Читать онлайн По осколкам памяти бесплатно

Пролог

– Поиски исчезнувшей без следа талантливой пианистки Полины Григорьевой продолжаются. Но пока безуспешно. Напомним, что молодая девушка пропала в разгар концертного тура, когда Мюнхенский оркестр прибыл в город Санкт-Петербург. В последний раз ее видели в терминале аэропорта Пулково, это же подтверждают очевидцы и камеры видеонаблюдения.

Санитар повернул голову, перестав жевать, и перевел взгляд с экрана небольшого телевизора на палату номер три. Сказал медицинской сестре, что сидела рядом на диване и залипала в телефон:

– Люд, мне кажется или это наша подкидыш?

– Чего? – Людмила оторвала взгляд от пестрой ленты инстаграм, сдвинула широкие брови к переносице. – Ты о чем вообще?

– Да я про эту, что переломана вся. Смотри – один фейс. Вот ей Богу это она.

На экране застыла фотография молодой и красивой блондинки, что в черном вечернем платье стояла посреди сцены. Кадры с видеонаблюдения аэропорта Пулково транслировали эту же девушку, но у же в джинсах и пуховике, идущую к зоне контроля.

– Да ну, ты брось! – выдавила, наконец, Люда. – Ты ее лицо видел? Без слез не взглянешь! Где эта цаца, и где наша не жилец. Питер, Берлин, какой-то там оркестр и эта юродивая в нашем Мухосранске. Опять ты со своими фантазиями! – Медсестра засмеялась.

Парень перестал жевать и гневно стрельнул в нее глазами, усмехнулся.

– Мухосранск не Мухосранск, а баба одна и та же. Я не слепой и не дурак. Не хочешь не верь.

Он встал.

– Куда? – рявкнула Люда. – В реанимацию нельзя.

– А я не туда, – повел плечами молодой человек, облизнул губы, бегая глазами по помещению. – Покурить я, поняла?

Людмила перекатила во рту жвачку, щелкнула маленький пузырь зубами, снова уставилась в телефон. С секунды на секунды начнется прямой эфир известной блогерши, пропускать который она не собиралась.

Парень выждал еще немного и, поняв, что интерес к нему потерян, вышел из сестринской.

– Я потом к себе. В морг. – Бросил он, сворачивая за поворот. Ответа не последовало.

Больничный коридор утопал в ночной тишине. Люминесцентные лампы под потолком изредка моргали и, не переставая жужжали. И этот звук его порядком раздражал.

Он медленно подошел к палате номер три, посмотрел в стеклянное окошко на неподвижно лежащую на кровати девушку. Да, сейчас она была далека от идеала, от той, которую день и ночь показывали по ТВ. Ее мать и отец не раз давали интервью и выглядели вполне обеспокоенно, хотя он фальшь за версту чуял. А ее муж…

Борис поморщился, вспоминая.

Ее муженек, известный к слову спортсмен, жалко выдавливал из себя слезы и не переставал говорить, что это он во всем виноват. Конечно, дурак, упустить такую соску. Правда, сейчас от длинных волнистых волос не осталось и следа, череп этой юной нимфетки был выбрит на лысо, а на красивом некогда лице залегли синяки и шрамы. Бледная кожа, словно у куклы, пухлые бескровные губы. И все равно прекрасна. И да, это точно она – известная на весь музыкальный мир молоденькая пианистка Полина.

Санитар выдохнул, осмотрелся. Длинный коридор пуст и безмолвен. Тихо нажал на ручку и скользнул в палату.

Изо рта девчонки торчала трубка.

Из запястья, где находился катетер – торчала. Из чуть раздвинутых тонких светящихся от худобы ног – торчала – мочеприемник, сумка которого была уже полна. Да откуда они только не торчали. Вся в проводах, словно кукла террориста. Прошла неделя, как ее привезли, а она все еще не приходила в себя. Главный врач не теряет надежды, он не только хирург от Бога, но и человек большой души и сердца, а вот весь остальной персонал давно уже на ней крест поставил. Даже спор открыли, сколько еще проживет.

Кукла, да и только.

Он протянул руку и коснулся ее лица. Холодная щека, чуть впалая, пухлые губы, сухие и колючие.

Прекрасна!

Он тяжело выдохнул и облизнулся, второй рукой коснулся брюк. Кажется она действительно ему по нраву, если даже легкое возбуждение потекло по телу. Надо же. Его уже сто лет никто не привлекал.

Наклонил голову чуть набок, медленно скользнул пальцами по ее шее, вниз к краю простыни, что прикрывала ее обнаженное тело. Пальцами ниже, край простыни комкается и послушно скользит вниз. Шея, ключицы, грудная клетка и вот он уже видит впадинку между ее круглых грудей.

– Борис-с-с! – злой шепот Людки заставил его поперхнуться собственными слюнями и отдернуть обе руки. – А ну пошел вон отсюда, мерзкий извращенец!

Боря отряхнулся, оборачиваясь. Руки в карманы больничных темно-зеленых штанов.

– Людка, ты поаккуратней со словечками то, а?! А то я тебе быстро…

– Что-о!? – протянула та, надвигаясь на него массивным телом. – Я не посмотрю что ты племянничек Радислава Георгиевича, быстро на тебя заведующему настучу. Вылетишь как пробка! А ну вышел отсюда.

– Да иду уже, ослепла что ли! – он бочком протиснулся между ней и стенкой и выбежал в коридор.

– Я тебе сейчас ослепну! В морг свой иди и жди жмуров новых. И там рассматривай кого хочешь, им уже все равно, а эта еще живая.

– Ага, живая! Пока что! – он хмыкнул, обнажив желто-коричневые зубы. – И вообще я на полставки здесь, забыла что ли. Это сейчас я санитар морга, а через месяц-другой медбратом буду. Поняла?

Людка поморщилась. Борис и вправду с семи утра и до обеда в морге работал, подготавливал трупы для вскрытия, потом мыл, зашивал, выдавал родственникам, если того требовалось, а после обеда вот здесь выручал. Больница-то у них видавшая виды, поселок маленький, рук не хватает.

– Поняла. Вот когда будешь, тогда и поговорим.

***

… Девушка открыла глаза, когда крики переместились за дверь. Боль холодным потом разлилась по телу.

Зажмурилась. Свет лампы хоть и тусклый, но все же неприятно бьет по глазам.

Она слышала, как скрипнула дверь и еле слышно захлопнулась. А еще она слышала писк приборов, бешеный стук своего сердца и до сих пор ощущала страх. У страха и боли два круглых ярких глаза, что стремительно приближаясь, ослепляли ее и не давали сдвинуться с места. В ту ночь ее парализовало от страха и припечатало к месту намертво. Машина приближалась, а она покорно ждала…

Часть 1. Глава 1

POV Руслан

Кто узнал бы, сказал, что я придурок. Из года в год обивать пороги офиса мобильной службы, чтобы они не блокировали, и не дай бог не забрали номер телефона, который мне архи важен. Я не пользуюсь этим номером. Я вообще российскими сим-картами не пользуюсь, потому что большую часть своего времени живу за границей. Но ровно один месяц в году я вставляю в телефон эту симку и как дурак ожидаю звонка. Сообщения. Хоть какого-то намека, что это все не иллюзия, не галлюцинация, не плод моего больного воображения. Что это важно и нужно. Не только мне.

Но телефон молчит. Вот уже четыре года. А я все жду звонка от этого призрака мертвой давно уже любви. Но как говорится, надежда умирает последней. Но одно я решил твердо – это будет последний год моего безумия, сумасшествия в чистом виде. Канет в лету двадцать четвертое июля, и я выкину этот номер. А ее – большеглазого невинного олененка навсегда постараюсь вычеркнуть из своего сердца.

Темыч, мой лучший друг мотает головой и закатывает глаза каждый июль каждого года. Говорит, что во мне просто засело навязчивое желание с ней переспать. Да, я хотел этого, желал ее больше всего на свете. Но сколько уже за эти пять лет у меня было девок. Не счесть. Так что его версия трещит по швам. Я не тела ее хочу. Я до боли в груди хочу снова заглянуть в ее огромные серые глаза и почувствовать дрожащее дыхание. А еще узнать, куда она черт возьми подевалась?!

POV Полина

Мюнхен. Отель. Ресторан «Моцарт»

Как все-таки жизнь непредсказуема. Уму непостижимо. Еще вчера она строила планы на будущее – светлое, яркое, беззаботное, как и все ее настоящее. Жила планами, мечтами, шла к цели. Она – известная на всю Европу пианистка. Невеста известного на всю страну спортсмена.

Красавица. Примерная и послушная дочь уважаемых родителей. Ее мать бывшая топ-модель, а ныне модный дизайнер, отец – уважаемый политик. Мир ее исключительно в ярких красках. Был. Еще вчера.

– Улыбнись! – жених с силой сжал мою руку. – Улыбнись, я сказал!

Я натянуто улыбнулась, смотря в сторону мелькающих вспышками фотокамер. Журналисты кричат вопросы, сыплют комплиментами нашей паре. А я дрожу внутри от страха и боли и ненавижу сейчас всем сердцем того, кого еще вчера безумно любила.

Очередная вспышка ослепила. Я машинально закрыла глаза и попыталась побороть в себе тошноту, что горечью норовила вырваться наружу.

Мне плохо от всего происходящего. А раньше я любила эти светские мероприятия.

Мне плохо от его голоса и фальшивых прикосновений. А еще недавно я умирала от любви, и каждый раз взрывалась фейерверком от оргазма от одних только его прикосновений.

Он резко дернул меня в сторону, возвращая в реальность. Я распахнула глаза. Вокруг нас уже столпились гости. Мои и его родители, друзья, знакомые, папарацци. На лице моей матери застыла надменная улыбка. Известный на весь мир спортсмен – мой без пяти минут муж – гордость города, столиц, всей страны. Но ведь и я не промах – пианистка известного на весь мир оркестра.

– Завтра уезжаешь пиликать по своим клавишам, – он взял меня как щенка за шкирку и повел за собой. Мы вышли из конференц-зала роскошного отеля, и он грубо прижал меня к стене. – Катись в свой тур по Европе, в свой хваленый Санкт-Петербург, в Прагу, Хельсинки, Амстердам, что там еще, а меня не выводи больше своими разговорами и упреками, поняла? И ни слова об измене. Представь, что ее не было. Возьми и забудь!

Я обессиленно чувствую, как мои губы кривятся, выдыхаю твёрдое:

– Нет!

Он скалится. Тот, кого я так сильно любила! Скалится и становится похож на мерзкого незнакомца.

– Да! А как вернешься, так и поговорим, и тогда решим, что делать дальше. Жить как прежде, очевидно же. Вот и подумай. Я прав. Поймешь это, не сомневаюсь. Тебе ясно?

Встряхнул меня как куклу. Да с такой силой, что я больно ударилась о стену затылком.

В его глазах полыхает ярость, ненависть, отвращение. В моих только застывшая боль…

– Ясно, – роняю тихо и убираю от своей шеи его руку. – Еще раз тронешь меня или замахнешься…

– И что? И что тогда?

Я молчу. Мне двадцать. Он ровно на десять лет меня старше. Он мировая знаменитость, я его приложение. Была.

– Молчишь? Вот и молчи, поняла?! Катись на свои гастроли и подумай там хорошенько о своем поведении.

Он с силой вжал меня в стену, замахнулся, я зажмурилась, кусая губы, но он отпустил. В ушах гул от его удаляющихся шагов, а перед глазами вчерашняя сцена его измены…

… В огромном доме Давида, моего будущего мужа, полно гостей. Мы час назад официально объявили о помолвке. Дом утопает в роскоши и цветах. Прислуга носится, стараясь угодить гостям и хозяевам. Шампанское льется рекой. Я дрожу от радости, от предвкушения праздника. Еще немного и начнется праздничный ужин. И еще больше волнуюсь сейчас от того, что приготовила своему жениху восхитительный подарок и мне не терпится его вручить.

Я захожу в огромный гостиный зал и прислоняюсь к стене. Скольжу взглядом по знакомым лицам. На моем лице улыбка от счастья. Ищу глазами Давида, но натыкаюсь на теплый взгляд незнакомца. Хмурюсь. Кажется, я действительно вижу его впервые. Высокий и темноволосый, с ярко выраженными чертами лица – красиво очерченные скулы, прямой ровный нос, улыбка – ямочки на щеках. Я улыбаюсь в ответ, с интересом подмечая, что одна улыбка способна вот так просто разрушить строгий и брутальный вид. А он милый. И симпатичный. И все-таки я, наверное, его уже когда-то встречала. Рядом с незнакомцем появляется мой старший брат и все сразу встает на свои места. Они обнимаются, хлопают друг друга по плечам, смеются. И я вспоминаю.

Руслан, друг детства моего брата. Когда-то мы жили в пригороде Санкт-Петербурга, и наши квартиры располагались по соседству в одном доме. Кажется, брат не видел его вот уже десять лет, ровно с тех пор, как мы переехали жить в Германию – мой отец служит в посольстве.

Я вновь скольжу взглядом по залу. Давида, моего жениха нигде не видно. Возможно, он в спальне? Решаю проверить, а заодно подложить ему в вещи подарок.

Быстрыми шагами пересекаю холл, с бьющимся в груди сердцем поднимаюсь по витой лестнице на второй этаж. У двери в спальню замираю, достаю из сумочки красивый футляр, кручу его в руке и, выдохнув, чуть приоткрываю дверь.

Стук двери. Стук сердца.

Я замираю, забывая как дышать. Вдохнула наполненный ароматом цветов воздух секунду назад счастливой беззаботной девушкой и забыла выдохнуть. Потому что той дурочки больше нет.

Она поражена громом и молнией. Она обесточена. Она унижена и убита.

И она – это я. Та, что рассыпалась в секунду на атомы.

С тихим выдохом, переходящим всхлип припадаю к щелке не до конца закрытой двери.

Аромат цветов больше не ощущается.

Солнце не светит так ярко в панорамные до самого пола окна.

Мир не красочный и многообещающий. И даже это платье на мне, черное, обтягивающее фигуру, усыпанное сотнями кристаллов и блесток, от модного дизайнера – больше не слепит глаза и не кажется совершенным.

Колючая ткань, царапающая кожу.

И его движения на ней – резкие и чуть грубоватые от затмевающей их страсти – словно ножом выскребающие меня изнутри.

– Давид? – Шепчу я тихо, себе под нос, ловя губами соленые слезы. – Давид?! – мой голос хрипит и разрезает воздух будто наждачкой….

***

Собрав себя в бесформенную кучу, дрожащими руками толкаю дверь и замираю на пороге. Пальцы правой руки все так же сжимают подарочную коробку – золотые часы c вкраплениями бриллиантов, лимитированная коллекция, мой для него подарок. Подарок перед расставанием, длинною в три месяца, на то время, пока будет длиться мой гастрольный тур по Европе. От меня часы, от него – измена.

Какая милота!

Может, не зря сестра говорила, что часы дарить плохая примета, к расставанию. Но ведь я еще и подарить их не успела, да и при чем здесь это. Мой воспаленный мозг от увиденного и постепенно осознающий всю грязь этой истории выплескивает миллиард бредовых мыслей, пока я стою посреди комнаты с идиотским видом униженной, обманутой и оскорбленной.

Как низко. И мерзко. И больно.

Он неуклюже спрыгивает с нее, я вижу ее раздвинутые чуть ли не в шпагате ноги, его…

Отвожу взгляд, прикрывая ладонью рот. Меня тошнит. От этих видов. От его голоса. От ее рыданий. Как быстро из нее полились слезы, сменяя стоны.

Моя Алина. Моя старшая сестра.

Мой Давид. Жених.

Тот, кого я увидела ровно полгода назад и пропала. Уже на второй день знакомства он предложил мне выйти за него замуж. И я, ни секунды не раздумывая согласилась. И все это время наши родители готовились к роскошной свадьбе на пять сотен гостей.

– Полина-а-а! – застонал он громко. Зло. Едва ли не раздосадовано. – Какого хрена ты здесь делаешь?

В его комнате? Которую дура уже считала своей. Действительно.

Я делаю шаг назад и упираюсь спиной в дверной косяк. Глаза все так же закрыты. Руки дрожат. У меня завтра начало гастрольного тура. Мои пальцы живут по двадцать часов в сутки на клавишах пианино. Я и Мюнхенский симфонический оркестр одно целое последние пять лет. Мне всего двадцать, но я уже чуть ли не мировая знаменитость. А все потому, что с пяти лет жила черно-белыми клавишами и нотами. А первой яркой вспышкой в этом единении с музыкой стал он. Встреча с ним изменила мир, перевернув его с ног на голову и только тогда я, наконец, поняла, что мир не ограничивается оркестром, что есть еще и любовь.

Он был нежен и тактичен, внимателен. Я дикая до отношений и секса всего стеснялась. Но всеобщее одобрение, радость родителей, и его тихий шепот ободрял и успокаивал. И я с замиранием сердца ждала начала и окончания тура, чтобы по возвращению стать его законной женой и подарить себя в первую брачную ночь.

Нет, мы могли сделать это и раньше. Я не совсем чумная монашка. В нашем оркестре все только и говорят о сексе. Занимаются им между репетиций и гастролей. Все, кроме меня. Но я не дикая скромница.

Я целовалась с ним.

Я позволяла ему трогать и целовать мое обнаженное тело.

Я трогала его возбужденный член.

Но он сам хотел сделать это со мной в первую брачную ночь. Только так.

И я согласилась ждать.

Дура.

Я ждала. А он в это время развлекался с Алиной. Конечно, так ждать совсем не сложно.

Я распахнула глаза. Больно. Обидно. Но, кажется, готова простить, если он скажет сейчас то, что мне нужно.

Давай, Давид, заговори мне уши. Клянись в любви. Умоляй. И я поверю?..

Он резко схватил меня за локоть и буквально вытолкнул за дверь. На нем уже плавки, но член все так же возбужденно выпирает. А сестра не ревет, а лишь скомкав на своем теле простынь, смотрит горящими глазами. И улыбается!

– Мне больно! Что ты делаешь? Отпусти!

Я вырываюсь, но он лишь сильней трясет меня как куклу. И шепчет со свистом, обдавая меня лютым, выжигающим до костей жаром:

– Закрой глаза и забудь. Катись, дорогая моя, в свой тур. А когда вернешься, хорошо подумав там о своем поведении, все будет как прежде, слышишь?

Что??? Как прежде? Подумать о чем? Мне о моем поведении?!

