Читать онлайн Маргерис не играет в игры I бесплатно

Глава 1. Время собирать камни

По пути в Лаэхэм

Марго не смотрела в окно. Свет с его приторным жизнелюбием мало интересовал ее. Куда более привлекательной ей казалась тень, так сильно похожая на колыбель, из которой она вышла. Однако Марго вовсе не спорила с солнцем и его идеей обнажать формы вещей. Скорее, она просто не придавала особенного значения этой стороне жизни.

Допивая крепко заваренный чай и вдыхая его терпкий аромат с легким привкусом горечи, она разглядывала разложенные на столике карты. Короткие темные волосы упали на ее лицо, и она, не торопясь, заправила их за ухо. В купе больше никого не было. Предварительно наглухо закрытая дверь продолжала раздражающе позвякивать при каждом наклоне поезда, но Марго и не думала расправляться с ней, понапрасну тратя силы. Все ее внимание занимали карты, что россыпью лежали поверх кружевной салфетки. С ними у Марго происходил незримый нам диалог. Так обычно стратег расставляет фигурки перед началом боя. Только Марго не пыталась срежессировать события – ей нужно было лишь создать идеальную для них среду.

Была ли Марго излишне самоуверенным «стратегом»? Безусловно. В ее оправдание можно сказать лишь то, что силы вселенной действительно благоволили ей и всячески способствовали ее появлению. Но более всего ее решимость была вызвана стремлением составлявшей все ее естество силы, сравнимой с силой движения магмы по жерлу проснувшегося вулкана. «Нет, и нет» – она не могла поступить иначе. Пути назад, глупых философий и оправданий, – ничему этому отныне не было места.

Марго провела ладонью в воздухе над картами, будто хотела, чтобы они ожили сейчас же, немедленно, а не в отведенный им срок. Марго умела ждать – сотни лет она была заточена в про́клятом озере, пока капля крови Сарфарваллы не упала, наконец, в его черные воды и не вызволила богиню Маргерис, богиню-мстительницу из своего безмолвного плена. Но вот сейчас, как никогда, Марго желала чувствовать, что она и все, что ее окружает, – по-настоящему живо, а, значит, действенно.

Но что за карты лежали перед ней? Нет, это не были карты таро, Марго терпеть не могла невнятных пророчеств. Это не были черви и бубны, потребные лишь для праздных развлечений. Марго не стала бы тратить на это драгоценное время своей свободы. Марго могла позволить себе только ту игру, в которую будут вовлечены действительно существующие и самые значимые персонажи этого мира, и никак иначе. Все они без исключения были изображены на ее картах.

Рядом с каждым изображением, изогнутые в каллиграфических узорах, горделивой печатью значились первые буквы их имен. Прямо сейчас Марго смотрела в глаза девушке, очень похожей на нее саму, но с пепельно-серыми волосами и рассеянным взглядом. Всякий раз ее имя вызывало в душе Марго всплеск непонятной ярости. Как и почему она позволила увести себя в лабиринты Хаоса, как позволила она обмануть себя? Как могла отвергнуть собственную силу? Из-под этой карты, словно иллюстрируя извечную иронию судьбы, выглядывала карта шута, как будто случайно оказавшаяся здесь.

– Ох, Грейс… Долго ли ты будешь убегать от него? – спросила Марго, хоть и понимала, что вопрос вышел скорее риторическим, нежели тем, на который можно было ответить. – Что ж, ничего, если ты мне понравишься, и я решу тебя оставить… – Марго хищно прищурилась, – обязательно преподам урок вежливости твоему преследователю. Хотя… что мешает мне сделать это просто для моего удовольствия?

Марго без сожаления перетасовала карты, решив, что непременно уделит задуманному время, даже если это потребует некоторого отхождения от первоначального плана. Так карта Грейс отправилась поглубже в колоду. Теперь поверх всех лежала новая, еще не законченная карта и почти сточенный карандаш. Марго скептически оценила не слишком удобный для ее дела тупой грифель, и провела пару штрихов в черной глубине под капюшоном изображенного человека, сделав и без того пугающую бездну окончательно и бесповоротно беспросветной. Полюбовавшись на свое творение (неужели она хуже Беллы, чтобы не создать своих собственных карт?), Марго принялась аккуратно выводить востроносую «N» прямо над правым плечом неизвестного. Но стоило ей довести последнюю черту, как карта вспыхнула лиловым огнем, не оставив и следа, и едва не ожгла Марго пальцы. Богиня отпрянула, упреждающе выставив обе ладони, и, хмыкнув, отбросила теперь не нужный ей инструмент.

– Ладно, ладно… «никто не смеет изображать Великого Нейшо»! – передразнила она какого-нибудь карикатурного старца. – Так уж и быть, отношения с Хаосом и его Повелителем выстроим как-нибудь потом. Будь он неладен.

Куда же едет Марго? Расскажем по секрету, потому что сама она ни за что бы не призналась (кроме стойкой ненависти к пророчествам Марго на дух не переносила рассказывать кому-либо о своих планах), ей предстояло выполнить одно слишком значимое для будущего успеха дело. И хотя оно и требовало от нее небывалого привлечения всех имеющихся в ее распоряжении ресурсов, она совершенно не испытывала никакого волнения. Казалось, она всегда все знала наперед, и на все непредвиденные варианты развития событий у нее имелись продуманные и взвешенные контрмеры. В общем-то, не будет приукрашением упомянуть о том, что Марго была сама уверенность и спокойствие. Трудно было найти такие обстоятельства, которые могли бы расплавить ее стальное равновесие. Ну, или ей так казалось. Богини обычно страдают этим недостатком, особенно если никто как следует их не воспитывал.

Тут же позабыв о неудаче с картой и засмотревшись на пыльное окно, Марго на автомате постучала пальцами по столику, словно в голову ей пришла какая-то важная мысль, затем усмехнулась сама себе, после чего взгляд ее стал безразличен, и она принялась равнодушно следить за ритмичными сменами пейзажей. Длинное черное платье с воротником-стоечкой придавало Марго вид таинственной служительницы какого-нибудь культа. Хотя это ей служили множество веков, и это о ней слагали песни и небылицы, и это в ней находили опору, и ее появления жаждали. Но сейчас она вовсе не выглядела той богиней, какой ее изображали в древних свитках и на стенах посвященных ей храмов. Это было частью игры – Марго хотела быть похожей на человека.

Скоро заскучав, она примерила высокую темно-коричневую шляпу и, оценив получившийся образ в миниатюрном зеркальце, украшенном гравировкой, по всей видимости, осталась довольна. Ее почти черные глаза, подчеркнутые стрелками, смотрели самодостаточно и гордо. Но что-то еще было в них, что-то такое, что невозможно было забыть, и от чего всякий, встретившись с ней лицом к лицу, еще долго и нервно воскрешал бы в памяти ее образ. Это чувство обыкновенно посещает человека, когда ему кажется, будто он соприкоснулся с вечностью, и заставляет его перетряхивать всю свою душу, чтобы проверить на соответствие этой самой вечности. Марго оглянулась на свою тень в шляпе, фривольно расстелившуюся по глянцевой стене купе и, улыбнувшись, обратилась к ней:

– Ты ведь больше не собираешься никого пугать?

Тень слегка задрожала, манерно пожав плечами, и расставила в стороны свои ужасно длинные черные пальцы. Глядя на них, Марго прищурилась, откинувшись на спинку купе, и произнесла, медленно расставляя слова:

– Черная-черная ночь… черный-черный поезд, черное-черное купе… – она задумалась, приложив палец к подбородку и слегка прищурившись, – … в любом из вариантов в живых никто не останется. А ведь это всего лишь глупая детская страшилка…

Тень сняла шляпу и поклонилась.

– Но я больше не страшная сказка, которой пугают непослушных детей. Теперь я – реальность. Пророчества, исполнения которых никто не ждал в этом или ближайшем веке, сбылись. И, как на зло, все истории, что обо мне рассказывали, – грубы и поверхностны… – раздраженно заметила Марго. – Это огорчает. Но люди узнают меня. И то, что мне более импонирует тонкая игра актеров и параллельные сюжетные линии, развивающиеся в непредсказуемых направлениях, а вовсе не что-то такое пошлое и банальное, как тотальная месть, которой от меня ждут.

На это тень возразила, помахав указательным пальцем. Левой рукой она достала что-то, вытянув в сторону – это был кулон на тоненькой цепочке, обвитой вокруг ее шеи. Треугольный камень, что был заключен в оправу из черного металла, назывался мортиллит, что с ногрдгефа (языка даффи) можно было дословно перевести, как «капля крови». Камень блеснул красным огоньком, а тень слегка потянула за цепочку, и голова вместе с шеей плавно перекатилась в ее руку. Марго усмехнулась.

– Вся история Нортарга началась с отрубленной головы… Ты, конечно же, права. Но я считаю, что у меня еще есть время прежде, чем я возьму в руки меч, чтобы свершить справедливость ради всех взывавших ко мне, – она вздохнула. – Не говоря уже о том, что для начала мне нужно найти этот самый меч. Точнее… тот самый.

Она вдруг улыбнулась кому-то воображаемому, кто мог бы сейчас видеть ее, так, словно бы сидел в зрительном зале, а она – на сцене. Тебе, читатель. Да-да, сейчас, в эту самую секунду она пристально смотрит в твои глаза. Хорошенько запомни этот взгляд. Он не предвещает тебе ничего хорошего, ведь, может статься, она уже нашла в твоей душе что-то родственное.

Тем временем, тень уже успела установить голову на место, заодно проверив, хорошо ли та держится на ее призрачных плечах. Марго снова вздохнула. Сняв шляпу, она посмотрела на часы, и, спрятав их в кружевном рукаве, сложила карты в сумочку. Они попали прямиком в потайное отделение, уютно сложившись рядом с потрепанной записной книжкой. По всему было видно, что в списке того, что еще не любила Марго, особое место занимало любое вынужденное бездействие, оттого-то она и не находила себе места все время, что ей пришлось провести в дороге.

– Скажи-ка, Мора, – с выражением спросила Марго, – а что ты вообще думаешь обо всех этих страшилках? Не в смысле их содержания, а… не кажется ли тебе, что все материальное, а любое творчество, пусть и запечатленное в слове, я определенно считаю таковым… Как и этот стол, и этот поезд, и воздух вокруг нас… Так вот, не есть ли все это вообще – не более чем выражение определенно заряженной энергетической субстанции, то есть, проще говоря, – эмоции? Подобно тому, как скульптор, выпуская свое вдохновение во внешний мир, заключает его в камне? И если бы это было так, мог бы человек, скажем, «декодировать» обратно смысл, вложенный Творцом, в нашу бесконечную вселенную? Как будто жизнь есть книга, которую можно «прочесть»? И…

Поезд качнулся, а тень вдруг приложила палец к губам и затем указала направо. Марго вгляделась в стену купе напротив, и вскоре сквозь нее отчетливо проступили пары сероватого дыма, собравшегося через несколько мгновений в образ человека, одетого, как и Марго, на старинный манер.

Он был высоким и худым, и его большая круглая голова, казалось, держалась на тонкой шее, укутанной в кружевной воротник, исключительно чудесным образом. На дряблом лице его проступали морщины, отчетливее всего проявив носогубные складки под крючковатым носом, что обрамляли тонкие невыразительные губы. Под его серыми, почти прозрачными, глазами темнели мешки, и несколько бородавок свисали с подбородка и правой щеки. Незнакомец дружелюбно улыбнулся, обнажив при этом два небольших клыка. Сняв шляпу, под которой светлела проплешина с бурыми пятнами, он прервал образовавшуюся неловкую паузу.

– Прошу простить мне этот нежданный визит, прервавший ваше уединение, – начал он несколько скованно, растягивая слова, всем своим видом будто извиняясь за само свое существование. – Ян Полански, так меня зовут… – он сдержанно улыбнулся. – Я путешественник, как и вы, очевидно…

Марго бросила на непрошенного гостя пронзительный взгляд. Вурдалак подозрительно присматривался к ее тени, но та больше не подавала никаких признаков самостоятельности. Затем взор его скользнул по мраморной коже Марго и такой привлекательной белой шее, скрытой тугим воротником. Полански на секунду закрыл глаза, пытаясь расслышать биение пульса. Однако его тонкий слух был обманут в своих ожиданиях. На мгновение Полански замер, пытаясь осмыслить происходящее, но Марго не дала ему сделать соответствующих выводов. Не всем, знаете ли, нужно позволять знать о том, что у тебя нет сердца. И что, тем не менее, ты жива.

– Очевидно. Я Маргарита. Чем обязана вашему бестактному вторжению? В конце концов ничто не мешало вам постучаться.

Этими словами она заставила призрачного субъекта вернуться к диалогу. В несколько секунд он принял сладчайшее выражение лица, вновь растянувшись в приятной улыбке.

– Я не мог не заметить… Видите ли… – он замялся, но затем решительно произнес: – я всего лишь хотел узнать почему особа вашего положения путешествует инкогнито? Простите мне мое любопытство… Ибо если это заметил я… то…

– Что вы знаете о моем положении? – не удостоив нежданного гостя ответа, спросила Марго.

Полански самодовольно хмыкнул.

– В былые времена, еще будучи человеком, я служил дворецким при королеве Фредерике, – бросив на свою собеседницу таинственный взгляд, он добавил зловещим тоном: – Фредерике Демавро… А после… после моего перевоплощения… – Полански сконфуженно опустил глаза, отметив про себя, что название великой династии не произвело должного впечатления, – в это состояние… мои чувства весьма обострились. Я и раньше различал особ благородных кровей без всяких сложностей, а теперь чувствую их на многие расстояния… Кровь Демавро не спутаешь ни с чем. А вы…

– Позвольте уточнить, – остановила его Марго, – какую из девяти Фредерик Демавро вы имеете в виду? Уж больно распространенное было имя.

– Восьмую, – вурдалак закачал головой, и Марго прочла в его глазах благоговейный ужас.

– В таком случае, – протянула она, вытянув указательный палец, – …ваше имя не случайно показалось мне знакомым. Мне не довелось жить при дворе до Великого пожара, когда Нортарг кипел жизнью, но я знаю всю историю рода Демавро, и, кажется, припоминаю этот случай… Это не вас ли королева обезглавила за украденную серебряную ложку? Очень громкое вышло дело… И хотя Фредерика казнила людей направо и налево, совершенно опровергая значение собственного имени, ваша смерть породила нечто вроде пословицы – «дорога ложка к обеду».

Уличенный в постыдной истории, Полански скорбно возвел брови, нервно оправил кружевной воротник, и предпринял попытку поднять свою репутацию из столь униженного положения:

– Да, вы правы. Но люди часто искажают действительность. Это была вовсе не ложка, а сахарница. С изящным, впрочем, рисунком. И я вовсе не собирался ее красть. Я всего лишь распорядился отдать ее на реставрацию… так как кто-то из обслуги случайно оцарапал ее драгоценную поверхность. И, так уж вышло, не успел вернуть ее к столу в нужное время… У королевы, как вы, конечно, слышали, был взрывной характер… – он досадливо отвернулся. – И еще она была необычайно привязана к церемониалу и разного рода деталям. Все имело для нее значение, хоть и мало кто разделял эту ее склонность.

Марго понимающе кивнула.

– И все это время вы путешествуете по мирам?

Полански несколько оживился, почувствовав нотку заинтересованности в голосе своей собеседницы. Истосковавшийся по личному общению, он едва ли не жаждал диалога больше крови.

– О, да! Так и было. До самого Великого пожара. А затем я оказался на Железной дороге, последнем пристанище таких, как я. Впрочем, дорога заполнена призраками и всякими существами, но иного рода… а уж живую душу повстречать в них теперь большое чудо. А как не хватает иногда разговора с живым человеком… – Полански мечтательно вздохнул. – Вы едете в Трилот, не так ли?

– Да. Как вы догадались?

– Знаете, вибрации, исходящие от вас, были настолько сильны, что я следовал за вами по крайне мере пять станций, за что вновь прошу меня простить… – и он снова стыдливо опустил глаза. – А Трилот, как всем известно, тупиковая станция. Из нее можно уехать лишь в обратном направлении.

– Правда? – Марго удивленно вытянула бровь. – Неудивительно, что я не заметила вас. Как вы сами сказали, дорога заполнена призраками. И, между прочим, прежде чем мы прибудем в Трилот, поезд проедет еще одну станцию.

Призрак улыбнулся.

– Он не останавливается на ней уже лет пять.

Поймав суровый взгляд Марго, он все же признался:

– Ну хорошо, хорошо… я видел ваш билет…

Марго рассмеялась заливистым звонким смехом.

– Ну вы и плут! Неужели вы совсем не боитесь меня? Разве не все «особы благородных кровей», как вы изволили выразиться, славятся «взрывным характером»? Но, честно, вы поразили меня своей наивной смелостью. И, благодаря вам, впредь я буду осторожней к тому, что находится у меня за спиной.

Полански позволил себе сдержанный смешок, осмелев от ее благодушной реакции.

– Мне, разумеется, не стоит лезть в ваши планы, но Трилот, сам по себе, не представляющий интереса городишко. Но чего стоят развалины древнего Лаэхема в его окрестностях… Возможно, это заинтересует вас.

Марго вновь не удостоила Яна ответом.

– Вам действительно не стоит лезть в мои планы, как вы справедливо заметили. Это бывает опасно для жизни, – она помедлила, взглянув на гостя исподлобья. – А много ли живых душ вы встречали за время ваших скитаний?

– Всего несколько. И одну из них на прошлой неделе. Какое совпадение, не правда ли? В последнее время мне везет.

Марго улыбнулась своей удаче.

– И куда же она направлялась?

– О, это была пытливая особа, заинтересованная и ищущая. Но, впрочем, умеющая за себя постоять. Мне не удалось толком поговорить с ней, поскольку у нее было оружие, коим можно заточить призрака или иное сверхсущество в темницу, – Ян поморщился. – Она искала озеро Атро.

Глаза Марго восхищенно засветились, более удобного случая могло не представиться.

– Очень интересно, – проговорила она как будто задумчиво, пряча свое торжество. – Думаю, дорогой Ян, вам просто необходимо помочь ей его найти, используя ваши способности. Вы ведь легко отыщете «живого» человека?

Полански выжидательно смотрел на Марго.

– Посоветуйте ей проследовать на север по Черной ветке до конечной станции. Она прибудет в Вотерхаус… портовый город, над которым отныне никогда не встает солнце. Но пусть это не пугает ее. Никто не причинит ей вреда. В Лидифской гавани ей нужно будет найти старика Гроснера, хранителя портала. Там все его знают. Он живет у самого пирса. Пусть покажет ему эту монету, – Марго достала из ридикюля небольшую монетку из черного металла, на которой поблескивал в отсветах дневного солнца королевский герб. – Портал перенесет ее на Безымянный остров посреди Мертвого моря… – она вдруг спохватилась: – Хотя, о чем я? Вы, конечно, и сами знаете дорогу… Могу поспорить, вы скучаете по тронному залу Нор-Атира, и по безумным пейзажам из скалистых гор, окружающих замок?

