Читать онлайн Сказка про Молчуна Лиса бесплатно

Глава 1. Молчун решился

Молчун Лис вышел рано. Земля была холодной, по ней медленно плыли туманные облака, перебирая спящие травы. До восхода солнца еще целый час.

Давно Лис не видел восход! Он скучал по нему. Каждый вечер, засыпая, задумывал встать пораньше и посидеть на порожке дома, посмотреть как разливается солнце. Но всё никак не мог проснуться.

Сегодня был другой день. Мысль, которую нянчил и лелеял Лис вот уже вторую неделю, совсем захватила его. И Молчун решился: он перейдет Лес. Он пройдет его весь и вернется домой с ответами на вопросы, которые мучают всю его деревню уже столько лет.

И сразу стало легко, так легко, будто он уже сделал это. Его не пугали страшные истории, легенды, Лис решил, что самое лучше – это никому не говорить о своем уходе.

Вот идет Молчун по туманной траве, она нежно скользит по ногам. Брюки его подвернуты, чтобы не запачкать в тумане. За плечами небольшой рюкзак. Лис собирался быстро. Не смотря на то, что начал обдумывать свой поход давно, вещи в путь собрал накануне.

В его рюкзачке лежат: прочная крапивная веревка (стоит ли писать что она прочная? разве есть в Разнотравье что-то прочнее крапивной веревки?), маленькая книга с рисовыми страницами, чтобы сушить между ними особенные цветы и крылья бабочек, также Лис подумывал вести путевые заметки, поэтому взял несколько угольных карандашей, банка полная ягод Вороньего дерева, анисовый хлеб, грушевое прошлогоднее вино, красная рубашка, мешочек с злотишной пыльцой. Всякое может произойти, а злотишная пыльца и быстро избавляет от насморка, и хорошо останавливает кровь.

На толстом черном поясе были закреплены резные деревянные ножны, с аулитовым кортиком внутри. Компас не взял, потому что так и не нашел. (Компас – подарок дедушки, Лис закапал около дома во время набегов вальдов. Когда набеги прекратились, то Молчун просто не смог отыскать то место. Так земля и хранит Компас в себе) но вместо ориентира Лис положил ветку молодого вороньего дерева. Он слышал, что в старые времена его предки из Заречья использовали такие ветки задолго до появления компасов. Если такую ветку воткнуть в землю, то через полчаса со стороны юга она покроется пунцовыми цветами.

Молчуну Лису очень хотелось взять с собой краски. Он несколько раз их клал в рюкзак, столько же раз выкладывал. Когда у тебя с собой краски, то ты только и ищешь вид, который зарисуешь, и потому многое уходит от глаз. Лис хотел чувствовать все вокруг, каждый цветок, каждое дерево увидеть. И он окончательно решил краски выложить.

Солнце поднималось. Важное, розоватое. Молчун остановился и закрыл глаза. Тихий стрекот насекомых, шелест деревьев, шуршание крыльев – мир просыпался. Лис бодро двинулся в сторону леса, постукивая по тропинке корявой палкой. День начинался, и был непохож на все другие дни.

Лес виднелся вдали черной густой махиной. Он завораживал, пугал, притягивал, никого не оставлял равнодушным. До него было идти долго, Лис планировал добраться к вечеру, переночевать и войти в Лес на следующий день утром. Когда знаешь что нечто важное предстоит завтра, то дышится легче и сам себе кажешься смельчаком. И Молчун Лис улыбался, смело шел вперед. По его расчетам тропинка скоро должна закончиться, и идти станет сложнее, ну а сейчас об этом можно не думать. Где-то у самых корней трав еще шевелились таящие туманы, солнце слепило и согревало, ротаны летали высоко, что предсказывало хорошую погоду. Деревня просыпалась и начинала свои привычные дела, и еще никто не догадывался, что Молчун Лис решил отправиться Лес.

*

Нагретая солнцем теплая тропинка осталась позади, началось сплошное поле. Спутанные травы, бурьян, понемногу вытесняли привычные растения Разнотравья. Стало будто немного холоднее. Лис остановился, сбросил на землю рюкзак. Вокруг не было даже кочки чтобы присесть, только колючая спутанная трава. Примяв ее ногами, Молчун сел спиной к оборвавшейся тропинке, и стал вглядываться в Лес. Казалось, тот немного шевелится, будто надвигается, приглядывается к Лису.

Молчун вынул анисовый хлеб, но передумал, и бережно завернув в ткань, убрал обратно. «Лучше я поберегу на потом, сейчас мне хватит ягод». Лис съел горсть ягод из банки, и лег на траву.

Солнце было как раз над ним, было сложно открыть глаза.

Вдруг большая тень нашла на лицо. Невиданно огромный ротан плавно приземлился у самого уха Лиса, и терпеливо ждал, когда с ним заговорят. Ротаны на родине Молчуна жили уже много веков, все уже и забыли, что когда-то давно они прилетели с Горы. Этот ротан был таким крупным, что Лису стало немного боязно, этот точно не из его деревни. Молчун приподнялся на локтях, ротан чуть опустил голову. И Лис увидел, что сзади, на шее у него среди жестких чешуйчатых перьев спрятано письмо. Лис слышал, что когда-то давно ротаны были почтовыми комиссарами, но после Большого Вальдского Засилья с них сняли эту должность, дали им свободу от почтового дела, из-за того, что некоторые ротаны предали и воевали на стороне вальдов. Дрожащими руками Лис, переполненный восторга, аккуратно вытащил письмо. Ротан вскинул голову и приоткрыл клюв. Молчун поспешно отломил кусок анисового хлеба и положил в кожаную сумочку, висящую на груди у ротана.

– Извините, это анис грубого помола, у меня только такой хлеб… – Лис беспокойно суетился.

– Ра! – раздался сиплый крик, откуда-то из перьев. Ротан расправил большие сине-черные крылья, попятился назад и взлетел.

Лис долго смотрел на изящный темный силуэт, парящий в вечернем небе. Как сильно уже стемнело, думал Молчун. Он аккуратно поглаживал в руке небольшой плотный конверт. Его распирало любопытство, но Лис хорошо знал, что письма просто так не приходят. Письма – это всегда к тревоге, так говорила его мать. А бабушка наоборот – рассказывала, что в письмах всегда присылали самые сокровенные мысли и самые глубокие чувства. Она жила задолго до Перелома и знает о чем говорит.

Лис бережно разломил печать с неизвестным ему гербом, раскрыл конверт и.. в нем ничего не было. Молчун даже подскочил, он перевернул конвертик вверх дном и стал трясти. И на его ладонь плавно опустилось крохотное перо Локры. Лис поднес его близко к лицу. Он видел такую ценность впервые. От перышка шел тонкий ягодный аромат и мягкое золотистое свечение.

По преданию с помощью перьев и волос Локры можно путешествовать через сны. Лис не знал как это делается и не был уверен что это правда, но на всякий случай он аккуратно завернул перышко в красную рубашку и убрал на самое дно рюкзака.

Уже наступила ночь. Лес словно исчез, растворился в темноте. Молчун тщетно пытался зацепить его взглядом, но тот ускользал.

Лис растянулся на примятой траве, под вечерним туманом она стала мягче и даже немного грела. Сверху мерцали звезды, Лис смотрел на них, а они на него. Звезды дрожали, подмигивали, а потом поплыли – Молчун уснул.

*

– Эй, верзила!

Молчун открыл глаза.

– Здоровяк!

– Верзила!

– Уродский, уродский великан!

Молчун приподнялся и от него в разные стороны с пронзительным визгом бросились далешки. Маленькие, смешные, они спотыкались, перекувыркивались через голову, смеялись над собственной неуклюжестью и отчаянно визжали. «Эти малявки очень любят воду» – подумал Лис, – «значит где-то рядом пруд, или озеро».

Он поднялся, огляделся. Лес по прежнему был далеко впереди, ветер шевелил макушки деревьев. Озера нигде не было. Поле вокруг такое ровное, что не на что было встать, чтобы осмотреться с высоты.

Лис не спеша поел ягод, выпил вина, пощупал на дне рюкзака рубашку, улыбнулся. Раскрыл тетрадь с рисовыми страницами в надежде сделать заметку. Но слово не приходило.

Ветер раскидывал по полю остатки тумана, солнце поднималось медленно, сонно. Начинался новый день, нужно двигаться дальше.

Но какая-то безмятежная растерянность словно сковала Молчуна. Где-то рядом в траве прятались далешки. Лис слышал, как они хихикали и кидали в него семечки волоснянки. Азарт и воодушевление грядущим подвигом притупились за ночь внутри путешественника. Молчун смотрел на покачивающийся вдали Лес и пытался понять, действительно ли это с ним происходит. Сможет ли он войти в Лес, не побоится ли…

Крупные холодные капли заставили очнуться Лиса от утреннего забвения. Он закинул на плечи рюкзак, поправил ножны на поясе и двинулся вперед.

Дождь становился все сильнее, далешки суетились под ногами, одежда прилипла к телу, а в поле не было ни одного дерева или хотя бы кустика под которым можно было бы переждать.

Трава под ногами просела, увязла в черную густую землю. Лису становилось все труднее поднимать ноги из этого месива. Он устал, но продолжал упорно идти. Дождь застилал глаза, Молчун шел наугад. Вода стучала по голове, по плечам, по спине Лиса. Вокруг потемнело, серое поле заполнялось водой.

Молчун ускорил шаг, и вдруг не почувствовал земли – нога ушла вниз. Холодная зыбкая, рябая от ливня вода превратила поле в огромное озеро. Лис с трудом раскрывал глаза, видел как травы колышутся уже у плеч. Молчун оглянулся – у поля не было края – только один берег – черная стена Леса. И он стремился к ней, плыл из последних сил. Вода прибывала. Где-то рядом был слышен писк далешек. «Если такие малявки держатся на плаву, то и мне нужно постараться» – бодрился Молчун. Сверху лил дождь, полевое озеро переполнилось. Лис хватал воздух, в рот попадала вода, он отчаянно дергался, но спутанные клоки травы липли, мешали, вода словно связывала, брала в плен. Лес черным нечетким пятном маячил вдали, Лис видел его всё хуже, он словно исчезал…

Глава 2. Лис ушел

Да, попал Молчун переделку. Он даже не подозревал, что это озерное поле, что переходить его нужно быстро, осторожно – оно могло обернуться водой в любой момент. Но не стоит переживать, сейчас Лис находится в надежном месте. А пока путешественник отдыхает, можно заглянуть в его родную деревню – Разнотравье. Что же происходит там, ведь Молчуна не было дома уже два дня, его друзья не могли не заметить исчезновения.

Как и во всех деревушках Заречья утро наступило в Разнотравье рано. Пекарь Старик Аркас еще затемно начал молоть зерна волоснянки, толочь на закардах анис, замачивать в олехре имбирь, натапливать печи. Одним словом, готовить всё для того, чтобы порадовать посетителей своей лавки свежим ароматным хлебом. Аркас был старожилом деревни. Его все уважали, к нему приходили за советом.

К нему и прибежала напуганная растрепанная Шанья. Ей плохо спалось, снились темные тревожные сны, и, чтобы растерять беспокойные грезы в тумане, она вышла прогуляться рано утром, задолго до восхода. Бродила мимо спящих домов подруг, собирала еще не раскрывшиеся спящие головки ветряники, думала какой ароматный чай из них заварит, и вдруг увидела вдалеке силуэт. Темная фигура двигалась в сторону Леса! Шанья от неожиданности выронила цветки – это был Молчун Лис. Сомнений не было. Только он один был такой долговязый, высокий. И только у него на левом ухе не было кисточки. Он лишился ее когда был еще ребенком, в их дом ворвались вальды в один из своих бесчисленных набегов. В тот день Лис лишился отца, деда и кисточки на левом ухе.

Шанья смотрела на удаляющуюся фигуру во все глаза. Зачем ему понадобилось туда идти. Одному! В Лес! Шанья, растревоженная снами, теперь совсем потеряла голову. Она хотела броситься за Молчуном, выяснить что он задумал, но словно заколдованная страхом стояла на месте. Ей было боязно одной идти. Но кто может помочь? Еще вся деревня спит… Старик Арскас! Ну, конечно! Он уже наверняка запустил скрипучие закарды, готовит большие печи для хлеба. И Шанья побежала. По ее босым ногам скользили туманы, тяжелая трава бесшумно выпрямлялась, роняя утренние капли адамуса.

Пекарь жил в низине и бежать было легко. Уже издали девушка увидела тонкий струящийся дым из больших печных труб.

Старик Аркас с подвернутыми рукавами, обмотав длинную бороду вокруг шеи, чтобы не мешалась, старательно месил тесто. От печей шел жар, приятно пахло олехрой. Шанья ворвалась с шумом распахнув дверь. Взметнулось облако анисовой муки. Старик удивленно приподнял косматую бровь.

– Лис ушел в Лес! – выпалила запыхавшаяся. – Я видела! Ушел, ушел!

– Так.

Аркас отодвинул большой кусок теста, похожий на куль, и выпрямил спину. Посмотрел на встревоженную гостью и кивнул на стул.

– Шанья, ты присядь. Расскажи-ка еще раз, что ты видела.

Выслушав историю, Аркас задумался. Уже много столетий жители Заречья боятся Леса. Они придумывают о нем небылицы, пересказывают легенды, запугивают друг друга до ужаса. Но уже никто не помнит, с чего всё началось. Старику Аркасу пятьсот восемь лет, он старожил деревни, но даже он стал забывать. Даже он вздрагивает при одном только упоминании о Лесе, вот до чего дошло.

– Дедушка Аркас, нужно остановить Лиса. Я чувствую, что скоро произойдет беда! Чувствую! Мне снился сон. Я знаю, сны – это не всегда правда, но в этот раз всё точно… Мне кажется, нам нужно идти к Гваламону…

Закарды со страшным свистом заскрипели, огонь в печах резко осел, повеяло холодом, и даже куль теста на столе тонко свистя стал оседать.

– Тшшшш! Не произноси его имени рядом с мои хлебом! Старик бросился к печам, раздул, заглянул в закарды и, вернувшись к столу, принялся усердно мять тесто.

Шанья замерла, перепуганная и бледная. Арскас, взглянув на нее, смягчился.

– Не надо называть его имя. Скажи просто: пошли к Дросику, и я сразу бы понял. Не нужно тревожить духов, они не любят этого.

– Дедушка, ты сходишь со мной? Пожалуйста.

Старик стоял, запустив огромные колючие руки в мякиш теста. Он уперся в стол, опустил голову. Так ему не хотелось тревожить бедолагу Дросика. Но, только через него можно поговорить с духом, попросить вернуть Лиса. А может быть, собрать небольшой отряд, и просто пойти за беглецом следом? Нет, нет, это безумие. Никто не согласится, разве что безумный Ригуль. Но что это за отряд – старик, девчонка и пьяница…

– Хорошо, Шанья. Сходим. Сходим обязательно, вот давай только с хлебами закончу. Ну-ка помоги мне немного.

Глава 3. Хранитель духа деревни

Дросик жил на небольшом холме, его домик стоял в особицу. Этому тщедушному гончару выпало был носителем духа Гваламона. Бедный Дросик. С каждым годом он становился все печальнее и грустнее. Его горшки и плошки почти не покупались, жители народ суеверный – вдруг дух засядет в горшках и перенесется внутрь, скажем, с супом. Никто не хочет носить в себе духа, и как обезопаситься – тоже никто не знает. Дух сам выбирает в чьем теле ему жить. А если уж поселился – то лет на сто не меньше. Но как правило, носители дольше не живут.

Духи необходимы каждой деревне, они защищают, помогают, советуют. Но за каждую помощь берут плату, да и старят своего носителя. В Заречье из духов остался только Гваламон. Остальные отошли, покинули эти места. И потому с окрестных деревень часто приходили в Разнотравье за помощью к Гваламону. То есть приходили к Дросику и требовали Гваламона. Дросик был скромный, робкий, по началу никому не отказывал, но потом уже вся деревня заметила как бедолага тает на глазах, и взялись помогать – пристроили ему в помощники Агату – бойкую старушенцию, которая допускала к Дросику только тех, чьи просьбы были действительно важные, которые касались здоровья детей, защиты от набегов, а такие просьбы как «побольше бы лекарной свеклы в этом году» и «чтобы в моем саду выросла досянка» отклонялись. Агата бодро выставляла таких просителей за дверь, утешая тем, что если на ночь накрывать лекарную свеклу рогожкой, уберегая от капель адамуса, то урожай будет отменный.

Дросик, не смотря на тщедушность, стойко нес свое бремя. Он уже не обижался на напуганные взгляды обращенные на него, не расстраивался, что его глиняное творчество боятся покупать. Он просто смирился и жил. Грустный, печальный, терпеливо нес свое бремя.

Когда он увидел в окне приближающихся Шанью и Старика Аркаса, то лишь немного вздохнул и достал из кухонного шкафчика еще две чашки.

Аркас оправился у двери, пригладил бороду, постучал. Агаты не было, Дросик открыл сам. Гости неловко улыбались, робко мялись на пороге.

– Заходите, заходите. – Дросик отошел, пропуская посетителей.

– Здравствуй, дружище. Прости, мы в такую рань… Мы принесли хлеба. Вот анисовый, вот из волоснянки… Ты какой любишь?

Дросик проводил гостей в комнату, усадил за стол. Устало улыбнулся:

– Я понимаю, вы пришли по делу. Но давайте сначала выпьем чай, вы и не завтракали еще, наверное. Я вот только сажусь, присоединяйтесь. А твой хлеб, Аркас, что анисовый, что из волоснянки – чудесный. Знаешь, я какое-то время жил в Подгорье, и я вот что тебе скажу – хлеб там делать совсем не умеют!

Все сели вокруг небольшого круглого столика. На нем важно стоял синий глиняный горшок с кашей из медовики, пузатый чайник наполнял дом ароматом ветряники, на тарелочке аккуратными кружочками лежала политая олехрой лекарная свекла. Дросик нарезал мягкий анисовых хлеб и разложил в красивую плетеную из тигровника тарелку. Старушка Агата мастерски плела из прутьев тигровника. Над столом висел большой плетеный абажур. Тоже дело рук Агаты.

Шанья тихонько сидела на большом резном стуле, скромно опустив глаза. Дросик поставил перед ней чашку, и ободряюще улыбнулся. Шанья улыбнулась в ответ. Она, как и все подростки, боялась его. Но его искренняя улыбка, чистые чайные глаза с теплым золотым светом, мягкие длинные волосы, тонкие полупрозрачные пальцы успокаивали её. Она впервые видела носителя духа так близко. И он был приятным, добрым. Шанья словно наполнилась от него светом. Она почувствовала столько тепла внутри. Выпрямилась, осмотрела комнату. Все вещи были как живые, они будто немного звенели, от них словно шло тепло. Мягкое зеленое кресло покрытое плюшевой тканью, большая книжная полка, подрагивающие от ветерка паутинная занавеска – все вокруг баюкало, обнимало уютом. Шанье стало так хорошо, она почувствовала себя будто дома. Обняла изумрудную глиняную чашку, и ей показалось, что чашка немного засветилась от её прикосновений, тихонько зазвенела. Отпила глоток чая, и он показался ей удивительно вкусным. Каждый день она пьет чай из ветряники, но этот был особенный. Шанья положила на мягкий ломоть анисового хлеба несколько кружочков лекарной свеклы и принялась есть.

Старик Аркас одним махом выпил весь свой чай, и нервно теребил бороду. Дросик, положил ему руку на плечо:

– Друг, не переживай. Знаю, ты бы не пришел за безделицей, я понимаю, что произошло что-то неприятное. Говори, не бойся. В конце концов, это моя работа. – Дросик улыбнулся и ободряюще похлопал Старика по плечу.

Аркас выпрямился и заговорил:

– Понимаешь, тут такое дело… Лис, ну сын Берлы и Каравы, в общем, он ушел в Лес.

Дросик вздрогнул.

– Как в Лес?

– Я не знаю, Шанья видела, как он уходил. Не знаю, что сделать, что предпринять. Дорогой Дросик, мне очень не хотелось тебя тревожить, но тут без духа никак…

Старик Аркас обеспокоено сдвинул косматые брови, Шанья заерзала на стуле. Дросик помрачнел.

– Но знаешь, я подумал, вдруг мы и сами сможем? Может быть, нам отправиться за ним? – почему-то шёпотом сказал Аркас.

Дросик поднял испуганные глаза и тоже зашептал:

– В Лес нельзя.

– Да, знаю, знаю, но может быть… мы попробуем?…

Дросик суетливо перебирал пальцами, оглядывался.

– Нет, Аркас, дружище, никак нельзя. – сказал он, наклонившись поближе к Старику, – в Лес нам нельзя.

Шанья почувствовала прохладу. Но это была не та прохлада, которая колышет занавески, этот холод шел от стола, от чашки, от абажура, от стен. Девушке показалось, что волшебный светлый звон затих, все покрылось напряженной тишиной.

Дросик выпрямился, встал.

– Я дам вам поговорить с духом. Нужно, значит, нужно. Дело серьезное.

Старик Аркас опустил глаза, Шанья вся сжалась от холода. Чашка в ее руках потемнела.

Глава 4. Дом под озёрным полем

Лис очнулся. Он плохо видел, глаз не мог ничего нащупать, на что-нибудь опереться – сплошные пятна, и они двигались, кружились, были неуловимы. Молчун попытался пошевелиться. Почувствовал, что мокро и сыро. Сразу стало зябко, хотя ветра не ощущалось. Спина ужасно ныла, словно он лежал на большой кочке. «Должно быть, это рюкзак. Хорошо, не потерял. Нет ветра, значит, я где-то внутри. Хорошо бы в доме, а не желудке рыбы какой-нибудь». Лис пытался приободрить сам себя. Нужно вспомнить, где он был последний раз, чтобы понять где сейчас. Было поле, был лес. Пошел дождь, и поле стало озером. Лис слышал про озерные поля, но не подозревал, что это именно оно, да и по правде говоря, Молчун сомневался существуют ли такие поля, не сказки ли это.

Лис так и не смог сосредоточить взгляд и поймать хоть что-нибудь, и закрыл глаза. И тут же, под самым ухом услышал кокетливый голос:

– А гляди-ка, не спит.

Молчун от неожиданности подскочил. Всё вокруг плыло. Он присел как-то на ощупь, под ним было что-то твердое, плоское, ровное.

– Давай убирай уже, проснулся. Убирай, а то окосеет. – сквозь смех всё тот же голос говорил кому-то.

Тут раз – все вокруг перестало плыть. Лис протер глаза, осмотрелся. Он сидел на огромном крепком столе, сделанном, должно быть, из басанды. Такие деревья уже давно не растут в Разнотравье и очень редко их можно встретить в Заречье. Около стола, уперев в него острые локти, сидели три молодые девушки. У них были добрые веселые глаза. Они улыбались, хихикали, игриво подмигивали. Пальцы их чуть поблескивали, и на шее были такие же переливы. Лис чуть прищурился, чтобы понять в чем дело. Девушки заметили это и рассмеялись. Они так заливисто хохотали, что Молчун покраснел.

Лис свесил ноги со стола, подвинул к себе поближе рюкзачок. Заметил, что сжимает в руке свою палку-посох, правда, от нее остался всего лишь небольшой обломок. Одежда на Лисе была насквозь мокрая, неприятно липла к телу. Нужно было выяснить где он и что же произошло, но Молчун смущался этих девиц. Мокрая одежда словно стянула, Лис начинал мерзнуть, хотелось поскорее надеть сухое.

Набравшись смелости, он бойко сказал:

– Мне бы переодеться.

Одна из девушек встала, показала рукой, мол, следуй за мной. Две другие остались за столом, склонились головами и тихонько зашептались.

Та, которая шла впереди Лиса была немного другой. Её кожа также поблескивала, но была теплее. Молчун двигался за ней по длинному коридору, оглядываясь по сторонам. На стенах висели картины, их было так много, иногда рама одной картины находила на другую, некоторые висели вообще без рамы. Девушка шла очень быстро, так, что у Лиса совсем не было возможности рассмотреть, что же там изображено. Вот вроде бы деревья, или нет, кажется, просто облака, а вот медведь, или это дом. Под одинокой лампой кружили крупные доры и мотыльки. Когда Лис проходил мимо один присел ему на ухо, и Молчун уже поднял руку, чтобы смахнуть, но тот ответил тихим басом: «Не надо». Лис вздрогнул, мотылек улетел, шумно шелестя крыльями.

Наконец они остановились перед темной старинной дверью. Девушка вытащила связку ключей, быстро подцепила переливающимися пальцами из множества одинаково черных один необходимый, отперла дверь. Комната была светлая, просторная. Небольшой диван, с красными подушками, письменный стол, полка с парой книг, рядом старинный сундук. Девушка подошла к продолговатому окну и остановилась. Лис тоже подошел к окну и увидел за ним воду. Все было в воде. А в ней проплывали рыбы, спутанные клоки травы, какие-то неизвестные растения, по стеклу ползла толстая улитка. Молчун ошеломленный посмотрел на девушку, как бы спрашивая и прося помощи, чтобы понять. Но тут он был поражен снова – руки, шея девушки были покрыты мелкой чешуей. Она блестела, переливалась всеми цветами. Лис не знал что сказать. Девушка улыбнулась, и Молчун понял кто они, кто эти девицы. У него перехватило дыхание. Он выпучил глаза и хрипло словно не своим голосом выговорил:

– Медвежьи Сестры!

