Читать онлайн Вера и причуды весны бесплатно
© Баракова Е.В., 2023
© «Центрполиграф», 2023
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2023
* * *
Глава 1
Кастрюлька без крышечки
«Спаси меня, мамочка!» Вера уставилась на плакат, напротив которого ее угораздило сесть. Время замерло, звуки пропали, мир утратил краски, воздух сгустился и стал слишком плотным, чтобы дышать. «Плакат как плакат, – стала успокаивать себя Вера. – Много таких висит. Информационно-профилактических». Но она прекрасно знала: этот – особенный. С цепляющей фотографией и надписью, бьющей в самое сердце.
«Стоп! Пожалуйста! – попросила себя Вера. – Ну пожалуйста!» Не надо с самого утра портить себе настроение. Вера направилась к зеркалу, приподняла брови и улыбнулась отражению. Из зазеркалья улыбнулась в ответ зеленоглазая девушка. Вера подмигнула девушке правым глазом. Она умела подмигивать правым глазом так, чтобы левый даже не шелохнулся. Получалось интригующе, особенно если смотреть в упор. А вот левым глазом не получалось совсем. Девушка из зазеркалья отреагировала моментально. Тогда Вера показала язык. Тоже умеешь? А ушами шевелить? Не умеешь, не умеешь!
Вера разрумянилась, что всегда случалось с ней в минуты волнения. И заметила, что стала от этого выглядеть еще лучше. Максимум на двадцать пять, не на тридцать девять точно. А если немного скинуть – килограммов десять, то к выдающемуся бюсту и длинным ногам добавится тонкая талия. Размечтавшись, Вера настолько явственно представила лучшую версию себя, что даже оглянулась – все ли замечают ее красоту? Встряхнула копной волос цвета темной карамели. Сняла пушинку с любимой синей юбки, оборками касающейся пола. В голове зазвучал «Вальс цветов».
Пересаживаясь на другое место, Вера невзначай зацепила тот самый плакат боковым зрением. За что? Белокурая девчушка смотрит в упор. В наполненных влагой огромных голубых глазах немой вопрос и предчувствие беды. На подбородке повисла капля, готовая вот-вот сорваться. И началось. Толчки в сердце. Слабость в ногах. Мурашки по телу. Скорбные линии от носа до уголков губ. Если бы соседкам по очереди в женской консультации было дело до других, они бы заметили произошедшую метаморфозу. Молодая женщина, сидящая поодаль, оказалась не такой уж и молодой. Плечи опущены, губы поджаты, помятая юбка подметает пол. А Вера обреченно смотрела перед собой и не могла отвести взгляда.
На ладони, похожей на большое коричневое насекомое, лежит начинающийся человечек, разорванный посередине в области животика. Никто ему уже не поможет, и с медицинских перчаток доктора он отправится прямиком в утиль. Раз – и его выкинут, словно раздавленного сверчка. Вера старалась не смотреть в глаза нарисованным малышам. А они на нее смотрели. Все. Маленький отряд голеньких младенцев.
Хватит! Прошлого не изменить. Никто не знает, что случилось двадцать лет назад. Просто надо отвернуться от стены. Глубокий вдох. Выдох. Еще раз вдох. Выдох. А теперь надо пройтись. Больничный коридор. Нежно-зеленые стены. Сиденья, сиденья, как на вокзале. Плотно закрытые двери кабинетов. Ряды ламп заливают заполненное ожиданием пространство холодным официальным светом. Широкие окна, по ту сторону которых – воздух, движение, звуки.
И неожиданный привет из прошлого – цветочная кадушка. Столетник и палка, связанные друг с другом неразрывными узами – бинтами.
Цветок вроде живой. Снизу одеревенел, сверху топорщится мясистыми листочками, которые зазубринами приятно покалывают ладонь.
– Привет, цветочек! – прошептала Вера. – Тебя совсем, что ли, не протирают?
– Привет, Вера! Не протирают. Стою, никому не нужен.
– Давно стоишь?
– Сто лет. И еще столько же простою, если будут поливать.
– Думаешь, я тоже здесь надолго?
– Думаю, да. Видишь, какая очередь?
– Всего четыре человека. И это ты называешь очередью?
– Оптимистка! Поверь, я очередей в поликлинике повидал побольше, чем ты.
– Какой тут оптимизм. Минут по пятнадцать на человека. Чтобы перемножить четыре на пятнадцать, не надо быть великим математиком. А если еще медработники своих приведут – туши свет. Хоть бы врач поторапливалась.
– Ничего не поделаешь. Я хоть и не был в кабинете, догадываюсь, что там не давление измеряют. Так что пусть врач работает спокойно. Но раз уж ты бездельем маешься, сделай доброе дело – полей меня.
Завершив увлекательный диалог, Вера взяла банку, валявшуюся в той же кадушке, и направилась в туалет. Касаясь крана кончиками пальцем, набрала воды. Прислушалась – вроде никто не идет – и торопливо попила из-под крана. Не спеша, с полной банкой и видом доброй хозяюшки вернулась в коридор. Полила столетник. Пораскачивала палку: надежно ли стоит?
– На нас занято, – сообщили Вере три подошедшие женщины и подсели к той, что числилась впереди.
Вера кивнула, хотя ее никто не предупреждал. Ничего не оставалось делать, как смотреть в окно и надеяться еще при этой жизни выбраться на свежий воздух.
– Кто последний? – раздался знакомый голос. Это подошла Юлька, соседка по подъезду, живущая этажом ниже.
– Я последняя, Юль, – помахала Вера.
– Здравствуйте, теть Вера. Я за вами.
Девчонка присела в углу, скрестила худенькие ноги, обтянутые рваными на коленях джинсами, и заткнула уши наушниками. Маленькая, черненькая, как галчонок. Втайне от всех Вера завидовала девушкам такого телосложения. Она всегда хотела быть миниатюрной.
«Бабах», – упал на пол телефон. Очередь замолкла и уставилась на Юльку. Та подняла телефон, еще сильней вжалась в сиденье и снова уставилась в экран. Нервно задергала ногой, обутой в непропорционально большую белую кроссовку. Время шло. Верин черед приближался. Она ждала, ждала, но как-то пропустила момент, когда загорелась лампочка «Входите».
– Следующий! – прокричали из кабинета.
Вера засуетилась, быстро скинула ботинки, оставшись в белых носочках, вошла и застыла у порога. В кабинетах врача она всегда робела, потому что забывала: что говорить, куда садиться, кому подавать бумаги. А у гинеколога она больше всего переживала, что не сообразит, где раздеваться. Заметила сбоку ширму и выдохнула с облегчением: здесь! С остальным все понятно – стул для посетителей стоит около стола, а кресло – напротив окна. Окно совершенно неожиданно в пасмурный день озарилось солнечными лучами. Вера чихнула.
– Будь здорова! Балерина, что ли? – спросила врач и засмеялась. Запрыгали очки на кончике длинного носа.
– Спасибо. Почему балерина? – не поняла Вера.
– А чего на цыпочках заходишь?
Вера покраснела.
– Ладно, – сказала врач, перестав улыбаться и взглянув на карточку, – Вера Сергеевна Холодова. Сегодня в поликлинике не балетный день – одни учителя идут. Вы тоже из школы?
– Я не из школы. Из отдела образования.
– Понятно, все равно оттуда. Жалобы есть?
– Нет.
Врач осмотрела Веру, подписала бумаги и принялась листать карточку.
– Давно вы у нас не бывали, Вера Сергеевна. А надо. Прописная истина – болезнь легче предупредить, чем лечить. Детей у вас, как понимаю, нет?
– Нет. Да я и не думаю об этом. Все не до этого было. А сейчас поздно уже, да у меня и мужа-то нет, – зачем-то принялась оправдываться Вера.
Врач, кивая, полистала карточку и углубилась в чтение. Медсестра кивком указала на стул. Вера села. Врач нахмурилась и покачала головой. Потом отложила карточку, посмотрела Вере в глаза.
– Ну, ничего, еще можете надумать. Прерывание, смотрю, было на большом сроке. Но обошлось без осложнений. А насчет возраста не переживайте, у нас сейчас и после сорока полно первородящих. Только как надумаете – не откладывайте. – Врач сняла очки, растерла переносицу, улыбнулась. – Женщина вы красивая, видная. Может, еще придете ко мне на учет вставать. По моей части предварительно все в порядке. Результаты анализа будут позже. Если что-то не понравится, мы вам позвоним. А насчет детишек – все в ваших руках, было бы желание.
Врач поставила подпись, но бумаги отдавать не спешила. Разговорилась.
– Вот смотрю на вас и любуюсь. На бабку Нюру мою, царство небесное, похожи. Такая же фигуристая была, крепкая, поэтому все детки здоровые получились. Там очередь-то большая еще?
– Один человек за мной.
– А сейчас здоровье ценить перестали. Девчонки хотят тощими быть, а потом лежат на сохранении. А вам грех жаловаться – такая красавица. Глядишь, и кавалер отыщется. Как говорила бабка Нюра: на каждую кастрюльку найдется своя крышечка.
Легким шагом Вера вышла из кабинета и приготовилась передать эстафету соседке: «Юля, заходи!» Но в коридоре никого не было.
На свежем воздухе оказалось зябко и мокро. Небо затянули серые тучи, а от выглянувшего было утром солнца не осталось и следа. Не успела Вера спуститься с крыльца поликлиники, ее схватил под локоть незнакомый мужчина:
– Девушка! Милая! Ты мне послана судьбой! Выручай, родная! Всего на пару минут! – затараторил незнакомец.
Как галантный кавалер, он взял ее под локоток и повел к кустам. Пока Вера собиралась повозмущаться, незнакомец вручил ей свой телефон и ленинским движением руки указал вдаль. У стены поликлиники выстроилось счастливое семейство. Похожую на подростков пару с розовым конвертом, из которого выглядывала еще более розовая мордашка, окружили родственники до седьмого колена.
– Представляешь, я дедом стал, – зашептал незнакомец прямо в ухо, – еще сороковника нет – и уже дед! Как буду с коляской гулять? Неудобно даже.
Вера не без удовлетворения отметила, что выглядит значительно моложе ровесника, и сменила мысленный гнев на милость. Она нащелкала кучу кадров. Заставила молодежь целоваться, взрослых – махать рукой и поднимать вверх большой палец: «Класс!» На прощание новоиспеченный дед вручил фотографу бутылку шампанского, коробку конфет и потряс за плечи.
– Внучка, понимаешь, красавица! – сказал он на прощание.
