Читать онлайн Колхоз. Назад в СССР бесплатно

Глава 1

– Милославский Жорж Аристархович! Ты… – Женщина в два шага подошла ко мне очень близко, а потом, что есть, ткнула указательным пальцем в мое, между прочим, лицо, чуть не выколов глаз длинным, ярко накрашенным ногтем. – Ты – позор семьи! Позор! Я долго терпела! Мы долго терпели. Но всему приходит конец. Все. Достаточно. Сегодня тебя практически выгнали из Академии! С позором. Ты представляешь, каким бы был этот удар для отца? Ты, вообще, представляешь? Поэтому, мой дорогой сын, завтра утром ты собираешь свой чемодан и едешь в деревню к моему двоюродному брату. В колхоз. Понял? В колхоз! Выгребать дерьмо из-под коров!

Я молча смотрел на эту особу, мечущуюся передо мной. Она широким шагом подходила к дверям ректората, цокая каблуками, будто лошадь на параде, потом возвращалась обратно. Честно говоря, не имел возможности наблюдать лошадей, тем более на параде, но ассоциации были именно такие. Выглядела женщина… ну, наверное, шикарно. Когда-то очень давно можно было бы так сказать. Одежда впечатляла своей… назовем это, индивидуальностью. Ярко-изумрудный комбинезон с широким поясом, нижняя часть которого была сделана по классике. Каждая брючина имела такую четкую стрелку, что можно резать… не знаю, что, но что-то резать точно можно. Правда, длина их была чуть короче привычной. Мода, походу. Ещё и отвороты внизу. Такие же четкие. Босоножки на высоком каблуке малинового цвета. По мне, так очень удивительный выбор сочетания. Ну, да хрен с ним. Пиджак, тоже малиновый, с подозрительно широкими плечами. Отвечаю, там внутри вшито по куску поролона. Сто процентов. Поэтому, дама, на вид которой дашь не более сорока лет, казалась какой-то непропорциональной. Будто треугольник, который поставили углом вниз. Размаху ее плеч в этом пиджаке позавидовал бы даже «Железный Арни».

Волосы были зализаны по бокам назад, но зато челка, боже… у нее это была именно челка…, стояла, как хохолок попугая, которого языком лизнула корова. То есть вроде дыбом, но как-то несмело, уходя назад. В ушах имелись круглые, здоровенные кольца. Тоже малинового цвета.

И вот смотрел я на эту особу молча лишь по одной причине. Но она, причина, была очень весомой. Знаете почему? Да потому что ни хрена я не Жорж, и уж тем более не Милославский. Про Аристарховича вообще молчу. А ещё мне до задницы хотелось выйти на улицу, встать перед этим знакомым, но в то же время, таким чужим зданием со старинным фасадом, задрать голову вверх… или руки… да блин. И голову, и руки… Потому что плющило меня и таращило со страшной силой. А потом заорать во весь голос. Что, твою мать, происходит?!

Просто зовут меня на самом деле Денис. Ден. Денчик. Ну, последний вариант для тёлочек. Имею в виду, тех девочек, которые удостаивались чести оказаться со мной или подо мной. Хотя, даже если на мне, такой вариант тоже неплох. Не в этом суть.

Всего лишь час назад я мчал по ночной столице, уходя от «гайцов». Эти дебилы то ли номера не разглядели на тачке. То ли наоборот, разглядели, но с какого-то перепуга решили тормознуть меня. Меня! Машина принадлежала отцу, и последний идиот только мог не знать эти номера, которые стоя́т на «Porsche 911».

Короче, если говорить проще, я – мажор. Да. Я тот, кто гоняет по улицам от нечего делать, кто может прийти и выкупить зал ночного клуба, ибо так хочется. Я люблю скорость, секс, тёлочек и бабки. Потому что все это у меня есть. Со мной хотят дружить, поддерживать контакты, просто нравиться. Мой отец – член Совета Федерации. Мать сидит в Госдуме. Моя старшая сестра, которую всей душой ненавижу, один из наикрутейших топ-менеджеров не только России, но и, пожалуй, мира. Чтоб ей, сучке, обосраться во время своей очередной деловой встречи.

Искренне не понимаю, почему нужно этого стесняться. Реально. У моей семьи есть деньги и статус. В чем проблема? Идите, заработаете и можете вести себя так же. Мне двадцать один год. Я просто охренительный тип. Я родился… как там говорят… с золотой ложкой во рту? Херня. У меня она была сразу усыпана бриллиантами. Поздний ребенок, любимое чадо, бла-бла-бла…

Все было именно так ровно двадцать один год и внезапно закончилось за какие-то минуты час назад.

Я попал в аварию. Гребаные менты. Все из-за них. Ночь, прошел дождь. Этот дебил в форме и прозрачном дождевике выбежал, размахивая своей палкой. Я несся мимо, даже не обратив внимание на машину с опознавательными знаками. Да потому что все, сука, все знают, кому принадлежит этот «Porsche 911». Даже мысли не возникло, будто у кого-то хватит ума, а вернее, наоборот, вообще его нет, чтоб тормозить мою тачку. Естественно, как шел под сто пятьдесят, так и продолжил двигаться. Когда увидел в зеркале мигалку, а потом услышал приказ остановиться, честно говоря, не поверил, ни ушам, ни глазам. Да ну на хер. Быть того не может. Конечно, даже и не собирался. Выжал педаль и умчался вперёд. Но этот настойчивый дебил погнался за мной.

Если бы не погода, отвечаю, ушел бы. Все испортил дождь. Помню только, как на крутом повороте машину занесло и я вдруг отчётливо понял, мандец, не впишусь. Потом скрежет, удар, взрыв в голове и все. Тишина. Пустота. А ещё понимание, это конец. Так стало обидно. Думаю, да вы вообще, что ли? Я живу в таком кайфе, у меня все настолько круто. Обидно просто сдохнуть в аварии. Реально. Тупо и обидно.

И ровно в тот момент что-то произошло. В душе не имею ни малейшего понятия, что именно. Просто вдруг в глаза ударил яркий свет, а потом я оказался внутри машины. Вот только это был ни хрена не «Porsche». Вообще не знаю, откуда взялась эта тачка, а точнее, я в ней, но то, что она древняя, как говно мамонта, точно. Древняя не по возрасту, а по модели. Так-то новая. Имелся даже кожаный салон.

Я полулежал на заднем сиденье, откинув голову назад. В носу у меня что-то было засунуто. В каждую ноздрю. Не хочу знать, что это. Честно.

– Жорж, ты как? – Рядом сидела та самая женщина в изумрудном костюме. – Вадим резко затормозил и тебя бросило вперёд. Даже сознание потерял и кровь пошла носом. А я говорила, сядь назад. Сядь назад. Ты же никогда не слушаешь. Вот итог. Думала, ты вообще это специально, лишь бы мы не попали в Академию. Скажи сразу, чего ждать? А? Чего?

Дамочка говорила без умолку, явно не нуждаясь в моих ответах. Я же смотрел на нее, на водителя, а похоже, это именно водитель, на салон машины, на улицу за окном. И тихо охреневал. Что произошло? Пять минут назад была ночь, современная Москва. Пять минут назад я умер. Это точно. Я умер. Сложно объяснить, но оказывается, момент смерти ты понимаешь наверняка. Теперь же светило солнце, а за стеклом виднелась какая-то другая Москва. Совсем другая. Я точно понимал, что это – Остоженка, и мы стоим недалеко от Дипломатической Академии МИД, где я учусь, но… будто время отмоталось лет на тридцать – сорок назад. Конечно, я знаю, как выглядел народ в 90-е. Кто не видел «Бригаду» и Сашу Белого? Фильм старый, но смотрят его до сих пор. И все же сейчас окружающая меня реальность даже на 90-е не тянула. Принять все это за прикол невозможно. Просто, например, если бы моя наглая сестра решила выставить меня идиотом, а это ее любимое развлечение, потому как присутствует уверенность у человека в идиотизме собственного брата, она не могла бы так быстро и так глобально практически перестроить целый район Москвы. Здесь просто тупо не было некоторых зданий, а те, которые были, вообще на себя не походили.

– Какой год? – Голос был не мой. Сто процентов не мой. Тембр чуть выше.

– Жорж… – Женщина отклонилась назад, прищурила глаза, – Ты меня пугаешь этим цирком. Причем, боюсь вовсе не за тебя, а за те причины, которые тобой движут. Решил изобразить из себя сумасшедшего? Это что же ждёт меня тогда на встрече с ректором? Я понимаю, что априори приглашение даже не к декану, а к ректору, очень дурной знак. И скорее всего, услышу я нечто ужасное…

– Просто скажи, какой год. – Я поднял руку, пальцами щупая предметы, торчавшие из обеих ноздрей. Слава богу, ватные жгутики. А то сейчас этих лайфхаков в тик токе столько что охренеть можно от разнообразия вариантов, куда, что и в каких целях можно засунуть.

– Господи… Хорошо. 1980 год, месяц июнь, число пятнадцатое. Все? Достаточно? Ладно, вижу, пришел в себя. Ты специально, наверное, ударился головой. А я Вадима наругала. Так. Хватит тут разыгрывать роль жертвы. Двигай к учебному зданию.

Последние слова предназначались водиле. Женщина даже хлопнула его по плечу, чтоб тот трогался с места.

И что это такое? Вообще все это. Машина, тетя, будто сошедшая с плаката очень многогодичной давности. Видел нечто подобное, на одной из вечеринок. Там была тематическая движуха. Привет из каких-то там лет. То ли 90-е, то ли 80-е. Не помню. Сильно не особо заморачивайся. Накидался коктейлями с самого начала мероприятия. Но телки явились, нацепив нечто подобное. Сейчас вообще в тренде все, связанное с советским прошлым. Не вижу в данном факте ничего классного. Честно. И вот если очень хорошо осмотреться, а потом проанализировать увиденное, я бы сказал, будто оказался вот на такой тематической вечеринке, только о-о-о-о-очень больших масштабов.

Нервно хихикнул. Женщина, сидевшая рядом недовольно покосилась.

– Жорж, прекращай. И лучше сразу скажи, чего ждать. Почему Сергей Леонидович пригласил меня на личную встречу? Ты же уверял, будто с учебой все отлично.

Я неопределённо пожал плечами, а потом попытался сдвинуться в сторону, что разглядеть свое лицо в зеркало заднего вида. Но там, как раз сидела моя… кто? Скорее всего, логично предположить, моя мать.

Вообще эту тему с перемещением душ я слышал от одной девахи. Она на ней двинутая немного. Серьезно. Ходит на какие-то встречи избранных и вся такая ерунда. Главное, родители, вполне адекватные люди, имеют нехилый бизнес. Девка сама по себе внешне – кукла. А в голове такой бред. Вот она мне как-то задвигала странную теорию про карму, долги и жизненный путь. Но я всерьез не принял ее слова.

Однако, сейчас, и это факт, находился в обстоятельствах, которые сильно напоминали как раз ту самую лабуду, которую она мне втирала.

Опустил взгляд вниз, рассматривая руки. Сука, не мои. Точно не мои. На левой, между большим пальцем и указательным должно быть родимое пятно, а его нет. На правой был шрам возле запястья. Небольшой. Я шел по клубу с бутылкой вискаря, споткнулся, упал и ухитрился ее разбить, да ещё и разхреначить острым краем руку. Достаточно глубоко, кстати. Но состояние было такое, что даже не обратил внимания. Кто-то из девок попросил у персонала бинт и перевязал рану. Это было пару лет назад и шрам остался, точно знаю. А теперь – чисто.

Что ж тогда выходит? Сознание мое и мысли мои. Вижу происходящее точно я. Но все остальное…

Машина остановилась напротив знакомого здания Дипломатической Академии.

Водила вышел из машины, быстро ее обогнул, а потом открыл женщине дверь.

– Ну? Идём? – Она посмотрела на меня с ожиданием во взгляде. Правда, это было не ожидание, когда я соизволю вытащить свой зад из тачки, а то ожидание, за которым предполагается апокалипсис. На меня, если честно, никогда так не смотрели.

В элитном лицее все учителя знали, чей я сын. Да мы там все были чьи-то сыновья. Нам очень многое спускали с рук. Родители башляли немалые бабки не за то, чтоб их ненаглядных деток выставляли дураками или ругали. Поэтому, в случае возникновения каких-либо проблем, все решалось на месте, между собой. Вызывал директор, а потом методом активной торговли по принципу «ты – мне, я – тебе», обговаривался выход из сложившейся ситуации.

Сейчас же взгляд тети в изумрудном костюме обещал мне очень многое. Точнее не мне лично, конечно, а тому, в чьем теле я оказался.

Походу, мы учимся в одном месте. Да и судя по тачке с личным водителем, этот товарищ тоже не из простой семьи. Хоть так. Был бы тот ещё номер, окажись я на месте какого-нибудь колхозника. Не дай бог, конечно.

В общем, походу, я реально умер, но хрен его знает, почему, оказался в теле левого пацана. Причем, не было никаких там коридоров, задушевных бесед и выбора. Типа, хочешь, иди на свет, хочешь, мы тебя в какого-нибудь бедолагу определим. Поживешь еще. Конечно, выбор очевиден и несомненен. Жить я люблю. Все бы ничего, но время, которое меня сейчас окружает, явно не 2022. И слова тети насчёт 1980 кажутся вполне правдоподобными.

Я вышел из машины вслед за… хрен с ним, вслед за матерью. Оглянулся на тачку. Эм… Это, типа, что? Вроде Волга, но выглядит как-то непривычно. Обошел ее спереди. На решетке радиатора имелась вытянутая по диагонали латинская буква «v», а сверху, на капоте буквами было написано «чайка».

– Жорж! – Женщина стояла рядом, наблюдая за моими манипуляциями и они ее, похоже, изрядно бесили. – Идём!

Она развернулась и направилась к зданию Академии. Делать нечего, я пошел следом.

Ну, а дальше, собственно говоря, случились тридцать минут позора, которые мне пришлось пережить вместо неизвестного осла, в чье тело я ухитрился попасть.

Удивило другое. Семейка явно имеет высокий статус. Но тем не менее, мужчина, которого мы нашли в кабинете ректора, отчитывал меня с таким энтузиазмом и рвением, что возникло ощущение, ему самому до задницы нравится этот процесс. Он будто ждал возможности высказать «наглому, бессовестному, захребетнику, позорящему имя своего отца»(цитата) все, что о нем думает. Мать же наоборот бледнела, краснела, заикалась, извиняясь. Умрёшь. Попробовал бы что-то подобное сделать тот ректор Академии, которого я знал. Да мать, моя настоящая мать, естественно, а не этот попугай, размотала бы его за пять минут.

Высказав все, что только можно, Сергей Леонидович, как его назвала эта женщина, заявил, мол, достаточно. Хватит. При всем уважении к заслугам отца,(даже интересно, кто мой новообретеный папенька) он, то есть ректор, вынужден сообщить о предстоящем отчислении студента Милославского Георгия Аристарховича с кафедры международных отношений. Более того, вынужден ещё поднять вопрос о присутствии столь неблагонадежного человека в рядах комсомольцев.

В этот момент женщина в зелёном буквально пошатнулась на стуле, а в процессе сольного выступления ректора она сидела напротив него, я – рядом, и приготовилась, походу, упасть в обморок. Потом взяла себя в руки, бросила в мою сторону взгляд, который способен убить, и рявкнула командирским тоном: «Выйди!».

Я пожал плечами, выражая свое отношение к происходящему, а потом сделал, о чем просили. Вышел из кабинета ректора. Вполне понятно, сейчас пойдет главный разговор. Мамочка предложит Сергею Леонидовичу энную сумму денег, может, какую-то услугу, и они придут к консенсусу, решив, что в общем-то, прегрешения Милославского Георгия Аристарховича вовсе не так уж смертельны. Обычно все работает по данной схеме. Кстати, ничего особо страшного я не услышал. Пропускал лекции, висели хвосты с зимней сессии, хамил преподавателям, обозвал какую-то лаборантку какой-то кафедры нищебродием. За это исключить? Реально? Могу представить, если бы я рассказал и ректору, и мамочке хотя бы половину своих геройств, совершенных до смерти реально мной. Но даже намека о том, чтоб Никонова Дениса Сергеевича отчислить никогда не случилось. А тут вообще полная фигня и за это – пошел вон.

Правда, женщина в зеленом поступки сына ерундой явно не считала.

Она появилась из кабинета, минут через двадцать. Вид у нее был… отвечаю, стало страшно. Реально. Впервые за двадцать один год. А я вообще ничего не боюсь, ибо похер. Сейчас же было ощущение, что умру повторно. Только теперь не в итоге несчастного случая, а очень даже целенаправленного убийства.

Ну, а следом, как раз, состоялась эта речь, про дядю, колхоз и коровье дерьмо. Я выслушал с умным лицом, но мысленно поржал. Да ну конечно. Отправит она любимого сыночка в деревню. Даже не смешно. Отвечаю.

Глава 2

А вот на следующее утро реально было не смешно. Меня разбудил смачный такой, звонкий шлепок по щеке.

– Жорж, вставай! Подъем!

Господи, ну зачем так по-ублюдски коверкать имя. Оно и Георгий не радует, а этот «Жорж», так вообще, как бы не стошнило.

После посещения Академии, водила отвёз нас с маменькой на Кутузовский проспект, где, оказывается, мы жили. Ну, что сказать, неплохо. Райончик достаточно известный. О том, что здесь в свое время обитала вся элита номенклатуры, конечно, я знал. Причем, элита самого наивысшего уровня: Брежнев, Андропов, Черненко и иже с ними.

В квартире имелось пять спален, столовая и кухня. На полу лежал самый настоящий паркет, обстановка полностью соответствовала внешнему виду моей новообретенной маменьки. Диваны с золотыми ручками, картины в дорогих рамах, много блестящих предметов и просто сбивающий с ног дух цыганщины. Дорого, богато. Причем это «дорого и богато» специально выпячивалось так, чтоб не дай бог случайный гость не подумал, будто живут здесь обычные люди. Полное отсутствие вкуса. Особенно убили огромные, чуть ли не в потолок шкафы со стеклянными дверьми, где стояла посуда. Реально. Посуда. Какие-то салатники, вазы, бокалы и фужеры. Предположительно, это был хрусталь, но е-мое… Хвалиться тарелками – очень странно. И ещё в одной из комнат, так понимаю, она выполняла роль кабинета, три стены из четырех занимали полки с книгами, которые стояли специально подобранными сериями. Если вспомнить маман, она очень мало похожа на увлеченную литературой даму. Там быстрее в голове – очаровательная пустота и перекати – поле, которое по этой пустыне с тихим шорохом катится. Подозреваю, столь огромное количество книг тоже своего рода признак богатства и исключительности.

В общем, несомненно дизайном жилья занималась мамочка. Во всем чувствовалась ее рука и она сама в этой обстановке смотрелась очень органично.

Пока ехали к дому, я натурально забился в угол на заднем сиденье, потому что мать кидала в мою сторону такие выразительные взгляды, от которых хотелось выскочить из машины и с криком умчаться в туманную даль. Реально. Я практически видел свое отражение в ее тёмно-серых глазах, и у этого отражения, как минимум, не было головы. От дальнейших высказываний, наподобие тех, которые были озвучены в Академии, ее, похоже, удерживало лишь присутствие водителя. Наверное, устраивать скандал при обслуге, ниже ее попугайского достоинства.

Честно говоря, это сильно сбивало с толку и мешало обдумать ситуацию. А она, ситуация, была с одной стороны – радостная, с другой – отвратительная.

Радостно то, что я жив. Очень радостно. В данном случае, не до капризов. Получить возможность и дальше существовать в этом мире, знаете ли, самое наилучшее, что может произойти в подобной ситуации, когда тебя расплющило на дороге вместе с тачкой. Отвратительно то, что я реально оказался в советском времени. Вот к этому пока не знаю, как относиться. Хотя, и данный факт тоже безумно радует, пацан, в тело, которого закинуло, – мой ровесник. Судя по пламенной речи ректора, как раз третий курс. Могло быть значительно хуже. Очнулся бы каким-нибудь старпером. Или… девкой. Фу… Ужас какой.

Семейка, кстати, тоже богатая. Мать, правда со странностями. Что психовать- то так? Поговорила с ректором, сто процентов немного отбашляла. Велика проблема. Главное, все, что я так люблю, деньги, статус, положение в обществе, на месте. В общем, есть от чего оттолкнуться.

Значит, выходит, даже то, что «отвратительно», на самом деле пойдет.

Встретила нас в квартире женщина, предполагаю, скорее всего, выполняющая роль помощницы по хозяйству. Домоуправительница или что-то такое. На ней было строгое темно-синее платье с белым ажурным воротничком, волосы собраны вверх, лет пятьдесят за плечами. Но при этом мать называла ее Тоней, а она маман – Светланочка Сергеевна. Светланочка… Ну, в принципе, да. На Светлану моя родительница не тянет. А вот Тоня, как раз наоборот, рост имела, будто профессиональная баскетболистка, но при этом вся была какая-то круглая, мягкая, обтекаемая.

– Ну, что?

Едва мы переступили порог, Тоня кинулась навстречу, прижимая свои пухлые ручки к весьма массивной, возвышающейся, будто уральские горы, груди.

– Что? – Маменька демонстративно повернула голову, посмотрела на меня очень выразительным взглядом. Отвечаю, если бы из ее глаз могли лететь стрелы, я бы уже валялся, утыканый ими, будто дикобраз. – Еле смогла убедить Сергея Леонидовича не выгонять Жоржа. Комсомол. Понимаешь? Отчислить из комсомола сына члена ЦК КПСС.

– О, Господи… – Тонины ручки переместились от груди выше. Она ахнула, прикрыв рот ладошками. Сразу двумя. А там такие ладошки… Мне бы они просто прикрыли сразу лицо. – Жорж Аристархович, ну, как же так…

Ещё одна. Со своим Жоржем.

– В общем, решила. Поедет к Виктору в Зеленухи. На все лето. Если не поумнеет, там и останется. При этом условии ректор пошел навстречу. Обещал пока что не принимать решительных мер. Только ради уважения к Аристарху. Иди в свою комнату и на глаза мне не попадайся.

Последние слова предназначались мне. Я, собственно говоря, был не против. Пусть перебесится. По опыту знаю. Иногда отец, имею в виду мой настоящий отец, вспоминал о том, что он, вообще-то, родитель, и устраивал показательные выступления. Топал ногами, кричал, что вырастил безответственного раздолбая, пару раз даже швырнул телефон об стену. Думаю, просто и без того планировал поменять старую модель на новую.

Но такое происходило в совсем уж в крайнем случае, если мне не удавалось прикрыть свои похождения самому. Особенно нравилось вот это «вырастил». За свои годы я видел его так редко, что к воспитанию там не имелось вообще никакого отношения. За мной постоянно приглядывали то няньки, то репетиторы, то гувернантки. И отец, и мать были заняты карьерой, созданием финансового благополучия в семье.

Сестрица, кстати, росла совсем иначе. Разница между нами была в тринадцать лет и она иногда с особым удовольствием любила ткнуть меня носом в то, что ее родители возили на моря́, ходили в музыкальную школу на концерты, делали вместе уроки. Ну, короче, типа вот к ней отношение было совсем другим. Возможно. Однако, не сильно расстраивало, если честно. Меня любили, как позднего ребенка и позволяли все. Честно. Даже когда очередная гувернантка заводила разговор о том, что мальчик выходит из-под контроля, мать отмахивалась, тискала меня, целовала в затылок и говорила, будто сыночек у нее самый лучший. Потом совала в карман несколько купюр и уезжала по делам. Позже, вместе бумажных денег появился счёт в банке и безлимитная карта.

Так что сейчас, пока Светланочка Сергеевна пребывает в состоянии бешенства, лучше и правда переждать бурю. Заодно подумаю, как и что будет дальше.

Правда, я так понял, что новая родительница, в отличие от прежней, не работает. Судя по всему, она сидит дома, занимаясь хозяйством. Плохо. Будет постоянно маячить перед глазами. А вот тот факт, что папочка у нас – член Политбюро ЦК, это прекрасно. 1980 – тоже неплохо. К примеру, времена Иосифа Виссарионовича напрягли бы меня значительно больше. Там все было, как на минном поле. Сделал шаг – выжил. Сделал второй – разнесло ошметками к чертям, по всем окрестностям. Сегодня ты на коне, а завтра не просто под конем, а стоишь у стенки без права рассчитывать на советский суд, который, как известно, самый гуманный в мире. Три раза ха-ха. Все же, несмотря на свое пофигистическое отношение к учебе, о прошлом страны я, конечно, знал. Не совсем дебил. Международные отношения, куда меня запихнули родители, какое-никакое, но образование давали. Да и так. Читал на досуге ради интереса всякие биографические труды и воспоминания, ещё в школьные годы.

Сейчас же у нас, выходит, 1980. Отличное время. Ещё два года до конца правления Леонида Ильича. Дух свободы. Буржуйский запад уже проник за железный занавес. Во всей ситуации с этим перемещением, или воскресением, не знаю, как правильно назвать, кстати, больше плюсов, если посмотреть более внимательно.

Я имею информацию о том, что будет дальше. Соответственно, могу реально добиться очень многого, отталкиваясь от этих знаний. Хм… А в общем-то, получается, наоборот тогда. Вовсе это не минус, что попал в прошлое.

Короче, с такими радужными мыслями, отправился в комнату. Ужин Тоня принесла прямо туда, потому что с моей стороны последовала ответная реакция на маменькин закидон и скандал. Я состроил из себя жертву, отказавшись от еды. Пусть попереживает. Думаю, до утра она вообще про свои Зеленухи забудет. Ну, не может на полном серьезе эта женщина отправить сына в какую-то там деревню. Стрёмно.

Но вот утро а также смачно прилетевший шлепок несколько мою уверенность пошатнули. Открыл глаза и увидел стоявшего рядом пацана лет одиннадцати – двенадцати. Подросток выглядел, как с картинки учебника истории. Белая, выглаженная рубашка, заправленная в темные брюки и пионерский галстук. Причесан волосок к волоску. Лицо довольное, с наглой ухмылочкой. Судя по всему, наверное мой брат. Мы похожи. Потому что, конечно же, при первой возможности ещё с вечера, рассмотрел себя в деталях.

Типаж был ничего себе так. Высокий, плечи широкие, достаточно приличное тело. Похоже, в жизни нового меня присутствовали какие-то занятия спортом. От природы, конечно, бывают и мышцы, и рельеф, но это больше исключение из правил. В основном, хорошая физическая форма – результат плодотворной работы. Знаю точно, сам лет с шестнадцати не вылазил из спортзала, имея личного тренера. До кучи ещё были фехтование и танцы. Вот танцы «радовали» меня сильнее всего. Просто интересна логика родителей в данном случае. Я – пацан. Пацану главное – быть сильным, уметь отстоять свое. И вот иду я такой по улице, навстречу – хулиганы. Они говорят, дай закурить, а я в ответ, вы че, не рискуйте. А то я вас затанцую. Ну, видимо так это виделось матери. Инициатива исходила от нее. Поэтому с танцев в восьмом классе я «соскочил».

Волосы теперь были светлые, такие же, как у новой маменьки, с пшеничным оттенком. Прическа, конечно… Но, для данного времени, наверное, даже стильная. Глаза темно-синие. Ниче так. Интересно. Да и вообще, рожа, надо признать, симпатичная. Можно сказать, красавчик. Почти час вертелся в ванной, рассматривая себя со всех сторон. В принципе, остался доволен. Заглянул в трусы, на мгновение задержав дыхание. Ну, а что? Очень, кстати, важный момент. В старом теле мне было, чем гордиться. Новое, слава богу, тоже не подвело.

Так вот пацан, который стоял сейчас рядом и довольно скалился, сильно был похож на меня.

– Что надо? – голос немного звучал хрипло, ещё не отойдя ото сна.

– Мне – ничего. А тебе надо вставать. Там Тоня вещи собрала и Вадим уже ждёт. – Братец чуть не похохатывал от удовольствия.

– Какая Тоня? Какие вещи? – я сел в постели, ладонями потёр лицо.

– Твои, ясное дело. Твои вещи собрали. Ты же в Зеленухи отчалишь сейчас. – Пацан просто даже не скрывал радости от всего происходящего.

– Зеленухи… Вот черт… Серьезно? Я думал, она до утра успокоится.

– Кто? Мать? – Тут он просто откровенно рассмеялся. – Ты чего, не знаешь ее, что ли? Наоборот. Если решила, то все, хочешь, не хочешь, а Зеленух не избежать. Ты же сам, осел, виноват.

– Кто осел? Ты как со старшими разговариваешь?! – Рванул с постели, пытаясь поймать наглого пацана за рубашку. Однако тот с завидной скоростью увернулся, отскочив на приличное расстояние.

– Осел, осел, осел… Ме-е-е-е-е… – Он даже головой затряс, изображая животное.

– Господи… Придурок. Осел издает совсем другие звуки. А ты сейчас на роль козла претендуешь. Причем, вполне заслуженно.

Блин… Всегда был младшим в семье. Сестру доводил с детства, как только представлялась такая возможность. Это – определенные развлечение. Но сейчас сам оказался на месте старшего брата. Этот малолетний идиот откровенно издевался надо мной.

– Будешь коров пасти. Ха-ха-ха! Коров. Жоржик Милославский – пастух коров. Ой, не могу.

– Семён! Перестань. – Дверь в комнату открылась, явив ту самую Тоню. – Зачем ты доводишь брата?

Похоже, она слышала часть нашего разговора.

– Жорж, пора собираться. Поезд через полтора часа. – Женщина, как каравелла, плывущая по волнам, развернулась по приличной диагонали, а потом двинулась обратно в коридор. Всё-таки она была очень громоздкой для своих лет. Не полной, а именно объемной. Серьезно. Как здоровенный лайнер, рассекающий морские просторы.

– Поезд?! – Я кувырком скатился с постели, подхватил брюки, висевшие на спинке стула, который находился рядом с кроватью, а потом, сунув ногу в одну штанину, поскакал вслед за домоуправительницей, попутно пытаясь определить в нужное место и вторую конечность. – Тоня! Какой поезд? Я думал, хотя бы тогда уж Вадим отвезёт. Вообще… Может, не хочу никуда ехать.

Я, с трудом натянув брюки, босиком, догнал ее уже возле столовой.

– Жорж, ты знаешь свою мать, – Тоня посмотрела на меня с укором, – Она, может, и создаёт впечатление рафинированной, немного избалованной особы, но не для кого не секрет, кто главный в этом доме. Скажи спасибо, что отец ничего не знает. Что она скрывает все эти проблемы от него. В другом случае, боюсь, отправился бы ты не в Зеленухи, а на строительство Байкало- Амурской магистрали. Ты вспомни позицию Аристарха Николаевича и его отношение ко всему. Он никогда не разбирается в сути проблем. Виновен – держи. И не важно, кто.

– Круто…

– Что за новое слово? – Тоня скривилась. – Совсем вы русский язык исковеркали. Изъясняйся, пожалуйста, как воспитанный, образованный советский человек, а не как шпана подзаборная.

Больше говорить она ничего не стала. Просто развернула меня в сторону комнаты, велев умыться и собраться, пока будет готова кулебяка, которую возьму с собой в дорогу. Только что пинка для скорости не отвесила. Меня же насторожило слово «кулебяка» и то, что она понадобиться в дороге. Где же находятся эти Зеленухи, если даже еда для перекуса необходима.

В итоге, очень быстро, буквально через пятнадцать минут все было готово. И чемодан, который заранее собрала домоуправительница, и кулебяка, обернутая в бумагу, и я, немного охреневший от развивающихся событий, а точнее от скорости и направления их развития, которые в мои планы, как бы, не входили.

Вадим быстренько все это закинул в машину, предложив мне усесться сзади. Маменька, вот ведь стерва, так и не появилась. Даже не понял, дома она или специально ушла. Зато в чемодане, как сказала Тоня, имелось письмо для ее, то бишь, маменькиного, двоюродного брата. Там она, то бишь, маменька, все подробно объяснила.

Вообще удобно, конечно, жили. Телефонов нет. Предупредить никак не сможешь. Вот, например, позвонила бы мать родственнику, а тот сослался бы на любую причину, чтоб не привечать племянника. А тут – по фигу. Собрали, отправили, езжай. Хочет того дядя или не хочет, а встретить придется.

Вадим отвез меня на вокзал. Там, на месте, перед входом в Казанский, вытащил из багажника чемодан, одуряюще пахнущий этой идиотской кулебякой, благополучно вручил его мне, положил руку на плечо, глядя в глаза так, будто провожает не в пресловутые Зеленухи, а на фронт, а потом вообще, вздохнув, выдал: «Ну… Георгий… бывай…».

И вот в этот момент, в мою душу закралось очень, очень, очень сильное опасение, не окажутся ли Зеленухи чем-то крайне неожиданным и малоприятным.

Глава 3

Я никогда не ездил на поезде. Серьезно. Нет, теоретически знал, что существуют фирменные составы, с интернетом, мягкими, удобными креслами и рестораном. Но всегда перемещался либо на тачке, либо, если это заграница, то на самолёте. Поэтому, даже приблизительно, не представлял всей степени подлости и жестокости моей новообретенной мамаши. С ее стороны это была всем подставам подстава.

Короче. Плацкарт. Сразу не понравилось это слово. Звучало оно как-то мерзко. Потом не понравилась розовая плотная бумажка с обкромсаным краем, заполненная от руки, которую вместе с чемоданом сунул мне взволнованный Вадим. Значительно позже, понял причину его волнения. Походу, он просто боялся, что услышав словосочетание «плацкартный вагон», вцеплюсь зубами в колеса «чайки» и хрен кто оттащит. Но в тот момент я ещё не осознавал, что конкретно ждёт в ближайшие несколько часов.

Проводница, замершая у одного из зелёных вагонов, проверила билет, а потом проводила меня подозрительным взглядом. Не знаю, что ей не понравилось. Возможно, мое недовольное выражение лица. А с чего ему быть радостным? Выкрашенный в отвратительный цвет состав производил удручающее впечатление.

Я двинулся внутрь, при этом несколько раз оглянувшись на женщину в специальной форме.

Ее взгляд стал ещё более подозрительным. В итоге, из – за этих переглядок, споткнувшись, практически улетел носом в грудь идущей навстречу дамы. А назвать ее можно было только дамой. Потом что сначала выплыла ее грудь, а потом уже она. Любовью к женщинам по-старше никогда не отличался, несмотря на вот эти новые приколы, заводить себе взрослых телок. Поэтому из груди сразу вынырнул, заслужив от ее обладательницы заинтересованный, оценивающий взгляд. Возникло ощущение, что меня натурально загнали в угол. Сзади – злая тетка в форме, впереди – добрая тетка с намеком на страсть в глазах. Посторонился, пропуская эту перезрелую нимфу.

Оказавшись в само́м вагоне, огляделся, машинально сделав несколько шагов назад. Что это такое?

Передо мной был длинный проход, по обе стороны от которого тянулись полки… ну, наверное, для пассажиров. Слева – это было ещё куда ни шло. Справа – видимо, места для провинившихся. Два сиденья между ними стол. Все. Блин. А чё просто не стоя?

Поезд, как оказалось, шел с севера через Москву на юг. Вагон был забит мокрыми, взъерошенными людьми, которые суетились, выскакивали на перон, потом возвращались обратно. Причем, каждый непременно считал своим долгом прижаться ко мне, когда нам надо было разойтись в узком проходе. Какая-то баба в платье, расписанном подсолнухами, доказывала мужу, вряд ли это был левый товарищ, что здесь она ехать не хочет, ибо ей сильно воняет кошками. По мне, так кошки ни при чем. Здесь просто воняло. Везде. Чьими-то носками.

Я добрался до указанного в билете места и тут выяснилось, что оно занято крепкой тётей, которая уже расстелила на полке постель и сидела с таким видом, будто она собирается биться насмерть за свое лежбище. За каким ей постель в десять часов утра, не имею понятия. Женщина зыркнула глазами в мою сторону, а потом рявкнула, что полка ее и она не уйдет. Я немного охренел от такого напора. Достал свой билет и продемонстрировал этой неадекватной написанный там номер. Тут же к разговору подключились все находящиеся рядом люди, а некоторые даже прибежали с другого конца вагона. Тетя надрывалась, тыча мне в лицо свой билет, пока мужик, стоявший рядом, не показал ей пальцем номер вагона. Вагон, конечно же, оказался не тот.

– Хамло! – Бросила истеричная баба, неизвестно кому из нас, демонстративно свернула в узел белье и гордо удалилась.

Я рухнул на полку, мысленно передав привет мамаше. Поездка начинала напоминать какой-то сложный, трудно проходимый квест.

А это было самое начало. Как только поезд тронулся, сразу пошел к проводнице, чтоб узнать, когда предположительно попаду в Зеленухи.

– Зеленухи? – Она снова окинула меня подозрительным взглядом, будто я спросил, а скоро ли Лондон. – К вечеру, часам к пяти дотелепаемся. Я предупрежу. Чай будем брать?

Вид у нее, впрочем, как и у всего вагона, включая его пассажиров, был такой, что даже если очень бы хотелось пить, я бы, наверное, предпочел умереть от жажды. Просто возникало ощущение, если хотя бы на секунду отвернусь, она обязательно плюнет в стакан.

Услышав мой отказ, женщина хмыкнула многозначительно, а когда выходил из ее кибитки, единственного помещения с дверью, бросила в спину.

– Знаю я вас. Сегодня чай не берет, а завтра родину продаст.

Но самое веселое началось, когда поезд набрал скорость и люди, подсевшие к тем, которые, судя по запаху, стоящему в вагоне, ехали в нем всю жизнь, а некоторые даже, походу, успели состариться, благополучно утолклись со своими вещами.

Напротив меня, на такой же нижней полке, устроилась мать с пацаном лет семи, который ни с того, ни с сего, начал читать стихи. Просто сидел себе, сидел, потом резко вскочил и заголосил что-то про жёлтые нивы.

Громко. С чувством, толком, расстановкой. Через десять минут его репертуар закончился и он пошел на второй круг. Потом на третий.

Тетка умилялась, успевая сообщать всем, кто мог ее слышать, а слышали ее реально все, что Гоша лучше всего в классе учит стихотворения. И вообще Гоша – будущий артист. Мужик с верхней полки свесил ноги, отчего они мотылялись перед моим лицом, и принялся хлопать в ладоши, подбадривая пацана. Тот вообще вдохновился, выпятил грудь, и пошел на очередной повтор репертуара.

Минут через тридцать я понял, если Гоша прямо сейчас не заткнется, я выкину его на ближайшей станции, где он может и петь, и танцевать, и вообще строить свою артистическую карьеру любым способом. С другого конца вагона, не иначе, как на звуки представления, пришла девочка, ровесница Гоши, и со значением сообщила всем, что она хочет кушать. Десять из десяти окружающих меня людей, включая соседние места, кинулись доставать на стол курицу, яйца, бутерброды с колбасой, яблоки. Я подумал про свою кулебяку, лежащую в чемодане, но решил, что не готов присоединиться к этому празднику жизни. Пусть лучше она сгниет в одиночестве, но составить компанию данным гражданам – это было выше моих сил. В обычной жизни, я бы не провел в подобной тусовке и получаса. Я бы просто не оказался в ней ни при каких обстоятельствах.

