Читать онлайн Переосмысление. От нового к старому бесплатно

ISBN 978-5-0062-1810-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рис.0 Переосмысление. От нового к старому

На фото: автор

Стихи

Почему на бренную основу

«Почему на бренную основу
Нашу жизнь всевышний перевёл?»
– «Чтобы место новому живому
Смерть твоя освободила дол!»

Как весной красиво всё в начале,
Распускаясь девственно цветёт.
Но на этом бренном фестивале,
Твоей жизни открывают счёт.

Из годов потом сплетётся лето,
Где сирен представят соловьи.
Зеленью всё будет разодето,
И полынь там будет и репьи.

Ивы несомненно станут плакать
И с черёмух облетит весь цвет.
Осень жизни – это же не слякоть,
Это то чего давно уж нет!

Багряным утром солнце зародилось

Багряным утром солнце зародилось.
Мрак перегнулся, юркнув за кусты.
Свет полыхнул как острая секира,
Рубя собою сгустки темноты.

Тень за забором тут же побледнела
И под него зачем-то поползла.
На окнах влага свилась между делом
И заслезилась старая изба.

Сирень пушилась тут же в палисаде.
Тропинка долгая укрылась за бугором.
День поднимался в палевой громаде.
Всё шло своим законным чередом.

Бассейн крамольных отношений

Бассейн крамольных отношений
Едва наполнившись кипит,
В нём череда взаимных трений
Взрывоопасных как карбид.

От испарений нету проку.
Застой несёт с собою гниль.
Туман хоронит подоплёку,
В грязь превращая света пыль.

И вот не солоно хлебавши,
Спускаем всё, что было в нём.
Но слив забит листвой опавшей,
А влагу дней не сжечь огнём.

Так и живём мы с тем что было,
Так будем жить мы с тем что есть!
Прервёт мятежность лишь могила,
Крестом укрыв от взоров честь.

Безлунная ночь

Луна исчезла за глухим забором,
Из частокола каменных домов.
А темнота обрушившись на город,
Гуляла меж светящихся столбов.

Сырел асфальт под осенью беспечно.
Не отражая больше лунный бюст.
Возник вопрос пытавший душу вечно,
Ночь для чего нам дарит уйму чувств?!

Берёз белеют в рощах платья

Берёз белеют в рощах платья.
Трав сенокосных аромат,
В стогах открыл свои объятья,
Для всех и каждого подряд.

Фатой прозрачной день ложиться.
Небес растянут синий креп.
Листва полощет зелень ситца,
На волнах ветреных утех.

Река блестит стальной манишкой,
Свернув в рогожу берега.
Я бегал здесь ещё мальчишкой,
Средь лугового полотна.

Рельефный фон родного края,
Лесов башкирских и полей
И пух несёт воспоминанья,
С седых как сам я тополей.

Беседы

С судьбой беседы часто происходят.
Жизнь без любви подводит в них итог.
Они на самом деле или вроде,
Того, что память свой имеет слог.

Пускай невнятны эти разговоры.
Зато легко становится в душе.
И жизнь запретов рушит все заборы,
Скрывая то что ждёт тебя в конце!

Беспола ночь, бесплодны байки

Беспола ночь, бесплодны байки
И небылицы про любовь.
Свистящий звук шальной нагайки,
Не будоражит больше кровь.

Луна висит лимоном кислым.
Морщины режут с треском плоть.
Жизнь лишена былого смысла.
Возьми меня к себе господь!?

Я буду небу послушаться,
Слагать молитвы и псалмы.
Прочту все божеские святцы
И стану зеркалом души.

Чтоб отражать глаза людские,
А в уши праведно шептать:
«Мы бога дети дорогие!
Бог нам отец! Земля нам мать!»

Божьей тварью час являлась муха

Божьей тварью час являлась муха,
Тыкась в оконное стекло,
А секундой раньше возле уха.
Мухобойка щёлкнула и всё!

След неясный на стене остался.
Боже мой за что её, за что?
Слишком много жизненного фарса!?
Или это попросту никто?

Смерть за всеми ходит ненароком.
Как господь невидима она.
Близко ли бесстыдница, далёко,
Человек не знает – никогда!

Как всегда божественна стихия.
Человечна разная гордынь.
Счастья бесконечна эйфория.
Словом пусть всегда бытует жизнь!

Брачующиеся

Вы когда-нибудь видали,
Как рассвет ведёт зарю?
Не в какие нибудь дали,
А к злотому алтарю!

Обручит союз их утро.
Солнце выйдет на поклон
И осыплет перламутром,
Заблестевший небосклон.

Прочитает свет молитву.
Утвердит всё неба синь.
Сядет парочка в кибитку
И в дневную канет жизнь!

Будни

Опять пишу сухие строчки
И отправляю в интернет.
С заглавной буквы и до точки,
Хотя особых знаний нет.

А интернету все до «фени».
Таких как я там пруд пруди.
И с чувством вышколенной лени,
Ищу на «клаве» букву «и».

Потом ошибки исправляю,
(Экран подчёркиваньем шлёт)
И препинанья знаки с краю
Я расставляю без забот.

Со мною школьная программа,
Плюс неземной энтузиазм.
А в мыслях будущая драма
И поэтический соблазн.

В мае

Зарумянился под утро
Бок лазоревой ночи.
Искры сыпят перламутром,
Пар идёт как от печи.

