Читать онлайн Худший из миров бесплатно

Худший из миров

© Егор Михнегер, 2024

ISBN 978-5-0062-5170-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В том-то и беда со всеми великими откровениями: люди по большей части недооценивают их значения. И только потом мы всё понимаем, только потом. Даже не тогда, когда уже слишком поздно, а именно оттого, что уже слишком поздно.

Ричард Скотт Бэккер

1 В начале было одно лишь ничто – абсолютная пустота. Не существовало ни материи, ни пространства, ни времени.

2 Только Вадабаоф, Господь наш, присутствовал в пустоте, ибо не имел Он начала и формы, был всем и был вне всего.

3 И понял Господь, что силы Его безграничны и решился на сотворение космоса, дабы явить Славу Свою.

4 Взорвал Вадабаоф пустоту, создал материю и пространство, начал вести отсчёт времени.

5 И увидел Господь, что материя хаотична, и придал ей форму звёзд и планет.

6 И носился Вадабаоф между мирами бессчётными, и понял, что камень и пламя не способны восславить Его в полной мере.

7 И сотворил тогда Господь мир наш, чтобы наполнить его тварями всякими. И заставил вертеться планету вокруг звезды тёплой, что Солнцем ныне зовётся.

8 И создал Он воду и воздух, и наполнил океан растениями многообразными.

9 И понравилось Ему лепить формы для жизни, и стал гадами морскими Он населять океан.

10 И решил продолжить эксперименты Господь и поднял из пучин морских твердь земную.

11 И дал имя Он континенту огромному, и зовётся с тех пор материк наш, единственный на планете, Плеромией.

12 И вылезли растения и гады на сушу, и принялся Вадабаоф дальше жизнь совершенствовать.

13 И сотворил он ящериц и зверей диких, и устроил борьбу между ними, дабы твари сами могли совершенствоваться.

14 И увидел Вадабаоф, что среди всех животных оказался человек самым сильным. И удивился немало, ибо не было у твари сей ни длинных когтей, ни острых зубов, ни массы громадной.

15 И понял Господь, что сотворил малую Свою копию, ибо не грубой физической силой, но мыслью своей могуч человек.

16 И открылся тогда Вадабаоф людям, и наставил их славить Его, дабы мог человек стать подобным Ему и на равных парить рядом с Господом в вечности.

17 И осознал Вадабаоф, что следует теперь оставить людей, ибо только по собственной воле смогут они достичь совершенства, не став Его куклами.

18 И покинул Господь Плеромию, оставив человечеству юному Свои наставления и семь архонтов – небесных ставленников Своих над людьми.

19 И жил род человеческий в праведности столетиями, не зная голода, войн или бед.

20 И были счастливы люди, покуда не вкусили плодов запретного Древа Незнания и не забыли оставленные Господом наставления.

21 Ибо решили архонты испытать род людской, и не выдержали мы искушения.

22 И нет с тех пор человеку покоя, и должны искупить мы страданиями великими свой грех незнания тяжкий.

23 И стали архонты вновь наставлять человечество, но каждый по-своему, чтобы вновь выявить самых сильных и праведных в конкуренции.

24 И возникло шесть княжеств великих во главе с архонтами, и ведут они битвы меж собой уже тысячу лет. А седьмой, верховный архонт Абракс, наблюдает за всеми не вмешиваясь. Ибо хранит он наставления Вадабаофа изначальные, чтобы вновь открыть истину народу самому благочестивому.

25 И прозреет когда человечество, вновь наступит Золотой век. И превратится в рай земной Плеромия, и забудут все, что юдолью скорби тысячу лет её называли.

26 И помня муки перенесённые, не впадёт никто больше во грех.

27 И станет человек со временем равен Господу, и будет творить вместе с Ним планеты иные.

Святое Учение. Книга первая. Юдоль скорби

* * *

Дицуда грязно выругался. Стражники оказывали ему куда меньше почтения, чем следовало. Паршивцы чувствовали себя в безопасности: все знали, что после последнего мора властям Гилии резко недостаёт рабочих рук и уж тем паче ручищ, лояльных по отношению к государству. На мелкие преступления смотрели нынче сквозь пальцы, а уж на «воображаемые проступки», коими, по мнению недалёких обывателей, занимались ненавистные инквизиторы, неформально была дана индульгенция. Рядовой инквизитор воспринимался сейчас не как суровый следователь, палач и судья, но как безобидный чинуша низшего ранга, путающийся под ногами в силу отжившей традиции.

– Остынь, приятель, – небрежно бросил через плечо сопровождающий его стражник. – Мы что, по-твоему, должны каждого встреченного на улице оборванца облизывать? Старик выглядел как бездомный бродяга, как с бродягой с ним и обошлись, согласно приказам градоначальства. Разносчики заразы нам в городе накануне Страстного бдения не нужны.

Низкий и узкий коридор наконец-то закончился. Стражник принялся возиться с ключами, отпирая насквозь проржавевший замок.

Дицуда подавил острое желание зажать нос, когда с чудовищным скрипом дверь темницы распахнулась, выпустив наружу давно застоявшийся воздух. Да уж, нечего удивляться, что чума следует в княжестве за чумой: сколько людей ежедневно проходят через такие рассадники паразитов? Посидел в подвальчике пару дней до выяснения обстоятельств или «для профилактики», и заразил весь квартал букетом несовместимых с жизнью заболеваний. Фу, мерзость.

Стражник словно прочёл его мысли. Мерзавец гнусно улыбнулся кривыми зубами, вернее, частью оставшихся жёлтых зубов, жестом приглашая Дицуду войти в помещение:

– Ну, который из них твой несчастный, обиженный ясновидец?

Стараясь не обращать внимания на явную издёвку в голосе стражника, Дицуда осторожно вошёл в камеру к заключённым. Сопровождавший его страж порядка остался стоять в дверном проходе, удосужившись лишь немного осветить подвал едва тлеющим факелом. Что ж, его нежелание лишний раз заходить в плохо проветриваемое помещение было вполне обоснованным. Гниющие тела и лохмотья скученных в небольшой комнатке узников не могли не вызывать отвращения.

Отыскать в полутьме нужного человека оказалось, как быстро понял Дицуда, не столь тривиальной задачей. Бродяги, нищие, оборванцы – у этой категории граждан много не самых ласковых эпитетов, но у всех них есть кое-что общее. Эти полулюди-полуживотные кажутся со стороны совершенно одинаковой серой массой.

– Машиар. Мне нужен Машиар Йот, – борясь с кашлем, постарался громко произнести имя ясновидца Дицуда. – Машиар…

Голодранцы мрачно супились, но молчали. Как бы ни ослабла за последние годы власть инквизиции, но угодить в лапы блюстителям божественного правосудия никому не хотелось, ибо пытать Плеть Господня умела на совесть. Лучше умереть от голода и болезней, чем на столе истязателя, вытягивающего своими страшными инструментами нужные власти слова, жизненную силу и дух.

– Эй, Йот! Кажется, по твою душу пришли, – нарушил тягостную тишину писклявый голос. – Йот! Ты ещё живой, Йот?

Один из оборванцев тормошил за плечо привалившееся к стене тело, закутанное с головы до ног в серую хламиду, практически сливающуюся с окружающей темнотой. Лицо мужчины было скрыто низко надвинутым капюшоном, поэтому неудивительно, что Дицуда не заметил характерный признак искомого человека.

Юный инквизитор подошёл ближе. Резче, чем ему самому бы хотелось, сдёрнул с лица без вины виновного узника капюшон. Ошибки быть не могло. Перед ним находился прославленный ясновидец.

Машиар дёрнулся, приходя в себя то ли после сна, то ли какого-то глубокого транса. Лицо повернулось в сторону зависшего над ним инквизитора.

Дицуда с облегчением выдохнул: ясновидец был жив, несмотря на все злоключения. Зачем-то глядя на давно заросшие кожей пустые глазницы предсказателя, будто эти провалы в черепе на самом деле могли его видеть, юноша официально представился грязному человеку:

– Дицуда Искарод, инквизитор седьмого ранга. Я пришёл, чтобы сопроводить вас…

– Знаю, – вяло махнул ему рукой ясновидец, морщась, словно звонкий голосок молодого инквизитора резал его чуткий слух. – Знаю, юноша. Но не потому, что я такой всевидящий, проницательный. Всего лишь богатый жизненный опыт, подсказывающий, что я опять кому-то понадобился. Впрочем, эта востребованность, как правило, длится недолго. Мало кому нравится будущее, которое я предсказываю.

– Великий магистр… – хотел было возразить ссутуленному мужчине Дицуда, но передумал. Не его, в конце концов, дело, нравятся кому или нет реалистичные предсказания. А вот что касается лично его, то верховному инквизитору точно не понравится даже малейшее промедление. Следовало доставить чудом найденного ясновидца к руководству, а не философствовать о неблагодарности власть имущих.

– Позвольте, я помогу вам подняться, – отбросив всякую брезгливость, Дицуда помог старику встать на ноги.

«Старик» оказался куда крепче, чем можно было предположить, глядя на бесформенную груду лохмотьев. На широких плечах имелось достаточно жёсткого мяса, держался мужичок прямо, только шаги были коротенькими и осторожными, как у обычных слепых.

– Посох, – повернул Машиар лицо к стражнику, когда, держась за руку Дицуды, выходил из темницы. – Верни мне мой посох, ты, сын шлюхи и портового грузчика! Иначе я без всякого ясновидения предскажу твоё будущее. Верней, предрешу, – хихикнул вмиг обрётший какой-то невидимый, но ощутимый ореол величия оборванец.

Дицуда кивнул замешкавшемуся после упоминания родителей стражнику:

– Делай, что говорят! Ясновидец обязательно попросит у Великого магистра что-нибудь взамен на услугу. Ты же не хочешь, чтобы эта просьба касалась твоей выдающейся личности с поистине исключительной родословной?

Посох нашёлся на удивление быстро.

* * *

Великий магистр, верховный инквизитор и просто хороший, по его собственному разумению, человек вошёл в небольшую, но опрятную комнату. Властным жестом велел слугам захлопнуть за ним добротную толстую дверь и убираться подальше. Разговоры людей высокого ранга слышать простым смертным не следует. Чем меньше знает прислуга, тем дольше она проживёт.

Он и сам предпочёл бы сейчас находиться в совсем иной комнате, ничего не спрашивать, ничего не услышать от ясновидца в ответ, а остаться в блаженном неведении. Все слышали заезженную фразу «знание – сила», но не все помнят: знание – это также скорбь и печали. Особенно если это знание ужасного будущего твоего государства.

А в том, что будущее станет сущим кошмаром, у Великого магистра Квимады Лармини не было ни малейших сомнений. Разве когда-нибудь будущее бывает светлым и радостным? Только в фантазиях наивных юнцов и девиц, да в обещаниях власть имущих. Настоящее будущее всегда только мрачное. Оно сулит смерть и страдания – удел всех живущих в этой юдоли скорби.

– Приветствую тебя, Машиар, – выдавил из себя инквизитор. – Не стану врать, что рад нашей встрече. Впрочем, ты это и сам, конечно же, знаешь.

Машиар Йот – человек, ещё при жизни ставший легендой. Вкусивший запретный плод Древа Незнания и не сошедший с ума… Или всё же сошедший? Как определить нормальность в этом ненормальном, проклятом мире?

Верховный инквизитор отбросил крамольные мысли – слишком плотное общение с ересиархами всех мастей не самым лучшим образом сказалось на его ментальном состоянии. Если долго общаться с павшими душами, то даже самый святой дух со временем одолеют сомнения. Последнее громкое дело сильно его подкосило…

– Здравствуй, Квимада, – мягким доброжелательным голосом ответил на приветствие ясновидец. – А я ведь говорил в прошлый раз, что мы ещё встретимся. Причём вовсе не на костре…

Мужичок средних лет расслабленно откинулся на спинку роскошного стула. Мало кто смог бы узнать в этом гладко выбритом, аккуратно постриженном, одетым с иголочки и благоухающим человечке бродягу в лохмотьях, прибывшего в резиденцию несколько дней назад поздней ночью. Баня, цирюльники и портные творят чудеса, которые даже не снились могучим волшебникам. Если бы не страшные шрамы на месте пустых глазниц, Машиара Йота запросто можно было принять за аристократа или обладателя высшего духовного сана.

Либо за ересиарха процветающей секты, кои множились в последние десятилетия как грибы после дождика.

Однако ясновидец не принадлежал ни к первым, ни ко вторым, ни даже к третьим. Действительно уникальная личность.

– Вынужден признать свою неправоту, Машиар. Твоё предсказание оказалось предельно точным, хотя и крайне мне не понравилось. Представление о мире навсегда изменилось, но новые знания принесли лишь страдания, – инквизитор печально вздохнул. – В первую очередь тем, кто стал вестником просвещения. Во вторую очередь всем, внимающим истине. Истина… Это слишком опасная штука, чтобы позволить ей свободно распространяться среди населения.

Ясновидец никак не прокомментировал признание верховного инквизитора. Уж кто-кто, а Машиар натерпелся за эту самую истину столько, что врагу такого не пожелаешь. Люди всегда утверждают, что хотят знать правду без всяких прикрас, но выходят из себя каждый раз, когда кто-нибудь приоткрывает хотя бы часть истины.

Глупцы. Лицемеры! Все хотят слышать лишь подтверждение своей точки зрения, своего взгляда на мир, а не правду. Машиар давно это понял. А потому старался не открывать без крайней необходимости рот, чтобы не получить новых шрамов. По его исполосованной спине и без того можно было изучать счёт до тысячи.

– Ты знаешь цену, Квимада, – слегка растянул губы в улыбочке Машиар. – Чтобы где-то прибавилось, где-то должен возникнуть убыток. Чтобы прозреть, кому-то придётся погрузиться во тьму. Таков порядок, таков закон мироздания. Ничто не возникает само по себе, одно всё время переходит в другое…

Великий магистр прекрасно знал это жестокое правило. Вытащив из-за пазухи небольшую шкатулку, он приоткрыл изрисованную символами веры крышку и медленно подвинул по столу предмет к ясновидцу. Машиар с плохо скрываемым нетерпением нащупал дорогую коробочку.

Чуткие пальцы слепого мужчины скользнули внутрь, поглаживая содержимое дара.

– Хорошенькие. Свежие. Ещё тёпленькие, – проворковал Машиар, вынимая из шкатулки два вырванных человеческих глаза. – Хозяин?

– Совсем молоденький юноша, как ты и просил, Йот. Он, конечно, злостный еретик, но всё равно жалко парня. Моя воля, я бы ограничился отрезанием языка. Этот орган мерзавцу явно мешал, а вот глаза могли ещё пригодиться.

– Ничего, ничего, – на время забыв обо всём на свете, вертел в руках глазки слепой ясновидец. – Всё едино ничего хорошего парень в жизни своей не увидел бы. Я уже чувствую, у него на роду написано, что он неудачник. Пригодятся для более важного дела.

С этими словами Машиар поднёс вырванные сегодня рано утром глаза к провалам на месте своих глазниц. С наслаждением глубоко вдохнул воздух. Нервные отростки отобранных у еретика глаз зашевелись.

Верховный инквизитор с любопытством наблюдал за прозревающим в прямом смысле слова ясновидцем. Он никак не мог определить тип используемой Машиаром магии. Знания истории и логика подсказывали, что прорицатель должен быть либо психиком – искажающим законы реальности чародеем, либо пневматиком – святым, восстанавливающим огрехи в ткани бытия. Большинство слабых пророков и ясновидцев были психиками, сильные прорицатели обычно считались пневматиками, однако временное приращивание чужих органов зрения скорее напоминало методы живорезов. Последние были объявлены вне закона не только в Гилии, но даже в относительно цивилизованных западных и северных княжествах, ибо используемая живорезами магия крови казалась воплощением богохульства. Калеча и убивая свои жертвы, чёрные колдуны масштабировали страдания одного на десятки и даже сотни противников. Они буквально потрошили попавших им в руки пленников, выкашивая целые отряды врагов.

В случае же Машиара Йота всё казалось неоднозначным. Известно, что магию крови можно использовать только для разрушения, однако жертвы знаменитого ясновидца способствовали если не созиданию, то прозрению. Некоторые даже называли Йота кровавым пророком, хотя сам Машиар от подобного титула всеми правдами и неправдами подчёркнуто отказывался, да и за чтением нравоучительных проповедей замечен он не был.

Хитрый мерзавец получил неплохое образование и прекрасно знал, как заканчивают свою жизнь все пророки. «Благодарные люди» обычно разрывают их лошадьми, четвертуют, хоронят заживо или сжигают. А уже потом, спустя сотню лет, бедолаг признают святыми и включают в Учение. В гилизме – государственной религии великого княжества в центре Плеромии – страдание считалось неотъемлемой частью святости. Не готовый страдать ради веры, пророком называться не может.

Машиар Йот относился к превратностям судьбы философски, но страдать ради высших идеалов отнюдь не спешил. Напротив, сейчас он явно наслаждался происходящим, придерживая глазки, вываливающиеся из его затянувшихся кожей глазниц – прочные, но тонкие нити сросшихся нервов не могли долго удерживать позаимствованные органы зрения.

– Я снова смотрю, Квимада! Я снова могу непосредственно видеть мир! Мои глазки, мои новые прекрасные глазки…

Верховного инквизитора слегка передёрнуло. Он повидал немало мерзостей в жизни, но вид норовящих выскользнуть из глазниц органов зрения не мог не вызывать отвращения. Густая сеть обвивающих глаза вен словно пульсировала в такт биению сердца Машиара, зрачки сужались и расширялись слишком быстро для нормального человека. Было во всём этом зрелище нечто глубоко неправильное, противное, богомерзкое.

Тем не менее Квимада деликатно выдержал паузу, позволяя слепцу насладиться непривычными для него ощущениями. Когда Йот как следует осмотрел своё тело, помещение и, конечно же, самого магистра Плети Господней, верховный инквизитор перешёл к сути дела:

– Что ты видишь, Машиар? Что ты видишь своим истинным зрением? Какое будущее ожидает Гилию в ближайшее время?

Глупая улыбочка медленно сползала с лица ясновидца, Великий магистр понял, что тот погружается в транс. Временные глаза значительно усиливали дар предсказания, но оба сидящих в комнате человека знали, что чужеродные органы чувств не приживутся надолго. Следовало использовать дарованные чужими страданиями возможности по максимуму, чтобы жертва не оказалась напрасной.

Машиар уставился новоприобретёнными глазами на инквизитора.

– Что ты видишь? – повторил тот свой вопрос.

– Пустоту… – словно бы не своим голосом проговорил в ответ ясновидец. – Истинную пустоту, поглотившую всё мироздание. Оплетающую наш последний мир словно коконом. Пытающуюся проникнуть сквозь возведённые Демиургом барьеры…

Великий магистр поморщился, опять какая-то туманная эзотерика. Следовало формулировать запросы конкретнее:

– Что ты видишь в Гилии? Когда закончится череда моров?

Машиар сильнее вдавил чужие глаза внутрь черепа, не-его зрачки сильно расширились:

– Природу мора раскроют! Чума искусственна, но естественна, после разоблачения виновных сие бедствие покажется уже не столь страшным. Но никакой передышки не будет, время на зализывание ран обезлюдившему княжеству не дадут, начнётся большая война.

– На Гилию нападут? Откуда? Ератофания, Оноишраст…

Ясновидец кивнул:

– Грядёт воистину кровавая баня. И на сей раз ни одно великое княжество на подмогу Гилии не придёт.

Верховный инквизитор нахмурился, после череды моров Гилия была слаба как никогда. Только масштабной войны, да и ещё и без помощи союзников, не хватало.

– Храни нас Вадабаоф, – не удержался Великий магистр от произнесения имени Господа всуе. – Гилия выстоит? Сколько продлится кровопролитие?

– Война будет яростной, но недолгой. Враги пройдут по великому княжеству огнём и мечом, Второй Храм осквернят, я вижу трупы на Древе Незнания, свисающие с веток вместо плодов! Придёт голод и смерть. Последний Мессия уже изрёк свои первые проповеди. Пустота заберёт причитающее, иллюзии скоро рухнут. Планета больше не вертится. Шар оказался плоскостью. Конец близок.

Квимада Лармини выругался: ну почему предсказания заканчиваются всегда так туманно? С чумой, войной, голодом и другими несчастьями всё плюс-минус понятно – и не такое переживали не раз. История, чтоб её, повторяется. Но вот Последний Мессия, иллюзии, пустота – это магистру определённо не нравилось. Да ещё и опять эта ересь про статичный плоский мир, будь подобная чушь трижды неладна!

– Кто этот Последний Мессия? Какое отношение это имеет к ереси Глариэля? Яснее, Машиар, яснее, ты же ясновидящий, а не базарная шарлатанка!

Машиар не обратил на оскорбление никакого внимания:

– Мессия разовьёт учение Глариэля. Покровы лжи будут сорваны. Все увидят подноготную мира.

– Какую подноготную? Мы ведь полностью выжгли проклятую ересь того сумасшедшего! Наша планета круглая, она вращается вокруг Солнца, какая здесь может быть иллюзия, Машиар? Какой срыв покровов?

Но ясновидец находился в трансе и плевать хотел на элементарную логику, астрономию и другие науки:

– Архонты покинут святилища, сам Вадабаоф будет вынужден спуститься на землю. Последний Мессия погибнет, но заберёт с собой всех. Он посланник. Он проявит то, что скрывалось с момента сотворения мира! Больше не останется ничего…

Верховный инквизитор взял себя в руки. Главное он услышал. Чума и война – остальными материями пускай занимаются мистики.

Он заметил, что из новоприобретённых глаз Йота капает нечто среднее между слизью, слезами и кровью. Глубоко погрузившийся в видения ясновидец сжимал органы зрения слишком сильно. Вряд ли он сможет пользоваться этим подарком хотя бы до вечера.

Впрочем, это совершенно неважно. Инквизиция занимается искоренением ереси и добычей полезных для Гилии сведений, а не благотворительностью или исцелением – для этого хватает других монашеских орденов. Машиара, пожалуй, стоит немножечко придержать в цитадели для уточнения полученных предсказаний, но возвращать тому полностью зрение никто никогда не планировал. Не наберёшься доноров, чтобы один-единственный человечек мог каждый день видеть! Пусть лучше посидит в темноте и поразмыслит над своими пророчествами. Да, бред в конце сеанса действительно больше напоминал пророчество, нежели обычное предсказание.

Великий магистр поднялся со стула и вышел, оставив медленно приходящего в себя ясновидца в одиночестве. Квимаде Лармини слегка приоткрылась завеса будущего, которое крайне ему не понравилось. А значит, следовало начинать действовать.

Ведь будущее узнают не для того, чтобы с предвкушением или ужасом его ожидать. Сильные мира сего хотят знать будущее, дабы успеть к нему подготовиться. И изменить судьбу нужным им образом.

«Природу мора раскроют». «Чума искусственна». Что ж, вот с этого и начнём.

– Дицуда! – магистр поймал в коридоре молодого инквизитора. – У меня есть для тебя ещё одно поручение касательно Машиара. Кажется, вы хорошо ладите, так почему бы тебе не поухаживать недельку-другую за искалеченным человеком? И заодно постараться кое-что выведать…

Часть I. Чумотворцы

Рис.0 Худший из миров

Глава 1. Повелитель блох

Настоящее всегда чревато будущим.

Готфрид Лейбниц

– Лицо-то сделай попроще, Дицуда. И давай поактивней работай, а то придётся в этом подвале заночевать.

Стоя на карачках, Дицуда Искарод усердно оттирал кровь, кишки и иные внутренности с пола небольшого подвального помещения. Его руководитель, человек по имени Конрад Крамер, ползал совсем недалеко от него, аккуратно соскабливая экскременты и слизь с внутренней стороны нарисованной на полу пентаграммы. В иерархии Ордена он был выше Дицуды на целых четыре ранга, старше по возрасту, и, что самое важное, гораздо опытнее в подобных расследованиях, поэтому молодой инквизитор выполнял все приказы своего брата по вере беспрекословно. Даже если считал их откровенно идиотскими. А идиотскими Дицуда считал большинство указаний Конрада.

