Читать онлайн Таракан без ног не слышит. Полёт ежа бесплатно

не глава

Боже мой, как страшно. Куда ни глянь – ветки. Стволы и ветки. Везде одинаковые. Никакого просвета. Нигде. Страшно. До судорог. До истерики. До липкого пота. Туман то ли в глазах, то ли на самом деле. Не понять. Солнца не видно. Туч, впрочем, тоже. Вообще, неба не видно. Одни ветки. Даже внизу ветки. Как будто во всём мире ничего, кроме веток, не осталось. Так, надо успокоиться. Сесть и успокоиться. Да и орать надо как-то перестать. Неужели это я ору? Сколько времени? Всё, всё. Садимся, закрываем рот и начинаем считать. Раз, два, три. Думаем, думаем. Что тут думать, тут прыгать надо. Ха-ха-ха. Стоп, стоп. Считаем снова. Раз, два, три, четыре, пять. Я иду тебя искать. Да что искать то?! МАМА!! Аааа!!!!

глава 1 Мечты сбываются

Двое

– Какие новости в городе?

– Вернулась северная экспедиция.

– Ты думаешь, для меня это новость?

– Ты не спрашивал, о чём я думаю. Ты спрашивал про город, а там только об этом и говорят.

– Про экспедицию я знаю больше, чем все её участники вместе взятые. Но ты всё-таки поторопись с отчётом.

– Мне нужны все данные по этим тоннелям. Графики, спектрограммы, замеры. Всё, до последнего бита. Пусть мальчики скинут мне копии и не лезут с комментариями. Хочу обдумать и проанализировать всё сама, не оглядываясь ни на чьё мнение.

– Моё мнение тебя тоже не интересует?

– Твоё – в последнюю очередь.

Город

Управитель рынка Гар осматривал с высокого помоста свои владения.

Он был доволен. Рынок бурлил. Людей было много. И это было хорошо. Много народа, много товара. Разного товара.

Почти каждую смену на рынке появляется что-нибудь новое. Кажется, недавно городские рукодельницы придумали плести колечки из собственных волос. И как только додумались? И вот сегодня молодая горожанка принесла колечко из волос разного цвета. Очень красиво. Горожанка, несомненно, будет отмечена.

Надо сообщить в Центр. В прошлый раз они похвалили Гара. Сам Корм отметил эти колечки своим вниманием. Даже, говорят, подарил одно своей Супруге. Врут, конечно. А той горожанке, которая сделала первые колечки, дали Новое Имя. Счастливица.

Эх! Что бы такое ему придумать, чтобы все ахнули? Чего никто и никогда не делал.

Гар размечтался. Вот он приносит свою новую, невиданную никем вещь на помост управителю рынка, и тот… Тьфу, это же он, сам управитель. Ну, значит, он приносит это прямо в Центр, показывает урам. И они ахают и восхищаются. А когда об этом узнаёт Корм, он даёт Гару Новое Имя из четырёх, нет, лучше из пяти знаков. И все ему завидуют, приглашают в гости, а Лиа, капризница Лиа, ловит его взгляд и мечтает о его улыбке. А потом они целуются и идут вдаль, по зелёным лугам, крепко держась за руки.

Гар застонал от восторга.

– Эй! – Громкий и резкий стук спугнул радужные мечты управителя.

Гар заморгал, выныривая из зелёных лугов. У лестницы помоста стоял высокий горожанин с пастушьим посохом в одной руке и пустым мешком в другой. На плече сероватой робы чернели три точки. Точно такие же были и на робе самого Гара. Только роба была не такой тёмной, как у пастуха.

Гар вспомнил, что мужчину зовут Иол. С таким именем следует тихо сидеть на дальнем пастбище, а не скандалить по любому поводу.

Говорить про Гара, что он что-то вспомнил, было бы неправильно. Он ничего не забывал. Никогда. Ни имён, ни событий. Поэтому его и поставили управителем рынка. Доверили такую сложную работу. Не всякий с ней справится. А вот Новое Имя зажали. А как было бы здорово, если бы…

– Чего спишь? – Завопил Иол. – Я подаю жалобу на торговку из мясного ряда. Эта старуха думает, что все вокруг идиоты, и никто не учует, как воняет мясо на её прилавке.

– Назови мне её имя, горожанин.

Гар ещё не полностью вернулся в реальность. Зелёные луга и серебряная точка на плече держали цепко. Он высокомерно задрал подбородок и выпятил нижнюю губу.

– У таких идиоток нет имени. – Горожанин сердито притопнул ногой. – Это старая толстая бабища с глазами, заплывшими жиром. И нечего выпячивать на меня свои губищщи. Пойди и разберись, пока я не решил, что ты тоже безымянный.

Гар опомнился. Надо бежать и наводить порядок. Он должен хорошо выполнять свою работу. Если он не справится, то не только место потеряет, но и то имя, которое у него пока есть.

– Да, да, конечно. Я уже иду.

Управитель колобком скатился со ступенек и, быстро перебирая толстенькими ножками, побежал в мясной ряд. Ему не было нужды спрашивать имя. Старая, толстая. Только одна торговка в мясном ряду подходила под это описание. Старая Жана. Конечно, её имя внушает уважение. За что она получила Четвёртый Знак, Гар не знал. Это случилось задолго до того, как он стал управителем. Но сама старуха, кроме неприязни, ничего не внушает. Но это, кто её хорошо знает. А так, вполне приятная женщина, опрятна, и прилавок у неё чистый, и товар всегда аккуратно разложен. И мясо у неё, конечно, никакое не тухлое.

Вроде, всем хороша, пока рот не раскроет. Уж очень она поскандалить любит. Подшутить над кем-нибудь. Сколько раз она издевалась над самим Гаром. Сколько раз он стоял, окружённый хохочущими зеваками, и не знал, что ему делать, чтобы прекратить это безобразие.

Толстячок немного побаивался Жану. На любое замечание у неё найдётся ответ. Так отбреет, что все мысли из головы убегают. Стоишь и не знаешь, что сказать. Как объяснить, что она неправа.

Конечно, зеваки любят, когда Старая Жана устраивает очередной скандал. Вокруг собирается толпа, люди хохочут и подзуживают спорщиков. Но переспорить старуху ещё никому не удавалось. Не удастся и ему, Гару. И всё-таки он должен поговорить с ней. Иначе жалоба будет подана уже на него самого.

К мясному ряду Гар подходил уже медленно, подыскивая слова, но в голове было пусто. А подойдя к прилавку Старой Жаны, он и вовсе оторопел. Мясо на прилавке, не разложенное, как обычно, с любовью и тщанием, а просто сваленное в кучу, действительно слегка попахивало. Сама Жана сидела за прилавком, сложив руки на коленях и глядя в одну точку. Это было невозможно. Чтобы старая Жана сидела вот так, молча, не зазывая покупателей и не ругаясь с соседками? Это что же такое должно было произойти?

Даже после Прощания с собственным мужем торговка уже на следующий день, как ни в чём ни бывало, стояла за своим прилавком и, подперев кулаком толстый бок, поучала молодую товарку за неаккуратный прилавок. Так что же случилось?

Гар протянул руку и осторожно коснулся плеча женщины.

– Жана, на тебя тут жалоба поступила. Говорят, мясо у тебя тухлое.

Гар чувствовал, что говорит что-то не то, но ничего другого на ум не приходило.

Старуха подняла голову и невидяще уставилась на него. Потом махнула рукой, поднялась и, сгорбившись, пошла прочь.

– Что с ней произошло?

Управитель посмотрел на соседку Жаны. Молоденькую, с наивными голубыми глазами, девушку, которую можно было бы назвать прехорошенькой, если бы не отвратительная заячья губа. Дети с таким уродством не считались безымянными, и Гар, со всем уважением повторил свой вопрос.

– Невестка у неё безымянного родила. – Вздохнула девушка и затараторила.

– У ней же один сын остался. Старший то, в экспедицию ушёл и не вернулся. Пропал, значит. А у ней же старший то, умный был. Его сам Корм отметил. Обещал, что как только тот из экспедиции, значит, вернётся, подумать о Новом имени для него. Для сына значит, Жанниного. А у него же и так имя из четырёх знаков. Это значит, ему бы уже из пяти дали бы. Это же значит, он бы уже во второй круг перешёл бы. Жана такая счастливая была. Всем на рынке, значит, расхвасталась, а он, сын, значит, пропал. А младший то женился, и они ребёночка ждали. И Жана тоже так радовалась. Это когда невестку то уже, значит, спрятали и ворожей наняли, чтоб охраняли, значит. А Ана у ней и спросила: «Где, мол, твоя невестка»? А Жана, вся такая радостная, мол, в Ожидании. И целых две смены такая счастливая была, даже ни с кем не поругалась ни разу. А теперь, как узнала, что внук то безымянным родился, так и молчит теперь. Третий день уже.

Девушка неожиданно замолчала и уставилась на управителя, ожидая следующий вопрос. Но Гар решил не доставлять болтушке такого удовольствия и не терять понапрасну своё время. Что ему надо, он уже узнал. Развернулся и пошёл на свой помост. Надо все подробно написать о сегодняшних происшествиях. Память памятью, а порядок порядком.

Никто в центре не требовал от управителя подробных отчётов. Живущим в Круге было неинтересно, из-за какой ерунды подрались горожане. Главное, что все живы остались. Но Гар записывал всё. Сколько торгующих было в каждый торговый день. Сколько товара они принесли и сколько остатков было сдано в хранилище. Очень ему нравилось делать записи о новых товарах.

Вот и сейчас он торопился записать имя горожанки с колечками. И жалобу сердитого горожанина, и что было сделано по поводу этой жалобы. На всё это уходит так много времени. Некогда даже придумать, что же сделать такого, чтобы все ахнули.

Аккуратно поместив в гнездо шарик памяти, Гар вернулся в своё удобное кресло на помосте, отхлебнул остывшего ягодного морса и задумался.

Да, что ни говори, Старую Жану, конечно, жалко. У неё никогда не будет больше внуков. Если бы невестка была её дочерью. Женщинам, родившим безымянных, иногда позволяют родить ещё одного ребёнка. Но это, если она сменит мужа. А если ребёнок будет удачным, то и второго, и третьего. А вот мужчине, зачавшего неполноценное дитя, никто не даст второго шанса. Почему так? Кто знает? Но это означает, что у сына Жаны не будет продолжения и он никогда больше не родиться. И Жана не родиться. И умерший муж Жаны, тоже. И если невестка Жаны получит второе разрешение, то она непременно им воспользуется и уйдёт в новую семью. А несчастная Жана останется с сыном доживать свою, никому не нужную жизнь. А если не получит, то несчастных будет трое.

Гар выкинул из головы чужие проблемы и занялся отчётом. Так. Как зовут ту горожанку с колечками? Гар, хоть и не забывает ничего, но не надеется на свою память и записывает всё, что происходит на рынке, по несколько раз в день. Где же этот шарик? Он был розового цвета. Как лепестки ливы. Лива. Улин. Ну, конечно, какое же ещё у неё может быть имя? Красивая женщина. Очень красивая. Даже его Лиа не так красива.

А ведь она уже приходила к Гару. Приносила нечто, настолько необычное, что он, рискуя своей работой, не отнёс это в Центр.

Две маленькие куклы. Одна из которых изображала мужчину, вторая женщину. Куколки были одеты одинаково. Точно так же одевались и все горожане. Роба, состоящая из свободных штанов, тонкой, свободной кофты с длинным рукавом и куртки. Но одинаковая одежда не прятала широких плеч куклы-мужчины и широких бёдер куклы-женщины.

У куклы-женщины задорно торчали крохотные грудки, а мужчина был на целую голову выше. На лицах тонкими линиями нарисованы глаза и рот. А вот носов не было. Но это было неважно. Как раз перед приходом Улин одна знакомая, ворожея, в уплату долга, рассказала ему тайну, которую свято хранили все, посвящённые в неё. И Гар знал, сколько стоят эти куклы. Ему пришлось бы долго копить деньги, чтобы купить их.

Но настоящая стоимость кукол измерялась не в деньгах.

Улин

Улин была счастлива. Никогда в жизни она не была такой счастливой. И дело даже не в том, что управитель рынка принял её колечки и сказал, что они хороши и что никто ещё таких не делал и не приносил. Дело не в пустых поделках. Да и не хотела она нести на рынок эту мелочь. Велика важность, два цвета. Что одним цветом плести, что двумя, что пятью. Главное, плести научись, а там хоть каждый волосок отдельным цветом добавляй. Если найдёшь столько разных шевелюр. А прямо сейчас она подумала, что можно попробовать связать из волос сеточку для этих самых волос. Чтобы не трепались. А для прочности добавить паучьей нити. Какая она молодец. И колечки эти вовремя и сеточка. Теперь она сможет не скрывать свою радость. Никто, ни одна живая душа не должна заподозрить истинную причину её счастья.

Она понесла. После трёх оборотов замужества. После слёз в подушку. После молений в храме Звезды. После всех этих хождений по ворожеям.

Сколько денег она потратила. Хорошо, хоть у старшей клянчить не приходилось. Что что, а деньги Улин умела зарабатывать с детства.

По вечерам, в свободное время, она делала шарики для минибола. Незатейливая, и потому любимая игра всех горожан.

В минибол играли подпаски на лугах и охотники на привалах. Малышня неумело катала шарики под стенами своих домов, под приглядом бабушек или старших сестёр. Семьи по вечерам устраивали соревнования прямо на обеденном столе, даже не убрав чашек. Так было интереснее.

На рынке под это дело три помоста отвели. Крики болельщиков, ругань и разборки самих игроков. Шум разлетался далеко за пределы торговых рядов. Иногда случались и драки. Бились болельщики, защищая интерес любимой команды или игрока. Бились сами игроки, доказывая, что гол был забит по правилам. Шарики в таких условиях бились особенно активно. И для следующей игры закупались в количествах, несовместимых с разумом.

Болики, шустрики и бобы, разнокалиберные шарики для игры, Улин начала делать, когда её звали просто Ли, и давно достигла совершенства в нелёгком деле изготовления крошечных пустотелых сфер из глины. Они были самыми ровными из всех, что продавались на рынке, и раскупались моментально. Покупатели уже стали сами приходить к ней и делать заказ.

И управитель рынка сам пришёл и купил несколько штук. Купил и купил. Сама она не носила свои шарики на помост. Зачем? Это ведь не она придумала.

А потом в их дом пришли двое в вечном одеянии. Уры!

Соседи сходили с ума от любопытства, пока из дома не выскочила Яя – младшая сестра её мужа, и не побежала по домам с невероятным известием. Их невестке дали Новое Имя.

Так Ули стала Улин.

Все домашние так радовались. Яя без конца рассказывала и пересказывала подружкам историю Прихода уров, каждый раз дополняя её новыми подробностями. Муж ходил такой важный, будто Новое Имя дали ему самому. А свекровь, на радостях, подарила Улин старинную заколку для волос.

Правда, на другой день Улин заметила, с каким недовольством свекровь смотрит на свой подарок, как сердито поджимает губы и сняла украшение. Убрала заколку подальше решив, что больше никогда не наденет, а при удобном случае передарит Яе. Так будет спокойнее.

Улин сидела в углу своей маленькой мастерской за рабочим столиком, мяла глину и вспоминала.

Уры попросили её показать, как именно делаются шарики.

Она изумилась. Неужели им это интересно? Но спрашивать ничего не стала. Просят, значит, надо. Провела гостей в свой уголок, открыла ящик, который сделал её муж и достала все свои, нехитрые, приспособления.

Уры внимательно рассматривали и формочки, и кольца, которыми она калибровала шарики. Очень подробно расспрашивали о том, как она придумала всё это. Как делались инструменты. Из чего сделана смазка, которой она смазывала формы, чтобы к ним не присыхала глина. Спросили даже, где она глину берет и как её очищает. Всё, всё спрашивали и очень внимательно слушали ответы.

Ули отвечала и не переставала удивляться. Разве другие мастера делают шарики по-другому?

Оказывается, да. У каждого мастера был свой секрет. Один мастер катал глину в ладонях, запихав внутрь соцветие хватки. Другой использовал скорлупу лесного ореха.

Добиться идеального результата при таком изготовлении, было крайне сложно. Потому и мало было мастеров. Тем более, что стоимость шарика, который каждый мог скатать на ходу, была просто ничтожна. Однако, играть шариком, который катится туда, куда надо игроку, а не самому шарику, гораздо удобнее и приятнее, и потому то болики и шустрики юной мастерицы шли нарасхват.

А потом уры сказали, что она удостоена четвёртого знака. И предложили самой выбрать себе имя.

Ули не стала мудрить. Первые два знака она получила от родителей, которых очень любила и не хотела менять их на другие. Она просто прибавила к своему имени один знак. Уры переглянулись и одобрительно улыбнулись. Вручили коробочку, в которой лежали четыре белые точки, купили все, имеющиеся в наличии, шарики и ушли.

Половину оборота назад Улин придумала плести колечки из волос. Получилось как-то само собой. В тот день они с мужем немного поругались. И у неё было очень плохое настроение. Взялась штаны мужу починить. Рабочая одежда хоть и прочнее домашней делается, но все равно изнашивается. А менять её из-за каждой дырки, денег не напасёшься.

Ули замазывала клеем дыру в штанах и не заметила, как испачкала прядку волос, выбившуюся из-под шапочки. Вместо того, чтобы промыть волосы, она, в раздражении, отхватила их ножом. Прядка отрезалась довольно приличная. Волос у неё оставалось ещё много. Коса в руку толщиной. Но Улин чуть не расплакалась. Расстроено сопя, намотала прядь на палец. И залюбовалась.

Ну а дальше, как говориться, кто захочет, тот сможет. Подсмотрела, как сплетаются тонкие полоски на поясах дикарей, помучилась полоборота и вечером, за ужином, похвасталась своим новым украшением.

Колечки наделали столько шума, что семья всерьёз ожидала второго прихода уров. Но этого не случилось.

Несколько дней назад они с Яей сушили волосы после купания, и Улин увидала, как красиво смотрятся рядом её золотые волосы и чёрные, как смоль, кудри девочки. Вот вам и двухцветные колечки. Это ведь так просто. Главное, плести научиться, а цвета добавлять можно сколько угодно.

Улин даже удивлялась, почему на рынке так редко появляются новые вещи. Всё у всех одинаковое. Одежда, дома, еда.

Правда, была одна девочка. Мать у неё варёное пшено с мясом на рынке продавала, а дочурка по лесу да полям носилась. Домой с охапками сена приходила. Для коз сена было маловато, и соседи гадали, что она с той травой делает, пока кто-то не увидел, как она траву рвёт и жуёт.

Посмеиваться за спиной начали, пальцами по лбу стучать, да перемигиваться. Мол, безымянная. Улин это очень огорчало. Девушка ей нравилась, а поведение соседей не очень. Не любила Улин ни сплетен, ни сплетников, но чужой рот глиной не замажешь.

При встрече с девушкой Улин старалась быть приветливей, спросить, как у той дела, как мама поживает, как торговля идёт. В общем, поговорить ни о чем.

А потом Лу пропала. Улин, в суете, не сразу заметила, что давно не встречала смешливую приятельницу, а потом забеспокоилась. Решила на рынке пойти к её маме и узнать, не случилось ли чего. А там тоже нет никого. То есть, торговок то там хватало, а вот мамы Лу не было.

Однако, благодаря тем же торговкам, без информации Улин не осталась. Завалили по самую маковку. Друг друга перебивали, от свежих ушей отталкивали. Чуть до драки не дошло. Все рассказали.

И как «безымянная» стала, наконец, матери помогать. Мясо сама резала и крупу мыла. И заметили глазастые товарки, что траву она в котелки кидала. Одну порежет мелко-мелко, другую пучком засунет, а потом вытащит, третью вообще на сковороде жарит. И хотели, было, торговки похохотать, да по всему ряду такой запах пошёл, что все тут же слюной и поперхнулись.

И как принесло из Центра молодого помощника уров. Впрочем, они там все молодые, хоть и живут по триста оборотов. Принесло и унесло. А вместе с ним унесло и юную повариху. Так что в Круге она сейчас. Вместе с матерью забрали. Потому как не захотела она мать одну оставлять. Вот как бывает.

Улин радовалась за девушку. В Круг попасть – это не просто честь и деньги. Это ещё и невероятно долгая жизнь. И огорчалась, уже за себя. Осталась без подружки.

Обижаться на Лу, что та пропала молчком и не попрощалась, Улин и не думала. Когда ей самой Новое Имя дали, дня три без памяти ходила. А тут такое.

Одно плохо – про свои новые блюда ей Лу не рассказала. А как было бы здорово домашних порадовать вкусненьким.

Впрочем, еда заботила Улин меньше всего. Но вот жилище. Она уже не раз просила мужа сделать новый дом. Другой. Не такой, как у всех. Но муж отказался. Он никак не мог понять, что не устраивает его жену.

А она мечтала о большом доме. Ведь никто не запрещал строить не так, как другие. Никто не ограничивал ширину и высоту построек. Так почему не сделать дом большим и просторным?

Она уже видела его под своими веками. Кольцо, состоящее из домиков-спален для каждого из семьи и, в середине, большое жилище для вечерних посиделок, когда вся семья собирается вместе. Она бы посадила под стенами вьющуюся траву с белыми цветами, которую видела в лесу. Как бы это было красиво. А в центре маленькая лужайка с аввой и кустиками пёстрой рени.

Улин представляла, как бы она украсила стены своих домиков, но её фантазии превышали возможности. Представлять она могла что угодно, но вот как и, главное, из чего воплощать эти мечты в жизнь, представляться не хотелось. Коряги, найденные в лесу, да глина. Хотя из глины как раз можно сделать многое.

Больше оборота прошло с тех пор, как она начала делать человечков.

