Читать онлайн Аэлита (фантастическая поэма по роману А.Толстого) бесплатно
Глава первая
Странное объявление. В мастерской Лося
По улице пустынной грустный ветер
гонял опавших листьев чехарду.
А на стене в скупом осеннем свете
листок бумаги бился на виду.
Его читала женщина босая.
В опрятном платье, милая такая.
На взгляд не угадать её года,
но видно, что довольно молода.
И мистер Скайльс – корреспондент английский,
что в Петрограде ныне пребывал,
купаясь в сводках новостей российских,
случайно в это место подгадал.
Он присмотрелся к женщине получше
Её глаза, как небо – странный случай:
в них синева и море пустоты,
и равнодушны милые черты.
Она за ухо прядь волос волнистых
привычным жестом скромно завила,
взяла корзинку с зеленью росистой
и медленно дорогу перешла.
А мистер Скайльс немедля обратился
к листку, что в одиночестве ютился:
«Какую, любопытно, можно весть
по ходу в этом городе прочесть»?
Три раза он читал листок невзрачный.
Глазам не веря, чертыхался всласть.
Быть может, кто-то шутит неудачно?
Какой обман! Куда же смотрит власть»?
На стенке объявление гласило:
«Прошу явиться тем, кому под силу,
лететь со мною на планету Марс.
Возможно, не хватает лично вас»!
Внизу конкретный адрес был означен.
и время посещенья – шесть часов.
Вопрос был очень точно обозначен,
куда, когда, зачем – без лишних слов.
Записка поразила журналиста
В блокнот её слова списал он быстро.
Прочесть и подпись тут же довелось.
Внизу стояло: Инженер М.Лось.
В огромном, русском городе столичном
всего на свете Скайльс спокойно ждал.
Но в этом объявленье необычном
безумия предел он увидал.
По улице пустынной веял ветер.
Как будто на заброшенной планете,
стоял оторопевший журналист –
видавший виды гордый реалист.
А перед объявленьем появился
широкоплечий, рослый человек.
Из армии видать освободился.
где, по всему, провёл свой юный век.
Без пояса, без шапки и в обмотках
«А мы ведь с ним, пожалуй, одногодки,–
подумал Скайльс. И тот к стене шагнул
на объявленье искоса взглянул,
потом его читал, не отрываясь.
аж шея от вниманья напряглась.
«Вот это да!– сказал он улыбаясь,–
Махнуть на Марс, Повеселиться всласть»!
И к Скайльсу он, довольный обернулся,
как будто с Марса в Петроград вернулся,
с неуловимой искоркой в глазах.–
«Простой вопрос! Я голосую «За»!
«Хотите вы пойти по объявленью?–
спросил солдата поражённый Скайльс.–
Ведь это невозможное явленье.
Полёт никто не выдержит из вас.
Ответ был прост: «Конечно же, пойду я!
Не ловит рыбку тот, кто не рискует»!
«Но это шарлатанство! Это бред»!
«Возможно – да,– сказал солдат,– а может – нет»!
Скайльс глянул на солдата и увидел,
что тот с насмешкой смотрит на него.
Но взгляд его ни капли не обидел.
«Они тут все немножечко «того»,–
подумал он,– Россия есть Россия.
Такая в ней природная стихия!
Дошёл до сквера. Трубку закурил
И, отдохнув, наведаться решил
по адресу, что был в листке указан.
Там на скамейке, он себе сказал:
«Ведь я корреспондент, и я обязан
разведать всё, что сам сейчас узнал»!
И вот широкий двор. Сарай огромный
в конце двора, с большим проёмом тёмным,
поломанных станков печальный ряд,
что под стеною ржавые стоят.
Приблудный пёс меж бочек от цемента
на куче мусора улёгся на покой.
«Так вот где звёздный лётчик ждёт клиента,–
подумал мистер Скайлс,– в глуши такой»!
И он прошёл в сарай без колебанья.
Его вело сюда одно желанье:
разоблачить афёру и лжеца.
и провести дознанье до конца.
Сарай был освещён довольно слабо.
Лишь лампочка в жестяном колпаке
горела над столом. Свет тусклый падал
на чертежи и цифры на листке.
Леса у дальней стенки возвышались.
Они сейчас, как видно, разбирались.
И видит Скайльс предмет своих тревог –
сферического тела мощный бок.
Заклёпками сверкает, как кольчугой,
неведомый доселе аппарат.
Из-за лесов походкою упругой
идёт и сам хозяин, гостю рад.
Седая шевелюра украшает
серьёзное лицо. Не замечая
своей рубашки грязной, грязных рук,
он в световой неспешно входит круг.
В руках его чертёж. Глядит спокойно.
«Лететь хотите?– задаёт вопрос.
Стул предлагает тихо и достойно:
«Я инженер Мстислав Сергеич Лось.–
Он трубку раскурил и сел напротив.–
Конечно, я не ждал прихода сотен,
но до полёта лишь четыре дня,
помощника всё нету для меня».
Корреспондент осмотром был доволен.
Он инженеру тотчас сообщил,
что он лететь не хочет и не волен,
но помогать из всех желает сил.
Читателей он должен познакомить
с сенсацией такой в одной из хроник.
Что он в больших проектах знает толк,
Всё миру сообщить – священный долг
о славном межпланетном перелёте…
«Какие же вам данные нужны?–
«Довольно будет, если назовёте
из жизни факты, что для вас важны».
«Особых фактов не припоминаю.
И чем развлечь читателей не знаю,–
ответил Лось,– Учился на гроши.
Наукой занимался для души.
Давно тружусь я над машиной этой.
Постройку начал года два назад.
И это всё. Прощаясь с этим светом,
попутчика иметь я был бы рад.
Мне жаль, что вы со мною не летите.
Тогда проект в газетах осветите.
Шарахаются люди от меня.
А до полёта лишь четыре дня».
«И сколько лет полёт ваш будет длиться?–
продолжил Скайльс,– Неужто только год?
«На Марс скорей мы сможем опуститься.
Лишь семь часов уйдёт на перелёт.
До десяти часов, по крайней мере.
В своих расчётах я вполне уверен.–
был Лося вразумительный ответ.
Скайльс покраснел, воскликнул: «Нет и нет!
Прошу Вас отнестись ко мне с доверьем!
Серьёзно повернитесь к интервью»!
«О, я не допускаю лицемерья!
Я вам открою версию мою,–
ответил инженер ему с улыбкой,–
Пройдут четыре дня и без ошибки
планета Марс приблизится к Земле
покажет красный лик в туманной мгле.
На сорок миллионов километров
прекрасный Марс в тот день к нам подойдёт.
Повеет над Землёй попутным ветром.
Настанет время двинуться в поход.
Мой аппарат построен, как ракета.
Он в космосе пробьёт пространство это.
Он может ускорять и тормозить.
В нём можно все пороги пережить.
Ведь в космосе, где нет сопротивленья
любую скорость развивает он.
У Марса начинаем торможенье:
сопротивленье воздуха – закон.
На спуск с подъёмом два часа затратим.
А в пустоте пяти часов нам хватит,
чтоб пересечь пространства коридор.
На эту тему был давнишний спор.
Но верю – безвоздушное пространство
даёт возможность ускорять рывок,
чтоб я затем, с могучим постоянством,
почти догнал бы световой поток»!
Тут Лось поднялся и включил рубильник.
Зажёгся за светильником светильник.
И Скайльс увидел карты, чертежи.
набитые вещами стеллажи:
одежда меховая и приборы,
консервов горки, новый телескоп.
И оптика, оружие за шторой –
немыслимых вещей калейдоскоп!
Они прошли к лесам, что окружали
яйцеобразный аппарат спиралью.
Скайльс оценил: в объёме метров шесть,
а в высоту отсюда и не счесть.
Но метров десять будет несомненно.!
А инженер, что можно, показал
в ракете первой в мире, несомненно.
Про топливо, устройство рассказал,
о том, что аппарат из прочной стали,
внутри ракеты описал детали,
про тонкий порошок – ультралиддит.
На нём ракета к Марсу полетит:
«Ультралиддит – взрывчатка страшной силы.
Её в лаборатории одной
завода Н. недавно получили.
Нигде на свете нет такой другой.
На сто часов запас ультралиддита.
Дорога в космос полностью открыта»!
«Откуда средства к вам на все дела»?
«Ну, средства нам республика дала»!
Они к столу вернулись. Помолчали.
Затем Скайльс неуверенно спросил:
«О существах, на Марсе, не слыхали»?
«Разведаю там всё, по мере сил,–
ответил инженер, – Я в пятницу увижу,
когда на Марс прибуду. Ненавижу
прогнозы делать, если фактов нет.
Но есть надежда – чуть заметный след».
«Тогда, за дело! Я плачу за строчку
всех ваших впечатлений путевых
по десять долларов. Не ставлю точку.
Но прежде восемь очерков живых.
Чек можете учесть в Стокгольмском банке».
«Что ж, это дальше банк, чем на Фонтанке,
но я согласен,– засмеялся Лось.–
Ведь раньше мне писать не довелось!
Как жаль, что не летите вы со мною.
Ведь это близко. Ближе, чем в Стокгольм
вам покатить дорогою прямою.
А мне открылся космос – в этом соль»…
Глава вторая
Спутник
Лось у ворот стоит. Он прислонился
плечом усталым к верее стальной.
За эти дни он очень утомился.
Ведь всё к полёту под его рукой.
До набережной Ждановки от дома
большой пустырь, до камешка знакомый.
Петровский остров тает за рекой.
Закат с небес стремится на покой.
И тучи длинные закатным светом,
как будто по краям подожжены.
В зелёном небе, на просторе этом,
как острова распластались они.
Безмолвие от речки наползает.
Из края в край собою заполняет
усталый город в предвечерней мгле.
И тишина на старенькой Земле.
Один рабочий подошёл к воротам.
Цыгарки искру бросил в темноту.
Сказал негромко, как не для кого-то:
«Покинуть Землю всем невмоготу»…
«Иди, Кузьмин, пить чай,– его позвали,–
Уж больно разговорчивыми стали»…
На ящик сели. Кружки на верстак.
Второй – Хохлов, сказал: «Да, это так».
«Мне жаль его,– Кузьмин заметил тихо,
Таких людей теперь почти и нет»…
«Не причитай! Ещё накличешь лихо!
И отпевать его, причины нет»!
«Но с ним лететь пока никто не хочет,–
сказал Кузьмин,– а он ведь так хлопочет.
Напрасно объявление висит,
а на него никто и не глядит».
«Я верю! Долетит он до планеты!–
сказал Хохлов и хлопнул о верстак,–
Европа вся тогда невзвидит света!
Ведь он летит на Марс не просто так!
На, выкуси! Ведь Марс тогда советский!
Не датский, не французский, не немецкий»!
«Да, было б здорово,– сказал Кузьмин,–
Мстислав Сергеич – он такой один»!
«Пожалуй, одному лететь придётся,–
промолвил Лось, к рабочим подходя.-
Товарища мне точно не найдётся».
Вздохнул, присел, немного погодя.
«Мстислав Сергеич, разве вам не страшно,–
спросил Хохлов,– пускаться в рейс опасный»?
Изобретатель глянул на него:
«Нет, друг мой. Мне не страшно ничего.
Уверен я, что опущусь удачно.
А если нет – удар и темнота!
Вот был, и нет – какая незадача?
Но без полёта жизнь моя пуста.
Другое страшно. Если вдруг расчёты
ошибочны мои, тогда невзгоды
меня, куда страшнее смерти ждут.
В кромешном мраке дни мои пройдут.
И если только пролетит ракета
планету Марс, к нему не попадёт –
тогда во тьме к звезде за гранью света
меня до самой смерти понесёт.
Еды, припасов мне надолго хватит.
Но кто во мраке разум не утратит?
Ведь даже после смерти мой полёт
продолжится, пока не заберёт
далёкая звезда в свои объятья.
Холодный труп мой в огненный приют.
Но этого уже не буду знать я:
в пустом пространстве дни мои пройдут.
Один во всей вселенной! Это страшно!
Но, где же, где попутчик мой отважный?
С печалью одиночество приму.
Лететь придётся, видно, одному».
Тут от ворот Кузьмин его окликнул:
«Мстислав Сергеич, это к вам пришли».
«Кто?– Лось спросил,– так поздно к нам проникнул?
Прийти пораньше видно не смогли».
«Красноармеец. Вас он хочет видеть».
«Так вот кто нашу посетил обитель!–
промолвил Лось с улыбкой,– Пусть зайдёт.
А вдруг со мной решится на полёт»!
И вот он здесь. Без пояса, в обмотках,
на улице читал он Красных Зорь
листок с призывом ясным и коротким
лететь на Марс. Пришёл на разговор.
Кивнул он Лосю. Осмотрелся быстро
В его глазах зажглась шальная искра.
«Попутчик нужен вам, лететь на Марс»?
«Да, нужен. Вы явились в добрый час,–
ответил Лось, и стул ему придвинул.
«Конечно, далеко. Хотел бы знать
условия, чтоб Землю я покинул:
харчи и деньги – жёнке передать».
Лось вкратце рассказал о перелёте,
о рисках неожиданных в работе.
Вперёд продукты, деньги предложил.
Весьма большую сумму положил.
Красноармеец слушал как-то странно.
Поддакивал, кивал, открыт и прост.
Но был рассеян, будто бы в тумане.
И задал, наконец, один вопрос:
«Чудовища живут там или люди?
Кто нас встречать на этом Марсе будет?
А Лось в ответ затылок почесал,
расхохотался, а потом сказал:
«По-моему, должны встречать нас люди.
Ну, что-то в этом роде. Поглядим.
Учёные давно об этом судят
по тем сигналам, что понять хотим.
Летят, летят сигналы издалёка.
Их шлёт к нам кто-то явно одинокий,
кто ищет в мире жизнь, стремиться к ней.
надеется найти себе друзей.
Лишь с Марса могут быть сигналы эти.
Лишь там разумная возможна жизнь.
Ведь больше нет ни на одной планете
тех признаков, что там давно нашлись.
Вот карта Марса. Он покрыт, как сетью
каналами. И кто каналы эти
прорыть сумел, тот сможет и создать
все средства, чтоб сигналы посылать.
Марс точно хочет говорить с Землёю.
Летим к нему, и это наш ответ!
Те, кто радиостанции построил,
Не могут быть чудовищами, нет!
Земля и Марс – два шара во вселенной,
что рядом существуют неизменно.
Для Марса и Земли один закон
И жизнь одну лишь пробуждает он.
Жизнь во вселенной всюду возникает.
И, где бы ни возникла, человек,
подобный нам, живое возглавляет.
повсюду и везде из века в век!
Всё просто: человека совершенней
ещё не создавал природный гений»!
Красноармеец, выслушав рассказ,
«Я еду с вами!– объявил тотчас.–
Когда, скажите, приходить с вещами»?
Придёте завтра. Я хотел бы знать,
что можете по жизни делать сами
и, как скажите, звать вас, величать»?
«Ну, сам я Алексей Иваныч Гусев.
Я грамотный вполне,– добавил грустно.–
Ещё могу чинить автомобиль.
У нас в полку один трофейный был.
Ещё служил я на аэроплане.
Как наблюдатель в рейды улетал.
Я с восемнадцати, поймите сами,
семь лет без перерыва воевал!
Вот всё моё занятье. Был изранен.
Теперь в запасе. Подзажили раны».
Он приумолк. Издал короткий смех:
«А я ведь мог иметь большой успех!–
воскликнул он,– командовать полками!
Да мой характер погубил меня.
Характер мой, признаюсь между нами,
всё гонит, к приключениям маня.
Внутри сосёт. Не усидеть на месте,
как курице в сарае на насесте.
Лишь только прекращаются бои,
тотчас права качает он свои!
Я, либо отпрошусь в командировку,
а то из части просто убегу.
(Потёр макушку он свою неловко).
Но там, где появлюсь – конец врагу!
Однажды я собрал ребят три сотни,
чтоб в Индии спасать крестьян голодных.
Но нам туда не удалось дойти.
Лишь лошадей сгубили на пути.
Два месяца я был в Махновской банде.
Но, не ужился. Я же не бандит!
Поляков гнал в Будённого команде:
«Даёшь Варшаву» – конница летит!
Валялся целый год по лазаретам.
А вышел – очутился в мире этом.
Куда деваться? Как мне дальше жить?
Как жизнь свою разбитую сложить?
Тут девушка одна мне подвернулась.
Женился. Хороша жена моя.
Хотел бы, чтоб во мне не обманулась.
Мне жаль её. Ведь вся моя родня!
Отца и мать давно похоронили.
Обоих братьев на войне убили.
В деревне позаброшена земля,
а в городе я проживаю зря.
Прошу, Мстислав Сергеевич, возьмите
меня с собой на Марс. Я пригожусь.
Вы только мне сейчас не откажите,
я в самый раз на Марсе вам придусь»!
«Я очень рад,– промолвил Лось. До завтра!
Отрадно видеть – вы полны азарта!–
Красноармейцу руку подал он.–
Прошу считать, что ваш вопрос решён»!
Глава третья
Бесонная ночь
И вот, к отлёту было всё готово.
Два дня последних, словно миг прошли.
Для Алексея Гусева всё ново,
что вместе с ними улетит с Земли:
приборы, инструменты и одежда.
Такой добротной не носил он прежде.
Как управлять ракетой он узнал.
Сам Лось и рассказал, и показал.
Всё в аппарат, что нужно, загрузили.
В подушках полых масса мелочей.
Леса и разобрали, и сложили.
В углу двора, на груде кирпичей
часть крыши, что была над аппаратом.
Теперь его окинуть можно взглядом.
Назавтра в шесть назначили отлёт.
О чём мечталось, то произойдёт…
Затихло всё. Лось отпустил рабочих,
свет погасил. Сарай-ангар во мгле.
Последний раз на койке этой ночью,
он свой ночлег проводит на Земле.
Но Лось не спал. Лежал, закинув руки
за голову. И вновь былые муки
пронзили сердце, захватили в плен.
И снова череда прощальных сцен…
Постель, свеча, заставленная книгой…
Он в комнате, что тонет в полутьме.
Терзает сокрушительное лихо.
Видения проходят, как во сне.
Она в постели – самая родная.
Дороже человека он не знает.
Жена Катюша, милая, дыши!
Не уходи, голубка, не спеши!
А Катя дышит часто. На подушке
рассыпанные волосы её.
Она порозовела от удушья.
и, как ребёнок говорит своё:
«мне скрой окро, мне скрой окро скорее»
Что может быть печальней и страшнее?
Она ведь просит отворить окно,
а голосок неверный и смешной.
Под одеялом подняты колени.
Катюша уплывает от него.
А он готов на подвиг, преступленье,
чтоб только не покинула его!
Страшнее страха – жалость к ней, любимой:
родной и нежной, и неповторимой.
«Скажи, моя Катюша, что с тобой»?
Молчит. Вцепилась в простыню рукой.
Грудь подняла, локтями упираясь,
как будто снизу кто её толкал,
как будто мучил кто-то, издеваясь,
и силой от кровати отрывал.
Закинулась любимая головка.
Затем она ушла в постель неловко.
Прелестный подбородочек упал.
Лось содрогнувшись, страшно зарыдал.
Прижался к ней, держал двумя руками.
Со смертью примиренья нет и нет…
Грудь обожгло воспоминаний пламя
С тех пор прошло совсем немного лет.
Поднялся Лось, прошёлся по сараю.
Взял папиросу. Руку обжигая,
ломая спички, трудно прикурил,
и всё ходил, почти лишившись сил.
На лесенку взошёл и к телескопу,
как к роднику целебному, прильнул.
Марс отыскал. Взошел он над Европой
и лучик к Петрограду протянул.
Смотрел на небольшой и тёплый шарик,
дрожащий в окуляре, как фонарик.
Опять прилёг на койку. Память вновь
видение открыла про любовь…
Катюша в платьице на травке, на пригорке.
Звенигород за полем вдалеке.
Лось рядом с ней сидит на мягкой горке,
с ненужною ракеткою в руке.
В бездонном небе коршун проплывает.
Он в летнем зное, как пушинка тает.
А у Катюши серые глаза.
В них коршуны плывут, как в небесах.
Лось смотрит на головку милой Кати.
Она юна. Ей восемнадцать лет.
Сидит. Молчит. Её бы сжать в объятьях.
Он думает: «Нет, милая, о, нет!
Уж у меня есть дело поважнее,
чем здесь влюбиться в вас, нагнувши шею,
перед девичьей нежной красотой!
Есть выход здесь реальный и простой:
Не стану больше ездить к вам на дачу»!
Ах, Боже мой! Вернуть бы эти дни!
Ведь можно было всё решить иначе!
Их не вернуть. Упущены они!..
Лось снова встал, курил, ходил вдоль стенки,
как в яме зверь, как пойманный в застенке.
Затем к воротам вышел и глядел.
А Марс уже в зенит войти успел.
«И там, на Марсе, от себя не скрыться.
За гранью жизни, смерти и Земли.
Зачем, зачем я должен был влюбиться?
Ведь раньше мы расстаться с ней могли!?
Жить неразбуженным. Какое счастье!
Летят же через тысячи напастей
в эфире новой жизни семена
в объятьях упоительного сна.
Нет, нужно же упасть, расцвесть, раскрыться
и в жажде слиться, полюбить, сойтись,
найдя второго, кровью пробудиться –
вдвоём от одиночества уйти!
И нужен этот сон короткий, сладкий,
затем, чтоб снова смерть свои порядки
ввела – навеки разлучила их.
И вновь полёт кристаллов ледяных».
стоял в воротах Лось. Смотрел на небо..
Над ним алмазный, алый Марс сиял.
«Там новый мир. Каким бы мир тот не был,
он ждёт, чтоб вскоре я его узнал.–
Так думал Лось,– Мир странный и ужасный,
а может, фантастически прекрасный.
Оттуда ночью стану я искать
звезду родную, Питер вспоминать.
Пригорок вспомню, коршунов, могилу,
где Катя похоронена моя.
Припомню голос радостный и милый,
любви отдамся, горе затая.
Любви моей отчаянной, нетленной.
донесенной туда, на край вселенной.
Нас разведёт космическая даль.
И будет там легка моя печаль.
Под утро Лось забылся на лежанке.
По набережной грохотал обоз.
Шум Лося разбудил, и спозаранку
он снова встал, оправился от грёз.
На голову ведро воды холодной
он вылил из-под крана и свободный,
пальто накинув, поспешил домой,
туда, где Катя обрела покой.
Там вымылся, побрился и оделся.
Привёл в порядок окна и замки.
На Катин шкаф, что в спальне засмотрелся,
прикрыл его. Тепло её руки
На дверке ощутил на миг. Очнулся,
решительно в гостиную вернулся.
Последний взгляд: «Прощай моё жильё.
Когда вернусь, расскажешь про неё»!
Глава четвёртая
Той же ночью
А Маша, Гусева жена, той ночью
ждала напрасно мужа допоздна.
И раз за разом (если пить захочет),
на примус чайник ставила она.
Жил Гусев с Машей в комнате огромной
заброшенного дома. Экономно
в роскошном доме заняли её
и всё хозяйство в ней вели своё.
Во время революции владельцы
бежали и покинули свой дом.
Что можно, всё разграбили «умельцы».
И вот они ютятся в доме том.
На потолке, что тонет в полумраке,
летела женщина, в руке сжимая факел.
Крылатые младенцы рядом с ней
кружат гурьбой немыслимой своей.
Она летит с весёлою улыбкой
средь облаков и золотой резьбы.
Смеялся часто Гусев: «Нет ошибки,
она – хозяйка собственной судьбы!
Вот это баба! Мёртвого согреет!
При теле и детей шесть душ имеет»!
А над просторным ложем был портрет.
Таких людей сейчас и близко нет.
Там был старик с звездою на кафтане,
в пудрёном парике, с поджатым ртом.
«Ну, этот разговаривать не станет,
чуть что не так – растопчет всех кругом»!
И Гусев прозывал его «Топтыгин»,
а Маша наливалась страхом тихим
И на портрет старалась не смотреть.
В его глазах почудилась ей смерть.
От печки через комнату проходит
железная труба – дым из окна.
У полок Маша час, другой проводит.
Еду готовит на столе она.
Готовит скудную еду, как может.
Надеясь лишь на то, что Бог поможет.
Здесь у неё порядок, чистота.
Она здесь и в работе, и в мечтах.
Резная дверь дубовая закрыта.
За ней в двусветном зале жизни нет.
Проёмы окон досками забиты.
Там ветер, крысы, выбитый паркет…
Ждёт Маша у стола. Поют ей песни
шипящий примус с чайником железным.
Часы пробили два. Залётный ветер
их перезвон разнёс по всей планете.
Его всё нет. «Когда ж придёшь, мой милый?–
гадает Маша,– Где же ты сейчас?
Что вечно ищешь? Видно до могилы
тебе бродить, не думая о нас.
Хотя бы раз глаза прикрыл спокойно,
лёг на плечо ко мне расслабленно и вольно.
Ах, не ищи, ведь нет в тумане дней
светлей, дороже жалости моей»!
Повисли слёзы на ресницах Маши.
Смахнула их и щёку подперла.
Над головой её в весёлом раже
та женщина с младенцами жила.
Летела – улететь не получалось.
С весёлой детворой по небу мчалась.
«Летала б я вот так, его маня,
вовек бы не покинул он меня»!
Ей Гусев говорил, что уезжает.
Неведомо куда, но далеко.
Куда его несёт, она не знает.
Спросить боится. Это нелегко.
Ведь Маша видит – жить ему здесь тяжко.
Без прежней воли, быть в тиши букашкой –
невыносимо. По ночам встаёт:
проснётся, вскрикнет, и холодный пот!
Повалится, уснёт, а утром встанет
весь тёмный, мрачный, места не найдёт.
Была с ним Маша тихой: нежно глянет,
теплом душевным мужа обовьёт.
Она была и ласковой, и мудрой.
За это он любил её, но утром
глядел, куда б скорей ему уйти,
хоть сам не знал, что хочет он найти.
Служила Маша. Деньги приносила.
Немного денег. Изредка – пайки.
А Гусев всякий раз с немалой силой,
хватался за дела. Да не с руки!
Бросал всё вскоре и искал такого,
чтоб было поважнее остального.
В Китай собрался золото искать.
Но вскоре всё расстроилось опять.
С тоской, как смерти, Маша ожидала,
когда найдёт он что-то и уйдёт.
Она совсем одна, и полагала,
что без него недолго проживёт.
Они лишь год назад на праздник в парке
и повстречались летним днём нежарким.
«Вы одиноки ныне, как и я,–
промолвил он,– к скамейке подходя,–
Позвольте время провести мне с вами.
А то ведь что-то скучно одному»!
Она взглянула – за его словами
подвоха нет. Поверила ему.
Хорошее лицо, весёлый, трезвый.
По виду добрый и, как видно, честный.
«Что ж, я не против. Почему бы нет?–
тогда её короткий был ответ.
До вечера они гуляли в парке.
Её до дома Гусев проводил.
Рассказывал о битвах, схватках жарких.
Потом частенько в гости к ней ходил.
И Маша отдалась ему спокойно,
без экивоков, просто и достойно.
А после полюбила всей душой.
Почувствовала кровью – он родной!
Вот тут и начались её мученья…
А чайник закипал в десятый раз.
И, наконец, настало облегченье:
послышались шаги… желанный час!
Приходит Гусев. Сильный и весёлый.
Как гром, в пустой квартире низкий голос:
«Помыться слей-ка мне! Ну, всё – летим!
И завтра будем мы уже в пути»!
Он вымыл руки и лицо, и шею.
И, вытираясь, глянул на жену:
«Да, не волнуйся! Выжить я сумею
К тебе я обязательно вернусь!
Семь долгих лет меня ни штык, ни пуля
не истребили, в землю не свернули!
Не сделана отметка. Час далёк,
когда задуют жизни огонёк!
А помирать – и так, не отвертеться!
Заденет муха лапой – брык и нет!
Пока живём, мы все должны вертеться.
Глядишь, оставишь в этой жизни след»!
Он сел за стол и стал лупить картошку.
Солил и ел. Сказал: «Мне на дорожку
две смены к утру приготовь белья.
И не забыть бы бритву для бритья.
Ты плакала? Глаза на мокром месте»?
«Алёша! Ты воротишься ко мне»?
«Сказал – вернусь, так значит, будем вместе!
Отставить беспокойство при луне»!
«Ты едешь далеко? Когда обратно»?
В ответ присвистнул Гусев троекратно:
«За облака. Навроде бабы той!
Я в гости к ней отправлюсь на постой»!
Напившись чаю, Гусев стал ложиться.
Посуду Маша тихо прибрала.
Не стала на любимого сердиться.
Уж он такой, каким его взяла…
И, скинув платье, подошла к постели
С ним рядом прилегла, коснувшись еле.
А Гусев спал. Белел давнишний шрам.
Катились слёзы по её щекам.
Так дорог был он ей. Так тосковала
она по сердцу буйному его.
«Куда его несёт? Она не знала.
Всё ищет. Не находит ничего»…
Поднявшись рано, собрала в дорогу.
Проснулся Гусев. Пошутил немного.
Погладил Машу и поцеловал.
Большую пачку денег ей он дал.
Напился чаю и мешок на плечи.
Обнял в дверях и вновь поцеловал.
Не тратил утром время он на речи.
Куда летит ей так и не сказал…
Глава пятая
Отлёт
У мастерской, на пустыре обширном
стал собираться с полудня народ.
Шёл с набережной в настроенье мирном,
бежал с Петровки всякий пёстрый сброд.
Сбивались в кучки, в облака глядели.
о разных слухах меж собой галдели:
«Что собрались? Убили здесь кого»?
«Не знаем про убийство ничего».
«Сейчас на Марс отправятся прилюдно»!
«Вот дожили! Затея в «самый раз»!
«Кто полетит»? «Там двое из подсудных.
Закинут их для опыта на Марс»!
«Да будет врать! Кончайте, в самом деле»!
«Они опять людей не пожалели»!
«И, кто это «они», откройте нам»!?
«Вам, гражданин, заехать по зубам»?
«Конечно издевательство, скажу я»!
«Народ- дурак! О, Боже! Вот беда»!
«Вы, что несёте! Мы вас арестуем!
Вас самого отправить бы туда»!
«Товарищи, оставьте разговоры!
Здесь неуместны домыслы и споры!
Собачью чушь несёте вы сейчас!
История творится в этот час»!
«Ну, а зачем на Марс их отправляют»?
«Простите, но сказал один буян –
литературы тонну посылают
туда для агитации крестьян»!
«Нет, это экспедиция. Известно»!
«За чем же, расскажите, интересно»?
«За золотом, вестимо! Что гадать»!
«Да! Фонд Российский нужно пополнять»!
«И много привезти они берутся»?
«Неограниченно»… «Нам долго ждать»?
«Как солнце сядет, сразу и взовьются…
Увидим сами, что уж тут гадать»?
До сумерек переливался говор.
Шли разговоры, волновался город.
Что будет ныне, волновало всех.
И многие не верили в успех.
Закат в полнеба запылал багрово.
Прислал автомобиль Губисполком.
Пришли сказать приветственное слово
к сараю инженера прямиком
учёные, начальство, журналисты.
Торжественны все были и речисты.
Со всех сторон открытый аппарат
Заклёпок предъявил блестящий ряд.
В открытый люк была видна кабина,
вся в ромбах жёлтой кожи, как диван.
Приборы на передней половине,
на задней пассажир и капитан.
И Лось и Гусев полностью одеты.
Они уже изрядно перегреты:
бараньи полушубки и унты,
и шлемы. И стоят средь суеты.
И Лось благодарит всех за вниманье.
Хохлова он обнял и Кузьмина.
Сказал: «Не терпит вылет опозданья!
Пора лететь»! И тотчас – тишина.
А Гусев хмурым стал, и в люк забрался,
на кожаной подушке распластался,
уселся там, затем поправил шлем.
Теперь к полёту он готов совсем.
«К жене зайди,– напомнил он Хохлову.
Лось, как-то медлил, под ноги глядел.
Вдруг поднял голову и вымолвил сурово:
«Да, мой полёт – начало новых дел!
Удачно примарситься я намерен.
Пройдёт немного лет, и я уверен,
что сотни кораблей взлетят с Земли.
Помчатся к звёздам наши корабли!
Нас вечный дух искания толкает.
Не мне лишь нужно первому лететь.
Не я быть должен первым, кто узнает
все тайны неба, презирая смерть.
Что там найду я, на другой планете?
Забвение себя? Забуду годы эти,
когда я жил страдая и любя?
Навряд ли там смогу забыть тебя…
О, нет, товарищи. Нет, я не гений!
Я не смельчак – мечтатель – просто трус!
Беглец с планеты. Недоразуменье!
И мой корабль несёт печали груз»…
Лось оборвал на этом. Странным взглядом
на окружающих взглянул. «Не надо,–
промолвил тихо,– душу бередить.
Прошу меня, товарищи, простить.
То личные, мои лишь, пережитки.
В углу на койке оставляю их.
Победой увенчается попытка
И примет Марс далёкий нас двоих!
Прошу всех отойти от аппарата.
Сегодня знаменательная дата»!
Из люка крикнул Гусев: «Долетим!
Мы энтим ваш привет передадим!
Прошу меня на то уполномочить»!
Аплодисменты, шум толпы глухой.
«Ну, всё, терпеть прощанье, нет уж мочи,–
подумал Лось. Разок махнул рукой
и в люк полез, захлопнул за собою,
расставшись с провожающих толпою.
Все стали спешно покидать сарай,
боясь упасть, споткнувшись невзначай.
И тысячи людей теперь в молчанье
глядят на свет в сарае с пустыря.
Минуты в напряжённом ожиданье.
И вот начало: дрогнула земля.
В сарае заревело, затрещало,
затем мощней и чаще застучало.
Вот над сараем вырос нос тупой,
в отсветах старта, словно золотой.
Вот аппарат над крышей появился
Как невесомый в воздухе завис.
Он, словно бы прицелился, и взвился
под жуткий вой и нестерпимый свист.
Он к западу по небу устремился.
Полоской огненной мелькнул и скрылся
в багровом зареве вечерних туч,
оставив на мгновенье красный луч.
Тогда в толпе поднялся крик, и люди
бегут к сараю, лучше рассмотреть.
Никто из них теперь не позабудет,
героев, что отправились на смерть!
Бросают в воздух шапки. Все ликуют.
