Читать онлайн Черными нитями бесплатно

Глава 1. Послушание, смирение, молчание

Сокровище уже рядом. Он доберется до него любой ценой.

Забравшись на табурет у шкафа, Рейн потянулся наверх. До заветной вазочки с конфетами: яркими, в разноцветной обертке – не хватало четырех сантиметров, трех… Ну же! Он подпрыгнул, задел вазочку, и та со звоном упала.

Из гостиной донесся мамин вздох и служанкино причитание, торопливые шаги. Рейн отскочил в сторону и убрал руки за спину, затем скакнул назад, дернул табурет к окну и снова встал в центр кухни.

Мама и служанка прибежали одновременно.

– Ох, Рейн! – запричитала старая Агна. – Ты не поранился? – Она неуклюже присела, хрустнув коленями, и осмотрела руки мальчика.

Мама заговорила строже:

– Ты хотел взять конфеты без спроса?

– Нет! – Рейн замотал головой. – Подул сильный ветер, и все само упало! – он выдернул руки из морщинистых ладоней Агны и, шагнув к матери, улыбнулся ей честнейшей из улыбок. – Окно открыто, дует. – Он указал на белые занавески, но ветер, предатель, даже не шевелил их.

– Дует, конечно, – заворчала Агна. – Может, «ветер» еще весь дом вверх дном перевернет?

– Рейн, Церковь учит нас смирению, конфеты – только…

Мигом перестав слушать, мальчик уставился на дверной проем: там встал незнакомец. Он был высок – даже выше отца, наверное, и худ, точно его совсем не кормили. Черные волосы вились и ниспадали на плечи; серыми глазами он настороженно зыркал по сторонам.

Это случилось. Отец наставлял Рейна каждый день, учение Церкви крепко въелось в голову и переплелось с нервами, и одного вида чужака оказалось достаточно, чтобы понять: его демон здесь. Он согрешил, и теперь проклятый голос будет следовать за ним всюду, заманивая во тьму.

– Рейн, кто там? – мама спросила неожиданно тихо. Она встала так, чтобы сын не видел фигуры в проеме, но демон обошел кухню и остановился за его спиной.

– Это он. – Рейн посмотрел назад. – Он похож на меня.

Все твердили: отец или мать, друг, незнакомец, ты сам – какой бы образ ни принял демон, доверять ему нельзя. Голос его – яд, взгляд – ложь, движения – обман. Хотя настороженность прошла, демон перестал высоко поднимать плечи и выглядел… обычным. Заметив разглядывания, тот провел рукой по волосам и улыбнулся: как-то совсем робко и криво, словно делал это впервые в жизни.

Агна всплеснула руками:

– Так рано! Ему же всего пять!

Мама шагнула к ней и заговорила еще тише, с угрозой:

– Ты ничего не слышала. Этого не было. А теперь уходи. Ты весь день работала в саду, – таким тоном она говорила впервые, и оттого стало страшно. Но он же не виноват! Демон сам явился. Они ко всем приходили.

– Да, кира Л-Кайран. – Агна поклонилась и выскользнула из кухни с поразительной для ее грузной фигуры скоростью.

Мама присела перед Рейном, положив руки ему на плечи.

– Послушай меня, – она говорила тихо и вкрадчиво. – Ты знаешь, что демон есть у каждого. Он появляется, когда мы совершаем первый плохой поступок. Ты мне соврал, и твой демон встал рядом.

Рейн осторожно кивнул. Он чувствовал, что нужно оправдать себя. Такого никогда не было и не будет больше, точно! И конфеты он не хотел брать на самом деле. А чего они там стояли, это же его любимые!

– …Он последует за тобой куда угодно, словно вы связаны нитью, он будет шептать на ухо, чтобы ты соврал, нагрубил, ударил. Не слушай его. – Мама вздохнула и поднялась: – Не дай своему демону оказаться сильнее, борись с ним. Будь хорошим человеком, Рейн, и ты оставишь свой след подобно великому Яру.

Мать сложила ладони вместе, затем кончиками пальцев дотронулась до лба – этот молитвенный жест Рейн видел десяток раз на дню.

– Слушай старших и делай все, что они тебе говорят. Ты научишься усмирять своего демона, как мы.

– Он не кажется плохим, – возразил Рейн и отвел взгляд, уже зная, что мама не поймет.

– Не смей так говорить! Закрывай глаза, затыкай уши, но не смотри на него и не слушай. Ты должен быть примером для своего брата. И не говори отцу. Ты понимаешь меня, Рейн?

Мальчик покраснел. Он понимал. Демоны обычно приходили позднее. Если о том, что сын главы церкви увидел своего так рано, узнают, это ударит по отцу. Но он же правда не хотел!

Рейн обнял маму, она прижала его к себе и шепнула на ухо:

– Будь хорошим человеком, Рейн.

«Аст», – подумал он. Если им суждено провести рядом жизнь, пусть хоть у демона будет имя. Еще раз обойдя кухню, тот улыбнулся уже увереннее.

***

– Я не пойду! – Рейн накрылся одеялом с головой.

Ему было двенадцать, и все, о чем он мечтал – это поскорее окончить школу. Или чтобы она сгорела. Так было бы даже лучше.

– Ах ты ленивый мальчишка! – закричала Агна, сдергивая тонкое одеяло. Рейна обдало волной холода, он съежился, затем вскочил с кровати.

– Не пойду я, – это было сказано уже для острастки. Пойдет, конечно, куда он денется.

Зябко ежась, Рейн схватил со стула кофту. Отец говорил, холод воспитывает дух, поэтому в комнате редко топили.

– Это все происки твоего демона, – проворчала Агна, тыкая в сторону письменного стола, словно могла видеть чужих демонов и знала, где Аст. – Сколько раз тебе говорили, что нельзя его слушать? Это он заставляет лениться.

– Я не ленюсь, – проворчал Рейн.

– Почему тогда не хочешь идти в школу? – старуха с сомнением посмотрела на мальчика.

Рейн немного постоял, раздумывая, можно ли доверять ей, и признался:

– Мне не нравятся другие ученики. Они считают себя умнее и благороднее, хотя это не так!

Агна задумчиво поджала губы. Служанка молчала, пока он натягивал школьную форму, и только после ответила:

– Они завидуют, а это от демона. Твой отец – глава Восточной Церкви, и ты пойдешь по его стопам. Не слушай никого, только свое сердце. Это самый надежный компас.

Аст закивал, Рейн отвернулся от него. Отец не раз преподавал ему урок смирения, который всегда давался через боль. Не слушать – никогда, ни за что, никак. Смолчать. Пусть другие кричат – это их грех, он должен быть выше.

– Да, это от демона, – эхом откликнулся Рейн и вышел из комнаты.

В столовой он медленно съел кашу, размазывая ее по тарелке так, чтобы Агна поверила, что съедено больше половины, затем собрал вещи и отправился в школу.

Рейн обернулся через десяток метров: это стало ежедневным ритуалом – еще одной отсрочкой перед неизбежным.

Пожалуй, единственное, что ему нравилось в доме – это остроугольная крыша, выложенная красной черепицей. Все остальное казалось слишком маленьким, слишком серым, усталым – ну да, семье церковников надо своим примером показывать, что такое смирение.

Распахнулось кухонное окно, из него с угрожающим видом высунулась Агна. Отвернувшись, мальчик поплелся в школу.

Все вокруг было таким идеальным: каждый цветник и ограда, дорога, сладость ароматов зелени, и семейный особняк казался уродливым шрамом на красивом теле. Остальные дома были настоящими громадами в окружении садов, жить в которых могли лишь избранные. Выбора района смирение отца не коснулось: так он доказывал, что может позволить себе любую жизнь, но выбирает умеренность.

Школа показалась через пятнадцать минут. Главный корпус соединялся с другими зданиями галереями, и оно напоминало паука, который раскинул лапы во все стороны. Камень сиял белизной. Рейн скривился. Уж кому-кому, а ему было хорошо известно, сколько сил – сил самих учеников – ежегодно уходило на то, чтобы сохранить почти ослепляющую белизну стен.

До звонка оставалось три минуты и Рейн, покрепче ухватив сумку с учебниками, побежал в класс. Каждая секунда опоздания стоила наказания.

Как и любого юношу из великого или благородного рода, в десять лет его зачислили в школу. Отец твердил, что эта – лучшая в Кирии. Ее закончили он, дед, прадед… Только вот традиция не учла, что церковников в школе не жаловали.

Рейн заскочил в классную комнату за секунду до звонка, пробежал между двумя рядами одиночных парт и сел в самый конец. Учитель истории зашел в класс, покачивая длинными вислыми усами. На ум приходило сравнение с моржом, и Рейн однажды нарисовал его в таком образе, за что потом неделю драил полы в школе.

Он открыл тетрадь, взял ручку и стал торопливо записывать следом. Основание Кирии, правление Яра, провозглашение Лица столицей, создание Церкви и Инквизиции… Ученик отодвинул от себя тетрадь. Да все это – как заевшая пластинка! Одно и то же, всюду. До оскомины уже.

Рейн посмотрел в окно. В стекло упирались ветки клена, усыпанные ярко-зелеными шариками цветов. Он открыл чистый лист и нарисовал дерево, затем посадил на ветку нахохлившуюся птицу.

В лицо что-то ударило, Рейн так резко отшатнулся, что стул под ним заскрипел. Сидящий через два ряда Дерит смотрел на него и довольно пыжился – того и гляди лопнет от гордости. Парень наклонился к тетради так, что светлые волосы скрыли лицо, скомкал еще один лист, кинул. Рейн был наготове и отбил удар учебником. Пока Дерит кривлялся, он вырвал из тетради лист с рисунком и уже смял его, когда учитель строго спросил:

– Рейн Л-Арджан! Что ты себе позволяешь?

Ученик встал и склонил голову, как полагалось.

– Простите, учитель, я отвлекся.

– Ты кидался бумагой?

Аст сжал кулаки и крепко стиснул зубы. Проклятия были готовы вот-вот сорваться с его губ, и мальчик отчаянно хотел повторить их.

– Да, учитель. Прошу прощения за свой поступок.

– Отдай это мне, – учитель протянул руку.

Рейн взглянул на клочок бумаги, на котором виднелся карандашный набросок, и сильнее сжал его.

– Ну же!

Он с неохотой отдал лист и отвернулся. Учитель брезгливо скривился, увидев изображение.

– Да ты еще и урок не записываешь! Ради этого? – он повернул рисунок к классу так, чтобы его увидели другие. Раздались смешки. – Рейн, может быть, ты хочешь стать художником?

Стоя рядом, Аст быстрым движением взъерошил волосы и оскалился по-звериному.

– Да, хочешь, и что в этом такого? – рычал он. – Не позволяй смеяться над собой!

– Хочу! – твердо ответил Рейн.

Остальные захихикали.

– Пусть смеются, – Аст оглядел их исподлобья. – Лучше так, чем молчать.

Рейн дернул плечом, точно отмахивался от демона. Нельзя его слушать. Если бы не он, над ним бы не смеялись.

– Мальчики, – учитель обратился к классу. – За каждым из вас стоит великий или благородный род. Вы должны вырасти достойными людьми и оставить свой след подобно великому Яру. След, а не каляку на бумаге. – Учитель бросил листок на парту и вперился в Рейна взглядом. – Держи своего демона в узде и не забывай, с кем ты учишься.

Мужчина вернулся к доске. Ученики затихли, класс снова наполнился низким монотонным голосом и скрипом мела.

Дерит обернулся. В зеленых, похожих на кошачьи глазах читалось чувство собственного превосходства. Забудешь тут, как же! Ему многое позволяли, потому что он принадлежал к одной из восьми великих родов, на что указывала первая гласная в фамилии. Дерит был У-Крейн, Рейн же – всего лишь Л-Арджан. Что бы ни говорили мать и Агна про отца, он был Л и относился к благородному роду. Для простых людей разницы не было, а вот сами аристократы границу чтили свято.

От напряжения и злости Рейн поднял плечи еще выше. Все твердили, что нельзя слушать своих демонов, надо учиться смирению, но как тут смириться, когда какой-то прыщавый идиот так ведет себя? И только потому, что его семья старше и богаче? Вот уж кому стоит поучиться смирению!

Рейн едва досидел до звонка. Он торопливо собрал тетради и учебники в сумку и первым выбежал из класса. До следующего урока оставалось пятнадцать минут, и их хотелось провести во дворе, подальше от всех.

– Эй!

Рейн повернулся. Дерит шел нарочито медленно, а говорил громко:

– Ну что, Л, как каникулы?

Рейн смерил парня презрительным взглядом и промолчал. Тот не унимался:

– Мы с семьей ездили в Эрнодамм. О, как хорошо на Южном море! А ты, наверное, гулял на заднем дворе? Вам-то и деньги запрещено тратить, да?

Рейн сжал кулаки. Да что он сделал не так? Кто придумал чертовы правила?

Отец служил в Церкви. Она олицетворяла собой смирение и победу над демонами. Простые люди уважали ее служителей, а вот среди великих и благородных семей уважения было немного. Отец утверждал, что это из-за силы их влияния на общество, однако Рейн слышал другое: церковников называли лицемерами и лжецами.

Аст встал рядом как верный пес, готовый броситься вперед.

– Что молчишь? – Дерит хохотнул. – Расскажи, как живут церковники?

Рейн сжал кулаки еще сильнее. А что ему рассказать? Хороший человек должен поощрять дух, а не тело. Поэтому пища – простая, одежда – только необходимая, развлечения – письмо и чтение. Да, Рейн ежедневно, до беспамятства, переписывал строки из Книги Братьев – священного писания Церкви. Да, его пороли, чтобы «воспитать» и придать сил в борьбе против демонов. Ну и что?

– Мы живем так же, как вы, – сквозь стиснутые зубы ответил Рейн.

– А я слышал, что церковники истязают себя, потому что им это нравится. Правда?

– Если ты такое слышал, проверь уши! – крикнул Рейн и сразу огляделся. Получить наказание можно было даже за злой крик – уступку гневу, внушаемому демоном.

– Он долго будет болтать? Чем семья торговцев лучше? Надувать да обсчитывать умеют? – Аст скрестил руки. Рейн мысленно отмахнулся. Нельзя слушать демона.

У-Крейн отвел взгляд.

– Извини, если задел тебя. Я хотел быть твоим другом, поэтому спрашиваю.

– Другом? – Рейн растерялся.

– Если дружба такова, ну ее, – Аст хмурился так, словно лимон проглотил целиком.

Дерит захихикал:

– Да кто будет дружить с церковником!

Глаза Аста налились кровью, он весь задрожал от нетерпения:

– Скажи уже что-нибудь! Себя надо защищать!

Прыгнув, Рейн рывком повалил Дерита на землю и наотмашь ударил кулаком по лицу. У-Крейн вытянул ногу, пытаясь сделать подсечку, но Рейн перехватил парня посильнее и стал наносить удары один за другим. Дерит сжался, он пытался прикрыть голову руками, но кровь уже вовсю хлестала из носа, а лицо наливалось красным.

Чьи-то сильные руки схватил Рейна подмышки, подняли и встряхнули как глупого щенка. Еще несколько секунд он лягался, затем бессильно повис. Его поставили на землю. Отовсюду слышалось:

– Бедный мальчик!

– За что его так…

– Ноториэс.

Последнее слово прозвучало как удар хлыста. Рейн притих и замер, только Асту все было нипочем: он стоял рядом, спокойный и уверенный.

– Ноториэс, – снова послышался шепот.

Это означало «печально известный». Так называли тех, кто не справился со своим демоном и, поддавшись ему, нарушил порядок – избил, украл, убил. Ноториэсов наказывали, а клеймо и дурная слава преследовали их всю жизнь.

– Рейн Л-Арджан, – голос учителя был полон льда. – В кабинет к директору.

Мальчик переглянулся с Астом. Демон ответил обнадеживающей улыбкой.

Отправившись следом за учителем, Рейн все равно обернулся на Дерита. Парню помогли встать и, заботливо придерживая, повели к врачу. Ну-ну, пусть еще попробует сказать, что церковники хуже других. Увидит, сколько в этом правды.

Внутри разлилось приятное тепло. Аст оказался прав.

***

Рейн топтался перед кабинетом и периодически приникал к двери, хотя нужды в этом не было: звучный голос отца доносился, наверное, и до первого этажа.

– Арджан, ему всего двенадцать! – взмолилась мама.

– И он уже вовсю слушает своего демона. А ведь с каждым годом взросления перед ним будет появляться все больше соблазнов.

– Он старается, ты же знаешь, но в школе так сложно! Ты сам не раз говорил, что тебя…

– Хватит.

Рейн слышал: отец ударил по столу. Тот прекрасно владел голосом, взглядом, лицом: в них никогда не было и тени страха или гнева – ничего от демона. Только руки выдавали его: отец всегда ударял ладонью или хватался за стол, чувствуя недовольство.

Послышался мамин вздох. Отец продолжил:

– Дети бывают жестоки. Их умы открыты для каждого нечаянного слова, им так легко послушать своего демона. Мы должны оградить их от влияния тьмы. Ты помнишь, по каким принципам мы воспитываем детей?

– Послушание, смирение, молчание, – тихие слова матери прозвучали подобно заклинанию. Рейн снова отпрянул от двери и скривился.

Легко это твердить! Дети должны слушаться – старшие научились сдерживать тьму, они знали что хорошо, а что плохо. Дети должны терпеть – все желания идут от демонов. Дети должны молчать – каждое нечаянное слово делает тьму сильнее.

– Верно, – голос отца стал ледяным. – А ты?..

Рейн приник к двери и услышал тихое:

– Дети и Церковь.

– Верно. Иди.

Мальчик отпрянул. Мама осторожно притворила дверь и посмотрела на сына: по ее взгляду стало ясно, что она знает, что он все слышал.

– Рейн.

В последнее время она выглядела более усталой. В темных волосах появились серебряные нити, вокруг голубых глаз и рта залегли морщины. Рейн все гадал: это из-за него или из-за Кая, младшего сына, который поддавался демону еще чаще старшего?

– Рейн, – повторила мама. – Я прошу тебя, взвешивай каждое слово, прежде чем сказать, и обдумывай каждое действие, прежде чем сделать. Не дай демону завладеть твоей душой. Прошу, будь хорошим человеком, и тогда ты оставишь свой след подобному великому Яру.

Рейн чувствовал жалость к матери, но стоило услышать последние слова – ее любимую присказку, как все внутри запротестовало. Да сколько можно! Плевать ему, хороший он человек или нет, плевать на этого Яра, на все плевать, лишь бы его оставили!

Мать протянула руку, чтобы погладить сына по голове, но он увернулся и зашел в кабинет. Аст молчаливой тенью скользнул за ним.

– Я рад, что ты сам пришел ко мне, – голос отца звучал отчужденно.

Рейн передернул плечами. О чем бы ни говорил отец, в его кабинете он всегда чувствовал себя не на своем месте. Маленькая комната была сплошь заставлена шкафами из темного дерева, и каждую полку, каждый свободный сантиметр занимали церковные и философские труды. Обычно запах старых страниц нравился ему, но здесь он оседал на языке горечью.

– Ты признаешь, что послушал своего демона?

Рейн кивнул. Хотелось яростно замотать головой, закричать, ответить самым горящим взглядом, но он только опустил глаза – отец явно ждал этого.

– Сколько ударов мне полагается?

– Я ценю твою смелость. – Отец провел рукой по короткой темной бороде и посмотрел на сына не без гордости. – Это качество хорошего человека. Нужна отвага, чтобы признать, что ты поддался, и прийти ко мне, зная, что тебя ждет наказание. Поэтому его не будет.

Рейн открыл рот, но не нашелся с ответом. Отец впервые говорил с ним так.

– Я вижу, что ты борешься со своим демоном, и хочу помочь тебе.

Рейн покосился на Аста. Борется, да… Иногда ему казалось, что только демон понимает его.

– Я знаю, как в детстве и юности сложно устоять. В мире много соблазнов, и гнев, гордыня, зависть, похоть то и дело овладевают нами. Лишь настоящее смирение позволяет обуздать тьму. Наша семья издавна служит Церкви, ты наследник рода Л, и пора тебе присоединиться ко мне.

Рейн резко выпрямился, точно в спину палку вставили. Только не это.

– После школы ты будешь приходить в Восточную Церковь и помогать служителям. Ты увидишь, как мы боремся с тьмой в людских сердцах, как наставляем, как усмиряем. Это поможет тебе одолеть демона. – Отец улыбнулся. – Как и все, я присоединился к Церкви только после окончания школы, в шестнадцать. Ты узнаешь наши тайны раньше, и это откроет перед тобой большое будущее.

Рейн попытался улыбнуться, но все внутри так и дрожало. Если в школе узнают, от него уже не отстанут. Никто не любил церковников. Как это скрыть? От Дерита, который, казалось, слышал все, что происходило в городе, и от других. От учителей, которые считали своим долгом знать об учениках все.

– Улыбнись, – голос Аста выдернул его из мыслей о неприглядном будущем. Рейн, не задумываясь, просиял.

– Отец, – выдохнул он, – я не готов. Позволь мне окончить школу.

– Вздор. – Отец ударил рукой по столу. Ледяным голосом он произнес: – Сын каждого рода, служащего Церкви, почел бы это за честь. Ты готов. – Плечи отца напряглись, он подался вперед и крепко сжал руки. – А если нет, я займусь подготовкой. Твоего демона надо усмирить, и служба поможет в этом.

– Да, отец, – покорно ответил Рейн.

Разбитые кулаки отозвались болью. Скоро они будут разбиты вновь.

***

Дерит затянул узел посильнее и с довольной улыбкой оглядел работу. Рейн забился изо всех сил, привязанный к дереву, веревки врезались в кожу. Он пытался достать У-Крейна ногами, но пинал только воздух. Обессилев, Рейн затих. На глазах выступили слезы, он тут же опустил голову, пряча их.

Дерит щелкнул его по носу и махнул рукой, зовя других за собой.

– Пока, церковник, – бросил он на прощанье. – Увидимся утром.

Рейн с отчаянием оглядел школьный двор. Слишком поздно, по домам разошлись и учителя, и ученики.

– Тише. Мы выберемся, – голос Аста не подразумевал сомнений. Демон сочувственно дотронулся до его руки, но прикосновение было легче ветра.

