Читать онлайн История Донского казачества. От генезиса до геноцида. Книга 1 бесплатно

Становление Донского казачества

Как вещают нам самые древние памятники славянской литературы, а именно летописи, что еще во времена татарского владычества, а именно в 1265 году в столице Золотой Орды – Сарае была учреждена правовая Епархия, в пределы которой входило все пространство между Днепром и Волгой. А в 1360 году с грамотою митрополита Московского св. Алексея, было послано благословение ко всем христианам, обитающим в пределах Черного Яра и в караулах вдоль Хопра и Дона.

Так же существует предание, что Донские казаки накануне Куликовской битвы в 1380 году привезли в Москву две иконы Божьей Матери и передали их Великому Князю Дмитрию Ивановичу, впоследствии прозванному – Донским. Обе этих иконы, кстати, чудодейственным образом сохранились и до наших дней.

Усердный и добросовестный исследователь донской старины Харитон Иванович Попов, с полной уверенностью утверждает, что сами Донские казаки существовали еще за несколько веков до того, как о них появились первые письменные свидетельства. И возможно представляли собой обособленное русское племя, отрезанное от остальной Руси полчищами орд степных кочевников татар во времена их нашествия, но так и не признавшие, не своей покорности, ни ханской власти.

Но это все литературные предположения и гипотезы историков, официальный, же исторический документ, подтверждавший наличие вдоль реки Дон воинствующих людей, следует считать первое дипломатическое послание, направленное ногайскому князю Юсуфу, Иваном Грозном в 1549 году, в котором говорится, что дошел до царского уха слух, что, мол, Крымский царь недоброжелательно к ним, к ногайцам относится, ибо царю Астраханскому и пушки и людей военных прислал на помощь. Я же царь Московский к вам отношусь дружелюбно и повелел моим Донским казакам крымские поселения разорять. К концу 16 —го, начала 17 века царю Московскому уже постоянно начинают сыпаться жалобы на Донцов. Ханы и султаны беспрерывно жалуются на обиды учиняемые вольными людьми с Дона. Они просят что – бы царь вывел или расселил этих беспокойных и опасных во всех отношениях головорезов – разбойников. Со времен царя Ивана Грозного, у Московских царей повелось не признавать свою власть над казаками. Ответ был один, что люди эти не подчиняемые царской власти, они там мол, все воры и разорители, хотя сами и наделяли вольных людей такими полномочиями, которыми более в государстве никто из подданных не пользовался. Еще с 16 века, а именно с 1550 года, в Русском государстве было заведено, что бежавший на Дон и принятый там казаками на казачьем круге, общем военном совете, какое бы преступление за беглецом не числилось, считался и прощенным за деяние и очищенным от греха навсегда. Одним словом «С Дона выдачи нет».

Старинные казачьи предания гласят о том, что Донские казаки в 1552 году оказали царю Иоанну Грозному огромную услугу в помощи при взятии царем города Казани как и в покорении всего Казанского ханства. Авторитетный историк казачества, Ригельман, рассказывает о том, что именно Донцы сделали подкоп и, закатив под крепостные, казанские стены, несколько огромных бочек с порохом и совершили подрыв. Казаки первые ринулись в образовавшийся пролом в крепостной стене, без всякой пощады поражая и круша неприятеля. За это царь Московский пожаловал казачеству реку Дон в полное их распоряжение, разрешая, селится вдоль нее там, где им самим надобно и удобно будет. Данное свое повеление, он закрепил в соответствующей царской грамоте.

Что таковая грамота действительно была, никто из казаков никогда не сомневался. Историк Василий Дмитриевич Сухоруков, сообщает о том, что грамота эта действительно была представлена Императору Петру, когда он, спустя практически 150 лет останавливался в городе Черкасске во время своего путешествия к крепости Азов в 1695 году. Сам факт участия казаков во взятии Казани так же упоминается и у Карамзина, и у Соловьева и хотя историки не уточняют, что это были за казаки, ну а кроме Донских какие могли быть в то время еще?

В 1554 году уже по точным историческим фактам, казаки, узнав о желании царя Московского покорить ханство Астраханское по своей доброй воле, изъявили свое желание участвовать в этом походе. Руководили Донскими казаками в том военном походе два атамана, Павлов и Ляпун. В условленном месте дождавшись, царских войск, казаки двинулись вперед. Близ Черного острова казаки, не дожидаясь подхода главных сил, нанесли такое серьезное поражение передовым татарским ордам, что князь Вяземский, руководивший в походе всеми царскими войсками, смог беспрепятственно войти и взять город Астрахань, ибо сам хан Ямгурчей бежал из города с остатками своих войск, не видя для себя возможности его удержать.

В 1556 году часть казаков, уже плотно удержала Астраханскую крепость, не давая тем самым татарскому хану Ямгурчею возможности отбить город назад. При этом остальные казаки противостояли Крымскому хану Девлет – Гирею, решившему крупными силами совершить набег вглубь самой России. При первых попытках захвата приграничных селений, Донцы уже сами объявились в Тавриде и, предавая татарские селения огню и мечу дошли до крепостей Осман – Керемень и Очаков, которые были взяты сразу с боя. Отбив у татар крупные табуны лошадей, и награбив большую добычу, казаки ушли в степи. Очаковский и Тянянский паши, собрав крупные силы, устремились за казаками в погоню, ну и тут донские витязи, перехитрили своих преследователей, заманив их в засаду и перебив большую их часть. К хану были посланы гонцы, дабы он узнав крайне опасную обстановку изменил свои планы и отказался от дальнейшего похода на Русь и вернулся защищать и спасать уже собственную страну и покорных своих подданных.

В 1558 году уже зимой хан Девлет – Гирей собрав стотысячное войско, вновь двинулся на разграбление России. В самой Тавриде произошло ровно все – то же самое. Донцы так похозяйничали в Крыму, что хан, побросав обозы и пленников, которых удалось захватить, быстро вернулся в свои владения, где его взору предстала печальная картина, разбитых и саженых селений и множество перебитых подданных. Позже в 1571 году, хану Девлет – Гирею все же удалось дойти до Москвы и выжечь ее практически полностью, за исключением самого Кремля. Сам царь, хотя и был предупрежден казаками о надвигающейся опасности заранее, сопровождаемый своими опричниками был вынужден бежать и скрываться в Александровской слободе. Москва же была отдана диким азиатам на полное разграбление, но не будем забегать настолько вперед, и пусть наша история идет по своему хронологическому порядку.

В целом же сама деятельность казаков на то время поражает своей энергичностью и кипучей страстью к достижению поставленных целей. В то время когда обособленная часть казачества участвует и во взятии Казани и в захвате Астрахани, другие их представители успевают наносить урон степнякам ногайцам, напав на их столицу Сарайчик, а также разоряют аулы черкесов и даже Азовских турок заставляют платить им дань за спокойствие.

