Читать онлайн Рождённые волевыми бесплатно

Запись номер ноль, которую я всегда делаю в самом начале, но которая всегда раздражает. Январь, 132 год от начала Нового времени.

Отгремел новый год, закончилась старая тетрадь, а значит, пора начинать новый дневник. Терпеть не могу это дело, но мама постоянно напоминает, говорит, что это важно. И что начинать надо с того, что кратко рассказать о себе и о своём прошлом на случай, если старые тетради потеряются. А вот это важно. Потому что все старые дневники я сожгла, ха-ха. И маме об этом знать необязательно.

Итак, меня зовут Ванесса Кор, мне четырнадцать лет, и я сожгла старые тетради, потому что в них нет ничего интересного. Там только обычные бытовые дела – автоферма, уроки, тренировки, уход за младшим братом и немного свободного времени с Кейном. Это – мой сосед и лучший друг в одном флаконе, чуть меньше двух лет назад он прошёл инициацию и стал волевым воином. Через четыре месяца это предстоит и мне, и когда я думаю об этом, мне кажется, Кейну повезло с предназначением. Что я хотела бы для себя? Понятия не имею, а потому ужасно боюсь этого дня. Потому что в нашем случае куда ни ткни – исход будет один и тот же.

Инициация – это церемония, во время которой тебе предлагают коснуться волевика. Это такой минерал или металл, я сама не знаю, но знаю, что он – порождение древней магии, или… проклятье, кто там его знает. Человека, который не может коснуться волевика, называют волевым – это значит, что он способен подчинить себе эту… ай, ладно, пусть будет магия. Ну, или подружиться с ней – Кейн рассказывал, что у него это не похоже на подчинение. Волевик сам знает, к чему ты предрасположен, кто ты на самом деле, и, если ты волевой – указывает тебе путь. Если же человек способен коснуться волевика, значит, он не волевой. Всё просто.

Обычные люди живут в нашей деревне, Ткагараде. Можно сказать, что их жизнь крутится вокруг волевых… хотя, может быть, и наоборот. В общем, обычные люди воспитывают детей и ведут уроки, работают на автофермах и в шахтах, чтобы обеспечить деревню едой и всем необходимым. Те, кто уже не может работать, переходит в совет, управлять жизнью в деревне – ходят слухи, что чем старше человек, тем мудрее. Кто знает, но эти мудрецы не такие уж умные, если до сих пор не могут прекратить войну с Маргандалором.

Кстати, об этом. Когда человек проходит инициацию и становится волевым, все ждут от него, что он окажется воином. Потому что наша маленькая деревня умудрилась ввязаться в постоянную войну с Маргандалором, соседней деревней, а оружие есть только у волевых. Когда я спрашивала у мамы, почему человечество изобрело фермы, на которых еда и вода автоматически подаётся скоту и перерабатывается для посевов, но не изобрело оружие, мама ответила, что всё не так просто, и она однажды всё объяснит. «Однажды» пока не наступило, и мне остаётся верить на слово в то, что волевые воины добровольно ввязываются и верят во всё это. Кейн один из таких, и когда я спрашивала, ради чего всё это, он ответил просто: ради семьи. Кроме того, что это – его предназначение, и он постоянно ощущает жажду битвы, он ещё хочет защитить своих родных, среди которых волевых нет. И свою маленькую подружку – то есть, меня. И не такая уж я маленькая! Подумаешь, ниже ростом, но достаю же макушкой до его плеча!

Наверное, в наших условиях быть волевым воином – самый лучший вариант. Потому что даже если ты волевой, тебе может выпасть совсем другое предназначение – например, творец. И если воин ощущает жажду битвы, жажду чувства, как тренировки разогревают тело, то творцы постоянно что-то изобретают. Волевик становится их инструментом, умеющим и склеивать, и разогревать, и охлаждать – в зависимости от воли хозяина. Вроде бы неплохое дело, да только если Маргандалор открывает охоту на нашу деревню, он всегда начинает именно с них. Творцы способны изобрести любой защитный механизм, да и оружие в теории, а потому их стараются уничтожить в первую очередь. И, хотя каждый ребёнок Ткагарады берёт в руки тренировочное оружие, едва сумев встать на ноги, творцы всё равно не могут защитить себя. Слишком погружены в своё дело, а потому забывают, что такое вообще драка. А потому беззащитны настолько же, насколько и обычные жители, которые не имеют доступ к оружию, а от тренировочного против волевика пользы не будет.

Когда мне было десять лет, я спросила маму, почему это происходит, откуда взялась эта война. Мама рассказала мне старую легенду о том, что когда-то, в самом начале Нового времени, во главе наших деревень стояли целые семьи, Монте и Каппо. Младший ребёнок в первой семье, Ромелу, должен был стать главой совета Маргандалора, тогда как Джулиа, младшая дочь второй семьи, должна была возглавить воинов Ткагарады. Примерно в то же время было открыто первое месторождение волевика, и первые волевые смогли узнать своё предназначение. Разумеется, вокруг нового минерала разгорелся нешуточный конфликт – говорят, так всегда бывает среди людей. Джулиа и Ромелу должны были повести своих воинов в битву между городами – тогда это ещё были города – но вместо этого полюбили друг друга и сбежали с поля боя. Да-да, именно так: они бросили свои семьи, бросили всё на произвол судьбы и сбежали, даже не попытавшись что-то изменить. В конце концов, они были единственными противниками, сумевшими найти общий язык, но не воспользовались этим; их глупый поступок стал ножом, перерезавшим последнюю ниточку, связывающую наши деревни… ну, то есть, тогда это были города, конечно. Семьи обвинили друг друга в произошедшем, повели свои войска в наступление… и превратили города в деревни, как по количеству людей, так и по количеству домов. Когда утихли битвы, обескровившие эти земли, оставшиеся в живых полностью перестроили свою жизнь и запретили вступать в совет двум людям из одной семьи. Лучше бы с Маргандалором помирились, честное слово…

Легенда на то и легенда, чтобы записывать не правду, но представление о ней. Я уверена, что всё было иначе, просто почему-то всем нам боятся рассказывать, как было на самом деле. Кейн говорил мне, что его отец пересказывал ту же легенду, но шёпотом добавлял, что всё не то, чем кажется.

Да, сейчас я описала всё это и вижу, что волевой воин – самый лучший вариант. Только одно маленькое «но»: такие редко доживают до двадцати лет, и максимальный рекорд, о котором я слышала, был лет пятьдесят назад. Тогда для воина-старожила провели церемонию прощания, едва ему исполнилось двадцать пять. Поэтому я всегда волнуюсь, когда Кейн уходит в рейд – он почти два года как волевой воин, и это если не рекорд, то как минимум достижение.

А ещё – мы с Кейном знаем друг друга с детства. Вместе играли, когда были маленькими, и за нами присматривали Тесса и Тэй, девчонки-близняшки, живущие в двух домах от нас. У Кейна, конечно, есть ещё друзья, парни с соседних улиц, да и у меня была подруга, Эстер… только её уже нет рядом – она умерла год назад. Она была старше меня на три года и казалась мне сестрой, которой у меня никогда не было, и она тоже стала волевым воином. Как и Тесса с Тэй; к слову, мы с тех пор перестали собираться все вместе, как раньше – у девчонок просто нет времени на это. У Кейна, вроде бы тоже, но он всегда заходит после рейда, даже если смертельно устал. И это было второй причиной, по которой я сожгла все дневники – в них так часто встречается имя Кейна, что мне стало страшно. Как будто меня без него не существует, в самом деле.

У нас очень маленькая деревня, все друг друга знают, и мы вроде бы должны держаться друг за друга, проводить как можно больше времени вместе. Только получается иначе: с определённого момента каждого из нас так нагружают работой, что не остаётся времени на простое общение – встречи, разговоры, да просто посиделки за чашечкой чая. Сейчас я с тоской вспоминаю, как это было и со страхом смотрю в будущее – из всей нашей старой компании я одна не прошла инициацию. И то, что я могу оказаться рядом со своими друзьями – или не оказаться – добавляет свою ложку горечи в и без того несладкий котёл чувств.

А ещё есть другая вещь, которая тоже по-своему смущает. Я всегда слышу тихий тонкий звук. Он исходит от каждого дома, от каждой автофермы и приборов на ней, от каждого волевого, и благодаря Кейну я знаю, что этот звук издаёт волевик. Когда-то давно я говорила об этом с мамой, и она сказала, что это умение ничего не значит – в конце концов, история знает, что были люди, слышавшие песнь волевика, но не сумевшие его приручить. И я сама не знаю, каково мне от этой мысли – спокойнее или страшнее в десять раз.

Ладно, безрадостная какая-то запись получилась. До инициации ещё целых четыре месяца, так что пока можно не волноваться. В конце концов, и у ребят, и у меня много работы. Они оберегают нашу деревню, а я помогаю маме на автоферме – изучаю статистику, обновляю программы, осваиваю медицину нового времени, да мало ли. В конце концов, у меня ещё есть младший братишка, которому нужна старшая сестра, какой бы она ни была – волевой или нет. Держаться рядом с близкими людьми в нашем хрупком мире особенно важно, и я хочу быть для него таким важным человеком. Ведь однажды ему будет так же страшно, как мне, и он тоже предстанет перед самородком волевика в зале совета, как это будет со мной. И, как и Кейн есть у меня, я буду у своего брата. Вот, что должно меня сейчас волновать.

На этом, пожалуй, всё. Встретимся снова месяцев через сто, когда я вдруг вспомню, что у меня есть дневник, или через пару недель, если мама об этом вспомнит и заставит меня вести записи. Или если случится что-то совсем из ряда вон, но, будем надеяться, этого не будет.

Будем надеяться.

Запись первая. Март, 132 год от начала нового времени

Всё случилось так внезапно, что я не успела ничего понять. Только сейчас, с дневником и ручкой, я постепенно прихожу в себя и осознаю – всё было на самом деле, от начала до конца. Права была мама, когда говорила, что дневник мне нужен – теперь я это вижу.

Всё началось с того, что Кейн ввалился в мою комнату, пока я ещё спала. Отвратительно с его стороны, даже не дождался, пока я проснусь; и ещё более отвратительно со стороны мамы – мимо неё он никак не мог проскользнуть. Но самое отвратительное во всём этом было само пробуждение.

– Несс, – слышала я сквозь сон. – Ты такая милая, когда спишь, что мне даже жалко тебя будить. Но надо вставать, у меня к тебе важный разговор.

Моё полное имя – Ванесса, и до этого момента никто так его не сокращал, потому что не было нужды – в детстве у всех нас были эти идиотские клички, за которые сейчас сгоришь от стыда. Наверное, поэтому я не просто проснулась, а подскочила на кровати, чтобы посмотреть в глаза смельчаку. Им оказался Кейн, и я, видимо, спала ну очень крепко, раз не могла узнать его по голосу.

– Идиотское прозвище, – сказала я. – Похоже на Несси.

– Нет, – Кейн покачал головой. – Нисколько не похоже. Это похоже на Ванесса, которая вдруг стала ближе и теплее. Ну… то есть…

Кейн замялся и неловко заулыбался, и я только в тот момент заметила, как он волновался. Конечно, он думает, что у него получается это скрывать, но я знаю его достаточно долго. Знаю эту позу, в которой он сидит – как будто сжался и прячется от всего мира. Мне знакомо и то, как дрожат его губы, когда он пытается сжать их, чтобы не выдать своих чувств, но при этом пытается казаться расслабленным. Я видела такое, когда мы сидели на лавочках в трёх шагах от зала, где проводятся церемонии инициации – Кейн просил проводить его до дверей, когда ему нужно было пройти через это.

А Несси – это сказка о чудовище, которое живёт в озере между Маргандалором и Ткагарадой. Говорят, что когда-то оно было человеком, даже волевым воином… кажется, его звали Нессиар. Он был против войны между деревнями – тогда ещё они были городами – и пытался помирить извечных противников, но у него ничего не вышло, хорошо ещё хоть жив остался. И тогда он ушёл жить в лес, потому что не мог видеть, как люди уничтожают друг друга руками волевых, и поселился на берегу озера, а потом и вовсе решил жить в нём. Потому что его волевик принял его сторону и защитил его, дал возможность дышать под водой, а потом и вовсе превратил в чудовище. Эту сказку рассказывают всем, кто хочет влезть в это озеро, или всем, кто спрашивает, почему волевой не может касаться волевика. В конце концов, пусть волевик и разумен, воля его хозяина превыше его воли; но волевик – как лекарство с побочными эффектами. Примешь – и получишь дозу вредного вещества, то есть прикоснёшься – и расплатишься.

Кейн улыбался и молчал, а я начинала волноваться вместе с ним. Его волевик крутился вокруг запястья светящейся голубой лентой, и мне показалось, что он тоже переживает.

– Кейн, – позвала я. – У тебя всё хорошо?

