Читать онлайн По Ту Сторону Двери бесплатно

Глава 1

– Моя сменка упала дальше твоей! Я победила! – я разве что не плясала от радости, вкушая победу в нехитром ежедневном развлечении «Кто с раскрута дальше бросит сменку» по пути со школы домой. То, что простенькая красная с зелеными ручками сумка была теперь черной от грязи, а один мой ботинок валялся посреди двора в луже – меня никак не смущало.

– Ничего, завтра мы поквитаемся, – легко восприняла свое поражение моя одноклассница Катя, пожала плечами и поскакала за своим пакетом. Мы и подругами не были, но эти турниры по пути домой нас объединяли и приносили удовольствие.

Стоял сентябрь, последние теплые солнечные дни, когда в школе сидеть на уроках еще сложно после долгого лета. Мы перешли в седьмой класс, впереди уже маячило старшее звено пищевой цепочки школы. С нами еще не считались, но уже начинали принимать во внимание.

Махнув Кате на прощание рукой, я заторопилась домой, прихватив по дороге свой ботинок и сумку. Широко шагая по пыльной насыпной дороге, я не забывала смотреть по сторонам и пинать небольшой камешек. Камешек периодически убегал с дороги или оставался позади, мне приходилось вихлять или возвращаться, чтобы его не потерять. Во время одного из разворотов вокруг своей оси я и заметила его. Он шел на расстоянии десяти шагов. Я не могла определить его возраст, не очень молод и не стар. Рассматривать его было страшно: весь его внешний вид вызывал какой-то животный страх, который подступал тошнотой к горлу. Небритый, в спортивном костюме, капюшон надвинут на глаза. Стоило мне притормозить – он сделал то же самое. Я сделала вид, что все еще ничего не заметила, автоматически нащупывая ключи, висящие на резинке на шее. И ускорила шаг.

Добравшись до своего подъезда, я вздохнула с облегчением: хоть он никак не замыкался, но я знала всех жильцов по именам и могла в любое время постучаться в любую квартиру. На первом этаже старшеклассница Лена, она уже должна вернуться со школы (когда я была младше, она частенько сидела со мной после уроков); на втором этаже баба Валя на пенсии, из дома почти не выходит, как и ее муж Анатолий; на четвертом этаже, над нами тетя Света – у ее малыша сейчас дневной сон; на пятом – баба Маша и баба Вера, тоже пенсионеры.

Я поднималась, привычно очерчивая рукой сколы зеленой краски на стенах и перепрыгивая через ступеньки. Когда между вторым и третьим этажами мне пришлось перешагнуть через чуть живого после очередной попойки дядю Витю с пятого этажа, храпящего в луже чего-то дурно пахнущего, внизу хлопнула подъездная дверь. Я застыла. А потом понеслась со всех сил домой. Дрожащими руками я открыла дверь, влетела в коридор и замкнулась на все три замка. Накинула цепочку и притихла.

Тяжелые шаги замолкли на нашей площадке. Раздался звонок. Стараясь производить как можно меньше шума, я разулась и прокралась за стулом на кухню. Все так же бесшумно, я вернулась к двери, поставила стул и дотянулась до дверного глазка. Я забыла как дышать: за дверью стоял тот самый тип, который шел за мной со школы. Он еще пару раз нажал на звонок, затем постучал.

Я сползла со стула и замерла под дверью. Шансы на спасения у меня ничтожны: нам так и не провели телефон домой (в нашем подъезде было только две счастливые квартиры с телефонами, и мы не из их числа), мама возвращается с работы поздно, кричать бесполезно, через балкон я не выберусь – третий этаж. К горлу подступала паника. В этот момент стук прекратился. Снова послышались шаги. Я забралась на стул: на площадке никого не видно. Едва я собралась вздохнуть свободно, как начали щелкать замки в двери. Сначала нижний, потом средний. Я скатилась со стула и зажала рот рукой, по щекам потекли слезы.

Щелкнул последний, верхний замок. Мощным рывком дверь дернулась, и, если бы не цепочка, распахнулась бы настежь. Из моей груди вырвался нечеловеческий крик, я даже не была уверена, что это именно я кричу. Я метнулась к противоположной от двери стене, чтобы быть как можно дальше от незнакомца. Его глаза бегали, обшаривая коридор, рот растянулся в ухмылке. Он еще раз дернул дверь и стал что-то искать в кармане.

Где-то наверху хлопнула дверь. Я закричала громче, зубы стучали, пытаясь выговорить «Помогите». Незнакомец замер, прислушиваясь. Кто-то спускался сверху. Затем раздалось громкое:

– Батя, тут кто-то на помощь звал. Может дверь опять у соседей заклинило. Захвати топор, вскроем быстренько, как прошлый раз.

Шаги приближались.

Незнакомец злобно зыркнул на меня, потом вверх. И быстро скатился с лестницы вниз. Через несколько секунд подъездная дверь захлопнулась. Я зарыдала и сползла по стене на пол, прижала колени к подбородку, меня трясло. Взломы, избиения и даже убийства в нашем районе не такая уж редкость.

Я не сразу заметила подошедшего к двери. Когда рука пролезла в квартиру и стала ощупывать и проверять замки, я вздрогнула. Через зазор я увидела Костю с пятого этажа – по моим меркам, взрослого парня, он заканчивал училище и уже явно брился. А еще он курил, не скрываясь, и держал в страхе весь двор. Для дворовых друзей он был Костяном и даже Кастетом. Бабушки на скамейке качали головой, едва он появлялся на их радарах, и обсуждали какой он непутевый, вылитый его отец, дядя Витя, и что по нему тюрьма плачет. Впрочем, это не мешало им здороваться с ним, широко улыбаясь, и задавать вопросы про здоровье мамы и про успехи в учебе. Возможно, они боялись, что им не поздоровится, если они перестанут быть с ним вежливыми.

Костя был высоким и плечистым: идя в школу, я каждое утро видела, как он поднимает гири на балконе с сигаретой в зубах. Его давно не стриженные темно-русые волосы уже подкручивались на концах, а карие глаза, казалось, видели всех насквозь.

Вот и сейчас он встретился со мной своими темными глазами и прищурился. Рука в кожаной куртке замерла.

– Лиза, верно?

Я едва заметно кивнула, все еще всхлипывая. Внезапно легкие сжались, не впуская внутрь воздух. Я судорожно пыталась вдохнуть, на глазах снова выступили слезы. Глаза Кости расширились, но он, тем не менее, очень спокойно сказал:

– Все хорошо. Он ушел, – говорил тихо. Почти нежно. – Что нужно сделать, чтобы ты начала дышать? Лекарство? Свежий воздух? Лиза, что?

Я начала махать в сторону шкафа в прихожей.

– Лиза, у тебя синеют губы. Если в шкафу есть лекарство, тебе сейчас нужно сделать небольшое усилие и взять его.

Я сжала кулаки и попыталась взять себя в руки. Сделала шаг в сторону шкафа и дернула верхний ящик. Он слетел с крепления, и все его содержимое рассыпалось по полу. В глазах начало темнеть. Я встала на колени и начала шарить по полу рукой. Нащупав баллончик, резко встряхнула его и, даже не убедившись, что это лекарство, нажала на клапан и сделала вдох. Затем сползла по стене и зажала голову между коленей. Кислород начал медленно поступать в организм.

– Да ты боец, Лиза, – раздалось с порога. Казалось, Костя начал дышать вместе со мной. – На двери замки сломаны, этот… выломал сердцевину. На всех трех. Если ты снимешь цепочку, я могу попробовать хотя бы один вскрыть и починить. Иначе ты дверь закрыть не сможешь.

Я покачала головой, все еще восстанавливая дыхание. Избавиться от одного разбойника, чтобы тут же впустить в дом другого? Ну уж нет. Костя усмехнулся и кивнул.

– Твоя правда. Не доверяй никому, – он еще раз посмотрел на замки со стороны подъезда и покачал головой. – И что нам теперь делать? Ты же не можешь сидеть здесь с раскрытой дверью, – он снова посмотрел на меня, размышляя. – Когда мама вернется?

Я пожала плечами и прошептала:

– Самое раннее, часа через три-четыре.

– Может, пойдешь к кому-то из соседей? Ко мне ты вряд ли согласишься идти. Но тетушка Маша будет рада напоить тебя чаем с пирожками. У нее и телефон есть. Сможешь маме позвонить.

– Я не могу оставить квартиру без присмотра, – мне стало жутко, когда я представила, что нужно будет просидеть еще несколько часов вот так, с раскрытой дверью. На улице начнет темнеть, люди будут ходить туда-сюда.

– Это да. Иначе твоя мама придет к пустым стенам. Рабочий телефон мамы знаешь? Я могу сходить позвонить, – увидев панику на моем лице, он добавил, – я очень быстро, просто расскажу, что случилось, и вернусь. Тогда не придется ждать так долго.

Я согласно кивнула и назвала цифры, которые с первого класса выучила наизусть. Костя повторил их, чтобы убедиться, что запомнил и уточнил:

– Мария Анатольевна же?

Я кивнула. Как только он, глянув через перила вниз и убедившись, что там никого нет, кроме его собственного отца (в этот момент он выругался), через две ступеньки помчался наверх, мне захотелось его остановить и попросить остаться. Через мгновение сверху раздался его запыхавшийся голос:

– Не бойся. Я попрошу не закрывать дверь, чтобы слышать все, что происходит в подъезде. Дай мне минуту, и я вернусь.

Я услышала, как он позвонил в дверь бабы Маши, как неспеша открылась ее дверь. Он вежливо и жизнерадостно попросил разрешения позвонить. Голоса стихли, но я все еще их слышала. Время тянулось и тянулось. Наконец, раздались быстрые шаги, и Костя вновь появился в дверном проеме.

– Тетушка передала тебе пирожок, будешь? Вернее, их тут два: с капустой и с картошкой. Ты какие больше любишь? – он широко улыбался.

– С капустой, – пробормотала я и впервые осознала, что мой живот пуст, я с утра не ела.

– Вот черт! Я тоже. Но сегодня я, так и быть, уступлю его тебе, – он толкнул легонько дверь и в увеличившийся проем протянул мне пирожок. Я подползла ближе и взяла его в руки, тут же ощутив, насколько он горячий. – Да, он горячий, прости, не предупредил. Только со сковороды.

Костя легко опустился на пол и прислонился спиной к кромке двери, не позволяя ей закрыться и перекрывая собой вид внутрь квартиры. Я села у стены, в нескольких сантиметрах от него. Отсюда я могла уловить его запах: одеколон и сигареты. Он уже не пугал, но впустить его в квартиру я все еще не была готова.

– Твоя мама сказала, что будет через час. Просила тебя пойти к любой из бабушек и посидеть там, не переживать за квартиру. Она так и сказала: плевать на это барахло.

– Я никуда не пойду, – твердо ответила я.

– Я так и подумал. Ты ведь уже взрослая и такая смелая. Ты сейчас хозяйка и отвечаешь за свой дом, – он помолчал, прожевывая пирожок. – Сколько тебе? Десять?

Я обиженно надулась.

– Двенадцать.

– Прости. Промахнулся, – ответил он. Я посмотрела на него, ожидая увидеть снисходительную усмешку, но он был абсолютно серьезен. – Ты невысокая и хрупкая для своего возраста, – он пожал плечами, извиняясь. Доев пирожок, он вытер руки о темные джинсы и повернул голову ко мне. – Как ты вообще?

Я удивленно подняла брови, не понимая о чем он.

– Сейчас?

– Ну и сейчас тоже. Хотя я вижу, что ты успокоилась уже, – он улыбнулся. – Даже не такая бледная стала. Пирожок пошел тебе на пользу. Если ты еще соберешь капусту со своих щек – возможно, наешься больше.

Я усердно стала тереть щеки, чувствуя, как жар ползет по моей шее вверх.

– Я спрашивал про последнее время. Я так понял, от вас батя ушел.

Мои руки замерли на щеках, пирожок встал посреди горла.

– Прости. Больная, наверное, тема. Хотя я был бы рад, если бы это тело покинуло наш дом, – Костя указал подбородком вниз. – Достал уже, – он провел ладонью по лицу, словно стирая эмоции. – А ваш чего? Нормально же все было. Хороший мужик, не пил, не гулял… – заметив выражение моего лица, он прикусил язык. – Понял. Молчу.

Молчал, однако, он не долго.

– Я вот тут думаю, я в этом году на слесаря заканчиваю учиться. Потом устроюсь на завод и попрошу комнату в общежитии. Мне уже семнадцать, никто слова поперек не скажет. Да и плевать всем. Мамку только жаль. Совсем сгинет она с ним. Все силы он из нее выпьет. И так она чахнет на глазах. Я б ее забрал отсюда, от него. Так она не хочет, все его жалеет, говорит, что он муж, что она должна быть с ним. Какой он муж?! Он даже не мужик уже, – лицо Кости скривилось в отвращении.

– Но ведь ты тоже пьешь! И куришь! – вырвалось у меня. И прозвучали эти слова так, как я их чувствовала: как страшные преступления, признаки плохого человека.

– Все замечаешь, – он усмехнулся. – Дурь это все. Это только правила игры: хочешь, чтобы с тобой считались – будь одним из них, будь круче, чем они. Это шелуха. Как вот эта куртка, например, или темные очки в любую погоду. Никого не волнует что у тебя под оберткой. Все оценивают глазами. В глазах этих божьих одуванчиков у подъезда я – сущий отморозок, готовый на все. Ведь я не учусь в школе, я курю и выпиваю, не прячась, во дворе с парнями. Я ругаюсь. И я могу побить любого, кто косо на меня глянет. У меня даже есть привод в милицию за драку, – язвительно добавил он. – А между прочим, эти же одуванчики бегут ко мне, когда надо что-то починить или перетащить, – он замолчал.

Мне понравилось, как он со мной разговаривал. Как с ровней. Без гримас и кривляний.

– Так может и не надо шелухи? Чтобы тебя видели настоящего, а не вот такого, отмороженного.

Он задумался и покачал головой.

– Нет. Не получится. Ты прекрасно знаешь где мы живем. Здесь без толстой шкуры нельзя. Тем более, пацану. Побьют или зарежут. Элементарные правила выживания. Или ты, или тебя. Если я буду просто милым мальчиком, который помогает бабушкам по доброте душевной, мне даже из подъезда выйти не дадут. Не в этом дворе, где на каждом углу наркотики и алкоголь, а убийства воспринимаются так же спокойно, как еженедельная газета в почтовом ящике.

Я вжала голову в плечи, вспоминая сегодняшние события. Я могла стать такой газетой. Костя почувствовал мой страх и просунул руку в щель, положил ее на мое плечо.

– Не дрейфь. Времена жесткие, но они пройдут, а стальной характер останется с тобой навсегда. Просто тщательно отбирай друзей. И не ходи больше одна. С последним я могу тебе помочь. Дашь мне свое расписание – я буду тебя встречать со школы.

Я удивленно на него посмотрела.

– Правда?

– Конечно. Это же не сложно, – Костя пожал плечами. – Я всегда мечтал о брате или сестре, – он улыбнулся.

– Спасибо.

– Тебе спасибо, что выслушала, – мне показалось, что он смутился.

Мы помолчали.

– На самом деле, – неуверенно начала я. Набралась храбрости и продолжила, – на самом деле, у отца новая семья: новая жена и новый ребенок. А ко мне он даже не приезжает…

– Ну и дурак, – не задумываясь ответил Костя. – Мужчина должен отвечать за свою семью, за своих детей. Женитьба – это поступок, принятое решение. Если ты выбрал однажды женщину, с которой хочешь жить дальше, – ты должен сделать все, чтобы она была счастлива. Чтобы семья сохранилась. Какие бы проблемы ни возникали. Иначе ты не мужчина. Я считаю так.

– Не знаю, – я смущенно ковыряла шов на подоле свое юбки.

Раздались быстрые шаги. На площадку влетела мама, ее лицо было искажено беспокойством.

– Лиза, ты как? Почему ты сидишь здесь? Я же сказала идти к соседке!

– Мария Анатольевна, не переживайте, все хорошо. Мы сидели вместе и общались. – Костя ловко вскочил на ноги и улыбнулся моей маме. – У Вас очень храбрая дочь! Можете ею гордиться!

Мама лишь вздохнула и подошла к двери. Я тоже встала и сняла цепочку. Мама бросила сумки на пол в коридоре и стала осматривать замки. На ее глазах выступили слезы.

– Их только менять. Как же нам ночевать с раскрытыми дверьми? Сейчас уже никого не найдешь, да и в ближайший хозяйственный магазин пока дойдешь, он уже закроется.

– Ну с этим я могу вам помочь. Сейчас, только домой поднимусь за инструментами. У меня и замок, кажется, был запасной, – Костя поспешил наверх.

Мама, наконец, посмотрела на меня.

– Ты как? Опять, поди, шла ворон считала. Сколько раз говорить: из школы сразу домой, нигде не задерживаясь! – От этих слов я сникла, в горле опять образовался ком. Увидев вернувшегося Костю, мама прикусила язык.

– Ну что тут у нас… – Костя достал отвертку и наклонился к нижнему замку.

– Иди уже переоденься. Так и сидишь в школьной форме до сих пор. Юбка сзади уже мятая и грязная, – проговорила мама и стала разуваться. – А на полу что творится?!

Костя приподнял одну бровь, но ничего не сказал. Достал сигарету и, не прикуривая сунул ее в рот. Повернулся обратно к замку.

Через полчаса он уже вручал маме связку новых ключей.

– Это все ключи? У тебя копии не осталось? – сразу же спросила мама.

– Мама! – не выдержала я. Мама смутилась.

– Спасибо за все. И за замок, и за то, что помог Лизе.

Костя пожал плечами и усмехнулся.

– Без проблем, обращайтесь, – он повернулся ко мне. – А ты, птица-синица, обещала мне расписание свое дать.

Тут с нижнего лестничного пролета раздалось бурчание и кряхтение. Костя выругался.

– Проспался, наконец, – он, нахмурившись, посмотрел на меня. – Пойду помогу ему подняться. Иначе весь подъезд опять на уши поднимет.

– Тебе помочь? – с готовностьюпредложила я.

Костя усмехнулся и покачал головой.

– Спасибо за предложение, но нет. Его слова и запах сейчас точно не для твоих ушей и носа, – он щелкнул меня по кончику носа. – Иди, пиши свое расписание. Я зайду потом за ним.

Затем он развернулся на пятках и поспешил вниз, откуда и правда раздавались очень некрасивые слова. Голос дяди Вити становился все громче и громче, а слова все крепче.

Я вприпрыжку побежала в свою комнату. Нашла самый красивый листок, цветную ручку и начала красиво выводить свое расписание.

– Не лучшую компанию ты себе выбрала, – мама стояла, облокотившись о дверной проем. – Это же бандит с большой дороги. Не сегодня-завтра в тюрьму посадят. Ничем не лучше того, что к нам сегодня чуть не вломился.

Я удивленно на нее посмотрела:

– Он меня спас. И сидел рядом все это время, пока ты не пришла, – слезы опять подступили к глазам, едва я вспомнила глаза и ухмылку того типа, что шел за мной и пытался попасть в квартиру.

Мама нахмурилась и подошла ко мне. Нежно погладила по волосам и прижала к груди.

– Не плачь, все уже позади. Надо быть аккуратнее и внимательнее. Да, сегодня этот мальчик молодец, я в долгу перед ним. Но это не значит, что теперь он твой друг. Он просто тебе помог. Он старше тебя почти на пять лет, да и репутация у него не самая лучшая. Совсем не подходящая для дружбы с маленькой девочкой. Зачем вот ему твое расписание?

– Он сказал, что теперь будет меня встречать после школы и провожать домой. Сказал, что я теперь ему как младшая сестренка.

Мама хмыкнула и задумалась.

– Ладно, посмотрим. Делай уроки.

Костя зашел примерно через час, хмурый и с ссадиной под глазом. Я предложила ему зайти и выпить с нами чаю, он отказался.

– Извини, синица, у меня еще дела сегодня. Давай в другой раз.

Я протянула ему расписание. Он просмотрел его и закусил губу.

– В среду я не смогу тебя встречать. У меня еще у самого занятия в это время. Но я что-нибудь придумаю, – он бережно сложил листок и убрал во внутренний карман. Потом взлохматил мои волосы. – Ну что, птица-синица, тогда до завтра.

Я улыбнулась. Что бы мама не говорила, а для меня он уже был самым лучшим другом. Он практически светился в моих глазах.

– Молодой человек, задержитесь на минуту. На пару слов, – мама протянула ему деньги. – Вот, это за сегодняшнюю помощь.

Костя опять нахмурился, его глаза недобро сверкнули.

– Спасибо, это лишнее.

Мама все еще держала деньги в руках, но, когда Костя так и не пошевелился, чтобы их взять, опустила руку.

– Лиза, займись уроками, – и, не дожидаясь пока я уйду в комнату, она продолжила, – я правда очень благодарна за все, что ты сегодня для нас сделал. Но я не думаю, что вам с Лизой стоит дальше общаться. Ей двенадцать, она, по сути, еще совсем ребенок и ничего не понимает. Ты теперь для нее герой. А я прекрасно знаю что ты за человек и с какой компанией ты общаешься. Не дай бог, Лизу туда втянешь.

Лицо Кости окаменело.

– Я просто хочу убедиться, что больше с ней ничего не случится. Что она будет возвращаться домой со школы в безопасности. Вы днем на работе и не можете о ней позаботиться. Зато это могу сделать я, – он спрятал руки в карманы джинсов и посмотрел маме в глаза. – Какой я человек и с кем я общаюсь к делу не относятся. Сегодня все обошлось. Но вы уверены, что в следующий раз все закончится хорошо? Не страшно, если просто ограбят. Но могут ведь… – его голос дрогнул.

