Читать онлайн Мировая художественная культура: Древний Восток. Египет. Месопотамия. Палестина бесплатно

Различные варианты космогонических мифов

Судя по данным археологии, в самый древний период египетской истории еще не было космических богов, которым приписывали сотворение мира. Ученые полагают, что первая версия этого мифа возникла незадолго до объединения Египта. Согласно этой версии, солнце родилось от союза земли и неба. Это олицетворение, несомненно, древнее, чем космогонические идеи жрецов из крупных религиозных центров. Как обычно, от уже существующего мифа не отказывались, и образы Геба (бога земли) и Нут (богини неба), как родителей бога солнца Ра, сохраняются в религии на протяжении всей древней истории. Каждое утро Нут производит на свет солнце и каждый вечер прячет его на ночь в своем чреве.

Богословские системы, предлагавшие другую версию сотворения мира, возникли, вероятно, в одно и то же время в нескольких крупнейших культовых центрах: Гелиополе, Гермополе и Мемфисе. Каждый из этих центров объявлял создателем мира своего главного бога, который был, в свою очередь, отцом других богов, объединявшихся вокруг него.

Общей для всех космогонических концепций была идея о том, что сотворению мира предшествовал хаос воды, погруженной в вечную тьму. Начало выхода из хаоса связывалось с возникновением света, воплощением которого являлось солнце. Представление о водном просторе, из которого появляется поначалу небольшой холм, тесно связано с египетскими реалиями: оно почти в точности соответствует ежегодному разливу Нила, илистые воды которого покрывали всю долину, а затем, отступая, постепенно открывали землю, готовую к пахоте. В этом смысле акт сотворения мира как бы повторялся ежегодно.

Египетские мифы о начале мира не представляют собой единого, цельного рассказа. Часто одни и те же мифологические события изображены по-разному, и боги в них выступают в различном облике. Любопытно, что при множестве космогонических сюжетов, объясняющих сотворение мира, чрезвычайно мало места уделяется созданию человека. Древним египтянам казалось, что боги сотворили мир для людей. В письменном литературном наследии Египта очень мало прямых указаний на сотворение рода человеческого, такие указания – исключение. В основном же египтяне ограничивались убеждением, что человек обязан своим существованием богам, которые ждут от него за это благодарности, понимаемой очень просто: человек должен поклоняться богам, строить и содержать храмы, регулярно совершать жертвоприношения.

Жрецы Гелиополя создали свою версию возникновения мира, объявив его создателем бога солнца Ра, отождествленного с другими богами – творцами Атумом и Хепри («Атум» значит «Совершенный», имя Хепри можно перевести как «Тот, кто возникает» или «Тот, кто приводит к возникновению»). Атума обычно изображали в облике человека, Хепри – в виде скарабея, а это значит, что его культ восходит к тому времени, когда богам придавали облик животных. Любопытно, что у Хепри никогда не было собственного места культа. Как олицетворение восходящего солнца, он был тождествен Атуму – заходящему солнцу и Ра – светящему днем. Придаваемый ему облик скарабея был связан с убеждением, что этот жук способен размножаться сам по себе, отсюда его божественная созидательная сила. А вид скарабея, толкающего свой шар, подсказал египтянам образ бога, катящего солнце по небу.

Миф о сотворении мира Атумом, Ра и Хепри записан в «Текстах пирамид», а к тому времени, когда текст его впервые был высечен в камне, он, вероятно, существовал уже давно и был широко известен.

Согласно «Текстам пирамид», Ра-Атум-Хепри создал себя сам, возникнув из хаоса, именуемого Нуном. Нун, или Первоокеан, изображался обычно как необозримое предвечное водное пространство. Атум, появившись из него, не нашел места, на котором ему можно было бы удержаться. Поэтому он в первую очередь создал холм Бен-бен. Стоя на этом островке твердой почвы, Ра-Атум-Хепри приступил к созданию других космических богов. Поскольку он был один, первую пару богов ему пришлось родить самому. От союза этой первой пары произошли другие боги, таким образом, согласно гелиопольскому мифу, появились земля и правящие ею божества. В продолжающемся акте творения от первой пары богов – Шу (Воздух) и Тефнут (влага) – родились Геб (земля) и Нут (небо). Они в свою очередь породили двух богов и двух богинь: Осириса, Сета, Исиду и Нефтиду. Так возникла Великая девятка богов – Гелиопольская эннеада.

Эта версия сотворения мира не была единственной в египетской мифологии. По одному из преданий, создателем людей был, например, гончар – бог Хнум, представлявшийся в облике барана, который вылепил их из глины.

Богословы Мемфиса, крупнейшего политического и религиозного центра Древнего Египта, одного из его столиц, включили в свой миф о сотворении мира многих богов, принадлежавших разным религиозным центрам, и подчинили их Пта как творцу всего. Мемфисский вариант космогонии по сравнению с гелиопольским значительно более отвлеченный: мир и боги созданы не с помощью физического акта, как в процессе творения Атумом, а исключительно мыслью и словом.

Иногда небесный свод представлялся в виде коровы с телом, покрытым звездами, но существовали еще представления, согласно которым небо – это водная поверхность, небесный Нил, по которому солнце днем обтекает землю. Под землей тоже есть Нил, по нему солнце, спустившись за горизонт, плывет ночью. Нил, протекающий по земле, олицетворялся в образе бога Хапи, который способствовал урожаю своими благодатными разливами. Сам Нил также населялся добрыми и злыми божествами в образе животных: крокодилов, гиппопотамов, лягушек, скорпионов, змей и т. д. Плодородием полей ведала богиня – владычица закромов и амбаров Рененутет, почитавшаяся в образе змеи, которая появляется на поле во время жатвы, следя за тщательностью уборки урожая. Урожай винограда зависел от бога виноградной лозы Шаи.

Из текста «Папируса Бремнер-Ринд»

Я (Ра) тот, кто воссуществовал как Хепри. Воссуществовали все существования после того, как я воссуществовал, и многие существа вышли из моих уст. Не существовало еще небо, и не существовала земля. Не было еще ни почвы, ни змей в этом месте. Я сотворил их там из Нуна, из небытия. Не нашел я себе места, на которое я мог бы там встать. Я размыслил в своем сердце, задумал перед своим лицом. И я создал все образы, будучи единым, ибо я [еще] не выплюнул Шу, я [еще] не изрыгнул Тефнут, и не было другого, кто творил бы со мною. <… > Я соединился с моим кулаком, совокупился с моей рукой, упало семя в мой собственный рот. И я выплюнул Шу, я изрыгнул Тефнут. И мой отец Нун сказал: «Да возрастут они!» И мое Око было для них защитой вечно, когда они удалялись от меня. <… > И оно разгневалось на меня, когда пришло и нашло, что я сотворил другое на его месте, заменив его Великолепным. Но я поместил его на моем челе, и после этого оно господствовало над всей землей <… >.

После того, как я возник как бог единственный, вот со мною три божества – Нун, Шу и Тефнут. Я воссуществовал на этой земле, и Шу и Тефнут возрадовались в Нуне, в котором они пребывали. Привели они вместе с собой мое Око после того, как я собрал воедино свои члены. Я пролил на них свои слезы – и возникли люди, вышедшие из Ока моего. Разгневалось оно на меня, когда вернулось и обнаружило, что я создал другое на его месте, заменив его [Оком] Великолепным. Но я поместил его впереди [как хранителя моего, определив] место его над всей землей <… > Я возник из корней, я создал всех змей и все, что воссуществовало вместе с ними <… >.

Кто такой бог Ра?

Ра (или Ре) – в египетской мифологии бог солнца, воплощенный в образе сокола, огромного кота или человека с соколиной головой, увенчанной солнечным диском. Ра, бог солнца, был отцом Уаджит, кобры Севера, защищающей фараона от палящих лучей солнца. Согласно мифу, днем благодетельный Ра, освещая землю, плывет по небесному Нилу в барке Манджет, вечером пересаживается в барку Месектет и в ней продолжает путь по подземному Нилу, а утром, одолев в еженощной битве змея Апопа, вновь появляется на горизонте. Ряд мифов о Ра связан с представлениями египтян о смене времен года. Весенний расцвет природы возвещал возвращение богини влаги Тефнут, огненным Оком сияющей на лбу Ра, и ее вступление в брак с Шу. Летний зной объяснялся гневом Ра на людей. Согласно мифу, когда Ра состарился, а люди перестали его почитать и даже «замыслили против него злые дела», Ра немедленно собрал совет богов во главе с Нуном (или Атумом), на котором было решено наказать род человеческий. Богиня Сехмет (Хатхор) в образе львицы убивала и пожирала людей до тех пор, пока ее хитростью не удалось напоить красным, как кровь, ячменным пивом. Опьянев, богиня уснула и забыла о мести, а Ра, провозгласив своим наместником на земле Геба, поднялся на спину небесной коровы и оттуда продолжал править миром. Древние греки отождествляли Ра с Гелиосом.

Кто такой бог Амон?

Амон («сокрытый», «потаенный») – в египетской мифологии бог солнца. Священные животные Амона – баран и гусь (оба – символы мудрости). Бога изображали в виде человека (иногда с головой барана), со скипетром и в короне, с двумя высокими перьями и солнечным диском. Культ Амона зародился в Фивах, а затем распространился по всему Египту. Жена Амона, богиня неба Мут, и сын, бог луны Хонсу, составляли вместе с ним фиванскую триаду. Во времена Среднего царства Амон стал именоваться Амоном-Ра, поскольку культы двух божеств соединились, приобретя государственный характер. Позднее Амон приобрел статус любимого и особо почитаемого бога фараонов, и во времена Восемнадцатой Династии фараонов был объявлен главой египетских богов. Амон-Ра даровал победы фараону и считался его отцом. Амон почитался и как мудрый, всеведущий бог, «царь всех богов», небесный заступник, защитник угнетенных («везир для бедных»).

К утреннему солнцу

Рождение, жизнь и смерть Осириса

Много тысяч лет назад Египет не был еще великолепным раем, блистающим в красе самой роскошной растительности, и не был населен миллионами обитателей; почва по большей части была еще не возделана, люди были невежественны и дики и питались тростником, травой, рыбой, водяными животными и мясом.

Но должно было стать иначе, так было суждено.

На берегу Нила стоял маленький город Тапе. Однажды, так повествует предание, слышен был голос с вышины, который громко возвестил: «Владыка мира появится на свете!» И из храма бога Амона прозвучало сказанное незримыми устами: «Родился великий царь Осирис!»

Он вполне заслуживал такого пророчества, потому что стал величайшим благодетелем своего народа. Неутомимо странствовал он по своей земле, учил людей земледелию и скотоводству и приучал их к более мягким нравам, изобрел плуг и ввел огородничество и культуру маслины, учил приготовлению вина и пива, основывал города, вводил законы, устраивал мастерские, в которых изготовлялось оружие для истребления диких животных и орудия для обрабатывания почвы, и положил начало пению и музыке.

Рука об руку с ним шла его верная супруга Изида. Между дикими растениями поля она отыскала пшеницу и ячмень, научила людей хлебопашеству, а Осирис изобрел хлебопечение. И любимый инструмент египтян, кемкем (у римлян называвшийся систрум), – изобретение Изиды.

Маленький город Тапе, т. е. Фивы, скоро расстроился, украсился храмами и дворцами, и со временем вырос в стовратую столицу страны, а с ним процветала вся египетская земля.