Девушка снова улыбнулась и чуть кивнула. Затем вышла в одну из четырех дверей. Лис так и стоял и не мог шевельнуться. Внезапно дверь приоткрылась, из нее выглянула косматая голова девушки:

– Переоденешься – приходи. Поешь с нами. Вот в эту дверь, в синюю.

И махнув рукой она скрылась.

Лис присел на диван. Вот это да. Это же Медвежьи Сестры. И это их дом! Молчун обвел комнату взглядом, она была без углов, круглая, пустоватая, но уютная.

О Медвежьих Сестрах ходили самые страшные легенды, ими пугали непослушных детей в Заречье. Лес считался тем местом, куда они утаскивают свою добычу. Но раз Сестры тут, то Лис уже в Лесу? Но откуда тогда вода за окном? Нужно скорее все выяснить.

Молчун быстро стянул мокрую холодную одежду, выжал штаны, разложил их на столе и стал постукивать рукой. Ткань, сплетённая из тонких нитей маяны быстро теряла влагу. Когда штаны стали не мокрыми, а скорее немного влажными, Лис поспешно их натянул. Выжал рубашку, развесил её на спинке стула. Извлек со дна рюкзачка красную рубашку, надел. Она была практически сухой. Не даром рюкзаки в Разнотравье шьют из опаленной долиньи – ни один дождь не промочит. Лис вытащил хлеб, и бережно неся в руках направился к синей двери.

*

Снова длинный коридор, стены скрыты под множеством картин, впереди маячит слабая лампа, мигает, потому что на нее то и дело садятся огромные мотыльки, и лампа раскачивается, светит из последних сил, вся закрытая их мохнатыми пузами.

Лис шел быстро, ему было некомфортно в этом коридоре, казалось, будто кто-то следит за ним, будто что-то движется следом. Молчун несколько раз оборачивался, но никого не было. В какой-то момент ему показалось что движение идет по стене. Будто скачет кто из картины в картину за ним, темное пятно двигалось, но стоило Лису остановиться – всё замирало. Свет был такой плохой, что Молчун никак не мог разглядеть кто же это. Лис бросился со всех ног, вот он уже пробежал под лампой, встревожив ленивых мотыльков, вот он уже видит очертания двери в этом слабом синюшном свете. Молчун протянул руку к круглой блестящей ручке, и вдруг дверь резко распахнулась, ударив Лиса что есть силы по руке, от неожиданности Молчун упал на спину, хлеб выскочил из рук, взметнулся вверх и вот вот должен был упасть, как длинная темная рука высунулась из картины, подхватила хлеб на лету и утащила внутрь.

На пороге распахнутой двери стояли три девушки и заливались смехом.

– Калева, Калева! Как не стыдно!

Одна из них погрозила переливающимся чешуйчатым пальцем темноте картин.

Ответом ей было урчание и смачное чавканье.

– Давай руку, вставай. Не бойся, это Калева – речной дух, он заперт в этих картинах. Он тебя не тронет. – одна из девушек протянула Лису руку.

Лис растерянный сидел на полу.

– Если ты, конечно, не хлеб.

И Медвежьи Сестры снова захохотали.

Смущенный Молчун, нахмурился, чтобы придать себе более важный и независимый вид.

– Я хотел вас угостить…

– Не переживай, у нас много еды. Мы угостим тебя нашими озерным хлебом. Калева разбойник ужасный, вечный шутник. Это Люнара его избаловала. Она каждую неделю ему рисует новую картину, чтобы он мог порезвиться.

Одна из Сестер вскинула тонкие изумрудные брови, почти закрытые жесткими волосами, больше похожими на шерсть, и уперла руки в бока.

«Должно быть, это Люнара» – подумал Лис.

– Должно быть, да, – ехидно улыбаясь сказала другая Сестра.

– Ну, началось… Мы же договаривались! – одна из девушек, кожа которой была теплее чем у двух других, развела руками. – Мы же договорились. И в конце концов, этот парнишка наш гость, давайте вести себя соотвественно. Мы не мальки с озерной пустоши, мы Медвежьи Сестры, а значит, должны вести себя как подобает. М?

Две другие Сестры кротко кивнули, и со скучными лицами пошли в глубину комнаты.

По середине стоял тот самый стол из басанды, на котором очнулся Лис. Но на этот раз он был не пустой, а просто ломился от кушаний. Чего на нем только не было: лекарная свекла, нарезанная кружочками, запеченные в водорослях вирки, булочки, покрытые олехрой, два кувшина с настойкой из летнего адамуса, плоды захарды, присыпанные розовой пудрой, а также много блюд, которые Лис видел впервые. При взгляде на все это великолепие, Молчун понял, что сильно голоден.

Его усадили, как почетного гостя, на самый маститый стул, Сестры сели рядом. Одна из них даже слишком близко, она всё хихикала и заглядывала Лису в глаза. Молчун краснел от ее внимания и стеснялся есть. Зато две другие Сестры ловко перебирая своими блестящими длинными пальцами положили каждому в тарелку просто огромную порцию разной еды. Лис вдыхал великолепный аромат поднимающийся от его тарелки и скованный вниманием одной из Медвежьих Сестер был вынужден аккуратно, отрезая по малюсенькому кусочку, есть.

– Цитара, оставь его в покое. Сколько можно. Дай ему поесть!

Девушка закатила глаза и чуть отодвинулась от Лиса. А потом внезапно схватила его за коленку:

– О маяна! У вас осталась маяна? Здорово! Я рада что в Заречье осталась маяна, значит, с лесургами еще не все покончено.

Молчун сидел словно окаменевший, пока Цитара пощипывала его штанину на коленке.

Сестры, заметив его выражение лица, еле сдерживая распирающий смех, с трудом соорудили на своем лице что-то наподобие суровости. Цитара снова закатила глаза и отодвинулась еще дальше от гостя.

Повисла неловкая пауза и чтобы как-то свернуть на приятную застольную беседу, Лис спросил:

– С кем еще не покончено?

Вилки и ножи замерли в тарелках Медвежьих Сестер. Они настороженно подняли на него свои лиловые огромные глаза, и стали вглядываться, словно пытаясь понять, не шутит ли он.

– О моченые водоросли! – воскликнула Люнара, – лесург не знает кто такие лесурги! Уму не постижимо!!

– Мда уж… – протянула разочарованно Цитара.

Одна из Сестер, чья чешуя на руках и шее была не такой холодной, подняла повыше полупрозрачный лизкердовый изящный бокал и чуть покачала им. Тот тонко зазвенел. Собрав внимание всех сидящих за столом, она сказала серьезным голосом:

– Нет ничего удивительного в том, что он ни разу не слышал о лесургах, хотя сам относится к этому роду. Не будем смеяться, Сестры, он же еще так молод. Нам выпал шанс рассказать этому маленькому путешественнику, историю его предков, историю его земли, историю, которую в его краях все забыли…

Она развернулась лицом к Лису и покачивая бокалом с летним адамусом, заговорила тихим и немного печальным голосом:

– Дорогой Молчун Лис! Меня зовут Мидара и я хочу рассказать тебе одну историю, которую многие забыли.

ИСТОРИЯ ЛЕСА.

Много сотен лет назад Подгорье и Заречье были частью Леса. Лес был повсюду. Цвела крепким ароматом гладкоствольная басанда, вилась кружевными ветками изящная маяна, заросли колючего но пряного тигровника росли везде. В ветвях Вороньего дерева ворковали синеглазые Локры. Лес жил. И в самом центре было его сердце – Дерево Тысячи Труб. Каждый, приходящий в Лес просил у Деверева прощения за нарушенный покой, за то, что хочет немного унести его даров: спелых ягод, ароматных цветков ветряники, изящных прутьев маяны. Дерево Тысячи Труб никогда не кому не отказывало, оно давало даже больше, чем посетитель Леса просил. Сердце Леса было сильное, доброе, щедрое.

Однажды из-за Гор пришел народ, утомленный войнами, набегами. Несчастные потеряли дом, силу и надежду. Они пришли к Сердцу Леса и попросили его защиты. И Лес спрятал этот народ. Он дал им всё, – пищу, кров, тепло. Этот народ стал называться лесургами. Из усталых и потерянных они стали сильными, мудрыми, жили с Лесом одной жизнью, стали частью его.

Лес их защищал, и они защищали лес.

Но времена спокойствия и мира сменились временами тьмы и войны. С Гор стали спускаться дикие вальды. Они не знали ни любви, ни пощады. Они были словно злой дух: стая их как черная туча слетала с Гор и разоряла, испепеляла, уничтожала. Страх и ужас они несли, боль и смерть. Им даже удалось разогнать почтовых комиссаров ротанов. Эти мощные птицы были рождены в Горах, и потеряли свой дом самыми первыми, как только начались набеги.

Когда было растерзано все Подгорье, вальды стали пробираться дальше, в глубь Леса. И Лес и его жители – лесурги старались противостоять этой тьме. Но каждый отпор раззадоривал разорителей больше и больше. Они использовали всю свою злобу, чтобы навредить Лесу. С каждым боем они становились хитрее, коварнее. Лесурги из последних сил защищали свой обретенный дом. Война затягивалась, накалялась, все были измотанны, и все чувствовали, что развязка уже близко.

Однажды вальды прекратили набеги. Лесурги, напряженные и изнуренные продолжительной борьбой, не могли понять что случилось. Они догадывались, что произошло что-то, что вальды больше не придут, но и как прежде уже не будет. Этот день перемен жители запомнили надолго: они легли спать в своих домах, в своем Лесу, но когда проснулись утром – Леса не было. Была трава, кусты, их дома, сараи, склады, мельницы и заборы, но не было Леса. Словно за одну ночь кто-то огромный взял и забрал все деревья, и напоследок разровнял землю так, что никто бы не догадался, что раньше это был Лес, чистые ровные поля, небольшие холмы, вот и всё что осталось. Произошел Перелом. Жизнь стала другой. Лесурги не могли понять в чем дело, почему их дом покинул их, что заставило его уйти. И надо ли им идти искать его. Для них, потерянных сирот, однажды стало чудом, что Лес всё таки есть – его темный силуэт однажды стал синеть вдали. Он выглядел тяжелым, мрачным, опутанным туманом словно паутиной. Лесурги собрали совет и стали решать, что же делать. Может быть, Лес вернулся позвать их? Вернулся за ними? Было решено собрать небольшой отряд и отправить в Лес на разведку.

Первый отряд ушел и не было от него никаких вестей несколько месяцев. Ротаны больше не были почтовыми комиссарами, новых путей связи не существовало. Лесурги снова собрались вместе, чтобы решить, что делать. Лес по прежнему был вдали и манил к себе своими темным туманным месивом.

Второй отряд ушел в Лес. И снова никаких вестей. Шли недели, месяцы. Лес по прежнему стоял, словно наблюдая мучения своих подопечных. Лесурги решились отправить третий отряд. И снова никто не вернулся. Напуганные, измученные неведением, они совсем растерялись. Что за сила не давала воссоединиться с Лесом? Кто побеждал отряд безобидных жителей? Вопросов было много, а ответов – ни одного. И лесурги решили остаться жить на опустевших холмах и равнинах. Пытались жить по старому. Но однажды вечером со стороны Леса показался силуэт. Это был кузнец Дужен, он ушел к Лесу во втором походе. Его возвращение обратно было настоящим чудом! Ведь никто и никогда не возвращался. Все лесурги тут же обступили кузнеца, стали расспрашивать что же он видел и что случилось. Но Дужен выглядел уставшим и потерянным. Жители решили не тревожить его, а дать отоспаться и прийти в себя. Два дня спал кузнец. А когда проснулся, глаза у него были тёмные, мутные. Он выпил воды и снова уснул. Проспал еще полдня. Лесурги изводили себя и друг друга догадками, что же произошло. И решив что кузнец уже достаточно отдохнул, пришли расспросить. Но увидев его, поняли, что ответов будет немного. Дужен, огромный крепкий как ствол басанды, сидел на краю кровати и лицо его было как у маленького напуганного ребенка. Слезы текли по щекам, мутные глаза смотрели не видящим взглядом. Он смог вспомнить, что они вошли в Лес, было тихо, разбили лагерь для ночлега. Ночью он проснулся от шума ветра. Дужен вышел из палатки и осмотрелся, все вокруг было в вязком мутном тумане и что-то недоброе пряталось в нем. Он как самый сильный и крепкий из отряда, решил разобраться с тем, кто прячется. Стал медленно подходить и тут внезапно нечто черное холодное бросилось ему в лицо. Кузнец онемел от ужаса и не мог шевелиться и вдруг эта темнота выдернула Дужена, и отбросила его в поле. Так, что Лес оказался далеко впереди. Кузнец упал на землю и всё. Больше он не помнил ничего.

И Дужен так и сидел целыми днями на кровати, пытался вспомнить, словно пытался вырваться от чего-то спутывающего. Вся его суть словно была заперта у него же внутри. Словно он не мог вспомнить чего-то очень важного, что поможет ему и его товарищам. Жена и дочь кузнеца помогали ему встать, пересаживали к окну, выводили в сад, надеялись, что какая-нибудь вещь сможет пробудить его. И однажды им удалось пробудить, но это была не сущность Дужена.

Многие знахарки приходили в дом к кузнецу, чтобы помочь, вылечить его. Как-то пришла молодая реханка. Сказала, что нашла в старинных записях своей прабабки упоминание растения путанника узколистого. В записях было помечено, что молодые побеги могут вызывать состояние шока, которое избавляет от слепоты, онемения и икоты. Жена Дужена была готова попробовать всё для спасения мужа, она согласилась. Реханка на следующий день принесла свежесрезанные ветки путанника. Кузнеца уложили в кровать, молодая знахарка поднесла к его лицу растение. Из срезов медленно текло густое белесое молоко. Реханка провела этим молоком по лбу кузнеца, только приоткрыла рот, чтобы произнести врачующие слова, как в доме потемнело и вся мебель задрожала. Холод наполнил комнату, Дужен лежал, не шевелясь, а из его ноздрей поднимался черный дым. И рос, рос. Весь потолок заняло нечто клокастое, мрачное.

Так лесурги узнали кто такой Гваламон. Кузнец был первым носителем духа. За всю его жизнь дух появлялся не больше семи раз, но этого оказалось достаточно, чтобы Дужен зачах быстро, не прожив и половину своей жизни.

Лесурги не получили ответы на свои вопросы, но поняли, что наступил новый век. Что всё не будет как раньше. Лес по прежнему манил туманным силуэтом, но больше не оберегал. Теперь лесурги были под крылом духа. Теперь он вел их жизнь. И были ли они теперь лесургами?…

Постепенно всё забывалось. Жители привыкли к переменам, всё стало обыденностью. Были еще набеги вальдов, иногда Гваламон помогал, иногда им приходилось защищаться самим. Лесурги разбрелись по всей территории, где раньше был Лес. Кто-то ушел ближе к Реке, кто-то ближе к Горам, кто-то остался на Холмах. Появлялись новые маленькие поселения. Иногда появлялись еще духи, но они надолго не задерживались, уходили дальше. Гваламон стал хранителем всего Заречья.

Жизнь продолжалась.

Мидара замолчала. И над столом повисла тишина. Такая напряженная, что нарушить ее никто не решался. Все были словно околдованы этой тишиной. Мидара поставила бокал на стол и его звон повис в воздухе. Она встала, и резко отодвинутый стул взвизгнул. Мидара молча вышла. Тишина осталась.

Лис посмотрел на Сестер. Они были задумчивые. У Лиса в голове зарождались вопросы, но сформулировать их и произнести он пока не мог. Но тишина была нагнетающей, Молчуну захотелось как-то прервать ее. Он шумно отпил из бокала, и с деланно бодрым лицом произнес, поглядывая на Сестер:

– Даже не знаю, что сказать. Неужели всё так и было? Какая-то сказочная история. Некоторые моменты. Откуда она вообще всё это знает?

Люнара посмотрела на Лиса тяжелыми глазами и тихо сказала:

– Мидара – дочь Дужена.

Глава 5. Дух Разнотравья

Дросик срезал за домом молодые побеги путанника, Шанья стояла рядом, держала глиняную глубокую миску. В ней уже лежало несколько веток, из срезов текло беловатое молоко, от него пахло горечью. Девушка стояла и смотрела на затылок Дросика, залезшего под спутанные старые кусты в поисках молодых веточек. Золотые волосы спускались с плеч, они слабо сияли, будто свет их угасал, становился все слабее. Когда Дросик закончил срезать, выпрямился и повернулся к Шанье, она вздрогнула – его лицо совсем потеряло сияние, оно стало сероватым, тусклым, словно вот сейчас за эти несколько минут он постарел лет на десять.

Когда они вернулись в дом, застали Старика Аркаса, беспокойно ходившего по комнате.

Дросик придвинул плетеное кресло к окну, налил в большой стакан воды из чайника. Взял у Шаньи миску, бережно собрал ветки и поставил их в стакан, срезами вверх. Мыльно-голубые молодые побеги потемнели, из срезов начал подниматься белый дымок. В миске на дне осталось накапавшее из срезов молоко, Дросик его тоже вылил в стакан. Оно тихо зашипело. Дом стал наполняться холодом, синеватый туман медленно вползал через окно. Дросик взял стакан, сел в кресло и закрыл глаза. Туман продолжал сочиться в окно. Шанья прижалась к Старику.

Голова Дросика упала на грудь, лицо его скрылось за волосами.

Казалось, ничего не происходит. Тело Дросика словно уснуло, но вдруг молочный дымок из срезов в стакане стал темнеть, тянуться вверх, Шанья и Старик Аркас не отрывали взгляда от этого медленного темного жуткого, но приятного для глаз. Дымок вился, завораживал, околдовывал, было невозможно оторвать взгляд. Но оторвать пришлось, внезапно Старик почувствовал сильный холод, и чей-то тяжелый взгляд. Прямо за плетеным креслом, в котором обмяк тщедушный Дросик, стоял огромный темный, как туча, косматый, расплывчатый образ. Это страшное существо было словно соткано из самого мрака, огромное, тяжело дышало, внутри него что-то сипело, клокотало, тяжелый воздух наполнил дом. Глаза, словно острые ножи, обезоруживали. Шанья окаменела от ужаса, в голове ее стучала только одна мыль – «я вижу духа». Гваламон чуть наклонил голову в бок. Было видно, как он наслаждается страхом, который внушал.

Старик Аркас, стараясь не смотреть в глаза духу, опустил голову и начал говорить спокойным голосом. Он хотел как-нибудь передать свое спокойствие Шанье, уж очень она испугалась.

– Дух Заречья, Хранитель Разнотравья, сильный всемогущий Гваламон. Прости нас, что отвлекаем тебя от твоих великих дел своими глупыми просьбами. Только ты можешь помочь…

Аркас кинул на Гваламона краткий взгляд – дух явно млел от собственного величия, и Старик понял, что выбрал правильный тон и нужные слова.

– Один из жителей нашей деревни, неразумный юный Лис Молчун нарушил неписаное правило и удалился в сторону Леса. Сильный дух Защитник, помоги нам его вернуть!

Аркас снова взглянул на Гваламона и увидел резкую перемену в глазах духа. Они налились бешенством, и всё его темное клокастое тело ширилось, росло, словно стремилось заполнить всю комнату.

Старик сделал шаг назад и тут же мгновенно лицо к лицу увидел Гваламона. Злые, горящие глаза были так близко, что Аркасу стало тяжело дышать, но он взял себя в руки и как можно увереннее продолжил:

– Дух Заречья, не гневайся на неразумного юного Лиса, он не ведает ни добра, ни зла, он очень молод. Позволь нам, жителям деревни, отправиться за ним, образумить и вернуть.

Какая-то мысль пробежала по горящим глазам Гваламона, и он стал еще более тяжелым, задумчивым. Дух так же резко отдалился назад, как и приблизился, весь уменьшился в размере, и, словно забыв зачем он здесь был, растворился, так и не дав ответа. Стакан с ростками выпал из рук Дросика, разбился.

Аркас стоял пораженный. Что это было? У духа появились дела поважнее? Или просьба настолько нелепа, что даже не заслуживает ответа? Старик, перебирав в голове мысли и вопросы, будто старался спрятать нужный вопрос. Потому что почувствовал, что прав. И испугался.

Затекшие руки отвлекли от раздумий – Шанья уже давно потеряла сознание и Аркас держал ее, обмякшую на своей руке. Он бережно перенес девушку в соседнюю комнату и положил на кровать, застеленную мягкими одеялами с традиционным заречным узором. Шанья приоткрыла глаза.

– Лежи, отдыхай. Всё хорошо.

Старик вернулся к Дросику. Бледный, без кровинки в лице, еще более худой чем обычно, Дросик смотрел впереди себя мутными глазами. Аркас взял его за плечи, немного встряхнул. Тот поднял свои утомленные глаза на Старика и хотел что-то сказать, но слова его не слушались. Аркас придвинул кресло прямо с Дросиком к столу, зажег желтые запальские свечи. Сразу стало теплее. Из комнаты пришла Шанья. Она тихо опустилась на стул, и боялась взглянуть на Дросика. Аркас поймал взгляд носителя и всё понял. Ему очень хотелось поскорее обсудить, рассказать о своих догадках, но понимал, что нужно набраться терпения, всем им нужно время, что прийти в себя. Трое сидели вокруг накрытого стола, и каждый был погружен в тяжелые мрачные мысли. Воздух в доме понемногу теплел, но все вокруг словно замедлилось, почти остановилось, только высокое пламя запальской свечи дрожало, дергалось.

*

Сон был долгий, строгий и загадочный. Но что снилось, Шанья вспомнить не могла. Она сидела на крыльце своего дома, грела пальцы, держа дымящуюся чашку дыбовника. Эту чашку подарил ей вчера Дросик. Небольшая, гладкая, чуть звенящая, в ней плескался крепкий напиток, переливался изумрудным цветом. Солнце играло, сияла чашка. Весь вчерашний день, казался сном. Страшным, невероятным. До темной ночи сидели они со Стариком Аркасом и Дросиком. Разговаривали. Сначала ни о чем, потом осмелели и заговорили о деле. Дросик рассказал, что Гваламон дал понять, что с Лисом разберется сам, чтобы не смели соваться в Лес. Но этот ответ их больше не пугал. Старик не ошибся, Гваламон действительно испугался. Это почувствовали все. Мысль о том, что толпа из деревенских жителей двинется в Лес, почему-то встревожила его. Всемогущий дух чего-то боится, неужели так может быть. И подкрепленные этим новым знанием, Дросик, Аркас и Шанья словно приоткрыли тайную дверь, которая от них была надежно спрятана. Они почувствовали то, что не должны были знать, и это напугало их и приободрило.

Но это было вчера. В прошедшем дне остались страхи, а обретенное знание переварилось в смелость и силу.

Шанья сидела на крыльце своего дома, потягивала крепкий бодрящий дыбовник, смотрела на темный туманный Лес вдали и думала о Лисе.

Издалека тянулась песня. Она звучала все ближе и ближе. И вот из-за кустов вышел радостный растрепанный Ригуль. Он пел так, что вздрагивали травы, а птицы разлетались в разные стороны. Соседи шутили, что это Ригуль виноват, что ротаны измельчали и стали реже селиться в этих краях.

– О прекрасный день, маленькая подружка!

Ригуль сладко потянулся и замер с блаженной улыбкой. Ветер трепал рукава его тонкой рубашки.

Ригуль жил в Разнотравье с прошлой зимы, но уже прочно зарекомендовал себя гулякой, свободным художником, любителем грушевого вина и олехрового пива. А еще Ригуль пел. Возможно, только за это его и терпели. Голос у него был сильный, густой, бархатный. Он знал все песни Подгорья, Заречья и даже несколько песен Гор. Хотя многие подозревали, что сочинил он их сам.

Ригуль был легкий на подъем, никогда не отказывал, всем с удовольствием помогал. Его часто звали на чашку супа, этим он держался. Заводить свое хозяйство категорически не хотел, даже дома толком у него не было. Сначала он ночевал в амбаре в Старика Аркаса, потом в сарае у Агаты, а сейчас было тепло и он спал в поле. Время мирное, бояться нечего.

– Чем ты меня угостишь? – Ригуль присел рядом с Шаньей и, широко улыбаясь, заглянул ей в лицо.

«Ну и манеры», закатила глаза Шанья, – «и что все в нем находят».

Словно услышав ее мысли, Ригуль подался немного назад, потянул воздух и пропел:

– Дыбоооооооовниииииииик!

– Да ты оглушишь меня! – Шанья резко встала, – не даст посидеть спокойно!