Мама опустила голову, вздохнула и зябко поежилась. Потом кивнула.

– Спасибо. Но только пожалуйста, этим и ограничимся. Ты ее встречаешь и приводишь домой. Не надо ее к себе привязывать, втираться к ней в доверие.

Костя коротко кивнул.

– Конечно. До свидания. Я спешу, если вы сказали все, что хотели, – затем он через плечо матери улыбнулся мне. – Пока, птица-синица. Завтра увидимся.

Начиная со следующего дня почти ежедневно, он стоял возле крыльца моей школы, дожидаясь меня после последнего урока. Каждый день, кроме среды. По средам меня встречал большой и угрюмый Санек, по-настоящему внешне устрашающий и своими размерами, и выражением своего лица. Он со мной никогда не разговаривал, даже не здоровался. Просто шел чуть позади до самой квартиры. И уходил, как только я замыкала дверь изнутри. В такие дни я воображала, что я принцесса и у меня есть собственный телохранитель. Я даже иногда делала реверансы или важно кивала головой при встрече с Саней.

Но все остальные будние дни мне нравились намного больше. Я с нетерпением ждала окончания последнего урока, быстро скатывалась на первый этаж, чтобы вылететь на улицу, навстречу Косте. Иногда даже не переобуваясь и не одевая куртку. Он терпеливо ждал, пока я оденусь, отказываясь идти со мной раздетой и без шапки.

По дороге он расспрашивал меня о прошедшем дне. И чувствовалось, что он делает это не для галочки, а с интересом. Ему было важно услышать все подробности, даже то, что мне сказала задавака-Машка со второй парты, когда я плохо ответила на алгебре.

Вскоре, математика стала нашей основной темой. Я не понимала последнюю тему, и двойки сыпались на меня, как из рога изобилия.

– Давай я тебе объясню эту тему. Разберем вместе несколько задач, – предложил, наконец, Костя.

Я недоуменно уставилась на него.

– Но ведь ты же двоечник! Ты же в училище учишься!

Его брови взлетели вверх.

– Кто сказал, что я двоечник? Я неплохо учился в школе. А математика вообще была моим самым любимым предметом. Математика и физика.

– Но ведь ты ушел в училище после восьмого класса!

– Чушь какая. Я ушел не из-за того, что глупый. Я ушел, потому что в моем случае – это кратчайший путь к получению профессии. Я отучусь и смогу зарабатывать деньги, стать независимым. У меня нет возможности потратить еще семь лет на учебу. Да и руками мне нравится работать.

Я примолкла, пытаясь усвоить сказанное им. Выходило, что все вокруг не так просто, как кажется.

В этот день Костик помог мне сделать уроки, а потом мы сели за математику. Он очень доступно все объяснял, уже вторую предложенную им задачу я решила самостоятельно, без его помощи.

– Вот видишь! Ты молодец! Схватываешь налету. Настоящая птичка, – он широко улыбнулся. – Пошли за мороженым, заслужила.

Никогда еще я не одевалась так быстро. Возле нашего дома было несколько продуктовых магазинов и ларек с мороженым. Но вкуснее всего было мороженое, которое продавали бабушки, сидящие у магазинов с коробками сладостей, пирожков и семечек.

Костик даже не посмотрел в сторону ларька, сразу направился к бабушкам. Моя улыбка стала еще счастливее. Сразу видно человека, разбирающегося в мороженом. Мама мне запрещала что-либо покупать у бабушек, это не гигиенично.

Так у нас появился ритуал после школы есть мороженое и делать вместе уроки.

Год пролетел быстро. Началось лето, каникулы. Благодаря Костику, у меня вышла по математике твердая четверка, но она меня совсем не радовала. Теперь меня не нужно было встречать со школы. Костик заканчивал училище, я его совсем не видела. Потом меня отправили в деревню до августа. Я едва дождалась окончания своей ссылки. Вернувшись в город, я намеренно проводила все дни во дворе, чтобы увидеться со своим другом. Но его все не было.

Однажды вечером я вернулась домой и поняла, что потеряла ключи. Это меня даже немного обрадовало. Мама еще не вернулась с работы, и за помощью я могла обратиться только к одному человеку.

Я взлетела на последний этаж и постучала в дверь. Сердце билось где-то в горле. Спустя пару минут раздались шаги. Дверь открылась, на пороге стоял Костик, лохматый и в одних спортивных штанах, без футболки. В углу рта висела привычная незажженная сигарета.

– О, птица-синица, привет! Давно тебя не видел, – удивился он. – А ты выросла и загорела за лето, – он улыбнулся, и у меня на душе потеплело.

– Костик, кто там? – позади Кости показалась девушка, одетая в его футболку. Красивая, с длинными черными волосами, почти до талии. Ее рука по-свойски обняла его за талию, подбородок лег ему на плечо. – Ой какая малышка. Девочка, тебе нужна помощь?

Мой подбородок затрясся. Глаза защипало, но я проглотила подкатившие слезы и вздернула подбородок.

– Нет. Просто дверь захлопнулась, а я ключи потеряла. Но мама сейчас уже придет. Я подожду ее внизу.

Костя догнал меня уже возле моей двери. Он успел натянуть футболку, в его руках был чемоданчик с инструментами.

– Погоди, куда помчалась. Сейчас я вскрою дверь. Незачем сидеть под дверью, небезопасно.

Я, насупившись, молчала.

– И раз ключи потеряла, надо замок сменить. Мало ли кто их найдет. Тут все всех знают и все видят.

Я дернула плечом.

– Ну и что на тебя нашло. Столько времени не виделись, а ты только дергаешься. Как лето прошло?

Я молча сидела на ступеньке, отказываясь с ним разговаривать.

– Я с девушкой познакомился. Она потрясающая. Я думаю, вы быстро найдете с ней общий язык. Вы же девчонки. Ну вот и все. Заходи.

Я промчалась мимо него в свою комнату и хлопнула дверью.

Костя пришел к нам этим же вечером еще раз. Я не выходила из своей комнаты, ни к чему ему видеть мое зареванное лицо.

– Вот, я ключи во дворе нашел. Замки можно не менять. А птица… То есть Лиза где? – услышала я его голос за дверью.

– Я же тебя просила с самого начала не привязывать ее к себе. У тебя своя взрослая жизнь, ни к чему она маленькой девчонке, – ответила моя мама тихо. Ее голос звучал грустно и мягко. – Я вижу что ты для нее делаешь, и очень благодарна тебе. Но, наверное, вам пора перестать уже общаться. Мы в любом случае скоро переезжаем, так будет лучше. Для всех.

Что ответил Костя я не услышала. Вскоре хлопнула дверь.

Когда выносили мебель, я видела Костю во дворе. Он обнимал все ту же девушку, что была до этого в его квартире. Заметив меня, он улыбнулся и махнул рукой. Я опустила глаза.

Больше я его не видела.

Через пару лет я приезжала в родной двор в гости к подружкам и встретила бабу Машу. На мои вопросы о Кости она расплакалась.

– Нет больше Костика. В армию ушел. Его в Чечню отправили. Он там и пропал без вести. Бедный мальчишка, даже похоронить и оплакать некого.

После этого я ревела еще неделю. Перед глазами стояла картина нашей последней встречи: он в обнимку с той девушкой, улыбается мне и машет рукой.

Двадцать лет спустя.

– Елизавета Владимировна, еще раз разрешите вас поблагодарить за то, что согласились работать с нашей компанией, – на встречу мне поднялся мужчина в дорогом деловом костюме, невысокий, в слегка запущенной физической форме, хотя чувствовалось, что он следит за собой. По моим сведениям, он был почти в два раза старше меня и внешнему добродушию не стоило доверять полностью: он обладал деловой хваткой бульдога, именно поэтому я сейчас находилась в здании одного из его детищ – весьма известной страховой компании. Помимо нее, ему принадлежало несколько автосалонов, сеть автозаправок и автомастерских.

– Борис Евгеньевич, добрый день, – я протянула ему руку, переложив свой кожаный портфель в другую. Он ее крепко пожал.

– Очень рад наконец встретиться с вами очно, после стольких недель переговоров. Вам удалось изучить все документы, которые я вам отправлял? Ох, простите, присаживайтесь, пожалуйста, – он выдвинул один из стульев около длинного стола в переговорной.

– Да, конечно. Спасибо, – я устроилась за столом, вынимая папки с документами из портфеля. – И тем не менее, более тщательное изучение документации здесь, на месте, все еще необходима. Мне не хватает информации. Я нашла белые пятна в отчетных финансовых документах, но я так пока и не вычислила откуда они и кем созданы.

– Безусловно. В вашем распоряжении весь мой персонал, все бумаги, все, что вам необходимо. Я осмелился выделить вам даже отдельный кабинет для работы. Сейчас мой секретарь вас проводит. С сегодняшнего дня она и ваш секретарь тоже, обращайтесь к ней по любому вопросу, не стесняйтесь, – Борис Евгеньевич нажал на кнопку селектора и обратился уже к секретарю. – Анна Михайловна, будьте так любезны проводить Елизавету Владимировну в ее офис.

Мне выделили просторное помещение с панорамными окнами, удобной офисной мебелью и современной техникой. Огромный стол у окна был завален разноцветными папками с документами.

– Это бухгалтерские отчеты за последние пять лет, как вы и просили. Они продублированы в цифровом виде на компьютере, папка на рабочем столе, – Анна Михайловна чем-то напоминала мне мою учительницу по математике в старших классах: такая же подтянутая, строгая и суровая. – Через два часа у вас встреча с заместителем Бориса Евгеньевича. Дальше вам проще будет работать уже непосредственно с ним. Не желаете кофе?

– Нет, спасибо. Если можно, я бы не отказалась от стакана обычной воды, пожалуйста.

– Конечно. Сейчас принесу.

Через минуту, секретарь вернулась, поставила высокий стакан на салфетку на моем рабочем столе.

– Спасибо большое, – сдержанно улыбнулась я.

Она лишь кивнула в ответ.

– Если я буду вам нужна – можете вызывать по селектору. Он на вашем столе, возле внутреннего телефона.

После этого Анна Михайловна удалилась.

Я слегка приоткрыла окно. Ворвавшийся ветер заиграл страницами бумаг на столе. Восемнадцатый этаж, вид на набережную. Окно начало штриховать косыми линиями дождя. Я глубоко вздохнула, взяла папки пятилетней давности и села с ними за центральный стол. Несмотря на дневное время, пришлось включить настольную лампу: на улице стремительно темнело от сомкнувшихся туч.

– Елизавета Владимировна, у вас встреча. Разрешите вас проводить, – я вздрогнула от слов Анны Михайловны, не слышала как она вошла в кабинет. Такое ощущение, что она просто материализовалась из ниоткуда возле стола.

Я приклеила цветной стикер в том месте, на котором остановилась, и захлопнула папку.

– Да, конечно.

Устало сжав переносицу, я выпрямилась и последовала за секретарем. На лифте мы поднялись на пару этажей вверх. Если этаж, на котором работала я и находилась приемная, был парадным, светлым и просторным, то этаж, который мы увидели за дверьми лифта – полная противоположность. Это как хозяйственные помещения во дворце. Этот этаж делился на кабинеты весьма условно: в основном это были просто перегородки между рабочими местами. И даже отдельные кабинеты не закрывались, двери были распахнуты. Народ сновал туда-сюда. С проводами, компьютерами, какими-то схемами. Те работники, которые не бегали с техникой, сидели за компьютерами в наушниках и давали указания в микрофон.

Анна Михайловна шла прямо, ни на кого не обращая внимания. Она походила на флагмана или крейсер, перед которым все расступались. И я послушно следовала за ней, стараясь не отставать.

Мы остановились перед одной из немногих закрытых дверей, которую Анна Михайловна так стремительно открыла, что я даже не успела прочесть надписи на табличке.

– Константин Викторович, Елизавета Владимировна, как и договаривались. Борис Евгеньевич тоже сейчас подойдет, у него важный телефонный разговор. – Анна Михайловна заслонила дверной проем и беседовала с невидимым мне человеком. Ответа я не услышала, но, видимо, меня разрешили впустить. Анна Михайловна пропустила меня вперед. Я ее поблагодарила и вошла в просторный кабинет. Явно мужской, выдержанный в темных тонах. За столом сидел мужчина, вполоборота ко мне, что-то изучая на экране компьютера. Он приветственно взмахнул рукой и указал на кресло справа от него. Я кивнула, хотя он вряд ли это заметил, и устроилась там, где мне предложили. Анна Михайловна исчезла.

– Добрый день. Я – Елизавета… – остальными словами я поперхнулась, когда я внимательно рассмотрела своего собеседника, и осталась сидеть с открытым ртом. Моя ладонь рефлекторно прикрыла его, глаза распахнулись, я боялась моргнуть. Казалось, что вся краска отхлынула от моего лица. Я никогда настолько не верила в приведения и потусторонний мир. Передо мной сидел Костик. Бесспорно, повзрослевший, возмужавший, но это он, я даже не сомневалась в этом. Те же карие миндалевидные глаза, темные брови вразлет, длинные ресницы, тот же прямой нос. Волосы короче, в легком беспорядке, светлые на концах и темные у корней, с намеком на раннюю седину на висках. Пухлые губы и легкая небритость. И на его лице ни тени узнавания, никаких эмоций, ни намека на улыбку.

– Вам нехорошо? Стакан воды? – его брови сошлись на переносице.

Я кашлянула и постаралась взять себя в руки. Может, я все же ошиблась? Ведь это не может быть он. Он погиб. Я знаю, что спустя время пришла похоронка. Моя ладонь метнулась к глазам. Я дала себе пару секунд на осмысление, затем расправила плечи и спрятала все эмоции.

– Да, пожалуйста. Видимо, перепады давления, голова закружилась.

Мужчина кивнул. Встал и налил из графина воды в стакан. Я с жадностью следила за каждым его движением, пытаясь подтвердить или опровергнуть свои догадки. Рост тот же. Плечи шире. Движения уверенные, точные, жесткие.

Он поставил передо мной стакан, на пальце блеснуло обручальное кольцо. На какое-то мгновение, мой взгляд зацепился за кольцо, я не могла отвести взгляд. В этот момент, дверь распахнулась, вошел глава компании. Наваждение спало. Я отпила глоток воды.

– Извините, задержался. Важный звонок, – Борис Евгеньевич сел напротив меня, положил руки ладонями вниз на столе. – Итак, Константин Викторович, вы в курсе, что я решил провести аудит. Вам известны причины. Елизавета Владимировна одна из лучших в своем деле, мне пришлось записываться за несколько месяцев, чтобы она смогла внести нашу организацию в свой плотный график. Как я и предупреждал заранее, для всех работников она – представитель налоговой инспекции. В курсе ситуации только вы, я и Анна Михайловна, которой я доверяю больше, чем себе, – Борис Евгеньевич повернулся ко мне. – Елизавета Владимировна, это фундамент безопасности моей империи, Константин Викторович. Безопасности в самом широком ее смысле: информационная безопасность, пост охраны внизу, сигнализация в каждом кабинете, сейсмоустойчивость этого здания, даже сломанный замок в двери кабинета – за все и всех отвечает этот человек.

На словах про сломанный замок я захлебнулась водой и закашлялась. Пришлось достать салфетку из кармана и прикрыть рот.

– Простите, пожалуйста.

Борис Евгеньевич понимающе улыбнулся.

Константин Викторович даже не посмотрел в мою сторону. Он кивнул начальнику.

– Полностью готов к сотрудничеству, – он перевел взгляд на меня. – Я в вашем полном распоряжении. Здесь все мои телефоны, адрес моей электронной почты, чтобы вам не пришлось каждый раз подниматься сюда. Чуть позже отправлю к вам специалиста настроить связь по внутренней сети. – Он протянул мне свою визитку. Наши глаза встретились. Он прищурился, изучая. – Я изучил ваш послужной список, впечатляет, – и будто извиняясь, добавил. – По долгу службы обязан был вас проверить.

– Я понимаю, – сухо кинула я. – Если позволите, я составила список документов, которые мне будут нужны к завтрашнему дню.

Я положила папку на стол.

– На первой странице пункты, помеченные красным – те документы, которые я предпочла бы увидеть сегодня, если это возможно. И еще. Мне необходим список сотрудников с обозначением их прав доступа к информации.

– Конечно, – Константин Викторович взял папку из моих рук и пробежался глазами по строкам. Потом поднял голову и спросил, – вам направляли документ о неразглашении, Вы его подписали?

– Он в этой же папке, – я встала и направилась к двери. – У нас очень сжатые сроки, поэтому я вернусь к работе, – затем остановилась у порога и заметила, – моя визитка там же. Хотя вы, скорее всего, и так знаете все мои телефоны и адрес почты.

Борис Евгеньевич хмыкнул.

Вернувшись в свой кабинет, я села на диван и уронила голову на спинку. Такое ощущение, что там, в кабинете заместителя директора, я расслоилась: взрослая деловая часть меня поддерживала беседу, а маленькая девочка широко распахнутыми глазами смотрела на человека, которого так долго считала мертвым. Она горько плакала в душе, не понимая радоваться ей или грустить. Верить происходящему или тем фактам, которые упрямо говорили о том, что я обозналась. Это не может быть он. Костя погиб двадцать лет назад. Я держала в руках похоронку. И не было даже намека на то, что Константин Викторович меня узнал. А он совершенно точно проверил всю информацию обо мне до того, как мне позвонили и попросили об аудите.

Я провела рукой по лицу. В любом случае, даже если это действительно он, есть причины, по которым он не давал о себе знать все это время своим родным. А я здесь не для слезливого воссоединения. Я здесь для выполнения своих профессиональных обязанностей. Все, чего я добилась за эти годы – только благодаря тому, что я умею разделять деловые и личные отношения, я умею оставлять эмоции дома. И этот раз не исключение.

Я включила настольную лампу и открыла папку, с которой работала до этого. И уже через минуту погрузилась в колонки цифр, соединяя ниточками разрозненные факты.

Вынырнула на поверхность реальной жизни я спустя несколько часов. За окном было темно и все так же стучал дождь. Прищурившись, я посмотрела на часы в углу монитора. 22.50. Что ж, есть один плюс: я разобрала по полочкам почти все пять лет работы компании, папки пестрели моими закладками и пометками, страницы моего блокнота покрылись паутинками заметок и схем. Я прижала запястья к глазам и слегка надавила на них. Перед внутренним взором заплясали числа и яркие вспышки. Пора домой.

Я погасила свет, выключила компьютер, закрыла окно. Взяв ключ со стола, я направилась к выходу. Все кабинеты были пусты, свет в коридоре приглушен. Лифт оказался на моем этаже, улыбнувшись своей удаче, я вошла внутрь. Нажала на кнопку первого этажа и прислонилась лбом к холодной металлической стене. На табло мелькала нумерация этажей. После цифры 6 внезапно моргнул свет, лифт дернулся и замер. Я закатила глаза. Ну, конечно. Удача улыбнулась мне, как же. Я провела пальцами по приборной панели, пощелкала кнопки. Лифт был мертв. Кнопка вызова дежурного тоже. Устало вздохнув, я села на пол. С моей везучестью, я буду сидеть здесь до утра. Наощупь рукой забралась в сумочку и вытащила телефон. По крайней мере, у меня есть фонарик. Телефон полностью заряжен и, что странно, вопреки классике жанра, связь была доступна. Вот только звонить кому – я не знала. Самое оптимальное – позвонить Борису Евгеньевичу, он решит мою проблему в два счета. Я нашла его номер, но он оказался вне доступа. Думай, Лиза, думай. Вспомнилась визитка Константина Викторовича и слова главы компании о том, что для этого человека нет мелочей, по любым вопросам я должна связываться именно с ним. Я закусила губу и почувствовала вкус крови на языке. Меньше всего мне хотелось звонить по этому номеру. Но какой у меня выбор? Могу сидеть здесь до прихода первых сотрудников, это будет часов через восемь.

Я достала визитку и набрала первый номер. Трубку подняли после третьего гудка.

– Да, Елизавета Владимировна. Чем могу вам помочь в столь поздний час? – даже так? Мой номер сохранен в его телефоне?

Я откашлялась.

– Добрый вечер. На самом деле, вы мне бы очень помогли, если бы вызвали дежурного лифтера и вызволили меня из лифта.

Трубка удивленно хмыкнула.

– Застряли в лифте в первый же день? Впрочем, это неудивительно. Все наши сотрудники знают, что ровно в 23.00 лифт отключается до утра. Мое упущение, что я забыл вас об этом предупредить. Не думал, что в такое время вы еще будете в офисе. На каком вы этаже?

– Последний мелькнувший этаж был шестой.

– Я сейчас спущусь к вам. Я надеюсь, у вас нет клаустрофобии или еще чего-то подобного? Панических атак? Боязни темноты? – было слышно, что он быстро спускается по ступенькам.

– Нет. Ничего такого у меня нет. Только острое желание попасть наконец домой и поужинать. Если повезет, то и лечь спать в свою постель.

– Что ж, хорошие желания. Подумаем, как их воплотить в реальность. Я не на долго отключусь, нужно позвонить кое-куда.

И трубка замолчала.

Я положила телефон на пол, фонариком вверх, так, чтобы освещалась вся кабина лифта. Луч света отражался от металлических поверхностей, стало светло, как днем.

В верхний угол дверей лифта постучали.

– Елизавета Владимировна, вы здесь?

– О нет, я уже ушла домой. Устала здесь сидеть и ждать, когда же меня вызволят отсюда.

Голос по ту сторону дверей хмыкнул. В эту же секунду зазвонил мой телефон.

– Так проще все-таки общаться, чем кричать друг на друга из-за дверей. Радует ваше чувство юмора в такой ситуации.

– Хоть кого-то что-то радует в этой ситуации, – буркнула я себе под нос.

