Читать онлайн Эрион. На краю мира бесплатно

Глава 1

1

– Признаешь ли ты себя виновной, дитя мое? – в голосе старого колдуна не было ни надменности, ни порицания. Жалел ли он ее? Пожалуй, нет. Он был бесстрастен и делал то, что должен был.

– Да…

Девушка, такая юная и хрупкая, испуганно оглядывала толпу, бегло шаря взглядом по лицам. Здесь были ее знакомые, соседи, родственники. Но она словно не видела их, выискивая кого-то еще. Родители смотрели на нее не то с жалостью, не то с осуждением. Возможно, им было стыдно, что их дочь – преступница. Теперь-то уж что?

– Покайся, облегчи душу, – вкрадчиво произнес колдун, вытаращив на нее выцветшие почти добела слепые глаза.

Девушка снова бросила взгляд на толпу. Они все ждали. И она знала, чего они ждут. Нарушение законов строго карается. Нарушители предаются смерти. Иначе не сохранить порядок в поселении. Родители с раннего детства внушали ей это, но любовь – такая сильная штука, а в юности кажется, что будешь жить вечно. И вот она стала преступницей. Не хотела. Не об этом она мечтала. Она была послушной и правильной, пока… Но любовь – это ведь такая сильная штука, а в юности кажется, что будешь жить вечно…

Так и не дождавшись ответа, колдун продолжил:

– Во имя нашего народа ты будешь принесена в жертву. Твоя жизнь и жизнь твоего незаконного ребенка спасет много других порядочных и честных людей, – словно успокаивая, произнес он, и громче, так, чтобы слышал каждый из толпы, добавил: – А для других это будет уроком: никому не позволено нарушать закон. Если бы каждый жил, как ему вздумается, мы не сохранили бы наше поселение. Только благодаря древним законам, дарованным предками, нам удалось выжить после катастрофы. Только благодаря им наши дети живут в радости. Любое нарушение вечных законов карается смертью!

По толпе пронесся шершавый ропот из сотен приглушенных голосов. Кто-то одобрительно закивал в ответ на слова колдуна, кто-то промолчал, нахмурившись.

Давно народ не собирался на площади. Это была первая казнь за последние три года. Предыдущего преступника судили за лишение жизни, а эту девушку – за то, что она чуть было не создала новую жизнь. Незаконно. Без создания союза с отцом будущего ребенка, о котором вообще ничего не известно.

– Фарина, подай олибдан, – приказал колдун.

Темноволосая смуглая девушка – единственная внучка колдуна, – все это время стоявшая поодаль, но ближе всех остальных присутствующих, тут же подошла и подала старцу раскрытую шкатулку. Он, не глядя, протянул руку, безошибочно направив ее в сторону шкатулки, словно видел все не глазами, а каким-то неведомым чутьем. В шкатулке лежал бурый, ничем не примечательный камень. Но стоило только колдуну поднести к нему руку, как вдруг сквозь тонкие прожилки и трещинки стал пробиваться нежный голубоватый свет. Колдун взял камень в руки, и тот вспыхнул голубым огнем. Преступница взволнованно задышала при виде камня и испуганно схватила Фарину за руку. Они были одного возраста, но стояли сейчас по разные стороны вечного закона. Фарина растерялась. Она всегда помогала деду, но никогда прежде преступники не хватали ее.

– Я боюсь, – жалобно пролепетала девушка, не сводя взгляда с Фарины, будто она могла ей чем-то помочь.

Фарина не знала, что сказать. Такого раньше не было. Разве можно вот так цепляться, если ты виновен? Смирись и прими наказание. Она уже хотела силой разжать пальцы девушки, чтоб высвободить свою руку, но вместо этого почему-то погладила ее, словно утешая. Ей, и правда, вдруг стало невыносимо жалко эту несчастную.

– Тебе не будет больно, – заверил ее колдун. – Подумай о тех людях, которых ты спасешь. Ты хочешь что-то сказать?

– Я сожалею, что все так вышло… – тихо произнесла она, и толпа вмиг затихла, чтоб расслышать ее слова. – Я виновата, простите меня.

В толпе вдруг раздался несдержанный женский всхлип, и тут же снова все стихло. Так и осталось непонятно: кто-то проявил сочувствие к девушке или вспомнил свое?

– Я счастлива, что буду полезна своему народу, и этим искуплю преступление, – девушка через силу улыбнулась. Но улыбка вышла вымученная и кривая.

Ее руки не были связаны, движения не были ограничены, но она не сопротивлялась, стояла перед всеми и покорно ждала наказания. Никто не смел возразить происходящему. Никто, даже родители не посмели вступиться за свою дочь. Потому что все знали: наказание неизбежно.

Колдун начертил пальцем какие-то знаки на ее шее девушки, сбоку, там, где бьется жилка, и поднес пылающий камень к ее груди. Голубое пламя вздрогнуло, притаилось, будто даже став меньше, и тут же вспыхнуло с новой силой, окутав своими прозрачными щупальцами всю ее с головы до пят. Это длилось лишь мгновение. В следующее – девушка стала сверкающим белым облаком, которое тонкой струйкой вошло в камень. Ни крика, ни мольбы.

– Рада-а-на-а-а!.. – посреди тишины раздалось женское рыдание.

Мать девушки повалилась без сил на колени и выла от горя. Будто только теперь осознав случившееся. Будто только сейчас до нее дошло, что она уже больше никогда не увидит свою дочь. Ее муж склонился над ней, что-то бормотал, неловко пытаясь поднять, но та, обмякнув и отяжелев, снова и снова выскальзывала из его рук и падала на землю.

Глава 2

Задумчиво напевая что-то себе под нос, Фарина шла к ручью. Большое ведро с вмятиной на боку даже пустое тянуло руку. Хорошо бы набирать воду у самого истока, но туда долго идти, а это место, изгибающееся, как хвост пещерника, далеко от верховья, но ближе всего к жилищу. И все равно, где бы ни была набрана вода, ее еще нужно долго фильтровать, чтоб можно было пить, так какая разница? Пустое ведро скрипело и брякало, словно клянчило поскорее наполнить его. Фарина специально взяла побольше, чтоб потом воды хватило надолго.

Сегодня выдался теплый день. Такой теплый, пожалуй, впервые после сезона холодов. Солнце заметно пригревало. В последние несколько лет оно вообще гораздо чаще радовало своим появлением. Фарина зажмурилась, подставляя лицо ласковым лучам. Она помнила те времена, когда небесное светило едва протискивалось сквозь толстые слои сизых туч, чтоб только на мгновение показаться и тут же снова исчезало. Но это было давно, лет двенадцать назад. Фарине тогда было пять, она помнила тот постоянный полумрак и боялась, что он вернется. Так бывает, когда попробуешь что-нибудь хорошее, а потом боишься это потерять. Нет, с солнцем гораздо приятнее!

До ручья не было какой-то определенной дороги или тропы, главное – знать направление. Идешь, идешь и рано или поздно придешь, куда нужно. Вокруг обычный, однообразный пейзаж, знакомый с детства. Говорят, когда-то давно повсюду было много растений, так много, что им не было счета! Теперь не осталось ни одного, лишь бескрайняя пустошь. Глаза привыкли различать в ней вещи, которые еще могут пригодиться. Эти просторы кажутся бескрайними, хотя где-то там есть граница – невидимая стена, защищающая от всего извне. Фарина ни разу не подходила к стене. Даже в детстве, когда любопытство и жажда приключений побеждает страх и чувство опасности, она знала, что ей нельзя рисковать собой. От нее зависит очень многое. Здесь, внутри безопасно, а что там за стеной – страшно представить! Одно известно: людей там нет. Какое счастье, что ручей протекает далеко от стены! А вот и он. Осталось лишь спуститься и зачерпнуть воды. Ручей, как и источник, в котором добывается горючее, считается священным местом. Все природное теперь священно, все охраняется и ценится. Жалко, что раньше не ценилось, поэтому так мало осталось природного. Возможно, жизнь сейчас была бы совсем другая.

Вдруг послышался тихий свист. Фарина напрягла слух и настороженно осмотрелась вокруг. Что или кто это может быть? Бывает, ветер задувает в какую-нибудь щель и тогда не только свистит, но и воет, шуршит, стонет, озадачивая особо впечатлительных. Но сейчас нет ветра. Воздух тих и спокоен. Может, зверь? Не хотелось бы встретиться со зверем. И, как нарочно, ни одного человека поблизости, чтоб помочь в случае чего. Может, просто показалось? Вон, сколько она ждет, а звуки больше не повторяются.

И стоило ей так подумать, как вдруг снова раздался громкий свист, гораздо громче предыдущего, где-то у самого уха, и кто-то резко схватил ее сзади за плечи. Все произошло так неожиданно и быстро, что Фарина от испуга вскрикнула и выронила ведро. Оно с бряканьем покатилось вниз с холма.

Потом уже она поняла, что это Виан – великовозрастный балбес, который только и делает, что живет в свое удовольствие. И не важно, что это его удовольствие доставляет другим проблемы.

– Тьфу, ты! Напугал, придурошный! – сердито крикнула Фарина. – А если бы я от страх тебя ведром по башке стукнула?!

Виан хохотал, довольный своей проделкой. Фарина лишь укоризненно смотрела на него, пытаясь справиться с волнением и сбитым дыханием. Это ж надо, взрослый же совсем, сила есть, и не сказать, что дурак, а ерундой занимается. И как ее угораздило когда-то в него влюбиться? Ну да, Виан красив – тут и говорить нечего. Одни эти его зеленые глаза чего стоят. Как он умеет глянуть! До самых пяток пробирает от его взгляда. Вот только с некоторых пор на Фарину его чары перестали действовать. И как она могла так безоговорочно доверять ему когда-то? Правильно дедушка говорит, что любовь делает человека слепым.

– Вот был бы у тебя муж, он бы тебя защищал от всех, – деловито сказал Виан и игриво шевельнул бровями.

– Это ты себя, что ли, предлагаешь в мужья-защитники? – Фарина окинула его придирчивым взглядом с головы до пят.

– А может и себя.

– Вот уж не надо мне такого «счастья». Нам с дедушкой и вдвоем неплохо живется.

– Но он же слепой. Какая от слепого старика помощь? За Готрином самим нужно присматривать, как за ребенком.

– Пойди, скажи ему это, – засмеялась Фарина.

– Ага, чтоб он меня в крысу превратил? – насторожился Виан.

– Так он же беспомощный слепой старик! – передразнила его Фарина.

– Ну, уж нет, я с твоим дедом не хочу связываться. Даже со слепым!

– То-то же! Помнится, кто-то хотел меня защищать?

– Да, мне уже пора создавать свою семью. Я был бы не против поговорить об этом с Готрином.

– Да ладно! Ты это только что придумал? – усмехнулась Фарина.

– Нет. Мне уже девятнадцать, отец говорит, что ему было меньше, когда я родился, – Виан казался таким серьезным, таким проникновенным и искренним, но Фарина слишком хорошо его знала, чтоб не заметить насмешливые искорки в его глазах. Он опять потешается!

– После катастрофы осталось ведь только наше поселение, больше людей на планете нет. Это очень мало, по сравнению с тем, что было когда-то. Ты разве не знаешь, что нужно как можно раньше начинать думать о продолжении рода? Нам нужно снова заселять планету, чтоб человечество не исчезло полностью.

– Это тоже тебе отец сказал? – насмешливо спросила Фарина.

– Это я и сам знаю.

– И ты думаешь, что без тебя человечество не справится?

– Думаю, что нет. – Виан обхватил ее за талию, притянул к себе и вкрадчивым шепотом спросил: – Ты ведь поможешь мне спасти человечество?

Фарина с усмешкой смотрела на него и не вырывалась. Она не боялась Виана, но и не относилась к нему серьезно. Это, скорее, он ее побаивался из-за деда. Не у каждого в роду есть колдуны. И сейчас Фарина была уверена, что насильно Виан не будет домогаться ее. Когда-то, кажется, в прошлом году, они даже целовались. А потом Фарина рыдала, когда увидела его с другой, называла себя дурой и клялась, что больше никогда в жизни не поверит ни одному парню. Кажется, будто сто лет прошло с тех пор. Все закончилось. Даже обиды не осталось. Хотя, дедушка как раз и говорит, что связывать свою жизнь с кем-то нужно, не поддаваясь чувствам. Только тогда можно все правильно оценить и спланировать. Совместная жизнь – это не игра, а серьезная работа. А иногда это ответственный долг перед людьми. Любовь притупляет разум и мешает здраво рассуждать. Но тогда, год назад ей нравилось быть влюбленной в Виана.

Виан прижимал Фарину к себе все теснее и смотрел ей прямо в глаза. Но и Фарина не отводила взгляда. Это был вызов. Они уже не улыбались, просто пристально смотрели друг на друга. Такая близость, когда смешиваются дыхания, когда чувствуешь биение сердца друг друга, опасна. Насмешливые искорки в глазах Виана пропали, вот теперь его взгляд стал по-настоящему серьезным. Он потянулся к ней губами, ожидая, что она ответит ему тем же. Но Фарина вдруг запрокинула голову и громко рассмеялась.

– Но я же люблю тебя! – в отчаянии выкрикнул Виан, расцепив руки и отпустив свою пленницу.

– Да ты что! И многим ты это говорил? – хохотала Фарина, подбирая ведро.

– Только тебе.

– Ой, не смеши меня! Мы так давно знакомы! А как же Дакира? А Уна? Да и другие. Хочешь сказать, им ты такое не говорил?

– Это все в прошлом. Стоит тебе только сказать, и не будет больше никаких Ун и Дакир.

– Я слишком хорошо тебя знаю, – вздохнула Фарина. На роль мужа он, пожалуй, годился, а на роль любимого – увы, уже нет. – Кстати, ты слышал про Радану?

– Слышал, – Виан отвернулся и уставился вдаль, будто заметил там что-то важное.

– Она так и не призналась, кто отец ее ребенка…

– Она сама виновата.

– Хм… А я считаю, что виноваты оба, и наказание должно быть для двоих. Не честно, что наказали одну только Радану.

– В чем виноват парень? Да и как, вообще, можно доказать, что это его ребенок? Даже если бы она указала на кого-то. Может, она решила наказать невиновного. Мало ли, чем он ее обидел. Да даже просто, чтоб отвести подозрение от истинного преступника.

– Это не ты? – Фарина пытливо присматривалась к Виану.

– Нет, конечно! – возмутился он. – С чего ты взяла?

– Ну, просто вы с ней были так близки…

– У меня с ней ничего не было!

Фарина присматривалась к нему, пытаясь уловить в его взгляде, в поведении, в жестах, правду ли он говорит. Но Виан отводил взгляд, делая вид, что где-то там, вдалеке происходит что-то важное, что непременно нужно рассмотреть.

– Ты был на казни? – спросила Фарина.

– Что я там не видел? – фыркнул Виан.

– Там было много народу. Ее жизнь ушла в камень белым сиянием. Она была хорошим человеком. Прошлый казненный был как дождевая туча. Интересно, какого цвета моя жизнь?.. – Фарина на мгновение задумалась. – Знаешь, что она сказала напоследок?

– Что? – насторожился Виан.

– Что сожалеет о своем поступке, считает виноватой только себя… А еще что хоть так сможет принести пользу своему народу. И так красиво ее жизнь перетекла в камень, – Фарина плавно провела в воздухе рукой. – Ты знаешь, она плакала… Беззвучно… Ее губы будто улыбались, но я видела слезы…

– Какой ты мутный разговор завела! – поморщился Виан. – И хочется самой себе настроение портить? Все правильно: она преступница! И получила свое. Тебе ли этого не знать? А другие будут думать, прежде чем что-то делать. И вообще, я не хочу об этом говорить!

– А мне ее жалко… – тихо произнесла Фарина. – Она такая молодая…

Фарина вздохнула, наклонилась к ручью, зачерпнула ведром мутную желтую воду и выпрямилась. Тяжелое ведро тянуло руку, приходилось перекашиваться и упирать локоть в бок, чтоб было хоть немного полегче.

– Что, тяжело? А был бы я тебе мужем, помог бы донести, – Виан пристально смотрел на Фарину, ожидая, что она начнет просить его.

– Не надо. Сама справлюсь, – Фарина круто повернулась и, тряхнув косой, пошла прочь.

Виан смотрел ей вслед. Гордая. Такая никогда сама не попросит. Даже о пощаде не попросит, не то что о помощи. Потому что гордая. Но красивая!

Глава 3

– Может, хватит? – спросила Тора.

– Смеешься? С пустыми руками к бабушке придем? – Лана осторожно приподняла широкую металлическую доску. Ее края покорежились и проржавели, теперь нужно было держать ее особенно осторожно, чтоб не пораниться. Не хватало еще заразу подцепить! Раны от этих обломков очень медленно заживали. Помнится, в прошлый раз даже пришлось обращаться за помощью к Готрину, и мама очень ругалась, удивляясь неловкости старшей дочери. Лана откинула доску в сторону. Металл сильно нагрелся от солнца, а под ним теплая, влажная, прелая, но уже много лет бесплодная земля. Да, это то, что надо. Лана немного разгребла землю руками и радостно улыбнулась, обнаружив добычу: – Смотри, сколько их тут!

Растревоженные белые жирные личинки пытались торопливо спрятаться от света, но лишь слепо тыкались друг в друга и в ладони Ланы, пока та быстро собирала их и складывала в жестяную банку. Большие жуки, которые вылупятся из них, конечно, тоже съедобны, но тогда в них уже будет гораздо меньше съестного, чем этих толстых, нежных телах.

– Как ты их находишь? – отозвалась Тора, ее младшая сестра.

– Не знаю. Чутье, наверное, – усмехнулась Лана.

– Тоже хочу такое чутье, – вздохнула Тора.

Их, вообще-то, было три сестры. Лане уже минуло двенадцать, Тора была на три года младше. Девочки были очень похожи между собой и походили на мать: такие же рыжеволосые, зеленоглазые. Похожие, но в тоже время абсолютно разные. Черты лица Торы казались нежнее за счет пухлых щек и завитушек, обрамлявших его. А ямочка на левой щеке, проявлявшаяся не только, когда она улыбалась, а даже просто если Тора говорила, совершенно приводила в восторг и умиление, без исключения, всех взрослых. Круглые, всегда будто удивленные глаза добавляли миловидности. А у Ланы глаза были с прищуром, будто она усмехалась, всегда, даже когда ее ругали. В отличие от старших сестер, в двухлетней Лиле угадывалась внешность отца: белокурые волосы – бабушка Изгиль говорит, что у Тиария были точно такие же в детстве, и синие-пресиние глаза. Говорят, что с годами глаза выцветают, теряют блеск, но у отца они оставались по-прежнему синими, как в юные годы. Если и Лила унаследовала такую особенность, то лет через десять она обещала стать настоящей красавицей и очаровывать своими глазами до самой старости.