Она уже собралась зайти в дом, но взглянула на непрошеного гостя еще раз. И почувствовала, что совсем не может на него сердиться. Что-то есть в Ригуле особенное, притягивающее. Шанья протянула ему свою чашку:

– Возьми. Только не разбей, смотри! Мне только вчера ее подарили. Оставь на крыльце, заберу потом.

И ушла в дом.

Ригуль вытянул длинные худые ноги, откинулся спиной к двери. Рядом с ним стояла крупная глиняная чашка с остывающим напитком. Ригуль чуть присвистнул, и напиток заметно убавился. Чашка засветилась, тихонько зазвенела. Ригуль закрыл глаза и улыбнулся.

Глава 6. В гостях у Медвежьих Сестер

Лис снова был в круглой комнате. Он лежал на диване, положив за голову руки. За окном медленно проплывали водоросли, в окно тыкались рыбы, пытаясь оторвать улиток, сидевших на стекле.

Много мыслей было в голове у Молчуна. Он столько узнал за последние сутки, что внутри всё гудело, размышления переплетались, усталость впутывала тревожность, глаза закрывались, тело засыпало, но Лис хотел во многом разобраться.

Что вело его в Лес? Память крови? А может быть сам Лес звал Лиса? Ему очень хотелось обо всём расспросить Мидару. Но завтрак закончился, после того как она ушла, и Молчун ее больше не видел. Может быть, попробовать найти ее сейчас и поговорить. Хорошо, что Медвежьи Сестры его приютили, спасли, но ведь нужно двигаться дальше.

И не смотря на усталость и ломоту во всем теле, Лис с усилием поднялся и пошел к дверям. Их было несколько. Молчун решил выбрать синюю, через которую прошлый раз попал к столу. Но дверь оказалась заперта. Лис растерялся и дернул ручку той, что слева. Она легко распахнулась и открыла вид на длинный сумеречный коридор. Он был без картин и светлее, чем тот, через который Молчун проходил утром. Но все равно вид у этого коридора был пугающий.

Лис тихонько прикрыл за собой дверь и осторожно двинулся вперед. Стены были зеленые и бликовали как вода в темноте. Молчун дотронулся кончиками пальцев до одной, и пошли круги. Это было изумительно красиво. Лис был заворожен. Он как ребенок побежал, опустив пальцы зеленую темноту стены. Словно крохотный корабль, его рука бороздила поверхность, маленькие частые волны расходились в стороны и переливались, бликовали от редких неярких коридорных фонарей. Молчун не мог оторвать взгляд и бежал, бежал, волны расходились сильнее. И вдруг он с размаху влетел во что-то мягкое, огромное и теплое. Лис не сразу понял, что случилось. Нечто величественное и мохнатое словно выросшее из неоткуда стояло перед ним. Молчун так увлекся необычными стенами, что не заметил на своем пути эту махину. И сейчас столкнувшись с ней и отлетев на пол, пытался понять что же это. Вдруг махина повернулась к нему, и Лис оторопел. Перед ним стояла огромная величественная медведица. Ее маленькие желтые глазки внимательно его изучали. Потом она повела носом и стала приближаться к Молчуну. Лис так растерялся, что стал по паучьи пятится назад. Внезапно из-за толстого мохнатого медвежьего бока показалось смешливое личико Цитары.

– Ой, это ты. Что ты тут валяешься?

Цитару разбирал смех. Она протиснулась между водной стеной и медведицей к Лису, и протянула ему руку.

– Вставай, – улыбнулась она, – вставай, вставай, не бойся.

Когда Молчун поднялся на ноги и оправился от испуга, Цитара взяла его под локоть и кивнула на медведицу:

– Знакомься, это Медовая Голова. Наша мама.

И расплылась в улыбке, довольная замешательством Лиса.

– Добрый день, – еле слышно, неуклюже хватая воздух, промямлил ошеломленный Молчун, – Простите… я Вас не заметил. – добавил он тревожно, и опустил глаза.

Медовая Голова кивнула ему, развернулась и пошла дальше по коридору.

Цитара не переставая хихикать, крепче схватила Лиса под руку.

– Ну, что, пойдем? Ты же к Мидаре идешь, да?

Молчун хотел кивнуть, поскольку язык его не очень слушался, но и кивок вышел не важный, больше похожий на судорогу. Цитара рассмеялась и потащила Лиса вперед.

– Пойдем, пойдем. Я тебя провожу. А хочешь наш дом посмотреть? – глаза Цитары загорелись еще больше обычного.

И не дожидаясь ответа, она прижалась к Лису и сильно толкнула его бедром и они оба упали в стену.

Как только оказались за стеной, то руки и ноги, словно стянуло, Лису стало тяжело, дышать не получалось. Ему хотелось сказать об этом Цитаре, но он смог только сильно сжать ее руку. Медвежья Сестра взглянув на Лиса, тут же осознала свою ошибку и даже немного испугалась. Она на несколько мгновений закрыла лицо Молчуна своими холодные чешуйчатыми ладонями, и он почувствовал, что может и дышать и говорить. Тяжесть с лица и шеи ушла. Но сдавленность рук и ног осталась.

Лис и Цитара медленно скользили в вязкой тягучей воде. Молчун достаточно быстро приноровился к новым условиям, его ноги мяли невидимую плотность, а руки расталкивали, раскидывали незримую тяжесть, встающую на пути. Но Цитара двигалась значительно быстрее. Она словно танцевала перед ним, изгибалась, переворачивалась в этой плотной воде так, словно это была самая обычная вода. Ноги ее слиплись и стали хвостом с прозрачным плавником. Все чешуйки на ее руках и шее заиграли цветными бликами, Цитара, словно большая гибкая рыба, плавно двигалась, медленно танцевала, сияла, она была в своей стихии, наслаждалась парением в тяжелой воде. Лис любовался ее гибкой сверкающей красотой, из несуразной Медвежьей Сестры она вдруг обернулась кем-то особенно прекрасным. Молчун не заметил, как остановился, и как густота потянула его в низ. Он не отрываясь смотрел на Цитару, как нежилась она в блеске, как удалялась. Внезапно она остановилась, и стремительно двинулась к Лису, схватила его за руку и потащила вверх. И так легко выдернула его из сдавливающей тяжести, словно Молчун был пушинкой. Теперь он послушно скользил за ней, глядя как вода качает ее невесомые синие волосы.

Они выплыли к темной стене, на которой можно с трудом было разглядеть дверь. Так густо она была покрыта улитками и водорослями. Цитара отыскала ручку, дернула ее. Перед ними оказалась жидкая стена. Медвежья Сестра проскочила внутрь, протащила Лиса и закрыла дверь.

Они очутились в небольшой комнате, заставленной вещами. Потолок был далеко вверху, оттуда сочились редкие щуплые солнечные лучи. На стене, выложенной камнем, была закреплена огромная картина. Полотно темное, старое, кое-где оторванное от рамы. Но если хорошо приглядеться, то можно было разглядеть линии.

– Отойди подальше, – сказала Цитара, сидя на невысоком столе и выжимая свои длинные волосы. Ее руки поблескивали в редком свете.

Лис послушно отошел и увидел, что на картине изображена река, берега которой покрывали кусты си и маяновые молодые деревья. На си висели круглые желтые плоды, значит, это была осень. Поверхность воды была спокойной, гладкой, только в двух местах торчали красные водные цветы.

– Вот это наш дом. Мы жили на этой реке много лет. Я и моя сестра Люнара. А еще у нас была сестра Мидара.

Молчун обернулся к Цитаре, но смешался, не зная как спросить.

– Да, да, понимаю что ты хочешь сказать, что спросить. Сейчас я всё тебе расскажу.

Она спрыгнула со стола, подошла к Лису и остановилась, не отрывая глаз от картины. Лицо ее было серьезным. Молчуну стало немного не по себе, он так уже привык к хихиканью и смешливому тону Цитары, а сейчас она была совсем не похожа на себя.

– Да, нас было три сестры. Мы жили на реке Хенум. Мы были русалки. Ты слышал про русалок? Конечно, слышал. Русалки воруют детей, взрослых. Но мы с сестрами не делали этого, поверь мне. Собственно, потому и жили одни. За нарушение традиций нас изгнали из рода и мы поселились в Хенуме. Ну, согласись, это глупо: топить без причины? Ладно бы мы хоть ели их, что ли, но ведь просто так. Я никогда этого не могла понять. Отжившая, глупая традиция. Но так думали только я и мои сестры.

Цитара замолчала. Отвернулась от картины, вернулась к столу, запрыгнула на него и снова принялась теребить и выжимать волосы. Лис подошел и присел рядом.

– Мы жили в Хенуме долго. Было хорошо. Пожалуй, лучшее время. Калева защищал нас. Он же речной дух, ты знаешь? Вот он был хозяином Хенума. Калева, Калева, Калева. Мы были как семья, – Цитара мечтательно улыбнулась и продолжала. – А сейчас мы его защищаем. Люнара спрятала его от темного духа, захватившего земли. Она так здорово придумала с картинами. Но, конечно, это озерное поле не заменит наш Хенум. Когда мы потеряли дом, нас приютила Медовая Голова. Она заботится о нас, она очень добрая Медведица, ты не думай. Мы уже много столетий живем здесь, под озерным полем. У Медовой Головы мы жили в Лесу, но пришлось уйти. В Лесу стало опасно. Там, кстати, мы и встретили Дужену. Ну, Мидару. Новую.

Цитара снова замолчала. Она смотрела на реку на картине, не отрываясь. В глазах у нее стояли слезы.

Молчун был так растерян, ему хотелось как-то поддержать Медвежью Сестру, но он не знал что сказать. Лис придвинулся к ней, обнял за холодное переливающееся плечо. Цитара подняла на него мокрые лиловые глаза и немного улыбнулась.

– Ты – лесург, ты не просто так попал к нам. Не случайно. Я чувствую, что ты совершишь нечто великое. Есть в тебе особая сила, я чувствую.

И она положила голову Лису на плечо. Почти сразу подняла голову обратно, недовольно стала ощупывать рукав его рубашки.

– Что это? Улитки что ли на тебя налипли.

Вдруг глаза Цитары распахнулись от удивления:

– Не может быть! Откуда это у тебя?

Лис осмотрел свое плечо, куда тыкала холодным пальцем Медвежья Сестра. На рубашке чуть ниже плеча и ближе к спине была объемная плотная вышивка в виде золотистого пёрышка. Молчун точно знал, что никакой вышивки на его алой рубашке не было никогда, эту рубашку сшила ему его мать Карава, незадолго до смерти.

Цитара рассматривала перышко, водила по нему пальцем.

– Ну надо же. Это перышко локры. Откуда оно у тебя, хитрец?

И только сейчас Лис вспомнил свою встречу с ротаном, письмо и необычное пёрышко, которое завернул тогда в рубашку. Рассказал всё это Цитаре, и она даже подпрыгнула на столе от радости.

– Я же говорила! Я знала, что ты не так прост! Как же я рада!

Она спрыгнула со стола, схватила Молчуна за руки и стала приплясывать и кружить его. Лис не мог вырваться из ее цепких рук, да и он не хотел – так приятно было смотреть на снова смеющееся улыбающееся лицо Цитары. Она совсем его раскружила и они с грохотом и смехом повалились на пол. Медвежья Сестра смотрела на Молчуна огромными влажными лиловыми глазами и тихо говорила:

– Пожалуйста, только не бойся ничего. Я чувствую, что у тебя важная судьба. Ты многое можешь.

Лис глядел на нее, и непривычное новое чувство заполняло его изнутри. Ему казалось, что нет большего счастья, чем слышать голос Цитары и чувствовать, как ее волосы касаются щеки.

*

– Здравствуй, мама. Попьешь с нами ветрянику?

Люнара встала из-за стола, и отодвину стул, приглашая присесть Медовую Голову.

Медведица тяжело дыша присела. Люнара разлила по чашкам горячий напиток, вернулась на свое место. Перед Мидарой на столе лежала толстая книга, она держала по середине страницы палец, но смотрела задумчиво в сторону.

– А что у нас сегодня за гость такой? – Медведица шумно отхлебнула из чашки.

– А, это лесург, – сказала Люнара, и еле заметно кинула взгляд на Мидару. – он попал в озерное поле. Шел в Лес.

Люнара многозначительно посмотрела на Медовую Голову.

– В Лес? Значит, смельчак.

– Или дурак, – сказала негромко Мидара, продолжая смотреть задумчиво в сторону окна, в которое монотонно тыкались рыбы.

– Может и дурак, но мне он не показался глупым, – Люнара сурово посмотрела на Мидару. – По мне, так он просто ищет себя. Обычный наивный деревенский житель, которые вдруг понял, что ничего о себе не знает. Может быть, он и не случайно вышел к нам. Ведь, согласись, сестрица, ты же не просто так рассказала ему о Лесе то, что он не знал? Не просто же так ты предавалась воспоминаниям?

Мидара медленно перевела взгляд с рыб на Люнару. Закрыла книгу, подперла подбородок руками.

– Да, не просто так. Мне стало обидно, что наш род забывается. Что лесурги забыли, кто они такие. Пусть этот парнишка просветит своих деревенских родичей, напомнит им, кто они такие.

– Но согласись, в нем что-то есть? Что не простой деревенщина. Да, наивный. Но и Цитара наивная, это же не мешает ей быть валийкой шестого десятка.

Мидара вздохнула.

– Ты хочешь мне сказать, что этот долговязый одноух и есть победоносец? Серьезно? Ты серьезно думаешь, что он вернет всё на свои места? Что благодаря ему вернётся Лес и мы сможем жить по прежнему? Это глупо, Люнара. При всём моем уважении к тебе, к Цитаре и вашему валийскому дару, я не верю, что этот Лис сотворит чудо. Цитара ошиблась. Она спасла его только потому, что он ей приглянулся, только потому что она молодая и наивная, и ей хочется, чтобы он был победоносцем. Ее чувства затмили всё ее валийское видение, она выдает за действительность свои желания. Люнара, неужели ты не видишь, что она просто влюбилась в него и хочет как можно дольше продержать его около себя, сочиняя нам сказки о своих видениях?

Мидара всё больше и больше распаляясь вышла из-за стола, с грохотом задвинув стул.

– Если ты мне не веришь, не веришь здравому рассудку, то проверь его на лиидо. Просмотри его. Я уверенна, что ничего не увидишь. Ни-че-го. А еще лучше, проверь Цитару, и всё сразу станет тебе ясно.

И она вышла из комнаты, хлопнув дверью.

– Ну и дела, – сказала Медовая Голова, шумно прихлебывая из дымящейся чашки и лукаво подмигивая Люнаре. – похоже этот одноухий наделал шуму. Как его имя?

– Молчун Лис, мама. Цитара первая его почувствовала. Вытащила его из воды. Может быть, Мидара и права, что сестра влюбилась. Но она постоянно влюбляется и никогда это не мешало ее валийским видениям. Ты же знаешь, что я тебе рассказываю. А с того момента как он здесь появился, Мидара сама не своя. Она так давно ждала хоть каких-то вестей о победоносце, так свято верила в это придание, и тут появляется этот Молчун, а она видеть в упор не хочет, что это не случайность. Может быть, он и не вернет мир в прежнее русло, но то, что он здесь не случайно – я уверенна! И я скорее проверю на лиидо саму Мидару, чем Цитару! В конце концов, родной сестре я верю больше.

Люнара раскраснелась и распереживалась, что с трудом могла усидеть на месте. Она теребила свои длинные голубые волосы и все искала глазами на чем бы остановиться, что бы ее успокоило.

Медовая Голова всё это время молча и внимательно слушая, поставила чашку на блюдце и отодвинула в сторону. Наклонилась вперед и начала говорить:

– Дорогая моя. Вы все сестры, и вы очень мне дороги. Каждая из вас. Ты только представь, как расстроится Мидара узнав, что ты проверяешь ее на лиидо. Она поймет, что ты ей не доверяешь и потеряет доверие к тебе. И между вами появится стена. Она уже начинает появляться, но в твоих силах не укреплять ее, а разрушить. Нас всех объединила одна беда. И только когда мы вместе, то можем противостоять ей. Да, Мидара – лесург, и не Мидара вовсе, но вы нарекли ее этим именем. Вы сами отдали ей имя погибшей сестры, значит, вы верите ей. Зачем из-за недомолвок, не разобравшись, всё ломать? Зачем, Люнара? Ты старшая и мудрая сестра, не делай поспешных выводов. Попробуй поговорить с Мидарой, и поговорить с Цитарой. Вы три сестры, из каких бы народов кто ни был. Не спеши, дорогая.

Люнара подошла к Медовой Голове и обняла, уткнувшись в густую бурую шерсть. Медведица погладила ее по голове и прижала к себе.

– Чтобы мы без тебя делали! – всхлипнула Люнара, но фраза утонула в медвежьей шерсти.

– Всё наладится, милая. Просто идут большие перемены, и ты, и твои сестры, и я, мы все их чувствуем. Чувствуем их приближение. И ждем, и боимся. Бояться – это нормально. Главное, не забывать кто ты, и не терять связь с близкими. Уже скоро всё будет по прежнему.

Люнара вытерла влажные глаза, взяла Медовую Голову за руки.

– Скажи, когда Лес вернется, ты уйдешь?

– И я уйду, и Мидара. У каждого из нас есть свой забытый, покинутый дом, куда мы спешим вернуться. И когда вернется Лес, когда наступит мир, каждый вернется к прежней жизни. И не нужно грустить, мы будем жить все рядом, будем встречаться, приходить друг к другу в гости. Я вернусь в Лес. А вам уже не нужно будет жить в озерном поле. Калева оживит Хенум, и вы будете счастливы. Да-да, так и будет, я уверенна. Надвигаются большие перемены. И зачем нам препятствовать их приходу. Нам нужно подготовиться и встретить их! Ты же чувствуешь приближение перемен? – Медовая Голова ласково улыбнулась и крепко обняла Люнару.

*

– Ты расскажешь мне, что случилось с твоей сестрой, с Мидарой? – Лис поборов неловкость, наконец произнес вслух то, о чем так хотелось спросить.

Цитара, только что весело хохотавшая, помрачнела.

– Да нечего рассказывать… Пришли вальды. А дальше сам можешь догадаться. – Цитара дернула плечом, словно хотела сбросить невидимые руки, которые будто окружили ее, поддерживая.

– Мы шли к Лесу, искали укрытие, Хенум был разорен, мы, отрезанные от нашего родового клана давным давно, не могли идти искать там приют. Тем более, не было никакой уверенности, что и там всё не разорено. Мы шли к Лесу, нас нагнали вальды. Их было не так много, но мы не справились. Мидара погибла. Всё. Что тут рассказывать.

Лис видел, что ей не хочется говорить об этом. Смотря на Цитару, Молчун понимал, что она пережила много горя, намного больше чем он. Хотя можно ли измерить горе?

– Знаешь, на нашу деревню тоже не раз нападали вальды. Я знаю, что ты чувствуешь. Хотя я был еще очень мал, но хорошо помню день, когда… когда потерял отца. И потерял деда.

Молчун, сидевший рядом с Цитарой, на небольшом столе, спрыгнул. Начал суетливо ходить по комнате. Медвежья Сестра внимательно смотрела на него.

– Был самый обычный день. Мать пошла за хлебом, за холм, к пекарне. Это далеко от нашего дома, это ее и спасло. Отец с дедом на улице мастерили стулья. Выстругивали ножки, спинки, дед вырезал узоры. Он всегда пытался всё украсить. Даже самые обычные вещи. Он говорил, что не может хорошо и долго служить безликая вещь, что, с помощью рисунков и узоров, у вещи появляется душа. А я сидел на дереве, в густоте молодого цветущего липника. Я даже не сразу понял, что случилось, хотя это был не первый набег в моей жизни. Вальды мчались со стороны Реки. Их дикие вопли были слышны за долго до того, как их можно было увидеть. Черные, покрытые железными кольцами и браслетами руки сжимали копивни, у каждого на поясе звенел изогнутый кинжал. Лохматые дикие шакды несли их на себе. Издалека это было похоже на черную тучу, надвигающуюся на деревню. Вальдов было немного, выглядели они потрепанно, видимо, уже успели напасть на другую деревню за Рекой, но набег их не завершился успехом. И это их бесило. Они неслись, сбивая на ходу кусты и царапая остриями копивней воздух. Над ними кружили два ротана. Одни из тех почтовых комиссаров, что предали Лес. Я обмер от ужаса: сейчас случится бой, мой отец и дед внизу, а я тут на дереве, совсем один. Начал было спускаться, но отец замахал на меня руками и сказал оставаться наверху. Листва липника была такая густая, столько было цветов в том году, отец был уверен, что они скроют меня от вальдов. Надавшие приближались. Я уже видел, как падает желтая слюна из огромных пастей шакдов, как сверкает их оскал. Вальдов было немного, они неистово визжали, чтобы запугать. Но моего отца и деда так просто не запугаешь. Наш дом был ближе всего, они летели прямо на него. Из деревни уже бежали вооруженные мужчины, и мне стало спокойнее. Значит, мать с другими женщинами и детьми уже надежно спрятана, значит, отец и дед будут сражаться не одни, значит, сейчас будет бой. А наших намного больше, чем вальдов. И нет у них никаких шансов. Когда они влетели в деревню, я уже плохо видел, отодвинуть пышную листву было боязно. Страх подкатил комом к самому горлу. Я сидел высоко на дереве, слышал как там внизу звенит железо, как кричат страшно и дико шакды. Кажется, я закрывал глаза, зажмуривал изо всех сил, чтобы ничего не видеть – но я и так ничего не мог видеть, а уши закрыть не получалось, так как крепко держался за ствол липника. Когда наши деревенские мужчины отогнали врагов обратно, в сторону реки, откуда они примчались, бой уже затихал. Вальды поняли, что сегодня ничего им не достанется, их отряд уменьшился в половину. Мы хоронили их убитых сородичей на той поляне. Они никогда не забирали своих раненых, они добивали их, когда отступали. Вальды дикие до последнего волоса на своей мохнатой голове. И ровно на столько же тупы. У них даже плана никогда не было, тактики. Всегда шли напролом, надеясь только на свою силу. Сейчас, думая об этом, я понимаю, что кто-то руководил ими. Кто-то вел их. Никогда не было у них вожака. Никто не мчался впереди. Но кто-то вел, чувствую. Когда я открыл глаза, то увидел как мой отец размахивает зубилом, как отскакивает от этого зубила копивня. Как разлетается она на куски. На земле лежит мой дед, раскинув руки. Отец наступает на вальда, сжимающего в кулаке остаток древка. Вижу спину отца, он высоко вскидывает руки, бросая зубило на вальда, и в этот момент из пояса его вырастает острый уголок кривого кинжала. Я не сразу понял что случилось. А когда до меня дошло, то всё внутри сжалось. Будто я вовсе исчез. Будто я слился с этим дурацким деревом. Я смотрел, как медленно падает мой отец. Уже не боясь, что кто-то меня заметит, отодвинул часть веток. Отец лежал вниз лицом, из его спины торчал маленький блестящий кончик вальдского кинжала. Я смотрел на этот сверкающий кусочек, и казалось, его блеск резал мои глаза. Внезапно, почувствовал острую боль в левом ухе, и что-то теплое потекло по лицу. А я смотрел всё на этот чертов кончик, его игривый блеск, отражающий солнце, словно смеялся надо мной. Я смотрел, а потом красное закрыло мои глаза. Кажется, потерял сознание. Не знаю сколько я провисел в этих ветвях, и кто меня в них нашел. Должно быть, мама. Но с тех пор, как только закрываю глаза, я слышу эти дикие вопли, эту надвигающуюся черноту, и всегда ярко блестит маленький кончик кинжала, издеваясь надо мной…

Цитара спустилась со стола и подошла к Лису. Ее лиловые глаза были опущены, по синеватым щекам скользили слезы.

– Хорошо, что ты рассказал об этом. Я понимаю тебя. Я вижу тебя и всю твою боль. Вижу, как ты держишься за нее, как боишься потерять и как тебе тяжело с ней жить. Но попробуй отпустить. Ведь память об отце – это не день его гибели, память – это жизнь. Боль заполнила всё, заняла всё место внутри тебя, отодвинула за задний план хорошие моменты. Вспомни, как вы жили, вспомни ваш дом, вспомни своего отца.

Цитара обхватила своими длинными холодными руками голову Лиса, чуть сжала ладонями его виски, провела большими пальцами по глазам, закрывая их. Молчун замер, не сопротивляясь. Сначала внутри было темно, и образы того страшного дня крутились, как тени у костра, но потом света стало больше. А тени начали уменьшатся. Скоро всё внутри Лиса, словно было залито утренним свежим солнцем, не осталось ни одного темного угла. Тепло и свет вычистили весь мрак, сидевший много лет в голове Молчуна. И вдруг он снова почувствовал себя ребенком. Постепенно в этом свете стал прорисовываться его дом. Лис уже четко видел свою мать, развешивающую мокрые кружевные занавески. С них капала вода, а ветер задирал их высоко, тянул в самое небо, Карава с трудом доставала до веревки, так высоко та подлетала. Из дома вышел отец, и сердце Лиса сжалось. Он хотел броситься к нему, но тела словно не существовало. Берла закинул за плечи вязанинку, скрутил длинные волосы и убрал их под тонкую маньяновую шапочку. Отец собирался за хворостом и ливняками. Они всегда ходили вдвоем: Лис проворно забирался на деревья, редко растущие по Заречью, и кидал грибы. А отец бегал внизу, подставляя вязанинку, подлавливая летящие кругляшки ливняков. Это было веселое занятие. А как чудесно потом было сидеть дома в теплой кухне, есть скворчащие в репейном маслом ароматные ливняки. Молчуну показалось, что он чувствует этот запах нагретого масла, уютного вечернего дома. Но и дом, и мать, и отец начали терять очертания, растворяться, исчезать. Сон снова становился сном. Цитара убрала холодные ладони с висков Лиса.