Он перестал улыбаться, покачал головой. Теперь я заволновалась всерьёз. Он придвинулся ближе, не стесняясь того, что я даже не вылезла из-под одеяла, а он только что пришёл с рейда, в настолько запылённой униформе, что ни за что не догадаешься, что она на самом деле чёрного цвета. Он обнял меня, и я ощутила его запах, такой… неповторимый, каждый человек пахнет по-своему. У него это – одеколон, или что там используют мальчики для бритья, а ещё его одежда хранила запах средства для стирки, напоминавшего аромат первого снега, такое делает только его мама, ла Клара. Кейн обнимал меня, и это было так не по-дружески, так по-другому, что я растерялась.

– Не хорошо, – тихо сказал он. – У нас кое-что случилось во время рейда. Мы с Тэй нарвались на засаду, у нас чуть не взорвалась машина. Нас прикрыли, но я впервые понял по-настоящему, что… ну, могу не вернуться.

Я молчала, не знала, что сказать. Воображение моментально нарисовало картинку – как Кейн и Тэй ехали вместе ночью на огромном внедорожнике вдоль стены, окружавшей деревню. Как было темно, как ветки деревьев, обступавших дорогу, образовывали безумно узкий коридор. Фары освещают его на несколько метров вперёд, и если кто-то не вовремя выскочит, не сразу заметишь. Дальше воображение не работало, а Кейн не спешил рассказывать. Он вдруг заговорил о другом.

– Несс, я… Я тут кое-что понял, – невнятно сказал он, и прижал меня ещё крепче, а я вслушалась внимательнее, боясь пропустить его слова мимо ушей. – Я… я кое-что чувствую к тебе… то есть… В общем, я люблю тебя и хочу, чтобы ты об этом знала.

В тот момент у меня перехватило дыхание. Мне такого никто и никогда не говорил, кроме мамы, и, может быть, папы, я не помню. Это было так ново, так неожиданно, что я растерялась и не знала, что сказать. Но то, что было приятно – точно.

– Скажи хоть что-то, – тихо попросил Кейн.

– Я… я тут недавно дневники сожгла, – неожиданно для себя призналась я. – Потому что там на каждой странице твоё имя, и мне вдруг стало неуютно, как будто меня без тебя нет. Это, наверное, то же самое, да?

Он отстранился, посмотрел мне в глаза, и я впервые заметила, насколько он необычный и милый. У него русые волосы до плеч, и он всегда зачёсывал их назад; когда Даен отрастил такую же длину и сделал так же, я долго над ним смеялась. А Кейну эта длина очень шла. Он вообще был очень симпатичный – серо-голубые глаза светились улыбкой, на щеках появилась щетина. Кейн всегда брился вовремя, и я впервые видела его в таком виде. Хотелось коснуться его, ощутить, что это такое. Только я побоялась – я ещё не совсем понимала, что это значит: любовь.

– Наверное, – Кейн улыбнулся. С улицы потянуло сквозняком, между занавесок в комнату проскользнул луч света, осветил Кейна, и он сам как будто осветился изнутри. Он взял меня за руку, сжал её. – Если честно, в моих дневниках тоже часто встречается твоё имя, только я их не сжигал. – Он усмехнулся. – Значит, ты…

Он замялся.

– Да, – я не удержалась и заулыбалась. – Наверное… наверное, я тоже.

– Тогда я могу спать спокойно, – он рассмеялся. – И, если честно, это сейчас очень кстати, я устал. Ты не возражаешь?..

– Я? Да… то есть, нет… то есть, да, иди, отдыхай, – промямлила я.

Кейн выпустил мою руку, поднялся на ноги. Опустил взгляд, неловко отряхнул пыль с костюма, затем замер на мгновение и махнул рукой.

– Извини, что я вот так… такой… вот, – неловко сказал он. – Ну… я пойду? Увидимся ещё сегодня?

– Ага, – кивнула я, отвечая на оба вопроса сразу.

Он кивнул в ответ и вышел из комнаты, а я машинально оглянулась на то место, где он только что сидел. Да уж. Я сразу поняла, что он имел в виду – на белой простыне и пододеяльнике остались пыльные следы. Плохо понимая, что делаю, я обняла испачканное одеяло и зажмурилась.

Но, если честно, я взялась за ручку и дневник не из-за Кейна. Да, лучшие друзья не каждый день признаются в любви, и ты не каждый день понимаешь, что можешь быть влюблена. Просто именно после этого случилось что-то, о чём я боюсь рассказывать даже маме, а потому пишу сюда.

Я очень долго лежала в обнимку с одеялом, слушала тихую ноту своего дома и думала о том, что теперь будет. Должен был Кейн поцеловать меня, раз сказал, что любит? Как теперь мы будем видеться, обниматься, да просто разговаривать? Что-то переменится, или мы будем такими же друзьями, как прежде? Или уже ничего не будет, как прежде? Стоило ли поговорить об этом с мамой, или…

Будущее. Теперь оно казалось в три раза страшнее, чем раньше. Теперь я ещё больше боялась потерять Кейна и ещё больше боялась узнать своё предназначение. Потому что если не станет Кейна – я останусь одна, а если я окажусь волевой и даже воином, и не станет меня? Одна мысль хваталась за другую, с каждой новой мне становилось всё страшнее, пока я не поняла, что задыхаюсь от страха. Это было ужасно – казалось, моя маленькая белая комната растворилась в небытие, и я осталась одна внутри себя, наедине с невыносимым страхом. Я не помню, как пришла в себя, как начала дышать нормально; помню только, что обнимала себя за плечи и уговаривала не бояться. Что нет ничего страшного. Что будущее ещё не наступило, и… Сейчас я пишу это, и страх снова подкатывает к горлу. Но я постараюсь с ним бороться, я должна с ним бороться. Или должна перестать думать о том, что будет. Мама как-то сказала мне, что в будущем нет ничего страшного: сейчас оно ещё не наступило, а когда оно наступит, я уже буду другой. И той, другой, может быть уже не страшно, потому что она будет готова. Потому что всё будет иначе.

А от Тайры, учительницы самозащиты, я слышала кое-что другое. Что страх – наша слабость, что он может парализовать, и это будет стоить нам жизни, нашей или жизни близких. Теперь я понимаю это, как никогда. И должна ни в коем случае не допустить этого.

Я буду бороться со своими страхами сама, и никто не узнает об этом. В конце концов, если вдруг мне суждено стать волевой, моя воля должна быть сильнее страха, не правда ли?

Запись вторая. Апрель, 132 год от начала Нового времени.

Я помню, как спросила маму о том, как первый волевой узнал о своём предназначении, и о том, кем он был. И что она ответила? Разумеется, рассказала очередную безумную легенду. Что один мужчина, кажется, его звали Арктуриан, как-то пошёл в лес прогуляться; по невероятному совпадению, это был его пятнадцатый день рождения. Ни с того ни с сего он услышал тихую протяжную ноту, и куда бы он ни шёл, от неё невозможно было скрыться. Что же оставалось? Только поддаться. И Арктуриан поддался, пошёл туда, где она звучала громче всего. И отыскал в лесу огромный валун, из которого торчал кусок незнакомой зелёной породы. Она еле заметно светилась и казалась полупрозрачной, хотя сквозь неё ничего не было видно. Завороженный, Арктуриан подошёл к валуну, попытался коснуться куска породы, и та неожиданно переменилась. В следующее мгновение из камня торчала рукоять меча, светившаяся нежным голубым сиянием. И когда Арктуриан попытался достать меч из камня, тот неожиданно разрубил камень и последовал за движением парня, но не позволял себя коснуться. Тогда Арктуриан поднял руку, и меч последовал за ней. Так был найден первый волевик, и первый волевой воин нашёл своё предназначение. Уже потом он прогулялся до пещеры, возле которой нашёлся этот валун, увидел там десятки таких самородков, позвал своих приятелей и потребовал отправить гонцов в Маргандалор, но это уже была другая история. История нового времени, войны, боли и крови. Ну, почти – когда волевой желает просто причинить боль, волевик не оставит следа. Когда волевой хочет ранить, поиздеваться – рана останется. От смертельных ударов следов не остаётся.

Конечно, я не была Арктурианом, но сегодня мне тоже предстояло узнать своё предназначение. И сегодня как раз мой пятнадцатый день рождения. Мама рассказывала, что раньше среди людей было принято отмечать этот день – готовились праздничные блюда и игры, люди наряжались и приходили поздравлять счастливчика. Каждый год мама напоминала мне об этом и спрашивала – не хочу ли я сделать так, как люди делали раньше? Я говорила, что не хочу. У меня была моя компания, и этот день мы всегда проводили вместе. Гуляли, играли в мяч, сражались в тренировочных боях и все вместе мечтали, как станем волевыми. Никто не хотел прожить жизнь в относительной безопасности, под крылышком воинов, растягивая своё время за пультом автофермы. И так проводила день не только я – так делал каждый из нас.

Только теперь старой компании нет. Все стали слишком занятыми, слишком… взрослыми, что ли. Кого-то мы потеряли буквально – я до сих пор вспоминаю Эстер и думаю о том, как мне её не хватает. А кто-то исчез сам, как Кир и Даен; Кейн говорит, что даже на тренировках и в рейдах они общаются редко. Не так, как раньше, как будто исчезло что-то, что делало их друзьями. Получалось, что только я и Кейн не потеряли друг друга после инициации, и сегодня эта связь должна была пройти новое испытание на прочность.

Не существовало чёткого протокола, как происходит церемония. Ты просто приходишь в зал совета, расположенный перед северными вратами. Просто пытаешься коснуться волевика. Он сам подскажет тебе, какое предназначение тебя ждёт. Если воин – тебе предстояло в тот же день явиться в казармы. Если творец – ты должен был подняться на второй этаж здания совета и разыскать кого-то, кто подсказал бы тебе, как быть дальше и где штаб-квартира творцов. Из соображений безопасности она постоянно переезжала с места на место и всегда находилась под землёй. Ну а если ты оказывался не волевым, ты мог просто вернуться домой и жить дальше. Смухлевать не получится – камеры наблюдения улавливали каждое твоё движение. Это пугало меня больше всего – я боялась, что когда окажусь там, у меня снова будет приступ страха. Я много думала и поняла, что его вызывают мысли о будущем, а церемония, на которой определяется твоё будущее, однозначно сюда подходит.

В этот день Кейн приходил с ночного рейда. Мы договорились, что он разбудит меня, а потом мы вместе пойдём к зданию, где проходила инициация, но всё пошло так, как я люблю – совсем не по плану. Кейн нашёл меня на маленькой площади возле здания совета – я просто не могла уснуть этой ночью и решила, что лучше дождусь его там. Всё равно путь от казарм волевых к его дому проходил здесь.

Мы удобно устроились на лавочке, стоявшей ближе всего к дверям здания. Кейн лежал, устроив голову на моих коленях, рассказывал что-то о том, как прошёл рейд, а я щурилась на солнце, наслаждаясь его низким, рокочущим голосом, запахом сосны и теплом ветра, и думала о том, что лучший подарок, какой можно придумать на день рождения – это машина времени, чтобы останавливать такие моменты, как этот.

Но у Кейна был подарок получше.

– Волнуешься? – спросил он.

Интересно, как он догадался? Не по тому ли, что меня трясло? Я пробормотала что-то невнятное в ответ, настолько невнятное, что сама не поняла, что именно сказала. Кейн усмехнулся и поднялся, сел так, что его плечо касалось моего.

– Эй, – он покачнулся, толкнул своим плечом моё. – Всё пройдёт хорошо. Ты быстро расправишься с этим делом, и мы пойдём отмечать.

Я покачала головой. Кажется, в тот момент голос меня оставил окончательно.

– Несс, – тихо позвал Кейн. – Я начинаю волноваться. Скажи хоть слово.

Я снова покачала головой и зажмурилась.

– А хочешь, я сделаю так, чтобы ты забыла об этой дурацкой церемонии? Ты только скажи.

В его голосе слышалась хитрая улыбка. Наверное, в ту минуту мне стало совсем плохо, и я кивнула. И что же он мог сделать, чтобы я обо всём забыла? Я могла подумать о чём угодно, кроме этого.

Он прижался ко мне и коснулся губами моих губ.

Это было так необычно, какое-то новое, незнакомое чувство. Я до сих не понимаю, что это было, и единственное слово, каким можно описать его: это было сладко. Разве тело может ощущать сладость? Кожей. Я не знаю, но это было так.

Кейн отодвинулся.

– Видишь? – сказал он. – Я же говорил, что ты обо всём забудешь.

– О чём? – вырвалось у меня.

– Ни о чём, всё отлично, – он рассмеялся.

Мне очень хотелось поговорить об этом, но я боялась. Кейн был старше меня на два года, и наверняка у него уже было что-то похожее, только не со мной, раз он знал, что получится. Я думала о том, чувствовал ли он с другой девушкой то же, что и со мной, и было ли это так же сладко. И мысли об этом настолько вскружили голову, что я пришла в себя только после того, как меня толкнули в плечо.

– Несс, инициация через две минуты, – тихо сказал Кейн. – Я не смогу пройти с тобой, но всё равно буду… ну, рядом.

Я потёрла глаза, посмотрела на него.

– Прости, что?

– Говорю, что я не смогу пройти с тобой в зал инициации, – повторил Кейн, и в это мгновение я вспомнила, что мне предстоит. – Поэтому… В общем, с днём рождения.