Московский дьяк, Котошихин, служивший в Посольском приказе при царе Алексее Михайловиче, в чье введенье как раз входило, сношение с Донскими казаками настолько высоко ценил вклад казачества, внесенный ими в защиту России, что в своих записях говорит следующее; «И дана им (казакам) была, на Дону полная воля… и если бы им той воли не давалось бы, то подданство их Московским царям была бы под полным сомнением, а самим царям Московским не владеть бы не Казанскими, не Астраханскими царствами со всеми их землями».

ЗА ЦАРЯ и ОТЕЧЕСТВО

Официально принято считать началом официальной службы Донского казачества Московскому царю 1570 год. В последующем именно этот год и был вышит на всех казачьих полковых знаменах именно обозначающий дату, когда казачество добровольно признало над собой власть Русского царя. Сама воинская присяга была дана царю значительно позже, около ста лет спустя, но вот само русское подданство было принято казачеством именно в 1570 году.

Грамоты, утверждающие подданство были выданы Московским царем Иоанном Грозным, казачьему атаману Ивану Новосильцеву, которого он, царь уполномочил как своего посла к турецкому султану Селиму на Азов.

Так кто же они были такие эти первые поселенцы вдоль берегов Дона и зачинатели, и основатели войска Донского? Конечно своих имен и фамилий они нам не оставили, но в основном все историки схожи в одном, едином мнении, что несомненно это были русские, к тому времени уже православные люди пришедшие за волей. Историк Попов придерживается мнения, что русские люди селились вдоль Дона впервые века татарского нашествия, в тоже время, спасаясь от татаро-монгольского ига переселяясь с территорий обширной Московии. Историк Соловьев, укрепляя сию версию, укрепляет ее, утверждая, что донцы были те же ранние, ратные рязанские казаки – богатыри, пограничники, только переселившиеся южнее в Донские степи.

То, что это были люди русские, свидетельствует как их великорусская речь и говор, так и их глубокая православная набожность, а так же приверженность к вере своих предков сохранившиеся, кстати, практически и до наших дней.

После резни и разгрома учиненного в Новгороде опричниками Иоанна Грозного, к стати в том же 1570 году, а позднее и во времена начавшегося церковного раскола, на Вольный Дон, бежало множество людей различных званий, состояний и сословий. Бегством спасались все, и опальные бояре, и попавшие в царскую немилость дворяне, и так называемые «староверы» не желающие признавать и поддаваться «Никонианской ереси», и холопы, и крепостные крестьяне. Одних гнало на Дон желание спастись, других нужда, третьих обрести свое место под солнцем, но, то, что основным ядром Донского казачества были те, в ком, как говорили ранее; «силушка живчиком по жилочкам переливается» сомнений даже у самых ярких скептиков остаться не должно. Да и как иначе, ведь сама жизнь в то дикое время на Дону была переполнена опасностями настолько, что в той обстановке уживаться могли только закаленные люди боровшиеся с множеством трудностей, мужественные и телом, и духом, истинные витязи земли русской.

Во времена зарождения казачества в Донской степи кочевали и усевали ее своими костями многие и многие народы. И кого там толь не было, и грубые воинственные скифы, и степняки сарматы, и премудрые греки, и неразумные, как их окрестил А.С.Пушкин, хазары и жестокие, кровожадные печенеги, и коварные половцы, и коннику гунны топтали степные тюльпаны копытами своих кобылиц. Здесь кочевала и дикая ногайская орда, и закубанские черкесы делали свои свирепые набеги, так и вся эта огромная территория, все нижнее течение Дона, до впадения в него реки Аксай, где на сегодня находятся такие города как; Азов, Ростов – на – Дону, Нахичевань, Новочеркасск и Аксай принадлежали могущественной Турецкой империи, под боком у которой, как верный ее вассал, расположилось грозное Крымское ханство. Именно в этих сложнейших условиях для существования, ложась костьми и истекая кровью своих первых патриотов, боролась Русь с татарами за право называться русским государством, отстаивая свое право, право быть свободным!

При всех условиях, казак не имел покоя ни днем, ни ночью, он не мог себе позволить расстаться с оружием, эта была непозволительная роскошь, которая могла стоить жизни ему и его товарищам. «Один за всех и все за одного», вот одна из самых ранних казачьих пословиц. За неимением гор и густой растительности, донские степи не представляли собой каких – либо природных укрытий, поэтому казаку приходилось полагаться только на свою меткость в стрельбе, на свою дальнозоркость, на свой твердый удар сабли, на свою природную выносливость, ловкость, силу, да на доброго, верного коня. Нет ничего удивительного, что этому островку сгустка русской крови, чудом затесавшемуся меж азиатско – татарского моря, приходилось практически беспрерывно воевать. Военные действия длились месяцами и годами, перемирие же днями и неделями, но и в это короткое время казаки не бездействовали. Одним из их основных занятий в те дни было еще далеко не земледелие, а охота и рыбная ловля. В то время природа была более насыщенна и дичью и рыбой. В степях, заводях и болотах водилось неисчислимое количество различной дичи. Огромные по количеству стаи диких уток, гусей, лебедей, куликов и чибисов заполняли собой бескрайние заливные луга – займища. В редких мелколесьях водились медведи, волки, кабаны, лисы, зайцы, дикие козы. Реки и мелкие речушки буквально кишели от рыбы. И огромные стерляди, и севрюги, и по форме и размеру напоминавшие бревна, белуги, о наличии другой рыбы, поменьше и говорить не приходится. Сам способ охоты проходил примерно следующим образом; как порох, так и свинец в то время ценился, чуть ли не дороже золота, потому что все это приходилось либо добывать в бою у врага или с большими трудностями доставлять из Московии, поэтому палить по зверю считалась у казака мягко сказать плохим тоном. Поэтому охотится, старались верхом на добрых лошадях загонять зверя, а именно настигнув бегущего волка или лисицу, с седла одним точным ударом перебить нагайкой зверю первый после шеи позвонок и этим ударом, уложить его на месте. Собак на охоте казаки использовали крайне мало и весьма редко. Вот так в седле или пешими, прячась в камышах с колчаном стрел, или с сетями на легком казачьем челночке проводили свой досуг вольные люди.

Изначально было принято делить самих казаков на низовых и верховых. Низовые, что начали заселять самые низовья Дона, по праву считаются старшими братьями в общей семье всего Донского казачества. Верхний Дон стал заселяться значительно позже. Сами низовые казаки и по темпераменту, и по характеру своему белее тщеславны, самолюбивы и заносчивы. Они более дорожат своими казацкими привилегиями, они воинственнее и энергичнее своих побратимов.

Как описывал Семенов в своем «Отечествоведение» за 1879 год, «Верховые казаки более медлительны и домовитее они по большей части русые, сероглазые и брюнетов меж них крайне мало. Они более тучные, сложения более крепкого, склонны к физическому труду и развиваются медленно. Низовые же казаки, напротив, по большей части брюнеты, черноглазые и черноволосые. От природы они сложения менее крепкого, труды физические переносят крайне тяжело, зато крайне ловки и проворны.

