Читать онлайн Безвыходное материнство бесплатно

Глава 1 Будни бухгалтерии

Время обеда в офисе – это всегда время пустой болтовни. В женском коллективе разговоры без дела привычная штука. Женщина на работу приходит, чтобы общаться. Это мужчина приходит, чтобы работать и зарабатывать, иногда даже достигать вершин, что у них зачастую и получается. Женщина же предпочитает стабильно и спокойно проводить время вне дома, а если за это еще и заплатят, то будет что предъявить мужу в своё оправдание. Хотя современность сейчас всё перепутала: и женщины строят карьеру, и мужчины просиживают штаны. Мир меняется, но природа не сдаётся так быстро: захочешь себя сломать – получишь по шее.

Они сидели за столиком в офисной кухне. Все тарелки были пусты, булочки доедены, оставался чай или кофе, который тянулся медленно по глоточку, чтобы отодвинуть момент возвращения за компьютеры в тесный кабинет за табличкой “Бухгалтерия” на четыре стола. Впереди маячило полдня работы: клацанья по кнопкам с перекладыванием, подшиванием, подписыванием, вычеркиванием, подчеркиванием, сверками и прочими точными ударами по огромной цифровой сумятице фармацевтического холдинга.

– Нет, ну вы подумайте, какой нахал! Он ко мне после этого ещё и приставать полез. Представляете? – возмущённо закончила Оленька свой рассказ об алкоголике муже.

Муж у неё был образцово-показательный и жаловаться на него приходилось редко. Предприниматель, хорошо зарабатывает, дарит подарки и помогает по дому, даже детей в школу отвозит. Пока не начинает пить. Запой на три-семь дней, а порой и недель, потом вызов нарколога на дом, три дня лежачего режима, и вот он снова человек.

Оленька любила в красках и лицах ругать его, скотину недалёкую, вот только в тайне размышляла о том, что бы такое попросить себе в подарок, в качестве извинений. Она давно уловила эту взаимосвязь и каждый раз пользовалась этим. Хотя надо отдать ей должное, не злоупотребляла чересчур и не вводила мужа в запой намеренно.

– И зачем ты его только терпишь? – меланхолично посочувствовала Татьяна, у которой на лице было написано, что ей глубоко плевать на высосанные из пальца переживания коллеги.

– Тань, ты просто не понимаешь, что такое муж алкоголик, – печально вздохнула Наталья, пожилая бухгалтерша. – А вот я выросла с таким отцом. Он как нажирался, гонял нас по дому всем кагалом. Мама плакала, мы визжали. Вот детям-то как в этом во всем? Я теперь всю жизнь мучаюсь здоровьем, потому что нервы-то ни к черту с самого детства.

– Как-как? Известно как! Вырастут и свалят: ни спасибо ни до свиданья. С детьми отношения выстраивать нужно, а они вон между собой договорится не могут, – включилась снова Татьяна, которой хотелось управлять не только рабочими моментами коллектива, но и давать советы о жизни.

– Договоришься с ним как же, – фыркнула Оленька, но продолжать не стала.

Ругаться с главным бухгалтером и прямой начальницей дело сомнительное. Не зря бухгалтерские отделы называют серпентариями: вроде все змеи, все ядовитые, но яд при себе держат, чтобы самой не получить порцию. Дозированная критика и язвительность предел мечтаний любого генерального директора: и не разругаются, и всегда можно выудить нужную информацию про других коллег. Да и самим им удобно, где еще пожаловаться на свою жизнь и получить или проявить сочувствие к лелеемый внутри чувствам, понять, что у меня-то еще всё не так плохо.

Оленька не слишком-то ценила мнение начальницы, если это не касалось работы. Не считала она её мудрой совой, которая жизнь прожила и рассказать многое может. Впрочем, ни от кого она не воспринимала советов и пожеланий. Считала себя саму с усами, а высказывалась, чтобы не молчать и чтобы не слушать.

Одна Марина молчала, не вмешиваясь в разговор коллег, впрочем, как и всегда. Рассказывать ей было не о ком да и незачем, а делиться на что она тратит рабочее время и интернет не хотелось, чтобы не прикрыли ненароком такую возможность. Казалось, что она внимательно слушает, хотя на самом деле она размышляла о том, как же ей реализовать свою заветную мечту и поехать в Испанию осенью. За окном только начинался май. В открытые окна задувало запах влажной земли и мокрого асфальта.

В четырёх стенах крошечной комнаты больше похожей на широкий коридор, чем на столовую или кухню, смотреть особо было не на что. Три квадратных столика вдоль стены, тумбочка с микроволновкой, раковина, проточный бойлер и холодильник: всё стерильно белого цвета. Даже объявление о том, что оставлять еду на выходные или в открытой посуде строго воспрещается, было в черно-белых унылых тонах. Сквозь узкую бойницу окна наглый солнечный луч проник, чтобы преломиться на стакане с водой, кем-то позабытом на краю стола.

Окна офисной кухни выходили во внутренний дворик, который жил своей весенней жизнью: песнями птиц, набуханием почек, криками ошалевших от редкого питерского солнца детей и лаем бездомных собак.

“Интересно, как пахнет осенняя Испания”, – думала Марина, покачивая на указательном пальце чайную ложечку. Оставалось еще минут пять до того момента, когда нужно будет встать первой и помыть за собой посуду, чтобы показать, как она чтит выполнение инструкций и предана работе. Хотя вряд ли это кому-то здесь нужно.

– Марина, а у тебя как дела? – насмешливо спросила Оленька, всё еще надеясь на то, что новенькая скажет о себе чуть больше, чем просто “нормально” или ”хорошо”.

Марина работала с ними уже второй месяц, но до сих пор так ничего толком не рассказала о себе. По отрывочным анкетным данным они знали, что она замужем, что раньше нигде не работала, что приехала из Нижнего Новгорода. И на этом всё. Где и с кем она сейчас живёт? Почему переехала? Зачем? Куда растворился, а может и есть еще рядом муж? Никто не знал и порой в её отсутствие Оленька, у которой была самая богатая фантазия, воспитанная на мыльных сериалах и любовных романах в мягких обложках, выдавала версии одна другой романтичнее и глупее. Знала бы Марина, что она про неё придумывает с радостью бы развеяла её домыслы, каким-нибудь обыденным и ложным рассказом о якобы своей судьбе.

Она была не намерена делиться здесь ни с кем своими мыслями, воспоминаниями или рассказами о жизни. Впрочем, и задерживаться здесь она не собиралась. “Доработать бы до осени и уехать в Испанию,” – крутилась в её голове единственная мысль. Бухгалтерия с её космическими объемами первичных документов, девочковыми поболтушками на узкой кухне и хорошей зарплатой привлекала Марину только как промежуточная точка для следующего прыжка.

– Ну чего ты опять застыла, – одернула замечтавшуюся коллегу Оленька. – Сидит витает где-то.

– Да, нормально, – отмахнулась от неё Марина.

– Что нормально? – не сразу поняла требовательная коллега.

– Дела у меня нормально, – спокойно ответила Марина и отправилась мыть свою чашку.

– А у мужа как? – подхватила эстафету Наталья, которой тоже очень уж хотелось узнать о загадочной персоне чуть больше.

– А нет у меня мужа, – бросила через плечо Марина, загадочно улыбнулась и вышла.

Повисла пауза, за время которой все успели переглянуться, а Татьяна даже пожать плечами. Типа, “ну и пусть с ней, что мне за дело”. Вот только равнодушие главного бухгалтера и начальницы было на этот раз уж сильно напускным, и в него сложно было поверить. Железная леди, обладающая крайне не богатой мимикой выдала себя широко раскрытыми глазами: удивлением, вылетевшем против её воли.

Марина была загадочной, странной, молчаливой, но при этом всегда держалась близко к коллективу, ходила вместе с ними обедать, приносила в общую копилку печенье к чаю, собирала на подарки к дням рождениям и оставалась на праздничные вечеринки, но абсолютно ничего про себя и свою жизнь не рассказывала. Или молчала, или отшучивалась, порой глупо и неуместно. И впервые вот так шокирующе прямо опровергла чуть ли не единственный факт о себе.

– Было бы ей двадцать с копейкой, то я бы её поняла, – заговорила словоохотливая Оленька. – Но ей же за сорок!

– Чтобы ты поняла? Что человек не хочет раскрывать свою личную жизнь? По мне так, как раз в двадцать это выглядит глупо, а к сорока оно и понятно, – рассудила Татьяна, делая вид, что ей всё также не интересно.

– Что понятно? – нервно хихикнула Оленька.

– Да, какая тебе разница, – попыталась урезонить её Наталья. – Может у человека несчастье какое-то в жизни случилось. Всякое же бывает.

– Бывает, – задумчиво ответила Оленька и на время забыла о своих вопросах, вернувшись мыслями к мужу, от которого как раз пришла непонятная смска.

Все два месяца продолжалась эта игра. День или два Оленька не пыталась выяснять, что и как происходит в жизни Марины, но потом опять что-то в ней включалось и она начинала спрашивать и ждать, а после со вкусом фантазировать.

Марина же была непреклонна: не отвечала и не рассказывала, но и не ругалась, не распекала Оленьку за любопытство.

И вот нате вам пожалуйста в начале третьего они услышали от неё первое – “нет у меня мужа”.

– Так, как же так, – не выдержала молчания коллег Наталья. – У неё же штамп в паспорте.

– Да может уже развелась, – махнула рукой Татьяна собирая со стола.

– А может вдова? – предположила Оленька.

– Была бы вдова или разведёнка, так был бы тоже штамп, – мудро отметила Наталья, которая много лет работала с документами сотрудников, как кадровик.

– Скорее ушла и не развелась ещё.

– А чего бы ей тогда это скрывать? – парировала главбух.

– Скрывать – не скрывать дело каждого. Может же быть так, что она переживает об этом.

– По ней и видно, – усмехнулась Татьяна, прекращая разговор вполне определённым жестом обеими руками. Типа, давайте-ка все на выход отсюда.

– Я пойду к главному зайду, согласую ведомости на зарплату, – сказала главбух не дожидаясь пока все по мановению её руки двинутся по сумрачному коридору на рабочие места.

“А может и правда вдова”, – думала Татьяна по дороге, пока Марина улучив минуты одиночества распечатывала себе новый урок испанского языка на казенной бумаге.

В Марине не было ни капли возмущения или недовольства тем, что коллеги так прицепились к её личной жизни. Она понимала, что нормальный человек мог бы и рассказать о себе и о близких. А вот нормальная ли она? Смогут ли они понять её историю и не осудить, не судачить потом за глаза и не вздыхать глубоко и печально за спиной?

Марина не была уверена, что кто-то сможет понять почему она сейчас здесь, понять её навязчивую мечту об Испании, о её аскетичном образе жизни ради заграничной поездки. Что она могла рассказать, чтобы не услышать в ответ жалостливого или завидующего вздоха?

Больше всего её пугали, как раз гипотетические вздохи, а возможно и попытки вразумить и дать совет. Марина не нуждалась в объяснениях, в советах, и даже в оправданиях самой себе. Она всё решила, выбрала и живёт дальше. Её не интересовало мнение других и тем более коллег, которых знает всего два месяца да и не планирует знать больше, чем полгода.

Вторая половина дня в кабинете прошла в напряжённом молчании. Марина его не замечала, потому что была погружена в работу с головой. Это отвлекало. У неё была задача успеть не только завести в базу накопившиеся за вчерашний день документы, но и прочесть небольшой текст на испанском, выписать слова из него, выполнить задание по курсу интернет-маркетинга.

Марина всерьёз готовилась к тому, чтобы мечта поехать в Испанию в сентябре, приобрела реальное воплощение. А в идеале на хотела бы там и остаться.

Тишину кабинета никто бы не назвал гнетущей, ибо даже когда молчали все что-то всё равно шуршало, скрипело, щелкало, жужжало, кто-то цокал каблуками по скользкому паркету за дверью, кто-то порой мычал под нос, кивая в такт проставляемым галочкам в бумагах. Четыре стола были расставлены так, чтобы никто не мог заглядывать в монитор соседу оставаясь на своем месте. Смотрелась такая расстановка ассиметрично, и стоила в своё время больших сил и нервов отделу маркетинга, состоящего исключительно из мужчин, которые под чутким руководством Татьяны, передвигали из угла в угол столы и тумбочки.

У каждой помимо бумаг и канцелярии были свои памятные вещицы на столах. У главного бухгалтера бутылка для воды, про которую она практически всегда забывала, и фото сына в рамке. У Оленьки пушистая, лохматая игрушка с забавной рожицей, крем для рук и чупа-чупс, который поселился здесь так давно, что его можно было считать местной мебелью. Наталья поставила перед собой на стол кактус, который раз в неделю обязательно опрокидывался, осыпая своим песком стол. У Марины же стол каждый вечер оставался пустым, хотя весь рабочий день на нём громоздились папки и бумаги, клейкие листочки, степлер, дырокол и линейка. Она очищала своё пространство до блестящей поверхности, распределяя всё по ящикам тумбы и относя папки с подшитыми документами в шкаф.

Ближе к концу рабочего дня мирное гудение компьютеров и стучание клавиш разбавил умилённый голос Натальи.

– Смотрите Катя прислала фото Алёшкины. Ну какой милашка всё же.

Оленька соскочила с места и направилась к монитору коллеги, а Марина быстро свернула окно с курсом, который не имел никакого отношения к работе. Татьяна тоже подошла, как бы нехотя, но с любопытством в глазах. Ничто так не поднимает настроение женщине, как улыбка беззубого младенца. Марина подзадержавшись буквально на мгновение привстала и заглянула в соседний монитор.

Катя была дочкой Натальи. Она вышла замуж за военного и они уехали в непонятную тьмутаракань, где сейчас в условиях вечно отключаемой горячей воды, девятнадцатилетняя Катя ждала, что её младший лейтенант дослужится до распределения на юг или в крупный город. Мама Наталья порой разговаривала с дочкой прямо в кабинете, сердитым тоном объясняя, что та всё делает неправильно с малышом, и что ей нужно было остаться, чтобы была ей, безголовой, и помощь и забота от неё, от любимой мамочки. Коллеги посматривали на неё с испугом, но никогда не пытались высказывать своих опасений о том, что именно после таких слов дочке точно не захочется возвращаться. Впрочем, Татьяна как-то обмолвилась, что всё так, что детям нужен присмотр старших, и она в этом понимает Наталью.

На фото, открытого на весь экран, на фоне смятой кровати, взлохмаченная Катя, с вымученной улыбкой, держит на вытянутых руках розового, одетого только в памперс, Алексея, который улыбается кому-то держащему камеру. На Кате странного цвета футболка, вытянутый ворот открыл зрителю бретельку бюстгальтера. На плече то ли полотенце, то ли пелёнка. “Счастливое материнство. Первые полгода без сна и покоя, “ – мелькнуло в голове у Марины и накатили воспоминания…

#

Шел третий час ночи. Марина стояла над кроваткой, положив руку на малыша. Глаза закрывались сами собой, но она понимала, что еще минут пять или семь нужно стоять рядом, и только потом, когда сон станет крепким, отпустить руку и пойти в свою, такую манящую и тёплую, кровать. Ноги уже замерзли, но дотянуться до шлёпок не хватало ни сил, ни смелости. Одно неловкое движение и прощай час сна. Хотя бы час.