– Да ты с ума сошел?! – Шиплю я в ответ, старательно сдерживая слезы. – Ничего уже не будет! Ты мне противен!

– Ой, да успокойся ты, не строй из себя обиженную овцу! Или давай, иди, скажи предкам, что свадьбы не будет в подготовку, которой они уже угрохали не один миллион. Иди!

Он подтолкнул меня к лестнице, улыбнулся.

Я все же всхлипнула, развернулась и на дрожащих ногах бросилась прочь.

Глава 2

Ленинградская область. Районная больница.

– Ну? Соображаешь что? Как зовут? Помнишь себя? – медсестра заглядывает в лицо, щурится, морщится, мотает недовольно головой. – Вот горе же! И угораздило тебя так влипнуть. Ну-ка, пошевелись?

По-ли-на…

Произнесла мысленно, пробуя буквы на вкус. Но голоса нет. Имя воскресает и умирает на моих губах безмолвно.

– Ну-ка, посмотрись. Кто эта девочка? Имя скажи?

Перед лицом зеркало на ножке, что приставляет ко мне медсестра.

Я фокусирую взгляд, но почти ничего не вижу.

Облизываюсь, перевожу взгляд с сухих губ на глаза. Они серые, словно грозовое небо. Пустые. Одинокие. Взгляд выше. Короткий ежик светлых волос на черепе, марлевая повязка в бурых кляксах засохшей крови. Или йода. Не понимаю.

Вдох. Выдох.

Мотаю головой, закрывая глаза.

– Ну что, узнала себя? Как зовут?

Нет. Не узнала.

Только имя Полина на языке, с которого я не могу проронить и слова. Попыталась что-то сказать, но лишь невнятно мычала.

– Во-о дела! – протянула Людмила. Кажется, ее так зовут. – Мы тут всем персоналом за тебя переживаем. Все ждали, пока очнешься и хоть что-то расскажешь. А то ситуация то вообще не понятная. Найдена на пустыре еле живая, вся перебитая! Ой, как вспомню, какой тебя привезли, жутко становится. Неделю без сознания была. Очнулась и вот тебе на. Ничего не помнишь?

Я чуть мотнула головой. Перед глазами образы, быстро сменяющие друг друга, но уцепиться хоть за один из них – не получается.

Но я ведь Полина? Не зря это имя пришло в голову, едва открыла глаза. А может, и нет…

– Молчишь? – девушка медицинская сестра вновь щурится. – Сутки уже молчишь. А вот во сне бормочешь. Хрень правда всякую, но говоришь! Ну, ничего, время лечит. Главное, что в себя пришла. А пальчиками то пошевели?

Я сглотнула слюну, что колючей иголкой царапнула сухое горло. Не без усилия, но смогла пошевелить пальцами правой руки. Остальная часть тела, словно не слушалась меня и отказывалась повиноваться.

– Ну, уже хорошо. – Протянула задумчиво. – Ладно, отдыхай. Я позже зайду.

***

– Она очнулась, – бросила хмуро Людка. – Доволен? Может, женишься на ней? И почему у тебя такой интерес к этой замухрышке?

Она засмеялась громко и хрипло, каркая словно ворона. Борис посмотрел на нее как на дуру и молча засунул в рот ложку картофельного пюре. Мать опять пюре столкла не с молоком, а на воде. Он как питаться этой херней должен? Он мужик уже, а не пацан слюнявый.

Злость набирала обороты.

– И что она? – спросил он, чтобы отвлечься и чуть успокоиться.

Людка вытащила из микроволновки контейнер. Запахло рыбой. Села за стол напротив, открыла крышку. Капли подливки разлетелись во все стороны: на ее лицо, на стенку за ней, выкрашенную в светло-розовый. Он опустил голову – на его тёмно-зелёную форму тоже прилетело. Вот не дрянь же, а?

Борис тяжело выдохнул. Ложка пюре. Половина котлеты. Жует и слушает.

– В себя пришла. Вот точно говорят на молодых и красивых все как на собаках заживает. Думали, не очнется уже. Только вот показатели в норме, а сама как овощ. С головой что-то. Не помнит ничего. Амнезия. Полнейшая.

– Серьезно?

– Ага.

– Так она говорит? – рявкнул он недовольно с набитым ртом. Перестал жевать. – Но не двигается? Или что я не пойму?! Ясней выражайся!

Людка посмотрела на него недовольно. И даже опасливо. Неуравновешенный этот Борис! Странный – все говорят. Только и терпят, что работать некому, да главврачу какой-то там дальний родственник. Но ей все равно. Она может впервые в жизни влюбилась!

Людка одернула рубашку, выставила челюсть вперед и деловито сказала:

– Не говорит она. Мычит только. И не шевелится. Так яснее?

Маленькие глазки Бориса забегали из стороны в сторону. Ноздри раздулись от возбуждения. Комок не дожёванной котлеты встал комом. Он прокашлялся:

– А личность установили?

– Не-а. Ни документов, ни вещей, ни свидетелей. И похожую вроде никто не ищет. Там, кстати, к главврачу сейчас полицейский придет, чтобы ориентировку на опознание дать. Вдруг, кто узнает.

– А мне она кажется знакомой.

– Ага, слыхала уже – та, звезда оркестра. Ха-ха!

– Да не, на сеструху мою пропавшую похожа. Поэтому и ходил. Аж сердце болит теперь.

Борис засунул в рот всю оставшуюся еду, проглотил не жуя, поперхнулся.

– Надо же. А может, это она?

– Не знаю. Может.

Людка протянула ему стакан воды, и он благодарно кивнул. А все-таки, не плохая она баба, хоть и душная, зануда то есть. Так и он не подарок. Зато она в теле, он таких любит. Он встретился с Людмилой взглядом и оба улыбнулись.

– Ладно, я пойду.

– Домой? Спать?

Она вытащила изо рта кость от рыбы.

– После ночи сам Бог велел спать. Но это позже, а пока дела у меня.

– М-м, деловой то какой.

На ее лице застыла маска ехидства. Или заигрывает она так. Не понятно.

– Ты пиши если что. Тебе же тоже на сутки только в понедельник?

– Ага, – она прыснула смехом. – А что писать то?

«То» она произнесла нараспев. Точно заигрывает. Не показалось.

– Ладно, я напишу. Может, сходим куда. Кино там, не знаю. Что думаешь?

– А может, и сходим. Пиши.

И она вновь закаркала хриплым, но громким смехом. Борис натянуто улыбнулся и вышел.

***

У кабинета главного врача уже стоял высокий и худой, точно палка полицейский. В руках он держал папку скоросшиватель и ручку.

– Здравствуйте, – поздоровался Борис и прошмыгнул мимо. Свернул за угол и замер, прислушиваясь, потому как главный врач вышел из кабинета и продолжил, начатый видимо несколько минут назад разговор:

– Не помнит. Ни имени…, ни откуда родом, ни как угодила в эту аварию. Описание составим, может и узнает кто. Единственное, что во сне, она часто рассказывает о себе, а проснувшись, не помнит этого. Я лично слышал ее бормотание и вроде бы похоже на правду, а вроде и нет. Сцена какая-то, драгоценности, часы за миллион. Возможно, мозг просто так реагирует на стресс и выплескивает фантазийные сны, что-то типа галлюцинаций.

Борис сглотнул слюну и сильно зажмурился. Скривился весь, сжался. Нос нещадно защекотало, и он все-таки чихнул. А открыв глаза, увидел лицо Радислава Георгиевича, главного врача и своего троюродного дядьки по совместительству.

– О, Борис, ты здесь.

– Да, здравствуйте. Я вот мимо…

– Это удачно, что мимо. Я на операцию уже бегу. Экстренная. А ты про девчонку из третьей палаты товарищу расскажи. Ты же дежурил сегодня, когда она в себя пришла, описать ее сможешь? Ну, там возраст, черты лица. А то я все, опаздываю. А мне опаздывать нельзя, на кону жизнь человека.

Борис кивнул. В груди заклокотал огонь. Возбуждение. Адреналин. Неужели то, о чем он вчера подумал, может исполниться?

– Хорошо.

– Приятно было познакомиться, оставляю вас. – Радислав Георгиевич пожал полицейскому руку, хлопнул Бориса по плечу и оставил их.

– Ну что же, – мужчина раскрыл папку, нажал на кнопку шариковой ручки, посмотрел ему в глаза. Пристально. Чуть щурясь. По спине Бориса поплелся холодный пот. – Расскажите? Визуальный портрет?

– Да, конечно. – Борис сглотнул слюну. Перед глазами пухлые губы. Яркие, красные, точно бутон малинки.

– Губы тонкие, ну такие бледной полоской.

Полицейский черканул в блокнот.

– Таак…

– Глаза… – Лысая некогда блондинка смотрела на него и Людку большими круглыми от страха голубыми глазами. Чистыми и яркими, как прозрачная озерная вода. – Кажется карие. Волосы? Так она лысая. Ну, темно-русые были, кажись. Нос прямой, лоб прямой.

Мужчина усмехнулся.

– А что лоб бывает не прямой?

И подняв голову, посмотрел на Бориса. Смущенно опустил взгляд. Потому что не прямой – это как раз про Бориса. Ямка по середине лба у него.

– Возраст?

Борис задумался. По телеку передавали, что ей двадцать. На вид так вообще восемнадцать.

– Двадцать семь примерно. Чуть ближе к тридцати.

– Да? А Радислав Георгиевич говорил, что молоденькая совсем?

– Так вас на лысо побрей и не корми неделю нормальной пищей, тоже, небось, помолодеете.

Борис заржал, а полицейский лишь сощурился, чуть улыбнувшись левым уголком губ.

– Спорное утверждение, но да ладно, оставим пока так. Наши люди все равно чуть позже допросят ее, как будет разрешено. Все-таки ее сбил автомобиль, да еще и переместили тело, думая, что мертва. А это уголовная ответственность, статья. Но спасибо и на этом. Пробьем по сводкам, может, найдется кто, кого ищут по подходящим параметрам.

– Ага, – Борис сглотнул слюну, чувствуя, как на лбу выступает испарина. Бисеринки пота вот-вот норовились скатиться ему на глаза. – Вам спасибо. Мы всей больницей за нее переживаем и ждем, что родственники найдутся.

– Дай Бог, так и будем. До встречи.

Полицейский развернулся и зашагал по коридору к двери с яркой горящей вывеской «Выход», а Борис прислонился к стене и чуть не сполз вниз. Сердце бешено отстукивало самбу, но, кажется, у него все получилось. Мать будет в восторге!

***

Людмила вошла в палату, чтобы поменять грушу мочеприемника и сделать несчастной укол.

Присела на корточки, свинтила крышку, выливая мочу в металлический таз. Девушка зашевелилась и чуть слышно застонала.

– Больно тебе, маленькая? Ну, ничего, потерпи. Зато уже немного шевелишься!

Та замерла, вздыхая. Люда сделала ей укол, поменяла повязки.

Девчонка облизнула губы и смиренно закрыла глаза, и пока Людмила возилась с капельницей, провалилась в сон – снова тревожный, полный воспоминаний – обрывки фраз, голосов, событий. Лента ее жизни бесконечно крутилась перед глазами…

– На часах сотни бриллиантов, – сказала она чуть слышно, когда Людмила закончила дела и открыла дверь палаты.

– Что? – она обернулась.

Девчонка спит вроде. Дыхание ровное, но губы шевелятся. Опять говорит во сне?

Людмила вернулась обратно, подвинула табурет и села рядом.

– Что ты говоришь, милая? Что за бриллианты? Или придумала?

Девушка молчала с минуту, а потом даже головой мотнула.

– Нет, ничего не придумала. Я ему часы купила в подарок с бриллиантами, лимитированная коллекция.

– Слова то, какие знаешь! – Людка усмехнулась. – Лимитированная. Звать то тебя как?

Но девушка проигнорировала. Продолжая свой рассказ, повторяя предложения, словно заезженную пленку.

 …Я отправилась в тур, как он и просил. Сама уже ничего не хотела. Музыка, что раньше была смыслом жизни и спасением, вдруг тоже стала противна. Да и руки не слушались. Едва я касалась белых клавиш, как мои пальцы начинали дрожать. Репетиции были сорваны. Все. Одна за другой. И уже в городе на Неве мы приняли решение расстаться. Оркестр отправился дальше без меня…

Людмила навострила ухо, прикасаясь к пациентке вплотную, нависая над ней так близко, что улавливалось горячее дыхание шепота. Но слов все же разобрать не удавалось. И лишь когда голос ее стал чуть тверже, Люда начала понимать.

…Он изменил мне.

И я сломалась.

До него в моей жизни не было потрясений. Ровная черно-белая полоса музыки.

Ни волнений, ни печали, ни радости.

Девчонка закашлялась и попыталась повернуться на другой бок. Люда недовольно поджала губы, хватая ее за локоток и возвращая обратно в исходное положение.

– Эй, ты проснулась? Спишь?

Тишина. Дыхание спящего человека – ровное и размеренное.

– А ну-ка расскажи, что там дальше было? – Людка потормошила ее за плечо. Тихо, осторожно, желая одновременно и побудить на разговор и не разбудить реально. – Чего он сделал то? Трахался с другой? Ну, слушай, в нашем мире такое часто бывает. А ты, что же сразу под машину? Вот ведь глупая. Хотя погоди, как это под машину? А что ты про немцев каких-то говоришь? При чем здесь Мюнхен и наш район?

Людка нахмурилась. В их округе на пять тысяч человек она ни про каких Мюнхенов не слышала.

– Сказочница-а-а, но интересно. Такого экземпляра я еще не встречала, а уже десять лет на посту медицинской сестры сижу. Слушай, даже жалко тебя будет в психушку переводить, если окажется что ты того. Ну-ка, расскажи, что там дальше было?

Она ткнула ее острым ноготком в плечо.

Ущипнула за запястье левой руки и девчонка тяжело вздохнула. Приоткрыла рот и вновь зашептала.

…Я не сдала билеты. Я просто ушла, никому не сказав, что больше не в оркестре. Родители и он так и думали что я в турне. А я вышла из аэропорта и уже через час сидела в съёмной комнате на окраине города. Спустя десять дней закончились наличные. Карты и вещи остались в автобусе музыкантов, и я осталась без средств. Звонить ему или родителям… Мама бы не одобрила моих намерений. А я впервые в жизни осталась одна – без ее опеки, без музыки, без круглосуточных репетиций. И это было так…потрясающе! Свобода! Я и не думала, что она может так пьянить. И тогда я нашла подработку…

Девчонка закрутила головой из стороны в сторону. Из глаз её брызнули слезы.

Людмила нахмурилась, гладя на приборы. Сердцебиение учащалось.

… Я узнала его слишком поздно, ровно в тот момент, когда он открыл принесенный мной конверт, поднес к лицу, хмуро всматриваясь. Мои глаза расширились от ужаса, когда белое облачко какой-то пыли взвилось вверх, аккурат вокруг его лица.

– Чего? Какой еще пыли? Ты что несешь, малая?

Людка сжала с силой ее запястье, но девчонка молчала, сжав пухлые губы до белизны.

– Во, дура! Вот считай и закончилась твоя жизнь! Ку-ку! Сейчас, я катетор поменяю, подожди, а то вены опухли аж!

Люда мотнула головой, отпустила ее руку и вышла из палаты.

Тихий голосок разрезал тишину:

– …Вдох. Выдох. Мой – судорожный от страха, его – удивленный и в тот же миг задыхающийся. Руслан пошатнулся, ловя губами воздух.

Яд – закричал кто-то рядом. Со всех сторон к нему ринулись люди, а я словно приросла к полу и очнулась только тогда, когда его громила охранник резко повернулся в мою сторону и взгляд его не предвещал ничего хорошего. Еще бы, ведь я только что собственноручно отравила того, кого знала с детства.

Убийца! Я всхлипнула и бросилась не на помощь ему, а прочь.

Сожаление, чувство вины, разъедающее тебя словно яд, выработанный собственным организмом – чужого не надо! – раздирающий на молекулы.

Ночь. Дорога. Фонари. Искрящиеся снежинки первого снега. Визг шин позади. И я уже вижу на дороге свою тень, бросаемую от приближающегося света фар. Хлопок. Удар. Яркая вспышка перед глазами. Я словно тряпичная кукла лечу к обочине, немея, умирая, не чувствуя ничего от боли…

Людмила вернулась через минуту. Ловко справилась с ее венами и вновь вплотную приблизила лицо.

– Что говоришь? Ну-ка, я слушаю!

– Боль ушла. Осталось лишь чувство вины, что застыло во мне, превращая в лед. И теперь я не могу и пошевелиться. Мое тело – пленник в сосуде сожаления. Как мне жить, если по моей вине…

– Ах вот оно что! – прошептала Людмила, разбирая слова через раз, но услышав главное. – Главврач значит прав, твои показатели в норме, но из-за пережитого стресса мозг пока отказывается давать команду говорить и двигаться. Ну, ничего, значит восстановишься. Если не сказочки все это. А то знаешь, есть и еще другая, не официальная так сказать версия. Знаешь какая? Что с головой у тебя не все в порядке. Тронулась умом. Отсюда и галлюцинации и речи вот эти. Лежал тут у нас как-то товарищ, так он и во сне и на яву себя генералом инопланетных войск объявлял. И так правдоподобно говорил, что сейчас в дурке лечится. Ох, несчастная девка! И за что тебе такое в твои то годы. А лет то тебе сколько? Семнадцать? Двадцать? Двадцать пять? Вот ей богу не пойму.

Девчонка снова молчала. Глаза закрыты. Губы бездвижны.

– Уснула? Ну как всегда…

Дыхание ровное. Пульс успокоился до обычной частоты.

– Ладно, спи, фантазерка. Время покажет кто прав.

Глава 3

– Товар не сдох, – прошептал Борис и чуть прикрыв трубку рукой, посмотрел по сторонам. – В себя пришла, говорю, – повторил он зло и замер, выслушивая собеседника.

В трубку ему что-то отрывисто заговорили. На лбу Бориса выступили капельки пота. Он зло дернул плечами и сухо добавил:

– Понял. Сделаю.

Отключил связь и как раз во время, дверь распахнулась, и в коридоре появился главврач с незнакомым парнем – около тридцати, высокий и широкоплечий, одет с иголочки, только вот хромает и на лице его то и дело появляется страдальческое выражение. Борис окинул его презрительным взглядом и, не желая встречаться с ними нос к носу, поспешил ретироваться. Так и быть, к лысой из третьей палаты он наведается чуть позже. Без свидетелей.