В ту ночь Улин не спалось, и она тихонечко, чтобы не разбудить мужа, выбралась из под тёплого одеяла, накинула куртку и на цыпочках вышла на улицу. Луны не было видно, но облака светились так ярко, что Улин без помех добралась до мастерской. Впрочем, она не заблудилась бы и в полной темноте. Муж построил мастерскую в дальнем углу огорода, но Улин могла пройти до неё по любой из тропинок, с завязанными глазами.

Она разминала глину для шариков и, в который уже раз, замечталась о младенце. Представляла себе его личико, глазки, носик, ротик, крошечные ушки. И сама не заметила, как на глиняном шарике вылепилась смешная рожица. Улин улыбнулась и приделала к шарику с лицом, туловище-огурец и четыре колбаски.

Человечка она назвала «Первенец». Он до сих пор стоит в специальной нише. Улин очень любит и бережёт его. Но теперь она видит, какой он нелепый, а ведь первые дни налюбоваться не могла.

С тех пор было слеплено много человечков. В мастерской не хватило бы места, чтобы их всех разместить. Но куклы раскупались быстро.

Их даже не пришлось выносить на рынок. Да она и не думала об этом. Просто показала Первенца подруге и сказала, что он должен помочь ей родить маленького.

На следующий день к Улин пришла ворожея и попросила слепить для неё несколько человечков.

Очень не хотелось этого делать. Казалось, что Первенец должен быть один. Но ворожея, неверно истолковав её замешательство, предложила такую цену, что все сомнения Улин разлетелись, как стайка уличных птиц.

Потом пришла другая ворожея. Потом ещё одна и ещё. Человечков требовалось всё больше. Чтобы освободить время для их изготовления, Улин свалила шарики на Яю. Чем клянчить на леденцы да бусики, пусть сама зарабатывает.

Одна из ворожей, маленькая и прехорошенькая, сама похожая на куколку, посоветовала Улин обратиться к урам и пройти малые курсы по исцелению. Пренебрегать подобными советами не стоило, и Улин послушалась, но не переставала недоумевать, пока на курсах не начала изучать анатомию. Её болванчики сразу начали походить на людей.

Первую пару она, как обычно, оставила себе. Вторую подарила маленькой ворожее. Куклы получались все лучше и изящнее, и цена на них росла. Свекровь перестала донимать мужа, убеждая его развестись и жениться повторно.

Тем более, что в семье росла дочь. Гордость, радость и надежда – кареглазая Яя. Новое поколение ждали уже от неё. Дочери в этом деле надёжнее сыновей.

Никто уже не верил, что Улин может понести. И она сама не верила. И однажды, отчаявшись, предложила мужу развод.

Он ничего не ответил ей. Просто ушёл из дома и не приходил несколько дней. А когда она уже почти сошла с ума от ужаса, он наконец-то вернулся. Встал в дверях чёрной тенью, облокотился о косяк и тяжело вздохнул.

– Ты можешь уйти, если хочешь. Ведь мы не знаем, кто из нас бесплоден. И я пойму, если ты уйдёшь. Но ты должна знать, что я живу только когда ты рядом со мной.

В эту ночь они любили друг друга так, как никогда раньше. И вот теперь Улин боялась, что муж обо всём догадается. Он не сможет сдерживать своего счастья. Оно непременно прорвётся наружу, и другие поймут, отчего он так счастлив. И чёрные колдуны тоже.

Улин тихо ахнула и зажала рот рукой. Не надо даже думать о них. Надо думать о её колечках, сеточках, куколках.

Двух кукол она, как и положено, унесла управителю рынка. Это было совсем недавно. До сих пор с улыбкой вспоминает, с каким изумлением и как долго он разглядывал фигурки, обожжённые в огне и раскрашенные разными красками. Куклы были не из числа первых. Улин уже набралась опыта и научилась делать кукол-женщин и кукол-мужчин. Но лучше всего у неё получались куклы-младенцы. Такие толстенькие и хорошенькие, что их не хотелось выпускать из рук. И всё равно её Первенец был самым лучшим. Ведь он помог ей, как она и мечтала.

глава 2 Былое и думы

– Заинька, вставай.

У-у-у. В такую рань. Но, вспомнив, какой сегодня день, я тут же подскакиваю. Сегодня едем в лес. За грибами. Обожаю грибы. И собирать их люблю. И солить. И чамкать потом с картошечкой.

– Зай, ты чай положила. А соль. А…

– Да всё я положила. В первый раз, что ли?

– Вот именно. Ты вечно что-то забываешь.

– А ты вечно ворчишь.

Михей сердито передёрнул широченными плечами и вышел.

Но сегодня мне трудно испортить настроение. Обожаю лес. Лес это не просто много деревьев и свежего воздуха. Лес – это другое измерение. Здесь время течёт не так. Здесь люди меняются. Даже болезней здесь нет. Для меня, по крайней мере.

Пять лет назад у меня язвочка разговорилась. Года два молчала. Видимо, надоело. Болеть начала, да не по-детски так. Но стоило мне зайти в лес, все боли моментально прекращались. Только я из лесу – вот она, нате.

Муж мой милый даже не верил, что я больна. Всё думал, что шлангую. Пока ФГС не сделала, не верил. Люби-и-мый мой.

– Манюню позвала?

Манюня – это наша соседка. Тоже лесовуха та ещё. Без неё никак. И не потому, что она места знает. Мест у нас и своих довольно. Просто горе у человека, и оставлять её одну душа не позволяет. Нет, в петлю она не полезет. Такая глупость ей и в голову не придёт. Но надо поддержать человека. Помочь ей жить дальше. Или ближе. Как получится.

Говорят, Господь посылает испытания тем, кого любит. Если это верно, то Манюню он просто обожает.

Залитый кипятком подвал с запасами, пропавшие курицы, украденная коза, вечно пьяный муж и нигде не работающий сын, ерунда по сравнению с тем, что в прошлом году пьяная баба, решив развлечься, уселась за руль и сбила Манюнину дочь Варю. Умницу и красавицу.

Сбила страшно. На скорости под девяносто, полностью раздробив ей тазовые кости. Девчонка три дня ещё жила. Ногу ей отрезали – не помогло.

Варя с мужем и сыном приехала к матери погостить. Повидалась, посвиданькалась с родными. Захотелось и с подружками встретиться.

Встретились – в бар завалились. Муж посидел, да и спать отправился. Что ему с девками делать. У них свои разговоры, ему неинтересны. В посёлке что случиться? Варя тут выросла, каждая собака здоровается. До дому два шага. Он и ушёл. А девки посидели, все новости перетёрли. Всем кости перемыли, договорились на завтра встретиться, на речку сходить. Пивко-шашлычки. Вкусно, весело, здорово. Договорились, да и по домам.

Варя, чтоб по ночи грязь не месить, пошла по асфальту. Немного дальше, но ведь, по нашим-то дорогам, напрямик, не значит, ближе. Пойти, пошла, да ушла недалеко. Метров десять-пятнадцать.

Аккурат, до поворота. На котором ежегодно кто-нибудь да разбивался. Будто прокляли дорогу, пока строили. Местные кликуши уже шептаться начали, что убили тут кого-то из строителей. Убили и под валуны дорожные спрятали. И теперь этот неупокоенный, себе компанию ищет.

В первый год сожитель Манюнин на мотоцикле с поворота съехал. Ногу сломал.

Потом компания, развесёлая, улетела. На свежекупленной, в кредит, новенькой тойоте. До самой железной дороги кувыркались. Хорошо их там, в кабине, сидело на шесть тушек больше, чем в салон помещается. Отделались синяками да шишками. Сплющило их немного, но все живы остались. Машинке повезло меньше. Ремонтировать там было уже нечего.

Третьей была молодая женщина. Танечка. Милая девочка. Домой, к ребёнку торопилась. А попала в больницу, оставив на откосе, под поворотом, половину своей шевелюры. Вместе с кожей.

Врачи посетовали, что надо было тот скальп найти. Прирастили бы обратно. А теперь вот ходит Танюша в париках и ездит на операции, где ей остаток скальпа кромсают и на весь череп, потихонечку, натягивают.

Теперь вот проклятие и до Вари добралось.

Тварь эта пьяная сначала орала, что она тут ни при чём, просто проезжала мимо. Потом стала всех убеждать, что Варя сама под колёса бросилась. Потом, когда уже прибыло ГАИ, она снова начала вопить, что это не она. И, вообще, она только что подъехала. Бампер смят? Так это он сам смялся. Под капотом серёжку Варину нашли. Золотую. Сломанную. Да фигня, подбросили. Свидетели видели? Да ничего они не видели, они все пьяные. Муж у этой мрази блатной. Дружки повсюду. И в ГАИ, и в больнице, и даже в мерии.

Свидетелей никто и не подумал опрашивать. Гадину эту на экспертизу не отправили. Тормозной путь, и тот никто замерить не подумал. Вообще никто ничего не делал.

Приехала скорая, увезла Варю в больницу, а остальные потоптались растерянно, мол, чего мы тут забыли, да и разъехались.

Потом дело приостановили. Вроде как свидетелей нет. Потом, и вовсе, закрыли за отсутствием состава. Определили как вынужденный наезд.

Схему ДТП всю переврали. Следователь уволилась. Неужели так много заплатили?

В газетёнке местной пропечатали, как у нас дурные девки неправильно дорогу переходят.

Как я тогда орала и материлась! Разодрала газетёнку в клочья и, до крови, разбила кулаки о стену. Ни Варе, ни Манюне этим не помогла. Да и самой легче не стало.

Везде мерещилась Варя. Я не была у неё в больнице. Кто бы меня туда пустил? Но я слушала монотонный и бесслёзный Манюнин рассказ и видела воочию все, что там произошло.

Огромные Варины глаза на белом личике, рука шарит по пустоте, там, где должна была быть нога, и её тихий голос. «Мама, ты же купишь мне новую ножку?»

Хотела даже в город смотаться. К редактору, в гости нагрянуть, в глазки его голубые посмотреть и спросить добрым тихим голосом.

– Суки. Вы тут были? Вы сами на место происшествия выезжали, чтобы что-то писать?

Одно останавливало. Бессмысленность. Никого я своим вопросом не перевоспитаю. Кто газете платит, тот редактора и танцует. Ну, а когда никто не платит, они любое вранье, по письмам «телезрителей», напечатают, безо всякой проверки.

Взять фельдшерицу нашу. Алкашка запойная, несмотря что медик. И вот подружка еёная, она же собутыльница, писулю нарисовала. Раскрасила фельшерку в самые чистые цвета радуги. Мол, и такая она и этакая. Лучше всех остальных, которые другие.

Напечатали.

А что? Их то наша мадама не лечит. Она и нас не лечит, слава богу. Себя только, да подруженек своих. С самого утра. Заскочит на работу, а потом прямиком в магазинчик. За лекарством.

Ох, что-то я не о том думаю. Тут только начни. Варю в прошлом году убили, а в этом, аккурат через неделю после годин внучка Манюнина утонула. То есть, не утонула даже, а просто задохнулась. Спазм. В лёгких воды не было.

Мама с сожителем рядышком были, обед на достархане раскладывали. Заливчик маленький, мелкий. Сидящему по пояс. Чего волноваться? Наташа, девочка большая. Самостоятельная. За младшими уже ходила лучше мамки. И вот, на тебе. То ли поскользнулась, да испугалась, то ли что ещё, гадай теперь. А только как стали детей к столу звать, так и увидали, что лежит Наташа прямо на воде и не двигается.

Повыли, повыли, да и похоронили девчушку рядом с тёткой. Радость из дома ушла. Горе осталось. И никакой бабе поддержки. Муж пьёт. Сын тридцатипятилетний только рот, как птенец клюв разевает. Старшая дочь сожителя выгнала, а сама четвёртого родила.

Одна радость бабе, по Тайге прогуляться. Ягодки-грибочки. Птички-зайки. Листики, травка зелёненькая. Горбушка хлеба в лесу вкуснее всяких пирожных. И мир этот дурной, в лесу по-другому воспринимается. Все проблемы кажутся решаемыми. А то, что решить нельзя, само рассосётся. Не помирать же в самом деле из-за всякой ерунды, когда вокруг такая красота. Ну, всё собрались, уселись, поехали.

глава 3 Загадки без разгадок

Корм

Пространство засветилось голубым светом, постепенно приобретая всё новые цвета. В сфере появилась картинка: странное существо, похожее на облако, но явно имеющее основательную плотность, висело в воздухе.

Перед ним стояла длинноволосая красивая девушка и что-то кричала, потрясая маленькими кулачками. Облако медленно меняло свой цвет.

Девушка упала на колени, закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Существо вытянуло из своего тела щупальце и тут же втянуло его обратно и исчезло. Девушка повернулась на живот и закричала в голос, колотя кулачками по полу.

Вбежала женщина, сестра или мать. Она попыталась успокоить девушку, но та металась на полу и кричала, не переставая. У неё началась истерика. Женщина выбежала, но вскоре вернулась с двумя мужчинами. Они с трудом подняли девушку и вынесли её из помещения.

– Здесь больше ничего интересного. – Сказал ур, взмахом руки сметая картинку.

– Вот ещё.

Снова загорелся голубой свет.

– Здесь нам удалось частично воспроизвести речь. Разумеется, тут идёт перевод.

– Перевод? – Корм повернулся к учёному с удивлённым видом. – Вам удалось так быстро это перевести?

– Родственные алгоритмы. Ничего сложного. Ты смотри, не отвлекайся.

Та же самая комната. Но теперь в ней находились мужчина и женщина. Они стояли перед большим серым камнем. Женщина протянула к камню руку, но мужчина остановил её.

– Осторожно, он ядовит для нас. – Раздался механический голос бота-переводчика.

– Через полтора года мы пройдём подготовку и последуем за ним.

Вторую фразу бот произнёс более высоким тоном, потому что говорила женщина.

Она повернулась и посмотрела в глаза мужчине.

– Мы ведь пойдём вместе. Если ты откажешься, я уйду одна. Я не смогу без него жить. Он ведь мой сын. Он ведь наш сын! – Она повысила голос.

– Конечно, родная. Что мне делать здесь без вас? На Земле почти никого не осталось. Только зря он выбрал эту планету. Всю жизнь проваляться бесчувственным камнем. Лучше бы он выбрал планету ангелов. Там интереснее.

– Не скажи. Кроукки живут практически вечно, и всё, что им нужно, это информация, которую они получают прямо из вездесущего эфира. Ах, как это прекрасно, жить вечно и знать все. Женщина раскинула руки и, запрокинув лицо, закружилась на блестящем полу. – А твои ангелы не знают ничего, кроме спаривания. Да и живут, по сравнению с кроукками, всего ничего.

– По мне, так лучше сто лет спариваться, чем тысячу валяться. – Проворчал мужчина. – Эти каменюки даже поговорить друг с другом не могут. Не о чем. И с чужими не поговоришь. Нечем. Откуда вообще известно, что они живые и разумные? Эх.

Мужчина махнул рукой и отвернулся. Но женщина не слышала его. Она протянула руки к камню и патетически воскликнула.

– Прощай, сынок! Жди нас! Что такое год по сравнению с вечностью!

Камень исчез. Голубой свет погас.

– Это можно смотреть долго. У тебя ещё будет время. Поверь, интересного там немного. Основная тема – исход. Эти странные существа – люди. Они отказались от своей человеческой природы и превратили себя в то, что ты видел. Вариантов множество. А теперь слегка изменим частоту. Возьми вот это. Смотри.

Корм взял синее стекло, оправленное в металлическую рамку, с ручкой для удобства, и поднёс его к глазам. Ур прикоснулся к панели на своей ладони, и, снова, загорелся голубой свет. То, что увидел Корм, повторяло уже виденное. Существа, похожие на людей, прощались с существами, не похожими на людей.

– Что в этом особенного? – Спросил Корм, боясь пропустить главное.

– Особенного ничего, кроме того места, где исчезает эмигрант. На этот раз сцена прощания была короткой. Наверняка, выбрана специально.

– Вот сейчас.

Корм замер.

Провожающий взмахнул рукой. Существо – гуманоид с фасеточными глазами, жабрами и копытами на ногах, исчезло. Существо исчезло, но на его месте осталось тёмное пятно, полностью повторяющее его размер и форму. Корм отвёл фильтр от лица. Пятна не было видно. Корм посмотрел сквозь фильтр, пятно было на месте.

– Как можно добровольно стать подобной тварью? – Пробормотал Корм. – А пятна эти что, вообще, такое?

– Мой Корм, если бы знать.

– Откуда взялись эти записи?

Ур подошёл к стене и набрал короткий код на прозрачной, почти невидимой панельке. Через пару мгновений в стене открылась шторка, и на столик выехало два стакана, до самого верха, наполненных зелёной жидкостью.

Один стакан ур поставил перед Кормом, а свой выпил, жадно, почти давясь. Перевёл дух, аккуратно поставил стакан обратно в нишу и только после этого ответил.

– Совершенно случайно. Ты же знаешь, что в экспедиции пропало несколько человек. Никаких следов мы так и не нашли. Предположили, что они были похищены неким хищником, слухи о котором давно ходят среди дикарей. Поэтому и наставили везде ВиЛы. Это мы так визоры-ловушки окрестили. Установили их на все возможные режимы и при просмотре записей, обратили внимание на странные тёмные пятна.

Во время рассказа ур ходил мимо Корма, туда-сюда и тому приходилось крутить головой вслед. Скоро Корму надоело это мельтешение. Он взял со столика стакан и принялся пить мелкими глоточками, глядя на стену перед собой.

– В первый раз мы заметили только два таких пятна. В другое время может, и внимания бы не обратили. Но тут ситуация такая, что все под подозрение попадает. Думали, решали, игнорировать их или в работу брать. Тут Мелан влез со своим новым изобретением. Мой Корм знает о его опытах со временем. Так вот, его смешной прибор, настроенный на эти пятна, выдал такую кривую, что Мэл от радости чуть имя не потерял. Видел бы ты его в тот момент. Прыгал, как полосатиком укушенный, и кричал, что скоро он будет гулять по времени, как по дороге. Спал возле пятен, с прибором своим, в обнимку, данные чуть не посекундно записывал. Сейчас из мастерской своей не выходит. Помощники ему туда еду носят.

Ур замолчал, и Корм воспользовался паузой.

– Не хочешь ли ты сказать, что вам удалось записать прошлое? Каким образом?

Ур даже застыл в изумлении.

– Записать прошлое? Что ты, Корм. Я не думаю, что это возможно.

– Но тогда…

– А, записи. Да. Мы их случайно нашли, когда искали пропавших. Там, в Мёртвом Городе. И записи, и устройства для их воспроизведения. Все в отличном состоянии. Умели древние делать. Все настолько просто, что ломаться, по сути, нечему. И разобраться было не сложно. Но самое интересное не записи, и даже не пятна эти.

Ур взволнованно заметался по комнате, размахивал руками, а его дрожащий голос казался Корму существом самостоятельным, так много места он занимал в маленькой каморке

– Их язык! Я уже говорил, что нам не пришлось применять сложных алгоритмов. Он очень похож на наш, и это означает, что либо наши предки, при экспансии, заселили и этот мир, либо, это и есть наша Тэрраматэр!

Ур наконец-то остановился и, раскинув руки, с восторгом воскликнул.

– Наш Первый мир! Корм! Ты представляешь, что это значит? Конечно, убеждения – это не доказательство. Ещё проверять и проверять, но я почти уверен.

– Хорошо, спорить не буду.

Корм отодвинулся от ура. Как бы не вспыхнуть от его горящих глаз. Учёный фанатик страшнее мымрика с лазером.

– Пусть будет Матэр, хотя я бы предпочёл, чтобы это была не она.

– Почему? – Изумился ур.

– Не хочется думать, что наш первый мир так деградировал. Тысячи лет назад корабли по всей галактике рассылал, а сейчас одни руины, да дикари по лесам бегают.

– Вот потому и деградировал, что лучших людей по космосу раскидал. А остальные сами разбежались.

Ур мотнул головой в сторону экрана.

– И потом, у них могла вспыхнуть какая-нибудь глобальная война. Эпидемия. Мы же ничего не знаем об этом мире. Полтыщщи оборотов, считай, впустую ушли. Сидели тут, сами от себя прятались.

– Не утрируй, Ивлин, не полтыщщи, а всего, четыреста с хвостиком. И не сидели. Город отстроили. Производственная база, почти полная. И экспедиции уже не первый оборот отправляем.

Корм неожиданно почувствовал голод. Но идти в трапезную не хотелось. Там всегда кто-то есть. А у Корма начала болеть голова и настроение портилось с каждой минутой.

– Так что там с этими пятнами?

Ур снова пошёл кружить по каморе.

– Мы все принялись помогать Мелану, оставив остальные дела. Нам понадобилось более пяти смен, чтобы усовершенствовать его машину. Кроме первых двух дыр обнаружили ещё четыре. Установили рядом с ними ловушки. Они могут работать в автономном режиме целый оборот. Конечно, если ничто им не помешает. Мелан уверен, что это не что иное, как временные тоннели. Там, на записях, происходит мгновенное перемещение массы в пространстве, и это каким то образом рвёт временную ткань.

– Откуда такая уверенность?

– Никакой уверенности. Всего лишь версия, но посмотри сюда.

Ур ткнул пальцем на одну из кнопок пульта. На экране снова возникли руины, почти заросшие мхом.

– Здесь один из этих тоннелей. – Сказал ур и кивнул на фильтр.

Корм поднёс рамку к глазам и увидел большое пятно на фоне зелёной стены. Сбоку появилась рука. В руке лежал увесистый булыжник, который эта самая рука запустила прямо в пятно. До стены булыжник не долетел. И на землю он, тоже не упал. Просто исчез. А в зоне видимости снова появилась рука. На этот раз в ней была птичка со связанными крыльями.