Тиканье ходиков мирно и усыпляюще растворялось где-то в тишине кухни. В незавешенное окно детской, заглянул луч луны, но его прогулку тут же скрыла набежавшая туча.

– Марина… Марина… – шепотом позвал её муж. – Ты скоро там?

“Нет, только не это, ” – подумала она, но ответила:

– Да, сейчас.

Отказать мужу в близости – это преступление, и Марина знала об этом давно. “Делай, что хочешь, но к мужу жопой не поворачивайся,” – говорила ей мама, давая своё единственное наставление дочери о семейной жизни. Что делала сама мама Марина не знала, потому что отец ушёл от них, когда ей было два года.

Она была самой младшей в семье и ни его, ни его ухода совсем не помнила. Старшие братья и сестры практически заменили ей родителей и бабушек. Мама после развода много работала и “гуляла” со слов навещающей их порой тетки, а отец исчез с горизонта совсем, как будто его и не было никогда.

Ни один из трёх отчимов так и не прижился у них, и Марина за всё детство не видела счастливой полной семьи в доме. Никогда. Не видела она и счастливую маму, хотя Ваня, её старший брат рассказывал, что до ухода папы она улыбалась, была красивой и весёлой. И не врал судя по тем фото, которые хранились в секретере под документами. Изредка дети доставали их тайком от мамы и пересматривали. Рассказывали друг другу истории связанными с карточками, но для Марины они все были, как из чужой жизни. Её на тех фото не было.

Только одно фото было с выписки, черно-белое, с красиво обрезанными краями: мама, прильнувшая к папиному плечу, папа, который держит её Марину в тугом свертке, Ванька, заглядывающий на младшую сестру, Олеся, флегматично вычерчивающая на полу что-то ножкой и Оксана, которая держит за руку еле стоящего на ножках Вадима. Отец усатый, улыбается фотографу и как будто не понимает, где он находится и что держит – герой из другого мира, нереальный. Совершенно чужой дядька в окружение знакомых Марине лиц.

Этот образ отца был единственным для неё. Отчимов она вообще не воспринимала, как отцов или даже воспитателей. Наверное потому, что мама никогда не пыталась говорить детям, что это их новый папа. Она всегда называла их “мой мужчина” или “мой любимый”. Они воспринимались как соседи, как люди ненадолго поселившиеся в доме, или просто гости.

Из соседней комнаты её снова позвал муж. Его тапочки зашаркали по коридору и Марина мысленно взмолилась, чтобы он не зашёл, не приблизился, не зашумел, не разбудил. Марина в полузабытьи начала аккуратно вытаскивать руку, боясь даже дышать. Ей повезло: малыш спал крепко и не проснулся. Стараясь идти как можно тише она повернулась и задела рукой скопившиеся горой на стуле не глаженные пелёнки. Те, с тихим шелестом посыпались на пол. Хотелось плюнуть на них и не поднимать. Пусть себе лежат до утра.

Тяжело вздохнув она присела и стала собирать скомканную ткань и складывать обратно на стул. Резко поднявшись на ноги, чтобы выйти из детской, она чуть не упала. Её качнуло, подвернувшаяся стена попалась как раз вовремя и помогла Марине не упасть.

Муж ждал её, сидя на кровати. Его можно было понять, он скучал по прекрасной жене, по ласкам, по удовольствиям. И она сперва пыталась это делать, потому что и сама успевала соскучиться по их разговорам за чаем и объятиям под одеялом.

Но сейчас. Ей ещё никогда не хотелось так сильно спать, как сейчас. Малыш выматывал Марину днём, не давал уснуть ночью. Ей казалось, что ещё немного, и она начнёт собирать цветы с обоев. Это все совсем не казалось смешным, милым или забавным, как говорила старшая сестра родившая уже третьего, и хваставшаяся своей стойкостью на этом пути.

Когда Марина лежала на сохранении в обветшалой с продавленными кроватями палате первого городского роддома, соседка по палате её предупреждала:

– Высыпаться нужно сейчас! Потом тебе никто не даст спокойно спать ночью или гулять в свое удовольствие. Даже просто поесть двумя руками ты уже не сможешь.

В это мало верилось, потому что всё, что Марина знала о младенцах заканчивалось картинками милых сонных личиков в коляске. У неё вообще не было никакого опыта воспитания младенцев. Её, как самую младшую в семье, оберегали от сложностей брат и сестры. Они всегда ухаживали за ней, а не она за кем-то.

По-хорошему, у неё вообще не было опыта заботы о другом живом существе. Сестры рано повыскакивали замуж и сбежали из дома в свои разные семейные жизни. Порой они даже забывали сообщать про то, что у них происходило.

Первый год своего замужества Марина старательно приучала себя к тому, что кому-то требуется её забота, её внимание. Любовь к мужу первые полгода помогала принимать свои обязанности, как что-то приятное, как удовольствия, как радость. Но потом наступило то сложное время, когда работа по дому начала утомлять, когда токсикоз мешал вставать по утрам готовить завтрак, он просто мешал ей готовить, потому что любой запах еды вызывал тошноту.

Надо отдать должное мужу, он никогда не требовал с неё большего, чем она готова была дать. Только один пункт их совместной жизни её утомлял – секс. Марина была девственницей, когда вышла за него замуж. И она с трудом представляла, как оно может быть, когда двое оказываются наедине под одеялом. Этот пункт, который так вульгарно и требовательно выставляли её матери все приходящие в их дом мужчины, для неё остался закрытым моментом. То, что случалось у других и никогда бы не могло случится с ней, Мариной, считала она.

Какие бы иллюзии она не строила на этот счёт, реальность оказалась необычайно приятной и необычной. Особенно на первой стадии, когда её целовали, гладили… Вскоре всё это стало утомлять, а чуть позже и раздражать. Ей казалось, что незачем повторять одно и тоже каждый день. Было приятно, но какого-то великого удовольствия от секса она не испытывала. Порой Марина даже завидовала своему мужу, которому секс приносил бурю эмоций и расслабление. Она смотрела на это, как на потребность поесть, поспать, принять душ. Вот только хотелось секса не так, как еды, а много, много реже.

Он превратился в обязанность, и вместе с этим становился противен.

– Я сейчас, – сказала Марина и юркнула в туалет.

Она закрыла дверь, села на унитаз и приложила голову к стене. Закрыла на минутку глаза. Здесь можно немножко переждать в надежде, что муж может быть уснёт или проснётся малыш. Просто немного поспать там, где её никто не будет трогать, не будет ничего от неё хотеть.

Спустя какое-то время Володя всё же постучался, и разбудил её.

Встала, открыла дверь, вышла, посмотрела на него затравленно. Он только пожал плечами и отправил ее спать. Взгляд у мужа был виноватый и обиженный одновременно.

А на утро состоялся неприятный разговор. Володя спросил у неё прямо, почему она его избегает, почему она решила спрятаться вместо того, чтобы рассказать ему, что происходит. Марина молчала, качала малыша, с трудом, сквозь слезы проглатывала свой чай с молоком, который якобы повышает лактацию.

– Если тебе нужно отдохнуть от меня, так и скажи. Я же все понимаю, – сказал Володя и ушел на работу очень громко хлопнув дверью.

Никогда раньше она не видела его таким обиженным и злым. Вот только ей было всё равно и на его обиды, и на хлопанье дверью, и на мирно посапывающего на руках младенца.

Марина была уверена в том, что он не сможет её понять. Она была уверена, что Володе не приходит в голову, что она может устать не от него, а от то того, что происходит каждый день. По заведённому кругу, по-белечьему колесу крутилась жизнь: останавливаешься, оглядываешься вокруг “куда прибежала?” – а оказывается, что стоишь там же: среди комнаты, по всем поверхностям которой было разложено неглаженное, грязное, погремушки, кружки с недопитым чаем, в комнате, где что-то присохло, упало, брошенно на пол и забыто.

Нужно было встать утром достать капсулу с лекарством, сцедить молока смешать содержимое капсулы с молоком, влить это в рот младенца, который уже орал, потому что хотел есть, потом дать грудь, потом пойти готовить завтрак, несмотря на то, что сейчас только седьмой час и очень хочется спать. Было здорово, когда она успевала между кормлением и приготовлением завтрака, зайти в ванную, чтобы умыться, и иногда даже успеть почистить зубы. Это получалось только в том случае, когда накормленный, довольный Мишка мог полежать в одиночестве хотя бы 5 минут, то есть получалось очень редко, один раз из пяти. А ведь это только первые полтора часа после подъёма: дальше начинался просто ад. Обычный такой, ежедневный ад – испытание на прочность всех физических и душевных сил.

#

Марина опустила себя в рабочее кресло. Воспоминания её бич. Она выпадала в них без своего желания, и они чертовски портили ей настроение. Хотелось забыть всё разом и больше не возвращаться к ним никогда, но чем больше она этого хотела это сделать, подавить в себе любые мысли о той прошлой жизни, тем чаще они приходили. Накрывало, как одеялом, как липкой паутиной, и не отпускало, пока насильно она сама не выдергивала себя, пока не начинала мысленно кричать на себя и обзывать за слабость и бессмысленное самокопание.

Никакой силы воли не хватало. Да и какая тут может быть сила воли? Встать рано, облиться холодной водой, совершить пробежку или обуздать желание съесть пирожное перед сном – вот это сила воли. А остановить воспоминания, приструнить мысли… Через какую супер способность это можно сделать?

Нужно было что-то сказать про фото, которое Наталья всем показывала, но Марина кажется выпала дольше, чем на пару секунд, и с такой задержкой уже не стоило искать себе оправданий и выкручиваться. Лучше разыграть из себя занятую, углублённую в рабочие процессы, чем пытаться пролепетать что-то невинное типа “какой милый” или “Катя так похудела – молодец”. Последнее впрочем было правдой. Девушка не только похудела, но и серьёзно осунулась и посерела. А может это монитор так искажает, или камера?

Коллеги продолжали обсуждать малыша, маму, и как бывает перешли на собственные истории. Что не говори, но люди, в особенности женщины, любят поговорить о себе. И пусть это будут даже самые неприятные воспоминания, но и о них расскажут. Особенно, когда есть благодарные уши.

– Я, когда у меня Федя родился, вообще не спала. Он вечно был голодный, а молока не было совсем. Пока меня медсестра в поликлинике не надоумила смесь ему дать. Говорит, не мучай себя – дай смесь, – рассказывала Оленька.

– Хорошо, в наше время смесь есть, и купить можно везде. А мы помню с мужем на молочную кухню бегали. То он, то я. Но это всё с Игорем. Катюху я уже сама кормила. Как-то проще мне с ней было, – включилась Наталья.

– Ой, а помнишь, еще смесь сухую доставали и сквозь сито её просеивали, чтобы сахар отделить? – с усмешкой сказала Татьяна, которая в одиночку вырастила сына.

– Помню. Рисовая была и овсяная. Малыш называлась, – не весело откликнулась Наталья. – У Игорька на них такая аллергия пошла сперва. Из-за сахара. Что муж меня чуть не прибил, что я их купила. Очередь еще отстояла.

– Потому и просеивали, – подавив вздох ответила Татьяна, у неё скорее тоже не было радостных впечатлений от старой советской детской молочной смеси.

– А я сама её ложкой ела. Тайком от мамы. Брату тогда было меньше года. Мама однажды поймала меня отругал на чем свет стоит, – вклинилась Оленька.

Марина усиленно делала вид, что сверяет командировочные с таблицами. Ей не хотелось словить очередную волну собственных воспоминаний, и она мысленно затыкала себе уши. Надеть наушники Марина считала не приличным и слишком вызывающим. Старалась отвлечь себя сверкой цифр и неразборчивыми надписями.

“Доработать бы сегодня и зайти вечером в парк. Хорошо там сегодня, наверное. Тепло и запахи,” – думала она, раскладывая по стопкам бумаги.

Марине осталось только подшить всё в папки, расставить по полкам и можно считать, что рабочий день закончен. Коллеги продолжали делиться воспоминаниями о детских аллергиях и питании, а она меланхолично, медленно вымеряла расстояние дыроколом.

“Всё, что происходит – всё к лучшему. И с каждым днём будет еще лучше,” – уверяла себя Марина в ожидании одинокой прогулки и запахов весны. Эта фраза долгое время была её мантрой. Несколько недель она не всплывала, и тут опять родилась и крутилась в голове на манер надоедливой попсовой песенки с танцевальным мотивом.

Глава 2 Начало новой жизни

Она не любила сразу возвращаться домой с работы, тем более сейчас, когда набирала силу питерская белая ночь, когда весна входила в свои права.

В Питере состояние весны плавно переходящее в раннюю осень самое естественное. Одно всего лишь различие – весной практически всегда светло, а осенью темно. В каменных декорациях центра города сложно было определить пускают деревья почки или облетает листва. Все парки упакованы в кварталах так, что в обычном режиме из дома на работу с работы домой с ними не встретишься. Разве что живёшь где-то в районе Сосновки или Парка Победы. Огромный ЦПКиО и Приморский парк разбежались по островам, а Зоолетия нашёл себе прибрежную полосу подальше от всех.

Марина жила первую весну в городе на Неве и еще не знала всех этих подробностей. Для неё было сперва очень не привычно, что на улицах не встречаются деревья. В её городе всё было зелено, и дворники собирали ворохи листьев каждую осень. И всё же она любила гулять по улицам стройного города.

Дома, в той комнате, которую Марина сейчас называла своим домом, были вечные сумерки, сутолока и множество посторонних звуков. Коммуналка она и есть коммуналка, куда тут денешься. Всё, что она могла поменять за обшарпанной дверью комнаты, она поменяла, но вот поменять всё то грязное, страшное и заброшенное, что считалось общей территорией, было не в её власти. Даже отдельный её кухонный стол тумба порой становился заляпанным без её участия. Приходилось с этим мириться, уговаривая своего внутреннего чистюлю перфекциониста, что это ненадолго и скоро они отсюда съедут в чистые апартаменты на солнечном берегу.

Когда она увидела эту квартиру, ей на минуту стало страшно. Нет, не потому, что там было грязно и по коридору слонялись какие-то странные люди. Страшно стало за своё чувство красоты, которое такая атмосфера могла нарушить. А ведь она только-только начала восстанавливать его в себе, откопала под грудой страхов, зависимостей и боли.