Короче, жизнь дала трещину, не успев начаться заново. Потому что, ко всему прочему, я тоже захотел. Но не есть, а наоборот.

– Почему закрыт туалет? – Повторила проводница мой вопрос. Будто не я ее спросил, а она меня. Судя по взгляду, эта особа уже окончательно причислила меня к врагам народа. Занесла в свой личный расстрельный список. – Санитарная зона. Вот и закрыт. Ясно же.

Что это, вообще, такое? Какая, на хрен, зона? При чем тут санитары?

Я смотрел на тётку в ожидание пояснения. Она в ответ смотрела так, что становилось понятно, пояснений не будет.

– Так. И? – Я не выдержал первый.

– Что «и»? – Проводница невозмутимо принялась перебирать стопку газеток, сложенных на столе.

– Когда закончится эта санитарная зона?

– Аа-а-а-а. Ну, как за за нее выедем, так и закончится.

– Чу́дно. Когда мы за нее выедем?

– Так когда закончится, тогда и выедем.

Сука… Подумал я, но вслух ничего не сказал. И сто́ило мне это огромных усилий. Мелькнула позорная, но такая приятная мысль, сойти на первой же станции, а потом, как Ломоносов, пешком вернуться в Москву. Остановили лишь воспоминания о словах Тони про Байкало – Амурскую магистраль. Зеленухи, может, звучали не так гордо, но зато безопаснее. Осталось лишь добраться до них живым.

И потом, как ни крути, вряд ли я уже вернусь обратно, в мое родное тело и свою любимую жизнь по причине прискорбной кончины этого самого тела. Соответственно, надо просто переждать ссылку в деревне, приехать в Москву, а потом заняться устройством благополучного будущего. Если что, я знаю, к примеру, итог некоторых значимых матчей. Как вариант. А что? Конечно, в Советском Союзе с этой темой не развернешься. Сомневаюсь, что тотализатор тут сильно популярен. Но! Отец – член Политбюро, это очень большой плюс для моих планов. Просто надо вытерпеть непродолжительный тяжёлый момент, а потом, с помощью папочки я нормально двинусь в новой жизни. И уже ни от кого не буду зависеть. Тем более, развал СССР не за горами. Раз уж мне жить в этом времени, надо подготовиться к 1991 и свалить за бугор.

Конечно, я мог стать в позу и устроить истерику, мол, да вы знаете, кто я. Вы знаете, чей я сын! Мог, но не стал. Потому что было четкое ощущение, если начну вести себя подобным образом, меня тут предадут анафеме или линчуют. Причем, под руководством проводницы, которая во мне увидела и распознала классового врага. К тому же, чей я сын, сам до конца пока не знаю. Одной формулировки про члена Политбюро очень мало. Да и не сильно в этом вонючем поезде, данный факт будет интересен кому-то. Могут, так-то и ментов позвать. А я даже не имею понятия, есть ли у меня деньги, чтоб сунуть, кому надо. Надеюсь, в чемодане потом найдутся. Кроме того, нахожусь, как ни крути, в Союзе. Тут так можно «сунуть», что потом «сунут» мне, и не факт что в переносном смысле. А там и до упомянутой Антониной Байкало-Амурской магистрали два шага останется. Нет. Нельзя. Поэтому вздохнул, сосчитал до ста, и пошел обратно.

Гоша, вроде, замолчал. Вагон, включая даже мужика с верхней полки, облегченно выдохнул. Хрена там. Через пять минут он вспомнил басню Крылова и вдохновенно начал ее рассказывать. В лицах. На разные голоса. К новому представлению Гоши снова подтянулась девочка, сообщив, что кушать она не хочет, потому что покушала. Но сильно хочет пи́сать. Я не знаю, зачем нужна была эта информацию, однако она поведала ее всем окружающим.

При этом, с девочкой был согласен на сто процентов, и где-то даже ее понимал. Гоша весело засмеялся, налил воды в пластмассовый стакан из бутылки, которую его мать, едва села в поезд, поставила на стол, а потом принялся переливать ее в другой стакан и обратно. Девочка сказала: «Дурак» и ушла. А я остался. Мне идти было некуда.

Следом появилась проводница, с ещё бо́льшим подозрением посмотрела на меня и спросила: «Где белье?». Оказалось, тетка, в самом начале занявшая мою полку, получила его на мое же место. Я понял, что терять мне уже нечего, потому что Гоша продолжает лить воду и, судя по состоянию организма, близок момент моего позора.

– Если нижнее, то на мне. Хотите покажу?

– А ещё комсомолец, наверное… – Многозначительно протянула проводница, но ушла.

На боковых местах ехали две женщины лет пятидесяти. Одна, видимо, приглянулась мужику, который периодически мотылял перед моим лицом ногами. Он спустился и подсел к тетям. Естественно, на край моей же полки. На голову он им сесть никак не мог, о чем я бесконечно сожалел.

В итоге несколько часов слушал про грибы, рак всех внутренних и внешних органов, кладбище, лес и репрессии. Последнее, правда, осторожно и шепотом. Это у них был флирт. Если что. Мужик реально планировал таким образом «снять» запавшую в душу тётку.

Зато, хотя бы, заткнулся Гоша, внимательно слушая эту троицу. Особенно его заинтересовала тема болезней и кладбища.

Когда первый человек неторопливо прошел в сторону туалета, я просто был готов выпрыгнуть из поезда на ходу. Отвечаю. Сидел в позе «нога на ногу» просто потому, что иначе беды не избежать.

Практически в той же позе метнулся за первопроходцем, успев проскочить перед одной из тёток, которых соблазнял мастер пикапа и знаток грибов. Мне кажется, она прокляла меня в этот момент, аж между лопаток засвербило, но, честно говоря, было так по хрену. Когда вернулся обратно, подумав, что жить – это прекрасно, Гоша держал в руках свисток. Ну, нет… Это невозможно. Невозможно, чтоб все стало ещё хуже…

Я очень пристально посмотрел пацану в глаза. Он медленно поднес свисток к губам. Я ещё более пристально уставился на Гошу. Он сунул свисток в рот.

Не знаю, что за сволочь дала ему в руки данный предмет, но именно в это момент я понял, почему получил второй шанс. Это не спасение, это – кара. Вот он, ад, во всей красе.

Гоша свистит, мужик рядом со мной рассказывает, как отличить поганку от сыроежки, а инфаркт от инсульта, в вагоне жара и нечем дышать.

Поднялся, пошел к проводнице. Когда она в очередной раз увидела меня на пороге, застыла, держа во рту яблоко, которое грызла.

– Здесь есть какая-то вентиляция? Я, конечно, понимаю, что вам в этих апартаментах, – Махнул рукой, очертив круг, который обозначал величину и комфорт пространства, – Очень даже хорошо. Но в вагоне, я извиняюсь, сдохнуть можно.

– Есть. Конечно. – Проводница вытащила недоеденное яблоко изо рта и теперь держала его в руке. – В середине окно открыто.

– Окно. Одно. – Я всеми фибрами души ненавидел в данный момент мою новую маменьку, устроившую это испытание. Ведь сто процентов специально засунула сыночка в плацкарт. Педагогический, так сказать, момент, – Вы знаете, что такое вентиляция? Циркуляция воздуха? Знаете? Это, как бы такой замкнутый процесс. Плохой воздух выходит, а хороший, свежий, как бы залетает обратно.

Проводница молча развернулась к своему открытому окну, а потом, ни слова не говоря, бросила в него огрызок. Буквально через секунду откуда-то из середины вагона раздался громкий мужской мат.

– Что за срань?! Кому руки оторвать?!

– Видишь. – Проводница культурно указала на окно, развернув руку ладонью вверх. – Есть циркуляция. Замкнутый цикл. Все? Когда же уже твои Зеленухи. Всю кровь мне попил.

В общем, надо ли говорить, что фраза «Скоро Зеленухи, готовимся!» и у меня, и у проводницы вызвала приступ нескончаемого, вселенского счастья. Я схватил чемодан и, не оглядываясь, бросился в тамбур. Это был самый адский день в моей жизни. Так думалось мне тогда. Наивный я осел.

Едва поезд остановился, а эта чудная женщина опустила ступень, прыгнул на перон, с удовольствием вдыхая свежий воздух.

Состав тронулся с места, унося очень далеко и Гошу, и половину моей нервной системы, и всех этих людей из обычной жизни. Нет. Нам такое не надо. Нам надо квартиру на Кутузовском, приличную машину, и нормальные движения.

Только в этот момент я посмотрел на здание вокзала, если это строение можно так назвать. На одноэтажном жёлтом доме, который окружали огромные, гигантские просто, клумбы с цветами, висели немного кривоватые буквы. Кто-то, походу, сделал очень много ошибок в слове «Зеленухи» и теперь там значилось «Квашино».

– Сука. – Сказал это вслух. Отчётливо. От души. Потом нервно хохотнул.

Неужели эта тварина в форме проводника выпихнула меня на левой станции.

– Ага. И не говори, парень. Жизнь, она такая. Сука и есть. – Мимо меня, вдоль рельс шел мужик в ядерно-оранжевой жилетке. Эта жилетка, украшенная грязными разводами, намекала, что он тут работает, а лицо, выражавшее вселенскую скорбь, что живёт тоже тут.

– Эй, мужик! – Я спрыгнул с перона и в два шага догнал его, удерживая за рукав. – Скажи, Зеленухи где-то рядом, или я вообще не в той стороне.

– Почему же не в той? В той. – Работник шпалы и рельсы грустно вздохнул, а потом указал мне в сторону лесополосы. – Вон. Видишь просвет? Там дорога. Иди по ней. Пройдешь парочку полей, увидишь бугор, спустишься, будет мост через речку. Там как раз начинаются твои Зеленухи.

– В смысле, иди? – Я оглянулся на здание вокзала, сбоку которого имелась даже небольшая площадь. – А такси нет?

– Такси нет, – Покладисто согласился мужик, – И выпить нет. А жаль.

– Автобус? Что-то из транспорта?

– Парень, какой транспорт? С Зеленух сюда в школу старшеклассники ходят. Пешком. А ты чего?

Мужик развернулся и пошел дальше, попутно рассматривая рельсы.

Я вернулся к перону, взял чемодан, а потом в сотый раз пожелал мамочке провалиться сквозь землю. На самом деле, конечно, пожелания были гораздо более интересными, фантазия у меня богатая. Походу, пилить мне до этих Зеленух пешком.

Глава 4

Миновать лесок, и парочку полей пройти… Парочку… У мужика, давшего мне направление на Зеленухи, явно были проблемы с пониманием чисел, а так же, как минимум, топографический кретинизм. Я прошел первое поле. Потом – второе. Потом вдруг оказалось, что имеется ещё одно. Когда началось четвертое, оглянулся назад. Присутствовало сильное желание вернуться и популярно объяснить человеку, что такое значит слово «пару», а что такое – «до хрена». Но идти обратно – уже совсем не близко. Была надежда, Зеленухи, как истина, где-то рядом. Да и дебильнее придумать нельзя. Ходить туда-сюда. Время пока ещё чуть больше пяти вечера, по крайней мере, так утверждали механические часы на руке, но бродить по сельским окрестностям совсем не хочется. Никогда не испытывал тяги к деревенской романтике.

Ещё, ко всему прочему, этот тваринный чемодан весил так, будто в нем не вещи, а тонна железа. Или я просто банально задолбался его нести.

Остановился прямо посреди дороги, которая выглядела как хорошо наезженная колея, поставил чемодан прямо на землю, и сел на него сверху. Потом внезапно вспомнил о мамочкином письме, про которое говорила Тоня. То самое, для брата. Интересно, что она там накатала. Снова встал и открыл этот громоздкий баул. Конверт лежал прямо сверху. Запечатанный, с красивой маркой и надписью, сделанной аккуратным почерком: «Щербакову Виктору. Лично в руки!» Именно так, с восклицательным знаком. Угу. Конечно. Не сомневаясь, поддел уголок и раскрыл послание. Клетчатый лист из школьной тетради был исписан полностью. Хрена себе.

«Здравствуй, Виктор!

Во первых строках своего письма…»

Во первых строках… вот это маман стелет… Усмехнулся, а потом снова вернулся к чтению. Далее шли общие фразы о том, что у нее лично всё хорошо. Естественно! С чего бы там взяться «плохо». Уж у новообретенной матери точно все отлично! Она то в Москве, в благоустроенной квартире, жлобовство которой, в принципе, уже не казалось мне отвратительным. Это я, как идиот, сижу на забытой богом дороге к забытому богом селу. Куда даже транспорт не ходит.

Потом маменька интересовалась, как там ее любимый брат, его дети, его семья. Ну а вот уже после этого шло описание меня и моей совести. А точнее, ее отсутствия. Мать убедительно просила родственника, отнестись ко мне, как можно более строго. По возможности, загрузить делами, какие только найдутся, потому что, по ее глубокому убеждению, все проблемы от «нечего делать». Она искренне верила в чудодейственную силу трудотерапии вообще, и в таланты Макаренко, которые проявит Виктор по отношению к нерадивому племяннику, в частности. В конце стояла пометка, будто решение о моей дальнейшей судьбе будет принято на основании того, что скажет брат по итогу моего же поведения в новых обстоятельствах.

Если подвести все под одно, то, по сути, мамочка велела брату гнобить меня всеми известными способами в надежде, что от этого у ее сынка проснется комсомольский дух и совесть.

Я сложил письмо, засунул его обратно в конверт, а потом вернул в чемодан. Думаю, ничего страшного, что оно теперь открыто. Уж вряд ли она не понимала, сынок обязательно нырнет в это послание. Лично со своим бывшим «я» не знаком, это вполне логично, но уверен, он тоже не отличался завышенным чувством порядочности и ответственности.

Короче, ждут меня серьезные испытания, это факт. И путь к Зеленухам – самое первое из них. Такое чувство, что я никогда не доберусь до места назначения. Эти чертовы Зеленухи, будто мифическая Атлантида, которая скрылась под водой. Вроде кто-то слышал, кто-то, возможно, видел, но сука, добраться до них, сложнее чем перейти границу особо недружественного государства.

Вздохнул, взял снова чемодан в руку, в глубине души испытывая огромное желание пинком зашвырнуть его подальше, и потопал вперёд.

В этот момент сзади послышался странный посторонний звук. Я повернулся, приложив ладонь ко лбу в виде козырька. Хоть и дело к вечеру, но солнце было какое-то слишком яркое.

Вдали, показалась лошадь, следом за которой, громыхая по неровной дороге колесами, тащилась телега. Я опустил руку, подумал немного, потом поставил чемодан и протер глаза. Даже в самые веселые ночи, проведенные в клубе, не было таких мощных приходов. А тут просто мерещится какая-то картина средневековой Руси. На улице 1980 год. Телега? Реально?

Снова посмотрел на дорогу. Ни хрена. И лошадь, и телега, и дед имелись в наличии. Только теперь стали ближе. Я мог их разглядеть более детально.

Не особо разбираюсь в домашней скотине, но по-моему, кобыла, тащившая древний транспорт, была ровесницей деду, который держал в руках… вожжи… вроде бы правильно их называют.

Так и стоял, глядя на очень натуральный мираж, пока телега не подъехала совсем близко и по запаху, который исходил от животного, стало понятно, нет, не «приход» от летней жары. Реально всё настоящее.

Чуть отошёл в сторону, вместе со своим чемоданом, пропуская повозку.

– Тпрррруууу! Стоять окаянная! – старичок натянул вожжи и лошадь послушно замерла рядом со мной. – Здорова, парень. Ты с Квашино к нам идёшь же?

Ну, теоретически, я двигался именно оттуда. Такое название висело на здании вокзала. Да и дорога одна. Догадаться не сложно.

– Да. Оттуда.

– Вот ты ж гляди! – Гаркнул дед и со всей силы ударил себя кулаком по колену.

Я не понял, куда и кому надо глядеть, но на всякий случай сделал умное лицо, таращась на странного товарища.

– Ты понимаешь, меня за тобой послали. А я пока ждал, так, значит, заскочил к куму. И чего-то мы увлеклись. Не обессудь. Потом вернулся к вокзалу, а никого нету. Только Степан, путеец. И вот он сказал, что ты пошел в Зеленухи пешком.

Очень интересно, но ни черта не понятно. Каким образом это его послали за мной? Встречать, что ли? А откуда узнали? Телефонов сотовых нет ещё даже в проекте. С домашними тоже не жирно. В моей новой семье, конечно, стоит серьезный аппарат. Успел его заметить, но очень сомневаюсь, будто в Зеленухах он тоже имеется. Нет, ну может, там у председателя какого-нибудь, или в администрации.

– То есть вас отправили встречать меня?

– Да! Я ж тебе чего говорю! Ты слухай! – Дед почему-то упорно разговаривал восклицательными знаками, то ли сам страдая глухотой, то ли считая меня глухим. – Я ж про то и говорю. Прыгай! Поедем! Ждём тебя с обеда! Как звать-то?

Прыгай… куда? В телегу? Я с сомнением уставился на предложенный вариант. Она была открытая, без бортиков, с огромными колесами. Но главное, вообще не понял, как это с обеда ждут? Может, мать, какую-нибудь телеграмму отправила? Было же раньше такое. Посмотрел вперёд. Обещанного бугра и речки, за которыми должны появиться Зеленухи, не было даже приблизительно в зоне видимости.

В итоге, плюнув на все, закинул дурацкий чемодан на телегу, а потом запрыгнул сам.

– Меня Дед Матвей зовут, ежли чё. Можно Матвей Егорыч. Для своих – Мотя. Можно – Егорыч. – Сообщил, подмигнув, довольный старик, а при более детальном рассмотрении ему было не меньше семидесяти. Там реально – старик. Но при этом, он явно обладал очень бодрым духом. Дедуля-весельчак. Из такого разряда.

Егорыч встряхнул возжи и телега тихо покатилась вперёд.

– Больно ты молод. – Сделал вдруг неожиданное заключение дед Матвей. – Как звать? Второй раз спрашиваю. Старый – я, а туго соображаешь – ты.

– Да почему молод? Нормально. Как есть. – Не знаю, что там он разглядел в моей внешности слишком молодого. Мне наоборот показалось, за счет высокого роста и крепкого сложения, смотрюсь чуть старше двадцати одного года.

– Ну, может… А мы, главное, ждали тебя сегодня очень. Прям обрадовались, что приедешь. Я Милке говорю, смотри, как хорошо все складывается.

– Милке? Жене, что ли?

– Да какой жене? Ты чего? Вот она, Милка моя. – Дед кивнул на лошадь, которая неторопливо тащила телегу. Перемещались мы не быстрее, чем я шел пешком, но зато, хотя бы, не приходилось нести чемодан и пилить на своих двоих. – Ну и вот. Говорю, Милке. Отлично, значит, теперь все будет. Такого хорошего человека к нам отправили. А кобыла моя…

– Их две?! – Я с уважением посмотрел на деда. Этак пока доедем до Зеленух, выясниться, что он местный олигарх советского разлива. Две лошади в хозяйстве.

– Типун тебе на язык! – Матвей Егорыч обернулся назад и поплевал через плечо. – Одной за глаза. Так вот. Кобыла моя говорит…

– Кто говорит? Лошадь? – Я с подозрением посмотрела на деда, потом чуть наклонился ближе, принюхиваясь. Может, «готовый» он? Вряд ли тут что-то серьезнее имеется, чем алкоголь.

– Да что ты будешь делать… Какая лошадь? Что ж ты тугой такой? Где ты лошадей видел, чтоб они языком трепали? Понабрались ду́ри там, в своих Москвах. Кобыла моя! Жена! Зинаида Стефановна. Зинка.

– Аа-а-а-а… Понял. Просто Вы животное Милкой назвали, а супругу – Кобылой. – Ну, слава тебе Господи. Выяснили. Дед – свежий. Всего лишь разговаривает непривычно.

– Пф-ф-ф! Так она, Зинка, кобыла и есть. На ней пахать и пахать. Ты ж не перебивай. Слушай, чё говорю. Поехал тебя встречать. Но дюже рано. А все потому, что Зинаида Стефановна, чтоб ей пусто было, выпихнула меня раньше времени. Ты ж нам страсть как нужен.

О-о-о-о-о… Ну, понятно. Видимо, мать как-то ухитрилась сообщить всё-таки брату о моем приезде. А тот, наверное, рассказал Матвею Егорычу. Не знаю, правда, зачем, но явно цель имелась. Может, у них в деревне кроме этой лошади транспорта нет. Хрен его знает. Судя по письму маменьки, совершенно не удивлюсь, если будет, как в одном недавнем фильме. Смотрел пару лет назад. Как сына олигарха засунули в имитацию средневековой Руси, а потом глумились всем селом. Тут, конечно, точь в точь сильно не развернуться, времена другие. Но тем не менее, подставы ожидать можно. А нужен я деду, наверное, потому как, отец мой с политбюро связан. Может, помощи просить будут. Или что-то такое. В моих же интересах, если откровенно, выглядеть хорошо для деревенских, дабы дядька потом матери отчитался об отличном поведении. Только на этом условии меня вернут в нормальную жизнь.

Пока дед рассказывал о том, как оказался у кума, вдали, и правда, стал виден бугор, который достаточно круто спускался к речке. Мостик тоже имелся. По нему мы, собственно говоря, и проехали, громыхая колесами.

– Ну, что. Предлагаю отправиться сразу на место? Как говорится, с корабля на бал? – блеснул Матвей Егорыч знанием классики.

Я согласился. Изрядно хотелось оказаться уже хоть где-то. Разобрать чемодан(ненавижу), помыться, переодеться, пожрать и отдохнуть. Поездка в поезде стоила мне половину жизни.

Ну, и вот едем, мы, значит, едем. А потом останавливаемся прямо у первого дома. Даже на улицу толком не въехали. Оттуда, из дома, выскакивает женщина, очень преклонных лет. В длиной темной юбке, свободной летней кофте в мелкий цветочек и с платком на голове. Бабуля эта вдруг бросилась прямо ко мне, обняла, прижала к груди, а потом радостно заголосила, сообщая, какое счастье, что я приехал. Немного обалдел, честно. На дядю Витю она точно не тянула. Даже на тетю не подходила. Слишком много лет. Прямо ровесница Матвея Егорыча, не меньше. Выпустив меня из достаточно, кстати, крепких объятий, она вдруг просто так, без слов, отвесила подзатыльник сидящему на телеге деду. Вот тогда я понял, что это, собственно говоря, и есть та самая Кобыла, которая Зинаида Стефановна.

События, конечно, были насыщенные и где-то даже интересные, но логическую связь между ними, как и адекватность, я начинал все же терять.

– Идём. Идём быстрее! – Бабуля принялась тянуть меня с телеги.

Ну, думаю, хрен его знает, может, это часть маменькиного плана. Сообщила же она как-то о моем приезде. Может, решила, доверять письму опасно. Прочту его, да и выкину вообще. А что? Поди докажи. Наверное, реально, либо телеграмму им сюда отправила, либо все-таки позвонила, хоть в тот же сельсовет. Или как оно правильно. И сказала на словах, типа устройте сыночку адскую встречу. Чтоб наверняка закрепить эффект от поезда.

Поэтому сначала засомневался, но прикинув одно к другому, с телеги спрыгнул и двинулся за Зинаидой Стефановной. Иду, а интуитивно чувствую, все равно какая-то дичь творится.

Мы вошли в распахнутую калитку, оказались во дворе, и вот тут я охренел ещё больше. На траве, которой этот двор был усеян, лежал козел. И это не в переносном смысле, хотя и такого можно ожидать. Семейка то со странностями. Жена – кобыла. Козлом мог оказаться, кто угодно. Нет. Реально козел. Здоровый, с бородой и приличными рогами. Животное очень вольготно устроилось на боку и смотрело на меня грустными глазами, жалобно «мекая».

– Вот! – Зинаида Стефановна торжественно обеими руками указала мне на скотину.

– Что «вот»? – Я перестал вообще соображать в происходящем. Вернее, наоборот, ещё больше укрепился в подозрении, что меня просто с самого начала решили максимально добить и вывести из себя.

– Козел. Борька. – С совершенно серьезным лицом ответила бабуля.

– Очень рад. – С не менее серьезным лицом продолжил наш сумасшедший диалог я.

– Слушай, мать тебя так хвалила, так хвалила. Сказала, ты с этой проблемой точно справишься.

Мать… ну, понятно. Это как же мой предшественник мамулю достал, что она решила бить из самых мощных орудий и прямо по голове, не жалея. Видимо, провоцируют меня сейчас. Чтоб я нагрубил. Послал их на хрен. Или что-то такое. Не-е-е-е-е-е-т… Не дождутся. Я хочу обратно в Москву. Хочу обратно в нормальную столичную жизнь. У меня грандиозные планы по устройству своего будущего. И никаких Зеленух там быть не должно. Поэтому, хрен я дам матери добиться от меня плохого поведения. Дядька, может, вообще вон, за углом сидит. Не палится. Подглядывает, как я хамить начну. Да щас!

– Так. Козел. Хорошо. И что с ним? – Я улыбнулся наимилейшей улыбкой, а потом добрыми глазами посмотрел на Зинаиду Стефановну.

– Не знаю. Сожрал что-то, сволочь. Но мается теперь. Как быть. Вся надежда на тебя, сынок.

Мляха муха… А мать-то красава. Хороший сценарий придумала. Ну, ок. Подыграем.

– Так. Водка есть? – Демонстративно закатал рукава и принялся по-деловому потирать руки.

– Водки нету… – Загрустила, было, Зинаида Стефановна, но тут же оживилась. – Самогон есть.

– Отлично. Несите самогон. Будем лечить.

– Кого?! Козла самогоном?! – Ужаснулся подошедший именно в этот момент дед Матвей.

– Конечно! Лучшее средство для Козлов. – Я еле сдерживал желание засмеяться. Разводят они меня тут. Куда там. Сам разведу по полной программе.

Бабуля с резвостью молодой газели рванула в дом, порог которого выходил, как раз, во двор, и буквально через две минуты стояла уже рядом с бутылью какого-то пойла подозрительного вида.

– Держите ему башку, – С серьезным лицом взял из бабкиных рук тару, а потом присел рядом с козлом.

Дед, вздыхая, постанывая и бледнея лицом, видимо мысль о самогоне, который сейчас уйдет в козлиный желудок, причиняла ему невыносимую боль, ухватил скотину. Я вытащил пробку, закрывавшую бутылку, а потом щедро, от души, плеснул Борьке в пасть содержимое.

Козел сначала пробовал брыкаться, вертел головой, но вдруг успокоился и даже, мне показалось, облизнулся. Минуту, две он просто лежал, таращась глазами на всех нас, затем медленно, слегка покачиваясь, встал на ноги.

– Видишь! – Дед ткнул пальцем в животное и сразу же бабке в лицо. – Говорил тебе, самогон, это полезное дело. А ты все, алкаш, алкаш. Я лечусь! Ясно?

Ну, а дальше все стало слегка неожиданно. Борька вдруг тряхнул головой, широко расставил ноги, наклонил рога вперёд и резко рванул в сторону ворот. Дед, который стоял к болящему ближе всего, наступив ногой на широкий, сантиметров в двадцать пять, ремень, прицепленный к козлиной шее, где имелась хреновина, наподобие ошейника, взмахнул руками, но отскочить в сторону, наверное, с перепугу, не догадался. А потому, так и поехал на ремне, размахивая обеими конечностями, следом за резвой скотиной. Козел домчавшись до ворот, понял, что выход на свободу закрыт, резко развернулся и дикими прыжками, полубоком, как огромный рогатый кот, поскакал обратно.

– Отживел Борька – Обрадовалась бабуля прижимая руки к груди.

– Еп-а-а-а-а-а-ть… – Пронесся мимо нас дед, балансируя на широком ремне, как заправский серфингист.

– Вот спасибо, сынок. Правда мать говорила. Ты – ветеринар от бога. А мы все, хватит тебе Клавдия. Думали, брешит. – Продолжала рассуждать Зинаида Стефановна, промокая слезы счастья кончиком платка.

– Па-а-м-а-агите-е-е… – Протащило деда в другую сторону на том же самом ремне.

– Какая Клавдия? – Я уставился на бабку с искренним изумлением.

– Так продавщица наша. Мать твоя. Мы ж ветеринара давно ждали. А она тебя с города заманила. С Москвы… Нет? Разве… – Зинаида Стефановна по моему лицу, видимо, сразу поняла ответ.

– Су-у-у-у-ка… – Донеслось издалека. Борька таки вынес рогами калитку, выскочив на улицу.

Я сел на корточки, закрыл лицо руками и заржал. Это было нервное.

Глава 5

– Так что ж ты сразу не сказал? Вот так делов натворили. – Зинаида Стефановна прикладывала в очередной раз к лицу деда Матвея тряпочку, смоченную в разведенном немного водой самогоне, и параллельно вела беседу со мной. Мы по-прежнему были во дворе. Я стоял, а Егорыч примостился рядом на маленьком самодельном стульчике, активно изображая страдальца.

Физиономия у него была, конечно, закачаешься. Вся побита, поцарапана, подрана, а под левым глазом расплылся весьма основательный синяк. Такое возникало ощущение, будто он выстоял пару раундов против бойца UFC.

На финальном этапе своего забега Борька, выскочив за ворота, ухитрился резким движением головы, дёрнуть волочившийся за ним ремень, подкинуть Матвея Егорыча вверх, отчего он всё-таки, нарушая законы земного притяжения, ушел в крутое пике, в ближайшие заросли шиповника, откуда выбрался матеря козла всеми существующими и не очень словами. Правда, козлу на это, судя по его увлекательным прыжкам, которые еще некоторое время продолжались, и довольной морде, было глубоко, искренне наплевать. Борис оторвался по полной программе. Впервые в своей жизни завидовал кому – то, кто умеет развлекаться круче, чем я.

Теперь же баба Зина, а она велела называть ее так, лечила своему страдающему от ран мужику испорченную рожу. Тот, пользуясь моментом, ухитрялся незаметно то и дело цеплять языком кончик тряпки, которую Зинаида Стефановна мочила в разбавленной самогонке, вследствие чего Егорыч постепенно становился все улыбчивее и довольно подмигивал мне здоровым глазом, оставшимся единственным девственно чистым местом на его лице, без следов укрощения Бориса.

– Я ж подумала, что ты – сын Клавки. Ветеринар. Она не местная сама. Приехала недавно и в магазин, значит, продавщицей устроилась. Угомонись, ирод! – Баба Зина, поняв, наконец, почему так быстро тряпка теряет влагу, выдернула кусок ткани изо рта деда, а потом шлепнула его ею же по лицу.

– Зинаида! Я пострадавший! Что ж ты за бессердечная стервь! – Матвей Егорыч пробовал возмущаться, ссылаясь на Гаагский суд по правам человека, но в итоге вообще остался ни с чем, лишившись и лечения, и заботы, и дармового самогона, хоть даже слегка разбавленного.

Бабка скомкала тряпку, затем в сердцах отшвырнула ее в сторону. Рядом тут же нарисовался ждущий своего звёздного часа Борис, который, наскакавшись по улице, пришел обратно во двор и теперь, судя по всему, хотел добавки. Он мгновенно ухватил оставшуюся без присмотра мокрую, воняющую самогоном ткань, а затем принялся ее пережевывать с блаженным выражением на морде.

– У-у-у-у… скотиняка, – Зинаида Стефановна замахнулась на довольного Борьку одной рукой, – Второй теперь исче появился! Мало было одного алкаша!

– Зинаида! – Матвей Егорыч оскорбился до глубины души, при этом прожигая рогатого конкурента гневным взглядом единственного глаза. Второй был уже прикрыт почти полностью. – Твои инсинуации пре́тят моему достоинству советского человека!

– Я щас твое достоинство советского человека так накручу, что оно ещё до зимы будет тише воды, ниже травы. – Оборвала полет возмущения покалеченного козлом супруга Зинаида Стефановна, попутно пытаясь вытащить из Борькиной пасти несчастную измусоленную тряпку.

Однако козел был стоек в своем желании «догнаться» и сжал челюсть намертво. В итоге баба Зина плюнула, причем Борису прямо в счастливую морду, махнула рукой, и снова вернулась ко мне.

– Так чей ты, говоришь, племянник?

– Виктор Щербаков. Знаете такого?

– Аа-а-а-а… Витька. Так знаю, конечно. Кто не знает – то? В центре у него дом. Недалеко от клуба. Неплохой мужик. Хозяйственный. И жена его, Настя, тоже баба путёвая. Идём. Провожу. Это мать твоя, выходит, Светка что ли? Помню, помню… Как в город упылила, в институт поступила, больше не появилась ни разу. Говорят, замужем за большим человеком. Отведу тебя к дядьке. Что уж.

Я с тоской посмотрел на чемодан, который стоял возле ворот. Его снял с телеги Матвей Егорыч, ещё до начала своей «козлиной эпопеи». Закралась мысль, так уж ли он мне нужен. Но потом взял его в руку, понимая, что разбрасываться вещами не очень разумно. Не буду же я все лето, как абориген, щеголять по Зеленухам в трусах. Единственная рубашка и брюки, которые были сейчас на мне, вряд ли выдержат столь долгой но́ски.

– А далеко до центра? – Спросил, чисто для понимания. Далеко или близко, все равно идти надо. Просто хотел сразу настроиться морально. Мне уже казалось, я как известный персонаж, буду сорок лет бродить кругами в поисках обетованной земли.

– Да тут совсем рядом. Парочку улиц пройти. – Баба Зина неопределённо махнула рукой куда-то в сторону противоположную той, откуда мы с дедом Мотей приехали.

– Парочку… Знаю я вашу, местную «парочку». – Высказался больше для себя самого. Дежавю какое-то. Отвечаю. Они тут все меряют «парочкой»? Жаль не «аршинами» или «верстами». – Слышал уже такое недавно. Оказалось, два локтя по карте… Ладно. Идемте. Надеюсь, попаду сегодня хоть куда-нибудь.

Вышли со двора строем. Впереди – Зинаида Стефановна, следом – мы с чемоданом, завершал цепочку – Матвей Егорыч, потому как рядом с Борькой и тряпкой оставлять его одного супруга не решилась, опасаясь, видимо, нового этапа битвы, теперь за возможность владеть драгоценной ветошью. Бутыль баба Зина благоразумно унесла и спрятала, заявив, что нынче и козлу доверять нельзя. Утратил он свою репутацию в ее глазах.

В итоге, так и двигались по улице, шеренгой, привлекая внимание всех соседей. Главное, как назло, практически у каждого двора либо сидели на лавочках бабки, либо стояли кучкой женщины в разноцветных платках, повязанных на голову. Все они с интересом смотрели на нашу компанию, а Зинаида Стефановна считала своим долгом через одного встречного сообщить громко, на всю улицу, причину, цель и смысл нашего похода.

– Витьки Щербакова племянник. Да. Из Москвы. Светкин сын. Видишь, какой жених-то! Орёл!

После того, как эта фраза прозвучала в десятый раз, а мы миновали уже порядка двадцати-тридцати домов, я понял, что медленно, но верно становлюсь звездой программы этого вечера. Потому как следующие, встреченные по дороге сельчане, уже просто при нашем появлении кричали сами, опережая бабу Зину.

– Зинаида, это ж он и есть? Светки Щербаковой сын?

– Ага! Он! Вишь, из самой Москвы. Комсомолец.

Баба Зина причем сообщала это с такой гордостью, будто я не Светкин, а лично ее. Потом к процессу моего знакомства с местными подключился Дед Матвей. Нам стали изредка попадаться мужики. Вот он ухитрялся задержаться возле каждого, перекурить, стрельнув папиросу, и заодно рассказать историю, как «его баба – дура приняла Светкиного сына за ветеринара. Кобыла и есть. Что с нее возьмёшь».

– А чего людей столько много на улице? – Я чувствовал себя, как клоун на арене цирка. Только пальцем не тыкали. Это просто еще у них не существует мобильных с камерой. А то бы сто процентов через шаг было селфи на фоне столичного гостя.

– Так время сейчас сколько. Стадо должно вернуться. Коров встречают. Они, конечно, свой двор сам знают. Коровы. Но лучше выйти на улицу. – Пояснила баба Зина.

– Брешеть. – Шепнул Матвей Егорыч, догнавший нас после очередной остановки на перекур с мужиком в приплюснутой, словно блин, кепке. – Это у баб наших серпентарий собирается на самом деле. Выйдут и стоят, языками сцепятся. Мусолят всех. Коровы и без них по дворам разойдутся. Надо ж обсудить сплетни. А тут официальный, значится, повод есть.

– Что ты там буробишь, ирод? Парню голову забиваешь. – Оглянулась через плечо баба Зина, немного вырвавшаяся из нашего стройного ряда вперёд.

– Говорю, повезло мне, Зинаида. Все люди, как люди, а я – обладатель особо опасной кобры. Подвид Королевский. – Крикнул ей вслед Матвей Егорыч.

За что получил ещё один выразительный взгляд и многозначительную фразу: «потрынди мне, потрынди…»

Короче, пока мы дошли до центра, где жил дядя, о моем прибытии знало все село. Видимо, у них тут коллективный разум, как в улье. Поэтому, когда впереди показался нужный дом, о чем радостно сообщил Егорыч, рядом с ним «прогуливались» несколько взрослых баб. Подозреваю, из опасения пропустить все интересное, прибежавших с другого края деревни. Чуть в стороне «кучковались» парни с умным видом. На ближайших лавочках, с двух сторон от дядиного двора, сидели девицы, демонстративно щелкающие семечки. Все они упорно старались смотреть в какую угодно сторону, только не на меня, но любопытство брало верх над приличиями. Поэтому в итоге, поголовно, выглядели, будто внезапно коллективно окосели. И, конечно же, выражение лица было: «Я вообще тут случайно мимо проходил».

Кстати, среди девок имелись очень даже неплохие варианты. Меня то ничего не сдерживало, поэтому я просто в наглую рассматривал весь состав. А посмотреть, честно говоря, было на что.

Это, походу, не понравилось парням, которые стояли неподалеку. Один из них, поймав мой заинтересованный взгляд, отделился от общей компании и подошёл к ближайшей лавочке, где устроились трое симпатичных девочек.

– Наталья, иди к дому. Мать зовёт. – Донёсся до меня его недовольный голос.

Голубоглазая блондинка, которой предназначались эти слова, хмыкнула, а потом, выплюнув скорлупу от семечек, заявила насмешливо.

– Это как же ты, Федор, узнал? Голубиной почтой? Так вроде не летал тут никто. Без тебя разберусь, что мне делать.

Девочка зыркнула в мою сторону весёлыми, искрящимися смехом глазами, но потом очень быстро отвернулась. Хорошенькая. Прям очень. В принципе, может, и не так уж скучно будет в Зеленухах.

Вообще, конечно, село производило двоякое впечатление. С одной стороны, всё-таки, это не была совсем уж глухая, заброшенная деревня. Наоборот. Она даже делилась на районы: «Хутор», «Край», «Центр» и «Погост». Последнее название возникло благодаря расположенному сразу за домами кладбищу.

В центре имелось здание сельсовета, магазин, школа и клуб. Клуб… Заманчиво.

– Почему так называется? Там что, можно отдохнуть? – Переспросил деда Матвея, на ходу проводившего мне экскурсию.

– Можно. Конечно. – Закивал Егорыч, – В этом и суть. Кружки всякие имеются. Целое обсчиство любителей истории. Выставки приезжают. Потом вечером – кино по пятницам и субботам. Ох, индийское особо уважаю. Там, скажу тебе, есть на что посмотреть. Танцы тоже ж.

– Ясно… – Очевидно, наше с дедом понимание слова «отдохнуть» было принципиально разным.

Но хотя бы, и это не могло не радовать, не три двора на косогоре, как я думал сначала.

С другой стороны, конечно, все, что видел, сильно отличалось от привычного. Оно понятно, естественно. Сорок лет технического прогресса ещё впереди. Но ощущения от окружающей обстановки были все равно волнительные.

К счастью, дом дяди оказался не самым худшим на селе. Наоборот, смотрелся он солидно. Высокий, в четыре окна по фасаду, расположенных, чуть ниже обычного. Каждое имело ставни. Под крышей тоже располагалось небольшие оконце. Помещение, типа чердака или мансарды. Так и не поймёшь на первый взгляд.

Сразу под окнами находился палисадник, в котором стояла основательная лавочка с широкой спинкой, росли несколько вишен, а еще – очень много гладиолусов. Просто какое-то гладиолусовое царство. Высокие ворота и приоткрытая в них калитка вели во двор.

– Ну, вот, тебе сюда, – Баба Зина остановилась, а потом вдруг крепко обняла меня, что было крайне неожиданно, и добавила, – Ты приходи-то в гости теперь. Мы ж почти родня, после пережитого. Как звать – то тебя, «Ветеринар»?

– Георгий. – Решил, тут уж ни одна сволочь меня никаким Жоржем не назовет.

Мы попрощались и я пошел во двор, где, как оказалось, уже ждали дорогого гостя, правда с таким видом, что возникало сомнение в положительных намерениях.

Дядька оказался очень фактурным товарищем. Рост у него был под два метра, плечи, как у Ильи Муромца, вспомнился герой детской сказки сразу, лицо круглое, с большим носом и румяными щеками. Отвечаю, просто реально богатырь. Он перекладывал здоровые, толстые, квадратные… не знаю, что. На бревна не сильно похоже. Те – круглые. Эти же штуки были черного цвета и будто пропитаны чем-то типа машинного масла.

Я остановился на входе, разглядывая и двор, и дядьку.

Дом с этой стороны тоже имел четыре окна. За углом, находилось крыльцо. Небольшой сарай шел, как пристройка к основному зданию, чуть дальше стоял колодец и еще один домик попроще, поменьше. Судя по размерам и приоткрытой двери, завешаной кружевной тряпкой, он имел одну комнату, которая была чем-то наподобие кухни.

При моем появлении дядька бросил, назовем это пока что бревно, и встал посреди двора, уперев руки в бок.

– Навел ты шороху. Не успел приехать, а уже весь колхоз гудит, что Светкин сынок появился.

– Я навел? – Мое возмущение было искренним.

Что за предъявы? Бабка Зина по дороге чуть ли не митинг собрала, а мне тут высказывают.

– Ладно. Чего это случилось? Сестрица сама больше двадцати лет носу не казала. Как же, городская, замуж удачно вышла. Мы – то из деревни. Чего с нами знаться. А тут, ты погляди, целого сына прислала.

Судя по иронии в голосе этого двухметрового великана, не очень он Светланочку Сергеевну любил. Даже быстрее наоборот.

– Ладно… Пошли в дом, племянник.

Виктор направился к крыльцу, не оглянувшись на меня. Я, соответственно, решил гонор не показывать, вот вообще сейчас не до этого, и двинулся следом.

Оказавшись внутри, без всяких лирических отступлений, открыл чемодан, достал письмо и протянул его дядьке. Тот прочел внимательно, а затем насмешливо посмотрел мне прямо в глаза.

– Оно распечатано.

– Распечатано, – Даже не планировал отказываться, – Как бы я его закрытым читал?

– Написано, лично в руки.

– Ну, так все сделано. Вот – руки, – Я указал на здоровенные лапища Виктора, а потом на него самого, – Вот – личность. Там ведь не сказано, будто информация строго секретная? Нет. Думаю, вопросы отпадают тогда, как и претензии.

Дядька вдруг рассмеялся басом, а потом подошел и охаляпил меня так, что глаза на лоб чуть не вылезли.

– Ну, здорова, племянничек. Машка! Машка, иди сюда!

Из комнаты вынырнула девушка. На вид лет восемнадцать. На отца, а вполне понятно, что это дочка Виктора, она была не похожа вообще. Тоненькая, худенькая, с копной рыжих волос, убранных в косу, что вообще-то сильно не влияло на их кучерявость, потому как топорщились они и лохматились, будто ржавая проволока, которую скрутили и потом забыли распрямить. Она смотрела на меня с любопытством в огромных серых глазах, очень сильно, кстати, напоминающих материны. Имею ввиду, свою новообретенную родительницу. При виде меня девчонка немного смутилась, опустив взгляд в пол.

– Скажи Анастасии, пусть баню затопит. Да посерьёзнее. Будем дорогого гостя встречать. И ужин, чтоб, как положено. Андрея разыщи. Пусть тоже домой идёт. Нечего с пацанами отираться. Завтра наша очередь коров пасти. А то будет опять до утра шляться, а потом тоску своим видом нагонять.

Баня? Вот это хорошо. Это мне нравится. Так подумалось в первые минуты после дядькиных слов. Честно говоря, не ожидал, конечно, что-то наподобие тех мероприятий, которые мы с пацанами мутили иногда от нечего делать. Как минимум тут не найдется телочек, готовых за деньги составить компанию одиноким красивым парням. Да и с путёвым алкоголем тоже особо не разгуляешься. Но хотя бы на нормальный отдых в мужской компании рассчитывал однозначно. Зря. Я сильно недооценил Зеленухи.

Глава 6

Баня в моем понимании должна выглядеть, как место, где можно хорошо прибухнуть, расслабиться и получить определенную долю кайфа. Никогда, кстати, не любил финские сауны. Какое-то извращение. Всегда выбирал или с русской парной, или хамам. Я вообще основной процесс данного мероприятия, когда надо сидеть в невыносимо жаркой комнатке на деревянных полоках, пытаясь при этом выжить, считал чрезвычайной дурью и издевательством над организмом. Бабло было уплачено не за возможность испытать свое тело на прочность, а за отдых и релакс. Поэтому, как правило, мое посещение подобных заведений было сконцентрировано в основной комнате за столом с выпивкой, напротив караоке с микрофоном в руке, в бассейне, где плавать надо обязательно без трусов, и, естественно, в комнате отдыха с красивой девочкой. Какая баня без тёлочек? На голых мужиков смотреть, слава богу, желания нет. Поэтому в компании всегда должны быть достойные внимания пивные феи либо дорогие эскортницы. В принципе, суть их назначения одна и та же.

Баня в Зеленухах выглядела совсем иначе, но узнал я об этом значительно позже.

Пока дядька после нашего знакомства суетился по своим хозяйственным делам во дворе, отправился в комнату, которую обозначили временно моей, и разобрал чемодан, где заботливой рукой Антонины оказались сложены аккуратно рубашки, брюки, носки и трусы. Ни одной футболки или спортивок. Вообще. Хоть бы треники какие – нибудь положила. Интересно, насколько нелепо я буду выглядеть среди местных в этих отутюженных шмотках? Тем более, учитывая, что по соседству с ними весь день пролежала кулебяка, запах которой пропитал одежду так, что теперь ее по-любому придется приводить в порядок. Конечно, никак не предполагалось, что я эту кулебяку сохраню до самого конца пути.

Попытался разыскать в доме стиральную машинку, но так и не нашел. Спросить было некого. Машка убежала с поручением отца, а он сам был во дворе. Черт. Ну, в чем то же они стирают? Не в корыте, надеюсь? А потом вообще с ужасом представил себе картину, увиденную в каком-то старом кино. Сидят деревенские бабы на берегу реки, долбят шмотки о камни, а между ними я – со своими воняющими кулебякой трусами и носками. Аж передёрнуло если честно. Как говорил всегда отец, родной, настоящий, главное качество хорошего руководителя – грамотно делегировать обязанности. Просто надо найти того, кому я поручу заняться вещами. Стиральная машинка, ещё куда ни шло, засунуть и нажать кнопку мог бы сам, но, если с этим сложности, будем искать пути выхода.

Оглядел бегло комнату. Ну… Такое себе, конечно. Это точно не люкс. Во-первых, все полы в доме были из досок, просто покрашенных коричневой краской. Поэтому, при каждом шаге, они как-то мерзко и отвратительно скрипели. Присутствовало два окна, которые выходили на улицу. Гардин на них не имелось, только тюль. Кровать была типа полуторки, со стальными ножками и круглыми набалдашниками, украшающими грядушку. Вернее, предполагалось, что эти набалдашники должны украшать, но по итогу смотрелось, как полная хрень. Кроме этого, в комнате стоял впечатляющий шкаф, я таких вообще никогда не видел, с дверцами, которые открывались. Имелось так же зеркало – трюмо и обычный письменный стол со стулом. Все. Больше ни черта. Телевозара нет. Компа, естественно, нет. Ладно, за комп молчу, слишком рано. Но тут просто ни хрена нет. Зато есть радио, которое висело где-то в углу и оттуда мужской голос настойчиво сообщал «Я вспоминаю… Тебя вспоминаю…». Самое интересно, пытался найти по звуку где оно есть, это радио, чтоб выключить, но так и не нашел. Верхом дизайнерского вкуса в оформлении комнаты стал – ковер, висевший на стене рядом с кроватью. Я колупал его пальцем минут пять, залипнув на этом процессе, потому что он был нарисован! Реально. На чёрной непонятной, но шершавой по тактильным ощущениям ткани, просто краской, видимо специально для этого предназначенной, нарисовали цветы. Когда удавалось ногтем подцепить контур, он отваливался крохотными кусочками. Походу, специальное развлечение перед сном. Лег, мордой в стену уткнулся и лежи колупай, пока не вырубишься. Все равно других вариантов нет.

Оценив свои новые «апартаменты», отправился на улицу, дабы узнать у хозяев, как они решают проблему со стиркой. Сначала оставил вещи на кровати, но потом вернулся обратно и скинул их на пол, а то спать придется в запахе кулебяки. Чего бы очень не хотелось. Вышел во двор, попутно отметив комнатку, которая вела непосредственно на улицу. Там стоял… затрудняюсь определить, что это. Наверное, сундук. Но только очень огромный. Просто гигантский. Задержался даже на секунду, разглядывая его. Крышка, что интересно, была плоской и на ней лежали свернутые одеяло и подушка. Тут можно спать? На сундуке… Покачал головой, поражаясь всему, что видел, а затем вышел на крыльцо.

В этот момент, как раз, появился сын дядьки, по по логике родственных связей, мой брат, который, собственно говоря, Андрей. Парень, в отличие от сестры был, точной копией отца. Такой же здоровый, крепкий, румяный. Ему, как и мне, оказалось двадцать один год.

Причем, он явно невзлюбил меня с первого взгляда. Да и со второго тоже особо не проникся нежными чувствами. Это было взаимно, потому что я смотрел на него, испытывая совершенно аналогичные ощущения. Бычок, двух метров роста с кудрявыми волосами, которые своей густотой и длиной выглядели, как парик, натянутый на голову здоровенному парню чисто по приколу. Этакий есенинский вариант. Ещё у него был чуб. Когда встречал где-то данное слово, думал, как это вообще можно носить на голове. Теперь увидел. Жесть, конечно.

– Поздоровайся- то с братом. – Строго велел Виктор сыночку-переростку, – Не позорь.

В ответ пацан без особого энтузиазма буркнул «здорова» и демонстративно пошел помогать отцу. Типа, говорить ему со мной не о чем. Ну, ок. Не сильно хотелось.

Оказалось, те черные бревна, которые дядька таскал по двору, были шпалами. Шпалами! Я переспросил раз пять, отчего Андрей стал смотреть на меня не просто как на городского мудака, но теперь как на тупого городского мудака. А ничего, что они вообще то должны лежать на железнодорожном полотне? Из них, это выяснилось в процессе моего удивления, можно построить дом. Что, собственно говоря, и планировали сделать родственники. Поставить новую летнюю кухню, как было мне сказано.

– Что такое летняя кухня? – Я чувствовал себя, словно приезжий европеец среди аборигенов. Отвечаю. Они будто говорили на каком-то странном, не понятном для меня языке. Это хорошо, что здесь, в 1980 я столичный пацан. Мое удивление не кажется деревенским родственникам странным. В любом другом случае пришлось бы здорово попотеть, объясняя свое незнание всех этих вещей.

– Да вот же. – Машка, вернувшись, крутилась теперь во дворе и в отличие от брата наоборот смотрела на меня с любопытством и интересом.

Она указала в сторону того самого дома, который был меньше по размерам.

– Эм… Так… Ладно… А зачем вам летняя кухня? То есть у вас их что, две? Летняя и зимняя. Зачем?

– Ну ты даёшь. Она нужна, чтобы не засорять главный дом. Готовим же жратву не только себе, но и для скотины, для птицы. Да и сейчас скоро ягоду крутитить, огурцы закрывать, помидоры. Не будешь же носить все это в дом. Сам посуди, заниматься продуктами тут удобнее, чтобы не испачкать домашнюю кухню. А мясо когда разделывать? Представляешь, какой это процесс? Творог, масло делаем тоже. Здесь можно высушить грибы и травы. Мусор тогда не попадет в дом. В обуви можно ходить. Пол-то земляной. Как представляешь? Всю грязь в главный дом тащить? – Машка терпеливо растолковывала очевидные для нее вещи, будто ребенку.

Честно говоря, я вообще никак не представлял, потому что не понимал, на хрена. Ну, хочешь соленого, иди в магазин, да купи. О чем и сказал Машке. Она посмотрела на меня, потом как засмеётся.

– Ты чего? Огурцы с помидорами покупать? Или молоко с мясом? Что ж мы, скаженные что ли?

Значения слова «скаженные» я не знал, но подумал, что вряд ли оно имеет положительный смысл.

А потом ребром встал ещё один вопрос. Я вернулся в дом, побродил, заглядывая в углы, опять пошел на улицу, где дядька с Андреем носили шпалы со двора куда-то за сарай.

– Слушайте… А где туалет? – Проблема встала остро и это не стиралка. Найти уборную надо прямо сейчас.

– Ды там. За хлевом. – Виктор махнул рукой в сторону калитки, которая вела к строению, откуда доносилось тихое похрюкивание и в момент дуновения ветерка, не очень приятный запах.

Не понял. Дом в одной стороне, а туалет в другой? Он отдельным зданием, как кухня? А говорят, плохо жили. Да куда уж. На одну семью под каждую комнату по дому. Я пожал плечами, типа, ну, ладно, и пошел туда, куда послали. Искать туалет. Дурь, конечно. Делать под толчок самостоятельное строение. Даже у нас в семье, в моей прошлой жизни, такого не было. А мы, как бы, могли позволить гораздо больше себе.

Открыл калитку, миновал хлев, напротив которого ещё имелся курятник, упёрся во вторую калитку. Ладно. Уже понял, что простых путей мы не ищем. Все очень сложно. За второй калиткой оказался сад. Яблони, груши, вишни, сливы и какой то деревянный кильдим были, а туалета точно не было. Походил из угла в угол, облазил кусты крыжовника и смородины. Организм намекал, что надо ускориться. Ну, хорошо. Прикол наверное какой-то. Пошел обратно.

– Я оценил шутку. Скажите теперь серьезно. Где туалет?

– Андрюх, проводи. – Распорядился Виктор, не отрываясь от своего важного процесса.

Братец зыркнул на меня с выражением лица, которое однозначно говорило, нянчиться со всякими городскими ослами он не нанимался, но спорить с отцом не стал. Бросил шпалу, которую пер на плече, будто это лёгкая доска, и пошел к калитке. Я, естественно, за ним. В саду он ткнул мне рукой на тот самый кильдим.

– Ну, вот же. Ослеп что ли?

Я не ослеп. Нет. Я охренел от неожиданности. Посмотрел на братца, ожидая увидеть улыбку и выражение лица, подтверждающее, что пацан глумиться.

– Что это? – Переспросил, потому что переросток был совершенно серьёзен.

– Ты тупой? Туалет это! – Андрей подошёл и резко распахнул дверь.

Честно, в первый момент возник рвотный позыв. Во второй – огромное желание убежать подальше. Миазмы, которыми пахнуло со стороны этого строения, однозначно и неоспоримо говорили, да, туалет и есть. Но… мляха муха… Это же как вообще туда ходить?

– Слушай… другого нет? Ну, может это у вас летний туалет, а есть ещё зимний? Как кухня. – С надеждой посмотрел на недовольного Андрюху.

– Аааа… Ну, да. Извини. Есть зимний.

– Да? Слава богу. А то я, прикинь, чуть не обоссался от стресса.

– Ага. Понимаю. Ну, вот – зимний туалет. – Андрей указал рукой на ржавое старое ведро, которое стояло рядом с кибиткой. – Он же ночной, если чё. Чтоб по двору не бегать, скотину не пугать. Имей ввиду, все серьезные дела решаешь с вечера. На ночь – только по-маленькому, чтоб осталось.

Братец развернулся демонстративно и пошел обратно ко двору, успев буркнуть себе под нос про шизанутых городских и их закидоны.

– Орангутанги, блин. Отвечаю. – Не остался в долгу и я. Правда, сказал это громко, целенаправленно.

Сдается мне, Андрюха мой комментарий услышал, чего собственно говоря, и хотелось, а потом взял, да крепко обиделся на данное высказывание. Опять же, это я понял гораздо позже.

В тот момент меня волновало лишь одно, как жить с тем, что я увидел. Сделал круг почета вокруг строения, попрыгал, посмотрел на деревянный забор, за которым очень хорошо было видно соседский сад. Черт. Сто процентов по закону подлости понесет какого-нибудь деревенского мудака., Пришлось импровизировать. Зажав нос одной рукой, второй с горем пополам стянул штаны и очень быстро выполнив все необходимое, пулей вылетел из этого толчка. Потому как «туалетом» назвать его точно нельзя. Хорошо, хоть не «серьезные дела», как назвал это братец. Дольше двух минут я бы не выдержал.

Когда вернулся во двор, там уже начались сборы в баню. Я немного напрягся. Хрен его знает. Может, баня, это тоже очень относительное у них понятие.

Но к счастью, оказалось все не так страшно. Нам надо было пройти через сад дальше того места, где находился мой новый предмет кошмарных снов. За ещё одной калиткой, сука, форд Баяр какой-то, начинался огород, крайняя граница которого была прям вообще не близко. А потом он, огород, резко обрывался. Только оказавшись у последней грядки картошки, я увидел, что далее шел резкий спуск вниз, и в самом низу раскинулся огромный пруд.

Тропинка упиралась в мостик, метров на пять уходивший в воду. А рядом с ним, на берегу, возле огромного, раскидистого дуба, стоял небольшой бревенчатый дом из трубы которого валил дым. Данное строение и оказалось баней. В принципе, даже выглядело круто. Особенно весь этот атмосферный пейзаж.

– Блин… Как в кино. – Вырвалось у меня непроизвольно.

– Нет, брат, кино не сравнится. Смотри, какая красота. – Усмехнулся дядька и повел рукой, указывая на окрестности.

Ну, да… Ладно. Тут не поспорю. Убедил. Несмотря на то, что баня была для меня более, чем скромной, все равно выглядело все вокруг реально прикольно. И пруд, в котором отражалось вечернее солнце, и густые деревья на противоположном берегу, и камыш, который справа тянулся вдоль берега, и эта скромная банька, прямо на берегу водоема.

Услышав наши голоса, из бревенчатого строения вышла женщина, судя по рыжим волосам, убранным под косынку, и тому радостному, нежному взгляду, которым она одарила Виктора, это была его жена Анастасия.

– Так вот ты какой. – Она, улыбнувшись, сразу шагнула ко мне и обняла крепко, будто встретила родного человека.

Да что ж они все так реагируют странно. Ну, встретились и встретились. Зачем обниматься постоянно? Это немного нервирует. Не особо привык к тому, что в мое личное пространство без конца лезут левые люди.

– Вить, все готово. Помыла, почистила, затопила. Пусть только Андрей ещё берёзовых чурок принесет. Веники я замочила. Сейчас приготовлю чистые вещи, полотенца. Георгий… Так ведь? Тебе есть во что переодеться?

– Кстати по поводу переодеться… Вышла такая история…

Я в двух словах объяснил свою проблему.

– Ааааа, так ерунда. Постираем утром. Есть, конечно машинка. Не совсем уж мы отсталые. Сейчас уже поздно. – Улыбнулась тетка. Она же мне тетка, получается? Раз жена дядьки.

Вообще, от нее ощущалось какое-то тепло. Никогда такого не видел. Человек улыбается, а тебе по кайфу.

– Так, ну что, мужики… – Виктор потёр руки. – Сгоняйте за поленьями, я пойду проверю, что там в парной.

Андрей сначала очередному распоряжению отца вообще не обрадовался и раздражённо покосился на меня. Несомненно, мы вряд ли станем друзьями. Его бесит моя городская натура. А я бы, честно говоря, с удовольствием избавился от его колхозного духа, который прёт со всех щелей.

Но вдруг очень неожиданно, братец посветлел лицом и согласился без малейших пререканий. Вот сразу мне это показалось странным. Не мог он по дороге от двора до огорода внезапно разглядеть во мне что-то прекрасное. Например, тонкую душевную организацию. Но травма, нанесённая посещением чудо-уборной была слишком сильна и я сразу не сообразил, что надо ждать подвоха. Отказала мне чуйка.

– Конечно, бать. Щас быстро организуем. Идём, Георгий?

Я и пошел. Не представляя, как весело закончится этот вечер и даже не догадываясь, на что способны обиженные деревенские лохи.

Глава 7

Все, что происходило дальше, имело две стороны. Одна – та, которую я видел собственными глазами, а вторая – та, которая стала известна чуть позже. Но рассказать надо подробно. История, достойная сценария кино.

Побродив по двору с умным видом, Андрей заявил, мол нету берёзовых дров, хотя стопка каких-то лежала, но он заверил, что это дубовые и они нам никак не годятся. А вот берёзовые, просто мандец, как нужны. Потому что для бани береза подходит лучше всего. И жар в самый раз, и пар будет полезнее для здоровья. Я, как бы, не спорил, потому что вообще не понимал, на кой черт нам дрова. Тем более столько много. Тетка однозначно сказала, все готово. Правда, про берёзовые чурки, вроде, тоже говорила.

Соответственно, мысли не возникло, будто переросток может элементарно меня разводить. Он вообще казался мне изначально туповатым и на всякие приколы от рождения неспособным. Чувством юмора, как и способностью хорошо поглумиться, обладают только люди, имеющие мозг. Я считал, у братца его нет.

– Слушай… ну, что же делать. Батя сказал, принести, значит, надо принести. У нас знаешь, как заведено? Не выполнить указание старшего, это его обидеть. Неуважение, вроде как выходит. Кровь из носа надо сделать, что отец сказал.

Андрей почесал затылок, повздыхал, демонстрируя переживания, ещё раз оглядел двор, нахмурившись, а потом вдруг откуда-то из-за колодца притащил топор.

– Держи. Пойдем рубить.

Я, недоумевая, все же взял протянутый мне инструмент и пошел вслед за Андреем, который почему-то решил выйти со двора. С другой стороны, во дворе березы и не росли. Это очевидно. Мучило одно лишь робкое сомнение. Теоретически, если даже мы срубим сейчас дерево или ветки, они же будут, типа, сырые. Я, конечно, не профи в банных делах, но, например, в мангал засыпают угли сухие. Никак не смочив их предварительно. Может, конечно, процесс топки бани иной. О своих сомнениях наивно сказал братцу. Тот меня заверил, будто лучше нет для хорошего жару сырых берёзовых бревен. Мол, отсюда и пар.

Сомнения остались, но очень уж был мой новый родственник убедителен.

Вышли мы, значит, со двора, идем. Ищем берёзу. Добрались до одного из домов, а там, напротив палисадника, не берёза, а просто баобаб какой-то. Огромная, с толстым стволом. Старше меня раза в три, наверное.

Андрей заявил, что, исключительно нам это дерево подходит и велел мне рубить ветки, пока он ещё посмотрит пару вариантов. На мой вопрос, на хрена нам столько берёзовых веток, я получил ответ, что если городской туго соображает, так пусть просто делает, что ему говорят умные люди. Или слабо́? Вот это «слабо́» сыграло решающую роль. То есть, бычок с чубом на голове открыто намекнул, будто мне не хватит сил и вообще лох я первостатейный. Нет. Как показал финал этой истории, лохом то я и был. Просто ещё об этом не знал.

Пока примерялся, прикидывал, откуда начать и где закончить, братец куда-то исчез. Ну, я срубил одну, срубил две. Потом ещё несколько штук. Нелегкое дело, кстати. Через взмах матерился. Остановился передохнуть, огляделся. Андрея не видно. Смотрю на берёзу и понимаю, этак она скоро станет похожа на пальму. Оно, вроде, веток достаточно, а братца все нет и нет. Думаю, и что делать?

Тут, значит, осторожно, с тихим скрипом открывается калитка и оттуда появляется женское лицо с очень круглыми глазами. Смотрит на меня так, будто я берёзу не рублю, а грязно ее домогаюсь. Даже вниз машинально посмотрел, убедиться, застегнута ли ширинка. Ну, потому что у нее был такой взгляд, от которого даже мне стало страшно, и я оглянулся проверить, может за моей спиной кто-то особо опасный стоит. Не было никого. Пусто.

– Андрея не видели? – Спрашиваю громко. Расстояние между нами приличное.

А, как ни крути, процесс рубки вообще дело не лёгкое. Поэтому, что вполне логично, дыхалка не железная, соответственно и дышу часто, говорю с присвистом. Будто бежал долго.

Женщина головой затрясла и давай обратно калитку закрывать. Думаю, надо спросить, можно ли ещё веток с дерева срубить. Она, может, берёза и не их личная, но хрен его знает, как тут заведено. Перекинул топор в другую руку и направился к хозяйке.