***

Руслан зашипел от боли, что скрутила все его внутренности в тугой узел. Может зря он отказался от каталки и упрямо пошел сам. Говорят, от его новенького внедорожника не осталось и следа. Чудо, что сам выжил и почти без травм.

С виду Рус казался довольно целехоньким, а вот внутри горел огонь из боли и злости на самого себя. Знал ведь, что непогода разыгралась не на шутку, слышал, что ночью ожидается сильный снегопад и гололедица и все равно поехал в эту глушь.

– Сейчас на рентген и анализы. Голова кружится? Мутит? – Радислав Георгиевич прикоснулся к его плечу и заглянул в глаза. Руслан проморгался. Оказывается он словно выпал на минуту из реальности. Голова действительно кружилась, а сам он еле стоял на ногах.

– Свободных мест нет, – проблеяла рядом молоденькая девушка. Руслан скосил глаза в ее сторону, но сфокусировать зрение не удалось.

– Ничего, Людмила, мы что-нибудь придумаем. Для Руслана Сергеевича всегда найдется место, а помощь ему нужна безотлагательно. На улице настоящий буран, дороги занесло, непогода продлится всю ночь, до утра не ждать иной помощи, а в город до больницы не добраться. Наше скромное заведение единственное в округе способное помочь.

Главврач взял медсестру под локоток, с силой сжал пальцы.

– Ты вообще в курсе кто это? Это сын нашей уважаемой Любови Дмитриевны.

– Ой, – Людмила закусила губы, стрельнула глазами в молодого мужчину, что сел на скамейку и зажмурился от боли.

– Где есть места?

Людмила нервно повела плечом.

– Только в третьей палате. Где наша неизвестная не жилец.

Руслан вскинул голову, продолжая сидеть, скрутившись от боли на кушетке. Тело отзывалось тупой болью, глаза слезились, голова медленно заполнялась тугим туманом.

Врач вздохнул, переглянулся с молоденькой медсестрой.

– Ладно, черт с ним! Давай к лежачим.

– То есть к этой?

– К ней.

– Ей стало хуже, – заметила Людмила, между прочим. – Снова не приходит в себя. Может ей осталось несколько дней, кто знает?

– Люда? Как ты можешь так говорить? – одернул ее главрач, краснея.

– А что я? Первый раз такие поломанные у нас что ли.

Медсестра нахмурилась. Неизвестной пациентке и вправду прошлой ночью снова стало плохо. Уже сутки она не реагирует ни на свет, ни на зов. И больше не говорит во сне ни слова. Вообще не шевелится.

– К ней давай. Куда деваться.

Руслан нахмурился. Кто-то и встать не может, а он еще, считай, легко отделался.

Пока он сдавал анализы и проходил рентген, для него подготовили койку в палате. Врач извинился тысячу раз за неудобное соседство, но заверив, что это только до утра, удалился на обход. Руслану было плевать до утра или до вечера, надолго он оставаться в этой унылой больнице не собирался. Если бы не гнусное стечение обстоятельств, он бы никогда не заехал в эту глушь.

Больничные стены всегда навевали на него тоску, погружая в невеселые воспоминания детства, а эта районная лечебница и подавно давила на психику одним только видом. Пошарпанные стены, не видавшие ремонта много десятков лет, запах лекарств и безысходности. Гнетущее состояние, из которого хотелось поскорей выбраться. Как только погода улучшится, за ним приедут. А пока ему надо действительно поспать. То ли усталость и стресс, а может и в купе с лекарствами, но его морило в сон.

В коридоре его поджидала дежурная сестра, которая вызвалась проводить до палаты.

– Пройдемте, – заискивающе прошелестела та, и он послушно пошел вслед за ней. В голове тут же всплыл голос врача: Не жилец.

Должно быть, какая-то старушка доживает сейчас свои дни или даже часы. Он постарается не смотреть на нее и не думать о том, что у жизни есть срок. Хотя что уж – у всего есть срок.

***

В палате было тихо.

Жутко пахло лекарствами и мочой.

Он снова поморщился, облизнул сухие губы.

Медсестра кивнула на пустую кровать у окна и, проинструктировав его о том, где ее найти в случае необходимости, вышла.

Дверь закрылась. Палата погрузилась в легкий полумрак. Лишь тусклый свет лился из другого угла, где стояла кровать с пациенткой.

Он сел на койку. Выдохнул, обхватив голову руками, взъерошил волосы, стараясь успокоиться и не думать о том, что лезло в голову. Тело ломило от слабости, от уколов, что только что ему поставили, безбожно клонило в сон. Вот угораздило же его! Еще недавно он мучился неделю в больнице от отравления диковинным ядом, который ему преподнесла неизвестная девка в его собственный день рождения – происки конкурентов, не иначе, а сейчас это…

Со стороны второй кровати послышался протяжный выдох. Еле уловимый стон.

Руслан все-таки вскинул голову и посмотрел в тот угол. Он был уверен, что взгляд его споткнется о сухую старушку, прожившую долгую счастливую жизнь до больницы, но от удивления воздух со свистом выбило из легких.

Молоденькая девчонка, укрытая простыней до груди. Юная, блин, девчонка! Ее тонкие, почти прозрачные руки свисали с кровати, по которым черными линиями выступали вены – исколотые до кровавых ран.

Та, которой осталось всего несколько дней, не спала. Ее серые большие глаза смотрели прямо на него, и в них он безошибочно прочитал страх. На мгновение показалось, что он уже видел эти глаза раньше, но этого не могло быть. Он бы запомнил.

– Привет. – Кивнул он, прошептал тихо губами.

Показалось – она моргнула.

Лечь бы, откинуть голову на подушку, да провалиться в спасительный сон, но тот как назло как рукой стянуло. Душно. Захотелось открыть настежь окно, но он вновь покосился на соседку – под тонкой простыней видно ее обнаженное тело – замерзнет.

Руслан сглотнул колючие слюни. Собственная боль притупилась на фоне ее заката.

Несколько дней?

У нее всего несколько дней?

Он вновь вскинул голову.

Не прилично, наверное, таращиться на больного человека, но глаза сами жадно высматривали ее из полумрака. Что-то было в ее взгляде и одновременно пугающее и завораживающее. Или он просто долбаный извращенец?

Руслан выдохнул собственным мыслям и лег на спину. В груди отозвалось глухим ударом. Нет, у него даже переломов нет. Так гематомы, ссадины, да ушибы. Он здоровый мужчина в расцвете сил, ему еще жить да жить.

Повернулся на бок, точнее специально к ней спиной. Закрыл глаза. От обезболивающего боль утихла, клонило в сон, и голова медленно наливалась свинцовой тяжестью, но спина неимоверно горела – от ее пристального взгляда. Что ж, возможно рассматривание его ее единственная доступная роскошь.

Пусть так. Ему не жалко.

Помучавшись так минут пятнадцать, он снова порывисто сел и вонзил в девчонку острый, как бритва взгляд.

Не спит.

Голова чуть повернута в его сторону.

Смотрит прямо на него все такими же расширенными от ужаса глазами.

В ее глазах пелена и боль? В них – серых и по-детски испуганных – серый лед и он вздрогнул, ощутив этот холод и эту боль физически.

На мгновение показалось, что она не на него смотрит, а просто ее взгляд застыл в пространстве, промелькнула даже тревожная мысль, что она умерла, но девчонка вдруг несколько раз моргнула и со свистом выдохнула.

– Ты пить может, хочешь? – зачем-то спросил он и сам себя же мысленно отругал.

Зачем он лезет к ней со своими вопросами?! Час от часу не легче.

Но она вдруг отозвалась. Чуть мотнула головой и вдруг…улыбнулась.

***

Руслан до самого утра не сомкнул глаз и это несмотря на то, что его мучала дикая слабость и головокружение. А едва палату заполнил утренний свет, его сморило. А когда пришел в себя, на стуле сидел Гарик, его компаньон и соратник.

– Паршиво выглядишь, – сказал тот, усмехнувшись, кивнул на тумбочку у изголовья его кровати. – Витамины ешь.

Руслан проследил взглядом: яблоки, апельсины – банально и пошло. Какие на хрен фрукты? Он в своем уме? Ему бы сейчас стакан виски с колой и льдом и сочную теплую девку под бок. И все несчастья как рукой сняло бы. И зачем он вообще поехал в эту больницу. Даже не так, надо брать выше – зачем он вообще поехал в эту богадельню? В это Богом забытое место? А все просто, его об этом попросил лучший друг – у Темыча мать больна и они уже испробовали все возможные варианты. В ход пошли бабки-знахарки и народные методы. Вот и он должен был взять у старушки какую-то мазь, но не доехал до места назначения с десяток километров. И теперь он здесь. Он снова окинул взглядом палату.

Утренний свет сочился сквозь мутное окно, в щели которого неимоверно сквозило. Пошарпанные стены бледно зеленого цвета, желтый в разводах потолок.

Руслан недоуменно мотнул головой, застонал от резкого головокружения.

Нет, он конечно, экстримал, но не настолько, чтобы так. Ему бы Бали, острова на океане какие-нибудь для дайвинга, а не полуразрушенные здания и заброшенные села. Это по части его матери. Она, как меценат и основатель благотворительного фонда часто посещала подобные места, спонсировала, помогала. Вот и эта районная больница была, как оказалось под крылом и попечительством ее фонда.

– Спасибо. – Ответил он.

Гарик усмехнулся и вкратце рассказал о делах – акции его фирмы росли, что не могло не радовать. Авторский курс по психотерапии – пользовался спросом, и онлайн-семинары были расписаны на год вперед. Машина, на которой он вчера сделал не один кульбит в воздухе, восстановлению не подлежит.

– Везучий ты, Родионов, – прошелестел Гар, сверкая белоснежными зубами. – Дважды за месяц на тот свет мог отправиться. Отрава, авария. А все как огурец.

Звучало странно.

Словно он не рад тому, что Рус, очевидно, родился в рубашке. Но компаньон был прав. И эта закономерность неудач ему очень не нравилась. А если вспомнить еще погружение в Карелии месячной давности, где у него вдруг отказал баллон с воздухом, то получается, что уже три раза смерть дышала в затылок. Про тот раз он никому не сказал, но факт оставался фактом. И главное на берегу все проверил – в баллоне еще предостаточно кислорода, но манометр на глубине утверждал обратное и не давал сделать даже маленького глотка воздуха.

– Огурец, – Рус хмыкнул. – Что там с камерами, кстати? Вы видео мне покажите. Я хочу видеть кто эта дрянь, что принесла в мой дом отраву. Скоро месяц пройдет, а вы до сих пор не нашли ее. Она не могла так просто взять и исчезнуть. Гар, испарилась она что ли? Растаяла? Что за детский сад?

Гарик чуть удивленно вскинул брови, словно об этой просьбе слышал впервые, сказал торопливо, словно оправдываясь:

– Все будет, Руслан. Не заморачивайся. Зачем занимать себе голову делами, которые я могу сам решить. Я ищу ее. И найду. И тогда она за все ответит. И заказчики ее в том числе.

Рус мотнул головой, шумно выдохнув. Странно все это и сразу же после больницы он лично займется этим вопросом. Уму непостижимо – закрытый коттеджный поселок, упичканный по всей территории камерами видеонаблюдения, с постом охраны на въезде, а его не состоявшуюся убийцу, найти не могут. И даже поймать. Как она вообще умудрилась сбежать?.. И плохо, что он был уже пьян, когда она заявилась в его дом – эта девчонка курьер.

Полночь. У него день рождение. За столом только самые близкие люди. И она – маленькая и дрожащая от холода, в мешковатом пальто черного цвета. Образ помнит. Голос помнит. А лицо нет. Черты размытые, видимо он не обратил должного внимания, от того и не запомнилась. А зря…

Гарик что-то говорил, а Руслан мотнул головой, сбрасывая размышления, облизнул вмиг пересохшие губы и сел.

Аккурат за спиной товарища в дальнем углу стояла кровать, но из-за фигуры Гарика он не видел сейчас девчонки. Видел лишь тонкую руку, пальцы которой то сжимали, то разжимали провода. Он мог поклясться сейчас чем угодно, что она не спала и смотрела в их сторону.

– Гар?

– Да. – Отозвался тот, спросил, нахмурившись: – Рус, ты меня совсем не слышишь?

– Слышу. Подвинься, а?

– Что?

Руслан с шумом выдохнул и привстал сам.

Он был прав.

Серое небо глаз, окутанное страхом. Взгляд осмысленный. В радужке блеск и интерес. Худющая. Бледная от лекарств и болезни. С сине-желтыми подтеками синяков на лице. На почти лысой голове – бинты.

Незнакомка закрыла глаза и замерла. Гарик обернулся, и показалось, что только сейчас обратил на нее внимание. А когда вновь повернулся к нему, в глазах его полыхала ярость.

– Ты что? – усмехнулся Руслан и перешел на шёпот: – Давай выйдем в коридор. Не хочется мешать девчонке.

Гарик странно нахмурился, но все же кивнул и поднялся.

Проходя мимо ее кровати, Руслан снова бросил взгляд.

Спит? Дышит?

Он остановился у двери, прислушался.

Дышит. Да и приборы, которые к ней подключены, еле слышно пикают, выдавая ее сердцебиение.

Снова возникло странное чувство. Словно он уже встречал ее раньше, но где и при каких обстоятельствах вспомнить никак не мог. Да и вряд ли. Всех своих знакомых девиц он прекрасно помнил. А их было не так уж и много, несмотря на его возраст, состояние и красоту. Нет, это не он считал себя красавцем, а все вокруг. Молодой, при деньгах, увлеченный спортом, а значит с отменной фигурой спортсмена – девушки бегали за ним, вились вокруг, но его сердце вот уже долгие годы было закрыто от посторонних. Иногда ему вообще казалось, что сердце его – лед, он больше не сможет никого и никогда полюбить.

Казалось, он всего лишь моргнул, а отвлекшись от собственных мыслей, увидел ее глаза. Девчонка несколько раз моргнула ото сна, чуть застонала и, сфокусировав взгляд на его лице – вздрогнула.

– Извини…

Гарик, успевший выйти в коридор, вновь заглянул в палату. Руслан, не отводя от незнакомки взгляда, добавил:

– Не хотел тебя разбудить или напугать. Мы уже уходим.

Несколько секунд в напряженной тишине. Глаза в глаза и он выходит.

Они отошли от палаты на несколько метров, когда постовая медсестра с криком пронеслась мимо. И тогда он услышал писк приборов, и его сердце пропустило первый удар. Руслан развернулся и пошел обратно, уже зная, куда все бегут. Той девчонки с большими серыми глазами стало плохо. Но насколько он уже не видел. Дежурный доктор нарисовался у дверей палаты ровно в тот момент, когда он хотел войти и с силой отодвинул его в сторону. Бросил, оборачиваясь:

– Вы Руслан Радионов?

Кивок.

– Вам освободили платную палату. Сестра поможет вам ее найти. Люд, проводи.

Вчерашняя девица цепко схватила его под локоть и повела по коридору.

– Подождите, – Руслан аккуратно высвободился. – Что с девушкой?

– Не волнуйтесь за нее, о себе думайте. Там врач, он разберется, а вам я сейчас обезболивающее сделаю, вы отдыхайте. Мы подготовили вам хорошие условия для пребывания в нашем медицинском учреждении. Пройдемте. Скоро врач придет на осмотр. И ваши анализы уже готовы. Ничего серьезного. Легкое сотрясение. Через пару дней можно домой.

– Никаких пару дней, – отрезал он хрипло. – Я сегодня же выписываюсь. И что вы мне зубы заговариваете? Что с этой девушкой, черт возьми?!

– Но…

– Никаких но. – Он резко остановился, схватив ее за плечи. – Слушайте, хрен с ним, с этими уколами. У меня уже все прошло. – Руслан чуть нервно отмахнулся. Тело еще болело, но боль физическая и вправду отступила на задний план. – Вы мне лучше скажите, что с ней? Молоденькая ведь совсем.

– А что сказать? – Медсестра мотнула головой, повела плечами, затягивая паузу. – Авария. Машина сбила и скрылась с места преступления. Но спустя какое-то время водитель видимо все же вернулся и вместо того чтобы спасти и вызвать скорую, отвез ее на пустырь и бросил. В снегопад. На холод. Всю перебитую.

Руслан судорожно выдохнул.

– Ей повезло, – девушка запнулась, – ну как повезло… если так можно выразиться, конечно. Ее нашли местные бездомные. Ошиваются там, на пустыре, свалка рядом. Вызвали скорую.

– Она что совсем безнадежна? Почему несколько дней? Она же в сознании.

– Так может и не несколько. Уж как Бог даст. Или быть овощем многие годы, или…

Замолчала. Руслан выдохнул первым:

– Так, а родственники что? Родители?

– Так, а нет никого. Ориентировку дали, но тишина. При ней ни документов, ни сумочки, ни телефона, ничего не было. Неизвестная она.

– Да ладно? Жесть. Слушайте, но может что нужно? Лекарства там, уход. Я готов посодействовать.

– Жалко?

Руслан нахмурился. А действительно, чего он так взъелся. Жалко? Так жалость в принципе не его конек. Мотнул головой. Медсестра беззлобно усмехнулась.

– Не беспокойтесь, лекарства и все необходимое у больницы есть. Мест нет. Но здесь вы ничем не поможете. Будем на днях переводить ее в областной госпиталь.

– Но она же все понимает, верно? Взгляд довольно осмысленный. Живой взгляд. И ресницами хлопает, и пальцы сжимает, и пальцы на ногах шевелятся, я видел.

– Есть шанс на миллион, что ее нервная система восстановится и даст ход. Это не инсульт, не прочее, что парализует намертво. В теле все еще активны клетки, реагируют на ток, на более активные и агрессивные прикосновения. Но сама она пока не может взять контроль над своим телом. Возможно, последствия не только травм, но и стресса. Случай неоднозначный. Я признаться честно, в отличие от своих ученых коллег, надеюсь и верю в лучшее. Все возможно восстановить, но необходимо время. Средства. Забота.

Руслан кивнул.

– Я буду отслеживать. Держите меня, пожалуйста, в курсе дела.

Людмила поджала губы, промолчав. Сказала лишь, резко сменив тему:

– Наша единственная платная палата освободилась. Проходите. И не бегайте больше по коридорам, пожалуйста.

Руслан и не заметил, как дошел до новой палаты. Впрочем, находилась она всего через две двери от той, где сейчас возможно умирала девчонка. Он машинально заглянул в палату, что разительно отличалась от той, где он провел ночь. Нахмурился. Его соратник Гар так активно требовал улучшения его условий, что все-таки добился своего.

Руслан обернулся. Гарик вышел из палаты, где собрались врачи, взмахнул ему рукой, а после громко сказал:

– Соседку твою откачали. Жить будет.

Глава 4

…Что это?

А это когда твоя душа заточена в собственном почти омертвевшем теле, словно в тюрьме. И мучает только один вопрос – за что и когда успела провиниться, что сделала не так? Кого молить, просить? К какому Богу обращаться?.. Ей двадцать лет – жизнь должна была вот-вот только начаться…

Но веры теперь нет. И надежды нет. Ей нравится быть в забытье, там темно, легко и свободно. И совсем не страшно.

Глаза смотрят испуганно, взгляд больших серых глаз с поволокой, но она-то знает, что за пеленой страха – ее оголенная и по-детски беззащитная душа.

Этот парень смотрит с сожалением, медленно качает головой, долго и мучительно скользит взглядом по её руке, безвольно свисающей с кровати. На ней черными ручейками выступают вены. По ним не кровь бежит, по ним медленно струится её боль.

– Она не видит Вас, скорее всего не различает лиц. – Сказала ему вчера молодая медсестра, посмотрела на него – в глазах блеск. Улыбается ему, в глаза заглядывает, словно они одни, а она пустое место.

А она не овощ, как они говорят! Она всё слышит. Чувствует. Понимает.

Её нутро безмолвно отзывается – да что ты знаешь обо мне?! Но тело больше не принадлежит ей, оно онемело, ужасным словом названо, все той же медсестрой – обездвижена на девяносто процентов. А десять? Где эти десять? Вот это легкое шевеление кончиков пальцев? И это все, что ей осталось в её двадцать лет?

Хочется реветь и кричать в голос, но и это больше не под силу.

Медсестра продолжала разговаривать с ним, заискивая. Полина не сводила с него своих глаз. Она видела и его карие глаза и чувственные губы, и легкую щетину, обрамляющую подбородок.

Красивый.

Наверное, тем, кто в коме, намного легче. Тело живое, а мозг нет. Зато ты не осознаешь всей трагичности этой чертовой жизни. Тут же все наоборот.

Я хочу умереть! – кричит внутри беззвучно каждая клетка организма.

Ты давно мертва! – отзывается смехом что-то холодное и липкое внутри. Этот жуткий холод забрал ее тело себе, потому она не чувствует ни рук, ни ног. На их месте ледяная стужа. Душа в туманном сосуде.

… Он выглянул из-за спины высокого мужчины, и мы тут же встретились взглядами. И надо ли говорить, что меня вновь прошиб пот. Кажется, только благодаря ему я все еще держусь за свое сознание, впадая в небытие, помню, что где-то рядом ОН и всплываю обратно. Вот даже рукой шевелю чуть активнее, а все, потому что он смотрит на меня, и от одного только его взгляда я оживаю.

Выдохнула одновременно с облегчением и разочарованием. Он жив. Я не убила его, собственными руками принеся ему яд. Но неужели он не узнал меня? Судя по всему – нет. И это обстоятельство одновременно радовало и огорчало.

Я закусила губы, чуть пошевелив пальцами, и прикрыла глаза. Голова снова чертовски разболелась и уже спустя минуту я вновь летела в пропасть, что засасывала меня каждый раз, едва я приходила в сознание.

Но я хочу его видеть!

Его, что каким-то фантастическим провидением оказался рядом со мной. А что если это все не правда? А всего лишь плод моего воображения?

Нет, нет, нет.

Я отключилась всего на мгновение, а когда вновь пришла в себя, покрылась липким потом от страха. Он говорил обо мне. Вспоминал ту ночь, когда я пробралась в его дом, решив подработать курьером. Он действительно не запомнил моего лица.

А потом я посмотрела на его друга. Точнее не так. Сначала я узнала его голос, а потом узнала лицо.

И почему я не могу закричать?!

Я с силой попыталась сжать пальцы в кулак, но те лишь едва шевельнулись. Открыла рот, чтобы сказать ему, что это он, твой обожаемый друг дал в руки мне яд и сказал отнести в твой дом! Открыла рот, пытаясь кричать, но лишь начала задыхаться.

Он тоже меня узнал. И по его ледяному взгляду стало понятно: мои дни сочтены. Он не добил меня тогда, там, на обледенелой дороге, на пустыре, когда выкидывал бездыханную, думая, что мертва. Ошибся. И эту ошибку – меня – обязательно устранит.

Руслан вышел из палаты, его друг недобро оскалился, проходя мимо, а я, что есть сил, закричала.

***

Мне казалось, я была без сознания целую вечность.

В голове туман. Помню только, что искала взглядом того незнакомца, что находился со мной в одной палате. И больше ничего.

Доктор снова зачитывает мне результаты анализов, удивленно мотает головой, чуть сильнее, чем следовало бы, щиплет за руку, и я издаю громкий стон.

Мне больно, а он и медсестра сияют от счастья.

– Вот видишь, уже реагируешь! Надо же, как всё поменялось! Кто бы сказал – не поверил! – восклицает он довольно, и его глаза за тонкой оправой золотых очков горят от восторга. Вокруг появляются десятки мелких морщинок, и его губы вновь растягиваются в улыбке. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Отлично! – хмурюсь я и выдергиваю свою руку. Он снова меня ущипнул.

Он извиняется и откидывает простынь. Я скольжу взглядом по своим худым и длинным ногам, по впалому животу и тонкой талии.

– Пошевели ногами? – просит он, и я со страхом смотрю на них. Если я пока ничего не помню, это не значит, что я совсем безнадежна. Я не без усилия, но шевелю пальцами ног. Те снова сводит едва заметной судорогой. А потом, выдыхаю и сгибаю ноги в коленях. Суставы хрустят, как у столетней бабки. Но я молода и внутренне полна сил.

– Молодец! – рядом с главным врачом появляется мужчина средних лет. Невролог. Он сегодня полдня потратил на меня. Стучал молоточком, делал упражнения, восторгался. Они думали, что мое тело меня не слушается, и я еще долго не смогу ходить.

По-моему, они погорячились с выводами.

– Сильнейший стресс на стресс и вот результат. Твое тело обрело форму и способность к движению.

На лице всё еще улыбка, но в глазах появляется грусть.

Да, я уже слышала и понимаю, что он хочет добавить. Все поменялась до наоборот. Тело в плюсе, голова в минусе. Я не помню ничего. И даже воспоминания, которым я оказывается предавалась во сне, покинули меня, не оставив ни единого следа и зацепки.

Пусто. Глухо. В библиотеке моих эмоций, переживаний и опыта – гуляет ветер и искрится пыль.

Что я помню? Тысячный раз задают вопрос. А ничего. Хотя нет. Вру. Я помню того парня, что делил со мной палату. Когда это было? Я не могу точно сказать, а они утверждают недавно – всего-то неделю назад.

Его нет. Он давно выписался. И вряд ли я когда-то еще раз его увижу. Отчего-то эта мысль заставляет меня грустить. В пустом сердце что-то вроде тоски. Но да ладно, гораздо больше меня занимает вопрос моей памяти. Кто я. Откуда. Почему оказалась здесь? Кем была и как жила. Я очень хочу это знать.

Утренний обход врачей закончен. Мне рекомендуют спать, но я с помощью медсестры Люды встаю с постели и неуклюже ковыляю в уборную. Наконец-то с меня сняли эти провода и катетеры.

Ноги подгибаются, меня шатает из стороны в сторону, но я прошла эти несколько метров и сама уселась на унитаз. Людмила принесла мне расческу и маленькое зеркало, предварительно попросив не пугаться. Я фыркнула. Страха во мне нет. Во мне горит любопытство – как я выгляжу и что у меня за лицо. Ведь его я тоже не помню.

Сходив в туалет, я подхожу к раковине, включаю воду. Она холодная. Течет по моим тонким пальцам. Какие они у меня длинные. Трогаю лицо, умываюсь. Осторожно беру маленькое круглое зеркало и с замирание сердца заглядываю.

Серые глаза. Серо-голубые, пожалуй. Какие-то большие, чуть ли не на пол лица. Ровный аккуратный нос, чуть вздернутый кверху. Пухлые губы. Симпатичная, прихожу к выводу и довольно улыбаюсь. На голове, правда, совсем не густо. Короткий ежик русых волос с проплешинами от бритья – там, где пластыри и бинты, и я с этими колючками, словно не оперившийся птенец.

– А какие у меня были волосы? – спрашиваю у Людмилы, выходя из туалетной комнаты, и отдаю ей зеркало.

– Светлые. Длинные вроде. Я толком и не видела.

Она уже рассказывала мне с утра о том, как я сюда попала. И эта темная история, как и все мое прошлое, меня немного смущает. После обеда пришел полицейский. Задавал вопросы, на которые у меня не было ответов, с сожаление поджимал губы. Пообещал, что скоро мои родственники найдутся, и ушел восвояси. А я набралась храбрости и спросила у Людмилы:

– А тот молодой человек…

Людмила бросила на меня заинтересованный взгляд. Я смущенно облизнула губы.

– Ну, тот, что был со мной в палате…

– Помнишь его что ли?

– Да, что-то припоминаю. Он…

– Руслан Радионов. Сын Татьяны Викторовны, что с утра к тебе с главным заглядывала.

– Да? – я поджала ноги, натянула на себя покрывало. – Красивая женщина.

– И богатая. Обещает ремонт сделать в нашей больнице. Ее фонд помогает, кстати, таким как ты.

– Таким как я?

– Беспомощным. Мы долго тебя здесь держать не сможем. Может, она, чем подсобит. А что Руслан, понравился?

Я вспыхнула.

Точно!

Чувствую, как краска заливает лицо – крадется медленно под кожей – щеки, лоб и застывает где-то на кончиках ушей.

– Не знаю, – я отвернулась. – Просто только его и запомнила.

Людка отчего-то засмеялась. Уже в дверях остановилась и шепотом сказала:

– Я тут слышала, что завтра его мама к нам в больницу приедет, у них с главным встреча по поводу выделенных денег на ремонт. Быть может, и Руслан Сергеевич нас посетит. А учитывая, что он интересовался тобой, то…

Она многозначительно улыбнулась и вышла за дверь.

Интересовался? Приедет? Я выдохнула, пытаясь унять вмиг участившееся сердцебиение, повернулась на бок, свернулась клубочком и закрыла глаза. Это еще не факт, так что незачем зря волноваться. И вообще, почему я думаю о нем – только о нем – и так реагирую…

Выдохнула. Закусила губы. В голове пустота. Мыслей много, но все они крутятся вокруг него.

Попыталась переключиться. Главный все допытывался, почему я тогда вдруг закричала и вопила в истерике еще долго, пока мне не вкололи укол. Что меня так напугало, что я такого вспомнила? Но ответа у меня не нашлось. Зато говорит, от испуга даже руками замахала. А дальше несколько дней пограничного состояния, из которого я вернулась с подвижным телом, но абсолютно пустой головой.

Я попыталась выудить из памяти хоть что-то новое. Но как это сделать? Хоть напрягайся, хоть расслабляйся, но ничего не выходит. Так память, видимо, не восстанавливается. Зато как по щелчку пальца – имя Руслан. Не сопротивляясь – бесполезно, – я вновь попыталась воспроизвести в памяти его образ. И он всплыл – так ярко и завораживающе, что я замерла. По обнаженному торсу стекают капельки воды – косые кубики пресса, сильные в меру накачанные руки. Темный ежик волос торчит хаотично, брови сдвинуты к переносице. Хмурится и смотрит, нагло прожигая насквозь.

Я улыбнулась, не открывая глаз и выдохнула, пытаясь унять участившееся дыхание. Может, Главный прав, мой мозг воспален, иначе, откуда в моей голове такие образы? И, да, я признаюсь, Руслан весьма и весьма хорош…

Надо же, я даже знаю толк в мужской красоте! Но ведь совершенно точно ни черта из этого не помню. Однако понимаю, что именно он – красив!

***

Элитный коттеджный поселок утонул в белоснежном снегу. Дороги, конечно, расчищены, но сугробы в этом году по колено.

Руслан остановил автомобиль у своего дома. Точнее дом этот принадлежал его матери, но жили они периодически под одной крышей, благо территория позволяла в случае необходимости остаться не замеченными друг для друга. Огромный дом в три этажа, условно разделен на две половины, в одной хозяйничает мама, а во второй он.

В те дни, когда он появлялся в России, прилетал в Петербург, Руслан часто останавливался именно здесь, несмотря на то, что в городе у него была своя огромная квартира в историческом центре города. У матери тоже была квартира с видом на Неву, но все же этот загородный дом по умолчанию считался их семейным гнездом. Особенно после того, как несколько лет назад ушел из жизни отец, а за год до этого исчезла его старшая сестра. Бесследно. Просто вышла с утра в институт и больше не вернулась.

Он думал, что маму уже ничто не спасет от горя, но появился Фонд, а за ним и его подопечные. Да и Руслан сам не заметил, как вступил в спасательный отряд. И теперь у их семьи одно общее дело – помощь нуждающимся, содействие в поисках, опека. Да и бизнес отца, перешедший в его руки обязывал теперь находиться на Родине чаще, чем он того желал.

– Добрый вечер, Руслан Сергеевич! – Рита, их помощница по дому приветственно распахнула перед ним дверь.

Он перешагнул порог и сразу же угодил в объятия матери.

– Как же я соскучилась, сынок! – прошелестела она, целуя его в щеку.

– Мам, мы не виделись всего несколько дней. – Руслан как обычно фыркнул, но больше для вида.

– А мне показалось, что целую вечность. Переодевайся, мы тебя ждем за столом.

Он поджал губы, окидывая ее в красивом платье винного оттенка взглядом. Элегантно уложенные волосы. Стройная, словно его ровесница. Одним словом красавица.

– Так точно не пойдет? – он усмехнулся, в надежде посмотрел в ее глаза.

– Нет, Руслан, ты же знаешь!

– Понял.

Другого он и не ожидал. Он в спортивном трико и кроссовках, а в их доме смех гостей. Ее партнер по фонду содействия, лучшая подруга, друг семьи и родной дядька с женой и племянницей.

Вспомнив про последнюю, он поморщился как от лимона и, выдохнув, пошел наверх. Витая лестница вела его на второй этаж в то крыло, где не горел свет. И там, чуть дальше по большому коридору, начинались его владения. Его детская комната, в которой он провел немало счастливых дней, спальня в которой он сейчас находился больше всего по времени, кабинет и библиотека.

Руслан быстро скинул с себя вещи и направился в душ. Ничего страшного не произойдет, если он еще немного задержится. День выдался не то чтобы тяжелым, но клиенты и не сговорчивые партнеры изрядно вынесли мозг.

Струи воды ощутимо ударили в спину, и он вздрогнул. Взъерошил темные волосы, выдавил на ладонь шампунь. Стекло душевой кабины быстро запотевает. Он смахнул пену с лица и ожидаемо усмехнулся.

Конечно, он почти и не удивлен. Но как зол!

Он резко отодвинул стеклянную дверь и, не смущаясь своей наготы, процедил сквозь зубы:

– Сколько еще раз мне нужно сказать, чтобы до тебя, наконец, дошло, что не надо без спроса приходить в МОЮ спальню!

В ответ ожидаемая улыбка. Глупая и в то же время заискивающая.

– Извини.

– Ева! – он с шумом выдохнул и, откинув голову, закрыл глаза.

Девица и не думала уходить. В свои девятнадцать лет она была упряма, полна наглости, самоуверенности и что скрывать – чертовски красива. С его стороны было не осмотрительно давать ей повод и подпускать к себе так близко. Но дело сделано. Всего одна ночь, в которую он перебрал с алкоголем. Одна вечеринка, на которой они пересеклись. Один жаркий и безудержно страстный секс. И она теперь невесть что придумала в своей юной голове. Ему не нужны отношения. Ему не нужны девушки. Если только развлечься – не более, но Ева для этого не подходит. Не может он использовать племянницу своего дядя. Родного дяди! Да, пусть племяшка та со стороны его новой жены, но все же…

Чуть дернулся, когда ее пальцы заскользили по его голому и мыльному торсу. Распахнул глаза.

Она стоит у кабины, из которой на ее платья летят брызги воды, кривляется, но не заходит.

– Если ты присоединишься ко мне, твои волосы намокнут. И тогда нас точно потеряют. Хотя нет – тебя, потому что я спущусь вниз, и не буду ждать, пока ты их высушишь и снова уложишь в прическу.

– А я подожду тебя здесь, – промурлыкала она и задвинула стеклянную дверцу обратно.

Она подождет, с нее станется. Отчего-то он в этом почти уверен. А может ну и к черту все эти приличия. Хочет она, так получит. Сколько уже прохода ему не дает.

Руслан отвернулся и с силой смахнул с себя пену, подставляясь под воду. Когда он вышел из душа, небрежно замотав полотенце вокруг бедер, Ева уже сидела на его кровати без своего черного короткого платья.

Он выгнул брови, она вызывающе поддалась навстречу и закусила губы.

– Сейчас сюда влетит …

– Не влетит. Я взрослая девочка, Рус. Да и потом к тебе никто не осмелится без приглашения прийти. Только я.

– Ты смелая, – он хмыкнул, окидывая ее оценивающим взглядом.

– Я смелая, – прошептала она и, закинув руки за спину, щелкнула застежкой. Круглая упругая грудь выпорхнула из кружевного белья, приковывая взгляд к призывно торчащим соскам.

Черт с ним!

Руслан дернул полотенце, и то спланировало вниз.

У нее нежные и податливые губы. Он сжимает пальцами ее твердые соски, и с жадностью припадает к этим спелым вишням губами. Пальцы под ее трусики, она такая горячая и влажная. Снова находит ее губы. Поцелуй рваный, жадный. Она обвивает его шею руками и тянет на себя. Он опускает ее на кровать, нависает сверху. Лишь на мгновение отпускает ее губы и раскрывает глаза. Она уже развела ноги в стороны и обхватила его бедра. Тихо рычит, улыбаясь, просит войти в нее. И он готов бы это сделать. Но перед глазами отчего-то все вдруг расплывается и на смену смуглому лицу Евы приходит бледное лицо другой. Той самой девчонки, дни которой почти сочтены.

Руслан дернулся. Мотнул головой, сбрасывая наваждение. Выпрямился на прямых руках.

– Эй, ты чего?

Под ним лежит обнаженная Ева, хлопает ресницами, широко распахнутые глаза в недоумении. Его член упирается в ее влажное лоно, надо лишь слегка надавить бедрами и всё будет не зря. Но он не может. Не хочет. В голове теперь та, другая. Незнакомая и чужая.

– Прости, Ев. Давай чуть позже.

Голос охрип и словно чужой. Убрал ее руку, пытающуюся его остановить. Поднялся. От возбуждения и следа не осталось. Внутри что-то гнетущее. Он выпил залпом стакан воды, но так и не унял дрожь, что тихо, но настойчиво пробивала все тело.

Что это, черт возьми, сейчас было?!

Обернулся.

Ева натягивает платье и не довольно дует губы. Да, на такое она явно не рассчитывала. Да и он, если честно тоже.

– Ты был груб, – бросила она одеваясь. – И что это вообще было? Начал дело и слился? Это как вообще называется? И ладно бы у тебя не встал, но он же стоит! Даже сейчас! Ты издеваешься?!

Руслан мотнул головой.

– Не хочешь меня? – Она истерично хмыкнула. – Врешь. Я что-то сделала не так, скажи? Я не понимаю.

Она сделала шаг в его сторону, но он выкинул руку вперед.

– Спускайся вниз. Я скоро приду. И не бери в голову. Это к тебе никак не относится.

– Тогда что произо…

– Ева! – пристальный взгляд в глаза. – Иди, пожалуйста.

Она фыркнула, но все-таки послушалась. Хлопнула дверь.

Руслан накинул первую попавшуюся рубашку. Повернулся к зеркалу. Черная ткань подходит к его глазам, что горят сейчас от злости и непонимания. И, кажется, он знает, что с этим делать. Завтра, так и быть, он согласится на предложение матери и посетит ту больницу снова, ведь эта умирающая девчонка мерещится ему уже который день – везде, повсюду он ее видит! Так дело не пойдет…

Глава 5

Меня вновь посетил полицейский и я, наконец, запомнила его имя – Макар – молодой и симпатичный. Он зашел издалека, осторожно расспрашивая меня о моем самочувствии и воспоминаниях. А потом сказал главное, от чего из меня вышибло на мгновение весь воздух.

Они нашли мою семью!

Пока я то открывала, то закрывала рот от неожиданной новости, он продолжал:

– Сегодня после обеда твоя мама и брат навестят тебя. С врачом согласовано, так что жди. Может, увидишь их и что-то вспомнишь.

– А как вы узнали, что они мои родственники?

Он недоуменно вскинул голову.

– Ну как это как? Они пришли в полицию с твоими детскими фотографиями. Да и запрос давно уже висел. Тебя не было дома четыре года!

– Сколько?!

– Многовато да. И где же ты была все это время?

Я в ужасе мотнула головой. Я не помню ничего. Не могу знать.

– На фотографиях ты. Группа крови опять же совпадает. Родинка там…

Я нахмурилась, открыла рот, чтобы задать вопрос, но на помощь пришел Радислав Георгиевич.

– Да, твои родители нашлись. Я очень рад этому. Хотя признаться меня смущают некоторые моменты, но…

– Слушайте. – Перебил его полицейский. – Проведена колоссальная работа! Это чудо, что неизвестная, которую безуспешно искали столько времени – нашлась. А теперь представьте, что наше ОВД, на территории которого находится эта больница, занимается и розыском преступников и без вести пропавших и еще получает из больниц сообщения о людях, которые о себе ничего не помнят. Как думаете, каждому случаю уделяется достаточное время? Далеко нет, а вам считай, повезло. Я лично этим занимался. И матушка ваша, какая прекрасная женщина! Она так долго вас, Дашенька, ждала.

Дашенька…что?

– Да, – Главврач положил мне руку на плечо, заглянул в глаза. – Твое имя Дарья. Даша. Помнишь?

Я нахмурилась, безуспешно пытаясь что-то почувствовать. Не откликается. Никак.

– Все наладится, – выдохнул он, наконец, и улыбнулся, когда двери открылись. В палату вплыла довольная Люда и высокая красивая женщина. А за ее спиной…

Я с шумом выдохнула, привлекая всеобщее внимание. Облизнула губы, поправила на голове торчащие – я уверена! – во все стороны волосы – колючки. Просто ёж. За ее спиной появился Руслан.

Наши взгляды встретились, и я растеряно улыбнулась. Он несколько секунд смотрел на меня, не моргая, а потом отчего-то дернул плечом и отвел взгляд. Совсем не дружелюбный надо сказать взгляд. Тело прошел озноб.

– Добрый день, уважаемая Любовь Дмитриевна! – раскинул руки главврач. – Знакомьтесь это Дашенька, о которой я вам рассказывал накануне. К счастью присутствующих эта история обрела финал – Даша нашла свою семью. Вот товарищ полицейский – Макар встал и откланялся – сообщил нам радостную новость. Завтра семья воссоединится, и Даша обретет маму и брата. Да и о выписке можно уже говорить: Дарья прекрасно себя чувствует и дома, в родных стенах ей думаю, станет намного лучше.

Дарья. Даша.

Словно о посторонней говорят – не обо мне! Да и не помню я такого имени! Чужое оно, не моё!

Я сжала пальцы в кулачки и вновь бросила на Руслана взгляд.

Красивый. Высокий. Широкий разворот плеч. Хмурится и на меня не смотрит.

– Согласна, Радислв Георгиевич. – Женщина подошла ближе и протянула мне руку. – Здравствуй, милая.

Ее голос нежный и мелодичный, располагающий к себе. Да и вся она словно искрится теплом и светом. Хорошая женщина. Я дотронулась до ее теплой руки и улыбнулась. Парень за ее спиной проследил за нашим рукопожатием взглядом.

– Привет, Руслан! – сорвалось с моего языка, и женщина удивленно замерла. Обернулась.

– Сынок, вы знакомы?

Сын? Ничего себе новость.

– Да, – торопливо вмешался главврач. – По недоразумению, Руслан Сергеевич несколько часов провел в этой палате. И они успели познакомиться.

Любовь Дмитриевна натянуто улыбнулась, очевидно, вспомнив про травмы сына.

– Да, было дело. – Сказал Руслан и посмотрел на меня. – Привет…Даша.

Я разулыбалась, со стороны, наверное, как дурочка. Лицо заполыхало, а дыхание участилось. Сцепила пальцы на руках, но никак не могла унять дрожь, что охватила тело. Да и улыбка так и застыла на моем лице. Да и плевать. Его взгляд доставляет мне щенячью радость…

Его мама вновь взяла меня за руку.

– Знаю твою историю. Надеюсь, ты скоро поправишься. – Она обернулась к врачу. – Ты уже сказал ей?

Я удивленно вскинулась. Радислав Георгиевич мотнул головой и женщина продолжила:

– В больнице начинается ремонт. Все пациенты переводятся в областную, а тебя выписывают на днях. И я как представитель фонда, одна ветвь которого попечительство, помощь и опека, хочу взять тебя, Дарья, под наш контроль и заботу. Мы поможем с реабилитацией и всем необходимым. Как ты на это смотришь?

Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но восторженно посмотрела за ее спину. Значит ли это, что я буду видеть его вновь и вновь?

Руслан выдохнул и щелкнул костяшками пальцев. Нарисовавшаяся перед носом Людмила вложила мне в руки цветной буклет и подмигнула. На губах ее застыла глупая и довольная улыбка, так и кричащая – соглашайся, глупенькая!

– Хорошо. Я согласна.

– Вот и отлично! – сказали одновременно ЕГО мама и Радислав Георгиевич. Макар облегченно выдохнул. – Что ж, тогда до новых встреч!

***

Мама хлопнула в ладоши, когда девчонка согласилась на ее предложение. А ведь она не знает еще, что опека матери, если она кого-то выбирает себе для попечительства, ограничивается не только лекарствами и помощью в восстановлении. Это значит, что она будет дружить и заботиться о ней как о собственном ребенке. Точнее дочери, которую потеряла. А значит, приведет ее к ним в дом и может даже не единожды.

От этой мысли Руслан с шумом выдохнул, вновь привлекая к себе внимание этой девчонки. Даша. Он только что узнал ее имя. Совсем не подходящее ей. Он знал только одну Дашу, и та девушка надолго оставила в его сердце рану.

Стрельнул в нее глазами.

Она смотрит, смущенно улыбаясь. Отводит взгляд. Нервничает. Тонкие бледные пальцы то сжимаются в кулачки, то теребят простынь. Та натягивается в очередной раз, и он уже видит ее голые ноги. Все еще тонкие, но длинные, прямые и красивые.

Отвернулся. Смотреть на нее нет сил. И не сказать что нравится, хотя…есть в ней что-то такое, что видимо, цепляет и манит его.

Они попрощались и направились к выходу из палаты. Он намеренно замыкал цепочку. Уже у двери обернулся и посмотрел. Улыбка на смазливом лице. Она наверняка поняла, что они еще не раз встретятся.

Пока мама беседовала с Главным, сел в кресло. Бегло просмотрел рабочую почту. Выходные заканчиваются, завтра у него семинар с клиентами и встреча по бизнесу отца. В фирме он теперь генеральный директор, но дело по душе так и не стало. Он уже всерьез подумывает передать все управление своему компаньону. Гарик, наверное, будет рад. В общем, день предстоит загружённый. И только Руслан убрал телефон в карман, как тот настойчиво завибрировал. Смс. От поискового отряда.

– Да, говорят это точно она, – продолжал тем временем Радислав и Руслан вслушивался в пол уха. – На фотографиях действительно похожа. Не прямо стопроцентное сходство, но… Детскую карту предоставили, группа крови. Родимое пятно опять же.

– А тест ДНК? Я вижу, что ты словно сомневаешься?

Голос матери звучит взволновано и Руслан вскинул голову, прислушиваясь.

– Наша больница такого не делает, понимаешь же. От ОВД направлен запрос на экспертизу, но это уже не моя компетенция. Да и смущает, конечно, возраст. По данным Дарьи ей сейчас двадцать шесть лет и исчезла она ровно четыре года назад.

Руслан замер. Колючая слюна с трудом прошла в горло. Громко сглотнул и откашлялся. Ему совсем не нравилось то, что они говорили.

– А ей на вид и по моим наблюдениям от силы двадцать два. Да и потом, где она пропадала так много лет?

– Ну, мало ли, с мужчиной может, сбежала? Или…

– Или Люб, или… С мужчиной, будучи девственницей?

– Ох, – выдохнула мать, а под шумок и сам Руслан. Заявление, что эта сероглазая малышка еще и невинна, ввело его на несколько минут в ступор. Руслан чертыхнулся, когда телефон выпал из рук. Пришлось извиниться и выйти в коридор.

– А ее пломбы? Они сколько стоят! Да и в целом ее ухоженность и здоровый, если бы не авария организм. А судя по данным, семья этой пропавшей Даши не сказать чтобы шикует. Деревня на десять домов, мать с копейки на коп…

Дверь захлопнулась, обрывая разговор.

Двадцать два против двадцати шести?! Невинность против порока? И о какой Дарье идет речь?

Он выдохнул, пытаясь унять разбушевавшееся сердце. Ровно четыре года назад он в последний раз получил сообщение от Даши, той девчонки, с которой его связывало лишь романтическое общение, но которая из года в год была так близка и дорога ему. А потом она пропала из соцсетей и из его жизни.

Да, глупо взрослому парню зацикливаться на прошлом, на какой-то нелепой влюбленности, но эта девочка была особенной.

Перед глазами всплыла Даша новая. Та, что находилась от него сейчас в нескольких метрах по коридору, за дверями палаты номер три. Невинная? Черт, да этот олененок с большими глазами мог свети с ума кого угодно!

Телефон вновь настойчиво завибрировал и Руслан, наконец, прочитал высветившееся на экране сообщение: «Пропала девушка. Необходима помощь в осмотре и обследовании акватории реки в районе поиска без вести пропавшей. Срочно нужны: подводные охотники, водолазы и дайверы с полным комплектом для погружений».

Руслан – профессиональный водолаз и очень опытный дайвер. Сколько рек, морей и океанов за его плечами, полмира по молодости объезжено и сколько морских красот исследовано – не счесть. Вот так казалось бы хобби, на Родине приносило пользу. Он, как волонтер спасательного отряда часто выезжал на поиски. А значит, и в этот раз раздумывать нечего. Он готов.

Отправив по заявке свое подтверждение, он кивнул вышедшей матери и быстрым шагом двинулся по коридору. Спустя пять минут к нему в машину присоединилась мама. Он завел двигатель, и автомобиль плавно тронулся с места.

– Я тебя довезу и сразу уезжаю. Заявка на помощь в поиске поступила.

Любовь Дмитриевна тяжело вздохнула.

– Только вылечился, Руслан. Реки уже льдом затянуло.

Он знал, что она не любит его погружений, особенно под замерзшие реки во льдах. Но они оба знают, что желающих к подобным погружениям зимой и так не много, да и опытных и со своим снаряжением дайверов – днем с огнем не сыщешь, поэтому его выбор очевиден.

Руслан тактично промолчал, и она еще раз вздохнув, сменила тему:

– Ты знаешь, я хотела с тобой посоветоваться.

– Советуйся, – он улыбнулся.

– В больнице ремонт затеваем. Всех пациентов пристроят, кроме одной. Там девчонка одна в себя пришла. Неизвестная. Уже месяц там находится. Да ты же видел её!

– Ее родственников же нашли. И имя известно – Даша.

– Да, но… В общем, Радислав говорит у нее посттравматическая амнезия, уход от реальности, причиняющей страдания. Ничего не помнит – кто она, откуда. И родственников своих тоже. По ним, кстати, больше вопросов, чем ответов, но это потом…

– И что? – спросил Руслан чуть резче, чем следовало бы.

Он уже и так понимал – что. Скольких мать уже спасала и вытаскивала, сколько в ней этой не растраченной заботы. Да что он удивляется, он и сам такой.

– Я хочу лично следить за ее реабилитацией. А ты как практикующий психолог мог бы с ней поработать.

– Нет.

– Почему? – Мама обиженно цокнула. – Почему бы не помочь бедной девочке?

Бедной…Как же. Знала бы ты, мама, что эта бедная темная лошадка, чудом зацепившаяся на эту жизнь, и так не выходит из моей головы. Наваждение. Вот кто она. И ты предлагаешь мне окунуться с головой в этот темный омут?

– Я подумаю. – Произнес тихо, уже зная, что, скорее всего, действительно всерьез займется ее прошлым, настоящим и будущим.

***

– Оформлять собираются ее, – Бросила Люда, отрываясь от зеркала и поворачиваясь к нему в пол оборота. В руках у нее застыл пинцет с торчащей на сведенным вместе концах волосинкой. Борис скользнул взглядом по ее лицу – красные пятна вокруг бровей и несколько над верхней губой.

– Усы щипаешь? – он гоготнул.

– Дурак, брови! – бросила та, обиженно, провела рукой по верхней губе.

– Да ладно, я шучу, Ты мне и такой люба.

– Ох! – наигранно воскликнула та и подобралась, выпрямив спину.

– Кого там оформляют, говоришь?

– Да контуженую нашу.

– Куда?

– Да на выписку. Родственники завтра придут знакомиться. Только вот наш главный сомневается отчего-то, хотя полицейский что ходит сюда выглядит и говорит убедительно.

Борис взволновано облизнул губы.

– Как это сомневается?!

Он, что зря все подготовил? Все договорено уже!

Люда проигнорировала его возглас. Разблокировала телефон, залистала ленту новостей быстро-быстро пухлыми пальчиками.

– А ты знаешь, я все про ее рассказы забыть не могу. Мунхен, оркестр, часы за миллион. Хочу еще раз проверить.

– Ты что делаешь? – спросил он напряженно.

– Да ищу эти новости с фотографией пропавшей пианистки. Сверить хочу ещё раз. Похожа ведь. Маловероятно конечно, а вдруг?! И может, сообщить куда надо? Или ты полицейскому скажи? А то не хочется дурой слыть и посмешищем.

– А ну завязывай это, брось! – почти истерично воскликнул он. – Не ищи, не она это. Ее родственники нашлись. И ты права, курица из Мухосранска, не более. А ее мать такая милая женщина, узнала ее сразу. А сердце матери никогда не врет. Уж сколько раз она за эти четыре года на опознания к нам в морг приходила, да только не ее это все дочка была. А тут сразу узнала, что ее это кровиночка без памяти лежит, и какие тут могут быть сомнения?!

– Да ладно? Кто она? На опознания приходила? А может, я ее тоже знаю или видела? Поселок то у нас не такой уж большой!

Боря выдохнул. Попал так попал, не отстанет ведь сейчас, еще и всем растрезвонит.

– А пошли на свиданку? – он подобрался, вытянулся стрункой, втянул живот. – Сегодня. Да прямо сейчас, после смены?

Людка отложила телефон, напрочь забыв про поиски.

– Ага, ты уже звал. Все выходные ждала весточки…ну в смысле, не ждала, но… бортанул, короче ты меня.

– Так извини, дел по горло было.

Он вспомнил про подвал, расчищенный от хлама и про комнату с геранью на окне, окно которой выходило в густой заросший сад, и внутренне улыбнулся.

– А сегодня я свободен. И полностью в твоем распоряжении. Ты же рыбу любишь? Ну, суши там, роллы?

Людка вытянулась в лице, улыбнулась, скосив губы на бок, округлила глаза.

– Ого! А вот это уже заявочка, вот это уже интересней. А пойдем, так и быть. Временем свободным располагаю.

– Заметано. Вставай. Раздевайся, э-э, одевайся, собирайся. Я только вниз, переоденусь и жду у выхода. Идет?

– Идет. Десять минут мне дай. И я готова.

Людмила резво бросилась к шкафу с одеждой, а Боря решил не терять ни минуты.

В коридоре как всегда тихо. Больные не шастают. Две девочки интерна на дежурстве – только что вошли в первую палату. Он огляделся и быстро прошмыгнул в палату номер три.

Девчонка ойкнула от неожиданности. Сидит с книгой в руках под светом настольной лампы. И все-таки хороша чертовка! Не зря он ей жизнь спас! И ведь не в первый раз уже. Ну, ничего, должна будет и должок свой исполнит сполна. У них впереди много времени для этого! У них целая жизнь теперь впереди!

От одной только мысли в его штанах вновь стало жарко и тесно. Он поджал губы, жадно её осматривая и наконец, сделал то, зачем пришел.

Подошел к кровати и, схватил девчонку за руку.

– Привет. – Выдохнула она пискляво.

Узнала его?

– Привет, Дашуль.

Она улыбнулась, отстраняясь и выдергивая руку.

Вредная какая!

– Тебя зовут Даша, вспомнила? Это я все узнал. И мать твою я нашел. Она фотки мне детские показывала. Ты это, точно. Завтра приедет к тебе. Хочешь?

Заглянул в ее глаза – огромные колодца чистой воды. Пожимает плечами, сомневается. Так дело не пойдет. Ему уверенность нужна и сейчас и тем более, завтра.

– У нее сердце больное, Дашуль. Ты уж матушку свою не расстраивай, соври что помнишь. А там и сама все вспомнишь. Пожалей, мать, а? Она у тебя золото. Хорошо, Дашенька?

Кивнула. Глаза растерянные, недоверчивые.

Главное не напугать ее.

Борис выдавил из себя самую свою чистую и невинную улыбку.

– Вот и хорошо, вот и умница. Скажи завтра Радиславу Георгиевичу и полицейскому, что все вспомнила: маму, дом. Пусть она порадуется, а врач спокоен будет.

– Зачем, если это не так?

Ноздри Бориса раздулись. Сказал, с предыханием:

– У тебя на окне герань в синем горшочке стоит, помнишь? И покрывало на постели черно-белое. Как зебра.

Девчонка округлила глаза, задержав дыхание. Проморгалась, кивнула испугано.

– Черно-белое? – переспросила она, сглотнула громко слюну.

– Да.

Черное. Белое.

Она любит это сочетание. И, кажется, помнит это покрывало. Или просто помнит что-то черное. Полоска черного. Полоска белого, снова черное на белом…

Она откинулась на подушку, прикрывая глаза.

– Это точно моя мама? А я Даша? – в голосе все еще сквозит упрямство, но уже не так остро, что минутой ранее. Почти сдалась и смирилась.

– Да, вот же умница, все понимаешь и вспоминаешь. Молодец, Дашуль. Помни – герань в синем горшочке и черное. Белое. Молодец!

Борис отпрянул и попятился к выходу. Девчонка мелко подрагивала от дыхания. Откинулась на подушку, закрыла глаза. Книга выпала из рук. Борис выбежал прочь. И как раз вовремя – по коридору шел Главный.

– Я это, передумал сюда переводиться. В морге останусь. Спокойней так. – На ходу заявил он, когда поравнялся с доктором.

Радислав Георгиевич нахмурился, закачав головой.

– А что так? Заработная плата ведь здесь чуть выше и живые еще все.

– Это да, но я уже там привык. Да и работы много, Захар Ильич не справляется, помощь нужна. А кто если не я.

Главврач вновь мотнул головой. Их патологоанатому Захару Ильичу действительно работы привалило не в проворот, а все, потому что в их морг отправлял на вскрытия не только умерших пациентов их больницы, но и двух больниц соседних районов. А медицинскую сестру всегда проще найти, чем санитара морга.

– А мать твоя так просила слезно. И что ж теперь?

Он вспомнил голос ревущей в трубку троюродной сестры, которую не видел сказать к слову вот уже лет двадцать. Разные они, никогда толком и не общались, только когда родители его и ее были живы. Но она как-то нашла его, позвонила и долго умоляла взять на работу ее единственного сына. Так он и познакомился с Борисом. Толком не проверял его, взял в морг по доброте душевной. Вот ведь как пить дать, а даже фамилии его сейчас не вспомнит. Не хорошо конечно, но ему не до кадровых вопросов младшего персонала, у него по пять операций в день. Голова другим забита.

– Ну как знаешь. – Отозвался, наконец, он. – Приятно было поработать на одном этаже. В морге то я почти не бываю, так что теперь и не свидимся долго.

– Ничего. Я буду к вам забегать.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Главный на осмотр к послеоперационному пациенту, а Борис счастливый и довольный на свиданку с Людкой.

Глава 6

Не сказать, чтобы я волновалась.

Скорее сгорала от любопытства и чувства внутри некой неправильности. Что-то в этом во всем было фальшивое и меня это заметно напрягало.

Женщина, сидящая возле моей кровати, снова сощурилась, жадно рассматривая меня глазами. Ее молчание затягивалось и всех, кто находился в палате, в том числе и меня, это уже порядком нервировало. На мгновение мне даже показалось, что сейчас она скажет, что не знает меня, совсем не узнает и я не ее дочь. И эта мысль отчего-то пришлась мне по душе.

Я видела ее впервые. Кто эта незнакомая женщина?

Неужели мой мозг мог настолько атрофироваться, что не всплыл даже маленький фрагмент в памяти.

Не екнуло сердце.

Не заслезились глаза.

Эта женщина моя мама? Это она выносила и родила меня?

Я мотнула головой. Ничего. Пустота. Быть может, мы с ней раньше не особо ладили?

Но мои размышления, наконец, прервал её голос. Низкий, с хрипотцой. В глазах же так и не отражалось ни радости, ни счастья – они, цветом ровно как у меня! – застыли во льду непроницаемого холода.

– Здравствуй, дочь.

По палате пронесся облегченный вздох. Больше всех радовался Макар, меньше – Радислав Георгиевич. Я встретилась с ним испуганным взглядом и не глядя на женщину, прошептала:

– Здравствуйте… мама.

***

Машина рыкнула и остановилась. Женщина, точнее моя мама вышла с водителем и полицейским на улицу. Оживленно заговорила, активно жестикулируя. Все трое смотрели на просевшее в грязи колесо.

Я повернула голову к окну по другую сторону. Длинная улица одноэтажных частных домов. Узкая. Дома напротив друг друга, разделяемые только этой однополосной дорогой – грязь вперемешку с гравием и снегом.

Пошарпанные. Покосившиеся. Выцветшие. Полуразрушенные. Некоторые заброшенные уже много лет, судя по заколоченным ставням и окнам, по разбитым оградам и дворам.

Я открыла дверь и медленно ступила на землю. Ледяной ветер морозит насквозь. Вечереет. Небо на глазах становится сине-фиолетовым. Снова идет снег.

– Вот, Дарья, твой дом. – Макар кивнул на дом, сощурился, всматриваясь в мои глаза. – У.. Узнаешь?

Я снова посмотрела на небольшой двор, занесенный снегом и с торчащей то тут, то там прошлогодней пожелтевшей травой. Низкий дом с узкими окнами, темной черепицей крыши. Выглядит довольно уныло и удручающе и как будто заброшен.

Нет. Не узнаю. Но вслух сказала, чтобы никого не расстраивать:

– Вроде бы да. По крайней мере, живой интерес он во мне разбудил.

– Вот и хорошо, – Макар улыбнулся, тихо хлопнув в ладоши, обернулся к матери.

А я пошла к дому.

Что? Неужели именно здесь я жила все свои…Они сказали мне двадцать шесть. Все свои двадцать шесть лет?

Отчего-то не верится.

Калитка скрипнула, открываясь. Двор с дороги казался не таким уж большим, но вблизи ощущался довольно просторно. Слева яблоня и высокая ель, припорошенные снегом. Лавочка, качели, что медленно раскачивались на ветру. Проржавевшие поручни еле слышно поскрипывали, и этот звук как нельзя гармонировал с обстановкой. Справа – что-то типа подсобного помещения, не то сарай, не то гараж.

Машина позади несколько раз рыкнула. Я обернулась.

Макар уезжал. А на дороге стояли двое – мама и брат и на их лицах застыло странное и пугающее выражение – натянутая, словно против воли улыбка и при этом дико грустные и тоскливые глаза.

Половицы крыльца под ногами скрипнули. У двери я снова обернулась.

– Заходи, там открыто! – улыбнулась мама, но сама с места не сдвинулась. – Первой иди. Дом так давно тебя ждал.

Я хмыкнула, выдавив из себя полуулыбку. Взялась за холодную дверную ручку, дернула на себя. В лицо пахнуло сыростью и какими-то травами. Переступила порог, рукой откидывая с дверного проема пластмассовые шторы из бусин. Те колыхнулись, издав легкий перезвон. За спиной нарисовались родственники, и пришлось подвинуться, потому, как первый коридорчик был совсем маленький – что-то вроде веранды.

– Вот ты и дома! – мама бросила варежки на табурет. Большую деревянную дверь, ведущую в жилую часть дома, открыла сама. И приветственно пригласила рукой.

Внутри стоял настоящий холод, практически ничем не отличавшийся от уличного. Полумрак. Тот же запах сырости, трав и плесени. Это точно жилой дом?!

– Ты проходи, дочка, проходи. – Она ткнула меня в спину костяшками пальцев. – Сейчас тебе твою комнату покажу. Ох, сколько же ты не была здесь.

Я моргнула, когда тусклый желтый свет заполнил пространство.

– Сейчас печку протопим и потеплеет. Борь, поможешь? – она обратилась к стоящему в коридоре Борису. Тот хмыкнул, кивнув. – Боря то с нами не жил, и не живет. Он в приюте вырос. Сдала его по молодости лет. В жизни всякое бывает. Но теперь он снова со мной. И помогает мне. Молодец, сын.

– Теперь буду с вами, – отозвался он, и я отчего-то вздрогнула, заловила ртом воздух, не зная, что сказать. Он стоял в шаге от меня, потирал покрасневшие от мороза руки, смотрел в глаза и ухмылялся. Да, я тоже была удивлена, когда узнала, что санитар морга, что, кажется, влюблен в Людмилу, и есть мой брат. Еще больше был удивлен Радислав Георгиевич. Только Макар был, как всегда спокоен и непоколебим. Он сказал, что волноваться не о чем. Да и результаты теста ДНК придут со дня на день. Хотя в этом надобности особой нет – и так всё всем понятно.

Но я все же решила дождаться теста. Мутные сомнения мучают изнутри, буквально выжигают душу.

– Холодно, – сказала я и поежилась. Села на табурет, разулась.

– Совсем мне одиноко было, после того как ты ум…ушла. Бросила меня одну.

Мама вонзила в меня упрекающий взгляд. Я словно ощутив вину, поспешно отвела глаза. Бегло, но жадно осмотрелась.

Кухня. Довольно просторная.

Стены, обклеенные обоями молочного оттенка с мелким рисунком – кофейная пара и ложечка. Кухонные шкафчики белого цвета: верх и шоколадного низ, стол со скатертью расцветки полевых цветов и бежевая шторка на окне.

– Горшочки с геранью! – сказал Борис, уловив мой взгляд. – Ты сама их вырастила. Правда, ведь, мам?

Мама выбежала из коридора и бросила у моих ног тапочки.

– Правда, правда! – она засуетилась у плиты. Чиркнула спичка, зашипел газ – синенький чайник со свистком. Борис, наконец, занялся дровами и печкой.

Я поежилась. Странное чувство росло внутри – тревожность и что-то подобное страху.

Кто эти люди? Почему я их совсем не помню?

Это ведь то же самое как остаться наедине с незнакомцами в чужом и неприглядном месте.

То, что дом мне не нравился, я уже знала точно. Выдохнув, свесилась с табурета, чтобы обуть тапки, как на мгновение мир пошатнулся, и я услышала громкую музыку, а перед глазами завертелся огромный роскошно украшенный зал, с хрустальными люстрами, широкой лестницей, что вела на второй этаж. Роскошный дом. Дом!

Я вздрогнула и промогралась. Видение исчезло. И я снова ощутила себя не на своем месте – на этом старом табурете в пропахнувшем сыростью доме.

– Идем, покажу тебе наше гнездышко, – проворковала мама и улыбнулась. Губы растянуты, а глаза…. Холодные, словно не живые. Она улыбается не искренне, подумала я и напряглась. Теперь напряжение сковало меня не на шутку.

– Погоди, ма! – отозвался Борис и взглядом пригвоздил меня обратно к месту. Я села. Он усмехнулся: – сейчас я дрова закину и сам все покажу. Ты это, картошки хоть пожарь?

– Хорошо. – Отозвалась она. – Сейчас, проверю только…

– Как ты, Даш? – спросил Боря и засунув последнее полено в печку, чиркнул спичками. Огонек заплясал на кусочке коры. Он всунул кору между дровами и закрыл печку. Выпрямился, снова изучая меня взглядом.

– Нормально. Не привычно как-то.

– Понимаю. Смена обстановки. Амнезия эта твоя. Но ничего, мы поможем тебе оправиться.

– Да уж. – Я поежилась, поднялась и сделала несколько шагов к коридору. Остановилась, дожидаясь … брата. – Мне еще Любовь Дмитриевна поможет с реабилитацией. Психолог, невролог, кто-там еще. Целый курс занятий расписали для меня.

Воспоминание о матери Руслана и внезапно о нем самом, приятной волной прокатились по телу. Понятно. Чтобы не нервничать и не покрываться как сейчас липким от страха потом, потому как я смотрю в коридор и вижу на полу тень, надо думать о приятном. А приятное для меня только он. Руслан.

Я поперхнулась. Тень определённо принадлежала матери. Та стояла за углом и…слушала?

– Борь?

Я обернулась.

– Я готов, идем! – отозвался тот и в два шага преодолел разделяющее нас расстояние.

***

Сбор группы назначен на полдень, но Руслан решил выдвинуться своим ходом. Загрузив все необходимое снаряжение в свой внедорожник, он выехал за город.

Без вести пропавшая проживала в небольшом поселке на берегу реки, где по словам очевидцев ее в последний раз видели. Прочес леса, что плотной стеной окольцовывает поселение, пока не дал результатов – об этом он узнал из форума, в котором в режиме онлайн вот уже несколько часов шла переписка участников поисковой группы.

Пощелкал кнопкой, переключая радио – что-то попсовое, час новостей, помехи, снова «лающий» хит молодежной группы. Мотнув головой, выкрутил громкость в ноль. В повисшей тишине – слышно лишь как гравий вылетает из-под колес, да воет ветер, попытался настроиться на поиски. Главное выкинуть все ненужное из головы, но сделать это будет сложно.

Сильнее сжал руль, когда выехал за город и автомобиль понесся по скоростной дороге. Совсем некстати накатили воспоминания о том дне, когда исчезла Лида. Его родная сестра. В те дни он так же сжимал руль до боли и ехал, мчался, бежал. Но неизвестность оказалась проворней. Она забрала его Лиду в темную пропасть и вот уже много лет не отдавала обратно. Ни мертва. Ни жива. Мама держится стойко. Ведет активную социальную жизнь, но он знает насколько ей тяжело внутри. Как сложно и страшно жить, когда не знаешь, где находится твой ребенок. Ему, как брату, наверное, немного легче, и все равно почти каждый день он мимолетно, но думает – где она сейчас?

Видит ли как появляются на небе первые всполохи рассвета? Встречает ли заход на берегу моря, как он? Или может, вдыхает морозный воздух, стоя на вершине горы?

Он надеялся, что это так. Возможно, она так же как та девчонка Даша потеряла память, быть может просто ушла и молчит, за что-то их, свою семью, наказывая. Надеялся. Но не верил. Она не могла просто так взять и исчезнуть. С ней что-то случилось.

Руслан мотнул головой, прогоняя мысли. Взял с соседнего сиденья бутылку воды и сделал три жадных глотка. Бросил взгляд на экран телефона – без вести пропавшая не найдена, поиски продолжаются. И сейчас за город съезжаются волонтеры со всей области. Изредка и он участвует в поисках на местности, но чаще все же исследует акваторию рек. И есть в этих двух поисках весомое отличие. В лесах, городах, на суше – есть шанс и надежда найти живых, в его же случае – под водой – такой возможности нет. Он знает наверняка, что ищет тело. Труп.

– Руслан ты едешь? – шикнул рация, настраиваясь на поисковую волну.

– Еду. Почти подъезжаю.

Голос его товарища Игната, как и всякий раз взволнован.

– Отлично. Тебя ждем и начинаем погружение. Старший отряда сегодня Олег Тимуров. Он уже провел визуальный осмотр. Водолазы и дайверы начали подготовку к погружениям.

– Как там?

– Как обычно на зимней реке. Пробурили девяносто технологических отверстий во льду. Осмотрели донную поверхность акватории при помощи двух подводных видеокамер с инфракрасной подсветкой. Планируем минимум три спуска. Твой заход первый. Не знаю почему, но Игнат так озвучил. В общем ждем.

– Понял. Пару минут и буду.

Руслан отложил рацию и выдавил педаль газа в пол. Автомобиль мчался на большой скорости, стрелка спидометра приближалась к двухсот, но Руслана это не смущало. Он словно вернулся в прошлое и ощущал себя сейчас тем девятнадцатилетним парнем, который искал сестру, но так и не нашел. И эта жажда поиска, желание быть причастным вновь загорелась в нем со страшной силой.

Телефон пиликнул. В чате отряда появились новые сообщения.

«В лесополосе в трехстах метрах от берега реки найдены женские вещи – куртка, один зимний ботинок и сумочка, в которой документы на имя пропавшей. На месте работают сотрудники полиции».

Рус закусил губы. Все хуже, чем кажется. Без одежды и обуви в минус десять? Далеко не убежишь. Если она от кого-то бежала…

Впереди сверкнул знак поворота, и он сбавил скорость. Запищал поворотник, и Рус увидел разбитый у пролеска штаб. Он прибыл на место.

Небо заволокло снеговыми тучами, пасмурно и холодно. Ледяной ветер пробирал до костей. Он подъехал к кромке леса, где уже стояли машины полиции и волонтеров, а также уазик спасателей. Вышел из машины, накинул на голову капюшон. По левую сторону густой стеной темный лес, впереди вдалеке огни поселка, а справа несколько метров высокого берега и застывшая во льдах река.

– Пока светло, надо подготовиться, – сказал старший группы Тимуров, подходя к нему и протягивая руку. На часах час дня, но зимой, как известно, темнеет рано.

Руслан вытащил из багажника оборудование для погружения, поежился от порыва ветра, поздоровался рукопожатием со знакомыми дайверами, что полукольцом обступили его и Тимурова.

– Здорово еще раз. – Игнат хлопнул его плечу. Руслан улыбнулся. Сколько они погружений вместе совершили на Бали – не счесть. – Как водичка?

Игнат уже облачился в согревающий костюм, осталось только скользнуть в водолазный, кислородный баллон на спину и вперед.

– Ох, бодрящая! Докладываю: температура воздуха – минус тринадцать градусов. Температура воды ноль, плюс один градус, глубина акватории – три, четыре метра, видимость под водой хреновая – двадцать, тридцать сантиметров – не больше. Дно каменистое, илистое. Присутствует большое количество досок, топляка.