Рейн опустил голову к плечу. Он ведь сам виноват. Не ударь он Дерита, отец бы не заставил его прислуживать в Церкви. Не прислуживай он, другие ученики не ополчились бы против него.

Аст подошел еще ближе, пригладил волосы рукой.

– Я помогу тебе.

Рейн отвел взгляд. Хватит. Наслушался уже демона.

– Ты не должен бояться их больше, чем они тебя. Они все равно не отстанут. – Заметив поднятый взгляд, демон гордо выпрямился и продолжил: – Живем всего раз, не время быть маленьким и слабым. О тебе никто не позаботится, кроме себя самого. Борись.

Рейн смело посмотрел в серо-голубые глаза Аста. Да. Защитить себя сможет только он сам. И его демон. Хватит, Дерит еще пожалеет, даже если для этого придется попросить помощи у целой сотни демонов.

***

На разбросанных по полу подушках сидела целая орава мальчишек и девчонок семи-десяти лет в поношенной одежде. Комната выглядела не лучше их: старый стол, простой табурет – на этом убранство заканчивалось. Однако служители всячески старались поддержать уют: они сшили удобные для сидения на полу подушки, украсили стены вырезками из книг и рисунками, здесь всегда было чисто и свежо.

Рейн приглушил свет, и по рядам пронесся взволнованный шепот.

Первый год работы он мел полы и выносил мусор. На второй начал помогать в одной из церковных школ, открытых для детей бедняков. У них не было ничего, а самой Церкви не удавалось обеспечить учебниками, письменными принадлежности и должными знаниями всех, но она старалась. Теперь Рейн видел это.

Он оглядел собравшихся. Сегодня их было больше обычного. Они еще не умели читать, поэтому молодые послушники рассказывали им истории из Книги Братьев, чтобы приобщить к учению с детства.

Живот скрутило от волнения. Эти дети пришли сюда впервые. Главную историю – историю о Яре и Аше они узнают от него. А если он расскажет неправильно? Или его не поймут? Не заинтересуются?

Рейн посмотрел на Аста. На самом деле, он отлично знал, какие слова подобрать, где сделать паузу, а где ускорить темп, когда говорить тише, а когда громче. Он не знал другого: как поверить истории, называющей демонов врагами, самому.

Рейн сел на подушку, чтобы не возвышаться над детьми колонной.

– Наш мир создал великий Лаар, – он начал с таинственного шепота. Дети уставились на него во все глаза. – Лаар-создатель, Лаар, стоящий на Перекрестке, Отец тысячи – у него много имен, и наш мир – один из множества его творений, – Рейн сделал паузу. – Мир процветал, родились и выросли огромные империи, развивались наука, искусство, ум. Но разве так могло быть всегда?

Рейн вздохнул и покачал головой. Взяв еще одну паузу, он осмотрел детей: некоторые на задних рядом зевали, кто-то даже разлегся на подушке, но большинство слушали с интересом.

– В мир пришли демоны. Их было огромное количество, они сжигали деревни и города, убивали, и чем больше они это делали, тем сильней становились. Тогда великий Лаар отправил своих сыновей, близнецов Яра и Аша, чтобы они возглавили людей и прогнали тьму.

По рядам снова пронесся шепот. Рейн заставил голос звучать мягче и взял опечаленный тон:

– Жестокая война длилась годами. Какой бы силой ни обладали божественные братья, демонам не было числа, и день ото дня они становились все яростнее. Яр объединил народы и повел их в последнюю битву. Но Аш не устоял перед словами демонов и перешел на их сторону. Яр отступил, не желая сражаться с братом. Однако боль и смерти продолжались, и стало ясно: последней битвы не миновать. – Рейн встал и заговорил громче, увереннее: – Люди встретились с демонами лицом к лицу, и тысячи воинов пали. Победа была возможна всего одним способом.

В окно ударил камешек. Держась как можно естественнее, Рейн подошел и выглянул. Внизу стоял Дерит со своей свитой. Они встретились взглядами, У-Крейн ухмыльнулся, занося руку для нового броска.

Рейн не сразу продолжил:

– Брат вызвал брата на поединок. Яр отступал, и казалось, до победы демонов остался всего один удар Аша. Яр не знал, что те отдали свои силы Ашу, и могуществом он сравнялся со своим великим отцом. Не знали этого и соратники Яра, но верные своему предводителю, они вступили в бой.

В окно снова ударил камушек, Рейн вздрогнул.

– Бой длился часами, но Яр знал, что борется за мир, за свободу, и сумел одолеть брата. Осталась последняя преграда: сына бога не убить ни мечом, ни огнем, – он перешел на шепот. Дети подались вперед, ловя каждое слово.

Рейн взревел:

– Яр вырезал сердце своего брата и разделил с верными друзьями. Аш пал, а вместе с ним – демоны, отдавшие ему свои силы. Они рассеялись как дым, и воины смогли вернуться домой, а наши предки начали строить мир заново. Однако Яр и семеро его соратников уже не могли жить, как прежде… – Рейн обвел детей горящим взором. – По их жилам потекла демонова кровь, и они увидели, что создания тьмы не исчезли, но стали тенями рядом с ним. Точно привязанные черными нитями, они всегда шли следом, шептали ужасное, просили ударить, обмануть, предать. Яр и его соратники бежали на Кирийские острова, чтобы уберечь от своего проклятия остальных. Они не знали, что демонова кровь будет течь в жилах их детей, и в жилах детей их детей, – Рейне заговорил тише, но увереннее. – Яр и семеро его воинов научились усмирять своих демонов, они основали Кирию и передали свои заветы потомкам. Да, кровь Аша продолжает течь по нашим венам. Демон следует по пятам за каждым, но помнить стоит другое, – Рейн поднял взгляд. – В наших жилах также течет кровь Яра или его соратников. Мы достаточно сильны, чтобы бороться. Мы достаточно сильны, чтобы остаться хорошими людьми.

Рейн выдохнул и сделал шаг назад. Он чувствовал, что справился. Аст ответил улыбкой.

Дети тянули руки, наперебой задавали вопросы, а Рейн терпеливо на них отвечал. Камни продолжали лететь в стекло.

Когда дети выбежали из класса, туда проскользнул Дерит и еще трое из его свиты: Амир, Оксандр и Нейт – Рейн хорошо знал каждого. С последними двумя до службы в Церкви он даже дружил. Они ухмылялись как Дерит, и их хитрые взгляды обещали то же, что всегда. Костяшки на ладонях заныли. Они уже давно не заживали. Рейн старательно прятал их от отца и матери, но в школе ему приходилось слышать брошенное вслед «ноториэс» уже слишком много раз.

Аст скрестил руки на груди:

– Началось. Что-то новое будет от них сегодня?

Рейн поддержал его тон и задал вопрос первым:

– Слышали мой рассказ? Понравился?

Дерит сощурился:

– Изменился ты, Л. Я уже не узнаю старого друга. И молчать перестал, и шутить научился. Что, стал церковником и решил, что правильнее нас? – Свита поддержала его смехом и улыбочками.

– Легко быть правильнее тебя, – сказал Аст, и Рейн повторил эти слова. Благодаря демону он научился отвечать Дериту. Теперь не только Рейн боялся У-Крейна, но и тот – его и никогда не подходил в одиночку.

– Да что я слышу! – прошипел Дерит. – Кажется, тебе пора напомнить, кто есть кто. – Он обернулся к свите, ища поддержки. Троица быстро закивала.

– А кто есть кто? Ты-то точно трус, боишься подойти ко мне один.

– Паршивый ноториэс, это тебе так твой демон говорит?

Аст изобразил обиду:

– Это кто еще паршивый? Я хотя бы не прячусь за чужими спинами.

Рейн приблизил лицо к Дериту и повторил:

– Да. И мы не прячемся за спинами других.

В голове звучали слова отца, матери, старой Агны, учителей. Они все твердили: «Молчи, смирись». Не получалось.

– Вы все это слышали! – громогласно произнес Дерит и схватил Рейна за плечи. Тот выскользнул, зашел справа и сильным, резким ударом по челюсти – до хруста – отправил У-Крейна на землю. Троица из свиты набросилась сзади.

Рейн почувствовал себя быстрым, словно у него крылья выросли. Он проскочил под рукой Амира, развернулся, пнул под колено – взвыв, парень упал и схватился за ногу.

Оксандр и Нейт начали теснить Рейна к столу. Он поясницей почувствовал шершавое дерево – дальше некуда. Оксандр занес кулак. Рейн левой рукой ткнул Нейта в кадык, отбил кулак Оксандра, схватил его за волосы и увлек вниз, ударив головой об угол стола.

Парень как-то странно осел. Рейн поймал испуганный взгляд Нейта, тот отступил. Из виска Оксандра полилась кровь.

Рейн несколько раз открыл и закрыл рот. Перед глазами появился туман. Он услышал крики, но не понимал, чьи они: его самого, Дерита, Нейта, Амира, а может, это Оксандр сумел встать?

– Рейн, Рейн, Рейн, – голос Аста прорвался сквозь туман.

В классе появлялось все больше людей: кто-то из учеников постарше, послушники, незнакомцы… Рейн переводил взгляд с одного на другого и отчаянно пытался понять: чего это они пришли? Ничего страшного же не случилось? Не могло случиться.

Раздался крик:

– Это его демон! – Дерит ткнул пальцем в Рейна. – Он сам признался, что говорит с ним!

У-Крейн посмотрел на Нейта и Амира, ища их поддержки. Те переглянулись и медленно кивнули. Послышалось: «Ноториэс» – сильное и жестокое, как клеймо.

Одна фраза прозвучала громче других:

– Его нужно перевоспитать.

Рейн задрожал всем телом. Пусть обзывают. Пусть наказывают. Пусть смеются и дальше, сколько угодно! Только не перевоспитание. Рейн с отчаянием посмотрел на Аста. Он поддался ему. Проиграл свою битву с демоном и теперь должен ответить за это.

***

– Арджан, прошу! – молила мать, цепляясь за плащ отца.

Тот не терял привычной холодности и цедил скупое:

– Так надо.

Семья стояла перед зданием Инквизиции, Черным домом. Каменные стены казались такими черными, словно в них заключалась сама тьма. Солнце обходило улицу стороной, здание всегда накрывала тень. Крыша из темного стекла манила ворон с грачами, и их хриплые крики сопровождали каждого входящего.

Ноториэс. Перевоспитание. Эти два слова неотступно следовали за Рейном всю последнюю неделю. Он и сам шептал их себе каждую секунду.

После шестнадцати тех, кто совершил преступление и послушал демона, отправляли в тюрьму, на рудники или казнили. Малолетних Церковь передавала в Инквизицию на перевоспитание. Это давало шанс.

Только выживали не все.

А если выживали, всю жизнь носили клеймо и печальную славу ноториэса – говорящего с демоном, преступника.

– Отец, прошу, – Рейн повторил за матерью.

Он не отводил глаз от Черного дома. Шептали разное: о бесконечных подвалах, где держат заключенных, о комнатах с сотней пыточных орудий, о камерах, где узнику не шевельнуться.

Но смирение и послушание всегда давались через боль. Церковь учила этому.

– Отец! – еще сильнее взмолился Рейн.

Тот вплотную подошел к сыну и процедил сквозь зубы:

– Думаешь, я ничего не видел? Твоих разбитых рук, синяков? В драке виноваты оба, это верно, но кто-то всегда наносит удар первым. Я видел, что твой демон силен, однако верил, что ты стараешься усмирить его. Я позволил тебе присоединиться к Церкви так рано, и ты старался, я видел. Что же пошло не так?

Впервые в жизни Рейн услышал в голосе родителя отчаяние. Отец запихнул руки поглубже в карманы пальто и продолжил:

– Рейн, мне было нелегко выносить приговор.

Хотелось кричать. Нелегко? Так зачем он его вынес? Судьбой детей распоряжался глава местной Церкви. Отец мог озвучить любой приговор, это было в его силах. Смерть называли милосерднее перевоспитания.

– Это для твоего же блага. Я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком…

На глазах у матери появились слезы, она отвернулась.

– …Раз ты не смог усмирить своего демона, тебе помогут это сделать.

– Арджан, прошу, во имя Яра! – снова взмолилась мама. – Ему тринадцать, он не выживет!

– Как не выжил тот мальчик? – холодно спросил отец.

Перед глазами снова появился образ: Оксандр оседает, из его виска течет кровь. Рейн задрожал, упал на колени:

– Прошу, отец, вынеси другой приговор! Я клянусь, что больше никогда не послушаю демона, я научусь смирению, я буду во всем слушаться, я…

Отец рывком поднял Рейна и встряхнул за плечи:

– Кто падал сам, тот встанет сам. Ты должен был раньше понять цену своих поступков. Теперь выход один.

Отец развернул его сильным движением рук и подтолкнул. Рейн замер у двери Черного дома, затем шагнул вперед.

Глава 2. В самую грязь

Рейн замер у двери Черного дома, затем шагнул вперед. Он заходил внутрь изо дня в день, по разу, два и больше, но страх перед зданием не отпускал до сих пор, он въелся под кожу и снова и снова заставлял чувствовать себя отправленным на перевоспитание мальчишкой.

Рейн поднялся на третий этаж, пронесся по пустым коридорам, рывком открыл дверь и, не здороваясь, сел на углу стола. В нос ударил тяжелый запах дешевых сигарет и пота.

Профессия велела быть готовым ко всему, и Рейн привычно-цепким взглядом скользнул по дверям и окнам, затем прошелся по сидящим рядом. Как и у него, лица других инквизиторов скрывала полумаска. Некоторых Рейн никогда не видел без нее: они узнавали друг друга по глазам и голосу.

Если с дверями, окнами и лицами все было по-прежнему, то сама приемная изменилась. Еще несколько дней назад она сверкала позолотой, от обилия красного болели глаза, а от безвкусицы и вычурности – сердце. Новый глава третьего отделения Инквизиции еще не успел представиться, а уже взялся за перемены. Хотя они внушали обещание, что он – человек знающий дело, более сдержанный и не променявший гордость на достаток, в отличие от предыдущего.

Обои имитировали дубовую обшивку. Напротив окон тянулся ряд картин: битва с демонами, победа Яра, побег на Кирийские острова – основная история, достаточно, чтобы продемонстрировать приверженность доктрине, но не слишком много, чтобы показаться фанатиком. Посреди приемной стоял большой прямоугольный стол с резным краем, за ним – обтянутые черной тканью кресла, такие же сдержанные и мрачные, как инквизиторы.

– Эй, ноториэс.

Рейн узнал Ирта по хриплому голосу и блеклому взгляду, сияния которому не добавляло ничего, кроме полученного жалования.

– Опять выдумали черт знает что. Только привыкли к одному, а тут другой, здравствуйте. – Ирт наклонился к Рейну, глаза выдавали, что под маской прячется улыбка. – Ну, поглядим. Не будет ничего хорошего, скажу я. Хотя тебе-то что терять, да, ноториэс?

Для Ирта это было пределом дружелюбия, но Рейн милости не оценил и, держа руки под столом, сжал правую в кулак и выставил средний палец. В этот жест вкладывали многое: и пренебрежение, и злость, и равнодушие – его Рейн заучил с детства.

Между другими дружбы было не больше. Они не переставая кусали друг друга, потому что стоящие выше кусали их. Собравшиеся здесь были практиками Инквизиции, они выполняли грязную работу, и уважения к ним не удалось бы найти ни на городском дне, ни среди верхов.

Славой не пользовалась вся Инквизиция, однако это не мешало другим звать ее. Церкви – чтобы покарать инакомыслящих, Гвардии – сделать то, где «благородству» не оставалось места, Совету – убрать врагов государства. Инквизиторов терпели, боялись и нуждались в них.

Рейн представил лицо отца, если бы тот увидел, с кем работает сын, и ухмыльнулся. В пыточных делах Ирту не было равных. За ним сидел Ансом, который каждый день начинал с литра вина, но с этим топливом ему удавалось мастерски плести заговоры. Затем Дирейн: из бывшего бродяги получился превосходный убийца, он умел убивать так, что даже лучшие врачи терялись в догадках по поводу причин смерти. И ноториэс, как вишенка на торте этой замечательной команды.

– А знаешь… – продолжил Ирт, похрустывая пальцами, но тут дверь распахнулась, и он замолчал.

В приемную влетел Энтон Д-Арвиль, распространяя вокруг себя аромат табака, и с видом короля сел во главе стола. Рейн потер подбородок и попытался оценить нового человека.

Ему было лет тридцать-тридцать пять – удивительно мало для третьего по значимости поста Инквизиции. Он оказался высок и крепок, хотя фигура уже начала грузнеть. Поговаривали, Д-Арвиль сам когда-то был практиком, и если так, в его теле должно было остаться немало силы. Серые, аккуратно зачесанные волосы, отсутствие щетины или бороды и хорошо сидящий костюм придавали облику благородства и сдержанности. Интересно, это был тщательно продуманный образ, или новый глава действительно отличался от остальных?

– Я рад приветствовать вас, – он начал громким, хорошо поставленным голосом. Рейн сцепил руки и подался вперед. – Мое имя – Энтон Д-Арвиль.

Рейн обменялся с Иртом взглядами с сомнением. Оба работали в Инквизиции уже четыре года, и за это время глава отделения сменился пять раз. Третье отвечало за политические преступления, и малейшая ошибка стоила места. Несмотря на благородный вид, Энтон вовсе не внушал надежды, что сумеет продержаться дольше других.

– Я новый глава Третьего отделения. Те, кто был до меня, не справлялись со своей работой, и их выкидывали за дверь спустя пару месяцев. Я не согласен на такую судьбу. Скажу честно: я хочу продвигаться, и вы – мой инструмент в этом. Но я привык использовать только лучшее.

Рейн поставил локти на стол и подпер голову руками. А все же Энтон отличался от других. Если он решил сделать ставку на практиков, это могло оказаться как умнейшим ходом, так и великой глупостью. Главы отделений редко обращали на них внимание, и посмотреть, что из этого выйдет, было даже интересно.

– Вы знаете, что в Кирии сейчас неспокойно, и у Инквизиции много работы. Первое отделение не успевает бороться с врагами Церкви. У второго столько дел, что его уже можно назвать гвардейским полком. Ну а мы стережем покой короля и Совета, и для нас работа не кончается никогда. – Энтон сделал паузу и оценивающе посмотрел на собравшихся. – У нас много дел сейчас и еще больше впереди. Доверять случайному распределению я больше не собираюсь, я узнаю, на что вы способны, и найду применение. У каждого инструмента свое назначение, верно? – Д-Арвиль улыбнулся. В его улыбке не было заигрывания или лести – скупые факты да голый расчет.

Рейн так широко улыбнулся в ответ, что порадовался, что улыбку не видно под маской. Да, для каждого инструмента свое назначение. Ноториэсов брали в Инквизицию, потому что знали: им нечего терять. Там, где другой может послушать совесть, дать слабину, не может ноториэс. Так все думали и ждали этого.

Рейн переглянулся с Астом. А что, разве у них был выбор? После перевоспитания любая жизнь становилась подарком. Его выгнали из школы, и даже влияние отца не помогло. Да что там, отец тоже потерял свое место: у главы Восточной Церкви не могло быть сына-ноториэса.

Сначала Рейн раздавал газеты. Приходилось прятать заклейменное лицо, отводить взгляд. В шестнадцать его взяли работать на скотобойню. За убийство людей платили больше, а семья отчаянно нуждалась в деньгах – и Рейн вступил в Инквизицию. О да, он стал специалистом в том, что другие не могли.

– Я разделю вас на группы, – продолжал Энтон. – Каждая получит несколько заданий, и я увижу, каковы вы в деле.

Рейн снова ухмыльнулся. Какие же темные делишки замыслил Д-Арвиль, что решил подружиться с практиками? Метил на место главы Инквизиции и не гнушался ради этого ничем?

– И что это за задания будут? – Ансом хмурился и буравил нового главу взглядом.

Энтон вальяжно откинулся на спинку кресла:

– Все по-прежнему, – он улыбался. – Кого-то припугнуть, у кого-то вытащить правду, кого-то защитить. В конце концов, все мы служим королю и выполняем его волю.

Рейн едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Королю, ему самому, да. Все знали, что он был собачонкой на поводке в руках Совета.

– Вас здесь десяток человек, и завтра вы понадобитесь мне все. Получено донесение об ученых, которые проводят запретные эксперименты.

Рейн снова переглянулся с Иртом. Все как всегда.

Традиция передавать корону от отца к сыну прервалась со смертью последнего прямого потомка Яра. С тех пор короля избирал народ – на словах. На самом же деле члены Совета сражались за право возвести на трон своего ставленника, и их борьба была сложнее любой шахматной партии.

Церковь и Инквизиция заключили негласное соглашение и начали кампанию против ученой и торговой гильдий. Первую обвиняли в запретных экспериментах с демонами, вторую – в грабеже казны, взяточничестве, шпионаже.

– Детали я сообщу вечером. В течение месяца все практики пройдут несколько заданий под моим контролем, и я сделаю выводы. Кто-то шагнет наверх, а кому-то придется уйти. Хотя вы знаете, что из Инквизиции не уходят так просто, – в голосе Д-Арвиля послышался нажим. – Пока вы свободны, возвращайтесь к работе. – Глава мотнул головой в сторону двери.

Рейн уходил последним. Прежде чем дверь закрылась, он услышал бормотание Энтона:

– И кто же?

У выхода поджидал Анрейк Т-Энсом. Единственный, кто не вписывался в компанию благородных практиков. Вся его семья служила в Инквизиции, но отец не стал хлопотать за теплое местечко для сына, а велел подняться со дна самому. Рейну было жаль его: ни клыков, ни когтей мальчишка так и не отрастил, совесть не выбросил, и каждое дело превращалось для него в схватку на жизнь. Ему точно не было здесь места, от него даже пахло иначе: апельсином и пихтой, как от благородных.

– Потренируемся, пожалуйста? – Анрейк, как всегда, оставался серьезен. Он не позволял себе ни минуты на отдых или шутку, стремление учиться шло с ним бок о бок – в работе бы еще научился применять полученные навыки.

Рейн бросил взгляд на окно. Солнце стояло в зените, и жара проникла даже за холодные стены Черного дома. С улицы доносились гудение моторов и веселые голоса прохожих. Выходной не коснулся инквизиторов, но Рейн не спорил: в воскресный день город всегда становился врагом ему. Если он прятал лицо, замечая маску, прохожие переходили на другую сторону улицы. Если оставлял открытым, тыкали пальцами в клеймо ноториэса на щеке и перешептывались. Лучше позаниматься, и правда.

– Да, – коротко ответил Рейн.

Они прошли прямыми и узкими коридорами Черного дома. Три этажа сплошь занимали кабинеты, приемные, комнаты для собраний, но настоящая работа Инквизиции велась в подвалах. Под улицами города тянулись подземные лабиринты, все дальше и дальше, вглубь и вглубь. Комнаты для допросов, каменные мешки для одиночного заключения, большие общие камеры, каморки для детей на перевоспитании – в этом доме было уготовано место для каждого.

– Как думаешь, чего нам ждать от кира Д-Арвиля? – спросил Анрейк.

Парень явно сторонился других и старался держаться поближе к Рейну: то ли из-за схожего возраста, то ли из-за благородного происхождения, хотя то и дело пялился на клеймо.

– Время покажет, – уклончиво ответил Рейн, не спеша делиться мнением с посторонним: Инквизиция приучила не доверять никому. – А ты что думаешь?

Рейн мог признаться себе, что его не интересовало мнение Анрейка, но парень напоминал ему Кая: непокорными светлыми волосами, одновременно наивным и упрямым взглядом зеленых глазах. Будь брат жив, в этом году ему исполнилось бы двадцать, как Анрейку сейчас.

– Кир Д-Арвиль – тот, кто нужен Третьему отделению. Под его руководством практики займут достойное место в Инквизиции.

Рейн фыркнул. Кир Д-Арвиль! К представителям знатных родов обращались «кир» или «кира». Немногие практики следовали этикету, и между собой они привыкли называть всех по фамилиям. Все-таки, этот мальчишка был чужим в стенах Черного дома.

– Анрейк, давно ты в Инквизиции?

Рейн уже не помнил, когда последний раз вот так просто, первым, задавал вопросы сыну знатного рода. На словах перевоспитание исправило его и сняло вину, негласно же семью исключили из высшего общества.

– Шесть месяцев.

– Зачем ты здесь? – Рейн спрашивал осторожно, прощупывая почву, насколько парень готов довериться ноториэсу.

Анрейк нахмурился и не менял выражения, пока они не вышли на площадку для занятий инквизиторов. Целый арсенал и полный набор пыточных орудий – а больше для тренировок ничего и не требовалось. Обычно во дворе было шумно, но не сегодня – даже инквизиторы не устояли перед первым настоящим теплом и обменяли мрачные стены на солнечные улицы Лица.

Рейн направился в центр площадки, но почувствовал, что Анрейк остановился, и обернулся. Парень откинул упавшую на глаза челку, развязал маску и спрятал в карман. Без нее он выглядел еще моложе, щеки и подбородок покрывал светлый пушок.

– А разве я не должен быть здесь? – практик улыбнулся. – Мой род идет от Эсайда – основателя Инквизиции, соратника Яра. Каждый мой предок служил делу и защищал Кирию от демонов, убийц и предателей, продолжить их дело – честь для меня.

Заученные слова без капли искренности. Это Рейн чувствовал также отчетливо, как силу припекающего солнца или дуновение ветра. А ведь он сам мог оказаться на месте Т-Энсома. Служил бы Церкви, как отец, и, подобно Анрейку, стоял бы сейчас перед другим церковником, говоря ему, как верит в легенду о братьях, как предан государству. Как бы все было проще тогда!

– Ну, – протянул Аст. – Видящему всегда сложнее в мире слепцов.

Рейн рассеянно посмотрел на демона. С каждым годом он делался все более похожим на него, пока не превратился в копию: те же кудрявые черные волосы, те же серо-голубые глаза, тот же рост и худоба. Рейн спрашивал себя: не стань он ноториэсом, было бы у них столько же общих черт?

– Честь, – передразнил Рейн. – Она хороша: пугать стариков-ученых да шантажировать толстяков-торговцев.

Анрейк покраснел:

– И начинался мир с одного камня!

– Из Книги Арейна? Наизусть учил? – Рейн ответил снисходительной улыбкой.

Анрейк покраснел еще больше и отвернулся, пытаясь скрыть смущение. Знал Рейн таких, хорошо знал. Их не били отцы, не заставляли выписывать строчку за строчкой. Не отсаживали учителя на задние парты, не сравнивали с сыновьями великих родов. Они сами тянулись к вере, искренне хотели усмирить демонов, стать хорошими людьми. Вырастали, падали в самую грязь и видели, что демона слушает каждый – просто одни скрывали это лучше, а другие хуже.

Рейн скрестил руки на груди:

– Книга Братьев – та еще ересь. Церковь хочет подчинить не демонов, а людей, а Инквизиция старательно помогает в этом, чтобы держать всех в своих руках.

– Замолчи! – Анрейк едва не задохнулся от возмущения. Он выпучил глаза и со страхом огляделся, проверяя, нет ли кого рядом.

Рейн едва не рассмеялся. Ему было плевать и на Церковь, и на Инквизицию, и на учение, и кто и что пытается сделать. Он просто нуждался в деньгах, а работа требовала поддерживать образ ноториэса. Он мог говорить что угодно – хорошего от него все равно не ждали.

– Это слова твоего демона!

Развязав маску, Рейн кинул ее в траву и напоказ ухмыльнулся.

– Ноториэс, – закончил Анрейк, но от него это звучало не приговором, а сочувствием.

– Да, и что?

Парень уставился в землю. Никто никогда не отвечал на этот вопрос. Люди ждали от ноториэсов обмана, предательства, удара из-за спины, хотя не могли сказать этого вслух. Вторых шансов они не давали и уж точно не верили, что заплатить за него собственной шкурой достаточно.

Рейн взглянул на Анрейка так, словно в нем собрались образы всех, кто презирал и ненавидел его, и парень отшатнулся от этого взгляда, подняв руки, словно готовился защищаться.

– Что, легче стало? – ядовито спросил Аст.

Рейн вздохнул, признавая, насколько все это лишнее. Он с усилием улыбнулся, хотя улыбка вышла кривой, будто свело одну сторону лица, и спросил:

– Ты хотел потренироваться. С чего начнем? – Он повернулся правой щекой. На левой от скулы до подбородка тянулся узор из черных линий, похожий на изогнувшуюся змею – клеймо ноториэса, символ Аша, и Рейн уже привык прятать его.

– Я хорошо стреляю, – Анрейк помедлил с ответом, – но в драках пропускаю удары. Мне не хватает скорости, а ты самый быстрый из нас.

Рейн едва сдержал смешок. Знал бы этот мальчишка, что ему пришлось стать быстрым, чтобы убегать от своих преследователей.

– Хорошо, – ответил он, бросая плащ на землю, затем снял с пояса пару кинжалов, револьвер и аккуратно положил их поверх.

Анрейк вытянулся и поднял сжатые в кулаки руки к лицу.

– Тебе никогда не хватит скорости, если будешь стоять, как дуб. Ноги немного согни в коленях. Спину расслабь. Почувствуй легкость в теле. Ты учишься уворотам, а не защите, тебе надо быть не деревом на ветру, а самим ветром.

Рейн неожиданно сорвался с места, подлетел к Анрейку и кулаком врезался в плечо парня. Тот отступил, но во взгляде появился задор. Рейн поднял руки для нового удара.

Глава 3. Из кнутов и громких слов

Рейн сел на крыльцо дома, достал из кармана сигареты и закурил. Мать не переставая твердила, что достойные мужчины курят сигары или трубки – нашла кому говорить о достоинстве.

– Рейн! – окно распахнулось, послышался укоризненный голос Агны. Старуха с трудом двигалась и многое путала, платить ей было нечем, но она единственная осталась с семьей, когда Рейна отдали на перевоспитание, и ее близость стала чем-то сродни присутствию бабушки – родных из дома гонят.

– Ладно, ладно, – проворчал Рейн и, в последний раз вдохнув горький дым, затушил сигарету. Расстраивать старушку не хотелось – этим он привык заниматься на работе.

Практик достал из кармана серебряные часы – последний след прежней жизни, хотя уже и стекло на циферблате треснуло, и цепочку из-за постоянного ношения пришлось сократить на несколько звеньев. Стрелки подбиралась к восьми – до начала задания оставалось меньше часа. Рейн помял в кармане маску и так и не достал ее, отправившись с открытым лицом.

Столица ширилась, ее окраины обрастали улицами, у которых названия заменяли цифры, а дома – лачуги для бедняков. Только на Первой и Второй жизнь худо-бедно можно было назвать жизнью, а не борьбой и не выживанием. На ней селились те, кто разорился или попал под удар Церкви – самое то для семьи ноториэса.

Рейн шел, стараясь не смотреть по сторонам. Он жил на Первой уже восемь лет и чувствовал отвращение к каждому ее сантиметру, прежний дом больше не казался ни маленьким, ни серым, а его крыша под красной черепицей стала мечтой.

Первую освещали фонари, но свет от них шел такой слабый, что вечерний сумрак скрадывал все дальше вытянутой руки. Даже это было достижением: газовое освещение появилось в районе всего год назад.

По обе стороны улицы жались жилые дома, низкие, с выщербленными стенами. Внутри они походили друг на друга как близнецы: там всегда было холодно и сыро, потолки уже потемнели от времени, а тесные комнаты с трудом вмещали даже одного человека. По нижним этажам чаще всего бегали крысы, а наверху протекала крыша. Нет, конечно, люди старались как могли: кое-где пестрели яркие занавески, подоконники украшали герани и фикусы, но этого было слишком мало, чтобы наполнить серую жизнь цветом.

Рейн вынырнул из сумрака Первой, уже надев маску, и направился по Лесной. Здесь без нее было никуда: выкрашенные зеленой или голубой краской дома, аккуратные палисадники – все так и указывало на благовоспитанность живущих здесь. Ноториэс никак не подходил этому маленькому красивому мирку – практику места было не больше, но на него могли закрыть глаза.

Спустя тридцать минут показалась отмеченная инквизиторами Рассветная. Она принадлежала мастерским и лавкам, пожалуй, здесь можно было найти, сделать и получить все, что существовало в столице, а людей на улице всегда собирались толпы – только и знай, что держать кошелек покрепче.

Рейн нырнул за ограждение, закрываемое ремонтируемый участок дороги. Из десяти практиков на месте было уже девять. Они молчали, чтобы не выдать присутствия, хотя не больше слов от них слышалось и в другой обстановке: ожидание начала задания никогда не располагало к разговорам.

Разглядывая Рассветную в щель, Рейн вспоминал, как в детстве сбегал из школы, заходил в каждую лавку, рассматривал. Ему нравилось дразнить лавочников и смотреть, как они пыжатся, стараясь сохранить терпение и не поддаться демону – получалось у них плохо, и торгаши не скупились на тумаки. Обычно затея принадлежала Каю: послушание никогда не было его сильной стороной.

Уловив то ли движение, то ли звук, Рейн повернулся к стоящему рядом практику. По глазам он узнал Д-Арвиля. Чокнутого Д-Арвиля, который, как остальные, надел черный плащ и полумаску. Практиков обычно сопровождал старший инквизитор, но чтобы глава отделения… Такого еще не было, и это попахивало свежими сплетнями и пересудами с утра.

– Как я проверю инструмент, не увидев его работу? – Энтон приснял маску, улыбнулся и снова поднял на нос.

– Осторожнее, – шепнул Аст.

Да, с таким стоило быть настороже, но Рейн видел свой шанс. Пусть его называют инструментом – дело он знал и хотел показать, на что способен, что бы ни потребовалось. Он должен подняться. Исправить все. Вернуть.

Подошел последний практик. Энтон поманил собравшихся поближе:

– Стало известно, что живущая там семья, – он мотнул головой туда, где Рассветная пересекалась с Паровой, – не просто участвует в запретных экспериментах. Их дом – место сбора Детей Аша.

Ирт и Энсом присвистнули: отступники были сложной добычей, и Инквизиции редко удавалось напасть на их след. Анрейк вздрогнул.

– Ясно, – пробормотал Рейн.

Разговор с Детьми Аша был коротким: убить – и дело с концом. В народе шептались о разном: о кровавых жертвах, о попытках дать демонам плоть, даже о магии. Однако важнее всего было их утверждение: демоны – часть человека, голос его сердца и разума. Этим отступники наводили тень на доктрину Церкви – да что там, на все кирийские устои. Уничтожение детей Аша было гарантом спокойствия, и оно же стало способом борьбы с врагами – донести о связях с культом могли на любого.

– Глава уже арестован. Остальных – убить. Вырвем сорняк с корнем, пока из-за него не погиб весь урожай.

«Вот садовод», – хмыкнул Рейн. Моральная сторона вопроса не волновала – его мерилом были деньги и расчет, сколько дней на них его семья сможет жить. Однако всякий отверженный или гонимый невольно вызывал сопереживание, и будь возможность – Рейн бы выбрал другое задание.

– За дело.

Глава выскользнул за ограждение. Рейн переглянулся с Астом, тот со вздохом провел рукой по волосам и мотнул головой в сторону уходящего отряда.

Нужный дом возглавлял парад выкрашенных в голубой зданий Паровой улицы. Она соединяла два района, и жизнь на ней не прекращалась: с утра до ночи гудели моторы паромобилей, стучали трамваи, цокали копытами лошади – хотя с каждым годом увидеть их на городских улицах удавалось все реже.

Д-Арвиль не дал себе ни секунды. Перед входной дверью он сделал шаг назад, а затем сильным ударом ноги выбил ее.

– Можно же постучать! – процедил Рейн.

Ирт злобно спросил:

– Чего он хочет нам доказать?

Практики рванули внутрь: следствия и суда они не требовали, у них был приказ – все решили за них. Они двигались молча, суровыми, непоколебимыми тенями, но голосов не сдержали обитатели дома: закричала молоденькая служанка в чепце – удар в горло оборвал ее красивое сопрано, мужское «Эй, эй!» сменилось звуком булькающей крови, а потом кто-то вздохнул – тоненько так и со свистом, как спущенное колесо. Дом вторил им: бились о косяк двери, летели со звоном осколки разбитых ламп и окон, жалобно скрипели ступени.

Рейн ужом скользил между практиками, позволяя им резать и бить, но сам не используя нож. Он всюду заходил первым, показывая Энтону свою готовность действовать, первым же он пробежал кухню, пропахшую подгоревшим мясом, и открыл дверь в подвал.

На первой ступени практик замедлил шаг. Уверенности не было, но Рейн делал ставку на свой опыт: если Дети Аша действительно собирались в доме, следы их пребывания стоило искать внизу. Протоколы, повестки, письма – бумаги были говорливее убитых наверху, и если он найдет что-то важнее, это даст ему преимущество перед остальными.

Подвал, скорее, напоминал коридор жилого дома. Лампы освещали его слабо, но достаточно, чтобы разглядеть незатейливые полосатые обои, выцветший ковролин, в воздухе еще витали ароматы сладкого пирога и кофе.

Держась у стены, Рейн толкнул первую дверь. Пусто. В комнате явно кто-то жил и покинул ее в спешке: по-прежнему горела лампа, незаправленной осталась кровать, бумаги на столе залила опрокинутая чернильница. Обыскав комнату, Рейн открыл следующую дверь – картина повторилась.

Для Детей Аша привычным было давать приют другим отступникам, которые нуждались в этом. Это и выдавало их чаще всего: больше людей – меньше сила тайны. Однако живущих здесь предупредили. Знал ли Энтон? Было ли это его оплошностью, или задание сводилось к расправе над семьей и прислугами? Виновными, да?

Послышался легкий шаг – Рейн обернулся, схватившись за нож. По коридору крадучись шел Д-Арвиль, за его спиной маячил Анрейк.

– Некоторые сбежали, – доложил шепотом практик.

– Наша цель еще здесь, – глава ответил еще тише. – Идем.

Рейн позволил себе паузу, прежде чем сделать шаг. Итак, Энтон знал, и у него была своя цель. Ее он не назвал, но и отсылать Рейна не стал – часть проверки? Но Анрейк за спиной главы отделения?.. Ответ пришел быстро: возможно, Энтон хотел отметить парня, чтобы заручиться поддержкой его семьи – в Инквизиции род Т занимал достаточно постов.

Спустя один поворот и три двери Рейн поднял руку, давая знак остановиться. По ту сторону раздавалось гудение. Энтон показала на пальцах «входи». Практик положил ладонь на дверную ручку, аккуратно повернул ее. Тишина. Дверь открылась на десять сантиметров, двадцать. Он скользнул внутрь, держа нож наготове.

Сбоку мелькнул силуэт. Сделав прямой выпад в солнечное сплетение, Рейн подался в сторону и повалил мужчину ударом в основание черепа.

Ничего не осталось от образа жилого дома: за дверью развернулась настоящая лаборатория. Ее наполняли звуки: гудели моторы и насосы, двигались шестеренки, приборы посвистывали, трещали, вибрировали. Медь, сталь и латунь переплетались в приборах с линзами и лезвиями. Белый свет ламп выхватывал стол, на котором лежали двое мужчин с подведенными к носам трубками. Они были еще живы, но цвет кожи, набухшие, точно канаты, вены говорили о том, что осталось немного.

За столом пряталась девушка в коричневом платье и фартуке медсестры. Выходит, слова про запретные эксперименты – правда? Ну, хоть что-то в этом чертовом деле оказалось верным. Бывало и того меньше.

– Пойдешь со мной, – скомандовал Энтон Рейну, затем обратился к Анрейку: – Выведи их. Поговорим с ними в Черном доме.

Глава отправился дальше по коридору. Он шел уверенно, будто уже бывал в доме и знал, куда идти, Рейн же от этого чувствовал себя все более неспокойно, он снял нож с пояса, прикосновением проверил револьвер.

Коридор заканчивался распахнутой дверью, точно их поджидали. Рейн зашел первым. Скромная комната была обставлена как кабинет офисного клерка, а за столом сидел седовласый мужчина, такой старый, что казался частью древней истории. Поправив очки, он с достоинством произнес:

– Я нашел путь к себе, и теперь я готов.

Присказка Детей Аша – донесение оказалось верным. Рейн посмотрел на Энтона, ожидая команды.

– Ну же, инквизиторы! – голос старика все-таки дрогнул. Из платяного шкафа донесся шорох. Мужчина взял высокий тон, слова так и полились из него: – Глупцы и слепцы! Вы не знаете ничего, вас накрыли куполом из кнутов и громких слов, истинная история братьев вам невдомек!

Старик выдал себя и второго. Он посмотрел на шкаф, прежде чем заголосить. Он знал, что там кто-то есть.

– К чему ты готов, старик? – Энтон взял будничный тон, даже развязный немного, будто подразнивал старика, не желая дать ему быструю смерть, но все его внимание было обращено на шкаф, а не на говорящего.

Ступая на цыпочках, Рейн подошел и распахнул дверь. Что-то похожее на прут хлестнуло его по лицу, он отшатнулся, прижав ладони к глазам. Из шкафа выскочила девушка, проскользнула под его рукой – практик потянулся за ней и ухватил воздух. На полу после нее осталась тонкая, гибкая ветка, которая тлела и рассыпалась пылью. Магия.

– Догони ее! – скомандовал Энтон.

Рейн кинулся следом. Он знал, что делать.

Девчонка миновала еще один поворот, упала на пол и исчезла. Люк открывал темное нутро, из которого воняло канализацией. Практик проверил ногой лестницу и пополз вниз под ее жалобные стоны. Она скрипела и шаталась все сильнее, и Рейн прижимался к ней крепче с каждым хватом.

Запах сточных вод окутал со всех сторон, маска не справлялась с ним, и вонь доводила до рези в глазах. Лампы светили так тускло, что контуры терялись и смазывались.

Едва Рейн поставил ноги на твердую поверхность, незнакомка вынырнула из тени и обеими руками толкнула его в грудь в сторону коричневых вод. Он качнулся от неожиданности, но не сделал и шага назад и перехватил девчонку, которая начала лягаться, как непослушная лошадь. Рейн сжал ее горло, движения ослабли. Свободной рукой он потянулся к ножу.

– Ты не изменился, ноториэс, – выпалила она осипшим голосом. – Ты никогда не был говорлив. Не то, что Кай.

Пальцы уже сжали рукоять, но Рейн так и не снял нож. Имя Кая подействовало как сигнал «стоп», и он все вглядывался в лицо девушки, пытаясь вспомнить.

Ей было, наверное, лет восемнадцать, хотя она могла оказаться старше: худоба и бледность выдавали, что она росла в голоде, а такие всегда выглядели младше. Ничего интересного в ее облике не было, в общем-то: лицо милое, но не запоминающееся, самого обычного светлого оттенка волосы, особых примет он тоже не видел. Отбросив привычку оценивать людей как объект заданий, Рейн посмотрел на незнакомку как на девушку в толпе, но и так память осталась глуха.

– Не пучь так глаза, бродяжка с Восьмой никогда не интересовали тебя, – она заговорила увереннее. – Я передам твоему брату привет.

Детали складывались, как пазл. Несносный характер Кая отзывался головной болью у родителей, и судьба брата только подкрепила его связь с демоном – такой не мог не выйти на след Детей Аша и закончил в стенах Черного дома. Девчонка должна была знать его по тому времени, наверное, тогда же она видела Рейна. Задание практика она понимала, и ее «передам привет» означало покорность, хоть и прикрытую бравадой. Ведь не могло же…

Перед тем как Кай попал в Черный дом, отец из-за связи с Детьми Аша выгнал его из дома. Рейн чувствовал бессилие и презрение к себе: он не смог защитить брата перед родителями, перед Инквизицией – отдавал ему крохи от своего жалования, но что они, помогли, уберегли?

– Уходи, – голос прозвучал хрипло, как чужой. – Кай не послушал тогда, но послушай ты, прошу.

Девчонка осталась стоять. Дура. Как Кай.

Рейн предупредил брата, когда узнал о планах Инквизиции, тот обещал уйти. Не ушел.