Марина дорожила этим чувством прекрасного, которое с некоторых пор поселилось в ней и не покидало. И всё же переступив порог маленькой комнаты, в которой до неё жила какая-то старушка с образованием искусствоведа, она успокоилась. Здесь всё было чудесно, от аккуратной клеёнки перед самой дверью, до репродукций Рафаэля и да Винчи. Маленький круглый столик у продавленной тахты, антикварный буфет, тяжёлые стулья с резными ножками, и странного вида вешалка за ширмой, которая исполняла роль платяного шкафа.

– Здесь пока много лишнего, – оправдывалась перед ней и агентом по недвижимости молодая хозяйка, – но всё это можно вынести и убрать, если вам помешает.

– Нет, не надо, – остановила её Марина.

Она уже была почти влюблена в этот ковер на полу, в эркер уставленный цветами и потолок под три с половиной метра, который украшала старая, советских времен, чешская хрустальная люстра.

Еще никогда в своей жизни Марина не жила одна. Так, чтобы никого не было рядом, так, чтобы распоряжаться своими и временем, и пространством, и своими вещами. Все 42 года она делила комнату, угол, квартиру с кем еще, иногда близким, иногда посторонним. Всегда с оглядкой и в подспудном страхе потеснить другого или обидеть его.

В самом раннем детстве её личное пространство ограничивалось детской кроваткой, которая стояла на половине девочек. Большая комната была разделена на две почти равных части книжным шкафом: справа жили девочки, а слева, со стороны двери мальчики. Жили они небогато и детская решётчатая кроватка, переходящая по наследству от самой старшей до самой младшей, почти до пяти лет служила Марине и манежем, и местом для занятий, и даже столом.

И тут целая своя комната, где кроме неё, Марины, не будет совсем никого. Ей не верилось, что это её настоящая сегодняшняя реальность.

– Я беру эту комнату, – сказала Марина.

– Может вам еще кухню показать, – робко спросила хозяйка, а полная агентша злобно зыркнула на неё, но подхватила.

– Да, да, давайте посмотрим кухню, санузел…

– Посмотрим, – согласилась Марина, расстегнула своё пуховое пальто, сняла шарф и сложила всё это на стоящий у дверей стул, как будто пришла домой после трудного дня.

Ни что её не смутило: ни жуткая ванная, которую с трудом можно было назвать таковой, ни узкий, как шкаф туалет, ни огромная кухня с двумя газовыми плитами и двумя раковинами и допотопной сантехникой, казалось даже позапрошлого века.

Цена была более чем скромная и сдавалась комната кому-то впервые, так что всё казалось жилым, а не так как это бывает со съемными комнатами. Иногда входишь в квартиру, которую передают от одного студента другому, и понимаешь, что она хуже гостиничного номера, холодная, пустая, как будто обделённая, как будто подросток из детского дома. Около полугода назад в этой прекрасной комнате, обставленной, как музей-квартира поэта серебрянного века, умерла свекровь сегодняшней хозяйки, и со дня её смерти никто в ней не жил. Скопившуюся пыль и личные вещи заблаговременно вынесли, а жилой дух оставили.

Все эти подробности, о смерти хозяйки комнаты и о том, как невестка убиралась в ней, Марина узнала много позже, от бабушки-соседки, очень переживавшей за то, кого подселят за ближайшей к ней стеной. Они с предыдущей соседкой не особо ладили, но и не сказать, чтобы враждовали, как это бывает в больших коммунальных квартирах. Всегда можно найти тему для споров, когда на кухне больше двух хозяек. А здесь их умещалось целых семь. Семь комнат, семь общих кухонных тумбовых столов и миллионы поводов для споров, скандалов и разборок.

Эта комната в коммуналке была хуже отдельной квартиры, но лучше небольшого угла в детской, где она выросла.

#

Начинать новую, отдельную от всех, самостоятельную жизнь оказалось не так то и просто, как это могло показаться поначалу. Если мебелью Марина была обеспечена, даже постельное белье кое-какое ей оставила хозяйка, то посуды было не достаточно, даже не мало, а просто ничего. Как она опять же узнала позже, ту что получше растащили бойкие соседки, а из того, что осталось, использовать она брезговала. Ведь кривобокие кастрюльки и тонкостенная, с облезающим тефлоновым покрытием сковорода, не то чтобы й не отвечали идеям её здорового питания, но и были опасны для использования.

Все излишки своих первых зарплат она тратила на тарелочки, кружечки, чайники: заварочный и обычный, крохотную кастрюльку “на один зубок”, как шутила старушка соседка и простенький текстиль. Не покупала ничего лишнего и выбирала только то, что ей действительно нравилось. Первая покупка была спонтанной. Марина зашла в магазин, чтобы купить кружку. Это был самый дешёвый магазин “Всё по одной цене”, там на стеллажах можно было найти практически, что угодно: от носков и детских трусов до горшочков с рассадой. Она простояла перед полкой с разномастной посудой больше двадцати минут, но так и не смогла выбрать ни одной чашки. Ей всё не нравилось. Помявшись еще чуть-чуть Марина купила упаковку бумажных стаканчиков с весёлым рисунком и вышла.

В задумчивости над своей бедой, что она не хочет покупать абы что на кровно заработанные, и выбрать тоже не может, она шла по городу без особой цели, изучая ближайшие к новому жилью кварталы. Марина гуляла и вспоминала, что с той поры, как разбилась её любимая чашка: высокая, стеклянная, подаренная мужем на годовщину знакомства, она не пила чая из посуды, которая бы ей нравилась.

“Это ужас!” – думала Марина, рассматривая витрины, в которых умелые руки навели потрясающую красоту. Витрины были прекрасны, но её мысли и воспоминания не радовали абсолютно. И тут мелькнула какая-то посуда за матовыми стеклами. “Ленинградский фарфоровый завод, ” – прочитала она. – “А почему бы не зайти?”

Среди бело-синих классического образца пиал и чашек, Марина заметила чайную пару: тонкий фарфор, королевские золотые ободки и нежный вензель на боку. Она смотрела на неё восхищенно, как будто на произведение искусства, оценивала формы, размеры и классический дизайн. А когда консультант подошел и предложил взять чашку в руки смутилась и быстро парировала:

– Да, я пока только смотрю.

– Возьмите, не бойтесь, – говорила молодая девушка, протягивая ей чашку.

– А сколько она стоит? – спросила Марина, всё же рискнувшая взять удивительную вещицу в руки.

Когда Марина услышала цену, ей стоило большого труда сдержать своё удивление и не измениться в лице. После пыльной полки, где кружки стоили по 50 рублей за одну, цена в шесть раз больше казалась какой-то запредельной. У Марины были эти деньги, но раньше ей бы никогда и в голову не пришло, что их можно потратить на красоту, из которой она вряд ли рискнёт пить утренний кофе, купленный в ближайшем супермаркете.

Марина купила себе эту чашку. С внутренним трепетом и гордостью она протянула купюру кассиру одним глазом посматривая, как руки умелой продавщицы упаковывали драгоценую чайную пару в бумагу и картон. А следом она купила и турку, и натуральный кофе маркой подороже и пару чайных ложек с резными и тонкими ручками, но это было уже много позже на блошинном рынке. Ведь невозможно себе представить, что из прекрасного фарфора с золотым ободком будут пить растворимую дрянь из жестяной банки, замешивая сливки алюминиевой, помятой чьими-то крепкими зубами ложечкой.

В Марине просыпалось неведомое ранее волнение от появившегося чувства собственности. У неё за долгие-долгие годы впервые были личные вещи, которые бы не приходится делить ни с кем.

Даже её личная одежда была либо от сестёр, либо отдана кем-то. У неё не было вещей, купленных и выбранных ею самой. Несколько последних лет Марина не ходила в магазин, чтобы выбрать, примерить, купить для себя. Даже бельё, которое изнашивалось много быстрее, чем пальто или там джемпера всегда покупалось как-то на бегу, на остатки денег, без того, чтобы выбирать по-настоящему. Размер тот, цвет тот – в корзину и на кассу, ибо дома ждут с едой и памперсами. А тут несколько пакетов, шуршащая бумага и призрачный аромат кофе. Она чувствовала себя безмерно богатой и счастливой.

Вскоре Марина научилась не только радовать себя мелочами, но и покупать себе вкусное без оглядки на то, что оно стоит дорого или что сейчас не время тратить. Мелочи в пределах возможного стали её любимым развлечением. Косметика чуть дороже, еда маркой и качеством выше. Появлялся некий вкус. Еще не роскошь, но уже разрешение себе быть на половинку ступеньки выше.

То, что Марина не позволила бы себе раньше, она теперь делала. Оглядывалась, подсчитывала в уме остаток до зарплаты, но всё же покупала. Каждый раз, как будто входила в прохладную воду реки в жаркий день: сперва мурашки по всему телу, а потом приятная прохлада и нега.

Покупка обиходных вещие всегда была для неё обузой, ответственностью, тяжестью. Возможно, потому что до первой купленной чашки у неё не было действительно любимых вещей?

#

Марина огляделась. Перед ней стояло три столба коробок, в каждом по пять, а количество вещей вокруг как будто и не уменьшилось. На полу так и продолжали лежать кучками: сломанные на выброс игрушки, детские вещи, которые сейчас не используются, но могут пригодится малышу, когда он родится, игрушки для младенца, одежда Марины, в которую она уже не помещается, но очень надеется ее снова влезть, вещи детей, которые надо залатать или отнести в ателье.

– Нужны ещё коробки, – вслух сказала она и села на диван. – Эти вещи никогда не закончатся.

Марина обхватила голову руками. Через полчаса вернутся дети и Володя, а она так ничего и не успела упаковать.

«Дался ему этот переезд,» – думала уставшая и отчаявшаяся мать, складывая в последнюю коробку вперемешку детские и взрослые книги, чтобы больше поместилось.

Оставалась ещё кухня, ванная и балкон. Когда речь зашла о том, что теперь им будет тесно впятером жить в двухкомнатной квартире, Марина не думала, что события начнут разворачиваться так стремительно.

Сперва Володя нашёл квартиру в их районе, потом затеял мелкий ремонт, а сейчас они со всем скарбом из одного дома в другой переезжали. Складывали все в коробки и освобождали свою квартиру, чтобы ее сдавать. Использовав материнский капитал Володя нашел квартиру, трёхкомнатную, недалеко от них.

Впереди выплаты по ипотечному кредиту, которые частично покроют деньги за аренду их двушки, но всё равно бюджет на необходимое придётся урезать.

Они планировали вынести из обжитых еще мамой Володи метров всё до последнего табурета, но в конце концов отказались от этой идеи и решили купить часть мебели новой. Вот только денег на неё практически не было. И тут на помощь пришла старшая сестра и отдала двухъярусную детскую кровать, стол обеденный. Прошлые хозяева оставили кое-какую кухонную мебель со старой плитой, у которой каждая конфорка была с траурным ободком.

Марина сперва загорелась всё отмыть, но очень быстро поняла, что сил у неё на это сейчас просто нет, и оставила как есть, только паутину по углам собрала.

На кухне все было перевёрнуто, Марина пытаться отсортировать то, что нужно, от того, что не нужно. Оказалось, что в доме настолько много вещей накопилось за годы проживания здесь семьи Володи, что забрать всё не было возможности, да и смысла не имело. Понять же, что нужно оставить, а что выбросить было практически невозможно. Особенно в том цейтноте, в котором приходилось жить Марине с двумя детьми и на четвёртом месяце беременности. На то, чтобы подумать и выбрать не оставалось времени.

Она тупо смотрела на старую без ножей мясорубку и не понимала зачем она ей в будущей жизни. Отложила и взяла в руки настолько же бесполезную чугунную сковородку много лет простоявшую в ящике под духовкой.

Целыми днями Марина была с детьми, а вечерами с Володей, который не только требовал внимания к себе, но и хотел, чтобы она помогала ему переклеивать обои, придерживать плинтус или подавать саморезы на новой квартире.

Для того, чтобы найти жильцов в их квартиру, нужно было провести поверхностный, косметический ремонт, подготовить её, чтобы сдать в лучшем виде, а значит на пару тройку тысяч дороже.

– Коробки, коробки, коробки… Я ненавижу эти коробки и эти вещи! Я уже ненавижу эту новую квартиру, – однажды в запале сказала мужу Марина.

– Да как ты… – у него даже не нашлось слов, чтобы ей ответить. – Я же для вас старался… Я же…

От переизбытка эмоций он подскочил со стула. Его лицо стало багровым, Марина испугалась этого впервые промелькнувшем на лице мужа выражения, напряжённого и злого. Он смотрел на неё сверху в низ, хватал ртом воздух и не знал, как продолжить свою фразу.

– Не кричи, дети спят, – устало напомнила ему жена спокойным голосом, хотя сердце забилось быстрее.

– Да иди ты, – не выдержав обиды, отмахнулся Володя, бросился в коридор, схватил куртку и выскочил из квартиры.

Марина на пару минут замерла, не меняя позы, а потом опустила голову на руки и заплакала. Где-то в глубине души она понимала, что он действительно старается и хочет, чтобы всё у них было и не стесняли мелкие квадратные метры, но поверхность её сердца и разума полностью заполонила обида и отчаяние. Так она и уснула тогда за столом, пока её не разбудил тоненький голосок: “Мама, а можно пописать?”

– За что он так со мной? Я хочу, чтобы меня хоть раз услышали и попробовали понять. А он только и знает, что подкидывать новых испытаний, – жаловалась она на детской площадке подруге. – Он не понимает, что мне с двумя детьми и животом совсем не до переезда, он считает, что у меня море времени, и я могу всё успеть сделать. Но я же не железная. Мне в последнее время только спать и хочется.

Слёзы наворачивались на глаза, а подруга только кивала головой, наверняка, размышляя про себя о том, что Марина бесится с жиру. Муж расстарался купил им новую квартиру, а она даже вещи собрать не может. Неблагодарная. Именно это видела Марина в глазах немолодой, в отличае от неё одинокой мамы близнецов..

А ей было отвратительно, невыносимо тяжело и плохо, и никакие знакомые ей слова не могли передать этого состояния. Она могла и сама увидеть, что её нападки на мужа на самом-то деле не претензии к нему, и скорее их причина много глубже. Но как отделить себя от этого глубже и испытать искреннюю благодарность, когда ты сама опустошена?

Марина и так и эдак прикидывала, что ей поможет освободиться от испытываемого негатива к переезду, и к мужу в частности. Она пыталась планировать ремонт, выбирать новую мебель, но всё это не радовало её, а еще больше вгоняло в уныние.

Вернулись дети с мужем и упаковку отложили до понедельника.

А вечером понедельника Володя пришёл с работы и сказал:

– Переезд откладывается. Меня увольняют.

– Как? – оторопев от новости спросила она.

– А вот так! Сокращают штат и я первый из претендентов. У меня конечно будет золотой парашют, то есть мне выплатят трёхмесячный оклад, но эти деньги я планирую отдать за полгода ипотечных выплат.