Возможно, все эти черты и склонности нрава передались им с кровью их прабабушек, которые зачастую были либо турчанками, либо черкешенками. Ведь на заре своего рассвета казаки добывали себе жен, как и все имущество именно с боя. Как когда – то первые римляне похищали себе сабинянок из соседствующего с ними племени, которые потом, после того как обжились и родили им детей сами не захотели от них уходить. Вот так и Донские казаки, захватив пленниц из воинственных горских племен и турецких поселений, обручившись с ними и обзаведясь общими детьми, стали жить в дружбе, любви и согласии. Турчанки, татарки и черкешенки переняв от казаков их православную веру, уклады, быт и обычаи, стали не только полноправными казачьими женами, но и прародительницами тех Донских казачек, на которых в последующем ляжет огромная ответственность за детей и все казачье хозяйство, покуда мужья будут пребывать в долгих военных походах и службах.

Институты семьи и брака:

На заре развития Донского казачества, в первую очередь в целях собственной безопасности большинство казаков были неженатыми. Да и куда там, находясь в постоянной опасности, без минуты покоя уследить за женой с детьми. Ко времени знаменитых Азовских походов к концу 1600 годов, от общей массы женатых насчитывалась примерно одна треть. Церквей изначально на Дону не было и подавно, поэтому если и существовал институт брака как таковой, то весьма в упрощенном своем варианте. Где в основном добывали себе казаки суженных, я сообщил читателю чуточку выше, ну еще можно добавить, что привозили засватанных русских невест так же и из Московии. Казак, добывший себе невесту, обычно приводил ее на общее казачье собрание, майдан и если невестка была православной, то оба тут же молились перед выставленной иконой и кланялись затем молодожены на все четыре стороны. Казак говорил:

– Матушка честная станица, вот жена моя!

Круг казаков спрашивал, обращаясь к невесте:

– Люб ли тебе красавица муж или же не люб?

Если женщина утвердительно отвечала, что люб, то круг казачий гремел, все шумно поздравляли молодоженов, крича при этом:

– В добрый час! Согласны! Разрешаем!

Призванный муж, обнимая свою новоиспеченную жену, уводил ее в свой курень. Если же супружество оказывалось, по каким либо причинам неудачным, то процедура развода происходила так же легко и непринужденно. Муж приводил жену на казачий круг и, отстраняясь от нее, говорил:

– Господа атаманы и товарищи, она мне больше не жена.

Жена в свою очередь говорила:

– Станица, он мне больше не муж.

Станица развод сразу же одобряла, и он считался состоявшимся.

Если же в толпе казаков для разведенной казачки находился претендент на ее руку и сердце, то там же на сходе заключался новый брак. Прежнему же мужу в таком случае требовалась выплата отступных, в виде оружия или какой ни будь нужной в хозяйстве вещи, но чаще всего, отступные замещались общей попойкой, в какой принимала активное участие вся станица. Со временем, после постройки на Дону церквей процесс бракосочетания был более усложнен церковными обрядами в виде венчания.

ЖИЛЬЕ и БЫТ

Изначально казаки стали селится именно сплоченными группами по 80 -120 человек. Такое воинствующее, мужское поселение издавна называлось стан или становище, отсюда и пошло название основного казачьего поселение – «Станица». Каждый жилой станичный дом именовался «курень» и представлял собой отдельно стоящую, как назвали бы сейчас, боевую, укрепленную точку. Он окружался земляной насыпью и обносился изгородью из веток в основном дикого терна, дабы в случае внезапного нападения неприятеля быть укреплением. Иногда и даже зачастую, помимо жилых домов, земляным валом и изгородью обносилась и вся станица целиком. В самих домах жили по несколько человек, представляя собой одну боевую единицу. Помимо жилых домов, в каждой станице имелся общий курень или станичная изба. Даже в более современные времена, когда большинство казаков обзавелось женами и семейством, в каждой станице оставались станичные избы, в которых продолжали жить, обыкновенно зимовать казаки – холостяки, у которых в свою очередь имелись продовольственные запасы по числу проживающих товарищей. У них имелся один общий котел и одна общая казна на всех. Отсюда пошло сохранившееся и до наших дней среди казаков и не только слово «односум» или «семейник». То – есть казаки, служившие в одной воинской части и делившиеся между собой как имуществом, так и провизией навсегда именуются, семейниками, либо односумами.

Все основные общие станичные дела решались на станичной площади у станичной избы. Сия площадь именовалось в основном «майданом». В часы своего редкого досуга на майдане так же собирались станичники, как говорили раньше; поиграть в кости, да послушать сказок, о лихих казачьих набегах, подвигах ратных, да славных казачьих победах над полчищами басурман.

Власть и руководство среди казаков распределялась следующим образом. Во главе всего станичного управления стояли выборные казаки – атаманы, у которых имелись ближайшие помощники – старшины. Само слова «атаман» пошло от слова «ватман», что значило начальник казачьей ватаги. В мирное время Войсковой атаман был лишь «старшим среди равных», хотя и был окружен особым почетом среди товарищей – казаков. С начала военного похода, сама структура руководства резко менялась и как только казак – атаман садился на коня, в полном вооружении он становился тираном, в разумном и изначально историческом понимании этого слова. Его власть была непререкаемой, а дисциплина среди казаков становилась железной. Атаман в буквальном смысле распоряжался жизнью и смертью своих боевых товарищей. В военных походах дисциплина была на самом высоком уровне, за любую провинность на войне незамедлительно следовало наказание вплоть до лишения жизни. Ежели в военном походе находили у кого водку, то ее обладателя расстреливали на месте, если водку находили во время морского похода на стругах, то виновника в нарушении дисциплины зашивали в большой мешок и сбрасывали в воду. Такие грубые меры борьбы с нарушением дисциплины были вполне оправданы, ведь на кону была жизнь не только самого пьяницы, но и жизни его товарищей, тех, кто на него положился, пьяный в одночасье мог погубить все общее дело.

Все мало – мальски значимые станичные дела обсуждались и решались кругом, в основном путем голосований на майдане. Собравшись на площади, казаки обступали часовенку, если таковая имелась, если нет, то на площадь из главной избы выносили икону. Образуя собою широкий круг, казаки старались становиться так, чтобы виден был каждый из товарищей и при желании любой мог смело и открыто высказать свое мнение по обсуждаемому вопросу, и что – бы случайным делом не допустить принятия решение с голоса немногих, но нахальных и горлопанистых.

В мирное время в станицах казаки не слабо бражничали, как сейчас бы сказали, были заядлые «тусовщики» или «гуливали» как говорили о себе сами казаки. Считалось абсолютно незазорным после очередного похода пропить все привезенное с собою имущество, пропиться «до медного креста», пропить можно было все, кроме коня, если он, конечно, был и оружия. Казак, пропивший свое оружие, автоматически лишался своего статуса, самого звания «казак» и навеки покрывал себя великим, несмываемым позором. Само товарищество казаков без малейшего сожаления изгоняло сего пропойцу из своей среды. На старом гербе Донского казачества, замененного, кстати, только, в начале 19 века на пронзенного стрелой оленя, издревле был изображен голый казак, восседающий на бочке, без одежды, но именно в полном вооружении. По станице казаки щеголяли в, богатых одеждах опоясанные дорогим оружием, отделанным драгоценными металлами или камнями, но это все лишь в мирное время и у себя как говорится дома. В поход же одевали, что попроще, но практичней, оружие брали самое, что не наесть «рабочее», удобное в обращении, но простенькое при его изготовлении, без излишеств. Все эти меры предосторожности, предпринимались с одной единственной целью, дабы в случае неудачи или же гибели, враг особо не смог поживиться за счет казачьего имущества.