– Да беги же! – Практик схватил девушку за плечо и быстрым движением ножа срезал ей косу посередине, а затем с силой толкнул в спину. – Тебя не будут искать.

– Выход в другой стороне, – фыркнула та, но вместо того, чтобы бежать, шагнула к Рейну, уставившись на него темно-зелеными, похожими на болотные огни, глазами. – Ты еще придешь, такие всегда приходят. – Она побежала. Сумрак укрыл ее через секунду.

Рейн вздохнул, все смотря ей вслед.

– Ты не виноват, – сказал Аст.

Разве? Живой характер Кая толкал его на многое, но именно падение семьи после появления в ней ноториэса сделало дело. Рейн был должен ему за все лишения, за презрение окружающих, за одиночество – за пытки в стенах Черного дома и за смерть. Стереть такие долги могла, наверное, только собственная смерть.

Рейн поправил маску, вернулся к лестнице и поднялся. Он и Д-Арвиль вышли в коридор одновременно.

– Я сбросил ее в сточные воды. – Практик швырнул косу на пол. – Ее даже не запишут на наш счет.

Энтон брезгливо посмотрел на волосы:

– Это-то зачем?

– Вы же хотели знать, кто на что способен, – Рейн потер клеймо под маской. – Верить словам без доказательств я бы не стал. – Он, ухмыльнувшись, прошел мимо Д-Арвиля. За эту дерзость можно было поплатиться, но Рейн делал на нее ставку.

– А ты не так прост, ноториэс, – в голосе главы слышалось одобрение.

Рейн улыбнулся. Аст, идя бок о бок, довольно потер руки. В конце концов, от ноториэсов не ждали ничего хорошего. Если, чтобы вернуть свое, нужно не опровергнуть легенду, а поддержать, будет так.

***

Рейн смерил взглядом расстояние от земли до окна. Всего два этажа – бывало посложнее. Подпрыгнув, он уцепился за металлическую опору, которой водосточная труба крепилась к стене. Острые края резали ладони. С закушенной губой Рейн подтянулся и поставил ноги на следующую опору.

Отдыхать Энтон не умел и не давал отдыха своим практикам. Другие ворчали: почему Третье отделение взялось за задания Первого и Второго? Рейн только отмахивался от их слов, он был рад: им платили за каждое дело, и этот месяц обещал неплохое жалование. К тому же, Энтон лично следил за выполнением – больше возможностей показать себя да получить угол получше.

– Ну же, быстрее, – послышалось снизу.

Пусть сами попробуют! Старшие инквизиторы все были такими: даже перейдя из практиков, о том, как выполняли грязную работу, они забывали и не ставили других ни в грош.

Рейн добрался до второго этажа и влез на подоконник, достаточно широкий, чтобы сесть. Окно стояло нараспашку. Объект задания три ночи подряд спал, открыв его, и не изменил своей привычке и сегодня.

– Ждем, – послышалось снизу, и двое старших скрылись за углом.

Месяц назад по городу пронеслась весть: Офан И-Вейн пропал. За расследование взялись все: полицейские, инквизиторы, гвардейцы. Каждый лелеял надежду найти одного из богатейших людей Лица, спасти его и получить привилегии и кругленькую сумму. Однако сын Офана, Гинс, объявил, что отец оставил после себя много долгов, и начал распродавать имущество, а затем переехал из богатого, хорошо охраняемого особняка в пансионат, где снимали комнаты люди среднего достатка.

Полиция подозревала торговых партнеров И-Вейна, гвардия – слуг. Инквизиция решила проверить его сына и установила за ним слежку. Молодой человек собирался отплыть на континент, в Ленгерн. Более того – в игорные дома он ходил не ради рулетки и карт, а для встреч с ленгернийскими послами. Они же были частыми гостями в доме его отца.

Д-Арвиль забрал дело в свое отделение и решил, что с Гинсом нужно пообщаться. Стены Черного дома обладали магическим эффектом: говорить в них начинали даже немые, и правда И-Офана могла дорого стоить. Глава выбрал несколько инквизиторов и отправил их за парнем.

Рейн заглянул в комнату. Чистоплотным Гинс не был: в ней царил хаос из одежды, остатков еды и пустых бутылок, писем, книг. Сам наследник рода И спал на кровати, свесив одну ногу. Одеяло валялось на полу, открывая крепко сложенную фигуру: голода и труда такой не знал.

Склонившись над парнем, левой рукой практик приставил нож к его горлу, а правой зажал ему рот и нос. Гинс резко открыл глаза, дернувшись, как брошенная на лед рыба, но Рейн только надавил сильнее.

– Тихо, – шепнул он. – Сейчас ты встанешь и пойдешь со мной.

Гинс мотнул головой, Рейн отступил. Наследник медленно, будто еще отходил ото сна, сел, столь же неторопливо встал и вдруг метнулся вперед. Перехватив его кулак, ногой Рейн ударил Гинса под коленную чашечку, и едва тот осел, с силой надавил ему на плечи, заставляя опуститься на пол.

– Я же сказал, тихо. Уроков у Х-Файма не хватило?

– Откуда знаешь? – процедил Гинс.

Идее проявить себя Рейн остался верен и решил, что информации, данной практикам, будет недостаточно. В свободное время он сам следил за Гинсом и так узнал, что каждое утро тот занимается борьбой под руководством кира Х-Файма, гвардейца в отставке.

– Твой отец много рассказывал о тебе. – Рейн протянул ему руку. – Вставай-ка. Нужно поговорить, только не здесь.

Парень не принял руки и поднялся сам. Выпрямившись, он стал выше Рейна на добрых полголовы и едва не скреб потолок макушкой.

– Кто ты вообще такой? Что тебе надо?

Рейн снял маску еще внизу. Черная одежда не выдавала его принадлежность к Инквизиции – носить этот цвет мог любой.

– У меня сообщение от твоего отца.

На эту фразу было поставлено многое, и сердце скакнуло. Рейн знал: если он захочет увести Гинса втихую, это не пройдет. Парень не из робкого десятка, он переполошит весь дом, но не уйдет. Усыпить его и дотащить на себе он не мог. Отдать дело другому практику или сказать, что не справится один – тоже. Оставалось одно: рискнуть.

– Ты не мог! – удивился Гинс и резко замолчал. Рейн напрягся. Не мог что? Успеть доставить ответ? Передать сообщение от умершего человека?

– Идем, я расскажу.

Гинс не двинулся.

– Терять нечего, – подбодрил Аст.

Рейн снял с пояса кинжал, револьвер и бережно положил их на стол. Он развел руки в стороны и прямо посмотрел на наследника.

– Я безоружен.

– Ты и без оружия справишься.

– Я ноториэс. Ты должен понимать.

Гинс медленно кивнул.

О богатстве И-Вейна ходили десятки слухов, но еще больше историй окружало его жизнь. Он набрал себе охрану из ноториэсов, и одно только это вызывало пересуды. Увидев клеймо, Гинс вполне мог поверить, что Рейна прислал отец.

– Хорошо, – согласился молодой человек. – Ты оставишь это здесь, – он указал на оружие. Рейн кивнул, как будто ему плевать. На самом деле, за потерю оружия он должен был ответить перед главным инквизитором, а за оставленные следы – перед самим Д-Арвилем. Придется вернуться.

Одевшись, Гинс вышел и уверенным шагом направился к лестнице. Рейн его окликнул:

– Не туда. – Парень обернулся. – За домом следят. Сам знаешь кто. Мы выйдем через другой подъезд.

– Но… – начал Гинс.

– Молчи, нас не должны слышать. Идем. – Он поманил рукой, и парень послушно двинулся за ним, точно овца за пастухом.

Дом спал, и у масляных ламп приглушили фитили. Они поднялись на третий этаж, затем на чердак, соединявший четыре подъезда дома. Он был забит рухлядью, и приходилось присматриваться, чтобы не споткнуться в полумраке. В носу свербело от пыли.

Рейн шеей чувствовал дыхание Гинса. Казалось, наследник вот-вот нападет, но он заставлял себя не оборачиваться и уверенно пробирался к выходу. Рейн ходил здесь вчера, затем проверил дорогу сегодня вечером и уже знал ее. Они должны были выйти с другой стороны дома – за подъездом действительно могли следить.

Рейн приоткрыл дверь. Петли он заранее смазал, и она молчала. Никого. Они прошли мимо комнаты хозяйки дома, откуда доносился лихой храп, затем – прислуги. Рейн достал из кармана ключ и открыл дверь заднего хода.

Тьма на улице стала гуще. Фонари светили тускло, а луна услужливо спряталась за облаками. Рейн нащупал в кармане часы, но не достал их. Часа два, не больше.

У дороги стояла механическая повозка. В кабине сидели Энтон и старший инквизитор, еще один ждал в кузове.

– Идем, – пригласил Рейн.

– Нет! Что… – начал Гинс, поворачиваясь к нему, а тот уже проворно надел черную маску.

Практик схватил парня за плечи и сильным рывком подтянул к повозке. Открылись двери, пара рук потянулась к Гинсу и затащила его, упирающегося, внутрь. Мотор заурчал, повозка тронулась. Рейн заметил благосклонный кивок Энтона и остался один.

Он полез в карман за сигаретами. После любого задания ему хотелось всего двух вещей: покурить и помыться. От практиков часто разило потом, кровью, грязью, но среди этих запахов был еще один, который Рейн никак не мог определить. По нему он безошибочно узнавал, когда подкрадывался один из них. От него самого пахло также, и почему-то этот запах никак не удавалось смыть.

Чиркнула спичка, мелькнул огонек, и Рейн с удовольствием затянулся. Аст молчаливой тенью стоял рядом и смотрел на небо. Его лицо было хмурым и задумчивым.

Кинув окурок в кусты, Рейн вернулся в дом. Практики никогда не оставляли следов, иначе сами рисковали превратиться в след.

Глава 4. Взять высоту

– Д-Арвиль чокнутый, – шепнул Рейн Асту, пока поднимался на крышу Черного дома. Осуждения в эпитете не было, наоборот, практик чувствовал к главе отделения уважение, хоть и признавал, что методы у того необычные.

Две недели были наполнены заданиями без передышки. Энтон железным хватом вцепился не только в свое отделение, но и в Первое со Вторым, забирая у них все больше дел. Он не боялся пересудов и доносов, а они уже были, и многие предрекали скорую бурю. Однако Д-Арвиль, видимо, питался злословием и неодобрением, на них, как на благодатной почве, он обретал все больше сил. Наблюдая за его действиями, Рейн сам чувствовал уверенность: он проявит себя, он поднимется, он уплатит семье за то, чего она лишилась из-за него.

– Тебе это подходит, – ухмыльнулся Аст. – Чтобы утолить свои амбиции, он и целую свору демонов призовет на помощь, а тебе придется расчищать перед ним дорогу.

– Наверное, – Рейн неопределенно повел рукой, что в равной степени могло означать и сарказм, и согласие.

Утром он получил приглашение от Энтона поговорить один на один. Место встречи было выбрано необычное: крыша Черного дома – однако куда сильнее удивлял сам факт приглашения. Рейн ждал его, надеясь, что усилия не прошли даром, но получив, засомневался: Энтон вполне мог запланировать короткую беседу, состоящую из одного «уволен». Практик твердил себе, что тогда нужды в разговоре бы не было, но неприятный холодок все равно крутился в животе. Если не сейчас, то шанса для ноториэса может уже не быть.

Открыв дверь на крышу, Рейн сощурился от яркого солнца. До лета оставался еще один месяц, а оно уже отвоевало себе место и дало не по-весеннему теплую погоду. Здесь, на высоте, дышалось легче: исчезли запахи мазута и копоти, сменившись ярким ароматом зелени и прохлады с реки. Погода и всякое отсутствие людей разом сделали жизнь почти что счастливой, и Рейн, продолжая щуриться на солнце и улыбаться, стянул с лица маску.

Внизу копошились люди: бесконечная череда адвокатов, счетоводов, секретарей в похожих темных костюмах спешила по улице и расходилась по офисам. Она принадлежала конторам и клеркам, и была вся такая серая и неприглядная, но уже за ней начиналась набережная Эсты, и ее сверкающие на солнце воды меняли вид города. Лиц будто был выстроен полосами, где серый чередовался с голубым или зеленым, и за рекой снова становилось уныло: за доками начинался промышленный район, фабричные трубы упрямо тянулись к небу, а дыма от них было так много, что воздух на той стороне казался плотнее.

От созерцания отвлекли шаги, и Рейн торопливо надел маску.

– Некрасиво, не правда ли? – спросил Энтон, улыбаясь.

– Кир Д-Арвиль, – практик положил руку на плечо и поклонился.

– Кир Л-Арджан. – Это имя прозвучало как чужое. Рейн вглядывался в лицо Энтона, но так и не понял, было это издевкой или дружеским расположением.

Глава встал у парапета и, сложив руки за спиной, уставился на улицу и людей внизу. Пауза затягивалась, Рейн не сдержал нетерпения:

– Зачем вы позвали меня, кир Д-Арвиль?

– Другие практики не задают вопросов первыми. Право быть ноториэсом дает многое, не так ли?

Рейн фыркнул:

– Право?

– Сними маску, – неожиданно сказал Энтон с легким, но выразительным нажимом.

Ноториэс медлил. Стен Черного дома обязательство практиков ходить в маске не касалось – оно появлялось только в городе, но Рейн редко снимал ее даже в здании Инквизиции, это стало привычкой, защитой, без нее он чувствовал себя нагим, открытым окружающим со всем своим прошлым и его грехами.

– Сними, – повторил Энтон. Слова уже отдавали приказом.

Развязав завязки на затылке, Рейн сунул маску в карман и встал правым боком. Это ставшее инстинктом движение не укрылось от главы.

– Повернись. – Практик со скрипом послушался. – Рейн, – добавил Энтон после паузы, то ли как окончание представления, то ли как начало новой мысли.

– Осторожнее, – предостерег Аст. Как и Рейн, он хранил на лице выражение холодного спокойствия, но взгляд бегал по сторонам. – Это не расположение. Ты инструмент.

– Быть ноториэсом – не право, я знаю. – Энтон кивнул. – Что думаешь ты сам? Ты усмирил своего демона?

Вопрос окончательно сбил с толку. Он был проверкой, но Энтону в равной степени мог понадобиться как негодяй-ноториэс, так и вступивший на путь исправления грешник. Какую маску надеть?

– Маску честности, – командным голосом произнес Аст.

Рейн облокотился о парапет и уставился на улицу внизу: рабочий час начался, и клерки разбежались по своим офисам.

– Я? Усмирил? Его усмирили плети, голод и проповеди. Я готов отказаться от кого угодно, лишь бы не знать больше этого.

В сказанном была доля правды, но меньше, чем требовал Аст. После перевоспитания Рейн действительно перестал говорить с ним, даже случайный взгляд на него отзывался в теле болью от ударов. Но рядом не было никого, кто мог поддержать, и он потянулся к демону вновь.

Рейн, вздохнув, продолжил:

– Что я думаю по этому поводу? Ничего. Уже ничего. Я устал от такой жизни, вот и все. Я хочу быть частью общества, но меня не принимают. Что же. Ладно. Это не главное, я должен позаботиться о своей семье. Я хочу двигаться, кир Д-Арвиль, и готов служить Инквизиции, что бы от меня ни потребовалось.

Аст поддержал улыбкой. Рейн и сам хотел улыбнуться, но это не подходило сказанному. Правда с легким привкусом лжи – пусть Энтон видит в нем верного пса, который мечтает о сахарной косточке и ради нее готов к любым командам.

Демон мигом стал серьезен:

– Не заигрывайся. Ты не сможешь так всегда.

Рейн дернул плечом, точно отмахивался от него. Сможет, не сможет – речь шла не о его желаниях, а о его долгах, и по ним стоило платить. Чтобы мать могла позволить себе лекарство для больных коленей, чтобы отец перестал подбивать ботинки газетами. И чтобы когда-нибудь над головой снова была та чертова крыша с красной черепицей.

– Я понимаю тебя, Рейн, – в голосе Д-Арвиля послышались дружеские нотки. Прикрыв глаза, он поднял лицо к солнцу. Ветер растрепал гладко причесанные волосы, и это сделало его лицо моложе и проще, но вместе с тем – более усталым. – Мы все хотим выбраться и взять высоту. Только кому-то достаточно одной победы, а кому-то не хватит никаких вершин.

Энтон пристально посмотрел на практика. Тот в ответ ухмыльнулся нехорошей улыбкой. Аст на все это закатил глаза, цокнул языком, отвернулся.

– Видишь? – перейдя на другую сторону крышу, глава указал на Центральную Церковь.

Вся она была воплощением легенды. Слева высилась черная башня, справа – белая, символы Аша и Яра и демонический и человеческой натуры. Купол основного здания был сделан из кусочков разноцветного стекла: красного, зеленого, синего, желтого – это напоминало о Лааре-создателе, отце миров. Рейн помнил, что в солнечные дни к полудню на полу появлялся причудливый узор, помнил, что там всегда пахло воском и ладаном. Все это осталось в прошлом.

Всего же церквей в Лице было пять, и каждая называлась в соответствии со своим расположением. Отец не оставил службы в Восточной, но наставления и проповеди он сменил метлой – о большем отцу ноториэса мечтать не стоило.

– Вижу, – Рейн кивнул. Глава буравил церковь взглядом и молчал.

– У меня есть для тебя личное задание. В следующую пятницу глава Церкви Нол Я-Эльмон устраивает прием. Это дружеская встреча представителей Церкви и Инквизиции. Стоит ли доверять церковникам, как ты думаешь?

– Если Инквизиция вступила в предложенный союз, значит, Церковь полезна ей, – осторожно ответил Рейн, покосившись на демона. Тот кивнул

– Интересно, что слова «мы» не прозвучало.

– Вы назвали нас инструментами, кир Д-Арвиль. У инструментов нет даже «я» – только рука, которая их направляет.

Энтон не скрывал улыбки. Даже если он уловил лесть, съел ее охотно и остался доволен вкусом.

– Что же, хорошо. Да, между нами есть соглашение, ты прав, однако мудрые люди говорят: правую руку протяни для рукопожатия, но не выпускай из левой ножа. Я хочу, чтобы на этом приеме ты сопровождал меня и следил за церковниками.

Потирая клеймо, Рейн непонимающе смотрел на Энтона. Практик? На приеме у главы Церкви? Им что, не доставили цирковых обезьянок с южных островов, и они искали им замену?

– Это не вопрос, Рейн, а приказ главы отделения, – Энтон скривил губы. – Личное задание, от которого зависит твое будущее. Я заметил, что ты умеешь быть быстрым, незаметным и решительным. Я ценю эти качества, я искал их.

Вот он – тот самый шанс, казалось бы, но все в нем вызывало вопросы и сомнения. Практик в черном перед пестрой толпой? Или ноториэс с клеймом на щеке? Посреди блеска и шума затеряться не удалось бы ни тому ни другому.

Энтон повернулся к Рейну лицом и смягчил тон:

– Я понимаю твои сомнения. Мне неважно, ноториэс ты или хоть сам демон. Ты мой практик, так будь им. Чтобы ты знал, главы отделений всегда берут с собой молодых инквизиторов, которым оказывают протекцию. Секретов тебе не откроют и без маски, но ты должен узнать их для меня. Смотри, кто с кем говорит, куда уходит, слушай и запоминай.

– Из нашего отделения я буду на приеме один?

Глава улыбнулся:

– Конечно, нет. Не ты один быстрый, незаметный и решительный. Посмотрим, кто из вас справится лучше.

Кто из них? Нет. Если уж ему не сойти с места цепного пса, то все косточки будут его. Вторя мыслям, Аст решительно сжал кулаки.

– Спасибо, кир Д-Арвиль. Я не подведу вас.

Энтон благожелательно улыбнулся и отпустил практика взмахом руки.

Рейн вышел из Черного дома. У входа стояла беленая тележка под навесом, на которой лежала целая гора капусты – небольших, крепких, зеленых кочанов. Рядом топтался седой старик в потертой куртке. Это было так неуместно, что Рейн остановился, разглядывая дурака-торговца.

– Эй, мальчик, купишь капусту? – крикнул тот.

Рейн покачал головой и продолжил путь. Вслед донеслось:

– А совет послушаешь? – Практик обернулся на торговца. – Когда мне было десять, я усвоил первую истину: мало слушать учителей, какими бы взрослыми и опытными они ни были – нужно проживать свою жизнь.

– Спасибо! – Едва сдержав смешок, Рейн направился к набережной.

***

Кухня пропахла морковью и луком. Черпая ложкой суп, Рейн пялился в окно. Жилой дом напротив стоял так близко, что можно было подглядывать за чужой жизнью, не будь на их окнах цветов и занавесок.

До приема оставались сутки. Аст ходил туда-сюда – два метра в одну сторону, два метра в другую. Столь же беспокойные мысли крутились в голове.

– Это я должен волноваться, а не ты, – заметил Рейн.

– Давай, скажи, что мы разное. – Ухмылка сразу уступила место напряжению. – Влезать в чужие игры – плохая затея. – Рейн пожал плечами. – Церковь и Инквизиция давят таких мелких сошек, как ты. Зачем ты согласился?

– Сам знаешь.

Конечно, Аст знал, знал лучше самого Рейна. Это Церковь твердила, что демоны – хитрые твари, которые проникают в мысли людей, искажают их. Слова Детей Аша казались вернее: демон – точно отражение в зеркале, увеличивающем в стократ. Он владеет теми же знаниями и эмоциями, но думает быстрее, а чувствует тоньше. Демон понимает то, что человек еще не успел понять, улавливает зарождающиеся эмоции.

– Я знаю, что ты делаешь ошибку, – пробурчал Аст, ероша волосы.

– Если так, то ошибку делаем мы, – поправил Рейн.

Аст сунул руки в карманы, хмуро посмотрел, парень ответил таким же хмурым взглядом. Он вдруг понял: демон всегда был одет в черное, с самого детства. Что, судьба все-таки существовала и уже давно намекала ему на будущее инквизитора?

– Ты еще можешь отказаться. Этот не тот путь. Если биться головой об стену, ее можно пробить, но также можно заработать сотрясение. Тебя пережуют и выплюнут.

– Я должен попробовать. Что мне терять?

– Совесть? Жизнь? Пропуск в царство Лаара?

