Читать онлайн Великая Рыба бесплатно

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Действие этой книги разворачивается в 1999-2002 годах. Некоторые моменты жизнеописания героев могут вызвать удивление у молодых читателей, так как многое из того, что сейчас является неотъемлемой частью нашей жизни, в те годы ещё не существовало. Сотовая связь только входила в обиход. Планшеты и смартфоны изобретены ещё не были. Мобильные телефоны – только кнопочные, при этом ими владел далеко не каждый. Входящие звонки по сотовой связи были платными и дорогими. В то время не было и социальных сетей: «Вконтакте» и «Одноклассники» будут созданы только спустя 6 лет, «Фейсбук» – спустя 4 года, а «Инстаграм» – спустя целых 12 лет от того времени, в котором разворачивались события книги. В некоторых кругах ещё были слышны отголоски беспредельных девяностых, но в целом жизнь становилась спокойнее. При этом позволялось многое из того, что сейчас немыслимо. Курение ещё не было запрещено в кафе и других общественных местах, а автомобили ещё не стали достоянием каждой семьи. Всё это будет гораздо позже. А сейчас предлагаю вам вместе с героями книги окунуться в удивительную эпоху – время начала двухтысячных.

Все действующие лица, имена и сюжеты вымышленные. Сходство с реальными людьми и событиями является совпадением.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1.

Данилевский

Шел тысяча девятьсот девяносто девятый год. В Санкт-Петербург пришла весна. Долгожданное солнце прогоняло последний снег, воздух теплел. Дни становились длиннее. Стояла середина марта.

Вечерело. За столом, перед экраном компьютерного монитора сидел человек. Он был высок и худощав. Звали его Александр Данилевский. Ему было тридцать семь лет.

Данилевский работал программистом. Он обладал незаурядным аналитическим умом и увлеченным характером. Род своей деятельности он считал скорее искусством, чем работой, и часто, увлекшись новым алгоритмом, продолжал заниматься им дома, проводя вечера перед своим компьютером. Сейчас же, решив немного отвлечься, он включил интернет.

Там, на экране, горело окно Всемирной Сети. Это был его мир. Его пространство. Там все было просто и понятно – не то, что в реальной жизни.

Новости.

Беседы в чатах с друзьями – такими же виртуальными, как и он для них.

Новинки всего, чего только можно.

Из радиоприемника, стоявшего тут же, на столе, среди вороха бумаг и не допитой чашки кофе, звучала песня, слова которой никак не могли оставить Данилевского равнодушным.

«Наша с ней основная задача – не застуканными быть на месте. Явки, пароли, чужие дачи, и дома надо быть в десять», – неслись из маленького динамика голоса «Високосного Года».

Он оторвался от монитора и перевел взгляд за окно. Там, на улице, заходящее солнце заливало багряным светом Петербургские крыши.

Итак, песня…

Данилевскому казалось, что эти слова – о нем. Как давно и как прекрасно все начиналось… «А ведь уже пять лет прошло,– с некоторым удивлением подумал Данилевский. – Правда, дачи были свои».

Итак, всё началось пять лет назад с совсем не веселого события.

Осенью девяносто четвертого года скончалась его мать. Она долго страдала онкологией, и исход давно был известен и ожидаем. Но, наблюдая этот многолетний процесс умирания, Данилевский не заметил, как стал все чаще задумываться о смерти. Он начал опасаться, что та придет и к нему раньше времени. Возможной причиной смерти могло быть все, что угодно. Страх подогревали известия о свирепствовавшей в те годы в стране эпидемии дифтерии, и Данилевский тревожился еще сильнее.

Прошло еще две недели, и однажды на улице к Данилевскому подошел какой-то странный господин. Сложно сказать, чем именно он был странен, но каждый, посмотрев на него, невольно думал: «Какой странный человек!..»

Странный Человек спросил, не скучно ли нашему герою в одиночестве, и предложил составить компанию. Данилевский был настроен весьма скептично, но отказываться не стал. Рабочий день кончился, жена находилась в командировке – необходимости спешить домой не было. В конце концов, странный прохожий был вежлив и дружелюбен… Они вместе прошлись по улице, а после как-то невзначай завернули в ближайшее кафе. Странный Человек то рассказывал забавные истории про каких-то знакомых, то вдавался в философские рассуждения… Он всё больше вызывал любопытство.

И тут он неожиданно перешел к теме вечной жизни, но совсем не той, о которой говорят в церкви. Речь шла о другом, демоническом существовании… Данилевский еще не успел оправиться от похорон матери, и слова незнакомца больно задели его душу. Он с интересом выслушал своего собеседника, но все же математический разум программиста восторжествовал. «Это всего лишь сумасшедший, – понял Данилевский. – Сколько времени я на него потерял!»

«Если ты считаешь меня сумасшедшим, – произнес вслух Странный Человек, – то подумай, откуда я знаю все о тебе? Даже то, что ты хранишь глубоко в душе, чего стыдишься и тщательно скрываешь?» Он начал рассказывать истории студенческой и школьной жизни Данилевского, которые сейчас казались забавны – что-то разбил, когда-то забрал тайком книгу из библиотеки…

Данилевский усмехнулся, но был крайне удивлен. Он хорошо помнил, как это происходило, но, по его мнению, никаких свидетелей этим событиям не было. Камер видеонаблюдения в те годы не существовало. Странный Человек действительно знал о нем все…

Данилевский растерянно оглянулся вокруг. Посетителей в кафе почти не было. На улице, через витрину рассматривая заведение, стояла ярко-рыжая веснушчатая девица с хот-догом в руках. Она откусывала его очень неряшливо, и алый кетчуп пачкал ее лицо. Не переставая жевать, девица вытиралась рукой, но кетчуп еще больше размазывался по щекам, чем-то напоминая кровь. «Я подумаю», – сказал Данилевский и быстро направился к выходу из кафе. «Не стоит тебе торопиться наружу. Мало ли что может случиться на улице», – назидательно произнес Странный Человек ему в спину. Данилевский замедлил шаг. Странный Человек продолжал: «Чихнет сейчас кто-нибудь, и ты заболеешь смертельной инфекцией. Хотя жизнь и без того может быть не мила. Если хочешь – иди, подумай. Скоро сам будешь меня искать». Данилевский постарался выбросить его слова из головы, но странное дело – с тех пор его жизнь действительно начала меняться.

Алла, на которой он был женат, стала все чаще ссориться с ним по пустякам. Впрочем, и раньше их жизнь не была идеальной, но теперь отношения еще больше ухудшились. Супруги превращались в двух совершенно чужих людей, которые по какой-то нелепости вынуждены были жить на одной территории. Так наступила зима, принеся с собой Новый девяносто пятый год. Весна пролетела незаметно, и наступило лето.

Лето было жарким, и маленький дачный поселок близ Мги, где чета Данилевских проводила свой отпуск, походил на южный курорт. В поселке даже имелся импровизированный пляж на берегу заполненного водой карьера. После купаний Данилевские возвращались на свою дачу, где устраивали чаепития. Иногда они приглашали соседей – супругов Лосевых, а порой и сами ходили к ним в гости. Нельзя сказать, чтобы они дружили семьями – слишком не похожими друг на друга были эти люди, слишком отличались их взгляды на жизнь. Лосев был начинающим, но весьма удачливым бизнесменом, жена его недавно окончила институт и пока не работала, да ей это было и не обязательно – супруг вполне мог полностью ее содержать. «От делать нечего друзья» – совсем как у Пушкина.

У Лосева была странная привычка давать всем прозвища. Данилевского ему почему-то нравилось называть на португальский манер Санчо.

– Прекрати, – возмутился как-то Данилевский. – Мне не нравится.

– Да что ты, шуток не понимаешь! – обиделся Лосев. – Подумаешь! Меня в школе вообще называли копытным! – он весело захохотал. – Кстати, а у тебя какая кликуха в детстве была?

– Данте, – нехотя ответил Данилевский. – Созвучно: Данилевский – Данте. Если уж тебе хочется, называй меня лучше так. И закроем эту тему.

– Ой, как прелестно! – неожиданно захлопала в ладоши жена Лосева. – А можно, я буду звать тебя так?

Так и протекала отпускная жизнь – отдых, перемежающийся с хлопотами по участку и дачному дому. Алла время от времени напоминала Данилевскому, что крышу веранды хорошо бы залатать, пока снова не начались дожди, и, как и положено добропорядочному российскому мужу, он решил наконец этим заняться. Он старался закончить работу побыстрее, и, видимо, в спешке случайно сдвинул лестницу, по которой уже в который раз забирался на крышу. Данилевский упал с большой высоты и сломал ногу.

Оставшуюся часть лета пришлось провести в гипсе. Отпуск у Аллы кончился, она переехала в город, Данилевский же решил остаться на даче – так хорошо и тепло было вокруг. Алла приезжала к нему лишь в выходные. Остальное время он вынужден был сам справляться с нехитрым дачным бытом. Он даже не обижался на жену – в свете их ухудшавшихся отношений ее безразличие не казалось ему чем-то недопустимым. Да и времени на обиды не было – слишком много сил отнимали обычные житейские дела: согреть и заварить чай, приготовить или подогреть еду. И даже, опираясь на костыли, погулять за пределами участка.

Но помощь и сострадание пришли с неожиданной для него стороны.

Лосевы, как ни странно, прониклись бедой Данилевского. Они старались, насколько возможно, помочь ему, облегчить его одинокое существование, заходя к нему то вместе, то по отдельности. Постепенно бытовые проблемы стали отступать, а одиночество – скрашиваться приятельским общением. Данилевский был удивлен и безмерно благодарен.

В чете Лосевых особенно проявляла заботу супруга, что, собственно, и понятно – женщинам более свойственно сострадание. Кроме того, Лосев почти ежедневно вынужден был ездить в город по рабочим делам, так что он никак не мог бывать у соседа так же часто, как она.

Её звали Лана. Маленький рост, стройность, граничащая с худобой, волнистые тёмные волосы до плеч – со спины ее можно было принять за подростка. Она была очаровательно смешлива и непосредственна, что делало ее ещё более милой.

Пациенты часто влюбляются в своих сиделок и медсестер.

Данилевский влюбился.

Ему нравилось в ней абсолютно всё. Когда она смеялась, Данилевскому казалось, будто вокруг звенят тысячи серебряных колокольчиков. Звук ее имени казался Данилевскому волшебным заклинанием. Он безумно желал ее. Выздоровев, он выплеснул на Лану весь арсенал ухаживаний – таких настойчивых, к каким редкая женщина останется равнодушной.

Лана так сильно контрастировала с его женой – высокой, слегка тяжеловесной и необычайно серьезной дамой. Алла очень гордилась тем, что она кандидат наук, и не просто кандидат, а преподаватель университета. Она, когда-то первая красавица курса, с годами стала слишком успешной и требовательной ко всему, что ее окружало, даже к устройству быта. До появления Ланы Данилевского это устраивало, но теперь… Долгое время он изо всех сил старался не выдать ненароком своего увлечения – чтобы ни Алла, ни Лосев ничего не заподозрили.

Несмотря на благодарность за сочувствие в беде, Данилевский Лосева не любил. Ему не был приятен этот полный мужчина с лоснящимися щеками и миниатюрной, аккуратно подстриженной бородкой. «Жирный», – называл его Данилевский про себя. Но самым главным недостатком Лосева являлось то, что он был Ее мужем. От мысли, что этот человек каждую ночь прикасается к его любимой, Данилевскому становилось не по себе. Ему хотелось думать, что Лана живет с Лосевым по какому-то нелепому стечению обстоятельств. «Ведь так не должно быть, она не может любить его», – думал Данилевский изо дня в день.

«Мы спешим разными дорогами на один вокзал»…

Воспоминания вновь ожили перед глазами Данилевского.

Каждый свободный день, который удавалось выкроить под любым предлогом – был то отгул или мнимая командировка – они встречались у электрички, отъезжавшей к дачному поселку. Тому самому, где судьба когда-то свела их вместе. Они ездили туда круглый год – даже зимой. Снега выпадало столько, что для того, чтобы попасть на участок, проще было перелезать через забор, чем откапывать калитку. В один из таких дней произошел казус, о котором Данилевскому вспоминать было не приятно.

Зима тогда полностью вошла в свою силу, стоял крепкий мороз. Лана пришла на свидание в великолепной шубе, сшитой из пушистых шкурок песца. Шуба была длинная, достававшая маленькой Лане почти до щиколоток. Снегу намело так много, что забор было легко перешагнуть. Для высокого Данилевского это не составило труда; с некоторыми усилиями, путаясь в своих мехах, перелезла и Лана.

Данилевский был уже у дверей дачи, когда услышал за спиной возгласы возмущения. Обернувшись, он увидел забавную картину: Лана шагала к нему с крайне серьезным видом, гневно размахивая руками и не сдвигаясь при этом с места.

«Данте! Я же застряла! Что ты стоишь, помоги мне!» – выкрикивала она, когда Данилевский уже готов был расхохотаться. Длинные полы шубы зацепились за доски забора, мешая дальнейшим движениям. Данилевский, не долго думая, взял Лану за плечи и дернул на себя. Руки его соскальзывали по гладкому меху, но Данилевский сдаваться не привык и, уцепившись за рукав, рванул еще раз. Раздался треск, и через мгновенье он оказался в сугробе, продолжая сжимать мягкий мех. Только странное дело – Ланины крики усилились и приобрели угрожающую окраску. Да и вообще ее почему-то не было рядом. Выбравшись из снега, Данилевский улицезрел любимую, оставшуюся на том же месте, но на ее шубе почему-то исчез рукав… С тех пор Данилевский терпеть не мог меховую одежду.

«Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино, но мы, как птицы, садимся на разные ветки и засыпаем в метро…» – продолжало звучать по радио.

«Увы, это так, – усмехался Данилевский всякий раз, как слышал эти слова. – Сколько актерского мастерства пропадает в нас!»

Как тяжела была после тех свиданий дорога домой! Каждый из них втайне от другого поглядывал на часы.

Приехав обратно на городской вокзал, они спускались в метро, коротко целовались на прощание и разлетались по разным направлениям: он – до «Площади Ленина», а она – на другую линию, до «Василеостровской».

А потом он развелся с женой. Конечно же, причиной тому была Лана. Данилевский хотел, чтобы любимая женщина принадлежала только ему, и, сознавая, что кто-то должен сделать первый шаг, взял его на себя, тем более что отношения с Аллой стали совсем никуда не годными. Только Лана почему-то боялась ответных действий.

Вздохнув, Данилевский отпил уже остывший кофе. Быть может, сегодня она позвонит. В ожидании этого можно было и дальше коротать время в виртуальном мире. «Какое прекрасное изобретение – сотовый телефон, – подумалось Данилевскому. – Можно безбоязненно занимать телефонную линию Интернетом». В те годы выделенная линия была большой редкостью, интернет чаще всего подключался через городскую телефонную сеть.

Итак, что пишут во Всемирной Паутине?..

Да все то же. Весь мир и Санкт-Петербург в частности готовятся к встречи Миллениума, который настанет в ближайший Новый год. Президент был там-то и сказал то-то…

Франция. В Париже на Эйфелевой башне таймер отсчитывает оставшееся до Миллениума время.

Королевство Мерхенхафт. «Минуточку, что это за страна такая? Какое-то мелкое княжество, что ли?» Заголовок гласил: «Монарх-долгожитель готовится отпраздновать очередной день рождения».

2

Принцесса Виктория

Вдруг здание затряслось. Данилевский почувствовал, как вибрируют пол и мебель под ним, услышал, как дрожат книжные полки у стены напротив. Так было всякий раз, когда по улице проезжал трамвай. Со шкафа, на который Данилевский обычно забрасывал ненужные журналы и прочий бумажный хлам, что-то упало. Потом тряска прекратилась – трамвай уехал.

Данилевский выбрался из-за стола и поднял упавшую книгу. Это оказалось старое издание сказок Шарля Перро. Он вспомнил – недавно приходили приятели с маленьким ребенком, и, чтобы развлечь малыша, для него нашли книжку с цветными картинками. После ухода гостей Данилевский и забросил книгу наверх.

Одна из иллюстраций была вынесена на обложку: на ней прекрасный принц держал за руки очнувшуюся от столетнего сна принцессу Аврору. Позади них в камине ярко горели дрова. На чугунной каминной решетке красовались несущие всадников лошади, а сверху, на полке, стояли замысловатые часы. Их циферблат был увенчан короной, которую поддерживали два льва…

* * *

За окнами замка давно стемнело. Полумрак огромного зала нарушал лишь отблеск камина; за чугунной решеткой с изображениями всадников весело потрескивали дрова, изредка взметая в дымоход яркие искры. На каминной полке отсчитывали время старинные фарфоровые часы в виде двух львов, поддерживающих корону над циферблатом. Напротив камина стояло огромное кресло. Спинка его была так высока, что даже самый крупный человек, усевшись в него, показался бы маленьким. Вся обстановка зала с её готическими окнами, тяжелыми бархатными портьерами и старинными книжными шкафами должна была подчеркивать ничтожность каждого, кто сюда входил.

В кресле, держа на коленях раскрытую книгу, сидела девушка. Её и без того худенькое тело казалось в нем совсем крохотным, ноги в потертых джинсах едва доставали пола. Длинные волосы рассыпались по плечам. Казалось, книга ее не интересовала; откинувшись на спинку, она смотрела в огонь, мечтая о чем-то прекрасном, будто в языках пламени было отражение её грёз.

Этот мрачный замок был её родным домом, знакомым и любимым с детства. Она знала каждый его закоулок, каждый потайной ход, выстроенный за много веков до её рождения – её, Принцессы Виктории.

С недавнего времени Принцесса была влюблена.

Предметом ее страсти был… нет, не прекрасный принц. И не доблестный рыцарь. Как ни удивительно, это был уже весьма немолодой человек, король из соседнего Сагского королевства. Звали его Густав Девятый.

Густав Девятый, несмотря на зрелый возраст, слыл обаятельным и даже красивым, при этом имея репутацию жесткого и эгоистичного человека. Он не любил в чем-либо себе отказывать. Он покорял женские сердца, и о его любовных похождениях слагали легенды. Виктория эти легенды знала, но все же надеялась, что с её появлением жизнь короля Густава переменится. Вот и сейчас, глядя в огонь камина, она видела себя бесконечно счастливой, а рядом с собой – самого дорогого на свете человека. Короля Сагского, Густава Девятого.

Мечтания Виктории прервали материнские шаги.

– До празднования дня рожденья короля Иоганна осталась всего неделя, – сказала королева Августа, войдя в каминный зал. – Ты не забыла? Мы поедем в Тибий в среду и пробудем там два дня.

Тибий был столицей королевства Мерхенхафт, где правил уже упомянутый Иоганн.

– Не забыла, – ответила Виктория. – Только не помню, сколько лет ему исполняется. Сто пятьдесят или сто пятьдесят девять?

Правителя королевства Мерхенхафт Иоганна соседи за глаза называли Мумией. Он был настолько стар, что все вокруг (а может быть, даже он сам) забыли его истинный возраст. Поговаривали, будто он болен раком, но это продолжалось десятилетия, а Король Иоганн не умирал. Болезнь высушила его, сделав похожим на мумию, но так и не могла победить.

– Кажется, сто пятьдесят девять, – усмехнулась королева Августа. – А что с твоим новым платьем?

– Завтра первая примерка.

Для принцессы Виктории специально к предстоящему в Мерхенхафте торжеству шили вечернее платье. Хотя король-Мумия праздновал свой день рождения ежегодно, Виктории предстояло побывать на его празднике впервые. Дело в том, что ее совершеннолетие наступило только в этом году, и соответственно она только теперь получила право присутствовать на торжествах и балах.

– Ладно. Проследи, чтоб все сделали в срок, – сказала королева Августа.

– Конечно, мамочка,– ответила Виктория и мечтательно произнесла: – Интересно, приедет ли Густав Девятый?..

Королева Августа вздрогнула. Она помнила, как ее дочь в день своего совершеннолетия, на который по традиции съехались правители всех сказочных королевств, впервые увидела этого человека. И с тех пор имя Густава Девятого не сходило с ее уст.

– Он стар для тебя, – сказала королева тоном, не терпящим возражений.

– Мамочка, ему всего пятьдесят шесть! Это же не король Иоганн! – хихикнула Принцесса Виктория.

– Всё равно, для тебя – старый. Он могущественный правитель, и мы должны стараться поддерживать с его королевством добрые дипломатические отношения. Но не до такой же степени! Милая, если уж тебе так хочется замуж, вокруг достаточно достойных женихов. Например, принц Максимилиано из Фабского королева. Как умен, как красив! И по возрасту тебе подходит гораздо больше.

Перед глазами Виктории живо предстал двадцатитрехлетний Максимилиано – высокий, статный, с густыми вьющимися волосами и завораживающим взглядом темно-карих глаз. Настоящий Прекрасный Принц! Только характером не удался – он слишком хорошо сознавал свою красоту.

– Мамочка, он думает только о себе, – возразила Виктория. – Это же эгоист.

– Разве тебя это беспокоит? Ведь Густав Девятый тоже эгоист. Вообще мне странно, что ты недолюбливаешь Максимилиано. Вы так мило играли вместе, когда были детьми!

– Вот-вот. И я прекрасно помню, что он никогда не страдал от нелюбви к своей персоне. А что до Густава, то мне кажется, ты не права. Милая мамочка, как же ты не можешь понять, что я люблю его! Никто другой, сколь бы он ни был умен и красив, мне не нужен.

– Какая еще любовь! Ты видела его всего один раз. Глупости это.

Виктория мечтательно улыбнулась. Да, всего один раз. Но как!..

Это было в день ее совершеннолетия. На праздник со всех сказочных королевств съехалось много гостей – короли и королевы, принцы, принцессы и другие почетные гости. Все разговаривали между собой о юной Виктории. Многие прочили ей в женихи красавца Максимилиано и обсуждали, скоро ли будет помолвка. Разговоры подпитывало и то, что сам Максимилиано время от времени оказывался возле Виктории. На самом деле они всего лишь обсуждали предстоящий после поздравлений бал. Максимилиано хвастался, с кем и в какой очередности собирается танцевать, комментируя достоинства и недостатки каждой из юных дам. «Если хочешь, твой танец будет первым, ты же именинница», – сказал он. «Не стоит беспокоиться, – рассмеялась Виктория. – Удели время тем, для которых твое внимание более важно!» «Не пожалей потом», – бесстрастно ответил Максимилиано и отошел.

И тут Виктория увидела Его. Густава Девятого. Их глаза встретились, и в следующий момент она поняла, что нет для нее ничего дороже его взгляда.

Праздник продолжался. Все по очереди произносили поздравительные речи. Густав Девятый тоже – он говорил заранее заготовленные слова о ее молодости и очаровании, а потом, когда объявили бал, станцевал с ней вальс. К утру гости разъехались, но с тех пор Виктория ни о чем другом думать не могла.

И вот сейчас, возможно, она снова сможет увидеть его – великолепного Густава Девятого.

– Глупости это, – повторила Королева Августа. – Был бы жив отец… Он заставил бы тебя одуматься.

– Я уже достаточно взрослая, чтобы некоторые вещи решать самой, – спокойно, но твердо возразила Виктория.

Королева Августа недовольно поджала губы и, ничего не ответив, вышла из зала.

Виктория облегченно вздохнула.

Но напоминание о предстоявшем празднике вернуло ее из заоблачных мечтаний. В общем-то, подготовка к поездке была начата давно, но теперь, когда оставалось совсем немного времени, Викторию посетили сомнения: все ли успеется в срок? Она отложила книгу и подбежала к телефону, стоявшему в углу зала. Это был огромный аппарат, выдержанный в стиле начала двадцатого века, который служил внутренней связью замка. Современная техника стремительно входила в повседневность, ведь время в сказочных королевствах течет так же, как и во всем остальном мире. Виктория быстро связалась со своей фрейлиной-компаньонкой.

– Жду у себя, – сказала Принцесса Виктория и, повесив трубку, умчалась в свой будуар.

Вскоре пришла и фрейлина-компаньонка.

– Тяжело с мамой, – пожаловалась Виктория. – Ей Густав Девятый не нравится, и она постоянно об этом говорит. Через неделю я снова увижу его… Знала бы ты, как я счастлива!

– Будьте осторожны. Его везде сопровождает одна из советников – очень вредная особа, – предостерегла Фрейлина-Компаньонка.

– Которая занимается социальными делами?

– Да. Она следует за ним повсюду – говорят, между ними какая-то связь.

– Какая? – с вызовом спросила Принцесса Виктория.

– Такая, – опустила глаза собеседница. – Вы же знаете, какой он…

– И какой же?

Фрейлина-Компаньонка перешла на шепот, будто боялась, что ее подслушают:

– Густав Девятый не пропускает ни одной юбки, и Вам это прекрасно известно. Узнает о Ваших чувствах, воспользуется, а после бросит… Простите, что говорю это. Я понимаю, Вам не приятно слышать такие слова.

Принцесса Виктория выслушивала эти истории очень часто, и в душе ее выросло несогласие. «Почему я должна верить злым языкам? – думала она. – Даже если это и так, все от того, что никто никогда не любил его по-настоящему. А я люблю».

Вслух же она сказала:

– Я сама разберусь, что для меня хорошо, а что плохо. Как мне надоели эти слухи! В конце концов, эта дама действительно занимает должность советника, значит, вполне может сопровождать Густава на переговорах.

– Она советник по социальным, а значит, сугубо внутренним вопросам! – напомнила фрейлина. – При чем тут международные встречи?

Принцесса Виктория тяжело вздохнула. Она понимала, что Фрейлина-Компаньонка права, но все ее существо противилось этой правде.

– Ладно, – сказала она, – не будем об этом. Тем более что говорить пока не о чем – Густав и внимания-то на меня не обращает. Мне кажется, я для него все еще ребенок… Кстати, завтра примерка моего праздничного платья!

Виктория начала делиться сомнениями по поводу своего наряда. Но я не буду передавать их дальнейший разговор – боюсь, он вам покажется скучным.

3

Запретные двери

Петербургское солнце стремительно клонилось к закату.

Комната наполнилась полумраком, нарушаемым лишь синеватым отсветом компьютерного монитора. Данилевский сосредоточенно стучал пальцами по клавиатуре, дописывая не законченную на работе программу. Волнительное ожидание прошло, и он полностью погрузился в дела.

И тут, когда спокойствие окончательно воцарилось в его душе, тишину комнаты прорезал телефонный звонок. Пронзительные трели старого светло-зеленого аппарата казались музыкой. Прервав незаконченную командную строку, Данилевский побежал к телефону. «Лана», – звучало в его голове.

Но это оказалась вовсе не Лана, а бывшая жена Алла.

– Как дела, Сашенька? – вежливо осведомилась она.

– Работаю, – ответил Данилевский. – А у тебя?

– Да вот, тоже не сижу на месте, дела все, дела…

«Ей что-то надо от меня», – подумал Данилевский. С тех пор, как они развелись, Алла звонила крайне редко и всегда по делу. Дела, как правило, были бытовые: то починить что-то внезапно сломавшееся в ее квартире, то встретить какую-то посылку на вокзале, потому что она сама не могла… Данилевский понимал, что Алла использует его – возможно, даже вымещает обиду за развод, но чаще всего не отказывался. Он как будто чувствовал себя ответственным за то, что сделал эту женщину одинокой.

– Чем обязан?

– Саша, я не буду делать длинных вступлений. У меня действительно случилась беда – маму сегодня увезли в больницу. Говорят, инфаркт, в реанимацию положили.

Данилевский искренне удивился: теща всегда представлялась ему некоей «железной леди», которую, как он считал, не могли сломить никакие недуги. И вот, на тебе…

– Помощь нужна? – смягчившись, поинтересовался он.

Казалось, Алла ждала этого вопроса и звонила лишь для того, чтобы его услышать.

– Сашенька, – сказала она, – меня просили привезти ей кое-какие вещи, но сегодня уже поздно, а завтра я занята на работе. Съезди, пожалуйста, в больницу, передай пакет!

Данилевский поморщился: ему совсем не хотелось ехать непонятно куда.

– Ты не находишь, что у меня тоже есть работа? С девяти до шести.

– Ну, Сашенька, будь другом, выручи! Я действительно завтра не могу, у нас защита двух кандидатских. Ты же знаешь, что это такое, весь день занят с утра до глубокой ночи. А в больницу можно приехать и после шести. Тебе нужно только подойти к реанимации и передать пакет с вещами, туда посетителей не пускают.

– Ну хорошо, – смирился он. – Где эта больница находится?

Опять уговорила. Ох уж это невыносимое чувство вины…

Алла объяснила ему, куда надо ехать и, договорившись о времени и месте встречи, попрощалась.

От романтического настроя не осталось и следа. И отпрашиваться на работе всё же придётся – не ехать же за тёщиными вещами на банкет, который традиционно готовили диссертанты после своих защит.

Он вернулся за стол, и тут опять зазвонил телефон. «Алла не все сказала», – недовольно подумал Данилевский и нехотя вернулся к аппарату. Он уже не был рад, что согласился помочь.

– Алле, это ты? – защебетал в трубке тоненький голосок Ланы, и на душе тут же потеплело.

– Конечно, я, – улыбнулся Данилевский. – Как я рад твоему звоночку!

– Антон пошел в магазин, – сообщила она, – так что можем спокойно поговорить.

– Я скучаю.

– Я тоже очень-очень скучаю! – откликнулась Лана. – Сегодня на работе только о тебе и вспоминала!

«Как же, – подумалось Данилевскому, – скучаешь! Вот и ушла бы от своего жирного Лосева». Вслух же он сказал:

– Ланусь, у меня через полторы недели день рождения, во вторник…

– Помню-помню, подарок готовлю! – весело откликнулась Лана.

– Да Бог с ним, с подарком. Я хочу в этот день быть с тобой. Только с тобой, слышишь? Это будет для меня лучший подарок! Приезжай ко мне.

– Вторник, говоришь?.. – протянула Лана.

Ее голос несколько изменился, и эти изменения Данилевскому не понравились. Неужели она хочет отказаться? Почему?..

– Не знаю, получится ли у меня во вторник, – продолжала Лана. – Я думала, мы встретимся в выходные – Антон как раз в субботу идет в сауну, у них там корпоративный мальчишник.

Повисло молчание. «Да пропади он пропадом, этот Антон, – начал злиться Данилевский. – Какое мне дело, куда он идет и чем занимается?» Вслух же он мягко сказал:

– В субботу мы обязательно встретимся, договорились? Я тебе таких блюд наготовлю – пальчики оближешь!

– Ну хорошо, – кокетливо согласилась Лана, – я уверена, будет вкусно!

– Еще как вкусно, – шепнул Данилевский, намекая не только на еду, и Лана радостно засмеялась. – Итак, с субботой мы решили, но, может быть, еще и во вторник, а?

– Антоша… ой, прости!.. Данте! Я подумаю, хорошо? – попыталась она смягчить оговорку, но тут же быстро прошептала: – Все, Антон идет! Пока!

Короткие гудки.

Настроение на нуле.

Она обмолвилась. Назвала его чужим именем. Именем своего мужа – человека, которому с ним изменяет. С которым живет бок о бок и каждую ночь спит в одной постели.

«Господи, как же погано на душе!» – в сердцах подумал Данилевский. Из радиоприемника доносилась композиция «Дорога в ад».

На следующий день, отпросившись с работы, Данилевский заехал к Алле в институт за вещами для тещи. Ему пришлось дождаться перерыва, так как попал он во время самого разгара заседания. Бывшая жена выглядела радостной и возбужденной – очевидно, защита диссертанта шла хорошо, а может быть, в предвкушение грядущего банкета. Она передала Данилевскому полиэтиленовый пакет, туго набитый какими-то вещами, и протянула двухсотрублевую купюру.

– Дашь деньги врачу, – напутствовала Алла. – Ты же знаешь, они без денег делать ничего не будут, бросят человека помирать, не подойдут даже.

«Вообще-то – не знаю, не доводилось», – раздраженно подумал Данилевский.

– Может, ты преувеличиваешь?

– Да ты что, какое преувеличение! Об этом все вокруг говорят. Вчера дала сотню, но сегодня другая смена. Они меняются каждый день.

– И что, ты каждый день будешь деньги носить? – с сомнением спросил Данилевский.

– Ну, – засомневалась Алла, – по крайней мере на первых порах, пока она в реанимации. Знаешь, первые три дня самые опасные, нужен глаз да глаз.

Как же она уверенно говорит, как будто сама – медик. Данилевского коробило всякий раз, когда Алла безапелляционно рассуждала о вещах, о которых имела лишь поверхностное представление.

– И откуда ты знаешь про три дня?

– Врач сказал. Ну все, мне пора, – неожиданно оборвала разговор Алла и упорхнула обратно в зал. «Глубоко научный человек», – с сарказмом подумал Данилевский и поехал в клинику.

Больницу он нашел без труда, зато в поисках реанимации пришлось поплутать. Казалось, это здание построили специально для того, чтобы путаться в его коридорах.

Наконец искомое место было найдено. Данилевский робко постучал в белую дверь с надписью «Кардиологическая реанимация», но ответа не было. Подождав еще минут пять, он решил было зайти без приглашения, но тяжелая дверь внезапно с треском распахнулась, и оттуда, одетая в ночную сорочку, в повязанном на голову шерстяном платке выскочила его теща. Женщина, не обращая внимание ни на что вокруг, решительно зашагала прочь.

– Маргарита Семеновна, – окликнул ее Данилевский, – Алла просила…

Но, никого и ничего не замечая, теща мчалась вдаль по коридору. Следом за ней из реанимации выбежали три девушки в хирургических костюмах. В авангарде была самая молодая на вид, ростом едва ли достигавшая Данилевскому до подбородка, с курносым носиком и собранными на затылке русыми волосами. Две другие, повыше и покрупнее ее, бросились Маргарите Семеновне наперерез и, схватив ее за руки, попытались увести обратно. Но та легко отшвырнула медсестер, будто это были не люди, а вцепившиеся в нее невесомые зверьки. Девушки остановились в нерешительности, боясь вновь подойти к пациентке. Курносая блондинка, напротив, ринулась вдогонку Маргарите Семеновне и, поравнявшись с ней, преградила ей путь.

– Куда Вы идете? – спросила девушка.

– На Красную Площадь, – буркнула Маргарита Семеновна. – Мне надо на троллейбусную остановку!

«Вот это да, – ошеломленно подумал Данилевский. – Она забыла, что находится в Питере?»

Но девушка-медработник не растерялась.

– Вы не туда направляетесь, – уверенно заявила она. – Красная площадь находится совсем в другой стороне!

В глазах Маргариты Семеновны мелькнула искорка разума. Она остановилась и выжидательно посмотрела на собеседницу.

– Красная площадь находится во-он там, – продолжала та, указывая на реанимацию. – Позвольте я Вас провожу?

К удивлению Данилевского, пациентка позволила взять себя под руку и довести до белой двери.

– Сейчас мы придем прямо на остановку, – приговаривала при этом маленькая девушка, не забывая подавать коллегам какие-то знаки. Те, видимо, отлично ее понимая, кивнули и бесшумно проскользнули обратно в реанимацию.

Данилевский простоял еще минут двадцать. Он боялся теперь стучать или входить самостоятельно, считая, что может что-то нарушить своим нетерпением. Но его ожидание было вознаграждено: двери открылись вновь, и оттуда показалась полненькая девушка, участвовавшая в только что виденной им сцене.

– Что Вы хотите? – спросила она.

Данилевский решил, что ему стоит поговорить с врачом.

– Вот вещи для Сидоровой, – сказал он, протягивая пакет. – А можно ли побеседовать с доктором?

– Кем Вы приходитесь? – спросила девушка.

– Кому?

– Ну Сидоровой, кому же еще? – с раздражением уточнила медсестра. – Вы же ей принесли вещи?

– Да, ей… Я зять ее. Дочь не смогла, у нее защита…

– Ждите, сейчас доктор выйдет.

Она забрала пакет, а Данилевский вновь остался один у белых дверей. Сейчас, думал он, выйдет какой-нибудь суровый мужчина – по-другому реаниматолога он представить себе не мог. Каково же было его удивление, когда перед ним появилась та самая курносая девчонка, так умело справившаяся с разбушевавшейся тещей. «Наверно, врач занят», – подумал Данилевский и на всякий случай напомнил:

– Мне бы доктора, я родственник Сидоровой.

– Я дежурный врач, – спокойно сказала девушка, глядя на него снизу вверх. Взгляд ее был достаточно властный, и Данилевский невольно смутился.

Она начала что-то рассказывать про тяжелое состояние, но слова пролетали мимо его сознания. Мучил только один вопрос, и Данилевский, улучив паузу, сказал:

– Простите, я только что видел Маргариту Семеновну. И слышал все, что она говорила. Она что, сошла с ума?..

Курносая девушка вздохнула:

– К сожалению, такое бывает. Сердце работает плохо, и мозг недополучает кислород. Это случается не у всех, но, если и происходит – проходит достаточно быстро. Очень жаль, что Вам довелось стать свидетелем подобной сцены.

– А как Вас зовут? – неожиданно для себя спросил Данилевский.

– Ольга Ивановна, – ответила девушка.

«Надо же, такая юная, а уже Ивановна», – подумал он и тут вспомнил о деньгах. Ему было неловко их предлагать, но в голове звучали слова Аллы. «Наверное, она лучше знает, она ведь общалась с ними», – решил Данилевский и протянул Ольге Ивановне купюру.

Та удивленно вскинула брови:

– Это что?

– М-м-м… В общем, это Вам.

– Зачем?

– Ну, за Ваше внимание, за уход… Чтобы все было благополучно.

«Дурацкая ситуация», – думалось Данилевскому.

– Вот что, – сказала меж тем Ольга Ивановна. – Давайте так договоримся: когда Ваша родственница пойдет на выписку, тогда, если захотите, и отблагодарите врача. А сейчас рано, мало ли что может случиться.

– Вот Вы и возьмите, чтобы ничего не случилось, – вырвалось у Данилевского.

Девушка начала сердиться.

– Вы кем работаете? – спросила она.

– Программистом. А какое…

– Так вот, – перебила она его, – если Вы покупаете компьютер, то в магазине правило цены-качества работает. А человеческий организм – это Вам не техника. Деньги на процесс лечения не влияют. И чтобы я взяток больше не видела! – добавила Ольга с раздражением.

– Простите, – потупился Данилевский. – Это ее дочь велела…

«А говорят, что все врачи деньги берут… Значит, не все, вот она, например, не такая!» – подумал он.

Эта молодая докторша, такая прямая и решительная, казалась такой непохожей на женщин, которых он знал ранее. Это становилось интересно. Вроде бы, все порученные Аллой задания он выполнил, вещи передал, можно и уходить. Но уходить просто так не хотелось. Данилевский почувствовал, что сейчас развернуться и уйти будет неправильно, ему искренне захотелось сделать что-то приятное для этой девушки. Может быть, пригласить её в кафе?.. А почему бы, собственно, и нет?

– А скажите, когда Ваша смена закончится?

– Я дежурю сутки, – ответила Ольга Ивановна уже мягче. – До девяти утра. Извините, мне надо работать.

И она скрылась в белых дверях.

«Надо же, Ольга Ивановна, – еще раз подумал Данилевский, выходя на улицу. – Симпатичная. Решительная, прямолинейная, хотя чего удивляться – мужская профессия…» Вдруг оказалось, что ему очень даже нравится эта Ольга Ивановна. По крайней мере, она не называет его чужим именем. Как всегда, Лана вновь вторгалась в его мысли. «Она думает только о своём жирном Лосеве, – рассуждал Данилевский, – а когда-то любила меня… Впрочем, все это глупости! Она всегда душой была с ним. Я был и остаюсь для нее запасным вариантом, как ни печально это признать. Надо с этим заканчивать. В конце концов, кто мне мешает встретиться с кем-то ещё, пока она занята своим мужем?..»

4

Король-Мумия

Наконец настал долгожданный день, когда Король Иоганн прибавил себе ещё один год жизни.

В Тибий, столицу королевства Мерхенхафт, со всех концов сказочного света стекались гости. Король-Мумия очень любил день своего рожденья и ежегодно устраивал пышные торжества. Даже простому народу повелевалось веселиться – день этот был объявлен государственным праздником, во время которого в каждом городе устраивали ярмарки, танцы и уличные зрелища, прославляющие короля.

Проезжая по Тибию, Виктория с интересом рассматривала через автомобильное стекло пышно украшенные улицы. С фасадов домов свисали национальные флаги, на окнах алели гирлянды воздушных шаров, и почти на каждой стене красовался огромный портрет дряхлого Иоганна: на красных полотнищах величиной в несколько окон (а порою и с целый дом высотой) похожая на обтянутый кожей череп королевская голова дарила миру свою улыбку.

Королева Августа, поглядывая на портреты, прошептала: «Не иначе, старик впал в детство. Будто совершеннолетие встречает». Виктория, услышав её слова, тихонечко засмеялась:

– Или круглую дату. Может быть, ему все-таки сто пятьдесят лет исполняется? – предположила она. – Или все сто шестьдесят?

– Если бы это была круглая дата! – вздохнула Августа. – За последние три десятка лет каждый год он устраивает нечто подобное. Весь мир смеется.

Высоких гостей встречали у самого входа в загородный дворец. По широкой, устланной малиновыми коврами мраморной лестнице они поднимались на полукруглую площадку, где гордо стоял Король-Мумия, радушно улыбаясь впалым ртом. Поверх черного фрака плечи его покрывала украшенная горностаем лиловая мантия, а на облысевшей голове громоздилась гигантская корона. Венец был настолько тяжел от обилия золота и самоцветов, что казалось странным, как тонкая шея Короля-Мумии выдерживает его вес.

После приветствия юбиляра лакеи препровождали гостей в колонный зал, где должно было состояться основное торжество. Этот зал был огромен и поражал великолепием. Высоченные мраморные колонны заканчивались под самым потолком коринфскими капителями, а стены украшали античные барельефы. Пол, как и лестницу перед дворцом, устилали малиновые ковры, которые казались необычайно яркими на фоне белого мрамора.

Виктория и Королева Августа приехали в числе первых. Принцесса была великолепна: ее длинные волосы были уложены в изящную прическу, нежно-голубое шелковое платье струилось мягкими складками до самого пола. Войдя с матерью в колонный зал, Виктория с интересом оглядела присутствующих. Густава Девятого пока не было, и она начала рассматривать остальных гостей.

Вот принц Максимилиано – гордо, почти высокомерно шествует рядом с венценосными родителями. Вот ещё знакомое лицо, а вот ещё, но имен этих людей Виктория вспомнить сейчас не могла.

Наконец в зал вошел Густав Девятый. Государь Сагского королевства. Высокий и стройный, он смотрелся ничуть не хуже молодого Максимилиано. Пышные седеющие волосы красиво обрамляли высокий лоб, худощавое лицо озаряла приветливая улыбка. За ним следовали приближенные персоны, каждого из которых Виктория заочно хорошо знала: увлекшись Густавом, она не преминула досконально изучить структуру его королевства и особенно приближенных лиц. Вот этот толстенький человечек – министр финансов, вон тот лысеватый – министр иностранных дел, а тощая дама рядом с ними – советник по социальным вопросам. Та самая, о которой предупреждала Фрейлина-Компаньонка. «Не слишком-то она красива, – оглядев ее с головы до ног, подбадривала себя Виктория. – Я и моложе, и симпатичнее…»

Густав Девятый, тепло поприветствовав Короля-Мумию, встал рядом с почетными гостями. Взгляд его серых глаз скользнул по Виктории. «Господи! Он смотрит на меня!» Как будто разряд электричества прошел сквозь её тело.

Началась торжественная часть. Говорились бесчисленные слова поздравлений, пожелания долголетия (которого и так хватало); гости начали утомляться, но король Иоганн, ничуть не устав, с удовольствием слушал каждое слово.

– Он, наверное, не адекватен, – услышала Принцесса Виктория шепот прямо над ухом. Это был принц Максимилиано. – Неужели старик не понимает, что здесь нет ни одного искреннего человека?

Виктория пожала обнаженными плечами. Какое ей было дело до Короля-Мумии сейчас, когда там, напротив, стоял Густав Девятый!

– Ноги уже устали стоять, – продолжал Максимилиано. – И выпить хочется.

– Потерпи, – ответила Виктория. – Осталось всего пять поздравлений.

Но она обнадежила принца слишком рано.

Как только официальные речи закончились, в зал ровненькой цепочкой вошли дети. Ангельские создания лет шести от роду, в беленьких платьицах, с гигантскими бантами на головах, они построились в ряд и начали читать перед дряхлым Иоганном стихи. В руках каждый ребенок держал по огромной белой гвоздике.

Стихотворные слова, сочиненные к этому празднику, мало чем отличались от прошлогодних. Главным было с невероятной помпезностью вложить в них как можно больше любви (а может быть, псевдолюбви) к монарху.

Славься во веки,

Наш мудрый король,

Мы любим тебя

И гордимся страной,

– декламировали дети хорошо отрепетированными голосами. Строф было много, и все они походили одна на другую. Закончив чтение стихов, детки по одному стали подходить к Королю-Мумии и вручать ему белые гвоздики. Последнего ребенка старый монарх взял на руки, облобызал его пухленькие розовые щечки своими высохшими губами и, с минуту покрасовавшись перед гостями и камерами придворных корреспондентов, опустил на пол. Король-Мумия любил детей. Это было неотъемлемой частью его имиджа.

Когда детишки удалились («Какое облегчение!» – прошептал Максимилиано), гостей пригласили в соседний зал. Там были накрыты столы для фуршета. Король Иоганн в последние годы предпочитал кормить гостей стоя – возможно, для того, чтобы даже во время еды каждый из них невольно выражал почтение юбиляру. Вдоль стен все же расставили стулья, и добрая половина гостей, изображая бодрый вид, как бы невзначай устремилась к ним.

Принцесса Виктория не переставала тайком посматривать на Густава Девятого. Она ловила каждый, даже самый мимолетный его взгляд, и не заметила, как к ней подошел Король-Мумия.

– Милое создание, – проскрипел он, – могу ли я попросить Вас об одном одолжении?

– Конечно, – ответила девушка.

– Видите ли, дорогая, скоро подойдет время выноса торта. По традиции каждый год его разрезает самая юная гостья торжества. Сегодня эта гостья – Вы. Не откажете старику?

– Конечно-конечно, – улыбнулась Виктория.

Когда Король-Мумия удалился, она подошла к матери и прошептала:

– Я буду резать торт! Он сказал, это такая традиция. Интересно, почему?

– Это символ, – тихо, почти что одними губами ответила королева Августа. – Он считает, что юность разрезающего праздничный торт символизирует прибавляющийся у него год жизни.

– Это как?..

– Ну, будто бы следующий год его жизни будет наполнен такой же энергией, как жизнь разрезающего торт. Ты должна будешь сделать первый надрез, все остальное – работа прислуги.

Виктория посмотрела по сторонам, пытаясь вновь увидеть Густава Девятого, но тут вышел управляющий праздником и провозгласил:

– Минуточку внимания!

Гости, зная ежегодный регламент, прервали беседы и, переглядываясь, встали по сторонам.

Двери распахнулись, и в зал вплыла ступенчатая башня из крема, на вершине которой полыхало бесчисленное множество свечей. Это был торт. Торт был таким же необузданно большим, как и размах всего праздника.

Его довезли до конца зала, где на заранее приготовленном возвышении уже стоял король Иоганн, опять в своей мантии и короне. Его рот приходился как раз напротив свечного пламени. Вдохнув поглубже, монарх изо всех сил дунул на свечи, повторив это ещё и ещё, пока последний огонек не потух. Раздались аплодисменты.

– По традиции, – провозгласил управляющий, – право разрезать торт предоставляется самой юной гостье – Принцессе Эвентурского королевства Виктории!

Принцесса направилась к возвышению. Она чувствовала на себе каждый взгляд, чувствовала, как рассматривают её длинное голубое платье, как смотрят на её маленькие обнаженные плечи, на прическу и тонкую шею. Обернувшись, она тут же встретилась глазами с королем Густавом Девятым. Он смотрел на неё не мигая, будто пытался взглянуть в самую глубину. Ноги сделались невесомыми, тело будто пронзил электрический разряд. Казалось, что время остановилось. Не помня как, Виктория дошла до огромного торта, получила широкий нож и сделала надрез в этой горе бисквита и крема. Опять раздались аплодисменты.

Позже, когда торт был окончательно разрезан и кусочки его розданы гостям, Виктория не раз встречалась глазами с Густавом Девятым. Возможно, это случалось чаще, чем того требовали приличия, но Викторию это уже не волновало. Временами ей казалось, будто он смеется над ней, а спустя минуту – что проявляет мужской интерес.

Радостно.

Страшно.

Стыдно.

Что, уже не смотрит?

Потерял интерес?! О, только не это!!!

Посмотрел… Радостно. Страшно. Стыдно.

5

Доктор Оля

Вернувшись на работу, Данилевский вновь погрузился в мир алгоритмов. Лишь иногда, выходя на перекуры, он мысленно возвращался к минувшему утру. Попускать кольца голубого дыма с ним выходил и его приятель, такой же, как и он, программист Борька Загребин. Маленького роста, худосочный, с болезненными тёмными кругами под глазами – видимо, от постоянного недосыпания, он в то же время был наделен непонятным Данилевскому шармом. Почему-то все без исключения женщины их НИИ были от Загребина без ума. Длинные, зачесанные назад светлые волосы придавали ему романтический вид, хотя на самом деле он просто не любил стричься. Борьку Загребина обожали все – молоденькие и пожилые, от сотрудниц отдела до бухгалтерии, куда тот непременно заходил в дни зарплаты.

– Я вчера на такой сайт наткнулся! – рассказывал меж тем Борька. – Супер!

Данилевский, улыбнулся:

– Помнится, ты уже раз бывал на крутом сайте и чуть не убил «винт».

Загребин тут же сделался печальным. Данилевский напомнил ему, как его компьютер подцепил в Интернете вирус, который едва не стер все данные на жестком диске – винчестере или, как называли его программисты на своем жаргоне, «винте».

– Проверка пока ничего плохого не дала, – ответил Борька. – Посмотрим, как сегодня заработает мой старичок…

Данилевский тем временем подумал об Ольге Ивановне. Надо непременно встретить ее с дежурства и проводить домой, иначе она исчезнет из его жизни так же внезапно, как появилась, а Данилевскому этого не хотелось. Но также не хотелось раньше времени рассказывать об Ольге Загребину. Надо было что-то придумать. Данилевский не любил враньё, но сейчас другого выбора у него не было.

– Слушай, Борька, прикрой меня завтра с утра! – сказал Данилевский. – Теща совсем плохая. Хоть и бывшая, все ж член семьи. Аллка дежурит в больнице всю ночь, я обещал ее сменить…

Загребин понимающе кивнул.

– Сходи, что ж делать… Какое счастье, что у меня таких проблем не возникает! Женитьба – абсолютное зло. Ей-богу, если всё-таки и женюсь когда-нибудь, то только в старости и только на сироте.

* * *

Ольга Ивановна вела свою пациентку к реанимации и участливо приговаривала:

– Вот сейчас мы придем на Красную площадь. Я вас самым кратчайшим путем выведу.

«Черт бы побрал эту конференцию, – думала она при этом. – Все в актовом зале, даже позвать некого!»

Дело в том, что в тот день в больнице собрали совещание, куда ушли все врачи кроме дежурных. Ушел и новенький доктор Игорь Олегович Дудь, который завтра утром должен был сменить ее на дежурство. Сегодня он знакомился с реанимацией, и она, Ольга Ивановна, была его «гидом». Дудь, худенький невысокий мужчина со смуглой, слегка желтоватой кожей, был старше ее лет на двадцать, но держался с ней настолько дружелюбно, что разница в возрасте совсем не чувствовалась. Он был так трогателен в своей простоте, что Ольга сразу прониклась к нему симпатией.

Недавно от ее ушел молодой человек. Она переживала, чувствовала себя одинокой и потому старалась обращать внимание на каждого мужчину – можно ли им заменить бывшего? Что сделать, чтобы забыть того, к которому она так привязалась за полгода их романа?

С момента расставания прошло уже около месяца, но душевные раны не заживали. Ольга научилась с головой окунаться в работу, с радостью брала лишние дежурства, но дома тоска возвращалась. Придя с суток, она сразу же ложилась спать, чтобы не думать и не грустить.

Тем временем они с пациенткой миновали белые двери и оказались снова в реанимации. «Слава Богу! Почти добрались, – подумала Ольга Ивановна. – Еще чей-то родственник некстати пришел… Только бы не ее!»

Ольга Ивановна подвела больную к койке и сказала:

– Вот остановка троллейбуса, даже скамейка стоит! Давайте вместе присядем и подождем троллейбус! – а сама думала: «Только бы она послушалась!»

Рядом стояли медсестры с приготовленным успокоительным.

Потом Ольга Ивановна объяснялась с посетителем, который, как назло, оказался родственником именно этой пациентки, а затем кончилась конференция, и вернулся доктор Дудь.

– Пойдемте покурим, и я домой пойду, – предложил он.

Тогда еще не было выпущено приказа о запрете курения в медицинских учреждениях, и около реанимации была специальная комнатушка, куда персонал ходил на перекур. Там стоял старый диван и небольшой стол со стеклянной литровой банкой, которая заменяла пепельницу.

– Спасибо, Вы мне очень помогли сегодня, – улыбнулся Дудь.

– Завтра будете без меня, – почти назидательно сказала Ольга и сама удивилась, что разговаривает так с человеком, который годится ей в отцы.

– Что ж, придется, – снова улыбнулся Дудь. – Зато Вы домой пойдете, отдыхать будете.

– Знаете, – вдруг сказала Ольга, – я не люблю бывать дома. Вам, наверное, будет смешно, но мне не забыть, как я там встречалась с моим парнем.

– А сейчас вы уже не встречаетесь?

– Нет. А у Вас есть жена?

– Есть, но мы развелись, – ответил Дудь.

–И дети, наверное, есть?

– У меня была дочь. Она умерла.

– Что?..

Ольга Ивановна недоуменно посмотрела в глаза доктору Дудю, а тот продолжал:

– Да. Ее убили. Муж застрелил.

Ольга не верила своим ушам – этот мягкий немолодой уже человек, с которым она почти подружилась, оказывается, хранил в себе такое горе. Видно, ему захотелось выговориться, и он продолжал:

– Я даже какое-то время героин принимал, потом бросил. Гепатитом С заразился.

Ольга еще больше округлила глаза, но показывать недоумение было не прилично, и она постаралась перевести в шутку:

– Значит, целоваться не будем!

Дудь улыбнулся, но промолчал.

«Что ж, будем просто друзьями, – решила Ольга Ивановна. – Хорошо, что он сразу сказал, что болен».

Следующим утром, выкроенным столь самозабвенным враньем, Данилевский отправился в больницу и ровно в девять – ноль-ноль стоял у дверей реанимации. «Надо попробовать, – думалось ему. – Чёрт, цветы не купил… А может, и правильно: от денег она отказалась, вдруг от цветов тоже откажется?»

Ему казалось, что он простоял вечность, но стрелка часов почему-то отсчитала только пятнадцать минут. «Может быть, она ушла раньше?» – испугался Данилевский и постучал в двери.

К нему вышла полная, похожая на ожившую гору женщина в белом халате и пробасила:

– Вы к кому?

– Простите, – растерялся Данилевский. – Не подскажете, с Ольгой Ивановной можно поговорить?

Женщина оглядела его с головы до ног, будто определяя, подходит ли он для молоденькой докторши, и, уже миролюбивее сказав «Подождите», исчезла внутри.

От внимания Данилевского не ускользнул этот оценивающий взгляд. «Кажется, проверку прошёл», – усмехнулся он про себя.

Прошло еще неопределенное количество времени, двери раскрылись вновь, и оттуда вышла Ольга. Данилевский еле ее узнал – она была в кожаной куртке, а прежде собранные в хвост волосы свободно рассыпались по плечам. Взглянув на него снизу вверх, она сказала:

– Мой рабочий день закончен. Сегодня будете беседовать с Игорем Олеговичем!

– Ольга, я просто хотел Вас увидеть.

«Неужели? – удивленно подумала она. – Родственник больной, да ещё и женатик… Только не это». Вслух же сказала:

– Ну что, увидели? А теперь я пойду домой. Спать, знаете ли, хочется.

– Можно я вас провожу?

Она вновь подняла на него глаза:

– Проводить? Интересное желание. А Вы на машине?

– Нет… – с сожалением ответил Данилевский. – «Безлошадные» к проводам не допускаются?

– Особенно женатые.

– Я разведен.

– Правда? – с сарказмом спросила Ольга Ивановна. – Вчера, помнится, у Вас была теща!

– Да это же теща бывшая! – рассмеялся Данилевский. – Мы с женой давно развелись, а тут у неё на кафедре защита, она оппонент, и так некстати мать заболела… Она никак не могла вырваться, попросила помочь. Ну не мог же я отказать человеку, с которым прожил столько лет. Оля, мы правда в разводе. Хотите, паспорт покажу, если не верите?

– Хочу! – выпалила Ольга. Не смотря на состояние «активного поиска» у неё был принцип – никаких близких отношений с женатыми, пациентами и их родственниками.

На ее удивление Данилевский вынул паспорт и начал его листать.

– Ладно, верю, – устало сказала она. – Пойдемте. А Вы всегда такой безотказный?

– Вы о чём?..

– Ну, вот вы ведь уже развелись, а она всё равно просит Вас что-то сделать, Вы отпрашиваетесь с работы, хотя это нужно ей, а не Вам… Или Вы не работаете?

– Работаю, – улыбнулся Данилевский. – Я действительно отпрашивался. Как Вы точно заметили! От Вас ничего не скроешь!

– Надо же, в разводе, а всё равно помогаете… Бывают же такие мужчины!

За этими разговорами они вышли в залитый солнцем больничный двор. Ольга Ивановна потянулась и с наслаждением произнесла:

– Хорошо-то как на воле!

Данилевский улыбнулся:

– Хотите погулять?

Она удивленно вскинула брови:

– И куда Вы меня собираетесь вести?

– Куда захотите.

Поворот дел был любопытен, и в другой день она, наверное, согласилась бы, но только не сейчас – дежурство выдалось напряженным, больные поступали тяжелые, и за всю ночь прилечь почти не удалось. Сейчас ей действительно очень хотелось спать.

– Вы забыли, что я с дежурства? У меня ноги заплетаются, а Вы гулять зовете! Дайте сначала выспаться.

– Хорошо. Чтобы Вы по дороге не расквасили нос, я доведу Вас до дома, запишу телефон и, когда Вы проснетесь, позвоню. Согласны?

Ольга одобрительно кивнула, и, сопровождаемая Данилевским, вышла за ворота больницы. Ей так нравился утренний город, от улиц которого пахло свежестью и свободой. Как сладостно было ехать домой в то время, когда весь народ спешил по делам!

– Простите, Оленька… Ведь можно Вас так называть, правда?

– Пожалуйста, я не на работе.

– Меня интересует один нескромный вопрос, и пока я его не задам, не смогу успокоиться.

– Я не замужем. Но это не значит, что можно ломиться ко мне в постель.

Данилевского немного покоробила такая прямолинейность, в поведении Ольги был явный перебор. «Большого о себе мнения, – подумал он. – И додумывает слова за меня, а ведь я хотел другое спросить. Но, в общем-то, она близка к истине, ради приятного бонуса всё это и затевалось… Что ж, тем интереснее».

– Хм. Вообще-то, я о другом. О деньгах, которые Вы не берете.

Ольга с удивлением посмотрела на Данилевского, и он пояснил:

– Бывшая жена сказала, что у вас все их берут. А Вы отказались. Почему?

Смягчившись и, явно польщенная, она начала объяснять:

– Видите ли, взятками можно нажить крупные неприятности. Мой диплом и годы, проведенные в институте, не стоят тех денег. Ваша жена – простите, бывшая жена – по-моему, чудовищно неправа. Если кто-то и взял ее деньги, это не значит, что так поступает каждый врач. По крайней мере, можно принять благодарность в конверте, но только тогда, когда пациент идет на поправку. А тяжелый больной – вдруг он завтра умрет? А потом будут претензии: как же так, вы деньги взяли и не уберегли… Как будто человек – это механизм какой-то.

– А разве нет? – вновь улыбнулся Данилевский.

– Конечно же, нет! Каждый индивидуален. У каждого есть свои особенности.

– Никогда не задумывался об этом. Признаться, я частенько слышал о том, что врачи требуют денег, но теперь, благодаря Вам, понял, что это не так.

– Это все средства массовой информации. В газетах – сплошные разборки врачебных ошибок и ни слова о достижениях. Все читают, и создаётся картина, будто мы не лечим, только взятки берём. Хоть бы кто-нибудь рассказал, как мы тяжелых больных спасаем.

Меж тем они дошли до автобусного кольца. Около столбика с желтой вывеской номеров стояло две полупустых маршрутки.

– Ну все, вон моя стоит, – указала Ольга на одну из них. – Я поехала.

Поехала? Одна? А ведь сначала соглашалась, чтобы ее проводили до дома, отметил про себя Данилевский.

– Оля, а телефон?

– До свидания.

Она хотела было убежать, но Данилевский мягко взял ее за руку:

– Оленька, обманывать не хорошо. Вы обещали.

– Ничего я не обещала, – ответила она и примирительно добавила: – запишите мне свой. Я отдохну – и сразу же позвоню вам. Но берегитесь, если нарвусь на жену!

«А вы, Ольга Ивановна, злючка. Это даже забавно!» – думал Данилевский, царапая на клочке бумаги свой рабочий и домашний номер. Мобильный он не написал – входящие и исходящие звонки тогда стоили очень дорого, экономия была в порядке вещей.

– Телефоны готовы, – сказал он, – протягивая записку. – Не захотите встречаться – я не настаиваю. Но вдруг я понадоблюсь Вам как программист?

– Так вот, значит, чем Вы занимаетесь, – улыбнулась Ольга. – Компьютера у меня нет, но всё равно – интересно!

6

Лабиринт

На работе до вечера Данилевский хмуро сидел за монитором, по привычке иногда выходя на перекуры. Он даже пытался курить за рабочим столом, но тут же был одернут некурящими коллегами – женщинами, старавшимися вести здоровый образ жизни. Их было всего две, но от их принципов страдал весь отдел. На минутку прибегала Майская – худая бухгалтерша, не устоявшая перед чарами Борьки Загребина. Она была настолько высокого роста, что приходилась вровень Данилевскому. Свои короткие волосы Майская постоянно перекрашивала, и сейчас они были неестественно бордового цвета. Цвет назывался «дикая слива». Еще Майская носила большие очки, что делало ее похожей на стрекозу. За последний месяц ее приходы в отдел участились, что не ускользнуло от внимания окружающих. После ухода Майской посыпались едкие комментарии, парируемые явно польщенным Борькой.

А вечером позвонила Лана.

– Приходи завтра ко мне, – сказала она.

«С чего это вдруг?» – удивился Данилевский. Оказалось, Лосев уехал в срочную командировку.

– И на долго он отбыл?

– Не знаю точно. Дня на два – три.

Данилевский возмутился:

– Ты соображаешь, куда зовешь меня? Чтобы я очутился героем плохого анекдота, когда внезапно возвращается муж?

Конечно, он немного лукавил – он бывал у нее дома в отсутствие Лосева. Сколько горячих ночей было проведено в той квартире!.. Но теперь Данилевский, вспоминая об этом, удивлялся, как мог тогда на такое решиться.

– Ну что ты, – возразила тем временем Лана, – мне самой это не выгодно. Я-то больше тебя потеряю. Так что не беспокойся – все под контролем.

Данилевский усмехнулся:

– Может, тогда переедешь наконец ко мне, и нам не придется больше прятаться?

Она замялась и, стараясь смягчить разговор, сказала:

– Данте, миленький, я сейчас не могу этого сделать. Ты же знаешь нашу ситуацию…

Он знал. Он слышал об этом уже в течение нескольких лет: Антон должен полностью выкупить свой бизнес, тогда они станут независимы от партнеров, и можно будет развестись. Говоря по правде, Данилевский не совсем понимал, какое отношение бизнес имеет к браку, но спорить с Ланой было крайне сложно.

– Я вечером дома и буду тебя ждать, – предложил он.

Они еще поболтали о чем-то – именно поболтали, это был разговор ни о чем, – и распрощались. «Надо Алле деньги вернуть», – вдруг вспомнил Данилевский. Предназначенная для больницы купюра все еще находилась у него.

Дозвониться до бывшей жены оказалось делом не простым. В результате телефонного разговора вечер грядущего дня обещал быть необычайно насыщенным: Данилевский поочередно ждал в гости и любовницу, и бывшую жену. Он даже немного забеспокоился, что может произойти накладка, но вскоре беспокойство сменилось усталостью. Как же они обе издёргали его своими «хочу-не хочу», «могу-не могу» и «ты бы сходил, ты бы сделал»… «Если одна опоздает или другая вздумает прийти раньше, им же хуже», – бесстрастно подумал Данилевский и включил Интернет.

Сайт независимых новостей. Заголовки манили:

«Миллениум: будет ли конец света?»

«До краха компьютеров остается девять с половиной месяцев»

«Коронованный долгожитель празднует сто шестидесятый день рождения».

* * *

После юбилея Короля-Мумии минуло всего две недели, а у Густава Девятого уже появился повод для визита в Эвентурское королевство, где царствовала королева Августа.

Весь день Виктория не могла найти себе места. «Встреча лидера государства» – момент, когда Густав с сопровождающими выходили из небольшого белоснежного самолета на яркие ковровые дорожки, был наполнен особенного волнения. «Он приехал. Боже, как скоро это случилось… А вдруг у него действительно только деловой интерес?» Виктория с волнением наблюдала, как вслед за монархом из самолета появляется его свита. Министр финансов, министр иностранных дел… Советника по социальным вопросам не было, хотя раньше Густав Девятый брал ее с собой повсюду. Отсутствие тощей дамы вселяло в Викторию надежды.

Потом прошла дипломатическая встреча, на которой монархи обсудили пути дальнейшего сотрудничества, и наступило время ужина.

Стол накрыли в самом большом зале замка. Испокон веков здесь проходили королевские пиршества. Этот зал помнил крестины принцессы Авроры – те самые, на которых явившаяся без приглашения фея прокляла новорожденную, а другая, из числа официально приглашенных гостей, постаралась смягчить проклятие. Несколько столетий минуло с тех пор. Теперь приглашать ко двору фей стало считаться дурным тоном, и никому из них нынче в голову не приходило обижаться на королей. Феи жили в своих маленьких домиках, тихо наблюдая, как граждане сказочных королевств овладевают чудесами современной техники, и снисходительно улыбались: они-то знали, что рано или поздно всё равно обратятся к ним.

За весь день Густав Девятый ни разу не обратил на Викторию заинтересованного взгляда. Все время он оставался сух и бесстрастен, и лишь дежурная вежливая улыбка скрашивала его лицо. Как будто не было ничего в Тибии… «А может, действительно не было? – сокрушенно подумала Виктория. – Неужели мне все показалось?..»

То же происходило и за ужином. Велась обычная светская беседа; ни слова не было сказано гостем Принцессе. Девушка была в отчаянии. «Какая же я самоуверенная дура», – ругала она себя, сгорая от стыда за свои влюбленные взгляды.

Королеву Августу ситуация радовала – выходило, что дочери опасная связь не грозит.

Вечером, когда совсем стемнело и гости разошлись в отведенные им покои, Виктория отправилась к себе, от расстройства не пожелав ни с кем разговаривать. Придя в свою комнату, она разрыдалась.

Время перевалило за полночь, но Виктории не спалось. Она даже не ложилась, предаваясь передумыванию минувшего дня. В комнате царила духота, от которой не спасало даже открытое окно – на улице стояло безветрие. Отодвинув легкую занавеску, Виктория с удовольствием вдохнула ночной воздух. Он казался наполненным легкой прохладой и ароматами свежих трав. «Надо пойти погулять, – вытерев слезы, подумала Виктория. – Там так спокойно и хорошо… Подышу свежим воздухом и, быть может, засну. Господи, как же глупо я себя вела! Как стыдно, как нестерпимо стыдно!..»

Переодевшись в любимые джинсы и футболку, зашнуровав кроссовки, она вышла из комнаты.

В коридорах замка оказалось пустынно – час стоял поздний, все давно спали.

В парке было темно и немного прохладно. Луна стояла высоко, переливаясь серебристым светом на листьях высоких, ровно подстриженных декоративных кустов. Это был удивительный парк, появившийся во времена, когда замковые укрепления потеряли свою актуальность, а в моду вошли сады. Король, правивший в те годы, захотел создать то, чего не было ни у кого из соседей – огромный зеленый лабиринт, и это ему вполне удалось. Дорожки, обсаженные живыми стенами стриженых кустов, то пересекались, то уходили в тупик. Когда-то лабиринт был украшен мраморными статуями, но потом в целях пущей сохранности их переместили в национальный музей, заменив точными копиями из искусственного материала.

Виктория медленно шла по лабиринту, вглядываясь в звезды и вдыхая ароматы ночных фиалок, как вдруг услышала за спиной знакомый голос:

– Вам тоже не спится, Принцесса?

Оборачиваясь, она чувствовала, как неистово забилось сердце.

Позади нее стоял Густав Девятый.

Он был совсем близко – в какой-нибудь паре метров. Лунный свет поблескивал на его седеющих волосах и мягко обрисовывал контуры худощавого лица. Он подошел еще ближе:

– Если я нарушил Ваши раздумья, прошу меня простить. Скажите – и я удалюсь.

– Ну что Вы, нисколько! Нисколько не нарушили, – улыбнулась Виктория. – Я очень рада видеть Вас здесь!

«Боже, что я говорю! Не слишком ли это откровенно звучит?» – проносилось у нее в голове, но чувства уже затмевали разум.

– У вас удивительный сад, – сказал Густав Девятый.

– Да, его создали более двух столетий назад. А раньше на этом месте был крепостной ров.

– Что Вы говорите! Стыдно сказать, но я тут чуть не заблудился.

Его бархатный голос звучал завораживающе.

– Ничего удивительного, – ответила Виктория, – ведь это лабиринт.

Она старалась говорить спокойно, но внутри у нее все переворачивалось от волнения.

Густав Девятый удивленно произнес:

– И Вы не боитесь гулять тут, да еще и ночью?

– Я с детства знаю все закоулки, – улыбнулась девушка. – В скульптурах скрыты подсказки! Хотите, покажу Вам, как здесь надо ходить, чтобы не заблудиться?

Она протянула ему руку. Он подошел совсем близко, взял ее ладонь и, не говоря ни слова, поцеловал в губы. Какой это был поцелуй!.. Он не был долгим, но для Виктории это был миг небывалого счастья. Оторвавшись от ее губ и внимательно посмотрев ей в глаза, Густав вкрадчиво произнес:

– Простите, Принцесса. Если я Вас оскорбил, скажите об этом. Можете даже дать мне пощечину – я не обижусь.

«Если я, как положено приличной девушке, скажу, что оскорблена, хоть это и неправда, он больше не подойдет ко мне, а если скажу «нет», он решит, что я дурная», – лихорадочно размышляла Виктория, но слова вырвались сами:

– Мне очень стыдно, потому что я не должна так говорить, но мне был приятен Ваш поцелуй.

Густав Девятый тут же крепко обнял ее и, прижав к себе, вновь прильнул к ее губам. На этот раз поцелуй был долгим и горячим. Виктория, ранее не имевшая опыта в интимных делах, с удивлением ощущала его мягкие губы и страстный язык. Ей казалось, что вот это – верх земного блаженства. Теплые руки Густава внезапно скользнули под ее футболку и уже гладили спину. Виктория обняла его крепче, будто давая понять, как она счастлива и благодарна за те ласки, которые он дает.

– Девочка моя, как же ты свежа и прекрасна, – шептал Густав, скользя губами по ее шее. Руки его продолжали исследовать под футболкой тело Виктории. Они незаметно переместились к груди, опускались всё ниже и уже гладили ее живот. Взявшись за пояс джинсов в том месте, где была застежка, Густав внимательно посмотрел Принцессе в глаза и спросил:

– Ты позволишь?

Будучи в нерешительности, Принцесса медлила с ответом.

– У тебя когда-нибудь был опыт с мужчиной?

Виктория отрицательно покачала головой.

Густав высвободил руки из-под ее футболки, и, обняв, поцеловал в макушку.

– Прости, дитя, – мягко сказал он.

Виктория вновь была в замешательстве: отсутствие опыта его смутило?.. Он считает ее слишком юной? И неужели всё, что было только что, больше не повторится?.. Она посмотрела в его глаза, пытаясь найти ответы. О Боже, как эти глаза были прекрасны!..

«Господи, она влюбилась»… – понял Густав, поймав взгляд Виктории. Этот девичий взгляд, такой нежный и трогательный, испуганный и одновременно желающий…

– Ты хочешь, чтобы это произошло? – осторожно уточнил он.

Виктория несмело улыбнулась.

– У меня действительно нет никакого опыта, – тихо сказала она, – и я боюсь разочаровать Вас или показаться неприличной… Но – да, я хочу этого.

Садовые скамейки, коих в лабиринте было не много, уже слегка отсырели от росы. Казалось, воздух стал ещё более насыщен запахом ночных цветов. Виктория наслаждалась новыми ощущениями и близостью любимого человека, а он – ее юным телом и той любовью, которой было наполнено каждое ее движение, каждый ее взгляд и стон…

Потом они бродили по зеленому лабиринту, то и дело предаваясь объятиям и поцелуям, пока небо не посветлело от первых лучей солнца.

И так было каждую ночь, пока Густав Девятый не уехал.

Но тайная связь продолжалась.

Дипломатические визиты следовали один за другим, становясь всё продолжительнее. С утра проходили деловые встречи, подписывались соглашения, но для Густава и Виктории эти события были необходимой работой, лишь выполнив которую можно было получить заслуженный праздник. Тот, который наступал вечером – только для них двоих.

Они встречались тайком, стараясь никем не быть замеченными. Виктория показала своему гостю самые потаенные места замка. Там они, не обнаруженные никем, уединялись и познавали любовь, в которой Густав был весьма изощрен. Это был абсолютно новый мир для юной принцессы.

Поэтому бывали минуты, когда, ощущая её молодость и наивность, Густав Девятый начинал терзаться сомнениями. «Подумай, что ты делаешь? – говорил он Виктории в такие моменты. – Я старше тебя боле чем на три десятка лет. Беги от меня, пока не поздно!» На что она неизменно отвечала: «А ты не занимайся арифметикой».

«Беда в том, что ты влюблена, – вздыхал Густав Девятый. – Относилась бы ты к нашим отношениям, как к веселому приключению – я бы не переживал».

«Любовь – не беда, а великое счастье», – отвечала на это Виктория. Ну что тут было возразить? Густав вздыхал, мысленно корил себя, что зря всё это начал, но тут же признавал: любовь юной принцессы необычайно приятна и льстит самолюбию!

7

«Три грации»

Минул следующий день, и пришел вечер. Возвращаясь с работы, Данилевский тщательно прошелся по магазинам, выбирая для Ланы вино и пирожные. Она не так уж часто приходила к нему, поэтому каждое такое свидание он старался превратить в праздник, начинающийся с самого изысканного угощения, на которое была способна его фантазия.

Данилевский прибрался в квартире, застелил скатертью маленький столик. Одно омрачало его настроение – Алла опаздывала уже на полчаса. По понятным причинам он не хотел, чтобы жена, пусть и бывшая, ненароком встретилась с Ланой.

В дверь позвонили. «Наконец-то», – облегченно вздохнул Данилевский.

Войдя в прихожую, Алла начала осматриваться вокруг, будто не бывала здесь раньше ни разу.       Данилевский, поздоровавшись, тут же протянул ей деньги:

– Вот, держи. Не пригодились.

Он рассчитывал выпроводить ее как можно скорее, но Алла, казалось, так быстро уходить не собиралась. Будто чувствовала, что должен прийти кто-то ещё, и очень хотела этого кого-то увидеть.

– Мы что, так и будем стоять в коридоре? – спросила она.

– Я думал, что ты спешишь.

– Отчего же, – возразила Алла.

– Прости, ведь ты всегда занята. Я уже привык к этому и не хотел тебя задерживать.

– Сашенька, – рассмеялась она, – я занята днем. А сейчас уже вечер.

Она сняла своё элегантное бежевое пальто, не торопясь повесила его на вешалку и прошла в комнату. Данилевский следовал за ней с нарастающим беспокойством. Ему совсем не хотелось, чтобы она увидела накрытый стол – он догадывался, что тогда она просто из вредности будет тянуть время, чтобы посмотреть на ту, для кого этот стол был накрыт.