Читать онлайн Староверы. Сказы вологодские бесплатно

Староверы. Сказы вологодские

Кто кого перехитрил

Когда еще не было паровозов и самолетов, когда еще был царь и помещики, в вологодских лесах да болотах по скитам жили староверы. Крестились двумя пальцами, прятались от жандармов, летом грибы собирали, веники для бани вязали, мох для бань драли, продавали перекупщикам, на то хлеб с одеждой покупали. Тогда мода одна была– чтобы тепло и немарко, да чтобы рвалось реже. А если порвется, то от заплатки такая одежда только красивее делалась. Чем беднее да ленивее, тем ярче и краше. Мужики ногтей не стригли, бород не брили, волосы топором рубили, а бабы красоту лесными дарами наводили– губы клюквой подводили, щеки земляникой, брови зверобоем красили. Летом красиво, а зимой и так ладно– в темноте не видно. Нелюдимо жили, к людям редко ходили. Некоторые и людей чужих не видали.

А зимой делать вообще было нечего. Места северные, снежные, из дома до хлева не враз лопатой домашешь. А пока скотину обрядишь, опять все засыпало. Бери лопату и греби обратно. Лучше вообще скотину не держать, да и сена ей на болотах на зиму не набрать. Козу еще прокормишь, а о корове и мечтать нечего. Вот и наладились бабы зимой под лучиной кукол деревянных резать, а мужики на лыжи и в лес, лося добывать. Зверь большой, мяса много, но сильный, опасный. Осторожным и хитрым давался, а дурачков и лентяев с заплатками сам добывал.

Женились между своими, конечно, других брать вера не позволяла. Не то жениться – из одной посуды с чужаками не ели, а приходилось – то посуду ту выбрасывали. Да и на своей жениться большое дело было. Хочешь жену в дом привести – сначала тот дом построй, а лес такой, что любое дерево вдвоем только обхватишь. Одному никак не справиться, соседей нанимать надо – а они вина не пьют, табак не курят, только за денежку согласятся. Если на мху да на грибах, то не одну гору надо надергать, чтоб на дом заработать. Долго и тяжело. Вот и ходили молодые парни медведя бить. Желчь у него дорогая, да и шкуру дорого можно продать. А задерет зверь которого-то – и не жалко, неловкий да неумный был, незачем таким детей плодить.

Били медведя обычно под зиму – весной да летом в болотах не пробраться, а осенью и зверь жирный да гладкий, и болота подмерзли, да и медведь спать хочет, ленивый уже. Вот парни в леса, в зимовники и разбредались – который весной с добычей вернется, а с которым и навсегда родители прощались.

Вот однажды Ваньке Орлову время пришло жениться. Девку родители присмотрели, хорошую вроде. Ванька видел ее однажды, нестрашная и вышивает хорошо, да и сам не ухватом деланный, небедно жить должны.

Собрал он мешок с сухарями, соли мешок еще больше взял, портянки запасные в пестерь сунул, рукавицы, огниво, топор за ремень, рогатину да лыжи на спину повесил и с утра через болото по мху замерзшему сапогами захрустел. Ну, силки заячьи с собой, конечно, и три спички фосфорных – богатство по тем местам великое, еще батька молодым коробку покупал. И собаку взял, да еще одна сама увязалась, прогнать не мог, так и шла с ними.

День шел, ночь ночевал, на следующий вечер добрался до зимовки родовой, на речке Кубена. Тут и печь из камня сложена, и котелок на виду, нары срублены – жить можно.

Два дня в реке рыбу собачкам ловил, дрова рубил, лабаз на дереве подновил, зайцев с десяток наморозил, а на третий пошел медведя искать, где он залег, чтоб зимой сонного добыть. Ружья ведь нет, только рогатиной взять можно. Вот с осени и намечали берлоги, а зимой уж медведя и били.

А в то время в лесах нечисти много жило. Ну, кому нечисть, а кому и сосед любимый– вот и дружили меж собой Леший лесной, речной Водяной, да Ржавчина болотная. Полгода спали, полгода скучали. Все сказки рассказаны, песни по сто раз спеты, фокусы показаны, деньги не по одному кругу друг у друга украдены. Даже драться и то скучно было.