вопросами рабочих атакуют.
К полуночи всё стихло. Разошлись.
У мастерской пустынно. Ни души…
Глава шестая
В чёрном небе
Лось завинтил болты входного люка,
уселся и на Гусева взглянул.
«Ну, что, мой друг, летим?– промолвил сухо,
и к реостату руку протянул.
«Пускайте,– тот взволнованно ответил.
Лось взглядом успокоил и приветил,
и повернул блестящий рычажок.
Глухой удар и треск, затем рывок.
Тот первый треск, который над толпою
пронёсся, взволновал и напугал.
А Лось второй рычаг другой рукою
нажал и повернул. Треск возрастал.
Лось медленно включил два реостата.
Удары стали мягче – как награда
исчезла тряска. Лось сказал: «Летим»!
Он пот отёр с лица. В кабине жарко.
На счётчике в секунду пятьдесят.
Всего минуты три прошли от старта,
из атмосферы вышел аппарат.
Без перебоев двигатель работал.
У космонавтов новые заботы.
Прочь полушубки, шлемы, сапоги.
Темно, тепло, за стёклами – ни зги.
На высоте ста вёрст (так по расчёту)
полёт направить должен космолёт
прочь от Земли. И на басовых нотах
его в пространство двигатель несёт.
Вот Лось, сражаясь с головокруженьем,
приник к глазку, поднявшись на колени.
Огромной чашей перед ним Земля.:
все океаны, джунгли и моря.
Вот понемногу чаша вниз уходит,
Засеребрился, вспыхнув, правый край.
А вскоре в бездну шар земной уводит.
И скрылся с глаз. Прощай, Земля! Прощай!
А Гусев у другого окуляра
сказал: «Прощай наш дом, родимый старый.
Уходим в ночь, но есть, что вспомнить нам.
Пролито кровушки немало там».
И поднялся с колен, но зашатался
и на подушку, побледнев, упал.
Он ворот расстегнуть себе пытался,
но не сумел и еле прошептал:
«Мстислав Сергеич, мочи нет. Кончаюсь»!
А Лось и сам терял сознанье, задыхаясь.
Бьёт кровь в виски, колотит сердце в грудь,
трепещет – ни вздохнуть, ни продохнуть.
А скорость аппарата возрастает.
исчезло притяжение Земли.
В бездонной пустоте ракета тает.
Лишь звёзды равнодушные вдали.
Но Лось предвидел это состоянье
и уделил особое вниманье
обеспеченью жизни в грозный час,
когда беда наступит, как сейчас.
От жироскопов к бакам с кислородом
и едкой солью, он подвёл контакт.
При достиженье скорости полёта
такой, как ныне, открывались в такт
два крана с кислородом и солями…
Очнулся первым Лось. В глазах волнами
плыла кабина и приборный щит.
И над сиденьем он полувисит.
Взглянул на счётчик скорости полёта.
В одну секунду вёрст почти пятьсот.
Прямой луч солнца проникает слёта
сквозь окуляр и в глаз коллегу бьёт.
А тот висит, сидения касаясь.
то дышит, то не дышит, задыхаясь,
стеклянные глаза, зубов оскал…
Он медленно, но верно умирал.
Соль едкую ему подносит к носу
окрепшею рукой, восставший Лось.
Тот глубоко вдыхает чистый воздух,
глаза открыл, давленье поднялось.
Он на пол опустился, озираясь.
И снова всплыл, в сиденье упираясь.
«Мстислав Сергеич, часом, я не пьян?–
задал вопрос, волненьем обуян.
Лось приказал ему заняться наблюденьем
сквозь верхние глазки. И тот полез
вверх по стене, не ведая сомненья,
как будто ждал сейчас любых чудес.
Прильнул к глазку. Темно и безнадёжно.
И рассмотреть, что-либо невозможно.
А Лось свой фильтр надел на окуляр,
что к солнцу обращён. И, как пожар,
он видит в темноте клубок косматый.
С его боков, как крылья в пустоте,
туманности из света. Две громады
вращаются в бездонной черноте
Они бледней зодиакальных крыльев.
На грани между небылью и былью,
отброшены от солнца навсегда.
А справа одинокая звезда.
От живописного огня вселенной
Лось оторвался. Окуляр прикрыл,
и к третьему глазку подполз на смену.
Взглянул в него, и тут лишился сил.
В густой, глубокой тьме, почти что рядом
плыла непостижимая громада.
С тревогой Гусев крикнул: «Что летит?
Штуковина, не ясная на вид»!
Громада уходила вниз, светлела.
Скалистый гребень начал проступать.
«Мы сблизились с одним небесным телом.
И спутником его мы можем стать! –
воскликнул Лось.– Не может быть опасней!
Нам нужно избежать судьбы ужасной»!
Рукой дрожащей, из последних сил,
Лось до предела реостат включил.
Внизу, под ними всё зарокотало.
Был риск взорвать летящий аппарат.
У Лося сердце биться перестало.
В поверхность впился отрешённый взгляд.
Он видит тени скал на мёртвой глади.
Они освещены по ходу сзади.
Лось мыслит (голова его ясна)
«Ещё мгновенье – взрыв и тишина»!
В предсмертное мгновенье он заметил
развалины строений между скал.
Они мелькнули в голубом отсвете.
Внезапно вид растаял и пропал.
За остриями скал обрыв и бездна
бездонные объятия разверзла.
Спасённый аппарат во тьму летит.
Погибшая планета позади.
Вдруг Гусев крикнул: «Гляньте, не луна ли»?
Он отделился от стены. Повис.
Лягушкой раскорячился. Смеялись.
Как будто право обрели на жизнь.
Лось неспеша от пола отделился
и к трубке в верхней части приложился.
Глядел, глядел, не отрывая глаз,
на ослепительно сиявший Марс.
Глава седьмая
Спуск
Диск Марса розовато-серебристый
всё ближе, всё крупнее, всё ясней.
На Южном полюсе цветком искристым
ледовое пятно в красе своей.
Три точки у экватора открылись.
Чернеют пятна, что соединили
две линии прямые меж собой.
Два крайних сведены большой дугой.
На тело Марса к Западу, к Востоку,
наброшена прямых каналов сеть.
На Севере планеты их немного.
И там темно, всего не рассмотреть.
Лось вглядывался в линии каналов.
Под чётким их рисунком различал он
другие – полустёртые штрихи.
Как на заплатке старые стежки.
И вдруг диск Марса дрогнул, покачнулся
и в окуляре медленно поплыл.
Лось тотчас к реостатам повернулся:
«Нас Марс в объятья плотно захватил!
Мы падаем»! А аппарат свободно
к планете горлом повернул охотно.
Лось тотчас сбросил тягу, а потом
едва не воспарил под потолком.
Затем, с трудом вернувшись к управленью,
он двигатель рабочий отключил.
И тишины безумные мгновенья
лишили экипаж на время сил.
Уткнулся Гусев головой в подушку.
У Лося плотно заложило уши.
Он голову руками обхватил,
но полное сознанье сохранил.
Теперь лежал он на полу кабины
и наблюдал стремительный полёт,
как Марса изменяется картина –
неукротимо ширится, растёт.
Теперь, казалось, диск из чёрной бездны
летел на них в красе своей небесной.
За реостаты снова взялся он.
Преодолеть должны они разгон.
И снова рёв могучий и привычный.
Их старый Марс не сможет поглотить.
Сейчас они со скоростью обычной
спускаются, свою спасая жизнь.
Теперь планета небо закрывала.
И облака над ней, как одеяло.
Слой облаков прорезал аппарат,
последнюю осилив из преград,
он медленно и верно опускался.
«Садимся!– торжествуя, крикнул Лось.
Он тягу заглушил и рассмеялся:
«Считай, что долететь нам удалось»!
Но вдруг его толчком вдавило в стену.
Стал аппарат валиться постепенно.
У пассажиров неприглядный вид.
А аппарат их на боку лежит.
Тряслись колени, сердце замирало.
Очнувшись, стали в рубке прибирать.
Затем они решили, для начала,
наружу испытателя послать.
В отверстие глазка пустили мышку..
Простую, полевую мышь-малышку.
А мышке хоть бы что! Нос подняла.
Затем себя в порядок привела
«Ура! Живём! Здесь воздух нам подходит!–
Воскликнул Гусев,– сможем погулять
Люк отвинтив, на Марс они выходят.
Как славно вольным воздухом дышать!
«Ну, Алексей Иваныч, поздравляю!
с прибытием на Марс. Теперь я знаю,–
промолвил Лось,– что вместе мы не зря.
В полёте вы не подвели меня»!
А Гусев весь сиял. Был бодр и весел.
Готов он хоть сейчас идти в поход.
На пояс старый маузер подвесил.
«На всякий случай! Наш такой подход»!
Глава восьмая
Марс
Синели, словно море грозовое,
бездонные над ними небеса.
Пылающее солнце золотое
светило беспощадно им в глаза.
Покалывало грудь. В висках стучало.
Был воздух сух и свеж. Легко дышалось.
Полётом утомлённый аппарат,
прижался к почве – лучшей из наград.
Оранжевая плоская равнина
простёрлась, упираясь в горизонт.
И кактусы колючие в долине
стоят рядами – бесконечный фронт.
Лось с Гусевым сначала осмотрелись.
Потом узнать побольше захотелось.
Они пошли долиной на Восток.
Сухой им веял в спину ветерок.
И было им легко необычайно
шагать по почве вязкой, как песок.
Коснулся Гусев кактуса случайно,
а тот мгновенно выбросил росток
и потянулся, чтоб руки коснуться.
Но Гусев моментально увернулся
и пнул в ответ растение ногой:
«Ах, погань! Рассчитаюсь я с тобой»!
И тот в песок колючками вонзившись,
упал, стал извиваться, как живой.
Шли дальше. И немного утомившись,
решили возвращаться стороной.
Вдруг Лось остановился и воскликнул:
«К картине этой глаз уже привыкнул.
Но до конца картина не ясна:
Глядите – почва! Вспахана она»!
Действительно, теперь видны им ясно
и борозды, и кактусов ряды.
Вокруг поля распаханы прекрасно –
работ разумных явные следы.
Прошли два шага, и наткнулся Лосев
на камень у песчаного откоса.
В него из бронзы вделано кольцо.
В кольце канат с растрепанным концом.
«Что, Александр Иваныч, есть догадки?–
у Гусева спросил весёлый Лось.–
Зачем кольцо»? «Кругом одни загадки,–
ответил Гусев,– Мне не довелось
копаться в марсианских огородах».
«Так вот, мой друг, здесь раньше были воды!
Кольцо затем, чтоб бакен привязать.
Он нужен, чтоб фарватер указать!
Здесь высохший канал. Гляди – ракушки».
«Хреново здесь с водой, как погляжу–
ответил Гусев,– Здорово засушен
весь этот Марс, я прямо вам скажу»!
И вот откос открылся белый, белый.
Из твёрдых плит, сиявших, как из мела.
За ним равнина – без деревьев степь
На горизонте – гор неровных цепь.
«Вернуться нужно нам. Поесть, напиться,–
промолвил Гусев,– Ни души тут нет».
Сошли с откоса, чтобы возвратиться.
Струило солнце свой горячий свет.
Пошли назад и сразу заблудились.
И долго среди кактусов бродили.
Тут Гусев вскрикнул: «Вот он! Ну-ка, стой»!
И маузер из кобуры долой!
«Кому кричите?– Лось остановился.
«Вон аппарат на солнышке блестит»…
«Да, вижу, вижу,– тотчас оживился.
«А рядом, чуть правее, кто сидит»?
И оба побежали к аппарату.
А существо, что там сидело рядом,
запрыгало меж кактусами вдруг
и взмыло, описав над ними круг.
Большие перепончатые крылья
его легко по воздуху несли.
И Гусев без особого усилья
на мушку насадил его с земли.
Но Лось тяжёлый револьвер у друга
тотчас же выбил, подскочив упруго:
«С ума сошёл! Ведь марсианин он!
И ты, как гость, в его явился дом»!
Закинув голову и рот раскрывши,
глядел герой гражданской в вышину.
В кубово-синем небе, воспаривши,
кружило, нарушая тишину
приятным треском странной формы крыльев,
земную сказку, сделав новой былью,
какое-то большое существо.
И Лось тотчас приветствовал его.
Достав платок, махать им начал птице.
«Мстислав Сергеич, как бы он – того,
в нас не шарахнул сверху. Всё кружится,–
промолвил Гусев,– Я бы снял его»!
Большая птица, между тем, снижалась
и, как с горы на санках, приближалась.
Теперь всё ясно: это человек!
«У нас такого не было вовек!–
воскликнул Гусев! Всадник в аппарате
взмыл снова вверх, проделав сложный финт.
Он был в очках. За жёлтой курткой сзади
сверкали крылья и воздушный винт.
Хвост за седлом – устройство непростое.
Весь аппарат, как существо живое:
подвижен, гибок, неказист на вид,
но волей седока стрелой летит.
Вот он нырнул, прошёл у самой пашни.
Седок был в шапке, схожей на яйцо.
Он что-то им кричал. Кривилось в раже
его кирпичноцветное лицо.
Затем вблизи от них он сел на поле.
Он был как человек. Он не доволен.
На кактусы поломанные он
указывал, угрюм и возмущён.
«Кончай орать! Катись к нам – не обидим!–
ему весёлый Гусев прокричал.
«Молчите! Сядем наземь. Там увидим,–
его призывы!– Лось его унял.
И оба на горячий грунт уселись.
Они на марсианина глядели.
И Лось стал жесты делать: слал он весть,
что очень нужно им и пить, и есть.
И марсианин поглядел немного.
Потом сердито пальцем погрозил.
Достал мешок, ещё раз глянул строго,
швырнул мешок и вновь в седло вскочил.
Затем на высоту кругами взвился,
а вскоре он за горизонтом скрылся.
Открыв мешок, нашли коробок пару
и с жидкостью сосуд, потёртый, старый.
В коробке студенистые кусочки,
в другой из них – пахучее желе.
Понюхал Гусев: «Всё. На этом точка!
Такого мы не держим на столе»!
Корзину он принёс из аппарата
«Вот здесь у нас в достатке всё, что надо»!
Немедля Гусев запалил костёр,
достал консервы. Нож его остёр
Открыл жестянки. Мясо – солонина.
Поели жадно. Голод нестерпим.
Но всё путём. Консервы из свинины
деликатесы заменили им.
«Мстилав Сергеич, как насчёт запивки?
Ведь фляга марсианской есть наливки!
Отравимся? А может, пронесёт»?
Зубами вынул пробку и – вперёд!
Попробовал питьё и смачно сплюнул:
«Пить можно.– Отхлебнул большой глоток
и фляжку Лосю прямо в руку сунул:
«Попробуйте! Что виноградный сок»!
И пробуя, сначала пригубили.
Потом вдвоём полфляги осушили.
А жидкость сладковатая была
И сила в ней могучая жила.
Поднялся Лось и сладко потянулся.
Ему приятно, странно и легко
под этим небом. Словно окунулся
в жизнь новую, безмерно далеко
от всех земных печалей и свершений,
от всех забот, потерь и откровений.
Как будто грозный звёздный океан
пронёс его на волю сквозь туман.
А Гусев в аппарат отнёс корзину
и люк снаружи плотно завинтил.
Картуз линялый на затылок сдвинул:
«А мне не жаль, что с вами укатил»!
До вечера бродить они решили
по берегу, вдоль всех его извилин,
оранжевой равниной, по холмам –
разведать, что откроется им там.
Они пошли меж кактусов по полю.
Там в зарослях береговой откос.
Приятно и легко шагать на воле.
Но Лось вдруг стал. Как будто в почву врос!
Почувствовал он в зарослях движенье.
Его пронизал холод омерзенья.
Ни шелохнуться, ни бежать назад…
Большие лошадиные глаза
из зарослей глядели с лютой злобой.
Полуприкрыты веками они.
Такого моря ярости утробной
он не встречал нигде в былые дни.
«Вы что?– промолвил Гусев.– И тотчас
увидел в листьях пару жутких глаз.
Не долго думал: маузер и выстрел.
Успел заметить – убегает быстро
паук на бурых лапах, полосатый,
огромный, жирный. Выстрелил опять.
Застряла пуля в чудище мохнатом.
Под землю удалось ему сбежать…
Глава девятая
Заброшенный дом
Лось с Гусевым от берега шагали
к деревьям вдалеке, вздымая пыль.
Иссохшие каналы миновали,
засыпанных прудов степную быль.
В каналах кое-где под солнцем жарким
виднелись лодок остовы и барок.
А на равнине мёртвой целый ряд
блестящих дисков размещён подряд.
Их пятна тянутся к горам далёким,
к развалинам за рощей, меж холмов.
Вошли в лесок корявый, невысокий.
В нём сетка, меж деревьев у краёв.
Нагнулся Гусев, кочку пхнул ногою.
вспугнуть надеясь, что ни есть живое.
Но человечий череп по траве
скатился в яму с дыркой в голове.
В конце леска – развалины, разруха.
Как взрывом развороченный фасад.
Там две стены упали друг на друга,
там балки искорежены торчат.
«О, да, Мстислав Сергеевич, я вижу
тут было дело! Как я ненавижу
проклятую войну и там и здесь.
Везде одно: разруха, смерть и месть»!
Большой паук на мусорную кучу
залез, застыл и снова побежал.
Не пропускает Гусев этот случай:
нажал курок и гада – наповал.
Второй паук из дома выбегает.
Бежит к деревьям, в сетку попадает.
Он бьётся в ней, плохи его дела.
Недаром эта сетка здесь была!
Прошли лесок, преодолели сетку
и до построек добрались с трудом.
Там в глубине (такой увидишь редко)
стоял большой, на диво мрачный дом.
Сужались кверху аспидные стены.
Карниз массивный выступил надменно –
блестящий, наглый чёрно-кровяной,
он главный вход унизил под собой.
А в стенах дома длинные, как щели,
глубокие отверстия окон.
В них свет дневной проходит еле-еле.
Быть может, там, внутри, не нужен он?
Чешуйчатые, толстые колонны
над входом держат крепко, чуть наклонно,
из бронзы барельеф: там некто спит
Снаружи видный глаз его закрыт.
Три плоские, во весь фасад, ступени
вели к массивным створчатым дверям.
Меж плит висят засохшие растенья.
«Так, что же здесь? Гробница, или храм?–
подумал Лось. А Гусев прямо к двери.
Толкнул плечом, открыть её намерен.
Ещё налёг, со скрипом отворил
и осторожно в вестибюль ступил.
Потом они в огромном круглом зале,
где пыльный свет сливался с потолка,
рассматривать предметы, стены стали.
Везде видна художника рука.
На золотистых стенах полосою
мозаика цветистой чередою
пиры изображает и войну,
и звёзды, и бегущую волну.
События истории глубокой.
С врагами расправлялись праотцы.
Пришельцев жёлтокожих невысоких
громили краснокожие бойцы.
Меж звёзд фигура странная летела.
В морских волнах её сияет тело.
Стада животных гонят пастухи,
охота, пляски, птицы и жуки…
Мозаика смыкалась над дверями.
Гигантский цирк был там изображён.
И Лось смотрел и шевелил губами,
и повторял одну лишь фразу он:
«Как это странно, голова повсюду,
одна и та же, где на фресках люди»!
А Гусев потайную дверь нашёл
И Лося в коридор за ней повёл.
Там коридор и зал залиты светом.
У стен и в нишах статуи стоят.
Фигуры в бронзе, камне в зале этом
влекут к себе, притягивают взгляд.
А Гусев рыщет в боковых покоях.
И видит в них он всякое такое,
что говорит о жизни и борьбе,
трагической кончине, злой судьбе.
В одной из комнат на широком ложе
мучительно изогнутый скелет.
В углу – другой, застигнутый, похоже,
за трапезой, её остался след.
Там две стены обрушены зеркальных,
там высохший бассейн полуподвальный.
А в нём свидетель нестерпимых мук,
валялся дохлый, высохший паук.
Лось в коридоре осмотрел скульптуру.
Она его вниманье привлекла.
Всему, что видел, чуждая натура –
та женщина особенной была.
Обнажена. А волосы, как грива.
Лицо ассиметрично, но красиво.
С ухмылкою свирепой в даль глядит.
И взгляд её живое холодит.
На голове обруч сверкает звёздный,
с параболою тонкой надо лбом.
Внутри её два шарика с напёрсток,
налиты словно внутренним огнём.
Рубиновый один, кирпично-красный
другой. Сияют оба светом ясным.
Во взгляде и чертах лица её
волнующе-знакомое живёт,
всплывающее в памяти глубинах
непостижимо, непонятно как.
За статуей решётка под картиной.
За нею, в нише беспросветный мрак.
Лось чиркнул спичкой. Осветилась ниша.
Там маска золотая словно дышит.
Глаза закрыты. На лице покой
На лбу припухлость, словно глаз другой.
Нос – острый, клювом. На губах улыбка.
Ей освещён лунообразный рот.
И Лось узнал. Не может быть ошибки:
на фресках всюду этот лик живёт.
И на Земле он видел снимки масок –
следы культуры мощной, древней расы,
открытых при раскопках городов,
что в Африке нашли в долине Снов.
Одна из боковых дверей была открыта.
Лось в комнату высокую вошёл.
Шкафы и полки книгами набиты.
И на хорах Лось много книг нашёл.
И каменные смотрят отовсюду
учёные, задумчивые люди.
Учёных много собралось сюда.
И всех накрыла общая беда.
По комнате удобные сиденья
расставлены повсюду. И стоят
при них экраны. В этом заведенье
возможно, что-то странное творят.
И валики на столики к экранам
положены. Но этим, как ни странно,
Лось не был удивлён и поражён.
Их назначенье смутно понял он.
Из шкафа Лось взял книгу осторожно.
Сдул пыль с неё и рукавом обтёр.
В ней разобраться было невозможно
И он смотрел на буквенный ковёр.
Цветные треугольники, кружочки
бежали по страницам. Риски, точки –
всё на бегу сплеталось меж собой,
то, словно лес, то синею волной.
И не было конца им, ни начала.
Затем негромко что-то зазвучало.
И Лося обуял восторг и страх:
звучала музыка в его ушах!
Закрывши книгу, он стоял у шкафа.
Взволнован, очарован, потрясён.
Его трясло, и он едва не плакал,
той музыкой небесной оглушён.
«Мстислав Сергеич!– разнеслось по дому,–
Скорей сюда! С таким мы не знакомы!
Я здесь всего лишь несколько минут.
Должны вы видеть, что творится тут»!
И в комнате просторной, полутёмной
увидел Лось туманное стекло.
А перед ним три кресла, с виду скромных.
«Так что вниманье ваше привлекло?–
у Гусева спросил он с нетерпеньем.
А тот ему ответил: «Наважденье!
Висит над креслом шарик золотой.
Ну, думаю, сорву, возьму домой.
Теперь смотрите, что же получилось»
И шарик Гусев снова потянул.
Стекло внезапно ярко осветилось.
Всю комнату толпы наполнил гул,
Перед глазами улица и люди,
огромные дома. Но, что же будет?
Вот кто-то очень тонко прокричал.
Толпа идёт от стенки прямо в зал…
Над нею тень крылатая скользнула,
закрыв на миг знамёна и дома.
Вдруг молния экран перечеркнула.
Раздался треск, затем упала тьма.
«Короткое, должно быть, замыканье,–
промолвил Гусев.– Больше нет желанья
тут оставаться. Нам пора идти.
До аппарата добрый час пути»…
Глава десятая
Закат
Пылающее солнце к горизонту
клонилось, раздвигая облака.
Закат алел вдоль облачного фронта.
Недвижим воздух. Тишь. Ни ветерка.
Лось с Гусевым шагали по равнине
под загустевшим небом тёмно-синим.
А солнце уходило за поля.
И Марс грустил, как вечером Земля.
На пепельном закатном небосводе
взошла большая красная звезда.
Свой гневный глаз она на Марс наводит.
В её лучах вселенская беда.
Но вот другие звёзды высыпают,
созвездия весёлые сияют.
Наполнены небесные поля.
А Лось глядел на ту. Сказал: «Земля».
И Гусев снял картуз и неотрывно
на родину глядел, что там, в выси
плывёт среди иных созвездий дивных.
«Земля,– промолвил,– помни и прости».
Довольно долго так они стояли
у древнего канала. Их печали
развеялись, растаяли вдали,
где вечность отбывают корабли.
Но вот над горизонтом появился
луны-малютки новый ясный серп.
А Гусев снова, как дитя дивился:
«Глядите позади! Ведь я не слеп!
Там полная луна, побольше этой»!
А над равниной поднимался светлый
Почти что полный, диск второй луны.
Все диски на холмах при нём видны.
«Вот ночь, так ночь,– пробормотал сердито
товарищ Гусев,– В небе две луны»!
Спустились с берега по белым плитам.
Внизу одни лишь кактусы видны.
Вдруг чья-то тень шарахнулась в сторонку,
комок пушистый из-под ног – вдогонку.
Заскрежетало, вскрикнуло навзрыд.
И жуткий вой вселенную накрыл.
И тут же тишина. Вой оборвался.
А Лось и Гусев ринулись бегом.
И словно к дому, к аппарату рвался
любой из них по полю прямиком.
Но вот блеснула под луной обшивка.
Да, ноги принесли их без ошибки.
И вот он, тёплый от жары дневной,
теперь их сердцу милый, дом земной.
«Ну, нет! Я по местам паучьим этим,–
промолвил Гусев,–ночью не ходок»!
Люк отвинтил: «Да ни за что на свете»!
И в аппарат, закончив монолог.
Лось не спешил, прислушивался к полю,
приглядывался ко всему на воле.
И вот увидел: меж ночных светил
корабль крылатый, словно призрак, плыл…
Тень корабля проплыла и исчезла.
Лось на обшивку аппарата влез,
уселся и глядел в ночную бездну,
в бескрайний полнозвёздный свод небес.
А в аппарате Гусев всё возился.
Добро считая, не угомонился.
Он выглянул из люка и сказал:
«Нет, я не зря вот эти штуки взял.
Мстислав Сергеич, что ни говорите,
а золоту с камнями нет цены.
Отдам их Машке. Вы уж, как хотите,
а в Петрограде ценности важны»!
И снова Гусев скрылся в аппарате.
Потом затих счастливый, при награде.
А Лось не мог уснуть и всё сидел.
Курил он трубку, в небеса глядел,
в послушной памяти перебирая,
что видел, посетив старинный дом.
Откуда эта маска золотая
со стрекозиным глазом надо лбом?
Мозаика и эти великаны,
то в море, то меж звёзд в полёте странном?
Парабола и двух шаров семья:
кирпичный – Марс, рубиновый – Земля?
То символ власти над двумя мирами?
Непостижимо! Не понять умом!
А странный город, тот, что перед нами
в туманной мгле явился за стеклом?
А книга, что мелодией небесной
очаровала сутью бессловесной?
И почему покинут этот край?
И между кем борьба здесь и раздрай?
Скорей бы день. Ведь марсианский лётчик
дал знать о нас. Не зря он улетел.
А тот корабль, что пролетел здесь ночью,
нас, видно, не заметил в темноте.
Лось глянул в небо. Шар Земли в зените
и лучик от него зелёной нитью
шёл прямо в сердце, доставляя боль.
И вспомнил Лось печальную юдоль.
Бессонной ночью, у ворот сарая
он также видел восходящий Марс.
Прошли одни лишь сутки, отделяя
от этой были тот прощальный час.
Земля, Земля, от края и до края
любимая, жестокая, родная.
Моря, пустыни, рощи и поля –
покинутая родина моя…
А Человек, он, как эфемерида.
Вся жизнь его – мгновение одно.
И вот он – Лось один. Его обиды
и боль его в нём дремлют всё равно.
Да, он один своей безумной волей
от родины ушёл, но он неволен
от самого себя навек уйти.
Такого в звёздных далях нет пути.
Плечами передёрнул от прохлады,
влез в аппарат и там, в тепле прилёг.
А Гусев спит, похрапывая рядом,
уставший от похода и тревог.
Он человек простой и безыскусный,
не предал родины, ему не грустно,
и совесть у него вполне чиста.
Он здесь, как дома – новые места…
Лось задремал. Во сне он видел Землю.
Видение утешило его.
На берегу реки берёзы дремлют,
вода сверкает, в роще никого.
С той стороны явился кто-то в светлом,
И манит, и зовёт его приветно.
С улыбкой спал он, набираясь сил.
А утром шум винтов их разбудил.
Глава одиннадцатая
Марсиане
Плывут по небу розовые гряды,
под утро накативших, облаков.
В просветах тёмно-синих их громады
корабль крылатый, как из детских снов.
Корабль, залитый солнцем, трёхмачтовый,
как золотистый жук черноголовый,
три пары острых крыльев на боках,
парит в своей стихии, в небесах.
Прорезав облака, он опустился,
над полем всей громадою навис,
включил винты на мачтах, примарсился
и трапы опустил на почву, вниз.
И марсиане – тонкие фигурки –
шлем, как яйцо, серебряная куртка,
по лестницам, по кактусам бегут,
в руках они оружие несут.
А Гусев хмурый ждал у аппарата.
И маузер на взводе, как всегда.
Глядел, как марсианские солдаты
построились поодаль в два ряда
и на руке держали дулом ружья.
«Совсем, как бабы! Даже много хуже!–
на это глядя, Гусев проворчал.-
Никто из них винтовку не держал»!
Лось, на груди сложив спокойно руки,
с улыбкой ждал прибытия гостей
Последним с корабля сошёл без звука.
в халате чёрном, словно чародей,
голуболицый, старый марсианин.
Весь череп в шишках, словно был изранен.
На Гусеве свой взор остановил.
Затем с одним лишь Лосем говорил.
Он руку поднял с рукавом широким
и тонким, птичьим голосом сказал:
«Талцетл», и снова голосом высоким,
сказав «Талцетл», на небо указал.
«Земля,– промолвил Лось членораздельно.
«Земля,– тот по слогам сказал отдельным.
Затем на солнце рукавом махнул –
«Соацр» протяжно слово протянул.
Потом на почву показал и тут же
как будто шар руками обхватил:
Промолвил «Тума», а затем, не хуже
названье «человек» он объяснил:
На Лося, на себя и на солдата
он строго указал, как на собрата,
и слово «Шохо» чётко произнёс.
Потом он много слов до них донёс.
И к Лосю подошёл и очень важно
коснулся безымянным пальцем лба.
Лось процедуру выдержал отважно
и голову нагнул в ответ едва.
И Гусев длинный палец не отринул,
но после козырёк на лоб надвинул.
И пробурчал: «Ну, что ни говори,
а мы для них почти что дикари»!
А марсианин мелкими шагами
неспешно к аппарату подошёл.
он с широко открытыми глазами
у аппарата пять минут провёл.
Смотрел сначала с явным удивленьем.
Затем оно сменилось восхищеньем:
он понял принцип, осознал его,
и стало чудо ясным для него.
Всплеснув руками, быстро повернулся
и стал солдатам что-то говорить.
Затем руками к небу потянулся,
ладони стиснув, знаки стал творить.
«Ану!– ему солдаты отвечали.
И слово троекратно прокричали.
Тогда на лоб он положил ладонь
Пылал во взоре радости огонь.
И прямо к Лосю с речью обратился.
«Ану угара шохо,– он сказал,–
дация Тума,– и остановился,–
ра гео Талцетл,– тут же продолжал.
Закрыв глаза рукою, поклонился.
Казалось, он от радости светился.
Позвал солдата, нож у парня взял
и на обшивке тут же начертал
яйцо, над ним из ткани, вроде, крышу,
солдата рядом. Гусев пояснил:
«Нам этот знатный дядя, как я вижу,
охрану аппарата предложил.
Он аппарат накрыть палаткой хочет,
охрану учредить и днём и ночью.
Но только люки наши без замков.
хватай, тащи, что хошь, и будь таков»!
«Ах, Алексей Иваныч, в самом деле,
пора бы бросить дурака валять!–
промолвил Лось.– Когда б они хотели,
могли бы силой всё себе забрать».
С большим вниманьем слушал марсианин,
их разговор. Он ждал с одним желаньем
на предложенье получить ответ –
скорей от них услышать да, чем нет.
Лось показал руками, что согласен
оставить под охраной аппарат.
Дальнейший ход вполне ему был ясен.
Он понимал, что нет пути назад.
А марсианин взял свисток и свистнул.
Корабль ответил точно тем же свистом.
На борт их марсианин пригласил.
И жестами, и, что-то говорил.
Солдаты неспеша их окружили.
А Гусев мимо них прошёл, и в люк.
Взял два мешка с бельём, что отложили.
«На всякий случай, пригодится вдруг»!
Люк завинтил и указал солдатам:
«Сюда для вас дороги нет, ребята!
Не то, перестреляю подлецов»!
И сделал очень страшное лицо.
Следили марсиане изумлённо
за всем, что делал этот человек.
«Ну, Алексей Иваныч, окрылено
промолвил Лось.– Запомнится навек
и это утро, и грядущий вечер:
произошла немыслимая встреча!
Мы гости или пленники – вперёд!
Планета Марс нас ныне в гости ждёт»!
Мешок он вскинул на плечо, и оба
пошли они к большому кораблю.
На мачтах корабля проснулись снова
винты подъёма – радостно поют.
Приопустились маховые крылья.
Ещё не веря, что столкнулись с былью,
Лось с Гусевым по лестнице взошли.
Что ждет за облаками их, вдали?
Глава двенадцатая
По ту сторону зубчатых гор
Корабль летел невысоко над Марсом.
Лишь марсианский командир и Лось
на палубе вдвоём. К солдатам сразу
спустился Гусев. Полетели врозь.
В плетёном кресле Гусев угнездился.
Он на солдат глядел и веселился:
худющие и острые носы.
Ни выправки военной, ни красы…
Жестяный портсигар затем он вынул.
Заветный, всё видавший, портсигар.
По крышке хлопнул. С добродушной миной
всех пригласил «отведать наш товар».
Солдаты испугались поначалу.
Затем заулыбались, мал по малу.
Один взял папироску, рассмотрел
и спрятать от других в карман сумел.
Тут Гусев закурил и марсиане
испугано попятились назад.
И птичьими своими голосами
шептались и покрикивали в лад
какие-то слова: «Шохо тао тавра
шохо-ом». И ещё: «Шохо тао тавра»!
Все с ужасом следили, как один,
как «шохо» не спеша глотает дым.