Читать онлайн Кто поверит эху? Часть 1. Возвращение бесплатно

Пролог

– Я, господин, когда на север плыву, без нужды к берегу не причалю, особенно к ночи. Дурные там места, в верховьях Иэну.

– Разбойники?

Ветер бился о цветной парус, ткань шуршала и хлопала, натягиваясь и опадая. С нее летели мельчайшие брызги – дождь лишь собирался, но воздух был пропитан влагой.

– Не разбойники, слава Заступнице. Эти опасны, но не моему кораблю, они если и захватят, то лодчонку мелкую парусную. Сейчас, спасибо, не те времена, чтоб всерьез ожидать налета. Говорю ж – места дурные, нечистые. Горы, чащоба, ущелья глубокие – самое то для нежити и оборотней. А вам от берега до больших городов еще ехать и ехать, и свиты всего три человека. Послушайте бывалого человека: если встречающие вас замешкаются, опоздают, подождите их или наймите кого.

– Благодарю за советы. Только ведь я и сам в тех краях вырос. Не такая уж там и глушь, и на дорогах не страшней, чем в Срединных землях, – пассажир отвечал вроде с улыбкой, а взгляд оставался рассеянным и цепким одновременно, и не улыбался. Уж лучше открытая заносчивость, чем такое дружелюбие.

– Что ж, тогда мне сказать нечего. А все же поосторожней бы, в Срединных землях все иначе, нежели на севере. Было дело, навидался. И родня моя такого бы порассказала… Нам, речным людям, сухопутные твари не сильно страшны, боятся они текучей воды. А кто не боится, так недолюбливает, и не сунется без нужды… Никто не посмеет меня трусом назвать, а я рад, что мне дальше побережья заходить не надо.

Капитан вернулся на нос корабля, стал, потягивая можжевеловую настойку. Было досадно. От души ведь пытался предупредить…

Корабельщики, даже речные, нередко слыли своевольными: а как иначе, если ты зависишь от прихоти водной стихии и удачи твоей должно хватить на команду и пассажиров, да и на само судно и его груз? Поэтому с высокородным пассажиром капитан говорил свободней, чем имел на то право. Ничего, с рук сходило.

Небольшой корабль звался «Колючка», он вез на север морской и речной жемчуг, немного драгоценных кораллов, шелк и чеканные изделия из серебра, а также съедобные сушеные водоросли. Пиратов здесь, на речных путях, не водилось, и торговцы-корабельщики не опасались за сохранность товара.

А у пассажира товара не было, лишь весьма ценные небольшие пожитки. На этого человека вся команда поглядывала с любопытством. Заискивания перед собой тот не требовал, как многие его положения, и с капитаном беседовать вроде бы любил, только половину сказанного мимо ушей пропускал. Капитана сердило, когда ему не верили, он двадцать с лишним лет провел на реке, знал ее лучше, чем мать, жену и дочь.

А уж про то, какая на севере нечисть, знают все, кто там бывал. Даже водяные твари верховьев Иэну не так безобидны, как в Срединных землях.

Пассажир его был еще довольно молод, и по виду такой же, как все знатные господа из Срединных земель – гладкость шелка, непроницаемость отполированного каменного изваяния. Он вроде бы не уставал от бесконечного пути по воде, и даже в конце поглядывал по сторонам с любопытством, но любопытство это было поверхностным, мысли явно занимало другое. Если б не эти, весьма неприятные, черточки, просто подарок, а не пассажир.

Рядом с ним вечно был старший из слуг. Высокий, темный, хмурый, он хозяина явно любил, верно, был подле него много лет. И уж этот не смотрел ни на горы, которые становились все выше, четко обрисованные на фоне прозрачного неба, ни на пену цветов на деревьях, ни на золотых и синих стрекоз, порой садящихся на перила и канаты корабля на стоянке – на все то, что любят разглядывать праздные путешественники. Да и саму весну вряд ли заметил. А ведь и ему пока, плыли, трудиться не приходилось. И тоже, верно, сочтет байками чистую правду…

**

Из камышей вспорхнул зимородок, полыхнул на солнце изумрудным, сапфировым, и вновь юркнул в чащу упругих прямых стеблей. Палуба вздымалась и опускалась еле заметно, четырехугольный парус гордо выпятил грудь – судно шло быстро.

Седьмой день господин Кэраи Таэна видел вокруг водную гладь.

Одна из двух рек-близнецов, Иэну обладала более своенравным характером, чем ее сестра, Орэн. И вода в ней была то светлой, то темной, и отливала разными оттенками, от зелени до бронзы.

– Говорят, мать у них общая, – рассказывал капитан, задумчиво поскребывая подбородок. – Только люди ее прогневили, не видят больше. А она течет себе в иных пределах, широкая, будто море.

По Иэну ходило много судов, порой они мешали друг другу. Против течения двигаться было непросто – по счастью, большую часть пути дул ветер с юга, он наполнял паруса и гребцам почти не приходилось трудиться.

Оставив роскошь Столицы, он возвращался домой.

Теперь его ждала другая столица, Осорэи – сердце провинции Хинаи. Ее, самую северную, гористую, поросшую кедрами, полную тумана и журчания ручьев держал генерал Тагари Таэна, старший брат путешественника.

О нраве генерала Таэны едва не легенды ходили – прямодушный, как воины древности, грубоватый, готовый вспыхнуть пуще сухой соломы, он куда больше годился для войны, чем для мирного времени. Зато границы охранял исправно, не жалея ни себя, ни своих людей. Северные соседи – рухэй – напоминали то мух, то шершней, и неизвестно, что хуже – мухи кусают не больно, зато от них спасу нет. То тут, то там рухэй пытались поживиться на землях Солнечной Птицы, но генерал не давал им спуску.

Из Хинаи везли в Столицу шкуры и меха, древесину, деревянные изделия мастеров, уголь, немного сурьмы и меди, а также редкую дичь. Но всем остальным край не был богат.

В прежние времена над округами, а то и всей провинцией безраздельно властвовали целые семьи… Теперь местных правителей постепенно лишали власти. Дом Таэна был одним из последних в стране, не считая мятежного запада.

А Кэраи двенадцать весен провел в Столице. Неплохо поднялся, и даже врагов почти не нажил, таких, во всяком случае, что попытались бы отыскать его где угодно. И вот – обратился с просьбой об отставке. Было ему всего тридцать два – время, когда карьеру еще делают, а не отказываются от нее, и решение удивило многих. А министр финансов господин Тома, под рукой которого работал Кэраи, сухой и желчный, но неимоверно бодрый старик, и вовсе заявил, чтобы тот не смел и думать об отъезде. Намекнул даже на скорое повышение – до ранга личного помощника.

Но Кэраи сумел уговорить и его. И покинул этого человека, чье уважение терять не хотел, не впадая в немилость.

«Я возвращаюсь, брат», – написал он с месяц назад. Не так много времени потребовалось, чтобы уладить все дела, а затем он, переодевшись в дорожное, сперва верхом проделал неблизкий путь до озера Айсу, а затем взошел на борт корабля. За спиной оставил пышные сады и роскошные павильоны Столицы, лукавых модниц с томными высокими голосами и придворных, озабоченных отделкой на рукавах и благосклонным взглядом старших по рангу, а также попытками подкупить или запугать друг друга. Оставил город, который, по словам поэтов, был солнцем, отраженным в небесном озере и разлившимся по земле.

Его ждала глушь, горы, заросшие лесом, словно укутанные мохнатым покрывалом, ущелья, полные отголосков эха в тумане и обыденные в тех местах вести о набегах разбойников на приграничные деревушки.

…Столица казалась ему женщиной. Женой очень знатного человека; может быть, самой Благословенной. Красивая, властная, живущая в роскоши, но… не свободная. Из столичных цветников, полных щебета ручных птиц и ароматных записок на тонкой разноцветной бумаге, север выглядел диким и неотесанным воином, вызывающим страх и пренебрежение.

Но во многом Столица, как многие женщины, лишь притворялась изнеженной – она была прожорливой, хищной, голодной и непостоянной. Ее жителям, даже в самых верхах, приходилось постоянно гадать, к кому и с какой стороны подойти, чтобы добиться успеха, решать все через взятки или личные связи, а потом изворачиваться, чтобы решение это воплотилось в жизнь на деле, а не на бумаге. А тем, кто Столице не принадлежал, кто осмелился ей помешать, не могли уже помочь ни деньги, ни знакомства. Она хотела, чтобы лишь ее слово было законом.

В ушах еще звучали слова высокого покровителя:

«Если вернешься, все потеряешь».

«А если останусь, потеряю свою семью. Не только живых, но и умерших – они не простят».

«Стоило десять лет подниматься, работая днем и ночью, чтобы взять и спрыгнуть в пропасть».

И, похоже, осененный догадкой:

«Ты, никак, всерьез на что-то надеешься?!»

Желтая сухая рука в темно-сиреневом шелке на миг замирает над резной коробочкой для печати. И опускает печать на бумагу.

На полдороги разразилась страшная гроза. Корабль причалил к берегу, капитан велел, чтобы все покинули судно. Пришлось укрываться под натянутым тентом. Кэраи остался бы в каюте, но капитан оказался непреклонен, и даже высокий ранг пассажира не помог:

– Если птица Ши-хээ захочет позабавиться, корабль вспыхнет, как факел. Мой друг пострадал от ее гнева, птица пустила на дно его судно. Выплыла лишь половина команды, весь груз утонул. Выжившие поплатились за это.

Кэраи лишь сочувственно кивнул, слыша знакомое с детства поверье. Скоро ему напомнят много других историй и страхов – в родных местах, где без охранного знака в иную ночь не выйдут и за порог.

В Столице гроза считалась просто грозой, явлением природы таким же, как дождь. Но в детстве они с товарищами жмурилась, когда вспыхивали особо яркие молнии, и тут же с любопытством приоткрывал глаз: а вдруг увидит ту самую птицу? Говорят, у нее белоснежное оперение, а по краю каждого пера пробегают оранжевые и синие искры…

Очередная молния словно разорвала небо – дождь хлынул сразу мощным потоком. Стоя под тентом так близко к ливню, что чувствовал на лице мелкие брызги, думал: суеверия севера столь велики… С ними бесполезно бороться, да и не стал бы думать об этом, но они прокрались и в родной дом: много лет рядом с братом находится его воспитанник, в пророческом даре которого уверены все. А тот не скупится на советы, и, похоже, подчинил буйную натуру генерала. Что ж, нередко безумцы и шарлатаны играют на человеческих слабостях.

Кэраи был наслышан о всяческих предсказателях. Сам не сталкивался с ними даже в юные годы в Хинаи, но в Столицу подобный народ стекался, как потоки с гор. От торгующих дешевыми глиняными амулетами до толкователей снов и гадальщиков, к которым за советом бегали женщины знатных семей и даже порой мужчины. Всегда считал – такой братии место в глухих деревнях, пусть за горсточку зерен отгоняют призраков и заклинают местных духов.

Но всерьез давать им место подле себя…

Не те времена, чтобы прислушиваться к провидцам и звездочетам, дорогой мой Тагари, столь могучий, опасный – и столь непоправимо наивный…

Путешествие по реке заняло три недели. Сперва пологие берега сменились холмами, затем все выше с обеих сторон начали подниматься поросшие лесом горные склоны. Ветер приносил запахи хвойного леса, перебивавшие сладковатые ароматы прибрежных цветов. Тут судно встречала совсем другая весна, прохладней и не столь красочная, как в Срединных землях. К концу месяца Кими-Чирка «Колючка» доплыла до места, где в полноводную Иэну впадает река Сай, и было это как раз на границе двух северных провинций.

– Почти добрались, – сказал капитан.

До небольшого портового городка – цели хозяина корабля – при хорошем ветре оставалось всего ничего, меньше двух суток пути. Там Кэраи Таэна сошел на берег, дальше предстоял путь верхом. Его уже встречали посланцы от брата, держа в поводу приземистых крепких скакунов. Местность тут была тихая – небольшие песчаные наносы, за ними – холмы, покрытые светло-зеленой шелковистой травой. Вдали виднелся горный хребет, сизый в утренней дымке. На берегу в изобилии сохли рыбачьи сети, маленькие узкие лодки покачивались на волнах.

Вот он и почти дома.

Здравствуй, родина… только что-то радости нет.

Глава 1

Копыта прогрохотали по деревянному мосту, несколько всадников скрылись в роще. Рослый старик, рыхливший поле длиной всего в десяток шагов, сплюнул, глядя им вслед, и снова взялся за мотыгу.

А те не обратили внимания на одинокого земледельца – молодые, яркие, привыкшие смотреть вверх или вперед, а не под ноги. Кони их, гнедые и вороные хэвен, коренастые, большеголовые, в столице не поразили бы статью или красотой, но были великолепны на глухих дорогах провинции Хинаи.

За нарядно одетыми хозяевами следовали слуги в куртках из плотного сукна, на лошадках попроще. Везли зачехленные луки, бережно, словно драгоценный фарфор.

Ветви с юной листвой покачивались, едва не задевая всадников – еще не начался настоящий лес, а тут молодые деревья пытались отвоевать у землепашцев и огородников их небольшие наделы. За рощицей и клином глухого бора находилось небольшое круглое озеро; в камышах, что обильно росли по берегам, гнездились серые цапли. Их оперенье весной было особенно красиво – длинные перья, украшавшие голову, отливали серебром, а крылья будто изморозь покрывала.

Здесь, в центре огромной холмистой долины между горами Юсен и Эннэ, деревья все же порой уступали место высоким травам и жесткому кустарнику. А северней и на холмах росли дремучие леса, открытое место отыскать удалось бы с трудом. С давних пор тут возводили заставы, тогда это был край воинов, а не пахарей. И сейчас крестьяне бились, отвоевывая у леса клочки земли, а деревья наступали – сначала настырной и гибкой порослью, коли зазеваешься – быстро поднимутся мощные стволы.

По обеим сторонам лесной дороги вздымались вековые буки, меж крепко стоящими гигантами лежали стволы, поваленные бурей или подточенные старостью. Кое-где ели раскинули колючие лапы. Глубокий и широкий овраг зиял справа, будто зевнула земля. По дну его бежал тоненький прозрачный ручеек, бесшумно, словно не вода текла, а охотилась искрящаяся змейка.

– Кто-нибудь из вас может перескочить этот овраг? – задорно крикнул Кайто, младший из всадников. Затрещала сорока, недовольно, будто всадники помешали ей спать. Ей ответила другая птица, тревожно: перекличка пернатых продолжалась пару мгновений и смолкла.

– Нет сумасшедших, – буркнул Макори, высокий, широкоплечий, неуловимо похожий на бурого волка. Мало того, что подобный прыжок был по силам не каждому скакуну, на другой стороне ровного места, почитай, не было – сплошь корни и поваленные стволы.

– Эх, смельчаки! – Кайто, откровенно рисуясь, поднял гнедого на дыбы, и перелетел через широкую трещину в земле. – Ну, что теперь? – обернулся через плечо.

– Теперь придется прыгать обратно. Потому что мы туда не поскачем, а ты не останешься жить в лесу, – откликнулся третий из всадников, в бледно-серой, шитой серебром охотничьей куртке. Застежка на ней поблескивала – дракон, свернувший кольцами хвост.

– Ты лошадей не любишь, – досадливо откликнулся круглолицый Кайто, вернувшись к приятелям и растеряв ореол победителя. – И не сумел бы…

– Энори предпочел бы летать на драконах, – вставил слово молчавший доселе всадник, худощавый, смуглый и стриженый коротко после болезни. Бросил взгляд на застежку, что украшала куртку товарища.

– Драконы слишком велики. Лучше орел или лебедь, – по-птичьи чуть склонив голову набок заметил тот, кого назвали Энори. Он смотрел безмятежно, слегка прищурив глаза. – Пожалуй, мне бы хотелось попробовать.