Молчун стоял и не открывал глаза, стараясь удержать добрые воспоминания детства. Но они уже ускользнули, тепла становилось всё меньше и меньше. Свет тоже растворялся, уступая место привычной тяжелой темноте.

– Открой глаза. Не бойся.

Темнота накатывала большой волной, и Лис не хотел видеть ее возвращение, он открыл глаза.

Он был по прежнему в небольшой комнатке с картиной, изображавшей Хенум, и грустной Цитарой, сидящей на столе.

– Это твои воспоминания. Видишь, они намного лучше той тоски, которой ты позволил поселиться внутри себя. Чем чаще ты будешь вспоминать хорошее, тем светлее будет. Да, темнота не исчезнет навсегда, но света будет больше. И меньше будет сомнений. – Медвежья Сестра улыбнулась.

Она сидела перед ним, простая и открытая, куда-то исчезла вся ее вертлявость и всеутомляющее кокетство. Также Лис почувствовал, что у него больше нет щемящего замирания, когда она смотрит на него. Он понимал, что спрашивать об этом не нужно, он и не собирался, но Цитара неожиданно сама сказала, пожимая плечами:

– Да, это были чары. Прости, – она еще раз пожала плечами и широко улыбнулась. – И прости, что снова читаю твои мысли. Не обижайся, не думай, что я тебя обманываю или что-то такое. Нет, просто я знаю о тебе куда больше, чем ты сам. Ты очень хороший, и тебя ждут непростые испытания. Но ты справишься. – Цитара спрыгнула со стола и взяла Лиса за руку.

Молчуну хотелось о многом спросить, но вопросы не складывались в слова, их было так много, что они все спутались между собой. И он еще был под впечатлением от увиденных воспоминаний, они всё еще качались в нем, нежили его сердце.

– Думаю, нам пора прогуляться. Что мы сидим в этой кладовке, я же обещала показать тебе наш дом. Он у нас потрясающий! Не Хенум, конечно, но отличный. – Цитара вела Лиса к водной стене, – А вопросы твои распутаем по дороге.

Молчун показно приподнял бровь, Цитара прижала пальцы к губам, делая испуганное лицо и сдерживая игривую улыбку:

– Прости, опять читаю.

И они прыгнули в сине-зеленую гладь стены.

Глава 7. Лиидо

Люнара задумчиво шла по коридору. Мотыльки сонно бормотали где-то под потолком, в темноте. Из картин доносился храп Калева.

Медвежья Сестра не знала, как поступить. Проверить Сестру на лиидо было бы как-то подло, по-тихому такое не провернуть, Мидара наверняка почувствует, что кто-то ее просматривает. А вот парнишка Лис, так внезапно появившийся в их доме, пусть и не вызывал подозрений и настороженности, вполне мог и не понять, что происходит. Если он и почувствует, что что-то не так, то это можно будет списать на давление воды. Всё таки под озерным полем живут.

Так настраивала себя Люнара, идя по узкому длинному коридору. И когда дошла до темно-зеленой двери со старинной узорчатой ручкой, то уже всё для себя решила.

За дверью была маленькая круглая комната с высоким потолком. Всё было заставлено крупными предметами, покрытыми синеватой тканью и толстым слоем пыли. Давно Медвежьи Сестры не заходили сюда.

Люнара зажгла несколько свечей, расставила по углам, и комната наполнилась теплым светом. Затем, сдернула пыльные покрывала. Большие зеркала, зеркала поменьше, круглые зеркала, шаровые зеркала – вся комната была уставлена ими. Люнара некоторые передвинула, другие поменяла местами, и встала посередине комнаты, уперев руки в пояс. Она улыбалась всем этим зеркалам точно старым друзьям, обводила взглядом несколько раз, словно боясь обделить какое-нибудь из них вниманием.

Медвежья Сестра подобрала юбки своего длинного платья и расположилась на полу. Собрала волосы и завязала узлом. Затем Люнара вытянула вперед руки ладонями вниз, закрыла глаза и тихо запела. Голос у нее был низкий, спокойный. Если бы кто-нибудь услышал это пение, то вполне мог принять его за колыбельную, которую пела мать ребенку. Медвежья Сестра покачивалась в такт песне, под ее ладонями постепенно образовывался яркий шар, наполненный синеватым светом. От него тянулись лучи ко всем зеркалам. Но если приглядеться внимательнее, то можно увидеть, как наоборот из зеркал тянулись лучи к шару. Они медленно двигались, похожие на пунктирную линию. Шар словно наматывал их, становился больше, ярче, синее. Люнара продолжала тихо петь. Голос ее то дрожал, то становился напористым и сильным, то снова слабел, затихал. Под пальцами всё росло и росло нечто, мигая приглушенным синим цветом. Когда шар стал размером с огромную спелую литарию, Медвежья Сестра, не открывая глаз, ощупала его и приподняла. Она стала поглаживать пульсирующий синеватый ком, еле слышно проговаривая:

– Иво ливии. Нас нарас. Иво дари. Кома рада. Иво ливии.

Шар продолжал мерцать в руках, становился всё ровнее, круглее. Только с одного бока оставалась вмятина размером с ладонь и никак не выравнивалась. Свечи давно погасли, слабый свет был только на руках Люнары. Казалось, этот ком собрал в себя весь свет, что был в комнате. Медвежья Сестра поднесла шар к лицу и коснулась им лба. Тут маленькие синие искорки побежали по ее лицу, переливаясь в мелких прозрачных чешуйках. Искры будто просачивались под кожу и скользили по всему телу Люнары. Скоро шар стал совсем тусклым, а лицо, шея и руки Медвежьей Сестры светились приглушенным синим цветом. Она всё еще раскачивалась в такт песни, хотя уже перестала петь.

…Лис бежит по снежному полю. Аулитовый кортик стучит по ноге. Вдруг снег темнеет, всё вокруг покрывается чернотой… Молчун Лис стоит внутри Леса. Тишина и темнота, прячущая в себе зло. Огромное Дерево еле светится изнутри… Мигает, дрожит.

Люнара, окруженная зеркалами сидела на полу, зажмурив глаза, старалась уловить картинки, проплывающие перед глазами. Лицо ее было напряжено. Внезапно она вздрогнула и выронила шар. Люнара подхватила его, но шар уже коснулся пола, погас. Только в глазах Медвежьей Сестры, только в ее чушуйчатых руках еще осталось синее свечение.

Она встала. Озабоченная, но довольная, словно убедившаяся в том, что знала давным давно. Остывший и потемневший шар сжала руками до маленького комочка, положила в карман платья. Зеркала бережно накрыла.

Люнара осторожно выглянула в коридор, убедившись, что никого нет, суетливо выбежала, заперла дверь. В длинном узком коридоре дрожал слабый свет, мотыльки раскачивали лампу своими мохнатыми крыльями, бубнили, толкались.

Слева доносились голоса. Вглядевшись в гладь водной стены, Люнара увидела две фигуры, плывущие в винарити. Она поспешила по коридору.

– Дом у нас очень большой. Ты же видел какое там наверху поле большое? Вот. Наш дом почти такой же. Чуть-чуть поменьше. Но это тоже не мало, правда ведь?

Цитара держа Лиса за руку, отталкивалась от плотной воды, раздвигала ее свободной рукой. Молчун рассматривал на ходу темную комкастую стену дома. Не везде она была из воды, в некоторых местах она была значительно плотнее, покрыта древесными и травными водорослями, которые облюбовали рыбы – их гнезда, подсвеченные вплетенными аманами, издалека были похожи на маленькие фонарики. Множество мигающих фонариков. Стены дома уходили далеко вверх, тонкие легкие вифы, слабо качающиеся, делали их мохнатыми, мягкими. Чем выше, тем винарити становилась жиже, теряла свою плотность, и водоросли раскачивались сильнее. Если долго смотреть вверх на стену, то могло показаться, будто дом плывет.

Лис и Цитара медленно двигались вдоль стены, окруженные скачущими хихикающими далешками. Казалось, никакая плотность на них не давит – так легко они плыли и плыли.

Глава 8. Прощание

Стол ломился от кушаний. Водоросли по-кавийскому, лекарная свекла с копчеными улитками, олехровое пиво, пудинг из ветряники, грушевое вино из рюкзачка Молчуна, такилийские лепешки, вирки запеченые в водорослых и сбрызнутые адамусом, салат из захарды, ливрет и много кувшинов медового адамуса. Цитара сидела рядом с Люнарой, и они оживленно беседовали с довольными лицами, Молчун сидел рядом с Мидарой и Медовой Головой. На углу стола на двух стульях помещалась большая картина с туманным горным пейзажем и с сутулым Калева на поляне у самой рамы. Над столом кружили крупные мотыльки, на стенах горели запальские зеленые свечи и тускло светили лампы под потолком. Праздничный прощальный ужин был в разгаре. Медовая Голова распивала уже третий кувшин и постоянно подливала в бокал Лису. Он уже не спорил с ней, а покорно пил сладкий летний адамус.

Все были словно пропитаны радостью. Такой детской и бессознательной, беспечной. Внутри каждый понимал, что ужин прощальный, что скоро время расставания и новые приключения, встречи. И сейчас, не сговариваясь, каждый пытался удержать вокруг себя, продлить это чувство счастья – вот все они сидят за столом, и нет никаких тревог, страхов, забот, предсказаний, духов. Есть только они и чувство любви и единения парящее вокруг.

Люнара, болтая с Цитарой, рисовала в альбоме Лиса. На рисовой страничке медленно покачивались деревья, ветер перебирал высокие послушные травы. Цитара с восторгом следила за легкими линиями, появляющимися из-под тонкого угольного карандаша Сестры.

Медовая Голова была задумчивой, тревога и вопросы, которые трепетали внутри и рвались наружу, не давали ей покоя. Она словно заталкивала их поглубже, закидывала такилийскими лепешками, заливала адамусом.

Мидара из маленького бокальчика потягивала грушевое вино и закрывала глаза от восторга. Грушевое вино! Оно напоминало ей детство.

Люнара протянула через стол Лису его альбом.

– Держи. Не забывай о нас. Пусть эта роща будет тебе шуметь, напоминать.

Молчун смотрел на рисунок, и ему казалось, что эти деревья он знает, что где-то недалеко от них был его дом.

– У меня только пейзажи получаются, – виновато улыбнувшись, сказала Люнара, – портреты никак не выходят.

Лис, не говоря ни слова, открыл новую страницу и, пристально посмотрев на Люнару, стал живо водить карандашом по бумаге. Сестры привстали со стульев. Молчун старательно склонился над рисунком, а Сестры склонились сверху над ним. Такая тишина растеклась по комнате. Только Калева озабоченно вгрызался в ароматный ливрет, не проявляя никакого интереса к Лису и его альбому.

Молчун выпрямился. С маленькой рисовой странички на него смотрела Люнара. Рисунки Лиса не двигались, но изображение было настолько точным, что движение были не нужны.

– Ой! А меня, меня! Нарисуй меня, пожалуйста! – запрыгала на месте Цитара, похлопывая в ладоши.

Мидара вздохнула и, сев на свое место, вернулась к грушевому вину.

Лис открыл новую страницу, и принялся рисовать.

Не прошло и пары минут – портрет Цитары был готов. Медвежьи Сестры восторженно вздохнули, кроме Мидары, сосредоточенно потягивающей вино. Молчун бросил на нее осторожный взгляд и начал водить угольным карандашом по чистому листу. Люнара и Цитара одобрительно сопели, склонившись над головой Лиса. Когда портрет был готов, и Молчун повернулся в Медовой Голове и открыл новую страницу, Медведица внезапно запела. Она сидела, задумчиво опустив голову, перебирала вышитый край салфетки. Голос ее низкий мягкий, бархатный укрыл всё вокруг. Казалось постепенно замирает само время.

По Лесу, по Лесу

из ветвей на землю

падало небо

и текло под ноги

и текло под ноги

Не ходи к этой реке

в ней живет жадный дух

он тебя унесет

он тебя унесет

Вина ли ви тар та

Сами да ре вита ри

Вина ли ви дотаре са

Реми вита ли тар та

Помо помо реда са

вика ри доре ша фа

вина ли ви тар та

витар та о дала ми

Когда Медовая Голова перешла на древний язык, то словно по команде крупные мохнатые мотыльки вспорхнули, загудели, замельтешили. Сама не замечая Мидара постукивала в такт мелодии пальцами по столу. Голос Медведицы словно удвоился, стал больше, будто пели двое. Лис был заворожен.

Песня закончилась, Медвежья Голова повеселев, подмигнула Лису:

– Ну, что, готов мой портрет?

Молчун спохватился, что так ничего и не нарисовал, и немедленно склонился над альбомом. Люнара подсела к Мидаре, и о чем то тихо ей заговорила. Цитара продолжала сопеть над плечом Лиса. Медведица закидывала кусочки лекарной свеклы в картину к Калева. Молчун спросил шепотом у Цитары:

– О чем эта песня? Это колыбельная, да?

Медвежья Сестра присела рядом и так же тихо ответила:

– Не совсем. Она похожа на колыбельную, но это защитная песня детей. Там про то, что нельзя показывать свои слезы, потому что дух реки почувствует их и утащит тебя. Такие песни пели, когда провожали кого-нибудь в долгий путь. Как бы напутствие. Сейчас мы тебя провожаем…

Цитара замолчала. Лис поднял на нее глаза, и она тут же с деланным весельем подскочила и громко заговорила:

– А кому еще адамуса? А?

И побежала за пузатым кувшином на другой конец стола.

Молчун закончил рисунок и уже собирался вырвать листы и отдать Сестрам, но Медвежья Голова предугадав его действия, обеспокоено замахала мохнатыми руками:

– Нет, нет! Оставь себе! Будешь нас вспоминать.

Лис кивнул. Закрыл альбом. И посмотрел на маленький огрызок угольного карандаша. Так хорошо ему было здесь, когда рядом друзья. Мысли о том, что впереди еще длинный путь, и что ждет его на этом пути много неясного, заставляли ежится как от холода. И Молчун положил остаток карандаша на край стола, и небрежно подтолкнул его пальцем, будто этот карандаш и был этими тяжелыми мыслями, постоянно пытавшимися прорвать идиллию вечера.

Медвежьи Сестры о тихо совещались. Мидара сидела, а по обе стороны от нее стояли склонившись Люнара и Циатра. Последняя прижимала к себе левой рукой кувшин, а правой отчаянно жестикулировала.

Лис посмотрел на Медведицу: она подперла косматую голову широкой ладонью, и смотрела задумчиво, как чуть покачивался высокий пудинг из ветряники, стоявший на голубом широком блюде, прямо перед Медовой Головой.

– Эй.

Сухой, хриплый голос заставил Молчуна вздрогнуть.

– Эй!

Лис заерзал на стуле и обернулся.

– Да тут я, тут. Слева.

Молчун повернулся и увидел, что с края картины ему машет Калева. Сутулый, мохнатый, он улыбнулся Лису, обнажив острые ровные зубы.

– Будь дружком, подкинь мне копченых улиток.

Молчун взял глубокое блюдо, на котором с одной стороны были разложены кружочки лекарной свеклы, а с другой темные бесформенные комочки. Лис растеряно стал искать ложку, чтобы как-то передать угощение Калева.

– Да давай всё блюдо. Давай-ка его сюда, – потирал свои узловатые пальцы озерный дух. – А чего там еще лежит? Это свекла что ли? Фу, дрянь.

Пока Калева разглядывал еду, Лис замер растерянный, с тарелкой, наполовину погруженной в картину. Повелитель озера не церемонясь сгреб прямо ладонью копченых улиток с блюда, и довольно хихикая побежал в глубь картины, ближе к горам, и скоро скрылся в тумане.

– Дорогой Молчун Лис!

Лис вздрогнул от неожиданности: с другого конца стола к нему шли три Медвежьи Сестры, улыбаясь по заговорщически. Молчун встал. Люнара, держала что-то за спиной, и шагнув ближе к Лису, сказала:

– Мы с сестрами приготовили тебе небольшой подарок. Пусть он будет не только памятью о нас, о нашем доме, но и твоей защитой. Держи. – она протянула вперед руки. На них лежал полупрозрачный переливающийся свитер.

– Бери, бери. Да блюдо-то поставь, – засмеялась Цитара.

Молчун аккуратно опустил блюдо с лекарной свеклой на стол и взял свитер.

– Он сплетен из водорослей акару. Слышал о таких? – Мидара подошла к Лису.

Молчун растерянно затряс головой.

– Ну, так я и думала. Это редкие, очень редкие водоросли. Их особым свойствам нет конца. Любая вещь из них уникальна. Она словно подстраивается под хозяина. Дает то, что тому нужно.

– Ого. Спасибо вам, спасибо огромное, – Молчун завороженно смотрел на переливы свитера, напоминающие неспешную игру волн. В тех местах, где пальцы Лиса сжимали подарок, материал поменял цвет на глубокий синий.

– Береги себя, – Мидара кивнула и быстро пошла к двери, находящейся в дальней стороне комнаты.

Она не оглядываясь, открыла дверь, замерла на пороге, быстро обернулась и громко сказала, махнув рукой:

– Прощай.

Лис тревожно смотрел на закрывшуюся за Мидарой дверь, Цитара и Люнара тоже стояли, задумчиво повернувшись в след Сестре.

Медвежья Голова тихо подошла и положила руку на плечо Молчуну.

– Не сердись на нее. Мидара через многое прошла и внутри у нее моря обиды. Ты разбередил их, ты дал ей надежду, которую она очень долго ждала и которую перестала ждать. Она сердится не на тебя, а на себя. Думает, что она виновата, раз решила сдаться. Но, ты дал ей надежду. Ей нужно время, чтобы это принять.

Лис ничего не ответил, понимающе кивнул. Цитара взяла его за руку и вложила альбом. Молчун хотел сказать, но Медвежья Сестра предостерегающе замотала головой, прикрыла свой рот рукой.

– Время прощаться, Молчун Лис. Мы проводим тебя немного. Будем ждать здесь, тебе пора. – Люнара говорила тихо, но твердо.

Лис поспешно шел по знакомому узкому коридору. Пыльные картины, казались пустыми в полумраке. Никто не крался в них, стояла тишина. Мотыльков тоже не было, лампа не качалась.

Молчун несколько раз обошел комнату, собрал все свои вещи. Аккуратно свернул подарок Сестер, убрал поглубже в рюкзак. Вот и всё. Рыбы так же как и в первый день его появления здесь, тыкались тупыми мордами в стекло, пытаясь сковырнуть улиток. Мерное глухое туканье успокаивало. Но комната стала будто чужой, как то потемнела, забылась, словно Лис уже далеко ушел, словно его уже здесь нет.

Молчун вернулся в большой зал. Медведица, Люнара и Цитара увидев его, встали из-за стола. В комнате гудели и раскачивали лампы мотыльки, потрескивали догорающие запальские свечи. Стол с остатками кушаний выглядел грустным, покинутым. Только Картина с Калева издавала тихое рычание чавканье, духу реки было не понять всеобщего напряжения и печали расставания.

Медовая Голова приобняла Лиса, Цитара взяла его под руку, а Люнара пошла немного впереди. Когда вся компания вышла за дверь, вдруг раздался сильный свист. Цитара вздрогнула, закатила глаза и крикнула в опустевший зал:

– Ну что тебе?

– Передай ушастому, – хрипло гаркнул Калева, и в воздухе мелькнуло что-то маленькое.

Цитара ловко схватила и протянула Молчуну.

– Держи, ушастый, – засмеялась она.

На ладонь Лису упал тяжелый холодный шарик. Молчун поднес его к глазам, и увидел как внутри сине-зеленое мутное, перетекает, поблескивает.

– Хорошая вещица, – одобрительно закачала головой Медведица.

– Это луналик. Вода с отражения полной луны. Спрячь его подальше в свой рюкзак, вещь хорошая, но опасная. Не показывай никому. Понял? – Люнара суетливо перебирала рукав платья.

Молчун кивнул и убрал холодный тяжелый шарик на самое дно рюкзака.

– И альбом забыл! – снова раздался хриплый голос Калева.

– Я сейчас принесу. – сказала Цитара и побежала к столу, взяла альбом, замерла на некоторое время, а потом вернулась, протянула его Лису. – Держи, ушастый.

Как бы не пытались все забыть, отложить подальше мысли о том, зачем здесь собрались, все равно время пришло. Медовая Голова и две Медвежьи Сестры стояли в маленькой пустой светлой комнате.

– Прощай, Молчун Лис. Может быть, еще увидимся. Береги себя. Впереди тебя ждет непростая дорога, но ты всё можешь. Мы будем помогать. Не забывай нас. Прощай.

Люнара подошла первой и крепко обняла Молчуна. Потом их обоих обняла Цитара. А потом всех стиснула в мохнатых теплых объятиях Медведица.

– Удачи тебе.

Цитара стиснула руку Лиса, и добавила:

– Закрой глаза. Ливой татус.

Молчун почувствовал как все вокруг него осветилось, он сильно зажмурил глаза. На мгновение тело сделалось легким, будто пропало. Издалека шло гудение, нарастало и вдруг словно окатило всего Лиса. Вокруг запахло теплой нагретой солнцем травой, полевыми цветами. Молчун открыл глаза: он стоял в густой колючей траве озерного поля, а впереди вдали чернел Лес.

Глава 9. Ночное собрание

Старик Аркас сидел у горячей, медленно остывающей печи. Всё вокруг было поглощено сумерками, только слегка освещались руки, которые Старик протягивал вперед, согреваясь у тлеющих углей в раскрытой печи.

Постепенно наступала ночь. Она просачивалась внутрь пекарни вместе с вечерними туманами, оседала сначала по углам, затем больше и больше – и вот уже захватила всю комнату, только слабо освещенный Аркас, громадный как гора, возвышался посередине, и на его руках и лице прыгали пятна света.

Старик задумчиво глядел в высокое маленькое окошко. Из него была видна макушка дерева-старожила. Воронье Дерево. Когда Аркас был маленьким и часто прибегал к отцу в пекарню, посмотреть на пышущие печи и послушать скрип закард, то как-то раз его мать выбросила за дверь забродившие ягоды вороньего дерева. Немного ягод, с пригоршню. И через полгода на этом месте появились слабые побеги. Родители Аркаса подивились живучим ягодам и забыли о них. Но маленький Аркас был так поражен этим чудом, что соорудил забор из веток вокруг молодых побегов, и начал за ними ухаживать. Поливал, накрывал рогожей зимой, удобрял землю колодезным илом. И летом дерево вытянулось, окрепло. Аркас продолжал поддерживать его, словно это было не дерево, а близкий друг. Воронье Дерево и Аркас росли вместе. И теперь Старик глядел на могучую макушку, маячившую в окне, и вспоминал всю свою жизнь, проведенную у этого дерева. И, глядя на него, понимал что не заметил, как сам состарился. Воронье Дерево уже давно не давало ягод, ствол его извернулся, окаменел, был таким мощным что не обхватить руками даже Аркасу, с его-то могучим ростом не обхватить. Ветви медленно покачивались в окне, словно подметая черное ночное небо.

Внезапный стук в дверь прервал воспоминания. Старик поднялся со скрипучего басандового стула, и пошел открывать дверь в пекарню.

В темноте волосы Дросика светились. Он, не смотря на усталость, улыбался.

– Заходи, заходи, – Старик пропустил гостя, оглядел засыпающие дома на холме, и плотно закрыл дверь.

Дросик стоял посреди темной пекарни, перебирал руками, не зная куда их день.

– Сейчас зажгу свечу. Одна свеча не привлечет внимания, я думаю. Да и спит деревня, некому тут бродить.

– А Шанья придет? – спросил Дросик, стряхивая со скамьи толстый слой муки.

Аркас ответил не сразу. Сперва разжег ниранскую толстую свечу. Она затрещала, задымила и разгорелась ровным зеленоватым пламенем. Пекарня осветилась теплым неярким светом.

– Шанье я ничего не сказал. Не думаю, что нам стоит впутывать ее. Она еще очень молода. Кто из нас знает, что ждет там, в Лесу? Да и дорога до Леса уже заросла. Я слышал от деда, что недалеко от деревни спрятаны озерные поля, не знаю правда или нет, но рисковать не хочется. А еще русалки. Слухи о них уже давно затихли, но это только потому, что никто не ходит в ту сторону. А еще вальды. Кто знает, что и кто встретится нам на пути.

