Читать онлайн Вслед за тенью. Книга третья бесплатно

Вслед за тенью. Книга третья

Глава 1 Неясное предчувствие

В полностью накрывших нас сумерках, здание, к которому вел путь, увиделось мне поначалу огромным размытым пятном. Оно надежно пряталось за несколькими рядами высоких, густо посаженных деревьев, но стоило подойти поближе, ступив в темное царство этой лесопосадки, и преодолеть несколько рядов своеобразной “древесной” защиты, как двухэтажное строение предстало нашему взору настоящим монстром, окутанным слабым мерцающим светом. Неким замысловатым образом отблески этого мрачного свечения, с явным оттенком синевы, прорывались прямо сквозь странную конусообразную крышу. Именно из этого конуса, словно из жерла вулкана, и исходила основная масса холодных лучей, создавая эффект зарева, оживляющего этот заколдованный местечковый мирок, казалось, напрочь оторванный от реальности. Пульсирующие отблески неяркого свечения временами делали очертания крыши и стен дома более заметными глазу, а временами прятали его в полнейшей темени.

Я зависла на месте, залюбовавшись мрачной притягательностью всей этой конструкции. Всматриваясь в несколько угловатое, похоже, покрытое сайдингом строение, я заметила и редкие проблески едва различимого отсвета, пробивающегося порой и из самих его стен. Дом на мгновение-другое как бы вспыхивал изнутри. Вспыхивал вполне себе синхронно, словно подчиняясь чьей-то незримой команде, и снова мерк на следующие пару-тройку секунд. Действо это показалось мне и отталкивающим, и завораживающим одновременно. Так бывает, когда видишь перед собой нечто такое, к чему ни за что не подошла бы по собственной воле при обычных обстоятельствах. Но в твоих новых – вынужденных – у тебя не остается иного выхода, кроме как лететь ему навстречу, словно бабочка-однодневка, охваченная силой странного притяжения.

Помимо воли во мне стала зарождаться паника. Ее, пока редкие, но острые коготки уже цепко сжимали сердце и леденили пальцы. Я постаралась успокоиться, мысленно внушив себя, что эти неприятные ощущения вызваны лишь силой моего разгулявшегося воображения, а реальной угрозы нашей безопасности на самом деле нет.

«Для чего этот трюк со свечением? Напугать? Нет, просто создать эффект темной магии. А зачем придавать обычному клубу антураж темной магии? – по привычке мысленно завела я беседу с самой собой. Этому приему научил меня дедушка. С его помощью я всегда стараюсь взять себя в руки, логически себе объясняя нечто непонятное или интуитивно отталкивающее. – А затем, Катя, – беззвучно аргументировала я непонятку, – чтобы отпугнуть непрошенных гостей. И взбудоражить воображение тех, кто прибыл сюда повеселиться. Надеюсь, тут можно весело провести время? Весело, а главное – безопасно? Может и можно, но… Никаких «но», Катя! Любой клуб создан для того, чтобы веселиться. Это – его основная цель. Хватит себя накручивать!» – мысленно осекла я свою буйную фантазию и принялась переступать с одной озябшей ноги на другую, сосредоточившись на хрусте снега, который сама же и создавала.

Это отвлекло от беспокойных мыслей о странном свечении. Отвлекло, но ненадолго. Очередная вспышка, более яркого, как мне показалось, света попала прямо в глаза и, как уже было не раз за последние несколько дней, спровоцировала появление перед ними картинки из сна, который увиделся мне в первую ночь пребывания в «Империале». Мы с Марьей, ее Сашей и “моим” Мишей отдыхали там в прошлые выходные. Заснув той ночью на новом месте: в номере, который снял для меня дедушка, я увидела себя во сне проснувшейся в темной пустынной комнате (от автора: отсылка к главе 11 части 1). В том видении мне было так же зябко и неуютно, как сейчас, стоя перед странным зданием клуба; а постель, в которой я оказалась в том сновидении, выглядела такой же белой, похрустывающей и холодной, как снежный наст вокруг нас в эти минуты.

«Кадры» из того памятного видения стали, как по команде, всплывать у меня перед глазами: вот я отрываю голову от небольшой, гладкой и холодной, как камень, подушки и оглядываюсь по сторонам. Вокруг меня – практически полный полумрак, но в отдалении от кровати, кажется, имеется окно. Похоже, оно наглухо занавешено плотной тяжелой шторой, поэтому создается впечатление глухой стены. Но я отчего-то уверена, что там – именно шторы и что они прячут от меня окно. Оно видится мне единственной связью с миром – моим привычным миром, а не этим – в котором я вдруг “проснулась”во сне: темном, чужом и холодном. Чтобы убедиться в своей догадке, я, озираясь, выбираюсь из постели и с тяжелым хлестким звуком шлепаю по ледяному полу. Кажется, я делаю все, чтобы оставаться бесшумной, но голые ступни не очень слушаются. Они нещадно стынут при соприкосновении с неприятной поверхностью, моментально деревенеют и будто не желают нести меня в ту сторону. Мешает и то, что покрытие пола явно чем-то обработано: чем-то непонятным, чуть похрустывающим при каждом моем шаге. Эта сухая посыпка напоминает крахмал, который как-то в детстве я рассыпала по полу. Тогда мы с Полиной вдоволь нахрустелись по такому же «сухому снегу», пока убирали следы моего «художества».

Ощущения от внезапно нахлынувшего воспоминания оказались очень чёткими. Борясь с зябкостью наяву, я переступила с ноги на ногу и услышала точно такой же хруст. Он затянул меня в видение с новой силой.

Картинка перед глазами еще больше налилась красками, и я предстала как на экране в главной роли некоего мистического триллера. Я увидела, как крадучись подхожу к окну моей воображаемой комнаты из сна и, словно бесстрашная попаданка в параллельную реальность, осторожно прикасаюсь к скрывающей его от меня тяжелой и прохладной на ощупь бархатной шторе. Отодвигаю ее чуть в сторону и открываю для себя вид в странный, завораживающий своей мрачностью мир.

Взору моему предстает лесной массив в отдалении. Он очень похож на тот, в котором мы с Викой и Марьей находимся сейчас. Высокие деревья растут такими же плотными рядами и явно скрывают за своими широкими стволами нечто, невидимое глазу. Лес из моего видения кажется мне окутанным похожим голубовато-сизым свечением. Разница лишь в том, что ветви деревьев, которые я вижу из воображаемого окна, – совершенно голые, а “наши”– из реальности – покрыты снегом. Он густо осыпается на нас, стоит только, походя, неосторожно задеть их плечом.

Вглядываюсь в воображаемый пейзаж перед глазами и замечаю человека. Он высок, статен и совершенно неподвижен. Неподвижен и очень внимателен. Он стоит за моим воображаемым окном и наблюдает за мной. Замечаю, что глаза его находятся вровень с моими, хотя от окна до земли имеется довольно весомое расстояние: более двух метров – не менее. Я догадываюсь об этом по ракурсу: про тому, что гляжу на площадку за окном сверху вниз, а верхушки деревьев находятся почти на уровне моих глаз. Осознавать это странно. Странно и тревожаще непонятно. Непонятно потому, что это – совсем мимо логики: второй этаж может быть столь высоким, но человек – нет.

Взгляд мужчины за окном покоряет меня властностью, но в нем нет ни злобы, ни гнева, как во взгляде Каменнолицего. Я приглядываюсь и убеждаюсь: да, точно нет… Но в том, как он на меня смотрит, проскальзывает нечто знакомое. Нечто, очень смахивающее на покровительство. Так часто смотрит на меня дедушка, особенно если я, по его словам, «выкидываю очередной фортель», последствия которого он может исправить.

Ноги мои окончательно деревенеют на холодном полу и словно превращаются в костыли: тяжелые, неповоротливые костыли.

Хорошо, что на мне надета любимая ночная сорочка. Ярко ощущаю ее согревающее фланелевое тепло и ловлю себя на благодатной мысли, что хоть что-то не дает мне окончательно заледенеть в моем воображаемом царстве Снежной Королевы. Мысленно задаюсь вопросом: «А где Кай?» Ответа на него у меня не находится. Это расстраивает. Очень. Чтобы окончательно не впасть в уныние, отвлекаюсь от этой беспокоящей мысли и концентрируюсь на тепле, исходящем от ночной сорочки. Скользя рассеянным взглядом по ночному пейзажу за окном, припоминаю, что ее подарила мне мама. Только сделала она это очень давно. То был ее подарок на мой седьмой день рождения – наш последний день рождения вместе. Знаю, что давно не ребенок и во сне вижу себя уже совсем взрослой, однако сорочка мне впору. Этот диссонанс тоже кажется странным. Странным и необъяснимым…

В звенящей тишине “моей” комнаты ушей вдруг доносятся звук тихих, крадущихся шагов. По тому как они становятся всё более различимыми, понимаю: тот, кому они принадлежат – приближаются. Оборачиваюсь и замечаю размытый силуэт мужчины. Он – весь в черном: то ли это костюм с длинным пиджаком, то ли и вовсе плащ.

«А вот и Кай!» – прилетает в голову непрошенная догадка. Хоть догадка эта опрометчивая и логична лишь на первый взгляд, однако каким-то чудом она обнадеживает меня на то, что все закончится хорошо, что я выберусь из этого мрачного мира. Мысль эта спасает меня от паники. Это радует, ведь паника – первый шаг к провалу. Так всегда говорит дедушка. И папа так всегда говорил. Вглядываюсь в «Кая». Замечаю знакомый высокий рост, знакомое телосложение: мощное, какое-то – совершенно монолитное. В глаза бросаются и его знакомые размеренные движения, полные уверенности в себе. «Кай» подходит ко мне не спеша, с достоинством, а вовсе не крадется, просто… Просто каким-то образом он умеет передвигаться совсем бесшумно. На моей памяти так умели ходить папа с мамой.

Вонзаюсь взглядом в лицо того, кто останавливается прямо передо мной, и понимаю, что это вовсе не папа…

Вдруг в пространстве между нами рассеивается темнота. Будто кто-то включает слабый свет прямо над нашими головами, милостиво предоставив мне возможность внимательнее разглядеть своего визави. Лицо его не внушает мне страха. Удается разглядеть очертания высокого лба, прямого носа и мощного подбородка. Я чувствую, как “Кай” напрягается и сосредотачивает на мне все свое внимание. Он смотрит на меня так, будто вынужден решать задачу с несколькими неизвестными.

Ни с того ни с сего перед нами материализуется большая шахматная доска. На ней – фигуры. «Белые» расположены по мою правую руку, «чёрные» – по левую. Я различаю их по коронам на фигурках «королей». Хочу развернуть доску белыми фигурами к себе, но не получается: пальцы каким-то странным образом проходят сквозь доску. Приглушенно слышу короткое «нет» и понимаю, что не играю эту партию. Я могу лишь наблюдать за ее ходом.

Смотрю на поле. Оно просматривается нечётко. Приглядываюсь и замечаю, что это начало партии. Все фигуры ещё на доске, «побитых» нет. Мужчина отрывает от меня цепкий взгляд и переносит его на поле. Фигуры вдруг начинают светиться изнутри, будто подчиняются его немому приказу. Теперь они переливаются золотом, будто внутри каждой включился неведомый источник энергии. Свечение от фигур озаряет черно-белое поле доски.

«Время пришло», – словно сквозь вату, вставленную в уши, улавливаю негромкий голос своего гостя.

Его гибкие длинные пальцы касаются золотого «короля». Фигура, к которой он прикоснулся, вдруг начинает переливаться попеременно то белым светом, то отливать золотом. Подумав, мужчина выставляет вперёд «коня» из войска «короля», которого я мысленно отношу к «белым». «Конь» движется буквой «Г» и становится перед рядом светящихся бело-золотых пешек.

«Кай» переводит взгляд на противоположную сторону поля. Там должно находиться войско чёрного «короля», но фигуры отливают мутно-посеребренным оттенком, а корона «короля» – почти бесцветна. Мужчина касается этой фигуры и внутри неё вдруг начинает зарождаться нечто чёрное. Что это? Разве может свет быть чёрным? Я приглядываюсь и понимаю, что она иногда мерцает золотом, просто золотое свечение быстро гаснет, а внутри фигуры разрастается «черная дыра». Но вот снова проявляется золотое свечение, и «дыра» исчезает. Возникает эффект пульсации. Будто тёмные силы борются со светлыми.

«Они – как живые. И маскируются, словно хамелеоны. Кто они?» —нечетко слышу собственный голос.

«Это не твоя игра», – доносится до меня резкое замечание собеседника.

Незнакомец отрывает фигуру чёрного «короля» от поля и секунду-другую сжимает её в кулаке. «Король» начинает пульсировать чёрно-золотым свечением интенсивнее, будто задыхаясь, а затем вдруг оказывается лежать на боку в центре поля, словно поверженный.

«Это не по правилам, – удивлённо заявляю я, – Партия не сыграна. Чёрному королю пока ничего не угрожает».

Поднимаю фигуру и чувствую, как нестерпимо она ждёт мне пальцы. Хочется бросить её обратно на поле, но я через силу ставлю её туда, где стояла – на исходную позицию.

Мужчина мне не мешает. Молча наблюдает за моими действиями и кивает, когда черный «король» снова занимает своё место на доске.

«Зачем ты здесь? Всегда поступаешь наперекор», – сквозь глухое эхо снова слышу его низкий бархатный голос. Он смотрит прямо мне в глаза и явно ждёт ответа.

«Чем он недоволен?» – мысленно недоумеваю я.

Прислушиваюсь к своим ощущениям и понимаю, что совсем не боюсь его гнева. Я откуда-то знаю, что он не причинит мне вреда.

Не дождавшись от меня объяснений, он разрывает наш зрительный контакт.

Я снова смотрю на доску и замечаю, что она начинает медленно растворяться в воздухе. Вместе с фигурами. Словно кто-то стирает рисунок на песке. Очень быстро на месте шахматной партии образуется пустота. Я разочарованно вздыхаю. Поднимаю глаза на незнакомца и спрашиваю:

«Почему она исчезла?»

И слышу его ответ:

«Не время».

«А когда оно придет?»

«Скоро».

Снова вглядываюсь в своего собеседника. Пытаюсь его рассмотреть, хоть с исчезновением шахматной доски сделать это труднее, ведь свет тоже погас. В комнате снова царит густой полумрак. Глаза у него такие… глубокие. Я не могу разглядеть цвета, но их лёгкий прищур интригует меня. Я делаю шаг вперёд и останавливаюсь, натолкнувшись на этот взгляд, как на стену. Это ощущение кажется мне знакомым. Кто-то уже останавливал меня также. Но кто – не помню…

Вдруг в памяти всплывает наш с дедом давний поход в зоопарк. Я тогда – совсем еще ребенок – подхожу к клетке со львом. Зверь завораживает меня с первой секунды. Огромный. С огненной гривой. Величественно восседающий на задних лапах. Я останавливаюсь перед клеткой. Настолько близко, что носом касаюсь мощной решётки. Царь зверей проявляет ко мне интерес. Он поднимается во весь свой недюжинный рост и махом оказывается у самой решетки. Возвышается надо мной и с прищуром заглядывает в глаза. Во мне совсем нет страха. Ощущаю на волосах и лице его горячее дыхание и борюсь с соблазном прикоснуться к гриве.Так же, как сейчас горю желанием дотронуться до волос своего собеседника. Зачем – не знаю. Просто хочу. Очень.

Волосы мужчины в темноте кажутся угольными, а совсем не огненными, но его внимательный взгляд гипнотизирует так же. Я стою, не шелохнувшись, и восхищаюсь статью моего гостя, его спокойной уверенностью в себе. И его интересом ко мне.... А может, интересом к тому, как я здесь оказалась? Не могу определить… К тому же меня не покидает зыбкое дежавю. Я где-то видела льва. Причем, видела совсем недавно. Напрягаю память и припоминаю татуировку на плече…

“На плече у кого?” – силюсь вспомнить. Силюсь и вспоминаю: на плече у Кирилла Андреевича

«Кто ты? Из «Империала», да? – решаюсь спросить я, отчего-то боясь назвать его по имени.

«Моя вотчина», – отвечает он. Отвечает настолько тихо, что я не могу определить, ответил ли, или я себе это придумала.

«Почему не позволил разыграть партию?»

«Это не твоя игра», – строго говорит он.

«А чья?»

«Моя», – словно издали доносится до меня его ответ.

Делаю шаг ему навстречу и вижу, как он качает головой.

«Не подходи!» – говорит мне весь его облик.