Знать туман сырой дорогой
Превращается в росу.
День струится понемногу
В предрассветную красу.

Тень предметы повторяет,
Вплоть до крошечной листвы.
Так бывает только в мае,
В неурочные часы.

В небе выткалась фигура

В небе выткалась фигура,
Из кудрявых облаков.
Такова у них натура,
Паром стряпать вид снегов.

Я брожу по роще бывших,
С двух сторон стоящих грёз.
Может некогда любивших,
Как и я живых берёз.

Вечер длинный, вечер долгий.
Ветерок бредёт со мной.
А любви моей осколки,
Колят сердце как иглой.

Память тащит без причины,
Обоюдные деньки.
Может в тему годовщины,
Расставанью вопреки.

Тишину порвал вдруг в клочья,
Соловьиный громкий свист.
Слух тревожат звуки ночью,
Как на свадьбе гармонист.

Побреду теперь обратно,
Но не к жизни бывшей той,
А туда где звук невнятный,
От структуры городской.

В свои объятья город принял

В свои объятья город принял
Необычайно сильный зной.
Июль разлился в нём пустыней
И градус поднял тепловой.

Дома собою воздух грели.
Асфальт лоснился от тепла.
А вот под уличные трели,
Гнусаво пела мошкара.

Внезапно влажная прохлада
Сменила летнюю жару,
Дождь отчеканил серенаду,
Побив шальную мошкару.

И заблестели тут же лужи.
Хор птиц запел на перебой.
Видать соскучились по стуже,
Раз все щебечут похвальбой!

В тлен превратится наша жизнь

В тлен превратится наша жизнь,
В клубок уйдя воспоминаний.
В конце отпева лишь «Аминь»,
Стихийно свяжет святость знаний.

Душа вспорхнёт на край небес,
Уже из бренной оболочки.
Этапом божеских чудес,
К несостоявшейся отсрочке.

И мир продолжится без нас,
Под андеграунд тех кто выжил.
Борясь с бессмертием подчас,
В идеологии престижа!

Весна. В полёте снег

Весна. В полёте снег.
Фонарь у дома.
Прервало время бег.
Ночная кома.

Местами, кое-где,
Есть пятна света.
В какой-то чехарде,
Видать от ветра.

Дорожные штрихи.
Пунктир асфальта.
И снега ручейки,
В порыве вальса.

Обочина блестит.
Черты деревьев.
У тени свой мотив,
Своё кочевье.

Весна. В полёте снег.
Фонарь у дома.
Прервало время бег.
Ночная кома…

Ветер в творческом поклоне

Ветер в творческом поклоне
Кучерявит облака.
Синь висит на небосклоне
Как гламурная река.

Солнце прячется в серёдке,
Доминируя над всем.
В этой облачной оплётке,
Средь висящих белых стен.

На озёрной глади видно,
Что творится на верху.
Так зеркально безобидно
Выси видеть требуху.

Я иду по косогору
Вглубь своих прожитых лет.
Подвергаясь приговору
За семь бед один ответ.

Видно жизни прошлой вехи,
Небо, воды и земля:
– «Я куда за все огрехи,
Кану в виде забытья?»

Ветер кротко трепещет лохмотья

Ветер кротко трепещет лохмотья,
Шелушащихся лент бересты.
К низу падают белые хлопья,
Как предвестники ранней весны.

На сухие витки прошлогодней,
Темно-серой шуршащей травы.
Рядом жутко глазеет исподней,
Темень ямы, со стоком воды.

Ведь земля безусловно живая,
Это видно везде, по всему!
Плоть её – всё в себя принимая,
Воплощается в каждом суку.

В каждом даже невзрачном цветочке,
И в небесной лазури, и в мгле,
В небольшом закутке, уголочке,
И в пруду и в морской глубине.

Ветер тёр рукавом благодати

Ветер тёр рукавом благодати,
На полях красный маковый цвет.
Ствол берёзы в пленяющей стати,
В белой роще увидел рассвет.

Низкорослый склонился кустарник
У ручейно – поющей воды.
Пух как вечно гуляющий странник,
На кусты накропал белизны.

Лёг валежник в лесном заболотье,
Возле старых гниющих осин.
А над всем в завитой позолоте,
Свет зари из-под облачных спин.

Вечер в ночи

Зарумянился вечер багряный,
Видя ветра воздушный поток.
Ночи полог пока что румяный,
Он к постели её привоволок.

И в окно как несчастный стучится,
Веткой вишни и просится в дом.
То гагакнет как странная птица,
То повиснет вкруг серым ковром.

А потом почему-то темнеет,
Как вполне заурядная жизнь,
Только в лунной ночи он сильнее,
Чем небесная может быть синь!

Висит разбуженная синь

Висит разбуженная синь,
Зарницы солнца собирая.
Росой блестит слегка полынь,
С прогорклым запахом миндАля.

Тропинка в луг собой ведёт,
Как клок дороги – в неизвестность.
И стрекозы висит полёт,
На месте – будто слово вечность.

Звук мухи в пыльное стекло.
На травы встала остановка.
Путь прерван как не повезло,
Но всё равно зудит чертовка.

Но вот ожило всё кругом,
Идут сюда тропинкой люди.
Деревня рядом – за леском.
Знать скоро транспорт пешим будет!