Собеседник Марго восхищенно округлил глаза, как бы подтверждая это ее предположение.

– Но вряд ли вы знаете о том, что прямо под замком в сердце горы Кор, в самом прекрасном ее гроте, называемом Ла-Тиоморро, ваша недавняя знакомая обрящет искомое. Пути назад с острова нет. Но об этом вы можете не упоминать… – Марго загадочно улыбнулась.

– Ла-Тиоморро… – растягивая слова, повторил призрак, приняв монету из рук Марго. – Я и правда не знал о том, что это мифическое озеро находится именно там. Всю жизнь оно было скрыто от моих глаз, и вот теперь… открылось…

– Бросьте философствовать! – отмахнулась Марго. – Лучше скажите, не хочется ли вам вернуть свое прежнее состояние, снова стать живым?

В блеклых глазах вурдалака мелькнул огонек азарта, и Марго, заметив, как легко рыбка попалась на этот хлипкий крючок, продолжила:

– Если в вас еще осталась преданность короне, выполните мою маленькую просьбу. А я, в свою очередь, сделаю все, что в моих силах для вас. Но помните, никто не должен знать о нашем разговоре. Храните тайну озера.

– Вы возлагаете на меня большую ответственность. Почему вы думаете, что можете мне доверять?

– Потому, что вижу, вы – благородный человек. Иначе вы бы не были допущены к королеве так близко. И еще я знаю, чего вы ищете, и почему так жаждете быть услышанным. Вам хочется быть оправданным, вернуть свою честь. И я поддерживаю это ваше стремление. Мы с вами знаем, что настало время, когда все долги должны быть оплачены, потому что все жертвы уже принесены. И еще, боюсь, я ваша единственная возможность.

Призрак слушал Марго внимательно, рефлекторно ощупывая пальцами герб на заветной монете. Затем он выдержал небольшую паузу, видимо, стараясь усилить остроту и значимость момента, а затем торжественно произнес:

– С вами приятно иметь дело, Маргарита! Хоть я и не знаю вашего титула… но, если вернуть мне тело действительно в ваших силах, думаю, интуиция меня не подвела! С нетерпением жду нашей следующей встречи!

Обменявшись с Марго многозначительными взглядами, Ян Полански растворился в воздухе. Марго смотрела, как постепенно тает его и без того бледное изображение, и когда оно, наконец, скрылось, довольная своей неузнанностью, вновь достала любимую колоду. Выбрав из нее карту с изображением девушки, одетой в темно-зеленый костюм, с колчаном стрел за спиной, она улыбнулась.

– Кажется, у меня есть для тебя подарок, Марджери! – и она бросила взгляд на шляпу-цилиндр, лежавшую на столе. – Если, конечно… если, конечно, ты захочешь его принять… – она помолчала, – добровольно или с моей помощью… не важно. Как бы там ни было, я нахожу весьма символичным, что именно ты станешь первой.

Марго снова взяла карандаш и, зачеркнув букву «М» на карте, старательно вывела «N».

– Ты будешь наблюдательницей, Марджери, – она прищурилась, придирчиво разглядывая карту, и решительно стерла лицо девушки, нарисовав шляпу на ее голове. – Точнее, Наблюдателем. Прости, Мардж, так надо для дела.

Тем временем, поезд прибывал на станцию. Ровно в двенадцать двери купе сами собой отворились, освободив Марго дорогу. В коридоре вагона было тихо, никто никуда не спешил, лишь прозрачные, или лучше сказать призрачные, тени, складывающиеся в получеловеческие обличья, проплывали стены насквозь. Спускаясь на перрон, Марго преобразилась. Ее черное старомодное платье превратилось в легкую длинную кофту с широким вырезом, окаймлявшим красивые плечи, и серые облегающие брюки, заправленные в черные блестящие сапожки. Как только Марго сошла с поезда, он тут же тронулся и растворился в зыбкой туманной пелене, прилипшей к железной дороге. Перрон же кипел жизнью, всюду расходились не замечавшие друг друга, отягощенные чемоданами и дорожными переживаниями люди. Разумеется, никто из них не заметил появления новой фигуры, которая призраком, вроде тех, что уныло бродили по вагону испарившегося поезда, растворилась в толпе.

Дар

«Дочери Никты, повсюду царящие грозные Мойры, ваша обитель небесного озера берег туманный, где извергаются белые воды, жару охлаждая, в каменных недрах бездонной пещеры под сводом угрюмым…»

Орфический гимн

Небо залило чернилами. Ночь царственно сошла с трона, принявшись обходить свои владения. Теряясь в подоле ее платья, медленно таяли предместья Лаэхема, разрушенного и некогда великого города. Скоро ночь оказалась в самом его сердце и, сокрушаясь, замерла здесь. Едва ли осталось средь его широких улиц, по которым бродил теперь один лишь ветер, хоть одно уцелевшее здание. Ничего не пощадил разрушительный пожар, пронесшийся свирепым смерчем по благодатной земле много лет назад. Печально и обреченно смотрели теперь пустые глазницы домов, мрачными стражами пожарища встречавшие случайных путников. Люди оставили город, навсегда передав его в полноправные владения природы, болезненно медленно возвращавшей себе украденные человеком богатства. И над всем этим зловещими стаями кружили колючие кустарники и мощные кроны могучих буков, очерченные на фоне звездного неба беспокойными рваными силуэтами.

На самой окраине среди гордых и молчаливых руин едва можно было различить невысокий павильон. Сложенные массивной квадровой кладкой, стены его будто в насмешку были обведены легкой дорической колоннадой. Полуобрушенный купол, венчавший постройку, сохранил лишь общие очертания изящно выгнутой дуги, завершавшейся когда-то в самом центре невысоким шпилем. Мертвая тишина, распростершая над ним свой саван, прерывалась лишь редким шуршанием пробегающей мимо мыши, и раздававшемся откуда-то изнутри воркованием водоема.

Осторожно ступая по усыпанной обломками и острыми камнями земле, Марго приблизилась к павильону. У самого входа она чуть не запнулась о что-то, оказавшееся человеческим черепом с уродливо отвисшей нижней челюстью, над которой вперились в небо бессмысленные чернеющие глазницы. Обойдя препятствие и не мало ему не удивившись, Марго ступила на пьедестал. Внезапно усилившийся ветер пустился разгонять по каменному полу всякий сор, мелкие камешки и обломанные корявые сучья; зашелестела сухая трава, и, казалось, иссиня-черное небо налилось еще более густой темнотой, среди которой все ярче и ярче засияли далекие звезды. Марго заметила это, но ее внимание привлекло другое. В бездне мрака, негостеприимно выглядывающего из провала арки, у которой она стояла, вдруг затеплился неясный свет, скорее еще только сияние, отдававшее разноцветными тонами. В нем угадывалась то холодная бирюза, то темное золото, то тревожные багровые всполохи, то медленное тление лунного света. Марго не сомневалась, что именно этот свет привлекал искателей древностей и чудес, и именно он привел их к краю гибели. Впрочем, Марго собиралась обойти эту участь.

Внутри павильон оказался куда мрачнее, чем снаружи. Всюду валялись с трудом опознаваемые кости, изогнутые в крутые спирали колючие ветви пронизывали каждую стену, каждый отворот лабиринта. Ветер стонал надрывно, бился в неистовстве за стеной, будто не мог перенести невозможность говорить словами, как дано лишь человеку. Прохлада не приносила облегчения, но старалась запутать, сбить с пути, пообещать самое жуткое. И здесь, промахнувшись, ударившись о камень взгляда Марго, она опала, исчезла, сменилась теплом и сухостью будто у разожженного огня.

Пройдя несколько арочных проемов расположившихся анфиладой комнат, Марго, наконец, приблизилась к самому центру. Здесь, под обрушенным куполом, из которого торчали еще кое-где одним только чудом держащиеся плинфы, вопреки всему мирно журчал прозрачной и чистой водой небольшой восьмиугольный фонтан. На самом его краю, словно оставленный кем-то, стоял фонарь. Свечение его приобрело здесь наибольшую интенсивность, распуская по стенам и поверхности воды радужные дуги, и заодно расписав лицо Марго разноцветными волнами, словно маску шамана.

Марго сделала еще шаг к источнику света, как вдруг ее чуткое ухо уловило едва слышное шуршание. Резко развернувшись, Марго выхватила клинок и пустила его точно в лицо непрошенного гостя. Однако тот прошел его насквозь, не причинив ни малейшего вреда, и, отлетев от каменной стены, со звоном упал на пол.

– Я знала, что ты придешь с мечом, но, признаюсь… такого приветствия не ожидала, – прозвенел чарующий голос.

– Не нужно было подкрадываться со спины, – легкомысленно дернув плечом возразила Марго. – И совсем не обязательно обладать даром ясновидения, чтобы догадаться о последующем развитии событий, – она сложила руки на груди.

– Ты думаешь будто показываешь мне свою власть, но не думаешь, что это я показываю тебе кто ты, – миролюбиво произнесла явившаяся из темноты и облаченная в легкие одеяния из газовой ткани дева. – Признаюсь, еще никто не догадался встретить меня подобным образом… Впрочем, были некоторые… – как бы невзначай она слегка подтолкнула босой ногой валявшийся у арки череп с зияющей на макушке черной дырой.

Необыкновенное умиротворение, исходившее от этой женщины, так контрастировало с окружавшей ее действительностью, что даже Марго, ожидавшая встретить здесь массу неприятных неожиданностей и, казалось бы, готовая ко всему, удивленно вытянула лицо. Воспользовавшись ее замешательством, дева оказалась рядом так плавно, будто ступала по воздуху. Ноги ее, как и серое платье, похожее на клубы тумана, едва касались пола. Вся она была словно река, пластичная и неуловимая – зачерпнешь воды, и тут же она прольется сквозь пальцы. Голос ее, как песнь сирены, разлетался в воздухе дурманящим облаком. Марго приметила тут же и необычный цвет ее лица – серебристый, тогда как шея и руки ее отдавали почти мертвенной белизной. Однако это обстоятельство совершенно не портило общего притягательного впечатления, стоило лишь заглянуть в ее серо-голубые глаза, как в бесконечный танец звезд. На щеках темнели две черные точки в форме капель. Слегка вытянутый правильный овал ее лица, длинный изящный нос с легкой восточной горбинкой и аккуратные маленькие губы вызывали невольное сравнение с ликами икон.

– Как ты, видимо, знаешь, я – Мойра. Здесь я жду путников, желающих обрести знания, – полная изящества рука с длинными тонкими пальцами обвела в пространстве плавную дугу. – Что привело тебя сюда? – она испытующе всмотрелась в лицо гостьи.

– Ах-да! – Марго шутливо приложила руку к голове. – Обязательное приветствие. Я думала мы опустим формальности. Хоть мы и видим друг друга впервые, уверена, ты знаешь кто я. А я знаю кто ты. Не идиотка же я в самом деле – ехать в такую даль только ради «таинственных знаний». Но я могу ошибаться, так как привыкла, что меня и так все узнают и боятся. В смысле – чувствуют мою божественную природу и боятся. В общем-то, если опустить формальности, я скажу просто: у тебя есть то, что мне нужно. А я всегда получаю то, чего захочу, – она мило улыбнулась.

– Неужели? – удивилась ее дерзости Мойра. – Однако, если продолжить эту линию размышлений, может оказаться, что это у тебя есть то, что нужно мне. Покажи.

Марго неприязненно вздохнула, но все же повернулась к Мойре спиной и приподняла волосы. Под кипой густых темных прядей на зашейке обнажилась татуировка в виде черного цветка с восемью остроконечными лепестками, над которым возвышалась корона. Мойра сделала несколько нерешительных шагов и, остановившись перед Марго, некоторое время изумленно вглядывалась в ее глаза, еле слышно проговорив:

– Эпоха Восьмилистника… Я знала, что это случится, но мне сложно поверить, хоть я и вижу своими глазами… Ты – человек?

– Великий Нейшо не посвятил тебя в свои планы? – как будто удивленно поинтересовалась Марго.

– «Оэ ди нейгос эсти эн… – голос Мойры дрогнул, и она еле слышно закончила фразу, заговорив песней, – …Маргерис…1», – она отошла в сторону и произнесла, будто говорила сама с собой: – Дым от Великого пожара навсегда скрыл Нортарг от солнца, все Демавро погибли, короли запада канули в лету. Десять лет столица Нортарга пустует, повторяя судьбу несчастной древней Армидафии, и люди возносят свои мольбы богине Маргерис все чаще и чаще… но Великий Нейшо не просто возродил тебя, он сделал тебя… шахе2… –Мойра посмотрела на Марго с опаской. – Воистину эта его мысль кажется мне абсолютно нелогичной и противной природе происходящего. В час, когда Пратэя близка к гибели, Повелитель Хаоса пробуждает богиню смерти… Что ты – симптом или лекарство?

Она подошла ближе, продолжая заглядывать Марго в глаза, и нечто жуткое, полное беспощадной мощи, открылось ей.

– Я не богиня смерти. Я богиня боли, – поправила Марго. – И справедливого возмездия. Мое озеро – кровь и слезы страдальцев, изгнанников…

– И убийц, – завершила за нее Мойра.

Марго усмехнулась.

– И как иронично, и как, должно быть, ошеломляюще, что именно светлые эйды с их политикой непримиримости ко всему, чего они не понимают, породили даффи – народ изгоев и отступников. Затем они проиграли им юго-запад, а затем и весь запад.

– В тебе и правда говорит их боль, – Мойра смотрела на Марго с опаской.

– Как бы там ни было, эту войну эйды проиграли. И они проиграют битву за Пратэю, хоть им и кажется, что «отступники» повержены навсегда. Как видишь – их богиня возрождена из их же пепла. А это значит, что слава Нортарга еще впереди. Ты не права – сейчас мое время. Когда, если не сейчас? Не все даффи погибли – лишь члены королевских родов. Но они возродятся. Оэ ди нейгос эсти эн Маргерис. А солнце Нортарга обязательно взойдет. Может быть, не в это лето. Но уже очень скоро. И да – зови меня Марго, а не Маргерис. Сейчас я не желаю быть узнанной.

– Марго… – повторила за ней Мойра и задумчиво отвела взгляд. – Не только богиня, но и человек. Как?

– Ты знаешь как, – внушительным тоном произнесла Марго. – Это правда – теперь я не только Маргерис, но и королева Нортарга. Я – Маргарита Демавро, воплощение всего этого славного рода. Я – королева королей. Каждый, кто имел в себе хоть каплю крови даффи и верил в меня, был похоронен в моем озере, принимающем все и растворяющем все.

Мойра чуть сжала губу, услышав эту последнюю фразу. Сама она никогда не видела Атро, не от того, что оно было для нее недоступным, но от того, что не желала видеть, как черная вода разъедает все живое. И только стены пещеры, в которой оно обитало (а в том, что оно есть некая форма жизни, Мойра не сомневалась), не были подвержены его смертоносной разрушительной силе.

– Но они не умерли, Мойра, на самом деле… – Марго приложила палец к виску, – все они здесь. И я слышу их голоса.

Ресницы Мойры задрожали, зрачки расширились на блеклой серо-голубой радужке, и две слезы прозрачными ручейками поползли по лишенному эмоций лицу. Ближе к подбородку кристально чистые капли почернели, а, падая на одежду, вновь стали прозрачны. Марго, знавшая о даре Мойры, внимательно проследила их путь. Нельзя сказать, что увиденное ее обрадовало.

– Что ты видишь? – насторожилась она.

– Я вижу твое озеро… – почти шепотом произнесла Мойра. Отвернувшись, она отошла к фонтану и машинально погладила по крышке фонаря, по-прежнему испускавшего радужное сияние. – Я слышала о нем немало легенд, и ни в одной из них не было ничего хорошего. Мне даже стало жаль, что люди бояться писать о таких вещах… Я хотела бы иметь книгу о нем в моей библиотеке, но никто еще не написал о нем ничего правдивого, – помолчав, она задумчиво произнесла: – Атро… Я боюсь, ты и сама еще не знаешь кто ты. Богиня, ставшая свободной благодаря частице Сарфарваллы, отныне заключенной в тебе, или… – Мойра помедлила, словно каждое слово давалось ей с трудом, – шахе, вынужденная стать частью проклятого озера… Ты не понимаешь всего замысла Нейшо. И не знаешь для каких целей он вывел тебя из небытия. Ты думаешь, что мир принадлежит тебе, но ты – орудие в руках Хаоса.

– Эват-шахе3, – спокойно поправила Марго.

– Озеро Атро и… эват-шахе… – Мойра нервно усмехнулась, и от Марго не укрылся ужас, на мгновение мелькнувший в ее глазах. Меланхолично растягивая слова, полушепотом, словно говорила сама с собой, она сказала: – Кажется, Нейшо воплотил в жизнь свой самый странный и пугающий эксперимент… Что он добавил в тебя? Мне помнится, одна лишь слеза дала жизнь предыдущей шахе. Но ты… Что это было, Маргерис? Ее кровь?

Марго оставила этот вопрос без ответа, а Мойра продолжила:

– Значит, Нор-Атир больше не пустует?

– Он никогда не пустовал. Там всегда была я. Великий пожар сломил нас, но не уничтожил.

– Как я могла усомниться… – растерянно протянула Мойра. – Со времени Великого пожара о королевстве даффи ничего не было слышно. Ареи4 Нортарга затихли вокруг своей сломленной столицы. Я думала это продлиться еще одну вечность… Но настало время собирать камни, не так ли? Теперь даже мне не вполне очевидно, кто из нас здесь испытуемый, – она вновь сделала паузу. – И давно ты приняла человеческий облик? – в глазах Мойры читалось теперь любопытство и почтение.

– Не только я ношу маску, – спокойно ответила на это Марго.

Хмыкнув, Мойра самодовольно улыбнулась.

– Наши с тобой тела – наши маски. Да, это так. Мы скрываем в них то, чего человечество не может узреть. Видящий увидит и так. Слепой – не увидит даже если снять маску. Ты, Маргерис, не знаешь жалости, страха, или сожалений… Ты клинок, брошенный в сердце врага. Так что же привело тебя ко мне?

– Ты знаешь, Мойра. Ты видишь тайные желания всех. Ответь же на этот вопрос сама. И не думай, что я отступлюсь.

На этот раз Мойра выдержала уж слишком долгую паузу, испытывая терпение Марго и твердость ее намерений.

– Твое желание лежит на поверхности, и оно восходит из самых глубин твоего озера. Не зря оно повергает в ужас любого, кто соприкоснется с ним. И я вижу, что в тебе достаточно сил для того, чтобы достигнуть своих целей и без того, что ты так жаждешь обрести. Месть – вот твое дело, и то, что движет тобой, – она прищурилась. – Но этого хочет лишь одна твоя часть, а чего ищет другая? Преодолеть мучительный разлад, собрать воедино все, что было разрушено? Ведь справедливость – не только в возмездии, но и в восполнении утраченного.

– Давай остановимся на первом желании! – нетерпеливо взмахнула рукой Марго.

– Подумай, я могу предложить тебе многое если ты откажешься от него.

Мойра провела рукой в воздухе, как дирижер, и тут же из ее пальцев потянулись тончайшие белые нити, соткавшие невесомые образы городов и зданий.

– Я могу покорить тебе многие страны! Даже последний король Нортарга не мечтал о той славе, которой ты можешь достичь. Ты будешь управлять вселенной! Все будут знать тебя и поклоняться тебе, если того пожелает твоя душа. Все это здесь, в моих знаниях. Возьми их и используй их мудрость. Нет более сильного оружия.

Марго рассмеялась в ответ.

– Не можешь устоять перед искушением проверять на прочность всякую забредшую в твою обитель душу? Но я не простая душа. Я – эват-шахе, эта вселенная уже принадлежит мне. Я скажу лишь слово – и все падут передо мной ниц. А кто не падет – растворится в моем озере. Но в одном ты права, очень скоро все изменится, и я сама создам не одну страну, а целый мир. Теперь я пишу историю, а ты и Сабрелиум с его великим собранием книг остаешься вдалеке от ее пульса. Но я пришла сюда не за этим. Я много слышала о тебе. О твоей мудрости и проницательности. Я уверена, в твоей библиотеке есть хотя бы одна правдивая легенда о том, где хранится меч Орвара.

Мойра опустила руку, и видения тут же исчезли.

– Ты… хочешь… создать… мир? – обескураженно произнесла она. – Кому именно ты собралась мстить, Маргерис?

– Не твое дело.

– Мы ответственны за все, чему даем право быть, – возразила Мойра. – Не говори мне, что это не мое дело. Да, ты шахе, часть души Пратэи, частица Сарфарваллы. Но ее свойства разлиты между вами, между такими же, как ты. Эпоха Восьмилистника означает, что ты – последняя из них. Теперь вас восемь. И от тебя зависит будущее Пратэи. Ты ввергнешь ее во мрак, или отступишься от своей миссии и дашь жизни шанс. И ты не сможешь воплотить свою идеи создания мира, не привлекая остальных. Не сможешь сделать то, что я предлагаю тебе совершенно даром. Неужели ты действительно собираешься их отыскать? – Мойра присела на краешек фонтана. – Но как ты заставишь их следовать за тобой? Ведь, как известно, вас тянет друг к другу в той же степени, в какой и отталкивает… Иначе не было бы самой идеи «раскола»… И пока существует вторая эват-шахе, которая безусловно является твоей соперницей, ибо по странному совпадению, она – королева Эйдааля, а вражда Демавро и Белавур – самая длинная глава в истории Элгалы5, тебе не заставить их подчиниться. – Мойра вдруг замолчала, с тревогой глядя на Марго. – Она – то же, что и ты, Маргерис. Ты собралась мстить самой себе? – ужаснулась Мойра.

– Вот уж от тебя я точно не буду выслушивать нравоучений, – Марго улыбнулась саркастически. – Учитывая то, что даже ты не вполне понимаешь, что связывает меня с другими шахе, и что разделяет. Тебе не дано это знать, это только между нами. Но… это же ты покинула «дивный» Сенполиум, когда поняла, насколько все там узко мыслят, отвергая Хаос, отвергая миры за гранью, отвергая все стороны жизни, не соответствующие их идеалам! Но человек не рождается святым – он становится таким, если идет по пути совершенства. Эйды же требуют от человека бояться всего «неправильного». Идеализм умрет вместе с их великой империей, поверь, уж я-то знаю к чему приводит этот однобокий снобизм! Я еще ничего не решила, но я думаю, что коль они считают, что человеку лучше жить без недостатков, так и мне можно думать, что без глупых достоинств вполне можно быть счастливой!

– Подумай хорошо, прежде чем спросить… – настороженно произнесла Мойра. – Ты можешь потерять все, если совершишь ошибку сейчас. Убьешь эват-шахе – и дни Пратэи будут сочтены. В твоих словах есть истина, но и ложь. Идеология эйдов не всегда правильно понимается ими самими, с этим я спорить не стану. И да – я ушла, когда поняла, что Хаос и Энкуаль не будут приняты Сенполиумом6, пока на трон его не взойдет тот, чьи глаза будут открыты, а не тот, кто просто умеет читать законы. Я родилась в Сенполиуме, я видела как растет империя, и это я стояла у истоков Великой железной дороги по левую руку Нейшо. Террос и Хаос должны обрести новый баланс. Но не ценой гибели одной из вас.

Марго улыбнулась.

– Мне незачем убивать ее. Меч Орвара нужен мне для того, чтобы никто не мог убить меня. Только это оружие способно причинить мне вред. Вот тебе еще одна ирония судьбы – меч первого короля Нортарга единственный во всем свете способен меня уничтожить. Если я нашла тебя – найдут и другие. А я не хочу получить удар в спину. Не хочу постоянно оглядываться. Пусть уж лучше моя смерть будет в моих руках.

– Я не верю, что он нужен тебе для защиты.

– Ты – Мойра. Твое дело не отговаривать людей, а бросать их в пламя их страсти, осуществляя заветные желания их душ. Я не прошу у тебя совета. Ты думаешь, что знаешь много, но ты ничего не знаешь об Атро и обо мне. Как и все, ты не ждала, что пророчества о нем сбудутся.

– Я знала, что они сбудутся, – не согласилась Мойра. – Но я не знала, что это будет… так.

– Я уже преодолела долгий путь, не думаю, что что-либо может теперь помешать мне. Итак, все, что ты могла мне предложить, я уже имею или надеюсь вскоре получить. За исключением одной вещи.

Мойра отвела взгляд.

– Единственное, что не подвластно мне, так это сила его притяжения. Помоги мне! Взамен я обещаю помочь тебе найти то, что так долго и безуспешно ищешь ты сама. Я приведу к тебе лучшего читателя, о котором ты не могла и мечтать. Ты жаждешь делиться мудростью – что ж, я дам тебе самый лучший ум.

Мойра молчала. Она смотрела на Марго, как тысячи лет истории смотрят в настоящее, что стоит на самом краю перед бездной. Могла ли она остановить грядущее?

– Реки крови и слез прольются, если ты найдешь его. Стоит ли так ревностно искать то, что, возможно, не спроста скрыто от твоих глаз?

– Стоит ли останавливаться перед препятствиями, ели цель твоя высока, и ты в силах достичь ее? – в свою очередь спросила Марго. – Ты знаешь, Мойра, что я должна это сделать. Боль моих предков кипит в моих венах. С твоей помощью или без, я найду его. Но лучше тебе не растягивать этот период.

– Дай мне руку, – вдруг потребовала Мойра.

– Хочешь погадать? – Марго вытянула издевательскую полуулыбку, но все же выполнила просьбу.

Мойра улыбнулась ей в ответ с не меньшим сарказмом и вместо ладони крепко сжала Марго запястье. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и – тишина. Биение пульса не отдавало в пальцы Мойры, ничем не обнаруживая то, что должно было служить источником жизни. В этот момент, казалось, вся вселенная замерла, пытаясь услышать то, что желала бы слышать Мойра.

– Ту ли вещь ты действительно хочешь отыскать, о которой меня спросила? Понимаешь ли, что спрашивая у меня, ты можешь найти не то, что думаешь, а то, что соответствует твоим истинным желаниям?

Марго смотрела на Мойру спокойно и даже с некоторым интересом.

– Она мертва, Мойра, – сухо произнесла она. – Если ты об этом. Дуализм преодолен. И та мифическая связь озера Атро и озера Лед – отныне утрачена, а ее «нимфа» спит крепким сном на самом дне, и никогда не проснется. Теперь ничто меня не остановит. Твоя последняя причина отговорить меня – не имеет значения.

Мойра опустила глаза, поняв, что осталась неуслышанной. Что ж, быть по сему. Марго не делала разницы между своими планами, казавшимися ей рациональными, и тем, что давало ей силу. Не думала она и о том, что порой человек и сам не знает, что ведет его, и что подсказывает ему решения. Не видеть лица того, кто управляет твоей жизнью, – печальная картина. Но каждый сам должен пройти путь осознания, иначе ничего не исправить. Подумав, Мойра ответила:

– Как часто то, что мы так долго и страстно ищем вдалеке оказывается под самым нашим носом.

– Где, Мойра? – не вытерпела Марго.

– Меч, который ты ищешь, ты найдешь там, где заложен первый камень в основание Нор-Атира… на вершине горы Кор. Но помни, ты ошибаешься, если думаешь, что Атро единственное в своем роде. Сила, породившая предмет твоих исканий, могущественней и древнее, чем твое озеро. Настанет время, и тебе придется встретиться с ней лицом к лицу.

Марго вспыхнула, и в глазах ее на секунду зажглась искра, разбежавшись по телу судорожным беспокойством в торжественном ожидании долгожданного обретения.

– Две хорошие новости на сегодня. Благодарю тебя, Мойра, за твой бесценный дар!

– Нет поводов для радости, королева Марго. Тебе предстоит очень тяжелый выбор.

– Разве? – Марго улыбнулась.

– То лицо, Марго, будет не тем, что ты ожидаешь. Враг прячется за маской Сарфарваллы, и в конце концов он заставит тебя сражаться с самой собой. Быть может, когда этот самый меч, который ты так ищешь, зависнет у твоего горла, ты проснешься от своих заблуждений.

– Что это за враг, Мойра, о котором ты говоришь? Все силы в этом мире принадлежат мне. Я его душа. Между мной, Великим Нейшо и Великой Тенью не такая уж большая разница. Мы едины, хоть и разделены. И моя цель – преодолеть этот разрыв.

– Твоя цель – забрать все, – Мойра покачала головой. – Задумайся об этом. О том, почему ты – не Нейшо и не Великая Тень. Подумай о различиях прежде, чем сливать все в одну чашу.

– Ты не ответила на мой вопрос, – заметила Марго.

– Ты узнаешь это в свое время. Ты не поверишь мне, если я скажу. Ты должна увидеть это сама.

– Ты умна, Мойра. Но через-чур драматична, – повела плечом Марго.

– Поговорим об этом, когда встретимся вновь.

Мойра отвела взгляд и кивнула на прощание.

– Пойдем же, Парцифаль! – обратилась она к кому-то за стеной. – Нам пора.

Марго вздрогнула от внезапно раздавшегося грохота. Тяжело ступая по каменному полу, давя под собой хрупкие истлевшие кости, и со звоном волоча по полу тяжелый боевой топор, из темноты появился облаченный в доспехи рыцарь. Ростом Мойра едва ли доходила ему до середины груди. Бережно взяв в руки фонарь, он немой глыбой покорно устремился вслед хозяйке, сверкая серебряными пластинами.

По спине Марго невольно пробежались мурашки, она была уверена – внутри, в черных прорезях шлема, ничего нет. «Парцифаль…». Неужели это тот самый Парцифаль? Самый знаменитый коэнн Сенполиума, эйд по происхождению и по идеологии, основатель Эйндавена и рода Гильденвальдов, столь таинственно исчезнувших в полном составе во времена Великого пожара. Марго поежилась – уж слишком это было похоже на то, как погибли все до единого даффи. Но самым интригующим было вовсе не это, а то, что Парцифаль ко времени этой трагедии был мертв многие века. Впрочем, говорили, что и Мойра разменяла не первую тысячу… Марго не стала продолжать эту мысль – это была не самая важная загадка, заботившая ее сейчас. Не склонная к пустому созерцательству, она предпочитала занимать свой разум вещами более насущными. Например, следующим в ее плане было решение одной весьма занимательной арифметической задачки. Однако она еще не знала, что в будущем ей все же придется основательно заняться тайной Парцифаля Гильденвальда и того маленького красного камня, что жители Алдавинии, занимавшей южное побережье Таргарского моря, называли «хетсуаткаль», и что был вкраплен в медальон, висящий на шее рыцаря.

Скрывшись за аркой, Мойра тихо прошептала Парцифалю: «Когда-то Нейшо сказал, что будет лишь один человек, рожденный на истинной земле и способный переступить границу его владений. Многие полагали, что им станет Лило7. Как и она сама, впрочем. Но я знала, что все они ошибаются. А теперь я вижу, что это пророчество вскоре сбудется. Как знать, что это принесет всем нам…».

Марго проследила за Мойрой, а затем, вынув из потайного кармана колоду карт, достала ту, на которой, одинокий, на отвесной скале чернел остроконечными шпилями замок. Поместив ее перед своим лицом, она внимательно вгляделась в его очертания, но вдруг прервала этот зрительный контакт, убрав карту обратно в колоду, и вытянула вместо нее карту шута. Ей предстоял еще один визит, а «сладкое» можно было оставить на потом. Время и вся вселенная сейчас были в ее руках.

Зерро

На станции было темно. В мерцающем свете одинокого фонаря бледновато-желтым очертился лишь край перрона и сверкающие линии железной дороги, присыпанные мелким гравием. Марго стояла на самом краю. Ее чеканный силуэт резко выделялся на фоне призрачного павильона, и то исчезал в тени, то вновь появлялся под волшебным действием раскачиваемого ветром фонаря. Вокруг спокойными волнами расстелилась пустыня. Поезд прибыл точно по расписанию, мягко пролившись из темноты, подобно клубам пара, поднимающимся к небу над тлеющими углями костра. Проводников и пассажиров, кроме Марго, не было.

Марго прошла тесный коридор, миновала несколько закрытых дверей купе, придержав шаг и остановившись около тех, что несмотря на всю очевидную логику были пронумерованы цифрой «0». Легким взмахом руки Марго заставила двери открыться. Казалось, в купе было пусто. Во всем поезде не горело ни одной лампочки, и единственные в этой картине лучи света от станционного фонаря за окном дрожащим полотном расстилались по столику, задевая края сидений. Марго села слева, и под силой ее гипнотического взгляда двери купе сами собой закрылись. Поезд тронулся, легко заскользив по рельсам. Он двигался словно механизм, управляемый невидимым инженером. Теперь только луна освещала купе.

– Я знаю, что ты здесь, – не торопясь, произнесла Марго, поправляя складки платья.

Из угла напротив на нее уставились возникшие из темноты два желтых глаза. Едва касавшиеся очертаний неизвестной фигуры лучи высветили острые уши.

– Советую принять более благопристойный вид, когда с тобой разговаривает королева, – нисколько не смутившись, заметила Марго.

Глаза мгновенно сузились, а последовавшая затем вспышка ярких, почти карнавальных, всплесков скрыла за собой то, что таилось в тени, и на свет вместо таинственного «нечто» процедилось дружелюбно улыбающееся лицо Уго, которого Марго не называла иначе, чем «шут».

– Прошу прощения, моя госпожа, не признал вас без короны! Чьих же кровей будете, ваше величество?

Обаяние и ирония на его лице слились в вежливо-прислужливую гримасу, и сам он весь был словно Чеширский кот, пропадая и возвращаясь в переливах лунного света. Однако вся эта декорация, вместе с довольно скудным освещением, все же не могла скрыть приятных черт его лица. И если бы не эта его манера вести себя подчеркнуто желчно и драматично, продемонстрированная им в данный момент, можно было бы невольно залюбоваться им, чем обычно и вынуждены были без собственного на то произволения заниматься все жертвы обаяния мирройев. Вышедшие из самого Хаоса, мирройи были самой докучливой расой, когда-либо проживавшей на Пратэе. Само свойство их способа существования делало их таковыми – они вынуждены были продлять свою жизнь за счет других. Но это уже отдельная история и когда-нибудь ей все же придется уделить время, но сейчас…

– Ох, не надо, – закачала головой Марго. – Думаешь я не помню тебя у берегов моего озера? Думаешь, я не видела и не слышала всего, что происходило, пока я «спала» все эти сотни лет? Думаешь, я поверю, что миррой не узнал меня, и не видит насквозь из каких энергий я состою? – помедлив, она добавила: – И чья кровь течет во мне.

Уго смотрел на Марго, жадно ловя в сумрачном пространстве очертания ее лица, пока, наконец, его собственное тело не стало ощутимо материальным, перестав просвечивать. Его взгляд был настолько ненасытным, что, казалось, он веками ждал этой самой встречи, и лишь собственная гордость не позволяла ему выразить всю полноту своего восторга, отчего игра мимики и жестов обещала быть еще более мастерской и бесподобно совершенной, нежели во все иные его будни, исполненные хитросплетенных интриг.

– Я лишь хотел, чтобы вы сами это сказали, – благоговейно прошептал Уго. – Неужели пророчество и правда сбылось? Пророчество, в которое мало кто верил, но в исполнении которого всем пришлось поучаствовать. Многие говорили мне, что вы всего лишь миф. За эти десять лет бесплодных молитв они стали забывать стальную хватку Нортарга и завет Великого Нейшо. О, безумие глупцов! И вот теперь вы сидите передо мной, слишком живая, чтобы быть выдумкой.

– И слишком ценящая время, чтобы вести бессмысленные диалоги, – добавила Марго.

Уго усмехнулся.

– Понимаю, вы всякий день имеете возможность быть приобщенной к собственному величию, но я-то вижу вас впервые. Простите мне мое обывательское поведение.

– Прощаю, – благосклонно согласилась Марго, внутренне содрогнувшись от потока саркастической лести, которую она искренне ненавидела.

– Позвольте все же полюбопытствовать, ваше благородное величество, где же ваши регалии? – осведомился Уго, подозрительно сощурив глаза.

– Ярмарка тщеславия давно прошла. Уж тебе-то, как никому другому, должно быть известно, что настоящей королеве не нужны никакие «знаки отличия», – явно скучая, ответила Марго.

– Совершенная правда! Особенно с вашей нынешней силой, – Уго с подобострастием и чуть ли не с завистью заглянул ей в глаза, словно был котом перед кувшином невероятно жирной сметаны. – Но я все же позволю себе еще один небольшой вопрос. Я, как вы знаете, много путешествую…

Марго хмыкнула. Ей было прекрасно известно о том, что Уго – пленник, а никакой не путешественник.

– Так вот, – продолжал он, – я слышал, как в последнее время люди на станциях стали говорить о вас, не зная, между тем, кто вы. Они говорили о знамениях и черном ангеле, вознесшимся над Безымянным островом, которого якобы видели жители побережья Мертвого моря. Затем слухи о подобном видении стали распространяться по другим странам. Говорят, вас даже видели в империи эйдов. Я усердно следил за этими пересудами, чая в душе узреть их причину, и, вот, наконец, вы удостоили меня своим визитом… – Уго преклонил голову в почтительном поклоне, приложив руку к сердцу. – Должно быть, теперь вы знаете, что маргереситство очень распространено на Элгале, и что вас почитают за божество могущественное, опасное, хладнокровное и жестокое, по всему западу и даже в отдельных странах востока. Я не говорю уже о том, что идея богини смерти, так развитая на Энкуале, просочилась в него из Терроса. И это отзвуки вашего культа. Люди строят храмы в вашу честь, они боятся вас…

– Правда? – делано удивилась Марго. – Впрочем, это полезно для них. Не бывает дыма без огня, не так ли?

– Несомненно! – Уго сложил руки в замок, внимательно вглядываясь ей в лицо.

– Так в чем же твой вопрос? – поторопила его она.

– О, люди… – наигранно вздохнул Уго, не спуская с Марго глаз. – Они склонны к преувеличениям, равно как и к недооцениванию, впрочем… Они описывали вас несколько иначе. Богиня Маргерис, в которую так верили даффи, традиционно изображалась с крыльями из кинжалов. И если… допустим, это так, то… где же ваши… – он сделал мягкую паузу и произнес: – … крылья?

Луна повисла в небе напротив окна. Марго опустила глаза, и ее густые ресницы отбросили на щеки длинные прозрачные тени.

– Ты не в праве задавать мне подобные вопросы. Но все же я отвечу. Мне пришлось обменять их на кое-что более важное. На право быть человеком. Разумеется, это временная мера. Сейчас я Марго, не Маргерис. Так нужно для дела.

Эти последние слова она произнесла как можно более отчетливо, и Уго понял намек, медленно кивнув. На самом деле он действительно был несколько разочарован. Весь облик Марго, ее королевская стать, и страшная сила, скрытая за спокойным и чарующим обликом, и эти почти черные глаза, от которых невозможно было оторваться, восхищали его, что делало еще более огорчительным то обстоятельство, что он не увидел ее в первозданном виде. Впрочем, он не выказал этих своих чувств ни единым движением лица, заметив вместо этого:

– Вот поэтому я предпочитаю оставаться в тени!

– Предпочитаешь? – Марго взглянула на него подчеркнуто ироничным взглядом. – Ты вы-нуж-ден! – произнесла она издевательски медленно, почти по слогам.

Уго безразлично скривил брови, демонстрируя небрежное отношение к этим обстоятельствам своего существования, но Марго не оставила ему возможности оправдаться.

– А что, кстати, ваша обратная сторона, ваше величество? Не жжется? – желая взять реванш поинтересовался он.

– Не жжется, – спокойно ответила Марго. – Мертвые не имеют обыкновения причинять неудобства.

– Дара… мертва? – лицо Уго на время потеряло ироничную окраску, сменившуюся недоверием.

Марго кивнула.

– Вы лукавите, моя королева, – расслабился Уго. – Есть лишь одна вещь, способная погубить вас обеих… и, кажется, об этом предмете никто не слышал с того самого момента, как голова великого Орвара Демавро скатилась с его могучих плеч…

– Это ненадолго. Я найду меч Орвара. Теперь я знаю где он спрятан. Мойра сказала мне.

– Вот как… Что у этой женщины на уме? – возмутился Уго. – На ее месте я бы ни за что не отдал Балерндир разрушительнице… ведь всем нам это может выйти боком…

– Не слишком ли у тебя длинный язык? – разозлилась Марго.

Уго понятливо кивнул.

– Мой язык – лакмусовая бумажка правды. Мне позволено говорить ее, потому что если не скажу я – никто не скажет.

Марго сжала кулаки, но не стала комментировать это заявление, переведя тему.

– К делу. Он помог мне воплотиться. И теперь я вроде как обязана ему. По счастью, наши цели совпадают. Поэтому я здесь и предлагаю тебе работу. Он сказал, что никто другой не знает Железную дорогу так, как ты.

На лице Уго заиграла еле заметная улыбка.

– Почему вы не произносите его имя? – вкрадчиво спросил он.

– Зачем? Ты и так знаешь, о ком я говорю. Он ведь предупредил тебя. Пожалуй, я не сильно ошибусь, если предположу, что он предупредил тебя задолго до моего воплощения. Ни за что в жизни я не поверю, что Повелитель Хаоса оставил свою правую руку узником Терроса просто так. Железная дорога и моя предшественница – «Зерро», рожденная из слезы Сарфарваллы, спасли тебя от верной смерти во время Великого пожара. В его огне должно было сгореть все, что причастно Хаосу. Но ты мог скрыться в Хаосе, однако предпочел свободе заключение. Скажи мне правду – для чего Нейшо оставил тебя здесь?

– Шахе нельзя было оставлять одну, – мрачно произнес Уго. – Я защищал ее все это время. Она должна была стать душой Великой железной дороги. Только ее силой мы могли связать миры. На Пратэе существует лишь то, у чего есть душа. Вам ли не знать этого? Но все пошло не так, как я ожидал. Она родилась без памяти и только мучилась, не зная кто она и где находится. Нейшо запретил мне говорить с ней. Я мог лишь хранить ее от опасностей.

– Хм… – Марго шумно выдохнула, недоверчиво разглядывая Уго. – Нейшо запретил тебе с ней говорить, но ты ослушался его приказа.

– Нет, – Уго опустил взгляд. – На самом деле он сказал, что когда я заговорю с ней, ее глаза откроются. Я знал, что это время настало. Из-за слухов о вас. Не стану скрывать – вы кажетесь мне куда более опасной для нее, чем я. Поэтому я и заговорил с ней. Я хотел, чтобы ее глаза открылись.

– Поздравляю. Ты сам привел ее ко мне.

Марго выложила на стол обугленную записную книжку. Лицо Уго осталось безразличным.

– Нет книги – нет движения, – Марго улыбнулась. – Краеугольный камень железной дороги теперь в моих руках, – она перелистнула страницы. – Без нее поезда остановятся. Стоит мне только вписать эту строчку в книгу. Ведь так? Грейс так и не догадалась, что ее путевые заметки – двигатель вашего интересного изобретения. Однако это уже не важно. Очень скоро я заберу Грейс, а железную дорогу придется замедлить, ради одного единственного мира, создателем которого я стану.

– Это бессмысленно! Железная дорога не средство передвижения, она – кровеносная система и пульс Пратэи и миров за гранью. Остановите железную дорогу и надолго потеряете контроль за Энкуалем. Вам ли не знать, что без Сарфарваллы жизнь приходит в запустение. Хотя, чего еще ждать от шахе? Оторванные от целого, вы кажетесь не менее безумными, чем сама Сарфарвалла. Ее болезнь поразила и вас… неужели все было зря…

– Ты одичал, – покачала головой Марго. – Но я могу это понять. Провести десять лет в одном поезде… такое из кого угодно сделает… – она неопределённо помахала рукой в воздухе, – а, впрочем, не важно. Это, должно быть, все равно лучше, чем десять лет в камере Лакримора. У тебя хотя бы меняются виды за окном. Бедняжка Лило ведь до сих пор в тюрьме? Однако вы оба получили по заслугам. Если бы у меня под носом кто-то провернул такое, не сносить бы ему головы. Но благородные эйды всего лишь отправили ее в вечное заключение.

– Для Лило это была единственная возможность выжить, – возразил Уго. – Лучше это, чем… смерть. Великий пожар почти выжег Хаос из Терроса, и ни в одном мире ей было не укрыться. А в Лакриморе ее поместили в особую зону для таких, как мы. Для выходцев из Хаоса и Энкуаля, изолированную от всех энергий. Говорят, эти технологии достались эйдам от их космических предков, – Уго усмехнулся.

– Она могла остаться с тобой, верно? – заметила Марго.

Уго нехотя кивнул.

– Но предпочла твоему обществу самую охраняемую тюрьму у черта на куличках на самом севере империи?

– Она предпочла мне «раскаяние». Она сдалась королеве Эйрин.

Марго улыбнулась и дернула плечами.

– Вернемся к теме нашего разговора. Дорога будет остановлена. Сейчас мне нужно изолировать Террос. Уж прости, что это расходится с планами Великого Нейшо.

– Я понимаю, – вдруг согласился Уго. – Вы не удержите контроль над всем. Сейчас вас волнует только истинная земля, потому что все шахе – здесь. Вы хотите собрать их.

– Верно. Теперь судьба Пратэи в моих руках. Ты нужен мне в качестве помощника. Только не думай, что обладаешь моим доверием. Просто я не знаю другого. А пока наши с Нейшо планы частично сходятся, меня устраивает твоя кандидатура. Я не могу заниматься всем. Но у тебя, безусловно есть выбор. Ты можешь навсегда остаться здесь.

– В других обстоятельствах мы с вами были бы врагами, – меланхолично заметил Уго. – Миррой и шахе – что за нелепый союз? Если бы не озеро Атро… в котором вы, как ни странно, обрели свое воплощение, вам никогда не пришло бы в голову даже пытаться говорить со мной. Теперь у нас намного больше общего, не так ли?

Марго молчала, слушая его рассуждение.

– Получается любопытная история, – продолжил Уго. – Не все творения Пратэи для нее желанны, не так ли? Иных Сарфарвалла исторгает в Хаос, как это ни прискорбно. И все от того, что мирройи живут силой эмаат8 – той же энергией, которой полно озеро Атро. Это претит духу Сарфарваллы, самой сути ее бытия. Точнее, эмаат всегда должно быть значительно меньше, чем анаэт. Ведь в противном случае дисбаланс этих сил приведет Пратэю к гибели. Многие века мирройи были вынуждены жить в Хаосе, который и стал их истинным домом, а расколотое сознание Сарфарваллы привело к появлению миров за гранью – сотен параллельных вселенных, окружающих истинную землю. Тогда преграды между Терросом и Хаосом, в свою очередь, ослабли. И мирройи снова оказались здесь, ибо любой миррой стремится к свету, что его отверг, словно бабочка к огню. Теперь же вы, шахе, став богиней Маргерис, просите меня о помощи. Такова гипотеза. И, честно говоря, если бы не ваше существование, мне и самому легко поверилось бы в то, что Сарфарвалла в действительности всего лишь выдумка. Эфир, разлитый между всем сущим. Оставить меня здесь навечно – это вы можете. Но только до тех пор, пока Нейшо не освободит меня. Раз уж вы решили лишить железную дорогу ее души, то и я здесь больше не нужен. Так для чего мне помогать вам?

Марго улыбнулась.

– Хотя ты и без того будешь безмерно рад общению со мной, – злорадно улыбнулась Марго, – ибо ни один миррой не упустит возможности находиться рядом с шахе, особенно с шахе, сила которой – источник твоей вечной жизни… – она сделала небольшую паузу, – если станешь мне верным помощником, от имени Сарфарваллы я признаю тебя. Мне достаточно лишь дать тебе новое имя. И больше ничто не сможет насильно вернуть тебя в Хаос.

Уго удивленно вытянул бровь.

– Так, значит, теперь вы берете на себя роль Сарфарваллы?

– Нет. Это было бы глупо.

– Вы собираетесь создать мир, если мне не изменяет слух. Кто станет его душой, его наблюдателем?

– У меня есть прекрасная кандидатура на эту должность.

Уго взглянул на нее с интересом.

– Вижу, вы уже распределили все роли.

– Разумеется. Скоро на железной дороге появится новый маршрут. Это будет Голубая ветка. Сойди на конечной, если не хочешь остаться в стороне от событий эпохального масштаба.

Уго рассмеялся.

– Вам стоило сказать эту фразу в самом начале, и вы избавились бы от необходимости уговаривать меня.

Марго удовлетворенно улыбнулась.

– Я не уговаривала тебя. Я исследовала твою душу.

– М… – губы Уго расплылись в саркастической улыбке, – знаете, в чем ваша самая большая ошибка, ваше величество?

Марго уставилась на него скептически, но предпочла позволить ему сказать.

– Вы видите во мне лишь шута и слугу.

– А ты, что же, соперничаешь со мной? – насмешливо спросила Марго.

– Положим, трон Нортарга меня не интересует, – уклончиво ответил Уго.

– А меня не интересуют все остальные, – дернула плечом Марго.

– И это ваша вторая ошибка, – он пристально смотрел ей в глаза.

– Что ты себе позволяешь? – голос Марго стал жестким.

– Осторожно, ваше величество, – умиротворяюще произнес Уго, – упрощая, вы лишаете себя возможности заметить важные детали. Я лишь указываю вам на то, что вы непременно упустите из виду, пытаясь принизить мое значение в этой истории. Как будто никто не говорил вам, что джокер – самая сильная карта в колоде.

Марго оглядела его нарочито придирчиво.

– Не вижу несоответствий. Кривляешься, паясничаешь, вырядился как шут, думаешь, что читаешь мои мысли? Но разве может прочесть тьму тот, кто ей не является?

– Вы – тьма? – патетически вывел Уго, возведя брови. – Уверяю вас, есть вещи страшнее Атро.

– Вы оба просто пытаетесь меня запутать, – помолчав, ответила Марго, не спуская с Уго глаз.

– Оба? – как будто удивился он.

– Запомни одно – я верю только себе, – не ответила Марго. – Что, скажешь, и это ошибка?

Уго мягко закачал головой, чуть улыбнувшись.

– Это естественно для человека гордого, сильного, самоуверенного, иногда чересчур. Но в вашем случае… скорее, забавно, ведь сознание Сарфарваллы разбито между всеми вами. Это значит…

– Какое чудо, – прервала его Марго, – что при этом я способна мыслить самостоятельно!

Уго замолчал, продолжая ее разглядывать.

– Вернемся к этому разговору лет через семь, ваше величество.

Марго раздосадовано вздохнула.

– Мне нужно лишь твое слово, что ты во всем будешь мне покорен. Это единственное условие твоего освобождения.

– Разве у меня есть выбор? – усмехнулся он.

– Вот именно! Помни об этом!

Марго собралась уходить, но задержалась в дверях, и, повернувшись к Уго, укоризненно произнесла:

– Смени, наконец, номер!

Глава 2. Открытие

Утро. Невдалеке слышались гулкие голоса, и солнце, робкими бликами распластавшись по траве, силилось дотянуться до каждой точки окружающего пространства. Там, где ему не удавалось отвоевать достаточно территории, чтобы зажечь ее слепящим светом, оно атаковало рефлексами. Яростно цепляясь за стволы деревьев, они рассеивались в воздухе и прогоняли остатки тьмы.

Лада стояла в преступной тени. Высокие сосны и лиственницы скрывали ее от далекого и непонятного волшебства. Она огляделась по сторонам и посмотрела наверх, на «купол» леса. Шевеление крон в такт ветру создавало на нем хаотические кружевные узоры, сквозь которые мелькало то ярко-синее небо, то резвые силуэты перелетающих с ветки на ветку птиц, то громады облаков, окруживших землю иллюзорным кольцом гор. Когда Лада опустила взгляд, то увидела стоящую перед ней девочку лет двенадцати. Лада в изумлении уставилась на незнакомку, у которой был совершенно не по-детски серьезный взгляд. Но самое странное, что она была удивительно похожа на нее саму.

– Пойдем, ты должна это увидеть, – сказала девочка.

Эта фраза была произнесена тоном, не предполагающим дискуссий, и Лада двинулась вслед за девочкой в сторону раздававшегося где-то совсем рядом шума. Ладе и самой стало интересно в чем его источник, однако она чувствовала себя несколько глупо от того, что ей «повелевает» ребенок. Вместе с тем, ее не покидало ощущение, что заключенная в субтильном теле девочки душа явно превосходит мудростью свой биологический возраст. В ее голосе Ладе почудилась грусть, будто бы рожденная осознанием чего-то неотвратимого.

Всю дорогу они шли молча. Лада глазела по сторонам, пытаясь понять, где они находятся. Место было знакомым и не знакомым одновременно. Когда они уже почти вышли из чащи к берегу небольшой реки, шум превратился в музыку и голоса людей. У берега их было очень много – как в выходной день на летнем пляже. Глядя на них, Лада подумала: – «Должно быть, в этой беззаботности, которой у меня никогда не было, и рождается счастье жить».

Лада и ее проводница шли, не останавливаясь, пока не достигли берега реки, на волнах которой качалось странное сооружение. Оно представляло собой полукруглый амфитеатр, уже заполненный зрителями. Сцена, оказавшаяся развернутой к берегу, была пуста. Свет веселился на ней, не ограниченный ничем. К этому времени вокруг сцены собралась приличная публика, гудевшая в ожидании театрального действа. Девочка обернулась к Ладе и тихонько махнула рукой.

– Пойдем, ты должна это увидеть, – повторила она и повела Ладу через толпу.

Вместе они устроилась на траве в тени сосны, росшей у самого берега, откуда было хорошо видно сцену.

– Эти актеры играют только для тебя, – вдруг произнесла девочка и посмотрела Ладе в глаза. От этого ее взгляда Лада поежилась. А как же все эти люди, как это – только для меня? – Они не уйдут, пока все тебе не покажут, – продолжила девочка. – И ты тоже не можешь уйти, пока не увидишь все.

Нельзя сказать, что Ладу нисколько не раздосадовало такое положение дел, так как у нее были свои планы на это утро, но она уже чувствовала себя очарованной ожиданием чего-то, что вот-вот должно было произойти. Поэтому она промолчала и ничего не спросила. Публика замерла. Все ждали, когда на сцену выйдут актеры.

Прозвучал первый звонок. Из толпы вырывались лишь редкие шушуканья. Второй звонок. Все смолкли, остались слышны лишь шелест листвы, порывы ветра и плеск волны, ударявшейся о деревянный борт. Третий звонок.

Лада подскочила. Будильник отчаянно вопил, и она отключила его одним резким движением. 7:30. Нужно успеть собраться и не опоздать на электричку. Лада с минуту приходила в себя, а затем невероятным усилием воли сползла с кровати и героически отправилась чистить зубы, по крупицам воссоздавая на ходу свой странный сон. И пока она изо всех сил старалась прицелиться зубной пастой точно на щетку, позвонила Кэт. Она была прекрасно осведомлена об одной Ладиной особенности – по утрам в ее квартире просыпалось абсолютно все, кроме самой хозяйки. Но сегодня Кэт не могла ей этого позволить. Электрички до Артемьевского ходили только два раза в день, и потому она взяла на себя миссию невероятной важности – самостоятельно проконтролировать весь процесс (тут надо сказать, что в понимании Кэт все, что она делала, было невероятно важным).

– Ну что, проснулась? – кричала в трубку Кэт немилосердно звонким голосом, отчего у Лады привычно заложило уши.

– Ага… – промямлила Лада. – Я не опоздаю. Не переживай, уже собираюсь.

– Ну давай, в 9 я жду тебя на вокзале! Фотик заряжен?

– Ну конечно…

– И карта свободна?

– Ага… – жевала щетку Лада.

– Отлично! Значит, все пучком! Шикарная будет фотосессия! Только попробуй опоздай!

– Угу, – Лада недоуменно покачала головой, переглянувшись с самой собой в зеркале, – уж кому-кому, но точно не вечно опаздывающей Кэт выдвигать подобные требования. Лада прополоскала рот и умыла лицо, – ладно, пока, я пошла одеваться!

– Давай, я в тебя верю! – Кэт бросила трубку, и Лада еще раз посмотрела в глаза своему удивленному отражению – вот же чудаки некоторые люди!

Для полного спокойствия души Кэт набрала Ладу еще пару раз. Все-таки, дело важное.

Натянув старые любимые джинсы, Лада еще посомневалась некоторое время насчет футболки, но затем все-таки выбрала черно-белую с широким вырезом. День обещал быть жарким и солнечным, если верить прогнозам. Лада забрала волосы на затылке, но, с минуту подумав и повертевшись перед зеркалом, распустила их обратно. Оттенок ее волос никогда ей не нравился. Он был не слишком темным и не слишком светлым – уже не русым, но еще не шатен, что-то среднее, или «не пойми что», как она сама его интерпретировала. И все же, будучи сторонницей естественной красоты, Лада никогда не красилась. Лишь однажды еще в школе она позволила себе слегка притонировать волосы хной, но, сперва оставшись довольна результатом, вскоре она уже ненавидела свой новый цвет. Любые «дополнения» к ее природному образу вызывали в ней нервозность по совершенно непонятной для нее причине. Весьма смутно она догадывалась, что в новом облике чувствует себя не совсем собой, так, словно на голове у нее парик, а не родная шевелюра. Ладе даже казалось, что эти не принадлежащие ей волосы способны жить собственной, отдельной от нее жизнью… Устав бороться со своими галлюциногенными ощущениями, Лада навсегда забросила идею усовершенствования себя косметическими средствами.

Закончив cвой утренний туалет и позавтракав, она собрала рюкзак, закинув туда старенький Nicon, кошелек, косметичку, бутылку с водой и пару наскоро собранных бутербродов. Уже на выходе вспомнила про паспорт и вернулась за ним. Затем обнаружила, что оставила телефон, и снова вернулась. Постояв для верности у двери еще пару минут, она, наконец, заперла ее на ключ. Трижды подергала ручку. Разумеется, она видела, что дверь закрыта, но все равно не могла оставить квартиру, не проделав этого странного ритуала. Засунув ключи в задний кармашек рюкзака, она спустилась на один марш по лестнице и снова поднялась на несколько ступенек, высунув голову за стенку и в последний раз убедившись, что дверь все-таки закрыта. Довольная, она легко слетела вниз на первый этаж, прыгая через ступеньки, как вдруг ее обдало холодным потом. «Утюг! …Плита?». Она постояла в нерешительности на пороге, затем мучительно выудила из памяти все минуты, что провела дома. Проблема заключалась в том, что, обладая отличным воображением, она с легкостью могла настолько натурально представить себе, как выключает плиту, что это вполне можно было спутать с воспоминанием. «Блин!». Лада треснула кулаком воздух и угрюмо побрела наверх. Ирония этой ситуации была еще и в том, что она совершенно точно не включала сегодня утром ни утюг, ни плиту, так как на завтрак у нее были хлопья с молоком, а футболка висела на плечиках и не могла помяться. И Лада прекрасно это знала. Но жуткий внутренний зуд всякий раз заставлял ее возвращаться и убеждаться в том, что это именно так и никак иначе. Чертова реальность никак не желала отделяться от воображаемого, давным-давно перестав быть осязаемой. Где проходят грани между внешним и внутренним миром, и что из них есть действительно существующее? – вот какой вопрос каждый день Лада задавала безликой вселенной.

Самым ироничным в ее жизни было то, что абсолютно всем новым людям казалось, будто они уже видели Ладу раньше, и только Лада горько смеялась про себя над этими признаниями, ибо уже очень много лет не узнавала себя в зеркале.

***

На вокзал она приехала без пятнадцати девять. Несмотря на то, что утреннее пробуждение всегда было большой проблемой, на любые встречи она неизменно приходила вовремя, поэтому гиперопека Кэт не имела под собой никаких оснований, кроме ее же собственной жажды все контролировать. Особенно Ладу.

Железнодорожный вокзал Загранск-II располагался на южной окраине города. Нелюдимый в сравнении с главным вокзалом Загранском-I, он работал только на пригородные направления и чаще служил для транзита грузовых составов.

Старое здание вокзала строили в лучших традициях провинциальной эклектики – деревянное, одноэтажное, с легким изящным силуэтом, с увенчанными покосившимся шпилями фронтонами, украшенное деревенской резьбой и ажурными ограждениями. Слегка нелепое, но с намеком на вычурность. Широкий вынос карниза поддерживали резные кронштейны, а на фронтонах и фризе красовались резные панно, в которых, если очень постараться, можно было отыскать не то мифических животных, не то сакральные языческие символы. Стены вокзала, обшитые тесом, чем-то напоминали форму старого солдата – когда-то она резала глаз идеальностью выверенных форм, а теперь обмякла и покрылась заломами. Краска давно слезла со стен, выставив на всеобщее обозрение угрюмый цвет постаревшего дерева – правду, которую составляет давно отжившее прошлое, как ни поновляй его свежим ремонтом.

Лада устроилась в зале ожидания, прислонившись к одной из колонн и старательно подавляя желание закрыть глаза и погрузиться в дрему. Людей было совсем не много. Лада насчитала лишь несколько старушек с авоськами и саженцами, кучку шумных студентов, и пару алкоголиков, пытавшихся добиться от кассира билетов в несуществующее «Баранкино». В этот момент к Ладе подкралась Кэт, оглушив ее своим приветствием.

Сжатая в дружелюбные тиски, Лада промямлила что-то в ответ, в очередной раз удивляясь откуда в Кэт столько оптимизма, бодрости и физической силы, особенно в это самое нехорошее время суток. Кэт явилась в вызывающе коротких голубых шортах с бахромой и белой майке. Из-под кепки сквозь модные темные очки на Ладу смотрели ее улыбающиеся зеленые глаза. На шее у Кэт болталась бижутерия с расписными деревянными бусинами, принадлежащими какой-то неизвестной культуре, а на запястье пестрели несколько фенечек (их Кэт сплела собственноручно). Она была ростом чуть ниже Лады, но это с лихвой компенсировал красивый медный оттенок ее длинных вьющихся волос, которому Лада ужасно завидовала. На самом деле ее, конечно, звали Катя, но большую часть своей жизни она прожила за границей, поэтому имя Кэт было для нее привычнее, и все звали ее именно так. Лада взглянула на часы. До отправления оставалось еще минут двадцать, и она решила по-быстрому привести себя в порядок, оставив Кэт в зале ожидания.

В уборную, расположенную в цокольном этаже, вела настолько узкая лестница, что Ладе пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить полную женщину с корзинкой, из которой доносился отчаянный цыплячий писк. Пока Ладе вяло отсчитывали сдачу, она снова вспоминала тщательно ли заперла входную дверь. Затем внимание ее все-таки переключилось на реальную жизнь. И, как ей показалось, зря. Все здесь было мрачно – сине-серый кафель, тусклый свет, ветхие дверцы кабинок, и два пыльных зеркала над раковинами, которые, казалось, принадлежали прошедшей эпохе, как и все здесь. Вокзал не хотел жить, не хотел встраиваться в новый ритм, не хотел меняться, как пересохшее русло реки. Он лишь доживал свои последние годы.

Лада вымыла руки и уставилась на свое отражение, на эту незнакомую ей девушку, в точности повторявшую все ее движения. Она повертела головой, внимательно заглянула ей в глаза, состроив на лице укоризненное выражение. Нет, совсем не такой она видела себя внутри, и это несоответствие по капле падало в чашу разочарования, которую Лада начала копить так давно, что уже не помнила себя вне этого всеобъемлющего чувства. Все было как-то не так. И вроде бы как у всех, но что-то не сходилось, где-то в этой формуле закралась глобальная ошибка, фантастический обман века. Должно быть и стоило потратить время, чтобы распознать его, но суета сует, перемалывающая все в своем безумном водовороте, не давала ей шансов задуматься над этим основательно.

Лада расчесала вечно электризующиеся и путающиеся волосы, снова повертела головой и решительно заплела хвост. В этот момент зазвонил мобильник.

– Ты там случайно не собралась прямиком из кабинки смыться в «Министерство Магии»? – недовольно спросил ее голос Кэт.

«Было бы круто», – улыбнулась про себя Лада, но вслух сказала:

– А что?

– Уже посадку объявили! Дуй на платформу! Я жду тебя в вагоне!

– Успею, еще куча времени…

– Быстрее! – скомандовала Кэт.

Лада бросилась наружу, хотя для спешки не было причин. На первом пути уже стоял совсем новенький состав, сияющий яркой окраской с обновленной эмблемой железной дороги. У нужного Ладе пятого вагона стоял проводник – высокий мужчина лет сорока с безупречно приглаженными темно русыми волосами, гордым орлиным профилем и серыми глазами. На шее его сиял белизной густо накрахмаленный ворот рубашки, выглядывающий из-под синей формы. Выглядел он безупречно, и оттого случайно – Лада быстрее представила бы его на обложке газеты, повествующей о восшествии на престол какого-нибудь короля небольшой европейской страны, а вовсе не в роли проводника электрички где-то в российском захолустье.

– Ваш билет?

Лада вздрогнула. И голос-то какой! Пробирающий до мурашек. А еще взгляд будто он все про нее знает. Хотя – это-то уж точно можно было списать на обычную Ладину паранойю.

– Вот, пожалуйста!

Проводник внимательно изучил скрученную бумажку, и как показалось Ладе – подозрительно долго и слишком уж дотошно, периодически хмуря идеальную бровь. Вернув билет, он заложил руки за спину и растянул лицо в приятной улыбке.

– Место двадцать три, – сказал он, пристально глядя на нее с высоты своего роста.

Лада кивнула, поднимаясь в вагон, а он проводил ее странным и неприлично пристрастным взглядом.

– Приятного путешествия! – неожиданно бросил он ей вслед, слегка наклонив голову.

Пробираясь к своему месту, Лада растерянно промямлила что-то в ответ, что очевидно должно было сложиться в «спасибо», но вышло так, что она сама с трудом поняла бы, что только что сказала.

Кэт серфила в телефоне, и почти не взглянула на Ладу, когда та плюхнулась на соседнее кресло.

– Какой странный у нас проводник, – отметила Лада, заглядывая в окно через плечо Кэт. Но вместо согласия, та одарила ее удивленным взглядом, даже на секунду оторвавшись от своего чтения. – Ты видела?

– Какой еще проводник? – спросила она и нахмурилась.

– К…как это какой? – задержала дыхание Лада.

– Проводница, – Кэт кивнула головой в сторону светловолосой женщины, только что прошедшей мимо них.

Лада проследила за взглядом подруги и раскрыла рот.

– Но я… – начала было она.

– Вроде формы у нее вполне женские, – оценивающе хихикнула Кэт.

– Ну, может, их двое…

– Целых два штуки проводника на один никому не нужный поезд в усыхающий район нашей области? – усмехнулась Кэт, похлопав Ладу по плечу.

Поезд тронулся. Тут же забыв про этот случай, Кэт вернулась к телефону, а Лада надела наушники и включила музыку, представляя, как там, заложив руки за спину и пристально глядя им вслед, стоит «привидевшийся» ей проводник с издевательски белоснежной улыбкой.

Но она ошиблась. Странный незнакомец вовсе не смотрел им вслед. Разумеется, он не был проводником, но и не был жителем Загранска. Он сам буквально только что сошел с поезда, и пропустить такое чудное для него совпадение он, конечно же, не мог. Итак, взглянув в глаза одной из важных фигур в предстоящей партии, Уго втянул носом теплый воздух Загранска, и, оглядев окрестности, одобрительно кивнул несколько раз, а затем зашагал легкой пружинистой походкой в неизвестном нам направлении. Следить за ним было бы глупо, неблагородно, и даже немного опасно, и потому мы оставим его в его гордом осмысленном одиночестве и вернемся к героиням этой главы.

***

И все-таки это было странно. Однако, потерзав себя подозрениями, которые так и не смогли сформироваться в оформленные запросы вселенной, Лада вскоре забыла о своем маленьком приключении, погрузившись в созерцание видов и музыку, сквозь которую едва-едва слышался ритмичный стук колес. Лада никогда и никому не призналась бы, что живет двойной жизнью. Мало ли что скажут люди? А если и скажут, то какая Ладе разница до того, кто что думает, ведь у нее есть своя маленькая карманная вселенная. И какой из двух миров был важней, она не смогла бы ответить.

Поезд слегка покачивался, еще не совсем разогнавшись, а знакомая Ладе перспектива «оборотной стороны» Загранска уже помчалась неровным торопливым бегом. Лада знала почти каждый дом, выходивший к железной дороге. Слишком часто они с родителями проделывали этот путь – от села Артемьевского до Загранска и обратно. В селе у Лады когда-то жила бабушка. Каждое лето с самого детства она проводила у нее в гостях. Конечно, с тех пор многое изменилось. Одних домов уже не было, другие спрятались за спинами новостроек, а все, что выходило к дороге, было украшено едкими опусами местных граффитистов. Мимо Лады пролетели старые, едва стоящие, деревянные домишки с покосившимися заборами, над которыми тянули свои узловатые руки яблони и которые она находила весьма живописными; и уже остался позади мост через речку Ару, мощными столбами уходящий в самое дно. Затем поползла вереница новых районов с выстроенными по типовым проектам панельными многоэтажками, среди которых возвышались в гордой уникальности кирпичные и каркасные великаны. Наконец, поезд обогнул старый парк на окраине Загранска и помчался уже скорее по бескрайним просторам полей. До Артемьевского было примерно два часа езды, и Лада с удовольствием глядела на цветущее полевое раздолье, на волнующиеся кроны деревьев и ленивый размеренный бег облаков, ловя в них всевозможные оттенки. Иногда на горизонте показывались крыши дачных поселков, образующие нестройный рой, и мелькали то и дело непонятно для чего предназначавшиеся заброшенные постройки, расположенные прямо у дороги. Иногда ровная линия лесополосы отделяла дорогу от полей, и тогда из-под внимательного Ладиного взора ненадолго ускользали самые интересные виды.

Музыка «совершает насилие над человеческой психикой», перефразировала Лада когда-то давно прочитанную фразу Чайковского. Хм… Насилие… Она бы не назвала это так, хотя… Музыка заставляет чувствовать даже если ты этого не хочешь. Музыка захватывает тебя, увлекая в непонятный и таинственный мир, мир эмоций, мир, повествующей на языке, который невозможно записать иным способом. Внеземном языке. Так всегда казалось Ладе. Но разве можно быть уверенным, что ты окажешься в том же самом «мире», что и другой человек, который слушает ту же самую музыку? Встретитесь ли вы в одном мире, или окажетесь в разных? Почему этот воображаемый (осязаемый) мир именно такой, а не какой-нибудь иной? Как поймать его, как описать другим, если это… непереводимо? Но ужасно, ужасно захватывающе. Боже! Лада глядела на исчезающие вдали картины, или… или стояла одна на заброшенной улице? Было темно, и на фоне иссиня-черного неба возникали силуэты небольших домов, а покачивающиеся на ветру ветви кустарника, свисающие с палисадника, казались несколько зловещими. Дом, у которого она стояла, был одноэтажным, с побеленными известкой фасадами и двумя сиротливыми окошками, обрамленными выкрашенными в голубой наличниками, с которых местами уже осыпалась краска. За пыльными стеклами стояли какие-то горшки, а за ними – уложенные неровными складками клетчатые шторки. Лада посмотрела вверх, и ее обдало ночным холодом, а там, высоко-высоко сияли лучистые звезды в небе, подернутом бледно-зеленоватым свечением. Лада вдохнула свежий воздух всей грудью. Что бы мог значить этот дом? Где она могла его видеть, и где… где все люди? Почему она всегда оказывалась в заброшенных местах? И почему эти картины были столь живыми? В то время, как настоящая жизнь казалась ей столь далекой от реальности, в которой она так жаждала очутиться, но никак не могла попасть.

– Приехали, красотка! – Кэт толкнула ее в бок.

Лада вынырнула из своего мысленного приключения и вернулась к реальности, изо всех сил улыбаясь Кэт, так, чтобы та ни за что не догадалась, что она была только что где-то еще.

– Ничего не изменилось! – резюмировала она, когда поезд, выпустив пары, остановился на перроне.

– Стабильность! – подтвердила Кэт, и тут же скептически заметила: – Даже на ремонт не потратились…

Она брезгливо оглядывала небольшую станцию и обшарпанную выцветшую вывеску, на которой крупными буквами было написано: «Артемьевское». День близился к полудню, и воздух становился все суше и жарче. Теперь Лада слегка завидовала открытым ногам Кэт, отдирая прилипшие джинсы.

– Есть тут у них какой-нибудь ларек, что ли? – сама себя спросила Кэт, спустившись на перрон и с интересом оглядывая окрестности.

– Должен быть. Наверное, внутри, – предположила Лада. – По крайней мере раньше был, но очень давно. А что?

– Да я выпила всю воду, пока ехали. Было ужасно душно, ты что, не заметила?

Лада согласно покивала. Окружающая реальность попросту переставала существовать, когда она погружалась в себя.

– Да, точно…

Кэт бросила на нее хитрый взгляд, в котором явно читалось желание отпустить едкую шутку, касающуюся воображаемых мужчин, но она, очевидно, тоже умела неплохо себя сдерживать. Они обогнули неспешно работающего дворника и зашли на станцию. Внутри царил полумрак, но и божественная прохлада, спутница отдававших сыростью старых кирпичных стен. Кэт выдала шумный вздох облегчения, она никогда не стеснялась выражения своих чувств. Пополнив запасы воды, подруги продолжили свой путь, который лежал теперь через цветущие поля. Можно было, конечно, пойти по дороге, но «быстрее и веселее», по слову Кэт, – через поле.

Артемьевское было одним из самых старых сел области. Еще в середине восемнадцатого века оно было основано как ремесленная слободка неподалеку от месторождения глины. Когда через Артемьевское прошла первая в губернии железная дорога, село стало быстро развиваться, росло число улиц и переулков, становились все богаче и многолюднее местные ярмарки, на которые приезжали ради необычной местной керамики. Однако история все же оставила Артемьевское далеко в стороне от главных событий, предоставив ему жить былой славой. Со временем бывшая когда-то мелководной речка Сухонка, стала разливаться каждую весну так, что многие жители потеряли свои дома. Постепенно село опустело, а его самый главный храм – Благовещенская церковь, расположенная на самом возвышенном участке и когда-то служившая ориентиром на многие километры, оказалась заброшена, постепенно разрушаясь. Именно к этом храму и собирались Лада с Кэт.

Как только Кэт увидела поле, она тут же повеселела сверх меры, и, расставив руки в стороны, понеслась в траву с радостным криком. Лада смотрела на нее, улыбаясь, но не решалась поступить также, хотя пример и был ужасно заразителен. Через пару минут Кэт уже пропала где-то под шапкой полевых цветов, и Лада, осторожно ступая через заросли, нашла ее лежащей в траве с заложенными за голову руками.

– Присоединяйся! – предложила она подруге, жмурясь от удовольствия.

Лада бросила рюкзак на землю и устроилась рядом. Необыкновенная тишина, прерываемая лишь стрекотом цикад, гаснущих в порывах ветра, колеблющего травяное море, и пением птиц, заставляла забыть обо всем на свете, о суете вечно спешащего куда-то города, о проблемах и заботах, обо всем, что осталось позади. Лада чувствовала, как кто-то ползает по ее рукам и лодыжкам. Над головой ее свисали разношерстные травинки, порхали бесцветные бабочки, и высоко-высоко на мирном голубом холсте невидимый художник писал мягкими пастельными красками флегматично плывущие облака. Куда, ну куда они всё стремятся?

– Красота… – прошептала она.

– Тсс! – Кэт приложила палец к губам, и добавила уже шепотом: – Не нарушай идиллию!

Лада послушно замолчала, и еще некоторое время они лежали рядом, слушая музыку природы, в которую ритмичным соло вплетался шум идущего невдалеке поезда, а вскоре ворвалось протяжное «Му!». Кэт подскочила.

– Корова!

Она тут же забыла про «идиллию вечности, распростершей свои крылья над суетой жизни» и бросилась фотографировать представителя непрочного временного мира.

– Стой! Ты что совсем ее не боишься?

Кэт только хмыкнула, настраивая кадр, в котором упитанная рыжая в белых пятнах буренка, вяло что-то жевавшая и не обращавшая на фотохудожников никакого внимания, занимала почетное место. Лада, как обычно, отнеслась к этому действию с опаской. Хотя она и провела много времени в деревне у бабушки, коров она всегда побаивалась. Они казались ей громадными бригантинами, у которых лучше не возникать на пути, чтобы не быть задавленным. Она осталась стоять в стороне, оглядывая поле, чернеющие вдалеке крыши изб и проглядывавший за верхушками деревьев шпиль. Кэт подбежала к ней с телефоном в руке и обняла за плечи, широко улыбнувшись.

– Сэлфи на память! Трэвэл-блог требует ежедневных фотоприношений!

Лада успела состроить глупую улыбочку.

– Ты хотела сказать фотожертв? – сострила она.

– А это уже к вопросу о качественных характеристиках располовиненного стакана! – тут же отозвалась Кэт и потянула Ладу в сторону церкви.

Пока они шли, Кэт болтала без умолку. Она была просто кладезем информации, полезной или бесполезной (этого совершенно невозможно было определить, слишком быстро сменялись темы). Как при этом ей удавалось еще и фотографировать окрестности, выдавая шикарные колоритные кадры, Лада не понимала. Сама она долго и тщательно подбирала экспозицию, старясь вложить в свое произведение не только увиденную красоту, но и какой-нибудь сюжет, старательно сосредоточиваясь на чем-то одном. Когда же подруги, наконец, достигли цели, и из-за деревьев показались величественные некогда и полуобрушенные теперь стены, Кэт перестала трещать и щелкать. Необыкновенная атмосфера этого места даже ее заставила замолчать и прислушаться.

Из краеведческих сборников Лада с Кэт вычитали, что Благовещенская церковь была построена вместо сгоревшей первой деревянной церкви Артемьевского во второй половине девятнадцатого века. Средства на ее постройку собирали всем миром, но большую часть вложил купец Тапчинов. Церковь была кирпичной, однопрестольной, с трехъярусной колокольней, возвышавшейся над притвором с портиком. Довольно длинная трапезная с арочными окнами, перекрытая цилиндрическим сводом с распалубками, соединяла притвор с храмовой частью, над которой парил легкий купол с люкарнами на цилиндрическом барабане, прорезанном стройными окнами. Далекий от столичной помпезности храм все же производил впечатление настоящего собора, нежели приходской церкви небольшого села. Однако это было вполне в духе того времени. Храм становился духовным и культурным центром притяжения не только самого села, но и окрестных деревень, далеко за пределы разнося свой радостный или печальный звон.

Благовещенская церковь пережила революцию и безбожное время коммунизма. Только с капитализмом, бог которого печатался на всякой зеленой бумажке, она не смогла справиться. После пятнадцати лет запустения ком подкатывал к горлу при виде того, что с ней стало. Штукатурка давно осыпалась, по стенам поползли трещины, и в кладку врезались корни растений. Перекрытие трапезной обрушилось, и, незащищенные от агрессивной внешней среды, интерьеры храма постепенно приходили в упадок. Нечистые не руку люди вынесли все, что было можно, на стройматериалы и растопку печей, выломали рамы, выбили стекла, а плохо воспитанные подростки исписали стены глупыми и недолговечными признаниями в любви безликим Машам и Аленам.

Осторожно пробираясь по обвалившимся ступеням, Лада с Кэт прошли внутрь. Сердце так сильно забилось у Лады в груди, что она неосознанно вздохнула. Кэт прошла вперед, сделав несколько первых кадров. На поблекших от времени расписанных стенах играли волнующиеся тени деревьев, а под полным легкости и света куполом, в самом центре, предвечным символом надежды парил белый голубь.

Лада остановилась посередине трапезной, смотря в проглядывающий из-под обломанных стропил кусочек неба. Опустив взгляд, она разглядела на полу обломки старинной метлахской плитки, а в местах, где она отсутствовала, – отпечатки ее обратной стороны с нанесенной на них эмблемой завода.

Последние годы Лада не уделяла этому храму никакого внимания, совершенно позабыв о его существовании, и сейчас она смутно припоминала лишь праздничные богослужения в раннем детстве, когда ее водила туда бабушка. Но теперь она смотрела на эти стены и была поражена, как могли жители, власти, или кто там был за это ответственным, довести это великолепное произведение архитектуры классицизма до столь удручающего состояния. Взор Лады упал на растрескавшиеся стенные росписи. В массе рваных фрагментов она разглядела согбенную фигуру испуганной женщины, строгие лики осуждающих ее фарисеев, и милосердный лик Спасителя, окруженный божественным сиянием. Неожиданно для себя, она вдруг почувствовала, как слеза скатилась по ее щеке.

К своему фотоотчету она добавила стихи Пушкина:

«Художник-варвар кистью сонной

Картину гения чернит

И свой рисунок беззаконный

Над ней бессмысленно чертит…»

Глава 3. Без подписи

Мы попадаем в этот мир еще не зная, что уже обмануты. День за днем нам показывают некую реальность, стремясь убедить нас в ее объективности. Становясь старше, те, что внимательнее, понимают, что существует не только «их» реальность, но что их много, и, «калибруя» собственное мышление, можно попасть в любую из них, или создать свою. Осознанно или нет – другой вопрос. Сотни миров всегда окружают нас, кто-то уже даже не ищет ту самую, истинную, землю. Зачем? Если ее существование нельзя доказать, исходя из постулата о том, что единственное, в чем ты можешь быть уверен, – это то, что ты мыслишь. А если нет истины, то и границ нет. Это значит, что «реальность» вместе с настроенными на нее умами людей принадлежит тому, кто ярче, агрессивнее и настойчивее заявит о своей «истинности» и убедит в этом остальных.

Спасая себя от власти одной «гидры», мы тут же попадаем в лапы другой. Избавившись от детских травм и навязанного неосознанным жизненным опытом мышления, нам приходится справляться уже с травмами зрелости. Снежный ком, лабиринт, бесконечное падение в кроличью нору. Матрица. Проще представить себе, что никакой матрицы нет. Или, что из нее нет выхода. Это – самая любимая ложь системы. Она закрывает сотни сотен глаз. Но что если тебе самому приходится брать на себя роль создателя этой системы?

Все это началось в недрах сознания Сарфарваллы. Там же и должно было закончиться. Великий раскол, самая большая мистификация Пратэи. И если ты оказался в хаосе событий, в истинном хаосе творения и разрушения, и, будто обломок корабля, тебя вынесло на сушу – тебе придется играть по его правилам. А лучше – использовать их против него во имя собственных целей.

Существовал иллюзорный мир Марго или нет – того уж точно никто не докажет. Однако каждый день последние четыре года семь приглашенных в этот мир открывали глаза в новой реальности. Творя ее и не зная об этом. «Пусть она будет их зеркалом», – решила Марго, только так можно найти место каждой отколовшейся части, или же – навсегда ее отбросить. Путь к «истинной земле» сквозь лабиринт заблуждений – таким должен был стать мир Марго.

***

Что же касается Артемьевского, то эта история началась почти два месяца назад, 14 апреля, когда в областном художественном музее открылась выставка художников Загранска, в которой участвовали Кэт, Лада, и их коллега Галя. Все они были членами творческой группы «Мириада», идейной вдохновительницей которой стала «неординарная личность и общественный деятель» Маргарита Оболенская. По крайней мере так писали паблики. Сама Марго не особенно старалась фабриковать свою популярность. Но, к ее неудовольствию, «фартар» – иллюзорный мир, еще не ставший реальностью, и уже не могущий считаться несуществующим, всегда тяготел к создателю. Именно поэтому Марго приходилось терпеть назойливое внимание, которое она, по странному стечению обстоятельств, переносила с трудом несмотря на то, что именно этого она никак не могла избежать в любой из форм своего существования.

Легенда гласила, что с каждой из участниц своего будущего проекта Марго познакомилась в разное время. Отбор этот, якобы, был сложен, а сама Марго – придирчива. Не каждый мог подойти на эту роль. Формально – «так как Марго искала близких по духу творческих людей». На самом деле – потому, что все, кто должен был этот отбор пройти, были шахе. Самые обычные выборы куда бы то ни было.

Союз «Мириады» был странным, Марго с трудом сдерживала собственную индивидуальность, чтобы случайно не показать всему спящему миру правду – как сильно члены ее арт-бюро на самом деле не подходят ей по духу. Внешне же все выглядело вполне идеалистически – маленькое сообщество художников (почти семья), устроенное по образу братства прерафаэлитов и продолжающее идеи знаменитого Баухауза – синтез искусств, синергия уникальных творческих личностей и методов. И в то же время Марго не раз говорила о том, что «нынешнее искусство, вынесшее пламя из преисподней, должно уже, наконец, опостылеть человеку. Должен же он возжаждать питательной пищи для души? Или по-прежнему станет он называть «голого короля» богато одетым?» Да. Марго не скупилась на острые эпитеты – это единственное ее оружие, какое она могла позволить себе беспрепятственно вонзать в тело безумного тысячеголового монстра «экуменизма, толерантности, философского плюрализма и прочего» – «бабы, вместе с водой выплескивающей ребенка9». В свете этой «словесной эпатажности» (по слову пабликов) никого не удивляло, что излюбленное хобби самой Марго – маленькая кузня, где ковались острые, идиллически выверенные, клинки. Поговаривали, будто бы в кузне трудились не только профи, но будто бы Марго собственной рукой создала несколько вполне достойных экземпляров.

Первой «звездой» «Мириады» стала Галя Полтавская, поэтесса, художница и скульптор. Знала ли она, что ее депрессивные картины, наполненные странными призраками, были воспоминаниями об «истинной земле» и путешествиях по Великой железной дороге? Нет. Но Марго желала, чтобы она вспомнила, а заодно подняла со дна своего подсознания единственный нужный ответ на вопрос «кто я?». Забрав ее в фартар, Марго избавила ее от шелухи обстоятельств, в которых она запуталась. Создав собственную «матрицу», Марго преследовала единственную цель – разрушить все остальные.

После пришла Фая – флорист, ландшафтный дизайнер, и по совместительству великолепная швея. Она увлекалась вышивкой и плетением кружева. Принцесса здесь и принцесса там… При ней сады Сенполиума стали одним из чудес Элгалы. А сейчас – неясным ощущением чего-то то ли существующего, то ли существовавшего. Естественным грузом Фая притащила в Мириаду свою лучшую подругу Кэт. Кэт занималась фотографией, керамикой и авторской куклой – из-под ее рук на свет выходили сумасшедшие валяные фантастические существа, каждому из которых Кэт придумывала свою историю и причудливое имя. Эти ее увлечения, впрочем, мало интересовали Марго – она считала полезными для дела лишь умения Кэт по части работы с глиной. Несерьезность Кэт раздражала, но и заставляла задуматься – есть ли что-то за этой ширмой? Или, содрав ее, Марго обнаружит лишь те же массы расписных тварей?

Последним членом «Мириады» стала Лада. Она была самой молодой в группе, еще только начинающей художницей. Лада жила в своем мире, несмотря на все усилия Марго поместить ее в свой собственный, писала страшные сюрреалистические картины, так не идущие ее милому образу, и больше наблюдала, нежели делала. Лада была самой большой болью Марго, во всех смыслах этого слова.

***

К выставке «Без подписи» никто из «Мириады» особо не готовился. Собственно, сам ее концепт предполагал некую «свалку» искусства, из чего каждый посетитель мог делать какие ему угодно выводы – то ли о том, что все равны (а кто-то незаслуженно знаменит), то ли о многообразии мира искусства. Во всяком случае, когда вы можете дать оценку чьему-либо творению вне зависимости от того, что вам внушают медиа, – вы становитесь гордым обладателем самого ценного, что есть на свете, – собственного мнения (кстати говоря, единственным условием посещения выставки было именно строгое правило держать это самое мнение при себе, попросту – смотреть молча).

Идею независимого восприятия видела в этом проекте Кэт. Ее же она и поддерживала, неся на выставку свои акварели с жизнерадостными гиперболизированными цветочками, косыми домами и вялеными на солнце упитанными кошками, плевавшими на все ужасы человеческого экзистенциализма. Усы у этих кошек всегда топорщились и вились, а шерсть непременно торчала во все стороны. Смотреть на них было обидно, особенно в жаркие часы трудовых будней.

Лада, на время выглянувшая из панциря, несла почти пейзаж. Впрочем, как она ни старалась, пейзаж все равно вышел мистическим. На нем был изображен огромный деревянный ангар без одной стены посреди пшеничного поля. Особая прелесть выставки была в том, что объяснять ей ничего было не нужно.

Галя пришла в отборочный комитет с абстрактной скульптурой. Комитет вращал глазами и головой, ничего не поняв, и решив, что концепция выставки все равно не предполагает какой-то особенной строгости отбора, так что Галя с ее симпатичным открытым лицом и вызывающим стопроцентное доверие деловым платьем, была добродушно «одобрена». Ну не могут серьезные люди творить чушь. А смыслы – это к критикам.

Фая на выставку ничего не несла, хотя все время, что она бродила по ее залам, ее не покидало ощущение, что могла. Могла, например, сделать картину из мха. Могла поместить дерево в деревянный ящик и сказать, что это инсталляция, означающая парадокс сосуществования дерева и человека. Но не сделала – она была слишком строга к себе, и никогда не показывала вещей, не казавшихся ей если не идеальными, то хотя бы формально соответствующими неким усредненным стандартам правильности.

Гуляя меж картин, как в дивном лесу, из которого то выбегали страшные звери, то обрушивалось пение неведомых птиц, вперемешку с сатирой пересмешника, Лада вдруг заметила нечто знакомое. Над поросшим густыми зарослями холмом яркой вертикальной осью темнел шпиль церкви. И здесь на Ладу, нежданно-негаданно, будто кто-то резко дернул плотную штору в солнечный день, обрушилось воспоминание. Ей было сложно тут же не вспомнить Благовещенскую церковь Артемьевского, с которой ее связывало так много потаенных воспоминаний. И хотя изображенная на картине церковь вовсе не была той, что пришла ей на ум, мысль немедленно увидеть оригинал, убедиться, что все еще живы эти места – вместилища ее детства, прочно засела в голове Лады. Она настолько погрузилась в эти размышления, стараясь выудить из памяти облик белоснежного с синим куполом храма, что не заметила, как подруги обступили ее со всех сторон, глядя то на нее, то на картину. Когда Лада, наконец, вышла из оцепенения, то и тут не удосужила никого объяснениями. Сказав только, что нужно срочно куда-то бежать.

Острое, как консервная крышка, ощущение того, что вот-вот что-то очень тонкое, что она изо всех сил старается удержать, порвется, и в бездну небытия обрушится нечто слишком для нее ценное, с той самой минуты прочно вцепилось в Ладин разум. Она не могла ждать ни минуты, она должна была увидеть тот самый храм, и убедиться в том, что он все еще стоит. Почему-то ей казалось, что если стоит он, то и она тоже. Если же храм исчез – то и Ладина жизнь переставала иметь всякий смысл. И к черту философские трактаты и все достижения современного психоанализа.

С трудом ее уговорили не бросаться поспешно в неожиданное путешествие. Сперва успокоившись, всю следующую ночь она не могла заснуть. Проходили дни и недели, заполненные валом работы, а мысль об этом храме никак не выходила из ее головы. «Ну, что же, неужели этот вопрос так и останется не отвеченным? Неужели встреча с вечным, на краткий миг протянувшим к ней свою руку, так и останется мимолетным видением, которое она не смогла удержать?». Наконец, видя ее терзания, Кэт предложила ей поехать в Артемьевское, и Лада с радостью согласилась. Она понятия не имела почему до сих пор не сделала этого сама.

Произошло в тот день еще кое-что примечательное. До случая с Ладой Кэт, обсуждая Галину скульптуру, шепотом заметила ей, что эта «скульптура достойна быть представленной на абстрактном съезде абстрактных абстракционистов! И никак не меньше». Шутка была отмечена смехом, спрятанным в ладошки из-за необходимости соблюдать требование выставки. А оказавшись, по случаю, рядом с картиной Лады, Кэт заметила висящую рядом с ней тоже вполне себе нефигуративную работу. На секунду Кэт замолкла, но встретившись взглядом с Марго, стоявшей у окна и наблюдавшей за ними, широко улыбнулась и объявила: «А вот и председатель съезда!». Пристальный взгляд Марго, нисколько не поменявшейся в лице, так сильно жег Кэт, что под предлогом невозможности молчать и далее, она выскользнула из зала, уведя с собой Фаю и Галю.

Марго же коротко улыбнулась, подойдя к картине и остановившись напротив. Реакция Кэт ей совершенно не понравилась. Не из-за глупых шуток, но именно потому, как Кэт смотрела на картину первые несколько секунд. Если уж быть точным, определение жанру этого произведения не смог бы дать никто. Уловить в нем смысл было нельзя, хотя подспудно можно было догадаться о его существовании. Но, запрятанный слишком глубоко, под слоем вымышленных символов, он так и остался никем не замечен. Эту картину принесла Марго. Но принадлежала она не ей, а Лу́не, девушке, не умевшей говорить.

***

Областная психиатрическая больница Загранска находилась на южной окраине и была выстроена еще в до революции. Корпуса ее неоднократно перестраивались, однако своего назначения она никогда не меняла, и с самого своего основания служила пристанищем для душевнобольных. Расположившийся в тени вековых сосен больничный комплекс слыл местом уединенным, но и, разумеется, зловещим. Жить рядом с ним, несмотря на отличные ландшафты и свежий воздух, никто не хотел. Те старые улочки, сплошь еще деревянные, что окружали больницу, содержались потомками людей, расселенных здесь в советские годы.

Марго проехала мимо них, даже не думая вдаваться в размышления об антураже, припарковала машину у ограды, прошла через контрольно-пропускной пункт, беззастенчиво соврав о цели визита, и направилась в первое отделение, располагавшееся в главном корпусе. Солнце стояло высоко и, хотя холода еще не совсем отступили, жгло плечи и голову. Марго взглянула наверх сквозь темные очки и неприязненно скривила губы. Здесь, в несуществующем мире, солнце выглядело плевком в память великого Нор-Атира, над которым последние десять лет сияла лишь тьма.

Главный корпус Марго понравился. Не королевский дворец и не Норвилль, на который он должен был быть похож, но некоторым членам ее семьи уж точно бы понравился, не знай они о его назначении. Марго хмыкнула, саркастически улыбнувшись.

Она стояла под центральным порталом протяженного трехэтажного здания, выстроенного в лучших традициях эклектики начала двадцатого века, уже подверженной влиянию модерна. По всей видимости, проектировавший это здание архитектор решил обогатить его сказочными и мифическими персонажами, желая скрасить неблаговидное существование пациентов, для многих из которых оно должно было стать домом на долгие годы. Так, навес парадного входа поддерживался двумя мощными грифонами, а крестовые своды вестибюля опирались на тонкие тройные колонны с капителями, увитыми каменной виноградной лозой. Огромные стрельчатые и круглые окна заполняли искусно выполненные витражи, пропускавшие в помещения мягкие красновато-сиреневые, желтые и зеленые лучи, создававшие на полу и стенах пленяющую взор игру бликов.

Марго миновала вестибюль, обратив внимание на пустующую нишу над парадной лестницей (почему-то ей показалось это странным); затем направилась в переход, соединявший административную и лечебную часть корпуса; преодолела цветущий зимний сад, и вышла к приемному покою. У входа дежурная сестра выдала ей бахилы и указала кабинет лечащего врача Лу̀ны. Проходя по коридору, Марго обратила внимание на мозаики, которыми были щедро покрыты стены отделения, изображавшие сюжеты из мировой литературы, и на разноцветную узорчатую плитку, которой были выстланы полы. Это была, пожалуй, самая необыкновенная больница, которую Марго когда-либо видела. «Ну надо же…» – хмыкнула она про себя. Нужно признать – это здание достойно Луны. Марго задержалась на несколько секунд у панно со сценами из Илиады и постучала в дверь нужного ей кабинета.

– Войдите!

– Добрый день, Вячеслав Викторович! – представилась Марго, заходя. – Я Маргарита, мы с вами разговаривали вчера об одной вашей пациентке.

– Да-да, конечно. Проходите, присаживайтесь, – любезно предложил врач.

Он был среднего роста, уже в преклонных летах, седовласый, с традиционными «докторскими», как их назвала бы Лада, которая тоже много времени провела в больничной среде, усами, в целом, довольно приятной наружности. У него был спокойный ровный тон голоса, и уже после Марго обратила внимание, что в этом пятиминутном общении она словно настроилась на его «волну», испытав даже некоторое умиротворение. «С такими людьми нужно быть особенно осторожной», – подумала Марго. Воспользовавшись приглашением, она села.

– Как я уже говорила вчера, – начала она, – меня очень заинтересовала выставка работ пациентов вашей больницы. Я услышала о ней от знакомых еще до открытия, в сфере культуры у меня немало связей. И я считаю, что вы делаете большое дело. Это очень важно, как для ваших пациентов, так и для их родственников, и вообще для жителей Загранска. Всем нам когда-нибудь так или иначе приходится сталкиваться с людьми… с иным мироощущением, скажем так. Мне, как человеку искусства, эта тема весьма близка, – Марго улыбнулась, и врач ответил ей тем же. – Но больше всего мне понравились работы Лу̀ны. Они очень отличаются от остальных, вы ведь не станете это отрицать?

Вячеслав Викторович понимающе кивнул.

– Они выполнены на высоком уровне, хоть и отличаются наивностью – Луна ведь нигде не училась? – продолжила Марго, Вячеслав Викторович снова кивнул. – Мне хотелось бы, чтобы она поучаствовала в выставке, которая открывается на следующей неделе. Сроки недостаточные, конечно, чтобы выполнить все обстоятельно и с умом, но я думаю, мы могли бы помочь с оформлением работ, доставкой и так далее. Концепция выставки такова, что все участники представлены на равных, так что никакого пренебрежительного отношения не будет. Только искусство и только зритель – честно, без всяких привилегий.

Вячеслав Викторович слушал Марго внимательно, гладя пальцами хорошо заточенный карандаш.

– Вы знаете, я считаю, что для Лу̀ны это действительно был бы неплохой шанс, – согласился он, но как-то неохотно, – шаг в сторону возможной социализации, но на данном этапе нет никакой уверенности в том, что она захочет в этом участвовать. Дело в том, что с самого детства Лу̀на не разговаривает. Здесь… – на этом месте он сделал легкую паузу, – …имела место детская травма.

– Я понимаю, это, возможно, врачебная тайна, но я очень хочу ей помочь, – ничуть не смутилась Марго. – Я не врач и не специалист в вашем деле, но я вижу, как искусство меняет жизни людей. Кто знает, может быть, для этой девочки оно тоже сотворит чудо. Если она найдет свое место в жизни, возможно, ей больше не придется проводить все время в одиночестве, наедине со своей… трагедией.

Вячеслав Викторович задумался и глубоко вздохнул, взглянув на Марго строго.

– Возможно. Но я должен вас предупредить, чтобы вы не слишком возлагали надежды на это предприятие. По крайней мере мы всегда идем навстречу подобным инициативам.

Он не стал раскрывать тайну, но Марго и не нуждалась в этом, она знала, что случилось. Здесь, в ее мире, когда Лу̀не было шесть лет, они с семьей гостили у родственников в деревне. Родители оставили Лу̀ну под присмотр старшего брата. Но тот убежал играть с друзьями, что в его возрасте было совершенно нормальным поведением. Маленькая Лу̀на, оставшись одна, вышла их искать. По трагической случайности, соседская собака сорвалась с цепи и испугала ее. Брат, конечно, услышал и отогнал собаку, но с тех пор Лу̀на не сказала ни слова.

– Так что же, она совершенно ни с кем не общается? – помолчав, спросила Марго. –Даже с родителями? У нее было хоть какое-нибудь домашнее образование?

– Ситуация сложная. Она общается, точнее, позволяет общаться с собой лишь самым близким людям. Слушает весьма внимательно, даже проявляет способности в некоторых науках. Взахлеб читает книги, рисует… Но, никакого отклика во внешний мир. Получается своеобразная односторонняя связь. Если хотите, вы можете сами попытаться наладить с ней контакт, хотя это вряд ли вам удастся, и только в присутствии родственников, – Вячеслав Викторович посмотрел на часы. – Как я и говорил вчера, сейчас должен прийти брат Лу̀ны, Влад. Он всегда приходит вовремя. Каждый день. Так что вы можете подождать его, если хотите. И если он будет не против.

«Конечно, не будет», – подумала про себя Марго и, приятно улыбнувшись, сказала:

– Спасибо, меня вполне устраивают такие условия.

– Но, разумеется, главные правила таковы – не давите на Лу̀ну, не ждите, что она вам ответит, скорее всего, вы вообще не увидите никакой реакции.

– Я понимаю.

– Замечательно, тогда я вас провожу.

Вячеслав Викторович поднялся, и вместе с Марго они вернулись в холл приемного покоя, повернули в противоположный коридор, миновав рекреацию – просторный зал, остекленный огромными окнами, и вышли к самой крайней палате. Пока они шли, Марго старалась не смотреть на пациентов. В сущности, весь мир казался ей именно таким – ничего особенного.

– Подождите здесь, – попросил Вячеслав Викторович, и Марго присела на мягкую скамейку у двери.

У окна напротив на полу сидела женщина. Она обнимала себя за плечи и что-то шептала. Свет падал на нее сверху, и лицо ее оставалось в тени. Главное не смотреть ей в глаза – Марго знала одно из важнейших правил фартара. Мир откликается на внимание создателя, ее лишнее слово или лишний взгляд – и сценарии начнут меняться.

Марго просидела так минут сорок, позабыв об окружающих ее людях и думая преимущественно о той девушке, что находилась от нее всего в нескольких метрах за одной тонкой стенкой. Сердце Марго, ненастоящее, иллюзорное, как и все здесь, стучало усиленно. Луна была странным исключением. Она нарушала правила. Во-первых, в иллюзорных мирах нет ничего важнее имен. Это единственное, что связывало попавшего в них человека с настоящим. Первая буква имени всегда оставалась. Ну а те, кто не был увлечен иллюзией, сохраняли свои имена целиком. Поэтому ее звали Марго. Поэтому у всех ее «звезд» в Мириаде были не их имена. Целый мир для них восьми. И двух помощников, которых Марго взяла «оттуда». Им она дала право самим выбрать себе имена. Но Луна… Луна тоже была настоящей. Только вот звали ее – Белла. И Марго не собиралась приглашать ее в свой мир, она вообще не знала о том, что Белла до сих пор жива. А это значит, что либо она была ее собственным воспоминанием, либо кто-то другой вмешался в идеально продуманный сценарий. И этот кто-то выбрал ей имя.

Была ли Марго в ярости? Безусловно. Однако если тебя приглашают в игру, не стоит поспешно отказываться, особенно если приглашающий обладает настолько большими возможностями.

Влад пришел вовремя, будто отмерял время швейцарскими часами. Марго посмотрела на него снизу вверх. Он совершенно не произвел на нее никакого впечатления, скорее, даже наоборот. Он оказался задиристым и хамоватым, что отлично читалось на его недружелюбном лице. Одет он был в спортивную одежду, что уже говорило о многом, и когда врач представил его, он послал Марго вовсе не взгляд благодарности, а, скорее, недовольства по поводу того, что кто-то незнакомый пытается без приглашения ворваться в их тесный мир, пусть даже с благими целями. Объяснения Марго не заняли много времени и не вызвали у Влада особой заинтересованности. Было очевидно, что он в какой-то степени, вероятно даже в очень большой, винил себя в произошедшем с Луной, в чем был совершенно прав. Марго сказала бы, что всю свою жизнь с того трагического момента он старался искупить свой проступок, не замечая, как сам превратился в такого же злобного пса, что когда-то лишил Луну возможности общаться с миром. В этом году Луне исполнялось семнадцать лет, из которых десять она провела в молчании, ему – двадцать один.

Родители Луны имели возможность оплачивать для дочери отдельную палату. Она была не слишком уютной, но довольно опрятной. Белые обои, отдельный санузел, два больших окна почти во всю стену, прикрытые легкими светлыми шторами. Из мебели – кровать, тумбочка и письменный стол с двумя стульями. Не слишком подходит для принцессы, разве что для той, которую не волнует внешний мир. Войдя, Марго несколько помедлила в проеме, увидев Луну. Влад проскочил вперед.

– Привет, сестренка! – бросил он, поцеловав ее в макушку. – Тут к тебе гости пришли, – он направил на Марго свой недоверчивый взгляд, как бы предполагавший, что в случае чего он готов любому оторвать голову, можно даже без угрозы – просто для демонстрации.

Марго медленно подошла к Лу̀не, сев на второй стул рядом с письменным столом. Какое-то время она молчала, глядя на ожившее прошлое. На невероятное и невозможное. Луна – вне всяких сомнений была настоящей Беллой. Марго знала о ней, но считала ее давно умершей. А все умершие даффи – находили последний приют в озере Атро. Как могла Белла избежать этой участи? Марго смотрела на ее белую кожу и хрустальные глаза. Совсем белые ресницы и брови. Белые волосы. Белая одежда. Наверное тот, кто дал ей это имя, использовал его как метафору.

Она рисовала. Как и предполагал Вячеслав Викторович, она даже не подняла головы. Влад уселся на кресло, заняв выжидательную позицию.

– Здравствуй, Лу̀на. Меня зовут Маргарита, – начала разговор Марго, разглядывая заковыристые узоры, что та выводила на листе в клетку обыкновенной шариковой ручкой. – Знаешь, мне очень понравились твои работы.

Лу̀на даже не моргнула. Тогда Марго положила на стол альбом дорогой плотной бумаги и несколько маркеров.

– У меня для тебя кое-что есть. Это профессиональные маркеры, попробуй. Они должны тебе понравиться, очень подойдут для твоей техники.

Не поднимая взгляд, Луна взяла один маркер, открыла его, несколько секунд молча смотрела на заостренный кончик, и продолжила свое занятие. Казалось, она замечала только то, что попадало в плоскость стола, то есть в ее пространство для творчества. Марго наблюдала за ней, стараясь не обращать внимание на пилящего ее хмурым взглядом Влада. Рисунки Луны не казались ей бессмысленными, вне всяких сомнений, она использовала язык Хаоса, дакшни. Марго узнала символы, задумавшись о том, что, если она права, то Луна знала о ее визите. Предвидела его или была предупреждена.

– Это же птица? – спросила Марго.

Неожиданно Лу̀на замерла и посмотрела на нее. Встретившись с ней взглядом, Марго ощутила, насколько сильно она недооценила фартар. На секунду ей показалось, что это она здесь гостья. Но эта мысль не вызывала в ней волнения, а, скорее, наоборот, заставляла каменеть еще сильней.

– Ты рисуешь птицу. Я вижу, – продолжила Марго. – Очень красиво получается.

Вячеслав Викторович и Влад заглянули из-за плеча Лу̀ны на рисунок, но только недоуменно переглянулись. Никакой птицы там не проглядывалось – лишь сплошная вязь геометрических и растительных узоров. Лу̀на продолжила рисовать, а Марго снова спросила:

– Теперь ты знаешь кто я. Думаю, ты могла слышать обо мне.

Марго имела в виду настоящую жизнь, но Влада и Вячеслава Викторовича это должно было навести на мысль об известности Марго здесь, в Загранске.

Луна на секунду застыла, перестав рисовать, но потом вновь принялась за дело. Марго не стала донимать ее расспросами. Однако Луна вдруг нарисовала восьмиконечный цветок и обвела его в круг, аккурат над «птицей», которую распознала Марго. Это был алькумей, известный амулет маргереситов, представлявший собой герб Нортарга (крылья орла), соединенный с восьмилистником. Марго задержала дыхание. Луна не только была настоящей – она знала о Маргерис, знала об эпохе Восьмилистника, и знала о том, кто она сама. Но была ли она нормальной, в обыденном понимании, Марго не понимала. В той, настоящей жизни, Белла тоже была немой.

– Ты нарисуешь для меня одну картину? – спросила Марго. – Какую захочешь.

Лу̀на снова оставила свое занятие и некоторое время молча смотрела на принесенный Марго альбом. Затем она открыла его, расположив горизонтально, и принялась внимательно изучать пустую поверхность, как будто на ней могли быть незримые линии. Подтянув альбом к себе, Луна начала заполнять его узорами, методично и размеренно, словно была машинкой для декорирования, а не человеком. Марго взглянула на Вячеслава Викторовича, и тот недоуменно улыбнулся. Влад нахмурился. Его мучила одновременно ревность и радость, от того, что Лу̀на неожиданно проявила интерес к чему-то вовне.

– Я буду иногда приходить к тебе в гости, если ты не против, – сказала Марго. – И мы покажем твои работы, оформим их в паспарту и красивый багет, который ты сама выберешь.

Но Лу̀на уже не отрывалась от своей новой картины. Когда Марго и Вячеслав Викторович вышли за дверь, он был удивлен и озадачен.

– Почему вы решили, что она рисует птицу? Просто так, наугад предположили? И что это за цветок? Она никогда не рисовала такое.

– Вы говорите, что она не общается с миром. А я считаю, что ее рисунки – это как раз и есть ее способ общения, но изложенный на своем языке символов. Эта мысль пришла мне в голову, когда я увидела ее работы. Разве вы не видите, что они похожи на код? Она придумала этот язык за годы молчания. Она говорит не словами, а линиями. Чем вам не иероглифическое письмо? Да, расшифровать его вам вряд ли удастся. Особенно если не стараться, а «принимать все, как есть», – Марго бросила взгляд в сторону палаты, где остался Влад. – Почему я решила, что это птица – не могу сказать, – снова соврала Марго, прикрыв ложь загадочной улыбкой. – Просто догадка.

– А что за альбом вы ей дали?

– О, это ничего не значит, всего лишь попытка наладить с ней контакт. Дать ей понять, что кто-то может говорить с ней на ее языке. Я много общаюсь с художниками. Поверьте, если бы они хотели говорить – они писали бы книги. Но язык образов – не менее универсален в выражении чувств.

Вячеслав Викторович озадаченно хмурился, обдумывая открытие Марго.

– Ну что ж, Маргарита, мы будем рады видеть вас вновь. Возможно, из этого действительно что-нибудь выйдет, и вам, как человеку искусства, будет проще говорить с ней, как вы выразились, «на ее языке».

– Благодарю вас, – миролюбиво улыбнулась Марго.

Вячеслав Викторович проводил ее до вестибюля, где они попрощались. Выйдя во двор, Марго обошла здание и остановилась перед окном палаты, где лежала Лу̀на. Увидев в нем белеющий силуэт, Марго помахала ему рукой. Беспокойство сменилось умиротворением. Кто бы ни поместил сюда Беллу – она такая же пленница в этом мире, как и ее собственные гостьи. Даже, напротив, Марго чувствовала, будто этим жестом кто-то словно «просил» ее взять Беллу под свое крыло. И еще – Марго пока не догадывалась о значимости этого поступка, и о том, что молчаливая, белая, как луна, девушка, сыграет в этой истории едва ли не самую значимую роль.