Когда Корм вдоволь налюбовался, как в пятне исчезают разнообразные вещи и живность, он повернулся к довольному уру и не спросил, а почти утвердительно сказал.

– Пропавшие слишком близко подошли к этому… тоннелю?

– Скорее всего.

Ивлин тяжело вздохнул и уселся напротив Корма. Взял со столика стил и принялся крутить его между пальцев. А потом резко встал.

– Во всяком случае, при них были жучки и сферы. Если бы они просто погибли, мы бы их нашли.

Стил треснул пополам в пальцах ура. Ивлин недоуменно посмотрел на обломки и осторожно положил их на столик.

Корм тоже вздохнул. Пятеро пропавших были достаточно серьёзной потерей.

– Если я правильно понял, записей у вас много.

– Более-менее интересных, на пять дней реального времени.

– Надеюсь, энергетические затраты при демонстрации этого чуда невелики?

Ур махнул рукой. Не о чем говорить.

– Отлично. Вставьте в инфотеку. Разумеется, за плату. Умеренную. Горожанам это будет интересно, а нам полезно. Может, кто-то заметит то, чего не заметили вы. Только не забывайте о деле. Через четверть смены я жду от вас полный отчёт об этих ваших тоннелях. Все факты и предположения. Любые. Даже самые невероятные.

– Хорошо, мой Корм.

Ур направился к выходу.

– Подожди.

– Что-то ещё?

– Скажи, моя супруга не могла пропасть в одной из этих… в одном из этих тоннелей?

– Это было бы вполне возможно, но ни в городе, ни рядом с ним нет ничего подобного.

– А вы хорошо искали?

– Вообще не искали. Все дыры в Древнем городе. Ведь люди уходили оттуда.

не глава

А-А-А! Мама! Да когда же эти ветки кончатся? Странные ветки. А ведь и действительно странные. Длинные, ровные, по всей длине, и листья чёрные. Мелкие, узкие и растут неправильно. Не вперёд по ветке, а назад, как крючки. Никогда такого не видела. Я к ним даже не прикоснулась, а они в трубочки сворачиваются. Остренькие, такие трубочки. Как иглы. Оцарапаться можно. Так и оцарапали же. На ладонях кровь. На лице наверняка тоже. Хорошо, что я в военном шуршуне. Его так просто не проткнёшь. Плотный, скользкий. В магазине такое не купишь. Друг привёз, понятно откуда. Он много ещё чего привёз полезного. Спички, например. Тоже вещь. В упаковочке, толстенькие такие. Вот они, лапочки. Так, а это ещё что? Чёрт! Ветки, что б их! Шевелятся! И не от ветра, нет. Ко мне движутся, мерзкие. Медленно, почти незаметно, но, определённо, ко мне. И чего вам, твари, надобно? Крови моей хотите? А ведь кажется да, ведь точно – крови! А-А-А!!

Ужас захлестнул меня по новой, смёл с места и понёс через паутину жутких веток. Я летела по этому чудовищному лесу, уже совершенно ничего не соображая. Вперёд. Вперёд, подальше отсюда. Откуда отсюда? ЭТО везде. Раскалённым копьём всю насквозь пронзила жуткая мысль – Это не Земля!

глава 4 Поехали!

– Зови Манюню!

– Марья!

– Ау?

– Собралась?

– Вчера ещё. Было бы что собирать. Хлеб да огурец. Бутылочку брать?

– Не, не надо. Будет желание – вечерком посидим. А там только время терять.

– Тоже верно. Мой-то, знаешь чё опять учудил?

– Что? Что-то новенькое? Или опять, как всегда, самогон телепортировал?

Манюня самогоном приторговывает. А что делать? Такая орава на ней. А на пенсию не больно то разбежишься.

– Ага. И как только умудряется сволочь. День не начался, а он уже никакой.

У Баха – Манюниного сожителя, каждый день так начинался. Он и раньше пил не скромно, а после Вариной гибели совсем сдурел. Сначала отговаривался непосильным горем, потом и отговорки не нужны стали. Манюня периодически проводила воспитательные лекции. Бах внимательно слушал, скорбно вздыхал и кивал активно лысеющей головой. Под конец лекции бил себя в грудь и клялся, что больше никогда. А через полчаса уже валялся между грядок. И от его дыхания дохли, не успевшие разбежаться, жучки и чернела ботва.

Иногда он пытался установить в доме свою власть. Выпячивал грудь, некогда довольно мощную, сжимал толстые, короткие пальцы в кулак и даже замахивался на Манюню. Но тут уж она отводила душу по полной.

Потом приходила к нам и со всеми подробностями, смакуя, рассказывала, чем и по какому месту она сегодня учила своего сожителя. И какая именно вещь при этом оказалась сломанной.

Рассказывала смешно. Бегая по кухне, и показывая, как она его толкнула и как он упал – «Жира кусок " – и как лежал потом, дрыгая ножками и ручками, не в состоянии самостоятельно подняться.

Мы смеялись в ответ, но Манюню было жалко.

– Как умудряется? Мань, я тебе сколько раз говорила, смени замок.

– Ой, да меняла уже, меняла. С тобой же покупали.

– Ну, тогда пошли его на шоу волшебников. Сейчас по телевизору показывают, как люди голыми руками лампочки зажигают, да вилки жрут, а твой, самогон через стенку высасывает. Копперфильд отдыхает.

– Я бы и подальше послала. Да его за ворота то не выгонишь. Прям, корнями врос, козёл.

глава 5 Стоит только захотеть

Корм подошёл к высокому и узкому окну. Этот большой, очень большой дом должен был стать не похожим на другие дома Города. Он строился по древнему рисунку. Такому древнему, что уры – самые мудрые и учёные люди Города, не поверили собственным выводам. Слишком невероятно это звучало. Шесть тысяч оборотов. Ничто, сотворённое человеком, не может существовать так долго.

Строго говоря, рисунок и не сохранился. Он давно превратился в пыль. И только толстая, прозрачная пластина, похожая на стекло, под которой эта пыль лежала, не дала ей разлететься по всей планете, с весёлыми ветрами этого мира.

Уры сказали ему, что таких изображений там было много. Восстановить пока удалось лишь одно. Умники объясняли процесс восстановления. Какое-то микронное склеивание, восстановление структур на атомном уровне, подбор цвета методом тыка.

С цветом здесь очень хорошо поработал Эйслет – поэт и художник. Наконец-то, и от его умений нашлась польза.

Когда-то Корм сильно удивился, что мечтателю присвоили статус Бессмертного. За какие это заслуги? Конечно, Эйслет весёлый и хороший человек, но ведь он не учёный, не лекарь.

Да, это было очень давно. С тех пор Корм многому научился и многое понял. Даже просто быть хорошим человеком – это дорогого стоит. А Эйслет, к тому же, обладал одним очень редким и важным качеством. Как никто другой, он умел слушать. И не только слушать, но и найти и вовремя сказать нужные слова.

Когда пропала Супруга и Корм от горя почти ушёл за черту, именно Эйслет постоянно был рядом с ним. Ни на миг его не покидая, он что-то говорил и говорил, пока его слова не стали понемногу доходить до Корма.

Именно Эйслет привёл его в чувство и помог найти силы, чтобы жить дальше. Эйслет сказал, что Илиеона не могла просто так уйти и бросить его, Корма и их маленькую дочь. Она обязательно вернётся. Надо только дождаться.

С тех пор Корм ждал. А Эйслет был рядом. Сочинял запутанные, как нить неумелой пряхи, рифмы, рисовал никому не понятные картины, рассказывал урам свои сны, а по вечерам уходил за город смотреть на закат.

Однажды Корм спросил, не скучно ли ему каждый раз глядеть на одно и то же? Да ещё ходить в такую даль. Как будто в Городе не видно заката. Эйслет ничего не ответил, а вечером позвал с собой.

По дороге Корму не раз хотелось плюнуть и вернуться обратно, но стоило ему ступить на край небольшой площадки под сосной, и он забыл и узкую тропку, заросшую колючками, и лужицы грязи в низинках, и ветки, то и дело норовившие ткнуть именно в глаз.

Цветущий луг под высокой скалой был обрамлен тёмными елями. На дальнем краю луга разлилось озеро, названия у которого не было. И в этом безымянном озере тонули розовые облака.

– Они же белые должны быть. – Пробормотал Корм.

– Кто?

– Облака. Почему они розовые?

Корм посмотрел на Эйслета. Тот уже уселся на самый краешек площадки, болтал ногами, жмурился и счастливо улыбался.

– О, приятель, это ещё что. Они тут и сиреневые бывают, и зелёные, и вообще какие хочешь. Пару раз даже радужные видел. Ты не суетись. Садись рядышком и дыши глубже.

Эйслет похлопал ладонью по толстому слою хвои. Корм так и поступил. И не пожалел. Под ветвями сосны так легко дышалось. И на душе становилось спокойно. Боль, ставшая вечной спутницей Корма, уходила из груди и, превращаясь в облачко, улетала куда-то далеко.

И Корму стали необходимы эти прогулки с другом, эти закаты, это молчание вдвоём. И однажды, вытянувшись на мягкой хвое и глядя на новый, обычно необычный закат, Корм неожиданно подумал о том, что жизнь такая короткая штука. Сколько ни живи, все равно будет мало. Мало для того, чтобы увидеть то, что надо увидеть. Мало для того, чтобы узнать то, что нужно узнать. И как мало времени дано на то, чтобы сказать своим любимым о том, что ты их любишь. Просто сказать. А ведь это так просто, пока любимые рядом. Корм приподнялся на локтях и посмотрел на друга.

– Эйслет, ты не помнишь, я когда-нибудь говорил Илиеоне о том, что люблю её?

– Постоянно.

– Как… постоянно?

– Ну, не голосом говорил, понятное дело. Глазами, жестами.

Эйслет пожал свободным плечом. Правым. На левое он опирался, полулежа на боку и свесив ноги над обрывом. Его любимая поза. Корму же больше нравилось лежать головой к обрыву, подперев подбородок кулаками. Так он чувствовал себя увереннее. Он и не подозревал раньше, что боится высоты.

– Те, кто находился рядом, даже чувствовали себя неловко.

– Почему? – Удивился Корм.

– Мне лично в такие мгновения хотелось стать невидимым или вообще исчезнуть.

Эйслет сорвал травинку, оборвал короткие сухие листочки и сунул стебелёк в рот.

– А как ты думаешь, ей понравился бы древний рисунок?

– Я думаю, очень. Кстати, о рисунке. Знаешь, что там изображено.

Эйслет вытащил стебелёк изо рта и направил его на Корма, зажав пальцами, будто крохотную рапиру.

– И что же?

– Я бы предложил тебе угадать, но это невозможно. Это жилище.

Глядя на изумлённое лицо Корма, Эйслет расхохотался и опрокинулся на спину.

– Я же сказал, тебе никогда не догадаться.

– А с чего ты взял, что это жилище?

– Приснилось.

– Ну-у, раз приснилось… – Протянул Корм.

– Смейся, смейся. Я посмотрю, что ты скажешь, когда сам всё увидишь. Идём.

Эйслет кувыркнулся через голову и встал на ноги.

– Этому ты тоже во сне научился? – Проворчал Корм, отползая от края скалы и упираясь ладонями в землю.

Прыгать и кувыркаться на краю обрыва, желания не возникало.

– И этому тоже. – Без улыбки ответил друг, помогая ему подняться.

Когда они вернулись домой, уже наступило время вечерней еды. Об этом им громко и настойчиво сообщил Распорядитель Времени. И не просто сообщил, а встал на дороге, раскинув руки, показывая твёрдое намерение не пускать Корма дальше трапезной.

Корм отмахнулся. Ему не терпелось посмотреть, что же такое увидел в рисунке Эйслет. Но тот вцепился в Корма и потянул его за собой.

– Я голоден и никуда не пойду, пока не поем.

– Потом поешь.

– Нет. Сегодня Лунна обещала приготовить одну изумительную штучку. Представь, мелко нарубленное мясо с травами, завёрнутое в кислое тесто и запечённое. Это надо разломить пополам, налить внутрь пару ложек огненного мясного бульона и быстренько съесть.

В животе неожиданно громко заурчало, и Корм сглотнул набежавшую слюну.

– Согласен. Это ждать не может.

Обычно народу в трапезной было больше. Но сегодня они ужинали вчетвером. Сам Корм, Эйслет, Распорядитель Времени и Лунна, которая ещё готовила сладкое.

– А остальные где? – Спросил Корм, выходя из умывальной и тряся мокрыми руками.

Стоять перед сушилкой и ждать, пока руки обсохнут, не было ни сил, ни желания.

– Так остальные поели уже. Это только вы где-то бродите. А нормальный народ за час до ужина собрался.

– Зачем?

– Предвкушали.

Распорядитель кивнул на входящую в трапезную, невысокую девушку. В руках у неё был немаленький поднос, на котором горкой лежало нечто золотистое и пахнущее так, что теперь желудки Корма и Эйслета взревели, как два воула на гоне. Кто громче орет, того и самки. В данном случае самок заменяло блюдо с золотистым нечто.

Новое кушанье действительно оказалось необычайно вкусным. Измельчённое мясо, наполненное ароматом трав, заставляло стонать от удовольствия, а тонкое тесто, размоченное горячим бульоном, просто таяло во рту. Рука сама тянулась за добавкой, и не было сил остановиться.

Да, Лунна не зря получила статус бессмертной. Даже если бы она не разбиралась в травах и болезнях, много лучше всех остальных, за одно это чудо… м-м-м.

Нашли её на рынке, буквально по запаху. Помощника привёл к прилавку Лу незнакомый, но дразнящий аромат.

Белокурая и синеглазая девчушка, очень чистенькая и аккуратная, ловко управлялась с многочисленными кастрюльками. Стряпня выглядела так аппетитно, что помощник не удержался и перепробовал почти всё.

Уже через день Лу получила Новое Имя и была переведена во второй круг. Бросать повариху, способную из трёх компонентов сотворить двенадцать блюд, в городе, где никто не был способен оценить её умения, ушлые учёные не собирались. Её стряпня была полезной и правильной. Но это, как раз, было обычно. Вся еда в городе была полезной. Рецепты составлялись в Центре и уры учитывали наличие всех необходимых минералов, витаминов, белков, жирков и прочего. Количество продуктов, на одно лицо с ртом, тоже рассчитывали уры. Даже необычный и изумительный вкус не был решающим. Ну, взяли бы у поварихи рецепты, позволили называться так, как захочет, на этом бы и дело кончилось. Но стряпня Лунны была лечебной не случайно.

Когда помощник с раздутым животом притащился-таки в центр и похвастался, какими вкусняшками он сегодня лакомился, ему первым делом поднесли кулак к носу и строго настрого напомнили, что нельзя жрать где попало то, что не проверено старшими товарищами. Дегустатор и химанализатор для чего придуманы? А раз придуманы, то должны работать. Поэтому, в качестве наказания, помощнику было велено проанализировать все, что он сегодня ел. И в первозданном виде, и, так сказать, на выходе.

Результаты поразили всех. Точнее, результаты всего лишь удивили. А вот поразились, когда узнали, что девчонка самостоятельно, отдавая собственные жалкие грошики, умудрилась пройти в центре курсы травников. Да ещё и составила обширнейший каталог трав и плодов, растущих в округе.

При этом её каталог оказался в полтора раза больше, чем тот, который триста лет составляли сами уры. В её записях было не просто описание трав, со всеми разделами, подразделами и сносками, но и их воздействие на организм человека. А также вкус и применение в кулинарии и даже лечении. Для чего она, опять же, за свои монетки проводила полный химический анализ каждой свежесорваной травинки.

И вот это уже было достойно перевода в Круг. Лунна честь оценила. И не посрамила. Теперь, когда все знания Города были к её услугам, причём совершенно бесплатно, девушка бросилась в учёбу с таким упоением, что иногда её приходилось вытаскивать из лабораторий силком. А иногда она, решив отдохнуть, приходила в кухню и радовала весь Круг своей волшебной стряпней.

В такие дни учёные, забыв про опыты и исследования, ходили из одной каморы в другую и спрашивали друг друга, что сегодня на обед. Или ужин. А может, Лунна разгуляется и даже завтрак им приготовит?

Нет, Лунна не была единственной поварихой в Круге. Этого добра тут хватало. Но то были простые стряпухи, привыкшие к чётким нормам и правилам. Их можно было даже не будить. Просто поставить спящих перед плитой и дать в руки корзину с овощами. Но это им и мешало. Чистая автоматика и никакого творчества. А Лунна была гением.

Увлёкшись пирожками, Корм не заметил, что Лунна вышла и вернулась, неся в руках три крошечные корзинки. В них, исходя невероятным запахом, томилось по запечённому плодику аввы, в карамели из сладкого древесного сока. Девушка поставила корзиночки на стол, слегка нагнулась, пододвигая корзиночку с самым крупным плодиком поближе к Корму. Длинная прядка волос упала ей на лоб, и Лунна то и дело дула на неё, пытаясь убрать с глаз.

Увидев знакомое лакомство, Корм, уже порядочно объевшийся, облизнулся. Лунна заметила это и довольно засмеялась, а Корм, протянув руку, убрал-таки волосы ей за ухо. Ему показалось, или девушка слегка покраснела?

– Ну что, Корм, не хочешь отработать угощение? – Она торопливо замотала непослушную прядку и заколола её на затылке.

– Лунна, чудодейка, я готов достать для тебя все звёзды с неба, но потом, когда я смогу встать из-за стола. Сейчас я не способен даже думать.

Корм откинулся на кресле и сложил ладони на животе. Трудный и утомительный день завершался хорошо. И хотелось продлить ощущение неги и покоя ещё немного.

– Все звёзды – это неплохо, но пусть они остаются на месте. Мне нужно от тебя другое. Как тебе мои новые пирожки?

– Это стряпала ты? Не может быть. Я думал, это что-то неземное.

– Вот и придумай неземному блюду неземное название.

– Уже. – Корм поднял руку вверх и торжественно провозгласил: – Лунные пирожки! Нет. Лунный поцелуй. Нет, нет. Поцелуй Лунны. Да. Именно так.

– Ну, тогда уж не Лунны, а Луны. – Вставил своё веское слово Эйслет.

– «Луны»» – мне нравится больше. – Кивнула девушка.

– А тебе нравиться?

Корм повернулся к распорядителю.

Тот невозмутимо дожевал пирожное, подумал и кивнул.

– «Поцелуй Луны» – это очень красиво звучит.

И утянул из-под носа поэта корзиночку с плодиком, от которого Эйслет успел отковырнуть один маленький кусочек.

Эйслет, объевшийся до изумления, даже глазом не повёл. Хотя планировал забрать корзиночку с собой в камору и слопать попозже, когда лёгкий голод пощекочет под языком, чтобы сполна насладиться вкусом волшебного лакомства. Но распорядителю нужнее. Вон, худой какой, хоть и жрёт за троих. Да и Лунна же не последнее на стол выставила. Наверняка осталось ещё и пирожков, и плодиков. Чай, не зажмёт своим любимым друзьям.

Корм допил кисловатый сок, со стуком поставил кружку на место и повернулся к другу.

– Эйслет, ты не забыл, что хотел мне что-то показать?

– Я думал, что это ты забыл обо всём на свете, с этими пирожками. Наворачивал так, что я за посуду испугался. Как бы не проглотил, вместе со стряпнёй. – Ответил Эйслет, с улыбкой подмигивая Лунне.

Польщенная девушка откровенно веселилась.

– Ладно, пойдём.

Они поднялись из-за стола.

– Не хотите с нами?

Распорядитель отказался, сославшись на срочные дела, а Лунна согласилась, с видимым удовольствием.

По дороге обсуждали стряпню и сочинили новый рецепт, заменив мясо аввой. Лунна обещала завтра же его испробовать.

– Вот!

Эйслет взял Корма за плечи и поставил напротив висящего, у самой стены рисунка.

– Встань здесь. Стой и смотри. Вот это дерево. Тут много деревьев. Видишь? А вот это белое пятно, это и есть жилище. Тень. Смотри. Не в одну точку, а постарайся охватить взглядом, сразу, весь рисунок. А теперь медленно отходи.

Корм сделал назад шаг, другой, и вдруг ему показалось, что зелёные кружева внизу покачнулись. Рисунок перестал быть плоскостью. Он внезапно обрёл глубину. И в глубине этой шелестели на ветру зелёные ветви, плыли по небу облака, а в центре… Корм действительно увидел! Вот только теперь УВИДЕЛ! От восторга захватило дух, и по телу пробежал озноб. Строение. Высокое, очень высокое. Как же он раньше не понимал? Вот эти тёмные вертикальные чёрточки – окна. Верхушка строения была сильно вытянута вверх и увенчана острой иглой. По углам, копьями вверх, узкие пристройки. Это настолько не походило на жилища Города, что непривычному глазу, точнее, мозгу и не понять. Корм смотрел, и чем дольше он смотрел, тем больше деталей открывалось ему. Тем чётче становилась вся перспектива изображения.

– Эй! Ты не умер?

Корм очнулся и судорожно вздохнул.

– Стоит не дышит. Мы думали, ты сейчас прыгнешь прямо туда. – Эйслет кивнул на рисунок. – Ну как? Впечатляет?

Корм кивнул.

– Это невероятно. Но как ты понял?

– Я уже говорил тебе. Я видел сон. Один из тех, из-за которых меня каждое утро истязают уры.

– Что тебе приснилось?

– Я был там. – Эйслет кивнул на рисунок. – Гулял по саду, разговаривал с людьми. Они были так странно одеты. Вообще весь сон настолько необычный, что я утром не вспомнил ничего. Если бы не уры…, так странно смотреть в Сфере на незнакомые события и понимать, что это из твоей головы вытащили. Я его вспомнил только, когда в сфере увидел.

– Ну а сон? Что ещё тебе снилось?

– Знаешь, давай лучше сходим к урам, и ты сам всё посмотришь. Мне очень трудно вспоминать то, чего не было.