И вот однажды царь позвал к себе супругу свою Изиду, сына своего Гора и своего брата Сета и сказал:

– Вы видите, народ мой счастлив и уже не нуждается в моем личном присутствии; поэтому я хочу уйти и дать другим народам то, что делает добрыми и счастливыми. Ты, моя Изида, остаешься царицей страны и носи высшее достоинство в продолжение моего отсутствия; но на твои плечи, брат мой Сет, возлагаю я всю тяжесть правления и заботы о моей жене и моем ребенке. И так поступай, чтобы с честью предстать предо мною, когда я вернусь!

Из Эфиопии пошел он в Аравию, оттуда в Индию и прошел таким образом всю Южную и Западную Азию.

Добрый царь заходил и в Европу, и куда приходил он, туда вносил с собою порядок, закон и право, повсюду делал он людей счастливее и лучше.

Поэтому его с его спутниками почти повсюду принимали с радостью и приветствовали с ликованием. <…> Так проходил год за годом, и на берегах Нила мало-помалу зародилось опасение, вернется ли когда-нибудь столь искренно чтимый. Сет был непочтителен по отношению к Изиде, властвовал неограниченно и произвольно и вел интригу, чтобы совершенно удержать за собою корону, вместо того чтобы – в случае если Осирис не вернется – передать ее его сыну Гору, как повелевал закон. Но, чтобы обеспечить себе успех своего злого умысла, чтобы можно было в случае нужды встретить силу силою, он с большим искусством навербовал себе в стране сильную партию, счастье и гибель которой зависели исключительно от него. Людей, которые в правление его брата не были бы допущены и до самой ничтожной придворной или государственной должности, он возвел в должности и чины.

– Я хочу испытать вас, – говорил он. – Конечно, когда брат мой вернется, тогда вам несдобровать.

Таким, которые не стоили никакого доверия, дал он места, на которых они легко могли красть. Когда он узнавал обман, то говорил:

– Я вас прощаю; но горе вам, если Осирис проведает об этом!

Таким способом объединил он тех, кто готов был все для него сделать; ибо каждый чувствовал: «Если падет Сет, падем мы все; если он сегодня передаст правление Осирису или Гору, то в несколько недель наше господство закончится навсегда».

Сет был уверен, что его друзья стали бы защищать его с величайшей преданностью против всех притязаний его племянника, и он спокойно ожидал известия о смерти своего брата. Что тот вернется когда-нибудь, никто уже и надеяться не смел во всем Египте, кроме верной Изиды; ибо протекло уже много лет, как не было даже малейшего известия о добром царе.

Но вот, совершенно внезапно, распространилась весть: царь возвращается домой; он уже вышел на берег! С быстротою ветра радостное известие разнеслось по всей стране; один кричал о нем другому; радость и ликованье наполнили всех; готовились праздники для торжественного въезда возлюбленного царя; были брошены все другие дела, ибо только одно чувство оживляло сердца – чувство живейшей радости о нежданном появлении давно почитавшегося умершим.

Путь Осириса от моря к Тапе был непрерывным триумфальным шествием; по усыпанной цветами дороге въезжал он в свою столицу. Все ликовало; со всех сторон слышался восторженный крик:

– Хвала нашему отцу! Хвала великому Осирису!

Сет ясно видел, что час его пробил. Блеск правителя уходил, и честь, которую ему до сих пор оказывали из страха, легко могла обратиться в презрение, даже в посрамление. И он поспешил навстречу своему брату и лицемерно желал ему счастья при веселом возвращении; но в тот же день собрал он своих приятелей и говорил им:

– Любезные друзья, вы видели и слышали, какое радостное торжество доставило всему Кеми возвращение моего брата. Мы одни только не можем искренно участвовать со всеми в торжественных кликах, потому что нам не предстоит ничего доброго. Я слишком хорошо знаю, что из дружбы к вам иногда бывал снисходителен и что вы себе дозволяли многое, что только моя любовь к вам могла не замечать в вас. Теперь это миновало! Осирис будет судить строго. И все-таки мне нечего бояться за себя самого, потому что я его брат. Но когда подумаю, что мои друзья лишатся своих званий и должностей, будут публично лишены чести, может быть, должны будут отправиться в пожизненную каторжную работу на горные промыслы, – тогда сердце мое обливается кровью. Вот когда я об этом думаю, то желал бы: пусть бы лучше царь никогда, никогда не возвращался.

Тогда все приверженцы окружили его и настаивали:

– Что же нам делать? Посоветуй ты нам! Помоги нам!

– Я этого не знаю! Оставьте меня! Нет никакого средства; все вы погибли.

– Так мы пойдем, – вскричал наконец один в отчаянии, – бросимся царю в ноги и признаемся ему во всем. Может быть, он милостиво взглянет на наше раскаяние и простит нас.

– Малодушный глупец! – сказал Сет презрительно. – Не можешь ты дождаться своего часа? Прежде времени хочешь выдать себя мстителю? Разве не может Осирис умереть еще прежде? Тогда вы будете свободны ото всякой вины и наказания.

Гордо покинул Сет зал. Смущенно смотрели окружающие друг на друга. Да, если бы царь умер в один из следующих дней, тогда для них все было бы спасено. Молча шел каждый из них домой и обдумывал наедине с собою это слово. На следующий день и на другой затем день много говорилось тайком с тем и с другим, и, прежде чем солнце в третий раз взошло над восточными горами, заключен был гибельный союз; Сет и семьдесят два сообщника поклялись друг другу убить царя; затем хотели Изиду с сыном удалить, изгнать и Сета формально провозгласить царем.

В Фивах шел праздник за праздником; Осирису оставалось мало времени для забот о правлении. Даже царица Азо прибыла из Эфиопии, чтобы приветствовать всеми чествуемого в его столице.

Вскоре затем царица Азо распростилась и поехала назад в Эфиопию, сопровождаемая на недалекое расстоянии Изидой. Но Изида не вернулась тотчас обратно, а пробыла еще некоторое время в Кефте, или Коптусе, городе, лежащем на Ниле милях в шести ниже Фив.

Во время ее отсутствия Сет пригласил своего брата и вельмож царства на пиршество, данное по случаю возвращения многолюбимого царя. На этом пире присутствовали и все семьдесят два поклявшихся. Пируя и шутя, просидели все до поздней ночи. Если поднимался какой-нибудь гость, который был не из клявшихся, то Сет отпускал его; но Осириса все задерживали самыми настоятельными просьбами. Наконец не осталось уже никого, кто мог бы помешать преступлению.

– Я охотно желал бы, – сказал Сет, – оставить в вас прочное воспоминание об этом прекрасном дне, в который я после столь долгой, долгой разлуки опять удостоился угостить своего дорогого брата. Посмотрите, – продолжал он и повел все общество в зал, – здесь я распорядился приготовить гроб, который, конечно, каждому из вас доставит удовольствие. Так и быть, бросайте жребий, и кто счастливец, тот может взять его на память о сегодняшнем пире.

Все подошли, дивились не только драгоценности дара, но и великолепной работе; Сет приказал подать кубики (зерн) из слоновой кости, и вот один за другим пытал свое счастье.

Выигравшими считались те, которые бросили обеими костями одинаковое число очков. Все семьдесят два должны были бросать кости и затем те, у которых случился паш (ровное число очков), еще раз должны попробовать счастье между собою, пока наконец уже один только выбросит паш. Таков был обычный в Египте способ бросать жребий, и, без сомнения, при обществе в 72 лица это было весьма скучно.

– Стойте! – вскричал через несколько минут один из играющих. – Это все же нелепо – предоставлять решение слепому случаю. Ну как гроб выиграет тот, кому он совсем не может пригодиться? Жаль было бы тогда, если б он должен был оставаться бесполезным. Я предлагаю вам другой способ решения, не менее беспристрастный. Попробуем, кому этот гроб по росту, тот его и получит. Кому случайно природа дала подходящую величину, тот и должен быть счастливцем.

Предложение было встречено общим одобрением, и один за другим входили в гроб, все теснились; но он не годился никому. Естественно! Ведь наперед было условлено, что только те должны попробовать его, кто был весьма мал или слишком велик для него. Но по наружности все теснились к нему с жадностью, пока, наконец, один опять назидательно возвысил голос и тоном убеждения крикнул:

– Но вы, друзья, как мне кажется, обязаны по долгу дать царю предпочтение.

– Да, да, – раздалось со всех сторон, – царь должен испытать это прежде!

Осирис взобрался, улегся – тогда изменники подскочили, захлопнули гроб крышкой, вбили заготовленные уже гвозди, залили сверх того расплавленным свинцом, – и ни один человек не мог уже отворить теперь гроба.

Это было в 17-й день месяца афира, в 28-й год правления великого Осириса.

Плач Исиды по Осирису[1]

Воскресение Осириса

(из «Текстов Пирамид»)

Суд Осириса

Суд Осириса и вечное блаженство в Полях Иалу

Прежде чем переступить порог Великого Чертога, умерший обращался к солнечному богу Ра:

– Слава тебе, великий бог, Владыка Двух Истин! Я пришел к тебе, о господин мой! Меня привели, дабы я мог узреть твое совершенство. Я знаю тебя, знаю имя твое, знаю имена сорока двух богов, которые находятся с тобой в Чертоге Двух Истин, которые живут как стражи грешников, которые пьют кровь в этот день испытания [людей] в присутствии Ушефера.

«Тот, чьи близнецы любимые – Два Ока, Владыка Двух Истин» – таково имя твое. Я прибыл, дабы узреть тебя, я принес тебе Две Истины, я устранил ради тебя грехи мои.

Умершему внимала Великая Эннеада – боги, под предводительством Ра возглавлявшие Загробное Судилище, и Малая Эннеада – боги городов и номов. В Великую Эннеаду, помимо Ра, входили Шу, Тефнут, Геб, Нут, Нефтида, Исида, Хор, Хатхор, Ху (Воля) и Сиа (Разум). Головы всех судей украшало перо Истины – перо Маат.

Произнеся свою речь, умерший приступал к «Исповеди отрицания»:

– Я не совершал несправедливости против людей. Я не притеснял ближних. <…> Я не грабил бедных. Я не делал того, что не угодно богам. Я не подстрекал слугу против его хозяина. Я не отравлял <…>.

Перечислив сорок два преступления и клятвенно заверив богов, что ни в одном из них он не виновен, умерший восклицал:

– Я чист, я чист, я чист, я чист, моя чистота – это чистота Великого Бену, что в Ненинесут. <…> Мне не причинят вреда в Великом Чертоге Двух Истин, ибо я знаю имена богов, пребывающих там вместе с тобой.

После «Исповеди отрицания» умерший обращался к Малой Эннеаде, называя по имени каждого из сорока двух богов и снова заверяя их в своей непричастности к преступлениям. Затем боги начинали допрос умершего: – Кто ты? Назови свое имя. – Я нижний побег папируса. Тот, кто в своей Оливе. – Вот мое имя. – Откуда ты прибыл? <…> – Я прибыл из города, что лежит к северу от Оливы.

Когда допрос заканчивался, перед лицо Ра-Хорахте и Эннеад представали Мешент, «ангел-хранитель» Шаи, богиня доброй судьбы Рененут и душа Ба, покойного египтянина. Они свидетельствовали о характере умершего и рассказывали богам, какие он совершал в жизни добрые и дурные поступки.

Исида, Нефтида, Селкет и Нут защищали покойного перед судьями. После этого боги приступали к взвешиванию сердца на Весах Истины: на одну чашу клали сердце, на другую – перо богини Маат. Если стрелка весов отклонялась, покойный считался грешником, и Великая Эннеада выносила ему обвинительный приговор, после чего сердце отдавалось на съедение страшной богине Ам(ма)т – «Пожирательнице», чудовищу с телом гиппопотама, львиными лапами и гривой и пастью крокодила. Если же чаши весов оставались в равновесии, покойный признавался оправданным.