– Но, Аркас, вдвоем мы не осилим. Что касается Шаньи, я определенно согласен, но нам нужен еще кто-нибудь.

Они молча переглянулись, понимая друг друга, и нехотя согласились с тем, что пришло на ум обоим. Старик вздохнул и подпер голову рукой.

– Знаешь, я тоже о нем подумал. Но чем больше о нем думаю, тем больше понимаю, что ничегошеньки о нем не знаю. Может быть, ты знаешь. Дросик? Не очень он мне и нравится, честно говоря. Темная лошадка.

Дросик отвел выпавшую прядь волос за ухо, постучал пальцами по столу. Пламя свечи чуть вздрогнуло.

– Понимаю твою тревогу, но не разделяю. Ригуль добрый малый, странный, но добрый и, что не маловажно, бесстрашный. Отчаянный. Нам вот с тобой как раз такой отчаянности не хватает, – засмеялся Дросик и перегнувшись через стол похлопал Аркаса по плечу.

Но Старик был хмур.

– Не знаю… Не напортачит ли он. Да и еще неизвестно согласится ли. Уж и не пойму как ему объяснить что и зачем.

– Да что объяснять, Аркас! Скажем, Лис пошел в Лес, задурил мальчишка, помоги вернуть. Он не откажет, я уверен. Давай поговорю с ним завтра? – Дросик так сильно был воодушевлен, что не мог усидеть. Он вскочил со скамьи и стал ходить, заложив руки за спину.

– Поговори. Так, с этим решили. Теперь давай остальное. Когда выдвигаемся? Что с собой захватим? У меня есть кое-что в запасах, так сказать… – Старик вышел из-за стола. Его огромная тень метнулась по стене. Дросик немного вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

– Итак, я подумал, что лучше всего нам уйти рано утром после Праздника. Все жители Разнотравья будут гулять весь день и всю ночь, так что наш уход будет не замечен пару дней точно. Я всё продумал – за хлебом после Праздника никто не приходит, так как еды готовят много, ко мне тоже вряд ли кто пожалует. Ну, а Ригуля никто и не хватится, он часто пропадает, особенно после Праздника. В прошлом году он столько пел, что пару недель после его было не слышно. Что скажешь, а? Праздник Разнотравья через два дня, успеем мы собрать всё необходимое? Да, в принципе, нам много и не надо.

Всё это время, пока воодушевленный Дросик, заламывая длинные пальцы от нетерпения, говорил, Старик в дальнем углу пекарни отодвинул круглый сундук, выдолбленный из камня, снял часть половиц под ним и долго там копался. Наконец вытащил нечто объемное большое, завернутое в просмоленную рогожу, и принес ближе к столу. Дросик торопливо взял свечу, и на стол бухнулся черный сверток.

– Вот! – торжественно и гордо заулыбался Аркас, – не зря хранил.

Они развернули жесткую рогожу и запахло терпким маслом. В свертке лежали два ручных арбалета, несколько десятков токийских стрел, выстрялка птичья, кривой вальдский кинжал из черной горы и большой блестящий меч.

Дросик замер изумленный.

– Аркас! Откуда? Где ты достал? – и пораженный Дросик стал перебирать своими тонкими светящимися пальцами стрелы, рукоятку кинжала, усеянного мелким рисунком.

Старик почесал косматую бровь и развел руками:

– Добыча с вальдских набегов. Вот это выстрялка. Снял ее погибшего ротана. Она сломана, но надеюсь починить. А этот меч – еще сохранил мой дед. Он воевал в Загорье с лакрудами. Вот какую красоту делали, сорванцы.

И Аркас поднял переливающийся меч над головой и залюбовался его гладкостью и блеском.

И Старик и Дросик начали с упоением разглядывать, перебирать эти исторические богатства.

Когда они вволю насмотрелись, то оба, не сговариваясь, сели за стол, и продолжая, разглядывать оружие, заговорили о деле.

– Согласен, что нужно уходить сразу после Праздника. Это хорошая мысль, отличная. Впереди два дня непрерывной подготовки к Дню Разнотравья, я буду по самый кончик бороды в заботах и муке, так что давай сразу договоримся, где встретимся. Предлагаю, у дома Лиса. Он ближе всех к Лесу. И в нем никого нет.

– Да, давай там. Лучше до восхода. Часа в три, или в четыре. Ты возьмешь оружие и хлеб, а с меня веревка, шатер, вода. И всё остальное. – глаза Дросика горели азартом и восторгом предстоящего путешествия.

– Хорошо. Провизии много не бери, хлеба нам хватит, возьму разного. Ты арбалетом умеешь? – спросил Старик прищурив глаза.

Дросик растерянно замахал руками.

– Значит, научу, – Аркас ободряющее кивнул. – Ничего, сможем. Всё сможем. Я уже чувствую, что удача будет на нашей стороне.

Старик и Дросик посмотрели друг другу в глаза, кивнули, словно договорились о без слов о том, что нельзя говорить в слух, и заговорщически заулыбались.

Аркас вышел на крыльцо проводить Дросика. Луна освещала тропинку на холм тихим светом, звезд было много. Старик расправил руки в стороны и потянулся. Ветер слегка подергивал его длинную лохматую бороду. Дросик пошел вперед по узкой тропинке.

– Слушай, а что ты Агате скажешь? – сказал Аркас ему в след.

Дросик обернулся, взмахнул рукой, улыбнулся и крикнул:

– Что помогаю тебе печь хлеб!

Ветер подхватил слова и унес вверх, к макушкам деревьев. Старик стоял на крыльце пекарни, смотрел как становится меньше и меньше светящийся силуэт Дросика. Скоро он превратился в точку, и казалось, что это маленький светлячок кружит над травой. Аркас вдохнул свежий ночной воздух и поймал себя на мысли, что внутри всё словно обновилось от предстоящего необычного приключения. Он подошел к своему Вороньеву Дереву, похлопал ладонью по крепкому окаменелому стволу и прошептал:

– Вот мы еще повоюет с тобой. Еще поживем!

Дерево в ответ заскрипело могучими ветвями.

Глава 10. Праздник в Разнотравье

Всё Разнотравье гудело, словно улей. Каждый житель украшал цветами и фонариками свой дом. У каждого крыльца стояли большие кувшины цветов, а все кусты и деревья около были украшены тонкими разноцветными лентами. Вчера поливал дождь, но сегодня погода стояла отменная, солнечная, теплая, хоть ветер и уже давал понять, что конец лета близок, всё равно было тепло. Все готовились к Празднику – День Разнотравья. Каждый год вся деревня отмечала с большим размахом с утра до следующего утра. Обязательно устраивалось громадное застолье: выносились из домов столы и ставились в длинный ряд, и словно белая река тянулись они через всю деревню, а ветер трепал края скатертей, как мелкие волны.

Хозяйки с утра натирали стекла и полы, вешали свежайшие занавески, суетились, перекрикивались друг с другом через открытые окна, пели. Мужчины занимались жаровней и заготавливанием основного кушанья. Каждый Праздник королем стола от каждого дома был капак. И каждая семья хранила свои собственные традиции и секреты приготовления этого кушанья. Секреты тщательно берегли и передавались из поколения в поколение, но при этом самые отчаянные хозяева стремились каждый год добавить в рецепт что-нибудь новое, какую-нибудь травку или ягоды, не используемые ранее.

Хотя было еще только утро, вся деревня гудела, а в воздухе стоял дивный аромат угощений.

Шанья с цветком в волосах неслась по тропинке к окраине деревни. Она перепрыгивала маленькие лужи и тоненькие ручейки, которые оставил вчерашний дождь. Сердце ее замирало и ликовало. Старика Аркаса никак нельзя было отвлекать, он весь в работе, печет праздничные хлебные караваи и пироги, а вот Дросик наверняка дома, да и разговаривать ей было с ним легче. Она бежала по склону, иногда останавливаясь, чтобы собрать цветок ветряники, или яркий мивок, еще покрытый утренними каплями адамуса. Когда она остановилась перед домом Дросика, в руках у нее уже был большой сине-белый букет. Шанья хотела постучать в дверь, но та внезапно распахнулась и на нее пошел ковер, свернутый рулетом. Шанья попятилась назад, оступилась и упала. Из-за ковра выглянуло полное лицо Агаты.

– О! Здравствуй, дорогуша. Это мне? – подмигнула она кивая на цветы.

– Нет… То есть да, да, конечно Вам, – протянула растерянная Шанья сине-белое ароматное облако. Но руки у Агаты были заняты ковром, поэтому букет остался у Шаньи.

– Ну-ка вставай, да помоги мне, – важно пыхтя сказала Агата.

Она скрылась за домом на перевес с ковром. Шанья тоскливо взглянула на дверь, надеясь, что сейчас покажется Дросик, но он не показался, так что ничего не оставалось как пойти за Агатой.

Пыли от ковра почти не было, но старушка отчаянно его колотила, словно злясь, что ей пришлось нести его такой тяжелый, а грязи-то в нем не оказалось. Шанья стояла поодаль, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты цветы положь, вон на пенек, и давай помогай, – сказала Агата, вся красная от усердного колочения.

Шанья положила на большой старый пень букет, взяла у старушки колотило и начала осыпать ковер робкими ударами. Не зная с чего начать разговор, и боясь спросить что собственно ей было нужно, Шанья пошла издалека:

– Погода сегодня хорошая…

– Да, погодка отменная. Само то для праздничка! Хорошо дождя нет, а то небо часто шалит. Будто отлучился куда Дух Неба… А ты чего, ковер жалеешь? Ну-ка давай, наподдай ему хорошенько! – смеясь, Агата обхватила со спины Шанью, положила свои крепкие широкие ладони на ее руки и принялась руководить ударами колотила, точно кукловод. Шанью подбрасывало и мотало из стороны в сторону, она чувствовала как от старушки пахнет пряностями, какая у нее мощная хватка, и начала подумывать, а точно ли Агата старушка.

Когда ковер был выбит, а Шанья помята не хуже ковра, то Агата, подбочинившись, гордо посмотрела на дело своих рук:

– Ах, ваше высочество ковер! – старушка смотрела с таким теплом в глазах, словно это был ее ребенок. Шанья тоже взглянула, но скептически. «Высочество!»

На плотном полотне были вытканы горы, черные могучие, с заснеженными вершинами, справа крупными стежками выткана большая река, светло-зеленый менялся глубоким синим, вкрапления белого и черного, вода была как живая. На зеленых холмах словно бродил ветер, вышивка была суетливой, казалось, можно было разглядеть растрепанные травы. Шанья провела рукой по наброшенным короткими стежками домикам.

– Это деревня моей матери, – сказала старушка, улыбнувшись, – называлась Раскада. Маленькая была деревня. Я в ней родилась.

Шанья изумленно посмотрела на Агату, затем отошла на шаг от ковра, всё еще не веря свои глазам.

– Да, была хорошая деревня. Я совсем ничего не помню, только по рассказам матери знаю как там было хорошо. Жить у большой реки, что может быть прекрасней. Вальды всё уничтожили. Все наши дома, выжгли все наши сады. Я была совсем маленькой. Жители поняли, что не выдержат очередного набега и решили уходить. Отец нес меня на руках, мы шли все вместе к темноте, и не знали куда шли. Утром, измученные, сделали привал. мы смотрели в ту сторону, где были наши дома, и видели длинные столбы дыма. Рыдали и радовались жители Раскады. Радовались, что сгорели только дома.

Агата смахнула слезинку с пухлой щеки. Шанья смотрела во все глаза на ковер и казалось видела дым, поднимающийся над вышитыми холмами.

– Я не знала, что ты выросла не здесь… Мне очень жаль… – Шанья растеряно перебирала край своего платья.

– Выросла-то я здесь, родилась в Раскаде. А выросла тут, в Разнотравье. – Агата подошла и приободряюще обняла Шанью за плечи.

– Этот ковер – карта? Карта Заречья?

– Ага, она самая, карта. Этот ковер ткала моя бабушка. Мама не могла бросить его в доме, на уничтожение вальдам, поэтому взяли его с собой. Но ковер был такой тяжелый, что родителям пришлось закопать его в поле, по дороге. Ой, ну и искали же его потом, – Агата задорно засмеялась. – С трудом нашли! Вот он какой, с историей. Я люблю его рассматривать – глядишь и на сердце теплеет. Вот и перенесла его в дом Дросика, пусть и тут тепло дарит.

Старушка бережно свернула ковер и понесла его в дом. Через несколько шагов обернулась и подмигнув, крикнула:

– Пойдем, у меня ветряника свежая заварена. Сама она себя не выпьет!

Шанья завороженная картой на ковре и рассказом Агаты, побежала за ней.

В доме сильно пахло пряностями. В остальном всё было как в тот раз, когда она с Аркасом пришли к Дросику с просьбой. Глиняные горшки и чашки звенели и немного светились.

Они сидели по разные стороны стола, пили душистый напиток, пар поднимался прозрачными завитками вверх и терялся в солнечных лучах. На столе стоял пузатый глиняный лошняк. Агата привстав со стула, открыла крышку и вытащила две лекарные свеклы, покрытые толстым слоем запеченой олехры. Одну она протянула Шанье, но та скромно замотала головой, опустила глаза и отхлебнула из чашки ветрянику.

– Как знаешь, – сказала Агата с полным ртом, перед этим смачно откусив свеклу. – А ты чего хотела-то? Не ковры же шла ко мне выбивать.

Шанья растерянно посмотрела на Агату. Она как-то не думала о том, что может не застать Дросика дома, и не заготовила заранее, что скажет его охраннице. Из окна слышалось пение вдалеке.

– О как Ригуль-то глотку дерет! Аж тут слышно. – Агата смотрела на Шанью в упор, продолжая жевать свеклу. Кусочки запеченной олехры откалывались и падали на стол около чашки.

Шанья понимала, что нужно что-то сказать, но что никак не приходило на ум. Пытливый взгляд Агаты совсем обезоруживал, никакая ложь не складывалась в голове. Старушка долго сверлила изучающим взглядом Шанью, и когда та, уже понимая что молчать глупо и нужно хоть что-нибудь сказать, раскрыла рот, чтобы сказать нечто, что еще даже не зародилось в голове, Агата внезапно, словно оттаяв, посмотрела в окно и ласково спросила:

– А мама-то, чем занята? Отец капак уже поставил?

Шанья растерялась от внезапного вопроса и пролепетала:

– Мама полы скоблит… а капак еще не ставили… папа печь готовит…

– В земляной будете готовить? Или в открытой? – Агата откусила вторую хрустящую лекарную свеклу. Она смотрела на Шанью ласково, по доброму, пропала во взгляде ее изучающая внимательность.

– В земляной, – осмелев, выпрямившись сказала Шанья. – Папа каждый год только в земляной делает. Так дедушка делал, вкуснее чем в открытой выходит…

– А вот не скажи! У меня знаешь какой капак на открытой выходит – умереть можно! Я специально до вашего дома дойду, отнесу вам попробовать. И сразу со мной согласитесь – что это объеденье просто. А вы меня своей переубедить попробуете, – засмеялась Агата.

Шанья заулыбалась, радуясь, что прошел напряженный момент, что не придется врать. Она отхлебнула ветрянику и спросила:

– А вы что внутрь кладете? Свеклу? Репьёвник?

– Ишь ты! Так я тебе и сказала. Это секрееееет! – засмеялась Агата вставая из-за стола. – Запеченную-то не надумала попробовать? Бери, вкусная. А мне дел еще столько переделать надо. И Дросика где-то носит, печь еще не топлена, жаровня не собрана, а там уже , вон, столы ставят. – кивнула старушка на окно. – И мне пора стол выносить. Давай-ка мне помоги.

Шанья быстро прожевала лекарную свеклу, помогла убрать посуду, и подхватив стол за край, стала ждать, когда Агата возьмет второй. И вот они медленными шажками вынесли светлый стол из облегченной басанды на двор.

– Так, – Агата отпустила свой край и ножки стола стукнули в мягкую землю, – нам теперь вон до туда тащить. Приставить к соседским столам. Ох, как я страдаю жить на отшибе! При на себе этот стол каждый год. Ну, понесли?

Снова приподняли и медленными шагами двинулись. Не смотря на то, что басанда была облегченная, стол был массивным и тяжелым. Еще три остановки делали они чтобы передохнуть, перед тем, как из ниоткуда возник Дросик и схватил край стола.

– Я вовремя, да? – сказал, улыбнувшись Шанье и Агате.

– Да уж, вовремя. Мы тут уже из сил выбились, тащим на себе несчастные этот стол тяжеленный, страдаем.

Дросик растерянно посмотрел на Шанью, ища у нее поддержку. Она увидев этот взгляд, не удержалась и рассмеялась.

– Да я… вот… – Дросик неуклюже вцепился в край стола и приставным шагов двинулся.

– Да ладно оправдываться, – Агата сдунула со лба выпавшую из-под платка прядь, – потащили, ребята!

Впереди белели выставленные столы. Не все еще вынесли, поэтому белая уходящая в даль линия прерывалась.

День был ясный, легкий ветер трепал флажки, которыми были украшены дома и заборы. Из всех окон слышалась песня. Но громче всех тянул Ригуль. Он стоял на холме и словно дирижировал приготовлениями. Белая рубаха его дрожала от ветра, он размахивал руками словно большая подстреленная птица.

– О горло-то дерет! Помог бы лучше. – Агата дернула головой, отвернулась от холма и сощурила глаза. Шанья и Дросик невольно переглянулись и еще усерднее приняли на себя тяжесть стола. Старушка была недовольна.

А Ригуль заливался, медленно спускаясь с холма.

Не смотри на меня

на меня смотреть не надо

Слезы мне отдай свои

слезы – лучшая награда

Агата закатила глаза. Лицо ее побагровело и она изо всех сил пыталась промолчать, но не получилось. Когда дошли до ближайшего стола она так шваркнула стол об землю, что Шанья с Дросиком отлетели от других сторон стола и чудом остались на ногах.

– Ууу, пошлятина какая! Несет чепуху на всю деревню! Да что ж никто не заткнет его. Слушать невозможно! У меня, поди, в саду все алярники позасохли от его воплей. Разорался, даром что праздник…

Старушка усердно встряхивала скатерть и на все лады поносила Ригуля, не замечая, что тот уже спустился с холма и находит достаточно близко, чтобы расслышать ее брань. Дросик и Шанья смотрели как к Агате пританцовывая приближается Ригуль, не сдерживая свою хитрую улыбочку, и продолжая напевать, правда, значительно тише. Старушка всё трясла и трясла непослушную скатерть. Шанья было открыла рот, чтобы как-то предупредить Агату, Дросик стоял бледный, с полными ужаса глазами. А Ригуль со смехом подскочил к старушке, схватил ее за плечи.

– Ага! Попалась ворчливая бабка! – и залился смехом, видя как багровеет лицо Агаты, как сходит с него испуг и появляется бешенство.

Агата распахнула рот, но ни звука из него не вылетело, словно всё, что она хотела сказать Ригулю – уже сказала, все ругательства закончились. Ощущая беспомощность и распирающий гнев, она крепко сжала скатерть и что есть силы шарахнула по кривляке. Ригуль увернулся, чем привел Агату в дикое состояние. Старушка, подхватив юбки, отчаянно размахивая над головой скатертью, гналась за тощим изворотливым Ригулем. Так и умчались они за холм – только и видно было прыгающего впереди певца, подскакивающего и заливающегося смехом, и полную коренастую Агату, с развевающейся белоснежной скатертью над головой, словно фата.

Дросик, Шанья, жители деревни выглядывающие из окон – все смеялись. Дросик посмотрел на девушку и сказал, делая страшные глаза:

– Теперь я боюсь ее еще больше!

*

Длинная белоснежная река столов, тянулась через всю деревню. Жители стояли по обе стороны и смотрели в самое начало этой реки – где-то там был Старик Аркас и держал в ладонях Живня. Пока пекарь говорил речь, которая еле еле долетала до дальних столов, дети пытались стянуть хоть кусочек со стола, матери одергивали их. Живень в огромных ручищах Аркаса ерзал, суетливо оглядывался, искренне недоумевая, чем его вытащили из дупла и не пускают обратно. По традиции новый год начинался в Разнотравье, когда Живень трижды взмахнет крыльями в небе.

И вот он большой и желтый вспорхнул. Крылья засияли на солнце. Живень сам был как солнце – упитанный, яркий, слепящий своей красотой.

Жители деревни захлопали в ладоши, дети принялись плясать и кувыркаться, а некоторые стояли, запрокинув голову, завороженно наблюдая свободный полет, рождающий новый год.

Зазвенели стаканы, заскрежетали ножи и вилки по тарелкам. От стола вверх поднимался густой пар и дивный аромат. Женщины в праздничный передниках накладывали кушанья детям, мужчины большими ножами нарезали праздничный капак, царственно лежащий на огромных блюдах. Шум, смех, разговоры, песни – все переплеталось в радостный праздничный гул. Ветер трепал разноцветные ленты на домах и кустах, надувал белоснежные скатерти и относил далеко далеко вперед песню. Старушки сбились тесной группкой и каждая нахваливала свой рецепт капака и пыталась по вкусу распознать хитрости рецепта соседского кушанья.

Дросик сидел рядом с Аркасом. Они тихонько переговаривались, обсуждая как лучше поговорить с Ригулем.

Вертлявый Ригуль кружил от одного стола к другому, рассыпая комплименты хозяйкам и узорчатый птичий свист.

Вдруг зазвучала рывада. Затем вторая. И вот уже их стало пять. Музыканты обыгрывали мелодию, каждый на свой манер. Первый музыкант, кучерявый бородатый сосед Шаньи дергал струны рывады так неистово и самозабвенно, что одна из восьми не выдержала и с звонким щелчком лопнула. Все жители деревни радостно заголосили и подняли вверх кружки. Есть поверье, что если на празднике Разнотравья лопнет у музыкантов струна, то работа у всех жителей будет ладно спориться, что всё будет даваться легко, а урожай в итоге будет отменный.

Дети бегали, танцевали, валялись по земле, размахивали рукавами рубашек, к которым были пришиты разноцветные ленты. Если бы кто-нибудь посмотрел на детей издалека, то вполне мог их принять за крупных пестрых птиц с ярким оперением.

Ригуль бегал среди детей размахивая широкой синей лентой, которую ему повязала на запястье светловолосая малышка. Звучала музыка, к рывадам присоединились трубы и тарабы. Быстрая резвая мелодия летела по всей деревне. И вот уже наряженные женщины пошли в пляс, размахивая цветными юбками. Мужчины либо играли на музыкальных инструментах, либо налегали на кушанья – им было не до танцев. Старушки, сбившись в стайку, подпевали дребезжащими голосами, хлопали в ладоши, азартно чокались глиняными кружками и заливисто смеялись, когда одна из кружек не выдержала и раскололась, оставив свою хозяйку с одной глиняной ручкой.

Ригулю наскучило скакать среди детей и он стал в танце подкрадываться к ничего не подозревающей Агате, которая доказывала родителям Шаньи, что земляная печь для капака лучше. Певун накинул широкую ленту на пояс Агате и стал притягивать ее к себе, пританцовывая. Старушка раскраснелась от возмущения, пыталась вырваться от ленточных объятий Ригуля, но это было непросто. Все вокруг плясали и заливались смехом.

Дросик с Аркасом решили, что последний поговорит с певуном. Оставалось только дождаться, когда всеобщее внимание переключится с Ригуля на кого-нибудь еще. Чтобы осуществить это, Дросик встал и подошел к вырывающейся Агате, вежливо поклонился и протянул руку, приглашая ее на танец. Ригуль отпустил ленту и Старушка радуясь своему освобождению пошла плясать с Дросиком, которому предстояло выслушать нескончаемый поток брани и возмущения поведением певуна.

Ригуль вдоволь нахохотавшись, присел за стол и налил себе целую кружку грушевого вина. К нему подсел Старик Аркас и тихо о чем-то заговорил.

Шанья, наблюдавшая за Аркасом и Дросиком с самого начала праздника, чувствовала, что что-то происходит. Она встала со своего места и под предлогом попробовать разные кушанья, двинулась в сторону шепчущихся Ригуля и Аркаса.

Пробраться к ним было нелегко – танцующие то и дело привлекали к пляскам девушку, дети захватывали ее в центр своего хоровода, женщины перетягивали ее в свой танец, Шанья всем улыбалась и радостно кивала, но глазами продолжала следить за Стариком и певуном. И когда ей наконец удалось выбраться из пляшущего месива, и подойти к столу, то Ригуля уже не было, а Аркас говорил с запыхавшимся Дросиком, которого затанцевала Агата. Они говорили достаточно тихо, но несколько слов девушке удалось разобрать, когда рядом с ними она потянулась за ричусами, лежащими на большой узорчатой тарелке. О чем была речь, понять было трудно, но то, что это связано с Молчуном – было однозначно.

Шанья задумчиво шла вдоль стола, размышляя что же ей предпринять. Если она подойдет к ним и напрямую спросит, что они задумали, то ее точно никто не посвятит в планы. Тут нужно действовать осторожно. Если их разговоры касаются Лиса, то может быть, они всё таки решили сами идти в Лес? Но почему не сказали ей? Нужно всё разузнать. И девушка решила, что вечером пробраться к дому Молчуна и проследить оттуда, что задумали Аркас и Дросик. Ведь если, они решили отправиться в Лес спасать Лиса, то из его дома будет видно, когда они двинутся в пусть.