Но я чувствую…Чувствую или помню, что мне нравится его провоцировать. Осторожно делаю несколько шагов по холодному полу и замечаю, как недовольно он хмурит брови.

«Ты должна была остаться под его защитой», – слышу я.

Его голос теперь звучит холодно, как-то отстранённо. Холодный гнев…

Я откуда-то знаю, как умело он способен маскировать эмоции, и редкие случаи, когда они прорываются на свободу – как глоток свежего воздуха для меня… Но гнев? Никогда раньше…

«Под чьей защитой?» – уточняю, не понимая.

«Под защитой Хирурга», – объясняет он.

«Хирурга?.. – вторю ему я. И признаюсь честно: – Я не помню, как сюда попала».

Меня вдруг начинает бить ознобом. То ли от внезапной холодности моего собеседника, то ли от леденящего мои голые ступни пола.

Он замечает это и подходит ко мне вплотную. Теперь я ощущаю его дыхание на своей макушке. Он настолько высок, что я, со своими метр шестьдесят семь, едва достаю макушкой до его груди. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в лицо. Из окна на него теперь падает слабый луч сизого света, и мне удаётся рассмотреть очертания его губ. Они видятся мне выразительными, с четко очерченной «м» по контуру верхней и довольно объемной нижней. Отчего-то мне безумно хочется коснуться их. Я рискую и аккуратно дотрагиваюсь подушечками пальцев до нижней. И слышу:

«Замерзла». – Это не вопрос – констатация факта.

Я молча киваю. Принимаюсь разглядывать глаза напротив. Они теперь так близко. Взгляд поражает глубиной. Присматриваюсь к радужке и понимаю: она зелёная.

«Почему мне нельзя здесь быть?»

«Опасно», – коротко отвечает он.

«Но кроме нас здесь никого нет», – замечаю я.

«Иллюзия», – так же односложно парирует он мне.

Мне не очень понятны его ответы. Беспокойно осматриваюсь по сторонам и прислушиваюсь. Он замечает мою нервозность и вдруг обнимает меня. Я прячу лицо в фалдах его одеяния и руками осторожно охватываю за шею. Она так же горяча, как и его ладони на моей спине. Теперь я словно стою у согревающего камина. Становится спокойно и уютно.

Он крепче сжимает меня в объятиях, и будто горячая искорка из этого «камина» вдруг проникает в меня, селится глубоко в груди и начинает быстро разрастаться. Несколько мгновений – и внутри меня уже полыхает пламя. Мощь его жара дурманит и наполняют меня каким-то, просто сумасшедшим счастьем. Кровь кипящей лавой несётся по венам. Я остро чувствую, как превращаюсь в сплошной полыхающий сгусток энергии.

Пространство вокруг нас становится густым, вязким и наполняется отлетающими от меня светящимися искорками. Я вижу, как они оседают на мужчине и начинают проникать в него. Он вдыхает разгоряченный воздух с парящими в нем яркими искорками, и чуть помедлив, рвано выдыхает. Чувствую этот выдох на своих волосах и жду… Чего я жду? Поцелуя? Да. Кажется, он просто жизненно необходим мне сейчас. Необходим, как вода измученному жаждой путнику в пустыне. Я тянусь к его губам, но напрасно… Он приподнимает подбородок и смотрит поверх меня – в окно, которое находится у меня за спиной. Искорки, отлетевшие от меня и парящие вокруг нас, вдруг гаснут всё разом. Гость в мгновение ока снова становится холодным, отстранённым.

«Не время…» – то ли слышу, то ли чувствую я.

Меня разворачивают к окну. Я больше не могу видеть своего гостя. Он теперь стоит у меня за спиной. А перед глазами опять предстаёт пугающая чернота. Я вздрагиваю. Остро ощущаю, как внутри меня зарождается страх. И слышу из-за спины:

«Шшш… Не бойся, мы справимся».

Его негромкий голос звучит у меня в голове низкими нотами. А руки ложатся мне на плечи. Становится не так зябко.

«Где мы?» – тихо спрашиваю я, глядя в окно.

Мой вопрос повисает в воздухе.

Вдруг замечаю, что из сада за нами наблюдают. Снова. Это явно тот, кто был там раньше.

«Кто это? Там – за окном?» – испуганно спрашиваю я.

«Не бойся. Видишь свет вдали? Это твой ориентир. Иди на него», – доносится голос моего странного собеседника.

«А ты?» – оборачиваюсь я, чтобы снова видеть его лицо.

«Я буду позже».

«Когда?»

«Скоро», – слышу я.

Смотрю на своего нежданного визитера и замечаю, как он начинает постепенно исчезать в темноте. Словно растворяться.

«Куда же ты?!» – пытаюсь крикнуть ему вслед, но не могу. В горле появляется ком. Он не даёт возможности четко проговорить этот вопрос. Так, чтобы он смог его услышать.

Я снова одна. Понимаю, что нужно отсюда выбираться, но покидать комнату страшно. Хочется вернуться в постель и спрятаться под одеялом, но я вновь поворачиваюсь к окну и не могу оторвать глаз от того, кто наблюдает за мной из сада.

Это явно мужчина. Он подходит ближе и становится лучше различимым. Его коротко стриженная макушка кажется белой. Волосы либо очень коротки, либо отсутствуют полностью. Под нависшими густыми бровями замечаю глубоко посаженные глаза. В страхе делаю несколько шагов от окна и краем глаза замечаю зыбкую тень справа от себя: у комода или как там его. Поворачиваюсь, чтобы рассмотреть тень и узнаю знакомый с детства силуэт.

«Мама? Как ты здесь оказалась?» – то ли вслух, то ли мысленно спрашиваю я.

«Не доверяй ему, Котёнок!» – эхом отдаётся у меня в голове.

«Кому, мама? Тому, кто был здесь, или тому, кто за окном? А может Мише?»

Ответа я услышать не успеваю.

– Ка-тя! – врезается мне в уши настойчивый возглас Маши, – Что за нафиг! Хорош виснуть! Целую прорву времени стоишь как сомнамбула!

– Что? – шепчу я в ответ, наблюдая как видение перед глазами трескается и осыпается миллионом мельчайших осколков. Пару мгновений слежу взглядом за тем, как осколки те исчезают в снежной массе у меня перед ногами, а затем медленно смаргиваю наваждение и полностью возвращаюсь в реальность.

– Что-что! Пошли! – воскликнула она, настойчиво подергав меня за рукав дубленки, – Или ты хочешь, чтоб мы как эти деревья обледенели?!

– Подожди, Маша, – резко осекла подругу Виктория. И негромко обратилась ко мне: – Скажи мне, ты что-то вспомнила? Что-то важное?

– Не знаю, – ответила я ей как на духу. И добавила со всем доверием, на которое была сейчас способна: – Знаешь… Мне вдруг привиделся сон. Ни с того, ни с сего привиделся, понимаешь?

– Зашибись! – иронично воскликнула Марья, – Она и вздремнуть успела! Стоя! Как цапля!

– Нет, Маш. Этот сон приснился мне раньше… Совсем недавно… В первую ночь в «Империале».

– Боже мой! Приснился по праву первой ночи, что ль? – подтрунила надо мной Марья.

– Типа того, – не стала спорить я. И добавила: – А сейчас он заиграл новыми красками.

– Новыми красками, говоришь! Неужто Орлова узрела? – усмехнулась подруга. И уточнила со всей решимостью: – Надеюсь, ты его прогнала, ведунья ты моя доморощенная?! Он нам сейчас не в тему, ясно!

– Он сам ушел, – вздохнула я.

– Ну вот и славненько! И вообще, бросай эти свои закидоны с зависаниями! Ты меня пугаешь!

– Подожди, Мария. Расскажи, Кать! – зачем-то велела наша вчерашняя гостья.

– Даже не знаю, что рассказать… Я ничего не поняла, – проговорила я сокрушенно. И заметила с осуждением: – Маша мне помешала.

– Да я спасла тебя, Красавица ты наша Спящая! Задрыхла бы здесь этим своим летаргическим сном и задубела бы нафиг! Видишь, и Орлов от тебя слинял! Даже во сне, сечешь! Так что рассчитывай только на меня, ясно! Мне перед Громовом ответ держать!

– Причем тут дедушка…

– Он – при всем, Кать! Он же как та тень отца Гамлета – вечно рядом! – заявила Машка.

– Подожди, ты назвала мой сон летаргическим? Почему? – зацепилась я за слово, показавшееся мне неприятным.

– Потому что тебя хрен добудишься, дорогая!

– Правда?

– А то! Дрыхнешь так, что хоть из пушки пуляй – даже не пошевелишься! – воскликнула моя авантюристка, подмигнув из-под маски, которые мы успели водрузить на лица.

– Ладно… – вздохнула я, поймав недовольный Машкин взгляд. И с сожалением добавила: – Вот напрасно ты не дала мне сейчас сконцентриро…

– На чем? На каких-то там фантазиях? – бойко перебила она меня, – На очередных виделках?! Да летят они в пропасть, ясно!

– Летят в пропасть? – переспросила я.

– Возможно, вместе с нами… – задумчиво проговорила Виктория.

– Чего! – воскликнула моя неугомонная, – Ты это, Вик, завязывай щас с предсказаниями! Не сбивай с настроя, ясно!

– Что ты заладила: “ясно” да “ясно”. Напрасно ты не дала ей договорить.

– И ты туда же! – воскликнула подруга, – Двое на одного! Это нечестно!

– А ты сама-то до конца честна? – не удержалась Вика.

– Конечно! Мне от вас скрывать нечего! И если я вдруг чего-то не договариваю, это прост время не пришло, ясно?

– Не знаю, как Катя, а я предпочитаю сама решать, когда и что мне узнавать, – с прохладцей ответила Вика моей конспираторше.

– Вот только бунта на корабле нам сейчас не хватало! – возмутилась Марья, с вызовом взглянув на Викторию. И помолчав, спросила: – Ты, правда, считаешь, что это сейчас в тему? Пока мы Катькины байки слушать будем – околеем тут нафиг! Так что – да, пусть виделки ее летят в пропасть!

– Что ты с этой пропастью заладила, Маш, – расстроенно пробурчала я.

– А что! – возмутилась она мне в ответ.

– И так сердце не на месте…

– Ну, ты чего, Кать? Да, забей ты на эту пропасть! Это ж образно! Так дедуля говорит, если меня на поворотах заносит. Что ты на меня вылупилась как Ленин на буржуазию?! – несло подругу, – Да-да, дед мой так и говорит: «Летишь в пропасть, Амазонка! Притормози!»

– И часто с тобой такое бывает? – недовольно уточнила у нее Вика.

– Не парься – не очень! – не «заржавело» у Марьи с ответом, – Скорее эпизодически, нежели периодически. Только сейчас речь не обо мне, а о Катькиной шизе!

– Шизе? – уточнила я у подруги, не веря собственным ушам. И разочарованно добавила: – День открытий какой-то… То сон у меня летаргический, то шиза…

– Ну, бывает, чо! – не унималась Марья.

– Полегче на поворотах, Амазонка, – предупредила мою бунтарку Виктория.

– Да я – сама деликатность! Ну, чего ты надулась, Кать! Просто не лезь сейчас в эти свои виделки – и всё будет норм, ясно!

– Ты считаешь меня… ненормальной, да, Маш?.. – пролепетала я.

– С чего вдруг! – возмутилась моя фурия, – Нет, конечно! Я же просто так сказала, Кать… Ну, чего ты?.. – сменила она тон на более дружелюбный, – Это же просто к слову пришлось, понимаешь? Ту же ничего обидного. Это – как «шиза моя отдыхает». Типа «сегодня норм – без закидонов», сечешь? Ну, или типа «тихий час у тараканов в моей башке». Это ж образно, Кать. Усекла?

– Усекла…

– Ну вот и чудненько! – обрадовалась моя провокаторша, – Тогда шевелись давай! Осталось в паре сугробов завязнуть – и в дамки! – велела она, снова схватив меня за успевшие совсем промерзнуть пальцы правой руки. – У, ледышки совсем! Давай – шевели ногами! Не хватало простуду схватить. Ну что: мир?

– Мир, – вздохнула я. И добавила: – Прости, но с каждой минутой я понимаю всё меньше. И всё больше хочу вернуться домой…

Глава 2 Козочка на заклание

– Отставить панику! – деловито распорядилась Марья и уже мягче добавила: – Ну, чего ты как маленькая, Кать. Пошли, давайте уже дойдём до точки!

– Дойдём до точки… – сокрушенно повторила я. И негромко добавила: – Ты сегодня одними перлами бросаешься, Маш.

– Ой, да я имела в виду Новиковскую точку! – возмутилась она и честно поделилась своим настроем: – У меня прям руки чешутся комприк на него надыбать! Чую, сегодня меня ждёт удача! – вещала моя неугомонная. И приказала: – Пошли! Поздняк метаться!

– Ну, поздняк, так поздняк, – не стала спорить я.

Мы снова двинулись к цели и преодолели предпоследний ряд кучно растущих деревьев. Я брела за Машей, не выпускавшей моей ладони из своей. Ее хватка была крепкой, как капкан, оттого я вдруг почувствовала себя козочкой, бредущей на заклание. Брела я и всё мысленно задавалась вопросом: «Зачем память подкинула мне сейчас именно тот сон из «Империала»? В чём его смысл? Есть ли он вообще?..»

Полина – наша с дедом помощница по хозяйству – очень любит разгадывать сновидения и свято верит в то, что некоторые из них бывают вещими. Считает, что ими с нами говорит подсознание, а потому надо непременно прислушиваться к таким вот «звоночкам». В детстве я часто делилась с ней тем, что приснилось ночью. И как только мне находилось что ей рассказать, мы садились за наше ритуальное чаепитие с блинчиками и принимались «гадать да разгадывать»: что бы это могло значить. Полина всегда выслушивала меня с неподдельным интересом, задавала наводящие вопросы, дотошно вникала в мои ощущения во сне: тяжелы ли они были или наоборот – радостны. Она полагала, что эмоциональный фон в сновидении – очень важен.

Эта, наша с ней своеобразная игра сразу пришлась мне по душе и со временем приучила анализировать всё, что со мной приключалось. Дедушка нашу “блажь за чашкой чаю” не пресекал, как-то выразив мнение, что не видит в ней ничего скверного.

Стоит заметить, что раньше сны я видела довольно редко. Основная их масса пришлась на период исчезновения папы и гибели мамы. В те страшные месяцы я часто просыпалась в истерике посреди ночи и, надо сказать, наш с Полиной анализ моих снов очень помог мне в тот период.

Спустя полгода, когда я уже вернулась из тайги, куда отправил меня дед сразу после инцидента с мамой, кошмары во сне перестали меня мучить. Но в течение всей прошлой недели я снова стала проваливаться в сновидения каждую ночь, полагая что причиной тому был никто иной, как Каменнолицый, нежданно-негаданно свалившийся мне на голову. Да, прошедшие семь дней выдались на редкость «урожайными» на видения: стоило лишь прикрыть глаза, и они накатывали на меня всей силой Ниагарского водопада. Они не то, чтобы очень уж пугали, но конечно, напрягали сверх всякой меры. Похоже, из-за такой их интенсивности, мне и не удалось досконально проанализировать тот – самый первый, приснившийся в первую ночь в «Империале». А обсудить его с Полиной возможности так и не представилось.

Мы выбрались из небольшой, но густой лесопосадки, и очутились на заасфальтированном пятачке. Дом-призрак находится теперь совсем близко и, казалось, надвигался на нас всей массой своих хмурых стен.

Вокруг висела звенящая тишина и только хруст снега под нашими ногами нарушал это царство хмурости и безмолвия. Сюда не проникало ни отзвуков музыки, ни разговоров, ни смеха со стороны других зданий комплекса, совсем недавно придававших мне некоторой уверенности. И только осознание того, что Марк с Сергеем – наша «группа поддержки», как окрестила их Марья, находились неподалеку, грело мне душу. Почему они не пошли с нами в это царство мрачной неопределенности, так и осталось для меня загадкой.

«Возможно, девочки решили, что снаружи от группы поддержки будет больше пользы? – в недоумении предположила я. И тут же успокоила себя: – Скорее всего, так и есть. Папа же учил меня на задании всегда держать «агента на стрёме»». В наших вылазках по дому эту роль обычно он брал на себя.

В который уже раз я вгляделась в строение перед глазами и задумалась: что же могло находиться за этими, порой вспыхивающими слабой синевой стенами.

Мои неугомонные серые клеточки скучковались и порадовали очередной догадкой:

«Скорее всего, там зал на первом этаже – самый большой из всех четырёх».

Я сопоставила конфигурацию фасада здания, маячившего перед нами, с выуженным из памяти планом клуба. С ним, нанесённым на небольшом листе бумаги, ознакомила меня Марья ещё в общаге, когда мы только принимали решение посетить это непонятное место.

«А в зале, наверное, дискотека, – принялась я строить очередную логическую цепочку: – Дискотека равно светомузыка. Светомузыка равно лучи. Они и просачиваются сквозь стены, как песок сквозь пальцы… Нет, Катя, в стенах не может быть щелей, иначе внутри будет холодно. Источник освещения должен находиться снаружи. Он должен быть встроен в фасад. Но для чего всё это? А для того, чтобы создать иллюзию заколдованности. Так что никакого песка сквозь пальцы, Кать, а голый расчет – всё ясно как день».

Я даже улыбнулась, довольная тем, что удалось несколько успокоиться и объяснить себе феномен со вспышками света, усиливающими в душе и без того немалый раздрай. Но само слово «песок», видимо, спровоцировало разбушевавшееся воображение, и оно услужливо подкинуло мне картинку из ещё одного сна. Он приснился мне только сегодня ночью. Тут же отчётливо припомнилось, как я угодила в самые жгучие, самые реалистичные песчаные барханы на свете, под самым, что ни на есть палящим на свете солнцем. Ощущения из того сна настолько правдоподобно окутали меня с макушки до пяток, что даже ступни в модельных сапожках вмиг согрелись, а пальцы будто снова утонули в той жгучей сыпучей массе. Я даже реально почувствовала жар у плеча: один-в-один, как в том сновидении. В нём за плечом у меня оказался непонятно откуда взявшийся орёл. Он во сне так и прожигал меня взглядом. Вспомнилось и как орел тот передал мне флягу с водой – водой, поистине живительной, ведь именно она и спасла мне жизнь в том ночном видении, не дав погибнуть от дичайшей жажды.

«А как он тебе её передал? В клюве, что ли? Или в лапах?.. То есть: в когтях… Так, стоп, Катя!» – в который уже раз одёрнула я себя, постаравшись утихомирить вконец разбушевавшееся воображение. По многолетней привычке я качнула головой из стороны в сторону. Затем повернула её к плечу, все ещё пылавшему жаром, и взглядом столкнулась с острым Викиным.

– Всё в порядке, – чуть слышно успокоила она меня, видимо, уловив флюиды моего взрывоопасного состояния. Я действительно была на взводе. Казалось, любая мелочь могла бы сейчас выбить меня из колеи. Поэтому и вздрогнула, заслышав какое-то негромкое, но настойчивое жужжание.

«А, это всего лишь «проснулся» Марьин смарт, – успокоила я себя. – Стоп! Как это «всего лишь»! Что её смарт тут делает?» – тут же мысленно возмутилась я и воскликнула со всем недовольством, на которое была сейчас способна:

– Ты вручила мне “левый” смарт, а с собой взяла свой?!

– Не истери! – осекла меня интриганка. И резонно заметила: – Должна же у нас быть хоть какая-то ниточка с внешним миром.

Как ни странно, сейчас я даже была благодарна ей за то, что у нас есть хоть какая-то “ниточка” и эта “ниточка” окажется с нами внутри клуба.

– От моего было бы больше пользы, – расстроенно посетовала я.

– Нифига! – не согласилась моя бунтарка, – Твой – под колпаком у Мюллера! То есть у Громова. Да это – одно и то же! Даже хуже!

– Почему хуже?

– Потому что Мюллер – просто душка по сравнению с твоим дедом!

– Так ты, что же, считаешь дедушку монстром?

– Не утрируй, пожалуйста! И не переводи стрелки. Мы сейчас о другом. На мой сотик достаточно было лишь «прогу» грузануть.

– Какую еще прогу, Маш?

– Что-то вроде «шапки-невидимки». Чтобы не «палиться» перед всякими мюллерами раньше времени. Забей, Кать! Сосредоточься на Новикове!

– Причём здесь Новиков? Ответь на вопрос, – настояла я.

– Ну, какой вопрос, Кать? Сказала же: забей!

– Какой прок в этой твоей «шапке-невидимке», если она не даст определить наше местоположение?

– Ну, не тупи! Такой, что в час ХЭ её отключить можно, – парировала Марья.

– Какой ещё час ХЭ?

– Ой блин, Ка-тя, отстань! Вот засада! Саша звонит! – известила она нас с Викой, взглянув на всё ещё настырно вибрирующий в неё ладони телефон.

– Ответь, – попросила я, – И намекни ему хотя бы, где мы…

– Не учи ученого! Да, любимый! – елейно ответила она на звонок, – Всё замечательно! А как у тебя? Занят? И завтра тоже?.. Я так и знала! Да вот… пытаюсь себя занять, пока ты занят. Выходные же, ну! Как пытаюсь? Да долго ли умеючи… Конечно, не секрет. Мы тут это… С девчонками потусить решили. Ты ж всё равно занят… Да не волнуйся ты, мы ненадолго! Часиков так до десяти в клубешнике подансим – и пулей в общагу. Да-да, именно пулей, дорогой. Зуб даю! – рассмеялась она, – Да с кем-с кем?.. С подружайками, знамо дело. – Речь Марьи весь вечер пестрела сленговыми оборотами. Это было явным признаком того, что подруга нервничала. И не просто нервничала, а явно была на взводе. – Конечно, знаешь! – излишне жизнерадостно воскликнула она в трубку. И нехотя принялась перечислять: – С Катей… с Викой… ммм… Как не знаешь Вику? Недоработочка, милый! Вику знают все! Ладно, не парься – познакомлю!

Тем временем мы поднялись по невысоким ступеням крыльца и дверь перед нами бесшумно отворилась. Мы даже постучать не успели. На пороге появился «качок» с каменным лицом. Виктория молча вручила ему три круглых жетона с зелёным матовым покрытием, видимо, служившим здесь своеобразным пропуском.

«Как у игрового стола в казино», – мысленно заметила я, отчего-то припомнив кадры из фильма о кутилах, который как-то смотрела вместе с дедушкой. Конечно же, смотрела в воспитательных целях – как же иначе…

Качок так же молча принял жетоны, прошёлся странным прибором по их рельефной поверхности и всем телом ловко сдвинулся в сторону, пропуская нас вовнутрь.

– Ало… Ало… – уловила я озабоченный Машкин голос, рассматривая просторный холл с мягким, чуть приглушённым освещением, в котором мы очутились. – Вот зззасада! Связь прервалась, – сокрушенно известила меня подруга.

– Вопрос безопасности, – услышали мы голос качка за нашими спинами. Я обернулась на голос и заметила, что дверь была уже наглухо закрыта. Я бы даже сказала, что замурована.

– Чьей безопасности? – спросила я, понимая, что без связи с внешним миром о нашей – говорить как минимум глупо. А связи с внешним миром теперь и не наблюдалось.

Ответа на мой вопрос от качка так и не последовало. Он молча жестом указал нам на стойку регистрации, расположенную в самом дальнем углу холла, справа от объёмной гардеробной.

– Ммм… милейший, – подала голос Марья, – мне нужно выйти и закончить разговор.

– Это невозможно, – стало ей ответом.

– Да я вишшу, – отчего-то зашепелявила Марья ему в ответ, – Мне бы выйти на минутощку, а замок защёлкнулся.

– Это предусмотрено программой, – каким-то металлическим тоном объяснил качок. – Она срабатывает после того, как гость переступает порог холла.

– Как мило… А как ше время на размышление? – не отставала от него Марья. – Пять минут же вроде даётся клиенту на принятие решения: типа уйти или остаться.

– Такая возможность предоставляется определенному кругу лиц, – ответил ей сотрудник сего заведения.

– Я чем лицами не вышли? – не сдавалась моя настырная.

– Клуб предоставляет возможность сыграть в русскую рулетку. Нашим гостям с патологической зависимостью предоставляется дополнительные минуты на обдумывание. Они об этом знают.

– Как гуманно! – жизнерадостно восхитилась Марья, – Ну, откройте дверь! Дайте мне подумать пять минут на свежем воздухе! – настояла было она, но не тут-то было!

– Программа вашего визита не предполагает личного участия в данной игре. Поэтому время на обдумывание вам не нужно.

– А мы же сможем покинуть заведение в любой момент, правда? – уточнила я.

– По согласованию, – негромко ответил он.

– По согласованию с кем, простите? – снова уточнила я.

– По согласованию с владельцем клуба, – учтиво ответили мне.

– А кто у вас владелец? – решила я ковать железо пока горячо. То есть – пока качок был готов отвечать.

– Дорогие гостьи, при необходимости он сам вас найдёт, – ответил он, явно давая понять, что и так сказал немало.

– Эх! Гулять – так гулять! – воскликнула Марья и, ухватив нас с Викой за руки, повела за собой.

«Хорошо, что рамки металлоискателя нет. Есть шанс, что «маячок», который выдал мне дед ещё по осени и который я пристроила в складках платья, останется при мне, – поставила я в уме галочку, – Хотя… Какой теперь от него прок, если здесь, похоже, вовсю работают «глушилки»».

Видимо, не будет проку и от сотового, который выдала мне Марья и который я припрятала в нечаянно обнаруженном потайном кармане платья.

Как-то я уже проворачивала подобный трюк – в тот недобрый вечер на вечеринке, на которую мы с Алисой нагрянули после выпускного. Прошло полгода, но я помнила всё в мельчайших подробностях, включая запах и привкус минералки, которой напоил меня тогда Эрик – наш одноклассник.

Потайной карман в надетом сейчас на мне платье невесты кто-то пристроил в складках подола: у самого пояса, вернее, – сразу под ним. Тайничок этот очень походил на тот, который я сама вшила с изнанки своего маскарадного костюма прошлым летом. Тот тайничок и выручил нас с Лисой на злосчастной вечеринке.

«Дежавю», – пронеслось в голове, но я погнала прочь воспоминания о том вечере: ни к чему было кошмарить себя дополнительно, и без того нервы были натянуты струной: только коснись – о оборвётся.

«Мда… Когда качок сказал о безопасности, то, видимо, имел в виду безопасность заведения, а совсем не нашу. Ну хватит! Не нагнетай ещё больше, Кать!» – в десятый, наверное, раз мысленно велела я себе и ещё раз огляделась по сторонам.

В просторном холле, декорированном в коричнево–молочных тонах, посетителей было не так много. Негромко играла музыка, в мотивах которой угадывалась странная смесь классики и эклектики.

Мы подошли к стойке регистрации. За ней нас ждал представительный мужчина лет тридцати. Он вонзился в нас острым взглядом сразу, как только мы переступили порог заведения, и всё это время продолжал держать нас на мушке – на зрительной.

Ясребоокий сотрудник кивнул нам в коротком приветствии. Следом он вышел из-за стойки с металлоискателем в руке и принялся водить им по Викиной шубке. Та не проронила ни слова – так и простояла без движения, непринужденно расправив плечи, пока сотрудник исполнял свои обязанности. Закончив с Викторией, он подошёл ко мне, но отвлёкся на театральный Марьин возглас:

– О, нет, шударь! Какое унишшение! Какое пренебрешшение к моей скромной персоне!

– Простите, – обратился к ней сотрудник, отодвинув от меня металлоискатель.

– Я никогда не бываю на третьем месте! – эмоционально продолжила она, с чего-то вдруг нещадно зашепелявив.

Но стоило только палке – детектору сотрудника заведения коснуться её груди, как она ухватила его ладонью и пропела: – Какой взгляд! Острый! Цепкий. Профешиональный. Шударь, вы проникли в шамое моё шердце! Как вас шовут?

– Неважно, – с учтивой прохладцей бросил он ей в ответ и попытался вырвать детектор из цепких пальчиков подруги. Но ни тут-то было!

– Боше! Боше мой! Какая харизззма! Я покорена! А какая настойчивость, шударрь! Мне бы такую!

– Её в вас – хоть отбавляй, – заметил он, усмехнувшись и сделал ещё одну попытку оторвать слабо попискивающую “палку” от груди моей подруги. На этот раз ему это удалось.

– Позвольте мне пройтись по вашей одежде, – то ли предложил, то ли потребовал сотрудник.

– Конешно-конешно, шударррь! – воскликнула Машка и тут же закружилась перед ним юлой. С явной озадаченностью на лице мужчина провёл рядом с ней инструментом, казалось, не успевая даже прикоснуться.

– Уф, шударь, а вы мошете завести, шкашу я вам! – перехватила инициативу Машка, – А может… – Перестала она порхать и теперь стояла перед ним, нарочито глубоко дыша. – Мошет, обменяемся контактами?

– Лишнее, – коротко известили её.

– Понимаю… Понимаю… Шубординация и всё такое… – никак не унималась подруга, кажется, заставив понервничать даже невозмутимую Викторию, которая весь вечер больше напоминала мне молчаливую, едва уловимую тень. – Бошше, вы ше не видите моего лица! – воскликнула моя авантюристка: негромко, но с провокационной чувственностью в голосе. И тут же заверила заговорщицким шёпотом: – Но всё решаемо, шударь. Не шдесь, конешно… Мы ше не мошшем нарушать правил, правда?

– Правда, – не стал спорить он, вглядываясь в её маску.

– Шшечь мосты – это так недальновидно, правда? Боллее того – это гллуупо… А глуупость – самое шкверное, что может с нами шлучиться, – несло подругу.

– Верно, – односложно ответил сотрудник заведения, ещё внимательнее вглядываясь в маску на её лице и, видимо, не совсем понимая, что она хочет сказать.

– Как вы относитесь к глуупости, о покоритель моего шердца? —

– Отрицательно.

– Вот и я! Я тоше, шударь! Именно отрицательно! Крайне! Поэтому… Наверно, не штоит… Но што, если нам всё ше вштретиться? Там… Там – за пределами этого магищеского местещка? Я уверена, мы не разощаруем друг друга!

– Простите, – вступила в разговор Вика, – Моя приятельница – сегодня настоящая загадка. Невозможно догадаться, что она выкинет в следующий момент.

– О да! Кто шнает, што взбредёт мне в голову, – заверила Марья «шударя», коротко кивнув в подтверждение своих слов.

– Это всё нервы, – продолжила Вика, – Понимаете, она… на взводе… Или, скорее – в раздрае… Ей просто нужно отдохнуть, поэтому мы здесь.

– Вижу, что нужно. Не смею вас больше задерживать, сударыня, – обратился он к Марье и коротко кивнул Виктории, – Можете пройти.

– О, благодарю вас, шударь! Не подумайте обо мне дурного, но подумайте, ладно? Поверрьте, обычно я просто душшка. Серая мышь и всё такое, но сегодня… Сегодня я готова на многое, шударь!

Сотрудник заведения снова выставился на подругу с немым вопросом.

– Я о моём предлошении, – с придыханием напомнила ему моя авантюристка. – Вы пленили меня, шударь. Продумайте же о моём предлошении! Пока я не передумала.

– Непременно обдумаю его. На досуге. А сейчас, простите, занят по службе.

– Именно на дошуге, шударь! На шлушбе – ни-ни!

– Простите мою подругу, она весь день… под впечатлением, – снова вступила в разговор Вика.

– Под впечатлением от чего? – уже с интересом спросил портье.

– Её бросил жених. С утра была в печали, а теперь под впечатлением от… ммм…

– От открывшихся возмошшшностей, дорогая, – пришла ей на помощь моя заноза.

– Точно. Пойдём уже, дорогая! – велела ей Вика, – иначе твои возможности ограничатся арестом до выяснения.

– Арестом?! – в ужасе округлились глаза подруги. – За што?! – не унималась она. – Я ше не шделала ничего плохого! Правда же, шударрь?!

– Правда, – бросил он ей в ответ, и добавил: – Пройдите к гардеробу. Вход в зал в верхней одежде запрещён.

– Конешно-конешно! – воскликнула Марья ему в ответ, – Мы никогда не нарушаем правил!

Сотрудник гардероба, молчаливый мужчина средних лет, принял нашу верхнюю одежду, казалось, ни разу не подняв на нас глаз. Но, вернувшись к нам с номерками, он всё же одарил меня странным взглядом и произнёс, зачем-то склонив голову:

– Добро пожаловать, госпожа.

Я была шокирована этим обращением и тем, что из нас троих он обратился так только ко мне, показательно проигнорировав Вику с Машей. Я была шокирована и благодарна маске за то, что она полностью скрывает моё лицо, оставляя заметными лишь новые «полуночные» глаза.

«Что это значит? К чему был такой странный пиетет именно к моей скромной персоне?» – мысленно недоумевала я, с немым вопросом заглянув в глаза Виктории. Но она лишь ободряюще взглянула на меня в ответ, коснулась моего локтя, подхватила номерки, которые мужчина аккуратно возложил на стойку перед нами, и убрала их в свой клатч.

Марья сегодня была просто “зажигалкой”! Стоило нам отойти от гардеробной стойки – и она снова перетянула всё наше с Викой внимание на себя – любимую!

– Ой, подрушшеньки мои золотые! – заголосила она, как только мы вошли в центр холла, – Как же я рада, что вы шоставили мне кампанию в штоль трудный период! – Она сгребла нас с Викой в охапку в самом центре холла и принялась манерно расцеловывать в те места под масками, которые прикрывали щёки.

– Зачем ты притянула к себе его внимание? – зашептала ей Виктория.

– Мне нужно было отвлечь его от моего костюма. Ну, и от Катьки, конечно, – ответила ей чуть слышно моя авантюристка.

– Зачем? – шепотом уточнила Виктория.

– Так она еле дышит! Того и гляди – в обморок грохнется!

– От костюма – зачем? – настояла на ответе Вика.

– А… Это… – прошептала Марья, ещё крепче сжав нас обеих в кольце своих объятий. – Чтобы пронести диктофон. И у меня получилось!

– Теперь ты у него под колпаком. Глянь, как смотрит, – шёпотом заметила Вика.

– Смотрит, говоришь, – лукаво подмигнула ей моя забияка, даже не оглянувшись на сотрудника, – Пусть смотрит! – шёпотом провозгласила она, – Он смотрит на Марьяну Брошкину. Вот пусть Марьяна и останется у него в памяти.

– Ты весь вечер будешь этой Брошкиной, – резонно зашептала я, – А значит – весь вечер будешь у него под колпаком.

– А вот и нет, – ответила мне подруга, – Я переоденусь. Костюм двусторонний, сечёшь? – Машкина маска чуть дёрнулась, как, если бы она под ней задорно вытянула губы трубочкой. – Так что, зайду в эту дверь Брошкиной, а выйду – Барби.

– То есть ты переоденешься в костюм Барби? – не поняла я.

– Угу.

– А почему именно в Барби? – снова не поняла я.

– Потому что с безмозглой куклы – и взятки гладки. Только надо найти местечко, чтоб переодеться. Войти, так сказать, в образ.

– Вряд ли это будет возможно, – прошептала Виктория.

– Ошибаешься. Есть у меня на примете один уголок. Рядом с приват зоной. Главное – туда просочиться. Но это – дело техники.

– Рискуешь, – зашептала Виктория ей в ответ. И заметила, осуждающе качнув головой: – Неоправданный риск может навредить операции.

– Какой ещё операции? – чуть слышно спросила я.

– Нашей, – через паузу проговорила Вика мне в ответ.

– Да не ссы ты! Кассандра ты, или как! Где этот твой малахольный взгляд в будущее, а?

– Он всегда при мне, – чуть слышно ответила она Марье.

– Правда? – не отлипала моя липучка, – И что ж он тебе щас кажет?

– То, что пора прекращать шептаться тут у всех на виду, – резонно заметила шёпотом Харитонова.

– Как же мне нужна ваша поддержка, мои вы куколки! Спасибо вам! – снова заголосила моя актриса и снова принялась нас тискать в объятьях, только теперь – по очереди.

– Завязывай с балаганом, слышь! Или нас всех в обезьянник загребут! Там “подвязок” не будет. – Угрожающе прошептала ей Вика, сымитировав сленг подруги. Видимо, терпение покинуло нашу невозмутимую после того, как Марья загребла ее в объятья в третий раз, наконец, выпустив из обхвата своих цепких рук мою многострадальную талию.

– Там не будет, а тут типа есть, да? Значит – прорвёмся! – не «заржавело» за авантюристкой с ответом.

– Не косячь, слышь! Не сорви операцию. Могут пострадать люди, – шёпотом предостерегла её Вика.

– Какие люди? – пришло время удивиться моему конспиратору.

– Тебе что, нас троих мало? – через паузу спросила у неё Вика. И добавила, указав взглядом на меня: – Она – вообще не при делах. Зачем втянула? Перед хирургом сама слово держать будешь, – добавила она с толикой осуждения, как мне показалось.

– Ой, не зуди, а! Её задача – всего-то заарканить Новикова.

– Думаешь, выгорит? – прошептала Вика Марье в ответ, – Он может её и не узнать.

– Полюбасу узнает! У него на неё чуйка. Учует – начнёт нервничать. Начнёт нервничать – допустит ошибку. А я уж этим воспользуюсь!

– Не сомневаюсь, – не стала спорить Вика.

– Умница, – похвалила её подруга. И снова зашептала: – К тому же цыпе нужен реальный трабл или как ты его там окрестила?

– Перезагрузка.

– Воот! – нараспев прошептала Маша. И довольно добавила: – Она ей здесь точно обеспечена.

Они обсуждали мою ближайшую участь, будто меня и не было рядом. Слушала я и давалась диву: как я могла допустить, чтобы со мной обходились как с марионеткой.

– Хорош трепаться! К нам уже идут! – велела подруге Харитонова, словно почувствовав моё недовольство. – Больше никаких финтов, ясно?

– Ясно, не бузи – буду паинькой, – миролюбиво прошептала Марья ей в ответ.

– Какие-то проблемы, дамы?

– Да что вы, шударь! – откликнулась Марья, – просто я никак не могу поверить швоему щаштью! Я ше теперь швободна! Это так волнительно!

– Отлично! – усмехнулся её дотошный собеседник, – Тогда вперёд – на подвиги! Прошу не задерживать других приглашённых. Извольте пройти прямо, не создавайте пробки. – С холодной учтивостью произнес он и демонстративно указал рукой на одну из стен.

А потом… Потом он взглянул на меня, приложил руку к груди и тоже слегка склонил голову, будто я не обычная гостья их заведения, а какая-то важная птица. Я удивлённо взглянула на него в ответ, потом – на стену и заметила, что часть её вдруг слегка вздрогнула со звонким щелчком и отъехала в сторону, открыв нашему взору зрелище, показавшееся мне отталкивающим настолько, что я застыла на месте, пряча испуг под маской.

Страх окутал меня вязким туманом неопределенности и осел на коже липким потом. Проник под неё и расползся по венам неприятной, холодящей субстанцией.

Я прикрыла глаза, чтобы сконцентрироваться, собраться с силами, но прежде всего – успокоиться. Паника уже встрепенулась в груди и выпустила свои зловещие коготки. Совсем скоро они скуют мне сердце крепким капканом, а это сейчас ни к чему. Я глубоко вдохнула воздух, наполнившийся странновато-пряным, дурманящим ароматом, и почувствовала, как ослабшие вмиг ноги стали будто проваливаться сквозь пол. Сам он теперь казался мне неустойчивым, вязким, будто щедро засыпанным песком из моего последнего сна.

Я распахнула веки, чтобы не потерять связи с реальностью и с усилием приподняла ногу, словно вытянув стопу из вязкого месива. Но стоило мне снова поставить её на пол – и странный эффект увязания повторился. Я применила приём, обычно помогавший справиться с панической атакой: мысленно сосчитала до трёх и сделала ещё один глубокий вдох. Задержала дыхание и выдохнула, отгоняя от себя раздражающе ощущение увязаемости в чем-то мутном, непонятном, устрашающем своей неопределенностью…

В голове вдруг что-то щёлкнуло, и вся моя жизнь стала проноситься перед глазами. Её значимые мгновения принялись показываться мне яркими картинками-светлячками. Каждая из них зависала пред моим взором лишь на пару-тройку мгновений и лишь затем, чтобы юрко смениться следующей. Разыгравшееся воображение уже вовсю делало своё дело: оно компоновало стройный ряд кадров из далёкого, старого, будто пропахшего нафталином фильма.

Вот все сидят за столом в нашей просторной гостиной…. Мы отмечаем майский праздник и отъезд папы в командировку. Отчётливо вижу родителей, дедушку с бабушкой, мамину подругу – тетю Аллу, Кудряшку, сидящую с ней рядом. Все улыбаются мне. Вернее, улыбаются все, за исключением мамы и дедушки. Мама недовольна мной. Почему? Я опускаю взгляд ниже – на своё красивое платье – и вижу на нём свежие безобразные пятна. Рассматриваю их и вспоминаю, как только что опрокинула на себя суп, который мама велела съесть. Поэтому она и сердится. А папа… Папа смотрит на меня ободряюще и делает ей замечание.

«Не ругай её, Оль. Не лишай девочку праздника», – негромко, но твердо говорит он ей.

Я слышу его слова и улыбаюсь ему. Улыбаюсь виновато и одновременно благодарно за его поддержку.

Но моё внимание больше всего привлекает тот, кто сидит прямо напротив меня. Он для меня – самый заметный из всех. Он за столом – выше всех. Да, он очень высок… Кажется, он даже выше дедушки. Дедушка тоже сидит за столом и строго на меня смотрит, но не ругает. Просто смотрит. Молча. Так же молча, как и тот, кто сидит с ним рядом – тот, кто выше всех. Я помню этого великана. Я стянула парик с его головы, когда была у мамы на работе. Но это – наш с ним самый секретный секрет, и я ни словечка не сказала об этом маме. Сейчас он сидит без парика. Он сказал мне по секрету, что парик ему больше не нужен. Не нужен потому, что «операция завершена». Я знаю, что такое «операция». Её делает дедушка, потому что он врач. Он хирург. Но вот что отрезали в этой операции бывшему блондину, я спросить не успеваю. В общем, он больше не блондин. Теперь он – брюнет. Я поняла, что так называется цвет его волос. Он сказал, что это – его родной цвет. Поэтому он таким останется навсегда-навсегда. И таким он мне нравится даже больше.

Сидит он за столом в самом эпицентре всех вкусняшек. Я очень горда тем, что знаю это сложное слово «эпицентр». Его значение объяснил мне папа. Бывший блондин сидит совсем рядом с теми блюдами, которые мне так хочется попробовать. Очень-очень хочется! Но мама велела сначала съесть суп, ведь суп очень полезен. Но я опрокинула его на себя. Я сделала это не специально. Ну, почти не специально. И мне совсем не жаль опрокинутого супа, ведь без него в меня влезет больше вкусняшек. Так только что сказала моя подружка – Кудряшка. Только вот будет очень жаль, если мама не разрешит мне «отведать вкусностей». Так всегда говорит Полина: не «покушай», а почему-то «отведай». И не «вкусняшек», а «вкусностей». Она говорит, что так правильнее. Я перевожусь взгляд на неё. Она – рядом. Она вытирает суп с пола у меня под ногами. Ловлю на себе её ободряющую улыбку и снова смотрю на брюнета. Он так же спокойно сидит среди вкусняшек, но не набрасывается на них, как это с удовольствием сделала бы я. Я очень голодна, ведь я сегодня не ела каши. Я втихую скормила её Китти. Так было надо, ведь я просто обожаю бабушкины салаты и так хочу скорее их попробовать! И холодец, и бутерброды с икрой: красной и чёрной, и мясо, запечённое с картошкой и грибами, и много-много чего ещё. Для всего этого в животе должно быть много места.

Кудряшка одобрила мой план опрокинуть суп. Правда, она предложила сделать это не перед всеми, а вылить его в раковину на кухне. Она сказала, что это логичнее. Я ещё не знаю этого слова, поэтому не стала выливать суп в раковину. К тому же: я не хочу обманывать маму. Кудряшка говорит, что логично – значит правильно, и обещает попросить свою маму потом нам всё объяснить подробнее. Да, я часто слышу это слово от её мамы – тети Аллы, поэтому я верю, что она сможет мне его объяснить.

Мама иногда называет тетю Аллу ‑ «Лея», но я не знаю – почему. Мама мне этого не объясняет.

Я снова ловлю на себе взгляд бывшего блондина. Как же его зовут?.. Он абсолютно равнодушен ко всему, что стоит на столе. Он сидит и смотрит только на меня. И смотрит он ободряюще, будто говорит: «Не беда, принцесса! Всё будет хорошо». Я вспомнила! Вспомнила, как его зовут! Это дядя Кирилл. Он работает вместе с мамой и папой. Вернее, служит.

Перед глазами проявляется мама. Она зачем-то вклинивается между мной и дядей Кириллом, и я теряю с ним зрительный контакт. Теперь я вижу только маму. Смотрю на неё снизу вверх. Смотрю и вижу, что она расстроена. Очень. Я вздыхаю, понимая, чем именно она недовольна. Она недовольна моим поведением «несносного сорванца». Так она иногда меня называет, непременно добавляя, что «девочка должна быть послушной, степенной и возвышенной, как принцесса, а не вот это вот всё…» Она не говорит мне этого перед всеми, но я отчётливо читаю это сейчас по её глазам.

Я не знаю, что значит «быть степенной и возвышенной», но стараюсь быть послушной. Послушной и честной. Я так хочу, чтобы мама была мной довольна, но это не всегда получается. А ещё она не любит, когда я «пререкаюсь». Поэтому я молчу и, кажется, очень послушно стою, расправив плечи и приподняв голову. Стою, вытянувшись стрункой, чтобы быть возвышенной, то есть повыше. Именно так я понимаю значение этого слова. Но мама всё равно недовольна…

Щелчок перед глазами – и вот я сижу за столом в чьём-то большом, но чужом доме и пью горячий шоколад из белой чашки. А тетя Алла объясняет нам с Кудряшкой, что значит «логично». Это Кудряшка её попросила. Ведь она дала мне слово, а своё слово она всегда держит.

Картинка перед глазами снова резко сменяется следующей: теперь вижу, как стою на лужайке нашего дома. Я жду папу. Вокруг меня прыгает Китти – моя любимая кошечка – его подарок мне на семилетие. Но папа всё не приходит.

Ещё щелчок – и перед глазами – я на игрушечной лошадке. Она везёт меня по кругу, а я всё пытаюсь найти глазами маму и Пирата, который меня и посадил на эту лошадку. Я, наконец, нахожу их взглядом в толпе. Вернее, захватываю им широкую спину дяди Кирилла. Мощная, в чёрном пиджаке, она прячет от меня маму. Ветер треплет его волосы, и чёрная чёлка поднимается на ветру, как у пирата из книжки, которую мы с дедушкой недавно прочитали…

Чья-то невидимая рука снова перематывает кадр – и вот я стою в красивом саду. Вокруг меня – кусты роз – море роз разных цветов. Над бутонами порхают бабочки, но я слышу навязчивое жужжание. Оно приближается и мешает мне слышать, о чём говорят мама и дядя Кирилл. Они о чём-то спорят. Вернее, спорит мама, а он всё больше молчит. Я вижу, что мама недовольна, а он… Он спокоен. Совершенно спокоен.

Ай! Мне в палец вонзается шмель. У него пушистая спинка. Я просто хотела её погладить, но шмель рассердился и укусил. Палец так жжёт, что я вовсю реву. Дядя Кирилл отвлекается от мамы и идёт ко мне. Подходит. Аккуратно осматривает ранку. Прикладывает к ней салфетку. Влажную, жгучую, но я терплю и больше не плачу, хоть слезы всё ещё текут. Чувствую, как они охлаждают щёки. Я разрешаю дяде Кириллу дотронуться до больного пальца, потому что уверена, что он мне поможет. И мне совсем не хочется, чтобы он видел меня «рёвушкой». Так называет меня Полина, когда я падаю, «носясь за Китти сломя голову», или лезу за ней на дерево.

Кадр снова меняется, и я вижу себя взрослой. Вижу, как несусь по парковке. Опаздываю. Катастрофически. Маша давно ждёт меня на своей помолвке. Залетаю в лифт. Он мчит меня вверх – в ресторан. Снова слышу щелчок. Это заколка отлетает на пол. Вижу, как непокорные волосы рассыпаются по плечам. Недовольно хмурю брови, вспоминая о напрасно потраченном на укладку времени. Нагибаюсь за заколкой. Вижу, что она сломана и расстраиваюсь. Эта заколка – подарок, который мне дорог. Ручная работа, резьба по кости… Вторая такая была только у мамы. Поднимаю заколку и забрасываю в сумочку. Пятерней захватываю пряди волос, упавшие на лицо, пока за ней наклонялась, и откидываю их назад. Расстроенно гляжу в зеркальную стену лифта на свой новый образ «лев ушёл из дома».