– Я вызвал лифтера, он должен прибыть в течение получаса. До этого времени я составлю вам компанию.

– А как же грубая мужская сила, способная открыть двери лифта и вытащить меня отсюда? – с надеждой спросила я.

Снаружи раздался приглушенный смех.

– Должен вас разочаровать, это невозможно, что бы ни показывали в фильмах. Нужен специальный ключ, а он есть только у лифтера. Он же может запустить лифт. Согласитесь, выйти спокойно на первом этаже намного приятнее, чем карабкаться вверх. Особенно если учесть, что вы находитесь практически между этажами.

Я вздохнула. Значит, ждать. Некоторое время трубка молчала. Потом раздалось тихое:

– Ну хоть что-то в этой жизни не меняется даже спустя двадцать лет. Мы все также сидим по разные стороны двери, на полу. И мило общаемся.

Я всхлипнула, сердце застучало в горле, я зажала рот рукой. Значит, это все-таки он. Я еще не окончательно сошла с ума. Но как? Почему? Я не решалась заговорить, боялась, что мой голос выдаст все мои эмоции, а их было слишком много.

– Лиза, ты как? – голос в трубке был тихим и осторожным.

– Почему? – все, что я смогла прошептать в ответ.

– Почему не известил всех о том, что жив? – правильно понял меня Костя. На мгновение он замолчал, собираясь с мыслями. Наконец, его голос вновь зазвучал в трубке, он был отстраненным и лишенным эмоций. – Я был тяжело ранен и попал в плен. Ты же помнишь Саню?

Перед моими глазами пронеслось воспоминание об угрюмом Саньке, который встречал меня со школы по средам в седьмом классе.

– Да, конечно, я его помню. Мой телохранитель, – все также шепотом ответила я.

– Он оказался и моим телохранителем тоже. Я был контужен, он нес меня к своим. Когда взорвалась мина, он накрыл меня своим телом. Поэтому меня не заметили бойцы, отправленные добивать всех, кто выжил. Меня нашли жители ближайшего аула, они обирали тела, когда бойцы ушли. Отнесли к старейшине. До сих пор не знаю, почему они меня не убили. Возможно, планировали обменять потом на что-нибудь или кого-нибудь, – его голос охрип. – Не хочу об этом. Я выжил. Прожил с ними почти год. Знал, что дома меня уже похоронили. И маму похоронили следом за мной. С интервалом в месяц. Возвращаться домой, из которого я так мечтал сбежать, я не видел смысла. Поэтому оставил все, как есть.

Слезы капали с моего подбородка. Я все еще не верила, что он жив. А Саня, парень, который ни одного слова мне не сказал за все время нашего знакомства, был мертв. Я вновь ясно, как будто это было вчера, увидела огромного парня, который молча встречал меня у крыльца школы и шел позади меня каждую среду до самой моей квартиры. Из груди вырвался новый всхлип.

– Что было дальше?

– Дальше… Дальше, я стал делать то единственное, что умел в этой жизни. Я стал охранником. Ты же помнишь какое было время, «новые русские», стрелки. Мои навыки пришлись очень кстати. Особенно те, что въелись во дворе.

– Жестокие времена пройдут, а стальной характер останется с тобой навсегда, – прошептала я в трубку.

– Ты помнишь, – в голосе прозвучала улыбка. – Именно так. Времена прошли. Я выжил снова. Пришла пора меняться. К этому времени, я уже работал с Борисом Евгеньевичем. Он заставил меня пойти учиться. При этом, не ограничился нашими университетами, отправил на стажировку за границу на пару лет. Поначалу я был начальником его охраны. Росли его предприятия – росла моя должность. Сейчас я его заместитель и отвечаю за сохранность всех его объектов.

Я медленно переваривала его слова. Слезы текли по щекам.

– Неужели ты так никому и не сказал, что жив? Никому из друзей или знакомых?

– Все мои друзья остались в Чечне. Все до одного. Нас тогда забрали всех вместе, весь двор, всех моих ровесников. Повезло только мне, – он помолчал, потом добавил. – Одному человеку я сказал. Светке. Я нашел ее почти через пять лет после возвращения. Ты ее помнишь, я начал с ней встречаться, когда ты переехала.

К моему горлу подступила желчь. О я ее помнила, очень хорошо помнила. Высокая, красивая, с черными волосами до пояса. Ее руки на его талии. Его футболка на ней. Мои ногти впились в ладонь.

– Да, я ее помню, – спокойно ответил мой голос.

– Мы поженились, нашему Шурику почти восемь лет, – он опять замолчал. – Я очень хотел тебя найти тогда. Но не смог. Вернее, смог, но не сразу.

– Когда?

– Тебе было семнадцать. Это был твой выпускной. Ты была очень красива.

Я вспомнила этот день.

– Почему ты не подошел ко мне? И как ты вообще меня нашел?

– Случайно. В тот год награждали лучших учеников города в мэрии. Я был со спонсором мероприятия. Когда тебе вручали медаль, я никогда и ни за кого еще не был так горд в своей жизни. Подойти я не смог. По многим причинам. Зато с тех пор не терял тебя из виду. Ты меня здорово удивила, став аудитором. С твоими двойками и ненавистью к математике?! – он усмехнулся.

– У меня был хороший учитель. Недолго, но этих занятий мне хватило, чтобы полюбить мир чисел и логики. Я даже стала победителем региональной олимпиады в 10 классе.

– Знаю, – он опять помолчал. – Мама твоя как? Я слышал про инвалидность.

– Тогда ты в курсе происходящего. Улучшений нет. Я наняла ей сиделку. Покупаю лекарства, оплачиваю все обследования. Это все, что я могу для нее сделать, – я нахмурилась. – Ты имеешь отношение к тому, что меня нанял Борис Евгеньевич?

– Скорее наоборот. Я делал все, чтобы ты здесь не появилась. Но Борис Евгеньевич решил иначе. Он искал лучшего аналитика, поэтому ты здесь.

– Ясно. Спутала тебе все планы.

– Не знаю что тебе на это ответить. У меня было время подготовиться к нашей встрече. Но я все равно оказался не готов.

Раздался шум. Включился свет. Лифт ожил.

– Ну вот и лифтер. С опозданием на 15 минут. Доброй ночи, птица-синица.

Телефон замолчал. Я собрала свои вещи, встала с пола, вытерла глаза и щеки. Распрямила плечи. И вышла в дождь.

Глава 2

1993

Однажды вечером, когда я сидела одна дома – мама еще была на работе, раздался звонок в дверь. Я вздрогнула. На улице было уже темно. Шел снег. Я не включала в квартире свет, лишь настольная лампа слабо освещала комнату. Сначала я учила уроки, потом, как-то незаметно для себя, перебралась на подоконник и смотрела в окно на спешащих домой людей. Только ко мне никто не спешил. Мама предупредила, что она сегодня вернется поздно – сдают какой-то важный проект.

Стараясь не шуметь, я прокралась к двери. За ней была тишина. Когда я уже думала, что кто-то просто пошутил и убежал, звонок раздался вновь. Так же тихо пробралась на кухню за стулом и вернулась с ним к двери. В дверной глазок было видно лишь плохо освещенную лестничную площадку и темный силуэт.

– Синица, открывай. Это я, – раздался знакомый голос.

Я слетела со стула и быстро отомкнула все замки. За дверью стоял Костик с огромной коробкой в руках. Я дернулась в сторону, пропуская его в квартиру и одновременно снося на своем пути стул, который с грохотом покатился по полу. Костя поставил коробку на пол, стабилизировал меня и поднял стул.

– Не ударилась? Чего торопишься? – я лишь пожала плечами в ответ. И прищурилась: в сумраке коридора лицо Кости выглядело как-то странно.

Увидев, что я его рассматриваю, Костя повернулся, чтобы взять с полу коробку. Затем уверенно направился в мою комнату. Сел на диван и поставил коробку рядом.

– Я оставлю тебе это на хранение. Отец хотел в комиссионку сдать, ему на бутылку не хватало.

Костя, наконец, повернулся ко мне. Я, не сдержавшись, ахнула. Его правая бровь и нижняя губа были рассечены. Скула наливалась фиолетовым. Даже в тусклом свете лампы его лицо выглядело страшно и больно. Ни слова не говоря, я бросилась в коридор, где у нас гудела маленькая морозилка. Вынула оттуда первый попавшийся пакет с заморозкой. Смородина. Вернувшись в комнату, подошла к Косте и приложила пакет к его щеке, он поморщился.

– Это еще зачем? – буркнул он, но потом перехватил пакет своей рукой.

– Мама всегда так делает, когда я ударяюсь.

– Да, да. А еще дует и целует, я помню, – кивнул Костя.

Я удивленно подняла брови. Костя махнул рукой.

– Неважно.

Я пожала плечами. Странный он сегодня.

– Что там? – я указала пальцем на коробку.

Костя молча повернулся к коробке и вскрыл ее. Сверху лежал кассетный магнитофон «Легенда». Под ним – несметное количество кассет, на первый взгляд, не меньше сотни. Мои глаза стали размером с блюдце. У нас дома стоял только проигрыватель для пластинок. У моей подружки Аньки дома был магнитофон, но он был более громоздким, и кассет было в разы меньше. Меньше десяти. Вынув магнитофон и переставив его на стол, я, как завороженная, пробежала пальцами по корешкам кассет: некоторые были с типографскими обложками – купленные, но большинство было подписано от руки. Какие-то названия были мне знакомы, какие-то я видела впервые.

Видя мою реакцию, Костя усмехнулся:

– Теперь я знаю как выглядят люди, нашедшие клад. Ты хоть рот закрой, муха залетит.

Я послушно захлопнула рот, все так же не отрывая глаз от сокровища. Костя покачал головой, тихо посмеиваясь. Встал и подошел к столу.

– Давай научу тебя его включать.

Я моментально вышла из транса:

– Мне можно будет его включать? Самой?

Костик посмотрел на меня, как на дурочку.

– Конечно. Или ты хотела его поставить под стекло, как в музее, и продолжать вот так ошарашенно на него пялиться?

Я сначала кивнула, потом покачала головой. Костя широко улыбнулся и воткнул огромную вилку в розетку. Нажал на крайнюю кнопочку – открылась крышка. Я подавила восхищенный возглас. Практически не глядя, Костя взял из коробки одну из кассет, вынул ее из подкассетника и вставил в магнитофон. Закрыл крышку. Нажал кнопку рядом с предыдущей, раздалось шипение. Затем заиграла знакомая мелодия. Уже не сдерживая восторга, я воскликнула:

– Это Кинчев! Алиса! Только песню не знаю…

Костя в ответ хмыкнул:

– Да ты, я смотрю, в теме. Наш человек. Это Шабаш. Выключить?

Я замотала головой:

– Нет. Он прикольный. Мне у него очень нравится песня про поколение.

Костик кивнул и все-таки выключил песню:

– Погоди, это тогда другой альбом. Секунду.

Он пальцем пробежался по кассетам и вынул одну, с черной обложкой: обложка была самодельная, закрашенная грифелем карандаша, с нарисованной рукой, между пальцами которой проходил ток, и с подписью «Энергия» на лицевой стороне. Первая же композиция заставила меня кивать в такт и со второго припева подпевать. Костя хотел перемотать дальше, но я замахала руками: мне очень понравилась песня. Когда через четыре песни зазвучало «Мое поколение», я уже не только кивала, но и притопывала, и постукивала рукой по дивану. Костя довольно улыбался, глядя на меня.

К возвращению мамы с работы мы успели послушать Наутилус Помпилиус, Алису, Кино, БГ, Гражданскую оборону и Янку Дягилеву, ДДТ, Агату Кристи. Увидев магнитофон, мама лишь поморщилась, поджала губы, но ничего не сказала.

С тех пор, с одинокими вечерами было покончено: магнитофон был включен постоянно, если я была дома и не спала (а иногда и сон не был причиной отключать его). Музыка в моей комнате играла постоянно. Костя любил не только русский рок. Его коллекция была разнообразна: русская и зарубежная музыка, самые различные жанры от классической музыки до попсы. Начиная с пятидесятых годов двадцатого века, кассеты были подобраны по самым знаковым группам и исполнителям каждого десятилетия.

Вскоре, я могла узнать практически каждого из них: я не только слушала музыку из Костиной коллекции, но и записывала тексты песен (даже иностранные пыталась записать на слух), искала информацию про исполнителей, вырезала их фото или срисовывала их в тетрадь от руки. Я знала очередность песен на наиболее часто прослушиваемых мною кассетах, легко перематывала в любую сторону пленку, попадая ровно на ту песню, которую хотела послушать. Еще через месяц я освоила звукозапись через микрофон и теперь могла записывать понравившиеся песни с телевизора или с пластинок.

И Костик приходил теперь к нам в гости еще чаще: по его словам, для него дом – это место, где находится его музыка. И книги. Свои книги он приносил всегда с собой.

2014

Следующим утром, ровно в 8 я уже сидела на своем временном рабочем месте. Передо мной дымилась чашка свежесваренного кофе и высилась башня из папок с цветными закладками, которые я сделала для себя вчера.

Все свои эмоции относительно возвращения в мир живых Кости я временно убрала в дальний угол: необходимо сосредоточиться на работе, эмоции и ностальгия сейчас будут большой помехой. На переживания я вчера выделила себе ровно час, когда вернулась домой и залезла под горячий душ. Возвращение Кости, несомненно, отозвалось во мне облегчением и радостью. Все эти годы я жила с чувством вины: что мы так расстались, что не поговорила с ним. С другой стороны, что-то шевельнулось во мне с его появлением. Что-то давно забытое и похороненное. Какие-то давние ростки детской влюбленности и восхищения им. И мне это не нравилось. Тем более, что нынешний взрослый и живой Константин Викторович давно и прочно женат. Да и не видел он во мне никогда никого, кроме глупой девочки.

Я тряхнула головой, прогоняя все лишние мысли. Открыла свой блокнот и начала решительно набрасывать план действий, очередность встреч с персоналом предприятия.

Покончив с планированием, я потянулась ко внутреннему телефону.

– Константин Викторович, доброе утро. Мне необходимо с вами встретиться. Разговор будет неприятный и он не для посторонних ушей.

– Доброе утро. Я вас понял. Жду через пятнадцать минут в моем офисе.

В этот раз в кабинет заместителя директора я отправилась одна, без сопровождения. Едва я открыла дверь, Константин Викторович поднялся и вышел из-за своего рабочего стола.

– Чай? Кофе?

– Нет, спасибо.

– Тогда прошу вас, присаживайтесь, – он выдвинул одно из кресел и, дождавшись пока я в нем устроюсь, помог его придвинуть к столу. Сам сел напротив. – Я вас внимательно слушаю. Я так понимаю, вы что-то накопали.

– Да. Мне бы очень хотелось ошибаться, но скорее всего это не так, – я посмотрела на ставшее серьезным лицо собеседника. – В отчетной документации много несостыковок. Чтобы понять их природу, мне необходим доступ ко всем страховым сделкам за последние пять лет.

Лицо Кости вытянулось.

– Елизавета Владимировна, вы же понимаете сколько сделок заключено за этот период?

– Догадываюсь. У меня в запасе еще чуть больше двух недель на то, чтобы разобраться во всем. Тем более, что я рассчитываю нащупать схему утечки, проанализировав первые два года. Дальше будет проще.

– Может, нужно выделить кого-то вам в помощь? – брови заместителя директора сошлись на переносице. Я отрицательно покачала головой.

– Исключено. Чем меньше людей посвящено в это, тем лучше. Я пока не могу сказать кто в этом замешан. Поэтому под подозрением все, – я пожала плечами. – По просьбе Бориса Евгеньевича, я исключаю из этого списка только его, Анну Михайловну и вас, Константин Викторович.

Костя склонил голову и задумался.

– Я все понял. Мой секретарь доставит вам из архива требуемые бумаги.

– Спасибо, – я поднялась из-за стола и направилась к двери.

Едва я коснулась дверной ручки, меня окликнули:

– Лиза, – я повернулась и встретилась глазами с Костей. – Раз круг доверенных людей ограничен, я постараюсь тебе помочь с анализом. Не обещаю, что буду тратить на это весь свой рабочий день, потому что и помимо этого работы очень много. Но сделаю все от меня зависящее, чтобы ты уложилась в свой график.

Я молча кивнула и вышла за дверь.

Я покрутила головой и сжала пальцами переносицу. Глаза саднило от длительной концентрации. Кабинет выглядел, как поле боя: папки с документацией высились уже на полу, как небоскребы, и пестрели моими закладками. Я встала и потянулась. В этот же момент запищал будильник: 22.00. Еще раз застрять в лифте не хотелось. Я часто заморгала, фокусируясь на предметах вокруг. Мозг по инерции еще обрабатывал информацию. За сегодняшний день я успела проанализировать документы за целый год. В идеале, завтра нужно проанализировать еще года полтора-два. Но что-то мне подсказывало, что последующие года потребуют большей концентрации и, следовательно, больше времени для обработки.

Телефон на столе известил о входящем сообщении: «Добавил лифтера в панель быстрого дозвона. Мне уже готовиться тебя вызволять или ты поторопишься сегодня домой?». Улыбнувшись, ответила: «Сработал будильник, уже бегу к лифту. Лифтера из дозвона не стирай.»

Прихватив сумочку, отключив электричество, направилась к лифту, по пути натягивая пиджак. Двери лифта разъехались в стороны и продемонстрировали ухмыляющуюся физиономию Кости. Я автоматически усмехнулась в ответ.

– Решил сегодня застрять внутри, а не снаружи лифта?

– Лицом к лицу беседовать приятнее, чем через дверь или по телефону. На самом деле, понял, что тоже уже пора бы отправиться домой. Давно так рано не уходил, – Костя пропустил пальцы сквозь густые волосы, оставив их в беспорядке.

– Так рано? – присвистнула я.

– Должность обязывает, – пожал плечами Костя, явно что-то не договаривая. Я не стала копать глубже. – Как успехи с документами?

– Нашла два мелких прецендента за первый год.

Костя кивнул и нахмурился, пропустил меня вперед, выходя из лифта.

– Покажешь завтра утром? Я сегодня специально освободил завтрашний день до обеда, чтобы помочь тебе.

– Хорошо, – мы вышли на крыльцо офисного здания. Воздух был свежим и влажным после прошедшего недавно дождя.

– Тебя подвезти? – Костя махнул рукой на черный внедорожник, стоящий неподалеку. Я покачала головой.

– Спасибо, но я за рулем, – указывая на собственную небольшую машинку рядом. В сравнении с внедорожником она выглядела совсем миниатюрной, почти игрушечной. – Неужели это укрылось от твоего всевидящего ока при проверке?

Костя усмехнулся:

– Нет, я знал про машину. Розовая, серьезно? – он хмыкнул.

Я покраснела.

– Я же девочка, – затем добавила, закусив губу, – я хотела что-то более серьезное, вроде твоего монстра. Но пришлось выбирать между комфортом мамы и своими желаниями.

Улыбка Кости стерлась.

– Ты большая молодец, синица. Я горжусь тобой. То, кем ты стала… – он не закончил фразу. – До завтра, Лиза.

Не сказав больше ни слова, он направился к своей машине. Я пару мгновений еще смотрела ему вслед, затем нажала кнопку на брелоке.

Глава 3

1993

Звонок прозвенел с последнего урока, но в этот день я не спешила покинуть школу. Я видела, что Костя уже ждал меня на своем посту. Мои одноклассники уже разошлись. А я все сидела, прижав колени к груди, под подоконником, слева от парадной входной двери. Я размазывала по лицу сопли и слезы, закусывала губу, чтобы не издавать ни звука и не привлекать к себе внимания. По моим ощущениям, просидела я так уже очень долго. Холл опустел. Уборщица начала мыть пол. Хлопнула входная дверь. Послышались шаги. В поле моего зрения появились белые кроссовки. Я узнала их. Поэтому спрятала лицо, утыкаясь лбом в колени.

– И чего ты здесь сидишь? Домой не пойдешь? – Костя опустился рядом со мной на корточки. Убирал пряди наполовину распустившейся косы с моего виска.

Я ненамеренно всхлипнула и еще сильнее закусила губу. Почувствовала металлический привкус во рту. Костя провел пальцем по моей покрасневшей скуле и тихо спросил:

– Что случилось, синица? Кто это сделал? – его голос обманчиво холоден. Я знаю, что он начинает так разговаривать, когда очень зол. Он протянул руку и погладил меня по волосам, по спине. – Просто скажи…

И тут меня прорвало. Я затараторила не в силах остановиться:

– Это все Танька и ее подружки. У нас в классе есть девочка Люба. У нее мама сидит в тюрьме, а папа пьет. Люба – старшая из семи детей. Она работает, чтобы их кормить. В школу приходит, когда получается. Из-за того, что денег совсем нет, она одевает в школу то, что носит дома. Прошлым летом она пришла на отработку практики босиком, потому что обуви не было. Но она такая умная! У нее потрясающая память! Ей достаточно один раз прочитать текст любого объема, чтобы рассказать его потом слово в слово. Сегодня на литературе она «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова наизусть читала перед всем классом. Это было потрясающе! Совсем как в театре! Класс сначала посмеивался над ней, а потом словно замер. Люба читала очень эмоционально, такое ощущение, что она проживала каждое слово. Минут через 10 она начала плакать, у меня стоял ком в горле, у Ларисы Геннадьевны слезы выступили на глазах, некоторые девочки в классе шмыгали носом. Учительница остановила Любу – та плакала уже сильнее, – и отправила ее в туалет умыться. Ей поставили 5 сразу за четверть. После уроков Танька остановила Любу в коридоре и начала над ней смеяться, грубо шутить про плаксу, про то, какая Люба нищая и жалкая, что она всех только позорит и в любом случае школу не закончит, а отправится вслед за матерью за решетку рано или поздно или валяться под заборами, как отец. Я вступилась за нее. Мне было очень страшно, но больше никто не хотел. А Люба просто стояла и молчала, как будто и не слышала Таньку. Меня все это очень разозлило. Ведь так нельзя. Люба не виновата ни в чем. Она наоборот делает то, что не смогли сделать взрослые. Она кормит семью и несет за нее ответственность. А ведь ей всего 13, – слезы катились по моим щекам, горло перехватывало от обиды. Костя очень внимательно слушал, нахмурив брови и сжав челюсть. – Тогда Танька переключилась на меня. Она начала меня поддевать, что меня опять возле школы мой женишок-зэк ждет. Что ты по малолеткам, а я влюбленные уши развесила и выполняю любые твои прихоти. И что я ш… – Костя не дал мне договорить, закрыв ладонью мой рот.