– Считай, что нам ещё повезло, кровь с испражнениями не успели засохнуть, а то бы точно корячились мы тут с тобой до утра, – подбодрил напарника бывалый инквизитор. – Засохшее дерьмецо и кровушку соскабливать, конечно, приятнее, но и пентаграмму повредить куда легче. А малюсенькую закорючку затрёшь, и вот перед тобой уже совсем другой сигил. Ломай потом голову, какого именно демона признали в наш мир проклятые богохульники!

Сигилами на жаргоне инквизиторов именовались малюсенькие символы, из которых обычно и складывалась пентаграмма для разрыва ткани бытия. Природу этих знаков мало кто до конца понимал, но заучивание таблиц с сотнями, а то и тысячами подобных символов входило в обязательную программу подготовки каждого адепта Ордена Плети Господней. Чтобы бороться со злом, нужно это зло сперва как следует изучить.

– «Демон Цаша, демон Циша,

Демон Страха и Антиша,

Просто годы святости прошли…» – напевал себе под нос популярную среди юных адептов песенку Конрад, ловко орудуя тряпкой и кисточками.

А вот Дицуде было совсем не так весело: борьба с потусторонней сущностью это вам не борьба с еретиками и ведьмами. Вряд ли можно было назвать безбожников такими уж безобидными тварями, но они оставались людьми, с ними хотя бы понятно, где их искать и чего от них ожидать. Демоны же являлись созданиями непредсказуемыми. Скоро в городе начнут происходить загадочные и крайне неприятные вещи.

– Чего опять приуныл, Дицуда? Да, демон – противник серьёзный, но и повышение за успешное изгнание можно словить! Перспективное дельце.

Ну-ну. Перспективнее некуда. Всё равно что за ветром охотиться, только такой ветерок ещё и убить может.

Хотя инквизиция изначально создавалась именно для борьбы с психиками, перекраивающими ткань реальности вопреки Воле Господней, со временем монашеский орден переквалифицировался на куда более прибыльную «профилактику ересей». Искоренение последствий кощунственных экспериментов над мирозданием, в том числе изгнание призванных демонов, в последние столетия служило скорее номинальной миссией, оправдывающей колоссальные полномочия Ордена.

С практической точки зрения это было оправдано: психики появлялись в Гилии не так уж и часто, не все из них использовали свою силу во вред окружающим, а большинство так и вовсе самоубивались в процессе своих опасных исследований. Присвоение же богатств еретических сект, искажающих истинное Учение, обеспечивало постоянный приток денег в казну Ордена Плети Господней. А много золота, как говорится, не бывает – даже если вы монахи, формально отрёкшиеся от мирских удовольствий…

Естественно, у этого процесса имелась и обратная сторона: деградация и разложение инквизиции зашли весьма далеко, превратив орден по борьбе с ересью в коррумпированную бюрократическую махину, не столько решающую проблемы, сколько их создающую. К счастью, огромные ресурсы, отнятые членами ордена у многочисленных последователей лжепророков, позволяли организации содержать несколько десятков настоящих мастеров правого дела, одним из которых как раз и был Конрад Крамер.

– Так-так, ну что, думаю, можно начать расшифровку сигилов. Мне нужно больше света! Дицуда, сходи наверх, попроси у горожан ещё пару ламп.

Юный инквизитор молча встал с четверенек, безуспешно пытаясь хоть немного привести в порядок испачканную одежду. Вот пример очередного идиотского поручения. Где в такое время он найдёт обывателей, готовых отдать не то что дорогущую лампу, но хотя бы поделиться простеньким факелом с перепачканным с головы до ног человеком?

Но спорить с Крамером было столь же перспективно, как пытаться объяснить что-то стене, поэтому Дицуда, тяжко вздохнув, поднялся по скрипучей лесенке и вышел из безлюдного дома.

Ортосурб – ничем не примечательный городок на восточной границе Гилии – казался если не вымершим, то притихшим. Вечерело, люди сидели по домам, готовясь ко сну. Они и днём-то старались не высовывать лишний раз носа на улицу, слухи о новом моровом поветрии на востоке получили два дня назад явные подтверждения.

Восток и юг, каким-то образом чума всегда приходила с одного из этих двух направлений. И если с нечестивым Оноишрастом на юге всё было понятно – между Гилией и этим великим княжеством, несмотря на открытую вражду, всегда шла торговля, то единственным средством взаимодействия с Ератофанией на востоке были войны, границы там очень хорошо охранялись. Каким образом зараза просачивалась из этого богомерзкого княжества на священные земли Гилии вне периода боевых действий, оставалось загадкой. В последние полтора – два десятилетия от мора ежегодно умирало больше народу, чем от самых разрушительных войн. Если предсказание Машиара Йота об искусственной порче сбудутся… Тогда большая война с Ератофанией или Оноишрастом неизбежна. За зло платят злом, вряд ли в Гилии найдётся хоть один человек, чья семья и знакомые не пострадали от непрекращающейся череды моров. Рассадник заразы должен быть выжжен калёным железом вместе со всеми жителями поганого княжества!

Дицуда отдёрнул себя за слишком далекоидущие мысли. Не ему, маленькому человечку, решать такие вопросы. Взять, к примеру, Ератофанию – как ни крути, но это одно из пяти великих княжеств, окружающих Гилию. Хотя восточное государство насквозь нечестиво, её население и военная мощь сопоставима с княжеством праведников, так просто к ответу мерзавцев не призовёшь. Дицуде бы отыскать сейчас пару факелов, похоже, даже такую задачу великому стратегу решить не по силам.

Дойдя до ближайшего перекрёстка, Дицуда увидел на соседней улочке телегу, которую печальный мул тянул по направлению к городским воротам на востоке. Телегу сопровождали несколько женщин, каждая из которых несла в руке факел. Не веря своей невероятной удаче, Дицуда почти побежал к тому, что при ближайшем рассмотрении оказалось весьма скорбной процессией.

Хотя содержимое телеги было накрыто рваными тряпками, не догадаться о грузе было, наверное, невозможно. Поражённые мором тела источали воистину мерзкий запах. В одном месте из-под хламиды торчала грязная, практически чёрная ступня трупа.

Дицуда невольно задержал дыхание, нащупал за пазухой грязный платок, собираясь заткнуть себе нос, но разглядев женщин, решительно передумал. Они были молоды, вполне привлекательны и, в отличие от изнеженного мужчины, не выражали брезгливости. Две девушки в строгих монастырских одеждах посмотрели на него осуждающие, но третья, самая симпатичная, в простом длинном платье, улыбнулась юноше щербатой улыбкой:

– И куда это мы так торопимся? Хотим присоединиться в последний путь к бедолагам?

Монашки сразу зашикали на не в меру разговорчивую помощницу, но та лишь небрежно отмахнулась, уделяя всё своё внимание окончательно смутившемуся Дицуде:

– Я обет безбрачия не давала, так что не шипите и не завидуйте. Как тебя зовут, мальчик? Чего ты хочешь от двух скромных монашек и свободной сегодня вечером девушки?

Увидев реакцию раскрасневшегося Дицуды и разъярённых от подобного нахальства монашек, девушка звонко рассмеялась. Её улыбка с каждой секундой казалась неизбалованному женским вниманием инквизитору всё более привлекательной.

– Я… я… – только и мог тупо мямлить себе под нос юноша. – Я Дицуда Искарод, инквизитор седьмого ранга, – наконец с трудом выдавил он, сразу пожалев о сказанном, ибо милая улыбка тотчас исчезла с лица жизнерадостной девушки.

Монашки, напротив, почтенно склонили головы, поняв, что перед ними священнослужитель, пускай и самого низкого ранга.

– Я… эм… Простите, но мне срочно требуется пара факелов для расследования. Могу я попросить… Если вас, конечно, не затруднит…

Одна из монашек снова кивнула:

– Мы будем рады помочь делу Плети Господней. Слишком много людей погрязли в грехе, оттого мор и выкашивает население Гилии год за годом, – посвятившая себя служению Господу дева осуждающе посмотрела на девушку с щербатой улыбкой. – Лястяша, отдай господину свой факел. Прошу нас простить, но два других светоча нам понадобятся, дабы предать тела очистительному пламени. Чумных мертвецов в земле более не хоронят.

Дицуда не смел настаивать на большем. Один факел гораздо лучше, чем ничего, и пусть Конрад съест его с потрохами, но выпрашивать второй светоч у женщин Дицуда не станет. Юноша протянул дрожащую руку навстречу понравившейся ему девушке – та незаметно дотронулась до его пальцев и подмигнула Дицуде в момент передачи огня.

– Хотелось бы мне познакомиться с тобой поближе, красавчик, вот только боюсь обжечься, – хихикнула Лястяша, удаляясь вместе с монашками следом за вонючей телегой. – Не смотрите на меня так! – притворно возмутилась она в ответ на повернувшиеся головы своих спутниц. – Работа у меня такая: мужчинам нравиться. Скажите спасибо, что вам помогаю, покуда все клиенты по домам прячутся…

Понурив голову, Дицуда побрёл обратно в заброшенный дом.

Блудница. Такая красивая и блудница… Ну а чего он ещё ожидал? С каких это пор остриженный в монахи безродный юноша стал нравиться девушкам? Будь он священнослужителем хотя бы пятой ступени, тогда совсем иной разговор. Но инквизитор седьмого, низшего ранга… Из криворукого подмастерья и то выйдет жених перспективнее.

Похоже, он спустился в подвал с таким унылым лицом, что Конрад даже не стал делать ему едкого замечания, отрывисто приказав подсвечивать богохульные сигилы на очищенной от крови и кишок пентаграмме.

– Так-так. Интересно. Очень интересно, – бурчал себе под нос инквизитор, чей ранг бы точно мог открыть двери в дом почти любой женщины. Безбрачие и воздержание в Ордене Плети Господней поощрялись, но строго обязательными не были. А высокий ранг давал множество ресурсов и привилегий…

Глубоко задумавшись о вселенской несправедливости, Дицуда потерял отсчёт времени, механически перемещая факел, чтобы подсветить нужные сигилы Конраду.

Старший товарищ тоже ушёл в себя, но по вполне прагматичным причинам. Когда он наконец оторвался от пентаграммы, на его всегда самоуверенном лице отражалось искреннее недоумение:

– Повелитель блох. Какой-то безумный психик принёс себя в жертву, чтобы призвать жалкого блошиного демона. Что за бред?! Кому могут навредить блохи? Нас отправляли сюда выяснить причину чумы, а не гигиеной и прочей ерундой заниматься! Гоняйся теперь за вшивым потусторонним ублюдком… – Конрад Крамер вздохнул. – Ладно, зато будет на чём тебе потренироваться, Дицуда. Пока такой демон не материализуется полностью, он не представляет опасности. У нас в запасе есть пара недель, это точно.

Глава 2. Заражение

Ни аскеза, ни созерцание не принимают мир как таковой.

Макс Вебер

– Люди добрые! – выкрикивали на улицах Ортосурба приказ городских властей глашатаи. – Беда вновь пришла в город славный! Источает земля миазмы поганые, а кто вдыхает их, тот умирает смертью мучительной! Посему велено гражданам порядочным не устраивать с сего дня праздных собраний, не веселиться в тавернах, не заниматься любовью телесной ни с кем, окромя жены или мужа. Ибо известно, что там активнее невидимые миазмы распространяются, где грешников больше скапливается! А кто безгрешен во времена эти тёмные? Буде мы праведны, то не пришла бы беда! Так что старайтесь сидеть по домам и поститься. Страданья телесные и молитва небесная – защита наша от мора чудесная! Люди добрые…

Но горожане, может, и были людьми вполне себе добрыми, но выполнять указания властей не спешили. Хорошо вам, градоначальникам, на попе ровно дома сидеть и поститься, а вот обывателю приходится вертеться весь день как юла, чтобы на постную пищу себе наскрести. Город продолжал жить практически прежней жизнью, разве что к вечеру все шли не в кабак, а ютились уныло по своим норам. С утра монахини Ордена Освобождения Духа начинали обход улиц, собирая пожатую мором жатву.

С каждым днём трупов становилось всё больше, простым отказом от посиделок в тавернах чуму не поборешь.

Ноздри Конрада расширились. Он глубоко втянул в себя воздух:

– Чувствуешь? Чуешь, Дицуда?

Помощник бывалого инквизитора лишь поморщился. О да, не почувствовать тяжёлый запах смрада было, наверное, невозможно.

– Не зловоние, дурачок. Несоответствие, несоответствие чуешь?

Только сейчас Дицуда понял: что-то действительно здесь не так. Дело было не столько в запахе, сколько в интуитивном ощущении какой-то неправильности этого места. Как будто они находились не в тесном подвале, а посреди гигантской пещеры, стен и свода которой не было видно в окружающем инквизиторов со всех сторон мраке.

– Произошёл разрыв бытия, ткань реальности ещё не успела восстановиться здесь полностью. Демон присутствовал в этом месте, причём достаточно долго.

– Повелитель блох? – непонятно зачем уточнил Дицуда, хотя и так знал ответ. – Вадабаоф милосердный, я прямо вижу, как блошки целыми стаями прыгают вокруг круга света!

Вредные насекомые, действительно, словно живым ковром покрывали все стены, пол и даже потолок небольшого подвала. Дицуда плотнее закутался в плащ, чувствуя, как твари уже вовсю пытаются найти лазейки и в его одеянии.

Конрад не обращал на мелькающих в свете лампы блошек никакого внимания:

– Ты снова отвлекаешься на досадные мелочи. Дицуда, тебе никогда не стать инквизитором высокого ранга, если ты не научишься видеть суть! Блоха не может навредить человеку, а вот чёрное колдовство на это способно. Демон расшатывает ткань бытия в этом городе, чтобы миазмы мора выкосили как можно больше несчастного населения. Люда ни в чём не повинного, получающего наказание не за грехи, но из-за вредительства. Может ли что-то вернее подорвать веру граждан, чем несправедливое наказание?

Дицуда на риторический вопрос не ответил, ему всё меньше и меньше нравилось задание, порученное несколько недель назад Великим магистром. Чем заслужил он подобную «честь»: ползать по подвалам незнакомого города на пару с этим самоуверенным типом, выслеживая пускай и не самого могучего, но всё-таки демона? Рангу Дицуды соответствовало выполнение мелких поручений в духе обхаживания слепого ясновидца и прочие принеси-подай, но никак не борьба с мором, вселенской несправедливостью и потусторонними силами. Где логика? Каким образом ничтожные способности Дицуды могут помочь Конраду Крамеру в этом деле?

– Напомни мне, что Машиар говорил тебе насчёт искусственного источника чумы? – в сотый раз попросил Конрад, когда они наконец-то вышли из дома, превратившегося в блошиный рассадник.

– Природу мора раскроют. Чума искусственна, но естественна, после разоблачения виновных сие бедствие покажется уже не столь страшным, – повторил Дицуда всё слово в слово. – Ясновидец не открыл мне ничего нового, Великий магистр был очень разочарован…

– Да, да, – кивнул Крамер, – всё это мы уже слышали. Хотя, возможно, не до конца, а то и вовсе не так понимаем. Чума искусственна, потому что вызывается демоном? Но ведь первые случаи заражения произошли задолго до нашего появления в Ортосурбе, именно поэтому мы сюда и направились. И как искусственность может сочетаться с естественностью?

– Активно распространяться новая волна заразы стала после появления демона, – почесался Дицуда. – Может, искусственен не источник чумы, а методы её передачи?

– Вот это звучит уже интереснее… – откликнулся Конрад, подбегая к бездомной собаке. Засевшие на его одежде блохи всей тучей перепрыгнули на более лакомую добычу. Дико заскулив, псина ретировалась. – Советую повторить мой трюк, Дицуда. Если, конечно, тебе не нравится общество насекомых.

Повторить номер Конрада неопытному инквизитору не удалось: уличные собаки, словно чуя опасность, прятались от переносчика блох как могли. Дицуда уже начал чувствовать себя если не повелителем, то рабом блошек, когда наконец сумел поделиться паразитами с хромой старой клячей. Хозяин лошадки выразил по этому поводу крайнюю степень неодобрения, так что Дицуда на всякий случай пробежал пол квартала, спасая свою драгоценную шкуру. Знакомый звонкий смешок стал его наградой за прыткость:

– Святые угодники! Обычно от греха подальше улепётывают не инквизиторы, а объекты их внимания! Боюсь даже представить, свидетелем какого грехопадения мы сейчас стали…

Блудница с щербатой улыбкой и две монашки снова плелись за телегой, на сей раз нагруженной куда внушительнее, чем при первой встрече представителей разных орденов.

– Приветик, Дицуда, – кокетливо улыбнулась симпатичная девушка. – Ну так что, поделишься своей невероятной историей?

Разгорячённый от вынужденной пробежки юноша раскраснелся ещё пуще прежнего, поняв, что блудница до сих пор помнит его имя.

А вот две монашки никак не реагировали на появление инквизитора и демонстративно непристойное поведение спутницы. Они выглядели очень усталыми, лица казались опухшими от пролитых слёз. Обряды, проводимые монахинями Ордена Освобождения Духа при провожании в последний путь умерших, требовали уйму эмоциональных усилий.

– Добрый вечер, Лястяша. Моё почтение членам священного ордена, – постарался как можно сдержаннее ответить на приветствие Дицуда, запоздало поняв, что имя блудницы как-то слишком непринуждённо вылетело из уст представителя инквизиции.

Привлекательная девушка вновь одарила его милой улыбкой, немного отстав от процессии:

– Так что, красавчик, пригласишь молоденькую женщину к себе в гости или сам наведаешься в наш скромный бордель?

Такая наглость была уже вне всяких рамок дозволенного, Дицуда Искарод вспыхнул:

– Не забывайся, блудница! Я как-никак инквизитор!

На Лястяшу его слова не произвели ни малейшего впечатления:

– Твоего наставника, или напарника, уж не знаю тонкостей ваших взаимоотношений, это нисколечко не смущает. О, для тебя это новость? Конрад приходит к нам почти каждый вечер, вот только предпочитает более пышных матрон. Мне довелось разделить с ним ложе всего один раз.

От откровений Лястяши у Дицуды отвисла челюсть, а глаза готовы были вывалиться из орбит. Он давно понял, что Конрад чихать хотел на Кодекс инквизитора и любые формальные правила, но есть же всё-таки…

– Или наставник совсем не даёт тебе денег на развлечения? Бедный мой мальчик. Но я готова ублажать тебя в долг. Клиентов всё равно сейчас мало.

– Власти, они же запретили… – только и сумел выдавить из себя окончательно сбитый с толку Дицуда. Что вообще происходит в этом городе? Кому-нибудь здесь есть дело до заповедей Святого Учения? Блудница помогает монашкам, а инквизитор высокого ранга развлекается в борделе прямо во время чумы!

– Власть имущие и святоши всех мастей всегда являлись нашими основными клиентами, – хохотнула Лястяша. – У нас же бордель, мы не дешёвые шлюхи, которых может отодрать любой простолюдин, когда пару грошей наскребёт! Нам даже несколько Слёз Господних выдали, чтобы от чумы уберечь.

Слезами Господними назывались изготавливаемые Орденом Реликвий амулеты, которые, по распространённому суеверию, если и не защищали от мора полностью, то сильно снижали шансы владельца подхватить роковое недомогание. Позволить себе подобные обереги могли лишь немногие: для изготовления использовались растёртые в порошок сапфиры, изумруды и другие экзотические компоненты, три года над амулетом ежедневно проводились религиозные обряды, а всего через семь лет Слеза считалась утратившей чудодейственную силу, и её следовало вернуть Ордену Реликвий для опять-таки не самого дешёвого и быстрого «омовения».

В удивительное время живём: обереги, которые в период эпидемии ценятся на вес золота, раздали блудницам, в то время как добропорядочные граждане мрут пачками.

– Не смотри осуждающе, я, в конце концов, помогаю монашкам тела в городе собирать. Или я должна подвергать себя риску задаром? А потом ещё и клиентов своих заражать? Дурачок ты, Дицуда. Молоденький дурачок.

Она прибавила шаг, догоняя телегу с куда менее ценными для общества ремесленниками, торговцами и рабочими:

– Знаешь, как нас называют те, кто побольше твоего понимает? Жрицами любви. Так вот, жрицы любви нужны городу! А морали свои оставь не разгибающим спины доходягам, именно для них все эти сказки про воздержание и придумали. До встречи, Дицуда! Передавай привет Конраду!

– Дицуда, но ведь Лястяша права: не надо путать праведность с ограниченностью. Нет ничего возвышенного в том, чтобы лезть на стену от распирающего тело изнутри семени. Семя надо изливать и заниматься делом, а не думать с утра до ночи о «коварных искусительницах» и прочих надуманных врагов рода людского! Поверь, настоящих противников у гиликов и так хоть отбавляй.

…а я говорю, внимательно читать Учение надо! Запрет идёт на прелюбодеяние, знаешь что это такое? Так называется акт телесной любви между лицом, состоящим в браке, и тем, кто с этим самым лицом в браке не состоит. Как думаешь, откуда взялось такое ограничение? Правильно, чтобы ревнивые супруги не переубивали друг друга, а заодно и любовников.

…Дицуда, если бы все занимались сношением только в браке, Гилия давно опустела. Не в идеальном мире живём, здесь даже после супружества половина населения ходит налево, а уж до венчания только неудачники и идеалисты, вроде тебя, ни с кем ни разу не переспали. Ты думаешь, почему братья и сёстры часто так непохожи? Угу, поэтому отцы так сильно к детям и не привязываются, поди ещё пойми, твой ли отпрыск.

…разврат – это оргии в ущерб правому делу, а слить семя в блудницу – это как нужду справить. Дицуда, послушай бывалого инквизитора: шлюхи действительно очень ценны для общества. Они не увеличивают, а наоборот, снижают количество действительно опасных измен, из-за которых в былые времена случались настоящие войны. Блудницы помогают мужчинам не сойти с ума от излишка внутренних соков, возвращают духу спокойствие, уменьшают агрессию. Кроме того, жрицы любви часто собирают весьма ценные сведения, ибо после бурной страсти мужчина исповедуется женщине охотнее, чем священнику. И наконец, когда начинаются великие бедствия, на шлюх можно свалить всю вину, перенаправив народную ярость. Видишь, сколько пользы от представительниц древнейшей профессии?

…какой же ты упёртый баран! Не хочешь, не ходи к своей худющей Лястяше, сохни и тереби украдкой свой стручок дальше. Только если боишься трахнуть женщину, прошу, не трахай мозг мне!

…святость, она не в том, чтобы тупо от чего-то отказываться. Святость, она в самопожертвовании ради других. Но самоограничением ты взращиваешь в своём сердце только гордыню! Думаешь, ты чем-то выше меня или других лишь потому, что ты девственник? Нет, Дицуда, ты ничем не лучше похотливого мужичка, который корячится от зари до зари, чтобы иметь возможность изливать своё семя в женщину. Я скажу даже более: ты хуже, ибо мужичок приносит обществу хоть какую-то пользу, в то время пока ты мучаешь себя надуманными страданиями без всякого прока!

…всё, я благословение на поход в бордель тебе дал, могу даже серебра немного отсыпать, так что теперь моя совесть чиста, решение за тобой. Но учти, когда число жертв мора начнёт измеряться не десятками, а сотнями, то возможности получить удовольствие больше не будет.

…если помрёшь девственником, то я клянусь, что лично напишу в хрониках Ордена напротив твоего имени следующее: «Дицуда Искарод – дурачок, не познавший женского тела, но возомнивший себя самым праведным. Никчёмный инквизитор низшего ранга, он прожил свою жизнь зря!»

Решайся быстрее Дицуда, заражение города будет идти с каждым днём всё быстрее.

Глава 3. Карантин

Жесткость – болезнь, и она заразна.

Ричард Скотт Бэккер

Довольный как мамонт, Дицуда ранним утром возвращался в трактир. Всё-таки Конрад был прав, святость святостью, а похоть похотью. Избавившись от излишков семени, юный инквизитор чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Лястяша…

– Надеюсь, ты хорошо провёл ночку, Дицуда, – окликнул его Конрад, толковавший о чём-то с хозяином трактира в пустом общем зале. – А теперь идём с нами. Сегодня в Ортосурбе закроют все ворота, причём сторожить будут не горожан, а граждан Гилии от обитателей города. Это называется карантин, хотя это слово мало кто знает. Власти обещают обеспечивать город продовольствием и всем необходимым, но ты же догадываешься, чего стоят подобные обещания? Мы собираемся выкупить на рынке столько вина и продуктов, сколько сумеем довести до трактира, – один из запыхавшихся слуг заглянул в зал, Конрад кивнул. – Телега готова? Тогда все вперёд!

Хотя власть тянула с объявлением рокового решения, обрекающего множество горожан на верную смерть, слухи распространялись быстрее чумы. К моменту прихода Крамера и компании на центральный городской рынок цены на продукты уже подскочили в два раза, а некоторые торговцы и вовсе свернули лавочки, понимая, что скоро их товар будет стоить в десятки раз больше. Самых же ушлых дельцов волновали не цены, а охрана товара. В карманы стражников и просто крепких ребят перекочёвывали суммы, сопоставимые с жалованием элитных наёмников. Сильная рука, желательно с мечом или хотя бы с дубиной, в тяжёлые времена ценилась выше всего остального, так как без неё всё остальное было очень легко потерять.

Конрад Крамер, не раз попадавший в подобные передряги, обо всех этих премудростях знал, а потому, пока хозяин трактира не торгуясь скупал продовольствие, за собственный счёт завербовал двух громил для охраны запасов. Предосторожность оправдала себя практически сразу.

– Они закрыли ворота! – носился по улицам какой-то идиот, вместо того чтобы втихаря готовиться к своеобразной осаде, устроенной своими же стражами города. – Нас заперли, лишили возможности выйти из города! Власти хотят, чтобы мы все передохли от мора и голода! Все ворота закрыты!

До той поры ещё ничего не подозревавшие простолюдины, занимавшиеся своими делами, встревожились.

– Нужно собраться всем вместе и идти на прорыв! Надо выбираться из Ортосурба! – вопил возмутитель спокойствия, пока вокруг него не собралась достаточно внушительная толпа обеспокоенных граждан. – Берите ножи, топоры и дубины! Не дадим уморить нас, мы полноправные граждане Гилии, а не скот!

«Полноправные граждане», особенно из низшего слоя общества, быстро взялись за острые железяки и увесистые палки. Вот только пошли отвоёвывать не свободу, а присваивать чужое добро. Оно было понятней, легче и безопаснее. Беспорядки расходились по обречённому городу как круги на воде. Началось активное перераспределение благ.

– Руки прочь, гады! Господь учит нас: не кради добро ближнего! – размахивал Конрад коротким мечом и кинжалом, отбиваясь от позарившегося на гружёную телегу люда, ещё с утра вполне приличного, а сейчас словно бы озверевшего.

Инквизитор старался следовать и другой заповеди: не убий без крайней нужды – но как минимум два раза этот пункт он нарушил. Брызги крови летели от рассечённых конечностей во все стороны, орошая грязную мостовую красным дождём.

Дицуде же было не до проповедей, он просто отбивался как мог от троих вопящих мужчин, чьи небритые лица делали их похожими на обезьян из южного Оноишраста.

– Именем Вадабаофа заклинаю: остановитесь! Не навлекайте на себя гнев Плети Господней! – взывал Конрад Крамер, отсекая чьи-то два пальца.

– Пошли на хер прочь! – орал нанятый на рынке громила.

Второй наёмник больше не радовался своему огромному гонорару, лёжа с пробитой головой под телегой.

– На рынок! На рынок идите, там всё добро! – пытался перевести агрессию на другую цель вцепившийся в поводья мула трактирщик.

– А-а-а-а-а! – вопил перепуганный слуга, хаотично размахивая дубинкой, но рассекая лишь воздух.

Дицуда рубанул по раззявленной пасти небритого животного, сломав мечом несколько зубов и превратив две губы аж в четыре. Но праздновать победу было ещё слишком рано, по кисти его вытянувшейся руки тотчас нанесли удар палкой, выбив основное оружие.

Юный инквизитор сделал шаг назад, перебрасывая кинжал в правую руку, но упёрся в борт телеги. Отступать было некуда. Один, с кинжалом против двух разъярённых вооружённых мужчин, он понимал, что долго не выстоит.

Конрад защищал телегу с другой стороны, оттягивая на себя сразу полдюжины человекоподобных мерзавцев, нанятый громила прикрывал ценный груз с тыла, слуга и трактирщик возились спереди – помочь Дицуде было некому.

Выхаркивающий зубы и ошмётки губ негодяй склонился над мостовой, но два его подельника с противоположных сторон обрушили на юного инквизитора град ударов. Один Дицуда отбил, от нескольких увернулся, остальные отозвались страшной болью во всём его теле.

«Это конец», – мелькнула отстранённая мысль. – «Вот и всё. Бесславный конец никчёмного инквизитора. Едва познавшего прелесть жизни…»

Увесистая палка нацелилась ему прямо в голову. Дицуда видел, как опускается тяжёлый предмет, но больше ничего не мог сделать.

– Успокойся, – прошептал чей-то вкрадчивый голос.

Ухоженная ладонь перехватила дубину, которая вот-вот должна была размозжить череп юного инквизитора.

– Приди в себя, брат мой, – шепнул на ухо разбойнику одетый в простую, но невероятно чистую белую ризу мужчина, плавно опуская перехваченное оружие в сторону.

Незнакомец перепорхнул ко второму агрессивному типу и положил изящную ладошку на грубую небритую морду:

– Не твори грех.

Всего секунду назад брызжущие слюной негодяи застыли на месте, с виноватым видом глядя себе под ноги. Черноволосый мужчина в белом, словно не идя, а скользя по льду, двинулся утихомиривать остальных нападающих. Через минуту кровавое побоище прекратилось.

Тяжело дыша после яростной схватки, участники конфликта уставились на чудесного миротворца, остановившего насилие столь же непринуждённо, как взрослый разнимает дерущихся друг с другом мальчишек. Даже у бывалого Конрада отвисла челюсть от изумления.

– Вы знаете эти заповеди: не укради, не убий, не вреди ближнему. Знаете, но не соблюдаете. Почему?

Забрызганные кровью мужчины, словно уличённые в неподобающем поведении дети, потупили взор.

– Потому что вера ваша стала формальностью. Потому что не верите, но подражаете, имитируете. Потому что всё время находите себе оправдания.

Плавно передвигаясь, миротворец обходил телегу по кругу. Ослепительно голубые зрачки последовательно направлялись на каждого участника битвы, проникали через глаза в саму душу:

– В час трудный не помогаете, а калечите ближнего своего. Делаете за чуму всю работу. Не думаете о завтрашнем дне, но не потому, что о теле бренном не беспокоитесь. А потому что боитесь не успеть испить до дна из чаши наслаждения грешного!

Небесно-голубые глаза остановились на Дицуде, обрамлённое аккуратной чёрной бородкой лицо, казалось, заполонило собой всё пространство:

– Истинно говорю вам: вы боретесь и льёте кровь за иллюзию! Не понимая, что тем самым иллюзию лишь поддерживаете.

Загадочный человек задержал взор на Дицуде гораздо дольше, чем на всех остальных. Наклонившись к юноше, шепнул ему на ухо:

– Говорю тебе: всё не то, чем кажется глазам, что смотрят не видя. Искусственна не только чума – ненастоящий весь мир! Я вернусь за тобой, когда швы реальности разойдутся.

Затем мужчина в белом одеянии развернулся и ушёл неведомо куда точно так же, как появился из ниоткуда. Ошарашенные участники потасовки, не произнося больше ни слова, разошлись по домам зализывать раны.

Лишь спустя пару дней до Дицуды с Конрадом дошли слухи, что миротворец вошёл в город перед самым закрытием врат. Предупреждения о море и карантине ни капли его не смутили. Он точно знал, чего хочет.

Имя мужчины было Рисхарт Сидсус. Про него уже слышали в Гилии.

Ересиарх без последователей. Странник, идущий туда, откуда все благоразумные граждане убегали.

Глава 4. Подозрения

В общем, большинство людей от природы были узколобы и замечали лишь то, что им льстило. Они все, почти без исключения, считали, что их ненависть и их страстные желания правильны, невзирая на все противоречия – просто потому, что они чувствуют, что это правильно. Почти все ценили привычный путь выше истинного. В том и заключалась доблесть ученика, чтобы хоть на шаг сойти с наезженной дорожки и рискнуть приблизиться к знанию, которое угнетало и нагоняло ужас.

Ричард Скотт Бэккер

Через несколько дней беспредел в городе прекратился. Кто-то заполучил желаемое, кто-то получил по зубам, рукам и иным частям тела, кто-то помер от ран, кто-то от мора. В Ортосурбе установился шаткий порядок, поддерживаемый не законом или традициями, но боязнью получить серьёзный отпор в ответ на неправомерные притязания. Люди сбивались в стаи и самоорганизовывались, понимая, что поодиночке у них нет шансов выжить. Некоторые группы даже начали обмениваться друг с другом товарами – почти как в прежние времена, когда цивилизованность считалась нормой, а не выдающимся достижением. Увы, деградировать всегда намного легче, чем развиваться, само собой разумеющиеся вещи мы начинаем ценить лишь надолго, а то и навсегда потеряв.

Помимо прямого ущерба, массовые беспорядки весьма способствовали распространению смертельно опасной болезни. Необходимость сжигать тела прямо в городе ситуацию тоже не улучшала. Зловоние растекалось по узким городским улочкам, унося всё новые и новые жизни.

Сборщики трупов оказались единственной категорией граждан, кому был открыт доступ во все дома и районы изолированного от внешнего мира города. Поэтому Конрад и Дицуда были вынуждены засучить рукава и заняться чёрной работой, чтобы продолжить поиски демона. Повелитель блох постоянно маячил на горизонте, но выявить его инквизиторы не могли.

– Ничего не понимаю, – словно зачарованный смотрел на столб пламени Конрад. – Я отчётливо вижу разрывы в ткани реальности прямо над этим местом, но источник осквернения сокрыт от меня. Здесь нет и не может быть никаких сигилов, это же просто костёр! Трупы, дрова, огонь… Дицуда, прошу, ещё раз внимательно осмотри каждое брёвнышко.

Не обращая внимания на заунывное песнопение знакомых монашек из Ордена Освобождения Духа, провожающих в последний путь души умерших, Дицуда в десятый раз принялся осматривать поленья, служившие топливом для костра. В тех не было ничего примечательного: обычные дровишки, каковые имеются во дворе каждого дома. Что и неудивительно, поскольку именно из домов умерших от мора людей поленья и брали.

Затем Дицуда и Крамер принялись осматривать угольки и даже раздели несколько зловонных тел, тщетно пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку.

– Какие отвратительные бубоны, – едва сдержал Дицуда рвотный позыв. – Как будто вот-вот лопнут от гнили!

Огромные фурункулы, или бубоны, в паху и под мышками были характерным признаком мора. Лучшие врачеватели со всей Гилии не раз разрезали и исследовали их содержимое, но понять природу заболевания не смогли. В любом случае бубоны были следствием, а не причиной смертельной болезни. Хотя прикасаться к ним лишний раз всё же не стоило. Слёзы Господни, имевшиеся у обоих инквизиторов, не давали абсолютной защиты.

Как говорится, бережённого Вадабаоф бережёт. Брезгливо вытирая руки о смоченную в вине тряпку, Дицуда повернулся к напарнику:

– Если мы продолжим возиться с покойниками, то сами скоро разделим их участь. Я прямо-таки мечтаю о бане и чистой одежде! От этой гнили, вони и блох воистину нет спасения!

Конрад Крамер едва не подпрыгнул, его глаза широко распахнулись:

– Блохи! Ну конечно! Смотри, как они перескакивают с одежды на одежду покойников!

Дицуда устало взглянул на противное мельтешение. Определённо, его уже тошнило от этой грязной работёнки. Избитое тело требовало отдыха, а не возни с вонючими мертвецами. Юноша отстранённо наблюдал за объектом внимания Крамера, когда внезапно осознал, что перемещения насекомых не хаотичны. Блошки постоянно прыгали, образуя сотнями своих маленьких тел богохульные сигилы – мимолётные, но протыкающие ткань реальности десятками игольных уколов ежесекундно.

Повелитель блох был где-то совсем-совсем рядом. Он словно насмехался над двумя инквизиторами, истончая бытие перед самым их носом.

В сопровождении опасного вида бугая к костру приближалась знакомая обоим инквизиторам девушка с щербатой улыбкой. Лястяша часто приносила воду и горшочки с едой двум монашкам, неустанно молившимся за души жертв мора.

Конрад и Дицуда переглянулись. Подозрения не могли не пасть на блудницу.

– Почему ты помогаешь монашкам? Ты не похожа на верующую.

Лежавшая в обнимку с Дицудой блудница чуть отодвинулась, взглянув на юношу осуждающим взглядом:

– Ты что, решил мне устроить допрос?

Неискушённый в подобного рода переговорах Дицуда неловко поёрзал, издал нервный хохоток, от чего смутился ещё пуще прежнего. Лишь затем, припомнив наставления Конрада, ему удалось взять себя в руки:

– Лястяша, поверь, допросы инквизиции происходят в куда более мрачной обстановке. Да, наш орден давно не использует жестокие пытки, которым обязан своей дурной репутацией, мы предпочитаем применять бюрократические методы для достижения богоугодных целей, но поморить голодом, холодом и длительным заточением мы всё ещё можем. У Конрада Крамера имеется достаточно полномочий, чтобы обвинить в ереси практически любого жителя Ортосурба и провести следствие должным образом. Даже в наш век пошатнувшейся веры в Учение и в условиях брошенного на произвол судьбы города мало кто захочет вставать на пути Плети Господней. Ты уверена, что у вашего борделя настолько могущественные покровители? Если бы инквизиция хотела тебя допросить, – Дицуда подчеркнул интонацией последнее слово, – то нашла бы для этого и формальные поводы, и возможность.

Обиженно надув пухлые губки, Лястяша какое-то время молчала. Дицуде страстно хотелось добавить многословной отсебятины, чтобы вернуть к себе хорошее расположение девушки, но он сдерживался. Лучше уж беседу проведёт он сам, а не Конрад. Тот любезничать с блудницей точно не станет. Поэтому усилием воли Дицуда переключил внимание на приятные ощущения от неги в мягкой постели и принялся аккуратно растягивать полученные в недавнем бою ушибы и синяки. Молодое тело заживало достаточно быстро, но никакая молодость не исцелится всего за несколько дней.

– Понятно. Конрад боится проявлять излишнее религиозное рвение в предоставленном самому себе городе, поэтому решил выведать сведения через тебя. Весьма разумно с его стороны. Но не особенно умно с твоей. Про элементарную порядочность я вообще помалкиваю, кто я такая, чтобы упрекать кого-то в неблагодарности? Всего лишь блудница…

Дицуда тяжело вздохнул, он был ещё слишком юн и неопытен, чтобы не клюнуть на излюбленную женскую уловку с внушением мужчине чувства вины:

– Лястяша, ты мне действительно нравишься. И уж точно никто не заставлял меня идти к тебе только ради того, чтобы исподтишка вынюхивать ереси. Это моё собственное решение, ведь если не проясню ситуацию я, то за дело возьмётся сам Конрад. И ты должна понять его подозрения. Почему ты всегда появляешься рядом с трупами? Какое отношение ты имеешь к монахиням Ордена Освобождения Духа?

Но Лястяша не хотела отвечать на вопросы, продолжая давить на чувства наивного юноши:

– Ну всё, нашли виновницу, раскрыли коварную ведьму! А что, очень удобно. Никуда ходить даже не надо, блудница сама к вам пришла. Верно говорят: не делай добра, не получишь костра.

– Лястяша…

– Нет уж послушай, коли задал вопрос. Да-да, послушай, пожалуйста, прежде чем обвинять презренную блудницу во всех смертных грехах. Я потеряла всех своих родных из-за мора. Можешь себе вообразить, каково это? Я лишилась семьи, жениха, вообще любых близких родственников! Блудницами редко становятся из-за неуёмной похоти, Дицуда, это миф, придуманный глупыми мужиками. Я начала зарабатывать своим телом на жизнь только потому, что деваться мне было некуда.

Миловидность, обернувшаяся вспышкой гнева, пугала Дицуду. Он лежал, не смея более перебивать девушку.

– Помогая монашкам из Ордена Освобождения Духа, я помогаю в первую очередь не им, а себе. Я мщу, я плюю таким образом на чуму, да и на твоего любимого Господа, который позволяет вершиться подобной несправедливости! Ты не ослышался, я плюю на истину, оправдывающую чудовищные жертвы наказанием за грехи, непостижимую волю и иные морали!

Из глаз блудницы ручьём текли слёзы, прелестный ротик скалился, исторгая самые настоящие богохульства:

– Я помогаю и буду помогать любому, кто пытается хоть как-то реально бороться с чумой, а не разглагольствовать про Учение и искать виноватых среди якобы недостаточно праведных! Мои родители были ярыми верующими и что, уберегло это их от мучительной смерти? А в чём был виновен мой маленький братик? Двоюродная сестричка, ещё сосавшая материнскую грудь? Остальные родственники, что старались соблюдать все заповеди, посты и обряды какие могли? Я не верю больше в Учение, Дицуда, не верю. Настоящий Господь не мог допустить мор за мором. Либо Вадабаоф нас оставил, либо прав тот странный дяденька в белом. Рисхарт Сидсус называет твоего Господа величайшим обманщиком. Лжебог, так он называет Вадабаофа. И думается мне, что он прав.

Глава 5. Пляска на костях

Музыка есть бессознательное упражнение души в арифметике.

Готфрид Лейбниц

– Лястяша, может, и дура, да пусть даже откровенная еретичка, но она точно не ведьма! – закидывая в костёр очередной труп, спорил с Конрадом молодой инквизитор. – Она не связана с демоном, я уверен. А вот Рисхарт Сидсус меня пугает по-настоящему.

Конрад отмахнулся. Он не испытывал особых чувств к продажным женщинам, с которыми спал. Ни тёплых, ни холодных, ни каких бы то ни было. Для него они являлись всего лишь сосудами для излития семени. С чего бы их осуждать или любить?

– Твоя уверенность меня нисколько не впечатляет. Дицуда, ты ещё слишком неопытен, и если ты думаешь, что какая-нибудь ведьма или психик вот так запросто сознается в своём колдовстве, то ты глубоко заблуждаешься. Эти твари могут пускать пыль в глаза годами, подтачивая своими мерзостями само бытие. Пока у нас нет однозначных доказательств злодеяний Лястяши, но раньше или позже демоническая сущность проявит себя и горе нам, если к тому моменту мы её не раскроем, – выполняющие функции сборщиков трупов инквизиторы подхватили ещё одно зловонное тело. – Что касается Рисхарта Сидсуса, на котором ты прямо зациклился, он интересный персонаж, но точно с мором напрямую не связан. Он же пневматик, а не психик, ты разве не понял? Им мы займёмся, если выйдем из Ортосурба живыми. О его ереси тоже не беспокойся: мало кто переживёт мор, чтобы распространять её дальше.

Если психиками называли чернокнижников, искажающих, а чаще просто разрывающих ткань реальности, то пневматиками именовали колдунов белых. Обычно ими становились под старость монахи, проведшие всю жизнь в молитвах, отшельничестве и строгом посте. Это были почти что святые – в противоположность психикам, они восстанавливали невидимые простому глазу нити, составлявшие собой бытие. Попутно исцеляя болезни и творя другие невероятные чудеса. Но пневматик, проповедующий явное богохульство? У Дицуды голова кругом шла, истории не было известно ни об одном пневматике, не являвшимся ярым приверженцем Святого Учения.

– В любом случае, благодаря тебе, Лястяша меня больше видеть не хочет и предлагает сливать семя в отхожее место. Даже за деньги к себе не пускает… Да и какова сейчас ценность нашего с тобой серебра?

Деньги действительно стремительно обесценивались. Новых товаров в город почти что не поступало, все лавки закрылись, чеканным монетам предпочитали теперь прямой бартер. Покупать что-то как раньше было нечего, да и не у кого.

«К счастью», население сокращалось столь быстро, что ожидаемого всеми голода пока не случилось. Чума не щадила никого: ни богатых, ни бедных, ни молодых, ни стариков, ни детей или женщин. Умерло даже несколько обладателей Слёз Господних, хотя большинство из тех, кто мог позволить себе подобные амулеты, ещё в начале карантина покинули город – для аристократии нужные двери были открыты всегда.

– Вытри сопли, Дицуда. У тебя таких бабёнок ещё сотни будут, если хотя бы до сорока доживёшь и, упаси Вадабаоф, если по глупости или по залёту не женишься, – с явной издёвкой сотворил знак перевёрнутой звезды перед грудью Конрад. – И не переживай так: если Лястяша и в самом деле не ведьма, то суд инквизиции ей не грозит. Конфисковать нечего, такие еретики Плети Господней неинтересны. Возни и недовольства населения много, толку для казны Ордена ноль. Верховный инквизитор – человек крайне практичный и не одобряет пустой траты времени.

– Вера уже не та, – буркнул Дицуда, чем вызвал у Конрада приступ хохота.

– Так происходит всегда, когда религия из местечковой становится государственной. Пускает корни, обрастает жирком, – они наконец разгрузили телегу и направились к месту, где ещё совсем недавно располагался городской рынок. Там часто валялось несколько мёртвых тел. – А религия всегда стремится накопить ресурсы, окрепнуть и стать государственной, иначе она долго не просуществует. Истиной, золотом и мечом можно добиться куда большего, чем одной только истиной – без материального стимула священнослужителей и принудительного обращения граждан в веру, вас будут почитать единицы. Но у такого грубого перехода в массовую религию есть и оборотная сторона: как верно заметил Рисхарт, вера становится формальностью, имитацией. Есть, конечно, ещё третий путь: держать общество в страшной нищете, чтобы, окромя религиозного фанатизма, никакого иного смысла жизни люди не видели – такой путь выбрали, например, в Ератофании. Ты бы хотел оказаться в числе никогда не сомневающихся, но безграмотных, бедных и крайне недолгоживущих жителей этого княжества?

Дицуду аж передёрнуло: расположенное на востоке великое княжество всегда являлось главной угрозой для цивилизованной Гилии. Сколько же сражений произошло с этими варварами за тысячу с лишним лет… Сколько горя и смертей принесли ератофанцы жителям Гилии… Мерзавцы не щадили ни свои, ни чужие жизни, воистину ими двигал лишь фанатизм. Нарожать как можно больше детей, убить как можно больше «неверных» и сдохнуть в двадцать пять лет – ничего больше им было не надо. Не государство, а анклав зла. Ну а чего ещё ожидать от княжества, которым руководит архонт-полушакал? А ведь согласно Учению, человечество когда-то было едино… Почти невозможно поверить.

– Еретики внутри Гилии, еретики её окружают. Куда ни плюнь, везде какая-то ересь! И наши философы ещё рассуждают про лучший из возможных миров? – Дицуда возвёл очи к осеннему небу.

Дымка от круглосуточно горевших костров, на которых сжигались тела, стелилась над городом, в серых облаках почти не виднелось просветов. Холод, зловоние, полумрак, одичалость изрядно сократившегося населения – обстановка действительно не располагала к возвышенным и радостным чувствам.

– Ну, всегда ведь может быть ещё хуже… – уклончиво ответил Конрад, дав знак Дицуде остановиться.

Перед ними открылась рыночная площадь. Вернее, руины на месте разгромленного неделю назад места, где за определённую денежку можно было получить практически всё. Теперь здесь валялись только обломки прилавков, да и те уже почти растащили на топливо – Конрад с Дицудой сами активно участвовали в подобной добыче дровишек…

– Вот, например, как сейчас. Когда вместо возни с трупами нам придётся иметь дело с толпой этих невероятно добропорядочных граждан.

Дицуда напрягся, до боли сжав зубы и кулаки. Неужели опять придётся биться с одуревшими от беззакония оборванцами? В прошлый раз хотя бы было за что, а сейчас? К счастью, собравшимся на площади «добропорядочным гражданам» пришла в головы та же мысль, а потому они быстро утратили интерес к сборщикам трупов. Ну не за гниющие же тела воевать? Внимание сборища наименее состоятельных горожан возвратилась к скрытому за их спинами человеку.

Сильный голос продолжил прервавшуюся на несколько минут проповедь:

– Не о теле своём беспокойтесь. Эта оболочка обречена на разложение. Не мор, война или голод, так старость истончит ваши кости, усушит мясо, превратит в конечном счёте всё в прах. Но и о душе не переживайте напрасно, ибо не понимаете эту сущность. Не знаете, что ждёт её после смерти.

Дицуда пересекался с Рисхартом Сидсусом всего один раз, но не узнать манеру речи и рассуждений ересиарха было, наверное, невозможно. Стоя чуть в отдалении, инквизиторы внимательно слушали этого во всех отношениях странного человека:

– Поверьте, муки телесные – лишь мелкие неудобства пред ужасом, что ожидает вас за последним порогом. Вашу сущность расколют, высосут саму вашу суть! Ибо жизненный опыт разумных созданий – суть пища Лжебога, а мнящие себя вершиной творения люди – не более чем скот, который растят на убой. Великий Обманщик вкладывает в нас при рождении семя души, но он же и пожинает плоды земного пути нашего в момент смерти! Так происходит круговорот энергии, так Демиург поддерживает своё существование и весь мир, – голос ересиарха возвысился. – Мир, что сотворён Лжебогом вопреки законам Вселенной, исчезнувшей эры назад! Мир, созданный вопреки воле истинного Творца, настоящего Бога! Мир, являющийся жалкой пародией настоящих планет из сжавшейся в точку Вселенной. Плоский мир, где всё ненастоящее, всё! Мир-издевательство, где столь же иллюзорное солнце вертится вокруг земной тверди. Искусственный мир, созданный ради развлечения одной-единственной сущности. Ради ублажения древней души, возомнившей себя равной Богу!

У Дицуды отвисла челюсть, столько ереси за столь короткий отрезок времени он никогда прежде не слыхивал. Обычно ересиархи лишь интерпретировали по-своему и искажали Учение, но чтобы нести настолько откровенное богохульство… За такое полагался не просто очистительный костёр, но позорное разрывание лошадьми или четвертование. Воистину в тёмное время живём, раз подобным святотатцам вообще позволено открывать рот, вливая яд людям в уши.

Конрад Крамер лишь покачал головой в ответ на многозначительный взгляд Дицуды. Пневматика так просто не возьмёшь. Физически рука не поднимется – те умели обездвиживать своих неприятелей. Это при условии, если удастся прорваться через толпу оборванцев, которые от отчаяния на фоне чумы готовы были поверить сейчас во всё что угодно. Лжебог, абсолютное зло, вселенская катастрофа – когда жизнь висит на волоске, любая обещающая спасение бредятина покажется истиной в последней инстанции. Сложно было обвинять в недостаточной приверженности Учению граждан, потерявших за какую-то неделю практически всё.

– Вы вопрошаете меня, где же выход? Что делать, если всё вокруг лишь иллюзия, да и сами вы лишь сгусток эфирной энергии, низвергнутый в мир для набора переживаний? Я отвечу: отбросьте эмоции, лишите Демиурга его излюбленной пищи. Станьте не участником, а отрешённым наблюдателем представления, ошибочно называемого жизнью. Будьте неинтересны Лжебогу и сможете пройти через игольное ушко, проскочить на свободу! Да, шансы стремятся к нулю, это даже не шанс, а шанс шансов, но и награда безмерна! Абсолютная свобода – это не небеса, не блаженство в человеческом понимании. Это возвращение к истоку всего, это всеобъемлющее высшее наслаждение, которое невозможно описать в рамках ограниченного набора физических ощущений. Такое нельзя передать никакими словами, такое можно только прочувствовать непосредственно.

Вставший на цыпочки Дицуда увидел, как сидящий со скрещёнными ногами прямо на мостовой Рисхарт достал из-за пазухи флейту. Совершенно обычную деревянную флейту.

– Я помогу вам пережить этот опыт. Отпустите свои мысли, не пытайтесь контролировать свои движения, не сдерживайте эмоции. Просто позвольте душе следовать за мелодией и танцуйте. Закройте глаза, забудьте про наблюдателей. Вы одни в этом мире, больше нет никого во Вселенной. Только танец. Пляска, в которой растворяешься без остатка…

Следуя собственным указаниям, Рисхарт поднялся, закрыл глаза и начал наигрывать на флейте мелодию. Грустную, но простую мелодию на аккуратной, но простой флейте. Казалось, он напрочь забыл о слушателях, к которым обращался всего минуту назад. Рисхарт Сидсус просто играл на флейте, просто играл… Вот только происходящее вокруг него никаким простым объяснениям не поддавалось.

Словно одурманенные, люди начинали раскачиваться. Сперва медленно, затем всё быстрее. Через несколько минут стали дёргаться безвольно опущенные вдоль туловища руки, потом голова и наконец пускались в дикий пляс ноги. Те, кто закрывал глаза, отдавались власти мелодии раньше, те, кто смотрел на других, подхватывали движения позже. Но всего через десять минут хоть как-то дрыгались уже все присутствующие.

По отдельности хаотичные, движения разных людей сливались в один странный групповой танец. Люди кружились, прыгали, приседали, махали руками. Топали по мостовой грубые сапоги, хлопали в ладоши, попадая в такт лившейся из флейты мелодии.

Темп пляски то возрастал до пределов физических возможностей человека, то замедлялся до едва приметных движений. Время потеряло значение для танцующих, глаза под закрытыми веками закатывались.

Завораживающее в своей противоестественности зрелище втянуло Дицуду и Конрада. Они и сами не заметили, как задёргались, а когда начали плясать, то уже не могли остановиться. Перед глазами юного инквизитора всё кружилось, негромкая мелодия полностью захватила его восприятие. Дицуда уже не был собой, став чем-то неизмеримо большим. Сопротивляться влечению не хотелось.

В конце концов Дицуда поддался. Закрыл глаза, надеясь, что упадёт и головокружение прекратится. Сознание отключалось.

Проклятье! Он же инквизитор, он должен…

Неважно. Он всего лишь хочет дотанцевать этот танец.

Перед внутренним взором Дицуды стали открываться невероятные картины космической бесконечности. Рождение и гибель звёзд, миров и галактик. Он ощутил бег эпох.

Через минуту Дицуда познал всю Вселенную.

И забылся, ибо разум не был способен вместить себя необъятное.

Его измождённое тело упало на мостовую, он погрузился в целительный сон.

Рисхарт Сидсус продолжал играть на простой деревянной флейте свою простую мелодию. Он знал, что именно в простоте скрыто настоящее сокровище, чудо.

Нужно только отдаться этой простоте без остатка.

Глава 6. Пир во время чумы

Из всех примитивных животных влечений, вредно влияющих на интеллект, ничто не могло сравниться по силе с плотским вожделением. В какой-то мере оно питало почти каждую мысль, служило поводом почти каждого действия.

Ричард Скотт Бэккер

– Дицуда, просыпайся! Вставай!

Юный инквизитор недовольно замычал. Кто-то, не особо церемонясь, тряс его за плечо.

Несмотря на явное физическое неудобство, Дицуда не спешил приходить в сознание, ему не хотелось возвращаться на грешную землю. Душа ещё смутно помнила чудо, пережитое накануне, нежилась в космических лучах, пронизывающих насквозь всю Вселенную. Дицуда был всем и одновременно ничем, перед ним раскрывались величайшие тайны мироздания, так зачем же стремиться назад в наполненную тщетной суетой и страданием юдоль? Дух тянулся к невероятному источнику света, он отрицал мрак, холод и безнадёгу обыденной жизни. Дицуда лишь крепче зажмуривал веки.

Увесистая оплеуха прервала возвышенность внутренних переживаний. Дицуде пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы продолжить сопротивление.

Шлёп!

– Проклятье! Вставай!

Шлёп! Шлёп! Шлёп!

Душа вновь оказалась в заточении тюрьмы плоти. Дицуда открыл глаза, уставившись в хмурое осеннее небо. Над ним склонились два лица, если не сказать, морды. Озабоченный хозяин трактира и бледный как полотно Конрад. Старший инквизитор опустил уже поднятую для очередной оплеухи ручищу.

– Давай, поднимай свою задницу. У нас проблемы, Дицуда. Большие проблемы!

Конрад Крамер отвернулся, оглядывая опустевшую площадь, пока трактирщик помогал Дицуде подняться.

– Нас обокрали. Забрали мечи и кинжалы, хорошо ещё не прирезали. Правда, с учётом пропажи Слёз Господних, возможно, что это не милосердие, а наоборот, крайне жестокая пытка.

Тело Дицуды нещадно болело. Мышцы казались ватными, многие связки были растянуты, он ощущал, как наливаются кровью свежие синяки. Голова кружилась, раскалывалась, во рту было сухо как в горне. В общем, почти полный набор последствий тяжёлого похмелья, вот только Дицуда точно помнил, что ни капли спиртного не пил. Он едва мог стоять на ногах, вынуждено опираясь на хозяина трактира, который явно желал как можно скорее убраться с безлюдной рыночной площади.

Бросив телегу, использовавшуюся для сбора трупов, два инквизитора, трактирщик и нанятый для охраны громила направились обратно в безопасное место.

– Мне сообщила о вас с утра эта девушка, – промямлил поддерживающий Дицуду трактирщик. – Та, с щербатой улыбкой. Блудница, – осклабил пожилой мужчина гнилые зубы в сальной ухмылочке. – Сказала, что Рисхарт Сидсус передаёт вам наилучшие пожелания. Это была ведь издёвка, ага?

Дицуда не стал отвечать на вопрос. И так всё понятно, чем ещё могла быть такая подстава? Ересиарх обезвредил двух инквизиторов, не пролив ни капли чьей-либо крови – блестяще! Если раздобыть новое оружие они смогут относительно быстро, то достать в охваченном чумой городе Слёзы Господни практически невозможно. Придётся теперь сидеть дома и не высовываться. А демон при этом скоро окончательно материализуется и войдёт в полную силу…

– Ты всё ещё считаешь, что Рисхарт Сидсус к чуме непричастен? – не скрывая мстительного злорадства в голосе, повернулся к Конраду юноша. – Пневматик он или нет, но он наша главная зацепка в расследовании, – немного подумав, Дицуда мрачно добавил. – Как и Лястяша. Придётся снова наведаться вечером в гости и на сей раз устроить настоящий допрос.

Идти в бордель Дицуде пришлось одному. Более возрастной Конрад восстанавливался после диких плясок куда дольше юноши. Это несколько убавило Дицуде решимости, как и дубина с кухонным тесаком вместо привычного короткого меча и кинжала. Тем не менее юный инквизитор чувствовал, что должен разобраться с Лястяшей, пускай даже ему придётся вести себя куда сдержанней, чем хотелось при сегодняшнем пробуждении.

Идя на закате по улице, Дицуда почти не обращал внимания на царившее вокруг запустение. Если в начале эпидемии все двери и ставни по вечерам были закрыты, то теперь гораздо большую тревогу вызывали двери распахнутые. Это означало, что все жильцы дома пали жертвами мора и ломиться в заразное помещение не следует. По народному поверью чума передавалась через миазмы, а где может быть больше миазмов, чем в доме недавно умерших грешников? Многих мародёров это поначалу не останавливало, но только до тех пор, пока большинство из них не отправилось на тот свет следом за прежними владельцами утвари. Теперь дома с открытыми дверьми часто стояли совершенно нетронутыми. Чума – не какой-то гражданский закон, так просто её не обманешь.

Закрытых дверей изо дня в день становилось всё меньше. Как минимум каждый третий дом стоял нараспашку. Дицуда видел дым, поднимающийся от костров со всех четырёх сторон света, где были расположены городские ворота. Самый густой дым шёл с востока, куда Конрад с Дицудой старательно свозили трупы почти всю неделю. Что ж, теперь чумным санитарам придётся обходиться без их скромной помощи: лишившись Слёз Господних, позволить себе заниматься благотворительностью инквизиторы не могли. Нужно сберечь себя до столкновения с демоном, шансы инквизиторов на победу и так драматически снизились. Ни освящённого оружие, ни чудодейственных амулетов… Одной верой праведной в наше время со злом не сражаются.

Проклятый Рисхарт и его проклятые пляски!

Дицуда нарочито громко постучал в закрытую дверь борделя. Внутри явно веселилась большая компания. Нашли время для пирушки, похотливые сволочи!

Дверь приоткрылась, в щель выглянуло недовольное лицо вышибалы:

– Чё надо? Сегодня вечером мы закрыты.

Дицуде хотелось грозно объявить себя служителем Плети Господней и приказать впустить его внутрь, но он вовремя сдержал свой порыв. Святое Учение в Ортосурбе сейчас не слишком ценили, по глупости и невежеству виня Господа в попустительстве тёмным силам. Уважением пользовались только сёстры Ордена Освобождения Духа, остальных официальных священнослужителей недолюбливали.

– Мне нужно поговорить с Лястяшей. Я ненадолго.

Вышибала открыл створки шире:

– А, это ты, маленький инквизитор. Заходи.

Дицуда проглотил не самое приятное обращение. Дубина охранявшего бордель громилы была увесистей его собственной, к тому же у бугая имелись напарники.

Маленький так маленький, оставалось надеяться, что речь не о его мужском достоинстве, а о ранге.

В просторной гостиной борделя сегодня было как никогда многолюдно, вдоль дальней стены стоял длинный стол, за которым вкушал ароматную пищу и вино весь цвет Ортосурба. Оставшиеся в городе аристократы, купцы и ремесленники. Стражники и чиновники. На коленях у наиболее влиятельных горожан сидели блудницы, ничуть не стесняясь придаваться утехам прямо на глазах окружающих.

В животе у Дицуды предательски заурчало. Он не был особенно голоден, но стол буквально ломился от яств. Молочный поросёнок, рябчики, виноград и оливки. Креветки и рыба, даже свежая зелень! Невероятный изыск для фактически осаждённого города. Сегодня в борделе присутствовало практически всё.

Кроме Бога.

– Оружие, – потребовал сдать дубину и тесак вышибала. – У нас сегодня много гостей, так что давай без выяснения отношений и морализаторских проповедей. Поднимайся на чердак, Лястяша скоро уделит тебе время.

Дицуда снова не стал пререкаться, хотя происходящее нравилось ему с каждой минутой всё меньше. Один среди впавших в разврат нечестивцев, без оружия и защиты – что в такой ситуации могло пойти так?

Правильно, ничего. Как только они поднялись до вершины строения, вышибала грубо толкнул Дицуду в тёмное помещение, захлопнув за ним массивную дубовую дверь.

– Сиди тихо, – едва донеслось через преграду до инквизитора последнее пожелание. – Рисхарт Сидсус просил передать, чтобы ты держался подальше от Конрада Крамера. Добровольно ты этой мудрой рекомендации не последуешь, так что мы решили тебе немного помочь. Кувшин с водой и хлеб ты нащупаешь на другом конце комнаты. Приятного вечера.

Глава 7. Плеть Господня

Я не настолько молод, чтобы всё знать.

Оскар Уайльд

Сквозь крохотную щёлочку в закрытое помещение на чердаке проник лучик света. Совсем тоненький, но свидетельствующий о том, что наступил день или утро.

Дицуда открыл глаза, отстранённо вглядываясь в проплывающие в луче света пылинки. Ему вспомнилось недавнее прозрение во время пляски на рыночной площади, когда огромные, по человеческим меркам, планеты в масштабах космоса казались такими же ничтожными пылинками в пустоте. Дицуда попытался копнуть воспоминания глубже, но наваждение спало. Он лежал на соломенном тюфяке в какой-то пустой кладовке на чердаке, а пылинки были всего лишь пылинками, вот и всё. Никакого чуда, только давно не убиравшееся помещение. Ему стало грустно. Опять неудача.

В массивную дверь постучали, послышался приглушённый голос некогда нравившейся ему девушки. Миловидной девушки, оказавшейся на поверку той ещё сволочью. Дицуда ничего не ответил. Правду писали в Учении: «красота обманчива, а сладкие уста исторгают яд и миазмы, но жена, чтящая Вадабаофа, достойна настоящего восхищения». Увы, люди предпочитают отдаваться страсти, вместо следования мудрости предков. Наивный юноша угодил в женский капкан. Конрад…

– Дицуда, не валяй дурака! Откликнись или я вынуждена буду позвать кого-то из вышибал!

Пленённый инквизитор лениво пнул дверь, общаться с предательницей рода людского ему не хотелось:

– Отвали, потаскуха.

С противоположной стороны тоже пнули по ни в чём не повинной деревянной конструкции:

– Идиот! Придурок, возомнивший себя пупом земли! Думаешь, тебя похитили? Считаешь, что ты кому-то там нужен? Инквизитор седьмого ранга… да за хромую клячу больше выкуп дадут! Рисхарт Сидсус попросил позаботиться о тебе, он выделил тебя, понимаешь? Конрад Крамер для тебя сейчас крайне опасен, мы выпустим тебя, как только исходящая от него угроза исчезнет.

Лицо Дицуды расплылось в усталой улыбке: очевидно, что над ним издеваются. Хотят сломить его дух:

– Конрад опасен? Для меня?! Я тебя умоляю, Лястяша, придумайте что-нибудь убедительнее. Крамер – настоящий профессионал, хоть и циник. Если он для кого и представляет опасность, так это для демона и призвавших эту тварь психиков, но не для своего компаньона. Не для меня. Это единственный человек в вашем проклятом городе, которому я доверил бы свою жизнь! А ваш Рисхарт просто очередной лжепророк, наделённый колдовскими способностями. Ересиарх, решивший наконец собрать паству. Которую с лёгкой руки принесёт в жертву своим идеалам. Такое уже случалось в истории, поверь, и не раз.

Лястяша ничего не ответила. Через какое-то время Дицуда понял, что она молча ушла, решив больше не спорить с «наивным юношей», оказавшемся не настолько наивным, чтобы поверить чепухе насчёт старшего инквизитора.

Конрад Крамер… Рисхарт Сидсус всего лишь боится человека, всю жизнь искоренявшего тёмные силы и ересь.

Кряхтя, Дицуда принялся стягивать с себя невзрачный левый сапог. Он покажет этим нечестивцам, что не стоит недооценивать инквизиторов, пускай даже низшего ранга. У каждого из борцов с ересью припрятан свой козырь. И Дицуда чувствовал, что близится час, когда придётся раскрыть карты ему самому.

Он извлёк из подошвы старого потёртого сапога тонкий, но прочный стилет. Дверь в его камеру была массивной, но примитивной. Если как следует покорпеть, то он отодвинет засов.

Дицуда одел обратно сапог и принялся за работу.

К тому времени, когда ему удалось отодвинуть засов, пробивавшийся сквозь щель лучик света уже стал слабеть. Близился вечер и Дицуде следовало убираться отсюда, пока в бордель снова не начали стягиваться посетители. Доносившиеся откуда-то снизу аппетитные запахи свидетельствовали об активном приготовлении к новому пиру. Похоже, нечестивцы твёрдо вознамерились до дна испить чашу наслаждения перед неминуемой смертью.

Безумцы! В критической ситуации нужно молиться, а не гнаться за удовольствиями. Прошептав короткое «на всё воля Господа», Дицуда аккуратно приоткрыл дверь. Непохоже, чтобы его тщательно охраняли. Скорее, заперли и забыли. Так себе забота, как бы ни пыталась убедить его в обратном Лястяша. Стараясь двигаться как можно тише, Дицуда начал спускаться по лестнице.

На третьем этаже злачного заведения мимо него промчалась служанка, не обратив на сбежавшего пленника никакого внимания. Дицуда спрятал стилет в рукаве: не стоит пугать раньше времени ничего не подозревающих обитателей. Лучше схватить одного, предъявив в качестве пропуска вышибалам на выходе…

Пылкий юноша порывался заглянуть в гости к своей ненаглядной шлюшке, но всё же сдержался. Лястяша вызывала у него слишком много противоречивых эмоций, он не был уверен, что сумеет совладать со страстями.

А вот эта рыженькая кучерявая пышечка ему вполне подойдёт…

– Прочь! Открой двери и отойди, бычара безмозглая! Или клянусь, что проткну горло этой потаскухе, а потом перережу весь ваш бордель! Плеть Господня это вам не орден монашек, нам позволено убивать! Во имя веры мы можем идти на любые жертвы, любые! Прочь с пути нечестивцы и богохульники!

Намотав на левую руку чудесные мягкие волосы, Дицуда прикрывался благоухающей девушкой словно живым щитом. Хорошо, что его заложницей оказалась незнакомая блудница, её инквизитору было совершенно не жалко. Дицуда борется за правое дело, в случае сопротивления подобная жертва будет оправданной! Шипя, скаля зубы и внимательно контролируя всё пространство вокруг, слуга божий двигался к выходу. Его озверевший облик успешно отпугивал как пока ещё немногочисленных посетителей, так и охрану борделя.

– Не делай глупостей, маленький инквизитор, – пробурчал знакомый громила, но предпочёл выполнить указания впавшего в религиозную ярость фанатика. – Мы тебе не враги.

– Ага, как же. Прочь с дороги, мрази безбожные! Не враги они мне… Твари! Предатели!

Выйдя на улицу, Дицуда стал пятиться, продолжая удерживать девушку.

– Дицуда!

Вслед за ним на улицу вышли охранники, посетители и, конечно, Лястяша.

– Отпусти её, Дицуда! Она не сделала тебе ничего плохого! Никто не причинил тебе никакого зла, идиот!

Но Дицуду не интересовали слова. Они все нечестивцы! Все отступники, богохульники, мерзость!

– Отпусти девушку. Мы не станем тебя преследовать. Катись ты к демоновой матери, раз настолько упёртый фанатик! Только отпусти её и иди.

Вереница распутников и распутниц тянулась по улице за последним праведником в проклятом городе, не желая отставать ни на шаг.

– Отпусти её!

– Отпусти девушку!

– Отпусти…

Их крики сливались в один сплошной шум. Удерживаемая в качестве заложницы девушка тоже что-то вопила, плакала, умоляла. Это всё пустой звук. Просьбы нечестивцев не трогали больше душу Дицуду. Он почти дотащил свою жертву до трактира, ставшего убежищем для двух инквизиторов. Только затем бросил падшую женщину на мостовую, развернулся и побежал.

Двери трактира оказались распахнуты настежь.

Лишь заскочив внутрь, Дицуда осознал, насколько это был плохой знак.

Очень плохой. Хуже некуда.

Глава 8. Демон-блоха

Горе – это беспокойство души, когда она думает о потерянном благе, которым могла бы дольше наслаждаться, или когда она мучается из-за испытываемого ею в настоящий момент зла.

Готфрид Лейбниц

Сжимая в одной руке стилет, а в другой окованную железными полосами дубину, Дицуда вновь шёл по городу. Он даже не пытался прикрыть одеждой оружие, не без основания полагая, что в Ортосурбе у него не осталось союзников, повсюду инквизитора ожидали только враги.

Конрад, хозяин трактира и даже нанятый на рынке громила были мертвы. Чума сожрала их буквально за сутки, возможно, чуть дольше, если считать началом заражения пляски на рыночной площади. К возвращению Дицуды в трактир, живым оставался только слуга, но и у него на шее имелся огромный бубон, а кашлял он кровью.

Позаимствовав бесхитростное оружие почившего охранника, юный инквизитор сразу отправился к восточным воротам, куда, по словам слуги, всего час назад отвезли вонючие трупы. Возможно, Дицуда ещё успеет проститься с напарником. После чего попробует выйти из города, используя служебное положение. Одному ему всё равно не справиться с демоном. Ни единого шанса.

Ортосурб обречён. Теперь городу придётся пройти через тотальное очищение. Выживут единицы, а когда их выведут, городок предадут пламени, чтобы истребить всю заразу.

Дицуда считал, что горожане заслужили подобную участь. В этом городе оставили Господа, так почему же тогда Вадабаоф должен заботиться о заблудших? Здесь всё будет отстроено заново, но уже другими и для других. Инквизитор надеялся, что следующие жители окажутся хотя бы немного порядочнее.

Юноша вышел на небольшую привратную площадь, где неустанно сжигалась заразная плоть. Пламя показалось ему странноватым. На сей раз в нём присутствовало слишком много фиолетовых оттенков. Неестественный цвет. Цвет колдовства.

День и нощно бдящих сестёр из Ордена Освобождения Духа на этот раз видно не было, зато рядом с костром на мостовой была нарисована огромная пентаграмма. В центре которой лежал раздетый догола, хорошо знакомый Дицуде человек. Раскинутые в стороны руки и ноги точно вписывались в вершины пятиконечной звезды, на последнюю вершину была направлена обрамлённая козлиными рогами голова. При ближайшем рассмотрении оказалось, что рога грубо прибиты к черепу трупа гвоздями – настоящее святотатство!

Продолжить чтение