– А на что мы будем тогда жить? Скоро сентябрь и детям нужна будет новая обувь…

– Да, Марина, я понимаю всё про обувь и прочее. Ты не переживай! Я уже поговорил с ребятами своими. Мне порекомендовали перекантоваться пока на разгрузке вагонов. А в конце октября в наш город переводят завод новый и я уже отправил им резюме. Надеюсь моей квалификации для них хватит.

Она оторопев смотрела на мужа и до конца не понимала, что происходит.

– Но как же всё это связано с переездом? – наконец-то спросила она.

– Марина, но там же голые стены, там нет даже унитаза нормального. Всё разбито. Ну как мы сможем переехать? Я хотел взять еще один кредит и на пару недель нанять рабочих. Поклеить обои, установить сантехнику. Докупить мебель. А сейчас пока непонятно, когда и как это всё можно будет сделать. Так что сам попробую, если позволит заработок. А там ближе к Новому году, я надеюсь решится с работой и будет видно. Мы же сможем пока здесь потесниться?

Володя с искренним чувством доверия посмотрел на неё, но Марина была в шоке, и ничего кроме удивления и горя на её лице не прочитывалось. Ей и в голову не могло прийти, что у Володи нет денег на ремонт, или что его могут сократить. Она никогда не спрашивала, что у него на работе происходит. А тут всё это вылилось на неё, как летний ливень и ей оставалось только открывать рот, как рыбе на берегу.

Совладав с собой она сказала:

– Да, потеснимся.

А что ей еще оставалось? Она пошла в их спальню села на диван, отодвинув, приготовленные к упаковке вещи.

Коробки молчаливым укором смотрели на неё, как бы спрашивая: “А ты нас распакуешь или оставишь до лучших времен?”

Глава 3 Новая жиличка

Утро не прошло спокойно. Громко стукнув дверью, в их многокомнатную коммуналку вломился сосед таща за руку длинноволосую беременную девушку. Достаточно грубо он волок её по коридору пока так плакала, пытаясь запахнуть на себе куртку и не выпустить из руки спортивную объемную сумку. Сосед Денис, сторож на рыболовецкой базе, жил в самом конце коридора около кухни со своей мамой. Впрочем Марина не часто видела её, потому что та уехала на дачу ещё в середине апреля. И судя по всему не вернётся оттуда до самой глубокой осени. Зато Марина часто видела женщин не очень опрятных и вульгарных, которых приводил Денис в свою комнатушку и, судя по запаху, доносившемуся из комнаты, поил их дешёвым вином.

– Да заткнись ты! – закричал сосед на рыдающую девушку. – Сама виновата! Чего теперь тут рыдать. Распустила нюни. Как хочешь теперь выкручивайся. До осени пущу, а потом сама разбирайся. Катись на все четыре стороны. Мама с дачи вернётся и все – кончится твоё счастье.

Денис резко дернул рыдающую за руку и толкнул в сторону табурета у его стола. Она полетела на много раз окрашенную и много раз облезшую мебель, не удержалась на ногах и упала на неё, охнув. Сам же он смачно сплюнул в раковину и ушёл в санузел.

Марина, которая караулила у плиты свой утренний кофе, и невольно стала свидетельницей соседского монолога. Прослушала весь его спокойно, не пытаясь вмешиваться или останавливать грубость. Сняла с огня турку, добавила корицы из пакетика, перемешала и оставила кофе настаиваться. И только после того, как сосед, пропахший табаком и рыбой вышел из кухни, налила стакан воды, оторвала от рулона бумажное полотенце и подала всё это девушке.

– Держи! Вытрись и попей. Успокоишься.

Девушка не стала спорить. Стакан в ее руке, тонкой с прозрачной кожей, через которые отчетливо были видны вены, дрожал.

– За что он тебя?

– Да ни за что, – хлюпнула она носом, высморкалась и затравленно посмотрела на Марину, как будто спрашивая, всерьёз её интересует то, о чем она спрашивает или же так из вежливости.

– Меня Марина зовут. Я соседка его, вторая комната справа.

– Угу, – кивнула головой девушка, всё ещё не справляясь со всхлипами. – А меня Ксюша.

– Юбочка из плюша, – автоматически отреагировала Марина и улыбнулась самой себе.

– Чего? – переспросила Ксюша.

– Ааа… не важно. Песенка такая была в моей юности, – отмахнулась Марина и спросила.

– Ты откуда такая?

– Из тигрятника…

Теперь пришёл черёд Марины переспрашивать, что та имеет в виду, но она не успела. Девушка заметила недоумение на лице у собеседницы и объяснила сама:

– Из отделения, из камеры. Меня отпустили, а его оставили. Теперь точно посадят.

– Мужа? – уточнила Марина.

– Парня, – поправила Ксюша и снова заплакала.

Ей явно было не все равно и ситуация была для неё не из самых приятных. Марина не стала больше задавать вопросов, понимая, что может снова вызвать у девчушки слёзы. Да и не настолько ей было любопытно, чтобы пожертвовать временем на завтрак с кофе и чтением книжки в своей комнате, ради рассказа о криминальном прошлом её парня. Марина не любила детективов, и всегда избегала преступных историй. Брезговала ими.

Она налила кофе, разломила молочный коржик с орехами пополам, одну половинку на блюдце себе, вторую протянула Ксюше. Составив все приготовленное на поднос, она уже хотела было уйти в комнату, но тут в кухню вернулся Денис и снова закричал:

– Чего ты расселась тут, иди в комнату!

На шум раннего утра выползла старушка божий одуванчик из третьей комнаты, той самой, что через стенку с Марининой.

– Чего ты тут кричишь, Денис? Рань несусветная, а ты шумишь, будишь всех.

Тут старушка заметила девушку и просветлела лицом:

– Ксюшенька, здравствуй! Как ты милая? А я смотрю ты в положении…

– Здравствуйте, Зинаида Алексеевна! Как видите.

– Ну молодец, молодец. Детки это хорошо, милая. А чего он на тебя кричит-то?

Денис не выдержал, сплюнул на пол, махнул рукой и исчез из кухни. А Марина так и застыла с подносом в руках, потому что выход с кухни был перекрыт практически полностью.

– Ой, Мариночка, – спохватилась старушка. – Доброе утро! Сейчас мы тебя пропустим. Иди милая, иди.

Она шаркая ногами вышла в коридор и освободила путь, не замолкая при этом:

– Ксюшенька, пойдём ко мне посидим. Расскажешь всё по порядку. Чайку сейчас заварю, напою тебя.

– Да не надо, Зинаида Алексеевна, – стала слабо отбрыкиваться Ксения.

“Образ Оленьки в старости,” – подумала Марина и плотнее прикрыла за собой дверь в комнату.

Завтрак ей всё же испортили. Не прошло и десяти минут, как из коридора послышались крики, потом звуки борьбы, пронзительный визг Ксюши и слабый мягкий голос старушки-соседки.

Да чтоб вас! – тихо ругнулась вслух Марина и пошла в коридор.

С одной стороны она могла этого и не делать, но с другой беременная женщина вызывала в ней естественный инстинкт защиты слабого. И даже понимая, что сильному и злобному Денису ей нечего противопоставить, она вышла из комнаты. Марина знала, что иногда даже призыв к порядку, или угроза полицией может охладить хулигана и спасти от фатальных последствий. Правда, кому в данном случае надо угрожать полицией она терялась в догадках.

– Что тут у вас? – громко и с выражением спросила Марина, впрочем не рассчитывая на то, что это произведёт хоть какой-либо эффект.

– Уйди-те, дамочка, не вашего ума дело, – прорычал Денис, пытаясь за руку вытащить упирающуюся Ксению из комнаты бабушки.

– Отпусти её! – еще строже сказала Марина и добавила. – И не дамочка, а Марина Эдуардовна для вас Денис.

Денис только фыркнул и попытался оторвать вторую руку дочери от косяка.

– Мне нужно вызвать полицию? – пошла на последнюю уловку Марина, внутри себя холодея, что и это может не сработать.

И в этот момент Денис ослабил свою хватку, а Ксюша усиленно замотала головой и запричитала:

– Не надо, только не вызывайте полицию, не надо, пожалуйста, не надо….

– Тьфу, курицы! – в сердцах сказал злобный папаша и наотмашь ударив дочь по щеке строго сказал:

– Можешь ко мне не заявляться больше! Пусть вон они, – он показал пальцем по очереди на Зинаиду Алексеевну и Марину, – с тобой цацкаются. Поняла?

И не дождавшись ответа, ушел к себе, громко хлопнув за собой дверью. Женщины переглянулись между собой и разошлись по комнатам. Марина сохраняя строгость во взгляде и походке, а Зинаида Алексеевна с Ксюшей причитая и ругая непутёвого отца.

Марине пора было на работу, а Зинаиду Алексеевну и Ксюшу ждал чай в замытых разномастных чашках, которые дымились на большом круглом столе в глубине её комнаты.

“Бывают же такие отцы? “ – думала Марина пока шла на работу. Воздух был совсем весенним весенними, не смотря на бесконечный асфальт и гранит улиц Петербурга.

“С другой стороны он хотя бы в её жизни есть. Толку с этого, правда? Может даже и хуже, что он есть.”

Неприятные мысли и грустные воспоминания вскоре рассеялись, их заменили рабочие задачи, пустая болтовня Оленьки, новый урок по маркетингу, который Марина успела послушать кусочками пока коллеги выходили покурить.

Вернувшись домой, она не встретила ни Ксюши, ни соседей, потому что было поздно и все засели за телевизорами, что легко было понять, по доносившимся из-за каждой двери бубнящего скачущего по тону звука.

Перед самым сном, когда Марина читала адаптированную книгу на испанском, кто-то скромно постучался в ее дверь. Книга была скучной, и Марина никак не могла сконцентрироваться на тексте: странная история с совершенно прозрачным сюжетом, в котором убийцу и вора можно было вычислить начиная со второй главы, а множественные описания места действия заставляли пробираться сквозь заросли новых слов. Сперва Марина не поверила в этот стук настолько он был нерешительным и тихим. Но спустя полминуты, кто-то снова поскрёбся. За дверью оказалась Зинаида Алексеевна.

– Мариночка, прости меня за беспокойство. Можно я зайду, чтобы не в коридоре?

Она пропустила старушку в комнату. Та торопливо вошла и прикрыла за собой дверь.

– Марина, он же ее так и выгнал.

– Я поняла, – вежливо кивнула она.

– А где ей теперь жить не понятно, – продолжила старушка и замолчала. – Не выгнать же её на улицу.

– Не выгнать, – согласилась Марина, до сих пор так и непонимавшая зачем пришла к ней соседка.

– Мариночка, – снова продолжила та, осознавая, что её не понимают или намеренно не хотят понимать. – Можно я раскладушку Милочкину возьму из чулана?

– Раскладушку? – переспросила девушка.

– Да, там в чулане она стояла всегда. Мила её для гостей держала. Всё говорила, а вдруг кто приедет. Никто так и не приехал ни разу, а раскладушка-то есть.

– Да, конечно, – быстро согласилась Марина не подозревающая, видимо как и наследники комнаты, о том, что есть кладовка а в ней вещи.

– Вам помочь достать? Вы мне только покажите где она, – спохватилась Марина.

– Пойдём милая, пойдем, – сказала старушка, но с места не сдвинулась. – Только просьба у меня еще. Не говори ты Денису, что оставила я её.

– Он же всё равно узнает.

– Ну узнает… Но позже. Может остынет он. Дочь всё-таки.

– Дочь… – раздражённо повторила за Зинаидой Алексеевной Марина, выразив этим всё своё отношение и к ситуации и конкретно к Денису.

Марина и не знала, что в конце коридора за самой заброшенной дверью есть небольшой чулан, вернее не думала, что это чулан. Дверь была обклеена обоями и сливалась со стеной.

Лампочка, висящая на проводе внутри крохотной комнатки, едва освещала тёмные углы чулана. По стенам расположились полки заваленные разным хламом, а в самом дальнем углу, подвешенная на гвоздь за верёвочку нашлась и искомая раскладушка, о которой просила её Зинаида Алексеевна.

– Вон она, вон. Видишь? – из-под руки говорила старушка тыча пальцем в стену.

– Хорошо, вижу. Табуретка нужна. Мне так будет не достать.

– Так ты возьми вон ту, – и она показала на присыпанную полиэтиленовыми пакетами трёхногую мебель, мирно подставленную под полки. – Видишь стоит. Вряд ли она будет против.

Марина с сомнением посмотрела на табурет, который списали в кладовку за его приличный возраст, но решила рискнуть, понимая, что просто так от неё уже не отстанут. Аккуратно переложив пакеты на полку, и установив табурет она покачала его руками, но тот производил впечатление крепкого малого и твердо стоял.

Трёхметровые потолки это вам не просто так. Трёхметровые потолки это как минимум стремянка в доме, но то в своём доме, а тут разве что табуретка, поставленная на чемодан. Покачиваясь, в попытке удержать равновесие, Марина взобралась на табурет и попыталась снять раскладушку. Та легко соскользнула и от неожиданного груза, Марина не удержалась, потеряла равновесие и упала.

– Ой-ей! Что ж это? – запричитала старушка. – Мариночка, ты как? Всё нормально.

Придавленная к полу пыльной раскладушкой, Марина пыталась понять всё ли у неё цело. Вроде бы всё шевелилось, но очень болела попа, на которую она собственно и приземлилась.

В одно мгновение она вспомнила, как однажды повисла на гардине и вырвала с куском штукатурки карниз и засмеялась.

– Зинаида Алексеевна, вечно вы меня втягиваете в какие-то авантюры, – продолжала смеяться она. – Я с таким грохотом всех перебужу, не то что Дениса.

– Да он пьян в дымину, не проснётся, – посмеиваясь, ответила старушка

– Что там у вас? – донесся голос соседки, которая жила напротив кухни.

Эта полная женщина редко появлялась на общей территории вечерами или утром. Марина даже не знала как её зовут, потому что она не удосужилась познакомиться с ней, а на все “здравствуйте” и “добрый день” отвечала либо кивком головы, либо сказанным через зубы “угу”.

– Всё хорошо, – откликнулась Марина.

– Да, да, Лидочка. Всё хорошо у нас. Спасибо!

– Вы там за Милкино хозяйство взялись?

– Да вот раскладушку прошу у Мариночки одолжить ненадолго.

– Селите кого-то к себе? – подзрительно спросила Лидочка и почесала свой огромный живот.

– Да нет, для подруги, – не моргнув глазом соврала Зинаида Алексеевна и подмигнула Марине.

Та уже встала, отряхнулась и разобрала сложную конструкцию из чемодана и табурета. На подмигивание она отреагировала покачиванием головы и смешком. Полная соседка её всё равно видеть не могла, а удержаться Марине было сложно. Уж очень вся эта история была нелепой. Хранить беременную девочку в тайне от населения коммуналки.