– Никогда даже не произноси вслух подобные вещи. Тем более, о себе. У этой Таньки рот такой же грязный, как ее мысли и душа. На пачкайся. Она разводит тебя на эмоции. Она питается ими. А ты позволяешь. Эмоции – это слабость. Ни один человек никогда не должен догадываться что на самом деле ты чувствуешь. Даже если ты рыдаешь внутри или тихо умираешь от боли. Голова – холодная, сердце – горячее. Не наоборот. Я бы на твоем месте ей нос разбил. Но ты девочка…

– Я и разбила, – пробурчала под нос я. – Но потом они налетели на меня вчетвером: оторвали рукав у блузки, выдрали волосы и щеку поцарапали. А когда нас разнимал учитель, сказали, что это я на них набросилась. Что обзывала и драться полезла. Их больше, им поверили. Маму в школу вызывают.

– Что удар держать умеешь и что вступилась за одноклассницу – молодец. Я тобой горжусь.

Я с недоверием посмотрела Костику в глаза.

– Правда?

Он усмехнулся в ответ:

– Конечно. А теперь собирайся. Какой учитель вас разнимал?

– Валентина Дмитриевна, завуч. Старая грымза… – поморщилась я.

– Вот здесь я с тобой не соглашусь. Очень хороший педагог. Плохо, что она, не разобравшись, тебя обвинила. Она уже ушла?

Я покачала головой.

– Я видела, как она направилась в свой кабинет, когда все разошлись.

Костя протянул руку и помог встать на ноги. Увидев болтающийся рукав и брешь там, где еще недавно была пара пуговиц, недовольно покачал головой. Расстегнул большую сумку, висящую у него на плече, и вытащил оттуда белую футболку.

– У меня сегодня физра была. На, держи, иди в туалет переоденься. Она может и не очень свежая, зато целая. Не будешь свой живот светить налево и направо. А я пока к Валентине Дмитриевне схожу.

Зайдя в туалет, я уткнулась носом в футболку Кости: она пахла им, его одеколоном, сигаретами и чем-то еще. Я нежно погладила ткань. Затем начала переодеваться.

Костя ждал меня у гардероба, когда я вышла из туалета в его футболке. Увидев меня, он хохотнул:

– Теперь у тебя есть новое платье, – забрал у меня номерок, получил мою куртку у оглядывающей его с подозрением вахтерши, и протянул ее мне. – Одевайся быстрее, нам еще домашку твою разбирать и рукав пришивать на место.

Я так и не узнала о чем был разговор между Костиком и Валентиной Дмитриевной, но на следующий день сказали, что маме нет необходимости приходить в школу, а Таньку и ее подружек вызывали к директору. Я видела, когда вся их компания выходила из его кабинета. Танька сверкнула гневным взглядом в мою сторону, но не сказала ни слова.

С Костей мы в тот вечер разобрали домашние задания по всем предметам. А потом он еще час чинил мою блузку: пришил рукав и пуговицы, и даже погладил ее. Сгорая со стыда, что он шьет лучше, чем я – девочка, я поклялась себе научиться так же. Данное себе обещание я сдержала.

2014

Утро не задалось с самого начала. Во-первых, я проспала. Будильник отчего-то решил сегодня взять выходной, и я встала почти на час позже. Во-вторых, собираясь наспех, я уронила линзу, и она укатилась куда-то под ванну. Времени искать не было. Пришлось доставать из шкафа давно забытые очки. Времени на выпрямление и укладку волос тоже не оставалось. Пробежавшись расческой по непокорной гриве, я смотала пряди в жгуты по бокам и заколола их сзади. Завтрак так и остался в холодильнике.

– Опаздываете, Елизавета Владимировна, – встретил меня в моем кабинете Константин Викторович. Подняв на меня глаза от папки с документами, он присвистнул, – вот это преображение!

Он поднялся мне на встречу.

– А я все гадал, куда ты подевала свои огненные кудри. До сих пор помню, как приходя со школы, ты расплетала свои косички и на твоей голове мгновенно загоралось огненное зарево из непослушных кудряшек, – он широко улыбнулся, прихватив пальцами один мой локон и потянув его вниз. Лишь на мгновение прядь распрямилась – и тут же свернулась по спирали, подпрыгнув вверх. Костя хохотнул. И посмотрел на мои глаза, – боже! Сегодня день ностальгии, не иначе. Я помню твои очки! Они были такой же формы. Только левая дужка была на изоленте. Я сам ее чинил, когда ты однажды принесла очки по частям после физры. Те очки делали твои глаза просто огромными.

– Именно поэтому сразу после выпускного в школе я перешла на линзы. И надеялась, что уже больше никогда не вернусь… вот к этому, – я очертила контур лица. Не хватало только брекетов, и мой школьный образ был бы завершен. Выражение глаз Кости было непередаваемым.

– Но ты была такой милой! – его брови взлетели вверх. – Пушистый одуванчик с большущими глазами за стеклами очков.

Я болезненно поморщилась. Он тихо засмеялся.

– Предлагаю все-таки заняться твоей домашкой… То есть нашей документацией! – хохотнул он. И я, не сдержавшись, хлопнула ладошкой по его плечу. Смех стал громче.

И в этот момент вошла Анна Михайловна с двумя чашками дымящегося кофе. Мы притихли, как нашкодившие дети, и быстро взяли в руки папки с документами. Анна Михайловна с непроницаемым выражением лица прошла в кабинет, молча поставила чашки на стол и вышла. Мы с Костей переглянулись. Он отвел смеющиеся глаза, я закусила губу.

– Все, мне нужен перерыв, – спустя четыре часа я отбросила очки и упала лицом на папку. – Эпизоды множатся с геометрической прогрессией.

Я повернула голову, Костя устало сжимал переносицу, глядя перед собой. Его лицо было серьезным и угрюмым.

– Покажи мне все, что ты нашла. Хочу сравнить со своими результатами.

Я прикрыла глаза, пальцы автоматически сжали пачку отфильтрованных документов. С каменным выражением лица Костя посмотрел на меня.

– Ты ведь тоже заметила эту закономерность? Не могла не заметить.

Проглотив комок в горле, я вяло кивнула:

– На каждом документе твоя подпись.

Костя расчесал волосы пальцами и нахмурился.

– Значит, я – звено этой схемы. А в глазах окружающих – ее создатель и реализатор. И только я один знаю, что я не имею к этому никакого отношения. Бездоказательно. Сколько месяцев ты обработала?

– Восемь. Два эпизода в первый год, 37 за этот период.

– У меня 51 за полгода. Кто-то почувствовал себя увереннее и свободнее. О каких суммах идет речь?

– Каждый случай по отдельности – мелочевка. Но общая сумма уже вышла за пределы миллиона.

Костя резко встал и подошел к окну. Его желваки ходили ходуном. Кулаки сжаты. Спина прямая, взгляд устремлен вдаль.

– Все будет хорошо, – тихо проговорила я. – Мы во всем разберемся. Мы ведь только начали раскручивать этот клубок.

Костя развернулся, в глазах плескался гнев.

– Ты представляешь что будет, если к этому, – он ладонью очертил контуры бумажных небоскребов, – добавить мои подростковые приводы и лихие вылазки в качестве охранника? Я до конца своей жизни не отмоюсь.

Я зажмурилась.

– Это просто задачка. Ее можно и нужно решить. И мы это сделаем.

– Лиза, очнись! Какая задачка! Это моя жизнь! Жизни людей, которые от меня зависят: моего сына, моей жены. Нет никаких мы! Есть я. Идиот, которого обложили и загнали в угол! – Костя практически кричал на меня, вены на его шее вздулись. – Но не на того напали. Они просчитались только в одном пункте. Выживать я умею лучше всего. «Как никто», – последние слова он произнес совсем тихо. Но именно от них у меня прошел мороз по коже.

Его взгляд стал жестким. Я хорошо помнила этот взгляд: такими становились его глаза перед дракой.

– Я должна поговорить с Борисом Евгеньевичем. В связи с конфликтом интересов, я вынуждена просить о моем отстранении и замене аудитора.

– О чем ты? – брови Кости взметнулись вверх.

– Я не могу заниматься аудитом, потому что ты замешан в это дело, – я ладонью остановила его возражения, – я знаю, что ты не виноват. Но если я решу эту задачу и вскроется наше знакомство – твое положение станет еще хуже. Тем более, это не этично. Я заинтересована в том, чтобы доказать твою невиновность, – я отвернулась от него, скрывая пламя на своих щеках. – Я ни при каких обстоятельствах не могу заниматься этим делом.

Некоторое время помолчав, я добавила:

– И я знаю, что Борис Евгеньевич верит тебе. Иначе у тебя не было бы такого уровня доступа.

Костя молчал. Я повернулась к нему и встретилась с ним глазами.

– У тебя нет другого выхода. Только проверить. Попробовать поверить мне и ему.

Он ничего не ответил. Только кивнул и вышел из кабинета. Через секунду он вернулся:

– Ты идешь? – бросил он и снова вышел. Я усмехнулась и последовала за ним.

Еще через полчаса мы сидели в небольшом баре на другом конце города: я, Костя и Борис Евгеньевич. Последний в буквальном смысле притащил нас сюда, едва мы открыли рты в его кабинете.

– Итак, резюмирую. У нас есть в наличии систематическое мошенничество со страховками на миллионы рублей. Есть заместитель генерального директора, подписи которого стоят под каждым таким случаем. Есть аудитор, который все это обнаружил и который по чистой случайности давний друг заместителя директора. И все это под самым носом того самого генерального директора, то есть моим носом. Я ничего не забыл? – Борис Евгеньевич скрестил руки на груди и с интересом посмотрел на нас.

Я пожала плечами. Костя сжал челюсть и отвернулся.

– Прежде, чем выдвинете обвинения в адрес Константина Викторовича, рассмотрите и другой вариант трактовки событий: он работает на вас, мог действовать по вашей указке. Или вовсе не знать о придуманной вами схеме отмывания денег, – я наклонила голову в бок и пристально посмотрела на Бориса Евгеньевича

Краем глаза я заметила, как Костя повернулся и с изумлением и даже каким-то испугом смотрел на меня. Взгляд Бориса Евгеньевича стал еще более заинтересованным.

– Моя схема отмывания денег, значит… – он помолчал, затем расхохотался в голос. Повернувшись к Косте, он спросил, – вас с этой девочкой в одной стае воспитывали? Чувствуется порода.

– В одном дворе. Это практически одно и то же, – кивнул Костя.

Я перевела взгляд с одного на другого. Костя усмехался одним уголком рта и смотрел на меня с гордостью.

– Вам, Елизавета Владимировна, палец в рот не клади. Люблю таких. И ваша преданность старым друзьям говорит о многом. В вашу пользу, – Борис Евгеньевич задумчиво меня рассматривал. Потом почесал ногтем большого пальца бровь и прищурился, – значит так, ребятки. Мне надо это все обдумать и кое с кем посоветоваться. С юристами в том числе. Пока не высовывайтесь, ведите себя как обычно. Будто ничего и не находили. Просматривайте документы и дальше, надо найти все случаи до единого, подсчитать каждую копейку. Чтобы мне было о чем потолковать с этими гаденышами, когда я их найду, – глаза Бориса Евгеньевича опасно сверкнули.

Я нервно сглотнула.

– Борис Евгеньевич, но вы же знаете, что Костя… Константин Викторович здесь ни при чем?

Лицо Бориса Евгеньевича просветлело, он широко улыбнулся.

– Косте, – он сделал ударение на имени, затем усмехнулся и скопировал меня, – Константину Викторовичу я верю. Даже больше, чем себе. Не думаю, что он упоминал, но он не раз меня от пули спасал. Однажды поймал ее вместо меня, и я думал, что уже не вытащу его с того света. Для меня это лучшие рекомендации и основания для доверия. Да и знаю я его не первый год. Ознакомился с его характером во всей красе, – лицо Бориса Евгеньевича снова стало серьезным. Он хлопнул ладонью по столу и поднялся, – У меня еще много дел. А вы на сегодня оба свободны. Пока я размышляю, вам лучше не светиться нигде. Официально: Константин Викторович сегодня до вечера в командировке в соседнем городке, Елизавета Владимировна отпросилась по причине недомогания. На телефоны по рабочим вопросам сегодня не отвечать. Для родных и близких легенду тоже поддерживать. Особенно это касается вас, Константин Викторович, – Борис Евгеньевич выразительно посмотрел на Костю. Тот кивнул. – Завтра, Константин Викторович, жду вас в 8.00 у себя в кабинете на совещании. Елизавета Викторовна, завтра не торопитесь. Подходите к окончанию совещания, часам к 10, – Борис Евгеньевич жестом подозвал официанта. – Все, что закажут эти двое, записать на мой счет, – официант согласно кивнул. Борис Евгеньевич попрощался и вышел из бара.

Мы переглянулись с Костей. Он не выглядел удивленным таким поворотом событий. Заказал, не спрашивая у меня, нам по кружке пива и закуски.

– Ты ожидал подобной реакции? – уточнила я.

Костя пожал плечами.

– Борис Евгеньевич не зря ведь утроил аудит в своей организации. Мы уже примерно год подозревали нечто подобное. Не могли найти следы и доказательства, – Костя провел ладонью по лицу. – Ну и понятия не имели, что и я замешан в этом. Были только дыры в бюджете то там, то там. Никакой конкретики.

Костя задумчиво крутил в руке телефон и смотрел в свою кружку с пивом. Затем, будто очнувшись, поднял голову и усмехнулся.

– Ну что, пользуясь неожиданным выходным, давай уже наконец выпьем за встречу, – он поднял свою кружку. Моя кружка со звоном стукнулась о нее, и я сделала небольшой глоток янтарной жидкости.

Костя хмыкнул:

– Я еще не привык к мысли, что ты совершеннолетний взрослый человек. Для меня ты все еще тот маленький рыжий бесенок с третьего этажа. Особенно в этих очках и с этой прической.

Я покраснела не то от досады, не то от смущения.

– Прости. Я понимаю, что ты уже взрослая женщина. Просто непривычно, – Костя внезапно опустил глаза. – Синица, я должен был сразу же попросить у тебя прощения.

Я удивленно на него уставилась. Он встретился со мной глазами и снова опустил взгляд.

– Я только спустя некоторое время после того, как ты переехала, понял… что ты была тогда в меня влюблена. И ревновала, скорее всего. А я своей девушкой красовался, еще и хотел, чтобы вы подружились. Да и вообще неправильно себя вел. Надо было с тобой поговорить, наверное. Или еще что-то. Если честно, я даже сейчас не знаю, как я себя должен был вести тогда. Тоже ведь еще пацан совсем был. Я, может быть, и вообще бы никогда ничего не понял, если бы Светка не начала подшучивать на эту тему, – Костя смущенно почесал затылок.

Я закрыла руками лицо. Мои щеки и уши полыхали.

– О боже… – простонала я. Мне хотелось провалиться сквозь землю.

Костя истолковал это по-своему.

– Я Светке тогда сразу же запретил поднимать эту тему. И вообще, упоминать тебя для нее до сих пор табу. Она, скорее всего, тоже тогда меня к тебе ревновала. Великовозрастная девица к маленькой девочке. Не нравились ей наши с тобой отношения, что я возился с тобой постоянно, бежал по первому зову. Даже после вашего переезда мотался через весь город и на расстоянии провожал из школы домой. До самой армии, – Костя внезапно сам себя оборвал, будто понял, что сказал лишнего.

Я подняла голову, мои глаза расширились от удивления.

– Ты меня провожал? Я ни разу тебя не видела. Я была уверена, что последний раз мы видели друг друга в день моего переезда.

Костя смутился и отвернулся. Потом покачал головой.

– Не зря же меня потом определили в разведку. Я ездил. Каждый день. Твоя мама знала. Это она мне дала ваш новый адрес в обмен на обещание, что я никогда больше с тобой не заговорю. Мы с ней созванивались время от времени. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке.

Мое горло сдавило от нахлынувших эмоций. Некоторое время я молчала, пытаясь осмыслить услышанное.

– Моя мама… она знала, что ты… что ты вернулся, что ты жив? – все во мне замерло в ожидании его ответа. Он покачал головой. Меня затопило облегчением.

– Я не стал ее больше беспокоить. Наблюдал за тобой уже сам, издалека. Решил, что так будет лучше.

– Я… – у меня перехватило дыхание, я не смогла сразу закончить свою мысль. – Я столько лет тебя оплакивала. Винила себя, что не поговорила с тобой тогда, не попрощалась. Я каждый раз сама тихонечко умирала, когда вспоминала тот последний миг, когда видела тебя там, во дворе… – слезы, наконец, вырвались наружу. Я с раздражением вытерла щеки.

Костя удивленно уставился на меня.

– Винила себя и… Да если б я знал… Я провел годы, пытаясь найти хоть один признак того, что ты помнишь обо мне и скучаешь.

Я криво усмехнулась.

– Один человек, очень давно, в прошлой жизни, меня научил тому, что никому в этом мире нет никакого дела до того, что происходит внутри меня. Мои эмоции – моя слабость. Я должна четко видеть цель и идти к ней. Даже если мои внутренности раздирает от боли. Иначе не выжить.

Мы с Костей смотрели друг на друга не мигая. Со стороны, наверное, казалось, что выражения наших лиц одинаково пустые, лишенные эмоций. Общались только наши глаза. Я слышала все, что говорил мне Костя, не произнося ни слова.

Один уголок рта Кости дернулся вверх.

– Ты всегда все схватывала на лету, – Он указал на мою кружку, давая понять, что эта тема закрыта, – пей свое пиво, птица-синица.

Я улыбнулась:

– Может, уже объяснишь, почему птица-синица? Откуда она взялась?

Костя лишь загадочно улыбнулся в ответ.

Тогда я сменила тему:

– После того, как я переехала, до армии… Что произошло за это время?

Костя повел плечами.

– Не так уж и много. Я окончил учебу и устроился на завод, как и планировал. Попросил комнату в общежитии. Практически завязал общение с пацанами с нашего двора. Поддерживал отношения лишь с несколькими. С Саней в том числе, – тень легла на его лицо.

– А Света? Она жила с тобой в общежитии? – сменила тему я.

Костя отрицательно покачал головой. И я не хотела признаться, что испытала необоснованное облегчение.

– Мы встречались, но она все время говорила, что общежития – это не для нее. Незадолго до армии, мы вообще отдалились друг от друга. Хотя она и провожала меня, пару писем потом написала. Когда я вернулся, не особо стремился ее найти. Моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я вообще не представлял, как жить дальше. То, что имело значение раньше стало неважным. Ты была единственной ниточкой между моим прошлым и настоящим. Единственный человек, которого я очень хотел найти, – Костя замешкался. – Как будто ты моя семья или мой дом. Которых у меня тогда не осталось. Если это вообще имеет какое-то значение. Увидеть, что ты за время моего отсутствия повзрослела и изменилась. Что у тебя теперь… – Костя неопределенно очертил в воздухе волнами что-то похожее на женскую фигуру. – Это было для меня шоком.

Мы оба рассмеялись. Я была рада, что сумрак бара скрывает мои покрасневшие щеки.

– Еще большим шоком для меня был парень, с которым ты встречалась на первом курсе. Антон? – бровь Кости взметнулась вверх. – Первое время мне вообще очень хотелось встретить его в переулке возле твоего дома. И поговорить. Показать, что у тебя есть старший брат, который тебя защитит, если что. Потом я нашел всю информацию о нем, которую только смог и немного успокоился. Решил, что просто буду рядом и начеку.

Я грустно улыбнулась, вспомнив Антошку. Мы встречались весь первый курс. Милый и добрый. Моя первая проба отношений. В конце первого курса мы просто решили, что дальше нам не по пути. Искра так и не вспыхнула.

– Это очень похоже на сталкерство, ты знаешь? – усмехнулась я.

– Да, я знаю. Но где-то внутри меня осела мысль, что я единственный мужчина, который может и должен тебя защищать. Раз нет никого больше. Как старший брат, как друг, – Костя развел руки в стороны.

– Значит, ты в курсе всех деталей моей личной жизни? – закусила губу я. Костя отвел глаза.

– Ну не то, чтобы прямо всех деталей. Скажем так, все, с кем ты встречалась до этого времени проходили очень тщательную проверку, – Костя посмотрел на меня из-под ресниц. – А тот, из последних… который за твоей спиной начал встречаться с другой девушкой, имел счастье познакомить свою челюсть с моим кулаком.

Я подавилась пивом, которое только что отпила. Костя услужливо подал мне салфетку. И широко улыбнулся.

– Прости. Я привык защищать свое. И ты об этом знаешь. Это как… за своего сына я вообще голову откручу любому.

– Я даже не знаю, благодарить тебя или бояться? Тебе словосочетание «личное пространство» о чем-то говорит? – откашлявшись, спросила я.

Костя просто наклонил голову в бок и посмотрел на меня, как на несмышленыша.