Корм стоял перед Сферой и смотрел, не отрываясь. Смотрел, от волнения плохо соображая. То, что сейчас раскрывалось перед Кормом, выглядело совсем не как сон безумного мечтателя. Для него сны Эйслета впервые обрели подтверждение того, что их природа не так проста. Не зря, ох, не зря уры записывали их, сберегая даже абсолютный бред. Детальность и последовательность этой записи была настолько естественной, что не оставляла сомнений в её реальности. Хотя какая может быть реальность, если это сон?

Корм боялся даже думать о том, что всё это значит. Совершенно оглушённый, он отошёл от Сферы и уселся на шар-кресло. Посидев и немного успокоившись, Корм попросил включить запись ещё раз. Теперь он не думал ни о чём. Просто смотрел и слушал путаные комментарии Эйслета.

– Вот, вот, посмотри, какая смешная у них одежда. А сейчас пройдёт дама, обрати внимание на её грудь.

– Дама?

– Женщина.

– А почему ты так её назвал?

– Не знаю. Просто, когда меня читали, неожиданно вспомнил некоторые слова из своего сна. Само строение, к примеру, называется «Дворец», а эти чудные цветы… смотри, смотри, вот она. В сферу вплыла довольно объёмная женщина. Корм ещё в первый раз подумал, что у неё проблема с грудной клеткой. Горб, что ли?

– Бедняжка. – Вслух подумал Корм. – Наверное, тяжело жить такой уродиной?

– Что ты! Она одна из первых красавиц.

– А как же это… – Корм поднял ладони под подбородок, изображая полушария.

– В те времена это считалось красивым.

– Похоже на моё тесто для пирожков. – Еле прокашлялась Лунна.

При её невероятной загруженности Эйслет попадал в поле зрения исключительно как едок. И его собственные таланты поразили девушку, как горький корень радужницы в сладком сиропе. Она впервые задумалась о том, что остальные жители Круга тоже не просто так здесь обитают.

Сон Эйслета демонстрировал уже внутреннюю часть жилища. И тут вообще всё было непонятно.

Длинные проходы, похожие на улочки города. Это в жилище то? Огромные каморы, окна, которые внутри, неожиданно, оказались широкими. Стены и потолки украшены чем-то разноцветным.

Корм, то и дело, просил остановить изображение и увеличить его, хотя при увеличении становилось ещё непонятнее, и долго вглядывался в разноцветные пятна. Будто ожидал, что и здесь вдруг все станет чётким и оживёт. Смотрел, затаив дыхание, и голова кружилась от увиденного.

– А что это за пятна?

– Это называется «Гобелен»

– «Гобелен» – это что?

– Понятия не имею. Ты задаёшь такие вопросы, будто я за один сон изучил всю древнюю культуру. Кроме тех терминов, что я уже озвучил, я знаю ещё только один – «водочка». Мне предложили её «откушать», но налили, почему-то какой-то жидкости, прозрачной, как вода. Я глотнул и проснулся.

– Вкусно было?

– Ну откуда мне знать, это ж сон, всё-таки. Наверное, вкусно, раз пили.

Они досмотрели запись до конца, потом ещё раз посмотрели. Обсудили. Посмотрели после обсуждения и обсудили после просмотра. И чем больше обсуждали, тем больше возникало вопросов.

Уже давно прошла ночь и наступило утро. Лунна распорядилась принести вчерашних пирожков, и они с урами с удовольствием подкрепились.

Корм задумчиво откусывал кусочки подогретой, но всё равно вкусной стряпни и размышлял. Он понял, что хочет иметь это строение в натуральную величину. И использовать его по назначению, то есть жить в нём.

Он представил себе это великолепие и даже прихрюкнул от удовольствия. Каким наслаждением будет смотреть из этих узких окон на свой Город. Замок должен стоять в центре, на возвышенности. Он должен быть виден отовсюду.

То, что в центре Города не было никакой возвышенности, но были жилища простых горожан, значения не имело.

глава 6 Краеугольный камень

Мы наконец-то уселись в машину. УАЗик по тайге – лучше машины не надо. Дёшево и сердито. Особенно если с дизелем. Нива тоже хорошо, но бесит, что дверей так мало. Нет, в самом деле, им что, трудно было сделать четыре двери. Было бы то, что надо. А то вылезть-залезть, корячишься, как таракан на печке. Джипер какой-нибудь тоже очень в лесе неплох. Но случись чего форсмажорного – УАЗик и вытащить легче, и бросить не жалко. Всё равно не упрут. И джипер не упрут, застрявший то. Но уйти и оставить машину, которая стоит, как сбитый Боинг на чугунном мосту, не каждый сможет. Хотя я своего мнения никому не навязываю. Кому нравится – милости просим хоть на ягуаре. Ну а мы на УАЗике.

Лесная дорога – зрелище роскошное и умиротворяющее. Но это, если только зрелище, а то ведь тут ещё и сама дорога. Это не колдобины и ухабы. Это, чаще всего, отсутствие всякой дороги. Но, с другой стороны, будь дорога гладкая и ровная, катались бы по ней всякие на драных кошках, и не было бы в лесу ни грибочка, ни ягодки. Ну а нам бездорожье и разгильдяйство нипочём. УАЗик – это ж зверь, жрёт только много на передке, а без передка он не зверь.

– Олька, ты своё малиновое варенье как варишь? – ткнула меня в плечо Манюня.

Я поморщилась. Вот человек, сколько ей ни говори, не может она без этого, своего тыканья, разговаривать.

– Никак.

– То есть как, никак?

– Я малину не варю. Перетираю и всё.

– Ну и я перетираю, а у меня не такое. Колись, чё ты с ним делаешь?

– Сахар сыплю.

– Ну, Ольк, ну правда, как ты его делаешь? – Новый тычок в спину.

– А это мой маленький альпийский секрет. – Закобенилась я. Шутя, конечно, что мне жалко какой-то несчастный секрет?

– Малину перетираешь с сахаром. Пропорции на вкус. И периодически помешиваешь в течении суток. Чтоб сахар разошёлся. И дня на три убираешь в холодильник. А потом достаёшь из холодильника то, что осталось, и подогреваешь, помешивая. Только подогреваешь, поняла? Каждый лишний градус убивает вкус. Тёпленьким его по баночкам разливаешь и закатываешь. Всё. Понятно?

– Угу. А в холодильник то зачем убирать?

– А чтобы обожрались и в подвал лишний раз не прыгали. Крышки только зазря тратить.

– Гы-гы, поня-я-тно.

– Хорошо, что понятно. Я два раза не повторяю.

– А три?

– Ну, если только для тебя.

– Для меня, для меня, для кого же ещё? Тут больше никого нет.

– Нормально. А я что, пустое место? – Подал голос мой ненаглядный. Голос был слегка угрожающим.

– Нет, нет! – Завопили мы с Манюней в голос.

– Ты наше самое главное место. – Подобострастно добавила Манюня.

– То— то же. – Расплылся в самодовольной улыбке Муж. – А то смотрите у меня.

– Мы смотрим, смотрим.

Машину тряхнуло.

– Ты сам смотри! – завопила я, долбанувшись головой о стойку. – Воздюк!

– А я что сделаю?! – в ответ завопил любимый. – Тут нормально все было.

Мы вышли из машины. Надо же посмотреть – чего там наросло за неделю. В колее, залитой водой, лежал огромный булыжник. Откуда он тут взялся? Нет, понятно, что это какой-то народный умелец дорогу мостил, но где он взял эту глыбину? С собой, что ли, привёз? И главное, как поднял то, дурака такого?

Михей обломил придорожную сухостоинку и потыкал ею в булыжник. Булыжник и не подумал пошевелиться.

– Не проскочим. – Задумчиво изрёк Муж. – Может, вернёмся? На семнадцатом, по слухам, тоже неплохо гриб пошёл.

– Русские не сдаются! – Отрезала я, представив, что нам сейчас придётся тащиться обратно до трассы, а потом ещё столько же, по ломаному профилю таёжных сопок.

Полдня убьём. А к тому времени мухи, да белочки, все грибочки покоцают.

– Ну, что делать будем? – Сурово спросила Манюня у булыжника.

– А что тут сделаешь? Заваливать надо.

– Понятно. А чем? Мы же не такие запасливые, как этот придурок.

– Чем-нибудь надо.

Пришлось нам разбредаться в разные стороны в поисках чего-нибудь. Веточки и мелкие камушки не подходят. Такую мелочь за неделю не натаскаешь. Коряги тоже не подойдут. Во-первых, труха. Во-вторых, мало ли какой дурной сучок попадётся. А больше ничего поблизости нет. Старая вырубка. Гнильё да подлесок.

– Эй! Идите сюда! Я нашла!

Это Манюня. Нашла, так чего орёшь? Подняла-принесла. Чего народ беспокоить. Но раз орёт – надо идтить.

Груда найденных камней впечатляла. Да и сами камушки тоже. Самый маленький из них весил килограммов сто, как минимум. Камни были привезены и свалены неподалёку от дороги.

Что тут делали с этими мегалитами, а, главное, кто, история знала, но молчала. Может, тут собирались строить автобан? Навезли каменьев, и тут выделенные средства неожиданно распилились, и мегастройку пришлось замораживать. А камни остались валяться вечным памятником чьей-то глупости и жадности. И даже мох не хотел расти на этих, чуждых, в этой зелени, камнях.

Вот из этой кучи дурака и притащили.

– Да уж, Мань, нашла, так нашла. У тебя тут за поворотом кран?

– Да не эти, ты вон туда глянь. – Манюня показывала куда то вниз.

Ещё не лохмаче. Откос – только что не отвесный, метров пятнадцать, и внизу камни. И по размеру подходящие. И много. Но вы пробовали поднимать тяжесть, килограмм на десять, по осыпающемуся крутому откосу. Да не один раз.

Но альтернативы не было. Часа через полтора мы, потные, грязные и слегка усталые, кляня дорогу, камни и колдобины, вползли в машину.

– Нет, вот вы мне скажите – зачем? Зачем этот идиот, кто бы он ни был, запихал этот чёртов камень в эту чёртову ямину? – Возмущалась я. – Взялся завалить, заваливай нормально.

– А он и завалил нормально. – Ответил мой ненаглядный, заводя машину и трогаясь с места.

– Ты на следы посмотри. До ямины дорога, после дождя, заезжена, а тут всего один след. Камаз прошёл. Вчера. И машина не наша.

– Как понял? – встряла Манюня.

– Резина вездеходовская. У наших такой нет.

– Ну ладно, камаз на вездеходах. Но нормально то он мог сделать? Или не делать вообще. – Продолжила я выяснять истину момента.

– Для особо тупых, повторяю, он нормально сделал. Для себя. Камазу эта ямка тьфу, а вот простым смертным хода нет.

– Вот гад. Грибов пожалел. А давай мы ему тоже пакость сделаем.

– А что ты ему сделаешь? Резину покусаешь?

– Нет, ну ты же умный, придумай что-нибудь.

– Хочешь, выкопай карьер поперёк дороги. Лопата сзади.

– Ну, милый!

– Можно пару-тройку сосен на тропу завалить. Если у них пилы с собой нет, считай, вся рыба стухла.

– Какая рыба? – опять встряла Манюня?

– А ты думаешь, они из города сюда, за грибочками пёрлись. Грибы и поближе можно найти. На Таюру они пошли. За рыбкой.

– Чтоб им медведь всю рыбу обкакал.

– Постой! – Подскочила я на сиденье.

– Чего опять? – Невозмутимо спросил супруг.

Двадцать лет, прожитых вместе, научили его, что вовсе не обязательно срочно давить на тормоз, если я ору «постой».

– Ты говоришь, что там много машин до нас проехало. А чё ж никто из них не озаботился дорогу поправить? Это мы, значит, как лохи последние, для этих лодырей старались? Такая толпа, каждый бы по камушку кинул, тут бы Рублевское шоссе было.

– А тебе шоссе надо или грибы?

Я представила себе красные шляпки обабков, рассыпанных по лесу, и никого вокруг, кроме нас. Картинка мне понравилась, и я успокоилась. Если бы знать тогда, что этот чертов камень натворит.

глава 7 К+И=

То, что в центре Города не было никакой возвышенности, но были жилища простых горожан, значения не имело. Долго ли переставить дома в другое место и приподнять почву на нужную высоту.

Нет, Корм не был жестоким правителем. Просто ему бы и в голову не пришло поинтересоваться мнением этих самых простых горожан. Да и горожане бы очень удивились, вздумай он спрашивать у них совета.

Корм – значит кормящий. Это не имя, разумеется. Это не звание и не титул. Корм – это сам Город. Знать всё, думать обо всём, чувствовать, чем дышит Город, и понимать, что для Города нужно – это обязанность Корма. Беспрекословно выполнять все указания Корма – это обязанность горожан. Исключительно, для пользы самого Города.

И Замок этот – не просто прихоть. Он станет первой каплей ночного ливня, который смоет эту убогость, которая гордо называется Город.

Корм удивлялся сам себе. Почему его до сих пор устраивала эти круглые, серые коробки? Почему он раньше не замечал, какой отвратительной плешью выглядит его город. И горожане в одинаковых одеждах. Как выделяются на их фоне дикари в своих радужных куртках из рыбьей кожи. И пятнистых штанах из кожи воулов. Да, у дикарей нет домов. Но их кибитки расписаны так, что в глазах рябит от этого непривычного разноцветья. А сколько у них украшений. Из чего они их только не делают. От сушёных ягод у малышек, до очень интересных вещей из металла и красивых, прозрачных и разноцветных камней.

Корм как-то попробовал выторговать у одного из дикарей браслет с тёмными, грубой огранки камнями, в которых вспыхивали и гасли фиолетовые искры. Для Илиеоны.

Ничего не вышло. Дикарь ухмыльнулся и согнул правую руку в локте, зажав в нем кулак левой. Жест этот означал твёрдое, решительное и окончательное «нет». После которого заканчивались все торги и просьбы.

Корм глубоко вздохнул, вспомнив Супругу, и снова посмотрел на рисунок, который он, с чистой совестью и голубым глазом, утащил к себе в камору. Копии с рисунка уры сделали. Образцы материала взяли. А рисунок Корму нужнее.

Он и сам не мог понять, почему именно оригинал? Почему копии рисунка, ничем от оригинала не отличающиеся, не вызывали такого чувства причастности к чему-то тайному? К чему-то далёкому и желанному, настолько, что Корм готов был бежать за этим тайным, на любой край земли. Только направление покажите.

Этот маленький кусочек древней материи, изготовленный из волокон растительного происхождения, подарил кучу интересных идей. Во-первых, сама материя. Пусть умники разберутся в технологии и потихоньку налаживают производство. Во-вторых, строительство. Горожане будут заняты новым для себя и, главное, важным делом. Корм сам займётся разработкой форм для строительства.

– Корм.

Корм мотнул головой, отгоняя воспоминания.

– Корм!

В проёме стоял худощавый юноша с бледной кожей и большими, печальными, карими глазами. Помощник.

– Я слушаю.

– Тебя ищет Нянька.

– Позови её сюда.

Помощник исчез, и вскоре в проёме появилась темноволосая женщина. Немного выше среднего роста. Красиво очерченное лицо. Внимательный взгляд и припухлые губы, на которых Корм ни разу не видел улыбки. Нянька. Было ли это её именем, или так же, как у Корма, обозначало статус её положения? Корм об этом никогда не задумывался. Нянька и Нянька. Это слово всегда звучало для него, как имя собственное.

Сколько же ей оборотов? – Неожиданно для самого себя, подумал Корм.

Нянька всегда выглядела лет на двадцать пять – пятьдесят. Не то чтобы она выглядела, то хорошо, а то получше. Нет. Выглядела она всегда прекрасно. Но… Вроде и морщин нет, а не понять, старая она или молодая. И кожа чистая, и глаза ясные. Вот только смотреть в эти глаза не хочется. А хочется отвернуться или вообще сбежать.

Хотя Нянька никогда не была строгой, Корм её побаивался. Даже сейчас. Но в том, что ей более двухсот оборотов, Корм был уверен. Самому уже почти сто восемьдесят. А ведь она не получает тех препаратов, которые дают ему. Удивительное существо. Вот он смотрит на её лицо, такое привычное и даже родное. Но стоит ей хотя бы отвернуться, и он не может вспомнить ни единой черты.

– Что случилось?

– Ничего, мой Корм. Ничего, кроме того, что ты пропустил уже два посещения. Это недопустимо. Она начинает бояться. Ты ведь знаешь, последняя грань, это не мои выдумки.

Два? Не может быть. Кажется, он был у дочери совсем недавно. Ещё сегодня. Но нет, это чувство обманчиво. Просто каждое посещение слишком тяжело ему даётся. Сколько сил надо, чтобы видеть своего единственного и столь долгожданного ребёнка, не нормальным человеком, со всеми присущими человеку достоинствами и недостатками, а бессмысленным и бесчувственным растением.

Рождение этой девочки было чудом. Жизнь её стала проклятием.

– Почему так? – Думал Корм. – Почему? Какой-то жалкий мусорщик может иметь столько детей, сколько успеет родить его глупая жена. А я. Я! Владетель Города, по сути, сам Город, вынужден, глядя на свою единственную дочь, проклинать каждый прожитый ею день, благословляя каждый день, который ей суждено ещё прожить?

Корм шёл увидеть свою дочь. Но думал только о её матери, прекрасной Илиеоне. Незабвенной Супруге. Наполнившей его жизнь счастьем и разбившей его сердце. Подарившей ему дочь и покинувшей его.

Сорок пять оборотов назад родилась женщина, которую признали достойной быть Супругой. Он влюбился в неё сразу. Не разглядев ещё ни лица, ни фигуры. Просто потянулся к ней душой и почувствовал встречное движение. И души их слились и стали единым целым. Она не была его первой женщиной. Странно было бы правителю Города прожить почти полторы сотни оборотов, оставаясь девственником.

Женщин было ни много, ни мало. Да их никто и не считал. Они просто были. Некоторые оставались с ним надолго. На всю свою молодость. Кого-то он помнил, кого-то забывал сразу же, как только они уходили делать свою судьбу, жить своей жизнью. О ком-то, кажется, даже скучал.

Разумеется, все они были красивы, по меньшей мере, привлекательны. Попадались даже умные. Но все они давно растворились в тумане времени. И Корм, при всём желании, не смог бы вспомнить ни одного лица и ни единого имени из этого длинного списка.

Первые оборота три, они с Илиеоной просто любили друг друга, ничего не замечая вокруг. Корм вставал до солнца. И, пока она ещё спала, свернувшись калачиком и оттопырив круглую попку, решал все рутинные дела, а потом, как мальчишка, летел к своей возлюбленной. Он приносил ей милые безделушки в подарок и получал в ответ нежные поцелуи. Они проводили вместе всё время. Каждый день открывая друг в друге что-то новое. И никогда, ни на единый миг, им не бывало скучно вместе.

Жизнь казалась праздником, пока однажды к нему в приёмную залу не пришла Нянька.

Корм и забыл, когда в последний раз её видел. Не мог даже вспомнить, была ли она на Соединении. Нянька же словно мысли его прочла.

– Я пришла поговорить о твоей Супруге, Корм.

– Что случилось?

Женщина степенно прошла к ближайшему креслу и встала рядом, но садиться не спешила.

– А ты не догадываешься? – задала она встречный вопрос, перебирая чертежи, раскиданные Кормом по столу.

– Нянька, я устал и голоден. Сегодня я решил столько вопросов, и на твой у меня не осталось сил.

– Вы вместе уже три оборота. Когда двое любят друг друга, это приносит свои плоды. Где ваши?

– Какие ещё плоды?

В ответе нужды не было. Он уже понял, о чем речь. И она поняла, что он понял, но всё-таки ответила.

– Дети!

– Дети? Ты что, по работе соскучилась? Так может, ты возьмёшь из Города пару сироток?

– Не смейся, Корм. Сиротки не заменят нам наследников.

– А я тебе наследников не заменю? Или ты меня уже хоронить собралась?

Корм откровенно ёрничал. Но не потому, что хотел поиздеваться над Нянькой, а потому, что банально испугался. Неизвестно чего. Просто, от одного имени своей дорогой Супруги, в устах Няньки.

– И ты не заменишь. Корм, отсутствие детей, у вас с Илиеоной уже начинает становиться проблемой. И её надо решать.

– Может рано? Может, мы пока не готовы к наследникам?

Корм продолжил вредничать.

– Мы ещё так молоды. Особенно я.

Но Нянька на его выкобёшки внимания не обратила. Аккуратно положила на стол чертёжик, ладонями волосы и так гладкие, пригладила, видимо, тоже волновалась, а потом ладошками по столу легонько хлопнула и ответила.

– Об этом можно было бы порассуждать, если б хоть одна из твоих женщин родила. То есть родила бы от тебя, разумеется.

– А разве…?

– Нет! Ни одна! Пока я ещё надеюсь, что ты просто управлял своим семенем. Это не редкость, и не секрет, что многие мужчины могут это делать. Те, кто не может, предупреждают своих случайных любовниц, чтобы они сами обеспокоились о предохранении, если в нём есть нужда.

– Знаешь, Нянька, я как-то об этом не задумывался. Может, и правда, управлял, даже не думая об этом.

Корм тихонько хмыкнул. Какое ещё управление? Как можно чем-то управлять, если ты самого себя забываешь? Когда от всего мира остаются одни ощущения, для которых не придумано даже названия. Потому что, когда ты плавишься в этой неге, то не в состоянии думать. А разум начинает возвращаться, когда ты уже отдышался и с трудом вспомнил собственное имя и где ты находишься.

– Пора подумать.

Нянька обошла стол и, подойдя к Корму, тихонечко погладила его по широкой груди.

– Пока ещё разговоров о твоём наследнике не слыхать, но это пока. Оборот, другой и это начнёт становиться серьёзной проблемой.

– Погоди, Нянька. А ты не драматизируешь? В конце концов, это моё личное дело, рожать наследника или не рожать. Может, он вообще не нужен? Я пока умирать не собираюсь.

– Не собираешься. И ещё долго не соберёшься, хвала Звезде и урам. Но наследник нужен.

Нянька нежно обхватила руку Корма своими маленькими ладонями и принялась поглаживать его запястье большим пальцем.

– Причин для этого несколько. Во-первых, он просто должен быть. Мало ли, что может случиться с правителем. От несчастного случая никто не застрахован. Во-вторых, когда у человека долго не появляется потомства, это говорит о его несостоятельности. Или о его собственном нежелании иметь детей. Ты не можешь позволить себе ни того, ни другого.

– Хорошо, я понял. А теперь скажи мне настоящую причину.

Нянька поджала губы. Немного постояла, выпустила его руку, а потом резко развернулась и вышла.

Нянька вышла, а вопрос остался. Большой такой вопрос. Навязчивый. Надо покончить с ним немедленно. Сегодня он должен сделать своей супруге необычный подарок.

Корм отправился в соседнее жилище. Здесь хранились вещи необыкновенные. Не банальные драгоценности и даже не редкости. А артефакты, ни объяснения, ни применения которым, не знал никто.

Корм недолго искал. Он знал, что подарит Супруге, и помнил, где это лежит.

Вот оно! Маленькая прозрачная сфера с золотыми искорками и каким-то неизвестным, величиной с детский ноготь, животным внутри. К сфере была прикреплена цепочка. Короткая в три звена, верхнее кольцо которой могло размыкаться и смыкаться. Отличный подарок.

В последний момент ему показалось скучным дарить вещицу просто так, и он открыл ящик с безделушками из триния. Тут он рылся долго. Никак не мог придумать, как интереснее обставить подарок. И чтобы она поняла, какая часть подарка главная. Запястье? Нет, запястья идут в паре, а сфера одна. Ожерелье? Смешно. Смешнее только с диадемой. Пояс? Не то. Корм аккуратно перебирал драгоценности. Некоторые казались очень хрупкими. Но только казались.

Триний по твёрдости и упругости превосходил все известные металлы. По сложности обработки и по редкости тоже.

В Центре имелся небольшой камешек. С кулачок ребёнка. Нашли его просто чудом. На дне небольшого, но глубокого озера. Того самого, за лугом. Под метровым слоем ила и донной грязи.

Уры сказали, что металл этот неземного происхождения, и у Корма не было оснований им не верить. Космический металл, да ещё в таком чистейшем виде, был, несомненно, очень ценной штукой, но Корму удалось выпросить для себя крохотный кусочек.

Как раз в то время он изучал историю своего родного мира и очень заинтересовался украшениями на древних портретах. Кем были люди, изображённые на них, кто рисовал эту красоту и сохранились ли вообще те рисунки, Корму было неизвестно. Да что рисунки. Сохранилась ли та планета, на которой они были созданы? Все, что осталось на память от Первой Земли – жалкий объем файлов, чудом найденный на частных комтерах первопроходцев.

Из выклянченного кусочка Корм наделал себе разнообразных безделушек и, оборотов пятнадцать, с гордостью носил всю эту коллекцию на себе. А потом, в один прекрасный день, снял, сложил в коробку и благополучно забыл.

Вот! Длинная тонкая цепь. Её можно носить и на поясе, и в виде запястья, и на шее. А главное, сфера очень органично будет смотреться, если её подвесить на цепь. Да, это то, что нужно.

Очень довольный собой, он вошёл в камору Супруги.

Илиеона сидела, склонившись над рабочим столиком. Он хотел подкрасться к ней незаметно, но она, как всегда, почувствовала его сразу. Это была их игра. И он ещё ни разу не выиграл. Корм подошёл к столику и увидел, что Супруга накрывает что-то лёгкой головной повязкой.

– Что у тебя там?

– Сюрприз.

– Сюрприз?

– Да. Не только ты любишь радовать других. И другим хочется порадовать тебя.

– Ты что следишь за мной? – Улыбнулся Корм, совершенно не подозревая любимую в слежке.

– Почему ты так решил?

– Я тоже приготовил тебе подарок.

– Удивил. Ты мне их каждый день даришь. Должна же я тебе чем-то отомстить. К тому же мой подарок ещё не готов. Может, завтра или через день.

– Я не выдержу столько. Умру от нетерпения.

Корму, и в самом деле, захотелось немедленно узнать, что приготовила ему Супруга. Он сцепил пальцы и потёр ладонями. От нетерпения.

Знаешь, милая, я только сейчас понял, что мне никто, никогда, ничего не дарил. Даже в детстве. У меня было всё необходимое и даже сверх того, но подарков – бесполезных волшебных вещей, мне не дарили.

На миг её прекрасные глаза распахнулись. Корм никак не мог понять, какого они цвета. То ли фиалковые, то ли синие, то ли чёрные.

– Ну, тогда… Ладно. Всё равно, это надо примерить.

Она подняла платок. Корму показалось, что на столике лежит змея.

– Что это?

– Пояс. Я увидела такой на рынке. У дикарей. Только они их не продают. По рисунку плетения они узнают, кто к какому племени принадлежит, статус, семейное положение и даже количество живых детей. Поэтому ни один дикарь не расстанется со своим поясом по доброй воле.

– Милая, неужели ты убила дикаря, чтобы сделать мне подарок?

Корм притянул Супругу к себе и сделал удивлённое лицо. Илиеона засмеялась, и по затылку и спине Корма прокатилась горячая волна.

– До этого дело не дошло. Дай-ка, я примерю.

Она наклонила голову, и Корм ощутил запах её чудных пепельно-золотых волос. Еле сдерживая себя, он поднял вверх руки, и Илиеона обернула поясом его талию.

– Да, достаточно. Надо сделать пряжку и вставить пару кристаллов. – Она закусила губку и слегка нахмурилась – Нет лучше три.

– Ты беременна? – У него как-то странно стукнуло сердце.

– Нет. Почему ты так решил?

– Что означает третий камень?

– А он должен что-то означать? Нет, Корм, просто я заказала урам пряжку треугольной формы и два камня не украсят её так, как три. Хотя… Если напечатать их вот такими. Илиеона развернулась к столику и принялась рисовать что-то на маленькой дощечке.

– Но ты не беременна?

– Нет. В том-то и дело, что нет.

– Это беспокоит тебя?

Она вновь покачала головой и, вздохнув, сказала.

– Не это.

– А что тогда? К тебе заходила Нянька?

– Да. Говорила о детях и…о других вещах. Я думаю, все должно случиться в свой срок. Но, если хочешь, мы можем обеспокоиться этим прямо сейчас.

Она вновь повернулась к Корму, обхватила его за шею и притянула к себе, одновременно откидываясь назад. Засмеялась тихо. И снова горячая волна окатила его. Они не в спальне, на дворе светлый день. Да какая разница, неужели это когда-то их останавливало?

Её пальцы по телу. Когда он успел сбросить с себя одежду? Ах, неважно. Касания рук, сначала лёгкие, потом всё более требовательные, и поцелуи бабочками по лицу, по шее, по груди. Её грудь, бедра… её запах… Великая Звезда! Про свой подарок он в этот день уже не вспомнил.

Двое

– Никакой надежды?

– Никакой. Мы испробовали всё, что могли. Но обожравшийся лунь, по сравнению с ней, мудрец. Он, хотя бы, сам ищет, где ему поспать.

– Как ты могла просмотреть Илиеону.

– У меня и, кроме неё, хлопот хватало. На тебя сколько времени уходит. Да и самой восстанавливаться надо.

– Можно ли её вылечить?

– Ты о ком? О матери или о дочери?

– О дочери я и так знаю. Я спрашиваю про мать. Про супругу.

– Её? Легко. Но препарат находиться в корабельном хранилище. И достать его можно только при одном условии.

– Да. Замкнутый круг. А что теперь делать нам?

– А что мы можем? Нужно начинать всё сначала. Пара создателей второй половины ещё жива. Они были помещены в терокамеру и находятся в репродуктивном возрасте. Пусть родят нам ещё одну Супругу.

– Ты поместила их в терокамеру? Какая предусмотрительность. А родители Корма?

– Разумеется. Слишком много времени и сил ушло на создание этих четверых, чтобы рисковать ими.

– Ничего не поделаешь. Мы ждали столько времени, подождём ещё.

не глава

На Земле не может быть ТАКОГО. Я, может, уже умерла, и это такой странный ад, специально для меня? Заблудиться в лесу было одним из моих любимых кошмаров. Стоило мне зайти за третью сосну и потерять из виду своих спутников, как у меня начиналась истерика. А может, я просто сплю? Точно! Надо проснуться. А как это сделать? Я со всей силы щиплю себя. Больно. Но не помогает. Как еще? Ага! Придумала! Надо просто заснуть здесь и потом проснуться там. Так просто. Я осторожно опускаюсь на землю. Надо уснуть. Я устала, даже дышать не хочется. Сейчас, сейчас. Я уже засыпаю. Ветки снова ползут к моим рукам. Пусть ползут, что они могут? Ничего они мне, в моём сне, не сделают. Меня скоро здесь не будет. Меня уже почти нет. Ладони становятся ватными. Кулак разжимается. И я, закрыв глаза, ещё успеваю заметить спички, выпавшие из руки. Мне хорошо. Какая я умница. Даже во сне понимаю, что надо делать. Подумаешь, кошмар. Не впервой. Прорвёмся. Про – рвём – ся. Я проваливаюсь вниз, в розовую вату. Ниже, ниже. Нет, я лечу. Где верх, где низ? Мутит. Что-то я никак не могу уснуть. То есть не уснуть, а наоборот, проснуться. То есть… тьфу. Плохо мне. Во сне так плохо не бывает. Или бывает. Или не бывает. Бывает. Бы-ва-ет. Бы-ы-ва-а-е-е-ет – какое странное слово. Что оно означает? Не помню… не знаю. Голова тяжёлая. Такое ощущение, что меня схватили рукой за мозг и тащат куда—то. Надо избавиться от этого ощущения. Головой тряхнуть, например. Я мотаю головой. Кольнуло справа. Снова. Снова. Что-то там лежит и упирается мне в висок. И мне больно. Но почему я тогда не просыпаюсь? Мотнём посильнее. Ого. Глаза распахнулись. Я проснулась или нет? Змеи вокруг лица. С ногами. Шевелятся. Медленно так. Наверное, тоже спят. Ноги вверх, вниз… вверх… вниз… Да это не ноги, а листья. Какие странные змеи, с листьями вместо ног. Как же они ходят? Надо их убрать от лица. Руки не слушаются. Ну, понятно, я же сплю. А что это мне мешает нормально заснуть, чтобы потом проснуться? Что там колет в висок? Поворачиваю голову. Не видно, но ощущается. Встать я не могу – понятно сон. Попробуем рукой. Получается плохо, но надо постараться. Подтягиваю руку к лицу, и…

Из горла вырывается просто дикий визг.

Ладони, запястья оплетены серыми ветками-змеями, присосавшимися к ранкам. Нет, такого я даже во сне терпеть не намерена. Отрываю паразитов с рук, с лица, ах, ты мерзость, даже под одежду уже забралась.

Надо приподняться. Упираюсь ладонью в землю. Руку оцарапало. Чем, интересно? О! Спички.

Интересно, а во сне можно спичку зажечь? Пальцы не слушаются. А ну стоять! Смирно! Это мой сон или где? Упали – отжались. Раз – два раз – два. Мы писали, мы писали наши ля-ля-ля устали. Мы пивка сейчас попьём и опять писать пойдём.

Вроде заработали. Теперь аккуратно поднимаем спички. Блин, какая плотная упаковка. А зубки нам на что? Так, спичку вытащили, молодца, теперь чиркалку достанем. Дальше, в правую ручку спичку, в левую, наоборот, чиркалку. Чирк! Опа, с первого раза. Нет, можут ведь, когда хочут. Это не гражданские – из десяти пять, если зажгутся, считай, повезло.

Красивый огонь, слегка искрится. А чёрт, обжёг.

Странный сон. Руки в крови и болят, висок болит, ожог болит, ноги, спина, даже горло и то болит – орала то – как потерпевшая. А проснуться не могу. И это ещё что? Не поняла? Ветки куда-то делись? Смотри-ка, ни одной поблизости. Метрах в двух есть, а рядом нету. Только голые стволы. И листья-иглы, опавшие, под ногами похрустывают. И… спать совсем не хочется.

Морок какой-то. Сейчас подышу, успокоюсь, определю, с какой стороны я сюда прибежала, развернусь и пойду, помолясь. Или побегу матерясь. Ох, прости меня, Господи. За язык мой – наказание мне.

Так, осмотримся. Следов никаких не видно. Ветки, прячась в стволы, сбросили все листья и засыпали всё, что можно. Да какие ветки! Какие ветки! Нет никаких веток и быть не может. Не может быть такой жути на Земле. Даже в Африке такого нет, а уж в Сибири то – кому смеяться?!

С одной стороны, я начала приходить в себя, понимая, что никакой это не сон, а с другой, липкий ужас снова начал подниматься по ногам, по спине и животу, подбираясь к сердцу, уже готовому остановиться. Собрав остатки разума, я, для начала, крепко стиснула зубы, чтобы снова не услышать свой дикий крик. Потом аккуратно и очень медленно достала ещё одну спичку, лизнула, просто так, чтобы ощутить вкус и лишний раз убедиться, что я не сплю. Потом зажгла спичку и уронила её на землю, под ноги.

Двое

– Я не могу дождаться. Это то, что нам было нужно. Соединение этих двух наборов даст нам необходимый код.

– Не хвались цыплятами, пока кура не снеслась.

– Что?

– Так говорят дикари, когда хотят сказать, что не стоит обсуждать то, что ещё не сделано. Ещё неизвестно, какой набор получится в итоге.

– Ты общаешься с дикарями?

– Смешно.

глава 8 Дочь

– Вот она.

Нянька распахнула перед ним двери. И то, что он увидел, больно резануло по сердцу.

Дочь сидела на кровати, слегка наклонившись вперёд. Голова её мелко, мелко тряслась. Тонкие пальцы паучьими лапками мяли ткань платья.

Корм подошёл, сел рядом, взял её за руку, обнял другой рукой за плечи и, тихонько покачиваясь, запел колыбельную песенку. Ту, которую, когда то, пела ему Нянька. Простые слова, простая мелодия, тихий голос. Он пел эту песню для дочери каждый день. Каждый день, в течении восемнадцати оборотов. С самого первого дня её жизни.

Сначала это было необходимо ему. Он качал на руках крошечного человечка, пел колыбельную и пытался увидеть в не оформившемся младенческом личике черты утраченной возлюбленной.

Потом это стало необходимым ей. Гораздо важнее, чем пища, или, даже, воздух. В тот день, когда стало окончательно ясно, что его дочь безумна и с этим ничего нельзя поделать, он сам чуть было не сошёл с ума. Он не выдержал. Он сбежал. Он придумал какую-то никому не нужную экспедицию. И сам возглавил её, сумев убедительно мотивировать своё отсутствие в городе. Спрятал свою трусость за выдуманной необходимостью.

Посланец догнал его уже на вторые сутки.

Несчастный ребёнок выгибался в своей колыбельке и не плакал, а рычал. Тихо и страшно.

– Колыбельную. Спой ей колыбельную. – Услышал он чей-то шёпот.

И он запел. Он пел долго, осторожно пододвигаясь всё ближе и ближе. Тихонько сел на кровать, медленно протянул руку и погладил дочь по голове. Ещё раз. Ещё. Девочка перестала выть.

Он взял её на руки и прижал к груди. Он пел ей о теплом солнышке, голубом небе и белых облаках. Он пел о любви и нежности. Он пел и учился жить с этой страшной болью в груди. Он поёт эту песню каждый день уже много, много оборотов.

Постепенно дочь успокоилась. Дыхание её стало ровным. Тело обмякло, и Корм уложил дочь на постель. Посещение было окончено. Можно было просидеть с ней весь день и всю ночь. Это ничего бы не изменило. Она так и будет лежать с открытыми глазами, не реагируя ни на что. Ни на голод, ни на жажду. Ни на жар, ни на холод, безучастно глотая положенную в рот пищу и так же безучастно, испражняясь.

Корм поднял голову. Нянька стояла рядом и смотрела на него. В её глазах не было укора. Но он сам ругал себя, как только мог.

– Ты устал.

Нянька села рядом с ним и погладила по щеке.

– Ты совершенно вымотался за последнее время. Всему есть предел, Корм. Даже твоей выносливости. Не надо так себя загонять. Ты должен отдохнуть. И взять себе женщину.

Корм хмыкнул. Для него в этом мире женщин более не существовало.

– Да, женщину. Пойми, речь идёт не только о твоём удовольствии. Речь идёт о твоём рассудке. Ты здоровый, половозрелый мужчина и должен слушать желания своего тела. Почти двадцать оборотов без женщины, это очень много. Корм отвернулся, чтобы она не увидела его улыбку. Его Супруга приходит к нему. Часто. И они любят друг друга так же, как и прежде. Но об этом никто не должен знать.

– Я знаю.

– Что? – Сердце Корма подпрыгнуло вверх и застряло в горле. Дыхание перехватило, и ему понадобилось несколько мгновений, чтобы снова начать дышать.

– Я знаю, что она снится тебе. Вы занимаетесь с ней любовью во сне, и ты думаешь, что этого довольно. И другие женщины тебе не нужны.

– Откуда? Откуда ты это знаешь? – Он схватил её за плечи и встряхнул. – Ты что, умеешь подсматривать чужие сны?!

– В этом нет нужды.

Она осторожно сняла его руки со своих плеч, сложила ему на колени и накрыла своими ладонями.

– Тогда откуда? – Корм с удивлением понял, что его трясёт.

– Милый мой мальчик. – Нянька покачала головой, а потом подняла его руки к лицу.

– Посмотри, как дрожат твои пальцы. Это говорит о том, что я права. Ты уже плохо контролируешь себя. И с каждым днём будет только хуже. Повторяю, мне нет нужды копаться в твоих снах. Помощник рассказал мне о твоих ночных стонах. Пятна на твоей постели подтвердили мою догадку. А о том, что если слишком сильно скучаешь о мёртвом, то он может прийти в твои сны, я знаю уже давно.

– Она не мёртвая.

Корма буквально скрутило от этого страшного слова. Он резко вырвался из ласковых рук Няньки и встал так резко, что его пошатнуло, оступаясь подошёл к выходу и схватился рукой за проём.

– Никто не видел её мёртвой.

– Никто.

Нянька поднялась, поправила и так безупречную одежду и шагнула к Корму. Взяла его под локоть и заглянула в глаза. Он отвернулся, не в силах смотреть на ту, что способна произносить такие страшные слова.

– Да, мёртвой Илиеону не видел никто. Но неужели ты думаешь, что, будь она жива, она не вернулась бы к тебе? И потом, за это время, без восстановителя, её биологический возраст сравнялся бы с фактическим. Ты понимаешь, что это значит? Можно оставаться молодым почти бесконечно долго, регулярно принимая восстановитель, но нельзя старуху сделать юной девушкой.

Ему стало душно. Надо выйти на воздух.

– Идём, мальчик мой.

Нянька вывела Корма из каморы. У него шумело в ушах. Где то, по краю зрения, летала чёрная пыль.

– Что со мной?

– Ничего страшного. Пока ничего. Это гневается кровь в твоих венах. Но это сигнал, что тебе надо заняться собой и своим здоровьем. Когда в наши сны приходят мёртвые, – Нянька покосилась на Корма, – Они забирают нашу силу. От этого наваждения нужно избавиться.

– В твои сны приходили мёртвые? – Почти с ненавистью спросил он.

– Да, мой мальчик. Я знаю, о чём говорю.

не глава

Разумеется, в обычной обстановке я никогда бы такого не сделала. Это на уровне рефлексов. Бросить в Лесе зажжённую спичку – да лучше сразу её себе за шиворот. По крайней мере, потушить успеешь и сам не весь обуглишься.

Но моё состояние нельзя было назвать адекватным, и, как нормальная сумасшедшая, я рассудила; если это, таки, сон, то я проснусь, а если, таки, реальность, то на фиг она нужна. Гори она синим пламенем. Или какое оно тут? Может, зелёное? Вот щаз и посмотрим.

Пламя было не синим и не зелёным. Оно было белым и искристым. Вспыхнуло, как порох, и метнулось в стороны, со скоростью шороха, не дав почти никакого тепла, и не опалив, даже, упавших листьев. Только лёгкий дымок.

Но деревьям хватило и этого. Ветки втягивались в стволы со свистом, даже не образно выражаясь. Деревья свои кривые стволики вытянули и выпрямились, как солдатики перед строгим начальством. Кажется, даже глаза зажмурили и даже, вроде, дышать перестали. Вот так и стойте, уроды ботанические.

Пространство вокруг становилось прозрачным, а воздух, как ни странно, чистым. Пропал липкий туман. Будто всосался вместе с ветками, в стволы. Исчез странный, сладковатый запах. Но только когда он исчез, я поняла, что он, вообще, был.

В голове немного прояснилось, и я, со всей обречённостью, окончательно поняла, что это не сон. И это не Земля. В небе лениво сияли два, очень странных, светила. Одно поярче, второе совсем тусклое. И если первое, с трудом, напоминало яркое Солнце, то второе, овальной формы, почти таяло в белеси неба.

Ноги страшно гудели от усталости, но присесть на землю, из которой выглядывали то ли корни, то ли щупальца странных деревьев, я не решилась. Надо идти, но куда? Ни склона, ни подъёма. Ровно всё, идеально ровно, будто специально выравнивали. А кто их знает, может и специально.

Впрочем, это неважно. Может, это вообще не растения, может, это механизмы какие. Защитная полоса на случай ядерной войны.

Я брела, потихоньку успокаивая себя мысленным мусором. Как там у Алисы? Если не знаешь, куда ты хочешь попасть – какая тебе разница, куда ты идёшь. Я знала, куда я хочу попасть. Слишком хорошо знала. И знала так же, что дорога туда будет долгой. Не знала только, хватит ли мне жизни, чтобы эту дорогу пройти.

Погруженная в эти печальные мысли, по уши, я не сразу обратила внимание, что на однообразном рисунке местности проступило тёмное пятно. Тёмное и большое.

Я бросилась вперёд. Ну, как бросилась, скорости прибавилось немного, но пыхтеть стала гораздо громче. А, даже если это самый главный древесный монстр. У меня спичек ещё три штуки. Спалю, к чертям собачьим, всю эту вампирью ферму, хоть бы даже и с собой, любимой. Зато недолго мучиться. Сама не спасусь, но врагов положу.

Мысль эта прибавила мне сил. Правда, немного. Но и до цели уже было рукой подать. Рукой подать – не ногой поддать. Надо же, как меня прёт-то на афоризмы. Да ладно, напоследок можно. Э-эх, гуляй, душа! Оп-па…, накаркала.

Дерево. Огромное. И вокруг огромное, и в высоту. Но дерево. С корнями вроде нормальными, с корой, с ветками. И листья на ветках тоже нормальные. Шелестят тихонько. И дупло в дереве нормальное. Огромное такое дупло. Соответствующее. Так низко от земли и такое уютное. И пахнет дерево, как дерево. А не как фруктовая помойка. Землёй пахнет и прелой древесиной. Нашенским. А нашим всё можно. Сожрёт сволочь, так сожрёт, мне уже всё параллельно.

И я лезу в дупло. И впрямь уютно. Я улеглась на перину из мягкой сухой трухи, свернулась калачиком и заревела. Потом рёв перешёл в рыданья, потом в плач. После непродолжительных всхлипываний я уснула.

глава 9 Я знаю короткую дорогу

Новых сюрпризов дорога нам не преподнесла. Нет, старых колдобин и промоин на дороге хватало, хорошо, что новых ям эти рыбачки не накопали и саму дорогу не заминировали. А ведь могли бы. Но не сделали. Добрые люди.

Манюне не терпелось поделиться с моим мужем своим горем.

– Мой то, композитор хренов, чё учудил.

– Кантату сочинил? – Уточнил Муж.

– Чё? Да не. Опять ужрался с самого утра. Я пока теплицы открывала, он в мою комнату шасть и присосался, гад, прямо к банке. А ему много ли надо? И в смысле литража, и в смысле времени. Захожу домой, а он уже песни ноет. Слыхали же, как он скулит. Будто яйца дверью прищемил. – И немного подумав, добавила – Будто у него, вообще. яйца есть.

И вздохнула.

– Не мужик, а вонь рейтузная.

Муж заржал. Он вообще любил Манины примочки. И Маню уважал. За стойкость.

– Что нажрался, это не учудил, Мань, вот если бы он тебе грядку вскопал, тогда бы я удивился. А так, Солнце светит – Бах пьёт.

Вообще-то, фамилия Баха довольно странная. Бохрума. Когда мой Муж впервые услышал её, он сначала задумался, а потом изрёк.

– С такой фамилией и я бы пил.

– О! Смотрите птиц! – Завопила я.

– Кто!?

– Ну, птиц же! Гляньте, гляньте, большой такой, бегает.

– Ой, я не могу! – закатилась Манюня – Может, птица?

– Нет. Птица – это которая летает, а которая по земле – это птиц. Вон, ещё один носится.

– Глухарь это. – Вздохнул муж. – Да, было бы ружьё. Но сегодня наш удел, охота тихая.

Мы тихо проехали мимо птица, который недовольно дернул головой нам вслед и сказал что-то невежливое на своем, птичьем, языке.

Когда мы добрались до места, солнышко поднялось уже высоко. Уже хотелось чаю и кушать. Пришлось разводить костёр и кипятить воду. Собственно, особого недовольства никто не высказывал. Все грибы в лесу не соберёшь. А отдыхать тоже, когда то, надо. Вот и совместим приятное с полезным.

Я отошла от дороги, набрала немного брусничника для чая. Попался кустик шиповника, ягодки ещё зеленоватые, но ничего, сойдёт.

Ух ты! Вот это да! Полянка размером метров на двенадцать, была усыпана маленькими толстопопенькими подберёзовиками. Один к одному. Тихонько взвизгнув от восторга, я опустилась на колени и принялась осторожно выкручивать грибки.

– Олька! Олямка! Чай готов. Иди, давай!

Ага. Щаз, всё брошу побегу чай пить. Мы сюда зачем приехали?

– Оля!! Ты где, время то идёт!

Вот именно. Я начинаю торопиться. Конечно, азарт здорово перебивает аппетит, но это пока. Через пару часиков я и думать ни о чём, кроме хавчика, не смогу. Так что надо пойти подкрепиться, а потом уж и за дело.

С полным подолом хорошеньких грибочков я вышла к костру.

– Нормально. Мы тут готовим, из последних сил выбиваемся, а она гуляет.

– Ты сама в лес зайди – фиг выгонишь, что там творится.

Я вывалила свою добычу на землю. Горка получилась немаленькая. Выгребла из кармана брусничные листья с шиповником и кинула их в котелок. А-ах, аромат. Самый паршивый чай с лесными травками, сваренный на костре с дымком, может поспорить с элитными сортами в парадной гостиной.

Знакомый охотник, как-то, увидев гору сорняков, выполотых с моих клубничных грядок, спросил, что я с ними делаю.

– Соседке уношу. – Слегка удивившись, ответила я.– У неё козы. А что, ты проголодался? Могу тебе оставить.

– Себе оставь. – Ответил он.

Я пожала плечами и повернулась, чтобы уйти.

– Я серьёзно. Иди сюда.

Он присел над сорняками.

– Вот смотри – это осот.

– Да ты что!

– Вот если даже самый малёхонький кусочек в земле останется, он прорастёт.

– Никогда бы не подумала. Какой ты умный, Коля.

– А знаешь почему? – Коля не обращал внимания на моё ёрничание. – В нём силы много жизненной. И если ты каждый день будешь съедать вот по такому кусочку, считай, от половины болезней избавилась.

– Спасибо за ценную информацию, но я болею другой половиной.

– Дура! Вот это мокрец. Его вообще не выкидывай. Горсть съешь, а горсть перетри и кожу мажь. И так каждый день, пока он расти будет. Лишнего не рви. Большого вреда ни огурцам, ни помидорам от него нет, зато тебе польза огромная.

– Крол. – Я присела рядом с ним. – Я в огороде и в лесе полжизни. У меня штук сорок книг по травам. Я все отвары и примочки, которые мне понадобятся, могу там посмотреть.

– И опять дура. Во-первых, все знания не в книжках должны быть, а здесь.

Он ткнул он меня пальцем в лоб.

– Во-вторых, какие отвары? Ты живая, и трава живая, её живьём надо кушать. Сорвала с грядки и ам ам. И не ту, которая от болезни, а всю, потому что для здоровья. И не когда понадобятся, а постоянно.

Не могу сказать, что после этого откровения я начала пастись, как соседская коза, но к словам Крола стоило прислушаться. Мужику полтинник, а выглядит лет на двадцать моложе. В муравейнике каждый год купается.

Кстати, о муравейниках. Бутерброды съедены. Чай выпит. Пора. Пора искать грибы.

Однако грибы не только не пришлось искать. От них мало что не пришлось прятаться. Мы носились по лесу как ошпаренные зайцы. Заполнили грибами все коробки, которые взяли. Тары не хватало. Опытным путём установили, что в москитную сетку входит два ведра грибов, а в спортивные штаны пятьдесят второго размера, все пять.

Салон УАЗика был уже забит, а мы никак не могли заставить себя остановиться. Спас нас дождь. Хороший такой, короткий, холодный летний ливень. Мы спрятались в машине и осмотрелись.

– Да нехило за три, нет четыре часа. – Выдал мой ненаглядный.

– Ну что, поехали?

– Нет. Я тут неподалёку холмик с брусничкой нашла. Ягоды – во. – Манюня изобразила размеры, несопоставимые ни с какими ягодами, разве только с маленькими арбузиками. Чёрная уже. Соберём? Там немного, ведра два.

Два ведра брусники троим собрать – полчаса делов. К тому же, мы и сами успели заметить, какая тут ягода. И ведь, действительно, спелая уже. В августе то. Вообще, год какой-то аномальный. Маховки наросло, сроду столько не видала. Кислицы, смородины – полведра с куста. Но и трава прёт, как на дрожжах. По клубнике кругами хожу. Не успела третью грядку прополоть, на первой уже новая трава выросла.

От Манюниного предложения грех было отказываться. День в самом разгаре, а возвращаться домой из такой дали, не взяв всё, что можно, попросту глупо. Бензин тоже не казённый, окупать надо.

Ливень уже закончился, но мы решили дать ветерку время обсушить местность и развели новый костерок. Да и время за обед. На этот раз бутербродиками не обошлись. Заварили ролтон. Вот все говорят, что «Роллтон» это редкостная дрянь. И я, в принципе, могла бы и согласиться. Но вы погуляйте полдня по лесу, а я потом посмотрю, как вы свой аристократический носик от этой невнятной лапши заворотите. Помимо роллтона, на достархане были разложены красные атласные помидорки из собственной теплицы. А как иначе? Зелёные, пупырчатые корнишоны, оттуда же. Лучок и укропчик. Молодая картошечка, остывшая, но не потерявшая вкуса. И разомлевшее сало с бледно-розовой прослоечкой.

Не успели мы приступить к трапезе, как вдали раздался негромкий гул.

– Это «жжж» неспроста. – глубокомысленно изрекла Манюня.

– Рыбаки возвращаются. – Ответил супруг.

– Чё то рано. Нормальные рыбаки так быстро туда-сюда не ездиют.

– А может, это и не рыбаки вовсе. – Жутким голосом завела Манюня.

– А кто?

Маня сделала большие глаза, подняла руки, скрючила пальцы и, совсем уже замогильным басом, возвестила.

– Охотники!

Мы оценили шутку и принялись набивать рты. Белка, на близрастущей ёлке, минут десять заинтересованно слушала наше чавканье.

Вскоре мы поправились на пару размеров и довольно отвалились от «стола». Муженёк закурил сигарету. Со вкусом затянулся. Я с презрением посмотрела на него.

Пару месяцев назад я бросила курить, и теперь безуспешно пыталась принудить к тому же и мужа. Говорят, когда бросаешь курить, начинаешь сходить с ума при виде горящей сигареты. От желания затянуться хоть разик. Ну, не знаю. Если бы я начала сходить с ума, я бы просто закурила снова и не парилась. Лучше быть курильщиком, чем сумасшедшим.

А теперь я не думаю о куреве, даже когда пью. В смысле, выпиваю. В смысле, на праздниках там или с девками встретимся. Случается это достаточно редко, чтобы не спиться, но все же не настолько, чтобы заскучать.

Подруги мои все, как одна, дымят. Меня с собой покурить они уже не зовут. Правда, смотрят, как на инвалида.

– Послушайте. А ведь тихо. – Вдруг сказала Маня.

– Тихо, ну и что?

– Машина же вроде ехала. А теперь её не слыхать.

– Мало ли. Остановились зачем-нибудь. Может, тоже обедают.

– Может и обедают. Ну что, пошли?

Идти далеко не пришлось. Метров триста. Склон, на который мы вышли, был буквально усыпан ягодой, и обещанные два ведра набрались быстро. И ещё одно. До кучи. Чтоб пустое ведро домой не тащить. Но ягода ещё была. Мы решили пройтись, посмотреть, много ли её, стоит ли сюда за ней ехать, в следующий раз и разошлись в стороны.

Я шла в свою сторону минуты три. Брусники было более чем достаточно. Ехать стоит. Решив эту глобальную проблему, я поднялась на дорогу и уже повернула назад, как вдруг, услышала оклик. Ко мне, размахивая руками, бежал мужик.

– Стойте! Стойте!

Подбежал, задыхаясь, и нагнулся, упёршись руками в колени. Не мужик – паренёк лет двадцати. Хлипенький.

– Извините, мы тут заблудились немного. Проводник в зюзю, а сами тут впервой. Не подскажете дорогу? Нам бы в Эн.

– В Эн – это туда. – Я ткнула пальцем парню за спину. – По лесу полтора дня, если повезёт.

– А-а-э-э.

– Камаз?

– Чего?

– Я спрашиваю, на камазе сюда приехали?

– Ага.

– Зачем булыжник в колею скинули?

– Это не мы. – Слишком быстро ответил он, забыв спросить, о каком булыжнике речь. – Нам зачем?

– Ну, видимо, чтобы было. – Пожала я плечиком и пошла к своему табору.

– Эй, а дорога?

«Эй» – зовут свиней, мальчик. Я тебя старше в два раза. Разозлил. Посмотрела на нахала через плечо и сквозь зубы процедила.

– Ты на ней стоишь.

– А куда ехать то?

– А куда тебе надобно? В ЭН в ту сторону, в ЭМ, наоборот, в эту. Дорога одна, не заблудишься.

Я сделала суровую спину и зашагала по влажной, после дождя, дороге. В конце концов, он не спрашивал, как лучше проехать, он просто спросил направление. Если бы не та булыга в колее, я бы никогда так не поступила, но за хамство, ребятки, надо отвечать. И вообще, что может случиться с толпой мужиков на камазе на дороге, между двумя населёнными пунктами? В конце концов, сюда они заезжали через Эм. Разберутся, если не совсем тормоза. Повернут на Эн – потратят лишние сутки, но, всё равно попадут куда им надо.

Уже через минуту я поняла, что свернула немного не туда. Дорога то здесь одна, объездов много. Тайга. Где-то лесина упала, где-то промоина, в одном месте родник пробился. Болотце там теперь. Но если ехать вперёд, то рано или поздно выедешь на основную колею.

Пришлось мне сворачивать в лес и продираться сквозь подрост. Вскоре я услышала музыку и через минуту вышла прямо к УАЗику. Мани и Мужа ещё не было. Пить хочется. Я полезла в машину. Где-то должен быть котелок с остывшим чаем.

Вдали завёлся двигатель. Надо закрыть двери. Снесут же, хамы городские, и не поморщатся.

Честно сказать, я не особо люблю город, да и горожан, вместе с ним. Шумный, грязный, пыльный муравейник. Если мне по делам иногда приходится выезжать в город, то на следующий день я болею, как с похмелья. Но с похмелья хоть знаешь, за что мучаешься. А тут одним воздухом травишься. И деваться некуда. Не в скафандре же по городу бегать.

А, впрочем, города и горожане, в массе своей, ни в чем передо мной не провинились. Не в том дело, где ты живёшь. А в том, как ты себя ведёшь.

У нас раньше народ к ягодному сезону серьёзно относился. В лес никто раньше времени не бежал. Над кустиками не трясся. Лесовозы вечером в гараж придут, мужики к ним с вопросом.

– Ну, чё там в Лесе? Как ягода?

– Зелёная ещё.

– Ну ладно.

Через неделю.

– Мужики! Ягода поспела.

– Хорошо.

И, в ближайшие выходные, всем посёлком, в тайгу. Народ за ягодники не дрался, и ягоды всем хватало. Сидишь с соседом, брусничку совочком, с одного пенька, аккуратненько счёсываешь и сплетни сплетничаешь.

Рядом, на полянке, дети. Лапочками своими маленькими ягодку срывают и в рот. Брусника на вкус горьковато-кислая. И дома, с тарелки, детёныш её есть, нипочем, не станет. А тут, в Лесе, уплетают за милую душу. А ты смотришь и радуешься.

За деревьями другие ягодники мелькают. Перекрикиваются. Кто-то мимо, лосем, пробежал, в поисках самой крупной ягоды. Хорошо. И не страшно, и весело.

А чтобы за шишкой раньше времени пойти, и мысли такой не возникало. Тут ведь как. Стукни по дереву, невзначай, и через неделю ни одной шишки в кедраче не будет. Кедровка всё спустит. Жадная она птица.

А сбережёшь урожай, и, в своё время, снова целые караваны в Тайгу тянутся.

Мужики, молотами из жердин и чурок, кедры колотят. Бабы с детьми следят, куда шишки падают. Иная по локоть в мох зароется, попробуй, найди. Потом собирают и в кучи стаскивают. Ну а дальше кто как. Одни целую шишку забирают. Дома будут варить и шелушить по чешуйке, добывая твёрдое семя.

У кого машинка для шелушки есть, тот король. Засыпал ведро шишки, покрутил, на брезент перемол, высыпал и знай, кидай лопатой. Ветер- помощник, всю труху выдует, а тебе оставит драгоценный кедровый орешек. Тысячи капель молодости и здоровья.

Но началась перестройка, и понаехали к нам несколько семей из бывших союзных. Одни по соседству с нами поселились. Зашла я к ним по какому-то соседскому делу, а у них вся кухня засыпана зелёной, белобокой брусникой.

Я ошалела. Говорю – Вы что же творите? Зачем вам зелень? Она же никуда не годная. Что, так по витаминам соскучились, что до зрелости ждать невмочь?

Знаете, что они мне ответили?

– Пока дождёшься, когда она созреет, её уже всю выдерут.

А недели через три, никого не стесняясь, выбросили почерневшую ягоду на помойку. Вёдер десять, навскидку, там было.

А эти, городские, как ягоду дерут? Приезжают целыми паровозами. По три-четыре машины, человек по десять-пятнадцать. Под ягоду не вёдра и не горбовики, даже – бочки. Двухсотлитровые. Штуки по две на нос. Трудолюбивые.

Живут на месте неделю, попутно браконьерствуя. И выдирают ягоду вместе с кустами. Кустик брусничный в высоту на две ладони. Но до начала плодоношения ему расти, как человеку, лет двадцать.

Бруснику, да и любую ягоду, надо собирать нежно. Быстро, но не торопясь. А эти ведь увидят, что ягоды море и хапают тремя руками. Точнее, совками. Быстрей, быстрей, не замечая, что ягода давиться, что большая часть её просто разлетается в стороны.

Зайди после таких в лес – картина маслом. На земле красно от подавленной ягоды, часть кустиков повыдраны. Ужас. Вы что, уроды, последний год живёте? Не то жалко, что много берёте, а то, что много губите. Бери аккуратненько – быстрее наберёшь.

Было у нас одно местечко, где мы, не напрягаясь, каждый год собирали вёдер по семнадцать. И себе хватало, и на продажу. Но разнюхали наше местечко городские, и, за два года ягодник был полностью уничтожен.

Ненавижу.

Я скрипнула зубами и запила скрип холодным чаем. А собственно, чего это я нервы трачу? Все равно никто не слышит. Но что-то заплутавшие долго едут.

Я прислушалась и поняла, что звук мотора сместился, но не приблизился. Ха. Они, по ходу, по моим следам поехали. Ну и леший с ними. Пара лишних километров по пням и кочкам. Ничего страшного.

Тишина. Резко. Слишком резко. Странно. Недалеко ведь отъехали. Их должно быть хорошо слышно. Заглохли, что ли? С чего вдруг?

Моих ещё не было, и я, от нечего делать, решила полюбопытствовать, что случилось с камазистами. Мало ли. Сама ведь потом спать не буду. Надо проверить. Только ради собственных сладких снов.

Так, звук шёл оттуда. Пройду напрямик. Я быстро.

Запрыгнув в кабину, я поправила свою любимую иконку Троицы на панели и накрутила громкость магнитолы на полную мощь. Назад опять на звук пойду. Перешла дорогу и двинулась к месту предполагаемой аварии.

Вот и дорога, а вот и следы. А вот… их нет. Следы колёс шли в одну сторону и обрывались на краю небольшой лужицы. Дальний берег был девственно прибит дождём. Никаких следов. Ни камаз, ни зайчик, ни белочка по нему не пробегали. Даже ни одна муха не успела там посидеть. Такое, в принципе, могло бы быть, если бы машина утонула в этой лужице. Или улетела.

Ничего не понимая, я шагнула вперёд.

глава 10 Дела семейные

Двое

– В каком месте была зарегистрирована вспышка?

– Здесь. Это на восток. Примерно в одной смене пути.

– Необходимо срочно отправить туда экспедицию.

– Никто не спорит о срочности и необходимости, но мы совершенно не подготовлены. Для такого похода нужно слишком много. Консервы не могут храниться долго, в такой жаре. Это не север. К тому же, на востоке псы. Они сожрут всю экспедицию на третью ночь. Сами мы туда не пройдём.

– И что ты предлагаешь?

– Можно договориться с дикарями. У них есть воулы, которым не страшны псы.

– Почему это?

– Дикари добавляют в молоко, для телят, кровь псов. А в рыбу, для взрослых, пёсье мясо. Воулы чувствуют свою пищу и не боятся запаха диких зверей. Три воула легко справляются со стаей в десять – пятнадцать псов. Да ещё, дикари как-то обучают их тактике боя «спина к спине».

– Смеёшься?

– Нет. я видела записи. Да у тебя они тоже есть. Ты посмотри. Воулы вообще очень умные, и дикари их хорошо дрессируют.

– Ну, им это не трудно. Дикари и сами почти животные.

– Но согласятся ли они взять с собой целую экспедицию?

– Не надо целую. Хватит и одного. Пока. Подготовь подробную карту и разработай маршрут.

Корм

Корм падал сквозь липкие облака отвратительного розового цвета. Он не чувствовал своего тела, но зато ощущал сильную тошноту. Ему было так плохо, что он даже не мог мечтать о том, чтобы всё это кончилось. Он не в состоянии был даже представить себе другое состояние. Когда может быть не плохо, а хорошо. Или, по крайней мере, никак. Он падал, но у него не было страха разбиться, потому что там, куда он падал, не было ничего. И там, откуда он падал, тоже ничего не было. Только эти мерзкие облака. И тошнота. И гул. Н-н-н-н-н-нг-г-г-г-а-а-а-а-у-у-у-у-у-м-м-м-м-м э-э-э-э-о-о-о-о-о-л-л-л-л-л-л. Кажется, будто эти облака пытаются что-то сказать ему. Но ведь он не знает никаких слов. Он не умеет разговаривать. Он сам – розовое облако. Он сам – ничто.

Ота

Ота сидела в самом тёмном углу дома, сжавшись в клубочек. Ей хотелось стать как можно меньше. Ей хотелось, чтобы о ней все забыли или хотя бы не обращали на неё никакого внимания. Чтобы она спокойно могла выносить своего ребёнка. Это просто чудо, что она смогла понести от своего мужа во второй раз после того, как они родили безымянного. Надо вести себя как обычно, чтобы никто ничего не заподозрил. Ведь стоит сейчас посмотреть на неё, и любой поймёт, отчего так сияют её глаза. А чёрные колдуны, они везде.

– Ота! Ота! Где ты, паршивка? Опять дрыхнешь в тёмном уголку? Козы не доены, а она прохлаждается.

Ота, вздохнув, поднялась и пошла на зов. Свекровь у неё бранчливая и беспокойная. Сама работает, со свету и до темна, и другим спуску не даёт. Хорошо хоть в себя пришла. А то ведь, когда она, Ота, родила безымянного, целую смену за свекровь переживали. Думали, за черту уйдёт. Не разговаривала ни с кем, плакала целыми днями. Это Старая то Жана? Хозяйство забросила, торговлю тоже.

Пришлось Оте самой на рынке стоять. Ничего, научилась, привыкла. С соседками по прилавку познакомилась. Весёлые девушки. Шутили, отвлекали Оту от тягостных мыслей. Научили, как мясо правильно на прилавке раскладывать. Ота привыкла вставать раньше птиц и готовить еду для всех, на весь день.

Правда, всех-то – муж, свекровь, да она сама. Никого больше. Отины родители умерли рано. Мать – когда её, Оту, рожала. Первую и последнюю свою дочь. А отца загрызли дикие псы. Восемь оборотов назад это было. Оте тогда, только-только, десять исполнилось. А у мужа отец тоже умер, и брат пропал в большой экспедиции. Вот и остались они втроём. Хотя теперь уже не втроём. А там, Звезда поможет, и ещё дети будут.

– Ота! Ота! – надрывалась свекровь.

– Да иду я, иду. Вот ведь подождать не может.

– Я-то могу, козы не могут.

– Так ведь рано ещё. Они только вечером при…

Ота осеклась, заметив, что вечер давно уже наступил и во дворе толпятся козы.

– Проспала весь день, лентяйка паршивая. Что ты по ночам делаешь? С мужем милуешься? Кому теперь ваши милованья нужны? Пустотелые. Чего глаза вылупила? Губами хлопаешь? Ответить нечем? Вот и займись козами, неча на меня таращиться. Дырку не просмотришь.

Старая Жана умела и любила ругаться. И повода не надо, сама найдёт, а то и придумает. Но эта её ругань давно стала привычной и воспринималась как, само собой, разумеющееся. И Ота спокойно могла и промолчать, но тогда Жана обязательно бы обиделась. На то, что её, старую, уже никто и замечать не хочет.

– Это мне то нечем? – Ота подпёрла бок кулачком.

Она была достойной невесткой своей свекрови.

– Я тебе отвечу! Я тебе так отвечу! Чего разоралась? Соседей давно не радовала? Это я то пустотелая? – Завела было Ота, но тут же осеклась. Никто не должен знать.

– Я-то пустотелая, но и твой сын тоже. И неча меня одну попрекать. Детей у нас не будет? Так для чего же мне ломаться, с утра до вечера? Завтра же всех коз на убой сведу. Мне и одной хватит.

Ота посмотрела на оторопевшую свекровь, развернулась и, вихляя пухлым задом, прошла в дом. Она и впрямь могла избавиться от коз и не мучиться по утрам и вечерам, с постылой дойкой. Стадо принадлежало ей, а пока нет общих детей, семья мужа не имеет права распоряжаться её приданным. Но это пока нет детей. А Он уже был!

Ота присела над очагом. Надо разогреть еду, приготовленную утром. Она погрузила пальцы в остывшие угли, отыскивая непогасший уголёк.

– Ота, милая.

В проёме стоял муж, тёмный от усталости и пыли.

– Ота, ты и вправду решила продать коз?

По его тону нельзя было понять, как он к этому относиться.

– А как бы тебе хотелось?

– Не знаю. Мне всё равно. Я устал бегать за ними, но чем-то надо заниматься.

– Мне всё равно. – Повторил он и неожиданно спросил: – Ты хочешь уйти?

Оту будто кулаком в грудь толкнули.

– Лил, милый!

Потянулась к нему и уже рот открыла, чтобы сказать. Нельзя! Ещё нельзя. Он всё узнает, потом, когда будет можно. А пока нельзя. Проклятые Чёрные колдуны. Это они испортили её первого ребёнка. Она, идиотка, слишком рано сказала мужу о беременности, и они услыхали. Почему Корм не уничтожит их? Почему Звезда не выжжет им глаза?

Ота поднялась, подбежала к мужу, обняла его крепко, прижалась и сказала.

– Я никуда не уйду от тебя. Верь мне.

Двое

– Недозволенная беременность. Срок – сорок пять дней. Изъятие завтра.

– Что вы делаете с их памятью? Стираете?

– Ну что ты. Если бы мы стирали память каждый раз, в таких случаях, у нас половина женщин была бы уже за гранью. Просто немного корректируем. Они помнят о своей беременности, но уверены, что она им приснилась. Либо думают, что во всём виноваты чёрные колдуны.

– Жуки исправно доставляют информацию? Сбоев не бывает?

– Как не быть. Обновления то нет уже, оборотов триста. Но пока справляются.

– Поразительно, как эти кусочки металла находят новую жизнь.

– Очень просто. По запаху. У беременных меняется…

– Да знаю я. Кто по твоему разрабатывал эту программу? Это всё сухая теория. И я имею в виду совсем другое.

глава 11 Рыбы много не бывает

Стоянка была очень удачной. К этой низине племя подошло, когда солнце уже почти село. Сил хватило только на то, чтобы развьючить животных и достать лежаки. Усталость пересилила даже голод. Да и не привыкать было людям к голоду.

Освобождённые от упряжи животные позаботились о себе сами. Нашли удобный спуск к воде, напились и побрели искать пропитание. А над привалом уже раздавался дружный и могучий храп.

Единственно что могло навредить воулам, это Живые Плети. Коварные плотоядные растения. Они быстро разрастались, уничтожая растительность и захватывая всё новые и новые территории. Высасывали из земли всю её силу и переползали дальше, оставляя за собой пустоши со скелетами птиц и животных и собственными отмершими, корнями. Бесполезно было пытаться выжечь эту мерзость. Плети не горели.

Обрубать тонкие стволики тоже не было никакого смысла. Все равно что пытаться убить пса, выдирая у него по шерстинке. Растение имело корень-матку с толстым стволом. Вот, если матку уничтожить, тогда и плети начнут отмирать, пока не высохнут все, до единой. Но как эту матку найти? Она прячется в глубине жуткой чащи. А стоит только подойти поближе к Плетям, как они начинают выделять сладкий аромат, от которого мутнеет разум и уже не хочется никого уничтожать, а хочется лечь на землю и уснуть. Чтобы уже никогда не проснуться.

Когда земля под Плетями истощалась настолько, что матке не хватало питания и она начинала сохнуть, то, где-нибудь, на краю чащи, появлялась новая матка, и плети начинали расти с новой силой. Длинные корни прорастали на сотни шагов и могли вылезти в самом неожиданном месте. Уснёт человек или воул на зелёной лужайке, а проснётся, точнее, уже не проснётся, в клубке из мерзких серых веток, похожих на тонких змей.

И на новой стоянке охотники ни за что не лягут спать, пока всё вокруг внимательно не осмотрят и не истопчут. Земля над новорожденным клубком пружинит, потому что плети уже начали высасывать воду и пожирать грунт. И трава над клубком быстро жухнет. И молодые деревья сохнуть уже начали.

Но в этот раз обо всём позаботится колдун. Он эту мерзость чует за полперехода. А от хищников боевое стадо отбивается легко.

Утром вожак лишний раз убедился, что их колдун не даром мясо жрёт. Сколько неплохих мест они вчера прошли, сколько раз хотели остановиться. Не дал, олуй носатый, орал дурниной, обзывая их ленивыми чухами. И ведь прав был, прав. Низина была, то что надо. Река широкая и тихая. Вон, воулы уже нашли себе отмель и нежатся в прохладной водичке. И мало того, что вода в реке и так чистая, вот он, родник, для полного счастья. Водичка, м-м-м, сладкая. Редкая водица. И трава в долине вымахала почти по пояс. Густая, сочная. Сам бы ел.

Надо сказать колдуну, что задержаться бы тут неплохо.

Женщины разводили костры и готовили еду. Провозятся долго. Ленивые самки чухов. Всё, что от них требуется, еду приготовить, да одежду пошить, да мужа порадовать. Ну и детей рожать, само собой. Да приглядывать за ними и учить разному нужному. Какой корешок-травку можно есть и где искать. Как воулов лечить, ежели те заболеют. Ну и так, по мелочи. Рыбу-мясо завялить, шкуру на лежак выделать. Да и это не каждый день. Неча делать, сходи по шипоносу прогуляйся, козий пух пособирай. До Города вернёмся, продадим. Тебе же, ленивице, бусину в ожерелье и купим.

Видел он, кстати, по дороге заросли шипоноса. А где шипонос, там и козы. Эх, свежины бы. Давно не лакомились. Но со стрелами на диких коз не поохотишься. Близко они не подпустят. Далеко, стрела не возьмёт. Ловушки делать некогда. А шарики пум давно кончились. И взять негде. И ведь дали им этих шариков два мешка. Хватило бы на весь поход, если бы не Белый Зверь.

Существо это мало кто видел. Точнее, сколько народу его видело, никто не знает, но из тех, кто видел, очень мало осталось в живых. Почти никого. И от их группы никого бы не осталось, не будь у них шариков пум.

Эта тварь пришла в их стойбище ночью. Когда уже все спали. Пришла не охотиться – жрать.

Звук, который поднял племя, не мог исходить из горла человека, но это было так. Они сбежались на крик и увидели страшное. Белое чудовище, из пасти которого торчали ноги несчастного караульщика, медленно пережёвывало свою пищу. Одной лапой оно придерживало ещё одного охотника и спокойно, даже немного печально, смотрело на подбежавших. Зверь не встречал соперника, равного себе, и никого не боялся. Не боялся он и того, что еда может разбежаться. Далеко не убежит.

Никто и не побежал. Вожак хорошо воспитал своё племя. Те, кто боится опасностей, умирают быстро. А когда тревога поднимает охотника на ноги, оружие в его руках оказывается, как бы само по себе. И сейчас, сразу после команды вожака, в зверя полетели шарики пум. Они взрывались от соприкосновения с телом Зверя и выдирали куски серой плоти.

Чудовищу это нисколько не мешало, и вождь, подобравшись поближе, вдруг увидел, что раны совершенно сухие. Зверь уже заглотил второго бедолагу и, слегка прижавшись к земле, стремительно прыгнул шагов на двадцать вперёд и ловко подмял огромной лапой сразу троих. Одного сломало сразу, двое других кричали и ругались, пытаясь выбраться. Зверь откусил им головы сразу обоим. Страшная смерть. Но это достойная плата.

Теперь у вожака есть немного времени подумать и понять, что делать. Бежать бессмысленно. Эта тварь сигает так, что обгонит самого быстрого шнырика. Тех, кого она уже жрёт, не спасти, а вот остальных, надо попытаться. Смотрим. Смотрим внимательно. Бессмертные существа, конечно же, есть, но они не жрут, вот так, как голодные чухи. Значит, эту тварь можно убить. Эту тварь НУЖНО убить. На голове нет ран. Но ведь большинство охотников бьют в голову. Почему же? На теле есть. Хоть и не кровят, но ведь есть.

– Остановитесь!!! – Взревел вожак. – Не тратьте шарики!!!

Сейчас. Сейчас он поймёт. Раны не кровят, потому что мелкие. Потому что все бьют куда попало. Надо не так. Надо всем бить в одно место и не останавливаться. Только куда? Не в голову, понятно. Эту черепушку шарикам не пробить. До сердца, если оно есть, тоже не добраться. Шея!!! Да!!!

Вожак заорал команды, и тут же в загривок зверя полетели шарики пум. Брызнула во все стороны серая плоть. Да!!! Да!!! Да!!! Рана больше, больше. И вдруг, через огромную дыру, хлынула чёрная кровь чудовища. Но даже на это оно не обратило никакого внимания. Наклонило башку, слизнуло с земли голову последней жертвы, лениво поднялось на лапы и двинулось в сторону охотников.

– Шарики!!! – Вновь заорал вожак. – Бейте, что вы смотрите?!

– Кончились! Кончились! У нас нет больше шариков! – Донеслось со всех сторон, и вожак понял, все они обречены. Зверь подошёл так близко, что стала слышна вонь, исходящая от него.

– Кишки он, что ли, не полощет, или кровь у него такая вонючая? – Подумал вожак со злобной тоской. Не так, ох, не так он представлял свою смерть. Вдруг чудовище замерло с поднятой лапой, мгновение постояло и рухнуло наземь, подняв тучу пыли. Несколько вздохов стояла тишина, а потом ночь вздрогнула от торжествующих криков. Вожак мотнул головой, отгоняя жуткие воспоминания.

Если бы у них не было шариков пум…

Одну луну назад в их лагерь пришёл странный человек. В нелепом одеянии, как будто обтянутый второй кожей, цвета свежевыпавшего снега. Если бы такую одежду напялил на себя любой из их племени, люди померли бы со смеху. Но почему-то, глядя на пришельца, смеяться не хотелось. Его строгое лицо и холодный взгляд внушали уважение даже таким откровенным оторвам, какими были мужчины его племени.

Он ничего, ни у кого, не спрашивал. Кто их вожак и где его найти? Просто пришёл в лагерь и прямиком направился в его палатку. Вошёл и встал у входа, а когда удивлённый вожак, наконец, подобрал отвисшую челюсть, сказал.

– Я – ур. Ты знаешь, кто мы. Нам нужна твоя помощь, а тебе не помешают пара мешочков розовых кубиков.

Разумеется, вожак согласился. Он же не идиот, отказываться от таких денег. Делов то, проводить одного ура и пару безымянных туда и обратно. Обычный поход, с той только разницей, что после него они не вернутся в свой лагерь с пустыми руками. Бывало и такое. При прежнем вожаке.

Вожак и ур обговорили детали похода. Особым условием было беспрекословное повиновение уру. В этом походе он был главным. Не иначе. Вожак согласился и на это, и ни разу не пожалел.

Ур оказался отменным колдуном. В незнакомых местах он легко находил чистую воду, заросли дикой ягоды, рыбные озёра и лежбища чухов. Поход, за который они должны получить кучу денег, был лёгок, как детская прогулка. Вот только встреча с Белым Зверем оказалась тяжёлым испытанием. И если бы не шарики пум, никому из путешественников не пережить эту встречу. Зато теперь будет что вспомнить, сидя у костра.

Надо найти колдуна.

– Райл! Иди сюда. – Подозвал вожак своего сынишку.

К нему подбежал очаровательный малыш. Даже не будь он его сыном, всё равно вожак считал бы его самым красивым ребёнком племени. И не только красивым.

– Сбегай, поищи мне колдуна, да побыстрей. И не вздумай убежать на речку, пока его не найдёшь.

Он не удержался от наставлений. Впрочем, этого можно было и не говорить. Райл смышлёный мальчишка, очень смышлёный. Вожак не льстил себе. Его сын действительно был гораздо умнее не только своих сверстников, но и некоторых взрослых. Это было удивительно.

Его мать – молодая горожанка, и так не блиставшая умом, совсем свихнулась вскоре после того, как они ушли из Города. Да, сразу после встречи с Белым Зверем.

У безумных в этом мире нет шансов. Но Ол родила ему сына. Единственного сына, после двенадцати дочерей, да ещё такого смышлёного. Вожак не мог просто оставить безумицу на дороге. Тогда он стал бы хуже дикого кура. Это они пожирают кладки собственных самок, а повезёт, так и самку сожрут. Вожак не кур, он умеет быть благодарным. Мать его сына всегда будет иметь кусок мяса и лоскут шерсти на плечи. Может, она родит ему ещё сыновей.

– Отец. – Райл уже вернулся. – Они все там, у реки. И колдун тоже там. Тебя зовёт.

– И что они делают у реки?

Вожаку нравилось разговаривать с сыном. Было интересно смотреть и слушать как малыш старательно выговаривает слова.

– Они поймали большую рыбу.

– И не могут унести её без меня? – Захохотал вожак. – Так что же ты им не помог? Ведь ты мой сын.

– Я твой сын. – Подтвердил ребёнок. – Но я ещё маленький, а рыба очень большая. Её не надо нести сюда. Надо там разделать.

Вожак откровенно любовался ребёнком. Красивый мальчик. Красотою в мать. А умом… ну, он, вожак, не самый глупый мужчина племени. Был бы глупым – не был бы вожаком.

– Ладно, пойдём. Посмотрим на твою рыбу.

Вожак поднялся и направился к реке. Рядом семенил сын. Его гордость и радость. Единственное существо, которое он любил.

Почти все мужчины племени были на берегу. Стояли спиной и пялились на огромное дерево, рухнувшее в воду. Вожак немного полюбовался на их затылки, а потом со всей дури гаркнул.

– Ну, где рыба?!

Чтоб подскочили. А то расслабились они, что-то, в последнее время. Это из-за колдуна. От куров убережёт, о живых плетях предупредит, чего лишний раз оглядываться. Вроде бы оно и хорошо, а вроде и нет. Привыкнут, обленятся. А случись что с колдуном, и останутся они, как чухи в чистом поле. Бери их голыми руками. Не было бы колдуна, поспали бы они вот так, как сегодня. Половина племени в дозоре бы стояла, а вторая половина дозорных караулила.

Подскочить, конечно, никто не подскочил. У хорошего охотника глаза на затылке, ну и на лбу, само собой. Обернулись спокойно, расступились. Колдун махнул рукой, подзывая.

– Где рыба, спрашиваю? А то шуму подняли, как будто морского кэта поймали, а там, небось, малёк куний.

Охотники сдержанно хохотнули.

– Малёк не малёк, но и от кэта недалеко. Посмотри. – Колдун махнул рукой в сторону реки.

Вожак посмотрел и удивлённо присвистнул. Река в этом месте образовала небольшой заливчик. Сюда, непонятно по какой надобности, заплыл огромный косяк рели. А дерево, так вовремя упавшее, загородило рыбе выход в реку. Двойная удача. И рыбу заготовят, и животные отдохнут и откормятся в низине. Теперь-то колдуну не надо будет ничего объяснять. И пусть попробует возразить.

Колдун возражать и не думал. Сам сказал, что нужно задержаться. Но про рыбу завёл особый разговор.

– Возьмёте два поддона. Больше вам не заготовить. Только зря рыбу переведёте. Но прежде чем вылавливать, прокопаете два канала. Вот там и там. Сейчас пойдём я точнее покажу. Это для того, чтобы свежая вода рыбе пошла, иначе она прямо в заливе сдохнет. Каналы сетями перекроете. Понятно, зачем, или объяснить? Наберёте, сколько сказал. Остальную рыбу в реку отпустите.

– А сам в спячку завалишься? – Заржали охотники.

– Сам я отлучусь. Так что без меня.

– Куда отлучишься?

– Кудыкам на плешь. – Отмахнулся шан. И уже одному вожаку добавил. – Пойдём, посвистим по-тихому.

Колдун разъяснил мужчинам, где и как рыть каналы, кивнул Вожаку, и они пошли вдоль берега.

– Слушай меня внимательно. – Тихо заговорил колдун. – Возможно, это в последний раз.

Вожак вскинулся. Ох, похоже, он сам уже привык к безмятежным ночёвкам. Сердечко то ёкнуло. Да и к самому Колдуну привык. Будь Колдун не из Города, Вожак смело назвал бы его другом. Весёлый, отчаянный. И на привалах байки рассказывать горазд, и к Белому Зверю едва не под лапы залез, стреляя. А с какой лёгкостью он повозки из ям вытаскивал. Вожак только крякал, поглядывая.

– Не зови беду, стоя на льду. – пробормотал он тихо.

– Ты прав. – Кивнул колдун – Но ты уже большой мальчик и должен понимать, что мы все и всегда ходим по тонкому льду. А лёд, по которому вы пойдёте обратно, будет особенно тонок. Поэтому, ты сейчас внимательно меня выслушаешь и сделаешь так, как я велю.

Вожак кивнул. За время похода он успел понять – колдун пустого не скажет.

– Значит так. Этот день и ещё два. На рассвете следующего дня вы уходите обратно. Не к середине дня, не к вечеру. Именно на рассвете. Иначе вы не успеете за перевал до дождей. Застрянете тут, как рель в заливе, и некому будет прокопать для вас канал.

Колдун спустился поближе к воде и уселся на огромный, плоский валун. Сгрёб целую горсть разноцветной, отмытой речной волной гальки и принялся, по одной, кидать в реку.

– Я понял.

Вожак сел неподалёку на поваленное дерево.

– Этот день и ещё два. Всего три. Я умею считать. Без этого на ваш рынок можно не соваться. Хоть у вас там половина идиотов, а лишней монетки никто не отдаст.

Колдун довольно засмеялся и запустил очередной камушек. Тот почти беззвучно плюхнулся в воду и, поблескивая вкраплениями слюды, опустился на дно.

– Это точно. Умения горожан невелики, но что могут – делают хорошо.

– Я не спрашиваю тебя, куда ты пойдёшь. Это не моё дело. Но ты пойдёшь один или возьмёшь кого-нибудь с собой?

– Двух безымянных. Согласись, было бы глупо тащить их с собой, просто так. Пусть отрабатывают свой хлеб.

– Что они могут, твои идиоты? Возьми хотя бы одного из наших. Мало ли что…

Плюх!

– Нет. Для той помощи, что мне может понадобиться, безымянные вполне сгодятся. Случись что, о них, по крайней мере, никто не заплачет. Ну, а от «мало ли чего» я и сам кое-что умею. Да, и вот ещё что. Кусты шипоноса по дороге видел?

– Такое не увидь. На два полёта. И высотой с меня. Удивительно, что там только шерсть козья застревает, а не сами козы. Я…

Бульк!

– Вы пройдёте мимо. Даже если все женщины племени будут умолять тебя остановиться.

Вожак представил себе это зрелище и захохотал. Чтобы женщины сами пожелали лезть в кусты шипоноса – такого он точно никогда не видел. И ведь знают, лентяйки, сколько стоит эта шерсть на городском рынке. За две горсти можно целую городскую козу купить. И всё равно каждый раз вопят, как будто их к мише посылают. Вопят на разные голоса, что мужчины жестокие и трусливые самцы, сами в кусты не лезут, а их бедных и несчастных на мучения посылают.

Но смех смехом, а разговор вожаку нравился всё меньше.

– Колдун, но как же это? Ты можешь не вернуться? Так может, нам действительно, пойти с тобой?

– Ты берёшь с собой на охоту младенцев? – Вопросом на вопрос ответил колдун. Вожак подумал, обижаться ли ему на «младенцев» и решил, что не стоит. Колдун посмотрел на него внимательно и кивнул.

– Слушай дальше. Вы будете идти до самого заката. Ты же не думаешь, что я гнал вас сюда только для того, чтобы вы могли выспаться в густой траве?

– Я уже понял. Ты гнал нас, чтобы мы могли проснуться утром.

– Так. – Снова одобрительный кивок. – Перевал вы должны пройти за полсмены. Торопись, но не спеши.

Вожак даже крякнул от такого заворота, но он не был бы вожаком, если бы не понял, что хотел сказать колдун.

– За перевалом сможете отдохнуть. Две ночёвки у озера, вам хватит. Через один переход на левую руку по луне, лежбище диких чухов. Там недалеко, и всем туда ходить не надо. Возьмёшь троих-четверых. Мяса набьёте. Остальной путь как сам решишь. Не первый день живёшь.

Колдун задумчиво покатал в ладони гальку.

– Мою повозку оставьте здесь. В повозке ничего не трогайте. Любопытство, в этом случае – вещь смертельно опасная. И вот ещё что. – Неожиданно колдун замялся. – Конечно, к нашему походу это не имеет никакого отношения, но я уверен, что это куда более важно. Все вероятности просчитать невозможно.

Когда колдун начинал говорить вот такие странные слова, вожаку становилось, немного, не по себе.

– Все вероятности просчитать невозможно. – Повторил колдун. – И я, действительно, могу не вернуться. Когда вы придёте в Город, ты пойдёшь к урам. Получишь у них вторую половину платы и спросишь там Мария. Передашь ему вот это.

Колдун пошарился в кармане и протянул вожаку небольшой чёрный шарик.

– Скажешь твоему сыну и твоим дочерям, что если с тобой, да хранит тебя Звезда, что-нибудь случиться, они должны будут сами передать это уру. И не любому, а именно Марию. Во что бы то ни стало.

Колдун волновался. Он покусывал губу и, не переставая, перекатывал гальку в ладони. Вожак никогда не видел его таким.

– Хорошо. Я сделаю всё, как ты сказал.

– Звезда над нами. – Ответил колдун ритуальной фразой прощания.

– Звезда над нами. – Повторил вожак.

Ни в какие звёзды он, конечно, не верил, это была просто дань уважения.

Колдун поднялся с валуна, размахнулся и закинул оставшиеся камушки далеко в воду. Потом отряхнул ладони и повернулся к Вожаку.

– Да, чуть не забыл. Пойдёшь к урам, не забудь рассказать про Зверя. Во всех подробностях. И сына с собой захвати. Он у тебя приметливый, вдруг расскажет то, что другие не заметили.

Вожак кивнул. Сына с собой он бы и без просьбы колдуна взял. Все должны знать, какой у него ребёнок. Да и то, Райл мог рассказать о Звере побольше, чем любой охотник. Они видели только опасность, а он – самого Зверя. Память у мальчишки – на семерых хватило бы, да одному досталась. И говорить умеет, получше некоторых. А за время этого похода он почти не отходил от колдуна, вожак даже ревновать начал, и таким словам научился, что глаза на лоб лезут. Если бы не детский забавный говор, можно подумать, что со взрослым разговариваешь.

Конечно, он возьмёт сына с собой. Пусть завидуют.

В лагере закричали женщины, созывая охотников к костру.

глава 12 Швабо-о-да!

Не раскрывая глаз, я сладко потянулась. Отменно выспалась, и муж пока не будит. Значит, можно ещё понежиться. Я повернулась на бочок и пошарила рукой в поисках одеяла.

Чё-т не поняла? Что за мусор на постели?

Глаза непроизвольно распахнулись. Это не моя спальня. Потолок такой высокий и тёмный, что его вообще не видно, и окно сбоку слишком большое. Постой! Это не окно, это… дупло?

Воспоминания о вчерашнем событии рухнули на меня бетонной плитой и придавили насмерть. Я лежала, не в силах пошевелиться и даже не имея такого желания. Время тягуче измерялось натужными вдохами и выдохами. На улице заметно рассвело. Вот и невнятный солнечный лучик. Нелюбопытно заглянул в дупло, лениво сполз на труху, неохотно пополз в мою сторону. Передумал. Постоял немного и пополз обратно. Домой. Я, просто за компанию, поползла следом.

Снаружи ничего не изменилось. Дерево, приютившее меня, так же дружелюбно шумело густой листвой. В паре шагов стояла «вампирья ферма», прикидываясь простым ивнячком. Симпатичные кустики, если издаля.

По другую сторону от дерева неожиданно нашлась высоченная скала. С кустиками мы уже знакомы. Больше не хочется. Значит, по примеру Магомета, идём к горе. Раз уж мы сюда попали, надо как-то обживаться.

Я вывалилась из дупла и направилась к скале. Ровно семь шагов. Странно, как я её вчера не заметила. Красивый камень. На мрамор похоже. Да не похоже, а он и есть. Сейчас Сикейроса сюда. Изваял бы, чо ни то. Нехилая статуэточка бы вышла. Или Сикейрос не ваял? А, да бог с ним. Где он и где я? Похоже, оба в… одном месте. Только в разных концах.

Я протянула руку, чтобы потрогать камень, и не увидела своей руки. Посмотрела вниз и не увидела своего тела. Всё понятно, это просто сон. Ведь даже не удивилась, что без собственной тушки гуляю. Я вернулась и заглянула в дупло. Ну, точно. Вон, валяюсь и в ус не дую. Мне надо в себя влезть, а потом нормально проснуться. Сейчас, сейчас. Это же сон? Побалуемся, чуток, перед побудкой. Я вытянула руки над собой и прыгнула в дупло, будто в воду.

Бумс!!!

Земля и небо несколько раз крутанулись вокруг меня и замерли, поменявшись местами. Летать я могла. Не как птица, конечно, но довольно далеко.

Я лежала, покачиваясь на упругих ветках хищных деревьев. Уютно. И ветки на меня никак не реагируют. А на что реагировать то? Тельце моё, со всем содержимым, в дупле валяется, а у нас, у духов, крови нет. С нас взять нечего.

Хотя, вот интересно, чего это я сквозь ветки не проваливаюсь? Я тронула пальцем узенький листок – пружинит. А теперь? Рука прошла сквозь ветки. А если целиком? И я поплыла вниз. Ай-яй. Мама! Я рванулась вверх. Под землю я пока не хочу. Померла, там, не померла – потом разберёмся. Но здесь, на поверхности. Вот прямо сейчас и начнём. Отталкиваясь кончиками пальцев от веток, я полетела к дереву.

глава 13 Великий прораб

Сегодняшний день принёс с собой очень много дел. Это было хорошо. Отвлекало от тяжёлых мыслей. С тех пор, как нянька изгнала Илиеону из его ночей, Корм измучился тоской и бессонницей. Он помнил, что, когда то, безумно любил свою Супругу. Но самой любви уже не помнил. В груди, вместо кровоточащего сердца, образовалась огромная дыра. И через эту дыру утекала жизнь Корма.

Беседы с лучшим другом скорее раздражали, чем помогали. Казалось, что Эйслет не слышит, о чём он пытается ему сказать. После безуспешных попыток объяснить своё состояние не столько даже другу, сколько самому себе, Корм махнул рукой и с головой окунулся в работу.

Благо, дел в связи со строительством было достаточно. Сам дворец был уже построен. Столько сил и времени было потрачено, столько души вложено, что дворец стал казаться Корму почти живым существом. Ежедневно он просиживал у рисунка едва не по полдня. Разбирал невнятные мазки, а больше придумывал сам, вдохновлённый красотой изображения.

Корм собственноручно изготовил несколько форм и сам выращивал в них детали. Это было настолько захватывающе, что он посвящал строительству всё своё свободное время. Стены были возведены довольно быстро. В этом не было ничего сложного, даже с учётом необычайной высоты стен. Округлые пристройки, на углы вырастили поочерёдно, в одной форме. Потом, с большим трудом, подняли к стенам и прирастили.

Крыша же доставила много хлопот. Уры сразу сказали, что установить форму такой тяжести не получится. Стены слишком хрупкие. Лёгкая, плотная, пористая масса как нельзя лучше годилась для строительства небольших полушарий, стоящих на твёрдой земле. Но для такого огромного здания материал был недостаточно прочным. Попробовали наращивать крышу горизонтальными полосами, но толстые нити моноводоросли не давали полосам формы плотно и без зазоров прижаться к плитам, и вода быстро проливалась сквозь мелкие отверстия.

Корм совсем было пришёл в отчаяние, когда Эйслета озарило. Он ворвался в камору Корма среди ночи, радостно вопя и размахивая кусочком белого пластика, на котором рисовал свои картины. Точнее, который он пачкал цветными стилумами.

– Смотри! Смотри, что я придумал!

Корм, спросонья, не мог понять, что это за чёрточки, полоски и стрелочки, пока Эйслет не разломал пластик на несколько длинных частей и не поставил их шалашиком.

– Вот. Выращиваем плиты и устанавливаем их по паре. Сращиваем со стенами и между собой. Идея была хороша. На пластике. А вот с настоящими плитами пришлось немало потрудиться.

Установить первую пару удалось только с четвёртой попытки. Да и остальные пары дались ненамного легче. Щели между плитами осторожно заливались водой. А наросшую снизу, окаменевшую бахрому, срезали.

Чтобы крыша не проломилась под весом рабочих, её пришлось делать довольно толстой. А чтобы стены выдержали вес крыши, пришлось делать толстыми и их тоже.

Окна, при такой толщине, пропускали очень мало света и Корм понял, почему на рисунке они сделаны в три ряда. Один над другим.

Дворец был выращен и покрыт защитным слоем белого цвета. Вокруг посадили самые красивые деревья.

Если отойти на достаточное расстояние и включить фантазию на полную мощность, да при этом слегка прищуриться, то увиденное, почти полностью, напоминало рисунок.

Да, снаружи зрелище было великолепным, но вот внутри… такое большое пространство, ничем не заполненное, было не очень уютным. Точнее, совсем неуютным. Неужели Бывшим нравилось жить в таких домах?

Корм стоял посреди дворца и рассматривал серо-зелёные стены. Крыши вообще не было видно, и Корму казалось, что он стоит под открытым небом. Нет! С этим надо было что-то делать. Столько сил и всё впустую. Здесь неприятно не только жить, но и просто находиться.

Полосу света под ногами закрыла чья-то тень. Корм обернулся. В проёме стоял распорядитель и терпеливо ждал, пока на него обратят внимание. Когда Корм занят делами, распорядитель сопровождает его повсюду. Он записывает все дела Корма. Что сделано, что нужно сделать. Он память Корма. Ну, ещё и ноги, когда нужно.

– Найди мне Эйслета. – Распорядился Корм. – Хочу ещё раз просмотреть сон про дворец.

Имени у распорядителя не было. Но это не значит, что он был безымянным. Вовсе нет. Когда ты такой важный и незаменимый человек, имя не обязательно. Мало ли кого назовут так же, как тебя. А распорядитель времени – один. В Третьем круге каждый сам решает, как ему называться.

Распорядитель вышел, а Корм снова посмотрел на серые стены. За последние несколько мгновений они не изменились. Серо, убого и скучно.

– Вот это что такое? – указывал Корм на разноцветные пятна на стенах.

– Звезда тебе не светит, Корм. Откуда же мне знать? – Поэт помотал головой и развёл руки, ладонями наружу, показывая, что в них пусто, как и в мыслях самого Эйслета.

– Но посмотри, это очень напоминает мои рисунки. Только большие.

– Действительно, напоминает. А ты можешь увеличить свою ма… кхм, рисунки?

– Это и уры могут сделать.

– Прекрасно. Развесим их по стенам. Думаю, будет неплохо смотреться. А вот это что?

На этот раз Корм заинтересовался странными улочками. Это в доме то улицы? Бред какой-то. Ну конечно, это же всего лишь сон.

– Это проходы такие. Вот тут, как бы тебе объяснить, вроде несколько жилищ, а эти улочки – переходы из одного жилища в другое.

– Точно бред.

Корм махнул рукой, отметая саму возможность существования подобной ерунды. В одном доме несколько домов, да ещё и с улицами. Ещё повозки по дворцу пустить и кататься от одной стены к другой?

– Слушай, Эйслет, а что ты на ночь ел, когда тебе это приснилось? Случайно не забродившую авву?

Эйслет пожал плечами.

– А я помню? Может и ползунов издохших.

Они засмеялись. Была у Эйслета одна смешная история про этих ползунов. Ну, как смешная. Тем, кто её слушал, было смешно. А вот самому Эйслету было совсем не до смеха, когда он сожрал пару, а, может, и не пару, закуклившихся насекомых, перепутав их с ягодами синекуста. Казалось бы, ничего страшного. Ну, слопал чуток альтернативного белка. Беда была в том, что гусеница, окукливаясь, выделяла мощный наркотик, и Эйслет провёл незабываемую ночь, то бегая за чудесными лесными девами, то спасаясь от синегривых псов.

Нашли его уже под утро, когда он, забившись под корягу, храбро отбивался от маленького колючего востроносика. Видения растаяли только после третьего цикла очистки крови, но Эйслет помнил все, что ему привиделось, так, будто пережил это в реальности. Пришлось просить у уров внеочередную считку.

Несколько дней они с утра до вечера думали, как ещё можно украсить замок изнутри. Привлекли к этому всех, кого можно. Будто других дел в городе не было.

Лунна всю сознательную жизнь провела с травами, поэтому предложила украсить дворец цветами.

Сначала Корму не понравилась эта идея. Ну что это, в самом деле! Его Дворец и какая-то трава. Но во время завтрака Лунна принесла несколько чашек с букетиками, собранными из разных цветов и трав. Она расставила чашки по краю стола и сказала. – Представьте, что стол – это дворец внутри. Вот так по стенам можно разместить большие чаши и ставить в них большие букеты. А можно цветы посадить прямо в эти чаши, и тогда не надо будет собирать их каждый день. Эйслет поддержал её, но теперь Корм и сам увидел, что это совсем неплохо.

На другой день Эйслет притащил кучу мебели. Столы, сиденья, лежанки, совершенно как настоящие, но такие маленькие, что уместились в небольшой корзинке. Они расставили мебель по столу и принялись так и эдак переставлять её, пробуя разные варианты. Тарелочки с едой убрали на сиденья и тут же забыли о них. Новая игрушка захватила Корма так, что урам приходилось таскаться из круга на холм, чтобы решить текущие вопросы.

На ходьбу туда-сюда тратилось немало времени, и все были недовольны, но Корму об этом никто не говорил. Даже радовались, что он снова начал походить на человека, а не на бледную тень отца Гамлета. Героя древней пьесы, взятой переселенцами с Терры.

Идеи иссякли, и друзья-дизайнеры решили сходить в Город. Развеяться. Шутки ради зашли в гадальный ряд. Долго выбирать гадалку не стали. Просто подошли к той, что сидела с краю. Всё равно все они врут.

Гадалка, толстенная баба, хоть и идиотка, не забыла содрать с них два красных шарика. Деньги немалые. Получив монетки, она зажала их в грязном кулаке, закрыла глаза и замычала, раскачиваясь из стороны в сторону. Мычала и раскачивалась она довольно долго. Корму и Эйслету надоело смотреть на неё, и они встали, чтобы уйти. Но тут ворожея открыла одновременно глаза и рот и изрекла: – Они. – При этом она показывала куда-то назад и вверх. – Они вешали на стены свои лица! Да!

Торжественно одарив этим откровением посетителей, ворожея довольно кивнула, сложила руки на коленях и снова закрыла глаза, теперь молча.

Корм с Эйслетом удивлённо переглянулись, а потом, представив, как примерно можно украсить своим лицом стену, расхохотались.

– Ой, я не могу!

Эйслет просто сгибался от хохота.

– Это что, надо разбежаться и со всей дури… ха-ха-ха.

– Нет, наверное, нужно прорезать дыру в стене и просунуть в неё голову!

– У-у-у! Не надо, не смеши меня больше. У меня сейчас живот лопнет!

– Представь, твоя жена сидит за столом и любуется твоим лицом, а твоя задница болтается на улице.

– Ага. И мимо идёт стадо с огромным козлом, впереди!

– А-а! Хватит, хватит, иначе я сейчас умру.

Они с трудом успокоились, вытерли слёзы, и тут ворожея снова открыла глаза и заявила.

– Найдите Улин.

– Улин? Кто это?

Но женщина не ответила. Свернулась клубком, спрятала кулак с зажатыми в нём монетками под одежду и уснула.

– А ведь она, возможно, говорила про портреты. – Простонал, успокаиваясь, Эйслет.

– Помнишь, мы с тобой древние файлы смотрели. Может, этот Улин и правда поможет? Имя то не короткое. Только где его искать?

– Нужно пройти к управителю рынка и узнать у него про Улин. – Сказал распорядитель времени.

Корм вздрогнул от неожиданности. Откуда он взялся?

– Можно и в Круге проверить. – Невозмутимо продолжил распорядитель. – Раз у человека такое имя, то он должен быть занесён в списки. Но туда идти далеко, а управитель рядом.

Корм покачал головой, в который раз удивляясь этому странному парню. Корм не мог припомнить случая, когда ему нужен был совет, а распорядителя рядом бы не оказалось.

Управитель рынка встретил их так, будто они навещали его по нескольку раз в день. Лениво поинтересовался, что им нужно, потом долго смотрел на инфопанель и вздыхал. А когда распорядитель попросил его поторопиться, шмыгнул носом и спросил, кто это, Улин, мужчина или женщина.

– Мы не знаем. – Ответил распорядитель.

– А что этот Улин сделал?

– Мы не знаем. – Повторил распорядитель.

– А когда он получил Новое Имя? – управитель почесал толстый живот.

– Мы не знаем.

– Понятно. А для чего вы его разыскиваете?

– Мы не знаем. – Так же ровно ответил распорядитель времени.

На его лице не дрогнул ни один мускул, в то время как Корм и Эйслет начали потихоньку похрюкивать от еле сдерживаемого смеха.

– Если вы ничего о нём не знаете, зачем он вам нужен? – задал управитель вполне резонный вопрос.

– Гадалка на рынке посоветовала нам найти Улин.

– Понятно. А можно узнать, что вы спрашивали у гадалки?

– Мы хотели узнать, чем можно украсить дворец.

– Дворец?

Впервые на лице управителя мелькнуло удивление.

– А вам-то это зачем? Разве этим не сам Корм занимается?

Тут уже Корм и Эйслет не выдержали и расхохотались в голос. Брови управителя поползли вверх.

– Это и есть сам Корм. – По-прежнему невозмутимым тоном сказал распорядитель.

Брови управителя уползли чуть ли не на затылок.

– Ка… как Корм? Сам Корм? У меня на помосте? Сияющие Звезды! Сам Корм! У меня! Что нужно Корму от старого Гара? Я всё сделаю.

Толстячок так подпрыгнул со своего кресла, что оно опрокинулось, хотя, для круглого, невысокого кресла это казалось невозможным.

Эйслет закрыл глаза рукой и, застонав от смеха, уткнулся Корму в плечо.

– Что-то случилось? Вам нужна помощь? – Управитель кинулся было к хохочущей паре, но распорядитель времени схватил его за плечо и развернул к себе.

– Нам нужен человек по имени Улин. Мы ничего о нём не знаем, но нам надо его найти.

– Да, да! Я сейчас. Подождите, сейчас, сейчас. Где же она. Управитель стянул с полки коробку с шариками памяти и принялся лихорадочно в нем рыться.

– Вот! Улин это не он. Это она. Я помню. Я сейчас.

С этими словами человечек скатился по лестнице и убежал.

– Сегодня у нас весёлый день. – Вытирая слезы смеха, сказал Эйслет. – Интересно, куда он покатился? И сколько нам придётся его дожидаться? Может, ну его. Жили мы без этого, или этой Улин, не умерли. Пойдём, а.