Когда Вера наконец-то пошла домой, в голове крутилась мысль: кто же красавица – она или внучка? А еще почувствовала, что промокла: семейство-то стояло под больничным козырьком, а она под открытым небом. За двадцать минут ходьбы от поликлиники до дома Вера заметила десять женщин с колясками, две машины с надписью «Спасибо за сына» и одну – «Спасибо за дочь», вывеску магазина «Дочки-сыночки», котят на подоконнике. Шла Вера медленно. Спешить было некуда – на работе за медосмотр дали выходной. Зашла в продуктовый. Положила в корзину пакет картошки, десяток яиц, упаковку сливочных сосисок, два банана. Направилась к кассе. Увидела на экране собственное изображение с камеры наблюдения, показала камере фигушки и развернулась на сто восемьдесят градусов. Добавила в корзину хлебцы, кефир, огурцы и минералку. Теперь точно – домой!
И не снег, и не дождь – что-то среднее застилало глаза. Как будто город провинился перед Оле-Лукойе, и тот раскрыл свой самый отвратительный зонтик – серый. Веру обрадовал даже белый прочерк, который оставил самолет, покидая эти края. Мокрые одинаковые пятиэтажки. Зеленые мусорные контейнеры, летающие пакеты. Март, как же так? Где голубое небо? Солнечные лучики, от которых хочется чихать? Где свежесть, которой пропитан воздух? Где муж-миллионер, вилла, яхта, смузи, круассаны? Получив толчок в бок, Вера быстро свернула фантазии. А потом ускорилась, ловко лавируя между прохожими, – мысли о еде породили здоровый аппетит.
В это время навстречу Вере вышел загадочный мужчина – прекрасный, как греческий бог. Движения его были плавными. Ноги вышагивали словно при замедленном воспроизведении. Он был на голову выше окружающих, но выделялся не только ростом. Не только утонченными чертами лица, которое обрамляли черные зачесанные назад волосы. Не только отрешенным одухотворенным взглядом. На мужчине был ватник. Серый, прошитый вертикальными строчками, лишенный элементов декора, если не считать таковыми темные разводы, лоснящийся на локтях и по горловине. С джинсами и кроссовками ватник сочетался одновременно нелепо и шикарно. «Чем смешнее, тем моднее», – вспомнилась Вере фраза из лексикона подъездных бабушек, и она сделала вывод, что незнакомец – представитель модельного бизнеса. На женскую половину толпы небанальное сочетание одежды действовало безотказно. Загадочно-странного человека провожали взглядом и девушки, и женщины средних лет, и даже старушки.
Вера шла навстречу прекрасному мужчине. Расстояние между ними сокращалось с каждой секундой. Греческий бог смотрел на нее в упор полузакрытыми черными глазами. И вдруг остолбенел, приоткрыв рот. «Больной, что ли?» – предположила Вера, сразу же отбросив мысль о модельной деятельности незнакомца, и прошла мимо. И тут произошло нечто необычное. Вера почувствовала связь с незнакомцем. Ее окатило волной тепла, запахом мужского тела с легкой примесью мазута. А потом – о, это ощущение частички себя, родного, близкого человека! По разрумянившимся щекам Веры потекли слезы. Она снова почувствовала себя живой.
Уходя прочь, Вера не видела, что мужчина развернулся, пошел широким шагом в обратном направлении, передумал, застыл на месте и долго смотрел ей вслед. Греческий бог стоял, вытянувшись по струнке, пока не пошатнулся, словно от внезапно навалившейся усталости. Вера набирала скорость. Ей приходилось лавировать, обгонять прохожих. Но женщина с пакетами наперевес была такой широкой, что обойти никак не получалось. Женщина замешкалась, у одного из пакетов оборвались ручки, на грязный рыхлый снег посыпались яблоки. Покатились по тротуару – нежно-зеленые, с розоватыми бочками. Одно из яблок откатилось в сторону, попало под ноги мальчишкам. Мальчишки принялись передавать пасы, скользя на промокших ботинках.
Вера отошла к дороге, крепко прижав к себе пакет с только что купленными полезными продуктами. И не сразу поняла, что произошло, когда в лицо полетели холодные брызги. Больше всего досталось любимому пальто – нежному, светло-бежевому.
– Гоняют, паразиты, ничего не понимают! – закричала женщина с яблоками и погрозила кулаком вслед автомобилю. – Вы не расстраивайтесь, девушка, это отстирается. Только замочите сразу, как придете домой.
И мылом хозяйственным потрите аккуратненько. Было бы о чем переживать! Берите яблочки, угощайтесь, не стесняйтесь! – Женщина протянула раскрытый пакет.
Вера схватила первое попавшееся яблоко, пробормотала «большое спасибо», рванула через дорогу.
– Эх, яблочко, ну почему все у меня не как у людей? Нормальный человек бы сейчас помог этой женщине. Может быть, даже поговорил бы, улыбнулся. А я как всегда. Только о себе думаю.
– Вам что, жить надоело? Переход же совсем рядом! – раздался звонкий крик как будто прямо в ухе.
Перед Вериным носом материализовалась девушка в форме.
– Лейтенант Гибадуллина! Пройдемте к машине, – намного тише и очень вежливо предложила девушка.
– Извините, задумалась, – прошептала Вера. Не могла же она сказать лейтенанту, что разговаривала с яблоком, поэтому и не заметила, как вышла на проезжую часть.
– Извинения тут ни к чему. Соблюдать правила дорожного движения – ваша обязанность. Пройдемте к машине, – повторила девушка.
Вслед за лейтенантом Вера добрела до автомобиля ДПС и честно назвала фамилию-имя-отчество-домашний адрес.
– На первый раз ограничимся предупреждением, а в следующий штраф выпишу, – предупредила лейтенант Гибадуллина. Но и после этого не отпустила, а включила ролики про аварии и следила, чтобы Вера не отвлекалась во время просмотра. А потом пожелала хорошего дня.
Вера кивнула.
– В другой раз будьте внимательней, – добавила девушка, заглядывая в бумаги, – Вера Сергеевна.
Родная квартира встретила оглушающей тишиной. Вера захлопнула дверь, швырнула сумку на пол, скинула сапоги, направилась в ванную застирывать пятна на пальто. Сначала она намыливала каждое пятнышко, держа пальто у края ванны. Вот так, ничего и не заметно будет. Теперь следующее пятно. Еще одно. Еще. Но как только Вера начала смывать мыло, маленькие пятнышки объединились в одно большое пятно размером с полпальто. Самым разумным вариантом оставалось выстирать пальто целиком. Весело застучала по эмали вода, стекая с развешанного над ванной груза.
Вера побрела на кухню, пожевала хлебцы, запивая однопроцентным кефиром. Поставила чашку в раковину. Вытерла крошки со стола. Села за стол и притихла. Она слушала, как, двигаясь по веселому циферблату, отсчитывала секунды стрелка. Доходила до белого облачка, спускалась на нос Винни-Пуха, падала к его ногам и переключалась на стоящего слева Пятачка, чтобы потом снова взлететь на облако. Интересные часы на кухне, сказочные. Больше ни один звук не нарушал тишину. Вера пошла в спальню, легла и попыталась заснуть, так и этак поворачивая голову на подушке.
В конце концов, проворочавшись полчаса, Вера поняла, что очень хочет есть. Встала, нашла в сумке то самое яблоко. Вера машинально съела его, проголодалась еще сильнее.
В холодильнике скромно лежали сливочные сосиски. Две из них отправились на кусок батона. Вера моментально слопала нехитрый бутерброд, рванула было жарить яичницу, но передумала, потому что вспомнила про коробку конфет. Дожевывая третью вкусную конфету, Вера пожелала крепкого здоровья сегодняшнему новоиспеченному деду и его внуку или внучке.
Помогло. Вера включила на полную мощность пылесос и пылесосила, пылесосила, пылесосила. Потом мыла пол. Потом драила плиту, ванну, протирала столы, шкафы и двери. Заметила на плите уцелевший бугорок жира и снова драила. Остаток вечера Вера просидела за компьютером, тупо листая новости и надеясь уснуть быстро и крепко.
Глава 2
Комбинезончик молочного цвета
Иля. Илья-богатырь. Илюшенька. Даже на фотографии от него не оторвать взгляд. Торчащие ежиком темные волосы, карие глаза, широкая улыбка. Дыра на месте переднего зуба справа – ничего, еще вырастет. На щеках ямочки. На коленях ссадины. Ему всего семь лет, а в руках уже – кубок за первое место по футболу. Пусть эта награда городского уровня – ничего, впереди новые и новые победы. Рядом позируют такие же счастливые друзья по команде. Все в зеленой форме. Все красивые. Все мечтающие о сборной. Рядом с фотографией на стене висит почетная грамота «Лучшему нападающему». «Тик-так, тик-так, тик-так», – отчетливо стучат часы с Винни-Пухом. Бесконечно долго звучит в голове эхо. Вот их квартира. Пришли Илюшкины друзья, они уже в прихожей. Два рыжих близнеца, неразличимых и веснушчатых, как Антошка из мультика.
– Теть Вер, несите тряпку, а то тут кровищи целая лужа! – кричит один из них.
Вера в панике. Надо искать тряпку. Где же она? Вера не помнит. Она открывает шкафы и ящики, на нее падают кучи одежды, заваливают с головой. Тряпки нигде нет.
– Быстрее, теть Вер, потом будет поздно! – кричит второй близнец.
Подступает ужас, кажется, волосы начинают вставать дыбом. Вера смотрит на себя в зеркало – она похожа на ведьму. Нет, она не такая! Вера бьет по зеркалу кулаком. Серебристая гладь покрывается трещинами. «Тик-так». Стрелка переходит на черный носик веселого Пуха. Раздается крик, от которого сотрясаются стены: «А-а-а! Моя рука! Моя шея! Мама, спаси!»
Вера с белым махровым полотенцем выбегает в подъезд и видит там сына Илюшку. Сына-подростка, сражающегося с рыжей кошкой. Нет, с котом – беглый Верин взгляд отмечает характерные бубенчики. Кот дерется не на шутку. Кот завывает: «Няу-ау-ау!» Кот царапает и кусает. С Илюши начинает капать кровь. Из пальца, из губы, из носа. Кот тут же успокаивается, спрыгивает на пол и ковыляет в квартиру. Направляется в комнату. Запрыгивает на диван, начинает мирно лизать свои бубенчики.
– М-мам, ты представляешь, идем мы с-с тренировки, а из-под куста меня как с-схватят за ногу, – рассказывает Илюша, слегка заикаясь от восторга, – с-смотрим, а там котяра лежит полудохлый. С-смотри, с-смотри, какая болячка у него сзади на правой ноге.