Воспоминания

Растянулся лес кудлатый,
Параллельно встав реки
И с улыбкою щербатой
Распустил свои вихры.

А река белёсым шарфом
Опоясывая лес,
Шелестела словно арфа,
Отражая блеск небес.

Приступала горесть к торгу,
От тогдашней маеты.
Лес и я глядели долго,
В лоно камерной воды.

Романтизм и диссидентство,
Жизни жалкие куски,
Правды зыбкие коленца,
Государственность в любви.

Думы разные об этом,
Не дарили позитив.
Лишь сверкал тогда монетой,
Всей моей страны разрыв.

Лик земли блажен и кроток.
Неба вычурная даль.
Не хватало птичьих ноток,
Чтоб прогнать мою печаль.

Вот ветер ветками кивает

Вот ветер ветками кивает.
Тепло земли клубится ввысь.
Стезя моя теперь иная,
Как бы до завтра доплестись.

Сместились серые лохмотья,
Распотрошённых облаков.
Прозрачный лик воздушной плоти,
Сгуститься к вечеру готов.

Какая синь небесной дали!
И молчаливая печаль.
Вот звёзды сухо заблистали.
Ночь ткёт из тьмы лазурной ткань.

Луна полощет света блики,
В застойной озера воде.
Ночных пернатых слышно крики,
Бреду к посёлку в тишине.

Вот поперёк легла, поверхность мостовой

Вот поперёк легла, поверхность мостовой,
Асфальтною струёй зажата в поперечье.
Поток прошёл людей, и опустилась ночь,
А ты не можешь тень свою сдержать.

Месяц багряный повернул назад
И просит разрешение на полночь.
Но свет блистает в нём, как некий постулат,
А день несёт опять свои черты.

Огонь в воде горит и слышно рваный ритм,
На отблесках теней открытых нам законом.
Когда раскатный гром свернул за мной во двор,
То тень твоя на век не замерла!

Месяц багряный повернул назад
И просит разрешение на полночь.
Но свет блистает в нём, как некий постулат,
А день несёт опять свои черты.

Асфальт уже совсем, не дружит с мостовой.
Но ночь пока жива, отбрасывая тени.
Поток пропал людей, но не спустился день
И до сих пор кругом постыдный мрак.

Все люди в этом мире тленны

Все люди в этом мире тленны.
Придёт тому и мой черёд.
Со вздохом старой мельпомены,
Дух равноденствия замрёт.

Я в диалог вступлю с природой,
Войдя душой в её среду.
Томясь никчёмною свободой.
Предавшись божьему суду.

А дальше, может белый саван,
Поверх сколоченных досок.
Потом в земле российской гавань,
Где уж не важен бренный срок.

Век что угодно переменит:
Уйдёт в себя могильный холм,
Разъест гранит тихонько время
И тот рассыплется песком.

Над прахом вырастут деревья,
Продолжив жизни круговерть.
Ничуть о том не сожалея,
Что есть на свете слово смерть.

Высыпалось утро

Высыпалось утро
На траву полей,
Гладя перламутром
Стаю журавлей.

У гряды по склонам
Хоровод кустов
И ковром червонным
Россыпи цветов.

На реке ракитник
Заводь рушит вод,
А за ним осинник
Ветерком поёт.

«Клин ты журавлиный,
Отнеси рассвет,
Для моей любимой
Как любви привет!»

Где-то там за листьями

Где-то там за листьями
Воздух дребезжит.
Звуками лучистыми
Слышен птичий свист.

Гонят плотью розовой
В ширину реки,
Тень стволов берёзовых,
Неба васильки.

Кромкой ярко красною,
Словно маков цвет,
С проседью вихрастою,
В облаках просвет.

Утренним писанием
Пышет небосвод.
Ярким возгоранием
На прибрежность вод.

Гений

Под эгидою сирени
На рязанской, на земле,
В мир пришёл Сергей Есенин,
Путь прервавший свой в Москве.

Он считал её кабацкой,
Спирт и водочку любя!
А эгиду женщин братской,
Сквозь любовь видать смотря!

Бог его любил безмерно,
Раз сейчас он как живой.
Гений слова откровенно,
Всем давал незримый бой.

Гибель царственного строя
Подкосила чудака.
Но стихов бесценных воля,
Будет с нами навсегда!

Глаза времени

В тот миг когда я подойду,
Закончится дорога.
И мысли будут как в бреду
И на душе тревога.

Закройте времени глаза.
Наступит перемена.
У смерти скатится слеза
Как новая поэма.

Возможно вздыбится всё вспять,
Что так необходимо.
Фемидой будет мир лежать,
А зло проскочит мимо.

Закройте времени глаза
И боль пройдёт у многих.
Как многоликая гроза,
Часы сгребут итоги.

Безумных лет шальная дрожь
Перебежит полями.
Заколосит седую рожь
Закатными речами.

Закройте времени глаза.
Пусть не глядит шальное.
Вокруг распустится лоза,
Истлеет всё худое.

Остановите бренный ход,
Объявленный часами!
Секунды выпадут в доход,
Скопившись станут днями.

Закройте времени глаза,
Чтоб не считать секунды!
Они родятся без конца,
К тому же очень нудны.

Винтовка скошенным штыком
Сомнёт витые стрелки.
Но время вылезет потом
Как чёрт из табакерки.

