Читать онлайн Ангел-мститель бесплатно

{… Прежде чем поднимать меч возмездия, убедись, что взялся за его рукоять.}

(Из Устава общества борцов за справедливость)

Глава 1.

Если ее перебивают, значит, не к месту заговорила

Та, которую позже назвали Мариной, вышла из проходной и торопливо направилась к остановке. Глянув на собравшуюся там толпу народа, она облегченно вздохнула. Слава Богу, вереница автобусов еще не прошла. Она давно уже перестала удивляться загадочности расписания движения городского транспорта: минут тридцать тоскливого вглядывания в пустынный горизонт, после чего к остановке торжественно направляется кавалькада жизнерадостно желтеньких, единственно доступных средств передвижения. Временами она предпочитала пропустить первые два автобуса, которые истосковавшиеся по родному домашнему уюту труженики брали штурмом. Но не сегодня.

Сегодня, перед тем как забрать детей из школы, ей нужно было еще в магазин зайти. Купленное вчера молоко свернулось на огне, и к завозу белого хлеба она опоздала – еле уговорила утром детей взять с собой в школу бутерброды с ржаным. Можно было бы, конечно, сначала за детьми зайти… Нет, в магазине наверняка очередь будет, а в ней с детьми стоять – одно наказанье. Ныть начнут, что долго, придется их то и дело одергивать, чтобы не шумели – не успеешь оглянуться, как кто-то впереди без очереди втиснется.

Летом было куда лучше. Летом она могла себе позволить прогуляться пешком до метро. Там и ходу-то было с полчаса, не больше, и дорога приятная – по широкому бульвару, между старыми раскидистыми кленами, под кронами которых и жара вовсе не чувствовалась. Летом можно было не спешить домой – дети на месяц отправлялись в лагерь, затем брала отпуск ее мать, а там уже и ее отпуск подходил, когда о поездках на работу вообще можно было забыть. Как и о самой работе, да и о душном, пыльном городе в придачу. Ее отпуск всегда посвящался оздоровлению детей – спасибо работе мужа в министерстве, владевшем добрым десятком санаториев, пансионатов и турбаз у моря.

В конце бульвара, из-за угла показалось долгожданное желтое пятнышко. Толпа на остановке заволновалась, нервно переминаясь с ноги на ногу и пытаясь предугадать, в каком же конкретно месте сегодня откроются заветные двери автобуса. Та, которую позже назвали Мариной, двинулась вместе со всеми, стараясь держаться в самом центре подобравшейся в боевой готовности кучки народа. Оказаться в первых рядах опасно – если не угадаешь с местом открытия дверей, так прижмут к стенке автобуса, что не только вперед двинуться, вдохнуть не получится. Сзади оставаться тоже рискованно – те, кто понапористей, с боков обойдут, разве что на последнюю ступеньку втиснешься, уткнувшись носом в поясницу ближайшего соседа. А так в едином порыве внесет тебя толпа внутрь, как морская волна выбрасывает на берег безропотный матрац.

Внесла. И забросила чуть ли не в самый конец автобусного салона. Та, которую позже назвали Мариной, вздохнула с облегчением. Возле метро у этого маршрута была конечная остановка – значит, оказавшись у самой задней двери, она и выйти сможет одной из первых. Тихий внутренний голос поздравил ее с проявленной предусмотрительностью и напомнил, что терпение и безропотность никогда не остаются невознагражденными. В конечном итоге.

Автобус, наконец, натужно проскрипел дверьми и медленно тронулся с места. Та, которую позже назвали Мариной, крепче ухватилась рукой за поручень – сейчас водитель точно несколько раз дернет, чтобы пассажиры, набившиеся в автобус до отказа, поплотнее утрамбовались. Вдруг краем глаза она заметила, что на нее кто-то смотрит. Нехорошо смотрит – тяжелым, угрюмым взглядом. Покосившись через плечо (повернуться в такой давке она не смогла бы даже ради спасения своей жизни), она увидела сидящую у окна маленькую, остроносую девушку с темными волосами, собранными в аккуратный пучок на голове. А, Алла. Вот же угораздило именно сегодня с ней в один автобус попасть. Девушка тут же отвернулась к окну, еще сильнее поджав губы.

Хорошее настроение тут же улетучилось. Та, которую позже назвали Мариной, вспомнила сегодняшний разговор с руководителем лаборатории.

Она всегда была отличницей, и красный диплом позволил ей получить распределение в солидный научно-исследовательский институт. Но окончание университета совпало в ее жизни со свадьбой, и, не успев и года проработать, она ушла в декрет, который затем плавно перешел во второй, и вернулась она на рабочее место спустя четыре года, когда сын с дочерью благополучно доросли до детсадовского возраста.

Оказалось, что жизнь все это время не стояла на месте. Ее сотрудники писали статьи, участвовали в конференциях и защищали диссертации. Вновь окунувшись в атмосферу великих идей, устремленных в будущее, она вспомнила о своей давнишней мечте внести достойную лепту в дело научного прогресса и развития страны. Но дети в садике постоянно болели, и скоро о самостоятельной тематике с ней уже никто даже не заговаривал. Все чаще и чаще ей поручали краткосрочные исследования – чтобы она успела закончить их до следующего больничного. Так и вышло, что со своим красным инженерным дипломом она исполняла работу лаборанта, собирая фактический материал для научных статей многочисленных сотрудников.

Вот как, к примеру, для Аллы. Она разрабатывала некий новый метод упрочнения поверхностного слоя определенных сплавов, который должен был лечь в основу ее кандидатской диссертации. Та, которую позже назвали Мариной, провела целую неделю, измеряя твердость предоставленных ей образцов – как до обработки, так и после каждого из ее этапов.

Сегодня ее вызвал руководитель лаборатории и сообщил, что измерения придется повторить. Она растерялась – работу свою, даже самую рутинную, она всегда выполняла методично и скрупулезно. Но руководитель объяснил ей, что в полученных ею данных наблюдается слишком большой разброс значений, что не дает возможности ни подтвердить, ни опровергнуть теорию автора метода. «В то время как по другим показателям результаты измерений однозначно указывают на то, что метод дает положительный эффект», – подчеркнул он.

Та, которую позже назвали Мариной, раздраженно хмыкнула, вновь покосившись на Аллу. Это кто еще должен злиться? Той ни обработку повторять не придется, ни образцы новые готовить – всего лишь подождать пару дней. А второй раз одно и то же делать кому бы понравилось? Внутренний голос шепнул ей, что нехорошо сердиться на человека, который придумал что-то новое и которому не терпится убедиться в его полезности.

За окном показалась площадь, на которой располагалась станция метро и конечная автобуса. Та, которую позже назвали Мариной, облегченно вздохнула. Сейчас нырнуть под землю, там всего-то три остановки, а потом уж пешком. До дома, конечно, быстрее было бы на троллейбусе подъехать, но ведь в магазин еще зайти нужно, и в школу. Да и потом – в транспорте очень трудно любить собратьев по разуму. Там они тебе конкуренты на посадочное место.

Автобус начал медленно тормозить. Пассажиры зашевелили плечами, в едином порыве, словно косяк рыб, разворачиваясь к выходу. Вдруг из кабины водителя донеслось: «Приготовьте талончики – выход через переднюю дверь».

Та, которую позже назвали Мариной, тихо застонала. Господи, сегодня же первое число – самый сезон охоты на тех, которые забыли проездной купить. Ну почему всегда нужно создавать неудобства десяткам законопослушных граждан в надежде отловить одного-двух «зайцев»? И не дай Бог, отловят-таки – водитель же никого не выпустит, пока с ними пререкаться будет. Внутренний голос нравоучительно напомнил ей, что закон, за исполнением которого никто не следит, перестает быть законом.

Большая часть пассажиров застонала вместе с ней. Меньшая потянулась к компостерам и к соседям с просьбой быстренько пробить талончик. Внутренний голос не преминул обратить ее внимание на этот факт. У ее соседей, однако, желание побыстрее выбраться из автобуса явно пересилило неприязнь к злостным неплательщикам за проезд. После первого же хлопка компостера над толпой, как поплавок из воды, выскочила голова водителя, орлиным взором выискивая столь громко заявившую о своем существовании жертву. В ответ толпа дружно уставилась на него с выражением одинаковой заинтересованности на лицах. Водитель горестно вздохнул и принялся выпускать пассажиров, лишь для порядка бросая взгляд на предъявляемые талончики и проездные.

Поездка в метро прошла без приключений. Та, которую позже назвали Мариной, глянула на часы и быстро пошла в сторону магазина. Времени до конца продленки оставалось немного, но ей-то только в молочный и хлебный отделы нужно. Взвешивать там нечего – значит, очередь будет идти быстро.

В магазине ей сразу же бросилось в глаза возбуждение возле отдела гастрономии. Ноги сами понесли ее туда. Бросив взгляд за прилавок, она не увидела там ничего необычного.

– Вроде, сосиски привезли, – доверительно сообщила ей стоящая в конце небольшой очереди женщина средних лет.

Та, которую позже назвали Мариной, замерла. Времени уже оставалось совсем в обрез, но с другой стороны – сосиски не каждый день выбрасывают, и дети их очень любят. Она глянула в сторону молочного отдела в углу магазина. Никого.

– А давать-то скоро будут? – нерешительно спросила она.

– Да продавщица уже минут пятнадцать как ушла, сказала, что товар принимать, – ответила женщина. – Наверное, скоро.

– Скажете, что я за Вами? Я на минутку за молоком – и назад.

– Ну, очередь-то я держать не буду, – поджала губы женщина.

Та, которую позже назвали Мариной, ринулась к подозрительно безлюдному молочному отделу.

– Молоко сегодняшнее? – спросила она в надежде на чудо.

– Вчерашнее, – равнодушно отозвалась продавщица, с грохотом водружая пустые металлические ящики один поверх другого. – Сегодняшнее еще в обед разобрали.

Что же теперь делать? Та, которую позже назвали Мариной, замялась в нерешительности. Если вчерашнее, да еще и после целого дня в тепле магазина, опять, наверно, свернется. Она нервно глянула в сторону гастрономии. Очередь там уже растянулась к центру магазина, и, судя по вытягивающимся то тут, то там шеям покупателей, прием товара уже сменился его отпуском.

– Бутылку молока и ряженки, – быстро сказала та, которую позже назвали Мариной, отсчитывая нужную сумму – чтобы не ждать сдачу.

Торопливо вернувшись к своему месту в очереди, она просительно улыбнулась словоохотливой женщине: – А вот и я.

Очередь сзади глухо зароптала.

– Да занимала она, занимала, – отрывисто бросила через плечо женщина, не отводя цепкого взгляда от стоящих впереди.

Та, которую позже назвали Мариной, бочком втиснулась на свое место за женщиной и облегченно вздохнула. Перед ней было всего три человека.

– Больше килограмма в одни руки не отпускать, – послышался сзади уверенный бас, тут же нашедший горячую поддержку в хвосте очереди.

Больше не больше, но меньше никто и не заказывал. Не стоять же в очереди за тремя сосисками на ужин. Не задавая вопросов, продавщица отточенным движением отхватывала нужное количество дефицита, бросала его на весы, мгновенно заворачивала в плотную оберточную бумагу – и вот уже та, которую позже назвали Мариной, протягивала ей деньги.

– Господи, успела! – вдруг раздался у нее за плечом радостный вопль.

Вздрогнув, она резко обернулась и увидела перед собой раскрасневшееся лицо соседки Нины Петровны. Глаза у той горели фанатичным огнем, как у золотоискателя, внезапно осознавшего, что богатейшая жила пролегает как раз по границе его участка с соседским.

– Я стояла, я с самого начала стояла! – рявкнула она, оттирая ту, которую позже назвали Мариной, от прилавка.

Очередь снова заволновалась. На этот раз праведное негодование объединило как начало ее, так и хвост.

– Да что же это такое! – послышались со всех сторон возгласы. – То одна, а теперь и вторая! Эту здесь вообще кто-нибудь видел?

– А я говорю, что стояла! – яростно отбивалась от всех Нина Петровна. – Я в овощной отходила, кто же знал, что так быстро отпускать начнут? Вон у нее спросите – мы вместе занимали, – она кивнула в сторону той, которую позже назвали Мариной.

Та растерянно пробормотала: – Да… Занимали…

Но очередь, учуяв ее неуверенность, уже разошлась не на шутку.

– Как же, занимали они!

– Врет и не краснеет!

– Мало ей того, что сама только что так же втерлась!

Нина Петровна бросила на нее недобрый взгляд и повернулась к продавщице, которая явно наслаждалась минутной передышкой.

К прилавку подскочил юркий старичок, взъерошенный, как воробей.

– Девушка, не взвешивайте ей! Она без очереди, ее здесь никто не видел! – забарабанил он кулачком по прилавку.

– Это без какой такой очереди? – взвизгнула Нина Петровна. – Кто меня не видел, пусть очки наденет. Я вообще перед ней стояла! – Она уставилась на ту, которую позже назвали Мариной, тяжелым взглядом.

– Нина Петровна, извините, – пролепетала она. – Я опаздываю, мне детей из школы забрать нужно. Извините, я не могу… – Схватив пакет с сосисками, она бросилась к выходу из магазина.

Скандал у нее за спиной разгорелся с удвоенной силой.

К школе она уже почти бежала. Предчувствуя еще один неприятный разговор.

Ну, неужели так трудно было соврать? Да собственно, даже и не соврать – просто уверенно кивнуть головой в нужный момент? Сосисок-то все равно всем не хватит – а так хоть время и нервы бы никто зря не тратил. Внутренний голос принялся ее успокаивать, говоря, что беспринципность и приспособленчество всегда начинаются с мелочей. Если кто-то может врать, не моргнув глазом, это не значит, что и ей следует так поступать. Непорядочность нужно избегать, и уж во всяком случае, не идти у нее на поводу, когда она пытается втянуть тебя в свои склоки.

Временами она просто ненавидела этот тихий внутренний голос, который постоянно напоминал ей, что совершенствование общества нужно начинать с себя.

В школе ее встретила мрачная, как туча, учительница продленки Елена Ивановна. В классе, кроме ее детей, уже никого не было. Дочку, видно, только что привели из другого класса – она сидела за партой уже в пальто, но раскраснеться от жары еще не успела.

– Вы знаете, который час? – резко спросила Елена Ивановна, вскидывая прищуренные глаза от тетради, в которой она черкала что-то красной ручкой.

– Извините, пожалуйста, – сбивчиво проговорила та, которую позже назвали Мариной, – я в магазине задержалась… Там очередь, а потом еще скандал случился…

– А мне в магазин не нужно? – ядовито поинтересовалась Елена Ивановна. – Как я, по-вашему, могу туда попасть, если мне здесь с Вашими детьми допоздна сидеть приходится?

– Ну, простите, ради Бога, больше это не повторится. – Та, которую позже назвали Мариной, кивнула детям. – Быстренько собирайтесь, мы не можем и дальше Елену Ивановну задерживать.

– Нет уж, придется задержаться, – решительно заявила та. – Я уже все равно никуда не успею, а мне нужно с Вами поговорить.

Та, которую позже назвали Мариной, замерла в недобром предчувствии, стрельнув глазами в сторону детей. Кто сегодня отличился?

– Вот о нем. – Не поворачивая головы, Елена Ивановна кивнула в направлении ее сына. – Если Вы полагаете, что воспитание детей в духе вседозволенности дает хорошие результаты, позвольте мне Вас уверить, что Вы глубоко ошибаетесь.

От ее открыто неприязненного тона та, которую позже назвали Мариной, чуть не вскипела. О какой еще вседозволенности речь идет? И она, и муж всегда старались держать детей в рамках общепринятого поведения в обществе – ее саму мать в строгости воспитывала. И потом – не в присутствии же детей такие разговоры вести! С какой стати их мать, словно девчонку, отчитывать, вместо того чтобы просто объяснить, что случилось, и оставить родителям право воспитания собственных детей.

Тихий внутренний голос тут же пристыдил ее, говоря, что у учительницы и так ненормированный рабочий день, а она еще и своего личного времени не жалеет, чтобы помочь неблагодарным родителям в деле этого самого воспитания.

– Да что он натворил-то? – обеспокоенно спросила та, которую позже назвали Мариной, смутившись от всплеска материнской агрессивности.

– Он устроил сегодня драку в столовой, – ответила Елена Ивановна, – и…

– Ничего я не устраивал! – выпалил сын, глядя исподлобья на учительницу.

– Ну-ка, помолчи! – бросила ему та, которую позже назвали Мариной, и вновь обратилась к Елене Ивановне: – Вы уверены, что драку начал он? Он всегда хорошо с другими детьми ладил.

– Я пока еще в состоянии доверять своим глазам, – сухо ответила та. – И как Вы только что видели, он ничуть не стесняется грубить старшим, так что нечего удивляться, что он на одноклассников с кулаками бросается. А когда их удалось разнять, – продолжила она, поджав губы, – он крикнул, что завтра в школу придет его отец и все об этом пожалеют.

Та, которую позже назвали Мариной, укоризненно глянула на сына. Тот отвернулся, упрямо вздернув подбородок.

– Вы знаете, я уверена, – примирительно проговорила та, которую позже назвали Мариной, – что это он просто так, в запальчивости сказал. Но я, конечно, поговорю с мужем…

– Я не знаю насчет запальчивости, – прищурилась Елена Ивановна, – но если девятилетнего мальчика доставляют в школу на машине, то мне лично понятно, откуда у него берутся мысли о том, что законы и правила не для него писаны.

– Ну почему же «доставляют»? – растерялась та, которую позже назвали Мариной. – Просто мужу по дороге на работу…

– Не нужно мне напоминать, где работает Ваш муж, – отрезала учительница. – Лучше вспомните о том, что в нашем обществе все равны – хоть министр, хоть дворник – и детей нужно с самого малолетства приучать к осознанию того, что не место красит человека, а наоборот.

– Хорошо, мы поговорим с сыном, – тяжело вздохнула та, которую позже назвали Мариной, решив больше не спорить. Время и так уже позднее, всем давно домой пора, а ей еще нужно успеть ужин приготовить к приходу мужа.

На улице она покосилась на сына, который демонстративно шел в шаге от нее.

– И зачем ты это сделал? – спросила она.

– А пусть не толкается! – мгновенно вспыхнул мальчик.

– Кто? – поинтересовалась она, чтобы узнать, наконец, подробности инцидента.

– Вовка! – фыркнул сын. – Пусть не думает, что если он выше всех, то его все бояться должны. – Подумав, он добавил: – Папа еще выше.

– Значит, ты высокого Вовку бояться не должен, а он высокого папу должен? – улыбнулась она.

– Да, должен! – Мальчик совсем раскипятился. – Папа – высокий и сильный, он все знает и умеет, его все боятся и уважают.

– Да нет, ты знаешь, – негромко сказала та, которую позже назвали Мариной, – человека либо уважают, либо боятся. Чтобы и то, и другое одновременно – такого не бывает.

– Бывает, бывает! – уверенно возразил ей сын. – Когда я вырасту, у меня тоже машина будет, и кто меня толкнет, я того перееду.

– Вот об этом ты папе сегодня и расскажешь, – рассердилась она.

– Ну и расскажу, – насупился мальчик. – Это у тебя все хорошие, один я плохой.

– Ага, я – хорошая, – ввернула словечко дочка, – поэтому меня никто и не толкает.

Сын яростно повернулся к ней, но она вцепилась в руку матери и показала ему язык.

– Перестаньте, пожалуйста, – устало сказала та, которую позже назвали Мариной, и перекинула сумку в другую руку.

– Мама, а что ты купила? – Дочка обежала ее с другой стороны, чтобы заглянуть в сумку, но было уже темно.

– Сосиски, – с удовольствием открыла секрет та, которую позже назвали Мариной.

Заметно оживившись, дети ускорили шаг. Дочка опять взяла ее за руку – и опять за ту, в которой была сумка с продуктами. Идти было очень неудобно, на каждом шаге сумка била ее по ноге, но она молчала. Даже дочка давно уже отказывалась ходить с ней за руку, а сын и вообще предпочитал в стороне держаться. Через несколько шагов она все же сменила руку.

– Тебе помочь? – насупился сын.

Надо же, мелькнуло у нее в голове, дожилась – на помощь ребенка напрашиваюсь. А у него и так ранец тяжеленный – одних только учебников шесть штук, да тетради, да пенал, да обувь сменная.

– Да нет, спасибо, – улыбнулась она, – тут уже два шага осталось.

Она повернули за угол дома и направились к своему подъезду.

Откуда до нее тут же донесся возбужденный голос Нины Петровны.

– Да что ты мне рассказываешь! Спешила она, как же! Она же удавится, прежде чем кого вперед себя пропустит. А то я не помню, как два года назад – только-только они сюда въехали – зашла к ней полстакана сахара одолжить. Она на меня так глянула, будто я за банкой икры пришла, – изливала Нина Петровна душу стоящей рядом с ней у подъезда соседке с третьей этажа.

– Ну, не знаю, – нерешительно ответила та. – Я за ней ничего такого не замечала – тихая, спокойная, даже вежливая…

– Вежливая? – взвилась Нина Петровна. – Она тебе «Здрасте» процедит, да глянет сверху вниз, как на бурьян придорожный – в институте она, понимаешь, выучилась. Она хоть раз с кем остановилась, поговорила о чем-нибудь? Нет, куда уж там – не о чем ей с нами разговаривать! А тихой и спокойной любая за мужем-министром будет. Вот квартиру хоть возьми. Они, небось, в своем министерстве в очереди на нее не стояли, это мы с тобой двадцать лет ждали, чтобы свое жилье получить. Так ей еще и тех пайков, что муж домой таскает, мало – и в магазине норовит у простого человека кусок из горла вырвать.

– Да что тут говорить, – заразилась ее страстным негодованием соседка, – вон на выходные на рынок ездят – могли бы всю машину продуктами забить, на всю неделю отовариться. Чтобы хоть после работы в магазине не толклись.

– Так я же тебе и говорю – я после нее взять хотела, так ей жалко стало сказать, что я вместе с ней очередь занимала, – почувствовав поддержку, с еще большей готовностью подхватила Нина Петровна. – За детьми она спешила! То-то ее до сих пор не видно…

Вжав голову в плечи, та, которую позже назвали Мариной, ринулась к подъезду, волоча за собой детей. Лишь бы они не поняли…

Заметив ее, соседка толкнула Нину Петровну локтем под бок. Они замолчали, сверля ее враждебным взглядом. Но, войдя в подъезд, она все же успела расслышать продолжение разговора.

– Да пусть кому хочет, тому и рассказывает, – фыркнула Нина Петровна. – Меня со стройки не уволят – кто им тогда квартиры строить будет…

В этот момент пришел, к счастью, лифт. Шагнув в него, она подождала, пока зайдут дети, и быстро захлопнула дверь.

– Этих теток я тоже перееду, – мрачно буркнул сын.

– Немедленно прекрати всякую чушь нести! – взорвалась она, и к ее огромному удивлению сын ничего не ответил.

Дома она быстро отправилась на кухню – до приезда мужа оставалось совсем немного времени. Разогревая ужин, она вновь мучительно переживала случайно услышанный разговор. Ей было стыдно, что и дети его слышали, и обидно, что в ее неумении врать усмотрели презрительное равнодушие к окружающим, и горько, что она сама не сумела найти достойных слов для ответа. Первой мелькнула мысль рассказать о случившемся мужу.

В самом деле, его семью ни за что ни про что унизили – неужели не найдет он способа укоротить язык желчной сплетнице? Таких, как она, только криком и можно приструнить, если ей в обычной, спокойной речи пренебрежение слышится.

Что-то тут же остановило ее. О чем она только что с сыном говорила? О том, что нельзя грубостью на грубость отвечать? А теперь что – сама хочет за мужа спрятаться, чтобы он меры принимал? А его реакцию не всегда и предскажешь – может не на шутку рассердиться и доставить-таки соседке неприятности. Возьмут и уволят человека или премии лишат. Она поежилась. Нельзя же, в самом деле, из-за минутной обиды всю семью наказывать.

И потом – у мужа ведь такая ответственная работа! Он и по вечерам почти каждый день задерживается, и по выходным не всегда ему отдохнуть удается, если на совещание вызывают. А тут еще и она его в мелкие бабьи дрязги втравить хочет.

К ее размышлениям с готовностью подключился тихий внутренний голос. А и правда – не лучше ли призадуматься, где она сама ошибку допустила? В любом ведь конфликте вина на обеих сторонах лежит. Она ведь действительно никогда не прикладывала никаких усилий для поддержания теплых, доверительных отношений с соседями. Откуда же им знать, что у нее на уме, да и на душе тоже? Вот и сегодня – не в том дело, что врать не стала. Как она будет детей честности учить, если сама о ней забывать начнет? Но ведь могла же объяснить соседке – спокойно, доходчиво, вот у подъезда хотя бы – что в школу опаздывала, что некрасиво учительницу задерживать…

Та, которую позже назвали Мариной, решила непременно извиниться перед Ниной Петровной – и в самое ближайшее время.

К приезду мужа ужин был готов. Лишь только прозвенел звонок, дети ринулись в переднюю. Пока они тормошили там отца, она успела накрыть на стол.

– Папа, папа, ужинать – скоро сказка! – вырвался из общего гама голос дочки.

– Ну, тогда быстро – мыть руки, – бодро скомандовал муж.

– Я – второй, – мгновенно отозвался сын.

Она мысленно улыбнулась. Кто был в их семье во всем первым, у детей сомнения не вызывало. Вот и пример сыну, что настоящее уважение не на боязни строится.

– А мама сосиски купила! – гордо сообщила дочка, отобрав у брата право первой объявить великую новость.

– Да? – В голосе мужа послышалась непонятная усмешка.

В кухне все уселись за стол, и муж сказал, сокрушенно кивая головой: – Я тут думал вас всех порадовать, но раз уж мама купила сосиски…

И он вытащил из портфеля завернутую в тонкую вощеную бумагу палку сырокопченой колбасы.

– О! – При виде редкого лакомства у детей округлились глаза, которые они тут же перевели с мольбой на отца.

– Нет, нет, нет! – важно покачал он указательным пальцем. – Ужин уже готов, а с этим завтра бутерброды в школу возьмете. Если быстро спать сегодня ляжете, – добавил он тоном, не допускающим возражений.

Та, которую позже назвали Мариной, похолодела. Хлеб! Она ведь так его и не купила! Вчерашний за ужином еще сойдет, но завтра им только гвозди можно будет забивать.

– Насчет бутербродов мы подумаем, – быстро произнесла она.

– Это еще почему? – удивился муж.

– Ты ничего не хочешь папе рассказать? – обратилась она к сыну.

Тот насупился, уткнувшись в свою тарелку.

– Я слушаю. – В голосе мужа прозвучала железная нотка.

Ковыряя вилкой в тарелке, сын выпалил скороговоркой: – Сегодня в столовке меня Вовка из очереди за молоком выпихнул, а я ему фингал поставил. Почти, – запнувшись, добавил он.

– Так поставил или почти? – спросил муж, не сдерживая усмешки.

– Завтра узнаю, – буркнул сын.

– Не забудь рассказать, – сказал муж, придвигая к себе тарелку. – Что еще новенького?

Сын бросил на сестру торжествующий взгляд и энергично принялся за ужин. Дочка удивленно глянула на отца и разочарованно вздохнула.

– Подожди, подожди! – вмешалась та, которую позже назвали Мариной, поворачиваясь к мужу. – Что это он должен будет тебе рассказывать? Он сегодня подрался – тебе этого недостаточно?

– Насколько я понял, – спокойно отозвался муж, – он не просто подрался, а дал сдачи. И я хочу узнать, насколько результативно. Решительные методы должны давать весомые результаты, иначе грош им цена.

– Результативно? – возмутилась она, не веря своим ушам. – Его реакция была совершенно неадекватной! Его всего лишь толкнули – возможно, случайно – а он в ответ руки распустил.

– Вот больше толкать и не будут, – пожал плечами муж.

Дети уже забыли об ужине, глядя во все глаза на родителей. Лицо сына медленно расплывалось в победной улыбке, во взгляде дочери появилась некая задумчивость. Та, которую позже назвали Мариной, почувствовала, что обещанная учительнице воспитательная беседа разворачивается в каком-то не том направлении. Единственным разумным выходом было немедленно прекратить этот разговор, а затем, наедине, напомнить мужу, что когда принципы воспитания в семье и школе не совпадают, в проигрыше обычно остаются дети.

Тихий внутренний голос задумчиво пробормотал, что если принципы воспитания в школе оказываются более достойными, ничто не мешает ей встать на их защиту. Раз уж случилось спорить в присутствии детей, можно на наглядном примере показать им, что папа нам друг, но истина дороже. Как бы только ему дать знать, какую именно истину планируется найти в этом споре?

– Так что, пусть у него самым весомым аргументом будет кулак? – негромко спросила она, делая мужу страшные глаза.

– Еще чего! – возмутился муж, и она с облегчением вздохнула. – Если он сам в драку полезет, то я ему первым ремня всыплю.

– Вот видишь, – удовлетворенно обратилась она к сыну, – а ты кричал, что папа завтра в школу придет.

– М-да? – прищурился муж. – С чего это ты так решил?

Сын опять сник.

– Чтобы он ко мне не лез больше… – невнятно пробормотал он, не поднимая глаз от стола.

– За мою спину, значит, спрятаться решил? – нехорошо усмехнулся муж. – Нет уж, парень, если решил отпор дать, то стой уже до конца. И разбирайся на равных, тяжелой артиллерией не прикрывайся.

– Да что ты говоришь, в самом деле! – не выдержала та, которую позже назвали Мариной. – Он доразбирается! А если завтра родители этого Вовки в школу придут? Жаловаться? Нас потом – что, к директору? А его в милицию на учет?

– А я и хотел сам, – подхватил сын со слезами обиды в голосе, – а училка начала орать, что меня из школы исключат.

– Вот тогда я в школу и пойду, – жестко ответил муж. – Если они из обычной мальчишеской потасовки дело раздувать начнут, тогда я с ними говорить буду – на равных. С учителями тягаться у него еще нос не дорос.

– Ну, давай, учи его, что когда вырастет, кому угодно хамить сможет, – бросила она в сердцах, проклиная себя за то, что не прекратила этот разговор в самом начале.

– Не хамить, – также резко отозвался муж, – а отстаивать себя. Он – мужчина, и ему нужно этому учиться. И начинать лучше с простых, незначительных случаев, чтобы знал, что делать, когда ему в серьезном деле поперек дороги станут.

– Вот он мне сегодня и сказал, – прищурилась она, пытаясь внушить мужу, какие выводы может сделать мальчик из его слов, – что когда вырастет, его все уважать и бояться будут. А не будут – он их всех на машине переедет.

– Пусть ее сначала купит, – фыркнул муж. – А если серьезно – насчет бояться не знаю, а вот уважать себя ему придется других заставить. Чтобы и в споре его слушали, не перебивали, и в спину ткнуть не решались. И уважение это в день совершеннолетия к нему – само собой – не придет. Ему придется его добиться. Именно поэтому не буду я никуда бегать и защищать его, но и шпынять его за то, что сдачи дал, тоже не стану.

– Папа, а мне тоже нужно сдачи давать? – подала вдруг голос задумчиво молчавшая до сих пор дочка.

– Да нет, малыш, – улыбнулся муж. – Девочкам драться не к лицу.

– Почему? – обиженно надулась дочка. – Девочек, значит, можно и толкать, и перебивать?

– Ну, зачем же? – удивился муж. – Девочке нужно быть терпеливой и отходчивой. Она должна учиться вести себя так, чтобы никому не хотелось толкнуть ее. А если ее перебивают, значит, не к месту она заговорила, и лучше ей подождать, пока ее услышать захотят. А то начнет кричать в ответ – и вырастет в толстую и злющую тетку.

– А-а, – понимающе кивнула дочка, – как эта тетка сегодня возле подъезда…

– А вот ей, по-моему, и нужно было сдачи дать, – угрюмо буркнул сын.

Муж вопросительно посмотрел на ту, которую позже назвали Мариной. Она неловко заерзала на табуретке. Вот тебе и на – кто же знал, что дети не только поймут, о чем речь шла, но еще и отцу доложат об инциденте. Фраза сына всколыхнула в ее душе теплую волну благодарности – вот оглянуться не успела, а уже защитник подрастает. Но тихий внутренний голос напомнил ей слова мужа о том, что недостойно укрываться позади тяжелой артиллерии. Вот именно – не будет она жаловаться мужу. Уж чем-чем, а терпением и отходчивостью ее при рождении не обделили.

– Мне кажется, сказка уже начинается, – проговорил муж, глянув на часы. Детей словно ветром сдуло из кухни.

– После сказки немедленно готовиться ко сну, – бросил им вдогонку муж, и повернулся к той, которую позже назвали Мариной: – Так что сегодня случилось?

– Так, ерунда, не о чем и говорить, – отмахнулась она, потянувшись за тарелками, чтобы отнести их в мойку.

– Выкладывай, – коротко велел муж, пригвоздив ее взглядом к табуретке. – Если уж дети что-то заметили, значит, скандал случился немалый.

Та, которую позже назвали Мариной, поняла, что отговорками отделаться не удастся. Как всегда. Она рассказала мужу об инциденте в магазине и о том, чем он продолжился во дворе. Она старалась придерживаться только фактов, опустив особо красочные эпитеты и описание своих чувств, а также тот факт, что в скандале фигурировало и его имя – рассказ получился сбивчивым и невнятным.

– Я только очень тебя прошу, – добавила она под конец, – не нужно принимать никаких мер. Она – просто такой человек: сегодня покричала, завтра забыла. А если ты вмешаешься, то только масла в огонь подольешь.

– Не буду, – с готовностью пообещал муж. – Не хватало мне еще с базарной бабой ругаться. Но если она не угомонится, обязательно скажи мне – я найду способ заставить ее направить свой интерес в другую сторону.

Она глянула на мужа с благодарностью. Вот, не преминул отметить тихий внутренний голос, никогда не нужно опускаться до участия в низменной перебранке. Нужно уважать свое достоинство, тогда и другие будут относиться к нему с уважением.

– Но, честно говоря, – неожиданно продолжил муж, – больше всего в этой ситуации удивляешь меня ты.

– Я? – захлопала она глазами. – Почему?

– Потому что именно ты постоянно в подобные переделки попадаешь, – объяснил муж.

– Да что я сделала-то? – возмутилась она.

– Ничего, – отрезал муж. – И в этом все и дело. Тебя ничего не интересует, ты ни с одним человеком общий язык найти не можешь. Ты хоть раз задумывалась, почему тебя все вокруг в штыки воспринимают? Ты – необщительная, ты людей с таким скучающим видом выслушиваешь, что с тобой и говорить не хочется.

Она молча смотрела на него, не находя ни слов, чтобы ответить, ни воздуха, чтобы вдохнуть. От обиды ей туго перехватило горло.

– И на работе ты ни к чему не стремишься, – продолжал тем временем муж, – и детей тебе увлечь нечем. Книги не читаешь, газеты вообще в руки не берешь, даже телевизор со спицами в руках смотришь. Все у тебя должно быть правильно; живешь, словно кукла заводная – пружинку закрутили, она и шевелит руками-ногами, пока завод не закончится. А чтобы среди людей свое место найти, знаешь, и изобретательность, и находчивость требуются. И умение расположить к себе других.

Из большой комнаты послышалась знакомая с детства мелодия, предшествующая выпуску новостей.

– Идем, новости послушаем, – закончил муж, вставая. – И хорошенько подумай о том, что я сказал. Я не хочу, чтобы дети еще раз стали свидетелями того, как их мать роняет свой авторитет.

– Я лучше посуду пока помою, – натянуто ответила она.

– Вот именно, – кивнул головой муж. – О чем с тобой можно говорить, если ты даже понятия не имеешь, что в мире происходит? Идем, я сказал, – добавил он не терпящим возражений тоном, – посуду потом помоешь.

Войдя в большую комнату, он коротко бросил всего два слова: «В ванную», и дети тут же поплелись к выходу, бормоча что-то под нос – но едва слышно. На экране телевизора уже появилось знакомое всей стране лицо диктора вечерних новостей. Муж удобно устроился на диване и обратился в слух. Похоже, у него даже мысли не возникло, что она может не последовать за ним – так же, как от детей не ожидал он ничего другого, как готовиться ко сну сразу после сказки на ночь.

Она замерла на месте, испытывая сильнейшее желание развернуться и уйти на кухню. Посуду действительно нужно мыть сразу после еды! Тихий внутренний голос прошептал, что душевный покой близких людей не менее важен, чем чистота в доме, и что, спровоцировав еще один конфликт, она всего лишь докажет правоту слов мужа о том, что неспособна разделять интересы окружающих.

Опустившись на краешек дивана, она старательно прислушалась к словам диктора. Опять где-то план перевыполнили. Точное количество тонн стали, выплавленной сверх нормы, ни о чем ей не сказало. Она ежедневно сталкивалась с различными сплавами на работе, но предоставляемые ей для измерений образцы измерялись в десятках граммов. Она попыталась представить себе, сколько образцов потребуется, чтобы набрался вес в одну тонну. Где-то тысяч пятьдесят, наверное. Сколько же она их уже измерила? Вряд ли больше – со всеми-то ее больничными. Это что же получается – за десять лет трудовой деятельности она едва справилась с тонной металла, в то время как повсеместно за месяц намного больше производят, да еще и сверх плана? М-да.

Интересно, к чему она может стремиться на работе, если в любой день ей может потребоваться вызывать врача и сидеть с больными детьми дома? На соседей ей, что ли, детей оставлять, чтобы полет научной мысли не задерживался? Нет-нет-нет, лихорадочно забормотал тихий внутренний голос. Да и потом кусочки металла, которые занимали все ее время на работе, вызывали у нее ничуть не больше энтузиазма, чем потоки стали, льющиеся с экрана телевизора. Не нужно было в политехнический идти, в очередной раз подумала она.

Куда же ей нужно было идти после школы? Дети вышли, наконец, из ванной и направились через большую комнату к себе, в маленькую. Лица у них раскраснелись, и на каждом шагу они тихонько прыскали. Понятно, опять водой брызгались – весь пол, небось, залили. Она поднялась было, чтобы пойти и помочь им побыстрее улечься в кровать, а заодно и проследить, чтобы они собрали на завтра ранцы, но муж негромко бросил:

– Сиди, сами справятся – не маленькие уже.

Она послушно осталась на месте. Придется ей и посуду после новостей мыть, и лужу в ванной вытирать, и одежду в детской складывать, и ранцы, скорее всего, тоже. Хоть бы фильм сегодня какой-то неинтересный показывали, чтобы не жалко было начало пропустить. А еще лучше – футбол. Тогда муж точно на него телевизор переключит и на какое-то время обо всем забудет – и о ней заодно.

Мысли ее вновь вернулись к утраченным возможностям. Может, ей нужно было в педагогический поступать? С детьми она временем никогда не тяготилась. Со своими, правда – а хватило бы терпения изо дня в день с чужими возиться? Она вспомнила сегодняшнюю встречу с раздраженной учительницей и поежилась. Или в медицинский? Ну да, конечно, туда без связей даже думать не стоило. Так же, как и в торгово-экономический…

От резкого звонка телефона она вздрогнула так, что зубы клацнули.

– Это еще кто так поздно? – покосился на нее муж.

– Понятия не имею, – недоуменно пожала она плечами.

– Пойди и узнай, – недовольно буркнул муж, наклоняясь поближе к экрану. Судя по времени, обзор новостей приближался к спортивному разделу. – Если меня, скажи, что я в ванной. Только не забудь спросить, кто это, – бросил он ей вдогонку, – я потом перезвоню.

Она вышла в переднюю, где надрывался резкими звонками телефон, и сняла трубку.

Вежливый женский голос попросил пригласить к аппарату … ее. Она даже не сразу поняла, о ком речь идет. Ее назвали по имени-отчеству – но с девичьей фамилией.

– Я слушаю, – осторожно ответила она, крепче прижимая трубку к уху и опасливо поглядывая в сторону большой комнаты, из которой – слава Богу! – уже несся задыхающийся голос спортивного комментатора.

Вежливый женский голос взорвался радостной скороговоркой.

– Тьфу, ты, Господи, не узнала – богатой будешь! Это Лиля Табачникова.

– Привет! – От удивления только и нашлась, что сказать, та, которую позже назвали Мариной. Она уже и забыла, когда ей в последний раз звонили однокурсники. – Я так рада тебя слышать! А что случилось-то?

– Да вот ничего как раз и не случилось, – весело отозвалась Лиля. – А должно было. У нас же в этом году десять лет окончания института было.

Та, которую позже назвали Мариной мысленно ахнула. Десять лет?! Да когда же они пролетели-то? И почему ей никто не позвонил? На первую годовщину окончания она не смогла прийти – у нее тогда только-только сын родился, ко второй дочка подоспела, а потом ее уже почему-то не приглашали. Но к десятилетию могли все-таки вспомнить? Тут до нее дошел смысл Лилиных слов.

– Так вы, что, не встречались? – спросила она и поморщилась, услышав, сколько надежды прозвучало в ее голосе. Что это за эгоизм, кольнул ее тихий внутренний голос – радоваться тому, что все остальные тоже торжественное мероприятие пропустили.

– Не-а, не вышло, – беспечно ответила Лиля. – То одни, то другие в отпуске были, организацией некому толком заняться было. Но сейчас, вроде, все на месте, да и день рождения группы на подходе… Ты хоть помнишь, когда он был-то?

– Конечно, помню, – обиделась та, которую позже назвали Мариной. – Э … скоро.

– Точно, скоро, – насмешливо проговорила Лиля. – А именно – в следующую субботу. Вот мы и решили совместить. Придешь?

– Это же меньше двух недель осталось, – растерянно протянула та, которую позже назвали Мариной. – Что же ты раньше не позвонила?

– Да мы на днях с Витькой Герасимовым – старостой нашим, если помнишь – случайно встретились, – принялась объяснять Лиля. – Слово за слово, и как-то мгновенно все решилось. Вот за два дня уже почти всех обзвонили, и всем следующая суббота подходит. Так что нужно быстро встречаться, пока не опомнились, а то потом начнется – «Не могу» и «Не получается». Так ты с нами или как?

Лиля была у них в группе комсоргом, и с одинаковым энтузиазмом организовывала как общественные, так и культурные мероприятия. Наверное, поэтому каждое комсомольское собрание заканчивалось у них культпоходом куда-нибудь – и хорошо еще, если только до поздней ночи, а не до утра. И, судя по всему, за десять лет она ничуть не изменилась. Ту, которую позже назвали Мариной, словно окунули в давно забытый водоворот студенческой жизни.

– С вами, – твердо сказала она. Прав муж – пора ей встряхнуться и вырваться из привычной рутины.

– Тогда вот тебе сразу первое поручение, – перешла Лиля на деловой тон. – Нам по такому круглому случаю какой-никакой ресторан потребуется, а знакомых в Общепите ни у кого не оказалось. Твоя половина все еще в верхах ходит?