Вера слушает и обрабатывает ваткой с фурацилином раны сына. Палец, губу, нос. Осторожно – нельзя причинить лишнюю боль. Прикладывает, держит, легко прижимая, отпускает. Дует. Ранки уже не такие страшные.
Потом подходит к коту, трогает его за раненую лапу. Кот визжит и набрасывается на Веру. Вера видит, как уже ее рука покрывается царапинами. Сейчас выступит кровь. Ей больно и хочется плакать, но пугать Илюшу нельзя. Илюша спит. Его друзей уже нет. Ушли. Она тихо кладет кота на ватное одеяло с рисунком в виде облачков. Этим одеялом она укрывала Илюшу, когда тот был еще грудничком. Кот сворачивается клубочком и засыпает. «Тик-так». Стрелка падает к ногам Винни-Пуха. Теперь в комнате вообще никого нет. Сын ушел с друзьями на тренировку. Телефонный звонок. Вера подпрыгивает – звук режет слух.
– Вера Сергеевна, это вас из больницы беспокоят. Вы только не волнуйтесь, ваш сын у нас. Он настоящий герой, представляете, паренька из горящей машины спас. Не испугался, что сам мог погибнуть, не убежал. Правильно, разве можно человека в беде оставить? Он ожоги получил. Не очень серьезные ожоги, угрозы для жизни нет. Все будет хорошо. Его даже по телевидению в новостях покажут. У вас ведь есть телевизор? Сегодня вечером новости включайте. Хорошая вы мама, Вера Сергеевна. Все наладится у вас в жизни. Не переживайте, вы ни в чем не виноваты.
Длинный нежно-зеленый коридор. Ряды ламп рассеивают холодный свет. Тугая дверь в палату. Палата тесная, не повернешься. Из окна дует, холодно. Кажется, выдохни – и изо рта вылетит облачко пара. Веру начинает трясти. Илюша лежит на больничной койке. С закрытыми глазами, с перебинтованными руками. Такой любимый, родной. Юноша, почти мужчина. Открывает глаза, смотрит прямо в ее глаза. В карих глазах мольба.
– Мам, почеши мне спину, – просит Илюша едва слышно.
– Сейчас…
Вера тянется к сыну, но рукав цепляется за дверную ручку.
– Почеши, мне не достать, – требует сын.
– Сейчас, сейчас…
Вера дергается, но рукав никак не отцепляется.
– Почеши, я уже больше не могу! – кричит Илья.
– Сейчас, сейчас, – продолжала повторять Вера, проснувшись и высвобождая руку, запутавшуюся в пододеяльнике.
Она обошла квартиру, посмотрела на часы: полчетвертого. Снова легла спать. Свет не выключила. Заснуть в этот предрассветный час так и не удалось. Мысли крутились в голове, как ножи в мясорубке. Они подцепляли фрагменты воспоминаний, поднимали их, рубили, сталкивали одно с другим, заполняя мозг подробными, откровенными картинками. Кажется, это было вчера. Хотя на самом деле совсем в другом времени, нулевом, поделившем жизнь страны и Веры на до и после.
В тот год весна не стала раскачиваться. В конце февраля растопила снега, в начале марта высушила землю, наполнила воздух теплом и запахом свободы. В тот день Вера гуляла по беспокойному городу. Ей нравилось все увиденное, нравилось, что люди ярко одеты, что женщины идут с полными сумками, что мальчишки надувают и лопают жвачку, что стены увешаны рекламными плакатами.
Вера шла по Советской, главной улице города, заходя в «Продукты» и «Гастрономы», заглядывая в окошечки ларьков. Покупать что-либо и перекусывать на ходу она не собиралась. У нее от всего, что продавалось в красивых пакетиках, болел живот и появлялись прыщики. А больше всего сейчас она хотела обычного рассольника. Но поскольку до дома было неблизко, Вера в одном из магазинов купила продолговатую коробочку чипсов «Белорусская картошка», от одного вида которых потекли слюнки. Как ни хотелось Вере слопать чипсы за один присест, она этого делать не стала, а пошла по соседним отделам. Шла и удивлялась. И вспоминала. Чего только нет в магазине! Совсем недавно было по-другому. Пойдешь за хлебом и гуляешь между пустых стеллажей. Раньше только банки с морской капустой тянулись вдаль стройными рядами.
«Хватит уже, наелись, – на днях изливал Вере душу сосед, – теперь духовная пища в дефиците. Джинсы эти ваши, жвачки – тьфу! Ты молодая, скажи мне: что дальше будет? Кто поедет БАМ строить, целину поднимать?» Вера тогда ничего не ответила, поспешила увернуться, чтобы сосед не успел ее приобнять.
В последнем отделе магазина, винно-водочном, покупатели прямой наводкой устремлялись к скромному прозрачному товару, минуя цветное многообразие. Почему-то в этом отделе всегда было много народа, во все времена. Вера все замечала, потому что ходила за продуктами начиная с детсадовского возраста. Щетинистый мужичок, ростом с ноготок, подмигнул Вере и победным жестом поднял только что оплаченный в кассе заветный пузырь. Вера подмигнула в ответ, оттопырила мизинец и большой палец в известном жесте и вышла из магазина.
Солнце скрылось за пушистым облаком, а потом обдало город таким жаром, что люди сняли шапки, расстегнули куртки. В приподнятом настроении с коробкой чипсов шла Вера по родным местам. Перекресток, второй, третий. Мимо развала одежды думала было пройти без остановки. Но не тут-то было. Ей мешала очередь – совсем как во времена дефицита. Очередь торопилась и иногда материлась. Почти как в винном отделе. Но здесь стояли исключительно женщины.
– Не подскажете, что дают? – обратилась Вера к покупательнице, по виду ровеснице, которая уже купила и со свертком под мышкой собиралась уходить.
– Тебе все равно не хватит. Продавщица сказала, сворачивается. – Покупательница выбросила вперед левую руку, тем самым задрав рукав, и взглянула на часы. – Ого, уже полпервого. Батюшки! Чуть не опоздала. Ну, пора.
– Что пора-то? – хотела спросить Вера, но собеседница забилась в угол.
«Ненормальная, что ли?» – Вера наблюдала за ней боковым зрением. Покупательница запихала сверток в сумку, достала термос, налила в крышку-чашку белый напиток. Выпила. Еще налила. Повторила.
– Все, больше не могу. Щас стошнит. Ты тоже чай с молоком пьешь? – спросила странная покупательница.
– Никогда не пробовала, – призналась Вера. Она представила вкус чая с молоком. К горлу подкатил комок.
– Ну и зря, – продолжила покупательница. – От чая с молоком сразу молоко прибывает. Ага, пошло, родимое. Это ничего, я марлю в лифчик подкладываю.
Вера покраснела. Она никогда не понимала: разве можно рассказывать постороннему человеку, как функционирует твой организм?
Очередь начала расходиться. Вера же, наоборот, подошла поближе. Из любопытства. Женщина-продавец поманила ее пальцем:
– Держи, а то таким, как ты, никогда не достается.
И протянула сверток. Вера развернула, а там – крохотный комбинезончик цвета топленого молока. Потрогала – мягкий, короткие ворсинки послушно ложатся под рукой. На груди нашивка с мордочкой медвежонка. Вера гладила, гладила комбинезончик и вдруг ясно осознала, что совсем скоро станет мамой. Будет ходить по детским магазинам, покупать ребенку пеленки, распашонки, чепчики, погремушки, подгузники. Возможно, даже начнет пить чай с молоком. Она купила комбинезончик, свернула и бережно убрала в сумку к чипсам. В глубине души плескалась радость. Такую вещь отхватила!
Вера шла домой, а мозг цепенел. Дело в том, что на всем белом свете о ее беременности знала она одна. Вера посмотрела на свое отражение в окнах. Под пальто ничего не разглядишь, а в обтягивающей одежде скоро не скроешь.
– Хорошо тебе, комбинезончик. Всем ты нужен. А мне-то что делать? – прошептала Вера.
Ноги перестали слушаться. Глаза заблестели. Вера остановилась. «Что сказать маме? Как? Надо подумать. А если мама будет против, можно уйти, снять комнату, воспитывать ребенка одной. Как в фильме „Москва слезам не верит“».
Вера решительно пошагала домой. По дороге съела чипсы. В подъезде с улыбкой поприветствовала соседа. Продолжая улыбаться, переступила порог родного дома.
Глава 3
Одуванчиковое варенье
– Вера, зайди, пожалуйста, ко мне, – сказала мама.
И Вера превратилась в послушного кролика. Робко постучавшись, отворила она дверь маминой спальни.
Эмма Владиславовна сидела в приземистом кресле нога на ногу и листала журнал «Педагогический вестник». Она не сразу уделила внимание дочери. Наконец, вздохнув, Эмма Владиславовна закрыла журнал и, откинувшись на спинку кресла, жестом пригласила Веру присесть на диван. Сняла очки, давая отдых уставшим глазам. Устремила взгляд на окно.
– Вера, мне не дает покоя странный телефонный звонок. – Эмма Владиславовна выдержала паузу. – Час тому назад позвонила женщина. Не представилась.
Вера превратилась в струну.
– И что было дальше? – спросила она как можно спокойней. – Мало ли кто мог позвонить? Может, номером ошиблись. Или кто-нибудь из твоих коллег. У тебя их столько – всех не упомнишь.
– Не думаю. Склерозом я пока не страдаю, как и слабоумием. Собеседница спросила: «Эмма Владиславовна, вы в курсе, что ваша дочь в интересном положении?» – Мама положила журнал на столик, подалась вперед и посмотрела дочери в глаза. Несколько секунд продолжалось противостояние взглядов, но эти секунды показались Вере вечностью. – Вера, я не знала, что ответить. Я не могла отреагировать, не проверив информацию, – продолжила мама.
– И что ответила? – Верин вопрос прозвучал чересчур бодро.
– А ты на моем месте как бы отреагировала? Конечно, это могла быть злая шутка. Или посторонние люди владеют информацией лучше, чем я?
– Откуда я знаю, кто тебе позвонил, что сказал? Может, ты что-то неправильно поняла. Я и так устала, еще не ела ничего. И вообще, мама, извини, но у меня завтра экзамен. Мне надо учить.
– Экзамен – это святое, – четко произнесла Эмма Владиславовна и снова взяла журнал.