Дойти мне надо ведь меня,
Там время ждать не будет.
Оно бежит звонком звеня
Под вздохи разных судеб.

Закройте времени глаза,
Держа в руке удачу.
Она всегда живёт одна,
Со временем впридачу.

В тот миг когда я подойду,
Закончится дорога.
Но время будет на беду
Смотреть глазами бога…

Глухой, далёкий шум раската

Глухой, далёкий шум раската
Зарницей вздрогнул в тишине.
Наверно так следы заката
Приоткрываются во тьме.

Луны не видно в серой мути,
Чуть студенистых, млечных масс.
Передаёт пределы жути,
Их леденящий душу пляс!

Несётся эхом дальний хохот,
В лесу блуждающей совы.
Деревьев ближних странный шёпот.
Тень шевелящейся листвы.

Ночь не прищуриваясь смотрит,
На небо тёмное, без звёзд.
У ней видать громадный опыт,
Таких чудных метаморфоз.

Слой облаков летит за слоем,
В немытом воздухе скользя.
И только время мерным боем,
Ведёт сюда начало дня.

Горесть строк бывает неразумна

Горесть строк бывает неразумна,
Раз она обиду может несть.
Мысль скользит по памяти бесшумно,
Ухватившись за любую весть.

Повесть лет расчерчена годами.
Переплёт пожизненный у ней.
Все страницы связаны часами.
На обложке яркость светлых дней.

По брошюрам – свет воспоминаний,
Только во едино не собрать.
Мемуары прячет в глухомани,
Россказней разрозненная рать!

Гранитом постамент размежевался

Гранитом постамент размежевался.
Две части цветниками отползли.
Венгерские мотивы танцев Брамса,
Стелились где-то в призрачной дали.

Могилу украшали полным ходом
И двое гарцевали тут и там.
Под синим с облаками небосводом
И слушали звучащий тарарам.

Вот так потом кому-то всё украсят,
Кому-то лишь поставят бренный крест,
Кого-то просто номером означат,
Кого сожгут за неименьем мест!

Греховодны Содом и Гоморра

Греховодны Содом и Гоморра,
Ерехон загораживал путь,
А Помпеи источник раздора?
Там зачем жизни сломана суть?!

Бог не делал греховных ошибок,
Но вершить всё практически мог.
Предприимчив в канонах и гибок,
Даже смерти прибавил порок.

Руководствуясь ветхим заветом,
Люди верили божьим святым.
Что за город вдруг стал Назаретом,
Со звездой вифлеемской над ним?

Осторожнее будьте пророки,
Все мы смертны, включая и вас!
И библейские чтите уроки,
Если пишите всем на заказ.

ДТП

Задумался вечер багряный,
Смотря в перекрестье дорог.
Бедой рассыпаясь нежданной,
Как спелый по полю горох.

Кому-то уже не придётся
Глотать придорожную пыль,
Прервался забег иноходца,
Примяв на поляне ковыль.

Тропинкой закатной клубится
Бегущая в сумерки даль.
А в дебрях небесного сица,
Висит бело-лунный фонарь.

Вот-вот ночь отпустит на волю,
Свою беспросветную мглу.
Свет тёмную выстрадав долю,
Предастся её торжеству.

Бубня равномерно молитвы,
Прольётся невидимый дождь.
И краски небесной палитры
Пронзит неподдельная дрожь.

Задумался вечер багряный,
Смотря в перекрестье дорог.
Бедой рассыпаясь нежданной,
Как спелый по полю горох.

Да! Царю нужна корона

Да! Царю нужна корона,
Да и мантия нужна,
Может плащ ещё для схрона,
Да царевна у окна.

Размечтался я однако,
В наше время-то – смешно.
Лучше быть набожным дьяком,
Вот и славно – хорошо.

Променад житейский всяко,
Пару сблизит и швырнёт,
На диван устроив слякоть…
Но потом предъявит счёт!

Дверь сквозняком обыденно зевнула

Дверь сквозняком обыденно зевнула.
На весь подъезд скрипя ещё притом,
Шурша по полу будто ножкой стула
И замерла своим беззубым ртом.

Шаги раздались шаркая привычно
И потекла спустя минуту речь.
Дискантным монологом, энергично,
Стараясь тем внимание привлечь.

Стихи звучали слогом превосходным
И тишину рубили не таясь,
Обычным постсоветским обиходом,
Притом ругая нынешнюю власть.

Старик закончил радуясь надменно.
Обмерил взором свой пустой этаж.
Спускалась эхо прыгая по стенам,
Не веря в единичный саботаж!

Дело

Неопрятно царапают мысли.
Чей-то слух напряжён до предела.
На одном всё висит коромысле.
Гнёт Россия под тяжестью тело.

И винтовка ложится на плечи,
Задавить произвол полицейский.
Догорают церковные свечи.
Но корабль не тонет библейский.

Пассажиры летят под автобус,
Как барашки с объеденных пастбищ.
Крутит случай не быстро наш глобус.
Кто же знает в раю сколько кладбищ.

Кто песнь сокола выдаст для вида,
Кто охоту священной объявит,
Треугольники – славой Давида!
Тот арабский столкнёт темперамент.

Не найти нам убийцу царёва.
Раз в неделе один понедельник!
Ждать придётся наивно покрова,
Или следущий даже сочельник?

