Читать онлайн Призраки существуют бесплатно

Глава 1

Темнота. Снова и снова эта всепоглощающая, прожорливая, проклятая темнота. Закроешь глаза – темно, откроешь – опять темно. Поневоле начинаешь сомневаться, а есть ли у тебя эти самые глаза. Скорее всего, уже нет. Ведь и меня самого-то давно уже нет среди этих все время что-то жующих, пьющих, в общем, живущих полной жизнью человеческих особях. Кто я теперь? Дух, приведение? Трудно про себя такое не только говорить, но даже и представлять. И все-таки в моем нынешнем положении что-то в этом роде. Сколько же времени все это уже продолжается? Месяц, два? Я не помню. А сколько еще впереди!!! Лучше об этом не думать и не пытаться этого осознать, потому что, если ход мыслей постоянно направлять в эту сторону, очень порой хочется, чтобы осточертевшая уже темнота полностью и окончательно овладела тобой. И чтобы разум, все еще воспринимающий цвет жизни, утонул, растворился во мраке и померк навсегда. И смерть пришла бы уже настоящая. Ведь пока я могу мыслить, я не умер. Это не смерть в полной ее мере. Я сейчас где-то между жизнью и смертью, где-то на рубеже. Но значит ли это, что я имею возможность выбора сделать шаг в ту или иную сторону?!…

***

Перегруженное в связи с еженедельной пятнично-дачной истерией Садовое кольцо напрочь приковало к расплавленному асфальту еще час назад резво бегущие в обе стороны потоки машин. Алексей нервно постукивал пальцами по рулевому колесу в такт льющейся из динамиков музыке. Он очень опаздывал.

«Надо же, с таким трудом удалось пораньше сбежать с работы, а тут такая!..», – с негодованием думал он, высовываясь из окна машины в надежде визуально определить протяженность пробки.

Положение усугубляла невыносимая жара, внезапно свалившаяся на город после двухнедельной холодрыги, щедро сдобренной ежедневными продолжительными дождями. А сейчас, выходя на улицу и попадая под прямой удар лучей нещадно палящего солнца, казалось невероятным, что не далее трех дней назад чуть ли не главным предметом обывательских разговоров были рассуждения на тему: «Не будет в этом году лета! Точно! Не будет!».

А тут еще и кондиционер сдох! Алексей вышел из машины и, обреченно посмотрев вперед по ходу движения, куда за горизонт тянулась бесконечная вереница из намертво застрявших в огромной пробке разномастных автомобилей, зло сплюнул и, вернувшись в салон, взял в руки мобильник.

– Алле, это я! В общем, я не успеваю, встрял в пробку на Садовом наглухо! Придется тебе самой принимать как-нибудь… Лен, ну а что я сделаю, я ж не на вертолете! Звони, как приедут, а я постараюсь вырваться!

Алексей разговаривал с женой, справедливо возмущенной тем, что назначенная на сегодня доставка мебели в их новый дом никак не повлияла на мужа, и он все равно поперся на работу, клятвенно уверяя ее в том, что успеет вернуться к указанному времени. И вот что получается – вновь решение бытовых вопросов ложится на ее хрупкие женские плечи.

Чуть больше месяца назад Алексей, уступив давним настойчивым просьбам жены, приобрел в ипотеку загородный дом в Малаховке, отстоящий чуть в стороне от поселка, у самой кромки леса, в двух шагах от живописного Малаховского озера. Добротный кирпичный дом имел два полноценных этажа плюс чердачное помещение, обустроенное предыдущими владельцами под небольшую уютную комнатку. Добрую часть подвала занимал внушительных размеров паровой котел, являющийся источником тепла в холодное время года. Подвалом подземные помещения дома не оканчивались. Был еще погреб, спуститься в который можно было через люк, находящийся у противоположной от котла стены. В погребе все было подготовлено к хранению разного рода продуктов, консервантов и свежих овощей. Температура здесь была чуть выше, чем в холодильнике, и при желании погреб мог вполне заменить этот современный прибор охлаждения.

Территория вокруг дома была огорожена таким же, как и сам дом, двухметровым кирпичным забором. Не было здесь ни грядок, ни парников, ни кустов малины и смородины. От входа на территорию до крыльца дома вела ровная гравийная дорожка. По середине двора была разбита клумба, засаженная разными цветами, а с левой стороны у забора ожидала гостей совмещенная с шашлычной зоной симпатичная беседка.

При первичном осмотре дома Елена, а именно так звали жену Алексея, по-девичьи всему восхищалась, чуть не прыгая от радости. Алексею дом тоже очень понравился, удручало только то, что последующие десять лет половину заработной платы в соответствии с подписанным им графиком платежей ему придется перечислять на расчетный счет банка.

До подписания ипотечного договора дом принадлежал банку и был выставлен на продажу через агентство недвижимости. Кем же изначально были его физические хозяева и куда они впоследствии подевались так и осталось неизвестным. Впрочем, Алексей по этому поводу не сильно заморачивался – в любом случае он являлся добросовестным приобретателем и при любом раскладе закон был на его стороне.

Сегодня была пятница, и пробка, якорной цепью крепко-накрепко сковавшая Садовое кольцо, была вполне оправданна и закономерна.

От нечего делать Алексей, откинув спинку сиденья, заложил руки за голову и, глядя в потолок, мысленно возвратясь к работе, стал анализировать события сегодняшнего утра конца июня две тысячи пятого года.

Старший оперуполномоченный по особо важным делам Управления по борьбе с организованной преступностью майор милиции Гавриленко Алексей Васильевич, войдя в рабочий кабинет, бросил сумку на стоящий у стены диван. Дальнейшие его действия были своеобразным ритуалом начала рабочего дня, ежедневно повторяющиеся на протяжении уже более десяти лет. Он долил воды и включил электрический чайник, затем, подойдя к рабочему столу, нажал кнопку включения процессора компьютера. Поискав глазами пульт от телевизора, обнаружил его на подлокотнике дивана. Алексей включил телевизор и, пощелкав каналами, оставил новостной блок.

Сегодняшний, завершающий неделю рабочий день Алексей решил посвятить работе с документами и по предварительной договоренности с руководством в лице начальника отдела и по совместительству лучшего друга Синицына Николая Ивановича, уйти с работы пораньше, дабы помочь жене с приемом мебельной доставки.

Монотонную речь телевизионного ведущего перекрыла трель звонка служебного телефона. Звонил Николай Иванович:

– Лех, ты на месте уже, хорошо, зайди!

Николай Иванович Синицын вот уже полгода занимал должность начальника одного из отделов Управления по борьбе с организованной преступностью, что вполне устраивало Алексея в силу их давнишней дружбы. Познакомились они в середине девяностых, когда Алексей тянул лямку «земляного» опера в районном отделе милиции. В тот день молодой оперативник дежурил по отделу. В обязанности дежурного опера входило в течение суток принимать заявителей, собирать материалы по зарегистрированным в дежурной части заявлениям граждан, в составе следственно-оперативной группы выезжать на места совершенных преступлений, а также выдавать справки по факту утраты гражданами различных документов.

День выдался суматошным, и с самого утра Алексей на отделовском УАЗике мотался по району, успев оформить одну квартирную кражу, два угона и описать труп самоликвидировавшегося «парашютиста» наркоманской наружности. Около часу дня, сдав собранные на очередном выезде материалы в дежурную часть, Алексей усталой походкой поднялся на второй этаж отдела, где располагалось отделение уголовного розыска. На стульях в коридоре в ожидании дежурного оперативника, то есть его, с невеселыми лицами, сидело около десятка заявителей. Окинув взглядом эту совсем нерадостную картину и поняв, что запланированный обед, скорее всего, переносится на ужин, Алексей вздохнул и, глядя на близсидящего мужчину в очках и с большим кожаным портфелем на коленях, обреченно произнес:

– Заходите по очереди.

Заявительский поток не иссякал до восьми часов вечера. Последней кабинет Алексея посетила слегка полоумная старушка, пришедшая в отдел за справкой по факту утраты какого-то очень важного для нее документа. Все бы ничего, да вот проблема: старушка никак не могла вспомнить, что это за документ. Выдав старушке справку неопределенного содержания, Алексей, выпроводив ее, выглянул в коридор. Ряд пустующих стульев несказанно обрадовал уставшего от заявителей оперативника. Теперь можно было с чистой совестью предаться греху чревоугодия, в первый раз за сегодняшний день.

Алексей, взяв электрический чайник, собрался выйти из кабинета за водой, но был остановлен, не предвещающей ничего хорошего, трелью звонка служебного телефона на полпути до входной двери.

– Да, – с раздражением рявкнул в трубку Алексей.

– Лех, тут УБОПовцы какого-то кренделя приволокли, я к тебе их направил, больше некуда, – равнодушно констатировал свершившийся факт (дверь в кабинет открылась, и в нее входили какие-то люди) оперативный дежурный.

Алексей внимательно рассмотрел вошедших. Их было трое, и каждый из них мог быть как сотрудником, так и задержанным. Ни на ком из троих не было надето наручников и вообще не было заметно никаких отличительных признаков, определяющих статус одного из них как субъекта, временно лишенного права на свободное передвижение.

Небольшого роста коренастый мужчина вышел вперед и, оглядев кабинет, обратился к Алексею:

– Привет, дружище! Не против, если мы у тебя тут поработаем немного?

Алексей пожал плечами и, вздохнув, ответил:

– Да, пожалуйста, располагайтесь!

– Николай, – протянул руку Николай Иванович.

– Алексей, – пожимая протянутую Николаем Ивановичем руку, в свою очередь представился Алексей и, немного помявшись, добавил: – А можно мне присутствовать, если это не очень секретно?

– Ну что ты, Лех? Какие секреты от своих? Оставайся, конечно, тем более что хата то твоя!

Николай Иванович с напарником устроились за столами Алексея и Славы, ныне пребывающего в очередном заслуженном отпуске. Сам Алексей занял место в зрительном зале, оседлав стул в противоположном углу кабинета.

Беседа с доставленным в отдел «братком» длилась больше часа и по своему характеру разительно отличалась от тех, что проводились с задержанными здесь, в отделе и в которых Алексею довелось лично принимать непосредственное участие. Несмотря на то, что Николай Иванович задавал свои вопросы в присущей ему, видимо, шутливой манере, панибратски называя сидящего перед ним яркого представителя преступного сообщества: Саня, Санек, вопросы, им сформулированные, были точны и требовали конкретных и ясных ответов. Только в конце разговора тон Николая Ивановича посерьезнел и, прощаясь, он напутственно произнес:

– Что ж, Квадрат, иди пока, а я проверю все, что ты тут мне наговорил! И не дай тебе Бог быть уличенным во лжи – тогда пеняй на себя!

Вскочивший со стула Квадрат, прижав руки к груди, затараторил, со скоростью швейной машинки:

– Да ты чё, Иваныч, ты ж меня знаешь!

– Вот потому что знаю, поэтому и предупреждаю! Ладно, все, давай двигай, да смотри, языком там поменьше трепи!

Чуть не кланяясь, Квадрат попятился к выходу и, не дожидаясь повторных распоряжений, выскользнул из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Ну вот и все на сегодня, спасибо за гостеприимство! – подымаясь со стула, произнес Николай Иванович.

– Извините, Николай Иванович, скажите, а как можно перевестись в ваше Управление? – неожиданно для себя самого спросил Алексей.

Николай Иванович совсем по-другому, нежели непосредственно при встрече, посмотрел на Алексея.

– Что, прямо так сразу? Понравилось, как мы тут с братвой в дружилки играем? Ну так ведь это только видимость, на самом деле все намного сложнее! Будь моя воля и наличие весомых оснований, я бы с превеликим удовольствием одарил Квадрата парой великолепных браслетов, а он, в свою очередь, при смещении чаши весов в его пользу, ни секунды не раздумывая, воткнул бы мне в бок «перо», либо просто пристрелил! Вот такие, брат, дела! Ладно, лирика все это… Так, говоришь, к нам хочешь? А на «земле» что, совсем худо?

Немного смутившись своей ничем не прикрытой откровенности, Алексей пояснил:

– Да надоело, знаете ли… Хочется делом заниматься, а не справки бабушкам выдавать да «отказники» шлепать! Я вообще после двухлетнего прозябания здесь, начал уже было задумываться о месте дальнейшей службы, а тут вы… Вот, решил спросить!

– Хорошо, – Николай Иванович задумчиво почесал подбородок. – Вроде бы у нас в отделе была вакансия опера, если не отдали кому-нибудь. Знаешь ведь, как бывает: должность занята, а человека нет, он числится здесь, а на самом деле сидит где-нибудь в тепле, например, в кадрах или наградном отделе! Вот тебе моя визитка, позвони мне… Сегодня что, вторник? В пятницу позвони!

Таким нехитрым образом, без какой-либо протекции и блата, через пару месяцев, прошедших со дня знакомства с Николаем Ивановичем Синицыным, Алексей Гавриленко стал сотрудником Управления по борьбе с организованной преступностью. За время службы в Управлении Алексей настолько близко сошелся с Николаем Ивановичем, что сейчас, по истечении десяти лет их дружбы, они стали, что называется, «не разлей вода», как на работе, так и вне ее.

…Алексей остановился в проеме всегда открытой, если хозяин на месте, двери рабочего кабинета Николая Ивановича и дважды стукнул костяшками сжатых в кулак пальцев по косяку. Николай Иванович оторвал взгляд от документов, лежащих перед ним на столе.

– Привет, проходи, садись, разговор есть!

Устроившись на одном из выстроенных в ряд у стены стульев, Алексей вопросительно посмотрел на друга.

Николай Иванович привычным жестом потер подбородок и, смахнув с края стола несуществующие крошки, заговорил:

– Такое дело, Лех… Помнишь, летом две тысячи второго мы с тобой разработали и провели успешную операцию по задержанию некоторых активных участников Таганской и Измайловской преступных группировок, свалившись им на головы прямо во время проведения очень важной «стрелки»?

Алексей утвердительно покачал головой. Николай Иванович продолжил:

– Так вот, среди тех, кого мы смогли приземлить конкретно, был «бригадир» Таганских Воронов Игорь – «Ворона». Помнишь такого?

– Помню, конечно. Ему, по-моему, лет пятнадцать отмерили! Если не ошибаюсь, где-то в Кемеровской области сидит.

Поморщившись на последнюю фразу Алексея, Николай Иванович со вздохом внес коррективы:

– Не сидит больше – бежал!