– Да, конечно, – гордо ответила та, которую позже назвали Мариной, радуясь возможности оказаться полезной.

– Ты можешь попросить его посодействовать? – спросила Лиля. – Нам ничего шикарного не нужно – лишь бы чисто было, и не отравился никто.

– Я прямо сейчас с ним поговорю, – пообещала та, которую позже назвали Мариной. – Завтра тебе перезвоню, только телефон оставь.

– А сегодня нельзя? – настаивала Лиля. – Я бы сразу Витьке команду дала, на какое место ребят настраивать.

– Да нет, сегодня не получится, – нерешительно ответила та, которую позже назвали Мариной. – Дети уже спать легли.

– Ну, тогда – до завтра. – Лиля продиктовала ей свой номер телефона и повесила трубку.

Та, которую позже назвали Мариной, прислушалась. Новости уже, конечно, закончились, но никакой футбольной истерии из комнаты не доносилось. Посуда, правда, ждет… Ну и пусть ждет! Вот и внутренний голос только что подсказывал, что внутреннее состояние куда важнее обыденных ритуалов. Она усмехнулась и в необычно приподнятом настроении отправилась в комнату.

Глава 2.

Новые горизонты

Когда люди переезжают, на новоселье им всегда желают нового счастья, новых успехов, нового тепла и уюта – одним словом, новой жизни, как будто смысл пьесы определяется декорациями, на фоне которых она разворачивается. Или сами действующие лица на другой сцене почему-то вести себя будут иначе.

На самом деле ничего подобного не происходит. Люди перевозят на новую квартиру не только свою мебель и утварь – они переезжают со всем грузом устоявшихся привычек, взаимоотношений и стиля жизни и не видят ни малейшей надобности приспосабливать их к новым условиям.

Особенно если в их жизни все только-только устроилось, наконец, к лучшему.

Вот, к примеру, как у нас с ангелом. Мы переезжали на его новую, только что отремонтированную квартиру в полной уверенности, что навсегда потеряли близкого нам человека. Ну, ладно-ладно – мне близкого, ему Марина никогда не нравилась, о чем он не преминул несколько раз напомнить мне в тот последний перед Новым Годом месяц.

Дело в том, что незадолго до этого мы случайно узнали, что Марина внезапно и глубоко заинтересовалась Денисом – тем самым, с которого и начались наши по-настоящему серьезные неприятности. Перед его появлением в нашей жизни мы едва только успели решить свои собственные проблемы: мой ангел получил официальное разрешение на пребывание на земле в образе человека, нашел работу (с легкой руки Марины, между прочим – вот пусть не забывает об этом!) и наладил, наконец, отношения с моими родителями, которым не оставалось ничего другого, как смириться с ним как с будущим зятем.

Более того, у моего ангела расширился круг обязанностей, а у меня – круг знакомых. Ангельских. До тех пор, кроме него, я была знакома только с Анабель – ангелом-хранителем Франсуа, французского партнера нашей фирмы. Ах да, был еще тот, который замещал моего ангела во время его отлучки в родные небесные пенаты… Но его можно не брать в расчет – уж больно замкнутым и необщительным он оказался. Так вот – выяснилось, что у моей лучшей подруги по работе Гали тоже есть ангел-хранитель, который начал терять с ней контакт.

В то время мы думали, что причина этого кроется в его молодости и неопытности – и моему ангелу было велено присмотреть за ним. Собственно говоря, это дело было поручено не ему, а нам – о чем он предпочел забыть сразу же по возвращении на землю. И, как всегда, оказался неправ! Мне удалось намного проще и быстрее завоевать Тошино доверие (я его так по сходству с Антошкой из мультика назвала) – наверно, сказалось отсутствие стереотипов в отношении ангелов друг к другу. Он даже согласился выйти из невидимости и подружиться с Галей – без ее ведома, конечно, о том, кто он.

Вот тогда-то и выскочил Денис, как черт из табакерки… Ну, не из табакерки и не совсем черт… Он оказался ангелом-искусителем – такие крутятся среди людей, пытаясь вызвать в них самые низменные чувства и – по возможности – склонить их к сотрудничеству с темными силами. Да еще и браконьером в придачу – так ангелы-хранители называют тех темных, которые покушаются на вверенных им людей, стремясь лишить последних надежды на вечное и безоблачное загробное будущее.

Сначала Денис просто настраивал Галю против Тоши (тогда они еще безымянными, конечно, были), но как только Тоша вышел из невидимости, и их отношения с Галей начали неуклонно улучшаться, Денис решил тоже материализоваться. У него еще наглости хватило сделать это прямо на нашей с моим ангелом свадьбе, на которой Галя с Тошей свидетелями были! Да еще и в образе неотразимо сногсшибательного адвоката с невообразимо широким кругом интересов и Маздой. На его фоне шансов у Тоши, безнадежно влюбившегося в компьютеры, практически не было.

Все это мой ангел узнал намного позднее (а я, благодаря его неусыпным стараниям, и того позже!), когда ему опять пришлось отправиться в небесные выси, чтобы попытаться отстоять окончательно, казалось бы, провалившего задание Тошу, который накануне умудрился устроить Гале такой скандал, что перепугал ее до смерти. К делу подключились и другие ангельские службы, и даже Анабель – и Денис оставил Галю в покое. Вернее, она сама велела ему оставить ее в покое. И ее, и ее будущего ребенка.

Кстати, тогда я в очередной раз убедилась, что мой ангел совсем не так хорошо знает законы небесного мира, как вечно пытается изображать. Он столько раз твердил мне, что у ангелов не может быть детей (даже жениться однажды чуть не отказался!), что я ему поверила и смирилась с этим фактом. Не скажу, правда, что мне не терпелось обзавестись детьми, но Галина светлая радость в ожидании ребенка заставила меня задуматься. Меня только настораживало существование ангелов-наблюдателей, которые, как выяснилось, были приставлены к каждому из таких детей.

Некоторое время мы жили тихо и спокойно. Затем, совершенно случайно, мы узнали, что Денис вовсе не покинул землю, как должен был сделать после того, как человек во всеуслышание отказался от него. Мы увидели его как-то вечером – как всегда, цветущего и самоуверенного, и в обществе Марины. Она от объяснений категорически отказалась, хотя и не стала скрывать, что прекрасно знает об истинной сущности Дениса.

Я несколько раз пыталась образумить ее, но она – в довольно резком тоне – посоветовала мне не лезть не в свое дело. И очень скоро у меня уже не оставалось сомнений, что одна из моих лучших подруг окончательно и бесповоротно перешла на сторону самых ярых противников моего ангела. Что не могло не навести меня на мрачные мысли о том, что – в перспективе – мы с ней окажемся вечными врагами. Вечными – в самом буквальном смысле этого слова. Не самые приятные мысли перед Новым Годом.

Переехали мы с ангелом в самый его канун. Прямо 31 декабря – после чего праздновать что бы то ни было у нас не было ни сил, ни желания. Гости свалились на нас без приглашения. Марина и Денис. Я была уверена, что они явились, чтобы окончательно испортить нам настроение – Марине, небось, не терпелось пройти тест на умение отравлять людям жизнь.

Потом, правда, и другие подошли – в смысле, появились. Сначала Тоша, а потом – начальник небесных карателей. И оказалось, что это Марина их к нам пригласила – чтобы в присутствии свидетелей, без обиняков заявить Денису, что его предложения о сотрудничестве ее совершенно не интересуют. Денис ведь потому так легко от Гали отступился, что решил главную ставку на Марину сделать, которая прекрасно знала, кто он – и после повторного и безоговорочного провала ему не оставалось ничего иного, как вернуться к своим в сопровождении главного карателя для верности. Тоша умчался к Гале Новый Год встречать, а Марина осталась с нами.

Вот так и устроила она мне (после того, как я каких только гадостей о ней ни думала!) замечательный, сказочный, по-настоящему новогодний праздник. Даже мой ангел вслух признал, что отныне нас ничто не разлучит.

Чтобы отойти от такого сюрприза, нам с ангелом понадобился не один день. Чтобы быть точной – два дня; прямо с третьего января, отоспавшись после новогодней ночи, нам начали трезвонить все подряд, прозрачно намекая, что отвертеться от новоселья нам не удастся. Первой оказалась, разумеется, Светка – поскольку она еще ни разу не была у моего ангела в гостях. На его день рождения у нее Олежка заболел, а мой – в свете недоразумения с Мариной – и вовсе без празднования прошел. О чем она не преминула напомнить мне.

– Слушай, ты совесть-то имей! – решительно заявила она мне. – Тут выходных всего-то пару дней – до Рождества. Потом опять начнется – всем на работу, и других дел выше крыши. И так, между прочим, два праздника совмещать будешь.

Я задумалась. Планов у нас с ангелом на законную новогоднюю неделю никаких не было, после всех перипетий нам просто хотелось ничего не делать, никуда не бежать и ни о чем не думать. С другой стороны, после недавнего успешного выяснения отношений настроение у нас было как раз подходящее, чтобы с удовольствием с друзьями встретиться – особенно с теми, кого мы Бог знает сколько времени не видели.

– Ну, давай… – ответила, наконец, я. – Но только до седьмого – на Рождество у нас родители будут.

– И не завтра, – тут же подхватила Светка, – мы Олежку обещали на пару дней к моим отвезти. Нет, ты видишь, как все отлично складывается? Так что – пятого или шестого?

– Давай, лучше пятого, – сказала я, решив, что свободный день между двумя приемами нам совсем не помешает.

– А Марину увидеть есть надежда? – вкрадчиво проговорила Светка.

– Есть, есть, – рассмеялась я, и тут же осеклась: – Если только она не работает – это ведь мы с тобой неделю полного безделья позволить себе можем.

– Так давай я у нее сейчас узнаю, – быстро предложила Светка, – а потом тебе перезвоню.

– Да брось, я сама ей позвоню, – ответила я, – в конце концов, я вас приглашаю или кто?

– Ну, слава Богу, – шумно перевела дух Светка, – помирились, значит?

– Да мы, собственно, и не ссорились, – уклончиво пробормотала я. – Знаешь, как это обычно бывает: кто-то что-то не так сказал, кто-то что-то не так понял… А потом, перед самым Новым Годом она к нам приехала и – ты же ее знаешь – быстро все по своим местам расставила.

– Так вы, что, Новый Год вместе встречали? – с обидой спросила Светка.

– Ну,… в конечном счете, да, – призналась я. – Не могли же мы ее в полдвенадцатого выгнать!

– А я почему об этом ничего не знаю? – принялась накручивать себя Светка.

– Свет, я тебя просто умоляю – не бери ничего дурного в голову, – решила я прибегнуть к известной тактике Марины вскрывать нарыв до того, как он весь организм отравлять начнет. – Не хватало еще нам с тобой отношения выяснять. Никто эту встречу не планировал – уж я, по крайней мере, точно! А Марина… ты сама знаешь, что она всяких недомолвок не терпит.

– Да уж я заметила, – натянуто заметила Светка, – то-то она все в кусты уходила, когда я предлагала помирить вас.

– Ну вот, видишь – сами справились! – рассмеялась я.

– Нет, что-то вы темните – причем вместе, – буркнула Светка. – Подождите-подождите, дайте мне до вас обеих добраться…

– Вот и договорились! – На меня снова смех напал – на этот раз нервный. – И… давай, так: даже если Марина не сможет приехать, пятого встречаемся. В шесть – нормально будет?

Услышав Светкино ворчливое: «Ладно», я положила трубку и прислушалась к шуму воды, доносящемуся из ванной. Нужно срочно звонить Марине, пока мой ангел душем наслаждается, решила я. После Нового Года его антипатия к ней как будто бы поутихла, но кто его знает… В крайнем случае, совру, что Светка с ней сама обо всем договорилась. А начнет ворчать, что мы ее совсем недавно видели, и можно было бы ограничиться встречей со Светкой с Сергеем, предложу ему самому им позвонить и все переиграть. А то привык одной мне все в лицо высказывать…

Разговор с Мариной оказался существенно короче – она уже была на работе.

– Что случилось? – отрывисто спросила она.

– Ничего, Светка предлагает встретиться, – поддержала я деловой тон, поскольку в ванной вдруг перестала шуметь вода. – Пятого, в шесть, у нас. Сможешь?

– Я, между прочим, уже давно в начальниках, – хмыкнула Марина.

– А чуть раньше сможешь? – быстро спросила я, моля Бога, чтобы мой ангел не забыл, что на улице зима, а значит – нужно, как следует, растереться и не шататься по квартире в одном халате.

– Чего это? – насторожилась Марина.

– Разговор есть – Светка, по-моему, что-то учуяла, – скороговоркой произнесла я.

– Постараюсь, – коротко ответила Марина. – Все, пока – у меня через десять минут серьезная встреча. – В голосе у нее прозвучало какое-то непонятное возбуждение.

С облегчением вздохнув, я снова положила трубку. Как раз в тот момент, когда мой ангел выплыл из ванной. Разумеется, в халате.

– Ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? – решила я на всякий случай начать с нападения.

– А что такое? – глянул он на меня с удивлением.

– А то, что мороз на дворе! – произнесла я с нажимом. – Ты можешь согласно погоде одеваться или нет?

– Так то же на дворе! – беспечно махнул он рукой.

– А в доме – сквозняки! – настаивала я. – Ты забыл, чем для тебя переохлаждение заканчивается?

– Ты мне этой простудой до конца моих дней глаза колоть будешь? – насупился он.

– А кто тебя лечил? – возмутилась я. – Впрочем, спасибо за предложение – можешь начинать молиться, чтобы меня к вам не взяли, тогда только парой десятков лет обойдешься.

– Так что сегодня делать будем? – решил он, видимо, сменить тему разговора.

– Для начала – оденемся, – терпеливо, как ребенку, принялась перечислять я. – Затем – позавтракаем, если можно назвать это завтраком. Затем – пойдем и погуляем. К реке, например, – забросила я еще ни разу не подводившую меня приманку, – ты же ее подо льдом еще толком и не видел.

Мой ангел неторопливо подошел ко мне и начал, склоняя голову то к одному, то к другому плечу, старательно закладывать мне волосы за уши.

– А я тут подумал, – замурлыкал он, – что, может, мы сегодня никуда не пойдем? Вот позавтракаем – это да, а потом… После этих двух ненормальных месяцев мы просто обязаны полноценно отдохнуть… И насчет сквозняков ты, как всегда, права – так что намного разумнее устроиться под одеялом…

Я запаниковала. Знаем мы это «полноценно отдохнуть»! Сейчас заморочит мне голову до такой степени, что я ему проболтаюсь про пятое число – в самый неподходящий момент и в самых неподходящих словах! Нет уж, в том, что касается Марины, говоря с ним, я должна находиться в совершенно трезвом уме и абсолютно твердой памяти.

– Отличная мысль! – расплылась я в сияющей улыбке и для верности пару раз хлопнула ресницами. – Но сначала давай все же выйдем и пройдемся немного – окрестности нам все равно когда-то осваивать нужно, так не в рабочее же время! Вон и продукты заканчиваются – мы два дня безвылазно дома просидели…

Он откинул голову и внимательно глянул на меня, вскинув бровь.

– И что ты уже успела натворить? – Он прищурился, наверное, для того, чтобы я не заметила, как херувимчики у него в глазах озадаченно чешут рукой в затылке.

– Чего это сразу «натворить»? – возмутилась я. Вот чтобы я еще раз когда-нибудь поддержала хоть какую-то из его бредовых идей! Даже пусть и не совсем бредовых, дело – в принципе!

– Татьяна, я уже очень хорошо знаю это твое невинное лицо. – У него дрогнул подбородок. – Сейчас меня разъедает чисто научный интерес: что ты успела натворить за те десять минут, которые я провел в душе?

Ах, чисто научный интерес?! А сам внутри от смеха корчится? Ну, конечно – когда это я что-то толковое сама придумала? А кто, между прочим, Тошу из невидимости уговорил выйти? Кто ему работу нашел – рядом с Галей, чтобы проще за ней присматривать было? Кто ему подсказал, как правильно вести себя, когда она из-за Дениса голову потеряла? Кто их помирил, когда Денис – слава Богу! – отстал от нее? Кто, в конце концов, с Мариной почти все переговоры провел перед тем, как она лишила Дениса возможности оставаться на земле?

– Ты, между прочим, пробыл в душе не десять минут, а полчаса, – спокойно, с достоинством ответила я.

– Вот только давай не будем от ответа уходить, – уже откровенно рассмеялся он.

Так, память я только что проверила – все еще тверда, а ум от злости протрезвел окончательно. В то время как мой ангел явно пребывает в самом благодушном настроении. Вот он – самый подходящий момент! Теперь только подходящие слова подобрать и тон соответствующий…

– Пока ты был в душе, – твердо проговорила я, глянув на него с легкой укоризной, – я нашла возможность вспомнить о том, что мы живем среди людей, которым необходимо обычное человеческое общение… – Он нахмурился. – … и договорилась со Светкой и Мариной о встрече. Мы уже сто лет все вместе не собирались, – быстро добавила я, видя, как мрачнеет его лицо, – вон Светка уже обижается, что мы ее избегаем…

– На сегодня? – хмуро спросил он.

– На какое сегодня? – опешила я. – У людей, наверное, тоже свои планы есть, не будут же они по первому свистку… – Я осеклась и, пока он не успел переварить услышанное, быстро добавила: – На послезавтра.

– А у меня, значит, планов быть не может? – вежливо поинтересовался мой ангел, но щуриться не стал, и в глазах его уже вовсю резвились мои старые друзья-херувимчики.

– А ты, насколько я помню, не совсем человек, – ради порядка огрызнулась я, чтобы он не думал, что всегда, в любой момент сможет меня в угол загнать.

– С этим трудно спорить, – великодушно согласился он, – поэтому ближайшие два дня я намерен провести не по-человечески – а именно, в тесном общении со своей изворотливой женой.

Вот так и начался для меня этот год в состоянии полной гармонии с окружающим миром – в предвкушении возможности собрать под крышей моего дома всех самых близких мне людей. Хотя… нет, не всех. Галя (а значит, и Тоша) не смогла прийти.

– Татьяна, так я же у вас уже была, – ответила она, когда я, сразу же после разговора с моим ангелом, позвонила, чтобы и ее пригласить.

– Нет-нет, Галя, – продолжала настаивать я, – тот раз не считается. Тогда мы просто день рождения праздновали, а теперь вот совсем переехали, ремонт сделали…

– Татьяна, мне в моем положении только в люди сейчас выходить, – нашла другой аргумент Галя.

– Да не выдумывай ты! – решительно отмела его я. – Народу будет совсем немного, и ты прекрасно всех знаешь: Светка с мужем и Марина… Ну, и Тоша, само собой, – добавила я, спохватившись. Она ведь так еще и не знала, что Тоша в любом месте всегда рядом с ней находится.

– Да нет, Татьяна, – вздохнула Галя, – давай как-нибудь в другой раз. Слишком далеко вы забрались – пока к вам доедешь, и назад тоже… Да и транспорт по зимнему-то времени плохо ходит – Тоша вон перед Новым Годом едва к нам успел. – Я чуть не прыснула – вспомнила, как Тоша без десяти двенадцать вопил у нас в доме, что опаздывает; хорошо, что ему перенестись вовремя удалось. – Так что привет всем передавай, а я лучше дома побуду – отдохнуть хочется…

Так я и не поняла – то ли она действительно устала и хотела провести неделю в блаженном ничегонеделанье, то ли не хотела вновь оказаться в кругу тех людей, с которыми встречалась в последний раз в обществе Дениса. Вот же гад, подумала я, вроде, и избавились мы от него, а следы его присутствия до сих пор ощущаются.

Ладно, решила я, состояние полного довольства жизнью даже на том свете, похоже, отсутствует. И с Галей, и с Тошей я скоро на работе увижусь – там и выясним, что у них происходит. Тоша, вроде, говорил, что Галя уже успокоилась, но у него и вообще в работе с людьми опыта мало, а уж в том, чтобы разобраться в женской душе, без моих советов, как показала практика, ему явно не обойтись. А я в последнее время – с этим ремонтом, да еще и с Мариной и ее вылазкой в стан врага… не то, чтобы забыла о Гале, но ее заботы явно отошли у меня на задний план. Нет, определенно пора встряхнуться и вернуться к обычной жизни!

Два последующих дня мы с ангелом провели согласно компромиссному решению, которое возникло, как только – после всех звонков и переговоров – мы оказались на улице. Чтобы выманить его из дому, мне понадобилось найти целый пучок морковок, но я уже давно поняла, что для того чтобы переубедить моего упрямого и самонадеянного мужа, мне не обойтись без помощи внешних факторов – и, в отличие от него, я никогда не считала ниже своего достоинства к этой самой помощи прибегнуть.

К факту неуклонно пустеющего холодильника я добавила то соображение, что непременным условием крепкого здоровья является пребывание на свежем воздухе. А также то, что неизбежное исследование окрестностей после тяжелого трудового дня может привести к чрезмерному переутомлению. Впрочем, бросила я мимоходом, я совсем не прочь избавить его от вышеупомянутого перенапряжения всех сил, пройдясь по магазинам в тот день, когда он задержится у своих гостинично-ресторанных клиентов за городом.

Вздохнув, мой ангел согласился совместить поиски источника пищи с короткой пробежкой по морозцу.

Слово свое он сдержал – как всегда в тех случаях, когда это слово шло вразрез с моими намерениями. Район, в котором началась наша новая жизнь, был относительно новым и еще не очень обжитым – магазинчиков на каждом углу в нем и в помине не было. Но зато там оказался крупный супермаркет, к которым мой ангел питал давнее пристрастие (еще бы – все покупки в одном месте, и десять раз передумать можно, беря товары в полок!) – и всего в десяти минутах ходьбы от нашего дома.

Мой ангел жизнерадостно заметил, что от добра добра не ищут, и предложил ограничиться – в такую холодную погоду – визитом к благополучно найденному источнику пропитания.

– Ты, наверно, уже замерзла? – с надеждой спросил он.

Но я еще дома предусмотрительно не напомнила ему о деньгах – сокрушенно вздохнув, он перенес поход в магазин на завтра. Я предложила ему (раз уж такое дело!) вернуться домой другой дорогой – то ли еще что-нибудь интересное найдем, то ли будем знать, что в ту часть квартала можно больше не возвращаться.

Кое-что интересное обнаружилось прямо после первого поворота, поскольку мы вышли к дороге, идущей вдоль реки.

Мой ангел замедлил шаги, и, искоса глянув на него, я почувствовала угрызения совести. На лице у него отразилась такая неистовая внутренняя борьба, что у меня тут же родилось то самое компромиссное решение: полдня мы гуляем, а потом уже… отогреваемся.

– Я мог бы и не сомневаться, что твое желание будет реализовываться первым, – проворчал он, когда я огласила его вслух.

– Ну, не хочешь – как хочешь, – пожала я плечами, – пошли домой – тебе уж точно вредно переохлаждаться.

Яростно сверкнув глазами, мой ангел заметил, что холодной зимы не бывает – бывает только неподходящая одежда, и, назидательно наставив на меня указательный палец, напомнил мне о благоприятном воздействии свежего воздуха на иммунитет ко всяческим микробам с вирусами. После чего непререкаемым тоном заявил, что нужно побыстрее убираться как можно дальше от дороги с машинами и выхлопными газами, и ринулся к берегу, волоча меня за руку за собой. Можно подумать, я против была!

Оказавшись у кромки скованной льдом реки, он принялся с интересом оглядываться по сторонам… и вдруг шагнул на лед и, оттолкнувшись, лихо откатился шагов на десять от берега. Я завизжала – он бросился со всех ног, поскальзываясь, назад и схватил меня за плечи:

– Что случилось? – испуганно спросил он, заглядывая мне в лицо.

– Ты что… – захлебнулась я в истошном вопле, – совсем спятил? Это же не озеро… Там же течение… Лед совсем тонкий… Наверное… Провалишься, и что? Я же тебя не вытащу!

– Опять я куда-нибудь провалюсь? – рявкнул он, отпуская меня. – Да сколько можно тебе объяснять? Со мной – ничего – не может – случиться!

– И со мной тоже, пока ты рядом, так? – прошипела я, отдуваясь.

Он настороженно уставился на меня.

– Так вот, имей в виду, – продолжила я в отчаянной надежде на то, что служебные обязанности пересилят его дурацкое любопытство, – пойдешь туда – я тоже за тобой пойду. И будешь не только себя, но и меня вытаскивать. А не вытащишь – пеняй на себя, будешь потом до конца вечности перед начальством оправдываться…

Он вздрогнул и, самым бесцеремонным образом схватив меня в охапку, шагнул в сторону от обманчиво надежной ледяной поверхности.

– Пошли лучше – пройдемся, – бросила я, решив оставить на потом разговор о ненужности спасения утопающих на твердой почве.

Прогулка по нетронутому снегу оказалась делом непростым. Зимой у меня – коренного городского жителя – и на расчищенных тротуарах ноги во все стороны расползались, а тут под белым пушистым покрывалом постоянно обнаруживались то ямы, в которые почему-то только я проваливалась, то всяческие корни, за которые опять же только я цеплялась, чуть не падая. Минут через пятнадцать мой ангел предложил пройтись прямо вдоль берега, где земля была ровнее. Мы даже попробовали пробежаться, но недолго – даже дав мне фору в тридцать секунд, он мгновенно догонял меня и еще имел нахальство подхватить меня под локоть и тащить дальше за собой. Если я пыталась спрятаться среди деревьев, он тут же бросал счет и вытаскивал меня на открытое пространство, громко возмущаясь неспортивным поведением. В снежки с ним играть тоже неинтересно было – мало того что он увертывался от моих снежков так, словно заранее знал, куда они полетят, так вскоре еще и наловчился их ловить и меня же ими и обстреливать.

Я уже чуть было не предложила ему возвращаться домой, но тут мы увидели двух парней, с самым непринужденным видом пересекающих реку с лыжами на плечах.

– Ну, я же говорил, что неопасно! – в восторге завопил он, стукнув кулаком о ладонь. – Пошли – посмотрим, что там. – Он решительно шагнул на лед, небрежно бросив мне через плечо: – Ты сама обещала за мной пойти.

В очередной раз прокляв свой длинный язык, я осторожно ступила на лед. Вроде, держит. Для верности я подпрыгнула пару раз – опять держит. Но это же у берега… Мой ангел уже отошел метров на пятнадцать, те двое ребят уже миновали середину реки, и пока, вроде, никто никуда не провалился… Мелкими-мелкими шажками я бросилась вслед за ними, стараясь ступать как можно легче…

– А что это у них на плечах? – спросил мой ангел, оглядываясь с довольной ухмылкой.

– Лыжи. Отстань, – коротко ответила я, стараясь держаться в шаге позади него, внимательно глядя под ноги и с ужасом ожидая зловещего потрескивания.

– Ты, что, опять боишься? Как в самолете? – Он неожиданно остановился и повернулся ко мне, расставив в стороны руки. – Давай я тебя отнесу – так быстрее будет.

– Не подходи! – взвизгнула я, замерев на месте. – При движении по льду вес нужно рассредоточивать! И останавливаться нельзя!

Да был ли хоть раз, чтобы он меня послушался! Увидев, что он уже поднимает ногу, чтобы сделать тот последний шаг, после которого оба наших веса неминуемо окажутся сосредоточенными в одной (с моей удачей – самой непрочной) точке, я охнула и, увернувшись из-под его руки, ринулась мимо него к противоположному берегу. Забыв о том, что нужно ступать легкими мелкими шажками. И взывая ко всему его небесному начальству, чтобы они немедленно выбили у него из головы всякую мысль о беге наперегонки.

То ли они меня услышали, то ли мне с перепуга удалось опытного, тренированного ангела обогнать, но на твердой земле я оказалась первой. Не успела я обернуться, чтобы высказать ему все, что я думаю о его наплевательском отношении к порученному объекту хранения, как он лишил меня и этой возможности. Пришлось отбиваться руками. Что он соизволил заметить далеко не сразу.

– А вот драться необязательно! – промурлыкал он, отклоняясь от моего лица.

– Дышать тоже? – еле выдавила из себя я, хватая ртом воздух.

– Ну, идем, посмотрим, раз уж пришли, – вздохнул он так, словно это я его сюда волоком притащила. – О, вон и тропинка есть…

Глянув на бесконечно далекий родной берег с еще более далекими признаками цивилизации на нем, я представила себе обратный путь и решила помолчать до возвращения домой.

Тропинка оказалась хорошо протоптанной – видно, ходили по ней много и часто. Я слегка успокоилась – если бы хоть один несчастный случай был, на берегу бы уже предупреждающие знаки выставили. Наверно. Минут через пять мы вышли к краю другого водоема.

Судя по всему, это было озеро – от реки, видимо, питающееся – и, похоже, неглубокое, с прочным слоем льда, поскольку на нем десятка два человек катались на коньках. Мой ангел уставился на них, как завороженный.

– У тебя такая обувь есть? – отрывисто спросил он, не сводя глаз с катающихся.

– Это не обувь, это – коньки, – поправила я его.

Он досадливо поморщился.

– Нет, – призналась я, не дождавшись от него никакой другой реакции, – у меня ни лыж, ни коньков нет. Ты же знаешь, я спорт не люблю.

– Это нужно поправить, – решительно заявил он, переведя, наконец, восторженный взгляд на меня. Я не стала тешить себя иллюзией в отношении источника этого воодушевления – вот хоть бы раз на меня так глянул, когда я все его проблемы за него решала! – Активный отдых на свежем воздухе намного полезнее для здоровья. Где эти коньки продаются?

А вот это мне уже не понравилось. Я была двумя руками за то, чтобы выбраться завтра из дому – но чтобы прогуляться, а не по магазинам бегать в поисках того, что и нужно-то всего пару месяцев в году. Я оглянулась по сторонам… и точно – метрах в пятидесяти справа от себя увидела небольшую будочку со спасительным словом «Прокат» на вывеске.

– Покупать коньки необязательно, – сказала я. – Вон там их можно напрокат взять.

– Пошли, – тут же отозвался он.

– Завтра, – коротко предложила я.

– Почему? – еще короче спросил он.

– Потому что мы деньги с собой не взяли, – объяснила я с досадой, почувствовав, что завтра поваляться в постели мне не удастся.

Выяснив, сколько стоит прокат коньков, а заодно и лыж, мы вернулись домой. Обратная переправа через реку далась мне намного легче – вот, что значит к родному дому направляться! Я даже рядом с ним пошла, чтобы не вздумал по дороге останавливаться.

Как я и ожидала, на следующий день мне не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы сразу после завтрака мы отправились на улицу. И завтрак оказался ранним (он все бурчал, что нам еще в магазин нужно зайти, а там, глядишь, все коньки расхватают), и в магазине он со всеми покупками справился в рекордные сроки, не вдаваясь ни в какие разговоры с продавщицами, и дома мгновенно разбросал все по местам, бросив мне, чтобы под ногами не путалась…

У озера я сказала ему, засунув руки поглубже в карманы куртки: – Ну, иди. Только недолго, а то стоять холодно.

– Чего это стоять? – удивился он. – Ты же тоже кататься будешь!

От возмущения я на мгновенье онемела. Нет, вы слышали такое? Он меня спросил? Сколько раз я ему объясняла…

– Ты же знаешь, – терпеливо начала я, когда ко мне вернулся голос, – что у меня со спортом дружбы не сложилось. Я несколько раз пробовала на коньки становиться, и, поверь мне, ничего хорошего из этого не вышло. Куча синяков, и все вокруг падают, чтобы на меня не наехать.

– А ты со мной пробовала? – вкрадчиво спросил он.

– Нет, – осторожно ответила я, на всякий случай отступив на шаг в сторону.

– А когда плавала со мной – что, утонула? И танцевать со мной у тебя не получилось? – продолжал расспрашивать он, расплываясь во все более самоуверенной ухмылке.

Надела я эти коньки. Вокруг столько народа было – неудобно же при посторонних ругаться! Когда он сделал едва уловимое движение рукой, я мгновенно вспомнила тот злополучный день, когда он меня в мою собственную гостиную головой вперед занес, и первой бросилась к будочке проката.

Выйдя из нее несколько минут спустя, я нерешительно остановилась. Пару шагов по снегу – это еще ничего, но у меня не было и тени сомнения в том, что произойдет, как только я окажусь на льду. Мой ангел уже скользил там – пока по прямой, лишь у противоположного берега он плавно развернулся и двинулся назад, ко мне, легко огибая других катающихся. Прямо возле меня он лихо затормозил, даже не пошатнувшись, и протянул мне руку. От зависти у меня чуть слезы на глаза не навернулись. Ну, почему он все умеет? Почему у него все получается – с самого первого раза? А я… вот одной ногой стану сейчас на этот лед и – хлоп! Еще и его с собой утащу… будет поднимать меня потом, как первоклашку…

Не опуская протянутой руки, он склонил голову к плечу и вопросительно вскинул бровь.

– Как только я упаду, – предупредила я его, – я тут же возвращаюсь назад.

– Договорились, – легко согласился он.

– Честное слово? – спросила я, подозрительно вглядываясь в его довольное лицо.

– Честное слово, – подтвердил он. – Одно падение – и мы уходим.

Принципиально не обращая внимания на его раскрытую ладонь, я ступила на лед и тут же замахала руками, пытаясь найти ускользающее равновесие.

– Назад, – выдохнула я, но чтобы вернуться в блаженно податливый сугробик, мне нужно было либо развернуться, либо попятиться – и ни на то, ни на другое я просто не могла решиться.

– Тихо, тихо, – послышалось у меня над ухом. Он каким-то образом оказался слева и чуть позади меня. – Прекрати руками размахивать, обопрись лучше на мою руку. Стоишь?

Я едва заметно кивнула, боясь, что более решительное движение заставит его подумать, что я могу стоять на этом чертовом льду самостоятельно.

– А теперь представь себе, что мы танцуем, – продолжил он ворковать как ни в чем ни бывало – ну, конечно, я же не то, что стукнуть его, я вообще шевельнуться не решалась. – Я тебя буду вести, а ты просто отталкивайся слегка и скользи. Главное – в ритм попасть. Ну что, поехали?

– Нет, – прорезался у меня голос. Довольно противно писклявый.

– Да, – ответил он, и двинулся вперед.

В целом, это не очень походило на то, как мы танцевали – тогда я хоть ногами перебирала. Держа меня за локти, он словно велосипедом управлял – поворачивал руль то вправо, то влево, и колесо само послушно в нужную сторону катилось… в смысле, нужная нога вперед выдвигалась и скользила, пока он на другой локоть не надавливал.

У противоположного берега он чуть сильнее крутанул руль, и я вдруг развернулась на 180 градусов, по инерции выбросив вперед руки, чтобы смягчить падение. Он дернул меня назад, как взбесившуюся лошадь, мои ноги с готовностью ринулись вперед, чтобы позволить телу приземлиться на самую мягкую его часть – смирившись, я зажмурилась… Неприятные ощущения возникли почему-то не там, где я ожидала, а в локтях – их словно тугими ремнями перехватило.

– Становись на ноги и прекрати жульничать, – раздался у меня над головой спокойный голос. – Упасть я тебе все равно не дам, в худшем случае вот так сейчас назад и поедешь – ногами вперед.

Кое-как подтянув под себя ноги, я встала на них, пошатываясь.

– Я не жульничала, – ради справедливости заметила я, – нечего было меня без предупреждения разворачивать.

– Хорошо, – опять согласился он. – Предупреждаю: сейчас мы катимся назад, объезжая по дороге всех, кто нам встретится.

– Нет, – выдохнула я.

– Да, – уверенно кивнул он, и опять двинулся вперед. – Только ноги чуть сгибай, а то крепатура будет.

Скажу прямо: тем, кто катался рядом с нами в тот день, крупно повезло, что я твердо поверила в то, что мой ангел ни под каким видом не даст мне благополучно шлепнуться перед каждым виражем и предотвратить тем самым нанесение увечий окружающим. Крепко сжав перед собой руки (а заодно и зубы), чтобы не вцепиться ими в первого встречного, я принялась послушно копировать движения моего… мучителя, наклоняясь то вправо, то влево под нажимом его ладоней. И скоро поняла, почему моряки ходят враскачку. Действительно, главное – уловить момент, когда тебя начинает заваливать на одну сторону и двинуться в том направлении другой ногой… И отталкиваться при этом нужно не резко, чтобы не кувыркнуться головой вперед… И лучше держаться не прямо, словно аршин проглотила, а чуть наклониться вперед, тогда встречное движение воздуха не будет норовить назад тебя опрокинуть…

– Ну, все, завтра еще придем, – вдруг услышала я довольный голос моего ангела.

Уже час, что ли, прошел?! Очнувшись, я огляделась по сторонам. Народу на естественном катке прибавилось, но никто даже не смотрел в нашу сторону – ни с насмешкой, ни с раздражением. Похоже, у меня все же получилось никого не сбить с ног.

– Может, еще хочешь покататься? – хитро прищурился мой ангел.

– Да, – неуверенно кивнула я.

– Нет, – решительно замотал он головой. – Пошли домой – обедать пора. И ты, по-моему, сама сказала: полдня на улице, полдня дома.

С тех пор, до самого конца выходных мы каждый день приходили на этот каток. Вскоре он держал меня уже за один только локоть, потом – за руку, а потом и вовсе бросил – прямо посреди озера – и принялся кружить вокруг меня, закатывая глаза всякий раз, когда мне удавалось дотянуться до него. Чтобы стукнуть. От злости я даже забыла, что не могу сама на коньках стоять.

Мы и лыжи попробовали, но они нам обоим не понравились. Мой ангел постоянно вырывался вперед на лыжне, а у меня лыжи если и скользили, то обязательно в разные стороны, а палки скорее тормозами работали.

– Нет, на лыжах, наверное, интереснее с горы спускаться, – задумчиво произнес мой ангел после первой же попытки, и я всерьез задумалась о том, чтобы поискать в Интернете инструкцию о правильном наложении шины прямо на месте несчастного случая.

Каждый день мы возвращались домой раскрасневшиеся, возбужденные и голодные. Мой ангел всю дорогу подначивал меня по поводу моей нелюбви к спорту и охотно соглашался с моим бывшим пристрастием сидеть в четырех стенах – после обеда. Стоило мне заикнуться о походе хотя бы в кино вечером, как у него тут же находилась тысяча аргументов в пользу того, насколько уютнее можно устроиться дома перед телевизором. Спорить с ним было бесполезно – в ответ он только начинал урчать, как кот; драться – опасно, поскольку он мог совершенно непринужденно перекинуть меня через плечо и внести в таком виде в подъезд.

Здороваясь с соседями во дворе, мы не сразу заметили, что в ответ нам молча кивают, поджав губы и разглядывая нас в упор. Жили рядом с нами люди в основном среднего возраста и пожилые – как мы позже узнали, этот массив был построен на месте бывшего частного сектора, жителей которого поселили, разумеется, в первые же построенные дома. Они все прекрасно знали не только своих соседей, но и их семьи и истории, и мы практически с первого дня почувствовали себя среди них незваными чужаками.

– А что это они такие неприветливые здесь? – удивился как-то мой ангел.

– Ну, мы все же здесь новички, – постаралась найти объяснение я, – вот и приглядываются они, что мы за люди.

– А чего приглядываться? – пожал плечами мой ангел. – Как будто у нас это на лбу написано. Можно ведь просто поговорить, расспросить нас о том, что им там интересно.

На первый разговор с соседями мы нарвались как раз накануне встречи со Светкой и Мариной. Вернее, на второй и с соседкой – с той самой, которая прогнала нас от двери, когда мы приехали впервые глянуть на квартиру моего ангела. Мы вывалились из лифта (мой ангел толкал меня вперед, крепко держа сзади за руки, в то время как я пыталась лягнуть его) в тот самый момент, когда она направлялась к себе с пустым мусорным ведром. Увидев ее возмущенное, повернутое к нам лицо, мы оба тут же осеклись на полуслове.

– О, здравствуйте! – вернул на лицо улыбку мой ангел. – Вы ведь – наша ближайшая соседка? Давайте знакомиться: меня зовут Анатолий, а это – моя жена Татьяна.

– И вам здравствуйте, – раздраженно ответила старушка. – Давно уж хотела вам пару слов сказать…

– А Вас-то как зовут? – перебил ее мой ангел.

– Варвара Степановна, – нехотя ответила она, – и я хочу…

– Очень приятно познакомиться, – расплылся мой ангел в самой неотразимой из своих улыбок.

Старушка, однако, оказалась стойкой – тот заряд обаяния, которым выстрелил в нее мой ангел, привел ее, казалось, лишь в большее раздражение.

– А вот нам, молодой человек, совсем не приятно то, что вы здесь вытворяете, – ядовито прошипела она. – Сколько это безобразие будет продолжаться?

– Какое безобразие? – опешил мой ангел.

Я молчала, не зная, чем ему помочь. У себя в доме я всех соседей с самого детства знала – когда мы туда переехали, я совсем маленькая была. Может, и случались у родителей с ними скандалы, но я ни одного припомнить не могла. А когда я выросла, все уже как-то притерлись, приноровились друг к другу, и отношения установились доброжелательно-отстраненные: «Вы нам не мешаете, а мы – вам».

– У нас здесь, молодой человек, не общежитие, – назидательно проговорила тем временем старушка, – чтобы крики и визги с утра до ночи стояли. Не знаю, где вы раньше жили, – она ехидно поджала губы, – но со своим уставом в чужой монастырь не ходят.

– Так, может, позволите с вашим уставом ознакомиться? – У моего ангела начали раздуваться ноздри, и я незаметно дернула его за рукав. Трудно ему спокойно выслушать ее?

– У нас здесь люди немолодые живут, им тишина и покой нужны. – Она, казалось, ждала малейшего намека на конфронтацию, чтобы распалиться еще больше. – А вы… Дверью своей грюкаете так, что весь дом трясется, телевизор по вечерам орет, как оглашенный – я у себя каждое слово слышу, по этажу топаете, как на вокзале, в лифте Бог знает, чем занимаетесь…

– И чем же это мы в лифте занимаемся? – спросил мой ангел сквозь зубы, выпрямляясь. Я быстро взяла его под руку и крепко прижала ее к себе, отвлекая его внимание на себя. Пусть лучше меня взглядом испепеляет – я уже привыкла.

– Не знаю и знать не хочу, – отрезала старушка. – Вот только лифт поломается – нам наверх пешком ходить никакого здоровья не хватит. Одним словом, молодой человек, я Вас предупреждаю: не утихомиритесь – я на ваше хулиганство в милицию заявлю. – Вскинув острый подбородок, старушенция развернулась и пошаркала ногами к своей двери.

Несколько мгновений мой ангел стоял на месте, закрыв глаза и тяжело дыша. Я осторожно потянула его за рукав, боясь уже хоть какие-то звуки издавать, и когда он глянул на меня, кивнула в сторону выхода.

