Читать онлайн Волчья луна бесплатно

Домой, к бабушке

Лиходеевы часто переезжали из гарнизона в гарнизон. И когда глава семьи, Василий Петрович, получил звание генерала, его семье выдали квартиру в Москве, где они осели окончательно. Первый сын Лиходеевых, Петр, пошел по стопам отца. Он завел семью и служил во Владивостоке. С родными виделся онлайн и по праздникам прилетал с женой домой к родителям. Еще у Лиходеевых родилась дочь.

По русским стандартам Анна – так звали жену Василия – родила второго ребенка поздно, в сорок лет. Дочку назвали Ульяной. Девочка родилась светленькой – ее кожа была практически белой, через нее просвечивали кровеносные сосуды. Волосы на голове были тоненькие и ярко рыжие, а глаза у ребенка с рождения были зелеными. Мать сразу заметила, что они меняют цвет в зависимости от настроения дочери. Анна боялась признаться, что это немного пугало ее.

Каждое лето девочка проводила в Самарской области, в деревне Аскулы у бабушки. Дом, семейное гнездо Лиходеевых, был старинным. Петр Кузьмич Лиходеев, пра-пра-прадед Ульяны, построил его в начале двадцатого века. Два этажа – каменный и деревянный, резные наличники, красная черепичная крыша. Дом сильно отличался в деревне. И хоть и было ему уже лето сто, но внутри были обустроены все удобства. Электричество, интернет, газ и водопровод. Все комнаты, кроме спален, были обшиты и отштукатурены. В спальнях же, старшая Лиходеева, любившая все натуральное, оставила деревянные стены. Она только покрыла бревна лаком и выбелила их.

Уле очень нравилось проводить время с бабулей, слушать ее рассказы, ходить с ней в лес, собирать травы, грибы, ягоды. Ей нравился воздух бабушкиного дома, древесный и травяной запах, бабушкины припасы, связки сухих трав и цветов, вечерние посиделки за чаем на веранде. Девочка всегда тянулась к бабушке и каждое лето в Аскулах воспринимала как небольшое приключение, а бабушка с детства учила внучку «тайным» – так она всегда говорила – знаниям.

Хоть летом и полно было ребятишек в Аскулах, но с Улей никто не дружил и обходил ее стороной, а иногда в спину кричали: «Ведьма! Ведьма! Ведьма! И бабка твоя ведьма!!!» И все это из-за ее внешности. Девочка поначалу обижалась, расстраивалась. Белая кожа, зеленые глаза и ярко-рыжие волнистые волосы, миниатюрная, небольшого росточка. "Ты моя принцесса фейри", успокаивала бабуля внучку, рассказывала истории о дивном маленьком народце, живущем в далекой Ирландии. Благодаря этим рассказам, да и будучи мудрой не по годам, Уля перестала обращать внимание на глупых людей и просто приезжала к бабушке помогать по хозяйству. Девушка выросла, поступила учиться в медицинский университет и со временем перестала ездить к бабушке.

Лет пять девушка не видела свою бабушку, но они говорили по телефону почти каждый день. И вот после защиты диплома, вернувшись домой, Ульяна узнала, что бабушка сломала руку. Родные вместе с приехавшим в гости старшим братом будто ждали Ульяну. Начали решать, кто поедет присматривать за старшей Лиходеевой. И у всех вдруг появились причины отказаться от этого.

Бабушка Ульяны со стороны отца, Марья Ильинична Лиходеева, была миниатюрной старушкой восьмидесяти пяти лет. Маленькая, сухенькая, рыжеволосая – она хоть и была старой, но оставалась крепкой и энергичной. Занималась йогой, свободно ориентировалась во всемирной паутине. Да к тому же слыла среди односельчан ведьмой. Знала травы, делала натуральную косметику и вела хозяйство. «И это в ее-то возрасте!» – каждый раз восклицал ее сын. Бабуля жила в единении с природой и самой собой. Ну а Ульяна с ней все могла обсудить как с лучшей подругой, поделиться тем, чем и с матерью не делилась.

И вот вся семья собралась в гостиной судить да рядить, кто же поедет в Аскулы.

– Вы же знаете, что я со своей матерью не могу найти общий язык. Да, я с вашей матерью на пенсии, но у нас дача. И кто будет гулять с Дугалом, кормить его? – все глянули на белоснежного хаски, что улегся в ногах у Ульяны. – Мы с моей мамой начнем ругаться. У нее давление, у меня давление. У вашей матери будет давление… И помрем мы там втроем. Я лучше денег заплачу и сиделку ей найму, – ворчал глава семейства.

Дугал тем временем все смотрел и смотрел на Ульяну своими льдисто-голубыми глазищами. Он толкал руку девушки лбом, чтоб та погладила его.

Сын Лиходеевых встал и заходил из угла в угол, фланируя от дивана к стенке, уставленной семейным хрусталем, и обратно.

– Меня она не любит, а вот Уля с детства обожает бабушку. А бабушка обожает единственную внучку, – в голосе Петра звучали нотки обиды. Невестка только вздохнула и промолчала.

Уля отвлеченно почесывала пса по белоснежной, отливающей серебром шерстке. В голове не было ни одной связной мысли. Почему-то всплывали в памяти солнечные пятна на плетеных ковриках в доме бабушки, яблоневый аромат сада – и среди этого льдистые голубые глаза. Девушка глянула на пса. Нет, взгляд с северными штормами принадлежал не Дугалу. «Но кому? Кому?», не слушая родных, отчаянно подумала Ульяна. «Поезжай в Аскулы и узнаешь», твердо проговорил внутренний голос, который бабуля всегда советовала слушать.

– Ладно! Стоп! Хватит ссориться. Я поеду. Тем более мне местная практика пойдет в зачет для поступления в ординатуру. И бабушку я не видела давно. Уже соскучилась по ней и ее рассказам, – неожиданно для себя самой проговорила тихо и спокойно Ульяна. Она окинула всех своим ведьмовским зеленым взглядом и под ним все тут же успокоились, а в доме воцарился мир.

Внутренне ощущение, что вдруг все самой собой сложилось, сошло на Ульяну. И только штормовой взгляд от чего-то бередил ее сердце.

***

Спустя пару дней Ульяна собрала чемодан. Девушка набрала разных вещей – от спортивного костюма до вечернего платья. Мама над ней подшучивала, что некуда там все это надевать. Но Ульяна была простой девушкой и хотела быть готовой ко всему.

Чемодан был брошен на заднее кресло автомобиля, что ей отдал отец, когда девушка получила водительские права. Автомобиль как раз подходил под деревенскую местность – был маленьким вездеходом. Ехать все же решили втроем: отец, мать и Ульяна. До места доехали спокойно, меньше чем за сутки. Сын с женой погостил пару дней у матери, и Уля увезла их на вокзал, а сама к бабушке вернулась. Та была рада, что ее подружка вернулась, да еще и надолго. В этот раз Марья Ильинична подготовила хозяйскую спальню с большой кроватью для Ульяны, а сама перебралась в маленькую комнатку. Ульяна помогла навести порядок в доме, благо воду и газ провели уже давно, а также организовали в доме и санузел в одной из маленьких комнат на первом этаже. Дом был большой, старинный, в два этажа. Также у старшей Лиходеевой имелось небольшое хозяйство: кролики и гуси, огород. Этого было достаточно, чтобы прокормиться.

И вот после отъезда родителей, наведя порядок в доме, Ульяна на следующий день решила прогуляться до сельсовета. Там обрадовались ее приходу и тут же с удовольствием приняли на работу местным врачом общей практики. Председатель был удивлен, что не фельдшер к ним приехал, а врач. Девушке выдали ключи от медпункта, где она могла сразу начинать работать.

Но и тут нужно было все привести в порядок, чем Уля и занялась, а после через председателя оформила доставку медикаментов, бинтов и прочего. Пришлось сделать косметический ремонт, отмыть стеллажи и заказать холодильник с телевизором. «Холодильник жизненно необходим для лекарств, а телевизор для сельчан, которые будут сидеть в очереди», – так рассудила Ульяна. На эти прихоти сельсовет денежных средств не выдал, и Уле пришлось потратить свои небольшие накопления. Девушка хотела, чтобы люди чувствовали себя здесь комфортно.

И вот он – свеженький, чистенький ее медпункт в Аскулах. Всего несколько комнат: кабинет врача, процедурная, изолятор и санузел. Но зато все сделано своими руками! Так же девушке пришлось писать запросы на восстановление личных карточек больных, но таковых не оказалось. «Значит, начнем с чистого листа», – подумала Уля, рассматривая подарок от губернатора области. Это были две мини лаборатории для экспресс-анализа мочи и для экспресс-анализа крови. На все остальное выписывалось направление в Самару. Пришли разрешенные лекарственные препараты, девушка разложила все в холодильнике. А вот в стационарном компьютере ей тоже отказали. Но юный врач не расстроилась, принесла свой достаточно хороший ноутбук и базу онлайн подключила через него. На окна Уля повесила голубые шторки в мелкий цветочек, которыми поделились сельчане, а в коридоре поставила скамейки и накрыла их половичками. К медпункту подвели интернет и спутниковое ТВ.

Председатель сельсовета даже устроил небольшой праздник в честь открытия медицинского пункта в Аскулах, сам торжественно перерезал красную ленту и вручил доктору Ульяне Васильевне ключ. Ульяна раздала местным детям аскорбинку и гемотаген. Все сельчане были рады такому событию, но всё равно перешептывались: «Ой, еще одна Лиходеева», «Внучка что ли?», «Да, точно ее внучка». Ульяна на сплетни и шептания внимания не обращала и по-доброму улыбалась людям. Так в начале лета Уля начала свою врачебную практику.

До вечера пропадая на работе, Уля стремилась домой, к бабушке. Ощущение бабушкиного дома, его тепло, аромат свежей выпечки, сухих трав и цветов до сих пор вселял в нее какую-то детскую радость. Даже в конце самого поганого дня одна только мысль о мягкой кровати, взбитых подушках, покрытых кружевной накидкой, прогретых солнцем половицах успокаивала и настраивала на особый лад. Будто внутри тебя свернулся клубком теплый мягкий кот. Светлые бабулины глаза, широкая улыбка – все это вселяло уверенность.

Проработав неделю, Уля столкнулась с тем, что участились нападение волков на людей, в частности на охотников. Зашивая руку и ногу очередному деревенскому мужику, Уля выслушивала очередную невероятную историю о том, как лихо он отбился от зубастого! И намерен повесить голову этого волчары у себя в доме. «Крупный, сволочь. И глаза умные, как человечьи. Ну чисто оборотень, – рассказывал очередной «охотник». – Ты не думай, дочка, я с Рождества ни капли в рот. Но завалил бы зверя, да взгляд… понимаешь?» Уля таких храбрецов уже наслушалась и каждому выписывала курс уколов от бешенства. И каждый раз проводила лекцию о том, чтобы не ходили далеко в лес – там владения волков. Но, видимо, их популяция выросла, и местные решили отстрелить половину. Однако пока все было напрасно. Также были бабушки с давлением, просто бабушки, собирающие сплетни, бабушки, сетовавшие на зарядившие не в сезон дожди. «О-хо-хо, оборотни, ливни… Дикое лето, ой дикое», – причитали бабуси, но Ульяна отмалчивалась, проводила все необходимые манипуляции и отправляла бабушек домой отдыхать. Ее больше волновали дети с соплями после речки. Обычно рабочий день у Ули заканчивался в пять вечера, суббота и воскресенье были выходными. Но иногда бывало и такое, что вызывали срочно.

После рабочего дня девушка пешком шла домой, где ее ждала бабушка. По пути она забирала любимых козочек у пастуха, который возвращался со скотиной в деревню. Ночка была черная как уголь, а Снежка была белая. Ульяна всегда разговаривала с козами, а те что-то даже ей в ответ мекали. Со стороны выглядело забавно.

Каждый вечер после работы встреча была одинаковой. Улыбка – и асана! В широких восточных шароварах, разрисованных «огурцами», бабуля каждый раз балансировала в какой-то немыслимой йогической позе, когда любимая внучка появлялась в дверях. «Внученька», пропевала Марья Ильинична, не меняя позиции, махала рукой в гипсе и улыбалась ещё шире. Ульяна оглядывалась по сторонам. Как всегда – творческий беспорядок! И там, и тут букеты бархатцев, связки трав, ковер с оленями над кроватью. Как же долго она скучала по этому. И чувство радости не уходило.

Пока Ульяна доила коз, бабушка накрывала на стол даже со сломанной рукой. После ужина они вдвоем загоняли гусей в сарай и проверяли своих кроликов. Так же на бабку работал соседский мужик – помогал по хозяйству. За бутылку и небольшую сумму денег он исправно выполнял работу и не жаловался. Он был немой, и ему хватало тех средств, что платила ему Марья Ильинична.

А вечером, когда все дела были сделаны, а на землю опускалась вечерняя прохлада и на речке играли алые блики от заката, бабушка с внучкой садились на веранде пить травяной чай и вели беседы. Ульяна рассказывала, как прошел ее день, кто приходил, делилась своими мыслями. Бабуля тоже делилась с внучкой. «Вот, – обычно вздыхала удручённо бабушка, – такая неприятность. У меня дел тьма, а рука все никак не заживет. Заказов-то, заказов! Да и сама по работе своей скучаю. Надысь, ровнехонько как руку сломать нашла рецептик крема новый. И вот! Ни розовые лепестки тебе перетереть, ни сухую малину».

Иногда бабуля читала вслух или раскладывала пасьянс. Ульяна вздыхала. Привычный пропыленный, медовый воздух щекотал ноздри и она улыбалась. В этом была вся бабуля: будучи деятельной и активной, она искренне сожалела о том, что временно приходится ограничивать себя и отложить любимое дело. Ульяна кивала с пониманием.

Так и проходили их вечера, тихие, размеренные, спокойные. Но в воздухе, едва заметно, зарождалась гроза.

В глушь России

Будучи потомком старинного рода, Эдвард О’Коннел получил классическое британское воспитание. Почти все свое детство он провел в частной школе. Домой на каникулы он не особо стремился. Отец, а в особенности дед, пугали мальчика своей холодностью и чопорностью, граничащей с откровенным пренебрежением. И только ради мамы, ради того, чтоб снова оказаться в ее нежных и заботливых руках, Эдвард спешил домой на праздники. Нет, он не мог бы назвать свое детство безрадостным. В его – потомка знатной фамилии – распоряжении было все, чего мог только желать такой мечтательный мальчишка. Старинное поместье, лошади, огромный таинственный сад. И самое главное – библиотека, полная старинных томов. Там Эдвард пропадал часами. А потом в доме появилась младшая сестра Эмма и через какое-то время стала его самым первым и преданным слушателем – ведь именно ей, расцвечивая их соей фантазией, Эдвард пересказывал легенды и мифы, почерпнутые среди стен старой библиотеки. Именно там, среди обитых дорогим деревом старых стен, он приходил в себя после короткого и жесткого разговора с отцом и дедом. По окончании университета Эдвард решил стать журналистом. Мистика и тайны с детства привлекали его, рассказы конюха и садовника о ведьмах и оборотнях сыграли свою роль. И Эд осознанно решил посвятить себя опровержению мистических историй, всего сверхъестественного и непознанного. Он решил оперировать исключительно холодным рассудком, фактами и наукой. Дорога непознанного и таинственного звала его.

«Ты привык к роскоши, мальчишка! – испробовав все аргументы, выкрикнул тогда дед, отбросив в негодовании даже свою любимую трость с набалдашником в виде волка. – Мистика и тайны хранятся в глуши! Вдали от цивилизации! Как ты собираешься путешествовать по всем этим заброшенным, забытым местам?» «С комфортом», – спокойно ответил Эдвард. На этом разговор был окончен. Увещеваниями матери все-таки удалось переломить желание деда лишить его наследства. Но Эд старался как можно меньше пользоваться этой привилегией. А после нескольких статей, получив приличные гонорары, он и вовсе отказался от финансовой поддержки отца. Свободолюбивая бунтарка Эмма – вечный его товарищ по приключениям – полностью поддержала его тогда. С тех пор только ей, да еще маме, он посылал поздравления с Рождеством, делясь своими взлетами и падениями.

***

И вот теперь, спустя годы напряженной работы, став буквально профи своего дела, Эдвард категорически не хотел ехать в глушь России. Но статьи и видео о той странной деревне под не менее странным название Аскулы появлялись все чаще. Впервые он прочитал о таинственной деревне пару лет назад. Прочитал и выкинул из головы. Было много других тем. Но с того момента Эдвард буквально постоянно стал натыкаться то на репортаж о взбесившихся компасах у группы туристов в районе этой вымирающей деревеньки, то на видео, в котором люди плутали на пути к Аскулам. Это начинало раздражать. Говорили, что деревню охраняют духи. Эдвард смеялся, и раз за разом пропускал все, что ему попадалось. Он на месяц отправился на родину Шекспира, где, по словам очевидцев «объявился» призрак великого английского драматурга. Призрачный Шекспир черкал в тетрадках учеников местной школы, исправлял написанное школярами в соответствии с грамматикой своего времени. Оказалось, что так развлекался молодой учитель. Эдвард вволю посмеялся остроумию и оправился во Францию распутывать очередное мистическое дело.

Но и там его буквально нагнали новости из Аскул. «Колдовское село», как обозначил его автор статьи, готовилось к празднику Ивана Купала – а тут как назло в село повалили валом оборотни. Этого Эдвард уже не мог стерпеть. Для него бред написанного был очевиден.

Он собрался неожиданно быстро. Обычно сборы занимали несколько дней. Эдвард любил и путешествовать, и располагаться на месте работы с комфортом. Чего только стоили изящные дорожные наборы со всем необходимым – от столового серебра до старинных бритвенных принадлежностей – и аккуратно упакованные комплекты одежды на каждый день. Но в этот раз, захваченный возможностью разоблачить такую историю, Эдвард не взял с собой и половины вещей.

***

Дорога в саму деревню Аскулы заняла второе больше времени, чем самолёт до Москвы. Путь до колдовского села лежал через горы и леса. Дороги почти не было, а та, что лежала впереди, была размыта дождями. Водитель внедорожника, нанятый Эдвардом, весь путь чертыхался. «Проклятое корыто!», ругался этот средних лет, но полностью седой мужчина и бил по рулю. Машину болтало по ухабам. Их мотало по дороге. Вскоре опустился туман. Водитель косился на Эдварда, но молчал. Через какое-то время он не выдержал и, нахмурившись и тормозя колымагу, произнес в сторону Эдварда: «Кто-то тут явно с недобрыми намерениями едет в Аскулы». Но тот только ухмыльнулся. Его заботило только одно в это момент – насколько комфортно он сможет разместиться в этой явно дикой и полузаброшенной деревеньке.

Заметив, что его слова интуристу что с гуся вода, водитель ударил по газам. На следующем повороте машина по мокрой траве и грязи съехала в кювет. Весь шикарный багаж, все эти наборы для маникюра, запонки, брендовые рубашки, шелковые галстуки, шейные платки, любимый одеколон, вся эта роскошь, упакованная в изящную кожаную дорожную сумку, вывалилась из плохо закрытого багажника прямо в грязь. Замок будто только этого и ждал – открылся сам по себе, и то, без чего Эдвард О’Коннел плохо представлял свой комфорт, плюхнулось в темную жижу. Уцелели только фотоаппарат, блокнот в кожаном переплете с фамильным гербом, ноутбук, телефон… Зарядное же устройство для гаджетов «купалось» в луже вместе с запонками.

Гром! Молния!

Этим вечером, по дороге домой, Ульяна обратила внимание на то, что травами и цветами пахло как-то по-особенному. Тревоги девушка не испытала, но было острое чувство, что что-то приближается, что-то, что было пока еще спрятано за окрашенными закатом облаками. Лиходеева младшая остановилась рядом с калиткой, глубоко вдохнула, наслаждаясь ароматом растущей у забора полыни и мелиссы – и пошла к дому.

Летний зной сменился свежим ветерком. На резной веранде уже стоял круглый столик, покрытый кружевной скатертью, за которым бабушка ожидала внучку. Марья Ильинична улыбалась, как всегда раскладывая пасьянс. Старинные золоченые карты ловко ложились рядами, а Лиходеева старшая только покачивала головой. На столе стоял огромный старинный самовар, который топился щепками и раздувался сапогом, рядом стояла вазочка с крыжовенным вареньем, а в корзинке были баранки с печеньем.

– Ну как прошел твой день? О чем-то ты задумалась? – отложив карты, мягко произнесла Марья Ильинична, вглядываясь в лицо внучки. – Что-то тебя беспокоит, вижу.

– Есть немного, – Уля уселась в плетеное кресло рядом с бабушкой и вздохнула. – В деревне участились случаи нападений волков на людей, особенно на охотников. Сегодня зашивала очередного бедолагу.

– Вот ведь как, – задумчиво пробормотала бабушка, разливая по фарфоровым чашкам ароматный чай. – Ну ничего, ты попей, попей, внученька. Тут и мята, и шалфей. Они немного успокоят.

– Говорю им про правила безопасности, чтобы не ходили на территории диких зверей, волков… А им все равно, – Ульяна потянулась за кружкой, взяла баранку, повертела ее в руках и отложила. – Вот сегодня охотник рассказал, что популяция волков выросла еще сильнее. Хотят отстрелить половину. За скотину переживают. Да дожди зарядили. Бабушки говорят, что оборотни размытые дороги любят. Ба, а что ты думаешь? Неужели эти сказки правда?

Марья Ильинична бросила взгляд на внучку. Она знала, что и как, и теперь раздумывала, стоит ли рассказывать все внучке. С секунду она думала, как бы все это подать, и решила пока свести все к народной молве. «Ведь неймется же, – наблюдая за огоньком, появившемся во взгляде младшей Лиходеевой, будто признала она неизбежное. – Узнает. Значит, другого пути нет».

– Ну ба, – Ульяна, так и не притронувшись к чаю, легонько постучала бабушку по руке, – ты же меня знаешь. Ты не расскажешь, так я сама.

– Ох, даже и не знаю, – немного притворно вздохнула Марья Ильинична. – Но мне рассказывала моя бабка, что такое бывает перед явлением зверя. Волки, что валом валят, далеко не оборотни. Но они словно с ума сходят, особенно вожаки стай. Они же не хотят терять свой авторитет, а зверь, оборотень… Он сильнее и больше любого из волков… Ой, смотри-ка, тучи с запада надвигаются, пошли в дом, сейчас гроза начнется.

Только бабка сказала о грозе, как закапал дождик, охранник дома – кавказская овчарка по кличке Будда – спрятался в свой вольер. Женщины пододвинули стол ближе к стене, а сами скрылись в доме. Это был вечер пятницы, бывало так, что на выходные к Лиходеевым могли приехать родственники из Самары или Тольятти. Но в эти выходные они точно никого не ждали и собирались уже ужинать и смотреть ток-шоу по телевизору. Так что на гостей, тем более незваных, Ульяна и ее бабушка в этот грозовой вечер точно не рассчитывали.

***

Это был уже пятый или шестой дом. Эдвард сбился со счета. Безуспешная попытка спасти багаж, такая же ни к чему не приведшая попытка высчитать сумму убытка и получить её от водителя. Тот только покрутил пальцем у виска и плюнул, бросив Эдварда на развороченной напрочь дороге, мол, добирайся, мил человек, сам. «Тучи вона какие. Ты как хочешь, интурист, можешь свои пожитки вытягивать. А если до дождя отсюда не выбраться, то пиши пропало! Застрянешь на всю ночь».

После всего этого супер-популярный блогер думал только об одном – упасть в чистую постель и заснуть. Но сначала отмыться в горячей ванне. Чашка ароматного горячего чая тоже была бы очень кстати.

И вот перед ним очередной дом. Два этажа, веранда, мягкое свечение лампы в окне. Чёткий слух – одна из семейных особенностей, доставшаяся от дедушки – уловил тихие женские голоса. «Не пустят, – подумал британец, – чужого мужчину на ночь глядя». Он как мог, почистил руками свою одежду, с ужасом понимая, что хлопковый дорожный костюм испорчен безвозвратно, и сделал глубокий вдох. Стучась в предыдущие дома, он делал одну и ту же ошибку. Он априори был уверен, что его помощник – тот, что обычно занимался всем связанным с путешествиям – как и обычно, договорился о ночлеге и завтраке. Но не тут то было. Заявление «для меня заказана гостевая спальня в вашем доме» не работало. Жители деревни, что открывали Эдварду двери, только кивали с важным видом – и отправляли дальше. Не помогал даже вынутый из кармана кожаный бумажник. «Такое ощущение, – в конце концов пробормотал себе под нос Эд, – что это ничего для этих селян не значит». Это раздражало. И заставляло только прямее держать спину, как учил прадед, потомственный военный и баронет.

Поэтому сила, с которой Эдвард выпрямил спину и вскинул голову, стучась в дверь Лиходеевых, была критичной. Как и степень крайнего раздражения.

Эдвард твёрдо постучал в прогретую солнцем деревянную дверь, мельком отмечая, что эта дверь далеко не новодел. Узорчатые петли, чугунная ручка в виде совы привлекли его внимание. Тонкий слух уловил едва заметный шум работающего телевизора. Ответа на стук не последовало, и Эдвард постучал настойчивее.

***

– Да кого там черти принесли в такую-то непогоду? – проговорила Ульяна, нехотя вставая из кресла и прогоняя черного кота, который как назло разлегся на ее пути.

– Не чертыхайся, а то явятся, потом чисти хату от них. Хуже тараканов. Да это, наверное, сосед, Немой. Слышишь? Во дворе Будда молчит, значит, свой человек пришел. Видимо, выпить хочет, да нечего. Дай ему денег и бог с ним, – проговорила бабушка и продолжила тушить крольчатину с картошкой, перемешивая все содержимое в горшке, добавляя приправы и специи.

Ульяна нехотя пошла к двери, думая о том, что сейчас Немому проведет воспитательную беседу о его алкоголизме. «Или все же не стоит? Еще перестанет помогать со скотиной и огородом… Ладно, суну ему сотку. Этого хватит, чтобы у другой соседки самогона взял. Да, бабуля права, Бог ему судья», – с этими размышлениями, не спеша расправляя подол тонкого халатика в цветочек, девушка повернула ключ в замке, не глядя в окно, и потянула медную ручку на себя.

***

Эдвард не ожидал, что дверь распахнется так широко. Он вообще не ожидал, что ему откроют. В полутьме сеней не было видно лица хозяйки. Только пахнуло лесной свежестью и спелыми яблоками. Аромат тёплого дома, выпечки, сухих трав. Эдвард будто потерялся в них. Вспышка молнии, что прорезала небо позади его спины, осветила лицо той, что открыла ему дверь. Но нет, сосредоточиться не помогла. А все из-за зелёных мятежных глаз, копны рыжих волос, бледного лица и малиново-алых, полных губ. Это было словно наваждение, настолько сильное, что на мгновение Эдвард потерял дар речи, и вся его самоуверенность ему изменила. Он стоял как вкопанный под насмешливым взглядом Ульяны Лиходеевой.

Ночлег

Первым делом девушка увидела грязные ботинки, потом не менее грязные брюки, которые явно пытались отряхнуть. Костюм и обувь были дорогими, да не просто дорогими, а скорее даже эксклюзивные и точно от кутюр. Уже тут Уля поняла, что перед ней незнакомец – никто из ее друзей и родных так изысканно не одевался.

Девушка медленно подняла голову, осматривая мужчину полностью. «Какой идиот поедет в Аскулы разодетый как лондонский денди?», думала девушка с усмешкой. Она уже представила картину, как этот мужчина добирался сюда по грязи. Также Уле показалось очень необычным и странным, что их кавказская овчарка, которая лает практически на всех, сейчас тихо сидела в будке и не выходила. Ульяна встала в дверях, загораживая проход, и аккуратно, так чтоб незнакомец не видел, потянулась за лопатой.

– Кто вы? И чего нужно? – насторожено спросила девушка своим нежным голоском.

Сквозь всполохи света Эдвард смотрел на нее и молчал, будто специально в этот момент лишившись дара речи.

– Ба! У нас тут неизвестный мужчина на пороге, – прокричала Ульяна.

– Что? Кто? – ответила Марья Ильинична, отрываясь от приготовления ужина. Она вытерла руки полотенцем, поправила волосы и поспешила на помощь к внучке. – Ты чьих будешь и что тебе надо? – строго спросила пожилая женщина и встала рядом с Ульяной.

Что-то внутри подсказывало, что козырять своей известностью и деньгами тут будет лишним. Да и ароматы дома, которые Хиддлстон улавливал все чётче, сбивали привычный апломб и раздраженный настрой Эдварда. Он окинул взглядом стоящую перед ним девушку. Цветастое, судя по всему сатиновое платьице с запахом, удивительно подчеркивало тонкую фигурку. Прикинув на взгляд, О’Коннел оценил невысокий рост своей возможной спасительницы. Чуть выше его плеча. Хрупкость, тонкость линий лица, невысокий рост вызывали одно желание – прижать покрепче. И Эдвард мог поклясться, что так и сделал бы. Не будь рядом суровой старушки, которая и со сломанной рукой и таким же небольшим ростом, выглядела внушительно и грозно, то джентльмен внутри него уступил бы место совершенно другому человеку. Оторвав, наконец, взгляд от девушки и повернувшись к её, судя по всему, старшей родственнице, Эдвард постарался включить все свое обаяние и натянул самую, по его мнению, неотразимую улыбку.

Каким-то неведомым чутьем британец считал и в лице, и в осанке своих вероятных спасительниц «породу», как говорил его дед. Ни цветастые платья, ни вся окружающая обстановка двора и деревенского дома не могли обмануть его. Перед ним стояли две благородных женщины старинного рода. И обратился он к ним соответственно.

– Дамы, – хорошо поставленным, глубоким баритоном с лёгким британским акцентом начал мужчина, – прошу простить меня за столь поздний визит.

К словам он присоединил обворожительную белоснежную улыбку.

– Дело в том, сударыни, – не дождавшись ожидаемой им реакции или хотя бы интереса со стороны «дам», продолжил О’Коннел на почти идеальном русском, но века этак восемнадцатого, – что со мной приключилась оказия. Местный житель не довёз меня до деревни, так как экипаж наш застрял на дороге. Багаж мой постигла печальная участь, я добирался сюда пешим ходом. Устал, простите великодушно, как волк. Не будете ли вы столь любезны, чтоб пустить меня к себе на ночлег?

По акценту было понятно, что «господин», стоящий на их пороге, иностранец. Ульяна уже не смотрела на его внешний вид, а попыталась заглянуть в его глаза. Льдистые глаза и какой-то жутко знакомый штормовой взгляд. По спине девушки прошел озноб, и она с жаром возблагодарила небеса за то, что в полумраке сеней и из-за ярких вспышек молний так и не разобрала всех черт лица мужчины. Понятно было, что мужчина довольно высокого роста, худой и явно хорошо воспитан. Ульяна рассматривала его фигуру, словно хотела прочувствовать его намерения. Все ее тело напряглось, будто в ожидании чего-то необъяснимого. Она уже было хотела прикоснуться к незнакомцу, ее тянуло просто дотронуться до его руки, ощутить его кожу под пальцами, сосчитать его пульс… Но бабушка буквально загородила девушку, выйдя чуть вперед.

– На ночлег? А откуда нам знать, что вы с добрыми мыслями? А вдруг вы вор, маньяк или убийца? А строите тут из себя принца. Вы явно чужестранец. Что же вас сюда привело? – Марья Ильинична настороженно и пронзительно смотрела на гостя снизу вверх в ожидании ответа, скрестив руки на груди.

Пожилая женщина изучала мужчину, пыталась так же, как и внучка рассмотреть его черты и мимику, но в темноте, в грозу лишь смогла подметить для себя его улыбку. «Чур меня, словно зверь скалится, – подумала Марья Ильинична, рассматривая теперь и то, во что одет их непрошеный гость. «Весь в грязи, мокрый… Может и правду говорит, но что такому мужчине тут делать?». Уля тихо прошептала ей на ухо: «Ба, странный он какой-то».

А тем временем тучи затянули все небо, стало темно и холодно. Гроза была такая, словно светомузыка. Вспышки освещали все вокруг на мгновение, и снова становилось темно. И так чередовалось слишком часто. Сильный ветер выл в вершинах деревьев, клонил их кроны к земле, стволы трещали. Буря набирала силу. С очередным раскатом грома небо словно прорвало, и полило как из ведра.

О'Коннел совершенно растерялся. Ну в конце-то концов! Все еще стоять на пороге, под проливным дождем. «Надо было все-таки дать денег», мелькнуло в мыслях у мужчины. Но тут в очередной вспышке молнии, словно полоснув по сердцу, мелькнул и пропал зеленющий недоверчивый взгляд Ульяны. И Эдвард склонил голову как от плети. Он втянул воздух, чувствуя, как аромат лесной свежести, влажной лесной земли и неведомых трав наполнил легкие. Что-то екнуло внутри. Зеленые глаза прожигали насквозь.

– Милая барышня, – игнорируя уже Марью Ильиничну, Эдвард обратился к Ульяне, – молю, спасите от простуды. Я буду вашим рыцарем навечно, если впустите на четверть хотя бы часа обсушиться, зарядить телефон.

О'Коннел вложил в свой голос всю мягкость, на которую был способен. Улыбнулся робко и глянул из-под ресниц.

Наваждение

Уля покраснела от слов мужчины. Его голос и улыбка сбили с девушки маску недоверия и заставили рыжеволосую улыбнуться. Ульяна поймала себя на мысли, что уже как минимум минуту беспрерывно смотрит на улыбку Эдварда. Она пробила остатки защиты, и по телу легкой прохладой пробежалась волна возбуждения. Его глубокий тон голоса – хоть он и делал вид, что подчиняется – сочился властными нотками. Девушке казалось, что этот мужчина манил ее. Уле в какой-то момент захотелось просто признать поражение – и кинуться ему в объятия. Так и не сумев ничего сказать, сглотнув слюну и приоткрыв ротик, Уля смотрела на Эда.

– Ну, вот и что с тобой делать? – наблюдая за внучкой и заметив ее оцепенение, Марья Ильинична решила взять дело в свои руки. – Проходи, бедовый. У нас тут не хоромы, но сухо и тепло. Проходи, давай. Уля! Не стой как вкопанная, помоги гостю.

Как только Эдвард зашел, девушка закрыла дверь и тут же вытерла грязь, которая накапала с Тома. Не то, чтобы это необходимо было сделать сразу, но и она сама – и бабушка – всегда любили чистоту. Да и отвлечься девушке было просто необходимо.

Закончив, Уля прошла мимо мужчины, чуть задела того локтем, но тут же довольно робко извинилась. О’Коннел замер от звука ее голоса. В мыслях мелькнуло непрошенное: «Вот бы услышать, как она произносит мое имя». В том, что ему бы совершенно, по его мнению, неправильным образом хотелось, чтоб девушка стонала его имя, Эдвард и сам себе признаться боялся. Он мотнул головой, и Ульяна повторила его движение. «Наваждение», подумали они оба в ту же секунду. А Марья Ильинична, подметив это у обоих, крепко призадумалась. «Нет, неспроста он появился на пороге нашего дома. Но что делать?» рассматривая британца, размышляла старушка и покачивала головой.

– Я вам не нравлюсь, мадам? – аккуратно, но все-таки с легким вызовом, произнес Эдвард.

– Там дальше видно будет, – философски вздохнула старшая Лиходеева.

Ульяна и без приказа бабушки уже пошла за вещами. Она по-хозяйски перебирала полотенца в старинном гардеробе, что стоял в гостиной. От белья, как и всегда, шел аромат трав. И тут младшая Лиходеева поймала себя на мысли, что хочет ощутить аромат Эдварда, запах его кожи, волос. Девушка покраснела пуще прежнего. «Да что это со мной сегодня? До овуляции вроде еще далеко… Или я просчиталась и теперь во мне просто бушуют гормоны?» Будучи медиком, Ульяна считала себя обязанной найти логическое объяснение этой странной тяге к незнакомому, по сути, мужчине.

– Уля! – возглас бабушки отвлек девушку от тягучих и странных мыслей. – Захвати там, в упаковке, новый банный халат. Я его для твоего отца покупала, он огромный, думаю, гостю подойдет. И носки шерстяные захвати новые, которые довязали мы с тобой.

Теперь Марья Ильинична с сочувствием смотрела на Эда. Когда тот зашел в дом, то не казался больше таким пугающим, а похож был на большого замёрзшего кота. Он переминался с ноги на ногу и прятал взгляд.

– Вы проходите, вон там ванная, там есть все необходимое, – аккуратно взяв гостя под локоть, направляла его старшая Лиходеева. – Уля вещи занесет и положит на стульчик. А костюм, пожалуйста, оставьте там же в ванной, положите в корыто деревянное. Мы его постираем. А потом проходите в гостиную, будем ужинать, знакомиться и вас от простуды спасать.

Марья Ильинична все показала гостю, и тот отправился в душ. Ванная была довольно современной, со стеклянными раздвижными дверцами. Томас с наслаждением скинул наконец-то мокрую одежду и распрямил плечи. Все тело ныло, и горячая вода была отличным решением для уставших мышц. Только подставив кожу под горячие струи воды, Эд наконец-то выдохнул. Выйдя из зоны поражения колдовского взгляда девушки вроде и задышалось легче, а вроде и чего-то не хватать стало. Он провел рукой по низу живота, опустил руку ниже, привычно готовясь снять напряжение этого длинного дня. Руки знали, что делать. Но и здесь все было не так. Прежде в такие моменты Эдвард не видел ничего, кроме "финишной ленточки" разрядки. В этот раз перед глазами всплыло лицо Ульяны, ее бездонные глаза и наверняка мягкие губки… О’Коннел мотнул головой, прогоняя видение, и почуял лёгкий порыв воздуха. Ноздри тут же расширились, улавливая аромат леса. Мужчине и думать не надо было – он точно знал, кто потревожил его уединение. Это была Ульяна.

Девушка принесла вещи и положила их на стул. В ванной уже было хорошо напарено и шумела вода. Стеклянные дверцы запотел, и Уля, будто завороженная, принялась высматривать Эдварда в дорожках на стекле. Она видела лишь силуэт мужчины, но про себя отметила хорошую спортивную фигуру гостя, еще раз подметила его высокий рост и вспомнила его взгляд, улыбку и голос. «Повезло же кому-то встречаться, а может уже и быть женой этого красавца», подумала с какой-то непонятной тоской Ульяна, все пытаясь рассмотреть мужчину в запотевших стеклах. И только когда капли воды или небольшие струйки попадали на стекло, девушка четко видела части его тела. И тут Эдвард, стоя в пол-оборота, немного протёр стекло. Девушка едва устояла на ногах. Она просто не могла оторвать взгляда. «Оу, какой красивый у него», Ульяна не сдержалась и задышала часто-часто, « Я такой только в учебниках по анатомии встречала. Не думала, что такие в реальности существуют». Будучи интерном, Ульяна видела много всякого, и обнажённые тела ее не смущали. Но тело Эдварда, его нагота, были настолько эстетично красивыми, что это поразило Ульяну.

***

Эдварду не нужно было даже смотреть. Его тонкий слух уже уловил сначала лёгкое, а затем начавшее сбиваться дыхание. Порыв прохладного воздуха из открытой двери будто встряхнул девушку, и Уля тут же вышла. Сердце её стучало быстро и неровно. Девушку никогда так ещё не тянуло ни к кому. И вот этот иностранец заставил её сердечко так сильно биться.

«Это нелогично, это похоже на наваждение», думала рыжая, нарезая хлеб к ужину, « Он чужой». Она все присушивалась к звукам из ванной, да и вообще к звукам дома. Вот бабушка посылает кота Мерлина за Немым и дает ценный наказ: найти вещи гостя и принести в дом. Снабжает Немого оберегом, мощным фонарем и тележкой, а кота назначает проводником. Вот старые ходики тикают в гостиной, скрипят половицы. И все это родное и знакомое пространство едва заметно меняется, будто впускает в себя то, чего так давно не хватало.

К окончанию водных процедур гостя в гостиной уже был накрыт стол. На домотканой, расшитой розами скатерти стояли горшки с картошкой и крольчатиной. Здесь были овощи и хлеб, масло и сметана, молоко и травяной чай, баранки, пряники. Уля в этой же гостиной подготовила гостю односпальную панцирную кровать. Девушка уложила на нее несколько матрасов, а потом еще и перину, застелила все чистым цветастым бельем с тонким, но успокаивающим ароматом трав. А после села к бабушке за стол в ожидании гостя.

Аромат чая, травяной и пряный, действовал волшебно. Не думалось почти ни о чем. Единственное, что волновало О’Конелла – это все еще румяное лицо Ульяны. Эдвард будто играл в игру, пытаясь поймать взгляд девушки. Но та ускользала, будто пугливая нимфа.

О’Конелл кутался в мягкий халат и, слегка откинувшись на спинку стула, жмурился от разливающегося внутри удовольствия. И не забывал ловить мимолётные взгляды Ульяны. Марья Ильинична наблюдала за этими гляделками, но вмешиваться или как-то подавать знак, что все видит, не спешила.

– Так как тебя звать-величать, мил человек? – повела старшая Лиходеева беседу, пододвигая гостю разносолы.

– Эдвард, сударыня, – с удовольствием отхлебнув чаю и аккуратно отставив стакан, ответил британец. Он залюбовался явно винтажным подстаканником.

– Какими ветрами в нашем захолустье? – Марья Ильинична улыбнулась и подперла щеку ладонью здоровой руки.

– Работа, – многозначительно ответил мужчина.

– И кем же ты трудишься?

– Если просто, то я разоблачаю сверхъестественное. Ведьмы, вервольфы, вампиры, таинственные мистические истории, магия, – немного горделиво ответил Эдвард.

– А зачем? – улыбнулась Марья Ильинична.

– Потому что этого не существует. Это против любой логики и против науки.

– Уверен? – старушка подмигнула гостю, доливая душистого чаю.

Уля громко рассмеялась в ответ на слова Эда, но после строгого взгляда бабушки вновь замолчала.

– Это Ульяна, моя внучка. Обычно она болтает без умолку и очень общительна. Но, видимо, сегодня был тяжелый день в медпункте. Она у меня врач общей практики. Вот из города приехала мне помогать, – Марья Ильинична показала свой гипс, – и заодно практику пройти для поступления в ординатуру.

Так они и продолжали неспешно беседовать. Эдвард отвечал, но почти на автомате. Все было непривычно. Еда, от которой к своему стыду он не мог оторваться, не была той, которую он стал бы есть в своей обычной жизни. Жирная, слишком обильная, простая и без изысков. Просто запеченная самым на его, британского блоггера, взгляд варварским способом. Да и такое обилие закусок к чаю просто пугало. «Что это? – не ощущая в себе достаточно сил, чтобы остановиться, и поглощая баранку за баранкой, думал мужчина, – ранний ужин или просто русское беспощадное чаепитие?»

Скоро беседа затихла, и мужчина позволил себе погрузиться в приятные воспоминания.

Он очень хорошо помнил, отчего девушка так краснела нынче за чаем. Она все еще подсматривала, не понимая, что мужчина все видит и уж точно знает. Халат, хоть и объёмный, красиво подчеркивал и рост Эдварда, и его стать. Эта девушка с безумно зелёными огнями глаз, смущаясь, исподтишка все-таки посматривала на него… О, он, определённо был не против любого желания, которое могло бы прийти в эту милую рыжую головку.

Ульяна ковырялась в своей тарелке, перекладывая еду из стороны в сторону. Есть вовсе не хотелось, хотя еще часа два назад девушка была голодной как волк. Но не сейчас. Странное ощущение наполняло низ ее живота, словно тысячи бабочек рвались наружу. Будто кто манил ее образом гостя или мыслями о нем. Да, образ мужчины в ванной под горячим душем не выходил из рыжей головы, он упорно пускал корни, и Уля, вспоминая все детали этой картины, буквально горела. «Как бы я хотела прикоснуться к нему, к его плечам, массировать их, руки, его мускулистую грудь, его идеальный пресс… и все остальное…», заливаясь краской, зажмурилась девушка.

– Ох, – томно вздохнула Уля вслух, буквально насильно останавливая саму себя. То, как мужчина мылся и сам снимал напряжение, не выходило у нее из головы. «Я, наверное, могла бы ему помочь в этом. Интересно, как бы я справилась?» , густые и сладкие, как мед, мысли не давали покоя Ульяне. Раньше такого не было. Девушка пыталась отвлечься, вспоминая работу, но никак не могла прервать свои фантазии. Энергетика мужчины была настолько сильной, что Уля чувствовала ее всем своим телом. На небольшом расстоянии он буквально подчинял ее волю, а она мечтала оказаться в его объятиях. Девушка периодами смотрела на гостя, но стоило ему взглянуть на нее, отводила взгляд на бабушку. От его взгляда на Ульяну накатывала волна возбуждения, по телу проходила легкая дрожь, оставляя мурашки на коже. «Морок», будто мантру шептала младшая Лиходеева и продолжала ковыряться вилкой в своем ужине, абсолютно потеряв аппетит.

Ужин подходил к концу. Так же удивительным образом стихла буря за окном, разбежались тучи, открывая звездное небо и луну. Был уже почти час ночи. Марья Ильинична и Уля убрали со стола. Эдвард порывался было помочь, но был выгнан во двор со словами: «Пойди лучше свежим воздухом перед сном подыши». Британец подчинился и, шагнув за порог, был буквально поглощен ароматами дождя и диких трав. Он глубоко вздохнул, благодаря небеса за то, что этот долгий день наконец-то закончен. Завтра блоггер планировал вплотную заняться исследованием.

– Эдвард, – раздался тихий и нежный женский голосок за спиной мужчины, и он вздрогнул, – я вам тут зарядку принесла, хотя не знаю, какой у вас телефон, но может, подойдет. – Мужчина стоял настолько близко к Уле, что ту начало трясти, словно она замерзла. Девушка схватилась за резные перила, выдохнула, улыбнулась, положила свое зарядное устройство рядом и направилась в дом. – Доброй ночи.

– Доброй ночи, – прошептал О’Конелл в пустоту и, постояв еще минуту, тоже пошел в дом.

Кровать скрипнула, принимая гостя. Мужчина с наслаждением растянулся на свежих простынях и спустя мгновение уже спал. Он не слышал ни стука в дверь, ни того, как Марья Ильинична пошла открывать, ни как она расхохоталась, увидев его шикарный багаж, полностью покрытый грязью.

Женщины приложили немало сил к восстановлению вещей Эдварда. Все старинные бритвенные принадлежности, маникюрный набор и старинный перстень с головой волка – Уля едва сдержалась, чтоб не погладить ее – запрятанный в самый дальний карман наплечной сумки блоггера, были вымыты и отполированы, уложены на красивый серебряный поднос и поставлены на комод в гостиной. Галстуки и шарфы были почищены и смотрелись как новые. Все рубашки и костюмы аккуратно повесили в зале на специальную вешалку. Единственный костюм, в котором Эдвард добрел до них, все так и лежал в деревянном тазу. За него Марья Ильинична решила взяться сама лично. А Ульяне бабка дала особое зелье. «Выпьешь его утром, и весь недосып как рукой снимет», напутствовала бабушка внучку, «А теперь ступай, спать пора».

Ульяна тихонько прошмыгнула мимо спящего Эдварда и поднялась к себе. На ее кровати уже мурлыкал Мерлин. Погасив свет, девушка обняла кота и уснула с мыслями о британском блоггере.

"Если уже не украл…"

Панцирная кровать была все-таки непригодна для сна. Это была первая мысль Эдварда, когда он открыл глаза ранним утром. Все тело ломило. Хотелось распрямить спину и размять затекшие мышцы. О’Конелл уже был готов вскочить со своего ложа и сделать привычную разминку, принять несколько асан. Также по привычке пролистать новостную ленту на зарядившемся за ночь телефоне, зайти в мессенджер и обновить статус в блоге… Но тут он уловил знакомый звук сбитого дыхания, легкий скрип половиц. «Снова ты, милая», – мелькнуло видением, и Эдвард опять устроился на кровати. Он прикрыл глаза – и отдался ощущениям. Вчера в душе, привычным образом слегка спуская раздражение от прошедшего дня, Эдвард ровно на секунду представил алые губки и зелёные глаза Ульяны. Он точно знал – девушка каким-то неведомым образом видела больше, чем возможно разглядеть сквозь запотевшее стекло. И сейчас она склонилась над его кроватью чтобы поправить подушку и одеяло. Несмелые, легкие прикосновения сводили мужчину с ума. Он напрягся струной, предвкушая дальнейшие действия девушки. Но та, вокруг кого крутились и крутились мысли мужчины, к небольшому его раздражению, не пошла дальше лёгких касаний. Эта мимолетная нежность, интерес девушки, её желание пусть и тайком, но подглядывать, заводили британца.

Уля убежала, а Эдвард вздохнул. Прислушался к звукам дома и разговорам. Он хоть и знал русский довольно хорошо, не мог разобрать быстрой, словно ручеек, речи девушки. Вместо этого он обвел взглядом комнату, в которой его разместили. С удовольствием заметил, что все его вещи приведены в порядок, фамильные принадлежности, перстень, о котором в запале он совсем забыл, все было здесь. Аккуратно разложенное, начищенное и выстиранное.

Все в этой светлой комнате навевало безмятежный покой. Медовый аромат трав и цветов за окном, тёплые квадраты солнечного света на полу с пляшущими в них пылинками, персидский ковёр на стене. Уют и тишина сделали с британцем невероятное. Впервые за всю свою сознательную жизнь вместо закаливания и зарядки Эдвард просто повернулся на другой бок. Узоры старого ковра, сплетаясь в невероятные картины, усыпляли мужчину. А он не стал сопротивляться и провалился в сон, не обращая внимания на негромкий звук мобильного. Хотелось раствориться в безмятежности, такой, какой ещё в его жизни не было.

***

Уля буквально летала по кухне. Сонливости не было, видимо, подействовало бабкино зелье. Ночью ей снился необычный сон – и она ждала момента, чтоб по привычке рассказать его бабушке. Та всегда хорошо толковала сновидения, особенно вот такие, пришедшие накануне дня рождения или праздника. Но сейчас младшая Лиходеева хотела приготовить самый вкусный завтрак, в глубине души надеясь проложить путь к сердцу Эдварда через его желудок.

– Блины – это самое быстрое, что можно приготовить на завтрак, – вслух подумала девушка, повязывая яркий фартук в горох. – Ну, Мерлин, не толкайся под ногами, наступлю же на твой хвост, а я, простите, человеческий доктор. Вот кто тебя лечить будет? Ну чего ты? Ладно, иди сюда. – Ульяна достала чистую тарелку и налила коту приличное количество сметаны. – Ты, Мерлин, обжора. Вот растолстеешь, и не будут на тебя кошечки смотреть.

Мерлин вопросительно мурлыкнул и потёрся о ногу хозяйки.

– А Эд? – как можно более твердо спросила девушка кота, – Что Эд? Вчера это был, между прочим, чисто научный интерес! Я не пялилась, я изучала. Редко увидишь пенис с картинки… вживую! – Уля рассмеялась, отталкивая кота. – Ну, все, все, демон! Выудил из меня таки всю информацию. Ну, беги, у меня блины горят.

Ульяна всегда говорила с котом, словно он ее понимает. Она давно подмечала тот факт, как он их слушает и выполняет все приказы.

На кухню зашла бабушка. С утра она уже отправила коз с пастухом, накормила птиц и кроликов. Теперь же Марья Ильинична присоединилась к приготовлению блинов. Она щедро смазывала их маслом, а потом вместе с внучкой начала накрывать на стол в гостиной. Горка блинов была внушительной, а к ней шли и сметана, и вишневое варенье, и гречишный мед. Солнце бликами отсвечивало от пузатого самовара, на дощатый пол ложились кружевные тени от занавесок.

Ульяна взглянула на Эда, который спал лицом к ковру. Она на секунду задумалась и произнесла неуверенно:

– Бабуль, мне сегодня сон приснился.

Марья Ильинична отвлеклась от сервировки стола и взглянула на внучку, подмечая необычный блеск в глазах и уже обычный для девушки румянец. Проследила за взглядом девушки. Тут и не надо было обладать сверхъестественными силами, чтобы понять, о ком примерно пойдет речь.

– Очень странный, я сама не могу в нем разобраться, – продолжила Ульяна, расставляя кружки.

Старушка поощрительно похлопала внучку по руке, устроилась на стуле и по привычке подперла щеку рукой.

– Садись, внученька, и рассказывай, – произнесла тепло и кинула взгляд на спину гостя. Его дыхание было ровным. – Нам никто не помешает, никто не подслушает, детка.

Ульяна сделала глубокий вдох.

– Мне снилась близость, но не просто близость… Это была настоящая, огеннеая страсть. Только вот дело в том, что я не запомнила лица мужчины, но….

Марья Ильинична не была шокирована началом сна. Она знала, что энергия женская течет и множится – и при растущей луне находит вот такие выходы во снах.

– Понимаешь, он только визуально был мужчиной. Я смотрю, вижу его руки, ноги, тело, чувствую его в себе… Но когда я касаюсь его во сне, то под пальцами у меня шерсть. – Ульяна тяжело вздохнула и облизала вмиг пересохшие губы.

– Детка, – спокойно произнесла Марья Ильинична, – что ты еще запомнила?

– Шерсть у него жесткая, как у волка. И я чувствую запах волка, но приятный, даже манящий. Его тепло, а точнее его тело, горячее моего, и он словно обжигает меня, но мне приятно.

– Если приятно, если нет страха, – будто отключившись от реальности, заговорила старушка, – то все хорошо. Луна тебя провела туда девочка, где тебе хорошо.

Глаза Марьи Ильиничны расфокусировались, взгляд стал туманным. Она будто не только говорила о Луне, но и видела ее этим ранним утром. Ульяна не удивилась. Она привыкла к тому, что ее бабуля вот так выпадала из реальности. Но и трактовала сны она в таком состоянии, отдаваясь невидимому потоку, всегда верно.

– А вместо положенных стонов я слышу его утробный рык, – продолжила Ульяна. – И в итоге мы вдвоем доходим до кульминации, а он мужчина или волк… Я не поняла.

– Твой сон, детка, – мягко произнесла Марья Ильинична. – Он предвестник. Тебе суждено повстречать зверя, того самого. И тебе понадобятся все твои силы, внученька. Ведь он украдет твое сердце.

И никто не обратил внимания на то, как черный кот Мерлин, вылизывая измазанные сметаной усы, пробурчал под нос глубоким человечьим голосом: "Если уже не украл…"

***

Тонкое позвякивание фаянсовой посуды, тихие, доверительные шепотки, а главное – удивительно аппетитные ароматы печёного теста – вот что наконец-то разбудило Эдварда. Мужчина сладко потянулся, и только потом заметил, что в комнате он не один. За накрытым столом расположились Ульяна с бабушкой, и это немного шокировало О’Конелла. Он привык к более четким личным границам, и такое их нарушение пробудило внутренний протест. Который он, как истинный джентльмен, выразил только взглядом. Эдвард искренне верил, что его выражение крайнего раздражения и удивления, отразившееся в слегка приподнятых бровях, сразу же будет считано женщинами, и они поспешат удалиться, чтобы он мог хотя бы одеться в халат. Но не тут-то было. Ульяна проигнорировала полный непонимания взгляд, Марья Ильинична же просто фыркнула – и продолжила мазать блинчик вареньем.

– Милые дамы, – как можно более холодным тоном начал О’Конелл, – не будете ли вы столько любезны дать мне немного времени на то, чтоб я мог привести себя в порядок, дабы предстать перед вами…

Он не закончил, прерванный громким, острым и молодым смехом Лиходеевой-старшей.

– Вроде русским языком говоришь, мил человек, а ничего не понятно. Тарабарщина, будто у главой скорбного. – Марья Ильинична вздохнула, видя, как ее слова не вяжутся с тем, чего ожидал британец. – Тебе чего надобно, болезный?

– Мне необходимо одеться, – Эдвард многозначительно указал на свой полуголый торс. – Мне не хотелось бы смущать вас, дамы.

Мужчина многозначительно глянул на молчащую Ульяну.

– В нашем роду сложных таких отродясь не водилось. Так что не смущайся, можешь при нас облачаться.

***

Через какое-то время, переварив произошедшее, Эдвард все-таки присоединился к женщинам за столом. Но разговор не клеился, да блоггер и не горел желанием вступать в беседу. Он был подавлен едой и чувствовал каждую лишнюю калорию, оседавшую внутри его практически совершенного тела. И снова, как и за вечерним чаем, он не мог остановиться, он поглощал блины и с вареньем, и со сметаной. Потом, осмелев, и вовсе смешал сметану с вареньем – и проглотил блин с нескрываемым удовольствием. И только успел запить все это прекрасное безумие горячим ароматным чаем с лимоном, как ожил мобильный. Эдвард метнулся к нему, с ужасом вспомнив, что не обновлял ленту, статус, блог. И, судя по пропущенным звонкам и сообщениям, крупно попал. Извинившись, мужчина отошел ближе к окну, не удержавшись от того, чтоб просто окунуться в рассеянный солнечный свет. Он вздохнул поглубже, улавливая свежие ароматы цветов и солнечной пыли, что поднялась от досок пола. Нажал принять вызов. И пропал из этого теплого, уютного пространства. На том конце исходилась в истерике его невеста.

– Эдвард! Что ты такое? Как так можно? Ты хоть видел, сколько у тебя пропущенных? У тебя палец сломан ответить?

– Скарлетт, милая, – откашливаясь, произнес Том, съёжившись от неприятного ощущения опущенного на кожу хлыста, застрявшего где-то в холке, – успокойся. Я жив, здоров. Просто спал крепко…

– Ах, ты спал! В этой забытой богом русской деревне есть где крепко спать? На сеновале? Ты что должен был делать? Работать! А не отсыпаться до, – Скарлетт сделала паузу, высчитывая разницу во времени с Лондоном, – сколько у вас там сейчас? До полудня! Спать до полудня! Ты с ума сошел! Короче, заканчивай все там быстрее. И домой!

– Все не так быстро, милая. Ты же понимаешь. Здесь много всего. Местные ждут появления какого-то зверя. В доме, принадлежащем ведьме, накануне летнего праздника. И я хочу это разоблачить. Такая удача, что я здесь, сейчас. Пойми…

– Нет. Не понимаю. Зачем мчаться за ведьмой на край географии, к дикарям, если в Британии все в шаговой доступности, плюс твой любимый комфорт!

Эдвард оглянулся на женщин, мирно сидящих за накрытым кружевной скатертью столом. Как не вязался этот разговор с обстановкой вокруг! Мужчина сомневался, что здесь вообще кто-нибудь когда-нибудь кричал или ругал вот так, с ненавистью и непониманием. Черный кот спрыгнул со стула, вальяжно подошел к Эдварду, мазнул его голые щиколотки пушистым хвостом. Тому показалось, что смотрел он на него с каким-то даже пониманием. Осознание резануло будто молнией – комфорт здесь, в этой тихой комнате, в белых с цветочным орнаментом стенах, в прогретых солнцем половицах, в уютных персидских коврах на стенах у старых панцирных кроватей…

– Я останусь здесь, Скарлетт, сколько понадобится. И я найду ведьму!

***

Ульяна с улыбкой наблюдала, как Эдвард ест блины. Ее брала гордость за его звериный аппетит. И ей очень нравилось это теплое, почти домашнее чувство. Анализировать и обдумывать его не хотелось. Это было что-то глубинное, древнее и правильное, словно особая магия.

Практически все блинчики улетели, один за другим, словно британец никогда в жизни не ел ничего вкуснее этого. Рыжеволосая искренне улыбалась, наблюдая, как тот смазал блин и сметаной, и вареньем, проглотил его, запивая горячим чаем. Но при первых звуках мобильного телефона мужчины улыбка с лица Ульяны пропала, и какая-то тревога возникла на душе. Девушка приложила палец к своим губам, показывая бабушке, чтобы та помолчала, и сама прислушалась к разговору на английском языке, который знала достаточно хорошо, чтобы понять разговор.

Было сразу понятно, что он не перед подругой вот так оправдывается, а перед своей девушкой. «Милая, милая и еще раз милая… Да как он может называть ее милой? Как можно назвать милой ту, которая орет на тебя, не выслушав, и не считается с твоими интересами? Эдвард, она же даже не слышит тебя, ей не интересно… А она для тебя милая», думала Ульяна в отчаянии и не понимала, почему он вообще оправдывается. В какой-то момент та женщина, не понимая этого, полностью обесценила его поездку, его страсть в погоне за неизвестным, его мужественность. «Ведь не каждый осмелиться поехать туда, где его никто не ждет, где другой образ жизни, другой устой, все другое», размышляла Уля, и сердце ее, и так уже сраженное этим мужчиной, забилось быстрее в желании отстоять его, защитить. Но от понимания, что он принадлежит другой, что и сам он чужд ее, Ульяны, мира, девушка тут же поникла, изумрудный блеск в глазах сменился на тяжелый болотный оттенок, ее сердечко больно сжалось, пришло осознание. «Дура, какая я дура! Конечно, он красивый, статный. Очень сексуальный и горячий, от одного его взгляда можно с ума сойти, а эта улыбка, от которой мурашки бегут по телу! Мужчина мечты, словно принц на белом коне. Но не мой. У него есть девушка, и она его ждет». Мысли перекрывали одна другую: разочарование в самой себе, в том, что так опрометчиво открыла свое сердце и дала незнакомцу занять самый его центр. И в том, что мыслями постоянно возвращалась к нему, желая прикоснуться, ощутить тепло его кожи и губ. А еще больше расшатывало весь ее мир осознание, что больше всего ей хочется утонуть в его штормовом взгляде. «Когда я успела так вляпаться?», исступленно, с отчаянием подумала девушка и совсем поникла.

– Проблемы? – допивая чай, спросила девушка у Тома, делая вид, что ничего не поняла.

– Нет, – Эдвард вернулся за стол. По его лицу ничего нельзя было понять.

– Отлично, – произнесла Уля и резко встала. Она медленно побрела из комнаты. Выдохнув за дверью и зажмурившись, чтобы не проронить слезу, девушка решила заняться домашними делами.

«С глаз долой из сердца вон. Отстраниться и как можно меньше времени уделять гостю», – решила Ульяна, с печалью вспомнив отрывок из письма Татьяны Онегину: «А мы, ничем мы не блестим, хоть вам и рады простодушно».

"Он тебе тоже не нравится?"

Уля буквально заставила себя выйти во двор. Медленно, будто к ее рукам были подвешены пудовые гири, она начала снимать сухое белье. За воротами раздался шум мотора и громкая музыка, смешавшаяся с такими же громкими голосами. И уже через мгновение у ворот остановилась забрызганная грязью чуть ли не до крыши «буханка». Уля буквально выронила белье из рук и понеслась навстречу заходящим во двор друзьям.

– А вот и мы! Не ждали?! А мы приперлись! – кричала высокая брюнетка со жгучими черными глазами.

– Эй! Думала, если отменишь все веселье, то избавишься от нас?! – говорил коренастый парень с сигаретой во рту, обнимая брюнетку.

– Рыжик, с днюхой тебя! Не каждый год тебе двадцать пять! – бросился обнимать Ульяну парень с длинными, темно-русыми волосами, вручая огромный букет ромашек с незабудками.

– С днем рождения! – более сдержано произнесла блондинка, снимающая все для своего блога.

– А вот и я! – довольно симпатичный накачанный парень зашел последним с огромной связкой воздушных шаров и черным тортиком, на котором было написано: «Ведьмы не стареют». – Кнопка, сейчас я тебя расцелую, но сначала торт поставлю в холодильник и шары в дом занесу.

На веранду вышла старшая Лиходеева. Она поочередно поздоровалась с гостями и радостно вздохнула. «Может, ребята отвлекут Ульяну от нашего заморского гостя?», – с надеждой, но без особой уверенности подумала Марья Ильинична. Она немного отошла в сторону, пропуская парня с тортом в руках.

– Сема! Мальчик! Как же ты вырос, – рассмеялась старушка.

– О, Марья Ильинична! Здравствуйте. А мы вот решили к вам приехать. Как говорится, если Магомед не идет в гору, то гора придет к нему, – отвечал Сема, по-хозяйски заходя в дом. – Кухня там же, где и прежде?

Шумная компания, поздравления с днем рождения и смех отвлекли Эдварда от невеселых мыслей. Нет, его не раздражало то, что Скарлетт, его девушка, не особо интересовалась его делами. Он считал, что она и не обязана. Ведь они – два взрослых, состоявшихся человека. И у каждого своя жизнь. Но иногда ему остро желалось, чтобы женщина, которую он мог бы назвать своей, была рядом с ним. Скарлетт не считала это необходимым. Её независимость, ярый феминизм в вопросах отношений никогда раньше не смущал Эдварда. И он не мог понять, почему эти привычные установки теперь ломались с треском. Отчего на простое любопытство Ульяны после его разговора по телефону ему вдруг безотчетно захотелось все рассказать. Вот прямо все. Просто сесть рядом, обнять её, он был уверен, податливое тело, зарыться в рыжие волосы, втянуть их аромат, переплести их пальцы… И поделиться своими сомнениями, страхами, на мгновение потерявшись в ней. И не чувствовать себя слабым. Да, он был уверен: рядом с ней, держа её в объятьях, он никогда не почувствует себя слабым. Скарлетт… Рядом с ней о такой близости даже не думалось. Это казалось чем-то явно неправильным. Даже мысли не было о том, чтоб пожаловаться ей о чем-либо. Ведь она ему не жаловалась, никогда. Она была сильной и держалась за эту свою силу. А Ульяна, Эд чувствовал это, была другой. Мягкой, тёплой. Заботливой. Ведь О’Конелл слышал, как она работает в прачечной, трудясь над тем, чтоб очистить его вещи. С какой аккуратностью она затем разместила их потом в комнате. Никто никогда не проявлял такой заботы о нем. И слева защемило и зацепило. Сильнее, чем ожидал мужчина. Его тянуло к девушке. И когда длинноволосый прилюдно и фамильярно назвал её «Рыжик», что-то темное, тяжёлое всколыхнулось внутри британца. Будто чужой зашел туда, где все принадлежит только ему, Эдварду. Неожиданно для себя он вскинул голову и рыкнул, будто зверь.

Парни сами раскрыли ворота и загнали свою «Буханку» во двор. Девчонки начали выгружать провизию. Коренастый достал из багажника тряпки и начал оттирать лобовое стекло от грязи, а русый парень по-свойски обнял Ульяну, притягивая девушку к себе. Та рассмеялась в ответ, отталкивая его, но безуспешно.

– Помнишь? Ты моя «невеста»?

– Тоха, – еще громче расхохоталась младшая Лиходеева, – это когда было?

Наблюдая за шумной компанией друзей Ульяны через окна веранды, Эдвард то сжимал, то разжимал кулаки. Он неуверенно переминался с ноги на ногу, не решаясь обозначить свое присутствие для Ульяны. Мимо прошёл Мерлин. Кот уже было занёс лапу над порогом, но развернулся к Эду и зыркнул на того своими желтыми демонскими глазищами. Он протопал к мужчине, прошёлся хвостом по ногам, будто приглашая его присоединиться к компании. Эдвард глянул на улицу. Там ребята вытаскивали сумки с едой и напитками. Длинноволосый «Тоха» по-хозяйски улыбался, все еще сжимая Ульяну. Он с неким безразличием держал руку на плече девушки. Мерлин, проследив взглядом за тем, куда смотрел Эдвард, мявкнул, соглашаясь.

– Сумасшедшие! Вы как добрались-то? – Уля наконец-то выбралась из объятий Антона.

– Так, мы же на уазике! На « Буханке» Она разве только не летает, – ответил коренастый парень, наконец-то сдавшись и бросив тряпку на траву. – Нет, так его не отчистить!

– Я так вам рада. Жорик, Анюта! Кстати, Венер, тебе с этим темным цветом волос просто бомбически! Но… Блин, я же не планировала гостей, у меня ничего не готово, – растеряно и с сожалением произнесла девушка.

– Ой, я тя умоляю, мы все купили. От хлеба, мяса, сыра до овощей, фруктов. И море алкоголя, – доставая бутылки красного вина, проинформировала Венера, – нужно все только разложить по местам.

– А ну-ка разошлись все от моей Кнопки! Я не какой-то там «жоних», как-никак целая седьмая вода на киселе и вообще почти родной брат. Хоть и троюродный! – проголосил Семен. Он подошел и начал целовать Ульяну в щеки ровно двадцать пять раз. – Все, сестренка, теперь ты официально зацелована!

***

Семен так и стоял в обнимку с Улей и что-то той шептал на ухо, показывал, какие новые тату набил на своем теле. Лиходеева же без смущения щупала того за пресс и бицепсы. Но при этом девушка заметила Эда, все еще стоящего на веранде. Его длинные пальцы аккуратно поправляли волосы, очки. Все в нем было безупречно. Девушка смотрела на О’Конелла с грустью в глазах, осознавая, что он не ее мужчина. И в этот момент Ульяне на самом деле хотелось только одного – чтобы он вышел, притянул ее к себе, зарылся своими пальцами в ее волосы, чуть массируя ее голову, и сказал ей, что только она ему нужна. И больше никто. Но тут к ней снова подошел Антон, требуя внимания, и она вынуждена была отвлечься.

– Он тебе тоже не нравится? Этот «Тоха»? – горько усмехнулся коту Эд, но тот только мявкнул громче. – Как думаешь, стоит вмешаться?

Мерлин кивнул в ответ. Мужчина приосанился, провел рукой по волосам и поправил очки. Нужно было идти туда, ему этого ужасно хотелось.

– Пожелай мне удачи, котище.

Мерлин ободряюще муркнул в ответ.

Во дворе была суета. Но Эдвард решил не обращать на неё внимания. Он сразу направился к имениннице.

– Некрасиво получилось, – немного мрачно произнёс мужчина. – У Вас день рождения, а я без подарка.

Антон недобро зыркнул на британца, подмечая его акцент. А тот в ответ опустил голову и глянул из-под ресниц. Взгляд сверкнул как кинжал. Рык застрял в горле.

"Наслаждайся моментом"

От взгляда британца по коже Ульяны пробежали мурашки.

– Эдвард, да ты сам подарок. Учитывая, как ты явился. Не переживай, ты же не ясновидящий и не экстрасенс. Ты не мог знать, что так вот произойдет. Расслабься и наслаждайся. И помоги ребятам, – ободряюще произнесла девушка, чувствуя напряжение мужчины и стараясь разрядить обстановку. – Ах, да! Ребята! Прошу вашего внимания, я хочу вас познакомить с нашим гостем.

О’Конелл немного расслабился, оказавшись привычно в центре внимания. Он встал в обычную свою стойку, расправил плечи, и его лицо озарила ослепительная и весьма обаятельная улыбка.

Все, кто приехали, на мгновение бросили свои дела, и подошли к троице. Ульяна начала с иностранца.

– Итак, ребят, это Эдвард О’Конелл. Блоггер, путешественник. Его, видимо, сам черт загнал к нам в Аскулы. Эдвард решил развеять все мифы нашей ведьмовской деревушки. Что же, искренне, желаем тебе удачи.

Мужчина склонился в лёгком поклоне, чем вызвал некоторый шок у ребят. И только один из них, тот самый, парень с темно-русыми волосами, скривился презрительно, и пробормотал что-то, судя по всему, обидное. Уля стукнула его по плечу, а Эдвард так и не понял смысл рифмы в его словах.

– Это Анна, тоже блогер, но ведет блог про уход за телом, – именинница еще помахала кулаком у лица парня и затем указала на голубоглазую блондинку. В ответ британец взглядом предложил девушке рукопожатие, и та ответила с лёгкостью, затем убрала руку и улыбнулась.

– Очень приятно. Я вас, кстати, знаю. Иногда смотрю ваш блог и стримы. Но порой я с вами не согласна. И да, в Аскулах можно свое сердце потерять и разума лишиться, – проговорила Анна и обняла с другой стороны Семена, который до сих пор обнимал Улю.

– О, для меня большая честь, что вы, милая леди, интересуетесь моей скромной работой. С удовольствием подискутирую с вами на сверхъестественное темы.

– А это Венера и Георгий, можно просто Гога или Жора, они муж с женой, – продолжила Уля, указывая на высокую брюнетку и среднего роста парнишку коренастого телосложения.

Эдвард перевёл взгляд на тех, о ком говорила Ульяна, и улыбнулся ещё шире.

– Очень приятно. Надеюсь, вам понравится у нас, – спокойно произнесла брюнетка, а Георгий пожал британцу руку. Тот ответил крепким рукопожатием.

– Очень приятно, Венера, Георгий, – повторил он еще раз.

– О, а это Антошка, можно просто Антон. Я знаю его с пеленок. Мой хороший друг, – Уля ловко увернулась от поцелуя в щеку, представляя парня О’Конеллу. Британец даже не удостоил того взглядом. Ему, против всякой логики, ужасно не нравилось это почти хозяйское отношение Антона к Ульяне. «Нужно быть учтивым, он ее гость», мысленно встряхнул себя мужчина и улыбнулся.

– Здравствуй. – Антон весьма фамильярно обернул руку вокруг плеча рыжей. – Да, я Улю знаю давно. Помню забавную историю, когда мне было лет пять, а Ульяне четыре года. Мы тогда поженились. Уль, помнишь?

Парню очень хотелось здесь и сейчас, под взглядом неприятного ему иностранца как-то пометить Ульяну, показать, что она, хоть и по старой памяти, но его.

– Да, было дело. А соседский мальчишка нас женил, – Ульяна рассмеялась нарочито громко. Она понимала, что надо как-то сменить тему, но зачем-то добавила еще подробностей. – Я помню, как нам родители эту свадьбу припоминали. До сих пор припоминают.

Эдвард мельком глянул на девушку. Ему отчаянно захотелось быть частью её смеющегося, простого и тёплого мира.

– И мужчина стальные булки Тольятти! Семен! Мой самый лучший друг и брат по совместительству. Троюродный, но братишка.

Наконец-то познакомив британца со всеми, Ульяна посмотрела на него. Сейчас она забылась и не помнила про то, что его ждет другая. Девушка просто не хотела думать об этом. Она хотела быть счастливой.

Все разошлись по своим делам. Девушки отправились на кухню, Семен пошел топить баню, Антон из сарая доставал садовую мебель, Руслан разжигал мангал. А Уля все стояла рядом с Эдвардом, не в силах оторваться от его глаз.

– Не бойся, расслабься и наслаждайся моментом. А я обещаю, что все будет хорошо. – Девушка взяла Эда за руку, и ее словно током прошибло. Это было настолько мощно и неожиданно, что девушка едва сдержала судорожный вздох. Она вдруг увидела себя будто со стороны, лежащей в истоме под сильным, прекрасным телом Эдварда. Ее волосы рассыпались на траве, пальцы тонут и путаются в медовых кудрях мужчины. Его лопатки двигаются под бледной кожей, по веснушчатым плечам скатывается пот. Тягучий мед разливается по их телам. Мужчина вскидывает голову и стонет ее имя сквозь плотно сжатые зубы, а она сама выгибается под ним и выдыхает его имя… Коленки подкосились и Уля едва удержалась на ногах. Она мотнула головой, прогоняя видение. И только удостоверившись, что снова крепко стоит на ногах, повела блоггера за собой, к ребятам.

По венам Эдварда будто выстрелили атомной бомбой. На секунду он почти задохнулся от тягучего ощущения плывущего по венам медового наслаждения. И Ульяна, что едва удержалась на ногах… Это било под дых. На секунду он будто ослеп и увидел во тьме, как девушка выгибается в его руках, а губы шепчут его имя. Но О’Конелл тряхнул головой, в точности повторяя движение Ульяны, и прогнал видение.

***

– Жора, научи нашего гостя готовить «настоящий шашлык-машлык»! – передразнила парня младшая Лиходеева и, оставив О’Конелла с парнем, пошла к девчатам на кухню.

Стол ребята разместили в саду под старой приземистой сучковатой вишней. В детстве Ульяна с друзьями любили играть под этим деревом, грызть ароматную вишневую смолу. Накрытый вышитой цветами скатертью стол наполнялся яствами. У забора между двумя яблонями натянули гамак и накидали туда разномастных подушек. Парни вытащили из «буханки» старенький магнитофон и врубили заводную мелодию. Марья Ильинична с Мерлином на коленях разместилась на открытой веранде за столом. Она тасовала старинные карты, с удовольствием наблюдая за молодёжью.

Девчонки быстро нарубили свежих салатов, заправив их зеленью и душистым маслом. От ароматов у Эдварда закружилась голова. Запах жареного мяса, чеснока, подсолнечного масла, петрушки, укропа. Ему казалось, что вот она – сама суть лета. Смех друзей, дым от мангала, стоящего немного дальше от стола, яркие цвета овощей и трав. И зелёные глаза Ули, полные радости и огня.

Британец с удивлением наблюдал, как Жора мастерски колдует над шашлыком. Он то раздувал огонь, то тушил его водой из бутылки, крутил шампуры, будто фокусник.

– Настоящий шашлык-машлык, – заметив, что Эд наблюдает, начал Жора, поучительно подняв палец вверх, – это не то, что ваше это барбекю! Или что вы там жарите у себя! Настоящий шашлык-машлык – это искусство, брат.

Мужчина одобряюще похлопал О’Конелла по плечу и жестом предложил раздуть угли. Он вручил в руки опешившего британца кусок плотного картона и кивнул, давай, мол, интурист, не дрейфь! Эдвард криво усмехнулся, добавляя этим себе уверенности, и приступил к шашлыку.

– Держи, – подошедший Семён протянул O’Конеллу запотевший бокал пива, – немного аперитива в качестве дидежистива. Да не дрейфь, турист. Пей! Давай, для храбрости.

Эдвард в два глотка осушил бокал, чем вызвал одобрительное присвистывание парней.

– Силён, турист! – рассмеялся Жора, хлопая Эдварда по спине. – Только за шашлыком следи!

Через какое-то время усилиями в большей степени парней, чем Эда, шашлык был готов. Его уложили на широкие тарелки, которые вынесла Венера. Она с улыбкой смотрела на мужа, а тот не преминул ущипнуть её за попу.

– Ничего её могу с собой поделать, – прокомментировал он свои действия, – все время хочу её щупать.

Семён одобрительно заржал, и ребята направились к столу.

Проклятие Веданы

Пока все усаживались, Ульяна сходила в душ. Бабушка настояла на том, чтоб именинница переоделась. Старшая Лиходеева с любовью достала из старого гардероба белый сарафан длиною до колена. Его подол был украшен вышивкой «ришелье». Бабушка усадила внучку напротив старинного трельяжа в мощной фигурной оправе. Тут же рядом на столике уже были подготовлены и гребни, и цветы, и ленты.

– Уля, милая. Сегодня не простая дата. Тебе исполнилось двадцать пять лет, – начала Марья Ильинична, расчесывая волосы внучки, вплетая цветы и ленты в ее косу. – Магия числа этого формируется под воздействием цифры семь, что получается при сложении двойки и пятёрки. Семерка означает везение, что сопутствует всем начинаниям человека. Символ тайны, познания неизведанного. Семерке соответствуют семь главных планет, дней недели и нот гаммы. Бог сотворил мир за семь дней. Это мудрое и священное число с огромной мистической силой, что распространяется на число 25 и дает ему еще больше магии.

– Двадцать пять, – произнесла Лиходеева-младшая, глядя на себя в зеркало и не узнавая. Бабушка будто окутала внучку магией, и та стала еще красивее. Ее глаза горели изумрудным огнем, а губы стали цвета спелой вишни.

– Смотри, какая красавица выросла. Жениха бы тебе хорошего, – с добротой произнесла Марья Ильинична. – А что? Присмотрись к нашему гостю, он так на тебя смотрит. С жадностью. Мужчина красивый, статный, обеспеченный.

– Ой, ба, прекрати! У Эдварда девушка… – вздохнула Уля, отгоняя мысли, которые только и крутились возле британца. Она посмотрела в старинное зеркало, которое передавалось из поколения в поколение.

– Ну, не расстраивайся! Фи, подумаешь! Невеста там у него. Уедет, значит не твое. И не вздумай даже переживать из-за мужика. Это он должны страдать, упуская тебя. А твое тебя всегда найдет, – старшая Лиходеева вплела в косу изумрудную ленту и отошла на шаг, рассматривая свою работу. – Тогда присмотрись к Антону. Идеальный мальчик и свободный, тебя любит с пеленок. И карьера в хирургии у него успешно складывается.

– Ой! – Уля, пропустив слова об Антоне, внезапно подскочила от испуга.

– Что такое? Девочка моя, ты чего испугалась так? – настороженно вскрикнула бабушка.

– Бабуль, я только что вместо комнаты в зеркале увидела тьму. Вместо тебя за моей спиной стоял огромный белый волк. Что это означает? – нахмурив свои рыжие брови, произнесла Ульяна.

– Я подумаю над твоим видением, – спокойно произнесла Марья Ильинична, загоняя внутрь вдруг поднявшуюся тревогу. – Ну-ка встань, покрутись. Точно красавица. А о ком ты думала, когда увидела волка в зеркале?

– О нем, об Эдварде, – смущенно произнесла Уля, поправляя косу и расправляя сарафан. – А что?

– Да нет, все хорошо. Это я просто спросила.

Старшая Лиходеева тяжело вздохнула.

– Ба? Я же вижу, что что-то не так. Ты меня сама этому учила, – сказала Ульяна. – Рассказывай.

– Хорошо. Чему быть, того не миновать, – произнесла Лиходеева-старшая, легонько перебирая волосы внучки, и, будто заглядывая в седую старину, продолжила. – Есть одна старая история. Она связана с нашей семьей. Может это, конечно, и легенда наша. Однако твоя прапрабабушка уже не первый век живет. Родилась она еще в 1800 году, хотя в паспорте написано, что в 1920 году. Бумаги о рождении утеряны, и при смене паспорта дату поставили, опираясь на ее внешность и здоровье. Но с ее слов родилась она в семье сильного мага Лиходея. Оттуда, от него и наша фамилия. Наш предок силен был, крепок, как энергетически, так и физически. Настоящий богатырь с великими тайными познаниями. И славился он тем, что оборотней рвал на части, деревни спасал. Слухи о нем дошли и до Европы, письма писали, звали в ряды охотников за нечистью. Но Всеволод не пошел, не поехал. Его жена была ведуньей, лечила всех в округе. Их семью любили и почитали. Детишек было у них сначала двенадцать, а потом родилась Ведана – наша баба Веда. Да, она такая древняя. И вот, когда отца не было, на фронте тот был, а жили Лиходеевы тогда в Алуште, около Черного моря. Так вот тогда, будучи еще ребенком, Веда стащила с чердака один из ритуальных кинжалов отца, каким он убивал вервольфов. И ушла Ведана на речку Улу-Узень играться с этим красивым кинжалом. Но спустя какое-то время к девочке из-за кустов вышел британский солдат. Был он ранен, но при этом силен. Он что-то ей говорил на своем языке, но Веда не поняла и испугалась его, посчитав, что мужчина на нее нападает. И вот молоденькая наша бабка Ведана заколола того насмерть. И перед смертью он проклял ее. Но о проклятье узнали мы позже, когда кто-то из наших начал учить английский язык. И тогда уже старая Веда рассказала слово в слово, что ей поведал солдат. Оказалось, он не нападал, а просил помощи. А когда бабка зарезала того, он в агонии перед смертью, на последнем издыхании проклял ее.

«Будь ты проклята, девка деревенская! Жить тебе вечно, а покой обретешь только тогда, когда два наших рода соединяться в один род». Так звучало проклятие. Веда стащила у того документы, деньги, мини портреты, рисованные то ли угольком, то ли карандашом. Говорит, еще на нем было кольцо с головой волка, она и его сняла с него.

Ульяна так сосредоточенно слушала бабушку, что будто растворилась в истории. А пальцы сами по себе очертили морду волка, которую она увидела на перстне Эдварда и едва удержалась тогда ночью, чтоб не прикоснуться к старинному на вид украшению.

– Мать потом очень долго бранила Ведану за безрассудство, да что уже ничего было не исправить. – Закончила свой долгий рассказ Марья Ильинична. – Вот такая история, внученька. Прошу тебя, будь осторожна, ты очень похожа на Ведану в молодости. Я видела ее портрет, который она прячет в своем старом сундуке. Вы как две капли воды схожи… И что удивительно, она ведь потом медсестрой стала. А ты вот врачом.

Бабушка погладила Ульяну по волосам.

– Ну ладно, беги к друзьям, а я на веранде с картами посижу, а может вообще уйду к бабке Веде, а утром придем с ней. Уж очень сильно старуха хочет тебя поздравить. Все, пойду я. Да и ты беги, гости ждут.

Лиходеева-старшая еще раз окинула внучку взглядом и вышла из комнаты.

Выслушав рассказ бабушки, девушка все не могла отделаться от мысли, что вместе с ним что-то важное ждет ее за порогом этого дня. В конце концов, решив не зацикливаться на всем этом в свой день рождения и уделить время самой себе, Ульяна чуть подкрасила реснички и нанесла свой любимый аромат. Запах пионов, ее любимых цветов, окутал девушку, даря ей легкий и немного боевой настрой. Вдохнув аромат полной грудью, Ульяна Лиходеева решила плыть по течению. «Будь что будет. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет», повторила она про себя слова, которые часто говорила Ведана. «Да и бабуля права. Мое меня найдет».

Ведьмы

Уля вышла на открытую веранду и огляделась. Приятное чувство согрело теплом: все было готово, стол заставлен едой и напитками. Гости уже собрались, расселись и разливали вино девушкам и водку, самогон, коньяк мужчинам. Младшая Лиходеева босиком подбежала к ребятам и увидела, что место на длинной лавке, покрытой ковром, только для нее между Эдвардом и Антоном. Те, как магниты с разной полярностью, готовы были как можно дальше сесть друг от друга, но явно хотели ухаживать и сидеть рядом с рыжей. Улю эта картина заставила улыбнуться, и она с легкость и грацией кошки села между мужчинами. Эдвард втянул привычный уже аромат с легкой луговой ноткой медовых цветов и свежести. От холки по позвоночнику прокатилась тяжелая, но приятная волна. Британец едва удержался, чтобы не облизнуться.

– Простите, что задержалась, но бабуля, сами понимаете. Я так счастлива, так рада, что вы приехали в этот день, что у меня есть друзья, которые, и в огонь и в воду, днем и ночью, готовы прийти как на помощь, так просто – произнесла Уля, в голосе зазвучали слезы.

"Какая чувствительная. Милая", вздохнул Эдвард, не сводя с девушки глаз.

– Ребята, я вас люблю, честно! – Уля окончательно расчувствовалась. Она была словно пьяная и рвалась высказать все, что было на душе. Присутствие Эдварда рядом неожиданно согревало, и в то же время было немым вызовом.

– Ну, за любовь! – пародируя известного генерала, громко проговорил Жора. Он поднялся, показывая и остальным мужчинам, что надо встать, и первый опустошил рюмку. Уля обратила внимание, что Эдвард встал и без намёков от Жоры.

Музыка звучала фоном для смеха и звона посуды. Эдвард заслушался простой мелодией и словами песни, льющейся из динамиков. Хотелось взять Ульяну в руки и танцевать с ней.

Антон поспешил поухаживать за именинницей. Он буквально свалил ей в тарелку всех салатов понемногу и мяса. На тарелке получилась гора из еды, на которую девушка смотрела очень скептически. Парень явно перестарался. Но тут девушка поймала себя на мысли, что Антон ее вовсе не интересует. Она аккуратно наблюдала за Томом. "Как благородно и в то же время просто он ведет себя и как отличается от всех", размышляла девушка, буквально теряясь в штормовом взгляде. О’Конелл сидел, держа идеальную осанку, с непередаваемой грацией пользовался столовыми приборами, но без франтовства. Он, к примеру, не оттопыривал мизинчик, поднимая рюмку, как это делал Антон. И улыбался легко, без тени фальши, хоть и было заметно, что он все-таки немного теряется в шумной компании закадычных друзей.

– Ты в порядке? Все хорошо? – Почти шепотом спросила Ульяна у Эдварда, и чтобы привлечь его внимание, аккуратно положила руку ему на бедро и тут же убрала.

Эдвард легонько дернулся за ее рукой, его тело просто среагировало. Она переживала за него! Эдвард уже хотел было обхватить ее ладошку и может даже прижаться ближе к этому касанию… Но тут встал Семен.

– Итак! У нас есть обычай, – немного торопливо начал парень, оглядывая компанию, – Каждый день рождения мы перечисляем факты об имениннике. И каждый год фактов больше ровно на один.

Уля с благодарностью посмотрела на Сему за то, что он озвучил известную им всем информацию для Эдварда. Британец кивнул головой, принимая ее.

– Итак, я первый. – Продолжил после паузы Семён. – Можно несколько сразу, но всего их должно быть двадцать пять. Первый факт! – парень легонько ударил вилкой по стопке, – Уля лучшая в мире сестра! Второй факт. Лучше ее не злить, она мне в детстве сломала палец. Факт номер три! Уля ревела тогда больше меня, так как боялась, что я умру. Уля, я обожаю тебя! Этот тост за тебя Кнопка!

Под крик «Ура поздравляем!» все дружно выпили.

Парни посматривали на Эдварда, но он смело пил, закусывая мясом и овощами. Жора даже присвистнул, оценив как залихватски, «по-гусарски», как выразилась Анна, он опрокидывал спиртное. Ещё и вставал при каждом тосте за именинницу. «С локтя будет пить или нет?», подумала блогерша и улыбнулась манерам британца.

Дальше тосты пошли буквально друг за другом, бокалы, рюмки постоянно пополнялись и выпивались. Между тостами велись разговоры, а расслабленные от алкоголя девушки и вовсе танцевали и пели в перерывах между тостами. К ним же присоединялись Семен и Жорик. Антон сидел и только наблюдал за тем, как остальные веселятся. Он поглядывал на Эдварда, но тот делал вид, что ничего не замечает. Его манила Ульяна. И та, когда танцующие возвращались за стол, будто специально задевала Тома, его пальцы, запястье. Мужчину прошибало раз за разом. Робость и наивность девушки, и в то же время ее внимательность и какая-то простая эмпатия грели его сердце. Вначале Эдвард тихонько посмеивался над тем, что они то вместе потянутся за одним и тем же, то Ульяна просто положит свою руку поверх его, пока тот не ест. Но чем дальше, тем эти вроде как случайные касания раскрывали в сердце англичанина что-то новое. Все время Ульяна вроде как пыталась незаметно ластиться к нему, словно домашняя кошка. Но стоило О’Конеллу взглянуть на рыжеволосую, как она выпрямлялась в спинке, отворачивалась и игриво водила своими пальчиками по своей шее и ключицам. И вдруг Эдварду стало просто и тепло. Уля смотрела на него из-под опушенных ресниц. Вино расслабило ее, зажгло кровь. Хотелось чего-то, чего она пока не знала сама.

Музыка играла на фоне, все факты об Ульяне уже были рассказаны и компания перешла к О’Конеллу. Но узнать каких-то подробностей почти не удалось. Мужчина отвечал достаточно скупо, предлагая подписываться на блог, делая акцент на том, что там и на русском много статей. Однако, не касаясь личного, он все-таки поведал компании историю своего расследования. И, хотя Уля была хорошо знакома с историей охоты на ведьм в Салеме, она завороженно слушала Эдварда, буквально растворяясь в его сильном, хорошо поставленном голосе. Девушка не слышала и не видела никого больше – только его.

Эдвард произносил все это тоном немного похожим на учительский. Но таков уж он был – всегда старался оперировать фактами и излагал их, будто энциклопедия. Беспристрастно. За это Скарлетт часто звала его «ботаником». А вот Уля ловила каждое его слово, и это согревало сердце.

Британец выдохнул, завершая свою мини лекцию.

– И вы отправились туда? – задала вопрос Анна. – Но с какой целью, Эд?

– Вы не поверите, милая девушка, но до сих пор еще сильна вера в то, что там действительно орудовали ведьмы. И я занимался там исключительно разоблачением. Я работал в архивах, встречался с потомками участников тех событий. Местная библиотека предоставила мне материалы, с которыми я работал по мере своих скромных сил.

– И выяснили? – Анна даже перегнулась через стол, так увлечена она была разговором.

– Я лишь подтвердил медицинский факт. Заражение спорыньей. Урожай был испорчен. Те, кто покрепче здоровьем, выстояли от симптомов. Дети и старики, как более слабые, проиграли.

– И что же? – не унималась Анна. – Ведьм вы там не обнаружили?

Эдвард усмехнулся.

– Я обнаружил тех, кто до сих пор в них слепо верит. Не ожидал в двадцать первом веке встретить такое мракобесие!

– О, – подключилась Венера, отставляя в сторону стакан с вином, – я читала! Вас хотели выкрасть… некое сообщество!

Эдвард легонько кивнул. Сейчас, под деревьями, среди цветущих бархатцев, роз, лилий, за накрытым праздничным столом, верить в ту опасность быть украденным, верить, что ты в зоне интереса тех, кто верил в салемских ведьм, казалось глупостью.

– Так что там с ведьмами? Нашли? – пресекла его рассуждения Анна.

– Ну, конечно же, нет! Это глупость!

– Ну, не все потеряно, – улыбнулась девушка, кидая взгляд на именинницу, – вполне возможно, что встретите их в самый неожиданный, но идеальный момент.

В ответ О’Конелл только звучно рассмеялся, обнажая белоснежные зубы.

И тут Ульяна не выдержала. Что-то в ней било через край. Она порывисто встала и с вызовом посмотрела на мужчину.

– Эд! – звонко произнесла она, явно заведенная рассказом, и доказательствами, о том, что ведьм не существует. – Эд, а как же я?

Рыжая встала на лавку, чтобы быть выше и, глядя на мужчину пронзительным взглядом, рассмеялась как настоящая ведьма, остро и громко.

От неожиданности О’Конелл едва не поперхнулся лимонадом. Он уставился на девушку.

– А ведь есть же ещё фея Моргана, – Уля разом вспомнила сказки, что ей рассказывала бабушка.

Ей захотелось высказать все это, а еще, самую малость, козырнуть перед приезжим красавцем своими знаниями. Да, это было по детски, и Уля не узнавала саму себя. Но и удержаться не могла. «Да, мы тут не лыком шиты!», эта мысль буквально плясала в ее голове.

– И король Артур. Говорят, что он спит на волшебном острове фей Авалоне и что увезли его туда именно ведьмы. Галстонберри, Эд! Что ты можешь сказать по этому поводу? – Лиходеева-младшая наклонилась и игриво растрепала волосы О’Конелла, зарываясь в них пальцами. Она утонула в этом ощущении. «Так и знала, что они фантастически мягкие. И такой аромат… интересно, какие на вкус его губы?»

Девушка вернулась на свое место в ожидании ответа. Ей так хотелось доказать этому неверующему Фоме, что ведьмы существуют. И что в эту ночь она буквально ощущает в себе, как зарождаются где-то глубоко в ней эти древние силы. Как ее род зовет ее туда, где она еще не была – но обязательно должна оказаться! А ещё ей захотелось стряхнуть с британца это спокойствие и выражение безграничного терпения. «Как там бабушка учила свечи взглядом зажигать и мысли читать?», мелькнула досадная мысль, «ничего сейчас не могу вспомнить».

Эдвард не мог отвести взгляда от девушки. Ему хотелось бы поверить… в нее. Но он откашлялся, поправил очки, и начал говорить совершенно не то, что хотел на самом деле.

– Да, есть такое поверье. Но именно поверье! В средние века люди верили, что земля вокруг древнего монастыря Гластонбери хранит тайну Артура и его королевы. Монахи даже отыскали их могилы. Но кости были гигантскими! В древности, да еще даже древние греки, натыкаясь на кости мамонтов, верили, что это останки их героев. Вот и монахи Гластонбери решили, что там похоронен Артур, герой седых веков! А коль скоро в легендах местом упокоения короля назывался Авалон, – Эдвард эффектно щелкнул пальцами, как бы приглашая слушателей сделать самостоятельные выводы. Он глянул на Ульяну, подметив, что девушка взволнована, в ее взгляде была надежда на сказку. Волны некой силы шли от нее, и в этот момент О’Конелл мог поверить и впрямь, что она ведьма.

– Места, где по преданию находится мистический остров и правда неимоверно красивые, – прикрыв мечтательно глаза, произнес Эдвард, – холм Гластонбери зелен, будто изумруд.

Он хотел еще добавить, что цветом этот таинственный остров напоминает глаза Ульяны, что воды озера так же глубоки как ее взгляд – и так же губительны для глупца, что решит их покорить. Но уловив взгляд Антона, он вдруг передумал.

– Воздух там невероятен. – Продолжил мужчина, отводя взгляд. – И туманы, что поднимаются по утрам, только добавляют волшебства. Но прекрасный мистический остров Авалон всего лишь красивая легенда. Мечта, если хотите! Кельты принесли это название с собой, ведь так назывался полуостров Авалон в Уэльсе, священном для них. Они несли его в своей памяти, как память о родине, далекой и покинутой. Место вечного блаженства. Но сам Яблочный остров Авалон лишь прекрасная легенда.

Русалки

– Ну, хватит, – вклинился Антон. Он отходил покурить, и всех за столом обдало запахом табака. Парень подсел к Ульяне, приобнимая ее, – Хватит лекций! Давайте лучше на реку пойдем.

– Ночное купание! – хором вскрикнули девушки. Они сразу же побежали переодеваться, а Жора подошел к О’Конеллу с пояснениями, – Понимаешь, брат, это наша традиция. Обязательно искупаться в реке ночью!

– Не, не. Какая речка! Она после бани. Сначала я вас всех как следует отхлыстаю по вашим попкам. А потом охлаждаться в речке. – Перебил Семен Антона и грациозно открыл дверь в баню, приглашая туда народ. – Места всем хватит. Занимаем места согласно купленных билетов. Добро пожаловать в сердце Руси. Обычно паримся мы группами и голыми. Но сегодня сделаем групповушку. – Семен смотрел на О’Конелла, его забавлял иностранец.

Эдвард и правда встал как вкопанный. Нет, как-то на отдыхе в Финляндии он посещал общую сауну, но от нее у мужчины не рождалось внутри это тягучее ощущение, для него в финской сауне не было чего-то, что явно читалось в этой вот русской баньке. Огня, первобытной жажды быть пропаренным до костей, очищенным и будто заново рожденным.

– Не дрейфь, если нет плавок просто в труселях пошли. Мы все тут в труселях. Жора, так тот вообще в семейниках. Любит свободу. – Брат Ульяны прямо при Эде разделся до серых боксеров. Мимо прошли в баню Жора в широких семейниках и Венера в купальнике.

Присоединился Антон. Он был единственным, кто взял плавки. Уля с Анной зашли в купальниках. Именинница была в купальнике болотного цвета, лиф тонкой тканью прикрывал красивую пышную грудь. Заниженные шортики очерчивали бедра. Долго размышляя и борясь с самим собой, Эд все же разделся до трусов и зашел в баню, а за ним Семен, закрывая плотно дверь. Уля уже сидела на второй полке, свесив ножки вниз. Когда дверь закрылась, взгляд девушки проскользил по фигуре британца и ее охватило тягучее возбуждение. На миг она представила, что в бане только они вдвоем. Она сидит между его ног, а ее губы касаются желанного тела мужчины. Ульяна глубоко вздохнула, пытаясь отогнать свои фантазии и скрыть желание, но розовые щечки и учащенное дыхание выдавали ее возбуждение. Эдварда обдало жаром. Он будто считал с лица Ульяны ее потаенное желание и ментально разделил его. Представил, как зажимает ее рыжую голову в своих ладонях, направляя алые губки к своему паху, нажимает большим пальцем на нижнюю уже слегка искусанную губу – и теряет себя.

– Так, не стоим, рассаживаемся. Кто первый ложись. – Командовал Семен, надевая на всех смешные банные шапки. – Уль, раздвинь-ка ноги, пусть турист сядет на нижнюю лавку. Ты хоть будешь человеку пояснять, что к чему.

Все прыснули смехом, кроме Ульяны и Эда.

Мужчина оглядывался, отмечая про себя уют старых деревянных стен бани. По потемневшим брёвнам на крючках висели травы, уже привычные для Эдварда. Лавки были будто отполированные, явно удобные. Кадушки, веники, черпаки и еще куча всякого полезного снаряжения для бани показывало, что Лиходеевы любят баню, чтут ее.

– Ладно, Эд, садись сюда, на первую лавку. А то не хватает, что бы ты коней двинул, – рыжая звонко рассмеялась, скрывая смущение и возбуждение. Она призывно помахала рукой и усадила мужчину между своих ножек. Коленки были на уровне с его плечами. От ее кожи, бедер шел одуряющий аромат – или это мистика русской бани, о которой Эдвард много читал, играла с ним шутки? О’Конелл не мог толком понять. Он только кивнул и расположился на лавке.

– Я слышал, – откашлявшись немного начал он, – что русская баня это адский ад.

Ребята рассмеялись.

– Это русская душа, – почти пропел Семен, – не дрейфь, заграница, не обидим!

– Если первым на рожон не полезешь, – прибавил себе под нос Антон. Он хмурился. Ему не нравилось, как Эдвард, будто случайно, касался внутренних сторон бедер Ульяны.

Остальные давно уже расселись, и Семен приступил к процедуре. Уля вызвалась первая и полностью расслабилась на второй лавке, пока Сема поддал пару. Парень хорошенько отхлыстал свою сестру дубовым веником. И так были пропарены все. Эдвард стоически вынес экзекуцию, хоть Семен и специально старался хлестать его посильнее.

– Жив, курилка? – спросил он Эдварда, когда тот ловко спрыгнул с лавки.

– Это как сказать. – Хмыкнул в ответ британец.

Эдвард долго одевался, в отличии от ребят. Те выскочили из бани в том же, в чем и парились. Но О’Конеллу необходимо было снова почувствовать себя прежним и облачиться в люксовые свои шмотки, словно в латы. Дождавшись его, шумная компания вышла со двора, и направилась к реке, что текла неподалёку. А Эдвард так и стоял в воротах. Он всматривался в разлившуюся, будто чернила, ночь, слушал стрекотание кузнечиков, втягивал влажные ароматы трав… Все это наполняло его сплошной волной наслаждения. Но что-то глубоко внутри противилось, не давая ухнуть в эту магию и пропасть в ней. Анна махнула ему рукой, приглашая за собой, а он все никак не мог отвести взгляда от ладной фигурки Ульяны, заключенной в шортики и лиф болотного цвета. Ее кожа отсвечивало молочно в лунном свете.

Добежав до реки, разгоряченные девчата с визгом нырнули в нее. Луна, что отражалась в водах реки, распалась на золотые осколки, оседая на коже девушек миллионами брызг. А за ними и парни легко вошли в воду. Все, кроме Тома. Вся компания дружно звала его в воду, но тот упорно отказывался. Звезды тонули в темных водах, и от этого зрелища холодок пробежался по коже О’Конелла.

– Эд, ты что, русалок боишься? Или водяного? – прокричала Уля, вся будто сияя лунным светом. Хихикая, она отвернулась к девчатам и зашептала быстро-быстро.

– Невозможно бояться того, чего в природе не существует, – выпрямляясь, произнес Эдвард, готовясь прочитать очередную лекцию. – Западные русалки, например, на самом деле продукт возбуждённого воображения моряков. Если торчишь месяцами в море, не имея под рукой женщины, любое морское создание можно принять за прекрасную соблазнительную женщину.

На слове «соблазнительную» Эдвард громко сглотнул. Перед ним действительно сейчас были русалки.

– Ну что ты как монашек? – заливалась смехом Уля, приманивая его пальчиком.

Но Эдвард только нахмурился сильнее и продолжил невозмутимо, как по писанному.

– У славян же чаще всего считается, что русалками становятся некрещёные дети, утонувшие девицы, девушки, умершие до замужества, а также те, кто родился или умер на Троицкой неделе… Утопленницы, что стали печальными духами воды…

– Ну, посмотри на меня, милый, – почти пропела Уля в ответ, отмечая про себя поэтические нотки в книжных высказываниях Эдварда, – я живая, из плоти и крови, а не какая-то там утопшая девица!

Она протянула руки к мужчине, обжигая его взглядом мятежных зеленых глаз.

– Эдвард, – на распев протянула девушка, – иди сюда. Вода волшебная.

– Нет, спасибо. В воду я не пойду. – Это было как заклинание.

– Ну же, милый, наш Эдвард, иди к нам, не бойся. Эдвард, милый, – вторили рыжей ведьме девушки, легонько пританцовывая, пока Уля тихо выходила из воды. Эдвард будто завороженный смотрел на ее волосы, в которых запутались водоросли. В этот момент она, словно русалка, плавно подошла к мужчине.

– Ну же, Эдвард, посмотри в мои глаза. Неужели разоблачитель всего мистического боится? – Уля взяла мужчину за руки и, словно гипнотизируя, соблазняя мужчину, подвела его к воде. Эдвард был будто под действием магии. Он смотрел только в зеленые глаза девушки, буквально теряя волю. А потом Уля толкнула его в реку. После довольно холодной воды, Эд не сразу очнулся. Рыжая ведьма стояла на берегу и отжимала волосы.

– Ну как водичка? А говорил, что в воду не зайдешь, – звонко рассмеялась девушка. – Эд, да пошли уже! там ребята хотят поиграть еще. Кто последний, тот пьет штрафную рюмку! – последнюю фразу девушка выкрикнула на бегу и пулей направилась к дому.

"Смотри на меня"

Британец так и стоял по колено в воде, наблюдая, как шумная компания направляется обратно к дому. В голове тяжёлыми сваями, будто забиваясь в подсознание, стучали мысли. И о том, что ему здесь не место, и что ему снова хочется туда, где покой и комфорт, и что он явно сходит с ума, когда ведётся на игры этой рыжей ведьмы. Рыжая ведьма – вот кто скакал по его мыслям, мастерски переворачивая весь его мир. Она заманила его в тёмные воды, а теперь убегала, хохоча, звонко присвистывая. А он, джентльмен и баронет, торчал в мутной жиже, мокрый и до одури злой.

О’Конелл вообще не мог бы вспомнить, когда он в последний раз злился. Но сейчас руки сами сжимались в кулаки и Эдвард начал молотить воду, больно ударяясь о её гладь. Он рычал, задрав голову к луне. Крик рвал его лёгкие. А он все орал и орал в яркое звёздное небо этой странной, неправильной, ночью. Наконец он замолчал, отирая мокрой ладонью губы. К пальцам прицепились водоросли и попали в рот. Эдвард сплюнул – и смачно матернулся, с хохотом представляя негодующую реакцию родных, будь они здесь.

Он полез из воды, скользя на травянистом берегу. Наконец вылез, безуспешно попытался сбросить водоросли руками. А потом внезапно для себя начал отряхиваться, будто волк, разбрызгивая воду во все стороны.

Со стороны дома Ульяны послышался смех и музыка, и Эдвард направился туда. Играло что-то мелодичное. Перед глазами сплошной пеленой были рыжие локоны с вплетенными в них цветами и речной травой. Хотелось до одури сжать тонкое девичье тело, вдохнуть запах воды, леса, солнца. Эдвард внезапно одернул сам себя.

– Это просто влечение, – проговорил он твёрдо, – ничего не значащее влечение. Просто глупая девочка и её примитивные игры. Все это, безусловно, цепляет. Ведьма она и есть ведьма. Но их не бывает, как и русалок. Поэтому я обойдусь без этого.

Он ещё раз коротко взвыл, неожиданно для самого себя – и пошёл к дому.

Травы – ковыль, полынь, пастушья сумка – мерцали в ночном свете серебристо, нездешне. Они гнулись под лёгким ночным ветерком, будто заманивая лечь в них и забыть обо всем на свете. Аромат, что шёл от них, тяжёлый, медовый, кружил голову. Идея поддаться, включится в ту магическую игру, быть пойманным в ловко расставленные сети – и наконец сдаться – уже не казалась простой, глупой и примитивной.

Ульяна быстро догнала своих друзей. Она оставила Эда в холодной речке – и даже ни разу не взглянув на него. Эта маленькая шалость немного приободрила девушку. Ей очень хотелось выкинуть еще пару таких же номеров. Но что именно сделать, чтоб британец уронил свой апломб, Ульяна не знала.

"Чего бы такого еще отчебучить?", размышляла Уля, входя вместе с подругами в дом переодеться в сухую одежду. Анна и Венера надели уютные пижамы и накинули халаты сверху. Ульяна же металась по комнате. Противоречивые чувства переполняли ее. Она до одури хотела оказаться во власти Эдварда, отдаться ему без остатка – и в то же время вывернуть его наизнанку, поднося спичку к пороховой бочке его терпения. А еще – Ульяна по привычке сразу призналась самой себе – ей было и страшно, несмотря на всю смелость и природную сексуальность. Она ни разу не была с мужчиной. Все ее познания были поверхностными и черпались в основном из рассказов подруг и изучения физиологии человека.

«Теории много, практики ноль», подумала девушка и усмехнулась своему отражению в зеркале. Она окинула себя взглядом. Бледная кожа с россыпью веснушек, грудь красивой формы. Сейчас девушке так и хотелось выйти из дома – полностью обнаженной. "Это было бы уже слишком. Но как же быть?", девушка прикусила губу в задумчивости. Тут в окно по дереву забрался Мерлин. Котяра легко прыгнул на кровать и разлегся на простыне. В голове Ульяны тут же появился нужный образ.

– Мерлин! Точно! Простыня! – чуть ли не крича произнесла Уля, обращаясь к коту. – Спасибо мой шерстяной вдохновитель.

Девушка потрепала кота, чмокнула того в макушку и завернулась в простыню, напевая задорную песенку под нос.

– У тебя, что одежда закончилась? – спросила Венера, рассматривая Улю, когда та спустилась к девчатам на первый этаж.

– Ха-ха-ха-ха, Улька! Уж не принца ли заморского, собралась соблазнить? Смотри, мне показалось он и так уже на пределе. – Произнесла Анна, хихикая.

– Идите вы в пень! Никого я не соблазняю, мне просто так удобно. Вот вам удобно так, а мне так, – возмущалась девушка, чувствуя, как румянец заливает щеки.

– Ну-ну, нам-то можешь не врать. А главное сама себе не ври. – Произнесла Анна и вышла первой. За ней последовала Венера, а Ульяна чуть притормозила, задумавшись над словами подруги «Сама себе не ври», думала ведьма и понимала, что она влюблена, влюблена в их гостя, с того момента, как открыла ему дверь.

Эдвард, наконец, добрался до дома. Дорога от реки этой ночью плутала так, что верь О’Конелл в сверхъестественное, непременно подумал бы, что это Ульяна ему напакостила. Во дворе британца встретила Марья Ильинична. Она чему-то улыбалась. Глянула на Эдварда – и одобрительно закивала головой.

– Искупали, значит тебя наши русалки? Кого сегодня в реку окунут – тот истинную любовь встретит, и совсем скоро. Поверье такое.

В руках старушка держала две запотевших бутылки с чем-то похожим на тёмную густую кровь. Эдвард дёрнулся.

– Вино, Марья Ильинична? – взяв себя в руки, проговорил мужчина.

– Вино! Вам чтоб согреться после купания. У нас его вишенкой называют. Потому что из вишни делают. Только будь с ним поосторожнее, сынок. Ты к нашим напитками непривычный. Можешь голову потерять.

Эдвард хотел сказать, что голова его давно потеряна, но тут из дома вышли девушки, и О’Конелл остолбенел.

– Добрый молодец, как водица? Не холодна я ли? А? Русалки не утащили? А ведьму то нашел? То ли еще будет… – девушки подхватили вино у Марьи Ильиничны, и, больше не глядя на Эдварда, смеясь, пошли за стол. Следом за Анной и Венерой вышла и Ульяна, в одной простыне на обнаженное тело.

– Спасибо бабуль.– Уля обняла бабушку и игриво глянула на мужчину.– Эд, ты с нами?

О’Конелл смог только кивнуть. Тело девушки просвечивало сквозь простынь. Ткань соблазнительно подчеркивала все изгибы талии, мягкие холмики грудей, бедра. Эдвард даже не пошел переодеваться, на одежду вдруг стало просто плевать. Да и теплый ночной воздух уже почти высушил ткань.

– Идите, веселитесь. Только давайте недолго. – Марья Ильинична подмигнула молодежи. – Завтра Купальская ночь. Венки плести нужно поутру, день с головы не снимать, да и прочие забавы не забыть. Так что нужно выспаться. Стол не убирайте, Немой утром придет, перекусит да и уберет его. А я спать. Спокойной ночи.

Старушка лёгким шагом направилась к дому и только на пороге оглянулась назад, сверкнув глазами в сторону О’Конелла. Ее зацепило то, как он, трясясь над своими вещами еще день, назад теперь совершенно перестал обращать внимание на их состояние.

Уля плавно зашагала вперед, соблазнительно покачивая бедрами. Парни просто улыбнулись Ульяне. Антон нахмурился, но помог девушке сесть в удобное кресло. Он будто случайно придерживал Ульяну рукой за поясницу, критически близко к пятой точке. При этом парень с враждой посмотрел на О’Конелла, и сам сел рядом с девушкой. Венера же тихонько поговорила с мужем, а тот с Семеном о том, чтобы приглядывали за Антоном. «Он вполне может вспылить и полезть в драку», тихонько переговаривались друзья. И это разозлило Антона еще больше.

Девушки уселись рядом со своими парнями. А для Эдварда снова осталось место рядом с Ульяной.

– Итак, разминаем свой речевой аппарат. Повторяем за мной. Аааа, оооо, уууу, ыыыы, ыыы, уууу, оооо, аааааа. Еще разминаем язык, вот как я.– Семен показывал всем простые логопедические упражнения языком и корчил рожу.– Боксерам, если им выбьют челюсть, это ЛФК помогает.

– Сема! Мать твою! Мы тут собрались просто играть в бутылочку, а не драться языками насмерть. – Не выдержала Венера и решила прервать клоунаду друга.– Эдвард, Сема у нас просто врач-реабилитолог с юмором.

– Вот, что ты обламываешь кайф? – заржал Семен. – Я первый кручу-верчу. Поцеловать кого я хочу?

О’Конелл открыто улыбнулся. За болтовней друзей ему сложно было вставить хоть слово, да он и не стремился к этому. Гораздо больше ему нравилось смотреть на Ульяну и на то, как ее грудь поднимается и опускается в рваном ритме. Мужчина с трудом оторвался от зрелища и поднял голову, откровенно и открыто наслаждаясь теплой ночью, усыпанным звездами небом, цветочным ароматом от кустов китайской розы.

Семен раскрутил пустую бутылку из-под магазинного вина, а Жора при этом всем разлил по бокалам домашнюю «вишенку». Бутылочка крутилась, на фоне играла какая-то веселая песня. В какой-то момент бутылочка указала горлышком на Анну.

– Вот, то, что доктор прописал, – Семен притянул к себе Анну и смачно поцеловал ее. После Семена ходила Венера. Она попала на Антона и просто чмокнула того в губы. После был Жора – и попал на О’Конелла.

– Иди сюда брат! Сейчас мы с тобой побратаемся.– Эдвард встал и Жора три раза обнял мужчину, а потом по-братски поцеловал три раза в щеки. – Все! Теперь ты мой брат. И это не просто слова на ветер.

Очередь должна была перейти к Эду, но Антон выхватил бутылочку и раскрутил ту со злостью. Она остановилась на Семене. О’Конелл сделал вид, что не заметил этого демарша и мысленно сцепил зубы, хотя продемонстрировал всем белозубую улыбку. Все дружно посмеялись. Ульяна взяла бутылочку и передала ее Тому. Тот покрутил ее в руках, кидая взгляд на Ульяну, коснулся пальцами нижней губы. В его глазах полыхнуло и пропало серое пламя. Он хотел эту ночь и эту девушку.

Когда О’Конелл раскрутил бутылочку, сердце девушки сжалось в предвкушении. А если это будет не она? Бутылка из-под вина как назло не останавливалась. В какой-то момент стекляшка замерла четко напротив Ульяны. Девушка испуганно посмотрела на бутылку, сглотнула и облизала губы. Она и ждала этого момента – и боялась одновременно, до дрожи в коленках. И не потому что, Эдвард знаменитый блоггер, не потому что у него какой-то там статус, нет. Ульяна хотела просто быть рядом с этим мужчиной, и неважно кто он. Девушка не помнила, как встала на ноги. Ей все казалось, что она упадет. Эдвард встал ей навстречу, его рука подхватила Ульяну, ладонь легла на спину. Глаза девушки открылись навстречу серо-голубой штормовой бездне его взгляда, а нежный ротик чуть приоткрылся. В этот волшебный момент она могла думать только о губах Эда, о том какие они на вкус, как мягко он коснется ими ее губок, как легкий стон сорвется с его губ…

От губ Ульяны шёл аромат спелых вишен. Влажные, полные, зовущие. Эдвард знал наверняка, что они окажутся мягкими и податливыми. Он окинул девушку тяжёлым, тягучим взглядом и сглотнул. Мужчина приоткрыл рот и сквозь зубы втянул аромат, идущий от Ульяны. Вишнёвый, дурманящий. Хотелось напиться им допьяна и забыть обо всем. Эдвард сделал ещё один вдох, похожий на всхлип или приглушенный стон. Он будто пил этот сладкий воздух, наслаждаясь близостью девушки. Дотронулся до её губ своими, почти невесомо – и пропал. Вспышка фантазии, будто молнией осветила его острое желание, и оно встало перед его глазами ярко и мощно. В этой фантазии не было никого, только они – Ульяна, Эдвард – и он мягко надавливает на плечи девушки, а та не противится, ложится на изумрудную траву и тихий вздох слетает с её вишнёвых губ, кожа её горит звёздами, она смотрит снизу вверх на Эдварда… ночь кружится и горит. Ведьма протягивает к нему свои тонкие руки, уводя из подлунного этого мира куда-то в неведомое, туда, где оба они должны быть… ее вишневые губы выстанывают его имя, когда она открывается перед ним.

Эдвард прикрыл глаза, все еще едва касаясь губ девушки своими. За веками горело алым, туман застилал сознание. И в тумане он явственно видел то, чего желал: губы, что шепчут его имя, зазывая в омут…

О’Конелл распахнул глаза – и начал тонуть в зелёных омутах глаз девушки.

– Смотри на меня, – прошептал он твёрдо Ульяне в губы, когда та смущённо прикрыла веки, – смотри.

Эдвард обхватил гибкую талию девушки сильнее, размещая свои ладони чуть ниже края простыни, ощущая под ними живое, тёплое, отзывчивое тело. Её кожа действительно горела звёздами. Эдвард легонько покачивал Ульяну будто в танце. Приблизил свое лицо к её – и накрыл её губы своими тонкими губами, сминая их мощно и настойчиво, требовательно. И она отдалась ему. Время остановилось для них двоих.

Где-то в ветвях запел соловей. Девушки то восторженно вздыхали, то замолкали, глядя, как Эдвард целует Ульяну. Он отрывался на секунду – и снова, с ещё большим пылом приникал к её губам. Голова его горела, и он уже был готов и вовсе остаться с девушкой наедине. Мысли и фантазии о том, как она открывается перед ним, выразились только в том, что он аккуратно раздвинул губы Ульяны кончиком языка. Борясь с лёгким сопротивлением, Эдвард легонько сжал её тело, впечатываясь, совершенно безрассудно, в нее. Он чувствовал, тело и аромат девушки говорили, что вот-вот она сдаться ему полностью…

Но тут закашлялся Антон. Он нетерпеливо постучал кулаком по столу и прикрикнул:

– Эй, вы тут не одни!

Ребята зашикали на него. Ульяна дернулась, но Эдвард властно прорычал в губы девушки:

– Я еще не закончил.

Через мгновение раздался общий на двоих стон.

"Так не пойдет"

– Я не собираюсь все это лицезреть! – взбесился Антон.

Он подскочил в гневе так резко, что чуть не опрокинул стол. Кинув быстрый взгляд в сторону Ульяны и все еще принимающего её к себе Эда, парень быстрым шагом вышел за калитку. Было слышно, как он сильно ударил по забору. Такого поворота явно никто из друзей не ожидал. А Эдвард только сильнее сжал Ульяну. Сердце его неожиданно бешено забилось о ребра. Девушка тяжело дышала, но из объятий пока вырваться не пыталась.

– Простите, я, пожалуй, пойду. Нужно проконтролировать. Как бы Тоха чего не натворил. – Семен быстро выпрыгнул из-за стола, догнал своего друга и остался с ним.

– А мы, наверное спать пойдем. – Кратко произнесла Венера. – Спокойной ночи.

– Вай-вай, ну вы и задали жару. Да мы это, в бане переночуем, – подталкивая к бревенчатому домику свою жену, произнес Жора.

– Да и я, пожалуй, пойду. Уль, я у тебя лягу? Спокойной ночи Том. – Анна встала, осмотрела все еще стоявших в обнимку Эдварда и свою подругу, и ушла в дом, оставляя пару наедине.

Все это время Ульяна, стоя в объятиях британца, чувствовала его сердцебиение. Внутри, где-то глубоко, было еще необычное, но уже знакомое ощущение. Заострять сейчас на этом внимание Уля не стала. Она как никогда чувствовала себя счастливой и защищенной. Но тревога, липкая и темная, маячила где-то на краю сознания.

– Уже и правда, поздно. Завтра довольно насыщенный день… Нужно выспаться. – Ульяна, словно змейка, все-таки нехотя выскользнула из рук мужчины. – Спокойной ночи Эд.

Девушка быстрым шагом направилась к дому, по привычке анализируя все, что недавно произошло. То, как он держал её. Как властно приказал: «Смотри на меня». А она не посмела сопротивляться.

Ульяну качало, будто пьяного матроса в порту. Но это было не от выпитого. Купание отрезвило.

Зайдя в дом, девушка резко прислонилась к стене, чувствуя спиной её прохладу. Она приложила ладони к вискам и глубоко вздохнула. Надо было признаться, хотя бы самой себе: она пропала, безумно влюбившись в этого британца. Властные нотки в его голосе задели нечто глубокое в ее душе. Это не было простым поцелуем. «О, Эдвард», сладко прошептала рыжая, приложив пальцы к истерзанным губам. «А вдруг я что-то сделала неправильно?», внезапно поднявшаяся паника охватила голову огнём. И тут же отступила. «Нет, точно нет», девушка хихикнула, «Он был таким твёрдым… там, где надо». Наконец выровняв дыхание, Уля покинула сени и направилась в спальню.

Эдвард же едва сдержался, чтобы не бросится за девушкой, как за желанной добычей. Он даже кулаки зажал между колен, чтобы удержать себя в руках. Стиснул зубы и буквально проглотил готовый сорваться с губ вой.

Все уже давно разошлись, а О’Конелл все сидел за столом, борясь с поднимающимися из самых тёмных уголков души горящем желании обладать, брать без спроса и этикета. Мужчина и не подозревал, что это так сильно в нем. Он уже привык держать эти звериные порывы глубоко в себе. Но огонь горел ярко, особенно здесь, летней ночью. Хотелось сжать девушку в своих руках снова, сбросить все набившие оскомину маски – и насладиться свободой.

Возбуждение и желание мешали думать связно. Лоб покрылся испариной.

– Так не пойдёт, – тяжело сглатывая, рыкнул О’Конелл, – я не какой-то подросток!

Он стукнул кулаком по столу, улавливая тонкий звон оставленной там посуды, и этот звук его отрезвил. Легко встав из-за стола, мужчина отправился спать.

Дом встретил его тишиной и новыми ароматами цветов. Эдвард глубоко вдохнул воздух, чётко выделяя лёгкий аромат Ульяны, тряхнул головой, прогоняя видение девушки в своих руках, под ним – и прошёл в комнату. Его кровать была уже занята Антоном. Брезгливо и раздраженно передернув плечами, Эдвард разместился на стоящем напротив окон продавленном диване. Он долго искал удобную позу для сна, но, в конце концов, устал и просто лёг на живот. Ноги не помещались по длине, но британцу уже было плевать. Этот странный день полностью вымотал мужчину. Его веки тяжело сомкнулись…

То ли неудобное ложе, то ли непривычная обстановка, а может и сдержанное внутри желание, родили странный сон. Эдвард обнаружил себя на туманном берегу мелкой речушки. Из речной высокой травы на него смотрели безумные зелёные глаза. О’Конелл присмотрелся – и опешил. То была Ульяна. Бледная почти прозрачная кожа, большие глаза, рыжая растрепанная коса, и безуминка в глазах. Девушка не видела его, но будто пряталась от кого-то. Её одежда была грязной, рваной. Но Эдвард сразу понял – одежда не современная. Длинная, явно вручную тканая рубашка была украшена поблекшей вышивкой. На руках и босых ногах девушки виднелись следы. "Кандалы!", едва не вскрикнул Эдвард. Он внимательно осмотрелся по сторонам. Местность была знакомой, но опознать её О’Конелл не мог. Туман, вода, серо-зеленые травы. И сильный аромат яблок. Если бы О’Конелл действительно мог верить в существование острова Авалон, то он сказал бы, что очутился именно на этой магической земле острова яблок.

Пока мужчина пытался разобраться с тем, какие эмоции у него вызывает окружающий его мир, девушка зашевелилась в кустах. Немного дальше послышалось сбитое дыхание и лёгкие шаги. британец присмотрелся сквозь туман. И опешил.

На него шёл он сам. Разве что одежда и длина волос отличалась. Мужчина был одет в длинную зелёную рубаху, подпоясанную плетеным поясом с явными кельтскими мотивами, клетчатые штаны. Его волосы были стянуты на лбу узкой полосой ткани с плетеным орнаментом кельтов. Да ещё амулеты, которыми этот его двойник был увешан. Здесь был и рог, и молот, и ещё что-то, что О’Конелл не смог идентифицировать. Такой наряд он видел только в музее.

Двойник, явно кельтских корней, начал напевать какую-то песню, подбирать все ближе к прибрежной сладко пахнущей траве. В руке его блеснул короткий серп. Глаза девушки стали огромными как блюдца. А О’Конелл мог только наблюдать. Движения его сковало. Он будто и был и не был здесь.

Кельт, продолжая насвистывать какой-то боевой мотивчик начал косить траву, чихая от поднимающейся пыльцы. Девушка двинулась вглубь, ближе к реке. И тут кельт увидел её. Он поманил её властным жестом – и девушка пошла к нему будто под гипнозом, когда их глаза встретились.

– Ты, чьих будешь, красавица? – произнес двойник Эдварда.

Девушка покачала головой.

– Немая? – легонько притягивая её к себе, рассмеялся кельт-двойник.

Эдвард рассматривал теперь одежду девушки, в попытке понять, куда он попал. Длинная домотканая рубаха была расшита по горловине и рукавам, но не так, как у кельта. "Славянские узоры!", вспомнил О’Конелл

Он видел их всего раз, в одной из своих поездок по восточной Европе. На шее у девушки висела только деревянная табличка с затертыми буквами. Кельт тем временем уже прижал дрожащую девушку к себе. Эдвард рыкнул, так она была похожа на Ульяну.

– Беглая? – широко улыбаясь, спросил девушку кельт. Та видимо, наконец пришла в себя и перестала дрожать. На ломаной латыни она произнесла:

– Мастер уходить, легион сниматься, дома плохо сейчас. Он оставлять нас здесь, Альбион, остров, плыть за море домой.

– Так ты рабыня?

Девушка опустила голову и заплакала.

– Ну, ну. Не плачь, красавица. Ты не нашего рода, хоть и похожа будто родня. Я тебя с собой возьму. Вот наберу ароматного камыша для дома, и мы пойдём в наше селение. Рабыня мне не нужна, а вот помощница…

Уже через мгновение, как это часто бывает во сне, О’Конелл очутился в другом месте. Теперь вокруг были приземистые круглые дома с конусообразными крышами из соломы.

"Кельты, так и знал", мысленно ухмыльнулся сам себе мужчина. Двойник Ульяны, уже в новой одежде, состоящей из зелёного платья и плетеного пояска, стирала одежду рядом с одним из домов. А его двойник, заплетая рыжеватые волосы в косу, просматривал в сторону девушки. Эдвард судорожно сглотнул. Взгляд у мужчины был плотоядный. Девушка же не обращала внимания похотливый взгляд. Она что-то бормотала под нос, похожее не молитву. Потом распрямилась, обратила красивое лицо к небу и поклонилась, протягивая руки к солнцу. Кельт пожирал девушку взглядом, задерживаясь на девичьей груди, свободной и не сжатой ничем, кроме ткани.

Эдвард успел только подавить ещё один рык… и снова оказался в другом месте. На этот раз перед глазами его плясали языки огня. Два тела, потных, борющихся, блестели в сполохах пламени. Руки и торс мужчины были напряжены, он пытался покорить, подчинить себе силой отчаянно сопротивляющуюся девушку. Её хрупкое тело изламывалось. Платье было изорвано, на лице были видны дорожки слёз. Девушка рыдала молча, ни единого вскрика не срывалось с её искусанных губ. Огонь будто разлился внутри О’Конелла. Он вдруг почувствовал себя частью всего этого. Ощутил тело девушки под пальцами, захотел и сломить её – и удержаться от падения в эту бездну. Но кельт был более уверен. Он шептал несчастной на ухо:

– На полную луну, на полную луну, милая, ты станешь моей. Сейчас выйдет луна, а я возьму тебя…

И рычал, выгибаясь по волчьи. Девушка, заметив его выгнувшуюся спину вдруг сникла. Она будто сдалась и О’Конелл буквально ощутил это. Ему стало мерзко.

Кельт, ощутив ослабление, задрал подол девушки – и вошёл резко, без жалости. Девушка закусила губу, зелёные глаза зажглись изумрудами…

Мужчина двигался резко, быстро, сминая девушку, подминая её под себя, насилуя… Эдвард отвернулся. Это было слишком.

Через бесконечные мгновения, кельт вышел из девушки и прошёлся рукой по члену несколько раз, обдавая грудь девушки спермой. Он громко рассмеялся.

– Нет, брюхатить тебя я не собираюсь. Лучше ещё несколько раз развлекусь твоим телом…

И тут девушка просто встала, сразу. Она подобрала окровавленный подол, посмотрела долгим взглядом так, что кровь застыла в жилах, и произнесла чётко, громко:

– Ты зверь. Скот. Дикий, неумный, неразумный. Так быть тебе зверем! На полную луну, милый! А спасёт тебя только та, что придёт в моем роду, и будет со мной лицом как две капли воды!

Она еще говорила что-то, но Эдвард больше не слышал ее. Кровь гудела в ушах, горела холка и позвоночник начало выкручивать.

Кельт опешил, он уже собирался накинуться на измученную девушку, но тут сквозь отверстие в крыше показалась полная летняя луна…

Эдвард проснулся в поту и огне, недоуменно осмотрелся. Ощущение дома окутало его в одно мгновение. О’Конелл легко потянулся, перевернулся лицом к спинке дивана и провалился в сон без сновидений.

На заре

Эдвард уже видел сон, а Ульяна все никак не могла заснуть. Рядом спокойно посапывала Анна, а Уля все вертелась, безуспешно пытаясь выбрать удобную позу для сна. Но сон не шел. Стоило девушке сомкнуть глаза, как ее сердце замирало, а перед внутренним взором снова появились шторма во взгляде О’Конелла. Его шепот все еще стоял в ушах: «Смотри на меня». Сердце девушки пропустило удар. «Я еще не закончил». Ульяна тихонько взвыла и закусила губу. Она в десятый уже раз повернулась на спину и уставилась в деревянный потолок. Попыталась промотать весь этот день, но мысли возвращались к их поцелую. «О боже, я была в его объятиях», мысли девушки метались, как бабочки, «Том держал меня и не выпускал из своих рук… а как он прижимал меня к себе. Какое же у него тело горячее и руки… такие нежные, и сильные».

Уля обхватила плечи, прикасаясь тем участкам кожи, которых касался Эд. «Он так нежно меня обнимал и так сильно, не давая сбежать. А смотреть в его глаза, все равно, что смотреть в чуть хмурое небо». Уля расплылась в улыбке, дыхание сбилось. Возбуждение накатило тихой тягучей волной. «О, черт! Я что, хочу его? Да, я хочу его! Хочу вновь почувствовать, как он жадно сминает мои губы своими губами, как раскрывает их, настойчиво и так – ааа – так нежно», Уля задумчиво провела пальчиком по своим губам. «Тонкие, но такие нежные, горячие, требовательные… И, кажется, терпкие, как настоящий черный швейцарский шоколад». Появившиеся, как казалось Ульяне, из ниоткуда бесенята, отплясывали где-то внизу дикий танец…

Девушка перевернулась со спины на живот и уткнулась в подушку, задерживая дыхание. Но и это не помогло. «А ведь Эд тоже хочет меня! Я чувствовала его. И готова поклясться в том, что он не маленький. А пенисов, я на практике повидала… О боже… Я терлась об него, все равно что кошка, и мне это понравилось. И я не против все это повторить».

– М-м-м, – тихонько простонала Уля вслух и снова погрузилась в мысли о мужчине. Но теперь они приобрели совсем другой окрас.

«Так! Стоп! Уля! Прекрати думать о члене О’Конелла. Ты медик, рассуждай здраво и хладнокровно. Итак, пенис встал из-за воздействия прилива крови. Это просто физика и никакой лирики! Да у мужчины произошла эрекция. Хорошо, что не эякуляция, хотя кто знает? Он же там еще долго сидел. А вообще, придумала себе тут любовь! Тоже мне, романтик хренов! Он уедет, и что ты будешь делать? Дурочка, блин, наивная! Между вами химия, не больше того». Ульяна честно пыталась вернуть себе саму себя, опустить с небес и снять розовые очки, но все тщетно.

Вдруг стало душно. В глазах потемнело, не смотря на начинающийся рассвет. Девушка встала с кровати и открыла окно. Но этого было мало, хоть утренняя свежесть и заполнила комнату. Словно в бреду Уля схватила подушку и решила, что ляжет сейчас на веранде на тахту. Босиком спускаясь по ступенькам, Уля старалась не шуметь. Проходя через гостиную, она задержалась. Не в силах противиться, девушка заглянула в комнату. На кровати Эда, раскинувшись звездой, спал Антон. На кровати у другой стены спал Семен.

– Эдвард? Ты где? – чуть шепча, произнесла Уля и тут услышала как, кто-то повернулся на диване. Подойдя ближе, она не сдержала улыбку. Во сне Эд был таким милым. Уля залюбовалась мужчиной, поправила волосы. А потом нежно, чуть касаясь, поцеловала того в мочку уха. «И снова прощай здравомыслие», хмыкнула девушка. Она тихонько прошлась по плетеному коврику и достала из шкафа небольшую подушку. Нежно, едва касаясь мужчины, она приподняла голову Эдварда подложила ее. И едва сдержалась, чтоб не запутаться пальчиками в его медовых волосах, красивой волной рассыпавшихся по ткани.

Ульяна вышла на улицу под первые встающее из-за горизонта солнце. Первые его лучи ударили по траве, и роса загорелась тысячами огоньков. Девушка сладко потянулась и направилась к старому сеновалу. Ароматы сена как всегда подействовали успокаивающе. Уля забралась на стог сена отдышаться и насладиться рассветом. И сама не заметила, как под первыми теплыми лучами солнца уснула.

Сон без сновидений был глубоким и тёмным как колодец. Но проснулся Эдвард бодрым и более менее отдохнувшим. Он с удивлением оглянулся вокруг, спросонья ещё не понимая где именно находится. И только привычный уже медовый аромат указал мужчине на то, что он в деревенском доме в селе Аскулы.

О’Конелл упёрся ладонями в мягкую тёплую ткань и подскочил. Он прекрасно помнил, что рухнул на диван без подушки, да и где бы он искал её в темноте незнакомого, по сути, дома. Взгляд мужчины зацепился за выцветшую вышивку. Этот узор показался ему знакомым. Эдвард прикрыл глаза, осознавая, что именно такую видел во сне, на платье прятавшейся в речном тумане и траве девушки. О’Конелл мотнул головой, прогоняя видение. Но оно не отпускало. Отголоски сна были очень сильными. Эд сразу увидел перед глазами кельтскую вязь на ремне своего двойника. Он метнулся к серванту. Там в предутреннем свете тускло поблескивало фамильное кольцо с волком. О’Конелл схватил его, не понимая, как мог забыть о нем. На внутренней стороне кольца вилась полустертая кельтская вязь.

Стараясь не думать об увиденном, О’Конелл надел кольцо на большой палец. И вот что странно. Раньше кольцо было меньше размером. Эдвард мог носить его только на мизинце.

Решив, что он просто ещё не отошёл ото сна, Эдвард немного размял шею и расправил одежду, в которой заснул накануне.

– Нужно выйти на свежий воздух, – решительно произнес мужчина. Он аккуратно прошёл мимо храпящего Антона, ступая по прохладному дереву половиц и вязанным цветастым коврикам, вышел из сумрака спящего дома во двор.

Эдвард двинулся вглубь двора, рассматривая небрежные, слегка диковатые, но гармоничные клумбы. Здесь были и садовые и полевые цветы. Буйство красок захватило мужчину. Он вздохнул, прохладный воздух, наполненный росой и мёдом.

– Прекрасно, – почти пропел на выдохе и двинулся дальше. Дорожка, протоптанная в траве, была засыпана сеном. И вдруг англичанин, понял чего на самом деле он хочет этим ранним утром. Ему до одури захотелось упасть в ароматное сено, увлекая за собой Ульяну.

Эдвард двинулся по следам и обнаружил слегка покосившийся сеновал. Он отворил скрипучую дверцу – и рыкнул от удовольствия. На сене, хмурясь от тонких солнечных лучей, спала, раскинув руки Ульяна. От пыли, что носилась в воздухе, девушка слегка морщила носик. Солнечный луч запутался в ее волосах. О’Конелл тяжело переглотнул.

«Вот она, перед тобой!», крикнул он мысленно, «возьми её». Мужчина сделал неровный шаг – и девушка перевернулась со спины на живот, зарывшись головой в сено. Тело Тома отреагировало моментально. Стоило ему только кинуть взгляд на нежную кожу её спины, с мелкими веснушками на плечах и ниже шеи, на острые ключицы… и он поплыл. Брюки стали болезненно узкими. Хотелось накрутить эти рыжие волны волос на руку, оттянуть ее изящную голову назад, сделать все, чтобы девушка выгибалась, выстанывая одно только имя… его имя.

– Черт! – выругался О’Конелл. – Черт, черт!

Короткий стон со стороны девушки только ещё сильнее распалил мужчину. Он представил, как сам вырывает этот звук из её тоненького горла.

– Сука! – срочно нужно было что-то с этим делать, но О’Конелл категорически не хотел.

Он стоял, сжав руки в кулаки, от напряжения даже закружилась голова. Эдвард облокотился о косяк, зажмурился, тяжело выдохнул. Это было слишком. То, как она то тянулась к нему, то отступала. Соблазняла – и бросала на грани возбуждения. Как сначала звала заманивая, а потом опрокидывала в ледяную воду с яростным колким смехом. Он категорически не понимал эту ведьму. Со Скарлетт все было просто и понятно. Та не играла с ним, хотя он, положа руку на сердце, был бы не против…

Понимая, что стоя тут и пялясь на Ульяну, он лучше не сделает, Эдвард бросил всё-таки ещё один взгляд на девушку. Она дышала так ровно, так спокойно… борясь с желанием упасть рядом с ней в ароматное сено, Эдвард смачно матернулся по-русски:

– В Бога твою душу мать!

Саданул по двери – и вылетел из сеновала пулей.

Зверь!

Плюнув на приличия, О’Конелл разделся, оставшись только в боксёрах и футболке. Он прошёлся под деревьями, где накануне ещё стоял стол, осмотрелся, выбирая место поровнее, и повернулся к солнцу.

– Йога и баланс, – произнёс он твёрдо, – вот что мне сейчас нужно. Гребаный баланс, чтоб не поехать головой от этой рыжей ведьмы!

Настроившись таким образом, О’Конелл немного размялся и принял асану "Дерево".

Сквозь щели в крыше, солнце безжалостно будило Ульяну, но девушка совсем не хотела просыпаться. Она потянулась, сладко простонав, и перевернулась со спины на живот. Теперь ее щекотало сено, но дрема оказалась сильнее. В её тумане девушка увидела серо-голубые глаза. Но понять, кому они принадлежат – Эду или волку – Ульяна не смогла. Она хотела протянуть руку, дотронуться до загадочного лица, но вдруг отчетливо услышала крик. Знакомый и громкий, он доносился со стороны двора. Девушка подскочила и весь сон улетучился.

"Бабушка Веда!", Уля мгновенно узнала ту по голосу. Девушка резво спрыгнула вниз и босиком побежала на крик. Ведьма пробежала мимо Тома, сразу к дрожащей от страха старухе.

– Зверь! Чудовище! Зверь! Днем человек, ночью зверь страшный! Зверь! – надрывалась бабка Ведана.

Эдвард толком ничего не сообразил. Он только немного наклонил голову и протянул руку в успокаивающем жесте, улыбнулся. Но баба Веда так и продолжала голосить, ее тонкий узловатый палец трясся и указывал прямо на мужчину.

– Скалишься! Зверь! – Веда отпрянула назад, зашипела, дрожа всем телом будто в приступе. – Манишь! Улыбка ангела, а нутро темное, как воды морские, синие, глубокие!

– Бабуля, ну ты чего? Тише бабуль. – Ульяна обняла бабушку, закрывая собой Тома. – Бабуль, это Эдвард О’Конелл, он блоггер и журналист. Ну, успокойся, хорошая моя.

Эдвард тем временем аккуратно, на носочках зашел в дом.

– Он пишет статью про нашу деревню Аскулы. – Как можно более спокойно продолжила младшая Лиходеева и стала медленно уводить старуху на веранду. В этот момент к ним подошла Марья Ильинична.

– Ну? – Лиходеева-старшая перехватила Ведану и погладила ту по узеньким плечам, – Что тут за крик? Ба? Ну, ты чего? Этот парень простой журналист заморский.

Вдвоём, подхватив хрупкую старушку под обе руки, бабушка и внучка завели Ведану на веранду и усадили её в любимое плетеное кресло.

– Иди, переоденься, да приведи себя в порядок, – скомандовала в сторону внучки бабушка, и та покорно пошла в дом.

– Ой, доча! Ой, беда! Ой, не пускай наше солнце сегодня под луною гулять. Ой, зверь ее погубит, сердце ее вырвет и себе навсегда его оставит! – снова запричитала Веда, – Запри Ульянку! Не пускай на Купалу ее! Ой! Слезы вижу я, горькие. А он, – старуха ткнула пальцем в сторону дверей, в которые раньше зашел О’Конелл, – он зверь. Это он, проклял меня. Не пускай Ульянку! Запри на замок! Это же ради ее блага.

Марья Ильинична крепко призадумалась. Ведану звали Веданой не просто так. Она многое знала-ведала, многое видела того, что другим недоступно.

– Вот, держи чай, – Марья Ильинична поставила перед Ведой большую алую кружку, расписанную цветами. Она медленно разливала чай с розмарином и клубникой. – Пей бабуль, пей. Эдвард просто журналист. Приехал статью писать, в костюмах дорогущих. Какой он зверь? Он и топора то никогда не держал.

Марья Ильинична старалась успокоить Веду, но сама информацию восприняла. Слова старушки прочно зацепились за какое-то глубокое и не очень приятное чувство. "К худу или к добру?", привычно мысленно произнесла Марья Ильинична, но ответа не получила.

На залитую утренним солнцем веранду вышла Ульяна в легком платьице. Волосы девушка заплела в две косы. Она будто вся светилась изнутри, и это не прошло мимо Марьи Ильиничны.

– Так, а чего вы мои бабулечки так нахмурились? – Девушка села за столик и налила себе чаю.

– Все хорошо милая, просто у нашей Веды чувство надвигающейся беды из-за нашего гостя. Но ты не переживай, давайте пить чай.

Марья Ильинична, пока не знала, как удержать Ульяну в эту ночь дома, но уже твёрдо решила на купальские гуляния внучку не отпускать. Не нравился ей и этот новый свет, исходящий от девушки, и то, что ответа на ее немой вопрос не появилось глубоко внутри, да и причитания Веданы не могли быть простыми нервами.

Старуха поздравила прапра…правнучку и подарила той аметист в необычном обрамлении. Камень находился словно посередине ветвей и ветви эти были серебряными и золотыми. Видно было, что кулон старинный. Серебро со временем почернело, золото потускнело. Но красоты подвеска не потеряла. Сама Ведана надела его на шею правнучки и поцеловала ту в лоб. Ульяна дотронулась до бечевки, на которой висел амулет, пробежалась пальцами по камню, ощущая силу внутри. Она поблагодарила Ведану и крепко её обняла.

– Ну, все беги за травами, а то роса уйдет, и травы ослабнут. – Ведана похлопала правнучку по плечу, – Только не рви, срезай. Нож возьми и корзину. А я пойду к себе отдыхать. Устала я. Проводи меня, Марья.

Бабушки вышли во двор и направились к воротам, а Ульяна долго смотрела им вслед. Она все крутила в руках оберег, очерчивая золотые и серебряные ветви. Потом тряхнула косами – и прошла в комнату бабушки за кривым старинным ножом и корзиной. Уже через пару минут она шла по проселочной дороге в лес.

Пока Марья Ильинична успокаивали бабушку Веду, они пили чай, завтракали, Уля переодевалась, а Ведана давала правнучке наказ, Эдвард успел умыться ледяной водой и немного привести мысли в порядок. Он долго сидел в ванной комнате, размышляя обо всех странностях этого утра. Перешл в комнату и разместился за столом. Долго водил пальцами по узорома на скатерти. Затем сделал несколько набросков об Аскулах, местных легендах о ведьмах. Мужчина попытался скупыми фразами описать и дом, в котором его так гостеприимно приняли. Но текст выходил непривычно насыщенным мелочами и подробностями, эмоциями. Британец начал описывать звуки дома и его ароматы. Затем его совсем понесло – и он приступил к описанию самой Ульяны, ее глаз, лица, голоса. «Нежный, будто ручей в лесу», выводил британец в своем блокноте каллиграфическим почерком.

«Нет, так не пойдет», осадил мужчина сам себя и отложил блокнот в сторону. Он принялся терпеливо ждать, пока женщины разойдутся, чтобы спокойно перекусить и тоже выпить чаю. А мысли все никак не хотели униматься.

Шум затих, и Эдвард вышел на веранду. Здесь уже никого не быдл, кроме Мерлина. Котяра развалился в солнечных лучах и жмурился. Он лениво глянул на Эдварда, когда тот сел за стол и нерешительно осмотрелся по сторонам, но все-таки решил похозяйничать и налил себе чаю, намазал блин сметаной.

Котяра одобрительно мурлыкнул, встал и прошелся хвостом по ногам Эда, выпрашивая сметанку.

– Держи, дружище, – добродушно засмеялся тот наглости кота. – Странная она.

«Кто именно?», мурлыкнул Мерлин.

– Бабушка, та, что старше. Но о звере она говорила так уверенно. Верит?

«А то!», мявкнул кот.

– Ну да, мы все здесь с приветом. И я, и ты, – цитируя своего любимого Чеширского кота, рассмеялся О'Конелл.

Он прислушался. Легкие шаги по направлению к веранде заставили его подскочить, будто вора.

– Чего дёргаешься, милок? – со смешком на веранду вошла Марья Ильинична, – Чаевничай, у нас чужих нет.

– Благодарю, но я уже сыт. – Эдвард откашлялся. – А Ульяна?

– Что Ульяна? – хитро ответила старушка.

– Уже завтракала? – сглатывая, произнес О’Конелл.

– А то как же. А теперь я ее по росе за травами отправила. Самая сила в них нынче.

Эдвард сорвался пулей. Едва не споткнулся о цепь, на которой сидел необычайно тихий Будда. Мужчина остановился только за воротами, так как не мог решить, в какую сторону идти. Тут его и нагнала Марья Ильинична.

– Что, растерялся, добрый молодец? Лес ищешь? Да я бы тебе не советовала за ведьмой подглядывать, когда она травы собирает…

– Ведьм не бывает! – ответил Эдвард твердо, вдруг четко осознавая в какой стороне лес. Он просто учуял дорогу, которую Ульяна проложила будто бы для него своим ароматом.

Волк

Девушка будто плыла среди душистых трав, касалась их руками, глубоко вдыхая ароматный медовый воздух этого раннего утра.

Она не сразу заметила увязавшегося за ней Эдварда, а тот догнал ее уже почти у опушки.

– Эд? Ты меня преследуешь? – с озорной улыбкой спросила девушка и, не останавливаясь, пошла чуть быстрее.

– Я здесь исключительно из профессионального интереса, приосанившись, произнес О’Конелл, петляя по узенькой тропке.

– Смотри ноги не переломай, – рассмеялась рыжая в ответ. Через несколько шагов мужчина споткнулся.

– Ой, горе ты мое луковое! – еще громче залилась смехом Ульяна, обернувшись к «потерпевшему».

– Больно, между прочим, – глядя на разбитое колено произнес Эдвард с притворной обидой.

Девушка села на корточки рядом с мужчиной, рассматривая «ранение».

– Наверное, надо в больницу, – протянул британец, с опаской глядя на тонкую струйку крови на коже и зеленые следы от травы.

– Еще чего! Я, между прочим, дипломированный специалист! Сейчас. Сиди тут.

Девушка побежала в сторону, и Эдвард провел ее удивленным взглядом, отмечая то, что при виде ее смешно болтающихся косичек, почти забыл о жгучей боли в колене.

– Ну вот! – Ульяна вынырнула из зелени, победоносно неся в руке лист подорожника. – Сейчас все будет! Не дергайся!

Девушка поплевала на подорожник, доставая другой рукой носовой платок из кармана. Эдвард шокировано смотрел на ее манипуляции.

– Доверься мне, я доктор! – произнесла Уля, прилепив лист к многострадальной ноге иностранца. Она крепко повязала колено платком и едва удержалась от того, чтоб чмокнуть мужчину куда-нибудь в совершенно неожиданное место.

– До свадьбы заживет? – Эдвард аккуратно поднялся и подвигал коленом. – Так ведь у вас говорят?

Ульяна оставила его вопрос без ответа вдруг, загрустив.

Вскоре они вышли на поляну. Эдвард облокотился о дерево и с удовольствием наблюдал за девушкой. А та с легкостью находила нужные травы и срезала их. Вот пырей, пастушья сумка, тысячелистник, который они в детстве называли "кашка", желтые соцветия пижмы, дикая мята в капельках росы, молочай. А вот невесть откуда взявшаяся в лесу "барыня". Среди травы алела земляника.

Девушка шепотом поблагодарила природу за ее дары. Какое-то странное чувство опасности вдруг наполнило ее сердце. Было тяжелое ощущение, что за ними кто-то пристально следит. Но девушка тряхнула косами, отгоняя морок. А потом набрала пригоршню земляники и обернулась к Эдварду.

– Будешь? – поманив мужчину спелыми ягодами, рассмеялась рыжая. И вдруг ее смех стих, а глаза стали большими от ужаса. За кустами, по кромке поляны, медленно прохаживался волк.

Секунда, и он выпрыгнул из укрытия, оскалился. Ульяну затрясло. Зверь долго смотрел на О’Конелла, будто хотел загипнотизировать мужчину. Эдвард тоже стал в напряженную стойку, двигался медленно, не сводя взгляда со зверя. Он только выставил одну руку в перед а другую отвел назад, жестом указывая Ульяне не двигаться. Краем взгляда мужчина увидел, что та сейчас в порядке. Ему хотелось загородить Ульяну собой – и он вышел на прямую линию со зверем. Тот был больше обычного, белого с подпалинами цвета. Волк кинулся на Эдварда, будто только и ждал, пока тот выйдет к нему.

Ведьма с ужасом наблюдала, будто завороженная, как зверь клыками вцепился в руку мужчины. Она оцепенела от ужаса, крик застрял в горле. Ягоды земляники покатились по траве. Все происходило быстро, словно в перемотке. О’Конелл сначала замешкался, а потом, оскалившись, будто на пределе своих сил разжал пасть зверя. Вены вздулись на лбу мужчины, он не чувствовал ни ног ни рук. Он думал только об одном – победить зверя, защитить женщину, свою женщину. Рык вырвался из его горла – и в глазах волка мелькнул животный страх. Они боролись еще мгновение, но наконец-то Эдвард отбросил волка. Тот ударился о дерево и убежал, поджав хвост.

Ульяна тут же пришла в себя. Она откинула корзинку, которую сжимала до этого так сильно, что пальцы свело. В голове будто щелкнуло, и девушка подбежала к мужчине, чтобы провести осмотр руки.

– Эдвард! О боже! Милый! Какой кошмар! Срочно в медпункт!

– Я в порядке, – сквозь зубы прошипел тот, не сводя взгляда с девушки. Он обхватил ее здоровой рукой, ощупывая, прижимая к себе. – Зверь не навредил тебе? Ты в порядке? У тебя кровь?

Уля бросила взгляд на свои ладони, окрашенные соком земляники. Замотала отрицательно головой. И дальше уже не слушала мужчину, высвобождаясь из цепкого объятия. Она схватила корзину с травами и ухватила британца за руку. От шока девушка не слышала никого и ничего. Для неё в этот момент была только цель – спасти Эдварда.

Крепко сжимая здоровую руку мужчины, Ульяна бегом направилась с ним в медпункт. Дорога показалась Эдварду вечностью. Адреналин от схватки почти прошел и рука ужасно болела. Но он сцепил зубы, воздавая хвалу всем богам за то, что Ульяна цела, и просто сильно напугана.

Дойдя до цели, дрожащими руками из маленькой вязаной сумочки, накинутой через плечо, Уля достала ключи от места работы. Кое-как девушка открыла дверь и втолкнула в нее Эдварда. Мужчина уже не сопротивлялся. Включив свет в помещении, Уля твёрдыми шагами направилась к раковине и начисто вымыла руки, натянула стерильные перчатки.

– Так, сядь на кушетку и не дергайся. Я сейчас все сделаю. Тебя укусил волк, дай бог без перелома кости. К сожалению рентгена тут нет. Просто посиди, хорошо? – Лиходеева-младшая методично доставала и раскладывала на приставной столик спирт, бинты, ножницы Купера, нити и иглы, пластыри. Так же четко были выложены шприцы и лекарства для уколов. На место испуганной девушки пришёл профессионал с холодным рассудком.

Комната начинала краснеть перед глазами у мужчины, но волевым усилием он взял себя в руки. Хрупкая, тоненькая Ульяна вела себя как профи – и это зажигало ответную силу внутри Эдварда. В какой-то момент ему даже стало приятно от такой сильной, теплой заботы.

Медик принялась обрабатывать раненую руку. Для начала она обработала ее спиртом, потом сделала местное обезболивание и еще вколола вакцину от бешенства. Немного подождала и когда новокаин начал действовать, уверенно и четко провела работу над ранами. Где надо отрезала рваные ткани, наложила швы, все аккуратно промазала зеленкой и забинтовала. Процесс занял много времени, и дело шло за полдень.

– Эд, – четко и твердо произнесла девушка, заканчивая манипуляции, – тебе придется еще несколько уколов вколоть от бешенства. Я внесла тебя в базу пострадавших. Вот лист, он распечатан на трех языках, русском, латинском и твоем родном. Печатала программа. Его нужно будет показать врачу, там, где ты будешь делать следующую вакцину от бешенства. Всего их нужно будет сделать семь, но четко по графику. Тут график указан.

Уля тяжело вздохнула. Как же она вымоталась!

– Пожалуйста, посиди ещё минут тридцать. Необходимо исключить аллергическую реакцию на новокаин.

Отдав британцу лист с назначениями, и бросив на мужчину нежный взгляд, девушка ушла мыть руки. В этот момент у него зазвонил телефон.

О сраной британской армии

Эдвард дернулся от звука мобильного, будто от хлыста. Но тут же одернул сам себя. Пришлось повозиться, так как телефон лежал в кармане со стороны раненой руки.

– Черт, – ощущая жгучую боль на месте повязки, выругался мужчина.

Извернуться не получалось – и О’Конелл тихонько взвыл, чтоб не пугать Ульяну. Она и так натерпелась. Перед глазами все еще стояло перепуганное лицо девушки, шок в зелёных огромных глазищах. И то, как резко поменялось их выражение, как быстро она пришла в себя, проявляя профессионализм. Это восхитило мужчину. Он даже забыл про звонок, но телефон все ещё разрывался надоедливой мелодией.

– Да сейчас! – вывернувшись наконец-то, гаркнул Эдвард – Да!

– Не надо кричать, – одернула его на том конце провода Скарлетт. – Что с тобой не так, О’Конелл? Что за тон?

– Прости, – через силу склоняя голову, уже спокойнее ответил Эдвард. – Извини, Скар…

– Боже, Эдвард! Я же просила меня так не называть.

– Но что я могу поделать, – пытаясь перевести все в шутку, широко улыбаясь, будто расцвечивая слова, засмеялся О’Конелл. – Ты шрам моего сердца, дорогая.

– Не надо этой романтической пошлятины, О’Конелл. Я звоню не для этого. Когда ты собираешься возвращаться? Я уломала Фредди дать тебе десятичасовой вечерний эфир на следующей неделе. Она жаждет предварительно увидеть тебя и все обсудить. Даже твою эту нелепую русскую деревню. Не проеби эту возможность, дорогой.

Эдвард понимал, что просто обязан оценить усилия своей девушки, хоть он и не просил Скарлетт делать это предложение своему боссу. Почему-то особого усилия Эдвард здесь не наблюдал, как и помощи. Скарлетт была популярной журналисткой, она писала неплохие нон-фикшен сочинения, но почти не прикладывала к этому усилия. Может, дело было в её семье, их связях. О’Конелл не мог в этот момент не сравнивать её с Ульяной и той заботой, в которой он действительно нуждался, хоть и не просил.

Видимо он размышлял слишком долго, потому что на том конце провода нетерпеливо хмыкнули.

– Не благодари, – холодно произнесла Скарлетт. – Я делаю это не ради тебя. Отец хочет увидеть тебя в деле. Ему важно, чтоб мужчина, который ухаживает за его дочерью, действительно стоит её.

Эдвард сглотнул. Это слова жалили каленым железом или рана распространяла невыносимый жар под кожей.

– Скарлетт, – сквозь зубы произнес мужчина, – давай поговорим позже.

Его голова, все его тело пульсировали, перед глазами плыли алые круги.

– Как пожелаешь. Но учти, мой босс хочет удостовериться, что на тебя можно положиться. Поэтому я убедительно прошу тебя, не проеби.

– Хорошо, – сдаваясь не Скарлетт, а жгучей боли, ответил мужчина. – Я сделаю так, как ты скажешь. Я люблю тебя…

Скарлетт только хмыкнула и положила трубку, а Эдвард ощутил, будто по нему проехался каток. А ещё он уловил едва заметное движение за дверью. Но встать и посмотреть кто там ходит, сил не было. Мужчина прикрыл глаза, откидываясь горящей макушкой на прохладную стену.

Когда он наконец-то открыл глаза, то увидел Мерлина, сидящего напротив него на месте Ульяны. Котяра посмотрел на О’Конелла долгим взглядом, вздохнул и чётко произнёс:

– Ой, дурак…

Звонок мобильного для Ульяны раздался как раскат грома среди ясного неба. Девушка тут же опустилась с небес на землю. Она разрывалась между желанием подслушать разговор и оставить все, как есть. Но акустика медпункта и качество мобильного телефона Эдварда все сделали за неё. Весь разговор Ульяна расслышала дословно. Девушка буквально рухнула на кушетку в коридорчике. В грудь будто воткнули кривой нож, по самую рукоятку. "Будь проклят тот день, когда я получила диплом английской школы! Лучше бы не знать о чем вы там говорили! Лучше тебя совсем не знать Эдвард О’Конелл!", болезненно крутилось в голове Ульяны. "Я люблю тебя! Вот его слова, и не тебе! Он, любит ее, не тебя! Ты для него игрушка, экзотика… Но он так меня целовал! Дура! Дура, очнись! Очнись! Это он сейчас не тебе признался в любви, а своей невесте!"

Мысли жгли каленым железом, а правда убивала. Но собрав все силы, вытерев слезы и надев дежурную маску, ведьма вернулась в процедурный.

– Эд, нам пора. Скоро праздник. Тебе статью нужно закончить, – девушка старалась быть максимально серьезной. Зеленые глаза стали темного, почти чёрного цвета. И это не скрылось от внимания О’Конелла. Он хотел было спросить, но девушка так глянула, как ледяной водой окатила. И когда Эд проходил мимо, Уля сделала шаг назад, больше не глядя на мужчину. Тот бросил на девушку встревоженный взгляд, вскинув брови дугой.

– Ты в порядке? – все-таки спросил он тихо, но ответа не получил.

Они вышли, Ульяна забрала травы, закрыла медпункт, убрала ключ. До дома шли в гнетущей тишине. Девушка старалась сторониться Эда, держала дистанцию и ни разу не подарила мужчине свою счастливую улыбку. Между ними, словно выполняя роль стража невидимой границы, шёл Мерлин.

На подходе к дому Эдварда снова немного затрясло, но он взял себя в руки и натянул на лицо самую широкую улыбку. Он попытался взять Лиходееву-младшую под локоть, но та будто проскользнула сквозь его пальцы, и мужчина успел ухватить только прохладный воздух. О’Конелл немного притормозил, понимая, что девушке отчего-то вдруг стало так важно сохранить личное пространство. На слова, которыми он попрощался со Скарлетт, он не обратил особого внимания, это было нечто вроде ритуала. Он говорил что любит – ему отвечала тишина. Хиддстон с какой-то непонятной тоской посмотрел в спину Ульяны и вздохнул.

– Уля! Где вас черти носят! Боже все в порядке? На тебе лица нет! Милая, кто так тебя обидел? – подбежала к ведьме ее подруга Анна. Она лихорадочно осматривала девушку и обнимала ее, наблюдая, как Эд входит в калитку.

– Да все хорошо. Просто на нашего гостя напал волк. Вот и переволновалась. Пришлось в медпункт идти. Все хорошо, все обошлось,– оправдывалась Уля, – да нормально все!

– Ну, раз "нормально все", пойдёмте уже! Нам венки плести надо, – Венера подхватила рыжую под руку, – Уль, мы тебя ждем. Как же Купала без песен под гитару в самом начале? Эдвард, а вы знали, что наша Ульянка играет на гитаре и красиво поет?

– Венер! Прекрати! Настроение не гитарное! Венера прошу, прекрати, Венер, – Ульяна отмахнулась, понимая, что просто так ей не отвертеться. Девушку уже подхватили ее под руки и усадили на лавку за столом, где плелись венки. В руки ей всучили акустическую гитару.

– Ну, давай, ведьмочка наша, – Анна и Венера сели по обе стороны от рыжей, и продолжили дразнить девушку. – Как там? "И Константин берет гитару, и тихим голосом поёт…" Или ты бриташку нашего испугалась?

Ведьма уселась удобнее и кинула темный взгляд на севшего напротив О’Конелла. Черти, теперь уже точно поселившиеся глубоко внутри, начали отплясывать тарантеллу.

Тонкие пальчики прошлись по струнам, проверяя настроена ли гитара. Взглядом Уля прожигала Эда. Она хотела сыграть и спеть, что-то о чувствах, но обида рвалась наружу. А черти только подначивали. Все замерли. И девушка взяла первые аккорды. Она не знала, знакома ли эта мелодия О’Конеллу, но очень на это надеялась. "Иначе весь терапевтический эффект коту насмарку", горько усмехнулась рыжая. На лице девушки проскользнула отчаянная улыбка. "Будь что будет. Висельники не тонут", подумала Уля и запела на чистом английском.

Эта песня стала ее протестом, как когда-то давно была протестом ирландцев против британской экспансии. Девушка хорошо знала историю, и кровь буквально закипала у нее в жилах. «Тупой, напыщенный сассенах!», накручивала себя рыжая, с удивлением подмечая, как история свободолюбивых кельтов отзывается в ее душе. И от этого еще яростнее звучали слова песни, она практически выплевывала их в лицо этому «бриташке». Ее штормило, а от того, как «интурист» постепенно менялся в лице, по телу пробежали мурашки. «А это чертовски приятно», подумалось мельком, «вот так сорвать эту масочку воспитанности британского джентльмена без страха и упрека. Гордость нации и авиации ты гребаная!»

Сначала Эдварду показалось, что он ослышался. Потом он изменился в лице, его будто заволокли тучи. Песня была хамской, крайне обидной – и абсолютно разнузданной. О, он отлично знал эту народную ирландскую песню! И пела Ульяна ее, будто и сама горела огнем, вскидывая голову, глядя с вызовом. Ее рыжие косы растрепались, она, будто была сама на грани. И этот ее острый взгляд. Перед глазами Эдварда явственно встали сцены из его сна о девушке-славянке и насильнике-кельте с его, О’Конелла, лицом. Ему показалось, что он снова услышал это ярое проклятие, слетающее с губ девушки, как две капли похожей на Ульяну. А та продолжала петь, срывая голос. «До чего я дошел!», пытался одернуть себя Эдвард, «Обращаю внимание на глупые оскорбления глупой девчонки». Нетолератное, практически издевательское наполнение песни царапало по сердцу. «Нет! Это все она! Со своими этим безумными глазами и рыжими волосами!» Мужчина задышал чаще и сжал кулаки. «Боадикка хренова!», совершенно неожиданно для себя подумал он совсем по-русски и так же по-русски мысленно матернулся.

Эдварду захотелось закричать на девчонку, схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть. Но он только сжал кулаки и свел челюсти. Под насмешливым взглядом Ульяны, он остро почувствовал вызов. «Сассенах» звучало ужасно, рождая под кожей абсолютно невероятную ярость, такую, которой у него, потомка древнего благородного рода, быть просто не могло.

Отец, дед, прадед, просто прошли бы мимо, стряхнув вот такое крайне невоспитанный выпад в свою сторону, будто грязь с сапог. И Эдвард хотел бы так же – не обращать внимания, сделать вид, что его это не касается. Но под взглядом этих мятежных глаз, практически сведенным с ума звонкой вибрацией девичьего злого, яростного голоса держать маску отчуждения было просто выше его сил!

Эдварда прошибло потом. Он саданул кулаком здоровой руки по столу, подскочил – и в несколько шагов был уже рядом с домом. Резко войдя внутрь, мужчина чуть было не осел на пол. Перед глазами алело желанием скрутить ведьму и сначала отстегать ее по заднице, чтоб больше таких песен ему не пела – а он был уверен, что маленький концерт был адресован именно ему – а потом, не сходя с места, хорошенько ее оттрахать.

Найти ведьму

– А где мальчишки? – поинтересовалась девушка как ни в чем ни бывало. Допев песню и отставив гитару, она взялась плести свой венок. Мерлин был тут как тут и таскал своей хозяйке с клумб самые красивые цветы.

– Они ушли помогать устанавливать кострище. Говорят в этот раз, костер будет огромный, – произнесла Анна, примеряя свой венок. – Слушай, как вы выдрессировали котяру? Я тоже такого хочу.

– Что? Мерлин? Он с рождения умник! И такой только один на весь мир. Так что смотрите и завидуйте. – Ответила Уля, примеряя необычайно красивый венок из разноцветных пионов и листьев папоротника.

– Уль, а что с твоим блоггером? Чего это он психует? – аккуратно поинтересовалась Венера.

– Видимо его разозлила песня, которую я спела. Обиделся заморский блоггер, а может и разозлился, – сдерживая свои эмоции, холодно произнесла рыжая.

– Зачем ты так жестоко поступила с ним? Ты же сама к нему неровно дышишь! Это же очевидно. И он на тебя надышаться не может. Нет, ну правда, – отмахиваясь от Анны, продолжила Венера. – И не смотрите на меня так! Он бы не целовал тебя так. Нет, ну искры же летели! А так, он либо отвернется от тебя, либо ты допрыгаешься и попадешь ему под раздачу. Ой, Улька, с огнем играешь!

– Ни с кем я не играю! И дыхание тут не причем! – Ульяна закашлялась, будто дыхание, о котором они тут говорили, перехватило. Вдохнув больше воздуха, девушка выпалила. – И вообще… Он любит свою невесту! Я лично сегодня все прекрасно слышала! И уж поверьте, английский я знаю… Лучше бы не знала… Не нужна я ему!

Уля до боли закусила нижнюю губу, резко встала.

– Я приведу себя в порядок, переоденусь и спущусь к вам, – произнесла рыжая и пошла в дом со своим венком.

Девушка все никак не могла разобраться в своих чувствах. С одной стороны ей очень бы хотелось верить словам Венеры. Но в то же время разум ей говорил о другом. А ее сердце – она прижала руку к груди, чувствуя, как сбитое дыхание приходит в норму – ее сердце уже было полностью во власти этого мужчины.

В этих размышлениях Ульяна, словно бледный призрак проскользила мимо британца, поднялась к себе и рухнула на кровать. «Пять минут полежу, приду в себя и начну собираться», подумала Уля. Она аккуратно положила венок на комод, пройдясь пальцами по бархатным лепесткам цветов. «Ладно, нечего тут валяться. Подумаешь, красавец заморский! И хватит себя жалеть», нехотя вставая с мягкой перины, произнесла рыжая. Подумав секунду, она достала из массивного платяного шкафа белоснежную полупрозрачную ситцевую рубаху в пол с длинным рукавами. Уля знала, что такие носили раньше и шила ее под заказ. Девушке очень хотелось иметь вот такую рубаху времен своих предков. Одевшись и расправив заломы на ткани, девушка услышала, как в ее двери повернулся ключ.

– Кто там? Вы что делаете? – настороженно спросила девушка, подойдя к двери. Она попыталась открыть ее, но тщетно. – Это не смешно! Откройте дверь немедленно! Что за шутки?

Уля растерянно смотрела на дверь и то толкала её, то тянула на себя.

– Ульяночка, милая моя девочка, это все ради твоего блага, – донеслось печальное из-за двери. В голосе Марьи Ильиничны звучали слёзы. – Нельзя тебе сегодня гулять. Горе может случиться. Зверь твоей крови жаждет. Мы уберечь тебя должны. Я и бабка Веда. Мы тебя на ключ заперли, да на ключ заклятье нанесли, что бы ты отворить не смогла. На рассвете с первыми петухами дверь сама откроется. Прости нас старых, но мы в ответе за твою жизнь. Вон, посмотри кино, в интернете посиди, книгу почитай. Сейчас же много возможностей, что бы не скучать.

– Что бабуль вы сделали? Зачем? Какой еще зверь? Вы спятили. Откройте меня не медленно! – Ульяна не понимала слов бабушки, не слышала ее. Сердце разрывало грудь, и тело горело огнем.

Солнце село, на небе появились первые звезды. Сила тянула Ульяну туда, к реке и огню. Она должна попасть на праздник Купалы. Девушка еще долго билась в дверь. Девушку просто манило туда, к реке, к костру. Ульяна еще долго билась в дверь. А потом вдруг резко силы покинули ее. Она сдалась и, рыдая, упала на кровать.

О’Конелла еще какое-то время трясло мелкой противной дрожью. Он долго сидел на кухне, обхватив голову руками. А потом еле добрался до кровати и рухнул на неё, поверх тканого покрывала. Раненная рука пульсировала по линии аккуратного шва. Эдвард постарался сосредоточиться на боли и клокочущей внутри него ярости. Он зажмурился, зарываясь лицом в мягкие подушки. Образ Ульяны, буквально плюющей ему в лицо гадкую песню, плясал перед внутренним взором в алых сполохах. Мужчина уже решил было отправиться на её поиски, но внезапно ставший очень тонким слух уловил громкие крики, а чуть позже и надрывный плач. Он вскочил, игнорируя тупую боль, выбежал из комнаты и буквально чуть не сбил с ног Марью Ильиничну.

– Ульяна, – задыхаясь от бега произнес Эдвард, – с ней все в порядке? Мне показалось, что она плачет.

Старшая Лиходеева напрягалась. "Откуда такой слух?" Вопрос вспыхнул знаком едва различимой опасности.

– Когда кажется, креститься надо. – Огрызнулась старушка, расправляя цветастую юбку и глядя на Эдварда исподлобья.

– И всё-таки? – не унимался мужчина.

– С ней все в порядке, милок, – почуяв что-то странное, идущее от О’Конелла сплошной волной, ответила Марья Ильинична, смягчая тон. – А ты чего дома сидишь? Такая ночь. И потом ты же за ведьмой приехал?

Старшая Лиходеева говорила мягко, и так же мягко но настойчиво тянула британца за собой к выходу из дома.

– Не дело тебе здесь без дела ошиваться, праздник пропустишь. Иди, молодец, к реке. Там все веселье.

Но Эдвард, сделав несколько шагов, встал как вкопанный. Он произнес твёрдо, с едва заметным рыком:

– Что с Ульяной? Она напугана, знаю. Я слышал, как она плачет.

Мужчина тяжело вздохнул и, отвечая на недоверчивый взгляд Марьи Ильиничны, произнес уже мягче:

– Я просто хочу, чтоб она была в порядке.

– Она в порядке. Девушка она чувствительная, вспомнила, поди, что с тобой приключилось, вот заплакала. А ты иди-иди, ступай милый. Об Ульяне не думай. Она сильная, сдюжит.

О’Конелл хотел ещё что-то сказать, но от Лиходеевой-старшей в этот момент пошла такая сила, что мужчина отступил. Он попятился, двери за его спиной распахнулись, и стоило ему оказаться во дворе, как их створки резко сомкнулись прямо перед его носом.

Стараясь не думать обо всем этом и не придавать значения странностям, которые расцветали вокруг него подобно папоротнику в Купальскую ночь, Эдвард решил все-таки проявить хотя бы остатки профессионализма. Из всей техники у него был только мобильный, но желания возвращаться в дом не было.

– Ладно, – запуская пятерню в волосы, твёрдо и чётко выговорил мужчина, – ладно. Работа, значит. Окей.

Он лёгкой походкой прошёл через двор, не обращая внимания на девушек за столом, вышел через ворота – и направился к реке.

А тем временем в комнате Ульяны на кровать мягко запрыгнул Мерлин. Кот улегся на уровне головы девушки и протянул той пару своих передних лап, массируя макушку и при этом громко мурлыча себе под нос. В темноте спальни Уля вдруг за уютным мурчанием кота услышала теплый альтовый голос, торжественно напевающий: "Дитя мое, такое невинное… но судьбу никто не в силах перехитрить. Иди, дитя мое, иди к нему. Иди на зов его сердца. О, ведьма, иди к своему зверю и не оборачивайся. Да будет ваш союз венчан волчьей луной"

Ульяна подняла голову и, увидев кота, сгребла его в объятия, вытирая о его черную как смоль шерсть свои слезы.

– Ох, Мерлин! Почему они так со мной? – девушка уткнулась лицом в кошачьи лапы, а тот лишь мяукнул в ответ. – Я знаю, что они переживают. Но я не ребенок, мне двадцать пять лет… И я старая дева, ей и помру. Что мне делать? – Мерлин вырвался из рук Лиходеевой-младшей и демонстративно прыгнул на стол к венку, а потом на открытое окно, показывая путь на свободу.

– Твою ж мать! Мерлин! Ты гений! Спасибо тебе дружок. – Ульяна подскочила, вытерла слезы. Надев венок, перебралась из окна на крышу веранды. Невиданная сила охватила рыжую, словно ее силы возросли во много раз. Аккуратно, тихими шагами Уля прошла по крыше к старому дереву, ветви которого лежали на этой же крыше.

Задрав подол сорочки, девушка аккуратно, по дереву, слезла на землю и одним только жестом приказала молчать Будде, который был уже готов от радости гавкать и скакать рядом с ней. Пес тут же успокоился и смирно улегся дальше спать.

Марья Ильинична сидела на веранде и что-то вязала. Женщина услышала тихий топот по крыше и сначала подумала, что кот гуляет. Но Мерлин громко мяукал на кухне, практически крича. Марья Ильинична пошла на крик кота.

– Ну что ты орешь? Чего тебе? Сметаны? Молока? Мяса? Или рыбы? – старшая Лиходеева пыталась понять кота, но тут до слуха долетело, как захлопнулась калитка. – Странно, наши все ушли, а гостей мы не ждем, – пробормотала Лиходеева. А потом, словно очнувшись, крикнула – Ульяна! Уля!

Но со второго этажа никто не ответил.

Марья Ильинична бросилась к выходу, но тут перед ней захлопнулась дверь дома. Ставни, двери, сами стены будто сомкнулись. Сам дом не выпускал ее.

– Остановись старая! Не иди наперекор вселенной. Природу нельзя обмануть. Пророчеству пришло время свершиться! Прольется кровь, соединятся две души в одно целое, сила рода, сила луны придет к твоей внучке в эту Купальскую ночь. – Четко проговорил Мерлин, сидевший на столе кухни. Он, как ни в чем не бывало, обмакнул лапу в горшок со сметаной и продолжил буднично, – Что ты так уставилась на меня?

Марья Ильинична с тихим неровным вздохом села там же на пол где и стояла.

– Мерлин? Котик, не почудилось ли мне? Ты говоришь? А чего молчал-то? – старушка оперлась на здоровую руку, встала с пола и подошла к коту. Она осторожно протянула к нему руку и погладила по спине.

– Раньше повода не было. – Промурчал кот, выгибаясь.– Ты хозяйка не переживай, молодая ведьма все переживет. И кроме прочего всего, о чем пока промолчу, она принесет облегчение для Веды. Пошли лучше спать, потом все узнаем.

Выйдя к реке, Эдвард на секунду застыл от дикой красоты, представшей его взору. Мятежные звезды отображались в спокойной речной воде. Молодёжь парами и компаниями расположилась на траве, под деревьями, кто-то настраивал гитару, кто-то запевал без музыки. Аромат дров, вязкой смолы, цветов и трав закружил голову. О’Конелл присел на пригорке, подмяв кусты полыни. Мимо пробежали гогочущие девушки с венками на голове. Где-то звучала песня, раздражающая и зовущая. Эдвард прикрыл веки, окунаясь в эту атмосферу волшебства и магии. Мир был так понятен, так ясен. Раньше. Эдвард не осознавал этого, но все эти правила и установки защищали его. А теперь мир рушился. Британец открыл глаза. В лунном свете, мягко падающем на кострище и речную воду, расходились парни и девушки. Они образовывали круг, широкий и неровный. Парни поджигали костёр. Кто-то нёс шесты, увитые травами и увенчанные венками из сухой травы и сухоцветов в реку, устанавливая их там, в вязкий ил, и тоже поджигая. Кто-то звучным голосом затянул песню. Пламя вспыхнуло ярко, яро. Казалось, что искры сливаются с алой полной луной, на поверхности которой отчетливо был виден профиль распахнувшего в рыке пасть волка. Эд сидел достаточно далеко от костра, но пламя опалило его. Он бросил взгляд вверх, ощущая, как фамильное кольцо горит на пальце раненной руки. Затем, отвлекая сам себя от странного ощущения, мужчина глянул вперёд. Вокруг костра девушки собирались в хоровод. Они смеялись, шутили. Их силуэты чернели на фоне огня и воды.

"Как это все странно", размышляла Уля по дороге к реке. Девушка шла вроде знакомой дорогой, но путь занял много времени. Травы и цветы у знакомых заборов и ворот будто горели, а медовый аромат, что витал в воздухе, как будто проникал под кожу. Да и сама кожа горела. Девушка остановилась на половине дороги, рассеянно поправила волосы и надела венок, будто сканируя саму себя. "Так, сорочка цела, волосы распущены. Только растереть щеки ладошками и вперед. Надо найти Венеру и Анну, и аккуратно узнать, где Эд. Хотя… если судьбе угодно, она сведет нас".

И вот уже речной берег и костер до небес встали перед ее глазами.

– Венера! Анна! – с широкой улыбкой, ведьмочка подбежала к подругам.

– Уля! А нам сказали, ты неважно себя чувствуешь. – Пробормотала Анна.

– Все хорошо. Уже все хорошо. Пошлите в хоровод. Вон, какой кострище! Выше леса!

Девушка схватила подруг за руки, и они вклинились в хоровод. И закружились в том же ритме что и все. Земля, небо, луна и река закружились в сплошном сполохе. Вскоре был уже не один хоровод, а несколько – и каждый кружил в свою сторону.

Тонкие руки сплелись, раздался громкий аккорд народной мелодии. Танец закрутился быстро. И Эдварду отчаянно захотелось, чтоб Ульяна сейчас была там, чтоб тоже кружилась в хороводах, а потом, на очередном обороте этого огненного колеса, сорвалась с орбиты – и упала в его руки…

Ощущение движения за спиной не дало Эдварду мысленно развить эту фантазию. Мужчина обернулся на громкий гогот. Позади, на вершине пригорка, стояла ватага парней, в руках их были колеса от телег. Среди них О’Конелл разглядел Антона.

– Эй, Британия! А ну посторонись! – с вызовом крикнул парень. – Здесь мужики собрались повеселиться. У кого огненное колесо ладнее и дальше поедет, тот ведьму в эту ночь получит!

Эдвард сделал вид, что лично его этот выкрик не касается. Он легко поднялся, нарочно медленно отряхивая одежду. Глянул прямо и долго на соперника – тот даже попятился, такая силища шла от британца даже без слов.

– Удачи! – только и сказал О’Конелл, и пошел в сторону реки. Дикие травы, расступаясь перед ним легонько стукали его по ногам. Эдвард остановился, стянул обувь и носки – и дальше шел босиком.

А между тем незамужние девушки пошли опускать венок в воду. У Ульяны венок разительно отличался от других, очень простых, сплетённых из полевых цветов. У нее одной были пионы, от кремовых и розовых до бордовых с листьями папоротника. Зайдя по колено в воду, девушки отпустили свои венки. И остались ждать на берегу, наблюдая, как парни вытаскивают их венки, отправляясь за ними вплавь.

Приблизившись к реке, Эдвард снова подумал об Ульяне, о том, как соблазнительно бы она смотрелась в речной воде, мокрая, с расплетёнными косами, с венком из ярких цветов и трав. Мужчина остановился, наблюдая, как девушки входят в реку, снимают веночки и пускают их по течению со смехом и припевками. И вдруг в лунном луче он увидел видение: девушка в длинной полупрозрачной рубахе с орнаментом из линий и восьмилепестковых звезд, шла в воду, неся в руках венок из папоротника и разноцветных пионов. Сердце у мужчины совершило скачок и забилось в груди часто-часто. То была девушка-славянка из его сна. О’Конелл сморгнул, но девушка не исчезла, наоборот стала только более явной. Ее тонкая фигурка горела алым светом луны, глаза сияли изумрудами. Мужчина понял, что хочет эту девушку. Ему нужно было ее нагнать, скрутить, подчинить себе. Девичья грудь просвечивала сквозь тонкую ткань. Захотелось прикоснуться, сжать эти груди в ладонях, пальцами оттянуть соски – и припасть к ним губами. О’Конелл сцепил зубы и втянул воздух. Запах был привычный и знакомый. Лес и свежесть. Пока он шел к реке, девушка магическим образом ускользнула, унося аромат.

Ульяна, уже отпустив свой венок по воде, отошла подальше ото всех. Она села на землю под деревом и поджала ноги под себя. Мысли метались от одного образа к другому. То она вспоминала Эдварда на пороге ее дома, когда тот искал кров. Потом пришло видение его под душем и того, как он в тот момент снял с себя напряжение. И вот она уже вспоминала их поцелуй. Девушка закрыла глаза, запрокинула голову и попыталась возродить в памяти все прикосновения и движения Эдварда, его губы, терпкие и твердые. «Кого попало, так не целуют», подумала Уля. Мысли о нем, о его теле, о том, как ее могут обнимать его руки, что именно с ней мог бы вытворять его язык, закручивали тугую спираль глубоко внутри. И только черти с хохотом подбрасывали картинки того, как О’Конелл признается в любви другой. От всех этих мыслей хотелось выть диким воем. Неосознанно, девушка произнесла с жаром и желанием: "Хочу-хочу-хочу, чтобы только Эдвард был рядом, целовал меня и любил". Осознав, что только что вырвалось с её губ, Уля громко ойкнула.

Она хотела забрать желание назад, но было поздно.

– Блять, – процедил О’Конелл сквозь зубы, стоя у воды и оглядываясь вокруг. Ему было необходимо найти одну конкретную девушку.

Он пошел берегом в надежде отыскать ведьму, но все тщетно. Эдвард остановился у самой кромки воды, там, где илистый берег подходил к ней вровень. Долго смотрел на луну и отражение звезд, пытаясь победить приступ животной похоти, но вкус охоты пересиливал, снося все стены. И все-таки мужчина предпринял еще одну слабую попытку прийти в себя. Он уже почти успокоился, как тут об его ногу что-то стукнулось мягко, едва ощутимо. Ноздри наполнил тягучий, возбуждающий, сладкий аромат цветов и влажный запах леса. О’Конелл глянул вниз – к нему подплыл тот самый венок из папоротника и пионов.

Не думая, он поднял его из воды – и, распрямляясь, увидел ту, которой он принадлежал. В стороне, под деревом, в длинной полупрозрачной рубахе с орнаментом из линий и восьмилепестковых звезд, сидела Ульяна.

Не отпускай меня…

Эдвард тяжело сглотнул. Ульяна смотрела куда-то, будто внутрь себя или в какие-то неведомые пространства. Это прошлось неприятным ощущением по коже мужчины, буквально проникая под кожу в горячую как никогда кровь.

"Ну же, девочка», пело сердце Эда, «не смотри вдаль, там меня не найдешь. Я здесь, живой, горячий, только взгляни на меня!" Сердце стучало в такт невысказанной мольбе, барабаном звуча в ушах. Британец уже сделал, было, шаг вперед, но какой-то мужчина неожиданно положил ему тяжелую руку на плечо.

– Ой! Мужик очнись! Ты хоть знаешь, чей венок поймал!? Выкинь его и беги от нее как от огня. Ведьма она. Влюбишься, так навсегда, не отпустит она сердце твое. Говорю, брось и беги как от огня! Ведьма не пара смертному. Беги мужик от нее, беги! – говорил мужчина, и Эдвард обернувшись узнал в нем того водилу, что подбросил его до деревни несколько дней назад. А тот, увидав, чей венок он вытянул, сразу решил предупредить.

– О, интурист, это я, водила твой, Михой кличут, – воодушевился сердобольный водитель, – Так это ты ведьмин венок вытащил? Ох и хитры они, стервы! Плетут цвета так, что глаз не оторвать. И вечно, понимаешь ты, норовят такой веночек сплести, чтоб в отличку от всех остальных был.

Эдвард только глянул волком и пробурчал:

– Иди куда шел!

– Э, паря, да ты, видать, того, – Миха многозначительно вытаращил глаза, – жалко мне тебя. Выбрось веночек-то!

– Иди. Куда. Шел! – цедя сквозь зубы, с расстановкой проговорил британец, – Пожалуйста.

– Ну, все, все, – примирительно поднимая руки, произнес Миха, и глянул на луну. – Волчья луна взошла, ишь ты, раньше срока. Ну, ты береги себя.

Он побежал к костру. А Эдвард сделал еще один неровный шаг вперед.

Уля подняла голову и оторвалась от своих мыслей, почувствовав всем своим нутром присутствие Эдварда. Он стоял перед ней, такой красивый. Его глаза горели, грудь мужчины вздымалась от горячего дыхания. «Он выше и больше всех кого я знаю. Он словно король, который не привык к поражениям и все что по судьбе и по праву принадлежит ему, берет без оглядки», думала Лиходеева, скользя взглядом по телу мужчины сверху вниз. Увидела свой венок в его руках, и по спине пробежал холодок. "Кто угодно, только не он. Не он!", вспыхнуло в мыслях. Девушка подскочила с места сразу, подлетела к британцу.

– Ты зачем его подобрал?! – девушка начала молотить по груди Эдварда изо всех сил, когда тот притянул ее к себе, – Неужели тебя мужики не остановили? Не рассказали? Ой, дурак! Зачем он тебе?! Зачем мой венок подобрал!? О’Конелл! Ты в своем уме!? Это же не просто сказка, это быль! Венки это… Обряд венчания молчаливой водой, он показывает, кто тебе судьбой предназначен! Ох, Эдвард! Что ты наделал?

Девушка сорвалась на крик. Она точно знала, что он уедет скоро и уедет навсегда. И он, именно он поймал её венок! Поверье говорило только об одном – если взять такой венок из воды и расстаться потом, то быть несчастными. «Любовь на всю жизнь – и боль на всю жизнь», звучали в голове слова бабушки.

Не выпуская венка из рук, Эдвард перехватил тонкие запястья девушки, будто замыкая волшебный круг. Он не сказал ни слова, но желание, острое как бритва, шло чрез него сплошными волнами жара. Мир вокруг Тома заволокло цветочным дурманом.

– Ты не имел права его поднимать! Никто никогда его не брал! И тебе не стоило! Не стоило! Нужно было просто утопить и все! – уже рыдая и еле стоя на ногах, девушка выудила запястья из хватки мужчины и попятилась назад, к дереву. Она все еще произносила сквозь слезы "Зачем, выкинь его", когда Эдвард преодолел это пространство в два длинных шага. Он встал напротив девушки, произнес грозно и глухо, отбрасывая венок в сторону:

– Стой так, не дергайся – и властно притянул девушку к себе.

Ночь и мир сначала пошли сплошным огненным колесом, рассекая тьму, а затем раскололись. И на острие этого магического раскола, на вскрывшейся внезапно под ними двумя магической лей-линии, губы Эдварда нашли припухшие от слез губы Ульяны, сомкнулись на них властно, требовательно и жадно.

И девушка уже не хотела сопротивляться природе и чувствам.

– Хочу тебя, – куда-то в ключицу прошептал мужчина еле слышно. Он переставал понимать себя. Не спросить у девушки хочет ли она секса? Это было нонсенсом в его прошлой жизни. Но в момент, когда Ульяна становилась податливой, извиваясь в его руках, все вдруг стало понятно само собой. Никакие наносные правила больше не имели силы. Все было понятно без слов. Эдвард аккуратно уложил её в густую траву под деревом. Ветви старой ивы опустились низко, а дикие травы будто сомкнулись, укрывая их этой магической ночью.

– Хочу тебя, – повторил Эдвард, накрывая Ульяну своим телом, подминая ее под себя. В глазах девушки, будто в затянутом зеленой тиной пруду, отражались звезды.

– Милый, я тоже хочу тебя. Я люблю тебя, – сорвалось с губ девушки, – Прошу… Не сдерживай себя…

Уля нежно обвила торс Эдвард ножками и легонько сжала тело мужчины. Все ее существо наполнялось какой-то удивительной силой, будто впитывая ее из земли и полной луны. Вся она была как натянутая струна.

– Любимый, прошу тебя, не останавливайся, сделай меня своей, – горячо выдохнула Ульяна. Волна возбуждения шла от нее. Каждое касание Эдварда вырывало сладкий стон из горла ведьмы. Больше ничего не имело значения. Будто в медовом тумане, она стянула с мужчины рубашку. Кончики ее пальцев пульсировали. Она хотела как можно быстрее коснуться обнаженной кожи Эдварда, но у неопытной ведьмы ничего не получалось. Она волновалась и торопилась.

– Какая нетерпеливая, – низко прошептал Эдвард, легонько усмехнувшись. Он накрыл трясущиеся пальчики своей ведьмочки твердо и уверенно. – Позволишь мне?

Мужчина легко справился с ремнем и замком.

– Вот так, – на выдохе, слегка вибрирующим голосом произнес он, теряясь в ощущениях ее бедер и изящных ножек вокруг себя. Ее зов, который невозможно было выразить словами, ее тепло и влага, зов ее лона, тягучий и сладкий как мед, сводили с ума. Эдвард дотронулся до ткани, задирая подол выше – и плотоядно усмехнулся. Ульяна была без белья. Аккуратно коснулся нежной кожи, провел ладонью по влажным складочкам, втягивая воздух через сомкнутые губы, аккуратно погрузил два пальца в девушку, раскрывая ее, как если бы она была цветком. Сдвинул пальцы на миллиметр, не проталкивая глубже, но скользя, легко. Стон сорвался с его губ.

– Как приятно осознавать, что тебе здесь рады, – еще один хищный смешок. Эд цеплялся за реальность, но ощущал холкой, что тонет безвозвратно.

Зажатый между ног Ульяны, он попал в капкан – и желания убегать не было. Вдруг пришло осознание, что его свобода, его суть, вся его жизнь сейчас заключена между бедер этой ведьмы.

И вдруг Эдварду резко надоело сдерживать себя. Он рывком стащил с себя белье и, не нежничая, не примеряясь, на одних животных инстинктах, вошел в девушку. Громкий вздох едва не оглушил его. Но мужчина не хотел останавливаться. Даже ощущение пластичной, но тугой преграды, не остановило его. Он резко порвал этот барьер, погружаясь целиком во влажное, исходящее соками, лоно ведьмы.

Ульяна испытала внезапную, чуть жгучую боль. По ощущениям это было похоже на резкое рассечение кожи, когда одновременно и режешь – и заливаешь рану йодом. Тело девушки выгнулось, она инстинктивно вцепилась ноготками в спину мужчины. Чтобы подавить крик, девушка укусила Эда за плечо, оставляя след от зубов. Эдвард зарычал, выгибая спину. «Ты этого хотела», подумала ведьма, удерживая его ножками. Она улыбалась, будто пьяная, и рассматривала мужчину, который возвышался над ней. Он будто растворялся в этой ночи. И двигался так сильно, так сладко…

Чувствительный, звериный нюх О’Конелла уловил тонкий запах крови. "Девственница", загорелось где-то на краю сознания. Но остановиться сил не было.

– Блять, – только и произнес британец, выходя не до конца и снова резко двигая бедрами, вколачиваясь в тело девушки. – Сука. Бога твою душу мать!

Он продолжал резкие, нетерпеливые, сбивчивые возвратно-поступательные движения, падая в своих мыслях и желаниях все ниже, и в то же время все более открываясь и ощущая свободу.

– Ведьма, – шипел он, врезаясь в тело Ульяны, обхватывая ее ноги, впиваясь в кожу пальцами, наращивая темп.

Девушка отчетливо чувствовала, как он горячо растягивает ее под себя, каждый раз проникая в ее лоно полностью. Она видела Эдварда в лунном свете, его тело, грудь, плечи. Руки ласкали его, ноготки нежно царапали его спину, а тело девушки плыло куда-то, словно в прогретом солнцем челне. Серые глаза Эдварда, с полным расфокусом, испарина на его лбу и его губы сводили ведьму с ума. Он не улыбался, он скалился как волк, который выбрал себе путницу на всю жизнь.

– О Эдвард, ах, – сорвалось с губ Ульяны, – Любимый, мне так хорошо. Прошу, только не останавливайся… прошу.

С каждым движением мужчина, ведьма чувствовала, как в ней нарастает напряжение, сладкое и тяжелое. Ее тело, будто само стало двигаться навстречу, в ритме мужчины. Ощущая отклик девушки, Эдвард ускорил темп, чувствуя, что пропадает. Он, было, попытался проявить сопротивление, зацепиться краем уплывающего сознания за понятия, к которые были так давно и так прочно ему навязаны. Он отвлекся на то, что начал покрывать кожу девушки рваными, доводящими их обоих до безумия, поцелуями. Но Ульяна так сладко выстанывала его имя, глядя в его глаза, когда он покрывал ее тело поцелуями, легко прикусывал ее кожу, что сил противостоять не было. Ведьма растворялась в нем, отдаваясь ему без остатка. Она прикрыла глаза, сдаваясь этому потоку. Но вот она снова посмотрела в глаза Эдварда и вдруг поняла, что подобное уже было, в ее сне.

Мужчина же обхватил девушку, прижимаясь еще горячее. Через его кровь, по венам разгонялся огонь. Пришло ощущение, что он горит в огне, а там, где его тело соединяется с телом его ведьмы, пылает костер до самых небес.

– Эдвард, мой нежный, мой ласковый зверь. Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой, Любимый мой, не сдерживай себя, будь собой, со мной будь собой. – Шептала сбивчиво Ульяна. Сила, с которой мужчина врезался в ее тело, возросла. Жар охватил ведьму, напряжение выкручивало ее бедра. Ночь стала темной и влажной. – Эд, я больше не могу, я сейчас кончу. Не отпуская меня…

Уля стала двигаться активнее, выгибаясь, не желая покидать кольцо крепких рук своего любимого. Она ловила долгие, сладкие волны оргазма. Ее разрядка была настолько яркой, что рыжая зажмурилась. Всё перед глазами поплыло, а звезды все взрывались и взрывались перед ее глазами.

Эдвард чувствовал, что разрядка критически близко. Лоно Ульяны мягко и горячо обхватывало его. Он ловил удовольствие своей ведьмы – и терял себя.

– Идеально, – задыхаясь, хрипло прошептал мужчина, – ты идеальна, любимая…

Он больше не видел ничего, кроме лица и глаз своей ведьмы, он весь превратился в сплошное желание – догнать это долгое удовольствие Ульяны, дойти до пика вместе со своей единственной ведьмой.

Сила нарастала внутри Эдварда, она вибрировала от холки вниз по позвоночнику, растворяясь где-то в районе стоп. Бедра, пах, сжало нечеловечески. Мужчина напрягся, зажмурился что было силы. Он понимал, где-то на краешке сознания, что ему нельзя кончать внутрь Ульяны и что он должен, просто должен, сейчас же остановиться. Но первобытные, звериные инстинкты говорили, что он должен наполнить свою женщину, свою и только свою ведьму, своим семенем до краев, продолжить род. Эта мысль билась венкой на его виске и не давала дышать. Его движения стали еще более рваными и беспорядочными. О’Конелл чувствовал, как падет, падает, падает…

Ульяна не успела отдышаться, Эд продолжал двигаться активнее, прерывистее. Опьянённая и полностью расслабленная, девушка прочувствовала, что на нее накатывает вторая волна. Это было похоже на погружение в темные глубокие воды.

Тело девушки изогнулось дугой, она пыталась ухватиться за траву, но тщетно. Чувствуя, как ее любимый изливается в нее горячим потоком семени, заполняя всю ее, девушка схватила того за больную руку, срывая с нее повязку. «О, черт», испугалась Ульяна и попыталась осмотреть ее. Но следов от ран не было. Все было как раньше. Идеальная, слегка бледная кожа без единого следа укуса. Ульяна отчетливо это увидела. Она перевела взгляд на Эда. И увидела перед собой глаза волка, в желтоватом цвете которых отразилась полная луна. Девушка уже не понимала, то ли ей привиделось это, то ли нет. Но тут серебристые лучи мазнули по лицу любимого, сверкнуло ослепительно белым. Пораженная, еще не отошедшая от разрушительной волны оргазма, девушка увидела, что лоб мужчины покрылся белой шерстью.

О’Конелла трясло. Семяизвержение забрало больше сил чем, он когда-либо мог представить. Мужчину кидало то в жар, то в холод. Он выпустил тело Ульяны из рук и провел дрожащей ладонью по взмокшему лбу. Пальцы нащупали густую, жесткую шерсть.

– Что со мной? – хрипло, на тяжелом выдохе, произнес Эдвард. Он резко вышел. Его продолжало трясти. Боль прошла по телу горячечной волной, суставы и мышцы скрутило так, как еще никогда не скручивало. Чтобы отвлечься, мужчина глянул вверх, на луну. Зря он это сделал. Спазм пронзил его тело, заставляя против воли встать на четвереньки. Голова закинулась резко вверх, к лунному свету, который становился сейчас единственно важным. Спина выгнулась горбом. Почти теряя человеческое сознание, британец бросил взгляд на ведьму.

– Эдвард? – дрожащим голосом произнесла девушка. Со страху, ее глаза округлились, в них зеленым нефритом, отразилась полная луна.

Мужчина боролся, как мог. Еще не до конца расфокусированным взглядом он видел животный, хтонический страх на лице своей любимой. Его сердце разрывалось от боли. Он хотел обнять ведьму – но руки его больше не слушались. Зов тела Ульяны был сильным, но Эдвард точно знал – а откуда, понять не мог – что нельзя ему теперь к ней, даже приблизиться. Опасно! Что, если он не совладает с собой? Что если ранит – или того хуже, покалечит? Мысли неслись сплошным каскадом. Откуда-то всплыла та девушка-славянка, с лицом и телом его ведьмы – и унеслась прочь на серебряном лунном луче. Тело не слушалось мужчину теперь совсем. Он выгнулся еще сильнее, почти ломая позвоночник.

Мурашки пробежали по телу Ульяны, от макушки до самых пяток. Ведьма села и обхватила свои колени, пряча голову в дрожащих руках. Не этого она ждала. Было невозможно наблюдать за происходящим. О таком Ульяна читала только в книгах, слышала рассказы от бабушек, ну и конечно видела в кино. "Зверь!", вспомнилось девушке. Ее начало трясти, будто в судороге. Страх перед неизведанным, дикий, животный, наполнял ее сердце.

– Эдвард… – произнесла девушка, поднимая, наконец, голову. Но его больше не было рядом. Лиходеева услышала недалеко в лесу протяжный и громкий вой волка.

ИНТЕРМЕДИЯ

– Мерлин? Котик, не почудилось ли мне? Ты говоришь? А чего молчал-то? – старушка оперлась на здоровую руку, встала с пола и подошла к коту. Она осторожно протянула к нему руку и погладила по спине.

– Раньше повода не было. – Промурчал кот, выгибаясь.– Ты хозяйка не переживай, молодая ведьма все переживет. И кроме прочего всего, о чем пока промолчу, она принесет облегчение для Веды. Пошли лучше спать, потом все узнаем.

Купальская ночь разлилась над деревней Аскулы. Песни, смех, треск от кострищ сплетались в один волшебный купальский венок.

Мерлин, вытянувшись во всю длину, лежал в ногах Марьи Ильиничны Лиходеевой. Старушка заснула довольно быстро, убаюканная мурчанием кота. Тот ещё немного помассировал её ноги лапами, глянул своими лунными желтыми глазищами – и прислушался. Он прял ушами, поворачивая их словно локаторы. Кот ждал знака. И вот внезапно ночь стихла. Чуткий слух Мерлина уловил сначала вздох, похожий на всхлип, затем шелест высокой травы – а затем раздавшийся громом в этой купальской ночи стон.

– Пора, – мурлыкнул себе под нос кот и стремглав бросился из спальни.

Он в четыре прыжка преодолел лестницу, коридор – как всегда сделав крутой вираж на вязаном половике – и кинулся во двор. В небе поднималась огромная полная луна. Темной статуей Мерлин застыл среди зеленых трав. Из будки вышел Будда, а в окне чердака зажглись и вспыхнули зелёные огоньки. Мерлин кивнул вначале им, затем псу – и встал на задние лапы. Лунный свет коснулся чёрной шерсти – и кот вскинулся, потянулся за серебряным лучом, замахал лапами, наматывая на них луч. Затем его подняло над землёй, выгнуло – и окутало серебром. Чёрная шерсть поднялась пылью, закрывая кота сплошным коконом. Этот темный клубок все рос и рос, будто чёрная дыра посреди деревенского двора. И только достигнув высоты человеческого роста, он перестал расти. Раздался щелчок. Клубок опал. Из него, чихая и чертыхаясь, вышел высокий тонкий человек в чёрном облачении. Под глубоким капюшоном виднелись рыжие волосы. Лунные желтые глазища на пол лица, тонкие черты, орлиный нос – весь он был будто тонкий острый палаш, готовый к битве. Мужчина вскинул левую бровь и замер на одном месте прислушиваясь.

– А вот так быть не должно, – произнёс он солнечным альтовым голосом, – Ох уж эти двуногие! Никогда нельзя на них положиться…

Отряхнувшись, и без перерыва чертыхаясь, тонкий длинный мужчина, буквально вылетел со двора и направился к реке.

Бежать

Поначалу бежать было невероятно легко. Ничто не сковывало движений, но мысли вдруг будто затянуло горячим железным прутом. Эдвард никак не мог избавиться от этого жгучего ощущения в висках и где-то в районе сердца. Отдышка, какой ещё не бывало, внезапно сковала лёгкие. Где-то в подсознание впилась каленой иглой одна только мысль: Ульяна, её тело, подсвеченное светом луны, медово-травяной запах её кожи и голос. "Моя ведьма", мелькнула мысль, и тут же сменилась другой, болезненной. "Нет, больше не моя, никогда не будет". О’Конелл остановился – и завыл на луну, долго, надрывно и протяжно.

– И незачем так орать!

Эдвард обернулся в сторону звучания солнечного альта. Тонкий слух уловил знакомые кошачьи нотки, а глаза резанул яркий белый свет.

– Пойдём со мной, – продолжил голос, и из светового шара показалась тонкая ладонь с длинными пальцами, а за ней и лицо. О’Конелл было насторожился, ощетинился, но лицо незнакомца, желтые мудрые глаза, голос – все это вызывало одно желание. Пойти на зов!

Эдвард склонил голову и ощутил прохладное касание. Он тихонько зарычал от удовольствия и, наконец-то, ощутил облегчение. Покой и какая-то блаженная усталость разливалась по всему его телу. Белое свечение больше не резало глаза, а незнакомец все бормотал и бормотал что-то успокаивающее на непонятном языке. Он ещё немного почесал белого волка за ухом, усмехнулся без злобы, и легонько потянул зверя за собой.

– Ну, пойдём, Эдвард. Эх, наделали мы дел, друг.

О’Конелл дернулся, остановился.

– Что, не признал? Видишь ли, брат, сегодня такая ночь, что все наоборот. Вот я только до зари буду в человечьем обличье. И потом снова котом. А ты с первым лучом солнца станешь человеком. До следующего Купалы.

Проследив за реакцией О’Конелла, за тем, как тот прижал уши, как влага скопилась в уголках его светлых глаз, Мерлин (а это был именно он), невесело усмехнулся:

– Только от этого никому не легче, да?

Деревня ещё не спала. От реки и к реке тянулся народ, был слышен смех и песни. Кто-то ещё пускал венки и связки ароматных трав по воде. Кострище ещё догорало. Мерлин и Эдвард шли в стороне от гулянья, по речному песку. Когда вышли к домам, луна уже начала заходить. Мимо пробегала молодёжь, но высокий, тонкий как жердь хмурый мужчина в странном черном наряде, похожем на рясу, ведущий за собой такого же хмурого белого волка, никого не удивлял. В Аскулах, в купальскую ночь, привыкли ко всякому. Поэтому коту, обернувшемуся человеком и человеку, обернувшемуся волком, никто не помешал спокойно и без приключений дойти до одного из самых старых домов в деревне – к дому бабушки Веды.

Эдвард с удивлением окинул деревянное, украшенное ажурной резьбой строение.

– Нравится? – приободрился Мерлин. – Пойдём, друг. Веда нас ждёт.

О’Конелл встал как вкопанный. Он вспомнил, как буквально этим утром Веда всполошилась, увидев его, как она кричала, что он зверь.

"А ведь права была", хмыкнул он, но получился злобный рык.

– Ну не рычи. Не рычи, – тут же среагировал Мерлин. – Очень ты ей одного человека напомнил, встреча с которым всю её жизнь переменила. Нервы не выдержали… да она сама расскажет. Я с ней поговорил, успокоил, да и напомнил кое-что.

В доме Веды, как и в доме бабушки Ульяны пахло травами. Сама хозяйка сидела на веранде за столом и раскладывала карты поверх расшитой пионами и розами скатерти. На приближение гостей она не обратила внимания, кивнула только, приглашая Мерлина присесть на один из резных стульев, а на Тома и не глянула. Тот разместился в ногах Мерлина и положил морду на лапы. Веда продолжала раскладывать карты, а потом уставилась на них, все еще не говоря не слова. Мерлин не выдержал первым:

– Ну, прости меня, Ведана, – вкрадчиво произнёс он и наклонил голову, подставляя лоб будто кот.

– Ты не имел права! – будто очнулась Веда, смахивая карты со стола, – Так поступать с нашей девочкой и ради кого? Ради меня, старухи! Ну, прожила бы я ещё век! Но Ульяну, дите, зверю подложить!

– Так ведь судьба! – попытался успокоить Ведану Мерлин.

– Ай, хватит! Знаю я эти твои: я вижу все, что было, что будет, что должно быть и чего быть не должно!

– Но это так, – Мерлин пожал плечами, – и я ничего не могу с этим поделать. Ты же знаешь. И потом, есть ещё кое-что. Не одно твое проклятие. Да Эдвард обернётся человеком и сам тебе расскажет.

Купальская ночь подходила к концу. Как и говорил Мерлин, с первыми лучами солнца Эдвард начал оборачиваться человеком. Обратный переход оказался достаточно безболезненным. Ведана наполнила большое корыто, вкопанное в саду, горячей водой, кинула туда ромашку и чабрец, добавила английской соли и, когда Эдвард отошёл от оборотного процесса, его ждала горячая ароматная ванна. Своей наготы в присутствии других, он, к собственному изумлению, больше не стеснялся. Да и разве после всего он мог бы назвать кота и Ведану чужими?

– Ты мойся, отдыхай, англичанин. А я пока завтрак накрою, – Ведана больше не игнорировала его, но колкость и небольшая дрожь в её голосе ещё присутствовали. Эдвард запрыгнул в воду, а Веда лёгкими шагами направилась к летней кухне – беленому домику в глубине сада. Через пару минут к ванне подошёл Мерлин, прищурился и, прыгнув на бортик корыта, растянулся на нем.

– Ну как водица? Хороша? – котяра зажмурился, вытягивая лапы. – Так я вот о чём. Ты к Ульяне собираешься?

О’Конелла прошибло отчаянием, ледяным и острым, его металлическая рука сжала сердце.

– Не думаю, что должен обсуждать это с кем либо, – натянув привычную маску отчужденности, погружаясь в воду с головой, ответил Эдвард.

– Ну, хватит, – Мерлин протянул лапу и дотронулся до макушки мужчины, – тут тебе не Англия, а я не Скарлетт. Говори как есть, как сам чувствуешь. Ну?

Повисло молчание. Было слышно, как над цветами жужжит пчела и где-то вдалеке поёт птица. Спустя долгую минуту Эдвард вынырнул из воды. Он откинул волосы назад и попытался восстановить дыхание. Мерлин поднялся и заходил по деревянному бортику корыта, рискуя грохнуться в воду.

– Мне страшно, – с трудом отбрасывая все, что вколачивали в его голову с детства, тяжело произнес О’Конелл, – за Ульяну, за то, что мы натворили. За эту ночь.

"И за то", мысленно добавил он, прокручивая в голове наставления деда и отца о том, как полагается себя вести баронету, "что я делюсь этим. Я признаю свой страх".

– Ты признаешь свой страх. – продолжая его собственные мысли, произнес кот. – И от этого тебе ещё страшнее. А ведь твой дед, железной своей волей, пугал тебя не меньше. "Запомни, Эдвард, потомственному баронету из нашего рода, не пристало испытывать страх. Но ещё больший позор… открыть свои чувства кому либо. Приучайся носить маску, молодой человек, прятать свои эмоции. В твоём обществе должно быть приятно находиться. Да и никому нет дела до твоих слез", – Мерлин наконец остановился и глянул на О’Конелла. – Я ничего не упустил?

Эдвард сидел потрясенный. Его грудь быстро поднималась и опускалась, а сердце колотилось о ребра как бешенное. Мерлин говорил голосом его деда, на чистейшем английском.

Пока О’Конелл приходил в себя, из кухни вышла Ведана. Она кинула быстрый взгляд сначала на мужчину, затем на Мерлина и нахмурилась.

– Что ты ему уже наплел, старый бес?

– Ну почему же сразу бес? – котяра, как ни в чем ни бывало, спрыгнул в траву и затрусил к Ведане. – И не плел я ничего, так, проводил сеанс психоанализа.

– Все в порядке, – вылезая из воды и кутаясь в домотканую простыню, что лежала рядом на скамейке, поспешил защитить кота О’Конелл.

– Ну, тогда все к столу!

– А сметаны могла бы и больше положить старому другу! – возмущался Мерлин, облизывая усы и тут же поворачиваясь к Эдварду. – Ну, рассказывай.

О’Конелл как мог, описал свой странный сон и то проклятье, наложенное девушкой, потрясающе похожей на Ульяну. Его рассказ заставил Веду крепко призадуматься.

– Сейчас я вернусь, – отряхивая невидимые крошки с платья, Ведана встала из-за стола и буквально кинулась из кухни к дому.

– А ты знал, – без зазрения совести окуная лапу в горшочек со сметаной, невозмутимо промурлыкал Мерлин, – что наша Ульяна копия Ведана в молодости?

– Слишком много совпадений, – ровным голосом ответил мужчина.

– Все еще цепляешься за логику и рациональное мышление? Ну-ну, – фыркнул кот.

– Я просто пытаюсь понять.

– Ты просто пытаешься отвлечься. Тебя ведь тянет к ней. Но страх тебя останавливает.

– Я боюсь себя рядом с ней! – англичанин вскочил со стула и зашагал по кухне, – Тот, кем я стал, для неё. И то, как она умоляла меня отпустить себя! Ты не понимаешь…

– Отчего же? – слегка обиженно произнес кот. – Ты противишься пути, своему пути. Дело хозяйское, но по другой дороге идти не получится. Будет путь кривым. И ощущение, будто не свою жизнь живешь. Тебя, дурака, все равно вернёт на твою дорогу, только в условиях гораздо более херовых чем сейчас.

– Да куда уж херовее?

– Поверь мне, интурист, есть куда.

Кот и Эдвард вели беседу, а Ведана вошла в дом и направилась в свою спальню. Здесь под кроватью хранился весь её архив. Всё, что она накопила за свою долгую жизнь. Дневники, записи, документы, раскрывающие историю семьи, и конечно же рисунки того английского солдата, что проклял её. Первым делом она достала их. Пожелтевшие, почти истертые. Но это не помешало увидеть то, чего Ведана так боялась: Эдвард был копией своего предка, разве что черты лица были немного мягче. Ведана углубилась в документы, аккуратно разбирая их. Она знала, что искала. Раньше это было просто легендой их рода, которой мать пыталась объяснить ей почему отец охотится на вервольфов. Но теперь после рассказа Эдварда о его сне, это обретало смысл. Два человека в её жизни упоминали эти события – её мать и О’Конелл. А ещё – Ведана не сдержала возглас радости – древняя деревянная табличка, исписанная рунами, которую она наконец-то нашла.

Держа в дрожащих руках табличку, Веда вышла из дома. Дыхание сбивалось, и сердце женщины стучало как бешеное. Сон, что рассказал ей Эдвард, все никак не шёл из её мыслей. Ведь слышала она, сотни раз слышала она и саму историю, и её продолжение. И что девушка та, по имени Лада, повстречала на пути своем хорошего парня, и что полюбил он её, но счастья не было у них, и что жила она потом, будто не своей жизнью и до последнего дня ждала и надеялась, что придёт за ней зверь и заберёт. А когда во сне называла его по имени, то вся семья удивлялась: имен было несколько, и все необычные для тех времен.

Сухенькие, покрученные временем пальцы Веды, нащупали руны, грубо вырезанные на дереве дощечки. Одно из имен, в неизменной форме, она узнала. "Эдвард". Ведана вздрогнула, перечитала, и побежала к летней кухне.

– Вот. – Она едва сдержалась, чтоб не уронить деревяшку. – Сможешь ведь прочесть?

– Наверное, – откашлялся Эдвард, аккуратно принимая табличку из рук Веданы. – Это славянские руны, они немного похожи на футарк. Но мне нужно время.

– Не вопрос, – зевая, произнес Мерлин и потянулся. – Ты же не против, если он еще задержится здесь, Ведана?

– Как скажешь, – убирая со стола посуду и еду, ответила женщина. Силы будто покинули её.

– Ты чего, Веда? – встревоженно обратился к ней кот.

– Ничего. Только чувствую, сегодня особо остро, как сильно я зажилась на этом свете. Да и путы, что соединяют наши два рода… сильнее они, чем я думала. И ничего тут не поделать.

Пока Ведана наводила порядок, перемывала посуду, Эд углубился в чтение таблички. Под рукой не было ни телефона, ни блокнота, но какое-то неведомое чутье вело англичанина и он, хоть и с небольшим затруднением, читал руны. И хоть местами знаки были стерты, общая информация легко укладывалась в мыслях мужчины. Руны будто сами говорили с ним.

"Писано в лето… Ладою, дочерью кузнеца Ведана Булата. Кто прочтёт, все узнает. Буквицы эти раскроют правду, связь лютую, что душу и тело пронзает иглой каленой… Зверя, что взял без спроса, на полную луну… проклятье… Зверем быть ему, до тех пор, пока девица, лицом в меня, не свяжет с ним жизнь свою. А как соединятся их руки и души обрядом в ночь Купалы, под луной то … придет к ним. А имен у того зверя много, и все они такие, какими на всем свете никого ещё не звали."

Ведана, будто прочитав руны вслед за ним, охнула и вышла в сад.

О’Конелл нервно переглотнул. Он не мог сказать точно, да и под рукой не было средств, чтоб проверить, но внутреннее чутье, одно касание говорило ему – дерево под его руками древнее, древнее всего, что он когда либо видел. Нервные пальцы ощупывали руны. Перстень стукнулся о край деревяшки и Эдвард уставился на её край. По краю вилась славянская вязь, переходящая в кельтскую. Такую же, что была и в его сне – и на внутренней стороне перстня. Сердце Эдварда ухнуло – и застучало часто-часто. Мужчина ещё раз перечитал текст. "Что ждет? Был ведь обряд, в эту самую ночь, под луной!" Голова стала горячей. Строки разбегались перед глазами. Руны перестали говорить, и Эдвард больше не понимал их.

– Что придет? Что? Наказание, наверняка наказание, – твёрдо и с горечью произнес Эдвард. – Останусь, приду за ней, и только хуже ей будет.

Англичанин порывисто встал из-за стола и заходил из стороны в сторону. Он тихонько взвыл и приложил руку к груди. Там будто в момент образовалась дыра и чёрная пустота.

– Ну что ты ходишь как зверь в клетке? – не открывая глаз, лениво произнес Мерлин.

– Я не могу даже приблизится к ней, понимаешь? Руны возможно говорят, что за обрядом последует наказание. Хотя куда ещё? – с горечью ответил Эдвард.

– А я думаю, ты должен к Ульяне пойти.

– Не имею права. Проклятие сработало. Я обратился. Кто знает, что случится ещё?

– Никто не знает, – раздался неожиданно звонкий голос Веданы. Она встала в дверях, глаза её горели, будто она приняла решение, – Пойдем. Это ты должен знать.

В домике Веданы Эдварду пришлось пригнуться. Низкий беленый потолок не давал англичанину распрямиться, да и ощущение, будто что-то тяжёлое давит на плечи, не отпускало.

– Все сложнее, так ведь? – Как-то тихо спросила Веда. – Все мы не одним узлом связаны… эх, вам бы вместе с Ульяной разобраться в этом.

– Ну, показывайте, – нетерпеливо перебил старушку Эдвард. Упоминание имени любимой резануло по сердцу.

Ведана наклонилась к старинному чемодану. Рисунки лежали сверху.

– Вот. Одно лицо.

Эдвард вцепился в пожелтевшие листы, всматриваясь, будто в зеркало.

– Кто это?

– Тот, что проклял меня. Твой предок.

О’Конелл обмер. Как и Ведана, он часто слышал это семейное предание, как его прапрапрадеда зарезала деревенская девка.

– Это были вы?

Видеть часть семейной легенды наяву было странно.

– Я. И связаны наши два рода, ой связаны. А больше не скажу. Захочешь, и сам узнаешь. Руны тебе уже показали. Но решать только тебе. Если ты любишь…

– Люблю, – перейдя на отчаянный шёпот, произнес Эдвард, – никого ещё так не любил. Поэтому и должен её оставить.

Мужчина аккуратно положил табличку на стол и взглянул на Ведану.

– Мне нужны мои вещи.

Старушка прошептала что-то и хлопнула в ладоши. А уже потом, выйдя из дома, кивнула Мерлину, иди, мол, сюда.

– Передай, старый черт, чувствую я, что свершилось пророчество. Скоро я буду свободна от проклятия. Время приходит узнать и Марье и Ульяне о том. А вот что руны англичанину рассказали, о том молчи. Сам он ей все расскажет, если воля Луны на то будет, – зашептала старушка еле слышно.

– Сам знаю, когда кому и что, – мурлыкнул котяра.

Солнце и луна

Уля все никак не могла заставить себя сдвинутся с места. Она ещё не знала, что будет дальше, что Эдварда найдет Мерлин, уведет его к Ведане и там англичанин, обернувшись вновь человеком, столкнётся с легендами двух родов. Нет. Девушка ждала, а чего, сама и не могла понять. Она протянула руку, присмотрелась. Между тонких пальцев что-то отливало лунным серебром. Это была белая шерсть.

– Эдвард… – дрожащим шёпотом произнесла ведьма, всматриваясь в лесную чащу. Сердце болезненно билось о грудную клетку. – Эд! – вставая на ноги, крикнула ведьма, но услышала в ответ только ветер и разрывающий душу своей печалью вой.

Уля с трудом встала. Ноги тряслись. Нужно было уходить, сердце буквально выстукивал это, но девушка продолжала стоять. Она оперлась спиной о дерево и, пытаясь совладать с собой, произнесла как можно более спокойно:

– Я подожду его. Он обязательно вернётся. Обязательно. – Уля спрятала лицо в руках. Она прислушалась.

Прохладный ветерок промчался, лаская тело, словно шепча ей на ухо: «Скоро рассвет».

– Черт, скоро рассвет, надо добраться до дома. Он найдёт меня там. Он везде найдёт меня, мой белый волк. Иначе как тогда быть…

За изгибом реки все еще слышны были гуляния молодежи, смех и крики, песни и даже танцы. Рядом догорало кострище. Все, кто сегодня обрел пару, собирались встречать новое Солнце.

– Надо поторопиться, – твёрдо произнесла ведьма. Слезы наворачивались на глаза. – Домой. Надо домой. Там все встанет на свои места.

Осмотревшись, ведьма поняла, что ее рубаха разодрана в клочья. Рядом валялась рубашка Эдварда. Ульяна провела по ней пальцами, будто собирая аромат. Она закуталась в белую ткань. Мужская рубашка хорошо прикрыла наготу девушки.

Но вот настал тот момент, который она так сильно хотела разделить с любимым – полная луна с одной стороны неба, а с другой – первые лучи солнца. Тонкая грань между всем, тьмой и светом, концом и началом, когда буквально все и всё соприкасалось в этот миг, становилось единым.

Ульяна сделала шаг, потом второй. Но странное ощущение внизу живота, словно кто-то кольнул ее иглой, буквально на миг, вдруг остановило девушку. Ей необходимо было всего лишь мгновение, чтобы привычно прислушаться к своему телу. Из-за кустов вышла пара, весело смеясь. Они прошли мимо, не замечая Ульяну. Рыжая тут же поспешила домой.

Девушка быстро дошла до своего дома, а все кто ей попадался навстречу, не замечали ее. В этой тонкой грани Купальской ночи и нового дня, сама луна до полного ее исчезновения с небосвода, прятала юную ведьму от глаз людских. Но как только Уля ступила на порог дома, луна исчезла. Солнце полностью залило деревню яркими лучами.

– Что же ты натворила глупая моя девочка? – печально произнесла Марья Ильинична, осматривая свою внучку. Она, было, хотела отругать Ульяну, но увидев выражение ее лица и слезы в уголках глаз, передумала. – Милая, тебе нужно ванную принять. Хотя стой.

Старушка тяжело вздохнула, всматриваясь в лицо внучки, сканируя ее тело. Взгляд остановился на животе девушки.

– Нельзя тебе горячую ванную. Сходишь в душ. И попробуй меня ослушаться, здоровьем поплатишься,– строго и серьезно произнесла бабушка – Душ тоже не горячий принимай. – Крикнула Ильинична Уле в след, и с тяжёлым вздохом буквально упала в кресло, из которого так быстро подскочила навстречу внучке.

Ульяна взяла рубаху с полотенцем из старого платяного шкафа и невольно вспомнила, как совсем вроде недавно доставала оттуда вещи для своего англичанина. "Как давно это было", вздохнула девушка, прижимаясь лбом к дверце, "Или недавно?".

Молча, Уля прошла в ванную комнату, где пахло зверобоем и чабрецом. Видимо была приготовлена ванная, но кто-то ее слил. Уля втянула запах. Так хотелось лечь в тёплую воду. Но на этот раз что-то остановило девушку от того, чтобы ослушаться бабушку.

Уля с наслаждением принимала чуть теплый душ, смывая с себя прошедшую ночь. Но запах Эдварда девушка не могла смыть. Терпкий и пряный, он настойчиво впитался в ее кожу, и теперь ей казалось, что она стала частью мужчины.

Не спеша, ведьма исследовала свое тело руками, словно сканируя его. Она внимательно прислушивалась к внутренним вибрациям. Ощущения одиночества не было. Вместо этого глубоко внутри рождались тонкие едва уловимые нити, соединяющие душу Эдварда, его частицу, с ведьмой. Подсознание, спокойное как никогда, подсказало, что эта частица с ней навсегда. "Но что это?", стоя под лёгкими струями воды и прижав обе руки к низу живота, шептала ведьма. Тело отозвалось едва ощутимыми вибрациями. "Покалывает", заметила Ульяна, "Будто шипы… розы. Но так разве бывает? С медицинской точки зрения". Ведьма задумчиво намылила волосы, продолжая размышлять. "Может это потому, что я стала женщиной? Женское тело… это ведь всегда загадка. Не зря бабуля говорит, что ответы знает только луна… А я теперь женщина в полной мере. Но где же Эд?" Тело отозвалось спазмом. Низ живота загорелся. Стало жарко даже под прохладными струями воды.

– Что со мной? – вскрикнула ведьма. – Нет! Не важно! Главное он… Эдвард. – Имя легко сорвалось с губ, будто выдох. – Принял ли ты облик человека? Остался ли волком?

Девушка сжала голову в ладонях.

– Так много вопросов…

Выходя из ванной, Ульяна сразу же направилась к себе в комнату в надежде увидеть Мерлина.

– Мерлин! Мерлин! Да где же ты кот пропащий? – девушка мерила комнату нервными шагами, заглядывая во все углы. – Вот когда нужен мне, вечно тебя носит где-то! Мерлин!

– Не кричи ты так. Мерлин не твой кот. Он принадлежит Веде, – Уля вскинула голову, рассыпая мокрые волосы по плечам. В дверях стояла бабушка, и по лицу ее было невозможно что-то определить. – Мерлин кот Веды. Он ей служит, а уже потом нам. И значит сейчас он ей нужнее. Успокойся и расскажи, что тебя тревожит.

Марья Ильинична села на край кровати. Чайник с травяным чаем и большую фарфоровую чашку, что принесла специально для внучки, Лиходеева-старшая поставила на тумбочку.

– Ох, бабуля. Я даже и не знаю… Вроде такое нужно обсуждать с подругами.– Уля села рядом с бабушкой и робко глянула на неё из-под ресниц.

– Да, но мы не простые люди. Ты сама это знаешь. И кому же, как не мне, ты можешь довериться? Твоя мать простой человек, а мой сын, отец твой загубил все свои чары этим военным училищем и службой в армии. Но интуиция много раз спасала и его, и его солдатиков. Только он отрицает все, что связано с неизведанным. А вот ты… Ох, милая моя. – Вздохнула старушка и обняла внучку. Она поглаживала её по плечу и от тепла этого касания, от привычного аромата сдобы и меда, который шёл от бабушки, Уля расслабилась.

– Да, бабуля. Ты права. – Ведьма аккуратно легла головой на колени к бабушке, с удовольствием ловя это ощущение вышитой ткани бабушкиного платья. Старушка медленно перебирала ее волосы. И Уля, уже спокойно начала свой рассказ. Как сбежала к Эдварду, как они встретились на реке, как он поймал ее венок, и все что произошло между ними.

– Понимаешь, бабуль, я сорвала его повязку… увидела, что рука у него полностью зажила. Но как? И… Я так испугалась когда он начал принимать облик зверя. Белого волка… Я зажмурилась, а когда открыла глаза, его уже и след простыл. Только вой из леса. Такой, что сердце разрывается. Я звала его, но слышала только волчий вой и ветер. А если ему нужна помощь? Мы должны найти его.

Ульяна всхлипнула, не выдержав. Руки бабушки тут же обняли её.

– Да, натворили вы дел, мои хорошие. – Марья Ильинична тяжело вздохнула. – Помощь может и нужна, но тебе. Прошу вот выпей сейчас чай, а там посмотрим, что можно сделать.

Лиходеева-старшая принялась степенно наливать чай, свершая молчаливый обряд. Ее движения были плавными, они успокаивали. Голос звучал тихо. "Выпей чаю, детка", шептала бабушка, протягивая кружку внучке, "Выпей. Чай разгонит все тревоги, развеет все тучи. Он все расскажет". Уля медленно пила чай. Ее будто окутывало лавандовым туманом. Веки её стали тяжёлыми.

– Поспи моя девочка, тебе нужны будут силы. Не переживай за Зверя. Схожу я к Веде. Посмотрим, что можно будет сделать. А пока спи.

Марья Ильинична погладила Ульяну по влажным волосам и аккуратно уложила внучку на кровать поверх покрывала. Она укрыла внучку легким хлопковым одеялом. Взгляд выхватил старинные узоры на ткани. Поверх белого полотна сплошным рядом шли символы: восьмиконечные звезды и девушки с руками сложенными на животе. Тяжело, будто вдруг все ее немалые годы разом легли на плечи, старшая Лиходеева открыла окна, впуская свежий воздух в спальню, опустила жалюзи, создавая хорошую тень. Она ещё раз бросила взгляд на покрывало.

– Ты теперь не одна, девочка, – выдохнула старушка и тихонько вышла из комнаты.

Ульяна засыпала спокойно, полностью доверяя своей бабушке. Где-то в подсознании девушка была уверена, что с ее англичанином все нормально. Постепенно дыхание ведьмы выровнялось, Уля перевернулась на живот, обхватила руками подушку и заснула крепким сном.

Марья Ильинична покинула покои внучки, тихо закрыв дверь, и отправилась в свою мастерскую, заниматься заказами.

Мастерская Марьи Ильиничны находилась в отдельном просушенном солнцем сарайчике. Там она варила натуральное мыло, смешивала сухоцветы с солью для ванны, делала маски и бальзамы, гомеопатические мази. Лиходеева-старшая принялась за заказы. Она смешала сухие бутоны розы и лаванду, точно отмеряя ингредиенты с помощью старинных весов. Работа отвлекала старушку. Но вот всыпая в смесь английскую магниевую соль, она не могла не задуматься. "Ох, англичанин. Неужели уехал? Неужели Мерлин ошибся, и не судьба это была?". Марья Ильинична замерла с медной лопаткой в руке. "Нет. Не буду сейчас к Ведане нашей ходить. Все само должно разрешится. А торопить судьбу нельзя". Так и порешив, старушка продолжила работу. Она смешала соль с цветами, потом принялась за другие заказы. Летом как всегда их было много. И мази против ожогов, против укусов комариных. Работы было много. Сделав заготовки, Марья Ильинична отдельно смешала успокоительный настой. "Пригодится, ой как пригодится", решила она.

Озеро искрилось, солнечные лучи, рассыпаясь ярким живым золотом, играли на его поверхности. Пожилая пара сидела в больших креслах на дощатом пирсе. Кресла стояли совсем рядом, и мужчина постоянно обнимал и нежно поглаживал женщину. Его узловатые, но все еще изящные пальцы, скользили то по бедру, то по плечу, собирая лесной аромат дикого меда, идущий от кожи женщины. А та нежно смотрела на своего мужчину, любуясь им, его тонкими чертами лица, густыми, почти совсем белыми волосами и аккуратной бородой.

– Кх, кх, кх, кхрр, – закашлялся дед, выпуская дым изо рта. Старинная трубка, с давно затертой резьбой мелькнула в его руках.

– Милый, ну что тебе сказал врач? Нужно бросать это гиблое дело. А ты все еще куришь. Вон кардиограмма никудышная, сердце у тебя начало шалить. Я переживаю за тебя, а мне нельзя. Давление у меня и пульс скачет,– нежным, совсем не старческим голоском произнесла старушка. Ругала она своего деда с любовью, скорее из привычки. И при этом не отрывалась от вязания очередной пары пестрых носков для праправнуков.

– Уля, милая, ну не ворчи на меня. Ты же знаешь, как я люблю тебя и не хочу расстраивать, но вот побороть эту заразу не в силах. Смолоду курю. Но я уже убавил количество табака, – произнес дед, снова поглаживая и сжимая бедро жены.

– Ну, Эд. Прекрати. Сейчас дети придут, и что увидят? Как старый дед пристает к старой бабке? – Ульяна накрыла руку мужа своей рукой и нежно сжала ее. – Я люблю тебя, мой зверь.

Только она договорила миллионное признание, как на веранду ураганом уже влетели праправнуки стариков. Они окружили прабабку с прадедом, тараторя обо всем на свете. И вот один из малышей уже оседлал коленки деда, а другой потянулся к пестрым ниткам, лежащим в корзинке у ног Ульяны.

– Ну, хватит, хватит бесенята, не наседайте! А ну кыш! – Следом на пирс зашли внуки и дети. Дети хоть и были сами в преклонном возрасте, но сил и здоровья не убывало.

Тихий уголок у озера, к радости стариков, вновь наполнился детским смехом и криками. Ульяна тут же поспешила встать, встречая своих родных.

– Ох, как же вы все выросли! А как мальчишки возмужали, а девочки прямо красавицы. Ну, ка, кто поможет бабушке с ужином? – Уля хоть и была с виду древней старушкой, но никогда не жаловалась на усталость. Шустрая, энергичная, она и всех вокруг заряжала энергией.

Часть внучек, которые были взрослыми с огромным удовольствием пошли помогать бабушке, внуки же приступили к помощи по дому и двору, рубили дрова и топили баню. А тех, кто был младше десяти лет, развлекал лично Мерлин. В последнее время ему приходилось частенько быть нянькой. Детвора обожала его желтые лунные глаза и теплый голос. И сейчас все вместе они уже неслись к домику на дереве.

Эдвард наблюдал за всем этим со своего кресла и улыбался. Но тут прибежала Аврора, любимая правнучка.

– Деда, ну деда, пойдём, – девочка дергала Эда за руку и заливисто смеялась. Она в который раз подивилась манерам своего прадеда и тому, как он с лёгкостью встал с кресла и совершенно естественно взял девочку под руку, не забыв отвесить ей лёгкий поклон.

– Заставляешь старого деда покинуть свой пост. Я, может быть, караулю озерное чудовище или пока бабка не видит, на русалок гляжу, – в шутку нахмурившись и стуча своей фамильной тростью, Эд вошёл в дом. Трость была для антуража, так как, не смотря на древний возраст, Эдвард еще был полон сил, будто матерый волк. Чаще трость использовалась, чтобы угомонить внуков и правнуков. Дети сразу начинали слушаться, как только дед постучит ею по полу.

– Ха-ха-ха-ха! Деда! Какие чудовища и русалки? Ты чего! – смеялась юная ведьмочка лет четырнадцати, точная копия своей прабабки. – Ты еще скажи, что все разговоры о том, что мы в роду имеем оборотней и колдунов, правда.

– Ох, моя юная и очаровательная Аврора, когда-то и я был упрям и не верил во всю эту магию. Но приехав в Аскулы и поселившись у твоей бабушки, я прозрел. Какие твои годы сердце мое? Только не противься тому, что суждено произойти.– Дед нежно обнял правнучку Аврору, целуя её в рыжую макушку.

– Мам, пап! О наконец-то! Вот и я добрался до вас. А то вы сразу на внуков, правнуков все свое внимание переключили. – Совсем взрослый сын пробрался сквозь толпу, что бы обнять отца и мать. – А мы же с благой вестью, наша внучка, ваша правнучка Марья, беременна.

– Ой, счастье то какое! – выбегая из кухни и вытирая руки на ходу, старушка бросилась обнимать своих детей. – А где же сама Марья?

– Мам, не беспокойтесь,– ответила невестка, – Марья со своим женихом скоро будут. Они решили отдельно приехать, с его родителями. Думаю, дело к очередной свадьбе идет.

– Ох, как хорошо. Как хорошо то! Ой, нужно срочно поставить каравай! Негоже молодых без каравая встречать. Пошли со мной, помогать будете. – Ульяна собрала взрослых женщин, и они направились на кухню.

Эдвард улыбался, глядя вслед жене. Желание касаться её, обнимать, прижимая к себе, никуда не делось с годами. Оно было чем-то вроде голода, который не мучал больше и не сводил с ума, но и не покидал, став частью его самого.

– Вы следите там за бабулей, – с добрым смешком произнес он вслед своей любимой и детям, – а то наготовит опять на целую армию. Тремя машинами угощения не увезете!

Ульяна ответила заливистым смехом. Близилась купальская ночь и силы бурлили в них с Эдвардом как и всегда, немного только сильнее чем прежде. "Будто в первый раз", подумалось Ульяне. Она отмахнулась от этой мысли и принялась готовить угощения.

Вскоре был накрыт огромный стол, прямо на пирсе у озера. На деревьях висели теплого света гирлянды, таинственно просвечивая через листву, на столах горели свечи, в высоких кувшинах стояли пучки диких трав и цветов. Грубые деревянные столы, покрытые вышитыми скатертями, были сдвинуты в квадрат и все могли друг друга рассмотреть. Старик со старухой сидели рядом, укрываясь одной большой шалью. Напротив сидела молодая Марья с женихом. Идеальная огромная дружная семья. На глазах старушки проступили слезы. Она уже знала, чувствовала сердцем, что их жизненный путь с ее зверем окончен и в эту ночь накануне Ивана Купалы их юные души покинут старые тела и вознесутся вместе. Она не боялась смерти.

– Эд! – вскрикнула ведьма, подскакивая на кровати и протирая глаза. Уля осмотрелась и поняла, что она у себя в спальне. Сквозь жалюзи струился лунный свет. На прикроватной тумбочке девушка обнаружила чайник с чашкой. Налив себе уже холодного чая и выпив его, ведьма осознала, что ей приснился сон.

– Нет, – произнесла в темноту ведьма, – это не простой сон. Это видение далекого будущего. Надо все обдумать. – Уля зевнула и снова легла. Сон не отпускал её.

Ведьма вновь увидела сына, в свадебном костюме. Она слышала, как Эд дает сыну наставление, а себя увидела стоящей рядом. Он держала за руку молодую девушку. Дальше картинка сменилась, и Уля увидела, как ее сын заканчивает университет. Во сне время перематывалось рывками с конца в начало. Голова кружилась, как от падения с высоты. Ульяна увидела сына школьником, в детском саду и наконец-то увидела себя в зеркале с грудничком на руках. Вдруг ведьма почувствовала острую боль, все её тело будто разламывалось, а низ живота тянуло и скручивало. "Я рожаю?", подумала ведьма, заметавшись по подушкам. "Эдвард? Где он? Он должен быть рядом, он должен знать, что у него будет сын". Все тело ведьмы пылало огнем и ей ужасно хотелось ощутить прохладное прикосновение руки своего любимого. Сквозь сон, Ульяна пыталась докричаться до своего англичанина и рассказать ему о чувствах.

– Эд, Эдвард, где мой Эд? Позовите ко мне моего зверя, я люблю его, он должен знать. У нас будет сын, он должен знать. Позовите Эда! Мне нужен мой зверь….– бредила ведьма, сминая покрывало. Но никто не привел к ней англичанина.

– Мамочка, не переживай. Все будет хорошо. Я всегда буду с тобой.– Уля увидела золотоволосого, кучерявого мальчишку. Он брал ее за руку. – Береги нас.

После этих слов ведьме вдруг стало легко на душе и Уля, вспоминая первый сон, успокоилась. "Отпусти", раздался чей-то голос, "твоё к тебе вернётся". Ведьма попыталась рассмотреть говорящего, но сквозь туман увидела лишь берег реки заросший камышом и край длинной домотканой рубахи со славянским узором по краю.

Проспав трое суток, Ульяна чувствовала себя прекрасно. Тело не ломило, а голова была светлой и приятно пустой. Остались только инстинкты. "Я голодная как волк", первое, что произнесла младшая Лиходеева, спустившись из спальни.

На кухонном столе в большой эмалированной миске с подсолнухами под вышитым полотенцем лежала целая горка жареных пирожков с мясом. От аромата мяса, чеснока и копчёной паприки, голова у ведьмы закружилась.

– Нет, – одернула она сама себя, – сначала душ.

Девушка сполоснулась, с удовольствием подставляя тело мягким струям воды. Она надела длинный сарафан, каким-то неведомым чутьем ощущая, что пока короткое и сковывающее движения, ей носить не стоит, и задержалась возле зеркала. Положила руки на свой еще пока плоский живот и поприветствовала малыша.

– Ну, здравствуй сынок. Я очень сильно тебя жду, но ты не торопись, расти и развивайся. А я сделаю все, что бы ты был в порядке. – Уля не сдержала улыбки. Спокойное, тёплое чувство расправило её плечи, будто укутывая её невидимой шалью. И не её одну.

Ведьма спустилась на кухню и набрала пирожков. Она вышла и нашла Марью Ильиничну на веранде за чашкой чая.

– Привет Бабуль. Я такая голодная. – Ульяна с наслаждением надкусила жареное тесто, – А где Эд?

– Ой! – всплеснула руками старушка, – Проснулась. Ну, наконец-то. Сейчас покушай, все остальное потом. – Марья Ильинична торопливо разлила малиновый чай по чашкам.

– Ба, а что ты добавила в фарш? – Уля глянула на бабушку и потянулась за следующим пирожком. – Мясо такое вкусное в этот раз. Никогда таким не было.

А старшая Лиходеева, наблюдая за аппетитом внучки, только вздохнула. Старушка не могла сказать откуда – да и не в ее привычке было допытываться как приходит то или иное знание – но точно знала, что на Ульяну легла метка. «Волчья метка. Большой любви и большой печали», размышляла Марья Ильинична, «такой, что все меняет». А ведьма, поглощая со звериным аппетитом один за другим пирожки, почему-то подумала, что так как раньше, уже не будет никогда. Что-то уходило от нее этим летним утром навсегда, заменяясь другим, большим, серьезным и гораздо более важным теперь.

Гром в тишине

Эти дни стали для Эдварда персональным адом. Он почти не спал и совсем ничего не ел. Тишина и тупая боль поселились в его теле и сердце. Он запрещал себе даже думать о своей ведьме. Пытался погрузиться в изучение документов. Но Ведана и Мерлин постоянно возвращали его мысли к Ульяне. И тогда холодная тоска охватывала сердце. Ведана тихонько молилась, Мерлин все больше спал. По ночам Эдвард мерял твёрдым шагом крошечную спаленку, которую ему выделила Веда. А по утрам прятал глаза под испытующим взглядом Веды. Та каждую ночь беседовала с Мерлином. "Мы же можем заставить его, подтолкнуть, как старшие". Но котяра неизменно повторял: "Они должны разобраться сами, иначе опять не зачтется. Я слишком давно в этом, вся жизнь… Да ты и сама знаешь. Это не выход, душа моя. Да и потом, сама знаешь. Число три, число десять выпали".

На исходе третьего дня вещи Эдварда появились во дворе Веданы будто сами собой. Веда добавила к ним почти весь свой архив. "Изучай", бросила коротко через плечо, и уже было ушла в дом, но обернулась, бросила взгляд на Эдварда.

– Сил нет совсем. А это может только одно значить…

Женщина хотела было продолжить, но кот Мерлин зыркнул лунными глазами и только одной ей слышно произнёс: "Не береди", и Ведана умолкла. Согнувшись, старушка побрела в дом. Провожал мужчину кот.

– Ну, бывай, береги себя.

Эдвард присел на корточки, погладил кота, встал, подхватил свой багаж – и не глядя пошёл прочь.

Аскулы провожали его ярким солнцем. В деревьях щебетали птицы, травы, напитавшись соками, распространяли медовые ароматы. Голова у Эдварда кружилась, а тело просило упасть в траву и заснуть. Но он упрямо шёл вперёд. О’Конелл без труда нашёл того водителя, что вёз его сюда. Тот не задавал вопросов и даже не особо разговаривал с англичанином, заметив его мрачный вид. Из Аскул выехали в звенящей тишине. И только покинули деревню, как над ними разразился гром и ливень. Будто границу пересекли. Эдвард не выдержал и оглянулся. За толщей дождя, над Аскулами, сияло яркое солнце.

Дорога до города растянулась. Машина пару раз съезжала в кювет и англичанин, к удивлению водителя, каждый раз выходил в грязь и помогал выталкивать колымагу. Ну а дорога до Москвы прошла как страшный сон.

Рейс задержали. Потом вроде разрешили полёты. Но Москву захлестнул ливень – и рейс снова отложили. "Будто не пускает кто", в горьком отчаянии думал Эдвард, "Или это я сам себя не пускаю".

Несколько раз звонила Скарлетт. Она ругалась и кричала, что он её подвёл. Мужчина слушал в пол уха. И даже не сказал по старой привычке, что любит её. Это показалось кощунством по отношению к Ульяне. "Я так легко бросался эти и словами, что теперь мне просто некому их произносить", лёжа на кровати отеле и уже не нервничая от вновь отмененного рейса, размышлял англичанин. Он буквально заставлял себя вставать и хоть минимально начать разбираться с архивом Веданы. На глаза наворачивались слезы, когда пальцы касались высушенного цветка пиона, затерявшегося среди страниц.

Три дня шли как в бреду. По ночам Эдварду снилась Ульяна. Они занимались любовью, он ощущал её упругое, податливое тело под своими пальцами, чувствовал трепет её лона, когда она принимала его в себе. Она выгибалась дугой в её руках, умоляла брать её сильнее, не нежничать. Он раз за разом изливался в свою ведьму и просыпался со звуками её стона в ушах.

А на третью ночь он увидел свою ведьму беременной. Животик только-только проявился, был небольшим и аккуратным. Эдвард не мог отвести взгляда от своей женщины. "У тебя будет сын", сладким, тихим голосом, произнесла его ведьма, "Не бойся, прикоснись ко мне. Люби меня, мой зверь". Рыжая почти пропела эти слова и потянула Эдварда к себе, обвила руки вокруг его шеи и мужчина понял, что хочет её так, как никого никогда не хотел. В этот раз он любил её нежно, обнимая сзади, касаясь её чувствительной, теперь такой пышной груди, прижимая её спиной к своей грудине, касаясь живота. Его движения были лёгкими, страх навредить ведьме и их ребёнку, волнами накрывал его. "Сильнее", стонала Ульяна, откидывая рыжие волосы назад, буквально насаживаясь на него резче, "не бойся. Люби меня зверем, отпусти себя". И Эдвард распалялся сильнее, погружаясь в сочащуюся соками наслаждения ведьму. Его наслаждение пришло сразу, как только Ульяна сжалась вокруг него. И Эдвард кончил, с криком и рычанием. Его ведьма перемежала стоны, его имя – и смех. Откуда-то прозвучало тихое "Отпускаю".

Мужчина проснулся в поту. Где-то бесконечно далеко звонил телефон. Эдвард едва дотянулся до трубки.

– Мистер О’Конелл, – вещала на том конце провода девушка-администратор, – рейс разрешили. Вылет через час.

Эдвард недоверчиво выглянул в окно. Яркое солнце заливало своим беспощадным светом все вокруг.

Наследник

– Эдвард не появлялся? Он в порядке? – Ульяна без энтузиазма перекладывала овсянку по тарелке. Этим утром ей снова хотелось жареного мяса, а ещё крепкого кофе.

– Поешь. Поешь для начала. А все остальное потом. – Марья Ильинична налила внучке полную чашку ароматного какао и пододвинула блюдце с козьим сыром. – Тебе теперь питаться нужно за двоих, и силы нужны вдвойне. С кофе придется завязать, оно оказывает негативное влияние на ребенка и его развитие в утробе.

– Кхм..кхм..кхм. – подавилась девушка и, откашлявшись удивленно взглянула на бабушку.

– Ну, не смотри ты так. Я все поняла ещё когда ты домой вернулась. Сложно не уловить зародившуюся жизнь.

Старшая Лиходеева твёрдо посмотрела на внучку. Она знала: после всего Уля теперь первая ничего не скажет Эдварду, не напишет и искать его не будет. "Нет, сердце ее он не разбил", поглядывая на девушку, думала старушка, "а его побег точно что-то надломил в нашей девочке. Но любовь пустила свои корни очень глубоко. А значит будет наша голубка молча все сносить, оправдывать будет этого англичанина, какие бы раны он ей ещё не нанёс, даже издалека. Но молчать нельзя. Да и Мерлин строго наказал все ей рассказать".

Уля сидела притихшая. Аппетит так и не появился.

– Ну, кушай, кушай. – Марья Ильинична положила руку поверх прохладной ладошки внучки и продолжила твердым уверенным тоном. – Свершилось пророчество. А значит, так тому и быть. Сына ты должна любить, он станет твоей опорой. Беременность всю проведешь с нами, не отпустим мы тебя в город. Ребенку и тебе нужен будет свежий воздух и чистые продукты.

– Бабуль, какое еще пророчество? – встревоженно спросила молодая ведьма.

– Ох, видно время пришло всему раскрыться. Мерлин передал, да чует моё сердце не все. Но то что, он сказал, я тебе расскажу. А пророчество такое, моя родная. Когда сольются два рода, и родится общий наследник, тогда Веда наша покинет этот мир. – Уля охнула и широко распахнула глаза, – Не смотри на меня так, я сама только что узнала. Да и наша бабка очень древняя, она схоронила всех своих потомков, а сама живет. Проклятье на ней лежит. Проклял ее дальний родственник твоего Эдварда.

– Ничего не понимаю. Я помню про проклятие Веданы, – девушка отпила какао, беря небольшую паузу на то чтоб хоть как-то все осмыслить, – но причем тут я, Эд и мой ребенок?

– Эдвард О’Конелл является прямым потомком того воина, который проклял Веду. А ты милая моя прямой потомок Веды. Англичанина сама судьба завела к нам в Аскулы. Тут его ноги привели к нам на порог, где встретила его ты. А я дала разрешение на его размещение у нас. Твой день рождения стал точкой отсчета, вас начало тянуть друг к другу. Любовь это была или влечение… я не могу сказать. Но вы завершили обряд тогда, когда он овладел тобой с твоего позволения. На Ивана Купалу, под полной луной под рассвет, вы зачали новую жизнь. А с рождением общего потомка, бабушка Веда покинет этот мир.

– Так, это что получается, я виновата в том, что рожу сына и тем самым убью бабушку? Нет, я этого не хочу. Веда, она наша любимая старушка. Нет, – глаза Ульяны наполнились слезами. "Вот тебе и никакого негатива", подумала молодая ведьма.

– Ну, тихо, детка, тихо, – бабушка крепко обняла внучку за плечи, чуть покачивая.

– Бабуль, скажи, что это все лишь страшная легенда… – Ульяна расстроилась, каша с сыром встала поперек горла.

– Ты давай, не переживай. Не расстраивайся. Ешь. Веда прожила по человеческим меркам слишком долгую жизнь. Ей уже глубоко лет за двести или даже за триста… Мы и сами толком не знаем. Она и сама давно хочет уже на покой. Да, нам без нее будет тоскливо. Но тут нет твоей вины и вины твоего сына. – Лиходеева-старшая пыталась успокоить и подготовить свою внучку к тому, что ждало их дальше. Она все покачивала молодую ведьму, гладила её по волосам.

– Как же все сложно. Но я поняла, наверное. Бабуль, ну а что Эдвард? Он в порядке? – с тревогой и страхом переспросила Уля.

– Эд обратился зверем, белым волком. А поутру, после Купалы, вернулся в свой облик. Мерлин отвел его к Веде, та ему рассказала, что да как. Но англичанин наш собрал вещи и уехал. Он испугался того, что нанесет тебе вред, что он опасен для тебя. Мы не в праве его держать, каждый сам решает, куда ему идти и как. О беременности твоей тоже не сказали. Этот вопрос ты решаешь сама. Ваш же ребенок.– Тихо, но доходчиво объяснила Марья Ильинична.

– Уехал?.. Но как? Почему?… Значит, он решил нас бросить?– На глазах Ульяны появились слезы. Мысли заплясали какой-то дикий танец. "Значит, и не был он моим…"

– Мрр, мяу! – раздалось снизу, – Ну что за слезы? Уля, девочка наша! Он решил, что так будет безопаснее для тебя. Ох, глупая ведьма, от судьбы не уйдешь. – Кот Мерлин запрыгнул на колени к Ульяне, ласкаясь о ее руки, и начал тереться мордочкой.

– Значит моя судьба такая. Зато у меня есть теперь сынок, Ярослав. И я не одна. – Ульяна погладила свой живот.

***

Шло время, старуху Веду Ульяна и Марья Ильинична забрали к себе в дом. Девушка продолжила работать местным фельдшером. Беременность протекала с особенностями. На первых сроках девушка просто не могла без мяса. Лиходеева-младшая порой ловила себя на мысли, что готова его есть сырым. Поэтому вскоре Ульяна и ее бабушка научились готовить стейки. На учет она поставила сама себя, но скрининг не стала проходить. Ведь она не простого малыша носила под сердцем. Но для того, что бы все шло как нужно, Ульяна все же доехала до Самары и встала на учет в перинатальный центр. Хоть врач, суровая женщина в роговых очках, и ругалась на нее за то что она, будучи медиком, не следит за собой, ведьма все пропускала мимо ушей и знала, что ее сын будет с отменным здоровьем. Много времени Уля проводила на работе и помогала людям в Аскулах. Местные полюбили Ульяну.

Вскоре по деревне пошли разговоры, что молодой медик часто снимает боли в животе или приступы сигрени обычными прикосновениями. А Уля каждый такой раз, помогая пациентам, вспоминала, как ее лечила бабушка Ведана, прикасаясь к ней руками, выводя на животе или горящем лбу узоры пальцами. Хорошо получалось у Ульяны снимать боль в шее. Она легонько массировала ее основание, добавляя на ладони по пару капель лимонного или лавандового масла. Люди шли к ней с удовольствием, а когда девушка говорила им, что тут не навсегда, что вскоре она уедет, ее обеспокоенно спрашивали: «Да кто же к нам еще поедет в такую глушь, кто нас будет лечить»? Ведьма лишь пожимала плечами. Оставаться там, где на ее глазах слабеет Веда, с каждым днем все сильнее и сильнее, было невыносимо. Девушка чувствовала на себе груз вины, ведь именно ей было суждено родить потомка двух родов. Но сына ведьма уже любила. А ещё Уля ужасно хотела все же сбежать от воспоминаний об отце ребенка. Тот ни разу не дал о себе знать и ни разу не попробовал ей хотя бы позвонить. Но в СМИ его имя всплывало все чаще. Ульяна понимала, что бередит рану, но все никак не могла пройти мимо новостей. Каждое утро, зайдя в интернет, она искала его, натыкаясь на разные заголовки. Бабушка ворчала, указывая на вред от интернета, от чтения новостей: "Особенно за утренним чаем, когда голова должна ещё отдыхать!". Но Уля не могла отказаться.

"Знаменитый блогер Эдвард О'Конелл развеял новый миф", "У Эдварда новый подкаст", "О'Конелла пригласили на съемки мистического сериала". В конце концов Уля не выдержала. Поток был слишком сильным и в какой-то момент все это начало ее бесить. Да, как медик, она объяснила эту резкую смену настроений своим гормональным фоном. Но легче от этого не стало.

Вторая половина беременности была полна сюрпризов. Ульяну то мучали отеки, то сводил с ума дикий голод, то ломило все тело, словно она и сама собиралась в зверя обратиться. На какое-то время помогли бабушкины травы и заговоры. Но на последних сроках ведьма вновь начала бредить по ночам и звать Эдварда. Близились роды, и он был необходим ей, хотя бы энергетически. Не имея возможности прикоснуться к любимому, ведьма неосознанно звала его в свои сны, и он часто приходил к ней, гладил живот, шептал глупости, смеялся и шутил, говорил про дом у озера. Каждое утро Уля просыпалась с ощущением его прикосновения на коже. И ощущением, что такие сновидения приходят не к ней одной.

Уля переходила все сроки, и роды начались на сорок четвертой неделе. Но ведьмы не были удивлены. "В нашем роду", говорила Ведана, "многие перехаживали. А твой сынок особенный, детка".

Роды начались тридцатого апреля. С утра у Ульяны начало адски тянуть поясницу, девушку кидало то в огненный жар, то в холод. Тошнота то и дело подкатывала к горлу. Больше всего Уля боялась за старушку Веду. Но та успокоила молодую ведьму: "Роды, как и смерть – это переход из одного мира в другой, на эту ночь мне были дарованы силы, что бы я помогла появиться на свет своему освободителю".

Когда все началось, Марья Ильинична в мгновение ока прибрала в доме. Комнаты засверкали чистотой, будто магические силы подключились к уборке. Старушка зажгла травяные свечи и прошлась по углам со связкой сухих ароматных трав.

И вот Ульяна стояла, облокотившись об обеденный стол на первом этаже в гостиной. Она пыталась сосредоточиться и на своих ощущениях и на аромате цветов. Долго, не мигая смотрела на панцирную кровать, где когда-то, вечность назад, спал ее англичанин. Ей ужасно хотелось лечь туда, уловить остатки его аромата. Но схватки были уже сильными и девушка, закусив губу, переносила их.

– Молодец, звездочка наша, – Ведана гладила прапраправнучку по покрытому испариной лбу. – Держи крик. Это воздух для твоего сыночка, его дыхание. Так что дыши, детка.

Погода бушевала вместе с Ульяной. Солнце то появлялось в минуты затишья, то пряталось, будто отдавая Аскулы во власть шквалистого ветра, дождя и грозы.

– Ишь, как природа нашего мальчика встречает, – закрывая окна, тихо произнесла Марья Ильинична, – То тучи набегут, то ясное небо откроется.

– О Эдвард, как же мне ты сейчас нужен.– Произнесла юная ведьма и ее ноги подкосились от пронизывающей все тело боли.

Солнце клонилось к закату, и ночь упала резко, будто закрыв деревню темно-синим бархатом. Яркие звездочки рассыпались по небосводу, из-за туч показалась золотистая луна.

– Пора! – скомандовала Ведана.

Марья Ильинична уже подготовила все необходимое для родов. Была здесь чистая вода и стерильные приборы, простыни, вышитые полотенца. Стол в гостиной она накрыла простынями. Туда уложили Ульяну, положив под ее спину и голову подушки. Старуха Веда читала заговоры, заклинала боль. Она обвела сакральное пространство вокруг роженицы мелом, посыпала по кругу соль, добавила несколько символов для защиты.

Проведя обряд, старая ведьма сунула раскрытые ножницы Ульяне под ягодицы, другие положила под стол и еще одни удивительным способом повисли в воздухе над рожающей ведьмой. Свечи, зеленые и белые, расставленные почти на всех поверхностях кроме стола, вдруг зажглись. Луна ушла за тучи. Вместо её света Уля вдруг увидела лицо своего зверя, его мятежные глаза со штормами внутри. Любимый тянул за собой её боль, он напевал что-то еле слышно. Боль после этого отступила, Уля успокоилась и выполняла все что, говорила Веда. Марья Ильинична тоже не смела ослушаться.

– Давай девочка поднапрягись, тужься родная, тужься. Помоги своему сыночку выйти из тьмы в белый свет. – Причитала Веда. – Вот умничка. Ну, Уля, еще немного, я понимаю, что ты устала, но собери все свои силы, помоги сыночку. Давай девочка моя, давай помоги малышу.

Все вокруг затихло, природа замерла, ни птицы ночные, ни животные не издавали звуков. И во тьме ночной раздался сильный женский крик, пронизывающий до костей. Он разлетался эхом по всей округе. А следом из-за туч снова вышла яркая луна, и раздался громкий детский плач. Ульяна родила сына. Марья Ильинична перерезала пуповину ребенку и одела специальный зажим.

– В Вальпургиеву ночь родился ты, под яркой луной. Я прощаю предка твоего, как и ты прощаешь меня. Не быть тебе зверем, но быть сильным и умным, справедливым и честным. Быть хорошим человеком, продолжая два рода в одном. И нарекаю я тебя Ярославом.

– Держи. Он твое счастье и твой защитник. И, кажется, он хочет, есть. Его стоит приложить к груди. – Марья Ильинична забрала грудничка у Веды, и передала ребенка Ульяне.

Ведану же стали резко покидать силы. Молодая ведьма с тревогой смотрела на старушку. Она все ещё не могла поверить, что это не страшилки и не легенды.

– Не переживай за меня. Сколько раз я уже тебе говорила, что твой сын, мой освободитель, мое спасенье. Да, некоторые легенды суть явь. Я так устала деточка моя. И я ухожу в мир тишины спокойно, зная, что теперь все будет хорошо. Я буду за вами присматривать.– Веда села в кресло- каталку, которое было заранее подготовлено. Марья Ильинична аккуратно увезла старушку в спальню, где аккуратно положила ее на кровать.

– Спи, горлица наша белая, – едва касаясь лба Веданы, произнесла старушка, подмечая, что морщины с кожи ведьмы вдруг исчезли совсем.

– Ступай к внучке, – мурлыкнул запрыгнувший в открытое окно Мерлин, – я провожу мою ведьму сам.

Ульяна оставалась все еще на столе, но с сыном на руках. Она приложила малыша к груди, и тот сразу же понял что делать. Мать была счастлива видеть здорового, крепкого малыша, который с аппетитом и жадностью сосал ее грудь. Уля не могла налюбоваться сыном, вмиг все ее мысли заполнились только им одним.

Марья Ильинична, вернувшись от Веданы, застыла в дверях, почти не дыша.

– Красавица. А какой сынок хорошенький. Милая, на второй этаж тебе сложно будет идти, я подготовила тебе кровать тут и колыбельку тоже поставила рядом. Вам нужно поспать, особенно тебе. Ты устала. Я вызвала скорую, сказала, что роды дома приняли, что все хорошо. Они приедут, как смогут, заберут вас в больничку. – Забирая Ярослава с рук матери, говорила бабушка. – А сейчас поспите. Все равно им долго ехать, вон все дороги размыло.

Уложив уже спящего малыша в люльку, Марья Ильинична помогла Ульяне встать на ноги. Бабушка омыла молодую ведьму, усадила ту на кровать, надела на Улю чистую рубаху и уложила спать. Сама Лиходеева навела порядок в доме. Все ритуальные свечи, травы, соли все было убрано. К утру, в доме ничего не напоминало о ритуальных ведьмовских родах.

Цена

Эдвард очень надеялся, что изучение архивов Веданы займёт много времени и сможет отвлечь его от невеселых мыслей. Но когда все бумаги и документы были разобраны, а архив изучен вдоль и поперек, англичанин понял, что что-то постоянно ускользает от него. Факты все никак не хотели выстраиваться в ясную и понятную историю. Двойное проклятье, связавшее два рода, скрывало свои тайны. "Может и права была Веда, когда говорила, что нам надо вдвоем с моей ведьмой разбираться", вновь погружаясь в изучение, думал мужчина. Он почти дошел до сути, но какая-то преграда снова тормозила его. В сотый раз отбрасывая бумаги, Эдвард ронял голову на руки. "Моя ведьма", тихонько выл мужчина, "Нет, не моя. Я сбежал, бросил её. Не простит, гордая, сильная…". Как только за окнами занимался рассвет, и Эдвард брел в спальню. Скарлетт была на очередных съёмках, а это значило, что никто не мог помешать ему видеть свою ведьму во сне.

Изучение отбирало силы. Будто то древнее проклятие сплеталось с проклятием Веданы и выкачивало всю энергию. От некоторых событий в истории двух родов остались только даты. Были здесь ничем не примечательные числа, были смутно знакомые, а были и достаточно известные, и не только даты, но и имена. Но только одно имя дублировалось в документах. Мерлин. Он будто сопровождал всю эту долгую историю. "Но, как и зачем?", шептал Эдвард, склоняясь над древними бумагами снова и снова. Ответов не было. Под конец, англичанин с трудом вывел примерную хронологию. Вначале было проклятие славянской ведуньи. Затем шли попытки его снять. А потом его предок проклял Ведану.

Между старых рисунков и поддельных паспортов старушки Веданы, Эдвард обнаружил что-то вроде дневника. Он аккуратно развязал тесемки. На желтых почти истлевших страницах он увидел отпечатки кошачьих лап. Понятными и разборчивыми было только несколько коротких записей. Ломанным тонким почерком было выведено: "Не вариант. Слишком уж молода. Значит ждать еще лет триста. Как же я умаялся." Затем шел список все тех же странных дат. И краткое описание непонятно чего. Чаще всего в списке появлялись слова "цена" и "жизнь". Да, эти записи не давали ни одного ответа. Но и пугали до дрожи. Именно это каждый раз останавливало Эда от того, чтобы вернуться в ее жизнь. "Что будет? Чем обернётся проклятье? Я должен знать точно. Я не могу довериться случаю". Он запретил себе даже думать о том, чтоб просто помчаться за своей ведьмой. На том месте, где теперь не было его любимой, образовалась огромная дыра, в самом центре его души.

Эдвард хотел бы, чтоб можно было хоть кому-то это рассказать. Он пытался поговорить с дедом. Но тот окатил его привычным презрением. "Ты взрослый мужчина! Держи свои эмоции при себе!" К отцу обратиться Эдвард просто не решился. Когда он понял, что поделиться не с кем – он остыл.

В конце концов огонь угас. И превратился в безразличие.

И Скарлетт. Он не мог порвать с ней, хоть и хотел. Но с ней было комфортно. Она научилась поддаваться в мелочах. И не давала спуску во всем остальном. Например, она начала контролировать его работу. Устроила так, что неожиданно для себя Эдвард вдруг начал вести шоу на ТВ. А потом он обнаружил себя подписывающим контракт на сьемки мистического сериала. И в какой-то момент пришло ещё большее безразличие. "Живешь не своей жизнью", звучало голосом Мерлина в голове.

Надо было как-то разгонять тоску и ледяное чувство, что разлилось внутри. Мужчина решил завести собаку. Скарлетт была категорически против. "У меня аллергия!", только и отвечала она. Отступила только тогда, когда Эдвард согласился сменить имидж и позволил Скарлетт этим заняться. Она сразу же пригласила своего стилиста. О’Конелла мало заботило, во что там собираются его обрядить и на какие фотосессии тянут. Стало все равно.

Собаку он так и не завёл. Времени вдруг стало ужасно мало. А внутри развивалась потребность хоть как-то выйти из состояния туманного сна. Эдвард пробовал пить. Но алкоголь его не брал. Прогулки и пробежки тоже перестали приносить удовольствие. Как-то на съёмочной площадке того самого мистического сериала, Эд обратил внимание на мотоцикл. И решил, что должен попробовать. Внезапно скорость и адреналин наполнили пустоту. А ещё каждый раз после таких поездок на грани безумия, в его сны приходила рыжая ведьма. Он переплетал их пальцы, гладил уже достаточно крупный животик своей ведьмы, смеялся, шептал глупости.

Съёмки шли своим чередом. Эдвард не то чтобы наслаждался процессом, но работа была интересной. Мужчина, по сути, играл сам себя. Охотник за сверхъестественным, приезжает в маленькую деревню на побережье, где несколько лет подряд пропадают девушки. Местные верят, что их утаскивает водный змей. И все это в викторианскую эпоху. Мрачная, жуткая и жестокая красота истории немного, но всё-таки в конце концов увлекла О’Конелла – и он подписал контракт на второй сезон. Вода, мистика, старинная деревушка – все это напоминало ему об Аскулах и Ульяне. "Как она?", часто думал он. Но страх, за который он сам себя ненавидел, и неизвестность тут же останавливали его.

Работы над первым сезоном подходили к концу. Жители деревни, где велись все натурные съемки, готовились к Вальпургиевой ночи. Девушки, ходившие по округе собирать цветы, часто засматривались на Эда, и переговаривались, обсуждая, что именно он был бы настоящим Майским королём.

Накануне праздника на центральной площади деревни установили майское дерево. К началу праздника было все готово. Но у Эдварда внутри развивалась такая боль, что он едва мог стоять. Спину ломило, будто пришло время оборачиваться волком. Его кидало то в жар, то в холод. А когда одна из девушек попыталась втянуть его в танец, боль горячей иглой проткнула все его тело.

– Простите, – едва выговорил мужчина и бегом направился прочь.

Улочки плыли перед глазами. Эдвард едва смог выпутаться из их сети. Он шёл к морю, его тянуло к воде.

С трудом, обливаясь потом, он дошёл до пляжа. Солнце только начало садиться за горизонт. Мужчина упал на прибрежную траву.

– Я умираю? – прошептал он пересохшими потрескавшимися губами и закрыл глаза. Дыхание сбилось и тело прошила судорога. Глаза распахнулись сами собой. В закатном небе над собой он увидел свою ведьму.

Уже через несколько мгновений Эдвард несся по пустынным после праздника Вальпургиевой ночи улочкам. Ветер развивал волосы, обдувал тело и приносил ощущение свободы.

Магический круг

В ночь, когда родился Ярослав, Ведане были дарованы силы встретить своего освободителя и благословить дитя на хорошую, счастливую и долгую жизнь. А с рассветом душа Веды покинула ее бренное тело и отправилась на покой. Марья Ильинична проснулась около десяти часов утра. В доме стояла звенящая тишина, в окна пробивались теплые весенние лучи солнца. За окнами пели птицы, на крыше трещали аисты что в этом только году свили гнездо на крыше дома. Птицы ждали потомство в конце мая. Марья Ильинична отметила про себя этот хороший и счастливый знак.

Накинув цветной халат, Марья Ильинична спустилась на первый этаж. Она тихонько прошла в комнату и проверила внучку и правнука.

Те спали сладким сном. "Мои хорошие", прошептала старая ведунья и направилась в комнату старушки Веды. Вдруг Марья Ильинична остановилась перед дверью, ее сердце больно сжалось в груди.

– Мерлин! Мерлин! Да где же ты плут окаянный? – но кот не отзывался. Тогда с тяжёлым сердцем старушка прошла в спальню.

– Веда? Спишь? – тихо спросила Марья Ильинична, медленно приоткрывая дверь. – Ох, Веда…

Открыв дверь, ведунья не услышала ни голоса, ни дыхания старушки. Ведана словно спала, ее тело лежало на небольшой удобной кровати, в руках она сжимала маленький, очень старый холст, на котором были изображены ее родители. Холст был без рамки, старая краска на нем потрескалась, а местами и вовсе облезла, и выцвела. Комнату освещало яркое солнце, лучи солнца играли в седых прядях волос Веды, сама старушка улыбалась, и казалось, что она просто спит.

– Ох, Веда. Мы будем тосковать по тебе. – произнесла Марья Ильинична, садясь подле старушки и беря холодную руку в свои горячие ладони. Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула. – Спи с миром, наша лебедушка белая. Ты прошла длинный тернистый путь, а я присмотрю за Улей и Яро.

– Бабуль. О нет! Веда! – В дверях возникла Ульяна, протирая глаза от сна. Девушка тут же сорвалась на плач. – Нет, нет, нет… Веда, любимая наша Веда. Это я, это моя вина, прости меня. Если бы не я… – Рыдая, молодая ведьма бросилась на колени возле кровати старушки, обнимая ту.

– Ульяна! Тут нет твоей вины. Сколько раз мы тебе объясняли, что это ее спасение, освобождение. Посмотри на нее, она ушла, как и гласило пророчество. Но ушла она счастливая, зная, что мы все любим ее, и, конечно будем скучать по ней. Но она устала. Ей нужен покой, чтобы со временем ее отдохнувшая душа вернулась на землю в род. Попрощайся с Ведой. Нужно вызвать полицию и скорую. – Марья Ильинична вышла из комнаты, дав возможность Ульяне попрощаться с Ведой. А сама позвонила в нужные инстанции и напомнила про новорожденного и роженицу.

Скорая помощь с полицией вскоре приехали, вызвали катафалк. Независимые медики констатировали смерть от старости, полиция подтвердила, что насильственных действий не было.

– Как-то у вас странно получается. В ночь роды и смерть. Прямо мистика, какая-то. Еще и эта странная погода в вашем районе, – вздыхал медбрат, заполняя документы, – ночью ливень размыл все дороги, а сейчас уже почти все высохло.

– Марья Ильинична, а где роженица с ребенком? – в комнату заглянул доктор, – Нам же ее в Самару в роддом отвезти надо, для обследования. А усопшую заберут в морг, вы уже будете сами все вопросы решать с агентством.

Пока медики осматривали тело Веды, Ульяна собрала себя и сына. В сумку молодая ведьма положила все самое необходимое, аккуратно уложила вещи и документы. Пока было время до отъезда, девушка коротко написала родителям в Москву и о том, что родила сыночка, и о том, что умерла Веда. Где-то внутри появилось странное чувство, что теперь родные вдруг стали еще дальше. "Будто они мне не родные", поймала себя на мысли девушка. Родным сейчас был только Ярослав и бабушка. "А может к этому все и шло? Что мое место, моя судьба далека от всех этих людей…"

В комнату вошла Марья Ильинична. Она внимательно осмотрела внучку, обняла её крепко.

– Не думай сейчас ни о чем, – прошептала бабушка внучке и положила узловатую ладонь ей на лоб, – Я знаю, что здесь за мысли. Все ненужное отсеется в великом сите жизни. Останется только то, что должно. Просто прими это.

В больнице девушку положили в общую палату с другими мамочками и детьми. Ярослав среди всех малышей казался самым крупным. Когда его взвесили, ребенок весил под четыре килограмма, да и рост был выше среднего. Малыш был крупным и здоровым. Ульяна быстро восстанавливалась. Она пыталась отгородить себя и малыша от всего, мысленно рисуя магический круг. Но это мало помогало, слишком слаба была молодая ведьма. Она не могла не слышать разговоры соседок по палате, и они ее порядком бесили. «А кто папа?», «Ой, мать одиночка?», «Ну он хоть знает о ребенке?», «Нет? Как так?», «Ты должна сказать, пусть платит алименты» …. Куча вопросов и куча советов сыпались на молодую мать как из бездонной бочки.

– Эдвард О’Конелл его отец! – крикнула на своих соседок Ульяна, когда нервы в конце концов сдали.

– Что? Британский красавчик? Это тот, который сейчас снимается в сериале про сверхъестественное? – рассмеялась одна из женщин, – Ну, ты и загнула! Ладно, не хочешь говорить, не говори. Твое дело.

С тех пор Улю стали считать странной. Но это было ей на руку. Глупые разговоры прекратились. Со временем Уля научилась так смотреть на соседок, что те замолкали сразу. "Ведьма. Волчица", все чаще звучало в палате. Ульяне стало всё равно.

Качая сына на руках, рассматривая его личико, Уля терялась в своих чувствах. Ей все отчетливее казалось, что на нее смотрит сам Том. У сына был его взгляд, его черты лица. Только цвет глаз был пока не понятен. Ей хотелось, чтобы глаза были её цвета – и в то же время ледяного бушующего моря.

Вскоре Ульяну с сыном выписали. Забирал их из роддома Семен. Он молча помог Ульяне с сыном расположиться на заднем сидении его "буханки". Для большего комфорта кузины и племянника, мужчина набросал подушек, кинул плед. Он молча уложил вещи Ульяны и так же, не произнося ни слова, сел за руль.

– Сема, – не выдержала младшая Лиходеева, дотрагиваясь до плеча мужчины.

– Нет, я понимаю Антону ничего не сказать, – дернулся Семен, будто продолжая какой-то внутренний диалог, – но мне, девчонкам. Ладно, Марья Ильинична нас тогда выпроводила под хвост веником. Наказ дала не трогать тебя. Ладно, она старая, ей простительно. Но ты!

– Сема, – Ульяна сглотнула, – я не хотела вас беспокоить.

– Не хотела? – мужчина пристально глянул на ведьму в зеркало заднего вида. – Ну знаешь ли…

Он уже хотел обрушить весь свой гнев на девушку, но увидев слезы в её глазах, притормозил.

– Если бы я верил в сказки нашей семьи, я бы решил, что ты теперь отгорожена магическим кругом. – Семен вздохнул и добавил с горечью, – и нам туда не то что хода, нам там места нет. Поехали домой, кнопка.

"Кнопка". Так её давно уже никто не звал и тепло разлилось в душе ведьмы. Но тут же пришло осознание, что Сема, сам того не зная, оказался прав. Будто что-то и правда отдалило ее от друзей. "Магический круг", прозвучало в мыслях ведьмы.

– Знаешь, – продолжил Семен, выруливая на трассу, ведущую к Аскулам, – ты только не смейся, кнопка, но блин, ты просто какая-то невеста Дракулы. Его любовь увела тебя от друзей и родных. Но наш товарищ-то хоть знает про ребенка?

Уля не стала допытываться, как Семен это вычислил. Она склонилась к сыну, любовно поправляя пеленку.

– Нет, – ответила она глухо.

– Да ладно! – брови Семена поползли вверх. – Ты с ума сошла. Отец имеет право…

Но мужчина не договорил. Ульяна зыркнула на него так же, как и на соседок по палате. Сема покачал головой и полностью переключился на дорогу.

У ворот их встречала Марья Ильинична. Уля юркнула в ворота и направилась к дому. Семен подошёл к старушке, поставил вещи Ульяны к её ногам. Он не мог это объяснить, но какая-то энергия буквально отталкивала его от того, чтоб войти во двор.

– Сема, мальчик, – обратилась Лиходеева-старшая к мужчине, – Вы все поймёте позже. Уля… ей суждено идти по иному пути. И пока ваши дороги расходятся. А ты самый старший, объясни это другим. Не спорьте с судьбой. Ничем хорошим это не кончается.

– Бабуль, – мужчина склонил голову и упёрся лбом в плечо старушки, втянул аромат трав и уже совсем спокойно произнес, – С моей кнопкой все будет в порядке?

– Да, мой хороший. – старушка погладила мужчину по волосам. Её мысли были уже полностью рядом с внучкой и правнуком. – Мы приглядим за ней. Сито жизни… оно отсеивает одно и присеивает другое. Всё связано.

Глядя вслед уезжающей машине, старушка что-то шептала Семену вслед. И вдруг ощутила, что что-то мазнуло по ногам.

– Мерлин! – встрепенулась старушка и глянула под ноги. Но никого там не было.

Уля оформила свидетельство о рождении. В графе отец стоял прочерк. Отчества Ульяна сыну тоже не дала. Ведьма рада была вернуться в Аскулы, где ее ждала бабушка. Там же Ульяна узнала, что Веду кремировали, а ее прах вернули земле и на этом месте посадили куст сирени. Вскоре в деревню приехали родители Ульяны. Новоиспеченные дед и баба были просто очарованы внуком. Расспросов про отца ребенка, под грозным взглядом Марьи Ильиничны, не последовало. "Радуйтесь, новая жизнь пришла", повторяла она каждый раз.

Днем Ульяна была вся в заботах о сыне, общалась с родными. ОбЭдварде за делами и заботами она не вспоминала. Но стоило ведьме остаться наедине с собой, своими мыслями ночью, пока никто не видит, ведьма рыдала в подушку. Она любила его, да так сильно, что иногда казалось, что и сил жить без него нет. Ей до ужаса хотелось коснуться его кожи, передать ему на руки сына и любоваться своими мужчинами. Ей представлялось, как Эд склоняется над их ребёнком, тот хватается пальчиками за медовые локоны отца и ее любимый улыбается, его глаза светятся солнцем. Иногда ведьма даже жалела, что сын спит так крепко. Может быть его ночной плач мог бы отвлечь ее от тягучих болезненных мыслей. Молодое тело девушки изнывало от желания. Оно горело, требуя касаний, поцелуев, тепла и любви. "Я люблю тебя, так сильно люблю, мой зверь. Найди меня, любимый, почувствуй меня, мой волк", с этой беззвучной мольбой Ульяна каждый раз засыпала под утро.

Первый месяц прошел в Аскулах в тесном семейном кругу. И вот родители уехали в Москву. Уля осталась с бабушкой. Хотя ее звали домой, но ведьма не хотела ехать в Москву. Она чувствовала теперь ещё острее, насколько она иная. "Может я ребёнок фейри и сказки бабушки не были просто способом успокоить меня в детстве?", думала ведьма, провожая отца и мать, "Может и правда я подменышь?" Именно за этот месяц ее глаза будто открылись и разум стал полностью готов принимать информацию. Впервые за всю свою жизнь ведьма приметила, как она не похожа на отца и мать. Чёрные, подернутые сединой волосы отца и матери – и её рыжие косы, которые стали с рождением сына ещё ярче. Бледная кожа против слегка смуглой кожи родителей. Девушка приложила руку к сердцу, вспоминая, как буквально на днях мать взялась расчесывать её косы. Она взяла гребень и все приговаривала: "Ой, доча, да разве они всегда рыжими у тебя были? Что-то я запамятовала. Я слыхала, в нашем роду раз в несколько поколений такие огненные волосы появляются." Машина давно скрылась за поворотом, а Уля все стояла. Ее сердце прощалось с родными. Их дороги разошлись. "А я ведь точно как какая-то невеста дракулы", усмехнулась девушка печально и пошла в дом.

Вскоре в Аскулах Уле стало невыносимо. Все напоминало об Эдварде и о Веде. Это мучало ее и тогда, поговорив с бабушкой, ведьма решила покинуть деревню и перебраться в город. Выбор пал на Самару. Марья Ильинична все понимала и согласилась с выбором внучки. Она часто видела, как та застывала на одном месте, сдерживая слезы. Сложив свои сбережения со сбережениями Веды, которые перешли к ведьме по наследству, Уля купила квартиру в одном из старых домов. Ей понравились высокие потолки, лепные розетки на потолке. Ей казалось ужасно глупым, но здесь ей казалось, что здесь она стала ближе к Эду, ведь именно таким, с высокими белыми дверями и окнами, с лепниной и старым паркетом в ёлочку, она иногда представляла себе дом Эдварда.

Переехав в квартиру, Ульяна попросила помощи у родителей и бабушки. Девушка решила переучиться и стать хирургом. "Я не хочу терять время. Ярослав почти не доставляет хлопот, так что займусь учёбой в декрете", размышляла ведьма.

Марья Ильинична помогала, сидела с правнуком, родители помогали финансово, оплачивали учебу Ульяны. Так и прошел очередной период жизни ведьмы, в заботе о сыне и в учебе. И чем сильнее Уля загружала себя, тем меньше думала о Эдварде. Но иногда одинокими ночами она все еще плакала в подушку.

Ярослав рос рассудительным, в меру спокойным и очень умным ребенком. Он любил шкодить, как и все дети, но никогда не переступал границ. Со временем Ярослав стал ребенком с картинки. Уля любовалась сыном. Очень красивый, с тонкими чертами лица и пронизывающим взглядом, он везде приковывал к себе внимание. Его глаза стали гетерохромными. Один был зеленым как у Ульяны, а второй серо-голубым с ледяным отливом, как у отца. Это придавало его внешности особую таинственность. Волосы у мальчишки были золотыми и кучерявыми. Первым словом сына стало «волк». Малыш с рождения полюбил этих животных. И вот дома собралась целая коллекция волков – от мягких игрушек до статуэток и кулонов.

Иногда Ярослав спрашивал у матери про отца. Это было неизбежно. Живой и пытливый, мальчик подмечал все бессонные ночи матери. Его маленькое сердечко наполнялось тоской.

«Твой отец, замечательный человек. Просто получилось так, что судьба нас развела по разным дорогам. Придет время, и вы познакомитесь. Ты не должен на него обижаться, твой папа ни в чем не виноват. Я его любила и люблю до сих пор. И я благодарна ему за тебя. Ты мое самое главное счастье и смысл жизни. Я пока не могу вас познакомить, я пока не в силах этого сделать. Сынок всему свое время.», говорила Уля своему сыну. Она искренне верила, что когда-нибудь, пусть и не она, а ее сын, встретит Эда и в глазах мальчика перестанет плескаться хоть и редкая, но тоска.

Лондон зовет

Когда Ярославу исполнилось семь лет, ведьма уже работала хирургом в первой самарской больнице. Все операции, проведенные Ульяной, завершались успешно. Пациенты удивительно легко шли на поправку. Работа будто выполнялась сама, все было идеально. Но вот в жизни ведьмы все наперекосяк. Готовя завтрак, обед или ужин ведьма могла запросто пораниться. Или она вечно обо что-то ударялась, или случайно проливала на себя горячие напитки. Могла встать ни свет, ни заря – и все равно везде опоздать. Молодую ведьму буквально преследовали мелкие бытовые неудачи, но девушка настолько к ним привыкла, что не обращала на них внимание.

Ярослав каждое лето проводил в гостях у Марьи Ильиничны на свежем воздухе. Аскулы за это время сильно изменились. Территория села стала считаться заповедной зоной. А через буквально год после смерти Веды старый большой овраг, который по слухам и легендам раньше был озером, вновь наполнился водой. Вновь в нем забили ключи, завелась рыба и на лето в эти края стали прилетать птицы. Река стала чистой. Медовый воздух, флора и фауна радовали всех, кто теперь любил приезжать в Аскулы. Тут снимали домики на все лето.

На месте ветхого домика Веды Лиходеева-старшая начала строить большой дом для всей семьи и гостей. Проект тоже разработала сама Марья Ильинична, да так, что задняя веранда переходила в личный пирс на озере.

Ульяне было тридцать три, а ее сыну девять, когда из Лондона пришло официальное приглашение на работу в королевский госпиталь. Женщине предлагали место обычного хирурга, но при этом хорошую зарплату и жилье. Так же пришло предложение возглавить операционный блок в Самаре и стать заведующей. Ульяна сначала обрадовалась новой должности, но ее сердце рвалось в Лондон. Да и все вокруг говорили, что там будет больше возможностей для Ярослава. В Лондоне может получить лучшее образование. И по доходам, Ульяна сможет жить не от зарплаты до зарплаты, а сможет позволить себе гораздо больше. А еще родственники, просили ведьму присмотреться к Антону. Он был заведующим в лондонском госпитале и именно он позвал Ульяну к себе и старался помогать женщине. "Он тебя всю жизнь так и любит. А ты, дуреха, сразу поставила границу между вами", наседала мать, приехав в очередной раз в гости, "Ох Ульянушка, сколько лет прошло. Забыл твой англичанин тебя. Да и время идет, ты не молодеешь". Эти слова и то, что в последнее время, становилось по ночам невозможно тоскливо, а порой хотелось волчицей выть на луну, подоткнули ведьму. И решив, что она заслуживает, хоть какого-то женского счастья, Ульяна согласилась на предложение Антона и улетела в Лондон. Там она приняла предложение о работе, устроила сына в русскую школу с программой изучения английского языка. Сама ведьма начала посещать дополнительные языковые курсы.

Рядом с госпиталем для Лиходеевой сняли маленькую квартирку. В ней было две комнаты и кухня-гостиная. Окна квартиры выходили во двор и на парк. Находилась она на втором этаже. Ульяна в скучный британский интерьер добавила своих красок. Яркие подушки на диване, цветной плед, самотканые коврики, которые не так просто было отправить почтой из России. Везде горшки с травами и цветами, яркие шторы и конечно же на окна были повешены ловцы солнца и ветряные колокольчики. Над кроватями заняли свое место ловцы снов. Спустя полгода жизни в Лондоне, Уля купила себе поддержанное авто. Устроившись в Лондоне, Уля решила, что начнёт жизнь заново.

Со временем, ведьма начала принимать знаки внимания от Антона. Походы в кино, на выставки, в парк аттракционов. Но чем больше она откликалась на внимание мужчины, тем сильнее становились ее воспоминания о Эдварде. Он начал ей сниться каждую ночь, будто не отпускал ее от себя. То они разговаривали всю ночь напролет, то совершали дальние прогулки по зеленым туманным лугам. Но чаще всего во ее снах они занимались любовью. Иногда это было нежно, медленно до сумасшествия. Иногда страстно и горячо. Во снах Ульяна и Эдвард растворялись друг, в друге отдаваясь любви и своим инстинктам. Ульяна просыпалась в холодном поту, чувствуя запах тела и Эдварда, его волос и кожи, ощущая прикосновения его рук. Но на утро ощущение пропадало. Это сводило девушку с ума, выбивало из колеи. Как только она не виделась с Антоном, сны с Эдом прекращались. Так ведьма и прожила этот год в Лондоне. Изматывала себя на работе, чтоб не думать о Эдварде. Старалась быть заботливой матерью. Уворачивалась от слишком навязчивых знаков внимания Антона. А по ночам растворялась в своём белом волке.

В конце апреля Ярославу исполнилось десять лет. С начала мая Ульяна ушла в отпуск, и они с сыном улетели в Москву. Погостив у родителей, ведьма с сыном отправилась в Самару, а оттуда в Аскулы. Остаток мая и почти до конца июня ведьма провела с сыном и бабушкой. В Аскулах появились дороги и даже железнодорожную станцию восстановили. У Марьи Ильиничны была открыта целая лавка с природной косметикой. Дом на озере все еще строился. Но Ульяне и Ярославу нравился старый домик Марьи Ильиничны.

– Ох, как Ярослав возмужал. Как он похож на отца. Он знает кто его отец? – в один из тихих июньских вечеров, спросила у внучки Марья Ильинична.

– Нет, бабуль. Он знает, что его отец хороший человек. И придет время, когда они увидятся. Но нужно набраться терпения и ждать, – спокойно ответила Ульяна сидя в кресле на веранде и попивая облепиховый чай. Ведьма как всегда всем делилась со своей бабушкой и про сны с Эдом рассказала.

– Ты живешь, на его территории уже год, ваши души чувствуют друг друга. Не думала найти встречи с ним? – Марья Ильинична качнулась в кресле и тоже отпила немного чая.

– Нет, нет бабуль. Не думала и не ищу. Он же не ищет, и я не ищу. У меня сын, все мои заботы сейчас и мысли о сыне. – Уля наблюдала за тем, как Ярослав играл с собакой во дворе. Ведьма умолчала о том, что она весь год в Лондоне всматривалась в лица, искала знакомые черты лица. Но все тщетно.

Двадцать пятого июня Ульяна с Ярославом вылетели в Москву, а оттуда в Лондон. В аэропорту Хитроу их встретил Антон. Подарив Ульяне букет алых роз, а Ярославу мягкого кота Саймона, мужчина потянулся к ведьме за поцелуем. Но его отвлек Ярослав.

– Спасибо, дядя Антон. Но я не люблю котов. – пытаясь поблагодарить сказал, как есть мальчик

– Да? Но у тебя вроде полно игрушек? Мягких, в том числе. – Антон пытался смягчить ситуацию.

– Они все волки. Я люблю волков и больших собак. За кота спасибо. – Ярослав запихал кота, как смог в свой рюкзак.

– Спасибо что встретил нас. И за цветы тоже. Мне приятно. – Произнесла Уля, хоть и не любила розы. На самом деле она все так же любила пионы или луговые цветы. – Антош, отвези нас домой, мы так устали с дороги.

– Да, конечно. – Взяв багаж Лиходеевых, Антон повел их к своему авто.

Доставив Ярослава и Ульяну домой и выгрузив багаж в узенькой прихожей, Антон уехал к себе. "Могла бы хоть чаем угостить", раздраженно думал мужчина, заводя авто. Реакции Ульяны действительно раздражали его, Ярослав вызывал сложные, но далеко не добрые чувства. "Ведет себя как девственница. Да еще и этот ее волчонок. Вечно встревает, когда его не просят!"

Ульяна проводила мужчину взглядом и включила старое радио, поймав русскую волну. Там как раз звучала песня из старой рок-оперы "Юнона и Авось"

Для любви не названа цена, лишь только жизнь одна, жизнь одна", на автомате тихим шепотом пропела ведьма, глядя на парк из своего окна. Несмотря на лето, в Лондоне шел дождь. Он бил по молодой листве, монотонно ударял по оконному стеклу. Но его шум, прежде всегда успокаивающий ведьму, теперь заставлял её сердце болезненно стучать в груди. "Что-то будет", подумала Ульяна, но не успела закончить мысль.

– Мам, у нас пустой холодильник. Я оформлю доставку продуктов и закажу пиццу с газировкой? – раздался рядом голос сына. – Ты опять грустишь? Давай посмотрим смешное кино или мультики? С пиццей и колой.

– Да мой хороший. Можешь заказать доставку продуктов и заказать все, что посчитаешь нужным, для ужина.– Ульяна обняла сына и поцеловала его в макушку, тот обнял мать в ответ. И тогда грусть отступила. – Какой же ты у меня уже взрослый и умный.

– Так приходится хоть кому-то в этом доме следить за порядком и быть мужчиной. Дядя Антон не в счёт. А ты вся в работе и вечно все забываешь. – Пробурчал Ярослав, направляясь к ноутбуку, чтобы оформить заказ.

– У меня еще есть дня четыре отпускных. Проведем их вместе? Только ты и я. А там с начала месяца я заступаю на свою службу. – Ульяна потрепала сына по его кучерявой голове и отправилась в душ.

День прошел без происшествий. Уля вместе с сыном смотрели мультики, ели пиццу и пили колу.

Остаток отпуска мать провела с сыном, как и обещала.

С первого июля Ульяна заступила на свой пост. Ярослав пошел в летний лагерь при школе и постоянно пропадал с друзьями. Антон сразу взял ведьму в оборот. Воспользовавшись отсутствием "волчонка", что так ревностно охранял свою мать, мужчина не стал тянуть и предложил женщине с сыном начать совместную жизнь с ним. Антон говорил правильные слова о том, что сыну нужен отец, и он готов им стать. Уля очень хотела отказать, но почему-то сказала, что ей нужно время подумать. Она боялась обидеть мужчину. Сроки своего размышления ведьма предусмотрительно не обговорила. Неделя проходила на удивление спокойно, Ульяна уже обрадовалась и была уверенна, что ее дежурство в конце недели пройдет так же тихо.