Времени расправляться с волосами уже нет: лифт останавливается, вылетаю из него и на всех парах несусь по коридору. Залетаю в просторный зал ресторана и… Оглушающий звон стекла и сканирующий взгляд зелёных глаз…

– Катя! Что с тобой! – слышу над самым ухом. Слышу и возвращаюсь в свою неспокойную реальность. Возвращаюсь и интуитивно понимаю, что сегодня в моей жизни подведена некая черта: жизнь моя больше никогда не будет прежней.

– Мне страшно, Кудряшка, – признаюсь я. И добавляю: – Я всё вспомнила.

– Умничка! – хвалит она меня.

Качаю головой из стороны в сторону, прикрываю глаза и окончательно прогоняю флёр непрошенных воспоминаний.

– Ты как? – послышался обеспокоенный возглас Марьи.

– В порядке, – ответила я ей. Открыла глаза и увидела перед нами беснующуюся толпу приглашённых. Стойкий аромат пряных трав продолжал кружить голову. Я ухватилась за руку Вики и услышала:

– Всё будет ровно, если не ступать в тень, Котёнок.

– В тень чего?

– В тень сумрака и неопределенности, – стало мне ответом.

– Не понимаю тебя, – расстроенно проговорила я.

– Не ступай туда, где нет света… – ответила она. Яснее не стало.

«Не отступлю ни на шаг от неё самой. Стану её тенью», – успокоила я себя и взяла Викторию за руку.

Глава 3 “Терра Инкогнита”. Монстр в глуши

Мы втроем дружно ступили за порог холла, и как только мы это сделали – раздался щелчок, показавшийся мне не менее зловещим, чем недавний – первый, прозвучавший аккурат перед тем, как серая – в тон стены – дверь бесшумно отъехала вправо, открыв нам путь в это царство хаоса. Второй щелчок, прозвучавший едва различимо из-за гремевшей повсюду музыки, известил нас о том, что путь назад отрезан. Я догадалась об этом, даже не оборачиваясь – поняла по лучам неяркого теплого света, переставшим поступать в окутавший нас густой полумрак. Путь наш теперь лежал только вперед – в логово, опутанное липкой паутиной порочности и полной неопределённости.

“Ловушка захлопнулась”, – мысленно констатировала я как факт и застыла, словно бабочка в янтаре, которую мне когда-то подарил дедушка из тайги. Роем кусачих ос зажужжали беспокойные мысли:

«Как быть? Что нас здесь ждёт? Как мы отсюда выберемся?»

Стараясь справиться со страхом перед неизвестностью, я глубоко вдохнула и выдохнула, потом – ещё и ещё раз.

Спокойнее не стало, но в груди вдруг что-то кольнуло, а живот обдало жаром. Я приложила к нему ладонь, чтобы хоть как-то приглушить это – странно-волнительное ощущение. Оно росло как на дрожжах, окутывало меня непонятной чувственной негой, словно погрузив в горячую ванну, наполненную будоражащими ароматами и блудным грехом. Ароматы эти теперь витали не только вокруг, они настойчиво забивались в нос и проникали в меня через легкие. От них чуть слезились глаза, и я физически ощутила будто живые объятия. Словно наяву, я почувствовала на своём теле горячие ладони с длинными, казалось, вездесущими пальцами. Они блуждали по коже под платьем, будто снова, как неделю назад, водили по вдруг вспотевшей, разгорячённой спине, по-хозяйски прижимали к мощному, до боли знакомому телу, требовательно сминали грудь, ставшую вдруг чувствительной настолько, что я инстинктивно повела плечами в желании потереться ею о ткань бюстгальтера. Ладони этих рук будто спустились вниз и сжали разгоряченные ягодицы. Я не смогла удержаться от резкого вдоха. Сквозь сомкнутые зубы он вышел натужно шипящим, как масло на перегретой, пышущей жаром сковороде. Моя кожа, оказывается, помнила те прикосновения в мельчайших нюансах. Я сразу инстинктивно догадалась, чьими были эти руки. Да, они навечно врезались мне в память, и я не спутала бы их ни с чьими другими…

«Стоп, Катя, – приказала я себе то ли мысленно, то ли вслух и осторожно выдохнула застоявшийся в легких воздух. – Что со мной? Почему я так себя чувствую? Надо взять себя в руки. Я должна успокоиться… Должна успокоиться…», – принялась повторять я как мантру, стремясь не позволить закипающей крови, уже пульсировавшей в висках, окончательно превратиться в огненную лаву, готовую сжечь дотла.

«Наверное, так действует этот запах. Да, скорее всего… – постаралась я переключить свои серые клеточки на анализ ситуации, шестым чувством понимая, что это помогло бы мне «остыть». – Этот аромат – неправильный: тяжелый, терпкий и вязкий как нуга. Интересно, что это? – пыталась размышлять я. – Нужно выйти на свежий воздух. А, может, лучше присоединиться к ним? Я тоже хочу танцевать!» – ни с того, ни с сего решила я. И, если бы мою ладонь не сжимала бы Викина, я безрассудно ринулась бы в толпу фриков, выплясывающих тарантеллу в центре зала. Я точно бы стала одной из них – без всяких сомнений! Потому что во мне вдруг зародилось предвкушение чего-то невиданного, интригующего, ранее не пережитого. Это нечто внутри меня ощущалось настоящим монстром первородного греха: абсолютно необузданным, диким, неуравновешенным.

Былые благоразумие и скромность вдруг исчезли без следа. Они растворились в окутавшем меня дурмане, уступив место мне новой – даме абсолютно без комплексов, куртизанке, готовой с легкостью пересечь грань приличий.

Да, во мне сейчас орудовал монстр, о существовании которого я раньше даже не подозревала. Это было моё новое – тёмное альтер-эго, для которого поистине не существовало ни преград, ни условностей – только желания: острые, фантастически чувственные, порочные. Я инстинктивно ужаснулась изменениям своего эмоционального фона и так же инстинктивно принялась делать попытки вернуть прежнюю Катю.

Мои усилия оказались безуспешными, потому что монстр внутри меня неистово сопротивлялся, а вскоре и вовсе стало казаться, что полностью завладел мной, подчинил своей воле и теперь диктовал условия моей новой – порочной жизни без тормозов.

Почти не моргая, я смотрела вперед – прямо на беснующуюся толпу. Она виделась мне теперь по-настоящему живой и абсолютно счастливой. Мне ещё острее захотелось стать её частью, до последней капли прочувствовать то безмерную эйфорию, которую она так показательно демонстрировала. Во мне вдруг созрела непоколебимая уверенность в том, что именно там – в самой её гуще – я смогу снова испытать то, что испытала всего однажды, совсем недавно – всего какую-то неделю назад, и чего с тех пор мне так не хватало.

Я больше не была в состоянии стоять на месте. Адреналиновый бум заставлял двигаться, и я принялась переступать с ноги на ногу, пританцовывать, как ретивая норовистая лошадка, спешившая выбежать на арену и галопом пронестись по ней – пусть все увидят, какая я!

Разогретая дурманом кровь кипящей лавой гналась по венам, и я остро ощущала этот жар, сносящий на своем пути все препятствия и условности рафинированного общества, в котором все эти годы воспитывал меня дед. Низ живота то и дело сводило сладкой судорогой, ноги онемели, и мне стало казаться, что парю в воздухе и постепенно взмываю вверх, словно шарик, наполненный гелием. Это – “подвешенное” состояние мешало мыслить связно, критично взвешивая все за и против. И если бы не Вика ладонь, крепко сжимавшая мою в своей, я бы ринулась в самое пекло. Ринулась бы потому, что в голову вдруг пришла завиральная уверенность в том, что для меня больше нет преград, что мне всё позволено, ведь никто меня здесь не знает; более того: никто не увидит моего лица, не распознает моего голоса, ведь маска сделала его глухим, нечётким и чужим. Похотливому монстру, каким-то чудом поселившемуся у меня внутри, такие мысли были только на руку, он стал подстегивать меня к греху с удвоенной силой. Он будто сладко нашептывал:

“Не стой здесь, не теряй времени! Ощути, наконец, то, чего так хочешь! Там – в самом эпицентре ты найдешь всё, что тебе сейчас нужно!»

И я уже была уверена, что именно так и нужно поступить, что это – мой единственный шанс, что я ничего не потеряю, а только приобрету, причём приобрету без репутационных потерь, ведь вокруг была полная анонимность.

«Да, что там полная, – ещё больше воодушевился мой нежданный внутренний, крайне похотливый монстрик, – Полнейшая!»

– Держи себя в руках! – вдруг расслышала я строгий голос Вики. Приказ её, казалось, прозвучал прямо в моей голове. То ли она интуитивно почувствовала моё смятение, то ли я вела беседу со своим греховным монстром вслух, но прозвучавший в моей голове приказ помог осознать, что на деле никакой конфиденциальности нет, ведь рядом Вика, и она станет свидетелем моего падения. А если такое случиться, как я буду смотреть ей в глаза. Но главное – как после этого я буду смотреть в глаза самой себе.

«Не сходи с ума, Катя, – там тебя будут касаться совсем не те руки! Потому что хозяина этих – “твоих” – рук тут нет и быть не может… – несколько запоздало прилетела, казалось, единственная здравая мысль, – Нельзя, Катя, нельзя! Там опасно! Ты должна быть рядом с Кудряшкой, – внушала я себе, глубоко дыша, – Она – твой спасательный круг», – изо всех сил пыталась я убедить себя, глядя в центр зала одновременно и с опаской, и всё ещё с предвкушением.

Я продолжала пожирать голодным взглядом толпу, но вдруг почувствовала, насколько сильно Вика сжала мою ладонь в своей. Резкая боль пронзила пальцы, но и немного отрезвила меня.

“Прекрати чудить, Катя!” – велела я себе, как неразумному ребенку, горящему желанием кинуться в самую гущу этого хаоса.

Стараясь выветрить дурман из головы, я стала дышать ровнее, поверхностнее, и даже прикрыла глаза, чтобы полностью восстановить дыхание. Не знаю, сколько я так простояла, но вдруг почувствовала, что за мной наблюдают. Я разлепила веки и столкнулась с озабоченным Викиным взглядом.

– Я в порядке, – ответила я на её немой вопрос. И устало прибавила: – почти…

Я огляделась по сторонам и почувствовала новую напасть. Теперь я отчего-то была уверена, что все смотрят именно на меня – смотрят и замечают моё неадекватное состояние. Взгляды эти, острые, жалящие, теперь вонзились в тело тысячью мелких заноз и вызвали жгучее желание стать невидимкой или и вовсе провалиться под землю.

«Катя, тебе всё кажется, – постаралась успокоить я себя и резонно добавила: – Кто тут будет наблюдать именно за тобой? В этой толпе ты – одна из пятидесяти, если не больше. К тому же – все в масках, поэтому никого отследить невозможно».

Но ощущение слежки не отпускало, как ни старалась я внушить себе, что это – лишь мои фантазии.

Однако у моей внезапной паранойи имелся один весомый плюс: она остудила жар внутри меня и, кажется, усыпила моё похотливое внутреннее чудище. Мне больше не хотелось кинуться в объятия толпы теней. Теперь мне было страшно. Мне стало казаться что вокруг – враги, и только горячая цепкая ладонь Вики, не выпускавшая моей из своего, казалось, стального захвата, помогала мне справиться с зарождающейся паникой.

– Всё в порядке, – услышала я успокаивающий голос моей спасительницы.

– Мне страшно, – поделилась я, придвинувшись к ней почти вплотную: губами – к самому её уху, чтобы она уж точно меня услышала.

– Что именно тебя беспокоит? – уточнила она.

– Мне кажется, за мной следят. Кругом враги.

– Успокойся, в этой темноте трудно за кем-то уследить. А по поводу врагов – положись на меня. Отвлекись от этих мыслей. Подумай о чём-нибудь приятном.

– Хорошо, я попробую…

– У тебя получится! – приободрила она меня и отстранилась от моего лица.

«Катя, думай не о слежке. Думай о… Так, стоп. Вспомни, где было также темно, но не так страшно! – приказала я себе, – Ну, вспоминай, Катя! Темно было… в тайге… ночью, – с трудом, но выудила я из памяти и принялась развивать мысль: – Помню, если бы не фонарик дедушки Арта, мы с Кудряшкой «не видели бы ни зги». Да, тот дедушка – из тайги – так и говорил: «Осторожно, девоньки, следуйте за мной по пятам, потому что не видно ни зги…»».

Я сдавила ладонь Кудряшки. Она снова приблизила ко мне лицо в маске и спросила:

– Что? Тебе совсем нехорошо?

– Этот запах… Думаю, дело в нём. Он сначала… взбудоражил меня… А теперь внушил паранойю со слежкой и врагами, да?

– Скорее всего, – не стала оспаривать Кудряшка и продолжила спокойным уверенным тоном: – Не волнуйся, всё будет ровно. У тебя маска с фильтром. Без него было бы в разы тяжелее.

– С фильтром? А где он?

– Вмонтирован в носовое покрытие. Спецразработка.

– Вот как… А у тебя?

– У меня – такая же.

– А у Маши?

– Попроще.

– Как! – в удивлении воскликнула я, – Почему?

– Сама виновата, – холодно объяснили мне. И добавили: – Скупой платит дважды.

– У неё, наверное, денег не хватило, – с сожалением предположила я и объяснила: – Она на этой неделе сильно потратилась. На новые духи, прежние кто-то разбил. И на диктофоны для себя и для Ани… Почему ты не помогла ей получить такую же, как у нас?

– Она не просила.

– Она – гордячка, Вик. Никогда не попросит.

– Кассандра, – напомнила она мне свой псевдоним для клуба.

– Прости, – расстроенно откликнулась я и услышала:

– Не волнуйся за неё. Она не осталась совсем без защиты. К тому же, концентрация вещества уменьшается. Подумай о себе. Старайся не вдыхать глубоко. Дыши поверхностно: носом – не ртом. И не делай резких движений. Вещество скоро рассеется. Организаторы не будут тратить запас бесконечно. Толпа может выйти из-под контроля.

– Что это за вещество?

– Не знаю. Нечто похожее на “веселящий” газ. Смотри, как беснуется толпа.

– И Маша…

– Её уже попускает. Она – молодец: держится в поле нашего зрения. Чувство самосохранения – на высоте. Ещё раз: не делай глубоких вдохов, ресурс твоего фильтра ограничен.

– Хорошо, буду дышать аккуратно, – пообещала я.

Мне стало легче и спокойнее, ведь рядом была Кудряшка, а она никогда не оставляла меня в беде. Кровь больше не била в виски, разум почти прояснился – кажется, я снова становилась прежней Катей.

– Там дальше не видно ни зги, да? – спросила я у Кудряшки.

– Ты имеешь в виду – в центре? – уточнила она. Подожди немного. Сейчас дурман рассеется полностью и глаза привыкнут.

– Ты помнишь, кто так говорил?

– Что именно? – похоже, не поняла она.

– «Не видно ни зги», – повторила я ей в самое ухо.

– Помню, – коротко ответила она.

– Где он теперь?

– Потом.

– Он жив?

– Да.

– А бабушка?

– Тоже.

– Как они поживают? – мои серые клеточки, похоже, решили активизироваться и забросать её вопросами.

– Всё потом. Сейчас сосредоточься на дыхании. И наблюдай.

– За кем?

– Просто наблюдай. Пока я не определюсь с локацией.

– Какой локацией?

– Нашей. Не отвлекай. Следи за ней! – указала она пальцем на Машу, отплясывающую от нас неподалёку.

Впрочем, вскоре подруге это надоело, а может, она просто устала трястись под тяжелую музыку. Как бы то ни было, моя амазонка резко остановилась, развернулась и стала пробираться к нам.

Глаза Маши сияли диким азартом, движения все ещё были резкими, а эмоциональное состояние – не совсем устойчивым.

«Наверное, она чувствовала то же, что и я, но в разы сильнее, если фильтр её маски недостаточно хорош, – с сожалением задумалась я, наблюдая за подругой, – А вот Вика… Вика держит себя в руках. Она умеет. Всегда умела. С самого детства».

– А вот и я! – воскликнула моя амазонка. И спросила, даже не постаравшись скрыть недовольства: – Вы чего стоите у входа? Как дверные статуи!

– Так нужно, – ответила ей Вика.

– А о чём вечно шепчетесь?! – продолжила она и капризно потребовала: – А ну-ка, колитесь! Я хочу знать!

– Твоя подруга боится этого хаоса. Пока ты пляшешь, я её успокаиваю, – объяснила Вика, притянув Марью ближе к себе, видимо, чтобы та всё расслышала.

– Не пляшу, а снимаю напряжение. Может, я тоже боюсь, но не ною, как некоторые!