Вера покинула мамину спальню. Эмма Владиславовна погладила сухие, как палочки, ноги – болят. Раньше она ходила дома исключительно в туфлях, но под натиском варикоза пришлось сдаться. В тапочках гораздо удобней. Но в остальном без поблажек. Уважающая себя женщина обязана и дома выглядеть достойно. Эмма Владиславовна поправила прическу, пригладив и без того ровно зачесанные назад русые с проседью короткие пряди. Сегодня она была в темно-зеленом платье с длинными рукавами и поясом, с белым кружевным воротником. Порядок во всем – жизненный девиз Эммы Владиславовны. Письменный стол под стеклом, диван, кресло да шкаф – вот и вся мебель. Белый подоконник. Одно время на нем стоял горшок с геранью, но цветок пришлось переставить в комнату дочери: сильный запах, и, как следствие – мигрень. Стену над диваном украсили почетные грамоты, дипломы, благодарности. Их столько, что можно было сэкономить на обоях – от этой мысли хозяйка комнаты всегда улыбалась. Но даже не это было главной отрадой Эммы Владиславовны. Книги. Они занимали огромный шкаф. Собрания сочинений стояли стройными рядами по томам. Разрозненные издания располагались по фамилии автора и названию.
Эмма Владиславовна извлекла четыре книги из первого ряда верхней полки и достала находившуюся за ними шкатулку. Вытерла ладонью пылинки с глянцевой крышки, на которой звенела бубенцами тройка да горланила песни под гармошку развеселая свадьба. Дрожащими пальцами достала из шкатулки ромашку. Стебелек хрустнул, цветок упал, рассыпался в труху. Эмма Владиславовна ахнула, сгребла труху, завернула в газету. Вновь заглянула в шкатулку, извлекла из нее старое фото. На выцветшем снимке – маленький ребенок, который научился подниматься с животика, опираясь на ручки, и со счастливой улыбкой демонстрировал свое достижение.
«Топ-топ, топает малыш», – пропела Эмма Владиславовна, заметно фальшивя, и убрала шкатулку на прежнее место. По натуре внимательная к деталям, она давно заподозрила неладное. Теперь, после разговора с дочерью, все встало на свои места. Итак, что мы имеем, подытожила мысленно Эмма Владиславовна:
– незапланированная беременность;
– отсутствие мужа;
– необходимость продолжать обучение.
Если сложившуюся ситуацию пустить на самотек, размышляла она, это будет означать конец спокойной жизни. Нельзя однозначно сказать, что дети – это радость. Дети бывают разные. Кому это знать, как не педагогу. И отсутствие мужского воспитания может привести к избалованности ребенка, комплексам, проблемам. Вера еще молодая. У нее все впереди. Эмма Владиславовна устало прикрыла глаза.
* * *
Закрывшись в своей комнате, Вера упала ничком на кровать. Швырнула на пол подушку. Забарабанила руками и ногами. Но беззвучно, сдерживаясь. Вскочила. Погладила цветы на подоконнике. Герань заблагоухала так, будто невесть сколько ждала этой встречи. Вера открыла окно. Влетевший в комнату ветер тут же раскидал по комнате тетрадные листки. Вера бросилась их собирать и замерла перед зеркалом. На нее глядело толстое, красное, лохматое страшилище. Она приблизилась к зеркалу, чтобы прикоснуться своим носом к носу страшилища. Страшилище от этого стало еще страшнее.
«Что делать? Признаться? Не сегодня, точно. Может быть, завтра, после экзамена. Особенно если получится сдать на отлично. Или через неделю. Но не сейчас. Завтра действительно тяжелый день. Надо спрятать подальше комбинезончик и взять конспекты.
У Веры заныли зубы. Она отдавала себе отчет, что боится человека, который должен быть самым близким, самым любимым, самым родным. Она была практически уверена, что мама давно догадалась. И придумала эту ложь про странный звонок. Спросить прямо ей не позволяет что-то. Наверное, страх потерять контроль над ситуацией. Страх, что Вера приняла решение самостоятельно. Нет, пожалуй, другое. Боязнь интимных тем. Все люди как люди, живут просто. Но не мама.
При этом Эмма Владиславовна умела добиваться своего, не останавливаясь ни перед чем. Считала себя самой умной. Вера знала многие мамины уловки. Видела. Но одно дело, когда они направлены на других. Да, это неприятно и стыдно, будто замешана сама. Испытать же такие уловки на себе оказалось неприятно вдвойне.
Вера по-своему любила маму. Вера гордилась мамой. Но Вера всегда хотела немного другую маму. Как у Светы, лучшей подруги. Света обнималась со своей мамой, тетей Надей, ходила с затейливо заплетенными косичками, заказывала к обеду паровые котлетки, гречневые блинчики, куриную лапшу. Тетя Надя и Веру привечала: угощением, вниманием, добрым словом.
– Какая же ты красавица, Верочка, – приговаривала она, расчесывая длинные Верины волосы, – вырастешь, парни штабелями к твоим ногам падать будут.
Девчонки смеялись, потому что не понимали, что такое «штабелями» и почему падать будут.
Тетя Надя научила девчонок мыть пол так, чтобы мусор не скапливался в углах.
– Закругляйте тряпку-то, закругляйте. Ничего не оставляйте. И воду чаще меняйте, нечего лениться, – объясняла она спокойно и терпеливо.
Научила разговаривать с растениями.
– Ну что, геранька, пора душ принимать. Пахнешь божественно, это мы знаем. Давай-ка сухие цветочки оторвем, не бойся, мы аккуратно, – говорила тетя Надя.
Вера вырастила свою герань из отростка той самой гераньки. А разговаривать начала не только с цветами, но и со всеми окружающими предметами, которые нравились.
Каждый год в конце мая в ясный денек они втроем просили Светиного папу, дядю Костю, отвезти их за город, на волшебную поляну. Тетя Надя называла это событие «одуванчиковой охотой». Их задачей было – собрать тысячу цветков. Тетя Надя, Света и Вера рвали желтые соцветия, пробовали на язык горькое одуванчиковое молочко, соревновались, у кого коричневей пальцы. Завершалась вылазка на природу пикником. Светины родители расстилали на траве два покрывала. Одно было скатертью-самобранкой: с бутербродами, отварной курицей, компотом. На другом рассаживались. В тесноте, да не в обиде. Тетя Надя водружала на голову каждому венок из одуванчиков. Девчонки сидели гордо, как принцессы. А дядя Костя в венке был очень смешной.
Через пару дней, когда цветки вымокали в воде и переставали горчить, тетя Надя варила варенье, добавляя в него лимон и вишневые листики.
– У-у, вкусно! Как мед! – неизменно восхищались девчонки, любуясь стекающими с ложки густоватыми струями, сохранившими цвет и аромат того солнечного дня.
Банка варенья доставалась и Вере. Вера бережно несла ее домой и с гордостью ставила на стол.
– Моих рук дело! – докладывала она.
Эмма Владиславовна намазывала одуванчиковое варенье на булку и ела с аппетитом. Вера в такие минуты была счастлива. Но такие минуты случались редко. Почти все время мама была на работе.
Вторым домом, а может быть, даже первым для Эммы Владиславовны была школа. «Наша школа должна быть первой во всем» – это утверждение она усвоила еще тогда, когда здесь училась. Фотография Эммы Холодовой, отличницы, висела на Доске почета выпускников уже несколько десятилетий. Коротко стриженная худенькая девушка с широкой улыбкой. Староста класса. Председатель совета дружины. Победитель городских олимпиад по русскому языку и литературе. Веселушка. Любимица одноклассников.
Впоследствии – обладательница красного диплома пединститута, учительница, которая всегда учится, идет вперед. Ставит цели и работает, работает, чтобы их достичь и поставить новые. На Доске почета педагогов тоже появилась ее фотография. На одной стене были обе Доски. Но человек, не знавший Эмму Холодову лично, ни за что не сопоставил бы два фото. Да, овал лица тот же. Нос не изменился. И стрижка похожа. Но губы учительницы строго поджаты, не как у ученицы. И даже это не главное. У Эммы-школьницы в глазах сверкают озорные огоньки. Глаза Эммы-педагога оценивают на нее смотрящего.
Став директором родной школы, все такой же передовой, теперь еще и инновационной, Эмма Владиславовна вынудила покинуть коллектив всех, кто не дотягивал до высокой планки. Первой жертвой нового директора стал физрук Леша, голубоглазый кудрявый парень, которого любили и ученики, и учителя. Физрук зимой и летом ходил в красных трениках с лампасами, рассказывал анекдоты про Штирлица и каждую перемену прикладывался к фляжке. Прощаясь с Лешей, пожилая завуч плакала навзрыд, прижимала его к необъятной груди и твердила: «Эта Холодова всех сожрет, не подавится». Леша не особо горевал: в школах катастрофически не хватало учителей, и он быстро устроился на новое место работы, где так же быстро завоевал всеобщую любовь.
Несколько учителей перешли в другие школы. Оставшиеся повозмущались и с невиданным рвением погрузились в работу. На место Леши пришел Илья Андреевич. Девчонки перестали на физкультуре отсиживаться на скамейках, прикрываясь туманными намеками. Мальчишки записались в секции. В тот же год школа завоевала кубки по всем дисциплинам городской спартакиады. Завуч получила министерскую грамоту и стала ярым сторонником нововведений директора. Предметники, выполняя требования руководителя, дружно повысили квалификацию. Успеваемость учеников взлетела.
– Твоя мама строгая, но справедливая, – говорила Вере Светка, явно повторяя слова взрослых.
Светка училась в этой самой инновационной школе, была отличницей и тоже висела на Доске почета.
Вера ходила в другую школу – мама не хотела, чтобы знания дочери оценивались необъективно. Вере все равно было стыдно не учить уроки: ее учителя ведь тоже знали Эмму Владиславовну Холодову – гордость городской системы образования. Поэтому Вера училась хорошо. Вставала в полседьмого, собиралась, шла на троллейбусную остановку, чтобы втиснуться в переполненный троллейбус и ехать полгорода в полурасплющенном состоянии.
В девятом классе семья Светы переехала в Москву. На прощание Света подарила подруге куклу Глашу – толстенькую, розовощекую, белокурую, с растопыренными руками, одетую в короткий голубой сарафан. Вера посадила куклу на комод и стала все свободное время проводить дома за чтением книг. «Как закалялась сталь», «Педагогическая поэма», «Судьба человека» заменили ей подружек. «Человек с твердым характером способен преодолеть любые трудности», – сделала вывод из прочитанного Вера. Но лично ей преодолевать что-нибудь без подружки стало лень.
Варенье быстро доели. Варить новое одной было неинтересно. Никто не расстелет плед, не сплетет тебе венок. Раньше был дядя Костя, у которого от венка оттопыривались уши, и все смеялись, а он громче всех. Вот был бы у Веры папа, может, тоже смеялся бы. Но его нет, и никогда не было.
Со Светкой они переписывались. Вера доставала из почтового ящика тугой конверт. Почерк у подруги выработался ровный. Читать было легко. Но немножко неприятно – у Светки все было настолько хорошо, что Вера начала завидовать. Стараясь не вникать, она быстро пробегала взглядом строчки про новых московских подруг. Перекладывала фотографии. Светка присылала много фотографий, потому что у них был свой фотоаппарат: «Мы на Черном море», «С папой на рыбалке», «Мамулин торт».
Вера рассказывала в ответах, как учится, вспоминала счастливые моменты их дружбы.
Постепенно переписка сошла на нет. А Вера продолжала вспоминать одуванчиковую поляну, и на сердце становилось теплей.
Бывало тепло и в другие моменты. Но никогда, никогда не позволяла себе Вера расслабиться при маме. После того случая, когда в первом классе в порыве чувств подошла она к Эмме Владиславовне сзади и обняла со всей силы. Вера навсегда запомнила, как мама резко расцепила ее руки и скинула назад со словами: «Через полчаса педсовет. Как я теперь мятая пойду?»
Со временем Вера и сама отучилась внешне выражать чувства. А их проявления со стороны других мягко отвергала, вроде бы шутя: «Не люблю телячьи нежности». При этом она представляла себя разбойницей из «Снежной королевы» – сильной, уверенной и в то же время доброй, которая любит зверей и птиц, а те любят ее. Перед глазами всплывала сцена из мультика: «Телячьи нежности, телячьи нежности», – плачет маленькая разбойница, а над ней курлычут белые голуби.
Глава 4
Во всем виноваты птички
– Чтобы крылья у вас отсохли!
Ни визга, ни скрипа, ни скрежета. Просто две правых ноги одновременно втопили в пол каждая свою педаль тормоза. Серебристая реношка с буквой «У» на крыше послушно встала. Три человека синхронно подались вперед, покуда позволили ремни безопасности, а потом так же дружно возвратились в прежнее положение.
– Тебе чего, жить надоело?! – заорал инструктор на ученика так же, как только что орал на голубей.
Вообще-то Иван Иванович, старейшина автошколы, был мужиком спокойным. Но все, что было связано с «ласточками», – считалось святым. Реношка была его десятой учебной машиной. Не автомобилем, нет, именно машиной, женского рода. Он ухаживал за каждой из них, как за любимой. Дышал на стекла и протирал. Залезал под капот и сосредоточенно осматривал, ощупывал внутренности. Сдувал пылинки с сидений. Требовал от учеников сцепление отпускать плавно, на педали жать аккуратно, передачи переключать без рывков. А тут на тебе!
Ученик молча откинул назад длинную прядь темных волос. А что ответить инструктору? Машину он вел аккуратно, на дорогу смотрел внимательно, стараясь не обращать внимания на мельтешение и противное поскрипывание дворников. Ехали они сорок километров в час, машин было мало, до «пешеходника» далеко. Ничто не предвещало беды. И тут сверху прилетела неожиданная помеха, которая приземлилась не куда-нибудь, а прямо на лобовое стекло. Ну, отвлекся, растерялся. Не справился с управлением. Хорошо, что ничего страшного не произошло. Примерно так думал ученик, уже попрощавшийся с мечтой получить водительские права.
– Да ладно, забей. Главное – погода сегодня нелетная. А эти твари летают и летают, чтоб у них леталки отвалились. Скажи, чего им на деревьях не сидится, в гнездах своих? – обратился инструктор к ученику, заметно поостыв.
– Иван Иванович, голуби на деревьях гнезда не вьют, – ответил ученик. Его уже почти не трясло.
– Как так? – удивился инструктор. – Разве ж они не птицы?
– Их гнезда под крышами, на чердаках, – вразумил ученик учителя, – а птенчики у них смешные такие, как птеродактили в миниатюре.
Иван Иванович задумался над загадками природы, а ученик улыбнулся мечтательно. Ученика звали Антон. Он совсем не горел желанием идти на курсы вождения почти в сорок лет, но надо знать маму Олю. Если она решила сделать из него стандартный вариант настоящего мужчины – ее не переспоришь. Антон очень любил маму и не хотел ее огорчать.
Что касается автошколы, даже поводов для огорчения не было – учеба давалась ему легко. Сначала боялся, да. Хоть глаза закрывай и руль отпускай. Казалось, что учебная машина занимает всю ширину дороги. Что пешеходы специально дожидаются его появления, чтобы дружно пойти пересекать проезжую часть. Что дорожники медлят с заделыванием ямок на асфальте, пока он не отучится. Что светофоры отключаются нарочно для более полного усвоения Антоном разницы между регулируемым и нерегулируемым перекрестком. Он боялся, но все равно ехал. Знал, что инструктор на страже. Все шло гладко. До сегодняшнего дня. А виноват во всем расслабившийся голубь.
Пока ученик с десяток секунд прокручивал в голове, какими бы еще любопытными фактами из жизни птиц поделиться с инструктором, не заставила себя ждать и более серьезная проблема. Материализовалась она в виде большого черного внедорожника, возникшего в опасной близости быстро и неожиданно. Бум! От удара в зад реношка дернулась и чуть продвинулась вперед.
«А-а-а!» – с удесятеренной энергией заорал инструктор и выскочил из машины. Убитый горем, он начал кружить вокруг своей «ласточки», перебегать взад-вперед. Он горестно всплескивал руками, качал головой и причитал уже нецензурными словами. В это время из салона «ласточки» выбрался пассажир. Точнее, выбралась. Девушка-экзаменатор, метр с фуражкой, похожая на не по годам серьезного ребенка, нарядившегося в полицейскую форму. Девушка молча осмотрела обе многострадальные машины и постучала в окно водительской кабины внедорожника. Ей не ответили.
Оставленный в одиночестве, Антон рассматривал девушку из окна автомобиля. Он чувствовал смятение. Причина казалась странной – он не мог определиться с цветом кожи девушки. В начале практической части экзамена, еще на площадке, ему показалось, что у экзаменатора черные волосы и смуглая кожа. Сейчас же, по его наблюдению, волосы остались прежними, а лицо посветлело. Способность менять окраску навела на мысль о хамелеонах. А все, что связано с царством животных, вызывало у Антона самый жгучий интерес. Сменила девушка цвет лица? Определенно. Как? Он сначала даже подумал, что девушка успела попудриться во время экзамена. Если так, то зачем?
Пока в голове Антона шел витиеватый мыслительный процесс, девушка продолжала стучать пальчиком в окно. Из внедорожника ответа так и не было. Подбежал Иван Иванович. Тоже постучал. Кулаком.
– Чего молчит-то? Не знаешь, Равильевна? Помереть не должен. Может, башку разбил? – с тревогой спросил инструктор.
Девушка достала телефон.
– Андрей, это я, Гузель. Что «что»? ДТП у меня. Записывай адрес. Скорую вызывай, не помешает. Нет, сплюнь, все живы. Железо. Давай быстрей, мне еще сегодня патрулировать! – скомандовала она.
На этих словах окно внедорожника стало медленно опускаться. Оттуда показалась толстая рука с поднятым вверх средним пальцем, смахивающим на сардельку.
– Не понял. Ах ты, урод! – вспылил инструктор, ухватился за палец и дернул на себя.
Палец не сдвинулся с места.
– Спокойно, Иван Иванович. Сейчас наши подъедут, разберемся, – отстранила его экзаменатор Гузель.
Действительно, через пару минут одновременно прибыли ДПС и «скорая». Полицейский – видимо, тот самый Андрей, потому что дружески похлопал девушку по плечу, на что она ткнула его кулаком в живот – со своим напарником вывели из внедорожника водителя – пузатого лысого бугая. Тот не сопротивлялся, но палец показывать продолжал. А еще крутил головой, причмокивал, тяжело вздыхал. И недоверчиво поглядывал на свои ноги, которые перестали слушаться хозяина. То шли влево, то сворачивали правее, то вообще намеревались вернуться.
Пока продолжалось освидетельствование, заполнялся протокол, в общем, шла положенная в таких случаях работа, инструктор суетился, курил и разговаривал по телефону.
– Вы в порядке? – услышал Антон тихий голос. Это экзаменатор села в машину и осторожно тронула его за плечо.
– Нет, то есть да, – ответил Антон, отметив, что к девушке вернулся прежний цвет лица.
Та смутилась под пристальным взглядом и поправила высоко задравшуюся форменную юбку.
– Как вас зовут? – спросил Антон.
– Гузель Равильевна, – ответила девушка.
– Красивое имя.
– По-татарски «Гузель» как раз и значит «красивая».
– В самую точку, – подтвердил Антон, – наверное, это знак свыше.
– Что? – не поняла Гузель.
– Это, – указал Антон на пятно на лобовом стекле. – Все-таки ключевую роль в моей жизни играет природа. Мне привольней в лесу, в поле, а не на автотрассе. Я не способен починить проводку. У меня даже компьютер постоянно виснет. Брось, брат, технику, не твое это, не твое. Природа дает знак посредством птичек. Понимаете?
– Давайте так договоримся, – прервала его Гузель, – Вы успокоитесь и завтра в любое удобное для вас время подойдете в РЭО. А сейчас вас осмотрит медицинский работник.
– Куда?
– К нам, в регистрационно-экзаменационный отдел. Там и определимся с пересдачей. Завтра. К нам. В РЭО. Запомнили?
– Да. Я могу идти?
– Минутку. Я же говорю – вас осмотрят.
Гузель подозвала фельдшера. Антон отказался от медицинской помощи, попрощался с экзаменатором, направился было к инструктору, но Иван Иванович махнул рукой: мол, иди отсюда с глаз долой.
Антон свернул с улицы Советской и пошел к Волге. Впервые после того, как покинул учебную машину, он вдохнул свободно, полной грудью. Увидел вдали знакомую с детства картину: маленькие фигурки, темнеющие на огромном белом фоне. Это кучковались рыбаки. А ближе к мосту сидел одиночка. К нему и направился Антон. Тропинка, что ведет под гору, неожиданно сменила градус уклона, и добрую половину пути любитель природы ехал на пятой точке. Он охнул после приземления и по льду реки ступал уже осторожно.
– Богатый улов? – спросил Антон, стараясь говорить как можно тише, чтобы не распугать рыбу.
Усатый рыбак кивком указал на кучку ершиков:
– Коту хватит.
Синим ногтем мужчина подцепил красного червячка и проворно насадил извивающуюся наживку на крючок. Антон сунул нос в мотыльницу, где вяло копошилось еще десятка два бедолаг, и продолжил беседу.
– У меня старший брат тоже рыбачит. А я не любитель, – сообщил он.
– Рыбку-то есть вы все любители, – проворчал мужик.
Потом поерзал, устраиваясь поудобней на шарманке, погрузил червячка в лунку и начал сосредоточенно мормышить. Антон присел рядом на корточки. Рыбак вытянул очередного колючика и бросил его к небогатому улову.
– А раньше здесь водилась рыба размером больше человека, – улыбнулся Антон.
– Да брось заливать. Я тут тридцать лет рыбачу, – отмахнулся усач.
– Такое еще до нас было. В девоне, это в палеозое, – уточнил Антон, взял самого маленького ершика и потрогал растопыренные плавники. «Ай!» – рыбешка полетела на лед, а Антон принялся сжимать указательный палец, выдавливая каплю крови. – А кот не уколется, когда жевать начнет? – поинтересовался он.
– Ничего с ним не случится. Райка варит, а потом самое острое ножницами отстригает. Райка – жена моя, – уточнил рыбак.
– Я понял.
– Жрет этот Проглот за милую душу. И рыбу, и мясо. Из наших тарелок подъедает.
Главное, супа ему нальешь – харю отвернет. А стырит – все сожрет, не подавится. А еще, слышь? Еще и растаскивает рыбу по всей кухне, зараза шерстяная. Из-за него пол скользкий делается, кости на каждом шагу. Как в пещере людоеда. А ты мне заливаешь тут – размером с человека.
– Поверьте мне, как специалисту, не заливаю. Миллионы лет назад здесь, где мы сейчас сидим, было море. На его поверхности вздымались доисторические волны. Оно согревалось тем же солнцем, только более юным. Море не было пустым. В нем кипела жизнь. В том числе в нем жили предки современных рыб, огромные. Те времена вообще отличаются крупными формами жизни. Это сейчас мы измельчали. Хотя в Волге рыбы и сейчас должно много быть, в том числе крупной.
– Да мне, честно говоря, пофиг, что раньше было. Тебе, паря, поэмы надо писать. А по мне, так лучше дело делать, а не книжки листать. Ты не думай, я не всегда такую мелочь ловлю. По ночам хожу за налимами. Если в сугроб не сваливаюсь, даже приношу, бывает. Но жена их не ест. Говорит, они трупами питаются.
– А мы сами-то чем питаемся? Тоже трупами. Это вашу жену не смущает? Она колбаску, котлетки, курочку уважает? Кстати, а там вроде крупных вытаскивают. – Антон показал на скопление рыбаков поодаль.
– Ладно, парень. Ты мне мозг не компостируй. Моя Райка сама кого хошь смутит. Она у меня знаешь какая – что вдоль, что поперек, одного размера. Мы с тобой в ее халат оба залезем, еще и третьему места хватит. А ты говоришь: измельчали. А где ловить – лучше тебя знаю. Не учи жить, лучше помоги материально.
Собеседники задумались.
– Давай лучше по глоточку для сугреву, – предложил мужик.
Антон кивнул. Мужик вытащил из шарманки лоснящийся носок и жестом фокусника извлек из него бутылку водки.
– Видал? Непочатая еще. Как слеза.
Антон подумал, что сегодня ему просто необходимо вышибить клин клином.
– Давайте!
Рыбак отвинтил крышку и протянул бутылку Антону. Мысль о том, что кандидат наук пьет водку из горла, показалась Антону забавной. Он подмигнул усачу и отхлебнул солидный глоток. Жидкость обожгла слизистую, глаза заслезились.
– Запить! – протянул он мужику открытую ладонь.
– Запивона не держим. Как ты сказал? Хехе! Девона-запивона твоего. Держись, парень, не кашляй, сейчас закусон будет.
Рыбак разорвал пакет и положил в протянутую руку бутерброд с колбасой, облепленной хлебными крошками. После чего сам приложился к бутылке. Антон откусил полбутерброда, с наслаждением прожевал, проглотил. Полегчало.
– Пища богов! – ничуть не слукавил кандидат наук.
Передавая друг другу сугревающий эликсир, новые приятели несколько раз повторили процедуру. С каждым разом настроение Антона улучшалось. Он в подробностях описал рыбаку сегодняшнее приключение на сдаче экзамена. Слушатель выражал эмоции кратко, но емко. Потом живительная влага закончилась. Пришедшее было ощущение тепла помаленьку стало исчезать. Антон поглубже спрятал шею в меховой воротник куртки.
– Что, парень, замерз?
– Не жарко. Как это вы целый день на льду сидите?
– Ты бы еще в майке на реку вышел, не май месяц. Видал, у меня фуфаечка? Еще с советских времен. Я в ней работал, шпалы ложил. А в резиновики валенки вдеты. Хочу еще палатку купить, тогда хоть домой не ходи. Пускай Райка с Проглотом без меня поживут, поплачут.
– Слушайте, а давайте меняться, – слегка заплетающимся языком предложил Антон, – я вам куртку, она вообще-то теплая, настоящая, фирменная. Никогда в ней не мерз, не знаю, что сегодня случилось. А вы мне фуфайку.
– Да бери, не жалко. Постираешь, будет как новая. У меня на балконе еще две висят, – быстро согласился рыбак.
Нечаянные собутыльники переоделись и обнялись, как будто встретились после долгой разлуки. Отошли каждый на шаг назад и снова кинулись в крепкие мужские объятия.
– Ну, я пошел домой. Пока! – попрощался Антон.
На этих словах ему показалось, что мост поплыл куда-то в сторону. А отброшенный им ерш размножился. Стало два ерша. «Мистика какая-то», – протер глаза Антон. Два ерша воссоединились в одного.
– Смотрю, паря, что-то развезло тебя. Женато сковородкой не отоварит? – засмеялся усатый.
– Не женат и не собираюсь, – твердо произнес Антон, покачнувшись в другую сторону.
– Один, что ли, живешь? – уточнил мужик, вернув Антона в вертикальное положение.
– С родителями. Когда в Костроме. А в Москве один. Мама Оля и папа Сережа у меня. Знал бы ты, какие они хорошие. Брат еще есть старший. Кирилл. Только он отдельно живет.
– Эх, паря! Давно пора из гнезда вылетать. Из-под мамкиной юбки вылезать. Бери пример с брата. А то не дадут бабы жизни.
– Мама, наоборот, уверена, что воспитывает меня настоящим мужиком. Развивает, так сказать, брутальность. И в автошколу она меня отправила. А мне оно надо? Не люблю я эти машины. Мне и на метро неплохо.
– А что, пока я рыбачил, у нас метро построили? – усач засмеялся, довольный шуткой и тем, что вытащил очередную ощерившуюся добычу.
– Устал я что-то. Последний раз объясняю. Я в Москве живу и работаю. Думал, дома сдать проще будет. А в Москве я боюсь ездить. Там пока соображаешь, в какой ряд перестроиться, поворот проедешь. Эх, завалил, так завалил. Пойду домой каяться.
– Правильно, иди. А мамку люби, конечно, но не слушай. Мужик – не мужик… Если машины нет, не мужик, что ли? У меня нет, а я мужик. Мужик, паря, в делах познаётся. Вот с меня пример бери. Моя сказала – сегодня у тебя выходной, будем шкаф на кухне вешать. А вот фиг ей! На работе все дни корячишься, а тут еще и в выходной покоя нет. Пусть сама вешает. С Проглотом. Приду – футбол буду смотреть. Что хочу – то и делаю. Моя жизнь.
Пропитанная рабочим запахом фуфайка согрела Антона сверху, но холод так просто сдаваться не собирался и перебрался к ногам, забрался в ботинки. Почувствовав, что пальцы ног перестают слушаться и не хотят даже шевелиться, Антон с надеждой посмотрел на вдетые в резиновики валенки. Усатый рыбак, видимо, умел читать мысли.
– Иди-ка домой, паря. Мамка, поди, заждалась, – сказал он тоном не терпящим возражений.
Воодушевленный, Антон снова вышел на Советскую – главную улицу родного города. Он как будто парил над землей, став на голову выше прохожих. Он не замечал грязи и снега. Со стороны могло показаться, что древнегреческий бог спустился с Олимпа, чтобы легким шагом пройти по замызганной грешной земле. Спустился и шел, обтекаемый пестрой толпой. И вдруг замер. Он увидел женщину, поразившую до глубины души. Слегка понуро и отрешен но она двигалась навстречу. Он мог поклясться, что знает эти очертания фигуры, этот легкий румянец, эти вьющиеся волосы аппетитного карамельного оттенка. Черты лица, глаза – родные и любимые. Но – он был в этом уверен – он видел эту женщину впервые. Хм… Может быть, провал в памяти? Временная амнезия? Каким зельем ты согревал нас, усатый рыбак? Остановись, время, – она идет ко мне! Знакомая незнакомка прошла мимо и стала удаляться. Он не знал, кто она. Это необходимо было выяснить. Иначе бы он не смог жить. Антон выскочил на проезжую часть и преградил дорогу первой попавшейся легковушке.
– Умоляю! Я заплачу, сколько скажете! Надо проследить во-он за той девушкой!
– А ну вали отсюда, маньяк хренов! – выскочил водитель, держа наготове монтировку.
Антон отскочил, словно сайгак. Ему ничего не оставалось, как ретироваться и направиться наконец домой. Нет, не в Москву, а к родителям, которые бережно хранили его комнату и всегда были рады приезду ненаглядного сыночка. Но как же знакомая незнакомка? Он ее все равно найдет!
Антон шел все медленней. Он жил в непосредственной близости от самого сердца города – площади, в костромском народе любовно именуемой «сковородка». «Время – ткань, из которой состоит жизнь», – как бы намекает «сковородка» всякому проходящему. На площади живет бронзовая собачка Бобка, которая в царские времена помогала местным пожарным, а сейчас собирает денежку на поддержку своих четвероногих собратьев.
Антон присел собачке на спину, погладил по холодной металлической шерстке. Теперь должно было непременно наступить счастье. Для верности наступления счастья друг животных вытащил из-под фуфайки шарф, повязал его Бобке на шею, прослезился.
– Одна ты меня понимаешь, Боба! – произнес он на прощание и обнял бронзовую собаку как старого друга.