– Ясно, – ответила я сама себе и допила пиво залпом.

Костя знаком попросил официанта повторить. Его кружка все еще была полна. Я кивнула на нее:

– Ты решил меня споить?

– Нет. Я не пью алкоголь после контузии. Меньше алкоголя – меньше демонов, – лицо Кости стало непроницаемым. Я кивнула. И снова отпила пиво.

Еще пару кружек пива и несколько часов спустя, я очередной раз поднялась, чтобы дойти до туалета. Ноги уже меня подводили, пол качался, мозг был окутан приятной дымкой. Время летело незаметно: мы восполняли пробелы в общении, делились историями, Костя показывал фото сына, много и подробно рассказывал о нем. Было видно, что он обожает Шурика.

В туалете я умылась холодной водой и, покачиваясь, стала рассматривать себя в зеркале. Волосы уже давно вышли из-под контроля, на щеках горел румянец, глаза блестели. Надежда на то, что Костя за стеклами моих очков не видит ослепляющей и сносящей с ног влюбленности, зиждилась на одной слабенькой ниточке. Я несколько раз повторила про себя, что я лишь младшая сестренка для него. Он постоянно делает на этом акцент, очерчивая границу между нами. Уголки рта опустились вниз, глаза стали печальными. Но все такими же влюбленными. Я выпрямилась, стерла все эмоции с лица и решительно вышла из туалета.

Костя уже встал из-за стола и держал мой пиджак в руках. Засмотревшись на него, я запнулась и, едва не сломав каблук, полетела вперед. Костя подхватил меня в сантиметрах от пола, поднял на ноги, взял под локоть и больше на отпускал от себя. Так мы и вышли на улицу. Уже смеркалось. Воздух был приятно прохладным и свежим. Костя на мгновение выпустил мою руку и подал мне пиджак. Затем снова взял под локоть и повел к своей машине. Заметив мой взгляд, брошенный в сторону моей розовой машинки, он сказал:

– Чуть позже позвоню кому-нибудь, чтобы доставили твою машину к дому. Не переживай.

Я кивнула и забралась на переднее сидение огромного внедорожника. Забралась в самом прямом смысле, потому что даже ступенька находилась где-то в районе моего колена. Кресло тут же уютно обняло меня и расслабило. Костя наклонился, чтобы пристегнуть меня. Его лицо было совсем близко, нос щекотал запах одеколона. Я прикрыла глаза и шумно выдохнула. Голова кружилась. И я не могла точно сказать от чего: от выпитого пива или от Кости. На мгновение Костик замер, потом дернул одну прядь моих волос, которая сразу же скрутилась в спираль, как только покинула его пальцы. Раздался тихий смешок. Костя закрыл дверь машины с моей стороны, обогнул капот и сел со стороны водителя. Заурчал двигатель. Я провалилась в сон.

Глава 4

1994

С трудом открыв глаза, я тут же со стоном их зажмурила: похоже температура спала еще не полностью. К тому моменту я уже почти три дня не покидала свою кровать, температура ни разу не упала ниже 38 градусов, а горло и грудь будто разодрал когтями медведь. Дыхание давалось с трудом, говорить могла только шепотом.

Все началось еще во вторник утром, когда мама пыталась разбудить меня в школу, а я только стонала в ответ. Поначалу мама решила, что я просто пытаюсь избежать нелюбимых уроков математики, которых в расписании вторника целых два подряд с утра. Но на градуснике высветилось 39,3, и мама со вздохом села на край моей кровати.

– Ну и что с тобой делать? Надо вызывать врача, а я дома остаться никак не могу, иначе меня уволят. И так сокращают всех… Да и оставлять тебя с такой высокой температурой одну опасно, – мама принесла с кухни стакан холодной воды и таблетку. – Пойду к бабе Маше поднимусь: врача вызову и спрошу сможет ли она сегодня посидеть с тобой.

Мама вернулась минут через пятнадцать. Вместе с ней пришел Костик.

– Врача я вызвала. Баба Маша сегодня не может побыть с тобой, она к своим внукам уезжает на несколько дней. Порекомендовала вот замену, – мама махнула головой в сторону Кости и нахмурилась. – Я не в восторге от этой идеи, но выбора у меня нет. Я и так уже опаздываю, – она повернулась к Косте и со вздохом проинструктировала, – на кухонном столе аспирин, дашь ей в обед, если температура будет выше 38. После обеда должен прийти врач. Покушать, боюсь там на двоих ничего нет. Одну порцию борща оставляла ей на обед после школы.

Мама поморщилась. Мы уже давно жили без шика: мама готовила на сутки вперед и ровно столько, чтобы хватило на двоих, чтобы еда не портилась и ничего не приходилось выкидывать. Ее зарплаты едва хватало на самое необходимое: еду и гигиену. Но и эти деньги постоянно задерживали, то на месяц, то на два. А цены росли с космической скоростью.

Костя, почувствовав мамино смущение, мгновенно отреагировал:

– Не переживайте. Я уже позавтракал, а в обед снова поднимусь домой.

Мама только кивнула и вышла в коридор. Костя последовал за ней, чтобы закрыть дверь. Мама шепотом еще что-то говорила Косте напоследок, но я уже не слушала. Мои веки тяжелели, через пару мгновений я вновь провалилась в неспокойный сон.

Когда я снова открыла глаза, Костя сидел у меня в ногах с книжкой в руках. Заметив, что я проснулась, он отложил чтение и потянулся к моему влажному лбу.

– Ну что, птица-синица, как себя чувствуешь?

– Голова и глаза сильно болят, – просипела я и закашлялась.

Глаза Кости расширились:

– Было похоже, что ты сейчас выплюнешь свои внутренности. Может чаю принести?

Я закивала и тут же пожалела об этом: голова закружилась и заболела сильнее. Я снова закрыла глаза.

– Держи. Горячий. Тебе бы малины и лимон к нему. Но у вас… в холодильнике совсем пусто.

Я отвела глаза. Костя сел рядом.

– Лиза, как у вас с деньгами? Я знаю, что сейчас все впроголодь живут. Продукты у вас есть? Хлеб, молоко, яйца, овощи? Я знаю, что у вас есть дача. Где картошка?

Я закусила губу и зажмурилась. Костя легонько толкнул локтем.

– Говори, как есть.

– Маме третий месяц зарплату не платят. Уволить грозят почти каждый день. А все, что мы летом вырастили на даче, у нас украли. Вскрыли погреб и вынесли. Нам иногда родственники привозят овощи или заготовки на зиму. В магазин мы почти не ходим. Я шампунем голову последний раз летом мыла. Хорошо, что дома хозяйственное мыло хоть есть. У нас еще в школе долг висит на ремонт школы и класса. Классная руководительница каждый день спрашивает когда отдадим. И школьную одежду мама перешивает уже который раз. Нарядное платье мне для нового года из своего старого платья перешила, чтобы я не сильно выделялась. Хотя у нас все почти так ходят. Маринка только и Ленка всегда в новом кривляются. У них родители на рынке торгуют. У остальных родители на заводе работают. Или, как мама, инженеры. Или врачи… – я шмыгнула носом, только сейчас заметив, что плачу.

Костя долго молча смотрел в мол. Потом повернулся с улыбкой:

– Нормально все будет. Прорвемся, – он поднес кружку к моим губам и помог отпить немного чая. – А теперь спи. Больше спишь – быстрее выздоравливаешь, – и подоткнул одеяло со всех сторон.

Костя задумчиво погладил одеяло и снова уставился в пол. Я лежала и смотрела на него, пока глаза сами собой не закрылись.

Почувствовав на своем лбу холодную ладонь, я с трудом открыла глаза. Сильные руки помогли мне сесть. К губам поднесли таблетку, потом воду. Потом уложили обратно. И я снова провалилась в сон.

Снились живые шкафы, огромные пауки и почему-то граната.

Когда я проснулась, голова почти не болела, в комнате было темно, вся моя пижама и постельное белье мокрые. Я с трудом встала и поплелась в ванную комнату. На кухне горел свет и очень вкусно пахло. Щурясь от яркого света, я по стеночке доплелась до порога кухни и застыла. Костя стоял у плиты и помешивал жареную картошку. В вазочке на столе стояло малиновое варенье, чайник закипал. Горло сжалось. На этот раз совсем не от ангины.

Костя повернулся и усмехнулся:

– Боюсь даже представить сколько понадобится расчесок, чтобы прочесать твою вздыбившуюся гриву! – потом он резко повернулся к окну и в одно движение захлопнул открытую форточку. – Живо переодевайся, не хватало еще, чтобы тебя продуло вспотевшую.

Выйдя из ванной, я скромно села на край табурета. Костя положил порцию картошки на тарелку и придвинул мне. Я взяла поджаристый ломтик в рот и сморщилась, пытаясь его проглотить: по горлу будто наждачкой провели.

– Не вкусно? – поднял брови Костик.

Я замотала головой.

– Очень вкусно, – прошептала, потом прикоснулась к своему горлу, – Больно очень.

Костя кивнул.

– Понимаю. Но немного поесть надо. Тебе силы нужны.

Он поднялся со стула, налил чай и поставил его передо мной. Затем подвинул вазочку с вареньем. Достал из хлебницы хлеб и отрезал толстый ломоть. Увидев мои удивленные глаза, только пожал плечами:

– У меня от стипендии немного было, купил. И овощи с погреба нашего принес. У нас много, все равно не успеем съесть за зиму. Там мать еще половину курицы вам передала, ей в счет зарплаты в детском саду давали.

Он смутился и отвернулся. Я почувствовала жжение в глазах.

– Спасибо. Но мама не согласится. Все вернет. Я ее знаю. Скажет, нам жалости и подачек не надо. Она отцу так всегда говорит.

Костя нахмурился.

– Я с ней поговорю. Тебе есть сейчас нормально надо, должна понять. Одной гордостью сыт не будешь. Не те времена.

Он сел напротив, удовлетворенно наблюдая, как картошка постепенно исчезает с моей тарелки. Через некоторое время я поморщилась и тарелку отодвинула.

–Не могу больше есть, честно. Горло болит и тошнит.

– Хорошо. Ты молодец, и так неплохо поела, – Костя протянул руку, убрал прядь волос с моего лица и пощупал лоб. – Температура упала, наконец. Там сейчас должны Олимпийские игры показывать, будешь смотреть?

Он взял мою тарелку, забросил остатки картошки себе в рот и включил воду, чтобы ее помыть.

– Точно. Я же хотела посмотреть фигурное катание, даже в программе отметила. Сегодня парное или одиночное?

– Одиночное. Мужчины. Через 20 минут должно начаться.

Я сбегала в свою комнату за одеялом, прихватила носовой платок, кружку с чаем и вскоре уже устраивалась на диване напротив телевизора. Телевизор у нас был корейский, большой, цветной, с пультом. Его отец пару лет назад привез из командировки. Когда уходил – оставил нам. Я сверилась с программой: до трансляции Олимпийских игр оставалось еще минут десять. Включив первый канал, я уютно укуталась в одеяло и приготовилась ждать. На экране заметно повзрослевшая и закаленная жизнью Просто Мария решала свои очередные проблемы. Сериал шел уже очень давно: иногда я его смотрела, иногда – нет. Самое приятное в мексиканских сериалах: даже если ты пропустил с десяток серий и продолжил смотреть дальше – ты ничего не теряешь. Все всегда понятно. В этой серии Мария выясняла с Виктором суть очередной чьей-то кому-то измены. Когда проблемы Марии достигли своего апогея и сменились рекламой, рядом со мной на диван сел Костя. Глядя на сменяющиеся на экране ролики про ваучеры, Леню Голубкова, банки Менатеп и Империал, Костик вздохнул:

– Ну это теперь надолго. Успеешь еще температуру померить. И даже выспаться.

Я зевнула и покорно засунула градусник под мышку.

Видимо, я и правда задремала, потому что открыв в следующий раз глаза, я увидела на экране олимпийские кольца и флаги, через мгновение появилось изображение ледовой арены и переполненных трибун. Костя держал в руках мой градусник.

– 38.3. Лекарство пока пить не будем. Голова болит?

Я покачала головой и плотнее укуталась в одеяло.

– Воды побольше пей.

Я кивнула и прикрыла глаза, которые нещадно болели. Соревнования я смотрела то одним, то другим глазом, то вообще проваливалась в сон. Побоявшись, что моя голова оторвется, Костя пристроил ее на свои коленях. Его пальцы время от времени пытались расчесать мою гриву. А может он просто накручивал мои волосы на палец. В любом случае, это было приятно. Сквозь дремотный морок, я услышала, как он меня зовет:

– Наш сейчас будет выступать. Все пропустишь.

Я открыла один глаз, потом второй. На льду появился высокий симпатичный парень. Это заставило меня сесть ровнее.

– Ой, какой хорошенький!

Костик рядом цыкнул:

– С чего бы вдруг? Парень как парень. Главное, чтобы откатал хорошо. Вряд ли он победит, среди наших есть претенденты покруче. Да и из других стран не мало сильных соперников. А этот раньше особо нигде не светился.

Слова Кости подтвердил спортивный комментатор, который скупо пересказал биографию Алексея Урманова, озвучил его небольшие достижения, назвал тренера и пожелал удачи молодому спортсмену.

Однако, после первых же прыжков фигуриста настроение комментатора изменилось, он сыпал и сыпал восторженными эпитетами. Болельщики ликовали в тон комментатору. Я уже подпрыгивала на диване. А когда Алексей едва не упал, мое сердце замерло.

– Нет-нет-нет, держись! – я даже руки заломила от переживаний.

Фигурист удержался на ногах, я улыбнулась и расслабилась.

– Смотри какой он классный! У него все эмоции на лице, он так музыку хорошо чувствует. Какая у него улыбка милая! А глаза как светятся! – я забыла про болезнь и Костю, практически прилипнув к экрану носом.

Когда объявляли баллы, я нервно сжала кулаки и закусила губу, наблюдая как Алексей пьет воду и переговаривается со своим тренером.

– Вот видишь! А ты говоришь парень как парень! Он суперский! – я даже язык Костику показала, торжествуя.

– Ну да, неплохо выступил. Пойду еще чай тебе налью, – Костя взял мою почти полную кружку с чаем и вышел из комнаты.

Когда он вернулся, его лицо было лишено эмоций. Он поставил чай на столик и снова сел рядом со мной.

– Вот увидишь, он первое место займет! – я не могла усидеть на месте от переполнявших меня эмоций.

– Ну конечно, он же такой миленький, у него такие глаза, такая улыбка, – съязвил Костя.

Я замерла. По моим щекам и ушам растекся жар.

– Он хорошо катался. И балл у него высокий. И за технику, и за артистизм, – буркнула я.

– Можно подумать, ты смотрела на его технику и артистизм. Ты смотрела на то, какой он хорошенький. Не рановато ли? Он лет на 10 тебя старше, – Костя хмурился. И я не могла понять причину. Это смущало еще больше.

– Я же не замуж за него собралась. Я просто вижу, что он красивый. Мне понравился. И как выступал тоже очень понравилось. Нельзя что ли? Я помню еще маленькая совсем была, даже в школу не ходила, наверное. Мы с мамой смотрели фигурное катание. Там был наш фигурист. То ли Котов, то ли Котин. Он даже не катался, он танцевал, в черном костюме и в шляпе. Это было так здорово! Я помню его выступление и эмоции от него до сих пор.

– Котин. Тоже симпатичный?

– Да ну причем здесь это?! Я не помню даже как он выглядел. Только шляпу и помню. И какую-то энергию что ли от его выступления. Никого больше не помню и не знаю. Я вообще не знаток фигурного катания. Мне просто нравится. И я понимаю, что никогда так не смогу. Спорт вообще не мое. А вот эти люди, спортсмены, выдают фантастические вещи.

– За этими вещами стоят годы тренировок и дисциплины. А не только хорошенькое личико.

– Я знаю, – сквозь зубы процедила я и сжала кулаки.

Я зло укуталась в одеяло и отсела подальше от Кости, забилась в угол дивана. И больше с ним не разговаривала. До самого окончания соревнований. Когда Алексей Урманова объявили чемпионом Олимпийских игр, я не смогла сдержать триумфального взгляда. Но ни слова не сказала. Костя только пожал плечами в ответ.

На появление продуктов дома мама реагировала буйно и громко. Костя говорил с ней тихо и спокойно. Я не слышала его слов. Но вскоре мама стихла. А когда Костя ушел, мама легла рядом со мной, по ее щекам текли слезы. Она аккуратно погладила мои волосы, тронула лоб. А потом прошептала:

– Я никогда так не была рада своей ошибке. Ты береги таких друзей. Они на вес золота, – немного подумав, она проговорила, – Я боялась, что он втянет тебя в плохую компанию, плохо повлияет на тебя. А оказалось, мне самой очень многим хорошим вещам можно у него научиться. Доверию, например. Или способности признать поражение и попросить о помощи.

Я прижалась лбом к маминому плечу.

– Мам, это не поражение. Просто мы немножко не справляемся сами.

– Да. Наверное, ты права.

Она пропустила пару моих кудряшек через пальцы и слабо улыбнулась.

– Пойду бульон тебе сварю. Температуру мерила?

Я кивнула:

– Час назад было 38.3. Глаза щиплет, скорее всего, сейчас уже температура выше.

– Значит, пора пить лекарство.

Костя исчез на целые сутки. Парное фигурное катание я смотрела в одиночестве. С одной стороны, я испытывала облегчение от того, что никто не комментирует мои симпатии. С другой стороны, смотреть соревнования в одиночестве было уже не так интересно. Я давно перестала на него обижаться, мне хотелось, чтобы он вместе со мной радовался за наших Оксану Грищук и Евгения Платова. Когда они поднимались на пьедестал. Мне не терпелось рассказать Косте, как трогательно эта пара смотрелась вместе; как Оксана плакала о том, что перепутала что-то на выступлении, когда объявляли их баллы и Евгений уже радовался первому месту.

Вечером в четверг, очередной раз вынырнув из небытия, я увидела на своем письменном столе желтую бутылочку с красной крышечкой и нарисованным веселым утенком: детский шампунь «Кря-кря». А рядом с ней небольшая заколка с цветными камешками. Несмотря на слабость, я тут же вылезла из кровати и налетела на обновки.

– Мам! Мам! Спасибо! Зарплату дали, да?

Мама сидела за кухонным столом в слезах. На столе лежали макароны, гречка, яйца, мука. Рядом со столом стояла сумка, из которой выглядывала банка тушенки и бутылка молока.

– Это Костя все принес. Просил тебя не будить. Он все равно торопился куда-то. Оставил все и умчался. Я даже спасибо сказать не успела. Там мед еще для тебя.

Мама растерянно развела руками и беспомощно вздохнула. Затем ее плечи затряслись от рыданий.

– Где он все это взял?! Ограбил кого-то?

Я нахмурилась. Мою радость как рукой сняло. Поставила бутылочку шампуня на стол, к продуктам, и села рядом с мамой.

Едва Костя позвонил в дверь на следующий день, я подтащила приготовленную мамой сумку к порогу. Открыв дверь и даже не дав улыбающемуся Костику сказать и слова, я заявила:

– Нам краденного не надо. Мы тебе очень благодарны. Но мы лучше так… как раньше.

Улыбка тут же стерлась с Костиного лица. Глаза потемнели. Крылья носа дернулись. Кулаки сжались.

– Я нашел работу. Грузчиком. В продуктовом магазине. Попросил платить мне продуктами. Они и рады были. Я две ночных смены отработал. Продукты взял авансом. Мне их еще до конца месяца отрабатывать. Шампунь только и заколку купил. На свои деньги, не бойся.

Развернулся и ушел. До самой выписки я больше его не видела. А в первый мой учебный день после болезни Костя стоял после уроков возле школьного крыльца. Я вылетела ему навстречу и не раздумывая обняла.

– Я думала, что ты больше никогда не придешь. Я так боялась. Очень-очень. Я сегодня и заколку твою одела – на удачу. Я решила, что если не придешь – приду к тебе домой вечером. Даже если там опять твой отец пьяный, все равно… – и совсем тихо добавила, – прости нас, пожалуйста, с мамой.

Костя с улыбкой натянул мне шапку на уши и, обняв меня за плечи, развернул к воротам.

Лишь много времени спустя я узнала, что мама ходила к Косте домой, просила прощения за поспешные выводы. В тот же самый день, когда Костя после моих несправедливых обвинений оставил все продукты на пороге нашей квартиры, куда я их поставила, и ушел.

2014

Солнечный свет резанул глаза. Я со стоном снова опустила веки, повернулась и уткнулась в подушку. Воспоминания вчерашнего вечера стали медленно проникать в мой мозг. Они были смутными, едва уловимыми.

Костя припарковался у моего подъезда, нашел в моей сумочке ключи, подхватил меня на руки, будто я ничего не весила, и донес до самой квартиры. Запоздало я поняла, что он даже не спрашивал моего адреса, когда мы отъезжали от бара.

Дома я почувствовала себя намного лучше и трезвее. Проблема в том, что я лишь ощутила себя так. Мои щеки запылали, едва я вспомнила, как начала снимать с себя костюм, зайдя в квартиру. Костя круто развернулся и вышел на кухню. Переодевшись в пижаму, я даже не потрудилась поднять снятую одежду с пола. Затем я дошла до ванной комнаты, почистила зубы и умылась. На этом более-менее четкие картинки заканчивались.

Следующий кусочек воспоминаний извещал меня о том, как я в состоянии полудремы лежала в своей кровати, а Костя сидел рядом со мной. Он принес стакан воды и поставил его на прикроватную тумбочку. Возле стакана предусмотрительно положил болеутоляющее. А потом я взяла его за руку и потянула на себя. И что-то бубнила про то, что он обязан лечь рядом со мной, иначе я ни за что не усну. Канючила, как маленький ребенок. И он лег. Он лежал совсем близко, поверх одеяла, лицом ко мне. Лежал и молчал. И гладил меня по голове. А я плакала. Так горько и беззастенчиво, как не плакала уже лет двадцать. Ни один из нас не произнес ни слова.