– Лови! – Лана подняла еще один плоский камень, и тут же под ним заметалась, забилась в панике огромная многоножка, толщиной с ее девичье запястье.

– Ух, ты! – Тора тут же выхватила из-за пояса нож – однажды они с сестрой нашли по куску сплющенной металлической трубки, размером от кончиков пальцев до сгиба локтя, которые они называли ножами и приспособили для добычи червей, – и ткнула им в многоножку. Попала где-то в середину и с силой вдавила в землю, так сильно, что послышался хруст. Еще пока живая многоножка обеими концами своего тела принялась судорожно обвивать трубку, шевелить многочисленными лапками, пытаясь освободиться или, хотя бы дотянуться жвалами до руки обидчицы. Этого хватило бы: яд многоножки не смертелен, но укус настолько болезнен, что вряд ли Тора после него смогла бы удерживать свой нож. Да и промучиться после укуса можно дней десять. Опасаясь, Тора еще сильнее вдавила нож в землю.

– Голову, голову ей отрывай! – крикнула Лана, и, не дожидаясь, сама прижала своим таким же ножом-трубкой сопротивляющееся гладкое черное тело к земле, и быстро оторвала голову. Многоножка тут же обмякла. Она хоть и была большая и толстая, но природа сделала ее тело нежным и уязвимым, не зря же им приходится прятаться в расщелинах, под камнями, под кучами мусора. – Голову нужно сразу отрывать, а то яд по всему телу разойдется, и она будет несъедобная.

– Сама знаю, – важно отозвалась Тора, сразу почувствовав значимость – с такой-то добычей. Она держала в руках вялую, обвисшую тушку и счастливо улыбалась: – Ее одну на целую похлебку хватит! – и аккуратно сложила добычу в банку ровными кольцами, чтоб она занимала меньше места.

Лана уселась прямо на землю, не боясь запачкаться. Что уж теперь-то? Добывая личинок, она и так перепачкалась, а пока возилась с многоножкой и вовсе не задумывалась о том, как бы остаться чистой. Мама наверняка опять будет недовольна. Может быть, ничего не скажет, но Лана четко представила ее укоризненный взгляд. Можно было, конечно, раздобыть парочку крыс, но с ними возни еще больше, а шансов, что охота будет удачной, меньше. Ладно, крыс можно и зимой добывать, когда черви спрячутся. Погода сегодня выдалась хорошая. Как раз для сбора личинок. Когда холодно, они уходят глубоко под землю, да и неприятно озябшими пальцами холодную землю разгребать. В дождь опять же приятного мало. Пока возишься с той же многоножкой, поскользнешься еще на вязкой жиже, тут она мало того, что цапнет, так еще и удрать успеет. Неет, это со стороны кажется, что добывать личинок проще простого. Иной раз целый день с пустым ведром проходишь – ничего не найдешь. А сегодня с погодой повезло: тепло, солнце пригревает, а на небе и намека нет на скорый дождь. Лана задумчиво уставилась на белесые, словно сотканные из тончайших облаков, очертания двух спутников, почти касающихся друг друга округлыми боками.

– Скоро все три небесных тела сойдутся, – тихо произнесла Лана будто сама себе. – Бабушка говорила, что, когда спутники сливаются в один, происходит что-то важное.

– Про это нужно не у бабушки спрашивать, а у Готрина – он больше знает про небесные тела, – заметила Тора.

– Бабушка тоже много знает.

– Может, хватит? – снова спросила Тора и показала ей свою банку. – Этого должно хватить. Я уже устала.

Лана посмотрела на свою добычу. Длинные, красноватые черви нервно извивались между жирными белыми телами личинок, пытаясь спрятаться под ними, зарыться как можно глубже. Но их беда заключалась в том, что у банки было дно, и они, прячась друг под другом, неизбежно снова и снова показывались на поверхности. В банке Торы личинок было мало, а червей и вовсе не было, зато там почти все пространство занимало упитанное тело многоножки.

– Пожалуй, хватит на сегодня. Но завтра опять придется идти.

– Ты всегда так говоришь, сколько бы мы ни насобирали! Поэтому какой смысл собирать сегодня много, если завтра все равно нужно опять собирать?

– Какой смысл мне снова объяснять тебе то же, что объясняла вчера и позавчера? – спокойно спросила Лана, поднялась с земли и отряхнулась. Сырая земля прочно въелась в штанины на коленях. Нужно будет подождать, пока высохнет, потом уж стряхнуть. Глядишь, мама и не заметит.

– Так что, мы идем? – недоверчиво спросила Тора.

– Я же сказала, что на сегодня хватит.

Глава 4

Изгиль расслабленно развалилась в старом, потрепанном кресле под кривым навесом, с ветреной стороны прикрытым мутной пленкой. Навес хоть и был кривым, но еще достаточно крепким, просто собран он был из того, что нашлось под рукой. Он стоял здесь с незапамятных времен и еще простоит лет сто. И навес, и это кресло сопровождавшие Изгиль всю ее жизнь, достались ей еще от родителей, а тем, видимо, от их родителей, потому что никто не помнил, как они появились и как выглядели, когда были новыми. Когда-то она – совсем юная девчонка нелепо смотрелась на фоне этих вещей. Казалось, будто Изгиль случайно забрела сюда из другого мира. Но сейчас она состарилась настолько, что разница в возрасте стала незаметной. Она сравнялась с вещами по возрасту. Теперь они стали словно единым целым. Ссутуленная спина так удобно устраивалась в спикну кресла, будто они были созданы друг для друга. Нет, не изначально, это проявилось со временем. Сухой, потемневшей рукой с искривленными пальцами Изгиль монотонно гладила подлокотник, прикрытый обрывками замусоленной, ветхой ткани давно неопределяемого цвета, и, шамкая беззубым ртом, бубнила что-то невнятное. Слов было не разобрать: то ли это была песня, то ли старуха от одиночества решила побеседовать сама с собой. Пожалуй, если прислушаться, это, все же, больше походило на песню, слова которой тут же уносил ветер.

Никто не знал, сколько ей лет. Да она и сама давно перестала считать свои годы. Пожалуй, с тех пор, как умер ее младший сын. По иронии судьбы или по воле каких-то могущественных сил ей суждено было пережить и всех своих детей, которые, в основном, умирали в младенчестве, и почти всех внуков. Остался лишь младший внук Тиарий и его три дочери – не слишком большое наследие от девятерых-то детей Изгиль.

Тонкая, совершенно белая прядь волос выбилась из-под платка и затрепетала на ветру. Не прекращая свою непонятную песню, Изгиль привычным движением заправила волосы обратно под платок. От некогда шикарной, тяжелой русой косы, которой завидовали подруги, осталась скудная белая веревочка, больше похожая на крысиный хвост, но Изгиль по привычке каждое утро заплетала косу и скручивала ее в пучок.

Время словно хотело испытать на прочность тощее тело Изгиль и нещадно давило на него невидимой тяжестью, стараясь сгорбить, согнуть. Вон и бед сколько на ее долю вывалило – наверняка, тоже, чтоб сломить. А она изо всех сил противилась. Могла себе позволить охнуть или склониться от невидимой тяжкой ноши, но только лишь, когда никто другой этого не видел. Да и вообще, редко кто видел ее вот такой задумчивой, тихой. Так редко, что, увидев, испугался бы и запереживал: а не случилось ли чего с бабушкой Изгиль? Да, время не щадит никого, будь то красавица или последняя страхолюдина, мужчина или женщина. Да вот хоть взять это кресло или хижину! Трудно поверить, что когда-то все это было новым. Вот только разум старухи до сих пор оставался чистым и светлым. Старость, терзавшая ее тело, так и не посмела коснуться ума.

Давно уже она сама не могла добывать себе шуструю пищу. Теперь самым ее излюбленным занятием было сидеть вот так под навесом и смотреть на унылый пейзаж. Свалявшиеся кучи древнего мусора создали свой собственный ландшафт – мрачный и серый. Но стоило только выглянуть солнцу, и вдруг то тут, то там посреди этой серости вспыхивали яркие звезды. Они переливались разными цветами, сверкали лучами, невозможно было поверить, что здесь обошлось без волшебства. Только не надо подходить ближе, чтоб не разочаровываться, потому что вблизи это оказывались всего лишь осколки битого стекла, попавшие сюда вместе с остальным хламом.

Изгиль еще издалека заприметила правнучек, направляющихся в ее сторону, и тут же преобразилась: выпрямилась, готовая подскочить и захлопотать, а морщинистое лицо расплылось в улыбке.

– Мы пришли! – оповестила Тора, как будто без ее оклика Изгиль этого не заметила бы.

– Ну-ка, ну-ка, что вы сегодня принесли? – старуха пошерудила рукой в банке, разгребая извивающуюся добычу. На пальцы тут же налипли кусочки земли, смоченные слизью, которую выделяли паникующие черви, но Изгиль это ничуть не смутило. – Хорошо. Очень хорошо. А тут что у нас? О, да никак многоножка?

– Это мое ведро, – гордо уточнила Тора.

– Голову-то вовремя ей открутили? Не отравимся? – Изгиль пытливо посмотрела на старшую из девочек.

– Ну, баа! Не в первый же раз! – обиделась Лана.

– Ладно, ладно, пойдем, – Изгиль усмехнулась, отряхнула руки, а остатки вытерла о широкие штаны, сшитые из разномастных кусочков, в которых угадывались крысиные шкурки, старая полинялая ткань, обшарпанные полоски кожи. Новые вещи перешивались из старых, тем милее они были. Лане нравилось угадывать в какой-то вещи ее предыдущую жизнь. Вот это кусочек от старой шапки, а это – бывшая рубаха, рукав, наверное. У маленькой Лилы было такое одеяло, собранное из множества кусочков от других вещей.

Изгиль поднялась с кресла, и Лана отметила, что уже почти на голову переросла бабушку. Невольно она выпрямила спину и вытянула шею, чтоб быть еще выше. Впрочем, почему невольно? Ей нравилось отмечать, что она становится выше. Меряться ростом с Торой было не интересно: сестра тоже росла, и невозможно было определить, на сколько подросла Лана – хоть замеряйся! А бабушка уже точно не росла. Подумать только, еще каких-то два года назад Лана смотрела на нее снизу вверх!

Изгиль потянула за тонкий трос, проходящий по верху навеса, через механизм, состоящий из нескольких шестеренок, и внизу, скрипнув, лязгнув, открылся люк. Девочки смело спустились следом за Изгиль в темное помещение. Они с измальства ходили к бабушке и знали про этот второй вход, ведущий прямиком в ее жилище. Такие верхние выходы были не у всех, только у некоторых, чьи жилища занимали самый верхний уровень. Но пользоваться этим выходом можно было только в теплый период, зимой большую их часть переметало толстым слоем снега. Редко кто продолжал и зимой поддерживать выход в нормальном состоянии, очищать его от снега. Изгиль уже не хватало на это сил. Остальные жилища располагались ниже. Чем глубже находилось жилье, тем тяжелее там было дышать. Зато там было тепло и можно было добывать личинок и крыс круглый год. А еще нижние уровни были ближе всего к воде. Так что во всем есть свои плюсы.

Раздалось несколько щелчков, и темноту озарил желтый свет масляной лампы. Убранство в убежище Изгиль было простое. Да и что нужно старому человеку для жизни? Удобная кровать, чтоб после проведенной на ней ночи не ломило кости, стол, чтоб готовить и принимать пищу, да стул, чтоб не стоя эту пищу принимать. Вместо стула у Изгиль было любимое старое кресло, которое перемещалось в теплое время из жилища на улицу, а с наступлением холодов – обратно. Вот так, сидя на улице, пристроив тарелку с едой на подлокотнике и задумчиво вглядываясь в унылый пейзаж, она и ела уже многие годы.

– Вон там поищи какую-нибудь посудину, – скомандовала Изгиль, обращаясь как будто к кому-то отдельно, но на самом деле к обеим внучкам.

Лана с Торой обе кинулись к полкам возле стола, на которых густо разместились разные плошки, миски, жестяные коробки, стеклянные бутыли. Девочки выбрали миску побольше, помогли вывалить в нее червей и залить водой. Изгиль быстро побулькала рукой в воде, шевеля и перемешивая добычу. Затем брала каждого по отдельности и протягивала его сквозь сжатые в кулак пальцы, чтоб выдавить из червя лишнюю грязь, и бросала их на доску. Лана тут же, не давая им опомниться, принялась рубить их на крупные куски. Это обычное рутинное занятие любой хозяйки, Лана уже давно умела это делать, и у нее получалось довольно-таки ловко. Теперь нужно было разложить их на просушку. Заготавливать впрок можно было, только высушивая добычу, а Изгиль еще и мелко толкла ее, превращая в порошок.

– У тебя тут пахнет лепешками, – повела носом Тора.

– Ага, унюхала? – хохотнула Изгиль, как будто она нарочно прятала вкуснятину, словно сложную загадку, а правнучки ее разгадали, чем каждый раз приводили Изгиль в восторг. Хотя запах стоял такой, что трудно было его не заметить. Это Лана постеснялась об этом сказать, зная, что младшая сестра все равно не упустит возможности полакомиться бабушкиными лепешками, и сама о них спросит.

Изгиль достала плошку с небольшими, величиной с ладонь, лепешками, и поставила перед девочками. Такие нежные внутри и с хрустящей корочкой. А вкус! А аромат! Наверняка не только Лана с Торой, а и все соседи в округе унюхали, что Изгиль наготовила лепешек.

– Вот мы для тебя носим, носим червей, а ты все равно их нам готовишь, себе почти ничего не оставляешь, – возмутилась Тора, но все же взяла лепешку.

– Ну, так потому что столько носите. Мне одной-то разве много нужно? – улыбнулась Изгиль, наблюдая, как внучки уплетают ее угощение.

– Значит, можно собирать поменьше! – Тора многозначительно взглянула на сестру.

– И поменьше есть бабушкиных лепешек, – кивнула Лана.

Тора перестала жевать, посмотрела на остаток лепешки в руке, потом на сестру. Пожалуй, Лана была права. С бабушкиными лепешками ни одна еда в мире не сравнится. Даже у мамы такие не получались. И если они мало принесут добычи, то и лепешки будет делать не из чего. Тора не стала спорить, молча засунула кусок в рот и, утершись тыльной стороной ладони, потянулась еще за одной. Эту уже можно было смаковать, откусывая по маленьким кусочкам.

Изгиль взяла небольшой каменный пестик, приготовленную миску с уже высушенными личинками, мелкую пустую плошку, и уселась на кровать.

– Ба, расскажи! – попросила Лана.

– Что рассказать-то? – Изгиль зачерпнула шуршащих, легких личинок плошкой и пристроила ее на коленях.

– Что-нибудь про древность расскажи, – глаза Ланы загорелись в предвкушении.

– Опять про древность? – усмехнулась бабушка. – Вы же уже все сто раз слышали-переслышали!

– Все равно! Еще расскажи! Помнишь, ты про деревья рассказывала – расскажи еще!

– И про цели… цилеви… Ну, как ее? – пыталась вспомнить Тора.

– Цивилизацию! – подсказала Лана.

Бабушка вздохнула, собираясь с мыслями, и принялась медленно растирать пестиком в миске сушеных личинок. Они шуршали и похрустывали, а бабушка медленными монотонными движениями растирала их в порошок. Девочки уселись на полу возле нее и приготовились слушать.

– Да, было дело… Тогда люди строили свои жилища не вниз, в земную глубь, а вверх – к облакам. Мне об этом рассказывала моя бабушка, а ей, когда она была совсем маленькой, ее прабабушка, а ей – ее. Так вот эта самая прабабушка своими глазами видела последние деревья. Это было давным-давно… А вот ее бабушка застала времена, когда деревьев было много, даже больше, чем людей. Но это все по рассказам моей бабушки.

– Не представляю, как такое может быть, – удивилась Тора, хотя слышала историю про деревья уже не в первый раз. – Это как же, идешь, а вокруг деревья стоят? Где же им тут стоять-то? Или хочешь сказать, что люди жили на деревьях?

– Не припомню, чтоб она про такое говорила, – озадачилась бабушка. – Вроде бы люди сами по себе, а деревья сами по себе. И никто друг другу не мешал.

– Расскажи, какие деревья! – торопила Лана.

– Ох, так рассказывала же… Высокие. Очень высокие.

– Выше той горы? – Лана показала на стену жилища, за которой где-то вдалеке была огромная куча древнего мусора, за долгие годы спрессованного под собственным весом, перепревшего, перегнившего и превратившегося в гору.

– Может и выше… Может и нет. Горы-то той тогда не было, не с чем сравнить.

– А говоришь, очень высокие, – усмехнулась Тора.

– Не нравится, как рассказываю, ну и не приставали бы, – рассердилась бабушка. – Вот придут за вами зарганы! Они всех непослушных детей к себе забирают.

– Ой, ба, даже Лила знает, что зарганы – это выдумка, – усмехнулась Тора. – Эти сказки выдумали, чтоб пугать ими детей.

– Вот придут за тобой, скажешь им, что они не существуют, – проворчала Изгиль.

– Цыц, Тора! Ба, рассказывай, – взмолилась Лана. – Мне так нравится, когда ты про древность рассказываешь.

Бабушка ссыпала порошок в кастрюлю, зачерпнула новую порцию сушеных личинок и снова принялась медленно их растирать.

– Ну, так и вот, повсюду были деревья. Сама-то я их не видела, поэтому и не знаю, какой высоты они были. Но моя бабушка говорила, что высокие. Они были ничейные, просто росли сами по себе, никто за ними не присматривал, где захотели – там и выросли. Как тот ручей, – он же ничейный, любой может воду из него брать, так и деревья.

– А что с деревьев-то брали? – удивилась Лана.

– Так что с них возьмешь-то? – растерялась ба. – Даже не знаю, можно ли было с них что-то брать. Любоваться разве что. У них были такие ветки, – она пристроила на коленях миску, чтоб та не свалилась, а сама раскинула в сторону руки и растопырила пальцы. – Много-много, не две. И на них листья, – Изгиль по очереди указала на каждый палец.