– А ты загадай, может, сбудется, – лихой всадник пришпорил коня и вернулся обратно к спутникам; внимательный взгляд заметил бы, что второй прыжок дался ему тяжелей, и руки подрагивали, не столько держали поводья, сколько цеплялись за них.

– Говорят, загаданное в новолуние сбывается, так? Значит, устроим состязания, Кайто…

Охотники рассмеялись.

Они напоминали молодых хищников – еще незлых, только пробующих клыки. Слуги держались в стороне от хозяев, переговариваясь вполголоса. Между ними не было дружбы, разве что принадлежавшие к челяди Кайто и четвертого, Рииши, могли считаться приятелями.

На головных повязках всех четверых слуг – малиновый, светлая зелень, лазурь и ультрамарин – красовались вышитые знаки семей, которым те дали слово верности. Вышивка – по центру, а по бокам маленькие знаки защиты и принятия опасности на себя. Если что, беда обойдет господина и настигнет слугу.

Не слишком схожие между собой нравом, молодые люди были примерно равны положением – чем не повод для совместного времяпровождения. Энори заметил однажды, что подобное похоже на похлебку крестьян, куда высыпают все без разбора, лишь бы съедобно.

Снова сорочья трескотня разорвала воздух.

– Вот болтушка, – с досадой сказал Кайто. – Перепугает весь лес, и никакой охоты…

Энори придержал коня и, глядя на вершину огромной ели, крикнул что-то непонятное, не то на человечьем, не то на птичьем языке. Сорока сбилась на середине фразы, сорвалась с ветки и растаяла в лесу с другой стороны дороги. Вдали послышалась перекличка птиц, но скоро вновь стало тихо.

– Что еще за… – начал Макори, но не стал продолжать. Если кому-то вздумалось подражать пересмешникам, его это не касается.

– Сороки – глупые птицы. Их легко удивить, – откликнулся Энори.

– Лучше позови цапель на озере, – задорно произнес Кайто.

– Цапель достаточно… Настреляешь хоть десяток.

Рииши слегка поморщился. Убивать этих птиц, да еще весной, в свадебном наряде – привилегия высших. Невесомые перья – ценный подарок женщинам. Не хочешь дарить, можешь продать купцам, те отвезут сокровище в южные провинции. Только вот не слишком достойное дело такая торговля.

А Дом Макори ею не брезговал, хоть и заведовал земельной стражей…

Тропка, ведущая к озеру, была хорошо утоптанной, и лошади бежали резвой рысью. У самой кромки воды остановились. В воздухе, холодном и влажном, стоял аромат лотосов, которые недавно начали раскрываться. Их венчики, неподвижные над озерной гладью, казались искусно вырезанными их полупрозрачной розовой бумаги, и отражались такими же, разве что чуть темнее.

Тихо было; изредка расходились круги по воде, когда шустрый малек поднимался к поверхности, глянуть на небо, да водомерки старались обогнать друг друга. Одна, у ближайших камышей, носилась как сумасшедшая.

– Кайто, смотри – похож на тебя! – обронил Энори. Тот отмахнулся, слегка недовольно: еще прицепится прозвище… не избавишься от насмешек.

– Был бы интерес, всяких тварей разглядывать!

А остальные двое переглянулись: и правда похож… Шорох прервал их мысли – в воздух поднялась большая птица.

Энори покачал головой, отказывая сопровождающему, который протянул лук. Прислонился к серебристому стволу ивы, чуть прищурясь, смотрел, как нарушился покой воды – рыба плеснула хвостом. Довольно долго смотрел, уже и круги исчезли, и снова ровным стало озерное полотно. Товарищи посмеивались, переговариваясь между собой, и, казалось, позабыли про юношу. Привыкли уже, что Энори, порой теряя свою обычную живость, застывает чуть не посреди разговора, и то ли прислушивается к чему, то ли погружается в свои мысли. Кайто шутил – растворяется в окружающем, словно капля вина в воде.

Шли по берегу озера вблизи отмелей, где цапли ловят рыбу, осторожно, чтоб не спугнуть.

Потом на воду упала мертвая птица, подстреленная Макори. Слуга полез ее доставать. Испуганные им, еще две цапли взлетели – одну из них настигла стрела другого охотника.

Больше птиц не удавалось поднять. Юноши вернулись на прежнее место, возле которого все еще оставался приятель. Все четверо забрались в седла и поехали вдоль берега; вблизи ничем не примечательных камышей Энори вдруг протянул руку за луком:

– Ну-ка дай.

Слуга его повиновался. Кайто и Макори переглянулись, пожали плечами. Не было и следа присутствия птиц.

– Ты… – начал Кайто. В следующий миг чуть не из-под носа у него взлетела огромная цапля, тяжело взмахивая крыльями. Энори выстрелил – и охотники не могли отвести взор, глядя, как она падает, с пробитой шеей, тщетно пытаясь удержаться в воздухе.

Слуга его направился за добычей, неловко ступил и едва не нахлебался воды.

– Осторожней, – Энори следил за ним. – Держись правее, иначе попадешь в яму.

Товарищи переглянулись; Рииши теперь тоже смотрел пристально, с интересом, Кайто чуть пожал плечами. Им не понять было подобного чутья – как сидящий на коне может знать, что скрывается под водой? А Кайто с Макори не могли взять в толк и подобной заботы.

– Почему ты это сделал? – спросил Рииши, обращаясь к приятелю так, что слышал он один. – Ты же не любишь…

– Пригодится еще.

Пока молодые люди находились на озере, небо потемнело заметно, все чаще порывами налетал пыльный и одновременно влажный ветер.

– Хватит, пора возвращаться, – Макори первым развернул коня. Энори – после охоты он выглядел грустным – смотрел на верхушки деревьев, не обращая внимания на спутников. Те подумали уже, что останется здесь – не раз покидал веселую компанию, порой никого не предупредив. Но Энори тронул повод, и лошадь его побежала впереди всех. Кайто смотрел на скакуна, скрывая зависть – хоть у самого в конюшне стояли два чистокровных гиэли, они не могли так мастерски носиться по горам, как полукровка-вороной приятеля. А ему самому – все равно, не любит он лошадей. И лошади его не больно-то жалуют. Тогда как у Кайто и самые норовистые с руки хлеб едят…

Для обратного пути выбрали ту же дорогу, и снова проскакали через мостик, подле которого старый крестьянин завершал работу на маленьком поле.

Всадники окружили старика, лошади затанцевали вокруг, копытами утрамбовывая только что взрыхленную землю, вбивая в нее зеленые сочные стебли. Один из коней подался в сторону хозяина надела, и он, неловко отступив, упал на спину, в воздухе начертил нелепый узор ногами.

– Чтоб вам всем! – рыкнул он, с трудом поднимаясь. Соломенная шляпа его заломилась и теперь торчала заячьим ухом.

Седоки даже не рассердились на невероятную наглость, они смеялись, разглядывая земледельца – его сумрачное лицо, мотыгу, на которую тот сейчас опирался, как на клюку, сбившийся набок пояс.

– Ты не в первый раз посылаешь нам вслед проклятия. Не утомился еще? – сказал Кайто задорно.

Спутники рассмеялись пуще прежнего, вспомнив, видно, как крестьянин барахтался дурак дураком. Даже Макори, хоть и покосился на слугу: вот-вот и прикажет проучить наглеца. Земледелец сжал губы. От него не услышат просьбы о прощении… вообще ничего не услышат.

– Ну ладно, будет, – произнес Энори. – Держи – это за испорченную работу! – юноша оборвал смех, бросил на землю мертвую серую цаплю; на ее горле еще не высохла кровь. – И вот еще что… Гроза идет, сильная гроза. Смотри, позаботься о семье – молния ударит в твой домик. Лучше, если крыша его будет мокрой.

Один из всадников присвистнул, услышав эти слова. Охотники умчались, сами как веселая буря, и вновь грохотали по мостику копыта коней.

Старик помедлил, нагнулся и поднял убитую птицу. Гордость взывала – закопай ее где-нибудь под кустом; но жене и малолетнему внуку давно не доводилось пробовать мяса… а уж роскошные перья – только бы удалось продать, не получив обвинения в браконьерстве! Этому что – поддался мгновенной блажи, может, и вовсе не вспомнит о подарке назавтра. И ничего не поделаешь – попросту не понять «рожденным в золоте», что значит вытоптанное поле…

Что до грозы, то старик колебался, внять ли предостережению? Или – жестокая шутка? Только ведь ничего не теряет, если на время покинет жилище. Может, и впрямь… до сих пор гнев птицы Ши-Хээ обходил его стороной. Но с тех пор, как от пера-молнии вспыхнуло дерево по ту сторону моста, все на душе неспокойно…

Перехватило дыхание – старик понял, кем был молодой всадник; в пригороде показали однажды, проехавшего мимо – сейчас узнал. Простерся на земле – добровольно; пусть тот не видит уже, но… может быть, он поймет. Говорят, он умеет предвидеть будущее, и в настоящем для него нет тайн. Простит глупого старика – откуда простой крестьянин мог догадаться?

Верно, уже простил. Не зря его любят во всей провинции. Сейчас вот – не тронули же, а могли убить на месте, после таких-то слов. А он предупредил о грозе…

Он еще очень молод, у молодых горячая кровь, и тянет их к развлечениям. Но это к нему идут люди искать защиты и справедливости, когда ни суд, ни иная власть не поддержит их. А если и тогда не может помочь – что ж, такова воля Неба.

Четверо охотников теперь ехали медленно, беседуя о разном – интересы их почти не сходились, это лишало разговор глубины, делая весьма пестрым и необременительным.

– Шаварское вино – лучшее, – говорил Макори. – Его готовят из терпких с кислинкой плодов айвы…

– Их мохнатые лошадки хороши, но совсем не красивы, и вы зря пытаетесь получить что-то путное, – не слушал его Кайто. – Вот, по слухам, в Аталине, Земле Оленей…

– Там хасс выращивают для игр и охоты, – подхватывал Макори. – Я скоро получу подобную кошку и попробую ее укротить. С рук у меня есть будет!

Рииши не разделял их беспечности:

– Да ну вас совсем… Если правда, что Мэнго с помощью своих колдунов дал клятву, что не умрет, пока не получит наш север… Мне все равно, возможно ли это. Люди и без того разбегаются с окраин, и еще хуже от слухов. Будто мы не делаем все, чтобы охранять покой! – он склонился к своей лошади, потрепал ее по шее, словно животное ощущал более близким существом, нежели спутников.

Макори лишь хмыкнул – дом Нэйта, к которому принадлежал он сам, много десятилетий надзирал за округами Хинаи с помощью отрядов земельной стражи, а Макори уже больше года как заведовал стражниками округа Осорэи, и относился свысока к городскому гарнизону, командиром которого был Рииши.

– Лучше бы ты и стражники твои к генералу присоединились, шайки в горах гонять и сторожить границу, чем бродить по ночным улицам в безопасности! – заявил он.

– Я бы с радостью, но, раз взялся, буду делать то, что поручено, – ответил молодой человек.

– Стоит рваться в Столицу, а не в глухие горы. Ты, Рииши, словно за стенами прячешься от удовольствий, – заявил Кайто. – А хочешь, женись на моей сестре – сразу повеселеешь! – юноша вскинул подбородок, дабы казаться выше, солидней. – Майэрин шестнадцать, ей самое время!

Рииши смерил его чуть недоумевающим взором – сватать сестру за друга в общем дело обычное, хоть сначала подобает получить согласие родителей. Но уж больно тон легкомысленный, словно не родную сестру замуж, а жеребенка предлагает купить!

Девушка, похожая на ландыш в тени, заслуживает лучшего упоминания.

– Благодарю, но это невозможно, – сдержанно отвечал он.

Энори слушал больше, чем говорил – и то вполуха, и смотрел по сторонам. Казалось, его вообще ничего не заботит – ни развлечения, ни искры возможной войны. Рииши позавидовал беспечности приятеля – или, вернее, умению быть таким хоть время от времени, несмотря на звание советника.

Справа от всадников раскинулась полянка, заросшая фиолетовыми первоцветами. Вот цветы Энори заинтересовали, он даже сорвал себе один стебель, мохнатый от крохотных соцветий.

– Ведьмина трава, – фыркнул Кайто.

– Новолуние, не забудь, – откликнулся Энори, глянув искоса. – Самое время…

– Эге, – Кайто придержал коня. Навстречу им по тропе двигалась процессия – мужчина и женщина во главе, в одеждах из небеленого холста. За ними плыли небольшие носилки.

– Еще не хватало, – раздраженно сказал Макори. Встретить похоронное шествие считалось плохой приметой. – Какой демон понес их сюда?!

– Ты погляди, носилки совсем маленькие. Может, ребенок? – негромко сказал Рииши, и худое лицо его стало мрачным.

А Энори не сказал ничего, направил коня к процессии. Люди остановились, склонились, не опуская носилок.

Макори издал нечленораздельный звук, увидев, что лежит на них не тело, а короб, прикрытый погребальной тканью.

– Это что такое? – резко спросил Кайто.

– Мой муж, господин, – надорванным голосом произнесла женщина. Была она еще молода и миловидна, только лицо опухло от слез. – Он жег уголь в холмах… пропал неделю назад… как мы одни теперь…

– Угольщики нашли в овраге только голову, – угрюмо сказал старик, в чертах темного лица угадывалось сходство с вдовой – видно, та была его дочерью.

– Разбойники? – спросил Рииши.

– Если бы. Шея зубами перервана. Тори-ай постарались… – он понизил голос, опасливо оглянулся.

– Байки! – Кайто вскинулся, раздраженно взмахнул рукой.

– На стоянку их двое ушло, господин. Хорошие были люди, семейные. Второго не нашли – только клок одежды, запятнанный кровью.

– Ваши хваленые тори-ай всегда оставляют головы, разве не так? Что ж на сей раз оплошали? – усмехнувшись, спросил Макори. Бросил взгляд на Энори – тот молчал и смотрел на короб, задумчиво и пристально, будто пытаясь разглядеть содержимое сквозь его стенки.

– В холмах Белотравья люди пропадают часто, – сказал молчавший доселе мужчина; он стоял рядом со стариком.

– Глупости! – Кайто развернул коня.

– Куда вы несете голову, ведь кладбище за холмом? – спросил Энори.

– В храм Иями, господин. Страшно иначе, вдруг останки притянут ту нежить…

– Свое она уже взяла. Но дело ваше… Вот, – Энори отстегнул от ворота куртки застежку-дракона, протянул жене погибшего.

– Спасибо, господин, – похоже, она еле нашла силы поблагодарить, даже не поклонилась. Смотрела перед собой, но, кажется, из-за слез ничего не видела. Сжала в кулаке драгоценную безделушку; ощутив, видно, что острые углы впились в кожу, раскрыла ладонь, непонимающе глянула на украшение и снова сомкнула пальцы.

– Возьмите еще, – Рииши отдал родичам второго погибшего золотую заколку с волос, не заботясь о том, что одна прядь упала на плечо. Просто заправил ее за ухо.

Макори и Кайто переглянулись, Кайто пожал плечами.

– Что за прихоть – расшвыриваться драгоценностями? Перед всяким сбродом еще…

– Если считаешь помощь излишней, вспомни старинную присказку – отдавая малое, сохранишь остальное.

Процессия скрылась, оставив после себя тягостное ощущение. Даже Кайто присмирел, чуть втянул голову в плечи и с опаской поглядывал по сторонам. Лицо Энори было задумчивым, взгляд скрывали ресницы.

– Я в детстве слышал от бабки похожую историю, – обронил Рииши. – Тоже находили головы, ничего больше. Бабка тогда совсем девчонкой была, дом их летний стоял за городом… – Он замолчал, прислушиваясь. Ни звука не доносилось. Потом шквальный ветер пронесся, поднимая в воздух пыль, пригибая траву, и снова все стихло. Небо на западе совсем потемнело, порой его прорезали далекие молнии.