Неопрятно царапают мысли.
Смерть не знает буквально предела
И не смотрит на время: фашист ли?
Или русский за правое дело!

День полз тихонько к горизонту

День полз тихонько к горизонту,
Своей закатною тропой.
Бока подставив смело солнцу,
На встречу видимо с луной.

И сам похоже не заметил,
Как под эгидою дубрав.
Вдруг превратился в бледный вечер,
Часам к шести совсем пропав.

Ночь звездочёта выкрав платье,
Округу вышла покорять.
Раскинув тёмные обьятья,
Размежевала неба гладь.

Белела скатертью дорога
И облаков белел отвал,
Которых прямо в их чертогах,
Собою месяц разрубал.

Деревья топчут белый снег

Деревья топчут белый снег,
Холодными стволами.
Жизнь продолжает быстрый бег,
Безлунными ночами.

Путь мокр и даже студенист,
Ковром зимы покрытый.
Вот ёлок лик всегда пушист,
Зелёный и небритый.

Река синеет плотным льдом,
Как новый пол паркетом.
Идёт всё нужным чередом,
С морозно-стылым ветром.

Для меня без идейных правил

Для меня без идейных правил,
Время свой подстегнуло бег.
Судьбоносный мираж растаял,
Как весной прошлогодний снег.

У любви сплошь одни пороки,
Перетёрли смятенье чувств.
Ни в какие теперь истоки,
Не вернуть страсть моих безумств.

Воздух в храмах сменил оттенки,
Только ладан остался в нём.
Лик икон затемнил простенки,
Сумрак бродит там белым днём.

Даже солнце в небесной выси,
Превратилось в сплошную ржавь.
Я не смог безрассудство мысли,
Поменять на скупую явь…

На поэта терном ложится,
Иссыхая как прах венок.
Дар искусства – свободы птица
И поймать её всем дай бог!

Дождик пеной бегущей сочится

Дождик пеной бегущей сочится.
Это летняя скачет гроза!
В синих дебрях небесного ситца,
Ярких молний свербит полоса.

Громом тут же щетинится небо,
Всех пугая: и птиц и зверей.
Рваным мякишем серого хлеба,
Скверна туч хороводит быстрей.

Ручейки как наместники влаги
Охлаждая полуденный зной,
Чернотою сгоревшей бумаги
Все текут вперемешку с землёй.

Через час солнце вновь выпадает
На синюшный слегка небосвод.
Облаков бесконечные стаи
Не несут больше водных невзгод.

Дождём тревогу навевает

Дождём тревогу навевает,
А дождик хлещет по лицу.
Тоска разлучница немая,
Вновь знаки делает творцу.

Погоду летом лихорадит,
Как и людей – не просто так.
Раз больше нет озёрной глади,
Наверно кто-то виноват.

Заглянут снова люди в святцы
И захотят иную жизнь.
Не станет с ветрами тягаться,
Пыльца покрывшая полынь.

Пытаться стоит всем конечно,
Переменить свою судьбу.
Вот только много силы внешней,
У всех – буквально на роду.

Доктрина

Доктрина житейская вторила свету,
Бросая интриги во тьму.
Доверившись очень уж свежему ветру.
Смотря на шальную звезду.

Под утро свалившись кусками на паперть,
В единую всё ж собралась.
Но храм почему-то предательски заперт.
Пропала библейская связь.

Апостол наивно уставился в небо
Где солнцем пылала свеча.
А небо прикрыло сусветную небыль,
Религию в ней полоща.

Доктрина вздохнула довольно свободно.
Раз солнце куда-то ушло.
И стала воистину тут же народной,
Рекламы добавив табло.

Дом

Дом бедою стоит огромной.
Жуткой памяти он кусок.
И подъезд как туннель бездонный
И от слёз видно мокрый бок.

Может дождь этот бок и мочит,
А в другой только солнце бьёт?
На фасаде ряд чёрных точек.
Серый пыли кругом налёт.

Пыль послушно сейчас слетает,
Будто ветер вмешался тут.
Солнце пылью вовсю играет,
Ветер тянет её как жгут.

Сплошь темнеют глазницы окон.
Крыша свесилась козырьком.
Что-то падает ненароком,
Без изящества – кувырком!

Странен бок тот который мокрый.
Сырость видно пустила ток?
Всё покрылось какой-то охрой,
Будто дом вдруг от крови взмок.

То ли он краковяк танцует,
То ли кашляя вдруг чихнёт.
Кирпичи потекли как струи,
Будто им кто назначил слёт.

Вот опять пыль столбами, рядом.
Дом бросает как будто в дрожь.
Страх войны занесённый взглядом.
На себя дом пока похож…

Дряхлая дряхлая старость

Дряхлая дряхлая старость
Шамкает мясо с костей.
Спит вековая усталость
На перепутице дней.

В каждой крамольной основе
Прячется чья-то любовь.
Или струится по крови,
Или сосёт просто кровь.

Шкурная зависть спонтанно
Тащит людей за собой
И раздаёт всем исправно
Свой гонорар за разбой.

Где упомянуты лики
Разных по чину святых,
Там отдают дань владыке,
Будто и нет остальных.

Дряхлая дряхлая старость
Шамкает мясо с костей
И несусветную гадость
Пишет в стихах без затей.

Единственный враг человека

Единственный враг человека,
Такой же как он человек.
Не будет и не было века,
Где смерть бы закончила бег.