– Как бежал? Он же на «строгаче» чалился! Разве оттуда возможно?!

– Вот тебе и придется это выяснить!

– Мне? – искренне удивился Алексей. – А при чем здесь я? Это же ОРОшников тема, вот пусть они и занимаются!

– Да, да, все верно, – согласился с товарищем Николай Иванович. – Вот только у руководства несколько отличное от нашего с тобой мнение! Я уже успел побывать на совещании, где принято решение о создании специальной оперативной группы по розыску Воронова, в состав которой будут входить сотрудники двух отделов: ОРО и нашего, представителем которого я решил назначить тебя, Алексей. И не спорь даже – бесполезно! Все уже решено! Сейчас иди в ОРО, познакомься с коллегами и начинай оформлять командировку. Начнешь с зоны. Первым делом необходимо детально выяснить все обстоятельства побега, ну а затем уж планировать дальнейшие мероприятия. Все, давай, иди!

…Алексея всегда удивляла особенность московских пробок – возникать из ничего на ровном месте и так же внезапно рассасываться, будто и не было их вовсе. Эта пробка, по вине которой Алексей не смог принять участие в получении новой мебели для нового дома, не стала исключением и, поиздевавшись в течение сорока минут над попавшими в нее автолюбителями, выпустила на свободу полторы сотни недовольно урчащих автомобилей.

Двигаясь по Волгоградскому проспекту в сторону области, Алексей мысленно представлял ожидающий его малоприятный разговор с женой. Мало того, что он не смог выполнить своего обещания, и ей самой пришлось брать на себя ответственность по приемке мебели, так ведь придется ее «обрадовать» предстоящей командировкой. Да, вечер обещал быть эмоциональным! Надо бы, наверное, завернуть в какой-нибудь магазин и прикупить небольшой, но дорогой тортик, да бутылку хорошего вина прихватить. Может и пронесет! Все ж таки Елена женщиной была с понятиями и, хотя и ворчала иногда, к службе Алексея относилась уважительно, а посему шансы на локализацию вулканического извержения страстей посредством употребления привезенных им гостинцев были достаточно велики.

***

Больше всего на свете он терпеть не мог вспоминать свое детство, но, несмотря на то, что тридцатилетний рубеж на его жизненном пути был преодолен, мрачные картины отроческих лет воздушными пузырями, наполненными смрадной газообразной субстанцией неприятных воспоминаний, нет-нет, да и всплывали на мутной поверхности болота памяти.

Безрадостные эпизоды его детской жизни в последнее время чаще всего материализовывались во снах. Сегодняшняя ночь была именно такой. Снова приснились родители, старый деревенский дом на краю поселка, в котором и прошло то время, которое принято называть безоблачным детством, что в его случае действительности совсем не соответствовало.

Единственным человеком в его жизни, к которому он испытывал хоть какую-то привязанность, был отец. Однако привязанность эта ни коим образом не отождествлялась с проявлениями чувств сыновней любви к заботливому и участливому родителю. Нет. Его отец никогда не отличался склонностью к излишней сентиментальности даже по отношению к собственному сыну. Напротив, человеком он был жестким, порою безудержно жестоким. Подзатыльники и тычки ежедневно довольно приличными порциями, получаемыми им от отца, к семи годам став неотъемлемой частью его детства, приобрели статус обыденности и неотвратимости. Но каждое пятое и двадцатое числа текущего месяца днями были поистине страшными. Именно в эти дни отцу выплачивались заработанные им на местном мясокомбинате деньги. Дни аванса и получки традиционно приправлялись обильными возлияниями. Действие молекул этанола на мозг отца было весьма избирательным. Веселый и добродушный в кругу друзей-собутыльников, возвратившись домой, отец превращался в кровожадного монстра. Первой, естественно, доставалось матери. И если поначалу для оправдания экзекуции отец искал какой-либо повод (это мог быть и не вовремя приготовленный ужин, и грязная тарелка в раковине, да что угодно!), то по истечении времени все значительно упростилось, и теперь поводом к рукоприкладству становился сам факт нахождения матери дома. Бил отец свирепо и безжалостно, без оглядки на тяжесть причиняемого ущерба здоровью своей жертвы. После расправы над матерью отец, по обыкновению, переключался на сына, в результате чего он не единожды заявлялся в школу с заплывшими от синяков глазами, чем несказанно веселил не знающих ни сострадания, ни сочувствия одноклассников. В последующем он, в отличие от матери, нашел самый простой и действенный способ избегать побоев – в означенные дни линять из дома и возвращаться лишь тогда, когда обессиливший вконец глава семейства свалится там, где его застигнет крепкий, наполненный парами продуктов распада этанола, сон. Утром следующего после попойки дня отец неизменно бывал молчалив и хмур и то, с какой заинтересованностью он поглядывал на отметины на лице жены, недвусмысленно говорило о том, что все произошедшее в доме прошлым вечером, для него было такой же тайной, как, например, для любого совершенно постороннего человека, проживающего вдобавок где-нибудь на другом континенте и не имеющего абсолютно никакого понятия о существовании их горемычной семьи!

Будучи трезвым, по выходным отец любил ходить на рыбалку, независимо от погоды и времени года. Большой пруд, раскинувший свои берега в километре от поселковой жилой зоны, был излюбленным местом времяпрепровождения отца. С некоторых пор отец стал брать его с собой, что поначалу особого восторга не вызывало, но дабы не злить легко воспламеняемого родителя, он безропотно следовал за ним на пруд, где с видимым усердием познавал тонкую рыболовецкую науку.

Удивительно и странно было осознавать то, что, находясь вне дома без допинговой нагрузки мозгов, отец превращался в совершенно другого человека. Он отнюдь не становился добряком, и количество отвешиваемых им оплеух оставалось тождественным количеству ошибок, совершаемых сыном. Не упуская из вида плавно покачивающихся на воде поплавков, отец строгим, не терпящим возражений тоном внушал ему принципы, которыми сам руководствовался в жизни, свято веря в их справедливость и незыблемость. Слушая отца, он постепенно проникался уважением к этому грубому, неотесанному мужлану, искренне считавшему, что мир должен крутиться вокруг него и его правда есть истина в конечной инстанции.

А еще отец очень любил играть в карты. В единственном в их поселке кабаке, гордо, но, в общем, не очень заслуженно именуемым баром, местные любители карточных игр организовали клуб по интересам и вечерами после работы резались в «очко», «козла» и «секу». Игра велась на деньги, но ставки были невысоки, и проигравшие никогда не лишались последних средств к существованию.

Здесь ему нравилось больше, чем на рыбалке. Сидя в сторонке и потягивая через трубочку купленный отцом молочный коктейль, он внимательно наблюдал за изучавшими свои карты игроками. Отец играл умело и азартно. Даже проигрывая, он продолжал улыбаться своей совсем недоброй и, можно сказать, хищной улыбкой.

Даже ребенку было хорошо заметно, что отец является весьма уважаемым членом картежного сообщества. К его мнению прислушивались, а порой даже «заглядывали в рот», что не могло не тешить детское самолюбие наблюдавшего за происходившем в баре сына.

В итоге смешанные чувства любви и ненависти, тяги и отторжения к отцу за время их совместной семейной жизни тесно переплелись в маленьком сердце ребенка, создав предпосылки к формированию его будущей личности. Внешне похожий на мать, внутренне, как выяснилось впоследствии, он полностью вторил отцовским взглядам и его искаженному мировосприятию.

Как бы не менялось в процессе взросления его отношение к отцу, поведение предка оставалось неизменным. Так же два раза в месяц ему приходилось убегать из дома и полночи слоняться по поселковым подворотням, либо прятаться в старом заброшенном амбаре, развалины которого чернели перед выездом на московскую трассу, а поутру лицезреть результаты проявления избытка супружеских чувств отца, иссиня-красными отметинами, зиявшими на лице матери.

К чему могли привести сеансы подобной «физиотерапии»? Видимо только к тому, к чему в итоге и привели. Как-то после очередного пополнения кошелька и традиционно последующего за этим обильного возлияния, отец разъяренным медведем ввалился домой с намерением преподать очередной урок нерадивой, как ему начиналось казаться после выпивки, жене. В тот день мать впервые попробовала защищаться, выставив впереди себя вовремя подвернувшуюся под руку швабру. Впрочем, это не помогло, а лишь усугубило положение несчастной женщины. Увидев такое откровенное нежелание получить причитающеюся ей порцию тумаков, отец буквально обезумел от ярости и, вырвав из рук жены импровизированное оружие, ни секунды не раздумывая, направил его против нее. Результат побоища с применением швабры превзошел все предыдущие и внес существенные коррективы в дальнейшую жизнь как отца, так и его с матерью.

Многочисленные переломы ребер и предплечья правой руки вкупе с сильнейшим сотрясением головного мозга более чем на месяц приковали мать к больничной койке. Кости в конце концов срослись, но в итоге мать все равно осталась инвалидом, практически ослепнув на один глаз.

Нужно ли говорить, что описанные события очень быстро стали достоянием поселковой общественности, а вместе с тем и правоохранительных органов, кои не преминули возбудить по факту умышленного причинения тяжкого вреда здоровью уголовное дело по части первой статьи сто одиннадцатой Уголовного Кодекса Российской Федерации. За поиском преступника, совершившего столь страшное деяние, дело не стало. Уже вечером того дня, когда из районной клинической больницы в отдел внутренних дел поступила телефонограмма о пациентке с телесными повреждениями, явно причиненными ей кем-то иным и никак не сопоставимыми с последствиями бытового несчастного случая, камера предварительного заключения того же отдела пополнилась еще одним временным постояльцем.

Расследовать в данном случае особо было нечего, и потому по истечении двух месяцев без каких-либо продления сроков содержания под стражей приговоренный к четырем годам лишения свободы отец был этапирован в одну из многочисленных исправительных учреждений общего режима.

Отбыть свой срок до «звонка» отцу было не суждено, по причине неверно рассчитанного угла падения только что спиленной огромной сосны, похоронившей под своими раскидистыми ветвями неудачно выбравшего место для прикуривания зэка.

После получения похоронного извещения из зоны и без того не очень теплые их отношения с матерью обнулились окончательно.

Искренне считая мать основной виновницей в смерти отца, он, прекрасно осознавая то, что причиняет ей невыносимую душевную боль и страдания, неоднократно заявлял:

– Если бы не ты со своими дурацкими синяками, отец бы до сих пор был жив!

Время разрыва нормальных человеческих взаимоотношений с матерью, безусловно, положило начало к формированию его личности и характера в полном единогласии с начинающими просыпаться в нем отцовскими генами.

***

Вылезая из кожи с поражающей собой самоотверженностью в стремлении заработать причитающиеся ему проценты, проклятый мною риелтор сумел-таки изменить мое остро негативное отношение к окружающей меня темноте. И если еще несколько дней назад темнота, так сильно меня раздражавшая, была чуть ли не единственным неудобством моего нынешнего положения, то теперь список дискомфортных раздражителей пополнился звуками. Темнота что, темнота – это всего лишь относительное отсутствие видимого света – состояние, легко поддающееся коррекции путем включения светильника, работающего от совершенно обычных литиевых батареек. Пусть нет окон и дневной свет не может проникнуть сюда, в мое скорбное убежище, но влияние темноты здесь все-таки не безгранично и, в отличие от звуков, несколько раз в неделю наполнявших помещения, расположенные прямо над моей головой, пока еще было подвластно моим желаниям.

Так случилось, что ситуация, сложившаяся вокруг меня, позволяла теперь вести только призрачное, привиденческое существование, возможное к тому же исключительно здесь, в заранее подготовленном для этого тайном логове.

Когда-то давно, в прошлой человеческой жизни, в которой я имел возможность свободного перемещения, самостоятельного принятия решений и исполнения своих замыслов, я решил построить загородный дом, где намеревался проводить время отдыха от сумасшедшей суеты города, а впоследствии, может и поселиться здесь постоянно.

Предоставленный мне для утверждения проект дома вполне меня устроил. И все-таки я предложил его дополнить, чем немало удивил ведущего архитектора строительной компании, с которой по рекомендации некоторых весьма уважаемых людей у меня был заключен договор на проектирование и дальнейшее строительство. На самом деле тут было чему удивляться, ведь мои пожелания по коррекции вполне готового к претворению в жизнь плана строительства были откровенно экстравагантны. Полностью одобрив все продемонстрированные мне чертежи будущего дома, я настоятельно попросил добавить к уже спроектированным внутридомовым помещениям еще одно. Задуманное мною помещение должно представлять из себя самую обычную комнату, что само по себе не является чем-то необыкновенным. Нестандартным было мое желание относительно ее расположения в доме. Потайная комната, дабы подтвердить данный ей статус «потайной», по моему мнению, должна расположиться под подвалом на уровне погреба и иметь два выхода: один непосредственно в погреб через дверь, замаскированную под торцевую стену с прикрепленными к ней полками для банок с соленьями, а другой – по подземному лазу, ведущему в лес за огороженную забором территорию.

Тучи, начавшие в последнее время сгущаться над моей головой, не предвещали в ближайшем обозримом будущем ничего хорошего, а потому мне, безусловно, надлежало мало-мальски задумываться о возможности иного, скрытого от посторонних глаз существования. Так родилась идея об обустройстве в доме секретного убежища, способного в случае возникшей необходимости надежно укрыть меня хотя бы на какое-то время, создавая при этом убедительную иллюзию моего бесследного исчезновения.

Выслушав меня, архитектор, будучи человеком многоопытным, давно привыкшим ко всяческого рода причудам заказчиков, поначалу с ледяным спокойствием равнодушно пожал плечами, намереваясь немедленно удалиться и вернуться ко мне уже с новым, откорректированным в соответствии с моими нововведениями планом строительства, но был остановлен мною для дополнительных устных указаний. Эти-то мои указания и растопили лед бесстрастия моего архитектора и дали мне возможность лицезреть его искреннее изумление. Дело в том, что в числе прочего, я попросил моего уважаемого архитектора не предавать гласности наши с ним соглашения и выполнить работу неофициально, без внесения изменений в ранее подписанный с компанией договор. Претворение в жизнь этого специфического плана, по моему мнению, следовало начать не ранее завершения основной фазы строительных работ и осуществлять с использованием минимально возможного количества рабочих рук, не имеющих ровным счетом никакого отношения к штатной бригаде компании, в режиме строжайшей секретности.

Как и говорилось ранее, мне удалось посеять зерна смятения и замешательства в душе невозмутимого архитектора, но возможности отказа я ему не предоставил, посулив при точном выполнении всех моих условий довольно приятную сумму наличными.

Работы по строительству дома были окончены точно в означенный в договоре срок и полностью удовлетворили меня качеством и точным соответствием с первоначально утвержденным проектом, а примерно месяц спустя я с облегчением утвердил ввод в эксплуатацию секретного объекта, дав ему романтичное и таинственное название: «Комната теней».

Строительная эпопея, полностью обнулившая мои счета, с протянутой рукой привела меня банк, где, потратив кучу нервов и времени, я смог выпросить кредит, дабы погасить оставшуюся задолженность за дом. Как я и предполагал, предварительные расчеты, состряпанные в течение десяти минут менеджером компании, оказались сильно заниженными, в результате чего четверть суммы, указанной в выставленном счете, пришлось занимать у банка, но само осознание того, что теперь я имел свой дом – свою крепость, сильно сгладил не очень приятное ощущение себя должником. Впрочем, доходы мои в то время были хоть и не совсем легальными, но вполне достойными, и я ни минуты не сомневался в том, что бесславное клеймо кредитного попрошайки долго носить мне не придется.

Гром, как ему и полагается, грянул совершенно неожиданно и в самое неподходящее для меня время. Перекреститься я не успел и в мгновение ока оказался в таком положении, что ни зарабатывать деньги, ни тем более соблюдать установленный банком график платежей по кредиту по независящим от меня причинам не имел никакой возможности. Любой банк, как общеизвестно, друзей, за исключением управляющего, заводить не торопится, а такие понятия, как сочувствие и понимание, финансово-кредитной системе вообще чужды, в связи с чем после систематических просрочек по платежам, так и не ставший до конца моим дом, кредитовавший меня банк, не преминул выставить на продажу.

К тому времени я, приложив немалые усилия, сумел исчезнуть из мира живых и вот уже второй месяц влачил свое призрачное существование в приютившей меня «Комнате теней».

Комната моя, будучи весьма аскетичной в своем интерьере, по сравнению с теми местами, где мне довелось пребывать чуть ранее, показалась мне вполне благоустроенной и комфортной. Здесь было почти все необходимое для временного проживания. У одной из стен комнаты свое место занял довольно широкий раскладной диван. К противоположной стене прилепился платяной шкаф, рядом с которым поместились: небольшой рабочий столик с приставленным к нему деревянным стулом с мягкой подушечкой на сиденье. Торцевые стены, являвшиеся, как уже известно, еще и замаскированными выходами из комнаты, предметами меблировки не загораживались.

Окон в комнате не могло быть по определению, а электричество умышленно не подводилось, исходя из соображений сохранения информации об объекте в строгой конфиденциальности. Источником освещения моей обители служил стоящий на столе китайский светильник, не нуждающийся в патронаже над ним единой энергосети. Для нормального его функционирования достаточно всего лишь вовремя менять самые обычные пальчиковые батарейки. Современная система парового отопления, предусмотренного во всех помещениях дома, подобно электричеству, «Комнату теней» так же не охватывала. Стараниями моего архитектора стены комнаты были довольно хорошо утеплены, что, вероятно, позволит мне прожить здесь до глубокой осени, но эстафетный за ней приход зимы неизбежно превратит мое обиталище в морозильную камеру, а, следовательно, на все вопросы, стоящие сейчас передо мной и, несомненно, требующие принятия твердых кардинальных решений, необходимо найти ответы до наступления холодов.

До появления в доме незваных и крайне нежелательных для меня гостей я вел вполне свободный, если это определение вообще применимо к моему нынешнему положению образ жизни. Строго соблюдая все придуманные самим же меры предосторожности, я не сидел круглосуточно в своей берлоге. Пока не пришел тот злополучный день, когда незнакомый мне пройдоха-риелтор провел свою первую коммерческую экскурсию, я мог вполне беспрепятственно передвигаться по всему дому. Не ослабляя бдительности, я имел возможность принять душ, разогреть себе еду и вообще пользоваться необходимым для человека минимумом общедоступных цивилизационных благ. Теперь же все изменилось. По нескольку раз в течение недели риелтор в сопровождении потенциальных покупателей наведывался в дом. Работу он свою знал и в связи с тем, что его личный доход напрямую зависит от этого, очень старался выполнять ее добросовестно. Словно гончая, почуявшая запах зайца, беспокойный работник рынка недвижимости, увлекая за собой неторопливых в выборе клиентов, носился по всем помещениям, наглядно демонстрируя все преимущества проживания в отдельном собственном доме перед владением панельной конуры в многоквартирном муравейнике. Сердце мое непроизвольно сжималось, когда я слышал звуки шагов нескольких пар ног, спускающихся из подвала в погреб.

Отныне дни мои превратились в унылое ожидание наступления очередного вечера, когда вновь можно будет, не опасаясь быть застигнутым врасплох, подняться наверх и, простите за физиологические подробности, по-человечески справить нужду.

Конечно, я не мог не предполагать подобного развития событий, и именно это стало одной из причин принятия решения о проектировании подземного хода, и, как выяснилось впоследствии, не зря.

Еще я прекрасно понимал, что однажды, все эти периодические набеги на дом закончатся, и кто-то из ранее побывавших здесь людей останется насовсем, исключив для меня, тем самым, саму возможность использования необходимых для человеческой жизнедеятельности удобств. Когда же ожидаемые перемены все-таки произойдут, а интуиция подсказывала, что случится это может в самое ближайшее время, мне предстоит крепко задуматься о дальнейшем своем существовании, ведь такие привычные для обывателя вещи, как питание, гигиена и иные потребности организма, так же крайне необходимы и призраку, все еще остающемуся человеком.

Глава 2

С легкой полуулыбкой Елена стояла перед зеркалом в ванной комнате, пристально вглядываясь в свое отражение, полностью отвечавшее ей взаимностью и искренним расположением. Как никогда сегодня она была вполне довольна собой, но ни цвет лица, гладкость кожи и озорной блеск серо-зеленых живых глаз приводили сейчас ее настроение к состоянию повышенного. Дело было в другом. Вот уже месяц прошел с тех пор, как ей, приложив к этому немало усилий, терпения и такта, удалось, наконец, преодолеть закостенело-равнодушное отношение мужа к ее стремлению улучшить жилищно-бытовые условия их с Алексеем семьи.

Говорить о том, что так называемый квартирный вопрос остро стоял на повестке дня семьи Гавриленко, было бы крайне несправедливо. Равно как и их предкам, Алексею с Еленой посчастливилось родиться москвичами, а посему недостатка в жилых квадратных метрах они ни коим образом не испытывали. В настоящее время сравнительно молодая ячейка общества проживала во вполне просторной и благоустроенной двухкомнатной квартире, принадлежащей родителям Елены, отец которой, будучи по профессии дипломатом, на протяжении нескольких последних лет работал и проживал в дружественном Китае. Мама Лены, что вполне естественно, всегда находилась при муже. Так чего, собственно, пустовать свободной жилой площади? Алексей, в свою очередь, являлся единоличным собственником однокомнатной квартиры, доставшейся ему по наследству от бабушки, а его мама (отец к сожалению, умер от неизлечимой болезни еще до совершеннолетия Алексея) делила свою трешку с семьей старшего своего ребенка – дочери. Вот и получалось, что с какой бы стороны не посмотреть, условия жизни Алексея с Еленой и всех их ближайших родственников были вполне себе удовлетворительными, как говориться, не хуже, чем у людей!

Все это так, только вот Елена, хоть и была горожанкой по рождению, жить в мегаполисе не хотела и предпочла бы пользоваться всеми удобствами и благами столичной жизни издалека, то есть пересекая черту МКАДа лишь по мере возникшей необходимости.

Идея заиметь собственный загородный дом родилась в голове Елены сразу после рождения дочери. Поначалу это была просто мечта, в то время, естественно, казавшаяся призрачной и несбыточной, посему сотрясать и без того перегруженный различной не всегда позитивной информацией мозг мужа она не торопилась, тем более, что их семейный бюджет даже с большой натяжкой не соответствовал доходам владельцев отдельных домов, а такая удобная вещь, как ипотечное кредитование на территории России правомочности еще не приобрела.

Текло время, жизнь шла своим чередом, но идея о доме никуда не отступала, становясь все более сильнее и навязчивей. Первые очень скромные намеки о том, что, мол, может быть, когда-нибудь не сегодня, не завтра, нет, вообще в будущем они смогут жить в отдельном загородном доме, где им и ребенку будет намного лучше, чем в тесном загазованном городе, Елена стала делать, когда Кристине исполнилось три года. Алексей, поначалу просто улыбаясь, переводил беседу на другую тему, затем просто отмахивался, ссылаясь на сильную занятость, а когда муж перестал сдерживать раздражение от разговоров на подобные темы, Елена решила временно прекратить свои ни к чему не приводящие уговоры.

В один из вечеров начала две тысячи пятого года, когда новогодняя ночь уже стала историей, а оставшиеся после нее праздничные блюда подъедены, но нега десятидневного безделья все еще не исчерпала щедро выделенный ей временной период, супруги Гавриленко, удобно устроившись на диване в большой комнате их квартиры, лениво пялились в мерцающий в полумраке телевизор. Кристина играла в своей комнате.

– Леш, а Леш! – подтолкнув мужа локтем, тихо позвала Елена.

– У-у…

– Кристинке в этом году уже семь исполнится!

– И что? Пора подарок выбирать? – нехотя съязвил Алексей.

– Подарок успеется, а вот школа ждать не будет! Школу надо заранее подбирать, хотя бы за несколько месяцев, а то мест может не остаться!

– А чего ее подбирать? Вон в соседнем дворе, чем тебе не школа?

– Я не хочу эту! – капризным тоном произнесла Елена.

– А какую же тебе надо? Может быть, частную или гимназию?

– Самую обычную, лишь бы она располагалась недалеко от нашего нового загородного дома!

Алексей, оттолкнувшись локтями от дивана, резко сел, выпрямив спину.

– Снова-здорово! Молчала, молчала четыре года… Я было уж подумал, что ты оставила эту утопическую идею, но теперь вижу – это не так – у тебя мания!

В точности повторив движение мужа, Елена села рядом и с легким вызовом в голосе парировала:

– Да, может, и мания! Но я хочу, чтобы наш ребенок рос в достойных условиях, хочу не слышать шаги соседей над головой, хочу, наконец, чтобы твои выходные стали настоящим отдыхом! А потом, если ты боишься связываться с ипотекой, вспомни, что ты не один в семье добытчик, и мои заказы на переводы тоже приносят кое-какие деньги (Елена закончила институт иностранных языков и работала переводчиком с английского и немецкого, но после рождения ребенка работу пришлось оставить и удаленно выполнять периодически поступающие заказы)!

Выслушав пылкую тираду жены, Алексей успокаивающее похлопал ее по колену и миролюбиво сказал:

– Ладно, ладно, не кипятись! Ну, допустим, повторяю, допустим, я решусь на эту авантюру и суну голову в ипотечную гильотину, и нам даже будет хватать средств оплачивать ежемесячные платежи, но где взять деньги на первоначальный взнос? А ведь без него не одобрят!

Поняв, что выстроенная Алексеем за последние годы эшелонированная оборона дала трещину и для закрепления успеха необходимо, не останавливаясь на достигнутом, стремительно развивать наступление, Елена со вздохом, явно означавшим ее сожаление о такой несообразительности мужа, произнесла:

– Эх ты, сыщик! А квартира однокомнатная?! Стоит, пустует, никому не нужная! Мы здесь живем, сестра твоя у мамы, а когда мои вернуться, мы уже будем жить в своем доме! В общем, нужно продать квартиру, и вот тебе деньги на первоначальный взнос!

Алексей потер лоб тыльной стороной ладони.

– Вот ведь правда! Угораздило же меня – тугоумного мента, связаться с такой интеллигентно-интеллектуальной семьей: родители – дипломаты, дочь – переводчик! Ты, наверное, уже и вариант подобрала?!

Не обращая внимания ничем не прикрытый сарказм в голосе мужа, Елена ответила ровным, спокойным голосом:

– Ничего я не подбирала. Я хотела, чтобы мы это сделали вместе, а последнее слово при утверждении окончательного варианта осталось бы за тобой! Единственное, что у меня есть, так это знакомый риелтор – он муж моей подруги. Я вас познакомлю, и, если он тебе понравится, будем работать с ним.

Риелтор Вадим оказался ровесником Алексея. Это был живой и деятельный молодой человек, невысокий, худощавый, с живыми умными глазами и быстрой, хорошо поставленной речью. С первой же минуты знакомства с ним становилось понятно, что дело свое он знает в совершенстве и нет такой задачи на его поприще, за решение которой он бы не взялся, независимо от ожидаемого результата. Нельзя сказать, чтобы Вадим понравился Алексею, да это и понятно, ведь годы работы в уголовном розыске развили в нем патологическую подозрительность к подобного рода дельцам, однако, принимая во внимание то, что Вадим, будучи мужем подруги Елены, вряд ли решиться на какие-то махинации в предстоящей сделке, Алексей дал «добро» на сотрудничество с ним.

Как бы то ни было, все прошло гладко. Оказавшись настоящим мастером своего дела, квартиру Вадим продал довольно быстро, и пришло время выбирать дом. С этим, слава Богу, тоже проблем не возникло. Ушлый Вадик сразу предложил один из своих рабочих вариантов – дом, выставленный на продажу одним из банков. Дом был недавно построен, и пожить в нем никто еще не успел, а стоимость его оказалась даже ниже рыночной. Вадим честно сообщил, что уже несколько раз возил туда на просмотр потенциальных клиентов, но готов отказать всем, если Елене и Алексею дом понравится. Времени на долгие раздумья не оставалось, нужно было ехать!

После первой же поездки в дом решение о покупке было принято, и оставалось только решить технические вопросы по оформлению надлежащих документов. Здесь Вадим вновь оказался на высоте, и будущим счастливым обладателям собственной недвижимости оставалось лишь в точности выполнять указания риелтора и подписывать документы там, куда он ткнет своим пальцем, совершенно не вникая в их содержание. Обосновывалось это тем, что рейтинг доверия к Вадиму с момента знакомства с Алексеем в глазах последнего резко повысился.