– Кое-кто потерю головы не заметил бы вовсе, – негромко сказал Энори, искоса глянул на остальных спутников. Беспечность, отличавшая юношу до встречи с процессией, к нему не вернулась, и шутка прозвучала недобро.

Четверка рассталась на одной из городских улиц – когда строился город, зодчие не вымеряли кварталы так, как в Столице, потому и заблудиться тут было куда легче, и самые родовитые семьи жили вразброс, а не друг напротив друга.

Глава 2

В переулке, ведущем к воротам, раздавались далекие звуки флейты – у кого-то был праздник, а может, просто играли из любви к музыке. Кэраи захотелось, чтобы флейтист замолчал – слишком тяжело было слушать мелодию перед грозой, даже краем уха, проезжая по улице. Словно исполняя пожелание, музыкант прервал игру.

Кэраи усмехнулся невесело; к дому подъехали в тишине – даже цокот копыт терялся в плотном тяжелом воздухе. Охрана у ворот приветствовала восторженно, кажется, искренне. Спешился, бросив поводья сопровождавшему слуге. Глянул на окна – большинство их светились, хотя еще не стемнело толком – не вечер, сумерки. И фонарики горели, оранжевые и желтые, над воротами и под крышей. Одуряющее пахли жасминовые кусты, рассаженные у обочины. Все бы хорошо, если бы не гроза, никак не желающая придти, и тревожная тяжесть на сердце.

Навстречу высыпали слуги, некоторых он узнал, еще кого-то наверняка раньше встречал, но не помнил. Прошел мимо, кивком отвечая на приветствия. Совсем забыл, насколько же тут проще жизнь. В Столице у людей их ранга слуг было бы в десять раз больше, и они бы выстроились соответственно, а не как придется. И одеты вразнобой, и не в цвета семейства Таэна, хотя ведь ждали хозяина.

Он приехал в дом, в котором раньше почти не жил. Дом этот достался в наследство от дяди по линии матери, небольшой и аккуратный, будто резная шкатулка. Из розоватого известняка, с забором, скрытым за переплетением плюща и дикого винограда, он отличался ото всех других в Осорэи своей красотой. Генерал Тагари Таэна, правда, считал, что отделки резьбой по камню, мозаики из перламутра и кости могло бы и поменьше быть, но держал мнение при себе: чужое жилье не обсуждают.

«Тебе, столичному жителю, он подойдет больше, чем мне», – писал он, когда стало ясно – младший точно решил покинуть двор.

Больше всего генерал походил на помесь медведя и росомахи – коренастый, неуклюжий с виду, но удивительно быстрый в бою. Ему едва исполнилось тридцать восемь, но выглядел он лет на десять старше. Темная кожа, правильные, но грубые черты – будто мастер собирался вырезать маску для устрашения врагов, но передумал и придал ей облик более человеческий.

О нем не слагали легенд, как о древних воителях – не было сейчас таких войн на землях Солнечной Птицы. Но все в провинции знают, как однажды солдаты Мэнго попытались захватить Черностенную, и Тагари с небольшим отрядом успел вовремя, откинул намного превосходящих силой налетчиков обратно за горный хребет. Все эти несколько дней шел проливной дождь, и говорили потом – это слезы рухэй-неудачников.

И нападать на деревни, если генерал был даже в дневном переходе от них, соседи-разбойники не рисковали. Если и не успевал прийти вовремя, всегда настигал. И по ту, и по другую сторону гор говорили, что ему помогает само Небо.

В другие годы, в другую эпоху он был бы опорой трона, мечом, завоевавшим для Благословенного новые земли. Но увы, само имя их Дома было сейчас для Столицы напоминанием, что не так уж всесильна единая власть в стране.

Все детство и юность Кэраи провел под родительской крышей, рядом с братом, а сейчас, возвратившись на родину, прежнее место занять не мог. Слишком многое изменилось… Он хотел переехать в «шкатулку» еще когда в дом брата вошла госпожа Истэ, но вскоре блеск Столицы перечеркнул эти планы.

Так или иначе, теперь его дом здесь.

С порога ощутил аромат обволакивающий, теплый, дурманяще пряный, слегка терпкий… смолы, отгоняющие злых духов. А вот и развернутые свитки с заклинаниями-благословениями и травы на стенах. Улыбнувшись знакомым с детства суевериям, пошел дальше, осматривать свое новое полузабытое владение.

…А окна здесь меньше, чем в его столичном жилище. Оно и понятно, там далеко не такие суровые зимы, снега столько, что и мышь не укроет.

…И занавесей куда меньше – не лишь бы похвастаться богатством и умением подбирать ткани в тон. В северной простоте есть своя красота и смысл.

Все хорошо, но чего-то не хватает. Ощущения родного места, что ли? Здесь он, пока не умерли дядя с тетей, всегда был только гостем, хоть и желанным. Придется как следует постараться, чтобы переделать это жилье под себя.

Управляющий, человек неопределенных лет, с сонным лицом и запавшими злыми глазами, был ему немного знаком. Его репутация считалась хорошей, и Кэраи оставил его в прежней должности, поручив доверенному слуге, Ариму подробно объяснить, что от того требуется при новом хозяине. Он также обронил, что жестокого отношения к слугам не любит – за управляющим такое водилось.

– Но как же держать их в повиновении? – заикнулся было тот.

– Как-нибудь разберетесь, но я не хочу страха в собственном доме.

Чуть позже – случайно, не ему слова предназначались – в очередной раз услышал имя человека, подобранного его братом. «Только один способен управляться с низкородными словом, не силой…»

Что ж, когда в открытую говорят – это хорошо, все быстро становится ясным.

Чуть отдохнув и переодевшись, он направился к брату.

Дом генерала Тагари Таэны в Осорэи, столице провинции Хинаи, выглядел мощным деревом среди подлеска. Ценителя прекрасного он бы не поразил – приземистый, в виде угловатой подковы. Широкие ступени из потемневшего от времени дуба вели ко главному входу. Они остались еще с тех времен, когда основное здание тоже было целиком из дерева – но пожар уничтожил его почти подчистую. В пламени погиб один из предков Таэны. Под ступенями нашли сверток – браслет с алмазом чистейшей воды. На эти деньги дом был отстроен заново, а крыльцо сохранили из благодарности.

Дом, родной дом… теперь принадлежит не ему. Старинный платан все еще на месте, хоть одна ветвь сохнет, и ставни так же раскрашены в красный и синий. В Столице подобное сочетание сочли бы кричащим…

Здесь они вместе росли. В детстве братья не особо дружили, но, когда Кэраи сравнялось десять, старший неожиданно понял, что бессмысленное дитя в доме не так уж бессмысленно. Во всяком случае, каверзы младший устраивать очень даже умел, да и соображал едва ли не быстрее. Тагари в обход наставника взялся учить его боевым искусствам.

Настоящий учитель, конечно, тоже был, но и с ним не заладилось. Воина из младшего так и не вышло, хотя продержаться против среднего противника, пожалуй, он сумеет даже сейчас. В Столице молодежь нередко развлекается учебными боями, и он сохранил кое-какие навыки.

Осорэи… когда-то здесь шли бои настоящие. Войска захватчиков с севера доходили лишь до Срединной, через реку они переправиться не смогли. Но город видел войны куда худшие, когда один полководец идет на другого, и оба – сыновья этой самой страны. В последней такой битве военачальник из рода Таэна победил Нэйта, и те дали клятву верности. Давно это было…

Туча наконец надумала разродиться дождем – после нескольких раскатов грома ливень хлынул на город и окрестности, прибивая к земле не только траву, но и молодую поросль кустарника и деревьев. Гроза бушевала недолго, словно всю силу потратила на предупреждение. Но братьям, которые встретились после долгой разлуки, было не до разгула стихии.

Тагари вроде бы не переменился, хотя что-то было не так, что-то неуловимое. Это после истории с Истэ он сразу потемнел и даже постарел, но уже в прошлый визит Кэраи его лицо порой освещала скупая улыбка. А смеяться толком старший никогда не умел.

– Наконец-то! Я думал, твой корабль потопили обманутые мужья.

– Всего лишь мелкие завистники, но я добрался пешком…

Братья обнялись. Они не слишком походили друг на друга, как и дома их – младший и заметно легче был, и ростом пониже. Разве что очертания скул, подбородка один к одному – резче, нежели у многих в Хинаи.

– Надо же, твое любимое кресло по-прежнему здесь… Помню эту трещину; удар у тебя знатный, я тогда думал, сломаешь.

– Сейчас мне все чаще хочется сделать что-то подобное.

Что-то было не так, и Кэраи не сразу осознал, что. Не брат изменился – он сам.

Со своей силой и жесткостью, но при этом прямотой и наивностью Тагари показался ему жителем давно ушедших веков. И одежда Тагари была из шерсти и льна, не из ставшего привычным глазу шелка. Сам такой же простой и бесхитростный. Холодком пришло ощущение – найдется ли сейчас место для подобных людей – даже здесь, в диких горах?

Столица повсюду запускает тонкие, холеные щупальца – плети вьюнка. Но они лишь выглядят слабыми, нежными – у них мертвая хватка, а сок ядовит.

Времена исполинов миновали, сейчас таковые были бы только смешны.

Что же, понятно было – враждующие мелкие князья догрызают сами себя, ушла не только «эпоха героев», но и свободных княжеств скоро не станет. Неизбежно это, но грустно – за жарким летом следует осенний распад с ее утонченной красотой умирания. А потом все укроет белизна снега. А потом родится весна единой страны.

А крестьяне и знать не знают о помыслах Солнечного, рассказывают байки о нечисти: им все равно, что набеги северных шаек, что горные призраки и оборотни, пьющие души и жизни. Ну нет… лучше уж призраки, от них помогают молитвы и обереги, если верить сказкам. А против рухэйи с боевым топориком вряд ли поможет молитва… как и против указа с печатью Птицы.

– Так твои дела?

– Могли быть и лучше, – кривоватая улыбка тронула рот Тагари.

– А как сын?

– Более-менее. Наставники понемногу с ним занимаются. На днях даже просил научить его ездить верхом.

– Не хочешь подобрать ему смирную лошадку?

– Только этого не хватало. Попробуй, это вино из местной сливы, в Столице такого нет.

– О Столице мне есть, что сказать, но сперва расскажи, как тут наши заклятые друзья на границе……

Вот уже два десятка лет приграничные племена рухэй не воевали ни с кем, кроме кочевых соседей с востока. Но с теми воевать бесполезно – налетели и ускакали обратно, а в степь, что раскинулась далеко на юг, к морю, рухэй заходить опасались. Они привыкли к горам и равнинным плато.

Правил рухэй старый толон, ему уже за семьдесят, но воля железная; куча сыновей никак не дождутся возможности заявить о праве на титул. Им сейчас позарез нужна эта война – чтобы снискать благосклонность в глазах отца.

Виднейших их полководец – Мэнго, родич правителя. А его племянник, У-Шен, правителю внук. Второй опаснейший военачальник, хоть и довольно молод еще, около тридцати.

У северо-восточных границ Золотой Птицы сейчас бродят два волка, старый и молодой. Старший, смирившийся было с мыслью о невозможности напасть и победить, снова рвется в бой, его подстегивает тщеславие и ярость племянника.

Кэраи не мог видеть его самого, но видел портрет, набросанный кем-то по памяти – голова, слишком большая для поджарого тела, лицо, рассеченное шрамом, крупный совиный нос. Наверное, в бою этот Мэнго внушает ужас. А племянник, по слухам, довольно красив, и отличный наездник. Лошадки рухэй похожи на хэвен, маленькие, горбоносые, злые…

В детстве про недобрых соседей рассказывали много. Потом, после отъезда, все забылось в мирных срединных землях. А тут по-прежнему говорят, пугают детей не только нечистью. Лет восемьдесят назад граница была залита кровью, соседи разрушили горную крепость и почти дошли до среднего течения Золотой реки. Они убивали не только мужчин, женщин и детей тоже, не забирали с собой. До сих пор в верховьях реки стоят узкие камни, отмеченные красной полосой сбоку. Память о местах самой страшной резни…

– Рухэй всегда искали способ побольнее ужалить нас. А сейчас чуют, подлецы – у нас мало сил, – произнес генерал. Он стоял возле открытого окна, смотрел, как редкие капли, остатки грозы, бьют по листьям жасмина.

– Ужалить? Скорее уж отхватить кусок. И не вижу, что может им помешать. И, если на то пошло, желающих помешать особо не вижу тоже.

– Не уподобляйся столичным щеголям. Они и в седле не умеют держаться, а мнят о себе! Нам выпала большая честь – охранять этот рубеж.

– Смотри шире на вещи. Никакая это не честь – затыкать своим телом дыру, которая все равно расползется, – в сердцах сказал Кэраи.

Тагари глянул на него, как на умалишенного.

– Здесь наша родная земля. И больше я ничего не хочу слушать.

– Эту землю Столица скоро проглотит со всеми нами впридачу, если не позаботимся о себе. Я за тем и приехал, чтобы не пострадал наш Дом. Слушай…

Кэраи поставил на низенький столик пустую чашку, расправил в руках свиток с нанесенной на него картой Земель Солнечной птицы; тень скользнула по лицу. Когда-то в юности видел морское чудо – медузу. Вот и сейчас, как наяву; только вместо медузы – страна. В центре ровно, с юга, впрочем, тоже неплохо – а остальные края – колеблются, будто бахрома студенистая.

Старожилам, держащим земли, жаль отдавать власть, и как ее отдашь, и с чего – пришлому? Только потому, что так сверху повелели? Противятся, пусть не в открытую. То есть на севере не в открытую, но запад уже тлеет, вот-вот и вспыхнет пожаром. Поэтому у Хинаи есть еще время… и нет никакой надежды.

Лет пятьдесят назад, окажись на Солнечном троне пара слабых правителей один за другим, объединение страны, наверное, еще можно было остановить. Но сейчас, когда у людей, выросших в тени Золотой Птицы, уже были свои взрослые дети… скорее речной поток повернет в гору.

Нынешнее солнце уступает былому. С оглядкой говорили в Столице – мол, его отец мигом бы всех в один кулак…Но у Солнечного, в конце концов, всегда найдутся умные и сильные советчики… или родственники. Хотя об этом и думать было опасно, мало ли, вдруг проговоришься случайно.

А присоединение окраинных земель – вопрос времени, и недолгого. Где лестью, где страхом, где силой… Одной смены поколений хватит точно. И будут тамошние поэты воспевать не доблести местных владык, а мудрость и величие единого повелителя. И многие, верно, искренне…

Последнюю мысль он высказал вслух, и брат тут же откликнулся:

– То их дела. Не мои.

– С твоей наивностью родиться бы весен двести назад, – пробормотал Кэраи, чувствуя себя неловко. Хоть и весьма тесными некогда были отношения между братьями, хоть и считал себя умней в делах житейских – все же не годится осуждать старшего.

– Ты думаешь, я не вижу? – заговорил генерал. – Это лучшая преграда – скалы, покрытые лесом. Надежный щит, хоть и рассохся, и щели в нем. Но у меня мало людей и денег. Я снова писал в Столицу – мне нужны воины.

– И снова тебе откажут. И еще увеличат налог… Совместно добьетесь того, что крестьяне разбегутся, и никакая земельная стража их не переловит. Пойми наконец, скоро закончится время таких, как мы. А рухэй напоследок попробуют урвать хоть сотню шагов земли, только поэтому у тебя не отняли власть. Пока. Я потому и приехал… оставить тебя не могу.

– Ты забыл то, чем живем мы тут, в глуши. Там, где у вас беда – гнев повелителя, у нас разливы рек, сели и лесные пожары…

– Гнев повелителя легко может дойти и сюда. Повторю, поэтому я и здесь.

– Все настолько плохо?

– Пока еще нет. Но хуже, чем я писал.

Увидев, что брат не понимает, пояснил:

– Хинаи, несмотря на глушь, велика и слишком лакомый кусок для придворных Столицы. Они мечтают о власти – хотя бы на задворках страны, не понимая, каково это – удерживать границу…

– Ты думаешь, уже стоит ждать человека оттуда? – лицо брата почернело.

– Золотому трону пока хватает забот на западе. Удобней предложить твое место другим желающим, родом отсюда. А уж потом… Есть у тебя завистники?

– Есть. Но как?

– Я не знаю, как именно. Ты допустишь оплошность, или тебя подставят, а может, и вовсе убьют, итог один – наш Дом потеряет всё. Затем Столица рассчитается с твоими обидчиками.

– Наш род держал границу долгие годы… – наконец сказал Тагари.

– Да. И просто так чужака здесь не примут. Нужно промежуточное звено, не знаю, кто или что им станет.

– По-твоему, лучше сидеть тихо? – в низком голосе послышался отдаленный рокот, будто на море предвестник шторма.

– Иногда лучше. Только делая все безупречно, можно отсрочить наше падение. А если придется падать, то надо сделать это как кошка, на четыре лапы. Тогда мы выживем – наше честное имя, твой сын. Наша родня. Только так.

Рокот стал ближе:

– Ты это умеешь. Выжидать, склоняться… умеешь ведь, не так ли? Я – нет, и не намерен…

– О, Небо, – пробормотал Кэраи. – Ты полководец, а не придворный. Но, боюсь, в настоящие дни подобные тебе не в чести… Если ты окажешь открытое сопротивление не местным соперникам, а приказу Солнечного, от нашего рода никого не останется.

– Уж лучше так, чем склонить голову и отправиться куда-нибудь в деревню на юг страны, вспоминая, кем были когда-то! Зачем ты здесь вообще? Ты мог остаться.

– Не мог. Это и моя земля.

– И что мне, по-твоему делать? – сказал Тагари, смягчившись, слыша в словах брата подтверждение из семейному единству.

– Делай, что раньше. А пока я здесь, по крайней мере помогу тебе как разобраться с местными – из дворца этого не сделать, так и сдержать столичных – благо, есть связи. Раз уж воин из меня не самый лучший.

– Отличный бы вышел, если бы ты захотел, – взгляд Тагари стал теплее, самую чуточку мечтательным – он, видимо, представлял, как плечом к плечу с братом сражается где-нибудь на заставе. – Ты легче меня, и быстрее. Вместе бы мы…

– Мы и так вместе. И это подводит нас к маленькой заминке. Я писал тебе, что ты совершаешь глупость…

– Энори? – лицо генерала посуровело, ни следа мягкости не осталось. – Знаешь, я говорил о пожарах и сотрясениях гор. Считай что хочешь, но, пока он делает то, что делает, останется здесь.

– Ты легковерен, как последний водонос! – не сдержался Кэраи. – А дела границы?

– Он указывает время и тропы, опасные места. О большем я не намерен советоваться!

– Хорошо уже, что ты так думаешь, – обронил младший брат, скорее смирившись, чем пытаясь уколоть. – Но я уже успел кое-что услышать. То, что о нем говорят…

– Погоди, сам увидишь. И… он единственный, кто способен поддерживать жизнь моего сына. Про это я тебе не писал и в твой приезд велел слугам не говорить.

– О Сущий, я знаю, что ты и к Тайрену его подпустил. Хорош был бы я, упустив такое. Не хмурься, я за тобой не шпионю, но подобные вещи не скроешь. Придется и мне с этим мальчишкой познакомиться получше. И не сердись, если тебе не понравится итог нашего знакомства. Но это после. Нам сейчас, как никогда, нужны союзники… Из верных семей к другим переметнулся кто-нибудь?

– Есть мелюзга, – с неохотой сказал Тагари, словно признаваясь в собственном недосмотре, – Но большинство наши не только на словах, а на деле.

– Дом Нара по-прежнему поддерживает нас?

– Да.

– И дом Иэра? Судьи и владельцы медного рудника, верно?

– Они, по крайней мере, не против нас. Хотя со старшим сыном там плохо. Жаль, был способным парнем.

Отвечая на недоуменный взгляд брата, Тагари коротко пояснил:

– Пьет.

Он расхаживал по комнате, широкими резкими шагами, и, говоря, взмахивал правой рукой, будто помогал себе собраться с мыслями:

– Пока меня нет, делами заправляет моя правая рука, Айю – ты его помнишь. Когда я в городе, в общем-то тоже он – если не считать дел городской и земельной стражи, строительства, ремонта дорог и мостов. Но помощник уже весьма немолод – еще при тебе здоровьем не отличался…

– Я увижусь с ним завтра или днем позже, если не возражаешь. Надо будет о многом побеседовать. Думаю, в чем-то сумею ему помочь. И придется налаживать старые связи, у меня было не слишком много друзей, – Кэраи чуть улыбнулся, – И еще. Твой советник… Я знаю, о нем говорят в народе. Но в высших кругах – его кто-то слушает, кроме тебя?

– В разумных пределах, – на лице старшего брата появилась тень того выражения, которое Кэраи видел с детства, и означало оно "этот ребенок опять несет какую-то чушь". Давно не ребенок, конечно, но выражение осталось.

Только в детстве сказанное в такие моменты вовсе не было чушью.

Пока спорили – сумерки плавно перетекли в ночь; хозяин дома сам зажег комнатный фонарь, не желая звать слуг. Качнул случайно – и колыхнулось пламя. Свет его упал на маленькую золотую гвоздику-застежку, с крохотными рубинами, из тех, что женщины дарят своим возлюбленным.

Брат заметил ее.

– Памятное? – спросил с не то с интересом, не то с подозрением. – Неужто ты наконец…

– Да нет. Ерунда, пустое.

– У Истэ была похожая, – сказал Тагари, теперь с отвращением глянув на безделушку.

– Ее тень все еще не развеялась? – спросив, пожалел о вопросе. Даже в Столицу просочились легенды о верности генерала Таэна умершей жене. Люди очень уж любят такие истории, чего не знают, то сами додумают.

А тот уже читал письма, привезенные из Столицы.

– Лучше б деньги слали, а не бумаги! Но раз велено еще усилить крепости Ожерелья и заставы возле них, я за это возьмусь, хотя они и так хороши. Как раз собирался отдать приказ Энори, вот и познакомлю вас заодно, – сказал Тагари.

Через четверть часа слуги-посланники вернулись, чтобы робко сказать – молодого советника никак не могут найти. В покоях и в саду его нет, но он не собирался покинуть дом…

– Он обязан докладывать, если уходит! Ищите, – велел Тагари, меряя комнату под сочувствующе-насмешливым взглядом брата.

**

В углу горела большая лампа – прямоугольный каркас из темного дерева, грани – полупрозрачная бумага, на которой искусный художник изобразил цветущие абрикосовые ветви – точнее, лепестки и листья, а сами ветки исходили из рамы, резные. Угол комнаты заливал теплый золотистый свет, выхватывая из тени болезненное личико ребенка лет восьми-девяти – некрасивое, с острым подбородком и широким лбом. Мальчик был сложен неплохо, но хрупкость и худоба выдавали его нездоровье еще верней, чем лицо.

Лампу привезли на днях – на севере такие вещи были диковинкой. Энори увидел над дверью продавца птиц подобный фонарь, и захотел точную копию. Но, когда лампа понравилась Тайрену, подарил мальчику.

– У меня будет еще, если нужно, – отвечал он со смехом, глядя на смущение ребенка, который стеснялся брать сделанное для другого.

Свет лампы успокаивал мальчика. Было новолуние… время нечисти и призраков.

И снова трудно дышать…

Он забрался в глубину кровати, сел, прижавшись к стене. Ждал. Дом его отца был весьма обширным, и покои Энори располагались далеко, на другом конце. Мальчик, не покидая комнату, будто видел, как в пустых коридорах горели светильники, раскачивались тени на стенах. Никого… словно вымерли слуги. При новой луне лучше не говорить лишнего, вести себя тихо, и без нужды не покидать кров.

Тонкая рука коснулась маленькой незаточенной сабли, висящей на стене. Мальчик не боялся нечисти, и привык быть один. Ему даже хотелось, чтобы кто-нибудь недобрый появился. Может, доказав свою смелость, он заслужил бы одобрение отца…

Время тянулось и тянулось, порой вдалеке погромыхивали раскаты уходящей грозы, небо озарялось уже неяркими вспышками. Наконец он не услышал – ощутил присутствие кого-то за дверью, в следующий миг она отодвинулась, рука в белом рукаве поднялась, придерживая крашеные деревянные подвески над входом.

– Ты пришел!

– Ты так взволнован… Гроза напугала?

– Нет! Я же не трус! – прозвенело слишком горячо, чтобы быть правдой. – Я ждал тебя… Помнишь? Ведь обещал, что придешь…

– Тише. Думают, что ты спишь.

Гость открыл решетчатое окно – козодой пел в саду, теплый, влажный после грозы воздух ворвался в комнату. Черное небо, и звезд не видно – скрывают тучи.

Юноша дунул на лампу, гася свет.

– Новолуние, – неуверенно пробормотал мальчик. – Должна гореть.

– Боишься? – снова спросил гость.

– Я с тобой ничего не боюсь, – сказал мальчик, прижимаясь к старшему и зарываясь лицом в белый шелк – только он, чуть мерцающий, и был виден в темноте. – Ох… слышишь? Там кто-то ходит за дверью!

– Слуги, проверяют, спишь ли ты. Наверное, ищут меня. Не позовут – побоятся тебя разбудить.

– Тогда будем сидеть тихо-тихо, будто тебя тут нет, – мальчик засмеялся едва различимо. – Вот и ушли, да?

– Да.

Они устроились на краю кровати, и ребенок тут же поднырнул под руку взрослого.

– Знаешь, я запомнил вчерашний сон… мне снилось, что я вырос, и был здоровым и сильным…

– Что бы ты делал тогда?

– Не знаю. Сразу столько много всего… Но мне всего хватает и так.

– А своя лошадь? Ты же любишь лошадей?

– Да, но мне редко позволяют подходить к ним…

– Когда приезжали столичные гости, ты видел иноходцев-йатта, которые бегут, будто скользят по облакам? Говорят, это самые умные кони. У тебя был бы свой.

Тайрену оживился, вскинул голову, вытянулся, будто всматриваясь вдаль и вдыхая иной, пахнущий дикими травами воздух:

– И я бы уезжал по утрам далеко-далеко в поле, с тобой… Или нет, я хотел бы с тобой отправиться к морю. Потому что и ты туда хочешь.

– Верно.

– Но почему не уедешь? Мой отец тебя не пускает? Или из-за меня?

– А ты отпустил бы?

– Я… я бы попросился с тобой. Или ждал…

Он придвинулся еще ближе, прижался:

– Я хочу, чтоб так было… Но больше хочу стать таким, как ты…

– О нет, – юноша рассмеялся, обнимая его. – Лучше будь собой.

Тайрену глянул на дверь – в узкой щели под ней проплыл рыжеватый свет, кто-то прошел с лампой.

– Наставник не хочет учить меня старому письму, говорит, я и так слишком много читаю. Иногда мне кажется, они считают, что мне все это не нужно. Только есть, спать и смотреть в окно.

– Они просто еще не привыкли, что ты уже вырос. Завтра ты получишь согласие наставника. А зачем тебе именно это письмо?

– У отца много старых книг. Когда смотрю на них, кажется, что я там, в прошлом…

– Даже если это трактаты о свойствах трав? – даже не видя лица, мальчик слышал улыбку.

– Но это же древние травы! – Тайрену рассмеялся, неожиданно звонко при его болезненном облике, и тут же прикрыл рот ладонью, метнул взгляд в сторону двери. Но плечи все еще вздрагивали от смеха.

Затем мальчик посерьезнел.

– А на самом деле… я смогу стать здоровым?

– Я постараюсь, – рука скользнула по его голове, легко, едва ощутимо, – Сейчас ты ведь можешь гораздо больше, чем раньше, верно?

– Да. Но если вдруг у меня не получится… Ты не… оставишь меня, если я буду сильно болеть?

– Никогда. Даже если однажды придется покинуть этот дом, я буду приходить к тебе, – что-то странное прозвучало в голосе, с колыбели знакомом, как биение собственного сердца.

– Ты собираешься уйти? – ребенок заволновался. – Если ты вдруг захочешь…

– Тшш… Все хорошо. Я с тобой.

Губы коснулись лба мальчика – невесомо, прохладно.

– А теперь спи.

– Мне почему-то зябко…

– Это молодая луна.

– Помнишь, ты говорил, что она может спускаться с неба и расцветать в пруду… Давно говорил, но я помню. Глупо, что я до сих пор в это верю?

– Нет. Просто ты ближе иному миру, чем к людям. Я позову тебя в сад, посмотреть. Ты увидишь огромный белый цветок, над которым вьются бабочки, сияющие, словно звезды.

– А может, он уже там? – с надеждой спросил мальчик.

– Нет пока. Не бойся, мы его не пропустим. Спи…

Снаружи уже дождался негромкий звук гонга, возвещающий совсем поздний час, когда слуга с поклоном отодвинул занавесь, пропуская в комнату нового человека. Молодой совсем, он напомнил Кэраи сороку черно-белым одеянием. Привыкнув разглядывать столичных щеголей, невольно отметил наряд без единого цветного пятна, не считать же таковым змеящуюся вышивку серебром.

– Доброго вечера, господин, – вежливый поклон; пламя свечей заиграло на серебряной заколке и прозрачных белых камнях.

Кэраи всмотрелся в «советника» брата. С этим тоже придется разбираться. В Столице ему доводилось и самому доводилось видеть шарлатанов, которые вызывали призраков, предсказывали судьбу и собирали деньги с легковерных. Если обман раскрывался, над попавшими в сети глупцами смеялись. Тут не до смеха.

Советник… мальчишка. Сколько ему, двадцать или немногим больше?

Кэраи встретил изучающий взгляд чуть раскосых глаз цвета хвои. Лицо миловидное, чуть острое, черты не слишком типичны для уроженцев Хинаи – будто в парне примесь иной крови, сразу и не понять, чьей.

Он и не скрывает, что из низов, впрочем, при его якобы даре это не имеет никакого значения. И множество простонародья идет к нему, чтобы просить о помощи, хотя большинство не доходит, конечно. Но просящим он помогает. Управляющий говорил, он даже в том доме заступался за провинившихся слуг перед прежним хозяином. Дядя был крутого нрава, и непонятно, как это позволил.

– Где ты был? – Тагари чуть нахмурился.

Не только слуги, но и горожане высокого ранга съеживались невольно, когда гневался генерал.

– У вашего сына.

– Там тебя не нашли!

– Они просто не заходили внутрь, а свет не горел.

Генерал постарался скрыть тревогу – Кэраи заметил это.

– Тайрену, он ведь здоров?

– О да.

– Тогда зачем ты приходил к нему ночью?

– Чтобы он продолжал оставаться здоровым.

Тишина показалась Кэраи чуть более долгой, чем стоило бы.

– Я здесь, – обронил Энори. – Какова будет ваша воля?

– Ты знаешь, что вернулся мой брат. Он займется делами мира, пока я занимаюсь охраной и делами войны.

– Хорошо. Но мира здесь все меньше, – заметил Энори вскользь, и Кэраи отследил тот же изучающий взгляд, что и раньше. А брат был погружен в свои мысли, он раскладывал на столе карту, пальцем очертил круг:

– Есть еще одно дело. Я хочу отстроить заново заставу Анка, вот здесь. Из Столицы передали, что границы велено укрепить, будто я не занимаюсь только этим. Но та застава издавна считалась местом нечистым – люди умирали от мора. Я хочу знать, стоит ли восстанавливать старые стены – или стать восточней? Отстроенная на прежнем месте, застава захлопнет ворота в ущелье! А рядом – только притворит дверь.

– Мне бы стоило побывать там, – сказал Энори, поглядывая на старшего Таэну исподволь.

– Поедешь завтра. Можешь идти, ты свободен…Что-то еще?

– Сегодня мы встретили похоронную процессию… Крестьяне уверены, что в окрестностях Осорэи появилась нежить, – Кэраи заметил, как недовольная морщина прорезала лоб генерала, а юноша спросил: – Это вас не волнует?

– В деревнях любят дрожать от страха!

– Вам известно про тори-ай? Ими становятся самоубийцы, желающие обрести власть и вечную жизнь…

– Не пересказывай мне старушечьи байки!

– Может быть, ваш гонец однажды не доберется до крепости? Тогда скажете – вражеская стрела? А если его голову найдут после в овраге, а тела не отыщут вовсе?

– От меня-то ты чего хочешь?! – не выдержал генерал.

– Ничего… Если вы не верите «байкам», господин Тагари Таэна.

– Ну, довольно.

– На страхе держится многое, вам ли не знать… но никакая сила не сдержит народ, который боится неведомого.

– Хорошо, я направлю туда людей. Они все проверят…

– И отыщут разбойников, это наверняка дело их рук, – сказал Кэраи. Энори промолчал, вновь посмотрев на него очень пристально. Слегка поклонился и вышел.

– Этого я и боялся, – вздохнул Кэраи, когда стихли легкие шаги. – Нежить, проклятые крепости…

– Не суди о том, чего не понимаешь.

– Ты будешь искать убийц, или развешивать амулеты?

– Мои люди прочесывают все уголки Хинаи в поисках разбойников. Но в те места завтра отправятся еще стражи.

– А что насчет заставы? Ты всерьез намерен…

– Да!

– Поступишь так, как он скажет?

– Посмотрим… Не делай такое лицо.

– Он просто потрясающе дерзок, – задумчиво отметил Кэраи. – Обратился к тебе по имени… Во дворце бы с него три шкуры сняли.

– Да брось. Тут не дворец. Бывает, промахивается – он же дитя леса.

– Давно не дитя. Пора бы выучить этикет…

**

Солнце клонилось к закату, мягкая дымка разлилась в воздухе. Было еще светло, но вот-вот и начнет смеркаться. Несколько всадников в бежево-коричневой форме стражей округа друг за другом проскакали по лесной тропке, едва не задевая разросшиеся над ней ветви.

Человек с нашивкой десятника на рукаве и головной повязке ехал последним. Форма и сосредоточенность, а также лесной полумрак делали его старше, но стоило выехать на открытое место, – внизу расстилались заливные луга, покрытые сиреневыми цветами – как суровая озабоченность покинула всадника. Он остановил коня, рассматривая пестрый травяной ковер.

Было ему лет двадцать. Открытые, приятные черты, а глаза по контрасту с темной полосой ткани на лбу казались вызывающе светлыми.

– Эй, полководец! – товарищ, спускаясь с холма, с теплой насмешкой окликнул его, затем громко свистнул. Только тогда молодой всадник очнулся и поскакал за другими.

Сын мелкого торговца тканью, Лиани Айта в четырнадцать лет поступил на военную службу и считал ее своим призванием. Дослужился пока лишь до командира десятки, но вскоре мог быть повышен в звании. Тепло вспоминал свою большую семью – родителей, сестер и братьев, которых давно не видел; вот и сиреневые цветы напомнили те, что росли за воротами.

А сейчас земельные стражники впятером объезжали окрестности, расспрашивали местных, искали следы бандитов, убивших тут двоих человек; то было не первое преступление разбойничьей шайки.

Дом у обочины дороги был уютным и говорил о достатке хозяев – не избыточном, когда можно позволить себе что захочется, но о простой сытой и устроенной жизни людей образованных. Свет маленького очага освещал комнату – занавеси, легкую прочную мебель, явно изготовленную кем-то из здешних умельцев, полосатые циновки на полу. Молодая женщина в розово-черном, сидевшая у столика с цветами, рассеянно водила пальцем по расшитой скатерти – рисовала невидимые узоры. Муж ее, чуть старше годами, но с седой прядкой у виска, стоял в паре шагов, облокотившись на дверной косяк, и смотрел на дорогу. Она была пуста, и тишина стояла вокруг дома.

– Никого, – негромко сказала женщина. – Я боюсь, сегодня путников не дождемся.

– Что ж… – мужчина повернулся к жене, но не успел договорить, услышал, как скачут лошади.

Всадники не ожидали зрелища, которое предстало их глазам. На небольшой красивый дом смотрели, словно тот возник прямо из воздуха.

– Это еще что за новости? – растерянно произнес один из стражников.

– Тут развалины были, – подъехал к нему другой.

– Что ж, посмотрим, – Лиани тронул повод.

Они приблизились к дому, объехали его по периметру – невысокий деревянный забор, покрытый красным лаком, ворота, за которыми виднелись аккуратно выбеленные стены. Первый стражник снова присвистнул.

– Надо же, прям как в городе. Красотища.

– Эй, хозяева! – крикнул Лиани, оставаясь в седле.

Ворота распахнулись в тот же миг. Открывший их человек поклонился; выглядел он озадаченным, но в себе уверенным.

– Господа, чем обязан?

– Мы ищем разбойников. Кто вы такие?

– Переселенцы из провинции Сима. Живем теперь здесь, – несмотря на форму стражников, молодой мужчина смотрел на них, явно испытывая сомнения. Лиани показал медную пластину с отчеканенным знаком – символ своих полномочий.

– Простите нас за вторжение и позвольте осмотреть дом.

– Сделайте милость, – сказал хозяин с видимой неохотой. – Может, отдохнете у нас?

– Это вряд ли…

Всадники спешились.

– Посмотрите там, – кивнул Лиани двоим спутникам на двор, а с оставшимися двумя вошел в дом. Навстречу им поспешила хозяйка, растерянно улыбаясь, поправляя прядки на висках и подвески над ними.

Первый спутник остался у двери. Второй стражник, повыше, с лицом грубоватым, вошел, осмотрел комнату, провел рукой по занавескам, на которых алели вышитые пионы, разрисованным узорным ставням, скатерти, висевшему на стене огромному вееру из тростника:

– Неплохо…

– Что вы здесь делаете?

– Мой муж получил разрешение… – волнуясь, проговорила молодая женщина. – Он починил этот старый дом…

– У него золотые руки – здесь были одни развалины еще месяц назад.

– Как раз тогда мы и переселились. Нам помогли родичи, теперь они покинули этот округ.

– На что вы живете? И сколько вас?

– Еще трое слуг, они в отлучке. Мы намерены заняться торговлей лекарствами…

– Бумага у вас есть?

– Конечно, – мужчина с поклоном передал лист. Почерк у писавшего был мелкий, уверенный, изощренные знаки вышли похожими на жуков. – Вот разрешения жить здесь, изготавливать снадобья и торговать.

– Не нравится мне это, – всмотревшись, отметил высокий стражник. – Командир, возьмем бумаги с собой.

– Но… – подала голос женщина. Она больше прежнего волновалась, сложив у груди руки с тонкими, фарфорово-хрупкими с виду пальцами.

– Если они в порядке, вернем через несколько дней. До тех пор никто вас не побеспокоит, – сказал Лиани. Затем стражники покинули дом.

Глава 3

– И черные блестящие крыши вдалеке – храм Тао-До, «Под защитой скал», – чуть нараспев говорила маленькая чернокосая девушка, устроившись на подушках внутри крытой повозки

– Прямо на склоне? Туда тяжело подняться, – вторая девушка рассмеялась, подняла голову и вновь вонзила иглу, склонилась над полотном: на нем змеями изгибались темно-зеленые стебли вьюнка, светлый стрелолист грозился проткнуть тонкую ткань. Дорога здесь была ровной, повозку почти не трясло.

– На скалах, – кивнула рассказчица. – Стоит и смотрит на реку Иэну. А знаешь ли, что про тот храм говорят? Жил каменщик, который как-то, работая на склоне ущелья, случайно столкнул глыбу на голову медведя. Тот дух испустил, только дух этот каменщика чуть не замучил, все приходил и ревел под окном. Наконец работник пообещал воздвигнуть храм в честь медведя, так и сделал, а сам стал в нем настоятелем. Говорят, на тропе, что ведет к воротам, есть обтесанный валун – вставший на дыбы медведь, и на плите перед ним оставляют сладости, – продолжила рассказчица, и рассмеялась. Платье ее переливалось всеми цветами радуги, гордо посаженная головка и вскинутый подбородок свидетельствовали о том, что прихоти девушки исполняются все до единой.

– Мне говорили: там, куда ты плывешь, горы выше, и храмы еще ближе к небу, – сказала вышивальщица. – А ты в это веришь?

– Я верю в себя и свою удачу. Подарила же она мне твое общество!

– Ох, Тайлин, ты… – вторая девушка тоже не удержалась от смеха.

– Я же нашла тебя в той глуши. В одиночку уже умерла бы с тоски с этими олухами. Какие здесь дикие места – холмы и кустарник, и так без конца! А ты бы чахла в гостинице на побережье, там и ниток нормальных-то негде достать.

…В руках вышивальщицы не игла, а тонкий лунный луч. Он сверкал, ныряя в полотно, будто в воду, и оставлял за собой след-стежок. Мастерица отдувала ото лба каштановую прядку и снова склонялась над вышивкой. Иногда девушка переставала работать и погружалась в раздумья, как лучше повести узор. В такие мгновения она напоминала куничку – любопытную, с шелковистой длинной шерсткой – замершую среди ветвей.

А Тайлин грызла орешки и щебетала, не уставая. Дорога была хорошей, повозка, в которой ехали, достаточно просторной для двоих, и устланной изнутри одеялами – и тепло ночами, и мягко.

Небольшая повозка, запряженная парой лошадок, катилась среди холмов, поросших мелколистным жестким кустарником в рост человека и травой по-весеннему сочного цвета. Спутники-мужчины негромко переговаривались, не мешая отдыху девушек. Трое домашних слуг, ехавших верхом, и возница, вот и вся свита.

– Поговори со мной, – велела Тайлин. – Нээле, не будь скучной.

– О чем же мне говорить? Я только о вышивке и могу. Но тебе вряд ли интересно, как выкладывать нитью узор, – улыбнулась вышивальщица.

– Вы и сказок у себя не рассказывали в мастерской? И песен не пели? И сплетен городских не перебирали? Вот уж не верю, женщины ведь, – Тайлин хитро прищурилась, но спутница не поддалась:

– А вот, смотри, мы ручей проезжаем. Вон там камыш, узкие листья, темные: совсем как по новой моде там, откуда я родом. Знаешь, богатые женщины вдруг полюбили совсем тесные платья из жатого шелка цвета речного тростника… и украшали их вышивкой на тот же манер…

– Я так мало про тебя знаю, а ты мне почти как сестра, – сказала чернокосая девушка. – Говори еще, говори. На север мода идет не меньше года, а то и двух, а с такой мастерицей, как ты – о, я сумею себя показать!

Ястреб кружил над холмами, с земли темный, видел холмы, далеко друг от друга разбросанные рощицы и затерявшуюся среди них повозку, и вряд ли сумел бы понять, пойми он эти слова, кому собирается себя показывать маленькое существо далеко внизу.

В дрожащем от солнца послеполуденном воздухе он давно видел, как повозка подъезжает к нескольким ровно уложенным каменным плитам, но путники заметили их только сейчас. Выцветшие ленточки и флажки поникли, привязанные к кустам, деревянные бусины казались оставшимися с зимы ягодами. Крохотная беседка из светлого песчаника, сбоку на камне выбито полустертое изображение зверя – не то дикая лесная собака, не то лисица – с большими крыльями. Ахэрээну, одна из Опор, воплощение любви и заботы. Странно видеть здесь это очертание, знаком Опор украшают храмы и монастыри.

– Придорожное святилище, – пояснил девушкам один из слуг. – Можно тут дар оставить, можно внутри зажечь палочку.

– Какое-то оно… грустное, – заметила Нээле. – За ними тут не следят?

– Мы, госпожа, едем не той дорогой, чаще выбирают лучшую, но длинную.

– Мы пойдем, – решила Тайлин, подхватила подол и устремилась к святилищу; но за зиму и осень тут, видно, не было никого, и весной трава и кустарник рванулись в рост, почти скрыв тропинку.

Отцепляя шелковые складки от зеленой стражи, Тайлин пару раз прошипела что-то, еще пару раз ойкнула и, наконец, остановилась.

– Трава слишком колкая, я изорву платье, и ты тоже. Нет, не ходи, – на всякий случай покрепче ухватила путницу за локоть, маленькие пальцы оказались на диво цепкими.

– Не пойду, – кротко согласилась вышивальщица, силясь таки освободить руку.

– Госпожа, не стоило бы пренебрегать… – вступил старший из слуг. – Все же вы из Срединных земель, а местные святые и духи, кто вы им? Никто. Хотя, если они добрые, может, не оставят милостью незваную гостью? И все же… Я мог бы вас донести, а другой – вашу подругу.

– И все же – ты помолчал бы, – Тайлин вскинула подбородок. – Мы едем дальше.

Повозка катилась, подпрыгивая на камешках. Птицы все так же высыпали стайками из кустарника в небо, пару раз виднелся бок или хвост сероватой лисицы, пчелы вились над метелками каких-то желтых соцветий.

Тайлин, видно, было немного совестно, что столь легкомысленно пренебрегла долгом путешественника, и потому говорила она теперь о небожителях, создателях и хранителях мира, существах и силах могучих, высших и благожелательных.

В каждом храме Сущего стояла и статуя Иями-Заступницы, его посланницы. Но тут, на севере, храмов Сущего зачастую не было вовсе – только Иями, да более мелкие, множества местных святых и хранителей. Это было понятно – Заступница казалась ближе, чем некто непостижимый, создавший мир и поместивший его на Опоры.

…До того, как Солнечная Птица спустилась на землю, случалось, что люди вызывали гнев одной из Опор и она отворачивалась от живущих. Только Черепаха-Время ни разу не делала этого – трудно и представить, что началось бы тогда. А если прогневаются сразу две Опоры, миру настанет конец, если не вмешается Сущий, даже Заступница тут не поможет.

– Какая же из Опор тебе ближе? Та, в чьем ведении любовь? – спросила Нээле, снова взявшаяся за иглу.

– Вот уж не знаю! Зачем мне думать об этом? Хотя, надеюсь, и любовь от меня не отвернется, – сверкнула белыми зубками Тайлин.

– Ахэрээну… – произнесла Нээле, – Когда-то его для храма вышивала госпожа Каритэ. А я была совсем маленькой и подолгу стояла перед полотном, даже прибегала ночами. Хотела научиться работать так же искусно.

– О, ты разговорилась наконец. И что же, и дальше?

– А ничего. Я почти ничего не знаю про них, – сказала вышивальщица. – Госпожа Каритэ рассказывала иногда о создании мира и том, как он устроен, чтобы мы лучше понимали, как вышивать разные символы. Но больше говорила о том, как менялись изображения за долгие годы и в разных провинциях. Это так странно. А здесь, на севере… – она примолкла, что-то обдумывая, и с улыбкой прибавила: – Так или иначе, мода Срединных земель здесь ценится.

– Как только я устроюсь, позову тебя личной мастерицей, – заверила Тайлин. В городе, где она жила раньше, дела у девушки не заладились, и теперь Тайлин перебиралась на север, к дальней родне. Планы путешественницы были просты – очаровать кого-нибудь побогаче и посимпатичней, и заставить платить за себя. Мыслей о замужестве у нее и не возникало.

– Завидую я твоей легкости, – сказала Нээле, снова вкалывая иглу в пеструю вышивку. – Сама я бы так не могла.

– Неужто не было поклонников у тебя? – недоверчиво спросила черноносая девушка.

– Ну, как же… был один. Захаживал в мастерскую, все приглядывался, вертелся вокруг. Неприятный такой человек, на барсука похож – хитрый и наглый, и за сорок уже, – фыркнула она, рассмешив и Тайлин.

– Но ведь тебя не могли отдать ему? – затем спросила она обеспокоено.

– Нет, кто бы? Нет родни, а хозяйке мастерской я ничего не должна.

– Так ты сбежала из-за него?!

– Нет, – подумав, ответила Нээле.

– Ты очень смелая, если отважилась ехать вот так, в одиночку. По секрету скажу – мои слуги отговаривали брать тебя, мол, знаем мы лишь с твоих слов… – Тайлин заговорщицки подмигнула, – Но я бы не вынесла, о, я просто погибала в пути с этими олухами! А у тебя честнейшее лицо и такие глаза… уж я-то в людях разбираюсь отлично! Но от озера Айсу, где ты жила, путь далек… пускай ты ехала к родственнице, и все же в одиночку одолеть полстраны!

– Мне подумалось – в северных землях, таких, как Хинаи, вряд ли найдется много соперниц по мастерству. Но сперва было страшно, – Нээле заговорила о другом: – Говорят, зимой тут бывает снег, особенно в горах он ложится ровным слоем и не тает неделю, а то и больше…

– Лишь из-за снега боялась? – засмеялась Тайлин.

– Потом я встретила тебя, – улыбнулась спутница, и продолжила.

Да, было страшно. С пяти лет она считала домом мастерскую – здесь работала ее мать, недолгое увлечение некоего чиновника среднего ранга. Однажды он приехал в деревню с ревизией, оттуда и забрал молодую красавицу, чтобы через какое-то время покинуть ее.

– Мне исполнилось десять, когда я осталась одна, и кроме мастерской идти было некуда. Я думала, на всю жизнь – или пока не подведет зрение. Вышивальщицы-затворницы редко находят себе женихов, а повторить судьбу матери....

– Ты загрустила! – Тайлин рассмотрела лицо Нээле в полумраке повозки, а может, услышала невольный вздох. – Хочешь, я спою тебе песню? Моя ахи попала под дождь по вине одного из тех олухов, и я не могу играть, – она свирепо мотнула головой в сторону, откуда доносился разговор слуг.

Нээле улыбнулась невольно.

– Спой…

Тайлин уселась поудобней, при этом заученно сложила руки поизящней, расправила платье, будто ее поклонник здесь был, и затянула приятным высоким голоском:

– Знаешь, какой я стану в день,

когда замолчу навсегда?

О смехе моем беспечном тебе напомнит вода,

Про слезы мои напомнят влажные берега,

О пестрых платьях моих – полные пчел луга,

А если ты когда-нибудь

вспомнишь цвет моих глаз,

То я вернусь, и никто на земле разлучить не сумеет нас.

Тихое всхлипывание, словно эхо, продлило последние звуки песни.

– Кажется, я плохо тебя утешила, – огорченно сказала Тайлин, позабыв про маску желанной красавицы.

Наутро взору путешественниц открылась большая крепость – она вписалась в горную гряду, будто была ее детищем.

– Случись война, если вдруг не справятся приграничные крепости, Лаи Кен, «Глядящая сверху» закроет врагам проход по Иэну, и примет в себя многих и многих беженцев, – рассказал девушкам один из слуг, уроженец здешних мест. Он почесал лоб под головной повязкой: – Но не думаю, что до этого когда-то дойдет, все междоусобицы остались в прошлом, а на границах нас прикрывают крепости Ожерелья. Красиво звучит, верно? Их семь. Вся Хинаи – одна большая граница, зря наша барышня устремилась сюда…

– Помолчи! – Тайлин полушутя замахнулась на него веером.

Путь их пролегал мимо по широкой дороге, и девушка долго оглядывалась, стараясь запечатлеть в памяти величественные крепостные стены.

А ночью она сидела без сна, разглядывая медленное движение созвездий по небесному склону. Кисть, Тушечница, Свиток. С их помощью запечатлены судьбы всего мира. Где-то там серебряными росчерками пишется и ее судьба…

Горная цепь отдалилась, и еще два дня повозка катилась между невысоких холмов. Дул северный ветер, пахнущий кедрами и мхом, порой его направление менялось, и до путешественниц долетал запах реки – сырости и водорослей. По вечерам Нээле поплотнее куталась в накидку-кийна – невзрачную, зато теплую. И не только от холода – один из слуг, уроженец соседних земель, рассказывал здешние сказки. Среди них были забавные, были и страшные. Проказливые ишильке и длинноносые маки-оборотни, о которых слышала с детства – и доселе неведомые Забирающие души, нечисть, лишающая людей земной жизни и посмертного существования.

К вечеру третьего дня Тайлин заявила, что ей надоело петлять меж холмами и стоит ехать напрямик, по солнечному пути. Слуги подчинились воле маленькой хозяйки, повозка покинула тракт и устремилась по небольшой дороге, годной разве что для крестьянских телег.

Девушек то и дело подбрасывало, когда колесо налетало на очередной камень. Тайлин ругала строителей дорог, не подумавших провести тут удобный путь, а иногда откидывала полог и принималась возмущаться возницей и лошадьми.

Ночью Тайлин заснула быстро, а вышивальщица долго сидела у костра, вновь поглядывая на звездноглазое небо и вполголоса разговаривая со слугами.

– Не могу больше. Дойдем до города, надеюсь, она меня отпустит, – сказал один. Оглянувшись на повозку, где маленькая девушка спала сладким сном, вздохнул:

– А может, и нет.

Поутру холмы окутал молочный туман, и путники сбились с пути. Когда лучи солнца сожгли белое марево, оказалось, что дороги нет и в помине, а повозка катится, куда придется. Заблудиться было немудрено – холмистая степь не слишком отличалась от пути, по которому они ехали раньше милостью Тайлин. Те же огромные, поросшие дикими злаками и кустарником бугры справа и слева, те же небольшие овраги. Горная гряда осталась позади, тянулась темной полосой. То тут, то там попадались нежно зеленеющие и хвойные рощицы – предвестники дремучих лесов. Птицы взлетали, потревоженные, кричали диковато и равнодушно.

Тайлин приуныла и перестала бранить слуг. Жалобно поглядывала на Нээле, будто на старшую сестру, знающую, как быть.

Нээле смотрела по сторонам.

– Здесь куда меньше цветов, чем в окрестностях озера Айсу. Или им еще не пришел черед открыться? – заметила девушка, – И кустарник повыше, чем на юге, и гуще. Мне казалось, север – это сплошная чащоба…

– Будут вам чащи, юная госпожа, – откликнулся возница. – Горы Юсен, там не пройти… а еще северней – Эннэ. Это и вовсе глушь…

После полудня возница увидел фигуры всадников меж холмов, указал на них девушкам. Одетые как военные низшего ранга, похоже, всадники принадлежали к одному из местных гарнизонов – а может, то была земельная стража. Деталей не удалось рассмотреть издали. Тайлин закричала и замахала рукой, пытаясь привлечь внимание, но безуспешно. Девушки приуныли, и повозка снова потащилась, выписывая петли, а порой и круги.

Вскорости слуги заметили домик, примостившийся позади невысокого пологого холма, в лощинке. Место было уютное, ложбинка поросла чиной и мышиным горошком. Люди не успели обрадоваться грядущему отдыху – подъехав ближе, поняли: полуразвалившийся дом, заброшен давно.

Покосившиеся ворота, увенчанные деревянным фазаном с отбитым хвостом – птица жалко смотрела на путешественников. Заросший тиной маленький пруд казался безжизненным – похоже, в нем и головастиков не водилось, не то что рыбы. Плети ползучих растений расположились поперек дорожек, мешая идти.

В комнатах оказалось пусто, только треснувший столик сиротливо стоял в углу комнаты, когда-то предназначенной для приема гостей. На кухне слуги обнаружили дырявый котел и несколько горшков, ничего больше. Полы оказались покрыты слоем пыли, но нигде не было ни плесени, ни паутины.

– Тоскливое место, – заметил один из спутников Тайлин. – Даже пауки не живут.

Та передернула плечиками.

– Тут очень давно никого не было, – сказала Нээле сама себе – просто чтобы развеять гнетущее впечатление.

– Никто в здравом уме не полезет в такую глушь, – отозвался слуга.

Девушки побродили по дому – Тайлин приподнимала подол и старалась рукавом не коснуться стены или дверного косяка, вернулись в гостевую комнату.

– Глянь, это что? – внимание маленькой госпожи привлек небольшой белый предмет, полускрытый ножкой стола. Тайлин тут же потянулась посмотреть, с опаской – мало ли что валяется на полу в заброшенном доме?

– Какая прелесть, – протянула красавица, двумя пальчиками поднимая резной гребень китовой кости. Большой, ажурный, он напоминал крыло махаона, и был украшен сияющими камнями – крупные вишневые альмандины в обрамлении неизвестных кристаллов помельче. Вещица смотрелась чужеродно в унылой пустой комнате.

Тайлин, позабыв про пыль и недавнюю брезгливость, воткнула украшение в волосы, извлекла из поясного мешочка бронзовое зеркало.

– Посмотри, какая роскошь! Странно, что его оставили тут! Я бы ни в жизнь…

Нээле присмотрелась – цены гребня она понять не могла, но тончайшая резьба на кости, но альмандины и россыпь голубых камешков, похожих на капли…

– Быть может, хозяйка гребня вынуждена была быстро покинуть дом? – предположила она.

– Это ее беда, – рассмеялась подруга. – Идет мне?

– Очень, – Нээле старалась сохранить серьезность, но детское хвастовство Тайлин было таким забавным.

– Теперь его должна примерить ты! – заявила чернокосая девушка.

– Я буду похожа на позолоченную курицу, – сказала подруга. Но желание нарядиться пересилило. Хоть ненадолго…

– Давай, – она улыбнулась.

Тайлин засуетилась вокруг подруги, наскоро разделяя ее волосы на пряди, закрепляя шпильками – временная прическа вышла кривовато, но, когда Тайлин украсила ее драгоценным гребнем, показалась девушкам великолепной.

Юная красавица вздохнула – вздох шел от самого сердца, будто оно грозило разорваться, и сказала:

– Бери! У меня куда больше вещей!

– Да ты что, куда мне, – вышивальщица потянулась было разрушить прическу. Ох, не хотелось этого делать!

– А вот и не спорь! – Тайлин перехватила ее руки, скорчила забавную рожицу. – Сколько тебе, девятнадцать? Пора быть красивой, не только создавать красоту. Дарю! – и шутливо нахмурилась:

– Я, правительница Облачной страны Сэн, жалую тебе этот гребень!

Сзади кашлянули.

– Госпожа Тайлин, ночь на дворе.

– Я буду спать здесь! – заявила та. – Постели нам в этой комнате! Надоело тесниться в повозке!

Про брезгливость она позабыла начисто. Находка искупила вину дома в том, что он посмел выглядеть столь неприглядно.

Вышивальщица с сомнением осмотрелась. Когда-то здесь была спальня, судя по расположению комнат. Довольно чистое, но пустое и унылое, помещение наводило тоску даже на неприхотливую Нээле.

– Слуги наведут здесь порядок! – Тайлин беспечно тряхнула головой, височные подвески зазвенели. – Нет, и не думай оставить меня одну!

– Здесь так… одиноко, – Нээле выглянула в окно. Стемнело, пока они бродили по комнатам и коридорам. Узкий месяц едва освещал заросли жасмина и тропинку, с трудом различимую среди травы. – Почему дом стоит настолько далеко от дороги?

– Это мы подъехали не с той стороны. Наверняка есть неплохой путь. А что до одиночества… если б я не умирала с тоски без людей, я тоже предпочла бы тихий уютный домик! – заявила подруга. – Что до хозяев – мало ли, может, им надоела глушь?

– Или они умерли.

– Брр, не пугай меня, глупая! – Тайлин поежилась.

Девушки прислушались – ни звука не донеслось до их ушей. Только ветер шуршал еле слышно.

– Ни лягушки, ни цикады, – обронила Нээле. Тайлин от нее отмахнулась. Слуги постелили девушкам на полу, ложе получилось широким и мягким.

– Спать, спать, – зевнула Тайлин, потягиваясь. Скоро она заснула – ворочалась и вскрикивала во сне, а Нээле долго не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к гулкой и одновременно глухой тишине. Наконец и ее сморил сон.

Потом она услышала шорох, увидела, как створка двери отошла и в комнату, ощупывая все на своем пути, лезут невероятно длинные руки. Вот они нашарили подол платья Тайлин, вот потянули на себя одеяло… Нээле закричала и проснулась.

Сквозь щели в ставнях пробивался розовато-серый свет. Тихие разговоры слуг раздавались снаружи. Утро выдалось весьма прохладным.

– Ну вот, выспались, а ты говорила, – Тайлин повозилась в постели, вскочила:

– Помоги мне одеться.

Нээле собралась быстро. Отвар из ягод шиповника и теплые лепешки окончательно согрели ее, и она облачила Тайлин в обычный для той наряд, мало годный для долгого пути, зато яркий и дорогой. С волосами пришлось повозиться – Тайлин, смирившись, что изящных причесок спутница создавать не умеет, довольствовалась уложенными венцом косами.

– Сюда заколку с алым камнем, вот этим… нет, это не рубин, дешевый самоцвет, но смотрится, верно? А сюда стоит поместить эту, с птицей… мне ее подарил один чиновник, с которым мы столкнулись в лавке картин… Он хотел купить полотно, которое мне понравилось! Правда, потом извинился…

– У тебя прекрасные наряды, – говорила подруга с восхищением и легкой завистью в голосе, разглядывая вышивку самоцветы. Особенно понравилось ей тонкое серебряное ожерелье с аметистовыми подвесками.

– Мы с тобой похожи сложением, хотя ты повыше, – сказала Тайлин, придирчиво оглядывая подругу. – А твое платье миленькое, но тебя вовсе не красит… Нет, не мотай головой! Я тебя одену, как госпожу знатного дома.

– Да зачем наряды в дорожной повозке? Кусты, что ли, очаровывать? – засмеялась Нээле. И неудобно путешествовать в таком узком одеянии, хоть и разрезано по бокам верхнее платье.

– Скоро пойдут обжитые месте. Будем выглядывать в окошко, и на нас будут смотреть. Две красивых девушки – мы обе должны быть нарядными, это привлекает мужчин!

Она, видно, не сомневалась, что первенство в любом случае будет за ней.

Маленькая девушка зарылась в свои пожитки и вскорости извлекла из кучи нарядов нижнее платье цвета розового винограда, а после – верхнее, без рукавов и с разрезами, темно-сливовое.

– К твоим волосам и золотистой коже больше подошел бы бирюзовый или цвет молодой зелени, но у меня нет такого, – огорченно сказала Тайлин. Нээле тронула пальцем вышитые узоры на ткани – виноградные лозы, сплетающиеся над волнами.

– Ты задумалась. Меряй же! – Тайлин подергала Нээле за рукав.

Прохладный шелк зашуршал, окутал тело, и девушка засмотрелась на свое отражение. Откинув за спину тяжелые волосы, она осторожно трогала платье – похожие на крылья бабочки рукава, пелерину, украшенную розовым кварцем – блестящие камешки закреплены были в середине вышитых белым цветов, напоминающих хризантемы. Платье девушки из родовитой или весьма богатой семьи. Да… неожиданная подруга знала толк в нарядах.

– Это тебе… пока поносить! – Тайлин застегнула на ее шее понравившееся ожерелье, и, состроив огорченную гримаску, добавила:

– Оно недорогое, увы… аметисты с трещинками… ценных камней нет у меня. Приходится пускать пыль в глаза. Но в городе… о, я найду того, кто станет платить! – ее глаза подернулись мечтательной дымкой.

Она сказала это по-детски просто, и Нээле не сдержала улыбки. Что ж… иные женщины строгого нрава способны душу из тебя вытрясти и никогда не окажут помощи. Пусть Тайлин не благородная дама, кто осудит ее? Но она все же настояла на том, чтобы отправиться в путь в собственном платье, более широком и запашном, из тех, что носили небогатые горожанки. Осталось лишь ожерелье на шее.

– Сегодня мы должны выбраться на дорогу! – заявила Тайлин вознице, закрепляя найденный гребень в прическе подруги. – Или я рассержусь!

Тот проворчал себе под нос нечто невнятное.

Потянулась привычная вереница холмов, покрытых нежно-зеленой травой.

– Кажется, я ненавижу север, – хмуро говорила Тайлин, перебирая струны ахи. Поврежденный инструмент издавал звуки, похожие на предсмертное мяуканье.

Пару раз Нээле заметила непонятное – словно зыбь в воздухе, какая порой бывает в жаркий день над водой. Она удивленно оглядывалась… даже спросила Тайлин, не видит ли та чего. Подруга долго всматривалась в следы от колес за их спиной, одинаковые неприветливые холмы, в небо, но обнаружила только летящего аиста.

К вечеру повозка выехала на торную тропу, не слишком, впрочем, похожую на порядочную дорогу. Но теперь повозка хоть не подскакивала каждый миг, грозя развалиться. А вскорости показался еще один домик – размером со вчерашний, но отнюдь не заброшенный, напротив, очень уютный с виду. Стены его были выбелены, изгородь покрыта темно-красным лаком, а над резными воротами примостился деревянный фазан, брат-близнец того, с отломанным хвостом. У этого хвост красовался на месте.

– Еще один дом в глуши, – удивленно отметила Нээле.

– Мало ли… Богатые люди хотят побыть вдали от суеты… – Тайлин ожила, предвкушая настоящий отдых, теплую воду и приятное времяпровождение. – И какая тут глушь? Дорога!

Заслышав скрип колес, стук копыт и голоса, из дома вышла молодая семейная пара –они неуловимо походили друг на друга, как бывает между супругами, живущими в согласии. Посетовав на трудности, выпавшие путникам, и на то, что не могут как следует обеспечить путникам отдых – одного слугу срочно вынуждены были отправить в город по важному делу, а второй как раз болен, муж и жена приняли гостей со всем радушием. Тайлин щебетала, Нээле помалкивала, разглядывая хозяев. Одеты скромно, но не как простолюдины; черное с белыми и зелеными узорами одеяние у мужчины, розовое с черными – у женщины. У него – листья каштана, у нее – большие пионы… И ткань дорогая, хоть покрой далек от моды уже. Обедневшие наследники некогда крупного рода.

Отдельные вещицы в доме подтверждали правильность этой догадки – старинный дорогой веер, висевший на стене, чуть тронутая временем картина кисти известного художника – горы и водопад…

Слуг Тайлин хозяева провели в пристрой дома, узнав, нужно ли им что, или есть свои припасы. Девушкам предложили горячую воду – умыться, оставили их ненадолго, а затем позвали к столу. Тайлин заикнулась было – пусть ее люди прислуживают, раз тут, на месте, некому, но хозяйка мягко отклонила предложение.

– Я сама. Нетрудно – здесь, в глуши, не соблюдают обычаев, и мы рады гостям.

Когда садились за стол, снаружи раздался протяжный металлический звук, словно кто точил саблю, а потом глуховатые отрывистые звуки, похожие на смех безумного. Тайлин вздрогнула, поворачиваясь к окну.

– Это сова, – сказала хозяйка. – Не самая приятная песня у этой птицы, но для человека она не опасна…

И тепло улыбнулась.

Глава 4

– Не правда ли, сегодня на редкость хороший день? – прожурчало над ухом. А внизу так же беспечно журчала река; лодочники устроили представление на воде.

Кэраи обернулся, улыбаясь невесть откуда взявшейся женщине. До чего же она бесшумно ступает!

– Да, было бы жаль, заряди сегодня дождь. Смотрите, как слаженна та гирлянда из лодок!

– Мне больше нравится следующая, с парусами, как цветы, – засмеялась собеседница, звеня височными подвесками. Такой звон один из поэтов назвал «согревающим сердце».

Госпоже Лиэ было слегка за двадцать, но она уже успела овдоветь, и, похоже, это ее ничуть не расстроило. Невысокая, с округлыми движениями и легкой походкой, почти всегда в розовом разнообразных оттенков, она походила на сахарный бутон. Она умела удивленно округлять глаза и поднимать брови так, что вызвала бы умиление и у засохшего над отчетами закоренелого чиновника.

Кэраи подозревал, что она отнюдь не глупа, хотя со дня их знакомства госпожа Лиэ не произнесла еще ни одного серьезного слова, а смех ее звенел по любому поводу. Она появилась на первом же публичном приеме и постаралась очаровать намертво.

Вдовам было позволено чуть больше, чем женам, и уж всяко больше, чем незамужним девушкам, которых редко видели где-то помимо собственного дома. И госпожа Лиэ не упускала ни одной возможности развлечься, как и напомнить о себе.

Она полностью устраивала его, чтобы проводить время без обязательств – легким нравом не в последнюю очередь. Тут, в родной провинции, женщин приходилось выбирать себе еще с большей оглядкой, чем в Столице, где он был куда менее заметной фигурой. Хотя ошибка в выборе могла дорого стоить и там.

– Смотрите, про госпожу Лиэ всякое говорят, – попытался предостеречь его Ариму, который успел все разведать.

Кэраи лишь рассмеялся.

– Тем лучше, пусть говорят побольше – есть что послушать…

– Похоже, она всерьез на вас нацелилась.

– И, похоже, не с самыми очевидными намерениями. Я пока не понял, кого должен благодарить за этот подарок, но, подозреваю, господина Тори Аэмара – тот смотрел в нашу сторону с чересчур большим интересом, – ответил он весело. – Милейшая вдовушка слишком уж несерьезна и легкомысленна, чтобы я поверил в ее глупость. Ну, пусть выведывает мои секреты, благо, их у меня пока нет.

– А не опасаетесь держать под боком шпионку?

– Э, в Столице каждая певичка может оказаться не тем, за кого себя выдает, – если б я опасался женщин… Уж лучше пусть будет неподалеку, а я смогу скармливать Дому Аэмара свои хлебные крошки.

– А она вам?

– Пускай думает, что порой это ей удается.

«Девушки радуги», ашриин высыпали на крохотный островок между мостиками пригоршней самоцветов, верхние платья разных оттенков красного с черной отделкой, а нижние – как самим красавицам захотелось. Они танцевали что-то весеннее, радостно, будто зимой жизни им не было. Две женщины в более темном стояли сбоку, улыбались довольно – видно, воспитанницы справились с постановкой.

Хороший способ показать и свое искусство, и девушек разом; желающие познакомятся с ними тут или просто запомнят. Здесь только прелестницы из самых дорогих, изысканных заведений, иных не допустят.

Здешние женщины – неважно, ашриин ли, или из знатных домов – были не столь ограненными, как в Столице, они использовали меньше краски и прочих ухищрений, и оставались похожими на себя, а не на безупречных кукол. Встречались и среди них и чудачки, которые, похоже, решили перещеголять столичную моду, но на таких Кэраи смотрел с сожалением. Они даже говорить умудрялись неким искусственным голосом, напоминающим предсмертный вздох флейты. Нет уж, лучше живая и полная сил женщина, которую изгиб прядки над виском заботит куда меньше, чем простые земные радости.

На соседнем мостике столпилась группка молодежи, переливается шелк летних цветов – глицинии, мяты, лаванды. Среди молодых людей Макори Нэйта, его неожиданно темно-фиалковый наряд напоминает об одеждах столичных министров. Только сами они – вечная озабоченность, а этот смеется, открывая все свои великолепные зубы. Отсюда виден их отблеск! Как у сморчка Суро вырос такой здоровенный и ладный сын? Второй тоже неплох, но его и не видно толком нигде. Не то что Макори, уверенный, что весь мир принадлежит ему одному.

Нэйта, когда-то главные соперники за власть над Хинаи. Чуть больше года назад глава Дома Нэйта поспособствовал назначению старшего сына, Макори, начальником земельной стражи округа Осорэи. Сыночек уже успел заработать себе не лучшую славу при охоте не только на шайки, но и на долговых беженцев. И жертвы были. А ведь округ Осорэи – из самых спокойных в провинции, легко представить, что Макори натворил бы на севере или востоке, в предгорьях… Только внутренних беспорядков еще не хватало. И без того земельные любят порой, как родные братья разбойников, нагонять страх на крестьян, особенно недавних переселенцев.

Отвлекся на собственные мысли, но обратно вернул всплеск алого шелка напротив: одна из красавиц, танцуя, плеснула крылом-полотнищем, и Макори, который успел приблизиться к ней, ухватил край ткани, девушка чуть не упала. Смеялись и он сам, и его друзья.

Едва ощутимый укол зависти, позволительный в праздничный день: его собственная беспечность закончилась в двадцать лет, при отъезде в Столицу.

Он сумел понять и принять правила тамошней игры, правда, для настоящих выигрышей ему не хватало умения носить маски, быстро меняя их, да и по трупам идти все-таки был не готов. Хотя кто знает, еще несколько лет…

С представления он все же вернулся к себе домой – и так потерял много времени. Госпожа Лиэ расстроилась, да… надо будет навестить ее завтра.

С некоторой иронией глянул на бледно-голубой драгоценный футляр – там хранились стихи госпожи Иссу, тонкой, словно былинка, поразительно быстро переходящей от всепоглощающей радости к безутешной печали и наоборот. Увы, они не совпали: ему нравились поэтические строки молодой женщины, она жаждала выйти за него замуж. Эта задачка решилась просто – стоило намекнуть, что он собирается вернуться на север. А стихи увез с собой; Иссу была в самом деле талантлива, жаль, что она этого не понимает.

Рядом с футляром на столике пестрели три уровня игральной доски; здесь в «цветок дракона» играли по другим, более старым правилам, он почти позабыл их – а ведь в юности много времени проводил за этой забавой. Столичная разновидность была более неторопливой и с тем более коварной, и по чести сказать, интересней.

Двенадцать лет все было иначе, нежели здесь: вместо сосен и кедров в городе – можжевельник, сам яркий и самонадеянный город, который не спит никогда, слякоть зимой вместо снега…

Он рос уравновешенным вдумчивым мальчиком, трезво смотрящим на вещи. Отец решил отправить его в Столицу, чтобы сын не только продвинулся там – помог безопасности Дома. Кэраи тогда было двадцать, отец считал, самое время. Расцвет юности, но уже крепко усвоено, что считать в жизни главным.

А мать грустила, не хотела его отпускать, но смирилась с решением мужа. Она всегда смирялась, и уже не узнать, о чем говорили родители наедине.

Видел их вместе потом всего один раз.

В Столице он поступил в ведение одного из помощников главы налоговой службы, затем занял небольшую должность при министре финансов, потом поднялся еще. Ему нравилось постепенно разбираться в реальном положении вещей в государстве. Это оказалось не только полезно, но и весьма занимательно. Когда видишь и нити, и ткацкий станок в работе, несложно представить себе, каким выйдет узор. Тут, в Хинаи, рисунок на ткани другой, но создается из тех же нитей. Легко сообразить, что будет.

**

Еще в юности приятель как-то сказал Суро Нэйта: тот похож на стручок очень жгучего перца, какие привозят из южных земель – небольшой, невзрачный, но лучше не задевать, как бы не обжечься. Приятель давно сложил голову в какой-то военной вылазке, а слова его Суро запомнил. Жечься приходилось: при отце-то, властолюбивом и совершенно ни к чему не пригодном, и куче родственников, норовящих отгрызть кусок пожирнее. Зато сейчас в Доме Нэйта только одна власть.

– Видел я его сегодня, – сказал Макори, входя; с дробным стуком плеснули бусины нитей-занавесей. Непочтительно вошел, но что ожидать от молодого поколения, которое не чтит традиций?

Младший сын шевельнулся в дальнем кресле, то ли приветствовал, то ли выразил неодобрение. Макори того словно и не заметил:

– Он на меня вряд ли смотрел, а подходить я не стал. Так… чужим выглядит. И самоуверенным.

– Приехал и приехал, – сказал сводный брат Суро, Атоку, походивший на родича чертами, но не дородной фигурой. – Сколько уж десятилетий Дом их, словно бельмо на глазу…

Суро откинулся на подушки, будто не слыша обоих, бросил в рот пару засахаренных орехов.

Комната была обставлена с чрезмерной пышностью, к которой тянулись все отпрыски Дома Нэйта, – а пристрастие Суро к южной роскоши порой даже высмеивали особо дерзкие или неосторожные. Плетеные шелковые ковры, на которых алые птицы сходились крыльями с шафрановыми и голубыми, слишком нарядные, казалось, не желали, чтоб наступали на них. Занавеси из длинных нитей, унизанных самоцветами, чуть постукивали, задевая друг друга, когда в окно влетал ветерок, солнце дробилась на самоцветах, на золотых причудливых подсвечниках – раскрывших пасти драконах и хитро изогнувшихся лисах. Аметистовый отсвет от тончайшей, но прочной бумаги, которой затянуты были резные рамы, падал на лица. В комнате стоял аромат сладких древесных смол, от которого даже у сыновей Суро начинала болеть голова – отец же напротив, утверждал, что аромат этот снимает с него все хвори и помогает вернуть молодость. С последним не удалось бы поспорить – пожилой глава Дома, во второй раз овдовев, женился на двадцатилетней, пугливой, боявшейся нос высунуть с женской половины.

Сами же урожденные в Доме Нэйта были иными, несхожими с этой роскошью..

Жестокие, быстрые, они и их люди не останавливались ни перед чем. В итоге их боялись больше, чем кого бы то ни было, едва ли не больше, чем налетчиков-рухэй – те представляли угрозу для северных деревень, а южным пока нечего было опасаться. Но эта жестокость приносила свои плоды – люди готовы были повиноваться чему угодно, лишь бы не вызвать гнев ставленников Нэйта.

Издавна – земельная стража, но многие из родственников их и приближенных теперь занимали высокие посты и среди военных. Генерал Тагари Таэна, одобряя назначения, ценил отвагу и мало думал о подводных камнях. И первенца Суро поставили главой земельной стражи округа Осорэи – хорошая должность, а для молодого человека его лет – особенно. Еще четверти века не отметил.

Второй сын пока помогал отцу – тот никогда не служил в земельной страже, в противу обычаям рода, слишком выдался щуплым, хоть и жилистым. Суро возглавлял ведомство по земельным вопросам и разводил коней, желая получить в одном и стать красавцев-гиэли, и выносливость мохнатых лошадок рухэй.

– Все так хорошо шло, что его сюда принесло-то, – сказал Суро нарочито легко, как привык о вещах, которые пока не понял. – Молодежь рвется в Срединные земли, а этот…

– Они, Рыси, сильнее здесь, – возразил Макори. – Хозяева Хинаи все-таки, а там он был одним из толпы придворных.

– Одним из близких помощников влиятельного министра, – усмехнулся Суро. – Поверь, это куда сложнее, чем быть главой земельной стражи округа.

– Пока он кажется искренне преданным брату, – отметил Атоку.

– Не на то смотреть надо, что делает напоказ, а на следствия. Он жил в Столице и высоко поднялся… без умения лицемерить это невозможно. Уверен, скоро все станет ясно.

– Может быть, он правда стосковался по дому, – неуверенно предположил Атоку.

– Бедняжка, так плохо жилось в Столице! Настолько легко променять блеск двора на здешнюю глухомань? Очень смешно. И всем ясно, зачем он здесь – не хочется терять власть Дома, поэтому разумнее самому принести Хинаи в подарок. Тогда, может быть, Благословенный позволит ему… – Суро не договорил, вздохнул еле слышно, едва заметно двинул пальцами – будто хотел показать – что уж тут, все и так ясно.

И добавил:

– Не знаю, любил ли он когда-нибудь эту землю. Так легко уехал. Вот вы, мои сыновья – вы тоже могли бы, разве не так?