– Не ворчи, – осекла её Вика. И добавила: – Постой спокойно, ладно. Отдохни, скоро приниматься за дело.

– Всё-таки мы просчитались: надо было послушать её бредовые виделки на свежем воздухе, – заявила моя неугомонная, тыкнув в меня пальцем.

– А я предлагала, – резонно заметила Вика, – но ты взбунтовалась.

– Каюсь-каюсь! – рассмеялась Машка. И поделилась: – Кажется, меня отпускает. Вы как?

– Держимся, – ответила ей Вика и велела: – Так, девочки, хватит торчать у входа, пойдемте к стене. По моим наблюдениям, система вентиляции лучше работает там, – указала она в сторону дальней стены. Возле неё уже ютились счастливчики, видимо, определившие местонахождение источника свежего воздуха раньше нас.

Следуя за своей командой по пятам, я нечаянно столкнулась с дамой в маске. В полном одиночестве она, видимо, тоже спешила к «нашей» стене и случайно задела меня плечом.

– Простите, я не специально, – негромко проговорила она, но, в смолкшей на мгновение музыке, я расслышала её слова. Мне показались знакомыми голос незнакомки и её манера при волнении элегантно прикладывать ладонь к губам. Сейчас она, правда, приложила её к маске на своем лице, но коснулась пальцами именно в районе губ.

«Но человек, который так обычно делает, никак не может здесь оказаться. Серая мышка никогда не подастся на подвиги в одиночестве», – тут же осекла я себя.

Мы остановились недалеко от той одинокой дамы, и я заметила её растерянный взгляд. И эта манера теряться в самый неподходящий момент тоже показалась мне знакомой.

«Вечно тебе сегодня всё кажется, Катя! – мысленно проворчала я и вздохнула.

Стоило нам подойти к стене, как мои серые клеточки ожили окончательно. Здесь действительно дышалось намного легче и разум мой постепенно, но неуклонно прояснялся. Проснулось и врожденное любопытство.

Я огляделась по сторонам и принялась анализировать место, в которое занесла меня судьба.

Прямо передо мной всё ещё бушевала толпа. Со стороны это выглядело как театр фриков. В самом центре будто находилась огромная сцена, а я почувствовала себя зрителем. Крепко сжимая ладони подруг в своих, чуть подрагивающих от напряжения, я теперь наблюдала за этим действом со стороны и больше не ощущала себя частью толпы. А посмотреть там было на что…

Глава 4 Чёрная дыра

Туман в голове рассеялся довольно быстро и перед глазами будто стало немного светлее.

Казалось, вокруг ярче и намного приветливее вспыхивали огоньки светомузыки. Они теперь проносились у меня перед глазами довольно стройными цепочками. Временами эта стройная вереница «светлячков» разрывалась на небольшие отрезки, которые, то тут, то там, замысловато закручивались спиралями. Вращаясь вокруг своей оси, они одновременно кружились и по залу, будто водили по нему хороводы, делая мир вокруг меня светлее и радостнее. Плохо было то, что веселые огонёчки светомузыки радовали глаз не более нескольких секунд, а когда они все разом, словно по команде, исчезали во мраке, мне снова становилось страшно от ощущения безысходности, преследовавшего меня весь вечер. Я не понимала, почему так остро реагирую на эту, в общем-то привычную для любой дискотеки визуальную смену антуража, но состояние эмоциональных качелей, в которое она меня ввергала, всё больше выбивало из колеи.

К сожалению, алгоритм работы цветомузыки был запрограммирован таким образом, что мрак продолжал царить в помещении большую часть времени, и я не могла приложить ума, где бы здесь нашлось хотя бы одно, по-настоящему светлое место. Наверное, мне не стоило воспринимать смысл сказанного Викой дословно.

«Не ступай туда, где нет света», – посоветовала она мне перед тем, как мы вошли в это царство тьмы со снующими повсюду тенями. Наверное, она имела в виду нечто другое, нежели просто хорошо освещённое помещение. Тени, за которыми я продолжала наблюдать, превращались в людей лишь на пару-тройку мгновений, и тогда, в лучах прожекторов, можно было различить приблизительный цвет их одежды и масок. Но как только лучи поглощала темь, гости будто теряли душу и превращались в бесформенную массу хаотично мельтешащих зомби.

Следя за этой, постоянно повторяющейся и несколько мистической, на мой взгляд, метаморфозой, я вдруг остро представила себя Алисой из Зазеркалья, по недоразумению или по чьему-то злому умыслу попавшую туда, где ей было совсем не место – туда, где она легко могла бы сгинуть без следа, растворившись в этом, совершенно чуждом ей, агрессивно настроенном сумеречном мире.

Я понимала, что надо отвлечься от депрессивных мыслей. Надо было подумать о чём-нибудь приятном, но у меня не получалось и я всё явственнее ощущала себя марионеткой в чьих-то цепких руках: марионеткой в руках того, кто сейчас будто ставил на мне эксперименты.

«А, может, и не только на мне, а на всех тут присутствующих… – мысленно пробурчала я и вдруг догадалась, в сотый, если не в тысячный раз вглядевшись в центр зала: – Это же настоящая Черная Дыра! Да, очень похоже…»

Несколько лет назад, после того как дедушка устроил мне экскурсию в Планетарий, я вдруг возомнила себя начинающим астрономом и загорелась идеей изучения планет и космического пространства между ними. Впрочем, та моя блажь прошла довольно быстро, так и оставив интерес ко Вселенной лишь на любительском уровне. И произошло это потому, что воображение, разыгравшееся после просмотра одного ролика по астрономической тематике, живо представило мне космос необъятным пугающим монстром. Я тогда почувствовала себя в нём песчинкой, мельчайшей беспомощной точкой, рисковавшей исчезнуть без следа в бескрайней вакуумной черноте. Исчезнуть точно также как и сейчас – в этой пугающей «Терре Инкогнита».

«Катя, хватит нагнетать!» – мысленно велела я себе.

Но мысль о «блажи стать с космосом на «ты»», как окрестила тогда моё новое увлечение подруга детства – Алиска, спровоцировала на подвиг мои, недавно чем-то одурманенные серые клеточки. Почти избавившиеся от воздействия странного вещества, они активизировались не на шутку и вдруг подкинули мне на ум подробную информацию из обучающего ролика об устройстве Вселенной. Его я посмотрела сразу после экскурсии в Планетарий.

Как ни странно, мне не составило труда мысленно перенестись в те дни. Хоть и не в красках, как обычно, но всё же вполне различимо я увидела себя в черно-белом исполнении, сидящей за рабочим столом дедушкиного кабинета, и даже услышала щебет птиц, доносившийся тогда из открытого настежь окна. Честь находиться у деда в кабинете выдавалась мне крайне редко, но в тот день, наслушавшись моих восторженных рулад о красоте космоса, он сказал:

«Ну, что ж, мой начинающий астроном, пора расширять границы восприятия и учиться отличать зёрна от плевел».

«Причем тут зёрна и плевла, деда?» – не поняла я тогда хода его мыслей. И услышала в ответ:

«А при том, мой начинающий учёный, что, прежде чем принять серьёзное решение всегда нужно сначала изучить вопрос».

Он усадил меня тогда перед компьютером в своём огромном удобном кресле и предложил посмотреть фильм. Фильм тот произвёл на меня неизгладимое впечатление. Он показался мне и восхитительным, и ужасным одновременно. Да, я тогда поразилась мощью одной из чёрных дыр, пульсирующее дыхание которой было очень наглядно и до чёртиков правдоподобно смоделировано создателями фильма. Мой восторг этим фантастическим действом на экране оказался настолько велик, что, как ни странно, возымел прямо противоположный эффект – отталкивающе устрашающий.

Думаю, дедушка не зря показал мне тогда именно этот фильм: он сделал ставку на моё богатое воображение и знал, что оно обязательно разыграется до поистине космических масштабов. Разыграется и вызовет нечто, сродни панике, что оставит в моём сознании устрашающее послевкусие. А оно, в свою очередь, охладит мой пыл. Таким образом, с «очередной придурью» внучки будет покончено раз и навсегда.

Дед всегда хотел, чтобы я продолжила семейную династию и стала нейрохирургом. И велел по окончании Универа непременно переквалифицироваться в пластического хирурга. В тот день он сказал:

«С твоим чувством прекрасного ты должна стать именно пластиком. Пациенты будут в восторге от того, как художественно ты будешь перекраивать их лица. Под твоим скальпелем будут рождаться лишь афродиты с аполлонами. Молва о твоём искусстве распространится по столице и обеспечит тебе безбедную старость».

«Но я хочу остаться нейрохирургом!» – взбунтовалась я тогда.

«Не спорь, – велел он мне. И объяснил: – Запомни: плановая операция в твоём исполнении всегда будет более успешной».

«Не понимаю тебя…»

«При плановой операции у тебя будет достаточно времени на подготовку. Ты досконально изучишь анализы пациента, ознакомиться с его анамнезом и проведешь с ним доверительную беседу. Расспросишь обо всех его хотелках, при необходимости – вынесешь предупреждение и скорректируешь их объём. Наладить контакт с пациентом очень важно, Катерина. Особенно – с твоим складом ума. А я всегда буду рядом и подстрахую в случае чего…»

«Будешь рядом у операционного стола?»

«Да. Буду рядом везде. Пока не научу тебя всему, что знаю сам».

«Но я хочу работать в Склифе».

«Это место тебе не подходит», – сказал он тогда, как отрезал.

«Почему?»

«Потому что в экстренной медицине нейрохирург часто вынужден принимать решение в авральном режиме. В подобных условиях у тебя высок риск неудачи».

«Почему?»

«В тебе нет решительности твоей матери, Катерина. Правда, и её безрассудства в тебе тоже нет. Вижу в этом огромный плюс. Однако ты склонна к рефлексии и в стрессовых ситуациях не всегда способна мыслить чётко и здраво. Склонность к рефлексии передалась тебе от отца. К тому же, ты нередко поддаёшься чужому влиянию. Тут вот даже не знаю, в кого пошла. Наверное, в бабушку – мою жену».

Стоя сейчас у стены зала перед «чёрной дырой» местного, так сказать, разлива, я поняла, что дед был прав тогда в своей оценке.

«Поддаюсь влиянию – да… Иначе не оказалась бы здесь… И рефлексирую вместо того, чтобы искать отсюда выход. – Согласилась я с его мнением. – Ладно. Не будем о грустном. Что там по чёрной дыре?»

Во мне проснулся азарт исследователя. Он часто посещал меня на практических занятиях в Универе и в часы после них, когда я бродила по столице с фотокамерой наперевес. Я мысленно освежила в памяти видеоролик, который смотрела тогда у деда в кабинете, и «перемотала» его до того момента, когда хорошо поставленный голос диктора стал рассказывать о феномене чёрных дыр. Мысленно сравнив кадры из того фильма с тем, что разворачивалось сейчас у меня перед глазами, я поразилась почти полному совпадению картинок.

Эпицентр нашей – земной “черной дыры” имел все признаки этой самой – настоящей космической: равномерную округлость формы и ни на мгновение не стихавшую пульсацию. Так же нескончаемо бодро на том обучающем видеоролике “дышала” и дыра, которая меня так тогда напугала.

Именно там – в самом центре зала, как в кишащем муравейнике, хоть и не так катастрофически энергично, как раньше, но всё же продолжала бесноваться основная масса приглашённых, и именно туда ещё совсем недавно меня тянуло с непреодолимой силой. Под ритмичную музыку, хоть и бьющую теперь по ушам не так оглушительно, тени там корчились в поистине диком фрик-дансе. Порой, будто всё ещё находясь в странном угаре, они хаотично наскакивали друг на друга и даже начинали конфликтовать. К счастью, к тотальному бунту толпы эти стычки не приводили, потому что пыл теней-зачинщиков быстро остужали высокие мощные силуэты в, казалось, иссиня-чёрных одеяниях.

«Так хаос здесь всё же управляем!» – догадалась я и воскликнула:

– Как же жаль, что я не взяла с собой фотокамеру. Руки так и чешутся запечатлеть сей феномен. А всё Марья со своим авторитетным мнением…»

И, расслышав самодовольный ответ подруги, – поняла, что выдала это вслух.

– Какой нафиг феномен?! И да, моё мнение – крайне авторитетно, голубушка, – заявила она без тени смущения. – А авторитетно оно именно потому, что всегда верно!

– Чем же оно верно в случае с камерой? – недовольно откликнулась я.

– Да хоть тем, что игрушку твою, вечно щёлкающую, увели бы здесь в два счёта! Ты даже глазом моргнуть не успела бы! И как бы тогда, скажи на милость, ты объяснила бы её пропажу Мюллеру?

– Какому Мюллеру?

– Как какому?! Громову Данил Сергеичу!

– Замолчи! – приказала ей Вика. И напомнила: – Не забывай о конспирации.

– Пардон, мадам, – парировала она Кудряшке и строго выдала мне: – Всё, не напрягай меня больше, башка разболелась. Смотри вон, как беснуется чернь. И будь благодарна этой! – Подруга кивком указала на Вику.

– За что благодарна? – не поняла я и услышала в ответ:

– За то, что тебя в эту клоаку не пустила. Ты там сгинула бы нафиг! Да-да! Я всё видела, блаженная ты наша! Терь молча смотри на этот беспредел со стороны и радуйся, ясно!

– Ясно, – вздохнула я и продолжила наблюдать за толпой. Ничего другого, похоже, мне сейчас всё равно не оставалось.

Не знаю, сколько прошло времени, но «чёрная дыра», организованная владельцами «Терры», вдруг принялась уменьшаться в размерах. Всё изменилось потому, что по периметру зала стало ещё светлее. Оказалось, что в стенах зала тоже вмонтировано бесчисленное множество мелких лампочек. Раньше они не подавали признаков жизни, но теперь… Теперь целая плеяда этих светящихся точек стала попеременно вспыхивать разноцветьем. Каждая синхронная вспышка, казалось, была ярче предыдущей и уменьшала диаметр пресловутой «чёрной дыры» в центре зала, будто постепенно схлопывая её. И чем меньшей по размеру та становилось – тем с большей агрессией толпа проявляла себя, будто не желая схлопнуться вместе с пульсирующей тьмой. Похоже, зарождался бунт теней, и у «чёрных плащей», как я окрестила силуэты в иссиня-чёрных одеяниях, работы явно прибавилось.

Мы втроём всё так же ютились у стены – хоть в зыбкой, но безопасности – и как будто чего-то ждали.

Я взглянула на Вику и просто на физическом уровне почувствовала напряжение, в котором она пребывала. Моя Кудряшка явно нервничала, а делала она это крайне редко – только тогда, когда что-то выходило у неё из-под контроля. На моей памяти от неё также фонило лишь однажды – ещё в детстве, когда я застряла в катакомбах. Тогда ей не хватило сил вытянуть меня из них самостоятельно. Пришлось звать на помощь деда Арта, а потом получать от него нагоняй. Сейчас Кудряшка крепче обычного сжимала мою ладонь в своей и зорко вглядывалась в стену напротив. Что она там искала или кого, было неизвестно, но я её не отвлекала. Маша тоже притихла и будто впала в некоторую апатию.

– Ты как? – спросила я у неё.

– Норм, – коротко бросила она мне в ответ.

– Мы чего-то ждём?

– Сигнала.

– Какого?

– Да хрен его знает. Я не заморачиваюсь и тебе не стоит. Её время действовать, – закончила подруга свою тираду, снова кивнув на Викторию.

– Что ж, подождём, – откликнулась я. И пробурчала: – Знать бы чего… Хочу домой…

– Ага, щаз! Среди черни потусоваться – предел твоих мечтаний, что ли? – воскликнула Маша.

– Среди черни? Почему ты их так называешь?

– А что не так? Посмотри на них! Чернь и есть!

– Не понимаю тебя…

– А что тут понимать? Дело не сделано, – напомнила она мне.

– Какое дело, Маш?

– Ты что, совсем обдолбалась, мать? Мы за чем сюда пригнали?

– Иди сюда! – тут же велела ей Вика. Марья не стала спорить: отошла от меня и встала рядом с ней. – Дыши и приходи в себя! – Велела Кудряшка моей фурии, – Твой мозг мне нужен в работоспособном состоянии.

– Нужен ей, – недовольно пробурчала Марья ей в ответ. И замолчала.

Мы простояли у стены ещё какое-то время. Я всё так же не выпускала ладони Виктории из своей и чего-то смиренно ждала.