– Понял, – Руслан двинулся к воде, где лед у берега был усыпан круглыми дырами для подводной камеры. У небольшого пологого спуска уже плескалась черными водами вода, освобождённая ото льда – специальное место для погружения.

– Рус?

– А?

– Найдем, скорее всего, – сказал Игнат, подкуривая. – Ты же знаешь, я не впервой такое чувствую. Еще ни разу не ошибался. Помнишь, в Карелии девчонку искали? Я же сказал, найду, чувствовал, вот сам на руках со дна и поднял.

– Ага. Но лучше бы ты хоть раз ошибся.

– Это вряд ли. Там еще следы нашли босых ног на снегу, прямо у спуска в воду.

– Да ладно?

– Угу.

– Плохи дела. Ну, посмотрим.

Место для погружения было готово и Руслан, чтобы не терять больше времени, взял водолазный костюм, даже не догадываясь, что это погружение в воду окажется гораздо большим на находки, чем бы ему хотелось бы. И дело отнюдь не в без вести пропавшей…

***

Он провел меня по длинному темному коридору, венчал который спуск в подвал. По витой лестнице мы поднялись на второй этаж и там, слева от входа оказалась дверь моей комнаты.

– Вот, Дашка, заходи! Располагайся.

Я толкнула дверь и замерла на пороге. В нос бесцеремонно ударил запах сырости и пыли. Машинально прошлась рукой по стене и, нащупав выключатель, нажала. Желтый свет озарил небольшую комнату с кроватью по левую сторону от окна.

– Осмотрись и спускайся вниз, чаевничать. Сейчас дом нагреется, теплее станет.

– Хорошо.

Я вошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Обхватила свое худенькое тело руками, поеживаясь. Ноги в тонких носках свело от ледяного пола.

Подошла к письменному столу, медленно провела пальцами по столешнице, стирая пыль. Потрогала мягкое покрывало кровати, осторожно села на край и вдруг разревелась. И плакала до тех пор, пока не сбилось дыхание и не заложило нос.

Я дома. Но отчего тогда внутри засело горькое чувство тревоги и сожаления.

Совсем замерзнув, подошла к платяному шкафу, выдохнув, отворила створки. Пусто. Абсолютно. На плечиках не висела одежда, не стояли коробки из-под обуви. Там было пусто. Посмотрел на письменный стол, и в два шага добежав до него, дернула на себя выдвижной ящик. Первый. Второй. Третий. Ничего.

Да и что я хотела там обнаружить? Свое прошлое? Себя, четырехлетней давности? Они, наверное, почти похоронили меня и, конечно же, убрали все вещи…

Снова вернулась к шкафу, на антресоли которого стояли коробки. Встала на табурет и дотянулась до одной из них. Та оказалась тяжелой и увесистой. Потянула на себя и, не рассчитав силы, выронила ее из рук. Грохот взорвал тишину пространства.

Я вытерла о штаны, вмиг вспотевшие ладони и села на колени, стараясь не обращать внимания на ледяной пол. Из коробки пожелтевшим калейдоскопом на пол вывались тетради, прозрачные пакеты с рисунками и пухлый фотоальбом. Разобрав дрожащими пальцами свою находку, я подхватила альбом и раскрыла его посередине. С чуть выцветшей и жутко пахнущей карточки от полароида на меня смотрела… юная я.

***

За столом царило напряженное молчание. Словно они меня чуть смущались или так отвыкли, что даже не о чем спросить. А быть может, все дело в моей памяти. Что толку что-то спрашивать, если я все равно не помню…

Мать пила чай маленькими глотками и бросала на меня косые взгляды. Борис громко жевал бутерброд и запивал его, шумно и причмокивая. В печке трещали дрова.

Я обхватила кружку тонкими пальцами, с удовольствием подмечая, как согревается тело, и тепло медленно плывет по ногам. У печки сидеть хорошо. И совсем отлично пить горячий чай с малиной.

– Отдыхай, Даша, а я пока ужин приготовлю, – произнесла мама и натянуто улыбнулась. – А завтра уже расскажу тебе подробней, как мы тут живем. А может, и сама вспомнишь. На рынок, может, со мной съездишь.

– На рынок? – Да мне не помешала бы пара новых вещей. – А где все мои вещи? В моей комнате совсем ничего нет.

– Ай, – она отмахнулась. – В подвале все, в коробках. Если хочешь – возьми.

Я не хотела. Пока что. Вместо этого, я решила вернуться в комнату и посмотреть альбом, который зачем-то спрятала под подушку.

***

Утро выдалось ранним. Еще не пробило и шести, как мать, вбежав в комнату, сдернула с меня одеяло.

Печка не топлена? Холод собачий.

Я резко распахнула глаза, от волны холода и страха, что снежным комом прошелся по телу.

– Я после обеда в город. С Борисом. Ты дома останешься. А завтра уже вместе поедем. Покажу, расскажу, как торговать надо, где наше место за прилавком.

– Хорошо. – Я поднялась, наспех накинула полосатый свитер и растянутые штаны. Колется. Тело отзывается неприятным зудом.

– Классный? – мать игриво подмигнула.

Я окинула себя взглядом. Эти вещи мне вчера принес Боря. Видимо, перед сном все-таки спускался в подвал.

– Свитер твой. Ты сама его связала себе на выпускной, помнишь?

– Сама? – я снова с интересом опустила голову, разглядывая ярко желтые полоски на синем. – Надо же. На выпускной? В нем? Как это? В смысле?…

– В прямом. – Хохотнула мать и присела на табурет. Я поежилась, осмотрелась в поисках носков.

– У тебя платье было такое легкое, струящееся, синее, как ночное море. И босоножки желтые. Ты хотела накидку, но потом решила, что свитер к вечеру придется кстати. И вышло что вышло! Да там на антресоли фотографии есть, посмотри. А сейчас завтрак!

Наспех умывшись и сбегав в уличный туалет, я вернулась в дом. На столе уже остывала кружка с чаем. Брат Борис дожевывал бутерброд с сыром.

Ели молча, но я чувствовала себя уже не так скованно как накануне. Пока они возились на кухне, вернулась к себе.

Вроде похожи…

Я вновь взяла стопку заляпанных чем-то липким фотографий. Молоденькая, совсем юная я не смотрела в объектив, словно пряча глаза от вспышки. Спицы, нитки, пряжа – надо же я раньше любила рукодельничать.

Я выставила руки перед собой, повернув ладонями вверх. Тонкие и хрупкие, длинные пальцы, которые, кажется, в простонародье называют музыкальными. Музыка…

Вязание. Нет, я ничего не помню. Пальцы, одеревеневшие никак не отзываются. Не помню, не понимаю – как это из бесконечной нити связать…салфетку? Шарф? Свитер? С ума сойти. Кажется, это не мой мир, не мое увлечение.

На следующей фотокарточке черно-белые клубки пряжи рассыпались по столу: чередуются по два каждого цвета и я замираю в восторге. Нет, не от созерцания клубков пряжи, а от их цвета. Так просто – черное, белое и так одновременно завораживающе. Гипнотизирует! Только слюни не капают. Как дикая, наверное, со стороны, ей богу! Сердце шумит в ушах, бьется судорожно – мощный выброс адреналина в кровь, подушечки пальцев свербят, словно кто-то невидимый скребется изнутри, под кожей, рвется наружу; дыхание рваное – хочется то ли плакать, то ли кричать.

Я отбросила фотографии, поднялась из-за стола. За окном ветерок – лениво колышется тюль, доносится лай соседской собаки, пестрая курица разгребает кучку серой золы на белом снегу напротив дома. С кухни запах зажарки – лук и морковь золотятся на сковороде. Еще пара минут, и суп будет готов.

Время обеда. В животе заурчало. Я направилась в сторону кухни. Надо же, а я и не замечала – в коридоре на стене постер черно-белых нот, афиша концерта симфонической музыки.

Я остановилась, всматриваясь в изображение и кожей ощутила, как мир словно стал ярче, звуки резче, запахи насыщенней. Зеркало на двери – глаза блестят, на щеках румянец, губы чуть полноватые блестят от слюны.

– Дочь, иди обедать! – прокричала мать и загремела посудой.

Я спустилась вниз и замерла на последней ступеньке. Входная дверь с грохотом открылась и так же захлопнулась. В дверях с полыхающим взглядом от ярости и злости стоял Руслан. Глаза его стали совсем темными, а губы скривились, когда он громко сказал, указывая на меня пальцем:

– Кто ты такая?! И кто тебя, черт возьми, подослал?!

Глава 7

Руслан ворвался к ним в дом внезапно и с криком набросился на нее, едва увидев. Из последних сил сдержался, чтобы не схватить ее за грудки и как следует встряхнуть. Он гнал по заснеженной дороге, вжимая педаль газа в пол и нарушая все мыслимые и не мыслимые правила. Чуть не рехнулся, узнав, но перед глазами была она, эта мелкая гадина собственной персоной. Та, что проникла в его дом несколько недель назад и принесла ему яд. За это раннее утро он успел тысячу раз просмотреть видео, на котором видно как она карабкается через забор, а потом застывает истуканом посреди гостиной, когда он в окружении друзей с любопытством раскрывает принесенный ею конверт.

И все-таки не выдержал. В два шага преодолел разделяющее их расстояние, схватил её за шиворот как котёнка, тряхнул хорошенько и, видимо сильно потому как её голова откинулась, а зубы сильно громко клацнули.

Оттолкнул от себя, чтобы ещё больше ей не навредить. Ярость и непонимание полыхали внутри костром. Но еще сильней стало невыносимо мучительно, когда увидел её испуганные глаза.

Выдохнул, проведя рукой по волосам и только тогда осмотрелся.

Вспышка злости сразу же притупилась.

Девчонка стоит худющая – словно ещё худее стала, хотя казалось, куда ещё больше. А в огромных глазах блестят слёзы. Морщит нос, явно собираясь зареветь.

Какие-то штаны на ней старые с вытянутыми коленками, носки шерстяные полосатые, кофта нелепая и большая, растянутая в горле. За её спиной стена с пожелтевшими и чуть оторванными обоями, сажа у печки и щепки. Холод собачий и запах борща. Мать, с испуганными глазами замершая истуканом с половником в руках. Брат слева, то сжимающий, то разжимающий кулаки.

Руслан выдохнул, с силой на мгновение, закусывая губы.

– Прости. Выйди на улицу, надо поговорить.

– Какого хрена? – прошипел этот пухлый санитар – ее брат, но Рус не удостоил его даже взглядом.

На улице солнце слепит, и мороз. Изо рта пар. Щеки горят, руки зудят. Курить хочется. А он не курил уже много лет.

Борис выбежал следом, на ходу натягивая куртку. Встал напротив, запыхтел, возмущенно раздувая ноздри.

– Ты почему вламываешься без спроса? Кто звал вообще? Напугал мне девок!

Руслан молча кивнул, не глядя на него.

– Зачем тебе моя сестра?

За их спинами хлопнула дверь. Борис посмотрел в ту сторону, Руслан же и обернуться не смог. Хочет ее мелкую видеть. И не может.

– Сестра? – лишь спросил с вызовом, посмотрев на Бориса.

– Сестра, – чуть стушевался тот. – А что?

– Это довольно спорное утверждение. И этот факт еще проверить надо.

– Что? – Борис дернулся в его сторону, но предусмотрительно замер в полуметре. – Иди отсюда проверяльщик хренов! По документам – сестра. Да и я что, слепой что ли? Мать не в уме?

– Да кто вас знает! Когда ты ее в последний раз видел?

– Кого? Дашку то?

– Дашку, Дашку.

Борис скривился, несколько раз поменявшись в лице, сплюнул под ноги. В глазах лютая ненависть.

– Четыре года назад и видел. Когда пропала. Утром вот как тебя сейчас видел, а вечером она исчезла. Сбежала.

Руслан хмыкнул. Обернулся на неподвижно замершую на крыльце девчонку.

– Она? Сбежала? На четыре года? – усмехнулся. – Сам то веришь? Даша ваша, может, и сбежала. Настоящая.

Обернулся вновь. Даша стоит на ступеньке в старой фуфайке, руки не видно в длинных рукавах. Ветер лохматит едва отросшие волосы.

– Шапка где? – выдохнул Рус недовольно и быстрым шагом пошел к припаркованной у обочины машине. – За мной иди.

– Никуда она не пойдет! – попытался возразить Борис, но Даша послушно сбежала с крыльца и засеменила следом.

Она уселась на пассажирское сиденье, судорожно вздохнув. Руслан завел двигатель и включил обогрев сиденья. Бросил хмурый взгляд на старый неприятный с виду дом. На крыльце курит Борис, а в окно за колышущийся тюль выглядывает и снова прячется их мать.

– Как дела? – спросил торопливо.

– Нормально, – прошептала она, кутая пальцы в длинные рукава.

– Как память твоя? Вспомнила себя, дом?

– Нет. Ничего нового. Точнее вообще ничего. Помню только тебя в больнице, да и то, только факт того, что ты был рядом. Лицо твое.

– Еще что?

Она пожала плечами. Руслан видел боковым зрением. Повернуться же и посмотреть на нее не мог.

– Все.

Он с шумом выдохнул, вынул из кармана телефон, включил и протянул к ее лицу.

Она отшатнулась.

– Смотри, давай. И вспоминай.

– Что это?

– Смотри, говорю!

Она послушно взяла телефон и включила видеозапись. Несколько минут с разных камер видеонаблюдения, крупным планом ее лицо.

– Это что я? – всхлипнула, когда поняла, что ничего хорошего на записи не происходило. Она как раз досмотрела до того момента, когда он, задыхаясь, повалился на пол, а сама она бросилась прочь.

– Ты. – Сказал хрипло. Прокашлялся. – И, конечно же, ничего не помнишь? Кто подослал тебя?

– Не помню. – Тихий шепот. – Может, все-таки не я, а просто похожа?

– И в эту же ночь тебя сбивает машина, и ты попадаешь в больницу. Не очень-то далеко от моего дома, кстати.

– Прости. – Она всхлипнула. – Не помню. Разве я могла так поступить с тобой?

– Как видишь. – Руслан забрал телефон из ее рук. Пальцы холодные. Она заплакала тихо и горько, а из него испарилась вся ненависть и злость. – Может, ты притворяешься, чтобы избежать наказания? Вообще-то это статья – покушение на убийство. Плюс проникновение на частную территорию. Черт!

Ударил с силой рукой об руль, опустил голову и закрыл глаза. Бред же, наверное. Девчонка вправду не помнит ничего. Да и то, как она удивилась, когда из конверта вылетела эта пыль, говорит о том, что она не знала что внутри. Ее просто подставили. Вопрос только – кто? Кто использовал ее и хотел отправить на тот свет его…

***

Это видео настолько сильно поразило меня, что я не могла успокоиться и взять себя в руки. Паника сжала горло, не давая дышать, а из глаз градом полились слезы.

Руслан сидел рядом и тяжело дышал. Как ему, наверное, противна я сейчас. Как он меня ненавидит. От этих мыслей сделалось еще горче, и я с новой силой заревела.

– Где тут по близости магазин? – спросил он и я замерла.

– Не знаю. Еще не была нигде.

– Понятно. – Он тронул машину с места. Внутри все сковало напряжением. Он, видимо, заметил это и тихо сказал: – Видел, кажется, магазин в начале поселка. Доедем, пить хочется. И курить.

Я кивнула, соглашаясь. А что мне еще остается делать.

Магазин нашли быстро. Проехав нашу улицу до конца, свернули на центральную площадь и уперлись прямо в него – одноэтажный деревянный дом, с вывеской «У Петровны».

– Идешь? – спросил Руслан и впервые посмотрел на меня спокойным взглядом. Я кивнула и вслед за ним вышла из машины.

Поправила не по размеру куртку, подвернула рукава. Он открыл дверь и обернулся, пропуская меня вперед. В магазине были покупатели – мужчина и две женщины лет пятидесяти. Все разом как по команде замолчали и посмотрели на нас. И женщина, что стояла за прилавком, вдруг перекрестилась. Я удивленно моргнула, а Руслан поздоровался с присутствующими и подошел к кассе.

– Здравствуйте, – я кивнула.

– День добрый, Даша, – медленно сказала продавщица, протягивая Руслану бутылочку воды, и окидывая меня как будто испуганным взглядом. – Где ж ты была так долго?

Я встала рядом с Русланом, который хмурился и откручивал крышку бутылки.

– Сигареты есть? – спросил он и сделал несколько глотков из бутылки.

– Есть. – Ответила женщина. Сказала ему, а смотрит на меня.

– Вы меня знаете? – спросила я и улыбнулась.

Женщины охнули и одна из них перекрестилась.

– Да что происходит? – спросила я с надрывом, чувствуя, как начинаю дрожать от непонимания и страха.

– а родинки то нет, – прошептала она и сделала шаг назад от прилавка. – Родинка у Дашки то была на носу. Темная такая. Помнишь же, Галин?

Мы с Русланом как по команде обернулись. Полная женщина в малиновом берете быстро-быстро закивала головой.

– Ага, помню. Точно была. Ты же с моей Лелькой в одном классе училась. Я тебя…ее хорошо помню. Не Даша ты.

– Да и как ей быть Дарьей, когда сгинула, померла она!

– Что? – голос от страха, что ледяной змеей пополз по коже, сделался совсем тонким.

– А ты посмотри, иди. Могилка то на кладбище твоя. Всем селом хоронили.

Я ахнула, Руслан сжал мои плечи.

– Да дуры вы! – бросил вдруг мужичок и вышел на улицу.

– Сигареты. – Сказала продавщица и бросила на тумбу красную пачку.

– Спасибо. – Руслан положил купюру и, схватив меня за руку, потянул к выходу. – Сдачи не надо.

Ледяной ветер ударил по горящему лицу, залез под шиворот. Я вздрогнула, и инстинктивно сделала к нему шаг, желая укрыться от непогоды. Руслан взял у стоящего неподалеку мужика зажигалку и подкурил. Вернулся и вдруг прижал меня к себе. Я смущенно и благодарно улыбнулась.

– Ты слышал, что они говорили?

– Слышал. – Шепот еле уловимый. Затягивается. Выдыхает в сторону от меня. Сглатывает слюни – кадык дергается. Я скольжу взглядом по его красивому лицу, и кажется, краснею. – Сама-то как думаешь?

– Там фотографии мои. – Голос сиплый. – Она на меня похожа.

Сейчас я сомневаюсь, что все, что видела в доме меня касалось. Даже старые фотографии, с которых на меня смотрела мертвая, по словам односельчан, Даша – реальная я. Слишком старыми и пожелтевшими казались фото. Явно не пяти летней давности. И вещи, которые принес мне брат из подвала. Разве в таком ходят? Ходили? Они выглядят как… А впрочем, откуда я знаю, как в деревне ходят. И судя по моей фуфайке – ходят, еще и не так.

– Вы это, увозите ее отсюда.

Послышался голос позади и мы обернулись. Мужичок, что назвал их дурами, курил папиросу и стоял в нескольких метрах от нас.

– Знаете что-то? – спросил Руслан, и я вжала голову в плечи от порыва ветра. Рус накинул мне на голову капюшон.

– Немного наслышан.

Мы поддались вперед, все еще не разнимая полу объятий.

– Гроб то пустой хоронили. Мать так хотела, чтобы было куда ходить. Пеплу кинули с пожарища. В доме на краю пожар случился, девчонка какая-то сгорела. Не наша, все местные живы. А откуда взялась не понятно, тут чужих не бывает, уж более не завидное место для проезжающих. Что тут народу делать? Опознать не опознали толком. А потом сказали Дашка ваша и дело прикрыли.

– Как она пропала?

– У полиции спросите или в интернете. Такая шумиха стояла. Волонтеры со всей округи съехались. Лес прочесывали, болото. Вышла из ограды, в этот магазин вот, и исчезла. Средь бела дня.

На лице Руслана на мгновение отразилась боль, но он взял свои эмоции под контроль и лишь сильней сжал мою руку. Я же от потока новой шокирующей информации совсем онемела. Казалось, словно земля уходит из-под ног. И если бы не его сильные руки, упала бы.

– Она кажется, понесла. У меня сестра покойница в областной работала. Говорила, что Дашка беременная к ней приходила. Вся в слезах – как мол, от ребенка избавиться. Греховное зачатие, говорит и в истерике бьется. – Мужик замолчал, когда из магазина вышли те самые «дуры». – Ну ладно, поболтали и будя. Прощайте.

И он торопливо пошел вслед за женщинами.

Повисшая тишина сковала пространство. Даже ветер впервые за утро перестал завывать. За его твердой и широкой спиной из последнего дома в улице еле заметно шел из трубы дымок, за моей спиной, где-то вдалеке, закаркала ворона.

– Никакая ты не Даша, слышишь? – он с силой прижал меня к себе, и я уронила голову на его грудь. Горячие слезы обожгли лицо.

– Мне страшно.

– Я знаю. – Он выдохнул, опуская подбородок на мою голову. – Я разберусь с этим. Я все узнаю, слышишь?

Я лишь кивнула, не в силах сказать ни слова. С облегчением и мелькающим где-то за страхом удовольствием, ощутила его горячее дыхание, когда он опустил голову и коснулся губами моей макушки.

– Ты ведь…еще не была ни с кем?

Я замерла.

– Я слышал, как Радислав говорил моей матери, что ты девственница.

Щеки вспыхнули. Отчего-то, зажатая сейчас его сильными руками я не могла произнести эти слова вслух. Но все же прошептала, пряча лицо на его груди.

– Я не помню ничего такого, но кажется, да, у меня еще ни разу не было…этого.

Руслан с шумом выдохнул и оттолкнул меня от себя. Не глядя, кивнул на машину.

– Садись, я отвезу тебя…домой.

Я сжалась, противясь всем телом и разумом.

– Пожалуйста, не оставляй меня там, с ними!

Глава 8

Как я провела эту ночь, в доме – чужом и подозрительно страшном – ума не приложу!

После завтрака мать и брат уселись в старенькую машину и покатили в город, до которого было чуть больше сорока километров. Прихватили они с собой и кассу – металлическую коробку с отделами под купюры, монетницу, прайс на товар и с десяток стеклянных баллонов с облепиховым, брусничным и клюквенным вареньем.

Я осталась в доме за главную.

Пополудни, при свете дня, мать не выглядела полоумной, не внушала страха. Обычная женщина, такая же мама, как и у всех, наверное. И брат был милый и улыбчивый. Но как раз от этой идеальности и сводило оскоминой зубы, а желудок комом страха.

Они врут. Теперь я в этом была уверена абсолютно точно!

Я помешала ложкой варенье, что добавила в чай, снова посмотрела в окно. Улица как всегда пустынна. Ни души. Хотя вчера я встречала по дороге в магазин пожилую пару. Они шарахнулись от меня, как от огня, посмотрели так, словно увидели привидение. Да, впрочем, привидением я себя и ощущала – вернувшаяся пропажа, спустя четыре года после исчезновения.

Качели в саду раскачивались. Я нахмурилась. Вроде бы сегодня небывалая тишина безветрия. Ни одного порыва, ни даже легкого дуновения.

Я отмахнулась, вновь погрузившись в свои раздумья. Руслан обещал не бросать меня и обязательно мне помочь. И я верю ему, хочу верить, а значит, скоро все прояснится…

***

Руслан позвонил одному другу, что много лет работал в полиции и попросил узнать все, что известно об исчезновении Дарьи. Тот отозвался помочь и обещал перезвонить сразу, как соберет информацию.

Он вдохнул, прижимая мобильный телефон к подбородку. Чуть приоткрыл окно с водительского сиденья. Его распирало нажать на газ и полететь к ней, узнать как она пережила эту ночь, посмотреть в большие по-детски испуганные глаза, но он сдерживался, губил на корню эти порывы.

Еще не время.

Пусть все идет своим чередом, и ее новоявленные родственники ни о чем не подозревают. Он во всем разберется.

Волновало его еще и то обстоятельство, что она уже была в его доме и даже покушалась на его жизнь – марионетка в чужих руках. Но было и еще кое-что странное, от чего даже у него волосы на голове вставали дыбом. Недолго думая, он набрал своему другу, с которым объездил немало стран, занимаясь дайвингом.

Он уже как-то обронил вскользь в недавнем разговоре пару фраз об этой девчонки, но вот уж и не думал, что придётся заговорить с другом о ней вновь. Артем знал его как никто другой. А значит, точно поймет, что она ему не безразлична. Нет, не в плане как женщина, и он на нее запал – нет! Этого Руслан пока не принимал! Но именно с Артемом он может обо всем поделиться, даже если друг сделает не правильные выводы…

Друг ответил после третьего гудка и Руслан без прелюдий, сразу выдал:

– Мне нужна твоя помощь!

– Всегда рад. Говори?

– Сегодня ночью надо погрузиться на дно. Готовь снаряжение. Один я там точно не справлюсь.

– Хорошо. А что за срочность и… конспирация?

– Днем – не вариант, повсюду менты и волонтеры. А мне надо еще раз.

– А подробней?

– Я тебе уже говорил про ту девчонку из больницы, помнишь?

– Помню. И?

– Кажется, она игрушка в чьих-то руках. Ее намеренно выдали за другую все сфальсифицировав. Да так, что не подкопаешься. И со стороны и по бумагам – все тип-топ.

– Ничего себе.

– Не знаю, то ли я действительно слишком часто думаю о ней, что ее лицо стоит перед глазами и повсюду мерещится, то ли там действительно была кукла с её лицом, или фото, я не знаю.

– Где кукла? Не понял? – спросил Темыч, и Руслан с шумом выдохнул.

– Под водой. На акватории были поиски без вести пропавшей. Тело не нашли, зато я нашел кое-что другое.

– Чего?! – Темыч гоготнул.

Руслан выдержал паузу, сохраняя спокойствие.

– На дне пластиковый мешок прозрачный, в нем куклы, тряпки. Одна вообще с тебя ростом, ростовая кукла, как ребенок или подросток… Не разобрал. В общем, в мешке том пупсы пластмассовые большие. И фото её как будто.

– Рус, ты что несешь? Пил с утра?

– Да я серьезно! Девчонка эта что память потеряла, я тебе говорил…Не чистая история. Что-то не так.

– Ага, понял. А дно при чем?

– Мешок там странный. А в мешке кукла с её лицом…Тём, ну не тупи, пожалуйста! Второй раз повторяю.

– А почему этот мешок не всплыл? – голос друга сменился. Стал серьезный и озадаченный.

– Тяжёлый видимо.

– Так может вещдок? Ты б достал…

– Не знаю, не думал, не до этого было, другое искали.

– Дела!

– Угу…Так ты поможешь мне?

– Конечно! Спрашиваешь! Через сколько встречаемся?

***

Чужой дом не спал. Он словно живой дышал в спину, буравил взглядом затылок, сопровождал каждый мой шаг скрипучим шепотом старых половиц.

За окном все так же медленно раскачивались пустые качели, медленно кружил снег. На улице светло и свободно, здесь же…

Я обернулась. Показалось, словно что-то невесомое и обжигающе холодное коснулось моей шеи.

Кухня. Громко тикают часы на стене напротив, в печке догорают дрова, а на печной плите шипит кастрюля с остывающим кипятком – надо бы помыть посуду.

Я в последний раз с надеждой обернулась на окно – как же сильно я хочу увидеть там Руслана; встала из-за стола и направилась в свою комнату. В голове туман, там мутно и душно – ни малейшего намека на просвет. Пустота. Воспоминаний словно и не было.

На кровати мой старый фотоальбом, которым моим вовсе не является – вчера я в этом прекрасно убедилась. Но почему же тогда ОНИ упорно выдают меня за другую? Так хотят верить в это? И кажется, верят. Знают ли они где настоящая Даша или…

…На кладбище даже ее могилка есть, – проносится в голове голос мужчины и по спине бежит мороз.

Я, закусывая губы, иду в сторону подвала. Возможно, именно там меня ждут открытия.

На душе тревожно. А по спине все так же по-хозяйски снует страх.

В подвале темно. Половицы ступенек скрипят, когда я делаю шаг и начинаю спускаться вниз. Сосредоточенная на своих мыслях и предстоящих открытиях, я не сразу замечаю шум за моей спиной, а когда отчетливо понимаю, что в коридоре чужие шаги, испуганно оборачиваюсь – как раз в тот момент, когда дверь подвала захлопывается, оставляя меня в кромешной темноте.

– Откройте! – прошептала отчаянно вмиг пересохшими губами, бросилась вверх по лестнице. – Откройте, слышите?!

За дверью глухо рассмеялись. Постучали пальцами с той стороны дверного полотна.

– Тук-тук, Дашенька, открывай! – пропел женский голос.

– Что? Мама это вы? – я испуганно прижалась ухом к двери, дернула с силой за ручку. Закрыто.

– Откройте! Пожалуйста!

Снова хриплый смех.

– А сама?

– У меня не получается!

– А ты пообещай, что больше не будешь безобразничать! Давай пообещай! А то сидеть тебе там вечно!

– Что? – я всхлипнула, не веря ушам. Дрожь била тело с такой силой, что казалось еще немного, и я потеряю сознание. – Мам, откройте дверь?

Щелкнул замок и дверь приоткрылась. Безумная улыбка на лице матери, горящие блеском глаза – происходящее явно пришлось ей по вкусу!

– Выходи! Нечего там по пылюге топать!

– Вы так рано вернулись? – Сказала я, заискивая, быстро поднимаясь наверх. Словно не страшно. Не боюсь. Словно ничего не произошло ТАКОГО… – Вы же недавно уехали.

– Борю на работу вызвали. ЧП у них там, без моего сыночка не справляются. А ты, что здесь делала?

Мои брови против воли вздернулись вверх, но я взяла над собой поруку. Улыбнулась, не глядя в глаза. Она больна и это факт.

– Да, я так, – я пожала плечами, глядя на мать сверху вниз. Без каблуков она чуть ниже меня. – Хотела посмотреть свои старые вещи, Борис говорил они там, внизу, в коробках. Вдруг бы мне это помогла и я что-нибудь вспомнила.

Мама отмахнулась.

– Не беда, вспомнишь еще! Идем чай пить.

Я кивнула.

Чай пили молча. Напряженно. До одури мучительно долго.

Посуду мыла я, а она сидела на табурете и любовалась. Её слова.

После обеда она спала, а я бродила по дому, пытаясь унять охватившую меня дрожь.

Плохо. Очень плохо внутри, на душе – не передать словами. Какие-то мистические ледяные лапы словно схватили меня за грудки и трясут, трясут…Все внутри дрожит, сердце стучит и прыгает в пятки, снова взлетает. Меня морозит, мое тело слегка трусит, и так тревожно – до жути тревожно в груди, словно я на краю безумного предчувствия, что вот-вот что-то произойдет.

Наступил вечер. Каким же долгим показался этот бесполезный день.

Мама смотрит странно.

Ходит медленно по дому, шаркая ногами, из комнаты в комнату. И скрежет зубами. Косится исподлобья. Что-то думает, отводит взгляд, едва встретившись со мной глазами. То и дело прикрывает глаза ладонью, резко останавливаясь. И в этот момент, кажется, что она к чему-то прислушивается. Невольно прислушиваюсь и я.

Тишина.

Но мать, кажется, слышит чей-то голос? И от осознания этого факта, от догадки что, скорее всего так и есть, становится жутко и не по себе. Волна мурашек бросается галопом по телу, волоски на руках встают дыбом.

Кто из них на самом деле болен?

Да это явно она! Одержимая! Черти, демоны – шепчут ей в уши свои темные песни…

Я мотаю головой, прогоняя жуткие мысли, но холод все же разливается по телу.

Я в очередной раз поежилась.

Печка протоплена, но воздух в доме влажный и холодный, пол ледяной. Горячие батареи отчего-то не дают тепла…

Мать медленно вышла из комнаты и скрылась в темном коридоре, в той стороне, где располагалась кухня. Я вытянула ей вслед шею, прислушалась. Собственное биение сердца ритмично ускорялось. Перед глазами – обеденный стол – нож с розовой рукояткой на масленке – я не убрала его на место! Нож с синей рукояткой у плиты.

С кухни тишина. Я напряженно сглатываю, чувствуя, как по спине тонкой струйкой течет холодный пот.

***

Не гремит посуда, не шаркают ноги в растоптанных тапках. Почему перед глазами вдруг всплыли картинки ножей, я и сама не знала, но страх подпитывался сценами убийств, что мимолетно кружились в моей голове и заставляли и наяву увериться в этих догадках. С таким-то поведением матери! И это стойкое ощущение внутри: предчувствие смерти, запах, липкость, ползущая по коже и делающая пальцы неприятно влажными.

Свет, льющийся от единственной лампочки в коридоре, на мгновение померк. Я сглотнула колкую слюну и моргнула. В дверном проеме появилась мать. Стоит, не шевелясь, опустив голову. Лица не видно – падает тень. Лишь слышен скрежет зубов, да такой сильный, что кажется, зубная эмаль в этот самый момент стирается в порошок.

Бесноватая!

– Мам? – голос дрогнул. – Может, пора спать? Поздно уже.

Собственный голос тихий, умоляющий, заискивающий.

– Ты мне что-то хочешь сказать? – спрашивает она с вызовом в голосе, словно только этого и ждала, когда ее затронут, и вскидывает голову.

Я удивленно, точнее недоуменно растянула губы, подобралась.

– Просто…

– Ну давай, скажи!

Я вздохнула, когда хрупкая женщина, приходящаяся МНЕ? матерью двинулась на меня. И от былой хрупкости, не осталось и следа.

– Мам…

Женщина почти дошла до меня, но в центре комнаты резко сменила направление и подошла к старому патефону. Открыла крышку, покосилась на меня, улыбнувшись уголками губ.

– Помнишь, как мы проводили вечера? Раньше? В детстве?

Я беспомощно мотнула головой.

– Нет? Но как же так? Мы танцевали! Ну же, вспомни, деточка!

Она завела пластинку и под первый мрачный аккорд качнула бедрами. С ее лица, словно рукой, стянуло агрессию. Казалось, даже морщины разгладились. Музыка полилась, мать закружилась по комнате.

Я недоуменно вжала шею в плечи. Происходящее походило на театр абсурда, в котором мне похоже предстояло принять участие.

– Давай, танцуй, чего сидишь?!

Взвизгнула мать и, вибрируя всем телом, медленными шажками направилась в мою сторону. Холодный пот прошиб тело. Оранжевая растянутая футболка прилипла к спине. Я нехотя поднялась. Выбора нет. Хотя он, конечно, есть всегда, но сейчас лучше подчиниться.

Мать остановилась напротив меня. Мы почти одинакового роста и я, неуверенно переставляя ноги в подобии танца, вижу ее глаза. Спокойные, умиротворенные, а музыка и вправду завораживает, вгоняет в состояние легкой эйфории, в некое состояние транса…

Сектантка!

Что-то глубоко знакомое и близкое горькими колющими толчками отзывается в груди. Я знает эту мелодию! Но не знаю, как описать, и как назвать исполнителя. Но точно знаю!

По правде сказать, музыка никак не походила для плясок, особенно полуночных и таких безумных, но таковы условия игры. А мать тем временем и не собиралась ни уставать, ни прекращать. Напротив, движения ее становились все динамичнее и отрывистее, ноги уже в громком топоте продавливали старые перекрытия пола. Руки то и дело вздымались вверх, а голова закидывалась назад и вращалась вокруг шеи, как сломанный болванчик. Я быстро выдохлась, сломанные и кое-как сросшиеся ребра отдавались болью. И когда, уже показалось, что эти безумным телодвижениям нет конца и края, мать вдруг остановилась.

Я выдохнула, обернулась на стук за спиной. В дверях появился брат. Час от часу не легче. Он же не захочет примкнуть к нашей веселой компании?!

Слава Богу, он не захотел, напротив высказал недовольство происходящим и, подойдя, громко хлопнул крышкой патефона. Музыка оборвалась. Мать ойкнула. Я сжалась.

– Ладно, пора и спать. Завтра тяжелый день. Все по лежанкам!

Лежанкам…

Я прошмыгнула мимо Бориса и почти вбежала в свою спальню. Остановилась на пороге, хмуро сдвинув брови к переносице.

– Тяжелый? Почему?

Мать удивленно качнула головой.

– Завтра идем в город.

– Зачем?

– Танцевать на площади.

– Что? – в пересохшем горле засвербело.

Борис и мать разразились смехом. Ее юмор он понимал на изи. Сразу понятно, они на одной волне.

– Шучу. Не танцевать, а торговать. Все, спать!

Я закусила губы. Пожалуй, там, на площади я от вас и сбегу…