Ведь с одной стороны здесь мало кому и до кого было дело, а с другой каждый переживал, чтобы народу было поменьше, а жизненного пространства больше. А тут увеличение на полторы единицы считай. Пусть даже и на родственного одному из жильцов.

Когда соседка ушла и они остались с Зинаидой одни, Марина спросила:

– Зинаида Алексеевна, а когда она родит, что будет? Она же не сможет сюда вернуться с ребёнком.

– Ой, не знаю, Марина, не знаю. Придумаем что-нибудь. Может суд тогда уже закончится и квартиру ей вернут, может еще чего?

– Суд? Квартиру?

– Да, но я больше сказать не могу. Ксюша попросила. Ты поговори с ней. Она хорошая девочка.

– Ладно, ладно… Поживём увидим, – торопливо отмахнулась Марина, понимая, что у добродушной старушки все были ладными да хорошими.

Глава 4 Наслаждаясь жизнью

Выходные Марина любила. Вернее она наконец-то полюбила выходные. Раньше для неё этих два дня давались с огромным трудом и в голове была только одна мысль “когда же они закончатся?” А сейчас, когда никого не нужно было кормить, поить, переодевать и мечтать о том, чтобы пришло утро понедельника, а вместе с ним открылись двери детских садов и школ, – входные были прекрасны.

Заранее запланировав выставку и поход по магазинам, Марина позволила себе выспаться. Скромные солнечные лучи проникли через узкую щель в плотных гардинах и остановились на журнальном стеклянном столике, ожидая, когда же Марина встанет и запустит их в царство полумрака, который большую часть дня царил в её комнате. Потянувшись как кошка, и столкнув ногой одеяло, Марина как была обнажённой так и встала у отдельно стоящего в комнате зеркала в полный рост. Этот громоздкий предмет мебели был задвинут в один из углов комнаты, но так удачно, что в нём можно было увидеть себя практически из любой точки пространства.

Она нравилась себе. Эти отросшие ниже плеч волосы, покрашенные под каштан – её любимый цвет, эти бёдра, которые гармонично подчеркивали разницу с талией, длинные прямые ноги с упругими икрами и аккуратными ухоженными ногтями, грудь не потерявшая своей формы за все эти годы.

Она бесконечно нравилась себе в отражении. Она в предвкушении сегодняшнего дня размышляла какое из платьев наденет сегодня и какие подберёт украшения, каким будет её макияж. Украшать себя и ухаживать за собой стало для неё новой игрой, правила которой раньше она не знала. Долгие годы из всей косметики у неё был детский шампунь и крем для рук, который вечно где-то терялся. Первый месяц игры был тяжёл. Привычки нарабатывались с трудом, да и она совершенно ничего не понимала в декоративной косметике, не могла составить стильный образ, подобрать аксессуары и одежду в тон. Во-первых, потому что ни возможностей, ни времени на это не было, а во-вторых, не было понимания того, что это приятно, важно и нужно.

Годами Марина отмахивалась от того, чтобы уделить время своему телу. Хорошая генетика здесь сыграла с ней плохую шутку – тело долгое время не требовало ничего кроме душа и еды, не намекало ей о том, что ему нужен уход и забота. А сейчас попробовав из любопытства одно, другое, третье, еще вполне себе молодая, она прониклась отклику, откликнулась на отражение в зеркале и вошла в азарт.

Слабые попытки что-либо читать на тему стиля повергли её в замешательство. И она забросила книжки и просто стала ходить по магазинам. Она перемеряла столько одежды, что под конец каждого дня уставала. Марина сперва ничего не покупала и только смотрела, щупала, примеряла, фотографировала себя, а потом отправляла фото пачками в сообщества, где разбирали женские образы. Сама пересматривала фото и искала в образах то, что ей откликается.

Было сложно принимать критику, но спустя неделю, ей даже начинало нравится то, что стали ей говорить. Она вошла во вкус. В итоге месяца таких походов на все выходные и все вечера, Марина нашла себе пять образов, которые и использовала сейчас. Просто, стильно и по настроению.

Сегодня она планировала выбрать себе бельё, ибо те несколько комплектов купленных на скорую руку уже приходили в негодность, а то, что она привезла с собой носить ей было уже стыдно.

Бельё – это знак качества любви женщины к самой себе. Именно оно выступает мерилом самооценки, специей для настроения и помогает чувствовать себя уверенной. Марина прочитала это где-то и согласилась, но до самого последнего момента откладывала покупку белья.

То, что хранилось сейчас у Марины в шкафу, можно было сказать о ней мало хорошего. Можно было подумать, что она сбежала из дома престарелых, обокрав при этом всех соседок на интимную часть их шкафчиков. Её трусы похожие на парашюты, причем давно списанные со службы, потрёпанные и потертые, никак не вписывались в общую картину гардероба. Несколько пар, что были не из хлопка, а нейлона и не протирались выпустили из себя бесконечные, торчащие во все стороны хвостики ниток и распускающихся кружев. Но их ведь никто кроме неё не видел, а значит с ними можно было и подождать. Так она рассуждала.

Раньше она и не задумывалась о том, в чем же она ходит. Были бы трусы, а какие они, из какой ткани и фасона совершенно не важно. Кто же их там под брюками или юбкой видит?

Сейчас ей стало совершенно не комфортно носить то, что не подчеркивает красоту её тела и пусть никто не увидит в чем она под одеждой, она будет знать, что ей легко будет раздеться не оглядываясь и не бегая в поисках тёмного угла. Да и новая одежда, которая в кои-то веки подчеркивала её фигуру, а не скрывала за бесформенным балахоном, намекала, что бельё может мешать посадке даже самому идеальному костюму.

Марина вспомнила, как в её шкафу полгода валялся пакет с колготами, которые протерлись на пятках и носках и требовали починки, пока она не психанула и не обрезала их все, решив сделать леггинсы. Купила себе носков и решила свою проблему – нечего надеть на ноги. Ну, не было у неё времени на то, чтобы пойти в магазин и купить новые. Да и совесть не позволяла тратить деньги мужа на себя, когда вполне можно починить старые колготки. А может и не во времени было дело? Может это жадность и чувство бедности брало над ней верх? Вот этот вечное, звучащее внутри: “Можно же и так надеть, а это можно зашить, а здесь сделать заплатку…”

Какой-то демон вселяется в совершенно нормальную женщину, когда речь доходит до того, чтобы купить себе лишнюю шмотку. И судя по современным телевизионным стендапам эти демоны бывают разными: один не даёт остановиться, а другой не позволяет купить что-то кроме крайне необходимого. Где эта разумная граница? Кто этому учит?

В попытке выбрать поприличное нижнего женского белья, Марина перебрала всё, но успеха не было.

– Выкину! Я всё это выкину сегодня же! – сказала она вслух и выбрала стринги, случайно затесавшиеся и сжавшиеся в комок, видимо в отчаянии от того, что никто их никогда не выбирает.

– Их хотя бы не видно. Вряд ли конечно, кто-то станет меня рассматривать в примерочной, – снова сказала вслух Марина и пожала плечами.

Чашка свежесваренного кофе, кекс, душ, наведение лоска и вот она уже в ореоле духов, темно-бордовом платье с глубоким вырезом, тонкой золотого цвета безделушке на шее, с легким пиджаком на плечах на случай, если погода начнёт шалить и зонтом в сумочке, готова к новому подвигу: смене нижнего белья.

– Я люблю тебя, моя девочка! – прошептала Марина зеркалу, что висело при выходе из квартиры и выплыла в наполненный птичьим свистом двор.

#

Листья несмело набирали силу и соки, деревья просыпались и источали невероятные запахи. Земля подсыхала, после обильного таяния снега и льда, который казалось был еще на прошлой неделе. Марина смотрела по сторонам и впитывала в себя все признаки весны, своей первой по-настоящему свободной весны.

Сколько ей потребуется времени, чтобы вернуться к себе окончательно? Откопать из под обломков чужих мнений о себе, чужих желаний и задышать полной грудью? Иногда для того, чтобы услышать – нужно не только слушать, но и совершать поступки. Действовать смело и безрассудно, как и собиралась сегодня поступить Марина. Ведь у неё в кармане был список самых дорогих магазинов белья.

Возможно, она и не купит там ничего, но понять как она будет себя чувствовать в этих красивых комплектах она должна. Именно это ей даст ориентир, что выбрать необходимо. Жаль, что такими фотографиями уже не поделишься в стильном сообществе, но Марина была уверена в своих силах и была готова к тому, чтобы сделать правильный выбор.

Спустя три магазина, она выдохлась и решила сделать паузу. Зашла в скромное полупустое субботнее кафе, чтобы выпить чаю и съесть салат. Не думая ни о чем, кроме тех комплектов белья, которые успела примерить она неторопливо цепляла зеленые листья Айсберга, помидоры и сыр на вилку. Марина не заметила, что на неё обратил внимание мужчина от стойки бара. Он был немного пьян и явно не обнимался с подушкой прошлой ночью.

– Извините, можно к вам?

Марина вздрогнула, как будто он её разбудил, оглянулась на голос. Недоумение на её лице было красноречивее вопроса застывшего в горле: “Здесь столько свободных столиков, а вы хотите присесть со мной?” Но вслух она смогла выдавить только:

– Да, конечно!

Тут же обругала себя за автоматическую привычку соглашаться на всё подряд. Как школьница, право слово.

Она не до конца понимала, что её поразило больше: наглость пахнущего перегаром мужчины, её смущение или то, что она может быть привлекательной кому-то настолько что её начнут “клеить” в недорогом пустом кафе.

– Я заметил, что вы одна. А такая красивая женщина не должна оставаться в одиночестве.

– Мне не скучно, – слабым голосом ответила Марина и тут же возненавидела себя за собственное неумение отшивать всяческого рода навязчивую публику.

– Даже если вам не скучно у вас должна быть охрана, – собеседник рассматривал её чуть больше минуты, а потом продолжил:

– А у вас нет кольца. Неужели я настолько удачлив, что встретил вас сегодня и мне не грозит услышать отказ?

– Отказ от чего? – не понимающе спросила она, совершенно не притворяясь, а чувствуя себя в замешательстве.

– Отказ от свидания. Сейчас вы вроде уже перекусили, так что ко времени ужина я бы предпочел вашу компанию.

У него был круглый как шар живот, который не мог сгладить даже высокий рост. На нём был явно дорогой костюм, да и сквозь перегар пробивался какой-то дорогой парфюм. Мужчина был не молод, о чем говорили его седые, коротко стриженные виски. Но угадать сколько ему было лет всё же Марина не рискнула. Удивительно, что он был в строгом деловом костюме в такое время. Щегольская тонкая полоска на глубокого тёмно-синего цвета пиджаке, слегка выглядывающие манжеты рубашки сочетались с вальяжно расстёгнутыми тремя пуговицами и хвостом фиолетового галстука, торчащего из кармана.

– Я не знаю, – испуганно ответила она и почувствовала, как смущение заполняет её до самого верха.

Марина знала, что смуглая кожа не выдаст её – не покраснеет, но за глаза и трепет в голосе могли это сделать в лёгкую.

– Ну конечно, такого уровня дамы, не могут давать ответ на приглашения не зная ничего о мужчине. Я вас могу понять. Меня зовут Алексей! А вас?

– Марина, – ответила она и тут же подумала, а почему она не назвала какого-то другого имени.

– Очень приятно Марина слышать ваш голос. Он такой, – на пару секунд сомнительный кавалер замешкался то ли подбирая, то ли вспоминая нужное слово, – мелодичный.

Марина понимала, что смущение переполнило её окончательно и решила скрыться за чашкой с чаем, чтобы не выдать себя.

– Мариночка, понимаете ли, я приехал к другу на свадьбу, и у меня впереди целые выходные. Очень хочется посмотреть город и провести время в приятной компании. Увидел вас и растаял, как последний подзаборный снег.

В голове Марины мелькнуло, что его речь медленная и такая витиеватая и привлекает и пугает её. Отдаёт как раз тем, что можно найти под забором, когда стаивает снег.

– Не сочтите за навязчивость, но можно вас попросить об услуге показать мне красоты…

И через долгую улыбку и паузу он добавил:

– Местные?

– Я не петербурженка! – почти пискнула Марина, начиная ненавидеть себя за свою пугливость, и снова потянулась к чашке.

– О! Значит нам с вами стоит вместе исследовать территорию.

Марине стало невыносимо противно слушать его, сидеть рядом, разрешать класть руку на спинку её стула, но ей в голову не приходило ни одной идеи, как она может себя избавить от общества чужого, навязчивого человека. Хамить она не любила и не умела судя по всему, отшивать и подавно. У неё не было такого опыта раньше. В голове суетилась мысль, что оначувствует себя сейчас как семиклассница, на которую обратил внимание выпускник.

Никто к неё так не клеился, не приставал, не позволял себе дышать на неё перегаром.

Сделав глубокий вздох, она сказала строгим, насколько возможно голосом:

– Мужчина!

– Зови меня Алекс, – тут же перебил её он ничуть не смутившись, и хотел было продолжить свою речь, но Марина не остановилась, а повысила тон еще, сделав его не только громче, но и жестче.

– Не мешайте мне, пожалуйста!

– Ой, да разве я пытался вам мешать, – почувствовав угрозу и прибавив искренности в голос заговорил он, но убрал руку со спинки её стула. – Я же от чистого сердца. Ищу компанию, хочу быть полезным.

– Не надо! – отрезала Марина, внутри себя холодея от собственной смелости. – Официант! Можно счет, пожалуйста.

Молодой парнишка подавил ухмылку на своем живом лице и тут же скрылся за стойкой бара. Буквально через минуту он принёс счет в красивой деревянной шкатулке, но не отдал в руки Марине, а поставил её на стол.

– Я оплачу, – широким жестом заявил ухажёр и полез за бумажником в пиджак.

– Не… – начала было Марина, но остановилась.

Подхватила сумочку и бросилась к выходу из кафе. Она надеялась, что оплата заказа немного задержит мужчину, и она успеет уйти и затеряться в толпе. Ей было стыдно, что она так поступила. Она корила себя целый квартал за то, что не оплатила, что сбежала, что не смогла поставить четких границ, что испугалась до чертиков.

Тяжело дыша, она вошла в огромный торговый центр и сразу шмыгнула в открытые двери лифта.

#

В Марине долго крутились мысли о происшествии в кафе. Вся эта ситуация и размышления после неё серьёзно испортили ей настроение на остаток дня. Она всё гоняла и гоняла по кругу реплики, которыми нужно было ответить, ситуации и жесты, которые бы остановили по сути не слишком-то и грубого мужчину. Думала, как она могла поступить по-другому, не так, не с таким ужасом в глазах и сердцем в пятках. Но всё это было, конечно же, уже бессмысленно, и только наводило печаль, раскачивая обиду на саму себя.