Как сегодня бытуют основные мнения историков или тех, кто к таковым себя относит, что, мол, в казаки на Дону принимали всех без особого разбора. Достаточно было лишь подкрепить свою православную веру умением правильно перекреститься, и ты уже казак. Такие историки в корне не правы, либо из своего легкомыслия, либо в угоду общественному мнению, пытаясь находить во всех всеобщее равенство, либо опираясь на описания казачьего быта подражая Николаю Васильевичу Гоголю. Копаясь в архивных документах относящихся именно к Донскому казачеству, я с полной уверенностью могу сказать, что это далеко не так. Многоуважаемый Гоголь писал о жизни и быте именно запорожских казаков, а их нравы и уклады весьма разнились с жизнью Донских казаков. В то время затесаться, и жить на Дону было можно, но вот получить звание именно казака было весьма нелегко. Как писал в своих работах один из авторитетнейших историков Донского казачества А.Н.Пивоваров, посвятивший много лет его изучению по подлинным архивным еще дореволюционным документам, чтобы тебя стали называть казаком – это следовало заслужить доблестной службой и беспорочным поведением. Пришедший на Дон и желающий казаковать, вначале становился батраком войска Донского и только спустя несколько лет испытательного своего срока, проведенного именно безупречно, мог претендовать на столь высокое именование самого себя и на равных приобщится к товарищам – казакам.

Расселение Донских казаков (филиалы)

Как мы видим, в проворстве, силе, воинской хитрости, храбрости, выносливости и предприимчивости, Донские казаки превосходили всех своих многочисленных врагов. К тому же у казаков уже с самого раннего их существования, как воинственной организации была идея, кратко и четко выраженная в словах, как: «чтобы басурманская вера над нами не посмеялась и чтобы вотчины государевой пяди не уступить».

Только столь высоким боевым духом и крепкой религиозной идеей можно объяснить, тот феномен, что горстка русских людей, всегда одерживала победы над многократно превышающим по численности врагом, при этом еще успевая осваивать и новые территории для своего государства. Насколько вообще была, широка натура Донского казака в ту пору может говорить тот факт, что еще во времена покорения Казани и Астрахани в Раздорском казачьем городке собрались братья – казаки и, посовещавшись, решили идти походом на Каспийское море. Основным доводом в пользу принятия столь рискованного мероприятия служило соображение, что у казаков, мол «зипуны поизносились». И вот собравшись довольно таки во внушительную флотилию на легких казачьих стругах, целое лето напролет разгуливали казаки по Каспию, нападая и громя персидских купцов, отягченных заморскими товарами, грабили так же и небольшие, но богатые торговые мусульманские города. И так увлеклись сей потехой и удалью казацкой, что и не заметили как на море стали подниматься шторма и бури, осень пришла нежданно. Казаки, нагруженные добычей решили, не искушать судьбу попыткой дойти на малых судах своих до Волги и решили пристать к неизвестному до того берегу. Разведав местность, поставили навесы, шатры и палатки, решили перезимовать. Местность оказалась на редкость спокойной и тихой, чуть вдалеке возвышались белые шапки Кавказского хребта. Удачно перезимовав, многим места те так приглянулись, что они и на Волгу то плыть не захотели. Посовещавшись, отправили группу товарищей на Дон, звать с собой всех желающих обживать новые места. Спустя некоторое время посыльные вернулись с множеством нового народа из желающих. Таким образом, было положено начало славному Терскому казачеству, изначально именуемым Гребенским, уже со своим атаманом, со своими старшинами и войсковым кругом, но с традициями и обычаями во всем схожими с обычаями Донского казачества.

По самой же реки Волге вплоть до города Астрахани стали возникать казачьи станицы и малые городки, так было положено Волжское казачество, впоследствии именуемое Астраханским казачьим войском.

В 1584 году порядка 800-ста Донских и Волжских казаков под началом атамана Нечая вышли к реке Урал. Наличие необжитых привольных степей, заливных лугов и обилие дичи и рыбы настолько приглянулись казакам, что они решили там и остаться, заложив тем самым начало основания Уральского или Яицкого казачьего войска.

Казачий атаман Ермак Тимофеевич

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали,

И беспрерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали…

Ко славе страстию дыша,

В стране суровой и угрюмой,

На диком бреге Иртыша

Сидел Ермак, объятый думой…

(из русской песни на слова: Кондратия Рылеева)

То, что поход Ермака в Сибирь состоялся в 1581 году, по мнению Карамзина и Соловьева позже оказалось ошибочным. Так как в этом году атаман Ермак с донскими казаками принимал участие в войне против польского короля Стефана Батория и действовал в составе царского войска под Могилевом на Днепре, что было подтверждено точными польскими источниками. Так пан Стравинский писал польскому королю, что 27 июне 1581 года под Могилев пришла Московская рать, и, разорив все предместья, приступила к осаде самого города, и, перечисляя Московских воевод, в общем списке из пятнадцати фамилий упоминает, воеводу Донских казаков, Ермака Тимофеевича, казачьего атамана.

Сам поход в Сибирь состоялся именно в 1582 году, что подтверждается как грамотами Иоанна Грозного, так и утверждением историка Костомарова. Вот, что он пишет по сему поводу; Что касается до Ермака Тимофеевича, то нет оснований предполагать, что он принадлежал к разряду донских удальцов навлекших на себя царскую опалу своими грабежами и разбоями. Напротив, оказывается, он находился на службе у русского царя и в 1581 году участвовал в осаде города Могилева на Днепре. После чего в 1582 году казачий атаман направился по царской грамоте в Пермь, что так же подтверждается царской грамотой Строгонову, в которой царь делает ему выговор, что тот без его на то согласия отправил казаков за Урал и приказывает вернуть их на прежнее место службы в Пермь. Регулярные, опустошительные набеги сибирских татарских орд на приграничное Прикамье, отданное практически полностью в феодальное владение Иваном Грозным купцам Строгановым, побудило тех последних, предпринять за собственные средства с позволения опять же царя, военный поход, дабы усмирить сибирских татар силами Донских казаков.

Поплыв летом 1582 года вверх по реке Чусовой, казаки через несколько дней уже вступили в схватку с татарами и разбили наголову хана Мурзу Бегулия, захватив его самого при этом в плен. Как пишет Карамзин, Строгоновы, испытав тем самым мужество и верность Донских казаков, и на деле узнав великую их отвагу, а так же решительность их славного Вождя, Ермака Тимофеева, родом неизвестного, душой знаменитого, добыв им множество оружия и заготовив всю необходимую провизию, объявили поход воеводы Ермака на всю Сибирь. К 540 Донским казакам, славным по буйству своему и храбрости, как пишется в летописи, Строгановы дополнили еще 300 наемников находящихся у них на службе и состоящих в основном из литовских и немецких выходцев. Таким образом, 840 человек под верховенством донского атамана Ермака, при поддержке испытанных в боях атаманов; Иваном Кольцо, Яковом Михайловым, Никитой Паном и Матвеем Мещеряком казаки отправились на покорение суровой, необжитой Сибири. С самого начала поход предвещал множество трудностей. При перевале через Уральский хребет, казаки уже не раз вступали в схватки с небольшими шайками татар, но все самое трудное было еще впереди.

И только спустя практически два месяца, а именно 22 октября, уже поздно под вечер, отряд Ермака подошел по Иртышу на казацких стругах к укреплению татар Атик – Мурзы где и высадился на берег. Там за крепкими засеками и укреплениями укрылся со своими войсками тогдашний владыка Сибири, царь Кучум. Быстро стемнело и взору казаков предстало множество татарских огней, со всех сторон, и с обоих берегов реки раздавались дикие крики и вопли сибиряков, разносившиеся далеко по окрестностям. Лагерь казаков, наоборот был, тих и угрюм. И без того малая численность отряда еще поубавилась, некоторые полегли в предыдущих стычках с татарами, другие были серьезно ими ранены, третьи от непосильных походных трудов были серьезно больны. Казаки понимали, утром грянет бой, но, сколько, же врагов придется на каждого из них, десятки, а может сотни, кругом одни огни? Как всегда перед серьезным делом, собрались на казачий круг. Совет провели уже за полночь на высоком бугре, внизу бурлил темный неспокойный Иртыш. Сумрачны и суровы казачьи лица, молчаливы уста, печальны очи. У всех на сердце печаль, а малодушная мысль о скорой кончине точит души. Даже сами атаманы, сотники и пятидесятники, не имея в себе сил душевных приободрить казаков, понуро молчали. Но вот кто – то в толпе не выдержал, и из уст вырвалось громкая фраза;

– Надо идти назад!

Эта фраза как общий вздох пронеслась по всему казачьему кругу с облегчением.

– Конечно назад…, загудели казаки. Нам с ними не справится! Лучше и не пробовать! Ишь сколько их?! Они нас одной своей массой задавят! Судя по возгласам если и не всех, то явного основного большинства, решение было практически принято. Слово было за атаманом.

В глухо шумящий, волнующийся и гудящий казачий круг, быстрой, уверенной и твердой поступью, вошел Ермак Тимофеевич. Горящий и потрескивающий смоляной факел, освещал его с головы до ног. Хорошего роста, на диво сложенный, широк в плечах, подобранный в стане, с благородной и величавой осанкой, в своей кольчуге и остроконечном шлеме, на которых играли в ночи красные отблески огня он походил на вождя – витязя из старорусских сказаний – былин.

– Помолчи, честная станица! Атаман слово держать будет! – громко сказа один из есаулов.

Казачий круг, мигом стих, казаки плотнее сомкнулись вокруг своего вождя. Атаман не спеша снял шлем и седеющие темные кудри спали на загорелое решительное лицо.

– Идти назад?! – тихо, но сурово переспросил Ермак, обводя товарищей своих сумрачным взглядом.

Все с непокрытыми головами, потупясь стояли, не смея смотреть атаману прямо в глаза. Презрительная улыбка скользнула по губам атамана, и сверкнули глаза его.

– Я вас спрашиваю, атаманы – молодцы; назад идти?!

Голос Ермака нарастал.

В ответ была тишина, никто не поднял понурой головы.

– Идти назад?! – уже более мягче и как бы в раздумье продолжал Ермак – Возвращаться без припасов, через мертвые, мерзлые пустыни, пешком через снега, реки мерзлые не сегодня – завтра встанут…

Ну что – ж! Но с какими глазами вернемся к тем, кто нас отправил и, что скажем им?! Голос атамана вновь стал нарастать.

– А может, уж прямо домой двинем товарищи – казаки, как воры тихонечко мимо Строгановых, да прямиком на Тихий Дон?! Так, что – ли?

Только нас дома старики спросят, товарищи наши спросят, да и весь всечестной круг войсковой спросит; как вы долго пропадали, как служили Отечеству, какую славу вы казачки Дону принесли? Что мы с вами им ответим товарищи? Нависшая тишина стала нарушаться, вздохами, исходившими от богатырей – казаков. Малодушие и охвативший липкий страх, стали отлегать от мужественных сердец.

Ермак продолжал свою речь. Голос его еще более окреп, черные глаза пламенели и горели отвагой, в них чувствовалась могучая уверенность и несокрушимая вера в успех.

– Мы пришли сюда покорить царство басурманское под высокую руку государеву, мы в том крест целовали и клялись крепкой клятвой, что не отступим. Как это называется, атаманы – молодцы?! Нет, товарищи и еще раз нет! Не посрамим себя малодушным побегом! Лучше уж, если уготовил нам Бог такую участь, погибнем здесь все до единого, так за то слава о нас будет вечна…

Зашумели, загудели казаки.

– Да, атаман, лучше умрем, но не отступим! Закричали в кругу.

– Умирать – наше дело самое последнее, это всякий сумеет, коль приспичит, как – бы в раздумье заметил атаман. Наша думка казачья – именно победить. Именно за этим мы сюда и пришли. И нам нужно именно победить!

Казаков словно подменили, они, будто переродились заново. Не зря говорят: «Бодрый дух – залог победы». Ермак вновь вернул в сердца казаков мужество, а было бы мужество и силы найдутся, как говорили еще римляне во времена своего величия.

– Победим! Победим! Громовым раскатом пронесся казачий гул над укреплениями засыпающих и невольно вздрогнувших от страха басурман.

– Аминь! сказал атаман.

– Аминь! откликнулся войсковой круг.

С рассветом, 23 октября 1582 года небольшой отряд донских витязей, приклонив к земле колено и свершив общую молитву, в грозном молчании, держа строй, пошли на многолюдный, укрепленный лагерь Кучума. В первом ряду отряда шел сам Ермак и все атаманы, над их головами гордо развевалось знамя Донского казачества. Тучи стрел полетели в казаков незамедлительно, в ответ загремели пушки и засвистели пули, в безветренную погоду окрестность быстро заволокло дымом. Задумка казаков была такова, что – бы не врываясь в татарские укрепления выманить их на чистое пространство и там дать им бой. Позднее так и получилось, басурмане, видя немногочисленность отряда нападающих, сами проломили свои укрепления в нескольких местах, бурным, людским потоком ринулись на казаков, в надежде на свое численное превосходство.