То зависть людьми управляет,
То жадность впадает во гнев.
Причина возможна любая,
Сознанья меняет рельеф.

Враги неизбежно плодятся,
Для гнусных и каверзных войн.
И люди друг друга боятся,
Как водных препятствий огонь!

Жизнь

Порою солнце жарит,
Как в преисподней чёрт.
И даже запах гари
Само собой течёт.

Душа фигуры корчит,
На сковородке дней.
А ночь в период порчи
Висит луной над ней.

Но это не мешает,
Телам спокойно жить.
Пусть даже где-то Каин
И Авель могут быть!

Жизнь моя размеренно-спокойна

Жизнь моя размеренно-спокойна,
Как в реке где сверху толстый лёд.
Но когда он рушится невольно,
То покой грошовый настаёт.

Трещины сначала возникают,
А потом куски судьбы плывут,
Избегая призрачного рая,
Чтобы найти спокойствию приют.

Восседаю я потом на льдине,
Может сам, а может быть душой,
И судьба становится рабыней,
Или чёрной в жизни полосой.

Машут мне стоящие деревья,
Сожалея о моей судьбе.
Как в ощип слетают птичьи перья,
Так и льды мгновенно тают все.

И теперь душа в воде вестимо,
Мокрая, холодная до пят,
А поток меня невозмутимо,
Тащит в омут где русалки спят.

Жизнь течёт меняя ложь на правду,
Может даже всё наоборот.
Не живёт никто стихийно дважды,
Кто в такое верит – значит врёт!

Жизнь свою я попросту развеял

Жизнь свою я попросту развеял,
Но не грамма этого не жаль.
Не слагал свою я эпопею,
И не мной написан к ней скрижаль.

В толчее я города родился,
Город мне отец и даже мать.
В Сергиевском храме окрестился,
Но вот святость что-то не видать.

Правда гордость всё же вызывает,
Что живу средь русских я людей.
И мне бог протягивает длани,
Волей видно по всему своей.

За осиновым подлеском

За осиновым подлеском,
В перекрестье ярких звёзд.
Полированный до блеска,
Месяц вышел на помост.

Встрепенулся тёмный воздух,
Ярким отблеском свечи.
Будто солнце прыгнув в воду,
Тускло вспыхнуло в ночи.

Речка тут же заблестела,
Серебром играть пошла.
Свет танцуя то и дело,
Разглядел что рядом мгла.

Ночь прищурилась тихонько,
Поплотнее сжала мрак.
Гармоничней стало только.
Свет в ночи? Какой пустяк!

Зажглась под абажуром лампа

Зажглась под абажуром лампа.
Ночь отступила за окно.
Листом печатного эстампа,
Предстало пыльное стекло.

За ним виднелся узкий месяц,
Сострив печалью два конца.
К земле стыдливо как-то свесясь,
С личной явно подлеца.

Зачем тревога режет сердце,
И давит в грудь тупым гвоздём!?
А звук сместившись на два герца,
Осенним слышится дождём.

Кто мне накинул на личину,
Под старость лет пришедший дар?
Как разузнать на то причину
И потушить в душе пожар?

А может всё как есть оставить,
На самотёк пустив судьбу?
Зачем юлить, зачем лукавить?
Смерть не лежит в пустом гробу…

Ночь всё равно уйдет под утро,
А утро сменит новый день.
Опять смотреть он будет мутно,
Везде раскинув света тень!

Квартира тут же подарила:
Гнетущий ворох тишины.
Ночь за окном ползла уныло,
Смотря на свет из темноты.

Закудрявились долины

Закудрявились долины.
На поклон стоят деревья.
Неба синего личина.
Слабый шорох птичьих перьев.

Травы мокнут на рассвете.
Клевер пахнет диким мёдом.
Зорька красная в корсете.
Лунный лик перед уходом.

Солнце край земли мазнуло,
Зарумянился весь воздух.
Тени лишь лежат понуро,
В образах своих не твёрдых.

Утро лес взяло в охапку,
Прислонило к горизонту.
Скинув облачную шапку,
День бока подставил солнцу.

Я смотрю на это диво:
Красоты волшебной милость.
Как природная картина,
Кистью бога сотворилась!

Замена

И нет такого в жизни счастья
Чтобы несчастье помогло.
И день как будто ненавязчив
И не зудит в стене сверло.

Наверно просто воскресенье
Сегодня выдалось с утра?
И день пришёл благоговенья,
Сказать: «Вставать уже пора!»

А на фасадах вроде флаги,
Трепещут как бы на ветру.
Не пожалею я бумаги,
Хвалу вменяя ноябрю!

Нам праздник дан как будто новый.
Седьмое быстро заменив.
И календарь отнюдь не голый,
С собой несёт для всех сюрприз!

Седьмого Ленин поощрялся
И революция для всех.
Сейчас к нам Минин постучался.
Пожарский свой принёс успех.

Седьмого было в Петрограде.
Четвёртый день пылал в Москве.
Замена есть и бога ради,
Россия схожа здесь в судьбе!

Зачем трудиться, жить как надо

Зачем трудиться, жить как надо,

Ведь призовёт к себе господь.

Причём внезапно это правда,

Душа на небо, в землю плоть.

А может лучше не рождаться?

Не видеть этого всего?