Настроение продолжало улучшаться. В голову полезли умиротворяющие мысли, добрые воспоминания. Все-таки хорошо, что родители не променяли старинный дом на новостройку. Хорошо, что остались старые скамейки, песочница, сарайки и гаражи. А вот и корявое дерево, на котором приходилось прятаться от мальчишек, чтобы не играть в футбол. Раскидистый вяз, на обратной стороне листочков которого жили маленькие насекомые. Пятилетний Антон обнаружил этот факт случайно, намеренно расковыряв один из коричневых бугорков – на листике их было без счета. Бугорок оказался жучком. Как здорово! Антон сбегал за увеличительным стеклом, забрался на толстый сук и стал рассматривать это чудо. Блестящая спинка, лапки-волосинки. Антон набрал целую горсть жучков и принес домой. Мама тогда очень смешно визжала, а папа сказал, что надо спасать дерево. Дерево потом опрыскали какой-то гадостью. Антон собрал много дохлых жучков и закопал в ямку.
Вот он, тот самый сук. Интересно, выдержит ли он человека сейчас? Антон взялся рукой за ствол, поставил ногу на выступ на стволе. Нога соскользнула. Пришлось пробовать другой вариант. Антон ухватился за сук, подтянулся, оперся о ствол ногами.
– И кто тут у нас хулиганит?
От неожиданного зычного возгласа, раздавшегося за спиной, Антон расцепил руки и приземлился на пошатнувшиеся ноги.
– Здравствуйте, теть Галь! Как вы меня напугали! – признался он.
Антон обнял старую знакомую, прижался щекой к доброму морщинистому лицу.
– Антошенька! Мальчик! Сколько лет, сколько зим! Надолго приехал? – спросила тетя Галя.
– Завтра уезжать хотел. А теперь и не знаю, новые обстоятельства появились, – мечтательно произнес Антон.
– Не девчонку ли завел?
– Пока не знаю, теть Галь. Думаю.
– Ну, думай, думай. А то заходи в гости. Чайком с малиновым вареньем напою. И рассольчик найдется, – засмеялась соседка.
– Спасибо, теть Галь, обязательно! А вот про рассольчик не понял.
– Утром поймешь, Антошенька, обязательно поймешь, – пообещала добрая соседка.
Лестница подъезда никак не поддавалась. Ступени ускользали в сторону. «Антоха зануда», – гласила нацарапанная на побелке надпись. Поднявшись на третий этаж, Антон долго ковырял ключом в дверной скважине. Неожиданно двери распахнулись сами. Антон очутился в прихожей. В лежачем положении. Лицом в пол. Опираясь на руки, попытался поднять голову, как это делают трехмесячные малыши.
– О, мамуля. А это я пришел. Какая ты красивая! – пробормотал Антон.
– Сергей! Сергей Сергеевич! Где ты? Иди сюда! Похоже, мы никуда не идем! – закричала мама.
В прихожую вышел папа.
– Ты без нас, что ли, права обмыл? Или перед экзаменом принял для храбрости? Вроде нельзя за руль в таком виде или я что-то пропустил? – поинтересовался папа.
Антон любовался родителями из положения лежа. Мама и папа прекрасно дополняли друг друга. Папа – крепкий, румяный, просто мужчина в самом расцвете сил. Мама – стройная, величественная, словно богиня.
– Вы что, уходите? Куда же вы собрались без сына, родители? – устраиваясь поудобней на коврике, допытывался Антон. Ему удалось сесть по-турецки, и теперь он допрашивал родителей с величественностью султана.
– Вообще-то мы собрались все вместе идти отмечать твою сдачу, – напомнил Сергей Сергеевич.
– Столик заказали в нашем любимом ресторане, – добавила Ольга Александровна.
– А я не сдал. Я же говорил, что техника – это не мое. Буду ходить пешком, тем самым сохраню хорошее телсжение… те-ло-сле-же-ние… короче, фигуру.
Мама и папа переглянулись. Ольга Александровна присела на корточки перед сыном:
– Как не сдал? Почему?
– Из-за птиц.
– Так, – вмешался Сергей Сергеевич, – от тебя сейчас внятного объяснения не дождешься. Оля, ресторан никто не отменял. Устроим себе романтический ужин. А его, – он указал на Антона, – я сейчас уложу спать. – Папа не без труда помог сыну подняться, повел в комнату.
– Пап, я тебе потом про рыбку расскажу. Как я сегодня рыбку ловил. Но это потом. Самое главное – оказывается, есть на свете одна женщина… – прошептал Антон, замедляя шаг.
– Сынок, открою тебе тайну: не одна, – ответил отец, едва отцепив сыновью руку от дверного косяка.
Подошла мама.
– Тсс… – Антон приложил палец к губам.
Отец кивнул понимающе.
– Пойдем-ка баиньки, – сказала Ольга Александровна, подхватывая сына под руку, – да сними ты уже этот ватник! Где ты его взял? Ему на свалке место!
– Прошу не оскорблять мою фуфайку!
Антон бережно свернул одеяние, прижал к груди и только после этого запихнул под кровать.
– И не надо мне говорить «баиньки», – успел добавить он перед тем, как заснуть.
Глава 5
От палочника до птеродактиля
Не любил Антон слово «баиньки». С первого класса не любил. На то была веская причина. В начале учебного года к ним в класс пришла заведующая станцией юных натуралистов. Звали ее Елена Алексеевна. Она была большая, как шкаф, который стоял в углу школьного кабинета. Елена Алексеевна пригласила всех желающих стать добрыми друзьями животных. Кормить, держать в чистоте, даже дрессировать.
Антон записался в кружок самым первым. Больше всего ему хотелось дрессировать. Он представлял, как стоит на арене, поднимает руку вверх, и послушные слоны встают на задние ноги. А у него костюм красный, блестящий, на голове – синий платок, замотанный, как у индуса в книге про змей. За хорошо выполненное задание он протягивает слону яблоко. Слон высоко поднимает хобот, разевает рот. Потом жует угощение и смотрит на дрессировщика маленькими умными глазами. А зрители встают с мест, аплодируют, бросают на манеж цветы.
Антон ни разу не прогуливал и на занятия приходил раньше всех. Особенно ему понравилось ухаживать за палочниками. «Отряд привиденьевых», – важно повторял Антон слова Елены Алексеевны. «В дикой природе обитают в тропиках и субтропиках. В нашей стране на Дальнем Востоке, в горах Кавказа и в Средней Азии тоже живет палочник – уссурийский», – рассказывал он одноклассникам на природоведении.
Но палочники со станции юннатов были не нашими, а заморскими. Их привез из Вьетнама путешественник, который жил неподалеку от станции. Целый месяц он пугал ими друзей, а потом подарил палочников юннатам. Антон любил наблюдать, как в стеклянной банке покоились на листочках сухие прутики. Смотришь на них внимательно – и ничего. А потом – глазам не веришь: прутик-то пошел! Другой прутик – лапку поднял, как будто здоровается. Еще интересней было вместе с девчонками наблюдать. Девчонки визжали, как сумасшедшие.
Антон, главный «палочниковед», как его прозвала Елена Алексеевна, кормил любимцев свежими листочками. Обдирал по дороге пожелтевшие кусты и иногда – мамины цветы с подоконника. Палочники кушали много, но не толстели. Других обитателей станции юннатов Антон, конечно, тоже кормил: черепах, морских свинок. Даже попугайчика Попку, который вместо спасибо наклонял голову и обзывался: «дур-р-рак».
Сентябрь, октябрь и почти весь ноябрь Антон жил встречами с палочниками. Двадцать первого ноября Антон прибежал на станцию юннатов с порцией свежих листьев герани. Поздоровался с Еленой Алексеевной, погладил по голове черепаху Тортиллу, показал язык Попке и свернул в комнату палочников. А там – пустой стол. Нет никакой стеклянной банки.
Елена Алексеевна взяла Антона за руку.
– Топят плохо, – сказала заведующая, – чувствуешь, какая холодища? Вот палочники и замерзли. Утром прихожу, а они на дне валяются. Южные насекомые, им наш климат не подходит. Но ты не расстраивайся, Антошенька. Иди, Попке зернышек насыпь.
Антон побрел к Попке. «Дур-рак», – отчетливо произнес попугай, и на глаза мальчика навернулись слезы. Слезы так и не высохли до самого дома. Дома Антон уткнулся в мамино плечо и рассказал о судьбе бедных палочников.
– Печальная история. Но ты не расстраивайся, сынок. Пойдем баиньки, – сказала тогда мама.
Ночью Антону показалось, что на краю его одеяла сидят покрытые инеем палочники, которые обхватили самих себя худенькими сухими лапками, и дрожат. Он закричал. Мама поставила Антону градусник. Тридцать восемь и девять. «Скорая» приехала через десять минут. После двух уколов Антон заснул. «Хоть бы я от него заразился!» – громко взмолился Кирилл и тоже лег спать.
На другой день врач поставил Антону диагноз «ОРЗ». Странное какое-то получилось ОРЗ: ни насморка, ни кашля, одна слабость. Мальчик неделю пролежал, не находя в себе сил даже подняться с постели.
Ольга Александровна очень любила сына, но сейчас сделала вывод, что слишком его изнежила. С нового учебного года она записала Антошу на хоккей. Новоявленному хоккеисту купили коньки, клюшку, форму. Вечер перед первой тренировкой прошел весело. Антон примерял форму. Пришлось поломать голову, куда прицепить «ракушку». Когда поняли, до слез смеялись всей семьей. Но Сергей Сергеевич сказал, что смешного тут ничего нет. И объяснил, что будет, если шайба на полной скорости попадет между ног. К загадочной детали все прониклись уважением.
На коньках Антон кататься умел. Двигался вперед, мог даже перебирать ногами, переступал. Но для хоккея этого было мало.
– Ничего, только восемь лет тебе, пацан. Это нормально, еще не старый, – приободрил новенького тренер. – Ты делай все, что я говорю. А там, глядишь, в «Локомотив» пригласят. Потом сборная, НХЛ…
Стоящие кружком мальчишки засмеялись. Оказалось, что от пацанов, которые пришли на три года раньше, Антон здорово отстал. В то время как они гонялись за шайбой, ему пришлось выполнять упражнения. Но все равно ему нравилось. Особенно – приветствие перед началом тренировки. Мальчишки вставали в круг, брались за руки, кричали «Мы – команда!», и капитан с силой разбивал сцепленные ладошки.
Однако уже через пару месяцев Антон устал. Устал после уроков ходить на ледовую арену, устал таскать тяжелую сумку, устал от упражнений. Устал вместе с другими опоздавшими кувыркаться на льду в полной экипировке – такой урок преподавал им тренер, чтоб неповадно было опаздывать.
Опаздывал хоккеист Антоша постоянно. То остановится покрошить хлеба голубям, то засмотрится на собак, которые бегают целой толпой и гавкают на прохожих. Как-то раз он увидел на стенде у ледовой арены афишу. «Юрский период в твоем городе» – было написано крупными буквами. И дальше – «Музей природы. Только 18 и 19 ноября. С 9.00 до 19.00». На афише под деревьями, упирающимися в облака, бродили динозавры. Слева шел самый высокий – с ногами, похожими на горы, толстым пузом, длинной шеей и крохотной головкой. Он подкреплялся – из маленького рта торчал большой пучок веток. Справа на длинношеего верзилу огрызался клыкастый страшила, у того ноги были нарисованы короткие, но мускулистые. У страшилы был не рот – пасть, из уголка которой капала слюна. Антон застыл и стоял перед афишей ровно двадцать минут. Улыбался, оборачивался на прохожих, мысленно спрашивал: «Куда же вы? Смотрите – в наш город приедут динозавры». Антон забыл про тренировку. Он побежал домой, прокручивая в голове: «Восемнадцатого, восемнадцатого…»
– Восемнадцатого в девять! В Музее природы! Выставка динозавров! – с порога закричал Антон.
– Восемнадцатого ты уезжаешь на соревнования во Владимир, – спокойно ответила Ольга Александровна. – И это не обсуждается. А сейчас – марш ужинать! Бегаешь голодным, скоро мышечной массе не из чего расти будет.
– Ну ма-а-ам! – Антон подумал, что мама его не поняла. – К нам настоящие динозавры приезжают!
– Антоша, нельзя пропускать свои первые соревнования. Хватит уже сидеть на скамейке запасных. Я говорила с тренером. Поверь мне, на этот раз у тебя есть прекрасный шанс выйти на лед, – ответила Ольга Александровна.
Антон знал, что уговаривать маму бесполезно. К папе обращаться не стал – все равно поддержит маму. Семнадцатого вечером Антон отпросился погулять. Взял с собой коньки.
Спрятал их под свое дерево, норку припорошил снежком. Утром после завтрака папа Сережа поехал провожать сына на соревнования. Когда стали загружать приготовленные с вечера сумки, обнаружилась пропажа коньков.
– Они точно были, я сама видела, – клялась мама Оля.
– Я тоже, – поддержал папа Сережа.
Антон и Кирилл недоуменно пожимали плечами. Семья мобилизовалась на поиски. Смотрели на балконе и в ванной, под диванами и кроватями, переворошили содержимое шкафов, в укрывании заподозрили чуть ли не сахарницу. Папа не терял надежды – неужели на ледовой арене не найдется запасных коньков, да хоть бы прокатных? Он давил на газ, сигналил на светофорах, но – увы – команда уже уехала.
Под вечер Антон перенес коньки домой.
– Вот. Не знаю, как мы их на балконе не заметили?
Родители переглянулись. Сергей Сергеевич повел сына на динозавров. Больше Антона не заставляли ходить на хоккей. А мальчику иногда хотелось снова выйти на лед. Он представлял, как забросит победную шайбу в финале соревнований, к нему подбежит команда, все начнут стучать по льду клюшками, хлопать по плечу. Он сорвет шлем, кинет его на лед, поднимет вверх руки и гордо проедет круг почета.
Выставка оказалась дурацкой. Не было на ней живых динозавров. Стояли поцарапанные пластмассовые фигуры и ненастоящие деревья. Хищник-тираннозавр смотрел на посетителей разбитым стеклянным глазом, как будто плакал. Высокий, который жевал зелень, был за голову привязан к палке, торчащей из потолка. Антон делал вид, что ему понравилось, по дороге домой улыбался и оживленно рассказывал папе, что он узнал о динозаврах.
Вечером мальчик долго думал над рассказом экскурсовода и заподозрил, что эта женщина чего-то недоговаривала. Почему динозавры вымерли? Сожрать их всех никто не мог. Что, из-за одного метеорита вымерли? Из-за похолодания? Странно. А что, если несколько динозавров спрятались, и теперь их дети живут в каком-нибудь тайном уголке? Тот длинный с картинки такой добрый, никто из зверей не стал бы его обижать. Неужели он себе на всей планете не смог найти листьев для еды? Пошел бы на юг, в джунгли, например.
У Антона появилась мечта – найти динозавров. Сделать так, чтобы они его не боялись, а потом стать им другом. Гладить по голове, щекотать за ушами, кормить с руки. Следующим шагом – познакомить динозавров с людьми. Пусть живут вместе с нами. На Земле пищи всем хватит. Места, где жить, тоже достаточно.
Настольной книгой Антона стала «Планета динозавров». К старшим классам он уже выучил научные названия тридцати полюбившихся видов. Для него не было вопроса, куда поступать после школы.
Глава 6
Чужие тайны
«Утро красит нежным светом лица заспанных прохожих. А меня не красит утро – я красивая попозже», – преподнесла Вере мем утренняя лента. Вера пошла умываться и поняла – в точку! Глаза красные, тени под глазами синие. А прыщики-то откуда, вчера ведь не было? Вчерашние конфеты. Поликлиника, новоиспеченный дед, греческий бог, стрелки часов промелькнули в голове и пропали. Нужно срочно приводить себя в порядок. А неохота. Сейчас бы поваляться, детективчик почитать. Но не получится. Одно радует – рабочий день сокращенный. И одно название, что рабочий. Сначала будет имитация бурной деятельности, потом – торжественное собрание, за ним – праздничный стол. Придется изображать приподнятое настроение, поздравлять и принимать поздравления. Еще придется надеть что-нибудь понарядней. Вроде рабочее, но в то же время праздничное.
Вера открыла дверцу шкафа, который был забит одеждой, и вздохнула. Надеть, как всегда, нечего. Как будут одеты большинство коллег, Вера не сомневалась. Как обычно. Почти все придут в темных трикотажных платьях до колен с рукавом три четверти. Начальница точно придет в костюме поверх белой блузки. Только Римма, подружка, останется верна себе. Она будет в мини на грани приличия. Это если стоять. А садиться в нем вообще не рекомендуется.
Вера перетрясла весь гардероб. И вдруг обнаружила давно забытый наряд, как раз подходящий случаю. Черное платье с зеленым жакетом, которые она приобрела под впечатлением программы, выписывающей модные приговоры, и ни разу еще не надевала.
Вера примерила. Образ получился чужой, непривычный. Слишком правильный, что ли. Продуманный. Не сумасшедший. Единственный плюс – он ей шел. Подчеркнул цвет глаз и скрыл лишнее на талии. Прыщики не очень заметны. Да и кто присматриваться будет? Завершая образ, Вера накрасила губы чуть ярче обычного.
Рабочий день закончился, едва начавшись. Уже в двенадцать часов педагогическое сообщество города в полном составе собралось в большом концертном зале. «Угадала, тютелька в тютельку», – удивилась своей проницательности Вера, оглядывая собравшихся. Все были одеты точно так, как она предсказала. А вот сама Вера чувствовала себя неловко в новом платье, пусть и выслушала раз десять: «Вера Сергеевна, вы сегодня замечательно выглядите!»
Со многими учителями она была знакома с детских лет. Кого-то уважала особо. Пусть они выглядят консервативно в этих своих костюмах, для них строгий образ вполне органичен – дресс-код настоящего педагога. У большинства из них за неприметной внешностью скрывается такая индивидуальность, что будь здоров.
Здороваясь направо и налево, Вера миновала гудящее фойе и прошла в зал.
– Верка, ты чего на самый край села?! Сбежать, что ли, собираешься? – закричала Римма, после чего перебралась на следующее сиденье, уступив подруге место рядом, и стянула пониже убежавшую к талии юбку.
Вера обрадовалась такому соседству и улыбнулась: везет же Римке – на каблуках ходит так, как будто в них родилась.
– Это как получится, – ответила она подруге, – может, и сбегу.
Ведущие перекинулись парой реплик и пригласили на сцену «высоких гостей». Первый гость взял микрофон. Засвистело так, что сидящие в зале заткнули уши. Ведущие синхронно повернули головы к пареньку, сидящему за пультом, и тот, смущенно потупив глаза, принялся крутить настройки аппаратуры. В наступившей тишине послышался вздох облегчения. Все успокоились и стали слушать поздравления официальных лиц. Вера думала о том, что будет, если громадная люстра под потолком вдруг не выдержит и сорвется. Услышав свою фамилию, она подпрыгнула и больно ударилась коленом.
– Иди грамоту получать! – зашептала подруга. – Спишь, что ли?
Пробираясь от своего места к началу ряда, Вера сто раз отругала себя, что не осталась сидеть на краю. По пути к сцене в ее голове крутились две тревожные мысли: что она задерживает награждение, а поэтому надо идти быстро, и что можно оступиться на сцене, упасть и опозориться. Конфуза не случилось – старшеклассники, точь-в-точь галантные кавалеры, протягивали руку помощи всем поднимающимся по лесенке.
Грамоту Вере вручал сам директор департамента, от одного имени которого ее коллеги трепетали. Вера была приятно удивлена: при ближайшем рассмотрении директор оказался очень приятным мужчиной, с добрыми серыми глазами. Он крепко обнял награжденную, а потом долго тряс ее руку:
– Мне очень приятно видеть сегодня на этой сцене вас, Вера Сергеевна. Я начинал свою профессиональную деятельность еще при вашей маме. Очень жаль, что Эммы Владиславовны нет среди нас. Но ее дело продолжается. И не только в учреждении – во всем городе. Складывается семейная династия Холодовых. И это добрый знак. Успехов вам, Вера Сергеевна, в работе и счастья в личной жизни! С наступающим Международным женским днем всех вас, уважаемые педагоги! Конечно, есть среди вас и мужчины, но их все-таки намного меньше. Я уверен, что они присоединяются к моим поздравлениям. Счастья вам и свершений в вашем благородном труде! – сказал директор.
Зрители захлопали, не жалея ладошек. Девочка в пышном розовом платье, с прической, увенчанной огромным белым бантом, выбежала из-за кулис с букетом и блестящим пакетом, отдала их директору, а тот передал Вере. Возвращаясь на место, Вера чувствовала себя счастливой. Ей аплодировал весь зал.
– Давай посмотрим, что подарили, – пристала Римма.
– Потом, когда все закончится, – пообещала Вера, не желая мешать окружающим.
– Ну, давай сейчас, – не унималась подруга.
Стараясь не шуметь, Вера распаковала край подарка. Внутри обнаружился чайный сервиз: голубые васильки на зеленоватом фоне.
– Здорово! – восхитилась Римма. – Приду к тебе на чай.