Отчего греховное сердце должно было быть легче (или тяжелей) пера Маат, строго говоря, неизвестно, есть только гипотезы. Так, например, ряд египтологов придерживается мнения (разделяемого и автором), что весы служили для загробных судей своеобразным «детектором лжи»: взвешивание сердца производилось не после «Исповеди отрицания» и второй оправдательной речи, а одновременно с ними – на протяжении всего допроса сердце покоилось на чаше весов, и если умерший оказывался виновным в каком-либо из преступлений, то, едва он начинал клятвенно утверждать обратное, стрелка немедленно отклонялась.

Автору представляется, что древнеегипетское мифическое действо взвешивания сердца символически выражает духовный смысл исповеди как таковой, смысл, одинаковый, по-видимому, во всех религиях, независимо от различий внешней атрибутики исповедального обряда.

Давно замечено, что человек, совершив дурной поступок, невольно (этот процесс бессознателен) ищет, а значит, и находит, оправдание, суть которого обычно сводится к тому, что поступок был вынужден обстоятельствами, а не совершен свободной волей. Рассказывая о таком поступке или вспоминая о нем, человек испытывает потребность привести оправдывающие его доводы; если же у него отсутствует такая возможность, им сразу овладевает некое внутреннее беспокойство, неудобство. В художественной литературе множество раз описано, как в такой ситуации хочется «отвести глаза», «сменить тему разговора» и т. п. Обряд же исповеди как раз и не допускает всякого рода оправданий – только «да будет слово ваше: “да, да”, “нет, нет”; а что сверх этого, то от лукавого». Таким образом, убедивший себя в собственной безгрешности (или, применительно к христианству, в искренности своего раскаяния в грехе) человек, заявив о своей безгрешности (раскаянии) вслух и будучи лишен возможности что бы то ни было добавить, сразу почувствует это самое внутреннее неудобство – «сердце изобличит ложь», и стрелка весов отклонится.

Эннеада оглашала оправдательный приговор, и бог Тот записывал его. После этого умершему говорили:

– Итак, войди. Переступи порог Чертога Двух Истин, ибо ты знаешь нас.

Умерший целовал порог, называл его (порог) по имени, произносил вслух имена стражей и наконец вступал в Великий Чертог, где на троне восседал владыка мертвых Осирис в окружении других богов и богинь: Исиды, Маат, Нефтиды и сыновей Хора.

О прибытии умершего объявлял божественный писец Тот.

– Входи, – говорил он. – Зачем ты прибыл?

– Я пришел, дабы возвестили обо мне, – отвечал покойный.

– В каком состоянии ты пребываешь?

– Я очищен от грехов. <…>

– Кому я должен возвестить о тебе?

– Возвести обо мне Тому, Чей свод из огня, Чьи стены из змей живых и Чей пол – водный поток.

– Скажи, кто это? – спрашивал Тот.

– Это Осирис.

– Воистину же, воистину [ему] скажут [имя твое], – восклицал Тот.

С эпохи Древнего царства существовало и другое представление – что Загробный Суд возглавляет Ра. Это представление просуществовало вплоть до Птолемеевского периода, но пользовалось значительно меньшей популярностью.

На этом Суд заканчивался, и египтянин отправлялся к месту вечного блаженства – в Поля Иалу, куда его сопровождал «ангел-хранитель» Шаи. Путь в загробный «рай» преграждали врата, последнее препятствие на пути умершего. Их тоже приходилось заклинать:

– Дайте путь мне. Я знаю [вас]. Я знаю имя [вашего] бога-хранителя. Имя врат: «Владыка страха, чьи стены высоки <…>. Владыки гибели, произносящие слова, которые обуздают губителей, которые спасают от гибели того, кто приходит». Имя вашего привратника: «Тот, кто [вселяет] ужас».

В Полях Иалу, «Полях Камыша», умершего ждала такая же жизнь, какую он вел и на земле, только она была счастливей и лучше. Покойный ни в чем не знал недостатка. Семь Хатхор, Непери, Непит, Селкет и другие божества обеспечивали его пищей, делали его загробные пашни плодородными, приносящими богатый урожай, а его скот – тучным и плодовитым. Чтобы покойный мог наслаждаться отдыхом и ему не пришлось самому обрабатывать поля и пасти скот, в гробницу клали ушебти – деревянные или глиняные фигурки людей: писцов, носильщиков, жнецов и т. д. Ушебти – «ответчик». Шестая глава «Книги Мертвых» рассказывает о том, «как заставить ушебти работать»: когда в Полях Иалу боги позовут покойного на работу, окликнув его по имени, человечек-ушебти должен выйти вперед и откликнуться: «Здесь я!», после чего он беспрекословно пойдет туда, куда повелят боги, и будет делать, что прикажут. Богатым египтянам обычно клали в гроб ушебти – по одному на каждый день года; беднякам же ушебти заменял папирусный свиток со списком 360 таких работников. В Полях Иалу при помощи магических заклинаний человечки, поименованные в списке, воплощались в ушебти и работали на своего хозяина.

Хор и черная свинья

(из «Книги Мертвых»)

Знаете ли вы, почему [город] Пе был отдан Хору? Я это знаю, если вы не знаете. Это Ра ему отдал его в вознаграждение за рану, которую Хор получил в глазу, вот так: Хор сказал Ра:

«Позволь мне увидеть существа, которые сотворило твое Око, так, как оно их видит».

И Ра сказал Хору: «Посмотри там на эту черную свинью!» Когда же он взглянул, то вот – страшной силы боль [сделалась] его глазу!

И Хор сказал Ра: «Мой глаз таков, как если бы этот удар был нанесен моему глазу Сетом!»

И он раскаялся [в том, что необдуманно захотел смотреть на весь мир, как сам Ра].

Тогда Ра сказал богам: «Положите его на его постель, да выздоровеет он!»

[Действительно,] это Сет принял вид черной свиньи и нанес жгучую рану глазу Хора.

Тогда Ра сказал богам: «[Станет] свинья отвращением для Хора! Да поправится он!» [Поэтому-то] свинья и есть отвращение для Хора.

Кто такой бог Тот?

Тот, Джехути – в египетской мифологии бог луны, мудрости, счета и письма, покровитель наук, писцов, священных книг, создатель календаря. Женой Тота считалась богиня истины и порядка Маат. Священным животным Тота был ибис, и поэтому бога часто изображали в виде человека с головой ибиса. Прилет ибиса-Тота египтяне связывали с сезонными разливами Нила. Когда Тот возвратил в Египет Тефнут (или Хатхор, как говорится в одном из мифов), природа расцвела. Тот, отождествляемый с луной, считался сердцем бога Ра и изображался позади Pa-солнца, поскольку слыл его ночным заместителем. Тоту приписывалось создание всей интеллектуальной жизни Египта. «Владыка времени», он разделил его на годы, месяцы, дни и вел им счет. Мудрый Тот записывал дни рождения и смерти людей, вел летописи, а также создал письменность и научил египтян счету, письму, математике, медицине и другим наукам.

Известно, что его дочерью или сестрой (женой) была богиня письма Сешат; атрибут То-та – палетка писца. Под его покровительством находились все архивы и знаменитая библиотека Гермополя, центра культа Тота. Бог «управлял всеми языками» и сам считался языком бога Птаха. Как везир и писец богов, Тот присутствовал на суде Осириса и записывал результаты взвешивания души покойника. Поскольку Тот участвовал в оправдании Осириса и давал приказ о его бальзамировании, то и принимал участие в погребальном ритуале всякого покойного египтянина и вел его в царство мертвых.

На этом основании Тот идентифицируется с греческим вестником богов Гермесом, который считался психопомпом («ведущим души»). Тот часто изображался вместе с павианом, одним из его священных животных.

Анубис (Инпу) – древнеегипетское божество с головой шакала (собаки) и телом человека, проводник душ умерших в загробный мир. В Старом царстве считался покровителем некрополей и кладбищ, один из судей царства мертвых.

Два брата[2]

Рассказывают, что были два брата, родившиеся от одной матери и одного отца. Анупу – так звали старшего, меньшего звали Бата. Были у Анупу и дом и жена, а меньшой брат был ему наместо сына: он делал старшему его одежду и выходил со скотом его в поле, и он пахал и собирал жатву в его житницы. Все это исполнял он для брата, всякие работы в поле. Меньшой брат был прекрасный юноша, и не было подобного ему во всей стране, и была сила бога в нем. И вот прошло много дней, и меньшой брат каждый день, по заведенному порядку, уходил со скотом и каждый вечер возвращался, нагруженный всяческими травами полей и молоком, деревом и всяческим прекрасным полевым добром, и все складывал перед братом своим, который сидел со своею женой, и пил он, и ел, а потом удалялся в хлев, чтобы провести ночь среди скота своего.

<…> А после того как земля озарялась и наступал следующий день <…>, он варил пищу и ставил перед братом своим старшим, а тот давал ему хлебы в поле, и он выгонял свой скот в поле пасти и шел со своим скотом. И животные говорили ему: «Хороша трава там или там», – и он слушал их и вел их в место, обильное прекрасной травой, как они хотели. И скот, который он пас, тучнел весьма и давал приплод весьма щедрый. И вот, когда наступило время пахать, старший брат сказал ему: «Готовь нам упряжку <…>, будем пахать, потому что поле вышло из-под разлива, оно хорошо для пахоты. И ты тоже придешь в поле, с зерном для посева придешь ты, потому что мы начинаем пахать завтра утром». Так он сказал. И меньшой брат выполнил все наказы старшего, о чем бы тот ни сказал: «Сделай это!» И после того как земля озарилась и наступил следующий день, оба отправились в поле с зерном для посева. И сердца их ликовали весьма и радовались их трудам уже в начале труда. И вот прошло много дней, и братья были в поле и перестали сеять – все зерно вышло. Тогда старший послал брата в селение, сказав: «Поспеши принести нам зерна из селения». Меньшой застал невестку свою за причесыванием. Он сказал ей: «Встань и дай мне зерна, я спешу обратно, потому что брат мой старший ждет меня в поле. Не медли!» Она сказала ему: «Ступай и открой житницу и возьми сам сколько нужно, чтобы не остановилась прическа моя на полпути». Тогда юноша пошел в свой хлев и взял большой сосуд. Хотелось ему унести побольше зерна. Нагрузился он пшеницею и ячменем и вышел из житницы. Тогда она сказала ему: «Что за ноша у тебя на плече?»

Он сказал ей: «Три хара[3] пшеницы, два хара ячменя, всего пять хар – вот какая ноша на плече моем». Так он сказал. Она же сказала:

«Много силы в тебе! Я вижу твои достоинства ежедневно». И пожелало сердце ее познать его, как познают мужчину. Она встала, и обняла его, и сказала ему: «Идем, полежим вместе час. На пользу будет это тебе – я сделаю тебе красивую одежду». Тогда юноша стал подобен южной пантере в гневе <…> из-за скверных слов, которые она произнесла, и она испугалась весьма. И он заговорил с ней и сказал: «Как же это? Ведь ты мне наместо матери, а твой муж наместо отца, ведь он старший брат, он вырастил меня. Что за мерзость ты мне сказала! Не повторяй ее мне никогда, и я не скажу никому, и замкну уста свои, чтобы не услыхал об этом никто из людей». И он поднял свою ношу и отправился в поле. Он вернулся к брату, и они снова взялись за дело и занялись своею работою. И вот, когда наступил вечер, старший брат пошел в дом свой, а меньшой погнал скот, нагрузившись всяческим полевым добром. В селение погнал он скот свой, чтобы спал скот в хлеве своем ночью. И вот жена старшего брата была в страхе из-за слов, которые она сказала. Взяла она жир и натерлась им, словно бы перенесла побои, – чтобы сказать своему мужу: «Это брат твой меньшой избил меня». А муж возвратился вечером, как и всякий день, по заведенному порядку. Вошел он в дом свой и застал жену свою лежащей и якобы больной. Не полила она воды ему на руки, как обычно.