Он протянул мне маленькую коробочку. Пока я открывала её, мои руки тряслись, и у меня получилось только с третьего раза. В коробочке лежали маленький наушник и микрофон, какой можно прикрепить даже к коже, и он будет похож на родинку.

– Я буду рядом так, как смогу, – Кейн развёл руками, неловко улыбнулся, и я вдруг поняла, что он волнуется не меньше моего. – Ну же, скажи хоть слово… Несс?

– Да… прости, я немного… – я зажмурилась, потёрла глаза, как будто это могло помочь прийти в себя. Надо было сказать что-то, но в голову ничего толкового не приходило, и я сказала то, что стоило. – Спасибо, Кейн. Я просто…

Я наклонилась к нему, уткнулась лбом в его плечо. Засунула чёрную капельку в ухо, прикрепила на шею под ухо микрофон. Наушник моментально принял форму уха, и я мысленно указала ему изменить цвет так, чтобы его не было видно.

– Нам надо идти, – негромко сказал Кейн.

– Да, хорошо, – кивнула я.

Если смотреть сверху, наша деревня похожа на длинную полосу, перечёркнутую несколькими короткими – это центральная улица и боковые линии. Участки квадратные у всех, на каждом располагается жилой дом и автоферма, и каждое здание здесь звучит своей тихой нотой; всё это сливается в общую протяжную песнь. Центральная улица упирается в здание совета. Под присмотром самых старших людей мне и предстояло попытаться коснуться волевика, правда, наблюдать они будут с высоты пары этажей. Об этом мне рассказывал Кейн.

– Говорят, волевик может принять вообще любую форму, и для окружающих это не всегда безопасно, – объяснял он. – Был случай, когда волевик в руках парня взорвался и задел присутствовавших на церемонии. Своего хозяина он никогда не ранит, а вот…

Я не хотела вслушиваться. Я хотела наслаждаться звуком его голоса, не вникая в смысл. Секунды утекали слишком быстро, мы стояли слишком близко к дверям здания. Меня тошнило от волнения, и в трёх шагах от заветной двери я ухватилась за руку Кейна, боясь упасть на бетонное крыльцо.

– Несс, ты должна зайти туда одна, – сказал Кейн, и его слегка искажённый голос эхом отдавался в капельке в моём правом ухе. – Не думай о том, что ждёт тебя потом, сосредоточься на волевике. Тогда всё пройдёт гладко.

Я кивнула – всё равно не вышло бы выжать ни слова. Шагнула вперёд, по крыльцу, ещё раз и ещё. Тяжёлые двойные двери из тёмного металла были распахнуты настежь, в помещении было темно, и мне предстояло шагнуть в эту тьму. Я вдохнула, выдохнула, вспомнила совет Кейна. И сделала новый шаг.

И окунулась в темноту коридора, а одновременно с ней – в новый приступ страха.

Казалось, тьма обступала меня со всех сторон, давила, не позволяла дышать. Я боялась сделать шаг, боялась открыть глаза, даже попытаться вздохнуть, как будто малейшее движение грозило смертью. И если в первый раз у меня ещё была надежда на то, что я выберусь из этого, теперь мне казалось, что я тону. Тону без надежды на спасение, и…

– Несс! Всё в порядке?

Одновременно с голосом Кейна в наушнике я услышала тонкую ноту, как те, которыми звучат дома. Она не была похожа ни на одну из тех, что я слышала раньше, она была особенной, какой-то… светлой, умиротворяющей, что ли. Волны страха ослабевали, отступали, и я понемногу пыталась дышать. С каждым новым вздохом становилось всё легче.

– Всё в порядке. Просто… немного испугалась темноты, – еле слышно сказала я и шагнула вперёд. Потом ещё раз, ещё, стараясь не обращать внимания на страх. Потом снова и снова. Нота звучала всё громче, мне становилось всё легче. Хороший знак.

Под потолком вспыхнул свет, залил огромную комнату, в которой я оказалась ровно в центре. Передо мной стоял пьедестал, или алтарь, или как ещё можно было назвать этот монументальный кусок белого мрамора, возвышавшийся передо мной чуть выше, чем по пояс. Его венчала ровная площадка, на которой лежал светло-зелёный с белыми прожилками камень, друза размером с кулак, кристаллы в которой были чуть толще указательного пальца. Нота исходила от них, а значит, это и был волевик.

Нужно было убедиться. Не дожидаясь команды или чего-то такого, я наклонилась к камню и прислушалась. Нота зазвучала громче, сомнений не осталось – пел камень. Я кивнула самой себе и распрямилась, и не успела даже подумать об этом или сделать какие-то выводы, как камень поднялся в воздух на несколько сантиметров, медленно сжался в небольшой шар и засветился. У свечения был приятный голубой оттенок, он завораживал, и я застыла, наслаждаясь его видом. И даже забыла ненадолго о том, к чему всё это ведёт – ровно до того момента, как шар вытянулся примерно на метр в длину, принимая до боли знакомую форму.

– Ну, что там? – послышался встревоженный голос Кейна.

– Меч, – выдохнула я.

– Пусть твёрдая воля и ясный рассудок ведут тебя по пути воина! – грянул с потолка незнакомый мужской голос.

Вот так всё просто. Я протянула руку, краем глаза замечая, что волевик мелко-мелко трясся, будто в нетерпении. Я попыталась его коснуться, но не тут-то было – своенравный камень чуть опустился, так, чтобы я не могла до него дотронуться. Я подняла ладонь вверх, и волевик последовал за ней, оставаясь ровно на таком же расстоянии от кожи, на каком до этого поднимался светящийся шарик над мрамором. Он признал меня. Я – волевая. Воин. И теперь получила этот минерал в своё распоряжение, а в придачу – необходимость защищать деревню, выходить в ночные рейды и мстить маргандалорцам за всё то, что они творят на наших землях. И если ещё утром всё это казалось мне неподъёмным бременем, теперь же по венам разливалась тёплая уверенность: это – моё. Это – моя жизнь. Не может быть иначе. И песнь волевика будто соглашалась, звала сорваться в битву; она больше не казалась мне грустной или протяжной, но сильной, смелой и вдохновляющей.

Волевик как будто почувствовал моё настроение. Он перестал светиться, обернулся лентой и закрутился вокруг правого запястья, как будто вздумал стать браслетом. Я ощутила перемену в его ноте – теперь мне слышалось, что он был в полной боевой готовности, ожидал первой же мысли, чтобы последовать за мной в битву. И мне казалось, что я сама стала тонкой струной, настроенной на мой волевик, и что мы звучим в унисон и понимаем друг друга. И да – мой волевик. У этих слов особенная окраска, особенный вкус, и мне хотелось повторять их раз за разом. Несмотря на то, что мы никогда не сможем коснуться друг друга, мы с этим камнем будто за мгновение стали лучшими друзьями. Безумные, но потрясающие ощущения.

– Воин, – вымученно улыбнулся Кейн, когда я вышла из зала совета, так и не встретив никого по дороге. – Теперь и я буду бояться, когда ты будешь уходить в рейды.

Тусклое весеннее солнце светило в глаза, я прищурилась. Ткагарада встречала меня непривычной тишиной, было даже немного страшно – ни одной ноты в воздухе, как будто кто-то выключил звук. Была слышна только тихая песнь моего волевика, и то, если прислушиваться, но в этом не было нужды – я чувствовала её кожей, разумом, всем телом. Уверенность, горящая в моих венах, с каждой секундой разогревалась всё сильнее, жгла изнутри, подгоняла, заставляла действовать, и я поддалась ей. Я прижалась к Кейну. Он обнял меня в ответ, едва ощутимо поцеловал в лоб, и на несколько секунд мне было наплевать на всё, что произошло в зале. А когда он осторожно отстранился, я улыбнулась и скорее самой себе, чем ему, сказала:

– Есть прекрасный способ избежать этого. Выходить в рейд вместе.

Говорят, что Маргандалор и Ткагарада – не единственные поселения здесь, и чуть в стороне от нас находится город. В деревнях для него добывают сырьё, он перерабатывает всё это на фабриках и привозит нам в коробках готовые вещи – например, одежду, посуду, какие-то мелочи для дома. Всё это привозят Безликие – караванщики в длинных плащах, скрывающих фигуру и белых масках, скрывающих лицо. Ходят слухи, что на дорогах опасно, и потому Безликие никогда не показываются людям без такой униформы. Они всегда появляются раз в месяц, в случайный день, и так сложилось, что они приехали сегодня. И я успела получить свой подарок от мамы вовремя – это был чудесный серебристый ободок для волос, украшенный белыми цветами. Мама рассказывала, что папа подарил ей такой в тот день, когда предложил пожениться. Жаль, говорила она, он не сохранился, чтобы передать его мне – ещё до моего рождения их первый дом сгорел вместе с кучей вещей, среди которых был и тот самый ободок. Я долго разглядывала подарок и думала о том, что что-то такое мог бы подарить мне Кейн, раз мы любим друг друга. Должны ли мы уже завести семью? Жить вместе, отдельно от родителей? Я не знаю. И пока не готова спрашивать у мамы.

Это был очень долгий и сложный день, полный новых впечатлений. После был тихий семейный праздник до заката, а когда Рэй ушёл спать, мы с мамой и Кейном долго разговаривали о том, что произошло. Мама честно призналась, что у волевых есть тайна – все они слышат протяжную песнь волевиков, но только до того, как обретут свой. С этого момента все другие ноты стихали, кроме единственной и неповторимой. Я увидела в этом нотку романтики, на что Кейн пошутил, что будет ревновать. Ну и пусть. Если бы я могла, я бы тайком погладила свой браслет, но волевик отклонялся, прячась от каждого человеческого прикосновения, моего или чужого.

А потом мама и Кейн, будто сговорившись, хором сказали, что время уже позднее, а у меня завтра тяжёлый первый день в казармах, а потому пора укладываться. Оставалось только послушаться, что поделаешь. И, засыпая, я неожиданно задумалась: так значит, о том, что ты волевой, можно узнать и до того, как тебе исполнится пятнадцать, хотя нам говорили, что пытаться сделать это бессмысленно. Выходит, это было ложью. И если моя волевая жизнь начинается с такой маленькой лжи, не продолжится ли она ложью огромной?

Запись третья. Конец апреля, 132 год от начала Нового времени.

Автоферма считается автоматической потому, что выполняет полный цикл по уходу за посевами и домашним скотом. Она сама поливает и удобряет, рассыпает корм и собирает излишки, вычищает загоны, сканирует все организмы на наличие заболеваний, предлагает и вводит лечение. Оператору необходимо только задавать программы в соответствии с рекомендациями – считается, что человек может принять более разумное решение, нежели машина – и заполнять резервуары всем необходимым. Это знание вбивалось в наши головы с рождения и это было первое, что мне необходимо было забыть. Начиналась новая жизнь, жизнь волевого воина, в которой операторы автоферм становились нашими подопечными, а мы – их защитниками.

«Нас» было восемь. Вся наша старая компания: Тэй и Тесса, Кир и Даен, а так же парень по имени Кай – в детстве он много болел и редко появлялся среди нас. Правда, Тессы и Даена не было – они вместе заступили в дневной рейд.

Главным в казармах был Алек, волевой воин слегка за сорок. Он был единственным, кто дожил до этого возраста и продолжал участвовать в рейдах и вылазках в Маргандалор, и оставалось только удивляться, как у него это получалось. Иногда он пропадал ненадолго, и тогда ходили слухи о его гибели, но он всегда возвращался спустя несколько месяцев.

Алек выглядел сильным, строгим и надёжным – именно в таком порядке. Он был невысоким, даже ниже меня ростом, а это в некотором роде показатель. Он был широкоплечим, носил бороду и усы, а также волосы до плеч, как Кейн, только был огненно-рыжим. Алек носил плотную, облегающую чёрную одежду с огромным количеством карманов, каждый был обшит изнутри чем-то серебристым, и это что-то тускло поблёскивало на свету. Когда я спросила, что это такое, Алек только усмехнулся и немного оттянул вперёд карман на груди. Оттуда мгновенно выскользнул волевик и обернулся вокруг запястья его правой руки.

– Волевик никогда не бывает просто в самородках или в кристаллах, – пояснял Алек. – Чаще всего его находят рядом с жилами ратия, нередко – закованным в его самородки. Волевик и ратий идут рука об руку… если так можно сказать о камне и металле. И если сделать тонкие пластины из ратия и обшить им карманы, волевик будет прятаться там, а не виснуть на запястье.

– А нам можно такое? – загорелась я.

– Можно, – Алек нахмурился. – Но только лучшим из лучших.

– Худшие не выживают, – добавил Кейн.

От этих слов у меня пошли мурашки по коже. На мгновение, кажется, даже поднял голову страх, но на этот раз мне удалось его сдержать. Жаль, я сама не поняла, как это случилось.

Новичку всегда показывали казармы изнутри, как будто здесь было что-то особенное. Ну, конечно, тренировочных залов я ещё ни разу не видела, как не видела и манекенов, созданных специально для волевых. Во время уроков самозащиты мы тренировались на соломенных куклах, а здесь стояли фигуры, созданные из камня, металла, дерева…

– Самое сложное в управлении волевиком – научиться его контролировать, – говорил Алек. – Сделать так, чтобы он стал проводником твоей воли, а не наоборот. Ты, наверное, уже поняла, о чём я?