– Свой пропуск в рай я обменял на тебя. Это была хорошая сделка, – Рейн вытянул вперед руку для пожатия, как делали дельцы при заключении договора. Он знал, что в ответ его руку никто не пожмет, но все равно держал ладонь. Аст с неохотой кивнул.

– Тогда не спеши и больше думай. Если ты называешь себя псом, то все остальные – волки.

В коридоре послышались шаги, Рейн не стал отвечать демону. Наверняка, родители знали, что привычки он не оставил, но тревожить их лишний раз он не хотел – за старые тревоги сначала расплатиться бы.

Отец зашел на кухню и сел по другую сторону стола. Поглаживая темную бороду, он будто собирался с мыслями, чтобы затем выдать:

– Расскажи о работе. Ты говорил, у вас новый глава отделения?

Все те же холодный взгляд и строгий голос. Что-то не могли изменить никакие годы.

– Да. Энтон из рода Д. Он ходит на задания вместо старших инквизиторов. – Отец подался вперед. – Ему понравилась моя работа, он хочет, чтобы я сопровождал его на приеме Нола Я-Эльмона.

Родитель замер, затем так ударил ладонями по столу, что тарелка и чашка дрогнули, хотя лицо его оставалось безразличным.

– Покажи себя, сын.

Рейн посмотрел на отца со смущением. Слова отдавали одобрением и надеждой, а их от него он не слышал уже много лет.

– Главное, держи своего демона в уезде. – Отец грозно сжал кулак. – Каждый человек способен исправиться и заслужить второй шанс, даже ты. Если его дают тебе, не упусти.

«Даже?» Рейн едва не закричал. Что значит даже? Да, за жизнь другого заплатить нельзя, но он и не пытался, свои грехи Рейн знал – он платил за веру в него, за доверие, за шанс поступить иначе. Разве исчезали шрамы от плетей? Разве не чернело на щеке клеймо? Этого, видимо, оказалось недостаточно.

Отец продолжал:

– Твой демон хочет, чтобы ты убивал вновь и вновь, – голос звучал ровно, но пальцы постукивали по столу. – Он будет нашептывать, подначивать, с каждым разом все больше и больше, громче и громче. Ты слаб и уже не раз поддавался ему, но ты больше не можешь позволить себе эту слабость. Мы упали так низко, как никто из нашего рода. Во имя Яра, Рейн, хватит. Покажи, что ты достоин, что бы ни потребовалось.

Аст медленно обошел стол и встал позади отца. Волосы растрепались, он крепко сжимал зубы и скалился, будто зверь.

– Слаб? – закричал он. – А может, наоборот? Достаточно силен, чтобы не слушать это?

– Что бы ни потребовалось? – эхом откликнулся Рейн. – Я стал инквизитором, научился убивать и пытать, но это не назвать достоинством, да?

Слова отца звучали как приговор:

– Ты до сих пор слушаешь его. Видимо, я должен был выбрать другое наказание.

Рейн поднялся, отец встал следом. Взгляд карих глаз сделался тяжелым, хлестким. Казалось, он того и гляди достанет розги и ударит – как раньше, когда маленький Рейн смел сказать слишком много или слишком громко.

– Хватит молчать! – голос Аста звенел, а сам он вытянулся как струна. – Даже с ошибками жизнь остаётся ценной, защищай ее.

– Отец, – Рейн говорил настойчиво и прямо смотрел на отца. – Я знаю, что делаю. Я хочу вернуть все, что было раньше, не меньше твоего. Ты говоришь, что демон будет подталкивать меня на убийства и ложь, но это моя работа. Или ты не знал, чем занимаются практики? Да, я не гожусь на большее, и это моя вина, о ней я не могу забыть, но я вырвусь, обещаю.

Отец покачал головой:

– Не вырвешься. Ты затягиваешь нас все глубже в болото. Даже убийца может быть достойным человеком, если он служит обществу, но тебе плевать, ради чего служить – тебе важны лишь слова демона. Ты заигрался, Рейн. Ты уходишь все дальше к Ашу.

– Он бы поняли нас лучше тебя, – с горечью отозвался Аст.

– Я знаю, что делаю, – повторил Рейн.

– Именем Яра прошу, хватит. Я устал, я больше не могу. Кай связался с Детьми Аша, его убили. Ты хочешь пойти следом? Ну что я сделал не так? Почему вы выросли такими? Я отказался от всего – этого оказалось мало, чтобы изменить тебя, так что еще нужно тебе, Рейн, чтобы перестать слушать демона?

Отец тяжело опустился на стол. Рейн заметил, что седины у него стало больше, потеряла прежнюю горделивость осанка. Все это было из-за него.

Нутром Рейн понимал, но боялся признать, а теперь услышал – в решении отца была не слепая вера, а расчет: понимая свое будущее, ради шанса для сына он согласился отдать все. Тяжесть греха и долгов легла на спину плетьми.

– Ты уже все сделал, теперь мой черед. Я знаю, что делаю. Ты увидишь, – слова прозвучали громко, с вызовом, как клятва.

Рейн ушел в свою комнату – чулан с голыми стенами, без окон. Прижавшись спиной к двери, он сказал Асту:

– Не молчи, я не справлюсь. С тобой я сильнее, чем в одиночку. Плевать, что говорит Церковь. У нас будет своя правда.

Глава 5. Плохие, хорошие, грешные

Все было по-прежнему: дом покрывала красная черепица, во дворе рос огромный дуб, а решетка на балконе комнаты Рейна переплеталась в знакомом узоре. Он вглядывался в родные стены как пьяница в вожделенную бутылку и все не мог уйти. Кому теперь принадлежал дом его детства?

Особняк Нола Я-Эльмона находился на знакомый улице, и, придя сюда, Рейн не мог не остановиться перед старым семейным домом. Воспоминания захватили с новой силой: он снова чувствовал себя мальчишкой, который бежит из школы, с кухни уже доносятся запахи приготовленного обеда, мать в гостиной играет на стареньком пианино, а верная Агна сидит рядом и вяжет.

Бросив последний взгляд, Рейн направился дальше по улице. Дом главы Церкви был похож одним: во дворе тоже рос дуб, но отличалось остальное, и сам он был не просто особняком, а настоящим дворцом в окружении огней.

Разница между Церковью и Инквизицией была видна уже на подступах к нему. По одну сторону встали паромобили – в новенькой технике инквизиторы не отказывали себе никогда, а по другую – запряженные лошадьми кареты. Это церковники держались старых традиций и никак не хотели поменять их на прогресс. Между людьми была такая же разница: заветы велели служителям одеваться скромно, но внешняя простота состояла из дорогих тканей и украшений, инквизиторы же носили одежду точно в соответствии со своими вкусами и представляли довольно пеструю толпу.

Прежде чем оказаться внутри, Рейн прошел ряд недоверчивых взглядов и рук охраны, но такое внимание уделяли всем инквизиторам. Он не был единственным практиком, и, по крайней мере, черная одежде и маска не так бросались в глаза.

Двери комнат стояли нараспашку, и сотни две гостей свободно перемещались между гостиной, танцевальным залом, курительной комнатой и игровой, оранжереей. Рейн остановился в коридоре перед рядом картин в золоченых рамках, давая себе время оценить гостей и наметить путь.

– Тебе нравится живопись? – послышался знакомый голос. Рейн обернулся.

Анрейк тоже был одет в черное, нижнюю часть лица скрывала маска, но даже так чувствовалось, что парень на своем месте. Штаны и рубашка из плотной ткани выглядели элегантно и дорого, но поверх он надел жилет с аккуратной линией вышивки по нижнему краю, что делало образ менее строгим и более подходящим вечеру. Ну да, что такое заплаты Анрейк не знал, как и про то, что дешевая черная ткань постоянно белеет, и ее приходится подкрашивать.

– Нравилась, когда я мог себе это позволить.

Аст оставался строг:

– Хватит смотреть на потертые ботинки, это неважно. И не умаляй свои интересы. Ты украл краски из лавки. Ты все тетради изрисовал. Тебе не просто нравилось.

Рейн раздраженно дернул плечом и сменил тему:

– Давно ты здесь? Видел что-нибудь интересное?

Анрейк пригладил рукой волосы, стянул маску, улыбнулся:

– Я пришел вместе с первыми гостями, – он зашептал. – Мне сложно что-то найти, многие знают меня с детства. Глава Церкви узнал даже с этим на лице, – парень махнул маской. – Они улыбнутся, спросят о здоровье отца и матери, но и рта не раскроют лишний раз.

Рейн мгновенно почувствовал себя охотничьим псом, напавшим на след. Анрейка он принял за конкурента, но тот мог стать его подспорьем.

– Ты многих знаешь? – ноториэс изобразил удивление. – Расскажи о них, пожалуйста.

Т-Энсом медлил, тогда Рейн приспустил маску и улыбнулся. Шагнув к нему, он сделал самый честный из возможных взглядов.

– Я знаю, что кир Д-Арвиль выбрал нескольких практиков и хочет приблизить их к себе. Ты заслуживаешь этого. Я оказался здесь по другой причине. Ноториэса никогда не заметят и не повысят, для меня это вопрос выживания. – Рейн горько усмехнулся. – Мне надо показать, что я тоже чего-то стою. Помоги, пожалуйста.

Его окутала легкая примесь стыда. Говорить так с Анрейком было, что обманывать младшего брата, чтобы выманить у него конфеты. Рейн потер клеймо и повыше натянул маску. Ничего. Быть обманутым – это тоже выбор.

– Идем, – парень махнул рукой.

Они прошли по украшенному цветами и зеленью коридору до гостиной. Из танцевального зала доносилась наигрываемая оркестром веселая мелодия, но расстояние приглушило ее и сделало более спокойной и нежной. Это, пожалуй, была единственная приятная вещь в гостиной. Все остальное так и кричало о роскоши – от дорогой мебели до инкрустированных бриллиантами и золотом часов на каминной полке.

Гости разделились на группы, и отовсюду неслись голоса: они говорили про волнения на западном острове и про смену губернатора на северном, про успешную разведку газового месторождения, про испытания новых моделей паровозов – легко забыть, что это не дельцы и политики, а церковники и инквизиторы.

Анрейк огляделся с видом, словно все это принадлежало ему. От привычной робости осталось немногое – его место, и правда, было среди разодетой знати, а не практиков в черном. Рейн снова потер клеймо. Сложись иначе, он бы получил приглашение по праву, а не оказался на вечере путем интриг и честолюбивых замыслов.

– Смотри, – шепнул Анрейк, подходя ближе. – Это Нол Я-Эльмон, – он указал на статного мужчину с гривой длинных седых волос, который опирался на трость.

Рейн передернул плечами. Глава Церкви. Тот, кто вещал о смирении, а сам тонул в роскоши, интриган, лицемер и лгун.

Аст скрестил руки:

– Должно быть, у него и туалеты из золота. Не забудь проверить. Отцу расскажешь.

Анрейк продолжал:

– Его отец тоже был главой Церкви. Он готовил сына с детства, что бы тот занял его место. Кир Я-Эльмон ежегодно жертвует городу огромные суммы, ты знал это?

– Может, стоило не брать эти суммы и сразу раздавать беднякам? Кто ему назначил такое большое жалование?

Анрейк явно хотел поспорить, но промолчал.

– Кир Я-Эльмон – потомок самого Яра. Говорят, в их роду сохранилась магия.

– Магия превращать деньги горожан в свое золото?

– Рейн! – воскликнул Анрейк. – Не надо верить злым языкам, не узнав всей правды. Недостойный не мог стать главой Церкви. Послушай меня, я ведь хочу помочь тебе!

Рейн едва не заскрипел зубами от этого узколобия и усилием заставил себя сказать:

– Извини. Расскажи мне, пожалуйста.

– Кир Я-Эльмон всегда был добр ко мне. Я с детства знаю его и не раз играл с Эль, его дочерью, – Анрейк указал на группу женщин в дальнем углу гостиной.

А вот это уже интересно. Церковники считали, что женщины более склонны слушать демонов, и оттого ставили их на ступень ниже мужчин. Если подобраться к Эль, раззадорить – могут ли скопившиеся обиды оказаться столь сильны, что она выступит против отца?

– Которая?

– Слева, в золотом.

Рейн хмыкнул. Ну да, как же дочери главы Церкви быть не в золотом.

Анрейк указывал на худенькую девушку в светло-желтом платье, украшенном золотой нитью. Узкие рукава до локтя подчеркивали, какие маленькие и нежные у нее руки – такие никогда не знали труда. Кудрявые каштановые волосы были собраны в высокую прическу, выбившиеся передние пряди придавали девушке озорной вид.

Женщины вокруг нее были гораздо старше, и скучающее лицо Эль указывало на отсутствие интереса к их разговорам. Почему же она стояла не среди ровесников? Они не выдерживали ее капризного характера? Или сторонились из-за отца? Она сама не жаловала их? Правда могла оказаться прозаичнее: например, Эль была компаньонкой какой-нибудь стареющей дамы и сопровождала ее всюду.

– Она очень добрая и смелая. – Анрейк смущенно отвел взгляд. – Однажды в детстве, когда мы играли, я начал тонуть в Эсте, а она спасла меня, – он улыбнулся воспоминаниям.

Звучало приторно, но и это было на руку: вот бы ее доброту да смелость сопровождала дерзость, которая поможет вытащить из нее неприглядную правду об отце.

Анрейк снова указал на группу мужчин рядом с Я-Эльмоном:

– Это Ригард В-Бреймон. Его ты должен знать.

Главу Инквизиции Рейн не раз видел в коридорах Черного дома, но никогда не говорил с ним. Среди дородных церковников сухая, подтянутая фигура В-Бреймона резко выделялась, он казался твердой единицей в окружении мягких нулей. Коротко стриженные темные волосы и бородка придавали сходство с наемником. Среди инквизиторов ходил слушок, что в прошлом Ригард действительно зарабатывал убийствами. Это подходило его истории: он стал самым молодым главой Инквизиции. Однако недооценивать молодость не стоило: шептали, что коварность Ригарда уступает только Ашу, разве что.

– Это Нелан Э-Стерм, – Анрейк указал на невысокого, худощавого мужчину с курчавыми волосами и пышными пшеничными усами. Какая-то неизгладимая печаль чувствовалась в его облике. – Советник кира В-Бреймона. Говорят, он не может простить, что сын из рода В обошел его и возглавил Инквизицию, хотя мне всегда казалось, что это только болтовня, киру Э-Стерму не нужно место.

Главные фигуры на доске были обозначены, и Анрейк перешел к пешкам. Рейн слушал его вполуха, обдумывая еще робкий замысел действовать через Эль. Клеймо ноториэса не позволяло ему стать знатоком женщин, однако что чувствовала богатенькая, но запертая в клетке девочка, он мог представить. Темная сторона мира должна была заинтересовать такую, она полетит на нее, как глупый мотылек на огонь, ей захочется видеть, знать.

– Кир Д-Арвиль! – воскликнул Анрейк и поклонился. Повернувшись, Рейн последовал его примеру.

– Кир Т-Энсом, кир Л-Арджан. – Энтон кивнул им. Блеск в глазах и витающий вокруг аромат виски указывал, что глава отделения появился на вечере не сейчас и проводил время с удовольствием. – Я рад, что вы воспользовались моим приглашением. Надеюсь, я не ошибся, и завтра вы меня порадуете. Жду вас к двенадцати. Если информации не будет, не приходите. – Подмигнув, Энтон вышел из гостиной.

Рейн и Анрейк переглянулись. Оба поняли, что «не приходите» означало прощание.

– Пора работать, – Рейн размял руки.

Первым делом он поднялся по лестнице. Второй этаж встретил тишиной и приятным полумраком. По обе стороны коридора тянулись двери с изящной резьбой и ручками в виде птичьей головы – символа Кирии. «Какая верность», – фыркнул Рейн.

Уверенно, точно так все и должно быть, он дошел до первой двери, дернул ручку. Заперто. Замок был весьма простым, взломать несложно – хватит пары крючков, но это того не стоило и могло разом перечеркнуть все задумки.

– Может, там комната наказаний? – ухмыльнулся Аст.

В народе поговаривали, что у любого церковника в доме есть пустая комната, где он раздевается догола и бьет себя плетью за каждое услышанное от демона слово. Или напоминает о смирении жене, служанкам – тоже плетьми. О том, что церковники наслаждаются болью, а еще больше – видом боли на лицах других, говорили постоянно, но это не мешало горожанам верно служить. Так или иначе, подобной комнаты Рейн не видел ни разу. Хотя отец в ней не нуждался: защитить сыновей от демонов он хотел так сильно, что не боялся отстегать их или ударить, где бы они ни находились.

Все двери оказались заперты, тогда Рейн поднялся на третий этаж. Дорогу преградил страж в алой форме. Он казался совсем тощим, над губой еще пробивался пушок, но если Я-Эльмон доверил ему защиту, значит, было в нем что-то.

– Где здесь отлить? – грубовато спросил Рейн.

– Иди вниз, практик, – рявкнул парень на удивление сильным и звучным голосом.

Ноториэс бросил на темнеющий коридор быстрый взгляд и вернулся на первый этаж. Он прошел сквозную комнату с зажженным камином, перед которым дремала собака. Хотелось сесть у огня, растормошить пса, погладить ему шерсть, почесать пузо. Поставить рядом кресло, в одну руку взять стакан с виски, в другую – книгу. И чтобы все это в своем – своем! – доме под крышей из красной черепицы.

Не успев выйти, Рейн услышал две пары шагов в коридоре.

– …Неспокойно, – донеслось окончание предложения.

Он осторожно выглянул: напротив ряда картин замерли В-Бреймон и Э-Стерм.

Нелан вздохнул:

– Да, но когда в Кирии было спокойно? Только в прошлом году случилось три восстания, и каждое из них оказывалось крупнее предыдущего.

– Мы это обсуждали, – В-Бреймон явно был раздражен. Голос у него оказался суровым, жестким – таким и должен обладать глава Инквизиции. – Надо правильно решить вопрос с королем, и все стихнет. Смотри за собравшимися, один из них… Ты сам знаешь.

Голоса затихали. Рейн вынырнул из-за поворота и прошел мимо В-Бреймона и Э-Стерма, поклонившись им. Он уже сделал шаг в сторону, как в коридор кубарем влетело два сцепившихся парня. Один был в форме послушника, телосложение второго выдавало в нем инквизитора.

Они поднялись, инквизитор схватил церковника за грудки и с такой силой приложил к стене, что зашатались картины. Рейн подскочил к инквизитору, хлопнул его по ушам, и парень осел, схватившись за голову. Дотянувшись до замершего служителя, практик сжал пальцами тонкую жилку на шее. Раз, два, три. Церковник сполз по стене.

Драка между представителями двух фракций могла стоить скандала, и тело решило действовать быстрее, чем мысли поспели за ним. Рейн не сразу понял, что поднял руку на старшего по должности, и это могло стоить жалования или даже места. Повернувшись к главе Инквизиции и его помощнику, он склонил перед ними голову.

На несколько секунд воцарилась тишина, затем Ригард рассмеялся:

– Из какого ты отделения, парень?

– Из Третьего, – незамедлительно ответил Рейн.

– Давно служишь?

– Четыре года.

В-Бреймон удивился:

– За четыре года практик умирает или поднимается выше. Что с тобой не так?

Рейн стянул маску. Глава и советник переглянулись. В-Бреймон шагнул к ноториэсу:

– Точишь на Церковь зуб, парень?

– Да, – подсказал Аст.

– Скорее, всю челюсть, – Рейн криво усмехнулся. – Меня отправил на перевоспитание собственный отец

– Из рода церковников, но на службе Инквизиции – это интересно, – задумчиво протянул Ригард. – Из какой ты семьи, парень?

Нелан наклонился к главе и шепнул на ухо:

– Он может подойти. – Рейн прочел по губам.

– Я из рода Л.

– Хорошо. Теперь иди.

Голос В-Бреймона прозвучал холодно. Рейн снова поклонился и направился дальше по коридору, будто знал, куда шел. Хотелось переглянуться с Астом, поговорить, но он держал себя в руках, уверенный, что и Ригард, и Нелан смотрят ему вслед.

Рейн вернулся в гостиную. Нол Я-Эльмон сидел в окружении церковников подобно царю, слушал, как они что-то яростно нашептывали ему, лениво кивал. Темные ткани, строгие линии, прямые силуэты – их одежда была простой и скромной, как полагалось, но от взгляда не укрылись ни массивные перстни с камнями, ни цепи из золота и серебра, поблескивающие за воротом рубашек.

Рейн посмотрел на Аста. И это еще кто здесь слушал своего демона! Да они бы и дня не прожили в той скромности, которую проповедовали, роскошь для них стала необходимее воздуха.

Увидев, что дочери Нола нет, Рейн вышел.

– Не надо, – предостерег Аст. – Это того не стоит.

Дети Аша твердили, что демон становится тем, кто необходим: голосом сердца или разума, двигателем, опорой. Если Аст решил примерить на себя роль совести, сейчас это было некстати. Рейн дернул плечом, будто мог отогнать демона, и прошел открытые комнаты. Дочь Я-Эльмона нашлась в саду.

Там Рейн приспустил маску и сделал глубокий вдох. Пахло влажной землей и сладкими цветами, и после сотен ароматов разных парфюмов, перебиваемых вином, шампанским и табаком, казалось, нет ничего свежее их. Сад потихоньку укрывали сумерки, воздух уже холодил кожу. Небо заволокли грозовые облака, и только на горизонте алела нить. Ни приближение ночи, ни предвестье дождя не пугали гуляющие по саду пары и разгоряченную после танцев молодежь.

То ли Эль получила свободу, то ли ее позвали, но она, наконец, присоединилась к ровесникам, хотя интереса к их разговорам на ее лице по-прежнему не было.

Пробравшись по краю сада, Рейн затерялся среди деревьев и разглядел сидящую в беседке компанию. Включая Эль, пятеро были церковниками, двое – инквизиторами. Формы они не надели, но рукава пиджаков украшал символ организации: сокол, сжимающий в когтях змею – хороший ход, чтобы притвориться на вечере гуляками и в то же время показать вышестоящим, что о работе они не забывают.

– Кто бы говорил! – воскликнул рыжеволосый инквизитор. – Кажется, Яр не одобряет ни этого, – послышался звон бутылок, – ни этого. – Одна из девушек игриво хихикнула.

– А ты что, стал знатоком заветов?

– Хватит, от ваших споров сбежать хочется, – в тоне слышался и каприз, и скука одновременно. Выглянув, Рейн увидел, что говорит Эль.

– Ой, а ты что же, опять продолжить свою песню, что мы все одинаковые? – ей ответил женский голос, который картавил.

Рейн сделал для себя первую отметку: между Эль и ровесниками-церковниками действительно не сложилось дружбы. Если она не поддерживала давние споры с инквизиторами, это было, по крайней мере, интересно. И на руку ему – может быть, если поддержать ее или, наоборот, поспорить, чтобы она начала доказывать…

– Конечно, – девушка ответила с легким смешком. – Все мы одинаково… – Она замолчала. Хорошие, плохие, грешные – одинаково что?

– Как это одинаковые? – рассмеялся рыжий инквизитор. – Мы все разные, и в этом наша сила. Инквизиторов называют жесточайшими из ублюдков. Торговцев – жадными обманщиками. Ученых – бессердечными тварями. Судей – продажными шлюхами. Гвардейцев – пьяницами и развратниками. Церковников – лицемерами и тиранами. Вон же сколько различий!

– Заткнись, Миран, – подал голос служитель в строгой черно-белой форме. – Это не смешно.

Звякнули бутылки. Картавая опять подала голос.

– Ты что, считаешь отца лицемером и тираном? Не будешь спорить?

Видимо, пререкания между ней и Эль были делом привычным. Рейн вспомнил Дерита, и это, отозвавшись глухой болью в кулаках, потянул за собой цепочку воспоминаний: упавший Оксандр, мальчик на коленях перед Черным домом, плети и боль, одиночество…

– Спорить – от демона, – голос дочери Нола не подразумевал сомнений, но практик уже был готов поставить, что это только отговорка.

– Именем Яра прошу, хватит! – воскликнула третья девушка. – Хотя бы сейчас не спорьте. И нам лучше пойти в зал. Становится холодно.

– Тогда скажи это прямо: ты считаешь инквизиторов и церковников равными друг другу? – Униматься картавая не хотела, и воспоминания о детстве стали еще сильнее.

– Мы все равны. Но кого-то считают равнее других, это верно.

Второй церковник, который все время сидел со скрещенными руками и постным лицом, хмыкнул:

– Что, и практики?

Рыжий инквизитор засмеялся:

– Так бы даже я не сказал.

Кулаки зачесались. Аст бросил на Рейна предостерегающий взгляд, но тот не собирался покидать укрытия: по-настоящему его сейчас волновали слова только одного человека.

– А они относятся к инквизиции? Отец говорил, что это наемники, которые выполняют грязные поручения.

Церковник в форме поправил Эль с видом знатока:

– Относятся. Их действительно набирают для грязных поручений, но они приносят присягу. Я видел статистику: семьдесят процентов умирают во время выполнения заданий. Но выжившие могут стать старшими инквизиторами.

– Миран, а ты ведь тоже из практиков, верно? – ехидным тоном постнолицый вторил картавой.

Стало мерзко от всего этого. Да, неприязнь друг к другу была воспитана в них с детства, но вот что, неужели им становилось легче от мелких склок?

– Змеям надо выпускать яд, иначе они отравятся сами, – сказал Аст, взирая на компанию с видом неумолимого судьи.

– Нет, – отрезал Миран, рыжий инквизитор.

– Эль, – картавая не сдавалась, – значит, ты можешь поговорить с практиком?

– Что? – удивилась девушка.

– Твои слова, что все мы равны. Ты говоришь с нами – поговори и с практиком. Или кто-то для тебя равнее?

Эль повернулась так, что ее лицо перестало быть видным, а видеть его хотелось: Рейн так и представлял, как она растерянно хлопает глазенками и не знает, что ответить. Девушка, наконец, выдавила, но уже без всякой уверенности:

– Хорошо, я поговорю.

– Пригласи на прогулку, – картавая рассмеялась.

– Хорошо, – Эль вернула в голос решительность, приосанилась – ну точно нахохлившийся воробей.

Церковник в форме строго начал:

– Эль, твой отец не одобрит. Не надо таких глупых споров. Это… – он замолчал, едва картавая посмотрела на него, поджав губы, и продолжил совсем уж робко: – Это опасно. Инквизиторы приводят их, чтобы подразнить нас. Все практики со дна, они могут… Опорочить девушку.

Рейн поднял средний палец. И плевать, что не видят. Услышанное подтверждало единственную мысль, которая крепла год от году: лучше одному, чем с такими.

Эль ответила тоном, не терпящим возражения.

– Если вы не верите, что я действительно так думаю, я докажу. – Повернувшись к картавой, она упрямо задрала подбородок. – Я поговорю и приглашу. Что-нибудь еще?

Та покачала головой. Эль попятилась, затем направилась к дому, странно держась боком.

– Вот дура, – бросила картавая.

Поправив маску, Рейн кинулся в особняк Я-Эльмона. Он должен стать первым практиком на пути спорщицы.

– А ты умеешь разговаривать с такими девушками? – Аст добродушно рассмеялся над ним.

Эль осмотрелась в гостиной: сплошь главы Инквизиции и Церкви – и направилась в танцевальный зал, практик скользнул за ней следом.

Только отзвучал мотив, и пары разбрелись по сторонам. Рейн проследил за взглядом Эль и увидел Анрейка, который проводил свою партнершу до скамьи для отдыха и, галантно поклонившись, оставил ее. Парень говорил, что они знакомы с детства. Нет уж, такого шанса ему не достанется.

Едва Эль шагнула вперед, Рейн скользнул между парами и подскочил к девушке.

– Ой! – воскликнула она, отшатнувшись от него.

– Кира, извините мою неловкость, – ноториэс поклонился.

– Каков угодник! – Аст снова рассмеялся, Рейн дернул плечом. Он знал, что этот смех от смущения, которое чувствовал он сам.

– Что вы, это я торопилась и разучилась смотреть по сторонам. – Эль очаровательно улыбнулась.

Рейн заметил, что ее волосы отдают в рыжину, а вокруг зрачков мелькают золотые искры. Она была красивой и ухоженной, как полагалось дочери главы церкви, но от Нола Я-Эльмона в ней не было ничего, не походила она и на мать, портрет которой Рейн приметил в гостиной.

– Куда вы торопились, кира? Могу я проводить вас? – он галантно подал руку.

Эль потянулась в ответ, но пальцы у нее дрожали. Попалась, птичка. Рейн сжал мягкую ладошку и почувствовал отвращение. На словах каждый говорил о равенстве. Могла ли она заговорить с ним без всякого спора? Едва ли.

Девушка посмотрела куда-то за спину Рейна. Он обернулся. В зале появились картавая и постнолицый. Практик повторил:

– Могу я проводить вас?

– Здесь так душно, проводите меня до сада, кир, пожалуйста.

Они миновали гостиную, вышли. Эль странно держалась и все время поворачивалась боком. На улице Рейн поклонился еще раз:

– Я оставлю вас, кира. Хорошего вечера.

– Подождите, кир! – взмолилась Эль, протянула руку и тут же отдернула ее.

Рейн улыбнулся, словно сытый кот. Люди всегда делали шаг навстречу, стоило самому отступить. Аст вздохнул и медленно провел рукой по волосам.

– Осторожнее. Ты совсем не знаешь ее.

Рейн скосил глаза на демона. А что тут знать? Отец явно воспитывал Эль в строгости. Она пыталась следовать заветам Церкви, может быть, даже всерьез верила некоторым из них, но что-то – вернее кто-то, демоненок рядом, все-таки подталкивал ее думать своей головой хоть иногда. Хотя получалось это еще по-детски.

Клетку для такой построить несложно. Чуть-чуть благородства – пусть увидит, что практики на самом деле не те, какими их представляют. Чуть-чуть правды, надавить на жалость – все девчонки любят жалеть. Добавить каплю ярости и злобы – каждая втайне мечтает наставить на путь света. И показать свободу, конечно – это привяжет ее сильнее всех заветов Церкви. Тогда она расскажет все, что знает об отце и его приспешниках.

– Может быть, вы хотите потанцевать, кира? Давайте вернемся?

Эль с тоской посмотрела на дом.

– Я не могу.

– Почему же?

Девушка помедлила с ответом:

– Я задела свечу, и у меня на подоле дыра. Я не могу переодеться, у меня больше нет подходящих платьев.

Девушка повернулась, и Рейн увидел прожженную дыру на подоле. Так вот почему она так двигалась! Значит, у дочери главы Церкви было всего одно парадное платье? Вот же жадный старик!

– Я думаю, это поправимо. В саду никого не осталось. Подарите мне танец? – ноториэс поклонился, протягивая руку.

– Идиот, ты не танцевал уже восемь лет! – воскликнул Аст. Рейн старательно прятал смущение. В школе ежегодно устраивали бал, он знал несколько танцев, но школьные времена закончились давно, а мода с тех пор изменилась.

Смеясь, Эль вложила свои ладони в его. Она шагнула навстречу, и Рейн почувствовал запах сладостей: выпечки, корицы, карамели. Практик не сдержал улыбки: в детстве дома по праздникам пахло так же.

Музыка доносилась едва-едва, но это не мешало им. Девушка легко подпрыгнула, тряхнула головой и закружилась в быстром танце. Рейн едва поспевал, он наступил ей на ногу, неловко ударил локтем. Эль, улыбаясь, понеслась по саду в одну сторону, затем в другую. Они бегали и прыгали как дети, едва слушая музыку, смеясь и крепко держась за руки.

С тяжелым дыханием Рейн и Эль опустились на скамейку. Совсем стемнело. Ветер пронес грозовые облака, на небе появились тонкий полумесяц и россыпь звезд. Они казались такими близкими – руки протяни, хватай. Рейн широко улыбнулся и посмотрел в глаза Эль.

– Так, – сурово произнес Аст. – Держись, парень, не тем ты местом думаешь.

– Кира, как я могу вас называть?

– Эль, Эль Я-Нол.

Практик приподнял брови, изображая удивление, и ответил:

– Меня зовут Рейн Л-Арджан.

– О, Рейн, ты из благородного рода! – вздохнув с явным облегчением, Эль быстро опомнилась: – Кир Л-Арджан, я рада знакомству с вами, но простите меня, я ничего не слышала о вашем роде. Он давно служит Инквизиции? Как вы оказались среди практиков?

– Кира Я-Нол, давайте будем обращаться друг к другу по-дружески, – Рейн легко сжал руку Эль и тут же выпустил.

– Да, Рейн.

– Мой род всегда служил Церкви.

Девушка уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но он опередил ее:

– Эль, в честь чего твой отец устроил прием? – он спрашивал будто бы в шутку. – Меня пригласил глава моего отделения, но забыл назвать причину, по которой здесь собралось столько церковников и инквизиторов.

Эль пожала плечами и ответила свободно, без всех своих манерных слов:

– Отец часто устраивает приемы. Он говорит, настоящая политика в Кирии ведется не в зале Совета, а за званым ужином. Глава торговой гильдий посещает нас каждую неделю, они старые друзья с отцом, а вот инквизиторов мы видим редко.

Рейн сделал себе первую отметку: слова Эль ставили под сомнение силу союза Церкви и Инквизиции.

– Представляю, какую оскомину набили их разговоры, – Рейн лукаво улыбнулся.

– Это точно! Тяжело, когда можно слушать но, не говорить.

– А если бы могла, что бы ты сказала?

Эль пожала плечами:

– Мне интересна работа ученых, я бы хотела расспросить, над чем сейчас работает гильдия. В университеты стали принимать девушек, я хотела бы поступить, но отец запрещает.

Вот уж важные сведения! Практик изобразил сочувственный вздох:

– Это несправедливо. Каждый имеет право на выбор. – Рейн сделал паузу. – Посмотрел бы я на эту встречу: должно быть, кир Я-Эльмон только и знает, чтобы отчитывать торговцев за отхождение от заповедей.

– На это бы и я посмотрела! Но ничего, кроме других членов совета и вездесущих Детей Аша, они обсуждать не имеют.

– Эль, может быть, я хоть раз освобожу тебя от этого? Могу я пригласить тебя в театр?

Сдерживать нетерпение стоило труда. Если узнать дату встречи заранее, Д-Арвиль успеет подкупить слуг или внедрить своего человека. Доказательство, что Церковь готовит новый союз, многого стоило.

– Глава торговой гильдии придет со своей семьей, я должна быть рядом, но я с удовольствием приму твое приглашение на другой день.

– Когда же мне не стоит тебя ждать? – Рейн снова улыбнулся.

– В следующий четверг у нас состоится ужин. Мы можем увидеться в пятницу.

Аст победно рассмеялся, и Рейну хотелось смеяться вместе с ним. Ха, у Анрейка явно меньше шансов! Еще бы найти слова, чтобы вынудить Эль слушать внимательнее, передать суть разговора…

– Рейн, я хочу увидеть твое лицо, – внезапно сказала она. В голосе слышался каприз.

– Практики не снимают черное и не снимают маску, – ответил Рейн, уже не чувствуя привычной твердости.

– Не снимают во время, работы, я знаю, но разве ты на работе сейчас?

Девушка придвинулась настолько близко, что Рейн почувствовал ее дыхание. Она подняла руки, осторожно потянула за веревки на затылке.

– Ой, и кто же кого садит в клетку? – спросил Аст так громко, так отчетливо, что казалось, его могли услышать все, а не только Рейн.

Маска упала на скамейку, Эль уставилась на клеймо. Рейн все ждал: ну вот сейчас она отшатнется, крикнет что-нибудь, а может, сдавленно охнет или округлит глаза от ужаса. Ну, где же хоть что-нибудь?

– Так вот почему… – начала она и не закончила.

Рейн не сдержал ухмылки. Так вот почему он попал в Инквизицию? Стал практиком?

– Да, я ноториэс. И что?

Эль вздрогнула, но не отвела взгляда.

– Ничего. Как это случилось?

Рейн на секунду опешил. Ну да, ничего… Она же не могла забыть, как становятся ноториэсами?

– Я убил другого ученика. Взял его за волосы и ударил виском об стол. Знаешь ли, это самый простой способ убить человека, если нет оружия. Мне было тринадцать.

Эль обхватила себя руками.

– Как ты пережил воспитание? Ты перестал слушать своего демона? Извини, что спрашиваю. О… – Эль сбилась: – О таких, как ты, говорят разное.

Рейн пренебрежительно улыбнулся.

– Я исправился тогда, да. Голод, порка и регулярные проповеди легко сломают тринадцатилетнего мальчишку. Я был готов отказаться от чего угодно, лишь бы съесть кусок свежего хлеба и перестать чувствовать боль. Когда я вышел из Черного дома, я знал, что заслужил все, что со мной сделали. Скромно держался в стороне, говорил, только когда ко мне обращались, покорно выполнял все, что велели старшие. Но кому это было нужно? Как бы я ни старался, вслед всегда неслось злое «ноториэс». И я сломался еще раз. Тот я, каким меня пытались сделать – все, что успело сформироваться. Ноториэс? Хорошо. Если я не могу стать своим, нет смысла надевать маску этой лживой добродетели. Остается быть собой, уж как умею, и, может, кто-нибудь примет меня таким.

Рейн опустил взгляд, но в груди разливалось приятное тепло. Всего в ответе было в меру: надлома и боли, сомнений, одиночества, надежды. Слышал бы это Энтон – сразу бы повысил жалование!

– Но это же правда без капли преувеличения, – заметил Аст с долей тоски.

Эль взяла паузу. Она тоже опустила взгляд:

– Как же ты оказался в Инквизиции?

– А разве у меня был большой выбор? Я думал, это поможет мне исправиться в глазах других – как же, я служу правому делу, убиваю врагов веры и государства. Не помогло.

После еще одной паузы Эль заговорила тише прежнего:

– Я сама ноториэс в каком-то роде. Каждый боялся, что, если я обижусь, отец натравит инквизиторов. Мне поддавались в играх. Уступали все самое лучшее. Ставили хорошие оценки, даже если я не сдавала работу. А когда поняли, что я ничего не скажу отцу, сделали пустым местом, будто отыгрывались за то услужение, которое должны оказывать ему.

– А твои друзья? – осторожно спросил Рейн. – Я видел, что ты сидела не одна.

– Им нужен мой отец, а не я.

«Это спор», – напомнил себе Рейн. Она сама поспорила на практика, жалость не к месту.

– Только сейчас я нашла друга под стать мне. – Эль смущенно отвела взгляд. – Рейн, погуляем завтра в парке?

– Да, кира. – Практик с улыбкой склонил голову, затем завязал маску и протянул девушке руку, приглашая вернуться в дом. Выгода была для обоих, хотя хитрый прищур Астра намекал на что-то другое.

Глава 6. Вопрос выживания

Ледяной ветер пытался стереть с лица улыбку, но получалось у него плохо. Предвкушая разговор с Д-Арвилем, Рейн мчался по улицам города и впервые, пожалуй, двери Черного дома не страшили.

– Рано радуешься, – ворчал Аст. – Ты не знаешь, что добыл Анрейк. Могли быть и другие, к тому же.

Рейн пожал плечами:

– Даже если так, это ненадолго. У меня появился хороший информатор.

Аст фыркнул в ответ, но промолчал.

Перепрыгивая через две ступени, Рейн поднялся на третий этаж. Он постучал в нужную дверь, вошел. Секретарь Энтона встретил недовольным взглядом и поджатыми губами, словно это его покой потревожили и оторвали от жизненно важных дел.

– Практик, по какому поводу ты здесь?

«Надрать тебе задницу», – оставив это при себе, Рейн ответил:

– Моя фамилия – Л-Арджан. Кир Д-Арвиль меня ожидает.

– Кир Д-Арвиль примет тебя в своем кабинете.

Рейн удивленно поднял брови. Существовало негласное правило: сторожевым псам в хозяйских покоях не место. Практиков главы отделения принимали редко, а уж в кабинете, а не приемной – и подавно. Хотя когда Энтон вел себя, как остальные?

Кабинет Д-Арвиля напоминал кабак или игорный дом. Комнату тускло освещали газовые рожки, и густой сигарный дым только усиливал полумрак. Стены были обшиты панелями из темного дуба, диван и два кресла – в зеленом бархате. Энтон вальяжно развалился за столом и курил. Напротив, на самом краю кресла, сидел Анрейк и беспокойно ерзал.

– Кир Л-Арджан, – улыбнулся глава и, словно опытный кабатчик, метнул стакан через стол. Прыгнув вперед, Рейн поймал его на самом краю.

– Кир Д-Арвиль, кир Т-Энсом. – Он быстро поклонился и сел, стянул маску, принюхался. Виски с ярким ароматом дуба – явно не из дешевых. Рейн сделал глоток: не слишком большой, чтобы сохранить ясность ума, но и не слишком маленький, чтобы показать Энтону, что ценит его расположение.

– Будьте как дома.

Рейн поставил стакан на стол, достал пачку сигарет. Он почувствовал тяжелый взгляд Энтона, но все равно зажег сигарету и с удовольствием затянулся. «Право быть ноториэсом», – так сказал Д-Арвиль, и это стоило использовать. Из-за него он оказался здесь, и оно же могло помочь вернуть все.

Энтон рассмеялся:

– Вот поэтому мне нравятся практики! Вы не прячетесь по углам и не таите своих грешков. Любая честность лучше лицемерия, и я ценю это. Ну а ты, Анрейк?

– Что я? – парень смутился.

– Что ты делаешь, когда чужие не видят?

Анрейк пялился на Энтона как глупый ученик на учителя, задавшего слишком сложный вопрос.

– Мальчики, – с нажимом произнес Д-Арвиль, откладывая сигару. – Я хочу одного – честности. Я готов щедро платить взамен на работу, но ни о какой работе и оплате не пойдет и речи, пока я не увижу, что могу доверять вам. Для этого я должен знать о вас все. Я не буду давать оценок – оставим это на суд Лаара, мне нужны только факты. Итак, Анрейк, я спросил тебя, в чем грешен ты?

Рейн и Аст мельком переглянулись. Казалось бы, вопрос плевый, но он был лишь первым, и Рейн уже предвидел ту глубину, которую захочет открыть Энтон, прежде чем сможет довериться. Каждая тайна становилась оружием против несшего ее, но такова была цена за возможность получить особое задание. Рискованно. Но справедливо.

– Кир Д-Арвиль, – Анрейк уважительно склонил голову. – Я хочу продвигаться вперед и готов служить. Я обещаю быть честным с вами, однако я не знаю, что ответить.

– Так признайся. Вот моя правда: на севере у меня есть жена и дочь, но я давно оставил их. Едва речь заходит про чувства, я становлюсь трусом. Правду Рейна ты видишь тоже: и я не про курение – он отгрызет руку любому, кто посмеет преградить ему путь к цели. Он еще не отрастил клыки, но я уже вижу их зачатки и заранее прячу руки. Ну а ты? В чем твоя правда?

Рейн на несколько секунд прикрыл глаза, вздохнул. Сказано было верно: он сам называл себя псом, бегущим за тем, кто кормит – слова вдруг резанули грудь и неприятным холодом отозвались внутри. Хотелось быть другим.

– Кир Д-Арвиль, я правда хочу служить, поверьте! Это мой долг, все мои предки служили в Инквизиции, и я на многое пойду, чтобы не посрамить честь семьи.

Энтон выбил пальцами невеселую мелодию.

– На многое пойдешь, но идти не хочешь, так?

Анрейк не ответил. Тишину нарушало только громкие выдохи Энтона, когда он выпускал сигарный дым.

– Вы мне нравитесь, – выдал глава. – Я хочу, чтобы вы остались рядом. Один – упрямый и благородный. Второй – хитрый и изворотливый. То, что нужно. Возможно, один из вас даже станет частью чего-то большего.

Последние слова перекликались с услышанным от В-Бреймона и Э-Стерма «Он может подойти». Что замышлялось в Инквизиции?

Наклонившись, Энтон открыл выдвижной шкаф в столе и достал пачку денег. На вид – тысяч десять киринов. Столько практик получал за три месяца работы. Рейн едва не задрожал от волнения.

– Мальчики, я готов платить за вашу работу. Я дал вам личное задание, – Энтон выделил последние два слова голосом. – Поэтому и плата за него не входит в основное жалование. Что вы принесли мне?

Рейн посмотрел на Анрейка, уступая ему первое слово, затем снова на пачку киринов. Он должен забрать деньги. Это переезд из дома с крысами. Новые ботинки и плащ на зиму. Завтрак, обед, ужин – без замены мяса горохом и без добавления крахмала в похлебку для густоты. Мать заслужила отдых на южном острове, Агна – лекарства. Забрать деньги, и что бы для этого ни пришлось сказать!

Кашлянув, Анрейк осторожно начал:

– Весь Лиц слышал о доброте кира Я-Эльмона. Он жертвует городу крупные суммы на протяжении пятнадцати лет. В этом году пожертвование еще не поступило. Кир Я-Эльмон хотел передать триста тысяч киринов на развитие Лицийского университета. Его ректора зовут Грин И-Грис.

– Речь о взятке? – Энтон нетерпеливо взмахнул рукой. – Ближе к делу, Анрейк!

– У Грина И-Гриса не было отца, его воспитывал дядя по матери, Амодей С-Дар. Он был вместе с другими Детьми Аша, взятыми на Паровой.

Энтон позволил себе довольную улыбку, но еще совсем скромную, как аванс. Анрейк сделал быстрый глоток из стакана с виски, закашлялся и не сразу смог продолжить.

– В прошлом году кир Я-Эльмон передал четыреста тысяч в больницу имени Орина, – парень сжал кончики пальцев и приложил ко лбу, как было положено делать при упоминании Яра или его соратников. – В начале этого года троих врачей заподозрили в запретных экспериментах над телом и демоном.

Рейн напрягся. Хорошая информация, это верно. Но она не доказывала ничего напрямую. А он знал, когда состоится встреча главы Церкви с торговой и ученой гильдиями.

– В позапрошлом году, – продолжал Анрейк, – кир Я-Эльмон пожертвовал еще четыреста тысяч на восстановление замка, построенного Яром и соратниками после прибытия на Кирийские острова. Незадолго до этого в руинах нашли дневник Яра, который позднее выкрали. Второе отделение подозревает Детей Аша.

Анрейк сделал паузу и продолжил:

– Утром я ходил в королевский архив, а затем – в наш. Я составил список пожертвований кира Я-Эльмона за пятнадцать лет, и все места, куда он передавал деньги, так или иначе были связаны с Детьми Аша.

Энтон задумался. Рейн снова закурил и переглянулся с Анрейком. А парень-то втянулся в игру. За наивной улыбкой прятался тот еще хитрец – или таким его сделает пара лет службы, почва-то благодатная.

– Анрейк, ты спал сегодня? – спросил глава отделения.

Парень покачал головой. Энтон улыбнулся почти что отеческой улыбкой:

– Это отличная работа. Отдохни, затем узнай, собирается ли Я-Эльмон жертвовать деньги университету, если нет, то куда?

Потирая клеймо, Рейн посмотрел на пачку киринов на столе, затем уставился на Анрейка. «Тебе не достанется награда. Для тебя это не вопрос выживания».

– Чем вы меня удивите, кир Л-Арджан?

– Кир Я-Эльмон очень дружен с главой торговой гильдии, они регулярно встречаются за семейными ужинами.

– И что? – прервал Энтон. – А я каждую пятницу ночую у киры Ф-Дювель, которая постоянно говорит, как презирает инквизиторов. Мы все связаны, Рейн. Мы не можем напрямую говорить тем, кого любим, и тем, кого ненавидим, о своих чувствах. Если один член Совета не пригласит в дом другого, как делал годами, разразится не скандал, а настоящая война.

Анрейк смущенно отводил взгляд, но по прямой спине, по гордо расправленным плечам Рейн понял, что тот уже видит свое продвижение в Инквизиции. Нет. Ноториэс уверенно продолжил:

– Они обсуждают короля и других членов Совета, и по их словам понятно, кто настоящие союзники, – Рейн многозначительно посмотрел на главу. – В четверг у них вновь состоится встреча в доме кира Я-Эльмона.

– Что дальше? – Энтон скрестил руки на груди. – Обсуждать можно многое, а мне нужны действия. Что сделал Я-Эльмон против нас? Против государства? Ты ничего не узнал, Рейн?

Энтон посмотрел на него с отвращением, как хозяин, который увидел, что собака нагадила в гостиной. Он думал: ударить пса или достаточно выгнать его на мороз?

– Они ищут нового ставленника, чтобы возвести на престол. Нынешний король не устраивает даже торговцев, которые дали ему власть.

Энтон пренебрежительно пожал плечами:

– Это не секрет. О том, что король спятил, болтают даже в пабах. Я знаю его, и я скажу, что так и есть. Инквизиция уже готовится к новым выборам. И пусть я не возглавляю ее, свое слово я тоже хочу сказать, даже если оно разойдется со словом Ригарда В-Бреймона. – Энтон вздохнул. – Видишь, Рейн, я сказал правду, и она может стать сильным оружием против меня, но она останется бессильна, если я не сделаю ничего – за замыслы не казнят, только за попытки. Ты хочешь что-то еще добавить?

Глава взял кирины в левую руку – с этой стороны сидел Анрейк.

– Да, я хочу честно сказать, что сейчас узнал немного, – Рейн с вызовом посмотрела на Д-Арвиля, – но я нашел надежный источник. Дочь кира Я-Эльмона присутствует на всех вечерах: старик любит семейные встречи и не боится обсуждать свои планы при ней. Я уже нашел способ разговорить ее. Она будет слушать их разговор в четверг и все передаст мне, не сомневайтесь.

Энтон не сдержал нового вздоха:

– Не стоит верить всему, что болтают девчонки. В твоем возрасте еще не умеют слушать их ушами и делают это другим местом. Ты не дал мне того, что я хотел. В твоих словах что-то есть, не стану спорить, но этого мало. – Энтон долил виски в стакан, покрутил янтарную жидкость по стенкам. – Что мне с вами делать? Должен признать, вы справились лучше других. Задания были разными, но вы уже показали те качества, которые я ценю. Однако я хотел, чтобы они сошлись в одном человеке, а не в двух.

Рейн опять закурил, уже третий раз на час. Легкие саднило, но он затянулся еще раз и еще. Только эта боль останавливала от того, чтобы не раскричаться и не ударить – не важно, Анрейка или Энтона. Он уже видел кирины своими, он распределил их, а они ускользали. Потому что опять не справился. Подвел семью.

Д-Арвиль подался вперед.

– Ладно. Рейн, Анрейк, я хочу, чтобы вы оба стали моими личными практиками. Это не избавляет вас от ежедневной работы, но мои слова теперь должны быть для вас важнее всего: семьи, девиц, личного времени и даже слов главы Инквизиции, – в голосе послышался выразительный нажим.

Что-то новенькое. Прежде личные практики были только у главы Инквизиции. Как это воспримут? Д-Арвиль явно высоко метил, если искал тех, для кого его приказы окажутся важнее приказов В-Бреймона. Если Энтон получит свое, Рейн вернет все, что потерял. Если нет, лишится даже своих крох.

– Терять нечего, – шепнул Аст.

– Это неофициальное назначение, поэтому жалование буду платить вам я лично. Какую награду вы хотите за вчерашний вечер?

Анрейк скромно отвел взгляд.

– Мне нужны деньги, – быстро ответил Рейн. – Я хочу тридцать тысяч киринов.

Аст закашлялся от такой наглости. Практик уверенно продолжил:

– Ноториэсам платят меньше, чем другим практикам. Думаю, я заслужил быть наравне с ними. Кроме того, дочь кира Я-Эльмона не привыкла отказывать себе ни в чем. Чтобы получить ее симпатию, мне понадобятся деньги.

«Одно платье», – вспомнились слова девушки. Если кирины достанутся ему, то он и в чулках с оборками разберется, только бы узнать от Эль правду и получить еще больше.

– Ну а ты чего хочешь, Анрейк?

– Я всего лишь выполняю свою работу.

Д-Арвиль скривился.

– Мне нужна честность, а не слепое потакание навязанным заветам. Больше повторять я этого не стану – усвой мои слова.

– Я хочу повышение! – воскликнул Анрейк.

– Так-то лучше, – Энтон улыбнулся. – Я издам приказ о назначении тебя на должность старшего инквизитора.

Т-Энсом заулыбался во весь рот. Глава достал еще две пачки киринов и все три передал Рейну в руки. Не сдержавшись, тот радостно, как дорогую сердцу игрушку, прижал деньги к груди. Улыбка Энтона стала снисходительной.

– Рейн, это не награда за вчерашний вечер, а кредит для тебя. Принеси что-нибудь полезнее болтовни девчонки. Если нет, тебе придется дорого расплачиваться за эти деньги. Ты меня понял?

Рейн быстро кивнул. Глава смягчил тон:

– Может быть, ты хочешь чего-то еще?

– Если вы не в силах снять запрет Церкви на сведение клейма, с остальным я справлюсь сам. Однако повышение помогло бы мне.

– Я понимаю тебя. Я включу твое имя в приказ о назначении. А теперь идите, мальчики. У вас много работы.

Прижав правую руку к левому плечу, Рейн поклонился и вышел из кабинета. В коридоре Анрейк догнал его:

– Ты был прав. Деньги, которые кир Я-Эльмон жертвует городу, идут не из его кармана и не на хорошие дела.

Рейн с ухмылкой натянул маску.

– Но в другом ты не прав, – парень сделал шаг вперед. – Нельзя использовать людей ради своих целей. Не впутывай Эль.

– Почему нельзя?

Ни на миг не смутившись, Анрейк ответил так же твердо:

– А ты бы хотел, чтобы тебя использовали? Вспомни третий завет Яра: дари миру то, что хочешь получить в ответ, и будь с людьми тем, кого хочешь видеть рядом с собой.

– Нас тоже используют, – Рейн пожал плечами. – Ты же не думаешь, что Д-Арвиль печется о нас? У каждого своя цель, и каждый справляется, как может. Не мешай мне выживать.

– Я не позволю тебе обидеть Эль. Я обязан ей жизнью.

– Я тоже не хочу, чтобы Эль кто-то обижал. Но это делает собственный отец, и я дам ей шанс рассчитаться с ним.

«Даже если она сама не захочет». Практик поправил маску. Он надел ее вовремя – ни к чему Анрейку видеть ухмылки.

– У тебя грязные руки, Рейн!

Ноториэс пожал плечами:

– Как у всех практиков. Не забывай, что был одним из них. Извини, у меня нет на все это времени.

Рейн зашагал по коридору. Послышался вздох Анрейка, затем его шаги, удаляющиеся в другую сторону. Остановившись, практик прислонился спиной к стене и провел рукой по лицу.

Неужели все это правда? Он нащупал пачки киринов, затем поправил плащ, пряча оттопырившиеся карманы.

Уже не практик, а старший инквизитор. Все, что преследовало четыре года подряд, осталось позади. Кроме личных заданий Д-Арвиля. Но это ничего. Будет легче. К черту маску, к черту кинжалы и револьвер на поясе, к черту подвалы Черного дома. К черту! Рейн рассмеялся и потянул удерживающие маску завязку.

На улице по-прежнему задувал холодный ветер, к нему присоединился мелкий противный дождь. «Как в Кирьяне», – с улыбкой подумал Рейн. Он всего раз выбирался за пределы Лица, еще в детстве, с отцом. Тогда они проехали по железной дороге весь центральный остров Рин, затем сел на пароход и поплыли на северный Рьерд. В столице Рьерда, Кирьяне, даже летом шел дождь со снегом и не замолкали ветра.

Теперь, с такой суммой в кармане и новым жалованьем, он сможет поехать куда угодно. Например, уплыть на Лен, южный остров. Его столицу Эрнодамм называли городом развлечений. В Инции было столько воды, что вместо повозок или паромобилей там использовали длинные лодки. А Орно, прозванный городом ста народов, славился своей архитектурой и театрами. Рейн мечтательно улыбнулся.

– Не торопись, – мягко осадил Аст. – Сначала закончим начатое.

– Закончим что? Что мы вообще знаем?

Аст со вздохом начал:

– Вероятно, Я-Эльмон связан с Детьми Аша. Он ищет поддержки у глав Инквизиции и торговой гильдии одновременно. В народе болтают, что король спятил, и Д-Арвиль подтвердил это. В Совете начинается борьба за право возвести своего ставленника на престол. Что если Д-Арвиль сам метит в короли? – Аст тут же покачал головой. – Нет, он знает, что тот пешка. Он хочет подобраться к В-Бреймону, чтобы вместе с ним управлять новым королем. Или даже вместо него. Но у В-Бреймона свои планы, он что-то или кого-то ищет. «Он может подойти». Помнишь эти слова? Стоит быть осторожнее. Мы по-прежнему пытаемся выжить, только уже не среди уличных шавок, а среди опытных охотников.

Рейн с благодарностью посмотрел на демона. Церковь, все же, не могла быть права. Аст никогда не подводил, в отличие от остальных.

– Как ребенок, – фыркнул Аст, быстрым движением взъерошив волосы.

Рейн зашагал вдоль набережной. Надо спрятать деньги дома, а затем спешить к Эль.

Холодный свежий воздух проникал в легкие, и без маски дышалось по-особому легко и свободно. Рейн расслабленно повел плечами, закинул руки за голову и побрел, насвистывая мелодию.

Справа раздался крик боли, смех. Рейн повернулся к кованой ограде. Маленькое серое здание смотрелось уныло и больше напоминало тюрьму – так выглядели все школы для детей не из великих и благородных родов. Во дворе двое мальчишек держали третьего под руки, и еще один что-то выкрикивал ему в лицо и тыкал в объемистый живот, бока. Рейн вспомнил: в другой школе был другой мальчишка, но также страдал.

Подпрыгнув и зацепившись за верхнюю перекладину, Рейн уперся о решетку ногой, подтянулся и перемахнул через ограду. По ту сторону он схватил мальчишку, который бил, за шиворот, встряхнул его, точно нашкодившего щенка, и бросил на землю. Парень, неуклюже вскочив, побежал. Его друзья выпустили избиваемого и помчались следом.

– Что случилось? – Рейн протянул ученику ладонь.

– Спасибо, – буркнул мальчик, но руку принял. – Я бы справился.

– Я знаю. Я тоже всегда справлялся сам, но однажды мне пришлось уступить. Не дай себе уступить им. Что бы ни пришлось сделать.

– Рейн! – одернул Аст. – Не подталкивай его!

Это не было подталкиванием, ведь… Да, наверное. Это он видел выбор: ответить, но стать изгоем, или смолчать, проглотив обиды – должен был существовать третий вариант, и мальчишка мог найти его.

Послышалось злое цоканье каблуков. Дородная женщина директорского вида надвигалась быстро и неотвратимого, и летящие от нее молнии гнева ощущались даже за два десятка метров.

– Не упади, парень, – сказал Рейн вместо прощания и перемахнул через ограду.

Глава 7. Ни слова правды

Когда Рейн вернулся домой, мать позвала его. Вместе с Агной она вязала в гостиной. Окна стояли нараспашку, заставляя ежиться: мама всегда открывала их, чтобы ослабить запах сырости и плесени, только уходить он не хотел.

– Рейн, у меня опять нога разболелась. Сходишь на рынок?

– Конечно. А окна лучше не открывать в такую погоду. – Рейн с хлопком закрыл их. Шум дождя остался снаружи, и в комнате сразу сделалось тише. – Вызови доктора, пожалуйста. Я оплачу визит.

Мать протестующе взмахнула рукой:

– Ну что ты говоришь! Ни у тебя, ни у Арджана нет плащей на зиму, и крыс надо потравить, они из подвала уже и до нашего этажа добрались… – она, задумавшись, перевела взгляд на окно.

– У меня теперь есть деньги. Скажи, чего ты хочешь?

– Откуда? Что ты сделал, Рейн? – Вопрос прозвучал громко и отрывисто и напомнил пощечину. Рейн сжал зубы. Даже для матери его определяло клеймо и только.

– Ничего, – процедил он. – Меня повысили и хорошо заплатили за последние задания.

Мама ахнула. Агна расплылась в улыбке:

– Молодец-мальчик. Старается, работает не покладая рук.

– Я так рада! Я горжусь тобой, Рейн. Но те задания, они… – не закончив, мать только махнула рукой. Продолжать и не стоило – смысл был ясен.

– Чего бы ты хотела? – настойчиво повторил сын.

Мать помедлила с ответом, затем нерешительно улыбнулась:

– Помнишь, в том доме у нас на кухне висели белые занавески? Я так хочу такие же!

Рейн помнил. Однажды ему пришлось взять на себя вину за поджог штор, потому что Кай уже подобрался к верхней границе терпения отца – а младшему брату было-то тогда всего восемь.

– А я хочу пояс, – настойчиво сказала Агна. – Из собачьей шерсти. – Рейн недоуменно уставился на старуху. – Хорошо помогает при больной пояснице!

– Ну к чему это? – мать устало вздохнула. – Тебе нужны новые ботинки, да и штаны бы не помешали – уже все колени белые! Не до хозяйства пока.

– Я все куплю, – прервал ее Рейн и вышел из комнаты, качая головой. Занавески. Когда-то мать мечтала о рубинах, привезенных с островов Южного моря. Жене церковника не полагалось думать об украшениях, но он слышал, как она шептала о своих желаниях подруге. Как же рубины превратились в белые занавески?

Рейн плотно закрыл дверь своей комнаты. Два метра в длину, два в ширину – такой же была его камера в Черном доме.

Он бросил плащ на кровать, затем бережно достал из карманов кирины и с удовольствием пересчитал каждую пачку. Рейн опустился на пол – расстояние между полом и кроватью не превышало ладонь – и сунул две пачки в дальний угол.

Поднявшись, Рейн взялся за осмотр одежды, сваленной на тумбе в кучу.

– Тебе надо быть аккуратнее, – заметил Аст.

Старый черный плащ. Он носил его первые два года в Инквизиции. Агна все обещала его перешить и подлатать, но никак не могла взяться за дело. Черные штаны. Выглядели лучше тех, которые были на нем, но больше подходили для зимней погоды. Рейн вытянул из кучи черную рубашку, черный жилет, затем положил обратно. В них он был на вечере у Я-Эльмона и в них же пойдет в театр. Инквизитор достал черную куртку и накинул на плечи – будет жарковато, зато скроет нашивку Инквизиции на рукаве и потертости на локтях.

– Одежды другого цвета у тебя нет? – хныкнул Аст.

– Закончилась еще в семнадцать, – Рейн ухмыльнулся так же, как демон. – Я куплю рубашку, – решил он. – Белую. И бордовую, – в голосе послышалось озорство.

Он не покупал одежду других цветов уже четыре года. Зачем, если весь мир крутится вокруг работы? Но теперь он вышел за пределы инквизиторских стен, а значит, настала пора примерить что-то новое.

Рейн спрятал под курткой короткий нож – так он чувствовал себя спокойнее, – и вышел из дома. Часы показывали чуть больше четырех. К пяти он должен быть в парке. От Первой до него не меньше сорока минут ходьбы. Рейн сжал часы, задумчиво посмотрел на Аста. А ведь теперь он мог купить билет на трамвай без судорожных подсчетов своей мелочи. Новые возможности опьяняли, и Рейн рассмеялся.

– Не торопись, – предостерег демон.

Рейн кивнул с кислым лицом и провел пальцем по краю пачки. Это занавески, пояс и переезд. Сам дойдет. Полезнее.

Фигурку Эль он заметил еще издалека. Она одиноко стояла у входа в парк и глазела по сторонам. Одетая в голубую юбку, коричневый бархатный жилет и шляпку, Эль выглядела настоящей дочерью великого рода. И не скажешь, что отец жалел для нее лишний кирин.

Кончики губ сами поползли вверх. «Она здесь из-за спора», – напомнил он себе. Пусть наслаждается победой, а ему надо сделать так, чтобы в пятницу дочь главы Церкви пришла вновь и сама захотела рассказать о вечере с главами гильдий.

– Кира Эль, – Рейн положил руку на плечо и поклонился.

– Кир Рейн, – девушка присела, склонив голову. – Сегодня ты без маски, – она улыбнулась.

Рейн потянулся в карман.

– Нет, – оборвал Аст. – Хочешь быть свободным – сначала дай себе свободу сам. Хватит пряток. Пусть смотрят.

«Пусть смотрят», – повторил Рейн. Демон прав. Он уже не практик. И давно заплатил за все. Может, сейчас другие в это не верили, но еще поверят. Нужно только перестать прятаться.

– Да, сегодня так, – Рейн улыбнулся.

– Может быть, погуляем по улицам? Если опять начнется дождь, в парке будет негде укрыться.

Рейн помедлил. Наверное, стоило предложить ей зайти в кофейню или кондитерскую. Так ведь было принято? Эль, видимо, сама понимала незавидное положение практика и не требовала от него ничего. Надо показать, что она ошибается, иначе спор так и останется спором.

– Давай погуляем и обязательно зайдем на кофе, – Рейн все не убирал улыбки с лица, нещадно выжимая из себя все обаяние, на которое только был способен.

Они направились вдоль ограды парка. Это были те редкие вечерние минуты, когда можно дышать свободно: еще не закончили работу офисные клерки и рабочие дневной смены, далеко до начала ночной, не оставили занятий студенты и школьники. Однако до конца оставалось уже меньше часа – стрелки коснутся шести, и потянутся по улицам вереницы прохожих.

Эль прервала молчание:

– Рейн, это ведь неправда, что практики – наемники на службе Инквизиции?

– Нет, – жестко ответил Рейн и сделал глубокий вдох. Это ведь не первый предрассудок по поводу его работы – довольно мирный, к тому же. – Как и другие, мы приносим клятву, прежде чем поступить на службу.

– Клятву?

– В практики берут многих, это верно. Но сначала мы три месяца учимся основам, затем сдаем экзамен, а после даем обещание служить. – Рейн вздохнул, вспомнив слова. Тогда он еще верил, что ему дадут шанс бороться за правое дело, и это искупит его в глазах общества.

– Между пыточными комнатами и камерами… – Рейн глянул на Эль, проверяю ее реакцию. Она широко округлила глаза, но молчала и не подавала виду, что боится или волнуется. – …Есть большой зал. Он освещен слабо, но в центре стоит статуя Яра из белого, почти прозрачного камня, и кажется, что она светится. Во время клятвы практики подходят к Яру, склоняются перед ним и говорят: «Где и кем бы я ни был рожден, я отдаю тебе и государству твоему свое сердце и кровь, и только смерть освободит меня от обещания». Звучит глупо, да?

Тогда Рейн во все глаза смотрел на освещенную фигуру каменного бога и даже чуточку верил, что тот услышит его и даст шанс. Не услышал. Не дал. Теперь он не смотрел на фигуры богов вовсе.

– Нет. Послушники церкви ведь тоже дают клятву. Что значат ваши слова? Ты не можешь уйти из Инквизиции?

– На словах могу, но инквизиторы редко доживают до пенсии, – ответив, Рейн поспешил улыбнуться. – Ты сказала, что хотела бы поступить в университет. На какой факультет? Почему отец запретил тебе?

Эль пожала плечами:

– Разве у нас большой выбор? Девушек принимают только в педагогический университет или на факультет искусств. Знаешь, когда мне было двенадцать, я хотела сбежать с цирком. В четырнадцать – играть в театре, а потом – стать художницей, – Эль мечтательно улыбнулась. – Конечно, я решила поступать на факультет искусств.

– Но отец?..

– Он говорит, это блажь, так демон склоняет к разврату и лености. А сам-то! – воскликнув, она сразу прикусила язык. Рейн понимающе вздохнул, и Эль решилась продолжить: – Отец отправил меня учиться в закрытый пансион на Лене. Я приезжала домой раз в год и так на протяжении шести лет. Мы совсем не понимаем друг друга, мы чужие.

Рейн едва сдержал вздох разочарования. Вчера ее слова отдавали спорами между ними, но и доверием тоже. Если она ничего не знает… Ей придется захотеть узнать.

– В чем он не понимает тебя?

Рейн и Эль перешли дорогу и прошли маленькой тихой улицей. Напротив друг друга стояли две пекарни: о войнах между их сотрудниками ходили легенды. Украшением витрин, улыбками, сладостью ароматов они старались обойти другого, и пахло здесь всегда до безумия сладко: карамелью и корицей, пудрой, свежим хлебом – и вкусно.

– Легче рассказать, в чем он понимает! Мы оба не любим завтракать, вот и все. – Она вздохнула. – А когда отец услышал, что я хочу стать художницей! Сказал, что позорю его и весь наш род.

– Мой отец такой же.

– Церковники! – одновременно воскликнули Рейн и Эль и улыбнулись друг другу.

Они вышли на Светлый проспект – центральный в Лице. Свое название он получил из-за того, что заканчивался двумя башнями, ровно между которыми садилось солнце, окрашивая дорогу в оранжевый. Однако сегодня все вокруг было серым: одинаково унылыми казались и дома, и паромобили, и прохожие – и даже гудение моторов и скрип колес, голоса, топот складывались в похожую заунывную мелодию.

Эль продолжила:

– Что плохого в том, чтобы рисовать? Если я нашла дело, которое делает меня счастливой, как оно может быть от демона? – Она посмотрела на Рейна, ища поддержки. Тот быстро откликнулся:

– Что ты рисуешь?

– Людей. – Эль бойко заговорила: – Они часть природы, и мне нравится показывать это. Ты посмотри! – В глазах загорелся озорной блеск. Она вытянула руки, из рукавов выглянули тонкие запястья. – Вены похожи на речной узор. У нас есть родинки, и они точно созвездия на небе, а шрамы напоминают молнии. Каждый человек удивителен, его тело и желания просто не могут быть от демона.

– А узор на пальцах похож на кольца срубленного дерева, – согласился Рейн. – Я тоже любил рисовать, но все это было слишком давно.

Он почувствовал сожаление. Они похожи: оба оказались чужими, оба не исполнили мечты. Рейн был уверен: дай Эль нужное слово – она заговорит со своим демоном. С Рейном они могли бы стать друзьями. Но ее что-то толкнуло поспорить, а он слишком держался за работу в Инквизиции.

– Что тебе помешало?

Рейн уставился на Эль:

– Ты не видишь, кто я? Ноториэсов берут только в убийцы. Вопрос лишь в том, кого им легче убивать: людей – и стать практиком или наемником, или животных – и идти на скотобойню. Я даже в магазин не могу зайти без косого взгляда. Так что мне помешало? – Рейн сделал паузу. – Я сам, пожалуй. Мои же поступки привели меня в Черный дом.

С минуту они шли молча, затем девушка удивилась:

– Куда это все идут?

Рейн огляделся: Эль, и правда, заметила то, на что не обратил внимания он. На проспекте всегда было людно, но сейчас прохожих стало особенно много, и все они, как единый организм, доходили до середины, затем поворачивали к набережной Эсты.

– Я вспомнила, король Райс должен выступить сегодня. Отец говорил, что вчера состоялись выборы нового великого судьи. Его должны представить народу.

Больше всего хотелось уйти подальше от толпы, но Рейн не позволил себе этого: стоило показать заинтересованность в политике, чтобы узнать мнение Эль – мнение ее отца, вернее.

– Давай послушаем? – предложил он.

Воодушевления на лице Эль не появилось, но она все же кивнула, и вместе со всеми они направились к королевскому дворцу.

Он стоял на набережной Эсты и по праву считался самым большим зданием Лица. Камень со временем не потерял белизны, столь же яркой оставалась красная черепица. На центральном куполе реял флаг Кирии: белоснежная птица на темно-синем поле. По обе стороны от него тянулись бесконечные ряды арок, колонн, башен. Симметричный фасад украшали статуи королей государства: от Яра до Райса – всего двадцать две. На Лиц они взирали с гордостью и даже надменностью, которые никак не вязались с церковными заветами.

Площадь перед дворцом была выложена черно-белыми плитами, цвета переплетались в немыслимом узоре, который мог придумать только пьяница-мастер, разве что. Однако она считалась достопримечательностью города: как же, ведь даже площадь напоминала проклятую историю Яра и Аша.

По другую сторону полукругом, будто обнимая дворец, стоял строгий и величественный Дом Совета, где заседали первые лица государства. Размером он уступал, но золота в нем, поговаривали, больше, чем во всех королевских домах вместе взятых.

Люди указывали пальцем на балкон. Король Райс вышел: Рейн едва разглядел его черты, но длинные светлые волосы и борода были узнаваемы. Позади, сложив руки за спиной, встал мужчина в антрацитовой мантии – это был судейский цвет.

Увидев правителя, задние ряды подались вперед, со всех сторон толкались и тыкались локтями, нестерпимо воняло духами и потом. Эль и Рейн оказались до неприличия близко друг к другу, лицом к лицу, и она отвела взгляд, а он плечом подтолкнул стоящего рядом мужчину. Повернувшись с недовольным выражением, тот увидел метку ноториэса и подался в сторону, освобождая место.

– Жители Лица! – начал король, но сквозь гомон толпы его слова долетели слабым шепотом. – Жители Лица, – повторился Райс. Голос дрожал. Почему он нервничал? Рейн слышал выступления короля: они всегда были громкими, уверенными, а каждое слово звучало гладко.

– Совет издавна стоит на страже покоя Кирии, и сейчас на место одного из стражей пришел другой. Все мы были опечалены смертью Гикарта Ю-Дирта, который занимал должность великого судьи на протяжении четырнадцати лет и учил нас справедливости и честности. Верховные судьи выбрали самого достойного из них…

Рейн вдруг почувствовал, как в руку что-то вкладывают и инстинктивно сжал предмет.

– Привет, ноториэс, – послышался шепот. Он обернулся, но увидел только, как девушка в темном нырнула в толпу. Это была она, та девчонка из Детей Аша. В кулаке остался зажат клочок бумаги. Рейн сунул записку в карман, огляделся, но никто из толпы не привлек его внимания.

Король, сделав паузу, продолжил:

– Совет просил меня назвать имя нового великого судьи, – он заговорил быстро и нервно. – Вернее, велел. – По толпе пронесся ропот. – Больше я не стану. Во главе Кирии опять встал тот, кто не скажет вам ни слова правды!

Сначала верховный судья сделал осторожный шаг к Райсу, затем бросился в темноту зала. Король указал рукой в сторону Дома Совета:

– Они пытаются заставить вас молчать! Они хотят, чтобы вы перестали слушать свой голос и отвернулись от силы, которая есть рядом с каждым. – На балкон выбежала охрана. Райс закричал: – От своего демона!

– Во имя Яра… – шепнула Эль.

Охрана взяла Райса под руки. Он рвался и кричал:

– Яр не убивал Аша! Настоящая история братьев говорит…

И король исчез во тьме зала. Толпа взорвалась криками.

– Король болен, – пронеслось волной от первого ряда до последнего и назад. Лживость этих слов, пожалуй, ощущал каждый, веры им не было, и взбудораженные лицийцы кричали, обращаясь то к опустевшему балкону, то к Совету, требуя ответов. В робкое «Король на стороне Детей Аша» вплеталось решительное «Нас используют!», уставшие люди мигом вспомнили о налогах и гнете, о бесправии, о неравенстве. Каждый оказался пороховой бочкой, а король одним словом одарил всех спичками, люди вспыхнули, и до большого пожара, казалось, остались минуты.

Рейн крепко взял Эль за руку и стал пробиваться к выходу с площади, не отпустил девушку он и после и позволил себе остановиться, только когда вокруг никого не осталось. Инквизитор протянул, задумчиво потирая клеймо:

– Что это было?

Вопрос предназначался Асту и самому себе, но Эль все равно ответила:

– Я слышала, как отец обсуждал, что король Райс стал выступать против Совета, и что из-за его выходок всех слуг пришлось уволить.

Рейн снова потер клеймо. Правитель напрямую обвинял Совет и вторил словам Детей Аша. Мог ли он встать на их сторону? И ради чего отважился на открытый бунт?

– Король что-то говорил слугам? – Рейн вгляделся в лицо Эль. – Что он делал? Что ты знаешь? – Каждый вопрос звучал настойчивее предыдущего.

Девушка воскликнула с неожиданной злостью:

– Ничего я не знаю! Я кое-что слышала, но… Отец никогда не говорит со мной открыто!

Почувствовала давление? Рейн изобразил смущенную и растерянную улыбку, чтобы вернуть расположение Эль:

– Я и сам ничего не знаю. Со всех сторон только слышится: настоящая история братьев, демоны… Я уже запутался.

Эту правду можно было себе позволить. Рейн украдкой посмотрел на Аста, но тот оставался молчалив и холоден. Не одобрял.

– А я хочу знать! – с неожиданным напором воскликнула Эль, и Рейн удивился ее решительности, но понял, что злость предназначалась не ему. – Отец никогда не скажет правды, все, что он говорит мне – больше молиться и трудиться. Это ведь усмиряет демона, а женщины так легко поддаются ему! Я тогда сказала тебе, что слышала, как отец разговаривал с другими членами Совета, но он ничего не говорил при мне. Я знаю только то, что подслушала. А подслушивать я умею. – Эль коварно улыбнулась, снимая с себя образ милой скромницы. – Я знаю, что у отца и всего Совета много тайн. Он не обязан делиться со мной, да, но… У меня нет вообще ничего. Я хочу узнать своего отца. А ведь даже король против него! Поэтому я найду того, кто знает, – она упрямо вздернула подбородок вверх. – Даже если придется отыскать самих Детей Аша.

Рейну хотелось смеяться и кричать. Король Райс дал спичку и Эль, и как же ей хотелось обернуться огнем против собственного отца. Своим молчанием старик сам сделал ее такой.

– Будь осторожнее, – предупредил Аст. – Ты еще увидишь, она тоже умеет кусаться.

Рейн дернул плечом, отмахиваясь от демона.

– Я понимаю тебя. Я сам как пес, который живет чужими командами. Что-то замышляется в Инквизиции против Церкви и, возможно, всего Совета, но что? Мы узнаем правду. Даже если придется… – вместо продолжения он улыбнулся и, решив, что лучше замолчать, чтобы не выдать заинтересованность, сменил тему: – А сейчас, кира Эль, разреши продолжить нашу прогулку. Ты была когда-нибудь на рынке?

– На рынке? – на личике девушки мелькнуло отвращение. – Зачем мне туда? Ты сам ходишь на рынок?

Рейн попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой:

– Да, я туда хожу. Покупаю продукты, а еще торгуюсь с продавцами. Обычно их пугает клеймо ноториэса, и они сбрасывают пару киринов.

– Я… – Эль замолчала. К ним подбежала грязная собака с порванным ухом и ткнулась в колено девушки. Та присела, погладила ее. Пес доверчиво лизнул ладонь.

– Не надо гладить бродячих псов, – заметил Рейн.

– Почему? Ты не любишь собак?

– Ты даешь ему надежду. Он так и будет плестись за тобой и заглядывать в глаза, а ты закроешь дверь перед его носом.

– Надежда лучше пустоты внутри. – Эль поднялась и мягко улыбнулась. – Пойдем. Что тебе нужно?.. – она сделала паузу. – На рынке? – девушка точно пробовала слово на вкус.

– Белые занавески и пояс из собачьей шерсти.

Эль рассмеялась. Рейн добавил:

– И газета, мне нужна газета с объявлениями.

Отец сказал верно: кто падал сам, тот и встанет сам. Вот он уже оперся ладонями об асфальт – скоро и поднимется.

Глава 8. Мы выбираем

Весеннее солнце с каждым днем пекло сильнее, воздух наполнился сладким ароматом цветов, но казалось, вот-вот разразится гроза. Город напоминал огромного зверя, который проснулся, почуял опасность и начал скалиться.

Весь Лиц гудел. Повсюду слышалось: «Совет продался», «Короля сместят», «Близятся выборы». Недовольства зазвучали с новой силой, но они еще настаивались, как хорошее вино, и испить его горожане не решались – гвардейцы в сине-серой форме и полиция в алом не позволяли этого, следя за каждым жестом и словом, а укрытые тенью практики помогали им в этом.

Вызванный Д-Арвилем, Рейн отправился в Черный дом, заранее зная, что слова короля Энтон не оставит без внимания, у него есть собственный план, и он уже готов претворять его в жизнь руками личных практиков.

Перед зданием Инквизиции снова стояла беленая тележка под навесом, а рядом с ней топтался усталый старик в потертой куртке.

– Эй, мальчик, купишь капусту? – он встретил той же фразой. Рейн покачал головой. – А совет послушаешь?

Инквизитор остановился перед ним.

– Когда мне было двадцать, я усвоил вторую истину: в мире, где все уродливы, красота сама становится уродством.

– Спасибо, – бросил Рейн и вошел в двери Черного дома. Эти бы слова – да Совету в уши. Разве не сделал он демонов «уродством»?

В холле было тихо. Слева от входа за угрожающе-массивным столом из черного мрамора заполнял документы старший инквизитор. Перед ним стоял парень лет четырнадцати, по-стариковски согнув спину и крепко обхватив себя руками. Зубы выбивали дробь.

Знал Рейн таких – сам был на их месте. Перевоспитания боялся даже отчаянный смельчак. В народе болтали о чудовищных пытках, и каждый мог рассказать о «знакомом» парнишке или девчонке, который не пережил истязаний, а его искалеченное тело потом нашли в сточной канаве рядом с Черным домом.

Правда заключалась в другом: в плетях, в голоде, в бесконечных проповедях. Ребенок на перевоспитании получал один раз в день – краюшку хлеба, два раза – порцию боли и три – разговор с церковником. Считалось, что вместе это научит смирению и послушанию. Некоторые действительно не выдерживали, и смерть забирала у них и смирение, и вызов.

Спине стало горячо и больно, словно по ней снова прошлись плетью. Рейн повел лопатками, еще раз посмотрел на мальчишку. Остановившись перед ним, он громко сказал:

– Это не твоя смерть. – И старший, и парень странно посмотрели на него, но Рейн уже шел к лестнице.

Так говорил старик из камеры напротив. Он явно держался из последних сил и шептал эти слова подобно заклинанию. Спустя неделю, как Рейн попал на перевоспитание, старик пропал. Видимо, он нашел «свою» смерть, но мальчик тоже стал шептать так снова и снова, до и после каждого удара.

Перед дверью кабинета Энтона расхаживал Анрейк. Парень пришел без маски, в новой одежде. Как и всем старшим, ему выдали рубашку в цвете отделения и с соколом на рукаве. Короткий плащ с вышивкой по краю так и кричал, что быть практиком Анрейк уже не готов – удобства в нем не было, в драке или погоне такой стал бы помехой.

Парень кивнул и попытался улыбнуться, но улыбка вышла неискренней:

– Зачем ты идешь к киру Д-Арвилю?

Рейн настороженно посмотрел на Анрейка и промолчал.

– Ты виделся с Эль, да? Она тебе что-то рассказала?

Рейн продолжал молчать. Скрестив руки, Т-Энсом грозно произнес:

– Если ты не прекратишь это, я расскажу ей, зачем тебе она на самом деле!

– И лишишь Д-Арвиля информации? Не боишься вернуться в практики? Опозорить семью, подвести главу своего отделения?

Анрейк посмотрел с видом побитого пса, но сил на ответ ему все же хватило:

– Честь дороже почестей. Ты из благородного рода, ты не мог забыть, что… – Рейн уже вошел в кабинет и закрыл перед его носом дверь. Честь дороже почестей, но выживание дороже чести. Не все могут себе это позволить.

Место секретаря пустовало, но дверь в кабинет казалась открыта.

– Входи, – сказал Энтон. – Садись. Подожди немного.

Глава отделения разглядывал карту Лица и его окрестностей и водил кончиком карандаша по улицам. На ней было несколько жирных точек, по одной в каждом районе города: в богатом Ре-Эсте, тянущемся вдоль берегов реки, в старинном Прине – центре Лица, в сером Томе, полном торговцев и дельцов, в веселом Рин-Рине с его игорными домами и борделями и даже в бедной грязной Таре, прозванной Канавой.

– Не тянись так, Рейн, шею свернешь, – усмехнулся Энтон, убирая карту.

– Покупаете новый дом?

– Ищу вам место для работы. Такое, где можно держать парочку плохих людей, где не страшно переночевать и откуда легко убежать.

Рейн выпрямился. Еще один шанс для него! Надо найти подходящее место, и Энтон не поскупится на награду.

– Анрейку понравится работа в таком месте? – фыркнул Рейн.

Энтон закатил глаза:

– Не меряй вас одной шкалой. Его я отправлю туда, куда ты не заслужил входа, это будет твоим дворцом.

– Это куда?

– В мир благородства и богатства, – Энтон подмигнул. – В семьях великих и достойных родов его примут лучше, чем тебя.

Рейн потер клеймо. «И что?» – едва не прокричал он.

– Право быть ноториэсом, – напомнил Аст. Рейн открыто посмотрел на Энтона:

– Я – Л-Арджан. Мой род идет от Арейна, первого из соратников Яра. Возможно, сейчас у моей семьи нет ни дома, ни паромобиля, ни даже кареты, но это не делает нас ниже других. Я сполна искупил все. Я не хуже ни одного из благородных родов.

Энтон с улыбкой откинулся на спинку кресла. Рейн впервые видел в ней столько искренности.

– Это я и хотел услышать. Я не из тех, кто довольствуется малым, но мне требуются помощники. Я не хочу искать сильных и верных, я воспитаю их сам. Мне нужно, чтобы вы всюду сумели найти себе место, лазейку – называй как хочешь. Анрейку необходимо научиться быть более гибким, он должен узнать, как живется внизу. А тебе следует вспомнить, каково это – быть сыном благородного рода.

Рейн положил руку на щеку, прикрывая клеймо, и сразу отнял, но движение не укрылось от главы. Он вздохнул:

– Я хочу, чтобы ты нашел дорогу в общество, у меня большие планы на тебя. Стой на своем, как прежде, но перестань смотреть на мир с ненавистью. Это мешает. Хочешь или нет, ты его часть, тебя должны принять. Или хотя бы спрячь свою ненависть куда подальше, как я.

Рейн скрестил руки на груди и позволил сомнение. Легко сказать! Он не обращал внимания на косые взгляды, злые шепотки, не обращал как мог. Но он уже достаточно бился об стену. Ее не пробить. Ноториэс – вот было его настоящее происхождение, на такой род люди закрыть глаза не могли, и им в этом было не помочь ни угрозой, ни добром.

Энтон по-отечески улыбнулся:

– Я расскажу. Я родился с фамилией Тим. Вот так, без буквы. Моя мать сбежала с моряком, а отец напивался каждый день, пока не убил по пьяни и не угодил на рудники Рьерда. Меня взяли только в практики. Я брался за каждое задание, рисковал, лишь бы продвинуться. Но вот один из главных инквизиторов шепнул мне: не старайся, парню из Канавы никогда не подняться. Я решил ему не верить. Мне пришлось уехать на Ири и взять в жены самую своенравную девицу из всех, какие только могут быть, и сколько крови она из меня выпила! Но я получил букву ее рода. Традиции западного острова отличаются от наших, и они дали мне опору. Когда я вернулся, меня сделали старшим инквизитором, затем главным, а после – личным практиком кира Э-Шейра, возглавлявшего нас в те годы. После я возглавил Инквизицию на Рьерде, а теперь вернулся в Лиц.

Энтон снова сделал паузу. Рейн недоверчиво посмотрел на него. Глава Третьего отделения – из бедняков? Д-Арвиль так гордо держал голову и так уверенно себя вел, а благородные черты лица не позволяли и тени сомнения – из хорошего рода, не иначе.

– Рейн, где бы я ни был, я видел одно: не род, не удача и не должность определяют тебя, а ты сам. Если ты будешь напоминать себе: я – практик, люди увидят безжалостного убийцу. Если скажешь: я – ноториэс, они вспомнят только твои преступления. Им будет плевать, что ты делаешь сейчас. Мы не выбирали, где и кем нам родиться, но мы выбираем, кем нам стать. Так подбери для себя правильное слово. Кто ты есть на самом деле?

Рейн хотел что-то ответить, но не знал что. Аст застыл и беспомощно посмотрел на Энтона. Такие слова Рейн мечтал услышать от отца, но не дождался их.

Глава вдруг рассмеялся: