Читать онлайн Беспокойный дивный мир, где за всяким обликом кроется темная история бесплатно

Пролог

Во дворе с высоким деревянным частоколом раздался глухой топот копыт. В ворота въехала буланая лошадь с наездницей и остановилась посреди двора перед крыльцом храма Лады, славянской богини любви, покровительницы мира и лада в семье, и брака. Наездницу встретил один из жрецов, помог ей спуститься с лошади и проводил в храм, представлявший собой круглое строение, увенчанное куполом, с каменным основанием и деревянной надстройкой. Девушка проследовала по каменному полу к фигуре богини, расположенной в самом центре храма, поклонилась ей, возложила на алтарь подношение в знак благодарности и попросила благословения. Вымощенная из камня фигура богини представляла человеческое земное обличье, но обладавшее нечеловеческой силой, высотой в два богатырских роста. Она стояла прямо и ровно, облаченная в тунику до самого пола с широкими рукавами и открытым плечом, и с вышивкой на вороте, на поясе и подоле. На ее голове красовался венок, сплетенный из весенних цветов, а на груди висел одноименный амулет – Амулет богини Лады. Безмолвное божество разводило милосердно в стороны руки с открытыми кверху ладонями и трепетным печальным взглядом созерцало молодую поклонницу. На стенах и колоннах храма, на лицах и одеждах жрецов играли блики от колеблющихся языков пламени двенадцати маленьких костров на полу, окружавших желобом фигуру божества. Поддержание горения костров было одной из многочисленных обязанностей жрецов храма. Огонь символизировал очищение и силу, но также служил источником тепла и света в холодных стенах помещений храма, не имеющих окон, если не считать специальные отверстия наверху в куполе, через которые струилась и выходила наружу дымка от костров.

Молодая гостья, сделав подношение, отошла от алтаря, а я счел возможным ее побеспокоить и сообщить, что именно по моей доброй просьбе и ее великодушному отклику состоялась эта важная для истории княжества встреча. Я, вольный житель княжества, один из жрецов храма Лады, ответственный составитель летописи, подошел к гостье, сделал почтительный поклон и поприветствовал ее. От нее исходил приятный аромат березовых углей с розмарином. Я не смог рассмотреть, что именно возложила гостья на алтарь, тем более, последние дни славились праздничными, в храме отмечался заметный поток поклонников; медных чашей для подношений не хватало. Поклонники разные бывали: и знатные, и зажиточные, и простолюдины. Возносили дары тоже разные и по мере своих возможностей, но в которых обязательно должно быть вложено личное участие, личная энергия и благодать. Как правило, в качестве подношения отлично шли бело-костровые оладьи, рыбачьи лепёшки, суконные платки, дымковые ленты, пшено смеющихся долов. Самым редким и самым большим подношением на сильную защиту считалось сердце какого-нибудь дикого лесного зверя. В таких случаях двум любящим человеческим сердцам не грозила никакая завистливая напасть в течение длительного времени, но ритуал приходилось выполнять регулярно, чтобы поддерживать силу защиты. Такова была суровость и реальность эпохи, когда ради счастья требовалась кровь живого существа. Однажды я поинтересовался у своего отца, можно ли подносить сразу два звериных сердца вместо одного, подразумевая под этим наибольшую защиту любви людей, нежели даровало всего одно сердце. Отец отвечал тогда мне, маленькому мальчику, еще не понимающего абсолютно ничего в делах ритуальных, что боги всегда чувствуют намерения и искренность подносящих и, если поклонник таким образом рассчитывал избавить себя от лишних посещений храма, то он глубоко ошибался. Такой способ мог запросто сработать не во благо, а наоборот, как бы боком ни вышел. Боги любят внимание, уважение и строгого соблюдения ритуалов, и не терпят лени и пренебрежения. Это касалось всех богов, а не только Лады. Уж мой отец точно разбирался в подобных вещах, будучи человеком опытным, верховным жрецом храма Перуна, главного бога, бога грома, покровителя князя и его дружины. Отец прошел долгий путь, начиная с низших должностей жрецов. Дослуживался до должности верховного жреца храма Лады, проводил обряды венчания молодоженов. Затем становился жрецом храма Сварога, благословлял оружейную сталь в борьбе с иноземными захватчиками. Вот и я решил пойти по его стопам, дело мое мне нравилось, а благодаря наставлениям отца и своему усердию я многому научился. Стоило отметить еще одну немаловажную деталь, касаемо моей богини Лады. Она помогала людям на основе благих намерений, когда присутствовало добровольное согласие двух любящих сердец. Она не терпела всяких историй с приворотами и соблазнами, ибо подобным низменным проявлениям покровительствовали другие богини, темные, которые не считались однозначно добрыми.

– Белобокая сорока принесла мне письмо с приглашением, – улыбчиво ответила на мое приветствие гостья.

– Да, извините за беспокойство. Наслышан о вашей непростой истории жизни и любви. Столько легенд и небылиц сложено. Где правда, где вымысел – не разберешь. Хотелось бы для потомков наших с первых уст составить записи не только о боевых походах славных, но и о романтических историях, полных неравнодушия и самозабвения, – поведал я гостье о цели встречи.

– С превеликим удовольствием. Только времени у меня немного, поэтому я буду говорить быстро и без остановок. Так что заведомо прошу простить меня, если что не так.

– Ничего страшного. Ваше появление здесь уже само по себе важное событие. Мое дело услышать вас, отразить всё дословно. Вы будете первым человеком, на чей суд будут представлены записи. Я лично без посредников доставлю вам в руки готовую книгу в переплете и обложке.

– Хорошо. Тогда внимательно слушайте мою невероятную историю.

Глава 1 В поле, иль в лесу

В незапамятные времена в неведомых мирах боги создали земли с реками, морями и океанами, полями и лугами, горами и лесами. Земли то были континентом и названы Мирозданием. Это считалось чисто славянским названием. Другие народности, не славянские, величали континент на свой манер, например, ромейцы звали континент Террой.

Согласно славянским древнейшим преданиям боги населили континент людьми и животными, и всякой нечистью. Некоторые из людей были наделены волшебными способностями: превращать дерево в любой металл либо одним мановением руки разжигать костер, либо с помощью снадобья заставлять одного человека полюбить другого, а некоторые животные – человеческой речью наделены и разумом не хуже человеческого. И дали боги всем людям и животным наказ жить в мире и согласии. Соблюдался ли этот наказ или нет – это вопрос другой, но кара богов всегда не заставляла себя ждать, поэтому в большинстве своем живой мир почитал своих богов и в качестве знака почтения совершал жертвоприношения. Так и жили все испокон веков, день сменял ночь, а боги трудились во благо живого мира – зажигали на синем небе круглое, как масляный блин, желтое светило, названное Солнцем, которое наполняло Мироздание теплом, светом и плодородием в зависимости от времени года, коих отмечалось четыре: зима, весна, лето и осень. Зимой светило зажигал бог Хорс, весной светило зажигал бог Ярило, летом – Дажьбог, а осенью – Световит. Но светилу требовался периодически сон и отдых, поэтому боги задували его в определенное время, и наступала ночь. Боги жили на облаках, иногда их можно было даже увидеть на небе в ясную погоду, когда появлялись густые белёсые брови, усы и бороды. Там же на небе устроился и другой бог – Стрибог, который жил на огромном шаре с опоясывающим широким кольцом. Шар назывался Землей Стрибога и порой занимал почти половину небосвода. Кольцо бог специально раскручивал, чтобы насыщать землю воздухом и укрощать морские штормы с ураганами и ветрами. С наступлением ночи Земля Стрибога погружалась точно также, как и Солнце, в сон и ее не всегда можно было увидеть на небе, но когда зажигалось Солнце, то и Земля Стрибога постепенно просыпалась и появлялась на небе: сначала край кольца показывался, а затем и весь шар. Но наступали времена, когда чаша людских проступков переполнялась, и боги гневались, и тогда они прятали Солнце за Землей Стрибога, погружая Мироздание во тьму, лишь только Земля Стрибога, обведенная светящейся каемкой, красовалась на небосводе. Тогда людские жрецы самозабвенно молились неделями и жертвы приносили в храмах и на капищах богов, чтобы смилостивились боги и вернули Солнце. И как только молитвы были услышаны богами, то первые лучи Солнца озаряли небосвод, наполняли мир светлыми яркими красками, появлялось ослепительное золотое Солнце, и наступал новый прощенный день в красных-красных лесах, где проживало славянское племя – слободянские зорьки или, как его еще называли, лесное племя.

Жители этого отважного вольного племени поселились в юго-восточной части славянского Звароговодского княжества, на самых рубежах его. По зову князя слободянские зорьки, побросав на время дела домашние-хозяйственные, собирались в войско и вместе с княжескими дружинами отражали атаки вражеских племен, что пересекали восточный Рубеж и нападали на поселения славянские, ступая своими погаными ногами по землям Звароговодья. Когда врагов разбивали, то племя зорек возвращалось в свои поселения в красные леса, а князь с дружиной скакал в стольный град Зварог-на-Водье. Князь всегда мог рассчитывать на племена слободянских зорек в вопросах защиты рубежей государственных, но стоило отметить, что на высшие государственные должности зорьки никогда не претендовали, ибо некоторые славянские племена, что населяли княжество, относились к ним с опаской, так как считали дикарями и не способными управлять княжеством. Кровная месть и ведьмовство были широко распространены у лесного племени. Другие же считали зорек недостойными государственных должностей ввиду скромной зажиточности – зорьки действительно довольствовались малым: дарами природы и не любили шик и лихоимцев. А третьи относились к ним с излишним презрением, так как принимали их за негуманных отшельников потому, что зорьки строго придерживались божественных обрядов и подношений, в качестве которых выступали зерно, животные, а в некоторых не частых случаях в том числе люди – но на счет человеческих жертвоприношений ходил спор даже среди самих зорек, не все одобряли подобное, и вообще бытовало мнение, что человеческая кровь, пролитая на алтаре, – это вообще выдумка и никогда не практиковалось. Однако, кто-то пустил молву – правда это или вымысел – никто не знал, а люд поверил, и дурная слава прочно закрепилась в сознании других племен по отношению к зорькам. С тех пор жили они обособленно от других племен в нескольких поселениях и городищах среди красных лесов. К ним никто не ездил без особой нужды, но и они никого не тревожили. И происходило это в то время, когда большая часть племен старалась избавляться от предрассудков предков, упрощать обряды, а кровь животных, пролитую на жертвенниках, заменять молоком ластоногих коров, и лишь малая часть, называвшая себя «прогрессивной», смотрела вообще в сторону юга, туда, где заканчивались границы Звароговодского княжества, а за морями простиралась Ромейская Южная Империя, которая по развитию шла впереди всех княжеств всего континента. Вот та самая малая часть славянского народа, преимущественно жившая в столичных воеводствах, и поглядывала на ромейцев, восхищалась ими, и невзначай так подумывала даже перенять их веру, преимущество которой, по их мнению, в отличие славянской веры заключалось в торжественности, милосердии, терпимости и не оторванности, а в прочных связях с государственной властью.

Впрочем, слободянские зорьки придерживались другого мнения. Искоренять традиции предков – дело неблагодарное и кощунственное. Да, и вообще – не было у них стремления занимать государственные должности, ну позвал князь, ну помогли ему побить врага у Рубежа, а большего им и не надо было, ибо превыше всего ценили свободу – по достижении юности представители племени могли отправиться самостоятельно в одиночку с благословения родителей в путь для поиска себя в этом мире – это тоже была часть традиций, – и также ценили природу, продолжая заниматься охотой, рыболовством, древорубством, бортничеством и торговлей. Поэтому людское выражение «из лесу вышел» часто применялось в отношении жителей этого племени другими племенами и считалось оскорбительным. За такое можно было даже схлопотать по лицу от представителя того самого лесного племени, который считался, как правило, не из робкого десятка. Вследствие всех особенностей развития слободянские зорьки отличались чрезмерной эмоциональностью, чем, например, представители северных племен, где в ходу всё больше присутствовала сдержанность.

И вот, однажды, слободянская зорька, светловолосая девушка Алеся покинула родное Краснолесье – поселение, окруженное стеной дремучего высотного леса. За спиной у нее висел берестяной туесок цилиндрической формы на ремешках, представляющий собой удобное хранилище для разных вещей. Таким же вольным манером, как завещали предки, едва солнце взошло, она босиком в длинном туникообразном льняном платье по щиколотку с длинными рукавами перемахнула через поваленное дерево и скрылась в чаще леса, попрощавшись с отцом, матерью и домовым. Не сказать, что со спокойными душой и сердцем отпустили они ее: не хотели отпускать, но при этом не препятствовали в силу традиций и рассчитывали, что доченька не пропадет. Ведь благодаря своему природному дару она сможет многого добиться, прославить их род и племя и, быть может, вернется обратно домой, как двое ее старших брата, которые уже посмотрели белый свет и приняли решение, что лучше дома места нет. Однако, братья нисколько не разубедили свою сестру в рвении оставить отчий дом, а лишь подогрели интерес. Их россказни, что дескать, никто нигде не ждет с распростертыми объятиями незнакомого путника, Алесю ровным счетом не беспокоили. Ей хотелось увидеть большой мир, просто увидеть, путешествовать и открывать для себя других людей из других племен. А что касалось природного дара – к слову сказать, это было ведьмовство, которое передалось по наследству от бабки, – так посвящение ему всей жизни – это было больше все-таки желанием родителей, нежели самой дочки, которая не хотела быть привязанной ни к ним ни к дару. Рвение родителей можно понять, ведь даром ведьмовства никто в поселении больше не страдал, кроме их дочери. Искусство ведьмы в племени очень ценилось ввиду невероятных колдовских способностей. Это позволило бы оберегать племя от напастей и врачевать жителей от всяких хворей.

Родители, растившие девятерых детей (было бы больше, да остальные умерли во младенчестве), погрустили немного и успокоились, лишь домовой молчал от обиды долгое время. Он расстроился оттого, что не смог удержать хозяйку, а когда уж вдобавок сбежал кот, то домовой сел смиренно на скамейку возле печи и буркнул себе под нос: «Еще один неблагодарный». Стал думать о том, что дел у него и так невпроворот, еще бы он из-за кого-то сидел бы и переживал бы попусту. Например, нужно почистить печь от золы, посушить зерно, но в первую очередь, вымести всю пыль с половиц после неблагодарных жильцов, чтобы духу их больше не осталось в избе.

Глава 2 Где бы ты ни находилась

Зелие збирают –

звезд избирают

Тем временем селянка Алеся пробиралась сквозь густой хвойный лес. Ее ноги ступали по мягкому ковру из хвойных опавших иголок и шишек. Над головой смыкались макушки чернеющих елей, напоминавших наконечники боевых копий. Солнечный свет проникал всё реже и реже, а пение птиц становилось всё слабее и слабее. Девушка уже находилась далеко от дома и брела в полном одиночестве, куда глаза глядят, но это ее нисколько не тревожило, ибо наслаждалась свободой. Хвоя постепенно сменялась листвой, и селянка уже покинула леса своего племени, но ей не терпелось увидеть других людей: искусных магов, доблестных воинов, строгих жрецов, трудолюбивых земледельцев, неустанных скотоводов, задорных торговцев, наторелых ремесленников. Ей открывались впереди просторы родного Звароговодского княжества, где от Мрачного камня и Непроходимого кряжа строго к северу среди гор и скал, вздымавшихся до самого неба, обитали такие славянские народы, как каменки и кеклики. Там же ютились легендарные великаны-волоты, от которых по поверьям происходили все богатыри. На западе за Лугами завывающих ветров на Холодных торфяниках пустили корни долиняне и ольховичи, а на центральных равнинах и холмах вели оседлый образ жизни волчатычи, а на юге кочевали по Туманным пустошам войковичи и стрижи. Алеся знала о всех этих прекрасных славянских племенах и представляла себе первые знакомства с ними, рисовала мысленно образы этих невиданных ранее племен, пробиралась через буераки, заросшие камышом с человеческий рост, через густые кустарники, после которых ее единственное платье могло запросто превратиться в лохмотья, перепрыгивала через огромные корневища лиственных вековых деревьев, перебиралась через русла холодных игривых ручьёв. Иногда приходилось прибегать к помощи кинжала с костяной рукояткой. Она доставала его из ножен, которые были пришиты к стягивающему платье ремешку, и прорубала себе путь сквозь заросли колючих трав. При этом путешественница постоянно жевала на ходу что-нибудь съедобное, к примеру, краснолесную лещину. Всю дорогу она щелкала вкусные орехи и оставляла после себя скорлупу в траве или на земле. Длинной вереницей ореховая скорлупа тянулась от самого Краснолесья через хвойные леса, лиственные рощи, лесные тропы до Мухоморного пня на полянке, где решила сделать свой первый основательный привал молодая путешественница. Усевшись удобно на пень, она открыла берестяной туесок и достала последние припасы медовых сотов и сушеных яблок, которые принялась уплетать за обе щеки, попутно смахивая с себя грязными руками паутину, ветки и колючки.

Именно по следу скорлупы была банально выслежена девушка. Таинственный преследователь, правильнее сказать, преследовательница не отставала ни на шаг. Для начала она зависла в воздухе высоко у самых макушек деревьев, затем спустилась чуть ниже и покружилась над поляной, а потом приземлилась за спиной путешественницы, которая была так увлечена трапезой, что ничего не заподозрила. Громкое «кар!» заставило ее подпрыгнуть на пне и развернуться. Она чуть было не подавилась от испуга. Охваченная приступом кашля, Алеся постепенно стала узнавать в преследовательнице свою домашнюю ворону Пиявку. Ее черное оперение сияло на солнце, а рябиновые бусы на шее красиво переливались.

– Ты что следила за мной?

– Кар! – утвердительно ответила та.

Недовольно смахнув с платья крошки, девушка снова присела на пень, придвинула к себе ворону и поделилась с ней последними остатками еды. Пришлось смириться и оставить ворону подле себя. Ведь они росли вместе и знали хорошо друг друга. Ворона не умела разговаривать, как человек, но понимала человеческую речь и проецировала в своей голове мысли, которые читала Алеся, в свою очередь. Вот так они и общались друг с другом.

В следующий раз юная селянка насторожилась, когда ее пернатая подруга тревожно взлетела с Мухоморного пня и села на ветку ближайшего дерева на полянке. Теперь ее слух был острым, чем тогда во время трапезы. Она схватилась за рукоятку кинжала и приготовилась столкнуться с опасностью лицом к лицу. Она прекрасно понимала, что леса являлись не только живописными, но и таили в себе много опасностей: будь то свирепый медведь или лютые волки, или вообще какая-нибудь нечисть, например, коварный лохматый леший. Когда же, вопреки ожиданиям, на поляну прыгнул кот, то те две подруги облегченно выдохнули. Это тот самый, сбежавший из дома вслед за своей хозяйкой, рыжий домашний кот по прозвищу Банный Лист. «От вас не скроешься и не спрячешься – сетовала про себя вольная путница». Имена животных говорили сами за себя: одна привяжется, другой прилипнет. Ворона особо не обрадовалась такому соседству рядом с котом и, если честно, недолюбливала его: и за надоедливость, и за несерьезность, и за избыточное постоянное чувство голода. Ворона не являлась такой, она чувствовала себя вполне мудрой, питалась по чуть-чуть и всегда чувствовала необходимость следовать за своей хозяйкой, и помогать ей. Что касается кота, то это пушистое существо своим побегом порождало уйму вопросов: было ли это по велению сердца или по душевной привязанности? Нехватка ласки и заботы? А может быть все-таки нагнетающий голод заставил его податься в такую даль? Так он бы и сам себя смог бы прокормить неплохо. Одним словом, его порывы оставались загадкой, да и ему самому было по барабану, что о нем думали, а свою Алесеньку он нашел благодаря Пиявке, на след которой, точнее, на хвост которой он напал, просматривая тщательно верхушки деревьев и небо. Банный Лист, в отличие от птицы, радовался своим друзьям, но виду не подавал. Изредка мурлыкал. Он устроился на пне и принялся себя вылизывать. Ворона по-прежнему сидела наверху, на ветке, и недовольно смотрела вниз. «Ну раз уж такое дело, – подумала Алеся, – придется этих двоих взять с собой».

После того, как у кота громко заурчало в животе, а неподалёку зашумела вода, скиталица вновь обратила внимание на кота и призадумалась. Зверский голод подступал нещадно. Она уже несколько дней и ночей шла по лесам, а домашние припасы закончились. Спустя некоторое время ее будто осенило.

– Кажется, я знаю, где найду нам всем еду! – радостно заключила она, соскочила с пня и принялась при помощи кинжала рубить ветки на деревьях. По замыслу ей требовалась такая ветка, чтобы удобно держать в руках и, чтобы длина была подходящая: не слишком короткая, но и не слишком длинная. Одна ветка попалась настолько гибкая и прочная, что долго не поддавалась, словно привязана к дереву. Никак не ломалась. В итоге Алеся устала с ней бороться и перешла к другому дереву, где попыталась ухватиться за подходящую ветку, но та внезапно сломалась и оказалась уж слишком короткой.

– Проклятье!! – выругалась бедолага. Привлекательные ветки либо не поддавались, либо неправильно ломались, либо росли настолько высоко, что невозможно было за них зацепиться даже в прыжке. Ветки сухостоев точно не годились. В отчаянии юная путешественница кинулась искать сухие ветки валежника в зарослях кустов, попутно пиная сердито листву. Когда, наконец-то, была найдена идеальная ветка, Алеся выдернула со своей головы несколько длинных шелковистых волос и сплела меж собой в целях прочности, а затем сплетенную веревочку привязала к ветке одним концом. Получилось, таким образом, удилище. На счастье, поблизости оказалась река, шум которой был ранее услышан молодой селянкой. Вот она и решила смастерить удилище, чтобы наловить рыбы, несмотря на то, что никогда в своей жизни не рыбачила. Так уж сложилось, что поблизости с их поселением не было ни рек ни озёр. Лишь ручьи журчали. Рыбу никто не ловил. Местные жители же занимались другими промыслами. Поэтому не довелось ей ознакомиться с премудростями ловли рыбы, но она где-то от кого-то слышала, как надо ловить рыбу, и видела на картинках в книгах рыбаков с хорошими уловами.

Сама погода благоволила рыбалке. Солнечный безветренный полдень стоял над рекой. Вода сверкала бликами. Рыбачка расположилась поудобней на большом прибрежном валуне, ухватилась двумя руками за удилище и закинула плетеную веревочку. Но рыбы не было. Лишь пучеглазая стрекоза назойливо летала над гладью воды вблизи удилища. Летала и бесила. Потом это нахальное четырехкрылое насекомое взяло и уселось на кончик удочки. Рыбачка, раздосадованная этим бесцеремонным фактором, резко смахнула непрошеную гостью, но та, сделав пару кругов над водой, вновь попыталась помешать процессу ловли и плюхнулась на кончик удочки. Тогда Алеся со всего размаха ударила удочкой по воде и так громко выругалась, что эхо прокатилось по руслу реки во всех его направлениях: вниз по реке и вверх. Стрекоза исчезла, и воцарилась тишина. Но даже по прошествии довольно продолжительного времени рыба не ловилась. Уже вечерело, а неудачливая рыбачка не могла усидеть на одном месте. Она постоянно ерзала на камне, вставала в полный рост, отбрасывая тень на воду, после чего опять садилась на камень. Она вытаскивала веревочку удилища из воды и плевала на нее, но рыба все-равно не ловилась.

– Да в чем дело?! Где эта проклятая рыба?! – очередное эхо негодования проносилось по речной долине, словно ураган неведомой силы, что аж птицы с гулом срывались со своих насиженных мест отовсюду и разлетались кто куда. На этот раз не выдержала ворона Пиявка. Она взялась упорно копошиться в траве, ковыряться клювом, разбрасывая лапами ошметки земли и корешков во все стороны и, в конце концов, выкопала червяка, которого в клюве отнесла своей хозяйке.

– Что это? – спросила гневно и непонимающе Алеся.

Птица положила червяка на землю и пододвинула его клювом к горе-рыбачке. Червяк извивался и пытался удрать, но ворона всякий раз возвращала его обратно на место.

– Я не понимаю, что ты хочешь от меня!

Пиявка снова придвинула поближе дождевого червячка к хозяйке, но уже не так решительно, как первый раз, будто в чем-то провинилась.

– Ты пытаешься меня накормить вот этим вот? Сама ешь, я такое не ем!

Ворона наклонила на бок голову и посмотрела вопросительно стеклянными глазами: сначала на рыбачку, затем на червя, а потом улетела. Кот давно уже смирился с тем обстоятельством, что рыбы покушать не удастся в ближайшее время, и спокойно дремал клубочком неподалеку в нежной траве. Он изредка приоткрывал один глаз, когда слышал ругань и шум от нервных ударов по поверхности воды удочкой, которую в конечном итоге швырнули так сильно, что та улетела на самую середину реки.

Рыбный промысел оказался не простым занятием, подвластным лишь избранным, и принес первые разочарования. От неудачи голод ощущался всё сильнее. Быть может, стоило помолиться каким-то особым рыбным богам, но Алеська не знала, каким именно. Самодельная одинокая бесполезная удочка, подхваченная течением, постепенно скрылась из виду в низовьях извилистой реки.

Никогда раньше вольную путешественницу не заботило то, за чей счет она жила и как выживала все эти годы, а теперь стало появляться осознание, что не так уж это просто заботиться о самой себе. После неудачного случая с ловлей рыбы она подозревала саму себя в несостоятельности, к тому же впервые за всё время путешествия накрыла непонятная тоска. Девушка вспоминала, как вместе со старшими братьями и отцом ставила борть высоко на дереве и собирала мед, и как вырезала ножом родовые руны на кедровой коре. Вспомнила мать, которой помогала управляться с младшими братьями, пока та пряла нити из шерсти. По ночам юная ведьма любила кушать блины и читать книги, которые достались от бабушки. Кстати, чтение было тоже ее природным даром потому, что кроме нее, в семье и в поселении в целом вообще никто не умел распознавать глаголицу и читать. Самым загадочным и интересным для нее чтивом выступал «Палимпсест», альманах чародейства, некромантии и зельеварения. Это была древняя большая тяжелая книга с пергаментными страницами, с запахом старины, мудрости и древесины. Дощатые переплет и обложка были обтянуты кожей. Обложку украшали дивные зеленые камни, которые переливались на свету так, что в них можно было разглядеть морской прибой. Книга закрывалась на две медные застежки. Держать ее в руках уже считалось целым событием, не говоря уже о прикосновении к страницам – открывать застежки и перелистывать страницы тоже доставляло большое удовольствие. Смысл текстов, изложенных в этой книге, являлся не совсем понятным. Поэтому Алеся находила для себя более благозвучные строки и читала их вполголоса, как стихи, а еще любила рассматривать картинки, всякие схематические рисунки со светящимися в темноте символами. Однажды ночью она зачиталась книжкой настолько, что наутро в избе никто не смог разжечь печь, чтобы сготовить дреонийский хлеб с костяникой. Сквозняки в дымоходе гуляли несколько дней будь здоров, несмотря на то, что на улице ветер отсутствовал, слава Стрибогу.

С наступлением сумерек небо окрасилось в розоватый оттенок, листва деревьев неестественно потемнела и стала выглядеть мрачнее обычного. Большой кустарник ракитника с громким треском затрясся и зашевелился.

– Да что тут всё такое горькое! Птфу! Птфу! – вольная путешественница, отряхиваясь и отплевываясь, выбралась еле-еле из непролазных зарослей. Ее завистливый взгляд упал на двух домашних питомцев, у которых дела складывались неплохо, – кот положил возле пня какого-то пухлого грызуна, поиграл с его тушкой лапками и в итоге слопал, а ворона принесла что-то шевелившееся в клюве и спряталась в густой траве с этой таинственной находкой. Мысли о голоде лишний раз напоминали о хлебосольном родном крае и о книге. Книга. Древний Палимпсест. Новая идея молнией поразила девушку. Она бросилась к берестяному туеску и выпотрошила из него всё содержимое: гремящие глиняные маленькие горшочки для зелий с деревянными пробками; железный котелок для варки зелий; деревянная большая ложка; герметичная кожаная сумка-емкость для питьевой воды; горсть обработанных гладких стекляшек, служивших одним из средств платежа; разноцветные теплые платки с узорами; хлебные крошки. В довершение на кучу барахла грохнулся громоздкий Палимпсест в кожаной обложке, книга, которую бабушка завещала беречь и всегда всюду брать с собой, чтобы можно было творить всякие волшебные штучки. Волшебство – то, чего раньше никогда не делала внучка. Во всяком случае, сознательно точно не делала.

Уставшая, но не потерявшая оптимизма, девушка принялась торопливо листать страницы, приговаривая вслух: «Я же потомственная ведьма! Что я сама себя не смогу прокормить? Нужно только отыскать правильное заклятие». После обнаружения ключевого слова «скатерть», требовалось согласно рецепта спасительного зелья развести костер и поставить на него котелок с водой, куда предварительно необходимо было добавить каплю утренней росы. Далее нужно довести до кипения и, тщательно помешивая ложкой, добавлять одно за другим в строгой последовательности следующие ингредиенты: корень толокнянки, сушеный лист терприкоры, человеческий волос, плод любого дерева, два листочка лживой колючки, лягушачья кожа и червивый маслёнок. Далее надобно помешивать и произносить заклинание, представлявшее собой волшебные складные слова, как ключ к замку – стоило его произнести, как начинало происходить занимательное дивное действо. Всё это необходимо было проделать для того, чтобы по ритуальному замыслу юной ведьмы призвать скатерть-самобранку, способную накормить и напоить до отвала.

Голод немного отступил, на смену пришло ожидание чуда. Костер под ночным небом окрасил поляну в желтый цвет. По земле заплясали тени. Сбор составляющих оказался не таким уж сложным. Единственное, что вызвало проблемы, так это утренняя роса. Ждать наступления утра – не вариант потому, что хотелось кушать здесь и сейчас. Да и вообще, какая разница – роса ведь та же самая вода, что уже находилась в котелке. И еще одно. Рецепт требовал сушеный лист терприкоры, но это сколько же нужно ждать, чтобы он сделался сушеным, поэтому подойдет свежесорванный. Ничего страшного – точно такой же лист. В качестве плода дерева зельеварщица нашла желудь, предварительно попробованный на зуб. Прогорклый. Немного пришлось потрудиться, чтобы отыскать маслята, именно чтобы с червячками. А вот касательно лягушки, то девушка решила пропустить этот пункт потому, что не считала себя живодёркой и очень любила животинок.

– Я думаю, что всё правильно сделала, ведь так? – посмотрела юная ведьма на своих озадаченных питомцев, которые к этому времени уже с интересом наблюдали за ритуалом. Варево забурлило, разбрасывая брызги в разные стороны, и изредка издавало отчетливые щелчки. Над котелком мутными многочисленными клубами поднимался пар, источавший непонятный аромат, от которого хотелось кашлять и чихать. Помешивая ложкой зелье, Алеся начала произносить заклинание:

но вдруг запнулась и бросилась к вороне, которая успела склевать несколько маслятных червей, которые словно ошпаренные стали выбираться из котелка по его внутренним стенкам.

– Как я могла прозевать такое?! – возмущалась громко девушка. – Нет! Нет! Не делай этого! Выплюнь! Выплюнь!

Важно отметить, что порой ворона Пиявка вела себя, как дичь, несмотря на то, что считалась довольно мудрой птицей. В случае с маслятными червяками сыграло любопытство, видимо. И насыщенный вкус. Наверное. Во всяком случае, ворона хлебнула порцию зелья. Чем это чревато – неизвестно, оставалось только подождать. Попытки вернуть обратно в котелок червяков оказались тщетными. Червяков уже след простыл, а вороний клюв не размыкался. Тогда Алеся начала сызнова произносить заклинание:

– Странное заклинание конечно.. Какие могут быть слезы? Какая-то нескладная несуразица.. Почему мне раньше этот стишок не попадался? Хм, дай выход сле … .

Едва она проговорила, как вздрогнула от оглушительного грохота. Всё тело в миг похолодело и покрылось мурашками. Она подняла глаза к ночному небосводу, и без того темному, который тотчас покрылся непроглядными черными тучами. Зловеще засверкали молнии. В открытый от удивления рот попало несколько дождевых капель, которые быстро превратились в реки. Ливень встал такой стеной, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки и спёрло дыхание. Зельеварщица вмиг промокла с головы до ног. Кот шмыгнул в туесок, а ворона свалилась на траву, сделалась какой-то деревянной. Алеська схватила птицу подмышку и побежала прятаться под дерево, чтобы переждать внезапный безжалостный ливень. Кажется, целая вечность прошла, когда наконец-то прекратился ливень, и исчезли черные тучи.

Дикое желание делать открытия интересных мест и заводить новые знакомства сильно притупилось. На его смену пришли размышления относительно причин неудавшегося ритуала по вызову скатерти-самобранки и возникновения паралича у Пиявки – птица более не могла шевелить ни крылом, ни лапками, ни головой, даже больше уже не каркала. Дышала, вращала глазами, но выглядела, как игрушка с перьями и бусами. И тяжелее вроде сделалась чуть-чуть. Следует также отметить, ничто не предвещало появление ливня, из-за которого сделалось жутко холодно, а платье противно прилипло к телу, и спутались волосы. За что так прогневались боги на бедную путешественницу, она не понимала, но на всякий случай набрала в свои глиняные горшочки зелье, оказавшееся бесполезным потому, что скатерть сытости не появилась.

Глава 3 Через что бы ни прошла, хоть огонь

Когда вольная путешественница выбралась на опушку леса, то представляла из себя жалкое зрелище. В неухоженных волосах в самой макушке торчала трава. Платье с прилипшими листьями было вымазано в грязи, а в некоторых местах рваное, но самым грязным выглядел подол платья. Босые ноги же напоминали собой пироги потому, что к ним прилипло несколько слоев грязи. Одним словом, молодая скиталица выглядела как пугало, что ставили на грядках супротив нахальных грачей. Но все-таки пугало из мешковины и соломы смотрелось куда приличней, стоит признать.

Внимание девушки привлекла сорока, пролетевшая недалеко от опушки леса. Точнее говоря, привлекло то, что упало с крыла умной птицы. Это было перо. Не простое перо, а сорочья грамота, считавшаяся большой ценностью ввиду той веси, которая могла бы содержаться в грамоте. Дело в том, что сороки почитались всеми славянскими народами, ибо верили, что птица наделена магией и послана в мир людей Вестибогом, дабы помогать им, прекрасно заменяя гонцов. В каждом городском поселении или на перекрестке больших дорог стоял весий столб, на котором восседала сорока. У нее можно было узнать последние новости о происходящем в городе и его окрестностях: о благоприятных днях для посева пшеницы и ржи; об урожае ячменя; об имеющейся работе у того или иного кузнеца; о розыске жуликов, разбойничьих шаек и о награде за их поимку; о поиске заплутавшего селянина, на нашедшего дороги в город; о днях проведения овощных и мясных ярмарок; о княжеских доблестных походах; о праздновании тризны по усопшему горожанину; и многое другое. Для того, чтобы прочитать перо, его требовалось взять в кулак и пару-тройку раз махнуть, после чего сорочье перо разворачивалось в грамоту – черно-белый пергаментно-перьевой свиток, на котором костяным или железным писалом было нацарапано важное известие. Но самым ценным считался тот свиток, отправителем которого выступал княжеский двор. В таком свитке использовались заморские краски и чернила, а иногда даже попадались картинки. Алеся коллекционировала подобные красочные свитки. Для нее это были особые реликвии. За всю недолгую жизнь она смогла насобирать не так уж много свитков, поэтому как только увидела слетевшее с сороки перо, то бегом рванула в его сторону. Перо, медленно и плавно покачиваясь словно дубленая лодка на волнах, опустилось на пыльную дорогу, которая могла бы вывести куда-нибудь. Алеся поторопилась суетливо развернуть перо. И, о чудо! Это находка для ее коллекции. Глазам ее предстала не просто красочная картинка, а целый шедевр. Целый портрет, с которого на чумазую скиталицу смотрели строгие глаза красивого молодца. Подбородок гордо вздернут. Его плечи и грудь в пестрых богатых одеждах. Черноволосая шевелюра блестела, губы алые сверкали.

Приятно ёкнуло сердце, и потеплело внутри. Девушка почувствовала, как загорелись щеки. «Он наверняка из княжеских, – подумала она, – и ему, наверное, столько же лет, сколько и мне, или даже чуть постарше меня, во всяком случае … ». Она сделала вывод, что молодец в богатых одеждах тот, кто действительно ей нужен по гроб жизни. Как же вовремя она собралась покинуть родные края. А всё лишь для того, чтобы обрести свое счастье. Это точно судьба. Никогда Алеся не видела таких красивых людей и никогда не испытывала таких ярких чудных чувств.

Счастье накрыло ее волной с головы до ног, что не сразу обратила внимание на весть, изложенную аккуратным почерком под портретом. Весть гласила следующее: «Великий князь Всеволод Седобород решает женить своего сына – княжича Игоря Неотразимого. Для этого объявляется турнир-смотрины для невест со всех краев Звароговодского княжества. Претендентка на сердце княжича должна быть привлекательна личиком, молода в годах и стройна по фигуре, вкусно пахнуть и опрятно одета, а также должна грамоту и этикет знать, разбираться в искусстве нарядов и пения, а также владеть навыками кулинарии и верховой езды».

«Значит вот он какой княжич, – любовалась Алеся, глядя на портрет». Сама себе льстила мыслью, что без тени сомнения она непременно покорит его сердце, ведь она вполне соответствовала всем критериям, изложенным в свитке. Очевидно, что он влюбится в нее, а потом устроит свадебное празднество с многочисленными гостями, заводными плясцами и игрецами, и обеденными столами, которые будут ломиться от избытка всякой вкусной пищи. А потом она станет княжной, самой первой девицей в государстве, у нее будут ожерелья и красивые наряды, в том числе иноземные, какие только пожелает. И вот тогда она приедет со своей свитой в Краснолесье, и родители и племя будут гордиться ею и уважать ее не хуже старейшины или жреца какого-нибудь.

Она твердо решила держать путь в стольный град – Зварог-на-Водье, который находился довольно далеко, особенно, если двигаться всё время пешком без лошади. Но, прежде, чем оказаться в столице, требовалось усмирить голод, утолить жажду, ибо запасы питьевой воды тоже закончились, и приодеться поприличней. Для этого требовалось попасть хотя бы в какое-нибудь ближайшее городище, покрупнее и поприличнее, чем Краснолесье.

Вольная скиталица пошла по дороге, невзирая на то, что не знала в какую сторону направляться правильнее всего, и как только на дальнем холме показался городишко с высоким бревенчатым частоколом и остроконечными крышами деревянных изб, то она решительно прибавила шаг. Ей стали попадаться первые незнакомые люди. Ничего необычного, разве что угрюмые и торопившиеся куда-то: кто в город, а кто из города. У них были преимущественно светлые и белые волосы, чаще выгоревшие на солнце. Изредка попадались рыжеволосые. А лица точно такие же загорелые, как у любых сельских бородатых мужиков. Женщины чаще всего встречались сбитые и с приятными личиками. Путешественница двигалась по краю дороги, а мимо проносились запряженные лошадьми телеги, поднимавшие облако дорожной пыли, что порой перед собой невозможно было ничего разглядеть и было трудно дышать.

У самих городских ворот путь преградили двое стражников, одетых в кольчужные доспехи и шлемы. В одной руке они держали деревянные щиты с изображением головы лося с рогами, а другой рукой придерживали стальные мечи, висящие на поясах. Строго, и даже с некоторой злобой, они предупредили незнакомку в один голос:

– В таком виде не положено! Проси милостыню в другом месте!

Юная скиталица была обескуражена в некотором смысле таким развитием событий и тем фактом, что ее приняли за побирушку. Она нисколько не задумывалась над тем, что ее внешний вид станет камнем преткновения, чтобы попасть в городишко, название которого она даже не знала. Пока она стояла поодаль ворот и гадала, как бы ей проникнуть в город, стража тем временем тут же на ее глазах пропускала каких-то не совсем сносно одетых людей – одёжа, ничем не лучше ее платья, ну если только почище, – гусельников, основным занятием которых являлось устраивать празднества с плясками и игрища на гуслях, бубнах и жалейках. «Ну и порядочки тут господствуют, – недовольно подметила девушка». Когда в другой стороне от города на горизонте появилась телега, наполненная корнеплодами с зелеными вершками, то вольную путницу вдруг осенило. Она успела отбежать на достаточное расстояние от городских стражей, чтобы ее не могли увидеть, и встала практически на середину пыльной дороги.

Чем ближе становилась телега, тем отчетливее слышалась ругань, летевшая из уст повозочного, а когда он был вынужден остановиться, то юная скиталица слёзно попросила помощи, чтобы повозочный спрятал ее в телеге и помог таким образом попасть в городишко. Хмурый неповоротливый мужичок средних лет, выслушав просьбу, пристально осмотрел молодую стройную высокую девку, которую вульгарно облегало еще не высохшее платье. После дождя оно прилично село. На лице мужика проскользнула ухмылка, глаз сверкнул, как у коршуна. Он представился незнакомке, как Милован Красные Щечки. Что ж, щеки у него выглядели действительно красно-наливными и круглыми – такими же круглыми, как выпиравшее спереди пузо. Жестом он показал, чтобы та лезла в повозку. Она лихо запрыгнула и закопалась в куче брюквы, что вёз на продажу повозочный. Посреди корнеплодов было темно и затруднительно дышалось. Четырехколесная деревянная скрипучая телега, запряженная старенькой лошадью, двинулась, и через некоторое время Алеся услышала суровую команду стражника: «Проезжай!», после чего заскрежетали массивные городские ворота и лязгнули засовы. Теперь она была убеждена, что встречали по одёжке и абсолютно не важно, умеешь ли ты читать глаголицу.

Когда искательница приключений стала выбираться из брюквы наружу, она увидела, что телега уже находилась в тупиковом закутке между бревенчатыми стенами городских изб. Где-то неподалеку слышался шум многолюдной толпы. Видимо, шла торговля на ярмарке. В закутке не видно ни души, если не считать саму искательницу приключений, лошадь и брюхатого повозочного, который стал слишком разговорчивым, а его речь была преисполнена непонятных намеков.

– Только я попышнее люблю, но и ты сойдешь, – обмолвился он.

Алеська посмотрела на него непонимающе, а Милован Красные Щечки продолжил.

– А то, знаешь, ходит всякая молодежь с туесками за плечами. Ходят везде, где вздумается, стоят у дорог, а их не пускают за ворота. Туески-то полные и тяжелые, а грошей нет ни у кого. Не люблю халяву, а жить на что-то надо.

Дальше он взялся рассказывать, как попадались ему девицы строптивые, даже стражников на него натравливали, но ему ничего никто не делал. Раз приходилось сбегать, но никто не догнал и не разыскивал, а перед молодостью до сих пор устоять тяжело, да и платить же надо, в конце концов. Стало очевидно, что этот неприятный тип собрался сбезобразничать над юной путешественницей. Завуалировал, так сказать, – за благое дело полагалась расплата натурой. Алеська попыталась сбежать от развратника, но он схватил больно ее за руку и обозвал никчемной голодранкой. Ее обдало резким тошнотворным запахом пота и навоза. Мириться с таким позорным фактом, что ею воспользуется такая мерзкая скотина, она никак не хотела. Все мечты накрылись разом. И путешествия. И княжич. И турнир. И свадьба. Немного не таким ей представлялся мир за пределами Краснолесья. И далеко-то не успела уйти. Вдруг она вспомнила, что в туеске у нее находились пузырьки с тем самым злополучным незадачливым зельем. Было решено. Выпить всё без остатка и дело концом! Лучше уж умереть, чем сделаться позорной жертвой.

– Стой, не так быстро!

– Так-так-так, – улыбнулся вонючий повозочный. Он никак не рассчитывал на ее сговорчивость и готовился к любому сопротивлению, но тут, на его удивление и счастье, всё принимало иной оборот. Всё шло по маслу. Верно он все-таки определил эту голодранку, как доступную и легкомысленную. Он всегда хорошо разбирался в людях. – Кажется, наша девица стала догонять.

Она трясущимися руками открыла берестяной туесок, где спал кот и одним глазом глазела ворона – мысленно попрощалась с ними – и достала три пузырька, наполненных сногшибательным зельем. Первый пузырек быстро откупорила и не успела поднести ко рту, как повозочный ее остановил и вновь схватил за руку.

– Эээ неее, так не пойдет! Решила хмельного напитка без меня кушать?! А ну-ка, дай-ка мне испробовать, чтоб дело наше с тобой общее хорошо пошло.

Для нее это было полной неожиданностью: он выхватил у нее все три пузырька и опрокинул в себя. Затем вытер свой поганый рот с усами рукавом грубой рубахи и крякнул довольно, а потом бросил пузырьки на землю и принялся потирать ладоши, так как не терпелось приступить к самому важному для него делу. Алеся же стояла в паре шагов от него и до сих пор не понимала происходящего, как и то – как же подействует на краснощекого мерзавца зелье? До нее вдруг дошло одно обстоятельство. Да никакие боги в ту ночь в дремучем лесу не прогневались на нее, не за что ведь было, а вот мощный ливень и паралич бедной Пиявки – результат ее ведьмовских ритуалов. «Да простит меня, моя Пиявка – проговорила про себя девушка».

Тем временем с Милованом Красные Щечки начали происходить метаморфозы. Он покраснел как рак, хотя в его случае куда уж краснеть. Он стал кряхтеть, кашлять и обхватывать свое горло двумя руками. После этого мерзкая скотина выругалась невнятно в адрес девушки и свалилась на землю, как кулёк. На лицо все признаки, как у Пиявки: тело оцепенело, но дышало, всё слышало и глазами водило. В глазах повозочного, наполненных слезами, читался ужас, непонимание и гнев одновременно. Не получилось у него, как раньше, воспользоваться нерасторопностью и наивностью девицы.

В Алеське тоже произошла метаморфоза. Вернулась былая уверенность, однако, радости избавления от опасности не испытывала. Она была на волоске от смерти из-за какого-то урода. После этого случая сделалась недоверчивой и чуточку злее. Она сложила пустые пузырьки в туесок, выпустила кота на прогулку и почувствовала на себе взгляд вороны, которая была укутана в платки на дне туеска.

– Ну что еще? Тебя интересует, сколько он будет здесь лежать? Ты бы лучше за себя беспокоилась. Ну не знаю я, правда! Может сутки, может больше и, вообще, он сам напросился. Он заслужил сполна.

Пиявка моргнула печально глазом. Ей плевать было на какого-то мужика, а больше всего хотелось расправить крылья и взлететь, но получалось только моргать глазами.

– Ну прости меня, я вообще не думала, что получится такое крепкое зелье с ливнем и твоим онемением, я всего лишь хотела вызвать скатерть-самобранку и накормить нас всех. Ну, по крайней мере, я тебя не брошу, дорогая моя, как этого юродивого, – кивнула она на краснощекого мерзавца, который что-то пытался произнести, но выходило лишь отчаянное мычание. Первым его желанием было то, чтобы не попасться в таком виде на глаза мужикам, а то засмеют ведь, ежели прознают, как с ним расправилась какая-то девка, а вторым – найти, поймать и уничтожить эту дрянь, эту ведьму, змею подколодную.

– Пока, голодранец! – попрощалась с бедолагой ведьмочка и направилась в сторону городской ярмарки, жуя на ходу с хрустом сырую брюкву размером в две ладони. Спустя почти сутки у нее получилось хоть что-то покушать. Сиреневый плод брюквы казался ей сладким, несмотря на то, что все-таки обладал небольшой горечью, но ведьмочка не почувствовала этого недостатка. Хоть на чуть-чуть ей удалось облегчить свои голодные страдания.

Ярмарка гудела, толпы народу сновали туда-сюда между рядов торговых деревянных лавок, хаотично расставленных – с навесами и без – из грубой ткани. Купить можно было всё, что угодно: и овощи, и мясо, и хлеб, и гужевых животных. Даже людей продавали с помоста: то были рабы – либо пленные враги либо беглые закупы. Также торговля проходила прямо с телег: повозки с бочками или мешками, запряженные лошадьми, переезжали с места на место, либо загораживали собой проход. В бочках, как правило, продавалось масло либо мёд. В мешках овёс или пшеница. Некоторые люди несколько шарахались от иногородней босой девушки, так как в порядок она себя до сих пор и не привела. К тому же за ней увязалась лошадь гнусного развратника. Она покорно со скрипом следовала за девушкой, а телега с брюквой толкала возмущающийся люд.

– Да что тебе нужно от меня? Что ты увязалась за мной? Кыш! Кыш! – пыталась девушка прогнать животное.

Но лошадь не слушалась ее, а в воздухе тем временем над ярмаркой возникали потрясающие ароматы: на вертеле жарился румяный поросёнок; в печи пекли ржаной каравай. У худой скиталицы голова шла кругом от чудесных ароматов, глаза разбегались от разнообразия яств. Живот разболелся после того, как она громко проглотила скупую слюну. И тут возникла гениальная идея. Девушка остановилась и повернулась к старой кляче развратника. Взяв ее за поводья, она развернула телегу и ни с того ни с сего начала бойко торговать: «Покупай! Покупай! Покупай!». Но торговля не ладилась, в то время как по соседству у овощных лавок от покупателей не было отбоя. Только по прошествии долгого времени, когда уже ярмарка шла на спад, у нее появился первый покупатель. Вежливо назвав ее «голубушкой», он пожелал купить три клубня брюквы. Однако, молодая лавочница наотрез отказала ему, обосновывая это тем, что продает только разом всю брюкву вместе с телегой и лошадью.

– На кой мне черт целая телега?! – опешил мужичок.

– Тогда не покупайте.

Покупатель ушел прочь, плюясь, а торговка успокоила сама себя, что продавать по одному клубню – убыточно, точно ничего не заработаешь, так и с голоду можно помереть. Посмотрев завистливо на своих торгашных соседей, она уяснила одну маленькую вещь: новеньких и приезжих никто не любит, следовательно, нужно пользоваться теми преимуществами, что даровала природа; и решила вновь прибегнуть к искусству ведовства. Как только Пиявка и Банный Лист услышали слетевшее с уст хозяйки слово «заклятие», то они зажмурили глаза и заперлись в берестяном туеске до свершения. Незадачливая торговка, сердитая юная ведьма схватила грозную книгу и расположилась позади своей повозки так, что никто не смог ее видеть. Среди гор сложенных корзин и стопок ящиков с овощами она открыла книгу и принялась нетерпеливо искать подходящее заклинание на удачную торговлю. Когда ритуал свершился, то внезапно скрылось солнце, неожиданно спустились сумерки, и в небе возник какой-то непонятный шум. «Неужто опять ливень получился, – досадливо почесала затылок заклинательница. – Ну нет! Не должно же второй раз так быть! Я же совершенно другое произнесла заклятие».

Тень темнее темного накрыла городище и тотчас исчезла. Затем вновь пронеслась. Потом прозвучал звериный, доселе неслыханный, рёв, потрясший весь небосвод. Мощный порыв холодного ветра прорвался за городские стены и поднял целые вихри пыли. Тень снова пронеслась. Будто огромная птица. Алеська всматривалась в небо, но ничего не могла разглядеть, выхватить взглядом то, что там было. Оно словно пряталось, но ровно до тех пор, пока ужас не прочитался в глазах горожан. Дикие истошные крики заложили уши. Зазвенели тревожные медные барабаны. Ярмарка практически опустела – весь люд беспокойно разбегался. Небесный шум сделался сильнее и похож был на то, как непогода терзает крылья ветряной мельницы. Крылья. Крылья! Это была не птица. Это. Это. Это словно из книжек с картинками, где изображался летающий огненный ящер. Наблюдение девушки лишь подтвердилось.

– Огненный ящер!! – закричала разукрашенная женщина у соседнего прилавка.

– Это Адалид, черт бы его побрал! Откуда он взялся, он же должен быть мертвым! – не поверил своим глазам конопатый рыжий дед.

Алеська слышала в детстве это имя – Адалид – он считался древним крылатым огненным ящером, главным оружием которого выступало огненное пламя, выпускаемое из зубастой пасти. Он мог запросто за один разворот сжечь целое поселение или посевы пшеницы. Питался, соответственно, поджаренными человеческими и животными жертвами. По форме это чудовище напоминало птицу, если обнаружить его высоко-высоко в небе. Его размеры поражали: два крыла с широким размахом, что могут пол-городища накрыть. Имел он длинную шею, хребет с шипами и длинный хвост с кончиком в виде копья. Но Алеська видела на картинках немного другого огненного ящера – живого с бронзовой чешуей, а этот, зависший над городищем, – какой-то живой не жилец, его можно было даже просматривать насквозь. Он словно скроен из золотых огоньков, частиц черно-серо-белого пепла и тлеющих угольков – все они неплотно прилегали друг к другу, поэтому между ними виднелись сквозные отверстия. Морда свирепая с ноздрями, такими же большими, как глаза его, что горели ярко красными углями. Народ беспокойно судачил, что этот огненный ящер прибыл из мира усопших, из так называемой Нави, обители всего темного, потустороннего и скверного. Непонятно только, каким образом, благодаря какой неведомой силе, он попал из мира усопших в мир живых людей – в Явь. Эти миры никак не должны пересекаться, иначе будет хаос, первым признаком которого могло считаться появление всякого рода скверных сущностей по типу Адалида или еще хуже кого. Поэтому горожане свято верили, что прилёт ящера – не что иное, как случайность, во всяком случае хотели в это верить. Летающий ящер тем временем стал широко раскрывать ноздри, надувать брюхо и выпускать из поганой пасти желто-красный огонь. Заполыхало всё разом – дворы, избы, солома – всё быстро разгоралось. Небывалый пахнул жар с запахом горящей древесины и мяса.

Молодая ведьма спряталась под телегу и старалась отрицать всё происходящее, свести на непримиримое «нет», на простое совпадение, ну или хотя бы на то, что всё могло привидеться ей, слишком уж зловещей казалась правда. Ну никак не могло это быть ее рук дела; волновало только одно – скорее убраться из охваченного пожаром городишка.

Часть горожан набирала воду в бадьи и тушила избы, другая часть хваталась за оружие – метали копья и стрелы из лука в огненного ящера, третья часть во главе со старцем бросилась на жертвенное капище перед деревянным божественным идолом потрошить кур для вымаливания прощения у богов, чтобы вернули они ящера обратно в мир усопших. Старец швырнул в сторону свой посох, сбросил одежду и даже скинул очелье с волос, оставшись полностью нагим; вымазался жертвенной кровью и стал плясать обряд.

У ведьмочки промелькнула мысль, что она смогла бы вызвать ливень, чтобы потушить пожары, но потом передумала – как бы хуже не стало. Тогда она решила на время оставить питомцев, включая лошадь, и побежала к торговым лавкам.

– Где же ты? Где же? Вот ты где! – она схватила того самого ароматного жареного поросёнка, несколько ржаных караваев, пару головок лука – завернула всё добро в платок и вернулась к своим. Город уже к этому времени прилично заполонило непроглядным дымом. Искательница безрассудных приключений убедилась, что питомцы в своем укромном месте, освободила лошадь от телеги и ускакала из охваченного огнем и паникой городища. Позади осталось мерцающее алое зарево, и на этом фоне выделялось лишь единственное уцелевшее – деревянный исполин, представитель божества на лихой людской земле.

Так уж сложилось, что ведовство, передавшееся по наследству, не совсем ладно спорилось. Девушка понимала, что трудности на пути происходили не без ее лихого участия, но не желала в это верить – отрицала – больше всего на свете ей хотелось: наесться досыта, отоспаться вдоволь, попасть на столичные смотрины и подарить свое сердце княжичу.

Глава 4 Хоть клетки, перекрестки – вереница

В то время, пока скиталица нашла место для перекуса и сна, огненный ящер Адалид спалил еще одно городище и несколько полей льна, но прямого участия девушки в этом лютом бардаке не было – никаких «бойкой» торговли и заклятий – просто летающее чудовище преследовало беглянку по непонятной причине. По городам и весям поползли слухи, что пришел конец всему людскому миру. Последний раз огненных ящеров видели лет сто назад и еще ровно столько же зим назад. Однако, пока народ пребывал в панике, в определенный момент ящер просто взял и испарился точно также внезапно, как и появился тогда в городище с высоким бревенчатым частоколом. Девушка же продолжала опасаться летающее непрошеное чудовище и старалась находить такие места, где бы ее точно никто не нашел.

Из бреши обвалившейся крыши хижины, заброшенной в лесу, вился дымок от костра. У выгоревшей от солнца (и времени) и почерневшей от сырости деревянной стены возле входной двери, болтающейся на одной петле, стояла и отдыхала откормленная лошадь. Внутри хижины у костра расположились сытые: спящий Банный Лист, неподвижная Пиявка и читающая Алеся из Краснолесья. Она листала бабушкин Палимпсест в целях поиска правильного заклятия, чтобы расколдовать ворону, но ничего подходящего не попадалось. Были забавные заклятия, как например, обратить неугодного человека в покорную зверушку, но это было всё не то. Молодая ведьма злилась. Она так сильно вымоталась за последние дни, что хотелось просто лежать и ничего не делать. К тому же после вкусной свинины с луком и караваем изрядно клонило в сон. Перед ней в полный рост туманной дымкой возникла дева. Какая-то неведомая сила исходила от нее. Ее величественный монотонный звучавший эхом голос усмирял языки пламени костра, заставлял стихнуть ветер и треск ночных сверчков.

Кот лежал калачиком с одного бока. С другого бока не спала лишь ворона и беспокойно водила глазом. Она понимала, что нужно не дрыхнуть, а двигаться вперед, нельзя было время терять, но никак не могла намекнуть об этом своей хозяйке: ни каркнуть, ни кашлянуть, ни ущипнуть клювом. И глаза хозяйкины, как назло, закрыты, что невозможно заглянуть в самую их глубину и напомнить о том, ради чего они вообще тут очутились и к чему в итоге привели эксперименты с зельями и заклинаниями. На общем фоне под действием «зелья сонного царства», ничего не в силах предпринять, птица погрузилась в сон точно также, как и ее друзья.

– Мы же опаздываем на турнир! – дикий возглас растряс всю ветхую хижину, с потолка которой посыпалась земля с соломой. Алеся стала тормошить своих животных. – Живей-живей! Просыпайтесь! Ну же! – И тотчас вспомнила, что здесь прямо перед ней стояла загадочная дева, но что она говорила, сложно было вспомнить. Лишь обрывки фраз: что-то о том, что заклинание – это не просто обычные строки; что слова должны быть наделены внутренней силой и верой в то, что срывается с уст. Не предав особого значения этим видениям, она собрала домашних питомцев и на лошади верхом покинула Охотничье урочище.

Преодолев Лисью тропу и Ветряные холмы путешественница побывала в нескольких поселениях, где попрактиковалась в области варки приворотных зелий. Всё проходило со спорным успехом: один, кожевенных дел мастер, после того, как отведал приворотного зелья, лишился рассудка и более не смог узнать своей обожательницы, в качестве которой выступала местная заказчица, невзрачная крупная девица; другой, плотник, стал обжираться до беспамятства; а третья, обворожительная дочка воеводы, всегда черствая, никогда до тех пор никого не любившая, вдруг ни с того ни с сего, от переизбытка умопомрачительной любви задушила суженного. Четвертое село вообще взбунтовалось и совесть потеряло – за юной целительницей душ местные жители еще долго бежали с вилами и кричали вслед неприятные вещи. Алеська искренне не понимала, в чем состояла причина такой людской неблагодарности за ее труды: день и нощно варить зелья – это не хухры-мухры. Почему возмущались и грозились расправой заказчики зелий? Ведь они получили то, что хотели. И почему присутствовали странности в поведении объектов заказа? Пока юная скиталица предавалась размышлениям, лошадь несла ее рысцой мимо тура из камней, сложенных аккуратно пирамидкой от большого камня к малому у края главной дороги, где по прямой виднелся широкий дуб с пышной кроной. Яркое солнце представлялось ей огромным жирным блином с пылу с жару, а красные бусинки на шее Пиявки выглядели, как спелая клюква. Потрепанное приключениями платье, пропитавшееся запахом костра, напоминало о вкуснейших жареных лисьих грибах с розовой сметаной и зелеными хрустящими перьями лугового лука.

Оставляя после себя облако пыли, лошадь остановилась на перекрестке дорог: где пути разбегаются; где от сотен тележных колёс и лошадиных копыт просёлки после распутицы в высохшую колею превращаются; где весий столб высотой в три роста человеческих возвышается; и где могучий дуб такой ширины красуется, что потребуется с десяток мужских рук, чтобы обнять его вокруг. Спрыгнув с лошади, путешественница подошла ближе к весьему резному столбу – ее внимание привлекли развернутые на столбе грамоты: одна исключительно с глаголицей; другая с портретом и строками. Знакомый ей предстал портрет, что ранее доводилось наблюдать на водной глади, когда она прихорашивалась и расчесывалась. Это было лицо, в котором она узнала саму себя. Мигом у нее словно забрало упало. Она яростно и неровно сорвала обе грамоты со столба и стала читать, что было написано в них. Первая гласила, что разыскивался поджигатель дворов и городищ, и что за поджог лихому человеку светило изъятие имущества в государственную казну – то бишь поток и разграбление, а вся семья поджигателя подлежала обращению в рабство. Вторая грамота, с портретом, сообщала о конокрадстве, и наказание грозило не хуже того, что в первом случае.

Именно благодаря белобоким сорокам вести доносились стремительно от рубежей к сторожевым башням, от крепостей до поселений, от городищ до столицы. На перекрестках объявления о розыске лихого люда бывали чаще обычного, чтобы путников вольных предостеречь от всякого рода опасностей. Алеське стало ясно, что она в розыске. И если за поджог ее могли не подозревать, то за коня она схлопотала бы по полной. Портрет был составлен со слов очевидцев, а тот, кому он принадлежал, точнее, лик его был предметом розыска урядниками княжества, которые занимались расследованием и преданием княжескому суду воров, бандитов, поджигателей и других преступных мастей, что делали жизнь законопослушного человека невыносимой.

Лихая конокрадка выбросила грамоту с глаголицей в придорожный пыльный куст, а портрет свернула в трубочку и положила в туесок рядом с портретом княжича. К слову, на портрете угольным писалом точь-в-точь узнавался лик девушки. И волосы точно такие же, и глаза, и щеки, и шея. Теперь в туеске два портрета находились вместе, рядом друг с другом. Недостойная преступница и благородный государь. Она полностью осмотрела себя – унылое зрелище. Руки расправила в стороны, как чучело. Ноги чернее черного. Копоть на коже. Грязь под ногтями. Рваное платье. Всё тело чесалось. Неумытая, неряшливая девка, оборванка с Голодного Края.

– Проклятье! – громко завопила она. Так громко, что грачи сорвались с высоких крон векового дуба. Вдруг откуда-то сверху прогремел издевательский надменный гогот.

– Ха-ха-ха-ха!!

Она подняла голову и тотчас машинально отпрыгнула в сторону, чтобы ничего ненароком не свалилось. Глазам предстало то, что не было доступно взору раньше. На мощных дубовых ветках слегка покачивались три большие клетки. Каждая клетка по форме напоминала соловьиную, вот только отличалась намного большим размером, позволявшим запросто помещать одного человека, но особо рослым конечно не совсем удобно было бы. В таких местах, на распутье дорог, запирали самых отъявленных преступников. Их запирали и подвешивали в клетках высоко над землей, словно безвольных птиц, чтобы те потом расплачивались за свои злодеяния, умирали долго и мучительно. Здесь они гнили заживо: под палящими лучами солнца, под проливными дождями, в лютые зимние морозы без еды и питья. Такова доля лихая.

В одной из клеток на молодую путешественницу смотрел с ухмылкой разбойничьего вида мужик, с кривым глазом и со шрамом на лице, оставленным вероятнее всего буйным клинком. Во второй клетке, на соседней ветке, кокетливо накручивала длинный волос на указательный палец красивая русалка, самого настоящего человеческого облика, со стройными и бесстыдно голыми ногами. В третьей же клетке лежал и испускал смрад высохший труп неопределенной наружности. «Жаль, что я с собой не прихватила одного полоумного выродка, вот как раз место для него освободилось, – подумала Алеся».

– Ну что ты уставилась на нас, простодыра? – заговорил разбойничьего вида здоровенный детина. – Не хошь махнуться местами?

– С какой это стати? – возмутилась Алеся.

– Да с такой, что в розыске ты, красавица, – подключилась русалка, – и одёжа на тебе нищенская, и личико твое, как на портрете цацном. Выручим друг дружку, а? Я те свою жилеточку кожаную и рубаху суконную, а ты выпустишь меня отсюда. Ну как, годится? – сделала заманчивое предложение русалка. Если не считать отсутствие штанов, то вид русалки был вполне неплох. Зеленая длинная рубаха с пояском закрывала срамные места, но не была достаточно длинной, как платье к примеру, и при любом порыве ветра могла обнажить всё сокровенное. Жилетка сидела на ней безупречно и подчеркивала стройность фигуры. Вот если бы добавить к образу узкие штаны, то внешне русалка похожа была бы на лучниц из племён ольховичей, что обитали на Холодных торфяниках. Алеське нравился такой наряд: и на коне удобно скакать, и по лесу бежать, и через забор прыгать – но, только, если к этому виду добавить штаны.

– Выпусти нас отсюда, голодранка! – вновь заговорил разбойник, но уже не так весело, как в первый раз. Отребье, жизнь которого заключалась в грабежах и разбоях посреди белого дня на дорогах, негодовало и нервничало. Он продолжал выкидывать гневные реплики, а Алеська призадумалась, глядя сначала на его штаны, а затем на жилетку и рубаху русалки, которая, в свою очередь, жестом осадила разбойника. Алеська помнила, что русалки являлись довольно мирными созданиями, но, если русалка попадала в клетку, значит за дело. Такое случалось, что из-за неразделенных чувств русалка могла мстить, без разбору завлекала прелестным голосом зазевавшихся глупых мужиков в свои сети, потом впивалась в них острыми зубами и кровь выпивала всю без остатка. Поэтому договариваться с ней было рискованно, как и пристально смотреть в ее прелестные глаза – разум поначалу мог помутиться, а потом тело становилось уже не твоим. Оно было в ее власти. Алеська смогла найти в себе силы отвести взгляд в сторону, а эти двое взялись пререкаться меж собой. Русалка в счет своей свободы пообещала путнице заодно штаны сдёрнуть с разбойника, а тот, в свою очередь, назвал соседку непристойными словами и грозился расправиться при первой возможности.

Молодая ведьма, тем временем, привязала к весьему столбу лошадь, затем спокойно сняла с плеч туесок, выпустила гулять кота, достала ворону и положила ее аккуратно на примятую траву. Потом достала книгу и стала листать. Ей пришла в голову идея, которая устроила бы всех причастных – свобода для разбойника и русалки, а для путешественницы одежда. Она долго стояла, закрыв глаза, и настраивалась, пока солнце грело спину. Вспомнился сон, что в хижине приснился. Иль вовсе не сон это был? Потом о портрете, где изображен княжич. Всё это сил придало и уверенности. Как только ведьма взялась искать ингредиенты по кустам и у подножия дуба, то заключенные всполошились не на шутку: русалка звала ласковыми словами, а разбойник сыпал проклятиями. Но девушка, молча и не обращая никакого внимания на них, копалась в земле, ползала по траве на карачках, принюхивалась к любому дару природы и озиралась по сторонам, всматривалась в небо, чтобы никакая угроза ей не препятствовала.

Пленники правосудия пронзительно заверещали, когда начался ведовской ритуал. Два камешка: черный и белый – две бездушности. Две лучины, словно ножки прелестницы, и комок засохшей грязи с ветками, словно рожа разбойничья чумазая. Две рваные плоти от свиньи и косточки её же. Всё в центр кольца, выложенного камнями, положено. Пару плевков и хоровод. Ведьма принялась ходить по кольцу. Приговаривала, лопотала складно шепотом. Лишь некоторые редкие словечки доносились до тех, кто участи своей ждал, раскрыв рты. Хождение перешло в энергичный танец. Бесовка крутилась вокруг своей оси, как веретено, в облике которого проглядывались сущности непонятные с козлиными рогами, вороньими крыльями и кошачьими ехидными глазами; руки возносила к небу, хлопала в ладоши. Резко останавливалась, приседала на корточки, широко расставив ноги, и руками проводила по сторонам, словно туман разгоняла. И когда в очередной раз вознесла руки к небу со словами: «Повелеваю. Заклинаю. Больше, обернись ниже, воспрянь в новом теле!», то у разбойника нервно задергался глаз (другой, который не кривой), две клетки покрылись серым дымом, кости загремели, воздух пропах тухлыми куриными яйцами, и всё затихло. Кот закрыл лапкой нос и поморщился. Лошадь фыркала и беспокойно переступала копытами. Лишь ворона не подавала виду.

Когда дым развеялся, ничего не осталось, кроме одежды, в куче которой через некоторое время началось шевеление с писком.

– Кажется, я свободна! – радостно заключил один писклявый голос.

– Я убью вас обеих! – запищал другой голос.

Ритуал свершился. Так уж получилось, что заключенные – разбойник, Гришка Сквернавец с Большой Дороги, и русалка, Убава Дивная Песнь, – превратились в маленьких грызунов.

Каково же было удивление юной ведьмы, что у нее всё вышло так, как она запланировала. Тем не менее, она с опаской поглядывала на небо, прикрывая глаза ладошкой от слепящего солнца, но никакой угрозы оттуда не исходило. Можно было расслабиться и порадоваться первым заметным успехам. У нее наконец-то получилось понять смысл волшебных строк, укротить внутреннюю силу и, что самое интересное, ей понравилось всё проделанное. Ей понравился процесс. Ей захотелось проделывать нечто подобное вновь и вновь. Жар внутри пылал, уши горели. Подъем сил она ощутила небывалый, но за которым тотчас наступил их упадок и дикий голод.

– Банный Лист, кыс-кыс! Помоги мне одежду достать, пожалуйста!

Кот послушно и ловко вскарабкался по коре дуба, забрался в клетки и зубами поскидывал на землю трофеи. Его глаза загорелись, когда он увидел дерущихся меж собой грызунов. Когда он бросился на них, то они разбежались между прутьев клетки врассыпную по веткам дуба.

Счастливая ведьмочка забралась в кусты и, скинув с себя платье, переоделась. Теперь на ногах присутствовала даже обувка, сапоги. Штаны разбойничьи оказались широченными, поэтому их девушка наспех ушила. Срезала кинжалом волосы, сделав чуть покороче, чтобы с портретом не виднелась схожесть. Подпоясала рубаху поясом с кошелем, денег особо много не было, только стекляшки, но набила его до отказа, напихала в него всё, что могло пригодиться для ритуалов, – костей всяких, какие попадались по дороге, корешков, камней, травы, пух, веточки. Кошель выглядел завидно набухшим. Еле застегивался на ремешок, как у селянина, продавшего коня и выручившего за него кучу денег, что избу можно было бы целую поставить. Благо, что кошель не гремел, но внимание своим видом все-таки привлекал. Умывшись по дороге у небольшого озерца, путница держала путь в стольный град.

Глава 5 Лишь только верь в себя

Блин не клин –

брюха не расколет

Дорога до столичного града не заняла много времени. По прямой лежал большак, вдоль которого попадались маленькие поселения, хозяйственные постройки, сторожевые вышки с каменными основаниями и деревянными двускатными крышами, конные патрульные отряды, и другие путники (как на лошадях, так и пешие). Некоторые путники, неожиданно для искательницы приключений приветствовали ее, кланялись и по-доброму улыбались.

Свежий ветер, трепавший приятно волосы, принес к вратам величественного столичного града Зварог-на-Водье, расположившегося на мысу при впадении одной реки в другую полноводную, широтой своей сливалась с горизонтом, где виднелись многочисленные торговые ладьи с золотыми узорами на алых парусах.

На градских вратах висели щиты с гербом головы бурого медведя. Высокие стены крепости вздымались высотой в десять богатырских ростов, представляя собой детинец в виде неправильного периметра из белого камня с башнями. Повсюду сновало внушительное количество вооруженных лиц, способных встать на защиту города, если что. Это выглядело довольно надежно.

Прежде, чем попасть за ворота, странница оставила лошадь на постой в одном из окрестных поселений, на всякий случай перекрасила ее в другой цвет, подстригла хвост и гриву, чтобы в ней не распознали пропавшую животинку.

Привратная стража не была настроена дружелюбно. Один стражник сложил руки на груди, а другой, широко растопырив локти, упёр кулаки в бока.

– Город закрыт!

– У меня важная информация о появлении летающего огненного ящера на рубежах княжества! – не растерялась путница.

– Проходи!

Огромные, на толстых петлях, двустворчатые дубовые ворота, окованные железом, открылись и девушке представился словно другой мир. Многолюдный и живой. Складывалось такое чувство, что жизни до этого вовсе не было. По главной улице тянулись с двух сторон ряды артелей каменщиков, плотников, гончарных дел мастеров, офеней, барочников, кузнецов и извозчиков. Бросались в глаза яркие и искусно сшитые одежды горожан. Сверкали ожерелья и браслеты. То, что в красных лесах было праздником по случаю урожая два-три раза за сезон, то в столичном городе это было обычным привычным явлением, причем ежедневным. Везде сплошь шла торговля несколькими ярмарками одновременно. Одни прохожие неторопливо разглядывали товары, другие торопились куда-то и толкались. Мужичок в шапке жалился своему приятелю: «Вот воюю с кикиморой своей». У галантерейной лавки девочка, державшая за руку маму, показала пальцем на загадочную пришлую девушку, похожую на боевую лучницу, и попросила маму купить ей точно такую же кожаную жилетку, на что та ответила сердито, что так одеваются только мужики или дикарки.