Прошло ещё несколько минут, и толпа гостей стала обретать вполне себе цивилизованный вид. Люди больше не дёргались как фрики, движения их обрели плавность, ритм танца, если его вообще можно было назвать танцем, стал размеренным. Хаос вокруг нас, как по мне, кем-то контролировался и вполне себе успешно управлялся.

– Чего мы ждём, Ви… Кассандра? – всё же спросила я.

– Не время, – ответила она мне. И добавила: – Думай о чём-нибудь. Твоя задача – не дать мозгу заснуть!

“Думай Катя! Думай – не впадай в ступор, как Марья! – велела я себе, взглянув на подругу. – Что обо всём этом сказал бы Кирилл Андреевич… Миша велел держаться от Орлова подальше… Сказал, что Кирилл Андреевич мстит его семье за смерть своей жены. Поэтому и встал, между нами. Но разве я и Миша – мы? Разве мы пара? Нет, конечно! По крайней мере, я так не считаю. А он считает, что пара… Надо с ним поговорить…. Ладно, оставим Мишу в покое. Неужели Кирилл Андреевич действительно мстит? Вот Каменнолицый – да, мстит. Он сам признался… А Кирилл Андреевич… Он адекватный… И так не похож на своего злобного родственника. Да и зачем Орлову мстить? Дело прошлое… Столько воды утекло… Остыло всё, должно было остыть. «Месть – блюдо, которое подают холодным» – помню, где-то читала… Интересно, Новиков действительно здесь? Маша в этом уверена, – продолжила размышлять я, разглядывая то маски на лицах гостей, то мигающие в стене напротив лампочки. – Как они умудряются в них плясать? Неужели дыхание не сбивается? Я бы не смогла…»

Вдруг взгляд зацепился за один из силуэтов.

«Что-то знакомое в осанке и манере держаться, – констатировала я. – Это явно мужчина. Идёт, как танк и все перед ним расступаются… Миша тоже так умеет. Неужели это он?»

Но убедиться в своей догадке возможности мне не представилось: гость юрко затерялся в толпе.

«Что мы вообще тут делаем? – вяло перепрыгивая с темы на тему, копошились беспокойные мысли в моей, кажется, ещё не до конца отошедшей от дурмана головушке. – Бессмыслица какая-то… Этот клуб похож на притон. Как Маша назвала его гостей. Чернь? Да, именно так… «Во всём должен быть смысл», – учит меня дедушка. Так в чём смысл этого … действа? Не знаю… Если только эти пляски – прикрытие для чего-то, а все эти люди – просто массовка? Если так, то прикрытие для чего? – вяло размышляла я, поддавшись внезапно навалившейся скуке. – Кто же нам поможет выбраться отсюда? Орлов поможет? А как он это сделает? И почему мне в голову постоянно лезут мысли о нём? Потому что встреча с ним стала главным событием прошедшей недели, Катя! Тогда – в «Империале» – он внушил тебе уверенность в себе и надежду на то, что после той летней вечеринки ты сможешь жить полноценной жизнью. Сможешь создать семью, сможешь любить и быть любимой. А что же теперь? Орлов куда-то исчез и всю неделю не давал о себе знать… Может ли Кирилл Андреевич быть в той толпе? С чего вдруг?! – мысленно возмутилась я, но интуиция подбросила жару: – Зачем тогда он тебе привиделся?.. Не привиделся, а скорее – причудился, – подправила я вывод своей виртуальной подружки и добавила: – и не он, а его руки. Но с чего-то же тебя потянуло в толпу будто магнитом! Неужели дело только в дурмане? – не сдавался мой внутренний голос. – Ну, да… он окутал меня, – не стала спорить я, – теперь рассеялся —и стало легче мыслить. Не спорь: ты же чуешь, что он где-то рядом! – подливала масла в огонь моя бунтарка-интуиция. – Да, как ни странно, чувствую… Или мне просто хочется в это верить… Стоп, Катя, не глупи! Зачем ему тут быть? Ведь если он тут, то замешан в этом… Замешан в чём-то грязном деле… А Орлов не может быть замешан ни в чём таком, потому что… Потому что он друг мамы с папой, – мысленно развила я свою мысль. – Родители никогда бы не стали дружить с человеком… недостойным. А как же ты? – Моя провокаторша-интуиция опять встряла в мой сбивчивый мыслительный процесс, – Ты их дочь, однако находишься здесь, – не давала она мне покоя. Тогда почему же он не может? Нахожусь потому, что вынуждена находиться, – спорила я сама с собой, – Может, и он вынужден? – мой неугомонный внутренний голос продолжил подсыпал перца в размышления. – Стоп, Катя, не сходи с ума! – осекла я себя, – Ты просто нанюхалась запахов и все твои чуйки, как заявила бы Марья, – не более, чем последствия интоксикации. Включи мозг и не воображай себе невесть что! Как жаль, что с понедельника нам с Орловым так не удалось поговорить. Я бы рассказала ему о клубе… Рассказала бы? Рассказала! Точно рассказала бы! По секрету, конечно, но рассказала бы обязательно. И тогда не пришлось бы сейчас беспомощно подпирать стены и вести бессмысленные беседы с самой собой. Почему же ты не позвонил мне, Кирилл Андреевич? Как почему? – опять встрепенулось моё неугомонное шестое чувство, – Каменнолицый же объяснил: ты не смогла заинтриговать Орлова настолько, чтобы он сразу же не потерял к тебе интереса. Объяснил, – не стала оспаривать я и устало продолжила прокручивать в голове совсем невесёлые мысли: – Что же я наделала… Как теперь быть?.. Соберись! – приказала себе резко: – Хватит переливать из пустого в порожнее! Лучше подумай, как отсюда вырваться. Так… Надо связаться с дедушкой! Нет… Не вариант… Дядя Коля сказал, что он в командировке. Тогда нужно связаться с самим дядей Колей! Опять же: как? Я же теперь без Цербера… Как я могла отдать Анне своего верного электронного «спутника жизни»! Чем думала? Маша велела, а я просто не стала с ней спорить. Напрасно не стала, Катя, напрасно…»

Теперь на запястье я ощущала лишь пустоту. Ощущала её до слез остро, почти так же остро, как утрату от потери родителей.

«Чего уж теперь сожалеть: дело сделано. «Дурное дело – не хитрое», – вспомнились вдруг слова моей Полины. – Полиночка моя, ты, как всегда, права, моя родная. Не киснуть, Катя! Думай! Так… У меня на платье – «маячок». Интересно, он жив? Если сотовой связи здесь нет, то и он «заснул», так? Не факт, – не согласилась я с собственным выводом и аккуратно коснулась места у пояса, куда его прикрепила. – В курсе ли о нём дядя Коля? Показывает ли ему «маячок», где я нахожусь? Не факт… Ну, что ж ты заладила, Кать: не факт-не факт! Надо было узнать, в курсе ли. Он же звонил тебе сегодня! Почему не спросила? Как почему? Потому что не хотела раскрывать наш с Машкой секрет о визите в этот злосчастный клуб… Кирилл Андреевич… Снова-здорово, Катя! А с ним ты как свяжешься? Уже неделю от него – ни слуху ни духу! Он вообще в стране? Уезжал же куда-то, если верить Маше. Она же вроде сказала, что он вернулся. Сказала как факт или просто предположила его возвращение? Предположила… А почему предположила? Вспоминай, Катя! Это важно! Так… Разговор наш состоялся вчера… Нет – позавчера! В пятницу. Да, в пятницу, когда я вернулась в общагу… После того, как ушёл Саша… Да, ушёл, хотя должен был рассказать нам с Марьей об Орлове. По её просьбе он навёл о Кирилле Андреевиче справки. Да, так и было… Что произошло потом? Почему ушёл Саша? – продолжила я свой экстренно импровизированный мозговой штурм. Мыслить складно стало непросто, потому что вдруг захотелось спать. К тому же очень теперь раздражала музыка, а перед глазами постоянно мельтешили светящиеся «мушки». Это очень отвлекало, но я старалась сосредоточиться о мыслях об Орлове: – Так вернулся ли он в страну? Я даже не уверена, уезжал ли… Даже если вернулся, чем это тебе сейчас поможет? – в который уже раз взбунтовалась моя подружка-интуиция. И продолжила добивать аргументами: – Как ты с ним свяжешься? Телефон его ты запомнила – да, но здесь же нет связи! Хватит! – наверное, в сотый раз осекла я свой внутренний голос. – Я подумаю об этом позже! Сейчас нужно выстроить логическую цепочку событий пятницы. Зачем тебе это? – снова взбунтовалось моё неугомонное шестое чувство. – А затем, что мозг должен трудиться, иначе заснёт! Так Вика сказала. Так: продолжаем вспоминать! Временной отрезок: вечер пятницы после тренировки, – дала я себе команду и продолжила воскрешать в памяти этот отрезок времени: – Я остановилась на том, куда ушёл Саша. Маша сказала, что его вызвали по службе. Она в тот вечер была сердита… Стояла у окна… Я зашла в комнату. Она спросила, кто меня привёз. Точно! В окно она увидела машину, из которой я вышла. Чья это была машина?.. А была это машина Гринёвская! Гринёв – правая рука Орлова. Именно поэтому, узнав, что за рулём – Гринёв, Машка и сделала вывод, что Орлов уже вернулся в страну из командировки. А с чего она решила, что он вообще был в командировке? А с того, Катя, что в «Империале» она подслушала их с Гринёвым разговор. Тогда Орлов вроде и сказал Гринёву, что отбывает в командировку… Что они оба отбывают… вроде… Вспомнить дословно, что сказала Маша, когда рассказывала мне об этом! – велела я себе, но мозг мой отказался подчиниться приказу. Вместо картинки с тем разговором между мной и Машкой перед глазами всплыл лишь чистый белый лист. – Плохо работаете! – мысленно выдала я неутешительный вердикт своим серым клеточкам. И велела: – Продолжаем вспоминать: допустим, Орлов был в командировке, а Гринёв сопровождал, так как находится с ним в тандеме. Да, Машка об Орлове и Гринёве так и сказала: «Мы с Тамарой ходим парой». По её мнению – они неразлучны. Если взять это утверждение за факт и учесть то, что Гринёв в пятницу вечером встретил меня у кофейни, из которой я сбежала от Каменнолицего, то он – в стране, стало быть, и Орлов – тоже. А почему Гринёв оказался тогда у кофейни? Заехал выпить кофе? Нет, он стоял у входа, вернее: машина его стояла, а он в ней сидел. Сидел и пил кофе? Нет, запаха кофе в салоне авто не ощущалось, я бы его почувствовала, когда запрыгнула к нему в машину, – я же фанат кофе. Значит, он подъехал к кофейне не за кофе. А за чем? За кем-то наблюдал? За кем? В кофейне тогда народу было немного… И там были мы с Каменнолицым. Мы сидели у окна… И именно это окно просматривалось в зеркале заднего вида Гринёвской машины! Да! Точно! Я поймала это окно взглядом и поняла, что Каменнолицего за столиком больше нет. Правильно, Катя, его за столиком не было потому, что он пошёл за тобой в подсобку, куда ты от него сбежала. Так. Оставим Каменнолицего в покое и вернёмся к Гринёву: получается, он наблюдал за нашим столиком. Мог наблюдать, Катя, – поправила я свой промежуточный вывод, – Хорошо, мог… Но если наблюдал, то за кем конкретно: за мной или за ним? Или за нами обоими? Как бы то ни было, задание это ему, определённо, дал сам Орлов… Потому что Гринёв – его подчинённый. Почему именно подчинённый, Катя, а не полноправный партнёр, например? А потому, Катя…»

В уши сквозь грохот музыки вдруг ворвался обеспокоенный голос Марьи. Она что-то крикнула мне так громко, что барабанная перепонка заходила ходуном и разлетелась бы в клочья, если бы я не отстранилась от подруги и не прокричала ей в ответ:

– Не мешай! Дай вспомнить!

После этого меня оставили в покое.

«Я впустую трачу время. Нужно сконцентрироваться на сути, – мысленно вернулась я к своей витиеватой, скорее недологической цепочке. – Какая разница: подчинённый Гринёв или совладелец? По большому счёту – никакой. Важно, что они связаны и, если Гринёв – в столице, то и Орлов должен быть неподалёку. Не факт, Катя, тебе просто хочется в это верить… Ладно. Что ещё я могу припомнить по «Империалу»? Ведь именно там я провела с Орловым большую часть времени. Помню, он обвинял меня там в чём-то странном… Вроде подозревал в чём-то… В чём? В каких-то кознях против своей Компании, кажется. И он тогда несколько раз произнес: «моя Компания». Именно «моя», не «наша». И допрос свой вёл сам – лично, без Гринёва. Да, та пресловутая викторина, в которую он предложил сыграть в «Империале», по факту была не чем иным, как допросом. Теперь я это понимаю. Это что же получается? Орлов мне не доверяет, что ли? Не доверяет, поэтому и отправил Гринёва за мной следить? А, может, Гринёв следил только за Каменнолицым? Я же пожаловалась на того Орлову, когда вспомнила про портсигар. Много лет назад Каменнолицый обронил его в траву, когда встретился нам с мамой по дороге в школу. То был последний день, когда я её видела. Через несколько часов после того, как проводила меня в школу, она села за руль своей новенькой машины – и раздался тот ужасный взрыв. Так что да – считаю, что у меня есть основания подозревать в этом Каменнолицего, ведь неспроста же он попался нам на пути в то утро? Да ещё и переодетым в старика… Зачем маскироваться, если не замышляешь преступления? Значит, в тот день он следил за мамой, а учитывая, что с ней произошло, у меня есть все основания полагать, что он в этом замешан. Повторяешься, Катя. Так… В чём была моя мысль?.. «Империал»… Орлов… Ах да! Я встретила Каменнолицего в холле «Империала». Увидела, как он вертит в руках свой древний портсигар, такой знакомый мне с детства – с орлом на крышке… Я сразу тогда вспомнила, как портсигар вывалился у него из рук в тот памятный день. Вывалился и упал в траву. Об этом я и рассказала тогда Орлову. И не просто рассказала, а выдвинула против Жарова-Каменнолицего подозрение в гибели мамы. А ведь я тогда обвинила в этом не только Жарова, но и самого Кирилла Андреевича! Обвинила в соучастии – как минимум! Ладно, оставим это пока. Стоп! Как оставим, Кать! Если ты тогда, в «Империале», обвинила Орлова в преступлении, то как можешь рассчитывать теперь на его помощь, а? Это же глупо! С чего ты вообще взяла, что он теперь захочет тебя видеть? Как там сказал в кофейне Каменнолицый? Что-то вроде: «Он получил от тебя всё на блюдечке с голубой каёмочкой». Так что можешь быть свободна, Катя! – сделала я совсем неутешительный вывод и почувствовала, как защипало глаза от непрошенных слёз. – Ладно… Что было – то было: сама виновата. Чего уж сейчас реветь. Тем более, что глупо полагаться на человека, возможно, замешанного в так и не выясненном деле с гибелью мамы… Возможно, замешанного… Стоп, Катя, у тебя дыра в суждениях – самая настоящая логическая чёрная дыра! Минимум один пункт – мимо логики! – Я смахнула слезы, аккуратно проведя пальцами по маске в районе глаз, и напрягла память: – Дана, Катя, вспомни о звонке Даны Стриж! Ах, да: я высказала предположение, что Орлов был в командировке, а он ведь там точно был! Это факт! Самый настоящий – железобетонный факт! Мне же Дана сегодня звонила и сказала, что Кирилл Андреевич был у неё в воскресенье, а после – уехал в командировку! Дана даже намекнула, что командировка его как-то связана с исчезновением папы! Точно! Как же я могла такое забыть? А зачем Орлов приезжал к Дане? У них отношения? Вспоминай, Катя, что она тебе сказала! – дала я команду своим, выбивающимся из сил серым клеточкам, – Душно здесь… На воздух бы выйти… Не отвлекайся, Катя! Зачем Орлов приезжал к твоему психологу? А затем, чтобы выяснить у неё о том, что со мной случилось летом… Да, она так и сказала. Значит, он не потерял ко мне интереса, как утверждает Каменнолицый? Не потерял интереса уже после того, как я уехала из «Империала»; уже после того, как я обвинила его в соучастии в преступлении против мамы. Это сегодня Дана и подтвердила. Тогда почему он мне за всю неделю так не позвонил?» – задалась я резонным вопросом и почувствовала, как слёзы снова хлынули из глаз.

– Тебе плохо? У тебя глаза слезятся, – зазвучал в самое ухо голос Виктории.

– Надышалась всякой дряни, – ответила я ей.

– Аллергия на вещество?