В какой-то момент её даже осенило, что на самом-то деле она получила комплимент: понравилась человеку, он готов был провести с ней целый день, признал её красивой. И пусть этот комплимент только её внешности, но ведь с неё все и начинают знакомство. Ну что же поделать, что он не умеет относиться к женщинам с уважением и проявлять себя, как галантный человек. Хотя что значит галантный? Как вообще должен себя вести мужчина с женщиной, тем более на первой стадии знакомства, чтобы это было так как надо? Откуда ей было знать?

Возможно, в его системе координат, женщинам нужны деньги в обмен на их красоту, улыбку и секс. Убогое, но вполне себе распространённое мнение. Но ведь могло оказаться всё не так. Она не заметила было ли у него на руке кольцо, впрочем никто не мешает мужчинам снимать обручальные кольца и кадрить девочек даже будучи отцом троих детей.

Казнить его за это Марина не была готова, не её это дело. А вот почему-то себя казнить хотелось. Непереносимое чувство стыда и отчаянная боль накрывала её, сминая остатки женского достоинства, как не нужную упаковочную бумагу. Не смотря на то, что разум где-то на задворках сознания пищит, что нет ничего предосудительного выглядеть красиво и ухожено, всё её существо сжималось при воспоминаниях о том, что на тебя обратили внимания больше, чем тебе бы хотелось. И чувство страха, парализующее до боли. Как у школьной доски, когда математичка вызвала тебя показать всему классу, какая ты сегодня красивая в новом платье и какая при этом глупая. Учительница распекает тебя за проваленную контрольную и тычет пальцем в подол выше колена, а ты перебираешь край школьного фартука руками и тебе хочется кричать, что не виновата ты в том, что у мамы не хватило денег на новую форму, а форма сестры стала тебе мала.

Столько лет прошло, а ей почему-то до сих пор стыдно, когда на неё обращают внимание или делают ей комплименты. Марине каждый раз кажется, что над ней издеваются и указывают не на достоинства её, а на недостатки, которые она и сама видит.

И почему то нет различия в голове, что говорят: о том ли, что ты выглядишь, как красивая цветущая роза, или о том, что ты описалась при всех – не важно, ибо чувствовала Марина себя одинаково паршиво в обоих случаях.

Чтобы выровнять своё настроение Марина решила обновить маникюр. Два часа процедур с наушниками, в которых музыка сменялась то уроком испанского, то подкастом по маркетингу, заставило её забыть ненадолго об инциденте.

А покупку белья пришлось отложить до следующих выходных.

Глава 5 Чужая душа потёмки

Марина любовалась каждым движением своих рук. Новый маникюр ей очень нравился и было в этом любовании что-то от восхищения искусством. Когда приходишь в музей и смотришь не на всю картину целиком, а только на одну линию или на то, как складываются мазки на одном из элементов.

Свой первый маникюр в салоне она делать очень боялась, но всё же пошла. И если раньше её останавливало “как можно столько денег потратить впустую”, то сейчас это было “а вдруг мне испортят ногти и руки”. Вот как можно было дожить до 42 лет и ни разу не сделать маникюр в салоне? Нет, что-то изобразить похожее на оный, она пыталась в подростковом возрасте, найдя у мамы старый подсохший и позабытый лак.

Она накрасила все ногти и на руках и на ногах. Немного неровно и, конечно же, без попытки предварительно привести их в порядок. Когда мама заметила, она её отругала и наказала тем, что заставила всю неделю мыть посуду. Марина так и не поняла до конца, в чем она провинилась: то ли в том, что взяла лак, который мама в итоге выкинула, то ли в том, что накрасила ногти, то ли вообще не виновата, а просто попала под горячую руку.

Были еще две попытки: перед свадьбой и на первое свидание. Обе закончились трагичным смыванием и расстройством. По итогу этих попыток Марина утверждалась в мысли, что не для неё это всё.

А тут прямо любоваться и любоваться. И почему она раньше не решилась на это?

В мечтательном настроении она приближалась к дому и заметила на скамейке в соседнем дворе ту самую беременную Ксюшу, для которой неделю назад рисковала целостностью своих костей, доставая раскладушку.

Девушка сидела на скамейке и вид у неё был замёрзший: покрасневший нос, ссутуленные плечи, которые она зябко обнимала руками

– Привет! Ты чего здесь? – спросила Марина на правах старой знакомой.

– Здравствуйте! – испугано ответила Ксюша, и посмотрела на неё так, как будто её только что разбудили.

Может и правда впала в оцепенение и не замечала ничего вокруг, а может не ожидала, что с ней будут здороваться.

– Я Зинаиду Алексеевну жду. Она к подруге уехала и еще не вернулась.

– Замёрзла?

– Есть немного, – наконец-то оттаила в лице и улыбнулась Ксюша.

– Пойдём я тебе открою. С отцом-то помирилась?

– Да нет, – неопределённо махнула рукой девушка, подобрала сумку и пакет с чем-то мягким и объёмным.

Ксюша не стала отказываться от предложения Марины и явно ему обрадовалась, встала со скамьи, но сделав несколько шагов, нерешительно остановилась.

– Так я же в комнату не смогу зайти. А отец выставит если увидит на кухне.

– Горе ты луковое! – покачала головой Марина. – Пошли, у меня посидишь.

Настроение у Марины было замечательное и она была готова им делиться с гостями. А беременная Ксюша хоть и не самый привлекательный для этого персонаж, но всё же и не с худший. Брошенная всеми родственниками девочка Ксюша, с злобным идиотом-алкоголиком отцом, с сомнительными перспективами на будущие и парнем в сизо.

– Идём. идём. Согреешься.

#

Марина покрутила в руках свою любимую чашку, понимая, что чай Ксюше налить не во что. Поколебавшись не более минуты, она всё же взяла со стола Зинаиды Алексеевны кружку, помыла её, потом пожалела об этом. Ведь если она её сейчас отмыла до чиста, то хозяйка может заметить и воспринять как упрёк своему неумению это делать. Или такие не замечают подобных мелочей?

Вся посуда о подслеповатой соседки была с траурными ободками, а чайные чашки изнутри и снаружи покрыты были чайным налётом. Марина, зная это, всегда приходила со своей, если её звали на редкие посиделки за разговором.

Выдохнув Марина решила не думать больше о чужой посуде и о том, как не обидеть ненароком её хозяйку, собрала всё на поднос, и пошла к себе.

Ей было немного жаль Ксюшу, по-человечески, но с другой стороны, каждый сам кузнец своему счастью. Это Марина понимала это сейчас, как никогда. Ведь скажи ей кто-то в прошлом, что она сама виновата в том, что происходит… Не поняла бы, не услышала.

– Вот чай, сушки, батон, масло и сыр. Угощайся! Я не очень-то дома питаюсь, так что не много могу предложить. Не люблю готовить.

– Я тоже не люблю. Да и не умею, – охотно включилась в диалог девушка, сперва схватив кусок, но резко отдернув руки.

– Я пойду руки помою. Там никто не ходит?

Марина понимая, что та имеет в виду быстро выглянула в коридор и махнула Ксюше: иди.

Когда та вернулась и смелее взялась за уже готовые бутерброды, разговор продолжился с того же места.

– Вы так забавно говорите, – заметила девушка.

– В каком смысле? – с искренним любопытством уточнила Марина.

– Ну батон… Здесь говорят булка

– А! Ну, да! Я всё никак не привыкну к этому. Булка, греча, кура, песок… У нас так не говорили.

– А вы откуда?

Замешкавшись и немного смутившись Марина отмахнулась:

– Да не важно…

На что быстро переключить тему Марина не нашлась и добавила, чтобы не наводить загадочности:

– Из деревни я.

– Вы такая красивая и из деревни. Не поверю.

– Спасибо, – скромно потупилась Марина второй раз за день получая комплимент своей красоте и перевела беседу на Ксюшу. – А ты сама из Питера?

– Да, я родилась здесь.

– Прямо в этой квартире? – с подозрением спросила Марина.

– Ой нет! В маминой. Папа после свадьбы к ней переехал, а потом пил много. Мама с бабушкой его выгнали. Я и не помню этого. Мне потом рассказывали.

– А мама где?

– А мама умерла.

– Сочувствую… Я не знала.

– Да, ничего. Мне тогда четырнадцать было. Я не слишком-то и горевала. Страшно было просто. Она болела сильно.

– Совсем не много. Признаться я не могу сказать, что ты сейчас слишком большая. Сколько тебе?

– Двадцать один уже. Как мама говорила, маленькая собачка до старости щенок. Она тоже была небольшого роста.

– Да есть такое. Прости, – извинилась сама не понимая за что Марина.

Ей было сложно наладить этот диалог. Порой ей начинало казаться, что она разговаривает с собственной дочерью. Не далеко это было от правды, не намного и старше была Ксения.

– Да, ничего. Когда ты маленького роста привыкаешь быстро к тому, что можешь быть незаметной. В жизни помогает порой.

– Нелегкая у тебя я смотрю жизнь. Что с маминой квартирой-то? Почему ты здесь сейчас?

– Да тут такая история. Лихая можно сказать. И долгая.

– Я не тороплюсь. Но если ты не хочешь об этом говорить, настаивать не стану.

– Да, ладно. Чего уж? Вы меня так защищали…

Ксения улыбалась, как будто вся эта история с её отцом, который хотел выставить дочь и обызвал матерными словами, её забавляла. Марина же про себя подумала, что защитница с неё, как с той-терьера, который тявкает от страха на овчарку.

– Ну, что я зверь какой? – всё же поздадорила её Марина, потмоу что ей хотелось больше слушать, чем говорить так меньше шансов попасть в просак с ненужной жалостью или советом. – Девушку обижают, а мне молчать? Да еще и беременная.

– Остальные молчали, – посетовала Ксюша беззлобно. – Хотя они, наверное, и не такое видали. Бабушка рассказывала, какие тут бойни в своё время были, какие погромы. Ух!

– Зинаида Алексееевна рассказывала? – уточнила Марина.

– Да нет. Моя бабушка. Мать этого козла, который папаша. Я же с ней раньше общалась. Мне лет 10 было, когда я стала про папу спрашивать. Ну, мама отнекивалась год или полтора даже. А потом дала мне телефон и адрес бабушки. Она не знала, где его искать, а этот адрес помнила. Да и знала, наверное, она уже тогда, что умрёт вскоре. Там еще мама её, моя вторая бабушка, умерла. Запутано всё.

– Да уж, и совсем невесело.

– Вот уж точно! – поддакнула Ксюша.

– Получается мама твоя болела чем-то?

– Да, у неё опухоль была. Я не знала ничего по началу. Да и бабушка не знала. Она ей не стала говорить, потому как бабуля сердечница, после инфаркта у нас лежала. И так не восстановилась. Умерла, не встав с кровати. Больше, чем полгода лежала.

Ксюша немного помолчала, посмотрела в сторону окна, глотнула чая и на одном выдохе закончила:

– Сперва бабушка, потом через полтора года мама. И я одна осталась.

– Грустно, – сказала Марина не понимая, что еще можно ответить на такое.

– Да, не весело тогда было. Я с бабушкой со стороны отца немного общалась. Если бы не она и не соцопека, то у меня бы и квартиры не осталось. А так они помогли. Там тётенька в соцопеке была крутая. И пробивная такая. Устроила так, что меня не забрали, а как бы на попечение отца с бабушкой оставили. По факту же я одна жила. Получала своё сиротское пособие, иногда бабушка подкидывала. Не густо было с деньгами. Решила сама заработать. И у меня пошло. Прямо так круто стало. Деньги, радости всякие. Даже школу чуть не бросила. Но потом меня тетенька из соцопеки выловила и говорит, в школу ходить не будешь – отвезу в детдом. Стала ходить. Клиенты новые появились.

– Что за клиенты?

– А ну да… – Ксюша замешкалась, видимо размышляя рассказывать ли до конца всё или закруглить тему.

– Проституция? – замирая сердцем спросила Марина.

– Да, нет, – тут же возмутилась Ксюша и решив, что свой вариант много приличнее, развеяла сомнения. – Наркотики!

Обе помолчали. Ксюша, как будто ждала осуждения, Марина переваривая и размышляя, что хуже. Не дождавшись ответа, девушка продолжила:

– Сперва легкое было: спиды там, травка, гашиш. Порой даже просто сигареты. Школоте же не продают их. Не везде по крайней мере тогда продавали. А у меня друзья, крыша моя – они взрослые им типа можно. Снабжали меня. Потом прямо с собой брали на гульбу. Весело было.

– Сама пробовала? – уточнила Марина, стараясь, чтобы голос не звучал испугано или осуждающе.

– Нууу, курила чутка. Сигареты не, а гашиш порой бывало. Спиды пробовала, но не моё это.

– И не тянуло?

– На мелкоту нет. А вот героин нравился. Только он собака дорогой был для меня. Может и хорошо, что так. А то бы не удержалась я. Мне моя крыша как-то сказала: будешь у меня крысячить – убью. Так, что я только на свои могла брать, а их не всегда хватало. Я же не обычный ребёнок была. Меня дома никто с ужином не ждал, да и одежду сама себе покупала.

– А я думала, наоборот им выгодно подсаживать, – полюбопытвовала Марина.

– Ну да, только не таких, как я. Я же практически нищая для них. Несовершеннолетняя. Квартиру продать сама не смогу, денег заработать тоже. Жила на подачки от них курьерские, да на приработок на лёгкой наркоте в школе. В большие дела меня не пускали, так по мелочи. Видимо боялись, что если их возьмут, то я первая чирикать начну.

– Чирикать?

– Ну, в смысле заложу их всех. А так ничего не знаю – ничего не скажу.

– Хорошо… Хотя конечно, хорошего в твоей истории я пока мало вижу. Ты не обижайся.

– Да чего, я понимаю. Вы наверное, с таким еще и не сталкивались.

– Ну про сталкивалась, я помолчу, ибо выросла в криминальном районе. Правда, тогда всё по-другому было. Мне кажется. Или я всё же была вне этой всей системы. Помню, что мальчишки одноклассники любили похваляться тем у кого и где брат или отец сидит. Или как там это говорят “кореш”?

– Не знаю, – опять улыбнулась Ксюша со всё той же обезоруживающей наивностью.

– Так откуда беременность-то? И что с квартирой? – подбодрила её Марина.

– А с квартирой фигово вышло.

– Продала?

– Нет, что вы! – возмутилась Ксения. – Я бы ни за что мамину квартиру не продала. Да и где мне жить после этого? Не в папашкиной же халупе?

– Странно ты его зовешь… папашка, – заметила Марина, потому как это слово для неё было из лексикона бандитов эпохи Графа Монте Кристо.

– Да это я стебусь. Вы же понимаете. Называть его отцом у меня язык не поворачивается, папой и подавно. А папашка – смешное слово.

– То есть насмехаешься? – уточнила Марина, и как бы для самой себя добавила, – И от него не больно.

– Что?

– Да так, мысли вслух. Знаешь, когда называешь кого-то смешным именем, то как бы прячешь под этим свою боль, обесцениваешь важность объекта.

– Как это?

– Ну как дети вместо пенис, или .. ну ты понимаешь, да? Говорят писюн, – Марина запуталась в объяснениях, потому что очень хотела избежать матерных слов, которых было сложно выкинуть из этой песни.

– Смешная вы… Но и мудрая, – сказала Ксения отсмеявшись.

– Наверное, – еще больше смутилась Марина, и почесала переносицу, чтобы скрыть это.

– А про беременность… – продолжила Ксюша. – Я познакомилась с парнем. Он при крыше моей был. Типа, телохранителем что ли. Вышибала такой. Он такой классный! И любит меня. Никогда меня не обижал, защищал. Шоколадки носил. Он был таким тихим всегда. Молча подойдёт, улыбнётся и шоколадку мне. Я сперва смеялась. И крыша над ним смеялся. Говорит, ты Бобер тихоня, каких мало. Тихоня, ага. Мы дружили. А потом как-то он меня провожать пошёл. Я с посылкой была. Надо было с севера на юг провести пакет. Не знаю, что там у них с этим пакетом. Но ко мне впервые его приставили – следи, типа. Ну тот и рад. Я сдала всё, иду обратно. Он мне мороженое купил. В парк повёл. А там осень, красота. Потом мы замёрзли, в бар пошли. Шампанское. Романтика.

Она замолчала. Марина не стала задавать вопросов, потому что увидела, как у смешливой Ксюши глаза наполнились слезами, явно не пролитыми, и вряд ли когда-либо прольющимися. А она слишком быстро, для волнительной и впечатлительной Марины, взяла себя в руки и продолжила:

– Он меня потом домой пьяную понёс. А меня что-то понесло после шампанского. Я же, как дура, девушкой еще была. Ну, не надо мне было. Хотя и подкатывали ко мне многие. А я же гордая. Никому не говорила. Все считали, что я уже… А я боялась. Да и противно как-то. А тут. Славный он.

– Не жалеешь, что рискнула?

– Да куда там. Он после того, как узнал, сразу сказал – давай поженимся.

– И ты поверила?

– Ну да! Нет, мы правда хотели, – стала оправдываться Ксюша, хотя Марина её ни в чем не обвиняла.

– Прости, я так… – улыбнулась ей Марина, как бы в своё оправдание.

– Мы хотели денег на свадьбу заработать. Взяли большую дозу, хотели расфасовать и задвинуть её в ближайшем районе. Крыша нам даже дала добро. Говорит – пусть мой подарок вам будет на свадьбу.

– То есть вы решили денег на свадьбу наркотиками зарабатывать? Хотя да, чего это я. Это же ваша работа была, – тут же пошла на попятную Марина, понимая, что её осуждение или принципы тут не совсем уместны.

Ксюша ей душу открывает, а она учить собралась. Хотя, что бы в этой ситуации она сказала своей дочери, ей и представить было страшно.

– Ну а чего? Всё равно же на это жили. Так или иначе.

– А твой… Отец ребёнка в смысле, он употреблял.

– Да, – Ксюша опустила глаза в пол. – Я знаю, что вы сейчас скажете. Смотреть и думать надо было.

Марина сглотнула и ответила:

– Не скажу. Полагаю, что он действительно был лучшим из всех твоих… Друзей? – уточнила Марина.

– Скорее партнёров… Это типа бизнес мог стать. – усмехнулась Ксюша.

Опять помолчала, что-то вспомнила, просветлела лицом и продолжила:

– Когда Бобер узнал, что я беременна, он больше ни-ни.

– Ты ему веришь?

– Да. Он в моей ванной ломку пережил. Чуть не убил меня. Как заорал. Уйти от меня, уйди. И я убежала. Закрыла его. А двери там тяжёлые, шестой этаж. Не сбежишь и не вскроешь. Полночи шаталась по улице. Зима была.

– Герой!

– Да. Он потом сказал, что больше никогда. Мы хотели раскидать всё это, деньги отдать, и жизнь новую начать. Правда, с первой партии у нас не вышло. Пришлось еще откупаться от местных, чтобы дали дорогу, но это ничего уже были деньги на вторую партию. Занимать не пришлось.

– И сколько у вас кругов вышло?

– Да всего три. На четвёртом нас взяли. Кто-то из малолеток заложил. Одиннадцатиклассник маме проболтался. Зараза!

– И теперь всерьёз все? Надолго?

– Судя по всему да. Лет на восемь теперь, если не на все пятнадцать. Только меня он вытащил. Нам повезло, что дома не нашли ничего.

– А там было?

– Ну так я вам и скажу, – заулыбалась Ксюша. – Меньше знаешь – крепче спишь. Правда, я сама не знаю. Знаю, что не нашли. Я беременная. Бобер сказал, что лучше так, чтобы я не знала ничего.

– Да уж… А счастье было так возможно. Не жалеешь, что ввязалась?

– Не знаю.

– Можно же было просто завязать. Или нет?

– Можно.

– Отпустили бы вас?

– Наверное… Не знаю. Крыша у нас хорошая. Только с малолетками работает, а потом отпускает. Тех, кто доживет или бросит.

– И многие бросают?

– Нет. Чаще остаются и сидят на белом, потом черном…

– Наркотики?

– Да, героин.

– Ты перевернула мой мир, девочка.

– Я не хотела, – сказала Ксюша, но в её голосе не было сожаления.

– Да ладно… Чего уж…

Стукнула соседская дверь.

– Зинаида Алексеевна вернулась, – заметила Марина.

– Ну я пойду тогда? – спросила Ксюша.

– Иди, – задумчиво глядя на неё и куда-то мимо неё, ответила Марина.

И только на пороге Ксюшу догнал вопрос:

– А квартиру-то вернут?

– Обещали через год, после суда.

– Ждать будешь?

– Ну да! А куда я жить-то?

– Да не квартиру ждать, я имела ввиду… Прости… Парня своего…

– Не знаю… Он сказал – не жди.

Ксюша сглотнула комок слёз подступивших к горлу и закрыла за собой дверь.

“Бедная девочка,” – подумала Марина, но ничего больше не захотела спросить или сказать. Ей хватило услышанного, чтобы больше не спрашивать, не уточнять, не напоминать.

“Интересно, что из этого правда, а что выдумка созданная для жалости?” – продолжала размышлять она, собирая посуду со стола. Вся история для неё была из чужого, никогда не ведомого мира, параллельной реальности, о которой догадываешься, но всерьез как бы и не веришь. Только удивляешься. почему так много шприцов в спальном районе по весне валяется на газонах.

Глава 6 Ночные неприятности

Любить рабочие понедельники – это странно, но Марина их любила. Они её радовали. Правда, не самой работой, и даже не общением с коллегами. Марина шла на работу, чтобы в перерывах между бесконечными стопками счетов-фактур успеть заглянуть на любимый курс по интернет-маркетингу.

Дома у неё не было ни компьютера, ни интернета, а обучиться новому, чтобы повысить свои возможности зарабатывать, очень хотелось. Она правда не верила в то, что сможет стать миллионером, да и не было у неё такой цели. Всё было много тривиальнее и проще. Обучиться и подрабатывать, а потом уйти из офиса на вольные хлеба, чтобы не привязываться к месту жительства и работать через интернет. Жить там, куда позовёт душа. Именно такая формулировка была у её мечты.

Мечта эта появилась уже больше двух лет назад, когда старшему сыну купили ноутбук, и Марина начала там искать нужные для дома и детей факты, новости, рецепты. То поищет, как удалить жвачку с одежды, то стихи про осень, которые нужно выучить в школу. А потом зависла на ютубе и начала понимать, что есть в этом мире много интересного. Такого, о чем она и в детстве не могла мечтать, потому что узнать об этом не могла.

– Привет, Марина! – сказала Татьяна.

Она, как главный бухгалтер, всегда приходила рано, а Наталья и Оленька опаздывали со стопроцентной вероятностью. Наталья вечно в пробке с мужем стояла, а Оленька разводила детей по учреждениям, похоже запинаясь за каждого знакомого языком. Удивительно, как в пухленькой, русоволосой Оленьке помещалось столько слов за один день. Из всего отдела она была самой словоохотливой, и практически полной противололожностью Татьяне, сухой, черноволосой, с вечно сжатыми утиной попкой губами и строгим взглядом.

Марина сначала думала, что Татьяна строгая исключительно на работе, но оказалось, что она по жизни вся собранная и саркастичная, как маленький металлический гвоздик, который не согнется ни под одним молотком и войдёт как в масло даже в самый твёрдый бетон. Её возраст выдавали только руки, которые уже покрывались сеткой глубоких морщин. Лицо же с острым тонким носом не выглядело больше чем на сорок пять лет.

– Привет! – автоматически откликнулась Марина.

– Ты чего так рано пришла? – с подозрительностью уточнила главбух.

– Да, случайно. Соседи разбудили, решила чего тянуть, – ответила она не запнувшись, потому что это была правда.

Мало кто знал, что Марина приходила практически за час до начала рабочего дня. Сторожу она как-то сказала, что так рано выходя из дома может доехать без пробок. Но сторож-то не был в курсе того, что жила Марина в пешей доступности от офиса. Ему было плевать на то, сколько и кому ехать. Чистое любопытство сподвигло его спрашивать об этом.

А вот Татьяна могла и заподозрить, что Марина не из благородных чувств трудоголика так рано на работе.

– Странная ты Марина, – задумчиво сказала Татьяна, медленно расстёгивая крупные пуговицы своего оранжевого цвета лёгкого пальто. – Мне по большому счёту это всё равно, конечно. Это вон нашей Ольге, спать не дают чужие тайны. Работаешь хорошо, не опаздываешь. Вроде и не сторонишься нас, но и не стремишься вливаться. Таких не любят. Потому что боятся.

Марина выдержала долгий взгляд главного бухгалтера спокойно, без дерзости, с глубоким вниманием. Вопроса так и не последовало, но пауза и взгляд подразумевали ответной фразы, и нужно было что-то сказать.

– Вы что-то хотели бы мне посоветовать? – помня про старую аксиому “лучшая защита – это нападение”, сказала Марина.

– Да, нет, что ты! – отмахнулась от неё начальница. – Я уже вышла из того возраста, когда раздают советы во все стороны.

Татьяна ухмыльнулась, задумалась и добавила:

– Или еще не доросла. Так что живи. Но помни! Будешь расшатывать коллектив – уволю.

И ухмылка на мгновение стало улыбкой, а может Марине это только показалось.

– Не буду, – неожиданно для себя строго и уверено сказала Марина и положила перед собой стопку распечаток.

– Хорошо, – приняла ответ подчинённой Татьяна и снова вернула утиную попку.

“Интересно, что чувствует человек с таким выражением лица?” – подумала Марина, но не рискнула сделать такое же выражение, потому что побоялась, что её заметят, и это обидит Татьяну.

Погрузившись в работу, Марина почти не заметила, как пришли остальные и как все отправились на утренний кофе. Этот маниакальный ритуал офисных сотрудников, которых щедрое начальство благословило кофеваркой и зерном.

– Ты идёшь с нами? – на пороге кабинета спросила Оленька.

– Да, я сейчас закончу вот с этим, – не поворачивая головы ответила Марина и безадресно махнув рукой в сторону монитора.

Второй рукой она убедительно потрясла документом и тут монитор потух.

– Блин! – ругнулась она.

Оленька посмотрела на потухшие лампы на потолке и озвучила застывший у всех в груди вопрос:

– Это только у нас или во всём центре?

Главбух не отвечая сразу же вышла и поспешила на ресепшен в начало коридора. Остальные переглянулись и остались на местах.

– Девчонки, одеваемся и идём пить кофе в Миранду! – ответила Татьяна, возвращаясь в кабинет. Свет выключили на час минимум.

“Черт!” – еще раз ругнулась Марина, но уже про себя. Она мечтала вернуться с кофейного ритуала раньше всех и досмотреть обучающий ролик.

– Нет, ну нормальные вообще? – возмущалась Оленька по дороге в кофейню через дорогу. – Отключили без предупреждения. А вон у Марины документ не сохранился наверное.

– Скажи спасибо, что починят быстро, – отмахнулась Татьяна. – О! Все наши уже тут. Как будто заранее знали.

– Привет, барышни! – сказал куривший на пороге кофейни высокий мужчина с седой головой. – А вы не знали, что сегодня свет отключат?

– Так вы же Анатолий Григорьевич нас не предупредили! – саркастично парировала Татьяна.

Начальник отдела закупок только улыбнулся и радушно пропустил их внутрь, как швейцар при дорогой гостинице. Оля смеясь сделала ему реверанс, Марина просто улыбнулась.

Никуда не торопясь офисные работники заказывали себе напитки у стойки и разбивались на группки по интересам, рассаживались за маленькими круглыми столиками. Марина рискнула сесть одна и прикрыться книжкой. Она помнила о сегодняшнем разговоре с Татьяной и понимала, что так делать не стоит, но почему-то очень хотелось.

“Как в анекдоте прямо, – подумала она. – На зло маме отморожу уши.” Ей хотелось засмеяться, и она почесала нос, чтобы сдержать свой порыв. Книжка была интересной, Марина её позаимствовала у Зинаиды Алексеевны, которая любила хорошие детективы с уклоном в интеллектуальные игры. И не смотря на то, что Марина не всё могла понять из романа, ей нравилось читать. Книжка всегда оказывалась перед выходом из дома в её сумке, хотя она и не надеялась, что у неё будет возможность почитать на работе.

– Можно к вам присесть? – спросил Анатолий Григорьевич, ставя высокий бокал с облаком сливок на её столик.

– Да, пожалуйста, – равнодушно сказала Марина, а потом вспомнила про пьяного ухажёра из кафе и вздогнула плечами, как бы сбрасывая шаль неприятного впечатления.

А начальник отдела закупок, развернул стул сел и достал газету. Ни слова больше между ними не пролетело на радость и удовольствие Марины, но спустя 15 минут подскочил один из менеджеров и что-то нашептал на ухо начальнику.

– Да, ну! – делано удивился тот. – А не опоздаешь?

– Нееет! – довольно улыбаясь заявил тот.

– Вали тогда.

– Спасибо!

– Кавалер! – цыкнул он ему вслед и покачал головой.

И через минуту подошла Оленька со странным вопросом.

– Марина, не хочешь со мной зайти в магазинчик посмотреть курточки?

Марина опешила. В её голове быстро мелькали варианты такого высокого расположения к ней коллеги: “Хочет больше узнать обо мне? Пытается в очередной раз сдружиться? Да с чего бы вообще?”

– Нет, – так ни на чем не осотановившись, ответила Марина.

Та же ничуть не расстроилась, бросила через плечо:

– Ну и ладно, одна схожу – и зацокала в сторону выхода.

Марина наморщила лоб.

– Не обращайте внимания Мариночка, – сказал ей Анатолий Григорьевич. – Эти конспираторы только учатся пудрить людям мозги.

– Конспираторы? – недоуменно улыбаясь переспросила Марина.