– Пошли домой – есть хочется, – добавила я почти шепотом.

Когда мы вошли в коридор, старушкина дверь уже закрывалась.

– И дверь в лифтовую за собой закрывать надо – не лето на дворе, – донеслось оттуда. На нас снова глянул торжествующий птичий глаз, и соседская дверь с грохотом захлопнулась.

Когда мой ангел набрал код на замке, я быстро втолкнула его в квартиру и осторожно прикрыла за собой дверь. Кто его знает – она у нас тяжелая, бронированная; может, действительно сильно стучит, а мы и не замечали?

– Вот же… кошелка старая! – Мой ангел стоял в прихожей, глубоко засунув руки в карманы, покачиваясь с пятки на носок и выдвинув вперед челюсть.

Я не стала его успокаивать – все равно, пока не поест, ни слова из моих увещеваний не услышит. И действительно, после обеда он нехотя согласился, что люди бывают разные, а пожилые и вовсе непростую жизнь прожили, и расстраивать их просто нехорошо, и нам ничего не стоит помолчать несколько минут, пока мы в подъезд входим и на лифте к себе на этаж поднимаемся…

Поэтому нетрудно себе представить, что на следующий день, когда к нам завалились Светка с Сергеем и Мариной и с порога начали шумно здороваться, я тут же замахала на них руками и быстро втащила их в квартиру.

– Ты чего? – удивленно глянула на меня Марина.

– Да ничего, соседи обижаются, – объяснила я.

Мой ангел повел Светку с Сергеем осматривать его владения, Марина отмахнулась: «Да я уже все видела!» и осталась со мной в прихожей.

– Татьяна, ты прости – не смогла я раньше приехать, я прямо с работы, – начала она, и тут же перешла прямо к делу: – Так что там за разговор был?

– Да о Светке, – замялась я. – Она же нас прекрасно знает и поняла, конечно, что между нами что-то произошло, о чем ей решили не говорить. Может, расскажем ей?

– О чем? – прищурилась Марина.

– Да обо всем, – кивнула я в сторону спальни, откуда доносился голос моего ангела.

– Ты, что, вообще с ума сошла? – тихо спросила Марина, глядя на меня в упор.

– Ну, почему же нет? – Я вспомнила то время, когда мой ангел меня держал в полных потемках. – Она же – умный человек! И язык за зубами держать умеет. Я себя последней свиньей в последнее время чувствую: столько лет дружим, а теперь вот тайны появились. Мы ее словно исключили из своей жизни. Или, по крайней мере, из части ее…

– Татьяна, скажи мне, пожалуйста, – помолчав, заговорила Марина, – как ты считаешь, Светка хорошо живет? Счастливо?

– Ну,… да, – неохотно признала я, чувствуя, куда она клонит.

– Так вот дай ей и дальше жить спокойно и счастливо, – решительно продолжила Марина. – Ей все эти заоблачные премудрости ни к чему, ей в ее обычной жизни тепло и уютно, со всеми ее человеческими радостями и печалями. – Она вдруг прищурилась. – Ты вот Гале пыталась глаза раскрыть… Да, я знаю, – усмехнулась она, когда я возмущенно открыла рот, – мне Тоша доложил. Она ведь тебе просто не поверила. А Светка или обидится – решит, что мы ее разыгрываем, или еще хуже – поверит и начнет себе всякие страсти господни представлять, в которые мы влезли. И потом… – Она снова внимательно глянула на меня. – Ты предлагаешь посвятить ее во все и тут же взять с нее слово, что она Сергею ничего не расскажет?

Я не нашлась, что ответить – об этой стороне дела я как-то не подумала.

– Вот именно, – кивнула Марина. – Не надо ее будоражить, пока у нее нет потребности в великих тайнах разбираться. Мне же ты никакие секреты не раскрывала, – ухмыльнулась она, – я сама до всего докопалась.

– А если она вопросы начнет задавать? – сдаваясь, спросила я. – А она начнет. И чует мое сердце, прямо сегодня.

– Вот я ей на них сегодня и отвечу, – пожала плечами Марина. – Твое дело – мою версию поддержать. И Анатолия своего как-нибудь под столом ногой пни, чтобы не высовывался.

Вопросы Светка начала задавать, как только мы уселись за стол. Осмотр квартиры закончился в гостиной, в которой все уже было готово к приему гостей, поэтому мне никак не удалось улучить минутку, чтобы предупредить его. Оставалось лишь надеяться, что его неизменное стремление противоречить Марине во всем осталось в прошлом году – вместе с его антипатией к ней.

– А как у Гали дела? – поинтересовалась она после первого же тоста за долгую и счастливую жизнь на новом месте. – Я думала, что вы и ее пригласите.

– Да Галя сказала, что к нам далеко добираться, ей отдохнуть хочется – выходных-то всего неделя, – ответила я, и добавила, предваряя ее следующий вопрос: – И у Тоши дела какие-то обнаружились.

– Далеко – это точно, – рассмеялся Сергей. – Вас теперь, небось, никуда загород и не вытащишь – все прелести природы прямо под боком.

– Теперь мы вас к себе вытаскивать будем, – пообещал ему мой ангел. – Мы пока здесь разведку проводим – так вот я вам скажу, такие места здесь есть…

– А как она вообще? – Светка, видимо, твердо вознамерилась не позволить разговору уйти в другую сторону.

– Ничего, – ответила я. – По-моему, она уже отошла, успокоилась, сейчас вот ребенка ждет не дождется.

– А Денис что? – Светка нарочито обращалась только ко мне. – Так и не появлялся больше?

– А насчет Дениса, Свет, – старательно рассмеялась я, умывая руки, – ты у Марины спрашивай – это она с ним в последнее время общалась.

Мой ангел встревожено глянул на меня. Я толкнула его ногой под столом. Он еще больше нахмурился.

– Денис, друг мой Светик, – с готовностью подхватила Марина, – ушел в голубую даль. И не просто ушел, а со значительным ускорением.

– Как это? – уставилась на нее Светка. А заодно и мой ангел. Причем с выражением такого удивления в глазах, что я прыснула. Он метнул в меня яростным взглядом, потом вновь перевел глаза на Марину – с тревожным ожиданием, потом вновь на меня – с тяжелым подозрением, потом вновь на нее – уже с настоящей паникой…

– Свет, ну, ты же знаешь, что я таких самоуверенных красавчиков на дух не переношу, – объяснила Марина. – А этот еще решил, что может любой девчонке жизнь испортить, а потом как ни в чем ни бывало на следующий объект нацелиться.

– Это на тебя, что ли? – хмыкнул Сергей.

– Угу, – глазом не моргнув, ответила Марина. – Вот я и дала ему хороводы вокруг себя поводить, а потом объяснила, что для меня он недостаточно интересен. И если он еще раз появится около меня или моих знакомых, то на него, крутого, еще покруче управа найдется.

Светка со значением глянула на меня. Я чуть развела руками, склонив голову. Мой ангел заметно расслабился.

– А что, действительно нашлась? – спросил вдруг Сергей с заметным интересом.

– Ну, если хорошо поискать… – небрежно бросила Марина, и задумчиво добавила: – Самое смешное – мне эту идею сам Денис и подбросил… – Обведя нас всех взглядом (на лице моего ангела она чуть задержалась), она рассмеялась. – Ну, помните, как он на пляже распинался, что можно и нужно наказывать тех, которые другим людям жизнь отравляют? Не думал, наверно, что эта палка его самого другим концом ударить может…

– Ты ему за Галю, что ли, отомстила? – улыбнулась Светка.

– Не только, – покачала головой Марина. – Я действительно считаю, что низость и подлость не должны оставаться безнаказанными. И чем дальше, тем больше мне эта мысль нравится… – Она вдруг встряхнулась и закончила с задором в глазах: – Не люблю я, когда хороших людей обижают.

– Хотел бы я посмотреть на того, кто тебя обидит! – хохотнул Сергей.

– Вот и я решила… посмотреть, – также шутливо ответила ему Марина.

– А другого конца палки не боишься? – спросил вдруг мой ангел.

– А я уже давно мало чего боюсь, – медленно проговорила Марина, глядя ему прямо в глаза. – Теперь пусть всякие мерзавцы меня боятся.

Мой ангел заерзал на стуле, явно не решаясь продолжать этот разговор, но тут на помощь ему неожиданно пришла Светка.

– Не знаю, Марина, – сказала она, нахмурившись, – мне кажется, что Анатолий прав. Месть – это действительно палка о двух концах. Кто-то совершил подлость, ты хочешь отплатить ему той же монетой – чем ты лучше его?

– Тем, что я это делаю в ответ, – спокойно отозвалась Марина, – я просто даю сдачи. Безропотность жертвы приводит к тому, что всякая дрянь даже не задумается при выборе следующей.

– Но ведь ты же опускаешься до их уровня! – воскликнула Светка.

– А с заоблачных высей очень плохо видно, что в темных переулках происходит. – Коротко глянув на моего ангела, Марина откинулась на спинку своего стула. – Преступников наказывают те, кто по земле ходит – рядом с ними. Потому что они их знают.

– Ну, настоящих преступников – конечно! – не на шутку разволновалась Светка. – А насчет тех, которые, как ты выразилась, жизнь отравляют – неправа ты, Марина! Раз отравляют, значит, есть у них в душе, чем отравлять; а ты начнешь то же самое делать – и тебя ведь изнутри разъедать начнет!

Марина значительно глянула на меня, и я с ужасом представила себе реакцию Светки на информацию о существовании темных ангелов, смысл жизни которых сводится к «отравлению» других людей, и о том, что нам довелось всерьез с ними столкнуться.

– Татьяна, а что ты думаешь по этому поводу? – вдруг послышался рядом со мной голос моего ангела.

Я вздрогнула. С чего это его мое мнение заинтересовало? Да еще и после того, как столько времени врал мне про Дениса? Ну, не врал – но ведь и правды-то не говорил! Я ведь тогда, как Светка сейчас, ничего не знала – все общие разговоры вела, ситуацию со всех сторон рассмотреть старалась, всем оправдания найти. Впрочем, понятно – заметил, небось, как мы с Мариной переглянулись, словно она и меня убеждает, и решил ее моими устами приструнить. Нет уж – сам спросил, что я думаю!

– Однозначно мне трудно ответить… – начала я.

– Ну, кто бы сомневался! – рассмеялась Марина.

– Но я скажу! – разозлилась я и на нее тоже. – Однозначного ответа и быть не может, потому что люди – разные. Абстрактные разговоры всегда легко вести, пока в конкретной ситуации в конкретного человека не упрешься. Вот Гале, к примеру, проще было вычеркнуть Дениса из своей жизни, забыть о нем и продолжать дальше жить спокойно, не кипя от злости – точно, как Светка говорит.

Мой ангел энергично закивал головой.

– А мне бы этого было мало, – мстительно продолжила я, и он замер. – Мне было бы приятно представить себе, как его встречают где-нибудь… в темном переулке и ломают ему руки-ноги. – У моего ангела забегали глаза, как будто он пытался что-то припомнить. – Но только представить – я не стала бы искать того, кто мог бы это сделать. Просто злость свою выплеснула бы в такой мысленной картине, чтобы она меня больше не точила. – Нахмурившись, мой ангел снова внимательно глянул на меня. С опаской, с удовлетворением отметила я. – А вот Марине, наверное, не просто пар нужно выпустить, а так, чтобы он механизм какой-нибудь в действие привел. И желательно – с высоким кпд, – решила я пошутить напоследок.

Похоже, удалось. Они все рассмеялись, и обстановка за столом заметно расслабилась.

– Ну, люди, само собой, разные, – повернулась ко мне с улыбкой Светка.

– Слава Богу! – бросил мой ангел, покосившись на Марину.

– Марине без высокого кпд никакое дело неинтересно, – согласно закивал Сергей.

– Молодец, Татьяна! – ухмыльнулась Марина, и вдруг хитро прищурилась: – Насчет абстрактных разговоров – это ты в самую точку попала. Я сама их терпеть не могу. Совсем другое дело конкретным случаем заняться. И раз уж мне подвернулась такая возможность… Вернемся к этой теме шестнадцатого.

– Марина, но шестнадцатое же – рабочий день! – простонала Светка.

– Каким конкретным случаем? – завопил мой ангел.

– Шестнадцатое – это пятница, – ответила Марина Светке, – и я свой день рождения никуда переносить не собираюсь. Встретимся после работы, на часик – как обычно.

– Каким конкретным случаем? – процедил мой ангел сквозь зубы.

– Интересным, – загадочно улыбнулась Марина, – и который касается только меня, – добавила она с нажимом, и я поняла, что больше из нее и слова не вытянешь. Мой ангел, по-моему, тоже – судя по его мрачному виду.

По случаю выходных мы засиделись, и гости наши начали собираться домой где-то около одиннадцати. Мы вышли их проводить, и в ожидании лифта Марина начала раздавать всем указания по поводу дня своего рождения.

– Заберешь Светку с работы на машине – и прямо в «Фараон». Не забыл с прошлого года, где он находится? – наставила она палец на Сергея.

– Ты хоть раз что-нибудь поближе не могла найти? – поморщился Сергей.

– Поближе – не значит получше, – отрезала Марина. – Свет, на работе не задерживаться – один раз уйдешь вовремя. – Она повернулась к нам. – Вас я сама заберу. Анатолий, ты же будешь Татьяну с работы встречать, правда? – умильно улыбнулась она моему ангелу.

В этот момент подошел лифт, и еще раз обменявшись клятвенным «Шестнадцатого никаких отговорок», мы расстались с нашими гостями.

Мой ангел повернулся ко мне с явно нарисованной грозовой тучей на лице…

Спасла меня соседка. Та самая старушка Варвара Степановна. Не успели мы и шагу в коридор ступить, как она выскочила из своей двери, и на нас понеслось:

– Да когда же это кончится?! Вам здесь, что, проходной двор?! То они ремонт делают – второй! – и пыль тебе, и грязь, и мебель туда-сюда совают! То переезжают – дверью своей по десять раз в день грюкают! А теперь еще и толпы к ним ходить будут – да посреди ночи, да гогочут, как цыгане?!

Мой ангел шагнул к ней, и старушенция вдруг смолкла и отступила назад.

– Больше это не повторится, – тихо и отчетливо проговорил мой ангел. Только на последнем слове как будто отдаленный гром громыхнул. – А сейчас мне нужно с женой поговорить.

– Ну, тогда… ладно… я пойду, – пробормотала старушка и начала мелкими шажками пятиться к своей двери.

Мой ангел развернулся, молча схватил меня за локоть и без всяких церемоний затащил в квартиру.

– Что она задумала? – полетело мне в лицо, как только он захлопнул дверь. Изо всех сил.

– Если ты о Марине, то понятия не имею, – честно ответила я.

– Не ври! – рявкнул он. – Я видел, как вы переглядывались!

– Мы не потому переглядывались! – огрызнулась я, и принялась сбивчиво объяснять: – Я просто Светке все хотела рассказать – она уже и так что-то почуяла! – а Марина мне сказала, что Светке еще рано – и что она ей по-своему все преподнесет – и потому так разговор и повернула – и я теперь согласна – Светка все равно не поверит – как Галя. Вот.

– Что ты хотела Свете рассказать? – тихо спросил мой ангел, наклоняясь ко мне.

Вот теперь я струхнула по-настоящему.

– Ну, все, – забормотала я, вжав голову в плечи и косясь в сторону. – В общих чертах. Про Дениса и нашу с Мариной размолвку. Не называя имен и не вдаваясь в подробности. Но Марина лучшую историю придумала. И не смей на меня орать, – на всякий случай перешла я на октаву выше, – бабка сейчас милицию вызовет!

– Милицию. – Он привалился спиной к противоположной стене, отдуваясь. – Значит, милиции ты боишься, а секреты, которые клещами из меня вытянула, направо и налево разбалтывать – это тебе нипочем? Меня под очередное служебное расследование подставить – и Тошу заодно! – это тебе вообще наплевать, да?

– Не направо и налево, а Светке! – обиделась я. – И ничего я из тебя не вытягивала – сам все рассказал, и ничего тебе за это не сделали! И посоветоваться с тобой я, между прочим, собиралась. Потом. Я же не сегодня думала Светке все рассказывать. Я просто хотела сначала Маринино мнение узнать – как главной участницы…

– Как кого? – Мой ангел оглушительно расхохотался. – Нет-нет, я не спорю, – помахал он рукой, когда я открыла рот, – Дениса она в лужу красиво посадила, но я хотел бы посмотреть, что бы у нее вышло, если бы Стас каждый ее шаг, как курица-наседка, не страховал…

– Кто? – переспросила я.

– Стас, – повторил мой ангел. – Тот, который Дениса отсюда увел. Руководитель отдела карателей.

Я вспомнила мускулистого парня неприятной наружности, который появился у нас перед самым Новым Годом. А ведь действительно – он вместе с Денисом пропал, когда мы с Мариной из кухни вернулись.

– Слушай, может, нам уже на работу пора? – тихо спросила я.

– Чего это? – настороженно глянул он на меня.

– Мы, по-моему, переобщались, – ответила я, глядя в пол. – Вон ты своих вспоминать начал – значит, скучно тебе уже.

– Да нет, Татьяна, с тобой соскучиться я как-то не успеваю, – хмыкнул он. – А насчет своих – кто народ сегодня собрал? С тобой общаться я сутками готов – но только наедине, чтобы никто тебя бредовыми идеями не отвлекал. Так что передай Марине…

– Сам и передашь, – буркнула я. – Шестнадцатого. Ты, по-моему, под Новый Год обещал отныне в самом непосредственном контакте с ней находиться.

– Обещал. На свою голову, – вздохнул он и, зайдя мне за спину, обхватил за плечи. – И Стасу обещал присмотреть, чтобы она, сломя голову, в первое попавшееся осиное гнездо не ринулась, – пробормотал он мне на ухо и добавил еще тише, подталкивая меня к спальне: – И никого другого за собой туда не утащила.

Ближайшие несколько дней у меня все не шли из головы Маринины рассуждения о том, что нужно давать сдачи и держать зло в страхе. Чего-то в них не хватало. И только после встречи с родителями я поняла чего – терпения. А может, мысли об отдаленных последствиях.

Встретились мы с ними по традиции на Рождество – начали, по давно заведенному обычаю, с обеда, во время которого был подведен итог нашим достижениям (поскольку на сей раз у нас собрались), после чего последовали их советы по дальнейшему благоустройству нашей жизни. Я слушала, как они, привычно сменяя друг друга, рассказывают нам, как, что и когда делать, и вдруг поймала себя на том, что меня это совершенно не раздражает.

Сколько раз, подумала я, мы с ними доводили друг друга до белого каления, сколько раз они говорили мне такие вещи, что в ответ мне хотелось только орать, чтобы они оставили меня в покое со своими опостылевшими поучениями, и что? Сдержаться мне далеко не всегда удавалось, но в большинстве случаев что-то все же останавливало меня перед тем, чтобы – в ответ на унизительное, как мне тогда казалось, пренебрежение к моему пониманию вещей – дать им сдачи, да побольнее, как Марина предлагала. Сидела где-то внутри неосознанная надежда, что однажды мы сможем услышать друг друга – нужно только, сцепив зубы, дождаться этого момента. И, если уж быть до конца откровенной, питалась эта надежда – столько лет! – какой-то отчаянной потребностью в их одобрении.

Я поняла это, когда они принялись хвалить – сдержанно, с оговорками, но хвалить – наш ремонт, наш переезд, вид из окна и здоровую атмосферу нашего района, наш обед и внимательное отношение к правильному питанию. Внутри меня вдруг забулькал теплый фонтанчик полного удовлетворения. И благодарности. До меня вдруг дошло, что они смотрят на жизнь с расстояния в двадцать лет из моего будущего. И для них эти двадцать лет уже утрамбовались в плотный слиток чистейшего опыта, выдавив из их сознания воспоминания о безрассудном любопытстве, безграничной уверенности в своих силах, горькой обиде на обстоятельства при неудачах и яростном стремлении доказать, что они тебя не сломят.

Я ведь тоже уже забыла ту сумасшедшую круговерть, в которой нас носило, как щепку в горной реке, во время ремонта, и сейчас с одним только удовольствием оглядывалась на его результаты.

Что же мне мешает просто послушать их советы – просто послушать и запомнить? Все бросить и немедленно следовать им меня ведь все равно ничто не заставит, но однажды – если вдруг собственного опыта не хватит – всплывет в памяти, с какой стороны можно к делу подступиться. Так у каждого человека в доме со временем накапливается масса ненужных с виду вещей, и наступает момент, когда он – неожиданно для себя – припоминает: «А вот лежит у меня давненько в том дальнем шкафчике именно то, что сейчас нужно!».

Следом за этими мыслями пришла ко мне и другая – которая понравилась мне намного меньше. Мой ангел ведь тоже – кладезь человеческого опыта – и своего, и чужого, утрамбованного, мне, что, и его всякий раз безропотно слушаться? Нет-нет-нет, у меня и другие… весьма разумные соображения мелькали: «Разве что однажды,… когда вдруг растеряешься,… а пока просто послушать…».

На работе, на которую мы все вернулись девятого января, я получила лишнее подтверждение того, что Маринина теория далеко не всегда и не ко всем применима. Хватило же у Тоши терпения дождаться, пока Галя сама от Дениса откажется! А начал бы он ему откровенно мстить, да еще и физически – Галя бы из простого человеческого чувства противоречия вцепилась бы в своего идола мертвой хваткой. Правильно я тогда Тошу настроила! Скандал, правда, он Гале учинил – не удержался, но тут мой ангел, скорее, виноват – нечего было парня подпаивать. Вот тебе и многолетний опыт! Главное – не забыть об этом случае, когда он меня опять попробует авторитетом давить!

Гале, судя по всему, тоже удалось выбраться из подстроенной Денисом западни без какого бы то ни было видимого ущерба. После того, как она отказалась прийти к нам на новоселье, у меня закралось опасение, что осталась у нее в душе заноза, что она старается избегать всего, что может напомнить ей о Денисе… Но после новогодних выходных я встретила ту самую Галю – приветливую и улыбчивую – которую я так давно знала и которой мне так не хватало в последнее время. Пожалуй, даже более улыбчивую – на днях у нее впервые шевельнулся ребенок, и она ни о чем другом просто говорить не могла.

– Мне сказали, что скоро можно будет определить, мальчик это или девочка, но я даже знать не хочу, – поведала она мне, сияя.

– Почему? – удивилась я.

– Да какая разница! – махнула она рукой. – Главное – чтобы здоровенький был. У меня сейчас вся жизнь на это направлена: и режим, и диета – в жизни представить себе не могла, сколько всего нельзя! – Она рассмеялась.

– А чего нельзя? – с любопытством спросила я.

Она принялась загибать пальцы.

– Острое – нельзя, соленое – нельзя, слишком много мучного – нельзя, алкоголь – нельзя, шоколад – нельзя, недостаток кислорода – нельзя, переутомление – нельзя…

– Шоколад нельзя? – с ужасом переспросила я.

– Ну, не то, чтобы совсем, – улыбнулась она, – но в сладком ограничивать себя приходится – ужас! Но ничего – и потом восполню.

– А что ты про режим говорила? – вспомнила я.

– Утром – зарядка, питание – четыре-пять раз в день, ложиться спать – не позже одиннадцати, и перед сном – погулять не менее получаса, – перечислила она. – Меня Тоша, словно собачку породистую, по часам нужное время шагать заставляет.

– Тоша? – тут же навострила уши я.

– Ты только не подумай чего, – смутилась Галя. – Мы просто так, по-дружески встречаемся. Он сказал, что шефство надо мной берет, чтобы я не забыла о чем-нибудь, для ребенка важном. – Она задумчиво покачала головой. – Это же надо – совсем молоденький мальчик, в жизни бы не поверила, что он может так трепетно к детям относиться.

– Но это же замечательно, Галя! – воскликнула я со вспыхнувшей надеждой. – Кто его знает, как жизнь дальше повернется…

– Нет, Татьяна, – решительно возразила мне Галя. – Я вижу, куда ты клонишь, и еще раз говорю тебе – нет! Я уже о муже помечтала – хватит. Я только сейчас поняла, какие это все глупости… Знаешь, как говорят: «Мужчины приходят и уходят, а дети остаются».

Я не стала с ней спорить, чтобы не бередить прошлое, но эта поговорка мне никогда не нравилась. У меня никогда не было непреодолимого желания обзавестись детьми; по крайней мере, выходить замуж ради этого – за того, кто нравился, скорее, моим родителям, а не мне – я не стала. Потом у меня в жизни появился мой ангел и, спустя некоторое время, признался, что детей у него быть не может – эта новость меня тоже в отчаяние не привела, чего не скажешь о его благородном предложении оставить меня для кого-то более детородного. Но вот сейчас, когда Галина ситуация показала, что он ошибся (как всегда!), у меня вдруг возникло ощущение, что мне чего-то остро не хватает…

– Жалко, что ты не смогла к нам прийти, – сказала я Гале. – Все так расстроились – очень хотели тебя повидать. Приветов вот кучу передали…

– Спасибо, Татьяна, – улыбнулась она. – Ты всем тоже привет передавай и скажи, чтобы не обижались. У меня просто стиль жизни сейчас такой… для компании не очень подходящий. Вот произведу на свет чудо свое – тогда и общение наверстаю, вместе с шоколадом!

Нет, ну какая все-таки Галя молодец, с завистью подумала я. Вот умеет же человек одни светлые стороны во всем видеть! Я опять почувствовала, что безнадежно застряла где-то между Галиной добротой и Марининым умением отстаивать свои права. В теории Галина позиция в жизни нравилась мне намного больше, а вот на практике… временами меня так и подмывало дать сдачи. В последнее время – все чаще.

Наша бабушка-соседка скандалов больше не устраивала. В присутствии моего ангела. Когда мы уходили из дому или возвращались вместе, ее было и не слышно, и не видно. Но вот когда я оказывалась одна… Профессиональная популярность моего ангела росла – не стремительно, но неуклонно – старые клиенты рекомендовали его другим, и после Нового Года ему сделали несколько новых предложений. Согласился он не на все, но всякий раз ему требовалось подъехать на предварительную встречу, чтобы выяснить требования и условия работы, и он не всегда успевал забрать меня с работы.

Так вот, когда я возвращалась домой одна, бабуля всегда тут же оказывалась в коридоре – и бросала едкие замечания. Началось с того, что она заявила мне, что у них принято, чтобы соседи по очереди убирали на этаже. «Не в гостинице живем, чтобы прислуга за порядком следила», – заметила она, поджав губы. Я сказала, что вполне готова включиться в эту очередь. Первая же моя уборка прошла ее краткую, но всеобъемлющую инспекцию. Когда я домывала пол, она прошаркала к мусоропроводу, жуя губами и горестно вздыхая, что вот лучше бы, мол, подселилась к ним пара постарше – из тех, которые «знают, с какой стороны за швабру браться».

Когда однажды я оказалась рядом с ней возле лифта на первом этаже, она ринулась в него первой, чуть не сбив меня с ног.

– Да что же Вы толкаетесь! – возмутилась я.

– А то, что старших вперед пропускать надо, – торжествующе провозгласила она.

– Так ведь я же и хотела, чтобы Вы у нас на этаже первой вышли, – постаралась я утихомирить ее, сдерживаясь из последних сил.

– Эта молодежь, я вижу, никакого понятия об уважении не имеет, – ядовито бросила она. – Пожилого человека и вперед пропустить можно, и в лифте потесниться, чтобы он первым вышел – не убудет от вас!

Всякий раз я отворачивалась и старательно рассматривала единственную светлую сторону – мой ангел ничего об этом не знал. Первый раз он довольно прилично задержался, и к его приходу я уже успела забыть об инциденте, а потом… усугублять не хотелось. Зная его бешеный характер, мне даже жалко бабушку становилось. Потом, когда я ее уже не видела. Терпение, напомнила я себе – пожилым людям к переменам привыкать трудно; нужно только подождать, а пока не слишком часто на глаза ей попадаться.

Поэтому в пятницу, шестнадцатого, перспектива пойти к Марине на день рождения и вернуться домой попозже и с моим ангелом пришлась весьма кстати.

Вечером мы вышли из офиса с Галей и Тошей – мой ангел не стал назначать на тот день никаких встреч и ринулся вперед, чтобы материализоваться на улице – и тут же увидели его, стоящего рядом с Мариной прямо у крыльца.

– Всем привет, – без особых вступлений провозгласила Марина, – поехали!

– Марина, я тебя поздравляю, – быстро заговорила Галя, – и всего тебе самого лучшего – от души! – но…

– Галя, давай только без «но»! – поморщилась Марина. – Это ты Татьяне будешь зубы заговаривать про то, что далеко ехать. Я вас всех везу и назад прямо к подъезду доставлю.

– Да у меня и подарка-то нет! – растерялась Галя.

– Значит, придется еще раз встречаться, – ухмыльнулась Марина.

Мой ангел глухо хрюкнул. Глянув на него, я увидела, что он прикусил губу и отвернулся от Марины с таким видом, словно совершенно случайно рядом оказался.

– Марина, я лучше действительно домой поеду, – бормотала Галя, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Я вам только все веселье испорчу. Мне и есть-то не все можно… И пить нельзя…

– Для тебя, – наставила на нее указательный палец Марина, – заказан сок – самый мультивитаминный из всех имеющихся. И есть будешь только то, что можно. И говорить тоже, – она покосилась на Тошу.

– Галь, в самом деле, – тут же вмешался тот, – давай съездим? На часик? До твоего дома в транспорте почти столько же добираться. А положительные эмоции тебе сейчас совсем не помешают.

– Вот, – повела в его сторону рукой Марина, – я знала, что мне нужно вас всех прямо у офиса перехватить – чтобы меня хоть кто-то поддержал. Пошли. Тоша, будет упираться – неси ее. – Она развернулась и пошла к своей машине, бросив через плечо: – Татьяна, пни Анатолия, а то он о чем-то своем замечтался.

Светка с Сергеем прибыли в любимое Маринино кафе «Фараон» буквально через пять минут после нас и подошли к столу, когда на нем уже расставляли еду. Когда все, наконец, расселись, разложили еду по тарелкам и разлили вино с соком, Марина подняла свой бокал.

– Куда? – возмутился Сергей. – Тебе сегодня говорить не положено.

– Да, а день рождения чей? – не отступила Марина.

– Твой-твой, – согласно закивал Сергей, – вот сиди и слушай, что тебе умные люди говорят.

– А я о чем? – снисходительно бросила ему Марина, и объявила: – Значит так, с торжественной частью нужно покончить быстро и дружно. Сейчас пьем за мое здоровье, один раз, с каждого по очереди – одно пожелание. Потом кушаем и болтаем. Все, поехали, времени мало.

Все рассмеялись, и Светка, как всегда, выскочила первой.

– Счастья тебе, Марина! – Она сказала это так, что сразу стало понятно, что речь идет о таком счастье, в котором и утонуть не жалко.

– И здоровья побольше! – Галя, похоже, сообразила, что не стоит ждать, пока слово дадут.

– И чтобы все у тебя получалось! – хохотнул Сергей. – Как всегда – и даже лучше!

– И чтобы другие тебе в этом помогали! – хитро прищурился Тоша.

– И чтобы ты не стеснялась совета спрашивать! – тут же добавил мой ангел.

– И чтобы все тебя понимали! – закончила я.

– Хм, – озадаченно уставилась в свой бокал Марина, – дорогие мои, вы поставили перед миром довольно сложную задачу. Ладно, будем надеяться, справится – приятного всем аппетита!

Где-то через полчаса общий разговор распался на отдельные составляющие. Светка вцепилась в Галю, и они принялись шушукаться о чем-то своем, недоступном пониманию бездетных представителей человеческой расы. Сергей воспользовался случаем, чтобы проконсультироваться с Тошей – он, похоже, решил ноутбук покупать, чтобы Светка могла часть работы домой брать и не задерживаться каждый второй день в издательстве. Тоша затоковал, как тетерев, и – как тетерев же – перестал замечать что-либо вокруг себя.

Мой ангел словно ждал именно этого момента.

– Так что там за эксперимент, о котором ты говорила? – небрежно спросил он.

– А я все думаю, – хмыкнула она, – когда же кто-нибудь вспомнит?

– Ну? – В глазах у него появилась тревожная настороженность.

– Будешь нукать, – огрызнулась она, – вообще ничего не услышишь. Это, между прочим, мое дело…

– Марина, так нечестно, – вмешалась я, видя, что у него скулы ходуном заходили. – Тебя никто за язык не тянул, сама начала – теперь договаривай.

– Ладно. – Марина положила на стол вилку с ножом и устроилась поудобнее на стуле. – Помнишь того паразита, с которым я в последний раз в индивидуальный тур ездила?

Я кивнула. Мой ангел – тоже. Марина вопросительно вскинула бровь, но тут же понимающе кивнула.

– А говорят, что подслушивать нехорошо, – заметила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

Я смущенно заерзала на стуле, мой ангел нацепил на лицо простодушно-заинтересованное выражение, Марина с довольным видом рассмеялась.

– Это к слову, – небрежно бросила она, и продолжила: – Крови он из меня тогда выпил – слов нет. Все ему не так – слишком дорого, недостаточно комфортно, непрофессионально организовано, и он всегда лучше всех знает, что делать и как сказать. И не только из меня – он у нас клиент давний, его все, как огня, боятся. А недавно он узнал, что мы в список предложений Индию включили, и приехал заказывать тур. – Она расплылась в плотоядной ухмылке.

– И ты ему отказала? – с надеждой в голосе спросил мой ангел.

– Вот еще! – фыркнула Марина, – я же там работаю, по-моему, а не личные счеты свожу.

– Значит, счеты ты решила не сводить… – Мой ангел, похоже, еще больше насторожился. – А в чем эксперимент тогда состоял?

– Я рассказала ему обо всех наших предложениях, – усмехнулась Марина, – по пунктам: трансфер, проживание, питание, экскурсии… На что он ответил, что прекрасно знает, что в мою задачу входит втюхнуть ему обслуживание подороже, и выложил мне список того, что ему от нас требуется. Авиабилеты, бронь гостиницы не выше трех звезд и адрес ближайшего автосалона, где он сможет арендовать машину – он сам проедется по тем местам, которые его интересуют, равно, как и кушать будет в каком-нибудь кафе поблизости.

Мы с ангелом удивленно переглянулись.

– Ну и что?

– А то, – нежнейшим голосом объяснила Марина, – что Индия – это не Европа. Гостиница в три звезды тут и там – это две большие разницы, так же, как и правила дорожного движения. И кушать там лучше в тех местах, где хоть какой-то контроль за процессом приготовления пищи имеется – о чем на вывесках, разумеется, не написано. Иначе медицинскую помощь лучше с собой в поездку брать – в виде приятеля-доктора с его аптечкой размером с чемодан.

– Я ему все это объяснила, – продолжила она, отвечая на наш немой вопрос, – но он же все всегда лучше знает… И тогда я подумала: от чего бы не пойти навстречу старому клиенту и опытному путешественнику и не дать ему именно то, что он требует. Позавчера он вернулся…

– И что? – выдохнула я.

– Ничего, жив, – пожала плечами Марина. – Я ведь не поленилась, позвонила – новое направление, нас чрезвычайно интересуют отзывы о нем. В номере у него один вентилятор был, потолочный, поломанный; поездок на машине ему одного дня хватило – и так рихтовку оплачивать пришлось; в кафе, слава Богу, ничего не ел – в два зашел и тут же вышел, пришлось потом в наш же ресторан идти и по полной стоимости и обедать, и ужинать; и экскурсии на месте дороже, конечно, ему обошлись. Злой он был – не передать, но жаловаться ему не на кого было, кроме как на себя. О чем я ему – с огромным удовольствием! – и сообщила.

– И это все? – спросил мой ангел, все еще хмурясь.

– Конечно! – уверила его Марина. – Я просто решила дать щелчок по носу – можешь называть это местью! – заносчивому всезнайке, который приходит ко мне за профессиональной помощью и тут же начинает учить меня, как мою работу выполнять. Пусть получит то, что хотел – и если у него потом поездка насмарку пойдет, или дверь в проем не станет, или в пиджаке одно плечо выше другого казаться будет, пусть на зеркало орет. И в следующий раз думает, как вести себя при оформлении заказа – даже если не у меня.

Мой ангел задумчиво молчал.

– Да, – мечтательно произнесла я. – Вот бы нашей бабуле подселить вместо нас… на месяц… двух… среднего возраста… алкоголиков со стажем…

– А что такое? – одновременно спросили мой ангел и Марина.

– Да это я так – пар выпускаю, – попыталась отшутиться я. – Она мне уже дырку в голове проела…

– А вот с этого момента поподробнее, – повернулся ко мне мой ангел. Марина тоже уставилась на меня с каким-то непонятным выражением.

– Да говорю же вам – ничего страшного, – отмахнулась я. – Ну, ходит старый человек, ворчит – то мы слишком шумим, то я не так убираю, то в лифт ее не пропустила…

– А я почему об этом не знаю? – рявкнул мой ангел.

– В самом деле? – насмешливо глянула на него Марина.

– Чтобы ты на нее орать начал? – пришлось и мне огрызнуться.

– Почему сразу – орать? – насупился мой ангел.

– Да, – задумчиво произнесла Марина, – вот орать, пожалуй, ни к чему…

В этот момент Галя с Тошей стали домой собираться, а за ними – и Светка с Сергеем. Марина, как и обещала, отвезла Галю домой (Тоша вышел вместе с ней под предлогом того, что перед сном прогуляться нужно), а потом и нас.

В лифте я повернулась к моему ангелу.

– Слушай, давай только на этаже потише, – попросила его я.

– Ты, что, боишься ее? – уставился он на меня во все глаза.

– Да не то, чтобы боюсь, – поморщилась я, – но все же неприятно…

– Я с ней поговорю, – решительно расправил плечи он.

– Не надо, – быстро сказала я. – Это только по первому времени так, скоро все успокоится.

– Зря ты все же мне раньше об этом не рассказала, – покачал он головой. – Ты же знаешь, что я должен быть в курсе всего, что с тобой происходит!

Я неопределенно кивнула, чтобы прекратить этот разговор, пока он не вытянул из меня слово немедленно ставить его в известность о малейших изменениях в моей жизни.

Дело в том, что в последнее время у меня появилось подозрение, что у нас на горизонте замаячили куда более серьезные события.

Глава 3.

Помощь и взаимовыручка

Я всегда знал, что вступая в обязанности ангела-хранителя, нужно быть готовым к любым сюрпризам.

Работа, знаете ли, такая – с людьми.

Без ложной скромности замечу, что оценивать любую, самую сложную ситуацию и мгновенно находить из нее наиболее оптимальный выход всегда у меня неплохо получалось. Взять хотя бы тот случай, когда Татьяна застукала меня в видимом состоянии – я тут же увидел в этой, с первого взгляда, катастрофе шанс выйти на качественно новый уровень работы и перешел в постоянную видимость, в которой смог куда более глубоко изучить особенности жизни и потребности моего сумасшедшего объекта хранения. Войдя в круг ее знакомых, я даже сумел наладить с большинством из них теплые, доверительные отношения.

И когда Анабель – моя коллега, направленная к знакомому Татьяны Франсуа – раскрыла мое инкогнито, я не стал со всех ног бросаться назад в кусты (в смысле, в невидимость), а воспользовался предоставленным судьбой случаем, чтобы тщательно ознакомиться с ее более обширным опытом пребывания на земле. И даже если потом меня вызвали на дисциплинарное слушание в контрольной комиссии, мне удалось отстоять свою точку зрения на характер отношений между ангелом-хранителем и вверенным ему человеком и добиться их признания правоты всех моих действий.

Дополнительная нагрузка также никогда не вызывала у меня неприятия. Несмотря на то, что мне пришлось найти работу, чтобы обеспечить свой официальный статус пребывания на земле в видимости, я с удовольствием принял на себя обязательства по наставничеству над молодым и неопытным коллегой, у которого возникли трудности в понимании его подопечной Гали, и которого Татьяна окрестила Тошей. Именно с удовольствием – мне всегда казалось, что нам на земле не мешало бы потеснее общаться, оказывая – по мере надобности – посильную помощь друг другу. И когда возникло подозрение, что за этими трудностями стоят наши противники по воздействию на человеческие души, именно у меня возникла мысль, каким образом можно эти опасения подтвердить или опровергнуть.

Анабель, уже однажды столкнувшаяся с темными ангелами, охотно поддержала мою идею и вывела очаровавшего Галю до умопомрачения Дениса на чистую воду. После чего Тоше осталось всего лишь развеять тот нимб, который образовался в Галином сознании вокруг ее непревзойденного кумира, с чем он, в конечном итоге – под моим руководством – успешно справился. Был, правда, момент, когда сдержанность и трезвость суждения, столь необходимые ангелу-хранителю, ему изменили, и его чуть не отстранили от задания – но мое ходатайство за парня сыграло свою значимую роль, и контрольная комиссия сочла возможным оставить его на земле, под моим неусыпным контролем.

Для обеспечения успешного проведения операции мне даже выделили в помощь часть отдела службы внешней защиты (отряда ангелов-карателей, как мы их у себя называем) во главе с его руководителем Стасом.

И если бы речь шла исключительно об установлении новых профессиональных связей, я бы только приветствовал все эти перемены в своей жизни. К сожалению, по мере дальнейшего погружения в земную жизнь, расширился и мой круг человеческих контактов. И вот тут-то количество предоставляемых людьми сюрпризов начало переходить в качество кошмаров, преследующих меня по ночам.

Мало того, что у них обнаружилась масса неведомых мне доселе представлений об отношениях между людьми, к которым мне пришлось – так или иначе – приноравливаться. Не стану, правда, скрывать, что многие атрибуты человеческой жизни пришлись мне весьма по душе. Принятие пищи – если осуществлять его на регулярной основе – приводит к интригующему колебанию между состоянием острого томления и ощущением полного довольства окружающим миром. А процесс ее приготовления можно смело возвести в ранг искусства, к которому, как нетрудно предположить, у меня тут же открылись яркие способности.

В земной жизни, вообще, оказалось множество возможностей сделать что-либо своими руками – направив имеющиеся навыки и смекалку на создание материального объекта, способного долгие годы неустанно поддерживать веру их творца в себя.

Но апогеем моего внедрения в человеческую жизнь стала возможность испытать – во всей полноте – ее эмоциональную сторону. Я и раньше, храня Татьяну в невидимости, частенько ловил себя на том, что испытываю то раздражение, то умиление, то полную озадаченность. После того же как мы «познакомились», а потом поняли, что небезразличны друг другу, а потом она согласилась выйти за меня замуж… Раздражение сменилось бешеной яростью, которую можно было выплеснуть, не таясь, в жарком споре. Умиление переросло в ослепляющую страсть, которая находила выход в не менее жарком примирении. Мирились мы всегда долго и самозабвенно, чтобы было чего ждать с нетерпением при следующем скандале. Озадаченность… осталась. Возведенная в куб.

Дело в том, что отдельные представители человечества с присущей им самонадеянностью решили, что вполне в состоянии справиться – наравне с ангелами – и с проблемами вселенского масштаба. И Татьяна оказалась одним из самых ярких тому примеров. Не моргнув ни единым глазом, она самовольно вмешалась в мою тщательно спланированную подготовку налаживания отношений с молодым Галиным ангелом и – исключительно благодаря предварительно проведенной мной кропотливой работе – грубо выдернула его из невидимости, наделила человеческим именем и со всего размаха втолкнула в Галину жизнь под видом нашего общего знакомого.

Неудивительно, что парень ошалел от такой бесцеремонности и – из чистого отчаяния – нырнул в слабо знакомый ей компьютерный мир, чтобы было, где хоть время от времени отдышаться от ее напористости. И вместо того, чтобы строго напомнить ему о его непосредственных обязанностях, она с готовностью взялась потакать его прихоти и даже работу ему «по специальности» нашла! У себя в офисе – где мне всегда приходилось в невидимости томиться.

Войдя во вкус, она и с Анабель – в обход меня – общий язык нашла, а с безответным ангелом, замещающим нас с Тошей на время дисциплинарных слушаний, и вовсе такой тон взяла, что он с перепуга у нее порученцем сделался, когда ей взбрело в голову моему начальству привет передать. Вместе с ультиматумом – вернуть нас с Тошей на землю в двадцать четыре часа. Как меня тогда на исправительные работы не отправили – до сих пор не пойму. Она их, правда, припугнула, что продолжит начатую борьбу с Денисом по-своему – пришлось им меня как руководителя операции срочно назад возвращать, для восстановления порядка.

Но на Татьяну у меня хоть какие-то рычаги давления были – время от времени мне удавалось достучаться до ее совести, донести до нее, что своим безрассудным поведением она серьезно подрывает мой авторитет. Временами она даже прислушивалась. А временами мне просто приходилось – из соображений безопасности – держать ее в неведении. Так, например, я довольно долго скрывал от нее истинную сущность Дениса, чтобы она не схватилась тут же за веник – изгонять его с позором из человеческого общества. Да и потом еле убедил, что для этого специальные ангельские службы есть.

А вот с Мариной… С ней у меня с самого начала отношения не сложились – интуиция, видно, подсказала, что это – особо неподдающийся экземпляр человеческой породы. Если Марина ставит перед собой цель, ее никто с курса сбить не может. И я ни мало не преувеличиваю. Когда она догадалась, кто мы с Тошей на самом деле… Справедливости ради нужно отметить, что в прошлой жизни у нее был ангел-хранитель, который (где-то я ему даже сочувствую) не смог уберечь ее от безвременной кончины, так что основания для такой догадки у нее все же были.

Так вот – к ней тогда и поднаторевших в деле отвлечения людей от ангельских забот спасателей посылали, и нового ангела-хранителя предлагали, чтобы он ее в руки взял – ничего не вышло. Она – ни много, ни мало – ангелов-карателей вызвала и предложила им свой план изгнания Дениса. Который и увенчался – разумеется, с их помощью – полным успехом. После чего Марина окончательно уверовала в свою непогрешимость, а Стас (спасибо ему большое за доверие!) поведал мне, что отныне – при появлении малейшей внешней угрозы – мы все будем дружно и плодотворно сотрудничать.

Я с ужасом принялся ждать неизбежного. Неизбежное дало мне передышку в четыре дня. Целых четыре дня мы с Татьяной наслаждались спокойствием и обществом друг друга. С непродолжительными выходами на реку, которая и зимой меня не подвела. Я уже давно понял, что Татьяна раньше спортом не занималась только потому, что меня рядом не было. Вот и сейчас – коньки ей явно больше лыж понравились, поскольку на них можно было в обнимку кататься. Встав на лед, она так нарочито замахала руками, что я сразу понял – притворяется; если на цыпочках босиком с дорогой душой бегает, то откуда проблемам с равновесием на жестких коньках взяться? Так бы прямо и сказала, что хочет, чтобы я ее подержал – я же разве против? А перед этим, когда реку переходили, еще совести хватило дразниться – только хотел ее на руки взять, с таким пылом вперед рванула, что пришлось шаг придержать, чтобы она хоть раз себя победительницей почувствовала.

И вот, ровно через четыре дня, реальность напомнила мне о себе. Мариниными устами, разумеется. В целом, я был даже рад встретиться со старыми друзьями – Свету с Сергеем мы действительно уже давно не видели – если бы Татьяна их опять за моей спиной не пригласила. Чтобы восстановить баланс недоверия, в тот же вечер, когда Татьяна залегла в ванной, я набрал Тошин номер.

– Привет-привет! – рассеянно ответил он. – Да нет, у нас все в порядке…

– А что же это вы отказались к нам прийти? – поинтересовался я.

– Да Гале как раз пятого к врачу нужно, – после какой-то непонятной паузы отозвался он, – а потом еще куда-то ехать…

– Ты чего такой… задумчивый? – насторожился я.

– А они с матерью уже спать собираются, так я решил… – Он опять замялся. – Понимаешь, тут программа новая вышла, нужно бы разобраться…

– А ты не мог вместо этого на Галю повлиять, чтобы она в люди выбралась, – едко спросил я, – вместо того, чтобы в четырех стенах сидеть?

– Слушай, имей совесть! – взорвался вдруг Тоша, правда, шепотом. – Я сутками попугаем долдоню по десять раз на день, чтобы зарядку сделала, чтобы поела, но не переедала, чтобы оделась потеплее! На прогулку каждый вечер – по часам! Я могу хоть ночью пару часов поработать?

– А когда долдонишь, ты что делаешь? – фыркнул я.

– Тоже работаю, – с готовностью согласился он. – Так дай ты мне отвлечься ненадолго, чтобы силы для убеждения к завтрашнему дню восстановились. – Он бросил трубку.

От его трудового энтузиазма мне даже неловко стало. Может, и мне уже на работу пора? Моя ведь основная работа в последнее время сплошными удовольствиями оборачивается… Глянув на часы, я прикинул, что Татьяна вряд ли дольше меня по телефону болтала. Как-то полегчало.

Вернуться к работе мне пришлось прямо во время встречи со Светой и Мариной. Причем к основной и к самой неприятной ее части – той, которая касалась возникновения непредвиденных опасностей и сотрудничества по этому поводу. Первый сюрприз заключался в том, что сотрудничество – между Татьяной и Мариной – как раз и привело к тому, что на моем горизонте замаячило крайне подозрительное облако.

Началось все просто замечательно. Первым делом я продемонстрировал Свете с Сергеем плоды наших длительных трудов по усовершенствованию моей квартиры – и они пришли в подобающий случаю восторг. Марина отмахнулась – я, мол, все это уже видела. Я еще хмыкнул про себя – когда это она успела в ту безумную новогоднюю ночь хоть что-то рассмотреть? Как выяснилось, осталась она с Татьяной в прихожей не случайно.

Когда Света за столом принялась расспрашивать о Гале, а потом – словно невзначай – и о Денисе, я тоже не очень удивился. С Галей они с самого первого раза очень легко сошлись, а финал нашего многоборья с Денисом в ее отсутствие прошел. Только я открыл рот, чтобы скромно, не красуясь, крупными мазками обрисовать, как общими усилиями мы вырвали Галю из рук беспринципного ловеласа, как Татьяна во всеуслышание объявила, что за информацией о дальнейшей судьбе Дениса следует обращаться к Марине. Многозначительно вскинув при этом бровь.

Не может быть, чтобы она рассказала Свете, что Марина – после того, что случилось с Галей! – хоть минуту в его обществе провела! Такого же ни одна женщина не стерпит, даже от лучшей подруги… Святые отцы-архангелы, что еще она ей рассказала?! И как они собираются объяснять исчезновение Дениса – видел же, как они переглядывались! Две современные суперменши здорового мужика до смерти запугали?

Марина не стала подтверждать самые худшие из моих опасений – она пошла дальше. Самодовольно ухмыльнувшись, она прозрачно намекнула собравшимся, что у нее есть, к кому обратиться, чтобы справедливость восторжествовала. Нет, вы слышали такое! Мало того, что сама в серьезные дела суется, так еще и не стесняется хвастаться, что чужими руками их решает! А чего это она на меня поглядывает? Напоминает об обещанном сотрудничестве – и твоим, мол, рукам работа найдется – или предупреждает, что теперь у нее и против меня оружие имеется? Помню я, как она мне зудела, что я Татьяне развивать ее силы и способности мешаю…

Ладно, сейчас я ей отвечу. Пусть не думает, что ни у кого на нее управы не найдется…

Я поинтересовался, не боится ли она, что пресловутая палка ее саму другим концом по голове треснет. Хорошенько. Если я эту палку в руках держать буду.

Она многозначительно ответила, что давно уже ничего не боится (давно – это с тех пор, как со Стасом познакомилась?), и отныне все мерзавцы будут ее бояться.

От возмущения я онемел. Это что – обзываться, пользуясь тем, что при посторонних я ей тем же не отвечу? За что?! Самолюбие нерешительно предположило, что, вроде, не за что, и что речь, возможно, вовсе не обо мне шла. М-да? Я уже собрался спросить, кто, с ее точки зрения, подпадает под определение «мерзавец», как меня опять выручила Света.

Последующий разговор о мести мне очень не понравился. Не стоит людям о ней задумываться, особенно о ее оправданности. Для них она превращается в жажду, причем в неутолимую. Даже успешно совершив акт мести, человек никогда не успокаивается – окрыленный успехом, он тут же начинает оглядываться по сторонам в поисках того, чьи гнусные деяния все еще не получили достойного отпора. И найти следующую цель, зачастую воображаемую, ему тут же услужливо помогает темный ангел. Не случайно же и среди нас эту тему впервые именно Денис поднял.

Нет уж, отмщение действительно лучше небесным силам оставить – у нас ведь для этого даже специальный отряд имеется. И специалисты высочайшего класса.

Но не говорить же мне об этом вслух!

Я вдруг заметил, что Татьяна молчит. Все в разговоре участие приняли: Сергей – посмеиваясь, Света – горячась, Марина… бровями поигрывая и… доводя меня до бешенства. А Татьяна молчит. И судя по выражению лица, опять думает. О чем она думает? Неужели Маринины бредовые идеи затронули какую-то нотку в ее душе?

Вопрос вырвался у меня сам собой, без малейшего участия моей воли.

Фу, слава Богу, внушил! Обиды человеку лучше забывать, оставлять их позади и не оглядываться – там с ними те, кому следует, разберутся. Что значит – ей этого мало? Это что за поломанные руки-ноги она себе воображает? Это что – вот такие садистские картины она себе рисует всякий раз, когда мы ругаемся? Тоша в свое время, правда, тоже предлагал Дениса в больницу отправить с телесными повреждениями средней тяжести… Но он же – ангел, он своего человека защитить хотел, а не мстить за помехи в работе. Или все-таки за помехи?

А, вот это уже лучше – в реальной жизни никакие руки-ноги она ломать не собирается. А почему нотка сомнения в голосе?

И тут Марина, словно фокусник, дошедший до кульминационного момента в своей программе, выпустила из тумана философских рассуждений один-единственный, но ослепительный фейерверк. С обещанием куда более богатого представления через полторы недели.

Я похолодел. Из самого недавнего опыта я уже прекрасно знал, что представления Марина умеет организовывать эффектные, но места на галерке в них мне не видать, как своих ушей – сам ведь, добровольно, на сотрудничество согласился. Я кожей чувствовал, что она опять уготовила мне роль той части публики, которую за шиворот вытаскивают на сцену, чтобы заставить принять участие в спектакле – не имея ни малейшего представления о том, что происходит, хлопая глазами и выглядя полным идиотом. Снова аплодисменты за мой счет срывать? Если уж в подсадные утки меня, то хоть бы объяснила, когда мне крякать, а когда чучелом прикидываться…

А вот Татьяна, однако, даже бровью не повела при известии о том, что Марина опять что-то задумала… Ага, понятно, значит, подсадных уток у фокусницы нашей будет две: одна – сообразительная и понимающая, что к чему, а вторая … чучело тупое. Ну, подождите вы у меня!

Я еле дожил до конца того дня. Сколько можно сидеть, в конце концов? Дома им, что ли, делать нечего? О хозяевах могли бы, между прочим, подумать – полдня стол готовили, а теперь еще и посуду мыть… Ну, слава Богу, собираются… Нет, они еще не выговорились! Это же надо – часами у кого-то в доме сидеть, а потом еще возле лифта топтаться, словно в последний раз в жизни видятся!

Как только дорогие гости оставили, наконец, нас в покое, я повернулся к Татьяне, чтобы осторожно задать ей пару вопросов. Пока все не выясню, лучше держать себя в руках – кто ее знает, о чем еще она с Мариной договорилась. Тоша вон орать на Галю начал – тут же внештатники явились…

Решение держать себя в руках никогда еще не приносило мне столь быстрого результата – поскольку в последующие несколько минут мне удалось – спокойно, но твердо – раз и навсегда решить проблему с соседями.

Я уже давно удивлялся той непонятной враждебности, с которой на нас с Татьяной поглядывали во дворе моего нового дома. Но она объяснила мне, что люди обычно относятся к новичкам в своей среде настороженно, и, вспомнив, в какие штыки меня встретили поначалу ее родители, я махнул рукой на эту – очередную – загадочную особенность человеческой породы. Даже когда любопытная старушка, живущая по соседству, однажды набросилась на нас с упреками в чрезмерном шуме, я, конечно, разозлился, но ненадолго. Татьяниным родителям тоже время понадобилось, чтобы принять мою, столь отличную от их, точку зрения на жизнь вообще и на отношения с Татьяной в частности. А потом они даже согласились с нашим правом жить по-своему – когда я твердость характера проявил.

Старушка тоже явно оценила по достоинству мое немногословное, но твердое уверение в том, что ее интересы впредь будут учтены, но в списке моих приоритетов разговор с женой стоит значительно выше, чем какие бы то ни были беседы с соседями. Она тут же отступила, смущенно бормоча, что все поняла и больше не станет докучать нам мелкими придирками. Вот Татьяне наглядный пример того, насколько результативной может оказаться элементарная сдержанность!

Воодушевившись достигнутым эффектом, я бережно взял ее под локоть и завел в квартиру – в том коридоре, между прочим, совсем не жарко было. Быстро прикрыв за собой дверь, чтобы избавиться от сквозняка, я спокойно поинтересовался, что на сей раз задумала Марина.

Стремление держать себя в руках тут же сменилось неистовым желанием подержать кого-то за горло. Желательно и Татьяну, и Марину – ведь даны же мне зачем-то две руки. Понятия она не имеет, как же! Вот они, пагубные последствия общения с ни на секунду не сомневающейся в своей вечной правоте подругой – раньше хоть краснела, когда врала. А то я не видел, что они всю эту сцену как по нотам разыграли – в четыре руки!

И тут Татьяна в очередной раз доказала, что с ней никто и никогда не сравнится в умении выводить меня из любого эмоционального пике. Отнекиваться она не стала. Оправдываться – тоже. Она просто небрежно бросила, что сочла необходимым – дабы не злоупотреблять доверием единственной остающейся в неведении Светы – ввести ее в курс истинной причины своей ссоры с Мариной. А заодно и истинной природы Дениса. А заодно и нашей с Тошей. И под конец пригрозила мне милицией, если я – я! – не прекращу слишком громко обо всем этом распространяться.

Хорошо, что этот разговор в коридоре начался. Окончательное падение моего авторитета остановила оказавшаяся совсем близко стенка, к которой я привалился, чтобы вернуть на место сползающее в пятки сердце со всеми остальными внутренностями. Милиция? Она меня милицией пугать будет? Поздно, милая моя – это я раньше, возможно, задумался бы, когда у меня даже паспорта не было. А теперь, когда я перед контрольной комиссией уже постоял – дважды..! И ради кого, спрашивается? Об этом она, надо понимать, уже забыла!

Ах, не забыла! Даже о том не забыла, что со мной иногда не плохо бы посоветоваться! Разумеется, после Марины… как главной участницы последнего дела…

Я опять не сдержался. Уж больно смехотворной показалась мне мысль о руководящей роли Марины в изгнании Дениса – без собранной Тошей информации, без его опознания Анабель, без подстраховки Стаса с его ребятами, без моих координаторских усилий, в конце концов…

Татьяна вдруг с надеждой спросила, не пора ли нам назад на работу. Минуточку-минуточку, когда у меня эта мысль мелькнула, она в ванной была – не мог я ей ее внушить! Неужели опять Маринино влияние? Меня, значит, подальше на работу – а у самой руки развязаны, чтобы тоже… к конкретному делу… их приложить? Я ей приложу! Руки она будет прикладывать исключительно ко мне – а я уж постараюсь, чтобы она обо всем постороннем напрочь забыла. Слава Богу, еще три выходных осталось, времени хватит…

В оставшиеся свободные дни я приложил все силы к тому, чтобы как можно чаще и дольше оставаться с Татьяной наедине, чтобы выбить у нее из головы всякую дурь и заполнить ее ни с чем не сравнимыми воспоминаниями. И даже встреча с ее родителями мне на руку сыграла – они раз за разом подчеркивали, каких замечательных результатов мы можем добиться, если беремся за дело вдвоем…

К действительности – и довольно грубо – меня вернул первый же рабочий день. Он выпал на четверг, и мне пришлось отправляться в Маринину фирму – оставив почти на целый день Татьяну и не имея возможности даже с Тошей поговорить. Единственное, что меня успокаивало – это то, что Марина все это время у меня на глазах будет, а значит, не станет у меня за спиной перехватывать где-нибудь Татьяну в попытках втянуть ее в свою очередную авантюру. А с Тошей я завтра новостями обменяюсь – благо, пятница у меня не занята…

Не тут-то было. В Марининой фирме мне радостно сообщили, что у меня, оказывается, два новых потенциальных клиента появилось, которые хотели бы встретиться со мной, чтобы обсудить условия предоставления моих неординарных психологических услуг. Прямо завтра. Желательно с утра.

Марины при этом разговоре не было – не успел я приехать, как она с кем-то у себя в кабинете заперлась – но у меня не возникло и тени сомнения, чьих рук это дело. И главное – какой же момент подходящий выбрала! Накатавшись в последнее время на метро, чтобы добраться в мой новый, достаточно отдаленный район, я уже всерьез начал задумываться о машине. А это дело, мягко выражаясь, недешевое – дополнительная работа весьма бы кстати пришлась… Но разве стану я выбирать между своими удобствами и безопасностью Татьяны!

Я записал номера телефонов, сказал, что подумаю, и направился к выходу, чтобы как можно скорее к Татьяне вернуться. Мало ли, что ей в мое отсутствие в голову придет! Вон и Марина вполне могла ей из своего кабинета позвонить… раз десять уже… и перечеркнуть плоды моих многодневных трудов…

Словно в ответ на мое мысленное упоминание ее имени, Маринина дверь вдруг открылась. Я прибавил шагу – сейчас еще остановит, пристанет с какой-нибудь болтовней, и я только к концу дня и успею. Меня уже целый день сверлила мысль о том, что же она все-таки задумала, и мне очень хотелось расспросить Тошу – может, он хоть какой-то свет на эту подозрительную активность прольет. У него-то с Мариной более доверительные отношения сложились – вот не стесняется же пользоваться неопытностью мальчишки!

Из кабинета Марины вышел высокий, сухопарый мужчина лет сорока с лишним, с надменно откинутой головой и брезгливо опущенными уголками губ. Уже оказавшись за порогом, он вдруг чуть повернулся и брюзгливо бросил через плечо:

– И я Вас попрошу строго придерживаться оставленного мной списка – я не имею ни малейшего желания оплачивать Вашу самодеятельность.

– Как пожелаете, – донесся из кабинета сдержанный голос Марины.

Выскочив на улицу, я мысленно усмехнулся – вот так тебе, чтобы знала, что никто тебя не боится, пока у тебя за спиной ангельской поддержки не окажется.

На основную работу я вернулся-таки к самому концу рабочего дня – забыл за время новогодних каникул, что такое – зимой городским транспортом пользоваться. Поговорить с Тошей мне толком так и не удалось, но с виду у него никакой острой надобности в моей помощи не было, да и Татьяна весь вечер соловьем заливалась по поводу того, какой Галя молодец, что сумела повернуться спиной ко всем тяжелым воспоминаниям и все свои надежды в будущее устремить.

Поэтому на следующий день, доставив Татьяну в офис, я со спокойной совестью отлучился, чтобы позвонить заинтересовавшимся моей работой людям. Одного из них не оказалось на месте, и я, в ожидании его ответного звонка, минут сорок в нашем кафе просидел – на улице стоять холодно, а в офис возвращаться – глупо. Пока дождешься, чтобы кто-нибудь дверь открыл, чтобы проскользнуть туда, пока разденешься – тут уже и опять выходить пора. Еще и позвонить раньше могут – что же мне, шепотом о своих возможностях рассказывать?

Договорившись о встрече во вторник («К сожалению, раньше никак не могу, – небрежно бросил я. Дважды. – Каждый день просто по минутам расписан»), где-то к одиннадцати я вернулся в офис. И тут же направился к Тошиному столу, чтобы выслушать, наконец, сводку его последних новостей.

– Да ничего особенного, – рассеянно пробормотал Тоша, не сводя глаз с экрана, когда я устроился на краю его стола. – У нас все тихо и спокойно, все выходные дома просидели…

– Слушай, ты можешь мысленно отвечать? – прикрикнул на него я. – Сейчас еще заметит кто…

– Ну и что? – чуть дернул он плечом. – Подумаешь – решат, что я с компьютером разговариваю. Это – дело обычное…

М-да, хмыкнул я про себя, в образе оторванного от реальности жителя виртуального мира есть, оказывается, и свои плюсы.

– Подожди-ка, – буркнул вдруг Тоша, покосившись через плечо на то место, где шушукались Галя с Татьяной. – Ну, понятно – опять обо всем забыла! Так я и знал, что как только на работу выйдем, придется ее то и дело встряхивать…

Он выключил экран, чуть развернул его, чтобы в нем Галю было видно, и пристально уставился в ее отражение, складывая лицо в страдальческую гримасу… В этот момент Галя вдруг схватилась за сумку, вытащила из нее яблоко и принялась сосредоточенно грызть его.

– Слава Богу! – с шумом выдохнул Тоша. – Похоже, сама опомнилась…

– А что это было? – осторожно полюбопытствовал я, чувствуя, что какие-то перемены в их с Галей жизни все-таки прошли мимо меня.

– Да меня это дробное питание замучило! – проворчал Тоша. – Целый день только то и делаю, что на часы смотрю. У этих беременных режим – знаешь какой?

Интересно, подумал я, откуда мне об этом знать?

– Ужас! – не дожидаясь моего ответа, сообщил мне Тоша. – Врача послушать – так любое отклонение смерти подобно. И еще при этом изволь чувствовать себя довольной и счастливой! Вот и внушаю двадцать четыре часа в сутки, что для нее сейчас главная радость жизни в отказе от своих прихотей заключается…

Кстати, о прихотях.

– А ты не знаешь, что там Марина мутит? – спросил я, словно между прочим.

Тоша вздрогнул и перешел на мысленное общение.

– А ты откуда знаешь? – настороженно произнес он, покосившись в мою сторону.

– Что значит – откуда? – удивился я. – Она сама на днях намекнула… достаточно прозрачно.

– Странно, – нахмурился Тоша. – До сих пор она в моих способностях, вроде, не сомневалась…

– Ах, вот оно что! – протянул я, закипая. – И куда же это она тебя уже пристроила – способности проявлять?

– Никуда она меня не пристраивала! – тут же взъерепенился Тоша. – Я свою работу как выполнял, так и выполняю.

– Которую из? – ехидно осведомился я.

– Основную! – рявкнул Тоша. – И уж сейчас-то никто не посмеет меня упрекнуть, что я с Галей не справляюсь…

– А причем здесь Галя? – оторопел я.

– А ты о чем? – тоже сбавил тон Тоша.

– Пару дней назад Марина сообщила нам, – пояснил я, – что ей подвернулся некто, кому еще не воздали по заслугам. И что она намерена им вплотную заняться. Тебе это о чем-то говорит?

– Не-а, – с облегчением откинулся на свой стул Тоша. – А ты чего занервничал?

– Как это чего? – взвился я. – Опять она куда-нибудь встрянет… И потом – с какой это стати она решила, что может вместо карателей других людей наказывать?

– А кто тебе сказал, что вместо? – лениво поинтересовался Тоша. – Может, очень даже вместе. – Он вдруг одобрительно ухмыльнулся. – Я бы на твоем месте за Марину не беспокоился: у нее голова не хуже наших соображает. И каратели, по-моему, не только ее план в отношении Дениса приняли, но и очень даже не возражали и дальше с ней связь держать…

Я задумался. А ведь похоже на правду! Может, действительно обнаружилось у карателей       задание в непосредственном Маринином окружении, они и решили ее привлечь – в прошлый-то раз она совсем неплохо справилась,… и Стас, вроде, говорил, что они будут за ней присматривать. Кто же ей позволит самоуправством заниматься? А я тут места себе не нахожу…

– А от тебя она что хотела? – решил я на всякий случай прояснить все моменты.

– Чтобы Галя к ней на день рождения пришла – просила, чтобы я на нее повлиял, – небрежно ответил Тоша. – Я потому сейчас так железно за режимом слежу, чтобы можно было на один вечер от него отступить.

Я совсем успокоился. У меня даже чувство неловкости перед Мариной возникло. Очень глубоко, правда. Надо же – отвлечь хочет Галю, чтобы не думала, что все про нее забыли, что полноценная жизнь у нее навсегда закончилась, что ничего в ней не осталось, кроме обязанностей матери. А я опять зубы скалю… Так это же по привычке – сколько времени она у меня красной тряпкой перед носом размахивала!

Так незаметно подошло время обеда, и мы вчетвером отправились в кафе. Тошина озабоченность режимом пришлась мне весьма по вкусу: с одной стороны, Татьяна не посмеет от всего, кроме кофе, отказываться, чтобы настроение в компании не сбивать; с другой – Тоше самому есть придется, чтобы Гале дурной пример не показывать. Пусть только еще раз попробует глянуть с ужасом на всякий кусок, который я в рот отправляю!

За обедом разговор шел исключительно о Гале: о ее самочувствии, о ее ощущениях, о ее необъяснимых желаниях и перепадах в настроении, о советах врача, Галиной матери и других женщин из ее многочисленной родни. Вопросам Татьяны, казалось, конца и края нет; у Тоши тоже не раз появилась возможность словечко вставить – о прогулках, например, в которых он Галю каждый вечер в видимом состоянии сопровождал. Один я сидел там, как неприкаянный, и очень скоро у меня возникло неприятное ощущение отстраненности. Словно я каким-то непонятным образом выпал из их компании, из оживленной беседы – а главное, из сферы интересов Татьяны.

После обеда я прочно устроился возле нее и принялся настойчиво напоминать ей о своем присутствии. Она жмурилась, тихонько прыскала, потом начала хмуриться и под конец довольно раздраженно велела мне не мешать ей работать. Так и просидел я там до самого вечера, любуясь ее профилем, и время от времени обводя пальцем в воздухе контур ее шеи, плеча, тонких пальцев… И считая минуты до конца рабочего дня, когда можно будет отправиться домой, крепко заперев входную дверь и отключив к чертовой матери телефон… И радуясь тому, что впереди опять два выходных дня. Никаких катков! Ну, разве что – один раз. На часик. Максимум…

На следующей неделе я впервые по-настоящему прочувствовал обратную сторону моего профессионального признания и отдаленности моего нового района.

Потенциальных клиентов оказалось не два, а четыре: одна из фирм изъявила желание, чтобы я проводил встречи с ее работниками не только в головном офисе, но и в двух филиалах. Я было отказался, но один из филиалов оказался совсем неподалеку от Марининого турагенства, и я задумался. Можно было бы, конечно, сразу после моих туристических клиентов и к новым наведаться… Но только раз в неделю – чтобы не ставить их в привилегированное положение по отношению к головному офису, что абсолютно неприемлемо с психологической точки зрения, уверенно объяснил я. А другому филиалу ничто не мешает раз в неделю присоединиться к одной из групп в остальных офисах – так они смогут и свой день свободнее планировать, и со всем коллективом теснее общаться, да и смена обстановки всегда оказывает на людей оздоровительное воздействие. Менеджер по работе с персоналом уважительно глянул на меня и немедленно согласился на мои условия.

Так и остался у меня из всех рабочих дней один понедельник, когда я успевал хоть на час перед концом работы заскочить к Татьяне в офис и посмотреть, как там идут дела. Во все остальные дни – со всеми этими ненормальными разъездами из одного конца города в другой, если не за его пределы – мне даже Татьяну встретить с работы не всегда удавалось. Временами я умудрялся перехватить ее в метро, и мы хоть домой вместе возвращались. Но у новых клиентов было, как обычно, такое количество вопросов, что я возвращался существенно позже Татьяны. И потом сил оставалось только на то, чтобы поужинать, узнать, как у нее прошел день, и тут же провалиться в сон – утром ведь нам тоже раньше вставать теперь приходилось.

Все чаще я с завистью поглядывал, переминаясь от холода с ноги на ногу на всевозможных остановках, на лихо проносящиеся мимо меня машины. Права у меня есть, но как эту машину покупать? Как ее вообще выбирать? Залез в Интернет – список предлагаемых марок сразу же вызвал в памяти поиски подходящего мне имени. Да еще и моделей не счесть! Почитал их сравнительные характеристики – погиб на третьем предложении, как в разговоре с Тошей о компьютерах. Нет, определенно нужно со знающими людьми побеседовать. Из всех моих знакомых машины есть у Татьяниного отца, у Сергея и… у Марины. Марина отметается сразу – совсем не хочется лишний раз на ее ехидные насмешки нарываться. Перед Сергеем Ивановичем тоже как-то неловко полным профаном оказываться… Куда проще Сергею позвонить – пусть хоть подскажет, с какой стороны заходить.

Сергей моему вопросу не удивился и тут же начал деловито расспрашивать меня, какую именно машину я хочу. Я честно ответил ему, что мне все равно – лишь бы в ней четыре колеса были и руля слушались. В ответ он озадаченно помолчал (вот Марина уже точно начала бы издеваться!) и спросил, как я ее вообще собираюсь покупать.

– В смысле? – не понял я.

– Ну, в кредит или за наличные? – объяснил он.

– В кредит, наверное, – определился я. – А то пока всю сумму насобираешь…

– А для кредита справка о доходах нужна, – огорошил меня Сергей.

– М-да? – неопределенно промычал я, выигрывая время, чтобы сформулировать вопрос: «А где ее брать?» так, чтобы не выглядеть полным идиотом.

– Это, конечно, момент неприятный… – Сергей истолковал мою заминку по-своему. – Но у тебя-то какие проблемы? Попроси Марину, она тебе какую хочешь справку нарисует… Вот, кстати, и о марках лучше с ней поговорить – она уже третью машину поменяла, это я все на отцовском драндулете пыхчу…

Нет уж, решил я, поблагодарив его и положив трубку, к Марине ни за какими услугами я обращаться не буду. Я лучше в Интернете месяц просижу – уж как-нибудь разберусь. Мне бы только самых первоначальных сведений поднабраться – а там можно и Сергеем Ивановичем… как тогда, перед ремонтом…

Решение не связываться с Мариной получило блестящее подтверждение на ее дне рождения, но котором она все же снизошла до того, чтобы ввести меня в курс очередного «воздания по заслугам». И дело вовсе не в том, что она… чуть было не сказал: «Опять»! – вот же довела! – довольно неплохо справилась своими силами. Дело-то ерундовое было – ей нахамили, она щелчок по носу дала, как она выразилась. У наших служб такие пустячные случаи просто никакого интереса не вызывают.

Но она такие щелчки и нам всем – с первой же минуты! – начала направо и налево раздавать! Галю чуть ли не пинками в машину затолкала, да еще и намекнула, чтобы к следующей встрече подарок был готов; Тошу носом ткнула в то, что предварительную обработку недостаточно добросовестно провел. И когда я позволил себе выразить сдержанное, едва заметное неодобрение такой бесцеремонности, велела Татьяне – Татьяне, словно меня там и не было! – поставить меня на место.

И за столом – извольте ей, понимаете ли, тут же, без какой бы то ни было подготовки пожелать всего самого наилучшего, после чего быстро заглотить предложенное угощение – времени у нее, видите ли, мало! Она хоть слышала о том, что пищу тщательно пережевывать нужно? Хоть краем уха? Я ей и пожелал – чтобы не забывала об окружающих, о том, что у них тоже свои соображения имеются. Всегда. По любому поводу.

Но больше всего мне не понравился тот восторг, с которым Татьяна слушала ее рассказ о получившем свое хаме. Слушала – и тут же начала примерять Маринины методы к нашей жизни. Вот только мне еще не хватало, чтобы она всерьез о них задумалась… Минуточку, а бабуля здесь причем? Я же ее уже поставил на место! И, в отличие от Марины, никаких особых ухищрений мне для этого не понадобилось…

И тут выяснилось, что Татьяна опять принялась за старое – скрывать от меня то, на что, с ее точки зрения, я неадекватно реагирую. Что не преминула заметить Марина – вот нельзя было об этом в другое время и в другом месте заговорить? Ну, почему сразу – орать? Когда это я вообще орал? Можно подумать, что я не доказал ей уже – тысячу раз! – что прекрасно умею своего, не повышая тона, добиваться! Вон и Марина согласна, что крики здесь совсем ни к чему…

Тьфу, в гробу я видел Маринину поддержку! Так, пора домой – там и поговорим. Без всяких раздражающих факторов. И постороннего влияния.

Дома первой о старушке заговорила Татьяна. Даже не дома – прямо в лифте попросила меня помолчать до квартиры. Я только головой покачал – вот умеет же преувеличивать! То родителей боялась – до сих пор не пойму, почему; теперь при имени этого божьего одуванчика глаза, как блюдца, делаются. Нет, все-таки нежная у Татьяны натура, не приемлет она наскоков и неприкрытого давления. Не то, что некоторые.

Я тут же решил непременно еще раз поговорить с соседкой. Мягко, но окончательно. Скандала я, конечно, не допущу, но придирки эти свои она оставит. В конце концов, психолог я или нет? А пока нужно Татьяну хоть на пару дней от грубой действительности изолировать. Чтобы отдышалась.

На выходные мы наглухо заперлись в квартире и с удовольствием забыли об окружающем мире.

В понедельник, однако, когда мы вышли из дома и Татьяна тут же съежилась, крадучись направляясь к лифту, во мне опять вспыхнуло раздражение. Еще не хватало, чтобы эта бабка мне Татьяну до нервного срыва довела! Ей же русским языком было сказано, что мы больше не будем ее покой нарушать! Нас же с тех не слышно и не видно – целыми днями на работе, и по выходным носа за дверь не высовываем! Что ей еще нужно? Почему эти люди с таким удовольствием создают вокруг себя конфликты? И психолога им потом подавай, чтобы научил, как их разрешать… вот и мне сейчас – туристов ехать лечить, вместо того чтобы с Татьяной день провести, успокоить ее…

Не успев остынуть, встречу в Маринином агентстве я провел в строго предусмотренные договором сроки. Разбирая каждую из возникших в последнее время напряженных ситуаций, я посоветовал им побольше к себе присматриваться и прислушиваться, показал на двух-трех примерах, что при умении сдерживаться и уважительно относиться к интересам другой стороны любой скандал можно погасить еще до его начала, коротко ответил на вопросы и начал собираться.

Когда комната опустела, ко мне подошла Марина.

– У вас что-то случилось? – осторожно спросила она.

– Нет, – отрезал я, натягивая куртку.

– А чего ты тогда… как еж щетинишься? – прищурилась она.

– Марина, у меня нет ни малейшего желания разговоры разговаривать. – Я все еще сдерживался, но с трудом. – Мне нужно как можно быстрее к Татьяне вернуться.

– А что с ней? – тут же напряглась Марина.

– Ничего, – коротко ответил я.

– Слушай, у тебя совесть есть? – тихо проговорила Марина. – Я ведь не из простого любопытства спрашиваю. Татьяна – один из самых близких мне людей…

– Да говорю же – ничего, – уже спокойнее ответил я. – Ее эта бабка, оказывается, чуть ли не до смерти запугала…

– А ты куда смотрел? – воскликнула Марина.

– На клиентов, – взорвался я. – На твоих в частности. На работе. С утра до вечера. А она же молчит! Она же в жизни не пожалуется! Если бы она мне хоть словечком обмолвилась, я бы этой старушенции уже давно мозги вправил!

– Ну, ты посмотри… – протянула вдруг Марина, расплываясь в довольной ухмылке. – Получается, что и тебя достать можно! Получается, что и у тебя не всегда выдержки хватает! Получается, что и тебе иногда хочется сдачи дать. Да побольнее. Чтобы мало не показалось.

– А ты меня с собой не равняй! – возмутился я совершенно необоснованным намекам. – Я не за себя мстить собираюсь, а Татьяну ограждать от… несправедливости. И мне это по штату положено. Это в мои обязанности входит. А тебе кто право давал других носом во все подряд тыкать?

– Ах, право! – процедила Марина сквозь зубы. – Вот мне такой же, как ты, наверное, в прошлый раз зудел неустанно об отходчивости и незлопамятности – дозуделся! Спасибо – теперь я точно знаю, что в жизни нужно уметь защищать и защищаться!

– А ты откуда знаешь? – оторопел я.

– Я не знаю, – прошипела она. – Я чую. С тобой разговаривая. Сейчас поедешь Татьяне нашептывать, что не стоит обращать внимания на тупую ограниченность, что нужно быть выше ее…

– Марина, – снова попытался я взять себя в руки, – люди не могут вершить суд друг над другом. Этим… есть, кому заниматься.

– Так что, – снова прищурилась Марина, – будем ждать, пока каждый злопыхатель в откровенную сволочь превратится, чтобы они там внимание на него обратили? Может, и с Денисом подождать нужно было, чтобы он после Гали еще в кого-нибудь зубами впился – лишь бы только не в кого-то из ваших! – авось человечек крепким окажется? У тебя еще лицемерия хватило Тошу отчитывать, когда он за горло его взять хотел!

– Вот только не нужно сюда Тошу вмешивать! – возмутился я. – Ему еще учиться и учиться…

– Лучше бы ты у него поучился, – бросила в сердцах Марина. – Да что с тобой говорить… – Она махнула рукой, отвернулась и вышла из комнаты.

Честно говоря, от такой агрессивности я даже растерялся. Она мне еще рассказывать будет, как людей хранить! И чему это я, спрашивается, должен у Тоши учиться? Как скандалы своему человеку устраивать? Или тому, как от непосредственных обязанностей на всякую ерунду отвлекаться? Вот я сейчас не интереса же ради с работы на работу бегаю – мне на жизнь зарабатывать нужно! А у Тоши в той истории вообще все как-то наоборот было: вначале, когда нужно было любой ценой трезвую голову сохранить, он все кулаками норовил помахать, а потом, когда удалось все же прижать Дениса, тот у него ничего, кроме какой-то снисходительной брезгливости, уже, казалось, и не вызывал. С чего это, кстати, он тогда так быстро остыл?

Этот вопрос я и задал Тоше, когда мне – каким-то чудом – удалось добраться к ним в офис почти за два часа до конца рабочего дня.

– А чего же после драки-то кипятиться? – удивился он. – Когда есть непосредственная опасность – тогда да, любые средства хороши, чтобы ее отогнать, а потом… Пинка ей, что ли, под зад давать, чтобы быстрее катилась?

– Любые… – проворчал я, но решил сосредоточиться на главном. – Вот ты бы Марине об этом сказал… вы ведь уже такие друзья – не разлей вода… чтобы она не думала, что у меня особая ангельская точка зрения.

– Слушай, а чего ты на нее взъелся? – спросил с любопытством Тоша.

– Я? Взъелся? – От такой несправедливости я даже не сразу нашелся, что ответить. – Это она целью задалась впереди всех выскакивать! И среди людей она должна быть самая-самая, и в наших делах уже извольте ее планам следовать, да еще и при ее непосредственном участии и контроле!

– Ну и ладно, если получается, – пожал плечами Тоша. – Может, ей прямая дорога в каратели – пусть учится.

– Если бы! – чуть не подавился я сарказмом. – Учиться – это ниже ее достоинства, ей никто и ничто не указ, она сама лучше всех знает, что, когда и как ей делать! Ей даже хранитель без надобности!

– А-а, – усмехнулся Тоша, – вот, значит, в чем все-таки дело!

– Нет, не значит, – с нажимом произнес я. – Я просто считаю, что такая самонадеянность до добра не доведет. Она и Дениса без всякой оглядки приваживать начала – это уж потом ее Стас прикрыл…

– Ну, мне-то как раз жаловаться не приходится, – вставил Тоша.

– … а сейчас, – сделал я вид, что не расслышал, – и вовсе принялась тем, кто ей не нравится, соли на хвост сыпать.

– Об этом я слышал, – рассмеялся Тоша, – и по-моему, она очень красиво того типа умыла.

– По какому праву, хотел бы я знать? – процедил я сквозь зубы.

– А ты вспомни, – хмыкнул Тоша, – как тебя Франсуа – еще тогда, раньше – раздражал, и что тебе хотелось с ним сделать.

– Но ведь только хотелось! – запротестовал я. – И потом – я в первую очередь о Татьяне думал.

– Но бесил-то он тебя, – возразил мне Тоша, и, помолчав, добавил: – Мне вот тоже только хотелось… Дениса искалечить. В нас слишком сильно сидит привычка не вмешиваться напрямую в земную жизнь. А Марина, как человек, не боится идти дальше. И кто тебе, позволю себе напомнить, сказал, что ее действия с карателями не согласованы?

Я опять растерялся. Ведь мелькала же уже мысль, что каратели могли взять Марину под свое крыло. Может, и в самом деле – решили они не дать пропасть ее выдающимся способностям доставлять неприятности другим людям и направили ее энтузиазм на простенькие случаи, до которых у самих все как-то руки не доходят? С какой, собственно, стати они должны меня об этом в известность ставить? У меня своя работа есть.

Окончательно успокоившись, я и вернулся к этой самой работе. И к спокойной жизни, хотелось бы мне добавить, но, как я уже давно понял, на земле спокойной жизни мне не дождаться.

Не прошло и нескольких дней после всех этих разговоров, как я явно почувствовал, что Татьяна что-то от меня скрывает. Она словно опять нырнула в свою печально известную мне задумчивость, отгородившись от всего внешнего мира. От всех моих расспросов о том, как день прошел, отмахивалась, как от роя надоевших мух, а то и вообще невпопад отвечала, и даже когда мы вместе ехали на работу или – в редких в последнее время случаях – с нее, молча шла рядом, но как-то отдельно от меня. Мы как будто вернулись в то время, когда я в ее жизни незримо присутствовал. Еще пару месяцев назад, когда она изо всех сил рвалась поучаствовать в моей ангельской деятельности, такая перемена меня бы обрадовала, но сейчас мне как-то тревожно стало – как бы она не взялась, с тем же рвением, Марине ассистировать. В обход меня.

Пару раз я спросил у нее, не случилось ли чего, не приставала ли к ней опять соседка, но она только неопределенно пожала плечами и ответила, отводя глаза: «Да нет, вроде, ничего такого». Поговорить с бабулей мне так и не удалось – по вечерам возвращался, Бог знает когда, а на выходные жаль было терять хоть минуту драгоценного отдыха. Хотя, впрочем, однажды, когда Татьяна опять уклонилась от прямого ответа на мой вопрос, оставила ли та ее в покое, я решительно вышел из квартиры и позвонил в соседскую дверь. Которая так и не открылась, хотя я раз десять на звонок нажал. Не выламывать же мне ее! Чертыхнувшись в сердцах, я вернулся домой и дал себе клятвенное обещание при первой же встрече… Даже если с ног от усталости валиться буду…

Но если быть совершенно честным, никаких особых усилий, чтобы повстречаться с бабушкой, я не прикладывал. Я даже вспоминал о ней не часто – только когда отстраненность Татьяны мне особо в глаза бросалась. Из головы у меня не выходили мысли о покупке машины. И первым делом – где взять деньги на первый взнос и как оформить кредит. Как я ни крутил и ни вертел, на то, чтобы наскрести нужную сумму, еще хотя бы месяца два нужно было. Ну, зачем мы такой дорогой ремонт делали!

Татьяна к моей навязчивой идее отнеслась более чем прохладно. Сказала, что в машинах абсолютно не разбирается, поскольку всегда была к ним совершенно равнодушной. Я чуть было не обиделся – для нее же стараюсь! По крайней мере, в первую очередь. Я уже открыл было рот, чтобы поругаться с ней, как следует – может, заодно и выяснится, что ее гложет – как вспомнил тот отвратительный месяц после нашего свадебного путешествия, когда она взирала на меня из какой-то немыслимой дали и упрямо пряталась за стенку молчания. Все равно ведь пришлось ждать, пока она соскучится в своем гордом одиночестве.

Сергею опять надоедать своими дилетантскими расспросами мне было неудобно, советоваться с Сергеем Ивановичем я еще был не готов (информация из Интернета категорически отказывалась выстраиваться в ясную и четкую картину), к Марине же я решил обратиться только тогда, когда деньги на первый взнос накопятся. Чтобы, как говорится, одним выстрелом двух зайцев – и ее соображения послушать, и справку о доходах попросить; а то всякий случай общения с ней как-то неблагоприятно на моей самооценке сказывается.

Оставалось отводить душу с Тошей. Не чаще одного-двух раз в неделю – тем более ценными казались мне эти моменты. Ему, разумеется, мысль обзавестись машиной показалась совершенно естественной. Он даже помог мне – со сладострастной какой-то готовностью – существенно сузить поиски подходящей марки и модели. Чего не скажешь о моих финансовых проблемах.

– Вот с деньгами я тебе помочь не смогу, – сказал он, когда я коснулся мельком этой стороны дела. – Ноутбук же только перед Новым Годом купил – сам не один месяц всю зарплату откладывал.

– То-то и оно, – тоскливо протянул я. – Как-то долго эти деньги накапливаются! А меня разъезды по городу просто добивают – в невидимости никогда так не уставал, даже когда по десять раз в день от всех подряд уворачиваться приходилось. И не успеваю ничего – вон Татьяне уже самой домой возвращаться приходится…

– Слушай, – оживился Тоша, – а почему бы тебе к нашим не обратиться?

– Так меня же со снабжения сняли, – махнул рукой я.

– Ну, это же не фокусы какие-то, – возразил мне Тоша. – Тебе ведь нельзя Татьяну из поля зрения надолго выпускать…

Меня словно током ударило – а, в самом деле, почему нет? Кто же, как не родное ведомство, должно мне в поддержании основной работы на соответствующем уровне помочь? Сами ведь велели не стесняться – в любом случае за помощью обращаться. А тут не любой – самый, что ни на есть, серьезный случай – хранимый объект в потенциальной опасности может оказаться. Вот-вот, с ними главное – в правильную форму запрос облечь, в этом я уже не раз на собственном опыте убедился.

До самого конца дня я придумывал, отбрасывал, менял и уточнял формулировки, и даже дома не стал приставать к Татьяне ни с какими разговорами – она этого, по-моему, и не заметила. Мыла после ужина посуду, бродила по квартире, складывая какие-то вещи, готовилась ко сну – мурлыча что-то себе под нос и изредка бросая на меня короткие взгляды. Вот-вот, пусть почувствует, как это приятно, когда о тебе забыли!

Когда она, наконец, заснула, я потихоньку выбрался на кухню и изъявил мысленное желание побеседовать со своим руководителем. Он отозвался практически немедленно – мне не пришлось выслушивать противно-вежливый женский голос, уведомляющий меня, что мой руководитель чрезвычайно занят и свяжется со мной при первой же возникшей возможности. Так, нужно будет запомнить – по вечерам, похоже, достучаться до них намного проще. Линия, наверно, менее перегружена.

– Добрый вечер, Анатолий, – поприветствовал меня мой руководитель. – Чем могу быть полезен?

Я четко и кратко обрисовал ему возникшую проблему, перечислил свои аргументы, объяснил свое видение способа ее разрешения и – для максимально оперативного его достижения – попросил полторы тысячи долларов, ровно столько, сколько мне не хватало на первый взнос.

Мой руководитель крякнул.

– Я вижу, Вы по-настоящему входите во вкус земной жизни, – сухо заметил он.

– Как Вы совершенно справедливо однажды заметили, – осторожно произнес я, – обеспечение жизненных потребностей на земле действительно подразумевает куда большие расходы, чем я себе представлял…

– Машину, извините, – перебил он меня, – никак нельзя отнести к жизненно важным потребностям.

– Вы абсолютно правы, – тут же согласился я, – но машина – это, в первую очередь, средство передвижения, а мне в последнее время нужно столько передвигаться, что не всегда удается уделять моей… подопечной все необходимое внимание.

– Так, может, Вам не стоит брать на себя такое количество второстепенной работы? – вкрадчиво спросил он.

У меня екнуло сердце – они же обещали наблюдение с меня снять! Или все-таки посматривают иногда в мою сторону – при особо бросающихся в глаза изменениях в моей жизни?

– Но жить-то как-то надо! – не выдержал я, сорвавшись с сухого, официального тона.

– Так вот и давайте будем жить по средствам! – осадил он меня. – Умение находить баланс между эффективностью Вашей основной работы и всевозможными вторичными элементами входит в непосредственный круг Ваших обязанностей.

– А, может, все-таки дадите? – с медленно гаснущей надеждой спросил я. – В виде исключения?

– Анатолий, в Вашем случае исключения начинают уже переходить в разряд правил, – твердо ответил он мне. – В свое время, если я не ошибаюсь, Вам было ясно и однозначно сказано, что при переходе в постоянную видимость Вам придется – наряду с основной работой – справляться с заботами обычного человека. И рассчитывать в этом только на себя. Впрочем, – добавил он, помолчав, – в совете я Вам все же не откажу. Сократите объем дополнительной нагрузки, чтобы у нас не появились сомнения в Вашей профессиональной пригодности. Всего доброго!

Я еще, наверное, с добрый час сидел на этой кухне, с трудом переваривая разочарование и обиду. И это называется родной коллектив! И это называется поддержка собрата на чужбине и чувство локтя! А вот черта с два я количество клиентов сокращу! На земле, между прочим, мужчину оценивают и по росту благосостояния его семьи! Так что куплю я эту машину – сам! В первый раз, что ли, мне своими силами из чего угодно выпутываться? А советы в отношении обычной человеческой жизни они мне раздавать будут, когда сами – хоть пару месяцев! – этой жизнью поживут! Где они были, когда я учился есть готовить? А с Татьяниными родителями отношения налаживать? А в психологии конфликтов разбираться? А ремонт делать? А? Будет у меня машина! Подумаешь, подождать немного…

Но ждать мне пришлось совсем недолго – и я в очередной раз убедился, что дело взаимовыручки у людей намного лучше поставлено. Как выяснилось, Татьяна как-то в телефонном разговоре с матерью обмолвилась о целиком завладевшей мной идее, и спустя несколько дней Сергей Иванович позвонил мне сам.

– Мне тут мать сказала, – начал он без особого вступления, – что вы на машину нацелились?

– Да была такая мысль, – осторожно ответил я, судорожно вспоминая обрывки информации, которым удалось зацепиться у меня в голове после многодневных бдений в Интернете.

– И что выбрали? – поинтересовался он.

– КИА, – бросился я с разбега в омут, и, чувствуя, что он еще чего-то от меня ждет, добавил неуверенно: – Рио.

– Хм. – Какое-то время он помолчал. – Мощность, конечно,… детская, но с парковкой, правда, полегче… И маневренность для города вполне подходящая… Коробка, надеюсь, механическая? – перебил он сам себя.

– Конечно, – уверенно ответил я, понятия не имея, какая разница.

– Давай, я с тобой в салон подъеду – вместе опробуем, – предложил он.

Я похолодел. В том, что я умею водить машину, сомнений у меня не было – раз мне права в нашей небесной канцелярии выдали, значит, точно умею. Но мне же сначала осмотреться нужно будет… Так, завтра с работы – на такси, посмотрю, что там водитель делает. И главное – в какой последовательности.

– Да в салон еще рано ехать, – протянул я.

Весь дальнейший разговор прошел так быстро, что я едва успевал реагировать.

– А что так?

– На первый взнос еще откладываем.

– Сколько не хватает?

– Полторы.

– Ерунда. На следующей неделе я посвободнее буду – вполне смогу с тобой съездить, посмотреть, да и деньги заодно привезу. Вот во вторник неплохо было бы.

У меня перехватило дыхание.

– Сергей Иванович, – взмолился я, – я так не могу! Мы же с Вами уже говорили – это мое дело свою семью обеспечивать!

– Не выдумывай, – отмахнулся он. – Вы ремонт сами делали – с машиной мы поможем. С первым взносом, – строго добавил он.

– Ну, разве что в долг! – пробормотал я. – Как только кредит выплатим…

– В долг у друзей будешь занимать, – недовольно проворчал он. – А мы, как будто, не чужие… В общем, договорились. Накануне только позвони, в каком салоне встречаемся.

Я понял, что в понедельник Марина даст мне справку о доходах.

К понедельнику я уже в каком-то лихорадочном бреду был. Сложил в отдельную папку все нужные документы – диплом тоже пусть будет, вдруг потребуется соответствие занимаемой должности подтвердить. Проверил, не забыл ли что – ну, разве что Маринина справка. Раз десять пересчитал деньги – хорошо, что мы тогда портмоне такое вместительное купили. Не меньшее количество раз залез в Интернет, чтобы еще раз перечитать всю имеющуюся там информацию по выбранной мной машине – она мне уже в самом прямом смысле слова сниться начала. Обзвонил все автосалоны города – не ехать же наобум, не в супермаркет все-таки собрался. Предупредил моих новых клиентов, что встреча во вторник отменяется… нет-нет, переносится, через неделю два часа отработаем – мне же из чего-то кредит нужно будет выплачивать!

Хорошо, что с Марининой фирмой мы уже давно сотрудничали – беседу с ними я провел на автопилоте. Марины на ней опять не было, и, закончив отвечать на вопросы моих слушателей, я пулей помчался в ее кабинет.

– Марина, ты не занята? – выпалил я, просунув голову в дверь. – Пара минут есть?

– Заходи, – глянула она на меня, нахмурившись. – Что случилось?

– Да ничего не случилось, – нетерпеливо мотнул головой я. – У меня к тебе просьба есть.

– О-о! – Марина тут же натянула на лицо знакомое мне до боли насмешливое выражение. – Нужно будет этот день запомнить. Ну, выкладывай.

– Я хочу купить машину. – В глазах у нее вспыхнул огонек настоящего интереса. – В кредит. Мне нужна справка о доходах.

– Хм. – Она помолчала немного. – Понимаешь, я не могу дать тебе официальный документ, что ты у нас в штате состоишь – нас слишком хорошо в городе знают. Но можно написать, – быстро продолжила она, глянув на меня, – что ты с нами по договору работаешь. По долгосрочному. Мы его на сколько – на год заключали? Можно написать, что на три. И только попробуй его летом не продлить! – угрожающе добавила она.

– Марина… – простонал я.

– Хорошо – значит, на три, – ухмыльнулась она. – А ты в других местах справки уже взял? – вдруг спросила она.

– Зачем? – насторожился я, решив, что она хочет увильнуть от одолжения мне.

– Ну, я могу тебе сумму договора чуть побольше поставить, – задумчиво произнесла она, – но ненамного, чтобы правдоподобно выглядело. Ты какую машину покупаешь?

– КИА. Рио, – небрежно бросил я.

– Да ты же на ней в горку будешь дольше карабкаться, чем пешком дойти! – расхохоталась она.

Вот я знал, что она ничего, кроме недостатков… незначительных, не увидит!

– Марина, я деньги, что, рисую? – с тихой злостью спросил я, сжимаясь от унижения.

Ухмылку словно сдуло с ее лица.

– Да ладно-ладно, – пожала она плечами. – Начинать-то с чего-то нужно. Но наш договор все равно кредит не покроет, – уверенно добавила она.

Я похолодел. Ну, почему я об этом сам не подумал? Почему я так на нее понадеялся?

– Тебе когда в салон ехать? – спросила она.

– Завтра, – глухо буркнул я.

– Так перенеси, – предложила она.

– Да не могу я! – в отчаянии признался я. – С Татьяниным отцом договорились. И завтрашнюю встречу я уже отменил…

– Я, пожалуй, могла бы твоим новым позвонить… – медленно проговорила она. – Это я тебя, между прочим, рекомендовала!

Как будто я в этом сомневался!

– Придется тебе сегодня побегать, – с удовольствием заметила она. – Да ты садись – пока я позвоню, да справку распечатают…

Я присел на краешек стула, чтобы сорваться с него при первой же возможности. Марина взялась за телефон. Пока она разговаривала, я все никак не мог найти удобное положение – мне казалось, что этот стул гвоздями утыкан.

– А ты чего такой нервный? – спросила Марина, кладя трубку. – Дома-то все в порядке?

– Абсолютно, – отозвался я, изо всех сил прислушиваясь к шагам в коридоре.

– Бабушка ваша больше вас не мучает? – продолжала расспрашивать она, прищуриваясь и подергивая подбородком.

Я насторожился – такая заинтересованность чем бы то ни было у Марины никогда ничего хорошего не предвещала.

– Да нет, вроде, все успокоилось, – медленно ответил я, внимательно вглядываясь в ее лицо. – По крайней мере, я ничего не замечал. И Татьяна молчит…

Она расплылась в совершенно невыносимой самодовольной усмешке. Я еще больше напрягся – уж не потому ли и молчит Татьяна, что ей есть теперь, с кем консультироваться по вопросам борьбы с неприятностями? За моей спиной?

В этот момент мне принесли, наконец, драгоценную справку. Я вскочил, еще раз торопливо поблагодарил Марину («Всегда рада помочь», – ответила она с загадочным выражением) и помчался в находящееся неподалеку место моей новой работы. А в другое – только на такси…

Одним словом, я успел за Татьяной к самому концу рабочего дня. Когда я подъехал к крыльцу ее офиса, она как раз выходила оттуда. С Галей и Тошей. Последние пару часов я провел в каком-то безумном, рваном ритме – то бежать, то с ноги на ногу переминаться в ожидании – и в моменты вынужденного бездействия в памяти моей навязчиво всплывало то выражение надменного удовлетворения, с которым Марина закончила наш разговор. Неужели она не постеснялась воспользоваться тем, что я все силы бросил на обеспечение своей семьи средством передвижения, и втянуть Татьяну в какие-то свои очередные махинации? Еще, небось, под видом содействия ангельскому сообществу!

– Всем привет, – бросил я, выбираясь из такси. – Тоша, можно тебя на пару слов? Девчонки, две минуты – не больше!

Отведя его в сторону, я быстро, без всякого вступления, спросил: – Ты не в курсе – Татьяна с Мариной на работе не перезванивалась?

– Нет, а что такое? – озадаченно глянул на меня Тоша.

– Да что-то мне в последнее время не нравится ее настроение. Обеих, – пояснил я, предваряя вопрос, который уже нарисовался на его лице. – Марина прямо подобралась вся, словно след ведет, а Татьяна как-то уклончиво разговаривать вдруг начала…

– А… – рассмеялся Тоша. – Насчет Татьяны – не знаю, а Марина, если и ведет след, то далеко. Она меня просила разыскать какого-то мужика в Испании.

– Где? – Мне показалось, что я ослышался.

– Ну, в смысле, он наш, только там работает, – объяснил Тоша. – Их вина сюда поставляет. Я так понял, что Марина хочет винными турами заняться – это сейчас модно.

Фу, с облегчением перевел дух я. Если это с ее работой связано… А даже если и не с работой – лишь бы только не со мной и не с Татьяной. Если бы еще во Франции, я бы забеспокоился, а в Испании ей от Татьяны толку никакого. Я с радостью выбросил Марину из головы и принялся считать минуты до завтрашнего дня.

На оформление машины и кредита у меня ушел целый день. В смысле – целый день. Куда только не пришлось мотаться – слава Богу, Сергей Иванович на своей машине был. Мне очень хотелось, чтобы в этот день за мной наблюдало родное небесное руководство – чтобы убедились они в том, насколько личное транспортное средство облегчает земную жизнь. А то только и умеют мои рабочие часы и доходы подсчитывать!

В машину я влюбился сразу. Как только оказался за рулем. Рука непринужденно потянулась к ключу зажигания, ноги сами собой педали нашли, и я тут же почувствовал себя уверенно и уютно, как в знакомых, хорошо разношенных туфлях – на ходу их и не чувствуешь, словно вторую кожу. Так и машина вдруг показалась мне продолжением меня самого – заурчала оживленно, словно старого знакомого приветствуя, и мы двинулись вперед в общем согласии и полном взаимопонимании. Я даже заметил, что по рулю, как по плечу приятеля, похлопываю и при каждом повороте в ту же сторону слегка наклоняюсь…

– Ну, за рулем ты неплохо держишься, уверенно, – с одобрением заметил Сергей Иванович, когда мы минут десять-пятнадцать покатались. – Разве что вначале напрягся, давно не ездил, что ли?

– Да уж давненько, – усмехнулся я. И не соврал, между прочим: никогда – это тоже давно, только очень.

– Ну что – в ближайшие выходные к нам, – сказал он мне на прощание, – это дело нужно отметить.

Домой в тот день я добрался поздно, но на крыльях – как по состоянию души, так и по времени. Взлетев к себе на этаж, я вырвался из лифта и ринулся в коридор, чтобы побыстрее обрадовать Татьяну,… и замер на месте. Она стояла в коридоре, у нашей двери, спиной ко мне, приговаривая: «Ну, что Вы, Варвара Степановна, не расстраивайтесь! Вы же среди людей живете, вот и мы Вам с удовольствием поможем…» и слегка обнимая за плечи нашу въедливую соседку. За дрожащие плечи.

– Что случилось? – выдохнул я.

Они обе вздрогнули – Татьяна обернулась ко мне, старушка метнулась к своей двери и мгновенно скрылась за ней.

– Да ничего не случилось! – замахала руками Татьяна, и, улыбнувшись, спросила: – Ну что, привез?

Трудно догадаться, что я ответил? Правильно – ничего. Я натянул на нее сапоги и куртку, вытащил во двор – и мы полчаса крутились возле машины, рассматривая ее как изнутри, так и снаружи.

Налюбовавшись нашей красавицей, мы вернулись домой, поужинали (оказалось, что Татьяна меня ждала – я расчувствовался), я рассказал ей обо всех перипетиях этого сумасшедшего дня и о приглашении ее отца.

– Да, так что там с бабкой-то? – вспомнил вдруг я.

– Да говорю же – ничего, – опять отмахнулась Татьяна. – Просто встретились сегодня случайно, слово за слово – и выяснилось, что она – очень даже неплохой человек, только очень одинокий.

– М-да? – скептически протянул я. – Опять что-то недоговариваешь…

– Да ничего я не недоговариваю! – тут же вспыхнула Татьяна. – Просто поздно уже, спать пора – завтра же вставать рано. Потом расскажу.

– Ну, не так уж и рано – теперь, – мечтательно произнес я.

Возможность каждое утро оставаться лишние полчаса (а то и больше!) в постели навела меня на весьма интригующие мысли, и больше тем вечером мы ни о чем не говорили.

Весь следующий день я с упоением наслаждался новой жизнью. Утром мы встали, спокойно, с расстановкой позавтракали, не спеша собрались – и через двадцать минут Татьяна была на работе. Дорога к моим загородным клиентам также заняла в два раза меньше времени (я еще успел в лесу немного ноги размять) – так же, как и обратная, и перед тем как забирать Татьяну, я немного по городу покатался – и чтобы с ним освоиться, и просто для удовольствия.

После работы осмотр моей машины повторился, но на более детальном уровне. Тоша ощупал ее со всех сторон (разве что под нее не залез), закатывая глаза и засыпая меня техническими и финансовыми вопросами.

– А что это тебя деньги заинтересовали? – ухмыльнулся я.

– Куплю! – боднул воздух лбом Тоша. – Вот это – следующее, что я себе куплю! Надо же прикинуть, как это организовать.

– К нашим за помощью можешь не обращаться, – посоветовал я ему. – Велели на свои силы рассчитывать.

Тоша горестно вздохнул и, судя по выражению лица, принялся раздумывать, о каком повышении зарплаты говорить с Сан Санычем в самое ближайшее время.

Наконец, Татьяна с Галей объявили, что замерзли. Я не решился предлагать Гале с Тошей подвезти их – Галя стала бы потом настаивать, чтобы Тоша с нами уехал – по официальной версии он рядом с нами жил.

По дороге домой Татьяна сама вернулась ко вчерашней загадке.

– Я хотела с тобой о Варваре Степановне поговорить, – начала она, как только мы отъехали от офиса.

– Говори, – обрадовался я тому, что сейчас, похоже, раскроются все эти осточертевшие мне тайны.

– Дома, – решительно заявила она. – Не отвлекайся от дороги.

Я немного обиделся – опять не доверяет! – но в тот день ничто не могло вывести меня из отличного расположения духа.

Как мне тогда казалось.

После ужина я блаженно потянулся (от непривычного недостатка физических упражнений спина немного затекла) и широко повел рукой: – Рассказывай.

– Ты знаешь, – задумчиво начала Татьяна, – я вчера поняла, что она к нам приставала не из какой-то злости, а просто потому, что ей общаться не с кем. Мужа она уже несколько лет, как похоронила, сын тоже уехал – у него своя жизнь… А мы ведь с тобой знаем, как тяжело изо дня в день один на один с собой оставаться.

Вспомнив три года, в течение которых я в полном одиночестве бился над загадкой по имени Татьяна, я согласно кивнул.

– Вот я и подумала, – воодушевилась, похоже, она моей поддержкой, – нам ведь совсем нетрудно ей помочь, правда? В магазин для нее сходить, к чаю время от времени пригласить, чтобы ей было, с кем душу отвести…

Прикинув в уме, сколько у нас теперь появится свободного времени, я опять согласно кивнул.

– Ей ведь эти перепалки с нами тоже ничего хорошего не принесли, – продолжала тем временем Татьяна. – Кто-то… из соседей, наверное, доложил в социальную службу, что, мол, молодая пара издевается над старушкой. К ней на днях приходили, предлагали от ее имени в суд подать. Хотели, чтобы она заявление написала, обещали у соседей подписи собрать, что она – человек тихий и мирный. Даже сына собирались на заседание пригласить, чтобы подтвердил, что она и в семье никогда склочностью не отличалась. Он у нее в Испании работает, женился там недавно, обосновался прочно – куда ему ехать? А она сама этих судов панически боится, да и стыдно… Вот встретила меня вчера, прямо разрыдалась…

В голове у меня что-то клацнуло – и я резко выпрямился.

– В Испании? – негромко переспросил я, напряженно соображая. – Не по винной ли части?

– Да, по-моему, – удивленно отозвалась Татьяна. – Что-то с продовольствием. А ты откуда знаешь?

– Догадался, – ответил я, скрипнув зубами.

Вот знал же я, кожей чувствовал, что неспроста Марина к нашей жизни такой интерес проявила! У нее же ничего спроста не бывает! Мало ей уже расправы над тем, кто ее лично унизил? Аппетит появился, руки чешутся? Будет теперь и всем вокруг нас затрещины направо и налево раздавать? Даже бабке немощной? Ну, дай мне Бог до завтра дожить! Я ей руки-то укорочу… И никакой Стас не поможет! А если и он в курсе, то пусть ему тогда помогают все отцы-архангелы вместе взятые! А мне, по-моему, было велено со всем своими силами справляться…

Еще никогда в жизни я не ждал встречи с моими туристическими клиентами с таким яростным нетерпением.

Я не знаю, каким образом мне удалось скрыть его от Татьяны. Я не знаю, каким образом мне удалось провести эту беседу на следующий день в обычной открытой и располагающей атмосфере. Но когда после нее я направился прямо в кабинет Марины, об меня можно было спички зажигать. В самом прямом смысле слова.

Она встретила меня сияющей улыбкой.

– Ну, что – можно поздравлять?

– Можно, – ответил я, сдерживаясь из последних сил. – Спасибо. И, насколько я понимаю, тебя тоже?

– А-а, – понимающе кивнула она. – Ну, проходи, присаживайся.

– Не буду, – сквозь зубы ответил я. – Я зашел только для того, чтобы сказать тебе, чтобы ты немедленно прекратила в нашу жизнь вмешиваться!

– Странно, – ехидно заметила Марина, – а у меня сложилось впечатление, что в понедельник мое вмешательство весьма тебе кстати пришлось. Ты, по-моему, даже сам о нем попросил.

– Вот именно, – рявкнул я. – Попросил. И до сих пор тебе благодарен. Искренне. Но было бы хорошо, чтобы ты и впредь ждала, пока тебя попросят…

– Кто? – перебила она меня. – Ты меня попросишь? Или Татьяна? Ты, я вижу, совсем ее не знаешь. Она же никогда слова не скажет – будет молчать и терпеть, пока ее поедом едят.

– У Татьяны есть, кому ее защищать! – не выдержал я.

– Защищать? – прищурилась она. – Или хранить? Как произведение искусства в запасниках – чтобы стояло там в целости и сохранности и никому на глаза не попадалось, преступников не искушало?

– Мне виднее, как ее от неприятностей оградить, – буркнул я.

– А вот, похоже, нет, – отрезала Марина. – Это – наш с тобой давний спор. Нельзя человека под колпаком держать – его нужно на простор выпустить, но и показать при этом, как там от всяких ураганов обороняться.

– Да кто тебе право дал… показывать? – опять сорвался на крик я.

– Ты, – коротко ответила она, и я просто дар речи потерял. – Своим вечным блеянием о величии отходчивости и непротивления злу. Вы же ничего больше не умеете – и мне об этом лучше чем кому бы то ни было известно! – кроме как умиротворяющее зелье в уши вливать.

– Я тоже с бабкой хотел поговорить! – Я пришел, наконец, в себя. – Она мне дверь не открыла!

– А что же мне для этого две минуты понадобилось? – сардонически усмехнулась Марина. – Я перед этим не поленилась – поговорила с другими соседями, выяснила, что вы – далеко не первые, об кого она зубы точит. И ей представилась работником социальной службы, поинтересовалась, какие у нее жалобы имеются – она мне настежь дверь открыла. И с порога, прямо со сладострастием каким-то, начала соловьем разливаться, как ей все вокруг жизни не дают. А когда о суде услышала, тут же на попятный пошла.

– Да ты же ее до инфаркта довести могла! – попытался я раскрыть ей глаза на возможные последствия.

– Нет, не могла, – уверенно возразила мне Марина. – Она столько времени всем именно этим и угрожала – я всего лишь предложила ей перевести болтовню в реальную плоскость. И вот тут-то и выяснилось, что никаких жалоб у нее на самом деле нет, и все вокруг – прекрасно и замечательно. Что и требовалось доказать, – торжествующе закончила она.

– Кому требовалось? – насторожился я. – Это кто тебе полномочия дал в мои дела нос совать?

– Никто, – неохотно призналась Марина. – Но это ничего не значит…

– Ах, ничего не значит! – заорал от облегчения я. – Опять ты лучше всех нас знаешь, как людей защищать и наказывать? Опять тебе ничьи советы не нужны? Ничей опыт?

– Мне своего опыта хватит, – глухо ответила Марина. – Личного. Прошлого. И опыт наблюдения за Луной не очень-то помог, когда по ней ногами шагать пришлось. Как практика показала. Да ладно, – она вдруг брезгливо поморщилась, – что с тобой разговаривать…

Ах, ей не о чем со мной разговаривать?! Не прощаясь, я пулей вылетел из ее кабинета, точно зная, что мне сейчас нужно делать.

На улице я оглянулся по сторонам. Где бы мне… Ну, вот – еще одно преимущество водителя! Теперь, чтобы связаться со своими, мне вовсе не нужно болтаться по улице в ожидании, пока они ответить смогут. Можно с комфортом устроиться в машине, вынуть мобильный и спокойно беседовать сколько душе угодно! Сев за руль, я глянул на часы – черт, на вторую встречу уже опаздываю! Ладно, после нее – час-полтора роли не играют…

Покончив со всеми делами, я вновь нырнул в машину и уже сосредоточился было, чтобы вызвать Стаса, как вдруг вспомнил, что в дневное время он может ответить мне не сразу. А я Татьяне обещал пораньше приехать… Я решил сначала быстренько позвонить ей и предупредить, что, возможно, задержусь.

Татьяна не сняла трубку. Три раза подряд. У Сан Саныча она, что ли, в кабинете? Ладно – Тоша у нее там под боком, передаст…

Тоша ответил сразу.

– Что случилось? – спросил он с непонятной тревогой в голосе.

– Да ничего, – успокоил его я, – Татьяне не могу дозвониться – шеф, что ли, вызвал? Когда выйдет, можешь передать ей, что я, наверно, задержусь немного?

– Э… – замялся Тоша. – Так ее же нет.

– Как нет? – опешил я. – Что значит – нет? Я же ее лично до самой двери утром доставил!

– Она после обеда ушла, – медленно произнес Тоша. – Я думал, вам куда-то срочно понадобилось…

– Куда ушла? – спросил я, чувствуя, что земля… вернее, дно машины уходит из-под ног.

– Она не сказала, – виновато ответил Тоша. – Откуда же я знал, что ты не в курсе?

Не сказав больше ни слова, я отключился. Куда же мне теперь бросаться? Где мне ее разыскивать? Ее номер все также не отвечал. Домашний – тоже. Я попытался представить себе, куда ей могло так срочно понадобиться пойти – в голове было пусто, хоть шаром покати. Только на самой окраине лениво шевельнула хвостиком покаянная мысль, что вот не надо было даже думать о том, чтобы задержаться. Стас ему, понимаешь, срочно понадобился…

Минуточку! Я вдруг вспомнил, почему собирался связаться со Стасом. Ну, если я не ошибаюсь…

– Где Татьяна? – рявкнул я, набрав номер Марины.

– А я откуда знаю? – удивилась она.

– Ты мне зубы не заговаривай! – Меня уже просто трясло от злости. – Что ты ей уже напоказывала? Что ты ей в голову вбила, что она с работы сбежала?

– Если ты опять на вашу бабку намекаешь, то Татьяна об этом ничего не знает, – холодно ответила Марина. – А если Татьяна раз в жизни решила что-то сделать без твоего письменного одобрения, то нечего с больной головы на здоровую валить!

– Ну, ты… – Чтобы не перейти к особо ярким выражениям, я бросил трубку.

Больше я никому звонить не стал. Не может быть, чтобы Татьяна сама, не сказав мне ни слова, к родителям отправилась – только и их еще напугаю. А к Свете – тем более… А может, та ей позвонила, вызвала по какому-то неотложному делу? Да нет, Тоша, вроде, ни о чем таком не говорил. Хотя он мог что угодно пропустить, к этому экрану своему приклеившись… Нет, не может быть, она бы меня предупредила. А тут явно заранее все спланировала. Тщательно от меня скрывая. Ну, дай мне только Бог ее найти – будет ей и самостоятельность, и развитие всех сил и способностей…!

Я поехал домой. Поставив Татьянин номер на автодозвон. Безрезультатно. Подъезжая к дому, я сразу же увидел, что в наших окнах горит свет. Чувство невероятного облегчения сменилось слепящей яростью, которая придала мне такое ускорение, что я и не заметил, как взлетел на свой этаж. От души грохнув дверью, я ринулся на кухню. Так и есть – сидит на самом краешке стула, за пустым столом, кулачком голову подперла и – как ни в чем ни бывало – задумчиво в окно уставилась. Без малейшей тени беспокойства на лице. Или хотя бы раскаяния.

– Где ты была? – Я уперся руками в дверной проем, чтобы не грохнуть чем-нибудь об пол.

Она повернулась ко мне, нахмурилась… и вдруг глаза у нее округлились.

– Ой, прости, пожалуйста, – затараторила она, быстро моргая, – мне пришлось телефон отключить, а потом я забыла… назад его включить…

– Где… ты… была? – раздельно проговорил я, делая короткий вдох после каждого слова. От возмущения я задохнусь только после того, как она мне выложит.

– У врача, – тихо ответила она.

Я словно сквозь лед на той самой реке провалился. Хватая ртом воздух, я в одном прыжке оказался рядом с ней, схватил ее за плечи и окинул взглядом с головы до ног в поисках травмы.

– Что случилось? – вернулся, наконец, ко мне голос. – Ты, что, упала? Когда на обед ходила? Ты, что, сама туда ходила? Почему мне не позвонила? Где болит?

– Нигде, – ответила она, и у нее вдруг шевельнулись уголки губ. Я вспомнил Маринины слова о том, что Татьяна всегда все молча терпит. Я ей сейчас потерплю!

– Что врач сказал? – зашел я с другой стороны.

Она еще несколько мгновений молча смотрела на меня. Так, мне только адрес нужен – завтра я с этим врачом сам поговорю…

– У нас будет ребенок, – произнесла, наконец, Татьяна.

Глава 4.

Жену, как работу, выбирают один раз в жизни

– Кто звонил? – спросил муж, не отрываясь от экрана, на котором разворачивалась художественная версия некоего производственного конфликта.

– Лиля Табачникова, – ответила она, дрожа от нетерпения поделиться с ним радостной новостью.

– Кто? – недоуменно глянул он на нее.

– Ну, Лилька – комсорг группы нашей институтской, – напомнила она ему.

– А-а, – равнодушно протянул он, вновь отворачиваясь к экрану. – А чего хотела?

– В этом году десять лет, как мы институт закончили, вот ребята и решили собраться. – Не дождавшись от него никакой реакции, она нерешительно добавила: – Я бы тоже хотела пойти.

– Зачем? – бросил на нее муж острый взгляд.

– Как зачем? – растерялась она. – Мы ведь пять лет вместе учились… И потом я ни на одну встречу попасть не смогла! А теперь вот десять лет прошло…

– И ты, по-моему, все эти десять лет прекрасно без них прожила, – прищурился муж. – Что же теперь-то так захотелось?

– Да мне просто интересно старых друзей повидать! – вспыхнула она. – Узнать, как у кого жизнь сложилась. Ты же сам меня только что отчитывал, что я с людьми не общаюсь, а появилась такая возможность, так сразу: «Зачем?»?

– Я говорил о том, что тебе нужно в настоящей жизни контакты с людьми поддерживать, а не за прошлое цепляться, – буркнул муж. – Студенческий бардак уже давно закончился, сейчас нужно в будущее смотреть и интересы свои направлять на его создание и упрочение.

– Да честное слово! – воскликнула она. – Это же всего лишь встреча выпускников – я только на один вечер отлучусь…

Она резко оборвала себя – тихий внутренний голос совсем не тихо рявкнул, что криком ни своего не добьешься, ни правоту свою не докажешь.

– Так я смогу пойти или нет? – Придя в себя, негромко спросила она.

– Когда? – коротко осведомился муж.

– В следующую субботу, – также коротко ответила она.

– Да иди, ради Бога, раз тебе уж так приспичило, – устало бросил муж, потянувшись к телевизору, чтобы прибавить звук.

От его сговорчивости ей мгновенно стало неловко.

– А у тебя на этот день никаких мероприятий не запланировано? – смущенно спросила она. – Ты сможешь с детьми остаться?

– Спасибо, хоть сейчас вспомнила, – ядовито заметил муж. – А что – если бы я занят оказался, ты бы отказалась от этой встречи?

– Конечно, – не раздумывая, ответила она.

Он хмыкнул.

– Да ладно, хочешь идти – Бог знает куда – иди.

– Спасибо, – просияла она.

– Я, правда, хотел, – добавил муж задумчиво, – чтобы мы все вместе куда-нибудь выбрались… В кино, например, или в цирк, или вон в саду соседнем погуляли, пока погода хорошая…

– Так можно на эти выходные, – с готовностью подхватила она.

– На эти выходные, – покачал он головой, – мы детям зоопарк обещали, если мне память не изменяет.

– А может, я в субботу с ребятами встречусь, а в воскресенье в кино пойдем? – предложила она.

– Посмотрим, – уклончиво ответил муж.

Она улыбнулась. Как ни раздражал ее временами этот надоедливый внутренний голос, но все же, в конечном итоге, он всегда оказывался прав. Если спокойно, по-хорошему объяснить человеку – особенно, близкому – что у тебя на душе, он обязательно поймет. Он просто не может не понять. И не пойти навстречу. От этой мысли ей сделалось очень хорошо на этой самой душе.

Вдруг она вспомнила о Лилиной просьбе.

– Ты знаешь, тут еще такое дело… – неуверенно начала она.

– Что еще? – раздраженно нахмурился муж.

– Ты не сможешь … помочь нам с рестораном? – Запнувшись, она чуть было не передумала задавать этот вопрос. Как все же некрасиво получается: вроде, она с ним так миролюбиво говорила, чтобы затем с просьбой пристать.

Вскинув глаза, она увидела, что он, прищурившись, в упор рассматривает ее, и быстро добавила: – Лиля сказала, что они сами хотели где-нибудь договориться, но ни у кого знакомых не оказалось…

– А-а, – удовлетворенно откинулся на спинку дивана муж. – Теперь хоть понятно стало, зачем ты им понадобилась.

– Ну, зачем ты так? – От неожиданности она даже не обиделась. – Меня ведь и раньше приглашали, но ты же знаешь – я просто не могла никуда пойти.

У мужа презрительно искривились губы.

– Эта твоя Лиля… Она тебе первой позвонила или немножко наоборот?

– Не знаю, – искренне ответила она. – Наверно, не первой. Она сказала, что уже два дня всех обзванивает…

– Вот именно, – коротко и очень зло хохотнул муж. – Два дня всех обзванивает, и ни у кого не обнаруживается знакомых среди работников ресторанов. И – обрати внимание! – только после этого она вспоминает, что есть ты, а вернее, у тебя есть муж, у которого есть некие возможности…

– Неправда! – отчаянно воскликнула она. – Тогда, сразу после института, меня никто ни разу ни о чем не просил…

– Правильно, – согласно кивнул муж, – тогда у твоего мужа еще никаких связей не было – о чем же просить?

– Не нужно мне было с тобой об этом заговаривать, – тоскливо бросила она, чувствуя, что еще немного – и в душе укоренятся ростки подозрений.

– Опять правильно говоришь! – отрезал муж. – Я и так постоянно с просьбами к руководству обращаюсь. И путевки детям в лагерь, и на оздоровление вас всех летом к морю отправить, и лекарства, когда у них тяжелая ангина была, я, по-моему, доставал. Для своей семьи я что угодно попрошу, и отработаю потом одолжение, а для каких-то там посиделок – уволь! – Он помолчал немного, тяжело дыша, и добавил: – И дай мне, в конце концов, фильм посмотреть.

– Я пойду, посуду помою, – устало отозвалась она и поднялась с дивана.

Муж рассеянно кивнул.

Весь следующий день на работе она думала, как сообщить Лиле неприятное известие. Не говорить же, что муж категорически отказался помогать в организации дурацких «посиделок», идущих в ущерб интересам его семьи. Сказать, что он ничего не сумел найти, у нее язык тоже не поворачивался. Сразу ведь поймут, что неправда, и получится, что это не она, а он ей соврал. Тихий внутренний голос возмутился при одном только намеке на мысль возвести такую напраслину на близкого человека.

К счастью, утром, выходя с детьми из дому, чтобы подвезти их в школу, муж предупредил ее, что будет сегодня поздно.

– У нас сейчас отчет по третьему кварталу – дел невпроворот, – сказал он.

На этом объяснении она и решила остановиться. Ведь чистейшая же правда! У них столько предприятий под началом, и каждое из них сейчас докладывает о проделанной работе. И всю эту информацию нужно проанализировать, подвести итоги, скорректировать планы на следующий квартал… Они же там, действительно, с утра до самого позднего вечера трудятся, не разгибаясь – какой там восьмичасовый рабочий день, как у нее в институте. Когда же о ресторанах договариваться? А ответственность вообще ни в какое сравнение не идет!

Вечером, забрав детей из школы, она сразу же набрала записанный накануне номер.

– Лиля, привет, это я, – проговорила она в ответ на отрывистое: «Да?»

– О, привет! – Голос у Лили сразу же изменился. – Ну, чем порадуешь?

– Да не очень-то и порадую. Муж сейчас помочь нечем не может, у них отчетный период по третьему кварталу – света белого не видят, – повторила она слова мужа, стараясь говорить как можно увереннее.

– Ну ладно, что же поделаешь, – вздохнула Лиля. – Витька обещал, что, в крайнем случае, у себя на заводе в столовой договорится. Будем надеяться, что для своих-то чего-нибудь несвежего не подсунут.

– Лиля, а я чем-то другим могу помочь? – неловко спросила та, которую позже назвали Мариной. – Я ведь понимаю: всех собрать – дело непростое.

– Помочь, говоришь? – Лиля задумалась. – Ну что ж, если Витька завтра в столовой договорится, я могу тебе пару телефонов дать – обзвонишь ребят, скажешь, где встречаемся. Да, вот еще одно, – помолчав, добавила она, – нужно будет с них деньги собрать. А то ведь, хоть и своя столовая, но как в той знаменитой фразе: «Утром – деньги, вечером – стулья». А в нашем случае и стулья, и столы.

– А что ж только пару? – тут же загорелась та, которую позже назвали Мариной.

– Да только тех, кто недалеко от тебя живет, – насмешливо ответила Лиля. – Ты же не поедешь на другой конец города за деньгами?

– Ну, на другой конец … наверно, не смогу, – запнувшись, ответила та, которую позже назвали Мариной. – У меня все же двое детей…

– Да-да, я помню, – легко согласилась Лиля. – Двое детей, муж на ответственном посту и весь дом на тебе.

– А может, я еще тем позвоню, кто рядом со мной работает? – предложила та, которую позже назвали Мариной. – Я вполне смогу с ними в обеденный перерыв встретиться.

– Серьезно? – удивилась Лиля. – Ну, давай – так, конечно, быстрее будет.

Та, которую позже назвали Мариной, положила трубку и с удивлением прислушалась к себе. У нее вдруг появилось ощущение какого-то … предвкушения. Нет-нет, не самой встречи, хотя ей очень хотелось увидеть знакомые лица. Господи, а узнает ли она их? Впервые за очень долгое время она почувствовала, что с нетерпением ждет завтрашнего дня, когда она сможет сделать не что-то просто нужное и полезное, а то, что принесет радость и ей, и многим другим.

На следующий день она получила от Лили список из десятка номеров телефона и, накормив семью ужином и дождавшись, пока муж устроится перед телевизором, чтобы послушать новости, засела за телефон в передней.

Коротко поговорить ни с кем не удалось. Все, казалось, были рады слышать ее голос, с интересом расспрашивали о ее жизни, с готовностью делились своими новостями и с нетерпением ждали грядущей встречи. С некоторыми, самыми близкими друзьями – подружками, в основном – она еще общалась некоторое время после института, до рождения сына, но ведь и с тех пор около девяти лет прошло…

Она даже не заметила, как закончилась программа новостей. В переднюю вышел муж и недовольно заметил: – Сколько можно на телефоне висеть? Мне могут с работы позвонить.

– Сейчас, минутку, – бросила она в трубку и, прикрыв ее ладонью, негромко сказала: – Но ты же сам говорил, что нам нельзя поздно звонить, когда дети спят.

– Это со всякой ерундой нельзя, – оборвал ее муж. – А мне по делу могут позвонить. Сказал же, что отчетный период идет.

– Я, что, каждый день телефон занимаю? – возмутилась она. – Мне ребят нужно обзвонить, сказать, где собираемся.

– Больше некому, что ли? – сердито буркнул муж.

– Я ни на одной встрече не была, – напомнила она ему. – Могу я хоть раз в жизни Лильке с Витькой помочь?

– С каким еще Витькой? – подозрительно прищурился муж.

– Со старостой нашим, – объяснила она. – Они всегда всей организацией занимаются – просто это, что ли?

– Человеку, уважающему свое и чужое время не нужен час, чтобы десять раз повторить адрес, по которому встреча состоится, – холодно заметил муж и ушел назад, в комнату, хлопнув дверью.

Она решила больше никому после ужина не звонить. В самом деле, и работа по дому застопорилась, и напряженная ситуация в семье никому не нужна. У мужа тяжелый период на работе, и детям внимание уделить нужно, да и самой себе настроение портить не хочется. Значит, звонить только до его прихода домой или на работе, в обеденный перерыв.

О том, чтобы звонить по своим личным делам в рабочее время, даже речи быть не могло. Тем более, что и работы, как назло, навалилось больше обычного. Ей нужно было срочно перемерить все Аллины образцы (руководитель лаборатории велел ей сделать это в первую очередь) в то время как ее уже поджидала следующая партия, хозяин которой не поленился лично принести ее ей – с душевной просьбой сделать измерения как можно скорее.

Она заметила, что на работе ее телефонные звонки почему-то заканчивались быстрее. Вот опять муж прав оказался, подумала она. На работе люди, действительно, совсем иначе ко времени относятся. Сообщив очередному одногруппнику время и место встречи, ей оставалось лишь договориться с ним (или с ней), где он (или она) сможет передать ей деньги на аренду столовой. Мало кто мог сделать это сразу – с большинством из своего списка она условилась встретиться на следующей неделе: в обед у метро или после работы, по дороге домой, на своей станции.

Но двое из них – Лида Федотова и Слава Загоруйко – работали в соседнем НИИ и смогли выйти ей навстречу (в обеденный перерыв, разумеется) прямо на следующий день. Так они и простояли, болтая, целый час на бульваре. Во время учебы та, которую позже назвали Мариной, ни с одним из них особо близко не дружила, но минутная встреча (никому из них даже в голову не пришло присесть на скамейку) почему-то затянулась, невзирая на прохладный осенний день и все возрастающую вероятность остаться без обеда.

Для начала они с радостным удивлением отметили, что все еще в состоянии узнать друг друга. Вернее, Лида со Славой, которые работали в одном и том же учреждении, узнали ту, которую позже назвали Мариной, а она – их. После чего они принялись подтрунивать над ее «непревзойденной способностью маскироваться в толпе», поскольку за все эти годы им ни разу не удалось заметить ее в автобусе, «доставляющем тружеников мысли к рабочим местам и назад, к метро».

– Мы даже решили, – пошутил Слава, – что тебе муж личного шофера предоставил.

Вспомнив разговор с учительницей, та, которую позже назвали Мариной, смутилась.

– Да вы что! – ответила она, неловко дернув плечом. – У мужа машина, конечно, есть, но она же служебная – не хватало еще, чтобы он меня на работу возил.

– А чего? – удивилась Лида, мечтательно прищуриваясь. – Я бы, например, не отказалась. Уж куда приятнее, чем в этой давке по два раза в день… Хотя я бы с таким мужем, наверно, вообще не работала.

Та, которую позже назвали Мариной, перевела разговор на работу, чтобы вернуть их к рассказу о своих успехах – ей-то на этом поприще похвастаться было нечем. Но вместо этого, как-то незаметно они углубились в воспоминания – о том, где, когда и при каких именно обстоятельствах уже и в те годы проявились «непревзойденные способности» каждого из них. Каждый случай вызывал в памяти другие – один забавнее другого, и та, которую позже назвали Мариной, вдруг с удивлением обнаружила, что ей совсем не обидно, что ее постоянно обрывают на полуслове, и она сама без малейшей опаски перебивает собеседников, чтобы поделиться очередным всплывшим в памяти казусом.

Эта встреча так напомнила ей атмосферу ее студенческой жизни, что у нее сердце защемило. Ведь умели же они настолько беззлобно подшучивать друг над другом, что никому даже в голову не приходило обижаться – наоборот, все изо всех сил напрягали воображение, чтобы превзойти шутника в остроумии. Как же ей не хватало всего этого в последнее время! И когда, в самом деле, она успела превратиться в эдакую солидную матрону?

Шутки шутками, но ее «непревзойденной способностью» всегда было умение учиться. Неважно где, и неважно чему. В школе она получала одинаково отличные отметки – что по алгебре с геометрией, что по истории с литературой, честно выучивая все заданное по учебнику и выполняя все, без исключения, домашние задания. Она ни разу в жизни не прогуляла ни одного урока, а однажды даже на экзамен пришла с высокой температурой, невзирая на протесты матери.

Мать всегда, с самого юного возраста, непрестанно напоминала ей, что в хорошей учебе лежит залог ее хорошего будущего, поскольку сама она, работая медсестрой в поликлинике, ничем помочь ей не сможет. Мать вырастила ее сама, отец ее исчез как раз перед тем, как она пошла в школу. «Отправился свою первую любовь искать», – объяснила ей мать много лет спустя. И, надо понимать, нашел – больше она его ни разу не видела. После занятий она никогда не задерживалась, чтобы поболтать с подружками; шла прямо домой – делать уроки и помогать матери по дому, поскольку той больше не на кого было рассчитывать.

Наверно, поэтому близких друзей в школе у нее никогда не было. Одноклассники прозвали бы ее занудной зубрилой, но она и домашнюю работу списывать всем желающим давала, и на контрольных всегда соседский вариант решала, и на экзаменах на любую просьбу о помощи откликалась. Относились к ней без особой теплоты, но достаточно дружелюбно.

Но никаких ярких талантов у нее никогда не просматривалось. Никакой тебе страстной увлеченности чем бы то ни было – хоть плачь! Поэтому к окончанию школы перед ней встала большая проблема – что делать дальше? Она даже решила пойти работать – с деньгами в семье опять же полегче стало бы – но мать стала насмерть. «Мне не удалось выучиться, так хоть ты образование получишь» – и точка. Точка-то точка, но куда все же поступать? Многие из ее одноклассников собирались поступать в политехнический, и разговоров об этом институте велось вокруг нее предостаточно. Не особо престижный ВУЗ, но поступить туда легко, никакие связи искать не нужно, а инженеры везде нужны.

Кроме того, медалистам для поступления нужно было сдать всего один экзамен – вместо четырех. Последнее соображение и склонило ее окончательно к выбору технического будущего. До золотой медали она не дотянула – физкультура помешала, не было по ней учебников, по которым можно бы было дома, как следует, подготовиться и получить свою пятерку на следующем уроке. Но и серебряная медаль, как выяснилось, при поступлении учитывалась.

Так и оказалась она – одной из первых, как обычно – на физическом факультете. Первое время она чувствовала себя полным чужаком в группе. Ребята с ней учились, в основном, приезжие, и они перезнакомились между собой еще во время вступительных экзаменов, в общежитии. Но затем их послали на месяц в колхоз, на уборку свеклы. В дальней, глухой деревне их устроили на раскладушках в здании деревенского клуба, где не то, что отопления с душем – водопровода не было. Умывались они у колодца, на завтрак, обед и ужин ездили в открытой грузовой машине в соседнюю деревню, в столовую сахарного завода, а по вечерам им строго-настрого запретили отходить от клуба более чем на двадцать шагов – местное население не очень жаловало приезжих.

Она, коренной городской житель, смотрела на эту жизнь на природе широко раскрытыми глазами – все казалось ей преисполненным романтики. Все – кроме работы в поле. Свекла сидела в земле и категорически отказывалась выходить на поверхность, сколько не тяни ее за ботву. В первый же день она поняла, что положенную норму ей не удастся сделать никогда. Сидя вечером в кузове машины, везущей их к месту ночлега, она едва не плакала от ломоты в спине, саднящей боли в руках и бесконечного унижения.

Спустившись с машины, она едва доковыляла до своей раскладушки, рухнула на нее и накрылась с головой одеялом. Лишь бы только никто ее не трогал. Не тут-то было! Ее вытащили из-под этого одеяла, заставили вымыть руки (А то царапины загноятся!), растерли спину (Это с непривычки – завтра и не вспомнишь!) и поволокли во двор – пить чай у небольшого костра. Там ее поздравили со вступлением в ряды борцов за урожай, сообщили, что только теперь она имеет полное право каждый день кушать борщ, и напомнили, что коллектив – это великая сила. Так что нечего кукситься – норму ей сделать помогут.

И действительно помогли. Не полную норму – никто бы в жизни не поверил, что чахлый горожанин смог наравне с деревенскими работать – но почти. Ей больше не было бесконечно стыдно домой с поля возвращаться. А по вечерам ее опять ждал чай, беззлобное подшучивание над ее растущим мастерством укрощения корнеплодов, бесконечные рассказы о всевозможных курьезах в общежитии…

Никогда прежде она ни с чем подобным не сталкивалась. Мать ее всю жизнь билась, пытаясь свести концы с концами, и на душевные разговоры с дочерью у нее не оставалось ни времени, ни сил. В семье было строгое распределение обязанностей, и пока они неукоснительно выполнялись, о чем было говорить? В школе ее воспринимали как некую физическую данность – всегда во всем правильную и ответственную, но также замкнутую и скрытную. Одно время, пока по литературе Чехова изучали, ее даже прозвали «Человеком в футляре».

А тут ее словно волной подхватило с берега, да и забросило среди игривых барашков – с летящими в лицо брызгами, слепящими глаза бликами солнца на воде – и она вдруг почувствовала, что та мягко, но надежно поддерживает ее со всех сторон.

Однажды приняв ее в свое лоно, великая стихия не отпустила ее и по возвращении в город. Ее не спрашивали, хочет ли она пойти в кино, в лес, на день рождения – ей просто говорили, где и когда все встречаются. И она не просто шла – бегом бежала, впервые почувствовав себя частью большой и дружной компании. Лишь только на время сессии она, как шутили ее одногруппники, «вновь уходила в монастырь» – запиралась дома с конспектами и учебниками, чтобы подготовиться, как следует, к экзаменам. Сдавала она их всегда первой и, выйдя из аудитории, отдавала томящимся в ожидании приятелям конспект, который те тут же раздергивали на шпаргалки.

Все пять лет студенческой жизни прошли для нее как один нескончаемый праздник жизни. И сейчас, в преддверии встречи со старыми друзьями, к ней вернулось ощущение радостного подъема. Муж, похоже, это тоже почувствовал.

– Ты уроки у детей проверяла? – спросил он в пятницу вечером.

– Что? – вскинула она глаза от листка бумаги, на котором записывала, где и когда должна встретиться с ребятами из доверенного ей списка по поводу денег на встречу, а с кем такая встреча уже состоялась.

– Я спрашиваю, ты уроки у детей проверяла? – повторил он.

– Нет, – пожала она плечами, – они же на продленке уроки делают. Учительница там на что?

– У учительницы их там три десятка сидит, – настаивал он, – и ей нет никакого дела, насколько качественно они домашнюю работу делают, лишь бы все написано было.

– А вот и неправда! – возмутилась она. – Елена Ивановна очень внимательно к ним относится…

– А тебе не приходило в голову, – поинтересовался муж, – что ее нужно время от времени контролировать, чтобы внимание ее и дальше не рассеивалось … из-за недостатка интереса со стороны родителей?

– Хорошо, – вздохнула она, – завтра проверю.

– Ты, что, забыла, – удивился муж, – что завтра мы едем в зоопарк?

– А ты не хочешь сам с ними съездить? – Она запнулась под его внимательным взглядом. – Нам же на рынок за продуктами нужно, а мне потом еще убирать и стирать…

– Ну, уж нет! – широко улыбнулся муж. – Если и поедем, то всей семьей, как договаривались. Давай лучше так сделаем: ты мне напишешь список того, что на рынке купить нужно – я сам туда съезжу, а дети тебе пока убирать помогут. А стирать уже вечером будешь.

Та, которую позже назвали Мариной, остолбенела. В ее семейной жизни никогда не возникало вопросов, кто должен заниматься хозяйством. Она с детства была приучена за домом следить, и просить у мужа помощи ей даже в голову не приходило – не годится мужчине у кухонной мойки в фартуке стоять. Что это на него нашло? У нее промелькнула мысль, что, может, и на него предстоящая встреча подействовала – воспоминания навеяла. Они же с ним вместе учились – там, в институте и познакомились.

Они действительно учились на одном потоке, но в разных группах. Ее группа была настолько сплоченной, что потребности в более широком круге общения практически ни у кого не возникало, но в лицо своего будущего мужа та, которую позже назвали Мариной, узнала намного раньше, чем познакомилась с ним лично.

Он был старше большинства однокурсников – учиться в институт он пришел по направлению со своего завода, на котором успел уже несколько лет после школы поработать. Учился он хорошо – не блестяще, но «хвостов» у него никогда не было – и очень активно занимался общественной работой. Практически ни одно собрание не проходило без его выступления. На трибуне он смотрелся хорошо – высокий, по-спортивному собранный, с широкими скулами и волевым подбородком, он никогда не читал свои речи по бумажке, и слова его были полны уверенности в своих силах и зажигательного молодого задора. Назвать его красавцем было трудно, но лицо его так и просилось на плакат, призывающий молодежь ехать на строительство БАМа.

С преподавателями он общался на равных – не стеснялся задавать вопросы на лекциях, аргументируя их примерами из своей рабочей практики – и не раз случалось, что те первыми подавали ему руку при встрече. С собратьями-студентами он держался ровно и приветливо, но, хотя и жил в общежитии, ни с кем особой дружбы не водил и принимал участие только в заранее запланированных мероприятиях, в течение которых как-то ненавязчиво всегда оказывался на переднем плане.

Та, которую позже назвали Мариной, впервые непосредственно столкнулась с ним во время последней производственной практики. К тому моменту темы будущих дипломов были уже распределены, и ей предстояло заняться изучением способов усовершенствования методов электротермической обработки. Вот для практического ознакомления с оными и направили ее на машиностроительный завод.

Перспектива увидеть своими глазами воплощение выученной на «отлично» теории в настоящем, живом деле привела ее в бурный восторг.

На заводе, однако, выяснилось, что наблюдатели там никому не нужны, в то время как рабочих рук очень даже не хватает. И ее приставили к настоящему станку, на котором настоящие детали подвергались электрозакалке. К концу первого дня у нее чуть не загорелся бак с маслом для охлаждения деталей. К концу второго ей объяснили, что, если она будет ждать, пока бак остынет, у всей смены «сгорят» премиальные. К концу первой недели оказалось, что цех, в который ее определили, работает по скользящему графику, и всю следующую неделю ей придется выходить в ночную смену.

Ночью в цеху народа почти не было. Она судорожно следила за тем, чтобы ни на полшага не отступить от технологического процесса, а то нажмет сейчас не ту кнопку, и все – брак, выход станка из строя, несчастный случай, а помочь-то и некому. Сонливости, которой она так боялась, не было и в помине. Ближе к полуночи к ней подошли двое парней, работающих в другом конце цеха, и сказали, что в отсутствие начальства надрываться вовсе незачем. Поведя рукой в сторону ящиков, накрытых газетой, с незамысловатой едой и пресловутой поллитровкой, они пригласили ее к столу, прямо в лоб заявив, что им очень не хватает теплого женского общества.

Она возмущенно отказалась. Хмыкнув, парни переглянулись – и до самого конца смены то и дело проходили мимо ее станка, обмениваясь громкими репликами о чванливости гнилой интеллигенции, которая настоящей жизни в глаза не видела, а туда же – строит из себя передовика производства. Она работала, не поднимая глаз и делая вид, что за шумом станка ничего не слышит.

Утром она шла к заводской проходной, чуть не плача от усталости, унижения и страха. Просто не выйти на работу она не могла – практику не засчитают. Попроситься в дневную смену – объяснять придется, почему. Зайти в этот огромный мрачный цех следующей ночью… От этой мысли мороз шел по коже.

Возле этой самой проходной она и столкнулась с ним – его тоже на этот завод на практику направили. Увидев знакомое лицо, он приветственно взмахнул рукой, затем вдруг нахмурился и быстро подошел к ней.

– У тебя что-то случилось?

– Нет-нет, просто спать хочется, – ответила она, стараясь изобразить непринужденную улыбку, – я с ночной смены возвращаюсь.

– Тебя в ночную смену поставили? – удивился он. – А что же ты не отказалась?

– Я не знала,… что можно отказаться, – выдавила она из себя.

– Неквалифицированных рабочих никто не имеет права ставить в ночную смену, – уверенно заявил он, и добавил, пристально вглядываясь ей в лицо: – У тебя точно ничего не случилось?

Она помотала головой, сглатывая слезы, и вдруг у нее вырвалось: – Там просто … очень страшно … ночью…

– А ну, пойдем, – решительно взяв ее под локоть, он потащил ее в сторону здания заводоуправления.

Там он спросил, где находится некто Николай Степанович, подвел ее к какой-то двери, усадил на стул в коридоре и вошел в ближайший кабинет – без стука.

Она понятия не имела, сколько просидела в этом коридоре – после бессонной ночи глаза слипались, голова туго соображала, и ей постоянно приходилось встряхиваться, чтобы не свалиться со стула. Наконец, он вышел и позвал ее в кабинет. У нее спросили фамилию и номер группы и тут же вручили направление в лабораторию технологического контроля. Там, на знакомых по институту приборах, она и проработала до конца практики.

Несколько раз он заглядывал к ней, спрашивал, как идут дела, не обижают ли студентку-практикантку, и провожал домой. Из чувства благодарности за помощь ей было неудобно отказываться, хотя она уже давно пришла в себя и даже внутренне посмеивалась – ночью, мол, и кошка саблезубым тигром покажется. Кроме того, честно призналась она себе, ей льстило внимание столь выдающейся на факультете личности.

По дороге они много разговаривали. Он вел себя безукоризненно – дружелюбно и внимательно; он не то, что каких-то вольностей, даже комплиментов себе не позволял. Он рассказал ей о своем детстве в маленьком городке, о том, что ему всегда хотелось получить высшее образование, да вот уровень подготовки на периферии не позволил – пришлось, как он выразился, заработать себе право продолжить учебу. Он и ее расспрашивал – о школьных годах, о семье, о друзьях – и выслушивал ее ответы с явным интересом. А ей летом, на каникулах так не хватало уже ставшей необходимой атмосферы дружеского понимания…

В сентябре жизнь, казалось, вернулась на круги своя. Она все также проводила почти все свободное время со своей группой – вот только времени этого становилось все меньше. Они все уже получили темы будущих дипломов, и к обычным занятиям добавилась подготовка к написанию дипломной работы. Сначала библиотека, где приходилось перелопачивать десятки источников для теоретической части, затем сбор фактического материла – куда только ни приходилось проситься для проведения нужных испытаний и исследований…

Когда они встречались на лекциях или в коридорах, он всегда приветливо здоровался с ней, шутливо интересовался, не погребли ли ее под своей тяжестью заботы выпускника, но никаких попыток к более тесному общению больше не предпринимал. Она даже расстроилась немного – как же, однако, быстро угас его интерес к незадачливой практикантке. Но уже приближался конец семестра, и она выбросила из головы мысли о ветрености особо ярких представителей противоположного пола.

После зимней сессии выяснилось, что ее – как лучшую студентку потока – выдвинули для произнесения ответной благодарственной речи во время торжественной церемонии вручения дипломов. Она пришла в ужас – выходить на трибуну и мямлить что-то под прицелом доброй сотни пар глаз? Да она и до трибуны не дойдет – споткнется и свалится где-нибудь по дороге, под дружный хохот присутствующих. Но до ответственного мероприятия было еще больше четырех месяцев, и она решила отложить свои страхи до тех пор, пока не будет написан диплом – чтобы было, за что благодарить потом.

Спустя дней десять, однако, он остановил ее в коридоре с вопросом: – Ты уже речь подготовила?

– Какую речь? – не поняла она.

– Для церемонии вручения дипломов, – напомнил ей он. – Нам вдвоем выступать придется, и нужно бы наши выступления скоординировать, чтобы мы друг друга не повторяли, а дополняли. Тебе первой слово дадут, так что я бы хотел…

– А ты откуда знаешь? – удивилась она.

– По установившимся правилам сначала нужно о процессе обучения говорить, а потом уже – об общественной жизни, – пояснил он, и, увидев, что она недоуменно захлопала глазами, спросил: – Ты хоть узнавала, на сколько минут тебе речь писать?

Она молча покачала головой. Он вздохнул и предложил ей встретиться через два дня в деканате, где можно будет ознакомиться с порядком проведения подобных мероприятий.

Просмотрев протоколы предыдущих выпусков, она впала в панику. Все студенческие выступления показались ей напыщенными и неискренними – не будет она ничего такого писать, особенно сейчас, когда голова совсем другим занята. Вот когда пройдет защита, и весь этот марафон окажется позади, настроение, надо надеяться, совсем другим будет – тогда и слова от души найдутся.

Он категорически с ней не согласился.

– Это не твое личное «Большое за все спасибо» будет, – решительно проговорил он. – Ты будешь выступать от имени всего потока, и речь твоя должна быть, как следует, продумана.

И, взяв дело в свои руки, он тут же набросал список вопросов, которые им следует затронуть в своем совместном выступлении, обвел кружочками пункты, о которых должна была говорить она, и составил примерный план их изложения.

– Через неделю встретимся – посмотрим, что у тебя получилось, – закончил он тоном, не допускающим возражений.

Ей, впрочем, и в голову не пришло возражать против ответственного поручения.

Она написала эту речь. По абзацу в день. Выдавливая из себя слова – и тут же вычеркивая их и мучаясь в поисках более теплых и душевных.

Просмотрев плод ее титанических усилий, он коротко произнес: «М-да» и взялся за ручку, покрывая аккуратно переписанный текст птичками, звездочками и стрелочками.

– Вот эти две фразы нужно поменять местами… Вот здесь нужно сделать более плавный переход к следующему абзацу… Вот с этими словами нужно обратиться лично к декану… А здесь неплохо бы вставить какое-нибудь яркое воспоминание… – объяснял по ходу он.

– Может, ты сам напишешь? – взмолилась она. – У тебя лучше получается. Заодно и посмотришь, чтобы моя речь твоей соответствовала…

– Нет уж! – отрезал он. – Насколько мне известно, ты общественной работой толком-то и не занималась – пора бы и поучиться. Если сделаешь так, как я сказал, все у тебя отлично выйдет. А чужую речь по бумажке читать…

– Да я выучу! – воскликнула она.

– Три дня тебе хватит? – Разговор был закончен.

Она выпросила у него неделю. И по прошествии этой недели вновь переписанный текст не вызвал у него практически никаких возражений. Буркнув что-то по поводу «ребяческой восторженности», он скрепил три листа ее речи скрепкой и, попросив ее написать сверху свою фамилию, небрежно бросил: – Оставляй, я сам твой текст в деканат занесу, вместе со своим.

– Зачем? – насторожилась она.

– Лучше, чтобы их там посмотрели, – ответил он, словно это само собой разумелось. – Сюрпризы ни им, ни нам не нужны. Да ты не волнуйся – я уверен, что одобрят, не в первый раз пишу. – Помолчав, он добавил: – У меня к тебе еще один вопрос есть.

– Да? – замерла она в недобром предчувствии.

– Выходи за меня замуж, – негромко проговорил он.

Ей показалось, что она ослышалась.

– Что?

– Я предлагаю тебе выйти за меня замуж, – повторил он, все так же тихо, но отчетливо выговаривая слова.

– Почему? – вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать.

– Ты мне очень нравишься, – с готовностью отозвался он, – и мне кажется, что и я тебе не противен.

– Да ты же меня совсем не знаешь! – воскликнула она.

– Ну почему же не знаю, – загадочно усмехнулся он. – Я к тебе уже давно приглядываюсь.

Она нахмурилась. Это что еще за рыцарские романы во второй половине двадцатого века?

– Допустим, – медленно произнесла она, поджимая губы, – но мне как-то не случилось к тебе… приглядываться.

– Да ну? – весело удивился он. – А мне показалось, что мы с тобой летом отлично общий язык нашли.

– Да мы же и говорили всего пару раз, – растерялась она.

– Вот я и предлагаю – если ты не против, конечно – проводить тебя сегодня домой, – с готовностью подхватил он.

От неожиданности она согласилась.

С тех пор они встречались практически каждый день. Даже когда она оставалась дома, чтобы писать диплом, он подъезжал вечером, и они гуляли где-нибудь час-полтора. Говорил, в основном, он – запомнил, видимо, ее слова о том, что они друг друга совсем не знают. О прошлом своем, о родном городке, о семье он рассказывал мало – упомянул только, что у него есть еще двое младших братьев, и что родителям некогда было особое внимание ему уделять. Куда чаще делился он с ней своими планами на будущее. И звучали они впечатляюще.

Он уже точно знал, где будет работать – получив направление на учебу от завода, он должен был туда вернуться и отработать положенные три года. Но останавливаться на этом он не собирался. Так же, как и не собирался он бросать общественную работу – она дает возможность обзавестись полезными связями и открывает хорошие перспективы, как он выразился. В его словах звучала такая целеустремленность, что она даже позавидовала. Вот надо же – а она всегда сегодняшним днем живет: куда распределят, туда и пойдет работать, а там – как получится.

Не менее четко он представлял себе свое будущее на личном фронте.

– Я хочу, чтобы у меня была крепкая, надежная семья, – говорил он. – Я в лепешку расшибусь, чтобы она ни в чем не нуждалась, и мне только нужно, чтобы я всегда мог найти в ней понимание и поддержку.

– Господи, да ты о семье, как о производственном плане рассуждаешь, – пошутила она.

– А я, между прочим, уверен, – не принял он шутливого тона, – что жену, как работу, выбирают один раз в жизни. И сейчас, по-моему, самое время как с работой, так и семьей определяться – тебе не кажется?

Вот здесь он попал в самую точку. Последние года полтора мать ей тоже без конца твердила, что учеба заканчивается – пора о замужестве подумать. Она же понятия не имела, о чем ей, собственно, думать. Она ни разу в жизни не влюблялась, никогда ни с кем не встречалась. Ей никогда не хотелось выделиться среди других девчонок, блеснуть, чтобы ею восхищались. В компании своих друзей она всегда играла роль фона, без которого не обходится ни одно яркое представление, но на который никто не обращает внимания. Но ей были так дороги неожиданно возникшие в ее жизни теплые, доверительные отношения с ними, что ей даже в голову не приходило променять их на сумасшедшую, страстную увлеченность кем-нибудь одним. Да и не могла она себе позволить забыть обо всем на свете и бросить на мать все дела по дому.

Ее друзья, кстати, тоже, похоже, удивлялись его внезапному интересу к ней. Не раз она ловила их недоуменные взгляды, когда он поджидал ее после занятий. Но сама она, сколько ни пыталась, не могла найти в их регулярных встречах ничего романтически-возвышенного – обычные дружеские разговоры, к которым она так привыкла.

Однажды, прощаясь с ней у подъезда, он вдруг сказал: – Может, хоть на чашку чая пригласишь?

– Да я не знаю, – замялась она, – мне нужно ужин приготовить, мама скоро с работы придет.

– Я бы с удовольствием с ней познакомился, – широко улыбнулся он.

Она не нашлась, что возразить. В результате он остался на ужин, да и после него засиделся, беседуя большей частью с ее матерью.

Когда она вышла, чтобы проводить его, он вновь спросил: – Так выйдешь за меня замуж?

– Да не могу я так сразу, – промямлила она, расстроившись, что привычные, спокойные разговоры опять свернули в извилистое русло личных отношений. – Тут до защиты два месяца осталось, а у меня полработы всего написано… Мне подумать нужно…

– Ну, мысли работе не мешают, – пожал он плечами. – Но насчет подумать – это ты хорошо сказала. Я хочу, чтобы ты все, как следует, взвесила, потому что никаких разводов я в своей жизни не допущу.

– Хорошо, я подумаю. – Получив отсрочку, она вздохнула с облегчением.

– На раздумья у тебя есть месяц, – спокойно продолжил он. – Если за это время ни на что не решишься, значит, и говорить больше не о чем.

– Как месяц? – ахнула она. – Там же защита уже совсем на носу будет – когда же к свадьбе готовиться?

– Пусть тебя это не волнует. – У него дрогнули уголки губ. – Это будут мои заботы.

Через месяц она согласилась. Чему немало поспособствовала ее мать, которой он очень понравился.

– Серьезный парень, перспективный, – сказала она ей в первый же после знакомства с ним вечер, – понимает, что такое ответственность за семью. – Тогда-то она и рассказала ей историю исчезновения ее отца. – И видно, что глаз у него внимательный – вон сразу подметил, что дверь в комнату болтается, петли подтянуть нужно.

После чего ни дня не обходилось без ее замечаний о том, как не хватает в доме мужской руки.

Подача заявления и последующий месяц предсвадебного ожидания прошли для нее в каком-то угаре. Диплом писался и переписывался, его нужно было напечатать и переплести, сделать кучу фотографий-иллюстраций, подписать его у руководителя, подтвердить его соответствие государственным стандартам, а также нормам техники безопасности и охраны труда, подготовить плакаты для защиты…

И вдруг, как-то неожиданно все закончилось. Защита, торжественное вручение дипломов, на котором она, задыхаясь, отбарабанила свою речь, выпускной бал, и вот – на руках твердая красная книжечка, направление на место будущей работы и свадьба через неделю. И ничего не нужно делать.

За это время он успел не только подготовить свою дипломную работу, но и посетить все салоны молодоженов (оба их талона туда он забрал себе еще в день подачи заявления), найти им обоим кольца, выбрать себе костюм, а ей – платье, договориться о распределении не к себе на завод, а на аналогичный по профилю в ее городе и заказать отдельный кабинет в маленьком ресторане. «Большое гулянье нам не по карману, – сказал он ей, – так что ограничимся лишь узким семейным кругом».

Кольцо – толстое, массивное – ей очень не понравилось, но как-то неудобно было капризничать после того, как он все хлопоты взял на себя. С платьями тоже выбора особого не было – белое, длинное, фата ему под стать – да ей уже и все равно было, один ведь раз в жизни всего надевать. Свидетельницей у нее была одгруппница, конечно, но не из тех, с кем она ближе всех дружила – те сразу после получения диплома разъехались по распределению.

Так и оказалась она – почти одновременно – молодым специалистом и молодой женой; и пришлось ей сразу привыкать и к новым людям на работе и к присутствию мужчины в родном доме. Материально – с появлением еще двух работающих – им стало жить намного легче. Даже когда она ушла в декрет, заводская зарплата мужа позволяла им больше не трястись над каждой копейкой. Работал он много – как по профессиональной, так и по общественной линии – домой возвращался поздно, но хотя бы один выходной неизменно посвящал семье и благоустройству дома. Спустя четыре года мужа взяли на работу в министерство, и их очередь на жилье начала продвигаться гигантскими шагами – еще через год они переехали в отдельную двухкомнатную квартиру.

Все эти воспоминания, словно кадры старого любительского фильма, проплывали у нее в памяти, пока она с детьми убирала эту самую квартиру. Надо же – ведь со дня их свадьбы тоже десять лет прошло! Каждый год в этот день он не задерживался на работе и всегда приносил ей цветы, но никаких особенных торжеств никогда у них не было – ни в первую, ни в пятую, ни – как выяснилось – в десятую годовщину. Как повелось со свадьбы, они просто ужинали в узком семейном кругу. Дольше обычного, правда – он всегда рассказывал детям одну и ту же историю о том, как папа с мамой познакомились во время учебы, как замечательно мама училась, а папа занимался спортом, как они решили пожениться только тогда, когда учеба подошла к концу, и какая поэтому прекрасная жизнь у них всех сложилась.

Ей эта история казалась ничуть не более романтической, чем то, что на самом деле произошло между ними, но, слушая мужа, она только кивала и улыбалась. Детей нужно воспитывать на правильных примерах, и если он переставлял акценты, опуская одни подробности и подчеркивая другие, она не возражала. В присутствии детей она вообще редко ему возражала – авторитет отца для них всегда должен был оставаться незыблемым.

К тому времени как он вернулся с рынка, они уже почти закончили уборку. Они быстро пообедали и отправились в зоопарк.

Там она охотно вернулась к привычной роли необходимого, но незаметного заднего плана. Она даже чуть отстала от них, и дети этого даже не заметили – все их внимание было приковано к отцу. Переходя с ними от клетки к клетке, он останавливался у каждой и рассказывал детям об особенностях жизни каждого животного в дикой природе – прививая им по ходу дела основы знаний биологии и географии. Она посмеивалась про себя – вот почему он вчера так долго над энциклопедией сидел! В первую очередь, дети побежали к обезьянам – узнав однажды, что те являются их далекими предками, они всякий раз пытались найти в них сходство с кем-то из знакомых – тех, кто им не нравился.

После обезьян, они, следуя указательным стрелкам, пошли к хищникам, медведям, слонам, всевозможным парнокопытным… Жирафов им увидеть не удалось – становилось уже холодно, и тех укрыли в зимние помещения. У рептилий они задержались совсем недолго – у дочки они вызывали настоящий ужас, и после прошлого посещения террариума она еще несколько дней спрашивала у матери, не сможет ли какая-нибудь змея проскользнуть через щелочку на волю.

– Ну что, – сказал, наконец, муж, – теперь к птицам и домой.

– Уже домой? – разочаровано спросила дочка.

– Да, пора уже закругляться, – ответил ей муж, – маме еще нужно у вас уроки проверить.

Дети надулись.

– У меня все в школе проверили, – буркнул сын.

– А у меня даже ни одной буквочки не исправили, – похвасталась дочка.

– Вот и мама хочет на ваши успехи посмотреть, – непререкаемым тоном продолжил муж. – И если вы действительно хорошо с уроками справились, – он сделал многообещающую паузу, – тогда мы завтра пойдем в сад погулять.

Та, которую позже назвали Мариной, от неожиданности даже остановилась. Нет-нет, они совсем нередко отправлялись на прогулку всей семьей, но чтобы два дня подряд?

– Все вместе? – просияла дочка.

Муж кивнул.

– Папа, а можно мы вместо птиц к медведям вернемся? – спросил вдруг сын.

– Что это тебя к ним потянуло? – усмехнулся муж.

– Мне кажется, медведи сильнее всех, – задумчиво ответил сын. Похоже, разговоры о страхе и уважении засели у него в голове крепче, чем ей бы хотелось.

– А вот и нет! – тут же принялась спорить дочка. – Тигры еще сильнее.

– На самом деле, – вмешался муж, – медведь опаснее тигра – он и бегает быстро, и по деревьям лазает, и воды не боится.

– Тигры все равно сильнее! – заупрямилась дочка. – Мама, правда, что тигры сильнее?

– В самом деле, – повернулся к той, которую позже назвали Мариной, муж, – что-то наша мама совсем притихла. Что же она нам скажет – кто самый страшный зверь в природе?

– Не знаю, – нерешительно ответила она, озадаченная внезапным интересом к ее точке зрения. – Мне их всех как-то жалко. Невесело им, наверно, в этих клетках.

Дети притихли, растерянно переглядываясь.

Прищурившись, муж внимательно посмотрел на нее.

– Но ведь здесь на них никто не может напасть, их кормят, заботятся о них, на зиму в теплые помещения переводят. Об этом ведь тоже нельзя забывать, правда? – объяснил он детям, но ей показалось, что слова его обращены к ней. – И потом – если бы не было зоопарков, где бы мы могли понаблюдать за дикими животными, вот так – совсем близко?

– А «В мире животных» на что? – спросила она.

– Нет, мама, – уверенно возразил ей сын, – по телевизору это совсем не то.

Она согласно кивнула, больше не споря. Тихий внутренний голос резко напомнил ей, что неразумно привлекать внимание детей к ограничению свободы в преддверии проверки уроков.

Важное воспитательное мероприятие прошло вечером успешно и не заняло много времени. Учителя на продленке дело свое знали и относились к нему со всей присущей воспитателям подрастающего поколения серьезностью. И на следующий день, сразу после завтрака они отправились в сад.

Попасть туда можно было далеко не всегда, что придавало прогулкам вдоль бесконечных рядов яблонь особую привлекательность. Центральные ворота вообще открывались исключительно для грузовых машин и присланных на уборку урожая отрядов работников всевозможных предприятий. На сбор фруктов люди всегда соглашались охотно – целый день на свежем воздухе, и домой можно килограмм яблок с собой вынести, самых отборных, конечно. Местные жители не могли мириться с тем вопиющим фактом, что лучшая часть растущего рядом с их домами богатства достается пришлым чужакам, и, не успевали сторожа заделать одну дырку в заборе, как в нем появлялось три новых. Остаток же собранных даров природы машины вывозили почему-то не прямо в магазин, а в хранилища, где те днями, если не неделями, ожидали учета и контроля, после чего попадали в торговую сеть уже изрядно усохшими.

Но сейчас урожай был уже снят, и сторожа смотрели на незаконное проникновение на охраняемую территорию сквозь пальцы. Для детей эти осенние прогулки по саду были чем-то вроде охоты за сокровищами. Они носились по саду в поисках завалявшегося где-то в траве спелого, краснобокого яблочка и вечером долго спорили, кто оказался победителем в соревновании: тот, кто нашел первое яблоко, или тот, кто нашел их больше.

Муж поддерживал в них дух состязания, говоря, что острый глаз и расторопность приносят в жизни только пользу. Тихий внутренний голос уговаривал ту, которую позже назвали Мариной, что дети совершают хороший поступок, подбирая с земли свежие фрукты, которые иначе пропадут без пользы, и заслуживают награды за него.

Едва они углубились в сад, дети разбежались в разные стороны, а та, которую позже назвали Мариной, с мужем некоторое время шли неторопливо по влажной земле, молча наслаждаясь свежим воздухом и тишиной.

– Ты знаешь, я давно хотел тебе сказать… – вдруг заговорил муж.

Она вопросительно глянула на него.

– Я ведь не сентиментальный человек, – продолжил он, заложив руки за спину и глядя прямо перед собой, – но мне кажется, что у нас с тобой хорошо жизнь сложилась.

– О чем это ты? – удивилась она. Душевные разговоры у них как-то не случались. Не то, чтобы кто-то против был – просто не случались.

– Да обо всем, – ответил он. – Сама посмотри – в люди выбились, дети хорошие, послушные подрастают, в доме достаток, уют, порядок… Каждый день дела-дела, оглянуться некогда, а вот провели два дня все вместе – и сразу понятно, зачем вся эта круговерть.

Она молча взяла его под руку и прижалась к ней.

– Я ведь все это ради вас делаю, – продолжил он, положив ладонь ей на руку. – Я ради вас на все готов. И работать сверхурочно, и по первому вызову в выходные срываться…

– Да я знаю, знаю, – успокаивающе пробормотала она.

– Вот за это я тебе и благодарен, – кивнул он. – За то, что умеешь главное в жизни видеть. И ценить. За то, что после любой работы я всегда могу домой вернуться и душой отдохнуть.

Она молчала, не зная, что сказать.

– Красивых слов говорить я так и не научился, – вновь заговорил он после короткой паузы. – Но не в них ведь дело, правда? Ты ведь и без них всегда знаешь, в чем для меня смысл жизни заключается. И в твоей жизни все хорошо, правда? Тебе тоже не на что жаловаться, да?

– Конечно, – тихо ответила она, уткнувшись лбом ему в плечо.

На душе у нее сделалось необыкновенно хорошо. Господи, да на что же ей жаловаться-то? Жизнь у нее спокойная, размеренная – без сумасшедших взлетов, конечно, но зато нет в ней и криков с руганью, скандалов безобразных. Дети замечательные – живые, послушные, отзывчивые; муж хоть строгий и сдержанный, но зато души в ней не чает – сейчас она особо остро это чувствовала. А через неделю ее ждет встреча со старыми друзьями, на которой сможет она и студенческие, беззаботные годы вспомнить, и посмотреть, как остальные в жизни устроились, и своим тихим счастьем похвастаться.

Даже не неделя осталась – всего-то пять рабочих дней. А на работе время всегда летит так, что и заметить не успеешь.

В понедельник ее вызвал к себе руководитель лаборатории.

Глава 5.

Здоровый образ жизни

Известие о скором прибавлении в семействе произвело на моего ангела сильное впечатление.

Именно такое, которого я опасалась.

Потому-то я и не стала ничего ему рассказывать, когда у меня появились первые подозрения. Решила подождать, пока врач их подтвердит. Если уж переживать землетрясение с цунами, то хоть не безосновательно. Молчать целый месяц мне было очень непросто – меня так и распирало желание поделиться хоть с кем-то великой новостью – но я справилась. К счастью, мой ангел так ничего и не заметил, поскольку его понимание расширения нашей семьи, как выяснилось, касалось, прежде всего, машины, в грандиозном деле приобретения которой он увяз по самые уши.

Каждый вечер я выслушивала его стенания о том, что у него глаза разбегаются, невнятные бормотания о лошадиных силах, объеме двигателя и типах кузова и, наконец, бесконечные гимны выбранной модели – и посмеивалась про себя. В его монологах я даже односложными междометиями участия не принимала – все равно я в машинах ничего не понимаю, вот заговорил бы он о цвете – тогда другое дело! Да и потом – в последнее время мне было намного интереснее Галю послушать.

Так и общались мы с ним последний месяц: он – о своем, я – тоже, и все довольны. Мы, даже направляясь куда-нибудь вдвоем, словно по отдельности существовали. У меня самой сомнений в отношении моего состояния уже практически не было, и я вдруг заметила, что хожу, поворачиваюсь, сажусь – вообще, двигаюсь – как-то иначе. Раньше я словно водителем в своем собственном теле была – таком привычном и безответно послушном, что мне даже в голову не приходило задуматься о том, чтобы поберечь его на крутых виражах и ухабах…

Тьфу ты, как он меня заразил – и я уже на автомобильную лексику перешла! Ну и ладно, хорошее сравнение. Сейчас же рядом со мной как будто пассажир появился – хрупкий такой, нежный, как принцесса на горошине – и я вдруг поймала себя на том, что внимательно всякие ямки обхожу, и на подъемах и спусках перемещаюсь крайне осторожно, чтобы не поскользнуться. И постоянно прислушиваюсь к своим ощущениям. Смешно, конечно, было уже в то время ожидать каких-то ощутимых перемен, но я ждала. И, разумеется, ничего не чувствовала.

Кроме бесконечного расположения ко всему окружающему миру.

Даже наша бабуля, похоже, уловила ту волну благодушия, которая волнами катилась от меня во все стороны. Она все реже попадалась мне на глаза, а если и случалось встретиться, бросала на меня довольный взгляд и сдержанно кивала – видно, начали мы соответствовать ее пониманию тихой и спокойной жизни. А однажды она и вовсе с благородной стороны мне открылась – оказалось, что кто-то из соседей донес на наши неурядицы, к ней явился работник социальной службы с предложением защитить ее права в суде, в ответ на что она решительно отказалась давать ход всякой клевете.

В тот вечер я опять возвращалась домой одна – мой ангел дождался, наконец, великого момента покупки машины. Ближе к концу рабочего дня он позвонил мне, чтобы предупредить, что застрял с ее оформлением – и, похоже, надолго – и я решила подождать с ужином до его возвращения. Неторопливо выходя из лифта, я вдруг увидела нашу бабушку, закрывающую за собой дверь на лестницу. Одной рукой – второй она, всхлипывая, утирала слезы.

– Варвара Степановна, что случилось? – бросилась я к ней.

Она молча затрясла головой, обходя меня и направляясь к своей квартире.

– Неужели мы снова Вас чем-то обидели? – расстроено спросила я ей вслед.

Она резко повернулась и бросила на меня затравленный взгляд.

– Нет-нет, деточка, – быстро проговорила она, шмыгая носом, – на вас я никаких обид не держу. Да я ведь и раньше только хотела подсказать вам, как у нас тут жизнь устроена. Чтобы вы побыстрее освоились.

– А кто же Вас тогда огорчил? – снова спросила я, улыбнувшись против воли – настолько отличались ее слова от обычных едких замечаний.

– В жизни я не думала, – запричитала она, сглатывая свежий прилив слез, – что старые знакомцы такую свинью мне подсунут! По судам меня против вас таскать – дожилась на старости лет до позора!

– Против нас? – растерялась я. – Да за что?

– Вот и я этой, из собеса, сказала, что не за что! – нервно закивала она головой. – Я ей так и сказала, что напраслину кто-то возвел, да еще и анонимно, а я к вам никаких претензий не имею – душа в душу живем! Сейчас вот и к Озимовым наверх ходила, и к Сидельцевым внизу – никто не признался. Еще и посмеялись надо мной – надо, мол, пользоваться, раз уж государство за меня горой встало…

Она уже совсем не на шутку расстроилась, и мне пришлось завести ее к себе домой, чтобы чаем напоить и хоть как-то успокоить. За чаем мы разговорились. Она уже давно жила одна – муж умер, сын уехал, как только подвернулась возможность поработать заграницей, и так и осел там: женился, дети появились, если и навещал ее один раз в несколько лет, и то хорошо.

Я вдруг вспомнила, как точно также проводила в одиночестве почти все свои вечера – еще до того, как узнала о своем ангеле. Тоскливо мне нечасто было, но все же – насколько лучше стала моя жизнь, когда он материализовался. Я уверила ее, что все это дело выеденного яйца не стоит, и что горевать ей совершенно незачем – не в глухом лесу все же живет, а среди людей, вот и мы ей всегда поможем, если нужно будет, и на чай к нам в любой день зайти можно, если поговорить с кем-нибудь захочется…

– Ох, спасибо тебе, деточка, – окончательно расчувствовалась она, – и прости меня, старую, если что не так… Я-то с первого взгляда увидела, что вы – люди порядочные: и ты такая приветливая, и муж у тебя заботливый…

Я поняла, что, раз уж она на «ты» перешла, то уже прочно перевела нас с ангелом в категорию добрых соседей. Вот говорила же я ему, что со временем все образуется!

Одним словом, когда он вернулся, я как раз провожала нашу старушку к ее двери, снова и снова повторяя ей, что мы всегда рядом и готовы помочь.

Он, конечно, удивился. Но я не стала сразу рассказывать ему, что мне удалось, наконец, установить добрососедские отношения в нашем новом доме. Во-первых, я видела, как ему не терпится похвастаться результатами своего дня. Во-вторых, мне не хотелось, чтобы все величие достигнутой мной победы осталось незамеченным на фоне его восторгов по поводу машины. В-третьих, я пообещала бабушке, что помогать ей будем мы – а к этой мысли моего ангела явно нужно было подготовить.

Именно поэтому я отложила этот разговор до следующего дня, а пока отправилась с ним знакомиться с его приобретением. Машина мне понравилась – она оказалась небольшой, даже с виду юркой, и очень уютной внутри. Она напомнила мне задиристого щенка, припавшего носом к земле и умильно поглядывающего на тебя снизу вверх. На переднем сидении мне сразу же захотелось сесть бочком и ноги под себя подтянуть…

Еще больше мне понравилась поездка на работу на следующее утро. Мало того, что я смогла собраться спокойно и даже с ленцой – мой ангел вышел раньше, чтобы машину прогреть – так и потом двадцать минут, развалившись в теплом салоне, ни в какое сравнение с нашей обычной тряской в метро и маршрутках не шли. Я бы не прочь и подольше ехать… Сначала, честно говоря, я побаивалась, но этот невыносимый ангел и за рулем оказался, как в своей тарелке. Так же, как и на коньках. И в реке. И в морском бое с Олежкой в бассейне. И вообще во всем, что он делал!

Рассердиться мне не удалось – уж больно уютно было.

К нашей старушке он вернулся сам – по дороге домой. С таким видом, словно не вчера, а сто лет назад впервые за руль сел – небрежно держась за него одной рукой, второй в это время поправляя зеркало заднего обзора и повернувшись при этом ко мне. А я только расслабилась, намереваясь после рабочего дня хоть двадцать минут насладиться мягким креслом. Пришлось одернуть его, чтобы от дороги не отвлекался – отец всегда говорил, что управление автомобилем требует неукоснительного внимания, поэтому мне за рулем делать нечего.

Всю историю я рассказала ему вечером, после ужина в качестве дополнительной защитной меры. И сработало! Он не только согласился со мной, что одинокому человеку трудно живется (еще бы – самому три года не с кем и словом перекинуться было, пока я его в нормальную жизнь не вытащила!), но и охотно закивал, когда я робко предложила ему помочь бабушке (ведь с машиной-то за покупками ездить – вообще нечего делать!). А под конец, когда я упомянула, что единственный близкий ей человек Бог знает, где находится, даже нахмурился – вспомнил, наверное, как нам тяжело было вдалеке друг от друга, когда его начальство на разбирательства вызывало.

По-моему, он даже вспомнил, из-за чего его вызывали – я вообще в последнее время заметила, что к работе он стал относиться намного серьезнее. Вот и на следующий день он все утро меня подгонял, чтобы быстрее собиралась, и возле офиса высадил меня и сразу же уехал – без всяких там глупостей на прощание, хотя мы и чуть раньше приехали. Меня это, не скрою, более чем устроило. После обеда я должна была идти к врачу, о чем, разумеется, не имела ни малейшего желания сообщать ему – чтобы паника раньше времени не началась. К концу рабочего дня вернусь – он ничего и не узнает. До вечера. Главное – уходить уверенно, чтобы Тоша подумал, что он в курсе…

После посещения врача я поняла, что ни на какую работу не вернусь. Все равно сейчас от меня толку никакого не будет – я ни о чем думать не могу, кроме как… У меня опять перехватило дыхание. Я бы с Галей сейчас поговорила, или со Светкой, но не на работе же! И потом – я просто обязана ему первому сообщить! А затем, когда мне удастся его реанимировать, можно и всем остальным… Вот и родители на выходные пригласили…

Махнув рукой на все последствия, я поехала домой. Подумаешь – одним шквальным порывом больше! У меня для него в ответ смерч имеется. Звонить ему я не стала – он все-таки на работе, еще додумается все бросить и за мной примчаться. А так – подъедет, как обычно, после работы, узнает, что я ушла (мало ли – вдруг у меня голова разболелась!), и поедет себе спокойно домой. Главное – чтобы спокойно, в свете предстоящего потрясения.

Когда он вечером ворвался в дом, я сразу поняла, как с моей стороны глупо было даже думать о каком бы то ни было покое – рядом с этим… ненормальным… психом. Я сидела на кухне, нежась в ощущении пришедшего ко мне удивительного чуда, когда на меня надвинулось нечто такое, рядом с чем мой тщательно подготовленный смерч показался мне летним сквознячком. Ну, почему, спрашивается, почему он неделями мне на работу не звонил – и именно сегодня я ему вдруг срочно понадобилась? И Тоша, конечно, тут же все ему и выболтал. А я еще и телефон забыла после врача включить – а кто бы, скажите на милость, на моем месте об этом не забыл?

Пришлось сразу признаваться, что я ходила к врачу – я поняла, что любые подготовительные мероприятия приведут только к тому, что он меня сейчас опять начнет из-за стола выдергивать и трясти, как грушу. Что, согласитесь, было бы совсем некстати.

И опять самое простое решение оказалось самым результативным. Удалось мне таки вызвать этот смерч – только он на меня-то и налетел. Трясти он меня на этот раз не стал, но в плечи вцепился так, словно – если бы я действительно упала – в этом моя вина была. Ну, разумеется, я должна была в его отсутствие где-нибудь свалиться! И все кости себе переломать! И домой меня на «Скорой» доставили. И к стулу привязали, чтобы я своего единственного спасителя в безопасной неподвижности дожидалась.

Ах, ему моих слов недостаточно, что я себя отлично чувствую! Ну, понятно, откуда же мне, бестолковой, знать. Нас же мнение специалиста интересует. Вот и хорошо, что я ему раньше ничего не сказала – пусть теперь только попробует заикнуться, что такого быть не может!

Без дальнейших проволочек (я хотела его подготовить!), я сообщила ему, что у нас будет ребенок.

Вот есть все же справедливость на белом свете! И насколько все-таки права была Марина, когда говорила, что абсолютно уверена в моей силе и твердости! Отскочив от меня, словно от непоколебимой стены, ураган обрушился – наконец-то – на него, стукнув его, как положено, сорванной где-то крышей прямо по голове. Со всей силой разгулявшейся стихии. Он плюхнулся на стол и, не отпустив моих плеч, уставился на меня с подходящим контуженному выражением – но опять сверху вниз.

Вот не будет этого! Я встала. Так лучше – так он смотрит на меня снизу вверх и за плечи мои держится… только для того, чтобы окончательно не свалиться. А я буду снисходительно и терпеливо дожидаться, пока он в себя придет…

– Еще раз, – помотал он головой, слишком быстро придя в себя.

– У нас будет ребенок, – повторила я.

– Ты уверена? – спросил он с каким-то странным выражением.

– Тебя, по-моему, мнение врача интересовало, а не мое, – сухо заметила я.

– И тебе врач об этом сказал? – продолжал допытываться он. – Ты точно помнишь, что тебе врач сказал?

Мне очень захотелось, чтобы ураган сорвал где-то там не одну, а две крыши, с интервалом где-то в пять минут, и чтобы сейчас эта вторая крыша, согласно закону земного тяготения…

– Дай-ка подумать… – Я старательно нахмурилась. – С работы я сегодня точно раньше ушла… По-моему, для того, чтобы в поликлинику сходить… Да-да, определенно, там какие-то люди в белых халатах ходили! И с одним из них я говорила… Мне кажется, что довольно долго… Мне, правда, трудно было сосредоточиться, меня больше отключенный телефон волновал… И, вроде, он что-то такое упомянул… Возможно, я не придала большого значения его словам, поскольку сама уже давно об этом догадывалась…

– Что значит – давно? – заорал, как и следовало ожидать, он.

Я небрежно пожала плечами, сбросив с них заодно его руки.

– И мне… ни полслова… – выдавил он из себя.

Слава Богу! Сцена вернулась именно к тому сценарию, который я себе и представляла.

– Чтобы ты мне на месяц раньше эту истерику закатил? – перешла я в заранее продуманное нападение.

– На месяц? – снова задохнулся он, и вдруг схватил меня за талию и начал медленно поворачивать меня то вправо, то влево, старательно разглядывая меня в профиль.

– Ну, и что ты там увидел? – насмешливо спросила я.

– Ничего! – на лице у него появилось такое обиженное разочарование, что я расхохоталась.

– Хотела бы я знать, что ты хочешь увидеть в семь недель? – спросила я, утирая слезы.

– А когда? – выдохнул он с жарким любопытством.

– Ну, наверно, еще с десяток подождать придется, – неуверенно предположила я.

– Да? – Он вздохнул. – Ну, ладно…, – и затем притянул меня к себе, прижавшись щекой к моему животу и напряженно прислушиваясь к чему-то.

– И для этого еще рано, – усмехнулась я, обхватив руками его голову и еще крепче прижимая ее к себе.

В этот момент в животе у меня заурчало.

Его словно током подбросило – и на лице вновь замаячила тяжелая грозовая туча. Господи, а сейчас что такое?

– Ты когда в последний раз ела? – прорычал он.

– Утром, по-моему, – честно ответила и в очередной раз пожалела об этом.

– Как утром? – заорал он. – Как утром?! Ты должна принимать пищу каждые несколько часов, понемногу – мне Тоша рассказывал…

– Тебе Тоша рассказывал? – фыркнула, не выдержав, я. – А может, я лучше Галю послушаю? Или Светку? Или, еще лучше, врача? Может, я сама у них выясню, какую мне жизнь теперь вести?

– Света уже ничего не помнит, – безапелляционно заявил он. – А Гале самой постоянно напоминать приходится о режиме – мне Тоша расска… Неважно. А вот насчет врача – это ты правильно сказала. В следующий раз вместе пойдем.

– Что? – Я попыталась отстраниться. – Ты, что, опять каждый мой шаг собрался контролировать?

– Татьяна… – Он повернул голову и глянул на меня – снизу вверх, но с таким неистовым выражением, что ему даже нависать надо мной не потребовалось, чтобы я замерла.

– Ты же знаешь, – тихо и напряженно проговорил он, – что важнее тебя у меня ничего на земле нет. И не на земле тоже, – добавил он, смешно дернув носом. – Без тебя у меня здесь жизни нет. И не было – так, только одна работа. В тебе – смысл… всего этого, – он неопределенно повел вокруг себя рукой. – А теперь у меня два смысла жизни есть, – вдруг завопил он торжествующе, вскочив и притянув меня к себе, – две цели, две причины, два источника сил! И все они – в тебе, – тихо пробормотал он куда-то мне в волосы.

Уткнувшись носом ему в грудь, я не знала, что сказать. Такого я еще ни разу не слышала! Он говорил мне много красивых слов, сумасшедших слов, слов, от которых у меня конечности отнимались – особенно, когда в первый раз из своих заоблачных высот вернулся, и после свадьбы, и когда мы в первый раз после нее помирились, и после Нового Года, но такого… Что прикажете отвечать на простое и неприхотливое заявление, что в тебе скрыт смысл всей его жизни? Только и остается, что лицом к груди прижаться, чтобы не оторвал, чтобы не увидел, как оно горит – от смущения и удовольствия, и главное – чтобы не переставал говорить…

– Вот поэтому, – вновь послышался у меня над головой его голос, и по изменившемуся тону я поняла, что он сейчас продолжит говорить не совсем то, что мне и дальше хотелось бы слышать, – я очень прошу тебя – не злись, если я о чем-то буду тебе напоминать. Не злись, если я постоянно буду у тебя спрашивать, как ты себя чувствуешь. Не злись, если тебе покажется, что я слишком сильно тебя опекаю. Договорились?

Я неопределенно мотнула головой. Если бы речь шла о том, чтобы с ним не ругаться – тогда еще куда ни шло, но не злиться – это, знаете ли, просто нечестно. Сам-то даже и не заикнулся о том, что не будет больше на меня орать. И пусть даже и не думает потом меня к стенке припереть – когда голова у тебя плотно прижата к чьей-то грудной клетке, очень трудно утвердительный кивок от отрицательного рывка отличить.

К сожалению, то ли он мысли мои услышал (то-то ухом к голове изо всех сил прижался!), то ли уже успел изучить меня… немножко, но в голосе у него вдруг появилось безотказно действующее на меня мурлыканье.

– И самое главное, – вкрадчиво проворковал он мне на ухо, – я тебя прошу, я тебя просто умоляю… на коленях, – он придвинул ногой стул и стал-таки, подлец, на него на колени, не опустившись ни на миллиметр, – ничего больше от меня не скрывать. Я и так с ума схожу, когда не знаю, что с тобой происходит. И никуда больше сама не ходи, и телефон не отключай… – Похоже, он решил выжать из ситуации все, что только можно. – Обещаешь?

– Угу, – пробормотала я, зная, что наступит день, когда я прокляну себя за этот короткий звук. Но иначе список его требований мог оказаться куда длиннее…

Ужин он приготовил сам, велев мне не подниматься со стула. Во время подготовки к трапезе он несколько раз поинтересовался, не хочется ли мне чего-нибудь особенного. После нее он – «Без разговоров!» – отправил меня в ванную умываться, сказав, что посуду сам пока вымоет. После чего он чуть было не потащил меня спать – в девять часов! – заявив, что поскольку я сегодня полдня на ногах провела, мне срочно требуется восстановить силы. Я возмутилась, что еще не так давно куда больше времени на ногах – по дороге на работу и с нее – проводила, и в конечном итоге мы отправились смотреть телевизор. Если это можно так назвать. Он беспрестанно щелкал пультом, перескакивая с одного фильма на другой и заявляя при этом, что сцены жестокости и насилия мне сейчас противопоказаны. И перед сном еще каждые десять минут спрашивал, достаточно ли мне удобно…

У меня появилось ощущение, что на моем горизонте появились смутные облачка осложнений.

К концу недели они превратились в темные, мрачные тучи.

Разумеется, первыми в списке посвященных – после моего ангела – стояли родители. Но я как чувствовала – решила отложить оглашение великой новости до выходных. Все равно нас пригласили отмечать покупку машины – вот сразу и отпразднуем… дважды.

Вот так и вышло, что на следующий день я не удержалась – похвасталась Гале. Уж с кем с кем, а с ней мне было очень полезно сейчас поговорить, да и она уже с интересом начала на меня поглядывать, когда я у нее все подробности ее новой жизни дотошно выспрашивала. Галя разулыбалась, глаза у нее повлажнели, и она тут же пообещала мне поделиться всем-всем своим опытом. Прямо сегодня. Во время обеденного перерыва.

Как выяснилось, хвасталась в тот день не я одна. За обедом Галя первым делом показала мне, чего следует избегать в меню. Тоша с подчеркнутым удивлением вскинул бровь.

– А мы с Татьяной теперь в одной лодке, – рассмеялась Галя. – Так что молись, чтобы Анатолий хоть изредка на обед успевал: отныне у нас – свои разговоры, у вас – свои.

Тоша сделал большие, круглые глаза и принялся поздравлять меня с таким воодушевлением, что я сразу поняла, что он не впервые об этом слышит. Это же надо – вместо того, чтобы на работу ехать, этот несносный сторонник искренности и открытости решил начать день с того, чтобы поболтать о нашей личной жизни с первым, кто ему по дороге встретился. А еще говорят, что женщины сплетничать любят!

За неимением собеседника Тоша внимательно прислушивался к нашему с Галей разговору. Очень внимательно. Зачем – я поняла, когда вечером мой ангел пристал ко мне с расспросами о рекомендациях врача. Отвечать ему мне пока еще почти нечего было – он вытащил из кармана какой-то листик и уставился на него, хмурясь и жуя губами.

– Это еще что такое? – подозрительно спросила я.

– Это – советы Галиного врача, – ответил он, пробегая в двадцатый, наверное, раз глазами то, что было там написано. – Мне Тоша все подробно записал, и я не понимаю…

– Ах, он тебе подробно записал! – фыркнула я. – Да он просто законспектировал то, о чем Галя сегодня говорила. И поверь мне – я там тоже была, и поняла ее слова ничуть не хуже Тоши.

– Нет-нет, – замотал головой он, – что-то здесь не так. Врачи ведь тоже разные бывают – внимательные и не очень… Ладно, я попробую проконсультироваться…

– Без меня, – отрезала я, даже не подозревая, как скоро у него появится поддержка. – У меня врач – хороший и, судя по возрасту, опытный. Когда я вчера в очереди сидела, к ней двое приходили – из тех, кого она вела – с цветами и благодарностью.

Встретив его скептический взгляд, я поняла, что мне не удалось окончательно убедить его. Ну, понятно – он же и в гинекологии с акушерством лучше меня разбирается! Ну и пусть ищет, с кем бы еще посоветоваться – и пусть его там заодно и осматривают.

На следующий день мы убирали… в смысле, он убирал, а мне было велено работу у него поэтапно принимать, чтобы он что-нибудь не пропустил. Я бы с удовольствием хоть какую-то недоделку нашла, но он, видимо, сосредоточил все усилия на том, чтобы лишить меня и морального удовольствия. Затем мы поехали в магазин – истомившись тягостным бездельем, я зашла перед выходом к бабушке, чтобы спросить, не нужно ли и ей там что-нибудь. Оказалось, что очень даже нужно. Я попросила моего ангела вызвать пока лифт и быстро записала все, о чем она просила, предложив ей всякий раз, отправляясь в магазин, и ей покупки делать.

– А муж-то твой, деточка, возражать не будет? – заморгав, робко спросила она.

– Ну что Вы, Варвара Степановна, – нежно улыбнувшись, громко ответила я, – он всегда всем с огромным удовольствием помогает. У него натура такая – отзывчивая.

Он не разговаривал со мной до самого позднего вечера. Уткнулся в компьютер и сделал вид, что оглох – как в те дни, когда с головой нырял в автомобильные сайты. Ну и слава Богу – я хоть почитала спокойно.

В воскресенье мы, как и обещали, поехали к родителям – машину демонстрировать. Мой ангел, похоже, проникся серьезностью предстоящей задачи (не хватало нам еще задеть кого-то и предстать перед глазами отца с царапинами на каком-нибудь крыле!) – за рулем он вел себя на удивление внимательно. Мне даже ни разу не пришлось напоминать ему, чтобы за дорогой следил – мы ни одну, даже самую крохотную ямку не поймали. Я расслабилась – вот удалось наконец-то подольше в тепле и уюте покататься! – и начала прикидывать, как бы сообщить им вторую, не менее важную новость.

Когда мы уже подъезжали, мой ангел спросил: – Сразу расскажем?

– Нет, я сама, – быстро ответила я. – Когда момент подходящий возникнет.

Долго ждать мне не пришлось. Быстро осмотрев машину (отец ее уже видел и матери, судя по всему, уже все подробности доложил), мы по традиции отправились за стол. От вина я сразу же отказалась – решительно и однозначно – и мать бросила на меня острый взгляд. Чтобы отвлечь ее внимание, я принялась накладывать себе закуски – мы почти не завтракали, и аппетит у меня разыгрался не на шутку.

– Татьяна, у тебя на горячее-то место останется? – пошутила мать.

– Останется, останется, – ответила я, с нетерпением берясь за вилку. – И на сладкое тоже.

Вначале, разумеется, разговор зашел о машинах – с одной стороны, о том облегчении в жизни, которое они приносят; с другой – обо всех тонкостях и нюансах их правильного содержания. Мой ангел охотно отвечал на вопросы отца и внимательно прислушивался к его советам, но совсем без того энтузиазма, которого я от него ожидала еще пару дней назад. Время от времени он бросал на меня вопросительные взгляды, и я всякий раз коротко качала головой. Об этом я рассказывать буду – хватит того, что он с женитьбой впереди меня выскочил!

Под горячее отец ударился в воспоминания – и пошла сравнительная характеристика всех тех машин, которые у него когда-либо были. Я почему-то закончила кушать первой и, задумчиво поглядывая на блюдо с мясом и картошкой, подумала с легким раздражением: «Вот когда не надо было, они только о моей жизни и говорили, а теперь – нате вам: машины, машины и еще раз машины, и ни о чем другом слова не вставишь!».

Словно уловив мое настроение, мать вдруг отодвинула свою тарелку и сказала: – А ну, пошли, Татьяна – на кухне поможешь. А вы доедайте, доедайте, – бросила она моему тут же вскинувшемуся ангелу и замолкшему на полуслове отцу, – вас никто не гонит.

На кухне, составляя грязные тарелки в мойку, она небрежно бросила мне: – Ну, так что там новенького в жизни?

Я тряхнула головой – более подходящего момента мне, пожалуй, не дождаться – и прямо выложила ей, что жду ребенка.

Она замерла на мгновенье, затем повернулась спиной к мойке и оперлась на нее, глядя на меня в упор. Молча. Я занервничала – нужно было, наверно, как-то иначе… Вдруг я заметила, что она быстро моргает, и подбородок у нее мелко-мелко дрожит.

– Мам, ты чего? – уже всерьез испугалась я.

– Ничего, – глухо ответила она, быстро проведя тыльной стороной ладони по глазам. – Мы же столько лет ждали… И вот с лета – ничего и ничего, уже надежду терять начали…

Она двинулась ко мне, расставив руки, и нерешительно остановилась в шаге от меня. Потеряв дар речи от ее неуверенности, я быстро шагнула навстречу ей, и она, наконец, обняла меня, похлопывая по спине и приговаривая: – Ну, и слава Богу! Слава Богу!

Впрочем, даже этой великой новости не удалось растрогать мою мать надолго. Сделав несколько глубоких вздохов, она взяла себя в руки, отстранила меня и окинула знакомым с детства критически-прищуренным взглядом. И посыпались вопросы.

– Какой срок?

– Семь недель.

– Когда у врача была?

– В четверг.

– На учет поставили?

– Да.

– Тошнота еще не появилась?

– Нет… – Я страдальчески поморщилась – может, пронесет?

– Люда, так где там чай? – послышалось из столовой, и я перевела дух – допрос явно на какое-то время откладывался.

– Ну, что, пойдем отца радовать. – На лице у нее появилось… предвкушение.

– А может, ты ему потом… когда мы уедем? – предложила я, не зная, куда руки девать.

– Еще чего! – фыркнула она, и решительно вышла из кухни.

В столовой она поставила на стол торт и объявила: – У меня есть тост.

Взяв бутылку вина, она наполнила рюмку отца, затем свою и выжидательно посмотрела на него. Я замерла – с моим отцом такие вольности еще никому с рук не сходили. Он нахмурился.

– Поднимай, поднимай, – как ни в чем ни бывало, поторопила она его. – Дождались мы с тобой, отец – скоро дедом будешь!

Отец моргнул, нерешительно взялся за рюмку и глянул вопросительно… на моего ангела. У того расплылась по лицу совершенно дурацкая, блаженная улыбка.

– Вот это да! – шумно выдохнул отец. – А ну, неси еще одну рюмку, – повернулся он к матери, – я за такое дело должен с зятем выпить.

– Он же за рулем! – завопила я, и осеклась, когда мать впервые в жизни стала на мою сторону: – Ты, что, вообще сдурел на старости лет?

У меня дух перехватило – вот сейчас точно взрыв будет.

Но чудеса продолжались.

– От одного глотка ничего с ним не сделается, – беспечно махнул рукой отец, – а еще немного посидим, и вообще выветрится. Неси, я сказал, – добавил он металла в голос.

У меня отлегло от сердца – значит, не все еще в мире с ног на голову перевернулось. Мать, конечно, послушалась – но неодобрительно поджав губы и бормоча что-то себе под нос. Расслышав что-то вроде «маразматик старый», я опять испуганно глянула на отца. Он все также добродушно ухмылялся.

Мать вернулась с самой крохотной в их доме рюмкой. Отец плеснул туда вина (слава Богу, и на глоток не наберется!) и поднял свою.

– Ну, молодец, – произнес он, обращаясь к моему ангелу. – Молодец, зять! И правильно – нечего с этим в долгий ящик откладывать!

Минуточку, а я здесь, что, вообще не при чем? Это с какой стати он один молодец? И кто это здесь что-то не откладывал? Может, этот кто-то не то, что откладывал – полгода от одной только мысли… руками и ногами отнекивался? И может, это кто-то совсем другой узнал, что такое вообще возможно? И потом еще чуть не охрип, убеждая в этом этого… молодца?

Гейзер праведного возмущения погасила моя мать.

– Понятно, в ближайшие полчаса от них толку не будет, – безнадежно махнула она рукой в сторону мужчин и придвинула свой стул к моему.

Я собралась с силами – похоже, отложенный допрос еще толком и не начинался. Участвовать в нем у меня не было ни малейшего желания – как праздновать, так он, а как на вопросы отвечать в свете стоваттной лампы, в глаза направленном, так я…

– Какие анализы сделала?

Я перечислила.

– А УЗИ?

Я кивнула.

– Копии себе взяла?

Я удивленно глянула на нее.

– Ну, хоть результаты выписала?

Я ошарашено покачала головой.

– Ну, надо же и самой за всем следить, – воскликнула мать, – не только же врачу на слово верить! Ты у себя в районной поликлинике на учет стала?

Я опять кивнула.

– Как фамилия врача?

Я назвала.

– Ладно, я узнаю, что это за специалист, но вообще мне это не нравится, – поморщилась она. – Там таких, как ты – десятки, если не сотни, поток идет, и на особое внимание рассчитывать не приходится. Нужно бы еще у кого-то проконсультироваться… – Она задумчиво прищурилась.

– Да зачем? – застонала я.

– А вот хотя бы затем, чтобы – если мнение твоего врача подтвердится – и дальше к нему с доверием прислушиваться. В общем, дай мне неделю – я справки наведу…

– Мама, ну, не надо, у меня очень хороший врач! – В отчаянии я и ей рассказала о тех двух женщинах, которые благодарили в моем присутствии врача за детей.

– Это – не показатель, – как всегда, с ходу отмела мои слова мать. – Принято так – вот и пришли. Значит, через неделю я тебе позвоню… нет, лучше приеду, – поправилась она, бросив на меня короткий взгляд.

Нетрудно догадаться, что когда мы возвращались домой, настроение у меня было далеко не лучшее. И то, что мой ангел просто излучал… нет, просто булькал… нет, просто неприлично булькал радостным воодушевлением, мне его никак не улучшало.

– Ты чего надулась? – промурлыкал он, как только мы отъехали.

– Ничего, – буркнула я, не поворачивая головы от окна.

Дома я мрачно взялась за книгу и устроилась на диване в гостиной. Он продолжал крутиться около меня – мелькал перед носом, как муха назойливая: то по плечу погладит, по волосы за ухо заведет, то в макушку чмокнет.

– Отстань! – не выдержала, наконец, я.

Он тут же уселся рядом и отобрал у меня книгу.

– Ну, выкладывай, – заявил он, пытаясь обнять меня за плечи.

– Что я должна тебе выкладывать? – Я отодвинулась.

– Чего ты опять злишься, – ответил он, опять расплываясь в улыбке Иванушки-дурачка. – По-моему, сегодня все отлично прошло…

– Для кого? – выпалила я сквозь крепко сжатые зубы. – Все друг друга поздравили! Все друг с другом вина выпили! И даже выяснили, кто у нас молодец. Ты, разумеется, кто же еще? А мое дело – перед матерью навытяжку сидеть и на вопросы с пристрастием отвечать! И голову пеплом посыпать, потому что опять все не так сделала.

– Татьяна, ну, не меня же ей расспрашивать! – растерянно проговорил он, и тут же пришел в себя: – Тем более что ты и от меня все в тайне держала! Я вообще понятия не имею, за что мне хвататься: тебе одно сказали, Гале – другое, в Интернете каждый сайт что-то свое советует… Если хочешь, я сам с твоей матерью поговорю, чтобы она тебя лишний раз не теребила…

– Не надо! – завопила я, с ужасом представив себе их объединенные усилия.

– Ну, тогда сама скажи, что мне сейчас делать! – воскликнул он. – Я же никогда с таким не сталкивался… вернее, не помню. Я двумя руками за то, чтобы помочь, но как?

До меня вдруг дошло, что в моей жизни впервые появилось нечто, что он никак не может за меня сделать. И впервые весь его многожизненный опыт вдруг превратился в круглый и симпатичный нолик. А авторитет, которым он меня постоянно к земле придавливал – в пушистое перышко, которое даже сдувать не нужно – рукой отмахнешься, и взлетит… в небесные выси. Надо пользоваться моментом – хоть в чем-то за мной последнее слово будет!

– У меня все нормально, – воодушевившись, уже спокойнее ответила я. – Пока, – спохватившись, я потянулась к деревянному подлокотнику дивана и постучала по нему. – Так что нечего надо мной трястись, словно я сейчас рассыплюсь – я только нервничать начинаю, а мне это противопоказано.

– Так что – от меня вообще толку никакого? – с обидой спросил он.

– Ну почему же? – возразила я. – Если что-то нужно будет, я тебе сразу скажу. – Он приосанился. – А пока… вон бабуле можно помочь – она только рада будет. Ты же не откажешься создать вокруг меня атмосферу расположения и доброжелательности?

Он подозрительно глянул на меня, но возразить ему было нечего – прямейшие профессиональные обязанности не позволили. Я уже начала мечтать о том, чтобы соседке что-нибудь починить понадобилось – чтобы он хоть на какое-то время перестал порхать вокруг меня, страхуя каждое движение. Если бы еще мать можно было как-то отвлечь!

Наша бабушка словно услышала мои слова. Один-два раза в неделю мы, отправляясь в магазин, и для нее покупки делали, но потом каждый второй день – вернее, вечер – выяснялось, что она забыла что-то в список включить. То хлеб, то масло, то кефир…

– Ну, что Вы, что Вы, Варвара Степановна, – всякий раз с готовностью кивала я головой, – Анатолий с удовольствием сейчас съездит – он же на машине в два счета туда-сюда обернется.

Мой ангел с каменным лицом направлялся к вешалке, старушка плелась за ним, рассыпаясь в таких благодарностях, что ему оставалось только бормотать: «Да никакого беспокойства!», а я получала получасовую возможность спокойно прислушаться к своему телу, что в его присутствии всегда заканчивалось истерическим: «Что у тебя болит?».

Вскоре устная благодарность показалась Варваре Степановне недостаточной, и однажды она явилась к нам вечером на чай – с испеченным ее собственными руками луковым пирогом.

Именно в этот день к нам приехала моя мать.

С первого взгляда оценив добрососедскую обстановку у нас на кухне, мать с присущей ей словоохотливостью тут же вписалась в нее – познакомилась с Варварой Степановной, похвалила ее пирог, попросила рецепт и принялась расспрашивать о ее семье. Мы с ангелом переглянулись – у него в глазах стояла неприкрытая паника, у меня же появилась надежда, что мать не станет все же при посторонних о моих личных делах говорить.

Ну да, размечталась – как будто могла такая мелочь остановить ее, когда перед ней вновь – столь приятно неожиданно! – открылись широкие возможности поруководить моей жизнью.

Где-то через полчаса она бросила мне невзначай:

– Да, кстати, Таня, я нашла хорошего доктора. Он у троих моих знакомых девочек консультировал – отзывы самые положительные.

– Мама, ну, зачем? – Я схватилась за голову. – Я же тебя просила! У меня нет никаких оснований…

– Вот я и хочу это от проверенного специалиста услышать, – перебила она меня. – Он и потом тебя к себе в клинику возьмет, чтобы мы не волновались, что тебе недостаточно внимания уделяют. Одним словом, я уже договорилась – послезавтра к двенадцати он будет нас ждать.

– Нас? – охнула я.

– Разумеется, нас, – удивленно глянула она на меня. – Ты, прости меня, вряд ли знаешь, какие вопросы задавать и на что внимание обращать.

– И что, мне опять с работы отпрашиваться? – ухватилась я за последнюю соломинку неукоснительного соблюдения трудовой дисциплины.

– Ну, и отпросишься, – равнодушно дернула плечом мать. – Не гулять же ты пойдешь.

– А что это – у Танечки со здоровьем что не так? – подала вдруг голос Варвара Степановна, переводя взгляд с матери на меня. – Приболела, что ли?

– Да нет, – ответила ей – естественно – моя мать. – Она ребенка ждет, и вот все не могу втолковать ей, что это сейчас – самое важное в ее жизни. Вы же знаете эту молодежь – все они не верят, что с ними может что-то случиться.

У Варвары Степановны глаза загорелись.

– И не говорите, и не говорите! – с восторгом подхватила она. – Вот и у меня сын такой же – как ни позвонит, не успею вопрос задать, как он: «И чего тебе в голову всякие глупости лезут?». А я тебе, Танечка, так скажу, – обратилась она ко мне, – маму грех не послушать, она тебе добра желает. И я теперь вижу, в кого ты такая приветливая и заботливая пошла. Так что, Людмила Викторовна, не переживайте, – вновь повернулась она к матери, – я тут за ней присмотрю, она мне уже – как родная.

Мой ангел видимо напрягся. Почувствовав, что он прямо сейчас – вот прямо сию секунду! – начнет вслух возмущаться узурпацией своих законных прав защитника, хранителя и избавителя от всех бед, я постаралась перевести разговор на менее взрывоопасную тему, но, к моему ужасу, они все же обменялись под конец номерами телефонов.

Когда мы выпроводили, наконец, неистово заботливых представительниц старшего поколения, я устало повернулась к моему ангелу.

– Ну что, понял теперь, каково мне в воскресенье пришлось? – тихо спросила я.

Он ошалело помотал головой. Потом глянул на меня с сочувствием. Потом сочувствие в его глазах сменилось неуверенной задумчивостью. И нет, чтобы она там и осталась!

– Ты знаешь, – медленно произнес он, – бабуле я, конечно, не позволю в нашу жизнь вмешиваться, но твоя мать… Может, она не так уж и не права?

Я чуть не задохнулась – ему на чьей стороне быть положено?

– Нет-нет, – быстро проговорил он, глянув на меня, – я вовсе не одобряю того, что она без тебя решила, к кому и когда идти. – (Кто бы говорил!) – Но согласись – она все же опытнее, и потом – мне было бы как-то спокойнее, если бы я знал, что ты не сама по улицам расхаживаешь…

Я поняла, что потеряла последнего союзника в борьбе с бушующим энтузиазмом будущей бабушки. Ну, конечно – он меня кому угодно на руки спихнет, лишь бы стреножить!

Настроение у меня и на следующий день не улучшилось. А после разговора с Сан Санычем и вовсе упало. Отпустить он меня, конечно, отпустил – в том, чтобы уйти с работы по состоянию здоровья, у нас еще никому отказа не было. Но, согласно кивнув, он вдруг подозрительно глянул на меня и спросил:

– А ты, случайно, не в декрет ли собралась – вслед за Галей?

– Ну,… да, – смутилась я.

– Когда? – нахмурился он.

– Где-то в конце июля, – ответила я, чувствуя, что краснею. Может, мне табличку на шею повесить с постоянно обновляемой информацией о моем состоянии, чтобы больше не приходилось всем подряд на вопросы о моей личной жизни отвечать?

У Сан Саныча просветлело лицо.

– Ну, в июле – еще ладно, – чуть улыбнулся он. – Летом у нас все равно затишье. А на работу когда выйдешь?

У меня чуть челюсть не отвалилась. Откуда я знаю, когда выйду на работу, если еще понятия не имею, когда с нее уйду?

– Не знаю, Сан Саныч, – неуверенно проговорила я. – Через год, наверное…

– И ты через год? – Он прямо подскочил на своем стуле. – А потом выяснится, что и через все три? Я не понимаю – ты же как-то говорила, что у тебя мать не работает! Неужели она с ребенком посидеть не согласится, чтобы ты хоть пару раз в неделю, хоть на полдня на работе появлялась?

Я позеленела. Сначала от злости – когда это я такое говорила, и с какой это стати он это запомнил? Потом от ужаса – мать, скорее всего, согласится. С восторгом – и мне после этого моего собственного ребенка только по выходным и будут привозить, чтобы не забыла, как он выглядит.

– Нет, Сан Саныч, – твердо ответила я. – По крайней мере, первый год я своего ребенка никому не оставлю.

Он немного помолчал и затем снова поднял на меня взгляд. Не менее твердый.

– Татьяна, пойми меня правильно, – заговорил он с расстановкой. – В Галином случае ситуация проще – она такой же менеджер, как и все остальные, и я могу ее работу, и зарплату заодно, пока на всех остальных разбросать. Тебя же заменить некем – значит, придется на твое место человека искать. И не буду врать, – поморщившись, сухо добавил он, – если этот человек с нами сработается, я не стану его увольнять, как только ты решишь вернуться.

– Я все понимаю, Сан Саныч, – тихо сказала я и вышла из его кабинета.

Вернувшись к своему столу, я тяжело опустилась на стул и мрачно уставилась на экран компьютера. Во всем том радостном возбуждении, которое накатило на меня после того, как мои предположения подтвердились, мне как-то не пришло в голову слишком далеко вперед заглядывать. Тут дай Бог, чтобы ближайшие семь месяцев спокойно прошли, без всяких осложнений… Но теперь я задумалась. Кто меня, с маленьким ребенком, на новое место возьмет? Перспектива остаться без работы и превратиться в образцовую жену и мать – точную копию моей матери – мне совсем не улыбалась. А если у моего ангела и в этом вопросе взгляды изменились…

Уважаемые отцы-архангелы, мысленно взмолилась я, я вас очень прошу: если он только заикнется о том, что будет намного безопаснее навсегда заточить меня в доме, немедленно вызывайте его на самое строгое разбирательство. И подержите его как можно дольше в той замечательной комнате-одиночке, чтобы он прочувствовал, как приятно сидеть взаперти и быть отстраненным от всей полноты жизни.

То ли они услышали меня и решили оказать поддержку, то ли моя собственная привычка находить выход из любой ситуации сработала, но в голове у меня вдруг мелькнула интригующая мысль. А ведь и в самом деле – он точно с таким же успехом может бросить свои консультации и оставаться дома с ребенком. Или хотя бы сократить их количество, чтобы мы по очереди на работу ходили…

– Татьяна, что случилось? – послышался справа от меня Галин голос.

Я тряхнула головой. Ладно, до этого еще дожить нужно – пока мне бы завтра от материной активности, разворачивающейся, как тугая пружина, отбиться…

– Ничего не случилось, – успокаивающе улыбнулась я ей. – Мне нужно было на завтра к врачу отпроситься…

– А что – что-то не так? – заволновалась она.

– Да все у меня так, – тоскливо протянула я. – Вот только мать так не считает…

Она вопросительно глянула на меня.

Меня вдруг затопила волна горячей зависти к Гале – которую никто никогда не считал пятилетним младенцем, которой никто никогда не рассказывал, как правильно жить, которой все доверяли и сами тянулись к ней за советом и поддержкой.

– У меня просто руки опускаются! – в отчаянии воскликнула я. – Можно подумать, что у меня в голове ни одной извилины нет! Анатолий вот заявил, чтобы я шагу никуда сама ступить не смела, и мать тоже навалилась, как лавина, не остановишь ее… Она же заранее уверена, что я даже к собственному ребенку с должным вниманием относиться не сумею – будет теперь по врачам таскать, как собачонку к ветеринару, рта раскрыть не даст… А теперь еще и Сан Саныч сказал, что придется ему вместо меня кого-то брать… И если я потом работу не найду, они же все … с радостью… заставят меня дома сидеть и так и будут потом до конца моих дней за ручку меня по жизни водить…

Какое-то время Галя молчала, потом покачала головой.

– Нет, Татьяна, неправа ты, – задумчиво произнесла она. – Я бы, например, совсем не возражала, чтобы обо мне кто-нибудь так заботился. К обычному доктору в очередях этих сидеть… Там такого наслушаешься, что сразу начинает казаться, что и у тебя что-то не так. И если кто и напомнит лишний раз, что нужно делать – так это же только ребенку на пользу! Я вот постоянно то одно, то другое забываю – потом такая паника в голове, прямо в жар бросает.

Я уже пришла в себя, и мне даже неловко стало. Нашла, чему завидовать – Галя ведь не по своей воле совсем одна со своими проблемами осталась! А я еще пожелала, чтобы моего ангела куда-то там отозвали! Это что – я тогда с матерью вообще один на один останусь? У меня мороз по коже пошел. Нет-нет-нет, уважаемые отцы-архангелы, я забираю назад предыдущее заявление! Если он только заикнется о том, что будет намного безопаснее навсегда заточить меня в доме, ни в коем случае никуда его не вызывайте, а пришлите кого-нибудь сюда для серьезного и обстоятельного внушения. В таком разговоре я и сама с удовольствием поучаствую.

– И насчет работы я с тобой, Татьяна, не согласна, – продолжала тем временем Галя. – Не останешься ты без нее – с твоими-то знаниями! Я бы на твоем месте вообще до школы ребенком занималась – тогда и о здоровье его, и о воспитании голова бы меньше болела.

– А что же ты сама Сан Санычу обещала через год вернуться? – с обидой спросила я.

– А у меня выхода другого не будет, – вздохнула она. – Мать на пенсию выходит – на что мы жить будем?

Я в очередной раз подумала, что как-то несправедливо жизнь устроена – каждому почему-то достается именно то, что не ему нужно, а другому. Вот я к самостоятельности рвусь, которой меня все вокруг старательно лишают, а Галя с радостью посвятила бы себя семье и дому, если бы был у нее в этом доме кто-то…

Минуточку! Я покосилась в сторону Тоши, быстро соображая. Свои непосредственные обязанности он, судя по всему, очень даже ревностно выполняет – раз уж у Гали частенько панические мысли возникают, но зря я его, что ли, в видимость вытаскивала? Насколько я помню, дружба их после исчезновения Дениса возобновилась,… он и с работы и на работу Галю сопровождает,… и по хозяйству что-то там делает,… и Галя как будто от его помощи не отказывается…

– А Тоша не предлагал помочь тебе? – спросила я, твердо решив, что если нет, то в самое ближайшее время предложит. – Я точно знаю, что он ради тебя на все готов.

– Татьяна, вот только не об этом! – мгновенно взъерошилась Галя. – Мне без тебя хватает.

Настала моя очередь вопросительно смотреть на нее.

– Я не могу сейчас об этом говорить, – натянуто произнесла она, стрельнув глазами в том же направлении, в котором только что косилась я.

Хм, интересно. Со всеми своими новостями я определенно что-то пропустила. Не хватало еще, чтобы они поссорились – как только я выпустила их из-под своего контроля. На моего ангела можно не рассчитывать – он сейчас, по-моему, обо всем забыл, кроме как надо мной квохтать, да и Тоша всегда больше ко мне прислушивался. Вот он, между прочим, не считает, что от меня ни одной путной мысли не дождешься!

Воодушевившись осознанием собственной значимости – хоть в чем-то! – и ответственности, я быстро спросила Галю: – А когда?

– Не знаю, – поморщилась она. – Честно говоря, я бы хотела с кем-то поделиться, но не здесь. Вот если бы сказать ему, что нам о чем-то своем поговорить нужно, чтобы он с нами на обед не пошел… Или я тебе вечером позвоню, можно?

Я едва сдержала нервное хихиканье. Одно другого лучше! У меня не было и тени сомнения, что разговора наедине у нас с Галей не получится. А то я не знаю этих ангелов! Им только намекни, что возникла необходимость посекретничать – тут же следом увяжутся, и в невидимости! И вечером он наверняка рядом с ней усядется – подслушивать, что это такое она мне сообщить хочет, о чем на работе говорить не следует.

Я вдруг почувствовала, что мрачная подавленность, которая со вчерашнего дня накрыла меня с головой, отступила, сменившись явным приливом сил. Ну, вот – я же всегда знала, что мне просто нельзя исключительно в свои дела закапываться, в которых, ко всему прочему, мне еще и развернуться не дают! Когда человек знает, что он кому-то нужен, что без него просто никак не обойдешься, у него и настроение поднимается, и силы удесятеряются. А сейчас без меня двустороннюю встречу действительно никак не провести – Галя не знает, что Тоша каждую минуту вокруг нее околачивается, а Тоша не знает,… что ему не все знать нужно.

– Галя, чего тебе сейчас хочется? – спросила я, дрожа от бешено заработавшего воображения.

– Что? – переспросила она, захлопав глазами.

– Ну, чего тебе хочется скушать? – пояснила я. – Такого, чтобы в кафе не было? И во всех ближайших магазинах тоже. Лучше – в супермаркете, до него минут пятнадцать ходу. И назад столько же, – многозначительно добавила я.

Она прыснула, глянув на меня с восторженным восхищением. О, другое дело – давненько меня такими взглядами не баловали.

– Фиников, – мечтательно протянула она.

Воображение прибавило оборотов.

– Значит так, позовешь его… Не сейчас! – зашипела я, когда она послушно повернулась к Тошиному столу. – Минут за десять до обеда, а то прямо сейчас сорвется – ничего не успеем. Сделай вид, что тебе ужасно неловко его просить…

– А если не пойдет? – с интересом спросила Галя.

– Пойдет – беременным нельзя отказывать, – уверенно заявила я. – Можешь добавить, что их мне врач порекомендовал – тот, моей матерью проверенный. – Надо же хоть какую-то пользу из моих терзаний извлечь!

Оставшееся до обеда время мы с Галей провели в дружном вдохновенном труде. Лишь только изредка обмениваясь заговорщическими усмешками. Вот насколько все же лучше чувствуешь себя, когда у тебя есть, куда применить свои силы, и никто не страхует каждый твой шаг, словно подталкивая тебя к мысли, что сам ты никогда на ногах не удержишься! На катке еще ладно… И то – мне получаса хватило, чтобы освоиться…

Конечно, Тоша согласился – хотела бы я посмотреть, как он вверенному ему человеку, да еще и беременному, в столь ничтожной просьбе откажет! Тем более что он этого человека не просто так, без надзора оставит, а очень даже в моем обществе. А я ведь – не мой ангел, на меня всегда положиться можно…

Правда, был один момент, когда он напрягся, и глаза у него забегали – старательно склонившись над каким-то каталогом, я скосила глаза в их сторону, чтобы не пропустить момент, когда мне, возможно, придется вмешаться и склонить чашу весов Тошиных колебаний в нужную нам с Галей сторону.

Не пришлось. После минутного раздумья он кивнул Гале и тут же подошел к моему столу.

– Татьяна, тут такое дело, – нерешительно начал он.

– Да? – Я с видимым усилием оторвалась от каталога. – Что случилось?

– Меня Галя попросила в магазин сходить, – негромко объяснил он, просительно глядя на меня. – За полчаса, думаю, обернусь. Но обед же… – По лицу у него волной прокатились мучительные сомнения. – Сможешь с ней в кафе пойти? В офисе, на бутербродах, вам оставаться нельзя…

– Да конечно, Тоша – какие вопросы? – с готовностью кивнула я. – Мы и тебе закажем, чтобы ты тоже без обеда не остался… – Он скрипнул зубами. – За полчаса, говоришь, справишься? – решила я уточнить, каким временем мы можем располагать. На всякий случай. С него станется бегом сбегать, как тогда – за машиной Дениса, в которой он Галю к себе домой увез.

– Может, и быстрее, – с надеждой в голосе ответил он. – Только я тебя очень прошу: на улице скользко, хорошо смотрите под ноги. А то мне Анатолий голову оторвет…

– Обязательно! – Я выставила в улыбке все имеющиеся зубы. – И ты не волнуйся – он меня уже научил на льду держаться…

Как только Тоша скрылся за углом нашего офиса, мы с Галей со всех ног кинулись в кафе.

Ни разу даже не поскользнувшись.

Заказ в кафе не занял и минуты – мы там уже давно постоянными посетителями стали.

– Быстро, рассказывай, – поторопила я Галю, как только официантка отошла от нашего столика. – Он сказал: «Полчаса», но вдруг быстрее примчится… Сам же голодный, – торопливо добавила я, когда она глянула на меня с удивленным недоверием.

– Хорошо тебе – рассказывай! – проворчала она, отводя глаза. – Я даже не знаю, с чего начать…

– Начни с чего-нибудь, – предложила я, покосившись на часы. – Только скорее.

– Ладно. – Она опять замолчала, собираясь с мыслями.

Я принялась легонько тарабанить пальцами по столу, чтобы не начать вновь подгонять ее.

– Вот ты говоришь, что тебе мать жизни со здоровьем не дает, – выпалила вдруг она, – а я тебе скажу, что ты понятия не имеешь, что такое жизни не давать!

– Что? – оторопела я.

– А то! – запальчиво ответила она, и шумно выпустила воздух, успокаиваясь. – Вот представь себе, что у тебя сейчас твоего Анатолия нет… вернее, есть, но так – временами наведывается. Что бы тебе твоя мать сказала?

– Не хочу, – отчаянно замотала я головой, отказываясь хоть на секунду вообразить себе любую из предложенных Галей возможностей.

– А мне вот чуть ли не каждый день приходится выслушивать, – сказала Галя, опуская глаза.

– Да что выслушивать-то? – Я уже вообще ничего не понимала.

– Тоша ей поперек горла стал, – тихо ответила Галя.

– А он-то здесь при чем? – Я просто ушам своим не поверила.

– Вот и я ей то же самое, – вновь разгорячилась Галя, – а она мне: «Чего он все ходит и ходит?». А ей – про дружескую помощь, а она мне: «Девушкам в положении просто так не помогают». Я ей: «И так спасибо ему большое», а она мне: «Чего он тебе голову морочит?».

– Голову морочит? – на всякий случай переспросила я.

– Ну да, – поморщилась Галя. – Она почему-то решила, что если он со мной возится, значит, виды какие-то на меня имеет. Вот и пилит меня каждый день: либо, мол, пусть женится, либо отправляется восвояси. Так прямо мне и заявила: «Тебе, дочка, еще вполне может хороший человек повстречаться, который не побоится чужого ребенка воспитывать. А этот тебе только свет застит – ни то, ни се».

Я молча хлопала глазами, не зная, что и сказать на такое.

– Честно говоря, – продолжила Галя, слегка нахмурившись, – я и сама удивляюсь, что это он со мной нянчится? Парень он молодой, симпатичный, умный опять же – ему бы девчонку себе найти, жениться…

– А, – махнула я рукой, – его девчонки не интересуют.

– Это ты о чем? – подозрительно уставилась она на меня.

До меня дошло, что я только что ляпнула.

– Да не о том, – рассмеялась я. – Ты же знаешь – он просто какой-то… не от мира сего. Может, он добротой живет, а не… страстями всякими, – осторожно добавила я, чтобы не повторить опять свою ошибку с попыткой раскрыть Гале глаза на Тошину сущность.

– Да я-то не жалуюсь, – улыбнулась она. Принять человеческую доброту ей всегда было легче, чем существование ангелов. – Мне даже приятно – когда мы в магазин идем или по вечерам прогуливаемся, у меня на мгновенье мысль появляется, что мне его сам Бог послал… – Она задумчиво глянула в окно, и вдруг вскинула на меня испуганные глаза: – Вот только попробуй ему об этом сказать!

– Ни за что! – клятвенно уверила ее я, скрестив под стола пальцы. Если понадобится, очень даже скажу – когда это ему мои слова не на пользу шли! – А может тебе, действительно, выйти за него?

– Татьяна, он об этом не то, что не заговаривал – даже не намекал, – решительно возразила мне она. – И я точно знаю, что он ко мне ничего не испытывает – ну, разве что сочувствие, так, по-дружески. Да и мне это все больше не надо.

– Так уж и не надо? – не поверила ей я.

– Ну, сама подумай – женится он на мне… из жалости… – Она поморщилась. – Продержится на этой жалости и доброте своей какое-то время, а потом встретится ему… та, которая его… в этот мир вернет, и что? Чтобы меня второй раз бросили? И ребенка моего?

Я опять не нашлась, что сказать – Галя впервые, пусть вскользь, упомянула Дениса. Вот этот момент лучше пропустить мимо ушей.

Она, похоже, тоже так подумала – увела разговор в другую сторону.

– Я во всем этом только одному рада. – Взгляд у нее прояснился. – Тому, что мать начинает меня поедом есть, только когда он уходит. Мне и так перед ним неловко – ты себе не представляешь! – а если бы он еще такое услышал, то вообще бы не знала, куда глаза девать… Вот потому я и не могла в офисе говорить, – быстро добавила она, толкнув меня ногой под столом и качнув головой в сторону входной двери.

Глянув туда, я увидела запыхавшегося Тошу.

Весь остаток дня я напряженно размышляла над услышанным. И постоянно поглядывала на Тошу в поисках следов подавленности у него на лице. Это ведь Галя может радоваться в неведении, а мне-то прекрасно известно, что он неизменно и незримо присутствует при всех разговорах в ее доме и не может не понимать, что невольно стал источником раздоров в ее жизни.

Но Тоша сидел за столом со своим обычным невозмутимым, чуть отстраненным выражением, что только углубило мое уважение к нему, равно как и желание дать и ему высказаться. Впрочем, может, он моему ангелу душу изливает – тот, вроде, в последнее время начал пораньше в наш офис возвращаться? Хотя вряд ли – у моего ангела, по-моему, сейчас только одно в голове, как бы в моей беременности поучаствовать, и, зная его, мне было проще предположить, что это он Тошу расспрашивает, какие еще ограничения можно на меня наложить, а не выслушивает его исповеди.

Справедливости ради, я решила не строить предположения – возможно, беспочвенные – а спросить моего ангела напрямик. Не сразу – для начала нужно было подождать и выяснить, не проболтался ли ему Тоша о том, как мне удалось его на полчаса спровадить. Обошлось. Умница Тоша – мне еще больше захотелось сделать так, чтобы и ему спокойнее жилось.

Через пару дней вечером, после ужина, я намеренно нерешительно направилась с книжкой в гостиную – он тут же очутился рядом со мной на диване. Отлично! Отложив книгу в сторону, я спросила его: – Ты с Тошей давно общался?

– На днях беседовали, – промурлыкал он, с довольным видом проводив глазами мою книгу.

– О чем? – старательно выдержала я деловой тон, вернув на положенное место его руку, нахально втискивающуюся мне за голову.

– О всяком, – уклончиво ответил он, воспользовавшись моментом, чтобы ухватиться за мою руку и прижать ее к своей щеке.

– Ты знаешь, что у него неприятности? – прямо спросила я.

– Какие? – тут же напрягся он.

Слава Богу! Мы наконец-то обратили внимание на те звуки, которые издает особо бестолковая представительница человеческого рода. Я вкратце пересказала ему то, о чем поведала мне Галя.

– Ну, и в чем тут неприятности? – откровенно удивился он.

– Как в чем? – ахнула я. – Ведь они же из-за него ругаются, Галя уже изнервничалась вся – ему же нужно подумать, как пресечь это… У меня тут некоторые соображения появились…

– Татьяна, хватит! – резко перебил меня он. – Это – его работа, и поверь мне, он прекрасно сам с ней справится. Ты уже все, что могла, сделала.

– Это ты к чему? – медленно проговорила я, закипая. Опять на меня всех собак вешать, чтобы заранее почву из-под ног выбить и всякой инициативы лишить?

– Кто его из видимости вытащил? – принялся перечислять он, выбрасывая пальцы прямо у меня перед носом. – Кто его с Галей познакомил? И со всеми остальными заодно? Кто его на работу устроил? Кто его после Дениса с Галей помирил? Кто его подстрекал постоянно, чтобы он с ней потеснее подружился?

– Да ты же сам тогда согласился, что так лучше будет! – задохнулась от возмущения я.

– А ты мне другой выход оставила? – надменно вскинул он бровь. – Впрочем, не скрою – появление Дениса даже я тогда предугадать не смог. Но уверяю тебя – у меня никогда сомнений не было, что все улучшения с облегчениями обязательно какими-то негативными последствиями уравновесятся. И он этого не мог не знать – так что пусть теперь вертится, в следующий раз будет своей головой думать.

– Так что, – тихо спросила я, – было бы лучше, если бы он и сейчас в невидимости оставался, а Галя сама сумки из магазина таскала?

– Нет, не лучше, – поморщившись, признал он. – Но все равно – ничего с ним не случится. Мне, что, тоже нужно было в депрессию впадать всякий раз, когда мне случалось тебе на улице помочь, а ты на меня волком смотрела?

– Но ведь это же совсем другое! – воскликнула я. – То незнакомый человек навязывался, а это – дружеская помощь скандалами Гале оборачивается…

– Татьяна, мы можем о чем-нибудь другом поговорить? – процедил он сквозь зубы. – О ком-нибудь другом? О нас, например? Просто о нас. О нас троих, между прочим. Раз уж у нас такой счастливый вечер выдался, когда нас все в покое оставили?

Я замолчала. В самом деле – в последнее время нам редко удавалось провести вечер без того, чтобы к нам не заглянула ненаглядная Варвара Степановна. Обещание присмотреть за нами, данное моей матери, она взялась исполнять со всем нерастраченным пылом души. И обрушился этот пыл, в первую очередь, на наш холодильник. У меня сложилось впечатление, что наша неугомонная соседка каждый день начинала с обширного исследования рынка продуктов питания. И каждый вечер докладывала нам о результатах оного.

То она узнавала, что в супермаркет только-только завезли марокканские апельсины – «Нужно прямо сейчас сходить, пока самые свежие не расхватали». То выяснялось, что какие-то ее знакомые продают свою картошку – «У них-то в погребе она куда лучше сохранилась, вот пару мешочков бы и подвезли». То она поведала нам, что у другой соседки родственники держат корову в деревне – «На машине-то не больше часа туда и обратно – и вот вам парное молочко». «А там и поспрашивать можно, кто теленка забивать собирается», – лучилась она морщинистой улыбкой.

При последнем известии мой ангел изменился в лице и твердо заявил, что мы предпочитаем покупать мясные продукты, прошедшие строгий контроль санэпидемстанции. Но отбиться от энтузиазма Варвары Степановны оказалось не так-то просто. Сколько мы не отнекивались, говоря, что у нас есть все необходимое, что мы устали после работы, что мы подумаем насчет домашнего творога и овощей, она только меняла тактику.

Приносила нам пару килограмм фруктов, обронив, что вот, мол, не могла удержаться, чтобы не побаловать меня витаминами зимой.

Дала наш телефон своим картофельным знакомым, и моему ангелу пришлось, сцепив зубы, спускаться как-то вечером на улицу, после того как ему позвонили и сообщили, что как раз доставили обещанный мешок – под самый подъезд, как договаривались.

На рабочей неделе стала заглядывать к нам то с судочком супа, то с кастрюлькой тушеного мяса, приговаривая, что нам и готовить-то толком некогда, а ей это в удовольствие, да и продуктов мы ей в прошлый раз больше купили, чем она просила.

Когда мой ангел, не выдержав, решился поговорить с ней, она тут же принялась согласно кивать, долго и сбивчиво извиняться за назойливость, жаловаться на старческую память… и кончилось тем, что в следующий раз, когда ей срочно потребовалось что-то в магазине, мой ангел отправился туда вместе с ней.

Вернулся он из магазина мрачнее тучи и категорически отказался рассказывать, что его до такой степени разозлило.

Честно говоря, я и не настаивала. Мне матери хватало. Та, правда, допрашивала меня примерно через день и по телефону. Но зато ей требовался полный отчет по всем нюансам работы моего организма, и на извинения за назойливость и ссылки на возрастную забывчивость рассчитывать мне не приходилось.

Я начала понимать, что чувствуют те самые кусты и деревья во французских садах, которые – хотят они того или нет – заботливые садовники без устали кромсают со всех сторон, доводя до требуемой формы и размера. То-то стоят они там, замерев, словно боятся хоть одним листиком пошевелить и, тем самым, лишний раз привлечь к себе внимание.

Со всей этой войной желающей свободно развиваться природы с необоримым стремлением многовекового человеческого опыта загнать ее в единственно правильные рамки я совершенно забыла сообщить о своих новостях девчонкам. И вспомнила об этом, только когда Светка сама мне позвонила.

– Привет, ты куда пропала? – осторожно спросила она.

– Ой, Свет, прости, пожалуйста, – зажмурилась я от неловкости. – У меня тут все с ног на голову перевернулось, никак привыкнуть не могу…

– А-а, – рассмеялась она, – машину, что ли, все-таки купили?

– Да купили, – поморщилась я, – но это только самое начало было…

– А что – стукнулся уже? – В голосе ее прозвучало беспокойство, но какое-то… слегка насмешливое.

– Кто стукнулся? – не поняла я.

– Да Анатолий твой, – объяснила она. – Тоже додумался – зимой ездить начинать.

– Да при чем здесь он? – завопила я. – У меня ребенок будет!

– И ты молчала? – Она умудрилась вместить в этот короткий вопрос обиду, восторг, сочувствие и предвкушение распространения этой новости среди всех заинтересованных.

– Да я уже вообще кому-то говорить боюсь! – вспылила в сердцах я. – Вон родителям сообщила, и что? Кончилась моя жизнь на все ближайшее обозримое будущее. Я теперь чем-то вроде бутылки для старого выдержанного вина сделалась – велено замереть и не шевелиться, чтобы не опрокинулась случайно и не разбилась, а то драгоценное содержимое прольется.

– Переживешь! – хмыкнула Светка. – Когда я с Олежкой ходила, со мной тоже все носились, как дурень с писаной торбой. И я только потом поняла, как это здорово было. Так что лови момент – капризничай по полной программе; потом, когда родишь, не до этого будет. А когда, кстати, ждать-то? – спохватилась она.

– Где-то в конце сентября. – Что-то меня эта фраза уже беспокоить начала – когда это в моей жизни хоть что-то по заранее намеченному плану происходило?

– Отличное время! – со знанием дела проговорила Светка. – И нежарко уже будет, и малыш до морозов немного подрасти успеет. Нет, серьезно, Татьяна, – уже совсем другим голосом добавила она, – я тебя… и Анатолия тоже… от всей души поздравляю.

Вот – хоть кто-то нашелся, кто обо мне первой вспомнил! Я искренне пожалела, что не позвонила девчонкам раньше.

– Спасибо, Свет, – с чувством ответила я, – я ему передам.

– Ладно, пойду Сергея обрадую, – сказала она, и добавила уверенно, когда у меня в горле что-то булькнуло: – Конечно, обрадую! Еще пару лет – и Олежке будет, с кем на даче играть. Он сейчас канкан станцует – можешь потом у него спросить. А Марина уже в курсе? – спросила она, словно невзначай.

Ага, подумала я, похоже, не удалось нам на новоселье до конца занозу выдернуть – не забыла она, что у нас от нее какие-то тайны были. Нужно было мне самой ей позвонить – и первой. Ну, ничего – сейчас и она у меня хранительницей секрета сделается, заодно и посмотрим, сколько ей – для восстановления душевного спокойствия – времени потребуется, чтобы Марину в него посвятить. Той ведь все равно все эти семейные радости до лампочки…

– Нет еще, – также небрежно ответила я, – не успела я. Со всеми этими врачами, и анализами, и указаниями, что делать, я как-то растерялась…

– Хочешь, я ей сама сообщу? – Голос у нее заметно потеплел.

– Ой, спасибо тебе большое! – затараторила я. – Это было бы здорово, а то я каждый день вспоминаю, когда уже совсем поздно. И передай ей, чтобы не обижалась – она же, в отличие от тебя, не понимает, сколько всего на меня сейчас навалилось. Марина у нас никогда семейным человеком не была, – рассмеялась я под конец.

– Ничего-ничего, придет ее время! – уверенно заявила Светка. – И действительно лучше, чтобы я ей сказала, а то она тебе еще что-нибудь ляпнет – о кончине карьеры, например – а тебе расстраиваться незачем… – Она с нетерпением попрощалась, и, судя по всему, ринулась пробовать себя в должности секретаря по связям с общественностью. Причем преисполненного осознания важности своей миссии.

Я вздохнула с облегчением – по себе знала, как окрыляет признание способностей.

Марина позвонила мне на следующий день.

– Я, конечно, понимаю, что мне как человеку чрезвычайно далекому от вопросов построения здоровой семьи можно обо всем сообщать последней… – отчеканила она без всяких приветствий.

А-а, значит, сутки она все-таки выдержала – я знала, что на большее ее не хватит! Я прыснула.

– Марина, не злись! – миролюбиво проговорила я, чрезвычайно гордясь своей изобретательностью. – Мне столько пришлось всего переделать – оглянуться некогда было. Ты себе даже не представляешь…

– Точно, не представляю, – с радостью согласилась со мной Марина. – Так что поверю тебе на слово. Но ты мне лучше другое расскажи – я тут целый день хожу, думаю…

– Как – целый день? – оторопела я.

– Ну, когда Светка мне вчера позвонила, – нетерпеливо пояснила Марина, – я сначала, конечно, обрадовалась. А потом, прямо тебе скажу, испугалась… И теперь вот думаю, что ты со всем этим собираешься делать.

– Вчера? – переспросила я упавшим голосом. – Так она тебе вчера звонила…

– А что такое? – насторожилась Марина.

– Да я ей сама только вчера сказала… – Размечталась одна, изобретательная, поднять моральный дух подруги! – И специально попросила тебе позвонить… Думала она пару дней выждет… В отместку за наши с тобой тайны… А с чего это ты испугалась? – вдруг дошло до меня. – И что именно я должна теперь делать?

– Отвечаю по пунктам, – вернулась Марина к своему неизменному деловому тону. – Первое – держать меня в неведении Светка никогда бы не решилась, знает, что со мной не нужно связываться. Второе – в отместку она никому ничего делать не станет, она в этом отношении лучше нас с тобой. Ну, ладно, – поправилась она, – лучше меня. Третье – то, чего я испугалась, по-моему, достаточно очевидно. И что теперь делать – это нужно подумать.

– Марина, о чем ты? Что очевидно? – Вот предупреждала же меня Светка, что она что-нибудь такое ляпнет, что меня в дрожь бросит!

– Татьяна, тебе не кажется, что доктора могут в тебе нечто чрезвычайно интересное с точки зрения науки обнаружить? – вкрадчиво поинтересовалась Марина.

– Почему? – уже совсем нервно спросила я.

– Ну, какую-нибудь… наследственность… необычную… по папиной линии, – предположила она. – Вы вообще чем думали?

Вот чем всегда были хороши мои отношения с Мариной – так это накалом страстей. Только что у меня все замерло в ожидании некой вселенской катастрофы, а теперь навалилось такое облегчение, что голова закружилась. Выжав из глаз слезы, а изо рта – нервный смешок.

– Тьфу, ты… – Смешок вырвался из горла с шумом, как пар из перегревшегося двигателя. – Ну, знаешь… За такие шуточки…

– Какие шуточки, Татьяна? – коротко рявкнула Марина. – Ты соображаешь, куда тебя могут запереть? Сейчас, надо полагать, еще ничего из ряда вон выходящего не просматривается, а потом? А если этого твоего… защитника в белых перчатках захотят поисследовать? На предмет обнаружения, откуда у загадки природы ноги растут?

– Марина, успокойся. – Поняв, что новые испытания оказались воображаемыми, я испытала небывалый прилив расположения ко всему человечеству. А к Марине, так и вовсе сочувственного – в кои-то веки мне удастся ей глаза на существующий порядок вещей раскрыть! Вот только как бы это обиняками… по телефону все же говорим. – Это – далеко не единичный случай.

– Да? – скептически вставила она.

– И уж точно не первый, – продолжила я. – Ты, что, про Галю забыла?

– Не знаю, не знаю, – задумчиво протянула она. – Там все-таки совсем другой случай был – цели другие, задачи, возможности опять же… Может, и экипировка чуть более приземленная полагалась…

– Да нет, – уверенно возразила ей я, – как выяснилось, возможность такая есть у всех, независимо от окраски, вот только свет… ну, такие, как Анатолий, редко решаются ею воспользоваться. Намного реже, чем с нами… подружиться. Но, тем не менее, существует даже определенная структура, которая занимается подобными… ситуациями и наблюдает за их… последствиями. Много лет потом наблюдает, в обычных условиях – так что, как видишь, ни о каких физических… отклонениях речь не идет.

– А о не физических? – никак не унималась Марина.

Хм, а вот об этом я Анабель не спросила! А, ерунда – если за такими детьми в обычной жизни наблюдают, значит, они прекрасно в нее вписываются. В конце концов, человека в первую очередь окружающая среда определяет…

– Не знаю, – поколебавшись, честно ответила я. – Но, с другой стороны, сама подумай: если бы существовала хоть какая-то опасность – для любой из сторон – неужели ее бы не пресекли в самом… зародыше, так сказать?

– Ох, Татьяна, ты меня своей доверчивостью однажды-таки доведешь! – проворчала Марина уже спокойнее. – Можно подумать, ушами только у нас хлопают. Я вот как раз и боялась, что спохватятся потом, пресекать начнут, не разбираясь, чем это для человека может кончиться… Как они это умеют, – жестко добавила она. – Вот уже начала просчитывать, как бы на какую-нибудь частную клинику выйти, на анонимное наблюдение…

– И ты туда же? – От неожиданности я просто завопила. – Да вы, что, сговорились все, что ли?

– Кто – все и куда – туда же? – с интересом спросила Марина.

– Все, – коротко и всеобъемлюще ответила я. – Мать, в первую очередь – я, дурочка, уже почти поверила, что мне, наконец, доверили своей жизнью жить. Так нет – опять отойди в сторону и посмотри, как это делается! И Анатолий уже на ее сторону переметнулся. А теперь и ты? Ты же ему сама, совсем недавно, говорила, что не нужно соломку подстилать, что мне все, что угодно, силам…

– Хм, – Марина кашлянула. – Ладно, touchée. Давай начнем сначала и представим себе, что я предлагаю тебе помощь. Не захочешь – откажешься. Чего от тебя мать хочет?

– Послушания. Повиновения. Беспрекословного. Как всегда, – без раздумий перечислила я. – Она же во всем лучше меня разбирается. Она даже лучше знает, как я себя чувствую и как должна себя чувствовать. Отсюда – как должна есть, спать, ходить… жить, одним словом. Я так надеялась, что она успокоится после того, как замуж меня пристроит, а теперь мне уже опять завыть хочется!

– А защитник твой, – вкрадчиво поинтересовалась Марина, – надо понимать, тоже мои слова о твоих обширных силах на ус намотал?

– А с чего ему возмущаться? – сардонически заметила я. – Он у них сейчас в молодцах ходит, ему – все дифирамбы с поздравлениями, это только мне – колония строгого режима… – Услышав свои слова со стороны, я вдруг опомнилась и замялась. – Хотя, если честно, против моей матери устоять… А он вообще растерялся – в первый же раз с таким поворотом в жизни сталкивается. Привык на авторитеты полагаться – вот и уговаривает меня, что у нее больше опыта. А она… Я не знаю – хоть бы она работала! Хоть бы у нее хобби какое-то появилось! Чтобы увлеклась чем-то и на меня меньше времени тратила!

– А вот в этом направлении можно было бы, пожалуй, подумать, – задумчиво прервала Марина поток моих истерических излияний. – Чем она вообще интересуется?

– Ничем, – мрачно буркнула я. – Кроме отца и дома. Ну, и меня, разумеется.

– Дом, говоришь… – протянула Марина, и вдруг оживилась: – А у них, по-моему, и сад есть? Как она с садом-то?

– Ну, занимается, – неуверенно ответила я. – Цветами, в основном. Розами. Но это же интерес сезонный…

– Это как сказать… – В голосе Марины появилась хорошо знакомая мне нотка изобретательного стратега. – Есть у меня клиенты – душевная такая пара, общительная, на садоводстве они просто помешаны… У нее что-нибудь необычное там растет?

– Да она каждый год что-то новое сажает! – воскликнула я с внезапно вспыхнувшей надеждой.

– Если хочешь, я могу им ее телефон дать, – раздумчиво предложила мне Марина. – Может, они сойдутся на этой почве, клуб любителей декоративных растений организуют…

– Только я ей позвоню сначала, – быстро вставила я. – Спрошу, можно ли телефон дать. Для приличия.

– Ради Бога, – без колебаний согласилась Марина. – Только невзначай спрашивай, чтобы не спугнуть ее.

– Конечно-конечно! – Мне уже не терпелось вступить в народно-освободительное движение. Кстати, и не только в свое собственное… – Вот бы еще и Галину мать к ним пристроить, – мечтательно произнесла я, решив, что если уж бороться за свободу, так для всех.

– А там что такое? – встревожено спросила Марина.

– Да ей тоже сейчас жизнь медом не кажется. – Совесть меня не мучила – я ведь не сплетничаю, а проявляю солидарность в борьбе за права человека. И его ангела, между прочим, тоже. О чем другие ангелы, похоже, и думать забыли.

– Странно, – напряженно заметила Марина, – а мне Тоша как будто говорил, что там – полный мир и согласие…

– Это раньше так было, – с удовольствием просветила ее я и в этом вопросе. – А теперь ее мать решила, что если Тоша не бросил о ней заботиться, значит, жениться должен. Или не морочить голову, как она высказывается. Галя, к счастью, даже не подозревает, что он все это слышит, но что дальше будет?

– Так, Татьяна, – помолчав, решительно заявила Марина, – давай проблемы по очереди решать. Сначала попробуем твоей матери развлечение подбросить, а там подумаем…

Мне невероятно понравилось это «попробуем» и «подумаем». Вот как настоящая дружба и понимание проявляются! Вовсе не обязательно мне указывать, что делать, или еще лучше – за меня делать. Можно обсудить со мной сложившуюся ситуацию, поинтересоваться, какой я из нее выход вижу, не отбрасывать его сразу как заведомо вздорный, выделить и мне поле деятельности – с доверием… Не то, что некоторые.

И вовсе незачем этим некоторым знать, как я собираюсь против назойливой опеки бороться. Чтобы эти некоторые не начали все мои действия изучать и тут же всякие противодействия придумывать. Тем более что эти некоторые сами признали, что не знают, как себя вести, чтобы всем спокойно и уютно было. И пусть они потом только попробуют возмутиться, когда я этот покой и уют сама организую!

Окрыленная полученной возможностью принести пользу всем вокруг, я позвонила матери прямо на следующий день. Когда мой ангел – так же, как и накануне – опять по бабушкиной просьбе в магазин уехал. Известие о том, что мои знакомые – страстно увлеченные разведением роз – очень хотели бы посетить оранжерею моих родителей, польстило моей матери. Она сказала, что с удовольствием поделится опытом с теми, кто им интересуется – сделав особое ударение на последней части фразы.

И она пропала. Она не звонила мне целых три дня! Чтобы держать руку на пульсе развития событий, я сама с ней связалась, отрапортовала, что у меня все в порядке, и поинтересовалась, как прошла встреча в оранжерее. Оказалось, что встреч прошло уже несколько, и не только в оранжерее, и что новые знакомые совершенно ее очаровали.

Эта тема неизменно возникала во всех наших последующих разговорах – существенно более редких, чем прежде. Помогало, наверно, и то, что я первым делом докладывала ей обо всех изменениях в своем состоянии, после чего она сдержанно хвалила меня за то, что я «наконец, повзрослела», и тут же пускалась в рассказы о своем… нет, не новом – первом в жизни увлечении.

– Ты знаешь, – однажды доверительно сообщила она мне, – мне никогда прежде не встречались такие глубокие, всесторонние люди. Они как-то умеют находить гармонию в жизни, умеют видеть, как все в ней взаимосвязано. Я очень многое у них почерпнула. Я начала понимать, что здоровый образ жизни включает в себя не только режим дня и питания, но и духовность, красоту, умение открывать себя бескрайней космической энергии и находить в ней совершенно неописуемое понимание мира…

Я только посмеивалась про себя. С радостью – и не только за себя, между прочим. С моей точки зрения, мать всегда была чрезмерно материалистом, ей всегда не хватало умения время от времени воспарить над бренной действительностью и глянуть на жизнь с некой высоты. А может, это умение мне в чрезмерных количествах досталось – и потому не вызывало у нее прежде ничего, кроме раздражения.

Сейчас же она ринулась в общество, в котором говорили о космической энергии и душевной гармонии, со всем пылом новообращенного.

Отец, как я поняла, в особом восторге не был, но поскольку дом и стол содержался в неизменной безупречности, а общалась она с новыми знакомыми, пока он на работе был, никаких возражений он не высказывал. Даже шутливо бросил как-то в разговоре с моим ангелом, что «когда быт на должном уровне организован, то и о духовном росте подумать не грех».

С лица моего ангела не сходило озадаченное выражение. Которое тоже вызывало у меня улыбку. Я-то ведь знала, с какой точки зрения он смотрит на неожиданное перерождение моих родителей. До сих пор он был глубоко уверен в их бесконечной приземленности, а также и в том, что до финальной прямой к ангельскому пониманию смысла жизни им еще идти и идти. Теперь же он выслушивал мои рассказы о поисках матери возвышенности в самых простых вещах с пристальным, каким-то профессиональным интересом.

Я же тихо радовалась успеху нашей с Мариной кампании по обеспечению всех миром и довольством в жизни.

Где-то через месяц, однако, жизнь вернулась на круги своя и, не остановившись на этом, пошла вразнос.

Глава 6.

Очередные медвежьи услуги

Я всегда любил свою работу. Из-за той великой роли, которую мне доводилось играть во время каждой жизни на земле. А также из-за полноты и яркости этой самой жизни. Ее полноты всевозможными чувствами, среди которых меня бросало то на гребень волны, то почти на самое дно. Особенно в последнее время, рядом с Татьяной.

Не скрою также, что меня уже давненько мучили сомнения во всесторонности нашей подготовки к этой самой работе. Многое мне казалось все более и более странным – невозможность контакта с коллегами, сокрытие информации о наших противниках, сведение всего опыта пребывания на земле к нескольким страницам сухого, сжатого отчета…

Но еще никогда в жизни пробелы в этой подготовке не вызывали у меня такого бешенства, как в тот день, когда Татьяна сообщила мне о ребенке!

Жизнь на земле полна неожиданностей. Постулат. Один из первых в элементарном курсе. Второй – к ним нужно быть постоянно готовым. Отлично. Каким образом я мог подготовиться к этому известию? Если даже сам факт таковой возможности относится к строжайше засекреченной информации!

Уже много раз я думал, что познал, наконец, все вершины и впадины человеческих эмоций. Глубоко познал – с Татьяниной помощью. Я уже знал, что такое кипеть от ярости, таять от блаженства, заикаться от смущения и искать где-то в районе коленей челюсть от удивления – одним словом, весь, как мне казалось, спектр. Наивный. Пункт о неожиданностях, наверное, для таких, как я, и поставили одним из первых в нашем курсе.

Поэтому, я думаю, нетрудно себе представить, что при известии о том, что у меня скоро родится ребенок, я слегка растерялся и не сразу нашелся, что сказать. Трудно, знаете ли, было искать, что сказать, когда от Татьяниных слов, как от взрыва противотанковой мины, меня подбросило вверх, перевернуло и – со всей несокрушимостью земного притяжения – швырнуло вниз. И даже не на исходное место, а на самое дно взрывной воронки – прямо головой в вязкое болото отчаянных мыслей о том, что мне теперь делать.

Почему меня к такому не подготовили? Где инструкции на случай хранения двух объектов в одном? Где начитка лекций по рациональной расстановке приоритетов? Где практические занятия по приобретению навыков воздействия исключительно на объект-носитель? Где перечень критериев, по которым следует отличать его потребности от потребностей его содержимого?

Признаюсь, тяжесть возникшей передо мной задачи сплющила мое самолюбие намного быстрее, чем я ожидал – я воззвал к Татьяне. Может, не так слова врача поняла? Или вообще пошутила? Есть у нее, знаете ли, такая привычка – напугать меня грозой, чтобы я не забыл зонтик взять…

Татьяна, добрая душа, принялась добивать меня камнями подробностей своего посещения поликлиники. Простые, даже будничные слова об уходе с работы, толпе врачей и долгой беседе с одним из них как-то незаметно вернули меня в привычное состояние собранности и готовности реагировать по ситуации. Сейчас вот только из этого кратера выбраться, а там, на поверхности осмотримся…

Что значит – она давно обо всем знала? Сорвавшееся у нее с языка признание вышвырнуло меня из кратера одним броском. Из отчаянного болота сомнения – в самую, что ни на есть, реальность. Куда уж реальнее, что она от меня что-то скрывала столько времени… Месяц? Она целый месяц от меня скрывала, что у меня производственная нагрузка вдвое увеличилась…?