– Листья… – медленно повторила Лана, смакуя древнее слово. В таком значении его давно не использовали. Были металлические листы от каких-то старинных строений или приспособлений. А еще листы пластика, тоже старинные, этим вообще годы нипочем. Если железные ржавели и крошились со временем, то пластику ничего не делалось, ничто его не берет. Все эти листы находили повсюду, и делали из них жилища и мебель. Но какие листы были на деревьях? Пластиковые или железные? Или, может, вообще какие-то другие? Воображение Ланы рисовало странные картины.

– Зимой дерево сбрасывало листву и засыпало, а летом просыпалось и обрастало новыми листьями, – продолжала Изгиль.

– Так они что, живые были, что ли? – удивилась Тора.

– Ну, как тебе сказать… – Изгиль призадумалась. – Вроде бы и живые, а вроде нет. Дерево росло, засыпало, просыпалось, умирало даже. Но вот так, чтоб ходить или говорить – такого не было.

– Они что-нибудь ели? Чтоб расти, жить, нужно же питаться, – Лана смотрела на бабушку во все глаза, стараясь не пропустить ни слова.

– Деревья-то? Так у них ни рта, ни глаз не было. Просто вот такие стояли, – Изгиль опять вытянула руки и растопырила пальцы. – И не разговаривали они, просто стояли, уцепившись корнями за землю. Знаю, что вода им нужна была, чтоб расти, а больше и ничего.

– Значит, не живые, – сделала вывод Тора.

– Да из дерева дома строили, мебель разную, – продолжила Изгиль. – Да что дома! Огонь разжигали из деревьев. Сейчас вот, чтоб тепло в жилище сохранить, люди под землю ушли. Тут летом прохладно, а зимой тепло. А раньше на поверхности жили и жгли деревья, чтоб не замерзнуть. Представляете, сколько их было? А сейчас ни одного не сохранилось.

– А ты говоришь, ничего с деревьев не брали, только любовались, – заметила Тора. – Вот же – пользы сколько.

– Может, где-нибудь еще остались деревья? – с надеждой спросила Лана. – Хотя бы маленькие, может, есть? Они просто еще не выросли, вот их и не видно. Может, где-то далеко-далеко, за пределами есть и деревья, и что-то еще.

– Не знаю… – Изгиль задумалась. – Давно, лет десять назад, а может и все пятнадцать один парень из наших мест ушел искать новые земли. Он точно так же, как ты, решил, что где-то там, где нас нет, жизнь лучше.

– И что? – от волнения еле выдохнула Лана. – Он нашел что-нибудь?

– Нет. И назад не вернулся. Сгинул. Нет там ничего. За пределами нет жизни.

– А как его звали? Может, кто из родных здесь остался?

– Да кто ж знает… Столько лет прошло, и не вспоминалось о нем. Чего сейчас вдруг в голову пришло?..

– Ты еще хотела рассказать про целеви… – Тора совсем запуталась и махнула рукой.

– Про цивилизацию, – снова помогла старшая сестра.

– Да, про нее. Дурацкое слово!

– А что цивилизация? Была, да. Очень развитая была. Люди могли общаться друг с другом, даже если находились на разных концах планеты. И могли видеть друг друга при этом. Могли с одного места в другое переместиться так быстро, что нам сейчас и представить сложно. Повсюду были какие-то хитрые приспособления, техника. Люди даже летать могли!

– Как мухи? – уточнила Тора.

– Ну… не совсем так, но как-то похоже.

– Как цаберы? – предположила Лана.

– Ну… может быть…

– Это что же, у них и крылья были как у цаберов? – ужаснулась Тора. Странно было представлять крылатых предков.

– Не было. Всего лишь могли летать, – поправила Изгиль. – Просто все было очень развито: наука, техника, книги. А потом все нарушилось. Стали делить то, что осталось, войны начались. Войнами-то все остальное и погубили.

– А ты еще рассказывала, как люди улетели, – напомнила Тора. – Они еще дальше, чем тот парень, лучшие земли искали.

– Ну, вот, видите, вы и сами все знаете, а каждый раз снова меня пытаете, – засмеялась Изгиль.

– Ну, ба! Расскажи! У тебя так складно получается!

– Да, давным-давно люди сделали летающую машину, чтоб полететь на ней в далекое небо в поисках лучших миров. К тому времени здесь стало жить совсем невмоготу. Когда пропали деревья, следом за ними исчезла трава и другие растения. А потом сгинули многие животные, которые не могли жить без растений. Дышать стало тяжело. Болезни разные навалились. Оказалось, что растения были очень важны, и без них все стало гибнуть. Они же кислород вырабатывали, который и для дыхания и от многих болезней нужен.

– А почему же мы не задохнулись? – спросила Лана. – Ведь чем-то мы сейчас дышим.

– Во-первых, остались же еще водоросли – все растения дают кислород, но в разных количествах.

Лана видела водоросли, отец иногда приносил. Они были похожи на клубок тонких спутанных темно-зеленых нитей. Отдельные ниточки были до того тонкие, что даже волос казался толще, и их цвет можно было определить только в клубке. Мама сушила их, толкла и добавляла потом этот порошок в еду. Интересно, трава выглядела так же? Такие же тонкие нити, но на поверхности, не под водой?

– Говорят, их мало осталось, – тревожно добавила Лана. – Что же будет, когда и они исчезнут?

– Может и не исчезнут, – вздохнула Изгиль. Но по ее тону было понятно, что она вовсе в этом не уверена.

– А что во-вторых? – спросила Тора.

– А что во-вторых? – спросила Тора.

– В каких «во-вторых»? – Изгиль непонимающе уставилась на внучку.

– Ты же сказала: во-первых, дишим водорослями, – подсказала Тора.

– Во-вторых, выжившие люди как-то приспособились к такой жизни. Их дети уже лучше переносили трудности, а внуки еще лучше. Вот вы сейчас живете и даже не задумываетесь, что когда-то была другая жизнь, другая пища, все другое. Это сейчас люди привыкли и обжились, а тогда очень многие погибли от голода и болезней. Все нарушилось. И в этом были виноваты сами люди. И только тогда, когда они это осознали, стали пытаться что-то восстановить. Но было уже поздно. Восстановить рубаху можно, если на ней маленькая дырка. Поставил латку – вот она и снова целая. А если от рубахи один ворот остался, то тут уж никакой латки не хватит. И тогда решили искать новые миры, куда можно было бы переселиться. Улетело несколько кораблей, и, вроде бы, даже что-то нашли, со слов моей бабушки. Потом еще корабли снаряжали, и мнооого важных людей улетело. Остальные ждали, готовились. Но за ними никто не прилетел. А здесь становилось все хуже: погода словно сошла с ума, поднялись сильные ветры, снег, дождь там, где их никогда и не было. Да что погода, вся планета будто сошла с ума! Земля тряслась, взрывалась и вспучивалась, огромные волны, намного выше вон той горы, набрасывались на землю и затопляли все на своем пути. Некоторые земли напрочь исчезли, другие появились. А потом все стихло. Почти все люди погибли. Остались лишь те, кто оказался внутри защитной стены, которую сделал колдун – далекий предок Готрина. Нашим предкам очень повезло, что он оказался с ними. Только его способности смогли оградить их от гибели. Вот так мы с тех пор и живем здесь, и радуемся, что у нас есть Готрин, который сможет защитить нас от всего внешнего.

– Значит, за пределами вообще ничего нет? – насторожилась Тора.

– Ничего.

– А как же зарганы? – Тора хитро посмотрела на бабушку. Лана торопливо дернула сестру за рукав, боясь, что бабушка опять рассердится и перестанет рассказывать. Но Изгиль продолжила спокойным голосом:

– Но вы же уже большие, понимаете, что истории про зарганов – всего лишь страшилки.

Тора с видом победителя покосилась на старшую сестру.

– А те люди, которые улетели? Что с ними? – спросила Лана.

– Уже столько лет с тех пор прошло, а о них так ничего и не известно. Никто из оставшихся не знает, нашли те, которые улетели, что-нибудь или нет. Может, живут сейчас где-нибудь в лучших мирах, а может, и сгинули в небе. Да и дела до них оставшимся не было, потому что своих забот полно было. Люди пытались выжить, как могли. Приспосабливались к новой жизни. Сейчас, наверное, о них никто уже и не вспоминает. А скоро вообще это станет сказкой.

– Как про зарганов… – шепотом добавила Лана.

Изгиль высыпала новую порцию истолченного порошка в кастрюлю и наклонила ее чуть набок, чтоб определить, сколько получилось.

– Какая грустная история… – вздохнула Лана после тягучей паузы.

– Сами просили, – просто ответила бабушка. – Лепешек-то домой возьмете? Матери, небось, некогда их печь-то.

– Мы пока не домой, – торопливо ответила Тора.

Лана с удивлением взглянула на нее: а куда? Но промолчала. Поняла только, что выходить им придется тем же путем, каким и зашли, и идти до дома по улице, а могли бы сократить путь.

– А вы за пазуху положите, они вам не помешают. Не в руках же нести, – бабушка уже заворачивала несколько лепешек в мутную, но тщательно вымытую пленку, а это значило, что она не примет никаких возражений. – А можно и в ведерко положить, я тут хорошо завернула, не запачкается.

Изгиль вышла вместе с девочками, распрощалась, как всегда, будто в последний раз, и снова уселась в свое излюбленное кресло.

До дома можно было пройти, спустившись на два уровня вниз, пройти по туннелю направо, потом еще вниз, еще по ктуннелю, затем подняться на два уровня, отсчитать восемь дверей, и вот оно – жилище. Тиарий давно хотел перебраться куда-нибудь поближе к бабушке, но не получалось. У каждой семьи были свои причины, чтоб не обмениваться жильем: у кого-то рядом жили родственники, кому-то нравилось их жилье, и они не хотели менять его ни на какое другое. Да, можно было сократить путь, а теперь из-за внезапных планов Торы им придется делать круг по улице. А это почти в два раза дольше. И еще не известно, что там наверху: может, дождь пойдет или от цаберов придется убегать, которые так и норовят обстрелять всех живых внизу своим пометом. Это хорошо еще, что сезон пещерников не начался.

– Ну, и куда это ты собралась? – спросила Лана, понимая, что у Торы свои планы, а ее она приплела просто для того, чтоб у бабушки было меньше вопросов: со старшей сестрой ее хоть куда отпустят.

– Никуда. Просто не хотелось там, в темноте бродить. Помнишь, как в прошлый раз пришлось на ощупь идти?

В прошлый раз, и правда, ни одной зажженной масляной лампы им не попалось. Видать, жильцы все растащили по домам. Да и кто захочет делиться своим добром. Горючее-то еще добыть нужно.

– Смотри мне! – пригрозила Лана. – Мне велено тебя одну никуда не отпускать, привести домой в целости и сохранности.

– Ну и приведешь, – спокойно ответила Тора. – Куда я денусь-то?

Лана, прищурившись, посмотрела на сестру. Похоже, она не врет.

– Раз уж идем по верху, да еще с ведрами, давай хоть соберем что-нибудь, – предложила Лана.

– Конечно! Чего с пустыми-то ведрами тащиться? – поддержала Тора.

И Лана опять с подозрением уставилась на нее: слишком уж легко она согласилась искать личинок. Но Тора уже принялась с усердием ковырять носком ботинка кучу спрессованного мусора.

– Не так! – возмутилась Лана. – Сколько раз тебя учить? Нужно найти какую-нибудь плоскую штуку. Вот, как та – видишь? Черви выползают на поверхность, но все равно прячутся под такими досками, – Лана направилась к намеченному полуистлевшему листу железа.

– Никак не могу понять про эти деревья… – бормотала позади Тора, не спеша плетясь за сестрой.

– Чего? – не расслышала Лана.

– Про деревья, говорю. Как это они были повсюду? Если тут везде были деревья, то где же люди жили? На деревьях, что ли? Странно все это… Тебе не кажется, что бабушка сочиняет?

– А я вот никак не могу понять, зачем нужно было все портить на этой планете, чтоб потом искать новую… – Лана задумалась, уставившись на лист железа. Потом опомнилась, быстро подняла его, и потревоженные красные черви тут же закопошились, пытаясь поскорее спрятаться. Лана принялась торопливо хватать их, ведь любой знает, стоит немного зазеваться, и черви живо уползут в норы. Шустрее пищи, чем черви, пожалуй, не придумаешь. То ли дело личинки: только лениво копошатся, слепо тычась в жирные, бледные тела друг друга.

– Что стоишь? Хватай скорее! – крикнула она сестре.

Но Тора не подскочила. Она даже ничего не ответила.

Лана обернулась. Никого.

Лана поднялась, держа в руке толстого, извивающегося червя, и растерянно осмотрелась. Тора пропала. Сбежала все-таки, как и задумала. Только ведро оставила.

– Тора! Тооора!.. Вот ведь какая! – Лана внимательно всматривалась в неровную, покрытую буграми, поверхность. Здесь где угодно можно затаиться. А вот найти кого-то будет проблематично. Лана уже было хотела со злости пнуть по пустому ведру, которое оставила сестра, но сдержалась: представила, как Тора спряталась где-нибудь неподалеку и наблюдает за ней. Еще и хихикает наверняка. А если увидит растерянность старшей сестры, то вообще будет злорадствовать. В отчаянии Лана крикнула: – Смотри, только не долго!

– Ладно! – отозвалось откуда-то издалека.

Лана вздохнула. Удостоверившись, что сестра, по крайней мере, жива и здорова, она не стала ее искать. Снова повернулась к своей находке, но черви, воспользовавшись удачным моментом, все расползлись, оставив только ровные, круглые отверстия в земле. Лана подобрала ведро сестры и пошла домой. Они столько раз ходили этой дорогой, что Лана была уверена, Тора не заблудится.

Глава 5

Масляная лампа тусклым желтым светом освещала жилище. Здесь было все, что необходимо для комфортной жизни: удобная кровать в углу, стол с четырьмя стульями, небольшой встроенный шкаф, несколько полок на стенах, а на них множество баночек с запасами. Часть комнаты отделяла тонкая перегородка. Все было сделано из того, чтоТиарий находил на улице. Найдет случайную вещь или то, что когда-то было вещью, а теперь лишь лом, покрутит в руках так и эдак, и придумает, как ее можно использовать. Все шло в дело: обломки пластиковых листов, надежно скрепленные между собой, стали столешницами и сиденьями, легкие металлические трубки – каркасом для мебели.

Монотонный звук капель привлекал внимание и даже раздражал, навязчиво продалбливая дыру в сознании. Одара отвлеклась от своих дел, подошла к фильтру и поправила сбившуюся в сторону ложку, на которую должны были попадать капли, чтоб было не так слышно. Бренчать стало еще больше, теперь к булькающим звукам добавилось еще и тонкое дребезжание металла об стекло. Одара чуть подтолкнула ложку пальцем, всего лишь на какую-то долю, не видимую глазу. И еще раз. Звуки прекратились. Теперь капли бесшумно стекали по ложке в стеклянную емкость.

Фильтрование воды – это очень кропотливый и долгий процесс, но без этого нельзя. Фильтр – это первая вещь, которой обзаводилась молодая семья. Несколько трубок с затолканными внутрь тряпками и песком очищали воду от примесей и делали ее прозрачнее. Но этого все равно было недостаточно, чтоб избавиться от запаха. Впрочем, к нему так привыкли, что считали неотъемлемой частью. Главное, добиться прозрачности, медленно, очень медленно пропуская воду через фильтр. И так капля за каплей. Это был очень долгий процесс. Нужно было все время следить, чтоб в верхней чаше всегда была вода. Фильтр работал постоянно, не пересыхая ни на мгновение. А потом очищенную воду непременно кипятили, и только после этого ее можно было пить.

Одара проследила взглядом за всей системой трубок, по которым медленно сочилась вода, добавила чашку мутной, желтоватой жидкости в самую верхнюю емкость.

– Ба рассказывала, что в древности воду пили прямо из ручья, не очищая, – как бы между прочим произнесла Одара.

– В древности много чего странного было, – отозвался Тиарий. – Я бы не смог пить неочищенную.

– Да, я бы тоже…

Одара взглянула на мужа. Он сидел у стола, на котором стояла лампа, и, приблизившись к свету, сосредоточенно колупал обмалевший ботинок Тары, пытаясь починить его, чтоб прибрать до младшей дочери. Лица его Одара почти не видела, лишь густые русые волосы, которые свисали длинными прядями и явно мешали Тиарию: он то и дело поправлял их. Одара хотела подойти, собрать его волосы в хвост на затылке, но сдержалась, удивившись этому своему порыву. Она всегда была сдержанной с ним, все тринадцать лет.

Тиарий был красивым мужчиной, это даже Одара признавала. Природа не обделила его ни внешностью, ни умом, ни силой. Даже кривой короткий шрам на левой скуле не портил его лицо. А то, что его семья несколько поколений жила в центре давало ему большие плюсы, особенно в юности, когда он был завидным женихом. Но Одара не любила его. Она все эти годы была хорошей женой, хозяйкой, матерью, но так и не смогла полюбить. Внешне их семья была образцом: никаких скандалов, всегда вежливые друг с другом. А уж как Тиарий смотрел на свою жену! Как восхищался ее красотой даже спустя тринадцать лет, будто они только-только познакомились. Но изо дня в день, как заклинание Одара мысленно проговаривала: «Я не люблю тебя». Она не решалась произнести это вслух, понимая, что ее муж – хороший человек, и обидеть его было бы несправедливо. Ведь он ничем не обижал ее. Вон, как соседи живут: дерутся через день, а в другой день просто кричат друг на друга. Тиарий был очень терпелив. Она сказала ему о своих чувствах лишь однажды, перед обрядом. Он ответил, что подождет и сделает все, чтоб она полюбила его. Но Одара ничего не могла с собой поделать. Нельзя заставить полюбить. Тем более, когда сердце уже занято. Или разбито.

– Ну вот. Может, еще какое-то время продержится. Тут бы кусочек шкуры пещерника… – Тиарий выпрямился и посмотрел на жену.

Это произошло так быстро и неожиданно – всего мгновение! – что Одара не успела отвести взгляд. И, смутившись, вдруг заметалась, переставляя банки на полке.

– Водоросли заканчиваются, – комментировала она, сердясь на саму себя.

– В ручье тоже почти не осталось, – поддержал разговор Тиарий. – Ни рыбы, ни водорослей… Рыба в этом году никому не попадалась. Люди понимают, что когда-нибудь даже водоросли исчезнут, и запасаются, не давая им разрастись. Неразумные…

– Нужно будет поэкономить…

– Я раздобуду, – уверенно сказал Тиарий.

– Ты слышал про девочку с окраины, которую на днях казнили?

– Да, слышал, – Тиарий помрачнел. – Я считаю, что давно пора пересмотреть законы. Ну, какая же она преступница?

– Она нарушила древний закон… – робко возразила Одара.

– Глупости это, а не закон! – возмутился Тиарий. – Разве может ребенок быть преступлением? И не важно, с одобрения общества он рожден или нет. Это новая жизнь, она всегда во благо. Этот закон уже давным-давно нужно отменить!

– И тогда все начнут творить, что им вздумается. Порядок нарушится.

– А от того, что казнят бедную девочку порядка станет в разы больше! – хмыкнул Тиарий. – Наказывать нужно истинных преступников: убийц и воров! А не глупых девчонок, которые виноваты лишь в том, что по наивности и неопытности посмели влюбиться и довериться мужчине.

Одара пристально посмотрела на мужа и промолчала.

– Знаешь, откуда пошел этот закон? – продолжил Тиарий. – Потому что камню нужна сила. Ба рассказывала, что в древности, когда после катастрофы только обосновалось поселение, нужно было очень много силы, чтоб охранять людей, чтоб построить стену. А откуда ее взять? Тот колдун создал очень жесткие условия: за любую провинность – казнь. Настоящие преступники быстро закончились, нужно было придумывать новые причины, чтоб подпитывать камень. Да все прекрасно понимают, что без камня нам не выжить! Но иногда доходит до абсурда! Люди в то время боялись из жилищ выходить. Не так посмотрел, не то сказал – казнь… Сейчас при Готрине послабление настало. Но этот закон… – Тиарий покачал головой. – Это пережитки прошлого. Законы давно пора пересмотреть! И я не понимаю людей, которые ходят смотреть на это. А еще больше не понимаю родителей этой девочки, которые не заступились за свою дочь.

Одаре не нравился этот разговор, она уже пожалела, что начала его. Тиарий распалился, того и гляди, пойдет что-нибудь доказывать Готрину, а то и требовать отмены закона. Где это видано, чтоб кто-то оспаривал порядки? Так и до беды не далеко. Помнится, в старые времена за спор с колдуном тоже полагалась смертная казнь.

– Что-то девчонки задерживаются… – Одара попыталась сменить тему.

– Они у ба. Наверняка рассказывает им опять свои истории. Ты же знаешь, как они любят ее слушать.

– Или опять учит их читать, – вздохнула Одара.

– Ты так говоришь, как будто это плохо, – усмехнулся Тиарий.

– Глупости все это! Нужны полезные навыки: пищу добывать, одежду ремонтировать. А чтение им в жизни не пригодится, давно уже нечего читать. Я за свою жизнь не встретила ни одного написанного слова, и ничего, как-то обошлась без этого. И даже прекрасно себя чувствую. И какой толк, если бы я потратила годы на это пустое учение?

– Ну… всякое может случиться. Когда-нибудь это может им пригодиться.

– Не говори ерунды! Тебе пригодилось? По-моему, здесь, кроме тебя и ба, уже никто и не знает, как выглядят письмена. Ну, и кроме девчонок наших.

– Мне пока не пригодилось, но кто знает, что будет через год, через пять лет. – Тиарий подошел сзади к жене и нежно обнял ее.

– Ну, не знаю… – выдохнула она, млея от едва ощутимых поцелуев, которыми Тиарий покрывал ее шею, и одновременно противясь этому чувству. – Мне кажется, это пустая трата времени…

– Угу…

Щеки Одары разгорячились, она прикрыла глаза и слегка поежилась от мурашек, которых разбудили поцелуи Тиария. Не глядя, она машинально взяла с полки очередную банку и качнула ее.

– Жир тоже заканчивается…

– Угу… – отозвался Тиарий.

Мурашки уже добрались до затылка и легонько щекотали его. Вдруг послышался шорох в углу, со стороны кровати, и Одара будто очнулась. Она открыла глаза и отстранилась от мужа:

– Сейчас уже девочки придут.

– Ну и что? Мы ничего такого не делаем, – шептал он ей в ухо, и от его шепота снова просыпались навязчивые мурашки. – Я люблю тебя.

Одара не ответила. Сдержанно вздохнула, уставившись на вычурные тени на стене, едва шевелящиеся от пламени лампы. Брови ее дрогнули от каких-то никому неведомых страданий, но она промолчала. И как же Одара обрадовалась, когда шорох в углу повторился!

– Лила проснулась, – сказала она, мягко, но уверенно высвобождаясь из объятий мужа.

Он не пытался удержать ее.

Маленькая белокурая девочка села в постели и принялась тереть заспанные глазенки. Одара торопливо подошла к ней и присела рядом. Кровать была настолько низкой, что едва выступала над полом. Зато на ней была настоящая постель: старый матрас, застеленный латаной–перелатаной простыней, и одеяло, из-за множества заплаток, нашитых одна на другую, уже было не разобрать, какое оно было прежде. Все это хранилось в семье уже несколько поколений. Настоящая старинная постель – это было дорогое удовольствие, которое мог себе позволить не всякий. Да и невозможно было ее где-то раздобыть. Разве что выменять на что-нибудь такое же дорогое. Уже давно не из чего было изготовлять ткань, поэтому все тряпичное бережно хранилось, прикладывалось и передавалось по наследству. Оно стоило того: старинная ткань была мягкой на ощупь и такой приятной к телу, не сравнить с шуршащими пластиковыми одежками. Но ее осталось так мало, что даже ветхие лохмотья подшивали и штопали, пытаясь сохранить еще хоть ненадолго.

Скрипнула дверь, и все тут же обернулись на звук. Даже малышка Лила повернула голову, чтоб посмотреть, кто пришел.

Бренча ведрами, вставленными одно в другое, в жилище протиснулась Лана. Второй рукой она придерживала драгоценную ношу за пазухой. Вот было бы обидно, если бы та нечаянно выскользнула. Изгиль, конечно, старательно завернула лепешки, но мало ли. Лучше подстраховаться.

– Что так долго? – строго спросила мать. – Опять рассиживали у ба? У вас что, дел больше нет?

– Нет, мы у нее совсем недолго были. Мы сначала червей искали, чтобы ба отнести, – Лана подняла глаза в потолок, словно ища там подсказки. – Их так мало сегодня попадалось. Не знаю, может погода такая. А потом быстренько занесли, и обратно. И вот еще насобирали, – она чуть наклонила ведро, где на самом дне копошилось несколько червей.

– Какие молодцы! – обрадовался Тиарий. – Добытчицы вы мои! Не дадите отцу в старости от голода помереть.

Одара даже не взглянула на добычу, молча вынула из постели младшую дочь и усадила ее на горшок.

– Ба передала лепешек, – Лана достала из-за пазухи пакет, сквозь который просачивался тонкий манящий аромат.

– О! Вкуснящие лепешки ба! – воскликнул Тиарий. – Помню этот вкус с детства!

– А где Тора? – строго спросила Одара.

– А она… там, у ба задержалась. Что-то там помочь нужно было. Скоро придет, – не моргнув глазом, соврала Лана.

– Почему ты не осталась помочь?

– Ну… я ее ведро домой понесла, – Лана понимала, что ее вранье получилось совсем нескладным и даже каким-то нелепым, но уж что ляпнула – то ляпнула. Сказать так, как есть – означало выдать сестру. Ее бы точно наказали дней на пять, а то и на все десять. Просидеть десять дней дома в темноте – это же жуть какая-то!

Одара внимательно смотрела на дочь, пытаясь поймать ее взгляд, но Лана старательно делала вид, что шевелящаяся добыча в ведре – самое важное в этот момент.

– Чего такого смешного я сказала? Чего ты усмехаешься? – взорвалась Одара, не в силах сдержать гнев.

Лана подняла на нее удивленный взгляд. Тиарий от неожиданности так и застыл с лепешкой в руках, не понимая, что могло так разозлить жену.

– Я не усмехаюсь, – тихо сказала Лана и поджала губы, решив, что это придаст ей очень серьезный вид.

– Уйди к себе!.. – коротко приказала Одара тоном, не терпящим возражений.

Лана послушно зашла за перегородку, отделявшую угол, где обитала она с сестрой. Сейчас здесь было совсем темно, но Лана не решилась попросить лампу, чтоб еще больше не злить мать. Места за перегородкой было совсем мало, только кровать – такая же низкая, как у родителей, – заправленная латаной постелью. Заниматься здесь, в полной темноте было нечем, и Лана бухнулась на постель, уставившись в темный потолок. Самодельная подложка, сделанная из пластиковых бутылей, по-предательски скрипнула. Она всегда скрипела, выдавая любое движение сестер, но сейчас этот звук будто разрезал воздух. Лана поморщилась, предчувствуя последствия.

– Вот видишь?! – тут же вскричала Одара, обращаясь к мужу. И уже Лане крикнула, будто та находилась не в двух шагах от нее, а, по меньшей мере, в сотне, и не перегородка это вовсе, а толстая каменная стена: – Сколько раз я говорила беречь постель?! Или хочешь спать на голом полу? Во всей уличной одежде, небось, увалилась!

– Ты с ней слишком сурова, нужно помягче, – понизив голос, произнес Тиарий.

– Зато ты слишком добрый! Лана уже взрослая, должна понимать, какая на ней ответственность. Ей скоро свою семью создавать.

– Ну, не так уж и скоро.

– Время летит незаметно. Давно ли она родилась, а уже двенадцать лет пронеслось. Я, между прочим, в шестнадцать замуж вышла.

– Почти в семнадцать, – поправил Тиарий.

– В шестнадцать!

– Не важно. Чего она такого сделала, что ты так разозлилась?

– Она мне все время перечит! Говорю так, а она этак. Говорю, усмехается, а она: «Я не усмехаюсь» И так всегда! Что бы я ни сказала, она все наоборот вывернет!

Лана крепко-крепко зажмурилась и заткнула руками уши. Но все равно слышала крики матери. А вот то, что отвечает ей отец, было совсем не слышно. Лана не хотела перечить. Она и сама не понимала, как так выходит, но она совершенно искренне не хотела злить мать.

Вдруг постель качнулась, и Лана тут же открыла глаза. Рядом сидел отец.

– Тебя тоже выгнала? – шепотом спросила Лана.

Тиарий усмехнулся шутке дочери.

Лана села и обняла отца, прижавшись щекой к его плечу.

– Папуль? – шепнула она. – Может, я к ба пойду жить? Вон она уже какая старенькая. Ей помощь нужна. Лучше я буду при ней, чем бегать туда-сюда. И вам тут места больше будет.

– А как же я? Ты хочешь меня оставить? – так же шепотом отозвался Тиарий, высвободил руку, к которой она прижималась, и обнял дочь. – А бабушке мы и так помогаем.

Лана вздохнула. Отец был для нее самым дорогим человеком, и, говоря про свой переезд к бабушке, Лана совсем не думала про разлуку с отцом. Она просто хотела быть подальше от матери, чтоб лишний раз не раздражать ее. А то, что она ее раздражала, Лана понимала. Только одного не могла понять: почему? Но разве может она вот так вслух произнести истинную причину желания своего переезда? Разве позволительно говорить такие вещи про родную мать?

Глава 6

Тора никак не могла улучить момент, когда можно потихоньку сбежать. По плану она хотела удрать на обратном пути, когда они пойдут от бабушки, но сестра всюду была рядом и не давала отойти. Еще вчера Тора договорилась о встрече с ребятами, которые жили на окраине, чтоб вместе сходить к Готрину. Звать Лану с собой было бесполезно: она слишком послушная, и раз мама запретила ходить на окраину, то Лана ни за что не пойдет. Да и не любит Лана окраину. Тора могла бы, конечно, просто сказать Лане, что ей нужно уйти по делам, не объясняя, по каким и куда… Но нет, Лана не позволила бы. Она ответственная до занудства! Начала бы выяснять, какие такие дела, задавала бы разные вопросы, выпытывала бы, а потом все равно не разрешила бы уйти. Нет, здесь нужно действовать потихоньку.

Тора чуть задержалась позади сестры, продолжая поддерживать с ней разговор, а сама, не теряя времени, осматривалась по сторонам. Неподалеку очень удачно возвышался пригорок, за которым можно было спрятаться. Только вот как удрать? Еще это ведро, которое бренчит при каждом движении – оно точно выдаст.

И тут так кстати Лана обнаружила червей. Вот он – шанс!

Едва дождавшись, как сестра начнет хватать их, Тора осторожно поставила ведро. Потихоньку, чтоб оно не брякнуло, чтоб не звякнула ручка. Так осторожно она, наверное, никогда прежде не двигалась. И торопливо прошмыгнула за пригорок, затаившись там. Сердце колотилось так, будто она не от сестры убежала, а от стаи разъяренных пещерников. Бежать сейчас дальше опасно: Лана заметит. Конечно же, она увидит, что сестра сбежала – не слепая же. Но искать точно не пойдет. Так и есть, заметила. Ругается. Тора прикусила губу и затаилась, плотнее вжавшись в кучу перегнившего мусора, будто сама стала его частью.

– Смотри, только не долго! – послышался голос Ланы, смирившейся с выходкой сестры.

– Ладно! – невольно отозвалась Тора, и тут же зажала рот обеими руками: чуть не попалась! Что, если Лана сейчас ее обнаружит?

Подождав немного, Тора опасливо выглянула из своего укрытия. Совсем чуть-чуть, чтоб не нарваться на укоризненный взгляд сестры, которая, как почему-то представлялось Торе, непременно стоит вот тут рядом и только и ждет, когда та высунется. Но нет, сестры поблизости не оказалось. Она шла уже достаточно далеко, унося с собой и пустое ведро Торы.

Можно было спокойно выдохнуть.

Пригибаясь, прячась за буграми, Тора поспешила совсем в другую сторону, туда, где ее ждали друзья, откуда была родом ее мать – на окраину.

Окраина не сильно отличалась от центра поселения. Здесь были такие же холмы из спрессованного древнего мусора, унылые серые цвета и стойкий запах, к которому все давно привыкли настолько, что просто не замечали его. И посреди всей этой унылости то тут, то там вдруг вспыхивали невероятной красоты звезды, рожденные от союза осколков битого стекла и солнечных лучей. Казалось бы, все, как везде, но здесь не было огромного дома, уходившего глубоко под землю, повсюду лишь одиночные жилища, больше походившие на норы или пещеры. Здесь жили такие же люди, просто когда-то их предкам не хватило сил или умения отвоевать себе жилище в центре, поэтому их потомки из поколения в поколение вынуждены были жить в норах. Редко какому семейству удавалось удачно выдать дочь замуж за какого-нибудь парня из центра, и тем самым обеспечить ее проживание в более престижном районе. А уж парню – если ты родился на окраине, то и шансов не было перебраться в центр.

Тора и сама не могла объяснить, почему при всех прелестях жизни в центре, ее постоянно тянуло на окраину. Возможно, простор, свобода, удивительная картина, когда во время дождя все жители выходили собирать воду. В центре такого не было, там вода протекала тонким ручейком на самом нижнем уровне, и не обязательно было выходить на улицу. Этот ручеек спасал в периоды, когда бушевали пещерники. Да они и редко показывались в центре. Зато на окраину пещерники частенько забредали, и встреча с ними заканчивалась неизбежной гибелью человека. Хорошо, что пещерники охотились не постоянно, а лишь в определенные периоды, когда в их крови особенно повышался уровень агрессии. А об этом заранее предупреждал Готрин. Он очень редко ошибался.

Вот и назначенное место встречи: возле шпиля от древней башни, давно ушедшей в землю. Но ожидаемой толпы из пяти человек там не оказалось. Не глядя по сторонам, зацепившись одной рукой за шпиль, вокруг него крутился лишь Нар. Он был ровесник Ланы, и Торе нравилось, что мальчишка, который старше ее аж на целых три года, возится с ней, не выпендриваясь и не корча из себя взрослого. То, что Лана старше ее на три года и точно так же с ней возится, ее не удивляло. Впрочем, Тора не считала Лану взрослой, потому что за свою жизнь слишком привыкла к ней. Ну, какая же она взрослая, если Тора почти догнала ее в росте? Нар был выше Торы. И даже чуть-чуть выше Ланы. Хотя, если хорошенько подумать, Лана как раз и вела себя, как взрослая, с ней невозможно было устроить какую-нибудь игру или просто так пошалить. Нет, Лана словно была зациклена на добывании червей прозапас. Ну, точно взрослая!

– А где остальные? – спросила Тора, увидев, что и поблизости никого не было.

Нар тут же остановился и посмотрел на Тору так, будто не ожидал ее увидеть.

– Больше никто не смог прийти, – сказал он. – Олишу дома заперли, я с ним через дверь только и смог поговорить, а Миара за младшим братом смотрит. Я думал, ты тоже не придешь.

– Чего это я не приду? Кто мне может запретить? – храбрилась Тора.

– Твоя сестра не с тобой?

– Лана что ли? Ты что! – Тора скривилась. – Чтобы Лана пришла на окраину? Ага, жди! Она такая правильная! Во всем слушается родителей. Они сказали, бегом домой, вот она и бежит. Боится нарушить правила. А мама запрещает сюда ходить.

– А ты, значит, не боишься?

– А чего тут бояться? – хмыкнула Тора.

– Что от мамы влетит.

– Не влетит, – уверенно ответила Тора. Хотя сама немного побаивалась: вдруг Лана расскажет родителям, что она удрала, да не куда-нибудь, а на окраину? Тора, конечно, не рассказывала сестре о своих планах, но вдруг Лана и сама догадалась? Хотя, до сих пор у нее не было привычки ябедничать на сестру, может, и сейчас как-нибудь прикроет. А сама Тора прикрыла бы сестру? Или выложила бы родителям все так, как есть? Эх, очень трудно рассчитывать на другого человека, когда и в себе-то толком разобраться не можешь! Пожалуй, в такой ситуации на месте Ланы она сделала бы вид, что уходит, а сама притаилась бы, чтоб выследить, куда идет сестра, и пошла бы за ней. Тора так явно представила эту картину, что невольно оглянулась: нет ли там за спиной Ланы, которая втихаря проследила за ней.

– Ну чего, идем? – спросил Нар, будто проверяя решимость Торы.

Она уверенно кивнула, и они пошли.

– А он нас пустит? – на всякий случай спросила Тора по пути. В прошлый раз, когда они пытались пробраться к Готрину, у него было плохое настроение, и он своим магическим заклинанием так запер дверь, что даже его родная внучка Фарина не могла попасть внутрь жилища.

– Я видел его сегодня, вроде нормально все.

Нар огляделся по сторонам и осторожно высунул из-за пазухи краешек сушеного рыбьего хвоста.

– Вот, дома стащил, – гордо сообщил он.

– Что это? – Тора пригляделась и вдруг удивленно вскинула брови: – Рыбий хвост?

– Сама ты хвост! Целая рыба! – обиделся Нар. – Даже с головой.

– Тебе же влетит! – Тора испуганно вытаращила глаза и прижала ладони к щекам. – Зачем ты ее стащил?

– А, ничего, – отмахнулся Нар. – Скажу, что крысы утащили. Но за такую рыбину он нам многое расскажет.

– Ну-ка, покажи. Большущая! – с восторгом оценила Тора, разглядывая рыбу размером с ее указательный палец. – Такую пропажу твои родители сразу заметят. Мы же хотели про небесные тела расспросить, Готрин про них просто так рассказывает.

– А я еще про мое будущее хочу узнать, – доверительно поведал Нар. – Мне же интересно, что со мной дальше случится, кто моей женой станет.

– Женой? – Тора прыснула со смеху.

– А чего ты смеешься? Вдруг мне какую-нибудь страхолюдину подсунут, должен же я заранее об этом знать. А про будущее Готрин не всякому рассказывает. Вот, думаю, задобрить его.

Тора задумалась.

– Слушай, а твоей рыбины хватит, чтоб он и мне про будущее рассказал?

– Думаю, должно хватить, – без сомнений ответил Нар.

– Ну, я тогда тоже спрошу его, ладно?

– Конечно, спроси! Лучше заранее знать, что там ждет впереди.

Вот и жилище Готрина. Снаружи его легко можно было принять за холм, каких полно в округе. Но стоило обойти его, и можно было увидеть хорошо замаскированную дверь, заметную только знающим людям, тем, кому уже довелось бывать здесь. Нар был здесь однажды: мать приводила его, когда он был болен. Готрин тогда долго водил над ним руками, дал какое-то горькое питье, и болезнь отступила. Недавно Нар похвастался перед друзьями, что бывал у Готрина, и в доказательство, что не обманывает, пообещал привести их к нему. В прошлый раз, когда их компания была чуть больше, у них ничего не получилось. И ребята уже было начали насмехаться над бедным парнем, дескать, насочинял с три короба, заврался совсем и теперь не знает, как выпутаться. Разве может колдун жить в обычной куче мусора? Нора, пещера, как у всех, как положено, но не куча мусора же! И если бы не подошла тогда Фарина и не стала бы тоже пытаться войти в этот холм, то они и вовсе засмеяли бы Нара. Фарина тогда сказала им, чтоб пришли в другой раз, что сегодня ее дед не в настроении. И вот теперь Нар привел Тору.

Они обошли холм вокруг, тщательно высматривая, где может быть вход. Пришлось даже немного порыться руками и приподнимать ветхие остатки былых вещей.

– Может, это не тот холм? – усомнилась Тора.

– Тот, – уверенно отрезал Нар.

Вдруг прямо перед ними распахнулась дверь и показалась молодая девушка. От неожиданности Тора вздрогнула, ухватившись за руку Нара, хотя девушка, открывшая дверь, была вовсе не страшная. Наоборот, Фарина была очень привлекательная, и даже, на вкус Торы, красивая. Чистая, ровная, от природы смуглая кожа, казалось, не побелеет, даже если Фарина всю жизнь проведет под землей. Черные вьющиеся волосы заплетены в рыхлую косу, спускавшуюся ниже спины. И зеленые глаза, роднившие большинство жителей окраины.

– Что вы тут шумите? – строго спросила Фарина. Она давно привыкла к многочисленным визитам к ее деду. Бывало, что и с недобрыми намерениями люди приходили, поэтому она особенно не церемонилась. Предпочитала сначала понять, кто перед ней, а потом уже решать, стоит ли к нему быть ласковой.

– Мы это… – растерялся Нар. А Тора молча спряталась за него.

– Фарина! Кто там? – послышалось из глубины жилища.

– Тут дети, – ответила Фарина, пристально рассматривая гостей.

– Впусти.

Фарина, придерживая дверь, чуть отодвинулась в сторону, открывая узкий проход в жилище. Нар и Тора по очереди протиснулись мимо нее внутрь.

Жилище Готрина освещалось точно такой же лампой, что и дома у Торы. Желтый свет разливался по небольшой комнате, стены которой были сплошь завешаны пестрыми, ворсистыми полотнами, похожими на шкуры диковинных зверей. Вот только цвета такие для животных были не свойственны: синий, красный, зеленый. Да и рисунок повторял не пятна и разводы, нужные для маскировки, а наоборот, ярко выделялся кричащим сочетанием цветов, диковинными геометрическими линиями и узорами.

«Должно быть, это тоже досталось от древних предков, – подумала Тора. – Возможно, в древности были такие жуткие звери».

Полотна были изрядно потрепанные и выцветшие, а местами покрытые проплешинами, сквозь которые виднелись переплетения толстых серых нитей. Это подтверждало предположение Торы о древнем их происхождении.

Возле стены на высоком приступке, застеленном таким же ворсистым покрывалом, поджав под себя ноги, сидел старик. Должно быть, это место служило ему постелью, а вон там, в углу на небольшом возвышении, где сейчас лежали два свертка, скрученные в рулоны, возможно, спала Фарина. С потолка свисали разные непонятные штуки, некоторые из них легонько шевелились от движения воздуха и поблескивали, бросая блики на пол и стены, а то вдруг издавали нежный, звонкий, шуршащий, тихий – любой! – звук. Казалось, будто это какие-то невидимые существа подают свои голоса: шепчут, смеются, некоторые даже ворчат.

Готрин сидел, опустив голову и склонив ее чуть на бок, словно прислушиваясь. А когда дети вошли, он вдруг поднял голову, но слишком высоко, как будто что-то увидел у них над головами, под самым потолком. Хотя глаза его при этом были закрыты.

– Что вам нужно? – спросил Готрин.

– Мы это… – заволновался Нар. – Спросить хотели про эти… как их… тела.

– Про какие тела?

– Про небесные, – подсказала Тора.

– А что с ними не так? – едва заметно усмехнулся Готрин.

– Говорят, что когда они сольются, что-то должно произойти, – робко произнес Нар.

– Говорят… Что ж вы не расспросили тех, кто это говорит? – поинтересовался Готрин.

– Ну так говорят, что ты лучше всех про это знаешь, – Нар не терял надежды вывести старика на разговор.

Готрин вздохнул и медленно почесал бороду.

– Ну, садитесь, – разрешил он.

Дети бегло осмотрелись, куда бы присесть, и сели прямо там, где стояли – на пол.

– А что там на небе? Сошлись уже небесные тела? – спросил Готрин.

– Два соприкоснулись, третьего сегодня не видела. Может, уже слилось с ними? – доложила Тора.

– Нет еще. Я бы почувствовал, – ответил Готрин и снова почесал бороду. – Правду вам сказали. Небесные тела сольются в одно, и это будет началом больших перемен, которые коснутся всех. Только это еще не скоро произойдет, они медленно приближаются друг к другу.

– А сколько ждать? Я не хочу пропустить, – призналась Тора.

– Говоришь, два соприкоснулись, а третьего не видела? – Горин задумался. – Ну, может быть, к сезону пещерников все и произойдет.

Тора оживилась и с восторгом глянула на приятеля.

– А что будет – хорошее или плохое? – спросил Нар. Очень уж он переживал, что их налаженная, такая хорошая жизнь вдруг нарушится. И что тогда?

– Никто тебе этого не скажет, даже я, – сказал Готрин. – Знаю только, что каждый почувствует это на себе. В прошлый раз, когда небесные тела слились в одно, случилась страшная катастрофа, которая погубила многих. И не только людей. Все переменилось тогда. Сейчас снова все переменится. Вы себе даже представить не можете, какая раньше была жизнь, потому что от тех времен ничего не осталось. Даже воспоминаний.

– Ты знаешь про деревья? – осмелев, спросила Тора, чтоб показать, что и она кое-что знает про древние времена.

– Что это?

– Это такие существа, которые жили в древности, а потом люди их уничтожили, и теперь ни одного не осталось. У них еще вот такие лапы были, – Тора раскинула руки в стороны и растопырила пальцы, довольная тем, что Нар, раскрыв рот, наблюдает за ней. Таких историй, которые рассказывает бабушка Изгиль, он точно не слышал.

– Это все глупые россказни для глупых детей! – строго сказал Готрин. – Никогда не было таких существ. И лучше нигде не повторяй эту ерунду, чтоб тебя не засмеяли.

Тора закусила губу и потупилась.

Готрин еще что-то рассказывал про болезни и войны, напавшие на людей, когда три спутника слились в один. Тора уже слышала похожие рассказы от бабушки Изгиль, но больше не решалась сказать об этом. Поэтому, не отрывая глаз, наблюдала за стариком. Обычно она не имела привычки вот так в упор пялиться на людей, но Готрин давно ослеп, и можно было не бояться наткнуться на его взгляд, не испытывать неловкости от того, что он заметит, как пристально она его рассматривает. И она этим пользовалась.

Готрин был совсем старый. Наверное, ему было столько же лет, сколько и бабушке Изгиль. А может, даже и больше. Вон, у него голова какая лысая. Редкие длинные волосины на висках и затылке спускались ниже плеч и как будто только мешались. Во всяком случае, толку от них не было никакого: лысину они не прикрывали, красоты не добавляли. Зато борода у старика была шикарная: длинная, густая и белая.

« Как будто волосы с головы перебежали на подбородок», – подумала Тора и тут же устыдилась своих мыслей, словно кто-то мог их подслушать.

Глаза Готрина чаще всего были закрыты. Но когда он их открывал, его слепой взгляд блуждал сам по себе, не останавливаясь ни на предметах, ни на людях. А иногда глаза закатывались вверх под веки и становились совсем белыми. Вот тогда было жутко, и Тора невольно содрогалась от волны холодка, пробегавшей по спине.

– А я еще это… Про мое будущее хотел спросить, – Нар вытащил из-за пазухи сушеную рыбу, голова которой так иссохлась, что твердые шарики глаз запали куда-то внутрь угловатого черепа, словно крошечные существа спрятались в свои норы. Неуверенно держа рыбу в руках, не зная, что с ней дальше делать, Нар оглянулся на Тору, которая настойчиво дергала его за рукав, напоминая о себе, и торопливо добавил: – И про ее будущее тоже.

Готрин протянул руку. Но не для того, чтоб принять подарок, а будто хотел на ощупь определить, кто перед ним сидит.

– Пойди и положи это, где взял. А не то я тебе сегодняшнее будущее так распишу – не обрадуешься! – строго сказал он.

Нар замялся и спрятал рыбу обратно за пазуху.

Старик усмехнулся в бороду и уже мягче сказал:

– Не надо вам знать будущее, ничего хорошего в этом знании нет. Проживайте свою жизнь спокойно и радуйтесь каждому дню. Одно могу сказать: все у вас будет хорошо. А теперь ступайте. Устал я…

– Давайте, подымайтесь, – засуетилась Фарина, все это время стоявшая в сторонке.

Она без разговоров выпроводила гостей и закрыла за ними дверь.

Дети какое-то время оторопело стояли возле холма, в котором жил колдун. Тора была растерянна, нет, даже раздосадована. Не так она представляла эту встречу. Стоило столько ждать, так готовиться, от сестры вот удрала, чтоб не узнать ничего нового.

– Давай, я тебя провожу, – предложил Нар.

– Сама доберусь. Не маленькая, – отмахнулась Тора.

– Скоро стемнеет. Давай, провожу.

– Как хочешь, – пожала плечами Тора.

Солнце, и правда, готовилось спускаться к горизонту. Да и, как ни хотела признаваться себе в этом Тора, а вдвоем идти веселее. Даже с мальчишкой. Веселее и не так страшно.

– Зря и сходили! – Тора пнула первое, что попалось под ногу, виноватое только в том, что оказалось на ее пути.

– Почему зря?

– Потому что он ничего толком не рассказал.

– Нет, он очень много рассказал.

– Что-то я ничего не услышала. Когда это, интересно знать, я прослушала про твою страхолюдную жену? – усмехнулась Тора.

– Он про другое рассказал…

– Ничего интересного! – хмыкнула Тора. – Все это я и без него знала.

Нар довел ее почти до самого дома, а уж как он сам будет добираться, Тору не интересовало – ей не было до этого никакого дела. Она же не напрашивалась, чтоб он ее провожал.

– Где ты была? – строго спросила Одара, когда Тора осторожно проскользнула в жилище.

Тора замялась, блуждая взглядом по полу и стенам комнаты. Как-то она совсем не продумала, что будет говорить дома. Где она была? Вдруг Лана уже сказала, что Тора спряталась от нее, чтоб удрать на окраину? Вон стоит, смотрит, усмехается опять. Если сейчас начать врать, то влетит еще больше. А если не сказала? Лана не сказала, а Тора сама себя сейчас выдаст. Что же отвечать?

– У бабушки она была. Я же говорила, – ответила за нее Лана.

– Я не тебя сейчас спрашивала! – отрезала мать, даже не взглянув на нее.

– Я была у бабушки, – с облегчением повторила Тора. Значит, Лана ее не выдала.

– А почему сразу не ответила?

Тора молча пожала плечами. Одара пристально посмотрела на нее, но ничего больше не сказала.

Ужин тоже прошел в молчании. Точнее, Тиарий шутками пытался вызвать всех на разговор, но отвечала ему только Лила, которая пока не вникала в семейные ссоры и не понимала напряжения, зависшего в воздухе. Одара же молчала, стараясь даже ни на кого не смотреть. Лана молчала, чтоб нечаянно не вызвать уже привычную бурю гнева матери. Тора молчала, потому что чувствовала себя виноватой перед сестрой. Это очень неловкое чувство. Как будто где-то внутри сидит зверь и дергает какую-то жизненно важную ниточку, заставляя взглянуть на сестру. А стоит только взглянуть, и зверь начинает точить когти об эту самую ниточку. Но ничего, когда они лягут спать, вот тогда и наговорятся, решила Тора. Это было обычное дело – поболтать перед сном.

Но в этот раз Лана сразу отвернулась, едва легла, и как-то слишком быстро прикинулась спящей. Тора смотрела в темноту, туда, где лежала сестра, и слушала ее ровное дыхание. Глаза привыкли, и теперь можно было даже различить смутные очертания ее головы и плеча. Спит или нет?

– Что, попало тебе, да? – шепотом спросила Тора, потихоньку потыкав сестру пальцем в спину.

Лана не ответила, только дернула плечом. Значит, не спит.

– Ты чего, обиделась, что ли? – удивилась Тора.

– Спи, давай! – коротко приказала Лана.

Глава 7

С самого утра у Фарины было полно забот: нужно сварить обед, прибрать в жилище, собрать постели, расчесать деду волосы и бороду. В общем, приготовить все к приходу очередных гостей, создать волшебную атмосферу, чтоб, едва переступив порог, гость тут же попал в волшебный мир. Всю эту обстановку и подвешенные к потолку стеклышки, колокольчики, скрученные из проволоки спирали с нанизанными на них разноцветными бусинами она сама придумала. И подучилось очень эффектно!

Готрин был слеп, но казалось, будто он всего лишь притворяется, а сам следит за каждым движением внучки. Он водил головой вслед за ней, давал короткие указания. Возможно, он просто умел хорошо прислушиваться и по звукам различать, что в какой момент делала Фарина, а может, он, и правда, видел. Точнее, обладал каким-то неведомым остальным чутьем, видел не так, как обычные люди, не глазами. Впрочем, в этом никто и не сомневался.

– Ты была строга со вчерашними детьми, – заметил Готрин.

– Если я со всеми твоими гостями буду любезна, то они с радостью поселятся у нас, – усмехнулась Фарина.

– Да, ты права… Некоторые готовы хоть каждый день приходить, чтоб узнать то да сё. Странные люди. Что с того, если они узнают, что их ждет? Ничего же не изменится. Ну, узнает человек, что через три дня его свалит болезнь и он помрет – и что? А ничего. Будет эти три дня трястись от страха и все равно заболеет и помрет. Так зачем портить себе эти последние дни? Странные люди…

Фарина ничего не ответила. Она задумчиво нанизывала крупные стеклянные бусины на проволоку, чтоб привесить к потолку еще одну загадочную штуковину. Дед даже ей не говорил про ее будущее, а знать очень хотелось. Но в глубине души она была с ним согласна: вдруг впереди ее ожидало что-то плохое. Зачем знать об этом, ждать и страдать, что это вот–вот случится?

– Обрати внимание на того чернявого задиру, – сказал вдруг Готрин.

– Что? – не поняла Фарина. Готрин так быстро перескочил с одной темы на другую, что она не успела уследить за его мыслью.

– Парень тот чернявый. Как его? Все глаза об тебя истер. Нравится он тебе?

– Ты про Виана? Да ну тебя, дедушка! – смущенно засмеялась Фарина, ничуть не удивившись, что слепой дед знает про того парня и про цвет его волос. Готрин, даже не выходя из своего жилища, знал все. – Ну, что ты мне все женихов ищешь?

– А потому что сама не ищешь, вот мне и приходится, – ворчал дед.

– Ну, и на что мне этот чернявый? Чтоб покалечил меня? Вон, он постоянно с кем-нибудь дерется!

– Это от безделья. А будет при жене, да при детях – возьмется за ум.

– Не нравится он мне! – повела бровью Фарина. Тут она лукавила: Виан нравился всем девушкам в округе. И он прекрасно понимал свою власть над ними: сегодня он улыбался одной, а завтра заигрывал с другой. И вот это Фарине не нравилось.

– Этот не нравится, другой не нравится, не угодишь тебе! Сколько уже можно выбирать? Сколько тебе уже – семнадцать? Потом понравится какой-нибудь, а уже поздно будет, потому что сама станешь старухой! А мне правнука надо! И побыстрее! – требовал старик.

Фарина вздохнула и покачала головой. Нужно срочно прекращать этот разговор, потому что дед не успокоится. Сейчас опять начнет говорить, как важен ее сын для народа, что нужно успеть передать ему колдовские умения. Фарина схватила ведро и направилась к выходу.

– Ты куда? Мы еще не договорили!

– До моего сына в любом случае еще долго, а если я сейчас не уйду, то скоро нам будет нечего есть. И если мы умрем от голода, то и вопрос о сыне и передаче ему силы отпадет сам собой, – пробурчала она и выскочила за дверь.

– Несносная девчонка! – крикнул Готрин вслед убегающей внучке, но вряд ли она его услышала.

Фарина припустила бегом, будто боясь, что слепой дед погонится за ней, чтоб продолжить этот разговор, который в последнее время он затевал все чаще. То одного парня начнет расхваливать, то другого. Как будто торопился куда-то и боялся опоздать. Похоже, однажды ей придется смириться и сделать свой выбор. Может быть, и правда, Виан? Или тот, которого дед расхваливал в прошлый раз? Фарина даже не знала его имени.

Убежав достаточно далеко от жилища, Фарина остановилась, закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Легкий ветерок обдувал, нет, даже не обдувал – нежно ласкал кожу. Хорошо-то как! Все тревожные мысли словно выдувались этим ветерком, он гладил и успокаивал, как заботливая мать, которую Фарина совсем не помнила, и на душе становилось легко–легко. Так легко, что, кажется, чуть оттолкнись от земли и полетишь…

Скоро начнется сезон ветров, вот тогда так не постоишь. Тогда вообще из жилища выйти не сможешь. Нужно до того времени запастись пищей. Фарина опомнилась, стряхнула окутавшую ее негу, и огляделась: где тут может скрываться добыча? Пожалуй, вот под тем хламом, состоящим из драных пластиковых пленок. Под пленкой хорошо преет и влага не быстро испаряется – самое место для скопища червей. Фарина подошла ближе и присела. Теперь нужно быстро откинуть пленку и тут же собирать червей, пока те не юркнули в круглые ходы. Черви очень шустрые! А стоит ему только засунуть голову в нору – и все, вытянуть его обратно будет невозможно, потому что он застревает крошечными щетинками, позволяющими червю продвигаться только вперед. Придется рвать его на части – хоть что-то. Но целый червь – это лучше, чем половина. Поэтому нужно быть проворной и быстрой. Быстрее этих шустрых червей. При этом нужно быть очень внимательной: что если среди червей затесалась многоножка? Ее так просто не схватишь.

Фарина взялась за край пленки, сосредоточилась, и быстро откинула. Дремавшие черви тут же очнулись, дрогнули, почувствовав, что комфортная внешняя среда изменилась, и засуетились, извиваясь в клубок, тычась слепыми мордами в поиске ближайшей норы. Фарина хватала их, стараясь не упустить ни одного, и складывала в ведро. Уж оттуда они точно не удерут.

Вдруг краем глаза она заметила шевеление неподалеку. Ветер тревожит кучу хлама? Некогда! Одного червя пришлось все-таки порвать. Вот, еще шевельнулось, и послышалось приглушенное шипение, переходящее в тихий рык. Только не это! Фарина резко обернулась, ища взглядом источник звука. Она знала, кто переговаривается вот так – шипением и урчанием.

Шевеления больше не было, одни лишь звуки, но если приглядеться, то можно различить едва заметные очертания длинного тела, прижатого к земле, согнутые лапы с тонкими, почти человеческими пальцами, голову с шершавой, бугорчатой кожей, большой рот узкой длинной расщелиной, который, казалось, если откроется полностью, то голова вывернется наизнанку, и пристальный взгляд голодных глаз. Пещерник! Сливаясь с мусором серым с бледными разводами цветом и наростами, покрывающими их спины, пещерники научились прекрасно маскироваться, прикидываясь кучей хлама. Они могли подолгу выслеживать свою жертву, которая до последнего может так и не понять, что один из пещерников выбрал ее себе на обед. Фарина быстро огляделась по сторонам: где-то здесь должны быть и остальные, ведь пещерники не охотятся по одиночке. Не видно. Но они могли хорошо замаскироваться. Нет зверя, коварнее и опаснее пещерника. Неужели они уже выбрались из своих укрытий? Неужели у них уже наступил период агрессии? И дед ничего не сказал, не предупредил… Зря она убежала так далеко от дома. Уж Готрин сумел бы своим колдовством утихомирить зверя. А тут вокруг ни души. Лишь она и этот пещерник – один на один. И помощи ждать неоткуда. Фарина застыла на месте от страха. А еще от едва теплящейся надежды, что если она не будет шевелиться, то пещерник ее не заметит. Ведь говорили же, что эти звери видят только движущуюся добычу. Фарина никак не могла вспомнить, от кого она это слышала. От ужаса мысли путались, и ей даже казалось, что она сама выдумала это, вот только что. Или все же слышала? Остается надеяться, что это так и есть.

Пещерник смотрел прямо на нее, но не пытался напасть. Может, и правда, он ее не видел? Ну и что, что между ними расстояние всего в несколько шагов, ведь Фарина не шевелилась, а значит, зверь ее не видел. Люди так говорили. Нужно верить людям. Как бы ни было страшно, нужно верить. Сколько так стоять? Пока пещерник не уйдет? А если это чудище и вовсе не собирается уходить?

Зверь повел плоским носом, ловя запахи, приоткрыл рот, из которого показались острые углы зубов. Он словно усмехался над своей жертвой. Длинная капля липкой слюны стекла до самой земли, но не оборвалась, не капнула, а так и осталась висеть. Пещерник по-прежнему не сводил с Фарины взгляда. Мутные, желто-зеленые глаза с такой узкой полоской зрачка, что казалось, будто его и нет вовсе. И вдруг эти глаза в одно мгновение стали черными, влажными, глубокими. Это зрачок резко расширился, заполнив собой чуть ли не весь глаз. И тут Фарина поняла, что он ее видит. Видит! Несмотря на то, что она старается не шевелиться и все тело уже затекло от обездвиженности и страха. Он просто ждет. Чего – не понятно. Вряд ли он решил не нападать. Не было еще случая, чтоб при встрече с человеком пещерник не напал. Тогда откуда взялось это – «не шевелиться»? Кто выдумал эту чушь? Чего же ждет хищник? Удачного момента? Ждет, когда она отвернется? Впрочем, вряд ли его смущает то, что она стоит к нему лицом. Для пещерника она – пища. И не важно, с какой стороны подходить к своей еде.

Зверь сделал короткий шаг в ее сторону и снова замер. Еще шаг. Ждать больше нельзя! Она не может погибнуть вот так, притворяясь кучей хлама. Зверь рванул вперед, Фарина закричала, швырнула в пещерника ведро с червями, и побежала прочь что было сил. Ведро с гулким звоном угодило прямо ему в голову. Зверь на мгновение оторопел, затряс башкой, по которой, извиваясь, сваливались на землю черви, и еще больше рассвирепев, бросился на свою жертву. Убежать от пещерника еще никому не удавалось. И отбиваться теперь было нечем. Ждать, когда он неожиданно набросится на нее сзади, вцепится когтями в спину, вонзит зубы в шею и начнет рвать на части? Оттягивать момент неизбежной гибели? Это было невыносимо. Фарина оглянулась, и в этот момент вдруг запнулась и со всего маха упала наземь. Быстро подскочила на ноги, но зверь уже догнал ее. Не было смысла убегать. Она повернулась лицом к опасности. Так хотя бы она его видела. Пещерник опять затаился. Он скалил зубастую пасть и нервно двигал хвостом, сгребая в кучу мусор позади себя. Было так страшно, что Фарине хотелось сжаться в клубок, прикрыть голову руками и тихо плакать. Но страх же и не давал слезам выйти наружу.

– Ну, давай! Что же ты ждешь? – в исступлении крикнула она зверю, готовая покончить со всем вот прямо сейчас.

И он бросился.

Фарина упала под натиском тяжелой туши. Пещерник принялся швырять и кусать ее. Перед глазами Фарины мелькало то небо, то земля, то отвратительная морда, теперь обагренная кровью. Ее кровью.

Вдруг хватка ослабла. В полуобморочном состоянии Фарина даже не сразу поняла это. В ее голове промелькнула мысль, что облегчение – это и есть смерть, и наконец-то все кончено. Но тут раздался резкий визг, заставивший Фарину открыть глаза. Неподалеку от нее, дико вереща, извивался пещерник, заворачивая голову и пытаясь достать зубами человека, оседлавшего его и крепко обхватившего ногами длинное тело хищника. Вероятно, этот человек увидел, как зверь напал на Фарину, и кинулся ей на помощь. Он не останавливаясь, раз за разом втыкал в шею пещерника нож, который, лязгая, соскальзывал с плотной шкуры. А зверь извивался, крутил хвостом, щелкал зубастой пастью в воздухе, разбрызгивая вокруг кровавые слюни – видать, парень все же достал его. Сплетенные вместе, человек и хищник в облаке пыли катались по земле, и было не понятно, где человек, а где зверь.

Наконец, разъяренному раненному зверю удалось скинуть обидчика, и тут же наброситься на него.

– Беги! – крикнул незнакомец, заметив, что Фарина шевельнулась.

Фарина без пререканий подчинилась приказу и тут же рванула бежать. Все равно куда, лишь бы подальше. Откуда и силы взялись в истерзанном теле? Но жажда жизни сильнее любой боли. Ей нужно сохранить себя любой ценой – ее учили этому с детства, – ведь только она может дать своему народу нового колдуна. И только он сможет защитить целый народ. И вдруг Фарина остановилась. А что будет с тем парнем? Вернуться назад было страшно, убежать – стыдно. Ведь он, не раздумывая, бросился ей на помощь. Фарина застонала от ужаса, от бессилия, от непонятно откуда взявшейся решимости – или это страх подгонял ее? – и побежала обратно.

Зверь терзал тело парня, рвал его зубами, подкидывал, швырял и снова рвал. Это было ужасно. Должно быть, пещерник и ее так же истязал, когда незнакомец оказался рядом. Но на этот раз зверь заметно ослабел: ранения не прошли даром. Удивительно, но незнакомец здорово повредил его крепкую шкуру, по спине зверя из множества ран ручейками сочилась кровь, он сильно хромал.

«Что я делаю?..» – пронеслось в голове у Фарины, но она, казалось, будто уже не контролировала свое тело. Схватив первое, что попалось под руку, она набросилась на спину чудовища, крепко обхватила его ногами, чтоб извивающийся зверь ее не сбросил, и принялась бить. В шею, в голову, еще раз в голову, в спину – куда попало. Непонятно, откуда у нее взялись силы. Левое плечо нестерпимо болело, рука висела плетью, ею даже невозможно было держаться, и Фарина еще крепче уцепилась за зверя ногами. Она просто понимала, если остановится, если даст зверю миг на передышку, то ей придет конец. Фарина кричала, заглушая своим криком верещание израненного зверя, и била, била, била изо всех сил. Ничего не видя вокруг. Пока он не заткнулся. Пока не перестал дергаться.

Когда Фарина, наконец, осознала, что пещерник мертв, ее вдруг охватил озноб. Она никак не могла унять дрожь, зубы стучали, а онемевшие пальцы вцепились в окровавленный осколок камня, и никак не хотели выпускать его. Из глаз внезапно полились слезы, дыхание перехватило от рыданий. Фарине не верилось, что все позади и она жива. Все тело болело от ран, но она была жива. Неподалеку лежал незнакомец, так вовремя поспешивший ей на помощь. Он не шевелился. Фарина подползла ближе. Ее спаситель весь так был измазан грязью и кровью, что и лица не разглядеть. Должно быть, и сама Фарина сейчас выглядела не лучше. Она прижалась ухом к его груди и затаилась, пытаясь унять собственную дрожь и рыдания. Живой: едва дышит…

– Ну же… поднимайся!.. – Фарина тормошила парня, пытаясь привести его в чувства. – Нам нельзя тут. Пещерники не ходят по одному.

Она посмотрела на бездыханную тушу зверя, опасаясь, что он тоже может очнуться. Но пещерник был мертв. И, на самом деле, странно, что его сородичи до сих пор не напали на них. И откуда взялся этот человек? Фарина не могла узнать его лицо. И не удивительно: оно все было перепачкано.

– Ну, давай же!.. – Фарина попыталась ухватить его и тащить, но у нее ничего не получилось: мужчина был слишком тяжел, а левая рука Фарины совсем не работала. Если бы он хоть чуточку помог ей, если бы отталкивался ногами, то она смогла бы. Наверное.

Фарина без сил рухнула наземь рядом с незнакомцем. Одна она, пожалуй, смогла бы идти, ползти, карабкаться. Можно было сходить за помощью. А что если, пока она ходит, на запах крови придут остальные звери? Нет, она не может уйти и бросить его здесь, вот так, на съедение пещерникам. Пока остальные звери их не нашли, нужно уходить вместе.

Она снова попыталась его тащить и невольно застонала от боли. Боль притупилась перед лицом страха, а сейчас пронзала каждую клеточку ее тела, напоминая о недавнем. От стремления выжить любой ценой, в те мгновения откуда-то взялись силы. А теперь, когда опасность миновала, они покидали ее. Но опасность-то не миновала!

Вдалеке послышались голоса. Человеческие голоса! Удача снова на их стороне. Лишь бы люди их заметили, лишь бы не прошли мимо.

Фарина поднялась и замахала рукой:

– Эй! Мы здесь! Сюда! – закричала она.

И упала без чувств.

Глава 8

Лана не знала, как начать разговор с матерью. Хотела, но не знала. Еще с тех пор, как бабушка рассказала о том загадочном человеке, который много лет назад ушел искать новые земли, Лана хотела спросить об этом мать. Ведь тогда, пятнадцать лет назад она еще жила на окраине. Лана вычислила это просто: ей самой двенадцать лет, незадолго до этого Одара вышла замуж и перебралась жить в центр, а тот человек, как говорит бабушка, ушел за пределы пятнадцать лет назад. Значит, Одара должна была его знать. Даже если не лично, то слышала о нем что-нибудь. Мысленно вопрос Лана уже давно придумала. И даже примерный ответ матери. А потом целый диалог разыграла в своем воображении. Но как спросить в реальности? Одара не очень-то баловала дочь вниманием. Лане очень хотелось хоть раз услышать одобрение или просто по-доброму поболтать о чем-нибудь. Хотя бы как-то вызвать ее на обычный разговор о каких-нибудь пустяках. А уж о том, чтоб мать ее обняла, Лана даже и не помышляла. Помнится, однажды, несколько лет назад Лана прильнула к ней, но Одара была холодна, она не обняла дочь в ответ. Она будто бы через силу терпела объятия ребенка, а потом и вовсе отстранилась. Лана запомнила эту холодность на всю жизнь. Запомнила, как хотелось тогда плакать, и как она сдерживала слезы. Тогда-то она и поняла для себя, что чтобы не быть отвергнутой, не нужно самой делать попытки сближения.

Интересно, как живут другие матери со своими дочерьми? Взять вот, к примеру, Тору. Она запросто болтает всякую чушь, не задумываясь, как это воспримет мама. Может болтать без умолку, и Одара даже смеется над ее болтовней. И не упрекает… Может, нужно было подговорить Тору, чтоб она спросила? Тем более, похоже, Одара все еще сердилась и предпочитала молчать. Она наводила порядок в шкафу, перебирала вещи, рассматривала, что нужно починить, что перешить, и раскладывала в разные кучки. Тора с младшей сестрой возились на кровати и весело хохотали. «Тора ведет себя, как будто ей тоже два года», – подумала Лана, наблюдая за сестрами. Она не припомнила, чтоб вела себя так в ее возрасте. Раньше, когда она была совсем маленькая, отец играл с ней, а позже мать всегда напоминала, что пора взрослеть. Почему-то Торе она этого не говорит… Вот же, кувыркается, хохочет, а Одара этого будто не замечает.

– Мама, помнишь такую историю, когда какой-то парень ушел искать лучшие земли? – осторожно спросила Лана, боясь вызвать недовольство матери. Никогда нельзя было предугадать, из-за чего именно она рассердится.

Одара напряглась. Она даже перестала перебирать вещи, так и застыла, сжав рубашку в руках. Лана видела мать со спины, но даже так по ее напряженным плечам, даже по вздрогнувшей рыжей завитушке, выбившейся из прически, заметила ее беспокойство.

– Это было лет пятнадцать назад, – добавила Лана, помогая матери вспомнить.

– Кто тебе рассказал? – не оборачиваясь, спросила Одара, наконец сложив рубашку и убрав ее в шкаф.

– На ней дырка, – заметила Лана, удивившись, как мать ее проглядела, ведь на самом же видном месте.

– Ах, да… – Одара рассеянно достала рубашку и бросила ее в кучу, где лежали вещи для починки. – Так кто тебе рассказал?

– Бабушка, – ответила Лана. – Только она почти ничего не помнит. Может, ты знаешь?

– Я ничего подобного не помню, – Одара пожала плечами и повернулась к дочери. Лана пыталась по ее лицу понять, о чем она думает, но мать была спокойна, как обычно. – Бабушка, скорее всего, что-то напутала. Вон, она какая уже старая, у нее в голове все истории переплелись. Может, и ходил кто-то, когда она была совсем маленькая, так ведь меня тогда еще не было.

Версия Одары казалась вполне правдоподобной. Ну, да, возможно Изгиль просто перепутала, и парень ушел не пятнадцать лет назад, а пятьдесят. Тогда сейчас уже точно ничего об этом не узнать. Лана была довольна, что поговорила с матерью. Правда, разговор получился не совсем такой, как она хотела, да и нового она ничего не узнала, зато выяснила, что мать на нее не сердится. И на душе сразу стало легче.

– На, вот, лучше, начинай чинить, – сказала Одара, указав на кучу одежды. – Чем болтать всякую ерунду, лучше делом займись!

Лана послушно достала инструменты и подсела ближе. В этом была вся ее мать: строгая и требовательная, не позволяющая расслабиться. Лана покосилась на сестер. Помнится, в возрасте Торы она уже вовсю штопала одежду, а Тору пока не привлекали к этому занятию. Но Лана ничего не сказала: матери лучше знать.

Дверь отворилась, и в жилище вошел Тиарий. Лана сразу заметила, что отец чем-то встревожен. Уж не случилось ли чего с бабушкой? Она так разволновалась, что нечаянно воткнула иглу в палец и молча поморщилась от боли.

– Пещерники вылезли. Говорят, опять на кого-то напали, – сообщил Тиарий.

– Пещерники? Пробрались через стену? – ужаснулась Одара. – Не рано? Еще сезон ветров не начался. Пещерники же выходят, когда ветры успокоятся.

– Рано. Такого еще не было. Говорят, на окраине уже двоих загрызли.

– Вы слышали? – Одара обратилась к дочерям. – Чтоб не выходили наружу! До бабушки можно и по переходам пройти.

Девочки молча кивнули. Тора перестала веселить младшую сестру, Лана задумчиво уставилась на рубашку в своих руках. Они ни разу не видели живых пещерников, но разговоры про них всегда были страшные. Раньше, когда Готрин был моложе и сильнее, он хорошо охранял стену, а теперь все чаще случалось, что пещерники пробирались внутрь охраняемой зоны. И каждый раз, когда хищники выходили из своих нор, случались жертвы. Кто на этот раз? А если кто-то из знакомых? Отец не назвал имен, но у Торы были приятели на окраине – вдруг это они? Как же теперь узнать, если нельзя выходить? Остается ждать новостей, а это так мучительно!

Глава 9

Фарине очень повезло, что ее крики услышали. Второй раз за день ей не дали умереть. Очнулась она у себя в жилище. Это и не удивительно: всех больных и раненых тащили к Готрину. А тут нашли двоих без сознания, с перепачканными до неузнаваемости лицами, – куда их девать? Конечно, к колдуну. Уж он знает, что дальше делать.

Готрин, даже не прикоснувшись к Фарине, узнал внучку. Едва ее внесли в жилище, как он тут же соскочил со своего привычного места и принялся суетиться вокруг. И куда делась его обычная медлительность и нерасторопность? Ведь это Фарина обычно хлопотала по хозяйству, бегала туда–сюда, суетилась, а Готрин сидел на ворсовом покрытии, не спеша думал о смысле жизни и о будущем. И вот теперь они словно поменялись местами.

– Сюда, сюда кладите! Да осторожнее! Ой, девонька моя… Что же это… – причитал старик, освободив для внучки свою, более высокую и удобную постель.

– А этого куда? – спросили вошедшие, указав на парня.

– Туда, – Готрин махнул рукой в сторону стены, возле которой никакой кровати и вовсе не было.

Вошедшие люди в растерянности потоптались на месте, но, так и не дождавшись пояснений, положили раненого прямо на пол.

– Нужна наша помощь? – больше для порядка спросили они, потому что чем тут еще поможешь: одна при смерти, а второй и того дальше.

– Нет, я сам, – ответил колдун, не отвлекаясь от внучки.

Готрин прекрасно ориентировался в жилище, будто и не был слепым. Он знал, где что находится, безошибочно брал то, что ему нужно: плошка – так именно такая, вода – не пролив ни капли.

Первым делом нужно задержать в этом израненном теле ускользающую жизнь. Готрин потянулся к круглой как шар стеклянной чаше, за чистотой и прозрачностью которой Фарина тщательно следила, и достал олибдан. Это был не обычный камень. Когда-то давно далекий предок Готрина первым вместил в него перед смертью остаток своей силы, и завещал другим делать это. Колдуны не ждали свою смерть в постели, как другие. Они обманывали ее. Как только появлялся новый колдун, как только становилось понятно, что народ под надежной защитой, прежний отдавал свою силу камню. Если случится такое, что народ вдруг и вовсе останется без колдуна, сила, заточенная в камне, должна будет какое-то время оберегать людей. Если случится опасность, с которой нынешний колдун не сможет справиться, сила всех его предков будет с ним, и вместе они справятся. Готрин никогда прежде не пользовался олибданом, камень позволялось доставать лишь в крайнем случае, да и не было случая, чтоб ему не хватало своей силы. А теперь он был в ней неуверен. И разве спасти внучку – будущую мать колдуна, который будет много лет оберегать целый народ, – это ли не крайний случай? Не самая важная причина?

Готрин коснулся бурого камня, и из его тонких прожилок тут же засочился голубоватый свет, словно это проснулась сила, заточенная внутри него. Не раздумывая, ни капли не сомневаясь, Готрин положил камень на грудь внучки. Голубоватый свет тут же полился из бурого вместилища, обволакивая ее тело. Готрин затаился, в напряжении прислушиваясь. Поможет ли сила предков? Ведь если не поможет олибдан, то сам Готрин не сможет ничего сделать… Вот когда жалеешь о немощности. Когда родной человек лежит без чувств, а ты сидишь рядом, считаешь удары его сердца и не знаешь, какой из них последний, и ничего не можешь поделать.

– Дедушка… – слабо позвала Фарина, придя в чувства.

– Я здесь, деточка, потерпи, – с облегчением выдохнув, ласково отозвался Готрин.

Он осторожно промывал раны, прислушиваясь к ним, распознавая каким-то невероятным чутьем, какая из ран менее опасная, а какой нужно уделить внимания больше. Прикасаясь к ранам, Готрин четко видел, как развивались события, будто сам побывал там. Старик размазал по морщинистой щеке слезу, вытекшую из слепого глаза. Сколько же пришлось вытерпеть его внучке. Вот эту кривую, глубокую, сильно разодранную рану на плече придется скрепить. Это был самый первый укус. Пещерник рассчитывал вцепиться ей в шею и разом покончить, но каким-то чудом промахнулся. Готрин осторожно стянул края раны, закрепив металлическими скобками. К счастью, Фарина опять впала в беспамятство и не чувствовала боли.

– Скоро тебе станет полегче… – приговаривал старик, колдуя над израненным телом.

И только когда Готрин тщательно обследовал все раны Фарины, убедился, что они не опасны для жизни, он подошел к парню, лежащему на полу. Здесь дела были гораздо хуже. Если Фарина уже пришла в чувства и могла говорить, то ее спаситель настолько был близок к той черте, перейдя которую, уже невозможно вернуться обратно, что едва дышал.

– Он живой? – тихо спросила Фарина, которой с высоты постели было хорошо видно и незнакомца, и как Готрин возится с ним, пытаясь освободить тело от одежды.

– Жив пока…

– Спаси его, дедушка, – взмолилась Фарина. – Он не раздумывал, когда кинулся на пещерника.

Готрин не ответил. Попусту тратить силу олибдана категорически запрещалось. Одно дело – спасти мать колдуна и этим самым спасти целый народ, и совсем другое – какого-то постороннего. Но этот посторонний спас его единственную внучку, и хотя бы за это нужно было отплатить ему.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Готрин, подойдя к Фарине.

– Хорошо. Как он? – тревожилась Фарина.

– Он не жилец, – спокойно ответил Готрин, проводя рукой над внучкой. Теперь он уже был уверен, что опасность отступила. Олибдан – это великая вещь!

– Дедушка, пожалуйста…

Готрин замешкался, потом взял с ее груди камень и перенес его к незнакомцу. Голубоватый свет тут же окутал израненное тело.

Придвинув поближе чашу с водой, он окунал в нее пальцы и водил ими по телу незнакомца, останавливаясь на ранах. Снова окунал и снова прощупывал. Иногда он начинал омывать пальцы слишком часто, будто отдавал воде боль незнакомца. Временами колдун начинал что-то яростно шептать, даже вскрикивать, словно пытаясь договориться с духами умерших не забирать этого несчастного к себе. Вода в чаше уже окрасилась в красный цвет, а Готрин все равно продолжал окунать в нее пальцы, не меняя ее на чистую.

Фарина не мешала ему, не встревала с вопросами, она знала, что деда в такие моменты нельзя отвлекать. Она терпеливо ждала, когда Готрин закончит заговаривать раны, когда он закрепит скобками несколько особенно глубоких.

– Он не умрет? – наконец, поинтересовалась она, когда дед поднялся, чуть приоткрыл дверь и, не выходя наружу, выплеснул окровавленную воду из чаши.

Готрин не ответил. Он снова присел возле раненого и, пользуясь обморочным состоянием парня, бесцеремонно принялся ощупывать его лицо, чтоб иметь представление о его внешности.

– Молодой… Интересно, кто он такой… – сказал колдун. – Ты видела его раньше? Он ведь не местный?

– Не знаю. Я не успела разглядеть. Может, из центра? – предположила Фарина.

Готрин приложил одну ладонь на грудь парня, а вторую на лоб, и затих. И вдруг резко отдернул обе руки, будто обжегся.

– Он чужак! – брезгливо поморщился Готрин.

– Он спас меня!.. Если бы не он, меня сейчас здесь не было бы.

– Это единственная причина, почему я с ним вожусь.

– Но откуда он взялся? Ты же говорил, за пределами никого и ничего не осталось.

– Так и есть.

– А этот тогда откуда?

– Не знаю. Там за пределами только зло и болезни, людей там не может быть. Если они там и есть, то это плохие люди. Они жили в дурном мире. Не зря мои предки взяли на себя ответственность защищать местных. Много лет колдуны из нашего рода оберегали границу, а теперь я стал слишком стар. У меня уже нет столько сил, чтоб сохранять стену. И замены мне нет… – вздохнул он. – Видать, защита где-то прохудилась, вот он и нашел лазейку. А если он прошел, то и другие пройдут. И зло, и болезни! Мне нужен правнук!

– Ну, где я его тебе прямо сейчас возьму? Правнук, правнук… А если у него не будет дара?

– Тогда еще один правнук! У одного из твоих сыновей обязательно будет дар. И мой правнук спасет людей.

Фарина вздохнула, понимая, что спорить с дедом бесполезно. Он опять начал этот свой разговор, а ей на этот раз даже не сбежать.

– Сколько было пещерников, ты видела? – спросил Готрин, на удивление не продолжив тему о правнуке.

– Он был один.

– Странно… Они не выходят по одиночке…

– Ты вылечишь его? – жалобно всхлипнула Фарина.

– Попытаюсь…

– Он не умрет?

Готрин ответил не сразу. Он водил руками над телом парня, не касаясь его. Наконец, он произнес:

– Не сейчас…

Это успокаивало. Если Готрин сказал, что парень выживет, значит, так оно и будет. Значит, он увидел его будущее.

– Тебе повезло, что он был один, – сказал Готрин.

– Что? – не поняла Фарина, думая о незнакомце.

– Говорю, повезло, что пещерник один был, – громче повторил Готрин, как будто разговаривал с глухой. – Если бы стаей, как обычно, то не спастись.

– Да…

Глава 10

Лана лежала на постели в своем углу за перегородкой и, не мигая, смотрела в темный, мрачный потолок. Эти периоды, когда приходилось подолгу прятаться в жилище, невыносимы! Не понятно, день сейчас или ночь. Время суток назначают родители, созывая на обед или указывая, что пора спать. Хорошо еще, что в центре все жилища соединены между собой и можно под землей пройти куда угодно. Но даже это угнетало. Одно дело, когда по собственной воле сидишь дома, и совсем другое – вынужденность. Сразу и стены давят, и воздуха не хватает, и пообщаться с кем-нибудь хочется. А как быть людям на окраине? Сидеть безвылазно в своей норе? Лана и раньше об этом задумывалась. Подумать только, их предки со стороны матери многими поколениями жили на окраине. Что, если она не вышла бы замуж за Тиария? Что сейчас делают люди на окраине? Прячутся, расходуя запасы еды? А если запасы закончатся раньше, чем уйдут пещерники? К тому же в этот раз пещерники появились внезапно, наверняка, люди не успели как следует запастись едой. Даже думать не хочется о таком существовании. Лана передернула плечами. Нет, нравом и характером она определенно пошла в родню отца. В отличие от Торы, ее совсем не тянет на окраину, в земли предков.

– Мама сейчас будет рассказывать Лиле сказку! – радостно зашептала Тора, ткнувшись Лане в самое ухо.

Лана быстро взглянула на сестру, ожидая подтверждения ее словам, и та тут же охотно закивала.

Ну, хоть какое-то развлечение! Девочки подобрались поближе и устроились прямо на полу, рядом с матерью, так, чтоб видеть ее лицо, ее глаза, которыми она показывала и тревогу, и испуг, и спокойствие – это придавало истории особенные краски и выразительность.

Лиле шел третий год, она уже была достаточно большая для того, чтоб понимать смысл истории. Одара посадила к себе на колени младшую дочь и, следя за ее реакцией, вкрадчивым голосом начала:

– Жила-была маленькая девочка. Она росла в хорошей семье, где все любили друг друга. Их жилище было самым уютным и безопасным местом в мире. Все было так хорошо, и девочка даже не задумывалась, что где-то может жить зло. Но оно было. И не так уж далеко от их дома.

Лила во все глаза смотрела на мать. В свете мерцающего огонька масляной лампы образы выдуманной истории будто оживали, казались объемнее, плотнее. Это были уже не слова и даже не тени, это была какая-то реальная девочка из реальной семьи. Может быть, она жила много лет назад, а может, живет сейчас по соседству через стенку. Или это история про саму Лилу…

До определенного возраста детей старались оберегать от информации извне, иначе все происходящее стало бы привычным для их слуха и притупило бы чувство опасности. Но в какой-то момент обязанностью каждой матери было рассказать вот такую сказку. Однажды Лана и Тора так же сидели и слушали историю про девочку, замирая от страха. Они и сейчас были не прочь послушать, в надежде, что на этот-то раз девочке все-таки удалось спастись, поэтому притаились рядом. Несколько лет назад это была история про Лану, а позже про Тору. Наверное, в других семьях, где подрастали сыновья, главным героем сказки был мальчик – Лана и Тора не задумывались об этом.

– Мама всегда говорила ей, чтоб она не подходила близко к стене, которая долгие годы охраняла их земли, – продолжила Одара. – Девочка была очень послушной, она вообще старалась не отходить от жилища на столько, чтоб не было видно вход в него. Ведь это очень важно – видеть, куда нужно бежать в случае опасности. И девочка это знала.

Лана и Тора уже давно это знали. Это основное правило. А еще лучше вообще не выходить из убежища, когда наступает период пещерников, потому что даже у взрослого человека не получалось спастись, что уж говорить про детей.

– Однажды девочка забыла про предупреждения мамы, она заигралась с другими детьми и подошла слишком близко к границе. За много лет стена изветшала, и кое-где образовались дыры, но девочка этого не заметила. Она была слишком увлечена игрой, бегала и смеялась. Другие дети тоже веселились. И никто не смотрел по сторонам… – Одара замолчала. Нависла напряженная пауза, давая понять, что дальше непременно произойдет что-то неприятное. – А за ними уже давно кто-то наблюдал. Кто-то настолько огромный, что ему пришлось сильно пригнуться, даже лечь на землю своим серо-зеленым телом, чтоб дети его не заметили. Его раскосые глаза желтые в черную крапинку, не мигая, смотрели на детей, выбирая жертву. На голове не было ни единого волоса, зато огромные рога торчали в разные стороны.

«Зарган!» – догадалась Лана.

Тора обхватила коленки и сжалась сильнее. Даже Лана невольно поежилась от маминой сказки, хотя была уже достаточно взрослой, чтоб верить в страшилки. Это была обычная сказка, со временем обрастающая новыми подробностями, которые либо приживались в ней, и тогда получалось некое ответвление сюжета, либо нет, и искалась новая страшная подробность, которая могла напугать даже взрослого. У сказки была своя цель: хорошенько запугать, чтоб неразумное дитя и в помыслах не смело идти в сторону защитной стены. В разных версиях самым страшным персонажем был то пещерник, то зарган, то зарган верхом на пещернике.

– Это чудовище называется зарган, – вкрадчивым полушепотом, словно боясь, что те самые зарганы могут ее услышать, подтвердила мать предположение Ланы. – Наконец, его взгляд остановился на той самой девочке. Заигравшись, она ближе всех подходила к границе. Вот он протянул длинную руку, на которой всего четыре пальца, костлявые и сухие, похожие на птичьи, и опять затаился. А когда она снова, смеясь и ничего не подозревая, подбежала к краю, он вдруг выскочил! – Одара намеренно вскрикнула и дернулась, и девочки от неожиданности подскочили вместе с ней. – Он схватил бедную девочку и тут же убежал. Остальные дети ничего не могли сделать. Они лишь смотрели, как огромный зарган убегает вдаль и уносит их подругу.

– А дальше? – обхватив себя за плечи, спросила Тора.

– Племя зарганов славится тем, что люди для них – это пища. Они сожрали эту девочку, и всех, кто подходил слишком близко к границе.

Нависла пауза, во время которой в умах девочек рисовались ужасные картины пиршества зарганов.

– А зарганы существуют на самом деле? – вдруг спросила Тора, напряженно ожидая ответа.

– Конечно, существуют, – сказала Одара, но как-то слишком спокойно, как будто Тора спросила ее о сегодняшнем обеде или о погоде.

– Может, нет никаких зарганов, и девочка просто ушла искать другие земли? – предположила Лана. – Ведь бывает же такое.

– Не бывает! – отрезала Одара. – За пределами нет жизни! Там обитают только зарганы и пещерники, и все, кто проходит через стену, становятся их добычей. Жизнь есть только здесь. И вообще, вам уже пора спать!

Девочки переглянулись, не понимая, что могло так рассердить мать, но послушно поднялись и пошли к себе за перегородку.

– А кто, по-твоему, страшнее, пещерник или зарган? – тихо спросила Тора сестру, когда они уже легли в постель.

– Конечно, пещерник, – так же шепотом ответила Лана, поведя плечом. – Пещерник реальный, а зарган – это сказочное существо.

– Мама говорит, что они существуют.

– А ба сказала, что они вымышленые. Ты такая большая, а все веришь в сказки, – усмехнулась Лана. – Все мамы специально так говорят, чтоб их дети к стене не подходили. Ты потом своим детям тоже будешь такую сказку рассказывать.

– На окраине говорят, их видели.

– Кто говорит? Покажи мне хоть одного человека, кто их видел.

– Но пещерников ты тоже не видела, а веришь в них…

– Пещерники – это другое. От пещерников каждый год кто-то погибает. А от зарганов никаких бед не было, только разговоры про них.

– А если пещерники – это и есть зарганы? – глаза Торы расширились от ужаса, когда она сама поразилась своему предположению. – Может, это одно и то же, просто по-разному называется?

– Нет, не сходится. Пещерники совсем не похожи на людей, а зарганы похожи.

– Но это тоже по рассказам… – Тора задумалась. – А если бы зарганы существовали на самом деле, то кого бы ты боялась больше?

– Наверное, зарганов, – подумав, ответила Лана. – От пещерников можно спрятаться, их можно обмануть, ведь они хоть и опасные, но не разумные. А разум заргана, говорят, похож на человеческий. Значит, он и хитрить может, и ловушки устраивать. Значит, он опаснее.

– Это если они были бы такими, как про них говорят, – заметила Тора.

– Ну да, – согласилась Лана.

Глава 11

– Ты куда это? – спросил Олиша, видя, что старший брат куда-то собирается. – Не знаешь, что ли, что нельзя наружу?

– Тихо ты! – угрожающе зашипел Одиф и искоса глянул на мать.

Та болела уже несколько дней и не вставала с постели.

– Чего тихо-то? – не унимался Олиша. – Хочешь, чтоб тебя, как отца?..

Он не договорил и тоже посмотрел на мать. Уже прошло три года, как их отец погиб от пещерников, а мать до сих пор плакала, когда вспоминала об этом. Олиша был тогда слишком мал, и сейчас иногда ловил себя на мысли, что стал забывать, как выглядел его отец. Ему представлялась большая, сильная фигура, широкая спина, темные волосы, даже жесткая борода, а вот лица он не мог себе представить. Какие были у отца глаза? Одиф уже тогда был достаточно взрослый в свои пятнадцать лет, наверняка он помнил, как выглядел отец. Но они никогда не разговаривали с братом об этом. И вот теперь Одиф собирается уйти. И потом опять будут бесконечные слезы и попытки вспомнить теперь уже его внешность.

Одиф подошел к брату и поднял руку. Олиша вздрогну и сжался, ожидая удара: старший брат порой бывал очень резок, и Олише частенько доставалось от него. Но на этот раз Одиф просто положил руку ему на плечо и доверительно зашептал:

– Нужно мне туда, понимаешь? А ты за матерью присмотри.

– Я с тобой!

– Нельзя тебе со мной, – терпеливо объяснил Одиф.

– Одиф, я боюсь… – признался Олиша. – А если тебя убьют пещерники, и мать тоже помрет? Я же один останусь…

– Не помрет, – уверенно произнес Одиф.

Но Олиша тут же заметил, что про себя он так утвердительно не сказал, и вцепился в руку брата:

– Не уходи!

– Вот придурок! Прицепился на мою голову! Я к Готрину иду! – сердито выкрикнул Одиф, и тут же, быстро посмотрев на мать – не проснулась ли она от его крика, – уже тише добавил: – Видишь, матери все хуже. Не выкарабкается сама, лечение нужно. Пойду, спрошу Готрина, чем ей помочь можно.

– Возьми меня с собой… пожалуйста… – заскулил Олиша. – Все равно, если вы все помрете, мне тоже не жить.

– Вот придууурок… – повторил Одиф и замахнулся на брата. Но не ударил. Какое-то время он думал, терзаясь в сомнениях, потом сердито буркнул: – Пошли!

Олише только это и надо было. Он быстро натянул куртку на ветхую безрукавую рубашонку, всунул ноги в сапоги и, выпрямившись, встал перед братом. Пусть тот часто сердится на него по пустякам, и иногда даже бьет его, но с Одифом не страшно. Одиф уже совсем взрослый, и теперь был бы даже выше отца, если бы тот был жив. И сильный он такой же, как был отец – как его помнил Олиша. Вон он как его лупит, когда сердится! Как врежет, так потом еще два дня чувствуется. А Олише всего девять лет, он тощий и маленький, разве может он в одиночку справиться с пещерником?

Выйдя наружу, они воткнули еще несколько прутьев вдобавок к тем, которые уже топорщились у входа в жилище. Чтоб пещерники, если и учуют, что внутри кто-то есть, не смогли пробраться сквозь колючее заграждение. Олиша старательно помогал брату, чтоб тот понял, что не зря взял его с собой, что он хоть и щуплый, но тоже кое-что может. И Олиша изо всех сил старался. Он повторял за братом все движения, вот Одиф остановился, пригнулся, настороженно вглядываясь вдаль, и Олиша сделал так же. Сердце билось как сумасшедшее, но не от страха, а от какого-то дикого возбуждения, от радости, что Одиф взял его с собой в такой опасный путь, совсем как взрослого. Страшно не было, потому что рядом был старший брат, и Олиша по-детски наивно был уверен, что уж тот-то легко справится с любой опасностью. Олиша так расхрабрился, что даже мечтал, чтоб какой-нибудь пещерник унюхал, что они вышли из укрытия. Вот он на них сейчас выскочит, они с Одифом непременно его победят, и на следующий день слух об их подвиге разнесется по всему поселению. То-то друзья удивятся! Хорошо бы еще раны получить, чтоб потом с гордостью показать их друзьям. Какие-нибудь следы от зубов или когтей. Но никто не выскакивал. И если не выскочит, то друзья ни за что не поверят, что Олиша выходил наружу в такой опасный период, а не отсиживался в жилище.

Он так размечтался, что не заметил, как Одиф остановился, и Олиша ткнулся ему в спину, наступив при этом на ногу, за что тут же получил подзатыльник.

– Че не смотришь, куда идешь! – зашипел на него Одиф.

Уверенный в силе брата и замечтавшись о своих подвигах, Олиша так забылся, что только сейчас хорошенько осмотрелся. Прямо перед ними раскинулось поле битвы – в этом не было сомнения.

– Здесь пещерник напал на тех двоих, – сказал Одиф.

Природа еще не успела скрыть следы боя, все вокруг было залито кровью, и не понятно, чья это кровь – человека или пещерника. Слух о том, что пещерник задрал двоих, быстро разошелся по поселению. Но еще пока не все разузнали, кто те двое. Впрочем, это было обычным делом, а вот то, что на этот раз и пещернику пришел конец – это удивляло многих.

– Очень много крови. Похоже, тушу пещерника тут же разделали и растащили по кускам, – рассуждал вслух Одиф.

– А зачем она нужна? – удивился Олиша.

– Ну ты даешь! Это же и мясо, и шкура. У пещерника знаешь, какая крепкая шкура! Из нее такая обувка получается, что за всю жизнь не сносишь. Если кусочек раздобыть, чтоб хоть на пятку да на мысок поставить – и то дело. А кому-то целая шкура досталась…

– Кому?

– Я-то откуда знаю? Тому, кто первый его нашел, наверное. Пойдем скорее отсюда: запах крови может привлечь других хищников, – Одиф схватил брата за шкирку и торопливо потащил за собой.

Олиша не сопротивлялся и не отставал, но Одиф все равно тащил его за воротник, отчего куртка неловко задралась, и все движения получались какими-то нелепыми. Совсем не героическими. Олиша представлял себя победителем пещерника, а в результате улепетывает с оголенной спиной с места, где и пещерников-то не видать. Отойдя немного, Олиша дернулся, чтоб высвободить куртку из руки брата. Одиф отпустил то ли от неожиданности, то ли он и сам больше не собирался удерживать его, потому что они уже были далеко от места битвы. Почувствовав свободу, Олиша, нервно одернул куртку, но недовольства не высказал.

– Почему их называют пещерниками? – спросил он. Олиша, конечно же, и сам знал ответ, но ему очень хотелось, чтоб брат поговорил с ним. И поскольку все его мысли сейчас были заняты хищниками, что и другие вопросы просто не шли в голову.

– Потому что они живут в пещерах, под землей, – терпеливо пояснил Одиф. – Обычно они питаются червями, разными личинками, которые найдут в своих норах, и целый год вялые, как будто полусонные. И только раз в году выползают из своих нор – в период, когда ищут себе пару. Вот тогда-то они становятся особенно агрессивными и прожорливыми. Они бросаются на все живое, что увидят на своем пути. Даже если это в разы больше их самих.

– Если они живут под землей, то они и под нами есть? – Олиша обрадовался, что Одиф вот так спокойно разговаривает с ним. Это случалось очень редко, обычно старший брат не возился с младшим. Ему интереснее было общаться со своими друзьями. Одиф считал, что рядом с Олишей ему нужно вести себя строго, как взрослому. Да и, если честно, раздражала его эта малышня.

– Нет. Нас защищает стена. Она не только на поверхности, но и под землей.

– Но ведь как-то они пробираются сюда.

– Говорят, что стена с годами прохудилась, она уже не такая прочная.

– Но ведь она и под землей могла прохудиться…

– Не думай об этом. Если Готрин не паникует, значит, у него все под контролем. И вообще, поменьше разговаривай! Здесь вокруг звери!

Но Олиша призадумался. Очень трудно не думать о том, о чем тебе говорят не думать. Оно как-то само думается.

– Было бы хорошо, если бы мы жили в центре, – шепотом заметил Олиша, не решившись высказать все свои рассуждения.

– Хорошо бы, – согласился Одиф.

– Говорят, в центре вода течет прямо в жилище

– Врут. Как ты себе это представляешь?

Олиша пожал плечами. Он, и правда, не знал подробности, но Тора как-то рассказывала, будто бы так и есть.

– Только если часть реки каким-то образом отделилась и потекла в тот большой дом? – Одиф заметно сердился, и Олиша не мог понять – почему. – И где она – эта часть? Что-то я никаких ответвлений не видел. И вообще, я уже жалею, что взял тебя с собой! Ты совсем не умеешь вести себя, когда опасно! Если еще скажешь хоть слово. пойдешь домой! Один!

Олиша замолчал. Идти обратно одному не хотелось. Но если Одифу было так страшно, чего он сразу не сказал? Начал так подробно рассказывать про пещерников. Сам же разговор поддержал, а теперь злится. Олиша молча плелся за братом, разглядывая его напряженную спину. Одиф то и дело останавливался, чуть пригибался, прислушивался, пристально вглядывался в корявые холмы, пытаясь рассмотреть среди куч длинное серое тело пещерника. Олиша больше не отвлекал его.

– Вон жилище Готрина. Давай быстрее! – Одиф обернулся и, снова ухватив брата за куртку, вытолкнул впереди себя.

– Ну чего ты меня все время за шкварник хватаешь? – обиделся Олиша, поправляя задравшуюся одежду. – Что я, слов не понимаю, что ли?

– Если бы понимал, шевелился бы, – буркнул Одиф.

Они еще только подошли к входу, а дверь уже приоткрылась и оттуда показалась взъерошенная голова Готрина, как будто он только и делал, что стоял с той стороны и ждал, когда же к нему кто-нибудь придет.

– Чего вам? – недружелюбно спросил он, закатив глаза к небу.

Олиша поежился от этого его слепого взгляда, да и Одиф, похоже, трухнул, потому что начал мямлить что-то невнятное:

– Мать… это… нам бы что-нибудь… вот, пришли…

– Вижу, что пришли. Судьбу испытываете? – строго спросил Готрин. – Жить надоело? Или не знаете, что пещерники вышли?

Олиша совсем сник. Он знал, что старик его не видит, но на всякий случай спрятался за брата.

– Мать болеет, – оправился от растерянности Одиф. – Плохо ей совсем. С постели не встает. Помоги ее вылечить.

Готрин вздохнул, помолчал немного, а потом отступил в сторону, освобождая проход.

– Заходите, – сказал он.

В жилище тускло горела лампа. Так тускло, что войдя с улицы, Олиша и Одиф совсем ничего не могли рассмотреть в темном помещении. В нос ударил резкий запах железа. Олиша даже удивился: железом пахло в жилище Миары, но ее отец постоянно режет и греет металл, со всей округи ему в починку несут ведра и другие вещи. А у Готрина-то откуда железо? Через мгновения запах стал тяжелее, тягучее, в нем стали угадываться нотки чего-то другого, знакомого и в то же время неузнаваемого. Он окутывал и давил, мешая дышать. Теперь он уже казался сладковатым, но по-прежнему неприятным. Хотелось сглотнуть, но каждое сглатывание лишь вызывало новый приступ тошноты.

– Что с матерью-то? – спросил Готрин.

– Кашляла сильно. Сейчас жар, горит вся и с постели не встает, – пояснил Одиф в темноту.

Одиф и Олиша мялись у порога, пока Готрин возился в своих запасах, гремел какими-то склянками. Постепенно глаза привыкли к темноте. Олиша увидел сначала девушку, лежащую на высокой постели у стены прямо напротив входа. Длинные черные волосы беспорядочно разметались по подушке, но лицо не закрывали, как будто кто-то заботливо убрал их. И конечно же, этот «кто-то» – никто иной как Готрин. Кому же еще тут этим заниматься? А лицо девушки было безобразно распухшим и покрыто темными пятнами. Невозможно было понять, кто это. Даже родная мать сейчас не узнала бы ее. Рука, лежащая поверх одеяла, забинтована тряпицей, на которой запеклась кровь. Девушка шевельнулась и слабо застонала. Готрин тут же дернулся к ней.

Чуть в стороне, на полу лежал еще один человек. Этому, видать, совсем было плохо. Его рваные раны даже не были перевязаны, некоторые, особенно большие лишь прикрыты кусочками ткани. Но ран на нем было так много, что в пору было всего его закутать. Да и выглядел он как-то… как неживой… Это была очень страшная, уродливая картина, но Олиша не мог отвести взгляда. Он все присматривался к человеку на полу, пытаясь уловить хоть малейшее движение, хоть едва заметный вздох. Олиша понял, что это за запах наполнил комнату. Так пахнет кровь. И смерть.

«Это и есть те двое!» – догадался Олиша.

Увиденное шокировало его. Он не думал, что схватка с пещерником может быть настолько опасна, что последствия этой схватки, эти раны выглядят вот так… Не героически, не красиво, а наоборот, страшно, мерзко, жутко. От чего хочется спрятаться, и уж точно не обсуждать с кем-нибудь. Олиша поежился и обхватил себя руками. Пожалуй, напрасно он хотел встретиться с пещерником. Теперь как-то совсем не хочется.

– Вот, возьми, – Готрин протянул Одифу сверток. – Добавляй в питье. А пить давай почаще.

Одиф поблагодарил старика и направился к выходу. Олиша устремился за братом, напирая на него и чуть ли не наступая ему на пятки. Лишь бы поскорее выйти отсюда. Поскорее вдохнуть воздуха и избавиться от этого надоедливого запаха.

– А вы смелые парни. Как вы обратно-то? Дойдете? – запереживал старик.

– Дойдем, – уверенно ответил Одиф.

Глава 12

– Целых пять дней на улицу не выходили! Это невыносимо! – шепотом возмутилась Тора.

– А чего тебе там нужно? За червями не терпится сходить? – так же шепотом усмехнулась Лана, зная, что Тора терпеть не может это занятие.

Говорить громко было нельзя, потому что их младшая сестра спала, и мать постоянно на них шикала, стоило им только забыться и повысить голос.

– Там, наверное, небесные тела уже в одно слились… – недовольно ворчала Тора, жалея, что может пропустить такое величайшее событие, которое случается раз лет в пятьсот.

Девочки давно привыкли к подобным мерам. Теперь им разрешалось ходить к бабушке только через проходы под землей. И не известно, сколько все это еще продлится. Сколько на этот раз придется прятаться? Обычно период агрессии у пещерников бывает дней пятнадцать–двадцать. Но обычно они и выходят уже после сезона ветров. Каждый год в определенное время пещерники выбирались из своих нор и кружили вокруг территории, ограниченной стеной. С некоторых пор они стали пробираться и в само поселение. От них не было спасения. Пещерники бросались на любую живую добычу. Особенно сильно доставалось людям, живущим на окраине, ведь их жилища были почти на поверхности и никак не соединялись с соседними. Не то что жилища в центре. Пещерники шастали и здесь, вот только эти люди могли спокойно жить под землей и подолгу не выбираться наверх. Если, конечно, у них были запасы. Впрочем, особенно удачливые могли и здесь поохотиться на крыс – в подвале. Крысы в это время тоже прятались подальше, а, точнее, поглубже от пещерников. Поэтому в подвалах их становилось видимо–невидимо. Казалось, теперь их можно было хватать голыми руками, да не тут-то было: попасть в крысиное скопище было не менее страшно, чем встретиться с пещерником.

– Ты заметила, что в этот раз крыс меньше? – спросил Тиарий.

– Да, спускалась сегодня за водой, – ответила Одара, – крыс, и правда, не прибавилось. Странно все это.

– Может, это спутники так влияют? Все перепуталось, изменилось – не случайно же.

Услышав про спутники, Тора навострила уши. Очень уж ее интересовало слияние небесных тел и грядущие перемены. Но родители не продолжили тему.

– Горючее совсем закончилось… – Одара наклонила на бок старую стеклянную бутыль и, прищурившись, всматривалась в остатки жидкости, собравшейся в нижнем уголке. – Тут осталось немного на сегодняшний вечер, а дальше даже на лампу не хватит.

– Я схожу, – отозвался Тиарий и тут же начал собираться.

– Может, у соседей спросить? – спросила Одара. – Опасно сейчас выходить: пещерники где-то там бродят.

Лана в напряжении прислушивалась к разговору родителей. Неужели отец, и правда, собрался идти за горючим? Один? Ну, ладно, одному ему не впервой, но а вдруг там все же бродят пещерники?

– Уже несколько дней прошло, больше никто пещерников не видел. Может, это все же случайно один забрел? Рано еще для пещерников, очень рано. Их период после сезона ветров начинается. Может, и в самом деле, спутники повлияли, и у этого одного сбился цикл. Все приметы говорят о том, что наверху пещерников нет. Если сейчас не пойти, то ждать удобного момента придется еще очень долго: сначала ветра, потом пещерники – наружу не выйти. А спрашивать горючее у соседей – сама знаешь, что никто не поделится. Слишком трудно его добывать.

– Это да, – вздохнула Одара. – Вот только вряд ли кто-то решится сейчас идти с тобой.

– Я один справлюсь.

Лана смотрела, как собирается отец. Почему мать его не остановит? Ну, что же, не продержаться несколько дней без топлива? А если что-то случится? Ну, подумаешь, в темноте немного придется посидеть или не будет возможности жарить и варить – есть же сушеные запасы, их можно и так есть. Все это не смертельно. А вот ходить в одиночку за горючим – это верная смерть.

Тиарий приладил на спину большую металлическую, слегка помятую сбоку канистру, которой было лет, наверное, больше, чем ему самому, обвязал вокруг тела кусок цепи, прикрепил на пояс нож и вышел, совсем не взяв с собой еды. Лана встревожилась: это был дурной знак. Она была очень наблюдательным ребенком и давно заметила, отец никогда не берет с собой еду, если не уверен, что вернется. Зачем забирать у детей и жены то, что ему может и вовсе не пригодиться, а здесь понадобится. Тиарий никогда не произносил это вслух, но Лана и так понимала.