А тут вдруг человек пришел. Хоть недолго до зимы осталось, но и то развлечение. И поспорили они, кто парня сильнее напугает, а то и сгубит. По рукам ударили и разбежались пакости готовить.

Вот ходит себе Иван по лесу и понять ничего не может– куда ни пойдет, опять к избушке своей выходит. И коряги все время под ноги как сами кидаются, того гляди ногу сломаешь, а это смерть верная и мучительная. И на север пойдет, и на юг, да хоть еще куда – везде избушка через пару верст перед носом встает.

Ну, догадался он, что Леший его путает, покаялся, что подарок забыл сделать, да средство верное вспомнил – сапоги с ноги на ногу перекинуть. Ну, раз дошел до избы, то и отдохнул, заодно и переобулся, и рыбины побольше из пойманной выбрал, да с наговором ее в лес и выкинул. И пошел коряги на дрова собирать.

Леший старается, ворожит, тропки заворачивает, а не получается – сапоги-то правый налево идет, а левый наоборот, направо. Ну и получается как надо, а не как Леший хочет. И дров набрал, и отдохнул полдня, да еще и Лешего с Водяным поссорил – тот-то обиделся, что Леший рыбу его сожрал.

Ну а Иван опять на зиму без рыбы остался. Ловить опять надо. Вот и Водяного очередь подошла пакости творить, гадости варить.

Рыбу-то раньше сетями ловили, неводами да вЕршами. Ну, сетки тяжелые были, льняные – в лес с собой не потащишь, да и гнили быстро, рвались часто, а чем в лесу починишь. Ну мужики верши и ставили. Корзина такая пузатая, только горлышко узкое да внутрь воронкой направленное. Рыба заплывает, а выплыть ума не хватает. да и прутья в воронке колются. И сгниет такая снасть – не жалко, ивы вон сколько растет, новую за час сплетешь. Вот опять по Кубене Иван свои верши раскидал, нож рыбный наточил, да пенек разделочный с вешалАми приготовил.А рыба в той реке и сейчас живет царская, нельмой зовется. Очень ей Водяной до сих пор гордится. Да еще родственница ее, нельмушка малая, та вообще больше нигде не водится. Вот к Ивану этой нельмушки полные корзины и навалило. Нельма-то сама крупная, плохо в дырку идет, а эта мелочь везде суется. А верш много, Водяной пока от одной отгонит, та в другую набьется, а достать никак – колется.

Вот Иван рыбу и таскал целый день, резал, чистил, большую яму себе насолил, собакам на всю зиму насушил, ну и Лешему в лес полмешка отнес – Водяной вообще на того обиделся. В общем, не он Ивану пакость сделал, а наоборот получилось.

Ну а наутро опять пошел Иван медведя искать. Лешего задобрил, от Водяного отбился, очередь Ржавчины болотной настала вредничать. А Иван в болота и не полез – медведи там не водятся. Ждала она, ждала, да так на зиму и заснула.

А Иван за зиму славно медведей добыл, да по реке по льду из деревни лошадь с санями и пригнал. И шкуры вывез, и рыбы привез, да еще и морду шире прежней наел. И дом поставил, и женился, и сыновей нарожал лесной нечисти на беду в свое время. И спички для них сохранил.

Дед и Ржавчина.

Давным-давно, когда цари правили, а жандармы лютовали, в болотах северных староверы прятались. Христу молились, но двумя перстами крестились, патриарха не признавали, поэтому и жили на отшибе. Ну, понятно, налоги не платили, в армию людей не давали, за то их ловили и в тюрьму сажали. Да найти-то их непросто было. Тайга да болота, да реки малые – только зимой пройти войску можно, но морозы вологодские тоже прятаться помогали. Ну а найдут деревушку какую – то всей деревней в церкви собирались и оборону держали. Отобьются – хорошо, но место сменят, конечно. Ну а если солдаты верх возьмут – что ж, значит, смерть за веру на роду написана. Поджигали церковку изнутри да так и сгорали. Потому их и ловить не больно старались – возни много, а прибытку чуть ли и вовсе нет.

Ну, воля – не воля, а жить-то надо. Хлеб на болотах не растет, соли-гвоздей у лешего не купишь. Вот и кормились с леса. Летом – грибы, мох, веники для бань, осенью клюква, то для продажи, зерна да рухляди купить. А весь год мужички охотой занимались. И себе мяса набьют, да и для денежки перекупщикам. Те одни дороги к деревням староверским знали, ну и цены грабительские ставили. Не обманешь – не продашь. Иногда за шкуру медвежью горсть гвоздей давали. А гвозди кованые, много ли их в той горсти.

Так и жили. На зиму мужики в леса уходили, а бабы с детишками по домам сидели. День зимний на севере короткий, вот и жгли лучину да хозяевАли. Бабы с девками песни пели да шерсть пряли, а ребятишки со стариками сидели, игрушками деревянными играли да сказки слушали.

Вот однажды такую сказку им старый Онисим и рассказал… Когда сам Онисим маленьким был, дед его, тоже Онисим, пошел на болото мох драть. Пестерей берестяных набрал, лапти надел толстые, чтоб на змею наступить – не прокусила бы, да сухарей мешок с собой взял. А воды и так на болоте много – да не простой, а чистейшей, в наше уж время ученые такую воду сфагновой назвали. Ни один в ней микроб не живет.

Дошел до места, на кривую сосенку сухари повесил, пестери под ней в гору свалил да и начал мох драть. А день жаркий выдался, солнце голову напекло, Онисим духу болотного багульного надышался, приморился да в болото и свалился. А там хорошо, мох мягкий, как перина, под ним няша холодненькая, вот дед и придремал. А когда проснулся– уж и солнышко садится, и воздух холодный стал, да и комар появился, жало – что шило. И здоровые все – лопатой не убьешь. До деревни не дойти, ночевать надо, а в болоте и костра не разожжешь, и шалаш не построишь. Да и мха не надрал, чтоб гнездо сложить. Со всех сторон беда…

Устроился он под сосной, сухарик сжевал, водичкой из горсти запил, сидит, комаров кормит. Да вдруг слышит, вроде хихикнул кто-то так гнусненько. А солнце летом садится поздно, да и без него ночи белые, светло круглые сутки. Огляделся старик, а вокруг никого. Только еще раз вроде как хихикнуло. Перекрестился, вроде спокойней стало. Вдруг смотрит, как кто к нему ползет подо мхом. Испугался дед, к другой сосенке перебежал, а бугор моховой в его сторону направился. Он – дальше, бугор за ним. Больше часа его гонял. Ну, дед не дурак был, кругом бегал, чтоб припас не потерять – в болоте это просто, мох да сосны одинаковые – все приметы.

Так с бугром круг сделали, другой, устал старик, на пестери свои запрыгнул, а бугор моховой дальше по кругу поехал. И еще два круга сам сделал. Ну тут уже деду самому интересно стало – что за чудо такое подо мхом ползает. Срубил ножом сосенку небольшую, ветки срезал, да как бугор опять подоспел – так сверху и воткнул. А тот ходуном заходил, мох в стороны ворОнами полетел, грязь болотная фонтаном забила! И выскочила из ямины сама Ржавчина болотная.

Орет, зубами железными скрипит, а кол в такое удачное место вошел, что детям в сказке и сказать не знаешь как. Вроде на деда бы напасть, а кол в мох уперся, не пускает. Деду и страшно, и смешно. Бежать бы, да ноги трясутся. И спиной повернуться боязно – опасная эта баба болотная, очень уж человечину любит. Да и разозлилась еще. Крестит ее, да уж больно нечисть сильная, из древних, дохристианская еще – не берет ее крест, только злее делает.

Ну, постояли они, поорали друг на друга, она – от злости, он – от страха, вроде оба и приустали. Вот она первая ему, мол, человек, забери палку свою, только отпусти. Да дед тоже не дурак – отпустишь такую, так в болоте кости догнивать и останутся. Ты, он ей говорит, зубы свои с когтями железными отдай, тогда помогу. Ну, ей деваться некуда, зубы, мол, с когтями из железа болотного снова вырастут, а с палкой в интересном месте по болоту не побегаешь, а самой выдрать больно. Согласилась, сняла свои жевалки, когти сдернула, он палку то из нее и выдернул. Да еще сухариков в болоте размочил, покормил. Она поскулила, поела, под мох нырнула да и поползла кривулями куда-то в болото.

А он солнышка дождался, пестери собрал, и домой – ни мха не надо, ничего. Но зубы с когтями все-таки прибрал – диковина редкая, да и железо в хозяйстве пригодится, только дома заметил, что шапку потерял…

Тут и сказка кончилась, спать ложиться стали. Деда, ребята спрашивают, а куда зубы девали? – Да никуда, отвечает Онисим. Батька мой из зубов капкан волчий сделал, теперь ваш батька его на охоту берет, а когтями вон бабы шерсть под печкой чешут. Железо ведь, в хозяйстве штука нужная, а тут бесплатно досталось.

Дикая кошка напугала немножко

В прежние времена в вологодских лесах да болотах жили обособленно люди – староверы. Со времен Ивана Грозного прятались от новой веры да государевой власти. Ни про войны не слышали, ни чумы не знали. Сами сильные были, крепкие, умные. Слабые-то маленькими умирали, а глупые да неудачливые семей создавать не успевали, погибали на охоте лесной.

Вот и получились богатыри зверовитые, волосатые, бородатые – вера бриться не позволяла, да бабы ядреные, могутные. По десятку да боле детишек рожали, да так отбор и шел. Занимались лесом да болотом – грибы, охота, да рыбалка еще. Хлеб не сеяли, огородики небольшие имели, конечно, да лен еще рос. Скотины мало держали – козу для молока ребятишкам да овечки на шерсть. И тех пастись не отпускали – места глухие, зверя хищного много. Зимой даже деток на улицу не выпускали – волк мог утащить.

А летом, конечно, в леса да болота. Что-то себе, что-то на продажу тайным людям. Вот однажды пошел прежний дед Онисим лыка на лапти да корзины надрать. Место богатое нашел, расположился, из котомки хлебушек достал, водички в реке в баклажку зачерпнул и поесть сел под деревом. А сам в шапке мохнатой был. Бог-то стричься запретил, да сам все его волосы себе прибрал. Вот лысая голова и мерзла. Ну, лоб двумя перстами перекрестил, а шапку-то не снял. Только за еду принялся, каааак что-то ему на голову сверху прыгнет!

Как завизжит, заорет! Дед чуть от страху не помер. Куда хлеб, куда вода полетели. Да и сам как молодой куда глаза глядят побежал-заорал. А это непонятное на голове за шапку держится, упасть не знает в какую сторону.

А дед-то ненароком в сторону соседней деревни побежал. Ну, там люди своими делами занимаются, бабы огороды обихаживают, мужики дом рубят. Вот и смотрят – бежит кто-то вроде одетый, а голова большая, и на два голоса орет. Бабы детей похватали, по домам да баням разбежались, а мужики-то с топорами, да здоровые, собрались в кучку потеснее ну и ждут. Не любили они чужих-то, да еще таких.

А дед бежит, земля дрожит, лапти трещат, борода развевается, сердце заходится, шапка на глаза съехала, не видит ничего. Ну прямо в мужиков и врезался. Хорошо, бежал быстро, а те соображали туго, заколоть не успели. Но один кулаком куда надо задел. Шапка-то и слетела. А на шапке – смотрят – кот дикий сидит, рысь. Та мохнатая, заячья, вот зверь и спутал. Сам с собаку большую, глаза злые, желтые, шипит, спину выгнул, ярится, уши с кисточками к голове прижал. Тут и мужики испугались – ничего такому не сделаешь даже с топором, юркий, куда прыгнет – непонятно, а в свалке и друг друга насмерть покалечить топорами-то можно. Ну, обратно на сруб и попрыгали, ноги свесили, чтоб кота отпихивать, если напасть надумает. Даже Онисим старый выше всех залез, сам и не помнил потом, как.

А кот посидел, поорал, скучно стало, да и в лес убежал. Ну и мужики спустились. Онисима узнали, конечно же, уважали его староверы. Шапку подняли, отряхнули и в руку сунули, воды напиться дали, и он домой тоже побрел. Сам идет, а ноги трясутся, драную шапку вовсе в полдороге только в руке увидал.

Бросил ее подальше да и домой. На другой уж день успокоился, пошел шапку искать. А в ней уж птицы гнездо свили и яиц накидали. Ну, место заметил, да и оставил шапку им. Не зорить же. Потом уж, через месяц, когда птенцы летать начали, забрал ее, да все равно потерял, когда на него на мху Ржавчина болотная напала.

Куколки

Давным-давно в вологодских лесах жили староверы. И сейчас, конечно, они остались, но уже цивилизованные, за веру ведь на каторгу не гонят, а раньше, конечно, строго было. Жгли себя и деток, лишь бы царским людям в руки не попасть. Летом мужики ходили в болота, мох драть, а бабы огородами занимались. А на зиму мужики на охоту, а бабы да ребятишки в избах сидели, темь темновали. День-то северный короткий, зато ночь длинная. Детишки играли да стариков слушали, а бабы шерсть, лен пряли да кукол из дерева резали.

Много тех кукол было сделано, да мало до наших дней дожило. Собирали да отбирали их государевы люди, не одну тысячу пожгли, как веры христовой попрание да власти царской поругание. А всего и разницы было, что куколки двумя пальцами крест Христов клали.

Вот однажды жена Ваньки Орлова, баба молодая, и сделала куколку осиновую. Сама на сносях была, год уж почти как поженились, вот и вырезАла безделку с пузом бабьим непорожним.

Ванька– то на охоту на всю зиму ушел, за белкой да соболем, а она с матерью его да сестрой младшей осталась. Делать в зиму нечего, вот и вырезала.

А сама не убереглась. От бани до дому в одних катаниках да рубахе льняной по темноте добежала, видно, морозом-то и прохватило. Слегла, в общем. Да так, что хоть заживо хорони.

Раньше доктора-то только в городах да уездах жили, а к староверам в скиты даже и не думали хаживать. Да и не ждали их, прибили бы. Вера такая уж– Бог дал, Он и взял. Что на роду писано, тому и быть. Ну, народ дикий был, что уж сделаешь. Вот Марья и лежит в горячке. Воды дают, а еды нутро не примает. Ну, слава Богу, пока живая, на печи в тепле, а сама сны видит горячные, бредовые.

Будто бы она в санях за коровой по болоту едет, а лето вокруг, корова-то проваливается, болото дышит, запах угарный пускает, голову кружит, багульник в цвету стоит, а корова мычит страшной мУкой, того гляди сдохнет. А над головой ворОны так и кружат, стоном стонут, надрываются. А навстречу баба страшная огромная встает с зубами железными, ржавыми– Ржавчина болотная. И говорит гулко: – а подай-ка ты мне, Марья, то, что имеешь, но сама не видела!

Догадалась Марья, что та ребеночка будущего требует, и отвечает в бреду смело: – а сама себе роди!

Ржавчина болотная зубами заскрежетала– аж искры пошли, и отвечает: – а тогда я тебя саму заберу!

И как прыгнет через сосенки мелкие, через чарусу глубокую прямо к Марьиным саням! Руки с железными когтями тянет, зубами скрипит, нос кривой чуть в сани не втыкается!

Но и Марья баба крепкая, палкой в нее тычет– бежать-то некуда, болото кругом, да и брюхо мешает. А тут куколка под руку попалась. Которую наяву-то вырезала. Как в бреду с ней лежала, так и схватила. И так удачно попало, что и там, и там куколка-то и пригодилась.

Бросила ее Марья в рожу чуды болотной, ну нос и раскровенила. Та заревела страшно, схватила деревяшку-то резаную и давай ее грызть. Голову сгрызла, руки, ноги, Марья во сне ни жива ни мертва на санях сидит, на Ржавчину смотрит, а та кукле брюхо непраздное грызет, да зубы соскакивают. Злится, рычит, а прокусить не может. Ну, Марья тихонько во сне коровку подогнала, та не спеша сани вытянула, обе и ушли от нечисти не торопясь. Кроме куколки, урону никакого не понесли. Так и сон кончился.

А наутро Марья рожать начала. Долго, трудно, но родила сыночка мужу Ивану. А куколку ту, брюхатую, в руке сжимала. А когда от бремени-то разрешилась, и руку разжала. Та куколка оказалась, да не та. Тоже праздная, без брюха. Вот и думай– то ли Марья так дерево сжала, что ровно его смяла, то ли на самом деле во сне деревянная баба своего ребенка за живого в обмен отдала.

А сынок крепкий родился, ладным вырос, отцу хорошо помогал.

Ходи да оглядывайся

Давным– давно в вологодских лесах да болотах жили староверы раскольники. Голодали, мыкались, но веру свою старую держали. Много им претерпеть за нее пришлось, сколько их померло от болезней лихих да милостей царских. Но ничего, тепрели держались, детки рождались, жили как-то. Но и власти не дремали– за лесами следили да сразу ловили, как кого из них заметят. А заметить просто было– бороды небриты, ногти нерезаны, да и волосы топором рублены– вера им запрещала то, что Богом дано, самим с себя убирать.

Места сами глухие занимали, все дальше на север да на восток пробирались, но и не одни они уединения да воли лесной искали. И каторжане беглые, и дезертиры, да всякий народ нечасто, но рядом поселялся.

Вот однажды возле одной деревеньки дедушка завелся. Борода седая, длинная, на кончике клинышком сходится, волосы длинные белые, глаза как льдинки яркие да нос кривой. Выкопал себе землянку в кочке, да и зажил. Летом валежник на дрова собирал, грибы сушил, силочки на зайчиков ставил. Их там много было– староверам-то запрещено было есть того, у кого четыре ноги, а копыт нет, так, иногда на охоте для собак ловили. Ну а дедушка, видно, веры другой, ему можно.

Ну, живет себе человече и живет, никому не мешает, ну и староверы местные не больно к нему суются. Нелюбопытные были, закон-тайга, не хочет человек общества, то и не мешают. Иногда только бабы ребятишек пошлют, убоины кусок отнести. Ну, поблагодарит, по голове погладит, да и отпустит, иногда разве коряжку какую забавно оструганную подарит или пуговок деревянных в горсть отсыплет.

Зимой девкам да бабам травками от болезней помогал – большой знаток оказался. Они-то все неграмотные были, только старые книги читали, в которой картинок больше, чем букв, да и те не буквы, а буквицы да ижицы, которых нынче и понять никто не может. А он, как говорил, и за морем учился, да все науки превзошел. Да вишь ты, судьба злая на край мира забросила.

Ну, пожил он так год, да на следующий к другой деревне перебрался. Там тоже баб зимой от болезней пользовал да детишек коряжками баловал, подкармливали, даже пару деревьев ему здоровых мужики на зиму свалили да на дрова распустили. В общем, там прижился, да и к следующей деревне на другой год пустился, уж вся деревня ему землянку рыла.

Так и мыкался лет с десяток. Везде пожил, со всеми перезнакомился, уж не остерегались его, в избы запросто, как своего пускали. Ну, ложку с чашкой другие давали, конечно, но потом не сжигали, а на отдельную полку ставили. Вера им не позволяла одну посуду с иноверцами пользовать, а он свой, да не свой. Но бывал часто, вот и держали чуть ли не в самом доме отдельную посуду для него специально.

Ну и нечисть лесная им заинтересовалась. К реке с озером он близко не ходил, воду с ручья везде брал– много их там течет, сырое место, водяного не цеплял, в болота тоже не совался– и Ржавчина болотная ему ничего поделать не могла, а вот Леший лесной сильно им озаботился. Ишь ведь какой– везде живет, везде ходит, а заморочить его силы у Лешего не хватает. Ну и начал он за ним следить, чтобы где– ни то подловить.

Смотрит одно лето, другое– зимой никак, спит Леший, не видит ничего, самого хоть в костер клади– не почует. Вот однажды, значит, и увидел он, что за купцом тайным человек незнакомый к ним через болото пробирается. Купцы те только и знали дороги летние, как к староверам пробраться да товар продать задорого и мехов купить за бесценок. А тут вдруг сам идет, да еще и хвоста ведет. А тот вдруг шасть– и к дедушке в землянку как уж болотный и проскользнул.

Леший в щель посмотрел– сидят, шепчутся, слышно только– "Скоро стрельцы придут да порядок наведут, вот всех и закрепостим, а кого может и казним". А старик достал из сумки чернильницу с чернилами кедровыми, перо тетеревиное заточенное и на бересте что-то писать начал. Написал записку короткую, и передал гостю. Тот в трубку свернул и в шапку спрятал. Да и начал обратно собираться– хоть и ночь на носу, да летняя, северная, белая, как днем видно, только солнца нет, да и то ненадолго.

Продолжить чтение