Ипотечный кредит был оформлен в том же банке, что и выставил дом на продажу. Денег от продажи квартиры на первоначальный взнос хватило с лихвой и осталось еще на оплату работы риелтора и на закупку кое-какой мебели, так как дом обставить ею прежние владельцы успели не полностью.

В очередной раз удивив Алексея, за свою работу Вадим запросил сумму вдвое меньшую, нежели предполагалось изначально, и прощание с честно выполнившим свою работу риелтором было искренне теплым и даже дружеским.

Весь последующий месяц после совершения сделки Елена находилась в состоянии эйфории от осознания того, что ее давняя многолетняя мечта наконец-то сбылась. Не веря до конца своему счастью, в душе она была безмерно благодарна Алексею, который, несмотря ни на что, поступил как настоящий мужчина, поддавшись на уговоры жены и решившись на такой серьезный шаг. Немного подпортил настроение недавний звонок Алексея, сообщившего, что к назначенному службой доставки времени он не успевает и заказанную мебель ей придется принимать самой, что в итоге не меняло ровным счетом ничего – издержки работы мужа давно приучили ее решать бытовые вопросы в одиночку.

***

С течением времени, а со дня получения извещения о смерти отца прошло ни много ни мало почти пять лет, их взаимоотношения с матерью каких-либо значимых изменений ни в хорошую, ни в плохую сторону не претерпели, а застыли на той нулевой отметке, до которой опустились в тот роковой день, когда он обвинил мать в смерти отца. Все попытки матери вновь хоть немного сблизится с сыном ни к чему не привели, и она так и осталась для него невидимой тенью, нужной лишь для приготовления пищи и поддержания порядка в доме.

К своим неполным тринадцати годам он уже был практически сформировавшейся как в физическом, так и в психологическом плане личностью. Он был высок, строен и наружно вполне привлекателен. Светлые соломенные волосы удачно контрастировали с темно-карими, глубоко посаженными глазами. Его внешнее сходство с матерью было почти портретным, но на этом все! Внутренне это был отец. Он был своенравен, строптив, неуравновешен и злобен. Свою злость он, словно яд южноафриканской кобры, изливал на окружающих его людей. Дома его жертвой была сильно постаревшая за последнее время мать. В школе его целями становились учителя и одноклассники, за что нередко и безответно, по причине физического слабосилия, был нещадно избиваем последними, но, несмотря на неуспевающие проходить синяки и ссадины, перманентным макияжем, украшавшими его лицо, он с маниакальным упорством продолжал доставать однокашников. Сбив до крови костяшки своих кулаков, одноклассники решили просто его не замечать. Ну не убивать же идиота, в самом деле?!

Несмотря на все странности в поведении, серым веществом он обделен не был и учился очень даже неплохо. Будучи вызываем к доске, он никогда не отвечал на заданный преподавателем вопрос и лишь бросал презрительные взгляды на учителя и класс, но вот письменные работы по любому предмету, будь то литература или русский язык, математика или физика, получали высшие баллы оценки.

Не нужно обладать какой-то особой проницательностью, чтобы понять, что за всю свою короткую жизнь он не приобрел ни одного друга. Да и зачем человеку, так ненавидящему людей, как ненавидел их он, нужны друзья? Правильно, незачем! Он давно уже жил в мире, придуманном им самим. Мире, фундаментом к созданию которого стали знания, полученные от прочтения множества книг, перемешанные с вязкой субстанцией собственных фантазий. В этом мире он обрел себе вымышленного приятеля, дав ему говорящее само за себя прозвище Шептун. Новый приятель никогда не говорил в полный голос, но, почти касаясь губами его уха, мог часами нашептывать ему свои мысли и делиться впечатлениями о какой-нибудь из вновь прочитанных книг. Как выяснилось, вкусы их во многом совпадали, и читали они преимущественно одни и те же книги. Зачастую Шептун подсказывал ему, как вести себя в той или иной ситуации. Он вообще оказался очень неглупым и весьма прозорливым. Взаимоотношения с Шептуном, несомненно, пошли ему на пользу и довольно скоро принесли свой положительный результат. Он перестал психовать и злиться по каждому поводу, стал более выдержанным и хладнокровным, ведь, по мнению Шептуна, злость есть ничто иное, как чистая энергия – продукт дорогой и жизненно необходимый, использовать который нужно рачительно в особых, исключительных случаях.

Теперь у него установился неизменный распорядок дня. Сразу по окончании занятий в школе он, забежав домой с очередной книжкой подмышкой, направлялся в свое старое укромное место, где когда-то два раза в месяц пережидал приступы пьяного отцовского гнева – полуразвалившийся амбар на краю поселка. Здесь было тихо и спокойно, а приход сюда незваных гостей практически полностью исключался. Смущало лишь то, что с каждым днем осень набирала все большую силу, и температура опускалась все ниже. Приходилось подстраиваться и одеваться теплее в связи с тем, что приходить к нему домой Шептун отказался наотрез. Так они и встречались ежедневно в старом амбаре, а по выходным, когда в школу идти было не нужно, он сбегал из дома сразу после завтрака.

Дни летели за днями, одна книга сменяла другую, благо недостатка в них не было – как ни странно, в этом заштатном поселке имелась вполне приличная библиотека, где он слыл завсегдатаем и имел весьма недурные отношения с библиотекаршей.

Дружба, какой бы крепкой она ни была, не может протекать без разногласий, хоть и изредка, но возникающих между друзьями. Так было и у них. Время от времени споры возникали, и касались они в основном обсуждений прочитанного, а один раз дело дошло даже до крупной ссоры, произошедшей после прочтения самого необычного произведения Роберта Льюиса Стивенсона, а именно повести «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Книга очень понравилась им обоим, и по сложившейся традиции они принялись пылко обсуждать прочитанное, в результате чего между ними разгорелся жаркий спор на предмет того, насколько их взаимоотношения похожи на описанные автором книги взаимоотношения между Джекилом и Хайдом. С пеной у рта он пытался доказать Шептуну, что за исключением некоторых различий, доктор Джекил и мистер Хайд по своей сути являются им чуть ли не двоюродными братьями. У Шептуна, в свою очередь, на этот счет была своя точка зрения, основанная на убеждении, что Джекил с Хайдом, будучи совершенно разными сущностями, попеременно занимали одно тело и находились друг с другом в постоянном соперничестве за него, они же, несмотря на раздвоение, представляют собой личность единую, то есть одного человека.

Стоит ли говорить о том, что теория, выдвинутая Шептуном, очень ему не понравилась и эффект произвела сугубо отрицательный. Ни в какую не желая признавать у себя наличие какого-либо психического расстройства, он с яростным напором пытался убедить Шептуна в его субъектности и идентичности как личности. Нет ничего удивительного в том, что спор закончился серьезной ссорой. Громко хлопнув амбарной дверью и обозвав его напоследок упрямым бараном, Шептун ушел.

Просидев дома три дня, беспрестанно вспоминая детали их с Шептуном ссоры, он постепенно остыл, и, хотя отголоски обиды все еще давали о себе знать, он пришел к выводу, что никакая собственная точка зрения и принципиальность во мнении не стоят крепкой, проверенной дружбы.

В итоге, взвесив все «за» и «против» на следующий день, сразу после школы, без зазрения совести проигнорировав дом, но не забыв тем временем забежать по дороге в библиотеку, он прямиком направился в амбар, где, не мешкая, с упоением начал читать новую книгу в ожидании прихода Шептуна. Но ни через час, ни через два Шептун так и не объявился. Сгустились сумерки, и пора было возвращаться домой. Посидев для порядка еще примерно с полчаса, он, понурив голову, поплелся восвояси. Стало совершенно ясно, что обижаться на близких умеет не только он, а обида Шептуна оказалась еще более сильной – все его ежедневные культурно-познавательные амбарные посиделки в течении всей последующей недели прошли в полном одиночестве.

Понимание того, что какая-то дурацкая ссора стала вдруг причиной потери лучшего друга, свела на нет все усилия Шептуна по изменению его характера в сторону сдержанности и рассудительности в вопросах контроля неожиданных всплесков ничем неуправляемой агрессии.

Вернувшись в школу после недельных прогулов, за время которых чуть не довел мать до сумасшествия, он в первый же день вступил в конфликт с самым сильным парнем в классе, за что был нещадно избит в школьном туалете. Удивительно, но взбучка пошла на пользу – он успокоился, и даже головные боли, с недавних пор периодично ему досаждавшие, поутихли и теперь напоминали о себе лишь слабым пульсированием в области затылка. Сопоставив факты, он пришел к выводу, что физическое насилие благотворно влияет на общее состояние его организма, но в данном случае сила была применена к нему, а что, если самому попробовать причинить кому-нибудь боль?

Вот тогда-то он и совершил свое первое убийство. Нет, это не было убийство человека, жертвой его стала рыжая соседская кошка – существо весьма неприятное, обладающее крайне неуживчивым по отношению ко всем без исключения людям диким характером. Нередко можно было наблюдать картину, как хозяин этого злобного животного выходил на крыльцо своего дома, держа извивающуюся и орущую кошку за загривок, и, смачно выругавшись, выбрасывал ее на улицу. Поорав еще немного в сторону дома, выражая тем самым протест действиям деспота-хозяина, кошка непременно перемещалась на соседский двор, с легкостью преодолевая забор между участками.

Окончательно определившись с выбором жертвы, он начал подготовку к реализации своего плана, заключавшуюся в выборе орудия убийства и инструментов, позволившим ему впоследствии сокрыть следы преступления. Порывшись в отцовском ящике для инструментов, до сих пор стоящим в сарае за домом, он выбрал длинное портняжное шило с удобной деревянной рукоятью. В дальнем углу сарая, среди грабель, мотыг и лопат он обнаружил маленькую, похожую на саперную лопатку – то, что нужно для выполнения задуманной им акции.

Прихватив с собой найденные в сарае предметы, он устроил засаду в кустах у забора. Ждать пришлось довольно долго, и когда он уже почти отчаялся и собирался покинуть свое укрытие, терпение его было вознаграждено. По другую сторону забора скрипнула дверь и, оглашая двор площадными ругательствами, на крыльцо дома вышел хозяин. Помимо криков хозяина, ему были слышны протяжные, режущие слух звуки, издаваемые, несомненно, его кошкой. Взвизгнув в последний раз, кошка умолкла, а через несколько секунд по забору заскребли быстрые острые коготки. Вот из-за забора выглянула рыжая кошачья голова, а затем показалась и вся кошка полностью. Животное забралось на забор, но прыгать вниз не торопилось, выбирая место, более удобное для приземления.

Промедление кошки предоставило ему возможность переместится под куст, растущий ближе к забору. Ничего не подозревающий зверек, определившийся, наконец, с местом своей передислокации, легко спрыгнул на землю, мгновенно оказавшись в руках еще более жестоких, чем руки его хозяина. Опомнившись, кошка, борясь за свою жизнь, начала неистово сопротивляться, царапая когтями руки убийцы и издавая при этом душераздирающие крики и визги. Однако было поздно – острое шило несколько раз пронзило ее мягкое податливое тело, практически мгновенно лишив сил и способности к сопротивлению. Через минуту все было кончено – тело несчастного животного обмякло, а взгляд полуприкрытых зеленых глаз остекленел и бездвижно застыл.

Не решаясь таскаться по двору с кошачьим трупом в руках, он решил закопать ее там же, возле забора, что благополучно и исполнил.

Все прошло как по маслу, отчего настроение его резко улучшилось, а от головных болей остались только неприятные воспоминания. Вернувшись домой, он с аппетитом поужинал и даже перекинулся парой фраз с матерью, чего не случалось уже довольно продолжительное время.

В ночь после казни ни в чем не повинной кошки он впервые за последние десять дней спал крепко, без кошмаров, да и вообще без каких-либо сновидений.

Шептун объявился утром следующего дня. Открыв глаза, он увидел Шептуна, тихо сидящего в кресле напротив кровати в ожидании его пробуждения. От неожиданности увиденного он машинально потер глаза, но Шептун никуда не исчез, а продолжал сидеть в кресле с легкой ироничной улыбкой на губах.

– Привет! А ты как здесь?.. – с нескрываемым удивлением спросил он.

– Да вот, решил проведать, поговорить, а то ты здесь без присмотра всех животных в поселке изведешь! – продолжая улыбаться, ответил Шептун.

– Постой, а откуда ты… – начал было он, но осекся, видя останавливающий жест руки Шептуна.

Шептун встал с кресла и, пройдясь по комнате, присел на краешек его кровати.

– Ты не торопись, полежи еще, а тебе кое-чего поведаю. Ты хотел спросить, откуда я узнал про твою кошку? Объясню. Дело в том, что даже тогда, когда меня нет рядом, все происходящее с тобой я вижу твоими глазами! Именно это я и хотел тебе объяснить тогда, в день нашей ссоры, но ты уперся как… Ну ладно… В общем, хочешь не хочешь, а признать то, что мы с тобой являемся одним целым, одной, хоть и раздвоенной личностью, тебе придется. И ничего в этом плохого я не вижу, наоборот, мне кажется, это круто! Мы с тобой ни на кого не похожи, мы не такие, как все, мы выше всех! Кстати, у меня ведь тоже башка трещала до тех пор, пока ты не порешил эту кошку, а теперь нормально, прошло! На этом основании я делаю вывод, что в дальнейшем наша с тобой зависимость от подобного рода мероприятий будет только возрастать, и думаю, что кошки и собаки – это только начало! Но теперь никакой самодеятельности! Ты должен слушаться меня! Мы хоть с тобой и одного возраста, но, в отличие от тебя, я имею возможность мыслить и рассуждать, как взрослый человек. Так что ты должен полностью мне подчиняться! Тебе это понятно?

Он молча кивнул. Шептун продолжил:

– С сегодняшнего дня походы в амбар отменяются. Я буду приходить сюда. Только очень тебя прошу не устраивать истерик, если меня вдруг пару дней не будет. Запомни, мы теперь вместе навсегда! Кстати, а у тебя есть чего-нибудь новенькое почитать, а то за эту неделю мы с тобой ни одной книги не прочли!

– Да там, на полке посмотри.

Шептун подошел к книжной полке и, рассматривая корешки стоящих на ней книг, тоном, не терпящим возражений, бросил через плечо:

– Я тут похозяйничаю у тебя, а ты давай не разлеживайся, завтракай и дуй в школу!