Так Шанья про себя и решила и довольная тем, как раскусила их план, широко улыбалась. Девушка так погрузилась в свои мысли, что не смотрела перед собой и налетела на Агату.

– Ишь, ты! Куда спешишь такая довольная, а? – Старушка рассмеялась, но глаза ее внимательно изучали Шанью.

Девушка растерялась, словно Агата могла подслушать ее мысли, разнервничалась, обернулась назад, ища за чтобы зацепиться, зачем-то посмотрела на Дросика болтающего с Аркасом. Затем снова обернулась к Агате и сказала с деланной улыбкой:

– Да вот никак не могу найти ветряничного варенья. Так хотелось его попробовать… Слышала, тут кто-то принес это варенье и оно с добавкой из олехровой пудры… – Шанья бегала глазами по лицу Старушки и пыталась понять, удалось ли ей выкрутиться.

– Да, было такое варенье. Пойдем-ка вместе поищем. – сказала Агата, беря девушку под руку.

И Шанья решила, что всё обошлось.

*

Деревня гудела с большим размахом празднуя. Вечером на столах зажгли свечи, женщины укутывали теплыми покрывалами уставших детей. Они уже клевали носом, но всё еще хотели побыть подольше на празднике. Но когда дети, утомленные, перемазанные сладостями, окончательно роняли голову на грудь, их матери, подхватывали их в большом одеяльном свертке и относили в кроватки.

Когда стемнело музыканты отложили инструменты и затянули а капельно многоголосную песню. Старушки дремали, подперев головы руками.

На столе мерцали свечи, пламя подрагивало от легкого ветра.

Высоко вверху мигали звезды, то выглядывая, то прячась в медленных сизых облаках, казавшихся молочной пенкой на ночном черном небе.

Глава 11. Команда

Аркас шел на другой край деревни к дому Лиса. Туманы цеплялись за ноги. Под ним еще дремали длинные гибкие травы, склоненные первым самым ранним адамусом. Деревня крепко спала. Медленно раскачивались разноцветные ленты на заборах. Покачивались края белых скатертей, на столах стояли пустые кувшины, чуть звенели от адамуса глиняные кружки. Важный ришак, свесив хвост, развалился на краю стола. Рядом с ним были маленькие кусочки капака. Аркас ухмыльнулся – «вот обжора».

Старик присел на одну из скамеек и снял ботинки. Было приятно окунуть босые ноги в туманную синеватую тропинку. Шагов было неслышно, туманные сизые волны покачивались. Аркас не спешил. Ему не спалось, он вышел намного раньше, чем нужно. Уличная спящая тишина бодрила его, освежала. Деревня спала. Тихо покачивались свисающие скатерти. Ветра почти не было, он вяло трепал листы на спящих кустах, лениво раскидывал седые пряди волос старика, ветер словно сам никак не мог проснуться. Аркас брел медленно, смотрел вперед, где-то там чернел Лес. Гудел ли он, или дремал в начинающемся утре, старик не знал, но сейчас, глядя на размытое черное далекое, он его не боялся. Лес перестал был пугающим сегодня. В одночасье весь страх, который он порождал и наводил вот уже столько лет, исчез. Расплылся по туману, по синеватой утренней дымке – и осталось настоящее, манящее, неизведанное, забытое. Аркас захотел вспомнить.

Старик подошел к дому Лиса и опустился на крыльцо. Дверь наверняка была не заперта, но он не хотел заходить. Он, подперев косматую голову руками, сидел и смотрел вперед – а впереди было длинное бескрайнее поле, венцом, которого чернел Лес. О чем думал мальчишка Лис, сидя здесь по вечерам? Аркас скинул со спины тяжелый рюкзак. Из кармана широкой рубахи вытащил чубукул, набил его веретявой травой из изящного с шитьем мешочка, и запыхтел. Сладковатый дым крупными завитками стал подниматься вверх. Завитки рассыпались на клочки, на хлопья, терялись, растворялись. Старик задумчиво смотрел на Лес, потягивая чубукул. Вокруг светлело. Синева становилась всё тоньше.

Дросик подошел неслышно. Словно появился из этой медленной синевы. Он тихо присел рядом с Аркасом. Достал из своего рюкзака глиняный чубукул и, набив его, крепко затянулся. Заклубился желтоватый сладкий дымок.

– С лиманком что ли?

– Ага. Агата насушила в прошлом году. В чае и пирогах он не очень, а для курева самое то.

– Понятно. Ну, давай, что ли, посидим, да в путь.

И два друга уставились в даль. Над их головами переплетались клубы желтого и синеватого дыма, соединялись в зеленое облако и медленно улетали к звездам.

Внезапно внутри дома Лиса раздался скрип. Аркас и Дросик тревожно переглянулись.

– Может ришак забрался? – прошептал Дросик, привстав с крыльца.

Аркас пожал плечами, затушил большим пальцем чубукул, и приняв суровый вид, толкнул дверь в дом Лиса. В темной глубине комнаты кто-то замер.

– Эй, давай выходи. Выходи, выходи.

Аркас нахмурил брови и кивнул головой на улицу. Темная фигура двинулась к двери. С каждым шагом силуэт становился всё больше знакомым и вот из дома вышла Шанья. Она виновато улыбнулась на растерянные лица Аркаса и Дросика.

– Что ты тут делаешь? почему не дома? Почему не спишь? – заволновался Дросик.

Аркас смотрел молча и было видно как крутятся в его голове мысли.

– Ну я просто сидела в доме Лиса и размышляла… А вообще-то, я ждала вас. Знала, что вы что-то задумали! – выпалила девушка. В голове ее звучала обида.

– Да, да. Я догадалась, что вы собираетесь. И всё ждала, когда позовете меня. И так и не дождалась!!!

Шанья уперла руки в пояс фартука и приготовилась отражать любые возражения. Но взглянув на лица Дросика и Аркаса, растерялась. Они смеялись! Шанья еще суровее нахмурила брови, но представив, как выглядит сейчас со стороны – тоже рассмеялась. Неожиданно атмосфера вокруг успокоилась, напряжение ушло.

– Шанья, дорогая, да, мы действительно решили сходить за Лисом. – Аркас положил Шанье руку на плечо и заглянул в глаза. – А как иначе? Кто знает, что ждет там нашего Лиса… Ты же всё понимаешь. Мы решили не тревожить тебя. Иди домой, отдыхай, но никому не слова про наш поход, ты же понимаешь…

Шанья снова уперла руки в боки и нахмурилась:

– То есть вы серьезно решили, что я просто останусь дома ждать, как какая-нибудь беспомощная вальнянка?! Ну нет! Я здесь для того, чтобы идти с вами, для того, чтобы отправится в Лес и спасти Лиса! Он мне дорог не меньше, чем вам, а может и больше… – сказав последнее, девушка покраснела, но в утренней синеве это было не заметно.

Старик Аркас тоже нахмурился, и набрав побольше воздуха в легкие, уже был готов произвести нечто явно строгое и бескомпромиссное, но видя всё это и предчувствуя накал беседы, вмешался Дросик. Он шагнул вперед, поднял руку с тонкими чуть светящимися пальцами вверх, как бы давая Аркасу знак остановиться. И тихо заговорил.

– Шанья, послушай. Я понимаю, что тебе очень важно отыскать Лиса, спасти его. Но Лес – дело темное и опасное. Никто не знает, что нас там ждет. Мы с Аркасом решили не подвергать тебя такой опасности. Потому что если что-то с тобой случится… гм, ну, то есть, если мы… не вернемся… – Дросик понизил голос, видно было как трудно ему подбирать слова, чтобы то, что нужно сказать не звучало так тревожно и пугающе. В конце концов он совсем растерялся, слова перепутались в его горле и он закашлялся, прикрыв рот своими светящимися пальцами. Чтобы линия его речи не потерялась, ее решил подхватить Старик:

– Да, Шанья. Ты только подумай как там опасно, подумай как трудно тебе будет… Лучше мы отправимся вдвоем, мы уже старые, не велика будет потеря… А тебе еще жить да жить. Чем ты поможешь нам в пути? Нет, нет, оставайся здесь, в деревне…

Тут раздался узорчатый пересвист не то риная, не то валунка. Все трое замерли и подняли головы вверх, чтобы понять откуда идет звук. И в этот момент затрещали кусты и вышел из них веселый Ригуль, размахивая на ходу руками и разглагольствуя так, словно продолжал уже давно начатый разговор:

– Нет, нет, нет, девчонка нам нужна, необходима. Да о чем вообще вопрос? Нагнетают тут. Не не не, берем девчонку и всё тут. Да вы пробовали вообще как она заваривает дыбовник? Я совсем не против попить дыбовничка в дороге. Вы взяли его с собой? – Ригуль ходил между застывшими от изумления, и ощупывал то их, то их стоящие на земле рюкзаки.

– Так, так, так. Не взяли значит? О чем вы думали? Что вам стол в Лесу накроют? Еды-то хоть взяли?

И Аркас и Дросик и Шанья растерянно следили как Ригуль разгуливает между ними, как он вошел в открытую дверь дома Лиса и со свойственной ему непосредственностью, стал там расхаживать и вдруг его бормотание прервал радостный свист (на этот раз это была точно имитация риная), а затем громкие возгласы:

– О Шанья! О женщины! Великое племя! Она взяла с собой не только дыбовник, но и мешочек сушеной лекарной свеклы, ммммм!

Ригуль вышел из дома размахивая туго набитой сумкой.

– О! А вы еще думаете брать ли ее с собой?! – он размахивал сумкой и восклицал с присвистом. Потом остановившись на мгновение спросил понизив голос:

– Это же твоя сумка, верно? – и дождавшись утвердительного кивка Шаньи просиял и просвистел очередную узорную мелодию. – Ну я просто спросил, чтобы убедится, а то кто вас знает, кого вы с собой еще собираетесь взять, вот например там…

Но он не успел закончить как его перебил Дросик:

– Ригуль! Так значит, ты пойдешь с нами? Как я рад, что ты решился! Как мы рады! – в этот момент он обернулся на сурового Аркаса, ища поддержки и желание разделить свою радость, что с ними в Лес пойдет этот загадочный Ригуль, который столько всего знает.

Старик сухо кивнул. И выразительно посмотрев на свистуна проговорил:

– Да, мы очень рады. Только, пожалуйста, Ригуль, будь потише и помалословнее.

– Ой, да о чем разговор, старче? Буду, буду. – и насмешник хитро улыбаясь потрепал кончик свисающей с плеча бороды Аркаса.

Старик закатил глаза и обреченно выдохнул.

– Ладно, что с вами делать. Идемте. Уже начинается рассвет, заболтались. Пора идти. Путь у нас долгий, нам нужно много за сегодня пройти. А всё что не обговорили – обсудим по дороге. – говоря это Аркас взвалил на плечи свой рюкзак (в этот момент из него божественно пахнуло свежими хлебами), заткнул за пояс чубукул, натянул на уже изрядно подмерзшие в жидковатых утренних туманах ноги, плотные ботинки с кремневыми застежками. Хотел было взять сумку Шаньи, но она настояла, что понесет свою поклажу сама. Ригуль с травинкой в зубах, был налегке. Только его привычная белая рубашка была подхвачена широким тутаевым поясом, к которому прикреплены несколько мешочков. Дросик тоже убрал чубукул, взвалил на плечи свой рюкзак, радостно оглядел их команду.

– Ну, в путь? – Дросик сиял так, словно забыл о том, что им предстоит за путешествие. Сейчас это было просто путешествие в такой необычной, но интересной компании.

– Никого не забыли? – лукаво спросил Ригуль, шагая впереди.

– Ты о чем? – спросил Аркас тревожно, и остановился. За ним остановились Дросик и Шанья. А Ригуль не останавливаясь, обернулся, и пятился, улыбаясь, сдерживая смех. Потом сказал, делая страшные глаза:

– У вас там бабка в кустах сидит.

– Какая бабка? – Аркас и Дросик недоумевая переглянулись.

– Чтоооо?? Да какая я тебе бабка!!! – тут раздался хруст и треск, и из-за дома Лиса, из высоких кустов вишанки выскочила Агата.

В ее волосах застряли маленькие красные листочки вишанки, за плечами высилась большая старинная плетеная купашка, явно набитая до верху. Многочисленные разноцветные юбки были подвернуты на старинный манер, образуя шаровары. На широкий плотный пояс были прикреплены небольшие мешочки и маленькая улгустая скоровода. В общем, вид у Агаты был весьма боевой.

Вся команда замерла в изумлении и стояла, разглядывая Агату так, словно видели ее впервые. Все, за исключением Ригуля, конечно. Он покатывался со смеху.

Наконец, речь вернулась к Дросику и он робко спросил:

– Агата, а что ты тут делаешь?

– Да уж ясно что! – она очень гордо откинула упавшие на лицо пряди белых волос. С них упало на плечи несколько красных маленьких листочков.

– Агата, ты что задумала? – Старик Аркас, конечно, уже понял, что от старухи никак не получится избавится, и даже как-то смирился, поглядывая на раскачивающуюся сковородку на поясе Агаты, но словно решил дать еще один шанс, спросил. Не надеясь, что возымеет успех, но вдруг.

– Что я задумала? Нет, ну вы их только послушайте! Да что вы задумали! Я не слепая, всё сразу поняла. Но вот что я вам скажу – без меня вы никуда не пойдете. – Агата приняла суровую воинственную позу. Ригуль в это время просто задыхался от смеха, валялся волчком по земле.

– Вон, дурачка этого с собой позвали, а мудрую умную Агату нет? Ну, раз у вас смелости не хватило меня позвать, я сама иду с вами. Как я вас могу одних отпустить? Всё, разговор окончен. Идем! Светает уже, вон того и гляди солнце взойдет. Вперед! – и Агата бодро зашагала, перешагнув через валяющегося и вздыхающего Ригулся.

Аркас пожал плечами, посмотрел на светлеющий уголок неба и двинулся за Агатой. За ним пошла Шанья, пряча довольную улыбку, что все сложилось так как ей хотелось. За ней шел Дросик, погруженный в свои мысли и тоже немного улыбающийся, так что волосы его светились и немного звенели. А замыкал шествие команды худой долговязый Ригуль. На его белоснежную рубашку налипли остатки туманов, оставив голубые пятна, маленькие травки, крошечные желтые цветочки, красные листики вишанки, от чего рубашка стала пестрой. Ригуль тихонько насвистывал ( на этот раз это точно была имитация валунка) и вытирал уголок глаза, в котором застряла слезинка от такого ярого смеха, который с ним случился.

Солнце медленно поднималось, покрывая всё вокруг теплым светом. Пять фигур одна за другой двигались по высоким травам в сторону темного Леса.

Глава 12. Снова на Озерном поле

Солнце садилось, а Молчун продолжал идти. Задумчивый, растерянный, совсем забыл о том, что пора искать место для ночлега. Он шел и шел как только Цитара переправила его из-под озерного поля наверх, и до сих пор ни разу не остановился. Тело двигалось само себе, голова была заполнена мыслями. После встречи с Медвежьими Сестрами, после знакомства с Медовой Головой, после историй о своих предках, Лис был сам не свой. Что-то новое, трепещущее поселилось внутри. Он стал ощущать себя словно выше, в груди билось чувство его важного участия в мире, он не мог понять, что должен сделать, но был уверен, что его ожидает особенная роль.

Солнце совсем растворилось, все вокруг покрылось предночной синевой. Туманы под ногами стали гуще, вязче. Лис понял, что больше не может сделать ни шага. Он огляделся вокруг и заметил, что кончился день. Рядом не было ни куста, ни дерева, которые могли бы приютить на ночь. Вдалеке темнел Лес. И Лису казалось, что далекий шум листвы в кронах похож на тяжелых старческий вздох. Молчун вдруг понял, что не боится Леса. Что жалеет его. Как он раньше не замечал, что Лес страдает, что ему нужна помощь. Молчун рассмеялся над собой – помощь от маленького никчемного лесурга?

– Видимо, я совсем устал. Мерещится всякое, от мыслей уже и дышать тяжело.

Молчун Лис присел на землю. Снова огляделся. Слева в ста шагах была небольшая не то насыть, не то приподнятая корнями трав земля. В любом случае, за этим бугром будет приятнее спать. Лис подошел ближе и с радостью обнаружил, что это нора. Добротная маленькая нора. Вот это удача. Молчун повеселел, забросил в нору рюкзак и залез сам. Внутри было тесновато, но сухо и тепло. Лис свернулся калачиком и мгновенно уснул. А сверху над ним все густели и густели туманы, ветер дергал их, подвывал и шуршал высокой травой.

*

Молчуну Лису снился сон. Он уже давно не видел снов, и, может быть, поэтому этот сон был таким ярким. Лис сидел на холме и смотрел на долину. Она была немного похожа на Заречье, но Молчун понимал, что это новое место. День был солнечный, звенящий. Над головой кружили доры, роняя пыльцу, ветер бережно ее подхватывал и прозрачными облаками нес в даль. Долина, залитая светом, блестела рекой, Лис различал крохотные фигурки рыбаков. Все было словно наполнено музыкой, тихой, безмятежной, прекрасной. Молчун улыбался, сердце его словно качалось в колыбели, так хорошо и спокойно было. Вдруг в лицо пахнуло холодным, сырым. Лис вздрогнул. Долина по прежнему была на месте, река все также блестела, но что-то шевелилось на горизонте. Что-то могучее, темное, мрачное. Молчун встал с земли, чтобы увидеть сверху, что же это такое. Темнота росла, вместе с ней рос и холод. Словно он полз по долине, съедал. Земля темнела, река становилась все мельче, словно сжималась от ужаса. Лис весь напрягся. Оно двигалось, захватывая и захватывая. Молчун расстегнул ножны, крепко сжал аулитовый кортик. Темнота уже проглотила всю долину. Лис сжал зубы и выставил черное лезвие вперед. Вдруг земля под ногами зашевелилась, холм начал проседать, сдуваться. Спускался ниже и ниже. И вот уже Молчун под волной могучей густой темноты, сейчас она обрушится на него. Лис хотел было обернуться назад, посмотреть есть ли куда бежать, но что-то остановило его. Бежать? Не для того ли он здесь, чтобы противостоять этой огромной черной туче? Может быть, сидя на холме, он и ждал ее? Темнота была уже совсем близко, Лис стал различаться что состоит она из маленьких точечек, то ли мошек, то ли пыли. Точки неустанно двигались, рассмотреть было трудно. Молчун чувствовал как у него горячо внутри от внезапной силы и как холодно вокруг. Он крепче сжал рукоятку кортика, пар вырывался из ноздрей. Вот вот произойдет то, что покажет, на что он, Лис, способен. «Холод заполонил всё вокруг, но до моего сердца ему не добраться никогда» с этими мыслями Молчун бросился вперед, но в тоже мгновение синеватая переливчатая рука, словно прорвавшись из неоткуда, разорвав мир, погруженный в темноту, схватила его за ворот рубашки и выдернула из сна. Молчун не успел опомниться – он словно летел вверх, кто-то тащил его, тянул из захватывающей темноты, сильно тащил за ворот рубашки. И маленькая деревянная красная пуговка с треском отскочила и исчезла. Всё исчезло в холоде.

Лис открыл глаза. Перед его лицом раскачивался на корнях трав, свисающих с потолка норы, литоноз. Маленький зеленоносый он хитро улыбнулся и выпорхнул наружу. Лис потер глаза. Вокруг было светло и очень холодно. Ноги затекли, всё тело ныло. Молчун поскорее выбрался из норы. Зажмурившись, сладко потянулся, открыл глаза и остолбенел. За ночь всё покрылось снегом! Словно Лис оказался на большом чистом листе. Вокруг норы снега было меньше, он растаял, образовав ровный круг с норой посередине. а дальше до самого горизонта сплошная белая пелена. Не смотря на то, что идти теперь будет значительно сложнее, Лис обрадовался снегу. Это было словно преображение, осветление предстоящей долгой дороги. До этого момента он видел снег только на картинках, знал по историям, что где-то там, далеко от дома есть нечто прекрасное и холодное одновременно. Он сгреб его горстями, сжал. Нелипкий, пушистый, быстро обернулся водой. Лис отер ладони о края рубашки.

Молчун почувствовал как все обновилось в нем внутри за эту ночь, как наполнился уверенностью и силой. Он гордо смотрел на далекий Лес. Ветер помпезно развевал красную рубашку. И Молчун замер, наслаждаясь моментом, внезапным и незримым открытием себя. Но посреди снежного поля долго не простоишь – Лис съежился, начал потирать ледяные пальцы. Достал из рюкзачка подарок Медвежьих Сестер, и как только натянул на себя свитер, ткань резко припухла, растопорщилась, обхватила Лиса, сделала его круглым и пушистым. Двигаться в таком объемном одеянии было непросто, но тепло.

Молчун шел, непривычно вязнув в снеге. Раскидывал его ногами, двигался как таран, и от этого быстро уставал. Под снегом скрывались цветы и согнутые травы, потемневшие от такой внезапной напасти. Воздух был прозрачный, свежий, словно вымытый проточной водой. Лис шагал на встречу Лесу, находу вылавливая ягоды вороньего дерева из банки, прижатой к животу. Ягоды чуть забродили и подмерзли, от этого вкус у них изменился, стал приторно сладкий, сок внутри стал тягучим, густым. Молчун жевал темно-розовые ягоды и смотрел на мрачный силуэт впереди. Лес не становился ближе. Если Молчун будет идти не останавливаясь весь день, то к вечеру уже сможет разглядеть ближайшие деревья. Сейчас это было просто черное мыльное пятно вдали. Таким же пятном Лес был, когда Лис выходил из родной деревни. Казалось, он не приблизился ни на сколько. Может быть, этот Лес просто иллюзия? Так, простейшая магия духа какой-нибудь забытой деревеньки. Но почему Молчун чувствует эту манящую темноту? Не только видит, но чувствует, слышит густой вздох Леса, тяжелый, как зов о помощи…

Когда все вокруг уже прочно покрылось синевой, Лис остановился. Точнее он пытался остановиться, но просто упал. Снег лежал плотными сугробами, но за день сильно растаявший, так что через свитер Молчун чувствовал как колючие травы спиваются вбок. Лис повернулся на спину. Небо чернело быстро, вытесняя робкую синеву. Уже замерцали первые звездочки. Пар, вырывающийся изо рта, тяжело дышащего Лиса, поднимался вверх, растворялся и, казалось, звезды дрожат.

Молчун закрыл глаза. Тело ломило, все кости гудели, усталость была такой сильной, что Лис мгновенно уснул.

Ничего не снилось, но утомленное тело, растревожило голову, Молчун метался, что-то лепетал во сне. Проснулся внезапно, сел, растирая замерзшие уши. Ночь растворялась, синева побеждала. Снега почти не осталось, Лис сидел уже на клокастой темной густой траве. Хотелось пить. Молчун хотел встать, но тело воспротивилось, и пришлось медленно ползти на четвереньках, чтобы добраться до горсточки снега. Лис зачерпнул его холодными пальцами и увидел нечто черное. На примятой траве лежала большая дора. Она была неживой, должно быть замерзла ночью. Молчун бережно взял ее на ладонь. Тонкие черные крылья, подернутые мелким пушком и покрытые маленькими зелеными точками. Это редкая дора, таких в Разнотравье не водилось. Лис бережно поднес ко рту и попытался согреть дыханием. Внезапно скрученные усики дернулись и крылья развернулись. Одно из задних крылышек было надломлено и, когда дора встала на лапки и заерзала по ладони Молчуна, кусочек черно-зеленого вымазанного в пыльце крылышка отломился. Но она не обратила на это внимания, потопталась и вспорхнула вверх.

Лис проследил как она плавно удаляется; улыбнулся. Кусочек крыла, положил между страниц альбома. Молчуну хотелось взглянуть на портреты Сестер, которые мелькнули, когда он открывал альбом, но не стал. В сердце задребезжало что-то тоскливое. Лис сидел на колючей траве в большом озерном поле совсем один. Где-то далеко поднималось солнце, его выдавал чуть посветлевший край неба. Впереди был длинный день.

Тело казалось не отдохнуло вовсе. Ночь промелькнула, словно ее и не было. Лис сидел на земле, усталый. Нужно перебрать запасы, посмотреть, что осталось. Хотелось пить. Молчун стал вытаскивать вещи из рюкзака и раскладывать перед собой. Банка с ягодами вороньего дерева значительно опустела, рисовые страницы альбома вспухли от снега, топорщились, ветка вороньего дерева подсохла, Лис воткнул ее во влажную землю. Мешочек с золотишной пыльцой чуть звенел. Маленький круглый луналик приятно холодил ладонь. Лис покатал его в пальцах и спрятал подальше на дно рюкзака. В бутылку из-под грушевого вина было налито золотистое олехровое пиво. Молчун вытащил скрипучую пробку и сделал большой глоток. Терпкое, пряное – оно напомнило Лису недавнее застолье у Медвежьих Сестер. Казалось, это было так давно. Но ведь буквально позавчера сидел Лис с ними за одним столом, слушал песню Медовой Головы…

В широкие листы морской травы были завернуты токилийские лепешки. Морская трава подмокла от снега, стала тонкой, липкой. Свою светлую рубашку Молчун забыл на стуле в круглой комнате в доме Медвежьих Сестер.