У духа с телом нет форзаца

И нечисть входит в них легко.

Ну вот родишься ты мерзавцем

И будешь грабить убивать,

Или каким-нибудь красавцем,

Чтоб женщин всех обременять.

А впрочем может это надо

И не дано тому судить!

Наверно жизнь – всему награда,

А смерть – другому чтобы жить!

Звуки

Зорька яркой краскою
Красит скаты крыш.
Ветерок с опаскою
Гонит в поле тишь.

Дух идёт с околицы
Скошенной травы.
Свету явно молятся
Сгустки бывшей тьмы.

От колодца с воротом
Раздаётся скрип,
На пазы которого
Лёг бревна изгиб.

И журчит студёная
Вспенившись вода,
Из ведра склонёного
Достигая дна.

Зима свои подводит вехи

Зима свои подводит вехи,
Под попечительство весны.
Уж февраля видать огрехи,
Со спадом зимней пелены.

Снег потемнев, став ноздреватым.
Из под него бежит вода.
В ноль-ноль часов текущей даты,
Придёт желанная весна.

Зима с весной на перекрёстке,
Взаимно руки ведь не жмут.
Не поднимают к небу тосты,
Не просят дружеский приют.

Они друг друга уничтожить,
Всегда практически хотят!
Но побеждает кто моложе
И чей к теплу направлен взгляд.

Так было и наверно будет.
Придёт весна, уйдёт зима.
Своих они не сменят судеб,
Для них всё это навсегда!

Зима

Снежок порхает нежным пухом.
Кругом сверкает белизна.
Дыша своим морозным духом,
Шагает стылая зима.

Она несёт с собой сугробы,
Метели прячет в рукаве,
Потом пустить их в дело чтобы
И дальше двигать налегке.

Где надо лёд сама уложит,
Нагонит свору холодов.
В полях себе устроит ложе,
Укрывшись скопищем снегов.

Вот только век её недолог,
Три зяблых месяца в году.
Весна откинет белый полог
И стылость канет в теплоту.

Зимний вечер где плелась дорога

Зимний вечер где плелась дорога,
Появился праздно у ворот.
Постояв у сбитого порога,
Вдоль избы стал красться словно кот.

Постепенно черт набрался ночи.
Свистом ветра звёзд к себе созвал.
И луна в числе явилась прочих,
Чтобы тьма не вызвала скандал.

Он наверно думал неотступно,
Что собою заменяет ночь.
Только в час когда забрезжит утро,
Собирался вызвездиться прочь.

Ночь конечно тут же появилась,
Не давая вечеру мечтать.
Темнота свою явила милость,
Затемнив всю сумрачную стать!

Инструкция

Грязь выметаем постепенно.
Не машем яростно метлой.
Но прутья трутся полноценно,
Обратно становясь щепой.

Весь агрегат менять не будем,
Сначала прутья подберём!
Не так как бог благорассудит,
А с вездесущим словарём.

Получше скрутим прутья братья.
Метла как новая опять.
Достать всё можно с рукоятью,
Смотря кто будет ту держать!

Как ломоть ржаного хлеба

Как ломоть ржаного хлеба,
Месяц вычурно висит.
Из котомки выпав неба,
На пристанище ракит.

Гладь речная встрепенулась,
Принимая ветра дрожь.
В миг сошла её понурость,
Блеск с улыбкой стал чуть схож.

Образ твой мелькнувший в мыслях,
Серой птицей пролетел.
Шелест шёлка крыльев птичьих,
На ветвях ракит осел.

Кое-где блестят безлико,
Звёзд бесхитростных глаза.
Ночь сама тоскует тихо —
Вон слезится бирюза.

Даже месяц взгляды прячет.
Вдоль ракитника пойду,
Поищу в тоске удачу
На скалистом берегу.

Как много черт, вполне хороших

Как много черт, вполне хороших,
Встречаем в жизни мы своей.
Потом несём обидной ношей,
Хлопки закрытых нам дверей.

А кто считал явлений быстрых,
Расположившей красоты?
И блеск в накинутых монистах,
Как от таинственной звезды?

Не будет женская основа,
Лежать препятствием в любви!
Наоборот она готова,
Её лишь только вдохнови!

И послетают тут же маски,
Богопристойнеших людей.
Поблекнут может даже краски,
Всех неудавшихся страстей.

Так значит всё-таки не может,
Быть единичной красота.
На то и создана природа,
Как многогранная черта!

Как расточительна природа

Как расточительна природа,
Всё отдаёт нам задарма.
Опустошая год за годом,
Свои земные закрома.

И нефть и газ текут сторицей.
Расщеплен атом и нейтрон.
А вот тротил как единица,
Отпал, при счёте в мегатонн.

Извлечены все минералы.
Уран давно уж не руда.
Но сверлят землю, долбят скалы,
Сажая зёрнышки вреда.

Наверное люди дети рая,
Христа все меряют венец.
На недра эти посягая,
Без думы что придёт конец.

И день такой сверкнёт внезапно,
Огонь взметнётся как пион!
Тогда всем станет всё понятно:
Бог запустил армагеддон!

Вот так вот истина приходит:
Жжёт небывалая заря.
Дань отвалив плохой погоде,
Жизнь вянет хаос сотворя…

Как чуть подмоченный ломоть

Как чуть подмоченный ломоть,
Представьте как похоже!
Так между ног блестела плоть,
Бугром лохматой кожи.