Вернувшись в город, Марго решила не возвращаться домой сразу. Нужно было пройтись и все обдумать. К вечеру стало теплее. Марго сжимала в руке перчатки, мысленно рассматривая видимую только ей карту. От этого лицо ее то подергивалось еле заметной улыбкой, то покрывалось тенью напряжения. Она шла словно на автомате, не особенно различая улиц. Мимо нее бежали дети, в углах подъездов кучковались шумные подростки; чопорная дама выгуливала нервную собачку на тонких дрожащих ножках, которую не спасал от холода даже модный комбинезончик; облака на небе вытанцовывали замерзшую кадриль, хвастаясь ярко расписанными боками; а внизу, под запутанной сетью из проводов, суетились мелкие птахи. Но вся эта жизненная канитель не касалась сейчас разума Марго. Королевское дело – это вовсе не балы и почивание на лаврах, не бездумные траты на роскошь и бессмысленное самоутверждение, не бесконечные эталонные встречи и регламентированный быт… это тяжелая ноша ежедневного труда планирования и ответственности за все, что входит в пределы владения и далеко за – на будущее.

Глава 4. Мириада

Обычное утро Мириады начиналось с планерки. Коридоры центра еще не заполнились торопливой ходьбой и хлопаньем дверей, а Марго уже успела набросать достаточно подробный план на следующие несколько месяцев, исходя из предполагаемой занятости своих коллег, и теперь, погрузившись в детализацию, механически обводила карандашом хаотический эллипс вокруг даты – 26 июня, дня в который она должна была подписать договор на следующий крупный проект. За этим медитативным действием ее и застала Галя.

Марго оторвалась от ежедневника, приветствовав ее. Галя, стройная, с пепельными волосами, всегда выбирала длинные и полупрозрачные одежды. Марго усмехнулась про себя – и шифоновая юбка, и нежный в цветах шарф вокруг шеи, и кулон в виде капли, который она никогда не снимала, – встреть Галю где-нибудь в полутьме, и она станет напоминать призрак. Больше всех в Мириаде она была похожа на саму себя, и больше всех не понимала кто она есть.

Никто не спрашивал Галю отчего она всегда красит волосы в пепельный цвет, хотя все про себя думали – «Почему, например, не синий или розовый, если хочется быть модной?». В Мириаде было не принято подвергать сомнению способы самовыражения коллег. А Галя никогда не стремилась идти в ногу со временем. У нее были свое время и свое видение, и убедить ее в необходимости чему-то там соответствовать было пустой затеей. Так что коллеги единодушно считали Галин внешний вид молчаливым манифестом, втайне подозревая, что свой собственный цвет волос она старательно прячет за этой темно-серой вуалью, но ее предательски выдают ее светло-карие глаза. Интересно, что такое мнение было просто «ошибкой» системы, то есть навязанного ситуацией мировоззрения. Волосы Гали на самом деле действительно и всегда были серыми. Но не в этой жизни.

Вообще, если же посмотреть на Мириаду со стороны, то можно заметить, что в этом маленьком дружном коллективе плодились один за другим секреты, о которых никто и никогда не говорил вслух даже с самыми близкими. О них догадывались, но боялись озвучить, будто знали, что за маленьким снежком сойдет целая лавина. Каким-то непостижимым образом каждый участник Мириады чувствовал, что его кандидатура не случайна, и что за притворными «фасадами» улыбающихся лиц коллег скрыто нечто более значительное, нечто, что могло бы объяснить почему они все оказались вместе. Пока же никто не решался приоткрыть крышку ящика Пандоры, и потому между «созвездиями» до сей поры царило удивительное единодушие.

Стрелка на тяжелых в стиле «лофт» часах, сваренных из массивных металлических уголков, противно царапнула по циферблату. Марго недовольно сжала губы и бросила в сторону часов взгляд, обещающий в будущем жестокую расправу. К ее большому сожалению, эти часы любила Лада. Она вообще удивительно милосердно относилась ко всему поломанному и неправильному. Зная ее роль, Марго терпела выходки часов, втайне вынашивая планы по их уничтожению. Но сейчас ее мечтам не суждено было сбыться, дверь хлопнула, отвлекая Марго от деструктивных мыслей, и вместе с Кэт и Фаей в кабинет ворвались шум и веселье.

За Кэт, как всегда обокравшей банк стратегических запасов бодрости, словно учительница старших классов, чинно вошла Фая. Она была выше Кэт, со светлыми, всегда аккуратно уложенными волосами. Одевалась скромно и не любила яркие цвета. Марго рассматривала ее как противовес Кэт, ее «смотрителя» и в чем-то якоря, который должен был вкладывать в сумасбродную голову мудрые мысли взрослого человека.

Кэт делилась впечатлениями (и откуда она успела столько накопить за свою не такую уж и длинную жизнь?), а Фая слушала ее, иногда вставляя разумные и взвешенные комментарии. В их крепко слипшейся паре Кэт, несомненно, была голосом эмоций, а Фая – голосом разума.

– Марго, напомни мне, чтобы я тебе рассказала свою новую идею! – внезапно озаренная воспоминанием вскричала Кэт. – Я недавно на хэнд мейд ярмарке увидела сумасшедшую вещицу! Подойдет для будущей коллекции!

– Обязательно, – ответила Марго, не отрываясь от своих бумаг, и снова взглянула на ненавистные часы. – Если это не плагиат.

– Обижаешь! – картинно надулась Кэт. – Кради, как художник!

Марго, с трудом выносившая всякую шутливость, посмотрела на нее строго, но не стала вступать в бессмысленную игру словами.

– Кто-нибудь, поставьте чайник, пока ждем Ладу, – попросила она.

Утреннее чаепитие на планерке было обычаем обязательным и в некотором смысле добровольно-принудительным. Пропустить его – значит вызвать волну молчаливого осуждения и подозрения в пренебрежении «общим делом». По этой причине оживший офис сию же минуту заполнился шумом задушевных бесед, большая часть которых, разумеется, приходилась на долю Кэт, принявшуюся с воодушевлением выполнять поручение. К слову, ей удавалось одновременно накрывать на стол и тут же выполнять дегустацию сладостей, которыми Марго еще утром пополнила чайный шкафчик. В тот самый момент, когда Фая притворно треснула подругу по вороватым пальцам, наконец, пришла Лада. Она выглядела не выспавшейся и уже уставшей, но всячески старалась это скрыть. Марго нахмурилась – от настроения Лады зависело слишком много, и эта ее чрезмерная чувствительность весьма мешала планам.

Наконец, все были в сборе. Марго уселась в центре диванчика, справа от нее скромно примостилась Лада, а слева ничего не стесняясь плюхнулась Кэт. Фая с Галей удобно устроились на креслах.

– Ну, что ж, – начала Марго, – пройдемся по списку? Галя, что у нас с первой серией?

– Она почти закончена, осталась финишная стадия, – отчиталась Галя. – Я уже начала вторую, и у меня есть несколько идей…

– Хорошо, но пока остановись, – прервала ее Марго. – Я сейчас договариваюсь с галереей «Фрида». Им понравилась эта серия, она отлично вписалась в их концепцию. Но так как уже все выкупили по предзаказу, возможно, придется повторить. Или это будет специальный проект, пока мы в стадии переговоров. Им, конечно, хочется чего-то уникального… собственного. Кстати, ты же помнишь, что осенью стартует большой фестиваль керамики? Мне бы хотелось представить нашу группу наиболее полноценно. К ним уже подключаются участники из других областей, так что статус фестиваля растет, а, значит, нам это интересно. В общем, мы это с тобой отдельно обсудим.

– Хорошо… а что…

– Нужно что-то космическое! – с полным ртом провозгласила Кэт, перебив Галю. – Мы же Мириада!

– Ага, – кивнула Марго, снисходительно оглядываясь на ее аппетит. Казалось, что если выложить перед ней неисчислимое количество еды, ее можно занять навечно. – Фая, что у тебя?

– У меня тоже проект почти доделан. Осталось согласовать часть декоративных элементов. Заказчик никак не может выбрать – нимфы или путти, – Фая пожала плечами.

На это замечание Кэт помотала головой, закатив глаза (путти и нимфы казались ей очень фальшивыми существами), но Марго довольно кивнула. Путти так путти. Лишь бы их довольные глупые лица радовали заказчика.

– Сколько тебе еще понадобится времени? Мне нужно, чтобы ты набросала схему зимнего сада для одного человека. Это старый клиент, мой хороший друг. Очень хочет порадовать жену. Я не хочу, чтобы ты тратила на это много времени…

– Ну… день-два… – прикинула Фая.

– Много, – Марго чуть нахмурила бровь. – Может, мы с ним встретимся сегодня и просто его проконсультируем? Ну проконтролируешь процесс слегка. Может, что-то из наших скульптур ему понравится.

– Как скажешь, – безропотно согласилась Фая, хотя мысль о чем-то, что она не могла контролировать полностью, слегка выбивала ее из колеи.

– Там день рождения любимой супруги, понимаешь? Мало времени – много денег! – Марго сделала выразительный жест руками. – Я поговорю с твоим заказчиком по поводу путти. Лада?

Лада аккуратно водрузила чашку на блюдце и сложила руки в замок.

– Ну, меня пригласили сделать роспись в детском саду. Наташа… это моя коллега с прошлой работы. У нее накопилось много заказов, и она не успевает. Так что этот достался мне. Я думаю, он интересный. Пока эскизы разрабатываю. Времени мало, как всегда… нужно успеть к открытию, так что я пока не смогу заниматься нашими совместными проектами.

– Хорошо. Если нужна будет помощь, привлекай Кэт или Галю. А что там с твоим храмом?

– Мы с Кэт…

– Секунду! – не вытерпев, Марго перебила Ладу, подняв руку. – Извини, Лада. Девочки, не расслабляемся, возможно, через месяц у нас будет проект, в котором вы все мне понадобитесь.

– А что за проект? – спросила Фая.

– О, это будет сделка века! – Марго неожиданно для всех довольно улыбнулась. – Пока вопрос висит в воздухе, но, скорее всего, заказ наш! Могу сказать только, что это будет проект в частной школе со специализированным уклоном. Но в такой, не сомневаюсь, мечтала бы учиться каждая из вас!

Все переглянулись.

– Там что есть телескоп? – тут же заинтересовалась Кэт.

– Интересно… – задумчиво протянула Галя. – И что мы должны будем делать?

– Почему телескоп? – не поняла Лада.

Кэт подняла глаза наверх и указала пальцем в потолок.

– Я вот мечтала бы, чтобы в моей школе была обсерватория. Как еще стать ближе к звездам?

– Да, в космонавты-то тебя не возьмут… – скептически заметила Фая, тут же заработав недовольный взгляд от Кэт. – А я что… – добродушно пожала плечами Фая.

– Тоже мне борец за правду… – хмуро процедила Кэт, – может, я заработаю миллион миллионов и полечу в космос на туристическом корабле?

– Миллион миллионов – это миллиард, – с улыбкой ответила Фая.

– Объем работ мы еще обговариваем, – оборвала начинающуюся перепалку Марго.

– У нас, кстати, давно такого не было, – Галя взглянула на нее с некоторой ноткой досады.

Она была правой рукой Марго с основания бюро, но совершенно ничего не знала о готовящемся проекте. Впрочем, это было ожидаемо. И каждый знал, что не стоит обольщать себя мыслью об особенном приближении к Марго, все могло измениться в одно мгновение.

– У нас вообще такого не было… – деловито поправила Кэт.

– Работы будет выше крыши, но об этом позже, – добавила Марго. – Вернемся к Ладе.

Лада потупила взор и вздохнула, чертя ложкой по блюдцу одной ей видимые узоры.

– Там все как-то плохо…

– Крыша обрушилась, штукатурка облетела, вандалы устроили выставку стрит-арта… Когда нет куска стены и крыши это же уже улица, да? – вмешалась Кэт. – Ну, короче, храм в запустении.

– А чего вы ждали? – недоуменно спросила Галя. – Село уже почти заброшено. Каждый год одни и те же новости. Артемьевское затопило, очередной дом снесли… И так по всей области. Деревни умирают. Это их естественный путь.

– Ну, может, я сужу пристрастно, но мне казалось, что эта церковь достойна того, чтобы сохраниться такой, какой она была. Даже если села не будет. Даже если его затопит опять и теперь уже безвозвратно. Вот Калязинская же колокольня стоит? Стоит.

– Красиво стоит, – согласилась Кэт, одобрительно качнув головой.

– А у нас в области не так много сельских храмов с подобной архитектурой, – добавила Лада, – она, между прочим, Советский Союз пережила почти без изменений. А теперь вот… умирает.

– Ну вот пусть Церковь этим и занимается, – резонно предложила Фая. – Это же их здание, как я понимаю.

– Да кто туда ходить будет? – снова вмешалась Галя. – Я слышала там не больше ста человек осталось в самом селе. Они не потянут такой приход. До ближайшего населенного пункта больше часа езды. Даже если там музей сделать, кто в него пойдет?

– Но ведь это памятник… – грустно возразила Лада.

– Да, фрески там крутые! – экспертно заявила Кэт.

– Не фрески, а настенные росписи, – тут же поправила Фая. – Фреска – специфическая техника, это еще нужно подтвердить лабораторно.

– Ну «ок»! – согласилась Кэт, едва сдержавшись от едкой ремарки по поводу Фаиного зазнайства. – Но это их крутость не отменяет. Я согласна с Ладой. Этот храм достоин того, чтобы оказаться в списке памятников нашей области! Он же шикарен! Я там такие кадры отсняла!! Мне срочно нужно подать заявку на какой-нибудь конкурс!

– Может быть, он и памятник, – сказала до сих пор молчавшая Марго, – но восстанавливать его никто не будет.

– Почему? – расстроилась Лада.

– Просто «потому что» – это, во-первых, – Марго на секунду задумалась. Надо же, что именно сейчас, когда Лада вдруг загорелась этим храмом… – А, во-вторых, если бы вы интересовались новостями, то знали бы, что через Артемьевское планируется провести новую трассу, которая свяжет Антарск с Загранском. Это будет самый прямой путь, он значительно сократит время в дороге. А так как село каждый год затапливает, трасса пройдет по возвышенной его части, а, значит, все эти постройки снесут. Не хотела тебе тогда говорить, у тебя было такое воодушевление…

– Что? – испугалась Лада.

– Да бред какой-то. Кто так делает? – праведно возмутилась Кэт.

– Власти так делают, как будто кого-то когда-то волновало мнение людей, – флегматично заявила Фая. – Они никогда никого не спрашивают. Делают, что хотят. Теперь и мне хочется, чтобы это село возродили.

– Ты против сокращения времени в пути? – резонно вопросила Марго.

– Нет, она это исключительно из противопоставления! – шепнула Кэт, обрадованная возможностью наконец уязвить Фаю.

– Нет, я против чиновничьего произвола, – возразила та. – Подумаешь, лишний час, тут же целая история, семьи…

Спор обещал выйти неконструктивным и жарким. И пока он потихоньку набирал силу, Галя открыла сайт администрации.

– Хм, и правда, есть проект… я этого не знала, – с досадой сказала она, пробегаясь взглядом по новости. – Кстати, должны быть общественные слушания по этому вопросу… скорее всего, «где и когда» написано мелким шрифтом в самой маленькой газетенке, весь тираж которой тут же выкупили. Поэтому не странно, что это никак не обсуждается в сети…

– Что и требовалось доказать, – саркастически усмехнулась Фая.

– Давайте устроим народный бунт! – с воодушевлением воскликнула Кэт. – Не зря же мы объединились в идейное сообщество! Почему мы не можем выразить нашу гражданскую позицию?

– Бунт, не бунт… – задумалась Марго и сделала Ладе уступку: – Но участие в слушаниях по крайней мере будет небесполезным. Если они вообще будут. Насколько я слышала по линейным объектам слушания уже не проводятся. Но здесь особый случай. Так что посмотрим, как будет развиваться ситуация, – затем она добавила, обернувшись к Ладе: – Не расстраивайся заранее, может быть, властям не хватит денег, и они бросят этот амбициозный замысел на пол пути. Такое тоже часто случается, – она равнодушно улыбнулась.

Излишнего беспокойства Лады никак нельзя было допустить. Марго готова была даже поместить ее в соседнюю с Луной палату, лишь бы унять лихо. Именно эта мысль сейчас зародилась в ее голове. А что? Это был бы самый простой выход.

– А, может, кто-то проворуется в процессе… – обнадежила Ладу Фая.

На этом разговор прервался, так как в дверь постучали, и в проеме появился высокий хорошо одетый мужчина с дружелюбной улыбкой на лице. Улыбка эта служила ему вместо приветствия и, надо сказать, вообще затмевала собой все остальные детали его внешности. Если бы мы спросили наших героинь в тот самый день как выглядел вошедший, то сперва они затруднились бы с ответом. Но на самом же деле он был ростом выше среднего, светловолос (хотя при определенном ракурсе почему-то казался брюнетом), обладал довольно приятными чертами лица, имел орлиный профиль и серые смеющиеся глаза. Хотя, нет, скорее – издевающиеся.

– Ах, да! Здравствуйте, проходите, – обратилась Марго к незнакомцу. – Девочки, хочу вам представить нового управляющего нашим офисным центром – Глеба Георгиевича Ушакова.

Девушки уставились на элегантного Глеба Георгиевича, который, не теряя времени даром, тут же оказался возле них, и отчего-то сразу направился к Гале, протягивая ей руку для приветствия.

– Доброго всем утра! Весьма и весьма приятное знакомство!

Галя на автомате подала свою руку в ответ, но новый управляющий не стал ее пожимать, а вместо этого запечатлел на ней изящный поцелуй. Галя открыла от изумления рот, не сумев сказать ни слова, Кэт скривилась, приподняв бровь, Фая удивленно приподняла обе, и только Лада смотрела на гостя со страхом и ужасом, поскольку была абсолютно убеждена, что именно он был тем странным проводником, которого отчего-то не заметила Кэт. Марго же бросила Глебу Георгиевичу грозный взгляд, говорящий что-то вроде: – «Не переигрываешь ли ты, дружок?», на что он ответил ей в свою очередь взглядом спокойным и утвердительным, что могло означать, например: – «У меня все под контролем, ваше величество». «Ну-ну», – ответил взгляд Марго, и в глубине его вспыхнули черные угли. Галя одернула руку, а Глеб Георгиевич, нисколько не смущаясь, обратил ко всем присутствующим это свое нахально улыбающееся и полное дружелюбия лицо.