Лис сделал еще глоток пива и стал складывать вещи обратно в рюкзак. Когда он дотронулся до альбома, внутри что-то будто зашевелилось, раздался чих и из страниц вылетело сломанное крылышко доры. Изумленный Лис поднял его, раскрыл альбом и увидел Калева. Маленький тощий взъерошенный он сидел в самом углу страницы.

– Привет.

Молчун смотрел на него во все глаза и во рту не было ни единого слова.

– Ну что? Можешь сказать «привет» или «будь здоров». – Калева потянулся, обхватил руками колени поджатых ног и сделал независимый гордый вид.

Лис подумал, что возможно, это ему кажется. Он так устал вчера, что усталость, перенесенная в сегодня, рождает ему вот такие видения. Но нет, Калева был настоящим.

– Как ты попал в мой альбом? – Молчун не знал как относится к этому внезапному попутчику. Первая их встреча оставила не самые приятные впечатления, в глубине души Лис даже немного побаивался этого странного существа, так удивительна и непостижима была его жизнь внутри картин и рисунков.

– Да просто перешел с картины. Когда Люнара сделала тут рисунок я смог перейти в него, а потом и просто бродить по твоему альбому. Ты же не против? – Калева сощурил глаза и испытывающе уставился на Лиса.

– Я? Нет, конечно, не простив… Но не понимаю зачем. Зачем ты пошел со мной? Кажется, ты не изъявлял желания отправиться в Лес и всё такое, вроде бы эта история тебе не по душе… Или мне показалось? – Лис сидел на земле по турецки сложив ноги, положив перед собой на землю альбом.

– Не показалось, но не могу же я отпустить такого юнца как ты в этот Лес. Ты же понимаешь, что все сказки закончатся, как только ты в него войдешь? Это тебе не легенды, это уже взаправду. Я знаю кое-что. И я тебе еще не раз помогу, поверь. Много места не занимаю, как видишь. И много не болтаю. – Калева почесал острыми пальцами свое косматое лицо, свернулся калачиком и прикрыл глаза. Должно быть, это означало, что разговор окончен.

Молчун озадаченно пожал плечами, сложил оставшиеся вещи в рюкзак. Аккуратно перелистнув страницу с задремавшим Калева, положил кусочек крыла доры между рисовых листов, бережно закрыл альбом и пристроил его в рюкзаке над всеми вещами.

Лес по прежнему чернев впереди. Лис поднялся с земли. Поправил пояс с ножнами аулитового кортика, глубоко вздохнул и постарался понять сколько же ему нужно времени, чтобы добраться до Леса. По его расчетам, он должен был давно дойти до первых деревьев, но не получалось.

Ветка вороньего дерева, воткнутая в землю, покрылась с одной стороны яркими цветами. Со стороны дома. Лису эти пунцовые мелкие цветочки напомнили родную деревню, праздник Разнотравья, когда на всех заборах и кустах развевались разноцветные ленты. В этом году Лис не увидел этого, он ушел раньше праздника. Сердце беспокойно сжалось от воспоминаний о доме. Туда ли он идет?

Глава 13. История Ригуля

– Когда же ты угомонишься, певун? В ушах звенит! – Агата сурово вышагивала, сковородка на ее поясе брякала по плотным подвязанным юбкам, придавала старушке комичный вид.

Идущий позади всех старик Аркас тихонько рассмеялся в бороду. Перед Агатой шел Дросик, ссутулившись под объемным рюкзаком. Впереди Шанья, задумчиво вела тонкой веточкой по согнутым высоким травам. А возглавлял шествие, конечно, Ригуль. Его пятнистая широкая рубаха трепетала на ветру. Ригуль пел, размахивал руками, откидывал залихватски со лба свои смоляно-черные волосы, приплясывал. И всем этим сильно раздражал Агату, которая попросту не любила этого паяца Ригуля. Она не понимала – как можно постоянно веселиться и напевать? Вся их команда отправилась в такой непростой и непонятный путь, неизвестно вернутся ли они обратно, а этот песни воет. Больше всего злило Агату, что ей нравились эти песни. Да и голос у Ригуля был что надо – чистый, густой, пробирающий. Редкий голос, особенный. Когда она переставала сердиться и бурчать, то песня словно проникала в ее сердце, бередила призрачные воспоминания детства. Агате казалось, что к ней приходят воспоминания, которых она не знала, которые не могла запомнить, потому что была слишком мала. Но всё оживало внутри – запах прохладной утренней земли, покрытой адамусом травы, был такой же как в детстве. Воздух также, как тогда, медленно нагревался, над головой порхали доры, вспахивали из зарослей ротаны. Сначала они вразвалку вылезали из-под примятой травы, затем важно чистили перья, осматривали себя со всех сторон, прихорашивались, а потом разбегались своими короткими синими ножками, раскидывали длиннющие крылья и набирали высоту. Ротаны парили, маленькими точками были на чистом голубом небе, не разглядеть. О том, что они летают над головой свидетельствовало их сиплое «ра!».

– Замечталась бабулька…

Агата с трудом оторвалась от приятных воспоминаний и увидела, что рядом с ней идет Ригуль и нахально заглядывает в лицо.

– О чем задумалась, Агата? – спросил старик Аркас, чтобы сгладить возможную бурю, которую провоцировал Ригуль, дразня Агату.

– Да вот задумалась, да… Не знаю, Аркас, много мыслей, воспоминаний… Задумалась… – старушка отвечала рассеянно, спокойно. На душе у нее стало грустно. Она старалась не смотреть на идущего рядом Ригуля, не видеть его насмешливую широкую улыбку. Ей хотелось снова вернуться к воспоминаниям.

Вдруг Ригуль запел. Агата вздрогнула от неожиданности – это была древняя песня, которую она слышала последний раз в детстве, в своей … деревне, которую сожгли вальды. Старушка беспокойно оправила волосы, стараясь не поднимать глаз, ей казалось она не должна выдавать свои чувства, которые нахлынули, когда Ригуль запел эту песню. Откуда он ее узнал, где услышал?

Тем временем певец слегка коснулся руки Агаты и, прибавив шаг, снова оказался впереди процессии.

Жил у реки мальчик.

Был он совсем одинок.

Все о нем забыли.

Жил он совсем один

в шалаше из веток тигровника

в зарослях олехры.

Было много воды в реке,

а в озере еще больше.

Озеро ждало реку.

Озеро было одиноким.

На берегу озера жил мальчик.

Он был совсем один.

И пришла река к озеру.

Принесла шалаш из веток тигровника.

Мальчик реки встретил мальчика озера

и узнали они братьев в себе.

Каждый кто одинок,

должен как река отправиться в путь.

И найти своего брата.

Ригуль пел протяжно, тоскливо. Агата шла опустив голову, ей не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил слезы, выпадающие их глаз.

Когда песня закончилась, наступила тишина, в которую ворвался мир – стрекотали литонозы, шелестели высокие травы, порхали над самыми головами доры, а сверху доносилось хриплое «ра ра ра».

*

К вечеру Лес стал будто ближе, темным размытым пятном по прежнему маячил впереди, манил, пугал, притягивал.

Когда солнце стало слабеть и скатываться за горизонт, давая полную свободу сумеркам и синюшным туманам, вся компания единогласно решила, что необходим привал.

Скинули тяжелую ношу с уставших спин и тут же принялись за работу, не давая телу отдых.

Шанья собирала сухую траву, Ригуль насвистывая, ходил рядом и делал вид, что помогает. Дросик складывал из этой травы основу для костра. Аркас и Агата перебирали съестные припасы и решали какой будет вечерняя трапеза.

Скоро получился большой костер, трава ярко полыхала, не сгорая, потому что была сбрызнута порошком из толченых трав, припасенных в одном из мешочков с пояса Агаты. На огне лежала сковорода, в которой дымились ричусы. Сверху Старик положил круглый хлеб, чтобы он стал теплым, мягким.

Дым вился, перемешивался с ароматным паром от хлеба, и улетал вверх, к звездам. Вся компания сидела вокруг костра, поближе к огню. Ночью на поле стало неуютно, тьма съела все очертания, только на ближайший травах дрожали блики и тени.

Старик Аркас разломил дымящийся хлеб, протянул каждому по куску. Агата ловко подцепляя со сковороды зарумянившиеся ричусы, клала каждому сверху на хлеб. Ригуль сладко потянул носом и довольно прикрыл глаза:

– Прекрасные ричусы! Великолепные!

Агата сделала вид, что не расслышала похвалу, про себя решила: «подлизывается».

Дросик сидел рядом с Шаньей. Они тихо беседовали, ждали пока еда немного остынет. Девушка была поражена знаниями Дросика, казалось, он знал все растения на свете, помнил все их полезные свойства, все их особенности. Мать Дросика была реханкой, потом стала настоящей знахаркой. Когда она изучала премудрости необычной профессии, маленький Дросик был рядом, наблюдал, запоминал. Ему нравились растения и деревья. Ему казалось, что он слышит их голоса. Может быть, он и действительно их слышал. Шанье было интересно слушать про необычный куст поркос, внутри которого рождаются чиши, про питательные свойства олехры, про то, как изготавливают из тотаруса золотишную пыльцу. Шанья слушала, смотрела на осунувшееся вечно усталое лицо Дросика и думала, как же так, что практически все жители деревни избегают его, из-за духа, который поселился внутри. Ведь Дросик не виноват, что дух выбрал его, Дросик интереснейший образованный начитанный, к тому же искусный гончар. Шанья испытывала всё больше уважения к нему.

Агата ела мягкий ароматный хлеб, в который впитался сок с ричуса. Никак не выходило у нее из головы откуда Ригуль знает песню из ее детства. На вид он был моложе раза в два, а то и в три. Кто мог рассказать ему об этой песне – непонятно, ведь в Разнотравье ее никто не знал. Агата и сама давно забыла слова, лишь помнила немного мелодию, да и та уже забывалась, менялась в голове.

За ужином было тихо, все устали от целого дня безостановочной ходьбы. У каждого было много вопросов про их внезапное путешествие, но не сговариваясь, каждый решил отложить важные разговоры на завтра.

Старик Аркас достал из своего рюкзака два больших покрывала из опаленной долиньи, расстелил на земле. На одном устроились Дросик и Аркас, оставив место для Ригулся, и накрылись частью этого же покрывала. Второе – предназначалось для старушки и Шаньи. Агата сидела у костра и потягивала слабозаваренный (из экономных соображений) дыбовник. Шанья сидела рядом и глаза ее закрывались, так сильно хотелось спать. Но, видя задумчивость старушки, девушка решила побыть с ней. Агата не сразу заметила, что Шанья рядом, так сильно углубилась она в размышления.

– Иди спать, дочка. Чего сидеть-то? Иди, отдыхай. Завтра снова дорога. А я чуть-чуть еще посижу, посмотрю на огонь и тоже лягу. – старушка ласково погладила девушку по плечу.

Тем временем Ригуль бродил вдали от костра, разглядывал звезды, что-то подбирал в темной траве, как всегда радовался чему-то своему.

Когда он вернулся к огню, там осталась только Агата. Ригуль сел напротив, так, что они видели друг друга через языки пламени.

– Нашел перо вилька и цветок дикой олехры. – гордо, по-детски заявил певец, и помахал над головой цветком, чтобы Агата могла его увидеть. Старушка подняла задумчивые глаза и покачала головой.

– Брось его, это литовник. Пальцы не отмоешь потом.

Ригуль швырнул цветок и брезгливо обтер пальцы о рубашку. На ней остались темные пятна.

Агата смотрела на певца через дрожащие пламенные языки, смотрела пристально. Казалось, Ригуль не замечал ее взгляда, его занимало перо.

– Откуда ты знаешь эту песню? Песню о речном и озерном брате. Кто тебе ее рассказал?

Ригуль поднял глаза и внимательно посмотрел на Агату, улыбнулся.

– А, порадовал я тебя, бабка, да? Уж думал, ты и не спросишь, – он встал и бросил перо вилька в огонь. – Вот знаю. Много тысяч лет знаю. Спроси меня откуда. Ну спроси!

Внутри Агаты всё заволновалось. Ей хотело знать, конечно, хотелось, но этот насмешливый тон Ригуля, не нравился, отталкивал, вызывал недоверие. Она сделала непроницаемое поддельноравнодушное лицо и процедила:

– Ну и? Откуда?

Ригуль радостно подпрыгнул, обошел костер важным шагом и сел рядом с Агатой. Сначала он улыбался своей фирменной нахальной ухмылкой, а потом вдруг стал серьезным. Это было неожиданно. Агате даже показалось, что перед ней другой человек – так сильно изменилось его лицо. Впервые она видела Ригуля таким. Да, наверное, никто больше и не видел.

– Вот как ты думаешь – кто я?

– В смысле, кто? Ригуль… Певун… – Агата растерялась.

– Ладно, допустим так. Хотя и не совсем. То есть вообще не так. Петь люблю, это верно, но суть моя в другом… Как думаешь, бабуля, сколько мне лет?

Снова в глазах его блеснуло прежнее лукавство, но только на мгновение.

Агата подняла брови, оглядела Ригуля с головы до ног и пожала плечами.

– Лет восемьдесят, может сотня. Не больше. А поди и меньше. Мне четыреста шестьдесят восемь. Аркаса догоняю. А ты совсем молодой еще.

– Ой, невнимательная ты бабка. Говорю ж, знаю песню много тысяч лет. Понимаешь? Мне четыре тысячи лет, бабуся. Конечно, не так ровно, но деталей я не запоминаю, не так это важно. Ну, что ты так смотришь? Не веришь, понимаю. Но всё так – уже четыре тысячи лет я – дух Озера. – Ригуль торжественно вглядывался в лицо Агаты, ожидая особенно бурной реакции. Но Агата засмеялась.

– Ты? Дух? Насмешил. Насмешил бабку. – она смеялась и хлопала себя по колену. Когда немного успокоилась, то вытерла уголки глаз, еще немного похихикала и сказала, – Вот что, дух, давай-ка спать. Уморил сказками. Пора отдыхать.

Ригуль увидев, что Агата ни капельки не поверила в его слова, поджал губы и встал. Смотрел на нее суровыми глазами и явно что то хотел сказать, но не знал с чего начать. Наконец изрек:

– Ну смотри!

Сначала Агата не понимала, куда собственно смотреть, Ригуль стоял над ней, уперев руки в бока и важно насупив брови. Затем она увидела, что трава у его босых ног шевелится, покачивается, и словно уходит вниз. Через несколько мгновений это была уже не земля и трава – это была вода! Ригуль стоял на воде. Вдруг откуда-то снизу выпрыгнула маленькая делешка. Она перескочила через ногу Ригуля и скрылась в глубине воды. Агата приподнялась. Действительно, певун стоял на круге светлой прозрачной воды, которая зеленушной темнотой уходила вниз как колодец.

– Чего это? – старушка испуганно посмотрела в глаза Ригулю.

– А! Веришь теперь? – он гордо закрыл глаза.

Агата пожала плечами.

– Трудно не верить. Обычным людям такое не дано, чтобы воду создавать под ногами. Но…

– То то же! – торжественно изрек Ригуль и вышел из светлого водного круга, из которого уже выглядывало несколько особо любопытных делёшек.

Певун стал присаживаться, опуская за плечи и Агату. Она была, конечно, поражена. Еще некоторое время назад она хохотала над этим пройдохой, а сейчас что и думать. Рядом с ней сидел дух. Может и не дух, но явно кто-то, наделенный особенной силой. Поразмыслив, она спросила:

– Но погоди, так у нас и Озера нет. Было когда-то, а потом, говорят, высохло. Какого же ты Озера дух?

Ригуль фыркнул.

– Агата, миленькая. Ты сейчас сидишь на Озере моём. Я сделал его Озерным полем много-много лет назад. Чтобы… чтобы кое-кто не посягал на мою силу! – певун обеспокоено обхватил себя руками, съежился. – Я не могу тебе, бабуля, рассказать всё. Не могу. Но ты сидишь сейчас на моем Озере. И много всего знаю, о чем вы, жители Разнотравья, и не догадываетесь. Так что радуйтесь, что иду я с вами. Я знаю каждую кочку, каждый затерявшийся кустик на этом поле. Знаю что здесь есть и чего здесь нет. Придет время и во всё вас посвящу, узнаете всё как есть. Но не сейчас, не сегодня точно.

Ригуль потянулся, зевнул. Посмотрел на задумчивую Агату. Улыбнулся, обнял ее.

– Ну всё, всё. Отомри, бабка! Не бойся, я добрый дух. Но очень сильный! Иди, отдыхай. Спать пора уже. А то так всю ночь просидишь с открытым ртом, литонозы как туда набьются! – и певун засмеявшись встал и направился к большому покрывалу, под которым спала мужская часть команды.

Агата смотрела на светлый круг, по которому бежала легкая рябь. Постепенно свет круга слабел, и вот это уже снова земля и трава, и кажется, что вода была наваждением. В уставшей голове мыслям было не уместится, вопросов становилось всё больше и больше, и Агата резко встала и тряхнула головой, словно хотела выбросить все эти мысли и вопросы. Но не помогло. Старушка подсыпала еще толченых трав в костер, огонь радостно принял подкормку и загорелся ровным мирным пламенем. Агата закуталась в покрывало из теплой опаленной долиньи, прижалась к свернувшейся в клубочек Шанье и заснула.

По полю ходил легкий ветер, шевелил синие густые туманы в высокой траве, раскачивал красные огни костра. Старик Аркас смотрел на далекое звездное небо и никак не мог поверить, что он лежит спиной на Озерном поле, хозяином которого был смешливый веселый Ригуль.

Глава 14. Ссора

После быстрого завтрака компания продолжила путь. Впереди шел, насвистывая, Ригуль, позади, тихо беседуя, брели Шанья и Дросик. Девушка собирала цветы и травы. На ее большой яркий букет садились разноцветные доры. Солнце нагревало землю, становилось жарко.

Агата задумчиво шла, опираясь на палку, которую нашел для нее утром Ригуль. Старушка удивилась внезапному подарку, но не подала вида, приняла и поблагодарила. С палкой идти было действительно легче. Агата подумала, что может быть, таким образом, поднося вот такой дар, певун ждет от нее молчания. Ждет, что она не расскажет никому об их вчерашнем разговоре. «Ну как бы не так! Дело-то не простое. Почему Ригуль скрывает ото всех, что он дух? Это явно неспроста. Что-то за этим кроется, а зная Ригуля и его непосредственность и безответственность, скорее всего это что-то плохое. Как же быть? Вынудить его признаться? Да как его, насмешника вынудишь! Нужно посоветоваться с Аркасом…»

Она обернулась – Старик шел позади, был погружен в свои мысли. Агата сначала замедлила шаг, чтобы поравняться с ним, но потом передумала. «Вдруг Шанья и Дросик услышат, они то говорят, то молчат. Нужно выбрать какое-нибудь более удобное время. И всё рассказать. Да! Осталось только дождаться удобного момента».

Приняв такое решение, Агата облегченно вздохнула, словно проблема была решена и все ответы получены.

Вдруг по полю пробежала тень. Компания остановилась. Вверху над ними кружил крупный ротан. Он повторял круг снова и снова, словно присматривался. Вид у него был устрашающий. Большие сине-черные крылья мощно хлопали, создавая нагнетающий тревожный шум. Огромная тень скользила по полю, по поднятым вверх лицам.

Шанью пронизал страх. Внезапно внутри началось сильное беспокойство. Она вздрогнула и подошла ближе к Аркасу, как бы прячась за его высокой фигурой. Но как спрятаться, если то, что тебя пугает, кружит над головой? Шанья подняла вверх лицо. Солнце слепило, черной точкой в нем кружил ротан. Девушка смотрела на кружение и не могла оторвать взгляда. Всё тело ее замерло, точно окаменело, но она чувствовала, как что-то холодное чужое пробирается внутрь, что-то невидимое, пугающее кралось, приближалось к сердцу. У Шаньи потемнело в глазах, она отрыла рот, чтобы крикнуть, но вместо своего крика услышала громкое «ра!». Последнее, что она увидела – огромный чернокрылый ротан, завершив очередной круг, падает на нее.

*

– Кажется, приходит в себя. Шанья, ты меня слышишь?

Девушка открыла глаза на голос и увидела склоненные над ней тревожные лица Аркаса, Агаты, Ригуля и Дросика. У последнего нос был перепачкан темной кровью.

– Что произошло? – девушка приподнялась и села. Вспомнив о черных крыльях, со страхом посмотрела наверх. Солнце припекало, небо было чистым, лишь иногда пролетали маленькие цветные доры.

– Может полежишь еще? Такая бледная! – Агата беспокойно ворковала, придерживая Шанью со стороны спины. – В обморок ты упала. Испугалась, поди, крылатую бестию. А он как бросился к тебе, вниз, но увидев что ты падаешь, взмыл вверх, только его и видели. Что творится – не понятно. – произнеся последние слова, старушка посмотрела на Ригуля.

Тот был серьезен, угрюм. Поймав, взгляд Агаты, отвел глаза.

Дросик протянул Шанье глиняную маленькую чашку с водой.

– Что с твоим носом? – девушка приняла напиток из светящихся пальцев Дросика и замерла, ожидая ответ.

– Да вот, что-то кровь пошла носом… Давно такого не было. Может солнце пригрело сильно… – он отвечал неуверенно, казался напуганным.

– Да, странные дела творятся. – задумчиво произнес Аркас, накручивая на ладонь свою длинную седую бороду.

Агата поправила сбившиеся волосы, уперла руки в бока и громко сказала:

– Может быть, ты, Ригуль, расскажешь нам что тут творится?

Старушка старалась говорить спокойно, уверенно и даже грозно, но голос ее дрожал от волнения. Кто знает, что за тип этот певун, что он может сотворить.

– Да брось, Агата. Успокойся. Шанья ротана напугалась, у нас такие крупные не водятся, вот и напугалась. А я на солнце перегрелся, да за Шанью испугался, вот и так вышло… – Дросик говорил сбивчиво, беспокойно. Он лучше всех знал крутой характер Агаты, раз уж она встала в воинственную позу, то лучше скорее обезвредить надвигающуюся бурю. Но Агата его не слушала. Она пристально смотрела на Ригулся, вызывающе приподняв одну бровь.

– Да, Ригуль, может быть ты что-то можешь рассказать? – Аркас сказал это тихо, давая понять, что ему известно больше, чем другим.

Певун сложил руки на груди и закрыл глаза. Постояв так какое-то время, он открыл глаза, почесал щетинистый подбородок и произнес:

– Дух, сидящий в Дросике, пытался перебраться в Шанью. Вот, что случилось.

Агата ахнула и прижала ладони к лицу. Дросик побледнел и присел на землю. Аркас нахмурился. А Шанья во все глаза смотрела на Ригуля.

Долго стояла тишина. Никто не проронил ни слова, хотя мыслей в головах было у всех через край.

Первым заговорил Ригуль.

– Ну что, вы все точно замерзли? Беда прошла мимо, успокойтесь. Ротан спугнул этого духа. Его благодарите и чествуйте. – говоря это певун нарочито закатил глаза и поднял руки вверх. – О, громадная птица! О сине-черный чешуйчатопёрый ротан! Мы восхваляем твой прилёт! Хоть напугал ты нас до…

– Ну хватит уже! Всё бы тебе кривляться! Как не стыдно! Думаешь, я молчать буду? Нет! Он дух озера! Да! – Агата кричала, тыкая палкой в сторону Ригуля. – Что? Не так? А ну признавайся, бандит!

Певун расхохотался и сделал изящный поклон.

– Приятно познакомится. – пропел он, чем привел Агату в сущее неистовство.

Аркас схватил старушку за плечи, чтобы она не набросилась на Ригуля.

– Обманщик! Ходит, поет, а сам вон чего! Ну я до тебя доберусь! Дух ты или кто, а я тебя сейчас так палкой тресну!

Агата дергалась, вырывалась, размахивала палкой. Неизвестно сколько бы это всё продолжалось, если бы не раздались громкие всхлипы и вой.

Шанья сидела на земле, закрыв лицо руками и рыдала. Тут же Агата, бросив свою палку и затею поколотить озерного духа, села рядом с девушкой и обняла ее. Дросик растерянно топтался рядом.

– Шаньюшка, милая, ну что ты, что ты? – старушка гладила ее по волосам и пыталась заглянуть в лицо.

– Что вы постоянно ругаетесь? Почему нельзя, чтобы всё было хорошо? Мне было так страшно! Я чувствовала холод. Лис один в Лесу, ждет нашей помощи, а мы тут, сидим, ругаемся… Мне так страшно!

Шанья снова закрыла руками лицо и заплакала.

– Ну и дела… – Старик Аркас стоял над ними и соображал как всем помочь.

Ригуль подошел к девушке и присел перед ней. Взял маленькую глиняную чашку, стоящую перед ней, насыпал туда щепотку темно-красного порошка из одного из своих поясных мешочком, размешал травинкой и протянул девушке.

– Шанья, возьми. Выпей. – голос Ригуля звучал непривычно тихо и серьезно.

Агата, сидящая рядом, хотела отобрать чашку, возмущенно открыла рот, но увидела взгляд Ригуля и замерла. Желтые круглые глаза его светились, как тот круг воды в поле, который он создал прошлой ночью. Словно вместо глаз у Ригуля на лице были два озера. Казалось даже рябь от ветра по ним ходит. Агата растерянно посмотрела Аркаса. Старик, по какому-то внутреннему наитию, понял, что нужно отойти и увести Агату. Он взял ее под руку, уверенно кивнул головой на ее вопросительный взгляд, и отошел с ней в сторону. К ним приблизился Дросик. Он еле стоял на ногах. Лицо его потеряло свечение и казалось серым. Он опустился на землю. Агата, видевшая уже такие состояния у Дросика, суетливо стала складывать в глубокую чашку травы из своих поясных мешочком и сильно растирать их ступкой. Аркас придерживал ослабевшего Дросика за плечи, и поглядывал в сторону Ригуля и Шаньи.

Девушка приняла чашку из рук певуна и сделала глоток. Вода была ароматной, чуть теплой. Шанья пила и чувствовала, как напиток согревает ее изнутри, как уходит ощущение холода, пробиравшегося к сердцу. Когда она допила, Ригуль отставил чашку и, придвинувшись ближе, закрыл Шанье уши своими ладонями. Пальцы его были прохладные чуть влажные. Сначала наступила непроницаемая тишина, а потом девушка услышала шум. Это был далекий шум воды, подгоняемой ветром. Словно волны приходили одна за другой, ударяясь о берег, рассыпались на множество звонких капель. Шанья смотрела в желтые большие глаза Ригуля, и ей казалось, что это не глаза, а два водоема, два круглых озера. И шум воды идет от них. Девушка смотрела и не могла оторваться. Постепенно всё вокруг стало пропадать, размываться, исчезать.

Ригуль осторожно подложил под голову уснувшей Шанье большой пучок травы. Снял с себя бывшую когда-то белой рубашку и укрыл девушку. Голая спина его была вся покрыта мелкими синими узорами и неизвестными буквами.

Аркас, Агата сидели поодаль и наблюдали за певуном. Бледный Дросик спал, укутанный в покрыло из опаленной долиньи.

Когда певун подошел и сел рядом, старики молчали, не зная с чего начать. Вопросов было много.

Ригуль лег на траву, заложил руки за голову и заговорил.

– Пока Дросик спит, я могу рассказать вам. Обещайте держать от него всё это в тайне. Пока он спит, дух в нем не слышит нас. Гваламон может знать что мы делаем, о чем говорим. В этом наша проблема. Мы не должны посвящать Дросика в наши планы. Понимаете? Гваламон может следить за вами в любой момент, через его глаза. И поэтому не надо орать о том, что я Озерный дух! – на этих словах Ригуль послал Агате испепеляющий взгляд. – Да и мне орать о том, что я знаю, что он пытался перелезть из Дросика в Шанью, тоже не стоило…

– Но как нам быть? Мы же не может оставить Дросика здесь? – Аркас растерянно развел руками.

Ригуль сел, поджав ноги, выплюнул травинку, которую жевал.

– Никто не просит оставлять его здесь, хотя это самое разумное решение. Поймите, Гваламон не даст зайти вам в Лес. Нам нужно как-то держать Дросика в забытьи. У меня есть с собой трава для сна, но он просто не выживет, если мы постоянно будем его усыплять! Тут нужно что-то другое. Я пока не знаю что, но ответ скоро придет, я чувствую.

Певун был серьезным и это пугало и Аркаса и Агату.

Она робко спросила:

– Так и правда дух? Озерного поля?

Ригуль ухмыльнулся.

– Что, поверила, бабуся? То то же. – затем добавил уже без ужимок и смеха. – Да, я дух Озера. Вот этого самого, которое стало полем. Но Гваламон не должен об этом знать. Он уже чувствует, что что-то не так, пытался перебраться в Шанью. И неизвестно когда решит это повторить. И в кого повторить! И я боюсь не за себя, а за вас. Я ваш единственный рулевой в этом походе, потому что знаю то, что вы не знаете. То, о чем вам и не стоит знать. Поэтому предлагаю так: пока эти двое спят и все вокруг в безопасности, мы придумываем, что с этим всем делать. Так что пока любуемся на Лес издалека, машем ему ручкой и думаем, думаем, думаем.

Ригуль поднялся, демонстративно помахал руками далекому темному пятну Леса и пошел по полю, задумчиво глядя себе под ноги.

Аркас смотрел на Агату, Агата на спящую Шанью.

– Ну и дела… – тихо проговорил Старик. – Что скажешь, Агата? Я уже ничего не понимаю… Тяжело мне старому столько нового узнать в один момент, голова уже не та… Давай костер сделаю, попьем с тобой горячего, а? Может и подкрепиться пора. Вон солнце как высоко, полдня за плечами.

Агата кивнула и пошла доставать запасы из рюкзака.

Скоро на маленьком костре уже стояла сковорода, а на ней шипели ричусы, распространяя вокруг божественный аромат.

Глава 15. Выход

Лис шел медленно. По Озерному полю гулял ветер, перебирал высокие пожелтевшие травы. Они сильно подсохли, пока были под снегом, и теперь, потрепанные ветром, выглядели еще более жалко. Калева напевал, сидя в альбоме, из рюкзака доносился его тихий голос.

Лис еле переставлял ноги. Он уже сбился со счета сколько дней они идут. Все дни были одинаковые – ветер, шелест сухой травы, редкий дождик. Молчун ждал, что Озерное поле снова зальет водой, что на помощь придут Медвежьи Сестры и подскажут куда идти. Хотя именно куда, Лис знал – Лес всегда был впереди, но не приближался. Только казалось что он приближается. Это сводило Лиса с ума. Запасов еды осталось совсем немного, олехрового пива остались последние глотки, что дальше – не ясно. Зато у Калева аппетит был отменный. Он всё поглощал с огромным удовольствием, смачно чавкал, облизывал свои косматые пальцы, блаженно прикрыв глаза. Молчун каждый раз видя такую трапезу задумывался, что же особенного в этом Калева? Ну свинтус какой-то, апофеоз неряшливости и дикости. Даже странно, что говорить умеет. Лис был расстроен, что сбился с пути, злился на Калева, он его раздражал.

Снова заморосил дождь. Молчун опустился на землю, раскрыл рюкзак, достал альбом и положил рядом токилийскую лепешку. А сам лег на спину, раскинув руки. Капли падали Лису на лицо, вынуждая закрыть глаза. И он закрыл. Темное окружило. И пришло желание крепко уснуть, здесь, во влажной сухой траве. Просто лежать в забытьи и ждать. Но чего ждать? Может быть, есть способ позвать Медвежьих Сестер? Как же ему нужна сейчас нужна помощь. Или совет. Или хотя бы просто дружеский разговор…

Смачное чавканье засвидетельствовало, что Калева вылез из альбома и ест лепешку.

Молчун открыл глаза. Редкие капли были настойчивыми, раздражающими, от них некуда было спрятаться. Лис сел. Перед ним сидел мохнатый растрепанный Калева. Крошки были не только на его животе и руках, но и даже на ушах, торчащих вверх, чуть дрожащих от ветра.

Молчун вдохнул. Его попутчик был не из тех, кто любит поговорить. Лис снова лег на траву.

Кажется, он немного задремал. А может быть, это просто показалось. Время было потеряно вместо с солнцем. Когда Лис открыл глаза, то дождь продолжал семенить. Всё вокруг было мокрым, серым, неуютным. Черное пятно Леса по прежнему маячило впереди, и не думало приближаться. Даже будто бы отдалялось.

Калева прикончил лепешку и просто сидел, смотря на Лиса. Молчун встал, наклонился за альбомом, протянул его Калева.

– А можно я на твоем плече поеду? Надоел мне этот альбом. Страницы так ароматно пахнут рисом, сил нет. Постоянно хочется есть. Может еще лепешечку, а?

Хриплый голос Калева был такой же пугающий и дикий как он сам. Лис кивнул. Убрал альбом, накинул рюкзак на плечи. В это время попутчик его уменьшился до размеров крупной доры. Молчун наклонился к нему, взял в ладонь. Калева долго устраивался на плече, кутался в ворс свитера, подаренного Сестрами. Он сильно промок, ведь для него маленького капли стали значительно большими. Лиса стало его жаль. Он аккуратно взял его и положил к себе за пазуху. Калева благодарно завозился и, кажется, даже заурчал.

От дождя земля стала вязкой. Сначала Молчун обрадовался, он подумал, что это собирается вода, что вот вот Озерное поле раскроется. Но, увы, этого не происходило. Лис отчаивался.

– Что же делать, сколько можно плутать по этой траве! Лес не приближается, иногда мне кажется, что он даже отдаляется от нас!

Из свитера показалась голова миниатюрного Калева. Он сначала посмотрел вперед на Лес, потом задрал голову вверх на Лиса и просипел:

– Странно, что такие проблемы могут возникнуть у носителя пера локры.

Молчун резко остановился. Земля под ногами зычно чмокнула.

– Что ты имеешь ввиду?

Маленький попутчик посмотрел внимательно на Лиса, затем юркнул внутрь свитера и дернул его за правый рукав.

– У тебя перо локры на плече. Ты можешь добраться куда угодно.

– Подожди, подожди. Что это значит? – Молчун был так поражен услышанным, что голос его задрожал.

Снова из горловины свитера показался уменьшенный попутчик, вытаращил на Лиса круглые желтые глаза и, немного помолчав, сказал:

– Перо локры у тебя на рубашке, на плече. Ты можешь благодаря ему попасть куда угодно.

– Да почему же ты сразу мне не сказал, Калева?! Что же ты молчал?! – Молчун просто задыхался от возмущения.

– Так ты не спрашивал. – пробубнил попутчик и скрылся под свитером.

Лис шел быстрым шагом, свирепо сдвинув брови и сильно размахивая руками. Земля чавкала, разлеталась от его суровой ходьбы. Хотя, это был уже почти бег. Молчун смахнул капли, повисшие на кончиках волос, и чуть не завыл от злости. Он идет под этим проклятым дождем неизвестно сколько времени, ветер треплет его несчастные уши, он весь продрог, он устал, а этот молча катается у него на спине, уничтожая запасы еды! Он представил, как достанет сейчас из-за пазухи Калева и как швырнет его куда-нибудь подальше. Но знание, что это всё таки речной дух, останавливало. Лис был сильно зол, он почти бежал. Черные комья земли отскакивали от его подошв и разлетались в разные стороны.

Подумать только! Перо локры! Как Лис мог о нем забыть! Он же слышал о его особенных свойствах. Он вспомнил, как поразило Цитару это перо. Так, теперь есть выход из этого дождливого безвременья. Злость сменилась радостью. Лис остановился и с улыбкой посмотрел на Лес. «Ну, теперь я до тебя доберусь» – подумал он. Вот только как же перо перенесет их туда?

Молчун остановился, заглянул под свитер – там, уютно свернувшись, дремал Калева. Словно чувствовал взгляд Лиса, он открыл один глаз.

– Разговор есть, вылезай. – и Молчун вытащил маленький лохматый комок и положил на землю.

В миг комок вырос и стал огромным, косматым Калева. Он потянулся, почесал пушистый живот и просипел:

– А нельзя было сидя в свитере поговорить? Мокро же…

– Мне тоже мокро, – развел руками Молчун. Он старался говорить спокойно, но весь безмятежный и не заитересованный вид духа раздражал его. – Мне тоже мокро, Калева. Но, как ты говоришь, перо локры поможет попасть куда угодно, то мы бы давно с тобой уже вошли в Лес. А там возможно сухо.

– Возможно. – сказал Калева.

– Рассказывай, как действует перо. Оно лежало у меня в рубашке и стало вышивкой. Мне нужно его вырезать? Подкинуть? Что сделать? – Молчуна трясло от раздражения и холода.

Калева внимательно на него посмотрел, подошел ближе и положил руки на плечи.

– Не суетись ты так. Ничего вырезать не надо. Вышито перо, или лежит в кармане – разницы нет. Перо локры действует во сне. Когда ляжешь спать, думай о том месте, куда хочешь попасть, думай о пере. Разговаривай с ним, проси его отнести тебя в это место. Только, когда будешь ложиться спать, надень рюкзак или как-нибудь возьми в руки. А то ты там будешь, а рюкзак тут останется.

– И всё? – Лис смотрел в серьезные синие глаза Калева.

– И всё.

Молчун стал готовиться ко сну. Дождь не прекращался, ветер так же теребил траву, подгонял мелкие холодные капли. Лис для надежности отправил духа в альбом, крепко завязал рюкзак и надел его на спину. Затем лег на бок и свернулся в мокрой густой траве. В животе неприятно урчало. Еще оставалось немного ягод вороньего дерева, можно было бы их доесть, но Лису так не терпелось опробовать перо, что он зажмурил глаза и старался уснуть.

Он думал о Лесе. О его манящей и пугающей черноте. Он представлял высокие могучие деревья. Потом вдруг в голове появилась цветочная тропинка, залитая солнцем. Это была тропинка в Разнотравье, она вела от его Лисова дома до дома Шаньи. Было так приятно увидеть родные места, Молчуну показалось, что он даже чувствует тепло нагретой земли, запах трав. Это были яркие теплые воспоминания и Лис почувствовал, как падает в них. Как приятно было в них падать, находится. Но, нет, нет. Молчун с большим трудом открыл глаза. Перед его лицом была мокрая трава и черная земля, сверху брызгал редкими каплями дождь. «Я должен сосредоточиться на Лесе. Только на нем. А то проснусь завтра на тропинке в Разнотравье, и что тогда делать» – Лис снова закрыл глаза и стал представлять могучие черные, уходящие ввысь деревья. «Дорогое перо, я знаю, ты обладаешь великой силой, силой, непостижимой для маленького лесурга из Разнотравья. Я прошу тебя, отнеси меня к первым деревьям Черного Леса, живущего на окраине Озерного поля. Я знаю, это тебе по силам, ты можешь всё, ведь мощь твоя огромна. Дорогое перо, золотистое, легкое перо особенной птицы локры, пожалуйста, перенеси меня к первым деревьям Леса, стоящего на окраине Озерного поля» – Лис повторял, повторял про себя обращение к перу до тех пор, пока крепко не уснул.

Глава 16. Лес

Молчун видит сон. Будто лежит он на земле, а над ним черные ветки высоких деревьев раскачиваются, переплетаются, как руки с длинными крючковатыми пальцами. Тихо вокруг, будто вода в ушах. Лис пытается подняться, но руки и ноги его крепко сжаты ветками и корнями, ползущими по земле. Стоит Молчуну шевельнуться, как они сжимают сильнее.

Вдруг откуда-то впереди из темноты раздался свист. Потом послышалась песня. Густой сильный голос приближался. Лис как ни старался, не мог разобрать слова. Песня казалась знакомой, но он никак не мог ее узнать. Голос затих. Опять тишина заполнила всё вокруг.

Тут Лис увидел свечение. Маленький огонек стремился к нему, освещая ветки деревьев ярким теплым светом. И ветки расступались. Что-то теплое оказалось рядом с Молчуном. Но как он не старался, как ни поднимал голову, не мог рассмотреть что же там такое. Вдруг тяжелое мохнатое упало ему на лицо. Лис стал дергаться, вырываться, но никак не мог скинуть. Ветки и корни отпустили его, отползли подальше от яркого света. Молчун чувствовал, что этот светлый теплый огонек прямо над ним. Внезапно прямо над ухом раздался хриплый рык и Лис проснулся.

Он открыл глаза и не сразу понял, почему ничего не видит – что-то лежало на его лице. Молчун приподнялся и с него скатилась мохнатая ладонь Калева. Дух спал на земле, прижавшись к Лису. Он был вдвое больше обычного. В волосах у него застряла трава.

Молчун сел и осмотрелся. Прямо перед ним стояли толстые стволы черных деревьев. Ветки раскачивались, грузно шумели листьями. Но выглядели более дружелюбно, чем во сне. Лис подошел к одному из деревьев и дотронулся до него. Листья остановились. Как цепная реакция деревья одно за другим перестали шуметь. Всё замерло вокруг. Стало пронзительно тихо. Молчун забеспокоился, но тут раздался хриплый рык и чавканье – видимо, Калева снилось, что он ест. Рядом с ним лежала пустая банка из-под ягод вороньего дерева.

Лис повернулся спиной к замолчавшему Лесу и увидел длинное бескрайнее Озерное поле. Оно было всё в густом тумане. Обычно туман не поднимался выше травы, а тут он заволок молочно-синей пеленой всё. Сложно было разобрать какие-либо очертания. Напрасно Молчун вглядывался, пытаясь рассмотреть вдали холмы Разнотравья, далекие-далекие Горы – всё было спрятано в небывалом тумане.

– Ну, что, сработало? – Калева проснулся, неслышно подошел и стоял за спиной Лиса.

– Как видишь. – улыбнулся Молчун и пощупал плечо под свитером. Вышивка пропала. Он беспокойно стянул лохматый свитер, подаренный Медвежьими Сестрами и посмотрел на рукав рубашки. Перо локры практически полностью исчезло, остался на ткани слабый еле заметный золотистый силуэт.

– Да ты не переживай. Ему нужно время, чтобы восстановиться. Сильно далеко оно нас перебросило. – Калева похлопал Лиса по плечу. – Покушаем?

И они сели на землю и стали перебирать запасы. Пара глотков олехрового пива. Вот и всё. Молчун пожал плечами.

– Ягоды ты, вижу, съел, так что больше ничего и нет.

– Да я устал ждать пока ты проснешься, вот и перекусил немного. – надулся Калева. – Давай сюда свой рисовый альбом.

– Ну нет! Это не для еды, это вообще не съедобно… – Лис вертел альбом в руках, и не решался открыть, так не хотелось ему снова грустить о Медвежьих Сестрах.

Калева выхватил альбом и вырвал два чистых листа. Молчун возмущенно отобрал пострадавший альбом и спрятал поглубже в рюкзак. Дух опустил листы перед собой на землю, а сверху положил косматые ладони. Прикрыл глаза и тихо сипло запел.

ирава ин са лика

вер ари ликаа

И вдруг под его ладонями что-то задергалось, зашевелилось. Лис не поверил своим глазам – на земле лежали две живые дулурурки.

– Раньше в моей Реке водились вот такие рыбешки. Интересно, водятся ли еще?… – Калева задумался, взял одну дулурурки и откусил ей голову. Поймав удивленный взгляд Лиса, он пояснил, – А что? Я так привык. Это вы там парите-варите, а я дух, мне всё равно. Бери свою, ешь и пойдем.

Молчун взял дулурурку. Она тяжело дышала, трепетала в ладонях. Ему стало ее жаль.

– Ешь, всё равно ей не выжить. Ешь. У нее нет души, она же не настоящая, она из твоего рисового альбома. Но вкус отменный! – добавил Калева, хрустя рыбьим хвостом.

Лис вырыл в земле ямку, положил в нее дулурурку. Огляделся в поисках воды. Ничего такого не было видно. Калева подошел, облизывая пальцы, наступил ногой на землю около ямки и в мгновение та заполнилась водой.

– Ого! Вот это да. – Молчун был поражен. Он наслышан о могуществе духов, но столько их деяний разом своими глазами видел впервые.

– Смотри дальше. – ухмыльнулся косматый дух.

Он опустился к ямке и подул в нее. Дул сильно, пока не пошел тонкий звук, похожий на далекий свист. Вода в земле закипела.

Лис был восхищен. Настоящее чудо. Он поблагодарил Калева, но дух лишь улыбнулся и пошел прилечь в траву.

Дулурурка была мягкая, ароматная. Чувствовался тонкий запах риса. Лис быстро съел горячую рыбу и еще раз поблагодарил Калева.

*

Вот он – Лес! Молчун никак не мог поверить, что дошел, добрался. Могучие деревья, древние хранители истории, стояли, точно стражи. Листья и ветки были неподвижны, словно ветер с поля их не касался. Здесь начиналась другая земля. Полная загадок, тайн, секретов.

– Подозрительно тихо. Ты делал что-нибудь? – спросил Калева.

– Я только дотронулся до ствола… Это плохо? – растерялся Лис.

Дух удивленно поднял косматые брови.

– Ну и дела. Люнара не ошиблась на твой счет, не простой ты парнишка. Я тоже на тебя ставил, если что. – Калева подмигнул Молчуну и шагнул под свод деревьев.

Из Леса веяло прохладой и сыростью. Лис шагнул в след за речным духом, и за его спиной раздался хруст и треск. Молчун отпрыгнул в сторону и обернулся – за ним уже не было Озерного поля и тумана – только стена деревьев. Лес, словно впустил их внутрь и закрыл дверь. Лис испугался. Из-за плотно стоящих высоченных деревьев свет проникал слабый, вокруг стало темной.

– Что это?

– А это, мальчишка, Лес разрешил нам войти. Но кого-то он явно не хочет впускать, поэтому вот запер. Но мы же идем дальше, верно? – Калева говорил тихо и твердо, от его голоса уверенность вернулась к Лису.

Речной дух протянул косматую ладонь:

– Ну-ка, дай мне луналик. Не потерял?

Молчун замотал головой, отыскал на самом дне рюкзака холодный круглый шарик и протянул его Калева.

Как только лохматые пальцы духа коснулись луналика, то от него пошел слабый синеватый свет. Калева потер его, подышал на него, а потом резко подбросил высоко вверх.

И над путешественниками в лесном мраке развернулась круглая полная Луна. Лис стоял открыв рот от удивления. Настоящая белая Луна, чуть подернутая легкой водной рябью, светила над их головами.

– Что-то ярко. Надо был поосторожнее, а то мало ли… – Калева сложил руки у рта и сильно дунул. Луна вдруг обернулась месяцем, а духу в руки упала половинка луналика. Он передал ее Молчуну.

– Так-то лучше. – одобрительно закивал косматый и пошел вперед.

Лис, всё еще сраженный небывалыми чудесами, поспешил за Калева. Месяц медленно плыл над ними, освещая путь.

Не было ни дороги, ни тропинки. Вся земля была в переплетенных корнях, в молодой поросли. Попадались редкие цветы и ягоды. Все они были необычные, незнакомые Молчуну, такие он не встречал в Разнотравье. При воспоминании о деревне у Лиса кольнуло сердце. Он вздохнул. Кажется, только недавно вышел он в свое путешествие, и уже так далеко забрался. Тут его размышления прервала внезапно прыгнувшая под ноги далешка. Она была грузная, пучеглазая. Остановилась под ногами у Молчуна и замерла.

– Какие тут далешки страшные, фу. Под Озерным полем такие миниатюрные, яркие, милые. – изрек Калева склонившись над существом, перегородившим дорогу Лису.

– Урод! Великан! – буркнула далешка и ускакала.

Речной дух рассмеялся.

– Вот так, значит, встречают духов в Лесу. – Калева был отличном настроении, Молчун видел его таким впервые.

Лис шел позади духа, смотрел на его огромную лохматую спину и размышлял. Как получается так, что духи, эти особенные существа так же как и все остальные едят, пьют, спят, разговаривают на разных языках, передвигаются на ногах… Молчун посмотрел на крупные следы Калева, остающиеся на мягкой земле. Его собственные следы были раза в три меньше. Вот эти постоянные превращения духа, изменения роста. Интересно, может ли он стать таким огромным, что перешагнет Лес? Должно быть, нет. Если бы мог, то вряд ли бы стал тут бродить, по этим корявым корням. И зачем, обладая такой силой и такими чудесами, Калева постоянно ел еду Лиса? Если он может из любой травинки сотворить кушанье, которое пожелает, то зачем ел скисшие ягоды… Странные эти духи. В воображении Лиса, еще с самого раннего детства, они представлялись такими великими, могучими, что никогда бы не снизошли до того, чтобы откусывать голову сырой рыбе, чтобы спать, раскинувшись на траве. Духи должны восседать на богато украшенных тронах, в каких-нибудь особенных одеждах. Но вот впереди идет Речной Дух. Идет голый, покрытый длинной спутанной шерстью. Идет по корням, продирается через густую молодую лесную поросль. И даже что-то напевает.

– Калева, послушай, а почему ты всё-таки вышел из картин? Цитара мне рассказывала про реку Хенум, про твоё заточение в картинах…

– Это было не заточение, – сказал дух, не оборачиваясь. – Я сидел в картинах по собственной воле. И, как видишь, захотел – и вышел.

Голос Калева звучал не слишком дружелюбно, должно быть, ему не хотелось это обсуждать, и Лис решил задать беспокоящие его вопросы потом.

Путники молча двигались вперед, в глубину Леса, под холодным белым светом, плывущего месяца.