Пучок растрёпанных волос
Стихию возрождая,
Был мокрый как морской утёс,
Скрывая дебри рая.

В глазах зажёгся тот порок,
Что похотью зовётся.
Согнув колени длинных ног,
Раскрылся зев колодца.

И принцип очень твёрдый мой,
В те дебри погрузился.
Как водолазовый герой,
Мгновенно залоснился.

Движений потных чехарда,
Плясала, замирала.
Стонала даже тишина,
По временам немало.

Но вот раздался длинный всхлип,
Волнующе, протяжно.
Тандем телесный в миг затих
И стала простынь влажной.

Какой мотив звучит гораздо чаще

Какой мотив звучит гораздо чаще?
Да тот что под шансон всегда поют!
Он заводной, но сильно ненавязчив.
Ему стихи народный смысл дают.

С ним не плетут бессвязное мычанье
И не пускают в ход речитатив.
Слова лишь проникают в подсознанье,
Ведь без припева в нём всегда мотив.

Он с дворовою песней сильно связан,
Жаргон тюремный для него как свой.
Его одною коронуют фразой,
Она звучит: «Мотивчик сей блатной!»

Катавасия

Я в Московском хаусе встревожен,
Море лиц и скалы из домов.
Даже свет с фонарных тащат ножен,
Будто солнце светит со столбов.

Гул какой-то всюду безымянный,
Перекрёстки улиц вкривь и вкось.
Закоулков лик всегда обманный,
Сколько в них петлять мне довелось!

Чрево подмосковного желудка,
Через многочисленные рты.
(Выглядит конечно это жутко!)
Люд глотает как планктон киты.

Под землёй дворцовая прохладность.
Толчея из платьев, пиджаков.
У метро обширная всеядность,
Всех оно вберёт без лишних слов.

На поверхность, срочно на поверхность!
В тишину кладбищенских садов.
Там не просто смерти равномерность,
Там парад поэтов и певцов!

А потом на площадь к мавзолею,
Из кремлёвских звёзд где небосвод.
К этому открытому музею,
Где страны надежда и оплот…

Ночь пустой – в столице не бывает,
Постоянный шум висит машин.
Но при этой дикой панораме,
Красота кругом, через аршин.

Вроде стихнуть всё должно под утро,
Но такого в принципе тут нет.
Ночь исконно поступает мудро,
На Москву накинув бледный плед.

Книга судеб

Где горизонтом пронзается небо,
Листьями прёт шелуха нашей жизни.
Осень там давняя, давняя небыль.
Кровью на землю как солнце не брызнет.

И не родится Христос в серой тверди.
Мёд потечёт по пчеле волосатой.
Звуком послужит симфония Верди.
Люди в след крикнут ему: «Супостат ты!»

Крест порастащит фрагменты могилы.
Смерть на корову накинет попону.
Кто-то заплачет: «О боже помилуй?!»
Камень добавит копыту трезвону.

Черви голодные плотью питаясь,
Крылья раскинут своими телами.
Смерть перетащит попону босая.
Шкура коснётся об землю рогами.

Люди цепочками встанут на плаху.
Море польётся, раз берега нету.
Сам горизонт вдруг рассыплется прахом.
Соль засверкает чужою монетой.

Жизнь без спасённых как старая будет.
Дно забросают и гнилью и тленом.
Книгу состряпают новую судеб.
Снова земля полетит во вселенной!

Когда гуляет одиночество

Когда гуляет одиночество
В обнимку с другом со своим,
Как незаконное пророчество
По волнам жизненных стремнин.

То возникает ощущение,
Что ты тот друг ему и есть!?
Как чьё то сладостное мщение,
Перетекающее в весть!

И то и то пока что создано,
В незримых помыслах твоих
И не дай бог что вдруг осознанно,
Об этом кто напишет стих!

Колыхнув тихонько куст рябины

Колыхнув тихонько куст рябины,
Ветерок улёгся на листву.
Край шуршащий потрепал осины,
Паутину тронул на суку.

Жёлтовато тренькнула синица.
Дятел развернувшись улетел.
Солнце поспешило обнажится,
Облака оставив не у дел.

Зной степенно разливался в чаще.
Полдень приближал свои часы.
Тишина на миг взвилась звеняще!
Звуков прерывая все мечты.

Крыши покрытые дранкой в нахлёст

Крыши покрытые дранкой в нахлёст.
Столбик с отметкою: столько-то вёрст.
Купол церквушки с поникшим крестом.
Вход на погост, перекрытый шестом.

Солнце успело подняться в зенит.
Брёвна имеют запущенный вид.
Плотно прижавшись к друг другу венцом,
Сыпят труху лубяным естеством.

Тень от калитки легла у ворот.
Слышно на на место щеколда встаёт
Бабка видать поплелась за водой,
Тачку с бидоном таща за собой.

Скрипом колодезный стонет журавль.
Звякнув ведро сорвалось как голавль.
Рябью качает осиновый лист.
Воздух в колодце прохладен и мглист.

Ворохом щепок покрыта вода.
Чистой её не поднять никогда.
Дёсна – веками скопившейся гнёт.
Русь деревянную, старость жуёт.

Жизнь его металась в вечной панихиде

Сергею Есенину

Продолжить чтение