– С нами Бог! Крикнул Ермак и кинулся на толпу надвигающихся татар, размахивая мечом. Закипел страшный рукопашный бой, кругом слышались крики, лязги мечей и предсмертные стоны раненых. Как Ермак, Иван Кольцо, так и все другие атаманы рубились в первых рядах, подавая собой пример мужества и отваги. Вокруг каждого из них валялось уйма убитых врагов. Каждый казак старался именно победить или умереть, всякий напрягал, силы все старались быть достойными своих атаманов. Уже ближе к вечеру татары стали ослабевать, ряды их заметно редели, а после того как был тяжело ранен племянник Кучума, Маметкуль, предводитель татарских полчищ и его помощники – мурзы, вынесли его истекающего кровью и на лодке переправили в безопасное место, на другой берег Иртыша, татары совершенно рассыпались. Весть о смертельной ране их вождя мгновенно разлетелась по всему войску, и самые малодушные стали вначале теснится назад, а потом и вообще бросив строй, повернулись в тыл. Паника имеет опасное свойство заражать всех, кто оказывается с нею рядом и вот, казалось бы, совсем недавно мнившие себя победителями, бегут, не разбирая дороги ища спасения своих жизней в быстроте лишь своих ног. Казаки до наступления темноты вылавливали и рубили убегающих, и вот, наконец, на самом высоком валу развевается казачье знамя. Поражение оказалось настолько чувствительным и губительным, что как описывали очевидцы тех событий, «кровь еще долго в тех местах стояла болотами». Сам Кучум же не видя другой возможности спастись, бросил свою столицу на произвол судьбы и со своим приближенными бежал в Ишимские степи. Всю ночь, казаки не сомкнули глаз, перевязывали раненых, рыли могилы павшим и отпевали мертвых товарищей. Имена тех героев, а их оказалось 107 человек, положивших жизни во славу отечества поминали в соборной Тобольской церкви вплоть до революции 1917 года.

На утро отпев благодарственный молебен, Ермак с казаками двинулся к столице Кучума —Искеру, который беспрепятственно и занял. Так как защитников там уже не осталось все бежали, да и сам хан Кучум, именуемый себя царем Сибирским, бежал в панике, не успев в спешке забрать не своих наложниц ни царской казны ни сокровищ.

Обосновавшись в Искере, месте довольно таки укрепленном, где было собрано довольно припасов и провизии и, восстановив силы и залечив раны, казаки не стали останавливаться на достигнутых ими победах. На большую землю к Строгоновым в Пермь были отправлены посыльные с известием о крупной победе над сибиряками – татарами, а так же с убедительной просьбой не мешкая направить новый крупный отряд к Ермаку для удержания освоенных территорий. Ермак же, к тому времени не сидел, сложа руки, а сделал еще несколько дальних походов вглубь самой Сибири, для покорения новых племен, которые позднее уже и сами стали присягать на верность России, произнося такую клятву; «До века будем верны, покамест изволит Бог вселенной стоять». Так за время своей неуёмной деятельности Ермак Тимофеевич покорил весь Северо – Запад Сибири, от реки Обь, до Тобола. Позже вернувшись в Искер, где им был, оставлен сильный гарнизон из верной казачьей дружины стал заниматься делами административного характера, дабы устраивать мирное существование и спокойный быт покоренным. По свидетельству и современников и историков, Ермак прослыл, как бы сказали сегодня, грамотным, эффективным управленцем, то есть мудрым, кротким и справедливым. Покорных он миловал, раздавая им привилегии, противящихся централизованной власти громил бесщадно, изменникам так же никакой пощады ждать не приходилось. Среди самих казаков поддерживал строгую дисциплину и различным наказаниям были подвержены те, кто пытался силой отнимать имущество у местных мирных жителей. Были предприняты попытки налаживания торговых связей с подданными Московского царя и положены начала развития народных промыслов и ремесел. В сам Искер и в другие поселки стали массово возвращаться местные жители, причем по возвращении в свои дома, они находили их не разграбленными и опустошенными, а целыми и с нетронутым в них имуществом. Всем этим Ермак довольно таки быстро снискал к себе и почет, и уважение у местных сибирских племен и народностей.

Вот свидетельство о Ермаке историка Карамзина, он пишет так: « Ермак показал себя героем неустрашимым, вождем искусным, оказался грамотным в делах земских учреждений и в соблюдении воинской подчиненности, вселив тем самым в людей грубых и диких доверенность к новой власти, при чем, строго усмиряя своих же буйных сподвижников, которые преодолев столько опасностей, в земле ими завоеванной, оказавшись на краю света, не смели тронуть ни волоска на голове мирного жителя». По сказанию Тобольского летописца мы узнаем, что грозный, неумолимый Ермак, жалея воинов христианских в битвах, не жалел их в случае преступлений им совершенных в мирное время и казнил любого за всякое дело стыдное. Казаки его, и в пути, и в столице Сибирской вели жизнь целомудренную, а именно сражались и молились. В одну из схваток с непокорными воинствующими сибиряками, казаками был пленен племянник хана Маметкула, так его Ермак мало того, что не казнил и не кинул в темницу, но вместо этого принял его у себя с почестями и с оказанной его чину честью, высказав тем самым свое восхищение его смелости и мужеству. На что царский родственник сам проникся уважением к Ермаку и казачеству и на долгое время оставался радушным и верным их союзником. По весне, когда сошел, лед и стало возможным перемещаться на стругах и лодках по рекам, Ермак отправляет в Москву посольство с официальным известием о присоединении к Московии основной части Сибири. Во главе посланной казачьей станицы он дальновидно назначает атамана Ивана Кольцо, некогда, до Сибирского похода приговоренного царской властью к смертной казни за учиненные набеги, разбои и нападения на торговых людей, бить челом царю так сказать, новым царством Сибирским. Само казачье посольство было принято царем Иваном Грозным с великой честью и радостью. Со слов летописца; «Давно уже не было такого веселья в Москве унылой». Радовался царь, радовались бояре, радовался весь честной народ. Царь богато одарил всех к нему прибывших казаков. Ивану Кольцо, а заодно и другим казакам, дал полную амнистию за их лихие дела ранее ими совершенные. Ермаку же пожаловал титул князя Сибирского, а так же шубу с плеча царского, дорогую кольчугу и воинский шлем из царского арсенала. По окончании пиров и веселий вместе с отправляющимися казаками в Сибирь был снаряжен сильный, вспомогательный стрелецкий отряд, для поддержания царской власти в столь дальнем регионе. Герой Сибири Ермак по возвращению отряда и казаков был весьма рад осыпавшимися на него царскими милостями, но как оказалось, ликование его было не долгим, и вот по какому поводу. В Искер стрельцы с казаками добрались только с наступлением зимы, к приему столь крупного воинского подразделения люди были не готовы, продовольственных запасов оказалось категорическая нехватка, зима выдалась не удивление снежной, подвозка хлеба и продуктов была весьма затруднительна. Среди стрельцов, не привыкших ни к местному климату, ни к столь скромной трапезе начались болезни, вспыхнула эпидемия цинги. Болезнь перекинулась на местных и на казаков. Умер стрелецкий воевода, князь Болховский, а немного позже и большая часть стрелецкого отряда и множество казаков последовали, следом в сибирские могилы. Не покорившиеся еще племена подняли унылые ранее головы, расправили плечи, стали привлекать на свою стороны сомневающихся и присягнувших новой власти земляков. В конце концов, татары обложили свою бывшую столицу плотным тройным кольцом, началась блокада. В железном кольце оказался практически лазарет с больными казаками и чудом выжившими стрельцами. Само кольцо блокады было столь широко в диаметре, что если обороняющиеся и хотели разогнать татар выстрелами из пушек, то ядра просто напросто не долетали до них. Идти на прорыв так же было бессмысленно, на открытом пространстве казаки представляли бы собой отличные мишени для стрел неприятелей, окопавшихся и загородившихся телегами. Это и было частью коварного, татарского плана выморить оставшихся защитников голодом, взять город измором. Три месяца продолжалась мучительная осада, пока измученные болезнями и голодом казаки не решились на отчаянный шаг, риск был велик, но смерть от голода была страшнее гибели в бою. Часть казаков, под начальством Ермака, осталась охранять сам город, а другая их часть, под руководством атамана Мещеряка, темной ночью 12 июля в полной тишине незаметно от врага вышла за городские ворота. Выставленные татарские караулы удалось снять тихо, не привлекая внимания остальных спящих. Так как за всё время осады казаки вылазок не предпринимали, то это сыграло им на руку, враги, привыкшие к спокойной обстановке, со временем расслабились и сон их был довольно – таки крепок, пока по лагерю не стали разносится громкие крики напавших казаков, а так же предсмертные стоны зарубленных им еще спящих неприятелей. Началась страшная суматоха, переросшая в давку и последующая за всем этим паника. Татары не могли, ничего толком понять, кто на них напал и сколько нападавших, началась откровенное избиение убегающих. Видя такое удачное развитие событий, с города подоспели еще казацкие и стрелецкие силы на подмогу нападавшим. Враг же был окончательно дезорганизован и каждый искал только лишь возможность спастись от вездесущей казачьей сабли.

Гибель Ермака:

В конец, убедившись в превосходстве казачьей удали, силы и мужества над своей трусостью, в последующем татары на столь активные действия уже не решались. Племена их были разрознены, единого руководства они не имели, мелкие князьки выживали лишь междоусобицей, да угнетением тех, кто склонился пред ними, для покорности, ища защиту от дикой природы, да чужих диких племен. Но по Сибири еще скитался некогда ее всесильный властитель, слепой хан Кучум. Именно он, с помощью дорогих даров и подарков склонил одного из своих вельмож к осуществлению своего плана, в основе которого лежала подлость и предательство. На протяжении продолжительного времени Карача, так звали того предателя, выдавал себя за верноподданного Русского государя и за друга всем казакам. Не раз уже он помогал казакам и продовольствием и в случае необходимости присылал опытных охотников – проводников для дальнейшего продвижения вглубь Сибири. Вот как – то раз Карача, на большой праздник зазвал к себе в гости атамана Ивана Кольцо и с ним порядка сорока казаков. Доверчивые казаки, изрядно угостившись, и ничего не подозревавшие завалились спать. Ночью, по приказу того же Карачи, всем сонным гостям перерезали горла, после того праздника, из гостей ни один казак не ушел живым. Гибель Ивана Кольцо, долгое время являвшимся, по сути, правой рукой и близким другом князя Сибирского, нанесло невосполнимый урон всем казакам в Сибири и великую грусть, и печаль самому Ермаку. Следом, в кротчайшее время, в мелких стычках с татарами, попав в засады, погибли и казачьи атаманы, Яков Михайлов и Никита Пан. Сам князь – атаман с каждым днем становился все мрачнее и угрюмее. Потеря ближайших друзей – сподвижников, которые неотлучно сопровождали, его с первых дней похода в Сибирь, нестерпимым грузом тоски и печали теснило его сердце. Именно поэтому, думается, Ермак и допустил такую беспечность, что привела к гибели и его самого. Атаман был до крайности утомлен жизнью, что привело к успешному осуществлению против него очередного коварного татарского плана. Враги пустили ложный слух, что не далеко от Искера на реке, по приказанию Кучума задержаны бухарские купцы, желающие наладить торговые связи с городом. Быстрый и решительный атаман, выступающий ранее перед купцами гарантам их безопасности, нисколько не медля, взяв с собой еще 49 казаков, 5 августа выдвинулся вызволять купцов. Весь день, пробродив вдоль русла реки по лесам и болотам и не найдя ни купцов, ни татар, Ермак уже хотел возвращаться обратно. Все это время, не сводя своих прищуренных глаз, за казачьим отрядом велось скрытое наблюдение татарских разведчиков, посланных все тем же Карачей. Утомленные долгими поисками казаки решили переночевать на берегу реки, чтобы утром, отдохнувши, вернутся в стан. Та ночь была на редкость дождливая, на реке поднялась буря, и волны с белыми гривами разбивали о неприветливый берег. Только лишь успев разбить шатры, уставшие, казаки повалились спать мертвецким сном. Некоторые историки утверждаю, что в ту ненастную ночь не были выставлены даже караулы, в чем я лично конечно сомневаюсь. Скорее всего, опытные татарские лазутчики, пользующиеся темнотой ночи, сильными порывами дождя и ветра смогли подкрасться к часовым незамеченными. Зарезав часовых, подошли основные силы и, взяв небольшое казачье становище в плотное кольцо, басурмане ринулись на спящих. Стон, крики и предсмертные хрипы умирающих во сне товарищей пробудили Ермака. Снился ли в ту ночь атаману родной тихий Дон, или его великие победы и завоевание целого царства Сибирского, всего этого мы уже точно не узнаем. В мгновения ока Ермак выскочил из шатра, успев схватить оружие и покрыть голову царским шлемом, секунда и готов витязь к бою. Привычным для казаков – братьев голосом он подбадривает их и призывает к битве, но в ответ слышны лишь крики басурманские, да кое – где предсмертные стоны умирающих товарищей и нет казаков в живых, а на него с наскока целая ватага татар навалилась. Своим тяжелым мечом, пробив, себе кровавый путь к крутому берегу реки, Ермак, уличив нужную спасительную секунду, прыгнул в буйную воду. В надежде доплыть до оставленных лодок, Ермак, превозмогая огромную тяжесть царских доспехов, попытался плыть в их сторону. Тяжесть царского панциря не позволили доплыть до ближайшей лодки, а бурные волны неспокойной реки накрыли собой казачьего атамана навсегда. Ермак погиб в дождливую ночь на 6 —е августа 1584 года утонув в Иртыше пытаясь спастись от ночного татарского налета. Эту печальную весть для всего Донского казачества принес в Искер раненый казак, чудом уцелевший в той ночной резне. Казаки собрались на казачий круг «думать думушку единую». Небывало тихо было на том кругу. Сумрачны, горестны и печальны были обветренные сибирскими ветрами казачьи лица, множество из которых покрыты шрамами и рубцами. Многие сердца скорбью полные не способны были сдержать слез. Повидавшие за это время столько невзгод и лишений, стольких товарищей верных потерявшие в этой далекой от дома дикой стороне и слезы не проронившие оглядывались и как, бы извиняясь перед друг другом плакали. Со смертью атамана погибла сама идея, сгинула с ним чудодейственная воля, умерла вера в общее дело, и не осталось надежды на будущее, сердца казаков опустели. Не устоять казаком, столь малым числом против толп, ободренных врагов.

Из всех атаманов, пришедших с первых дней с Ермаков, в живых остался лишь один, Матвей Мещеряков. Ему и быть атаманом, возле него и кучкуются осиротелые казачки. Взоры всех обращены к Мещеряку. Атаман снял шапку, поклонился, все казаки обнажили головы. На кругу полная тишина…

Тяжело было говорить атаману, да и говорил то он ведь, то, что у каждого было на душе, да высказать вслух никто не мог. Говорил он о невозможности дальнейшей борьбы и о безвыходности их положения… Круг единогласно порешил, выходить из политого казачьей кровью дикого края. Возвращается на родину, уведомить должным образом царя, предоставив решение сего дела его могучей воле. С понурыми головами выходили казаки обратно в Россию. Их отход из завоеванного ими дикого края походил на путь раненых львов, окруженных стаями шакалов, сопровождавших их злобно – радостным воем, но не смевших на них бросится. Татары издали следили за казаками, но не провоцировали с ними стычек, остерегаясь непобедимых ими воинов, вызывающих невольный страх, даже своей малочисленностью. По мере приближения к границам России, многие стали все чаще оборачиваться назад, беспокойные думы стали посещать многих из них, на сердце налегала тоска и сожаление о брошенном крае. Некоторые уже вслух стали поговаривать о том, чтобы вернутся в Сибирь, хотя бы только для того, чтобы лечь в могилы рядом с товарищами и незабвенным Ермаком Тимофеевичем. Пройдя труднейший путь до реки Туры, казаки неожиданно встретили крупный по численности царский отряд под предводительством воеводы Ивана Мансурова, шедшего по указу царя в Сибирь на помощь князю – атаману Ермаку. Радостью наполнились казачьи сердца неописуемой. Осознал и атаман Мещеряк и дружина его, почему так тяжело им далось решение об отходе. Да потому, что земля та чужая, которую они покинули, и где столько могил казачьих осталось, за все – то время мытарств и страданий стала для них дороже старой их родины. Все как один те казаки, объединившись с отрядом Мансурова, ушли обратно в Сибирь, дабы продолжить подвиги и труды свои. Именно те, вернувшиеся обратно в Сибирь, именно та малая горстка Донских казаков, в последующем и стала прародителями, и отцами основателями Сибирского казачьего войска.

Донское казачество при Московском царе Борисе Годунове

Между тем на самом Дону, казаки продолжали борьбу с вероломными степняками. До нашего времени еще сохранились грамоты того времени являющиеся документальными свидетельствами того, что и крымские и ногайские ханы и турецкие султаны беспрерывно шлют свои просьбы, а иногда и наставления Московским царям, чтобы те приняли самые решительные меры по сведению казаков с Дона. Иначе дружбы с Россией им не видать. Московские же владыки в свою очередь зачастую отписываются, что «казаки донские и волжские не наши люди – это люди вольные, живут и действуют они без нашего на то царского ведома». Ну а сами под шумок, что говорится, время от времени посылают казакам на Дон и жалование, и милостивые царские грамоты. В общности же свей большинство московских царей сходилось в общем мнении, что хоть вольные люди с Дона и доставляют им множество дипломатической волокиты и хлопот, но сама затея их ликвидации с Дона, предприятие, мало того не выполнимая, но и прежде всего самоубийственная для самой России. Так как Донские казаки представляют собой единственную, организованную добровольную силу и грозную стражу всей территории Руси на обширной юго-восточной ее окраине. Не будь там казаков, вся эта огромная территория стала бы проходным двором, как для целых кочующих степных орд, так и для Турции, в продвижении ее сухопутных сил вглубь самой России.

При царе Федоре Иоанновиче, служба казаков столь была ценна и почетна, что жалование, выплачиваемое до этого Иваном Грозным от случая к случаю и зависящее от положения дел на границах, стало, выплачивается систематически в определенные сроки и с регулярным повышением. Но все эти царские преференции претерпели крутые изменения при вступлении на престол в сентябре 1598 года, Бориса Годунова.

Казаки люди по натуре своей простые, бесхитростные, интриги плести не умеючи, с чистым сердцем и с детских лет приученные к службе своему отечеству, до могилы, сражавшиеся за русское дело с татарвой, которую они презирали именно за постоянное клятвопреступление и вероломство. Регулярно неся службу и находясь на рубежах родины, казаки были далеко не безграмотными в вопросах общеполитических. Они прекрасно помнили, какую роль сыграл новый царь при двух последних Рюриковичах, и какими злодеяниями и ухищрениями добился царь Борис Московского престола. И когда Россия вначале притворно умоляла, а потом под палками выбирала Годунова на царство, казаки хоть и молчали, но чувствовали, что творится что – то противоестественное и глубоко неладное. И хотя они вместе со всей Россией и присягнули ему на царство, но на Дону было общее смятение, уныние, а ожидание чего – то дурного, буквально витало в воздухе. Не было среди донцов ни эмоционального подъема, ни малейшего воодушевления. Ропот казаков, как и их негодование по поводу избрания царя Бориса дошло и до царских ушей. Себялюбивый, подозрительный и мстительный интриган был уязвлен и, пользуясь приобретенным могуществом, стал мстить маленькому боевому племени. В первую очередь он лишил все казачество устоявшегося к тому времени жалования, а так же и отдельных привилегий и даров, которыми обычно цари награждали казаков за их верную службу. Перестал посылать им царственные грамоты, как бы давая тем самым понять, что в составе русского государства их вовсе нет. Для неженатых «джентльменов удачи», степных бродяг, живших войной и налетами на басурман, скудное царское жалование, как и его дары материального значения в принципе то и не имели. Но вот со стороны казачьего статуса и царской морали, такое отвержение было для донцов неприемлемым. Оторванные от родины, заброшенные в дикие степи, вечно окруженные врагами, в постоянной борьбе с кочевниками, они и подкреплялись духовно тем, что Россия нуждалась в их постоянной защите. Ну а за свою тяжелую воинскую службу им было достаточно лишь той малой милости и внимания, которую им уделяла время от времени та или иная царская особа. И тут эта связь резко обрывается по своеволию самого Московского помазанника. Их служба, да как их жизнь превращалась в бессмыслицу, стиралась как – бы сама идея казачества, идея вольного степного защитника своего отечества. Ранее в Москву от Донского казачества постоянно высылались посольства и представительства, теперь же по новому царскому постановлению, казачьи посольства в столицу запрещались под страхом смерти. Но преодолев свое самолюбие казаки не изменили инстинкту государственности и не смотря ни на что, государственной своей службы на ее рубежах не только не оставили, но и не ослабили.