Читать онлайн Папенькина дочка бесплатно

ОТ АВТОРА

Эту книгу – «Папенькина дочка» я написал быстро. Правда, торопливость во время письма не позволяла мне кропотливо подбирать слова, оттачивать предложения, четко выделять абзацы, главы, но была хороша тем, что я сохранил целостность задуманного сюжета и не потерял ни одной мысли при повествовании. Посидеть над бумагой, воображаемой – монитором (от настоящей – я уже давно отказался и использую для письма только компьютер) можно после, когда дописана последняя строка и книга готова.

Отчего я был вынужден писать быстро, не имея четкого пространственного плана? Потому что его разработка требует много времени, а еще детального обдумывания сюжета, которое можно сделать непосредственно при повествовании. Неинтересно заниматься одним и тем же делом дважды. Я только единожды занимался написанием плана, работая над первой своей большой книгой. Это была проба пера – решил, до каких пор увлекаться одними рассказами, пора что-то и серьезное создать. И то, я тогда написал план, разбросал все по полочкам не сразу, а когда уже были готовы несколько глав, и я запутался. Не в состоянии был сделать и «шага». Для других моих повествований он уже не требовался. Буду надеяться, что не потребуется и в дальнейшем.

Тему, а также и название для книги мне помогла найти коллега по работе солидная женщина заместитель директора научно-исследовательского института. Я разузнал у нее, что она долгое время была папенькиной дочкой, а также мне удалось, выяснить, с чем это было связано.

За написание книги я принялся ни сразу, прошло время, рассказ коллеги был подзабыт. Возможно, я бы и ни сел за компьютер, но в детстве мне приходилось слышать выражение: «папенькина дочка». Оно в моей жизни не было случайным, так как моя мать была второй женой отца. От первой – где-то далеко на западе страны у него была дочь – моя старшая сестра. Долгое время я о ней ничего не знал.

Родители, не только мать, но и отец ее прятали от меня, долго, сколько возможно. Соседская девочка проболталась. Я даже запомнил ее имя – это Маня.

Она уже посматривала на мальчиков, любила вникать в разговоры взрослых – подслушивать. Однажды, Маня забежала к нам домой для передачи на словах чего-то важного моей матери. Ее отправила бабушка. Матери дома не оказалось, и девочка в ожидании принялась пялиться на фотографии в больших рамках – раньше их модно было вывешивать на стены, а не хранить в фотоальбомах. Разглядывая фотографии, она увидела совместный портрет отца и матери, и лукаво взглянув на меня, поинтересовалась, не с первой ли женой мой отец сфотографирован. Я ничего не знал о жизни отца до его встречи с матерью и не понял ее, сказал, чтобы она валила из дома да поскорее. Маня тут же манерно принялась ойкать, затем обозвала меня маленьким, выходя за калитку, словно невзначай, сообщила о том, что у меня есть старшая сестра. Я замахнулся на нее рукой и она, засмеявшись, убежала.

Неделю-две мне было не по себе, я находился в неведении, но подойти к родителям не только к отцу, но и к матери и расспросить у них о старшей сестре, я не смел, пока однажды не нашел случайно оставленное отцом письмо и не прочитал его. Оно было от папенькиной дочки. Затем, много лет спустя, я с нею встретился, познакомился.

Память о встрече со старшей сестрой – «папенькиной дочкой» и рассказ сотрудницы подтолкнули меня сесть за книгу. Правда, я использовал то, что осталось в памяти. Не надоедать же женщине-коллеге снова и лезть со своими расспросами. Кто я такой? Ну, да ладно. Материала мне хватило. Я добавил в ее сюжет еще одну папенькину дочку – свою старшую сестру по отцовской линии. Брат женщины – бедолага стал моим братом, судьба которого чуть менее трагична, но также по-своему несчастна. То, о чем я не знал или же позабыл, я нашел в своей жизни. В ней было предостаточно всяких событий и хороших, и плохих.

В желании уйти от фальши при работе над книгой «Папенькина дочка» я должен был повествовать от лица девушки, женщины, или же от автора, но никак ни юноши, мужчины. Но у меня не было уверенности в своих способностях полно передать женскую душу.

Женщина – это женщина. Оставалось писать от автора. Опыт, имелся. Я попробовал, но скоро отказался, желание ощущать себя участником событий, рассказанных коллегой, перевесило, и я принялся повествовать от лица жениха, затем мужа героини – папенькиной дочки.

Муж реальной героини был учителем физкультуры, занимался легкой атлетикой, мечтал об олимпийских медалях и я, то есть мой герой Андрей Асоков тоже. В отличие от него, я работал «в науке» и отношения к профессиональному спорту не имел. Но что важно – в науке, как и в спорте, главной чертой характера является упорство и целеустремленность. Я постарался и наделил этими качествами Андрея Асокова. Он, не стоит на месте, постоянно развивается, добивается звания мастера спорта в легкой атлетике, преподает физическую культуру в техникуме, без отрыва от работы поступает в физкультурный институт.

Андрей Асоков студент и папенькина дочка Светлана Зорова, отчего-то Зорова, а не… – Ямаева, тоже студентка. Она приехала на учебу из поселка в подмосковный городок – на родину Андрея и встретилась с ним в Доме культуры машиностроительного завода.

В жизни подобных ситуаций сколь угодно много. Для встречи молодых людей потребовалось время, подруга Татьяна Полнушка и брат Зоровой – Алексей. Валентина – другая подруга Светланы тоже сыграет свою роль, но значительно позже. Рядом возле Андрея Асокова будут находиться друзья Виктор Преснов и Михаил Крутов. У последнего – свое мнение о приезжих девушках. С ними можно гулять, а жениться необходимо на своих, местных, считает парень. Мне, по книге – Андрею Асокову знакомо это мнение. Долгое время я (автор) жил в большом селе (ранее посаде) недалеко от сельскохозяйственного училища, в котором учились девчонки, приобретая специальности бухгалтеров, цветоводов, овощеводов и другие. Парней почти не было, а если и были, то одни ветеринары. Они тогда не котировались. Мне было с кого списать характеры своих героев, и я это делал с удовольствием.

Андрей Асоков, познакомившись с девушкой, стал ухаживать за ней. Они полюбили друг дружку. Парень познакомил девушку со своими родителями: отцом Николаем Валентовичем высокообразованным, культурным человеком, пользующимся любовью у женщин – министерским работником и матерью Любовь Ивановной начальником центральной заводской лаборатории. А вот когда настало время знакомства с родителями Светланы, возникли проблемы. Затем оно это знакомство состоялось, но девушка вдруг неожиданно исчезла, и долгое время избегала встреч с Андреем. Он мучился, искал ее, не понимая причин разлуки. Филипп Григорьевич Ямаев, хотя возможно его звали-величали иначе, так как он был то ли башкир то ли татарин – отец Светланы неожиданно влез в жизнь Андрея и, видя, что молодой человек любит его дочь, поженил их.

Тестя Андрея Асокова – Филиппа Григорьевича я слепил из нескольких человек, знакомых мне. Одним из них был мой отец. Правда, он присутствует и в Николае Валентовиче – отце Андрея Асокова. Для создания портрета Николая Валентовича я оживил в своей памяти взаимоотношения с одним знакомым, с которым однажды работал на заводе, а затем в научно-исследовательском институте. Его, как и отца Андрея Асокова забрали с завода на работу в министерство, а затем вовремя передряг, начавшихся в стране, уволили и предложили ему место в НИИ, где мы снова встретились и долгое время трудились вместе. Общение с бывшим министерским работником помогло мне и не только оно – лет несколько я был вхож, в министерство автомобильной отросли, так как после перехода НИИ на хозрасчет вел договора.

Женитьба Андрея Асокова и Светланы Зоровой соединила Николая Валентовича и Филиппа Григорьевича, хоть они и были разные, но неожиданно сошлись, предавшись воспоминаниям о военных днях, оба были фронтовики. И еще что важно им не помешало то, что они, имели разное образование и национальные корни. Главное – выросли в огромной многонациональной стране и воспитаны были на принципах интернационализма.

Задолго до событий, которые разворачиваются в книге «Папенькина дочка» Филипп Григорьевич Ямаев, возвращаясь с войны, не доехал до дома. Он, желая день-два отдохнуть у товарища-однополчанина будущего отца Татьяны Полнушки, неожиданно влюбился в русскую женщину солдатку вдову Марию Федоровну Зорову и пригрел с нею дочку. Не один раз Ямаев пытался отправиться домой и повиниться перед родными, уладить отношения, но что-то его всегда удерживало. Однажды он, вняв совету Николая Валентовича, решается и едет к себе в Башкирию, чтобы поставить все точки на «и».

Отъезд Филиппа Григорьевича выпал на нелегкое время – развал страны. Фиктивный развод дочери Светланы с Андреем Асоковым, необходимый

Николаю Валентовичу чтобы получить квартиру для своей дочери Инги выводит Ямаева из себя. Правда, не сам развод, а то, что его любименькая доченька снова – Зорова, а не Ямаева. Уж лучше бы она оставила фамилию мужа, так нет же.

Забыты принципы равенства, братства, равноправия среди людей великого могучего государства СССР. Это забывчивость, посеянная и взращенная мелкопоместными князьками – правителями республик необходима для развала страны.

Николай Валентович отец Андрея Асокова, как и Филипп Григорьевич отправляется в нелегкий путь, но не на восток, а на юг страны. Он знает зачем – спасти свою дочь Ингу и внука, вытащить их из «очага национальных распрей» и привезти в городок. Для них в Москве готова квартира, доставшаяся большой ценой – благодаря фиктивному разводу Андрея и Светланы. Это ему удается, но пожить уже не суждено, «наци» отколотили Николая Валентовича, и он по возвращении умирает.

Филипп Григорьевич из-за мнимого предательства дочери, прибыв в Башкирию, хочет остаток лет прожить на родине, но это сделать непросто, так ему объяснили «наци». Для того чтобы стать одним из сынов своего народа, влиться в его сообщество он должен в ненавистной Москве надеть пояс моджахеда.

За это ему проститься проживание на чужбине. Он будет признан своим, пусть и на том свете, но своим. Ему воздадут похвалы в мечетях по всей стране.

Мне знакомо чувство хаоса и неопределенности. Моя семья и знакомые, гостившие у нас в Москве, пережили опасный момент, отправив детей на концерт в Тушино. Я был вынужден даже вызвать скорую помощь для женщин. Они были вне себя. Причина была в том, что люди, одевшие пояса моджахедов, принялись подрывать себя. Одну из террористок схватили и обезвредили. Они подобно Ямаеву хотели приобщиться к своему национальному сообществу, религии, но на том свете. Мой герой Филипп Григорьевич, отправившись на поезде в Москву, не погиб на массовом мероприятии, находясь в забытьи, он вдруг видит образ Николая Валентовича, тот выталкивает его из вагона для того, чтобы Филипп Григорьевич заехал и простился с Марией Федоровной и дочерью. Оказавшись в поселке, Ямаев осознает, что не чужой здесь, о нем не забыли, беспокоились и встретили со слезами радости, даже Алексей Зоров и тот не помнил ему ничего плохого.

Филипп Григорьевич оказывается дома в знаменательный день венчания Андрея и Светланы – своей доченьки. Их близкие, родные, друзья поздравляют молодых, почему бы им не быть таковыми, не смотря на годы. Андрей Асоков, соединившись со Светланой, осознает, что его отец Николай Валентович не мог быть разлучником, он предвидел будущее семьи сына Андрея и помог своей дочке – его старшей сестре. Не забыт Николай Валентович и Филиппом Григорьевичем. Он только о нем и думал, переживает по поводу смерти свата, которого сгубили «наци». Ему не нужна призрачная родина. Его родина, это небольшой поселок, близ маленького городка и большой огромной Москвы, захваченной кучкой зажравшихся олигархов, виноватой во всех грехах и оттого, раздираемой на части. Москва должна очиститься, и не только она, но и другие большие города, уже вкусившие «кровавого мяса» – человеческого горя простых людей. Мои герои чувствуют, что благостью веет с некогда заброшенных и восстановленных церквей, а еще с нераспаханных брошенных полей, заросших по пояс и выше – травами и цветами. Жизнь наладится. Пустоши будут распаханы, не только реальные, но и в головах людей – страна поднимется с колен, научиться ценить обычного человека с его маленькими запросами и большими духовными желаниями.

2010г.

1

Девушка меня поразила. Ее, я увидел на танцах в Доме культуры машиностроительного завода. Она была невысокого роста, тонкая, как осинка в простом незамысловатом платьице, на ее точеных ножках красовались черные туфельки на каблучках. У нее были большие зеленые глаза, аккуратный носик, пухленькие губы и густые русые волосы с отдельными вьющимися прядями. Возможно, девушка, до того, как отправиться на вечер накручивала их и долго ходила в папильотках. Других доступных способов применимых в домашних условиях тогда не существовало. Не идти же в парикмахерскую.

Зеленые глаза девушки слегка выделялись, будто тлели в полутемном зале и лишь при встрече с моим взглядом вспыхнули ярко-ярко подобно огню электросварки. На мгновенье я ослеп и долго приходил в себя…

– Ну, что, поймал «зайца»? – спросил, находившийся рядом друг детства Виктор Преснов, и засмеялся, за ним следом загоготал другой мой однокурсник Михаил Крутов. Он будущий технолог по сварке как никто другой понимал слова товарища.

Я учился с парнями в техникуме и, кроме этого, серьезно увлекался легкой атлетикой. Мне неплохо давались: бег, прыжки, как в высоту, так и в длину, я далеко метал диск, копье, а еще делал много упражнений на перекладине, особенно эффектно крутил «солнце». Что интересного в том? Занятия тут же прерывались. Не только девчонки, но и многие из ребят моей группы засматривались на меня.

– Да-а-а, ты мастак, – не раз говорил мне Виктор Преснов, – я просто завидую…

– И я, – тут же добавлял другой мой товарищ.

Не раз я срывал аплодисменты восторженных зрителей. От девушек не было отбоя. Хвалили. Однако я не задавался, не робел – вел себя спокойно, а тут вдруг… Опешил – другого слова не придумаешь.

На танцы я попал случайно. Мое своевольное поведение могло помешать мне, следовать режиму, который однажды установил мой физорг – Олег Анатольевич Физурнов.

Он не зря меня выделил среди студентов техникума. В избранные попали не многие. Из всех групп нас набралось человек пять, не больше. Мои друзья – Виктор Преснов и Михаил Крутов ему чем-то не подошли, он их забраковал. Я отличался от них телосложением. Оно было безукоризненным. Взглянув на меня, преподаватель физкультуры определил, что я способен прославить себя, техникум, а еще в придачу и его.

– Андрей Асоков, у тебя хорошие физические данные! – сказал мне Олег Анатольевич. – Я, думаю, через год, два ты уже станешь мастером спорта. И знаешь, не буду загадывать, но все может статься – чем черт не шутит, возьмешь и вырвешься – выступишь ни где-нибудь в районе, в самой Москве.

Столица находилась не далеко – рукой подать – километров тридцать от нашего городка. Физурнов сам когда-то мечтал о большом спорте, часто смотрел в сторону мегаполиса, он успешно шел, но что-то у него не получилось, поговаривали, помешала травма ноги. Я видел, что когда он нервничал, то начинал слегка прихрамывать.

На занятиях группы Олег Анатольевич работал в основном только со мной. Остальные беспокоили его постольку поскольку. Большей частью мои однокурсники находились недалеко, вблизи, выполняя простые физические упражнения или же получив от преподавателя мяч, шли на поле играть в футбол.

Физические нагрузки я приветствовал. Мне нравилось качаться. Однако из-за занятий спортом я не только в учебном заведении, но и дома был не свободен. Они у меня забирали массу времени. Я чувствовал присутствие Физурнова, он словно дышал мне в спину, находился рядом.

Спорт давал силу. Эта самая сила приносила мне ощущение легкости. Я, после занятий физкультурой, домой не плелся, не тащил еле-еле ноги, как многие из моих знакомых, а летел. Чувство полета мне было знакомо еще со времени службы в армии. Оно было прекрасно, но что меня в жизни тяготило – я должен был рано ложиться спать и рано вставать. Из-за этого я много терял. Прежде всего, мне не хватало общения с друзьями.

Однажды, после очередного отказа пойти в кино, Виктор Преснов, не удержался и сказал:

– Андрей, армия тебя испортила. Я бы тебя понял, если бы ты устроился на работу в Москве и изо дня в день мотался на электричке. Ну, пусть, на крайний случай, сменами работал у нас на машзаводе в горячем цеху, как мой отец или, например, отец Михаила. Так нет же! Ты здесь – и тебя нет!

– Не-е-е, не наш ты, чужой, – тут же поддержал его, стоящий рядом Михаил Крутов – Мы ведь также, как и ты отслужили в армии, – продолжил он свою речь. – Пусть вернулись чуть раньше, раньше пошли – курсы шоферов, как ты мы не кончали, но не чокнулись же? А ты – чокнулся! На этой? Как там… – на мгновенье запнулся и продолжил: – своей гимнастике, – после чего сделал несколько движений. Одно из них было рукой у головы. Что меня слегка вывело из себя. Преснов это заметил. Он знал, что я мог двинуть парню кулаком в дых и вовремя встал, между нами.

Я решил не связываться, но для того, чтобы показать свое неприятие, придав голосу жесткость, тут же поправил Крутова:

– Не на гимнастике, а на атлетике, легкой, – и посмотрел ему прямо в глаза. Он слегка отодвинулся и, выглянув из-за спины Преснова, тут же неожиданно со мной согласился:

– Ну, пусть на атлетике.

– Легкой! – сказал я.

– Да-да, легкой, – добавил он.

– Да какая разница. О чем спор. Гимнастика или атлетика, – тут же выдал Преснов, придя Крутову на помощь. – Не в этом дело. Друзья так не поступают. Запомни, Андрей, не поступают.

Я с ребятами согласился. Мне было перед ними неудобно, чувствовал вину, если бы нет – с чего бы вдруг поддался на уговоры Виктора пойти на танцы, танцевать я ведь толком не умел. Мне до сих пор не понятно, как это произошло.

День был как день. Ничего такого особенного. Я, вернувшись из техникума, пообедал, затем немного позанимался – полистал лекции. После отправился в спортзал. Там, меня уже ожидал Олег Анатольевич Физурнов. Под его присмотром я как следует, четко, от и до, отработал положенных два часа.

– Молодец! Все, как надо! – сказал мне мой физорг. – Иди домой. Отдыхай. Завтра жду! – Я попрощался с Олегом Анатольевичем, оделся в легкую не по сезону курточку, и вышел из спортзала. Немного прошелся размеренным шагом, отдалившись от техникума, почувствовав холод, чтобы разогреться, не удержался, побежал, используя окольные пути, сделал три километра и уже распаренный оказался у дома.

Дверь мне открыла мать. Она уже вернулась с машиностроительного завода, где работала начальником центральной лаборатории. Там все ее называли по имени и отчеству. Я тоже иногда обращался к ней со словами: «Любовь Ивановна, а можно мне…». Она замахивалась на меня полотенцем и кричала: «Андрей, не смей меня так называть. Мы находимся дома, а ни где-нибудь.  Я тебе кто? Мать! Понятно тебе это».

– Понятно, понятно, – тут же соглашался я, но проходило время, и о нашей договоренности забывал.

Мать готовила ужин. Я был голоден, но себя сдержал. Мне было известно: она не любила, когда я что-то хватал у нее из-под руки, поэтому, заглянув на кухню, я тут же отправиться к себе в комнату. Там, от нечего делать, я достал из-под кровати гири-пудовики и принялся выполнять упражнения. Ловко подбрасывал их и ловил.

Мой товарищ появился неожиданно. Вначале я услышал из прихожей его громкий голос:

– Любовь Ивановна, а Андрей дома? – затем, не менее громкий, ответ из кухни матери:

– А где же ему быть? Дома! Ты бы хоть его вытянул куда-нибудь – один спорт на уме. Занятия, занятия и занятия. Свихнуться можно! Иди он там у себя… – А затем я увидел Виктора Крутова. Он меня не баловал своим посещением, да и я у него после возвращения из армии бывал редко. Я рад был видеться с другом, но не мог. Наше общение ограничивалось лишь тем временем, которое у нас было в техникуме. Преснов больше толкался с Крутовым. Я, во время перерыва стоял рядом возле них и слушал. Договариваться о чем-то, я не смел. Это у них всегда были длинными вечера, и мучила проблема, как их «убить». Мне понятно – катастрофически не хватало времени.

Мой товарищ меня отвлек – минут десять-пятнадцать можно было бы позаниматься. Ужин еще не был готов. Но, я решил на сегодня достаточно. Я, толкнул раз несколько гири-пудовики, затем поставил их на место. У меня не было желания выполнять упражнения под внимательным взглядом друга.

– Как ты? – поинтересовался я и тут же добавил: – Все нормально?

– Да! – ответил Виктор.

– Подожди минут пять, – попросил я друга, – сейчас схожу в ванную. Хорошо? – и тут же вышел из комнаты.

Когда я вновь предстал перед Виктором, он, не дожидаясь лишних вопросов, принялся меня «укладывать на лопатки» – я сразу заметил: ему что-то от меня надо. Для этого было достаточно подслушанного случайно разговора Преснова с моей матерью. Ее слова для парня оказались, кстати. Он понял, что в случае необходимости она придет ему на помощь.

Матери, да и отцу, но ей в первую очередь не нравилось то, что я очень уж рьяно занимался спортом. Ей казалось, что Олег Анатольевич меня использует.

«Спорт – это хорошо, но зачем ты так выкладываешься. Все, должно быть в меру, – часто говорила мне мать. – Я не хочу, чтобы мой сын – молодой парень калечил себя – тянул жилы ради каких-то званий, призов и медалей».

Отца беспокоило то, что занятия легкой атлетикой забирали у меня все время, и я не мог гулять с девушками. Я часто от него слышал:

– Андрей, я тебя никак не пойму? Ты же мой сын. Я в твои годы уже был женат. Посмотри на меня. Женщины вокруг меня как пчелы крутятся. Но я ведь старый, а ты? Ты, что монах?

Что я мог ответить? Ничего. Правда, отец не договаривал. Я знал о его первой женитьбе – Николая Валентовича напоили и расписали в Загсе с ненужной ему женщиной. От нее он, после еле избавился, долгое время не брал даже капли в рот спиртного.

Мой друг Преснов меня буравил глазами. Я отводил взгляд, дергал головой, пытаясь его стряхнуть. Ничего не помогло.

– Асоков! Я, к тебе с просьбой, – сказал он. – Ты знаешь Михаила Крутова. Я чуть, что к нему. Сегодня он занят, а мне позарез нужно быть на танцах. Я, тебя, никогда не просил. Сейчас прошу! Танцы – это та же физкультура. Немного развеешься. Тебе это не помешает. Ты вон как гири толкаешь! – Я молчал. Преснов всматривался в мое лицо, ловил мой взгляд.

– Ты, пойми, я не собираюсь тебя втягивать ни в какие конфликты, – сказал мне друг. Не беспокойся, драться тебе не придется. Мне нужно лишь твое присутствие. – И я дрогнул. Наверное, из-за того, что за спиной невольно ощущал присутствие матери. Она в любую минуту могла предстать передо мной и сказать: «Иди сынок! Иди!». Слова друга: «Я, тебя, никогда не просил, сейчас прошу!» – также возымели на меня свое действие и я немного попиравшись, дал «добро».

Одно время я ходил на танцы. Не много, раза два-три, но это сразу же после возвращения из армии. Затем я поступил в техникум, познакомился с Олегом Анатольевичем и на этом мои «гулянки» окончились. И вот после значительного перерыва я вновь отважился рискнуть.

На танцы мы отправились ни сразу. Я вначале поужинал, затем принялся подбирать одежду. Она у меня была спортивного покроя и к данному мероприятию не очень подходила. Мне пришлось долго копаться в шифоньере, я бы так и не выбрал подходящую, но мать помогла:

– Сынок, надень брюки, рубашку и свитер. Брюки прежде отгладь. Да и не забудь сапоги – они должны блестеть, как у отца!

Мой отец Николай Валентович любил наряжаться. Одежда у него была безукоризненной. Мать это связывала не только с работой, но и с тем, что его словно магнитом тянуло к слабому полу. Шикарные костюмы, рубашки, особенно галстуки, помогали отцу быть с этим самым полом «на высоте», вести себя свободно, без стесненья. Я с ним сравниться не мог. Отец часто предлагал мне отправиться в столицу и как следует приодеться, но я был равнодушен, отказывался. Мне было достаточно того набора, который однажды второпях я купил себе вместе с матерью в нашем местном универмаге после возвращения со службы в армии. Сейчас я мог винить только себя. Размышлять долго, не было времени. Я оделся, как мне велела мать, и предстал перед зеркалом. В нем я увидел какого-то напыщенного парня. Мне мой вид не понравился.

– Мам, посмотри на меня, – спросил я, – ну, разве вот так будет хорошо? Ты согласна меня отпустить? – я, нарочно неуклюже, повел большими широкими плечами.

– Да, я тебя отпускаю, – улыбнувшись, ответила мать.

Я не удержался и задал ей провокационный вопрос:

– Ты хочешь, чтобы я был похож на отца?

Мать с моим отцом Николаем Валентовичем намучилась. Он, как считала она, ни одной юбки не пропускал.

– Нет, не смей! – неожиданно громко выкрикнула мать, затем, взглянув на моего товарища, чуть мягче добавила:

– Иди уж! – и подтолкнула меня к двери. Мне ничего не оставалось – пойти на танцы.

На улице была поздняя осень, лежал снег. Я, надел пальто, на голову шапку и, конечно же, не забыл – начистил сапоги. Закрывая за собой дверь, я мельком заметил, что мать расстроена, хотя она и с одобрением посмотрела на моего друга. Ее довольство заключалось в том, что Виктор Преснов сумел меня расшевелить – вытянул в свет, на люди. Нет, она не верила в то, что я стану таким как мой отец, иначе бы не отпустила.

Дом культуры машиностроительного завода находился в большом старом здании, распластавшемся на пригорке среди могучих тополей городского парка. Он стоял на соседней улице, недалеко от дома, и я решил – ладно немного потолкаюсь с товарищем, ничего страшного не произойдет, затем прогуляюсь по свежему воздуху и на боковую.

Танцы начинались в восемь вечера. Отец приезжал домой часов в девять-десять, а порой и позже. У меня было желание вернуться до его приезда.

Отец работал в Москве в каком-то министерстве. У него была служебная машина. Однако он от домашних это обстоятельство скрывал, пользовался ею, не утруждая водителя: часто отпускал его; если ехал домой, то лишь до городка, а после добирался на маршрутном автобусе или же пешком.

– Уж шибко дорога длинная, – коверкая слова, виновато улыбаясь, оправдывался он перед Любовью Ивановной.

– Знаю я тебя! – отвечала мать. – Дорога здесь ни причем. Снова у какой-нибудь финтифлюшки задержался?

Я часто слышал, как соседки за спиной у матери «перемывали косточки» Николая Валентовича. Любовь Ивановна была не первая и даже не вторая женщина в его жизни. У нас не раз случались конфликты, способные разрушить семью. Мать все делала для ее сохранения.

Однажды и я сыграл в том не последнюю роль. Из детства мне памятен один эпизод. С одной стороны я и мать, с другой у порога – отец, незнакомая странной внешности женщина с чемоданом и тоненькая хрупкая девочка.

Я тогда не понимал происходящего, да и сейчас оно для меня покрыто тайной, однако мне четко слышится шепот матери:

– Сынок, хочешь, чтобы папка нас не бросил, возьми прут и отлупи девочку. Дай ей как следует, чтоб она закричала: «Домой хочу! Домой!» – Пусть они уезжают без твоего папки.

Я выполнил требование матери, хотя и был меньше девочки – заставил ее плакать. Отец не уехал. А может быть он, и не должен был уехать – все это мои фантазии, выдумки – сон?

С танцев я возвратился поздно. Отец меня опередил. Я задержался, и все из-за девушки. Она мне попалась на глаза случайно, ее я вырвал из массы танцующих пар, и долго, не отрываясь, следил за ней взглядом. Девушка танцевала со своей подругой. Странно им девчонкам это делать позволялось. Нам ребятам нет. Сразу бы подняли на смех.

Трудно было сказать, что мне в ней понравилось – не знаю. Стоило мне заглянуть в ее зеленые глаза, и я был заворожен. Девушка обладала силой. Нет – не физической. Это было что-то другое. Она вела себя гордо, независимо, с достоинством. С ребятами не танцевала, отказывала им – искала своего единственного, как я узнал после – меня.

Танцы окончились. Я неторопливо направился к выходу. Передо мной мелькнул профиль зеленоглазой красавицы. Она о чем-то живо говорила, подруги, следовавшие за нею, внимательно слушали. Я уже был готов подойти к девушке, но меня отвлек неожиданно появившийся в Доме культуры, Крутов и разрушил мое намерение.

– Асоков! Подожди минуточку! – он схватил меня за рукав и развернул таким образом, что моя зазноба исчезла с поля видимости. – Ты не видел Преснова. Я не мог с ним пойти. Это хорошо, что ты меня выручил…

– Да, здесь он, где-то рядом, крутится возле одной особы, – перебил я товарища, чтобы как можно быстрее отделаться от него.

– Ну, ладно, давай, – сказал он, заметив невдалеке Виктора, и тут же исчез в толпе ребят.

Я осмотрелся. Девушки не было. Вышел на улицу. Было темно и холодно. Желания идти домой я не испытывал. На душе было паршиво. Я ругал себя: мог не дожидаться окончания танцев – подойти, познакомиться с девушкой – мог быть в тот вечер решительным, но отчего то не был. Еще я ругал друга за то, что он меня бросил, хотя и знал о том наперед. Я помог ему своим грозным видом – отбил претендентов. Он завоевал желанную для себя подругу – и все. Я свободен.

Минут пять я находился в нерешительности. Однако долго стоять на крыльце дома культуры было неудобно, я мысленно махнул на все рукой и отправился домой. А куда мне можно было пойти – некуда. Я выбрал дальний путь. Прошелся по центральной улице, затем свернул на прилегающую к ней другую и уже после вышел на свою. Наверное, из-за этого домой я пришел чуть позже отца.

У меня была надежда – через день-два, мои переживания притупятся. Но этого не случилось. Мои попытки забыть девушку, увиденную на танцах, были тщетны. Интуитивно я чувствовал – мне с ней будет нелегко – буду мучиться, ни один раз испытаю разочарования, но отчего то не остановился. Меня тянуло к ней. Влечение было так велико, что я с трудом дождался следующих танцев в Доме культуры и как только мои друзья Виктор и Михаил принялись договариваться о встрече, сам влез в их разговор:

– Я тоже с вами! – Они отнеслись ко мне доброжелательно – обрадовались и с удовольствием приняли к себе в компанию.

– Молодец Асоков, молоток! – долго хлопал меня Преснов по плечу. – Я вечерком за тобой забегу!

– Нет, я сам зайду! – необычно громко выкрикнул я.

– Хорошо! Как хочешь! – тут же согласился друг. – Заходи. – И назвал время встречи.

Мне не хотелось афишировать: я намеревался выйти из дома незаметно для родителей. Но как я не пытался выскользнуть вначале во двор, покрутиться там и уже после отправиться на танцы у меня ничего не получилось. Мать была тут как тут. И отец отчего-то вернулся в этот день домой рано.

Он первый заметил мои сборы, понял, с чем они связаны и толкнул возвышенную речь:

– Андрей, я рад за тебя, наконец, ты будешь окружен девушками, красивыми девушками. Их на танцах всегда много. Я это знаю. Нашу странную, непонятную жизнь только они, они способны украсить, сделать осмысленной и нужной.

Мать тут же обратила мое внимание на то, что отец женщин видит насквозь.

– Нам, от него не скрыться, – услышал я ее слова. – Мы перед ним нагие. Это его и толкает на подвиги. Одно слово – Ловелас. Ты, Андрей его не слушай!

Я заметил, как отец слегка поморщился, однако возражать ей не стал. Он часто вел себя, как нашкодивший кот, вернувшийся домой, после удачного мероприятия и поэтому отмалчивался. Мать это замечала и с годами, хотя и наседала на отца, но уже не так рьяно. Зачем расстраивать его и нервничать самой.

Моя мать Любовь Ивановна за Николаем Валентовичем жила неплохо. Она никогда не считала, что он загубил ей жизнь. При нем Любовь Ивановна расцвела – мужиков было раз-два, и обчелся – многих забрала война. Рядом хватало одиноких, не знавших мужского тепла красавиц. Ей завидовали – и оттого злословили. У нее было все. Чего бы она еще хотела? Так это – жить в Москве. О Москве мать мечтала с детства – не удалось. Жизнь – изменила случайная командировка. Однажды ее, молодого специалиста машиностроительного завода отправили для выяснения какого-то вопроса на юг страны, где она и встретила отца. Главному инженеру однопрофильного предприятия девушка понравилась. Он не переадресовал ее другому человеку, а занялся сам – помог выполнить задание. Хотел даже задержать – продлить пребывание молодого специалиста, но отчего-то постеснялся. Отчего не мог объяснить. Намешано в нем было много чего – жил на перекрестке ста дорог. Могла взыграть в нем в тот момент кровь южного предка, не взыграла, заполнила сердце русская. Они тоже были в его генеалогическом древе.

Любовь Ивановна хотела уехать в Москву после окончания института. Но не получилось, ей пришлось ухаживать за престарелыми родителями. Не могла она их оставить, бросить. Затем матери помешало замужество.

Большой мегаполис – близкий – тридцать километров всего от городка и далекий тянул ее к себе. Там ее жизнь была бы совершенно иной – Николай Валентович всегда был бы у нее на глазах. Но так ли это было бы – большой вопрос. Одно мне было ясно, отец любил наш маленький городишко – родину моей матери. Столица отцу и даром не нужна была. Она у него ассоциировалась с работой и всего лишь.

Жизнь отца – прошлая, до определенного момента, где-то на юге страны, мне была совершенно неизвестна. О ней он не рассказывал, наверное, из-за того, что она ему была когда-то навязана вместе с должностью главного инженера на одном крупном заводе или же по причине того, что он не хотел травмировать мать. Я знаю, свой перевод в министерство Николай Валентович принял, как судьбу – с энтузиазмом. Он приехал не в столицу, куда его пытался вытащить какой-то товарищ – он приехал к Любови Ивановне. После того, как она дала добро выйти за него замуж, Николай Валентович поспешил в министерство в Москву с чувством благодарности к другу, хотя в дальнейшем особенно и не привечал его. Дома мне товарища отца удалось увидеть лишь однажды и то по случаю, требующему его безотлагательного участия.

Я, часто смотрел на мать. В ее жизни я также, как и в жизни отца находил много белых пятен не понятных мне. Любовь Ивановна была красавица. За ней должны были увиваться мужчины, да и увивались, но она строго держалась за Николая Валентовича. Бросая взгляды в прошлое, я нет-нет и приходил к мысли, что такую женщину как мать Николай Валентович просто ни мог не полюбить.

Задолго до начала танцев – я оделся и побежал к Преснову. Он жил на соседней улице. Дворами до него можно было добраться за пять-десять минут.

Дом был двухэтажный. Я вошел в нужный мне подъезд и, не поднимаясь, принялся давить на кнопку звонка.

Дверь мне открыла мать Виктора – Нина Михайловна, невысокого роста, плотная женщина. Где-то в глубине помещения до меня донесся хриплый голос его отца: «Кто это там?»

Я тут же ответил:

– Это я, Андрей!

– Ах, Андрей. Давно не был, давно. Ты, проходи, Виктор уже ждет! – сказал, вывалившись из комнаты в прихожую, Василий Владимирович – крупный, знающий себе цену мужик.

Василий Владимирович Преснов был очень доволен своей жизнью – он с семьей жил в большой отдельной квартире, выданной ему заводом, получал прилично и часто за спиной я от него слышал: «Ну, и что, что Николай Валентович имеет приличную должность? Я рабочий, но у меня зарплата по более его будет».

Годы лихолетья – застоя и так называемой перестройки с Василия Владимировича Преснова уже пенсионера лоск довольства сдули. Он ходил, мыкался по улицам и всем знакомым, а порой даже чужим людям жаловался: «Обобрали нас. Не пенсия – слезы. Я всю жизнь проработал кузнецом – не каждый смог бы, не каждый.  (Тут он был прав.) А они – эти буржуи обещали нам счастливое будущее! Мы, как дети верили им! Обманули нас, обманули, вот раньше жили, так жили! Нужно гнать этих кровопивцев с трона, гнать взашей. У нас разные дороги. Им, нас рабочих не понять».

Танцы в доме культуры были не часто два раза в неделю. Это меня устраивало. Я не хотел огорчать Физурнова. Мое своевольное поведение не должно было сказаться на спортивных результатах – иначе мне несдобровать.

Дом культуры я посещал осторожно. Для меня было важно знать, девушка пришла или нет. Я, входил в зал, осматривался. Находил ее – в противном случае – отправлялся домой. Танцевать я не умел, крутился возле ребят Виктора и Михаила – пробовал: под быструю музыку – прыгал, а под медленную – топтался, переминаясь с ноги на ногу.     Все это я проделывал, приглашая своих знакомых – местных девчонок. Моя зазноба была не из их числа – приезжая.

Наш городок держался только за счет машиностроительного завода. Его сокращенно называли – «машзаводом». Я не знал ни одной семьи, в которой хотя бы кто-то из ее членов когда-нибудь да не работал на нем. На машиностроительном заводе работала моя мать. На нем работали родители моих друзей.

Техникум снабжал завод специалистами, а нашим парням еще давал невест. Многие   девушки после его окончания, выйдя замуж, оставались жить тут же в городке.

На танцах крутились в основном свои ребята, – чужие – иногородние – остерегались. Если и ходили, то только «сорви головы». Им было море по колено. Они, не глядя на размеры кулаков наших парней, какими бы они не были большими – не боялись.

Местные – свои девчонки у нас в городке особым расположением у ребят не пользовались. Все внимание отдавалось приезжим. Прежде, всего, из-за того, что они вели себя более расковано – не чувствовали рядом за собой надзора родителей. Еще с ними было легко общаться. Не маловажное значение имело и то, что многие из них до того поражали нас своей красотой – мы просто обалдевали.

Правда, я, долгое время, не обращал внимания ни на своих девчонок, ни на чужих – приезжих. На лекциях я слушал преподавателей, а не крутил по сторонам головой. Из-за этого друзья надо мной часто подтрунивали. Они считали, что я у себя на уме. По их мнению, раз я пришел из армии, то должен был гулять напропалую, но вот не гулял, это многих задевало.

Для них я был не от мира сего. Однако издеваться надо мной они не смели, опасно было. Я имел большие кулаки, прощать мог только самым близким мне людям. Надо мной изгалялся Виктор Преснов или же Михаил Крутов. И то потому, что в их насмешках не было злобы. Еще, мне они были знакомы со школы. Это что-то да значило.

Я с интересом наблюдал, как Преснов, толкая в бок Михаила, крутившегося рядом и «делая глаза» в сторону моей зазнобы каким-то ненормальным, голосом, отделяя каждое слово, декламировал мне:

– «Андрей», «Асоков», «ну», «что», «ты» «ее», «боишься»! «Подойди», «пригласи» «на танец». «Будешь танцевать», «спроси», «как» «ее» «зовут» «и всего делов!». Хочешь, я подойду? – Крутов демонстративно понарошку тер кулаками глаза, после пальцем оттянув веко, восклицал:

– Я, не могу, сейчас заплачу! Хы-хы-хы…

– Нет здесь никакой романтики, – тут же оттолкнув локтем Михаила, влезал Виктор. – Все просто! – Возможно, так оно и было. Однако я не торопился.

Незнакомка мне понравилась ямочками на щеках и неторопливой размеренной походкой. На танцы она приходила не одна, с подругами. С ней рядом я часто видел девушку, чисто деревенской внешности – Полнушку с румяным лицом. Еще иногда на глаза попадалась особа с большой красивой грудью и длинными каштановыми волосами, в которых можно было запутаться. В них после запутался мой друг Виктор.

Странно, но я стал засматриваться на девушку. Не сразу, но моя любимица заметила меня. Вначале она вскользь бросала на меня свои взгляды, а уж потом просто таращилась, без всякого стесненья. Я ей явно понравился. Однако она, также, как и я ничего не предпринимала – ждала от меня первого действий – шага навстречу. Я не торопился. Мне было тяжело подойти к ней. Знакомство с девушкой могло разрушить весь мой распорядок дня. Я и так, хотя и не значительно, но нарушал его, посещая Дом культуры. А тут уж точно нагоняя от Олега Анатольевича мне не избежать. К тому же я танцевал так себе, мои пасы могли у девушки вызвать смех, ни чего более. Позориться я не хотел и оттого не торопился.

Мастак был танцевать мой друг Преснов. Я никогда раньше ему не завидовал, а тут не удержался и обратился к парню с просьбой помочь мне. Он сразу же согласился и принялся меня учить. Я, выполняя его требования, не раз ругал себя за то, что когда-то проигнорировал предложение отца пойти учиться в кружок танцев – сейчас бы пригодилось. Но что сделаешь? Нужно было нагонять упущенное время.

Для обучения я выбирал дни, когда родители находились вне дома. Необходимости упрашивать Виктора не было – он появлялся – стоило мне лишь только позвонить ему.

Вначале я думал, научусь быстро, проблем не будет. Но не тут-то было. Мне пришлось потрудиться изрядно. Обучение проходило трудно: Преснов раздражался.

– Да расслабь ты мышцы, – не раз кричал он на меня. – Ноги держи вот так, смотри. Носки внутрь, затем под музыку выворачивай их. Сильнее!

Мы «изъездили» не одну пластинку, пока что-то стало получаться дельное. Я недоумевал – штангу стокилограммовую толкать и то легче.

Прошло время, и Виктор изрядно со мной намучившись, однажды сказал:

– Вот, теперь я замечаю сдвиги. Практику пройдешь на танцплощадке, – вытер с лица тыльной стороной ладони обильный пот. – Думаю, что ноги у твоей зазнобы будут целы. – Помолчал и добавил: – А то раз наступишь своим сорок пятым и прощай любовь. Я это по себе знаю, – и хотел мне рассказать одну из своих историй, но я его остановил. Он явно желал подсмеяться надо мной. Я часто замечал за Пресновым, как усталость делала его раздражительным, и он отыгрывался на любом попавшемся под руку, отыграться на мне я ему не позволил, тут же пресек, хотя задеть меня было нелегко. Наличие физической силы мне давало возможность быть на высоте, не падать духом. Я тут же похлопал товарища по плечу и, улыбнувшись, сказал:

– Расскажешь в другой раз, хорошо! А сейчас дай я пожму тебе руку. Обучение давалось нелегко. Однако, что похвально, находясь в Доме культуры, я думаю, у меня хватит смелости выйти в центр зала. Ноги не подведут. Двигать буду.

– Будешь! – ответил Преснов. – Главное практика. На танцах не стой и увидишь, начнет получаться.

Мой друг оказался прав. Скоро результаты стали заметны и не только мне, но и моим знакомым по школе девчонкам. Хотя их похвалы могли быть и не реальными, ради того, чтобы я обратил на них внимание.

Дом культуры не имел отдельного помещения для танцев, использовался все тот же зал, что и для показа фильмов, просто кресла сдвигались назад, и высвобождалась площадка у сцены. Часть кресел расставлялись по периметру стен. На них сидели – отдыхали. Это уже после, когда завод построил дворец – в нем расположился зал для спектаклей, концертов, для показа кинофильмов и свой – специально для танцев.

Я, наверное, около месяца готовился к тому, чтобы подойти к девушке и познакомиться. Уже было собрался, но она исчезла – пропала с глаз – будто ее и не было. Я не понимал. Ходил и ходил. Была надежда, что мне попадется на глаза ее подруга Полнушка – девушка с румяным лицом, или же на всякий случай особа с большой красивой грудью и длинными каштановыми волосами, но напрасно, ничего не получалось – не помогло даже то, что я однажды  протолкался в Доме культуры до самого окончания танцев. Бес толку все.

Домой, в тот вечер, я вернулся поздно – около двенадцати часов. Мать с отцом еще не спали. Они в который раз разговаривали о Москве. Любовь Ивановна наступала – Николай Валентович оборонялся, оборонялся нехотя – вяло – все предпринимал, чтобы не обидеть ее.

Мой приход для отца оказался, кстати. Он тут же отвлекся и решил его использовать для примирения семьи. Отец был «психолог» – хорошо разбирался в людях. Умел к каждому человеку найти свой подход – понимал как мужчин, так и женщин. А их – уж особенно. Я не раз замечал, как он потворствовал, шел на поводе у матери – умел доставить ей удовольствие, однако в принципиальных вопросах Николай Валентович всегда был тверд. Моя мать так и не смогла его заставить бросить наш городок и переселиться в столицу. Я думаю, отец предчувствовал грядущие перемены и поэтому все сделал, чтобы обезопасить нашу жизнь – просто не поехал.

– Я, думаешь, сам не хочу в Москву? – Еще как! Но пойми, сейчас нет возможности. Да и тебя с завода никто не отпустит. Ты же не простой инженер! Ты начальник центральной заводской лаборатории. Что ты будешь из столицы ездить на работу?  Да тебя все здесь засмеют, – вот были слова отца.

Ночь была нескончаемо длинной. Я еле заснул и то лишь под утро. Однако проснулся, как обычно, в семь часов. Махнув на все рукой, я решил не отчаиваться, поискать девушку в техникуме. Она могла быть занята. Так уж важны для нее танцы – ну, не пошла раз, два, когда-нибудь да придет. Я все сделаю – встречусь с ней. Будет и на моей улице праздник.

День был воскресенье – для меня и матери выходной, но только не для отца – Николая Валентовича. В десять часов за ним неожиданно пришла машина, и он сразу же после завтрака уехал. У отца была встреча в посольстве, связанная с закупкой большой партии какого-то важного иностранного оборудования для завода на юге нашей страны – его, в прошлом, завода.

– Ну, вот сынок мы снова одни! – сказала мать, прибирая посуду. Настроение у нее было плохое, изменить его мне было не под силу. Я, не хотел влезать в разговор. Я опасался «завестись». Вчерашний ее разговор с отцом о столице не был окончен и никогда не будет. Он длился около двадцати лет и мог длиться до бесконечности долго. Что я мог поделать? Ничего!

Недолго думая, я оголил себя по пояс и выскочил во двор. Возле гаража, он у нас использовался, как кладовка, у меня находился целый арсенал спортивных сооружений. Они были несравнимы с теми, которые сейчас продают в специализированных магазинах. На лицо – кустарщина. Я их сам сооружал. Кое в чем мне помог отец – приложил руку. Они и сейчас сохранились и дороги мне как антиквар и не только – я их использую для физических упражнений.

Для начала я размялся. Физурнов запрещал мне без предварительной подготовки переходить к серьезным занятиям.

Их я начал на брусьях, затем забрался на перекладину и уже после взял в руки самодельную штангу. Вес штанги был более пятидесяти килограммов. Увеличить его нельзя было. Я нагружал себя лишь за счет числа толчков. Мог толкануть – двадцать, а мог и пятьдесят раз.

Зима – не лето. Вначале мне было холодно, но скоро я согрелся. Состояние мое улучшилось. Я растерся снегом и побежал в дом. С меня столбом валил пар.

Мне было достаточно минут пятнадцать-двадцать – я пришел в нормальное состояние и взял в руки учебники.

Наступило время – мать позвала обедать. После обеда я часа два слушал музыку – крутил пластинки и после отправился в спортзал. Меня ждал Олег Анатольевич. Он часто любил повторять:

– Спорт, Асоков, не знает ни выходных, ни праздников – запомни это.

Моя голова была забита мыслями о девушке. Хронометр-секундомер был в этот раз не для меня. У меня ничего не получалось. Физорг, глядя на его стрелки, все время меня торопил. Мои результаты ему явно не понравились. В итоге Олег Анатольевич махнул рукой и сказал?

– Ты, Андрей сегодня несколько рассеянный. Успокойся и приходи завтра. А сейчас – домой, но не спеши – пройдись по улицам, побудь дольше на свежем воздухе. Это помогает. Да и еще – обязательно проверь температуру и давление.

– Хорошо! – сказал я. Мне ничего не оставалось, как выполнить пожелание Физурнова – погулять по городу. Температуру и давление я не померил, проигнорировал, так как хорошо знал причину своего недомогания. Я беспокоился за девушку, не понимая отчего, она не появляется в Доме культуры. Что ей стоит?

Дома я появился, когда начало темнеть, оглянуться не успел, пришел вечер. Едва я и мать сели за стол на пороге показался отец. Он, быстро разделся, привел себя в порядок, помыл руки и подсел к нам.  Николай Валентович выглядел уставшим. Он не любил общепит – всякие там фуршеты. Его утомляла суета. Отец часто с инспекцией от министерства выезжал в командировки – помотался по стране и хотел, жаждал одного лишь спокойствия.

Мне было интересно наблюдать за отцом. Николай Валентович никогда не выходил из себя, даже дома. Он умел везде в любых самых щекотливых ситуациях быть на высоте. Отец чувствовал плохое настроение матери, знал, с чем оно связано – с желанием Любовь Ивановны перебраться в столицу и как мог, гасил ее раздражение.

Я понимал, что квартиру в Москве нельзя было бы сравнить с нашим домом с домом-коттеджем. У нас удобств было намного больше, чем, если бы мы жили в столице.  Комфорт не ограничивался только горячей и холодной водой, отоплением – мы имели возможность дышать свежим воздухом, летом отдыхать в маленьком саду из нескольких яблонь, вишен и кустов смородины, копаться в земле – перед домом была прекрасная клумба. Этого в Москве у нас не было. Я не раз бывал в ней и мне город не нравился. Я его считал большим и бестолковым. Однако мать так не думала. Ей столица была нужна, чтобы затеряться – спрятаться от женщины-соперницы – бывшей жены Николая Валентовича. Как Любовь Ивановна не крепилась – воспоминания о прошлом нет-нет и выводили ее из равновесия.

Злополучная поездка отца по работе, туда в Москву, в ее Москву, наверное, из-за того, что она пришлась на выходной день, вела к скандалу. Я недоумевал. Обычно я не влезал в распри родителей, хотя тайное, касающееся только их обоих, порой задевало и меня.

Отец без крика, спокойно, с упорством отражал натиск матери.

– Люба, забудь все! Не терзай себя! Живи настоящим. Тем, что у тебя есть. Зачем ты лезешь в мою голову? Я же знаю тебя. Ты снова расстроишься.

Он многое скрывал от матери, как мог, оберегал ее. Отец держал ту странную женщину в памяти лишь для себя и то, только из-за дочери, иначе бы давно забыл. Не нужна она была ему.

Разговор мне не нравился. Тошно было слышать о том, о чем было много раз переговорено. Я, глядя на отца, видел, как он мучился. Мать наверняка это тоже понимала. Однако не унималась, словно с горки на лыжах или же на санках катилась вниз, без задержки.

Отец желал что-то нам сообщить и боялся, не знал, как это сделать. Наконец, он отодвинул тарелку и прямо без обиняков сказал:

– Я, завтра уезжаю! Мне предстоит командировка.

– Туда? – спросила мать скривившись.

Отец сморщил лоб, намереваясь соврать, но не соврал.

– Да, туда! – ответил он и глубоко вздохнул. Николай Валентович понимал, что жене тяжело это слышать, понимал и, тем не менее, открылся перед ней.

Я увидел глаза матери, ее, загоревшиеся вдруг щеки и открывающийся рот. Не знаю, как все случилось. Меня как будто что-то ужалило. Я неожиданно подскочил и побежал вон из столовой в кабинет отца, тем самым спас положение.

Произошло это машинально, не по моей воле. У стола отца – большого двух тумбового я остановился. Следом за мной бросилась мать. Отец в кабинете появился чуть позже. Мне отчего-то привиделось – он пришел не один. Рядом стояла странная женщина – его бывшая жена и еще моя сводная сестра – маленькая девочка.

Я резко вскрикнул. Мать тут же обхватила меня руками:

– Андрюша, Андрюша сынок, что с тобой?

– Вот, здесь, смотрите, здесь оно лежало.

– Что лежало? – услышал я снова дрожащий голос матери.

– Как что? Письмо. Я нашел его, нашел тогда – давно, лет десять назад здесь на этих кипах бумаг – двойной тетрадный листок в линеечку и прочитал: «Здравствуй дорогой папочка. Можно я тебя буду так называть, ведь я твоя доченька? Правда? Я папенькина доченька…».

– Да-да – это ее слова, – тут же поддержал меня отец. – Это слова твоей сводной сестры Инги.

– Что я тогда сделал? – развернувшись в сторону матери, спросил я. – Тут же побежал к тебе: «Мама, мама кто это папенькина доченька?» – И тут же поплатился – получил от тебя. Ты помнишь? А еще что ты мне тогда сказала: «Как ты посмел, читать чужое письмо? Кто разрешил? Давай мне свои руки, руки, которые брали письмо».

После трепки я убежал в гараж и там долго плакал. Я понял – папенькиной доченькой была та самая девочка, которую однажды я отлупил прутом. Она! – кричал я тогда, исступленно стуча своими маленькими кулачками по земле. – Она виновата! – А еще я винил странную женщину с чемоданом.

– Помнишь, – я снова обратился к матери – Мне не хотелось идти домой? Меня напугала темнота ночи. Только она меня заставила тогда вернуться.

– Андрюша, сынок! Я же у тебя тогда попросила прощения.

– Ну, и что? Ты же мне сама сказала: «Чужие письма нельзя читать!» – сквозь хлынувшие вдруг из глаз слезы пробормотал я. – Сказала?

– Да! – ответила тихо мать.

– А мысли, можно? Можно читать то, что отец от тебя пытается утаить. Утаить не для того, чтобы обмануть, а спасти от фантазий, фантазий способных тебя свести с ума. Зачем тебе лезть в его голову?

– Прости, прости сыночек!

Я с трудом поднялся с кресла и, слегка качаясь, отправился к себе в комнату. Мне было тяжело смотреть родителям в глаза. Мать была не виновата. Отец был не виновен. Прошло время и я, как это не покажется странным, легко простил свою сводную сестру и ее мать – странную женщину с чемоданом в руках. Время способно сгладить любые острые углы – заставить забыть плохое, приукрашивать жизнь, смягчать ее.

На следующий день рано утром мать спокойно без шума собрала отца в дорогу, и он уехал – туда, к себе на юг. Я знал, отец вернется. На прощанье он крепко пожал мне руку и как-то иначе не так как обычно посмотрел прямо в глаза:

– Знаешь сын, ты, ты… – как это сказать? Твои вчера слова, хотя ты и расплакался – слова мужчины!

За много лет, моя мать, наверное, первый раз в жизни проводила отца без тягостных мыслей в душе. Это была победа, не только ее – всей нашей семьи – общая. Прошлое уже не способно было повлиять, испортить жизнь Любовь Ивановны. Время ожидания Николая Валентовича пролетело быстро. Даже мать его не заметила, не говоря уже обо мне. Из командировки отец приехал другим человеком. Он открыто смотрел в глаза Любови Ивановне. Она, не отходя от порога, не нервничая, подняв глаза, тихо спросила у него:

– Ну, как, отдал Ингу замуж?

– Отдал! – ответил отец, немного помолчал и сказал: – Ты знаешь, я просто не мог не присутствовать… Она ведь моя дочь!

– Не пойму я тебя, – услышал я в ответ спокойный голос матери, – то она твоя дочь, то не твоя! А тот курчавый? Ты говорил, что твоя бывшая жена с ним путалась!

– Да знаю, я того курчавого! А глаза, глаза? Глаза то у дочери мои! – сказал – отрезал отец.

Зеленые глаза девушки мне не давали покоя. Однако я для себя решил на танцы не ходить – будь что будет. У меня тоже есть характер. Правда, я недолго ерепенился. Однажды вечером в дом неожиданно ворвался Михаил Крутов.

– Андрей! Андрей быстрее-быстрее собирайся. Она снова пришла на танцы.

– Кто она? – нарочито спросил я.

– Ты, знаешь кто! – ответил тут же парень. – Меня Преснов послал. Он за ней наблюдает. В обиду не даст.

Я тут же набросил на себя одежду и выбежал вслед за Михаилом на улицу. Он бежал впереди и выкрикивал впопыхах:

– Будь настойчивее, смотри больше не тяни время. Подойди и пригласи на танец. Тут же не откладывая, познакомься.

– Хорошо-хорошо! Я, так и сделаю! – прокричал я ему, захлебываясь от сильных порывов ветра.

Я выглядел, наверное, непрезентабельно. Отдышавшись на крыльце Дома культуры, мы вошли вовнутрь. Виктор встретил нас на пороге. Он крепко пожал мне руку и сказал:

– Иди, она там в зале! Я думаю, тебя ждет – оглядывается. Всего уже «обмусолила». Дырку на мне протерла. Взгляд у нее недоуменный, будто спрашивает: «Где твой товарищ?»

Я быстро «прошелся» глазами по залу, встретился со своей зазнобой взглядом и улыбнулся. Девушка была не одна. Она сидела недалеко от оркестра рядом со своей подругой Полнушкой. Я решил, как только будет медленный танец, тут же ее приглашу. Мне пришлось долго его ждать. Я был весь в нетерпении, не знал, что делать. И вот момент настал. Я вырулил из толпы ребят и направился прямо к своей любимице, но странно был вынужден остановиться. Остановиться на полпути. Я увидел у девушки на коленях какого-то парня.

– Ни чего себе! Как она могла? – негодовал я. Раньше, он мне на глаза никогда не попадался, и вот представьте…– Я, демонстративно резко взглянул на нее, развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел в другой конец зала. Ко мне тут же подбежал мой друг Виктор.

– Ну, вот и все – окончилась любовь! – сказал он, – заглядывая мне в глаза. – Опоздал ты. Я же тебя сколько раз предупреждал, а ты не хотел мне верить. – Он помолчал, а затем, хлопнув меня рукой по плечу, взбодрился:

– Слушай, давай мы этому прыщу, как следует, накостыляем. А ты не лезь, будь в стороне. Договорились?

– Нет-нет, что ты! – отказался я. – Зачем все это? Она после со мной вообще не захочет разговаривать. Ты, прав в одном, что мне не нужно было тянуть – красивых, сразу уводят.

От огорченья я чуть не ушел с танцев, но удержал меня Михаил Крутов. Он посоветовал пригласить подругу моей зазнобы – Полнушку.

Я заметил, на девушке новое ситцевое платье. Для кого-то она его одела? И решил, пусть будет для меня.

За спиной я услышал язвительный голос товарища:

– Раз не хотела дружить с таким парнем, пусть теперь помучается, покусает локти. Будет знать!

Во время танца я чувствовал себя уверенно. Благодаря уроку, преподанному мне Виктором, у меня получалось неплохо. Девушка тут же без всякого стеснения назвала мне свое имя:

– Я, Татьяна, – сказала она. В ответ я лишь кивнул головой, говорить не хотелось. – Можно, я к тебе буду обращаться по имени? – спросила она. – Я снова кивнул головой, но не представился.

– Андрей! – услышал я ее голос. Моя новая знакомая – Полнушка, не молчала. Я слушал ее и недоумевал: откуда, откуда она столько обо мне знает? Друзья не могли проболтаться. Я был известен благодаря своим родителям, возможно, этого было достаточно.

Из-за обиды на свою любимицу я принялся уделять Татьяне максимум внимания, на какое был способен, при этом не забывал бросать взгляды и на  ее подругу. Парня уже не было. Он куда-то ушел, и это меня радовало. Испугался меня вот и ушел.

Моя партнерша мне стала не нужна. Я явно скучал по своей зазнобе. И как после оказалось, она также была ко мне неравнодушна, так и бросала на меня взгляды.

– Держись! – шепнула мне вдруг Татьяна, – твоя идет. – Она так и сказала: «твоя».

Наверное, мое поведение возымело действие. Я не мог поверить. Девушка подошла к нам и неожиданно у многих на глазах оттолкнула свою подругу:

– Поезжай ты лучше домой, а не крутись возле моего парня! – сказала она, а затем, уже глядя мне прямо в глаза, выдала:

– Пошли, выйдем. Я хочу с тобой поговорить. – Она была настроена решительно. Лицо у нее было серьезным. Серьезнее не бывает. Такого я у нее после никогда не видел даже в тяжелые минуты испытания нашей любви.

Михаил Крутов танцевал. Виктор Преснов сидел без дела. Я, представ перед ним, не удержался и кивнул в сторону Татьяны. Он меня понял, встал и послушно пошел к девушке.

– Если что? Мы, здесь рядом, – сказал он. – Зови нас на подмогу!

Моя красавица вышла из танцевального зала в коридор, нашла укромное место возле раздевалки и остановилась. Я подошел к ней. Она посмотрела на меня, слегка помялась, подыскивая слова:

– Ты подумал, что у меня есть парень? – спросила девушка. – Так?

– Да! – ответил я.

– Это мой брат! – сказала она. – Он просто дурачился. Тебя хотел достать. Он на машзаводе работает. Если хочешь знать мой брат женатый человек. У него даже ребенок есть. Неделю назад родился. Я поэтому и не ходила на танцы. Помогала ему и Надежде – его жене. Правда, моя помощь этой Надежде оказалась не очень уж и нужна. У моего брата такая родня, что лучше не связываться… Да, что говорить мой брат сам после рождения ребенка – ей этой родне больше не нужен. –  Девушка замолчала. Через мгновенье я снова услышал ее мягкий голос:

– Я, учусь в индустриальном техникуме, – сказала она, – и ты учишься. Я знаю. На выходные дни вместе с подругой или братом я уезжаю домой. Здесь недалеко. – Она подняла глаза, и лицо девушки засветилось.

– Меня зовут Света! – она тут же быстро подала мне руку. Я взял ее.

– А тебя как зовут? – спросила девушка.

– Ты же знаешь? – сказал я, и, не дожидаясь ее реакции, ответил:

– Я, Андрей! Асоков Андрей!

– Ну, вот мы и познакомились! – улыбнулась Света, и я невольно улыбнулся ей в ответ.

– Я живу в общежитии, – и девушка назвала мне номер комнаты. После добавила: – Приходи в гости. Я буду тебя ждать. В комнате я живу не одна, с подругами. Одну – Татьяну ты уже знаешь. С другой – Валентиной познакомишься позже. Если, конечно, придешь.

Во время разговора к нам подошел тот самый парень, который сидел у Светланы на коленях.

– Алексей, – обратилась к нему девушка. – Это, Андрей! Познакомься.

Я подал ему руку.

– Зоров! – сказал парень.

Этот самый Зоров был на вид лет тридцати. Армия у него была, как и у меня позади. Однако, кроме выправки она Алексею ничего не дала. Его рукопожатие оказалось слабым. Эта самая слабость возможно и явилась причиной того, что в будущем Зоров не смог выдержать те испытания, которые вдруг обрушились на его голову – не только физически, но и душой. Я был другим человеком – целеустремленным, этим, наверное, и понравился Светлане.

Два года армии я «крутил баранку» – это благодаря отцу. Он мечтал водить автомобиль, но так и не нашел возможности пойти выучиться, а вот меня в свое время толкнул на курсы шоферов, в ДОСАФ, были такие добровольные организации содействия армии и флоту. Однако, чтобы там не говорили легко мне не было. Попал я в строевую часть и там получил хорошую практику – стал настоящим мужчиной. Я был патриотом своей родины и служил с такими же парнями. Тяготы службы меня не сломили. Армия меня закалила, сейчас ее боятся, как черт ладана, прячутся – все делают, чтобы не пойти. В наше время, такого не было. Положение в стране было иным. Мы защищали общее добро, государственное – оно исчислялось миллиардами рублей, а сейчас богатеев, хранящих доллары в иностранных банках и готовых в любой тяжелый момент для страны покинуть ее, предать.

Физическая подготовка после идеологической в армии была на первом месте – поощрялась. Я, вначале вместе с командиром отделения – сержантом, а затем уже в последний год службы сам, задолго до официального подъема, вставал и бежал на спортплощадку. Меня порой даже непогода не останавливала только в исключительных случаях.

О, как у меня болели руки, ноги, все тело. Но я научился отжиматься по сто раз, подтягиваться, делать на перекладине «солнышко» и еще толкать пудовые гири. Своей ловкости я был обязан в первую очередь армии – сержанту Карпенко, а затем уже физоргу – Олегу Анатольевичу Физурнову.

Я не хотел расставаться с девушкой. Мне было радостно сознавать произошедшее событие. Однако пришлось. Алексей не дал нам поговорить:

– Света, пошли, автобус ждать нас не будет, опоздаем, – сказал он. – Я не хочу, чтобы из-за тебя, меня снова ругал отец. Ты ведь у нас папенькина дочка, – язвительно буркнул Алексей.

Девушка сделала вид, что не услышала его последних слов:

– Алексей, ты иди, я, догоню тебя, – сказала она, и как только ее брат показал нам свою спину, не удержавшись, потянулась ко мне и чмокнула в щеку:

– Андрей, до встречи! Обязательно приходи, я буду тебя ждать!

Они ушли, а я еще долгое время стоял и размышлял: «Нет, наша городская так бы не поступила. На такое способна лишь приезжая и то не каждая девушка».

Легкое прикосновение губ Светланы вызывали у меня приятные ощущения. Она будто стояла рядом, держала меня за руку, не отпускала. После я узнал, что такое же чувство испытала и девушка, трясясь в автобусе, когда ехала с братом домой к себе в поселок.

Из состояния забытья меня вывел мой друг. Не дождавшись, он вышел в коридор:

– Ну, что ты тут застрял? Мы ждем, ждем тебя… – Преснов обхватил меня за плечи и повел в зал. Я очнулся, в голове у меня мелькнула мысль, что, если расспросить Татьяну. Она должна была многое знать о Светлане – из одного поселка. Однако, увидев Полнушку, я остановился, посчитал: всему свое время, не зачем торопить события. Светлана сама мне все о себе расскажет.

Ансамбль, расположившийся на сцене, играл известную мелодию. «Народ» танцевал. На креслах я увидел Крутова Михаила и Татьяну. Они разговаривали. Я взглянул на них со стороны и подумал:

– Вот бы была хорошая парочка.

Мы подошли к ребятам. Я решил попрощаться и уйти домой. Но Татьяна удержала меня:

– Ну, как там у вас? – улыбнувшись, поинтересовалась она.

– Все нормально! – ответил я. – Знакомство состоялось. Дней, через несколько зайду к вам в гости. Я получил от Светланы приглашение. Вот так!

– Я рада за тебя! – сказала Татьяна. – Можешь захватить с собой и Виктора, – она взглянула на моего товарища. – Михаилу мы тоже найдем девушку. Пусть не унывает. – Однако парень в ответ на нее слова промолчал. Позже он с нами не пошел, отказался, как мы его не уговаривали. Крутов тогда серьезно подумывал о женитьбе и дружбу с «чужими» девушками – приезжими считал пустым время провождением.

– Они, – говорил он, – для утех. – После Михаил изменил свое мнение. Правда, когда прошло время.

В отличие от него Виктор Преснов не оплошал – реакция у него была неплохая – он в тот же вечер «ухватил» Татьяну и забыл, ни разу не вспомнил о той другой, ради которой однажды меня вытащил в дом культуры на танцы. Наверное, моего друга прельстили у Татьяны ямочки на щеках. После Виктор бегал за ней еще как. Я для него стал намного ближе, чем Михаил. Крутов ушел со сцены – отгородился от нас. Правда, нашей мужской компании он не чурался, если была возможность, находился рядом, однако большей частью в том случае, когда мы были без подруг.

Домой, в тот день я пришел не так уж и поздно. Тихо, стараясь не шуметь, я прокрался к себе в комнату. Однако не успел. Лишь только я принялся разбирать постель, желая юркнуть под одеяло, в комнате тут как тут появился отец. Следом за ним пришла мать.

– Ну, как? – спросил у меня родитель, – познакомился?

– Да, познакомился! – сказал я, зевая и потягиваясь. Отец тут же понял, что мне хочется побыть одному, выпроваживая мать, он сказал ей:

– Ну, ладно, пошли и мы уже поздно, пора ложиться спать.

После знакомства с девушкой я не мог себе представить жизнь в Москве. Эти мечты матери о столице мне вдруг стали неинтересны. Я был рад тому, что отец одержал победу. Не только ему, но и мне нравилась, как любила всегда выражаться мать, «наша захолустная жизнь в городке».

В ту ночь, я долго не мог заснуть. В моей памяти вдруг всплыли слова брата Светланы – Алексея: «Ты же у нас папенькина дочка». При встрече я им не придал значения, так же пропустил, как и его сестра. Сейчас они мне не давали покоя. «Папенькина дочка» – что это значит? Отчего он так сказал? Хотел задеть свою сестру. Посмеяться над ней, или же обратить мое внимание на что-то странное и для меня важное.

Я не смог обойти вниманием Светлану. Наше знакомство состоялось. Мы нашли друг друга. И еще она также, как и моя сводная сестра по отцу Инга оказалась папенькиной дочкой.

На следующий день мой отец торжествовал. Я его таким не видел. Он слегка толкал мать локтем в бок и без конца говорил ей:

– Посмотри, посмотри на нашего сына. Ты ничего не замечаешь?

Андрей уже взрослый. У него есть девушка.

Мать долго не откликалась, но потом не выдержала.

– Ну, и что? – сказала она. – Ну, есть. Что он, не парень. Но я его тебе не отдам! Ты думаешь, он будет таким же бабником как ты? Нет, ни за что! Вот смотри! В оба смотри, – и она, взяв меня за плечи, развернула. – Андрей мой сын, мой!

– И мой! – перебил ее отец.

– У него на лице написан праведный путь! Праведный! – Понял ты меня, – выкрикнула мать.

Она оказалась отчасти права. Мой жизненный путь был иным, чем у отца. Наверное, по причине того, что я оказался однолюбом – не оглядывался, как он на каждую встречную женщину. Правда, сердце у меня часто щемило при виде красоток. Это у меня было врожденное – от него – Николая Валентовича.

2

Все свободное время я по возможности отдавал спортивным занятиям. К случайным встречам с девушкой в техникуме не стремился, знал, что Светлана ждет меня у себя, в общежитии. Мне трудно было сдерживать желание увидеться с девушкой. Я с трудом переносил разлуку, хотя и понимал, что дружба со Светланой могла полностью перевернуть мою жизнь. Мне не следовало подводить физорга Олега Анатольевича Физурнова. Я хотел подготовиться и мысленно обращался к своей подруге – подыскивал необходимые слова. Во время нашего свидания я намеревался убедить девушку в том, что спорт для меня – все. Я был у него в заложниках. Он, от меня требовал полной отдачи. Светлана это должна была знать. Однако, я не был полностью уверен в том, что она меня поймет и оттого мучился. А тут еще ко мне приставал Преснов, торопил: «Ну, когда?» – спрашивал он. Я от него отмахивался. Однажды он не выдержал:

– Андрей, ты меня втянул, – сказал он, – а теперь в кусты. Я и знать не знал кто такая Татьяна. Собирайся. Я хочу ее видеть. Ты, что забыл, нас приглашали. Тебя и меня. Я один идти не могу. Михаил тот сразу отказался. Если бы нет, я тебя просить не стал, с ним бы отправился.

– Ты, что боишься? – спросил я.

– Да нет! – нервно передернул плечами Виктор. – Вдвоем сподручнее. Потом, ты сам сказал Татьяне, что мы придем вместе. – Я хотел задать ему вопрос: «Ты что за компанию и жениться будешь?», – но промолчал.

Не знаю, кто на меня подействовал? Может быть друг. Однако, скорее всего отец. Он, подбадривал меня и толкал вперед – на подвиги.

Я тянул недолго. Чтобы там не говорила мать, я был сыном не только ее, но и еще Николая Валентовича, а значить устоять перед Светланой не мог.

И не устоял, буквально на следующий день после разговора с другом я попросил Преснова принарядиться, и мы отправились в общежитие.

– Вы, хоть цветы возьмите! – сказал мне отец. – Тоже мне, кавалеры! – И хмыкнул.

Я был готов последовать совету отца, но Виктор Преснов отговорил меня, и правильно сделал, иначе мы с букетом выглядели бы смешно.

Здание общежития находилось в глубине двора. Со всех сторон оно было зажато какими-то административными постройками.

Общежитие было двухэтажным и ничем не отличалось от здания обычной школы – имело такие же длинные коридоры, вместо классов комнаты для проживания студентов.

Светлана и Татьяна жили на втором этаже, что для нас было неудобно.

– Их специально так высоко поселили! – сказал Преснов.

– Почему? – спросил я с недоумением.

– Чтобы мы их не выкрали, – с серьезным видом ответил он. – Вон, как у тебя глаза горят, как у кавказца. Папаху тебе одень и не отличишь! – и громко засмеялся.

Я не стал возражать другу. Смолчал. В чем-то он был прав: в роду у моего отца были предки с горячей южной кровью. Николай Валентович родился и провел детство на Кавказе. Долгое время там жил. Поэтому и мне, наверное, передалось его отношение к женскому полу. Однако, в отличие от отца я часто был с этим самым полом не решителен.  Что-то меня сдерживало.

Махнув рукой, я подтолкнул Виктора в плечо. Мы вошли в здание. Дверь, с громким хлопком, благодаря мощной пружине захлопнулась у нас за спиной, отрезав нам путь назад. Путь вперед преграждала вертушка – устройство, явно позаимствованное на заводе. Я с ним был знаком еще в детстве, когда бегал на проходную встречать с работы мать. Наверняка, оно было подарено женскому общежитию по настоятельной просьбе дирекции техникума. Но, это было еще не все. Кроме технической преграды на всякий случай тут же находилась крепкая тетка. Она, привлеченная шумом, тут же выглянула из широкого проема – окна:

– Я, вахтерша, – сказала женщина. – Меня зовут тетя Надя. Вы к кому ребята?

Я несколько замешкался, но затем, вспомнив фамилию брата Светланы – Алексея, ответил:

– К Зоровой! – и тут же назвал номер комнаты девушки.

– Хорошо. Сейчас я вас пропущу. Давайте мне, ваши документы в окно! – сказала эта самая тетя Надя.

Их у нас не оказалось. Не принято было тогда носить с собой паспорт, даже отправляясь порой в Москву, я не всегда его брал. Вахтерша, нас не пустила. Что мы только не делали, ничего не помогало. Нам проще было сгонять домой, но мы уперлись.

Тетя Надя более получаса продержала нас на входе. Преснов даже попытался силой прорваться, но вертушка была заневолена и стояла так, что пройти было просто невозможно. К тому же тетя Надя, выскочив из своего помещения, встала стеной:

– Ребята, со мной не спорте! Я сказала – «нет»! Значит «нет»! Что я вам посоветую, – смягчив голос, сказала вахтерша, – вы, как только кто-нибудь из девчат будет возвращаться, не оплошайте и тут же попросите вызвать ваших принцесс. А в следующий раз обязательно берите с собой какие-нибудь документы. Поняли?

Желающих подниматься наверх, на второй этаж не было. Все торопились покинуть общежитие. Хорошо, что мне на глаза попалась подруга Светланы – особа с большой красивой грудью и длинными каштановыми волосами. Она то и сжалилась над нами.

Как только девушка ушла наверх, тетя Надя тут же открыла вертушку. Затем, свесилась в окошко и, тыкнув в меня пальцем, сказала:

– Вот ты, самый сильный, можешь пройти.

Я прошел.

– Ну, ладно, хорошо и ты проходи, – сказала тетя Надя, Виктору Преснову. – Ребята, там за углом увидите дверь, зайдите. Мне нужна мужская сила. Не против?

Мой друг заупрямился, но я тут же опередил его и ответил:

– Да нет, не против!

Мы быстро нашли дверь и ввалились в комнату.

– Вот этот топчан передвиньте сюда. Последнее время стало холодно. Ночью до костей пробирает. А я люблю тепло. – Топчан был не подъемный. Видно, его тоже кто-то для общежития позаимствовал на заводе. Мы с трудом его подтащили к батарее.

– Ну, все-все, спасибо, – сказала тетя Надя: – Идите уже. Ваши принцессы скрипят половицами. Спускаются по лестнице.

Я первым выскочил в коридор и увидел Светлану, за ней шла Татьяна и следом та самая девчонка… Они прошли мимо нас несколько в стороне и направились на выход. Я не удержался, замахал рукой:

– Зорова, Зорова!

Эффект был ошеломляющий – разорвавшейся бомбы. Я ничего не сделал – назвал девушку по фамилии и всего лишь.

– Не называй меня так! – закричала она странным, чужим, незнакомым мне голосом, забыв о словах приветствия.

– Я, я – Светлана, Свет-ла-на, – по слогам повторила она. – Запомни это!

Не знаю, что бы было, как я себя повел, но вперед вдруг вырвалась Полнушка Татьяна. Она сгладила неприятие нашей встречи. Девушка, толкнув Светлану локтем в бок, заставила ее замолчать. Следом за ней за меня вступилась тетя Надя:

– А кто ты? Ты, Зорова и есть! А на парня так кричать не смей. Светлана сразу же осеклась, на глазах у нее появились слезы. Она была готова расплакаться, но та же самая тетя Надя удержала ее.

– Ну, ладно-ладно, успокойся. Все будет хорошо. – И тут же обратилась ко мне:

– Как тебя?

– Андрей! – выдавил я из себя.

– Андрей все понял и тебя простил. Он парень хоть куда, воспитанный, не то, что некоторые, – и она бросила взгляд на Преснова. – Даже мне старой понравился и тебе придется по душе.

Тетя Надя открыла нам вертушку.

– Идите куда шли. Бог с вами. – Я оказался последним. Вахтерша проследила глазами, и когда мои товарищи вышли тут же заневолила ее.

– Андрей, подожди немного! Ты уж будь добр, не обижайся на девушку, сказала тетя Надя. – Я ее сразу приметила, не свистушка, какая-нибудь в техникум сама поступила. «Знаешь, тетя Надя, сказала она мне однажды – сварка, это яркое-яркое солнышко – горит, звездочки во все стороны рассыпаются. – Давно-давно в детстве ее отец водил в мастерские она с тех пор и решила для себя – обязательно выучусь и буду сварщицей. Вот так». Не знаю, зачем я тебе это говорю. Ну, ладно, иди, догоняй своих друзей, – вдруг подтолкнула меня вахтерша. И я тут же выскочил во двор. Мне тут же в лицо ударил ветер. Я не удержался и на мгновение закрыл глаза.

– А вот и Андрей Асоков, – бросилась ко мне Татьяна Полнушка, – мы уж тебя потеряли – иди знакомиться, Виктора Преснова я уже представила, теперь твоя очередь.

– Это, Валентина! Она живет со мной и со Светланой в одной комнате. Мы друзья. Везде, всюду вместе.

Я подошел к девушке и как истинный джентльмен, осторожно пожал ее тонкую ладошку, затем улыбнулся и сказал:

– Очень приятно.

Мой друг, как мне тут же сообщила Татьяна Полнушка, оказался по-деревенски прост. Он ничего не сказал. Но я ведь я, а не он. Он не был сыном Николая Валентовича.

Правда, мне не пришлось долго распыляться в любезностях перед Валентиной, Преснов, тут же меня перебил и легко без вычурности предложил отправиться в кино.

– Фильм, просто классный! Мне о нем говорили. Не пожалеете! – сказал он.

Кино мы любили. Оно нас привлекало с самого детства. Раньше этот вид искусства в стране занимал важное место. Была целая киноиндустрия. Фильмы «крутили» везде, даже в забитых деревушках. Сейчас – это удовольствие только для больших городов. Дорого, да и лент уже своих нет – одни иностранные.

Дом культуры или сокращенно ДК и кинотеатр, находившийся в новом микрорайоне городка, давали большой доход, хотя билеты и были дешевы. Летом мы детьми, если фильм нас захватывал в день порой по два-три раза бегали его смотреть. Сейчас это невозможно: культурная жизнь ограничилась – поглощением пива где-нибудь на улице и церковью. Там можно посмотреть на людей. Больше – негде.

Постановки, концерты заезжих театров, или вокально-инструментальных групп были довольно редки – рядом Москва. Хочешь, отправляйся в город и смотри, слушай.

Бар или ресторан – эти заведения были для солидных людей в годах. Мы в них бывали лишь в особые знаменательные дни, пьянство тогда не поощрялось.

Предложение Виктора: пойти в кино я принял с удовольствием. Оно мне пришлось по душе. Да и не только мне, следом за мной согласилась Светлана, после Татьяна. Валентина какое-то время была в раздумье, не знала, что делать. Парня у нее не было. Себя она считала третьей лишней. Я, ругнув про себя Михаила Крутова, отказавшегося с нами пойти, заглянул девушке в карие глаза и принялся ее упрашивать:

– Валя, ну пошли, – и она сдалась.

Это меня порадовало. Мой поступок был замечен Светланой. Она тут же позабыла о недоразумении в общежитии, связанном с ее фамилией и недолго думая, сразу же ухватила меня под руку.

– Ну, чего же мы стоим, пошли! – услышал я ее голос. Обида, на девушку, не созрев – развеялась. Близость Светланы придала мне силы. Я не нуждался в дороге. Ее неровности – наледь, небольшие холмики снега для меня были ни почем.  Десять минут, и мы поднялись на крыльцо Дома культуры, оббили с сапог снег, прошли вовнутрь. На нас пахнуло теплом.

Преснов бросился покупать для всех билеты. Очередь в кассу была небольшой, наверное, фильм был так себе. Для меня и моего друга это было не важно. Для девчонок, наверное, тоже. Общение – превыше всего.

У нас было еще время, и мы, не договариваясь, отправились в буфет. Там, нам на глаза попался брат Светланы – Алексей. Он был не один с женой. Мы познакомились. Ее звали Надеждой. Она была тонкой и хрупкой. Моя подруга не удержалась:

– А как же ваш ребенок – девочка? Вы что ее бросили? – На что брат Светланы засмеялся и ответил:

– Места пошла занимать! – после, дополнил: – С тещей, ее матерью осталась – и показал на Надежду.

–Что нам уж и в кино нельзя сходить, развлечься?

– Можно, конечно, можно! – ответила Светлана. После влез Виктор и предложил:

– Я с девчонками пойду займу столики, а вы – Андрей и Алексей стойте в очереди. Хорошо?

– Ладно, уж, иди! – сказал я, и стал рядом возле брата Светланы.

Он был прост. Я его видел всего лишь однажды, однако это его нисколько не смущало. Алексей не комплексовал и вел себя будто мы с ним, лет сто, были знакомы. Эта его черта характера мне всегда нравилась. Он по жизни был таким.

– У тебя, как со Светланой, серьезно? – услышал я голос Алексея, но ответить не успел. Он мне не дал – тут же выдал, – молодым жить лучше отдельно. А то я вот вляпался – позарился на жилплощадь. Мучаюсь. Надежда – она ничего. Я о ней плохо не скажу. А вот ее мать достает. Сбегу, наверное. – Я отшатнулся и взглянул на парня. Глаза его были черны. Очередь продвигалась быстро. Мне было неловко. Я обрадовался, когда мы подошли к стойке. Не дожидаясь Алексея, я вырвался вперед и заказал несколько бутылок воды и полную тарелку пирожных. Деньги у меня были – отец дал, не пожалел.

Тут же к нам подоспели девушки и помогли перенести все купленное на стол.

Я вместе со всеми торопливо съел свое пирожное и выпил стакан «ситро». Мы задержались в буфете. Фильм уже начался, и нам пришлось в потемках отыскивать свои места. Я нашел нужный ряд и пропустил вперед Светлану. Сам прошел следом за ней. Валентина, опередив Татьяну, устремилась за мной. Замыкал цепочку Преснов.

Нас подгоняли:

– Да быстрее вы там, – не дают журнал посмотреть. – Могли бы, и подождать, зайти в перерыве перед началом картины.

Места у Надежды и Алексея были в другой части зала – мы расстались. Я ничуть не сожалел. Мне трудно было что-либо ему посоветовать. Если быть откровенным он меня напугал. Я словно почувствовал неладное. Однако изменить положение не мог.  Никто не мог. Ни его жена, не говоря уже о сестре.

Экран от нас был не далеко. Однако – это не упрощало просмотр фильма, так как деревянные кресла, соединенные по четыре в секции и выстроенные в ряды находились на одном уровне. Для меня это значения не имело. Я мог его обозревать отовсюду. Другим моим товарищам это делать было сложно, особенно Валентине и не только из-за ее роста – я бы сказал, она была не такой уж и маленькой, просто впереди попался зритель с большой широкой спиной.

Я решил помочь девушке и тут же предложил ей пересесть. Она почему-то отказалась.

Журнал окончился. На минуту-две был включен свет и затем снова погашен. Начался фильм. Как только замелькали первые кадры, Валентина ожила и, отыскав промежуток между двумя головами впереди сидящих зрителей, буквально прильнула ко мне. Это насторожило меня и я, чтобы устранить неудобство, которое испытывал от ее близости, тут же положил свою руку на плечи Светлане.

Фильм меня не заинтересовал, спроси, о чем он, я бы не ответил. Моя подруга также. Мы были заняты друг другом. В зале было много молодежи, таких же, как мы ребят. Спокойно сидеть могли в том случае, если кино было интересное. А оно не было таковым. Поэтому, то тут, то там слышались разговоры, смешки, повизгивания девчонок.

Пленка рвалась. Фильм тут же прекращался. Не удержавшись, кто-нибудь из ребят кричал:

– А ну поберегись! – И тут же загорался свет. Парни и девушки мгновенно отодвигались друг от друга на приличное расстояние. Кто не успевал, на них сразу же обрушивались всевозможные шутки, типа: «Вы что себе позволяете, вы же в кино пришли!» – затем раздавался дружный смех.

Я вел себя культурно: не пользовался темнотой. Это не было связано со стесненьем или чрезмерной скромностью. Просто так был воспитан. Общения во время просмотра фильма как такового у нас не было – отдельные слова, реплики, то с моей стороны, то со стороны Светланы и все. Однако и этого было достаточно. Мы ощущали гармонию без слов.

Мой отец был бы мной доволен. В любых обстоятельствах я всегда старался быть мужчиной, рыцарем. Девушка, неважно кто она – для меня всегда была дама. Светлана – просто принцесса. Я сохранил рыцарские отношения к ней на всю жизнь, как нам после не было трудно.

Мне было приятно находиться рядом со Светланой. Я не замечал времени, но картина окончилась, вспыхнул в зале свет и мы направились к выходу. «Народ» – в большинстве своем парни и девушки сразу же создали толкучку. Мы чуть было не растерялись. Впереди я вдруг, неожиданно увидел Алексея всего лишь на мгновенье. Водоворот человеческих тел быстро запрятал его в однообразной серо-черной массе – пучине. Его жена Надежда так и не показалась. Наверное, была где-то рядом.

В тот вечер я догадался, что ненужно быть многословным. Можно общаться, даже не прибегая к языку. Мы расстались с трудом, с жаждой новых встреч. Что мне было непонятно – эта ситуация там, в общежитии, когда я назвал Светлану по фамилии – ее реакция. При последующих встречах с девушкой я, помня о случившемся, не раз прикусывал свой язык.

Однажды, ее подружка Татьяна не удержалась и сказала мне:

– Асоков, я заметила, ты избегаешь называть Светлану по фамилии и правильно делаешь! Она не любит ее, можно сказать ненавидит. Если была бы в силах, давно уже сменила. Для нее фамилия Зорова – чужая. Вот так! Запомни это! – Я, было, открыл рот, чтобы спросить у нее, из-за чего такая нелюбовь, но Татьяна меня осекла:

– Больше я тебе ничего не скажу. Сам когда-нибудь узнаешь. Всему свое время. Я надеюсь, ты меня не выдашь?

Татьяну я не выдал – постарался забыть то, что мне не следовало знать. После разговора с Полнушкой я обращался к Светлане только по имени. Правда, иногда мне приходилось пользоваться и фамилией, но у нее за спиной. Произнося ее: «Зорова» – я недоумевал, фамилия, как фамилия ни чего в ней странного не было. Я бы сказал, она звучала красиво.

3

Мой друг Виктор с Татьяной сошелся быстро. Везде и всюду он ходил с ней под ручку, не отпускал от себя. Другую девушку, ради которой Преснов когда-то вытащил меня в дом культуры на танцы, он оставил. Забыл напрочь и даже не заикался о ней. Мой друг мог быть забывчивым. Я ему о том не напоминал, лишь про себя улыбался.

Дружба Преснова с Полнушкой мне была на руку. Я мог вместе с ним ходить к девчонкам в общежитие. Это упрощало общение. Виктор часто приходил мне на помощь и помогал поддерживать разговор, если он вдруг становился трудным или заходил в тупик.

Я переживал больше не за него, а за Валентину. Мне было жалко девушку. Она была без парня и оттого дружба с нами ей часто была в тягость. Я не раз наблюдал: во время разговора со мной или же с Виктором как она, отчего то краснела и опускала вниз глаза. У меня порой от этого пробегали по телу мурашки. Преснова – это обстоятельство развлекало. Он, измывался над Валентиной и не раз пытался ее завести. Татьяна спасала положение и отбивала напор своего парня:

– Виктор, перестань, сейчас же перестань! Любишь же ты над людьми поиздеваться.

Мне не всегда было удобно препятствовать другу. Не знаю отчего, но я порой боялся за него – это добром не должно было окончиться. И не напрасно переживал.

Однажды, по прошествии многих лет, Валентина не удержалась и сказала мне, что я ей понравился сразу, как только она меня увидела, но соперничать со Светланой не могла, уж очень та выделялась не только среди них, но даже в техникуме была на виду. А вот Татьяна, она для Валентины, оказалась простушкой. Мой друг, не желая того, чем-то увлек девушку, и она без труда легко отодвинула от него Татьяну, полностью завладев им. И случилось это – нет, не из-за горячей, вдруг вспыхнувшей любви девушки к моему другу. А из-за того, что Татьяна была наиболее близкой подругой Светланы – ее землячкой – из одного поселка. Их отцы дружили. Однополчане – этим все сказано. Отбив Виктора она таким странным образом отомстила Светлане за ее любовь ко мне.

Данное происшествие случилось неожиданно. Я тогда его полностью и не принял – логика Валентины была мне, да и не только мне, но и другим моим друзьям непонятна. Признать свою вину я также не мог, хотя Татьяну Полнушку с ямочками на щеках мне было искренне жаль.

Долгое время я видел перед собой только образ Светланы, наверное, из-за этого и не смог ничего изменить – повлиять на Виктора. Он был мой друг. Если бы я настоял, возможно, Преснов меня послушал. Для своего оправдания, произошедшее событие, я списал на недостаток времени. Его у меня порой не хватало даже для своей подруги. Я за счастье почитал, когда вдруг, благодаря расписанию или же болезни преподавателя лекции для наших групп совмещались, и мы имели возможность сидеть вместе. На практических занятиях мы совсем не встречались. Больше было возможности попасться друг дружке на глаза в коридоре, в перерыве.

Олег Анатольевич Физурнов меня доставал – гонял как «сидорову козу» не только на занятиях физкультуры, но и внеурочное время. Моя девушка понимала меня. Она как ребенок радовалась любым нашим встречам, не обижаясь на то, что они часто были мимолетны и коротки. Я мог, например, во время массовых забегов указать Светлане время и место, где проходила трасса и, пробегая по ней, лишь только помахать девушке рукой и поймать ее улыбку. Мне порой этого было достаточно – тело наливалось силою, и я побеждал.

На индивидуальные тренировки физорг посторонних никого не пускал. Он не терпел сентиментальностей. Его строгость меня порой поражала. Я ни разу не видел возле Олега Анатольевича ни его жену, ни детей.

Светлана могла приходить на соревнования. Там она была не одна вместе со всеми – места, где крутились спортсмены для нее, как и для других зрителей были закрыты. Вместе со Светланой я брал на соревнования Виктора Преснова со своей девушкой и, конечно же, Валентину. Михаил Крутов бывал редко. Мои друзья, устроившись в зале на первых местах, болели за меня. Их близость придавала мне уверенность. Я часто побеждал.

Спорт – в то время в стране был на одном из первых мест, ему уделялось особое внимание. Не было ни одного учебного заведения, предприятия, общественной организации, где бы не устраивались всевозможные спортивные праздники. Они проходили торжественно, под оркестр выстраивалась линейка, вверх поднимался флаг. После соревнований снова звучал оркестр, лучшие из лучших спортсменов награждались. Им вручали кубки, медали, вымпелы, грамоты.

Я помню, большинство моих сверстников жили небогато. У многих ребят не было коньков, лыж, настоящих футбольных мячей, специальной одежды и обуви. Однако мы не унывали, спортивный инвентарь брали бесплатно, для этого стоило лишь только записаться в клуб, кружок или какую-нибудь спортивную секцию. Тренеры и не только они, но и администраторы от спорта входили в штат завода и получали деньги – зарплату. Было, кому с нами работать.

Нас почти в принудительном порядке заставляли бегать, прыгать, подтягиваться на перекладине. Мы круглый год играли в футбол, зимой – не расставались с лыжами. Лыжи были везде. Их нам выдавали на спортивной базе машзавода. В выходные дни мы часто отправлялись за город на прогулки.

Правда, за город я часто отправлялся один, без Светланы. На выходные дни она, и не только она, но и Татьяна, порой даже Валентина уезжали к себе, домой.

Не только я один страдал, но и Виктор Преснов. Не знаю, чтобы я делал, если бы не Олег Анатольевич. Он ни раз выгонял меня на трассу.

Зима была прекрасна: мороз, снег, солнце – упускать такое время Физурнов не желал.

– Андрей, спортзал нам сейчас не нужен. Давай на лыжи. Они – лыжи тренируют «дыхалку», укрепляют ноги. То, что надо.

Я брал с собой Виктора, а порой и Михаила. У нас тогда была чисто мужская компания. Олег Анатольевич хотя и доверял мне, но нет-нет и устраивал проверки. Я не раз встречал его где-нибудь на лыжне. Он приветствовал меня и спешил скрыться. Для него это не представляло труда. Бег на лыжах у него был, что у иноходца. Смотреть, как он шел, просто загляденье.

Дома, Светлану ждал отец – одно слово – папенькина дочка. Мне трудно было уговорить девушку остаться в общежитии. Мой друг был более счастливым. Зазноба Виктора, Татьяна Полнушка, хотя и дружила с моей девушкой, к тому же была ее соседкой – жила на соседней улице, однако часто ему потакала, и выходные дни порой проводила в городке. Правда, на лыжи становиться отказывалась: «Лыж мне и на физкультуре, вот так хватает», – говорила она, проводя рукой по шее, и отправляла парня за город одного. Он для меня был «тормозом», уже минут через тридцать начинал маяться и поглядывал в сторону дома.

– Да не переживай ты так! – подбадривал я парня. – Все будет нормально. Татьяна к тебе еще только приглядывается. Жди, наступить время, и она будет рядом. Я думаю, у нее хватит смелости, даже на лыжи станет. Ты ведь непостоянный. Сколько девушек сменил. У тебя были…, – и я принимался перечислять имена, увидев злой взгляд друга, запинался, но тут же продолжал снова: – От тебя многого можно ожидать. Что не так?

– Да, так, так, – отмахивался от меня Виктор и, перебирая лыжами, шел искать сочувствия у Михаила Крутова. Он тоже ему помочь не мог.  Девушка – «своя», за которой Крутов бегал – знала парня как «облупленного», знала его семью. Ей не нравилось то обстоятельство, что парень из рабочей семьи и учится не в институте, а лишь только в техникуме. Выходить замуж за него она не торопилась.

– Да, мой папаня не подарок, – жаловался нам Михаил, – он мне репутацию изрядно подпортил. Нет бы пил дома, а то надерется в сквере у завода, с такими же оболтусами, как сам и лазает в самых людных местах, ко всем пристает и говорит о том, как тяжело работать в горячем цеху. А мне из-за него после страдай!

– А ты не страдай! – говорил в ответ Виктор Преснов. – Дались тебе эти, свои. Они все воображалы. Открой глаза – Валентина – красавица и одна мается, возьми и подкати к ней. Я тебе с Андреем помогу! – Я тут же соглашался, кивал головой. Мне было жалко Крутова, да и девушку не терпелось пристроить, уж очень она по-особому смотрела на меня.

Михаил хотя и сторонился девушки, но нет-нет и оказывался в нашей компании. Я, глядя на парня, ни раз ловил себя на мысли, что ему не нужна Валентина. Ему бы больше подошла Татьяна. Но, она была что надо и для другого моего товарища – Виктора. Не мое дело пусть сами разбираются, делал я заключение и успокаивался.

У меня не было свободного времени задумываться. Мне даже со Светланой находиться рядом не всегда удавалось. Не зря я все делал, возможное и не возможное, чтобы она не могла без меня прожить и дня. Мне было ясно – наше счастье не за горами. Светлана, как ни кто другой, если не считать матери, чувствовала мое состояние. Она ни раз угадывала – если говорила: «Андрей тебя ждет победа!» – я побеждал. Я знал, что девушка для меня не была чужой. Это точно. Достаточно одного примера. Это произошло на спартакиаде, я чуть было не разуверился в ее словах – разминка у меня прошла плохо. Но Зорова оказалась права, я снова победил, тут же разыскал девушку и выдал ей:

– Знаешь, кто ты, знаешь? Ты у меня ясновидящая! – и завалился в кресло, которое подруга мне заблаговременно приберегла. А она в ответ засмеялась. Смех ее был по-детски тонким и приятным, я был им очарован:

– Ты смейся, смейся, – сказал я, – не останавливайся. Светлана тут же отмахнулась от меня.

– Ну, что ты Андрей, народ рядом, сразу же подумает, что я у тебя дурочка. Тебе ведь этого не надо. Или ты согласен? – И снова засмеялась.

Большую часть времени я, и Светлана находились рядом не физически, а в мыслях. Я с каждым днем привязывался к ней. Она мне нравилась. Расставаться всегда было трудно. Проводив девушку до общежития, мы подолгу толклись у входа. Нас отрезвляла тетя Надя. Она в отличие от других вахтерш выходила на улицу и, постояв с минуту, предупреждала:

– Все, закрываю дверь. Кто не успел, тот остался на улице.

Я в душе был оптимист. Мне была понятна концепция отца, я ее принимал беспрекословно. Он всех людей делил на три большие группы: одних он считал весельчаками, к ним он причислял в первую очередь себя, других носителями негатива – они везде и всюду жизнь видели с изнанки и от этого мучились, третьи у него были люди, подверженные влиянию тех, которые могут и грустить и радоваться жизни.

Моя девушка была, как-то солнышко. Я с ней всегда чувствовал себя хорошо, как наедине, так и в компании. Даже ее «лишняя» подруга – Валентина, всегда находилась рядом с нами и не была в тягость – все это благодаря Светлане. Моя зазноба умела ее удержать своими теплыми словами. Может быть, причина была в другом, – хотела бы ушла, не знаю. Однако чтобы там ни было, она везде и всюду находилась рядом с нами. Редко какое мероприятие проходило без Валентины.

Однажды я попросил своего отца, и он у себя на работе достал мне и моим ребятам билеты в столичный театр. Татьяна не смогла поехать с нами, у нее заболела мать. Девушка отправилась к себе домой, забросив даже занятия в техникуме. Преснов от культурного мероприятия не отказался.

– Молодец! – сказал я улыбнувшись. – Сам понимаешь, мне ведь с двумя красавицами никак ни управиться, – и я обвел рукой, стоящих рядом девушек Светлану и Валентину.

Столица, есть столица. Везде было много людей и мы, чтобы не потеряться часто держались друг за друга. Я ни на шаг не отпускал от себя Светлану, а Виктор – Валентину. Правда, первое время он шел с нею на расстоянии, стеснялся и только иногда брал девушку то за талию, то под ручку. В метро мы чуть было не растерялись, и я предложил им: «Да возьмитесь вы за руки. Ищи вас потом» – мы тогда боялись опоздать в театр. Времени у нас было немного.

– Это все штучки Валентины, – впоследствии заподозрила Светлана. – Она специально все так устроила. Ей это было надо. Ты видел, как Валентина хватала Виктора за руки. А руки – это что оголенные провода – соедини их и вот ты уже ощущаешь любые токи души другого человека – ничего нельзя скрыть, завуалировать – открыт, как на духу.

Я любил ходить в театр. Меня в детстве родители часто таскали по спектаклям и научили разбираться в условностях, без которых театр был бы не театр. Мне хотелось, чтобы и Светлана понимала происходящее на сцене. Я, часто обращался к ней и объяснял те или иные запутанные сцены. Она с благодарностью жала мне руку. Рядом с другой стороны находилась Валентина, чуть дальше Преснов. На его месте мог быть Крутов. Я, не понимал поведения Михаила. Валентина легко, без проблем могла стать городской девушкой. Она была наблюдательна, легко поддавалась обучению. Природная стеснительность уберегала ее от плохих поступков. Она не способна была сделать шаг, не увидев себя мысленно со стороны. Я заметил у девушки чувство такта. Чем-то она была близка Михаилу Крутову. Виктор Преснов с ним не мог сравниться. Он, я бы сказал – был грубее и очень уж прост.

Спектакль окончился поздно. Домой мы приехали за полночь. Хорошо, что мы предупредили тетю Надю, и она без криков лишь только я стукнул в дверь, впустила нас в общежитие. Я поцеловал на прощанье Светлану и расстался с ней. Мне трудно было понять, что привлекло Виктора в Валентине, отчего он вдруг забыл о Татьяне. Во время расставания подруга Светланы навалилась случайно на него своей большой грудью, и парень дрогнул. Я, когда дверь за нами закрылась, не узнал Преснова. Он весь дрожал, как от сорокаградусного мороза. Зуб на зуб не попадал.

– Успокойся! – съехидничал я. – На дворе скоро уже весна – погреешься, когда начнешь таскать Валентине цветочки.

Зря, я тогда сказал так. Борьба страстей у Виктора продолжалась не один месяц. Татьяну от себя друг «отрывал с кровью». Сблизился он с Валентиной летом во время практики. Практика у нас проходила на машиностроительном заводе в одном из цехов.  Уж не знаю, где там, наверное, за одним из станков девушка обвила его своими тонкими, гибкими словно змеи – руками, запутала в волосах и парень просто «погиб».

4

Светлана меня воодушевляла на многие дела. Я ею был доволен. Благодаря девушке, я стал лучше учиться, хотя, если говорить честно, меня техникум в нашем городке не привлекал. Я поступил в него совершенно случайно. На горизонте была Москва. Для меня родители готовили институт. На какое-то время московский вуз отошел на второй план. Причина была в том, что я вернулся из армии поздней осенью. Набор в учебные заведения уже был окончен. Я не знал, что мне делать, необходимо было как-то убить время.

Мои друзья Виктор Преснов и Михаил Крутов возвратились со службы раньше меня – весной. У них было предостаточно времени, чтобы успешно сдать экзамены и поступить в наш техникум. О чем-то другом они и не помышляли.

Я уже не помню, как все это было, кто конкретно из ребят сказал мне первым: «Асоков! Иди к нам учиться», – но я случайно о данном предложении ребят проболтался дома, и отец, махнув рукой в знак того, что так тому и быть, тут же отправился в дирекцию учебного заведения, в котором учились мои друзья, и пристроил меня.

– Андрей! – сказал мне тогда он. – Это неплохое предложение, выход. Иди! А там видно будет! Не понравиться учеба, я тебя на следующий год переведу в столицу. Сейчас даже я не в силах что-либо сделать. Сам понимаешь, поздно, учебный год начался.

Учиться я пошел без особой охоты, за компанию – рядом будут мои товарищи, а значить, мне скучать не придется. Встреча с Олегом Анатольевичем – физоргом несколько отодвинула меня от Виктора и Михаила, хотя я с ними контакта и не терял, но за то придала смысл моим походам в техникум. Светлана – для моих занятий спортом предоставила мне крылья. Я лишь ради соблюдения этикета подходил к физоргу и говорил ему: «спасибо». Нет, я не мог отрицать, его помощь была ощутима, но без девушки я, завоевав приз, не смог бы себя чувствовать на седьмом небе. Без крыльев нет неба.

Я летал. Рядом была Светлана. Я, благодаря ней, стал более аккуратным и внимательным. Мои родители не раз обращали на это мое внимание.

– Да, это все она – Светлана, ее влияние, сын наш таким никогда не был, – говорил с поднятой головой отец, – никогда!

– Ты, должен, – обращалась ко мне мать, – нас с нею познакомить. – Я, соглашался, говорил: «Хорошо-хорошо!», а после отнекивался, тянул время. Особенно на меня нажимал отец.

Однажды, он не выдержал и, уставившись на меня своими стальными глазами, они у него могли быть самыми разными и даже такими, строго сказал:

– Андрей, если ты завтра, ну крайний срок послезавтра не приведешь Светлану к нам в дом, не познакомишь нас с нею, я сам отправлюсь в общежитие и поверь мне, найду что сказать девушке, пусть тебе будет после стыдно.

Я выполнил просьбу отца. Тянуть время стало опасно. Он работал в министерстве в каком-то управлении начальником отдела, и, наверное, оттого был решительным, напористым, умел требовать. Я понимал, когда он говорит и дает время – можно не спешить, а когда голос у него строг – это значить, необходимо его желание выполнить – выполнить незамедлительно.

На следующий день я разыскал девушку во время перерыва в длинном коридоре и попросил после очередной – последней пары лекций подождать меня у входа в техникум. Когда занятия окончились, мы встретились. Я подхватил Светлану под руку и увлек ее за собой. Она еле поспевала за мной, быстро-быстро перебирая ногами.

– Андрей, что-то случилось? – спросила девушка, заглянув мне в глаза. – Или ты просто соскучился по мне, а, говори?

– И то и другое! – ответил я. – Мои родители хотят тебя видеть.

– Прямо сейчас? – спросила она.

– Да, прямо сейчас! – ответил я, ничуть не сбавляя шаг. – Мать взяла отгул. Отец ради этого приедет раньше домой. Он завтра уезжает, ему нужно хорошее настроение. Мы ему должны помочь его обрести.

– Не мог меня предупредить раньше? – спросила Светлана.

– Извини, не мог.

Командировка у моего отца была на большой завод – туда к себе. Там он, наверняка, должен был встретиться со своей дочерью. Я это понял по поведению матери. Он не удержится, и сообщить хрупкой девочке из прошлого обо мне, и еще о Светлане – моей принцессе. Непременно похвастается ей. Я представлял, как отец скажет и потрет при этом руки. В глазах замужней сводной сестры я стану взрослым и она, возможно, забудет мою детскую выходку – избиение ее прутом.

Минут пять-десять Светлана шла по инерции, размышляя над моими словами.

– Ну, хорошо! – согласилась она, – наверное, так и должно быть. – Для меня слово «отец» – свято. Отец, есть отец, – сказала девушка и задумалась.

Всю оставшуюся дорогу мы шли молча.

На морозе девушка раскраснелась и выглядела просто русской красавицей. У дома, на крыльце она остановилась, я легонько подтолкнул ее:

– Заходи!

– Асоков, не торопи, дай, я соберусь с духом.

– Запомни, обратной дороги нет! – сказал я и она, с шумом вдохнув морозный воздух, подняв голову вверх, быстро вошла в дом. Я, проследовал за ней.

Прихожая у нас не была светлой, даже днем, летом в ней царил полумрак, а тут вдруг странно хоть иголки собирай. Я свет не стал включать, ни к чему.

– О, солнышко! – сказал отец. Он уже был дома. Отец умел делать комплементы. Его слова были, кстати. Услышав их, в прихожую вышла мать.

Я помог Светлане раздеться, представил ее родителям, и мы прошли в зал. Отец посадил девушку на диван. Я устроился рядом, чтобы в случае необходимости прийти ей на помощь. Моя мать могла приревновать меня к Светлане и невольно обидеть ее. За отца я не беспокоился.  Хотя кресло было более представительно и могло выделить Светлану, он не посадил в него девушку, а сел сам. Я был доволен этим обстоятельством. Моя зазноба не была под перекрестным огнем наших глаз. Что было важно особенно в первый день знакомства.

Мои родители были в восторге. Светлана им пришлась по душе. Она косноязычием не страдала, говорила легко, порой была наивна. Это особенно радовало мою мать. Отец хотя и загадочно улыбался, однако воспринимал слова Светланы также по-доброму.

Девушка рассказала, кто она, упомянула о своих родителях, сообщила, где они живут и кем работают, затем принялась описывать свою жизнь в городке. Долго говорила о занятиях в техникуме, мы с ней были в разных группах, объяснила причину выбора своей будущей профессии.

Я ее слушал с удовольствием. Себя, она не выделяла. У нее на первом месте были друзья, подруги. Особенно много было слов о Татьяне Полнушке. Девушка была ей более близка, чем Валентина. Как ни как из одного поселка. Татьяну она знала с детства. Их отцы фронтовики – дружили.

Мой отец Николай Валентович на работе человек значительный, дома в семье среди близких и друзей не страдал манией величия. Я знал – он, если бы слог у моей зазнобы был вычурным и многосложным, ее бы не принял. Отец очень тонко умел поддерживать беседу и я, наверное, только благодаря нему, стал Светлане еще ближе.

Время прошло незаметно быстро. Был накрыт стол. Мы покушали. Мать к чаю приготовила пироги. Наконец настал момент, я пошел провожать девушку до общежития. Отец, улучил мгновение, за спиной у моей подруги, поднял вверх большой палец и прошептал мне:

– Во-о-о!

Меня, его жест обрадовал.

Я стал часто приглашать Светлану к себе домой. Ей было у нас хорошо. Она с удовольствием помогала моей матери Любовь Ивановне возиться на кухне. Та, ею не могла нахвалиться:

– Андрей, она у тебя работящая. И, что главное – все умеет делать по дому. Даже пироги печь. Отличная будет жена.

– Ну, это ты ее, наверное, всему учишь? – тут же парировал я.

– Да нет, она сама.

Светлана Зорова любила бывать у нас дома. Однажды я провожал ее до общежития. Мы шли, прижавшись друг к дружке. Я шел, держа правой рукой левую руку Светланы, пропустив ее сзади со спины, а левой спереди – правую. Песня рук – иначе такое переплетение не назовешь.

Однажды Виктор Преснов хотел перенять у нас манеру так ходить, но не смог. Хотя я ему и ни раз показывал, все бес толку.

– Не знаю, как это у вас получается? Я и Валентина, в недоумении, – сказал он мне с завистью.

Я с трудом удержался от ответа: – «И не получиться, Валентина – другой человек – это тебе не Татьяна!»

До закрытия общежития еще было много времени. Мы шли неторопливо. Зорова не удержалась и сказала мне:

– Андрей, я у вас порой чувствую себя лучше, чем дома. Такое состояние ощущала я только в детстве. Но это было давно.

Дома – это было дома. Лучше нигде не может быть. Я не принял ее слова, но вникать в смысл сказанного не стал и посчитал их за обыкновенную лесть. На самом деле все было не так. Мне это стало понятно значительно позже.

Мою мать Светлана называла леди. Она Любовь Ивановну несколько побаивалась. А вот с отцом чувствовала себя на равных, хотя часто и говорила о нем:

– Николай Валентович элегантен, как граф! – Отец к особам женского пола относился очень деликатно. Он, это умел делать, мне до него было далеко. Я не обладал тем шиком, которым был наделен отец. Это у него было от природы.

Я с родителями девушки познакомился значительно позже. Прошел не один год. Светлана, ни в какую не хотела меня везти к себе в поселок. Что-то ей мешало. Она постоянно придумывала всевозможные причины, чтобы не поехать. То, она говорила, что у нее отец болен, то вдруг эта самая эпидемия перебрасывалась на мать и уже она неважно себя чувствовала. Алексей,  брат также присутствовал у нее в разговорах, и часто из-за него она оттягивала день моего знакомства со своими  родителями.

– Вон, смотри! – говорил я ей, – Преснов с Валентиной уже скоро поженятся, а я еще не знаю ни твоей матери, ни твоего отца, хотя ты в своих словах очень часто говоришь о них. Они у тебя присутствуют везде.

– Ну, Андрей, не обижайся на меня, познакомлю я тебя с ними. Придет время…

И время пришло. Я помню – мы не учились – выполняли заключительные работы. После их защиты нам должны были вручить дипломы об окончании техникума.

Однажды, когда я перестал ждать, Светлана сама подошла ко мне и сказала:

– Андрей, ты можешь со мной поехать?

– Да! – ответил я. – С удовольствием.

До поселка, в котором жила семья моей девушки, мы добрались быстро – на автобусе. Я не ожидал, что это так близко от моего городка. Москва и та была дальше, правда, она расширялась и оттого семимильными шагами подступала к городку, и недалеко было то время, когда она, как большая река вбирает малые водоемы, могла вобрать его в себя полностью, целиком.

Светлана на улицах своего поселка со всеми встречными здоровалась, вынуждая и меня быть вежливым – следом за ней говорить «здравствуйте», при этом я слегка склонял голову. Люди на меня глазели, как на заморское диво. А у моей девушки спрашивали:

– Света! Это не жених твой?

– Да, жених! – отвечала она, и отпускала вниз глаза. За спиной я слышал: «Дочка Киргиза вон какого знатного жениха себе отхватила… А он тоже не русский, есть в нем что-то не наше».

Однажды – это было уже после нашей со Светланой женитьбы, я спросил у нее: «А почему твоего отца в поселке зовут Киргизом? Он же никакой не киргиз!». «У нас любят давать прозвища, – ответила Светлана. – Мой отец не русской национальности. Этого достаточно. Никуда не денешься. Как назвали, так назвали. Вот так!»

Девушка вела меня под руку к себе домой с боязнью. Я ощущал ее тревогу – что еще будет. Ее опасения мне стали понятны значительно позже. А до этого я четко делал шаги навстречу своего будущего.

Дом был большой из кирпича одноэтажный, двухквартирный, покрыт железной крышей. Я увидел у калитки пожилую невысокого роста умеренно полную женщину и направился к ней. Светлана пошла следом за мной.

– Здравствуйте баба Паша! – сказала моя подруга. Я также поздоровался. Девушка представила меня:

– Это, Андрей, – и все, больше ничего. Женщина, знающая цену жизни – это было видно по ее изможденному лицу, в отличие от других знакомых Светланы не стала интересоваться и выяснять кто я такой, не видела в том необходимости. Ей оказалось достаточно одного моего имени.

Девушка немного постояла, перекинулась с бабой Пашей ничего незначащими словами и, взяв меня за руку, потянула в сторону.

– Наша квартира чуть левее, – сказала моя зазноба и, отпустив мою руку, показала на окна, затем оторвалась от меня и пошла вперед, выигрывая доли минуты, для того чтобы предупредить своих родных о моем появлении. Она чувствовала себя неуверенно, словно чего-то боялась.

Я поднялся на крыльцо и прошел в прихожую следом за нею. Меня встретил отец девушки, он испытывающим взглядом окинул меня с ног до головы, затем, освободив правую руку, он ею держал завернутое в полотенце белье, протянул для приветствия, пожав, спешно выставленную мою, представился:

– Дядя Филипп. – Мать Светланы, следом за мужем тихо добавила: – Я, Мария Федоровна. – В доме находился и Алексей. Я его не понимал. Он был женатым человеком, но часто пропадал в поселке, оставляя жену с ребенком в городе. Не знаю, то ли она не хотела общаться с его родителями, то ли он ее просто не брал с собою, чего-то стеснялся.  Брат Светланы тут же подошел ко мне со словами:

– А, это ты, – и подал руку. Он тоже держал в руках белье.

Филипп Григорьевич мужчина лет пятидесяти оказался очень уж прост, мне незнакомому парню тут же предложил:

– Андрей, у нас сегодня банный день, не желаешь с нами сходить за компанию? – и при этом кивнул головой в сторону Алексея. Я тогда отказался, но то тогда, а после с превеликим удовольствием ходил в баню. Она у Филиппа Григорьевича оказалась отменной. Мне понравились его березовые и дубовые венички с вложенными в них стеблями мяты. С каким жаром я научился стегать себя ими – до изнеможения и обдаваться после холодной водой. Это не в городской бане мыться. Невозможно даже сравнить.

– Хозяин барин, – сделал заключение Филипп Григорьевич, услышав мой отрицательный ответ и сказав Алексею: – Пошли, – двинулся к двери, оглянулся, и Марии Федоровне выдал:

– Вы в баню пойдете вечером, гостя нужно как следует встретить, чтобы стол ломился, вот!

Они ушли. Я остался со Светланой и ее матерью, затем Мария Федоровна занялась готовкой, а мы отправились в зал – другую комнату. Что мне бросилось в глаза обстановка в доме была бедной: большая русская печь, рядом слегка занавешенный ситцевыми шторами настил, упирающийся другой своей частью в стену – на нем видно как и на самой печи спали, стол у окна, большая скамья, несколько, табуреток – это в одной комнате. В другой – зале тоже печь – Светлана назвала ее грубой. На ней можно было, как на диване, посидеть и не только, развалится – «погреть кости» – это выражение Филиппа Григорьевича. Зимой, в лютые морозы, груба была просто необходима. Еще в комнате стоял письменный стол, вокруг него располагались стулья, сундук для одежды. В спальную комнату я не заходил. Мне было достаточно взмаха руки девушки и слов:

– Там, апартаменты родителей. – Слово – «апартаменты» было произнесено, как-то свысока и я для себя принял его как место, ничуть не уступающее предыдущим помещениям, мной уже виденным, однако, пользующееся положением привилегированным – особым статусом.

За русской печью находилась детская. Светлана показала мне и ее. Алексей обычно спал на печи, а она на кровати – железной с никелированными набалдашниками. После того, когда они стали взрослыми, ее брат на ночь стал располагаться на настиле – летом или же в зале, на грубе – зимой.

Тому, что я увидел в доме у Светланы, особого значения не придал: поселок, ни город и интерьер должен быть соответствующим. Наша квартира выигрывала, она была меблирована просто шикарно. Я, предвидел разницу в обстановке задолго до знакомства с семьей девушки, слыша ее ахи, когда она бывала у меня в гостях. Меня поразило, то, что произошло несколько позже, когда с бани вернулся красный, что тот рак, хозяин. Он разыскал меня и Светлану в детской и настоял:

– Так, молодые люди, живо за стол. Все уже готово! Бутылка в центре. Нужно выпить за знакомство! – Я начал что-то говорить, пытаясь отказаться от такого приглашения, но Филипп Григорьевич моих возражений не принимал.

– Нет-нет, – дыхнул он на меня перегаром. Заметив, как я поморщился, Филипп Григорьевич в свое оправдание, тут же рассказал притчу о том, что еще царь Петр говорил: «Нет денег, теленка последнего продай, но с бани вернувшись, выпей!» – Я вот сто грамм уже принял, так что извиняемся. А теперь, вот еще примем, – сказал он и стал меня поднимать со стула. Мне пришлось отправиться на кухню. Следом за мной пошла и Светлана. Она себя чувствовала неудобно. Ей было стыдно за настойчивость отца, но поделать она ничего не могла.

– Иди, вот сюда, на видное место. Присаживайся! – указал мне на стул отец Светланы. Рядом Филипп Григорьевич по левую сторону от меня усадил свою дочь, затем уселся сам, но в торце стола. Мария Федоровна и Алексей красный, как и Филипп Григорьевич, уселись несколько особняком. Едва я устроился, как отец Светланы тут же ухватил бутылку за горлышко и налил всем водки.

– За знакомство! – сказал Филипп Григорьевич. – Я чуть отпил и поставил стакан на стол. – Нет, так не пойдет! Ты, что больной? Парень на вид крепкий или не уважаешь нас? Что мы не люди?

– Уважаю, – ответил я.

Моя зазноба стала говорить о том, что я спортсмен и мне нельзя. Отец Светланы так и не понял, отчего нельзя, не желал понимать, таращил на меня глаза и сильно возмущался:

– Вон, какой торс. Здоровяк и не хочешь выпить, странно это, странно.

– Папа, у Андрея завтра соревнования. В другой раз.

Филипп Григорьевич махнул на меня рукой и стал пить молча без тостов. Выпивка была – одна водка, вина здесь не держали, закуски также были не прихотливы – соленые огурцы, помидоры, капуста, селедка и еще что-то из острого и соленого. На горячее Мария Федоровна подала жареную картошку тушеную в печи, с мясом. Она мне понравилась.

Меня разносолы, приготовленные Марией Федоровной, не шокировали. Разговоры за столом порой были покруче, поострее и посолонее самих закусок. Мне было трудно ориентироваться. Я часто терялся, и вел себя неординарно, не зная, как отвечать на реплики Филиппа Григорьевича. Он задавал тон за столом. Был груб и напорист. Светлане и Алексею передо мной было неудобно. Мария Федоровна сидела тихо. Она себя чувствовала виноватой.

– Вот, моя доченька! Одна моя кровиночка! – гнусавил, напившись, Филипп Григорьевич, а затем вдруг начинал ругать себя за то, что не пригласил отца Татьяны Полнушки:

– Вот была бы компания. А то и выпить не с кем.

Свой стакан водки я так и не допил до конца. После, при расставании хозяин, повиснув у меня на плечах, не удержался, и заплетающимся голосом сказал мне:

– Андрей, я раньше спиртного в рот не брал, религия не позволяла, а вот теперь, пожалуйста. И правильно делаю. Я, русский, понимаешь, русский до глубины души. Наши, мусульмане в праздничные дни кумыс пьют, в тяжелые времена травку курят, а я не хочу пить кумыс, он слабый, не хочу курить травку, лучше буду пить водку. Она и в праздники хороша и в тяжелые времена. От нее легче избавиться, чем от наркоты.  Я бы избавился, но тяжелые времена, начавшиеся в сорок первом году… – он махнул в сердцах рукой, помолчал, а затем продолжил:

– Ты, тоже русский! Неправильно все это, – и Филипп Григорьевич показал на мой стакан. – На горе оставляешь!

Я, признал в отце Светланы, алкоголика: его волосы были всклочены, под глазами мешки, лицо худощавое, измождено резкими длинными морщинами. Было в жизни что-то такое, что с давних лет тяготило Филиппа Григорьевича, вынуждало его быть с водкой на «ты» – пить и пить. Мое присутствие ему было на руку. Он моим визитом остался доволен, так как это дало ему возможность напиться. В водке Филипп Григорьевич находил успокоение, отодвигая мучившую его застарелую проблему – рану военных лет, которую невозможно было вылечить. К дочери он относился очень уж ласково, она была у него любимой, для сына ему не было жалко ни грубого слова, ни крепкого тумака. Я не понимал, отчего он так неодинаков в отношении к своим детям.

Алексей недолго побыл за столом. Филипп Григорьевич не выдержал его присутствия и, двинув горячим кулаком по столу, выгнал парня на улицу. Причина была до того пустячной, что я даже ее не заметил. Лишь обратил внимание на слова Светланы в защиту брата:

– Пап, да пусть сидит!

– Нет, не бывать тому! Марш отсюда. Мерзавец! – выкрикнул хозяин.

Минуты через две-три тихо незаметно следом за братом Светланы из-за стола выскользнула и Мария Федоровна.

– Знаю, побежала своего сыночка гладить по головке! – отпустил фразу в адрес жены Филипп Григорьевич.

Находиться долго в доме Светланы мне было тягостно и я, выразив желание освежиться, выбрался во двор. Больше я за стол не сел. Моя невеста из-за поведения своего отца чувствовала себя передо мной неуверенно. Ее зеленые глаза выражали тревогу. Что-то девушка не договаривала. Мы в тот день не были откровенны. Нам не хватало взаимопонимания. Я искал руки Светланы и не находил их.

Время пролетело быстро. Я его не заметил. Очнулся лишь, когда услышал вдруг слова своей принцессы:

– Ой, тебе уже пора! – сказала она. – Быстренько собирайся и пошли на станцию. Остался последний рейс, больше автобусов на сегодня не будет. Идем, я тебя провожу, да и мне нужно торопиться: баня совсем простынет.

Я уехал один. Глаза у Светланы были печальны. Я это чувствовал, может оттого, что она на прощанье меня не поцеловала. Такого раньше не было.

Долго-долго в окошке старого пазика я видел перед собой ее образ. Девушка стояла и на прощанье махала мне рукой. По прошествии времени я понял, что тогда Светлана Зорова расставалась со мной, расставалась навсегда. Однако мне того не хотелось, и я чтобы, задуманное ею не сбылось, должен был приложить немалые силы. Светлана должна была под моим влиянием забыть на время о своих родителях и заняться собой, только собой. Этого было достаточно, чтобы она почувствовала себя моей, стала моей, была моей. Мне справиться с ее противостоянием удалось не сразу.

5

Эта моя поездка и знакомство с семьей невесты изменили наши отношения, если быть точным, их отношений просто не стало. Я, что только не делал, чтобы встретиться со своей зазнобой, но не мог. Она меня избегала. В техникуме мы уже не учились – готовились к защите дипломов. Я зря болтался по его коридорам, надеясь на случай. У нас было свободное посещение. Светлана могла мне попасться лишь во время консультаций. Но, не попадалась. Я не понимал ее и мучился.

Домой ко мне она ходить перестала. Однажды мой отец не удержался и поинтересовался:

– Да, а что, Светлана к нам заходит? Я уже давно ее не видел!

– Нет, не заходит, – ответил я, и тут же вышел в другую комнату. Мне трудно было разговаривать с ним о Светлане. Николай Валентович на женском фронте не имел поражений. Я предвидел, о чем он мне стал бы говорить. Его нравоучения мне были ни к чему. Тошно было на душе.

Тетя Надя – вахтерша меня порой не узнавала.

– Асоков, ни как ты! Что с тобой? Ты изменился. Ну, ладно, беги к своей!

Я пытался вытащить студенческий билет, показать его, но тетя Надя хватала меня за руку:

– Не надо, иди, я же сказала: разрешаю!

– И я, стремительно перескакивая через отдельные ступени, бежал вверх, находил нужную мне комнату, стучал в двери, услышав приглашение – заходил, приветствовал всех и осматривался, выискивая глазами свою зазнобу.

Я видел Валентину, Татьяну. В комнате порой мне попадался мой друг Виктор, но Светланы не было. Иногда я засиживался до полночи и все напрасно. Однажды я не выдержал и обратился к Преснову. Мне было стыдно искать помощи у него, но пришлось, так как я во что бы то ни стало, хотел поговорить со своей невестой. Ссоры ведь как таковой не было, если бы мы поругались, то тогда другое дело.

Виктор сжалился надо мной и однажды, когда мы, покинув общежитие, отправились по домам, сказал:

–Не знаю, чем ты провинился, но перед твоим приходом Светлана прячется. Залезает в шкаф и сидит там. Все это я тебе сказал для информации, запомни. Ты ничего не предпринимай. Иначе мне попадет: девчонки больше не пустят меня к себе. – Он помолчал, потер лоб, а затем продолжил:

– Я, сам понимаешь тоже в щекотливой ситуации. Не знаю, что и делать. Диплом, можно сказать в руках. Пора жениться! Чего тянуть. Валентина, дала добро, согласна. Но рядом Татьяна – я перед нею просто свинья.

– Но ты сделал выбор? – спросил я.

– Да, сделал, сделал, – сказал он, – однако мне тяжело, как-то не по себе.

Виктор Преснов понимал, что Татьяна – это девушка для него просто создана. Но ничего поделать с собой не мог. Чтобы освободиться от Валентины ему необходимо было время. А времени этого уже не было. Да и Валентина всегда была начеку, не подпускала парня к подруге и порой в минуты опасности, что того коня поднимала на дыбы. Мой друг раздражался и становился не управляемым. Татьяна тут же ретировалась.

Я, глядя на них, понимал, жизни у Виктора с Валентиной не будет. Они держались друг возле дружки только по причине того, что рядом находилась Татьяна. Вот она получит распределение, уедет, и не дай Бог, чтобы между ними пробежала черная кошка – они расстанутся, расстанутся навсегда. Их союз ничто не спасет. В будущем так оно и случилось. Зря, я тогда не вмешивался в их взаимоотношения.

Преснов помог мне, помог тем, что рассказал о том, где прячется моя зазноба, а еще его слова о переживаниях Светланы дали мне возможность понять – не все потеряно. Есть шанс помириться, маленький, но есть.

Из слов друга моя зазноба последние дни ходила чернее тучи – мрачной. Она ни с кем в комнате не общалась. Душа была закрыта на все замки.

– Мучается, – сказал Виктор, – и ты мучаешься. Не пойму я вас. Так все было хорошо и вот – «здрастье».

Татьяна Полнушка, напротив, понимала и меня и свою подругу. Она считала наши разногласия временными, иначе бы не влезала. Я помню, она ни раз говорила нам: «Андрей и Светлана, я смотрю на вас и не могу налюбоваться – вы идеальная пара. Таких, не бывает!»

Девушка все делала, чтобы нас примирить. Однажды Полнушка, разыскала меня на консультации, подошла и, поприветствовав, сказала:

– Андрей, не переживай, все будет нормально. Ты тут ни причем. Во всем виновата моя подруга Светлана. Ты пока не влезай, подожди, она находится где-то рядом возле тебя. Я это говорю в переносном смысле. Понимаешь? – девушка заглянула мне в глаза. – Я думаю, тебе мог бы помочь ее брат Алексей Зоров. Встреться с ним, поговори. Он хороший добрый парень. Правда, у него свои проблемы. Ну, ничего. Пройдет время, и вы будете вместе. Потерпи.

Татьяна Полнушка для меня оказалась хорошим товарищем – своей девушкой. Я с ней чувствовал себя комфортно. Мне не было необходимости, что-то скрывать, юлить, обманывать ее. Мы сразу же с первых минут знакомства нашли общий язык. Ее нельзя было сравнить с Валентиной. Хотя я однажды, заглянув в карие глаза Валентины, открыл для себя, то, что она всегда ото всех прятала – сильной, девушка лишь хотела быть, старалась, но это все было наносное – лежало сверху – внутри обычная слабая женщина, ищущая ласки и тепла – опоры, сильного мужского плеча.

В трудные минуты жизни Татьяна часто приходила мне на помощь, и я ей был благодарен. Я поступил, как она мне посоветовала – встретился с братом Светланы – своей зазнобы.

Алексей Зоров работал на машиностроительном заводе. Я с ним встречался иногда, правда, все те встречи зависели от ее сестры Светланы. Она была их инициатором. Сами по себе мы ни виделись, не было необходимости.

И вот в один из свободных дней я отправился на завод и стал невдалеке от проходной. Алексея, я увидел сразу же. Он шел неторопливо, смотрел под ноги. Веселья на лице у парня я не заметил. Его что-то тяготило. У меня в голове мелькнула мысль не подходить к нему, перенести встречу на другой день, возможно, я бы так и поступил, но, вспомнив слова Татьяны Полнушки о том, что Зоров собирался в ближайшее время взять очередной отпуск, рассекая толпу, идущих со смены домой людей, я тут же бросился к нему.

– Привет! – сказал я. – И тронул Алексея за плечо. От неожиданности он вздрогнул.

– Андрей, ты! Случилось, что-нибудь? – спросил парень.

Алексей Зоров ничего не знал о моих взаимоотношениях со своей сестрой. Она, наверное, не делилась с ним.

–Мне нужно с тобой поговорить, – сказал я. – Мне трудно понять Светлану. Я не знаю, что и думать. Она меня, после той памятной встречи у вас дома, избегает. Ты мне можешь рассказать, с чем это может быть связано? Что я сделал тогда такое, страшное, от чего она неожиданно во мне разочаровалась?

Алексей приподнял голову, взглянул на меня и, не останавливаясь, сказал:

– Андрей, все это сложно. Я вижу, она тебе нужна…  На ходу, говорить об этом не стоит. Давай куда-нибудь зайдем. На трезвую голову я вести такие разговоры не в состоянии.

На улице, в сквере, как это делала большая масса трудяг – рабочих завода я пить не хотел. Да и вообще я был человеком не пьющим. Спортсмен – этим все сказано.

Я, предложил Зорову зайти в кафе. Он утвердительно кивнул. Мы взяли бутылку вина, закусок и сели в уголок за пластиковый столик без скатерти. Зал был полупустым. Видно не время. Интеллигентные места были для интеллигентов, а они оканчивали работу несколько позже.

Я налил Алексею полный стакан, себе чуть-чуть – на дне. Он возражать не стал. Выпил тут же залпом. Затем снова, едва я успел наполнить стакан. Только после этого у него развязался язык и он начал разговор. Мне не нужно было его ни о чем спрашивать. Я боялся, что мои вопросы лишь заведут Алексея в тупик. О чем бы он не говорил пусть даже о том, что касалось лично его, оно касалось и Светланы. Она не была для него чужой. Сестра – этим все сказано.

– Дурак я, вот кто? – сказал Алексей. – Жениться мне нужно было на своей девушке, из поселка. – У меня сразу же перед глазами возник образ Михаила Крутова. – Была ведь возможность. Вот бы и взял ее. Так нет же. Баба Паша не раз меня подталкивала, не послушал.

Он спешно рассказывал мне о своей жизни.  Но до конца обо всем поведать не успел. В кафе вдруг стало шумно.

Зоров, окинул взглядом наполняющийся людьми зал, сказал:

– Пошли отсюда, не дадут. Поговорим где-нибудь в другом месте. У меня дома сейчас кавардак – ребенок без конца орет, жена на взводе, от тещи покоя нет. Я не могу тебя привести к себе.

Мы вышли из кафе, и пошли по улице.

– Я, не родной сын Филиппа Григорьевича, – продолжил Алексей. – Да ты, наверное, это заметил, хотя бы по его отношению ко мне, там за столом. Он мне всего на всего отчим. Мой отец пропал без вести на войне. Филипп Григорьевич с моей матерью Марией Федоровной встретился случайно. Он возвращался с фронта, и его друг-однополчанин из нашего поселка, уговорил заехать к себе в гости. Филипп Григорьевич заехал, рассчитывал побыть дня два-три, но задержался. – Алексей потер лоб, скривился и выдал: