Читать онлайн Раюшка бесплатно

-1-

Когда Южин вернулся из аэропорта, часы в прихожей отбили только половину пятого. Он заглянул в комнату к сыну. Тот сладко посапывал в обе ноздри и, казалось, ничто не способно было нарушить его утренний сон. Южин осторожно прикрыл дверь, прошел на кухню, прикурил сигарету. После двух затяжек стало противно – не привык курить натощак. Он бросил сигарету в пепельницу. Тонкий синий дымок еще долго зигзагами поднимался к потолку и постепенно таял, растворяясь в сумрачном воздухе кухни, а сама сигарета на глазах превращалась в серую трубочку пепла, удивительно точно передававшего ее прежнюю форму. Южин смотрел на это и думал, что, если дымок доберется до фильтра, и сигарета полностью превратится в пепел, что-то изменится к лучшему. Но струйка дыма постепенно истончилась, превратилась в нить, а где-то на середине пути к фильтру и вовсе пропала, напоследок коротко пыхнув несколько раз.

– Глупость какая, – рассердился Южин. – Тоже мне, гадалка!

За окном просыпалось серенькое, совсем не весеннее утро, и по стеклам бежали тонкие нудные струйки дождика.

– Хорошо, что самолет успел взлететь до дождя, – подумал он. – А, впрочем, что в этом хорошего?

Спать не хотелось. Но и сидеть в пустой кухне тоже стало тошно. На душе было муторно и неуютно, а в голову лезла всякая чепуха вроде той, что всю дорогу вертелась в мозгу, когда он вел машину из аэропорта. Одна дурацкая фраза:

– Хорошо бы сейчас приехать, а Рая – дома и никуда не уезжала…

Вот и сейчас:

– Хорошо бы, – подумал он, – лечь и уснуть. А проснуться, и чтоб Рая уже была дома. Тьфу ты, напасть какая! – обругал он себя.

Но все-таки зашел в спальню, разделся, залез под одеяло, закрыл глаза. И тут же почувствовал близкий, едва уловимый знакомый запах волос жены, которые она регулярно мыла хной и еще чем-то, от чего они приобретали золотистый оттенок, едва заметный при обычном освещении, и ярко бликующий, если волосы попадали в луч света. Запах этот был настолько явственен, что лежавший с закрытыми глазами Южин поймал себя на том, что рукой машинально на соседней подушке отыскивает голову жены.

– Да что же это, господи? – отдернул он руку. – Ну, нельзя же так распускаться. – И – новая мысль: – Вот ведь, человек давно уже где-то над Куйбышевым или Пензой, кто их там знает, как они летают, а запах его все еще живет тут рядом, за сотни километров от него самого.

Прожив с женой вот уже пятнадцать лет, Южин не только не охладел к ней за эти годы, а, наоборот, стал любить ее еще сильнее, еще трепетнее. Она, как и прежде, пятнадцать лет назад, волновала его, стоило только ему коснуться жены, по-прежнему постоянно хотелось ей сделать что-то приятное, по-прежнему он пытался угадывать каждое ее желание, что со временем становилось все легче и легче, потому что с годами они становились все ближе и ближе, как бы переходя друг в друга, перемешиваясь своей плотью, кровью, душами, мыслями.

Южин заметил, что за эти годы прошла какая-то первозданная ярость в их отношениях, и эти отношения стали ровнее, спокойнее, но и глубже. На смену сильной страсти пришла светлая нежность – чувство достойное и глубоко уважаемое.

– В лотерею жену выиграл! – говорили с шутливой завистью приятели. На что Южин отвечал мудрой восточной фразой о том, что каждый муж достоин той жены, которую он выбрал, что нет плохих жен, а есть плохие мужья. Но ему все же было радостно, оттого что приятели так отзываются о его Раюшке, уважительно и с оттенком затаенной зависти.

– Я и сам знаю, – думал он, – какая она у меня. Но все-таки хорошо, что и другие видят это.

–2-

Однажды их маленькая семья оказалась разбросанной по разным городам и весям. Сын с бабушкой, его матерью, гостил на юге, сам он был в небольшом среднерусском городке, а жена срочно вылетела на похороны отца под Алтай, в далекий Северо-Восточный Казахстан.

И эти двадцать дней вынужденной разлуки с женой и сыном превратились для Южина в настоящую пытку. Но тогда не было у него такого чувства одиночества и разобщенности, как теперь. Ему еще подумалось в тот раз:

– Хорошо, что все это не случилось лет сто пятьдесят назад. Ведь тогда для того, чтобы собраться всем вместе, понадобились бы недели и даже месяцы. На перекладных ли по пыльным проселкам, или же натужно пыхтящими поездами в душных вагонах второго, а то и

третьего класса, добирались бы они окольными путями к себе «в деревню, в глушь, в Саратов». С ума можно сойти.

– И как хорошо, – подумал он тогда же, что теперь довольно нескольких часов, чтобы всем собраться вместе. Все-таки самолет – великая вещь.

И вот теперь эта «великая вещь» уносила Раю все дальше и дальше от него, на целых три месяца. Именно от этого на душе у Южина было так муторно и неуютно.

Оба они не терпели долгих расставаний и за эти пятнадцать лет разлучались считанные разы, а надолго – лишь дважды. Один раз – в тот горький день смерти ее отца, а второй – точнее, это был первый раз, – тринадцать лет назад, когда на свет должен был появиться их сын. Оба они отлично понимали, что будет лучше и надежнее, если это произойдет в доме ее родителей. И, когда подошло время что-то серьезно решать, Южин без колебаний отправил ее в отчий дом. Сам же подгадал время отпуска так, чтобы к главному событию быть с женой рядом.

День в день по прогнозам врачей подарила она ему сына, а через неделю Южину пришлось уехать: срочно отозвали из отпуска на работу.

Лишь месяц после этого прожили они друг без друга, лишь месяц. А каким бесконечно долгим показался он им обоим! Но настало время, и Южин встречал жену в аэропорту, с летного поля которого в ясную погоду был виден центральный Кавказский хребет.

Он заметил ее еще на трапе самолета и бросился к ней, не обращая внимания на возмущенные крики дежурной и трели милицейского свистка, в несколько секунд оказался рядом, одной рукой подхватил тугой спеленатый кокон, а другой крепко прижал ее к себе, плачущую и счастливую. Сухой поджарый милиционер с тонкой ниткой черных усов отстал на какие-нибудь десять метров, а когда подбежал к ним грозный и запыхавшийся и увидел их лица, ничего не сказал, лишь махнул рукой.

Обратно они шли уже втроем с малышом на руках, у которого к тому времени еще и имени не было. Это позже, через несколько дней, он станет Антошкой, Антоном Алексеевичем Южиным, о чем будет записано в регистрационной книге местного загса, а пока это был лишь туго спеленатый сверток, из которого на мир таращились два больших, горящих угольками глаза. И милиционер, чуть поотстав, нес их тяжелую сумку, а потом ловил им такси и на прощанье козырнул, пожелав счастья.

–3-

Счастье! Его у них было в избытке! Оба они были счастливы уже тем, что вновь оказались рядом, друг подле друга, в своем «доме».

Четыре шага в длину, три – в ширину – вот и все их тогдашнее жилище в коммуналке с общей кухней. Диван-кровать – в дальнем правом от двери углу, рядом, в головах, – кроватка малышу, в левом – горкой три ящика из-под посылок – туалетный столик жены, и два чемодана друг на дружке перед диван-кроватью вместо стола. Вот и все убранство комнаты. Да был еще шифоньер, купленный в комиссионке почти задаром, который служил одновременно и буфетом для посуды, и комодом для белья, и вешалкой для одежды.

Их встретили на пороге, стоя со стаканами и стаканчиками, чашками и пиалками, на донышке которых искрилось любимое ее вино – домашнее сухое – «Изабелла».

Праздник встречи быстро прошел, и они остались, наконец, вдвоем, а вернее, втроем с сыном, которого Южин еще не знал, к которому не привык и потому немного побаивался.

Антон Алексеевич оказался на редкость беспокойным мужчиной, таким он остался и до сих пор, но тогда… Он, видно, до конца решил проверить своих родителей на выживаемость и каждый день устраивал все новые и новые испытания. Потом он и вовсе придумал, что день для него – это скучно. И стал спать днем, если короткие промежутки сна между длинным по времени бодрствованием можно было назвать «спать днем». Ночью же он и вовсе не закрывал глаз, требовал внимания и, когда ему в нем отказывали, оглашал комнату криками, грозя разбудить соседей по квартире.

– Ничего, все, как у людей, – говорил Рае Южин, целуя ее уставшие, измученные вечным недосыпанием глаза. – То ли еще будет! – собирал в кучу пеленки и шагал в ванную. Пеленок было много, меняли их часто. Антон Алексеевич привык все делать под себя.

Но, черт побери, сколько радости доставляли им редкие и короткие минуты передышки, когда они, наконец, могли остаться вдвоем, когда их сынишка затихал в своей кроватке! Они лежали, тесно, прижавшись друг к другу, и никого счастливее их в тот момент не было на всем белом свете.

–4-

Часы в прихожей пробили шесть раз. Южин открыл глаза и с удивлением понял, что задремал. Он поскорее снова прикрыл веки. Может, еще что приснится? Но сна, как не бывало.

– А все-таки славное было время! – подумал он. – Трудное, хлопотливое, порой безденежное, когда после уплаты няньке, за свет и квартиру, с удивлением обнаруживали, что на хозяйство от зарплаты почти ничего не осталось. И все же, веселое, счастливое, незабываемое время!

Южин поднялся с постели и заглянул к сыну в комнату. Антошка разметался во сне, одеяло сползло на пол, а пробившийся между занавесок луч выглянувшего из-за туч солнца, щекотал лицо сына. Мальчик недовольно морщился и пытался рукой отогнать мешавший спать луч. Южин невольно улыбнулся. На цыпочках подошел к окну, поправил штору. Антошка повернулся на бок и затих. Прикрыв сына одеялом, Южин задержался у кровати.

– Бежит времечко, – подумал он. – Давно ли я его из роддома принес? А вот же, тринадцать лет пролетело, и не заметил. Экий мужичок получился.

– Да, братец, – Южин потрогал мочку уха, – ты все думаешь, мужаешь? Давно уже стареешь. Сорок лет на пороге. Это вам не «баран начихал». Как не крути, а большая часть жизни позади, даже если поднатужишься и до восьмидесяти доберешься. Там, в конце, какая жизнь? Сплошное доживание. Хотя, деды мои, – Южин прищурился – до девяноста дотягивали и до последнего дня в светлом разуме пребывали.