Читать онлайн Рейнеке-лис. Ренар-лис бесплатно

Пересказ М.Л. Песковского

Предисловие к изданию 1902 г

В народе давно уже существует много легенд, сказаний и поверий о лисе.

В этих произведениях народного творчества лиса в ряду других животных обыкновенно олицетворяет собою хитрость и наклонность к обману; жертвою же ее проделок оказываются то кроткие ягнята, то простоватые медведи, то тупоумные ослы, то прожорливые волки и т. п.

Знаменитый немецкий поэт Гёте, заинтересовавшись этими народными легендами, собрал их в одно стройное целое и создал великолепную поэму под заглавием «Рейнеке-лис». Поэма эта сделалась одним из классических произведений всемирной литературы. Изданная первоначально по-немецки, она впоследствии появилась в переводе на все европейские языки и всюду признана одним из самых выдающихся произведений животного эпоса, т. е. такого рода поэтических произведений, в котором речи и поступки людей присвоены разным представителям животного царства.

В легкой, игривой, остроумной форме знаменитым поэтом представлены все приключения ловкого лиса, рассказаны его хитроумные проделки и затеи в среде других животных, большая часть которых попадает в ловушки, устроенные лисом, и становится жертвою своей простоты и наивности. Изображая жизнь этих животных, знаменитый поэт дал прелестную, полную ярких красок картину людской жизни. Животные действуют здесь как переодетые люди; их поступки и действия – поступки и действия людей, выступающие ярко и рельефно.

По меткому остроумию и оригинальности языка поэма Гёте может быть названа единственною в своем роде и поставлена наряду с бессмертными баснями Крылова в смысле серьезного воспитательного влияния.

Юные читатели, следя за приключениями хитрого лиса и от души смеясь над его проделками, легко угадывают, чьи пороки изображены под видом пороков четвероногих героев поэмы, и выносят из чтения немало поучительного. В этом отношении «Рейнеке-лис» является одною из таких книг для юношества, которые вполне отвечают педагогическим требованиям: чтение этой поэмы в одно и то же время развлекает, смешит и поучает. В этом одна из главных причин громадного успеха «Рейнеке-лиса», которым восторгается уже много поколений. Гёте, когда писал свою поэму, не имел в виду юношества. Но его поэма – безусловно, одно из тех произведений, которые могут быть признаны лучшим и образцовым чтением для юношества, если только применить ее должным образом к возрасту и развитию юных читателей, – как это и сделано в предлагаемом издании.

М.Л. Песковский

I. Жалоба королю на Рейнеке-лиса

Вот и Троицын день – один из самых приятных праздников.

Лес и поле покрылись изумрудною зеленью и расцвели. В кустах и рощах, на холмах и возвышенностях – всюду раздается резвое пение оживившихся птиц. С лугов несется аромат только что распустившихся цветов. По-праздничному сияет небо, и нарядно украсилась земля.

Король Нобель созывает своих придворных, и подвластные ему вассалы стекаются отовсюду с большим шумом. Ко двору направляется много знаменитых особ со всех сторон и концов, как, например, Лютке-журавль, Маркиз-сойка и другие высшие особы. Король решил держать двор во всем великолепии и блеске, собрав, прежде всего, всех своих баронов. Поэтому и было приказано всем явиться – от мала до велика.

Всем следовало быть налицо, но один все же не явился. Это – плут Рейнеке-лис. Множество разных проделок и буйств заставляло его держаться в стороне от двора. Как нечистая совесть боится дневного света, так и Рейнеке-лис боялся собравшихся. Ведь кроме Гримбарта-барсука, своего племянника, сына брата, Рейнеке всех обидел – все шли с жалобами на него.

Первым выступил с жалобою Изегрим-волк. Окруженный своими родственниками, кумовьями и друзьями, он предстал перед королем и держал такую речь:

– Мудрый повелитель! Простите, что я утруждаю вас! Вы благородны, могущественны и славны, вы никого не лишаете права и милосердия. Так сжальтесь над моим несчастьем, которое я потерпел от Рейнeкe-лиса с большим срамом! Более же всего сжальтесь над тем, что он бесчестно и часто позорит мою жену и причинил вред моим детям… Ах, он облил моих детей едкою грязью, так что трое малюток мучатся дома тяжкой слепотою. Впрочем, об этих злодействах давно уже всем известно. Был даже и день назначен для разбора этих жалоб. Рейнеке выражал готовность идти к присяге, да вдруг раздумал и спрятался в своем замке. Это хорошо известно всем здесь присутствующим. О государь! Невозможно ни рассказать даже и в несколько недель о кознях, причиненных мне этим плутом, ни описать их – так они многочисленны. Но оскорбление жены раздирает мне сердце, и я отомщу ему за это во что бы то ни стало.

Изегрим-вoлк замолчал с печальным видом. Тогда выбежал трусливый песик Вакарлос и начал разъяснять королю по-французски, как он обеднел и у него не осталось ничего, кроме кусочка колбасы, запрятанного в каком-то кустарнике, – но и этот кусочек украл Рейнеке-лис.

Рассердившись, выпрыгнул Гинцe-кот и заговорил:

– Да кто же из присутствующих здесь может быть в большей претензии на этого разбойника, чем вы, могущественный наш государь? Я говорю: кто же из находящихся в этом собрании – все равно, стариков или молодых – не боится Рейнеке-лиса больше даже, чем вас, государь? Жалоба же Вакарлоса – просто вздор. Мне ведь принадлежала колбаса! Много лет уже прошло с тех пор, как это случилось, – и мне тогда же следовало бы жаловаться. Я на охоту пошел; на пути, ночью, попалась мне какая-то мельница, а мельничиха спала; и – сознаюсь в этом! – я украл колбаску… Если Вакарлос владел ею, он мне обязан этим.

Затем вышел барс.

– Что помогут жалобы и слова! – начал он. – Мало в них пользы. Но довольно уже и того, что зло наконец доказано. Я смею утверждать, что Рейнеке-лис – убийца и вор. Никто более не сомневается здесь, что он способен на всякую низость. Для него безразлично, если бы даже сам уважаемый король, а с ним и все дворянство, вдруг лишились своего имущества и чести. Он, наверное, был бы даже рад этому, если б только ему пришлось попользоваться при этом… ну, хоть кусочком жирной индейки. Позвольте рассказать вам, как гнусно поступил он вчера с зайцем Лампе. Вот перед вами стоит сам заяц, никому не сделавший никакого вреда. Рейнеке-лис вдруг прикинулся благочестивым и стал поучать косого разным обрядам и всему, что нужно знать обыкновенному католическому священнику. Вот они уселись друг против друга и начали «Верую». Но, конечно же, Рейнеке не отказался от прежних проказ. Несмотря на объявленный нам королем мир и беспрепятственный пропуск всюду, Рейнеке вдруг схватил косого в острые когти и начал таскать его, ни в чем не повинного. В этот именно момент я проходил по улице. Меня очень удивило, что пение, едва начавшись, моментально оборвалось. Подойдя ближе, я тотчас узнал Рейнеке-лиса: он за горло душил зайца и непременно умертвил бы его, если бы, к счастью, я не подоспел вовремя. Вот сам косой. Посмотрите, какие язвы на этом богобоязненном муже, который никогда даже и в мыслях не имел кого-нибудь обидеть. Так неужели же, государь и все вы, присутствующее здесь, можете допустить, чтобы разбойник Рейнеке так дерзко издевался над миром и свободой, дарованными нам? О государь, тогда вам и вашему потомству придется выслушивать упреки от всех, кто ценит право и справедливость!

– Все это совершенно справедливо, – добавил волк Изегрим. – Нам не дождаться ничего путного от Рейнеке. Ах, зачем он до сих пор не умер! Это было бы самое лучшее для всех мирных граждан. Если и на этот раз простят ему, то в самом непродолжительном времени он будет так дерзок, как этого теперь даже и представить себе нельзя.

Рейнеке вдруг схватил косого в острые когти

Мужественным защитником Рейнеке-лиса выступил племянник его, Гримбарт-барсук, слывший за зверя фальшивого.

– Да, господин Изегрим, – начал Гримбарт, – старая и справедливая поговорка подтверждается: «Вражий язык на погибель». Конечно, бранные ваши слова не порадовали бы моего дядю. Но это пустяки. Будь он теперь здесь, при дворе, пользуйся он такою же милостью короля, как и вы, – вам, наверно, пришлось бы раскаяться за бранные речи и устарелые сказки. Лучше бы вы рассказали нам, сколько вы сами причинили вреда дяде! Многим из присутствующих небезызвестно, как вы вошли в союз друг с другом и поклялись жить вместе, по-товарищески. Это я должен рассказать, потому что однажды он подвергся из-за вас большой опасности. По улице ехал крестьянин с возом, наполненным рыбою. Вы, Изегрим, выследили его, и вам страшно захотелось отведать рыбки, а денег при вас не было. Вот вы и начали уговаривать дядю, чтобы он схитрил и лег на дорогу, словно мертвый. Как перед Богом, – это была смелая шутка! Ему ведь могло быть и не до рыбы!.. Подъехал крестьянин; видит в рытвине дядю и сейчас же решает ударить его. Но умник Pейнeкe не двигается, не шевелится, словно действительно мертвый. Крестьянин швырнул его на воз с рыбой, заранее радуясь такой находке. Так вот на что отважился мой дядя для Изегрима! Человек продолжал путь, а Рейнеке-лис сбрасывал рыбу. Волк же, прокрадываясь поодаль за ними, пожирал эту рыбу. Наскучило, наконец, дяде ехать, он поднялся, спрыгнул с воза и хотел также поесть рыбки. Но вся рыба была уже подобрана Изегримом, наевшимся до такой степени, что ему в самую пору было лопнуть. Он оставил только кости, которые и предложил Рейнеке.

А вот и другая проделка, которую также расскажу правдиво. Рейнеке-лис пронюхал, что у одного крестьянина имеется жирная туша свиньи, только что убитой. Он сообщил об этом волку. Они отправились туда, условившись честно разделить между собою и добычу, и опасность. Но опять-таки труды и опасность выпали на долю одного дяди: он и в окошко пролез, он же и добычу сбросил волку с огромными усилиями. К несчастью, собаки были недалеко, почуяли присутствие дяди в доме и страшно изуродовали ему шкуру. Израненный, он убежал от них, поспешно разыскал волка, пожаловался ему на свои страдания и потребовал своей доли. А тот и отвечает: «Я оставил тебе отличный кусочек. Ты будешь благодарен мне за него. Гляди же хорошенько: какой там вкусный жир!» И он принес «кусочек» – деревянную распорку, на которой туша висела в избе у крестьянина… Вся же туша была пожрана жадным, несправедливым волком. Разгневанный Рейнеке и слов не нашел; но не трудно понять, что он должен был чувствовать…

Да, государь, я мог бы перечислить более сотни подобных проделок волка с моим дядей, но считаю это излишним. Если потребуют дядю, он сам защитит себя лучше, чем я. Но смею заметить лишь одно. Вы, государь, и вы, господа, слышали, что волк говорил здесь о своей жене. Правда, семь лет уже, как мой дядя очень дружен с прекрасной Гиремундой, супругой волка. Она всегда обходилась с ним ласково и вежливо. Что же в этом дурного? Почему так расходился волк?..

– Дальше! – продолжал Гримбарт-барсук. – Теперь следует сказочка о зайце. Пустая история! Разве учитель не властен наказать ученика, когда тот непонятлив и ленив? Да если не наказывать мальчишек, не взыскивать с них за шалости, лень, непонимание и пороки – как же тогда и воспитывать… Песик Вакарлос тут же кричит, что у него, мол, за забором пропала колбаска. Уж лучше бы молчал! Как все слышали здесь, колбаска ведь была краденая! Значит, «как пришло, так и ушло», – и нечего тут пенять на моего дядю, что он отнял у вора добычу. Люди высшего круга непременно должны быть строги и суровы с ворами. Да если бы Рейнеке гораздо строже наказал Вакарлоса, то даже тогда был бы прав. Но он пощадил ему жизнь – пусть славит имя короля, потому что право лишать жизни принадлежит только королю. И как Рейнеке-лис ни старался, какие ни оказывал заслуги, – ни от кого не получил никакой благодарности.

С тех пор как нам объявлен королевский мир, никто не держит себя так, как Рейнеке. Он даже изменил образ жизни: ест только раз в день, живет отшельником, постится, носит власяницу[1] и давно уже совершенно отказался от дичи и вообще мясной пищи, – как об этом не далее вчерашнего дня передавал мне знакомый, бывший у Рейнеке. Он покинул свой замок Малепартус и строит себе для жилища пещеру. А как он похудел, как побледнел от голода, жажды и прочих строгих воздержаний, добровольно наложенных им на себя, – это вы сами увидите. И какой вред могут причинить ему разные обвинения! Явись он сюда, он не замедлил бы доказать свою невинность, посрамив противников.

Вдруг появился петух Курогон со всем своим родом

Едва Гримбарт-барсук замолчал, вдруг – к общему удивлению – появился петух Курогон со всем своим родом. Следом за ним на траурных носилках несли наседку Скороножку без головы и без шеи – лучшую из наседок… Струилась кровь ее, пролитая Рейнеке-лисом! Король должен был теперь все узнать! Когда храбрый петух Курогон подступил к нему с омраченным печалью видом, за ним последовали два других петуха, так же опечаленные. Оралом звали одного – и лучше его не было петуха между Голландией и Францией; другой из них – Запевало – сильный и храбрый молодец. Оба они несли по зажженной свече – они были братьями умерщвленной наседки и призывали проклятия неба на голову убийцы Рейнеке. Носилки же несли двое петухов помоложе, и еще издали можно было слышать их вопли.

– Мы жалуемся на неисправимое зло, милостивейший государь и король! – говорил Курогон. – Сжальтесь над нами! Взгляните, как я и мои дети поруганы! Все от Рейнеке-лиса мы терпим. Вот миновала зима; рощи, лужайки, цветы – все поманило нас к веселью, и я радовался за свое потомство, так весело проводившее со мною прекрасные дни. Десять молодых сыновей с четырнадцатью дочерьми так хотели жить!.. Все были здоровы и сыты, находя пищу в безопасных местах. Мы жили в богатом монастырском дворе, защищенном стеной. Там же было шестеро громадных собак; храбрые дворовые псы любили моих детей и стерегли их. Рейнеке же, вору, было досадно, что мы мирно и счастливо живем и избегаем его козней. Всегда ночью бродил он, бывало, около стен да в ворота подсматривал. Но собаки заметили это: они схватили его, наконец, однажды и попортили ему шкуру. Тем не менее он спасся, оставив ненадолго нас в покое.

Слушайте, однако, дальше. Проходит немного времени, – он является в образе монаха и вручает мне письмо с печатью. Я сразу узнал вашу печать на письме, а в нем значилось, что вы объявили прочный мир и зверям, и птицам. Рейнеке начал мне рассказывать, будто он стал монахом, дал обет отмаливать все свои грехи и раскаивается в них. Значит, больше нечего уж кому бы то ни было бояться его, поклявшегося никогда не есть мяса. Он дал мне рассмотреть свою рясу и показал нарамник[2], предъявил мне даже и свидетельство, выданное ему одним из начальников католических монастырей; наконец, чтобы окончательно убедить меня, показал мне под рясой свою власяницу. Потом он пошел и сказал: «Да сохранит вас Господь Бог! Мне же сегодня предстоит еще много дела, да, кроме того, надо прочитать еще молитвы», – и он даже назвал, какие именно молитвы нужно ему читать. Уходя, он, действительно, читал молитву, но думал в это время о том, как погубить нас. Я с восторженным сердцем поторопился рассказать своим детям о радостной вести в вашем письме, и все были обрадованы этим. Рейнеке-лис стал монахом – значит, нам нечего было более бояться за свою жизнь.

Он предъявил мне даже и свидетельство, выданное ему одним из начальников католических монастыре

Со всем своим семейством я вышел за монастырские стены – и мы были так рады свободе. Но… пришлось раскаяться: Рейнекe притаился в кустарнике. Выпрыгнув оттуда и заградив собою проход в ворота, схватил он лучшего моего сына, да и был таков… И не взвидели мы света! Отведав нашего мяса, он принялся охотиться за нами. Ни собаки, ни люди не в состоянии были оградить нас ни днем, ни ночью от его козней. Так, каким-то образом он перетаскал у меня почти всех детей: в живых осталось лишь пятеро, всех же остальных он передушил. О, сжальтесь над жестоким горем! Вчера он умертвил мою дочь… Собакам удалось отбить у него только труп. Вот он теперь перед вами! Это дело Рейнеке. Будьте же к нам милосердны!

– Ну, что же вы, Гримбарт, скажете нам? – промолвил король, обращаясь к барсуку. – Так-то постится ваш монах? Так-то он доказывает раскаяние? Если я проживу хотя бы один год, то Рейнеке-лис, конечно, должен будет раскаяться в своих поступках! Впрочем, к чему тут слова! Слушайте, глубоко несчастный Курогон! Бедной дочери вашей будут отданы все почести, какие только могут приличествовать ей, как умершей. Я прикажу петь песни по ней из поэта Вергилия. Тело ее мы с большим почетом предадим земле – и затем мы с присутствующими здесь подумаем о наказании убийцы.

По приказанию короля запели песни по усопшей. Долго было бы рассказывать, как, кто и что пели там. Тело зарыли в могилу, и на ней воздвигли прекрасный мраморный камень, отполированный, как стекло. Он был обтесан в виде большой толстой четырехугольной плиты, на верхней стороне которой отчетливо красовалась следующая надпись:

«Скороножка – наседка, лучшая из наседок, дочь петуха Курогона, убитая Рейнеке-лисом, покоится под этим камнем. Она была прекрасной хозяйкой. Свет да узнает, как злодейски и вероломно поступил Рeйнeкe-лис, и да оплачет Скороножку!»

Затем король созвал совет мудрейших для решения вопроса: как наказать за преступление, о котором только что стало всем известно. Советом решено было: отправить посла к лукавому злодею Рейнеке с требованием, чтобы он непременно предстал перед королем в первый же день заседания, когда соберутся все члены. Послом был избран Браун-медведь. Король Нобель сказал ему:

– Обращаюсь к вам как ваш повелитель, желая, чтобы вы успешно исполнили поручение. Предостерегаю вас, потому что Рейнеке коварен и зол; он будет опутывать вас разными хитростями, будет всячески льстить вам, обманывать вас…

– Положитесь на меня! – самонадеянно ответил Браун-медведь. – Будьте спокойны! Если он осмелится хоть в пустяках поднять меня на смех, то вот – как перед Богом: провалиться мне сквозь землю! – так лихо отплачу ему, что он не будет знать, куда деваться!..

II. Неудачный исход посольства

Гордо шел Браун-медведь, направляясь к горам через обширную песчаную дикую степь. Вот он, наконец, прошел ее и стал подходить, не торопясь, к тем горам, где Рейнеке охотился летом. Как Браун слышал, всего лишь день тому назад он развлекался здесь. Не мешкая, однако, Браун направился в Малепартус, где были прекрасные владения у Рейнеке-лиса. Из всех его укреплений и замков Малепартус был главнейшим и лучшим. В нем именно и укрывался каждый раз Рейнеке, замышляя что-нибудь нехорошее. Приблизившись к замку, Браун заметил, что он был очень крепко заперт. Постояв и подумав около ворот, Браун обратился к Рейнеке-лису:

– Дома ль вы, дядюшка, теперь? Я, Браун-медведь, пришел к вам как чрезвычайный королевский посол. Король требует, чтобы вы непременно явились на суд и отправились нынче же вместе со мною ко двору. Там каждому воздается должное по заслугам… В случае же упрямства с вашей стороны вам с жизнью придется проститься. Если вы останетесь здесь, вам мало пытки и плахи. Так поразмыслите, дядя, да и ступайте со мною. Иначе вам солоно придется!

Король требует, чтобы вы непременно явились на суд!

Рейнеке-лис, лежа, притаившись и слушая Браунову речь, размышлял про себя: «Как бы так устроить, чтобы отплатить деревенщине Брауну за грубые его речи?.. Надо обдумать это дельце!»

И он направился внутрь жилища, чтобы обшарить все закоулки. Нужно заметить, что замок его был выстроен искусно: везде дверки и норы, везде разнообразные ходы – длинные, узкие, одни с дверями, другие без дверей, – словом, все применено ко всевозможным обстоятельствам. Как только пронюхает, бывало, что его разыскивают за какие-либо плутни, – и укроется сюда. Нередко также в эти ловушки попадался какой-нибудь бедный зверек, – что, конечно, также было на руку разбойнику лису. Когда медведь замолк, у Рейнеке мелькнул вопрос: нет ли, кроме медведя, еще и других в засаде, пришедших вместе с ним? И вот, обшарив, все закоулки, лично удостоверившись, что Браун один, лис вышел к нему за ворота и проговорил:

– Милости просим, дядюшка! Извините, что заставил, вас так долго ждать! Все читал вечерние молитвы. Спасибо, что вы сами навестили меня: вы полезны мне при дворе, и я смело надеюсь на вас. Так будьте же как дома – милости просим! И не грешно ли, право, заставлять вас идти в такую жарищу и так далеко? Боже, как вы вспотели! Волосы ваши мокры… Вы еле дышите… Да разве же никого другого у короля не нашлось, что он выбрал вас, доблестного мужа, чтобы объявить мне свою волю в грозной форме? Но для меня ведь это еще лучше: уверен, вы не откажетесь замолвить за меня перед королем доброе слово. Хоть я и очень плох здоровьем, но решился завтра же отправиться с вами ко двору. Туда уж я давно собираюсь, но сегодня здоровье не позволяет мне предпринять такой далекий путь. К несчастью, кушанья вот поел я одного, и теперь болею: все резь в желудке…

– А что же это за кушанье такое? – спросил медведь.

– Мало принесет вам пользы, если назову его, – ответил Рейнекe-лис. – Скудно питаюсь я теперь, но переношу терпеливо. Не граф я, зверь неимущий, и если для бедняка не находится лучшей пищи, ешь, из крайности, и соты. А этого добра здесь вдоволь. Только из нужды я ем соты; именно от них я и страдаю желудком. Да и какое же может быть здоровье, если против желания наедаешься меда?.. А будь здесь другая какая пища, – так деньги платите мне – и то я не дотронусь до сотов.

– Ай, что я слышу! – воскликнул медведь. – Удивительный вы праведник! Поверьте, соты – прелестная вещь, и не всякий имеет возможность есть их. Соты, доложу я вам, лучше всех редких кушаний, и я их очень люблю. Достаньте, пожалуйста, мне сотов. Вы, право же, в убытке не будете, и я отслужу вам, дядя, за это.

– Вы не шутите? – переспросил лис.

– Да нет же! Ей-богу! – с хрипотой в горле промолвил медведь. – Я говорю совершенно серьезно.

– Если так, – сказал лис, – рад служить вам. Сила-мужик живет вон там, за горою, недалеко отсюда. Сотов у него такое множество, какого вы во всю свою жизнь не видывали.

Сильная алчность разобрала медведя. Даже слюнки изо рта потекли у него – так сильно захотелось ему сотов.

– О, покажите, – с волнением заговорил Браун, – покажите мне их скорее! Доставьте мне сотов, дядюшка, и я услужу вам! Право, хоть бы отведать, – я досыта не стану наедаться ими.

– Ну так идем! – сказал Рейнеке. – Вы получите соты. Хоть я и слаб сегодня на ноги, но моя дружба к вам, дядюшка, подкрепит меня в пути. Поверьте, никого нет в целом мире, даже между родными, кого бы я уважал так, как вас… Итак, идем! За это вы мне пригодитесь при дворе в день суда, чтобы вместе посрамить врагов. А медом я угощу вас так, что вы едва двинетесь с места.

Говоря это, хитрец думал о побоях крестьянина Силы. Рейнеке-лис шел вперед, Браун-медведь доверчиво следовал за ним.

«Ну, если удастся, – раздумывал лис, – я тебе отпущу такого меду, что и до зимы не забудешь!»

Наконец пришли они на двор к крестьянину Силе. Медведь был в восторге, подобно тем глупцам, которые слепо верят надежде. Вечер давно наступил.

Как и предполагал Рейнеке, Сила, плотник и прекрасный мастер, был уже в постели; на дворе у него валялся огромный дубовый чурбан, в который были загнаны два клина так, что образовалась при этом широкая щель.

– Дядюшка! Можете ли вы поверить мне, что в этом пне такое изобилие меду, какого и представить себе нельзя! – обратился лис к медведю. – Только морду воткните поглубже, как можно глубже. Но смотрите, не слишком много кушайте меду, а то, пожалуй, заболеете, как я.

– Да что вы? – возразил медведь. – Разве же я обжора? Известно, что во всем нужно соблюдать меру – во всех делах и поступках!

Таким образом, позволив одурачить себя, медведь всунул голову в щель по самые уши, отправив туда же и лапы. Лису же только это и нужно было. С большими усилиями он выдернул клинья – и Браун завяз в щели с головою и лапами, так что ни просьбы, ни крики не могли уже помочь ему. И, несмотря на силу и храбрость Брауна, слабый, но хитрый Рейнеке умудрился поставить его в такое ужасное положение – все равно что в плен взял. Зарычал и забился медведь, страшно работая задними лапами. Поднялся такой шум, что Сила проснулся.

– Что это значит? – изумился плотник и схватил топор на случай, если бы на дворе оказались воры.

Браун, конечно, был в ужасе. Голову сильно щемило, и от боли он рычал и метался. Но, как ни бился, – пользы никакой не было. Он был уверен, что настал его смертный час. Также думал и лис. Увидев вдали крестьянина Силу, он воскликнул:

– Как вы чувствуете себя, Браун? Только, пожалуйста, не ешьте много! Вкусно ли вам, дядюшка? Сила вот сам торопится угостить вас: после обеда винца вам намерен поднести. Кушайте на здоровье! – заключил Рейнеке и без оглядки пустился в свой Малепартус.

Пришел наконец Сила и, увидев медведя, начал созывать мужиков, бывших в корчме и распивавших вино.

– Эй, вы! – кричал он. – Сюда бегите! На мой двор медведь забрался… Ей-ей же, не лгу!..

Крестьяне гурьбою побежали на зов, хватая, что попадалось под руки: кто вилы с сеновала, кто грабли; один бежал с молотом, другие – с рогатиной, разным дубьем и дрекольем. Патер и причетник тоже бежали бить медведя. Ютта, кухарка священника, известная мастерица готовить кашу, как никто другой, также не отстала от прочих: вооружившись прялкой, бежала драть шкуру с злосчастного зверя.

Услышав поднявшийся гвалт и шум, мучимый ужасом и болью, медведь с силой вырвал из щели голову, содравши и оставив в расщелине шкуру со всей морды до самых ушей. Положительно, злополучнее зверя никто не видал! Кровь струилась у него из головы, а пользы все же было мало: лапы ведь оставались еще защемленными… Стал он рваться, горемычный. С ревом выдернул лапы, но когти, кожа и даже часть мяса остались в щели чурбана…

Дорого обошлась злосчастному Брауну погоня за сотами! Колом засели они в горле несчастного. В путь он не в добрый час, что ли, вышел… Вся морда и лапы в крови; не может он встать на ноги, не может тронуться с места – ни ползти, ни идти. Между тем Сила бежит прямо к нему, а за ним и другие настигают его – несут ему гибель. Вот патер издали бросил в него большой дубиной и метко попал ему в самую спину. Браун заметался в разные стороны, но тут окружили его: одни кололи вилами, другие били дрекольем. Кузнец вооружился молотом и щипцами; иные соседи прибежали кто с ломом, кто с лопатой – и били, кричали и били, так что медведь в предсмертной уже тоске лежал…

Медведь с силой вырвал из щели голову

Никто не опоздал прибежать – все набросились на него. Больнее всех били широконосый Рудольф и кривоногий Шлеппе; Герольд же изо всей силы цепом молотил по медведю. Около Герольда топтался кум его, толстяк Кюкерлей, – и они с самым большим озлоблением напали на Брауна. Впрочем, и Квак вместе с Юттой не отставали от них. Талька же Лорден хватил несчастного зверя ушатом. Словом, все женщины и мужчины, бывшие здесь, желали смерти медведя.

Вот наконец градом полетели в него камни, и ему пришлось совсем плохо. А тут еще подскочил брат Силы и начал дубиной колотить его по голове. Не взвидел божьего света медведь, разом рванулся и бросился на женщин. Те закричали, шарахнулись в сторону: одни из них разбежались, другие упали в воду.

– Смотрите! – закричал в это время патер. – Там, внизу, кухарка Ютта плывет, а за нею и прялка! О, помогите, миряне! В награду за это выкачу вам две бочки пива…

Оставив замертво медведя, все бросились к воде спасать тонувших женщин. Когда мужчины удалились к берегу, Браун, изнемогая от боли и истекая кровью, кое-как добрался до воды. Он предпочитал утопиться, чем переносить побои и унижение. Плавать он не учился и был уверен, что кончит жизнь в быстрых волнах. Но, против всякого ожидания, он поплыл: течение благополучно несло его вниз по реке. Заметив это, крестьяне закричали.

– Для нас это останется вечным позором! – жаловались они, перебраниваясь в то же время с женщинами. – Сидели бы вы лучше дома! Смотрите: плывет ведь!..

Гурьбой подступили они к дубовому чурбану и, осмотрев его, нашли в нем кожу и шерсть, оставленные медведем. Весело рассмеявшись, они закричали ему вслед:

– Ты еще, дружище, попадешься в наши руки! Ты оставил нам в залог свои уши!

Так издевались над несчастным Брауном. Но он все же был рад, что хоть жив остался. В свою очередь, и он проклинал мужиков, бивших его, стонал от боли в ушах и пояснице и бранил Рейнеке за измену. С такими мыслями он плыл все дальше и дальше.

В незначительный промежуток времени медведь проплыл почти милю благодаря быстрому течению. Истомившись, он наконец выполз на берег, издавая стоны от боли. Более несчастного зверя никогда еще не бывало под солнцем! Он не надеялся прожить до утра – совсем было собрался уже помереть и воскликнул:

– О Рейнеке, злостная тварь, лживый, коварный изменник!..

В его воображении вновь пронеслись Сила, крестьяне, массивный дубовый чурбан, – и он еще раз проклял Рейнеке-лиса.

Между тем этот последний, употчевав дядюшку медом, вспомнил, что поблизости ему знакомо местечко, где водились куры. Мигом сцапав одну из них, он побежал с добычей к реке, чтобы насладиться ею сполна. Съев курицу, лис опять пустился по делам вниз по реке, потом остановился, напился воды и подумал:

«Ах, как я рад, что мне удалось так отделать медведя. Готов побиться об заклад, что крестьяне угостили его топором!

Браун – всегдашний мой враг. Теперь мы квиты с ним. Положим, дядей я называю его. Ну так что же? Теперь он уже умер – и я буду гордиться этим до конца дней моих! Он больше не будет сплетничать и вредить мне».

И вдруг в этот самый момент он видит у реки Брауна-медведя, лежащего в предсмертных страданиях… Словно кто в сердце ударил Рейнеке-лиса.

«О Сила! – вознегодовал про себя лис. – Грубый, неотесанный болван! Побрезгал прекрасной, вкусной и сочной пищей, которой никто не стал бы брезговать и которая просто сама лезла в руки к тебе. Хорошо, что признательный Браун хоть залог оставил тебе за угощение».

Видя медведя в крови, без сил, без чувств, почти без дыхания, Рейнеке воскликнул:

– Вас ли я вижу, дядюшка?.. Али что забыли у Силы? Скажите – я ему сейчас же дам знать о вас. Или не надо? Наверное, много вы меду у него похитили? Али пришлось расплатиться с ним по чести? Расскажите же, как все было? Да как вы славно расписаны! Что же такое случилось с вами? Полно, вкусен-то еще был мед? Впрочем, по этой цене сколько угодно продается его!..

Скажите, дядя, в какую это вы должность неожиданно попали, что таким красным убором увенчали вашу голову? Уж не стали ли вы настоятелем монастыря? Вероятно, цирюльник, когда брил вашу почтенную плешь, все задевал вам уши… Вижу, вы потеряли хохол, кожу со своих щек, да вдобавок и перчатки. Или вы развесили их где-нибудь?..

Несчастный Браун внимал ядовитым насмешкам, не будучи в состоянии вымолвить ни слова от боли и злобы и не зная, как помочь себе в этой беде. Но чтобы только не слушать бранных речей, он дотащился кое-как до реки, бросился в воду и поплыл, уносимый бурным течением. Выбрался несчастный на берег уже подальше. Там он лежал, мучился и рассуждал сам с собою:

– Хоть бы уж смерть поскорее! Решительно не могу ходить… Надо бы ко двору идти и рассказать все, что случилось, – а тут мучаешься по милости лиса, будучи еще покрыт срамом. Только бы мне оправиться – а уж я отплачу тебе, коварный Рейнеке!

Напрягая последние силы, он, наконец, через четверо суток дотащился до дворца и явился к королю, изнывая от боли. Король, заметив медведя в таком положении, воскликнул:

– Боже милосердый! Да Брауна ли я вижу? Что с ним приключилось?..

– Да, государь, беспримерно ужасно мое положение! – стонал медведь. – Разбойник Рейнеке-лис постыднейшим образом изменил мне!

– За это злодеяние я беспощадно отомщу ему! – гневно проговорил король. – Допустить, чтобы Рейнеке-лис подымал на смех и бесчестил такого барона, как Браун?! Нет, – клянусь честью и царством, королевской короной клянусь, что лис понесет кару за все то зло, которое оно причинил Брауну! Пусть не дотронусь я до меча, если не сдержу этой клятвы!..

Король отдал приказ немедленно же собираться совету, открыть заседание и назначить казнь за злодейство. Совет порешил, что, если королю угодно будет снова потребовать к себе лиса, пусть Рейнеке сам защищается против обвинений и жалоб. Кот Гинце может быть отправлен послом, потому что он умен, проворен и сметлив. Таково было решение мудрых советников. Король согласился с ними и обратился к Гинце:

– Оправдайте же выбор совета! – говорил он коту. – Если лис заставит посылать за собой и в третий раз, он навеки погубит не только себя, но и весь свой род. Если у него есть ум, пусть поторопится прийти. Лично передайте ему это. Всех других он презирает, но вашим мнением дорожит.

– Если бы только из этого могло выйти что-нибудь путное! – заговорил кот. – Но как пойду я к Рейнекe-лису и что я стану там делать?.. На все ваша воля, государь; но я полагаю, что лучше бы другого кого отправить к нему с поручением. Невзрачен я, мал ростом и слабосилен. Вот Браун и ростом взял, и силен – но не сумел же привести сюда Рейнекe-лиca; так как же мне-то браться за такое дело? Простите мне это замечание!

– Ты не упросишь меня, – возразил король. – Мы встречаем много малых зверей, но умных, ловких и хитрых, много больших, но глупых. Правда, не великаном ты смотришься – но умом взял.

– Ваша воля – закон для меня, – покорно ответил кот. – И если в дороге мне будет знамение с правой руки – удачно исполню поручение.

III. Новые посольства и отправление Рейнеке-лиса к королю

Гинце-кот успел уже пройти довольно много. Вдруг он увидел вдали Мартынову птичку и воскликнул:

– Ты счастье сулишь мне, добрая птичка! Сверни-ка с дороги и лети все правее!

Мартынова птичка вспорхнула и, распевая песню, села на дерево с левой стороны от Гинце-кота. Сильно взгрустнулось ему: он пророчил себе беду и несчастье, но, как это обыкновенно бывает, принялся ободрять себя.

Шел он, шел и, наконец, пришел в Малепартус. Видит: лис сидит на крыльце.

– Милосердый Бог да пошлет вам счастливый вечер! – с поклоном проговорил Гинце. – Король умышляет на вашу жизнь за то, что вы не хотите явиться на его суд. И он велел передать вам, чтобы вы немедленно явились к нему, так как в противном случае плохо будет всему вашему роду.

– Милости просим, племянник! – ответил ему лис. – Бог да услышит меня и никогда не оставит вас.

Король умышляет на вашу жизнь за то, что вы не хотите явиться на его суд

Но не то он думал, что говорил. В своем предательском сердце он подготовлял новые козни, и ум его был поглощен вопросом: какими бы средствами снова с бесчестьем спровадить посланника?

– Ну, племянничек-с, чем же потчевать мне вас? – говорил Рейнеке, обращаясь к коту по-родственному. – Право, на сытый желудок лучше спится. Сегодня я ваш хозяин, а завтра с утра отправимся ко двору. Так, разумеется, будет лучше. Из всей своей родни вас одного я люблю, вас только и уважаю. Прожорливый же Браун грубо со мною обошелся. Страшно он силен и зол, и я ни за что бы не решился отправиться с ним в путь. С вами же совсем иное дело – с вами я охотно пойду. Завтра, с рассветом, мы отправимся в путь. Вы одобряете мой план?

– По-моему, право, лучше было бы нам отправиться к королю немедленно и без всяких сборов, – ответил Гинце-кот. – По пути нам будут светить звезды и месяц; дороги исправны…

– Ночью дороги опасны, – возразил Рейнеке-лис. – Днем мы дружелюбно встречаемся со всеми, ночью же… Право, не всякая встреча безопасно сходит с рук.

– Так если останемся, как вы говорите, – что мы будем ужинать у вас?

– Бедно я живу, – отвечал лукавый Рейнеке. – Если вы останетесь, я принесу вам свежих сотов – сам выберу для вас наилучшие.

– Я никогда не ем сотов, – с негодованием ответил кот. – Если у вас в доме нет ничего повкуснее, дайте мне мышь. До мышей я страстный охотник, а соты вы поберегите для других.

– Как! Вы охотник до мышей? – с удивлением спросил лис. – Только слово cкaжите – и я на славу угощу вас мышами. Там по соседству, у патера, есть на дворе амбар, а в нем столько мышей, что не перевозить их возами. Могу вас уверить: я сам слышал, как жаловался патер, что нет отбоя от мышей.

– Сделайте милость, дядюшка, укажите мне это место! – проговорил Гинце-кот, подумавши. – Поверьте, для меня мышь вкуснее всякой дичи: я величайший охотник до мышек.

– Ну, если так, племянник, – ответил лис, – прекрасный ужин доставлю я вам. Не будем медлить, пойдем! Я знаю, как угостить вас.

Кот поверил и пошел за ним. Пришли к амбару патера, стали у глиняной стены. Рейнеке не далее как накануне проделал в ней лазейку и ночью, когда все спали, снял с насеста лучшую курицу. Мартын, сын патера, решил отомстить за это. Он хитро устроил в лазейке петлю со шнуром в расчете, что если и в другой раз придут сюда воровать – он рассчитается с вором за курицу. Рейнеке все это знал.

– Милый племянничек! – сказал он, обращаясь к Гинцe-коту. – Полезайте скорее в лазейку! Я же покараулю здесь, пока вы будете охотиться. Вы пропасть найдете там мышей. Чу! какой они свист поднимают!.. Поевши вдоволь, идите назад – я буду дожидаться вас. Я уж всю ночь проведу с вами. Завтра на заре мы отправимся в дальний путь, – так хоть веселой беседой мы будем сокращать его друг другу.

– Да безопасно ли лезть в эту лазейку? – усомнился Гинце-кот. – Ведь патеры бывают иногда очень предусмотрительны!..

– Ну кто ж это может предвидеть! – ответил коварный лис. – Если вы трусите – мы возвратимся; жена моя с честью примет вас и угостит домашней пищей. Конечно, мышей не будет, а все-таки будем сыты.

Вкусны ли, Гинце, мыши?

Но кот прыгнул уже в лазейку, стыдясь подозрений в низкой трусости, – и угодил прямо в петлю. Так-то угощал своих гостей Рейнеке-лис!.. Гинце, ощутив петлю на шее, так и обмер от страха. В лазейку он прыгнул с размаха, так что петля обвилась ему как раз вокруг горла. Он жалобно взмолился к Рейнеке-лису, стоявшему у самой лазейки. Радостно оскалив зубы и ухмыляясь коту, лис говорил ему:

– Вкусны ли, Гинце, мыши? Должно быть, жирны, не правда ли? Только бы Мартын проведал, что вы его дичью лакомитесь, – он принес бы вам горчицы. О Мартын – вежливый мальчик!.. Это, вероятно, при дворе у вас так поют за обедом?.. Что-то, право, не верится… Если бы Изегрим-волк так же в эту ловушку, как вы, со своею головою попался – он, разбойник, разом расплатился бы со мной за все свои козни!

С этими словами Рейнеке удалился. Но на этот раз он убежал не ради одного воровства. Разгульную жизнь, убийство, разбой и измену он считал позволительным делом для себя. Теперь он задумал совершить нечто в этом роде.

Он направился навестить волчицу Гиремунду, к которой питал дружеские чувства и от которой ждал узнать: в чем именно обвиняет его супруг ее – волк. Случай был удобный, так как волк Изегрим находился в это время при дворе. Лис прямо прошел на женскую половину, но оказалось, что Гиремунды не было дома. Ласково поздоровавшись с детьми волчицы, но сказав им, однако, несколько дерзостей, лис побежал дальше. Возвратившись домой с утренней зарею, Гиремунда спросила:

– Не приходил ли кто ко мне?

– Рейнеке-лис заходил к нам, – ответили дети и добавили при этом, что он оскорбил их бранными словами.

– Он мне заплатит за это! – с раздражением сказала Гиремунда и пустилась в погоню за Рейнеке, чтобы отомстить за нанесенное оскорбление.

Она знала, где бывал лис. Быстро нагнав его, гневно обратилась к нему:

– Что за оскорбительные слова вы, бессовестный варвар, сказали моим детям? О, вы раскаетесь в этом! – говорила она, яростно оскалив на лиса белые зубы и вцепившись ему в бороду.

Рейнеке пустился бежать от боли, но волчица догнала его. И чего только не произошло тут!..

Поблизости был развалившийся замок. Оба они побежали туда. Там, в одной из башен, была небольшая щель. Лис, хоть и с трудом, проскользнул через нее. Следом за ним и грузная, сильная волчица с размаху всадила голову в щель: рассчитывая тоже пролезть, она, как ни напрягала усилия, как ни билась, как ни ерзала, но только глубже входила в щель, завязла в ней так, что и вылезть, наконец, не могла. Заметив это, Рейнеке забежал стороною – и издевался над нею, как хотел. Ну и ругалась же волчица!

– Ты, – говорила она, – поступаешь как разбойник и вор!

Но хитрый Рейнеке-лис не знал ничего святого… Кое-как, однако, волчица высвободилась из трещины; злой же и увертливый плут лис был уже далеко.

Так-то хотела волчица Гиремунда сердце сорвать на злодее – но только увеличила тяжесть нанесенного ей оскорбления.

Обратимся, однако, к коту и посмотрим, что делал он, бедный.

Видя, что попался в петлю, он, по обычаю кошек, стал немилосердно кричать. Услышав это, попович Мартын вскочил с постели:

– Слава богу, недаром я устроил в лазейке живую петлю. Вот и попался вор! Так я же научу его честности…

Рассуждая таким образом, Мартын торопливо зажег свечу (в доме давно уже все спали) и разбудил отца и всю домашнюю прислугу криком:

– Лисица попалась! Пойдемте и убьем ее!

Вот и повалили гурьбою все, большие и малые, в том числе и патер, поднявшийся с постели и накинувший на плечи подрясник. Бежали со свечами, и впереди всех неслась кухарка. Схватив палку, Мартын напал на несчастного Гинце и начал бить его по спине, голове и лапам, причем вышиб ему, несчастному, глаз. Затем и остальные набросились на кота. Не отставал от других и сам патер – словно ночью забралась к нему в амбар шайка разбойников.

Кот собрался уже умирать. В страшном бешенстве прыгнул он, вцепился в ноги патера, больно кусая и царапая их, и причинил при этом ему увечье, отомстив таким образом за свой глаз. Вскрикнул патер от боли – и упал в обморок.

Кухарка по глупости завыла, что, видно, дьявол тут вмешался назло ей, бедной женщине. Она клялась и божилась, что готова отдать все свое имущество, лишь бы только не было такого несчастья с патером. Она отдала бы даже и клад, если бы он ей достался, – лишь бы патер ее был здоров, как прежде.

Так горевала она о приключившемся несчастье и увечье. С воем и плачем патера понесли в дом, все побросав и забыв Гинце в петле.

В страшном бешенстве прыгнул он и вцепился в ноги патера

Оставшись один, злополучный кот, избитый, едва живой и вот-вот готовый испустить дух, тотчас же принялся за шнурок и стал грызть его изо всей силы. «Уж не спастись мне от этой беды», – думал он. Но шнурок ему удалось перегрызть. О, как он был счастлив, убегая от места, где столько выстрадал… Моментально вышмыгнул он из лазейки и быстро пустился по дороге прямо ко дворцу, куда и прибыл рано утром.

«Черт тебя сунул поддаться хитростям Рейнеке-лиса, козням этого злого обманщика! – бранил себя Гинце-кот. – Вот и со срамом возвращаешься назад, с выбитым глазом и синяками на теле. Ну, и чего же достиг? Признаться – один стыд…

Гневом воспылал король, узнавши об исходе посольства Гинце. Он страшною смертью грозил лису. Опять собрал он всех своих старейшин. Сошлись к нему все бароны, все мудрецы – и он спросил их:

– Как укротить нам злодея?

Опять на Рейнеке-лиса обрушились обвинения, на которые Гримбарт-барсук отвечал:

– В этом судилище может быть много господ, не желающих добра лису, но едва ли кто-либо пожелает нарушить дворянское право. Нужно в третий раз пригласить на суд Рейнеке-лиса. Если он и тогда не явится, – суд будет иметь основание сильно обвинить его.

– Я уверен, – сказал король, – что из присутствующих здесь никто не решится отправиться к злодею третьим послом. Кто о двух головах здесь? Кто отправится еще раз рискнуть жизнью ради злодея, быть может, погубить честь и здоровье, а лиса все же не представить сюда? Боюсь, что никто не решится на это…

– Если государь позволит мне, – ответил барсук, – я сейчас же готов в посольство – что бы ни случилось потом. Угодно ли вам, чтобы я отправился от вашего имени, или же я явлюсь к Рейнеке-лису будто бы сам от себя, – я на все заранее согласен.

– Так отправляйся с Богом! – дал король свое соизволение. – Ты слышал теперь все обвинения – так смотри же, будь осторожен, он преопасный мошенник!

– Уж рискну я и навещу лиса, – ответил Гримбарт. – Авось и приведу его к вам.

Барсук отправился в путь, прямо в замок Малепартус. Там он застал лиса с женою и детьми.

– Здравствуйте, Рейнеке-дядя! – приветствовал его Гримбарт. – Муж вы ученый и мудрый. Всех нас удивляет, как вы королевскую волю презираете. Скажу прямо: насмеялись вы над нею. Но не пора ли перестать? Отовсюду только и слышатся одни обвинения против вас. Как родственник говорю я вам: пойдемте ко двору! Дальнейшие проволочки не помогут. Много жалоб накопилось на вас при дворе. Король в третий раз уже приглашает вас, дядя, к себе. Если же вы не явитесь, он к смерти приговорит вас. Подступит к вашему замку король с громадным войском вассалов и осадит вас здесь – только даром погибнете вместе с женой, детьми и всем вашим состоянием. Не уйдете вы от короля, и, поверьте, будет лучше, если вместе со мною отправитесь ко двору! Там уж как-нибудь – хитростью, искусной речью – вы можете поправить свое дело и избавиться от петли. И не при таких ведь обвинениях вы оправданными выходили из судилища и посрамляли своих врагов!

– Вы добрый совет подаете мне, – ответил лис, – самому идти ко двору и приняться за свое дело. Я крепко надеюсь на милость короля. Он ведь знает, как я полезен ему; знает он и то, что я всем прочим так ненавистен; двор без меня не может обойтись. И будь я в десять раз преступнее, я знаю, что, как только мне удастся заглянуть в очи королю и перемолвить с ним слова два, – тотчас укротится гнев его. Положим, много слуг и вассалов окружает его, много их входит в его совет, – но никто не близок его сердцу: все они там так себе, только числятся – и не умеют подать совета. За мною же, где бы я ни был, всегда остается последнее слово. И когда бы только король и все его мудрецы ни сошлись, чтобы решить какой-нибудь спорный пункт или обсудить щекотливый вопрос, – Рейнеке тут им необходим, без Рейнеке дело не ладится. Многих, конечно, зависть тревожит, – и вот их-то я и боюсь. Все они поклялись погубить меня, – и самые злейшие из них теперь при дворе! Это меня беспокоит. Больше десятка набралось их там, притом самых сильных; как же один я буду бороться со всеми ими? Вот почему я до сих пор не решался идти туда. Но, по-видимому, лучше мне с вами отправиться на суд и защищать себя. Этак мне и чести будет больше, чем в том случае, когда третьим отказом подвергну жену и детей страшной опасности, так что все мы можем погибнуть. Король – слишком большая сила в сравнении со мною, и все, что он ни прикажет, я должен исполнить. Посмотрю, нельзя ли мне будет как-нибудь примириться с врагами или вступить в какую-либо сделку…

Затем лис обратился к жене:

– Смотри же, жена моя Эрмелина, зорко следи за детьми, особенно же за младшим, Милашкой. В ротике его так и белеют зубки. Надеюсь, что весь он будет в отца. Да и другой, Забияка, также дорог мне. О, ты будь ласкова с ними все время, пока я в отсутствии! Я отплачу тебе добром за это, если счастливо вернусь к вам.

Отрекитесь от грабежа и кражи, от измены, лукавства и прочих подобных им пороков

Так отправлялся в дорогу чадолюбивый Рейнеке, так наставлял он жену и малолетних детей. Покинув дом без должного дозора, Рейнеке-лис предался мрачным мыслям. И часа не пробыли они еще в дороге, как лис обратился к барсуку:

– Милый, дражайший мой племянник, лучший мой друг! Признаюсь, что я начинаю страшиться. Я не могу отогнать ужасной мысли, что иду навстречу смерти. И все мои преступления, сколько я ни совершил их, – все встают предо мною. Ах, вы не поверите, как я тревожусь и мучусь! Я исповедаюсь вам, и вы выслушаете меня, грешного! Здесь поблизости нет другого духовника. Мне легче на сердце будет от этой исповеди – и легче будет предстать перед судом с чистой совестью.

– Прежде всего, – ответил Гримбарт, – отрекитесь от грабежа и кражи, от измены, лукавства и прочих подобных им пороков, потому что иначе исповедь ни к чему не послужит.

– Знаю, – ответил лис. – Так я начинаю, внимайте… Медведю, выдре и многим другим зверям я причинил большие обиды – охотно сознаюсь в этом и понесу за это наказание! Да и перед всеми зверями, сколько есть их на свете, я жестоко провинился – нельзя мне в том не сознаться. Дядю медведя я защемил в расщелине чурбана – и несчастный едва не истек кровью, претерпев при этом много побоев. Я повел кота на ловлю мышей – но он в петлю попался там, много выстрадал и потерял свой глаз. У петуха Курогонa я потаскал детей, не разбирая их возраста, – такими сладкими они мне казались… Даже король потерпел от меня: я разыграл над ним много злых и дерзких шуток, которые только теперь поняла королева.

Волк Изегрим был также безбожно поруган мною. Но всего не расскажешь, да и времени мало на это. Часто в насмешку дядей называл я волка, хотя мы вовсе и не в родстве. Раз – скоро минет тому уже шесть лет – он пришел ко мне в монастырь Элькмар, в котором я тогда смиренно проживал, с просьбой о помощи, так как он, дескать, задумал постричься в монахи. Это, как он говорил, было его призванием. Вот и стал он трезвонить в колокола, словно малый ребенок, восхищаясь звоном. Я же крепко связал ему канатом передние лапы. Стал он забавляться, звоня да трезвоня, учиться разным штукам, стоя на задних ногах. Звонит себе, да и только! Ну и задали же ему звону!.. Со всех улиц народу набежала тьма-тьмущая, от страха лица ни на ком нет[3]: недоумевают – откуда угрожает несчастье? И вдруг находят волка. Прежде чем он успел объяснить им о желании своем принять монашеский сан, народ изувечил его до полусмерти. Но это не образумило глупца – и снова стал он просить меня сделать ему тонзуру[4]; а я спалил ему темя так, что кожа сморщилась и кругом повыскакивали пузыри.

Стал он забавляться, звоня да трезвоня

Я много подстроил ему несчастий, пинков и побоев. Научил его ловить рыбу, но горько досталась она ему. Раз пошел он со мною (там же все, в Юлихе дело было). Мы подкрались к жилью патера, а патер был богатый: полный амбар ветчины у него, сало красовалось целыми кусками и много было соленой рыбы в глубоком корыте. После долгих усилий Изегрим проделал себе лазейку в каменной стене. Подстрекая его жадность, я понукал его – и он пролез через отверстие, по-видимому, легко и свободно; но там, как видно, не выдержал и так наелся через меру, что не мог уже вылезти назад. Ах, как бранил он лазейку! Впустила голодного волка, а сытому, злая, не хочет дать обратного пропуска. Я же между тем поднял в деревне гвалт и тревогу – всех переполошил и навел на след находящегося в плену волка. Вот как я это устроил. Побежал прямо к патеру. Он сидел за обедом; жирный, чудно изжаренный каплун[5] едва дымился у него перед носом. Мигом схватил я каплуна и пустился бежать с ним что было мочи. Патер, рассердившись, бросился было за мною, да как-то впопыхах опрокинул стол со всеми кушаньями и посудой.

– Бейте! Колите! Бегите! Ловите! – кричал рассерженный патер, поскользнувшись в луже (он не заметил ее) и растянувшись на полу.

– Бейте! – кричали и сбежавшиеся соседи.

Я побежал, и все повалили за мною, алча моей крови. Громче всех кричал патер:

– Что за безнравственный вор! Каплуна унес из-под носа!

Мигом схватил я каплуна и пустился бежать

Улизнув от них, я направился к амбару. Там, к сожалению, я должен был оставить свою добычу: мне было тяжело с нею. Тут толпа потеряла меня из виду, но нашла каплуна. Поднимая его, патер заметил в амбаре волка; увидел его также и народ.

– Бегите сюда и ловите! – кричал патер. – Я нашел другого вора: волк попался к нам в руки! Если он уйдет, – позор нам: он осмеет нас и одурачит, – чего доброго, сделает нас сказкой в целом Юлихе!

Что уж думал тут волк – не знаю. Но удары справа и слева, спереди и сзади вдруг посыпались на бедного Изегрима, причиняя ему раны. Страшно горланили все. Прибежали еще мужики – и, наконец, одолели волка: замертво пал он. Больнее этого он не бывал бит за все время, как живет на свете. Если бы на полотне изобразить все то, как он рассчитался с патером за ветчину, – вышла бы курьезная штука. Наконец, потащили его по топкой и грязной улице, по ямам и каменьям. В нем не было ни искры жизни. Он был весь перепачкан, бедный, и его с отвращением бросили в ров, наполненный грязью, считая мертвым. Долго ли находился он в таком унизительном состоянии, пока в себя не пришел, и как спасся потом – об этом уж я не знаю, да и после не мог хорошенько разузнать. Но, несмотря на все это, и года не прошло, как волк опять потом клялся мне в дружбе и верности. Только дружба-то недолго длилась. Я знал, зачем он клялся: сильно захотелось ему досыта покушать кур. Желая подшутить над ним, я с важным видом стал описывать ему одну балку, прибавив, что на ночь садятся на нее семь жирных кур с откормленным петухом. Вот раз ночью и повел я его туда. Пробило полночь, но подъемное окно, поддерживаемое легкой подпоркой, было еще открыто. Я раньше узнал об этом и сделал вид, что желаю первым прыгнуть в окошко, да замялся и предоставил волку первый шаг.

– Смело ступайте туда! – сказал я. – Если хотите сделать что-нибудь путное – будьте проворней! Клянусь, что много откормленных наседок вы найдете там.

Волк робко влез в окно и тихонько, ощупью, стал искать балку.

– Куда это завели вы меня? – сказал он, наконец, тоном, полным упрека. – Какие тут куры? Я и перышка не вижу здесь.

– Я сам съел тех, которые сидели спереди, – ответил я, – другие сидят теперь дальше. Все идите вперед, да только тише ступайте.

Балка, действительна, была узка. Я пропустил его вперед, а сам, оставаясь позади, все отставал, все приближался к окошку и тронул подпорку: окно с шумом захлопнулось, и ужасом обдало волка – и он грохнулся с балки наземь. Люди проснулись в испуге.

– Почему там окно упало? – спрашивали они друг друга.

Наскоро встали, мигом зажгли огонь, увидали волка в углу и принялись бить его. Уж то-то лупили, лупили толстую шкуру его! Удивляюсь, как он остался жив!

Во всем я исповедался вам, что только мог припомнить и что так тяжело угнетало мою душу, – закончил Рейнеке-лис. – Дайте же мне отпущение в грехах! Я покорно исполню все, что ни положите вы на меня в наказание за грехи мои.

Гримбарт знал, как в подобных случаях нужно действовать. Он на ходу отломил ветку и сказал:

– Дядя, ударьте себя по плечу этою веткой три раза, на землю положите ее так, как я вам укажу, и, трижды перепрыгнув через нее, смиренно приложитесь к ней. Возложив на вас такое наказание, я навек отпускаю вам все грехи и проступки, прощаю вам все, что вы сделали.

Окно с шумом захлопнулось, и ужасом обдало волка

Когда Рейнеке-лис добровольно исполнил все, что ему было сказано, Гримбарт продолжал:

– Докажите исправление добрыми делами, прилежно читайте псалмы, чаще ходите в церковь и усердно соблюдайте посты в показанный день. Наставьте на истинный путь того, кто попросит вас об этом, давайте милостыню бедным, клянитесь оставить непристойную жизнь, грабеж, разбой, измену, – и вы непременно достигнете спасения.

– Хорошо, – ответил лис, – я готов произнести клятву!

Так исповедался Рейнеке. Они продолжали путь, направляясь ко двору, и вышли наконец на луг, поросший сочною травою. Справа виднелся монастырь с зубчатою оградой. Монахини там день и ночь молились в храме; на подворье же они держали немало хохлатых наседок, двух петухов и орду откормленных каплунов, ходивших за монастырские стены отыскивать себе корм. Рейнеке-лис часто посещал их и сказал барсуку:

– Мы сократим путь, если пойдем мимо монастырских стен.

А сам думал о курах, гулявших в поле без присмотра. Гримбарт и лис прямехонько направились к беспечной птице. Тут хищные глаза у плута лиса совсем разбежались. Сильно приглянулся ему один откормленный петушок, гордо гулявший с другими. Нацелившись в него глазом, лис быстро подскочил к нему – и мигом перья полетели вокруг.

– Так-то поступаете вы, погибший дядя? – стал укорять его всполошившийся Гримбарт. – Как, вы хотите ради курицы снова впасть в смертный грех, только что исповедавшись? Хорошо же покаяние!..

– Злого умысла я не имел, – ответил лис. – О мой возлюбленный племянник! Молите Бога скорей, да простит он мои прегрешения! О, я не буду делать этого впредь, зарекаюсь!..

Я молитву читаю за упокой всех наседок, петухов и цыплят

Обогнув монастырь, они вышли на большую дорогу. Им нужно было всходить на узкий мостик, и лис опять обернулся взглянуть на кур. Он напрасно крепился: если бы кто снес ему голову, она сама полетела бы к разгулявшимся курам – так сильно было его желание.

– Куда же вы, дядя, глаза распустили? – вскрикнул, заметивши это, Гримбарт. – Какой вы ужасный обжора!

– Вы ошибаетесь, племянник, – отвечал лис, – не судите поспешно и не мешайте мне молиться. Я молитву читаю за упокой всех наседок, петухов и цыплят, которых я много похитил около этой обители, у этих почтенных монахинь.

Гримбарт-барсук молчал, а Рейнеке-лис не мог оторвать глаз от кур, пока их можно было видеть.

Немного уж оставалось пути. Завидев вдали королевский замок, лис начал беспокоиться. Он сознавал, что за ним было много грехов.

IV. Рейнеке-лиса осуждают на казнь

Лишь только пронеслась весть при дворе, что лис действительно сам идет, – все большие и малые звери вышли посмотреть на него. Не много было между ними доброжелателей, но зато очень много лютых врагов лиса. Впрочем, это казалось Рейнеке не слишком важным (или он так притворялся), и бодро, безо всякого смущения, шел он с племянником Гримбартом по главной улице. Он так гордо выступал, словно стал королевским сыном, притом совершенно чистым от всех обвинений. Таким явился он к королю и предстал перед ним, окруженный всем двором. Умел же он казаться спокойным!

– О благородный король, наш великий повелитель! – заговорил Рейнеке-лис. – Вы великодушны и могущественны, вы первейший из всех по храбрости, высокому своему сану и благородству. Я прошу вас удостоить меня вниманием. Смело могу сказать, что вы не видали слуги вернее и бескорыстнее меня. За это именно многие здесь, при дворе, и нападают на меня. Если бы вам казалась вероятною ложь моих врагов, я мог бы лишиться вашей милости, чего все здесь желают. Но, к счастью, вы взвешиваете каждое слово, жалобам внимаете так же, как и защите. И если я оклеветан пред вами, все же я спокоен и полагаю, что верность моя вам известна и что я страдаю за преданность вам.

Таким явился он к королю и предстал перед ним, окруженный всем двором

– Замолчите! – промолвил король. – Лесть не поможет вам. Ваши злодейства велики, и вы подлежите казни за них. Разве вы соблюли мир, дарованный мною зверям и закрепленный мною клятвою? Смотрите: перед вами петух Курогон. Вы, коварный разбойник, съели его детей одного за другим… Преданность же мне вы, вероятно, хотите тем доказать, что враждой оскорбляете мой сан и шельмуете моих слуг? Браун-медведь едва ли останется в живых, а Гинце-кот потерял здоровье. Но мне нет пока надобности говорить: здесь обвинителей много – и много против вас очевидных улик. Едва ли вы в состоянии будете оправдаться.

– Государь! – отвечал лис. – Разве я виноват в том, что Браун-медведь в крови и израненным возвратился к вам? Ведь он сам надумал залезть к крестьянину Силе за сотами, где на него и напали мужики с дубьем и дрекольем. Что же? Ведь он силен – сам мог помериться с ними. Он достиг бы воды раньше, чем его избили, если бы, как храбрый мужчина, грудью стал за себя. Разве я виноват, что Гинце-кот, почетно принятый мною и угощенный по средствам, не мог удержаться от воровства – ночью прокрался в жилище патера и там получил неприятность? Виноват ли я, что так глупо они поступили? Нет, это могло бы помрачить блеск вашей короны! Хоть теперь и разъяснилось все дело пред вами, вы можете поступить с вашим слугою, как хотите – в пользу мою или во вред: во всем ваша воля. Изжарить, ослепить, повесить или голову снять с меня вам будет угодно – я на все готов хоть сейчас. Все мы ходим под вами – всех нас держите вы в своей власти. Могущественны вы и велики. Что же будет, если слабый вздумает бороться с вами? А если вы меня и казните – право же, немногого добьетесь! Но пусть будет что будет: я готов умереть за правду.

Вмешался тут и баран, Беллин по прозванию:

– Настало время! – сказал он. – Мы все с жалобою к вам, государь наш.

Пришел также Изегрим-волк, окруженный своими родными, Гинце-кот, Браун-медведь и стада разных других зверей. Явился осел Больдевин с косым зайцем Лампе; прибежал пес Вакарлос с бульдогом Рином. К ним примкнула Метке-коза и Гермен-козел; явились также белка и горностай. Вол с лошадью не замедлили прийти; а дальше виднелись и другие звери из разных мест, как то: лань и олень, бобр, куница и кролик. Все гурьбою вошли, теснясь, толкая друг друга. Прилетела цапля Бертольд, и Маркиз-сойка, и долговязый Люткe-жypавль; селезень Тибке и гусь Альгайд приказали доложить о себе королю; было тут еще много других зверей и птиц. Жалобно пел скорбный петух Курогон со своей небольшой семьей. Слетелось столько птиц, сошлось столько зверей, что всех невозможно и перечислить.

Все приступили к Рейнеке в надежде, что выйдут наружу его злодеяния и он примет за них возмездие, – и подошли к королю со свободной, беглой речью. Страшно росли жалобы, и всюду слышались рассказы о давнишних и новых злодействах Рейнеке. Такого обилия жалоб, такой массы преступлений и обвинений никто никогда еще не слыхал во время суда перед троном. Рейнеке-лис был спокоен и ловко отделывал всех обвинителей. Начнет говорить – так и польется блестящая речь в его оправдание, поражая всех истиной. Он умел все отклонить, все представить в ином свете. Если послушать его, так он не только прав, но еще и сам может всех обвинить и опозорить. Но наконец восстали все истинно честные – и уличили злодея: все его преступления явно вышли наружу.

Приближался конец для лиса, так как в совете порешили в один голос: «Рейнеке-лис заслуживает лютой смерти! В силу закона взять, связать его крепко и повесить, чтобы он позорною смертью искупил все свои преступления».

Тут уж и убедился лис, что дело кончено, что речи ему немного помогли. Сам король, поднявшись с трона, произнес над ним приговор. Перед глазами хищника вдруг промелькнул жалкий и позорный конец его. В это время его уже схватили и крепко связали.

Пока связанный Рейнеке молча стоял, а враги торопились поскорее вести его на казнь, друзья его – Гpимбарт-бapcyк, Мартын-обезьяна и много других близких ему зверей были грустны и толпились с печалью на сумрачных лицах. Они с явным ропотом выслушали решение совета и опечалились больше, чем можно было ожидать. Нужно заметить, что Рейнеке был одним из первых баронов, и вдруг всего лишился – могущества, чести, дворянства – и осужден на постыдную смерть. Как же не смутиться тут всем родным? Они гурьбою вышли в отставку и все, сколько их было, удалились, распростившись со двором.

Королю неприятно стало, что его оставили вдруг столько рыцарей. Он увидел, что у лиса было довольно родни, которая удалилась теперь, будучи огорчена ожидавшею его смертью. Позвав одного из своих приближенных, он заметил ему:

– Правда, Рейнеке зол, но нельзя не признать, что двор не может обойтись без многих его доброхотов.

Но волк Изегрим, Гинце-кот и Браун-медведь с жаром хлопотали около узника, старались поскорее привести в исполнение наказание над своим врагом – и вывели Рейнеке в поле, где возвышался эшафот.

– Ну, господин Изегрим, – обратился озлобленный Гинце к волку, – припомните искусство, ненависть, злобу и козни, с какими Рейнеке повесил вашего брата. Как он весело шел тогда с ним к эшафоту! Вы тем же отплатите ему теперь. Подумайте и вы, Браун, как он обесчестил вас, как у Силы на дворе он предательски отдал вас в руки злой деревенщины – баб и мужиков, предал вас побоям и поруганию. Об этом везде идут толки. Не спускайте глаз с него и крепче держите. Ведь если он увернется от нас или кознями и хитростью как-нибудь освободится от виселицы – право же, мы никогда не дождемся отрадной минуты отмщения!

– Что слова-то тратить понапрасну! – ответил волк коту. – Скорее дайте мне крепкий шнурок, чтобы сократить ему муки!..

Так говорили они между собою, ведя Рейнеке-лиса к месту казни. Рейнеке слушал их молча, но наконец заговорил:

– Странно, что вы, ненавидя меня и пылая местью, не знаете, как приступить к делу. Ваш приятель Гинце-кот мог бы дать вам хороший шнурок. Он сам уже испытал его, когда ночью ходил в жилище патера за мышами. Вы же, Браун, и вы, Изегрим, чересчур уж спешите повесить меня. Но смотрите, удастся ли?..

Король со всем своим штатом также отправился на место казни. К ним примкнула и королева с своей свитой. Позади них была толпа бедняков и богатых. Всем хотелось взглянуть на казнь разбойника лиса.

– Еще несколько минут – и мы покончим со злодеем!

Волк между тем толковал со своей родней и друзьями, уговаривая их теснее сомкнуться друг с другом и не спускать глаз с коварного Рейнеке-лиса, – так велика была боязнь, что он уйдет от них. Особенно же жене своей волк беспрестанно повторял:

– Смотри же, жена, крепче держи его, злодея. Если он уйдет от нас, мы просто погибнем от срама!

И медведю он сказал:

– Как вас-то позорил он всегда! Сегодня вы можете щедро расплатиться с ним за все. Кот полез уже и закрепляет там наверху веревку. Вы же помогите мне лестницу приставить. Еще несколько минут – и мы покончим со злодеем!

– Только приставьте лестницу, – ответил Браун, – а я уж подержу ее вам.

– Как вы все хлопочете, – заметил Рейнеке, – чтобы скорее повесить меня! Нет чтобы защитить меня, стать за меня горою, облегчить мою участь своим состраданием. Я, пожалуй, просил бы о пощаде, но какая в этом польза? Изегрим зол на меня: он даже свою жену подучивает не сводить с меня глаз, чтобы я не убежал. Но припомни она былое – и не стала бы вредить мне! Если же мне суждено умереть, – я бы желал, чтобы скорее все было кончено. Тоже ведь было и с моим отцом, но быстро все прошло, да и меньше народу любовалось его смертью. И что же? Если вы еще будете медлить – не оберетесь срама!..

– Слышите, – сказал медведь, – как дерзко злодей говорит с нами? Так поспешим же, друзья. Наступает конец лису…

– Я вижу перед глазами смерть свою…

Рейнеке же в это время думал в страшной тоске:

«Ах, если бы мне выдумать теперь что-нибудь поновее да получше, так, чтобы король, умилившись, отложил казнь. Троих же заклятых врагов моих, которым я причинил много вреда и которые так сильно желают моей смерти, оставил бы ни при чем!.. Надо обдумать все это, авось и есть еще средство. Чего доброго, как раз потеряешь жизнь: опасность слишком близка. Но как спастись?.. Все беды вдруг обрушились на меня. Король разгневан; друзья удалились; враги же ожесточены и сильны. Немного же я успел. Я всегда мало уважал королевскую власть и разум всех его мудрецов. Но, как ни велики мои провинности, я все же рассчитывал отвратить от себя беду. Только бы удалось мне как-нибудь заговорить – тогда уж, наверное, меня не повесят. Не буду терять надежды: может быть, что-нибудь и удастся?»

И вот с лестницы уже, то есть перед самой виселицей, Рейнеке обратился к народу:

– Я вижу перед глазами смерть свою: мне нет уже избавления от нее! Об одном прошу всех вас, кто слышит меня здесь: прежде чем расстаться с жизнью, мне бы хотелось открыто исповедаться перед вами, чистосердечно сознаться во всех прегрешениях, чтобы обвинение не пало напрасно на кого-нибудь в таком преступлении, которое втихомолку было совершено мною. Этим я хочу оградить вас от напастей в будущем. Верю и надеюсь, что Бог наградит меня за этот поступок.

Многие ощутили жалость в своем сердце.

– Просьба не велика, да и жить осталось не много! – слышался говор в толпе.

Обратились с просьбой к королю, и он позволил выслушать Рейнеке-лиса. Этот последний почувствовал облегчение: перед ним мелькнула надежда избавиться от виселицы. И, вполне оправившись, он продолжал.

– Бог да поможет мне! В этом собрании я не встречаю никого, кто не был бы обижен мною. Еще бывши совсем маленьким ребенком, едва отвыкнув от груди, я стал водиться с обществом маленьких ягнят и резвых козляток, бегавших на воле вокруг сада. Блеяние их молодых голосов восхищало меня. Вдруг я почувствовал однажды непреодолимую потребность в лучшей пище – и скоро узнал ее на деле. Раз я до смерти укусил ягненка и напился его крови. Вкусной мне показалась его кровь! Я умертвил еще четверых младших козлят и съел их. А затем стал упражняться и дальше: не щадил ни гусей, ни кур, ни уток, ни цесарок – где бы они мне ни попадались; многих просто зарывал в песок, если аппетит проходил, и мне не хотелось пить.

А вот и еще приключение. Однажды зимою на Рейне я познакомился с волком. Он караулил там добычу. Тотчас начал волк уверять меня, что он в родстве со мною, и даже смог по пальцам высчитать степень родства. Я не спорил с ним, и мы заключили союз и поклялись всегда быть вместе, как братья. К сожалению, дружба эта принесла мне только вред. Мы вместе обошли все окрестности. Он все крал помногу, а я – понемножку. По условию между нами все добываемое должно бы быть общим, но таким оно никогда не бывало: он произвольно делил все, и никогда я не получал половины. Да то ли еще испытал я! Если он крал теленка или добывал вола, если я заставал его среди изобилия, если, например, он пожирал только что убитую им козу, а недорезанный еще козел бился у него под когтями, – волк огрызался на меня, злился и гнал прочь, оставляя себе мою часть. И большая ли, малая ли доставалась нам добыча, – он всегда поступал со мною таким образом. Если сообща случалось нам одолеть быка или зарезать корову, тотчас являлась волчица с непомерно жадными волчатами, и они бросались на добычу, отгоняя меня от нее. Если же доставалась мне хоть косточка, так и та уже была обгрызена и обглодана. Все это я вынужден был терпеливо сносить!

Но, благодарение Богу, голода, однако, не терпел. Тайно кормился я благодаря кладу – золоту и серебру, зарытому мной в одном месте. Там довольно было с меня! Этих сокровищ не свезти и целым возом, хотя бы он семь раз возвращался за ними.

Услышав речь о кладе, король обратился к лису и спросил:

– Откуда у вас этот клад?

– Тайны той не скрою от вас, – ответил лис. – Да и что мне теперь в ней? Ведь не унесу же я с собою на тот свет драгоценностей! И, если повелите, я все правдиво расскажу вам: пусть все наконец будет обнаружено! Право, за все сокровища мира я не решился бы дольше скрывать эту тайну, так как клад – достояние ворованное. Множество лиц сговорились умертвить вас, государь; и если бы в этот момент клад не был похищен мною, вас бы не стало. Это обстоятельство следует заметить! От этого клада зависят ваша жизнь, корона и счастье. Клад был похищен у моего отца, – и это повергло бедного старика в крайнюю нужду, причинило ему преждевременную смерть, а может быть, и вечные муки. Но зато вам все это принесло пользу.

Королева с ужасом слушала странные речи о какой-то загадочной тайне, о кладе, об измене и намерении умертвить мужа.

– Рейнеке! Я не понимаю вас! – вскрикнула она. – Подумайте: вам предстоит длинный путь! Так очистите же вашу душу искренним, чистосердечным признанием: расскажите нам всю правду и подробно разоблачите ужасный заговор!

– Довольно, – перебил ее король. – Рейнеке может сойти с виселицы и подойти ближе ко мне. Я должен все узнать, так как дело касается именно меня.

Королева с ужасом слушала странные речи