Не зажгла света перед ним, и дом был во мраке. Она лежала, жалуясь на тошноту. Муж сказал ей: «Кто обидел тебя?» Она сказала ему: «Никто не обижал меня, кроме твоего брата меньшого.

Пришел он взять для тебя зерно, и застал меня одну, и сказал мне: «Идем, полежим вместе час.

Надень свой парик». Так он сказал. Но я не стала слушать его. «Разве я не мать тебе? Разве твой брат тебе не наместо твоего отца?» Так я сказала ему. Он испугался и избил меня, чтобы я не рассказывала тебе. Если оставишь его жить, я умру. Вот, когда он придет <…>, ибо я страдаю из-за этого скверного умысла, который он собирался исполнить вчера[4]. Тогда старший брат сделался подобен южной пантере. Он наточил свой нож и сжал его в руке своей. Он встал за воротами хлева, чтобы убить брата своего меньшого, когда тот возвратится вечером и станет загонять скот свой в хлев. И вот, когда солнце село, меньшой брат, нагруженный, по ежедневному своему обыкновению, всякими травами полевыми, пришел. И первая корова взошла в хлев. И сказала она своему пастуху: «Вот твой старший брат стоит с ножом, чтобы убить тебя. Беги от него!» И услыхал он, что сказала первая корова. Взошла и другая корова и сказала то же. Тогда взглянул он под ворота хлева и увидел ноги брата, который стоял за воротами с ножом в руке. Тогда положил он ношу свою на землю и бросился бежать, спасаясь. А старший брат пустился вдогонку с ножом в руке. Тогда меньшой призвал на помощь бога Ра-Хорахти, воззвав: «Владыка благой! Ты, правящий суд над лживым и праведным!» И внял Ра его мольбе. И повелел Ра, чтобы легли воды между ним и его братом и кишели бы крокодилами те воды. И вот один из братьев оказался на одном берегу, второй – на другом. И вот старший дважды ударил себя по руке, досадуя, что не убил меньшого. Тогда меньшой обратился к нему с другого берега и сказал: «Останься на месте, пока не озарится земля. Когда же взойдет солнечный диск, я буду судиться с тобой пред его ликом, и он воздаст по заслугам лживому и праведному – потому что я не останусь с тобой <…> во веки веков, не буду там, где ты, но отправлюсь в долину Кедра»[5]. И вот земля озарилась, и наступил следующий день, и поднялся Ра-Хорахти, и смотрели один на другого братья. И тогда заговорил меньшой и сказал так: «Что это значит? Ты погнался за мною, чтобы убить коварно! А ведь ты даже не выслушал моих слов! Ведь я – твой брат меньшой, ведь ты мне наместо отца! Ведь супруга твоя мне наместо матери! Поистине это так! Когда ты послал меня принести зерна, твоя жена сказала мне: “Идем, полежим час вместе”. Но погляди, как она все вывернула и перевернула в глазах твоих!» После этого он поведал брату обо всем, что случилось между ним и невесткою. И он поклялся именем Ра-Хорахти[6] и промолвил: «Так что же это значит, что ты гонишься за мною и хочешь коварно убить меня ножом ради распутницы?» И взял он острый лист тростника, и отсек себе тайный уд, и бросил в воду, а потом рыба-сом проглотила его[7]. И лишился он силы, и стал несчастен, а старший брат сокрушался сердцем своим весьма и громко зарыдал, но не мог перебраться к брату своему меньшому через воды, кишевшие крокодилами.

И обратился к нему меньшой и сказал: «Почему ты думал одно лишь дурное, почему не вспомнил чего-либо доброго, что сделал я для тебя? Ступай же теперь в свой дом и сам ходи за своим скотом, ибо не буду больше там, где ты, но отправлюсь в долину Кедра. Но вот ты сделаешь для меня – ты придешь мне на помощь, если узнаешь, что приключилось со мною недоброе. Я вырву свое сердце и возложу его на верхушку цветка кедра. Если срубят кедр и свалят наземь, ты придешь, чтобы найти мое сердце. И если семь лет пройдет в поисках – не падай духом. Когда же ты найдешь его, то положишь в сосуд с прохладной водой, и я оживу и отомщу тому, кто причинил мне зло. А что недоброе приключилось со мною, ты узнаешь, когда подадут тебе в руки пиво и вдруг выплеснется оно за край. Не медли тогда нисколько!» И он отправился в долину Кедра, а старший брат отправился в дом свой, схватившись руками за голову и осыпав себя пылью. И достиг он дома своего, и убил жену, и бросил ее собакам, и сел оплакивать брата своего меньшого. И вот прошло много дней, и меньшой брат оставался в долине Кедра и был один. Дни проводил он в охоте за дичью пустыни, вечером ложился спать под кедром, на верхушку цветка которого положил свое сердце.

И вот прошло много дней, и он собственными руками построил себе в долине Кедра дворец полный всевозможными прекрасными вещами, и желал обзавестись семьей. И вот вышел он из своего дворца и встретился с Девятерицею. Боги шли, исполняя предначертанное ими для всей земли. Изрекла Девятерица, обращаясь к нему: «Эй, Бата, бык Девятерицы, ты живешь здесь в одиночестве, после того как покинул селение свое из-за жены Анупу, брата твоего старшего? Но гляди, убита жена его, ты отомстил». И сокрушались боги сердцем из-за него весьма. Сказал Ра-Хорахти богу Хнуму[8]: «Сотвори для Баты жену, чтобы не жил он в одиночестве». И Хнум сотворил ему супругу. Телом и лицом была она прекраснее всех женщин во всей стране. Семя всех богов пребывало в ней. И вот явились семь Хатхор взглянуть на нее и изрекли единогласно: «Она умрет от меча». Бата хотел ее весьма сильно, и она поселилась в его дворце. И проводил он дни в охоте за дичью пустыни и приносил добычу домой и складывал перед нею. А после он сказал ей: «Не выходи наружу, чтобы море не схватило тебя: ты не сможешь спастись, потому что ты женщина. Мое сердце покоится на верхушке цветка кедра. Если кто найдет его, я буду сражаться». И он открыл ей все до конца. И вот прошло много дней, и Бата отправился на охоту по заведенному порядку.

Вышла женщина погулять под кедром рядом с ее домом. Увидело ее море, погнало за нею свои волны. Она побежала и укрылась в доме. А море обратилось к кедру и сказало: «Поймай ее для меня!» И кедр раздобыл для моря прядь ее волос, а море отнесло их в Египет и вынесло на берег там, где работали портомои фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! И запах ее волос пропитал одеяния фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! И его величество бранили портомоев фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! – говоря: «Запах умащений в одеяниях фараона, – да будет он жив, невредим и здрав!» Так бранили они портомоев ежедневно, и портомои не знали, что делать. И начальник портомоев фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! – вышел на берег, и на сердце его было тяжело весьма из-за того, что ежедневно бранил его фараон. Он остановился на возвышении как раз против пряди волос, лежавшей в воде. И он велел спуститься и принести их. Оказалось, что запах их весьма приятен, и он взял их с собою и отнес фараону, – да будет он жив, невредим и здрав! И призвали мудрых писцов к фараону, – да будет он жив, невредим и здрав! – и сказали они фараону, – да будет он жив, невредим и здрав! – так: «Это волосы девицы бога Ра-Хорахти, семя всех богов в ней. Это дар тебе из чужой страны. Разошли посланных твоих во все чужестранные земли, чтобы найти ее. Что же до посланного, который отправится в долину Кедра, пусть множество людей сопутствуют ему, дабы доставить ее сюда». Тогда изрекли его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – так: «Весьма прекрасно то, что вы сказали». И дозволено было им удалиться. И вот прошло много дней, и посланцы, разосланные по чужестранным землям, возвратились и доложили его величеству, – да будет он жив, невредим и здрав! – так: «Не вернулись посланные в долину Кедра – всех перебил Бата и только одного пощадил, чтобы известил он об этом его величество, – да будет он жив, невредим и здрав!»

Тогда его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – повелели отправить множество воинов и колесниц и с ними женщину, которой вложили в руки всяческие прекрасные украшения для женщин. И женщина вернулась в Египет с супругою Баты. И было ликование по всей стране. И его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – полюбили ее весьма и нарекли ее «Великою любимицей». И говорили с ней и велели поведать о ее супруге. И она сказала его величеству, – да будет он жив, невредим и здрав! – так: «Пусть срубят кедр – и он умрет».

И фараон приказал послать воинов с оружием и срубить кедр. И воины пришли к кедру и срубили цветок, на котором покоилось сердце Баты. И Бата упал мертвым тотчас же. Когда же земля озарилась и наступил день, следующий за тем, как был срублен кедр, Анупу, старший брат Баты, вошел в дом свой. Он сел помыть руки свои. И подали ему сосуд с пивом, и оно выплеснулось за край; подали ему другой сосуд, с вином, и оно замутилось. Тогда он взял свой посох, и свою обувь, и одежду свою, и свое оружие. И направился он в долину Кедра. И вошел он во дворец брата своего меньшого и застал брата лежащим на кровати, был он мертв. Заплакал старший брат, увидев брата меньшого мертвым. И пошел он искать сердце брата своего меньшого под кедром, на месте, где спал меньшой по ночам. Три года провел старший брат в поисках сердца и не находил. И когда начался четвертый год, пожелал он вернуться в Египет. Подумал он: «Завтра отправлюсь в Египет». Но после того как земля озарилась и наступил следующий день, снова направился он к кедру, и провел день в поисках сердца брата своего меньшого, и вернулся вечером, озабоченный мыслью найти сердце во что бы то ни стало.

И вот нашел он горошину, и это было сердце брата его меньшого. Он взял сосуд с прохладною водой, и бросил в него горошину, и сел, по каждодневному своему обыкновению. Когда же наступила ночь, сердце впитало в себя воду, и Бата задрожал всем телом и обратил взгляд к брату своему, в то время как сердце его было еще в сосуде. И тогда старший брат, Анупу, взял сосуд с прохладною водой, где лежало сердце брата его меньшого, и дал ему выпить. И встало сердце на место свое, и сделался Бата таким, как раньше. И они обняли друг друга и заговорили друг с другом. И сказал меньшой брат старшему брату: «Вот я превращусь в большого быка, масть его прекрасна, замыслы же неведомы, и ты сядешь мне на спину до восхода солнца, и мы будем там, где моя жена. Я отомщу за себя. Ты поведешь меня туда, где его величество, потому что облагодетельствуют тебя его величество за то, что приведешь ты меня к фараону, – да будет он жив, невредим и здрав! – отвесят тебе золота и серебра столько, сколько весишь сам, ибо буду я чудом великим, и будет ликовать народ по всей стране, ты же возвратишься в селение свое».

И после того как земля озарилась и наступил следующий день, Бата принял обличье, о котором сказал брату своему старшему. И тогда Анупу, старший его брат, сел на его спину спозаранку, и он достигнул того места, где пребывали его величество. И доложили его величеству, – да будет он жив, невредим и здрав! – о быке. И его величество осмотрели быка и радовались весьма. И устроено было по сему случаю большое жертвоприношение, и говорили: «Чудо великое свершилось!» – и ликовал народ по всей стране. И отвесили старшему брату серебром и золотом собственный его вес, и возвратился он в свое селение, и дали ему его величество множество людей и всяческого добра, ибо фараон, – да будет он жив, невредим и здрав! – полюбил его весьма, больше всякого иного во всей стране.

И вот прошло много дней, и бык взошел в кухню, и встал подле Великой любимицы, и заговорил с ней, и сказал: «Смотри, я поистине жив». Она сказала ему: «Кто ты?» Он сказал ей: «Я Бата. Я знаю, когда ты просила фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! – срубить кедр, это было из-за меня, чтобы я умер. Но смотри, я поистине жив, я бык». Она испугалась весьма, услышав эти слова, которые сказал ей муж. Он же вышел из кухни. Его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – воссели, чтобы провести приятный день со своею любимицей. Она налила вина его величеству, – да будет он жив, невредим и здрав! – и его величество были с нею милостивы весьма. И она сказала его величеству, – да будет он жив, невредим и здрав! – так: «Поклянись мне богом и скажи: “О чем ты просишь, исполню ради тебя”».

И он слушал ее со вниманием, и она сказала: «Дай мне поесть печени этого быка, потому что ничего более мы от него не увидим». Так сказала она фараону. И его величество фараон, – да будет он жив, невредим и здрав! – были весьма огорчены тем, что она сказала, и сокрушались из-за быка сердцем своим весьма. И после того как земля озарилась и наступил следующий день, объявили великое жертвоприношение. Послали первого мясника фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! – заколоть быка. После этого приказали заколоть его. И когда был он уже на плечах прислужников и мясник нанес ему удар в шею, упали две капли крови у косяков Великих Врат его величества, – да будет он жив, невредим и здрав! – одна капля по одну сторону Великих Врат фараона, – да будет он жив. невредим и здрав! – а другая по другую, и выросли из них две больших перси, и каждая из них была совершенна. И пошли доложить об этом фараону, – да будет он жив, невредим и здрав! – и сказали так: «Чудо великое фараону, – да будет он жив, невредим и здрав!» И ликовали по всей стране, приносили жертвы чудесным деревьям. И вот прошло много дней, и его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – явились в лазуритовом окне, сияя ликом, с цветочным венком на шее, а после и выехали из дворца фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! – чтобы взглянуть на обе перси. И Великая любимица выехала вслед за фараоном, – да будет он жив, невредим и здрав!

И тогда его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – сели под одною из персей и беседовали со своею супругой. И сказал бык: «Эй, лживая! Я Бата, я все живу вопреки твоему коварству. Я знаю, это ты сделала, чтобы фараон, – да будет он жив, невредим и здрав! – повелел срубить кедр. Я превратился в быка. А ты сделала так, чтобы меня убили». И вот прошло много дней, и встала любимица и налила вина фараону, – да будет он жив, невредим и здрав! И его величество были с нею очень милостивы. И она сказала его величеству, – да будет он жив, невредим и здрав! – так: «Поклянись мне богом и скажи: “О чем бы ни просила любимица – исполню ради нее”. Так скажи!» И он слушал ее со вниманием, и она сказала: «Вели срубить эти перси и сделать из них красивую мебель».

И его величество выслушали все, что она сказала. И в следующий миг его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – повелели послать искусных мастеров, и срубили они перси для фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! А царская супруга, любимица, смотрела на это. И отскочила щепка, и влетела любимице в рот, и она проглотила ее и в тот же миг понесла. И его величество повелели сделать из срубленных деревьев все, что она желала. И вот прошло много дней, и она родила мальчика[9]. И явились к фараону, – да будет он жив, невредим и здрав! – с вестью: «Родился у тебя сын». И показали его фараону. И его величество назначили ему кормилицу и охрану. И ликовали по всей стране. И воссели его величество, чтобы провести приятный день, и пребывали они в радости. И его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – возлюбили младенца весьма и с первого взгляда и назначили его царским сыном Куш[10]. И вот прошло много дней, и его величество, – да будет он жив, невредим и здрав! – назначили его наследником всей страны. И прошло много дней, и много лет оставался он наследником всей страны. И его величество, – да будет он жив, невредим и здрав, вознеслись на небо.

И сказал тогда фараон: «Пусть явятся ко мне мои вельможи, и фараон, – да будет он жив, невредим и здрав! – поведает им обо всем, что произошло с ним». И привели его жену. И он судился с нею перед ними. И сказали они: «Да». И привели к нему старшего его брата. И он сделал его наследником всей своей страны. И был он царем Египта тридцать лет, а затем умер. И старший брат его вступил на его место в день погребения.

[Колофон: ] доведено сие до конца прекрасно и мирно, – для души писца из сокровищницы фараона, – да будет он жив, невредим и здрав! – писца Кагабу, писца Хори, писца Меримне. Исполнил писец Иннана, владелец этой книги. Если же кто станет оспаривать истинность ее, да будет бог Тот ему врагом[11].

Части человеческой души по древнеегипетским верованиям

Похоронный ритуал

Египтянин прожил долгую, счастливую жизнь, но вот душа ба покинула его, и он умер. Оплакав умершего, родственники относят его тело в «Дом золота», или «Добрый дом», – к бальзамировщикам, которые в течение семидесяти дней (поскольку Исида тоже в течение семидесяти дней собирала тело Осириса и мумифицировала его) изготовят мумию. Сперва парасхит вскроет тело сах, омытое священной нильской водой; затем бальзамировщики извлекут внутренности и опустят их в погребальные сосуды – канопы, заполненные отварами из трав и другими снадобьями.

Канопы изготовлены в виде богов – сыновей Хора: Имсета, Хапи, Дуамутефа и Кебехсепуфа. Эти боги родились из цветка лотоса; они – участники Суда Осириса, сидят в цветочном бутоне перед троном Владыки Преисподней; и хранители сосудов с мумифицированными внутренностями покойных: Имеет – хранитель сосуда с печенью, Дуамутеф – с желудком, Кебехсенуф – с кишками и Хапи – с легкими.

Затем бальзамировщики приступают к самой мумификации. Бальзамировщики – это Анубис-Имиут и сыновья Хора, плакальщицы – Исида и Нефтида. Все материалы, используемые бальзамировщиками, возникли из слез богов по убитому Осирису, с которым отождествился теперь умерший египтянин.

Бог ткачества Хедихати изготовит белое полотно, чтобы запеленать мумию. Бог виноделия Шёсему даст Анубису-Имиуту и сыновьям Хора масла и притирания для бальзамирования. После того, как умерший будет погребен, Шёсему станет преследовать грабителей гробниц и охранять мумию в Дуате.

Родные и близкие усопшего должны внимательно следить, чтобы все обряды были надлежащим образом соблюдены. В противном случае ка покойного будет оскорблен. Он не простит обиды за пренебрежение к себе со стороны живых, превратится в злого демона и будет вечно преследовать свой род, насылая беды на головы потомков.

Если умерший был беден, его мумию положат в простой деревянный гроб. На стенках гроба с внутренней стороны должны быть написаны имена богов, которые проводят покойного в Дуат, а на крышке – обращение к Осирису: «О ты, Уннефер, дай этому человеку в твоем Царстве тысячу хлебов, тысячу быков, тысячу кружек пива». (Иногда изготавливали маленький гробик, в который вкладывали деревянное подобие мумии, и закапывали поблизости от богатого погребения, чтоб ка бедняка имел возможность питаться жертвенными дарами богача.)

Гроб богача роскошно отделают и в гробнице опустят еще в каменный саркофаг.

Погребальная процессия, оглашая окрестности плачем и стонами, переплывет Нил и высадится на западном берегу. Здесь их встретят жрецы, облаченные в одежды и маски богов Дуата. Жрецы приведут процессию к гробнице, вырубленной в скале; у входа в это последнее, вечное пристанище гроб поставят на землю, и боги Дуата совершат над мумией обряд «отверзания уст».

Этот обряд символизирует визит Хора к Осирису и воскресение великого бога после того, как Хор дал отцу проглотить свой глаз, вырванный Сетом и отвоеванный у него обратно, – Око Уаджет. Жрец в маске сокола – Хор – коснется волшебным жезлом губ изображенного на деревянном гробе лица – и тем самым символически даст покойному, отождествляемому с Осирисом, проглотить Око. Это действо возвратит умершему жизненную силу ба, изображаемую в обряде наконечником жезла – головой барана (слова «баран» и «ба» звучали одинаково). Умерший вновь обретет способность есть, пить и, главное, говорить: ведь по пути в Великий Чертог Двух Истин ему придется заклинать стражей Дуата – произносить вслух их имена.

Обряду «отверзания уст» предшествовал обряд поисков Ока Уаджет, где Око Уаджет выступало сразу в двух ипостасях – как Око Хора, разрубленное Сетом, и как Око Ра, в которое отлетала душа Ба после смерти и находилась там все время, покуда шла мумификация, – 70 дней.

Закончив обряд, жрецы отнесут гроб в усыпальницу и установят в каменный саркофаг. У южной стены погребальной камеры поставят канопу, изображающую Имсета, у северной – Хапи, у восточной – Дуамутефа и у западной – Кебехсенуфа. Вход в гробницу тщательно завалят глыбами и щебенкой и замаскируют, предварительно опечатав дверь печатью некрополя.

Погребальные обряды и мумификация

(в изложении древнегреческого писателя Геродота)

85. Плач по покойникам и погребение происходят вот как. Если в доме умирает мужчина, пользующийся некоторым уважением, то все женское население обмазывает себе голову или лицо грязью. Затем, оставив покойника в доме, сами женщины обегают город и, высоко подпоясавшись и показывая обнаженные груди, бьют себя в грудь. К ним присоединяется вся женская родня. С другой стороны, и мужчины бьют себя в грудь, также высоко подпоясанные. После этого тело уносят для бальзамирования.

86. Для этого поставлены особые мастера, которые по должности занимаются ремеслом бальзамирования. Когда к ним приносят покойника, они показывают родственникам на выбор деревянные раскрашенные изображения покойников. При этом мастера называют самый лучший способ бальзамирования, примененный [при бальзамировании того,] кого мне не подобает в данном случае называть по имени (Осириса – Диониса). Затем они предлагают второй способ, более простой и дешевый, и, наконец, третий, самый дешевый. Потом опрашивают [родных], за какую цену [и каким способом] те желают набальзамировать покойника. Если цена сходная, то родственники возвращаются домой, а мастера остаются и немедленно самым тщательным образом принимаются за работу. Сначала они извлекают через ноздри железным крючком мозг. Этим способом удаляют только часть мозга, остальную же часть – путем впрыскивания [растворяющих] снадобий. Затем делают острым эфиопским камнем разрез в паху и очищают всю брюшную полость от внутренностей. Вычистив брюшную полость и промыв ее пальмовым вином, мастера потом вновь прочищают ее растертыми благовониями. Наконец, наполняют чрево чистой растертой миррой, касией и прочими благовониями, кроме ладана, и снова зашивают. После этого тело на 70 дней кладут в натровый щелок. Больше 70 дней, однако, оставлять тело в щелоке нельзя. По истечении же этого 70-дневного срока, обмыв тело, обвивают повязкой из разрезанного на ленты виссонного полотна и намазывают камедью – ее употребляют вместо клея. После этого родственники берут тело назад, изготовляют деревянный саркофаг в виде человеческой фигуры и помещают туда покойника. Положив в гроб, тело хранят в семейной усыпальнице, где ставят гроб стоймя к стене.

87. Таким способом богачи бальзамируют своих покойников. Если родственникам из-за дороговизны [первого] приходится выбирать второй способ бальзамирования, то [мастера] поступают вот как. С помощью трубки для промывания впрыскивают в брюшную полость покойника кедровое масло, не разрезая, однако, паха и не извлекая внутренностей. Впрыскивают же масло через задний проход и затем, заткнув его, чтобы масло не вытекало, кладут тело в натровый щелок на определенное число дней. В последний день выпускают из кишечника ранее влитое туда масло. Масло действует настолько сильно, что разлагает желудок и внутренности, которые выходят вместе с маслом. Натровый же щелок разлагает мясо, так что от покойника остаются лишь кожа да кости. Затем тело возвращают [родным], больше уже ничего с ним не делая.

88. Третий способ бальзамирования, которым бальзамируют бедняков, вот какой. В брюшную полость вливают сок редьки и потом кладут тело в натровый щелок на 70 дней. После этого тело возвращают родным.

89. Тела жен знатных людей отдают бальзамировать не сразу после кончины, точно так же как и тела красивых и вообще уважаемых женщин. Их передают бальзамировщикам только через три или четыре дня. <…>

90. Если какого-нибудь египтянина или – что все равно – чужеземца утащит крокодил или он утонет в реке, то жители того города, где труп прибило к берегу, непременно обязаны набальзамировать его, обрядить как можно богаче и предать погребению в священной гробнице. Тела его не дозволено касаться ни родным, ни друзьям. Жрецы бога [реки] Нила (Хапи) сами своими руками погребают покойника как некое высшее, чем человек, существо.

Мифы заупокойного культа

Большую роль в египетской мифологии играли представления о загробной жизни как непосредственном продолжении земной, но только в могиле. Ее необходимые условия – сохранение тела умершего (отсюда обычай мумифицировать трупы), обеспечение жилища для него (гробницы), пищи (приносимые живыми заупокойные дары и жертвы). Позднее возникают представления о том, что умершие (то есть их ба, душа) днем выходят на солнечный свет, взлетают на небо к богам, странствуют по подземному царству (дуат). Сущность человека мыслилась в неразрывном единстве его тела, душ (их, считалось, было несколько: ка, ба; русское слово «душа», однако, не является точным соответствием египетского понятия), имени, тени. Странствующую по подземному царству душу подстерегают всевозможные чудовища, спастись от которых можно при помощи специальных заклинаний и молитв. Над покойным Осирис вместе с другими богами вершит загробный суд (ему специально посвящена 125-я глава «Книги мертвых»). Перед лицом Осириса происходит психостасия: взвешивание сердца умершего на весах, уравновешенных истиной (изображением богини Маат или ее символами). Грешника пожирало страшное чудовище Амт (лев с головой крокодила), праведник оживал для счастливой жизни на полях иалу. Оправдан на суде Осириса мог быть только покорный и терпеливый в земной жизни, тот, что не крал, не посягал на храмовое имущество, не восставал, не говорил зла против царя и т. д., а также «чистый сердцем».

Книга Мертвых (фрагменты)

История почитания бога Атона

Первоначально Атон – одна из ипостасей богов солнца. В текстах эпохи Аменхотепа III (правил в 1455–1419 до н. э.) Атон впервые выступил в качестве бога солнца. Расцвет культа Атона относится ко времени Аменхотепа IV (1419 – около 1400 до н. э.). В начале его правления Атон выступает как воплощение всех главных богов солнца (в гимне говорится: «Да живет Ра-Гарахути, ликующий на небосклоне своем, как Шу, который есть Атон»). На шестом году своего царствования Аменхотеп IV объявил Атона единым богом всего Египта, запретив поклонение другим богам, и изменил свое имя Аменхотеп – «Амон доволен» – на Эхнатон («Угодный Атону» или «Полезный Атону»).

Верховным жрецом Атона стал сам фараон, считавший себя его сыном. Атон изображался в виде солнечного диска с лучами, на концах которых помещались руки, держащие знак жизни «анх» (как символ того, что жизнь людям, животным и растениям дана Атоном). После смерти Эхнатона почитание Атона как единого бога Египта прекратилось.

Новым в восхвалении Атону (в частности, в гимне, составленном самим фараоном Эхнатоном) по сравнению с гимнами другим богам является универсализм. Атон рассматривается как божество, благодетельствующее не один Египет, а все человечество. Гимн написан в то время, когда египтяне владели захваченными ими частями Сирии и Нубии. Знакомство с этими народами и их религиями дало возможность убедиться, что чужеземцы почитают под другими именами того же Атона. Признание этого факта в гимне, рассчитанном на исполнение в храмах, было необычайной смелостью, подобной проповеди первыми христианами Библии среди чужеземцев.

Аменхотеп IV (Эхнатон)

Гимн Атону

Гимн Атону (из гробницы одного из приближенных Эхнатона)

Текст гимна сохранился в гробнице сановника Эйе, приближенного фараона XVIII династии Аменхотепа IV, или, иначе, Эхнатона (время его правления приблизительно 1367–1350 гг. до н. э.). С именем этого царя связана грандиозная религиозная реформа: Аменхотеп IV, по-видимому, впервые в истории человечества совершил попытку провозгласить официально монотеизм. Многовековой политеизм не был, конечно, искоренен, но был, безусловно, оттеснен на задний план. Религией египетского государства стал культ единого бога Атона, который был объявлен единственным богом вместо древнего Амона и его триады (его жена Мут, их сын, бог луны Хонсу). Если Амон и его триада (как и другие бесчисленные боги) были зооморфными или антропоморфными, то Атон – это сам солнечный диск, единственный источник жизни во вселенной. Если ранее фараон считался сыном бога Амона, то Эхнатон рассматривал себя как сын Атона.

Прославляем бога по имени его: Да живет бог Ра-Хорахте, ликующий на небосклоне в имени своем Шу, который есть Атон. Да живет он во веки веков, Атон живой и великий, владыка всего, что оберегает диск солнца, владыка неба и владыка земли, владыка храма Атона в Ахетатоне и слава царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего правдою, слава Владыки Обеих Земель Неферхепрура, единственного у Ра, сына Ра, живущего правдою, владыки венцов Эхнатона, – да продлятся дни его жизни! – слава великой царицы, любимой царем, Владычицы Обеих Земель, Нефернефруатон Нефертити, – да живет она, да будет здрава и молода во веки веков! <… >

Ты Ра, ты достигаешь пределов.

Ты подчиняешь дальние земли сыну, любимому тобою. Ты далек, но лучи твои на земле, ты перед людьми <… > твое движение. Ты заходишь на западном склоне неба – и земля во мраке, наподобие застигнутого смертью. Спят люди в домах, и головы их покрыты, и не видит один глаз другого, и похищено имущество их, скрытое под изголовьем их, – а они не ведают.

Лев выходит из своего логова. Змеи жалят людей во мраке, когда приходит ночь и земля погружается в молчание, ибо создавший все опустился на небосклоне своем. Озаряется земля, когда ты восходишь на небосклоне; ты сияешь, как солнечный диск, ты разгоняешь мрак, щедро посылая лучи свои, и Обе Земли просыпаются, ликуя, и поднимаются на ноги. Ты разбудил их – и они омывают тела свои, и берут одежду свою.

Руки их протянуты к тебе, они прославляют тебя, когда ты сияешь надо всею землей, и трудятся они, выполняя свои работы. Скот радуется на лугах своих, деревья и травы зеленеют, птицы вылетают из гнезд своих, и крылья их славят твою душу. Все животные прыгают на ногах своих, все крылатое летает на крыльях своих, все оживают, когда озаришь ты их сиянием своим. Суда плывут на север и на юг, все пути открыты, когда ты сияешь. Рыбы в реке резвятся пред ликом твоим, лучи твои [проникают] в глубь моря, ты созидаешь жемчужину в раковине, ты сотворяешь семя в мужчине, ты даешь жизнь сыну во чреве матери его <… > О, сколь многочисленно творимое тобою и скрытое от мира людей, бог единственный, нет другого, кроме тебя! Ты был один – и сотворил землю по желанию сердца твоего, землю с людьми, скотом и всеми животными, которые ступают ногами своими внизу и летают на крыльях своих вверху <… > Ты создал Нил в преисподней и вывел его на землю по желанию своему, чтобы продлить жизнь людей, – подобно тому как даровал ты им жизнь, сотворив их для себя, о всеобщий Владыка, утомленный трудами своими, Владыка всех земель, восходящий ради них, диск солнца дневного, великий, почитаемый! Все чужеземные, далекие страны созданы тобою и живут милостью твоею, – ведь это ты даровал небесам их Нил, чтобы падал он наземь, – и вот на горах волны, подобные волнам морским, и они напоят поле каждого в местности его. Как прекрасны предначертания твои, владыка вечности! <… > Города и селения, поля и дороги и Река созерцают тебя, каждое око устремлено к тебе, когда ты, диск дневного солнца <…> Ты в сердце моем, и нет другого, познавшего тебя, кроме сына твоего Неферхепрура, единственного у Ра, ты даешь сыну своему постигнуть предначертания твои и мощь твою. Вся земля во власти твоей десницы, ибо ты создал людей; ты восходишь – и они живут, ты заходишь – и они умирают.

Ты время их жизни, они живут в тебе. До самого захода твоего все глаза обращены к красоте твоей. Останавливаются все работы, когда заходишь ты на западе <… > Ты пробуждаешь всех ради сына твоего, исшедшего из плоти твоей, для царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего правдою, Владыки Обеих Земель, Неферхепрура, единственного у Ра, сына Ра, живущего правдой, владыки венцов Эхнатона, великого, – да продлятся дни его! – и ради великой царицы, любимой царем, Владычицы Обеих Земель Нефернефруатон Нефертити, – да живет она, да будет молода она во веки веков!

Странствия Синухета

Вступление

Родовитый князь, управитель владений государя в землях бедуинов, действительный знакомый царя, любимый им, (его) спутник Синухет говорит:

– Я был спутником, сопутствовавшим своему господину, слугою царского гарема, у государыни, взысканной милостью, супруги царя Сенусерта, (покоящегося) в Хенемсут, дочери царя Аменемхета, (покоящегося) в Канефру, Нефру достопочтенной.

Смерть царя

В год тридцатый, в месяц третий наводнения, в день седьмой бог поднялся в свой небесный чертог, царь Верхнего и Нижнего Египта Сехотепибре, он был восхищен на небо и соединился с солнечным диском, божественная плоть слилась с тем, кто ее сотворил.

Столица безмолвствовала, сердца скорбели, великие двойные врата были заперты, придворные (сидели, склонив) голову на колено, народ стенал.

А его величество отправил войско в землю Тимхиу, и его старший сын, бог совершенный, Сенусерт, был предводителем войска. Послан же он был затем, чтобы сокрушить чужеземные страны и истребить тех, кто находился среди (народа) Техену. И вот теперь он возвращался, уводя с собой пленных из (страны) Техену и бесчисленные стада разного скота.

Семеры двора послали к Западной стороне, чтобы дать знать сыну царя о положении, создавшемся во дворце. Гонцы встретили его в пути, они догнали его в ночную пору.

Он не медлил ни мгновения – сокол улетел вместе со своими спутниками, не уведомив об этом свое войско. Послали, однако, (и) к царским детям, сопровождавшим его (Сенусерта) при этом войске, и позвали одного из них. А я стоял там и слышал его голос, когда он говорил, – я был недалеко.

Бегство Синухета

Смятение овладело моим сердцем, мои руки простерлись в стороны, дрожь напала на все мои члены. Я опрометью бросился бежать в поисках места, где спрятаться, и забрался меж двух кустов, – чтобы уклониться от встречи с тем, кто шел по дороге.

Я двинулся в путь к югу, (но) не думал возвращаться в эту столицу: я полагал, что вспыхнет междоусобная война, и не надеялся остаться в живых после нее.

Я переехал через Маати поблизости от Смоковницы (и) достиг острова Снефру. Я провел там все время на окраине поля, и я отправился дальше, едва забрезжил день. Я повстречал человека, оказавшегося на моем пути. Он почтительно приветствовал меня, который боялся его.

Когда наступило время ужина, я добрался до города Гау. Я переправился в барке без руля благодаря дуновению западного ветерка и проследовал к востоку от каменоломни, выше Владычицы Красной Горы.

Я зашагал на север и достиг Стен повелителя, сооруженных для того, чтобы отражать бедуинов, чтобы сокрушать тех, кто кочует среди песков. Я пригнулся в кустарнике из боязни, что меня заметит стража, которая несла на стене свое дежурство.

Я отправился дальше в ночную пору; когда рассвело, я добрался до Петена. Во время моего пребывания на (одном) острове Великой черноты приступ жажды одолел меня, – я задыхался, мое горло пылало; я сказал: «Это вкус смерти». Но я воспрянул духом и напряг свои силы, когда услышал нестройное мычание стад и увидел бедуинов.

Меня узнал их шейх, который когда-то был в Египте. Затем он дал мне воды, вскипятил для меня молоко. Я отправился с ним к его племени; они хорошо обошлись (со мной).

Одна страна передавала меня другой стране. Я оставил Кепни и вернулся в Кедем. Я провел там полтора года.

Синухет в Сирии Меня увел (к себе) Амуненши, правитель Верхней Ретену, он сказал мне: «Тебе будет хорошо со мною, ты будешь слышать египетскую речь». Он сказал это потому, что он знал о моих достоинствах, слышал о моей удачливости.

Египтяне, бывшие там у него, дали сведения относительно меня.

Затем он сказал мне:

– Как ты дошел до этого? Что это значит?

Уж не случилось ли чего при дворе?

– Царь Верхнего и Нижнего Египта Сехотепибре ушел в небесный чертог; никто не знает, что случилось вследствие этого.

Затем я сказал, утаив правду.

– Я вернулся из похода против Земли Тимхиу, когда мне рассказали. Мой ум помутился, мое сердце – его не было больше в моем теле – увлекло меня на путь бегства. На меня не взвели хулы, не оплевали мое лицо, я не услышал порочащего слова, не услышали моего имени из уст глашатая. Я не знаю, что привело меня в эту страну. Это было как предначертание бога.

– Что же теперь будет с землей египетской без него, без этого благодетельного бога, перед которым страны были объяты таким же страхом, как перед Сехмет в годину мора?

Я же сказал ему в ответ:

– Ведь сын его вступил во дворец. Он восприял наследие отца своего. (Ведь) это бог, которому нет равного, и подобного которому не было до него.

Он исполнен мудрости: его замыслы совершенны и распоряжения превосходны.

Уходят и возвращаются (в Египет) по его повелению.

Это он покорял чужеземные страны, в то время как отец его пребывал во дворце.

И он доносил (отцу), что предписанное ему выполнено.

Поистине это богатырь, разящий своей могучей дланью, храбрец, не имеющий подобного себе,

Когда видят, как он обрушивается на лучников и бросается в битву.

Он тот, кто сокрушает рог и расслабляет руки:

Не восстановить его врагам (свои) боевые порядки!

Он тот, чей грозен лик (?), кто рассекает лбы:

Не устоять вблизи него!

Он тот, чья стремительна поступь, когда уничтожает беглеца:

Нет спасенья для того, кто обращает к нему тыл!

Он тот, чье сердце стойко в минуту нападения.

Он тот, кто возвращается, – он не обращает тыла.

Он тот, кто сердцем тверд при виде тьмы (врагов):

Он не дает унынию овладеть своим сердцем.

Он тот, кто рвется вперед, когда он наступает на обитателей Востока;

Радость для него – нападать на лучников;

Он хватает свой щит и (мгновенно) попирает (врага).

Он не повторяет удара, когда убивает.

Никому не отклонить его стрелы, не натянуть его лука.

Лучники обращаются перед ним в бегство, как перед могуществом Великой.

Он сражается без конца, он не щадит, и не остается никого.

Он пленителен, исполнен обаяния, он победил любовью.

Его город любит его больше, чем самого себя.

И радуется ему больше, чем своему богу.

Мужчины и женщины совершают свой путь, воздавая ему хвалу ныне, когда он царствует.

Он был победителем (еще) в утробе матери, он был рожден для власти. Он тот, кто умножает свое поколение.

Он единственный, кого дал бог.

Как радуется эта страна, повелителем которой он стал!

Он тот, кто расширяет свои границы:

Он покорит южные земли, он не посчитается с северными странами.

Он создан для того, чтобы поражать бедуинов, чтобы сокрушать тех, кто кочует среди песков.

Обратись к нему. Доведи до его сведения твое имя. Не произноси хулы на его величество! Он не преминет оказать милость стране, которая будет ему верна.

И он сказал мне:

– Что ж, Египет несомненно счастлив, раз он ведает его (царя) доблести. Ты же здесь и останешься со мной; я буду милостив к тебе.

Синухет – правитель страны Иаа

Он поставил меня во главе своих детей; он женил меня на своей старшей дочери. Он разрешил мне выбрать для себя в его стране участок – среди его лучших владений – на границе с другой страной.

То был благодатный край, назывался он Иаа. Там были фиги и виноград. Вина там было больше, чем воды. Он изобиловал медом, был богат оливковым маслом. Всевозможные плоды росли на его деревьях. Были там ячмень и полба, неисчислимы были стада различного скота. Многое еще было пожаловано мне из любви ко мне. Он сделал меня правителем племени – одного из главных (племен) его страны. Для меня было установлено пропитание, состоявшее из напитка минет и вина – ежедневно, из вареного мяса, жареной птицы, не считая дичи пустыни; для меня ловили западнями и клали передо мною, не считая того, что приносили мои охотничьи собаки. Мне доставляли множество [сластей]. Все, что варилось, – варилось на молоке.

Я провел (так) многие годы; дети мои стали сильными, все они занимали главенствующее положение в своем племени. Гонец, направлявшийся на север или на юг – к столице, делал остановку у меня: я позволял останавливаться каждому. Я давал воду жаждущему, я указывал дорогу заблудившемуся, я заботился об ограбленном.

Когда бедуины бывали вынуждены давать отпор властителям чужеземных стран, я помогал советом их выступлениям, ибо благодаря этому правителю (страны) Ретену я провел долгие годы в качестве командующего его войском. Над каждой страной, против которой я выступал, я торжествовал победу, и страна лишалась своих пастбищ и колодцев; я угонял ее стада, я уводил ее жителей, захватывал их съестные припасы; я убивал находившихся там людей своей могучей рукой, своим луком, своими переходами, своими искусными замыслами. Я покорил его сердце, он любил меня, так как он узнал, сколь доблестен я был; он поставил меня во главе своих детей, так как он увидел, сколь крепки были мои руки.

Поединок

Пришел силач страны Ретену и оскорбил меня в моем шатре. Это был смельчак, не имевший равного себе; он подчинил себе всю страну. Он задумал сразиться со мною. Он рассчитывал ограбить меня и намеревался угнать мои стада, подстрекаемый своим племенем.

Этот правитель совещался со мной, и я сказал:

– Я не знаю его, я вовсе не его сообщник, чтобы иметь свободный доступ в его стан. – Разве я взломал его ворота, перелез через его ограду? Это все по злобе, так как он видит, что я выполняю твои распоряжения. Ведь я – как бык, затесавшийся в чужое стадо: бык из стада нападает на него, и длиннорогий вол бросается на него.

Разве человек низкого положения бывает любим в роли начальника? Лучник не вступает в союз с жителем Дельты! Что в состоянии укрепить папирус на скале?

Бык рвется в бой? Так захочет ля другой, воинственный бык обратить тыл из страха помериться с ним (силами)?

Если его сердце склоняется к тому, чтобы сразиться, пусть выскажет, что у него на сердце! Разве бог не ведает, что ему суждено?

В течение ночи я натянул тетиву на свой лук, приготовил свои стрелы, я сделал так, что мой кинжал стал свободно ходить (в ножнах), – я привел в готовность свое оружие.

Когда рассвело, страна Ретену уже явилась; она собрала свои племена, она созвала половину своих стран – она задумала эту битву.

Он пошел на меня, а я стоял на месте. (Затем и) я приблизился к нему. Все сердца горели из-за меня, женщины, мужчины тревожно галдели; все сердца болели за меня – они говорили:

– Есть ли другой силач, который мог бы сразиться с ним?

Затем его щит, его боевой топор, его дротики упали, в то время как я избегал его оружия; я добился того, что его стрелы миновали меня все без остатка, пока мы сближались.

Он ринулся на меня. Я выстрелил в него, и моя стрела засела в его шее. Он завопил, упал ничком. Я добил его его (же) топором.

Я испустил свой победный клич на его спине, а все азиаты завопили. Я вознес хвалу богу Монту, в то время как люди силача оплакивали его. А этот правитель, Амуненши, заключил меня в свои объятия.

Затем я забрал его имущество, я угнал его стада. То, что он собирался сделать со мною, я сделал с ним. Я захватил то, что было в его шатре, я опустошил его стан. Я возвысился вследствие этого – возросло мое богатство, умножились мои стада.

Торжество Синухета, тоска по родине

Так бог оказал милость тому, на кого он (некогда) гневался, кого он заставил уйти в другую страну. Ныне сердце его возрадовалось.

Беглец, (я) бежал когда-то из-за бед своих —

Теперь слух обо мне достиг двора.

Скиталец, (я) скитался когда-то из-за голода —

Теперь я даю хлеб соседу своему.

Человек покинул когда-то землю свою из-за наготы,

Теперь у меня белые одежды, тонкое полотно.

Человек бегал когда-то (сам), не имея кого послать,

Теперь я богат челядью.

Обо мне упоминают во дворце!

О, кто бы ты ни был, бог, определивший это бегство, будь милостив, верни меня на родину! Ведь ты позволишь мне увидеть вновь место, где пребывает мое сердце. Что может быть важнее, чем погребение моего трупа в стране, в которой я родился! Приди на помощь! Произошло счастливое событие – бог явил милость. Да поступит он так же, чтобы уготовить достойный конец тому, кого он (некогда) вверг в несчастие, и пусть он сжалится над тем, кого он изгнал, обрекая жизни на чужбине!

Если же ныне он милостив, пусть услышит он мольбу пребывающего вдали (от родины) и отвратит руку, заставившую меня скитаться по земле, простерев (ее) к месту, от которого он ее отвел.

Да будет милостив ко мне царь Египта! Да живу я милостью его, приветствую владычицу страны, пребывающую во дворце его, выслушиваю распоряжения детей ее!

Ах, если бы мое тело могло снова стать юным! Ибо старость уже наступила, дряхлость настигла меня: глаза мои отяжелели, руки мои обессилены, ноги мои, они отказываются служить, сердце устало – близка моя кончина; пусть они провожают меня в селения вечности; пусть я послужу владычице вселенной. Ах, пусть она говорит мне о благополучии своих детей! Пусть она будет жить вечно надо мною!

Указ царя

И вот рассказали его величеству, царю Верхнего и Нижнего Египта Хеперкаре, Покойному, о том положении, в котором я находился. И его величество прислал мне царские дары, чтобы обрадовать сердце смиренного слуги, будто правителю какой-нибудь чужеземной страны; дети царя, пребывавшие во дворце его, позволили мне выслушать их распоряжения.

Копия указа, доставленного смиренному слуге, относительно его возвращения в Египет.

«Гор – Возвращающийся к жизни новым рождением, Обе владычицы – Возвращающиеся к жизни новым рождением, Царь Верхнего и Нижнего Египта, – Хеперкаре, сын Ре – Сенусерт, да живет он во веки веков!

Указ царя (его) спутнику Синухету.

Тебе препровождается этот царский указ, чтобы довести до твоего сведения следующее.

Ты обошел чужеземные страны, отправился из Кедема в Ретену. Одна страна передавала тебя другой стране по совету твоего собственного сердца. Что же ты совершил, чтобы надо было преследовать тебя? Ты не злословил, чтобы надо было опровергать твои слова. Ты не говорил в совете сановников так, чтобы надо было выступать против твоих речей. Замысел этот, он овладел твоим сердцем, (но) не было его в (моем) сердце по отношению к тебе.

Это твое небо (царица) – она продолжает здравствовать (и) ныне; глава ее увенчана (знаками) царской власти над страной, дети ее – при дворе. У тебя будут в изобилии великолепные дары, которые они будут давать тебе, ты будешь жить от их щедрот.

Возвращайся в Египет! – ты снова увидишь родину, где ты вырос, ты поцелуешь землю у великих двойных врат, займешь место среди сановников. Ведь ты уже начал дряхлеть, утратил мужскую силу, вспоминаешь о дне погребения, о переходе к состоянию блаженства.

Тебе назначат ночь, посвященную маслу сефет и пеленам из рук Таит. Тебе устроят похоронную процессию в день погребения; футляр для мумии – из лазурита; над тобою, находящимся в саркофаге, поставленном на полозья, – небо, и быки влекут тебя, и музыканты впереди тебя.

Исполнят пляску Муу перед дверью твоей гробницы. Огласят для тебя список даров, совершат заклание против твоей стены; колонны твои будут возведены из белого камня среди (гробниц) царских детей.

Не умрешь ты на чужбине, не похоронят тебя азиаты, не завернут тебя в баранью шкуру, не насыплют для тебя могильного холма. Слишком поздно (для тебя) скитаться (?). Позаботься о своем трупе и возвращайся».

Этот указ дошел до меня, когда я находился среди моего племени. Его прочитали мне. Я пал ниц, коснулся земли. Я приложил его (царский указ) развернутым к своей груди. Я обошел кругом свое становище, радостно восклицая:

– Возможно ли, чтобы так было поступлено по отношению к слуге, которого сердце увлекло в чужие страны! Сколь же прекрасно милосердие, спасающее меня от смерти, – ты уготовишь мне конец, (при котором) тело мое (останется) на родине!

Ответ Синухета царю

Копия донесения по поводу этого указа.

Слуга дворца Синухет говорит:

«С миром! Весьма милостиво, что бегство это, совершенное смиренным слугою неведомо для (самого) себя, (правильно) распознано тобою, о благодетельный бог, владыка Обеих земель, любимый богом Ре, хвалимый богом Монту, господином Фив!

Амон, владыка престолов Обеих земель, Собк-Ре, Гор, Хатор, Атум и его Эннеада, Сопд, Нефербау, Семсеру, Гор восточный, Владычица города Буто, – да пребывает она на твоей главе, – Совет (богов), находящийся на водах, Мин – Гор, обитающий в пустынях, Уререт, владычица Пунта, Нут, Хароерис, Ре и все боги Египта и островов Великой Зелени, – да ниспошлют они тебе жизнь и благоденствие, да наделят они тебя своими дарами, да ниспошлют они тебе время без границ и вечность без предела! Да распространится страх перед тобой по долам и горам, – ты покорил (все), что обегает солнечный диск! – Вот пожелание смиренного слуги своему господину, спасающему его Аменти.

Владыка познания, познавший род людской, он распознал (это, пребывая) в (своем) величественном дворце. Смиренный слуга страшился говорить об этом, слишком серьезное дело – разглашать это. Великий бог, подобие Ре, вразумляет того, кто служит ему по доброй воле. Смиренный слуга – в руке того, кто заботится о нем; пусть же (я) буду (и впредь) находиться под его водительством. Ибо твое величество – Гор побеждающий, твои руки обуздывают все страны.

Да повелит также твое величество, чтобы были приведены (к тебе) Меки из Кедема, Хентииауш из Хенткешу, Менус из обеих земель Фенху. Это правители с хорошо известными именами, взращенные в любви к тебе; нет надобности упоминать о стране Ретену – она принадлежит тебе, как твои собаки.

Что до этого бегства, совершенного смиренным слугою, то я не замыслил его, не было его в моем сердце, я не задумал его: я не знаю, что оторвало меня от моего местопребывания. Это было как сновидение, подобно тому как обитатель болот видит себя в Элефантине, человек лагун – в земле нубийской. Я не был объят страхом, за мною не погнались, я не услышал порочащего слова, моего имени не услышали из уст глашатая. Но я задрожал всем телом, ноги мои помчались; сердце мое повело меня; бог, судивший это бегство, увлек меня. Я ведь не был самонадеян и прежде (?), ибо страшится человек, знающий свою землю. Ре преисполнил страхом пред тобой Землю (египетскую), ужасом – все чужие страны.

На родине ли я, здесь ли я – ведь ты властен сокрыть этот горизонт: восходит солнце по твоему желанию; воду в реках – ее пьют, когда ты (этого) пожелаешь; воздух в небе – его вдыхают, когда ты (это) повелишь!

Смиренный слуга передает свои права своему потомству, которое он породил здесь. Да поступит твое величество, как оно пожелает, ибо живут воздухом, который ты даруешь.

Да возлюбят Ре, Гор, Хатор твой священный нос, которому Монт, господин Фив, желает дышать вечно!»

Возвращение в Египет

Затем пришли к смиренному слуге. Мне позволили провести в Иаа день, в течение которого я передал мое имущество моим детям. Мой старший сын стал во главе моего племени, все мое имущество перешло в его руки: мои люди, все мои стада, все мои плоды, все мои плодовые деревья.

Затем смиренный слуга пустился в обратный путь, взяв направление на юг. Я сделал остановку у «Дорог Гора». Тамошний начальник, командовавший отрядом пограничников, послал донесение в столицу, чтобы дать знать (его величеству).

И его величество распорядился, чтобы прибыл опытный управляющий поселянами царских угодий – за ним (следовали) нагруженные суда с подарками от царя для бедуинов, которые пришли со мною, провожая меня к «Дорогам Гора».

Я назвал каждого из них по его имени. Каждый прислужник выполнял свои обязанности.

Я тронулся в путь и поплыл под парусами; месили и процеживали, сопровождая меня, пока я не достиг города Иту.

Аудиенция у царя

И вот, чуть забрезжило, раным-рано, пришли звать меня. Десять человек приходило, (и) десять человек шествовало, ведя меня ко дворцу.

Я коснулся челом земли между Сфинксами, и дети царя стояли в воротах при моем приближении, и сановники, вводящие в залу аудиенций, указывали мне дорогу во внутренние покои. Я застал его величество (восседавшим) на золотом троне, в нише (?).

Когда же я распростершись лежал на своем животе, я растерялся перед ним. Этот бог приветствовал меня дружески, а я был как человек, застигнутый сумерками: душа покинула меня, тело мое обессилело, сердце мое, его не было (больше) в груди моей – я был ни жив ни мертв.

И его величество сказал одному из этих сановников:

– Подними его, он может обращаться ко мне.

И его величество сказал:

– Вот ты и вернулся! Ты исходил (много) чужеземных стран. Скитания взяли свое – ты одряхлел. Ты достиг глубокой старости. Немаловажное дело – твое будущее погребение: ты не будешь похоронен лучниками. Не поступай, не поступай во вред (самому) себе впредь (?). Ты не говоришь, хотя произносят твое имя.

Я же боялся наказания. Я ответил на это ответом боязливого:

– Что это говорит мне мой господин? Ах, если бы я мог ответить на это! Но я не могу ничего сделать. Это ведь была рука бога, это был ужас, который живет во мне (теперь), как и при выполнении предрешенного бегства.

Вот я пред тобою! Тебе принадлежит жизнь, и да поступит твое величество, как оно пожелает!

И было приказано ввести детей царя. И его величество сказал супруге царя:

– Посмотри, Синухет вернулся в обличье азиата, прирожденного бедуина.

Она испустила пронзительный крик, а дети царя закричали все вместе. И они сказали пред его величеством:

– Это, конечно, не он, о государь, мой господин.

И его величество сказал:

– Это, конечно, он.

А они (дети царя) принесли с собою свои ожерелья – менит, свои трещотки, свои систры. И они протянули их его величеству.

– (Простри) твои руки к прекрасной, о царь, пребывающий вечно, к украшению владычицы неба.

Да ниспошлет Золото жизнь твоему носу! Да соединится с тобою владычица звезд.

Да плывет корона Верхнего Египта к северу.

Да плывет корона Нижнего Египта к югу, сливаясь воедино по твоему речению.

Да будет урей на твоем темени,

И да рассеются пред тобою злонамеренные (?) люди.

Да будет милостив к тебе Ре, владыка Обеих земель!

Хвала тебе, так же как и владычице вселенной!

Отврати свой рог, отложи свою стрелу!

Дай воздух тому, кто задыхается!

Пожалуй нам наш дорогой подарок – этого шейха, «сына Мехит», лучника, рожденного в Египте. Он совершил бегство из боязни перед тобою, он покинул страну из страха перед тобою. Не должно омрачаться лицо того, кто узрел твое лицо; не должен бояться глаз, которые взглянули на тебя!

И его величество сказал:

– Пусть он не боится, пусть он не изнывает от страха: он будет семером среди сановников, он будет введен в круг придворных. Ступайте вы в утренние покои (?), чтобы прислуживать (?) ему.

Синухет в доме царевича

И вот я вышел из помещения, причем дети царя поддерживали меня под руки, и мы пошли затем к великим двойным вратам. Я был водворен в дом царского сына, великолепно убранный; там было прохладное помещение, были изображения божеств горизонта; там были дорогие вещи из сокровищницы: одежды из царского полотна, а также мирра и первосортное масло (для) царя и сановников, которых он любит, – в каждой комнате. Каждый прислужник выполнял свою работу. Годы были сброшены с моих плеч: я был побрит, мои волосы были подстрижены. Бремя было отдано пустыне, одежды – тем, кто кочует среди песков. Я был облачен в тонкое полотно, умащен первосортным маслом, положен спать в постель; я предоставил песок тем, кто обитает среди песков, деревянное масло тому, кто натирается им.

Эпилог

Мне был пожалован загородный дом, принадлежавший (прежде) одному сановнику. Много искусных мастеров восстанавливали его; все деревья в его саду были посажены заново.

Мне приносили кушанья из дворца три, четыре раза в день – сверх того, что давали дети царя, – ни на миг не переставая.

Для меня была воздвигнута пирамида из камня среди пирамид. Начальник каменотесов пирамиды принимал землю для нее; начальник живописцев расписывал; скульпторы вырезали; начальники работ, состоявшие при некрополе, наблюдали за (всем) этим. Позаботились о том, чтобы все принадлежности, обычно помещаемые в склепе, были там.

Для меня были назначены заупокойные жрецы. Для меня было установлено заупокойное владение (?) с полями перед (моим) пристанищем, как это обычно делается для первого семера. Моя статуя была покрыта золотом, ее передник был из светлого золота. Это его величество повелел сделать ее! Нет простого человека, для которого было бы сделано что-либо подобное!

И я был в милости у царя, пока не пришел день смерти.

Сказка потерпевшего кораблекрушение[12]

Сказал достойный «спутник»: «Да будет спокойно сердце твое, первый среди нас, ибо вот достигли мы царского подворья, подан на берег деревянный молот[13], вбит в землю причальный кол, носовой канат брошен на сушу. Звучит благодарность и хвала богу, и каждый обнимает своего товарища. Люди наши вернулись невредимы, нет потерь в отряде нашем. Мы достигли рубежей страны Уауат[14]