Когда слез уже не осталось, я начала дремать. И сквозь сон, почувствовала почти неуловимое касание губ к своему лбу. Затем к щеке. И к кончику носа. А может, мне это просто приснилось.

Я заставила себя все-таки встать с кровати и осмотреться. Часы показывали 7.32. Моя вчерашняя одежда аккуратно висела на стуле возле стола. Я пренебрегла таблетками, но воду выпила всю, без остатка. Завтракать не хотелось, а вот душ манил прохладой и обещанием облегчения моего недомогания.

Линзы я так и не нашла, а запасных не было. Поэтому я снова водрузила на нос свои нелюбимые очки. Волосы собрала в небрежный пучок на затылке, оставив несколько прядей на свободе. Выпрямлять их желания не было. Вспомнилось, как Костя вчера несколько раз дергал прядки моих волос и посмеивался над тем, как они пружинят после его касаний.

Усмехнувшись, я сунула ноги в удобные балетки и расправила на себе легкое платье. Прихватив сумочку и пиджак, я вышла из дома.

Возле подъезда стояла моя машина, двигатель работал, поэтому я подошла и заглянула в пассажирское окно. За рулем сидел Костя. Его руки лежали на руле, подбородок – на тыльной стороне ладоней. На мой стук в окно, он повернулся и, улыбаясь, открыл мне дверь.

– Доброе утро. Как себя чувствуешь?

– Отлично, – сидеть на пассажирском кресле в собственной машине было непривычно и странно. – Ты же должен быть на утреннем собрании сейчас. И машину должен был привезти кто-то из твоих подчиненных.

Костя кивнул и вырулил с парковочного места.

– Все немного изменилось. Встречу перенесли на 9. Тебя тоже ждут там. Соберутся руководители всех отделов. У тебя будет возможность присмотреться, чтобы потом было проще общаться с каждым из них лично.

Я посмотрела на часы. 8.15.

– И ты просто сидел в машине и ждал, когда я выйду? А если бы я спала до обеда?

– Ты всегда была жаворонком, – Костик с улыбкой покачал головой. – Даже когда болела, даже на каникулах ты никогда не вставала позже 8 утра. Я дал бы тебе еще минут 10. Но ты спустилась раньше. Некоторые вещи совсем не меняются.

Он тихо посмеялся и, не глядя, вынул стакан из подставки, протянул мне.

– Твой зеленый чай с лимоном. Не был уверен, в каком состоянии ты проснешься сегодня, поэтому решил, что лишним не будет.

– Спасибо, – я забрала из его рук стакан и с наслаждением сделала первый глоток. – Не сказала бы, что страдаю от сильного похмелья, но зеленый чай сейчас очень кстати. И насчет вчерашнего…

Костя резко повернулся и жестом остановил мои дальнейшие слова.

– Вчерашний день уже сложился так, как сложился. Его больше нет. Сегодня новый день. Идем дальше. Хорошая музыка, кстати, – он подмигнул, широко улыбаясь и переводя тему. Я согласно промычала, закусывая губу и краснея: мой плейлист в машине, по большей части, был дубликатом давней музыкальной коллекции Кости. И он это понимал.

Некоторое время мы ехали молча. Затем я уловила едва заметное изменение в настроении Кости и повернулась к нему. Он слегка хмурился и покусывал уголок рта, будто желая что-то сказать, но не решаясь. Заметив, что я смотрю на него, он повернулся и нерешительно заговорил:

– Возможно, странная просьба к тебе. Даже не просьба. Хочу попросить разрешения.

Мои брови взметнулись вверх.

– Хочу встретиться с Марией Анатольевной, если ты не против.

Я в замешательстве вновь повернулась к окну с пассажирской стороны, пытаясь скрыть свои эмоции. Посидев так пару мгновений, взяв себя в руки, я, наконец, повернулась к Косте и кивнула.

– Конечно. Только… – я проглотила комок в горле и набрала побольше воздуха в легкие прежде, чем заговорить дальше, – только будь готов к тому, что она тебя может не узнать. Она уже не тот человек, что была раньше. Она сейчас просто большой ребенок. В самые лучшие дни она бывает моей мамой двадцатилетней давности. Вот только она не помнит и не узнает меня. Уже давно, – к моим глазам подступили слезы, я закусила губу и отвернулась от Кости.

Его рука накрыла мою ладонь. Он ни слова не сказал, только сжал мои пальцы. Я благодарно кивнула, не оборачиваясь. Так мы и ехали до самого офиса.

Глава 5

1994

Костя стоял на своем обычном посту. Накануне шел снег, ночью ощутимо подморозило. Я выскочила на улицу без шапки, на ходу засовывая руки в рукава теплой куртки и закидывая сменку в рюкзак.

– Мы сегодня пойдем есть мороженое? Я за контрольную работу 5 получила по математике! Ты обещал!

Костя нахмурился, терпеливо застегнул мою верхнюю одежду и подождал пока я все-таки натяну на себя шапку. Я разве что не притопывала на месте от нетерпения. Костя забрал мой рюкзак и не спеша пошел в сторону дома.

– Как день прошел?

– Я же говорю: я 5 получила! Все без ошибок решила! Не зря ты вчера меня гонял по всем задачам! – я кружилась вокруг него, как Луна вокруг Земли.

– А в остальном?

– Да больше ничего и не происходило. Все, как всегда. Ленка покрасила волосы в черный цвет, а Маринке отец купил такую крутую ручку: она с запахом апельсина, – потом замираю. – У одноклассника отца убили. Пашка утром пошел в школу и нашел отца во дворе с топором в голове. Его старшую сестру сегодня дома оставили, а Пашку все равно в школу отправили, он весь день злился, что не дали контрольную прогулять.

Костя остановился посреди дороги:

– То есть в такой последовательности по значимости, да?

Я пожала плечами, не понимая о чем он. Костя некоторое время молчал, с грустью глядя на меня.

– Лиза, человек погиб. Папа твоего одноклассника. Жил человек, дышал, ел, спал, детей воспитывал. А теперь его нет. И не сам умер, ему еще жить и жить, молодой еще совсем. А кто-то отнял у него жизнь… Неужели тебе совсем его не жалко?

– Жалко, наверное, – пожала опять плечами. – Он же чужой, я его и не видела никогда. Да у нас каждый день вон во дворе оркестры, грузовики и еловые ветки по дороге. Мишка неделю назад из другого класса умер, в пакете задохнулся. А полгода назад в их же классе Сашку машина сбила, он на велике катался. Там, по-моему, его ботинки до сих пор возле бордюра валяются. А помнишь пару лет назад из нашего подъезда тетю Катю нашли в канализации по частям?

Костик нахмурился еще больше. Он пару раз открыл рот, собираясь что-то мне сказать, и тут же закрыл.

– Значит, для тебя смерть – обычное дело? Даже менее значимое, чем запах ручки у Маринки? Ничего не чувствуешь по этому поводу?

– Ну жалко их всех, конечно. А еще страшно, когда во дворе похороны: музыка страшная и мертвецы в гробу на табуретках сначала, а потом в машине. Анька говорила, что если на покойника смотреть, особенно в окно, сверху, то он у тебя жизнь забирает. Я никогда не смотрю. Но когда оркестр начинает играть похоронный марш – это жутко. Мороз по коже. А еще было жутко, когда бабушка умерла, и мама заставила с ней прощаться, трогать ее…

Внезапно я посмотрела на Костю и замолкла. Что-то в его глазах, в выражении его лица остановило мой словесный поток. Он просто стоял и смотрел на меня молча. Потом опустил глаза и тихо спросил:

– Про то, что Пашка твой злился из-за контрольной – это он сам так сказал?

Я задумалась.

– Нет. Это наша Ржавая сказала… классная, в смысле. Пашка и так психованный, а сегодня на всех бросался с кулаками, вещи швырял об стену. Ну она и сказала, что он бесится, что от контрольной не удалось отвертеться, в школу отправили.

Костя сжал челюсти, прикрыл глаза. Потом сплюнул на асфальт.

– Лиза, ты же умная девочка. Зачем ты чужие слова так легко на веру берешь и распространяешь потом? На секунду остановись и подумай: твой одноклассник сегодня не просто отца потерял. Он его сам нашел, с топором… Как ты считаешь, что он чувствует? До контрольной ли ему сегодня вообще?

Я замерла. И почувствовала, как мои глаза стали большими и как их защипало от слез. И сердце сжалось где-то в горле.

– Ему, наверное, очень-очень плохо.

Костя молча кивнул и пошел дальше. А я все стояла и не торопилась его догонять. Тогда он развернулся ко мне.

– Я сегодня сделаю печенье и завтра его угощу. Скажу ему как сильно мне его жаль.

Костя вернулся и остановился напротив меня.

– Печенье – это хорошая идея. Про жалость только ему ничего не говори. Он не поймет. Просто угости. А еще лучше, подожди некоторое время. У него за сегодняшнюю контрольную скорее всего будет двойка. Предложишь помощь в исправлении. Или с домашними работами поможешь какими-нибудь.

Я энергично закивала.

– Да, ты прав. Мы не особо с ним общаемся. Если ни с того ни с сего угощать начну и жалеть, то мне от него же и попадет. А вот списывать он часто просит. Лучше так…

– И еще, Лиза. Моя бабушка всегда говорила, что мертвых нет смысла бояться, бояться надо живых. По-моему, она права. Мертвые – они уже успокоились, какими при жизни они ни были. А вот такие живые, которые с топором… или тетю Катю по частям… или к тебе тогда в квартиру пробраться пытался… Вот это страшные люди. Они вроде и живые снаружи, но внутри они мертвые.

Я задумалась. Сильно задумалась. Так выпала из происходящего, что вздрогнула, когда Костя постучал пальцем по моему плечу:

– Выбирай уже свое мороженое. Обещал же.

Мы, оказывается, уже дошли до нашего небольшого рынка, до бабушек с мороженым. Какое-то время я рассматривала разноцветное лакомство на картонных коробках. Потом повернулась к Косте и едва слышно произнесла:

– Что-то не хочется. Пойдем домой.

И побрела мимо Кости к нашему дому.

2014

– Костик! Костик пришел! – сухонькая старушка за столом лишь отдаленно напоминала ту энергичную и бескомпромиссную Марию Анатольевну, которую Костя последний раз видел почти 20 лет назад. Она выглядела намного старше своих 63 лет. И я словно увидела ее сейчас другими глазами. Я приезжала к ней почти ежедневно, поэтому изменения не так бросались в глаза, я к ним привыкла.

Она сидела в инвалидном кресле за круглым столом посередине большой полупустой комнаты. И от этого выглядела еще миниатюрнее, чем была на самом деле. Ее руки нервно теребили край скатерти.

– Ты сегодня не встречаешь мою Лизу? Она еще не вернулась со школы. Наверное, опять с подружками заигралась. Сколько раз я ей говорила, чтобы нигде не задерживалась.

Горло перехватило. Я закусила нижнюю губу и отвернулась к окну. Тяжело вздохнула, не позволяя себе плакать. Костя прочистил горло и шагнул к столу.

– Лиза скоро придет, ей нужно было в библиотеку забежать, взять книги к реферату по географии. Как у вас дела, Мария Анатольевна?

Мама вздохнула.

– Да как дела. Все по-прежнему. Денег едва хватает. Те деньги, что оставались от продажи квартиры уже закончились. Косметический ремонт сделали, немного мебель обновили. Твой совет оказался дельным: надо было давно обменять квартиру на меньшую и увезти Лизу из того района. Здесь намного спокойнее. Все-таки университет рядом, кругом одни профессора живут. И воздух чище. Как ты и говорил, Лизе очень понравилось в новой школе. У них там постоянно какие-то мероприятия, защиты проектов, выезды в лаборатории. А учителя математики она просто боготворит. Даже в олимпиаде участвовала. Да что ж я сижу. Надо чай поставить, – мама начала елозить в своем кресле, пытаясь подняться на руках. – Что-то ноги сегодня не слушаются, забегалась, наверное. Устала.

– Да вы сидите, я сам все сделаю, – Костя повернулся к выходу из комнаты.

– Девушка, а вы кто? – мама нахмурилась, глядя на меня. Во взгляде не было и тени узнавания. Повернув голову к Косте, она, похоже, заметила кольцо на его безымянном пальце. – Костя, да ты женился что ли? И молчал? Надо же какое радостное событие! А как на мою Лизу похожа: такая же рыженькая. Как ее зовут? А вот я всегда знала, что ты возьмешь в жены кого-то похожего на Лизу. Лиза-то понятно, девочка еще совсем, у вас разница такая большая в возрасте. Слишком долго ждать пока повзрослеет. Но ведь ты в ней всегда души не чаял. Видела я, с какой нежностью ты всегда на нее смотришь. Как оберегаешь всегда. И она в тебе словно божество видит. Извечное это ее «Костик то, Костик это». И мечтательный взгляд в пространство, когда она думает, что никто не видит. Ох, и расстроится ж она, – мама весело щебетала, уже по-доброму глядя на меня. Я же чувствовала, как закипают слезы в глазах, дышать становилось труднее. – Да где ж она? Уже поздно.

В комнату вошла сиделка с таблетками и кружкой воды в руках.

– Мария Анатольевна, пора принимать лекарство, – женщина поставила кружку перед мамой, подняла ее ладонь и вложила в нее три таблетки.

Мама растерянно осмотрелась. Костик подошел к ней, сел на корточки возле кресла и взял за руку. Посмотрел в глаза.

– Мария Анатольевна, я пойду пока чай поставлю. Вам, как обычно, две ложки сахара?

Мама тепло улыбнулась:

–Да, Костик, все верно. Там в кладовке варенье должно быть, найдешь?

– Конечно, не переживайте. Я скоро вернусь, и мы будем вместе с вами пить чай.

Костя погладил ее ладони, встал и вышел из комнаты, избегая встречаться со мной глазами. Я дождалась, когда мама приняла свое лекарство. Не обращая уже ни на кого внимания, мама пробормотала:

– Хорошая девочка. Как же на мою Лизу похожа. Где же она…

Промокнув основанием ладони глаза, я вышла из комнаты. Костя стоял, облокотившись на столешницу, гипнотизируя закипающий чайник. Услышав мои шаги, он повернулся. Поймав мой взгляд, он молча шагнул ко мне и крепко обнял. Так мы и стояли, пока не раздался щелчок отключившегося чайника. Костик отстранился и большим пальцем вытер слезы с моих щек.

– Пойдем искать варенье? – поднял он одну бровь. Я улыбнулась и кивнула.

В кладовку он вошел первым, я замешкалась на входе, включая свет. Раздался его веселый свист и смешок.

– Да ладно! Вы сохранили? – он замер напротив полки, на которой стояла большая коробка с кассетами и магнитофоном. Его кассетами и его магнитофоном. – Значит, я не ошибся с выбором. У вас надежнее, чем в швейцарском банке.

Он, посмеиваясь, взъерошил волосы и пробежался пальцами по названиям групп. Некоторые из них были подписаны уже моей рукой.

– Заберешь? – с опаской спросила я.

Костя задумался, потом покачал головой.

– Нет. Хотя возможно через несколько лет я бы с удовольствием показал это сокровище Шурику. Он уже сейчас активно интересуется музыкой. Ему понравилась бы эта коробка.

Он снова покачал головой, будто не веря своим глазам, погладил магнитофон и повернулся ко мне.

– Спасибо, что сохранила.

Я лишь кивнула и, молча, вышла из кладовой. Костик вышел следом, задумчиво покручивая баночку с вареньем в руках. Чтобы чем-то занять себя, я начала суетиться по кухне: достала кружки, помыла заварочный чайник, нашла чай, мамины любимые баночки с душицей, мятой, мелиссой. Костя поставил баночку на стол и сел возле окна. Некоторое время мы хранили молчание. Наконец, я со смешком его нарушила:

–Так значит, это был твой совет обменять квартиру?

Костя зажмурился и потер костяшками пальцев бровь. Затем, с опаской и прищуром посмотрел на меня.

– Что-то вроде того. Я хотел лучшей жизни для тебя и твоей мамы. Вы обе заслуживали этого. Пусть мне и было тебя тяжело отпускать от себя. Но я понимал, что так будет правильно. Первый раз я подумал об этом после нашего с тобой разговора о смерти, о похоронах. Мне тогда стало очень страшно от того, насколько для тебя обыденна эта тема, как спокойно ты к ней относишься. А потом ты попала на радары Черепа, он просто так бы не отстал от тебя, зная, что мы с тобой связаны.

Костя опустил глаза.

– Прости. Наверное, стоило с тобой тогда поговорить. Подготовить, обсудить… Я не знал как, – Костя развел руками. – Я боялся, что ты будешь плакать, откажешься, будешь злиться на меня.

Я подошла к нему, присела на корточки, чтобы поймать его взгляд.

– Спасибо.

Костины брови взлетели в удивлении. Он замер. А потом его глаза затопило облегчение. И без слов стало понятно, что все эти годы он боялся, что я не пойму и не прощу его.

– Я пойду посмотрю, как там мама. А потом мы попьем чай, хорошо?

Костя склонил голову в бок и улыбнулся.

– Хорошо.

Мама дремала в кресле. Сиделка вязала рядом. Пообщавшись, мы решили, что сегодняшнюю ночь я проведу с мамой, поэтому я отпустила сиделку домой и вернулась на кухню.

– Поможешь уложить маму? Я и сама могу, она стала совсем легкой. Но вдвоем это сделать проще, меньше шансов, что она проснется и запаникует.

– Конечно.

Костя поднялся и последовал за мной.

Я подготовила мамину кровать, подкатила ее кресло ближе, сняла с коленей плед. Костя подхватил ее на руки и замер. Меж его бровей пролегла глубокая морщина, на мгновение он прикрыл глаза и откашлялся. Затем предельно аккуратно положил маму на кровать и укрыл одеялом. Некоторое время он еще постоял возле нее о чем-то размышляя. Потом погладил ладонью по одеялу и вышел из комнаты. Я выключила свет и присоединилась к нему на кухне. Налив чай, насыпав варенье в вазочку, я села напротив него.

Мы помолчали.

– Расскажи мне все. Как это произошло.

Мне не нужно было переспрашивать о чем он. И так все было понятно.

– Мне было почти 16 лет, когда мама начала болеть, – тихо начала рассказ я. – Сначала у нее начались сильные головные боли. Она несколько раз в неделю буквально валилась вечером на диван: она стонала от боли, плакала, ее рвало. Почти каждый раз я вызывала скорую помощь, ей ставили укол и уезжали. Она засыпала. Через несколько дней все повторялось вновь. В такие вечера я приносила одеяло, стелила его на пол возле дивана, на котором она спала, и сидела столько, сколько выдерживала без сна, слушая и слушая ее дыхание. Я так боялась, что оно внезапно прервется. У меня было всего два близких человека. Одного из них я уже потеряла. Я так боялась потерять еще одного, последнего. И остаться в полном одиночестве. Я не плакала. От слез мало пользы. Я шептала вновь и вновь, как молитву, слова, услышанные в кажущемся теперь далеком и безвозвратно утраченном прошлом: жестокие времена пройдут, а стальной характер останется навсегда. Я училась стирать эмоции с лица, держать спину прямо, а подбородок высоко. Что бы ни происходило. Я так часто повторяла себе, что смогу пережить абсолютно все, что вскоре поверила сама. Сначала уехав, даже не попрощавшись. Потом после той бумажки, на которой было написано казенными словами, что очень большая часть меня теперь признана погибшей где-то там, далеко, на Кавказе. Когда я не сошла с ума и выплакала глаза. Когда продолжила жить обычной жизнью, учиться, на автомате выполнять свои привычные обязанности. Кроме мамы, никто и не подозревал, что моя жизнь рухнула в один момент. А я выстояла. Только по утрам было очень тяжело вновь и вновь выбираться из-под обломков и идти дальше.

Потом у мамы стали появляться головокружения. Она стала рассеянной. Она мне не говорила, но несколько раз она внезапно теряла сознание. Однажды она упала на остановке. Люди, стоявшие рядом, вызвали скорую. Это были самые страшные восемь часов в моей жизни: когда она не вернулась с работы вовремя, и я не знала где и как ее искать. В нашей новой квартире был стационарный телефон, но я понятия не имела куда и кому звонить. Подруг у мамы не было. Она всегда приходила с работы ровно в то время, о котором сообщала утром. Лишь рано утром наконец раздался телефонный звонок: звонила мама из больницы, куда ее госпитализировали. Она старалась говорить весело и беспечно, но я чувствовала, что она боится, что все серьезно.

В время обследования у мамы нашли доброкачественную опухоль головного мозга. Пару лет мы пытались обойтись без операции. В итоге нас поставили перед фактом, что других вариантов больше нет: опухоль растет, еще немного и даже за операцию никто не возьмется.

После операции у мамы начала прогрессировать деменция, отказали ноги. Она словно затормозила в том периоде, до болезни, и отказывалась идти дальше. В прямом и переносном смысле.

Я, на тот момент, уже училась в университете. Подрабатывала. Оставлять маму одну дома было нельзя. Она уже не могла себя обслуживать, да и вообще порой вела себя хуже ребенка. Тогда я пошла к отцу. Он за все время ни копейки не потратил на меня: работал только неофициально, чтобы с него не могли высчитать алименты. Мама махнула на него рукой, сказала, что мы выживем сами. И мы выжили. Ради себя я бы и шагу не сделала к порогу его дома. Даже в его сторону не взглянула, если бы он прошел мимо. Но речь шла не обо мне. Поэтому я поставила ультиматум: я не подаю на него в суд с иском о взыскании всех невыплаченных алиментов, а он оплачивает маме сиделку. До того момента, пока я не получу диплом и не устроюсь на нормальную работу. После того, как мне исполнилось 18, отец уже перестал скрываться и устроился на высокооплачиваемую работу, официально. Поэтому ему было что терять. А мне – уже нет.

Он исполнил данное мне обещание. И даже больше, он позволил мне закончить аспирантуру, пройти престижную стажировку, найти хорошее место работы и выдержать испытательный срок. Только когда я действительно встала на ноги и могла обеспечить себя и маму полностью, он перестал оплачивать услуги сиделки. Несмотря на все обиды, которые никуда не делись, я очень ему благодарна за то, что он сделал. Тем не менее, чуда не случилось, общение между нами так и не наладилось.

Наши кружки уже давно опустели. Несмотря на то, что давно стемнело, никто из нас не торопился включать свет. Темноту кухни рассеивало только небольшое бра, зажженное над столом. Костя вертел в руках маленькую ложечку. Я автоматически следила за его движениями, прислонившись головой и плечом к стене и все еще пребывая в событиях прошлого.

– Если можно, я бы хотел сегодня тоже остаться здесь, – Костя вопросительно посмотрел на меня.

Внутри меня понялась и пронеслась волна самых разных эмоций, но я не подала и виду. Лишь пожала плечами.

– А твои домашние?

Костя нахмурился и только покачал головой. Больше я ни о чем не спрашивала. Меня это не касается.

С тех пор, как у мамы появилось инвалидное кресло, единственная комната в нашей квартиры заметно опустела – нужен был простор для ее передвижения. Мою старую кровать разобрали и увезли на дачу. В те редкие дни, когда я оставалась здесь на ночь, я доставала старый огромный двуспальный матрас, который хранился свернутым в кладовой, и просто спала на полу.

Сейчас я планировала поступить так же. Лишь развернув матрас и заполнив им почти весь пол комнаты, я осознала, что других спальных мест в этом доме больше нет.

Заметив мою озадаченность, Костя усмехнулся:

– Не будь ребенком. Это не будет первым разом, когда мы спим вместе в одной кровати.

– В том и дело, что я больше уже не ребенок. Да и ты стал заметно старше.

– Старше, мудрее, уравновешеннее…

– Ой, все, – прервала я его список и решительно расправила в воздухе простыню, покрывая ею матрас. Затем покидала подушки и бросила два покрывала. – Давай спать уже.

Костя посмеялся и стянул с себя джемпер, оставаясь в черной спортивной майке и джинсах. Я осмотрела себя. Мне снимать было нечего – удобнее спать от этого не станет. Покопавшись в маминых вещах, я, наконец, выудила ее старое домашнее платье и направилась в ванную.

Когда я вернулась, Костя уже лежал на спине, сложив руки на груди. Я устроилась на другом краю матраса, отзеркаливая его позу. Затем повернулась на бок и стала рассматривать его профиль.

– Спи, синица, завтра сложный день, – Костя вздохнул и повернулся ко мне. Потянулся к моей руке, сжал мою ладонь в своей. Так мы и смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Пока не уснули.

Глава 6

1994

– Не вздумай надевать эту майку! – глаза Кости недобро блеснули.

– Чем тебя не устроила майка? Я в ней уже пару лет хожу, – я развела руки в сторону и осмотрела себя. Нормальная майка. Возможно, за последние месяцы она стала мне немного мала, но другой у меня все равно не было.

– Вот именно. Пару лет назад она была нормальной. До того, как… ты немного выросла и изменилась! – Костя зубами скрипнул. – Куда только твоя мама смотрит? Джинсы тебе тоже малые, ты в них еле влезла. Снимай.

Костя рывком распахнул дверцы моего шкафа. Одну тут же захлопнул – за ней были полки с моим нижним бельем и колготками. Он начал перебирать висящую в шкафу одежду одну за другой. Одежды было немного, поэтому вскоре перед ним осталась только моя школьная форма: юбка и блузка. Он нахмурился и вернулся к просмотренным уже вариантам.

– Выбор и правда не велик, – наконец вздохнул Костя и снял с плечиков фланелевую рубашку, которая была мне велика. – Вот, одевай сверху. И джинсы заодно прикроешь. Они у тебя уже сзади рвутся.

Я поморщилась.

– Зачем? Я и так хорошо выгляжу.

– Ты сказала, что твоя Ленка позвала на день рождения не только девочек. Меня там не будет, защитить тебя не смогу. Поэтому одевай то, что сказал и не спорь.

– Ну будет там пара одноклассников, и что? Они мельче даже, чем я. И бегать по школе им сейчас интереснее, чем на девочек смотреть. Даже если я голышом приду туда – они не заметят, – поморщилась я.

Костя закашлялся.

– Я тебе пойду голышом. Оделась, я сказал. Или останешься дома.

Я едва не зарычала.

– С какого перепугу? Мама разрешила пойти!

– Мамы сейчас здесь нет. А я есть, и я за тебя отвечаю. Тебе только кажется, что мальчишки ничего не видят, – Костя подошел ко мне и сам начал натягивать на меня рубашку. – Как долго ты собираешься там сидеть? Я постараюсь встретить. У меня сейчас до 7 еще есть дела, но потом я свободен. Если не успею, придет Саня.

– Часов до 8 или 9, – буркнула я в ответ. – Вечно ты со мной, как с маленькой.

– Ты и есть мелкая. И наивная до безобразия. Не вздумай ничего пить.

– Ты с ума сошел?! Мы же у Ленки дома будем, там родители ее будут. Да и вообще, пробовала я шампанское на новый год – такая гадость! Не понимаю, как такое пьют и зачем!? – я невольно поморщилась, вспомнив, как мама на последний новый год налила мне пару глотков в бокал. Такая кислятина. Фу.

– Ну-ну. Посмотрим, что ты через пару-тройку лет петь начнешь, – хмыкнул Костя. – Но вообще, ты молодец. Не пей алкоголь, не надо. Это такая дрянь. Вон на моего отца посмотри, – Костя поморщился.

Он проводил меня до Ленкиного подъезда и пообещал вернуться к 8. Уточнил номер квартиры, на всякий случай, и ушел по своим делам.

Дверь квартиры именинницы открылась, оглушая весь подъезд какой-то иностранной песней, которую сейчас крутили в каждом ларьке.

– Привет. Опаздываешь. Все уже собрались. Бросай куртку здесь и проходи в зал, – Ленка махнула в сторону шкафа в коридоре и скрылась в ближайшей комнате. Разувшись и сняв куртку, я последовала за ней.

Посреди большой комнаты был накрыт стол, за которым сидели Лена, Аня, Валя – двоюродная сестра Лены, которая иногда вместе с нами гуляла, ей было около 16 лет, и четыре незнакомых мне парня. Они совершенно точно не были нашими одноклассниками. Я могла бы поклясться, что они вообще уже не учились в школе. Выглядели они ровесниками Кости, может даже старше.

Заметив, что я замерла у входа, Ленка воскликнула:

– Ну чего замерла? Проходи давай, садись. Вон, к Боре поближе, – и указала на единственное свободное место возле огромного парня, от ухмылки которого мне стало не по себе. Я автоматически застегнула единственную отвоеванную у Кости верхнюю пуговицу на рубашке и, закусив губу, заняла свое место. Когда я встретилась глазами с Анькой, которая сидела напротив, та кивнула в сторону выхода.

– Пойдем руки помоем, – предложила она и встала. Меня не нужно было долго уговаривать, я стремительно вышла следом.

– Что вообще происходит? Где взрослые? – едва закрылась дверь в ванную, спросила я.

– Сама ничего не понимаю. Я тоже думала, что мы просто поедим тортик вместе с ее родителями и все, – пожала плечами Аня. – Но родители Ленке разрешают абсолютно все. В этот раз, видимо, она упросила их устроить день рождения с друзьями, без взрослых. Вот только друзей ты видела? Это же банда из соседнего двора. Как она только их пригласить смогла. И почему они пошли на день рождения к малолетке?

– Она давно хвастается, что общается с более взрослыми ребятами, что ей с нами неинтересно. Может, уйдем? Мне совсем не нравится то, что происходит.

– Тогда Ленка точно скажет, что мы еще малышня, куда нам до нее, – поморщилась Аня.

– Ну и что. Пусть говорит все, что хочет, – пожала я плечами. Меня даже передернуло, когда я вспомнила, как этот Боря обшаривал глазами меня с ног до головы.

– Тебе-то никто не посмеет и слова сказать из-за Кости. А меня она будет перед всей школой, перед всем двором донимать. Ты же ее знаешь, она может одним словом облить грязью так, что до конца жизни не отмоешься.

– Хорошо, давай пару часов посидим и уйдем. В 8 Костя будет меня ждать у подъезда. Мы и тебя проводим.

– Правда? – Аня счастливо и облегченно улыбнулась. На том мы и порешили.

Когда вернулись в комнату, у каждой из нас рядом с тарелкой стояло по бокалу с желтой жидкостью. Я поморщилась.

– А это что?

Ленка загоготала:

– Вино. Ты прямо как маленькая. Или ты думала, что мы будем, как в первом классе, пить сок и свечки задувать.

– А я бы и правда не отказалась от сока и торта, – я отодвинула бокал и положила себе в тарелку немного салата.

Ленка фыркнула и демонстративно отпила из своего бокала. Аня опасливо тоже пригубила немного из своего.

– Ты Лиза, верно? – окликнул меня парень, сидящий рядом с Аней. Он смотрел на меня с прищуром. Я могла бы назвать его симпатичным, если бы не его глаза. Они буквально въедались под кожу, вызывая неприятную дрожь. Они были чуть темнее, чем у Кости. Но если Костины глаза светились добротой и юмором, то эти – буквально отравляли ядом. Из-под рукава его футболки виднелась татуировка. – Молодец, Лиза, уважаю, – и он, отсалютовав мне, выпил вино до дна, не сводя с меня своего взгляда.

Я опустила глаза в тарелку, притворившись, что очень заинтересовалась из чего же состоит салат, который я себе положила.

– Борян, поухаживай за девушкой, чего замер. Видишь же, что она за здоровый образ жизни. Налей ей сок, – «Борян» тут же послушно нырнул под стол, выудил оттуда трехлитровую банку с яблочным соком и наполнил стакан, который поставил передо мной.

Я благодарно кивнула. Мой сосед так же послушно налил сок сестре Лены, Вале, которая сидела по другую руку от него. Та была более разговорчивой, поэтому очень скоро они уже о чем-то беседовали и смеялись. Я же сидела, как на иголках. В голове снова и снова крутились напоминание Кости, что ничего пить нельзя. Сделав один глоток сока, я отставила его – он встал поперек горла. Меж тем, застолье набирало обороты. Даже Аня заметно расслабилась и смеялась над шуточками своего соседа. Который постоянно смотрел на меня. Ленка громко разговаривала и хохотала, развлекая сразу двух парней по обе стороны от себя.

Вино подливали снова и снова. Примерно через час музыку сделали еще громче, и Ленка потащила парней танцевать. Те особо и не сопротивлялись: их устраивало, что она прижималась то к одному, то к другому. Они лишь ухмылялись друг другу над ее головой. Валя танцевала с Борей. Неожиданно, Аня встала и пригласила танцевать своего соседа. Мои брови поползли вверх. Для Ани это было несвойственно. Она даже с одноклассниками-мальчиками разговаривала сквозь зубы и снисходительно, никого к себе не подпуская.

Я вяло ковыряла салат в тарелке, наблюдая за «танцполом» и стрелками на часах. Время, казалось, еле тянулось. Я бы уже ушла домой, но за окном начинало темнеть, да и Аню оставлять одну здесь я не хотела. Лена и Валя, похоже, знали что делали. Но поведение Ани не было привычным, я не могла ее бросить. Почувствовав головокружение, я встала и вышла из комнаты. У Ленки я была не первый раз, поэтому без труда нашла кухню. Встав возле окна, я распахнула форточку и прислонилась лбом к темному стеклу. Внизу мерцали фонари. Кости возле подъезда еще не было.

– Чего скучаешь, красавица? – раздалось позади. Я вздрогнула и обернулась. Колючие глаза поймали мой взгляд. – Нас не познакомили. Я Макс. Некоторые зовут меня Черепом, – его глаза блеснули, поймав момент, когда я поняла кто он. Он усмехнулся. – Вижу, ты обо мне слышала.

Я кивнула. Про Черепа слышали все окрестные дворы. Черепу было 19, он уже успел отсидеть по малолетству и был главой банды, которую чуть раньше мы обсуждали с Аней. Многое я слышала о Черепе от Кости. Они часто пересекались в борьбе за территорию. Обычно эти встречи заканчивались многочисленными травмами с обеих сторон. Банда Черепа не гнушалась грабежами с использованием холодного оружия. О самом Черепе Костя говорил с отвращением, как об опасном и мерзком человеке, который отличался особым садизмом. Ходили слухи и о том, что он получал любую приглянувшуюся ему девушку. Не всегда спрашивая на то ее разрешения. И ни одна из них не подала на него заявления в милицию. Его все боялись. Вся эта информация промчалась в моей голове за доли секунды, кожа покрылась мурашками. Я сжала подоконник рукой, которую держала за спиной. «Нельзя показывать страх», – проговорил в голове голос Кости. Я выдохнула, выглянула в окно, закрыла форточку, развернулась обратно. Времени, которое я потратила на эти простые действия, хватило, чтобы взять в себя в руки и стереть с лица все эмоции.

Череп шагнул еще ближе ко мне и все с тем же прищуром опять стал меня разглядывать.

– Так почему ты здесь? Не нравится компания?

Я пожала плечами.

– Компания как компания. Я вообще не любитель вечеринок. Мы просто давно дружим с Леной, она бы обиделась, если бы я не пришла. А обижается она долго.

Череп кивнул.

– Понятно. Да ты нас не бойся. Мы ребята добрые. Не обидим.

– Я и не боюсь.

Он положил свою ладонь поверх моей.

– Вот и молодец. Пойдем к остальным. Поедим, выпьем, пообщаемся.

Я сделала над собой огромное усилие, чтобы не выдернуть руку. Снова пожала плечами.

– А что это вы тут делаете наедине? – громко протянула Ленка, вваливаясь на кухню. Следом за ней показался один из парней, с которыми она только что танцевала.

– Да вот, вышли перекурить, – ответил ей Череп с улыбкой.

– Ой, Лизка, неужели ты куришь? – с вызовом засмеялась Ленка. – А я думала, ты примерная девочка. Даже не танцуешь с мальчиками.

Я поморщилась. Ленка и так очень громкая и вызывающая, сегодня превзошла саму себя.

– Нет, она не курит. И танцевать со мной, похоже, не хочет тоже, – Череп приподнял одну бровь.

– О, она настоящая королева драмы. Ей все не так. Мы все ее недостойны. Только и общается со своим Костиком.

Волосы на моем затылке встали дыбом. Я краем глаза посмотрела на парня рядом, но, если он и понял о ком идет речь, виду подал, ни один мускул на его лице не дрогнул. Напротив, он почти ласково улыбнулся и проговорил:

– Уверен, что ты преувеличиваешь, Елена. Правда ведь, Лиза? Просто Лиза очень скромная девочка, застенчивая. Поэтому ей неуютно в больших незнакомых компаниях.

Я сдержала вздох облегчения и закивала. Ленка фыркнула и повисла на рядом стоящем парне. Тот не растерялся и повел ее обратно в комнату, выпить.

– С такими друзьями и врагов не надо, – пробормотал Череп и подтолкнул меня к выходу из комнаты. – Давай все же вернемся к остальным. Некрасиво их там бросать.

В комнате стоял полумрак, горел только небольшой светильник на стене. Фирменный магнитофон в углу играл медленную композицию. Родители Ленки не бедствовали, обычно у нее одной из первых в классе появлялись новинки, завезенные из-за рубежа: игровая приставка, магнитофон, косметика, одежда, сладости. Однако, с некоторым удовлетворением я отметила про себя, что коллекция кассет у Ленки была намного скромнее, чем у Кости. При мысли о друге, у меня даже потеплело на душе и стало легче дышать.

Череп, тем временем, проводил меня вновь к столу и подлил сока: кто-то опустошил мой стакан, пока меня не было за столом. Не зная кто это сделал, я решила не рисковать и не пить из этого же стакана. Себе Череп налил полный бокал вина и стукнул им по краю моего стакана.

– Почему не пьешь?

Я покачала головой, мол, не хочу. И повернулась к танцующим парочкам. Ленка, похихикивая, медленно танцевала в сторону своей комнаты все с тем же парнем. Он опускал свои руки все ниже и ниже по ее спине. Парень поверх ее головы подмигнул Черепу, тот кивнул в ответ. Дверь комнаты Лены закрылась.

Борис весьма откровенно лапал Валю, она тоже хихикала и не сопротивлялась. Слава Богу, этим их общение и ограничивалось.

Аня, закрыв глаза, висела на плече парня, который ранее делил Ленку с другом. Парень ухмылялся и что-то шептал ей на ухо. Аня почти не реагировала. В моей голове раздался набат. Что-то не так. Что-то совсем не так. Я едва дождалась, когда песня закончится. Аня упала на свой стул, практически не открывая глаза. Я наклонилась к ней.

– Давай сходим в туалет.

Один глаз Ани открылся чуть шире.

– Зачем?

Я нахмурилась. Потом «включила дурочку»:

– Ты же знаешь, я ужасно боюсь Ленкиного кота. Он меня ненавидит и каждый раз набрасывается из-за угла.

Анька резко кивнула, едва не потеряв при этом голову. И начала подниматься. Ее кидало из стороны в сторону. Я деланно посмеялась и подхватила ее под руку.

– От танцев голова закружилась?

И вывела ее в коридор. На парней я боялась оглядываться.

Дверь ванной комнаты я закрыла на замок. Даже не успев обдумать свои действия, зашевелилась на автомате. В голове мелькали только воспоминания о тете и двоюродном брате: прошлым летом, когда я была у них в гостях в деревне, брат сильно напился, его еле дотащили домой. Тетя вливала в него воду и вызывала рвоту. Тетя была фельдшером, поэтому я решила, она знала что делала.

Я усадила Аню на край ванны, придерживая одной рукой. Второй рукой вытряхнула зубные щетки из стаканчика и включила холодную воду. Набрав полный стакан, сунула Ане под нос.

– Пей.

Аня что-то невнятно пробурчала и толкнула руку со стаканом. Проигнорировав лужу на полу, я снова наполнила стакан. Надавила его краем на губы Ане. На этот раз она начала пить. Когда вода в стакане закончилась. Я наполнила его вновь. Но Аня больше пить на стала. Уложив ее животом на край ванны, наклонив головой в ванну, я открыла ей рот и запихала пальцы так далеко, как только могла. Аню начало рвать. В основном, яблочным соком. Я держала ее волосы и голову.

Потом Аня скользнула на пол и свернулась клубочком. Ее лоб был мокрым от пота, из глаз бежали слезы.

– Мне так плохо. Я хочу домой, – снова и снова шептала она.

Я выключила воду и села рядом. У меня не было часов, я не знала сколько уже времени. Надо было как-то вытащить Аню отсюда, но сама я точно не справлюсь. Оставалось только рисковать.

Я открыла дверь и вышла в коридор. Череп и второй парень сидели за столом, курили. Мои легкие сжались. Первым делом, я дошла до своей куртки и достала баллончик. Прижавшись щекой к дверце шкафа, я сделала пару вдохов. Когда дыхание выровнялось, я вернулась к комнате. Нацепив улыбку, я предложила:

– Ребята, не хотите прогуляться? Ане что-то не хорошо. Ей бы на улице посидеть. Все равно, тут уже вечеринка закончилась, – и кивнула в сторону устроившихся в кресле Валю и Борю.

Череп затянулся и погасил сигарету в своем бокале.

– Конечно.

Встал и сделал знак другу следовать за ним. Парень дошел до ванной комнаты и вернулся с висящей на нем Аней. Я мысленно скрестила пальцы, молясь, чтобы Костя уже ждал меня внизу. Про иное развитие событий думать не хотелось. Все может закончиться очень плохо для нас обеих.

Череп галантно подал мне мою куртку, помогая одеться. Второй парень одел Аню и даже помог ей обуться. Подхватив меня под руку, Череп вышел в подъезд и, дождавшись, когда выйдут остальные, захлопнул дверь.

Я старалась спускаться как можно медленнее, считая каждую ступеньку с пятого этажа до первого. Когда до улицы нас отделяла только одна дверь, я задержала дыхание. Зажмурившись, я шагнула на улицу. Затем, открыла глаза. В нескольких метрах от подъезда стоял Санек. Наша компания замерла. Рука Черепа сжалась на моем локте.

– Какими судьбами здесь? – процедил он сквозь зубы.

Санек пожал плечами и кивнул в мою сторону.

– Саша, как здорово, что ты здесь! – я выдернула руку и бросилась навстречу к парню. Тот стоял молча, пряча руки в карманах и спокойно глядя на меня. – Ты представляешь, Аня отравилась соком. Ее рвало, слабая совсем, идти не может. Мы же ее проводим домой? – затараторила я. И добавила шепотом, едва не плача, – пожалуйста.

Саня посмотрел на меня снизу вверх. Потом на остальную компанию. И все так же молча кивнул. Жестом приказал стоять на месте и двинулся к Ане. Снял ее руку с плеча парня. Тот было дернулся вернуть девушку себе, но Череп остановил его взглядом. Саня был больше их обоих вместе взятых раза в два. Подхватив Аню на руки, Саня двинулся прочь от подъезда. Я вцепилась в его рукав и, как приклеенная, последовала за ним.

Через час я рыдала на своем диване, уткнувшись лицом в подушку. Меня знобило. Костя сидел рядом и гладил меня по спине.

– Мне было так страшно, так страшно! Если бы ты только знал! – между всхлипами бормотала я. – Он ничего не делал, просто смотрел. Но он смотрел так, что я боялась потом не отмыться от этого взгляда. Он как будто гладил меня. Повсюду. Его взгляд был даже противнее, чем его прикосновения. Я сегодня же выкину майку и джинсы, в которых была. Спасибо, что заставил рубашку надеть поверх майки. Я даже представить не могу, как он бы ощупывал своим взглядом мои плечи, руки, грудь…

Слезы снова сдавили горло, лишая возможности говорить.

– Все хорошо, синица. Все уже позади. Ты дома. Я рядом.

Его голос был глухим и тихим. Отстраненным.

– Только ты не уходи. Пожалуйста! – я повернулась к нему лицом. Меж его бровей пролегла складка, взгляд был жестким, он избегал встречаться со мной глазами. – Не оставляй меня одну.

Из моих глаз вновь полились слезы. Я всем телом обернулась вокруг него, обвив руками талию и положив голову на его колени. Я физически ощутила, как сначала Костя сначала напрягся, а потом расслабился и выдохнул.

– Хорошо. Я не уйду.

Он мягко погладил мои волосы, стер ладонью слезы на моей щеке.

– Иди умойся, я приготовлю тебе чай, – Костя легко поставил меня на ноги и подтолкнул к выходу. Я шмыгнула носом и направилась в ванную комнату.

Позже, мы лежали в моей кровати: Костя укутал меня в одеяло до самой макушки и сам лег рядом, даже не раздеваясь. Неповоротливой гусеницей я подползла совсем близко к нему, положила голову на его плечо и уткнулась носом в шею. Он вздохнул. Потом крепко обнял и снова стал гладить по волосам.

– Спи, синица, все будет хорошо. Завтра будет уже не так страшно. Я обещаю.

– Расскажи мне сказку. Любую. Можно и не сказку. Только не молчи, пожалуйста.

Я почувствовала, как Костя уткнулся носом в мои волосы и снова вздохнул. И начал рассказывать… про пропорции, золотое сечение и числа какого-то итальянского математика. Я слушала, улыбаясь. И вскоре начала дремать.

Мне снилась гогочущая Ленка в обнимку с двумя парнями. Ее сестра, которая бесконечно наливала сок в мой стакан – и он лился и лился через край, на скатерть, на пол. И Череп, который сидел в центре комнаты в кресле, как на троне, и улыбался мне мерзкой улыбкой, от которой хотелось бежать и прятаться. Но ноги не слушались, они будто приросли к полу.

Со всхлипом я проснулась. Почувствовала запах Кости, его руки обняли меня крепче.

– Я здесь, – прошептал он в темноте.

Я и снова стала засыпать. Дальше реальность и сон смешались: я снова видела неприятные картины с прошедшего дня рождения, но слышала почему-то мамин голос, который спрашивал что происходит. Костя ей отвечал, что я сильно напугана и что скоро он уйдет. На этих словах я замотала головой и заплакала. И почувствовала его ладонь на своих волосах, услышала его шепот совсем рядом, убаюкивающий, успокаивающий. День рождения во сне закончился и сменился старинной учебной комнатой, в которой темноволосый мужчина рисовал на пергаментах идеальных зверей и птиц и выводил какие-то формулы. В этой комнате было так солнечно и мирно, что я, наконец, расслабилась.

– Спасибо, что не дала мне сегодня уйти. Я бы его убил, – раздался голос Кости где-то совсем рядом. Потом мой лоб тронул нежный поцелуй.

Когда я утром проснулась, Кости рядом не было. Мама его ночевку в моей кровати никак не прокомментировала.

2014

Костя уехал в 6 утра. Мы проснулись и позавтракали вместе так, будто делали это каждое утро в течение многих лет до этого. Проводив Костю, я осталась ждать сиделку. Эта вынужденная задержка давала возможность собраться мыслями и обдумать что делать дальше.

За день до этого, на совещании, я имела возможность познакомиться с управляющим персоналом организации, в которой проводила аудит. Все прошло в штатном режиме. Лишь одна встреча выбила меня из колеи. Никто не подготовил меня к тому, что должность главного бухгалтера принадлежит Светлане, ныне жене Кости.

Когда она вплыла (по-другому не скажешь) в конференц-зал, снисходительно оглядывая собравшихся, моя челюсть упала на стол. Быстро опомнившись, я стерла все эмоции с лица и нарочито медленно взяла рядом стоявший стакан с водой.

В моей памяти Светлана так и осталась изображением девушки в Костиной футболке, которая обнимает его сзади и улыбается мне в дверном проеме. Нынешняя же Светлана была в дорогом брючном костюме и в туфлях на высоком каблуке. В остальном же, она мало изменилась, несмотря на прошедшие годы. Те же длинные распущенные черные как смоль волосы до пояса, те же огромные темные глаза и точеные черты лица.

Она села напротив меня, положила папки на стол перед собой, с прищуром меня оглядела и неожиданно широко улыбнулась. Я тоже растянула губы в улыбке и кивнула. Она кивнула в ответ и отвлеклась на соседа, пожилого мужчину в деловом черном костюме – главу экономического отдела, как я уже знала.

На телефон пришло смс: «Прости, надо было предупредить заранее про Свету.». Голова, будто притянутая магнитом, начала поворачиваться в сторону Кости, который сидел во главе стола рядом с Борисом Евгеньевичем. Усилием воли, я подавила рефлекс. Пожала плечами и убрала телефон со стола. Затем вернулась к своим заметками в блокноте.

Передав маму сиделке, я поехала домой, чтобы переодеться. На самом деле, мне нужно было немного времени перед предстоящими встречами.

После общего совещания, Борис Евгеньевич задержал меня и Костю в своем кабинете. Как оказалось, за прошедшие сутки была проделана огромная работа. Борис Евгеньевич подключил не только юристов, но и хорошо знакомых следователей. Математика математикой, но эти люди знали что именно искать за теми дырами, что мы обнаружили в бюджете компании.

Дыры прямо на наших глазах обернулись огромным количеством случаев мошенничества со страховками: завышение страховой премии и создание двойных полисов, оформление страховки уже после наступления страхового случая, фиктивные ДТП с фиктивной оценкой ущерба, занижение страховых выплат, отказы в выплатах реальным людям. Масштабы преступлений достойные крупной мафиозной ячейки.

Теневое расследование шло полным ходом, юристы искали пути обезопасить Бориса Евгеньевича и Костю. Мне же предстояло выйти на передний фланг боевых действий, стать лицом следователей, их марионеткой. Чтобы не спугнуть мошенников раньше времени, но при этом провести допросы, было решено, что я, в качестве аудитора, проведу собеседования с сотрудниками, используя вопросы, составленные следователями. Мой кабинет оборудовали камерами видеонаблюдения. Вчерашний день я провела за изучением личных дел сотрудников, после чего отправилась в следственный отдел на инструктаж. Именно там мы встретились с Костей вечером и отправились с визитом к моей маме.

Учитывая специфику преступлений, было решено начать проверку с отдельных ответвлений большой корпорации: головной экономический отдел, основной управляющий состав страховой компании, бухгалтерия, а также автосервис, принадлежащий Борису Евгеньевичу. Логично было предположить, что оценка транспорта, задействованного в этих случаях, происходила там. Тем более, что большинство подставных страховок оформлялись именно на автотранспорт. Начинать мне предстояло с управления, затем планировались беседы с рядовыми сотрудниками.

В свой кабинет я вошла ровно в 8. Папки из него исчезли, кабинет был чист, на столе лежала бумага для заметок и дымилась чашечка кофе. Мысленно поблагодарив Анну Михайловну, я включила компьютер и положила перед собой на стол свой блокнот. Опыт опроса сотрудников организаций у меня был уже большой, но никогда раньше от моих действий не зависело так много. Вернее, я никогда не была вовлечена в это лично. Сейчас мои эмоции сильно мешали. Закрыв глаза, я дала себе команду сосредоточиться на работе, опуская глухие стены, отсекающие все эмоции.

Первым в моем списке на сегодня был тот самый пожилой господин, который вчера беседовал со Светланой, – глава экономического отдела, Владислав Юрьевич. Высокий, седой, худощавый. Серьезный, интеллигентный, доброжелательный. Спокойно и подробно отвечал на все мои вопросы, не юлил и не уходил от ответов. У меня от него осталось самое положительное впечатление.

Главный управляющий страховой компании – дородная улыбчивая женщина лет 50. Такими я всегда себе представляла поваров: румяными, болтливыми и с сильным желанием всех накормить. Инна Леонидовна сразу же поставила на стол блюдо с теплым пирогом, буквально умоляя меня подкрепиться. Она рассказала мне все о своих детях и внуках, посетовала на невесток, задала кучу вопросов про мою отсутствующую личную жизнь. А вот на мои вопросы практически ничего существенного не ответила.

Начальником автосервиса был коренастый кудрявый блондин примерно Костиного возраста. Он много шутил и даже заигрывал, но было видно, что ему неуютно. На вопросы отвечал односложно, отговариваясь, что мало что смыслит в документах, вот если его по машине чего спросить…

Последней в списке на сегодняшний день была Светлана. Именно этой встречи я боялась больше всего. И чем ближе она была, тем сильнее было мое внутреннее напряжение. Как оказалось, зря. Все прошло спокойно и гладко.

Светлана пришла не одна, с сыном. Сразу извинилась, что так получилось: Шурика потом надо было везти на тренировку. Вручив сыну планшет и усадив на диванчик, она села напротив меня за стол и тепло улыбнулась.

– Ну здравствуй, Лиза. Я на «ты», если можно. Все-таки мы старые знакомые, – она с удивлением на лице покачала головой. – Если бы я тебя вчера увидела в таком виде, ни за что бы не узнала. Вчера ты была совсем, как раньше: кудрявая и в очках.

Я невольно поправила выпрямленные волосы, собранные в низкий хвост, и порадовалась, что купила, наконец, новые линзы. Так я себя чувствовала увереннее, словно одетая в броню.

– Такая неожиданная и приятная встреча! Я так удивилась вчера! А Костик тот еще партизан, ни слова ведь не сказал о тебе. Он так переживал после того, как вы переехали и ваши дороги разошлись. Постоянно о тебе говорил, Шурику тоже рассказывал про девочку Лизу, в пример ставил. Да, Санечка? – меж тем все щебетала Светлана. Шурик же никак не отреагировал на ее вопрос. Она этого не заметила, и продолжила, – какая же ты стала! Мы тобой гордимся! Один из лучших аудиторов города, подумать только!

Не зная что говорить ей в ответ, я сказала единственно возможное:

– Светлана Валерьевна, давайте приступим к собеседованию. Тем более, вы говорили, что торопитесь на тренировку.

– Да, конечно. Прости, это я от радости столько болтаю. Не часто старых знакомых из той, прежней жизни встретишь. Давай как-нибудь попьем с тобой кофе? А еще лучше, приходи к нам в гости, на ужин. Посмотришь, как мы живем.

Я растерянно кивнула, перелистнула страницы блокнота и начала задавать заготовленные вопросы.

Спустя полчаса, Светлана попрощалась, заставила сына пробормотать «до свидания» и закрыла дверь моего кабинета с другой стороны. А я, наконец, выдохнула.

1994

Однажды теплым апрельским вечером, в выходной, я возвращалась от подружки, предчувствуя нагоняй от мамы: время, отпущенное мне на прогулку, давно закончилось. И тем не менее, а может как раз по этой причине, я домой не торопилась. Еще даже не завернув в свой двор, я услышала бренчание гитары и гогот парней. Они оккупировали старую деревянную беседку. Многие сидели на перилах, закинув ноги на скамейку. Вокруг беседки валялись бутылки из-под пива и дымящиеся окурки. Бабушки на лавочках косо поглядывали на посиделки, едва ли не крестясь. Подобные собрания были делом привычным, поэтому я спокойно прошла мимо, к своему подъезду. От шумной компании меня отделяло несколько метров, когда я услышала:

– О, Костян, твоя подружка пошла, – раздался дружный хохот. Я замерла на месте. – Смотри, посадят за малолетку.

Раздался шум, все разговоры резко замолкли. Обернувшись, я увидела Костю, который разжимал кулак с покрасневшими костяшками, и парня, который держался за челюсть.

– Кто еще поржать хотел? – Костя грозно посмотрел каждому из парней в глаза. Никто ему не ответил. Тогда он сел на скамейку, отхлебнул из бутылки и привычно закинул сигарету в угол рта. В этот раз она была зажжена и дымилась. Он был в неизменной кожаной куртке, из-под воротника выглядывала толстая серебряная цепь.

У одного из присутствующих Костя отобрал гитару и начал перебирать струны, пару раз повернув колки. Затем ударил по струнам и заиграл «Восьмиклассницу» Цоя. Мои глаза расширились, уши загорелись. Я слушала его, не в силах пошевелиться. Я понимала, что я еще не восьмиклассница. И что Костя поет эту песню просто так, без подтекста, в шутку. Но сердечко забилось часто-часто.

Следом за «Восьмиклассницей» зазвучала «Братская любовь». И где-то глубоко во мне начала закипать обида: неужели Костик заметил и высмеивает, что иногда я на него смотрю не совсем, как на старшего брата. Парни вокруг посмеивались, но я не могла определить причину: они давно вернулись к прежним разговорам и практически не обращали внимания на песни. Даже тот, кто получил в челюсть за острый язык, уже хохотал над чем-то другим, активно жестикулируя. К глазам поступили слезы.

Гитара замолчала, Костя стряхнул пепел с сигареты и посмотрел на меня с улыбкой. Ни в ней, ни в его глазах не было и намека на насмешку. Только доброта и нежность. И я улыбнулась в ответ, не в силах сдержаться. Костя опять ударил по струнам, и запел «Все идет по плану». А я, все так же улыбаясь, стояла и слушала.

Во время третьего куплета Санек, сидящий рядом с Костей, толкнул его локтем и указал молча подбородком куда-то за мою спину. Гитара моментально смолкла. Лицо Костика сделалось каменным. Он резко встал, бросая гитару на скамью.

– Малая, домой! Быстро! – гаркнул он мне, не глядя.

Я мгновенно развернулась и увидела, что к беседке приближается большая компания парней с Черепом во главе. Выражения их лиц были далеки от дружелюбных. Волосы на моем затылке встали дыбом. Я знала что будет дальше.

Еще раз глянув на Костю, понимая, что я ему ничем не помогу, скорее наоборот, я помчалась со всех ног домой. Бабушки на лавочках у подъездов запричитали и заохали, когда двор за моей спиной заполнился криками и руганью. Поднимаясь к себе, я выглянула в грязное подъездное окно: две компании слились в одну, мелькали кулаки, кого-то пинали ногами, кто-то сплевывал кровь. Как я ни старалась, я не могла разглядеть в этой толпе Костю.

В понедельник Костик как обычно встречал меня у крыльца школы. Его скула была фиолетовой, а кожа на костяшках рук сбита и припухшая. Видимо, мои глаза были шокированными и выказывали жалость, которую я чувствовала, потому что Костя без единого моего слова сказал:

– Такова жизнь, птица-синица. Или мы их, или они нас, – он поморщился, забирая мой школьный рюкзак и вешая его себе на плечо. Похоже, его одежда скрывала и другие синяки, не такие явные. – Пошли домой, нам с тобой еще к контрольной твоей годовой готовиться. Ты все задачи прорешала, которые я тебе в пятницу оставил для самостоятельного разбора?

Я кивнула, и мы двинулись в сторону дома. И только через неделю я узнала от бабы Маши, что ночь после дворового концерта, когда произошла драка, Костя провел в милиции. В больницу он так и не пошел, несмотря на два сломанных ребра и выбитое плечо.

2014

– Елизавета Владимировна, как же я вам завидую! Мне бы ваши розовые очки и веру в людей! – с улыбкой покачал головой Борис Евгеньевич. – То, как вы описываете моих подчиненных… да им в пору премии и ордена раздавать, а не в мошенничестве подозревать. Все они у вас добродушные и милые.

Я не знала куда девать свои глаза от смущения. Мы беседовали с глазу на глаз в кабинете генерального директора вечером после второго дня «допросов».

– Где же ваши хваленные холодная голова и цепкий глаз? – Борис Евгеньевич откинулся на спинку кресла и снисходительно посмотрел на меня.

В один момент смущение слетело с меня, я ощетинилась.

– Прежде всего, это вы наняли этих людей и проработали с ними много лет бок о бок. Это в вашей организации, под вашим носом преступность расцвела буйным цветом.

Лицо Бориса Евгеньевича вмиг стало серьезным и хмурым.

– Что верно, то верно. Шах и мат, – он с прищуром посмотрел мне в глаза. Некоторое время помолчал, словно обдумывая что-то. Потом спросил, – вы ведь понимаете, что практически каждый из ваших вчерашних и сегодняшних собеседников, за редким исключением, замешаны в этом? Иначе эта схема не могла работать.

Я кивнула. Каждый документ, каждая цифра в отчетах говорила именно об этом. Управляющий состав совершенно точно не мог не знать об этом. Исключением, похоже, были только сам Борис Евгеньевич и Костя. А если в курсе были все, то…

– Совершенно верно, Светлана Валерьевна тоже не могла не знать. Она главный бухгалтер, каждая копейка проходит через нее. Константин Викторович это тоже понимает, можете не сомневаться. Он еще не осознал этого, но… Есть еще одна любопытная закономерность. Я о том, как появлялась его подпись на всех интересующих нас документах. Каждый случай совпадает с периодом отпуска или больничного Светланы Валерьевны. Забавно, правда? Она не соглашалась оставлять вместо себя своего зама или вообще кого-либо из бухгалтерии. Мотивировала это тем, что никому так не доверяет, как своему мужу.

Моя челюсть невольно сжалась, я прикрыла глаза.

– Константин Викторович уже в курсе? Про подпись? – наступив на горло эмоциям, спросила я.

– Да, конечно. Это его ребята раскопали. Я не просто так тебе все это рассказываю. Совесть – слабое место Константина Викторовича. Совесть, чувство вины, ответственность. Его не просто предали и подставили. Он считает себя виноватым во всем этом. Он сейчас похож на раненого зверя. А раненый зверь начинает крушить все вокруг себя. Будь аккуратнее, девочка. Тебе достанется в первую очередь.

Я понимала, что Борис Евгеньевич полностью прав. Светлана – жена Кости. Он ее привел в компанию. Он считает, что несет ответственность за ее действия. Помимо этого, он заместитель, отвечает за безопасность компании.

Я вспомнила, как очень давно, в своей «банде» Костя опекал каждого из ее членов, нес ответственность за каждого пацана. Как закипал от малейшего признака несправедливости, обмана, подлости. Как болезненно переживал предательство, когда некоторые мальчишки переметнулись в банду Черепа. Я была свидетелем того, как он сбивал костяшки своих пальцев в кровь, когда молотил бетонные стены подъезда после этого. Страшнее зрелище было только тогда, когда его отец очередной раз избил его маму, его забрали в милицию, а она, вся в синяках, возила ему еду. В тот раз Костя действительно был похож на зверя. Он разносил все вокруг себя. Если бы дядю Витю не держали в это время в отделении, Костя точно убил бы его. Он орал, ругался, швырял вещи об стену в своей квартире. А потом плакал от бессилия. Дверь в их квартиру была открыта, бабушки-соседки боялись входить. А я вошла. Пряталась у порога, ждала, когда исчезнет ярость в его глазах. Потом сидела, положив свою голову на его плечо, когда он прятал слезы, уткнувшись в рукав. Мы никогда не говорили об этом. Оба делали вид, что этого не происходило. Однако, то, как он тогда взъерошил мне волосы и позвал есть мороженое, громче всяких слов сказало мне о его благодарности за то, что я была рядом с ним в тот день.

– Спасибо, я вас поняла. Насчет розовых очков. Костя учил меня верить всем, принимать всех с добром. И не прощать обмана и предательств. Если не доверять никому – тогда и жить не зачем. Зато бывает так, что озлобленный человек откликается на доверие и платит добром на добро. Костя всю жизнь так живет. И хороших людей в его окружении всегда было больше, чем плохих. И я стараюсь так жить.

Борис Евгеньевич хмыкнул.

– Ох уж мне эти пионеры-идеалисты…

– Пионеркой я, к сожалению, так и не стала. Только октябренком успела побыть, – грустно пожала плечами я. – А вот Константин Викторович был. Правда, красный галстук он перестал носить еще классе в шестом или седьмом. Примерно в этом возрасте он променял галстук на кожаную куртку и сигарету. Его сущности, однако, это не изменило.

Борис Евгеньевич добро посмеялся и похлопал ладонью по столу.

– Елизавета Владимировна, я вам очень благодарен за вашу помощь. Она уже давно вышла из рамок рядового аудита. Я все оплачу, не переживайте. Надеюсь, вы поможете довести это дело до логического завершения? Нам нужно выгадать еще неделю, не больше.

– Дело не в деньгах, вы понимаете же. Сейчас у меня совсем другие мотивы. С точки зрения закона, Константин Викторович никак не пострадает?

– Нет. Даю вам слово, – взгляд генерального директора стал жестким. – Идея у аферистов была хорошая, но воплотили в жизнь они ее топорно. И юристы, и представители правоохранительных органов заверили меня, что Константину Викторовичу ничего не угрожает. Но мы можем использовать эту ситуацию в свою пользу. Однако, об этом позже. Отдыхайте, Елизавета Владимировна. Завтра нас ждет новый день, новые открытия.

Выйдя из офисного здания, я вдохнула полной грудью. С числами мне всегда нравилось работать больше. Они честнее, прозрачнее.

Глава 7

На с