***

Страхи мои полностью оправдались, и дом в итоге был продан, и, хотя неизбежность совершения сделки по продаже дома была мною прогнозируема – это было лишь вопросом времени, данное событие, как свершившийся факт, произвело на меня весьма удручающее воздействие.

При изначальном описании дома на фазе его проектирования и строительства я упустил одну очень важную деталь, и ошибку эту сейчас хочу исправить. Помимо потайной комнаты и секретного подземного хода, я попросил архитектора спроектировать и создать некое коммуникативное устройство, позволившее бы мне хоть частично обладать информацией о происходящем в доме во время моего вынужденного добровольного заточения.

После моей просьбы о создании под домом скрытого убежища, мудрый архитектор уже не удивлялся моим причудам и идею сооружения импровизированного слухового устройства воспринял совершенно спокойно.

Замысел заключался в проектировании некой полости, возможно, трубы, выходящей из «Комнаты теней» и протянувшись вверх сквозь подвал, разветвляющейся под всеми помещениями первого этажа. Оканчиваться ответвления должны своеобразными раструбами под полами комнат, крепящимися к паркету. Вся конструкция, естественно, должна быть замаскирована путем вмонтирования в стены и потолок подвала.

Никаких сложностей с сооружением слуховой трубы не возникло, и за очень короткий срок устройство было готово к использованию. Проведенным тестированием было установлено, что до тайной комнаты звук доходит искаженным и довольно тихим, но, прислушавшись, разобрать слова, произносимые в помещениях наверху, все-таки было возможно.

Поиграв немного в шпионов и устав слушать профессиональную стрекотню риелтора, перемеженную капризным нытьем потенциальных клиентов, я закрыл заглушку трубы и какое-то время слышал только звук шагов приходящих в дом людей. Все изменилось тогда, когда посещения дома, организованные пронырой-риелтором, стали чуть ли не ежедневными. Мне стало ясно, что неугомонный торговец недвижимостью торопится, и потому, насколько я смог изучить его характер, больше не сомневался – в скором времени мой дом будет продан. Желание узнать, как можно больше о будущих новых владельцах дома побудило меня вновь открыть заглушку слуховой трубы.

Из всех приходящих на смотрины потенциальных клиентов наиболее перспективной на вступление во владение моим бывшим домом мне показалась одна пара, уже несколько раз побывавшая в доме. Это была сравнительно молодая семья. Мужа звали Алексей, жену – Елена. Как мне стало понятно из подслушанных разговоров, молодые люди имели несовершеннолетнего ребенка – дочь, но в доме она пока не бывала.

Высокая перспектива стать владельцами дома, по моему мнению, заключалась в особых отношениях между ними и риелтором. Для пущей объективности стоит отметить, что наиболее тесные взаимоотношения с риелтором связывали не мужчину, а женщину. Если Алексей вел себя довольно сдержанно и даже где-то настороженно, то поведение Елены было оптимистично-восторженным. Складывалось впечатление того, что она полностью доверяет риелтору и, возможно, даже ранее с ним знакома.

Внимательно вникая во все детали ведущихся над моей головой переговоров, я был огорошен весьма неприятным сюрпризом – глава семейства будущих владельцев дома Алексей оказался сотрудником милиции! Мало мне, блин, проблем, вот только ментов мне еще здесь не хватало! Непонятно пока, какую из милицейских служб представляет новый «Хоум босс», но в любом случае, приятного в получении подобной информации мало! Дай Бог, чтобы этот Алексей оказался шкуродером-гаишником, ведь, как ни крути, а приобрести такой дом честному менту, к счастью, пока не под силу!

Заселение в дом его новых владельцев прошло тихо и буднично. Они теперь уже втроем приехали без сопровождения риелтора. В этот раз новоселы взяли с собой дочь Кристину. Судя по ее голосу и построению фраз, возраст девочки не превышал шести-семи лет. Кристина, словно метеор, с восторженными восклицаниями носилась по всему дому, Елена, в который уже раз примерялась к новой кухне, а Алексей, спустившись в подвал, по-хозяйски изучал котел парового отопления. Потом пошли разговоры о мебели, которую следует докупить до окончательного переезда, и очередные рассыпания в благодарности жены мужу, в том, что не стал упорствовать и согласился исполнить ее давнюю мечту. Устав слушать проникновенные излияния Елены в том, насколько она теперь счастлива и довольна, я решил глотнуть свежего воздуха и прогуляться где-нибудь в окрестностях поселка, а вместе с тем провести функциональное тестирование подземного хода.

Установив на место заглушку слуховой трубы, я переоделся, сменив свой старый поношенный спортивный костюм на светло-синие искусственно вытертые джинсы и легкую куртку-ветровку, накинутую на белую футболку. Соорудив нехитрый грим, состоявший из накладных усов, парика и солнцезащитных очков, я осторожно приоткрыл стену-дверь, ведущую в секретный подземный тоннель.

Так случилось, что в придуманный мною самим подземный ход я входил в первый раз. При сдаче объекта в эксплуатацию я лишь заглянул в приоткрытую инженером дверь и выслушал его инструкцию по использованию запорных механизмов как двери в комнате, так и выходного люка. Включив карманный фонарик, я вошел в узкий проход. Здесь было сухо и душно. Стены, пол и потолок, обшитые гладкими деревянными панелями, придавали лазу вид строгой официальности. Из рассказа инженера я знал, что между панелями и почвой проложен какой-то гидроизоляционный материал, следовательно, даже продолжительные проливные дожди не смогут причинить никакого ущерба этому воплощенному в жизнь чуду инженерной мысли.

Длина хода оказалась довольно приличной – метров около ста. Прямой вначале во второй своей половине ход делал несколько крутых поворотов, видимо, по причине плотности корневой системы деревьев, лесополосы, начинающейся сразу за забором. Добравшись до выходного люка, я немного поколдовал с хитрым запорным устройством, благо инженер подробно проинструктировал меня на тему его использования, и со второй попытки у меня получилось его открыть.

Приподняв люк, я осторожно выглянул наружу. Если бы не темные очки, яркий солнечный свет на какое-то время неминуемо меня бы ослепил. Оглядевшись по сторонам, я откинул крышку и, словно танкист из башни танка, по пояс высунулся из люка, но, услышав приближающиеся голоса людей, тут же спрятался обратно. Просидев в темноте, не зажигая фонарика, несколько долгих минут, я сделал следующую попытку выбраться наружу. Вторая попытка оказалась более успешной. Я прикрыл крышку люка и, придирчиво осмотрев его маскировку с внешней стороны, остался ей вполне доволен – даже я, отойдя в сторону, мог потом не найти заветного места. А если бы сейчас были сумерки? Этого момента ни я, ни инженер в процессе проектирования как-то не учли, да и можно ли заранее предусмотреть все?..

Воткнув в качестве ориентира около люка валявшуюся рядом большую сосновую ветку, я пошел следом за удаляющимися голосами людей, так напугавшими меня несколько минут назад. Выйдя на тропинку, я остановился и стал осматриваться по сторонам, стараясь запомнить расположение деревьев и кустов, чтобы на обратном пути не проскочить место, где нужно сойти с тропы и углубиться в лес.

По обыкновению, каждый год в начале лета леса и парки изобилуют запахами самых разных оттенков. Цветочно-ягодные, березово-липовые запахи смешиваются с запахами свежей травы и влаги от журчащего где-то в овражке ручья. С непривычки моя голова закружилась, и, чтобы не упасть, я оперся плечом о ствол ближайшего дерева.

Тропинка вывела меня прямиком к большому Малаховскому озеру, образовавшемуся еще в петровские времена в результате разлива реки Македонка, ставшего следствием выполнения указа царя о построении на реке плотины.

Взгляду моему открылся завораживающий вид большой воды, разлившейся между берегами, полностью поросшими деревьями и густым кустарником. Подходы к воде ограничивались несколькими прогалинами в зарослях, находящихся в поле моей видимости. Вдалеке, на противоположном берегу озера, угадывались очертания пляжной зоны.

Стояла середина недели, и поэтому купающихся дачников видно не было, зато рыбаки, действуя по принципу: свято место пусто не бывает, временно оккупировали все свободные подходы к воде и даже на пляже виднелись неподвижные черные точки ссутулившихся на своих складных стульях рыбаков.

Оглядевшись по сторонам, я подошел к ближайшему рыболову, оказавшемуся пожилым, возрастом не менее семидесяти лет, мужчиной. Две его удочки и «донка» находились в боевом положении, но оба поплавка бездвижно торчали из воды, а колокольчик «донки» с сонной бесперспективностью молча висел на леске.

– Добрый день! – вежливо поздоровался я с ним.

Полностью проигнорировав мое приветствие, дед даже не повернул головы.

– Клюет? – не сдавался я.

Недовольное шамканье беззубым ртом, выдавленное из себя стариком, вместо ответа на мой вопрос, лишь подзадорило меня, и я продолжил:

– А что здесь ловится-то, отец?

– Рыбка ловится, сынок, рыбка, – наконец удосужил меня ответом старый упрямец.

– Какая рыбка, не просветишь?

– Обыкновенная рыбка: карась, ротан, окунь… Карп, говорят, есть, но лично я не видел. А тебе зачем? Тоже чтоль рыбалить собрался? – разговорился, наконец, дед.

– Да вот, думаю… Может, и приду как-нибудь на вечернюю зорьку. А тебе удачи, отец!

Дед посмотрел мне прямо в глаза и, слегка прищурившись, философски, мешая нормальные выражения с «феней», изрек:

– Удачи и тебе! На рыбака ты не похож, а фарт – он каждому «бродяге» в радость!

Удивленно хмыкнув, я отошел в сторону от странного чудаковатого старика. Прогулявшись немного вдоль береговой линии озера, я решил возвращаться обратно в свою лишенную света и свежего воздуха нору. И вот пришел момент мне удивиться еще раз, причем намного сильнее, чем при разговоре с пожилым рыбаком. Когда я шел к тому месту, откуда начинается тропинка, ведущая к подземному ходу, из леса вышла семья из трех человек: муж, жена и малолетняя дочка, весело, вприпрыжку скачущая впереди родителей. Взглянув на них, я сразу понял, что эти трое несколько минут назад вышли из задней калитки забора, огораживающего территорию принадлежащего когда-то мне дома. Такой вывод я сделал не из-за идентичности состава команд, а потому, что я узнал главу семейства. Его действительно звали Алексеем, но, к сожалению, он не был никаким гаишником. Это был человек, ставший первопричиной моего нынешнего призрачного существования – убоповский опер Гавриленко Алексей Васильевич.

Глава 3

Глава 3

Алексей припарковал машину возле ворот дома – заезжать во двор или ставить ее в гараж смысла не было, пробыть в доме он намеревался не более часа. Захватив с собой купленные по дороге угощения, он через калитку вошел во двор.

Елена с книгой в руках сидела в беседке. Увидев мужа, она приветственно помахала ему рукой и, отложив книжку, двинулась ему навстречу. Она улыбалась, но, как показалось Алексею, улыбка ее была несколько вымученной и натянутой.

– Привет! – Алексей поцеловал жену в щеку. – Ну, как доставка? Справилась?

– Пойдем в дом, сам посмотришь.

Казавшаяся ранее очень просторной гостиная теперь была похожа на небольшой склад, полностью заставленный разными элементами корпусной мебели, заботливо облаченными в картонные упаковки.

– Здесь все: шкафы, полки, стол. Я не стала вскрывать упаковки, все равно гарантия есть, да и сборщики из той же компании – если что, заменят! – устало пояснила Елена.

– А когда сборка? – поинтересовался Алексей.

– На следующей неделе обещали позвонить. Раньше никак, на сборку очередь, и все мастера заняты.

– Ладно, может, и к лучшему, как раз успею из командировки вернуться.

Елена кольнула мужа острым взглядом.

– Это еще что за новости? Какая такая командировка?

Начинающий раздражаться, Алексей как можно спокойней ответил:

– Самая обыкновенная, служебная. Ты же знаешь, Лен, у меня периодически случаются командировки, а сегодня с утра Иваныч обрадовал! Ну, там ничего особенного, в зону кемеровскую на один день смотаюсь и обратно.

– А когда лететь?

– Завтра.

Обреченно вздохнув, Елена примирительно произнесла:

– Действительно, что я в первый раз, что ли?! Лети в свою зону, но сначала давай уничтожим твои вкусняшки! Жаль, тебе вина нельзя выпить!

Алексей с улыбкой приобнял жену.

– Ничего страшного, я прекрасно чаем обойдусь! Давай торт резать!

…Разговорчивый таксист с ярко выраженным южнорусским акцентом, выбрав свободное место, аккуратно прижавшись к бордюру, остановил машину аккурат напротив одного из входов в зону вылета терминала «В» (внутренние авиарейсы) международного аэропорта Шереметьево.

Алексей взглянул на наручные часы: семь тридцать. До вылета почти два с половиной часа. Нормально – профессия научила Алексея всегда и всюду прибывать заранее.

– Хорошего вам полета! – с жизнерадостной улыбкой пожелал таксист.

– Спасибо! А вам удачной охоты! – в тон ему ответил Алексей, вылезая из автомобиля.

Оценив шутку Алексея, таксист хохотнул и в приветственном жесте поднял руку. Алексей помахал в ответ.

Пройдя первичный досмотр, Алексей вошел в терминал и остановился в центре зала. Алексей так делал всегда. Ему нравились аэропорты, и он считал, что здесь, внутри терминала, существует свой микроклимат, к которому нужно немного попривыкнуть, чтобы влиться в этот закрытый мир и на время стать его частью.

Аэропорт уже окончательно проснулся и мерно гудел, напоминая собой пчелиный улей в горячее время сбора цветочной пыльцы и производства меда. Ближайшее информационное электронное табло зелеными буквами на русском и английском языках оповещало, что регистрация на рейс SU 1772 Москва – Кемерово, вылетающим в девять часов пятьдесят пять минут по московскому времени, открыта.

Алексей вновь посмотрел на часы: семь сорок пять. Через пятнадцать минут, ровно в восемь часов, он должен встретиться с назначенным руководством ему в напарники оперуполномоченным ОРО Строгановым Станиславом. Имея довольно продолжительный опыт совместной работы со своим постоянным напарником Николаем Ивановичем Синицыным, после назначения последнего начальником отдела, Алексей предпочитал работать в одиночку, обращаясь за помощью к коллегам лишь на заключительном этапе операции – задержании, но приказы, как известно, не обсуждаются… Стас сразу не понравился Алексею – типичный мажор, с помощью протекции какого-то влиятельного лица окончивший университет МВД, а затем, минуя низовые подразделения милиции, сразу зачисленный в штат одного из отделов Управления уголовного розыска московского главка.

Встретиться коллеги договорились напротив регистрационных стоек их рейса. Ровно в восемь, когда Стас прогнозируемо не появился, Алексей, улыбнувшись про себя, направился в сторону одной из освободившихся сотрудниц службы регистрации пассажиров.

Регистрация много времени не заняла. Багажа у Алексея не было, с собой он взял лишь дорожную сумку, вполне сошедшую за ручную кладь, да и в очереди к стойке стоять не пришлось – желающих лететь сегодня в Кемерово было совсем немного. Малоприятная процедура контрольного предполетного досмотра, предписывающая перед проходом через рамку металлодетектора складывание в пластмассовые тазики сумок, ремней, часов, зажигалок и мобильных телефонов (хорошо хоть обувь снимать больше не требуют), так же была непродолжительной и сегодня раздражала не сильно.

Выйдя из зоны предполетного досмотра, Алексей первым делом осмотрелся и, найдя взглядом нужный ему выход на посадку, устроился неподалеку на одном из свободных мест, стоящих рядами металлических сидений. Времени до вылета оставалось еще достаточно, и Алексей, достав из сумки книгу, углубился в чтение.

Остававшийся до посадки час за чтением пролетел незаметно. Ровно за двадцать минут до вылета вежливо-официальный женский голос объявил посадку, и ожидающие рейса пассажиры не спеша потянулись к выходу.

Возле стойки перед выходом, где миловидная сотрудница с быстротой опытного иллюзиониста отрывала корешки посадочных талонов, образовалась небольшая очередь. Алексей пристроился в хвосте очереди.

«Где же этот обормот?!», – успел подумать Алексей, прежде чем увидел выбежавшего из зоны предполетного досмотра Стаса.

Окинув зал растерянным взглядом, Стас увидел-таки поднятую руку Алексея.

– Ты чего меня не дождался? – пытаясь сдержать одышку, несколько обиженно, не здороваясь, спросил Стас.

Не удостаивая коллегу ответом, Алексей с искренним удивлением посмотрел на него.

– А-а, ты, наверное, подумал, что я тебя кинул и никуда не полечу?!

– Нечего было опаздывать! – недовольно буркнул Алексей.

– Да я вовремя приехал! Сунулся было на парковку, а там такие цены, что можно ползарплаты по возвращении оставить! Пришлось искать место за территорией аэропорта.

– Ну ты даешь! – изумленно хмыкнул Алексей. – Ты вчера родился, что ли?! Не знаешь расценки в аэропортах?!

– Не смейся! Я ж действительно в первые на своей тачке в аэропорт сунулся! Теперь знать буду. Зато обратно с комфортом поедем!

Алексей с сомнением покачал головой.

– Это вряд ли, мне ехать далеко, в Малаховку.

Фамильярно хлопнув Алексея по плечу, Стас оптимистично провозгласил:

– Да ладно, Лех, я ж не смогу коллегу бросить! Доедим!

– Давай долетим сначала! – подвел итог Алексей, делая шаг в трубу телескопического трапа.

К вящему удовольствию Алексея, места им со Стасом достались в разных концах салона самолета, и предстоящие четыре с половиной часа полета он сможет спокойно почитать либо поразмышлять над способами выполнения поставленной перед ним задачи.

Полет прошел штатно и занял точно определенный период времени, но в связи с разницей в часовых поясах, в кемеровском аэропорту самолет приземлился в восемнадцать часов тридцать пять минут по местному времени.

Такси доставило оперативников в недорогую гостиницу с говорящим применимо к региону названием «Шахтер». Постояльцев в гостинице было немного, и командировочные москвичи смогли заселиться в два одноместных номера, что вполне сочеталось с желанием Алексея провести вечер в одиночестве, без необходимости вступать в никчемные разговоры с навязанным ему напарником.

Утро выдалось на редкость хмурым и пасмурным. Тяжелые свинцовые тучи без движения зависли низко над головами вышедших из гостиницы москвичей, не иначе, в желании наглядно продемонстрировать непрошенным гостям всю суровость климата Кузбасса даже в летнее время.

Путь московским оперативникам предстоял неблизкий. Их конечной целью была исправительная колония строгого режима номер 4, располагавшаяся в поселке Шерегеш Таштагольского района Кемеровской области, на расстоянии в триста семьдесят километров от самого Кемерова. Время в пути на автомашине, по самым оптимистичным подсчетам, должно составить не менее пяти часов. Делать нечего, нужно идти на поклон к руководству городского Управления внутренних дел, заодно и командировочные удостоверения можно там отметить.

Начальника УВД на месте не оказалось, столичных гостей принял заместитель начальника по оперативной работе. С напускной серьезностью моложавый полковник выслушал Алексея и, давая понять, что полностью в «теме», утвердительно покачал головой.

– Да, да, я курсе этой ситуации была ориентировка по области, мы тогда весь город на уши поставили! Да где там…, впрочем, понятно, если они со «строгача» смогли сорваться, то уж пути отхода наверняка детально просчитали!

– Они? – удивленно переспросил Алексей.

– Ну да, в побег двое ушли – Воронов и еще какой-то зэк, сейчас не вспомню фамилию, но это вам в зоне все в подробностях сообщат.

– А ваши сотрудники в колонию ездили? Может, у них есть какая-то информация? Мы бы ознакомились предварительно, чтобы времени не терять!

Заместитель начальника Управления, сокрушенно вздохнув, развел руками.

– Из наших сотрудников, к сожалению, никто в зону не ездил. Вы ж понимаете, здесь не Москва, и кадровый голод является постоянным спутником каждого подразделения нашего Управления, разве что только в ГАИ штат полный. Так что, уважаемые коллеги, придется вам самим латать дыры в этом деле. Вы, конечно же, помните поговорку розыскника: «Хочешь сделать хорошо – сделай сам!». Вот вам и карты в руки! Я сейчас распоряжусь по поводу транспорта для вас и в добрый путь!

Во внутреннем дворе отдела полиции командировочных москвичей ожидал новенький «УАЗ-Патриот», окрашенный в неброский темно-зеленый цвет или по-военному – хаки. Никакими украшениями типа проблесковых маячков, бортовых номеров, полос и надписей «Милиция» автомобиль похвастаться не мог, и лишь наличием синих регистрационных номеров демонстрировал свою причастность к правоохранительным органам.

Возле автомобиля, опершись локтем о капот, стоял маленький, крепко сбитый мужичок, возрастом где-то около шестидесяти лет. Водитель, а им он, несомненно, являлся, имел приятное лицо и открытый приветливый взгляд.

Увидев замявшихся в нерешительности на крыльце отдела двоих незнакомых ему молодых людей, водитель, блеснув проницательностью, сделал шаг в их сторону и, призывно махнув рукой, жизнерадостно воскликнул:

– Эй, хлопцы! Давайте сюда, карета подана!

Оперативники подошли к оптимистично настроенному водителю и представились.

– Матвей Игнатьевич Беспалый! Бывший старшина милиции, а ныне вольнонаемный водитель своего же отдела, – протянув широкую, как лопата, ладонь, в свою очередь персонализировался новый знакомый. – На весь сегодняшний день я в полном вашем распоряжении в качестве извозчика. А лошадка у меня добрая, домчит с ветерком и туда, и обратно! – Матвей Игнатьевич любовно похлопал по капоту автомобиля. – Прошу в карету, господа гусары!

С юмором у бывшего старшины милиции было все в порядке, что весьма импонировало Алексею, не чуждому хорошей шутки, и он, улыбаясь в предвкушении веселой поездки, забрался на переднее пассажирское сиденье. Стас устроился сзади и практически сразу заснул, добирая недоспанные в гостинице часы.

С первых километров поездки Алексей и Матвей Игнатьевич ощутили взаимную приязнь и вели неспешную, ни к чему не обязывающую беседу. Говорил, правда, по большей части Матвей Игнатьевич. Алексею нравился простой, бесхитростный и в то же время вполне себе грамотный язык ветерана. С первых минут разговора Матвей Игнатьевич стал ласково, по-отечески называть опытного московского опера Алешей, что последнего немного смущало, но неприятным не было.

– Значит, в Шерегеш едем – верст под четыреста будет! Ничего, часа за четыре с гаком одолеем!

Голос Матвея Игнатьевича был негромким, с небольшой хрипотцой и, по личной субъективной оценке Алексея, был теплым и, если так можно выразиться, был бархатным.

– Выходит, вы с коллегой прямо с Петровки, 38? Да-а, серьезная организация, ничего не скажешь! Я вот тоже, как говорится, тридцать лет и три года на оперативной баранку крутил! Нет, первый год, конечно же, на посту постоял, а потом машину дали и назначили милиционером-водителем. В патруле я не работал, меня сразу к розыскникам направили, вот я их и возил на происшествия, задержания и другие мероприятия. Одним словом, на оперативной рулил. Много всякого повидать довелось, особенно в девяностые. Вот время страшное было! Бывало и чаю выпить некогда! Только устроишься, дежурный уже кричит: «Игнатич, на выезд!». А то и ночью из постели подымут! Да что я, у вас то там, в Москве похлеще небось было! В двухтысячном мне из кадров сообщили, что я выслужил все до предела и погоны носить боле права не имею, хорошо начальник розыска нашего походатайствовал за меня, и вот уже пятый год я на разъездной вольнонаемным колесю. И на том спасибо, все при деле, а то не привык как-то я диваны перед телевизором просиживать!

Стиль ведения беседы у Матвея Игнатьевича был весьма оригинален. Он предпочитал не слушать, а говорить. От собеседника милицейскому пенсионеру нужны были лишь уши, что в данном случае вполне устраивало Алексея. Говорить самому оперативнику хотелось не очень, а монотонный бубнёж Матвея Игнатьевича действовал успокаивающе и даже усыплял. Веки Алексея начали слипаться, и как он не сопротивлялся, все же пару раз клюнул носом, что не осталось незамеченным бдительным Матвеем Игнатьевичем.

– Ты подремли, Алеш, подремли – ехать то еще порядком. Вон твой напарник молодец, третий час уже дрыхнет!

На съезде с трассы машину чувствительно тряхнуло, и оба командировочных разом проснулись.

– Подъезжаем, ребятки, вон вышки уже торчат! – с чувством выполненного долга произнес Матвей Игнатьевич.

У проходной в колонию гостей встречал зоновский опер, одетый в новенькую камуфляжную форму с капитанскими погонами. С целью восстановления истраченных в дороге сил Матвей Игнатьевич был определен в один из гостевых домиков, рядком выстроенных на территории колонии недалеко от КПП, Алексей же со Стасом в сопровождении капитана, назвавшегося Игорем, направились для представления к начальнику учреждения.

Кабинет начальника располагался на втором этаже трехэтажного административного здания. Это было довольно просторное помещение с Т-образным столом и рядами стульев, расставленных вдоль стен. На стене над креслом руководителя прогнозируемо висел портрет Президента. «Хозяин» восседал на своем месте и внимательным, проницательным взглядом разглядывал вошедших. Ближайший к начальственному месту стул был занят офицером в звании майора, тоже не сводившим глаз с московских оперативников. В отличие от прямого открытого взгляда начальника, взгляд майора был, что называется, «лисьим». Глядя на «лисьего» майора, не оставалось никаких сомнений, что на встречу московских гостей «хозяин» в поддержку себе вызвал «кума».

Пригласив уставших с дороги оперативников присесть к столу, начальник колонии предложил им чай либо кофе. Гости в один голос изъявили желание выпить кофе. Через пять минут на столе исходили горячим паром четыре чашки крепкого свежесваренного кофе, а посередине стола заняло почетное место плоское блюдо с бутербродами.

Утолив разыгравшийся за время пути голод и выпив бодрящего напитка, Алексей со Стасом поблагодарили руководителя за гостеприимство и, не сговариваясь, синхронно поднялись из-за стола, давая тем самым понять, что самое время заняться делом. Понимающе кивнув, начальник обратился к куму:

– Илья Николаевич, проводи товарищей в свой кабинет и полностью введи в курс дела. Не скрывай ничего и предоставь все необходимые документы на фигурантов. А с вами, господа сыщики, разрешите проститься – сегодня мы с вами вряд ли еще раз сможем увидеться. Я от души желаю вам удачи и знайте, что в розыске и задержании беглецов мы здесь заинтересованы в первую очередь!

Кабинет Ильи Николаевича размерами и обстановкой был значительно скромней «хозяйского», тем не менее, электрический чайник и растворимый кофе в резиденции «кума» тоже нашлись. Илья Николаевич достал из сейфа два заранее подготовленных личных дела сбежавших заключенных и передал их для изучения Алексею, интуитивно определив в нем старшего.

Биографию и «послужной список» Игоря Воронова Алексей знал практически наизусть, поэтому отложил папку его личного дела в сторону. Сейчас его больше занимал второй беглец, про которого ему довелось узнать только по прилету в Кемерово, а именно рецидивист с приличным стажем Скрябин Александр Родионович по кличке «Краб».

Алексей с жадностью впитывал в себя информацию о личности и «трудовом стаже» Краба, сухим, казенным языком изложенную в личном деле последнего. Получалось так, что с юных лет Саша Скрябин, будучи сиротой-детдомовцем, связался с дурной компанией и под влиянием новых знакомых встал на скользкий путь преступности. Специализация, волею судеб доставшаяся Крабу, в уголовном мире была весьма почитаема и уважаема. Уголовным Кодексом деятельность Краба зафиксирована за номером 158 (ст. 158 УК РФ – кража) и, начиная со второй части, определена как тяжкое преступление, в большинстве случаев наказуемое лишением свободы. Такое положение вещей не могло не сказаться на судьбе Александра, и к зрелому возрасту тот имел за плечами довольно солидный зэковский стаж. «Вором в законе» Краб не стал, но определенный авторитет, дающий ему право вольготно существовать в любом исправительном учреждении, заработать смог. Последний свой срок Скрябин получил за неудачное проникновение в оборудованный охранной сигнализацией ломбард, и если бы не побег, сидеть он должен был еще довольно долго. Все это, конечно, было очень интересно, но о взаимоотношениях Скрябина с Вороновым и причинах их побега в деле не было сказано ни слова.

Отложив личное дело заключенного Скрябина в сторону и обратившись к начальнику оперчасти, спросил:

– Илья Николаевич, в личном деле присутствует только общая официальная информация о заключенном, но ведь наверняка есть то, что не легло на бумагу. Мне бы хотелось знать все о жизни обоих беглецов здесь, в колонии, а также о почве и природе их дружбы. Поделитесь, товарищ майор!

Кум исподлобья стрельнул глазами в сторону Алексея и заговорил:

– Что ж, рассказать можно, была бы польза! Только сомневаюсь, что мой рассказ прольет свет на то, где сейчас могут дохнуть эти зэки. Значит так. Когда Воронов этапом прибыл в зону, Скрябина здесь еще не было. С первых дней своего пребывания в колонии Воронов показал себя как человек нелюдимый, замкнутый, не стремящийся к каким-либо контактам с другими заключенными в его отряде. При первой ознакомительной беседе здесь, в этом кабинете, кроме положенного назвать фамилию, имя, отчество, номер статьи и срок, Воронин больше не произнес ни слова, в связи с чем сразу был поставлен на особый контроль. Но Воронин жил тихо, режима не нарушал, и применять к нему какие бы то ни было меры воздействия оснований не возникало. Так и не влившись ни в одну из «семей» отряда, Воронин оставался одиночкой на протяжении всего первого года своего нахождения в колонии.

Такой нетипичный для «первохода» образ жизни в зоне не остался незамеченным для постоянно держащих нос по ветру блатных, и к Воронину несколько раз подкатывали посыльные от отрядовского «смотрящего» с целью понимания сути отшельничества нового зэка, а возможно, и склонения его к участию в регулярном отчислении доли в «общак», как по неписанным законам зоны полагалось поступать каждому честному зэку. Все попытки авторитетов «наехать» на Воронина были безрезультатными – он просто игнорировал подсылаемых к нему переговорщиков. Долго так продолжаться не могло, и дело неминуемо должно было закончиться конфликтом. Вот тут-то на сцену и вышел переведенный из другой колонии Скрябин-Краб.

Перевод Александра Родионовича Скрябина стал неминуемым следствием беспорядков, возникших в предыдущем исправительном учреждении на почве неприятия заключенных ужесточения внутреннего режима для чего-то примененного администрацией. Как следовало из сопроводительных документов, Краб входил в состав активной группы, противостоящей администрации и баламутящей основную массу осужденных.

Благодаря четким скоординированным действиям администрации колонии и федерального центра беспорядки удалось быстро и эффективно локализовать, а зачинщиков бунта распределить по ближайшим исправительным учреждениям. Скрябин попал сюда и был весьма тепло принят зоновскими блатными. Авторитет Краба как одного из самых активных участников противостояния администрации зоны в новом месте отсидки значительно вырос, но сближаться с «законниками» он не захотел и стал жить в свое удовольствие, не вмешиваясь ни во что и в то же время, нисколько не переживая за свою безопасность.

Как и на какой почве сошлись Скрябин с Ворониным, так и осталось загадкой, только примерно через месяц после прибытия в зону Краба их часто можно было увидеть вместе. Что они обсуждали, о чем говорили, установить не представилось никакой возможности. Сразу после их побега были опрошены десятки заключенных, но никто, даже тайные информаторы, мало-мальски полезной информацией не обладали.

Сам побег, а точнее его техническое исполнение, так же оставляет после себя много вопросов. Дело в том, что тревогу подняли только после проведения утренней поверки, при проведении которой недосчитались двоих заключенных. Осмотр периметра зоны ничего не дал – никаких повреждений не обнаружено. Часовые, дежурившие ночью на вышках, в один голос утверждали, что какого-либо движения по территории в ночное время не было. Проверка сигнализации показала, что система исправна и работает в штатном режиме, но никаких сработок в течение прошлой ночи не было. Дальше по инструкции следовало бы пустить по следу собак, но где взять этот чертов след?! В общем, не оставалось никаких сомнений в том, что своими силами нам не управиться, и нужно было уведомлять Москву и давать ориентировки в областные подразделения органов внутренних дел. Вот вроде бы и все. Вы здесь – это необходимость, я понимаю, но больше, чем рассказал, помочь, к сожалению, ничем не смогу!

…В Кемерово возвращались под вечер. Рассадка сводного экипажа была изменена по желанию его самопровозглашенного командира. Перед посадкой в машину Алексей подтолкнул Стаса к передней двери, а сам забрался на заднее пассажирское сиденье. Проницательным взглядом многоопытного ветерана оценив затеянные Алексеем перестановки, Матвей Игнатьевич лишь понимающе крякнул. Стас же, хорошо выспавшийся за время первой половины пути и не особо перетрудившийся в течение дня, с удовольствием устроился впереди. Сэкономленная за день энергия сейчас перла из него, как мощная струя воды, рвущаяся на свободу из лопнувшей трубы. Находясь в прекрасном расположении духа и совершенно не расстраиваясь по поводу безрезультатности командировки, Стас балагурил и, видя, что Алексей не расположен к шутейным разговорам, обращался в основном к Матвею Игнатьевичу. Добродушный ветеран с удовольствием поддерживал беседу, периодически сипловато посмеиваясь над фривольными шутками Станислава.

Развалившись на заднем сиденье, Алексей погрузился в невеселые размышления, касающиеся подходящей к своему завершению командировки. Дело сделано – результат не ахти какой! Единственным плюсом стало известие о наличии у Воронова сообщника, но какой от этого прок? Где их искать-то, если следы беглецов теряются уже на территории колонии?! Время от времени целенаправленный поток мыслей Алексея прерывался громкими жизнерадостными восклицаниями Стаса.

«Вот счастливый человек!», – определил про себя Алексей. – «Вероятно, благодаря своей молодости он не достиг еще того внутреннего душевного состояния, когда определенного рода деятельность становится настолько неотъемлемой частью жизни, что каждая профессиональная неудача нередко влечет за собой не только надолго испорченное настроение, но и способствует упадку сил и может даже привести к депрессивно-угнетенному состоянию. Впрочем, принимая во внимание склад характера Стаса и его легкое отношение к жизни и тем более к работе, вероятность этих преобразований для него ничтожна мала. Может, это и к лучшему!».

Так, незаметно для себя самого, переключившись с рабочих мыслей на прогнозы будущности временного напарника, Алексей уснул, а погода меж тем начала резко портиться. С утра затянутое плотными тучами небо, не в силах более удерживать огромное количество накопившейся в серых резервуарах влаги, прохудилось, и первые крупные капли дождя ударили в лобовое стекло мчавшегося на всех порах «УАЗа». Не прошло и пяти минут, как дождь зарядил с такой силой, что Матвею Игнатьевичу пришлось резко снизить скорость, дабы по причине сильного ухудшения видимости не слететь ненароком в кювет. Ливневому дождю удалось охладить задор Стаса, и тот умолк, прислонив голову к прохладному стеклу дверного окна. Алексей спал, а Матвею Игнатьевичу, все внимание которого было приковано к едва различимой сквозь водяные струи, стекавшие по лобовому стеклу, дороге, тоже было не до разговоров.

Тишину, возникшую в салоне автомобиля, растревожила трель звонка мобильного телефона. Признаки жизни подавал мобильник Алексея. Звонила жена.

– Алле! – хрипловатым спросонья голосом ответил Алексей.

– Привет, Леш! Как ты там?

– Нормально, возвращаемся в Кемерово, утром дома буду. А у вас там все в порядке?

Елена ответила не сразу, и пауза, возникшая так не кстати, очень не понравилась Алексею. Остатки сна мгновенно улетучились, и отдохнувший немного мозг снова мог продуктивно работать, анализировать и принимать ответственные решения.

– Ты чего молчишь? Случилось чего-нибудь?

– Ты только не волнуйся, но, по-моему, у нас в доме завелся домовой или еще какая-нибудь нечисть! Господи, сама не верю, что это сейчас говорю! Скажи, ты ведь помнишь состояние нашей свежедоставленной мебели?

– Как я могу помнить ее состояние, если я ее вообще не видел, она же не распакованная по частям в гостиной лежала!

– Вот, вот! Сегодня я вместе с Кристиной решила наведаться в дом. Отдохнуть на природе, погулять у озера, ну и так вообще… Приехали мы, заходим в дом, а мебельные упаковки частично вскрыты! Вскрыты, понимаешь?! Я испугалась жутко, хотела уехать сразу, но потом, успокоившись, решила все внимательно осмотреть, все же жена сыщика, как-никак! В общем, так. Все замки, окна, двери, калитки и гаражные ставни целы. Никаких следов взлома и проникновения я не обнаружила! Сама мебель тоже не повреждена, порядок в доме не нарушен, ну а воровать там пока нечего. Что думать не знаю!

– Ты где сейчас? В Москве?

– Ну не там же!

– Вот и хорошо! Жди меня, и мы вместе съездим в дом и определимся на месте, что там за сущности хозяйничают!

– Ладно, приезжай скорей, а то мы уже соскучились!..

***

С возвращением Шептуна жизнь его вошла в привычное русло и потекла размеренно, без перекатов и водоворотов. Шептун приходил теперь почти ежедневно и ждал его возвращения со школы, устроившись с очередной книжкой в полюбившемся ему кресле. С течением времени и в процессе неминуемого взросления характер его стал меняться, хотя, если вдаваться в подробности или, как говориться, копнуть глубже, станет совершенно ясно, что ни характер, ни его внутренняя суть ничуть не изменились, просто под неусыпным контролем и повседневной опекой Шептуна он научился скрывать от других истинную сущность своей натуры. С помощью Шептуна он смог обуздать свою безудержную эмоциональность, подавить все-таки периодически возникающие ранее никак неконтролируемые приступы ярости, и теперь каждое свое действие он обязательно согласовывал со своим лучшим и единственным другом. Постепенно позиция Шептуна в этой личностной раздвоенности стала играть роль доминирующую, что вполне его устраивало, не доставляя никаких неудобств и не вызывая чувства зависимости и ущемленности в правах. Ему нравился зрелый и вполне уже взрослый подход Шептуна к жизни с ее проблемами и неожиданными поворотами. Ему нравились способы преодоления препятствий, возникающих на жизненном пути, придуманные Шептуном, и он уже не помышлял своего существования без него и его мудрых наставлений.

Старания Шептуна не пропали даром, и в скором времени его праведные труды принесли вполне осязаемые результаты. Жизнь его подопечного с некоторых пор, впрочем, как и он сам, кардинально изменилась, и теперь никто из одноклассников, да и вообще в школе, более не называл его ни психом, ни шизофреником. И хотя близких друзей завести ему так и не удалось (к чему он, к слову сказать, не очень-то и стремился), все же в школьном коллективе он занял свое законное место равного среди равных. Но что было удивительнее всего и чего Шептун менее всего ожидал, так это внезапная нормализация отношений с матерью, изумлению и радости которой так же не было предела. Ее сын, еще совсем недавно открыто ненавидящий свою мать, безапелляционно считал, что она напрямую виновна в смерти отца, в следствие чего отношения между ними, казалось, безвозвратно испорчены. И тут вдруг такие неожиданные перемены! Как же давно она не слышала от него слова «мама»! Когда в первый за довольно продолжительное время раз она, находясь на кухне, услышала голос вошедшего в дом сына, крикнувшего с порога: «Мам, обед готов?», несчастная женщина чуть не лишилась чувств.

Подводя итог сказанному, можно с полной уверенностью констатировать факт, что все перемены, произошедшие с ним за последнее время, были неоспоримой заслугой его единственного друга и наставника – Шептуна. Он давно привык каждое свое действие или намерение предпринять что-либо согласовывать с Шептуном, и даже когда последнего не было рядом, ничего не стоило направить мысленный посыл, и наставник тут же откликался, подробно инструктируя его, как вести себя в той или иной ситуации. Сколько раз он обращался за помощью к Шептуну? Он уже и не помнил, но точно мог утверждать, что не было ни одного раза, чтобы советы Шептуна оказались бы бесполезными, а он, в свою очередь, хотя бы единожды хоть на чуть-чуть отступил от точного выполнения полученных наставлений. Порой ему начинало казаться, что мысли Шептуна сами с некоторых пор рождаются в его голове. Да что там мысли, бывали моменты, когда он почти физически ощущал Шептуна в самом себе. Нельзя сказать, что такое положение вещей ему не нравилось или чем-то пугало. Нет, напротив, он был счастлив. Ему хотелось стать таким, как Шептун! Он хотел быть Шептуном!

К шестнадцати годам, когда цветущая, бурлящая кипучей энергией юность полностью вступила в свои права, отстранив молодецким плечом изрядно надоевшую тщедушную подростковость. Определенно, он и впрямь качественно изменился внешне. Заметно вытянувшись в росте, он оброс эластичной мускулатурой легкоатлетического гимнаста, хотя к спорту как к таковому не имел ровным счетом никакого отношения, чем несказанно расстраивал учителя физкультуры. По всей вероятности, сонно дремавшая до поры до времени генетическая составляющая его физиологического развития вовремя проснулась, незамедлительно приняв свое активное участие в координировании переходного периода от подросткового возраста к предшествующей периоду зрелости юности. Черты лица его так же претерпели некоторые изменения, не утратив своей врожденной привлекательности, заметно огрубели и стали более мужественными.

Несмотря на перемены, произошедшие с ним в период становления его как самостоятельной личности, суть его внутреннего мира осталась неизменной. Он по-прежнему не любил людей и, находясь среди них, то есть в обществе себе подобных, как и прежде оставался одиноким. Не остыла и его слепая ярость по отношению ко всем без исключения окружавшим его людям без скидки на пол и возраст, и лишь точное следование инструкциям Шептуна предотвращало бесконтрольные ее проявления. Как и прежде, любимым его увлечением оставалось чтение книг как художественного, так и документально-исторического жанров, вот только их совместные с Шептуном чтения практически сошли на нет, но теперь такое положение вещей, как раньше, сильно уже не угнетало – незримо Шептун всегда находился рядом. Он не имел ни малейшего представления, как и чем это объяснить, но присутствие Шептуна ощущалось им всегда и везде, а значит, визуальный контакт перестал быть камнем преткновения их взаимоотношений. И все-таки сама возможность такого контакта никогда не исключалась.

Вернувшись однажды со школы, он, не переодеваясь, метнулся на кухню, откуда исходил аромат так любимого им горохового супа. Проглотив две порции свежеприготовленного блюда, он поблагодарил мать и, не задерживаясь, удалился в свою комнату, где его ждала новая книга, повествующая о становлении самых великих государств и империй мира.

Прикрыв за собой дверь, он остановился на пороге комнаты, с удивлением глядя в сторону кресла, где в своей излюбленной позе, поджав под себя ноги, с упомянутой книгой в руках, уютно расположился Шептун.

– Привет! Не ожидал тебя сегодня лицезреть воочию, тем более, что полчаса назад мы с тобой на биологии общались! Может, случилось что? – взволнованно спросил он, присаживаясь на край кровати, аккурат напротив Шептуна.

Шептун оторвался от книги. Взгляд его был серьезен и излучал твердую непреклонную решимость к какому-то важному действию.

– Ты прав, мой друг, случилось, и у меня к тебе имеется серьезный разговор! Ну, ну, не кисни, ничего плохого, напротив, все складывается вполне благополучно! Я пришел сказать тебе о том, что эта наша встреча в формате визави – последняя, и меня такое развитие событий не может не радовать! Скажу больше. Не будет в дальнейшем между нами общения и бестелесного, то есть по нашим с тобой коммуникативным каналам! Не понимаешь? Сейчас все поясню. Я ни в коем случае не хочу и вовсе не собираюсь бросить тебя на произвол судьбы! Просто помощь моя тебе больше не понадобиться, потому что, достигнув определенного возраста, ты стал другим! Изменившись коренным образом, ты сумел изменить саму природу наших с тобой взаимоотношений! Чтобы не толочь дальше воду в ступе, скажу, как можно короче: раздвоению нашей с тобой личности пришел вполне логичный и с нетерпением мною ожидаемый конец! В общем, говоря словами известного когда-то певца Мурата Насырова: «Я – это ты, ты – это я!». Теперь ты обладаешь всеми качествами, способностями и возможностями своего второго «я», то есть Шептуна! Поздравляю, ты смог преодолеть и подчинить себе свою раздвоенность и стать, наконец, самим собой! Я же хочу проститься с тобой и пожелать тебе успехов на твоем дальнейшем жизненном пути, а также сообщить хорошую новость: с моим убытием Шептун никуда не денется, он останется здесь, потому что отныне и навсегда Шептун теперь ты! Да, да, я не шучу, и в скором времени тебе представится возможность в этом убедиться! Да и я, в общем-то, никуда не ухожу, я растворяюсь в твоей… нашей с тобой сущности, так что все-таки прощаться не будем!..

Произнеся свои последние слова, тот, кого он еще совсем недавно считал своим наставником, учителем и чуть ли не ангелом-хранителем, тот, кого он сам когда-то прозвал Шептуном, просто исчез, оставив на кресле недочитанную книгу, раскрытую на биографическом описании жизнедеятельности британской королевы Елизаветы.

Преодолев в задумчивости расстояние между кроватью и креслом, он, не давая отчет своим действиям, устроился в нем, точно копируя позу Шептуна с поджатыми под себя ногами. Глядя в текст раскрытой на коленях книги, он с безразличием робота механически проглатывал предложение за предложением и, полностью погруженный в свои мысли, переворачивал листы, совершенно не понимая смысла прочитанного.

«Значит, Шептун ушел навсегда, и жить теперь придется самому, без его советов и подсказок…, впрочем, что я он ведь сам сказал, мол, никуда не уходит, а остается со мной, то есть внутри меня, и я, выходит, теперь Шептун! Ничего не понятно! Ладно, разберусь…, попробую разобраться. Не зря же на перед своим уходом он намекнул на мое скорое прозрение. Вот и подожду пока!..».

***

Открытие, сделанное мной при возвращении в свою подземную келью, настроения ничуть не прибавило, напротив, ноги налились чугуном, а сердце испуганным воробьем норовило вырваться из груди и улететь куда-нибудь подальше от бренного тела, обреченного на жалкое отшельническое существование на глубине нескольких метров под землей, в замкнутом безоконном пространстве.

Узнав в главе заселившегося в моем бывшем доме семейства человека, встреча с которым что тогда, два с лишним года назад, что сегодня ничего хорошего не сулила. И без того неустойчивое мое душевное равновесие после сегодняшней внезапной встречи пошатнулось окончательно, и я в прямом смысле слова готов был впасть в отчаяние. Да и было от чего! Само по себе существование в условиях, подобных моим, никак не посчитаешь завидным, а когда, ко всему прочему, тебе становиться известным, что прямо над тобой, на твоих законных квадратных метрах теперь проживает тот, по чьей воле ты надолго, если не навсегда, лишен простого права жить по-человечески, а должен, словно слепой крот, прятаться ото всего мира в тесной, недоступной лучам солнечного света норе – это уже через край! Совершенно очевидным стало понимание того, что долго так продолжаться не может – я просто не выдержу и в итоге неминуемо сойду с ума! Острая необходимость в хорошо продуманных кардинальных действиях явно назрела! Только вот в каких? Об этом нужно было всерьез поразмыслить на досуге.

Оставаясь неузнанным, я неторопливо прошел в двух шагах от благодушно расслабленного главы идущей мне навстречу ячейке общества, представители которой, словно находясь в замкнутом пространстве ими самими придуманного и созданного маленького мира, ничего и никого за пределами границ этого самого мира в данный момент не замечали и, в общем-то, не особо к этому стремились.

Пройдя по тропинке вглубь леса, я остановился в нужном месте и, дабы не попасть под любопытствующие взгляды праздношатающихся сельчан, внимательно огляделся по сторонам, после чего свернул с тропы и, словно дикий зверь, скрылся в густых зарослях.

Тайное логово мое, погруженное в непроглядную темноту после благоприятного воздействия на оголодавший от недостатка ультрафиолета организм яркого солнечного света, при возвращении в него произвело на меня впечатление еще более удручающее, чем до совершенной вылазки. Освещая себе путь карманным фонариком, я подошел к столу, включил стоящий на нем светильник, после чего, разгримировавшись, переоделся в «домашнее», открыл заглушку слуховой трубы и с чувством выполненного долга завалился на диван в ожидании возвращения с прогулки своих подселенцев.

Ждать пришлось довольно долго, в следствие чего я, наглотавшийся свежего лесного воздуха и с непривычки изрядно подуставший, неминуемо заснул и проснулся от звонких девичьих восклицаний, доносившихся до моего слуха из открытого отверстия шпионской трубы. Сколько же я проспал? Светящийся циферблат наручных электронных часов сообщил мне, что продолжительность моего постмоционного сна составила чуть менее полутора часов. Неужели я прослушал все разговоры взрослых? Прогнав остатки сна посредством выполнения нехитрых физических упражнений, я вновь устроился на диване, прижавшись ухом к слуховому отверстию своего чудо изобретения.

Слава Богу, все мои переживания оказались напрасны – семейство Гавриленко только что возвратилось с прогулки. Громко топая по лестнице, совершенно неуставшая от продолжительной ходьбы Кристина носилась с первого этажа на второй и обратно, сопровождая свою беготню громким веселым пением, создавая тем самым такой шумовой фон, что я вполне готов был отчаяться расслышать хоть что-то из разговора взрослых. К моему глубокому удовлетворению, шумы, производимые непоседливой Кристиной, продолжались недолго и без особых усилий были локализованы боевым кличем матери, призывавшей ее на кухню, где готово так почитаемое в этой семье какао.

Жадное потребление сладкого ароматно-тягучего напитка временно лишило Кристину права голоса, в связи с чем освободившийся эфир, как всепроникающую среду, заполнили голоса представителей старшего поколения. Не обделив и себя кружкой горячего какао, родители девочки вели неспешный размеренный разговор, тематика которого касалась в основном семейно-бытовых вопросов и завтрашнего вынужденного отъезда Алексея в служебную командировку.

– Ты надолго летишь? – Елена старалась говорить спокойным и ровным голосом, но нотки нервозности нет-нет, да и норовили проскочить между слов.

– Думаю, суток будет вполне достаточно, – с напускным равнодушием отвечал Алексей.

– А тебе выходной по возвращении дадут?

– Вряд ли, если только сам не выпрошу!

– Выпроси, а…

Последующие полчаса прошли в неторопливых сборах новых хозяев моего дома, активно сопровождаемых громкими жизнерадостными восклицаниями неутомимой Кристины.

Все, входная дверь хлопнула, можно закрывать заглушку. Я вновь прилег на диване и, приняв расслабленную позу, стал размышлять. Дело в том, что в моей голове начало складываться некое подобие плана по внесению в слишком уж размеренную жизнь моего оппонента и его семьи немного разнообразия, результаты которого, возможно, заставят этих людей хотя бы задуматься о верности принятого ими некогда решения о приобретении загородного дома. С мыслями о том, что с началом воплощения в жизнь пока еще не вполне сформированного плана, независимо от полученных при этом результатов, моя жизнь приобретет хоть какой-то смысл, я вновь умиротворенно заснул.

Проснувшись, я первым делом посмотрел на часы. Электронный циферблат послушно высветил цифры: 21:45. Тело зудело и чесалось. Безумно хотелось принять душ. Соблюдая все разумные меры предосторожности, я открыл заглушку слуховой трубы и минут пять вслушивался в исходящую из нее тишину. Дом определенно был пуст.

Прихватив с собой припасенные заранее мочалку, полотенце, гель для душа и шампунь, я осторожно поднялся в жилое пространство дома. Постояв с минуту у открытой крышки подвального люка, изо всех сил напрягая слух, я пытался определить степень опасности моего нахождения здесь. Окончательно убедившись в отсутствии каких-либо угроз моему инкогнито, я отправился в душ. Мылся я долго и тщательно, неизвестно ведь, когда в моем положении может представиться следующий шанс на комфортабельный сеанс принятия водных процедур.

Решив совместить полезное с приятным, выйдя из душа, я направился на кухню, где, пошарив по шкафам, соорудил себе чашку крепкого растворимого кофе. Ну и что, что приближалась ночь, очень я соскучился по этому напитку, а имея в виду продолжительный дневной сон ближайшие несколько часов, спать я ложиться не собирался.

Прихватив с собой наполненную до краев чашку, я вышел во двор и устроился в беседке у зоны барбекю. Возможность быть замеченным с улицы меня не пугала – высокий глухой забор надежно скрывал все передвижения по двору, а многоэтажных зданий, представляющих возможность видеть с высоты все происходящее на внутридомовой территории, рядом, к моему счастью, построено не было.

Сидя в беседке, я маленькими глотками отхлебывал из чашки, наслаждаясь напитком, чистотой своего тела и мягкой теплотой объятий благодушного летнего вечера. Сумерки, хоть и поздние, уже сгустились, а вместе с ними и тишина опустилась на уставший за день поселок. Почти неслышное днем, сейчас чуть ли не физически ощущалось движение поездов по железнодорожной линии Казанского направления. Воздух заметно посвежел, а с озера потянуло запахом тины и застоявшейся воды. Небо было чистым, и хаотично разбросанные по нему лампочки звезд уже включили свою ночную иллюминацию. По давнишней, еще детской привычке, я быстро нашел глазами ковш Большой Медведицы и, как, впрочем, и прежде, не смог найти Малую. Посидев еще немного, я решил вернуться в дом и попробовать придать его скучной, пресной обстановке немного живости путем наведения там легкого художественного беспорядка.

Войдя в дом, я остановился посреди расставленных и разложенных в гостиной тщательно упакованных в картон элементов корпусной мебели. Нечего было и думать, для достижения более-менее существенного эффекта начинать диверсионные акции, безусловно, нужно отсюда, из гостиной. На что первым делом падает взгляд входящего в дом? Конечно на аккуратно сложенные мебельные блоки. Вот с них и начнем! Нет, я ни в коем случае не был мстительным вандалом и портить здесь ничего не собирался! Единственным моим желанием было дать понять непрошенным гостям, что, въехав в дом, они не стали полноправными его хозяевами и помимо них есть в нем некто или нечто, как может, выражающее свой протест и по мере своих сил противящееся сложившейся ситуации.

Желание смутить и испугать нашло точки соприкосновения с обычным человеческим любопытством. Мне действительно было очень интересно узнать, в каком стиле Алексей с Еленой собирались оформить интерьер моей гостиной.

Орудуя кухонными ножницами, предназначенными для разделки птицы, я с безмерным удовольствием разрезал пластиковые жгуты, крепко стягивающие упаковочный картон. Не прошло и десяти минут, как все верхние элементы были освобождены от тугих картонно-пластиковых оков и представили мне на обозрение свои изящные темно-коричневые формы. Увиденное впечатлило меня. Должно быть, в собранном виде новенький гарнитур и в самом деле создаст в этой пока еще пустой гостиной обстановку благоустроенности и уюта. Машинально проведя рукой по поверхности лежащей сверху панели, я ощутил приятную гладкость древесного шпона. Что ж, нужно отдать должное новой хозяйке дома – вкус у нее, бесспорно, есть! Почему только хозяйке? Все просто, вряд ли род деятельности Алексея хоть как-то совместим с тем, что называется улучшением жилищно-бытовых условий. Окинув напоследок взглядом и оценив результаты своих трудов, я сделал вывод, что на первый раз действий по вмешательству в жизнь моих квартирантов достаточно, и теперь остается только затаиться и оценить произведенный на них эффект.

Спустившись в «потайную комнату», я, присев на диван, ощутил дикую усталость, являвшуюся безусловным следствием сегодняшнего суматошного дня. Меня клонило в сон, и было совершенно очевидно, что даже выпитый кофе не станет сегодня причиной бессонницы. Совершенно справедливо предполагая продолжительность грядущего сна, прежде чем улечься, я предусмотрительно открыл заглушку слуховой трубы.

Звуки, разбудившие меня, были ничем иным, как дробный стук каблуков по паркету гостиной. Владельцем каблуков, несомненно, была приехавшая в дом Елена. Каблуки со скоростью перестука копыт попавшей в загон лани, быстро перемещались из одного конца комнаты в другой, а сама «лань» периодически издавала вполне человеческие восклицания: «О, Господи, что же это? Кто здесь?..». Постучав каблуками в течении еще нескольких минут и решившись все-таки подняться наверх, испуганная женщина, так и не отойдя от шока, громко хлопнула входной дверью.

С удовольствием потянувшись, я мысленно поздравил себя со вполне успешным выполнением первой акции, результаты которой даже превзошли мои ожидания. Но расслабляться было рано, и я решил, не откладывая в долгий ящик, добавить к моей композиции еще несколько небольших штрихов.