Ответа он не дождался, да и не хотел слышать. Взял новый орех, повертел, словно всерьез рассматривал.

– Чего нам теперь ждать, интересно. Кэраи еще в юности был неглупым, и карьеру сделал явно без чьей-то протекции. И скандала не было, связанного с его отъездом…

– Когда-то они были сильны, а сейчас вырождаются. Прямой ветви – всего два человека, оба не женаты, и наследник вот-вот поздоровается с тенями предков. Мы служили этому Дому честно около века, но если не поднимемся теперь, не сможем уже никогда, – вновь не слишком уверенно произнес Атоку.

– Посмотрим, посмотрим… не торопи коней. Хотя ты, дорогой родич, ездишь только в носилках, не так ли? – сказал ему Суро.

**

– Если верно то, что именно эти цветы вырастили сами небесные красавицы в своих садах, то и у нас будет не хуже, – говорил садовник, любуясь ровными рядами рассады. Юная помощница, вытирая нос перемазанной в земле рукой, спросила:

– А правда, ими можно приворожить любимого? Если подложить в одежду…

– Глупости не говори. И заниматься этим не вздумай, не хватало еще… – проворчал садовник.

– Что вы сажаете?

Вскочили, кланяясь; девушка потянулась стряхнуть комья сырой земли с юбки, но получила от садовника тычок в бок локтем. Чувствительный.

– Колокольчики, господин. Белые…

Господин глянул на клумбу, ничего не сказал и ушел, вроде и не быстро двигался, а через миг никого не было на дорожке.

– Нашла время прихорашиваться! – прошипел садовник.

– Я нечаянно, – жалобно отвечала помощница. – А ему вроде по душе колокольчики, он улыбнулся, я видела.

Некоторые слуги этого дома помнили его в юности, но никто не знал, каким его сделали Срединные земли, Золотой двор. В юности он не любил никого наказывать, несмотря даже на то, что такие приказы обычно отдавал не сам господин, а управляющий домом. А вот старый хозяин дома, не так давно умерший, за недостаточную поспешность или, Заступница упаси, неправильно понятый приказ с провинившимся обходился жестоко.

Про господина пока не поняли, зато его доверенный слуга, Ариму, уже всем был ясен.

– Это не человек, это рысь какая-то, тьфу, простите, светлые силы, – выразился помощник управляющего, поздно вспомнив, что рысь – символ Дома Таэна. Ариму успел тут застроить всех, хотя слугами вовсе не он заведовал. Но подойдет так бесшумно, нависнет и смотрит, а потом отчитает язвительно. И видно было – он-то своего хозяина и в самом деле любит, не просто долг исполняет.

**

В Срединных землях и на юге высшим долгом считается верность династии Золотой птицы. Здесь – нет, хоть солнечные крылья и полыхают на свету, их затмевает малиновая рысь Дома Таэна. Кто-то искренне чтит их Дом, для кого-то это вековая традиция, нарушать которую не должно – так или иначе, Золотая птица не намерена быть второй.

Эти двое вынуждены видеться часто, но дружескими визитами друг друга не удостаивают. И, хоть обязанности их различны, они летают в одних небесах, просторных, но большим крыльям тесно и там. И он сам оказался одной из причин столкновений.

Как можно было позволить ему уехать? – спрашивает господин военный министр Яната, со всем почтением, разумеется. В годы, когда мы боремся с мятежными Домами запада, самое время восстать и северу. Но Тагари Таэна вспыльчив и недальновиден, в одиночку он сам навлек бы на себя беду. Разве не этого мы хотели?

Я верю Кэраи, говорит министр финансов господин Тома, как всегда, сильно прищуриваясь, когда что-то обдумывает. Именно он передаст нам эту глухую провинцию без осложнений.

Яната смеется, смех звучит оскорбительно, и Солнечный слегка хмурится, смех стихает, но этим и ограничится дело.

Если и так, он всего лишь один человек.

Не в этих стенах говорить о том, что один человек ни на что не способен. Хроники полны обратного. И чем вы ответите, если ошиблись?

Дальше картинка обрывалась – Кэраи не знал, каков был ответ. Жизнь при столичном дворе учит умению рисковать, но еще больше учит выбирать те расклады, когда ничем действительно важным рисковать не придется.

Господин военный министр честно, со всем рвением служит Солнечной династии. Приятным человеком его не назовешь, но надо отдать ему должное – он заботится о благе страны. Именно поэтому все бы отдал, лишь бы некогда могущественные Дома окраин никогда больше не поднялись, лучше бы и вовсе исчезли. Новые, верные, появятся, прорастут из неизвестности, расцветут.

Господин Тома на стороне Кэраи. Пока он уверен, что ученик и недавний подручный трудится лишь над тем, как побыстрее и мирным путем привести Хинаи под власть Золотого трона. Заподозрив, что это не так…

В таком случае будет и прав, и не прав. Если несколько лошадей в упряжке пытаются бежать в разные стороны, повозка на куски разлетится. Святые силы, как примирить верность роду и родине, любовь к брату, понимание неизбежности перемен – как ни пытайся защитить зимний лед, с приходом весны он растает.

Он первым делом постарался возобновить старые связи, и начал с помощника брата. Виделся с ним уже несколько раз. Господин Айю еще погрузнел со времени их последней встречи, и лицо приобрело нездоровый желтоватый оттенок. Только после приезда, Кэраи неожиданно для себя отметил, какие у него добрые глаза. И, насколько он помнил этого неизменно занятого человека, натура им соответствовала.

Слуги в один миг принесли и расставили закуски, разлили по черным чашечкам солнечно пряный имбирно-фенхелевый напиток. Здесь любили его, и в Столице он напоминал о доме.

А без напитка из лепестков древесной розы теперь придется обходиться. Это растение привозили с юга, из-за пролива. Лепестки и в Срединных-то землях стоили дорого, на севере их цена вырастет втрое – но не в деньгах дело, а в том, что умельцев приготовить питье здесь нет. А жаль, это питье придает ясность мыслям, к тому же вкус и запах великолепны – словно все летние месяцы, меняются с каждой заваркой.

Айю знал, кажется, обо всем, что происходит в Хинаи, и отлично понимал самые разные нужды провинции. Но с годами он стал медлительней, больше полагался на помощников и склонен был скорее внимать оправданиям, нежели взыскивать. Да и отчета требовал реже, чем нужно.

Возможно, поэтому никто Айю до сих пор не подсидел, вроде и серьезных попыток не было даже. Он оказался на редкость удобен всем, а ведь карьеру начал еще при их деде, на самом излете его правления.

Но чем дальше Кэраи беседовал с ним, тем больше чувствовал желание отправиться в Палаты управления. А там попросил показать ему денежные отчеты и прочие документы. Даже при беглой проверке за пару часов увидел то, чего видеть бы не хотел.

– Уж простите, но я вижу, мой брат слегка подзапустил дела провинции. В военной части у него, видимо, все превосходно, а в остальном…

– Что ж, видимо, старею, – улыбнулся Айю. Поднял ладонь: – Нет-нет, все в порядке. Теперь вы займете мое место, а я… как угодно.

Только этого не хватало.

– Этой перемены я не планировал, – Кэраи задумчиво осмотрел длинные полки с отчетами и докладами, подшитыми в книги. Часть из них были свернуты и упрятаны в футляры, часть лежала в деревянных ящиках. На многих не было меток, ряд мест на полках пустовал.

– Этого желал и ваш брат, – сказал Айю как само собой разумеющееся. – Все, близкие вашему Дому, рады вашему возвращению и власти в ваших руках.

– Не уверен… что будут рады.

Вскинутые брови Айю выдавали его изумление сильнее, чем бы могли слова, говорил он всегда слишком мягко и сдержанно. А брат ничего не сказал, конечно – он считал само собой разумеющимся. Хотя… он намекнул на здоровье помощника. А ты, болван, намек размером с гору пропустил мимо ушей.

– Но да, я возьмусь за это.

– Приказ уже подписан, – вновь улыбнулся Айю.

Оставить дела Хинаи в таком виде, когда ситуация повисла, словно камешек в паутине – вот-вот сорвется… Когда Столица забирает столько налогов, что скоро не хватит и на содержание армии, а округа не хотят ужиматься, что тогда? Голодные бунты, прорыв границы… и их Дом потеряет всё.

– Вы останетесь моим помощником, и по-прежнему будете следить за делами округа Осорэи и этого города. Да, еще – вы принимаете тех, кто хочет обратиться с вопросами?

– Только по их особой просьбе.

– Я выделю на это два часа каждую неделю. Оповестите людей.

Тагари был предсказуем, всем давно было ясно, кого он отличает, кому не верит, и на что рассчитывать, где можно получить выгоду. А возвращение Кэраи грозило большими переменами, причем вовсе не очевидными. Знал, что сейчас и визиты именитых и богатых семей пойдут косяком, и надо будет тщательно следить, кто говорит искренне, кто еще не уверен, а кто давно сплел свою паутину и рассчитывает ее набросить. Первым, опередив приглашение, явился Тори Аэмара, казначей провинции. Круглый, зелено-серебряный, приторный до невозможности. Кэраи даже в детстве остерегался таких благостных добряков. Но принял он гостя со всей возможной вежливостью, и велел принесли лучшее вино, привезенное шаварскими купцами в Столицу.

После заверений в том, что все финансовые отчеты будут предоставлены в скорейшем времени, наступило время беседы менее формальной, и глава Аэмара заговорил иным тоном.

– Мы с вами старые знакомые – боюсь, ко мне слово «старый» уже подходит не только в переносном смысле, – пошутил Тори. Глаза его – с золотистыми крапинками, чуть навыкате, чуть водянистые – были непроницаемо-добрыми. – Я очень рад, что наконец ваш Дом обрел цельность, и будет кому взять на себя нелегкое бремя местных проблем.

– Вы считаете, проблемы в самом деле так тяжелы, и доселе с ними здесь не справлялись?

«А теперь скажи, что Айю не этот воз не тянет».

– Тут ведь как снежный ком – одно покатилось, и влечет за собой другое, – отозвался тот с явно нарочитым вздохом, и чуть прищурился. – Говорят, с вами осталась милость Столицы, это всегда полезно…

– Надеюсь, это мне пригодится, – откликнулся хозяин. Любопытные все же глаза были у Тори: непроницаемые, словно вырезанные из нефрита, но из каждого такого глаза словно подглядывал через дырочку кто-то весьма бдительный.

– Говорят, каждая птица строит гнездо по себе. А еще есть поговорка, что ветер с юга несет большие перемены, а он сильно дует в последнее время. И мне тоже пора менять устоявшееся. Может, и моего старшего найдется куда пристроить, пора бы, – гость развел в стороны ладони. – Но какой бы ни был ветер, отвечать за эти земли должны местные, согласитесь – они их знают и любят. Как и мой Кайто…

– До сих он ведь не занимал никакую должность?

– Все отеческая любовь, не знаю, поймете ли… А сейчас грядут перемены, и мне стоит закончить эту эгоистическую опеку. Но что я надоедаю вам со своими семейными делами! Как вам тут после блеска Столицы?

Господин Айю привез некоторые бумаги, и выглядел обеспокоенным, глядя вслед удалявшимся носилкам Аэмара. Водяной тритон – животное мудрое, хотя в Доме, чьим знаком он является, хитрость ценится выше мудрости.

– Господин Аэмара намекнул, что не против завязать дружбу между Домами и предложил, чтобы я присмотрелся к Кайто и дал ему должность, – весело ответил Кэраи. – Я им ни на грош не верю и спешить не собираюсь. Но он, похоже, не определился, хочет ли, чтобы сюда пожаловала Столица, и весьма изворотлив, как их символ рода … я уже был уверен – он захочет бросить тень на вас. Но нет, передумал.

– Или не осмелился?

– Тори-то? Сколько помню, трусоватым его считали всегда, так что все может быть…

Ездил с инспекцией по государственным мастерским. В некоторые Тагари привел его сам.

– Никто из военных и стражников не носит старья, – хвастался брат. И вправду – отличная ткань, ровно прокрашенная: для верхней одежды – коричневый разных оттенков, нижний слой, который видно из-под нее, отличается уже цветом у видов войск или подразделений. Разные полосы на рукавах, нашитые знаки…

Тагари смотрит на форму любовно, проводит рукой по сукну, рассказывает о различиях. Верно, в оружейных он и вовсе лучится счастьем.

А ткани, предназначенные для одежды чиновников, окрашены плохо – в тех мастерских Кэраи уже успел побывать.

Смотрел на очередные отчеты, и в самом воздухе разливалась горечь. Нет, не все так уж плохо, но много, много хуже, чем бы хотелось. Он правильно понял при беглом знакомстве с делами. Все средства – а их мало – идут на военные цели, на оборону и обучение новобранцев. А остальное… Торговля в упадке, провинция вынуждена закупать уголь, которой раньше сама продавала. Налоги растут, и караваны, идущие через Хинаи, почти не приносят дохода. Молодежь знатных семей все чаще отправляется попытать счастья не в Столицу даже – ее свет издавна привлекал мотыльков, а хоть поближе к Срединным землям. Шансов у них там немного, но есть надежда, что какой-нибудь столичный инспектор или заезжий вельможа заметит и даст возможность продвинуться.

Ему и впрямь здесь обрадовались. У Дома Таэна было довольно верных семей. Только вот верность не означает умения. Да и финансовой честности, прямо скажем. Что уж говорить о тех, кто открыто гребет под себя.

Постепенно Кэраи вникал в местные дела.

Энори не был первостепенной заботой, но вышло удачно, что брат отослал его сразу и в глухую глушь. Если тот намерен был что-либо предпринять, пока не успеет; а в его бойкости сомнений у Кэраи не возникало. Сейчас можно хотя бы сведения собрать спокойно.

– Я понимаю, почему брат благодарен ему за Тайрену, – говорил он господину Айю в один из уже ставших привычными вечеров, когда обсуждали дела провинции. – Но советником, пусть даже вне ранга? Что способен посоветовать мальчишка? Истолковывать сны, как в рыночных балаганах гадалки?

– Снов он и не касается, почитай. Но при нем у нас стало гораздо лучше с урожаями, он сильно загодя предупреждает о засухе и дождях …

– И это все?

– Даже разведчики знают горные тропы хуже него, и он чует, где камни грозят обвалиться.

– Тогда почему он живет в Осорэи, а не в одной из крепостей Ожерелья?

– Бывает он всюду. Но погодите еще. Он спас округ в верховьях Иэну от заразы, когда пришел корабль с больными, и успокоил бунтующих в соседнем округе, когда там резко выросли цены на соль. Не скажу, что Энори любят все в народе и кругах образованных – есть немногие и те, что побаиваются, и считают выскочкой – но его слушают.

– Хм… Неудивительно, что брат не писал мне об этом.

– Теперь почему он здесь, в городе. Да, Энори не слишком-то опытен в делах управления, и много найдется даже простых чиновников куда мудрее его. Но он умеет отличать правду от лжи, и добывать сведения, – Сущий знает, откуда. Я проверял – у него нет своих шпионов, или они отлично запрятаны.

– Скорее всего второе… И его сведения правдивы?

– Всегда. Порой он помогает судебным дознавателям, хоть и не любит жестокости: ему интересней найти улики или составить картину преступления, чем вести допрос.

– На все руки от скуки, – не сдержался Кэраи.

– Прошу, не относитесь к нему с предубеждением только лишь из-за низкого происхождения. Здесь это давно все приняли.

**

Восемь лет назад

Сквозь кленовые кроны пробивался свет, пятнами плясал на земле. Небольшой отряд ехал по лесной дороге: генерал Тагари возвращался из Сосновой крепости в горах Юсен. Старый мост грозил развалиться под копытами пары десятков коней, но выдержал, и всадники направились дальше вдоль ущелья. Дорога пересекла широкий ручей, двинулись мимо серебристой полоски воды.