Я смутилась. За эту ночь, которую мы с волевиком провели вместе, я несколько раз ощущала… что-то странное, скажем так. Если днём, сразу после церемонии, он казался мне другом, то теперь в нём что-то переменилось. Как будто он требовал ввязываться в битву, звал за собой, и этому зову было сложно сопротивляться.

– А почему манекены каменные? – спросила я.

– Ты знаешь, насколько могущественен волевик? – спросил Алек. – Он может разрубить камень, железо, даже алмаз. Не нужно много ума для того, чтобы ударить с такой силой.

– Быть волевым – значит уметь принять решение, когда ударить, а когда остановиться, – добавил Кейн. – Убивать и уничтожать у человека в крови. На что-то большее нужна сила воли. Поэтому мы учимс наносить такой удар, чтобы он не разрезал камень, но коснулся того, что за ним.

Алек оглянулся на него, нахмурился. На мгновение мне показалось, что сейчас он отчитает Кейна, но нет.

– Слова моего лучшего ученика, – кивнул Алек. – Молодец, что держишь марку. – Он обернулся ко мне. – Теперь ты знаешь, на кого равняться, девочка.

Я с трудом подавила смущённую улыбку.

– Я всегда равняюсь на него.

Прежде чем приступить к тренировкам, Алек долго говорил со мной наедине в том тренировочном зале, просил показать пару ударов. Каждый раз, когда я что-то делала, он хмурился; наверное, так он показывал, что ему что-то нравится – в конце концов, с таким же лицом он хвалил Кейна. Затем он провёл меня в комнату отдыха, где показал расписание рейдов.

– Теперь, когда ты с нами, мы сможем восстановить нормальное расписание, – задумчиво протянул Алек. Он склонился над столом, и я увидела, как он вписал моё имя в клеточку, отмечавшую завтрашнюю ночь. – Завтра рано утром придёшь на тренировку, посмотрим, кого поставить тебе в пару. А сейчас иди к Кейну, он тебе объяснит, что и как.

«Что и как» оказалось гаражом, заставленным внедорожниками. Кейн объяснял мне, как проходит рейд, как устроен автомобиль, как управлять им. Показывал карту, объяснял, где находится Маргандалор, какие дороги к нему ведут, чем занимаются разведчицы – Тесса и Тэй. Я не могла сосредоточиться, пропускала половину мимо ушей, потому что у меня перед глазами до сих пор стояло расписание, в которое уже было вписано моё имя. И я ощущала, как внутри растёт страх – жуткий, невыносимый, как огромное чудовище, справиться с которым я пока не в силах. Пока Кейн рассказывал, как наладить связь с машиной с помощью волевика и показывал очередную схему, я уговаривала монстра подождать, пока я окажусь дома. Он не хотел ждать.

В какой-то момент мне стало совсем невыносимо, казалось, ещё чуть-чуть – и я просто сожмусь в комочек на переднем сиденье и буду тихо поскуливать от страха. Сохраняя остатки разума, я вспоминала, удавалось ли мне побороть его раньше, и наконец вспомнила – да. Вчера. Потому что со мной был Кейн, и…

– Кейн, – еле слышно позвала я. – Помнишь, ты вчера поцеловал меня?

Он запнулся на полуслове, смутился, опустил взгляд.

– Да. А что…

Я ощутила, как краснею, и это чувство проступило даже сквозь страх.

– А можешь… можешь сделать это ещё раз?

Кейн удивлённо посмотрел на меня. Я закусила губу.

– Я… я, кажется, не умею этого делать, – промямлила я. – И… совершенно не понимаю, что это такое.

Кейн придвинулся ближе, коснулся моей щеки. Я сама не заметила, как мне стало жарко, а страх отступил.

– Я тоже ничего не умею, не знаю и не понимаю, – Кейн неловко улыбнулся. – Но, думаю, вместе нам будет легче… разобраться.

И, да. Похоже, его поцелуй – это самое лучшее лекарство от приступов страха.

Присутствие Кейна, его близость, его тепло помогло продержаться. Только потом, спустя несколько часов, лёжа в своей постели, я позволила монстру освободиться. Он поглотил меня полностью, казалось, я сама – страх, и во мне ничего не осталось от меня самой. Я не чувствовала даже связи с волевиком, и это было самым страшным во всём этом. Я – беззащитна, я – смертна, никто и ничто не защитит меня. Никто и ничто не сможет меня спасти.

Я пришла в себя, когда за окном потемнело, уже светили звёзды, а подушка насквозь промокла от слёз. Как мне удалось очнуться – до сих пор не понимаю. На этот раз Кейна не было рядом, и завтра его тоже не будет – он поменялся с Тессой, чтобы провести со мной мой первый день в казармах. Что делать – не представляю.

Прямо сейчас волевик крутится возле меня, как будто хочет подбодрить, и мне кажется, что я даже чувствую это – что-то похожее ощущается, когда животные на автоферме тычут носом в твою руку, желая, чтобы их погладили. Жаль, приятель, ты мне не помощник в этом деле. Я должна справиться сама, и только сама.

Запись четвёртая. Начало мая, 132 год от начала Нового времени.

Можно сколько угодно спрашивать маму о том, почему наше время новое и всё такое. Она не ответит. Нет, конечно, не промолчит, отшутится какой-нибудь легендой вроде той, что о Ромелу и Джулии. Я помню несколько из них, а одну особенно люблю.

Она рассказывала о том, что один безумный учёный создал машину, способную обернуть время вспять. И у этого учёного был молодой помощник, который сел поиграться с этой машиной и случайно вернулся в прошлое. В те времена, когда его отец был мямлей и вечно боящимся всех подростком, а самого парня даже в планах не было. Этот самый молодой помощник сумел объяснить отцу, что мямлей быть нельзя, и папаша послушался. Собрал волю в кулак и стал сильным и смелым, и завоевал девушку, которую давно любил, а жизнь его сына круто перевернулась. Ну а потом машину времени нашли учёные и военные, научились не весь мир поворачивать вспять, а только отдельные его кусочки, и доигрались. Смешались времена и эпохи, началось это самое новое время, где автоматические фермы – наследие будущего – соседствует с волевиком, магией древних. И нашим предкам, выжившим в результате этого безумия, пришлось уничтожить проклятую машину, а самим научиться жить в дивном новом мире.

Я люблю эту легенду не только за безуминку и сказочность, но и за то, что она говорила об одной важной вещи: воля и разум вместе составляют величайшую силу на свете. Разум помог учёному создать невероятное изобретение, которое – наверное, оно и к счастью – до сих пор никто не может воспроизвести. Воля помогла его помощнику разыскать в прошлом отца и дать ему добрый совет, и воля же помогла этому отцу всё это сделать. Они помогут мне, воля и разум. Потому что я живу среди волевых. Я должна стать одной из них. Я смогу. Я справлюсь.

Я убеждала себя в этом всё утро, и что-то похожее торопливо сказал мне Кейн, когда спускался в гараж, чтобы выехать в рейд вместе с Киром. Только что-то плохо мне это помогало. И началось всё с первых же минут, когда я увидела Алека: он оценивающе осмотрел меня и высказал всё, что думает. А потом ещё и показал, одним ударом опрокинув меня на ковёр посреди комнаты для тренировок, да так быстро, что я не успела понять, что происходит, не то, что защититься.

У меня маленький рост и слишком женственная фигура. У меня каштановые волосы до лопаток – слишком короткие для того, чтобы собрать их в удобный пучок и слишком длинные для того, чтобы не мешать. Я пишу об этом потому, что всё это не нравилось Алеку, он был недоволен всем во мне, кроме карих глаз – наверное, потому, что он сам был с карими, или цвет просто не влиял на способность выживать в бою.

– Это было ужасно, да? – простонала я.

Тесса поморщилась, помогла мне встать. Она вообще сегодня молчала весь день, только поздоровалась утром. Я так и не поняла, почему.

– Это было хуже, чем у обычного новичка, – задумчиво протянул Алек. – Такое ощущение, что вы с волевиком существуете в разных вселенных и случайно пересекаетесь здесь и сейчас.

Тесса замерла напротив меня на другом конце некрасивого коричневого ковра. Её волевик крутился вокруг запястья, как будто хотело показать, что готов к новому раунду. Я замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. От волевика не исходило ничего, хотя не так давно мне казалось, что он разумен и чувствует, как человек.

– Ещё раз, Тесс, – велел Алек. – Он же должен как-то реагировать?

Тесса без предупреждения сорвалась с места. Я машинально закрылась руками. Короткий удар, полё      т – и я снова на ковре, а Тесса склоняется надо мной. В десятый раз.

– Ты пыталась приказывать ему защищать тебя? – спросил Алек.

– Нет, зачем. Глупости какие, – отозвалась я.

Я не понимала, чего от меня хотят. Не понимала, что должна была сделать. Алек ждал, что волевик как-то отреагирует на удар Тессы, но он спрятался в карман моей униформы – в тот самый, что был обшит серебристым металлом, который предлагали лучшим из лучших. Интересно, если это продолжится, у меня его отнимут?

– Выйдите все, – велел Алек. – Хочу кое-что проверить.

Я заметила, как Тесса поджала губы, как перекинулась быстрым взглядом с Тэй, как они, помедлив, покинули комнату. Даен и Кай что-то обсуждали в полголоса, и их голоса ещё долго слышались за закрытой дверью. Минуту спустя мы с Алеком остались вдвоём, и от того, как он смотрел на меня, мне было не по себе. Я стояла в середине комнаты, а он неторопливо проходил мимо меня из стороны в сторону. Внутри снова проснулся страх, но у меня получалось держать его в узде – наверное, потому, что это был не приступ, а просто чувство.

– Знаешь, человечество ведь существует давно, – заговорил он. – Гораздо дольше, чем эти сто тридцать два года, да ты и сама понимаешь. За время своего существования люди придумали миллионы миллионов программ тренировок, мотивационных программ и прочей ереси.

Я отметила, что он приблизился, и мне стало не по себе. Захотелось сбежать, поддаться страху, пока он не перерос в приступ, но в это мгновение отозвалась наша связь с волевиком – казалось, он удивился тому, что я малодушно захотела слинять.

– Но дело в том, – продолжал Алек, – что только один вид метод остаётся действенным до сих пор. И, если ты настолько тугой волевой без каких-либо проблесков таланта, придётся применить его.

Алек скользнул бесшумной тенью мне за спину, я даже не успела понять, что происходит. Его рука сжимала моё горло, я ощущала кожей его волевик – холодный, опасный, готовый атаковать. Мой волевик казался рядом с ним маленьким и совсем неопасным.

– Какая же ты бестолочь, – бесстрастно сказал Алек. – Даже не собираешься защищаться? Ты помнишь, что у тебя сегодня рейд? Ты хочешь угробить своего напарника?

Я попыталась развернуться и перехватить его руку, но он вовремя поймал меня. Ощущение, что его волевик нацелился мне в спину, пропало. Страх нарастал, он парализовал меня, и я ничего не могла сделать.

– Может, мне убить тебя прямо здесь? – еле слышно спросил Алек. – Это будет безопаснее, чем позволять тебе встать на стражу Ткагарады. Кто знает, что взбредёт тебе в голову…

Я зажмурилась, у меня не осталось сил сопротивляться. Страх захлестнул с головой, я задыхалась. На несколько секунд сознание отключилось, а когда я пришла в себя, то снова обнаружила себя на полу. Алек склонился надо мной, всё такой же невозмутимый, но теперь мне казалось, что я вижу в его глазах проблески интереса.

– Я понял, в чём твоя проблема, – негромко сказал он. – Ты не хочешь лезть в драку и готова пожертвовать собой, лишь бы не ранить противника. Так вот, девочка, у меня для тебя есть две новости. Первая – ты не сможешь выжить, если продолжишь так думать. Вторая – твой волевик думает иначе… пока что.

Алек чуть наклонил голову, и я увидела на его щеке красный след, как будто его хлестнули чем-то узким и длинным.

– Простите, – еле слышно пробормотала я.

Алек отмахнулся.

– Если бы ты убила меня, тебе простили бы, – сказал он. – Но если ты, волевая, воин, будешь бездействовать, тебя могут отдать под трибунал. Этого ты хочешь?

Я покачала головой. Алек распрямился – он явно не хотел помогать мне подняться, и я села сама.

– Неужели это единственный путь? – неожиданно для себя самой спросила я. – Неужели мы можем жить только войной?

Алек долго молчал, прежде чем ответить.

– Если ты хотела, чтобы было иначе, тебе следовало родиться в другом мире, девочка.

Сейчас я пишу это для того, чтобы понять это и принять – Алек сказал, что если написать в дневнике, это поможет. Я не верю. Не может быть такого, что другого выхода нет. Но…

Но мне придётся с этим смириться, если я хочу оставаться под началом Алека. Потому что он сказал просто: если я не стану делать то, что и остальные волевые, меня просто выгонят из Ткагарады. И даже моя семья, и семья Ке      йна не смогут на это повлиять.

И да. Ещё у меня есть прекрасная новость – этой ночью я иду в рейд с Алеком. Самое лучшее время, чтобы научиться его слушать…

Запись пятая, чуть позже. Начало мая, 132 год от начала Нового времени.

После дневных тренировок, перед ночным рейдом есть два часа, в течение которых ребята просто расслабляются в казармах. Чаще всего те, кому предстоит идти в ночь, в это время спят, но иногда ребята собираются все вместе. В подвале располагалась комната отдыха; там было составлено в круг несколько диванов, в шкафу всегда имелись книги и кристаллы с музыкой и фильмами из города. Алек небрежно обронил, что часто бывает там, а потому может привезти всё, что мы захотим. Правда, как я потом узнала, из ребят почти никто не знал других фильмов или музыкантов кроме тех, что уже слышали и видели, а потому Алек привозил что-то на свой вкус. Выезжать в город другим волевым запрещалось из соображений безопасности.

Перед тем, как выехать в рейд, я решила расспросить ребят о том, как проходили их первые дни в казармах. Запишу это на память.

– Я просто пришёл и сделал то, что требовал Алек, – нерешительно сказал Кай. – Тесса ударила по мне, а я… А меня направил волевик. Не знаю, как это получилось, но я сам по себе отклонился и защитился. А волевик стал щитом.

Щит. Кай увидел эту форму в тот день, когда впервые попытался коснуться волевика. Если что-то происходит, что-то угрожает Каю, волевик его защищает. Если что-то происходит, например, с Тессой, волевик парирует удар.

– Алек ударил меня без предупреждения, – сказала она, когда я спросила её. – Я не успела понять, что произошло, как уже отразила удар и выбила меч из его рук.

– У меня было что-то похожее, – добавила Тэй. – Правда, у меня выбить оружие у Алека не вышло. В этом Тесса превзошла всех нас.

– Ну, почти, – она улыбнулась. – Кейн всё равно оказался круче.

По их словам выходило, что он в свой первый день просто уходил от удара. Снова и снова, снова и снова, до тех пор, пока Алек не сдался.

– Я ещё ни разу не видел, чтобы кто-то ещё провернул такой трюк, – вмешался Алек. – Для меня это был сюрприз. Я до сих пор не могу до конца понять его волю, и в этом есть что-то особенное.

В это мгновение я чувствовала гордость. Это был мой Кейн. Он – особенный, я всегда это знала.

– А как было с Киром и Даеном? – спросила я.

Такие разные как люди, они были очень похожи как волевые. Кир использовал огромный лук, Даен – арбалет.

– Мне было проще, – сказал Даен. – Волевик подсказал, когда надо отступить и куда, я последовал его указаниям. А потом просто выстрелил и всё.

– А Кир атаковал первым, – добавил Алек. – Вот и вся история.

Мне показалось, что между мной и всем ими – пропасть.

– А каким был твой первый день? – спросила я у Алека.

Конечно, он остался невозмутимым, иначе и быть не могло; иногда мне казалось, что у него просто нет другого выражения лица. А нет, он ещё хмуриться умел, как я могла забыть. Так вот, в тот миг он оставался невозмутимым, но его глаза блеснули удивлением – они не умели притворяться.

– Это было слишком давно, – задумчиво протянул Алек, – я плохо помню детали. Моей учительницей была девушка по имени Эстер. Она умела хорошо скрываться, мне иногда казалось, что она сама не человек, а тень, в которых она пряталась. В первый день мне удалось на инстинктах найти её и напасть первым. В следующий раз это случилось три года спустя, за неделю до её смерти.

Его голос стал тихим и мягким, и на мгновение я подумала о том, что его могли связывать с той Эстер не только ученические отношения. Но сама мысль о том, что этот невозмутимый Алек способен хотя бы взглянуть на девушку как на девушку, заставляла меня если не смеяться, то нервно хихикать. И я решила перевести тему.

– Кстати, об этом… Здесь раньше была девушка по имени Эстер, она была моей близкой подругой. А как первый день прошёл у неё?

На несколько долгих секунд воцарилась тишина. Алек напрягся, и мне показалось, что он может в любой момент сорваться и атаковать – а что, после того, что было днём, я могла в это поверить.

– Никогда о ней не вспоминай, – прошипела Тесса.

– Почему?

Когда я спрашивала, я смотрела не на неё, а на Алека. Он не шелохнулся, а ответила снова Тесса.

– Узнаешь ответ, когда заслужишь.

На этой ноте наш разговор на эту тему закончился. Я видела, как Алек еле заметно покачал головой, как стушевались под моим взглядом Тэй и Даен. Тесса смотрела так же упрямо, как будто всем своим видом говорила что-то вроде “тебе никто ничего здесь не скажет”. Я собиралась снова сказать что-то, но Кай демонстративно указал мне на часы. У меня оставалось сорок минут до рейда, из которых пятнадцать минут мы с Алеком должны готовиться в гараже. Поэтому я решила притормозить.

Итак, что у нас получилось. Первая тренировка с волевиком – это познание своей воинской воли. Кто ты по своей сути – атакующий, защитник, снайпер там, не знаю… есть ли вообще какое-то деление? Так вот, суть в том, что я сюда не подхожу, если верить Алеку. Я – тот воин, который не хочет сражаться.

И что с этим делать, кажется, не знал никто.

Запись шестая, тот же день, чуть позже. Начало мая, 132 год от начала Нового времени.

Перед тем, как выйти в рейд, мы приняли смену от Кейна и Кира. Кейн бы уставшим и измученным; он наспех рассказал о том, как всё прошло, что обошлось без происшествий. Глядя в его серые глаза, я задавалась вопросом о том, как всё на самом деле должно происходить между нами. Должны ли мы всегда держаться за руки? Как часто должны целоваться? Нормально ли то, что он просто поговорил со мной, даже не наедине? Что даже не улыбнулся? Слишком много вопросов. Я понятия не имею, что такое любовь, а говорить об этом в то время, когда у меня проблемы с волевиком и страхами, мне казалось верхом глупости.

Алеку пришлось потратить на меня гораздо больше пятнадцати минут. Он захотел, чтобы за управление села я. Я считала, что это была отличная идея, если он хотел покончить жизнь самоубийством и заодно утащить за собой меня.

– Автомобиль – это просто, – бесстрастно говорил Алек. – Ты направляет волевик сюда и кладёшь руки на руль вот так…

В комнате отдыха в казармах можно посмотреть фильмы, привезённые из города; Алек как-то обмолвился, что всё они сняты на основе старой истории, бывшей задолго до Нового времени. Я видела в одном из фильмов автомобили, похожие на наши, только там нужно было постоянно крутить руль и перещёлкивать какой-то рычаг. У нас не было такой необходимости. Волевик вставал на место рычага и становился чем-то вроде нервной системы для автомобиля, а его самая чувствительная часть располагалась в руле, обшитом тонкими пластинами ратия. Ты мог положить руки на руль и отдавать мысленный приказ, куда ехать, волевик беспрекословно подчинялся.

– Здесь всё зависит от тебя и твоей веры в себя… ну и в волевик, конечно, – продолжал Алек. – Его нити пронизывают почти весь корпус, ты будешь чувствовать дорогу так, будто сама идёшь по ней. Остаётся только довериться волевику. Стать с ним единым целым.

– Он у меня всего два дня, – вяло сопротивлялась я. – Как?

Алек пожал плечами.

– Именно поэтому я и хочу, чтобы ты села за управление. Ни одна драка не даст тебе такой связи с волевиком, как одна поездка.

Как и в старых фильмах, наши автомобили ездили на топливе. Мужчины добывали в шахтах сырьё, перевозили на автоферму, которую содержала семья Кира, и там производилось всё, что необходимо. О том, как это работает, должны были рассказать на занятиях, но я не успела узнать. Я стала волевой. Алек не посчитал нужным вдаваться в подробности, рассказал только, за какими датчиками надо следить и показал на карте, где хранятся наши рейдовые запасы – на всякий случай.

Обычно в рейд выходят два автомобиля. Они объезжают по кругу всю Ткагараду, при этом едут навстречу друг другу. Кейн как-то говорил, что было время, когда два напарника ехали в одной машине, но из-за одного случая эту тактику решили сменить. Я прикинула, когда это могло происходить, и поняла, что это случилось в то же время, когда погибла Эстер. Уж не из-за неё ли? Запишу это на всякий случай – подумаю об этом, когда отдохну после рейда.

Всё проходило спокойно, я бы даже сказала – тихо. Мы объезжали по кругу нашу деревню, Алек следил за тем, как я веду машину. В этом было что-то мистическое, может быть, даже волшебное – над узкой дорогой нависают ветви деревьев, они же образуют узкий зелёный коридор, по которому ты едешь, видя только на несколько метров вперёд, потому что Алек требует, чтобы ты чувствовал путь, а не пользовался светом фар. И мне удавалось почувствовать – иногда получалось удачно избежать ямки или кочки на пути. В такие мгновения Алек кивал с бесстрастным видом, а я думала о том, что высшей похвалы от него, наверное, просто не бывает.

В тот момент, когда я решила, что мой первый рейд пройдёт спокойно и без проблем, машина резко затормозила. Я налетела грудью на руль, было очень больно и неприятно. Я успела краем глаза заметить, что в свете фар через дорогу перебежала тень, слышала, как что-то зашелестело в кустах слева.

– Разведчик, – еле слышно сказал Алек. – Оставайся возле машины, я всё проверю.

Он выскользнул из кабины, осторожно прикрыв дверь. Я не приказывала волевику вернуться ко мне – он сделал это сам, закрутился возле ладони и обернулся коротким мечом. Мне казалось, я чувствую тепло, исходящее от рукояти, и оно ощущалось как волнение или настороженность. Тишина давила на уши, не было слышно ни шагов, ни шелеста, и, казалось, мы остались с волевиком вдвоём в огромном мире.

Наверное, это был первый раз, когда я всерьёз подумала о нём как о ком-то, кто похож на человека, кто может обладать такими же чувствами, как я. В те минуты это не казалось странным, но сейчас, когда всё кончилось, я начинаю кое-что понимать. Ведь волевик не только испытывает какие-то чувства, не только мыслит и ощущает. Он лишён страха, того самого страха, который мешает мне. Я пока не понимаю, как могу это использовать, или как мне быть с этим, но, кажется, это хороший знак. Если всё то, что говорят про волевик – правда, быть может, я смогу тогда научиться у него не бояться?

Сколько прошло времени – понятия не имею. Алек вернулся хмурый, показал на карту, лежавшую на приборной панели. Я открыла её и увидела, что мы стояли в нескольких метрах от резервной колонки с топливом.

– У них нет скважины с нефтью, – пояснил Алек. – Они не могут изготовить топливо сами, как мы не можем сами собирать автомобили без металла. Мы должны были его опередить. Вернее, не так. Настоящий волевой воин должен был не затормозить, а поехать быстрее, чтобы не дать ему сбежать.

Я смутилась, но быстро пришла в себя. Волевик всё ещё был со мной, он не возвращался в ячейку в управлении автомобилем.

– Ты считаешь, я должна была сбить его? Может быть, сразу убить?

Алек оставался бесстрастным.

– Подумай о том, что будет, если тебе придётся доставать ресурсы вот так, когда рядом будет маргандалорец, – сказал он. – Как ты считаешь, он затормозит?

– Я…

Я не знала ответа. Правда.

– Не затормозит, – жёстко сказал Алек. – Потому что их с детства учат убивать нас, тогда как мы учим детей защищаться. Понимаешь?

– Понимаю, – ответила я. – Наехать на человека не значит защититься.

Я не понимала, как, но ощущала, что волевик меня поддерживает. Как будто кто-то близкий и родной, кто-то такой, как Кейн, положил руку мне на плечо. Алек смотрел на меня так, будто хотел разглядеть что-то внутри меня, и не будь этого ощущения поддержки, я бы точно испугалась.

– Почему ты не хочешь сражаться? – наконец спросил Алек.

Мне понадобилось немного времени, чтобы найти подходящие слова.

– Потому что я не хочу, чтобы эта война продолжалась, – ответила я. – Я потеряла подругу, отца… когда это случилось, мне было больно. Погибли люди, которых я любила. И я уверена, что если погибнет маргандалорец, в его деревне тоже кому-то будет больно из-за этого.

Теперь время понадобилось Алеку. И я не знаю, сколько времени мы так сидели, глядя друг на друга, но в какой-то миг заволновался даже волевик.

– Поставим вопрос иначе, – сказал Алек, намолчавшись вдоволь. – Если ты не станешь такой, как другие волевые воины, я буду вынужден снять тебя с этой должности. Твою дальнейшую судьбу будет решать совет, и я понятия не имею, чем это может грозить. Решай сама.

Остаток рейда прошёл в полном молчании. Мы так же ехали по пустой дороге, нам опять никто не попадался, но на этот раз поездка не казалась мне интересной, таинственной, или какой она там была, мне лень перечитывать. На душе было противно и гадко, я не знала, что будет дальше, не знала, как быть. Внутри снова поднял голову страх, но я смогла сдержать его – ровно до того момента, пока не оказалась дома и не заперлась в своей комнате. Потом я позволила ему снова захватить меня, и не стала бороться с ним до тех пор, пока он не схлынул сам.

Я действительно не знаю, что теперь делать.

И не знаю никого, кто мог бы мне подсказать.

Запись седьмая. Май, 132 год от начала Нового времени.

Алек сказал, что устроит для меня серию особых тренировок, и не соврал. В течение этого месяца мы вместе выходили в рейд, проводили очень много времени в зале с металлическими манекенами. В отличие от обычных волевых я пыталась их уничтожить, а Алек давал бесконечные советы, как мне преодолеть свою… кхм, скажем так, проблему.

– Скажи, ты любишь свою маму? – однажды спросил он, когда я в очередной раз пыталась заставить волевик нанести удар.

– Глупый вопрос, – ответила я.

– А что будет, если ты её потеряешь? Если маргандалорцы атакуют, и жертвой станет твоя мать?

Я попыталась представить, каково это. Больше никогда не видеть её, не обнимать, не слышать её голоса… Мне было бы больно и страшно. И одиноко.

– Ударь, – тихо сказал Алек. – Представь это и ударь со всей силы.

Я попыталась. Волевик даже не соскользнул с запястья.

– Я знаю, что у тебя есть младший брат, – заговорил Алек в другой раз. – Рэй, кажется?

– Да, – отозвалась я.

– Сколько ему лет? Семь?

– Через месяц исполнится восемь.

– Представь, что убили его, – велел Алек. – Каково тебе думать об этом? Он ещё не видел жизни, не прошёл инициацию. Он даже не закончил школу. Ни разу не влюблялся. Это было бы справедливо?

Я сжала кулаки. Это было бы запредельно несправедливо.

– Ударь, – предложил Алек. – Вложи это чувство в удар.

Волевик не собирался реагировать на мои чувства. Я пыталась понять, что он ощущает в этот момент, раз он способен испытывать что-то как люди, но всё, что я видела в нём, был образ того же Алека, бесстрастного и молчаливого. Плохой пример для подражания, приятель… сказала бы я волевику, если бы он мог меня слышать.

– Быть может, есть ещё кто-то, кого ты любишь и боишься потерять? – задумчиво протянул Алек.

Я пожала плечами и отвернулась к манекену. О том, что нас с Кейном связывает что-то большее, чем дружба, мы старались никому не рассказывать. А со стороны это и не было заметно – мы почти не встречались в казармах. У нас вообще осталось мало времени, чтобы побыть вместе, со всеми этими рейдами и отдельными тренировками, и я начинала ненавидеть жизнь волевого за это.

– Постой, – сказал Алек, и я машинально застыла, так и не нанеся удар. – Я кое-что вспомнил… Сейчас.

Он открыл на столе панель с кнопками, нажал парочку и закрыл её. Несколько секунд спустя в дверь постучали, ещё через мгновение на пороге показался Кейн.

– Вызывали? – спросил он.

– Да, – кивнул Алек. – Встань у стены.

Мне было не по себе, когда я увидела, как Кейн прошёл в дальний конец комнаты, как замер там. Он подчинялся беспрекословно, не задавал вопросов – быть может, в том и был секрет? Алек ведь не случайно называл его лучшим учеником.

– Я уверен, что теперь ты справишься, – невозмутимо сказал Алек.

Он встал напротив Кейна. Его волевик выскользнул из кармана и обернулся огромным луком, какой обычно использовал Кир. Алек прицелился, острие полупрозрачной стрелы указывало на Кейна.

– Останови меня, если сможешь, – сказал Алек и натянул тетиву.

Я не успела понять, что произошло, как стрела уже прошила левое плечо Кейна насквозь. Он отшатнулся, прижался спиной к стене, сжал здоровой рукой плечо. Мне казалось, у меня остановилось сердце, когда я увидела, как он отвернулся и сжал губы. Он сдержал стон боли, потому что так было нужно, потому что он волевой.

Алек тем временем снова натягивал тетиву.

– Стой! – крикнула я.

– Останови меня, – меланхолично отозвался Алек и выпустил новую стрелу.

Кейн дёрнулся и упал на колени, я успела заметить, как он задрожал. На его правом плече расплылось кровавое пятно.

– Сколько боли ему ещё надо вытерпеть прежде, чем ты начнёшь сопротивляться? – бесстрастно спросил Алек и натянул тетиву в третий раз.

На этот раз я успела. Нет, не атаковать, чего наверняка ждал Алек – я бросилась вперёд и закрыла собой Кейна. Это было больно, очень больно, почти невыносимо, но я выдержала. Даже не застонала, не то, что заплакать, но это стоило мне огромных усилий – я едва не потеряла сознание.

– Несс… – послышался голос Кейна. – Несс, ну же… Это было желание причинить боль. Оно не опасно.

Его голос был верёвкой, за которую я ухватилась, чтобы вынырнуть из пелены беспамятства. Он же помог мне настолько прийти в себя, чтобы ощупать рёбра слева и убедиться в том, что даже куртка униформы не порвалась.

– А твоё плечо? – выдохнула я.

Кейн поморщился.

– Просто глубокая ссадина, – сказал он. – Ничего страшного.

– Это бесполезно, – бесстрастно сказал Алек. – Я иду в совет.

– Нет, пожалуйста, – тихо сказал Кейн. – Клянусь, она волевая. Она безумно талантлива. Я сделаю всё, чтобы доказать тебе это, и она тоже.

Алек молчал очень долго, прежде чем ответить:

– Хорошо. Если бы это сказал кто-то другой, я бы ни за что не поверил.

Тем вечером Кейну предстояло идти в ночной рейд, и ему следовало бы отдохнуть, но он провёл со мной остаток свободного времени. Всё потому, что едва Алек вышел за порог комнаты, я не выдержала и разрыдалась.

– Не стоило, – говорила я. – Может быть, мне правда стоит уйти. Может, волевик ошибся…

– Стоило, – возражал он. – Что бы ни случилось, тебе нельзя проходить через собеседование в совете. Поэтому здесь не говорят про Эстер, Несс. Она прошла через это и не вернулась.

Мне стало дурно. Если бы Кейна не было рядом, я наверняка бы пережила очередной приступ страха. В попытках отвлечься я вспомнила кое-что, что заметила, но не придала этому значения.

– Алек знает, что я тебя… что ты меня… Что мы вместе, да? – сказала я.

Кейн кивнул. Смутился.

– Это Тесса, – нехотя ответил он. – Она случайно узнала, так сложилось. И это она доложила Алеку, я уверен. Она… Как бы это… Скажем так, послушный солдатик Алека.

– Я думала, ты послушный, – удивилась я.

– Нет, – Кейн покачал головой. – Я знаю Алека, знаю, каким он может быть… Ну, теперь ты и сама видела. Я хотел, чтобы для тебя всё прошло… Ну, помягче, что ли. – Он немного помолчал. – Несс, послушай… Тебе надо постараться. Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что с Эстер. У неё не было даже прощальной церемонии.

Когда кто-то из волевых умирает, на прощание с ним приходит только его семья – это называют церемонией прощания. Я не знаю, что происходит за закрытыми дверями, мой отец не был волевым, а к Эстер меня бы не пустили, но я знала, что это считается позорным – и для семьи, и для самого волевого. Его как будто вычёркивают из реальности. Как будто его никогда не существовало.

– Со мной не случится то же, что с Эстер, – еле слышно сказала я. – Клянусь.

Но как мне теперь исполнить эту клятву? Я понятия не имела.

С того дня я начала заниматься с остальными в общем зале. Двое всегда находились в рейде, остальные тренировались в парах. Кир и Даен часто брали сразу несколько человек и играли в догонялки – что окажется быстрее, человек или волевая стрела. Мне нравилось играть с ними – в такие минуты я ощущала себя частью команды. Частью отряда волевых.

Хуже было, когда кто-то из этих двоих уходил, или Алек приказывал им приостановить стрельбу и заняться ближним боем. Тогда кого-нибудь ставили мне в пару, и я неизменно оказывалась на полу, потому что мой волевик не собирался идти в атаку.

– Несс, не сдавайся, – шептал в такие минуты Кейн. – Ты можешь. Ты знаешь, что можешь. Осталось сделать так, чтобы и твой волевик смог.

Тэй в этом случае молча отходила в сторону. Иногда я видела в её глазах сочувствие – Кейн как-то шепнул, что у неё тоже плохо выходило на старте. Правда, потом оговаривался, что ей хватило недели, чтобы войти в строй, и причина была в том, что она всё это время ощущала себя частью единого целого, частью пары близнецов, а тут их стремились разделить.

И если Тэй молчала, то её сёстра не отличалась умением держать язык за зубами.

– Ты выглядишь жалко, – как-то шепнула мне на ухо Тесса. – Не понимаю, что Кейн в тебе нашёл? Слабачка. Ты не выживешь, если поедешь в рейд без Алека.

Я помню, как застыла в ту минуту, не смогла не то, что пошевелиться, даже вздохнуть. Кажется, в тот миг моё детство закончилось окончательно.

Когда-то мы были одной большой компанией, вместе смеялись и плакали, поддерживали друг друга в трудную минуту. У каждого из нас были эти идиотские детские клички, над которыми сейчас хочется только смеяться, но которые сближали нас в то время. Я помню, как узнала о гибели Эстер, и Тэй обнимала меня и шептала что-то о том, что жизнь продолжается. Я помню, как семья Кая потеряла старшего сына, который тоже был волевым; в тот вечер мы все собрались у него, и, пока шла церемония прощания, куда не пускали детей, мы были с ним. У всех нас было общее горе и общая радость, один мир на всех, и теперь… теперь мы были кучкой одиноких людей, по недоразумению снова собравшихся вместе, связанных общими воспоминаниями. И разделённых личными тайнами…

Из весёлого балагура Даен превратился в молчуна, проводящего всё свободное время за маленькой книжкой и ручкой. Я не знала, что он пишет там целыми днями, но точно не дневник; Тэй как-то шепнула мне, что была у него дома и видела его дневники. Она считала, что он влюблён и пишет стихи для своей возлюбленной, но для кого именно – не сказала.

Кир и раньше не был болтуном, а теперь и вовсе, кажется, потерял голос. Он заговаривал только тогда, когда мы все вместе собирались в комнате отдыха, но зато в эти минуты он становился душой компании. Первым предлагал сыграть в игру или посмотреть фильм, всегда делал первый ход. В такие минуты казалось, что наши казармы осветило солнышко; Кир, если честно, был на него похож – светловолосый, голубоглазый, да и одевался обычно в белое и жёлтое, если не нужно было надевать униформу волевого. Жаль, что и над Ткагарадой, и в казармах чаще царила пасмурная погода.

Кай и Тэй были вместе. Они не скрывались, как мы с Кейном, но и не особо показывали свои чувства. Я могла это видеть только краем глаза, когда случайно заставала их в коридоре стоявшими слишком близко друг к другу. Иногда удавалось уловить обрывки разговоров, и я понимала, что они хотят сбежать. Правда, не знали, куда, может быть, в город, но одно знали точно – подальше от Тессы. Этого хотела Тэй.

Тесса изменилась сильнее всего, и не только потому, что сказала мне то, что сказала. Она стала… более наглой, уверенной в себе. Знала тайны, которые ей не стоило бы знать. Я не говорила с Кейном о том, что услышала от Тессы, и не спрашивала, откуда она так случайно узнала о нас, сначала хотела только понаблюдать и понять… и моментально увидела то, чего не хотела видеть. Когда Кейн был с ней в одном помещении, она всегда садилась рядом, находила любой повод, чтобы поговорить с ним, коснуться его. Может быть, я совершенно не разбираюсь в любви, но тут и разбираться не в чем. Кейн всегда был самой яркой звездой на небосводе Ткагарады, об этом знал даже Алек.

Я не была готова ко всему этому. Поэтому каждый мой вечер заканчивался приступом страха или слезами. И мне приходится скрывать всё это, чтобы никто не узнал, что я слабая, иначе мне придётся идти в совет.

Я больше не могу так.

Я каждый день слышу, как Алек негромко говорит кому-то, что я безнадёжна. Однажды он сказал так моей матери, и мы весь вечер говорили о том, как мне справиться с этим. Не помогло.

Это похоже на ловушку, из которой нет выхода.

Теперь я понимаю Тэй и Кая. Надеюсь, я наберусь смелости предложить то же самое Кейну.

Надеюсь, выход всё-таки найдётся…

Запись восьмая. Май, 132 год от начала Нового времени.

Мало мне было проблем с волевиком, тут новые прибавились.

Нет, серьёзно, почему Кейн на неё так смотрит? И почему меня это так злит? Я говорила с мамой, и она объясняла что-то насчёт того, что у Тессы очень женственная фигура, и это нормально, что мне не нравится, что Кейн так себя ведёт. Ну да, что Тесса, что Тэй – настоящие красавицы. У обеих длинные каштановые волосы, тёмные глаза, обе высокие и стройные – кажется, что их фигуры созданы для того, чтобы создавать с них скульптуры вроде тех, что я видела на картинках в книжках. Я весь вечер прокрутилась около зеркала, пытаясь понять, как выгляжу рядом с ними… ладно, рядом с Тессой. И пришла к выводу, что я – просто некрасивая.