– Похоже…

– Потерпи, сейчас будем выбираться, – пообещала она.

– Да, давайте выйдем отсюда! – с надеждой попросила я её, и развернулась к двери, через которую мы сюда попали.

– Не туда, – сообщила мне Вика в самое ухо и крутанула к себе лицом. – Соберись! – велела она мне и снова упёрлась взглядом в стену напротив. Я посмотрела туда же и заметила, как огоньки, вмонтированные в её поверхность, все вдруг разом, как по команде, загорелись ярко зелёным, поистине изумрудным цветом.

– Пора, – известила нас Вика.

Она по-хозяйски обхватила меня за талию, другой рукой ухватила Марью за руку и повела нас в противоположную от входной двери сторону.

Глава 5 Подводные камни мира другого мира

Как бы мне ни хотелось избежать этого, но наш путь лежал вглубь зала. Мы старались не заступать за границы «чёрной дыры». Её диаметр был уже в разы меньше, но всё ещё впечатлял своим пульсирующим «дыханием». Да энергия толпы поутихла, но до того, чтобы она улеглась полностью, похоже, было ещё далеко.

Порой нам всё же приходилось вступать во владения «чёрной дыры», то есть за её круглый, уже едва различимый светящийся ореол. В один из таких рисковых манёвров, когда нам пришлось пробираться сквозь шумный рой теней, меня вдруг – нечаянно ли, намеренно ли – коснулись чьи-то руки. Впрочем, они сразу же отлипли от моих поясницы и ягодиц, стоило Виктории оглянуться назад – видимо, на обидчика. Именно в этот момент нас вдруг осветили зелёные огни светомузыки и яркое свечение, казалось, проникло в самые глубины тьмы. Свечение это увиделось мне настоящим рентгеновским излучением фантастического изумрудного солнца, внезапно выглянувшего из-за мистических, глазом неразличимых облаков. Тогда я и уловила во взгляде Кудряшки, адресованном кому-то за моей спиной, холодный, словно бьющий наотмашь гнев. А в её единственном, брошенном наглецу слове «Невеста!» прозвучало явное предупреждение о неминуемом наказании. Я сразу вспомнила, что к «невестам» в этом заведении запрещено не то, чтобы прикасаться, но даже заговаривать без разрешения. То, как быстро исчезли руки с моего тела, успокоило меня и внушило уверенность в том, что моё положение здесь не так катастрофически плохо, как мне думалось у стены, у которой мы пытались избавиться от воздействия, казалось, вездесущего дурманящего запаха, совсем недавно щедро распыленного по залу.

«Значит, какие-то гарантии безопасности у меня тут всё-таки есть…» – поставила я в уме галочку и улыбнулась.

– Мы будто ходим по краю тайфуна! – восхитилась Марья, – Чуть замешкаешься – и он засосёт тебя с потрохами! Ты ж туда хотела, а? Может, рискнём? – подначила она меня.

– Не время дурачиться, – пресекла её подначку Вика.

Слова Маши показались мне опрометчивыми. Видимо, она всё ещё находилась под остаточным воздействием того странного вещества.

«Вот что значит непродуманная подготовка. Почему же Вика не помогла Марье с выбором правильной маски? – всё ещё недоумевала я, шагая вровень с Кудряшкой и ощущая крепкий захват её руки на своей талии. – Неужели Маша настолько пришлась ей не по душе? Возможно… Как бы то ни было, я бы никогда так не поступила. Уж точно бы немного раскрыла карты относительно масок и посоветовала бы не экономить на защите… Хорошо, что Маша – не из слабаков и старается держать себя в руках. А вдруг бы стала совсем неуправляемой? Что бы тогда сделала Вика? Неужели бросила бы её здесь? Что ты выдумываешь, Катя! – мысленно осекла я себя. – Нет, конечно, не бросила бы! К тому же Кудряшка знает, что я никогда не оставила бы тут Машу без поддержки. Я сама ей об этом вчера сказала. Но зачем было допускать хотя бы малейшую вероятность того, что что-то выйдет из-под контроля? Неразумно… А, может… Может, Вика тестирует мою авантюристку, как и меня когда-то? Да, она стала меня тестировать сразу, как только дедушка в детстве по осени привёз меня в тайгу. День весенних проводов папы в командировку – не в счёт: тогда Вика, попав в незнакомую обстановку, больше молча наблюдала за нами всеми и почти не проявляла активности. Но спустя полгода – в тайге, недалеко от большого дома, в котором мы тогда жили…»

На задворках памяти живо встрепенулось то далёкое воспоминание. Сначала зыбкое, почти бесцветное, оно быстро налилось красками и перенесло меня в тот, почти позабытый с годами день. Я увидела себя и Викторию в окружении деревьев и услышала её уверенный, чуть насмешливый голос:

«Ты была в тайге? Нет? Почему? Ты не знаешь где тут север, где юг? А мох на что? Смотри на дерево! Не на ветки смотри, а на ствол. Иди сюда!» – велит она мне. Хватает за руку и подводит к дереву. Свободной ладошкой ловко очищает лёгкие следы снега с небольшого участка его кроны и принимается объяснять:

«Видишь, какой зелёный. И мягкий. Потрогай!»

Я осторожно прикасаюсь к приятной на ощупь поверхности.

«Это мох, – уверенно заявляет она. И продолжает: – Где мох – там север».

Я смотрю на неё с немым вопросом. Она понимает меня без слов и отвечает:

«Как почему? Потому что мох растёт в только тени. Он не любит света. Он – как вампир. Ты не знаешь, кто такой вампир?! – Удивленно смотрит она на меня. – Вот это да! Вампиры живут в разрушенном замке. Это недалеко. Завтра я тебя туда отведу, – обещает она мне. Я молча из стороны в сторону мотаю головой. – Не хочешь?! – догадывается она и продолжает: – Как не хочешь? Ты не хочешь увидеть вампира?! – Я снова качаю головой. – Как это нет?! – будто не верит она тому, что видит. – А там ещё живут тени и пауки!»

При этих словах из моих глаз начинают литься слёзы. Они текут помимо моей воли, хоть я и не плачу. Кажется, не плачу… Не знаю… Не уверена… Я уверена лишь в том, что очень боюсь и пауков, и теней. Недавно я видела одну тень в нашем доме. Та тень, чуть прихрамывая, скрылась за дверью дедушкиного кабинета и очень испугала меня. И я не хочу пугаться снова…

«Мы были там с дедом Артом!» – слышу я голос Кудряшки.

Смотрю на неё и понимаю, что ей очень понравилось там, куда они ходили с дедушкой из тайги. Я обращаюсь к нему именно так. Например: «Дедушка из тайги, ты возьмёшь меня с собой на рыбалку?» Обращаюсь я так не только потому, что имя его: «Арт» рычит как лев, но и чтобы новый дедушка, с которым я познакомилась совсем недавно, знал, что я спрашиваю именно у него, а не у своего дедушки. Ведь оба дедушки – постоянно вместе. Были вместе, но сегодня мой – уехал домой. Уехал, а меня оставил здесь. Он сказал, что оставляет меня «на рибилитацию».

«Но дед Арт теней не видит, – тем временем рассказывает мне Кудряшка. – Он видит только пауков. А я вижу и пауков, и тени. И даже умею с ними разговаривать! И тебя научу. Как не хочешь?! Боишься? Ууу, какая ты бояка! И ещё – плакса! – Я снова молча качаю головой. – Как нет? Докажи, что нет! Завтра пойдёшь со мной в замок? Нет… А в катакомбы? Не знаешь, что это? – Я опускаю глаза. – Не расстраивайся, – решает она меня приободрить и продолжает: – Вот увидишь их и поймёшь – что это такое. Там тоже интересно. Не бойся, вампиров там нет. Только пауки. И еще тени. Они там тоже живут. Тень всегда живет там, где нет солнца. Давай, я сейчас спрячусь, а ты меня найди. Закрой глаза и считай до десяти, а потом иди на север. Там есть домик лесника. Я буду ждать тебя там. Да не реви ты! Иди по мху и по моим следам. Я буду развешивать на ветки гусиный пух. Открой глаза! – Я послушно их открываю. – Вот, видишь, мне бабушка дала, – взглядом указывает она на серый пух на ладони. Ветер подхватывает его и уносит прочь. – Успокойся, у меня в кармане есть ещё».

«А если и его унесёт, то, как я тебя найду?» – робко подаю я голос.

«Не унесёт! Я его в кору воткну».

«А если я не увижу?»

«Что ж ты такая трусиха-то! Ладно, пойдём, покажу тебе домик лесника, – разочарованно вздыхает она, – потом поиграем. Но завтра пойдём в катакомбы! Без вариантов!»

«Без каких ва…риантов?»

«Не знаю. Так мама говорит, когда мне что-то не разрешает».

Картинка гаснет перед глазами, а я задумываюсь:

«Так что: да, Виктория – та ещё любительница тестировать и ставить эксперименты. Такой непростой склад характера».

Про этот «склад» ещё в детстве объяснила мне её мама – тетя Алла. Объяснила на следующий день после нашего с Кудряшкой разговора о тенях и вампирах. В тот день вечером я поделилась с ней, что очень испугалась, когда Вика отвела меня в катакомбы и оставила там одну.

В той нашей далёкой и почти забытой беседе за ужином я и узнала новые слова «тестировать» – что, по мнению тети Аллы, означало «проверять на прочность». Тогда же мне стало известно и об азарте Кудряшки «ставить эксперименты» и о том, что я не должна ей позволять «вытворять над собой подобное». Именно тогда тётя Алла назвала Вику человеком с «непростым складом ума и характера». В тот вечер она мне сказала:

«Главный козырь Кейси – непредсказуемость в поступках. Но запомни, Котёнок: эта непредсказуемость – иллюзия. Иллюзия – это обманка, понимаешь? Это то, чего нет на самом деле. То есть то, как поступает моя дочь, кажется непредсказуемым только на первый взгляд. На самом деле все её действия продуманы и логичны. Кейси никогда не идёт мимо логики. Она не будет биться лбом о стену. Она её обойдет. А если не сможет этого сделать своими силами, то признает это и попросит о помощи. Я учу её именно этому. И она показывает обнадёживающие результаты. Это значит – хорошие результаты, – объяснила она, видимо, заметив непонимание в моих глазах. И продолжила: – Поэтому оставила она тебя в катакомбах не для того, чтобы погубить, а для того, чтобы спасти, понимаешь? И тебе оставалось только взять себя в руки, успокоиться и дождаться помощи. Я рада, что ты поступила именно так. И ещё: учись играть на её поле. Наблюдай за ходом её рассуждений и делай выводы только на основе логики. Значение слова «логика» я объясню тебе завтра. А сегодня запомни: не позволяй собой манипулировать, иначе станешь жертвой обстоятельств».

Я резко выплыла из воспоминаний о тех днях, ощутив, как напряглась рука Вики, которой она придерживала меня за талию.

«Иначе станешь жертвой обстоятельств…» – вздохнув, повторила я слова тёти Аллы, сказанные мне много лет назад.

От этих её слов мне стало совсем неспокойно, ведь я чувствовала, что сейчас мною именно манипулировали. До невозможности захотелось покинуть это место как можно скорее, но Кудряшка тянула и тянула меня в неизвестность, крепко обхватив рукой за талию. Тащила туда как на аркане. И, кажется, затащила в самый настоящий тупик, потому что перед нами вдруг выросла стена – абсолютно глухая и непроходимая.

«То, как действует моя дочь, кажется непредсказуемым только на первый взгляд. На самом деле все её действия продуманы и логичны. Кейси никогда не идёт мимо логики. Она не будет биться лбом о стену. Она ее обойдет», – снова вспомнились слова тёти Аллы.

«Значит, биться лбом об эту стену для Кудряшки будет мимо логики, – принялась я себя успокаивать, – А если так, то это – однозначно не тупик, как кажется на первый взгляд», – увещевала я себя, глядя на представшую перед нами стену.

Я перевела взгляд на нашего проводника и заметила, что она осматривает её и не просто осматривает, а вглядывается в неё так, будто ищет какие-то тайные, скрытые от всех знаки. Так же она инспектировала другую стену – ту, напротив которой мы недавно стояли.

Спустя несколько секунд Кудряшка просто приложила ладонь к, казалось, ровной как гладь поверхности. И как только она это сделала, тяжёлая громадина «ожила» и как по маслу отъехала в сторону – точно так же, как и прежняя – та, через которую мы и попали в это царство фриков и неразберихи.

«Стены, гуляющие сами по себе… Здесь всё не то, чем кажется», – заметила я и нервно усмехнулась.

– Не нервничай – держи себя в руках, – услышала я спокойный голос Виктории. Затем поймала на себе её уверенный взгляд и шагнула с нею вровень в ещё один холл, как две капли воды похожий на прежний, в котором мы оказались, ступив за порог крыльца клуба.

Маша чуть замешкалась и, если бы Кудряшка не дёрнула её за руку, то оказалась бы придавленной стеной, бесшумно и быстро возвратившейся на своё прежнее место.

– Не зевай! Бери пример с некоторых, – сделала она замечание подруге.

Я оглянулась на этих самых «некоторых» и заметила даму, с которой столкнулась в зале с «чёрной дырой». Дама точно также приложила ладонь к губам, спрятанным под маской, и едва слышно проронила: «Извините…»

Мы оказались в совершенно пустом помещении, правда освещённом куда лучше, чем прежнее. Грохота музыки здесь было совсем не слышно, да и дышалось намного легче.

Вика развернула меня к себе лицом и нажала на одну из чешуек на моей маске. В ноздри хлынула порция свежего воздуха. Она оказалась настолько живительной и объёмной, что вскружила мне голову.

– Не вдыхай сразу много. Дыши размеренно.

– А вдруг они снова напустят дурмана?

– Здесь? Нет. Незабудка, подойди, – обратилась она к Марье.

Подруга послушно шагнула к ней навстречу. Вика провела ту же манипуляцию с чешуйкой и на её маске.

– О, жизнь заиграла новыми красками! – жизнерадостно воскликнула моя подружка.

– Главное – чтобы эти краски не вскружили тебе голову, – негромко заметила Кудряшка ей в ответ. И добавила: – Помни о людях, которые от тебя зависят.

– Ты имеешь в виду вас с Ка… С Сиренкой?

– Да, – коротко бросила ей в ответ наш проводник.

– Почему ты уверена, что здесь не будет дурмана? На первом этаже напустили же, – негромко проговорила я.

– Потому что там – за стеной – находятся испытуемые, а здесь начинается вотчина испытателей.

– Испытуемые? – не поняла я.

– Да. Те, на которых тестировался препарат.

– То есть на нас, – вставила свои пять копеек Марья.

– В том числе, – задумчиво ответила ей Вика.

– А здесь находятся испытатели этого препарата? – задала я ещё один вопрос.

– Да.

– А кто они?

– Не забивай сейчас этим голову. Сосредоточься на своей безопасности. Не заступай в тень.

– Что это значит, Кейси?

– Будь всегда на виду.

– На виду у кого?

– В первую очередь – у меня.

Я сделала ещё один вдох – размеренный, как просила Вика, огляделась по сторонам и заметила лифт справа. К нему мы и направились, но не втроём, а вчетвером, потому что за нами по пятам молча шествовала всё та же незнакомка в платье, чем-то похожем на моё, но сшитом из ткани попроще. Она неотступно следовала за нами, словно тень – тень одна на троих, и, казалось, Вику это ничуть не смущало. А Маша вообще не обращала на девушку никакого внимания, что показалось мне не менее странным.

Поднимаясь на лифте на верхний этаж заведения, я прислушивалась к своим ощущениям. Моё состояние можно было описать лишь двумя словами: взрыв эмоций. Самой яркой из них всё ещё был страх, видимо, спровоцированный неизвестностью, в которой я очутилась. Я удивлялась, как могла пойти на поводу у Маши и решиться на эту авантюру, ведь мне всегда хотелось обходить подобные заведения стороной.

«Миша, Катя, Миша. Ты должна выяснить, как он связан с этим клубом», – напомнила я себе.

Но, как ни странно, к моему страху неизвестности примешивалось и новое ощущение. Оно смутило меня, потому что очень смахивало на некую робкую покорность судьбе, что никогда раньше не было мне свойственно. Однако сейчас я чувствовала себя обладателем лотерейного билета: ты не знаешь, что именно выиграешь и выиграешь ли вообще, но покорно ждёшь результата розыгрыша. Ждёшь и надеешься на лучшее. Как бы то ни было, я вдруг интуитивно остро осознала, что наша авантюра с клубом навсегда изменит мою жизнь.

Продолжить чтение