– Ну, вот мой этот ухарь-любовник и ваша Оленька. Роман у них понимаете. И они думают, что этого никто не замечает, не знает и не видит. Ну по крайней мере ваша коллега точно не в курсе, как её расписывает за сигареткой этот … слово бы подобрать адекватное его поступкам.

Начальник отдела закупок поводил указательным пальцем в воздухе, как будто помогая себе придумать характеристику более меткую, но так и не придумав, поднял газету и продолжил чтение. И, как будто, что-то вспомнив, тут же опустил её, посмотрел на Марину и добавил:

– Я вам этого не говорил. Я же понимаю, что вы приличная женщина и вам нет дела до чужих интрижек.

В его полуулыбке и хитрых голубых глазах затаился такой детский шаловливый огонёк, который было сложно не заметить.

Марина судорожно кивнула и тоже опустила глаза в книгу, но строчки разбегались. У неё в голове роились мысли о новости, которую она неожиданно и так просто узнала: Оленька изменяет. То есть крутит роман на работе. Одно то, что у неё муж, дети по принципам Марины должно было её остановить. Да и, как говорил герой одного сериала, “я не гажу там, где живу”. Как же можно крутить романы на работе прямо? Это же как выйти на Невский голой.

Она захлопнула книгу и спросила у соседа по столику:

– А как вы к этому относитесь?

– Я? – усмехнулся Геннадий Анатольевич. – Я к этому не отношусь. Во-первых, я холостяк и менять этого не собираюсь, а во-вторых, я не вижу смысла вмешиваться и мешать людям себя закапывать в проблемах.

– Вот и я думаю, – ответила ему Марина. – Чего же я переживаю? Сами себе портят жизнь.

– А знаете, что Мариночка! Раз уж вы такая впечатлительная, хотите я вам расскажу способ остановить всю эту историю.

– Зачем? – удивилась она.

– Ну вас же волнует судьба коллеги? Да и дети у неё, насколько мне известно.

– Да, двое, – подтвердила Марина.

– У вас есть все шансы отбить у неё этого ухаря Лёшу и это отобьёт у неё желание с ним связываться в дальнейшем.

– И испортит мне карьеру в вашей компании, – залилась смехом Марина, понимая, что начальник отдела опять решил подшутить над ней, а она не сразу его раскусила.

Но тот и не думал улыбаться в ответ.

– Я серьёзно. Я знаю о похождениях этого оболтуса со времен его вуза. Он еще до того, как пришёл к нам работать, частенько рассказывал мне о своих успехах в другом офисе. Даже подбивал меня посоревноваться в количестве охмуряемых им женщин. Он почему-то решил, что раз его дядя холостяк, то он только и делает, что охмуряет женщин.

– И вы его … одобряете? – с заминкой спросила Марина.

– Нет, что вы. Считаю это растратой сил и эмоций. Но молодо-зелено. Пусть себе.

– Молодо-зелено, – задумчиво повторила Марина. – Но вы же не думаете, что у них это всё серьёзно?

– Знаете, как говорят “левак – укрепляет брак”.

– Бред! – отмахнулась Марина.

Лежащий на столике телефон Геннадия зазвонил:

– Да. Да, хорошо. Я передам. Спасибо!

Он отключился и подмигнул Марине:

– Нам пора покинуть это прибежище праздных кофеманов. Свет дали! Потом как-нибудь договорим. А по нашему с вами тайному делу…

Мужчина сделал паузу и наклонившись к Марине почти шепотом сказал:

– У него это точно не дольше, чем до первого секса.

Геннадий Анатольевич встал и стал обходить коллег, сообщая им новость о восстановлении электричества в офисе.

Марина допила оставшийся на донышке глоток, поморщилась от холодного кофе, и отправилась на своё рабочее место.

Говорить она о своём открытии никому не стала. Да и не в её характере было много болтать, но мнение об Оленьке у ней изменилось. Она признаться не знала, каким из многочисленных рассказов Оленьки можно было верить. Где за всеми теми сотнями слов кроется настоящая мама и жена, и в конце концов, человек и женщина.

День пролетел быстрее за скомканными мыслями, а после его окончания захотелось сразу домой, чтобы дочитать детективный роман, который близился к развязке. Этот сюжет отвлекал от дурных мыслей.

#

– Марина, Марина… – кричала из-за двери Зинаида Алексеевна. – Помоги, Марина!

Она проснулась в панике. Ей снился какой-то бредовый сон, в котором она ходила беременной и не могла найти себе места. Как кошка перед окотом, копалась в куче тряпья и разбирала вещи, кричала и шипела на всех. Когда она очнулась и открыла глаза, то услышала, как в дверь комнаты барабанят.

– Сейчас! – крикнула она, нащупывая халат на стуле рядом.

Быстро запахнувшись, побежала к двери, по дороге запнулась за учебник, неудачно оставшийся на полу, после вчерашних занятий.

– Что случилось?

– Пойдём скорее, пойдём, – причитала Зинаида Алексеевна. – Там Ксюше плохо.

“Вот блин!” – пронеслось в сонной голове.

– Она рожает? Так вызывайте скорую, – начала Марина возражать, но всё же пошла следом за старушкой, увлекаемая за руку.

Ксюша лежала на раскладушке и молчала. Подойдя ближе Марина, заметила, что по её лицу текут слёзы.

– Что случилось? – всерьёз перепугавшись, спросила Марина.

Ксюша молча показала ей руку в крови.

– Кровотечение! Я сейчас, – быстро сориентировалась опытная Марина

Она обежала в свою комнату за телефоном. Руки тряслись пока набирала заветные 112.

Ответили сразу, спросили адрес, попросили приготовить полис, обещали приехать быстро.

– Ей плохо, очень плохо, – напоследок сказала Марина, сама понимая, что кровотечение может оказаться как фатальным, так и не серьёзным, она же не успела вникнуть полностью в ситуацию. Больно Ксюше не было и схваток вроде тоже.

Когда Марина вернулась в комнату, она осознала, что спешка была уместной. Под раскладушкой стояла небольшая лужица. Марина опустилась на колени рядом и только сейчас заметила, насколько бледна от природы белокожая Ксюша. Предположения, что под раскладушкой просто воды, которые отошли раньше времени – не оправдались. Это была кровь.

– Лежи, не двигайся! – сказала она девушке и взяла её за руку.

– Мне страшно! – тихо ответила та. – Я не хочу рожать. Я боюсь.

– Не бойся, моя хорошая, не бойся, – подбодрила её Марина, хотя сама пыталась отогнать от себя мысль, что рожать Ксюше вряд ли придётся. Не так рожают. Она это помнила. Да и вряд ли такое забудешь.

Минуты тянулись бесконечно, она что-то еще говорила, рассказывала, как Ксюше будет хорошо, когда она увидит малыша. Несла бред бесконечным потоком. Не ожидала она от себя такого, но продолжала говорить и заставляла отвечать, волнуясь за то, что если Ксюша потеряет сознание, то будет хуже.

– Где твои документы? – вдруг спохватилась она, когда услышала звонок в квартиру.

– В сумке, под стулом.

– У тебя есть родовой сертификат?

– Нет, мне на следующей недели должны были отдать только.

– Ну ничего, ничего, отдадут еще, – старалась говорить бодро Марина, пока сердце её замирало от мысли, смогут ли спасти ребёнка, а саму Ксюшу.

Второй раз настойчивее и пронзительнее затрещал общий звонок в коммуналку. Тревожный, грубый, но предвещающий скорую помощь. Марина сорвалась с места открывать.

Два фельдшера с грустными лицами вошли в квартиру

– А где носилки? – сразу спросила Марина. – Ей в больницу надо! У неё сильное кровотечение!

– Не суетитесь девушка. Вы родственница?

– Нет, я соседка.

– Ну вот и не суетитесь. Покажите куда идти.

Марина заткнулась, сглатывая обиду и непонимание. Ей хотелось орать на них, пока они нудно спрашивали Ксюшу о сроке, документах и прочем. Но потом Марина всё же не выдержала и сказала:

– Вы загляните под раскладушку.

Фельдшер поднял на неё глаза, как на сумасшедшую. На его лице легко прочитывался вопрос, чего там удивительного можно найти. И всё же он опустился на одно колено и посмотрел.

– Это кровь, – не дожидаясь вопроса или вразумительного ответа от медицинского работника сказала Марина. – Я проверяла. Тоже сперва подумала, что воды.

– Давай за носилками, – уверенно сказал второму фельдшер, уже не сомневаясь в том, что зря не реагировал на просьбы женщины.

– Да несите уже так. Какая разница, – махнула рукой Марина и попыталась открыть дверь пошире.

– Кто-то будет сопровождать? – спросили они.

Зинаида Алексеевна вопросительно и просяще посмотрела на Марину:

– Мариночка!

– Вещи её соберите пока, – ответила та и отправилась одеваться.

“Приключение на мою голову. Мы в ответе за тех, кого приручили и вечно обязаны тем, кого посадили себе на шею, блин,” – думала про себя Марина, но всё же одевалась, путаясь в джинсах.

С одной стороны ей было жаль эту несчастную девчушку, а с другой жаль себя, что она опять пляшет под чью-то дудку, жертвует собой и своим временем ни за что, не может отказать там, где стоило бы. Она зареклась больше этого никогда не делать и вот опять. Хватит, наелась до отвала, до одурения, до потери себя. Тем более, что её дальше приёмного покоя всё равно не пустят. И зачем ей туда сейчас ехать? И как потом возвращаться в ночи обратно.

Марина практически вышла из квартиры, когда вспомнила, что забыла свои документы и бумажник. Пришлось вернуться, заглянуть в зеркало. Она с детства считала, что возвращаться не хорошая примета, но если посмотреть на себя в зеркало, то она смягчается.

– Садитесь вперёд, женщина, – сказал водитель скорой, докуривая сигарету и выкидывая её под колесо.

Оба фельдшера нырнули внутрь вагончика и о чем-то переговаривались. Ксюшу было не слышно.

– Гони давай в семнадцатый! – вдруг резко сказал не вежливый фельдшер.

– Она сознание потеряла, – пояснил второй тихо, но слышно.

Марина глубоко вздохнула и поджала губы… К отсветам фар на асфальте прибавились цветные блики сирены скорой помощи.

#

– Очнись, очнись! Разговаривай со мной, – кричала на неё фельдшер и трясла за руку.

– Скажи, как ты себя до такого состояния довела? Рассказывай! Какая у тебя неделя?

– Двадцать восьмая, – едва слышно ответила Марина.

– Когда последний раз кровь сдавала? Анализы на вич есть?

– Да, есть.

– Когда сдавала?

– На 12 недели.

– Так хорошо. Полис твой где?

– Там в папке, в конверте.

Перед глазами ходили круги и очень хотелось закрыть глаза. Слабость растекалась по всему телу и становилось холодно. Рук она уже почти не чувствовала от холода, ноги были чужими.

– Не закрывай глаза! Мы скоро уже приедем. Потеряешь сознание – хуже будет. Держись, девочка, держись!

– Ага! – на выдохе сказала Марина, но снова закрыла глаза

– Какая по счету беременность?

– Четвертая.

– Ох ты ж, мать героиня. А чего тогда сразу не позвонила нам?

– Дети… – попыталась оправдаться Марина.

– Так оно понятно, что дети, – дала понять ей фельдшерица.

Машина остановилась, Марину перегрузили на каталку и куда-то везли по длинным обшарпанным коридорам, пахнувшим свежей краской. Её жутко укачивало и тошнило от мелкой тряски, но сказать она уже ничего не могла и потеряла сознание.

Очнулась она в кровати под капельницей и с пульсометром на пальце. Голова гудела, и тошнило так, что на не смогла сдержать рвоты. К ней тут же подошла медсестра, обтёрла и сменила простыню. Больничная одноразовая рубашка неприятно прилипала к телу.

– Как мой рёбенок? – спросила Марина, уже осознав, что живота нет.

– Это врач вам расскажет, я не знаю. Только пришла на смену. Да вы не волнуйтесь, через час примерно она к вам зайдёт. Поспите пока.

Спать было не очень удобно, но не спать было не возможно и Марина закрыла глаза. Еще несколько минут она слышала мерное гудение аппаратуры палаты интенсивной терапии, приглушённый стук каблуков медсестры и дыхание соседки, а потом уснула тяжёлым глубоким сном.

Осмотр врача её разбудил. Милая рыжеволосая женщина теплыми руками в перчатках ощупывала её живот, который был разрезан. Только сейчас Марина поняла, что тупая боль внизу от операции, а не от неудобной позы.

– Что со мной? Что с ребёнком? – торопливо спросила она.

– С вами всё будет хорошо, – уверила Марину врач и, спрятав глаза, снизив голос до шёпота, продолжила. – А малыша не спасли…

Марина только закусила губу. Даже не заплакала, хотя было от чего. Чувствительность возвращалась к ней и пальцы докторши начинали приносить боль.

– Завтра вас переведут в обычную палату. Операция была сложной и вы останетесь под наблюдением еще две недели. Необходимо пройти курс…

Что было за лечение и сколько еще находиться в этих стенах, Марину уже не слышала. Все её мысли крутились вокруг трёх последних месяцев: от момента, как она узнала о предстоящем переезде до сегодняшнего утра, пока ей не сказали, что её четвертый ребёнок не выжил. Его не спасли. “Это я его не спасла. Я его не полюбила и не приняла,” – корила себя Марина вновь и вновь прокручивая в своей голове сцену домашней ссоры с Володей.

Тогда она была на взводе и сказала, что не нужны ей ни девочка, ни мальчик, что она устала от пелёнок и вечного кормления. Что она вообще не хочет больше детей. Марина кричала, размахивала руками, а он смотрел на неё спокойно, как будто в телевизор, и не отвечал.

Сейчас на больничной койке, не чувствуя внутри себя легких пиночков, ей хотелось забрать свои слова обратно. Вернуться в ту точку и что-то изменить. Но это не возможно и она вот здесь и сейчас с тем, что случилось. И ей с этим жить дальше. Вина за случившееся легла тяжёлой свинцовой шалью на неё, и голову было поднять очень сложно сейчас.

– Вы меня слышите? – потрясла её врач за плечо. – Слышите меня? С вами всё хорошо?

– Да, да, конечно,– очнувшись ответили Марина. – Я останусь на сколько это будет нужно. Если мне позволят…

Врач вышла из палаты, что-то шепнув на ухо стоящим у выхода медсестрам, но Марина не заметила этого. Она смотрела не моргая в потолок и всё прокручивала в голове свои слова в запале сказанные мужу в тот роковой вечер.

Сколько всего может выдумать себе женщина, которая решила взять вину на себя. Вспомнить недостающие подробности и не сказанные слова, разворошить душу и навести полный хаос в голове и в сердце, при этом отвергнув действительность и факты за ненадобностью, потому что они не подтверждают её выдуманную картину мира.

Глава 7 Вечная любовница

Марина вернулась