Но почему тогда Кейн всё равно со мной? Почему всегда, когда мы остаёмся наедине, он обнимает меня, говорит о том, что любит и никому не отдаст? Ничего не понимаю.

Эта ваша любовь – совершенно идиотская штука.

Запись девятая. Конец мая, 132 год от начала Нового времени.

У меня есть всего минут десять, поэтому буду краткой. Я не знаю, насколько хорош этот метод для других людей, но мы с волевиком, кажется, научились договариваться. И случилось это тогда, когда Кейн взялся меня тренировать… с полного одобрения Алека, конечно.

На самом деле не помог разговор с мамой. Тот самый, о котором я писала пару недель назад, просто до меня не сразу дошло настоящее значение её слов.

– Родная, то, что ты следуешь общим правилами вопреки зову сердца, не уничтожает в тебе тебя, – сказала тогда мама. – Наоборот, это позволяет тебе прочувствовать этот мир на своей коже. Посмотри их глазами, научись, пойми. А потом переверни так, как захочется тебе.

Сколько бы я ни пыталась нападать на Кейна или отражать его атаки, волевик просто не был готов подняться против него, да и я тоже. И в какой-то миг, когда я в очередной раз оказалась на полу, а надо мной склонился Кейн, протягивая мне руку, я вдруг вспомнила эти слова. И попросила короткую паузу.

Наверное, это прозвучит странно, но мы с волевиком уединились в одной из пустых комнатушек казарм, где долго и обстоятельно разговаривали. Вернее, говорила я, а он слушал, и я прекрасно чувствовала, что он слышит.

– Мы не должны никого ранить на самом деле, – объясняла я. – Мы просто подчиняемся их правилам, вот и всё. Я уверена, войну можно прекратить, и тогда во всём этом не будет смысла, но… прежде, чем мы это сделаем, мы должны немного поиграть по их правилам. Понять их, образ их мышления. Найти слабые места…

Волевик в те минуты собрался в ту форму, в какой я его впервые увидела. Он напоминал камушек из нескольких кристаллов, зависший в сантиметре от моей ладони; он мягко сиял, и в этом свете мне чудилось некое… мудрое понимание. Как будто серьёзный и взрослый человек смотрел на меня из глубины этого голубого кристалла и понимал, что я ему говорю. Жаль только ответить не мог.

Я вышла из комнатушки тогда, когда Кейн уже принялся стучать в дверь. И в первом же поединке победителем вышла я, а не он.

Тэй и Кай были рады за меня, Алек только кивнул. Я помогла подняться Кейну, и мы собирались продолжить, но в это время послышался звон – часы напоминали, что пришло время пересменки в рейде. И этой ночью я должна была пойти в рейд с Алеком, но он сказал, что мы пойдём вместе с Кейном.

Наверное, это здорово, правда? Мы проведём целую ночь только вдвоём. Впервые за долгое время у нас будет… ну, много времени. И машина одна на двоих – приказ Алека. И беспокоиться друг о друге не будем, потому что будем вместе.

Правда же?

Запись десятая. Конец мая, 132 год от начала Нового времени.

Меня до сих пор трясёт после того, что случилось ночью. Когда я представляю, как всё могло бы закончиться, меня снова охватывает приступ страха. И на этот раз даже если рядом будет Кейн, он не поможет мне с этим справиться и вот почему.

Рейд начинался мирно. Кейн сел за руль, объяснял, как волевые работают в одиночку – если сегодня всё прошло бы хорошо, в следующий раз мы бы сели уже в разные автомобили. Показывал, как работает рация. Только я всё никак не могла сосредоточиться, у меня в голове вертелось миллион вопросов, и хоть бы один был связан с волевиком или с жизнью волевых.

И, в конце концов, я не удержалась.

– Кейн, – позвала я. – А то, что происходит между нами… ну… правильно?

– В каком смысле? – не понял он.

Когда ты два года выходишь в рейды и управляешься волевиком, наверное, ты успеваешь многому научиться. Я видела, что Кейн сосредоточен на разговоре, даже не смотрел на дорогу, но при этом автомобиль замечательно ехал вперёд. Хотелось бы мне так – стоит мне отвернуться, как мою машину мгновенно уводит в сторону.

– В смысле… так всё и должно быть? – неуверенно спросила я. – Как мы обнимаемся, как… – я не смогла произнести это слово, казалось, оно было горячим, и обожгло бы язык, коснись оно его. – И что я не могу сказать тебе то же, что… что ты мне тогда сказал. Я даже это слово вслух сказать-то не могу…

Кейн щёлкнул чем-то на приборной панели. Я неожиданно поняла, что знаю очень мало кнопок оттуда, и та, которую он щёлкнул, была мне незнакома.

– Я… если честно, сам не уверен, – тихо сказал Кейн. – И мне даже поговорить об этом не с кем.

– У тебя хотя бы есть отец, – я натянуто улыбнулась.

Кейн отмахнулся.

– Ты всерьёз думаешь, что я могу с ним поговорить? Когда я был маленьким, он сказал мне, что он женился на маме потому, что она хороший человек. Что она нравилась ему больше, чем другие женщины. Но он никогда её не любил. Ну, то есть… они что-то вроде друзей. Это тоже как любовь, наверное…

В тот момент я поняла, что окончательно запуталась, и Кейн, наверное, тоже. Только меня это смутило, а он улыбнулся.

– Знаешь, может, я и не знаю толком, что такое любовь, но я знаю кое-что другое, – сказал он и наклонился ближе ко мне. – Если я захочу тебя поцеловать, я поцелую. Если я захочу тебе сказать, что люблю, я скажу. Потому что я не знаю, что будет в следующий момент. Мы оба можем умереть в любую секунду, и в тот момент я не хочу жалеть, что слишком мало говорил тебе это… или делал.

У него всё это так просто… иногда я завидую. Когда я пытаюсь сказать что-то такое, у меня как будто связывают язык, или приколачивают его гвоздями к нёбу, и всё, что я могу сказать – какое-нибудь невнятное «бе» или «ме».

Машина продолжала ехать, а Кейн придвинулся ближе ко мне и поцеловал. На несколько долгих секунд я снова позабыла обо всём на свете – о том, что мы в рейде, едем по ночной дороге, и что в любой момент нас могут атаковать. Одной рукой Кейн накрывал мой затылок, другой он обнимал меня за талию, и не было ничего прекраснее этого чувства и этого момента… пока нас грубо не прервали.

– Выходите из машины, – послышался приглушённый мужской голос.

Мы замерли в той позе, в какой были. Я неожиданно поняла, что машина остановилась, и я этого не заметила.

Кто-то постучал в стекло.

– Глухие, что ли? – послышался с другой стороны автомобиля другой мужской голос.

– Пойдём, Несс, – еле слышно сказал Кейн. – Будь готова.

Мы вылезли из машины. Возле неё стояли двое маргандалорцев в такой же чёрной униформе, как у нас, отличались только шевроны – у них была молния и грозовая туча, у нас – звёзды. Парни были очень похожи внешне – у обоих коротко постриженные волосы и гладко выбритая кожа, оба широкоплечие, плотные, только один был заметно выше ростом. Как будто два брата, один из которых сумел повзрослеть, но забыл при этом вырасти.

Тот, что был выше, грубо толкнул меня к машине.

– Положи руки сюда, – он указал на крышу, – и не вздумай шевелиться.

Кейн попытался двинуться ко мне, но невысокий маргандалорец толкнул его локтём в живот. Кейн охнул и согнулся пополам.

– Не рыпайся, – рыкнул невысокий. – Иначе начну с девчонки.

Сердце колотилось как безумное. Я глубоко вздохнула, выдохнула, попыталась успокоиться, но куда там! Страх прорастал изнутри, грозясь перейти в очередной приступ, и больше всего я боялась потерять сознание именно сейчас, когда было так важно его сохранить.

Невысокий подтолкнул Кейна, тот встал рядом со мной. Маргандалорцы быстро ощупали наши карманы, это было настолько страшно и противно, что меня чуть не стошнило. От чужого прикосновения волевик в кармане на груди будто проснулся – я ощутила его немой вопрос. Это как будто придало мне сил и спокойствия – страх чуточку отступил, и я даже смогла дышать нормально.

Погоди, приятель, шепнула я ему. Выберем удачный момент.

Высокий маргандалорец остался возле нас, второй открыл дверцу машины и залез в салон. Я попыталась проиграть в мыслях возможные варианты, и на один из них откликнулся волевик. Он вдруг сам будто напомнил, что может принять любую форму, и я поняла, как этим можно воспользоваться. Оставалось только решиться.

– Убьём их? – спросил тот маргандалорец, что был ниже ростом.

Я не стала дожидаться ответа. Резко развернулась, попыталась ударить кулаком высокого маргандалорца. Он отклонился, но мне и не нужен был сам удар – мгновением позже волевик соскользнул с моей руки, змеёй проскользнул по руке маргандалорца и сковал его запястья.

– Эй, что… – заговорил было невысокий, но Кейн быстро подхватил его, приложил головой о машину и вытащил наружу. Парень безвольно растянулся на земле, Кейн оглянулся на меня.

– Как ты это сделала? – выдохнул он.

Я пожала плечами.

– Это не я, это волевик.

Кейн достал из машины фонарик, осветил маргандалорцев. Один из них был без сознания, второй злобно смотрел на меня. Мне стало не по себе, потому что я догадывалась, как мы теперь должны были поступить.

Казалось, Кейн подслушал мои мысли.

– Несс, ты же знаешь, что мы должны сделать? – тихо спросил он.

– Я…

В тот момент я не смогла подобрать слов. Конечно, я знала. Но…

Они выглядели так же, как и мы. Носили такую же униформу. Они так же выходили в рейд, может быть, даже по такому же расписанию. Им будет так же больно, как и нам, если их ранить. У них пойдёт такая же кровь. Того же цвета.

И мне казалось, что волевик чувствует то же самое, что и я. Он не хотел причинять боль, не хотел воевать. И мне казалось, что в тот момент мы оба ощутили, что на самом деле созданы для другого, просто нас заставляют влезать в войну. Наверное, в этом месте стоило бы задуматься, существует ли воин без войны, но я подумала об этом уже позже, с ручкой в руках. В тот момент были и другие проблемы.

– Я не смогу, – еле слышно сказала я. – Ты можешь приказать, можешь заставить меня, даже, не знаю, ударить моей рукой… я всё равно не смогу.

– Но…

– Ты сам сможешь?

Я видела это в глазах Кейна, пусть даже было темно, и весь свет, что у нас был, падал из кабины автомобиля на землю. Кейн не знал, как поступить, он колебался. А значит, он тоже чувствовал это. Или, как минимум, не знал, что такое убийство, так же, как не знал, что такое любовь.

– Я подожду в машине, – сказала я, и мой голос предательски дрогнул. – Если ты сможешь… сделай. Я не буду тебя осуждать.

Я не знаю, сколько прошло времени, я не следила за часами. Помню, что всё тянулось невыносимо медленно, и я замечала каждый звук, каждый шорох, шедший с улицы, и пыталась понять, что происходит. Шелест травы. Наверное, это маргандалорец пошевелился. Шорохи, через равные короткие промежутки времени. Наверное, это Кейн ходил туда-сюда. Короткий выдох. Наверное…

Наконец дверца открылась. Кейн грузно опустился на сиденье, положил руки на руль. Несколько долгих секунд смотрел перед собой и молчал, и от этого молчания было страшнее, чем когда он говорил о том, что нужно сделать.

А потом он заговорил.

– Я не смог принять решение, Несс, – тихо сказал Кейн. – Я знаю, что должен, потому что они собирались сделать то же самое с нами. Но…

Я слышала шорох снаружи – наверное, тот, кто был в сознании, пытался высвободиться. Я никогда не слышала о том, чтобы волевик вёл себя так, как мой, а потому не знала, на что он способен. Нужно было думать быстро, и решение вскоре нашлось само по себе.

– Ты мне доверяешь? – спросила я. – Ты позволишь мне решить?

Кейн зажмурился и кивнул.

– Тогда следуй за мной от начала и до конца, что бы я ни предложила, хорошо?

– Хорошо, – отозвался он.

Я достала из багажника трос, какой обычно используется для транспортировки грузов, и связала того маргандалорца, что был в сознании. Я ощущала, что думал по этому поводу волевик, как будто он в самом деле был человеком; он обещал держать маргандалорца до последнего, потому что стоило ему вернуться ко мне – и парень освободится. Затем я нашла моток верёвки в багажнике и связала второго маргандалорца. Кейн всё это время оставался в машине, и я была ему благодарна за это. Мне казалось, что у меня не хватит решимости сделать то, что нужно, если он будет рядом.

Когда с этим было покончено, я заглянула в машину к Кейну.

– Когда я сяду, сразу езжай вперёд как можно быстрее, – еле слышно сказала я.

Он кивнул.

Я обернулась к маргандалорцу, который был в сознании. Всё это время он молчал, провожал меня взглядом, и в его взгляде читалась такая злость, такая ненависть, какой мне ещё не приходилось видеть. Я на мгновение подумала о том, что сильно ошиблась, приняв это решение, но времени на сомнение не было. Много позже я решила, что сделала это ради себя, а не ради него. Ради своего желания прекратить войну и не причинять боль, а не потому, что мне стало жаль человека с такой ненавистью в глазах.

Я со всей силы оттолкнула его, затем отскочила в сторону и проскользнула в машину. Кейн резко тронулся и умчался вперёд. У меня сбилось дыхание, сердце колотилось, как чокнутое, и только когда мы были у дальних городских ворот, до меня наконец дошло, что волевик успел соскользнуть и остаться со мной.

– Мы никому не расскажем об этом, хорошо? – негромко сказала я. – Это был обычный рейд. Всё в порядке.

Кейн кивнул.

Машина остановилась возле ворот, и мы долго оставались в ней, молчали, не шевелились. Я смотрела в ночную даль, скудно освещённую светом фар, и думала о том, что будет теперь. Не совершила ли я самую большую ошибку в своей жизни…

– А что насчёт твоего волевика? – неожиданно спросил Кейн.

Я вздрогнула.

– А что с ним?

– Я видел только оружие, – медленно сказал Кейн. – Я никогда не видел, чтобы он мог сковать кого-то… и, если ты не заметила, тот парень не смог освободиться. Он не смог даже использовать волевик.

Я поёжилась. Об этом я не думала.

И прошло очень много времени, пока я смогла сказать:

– Мы спросим об этом Алека. Только очень осторожно, ладно? Я придумаю, как это сделать.

– Хорошо, – кивнул Кейн.

– Давай продолжать, – сказала я. – Ничего не случилось, помнишь?

– Хорошо. Надеюсь, они успели сбежать.

Сейчас, остыв, я понимаю, что мне не понравилось то, как он реагировал на произошедшее. Мне кажется, Кейн счёл бы за лучшее убить их. Меня пугает то, с какой лёгкостью все вокруг говорят об этом – как будто по ту сторону стены не люди. И как будто им самим не больно от того, что они убивают себе подобных.

Мне кажется, что Алек, Тесса, да все, кто способен убить маргандалорца, может убить и меня. И Кейна. И кого угодно из Ткагарады.

И это – самое страшное.

Запись одиннадцатая. Июнь, 132 год от начала Нового времени.

Прошло больше двух недель с того рейда.

Всё поменялось. Я – больше не та напуганная девочка, которую можно повалить с одного удара на пол, теперь для этого нужно постараться. Только Тесса способна это сделать, и то мы очень долго сражаемся прежде, чем это происходит. Что-то подсказывало мне, что это связано с волевиком и волей, и я должна была это проверить.

Изменился и Кейн. Казалось, между нами что-то случилось, и я не понимала, что именно. Больше не было такого, что он мог случайно прикоснуться ко мне, обнять меня. Мы очень редко разговаривали. Я безумно хочу вернуть дни, когда у нас всё это было, и даже пару раз пыталась к нему подойти и поговорить, но что-то меня останавливало. Наверное, всё то же самое – стоило мне открыть рот, как слова будто застревали в горле и не собирались выходить наружу.

А ещё мне казалось, что Алек что-то подозревал.

– Если тебе есть о чём рассказать, расскажи, – как-то шепнул он мне на ухо. – Я должен знать о вас всё.

– Мне нечего рассказывать, – еле слышно отозвалась я.

– Даже про тот рейд, в котором вы были вместе с Кейном?

В тот момент мне показалось, что у меня остановилось сердце, но я попыталась сохранить спокойствие. Если мне грозила опасность – волевик всегда грелся. В ту минуту он оставался… ну, не холодным, но не нагревался.

– Там не было ничего особенного, – сказала я. – Обычный рейд.

Эти слова прозвучали фальшиво, и Алек это почувствовал.

– Подумай ещё раз, девочка, – еле слышно сказал он. – От того, что между вами происходит, зависит и ваша воля тоже. Я не могу позволить вам двоим оставаться на страже города, вы слишком невнимательны.

– Неправда, – возразила я. – У меня с этим всё в порядке.

– Серьёзно? – спросил Алек.

Только в тот момент я поняла, что произошло. Мы были в коридоре первого этажа казарм. Алек стоял так, что у него оставалось пространство для отступления, при этом он перекрывал мне путь. Я могла отойти только назад, но мы находились в той части коридора, которая оканчивалась тупиком. И это всё было бы ерундой, если бы мой волевик не находился в его руках.

– Ванесса, мне нужно знать всё, – повторил Алек.

Я протянула руку, и волевик скользнул по ней. Странно, но я не ощутила ничего в тот момент, когда его не было, как будто это было нормально. Как будто волевик не был против того, чтобы оказаться в чужих руках. Я никогда его не пойму…

– Мы… немного не сошлись во взглядах, – я смутилась. – Кажется, Кейн считает, что война должна продолжаться. Я так не думаю.

Алек прищурился. Он долго смотрел на меня и молчал, а я не знала, что сказать, и вообще – знает ли он что-то на самом деле. К горлу подкатил страх, но мне удавалось его сдерживать… по крайней мере, какое-то время.

– Думаю, я смогу найти выход, – сказал Алек, и я выдохнула. Страх отступил. – Пойдём.

Я последовала за ним. Мы вернулись в зал для тренировок, где я увидела возле окна мило болтающих Тессу и Кейна. Мне было не по себе уже из-за слов Алека, и теперь стало только хуже.

– Кейн, сюда, – велел Алек.

Я ощутила, как в кармане ткнулся волевик. Это было похоже на то, как животные на ферме тычут носом в твою руку, когда хотят ласки – такое же приятное чувство. Мне хотелось так же погладить волевик, как я обычно гладила по носу свою любимицу, корову Гею, но я не могла этого сделать.

– Сейчас мы с вами увидим соревнование за звание старшего по смене, – объявил Алек. – Тот, кто победит, будет командовать тем, кто проиграл. Начнёте с сегодняшнего рейда.

Я вздрогнула и подняла взгляд на Кейна. Мне показалось, он был растерян, да и я сама чувствовала то же самое.

– То есть… ха, это будет забавно, – протянула Тесса.

Алек махнул рукой, подав этим сигнал к началу поединка. Кейн машинально выступил вперёд, я отступила назад. Я не хотела играть в идиотские игры Алека, я не хотела всерьёз сражаться с Кейном. Да, тренировки, да, мне нужно было учиться, но это?

– Работайте уже, – велел Алек.

Кейн сорвался с места, зашагал ко мне. Его волевик обернулся двумя короткими мечами, таким обычно пользуюсь я. Я снова машинально отступила на пару шагов, упёрлась спиной в стену. Мой волевик снова толкнулся в кармане, и на этот раз я ощутила его вопрос, как будто он спрашивал, как мы будем действовать.

Так, как считаем нужным, мысленно шепнула ему я.

Кейн был совсем близко. Он размашисто ударил правой рукой, я поднырнула под неё и проскользнула мимо. Кейн развернулся. Он попытался размахнуться ещё раз, но вместо этого дёрнулся и замер в неестественной позе. Его мечи упали на пол, слились в каплю волевика, та скользнула и исчезла в одном из карманов униформы.

– Неожиданно, – присвистнул Алек. – Попытайся освободиться.

Кейн распрямился, принялся возиться, как будто что-то сковало ему руки. Даен, Тесса и Кир, стоявшие возле Алека, не понимали, что произошло, но я и Алек знали – Кейн скован наручниками из моего волевика. Я же сказала, что не играю в эти идиотские игры.

– Не могу, – процедил Кейн.

– Даже с помощью волевика? – спросил Алек.

– Я… нет. Он меня не слушается.

Алек оглянулся на меня. Усмехнулся.

– Отзови свой волевик, девочка. Поздравляю, теперь ты старшая по смене.

Я не сразу поняла, что произошло. Сначала пришло осознание, что Тесса смеётся во весь голос. Затем – что Кейн смотрит на меня если не с ненавистью, то со злобой, и что он всё ещё не может освободиться.

– Правильный выбор, Харрисон, – хохотала Тесса. – Такая подружка точно не даст тебя в обиду!

Я приказала волевику отступить, протянула руку, чтобы он мог скользнуть по ней назад, в карман. Алек в последний раз оглянулся на меня, развернулся и направился к выходу из комнаты. Я поспешила за ним… и только сейчас, с ручкой в руках, я понимаю, что оставила Кейна одного в те минуты. Наверное, это было неправильно, несмотря на… несмотря на всё.

– Алек!

Я догнала его в коридоре. Он обернулся, я остановилась возле него.

– Ты же знаешь, что произошло, так? – спросила я. – Почему Кейн не смог освободиться?

– Знаю, – бесстрастно отозвался Алек. Он сложил руки на груди, долго смотрел на меня, как будто видел впервые. – Твоя воля сильнее, чем его. Ты точно знаешь, чего хочешь, готова на всё ради этого. Быть может, каждый из нас не согласен с тобой, но тебя это не волнует.

Он немного помолчал.

– Истинная воля рождается здесь, Несс, – тихо сказал он. – В этом понимании, что ты права. В этой вере, что ты знаешь лучше. В готовности следовать за своей целью в самое пекло, даже если все будут против тебя. Я скажу тебе это в первый и последний раз – не сдавайся. Делай то, во что веришь, и если ты справишься, я стану первым, кто будет на твоей стороне. А до этого момента…

Он развёл руками.

Я не знала, что сказать. Просто обняла себя за плечи, чтобы унять дрожь, уставилась перед собой, на очередной непонятный рисунок на обоях. А когда нужные слова наконец нашлись, я подняла голову и увидела, что Алек уже ушёл.

– Поздравляю, Кор, – послышался голос Тессы над ухом. – Не забывай вовремя сдавать отчёты. И гонять Кейна от моего имени, если он не передумает уйти от тебя в другую рейдерскую пару…

Я не знаю, что ещё добавить, что записать. Завтра днём мне предстоит выйти в рейд с Кейном, и я собиралась поговорить с ним в гараже, когда мы будем готовиться. Наверное, в этом больше нет смысла, да?

Интересно, во всём этом вообще есть смысл?

Запись двенадцатая. Чуть позже. Июнь, 132 год от начала Нового времени.

Сегодня Безликие привезли посылки из города. Одна из них была адресована мне. Я помню точно, что ничего не заказывала, но всё прояснила мама – она сказала, что заказала основу для моего венчального платья.

– Я думала, вы с Кейном поженитесь рано или поздно, – улыбнулась она. – Не сейчас, так через несколько лет… Почему бы не подготовиться заранее?

Я попыталась выдавить из себя ответ, но у меня ничего не выходило. Мама несколько долгих ждала от меня ответа, затем пожала плечами.

– Кстати, а почему он больше не заходит?

– Я… мы… мы просто и так часто видимся в казармах, – неловко соврала я. – Он хочет побольше проводить времени с семьёй.

– Понимаю, – кивнула мама. Указала на посылку. – А это всё же открой. Может, не понравится, и я отправлю его обратно.

Она вышла из комнаты, а я взялась за коробку. Пару мгновений спустя она была открыта, а я была растеряна. Основа для платья была изорвана в клочья и испачкана чем-то красным.

Не знаю, кто это сделал, и хотел ли он меня напугать, но у него получилось.

Запись тринадцатая. Июнь, 132 год от начала Нового времени.

Старшего в рейдерской паре отличает только то, что он сдаёт письменные отчёты лично Алеку, в остальном всё то же самое. Правда, считается, что старший в смене имеет право решающего голоса в спорной ситуации или что младший должен ему подчиняться – именно об этом говорила Тесса. Мне же казалось, что в нашей паре мы должны быть равны, и… ладно, сдам я эти бумажки, пусть так. Но в остальном – равны.

Так думала только я. Кейн беспрекословно подчинялся каждому моему слову, как делал это с Алеком, и мне было безумно больно это видеть. Он отвечал на вопросы односложно, и когда я попыталась поговорить с ним о том, что произошло, попросил пока не поднимать эту тему. Я не знаю, что значит это «пока». Каждый раз, когда я слышала голос Кейна, моё сердце подскакивало от радости, но одновременно с этим было ужасно тоскливо. Я никогда не испытывала такие чувства одновременно, и мне даже не было страшно от мыслей о будущем – я понимала, что такого будущего бояться не стоит, оно будет таким же тоскливым, как и сейчас. Когда ты знаешь, что тебя ждёт, уже и не так страшно, правда?

Разве то, что мы любим друг друга, не должно быть важнее таких мелочей, как старшинство в рейдерской паре? Разве любовь не превыше всего? Сегодня я окончательно убедилась, что ничего об этом не знаю, и дело было не только в нас с Кейном. Дело было ещё и в том, что я случайно подслушала разговор между Тессой и Алеком – они стояли в коридоре, слишком близко друг к другу, а я выходила из комнаты отдыха, где готовила отчёты. И оставалось только удивляться, как они меня не заметили.

– Тесс, я не хочу, чтобы всё это закончилось вот так, – еле слышно говорил Алек. – Оставь парня в покое. Ты сама не замечаешь, что…

– Что? – вскинулась Тесса. – Не делай из меня свою собачку. Ты с самого начала сказал, что я имею право встречаться, с кем захочу, и любить кого захочу.

– Сказал, – негромко ответил Алек. – Только…

Он умолк. Зато Тесса молчать не стала – она рассмеялась.