Читать онлайн Пётр Романов. Второй шанс бесплатно

Глава 1

В богато обставленной комнате в царских палатах было невероятно душно. Спёртый воздух, пропахший ладаном и длительной болезнью, заполнял огромную комнату, где на большой постели среди многочисленных перин и одеял терялся юноша с обезображенным оспинами лицом. Ему было жарко, хотелось глотнуть хоть немного свежего морозного воздуха, но медикус запретил идти у него на поводу. После последнего кровопускания стало совсем худо, и не только редкие посетители этой комнаты, но и сам юноша, прекрасно понимали, что жизнь его отсчитывает последние часы.

Вот уже прошло два часа, как его причастили, да и бросили здесь одного. Но юноше было уже всё равно. В эти две недели он прекрасно узнал цену дружбе, любви, верности и преданности. И цена эта оказалась на редкость скудной.

Верховный Тайный Совет обсуждал свои дальнейшие действия, даже уже не скрываясь и не понижая голоса, собираясь за дверьми этой опочивальни, приходить в которую они были вынуждены каждый день, чтобы не пропустить такого события, как смерть императора. Вот только в саму комнату, где лежал умирающий юноша, они не заходили, все за дверьми топтались. То ли заразы боялись, то ли просто видеть его не хотели, а он был слишком слаб, чтобы приказать. С тех пор как он отказался подписывать фальшивое завещание, его вообще никто, кроме слуг, да медикуса не навещали.

Ванька, друг сердечный, чтоб ему пусто было, только губы поджал, да фальшивку свою в трубочку скатал, после чего ушёл, даже не попрощавшись перед смертью. Вот она – цена дружбы, хотя какая это дружба, ежели тот же Ванька только и делал, что в сомнительные забавы его постоянно втягивал, да всё за родичей своих многочисленных просил. Разве же это дружба? Эх, если бы знать, что в той преданности и дружбе таится, то всех скопом своим последним указом на плаху бы повёл. А сейчас никто и слушать его не станет. Последнее заседание Совета и так прошло без него, хотя в то время он ещё мог передвигаться, оспины ещё не так обезобразили его лицо, но медикус, чтоб ему до конца жизни икалось, настоял на том, чтобы не тревожил никто его величество. Он бы и сейчас мог поприсутствовать, да слово своё последнее сказать, ведь соображать-то может, только проку от этого никакого. Поставили на нём все крест, да только и ждут, пока Богу душу отдаст.

А Лизка, да Катька, что ещё недавно в любви ему клялись, да в опочивальню зазывали, вообще нос сюда не казали. Видимо, так любили. Юноша хрипло рассмеялся в темноте душной комнаты.

Верховный Тайный Совет в полном составе уже Аньку на царствование зазывают. Но он ещё не умер! Твари. Все твари. Плохо только, что очень уж поздно он это понял. И ладно бы, что, поняв, сумел выкарабкаться, почитай, из могилы, тогда бы все они у него точно поплясали, в большинстве своём на эшафоте. Вот только костлявая уже протянула к нему лапы. Нет, не сумеет он исправить то, что натворили все эти уроды с его молчаливого согласия за все те малые годы его царствования.

Иной раз вообще мысли странные в голове бродили – а что, если его специально заразили, аль отраву какую посыпали? Ведь начал он зубы понемногу показывать, начал. И у Долгоруких на поводу пошёл, Катьку замуж позвав, чтобы они пока палки в колёса не вставляли. А вот Остермана как раз перед болезнью осаживать начал. Тот ажно дар речи потерял. Юноша снова засмеялся, чувствуя при этом, как по щеке потекла слеза.

Поздно. Ничего уже не исправить. Но как же страшно умирать, как же страшно.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошёл поп какой-то. Затуманенный взгляд юноши уже не мог распознать, кто именно перед ним стоит.

– … Соборовать бы надобно… – долетело до юноши, а по его телу прошла болезненная судорога.

Палец священника коснулся его лба, и тут юноша вскочил на кровати и чётко произнёс.

– Велите сани запрягать! К сестрице своей Наташеньке поеду, – и он упал обратно на перину, а священник переглянулся с медикусом и принялся креститься, нашёптывая молитву, ведь Великая княжна Наталия Алексеевна уже год как преставилась.

– Государь, – ещё раз перекрестившись, поп тронул императора за плечо, сразу же почувствовав вместо уже привычного жара, едва ли не обжигающий холод. – Государь! – но юноша, бывший императором Российской Империи под именем Петра II, уже его не слышал. Он мчался в призрачных санях туда, где, как он надеялся, его действительно ждали и любили.

***

– Романов! Романов, да вставай же ты, – кто-то тряс меня за плечо, отчего я окончательно проснулся, всё ещё до конца не понимая, где я нахожусь, и кто позволил себе так фамильярничать со мной. Даже Ванька, чтоб ему черти отдельный котёл приготовили, никогда не называл меня просто по имени. Тем более, по фамилии, да ещё и тряся при этом, как дворовая собака пойманную крысу. Приоткрыв один глаз, я уже хотел было стражу кликнуть, чтобы схватили наглеца, да в застенки утащили, но тут же распахнул уже оба глаза и резко сел, оглядываясь по сторонам. Что это за место? Где, мать вашу, я нахожусь?!

Бедно обставленная комната, сомневаюсь, что в такой и дворовые живут, стол, пара стульев, две кровати, вот и вся обстановка. Надо мной стоит парень моего возраста, одетый, как последний нищий, штаны, белая рубашка всё без малейшей вышивки. А у рубашки ещё и рукава короткие руки почти полностью обнажены. Срамота какая.

И тут парень отошёл от меня, рывком открыл дверь, которую я вначале не увидел, вытащил оттуда точно такую же одежду, что на нём была одета, и бросил её мне.

– Романов, не тормози. Умывайся быстрее, да одевайся, мы же сейчас уже на урок будем опаздывать, а опаздывать никак нельзя, потому что первым стоит боевая магия у Долгова. Да шевелись, ты, что ты на меня уставился, словно не узнаёшь. Алле, это я Дмитрий Карамзин, и мы с тобой уже второй год эту комнату делим. – Этот парень помахал перед моим лицом рукой и, не увидев никакой реакции, ибо не знал я, что следует в такие моменты предпринимать, да и что отвечать ему, развернулся и, наконец, отошёл от меня. – Ты будешь вставать? Если нет, то я пойду. Будешь перед Долговым сам оправдываться, почему опоздал.

Господи, прости меня грешного, если это такой Ад специально для меня выделенный, чтобы как следует помучить, то не слишком ли суровое наказание? Да, грешен я был, в свои неполные пятнадцать лет попробовал, наверное, всё: и вино пил без меры, и трубку курил так, что круги перед глазами плыли. А уж про девушек и говорить нечего. Всякое было, даже с тёткой родной прелюбодействовал, было дело. Но всё-таки не слишком ли суровое наказание? Ведь я даже не понимаю, в чём его суть.

Карамзин покачал головой и направился к двери, чтобы осуществить свою угрозу и уйти, бросив меня здесь одного, а ведь я не знаю, что должен делать!

– Подожди, – голос звучал глухо, но Карамзин остановился и глянул на меня, а это было самым главным. – Я… сейчас.

Мне повезло в том плане, что я не отрывал взгляда с лица своего… Да кем, чёрт подери, мне приходится этот Карамзин? Друг? Я уже не верю в дружбу, уже не верю. Ладно, разберёмся по ходу. Сейчас же я быстро направился к ещё одной двери, на которую быстро взглянул Карамзин, а я, к счастью, заметил этот взгляд. Бежал я к этой двери бегом, прижимая к груди одежду, чтобы хоть немного прикрыть наготу.

За дверью оказалась странная комната. Как-то сам по себе, почти не думая про то, я понял, что нахожусь в умывальной, и даже сумел быстро разобраться, как работает отхожее место. Наслышан был от Де Лириа, что у английских королей нечто подобное имеется. Всё хотел мастеров заставить себе такое же сделать, но не успел. А что, вполне удобно. Я кивнул своему отражению, подивившись его чистоте. Нет, я всё-таки ошибся, комната не бедная, она спартанская. В бедной комнате не может быть такого зеркала. А вот с водой разобраться я не сумел. Точнее, я её сумел получить, даже не задумываясь. Руки сами потянулись к странным железным штуковинам и что-то сделали так, что потекла вода. Тогда я прикрыл глаза и позволил рукам самим действовать, не думая над тем, что именно я делаю.

Умывшись и пригладив волосы, торчавшие во все стороны, я оделся, снова позволив рукам самостоятельно разбираться с приспособлениями на брюках.

Потом меня вдруг осенило, что в зеркале увидел что-то не то, и я снова глянул на своё отражение. Лицо было ровное, чистое, без тени недуга, свалившегося на меня внезапно. Из отражения на меня смотрело молодое лицо с сияющими, ещё не познавшими горечи предательства глазами. А может, не ад это вовсе? Может, так выглядит рай, в котором я и сестрицу свою, Великую Княжну Наталию смогу увидеть? Эх, знать бы, какое испытание уготовано мне. Но Господь вроде бы не даёт ничего, что нельзя было бы исполнить. Я тряхнул головой, стараясь прогнать эти навеянные мне мысли и погасить ложную надежду о встрече с сестрицей. И только после этого вышел.

– На держи, я, пока ты плескался, сумку твою собрал. Учебники, тетради по предметам запихал. Цени, Петька, доброту мою. Где ты ещё найдёшь такого друга, который, как с ребёнком? с тобой носиться будет? Идём быстрее, а то, и правда опоздаем, тогда нас точно наглядным пособием назначат, а я ещё с прошлого раза от впечатлений не отошёл, да и неохота в больничке валяться, – всё это Карамзин говорил мне, когда мы уже быстро шли по длинному коридору. Я решил не отвечать ему, пока не разберусь, кем он всё же является мне, если позволяет себе такое панибратское отношение. Распускать руки и показывать норов свой, который, как вокруг говорили, мне от деда моего Петра Алексеевича достался, я пока не решился, потому как вся обстановка была непривычной мне. Простой коридор без лепнины и картин, а пол не устлан коврами и шкурами. Я покосился на освещение коридора. Огня видно не было, а свет был. Решив, что я просто брежу, значит, всё ещё жив, решил не сопротивляться этому бреду, глядишь, что-нибудь интересное подсмотрю.

Пройдя по коридору, мы спустились по лестнице. На пути нашего следования нам никто не встретился, кроме пары парней, так же спешащих, как и мы. Я не увидел ни единого слуги, которые бы ждали, когда их позовут. Мимо ни один холоп не пробежал, спеша разнести воду в комнаты, да ещё чего по мелочи. Это, наверное, поразило меня гораздо больше, нежели свет без огня, но вида я не подал и продолжал покорно следовать за Карамзиным. Снова длинный коридор, а затем мы вышли на улицу.

Я обернулся. Здание, из которого мы вышли, было пятиэтажное, огромное, и, в то же время, совершенно лишённое хоть каких-либо украшений. Зато сделано из камня, или, скорее даже из кирпича. Как и другие здания, разбросанные то здесь, то там на довольно обширной территории. Хотя никакой логики в расположениях этих зданий я не видел. Но, может быть, это потому, что я не знаю их предназначения?

До соседнего здания мы добрались бегом. На улице стояло лето, или ранняя осень, было жарко и вполне комфортно в этой рубашке без рукавов. Я невольно содрогнулся, представив, как было бы мне плохо, будь я в камзоле. Но думать обо всём этом было некогда, потому что мы очень быстро спустились в подвал, где остановились перед массивной дверью. Там уже стояли другие юноши моего возраста, а также… я пару раз кашлянул, разглядывая девиц, стоящих тут же. Господи, Боже мой, почему они все одеты, как блудницы? Короткие юбки едва прикрывали колени, а почти такая же рубашка, как у нас, практически не скрывала силуэта юных тел. Правда, грудь была прикрыта чем-то кружевным, но, вместо того, чтобы что-то скрывать, эти кружева только привлекали к себе внимание. С другой стороны, на обнажённую или почти обнажённую грудь я вполне мог любоваться у придворных красавиц, но ноги…

Остановившись, не понимая, чего или кого мы вообще ждём, я недоумённо оглядывался по сторонам. Карамзин молчал, нахмурившись, глядя куда-то в сторону. Я уже хотел проследить за его взглядом, но тут кто-то подошёл ко мне сзади и резко хлопнул по спине. Это не было дружеское приветствие, отнюдь. Тот, кто это сделал, совершенно определённо хотел сделать мне больно.

Медленно повернулся и встретился со взглядом здорового парня, место которого в гренадерах, а вовсе не в учебном заведении, если я всё правильно понял, из воплей Карамзина.

– Романов, какие люди, и что же ты решил почтить своим визитом занятия? Неужели ты уже выздоровел и избавился от всех своих недугов, которые тебя мучают? – здоровяк заржал, прямо как жеребец. Я стоял, нахмурившись, всё ещё не зная, как реагировать.

– Отвали, Агушин, – вместо меня ответил Карамзин. – Че ты к нам привязался? – Дмитрий хотел было вклиниться между нами, тем самым попытавшись закрыть меня собой, потому как ростом он был на полголовы выше меня, что было удивительно, потому что я всегда отличался высоким ростом и статью, слишком уж много времени проводил в седле, да и охота далеко не лёгкое дело, как может кому-то показаться, но здоровяк оттолкнул от него, словно отмахнувшись, так и не дав сделать задуманное.

– А ты вообще заткнись, козявка. Я сейчас к твоей подружке обращаюсь. Ну, так что, Романов, снова в обморок завалишься, как только фаербол увидишь?

– Шёл бы ты мимо, добрый человек, – проговорил я, с трудом беря себя в руки. Ничего, меня качественно научил Верховный Тайный совет молчать, даже если от мыслей в это время голова была готова лопнуть. Поэтому я пропустил оскорбления мимо ушей, хотя всё внутри всколыхнулось от такого обращения. Как он вообще посмел так обращаться к императору? Ну, ладно, пускай в моём бреду я не император, но ведь дворянином хотя бы я не перестал быть?

– Ой, не могу, – Агушин хохотнул. – Ну ладно, ладно, не обижайся, Саманта, – и он, второй раз уже обратившийся ко мне как к женщине, ещё и протянул лапу, похлопав меня по щеке. Этого моя гордость выдержать уже не могла. Перехватив его руку, я вывернул её хитрым способом, как показал мне егерь Кузьмин, и одновременно пнул его под колено.

Агушин заорал, он явно не ожидал, что я отвечу, и рухнул на колени. Но быстро пришёл в себя и вскочил на ноги, глядя на меня с разгорающимся в глазах бешенством.

– Ну всё, Романов, ты покойник, – процедил он и замахнулся на меня кулаком. Я смотрел, сам чувствуя, как мой взгляд наполняется презрением. Я на волка с ножом ходил, медведя на рогатину поднимал, половину своей жизни проведя на охоте. И вот этот неповоротливый кабан хочет меня достать просто кулаком? Поднырнув под пролетевший мимо кулачище, я коротким экономным движением ударил его в район печени. А потом, обхватив за плечи, без размаха впечатал лоб в переносицу расплывающегося, несмотря на молодой возраст, лица. Если эта собака хочет драться, то, пожалуй, много чести соблюдать с ним хоть какие-то правила благородства. Он ведь не вызвал меня на честную дуэль, а кулаком замахнулся, как на холопа своего. Размышляя подобным образом, я уже не сомневался, и, опять-таки по науке егеря, бывшего казачьим атаманом Кузьмина, что есть силы пнул Агушина в пах.

Отпрыгнув назад, я почувствовал резкую боль в руках, в ногах и в голове. Что за чёрт? Почему обычные действия привели к таким последствиям? Пока я пытался понять, на меня набросился приятель Агушина и ему удалось меня достать, потому что я отвлёкся, почему-то решив, что хоть какое-то благородство в этой свинье задержалось, и он не будет привлекать к нашей драке какого-то ещё. Но нет, я ошибся, и за ошибку получил по роже. Так дед мой Пётр Великий бить любил кулаком прямо в глаз. От силы удара свалился на пол, но тут же вскочил на ноги, потому что с них станется бить ногами. Так и есть, этот убогий уже поднял ногу, чтобы пнуть лежачего, и я успел перехватить его копыто, и ударил в пах уже кулаком. И следующий удар в колено. Он заорал, но ответить не успел, как не успел ничего сделать третий из их компании, который двинулся в этот момент ко мне.

– Что здесь происходит?! – мужской крик на мгновение оглушил меня, а затем я почувствовал, как какая-то неведомая сила срывает меня с места и, оторвав от соперника, имени которого я даже не знаю, отправляет в полёт к ближайшей стене. Но как это сделал этот высокий мужчина, стоящий рядом, побледневший от злости и сложивший руки на груди? И тут я вспомнил, что Карамзин сказал, что первый урок будет по боевой магии. Я ведь тогда не придал значение его словам, и тут только понял. Магии? Он сказал магии? Господи, да куда я всё-таки попал?!

Глава 2

– Романов, Агушин, Щедров, я долго буду ждать? Что здесь происходит? Забыли за время каникул, как следует себя вести в обществе воспитанных людей? – я поднял взгляд на мужчину, всё ещё стоявшего возле двери и скрестившего на груди руки. У меня никак не укладывалось в голове, что он колдун. Богопротивный колдун! Но, если верить Карамзину, а не верить я ему не мог, потому что нужды лгать у Дмитрия не было, то мы как раз шли сюда к этому самому колдуну, чтобы он нас обучал… Господи, да как же это?

Я медленно поднялся, глядя на довольно спокойные лица всех, кто, кроме меня, ждал перед дверью, и с трудом подавил желание перекреститься. Тем временем мужчина отвернулся от меня, и в упор посмотрел на моих недавних противников.

– Виктор Валерьевич, – промямлил Агушин, стараясь не смотреть на мужчину. Кажется, Карамзин говорил, что-то про Долгова. Наверное, этот мужик и есть Долгов. А учитывая, как лебезит перед ним мой недавний противник, то считаться с ним действительно стоило. Его он боялся, собственно, как и все остальные, потому что любое перешёптывание вмиг прекратилось, как только он задал свой вопрос. – Мы просто дурачились, да дурачились, ничего криминального.

– Романов, – он повернулся в мою сторону так резко, что я чуть снова по стене не сполз, теперь уже без помощи магии, или чем он пользовался, чтобы нас, словно кобелей сцепившихся, растащить. Я не отводил взгляда от его бледного лица и сумел только кивнуть.

– Да, мы… дурачились, – подтвердил я слова Агушина, лишь бы он поскорее чем-нибудь другим занялся, чем продолжал меня рассматривать с брезгливым интересом.

– Больше, чтобы я подобных дурачеств не видел, – он опустил руки и махнул в сторону двери, которая открылась без малейшего на неё воздействия. Чувствуя, что ещё немного и просто рухну в спасительный обморок, я несильно ударил затылком по стене, возле которой стоял. Потому что колдовство, оно и есть колдовство, и при всех моих грехах в чернокнижие я замечен не был. – Быстро расселились по своим местам, – Долгов приказал это тихим голосом, но он подействовал на всех нас не хуже шпор норовистому жеребцу. Даже я заставил себя не думать о том, что происходит, а просто плыть пока по течению, потому что я всё ещё ничего не понимаю, а разобраться надо, если хочу жить.

Жить мне хотелось. Хотелось до ярких звёзд в глазах. Я слишком долго и мучительно умирал, чтобы не думать о подобном исходе. Ежели Господь дал мне ещё один шанс, пусть даже и здесь, непонятно пока где, да с колдунами, то так тому и быть, нужно просто попытаться разобраться. Успокаивая себя таким образом, я вошёл в полутёмное помещение, где стояло много столов, за которыми все парни и девушки расположились по парам. Быстро оглядевшись, я нашёл взглядом Карамзина и направился к нему, заметив, что он сидит за столом один, предположив, что это и есть моё место.

– Здорово ты их, – зашептал Дмитрий, когда я осторожно сел рядом и, посмотрев на то, что он делает, достал из сумы такие же книги и необычное перо, которое положил на стол. Правда, чернильницы негде видно не было, и я понятия не имел, как буду писать. – Как тебе это удалось? Ты в зал стал ходить? – я неуверенно кивнул, отметив про себя, что нужно было обязательно узнать, что такое «зал», а то не нравится мне, что я и ниже почему-то, чем себя помню, да и силёнок маловато стало, жил привычных на руках, ногах, да груди со спиной не чувствую, а ведь прекрасно помню, как они напрягались, дрожа от восторга, когда рогатину с медведем опускал. Ох и тяжело было, но вот сейчас не уверен, что вообще смог бы даже проткнуть медвежью шкуру.

– И ты всё это сумел за лето освоить? Круто. Я бы тоже хотел так же лихо, как ты, суметь ответить этому Агушину. Ух, как же достали они всё. – Он злобно скосил взгляд на того самого гренадера, который захотел кулаки об моё лицо почесать. Если тут такое в порядке вещей, то я разделял чувства своего нового или старого товарища. Я так запутался, что в голове начало кружиться, словно воздуха резко перестало хватать. Нужно сперва все разузнать, прежде чем на люди выходить, не слишком хотелось мне опозориться. Хотя судя по отношению ко мне, позориться дальше было уже некуда. – Петька, да очнись, смотри, как девчонки глазки начали строить, – я покосился на Дмитрия и перевёл взгляд в ту сторону, куда он глядел. Несколько девушек поглядывали на меня и тихонько переговаривались, хихикая при этом. Я же только мотнул головой, а почему девушки вообще вместе с нами, если сейчас обучение боевой магии начнётся? Спокойно, Пётр свет Алексеевич, помни, что принял обет Божью волю покорно исполнять, дабы не усомнился он в тебе и не лишил этого шанса на жизнь. Но… девушки чему-то вместе с юношами обучаются?! Колдовство я ещё могу принять, на всё воля Божья, но совместное обучение было выше моего понимания!

– Тишина в классе! – Долгов вышел перед нами и тут же продолжил, как только воцарилась полная тишина. Умел он усмирять толпу и уважать себя заставил. Я сразу проникся к этому мужчине симпатией. Не каждый может так себя поставить, ох не каждый. – Сегодня новая тема: универсальный щит против физического воздействия. Открываем конспекты и записываем, я дам вам формулу, которой нет в учебнике. Вторая половина занятия будет посвящена демонстрации и отработке жестов, на следующем уроке практика, затем контрольная – практическая и теоретическая часть, – он мерзко усмехнулся, говоря про контрольную, а по классу пробежал дружный вздох и лёгкий ропот.

– Вот чёрт, похоже, что ему нравится устраивать эти контрольные и унижать нас. А ведь первый урок нового учебного года, – прошептал Карамзин, но я его услышал и посмотрел более внимательно на то, что он делает. А Дмитрий в это время открыл более тонкую книгу, и я тут же поспешил раскрыть такую же у себя, с удивлением увидев белые листы, на которых были начертаны тонкие линии, образующие маленькие клетки. Чем они были нанесены? Удивительно. Больше ничего, кроме белых исчерченных листов, в этой книге не было, хотя я пролистал её полностью, надеясь найти хоть какую-нибудь подсказку.

Карамзин тем временем взял перо и принялся смотреть на Долгова. Я последовал его примеру, недоумевая, как мы будем всё-таки писать без чернил. Но тут учитель начал говорить, очень чётко и достаточно медленно, чтобы мы успевали записывать его слова. Правда, я ничего не понимал из того, что пишу, но старательно записывал, пообещав себе, что потом разберусь. Писать, как оказалось, было просто. Перо само где-то брало чернила, и мне оставалось лишь водить им по бумаге. Я писал, не задумываясь, стараясь успеть за Долговым и ничего не пропустить, поэтому, остановившись только однажды, с удивлением увидел, будто писал совершенно другой человек, наклон букв был не тот, да и сама форма письма была отличима от той, что был я обучен. Поймав себя на мысли, что я начинаю отставать, то просто продолжил записывать, особо больше не задумываясь и не отвлекаясь.

Первая часть урока пробежала быстро, а потом Долгов нам велел внимательно наблюдать за ним. Вот тут я потерялся, словно в лесу густом заплутал. Я смотрел во все глаза, как он поворачивает руку, как по-особенному складывает пальцы, а затем выдыхает слово. Когда слово прозвучало, вокруг него словно переливающийся на солнце мыльный пузырь возник. Такие часто из лоханей прачек срывались, когда они царскую одежду стирали, кою нельзя было песком тереть, чтобы драгоценную вышивку не повредить. Это было волшебное зрелище. Глядя на разноцветные блики, я первый раз подумал о том, что, может быть, колдовство, это всё-таки не так плохо. Ведь я не заметил ничего, что могло бы затронуть саму душу, всё было буднично и очень красиво.

– Запомните раз и навсегда, – Долгов щёлкнул пальцами и пузырь вокруг него исчез. – Из-за такого щита нельзя атаковать. Так что, в битве он практически никогда не используется. Только чтобы набраться сил и перевооружиться, если в этом существует необходимость. И я напоминаю ещё раз, как напоминаю каждый раз, боевая магия без физической подготовки – мои старания на ветер. А теперь пробуем делать всё то же, что я только что объяснил и показал.

Я впал в ступор, глядя, как все покорно встали из-за столов и, глядя в тетради, старались повторить то, что только что показывал нам Долгов.

Так, чтобы не выглядеть идиотом, смотрящим впереди себя, нужно попытаться хотя бы попробовать повторить то, что я видел ранее. Память у меня всегда была отменная и разум чистый, даже после трубки забористого табака, от которой в глазах круги плыли. Так, нужно вытянуть вперёд руку, повернуть по часовой стрелке, а дальше… Дальше не помню.

Я посмотрел на Карамзина, который крутил рукой, но никакого разноцветного пузыря у него не получалось. Собственно, как и у остальных учеников в этом классе.

Переведя взгляд на Долгова, я заметил, что тот пристально за всем наблюдает и усмехается. Как же можно чему-то обучиться, если таким образом преподавать. Внезапно раздался плеск воды, и я обернулся, глядя, как один из учеников стоит мокрый, словно его из ведра мыльной водой облили, и выплёвывает изо рта пену. Раздались скрытые смешки, которые тут же заглохли, после едва слышного покашливания Долгова.

– И что тут смешного? Лопухин хотя бы хоть что-то из себя выдавить смог, а вы? Нечего таращиться. Возвращайтесь к отработке практического навыка.

Я повернулся к Дмитрию, который пожал плечами и снова начал что-то изображать рукой, бурча под нос нелицеприятные слова в адрес Долгова. В принципе, я готов был присоединиться к его горячим эпитетам, но не знал и половины из того, что Дмитрий говорит. Вроде бы по-русски все вокруг говорят, а я половины слов не понимаю. Если бы я знал, что именно необходимо делать…

Через некоторое время у всех, так или иначе, получилось сделать этот щит, кроме меня и одной девушки, которая как бы ни старалась, у неё ничего не получалось. Мои обидчики уже практически в открытую смеялись, глядя на меня, а Карамзин смотрел сочувственно. Меня разобрала такая злость, что надо мной, императором всероссийским, кто-то имеет наглость усмехаться, что перестал контролировать свои действия. Сгущающийся воздух вокруг привёл меня в чувство, отчего рука дрогнула и мысли вернулись в реальность, где есть я, магия и весь класс, который смотрит на меня в ожидании очередного позора Петра Романова. Как у меня получилось сотворить хоть что-то, я не знаю, но вспомнил тщательно записанные слова из тетради в конце и прошептал их, с содроганием глядя, как вокруг меня образуется тот самый пузырь, который и был темой нашего занятия.

И тут резко и громко прозвучал удар гонга. От неожиданности пузырь разлетелся сотнями брызг в разные стороны. Я тоже колдун. Эта мысль совершенно не хотела укладываться в голове, вытесняясь другой. Почему-то до начала урока я такой громкий звук гонга не слышал, но, я ведь был занят, мы же «дурачились» с теми двумя амбалами.

– Задание известно, урок окончен, – Долгов махнул рукой, отпуская нас. – Романов, задержись.

Я напрягся, гадая, что ему от меня нужно. Ведь я выполнил задание, которое он поставил перед нами.

– Я тебя подожду, – одними губами произнёс Карамзин, и я кивнул, убирая книги и самопишущее перо в суму. Кажется, я понял, почему Дмитрий всегда ходил вместе со мной, с местным мной, конечно – вдвоём куда как проще отбиваться от таких вот Агушиных, которые, похоже, нападать любят частенько.

Я заметил сочувствующие взгляды, направленные на меня от тех двух девушек, на которых мне указал Дмитрий. От этих взглядов уверенности во мне не прибавилось, но я стойко ждал, когда все выйдут и оставят меня с Долговым наедине. Как бы ни было сильно наказание за ту драку, я его приму стойко. Когда в помещении никого не осталось, я подошёл к Долгову с замиранием сердца. Он без малейшего предупреждения жёстко обхватил меня за подбородок и повернул голову так, чтобы на ту сторону, куда прилетел кулак Щедрова, падал свет. Наверное, у меня так фингал цвести начал, глаз-то побаливает, да и заплыл, я это чувствую.

– Вижу, что тебе сегодня тоже удалось «подурачиться», – Долгов тихо усмехнулся и провёл рукой возле моего глаза. По лицу прошла тёплая волна, и я с удивлением распахнул глаза, потому что и боль, и чувство, что глаз может вообще на сегодня закрыться, прошли, как будто и не было этого удара. – Это радует. Редко на моей памяти такие вот мальчики для битья находили в себе силы и характер, чтобы начать уже шевелиться и отвечать. По правде говоря, такое произошло на моей памяти впервые. Если хочешь научиться чему-нибудь новому, то приходи сегодня в шесть вечера в зал. Постарайся не опаздывать, – он отпустил мой подбородок и отвернулся, всем своим видом показывая, что потерял ко мне интерес, и я свободен. Намёки и полутона я давно научился распознавать, Верховный Тайный совет очень хорошим учителем оказался, поэтому схватив суму, которую выпустил из руки в тот самый момент, когда почувствовал на лице тепло, я выскочил из класса.

Карамзин, как и обещал, ждал меня на той самой площадке, где я подрался.

– Что ему нужно было? – спрашивал Дмитрий шепотом, оглядываясь на дверь.

– Ничего, ушиб залечил, – я повернулся к нему повреждённой стороной. – Ещё сказал, чтобы я в зал пришёл сегодня в шесть. Тогда он меня чему-нибудь ещё научит. – Мне сначала не хотелось говорить, но я знал, что последует дальше.

– А мне можно с тобой пойти? – тихо спросил Дмитрий. Ну вот, я знал, что так и будет. А мне нужно, чтобы он со мной пошёл, потому что я понятия не имею, что такое этот зал и где он находится, а спрашивать у кого-либо – вызывать ненужные подозрения.

– Полагаю, что можно. Ну не убьёт же он тебя на самом деле. Самое страшное, что может случиться, это тебя прогонят вон, – Карамзин слабо улыбнулся и кивнул.

– Ну, тогда в шесть. А сейчас пошли уже пожрём. Завтрак мы благополучно проспали, надо хотя бы пообедать, – я согласно кивнул. За всеми этими потрясениями только сейчас понял, что живот действительно подводить начал.

Пока мы шли в столовую, как назвал трапезную Карамзин, я внимательно запоминал дорогу. Никогда нигде не блуждал раньше, так что запоминалось хорошо. Да и ноги словно знали, куда надо идти.

В столовой было людно. Меня поразило, что надо самим брать большие подносы и выбирать себе еду из стоящих на большом столе блюд, а потом садиться за маленькие столы, чтобы уже приступить к обеду. Возле стола на меня напал ступор. Я не видел ни одного знакомого мне блюда, кроме, разве что, хлеба. Но стоять долго я всё же не решился и потому набрал всего помаленьку, чтобы уже понять, что я буду в итоге есть, а что лучше больше не хватать. Держась Дмитрия, чтобы не потеряться в этом странном месте, я сел за стол и уже хотел приступить к трапезе, как вдруг…

– Петя! Ты что, правда, с Агушиным подрался? – я замер, не донеся ложку до рта, положил её на тарелку и медленно обернулся, пожирая глазами стоящую рядом со мной рассерженную девушку. Наташа, сестрица моя старшая. Единственная душа живая, коя любила и переживала за меня. Сколько слёз ты обо мне пролила о брате своём неразумном? Всё-таки это рай, и пускай он такой неправильный, и пускай здесь магия и волшебство есть, пускай. Зато и Наташенька здесь живая и здоровая. Спасибо тебе, Госп… – я не закончил свою истовую и горячую молитву, потому что только сейчас осознал, что Наталия одета так же, как и все остальные девушки: тёмно-зелёная юбка, не прикрывающая даже колени, рубашка, обнажающая руки, и всё остальное, что и на других. Господи, срамота-то какая. И даже долгополого кафтана у меня под рукой нет, чтобы прикрыть сестрицу от нескромных взглядов. Выдохнув, чтобы немного успокоиться, прекрасно понимая, что все девушки здесь одеты одинаково, и парни настолько уже к этому привыкли, что я один, как телок на них взгляд останавливаю, я умудрился буркнуть в ответ, и даже снова взять в руки ложку.

– А ты, Наташка, чего здесь делаешь?

Глава 3

Наташа сложила руки на груди, глядя на меня, нахмурив брови. Тут только я обратил внимание на то, что её длинные светлые косы… что их нет. Когда она распускала их и даже просила подсобить ей гребешком разобрать, то могла сесть на них. Я сжал руку, славно почувствовав их шёлк, как у обреза, который китайцы привезли, с посольством ещё к деду приезжавшие. Сейчас волосы Наташкины чуть уши прикрывали, полностью шею обнажив. Господи, да что это такое? Девки стриженные, с голыми ногами, да ещё и учиться удумали наравне с мужчинами.

– Я здесь учусь, Петенька, согласно закону о повсеместном образовании от одна тысяча семьсот пятого года, который император Борис Владимирович Годунов подписал собственноручно, собственно, как и ты, если тебе память всё-таки не отшибло, – ядовито произнесла Наташа. – А вот ты никак, похоже, не можешь ответить мне на простой вопрос: зачем ты подрался с Агушиным? Неужели ты не знаешь, что этот выродок настучит родителям, а те деду начнут нервы трепать? А ведь дед у нас с тобой не юноша уже. Может быть, ты всё-таки перестанешь его подставлять?

Она говорила что-то ещё, а я зацепился за имя императора и прокручивал его в голове снова и снова. Годунов? Какой-то Борис Годунов – император? Да как такое вообще возможно? Как? Нет, я не идиот, и уже давно понял, что, похоже, нахожусь в другом месте, не в своей родной Российской Империи, и это всё не плод моего больного воображения, потому что я всё мог бы представить, и магию, и девок стриженных, обучающихся совместно с мужчинами, но Борис Годунов – император? Это точно не привычный мне мир. Только вот не слышал я никогда такого, что со мной приключилось ни от кого, ни от еретиков или заморских купцов и послов. Про переселение души мне поведал индийский посол с дарами и посланием, когда за столом речь зашла о душе и мирских деяниях, я тогда только посмеялся над ним. Язычники, они и есть язычники. Но зря, видать, посмеялся.

Обведя взглядом столовую, я только покачал головой. Тяжело мне будет, ох как тяжело. Но ничего. Если это тот самый второй шанс, дарованный Богом, то я приму его, как и молился я ранее. Ещё бы понять, какую роль в этом месте играет род Романовых, ежели так случилось, что Михаила Фёдоровича Романова никто на царствование не позвал.

– Ты меня слушаешь? Петя! Обрати на меня уже внимание! – Наташа села рядом со мной, бесцеремонно подвинув Карамзина, который покраснел и уставился в пол, что-то бормоча себе под нос. Я вздрогнул и принялся разглядывать сестрицу. А ведь она хороша. Я-то помню её всегда бледненькой и недужной. Ещё до того, как чахотку Наталия подхватила, которая и свела её душу безгрешную в могилу. Сейчас же я видел, что здоровая Наташка, просто кровь с молоком. А уж когда злится, что аж искры из тёмных глаз летят, так и просто загляденье. – Пётр! – прошипела сестра, а я же словно очнулся.

– А ну, не смей на меня орать, – не ожидала Наташка, точно не ожидала, что я её осажу. Неужто никогда такого не было ранее? Ну, тогда это плохо для неё, по себе знаю, как привыкать к изменениям тяжело. Ещё с той поры знаю, как змею эту Меншикова к ногтю прижал. А ведь все считали, что положение этого дедова любимца, как скала, что никто не сможет его сковырнуть. Да было бы желание. А желание у меня тогда ого – го какое было. – Не вздумай более на меня голос повышать. Ты мне сестрица любимая, но ездить на себе я не позволю. Больше никому не позволю, – добавил я со злостью, которая всколыхнулась во мне, как всегда, бывало, когда я ту свою жизнь вспоминал.

– Ты не заболел? – она прищурилась и приложила руку к моему лбу. Я отшатнулся, бесцеремонно отбросив её руку. На людях такое обращение ко мне позволять, я тоже не буду, напозволялся, хватит.

– Я совершенно здоров, Наталия. И вполне могу сам постоять за себя. Не нужно носиться за мной и проявлять чувства свои на людях, тем самым принижая меня в глазах других. – Я действительно слышал перешёптывания у меня за спиной, и весёлый гогот того же Агушина, в котором громко было слышно, как он называет мою фамилию. Похоже, та стычка ничему его не научила и даже не намекнула на то, что теперь я не бесформенный тюфяк, которого привыкли они ранее видеть.

– Петя, – Наташа даже отшатнулась от меня. Яростные огни в её глазах потухли, а на их место пришло удивление. – Да как ты…

– Как я, что? – я наклонился к ней и уже шептал, чтобы никто, кроме Карамзина, которого я, увы, никуда деть пока не мог, не услышал нашего раздора. – Я уже не малыш Петенька, мне мамки-няньки не нужны. Да и ты мне сестра, а не нянька. Так что охолонись и забудь, как это на брата голос повышать. Иначе мы так разругаемся, что и про родство наше забыть сумеем.

– Знаешь, что, – Наташка вскочила и наклонилась к моему уху. Я одёргивать её не стал, с девки молодой станется ор на всю столовую поднять, пусть уж шепчет лучше, а я выводы сделаю, может, и узнаю чего интересного, бабские истерики они порой не контролируемые и выболтать она может, даже то, что глубоко в душе хранила. – Я, пожалуй, деду напишу, что ты совсем совесть потерял и от рук отбился, – она говорила тихо, чтобы лишние уши не слышали подробностей нашего скандала. – А я всегда говорила ему, чтобы тебя в кадетский корпус при Императорском дворце отдать следовало, чтобы дурь всю выбили окончательно. И плевать на разногласия. Вот теперь пускай пожинает плоды материнской любви и заботы, если в воспитании участия не принимал, и меры принимает, чтобы ты и дальше его не позорил. – Она распрямилась и ушла от меня, возвращаясь к своему столу, за котором сидело несколько девиц.

Куда ты отпишешь письмо, Наташа? На тот свет? Или… Я удивлённо смотрел ей вслед. Что же это получается, наш дед Пётр Алексеевич жив? А где тогда родители? Ежели Годуновы правят Российской империей, то деду и нужды не было отца в измене подозревать да казнить руками Толстого. Но что тогда здесь случилось?

– Романов, ты, похоже, и правда того, с катушек за лето слетел. Даже интересно, что с тобой произошло, – прошептал наклонившийся ко мне Дмитрий. – Ты поэтому мне за всё лето не перезвонил ни разу? Ладно, не парься, я уже давно привык к твоим закидонам. Ты есть-то будешь? А то скоро урок, а ты даже ещё не притронулся ни к чему.

– Да, буду, – и я принялся быстро есть, даже не чувствую вкуса того, что в рот кидал. Расправившись с последним куском, я отложил в сторону вилку, подивившись ее форме, но, не заостряя на этой незначительной детали внимания. И без этого потрясений, хватало. – Карамзин, – позвал я Дмитрия. – А что у нас сейчас за урок?

– Ты когда-нибудь начнёшь расписание запоминать? – он лишь глаза закатил. – Нет, был не прав, каюсь. За лето ты нисколько не изменился. Сейчас у нас выездка, и на сегодня всё. Нужно же ещё будет коней расседлать и поставить в стойло. И обтереть, – он поморщился. – Не понимаю, зачем нам вообще этот анахронизм? Всё равно дворяне только на императорских парадах на конях выезжают.

Он встал и, подхватив свой поднос с грязной посудой, понёс куда-то на отдельный стол. Я оглянулся по сторонам – все делали так же. Никто не оставлял свой поднос просто на столе. Поэтому я так же, как и все остальные, отнёс грязную посуду в одно место и поспешил за Карамзиным.

Занятие проходило на улице. Несколько конюхов вывели лошадей, которых держали на поводу, и насмешливо смотрели на группу учащихся, среди которых я сейчас находился. Отдельно кучей лежала сбруя и сёдла. А я стоял, тёр лоб, не понимая, зачем для того, чтобы ездить на лошади понадобился отдельный урок. Даже занятия магией, наличие которой я всё-таки признал, не вызвали у меня такого раздрая. Да и себя признал колдуном, чего уж там. Недаром попы в голос говорили, что я почти безбожник. Но вот то, что для езды на лошади выделили целое занятие, да ещё и длящееся так долго…

Я украдкой осмотрел своих соучеников. Они выглядели такими испуганными, особенно девушки, словно неблагородных лошадей увидели, а как минимум когорту чертей. Создавалось ощущение, что все они лошадей впервые увидели. Даже Агушин и этот его приятель-гренадер выглядели растерянными. В них ни щепотки их гонора не осталось.

– И долго вы будете стоять вот так? – наставник похлопал свёрнутым хлыстом по голенищу сапога. Я же посмотрел на свои ноги. То, что было на мне надето, плохо сочеталось с верховой ездой, но, нам же не полдня скакать, верно? Да и вообще я очень сильно сомневаюсь, что кто-то сегодня даже в седло сядет.

– Простите, Андрей Иванович, – та самая девушка, у которой так и не получился щит, подняла руку, привлекая к себе внимание.

– Да, Назарова, что ты хотела узнать? – он тут же перестал похлопывать себя по голенищу и посмотрел на неё с надеждой. Наверное, думал, что сейчас то всё наладится и хоть что-то начнёт происходить.

– А как найти лошадь, которая тебе предназначена? – робко спросила она.

– Назарова, ну как вы её найдёте, если ещё никто для себя коня не выбрал? – чуть ли не простонал Андрей Иванович, а конюхи начали едва слышно посмеиваться.

Значит, нужно просто подойти и выбрать? Я опустил руку в карман. Сам не зная зачем, услышав про выездку, машинально сунул в столовой в карман несколько кусков сахара. А ведь я даже не знал, что здесь такое мракобесие будет происходить.

– Так, Шедров, ты первый, – после очередной молчаливой заминки снова подал голос наставник. Пока я решил всех, кто ведёт занятия называть наставниками. Там потом разберёмся, кем они действительно являются.

– Почему я? – я повернулся в сторону приятеля Агушина, который не спешил выходить из нашего строя, после того как его позвали.

– Потому я решил начать по алфавиту и с конца, если у нас все смелые на перемене остались в коридорах, – рявкнул Андрей Иванович.

– Гордиться должен, если наставник выбрал его для такого дела, – повернулся я к Дмитрию, который стоял вальяжно. Страха в нём я не видел, но и энтузиазма он особого не проявлял.

– Шутишь, что ли? Да он лошадь на картинке даже не видел, мажор столичный, – практически сплюнул Карамзин, злобно косясь в сторону неуверенно шагающего к конюхам парня.

– А ты видел? – я усмехнулся, начиная понимать, что лошадь в этом месте не является средством передвижение, а чем-то, что статус всадника определяет. Похоже, что иметь лошадь и уметь правильно на ней ездить чем-то из ряда вон выходящим и доступным только избранным.

– Нет, с тобой точно что-то не так, – Дмитрий повернулся ко мне, пристально вглядываясь в глаза. – Мой отец владеет конюшней элитных скаковых жеребцов. И ты прекрасно об этом знаешь.

– Знаю, – не стал я отнекиваться, стараясь уйти от скользкой темы. – Но это же не говорит о том, что тебе доверили на них ездить. Максимум – пони. И то, пока не обогнал ее по росту.

– Романов, ты козел, – резюмировал Карамзин, поворачиваясь в сторону вопля, раздавшегося с той стороны, куда Щедров направился. Я с любопытством посмотрел в ту же сторону.

– Куда ты руки тянешь? Нет, это ни в какие ворота не лезет. Всем в строй, смотрим и запоминаем базовые правила общения с лошадью, если вы не удосужились прочитать то, что я задавал вам на лето, – завопил наставник. – А ты куда смотрел? – конюх только пожал плечами, перевязывая руку гренадера странного вида тряпкой.

Решив, что терять время просто глупо, я поднял руку и вышел вперёд, направляясь к конюхам. Не дойдя до них несколько шагов, скинул сумку на стоящую неподалёку скамью, решительно сделал несколько шагов вперёд и протянул руку к поводу вороного красавца.

– Как звать его? – спросил я у конюха, а тот только покачал головой и весело произнёс.

– А справишься? Цезарь норовистый, он не подходит для новичков.

– Зачем же ты тогда его вывел? – я осмотрел жеребца. По всему виду трёхлетка. Прекрасно выезжен, да и на норовистого непохож.

– Так, распоряжение Огнева, – конюх кивнул на наставника. – Решил, видимо, на Цезаре мастер-класс показать. – Я не понял последнее выражение, но забрал повод и молча, под недоумёнными взглядами конюха и Щедрова, находившегося недалеко от нас, отвёл жеребца в сторону.

– Ну давай знакомиться? – погладив коня по морде, я вытащил сахар и скормил ему кусок. Жеребец был хорошо воспитан. Угощение взял очень осторожно бархатными губами. Да уж, норовистый, ага. Вот однажды араба мне привезли в подарок, так я его сам объезжал, вот то норов, так норов был. Он меня едва не выбил из седла, едва тогда удержался. А этот красавец просто чудесен.

Цезарь словно понял, что я им любуюсь и тихонько заржал, явно красуясь. Я усмехнулся, скормил ему ещё один кусочек, осмотрел копыта, проверив подковы, а потом принялся седлать. Вёл себя Цезарь хорошо. Живот не раздувал, позволил подпругу как надо затянуть. Времени у меня ушло совсем немного, я же сам частенько лошадей седлал, особливо, когда на дальнюю да долгую охоту уезжали. И себе седлал и Лизке, мотнув головой отогнал соблазнительный образ тётки, которая, тварь такая, даже попрощаться не соизволила, гадина.

Потрепав жеребца по шее, я довольно легко вскочил в седло, всё же неприятно удивившись тому, что далось мне это привычное во всех смыслах усилие с некоторым трудом. И только после этого я посмотрел на всё ещё стоящих поодаль учеников и наставника. Они смотрели на меня круглыми глазами, а у Агушина ещё и челюсть отвисла, как у Ванечки юродивого, что у Успенского собора милостыню всегда просил. Неужто никто из них не может сделать то же, что и я? Бред какой-то, как есть бред. Дворяне среди них есть как пить дать, если с дедом моим общение ведут. А мне всегда казалось, что дворян на пони садят ещё только из утробы матери вытащив, вместо колыбели. Всё чудесатее и чудесатее.

Тронув Цезаря пятками, я шагом подъехал к наставнику и натянул поводья.

– Э-э-э, Романов, – он сумел взять себя в руки. – Если рысью и галопом проедешься, я тебе зачёт поставлю и освобожу от занятий до конца года. – Теперь уже я уставился на него. Учиться верхом ездить целый год? – Ну, так что?

– Да я ещё и не так смогу, – я пожал плечами и тут почувствовал, как в башку с кровью дурость ударила молодецкая. Отпустив поводья, я резко свесился вниз и, подхватив ту самую Назарову, втащил её к себе в седло. Девка вскрикнула, но я подобрал поводья, отчего она оказалась зажата моими руками с двух сторон, я прошептал куда-то в рыжеватые волосы. – Тихо, а то уроню. – Она замолчала и вцепилась в луку седла, да так, что костяшки пальцев побелели. – Н-но, пошёл, родимый, – Цезарь сразу же перешёл в неспешную рысь, всё больше увеличивая скорость. Уже через несколько мгновений я летел, чувствуя, как ветер остужает горящее лицо. Хоть что-то привычное было среди всего этого мракобесия. Сделав круг вокруг конюшен, уже возле наставника перешёл на шаг. Соскочив с коня, подхватил зажмурившуюся девушку на руки и спустил её на землю.

– За такую выходку надо было бы тебе бал скостить, но не буду, – покачал головой Андрей Иванович. – Назарова, ты поняла, что такое в седле держаться?

Я же, не глядя больше на девушку, повёл Цезаря на поводу к конюшне.

– Где я могу коня распрячь и обиходить? – спросил я у того конюха, который его привёл.

– Да не нужно. Всё одно Цезарь наш уже поди застоялся. Огнев его выгуляет как следует, и сам обиходит, – конюх взял из моих рук поводья, я же потрепал коня по шее и скормил последний кусок сахара.

– Романов, можешь гулять. В душ сходить не забудь, а то потом конским от тебя разит, – Огнев, проорав последнее слово, тут же потерял ко мне интерес и повернулся к остальным. – Ну, долго вы ещё мяться будете?! Быстро к коням! Сегодня только знакомство. Да на поводу с ними походите, чтобы в обморок при виде лошади больше не падать. Живо!

Показав Карамзину жестом, что буду ждать его в комнате, я пошёл туда, где очнулся сегодня утром. Нужно было разобраться с тем, как этот самый душ принять, да немного мысли успокоить, которые как мураши в башке вертятся. А потом с Карамзиным идти уже в зал, с Долговым заниматься.

Глава 4

За той дверцей, откуда Карамзин вытащил утром мне одежду, находился шкаф, в котором висели кое-какие вещи, да и на полках что-то лежало. С омовением я всё-таки разобрался, попросту закрыв глаза и позволив рукам самим всё делать так, как надо. Но вот когда я вымылся, появилась другая проблема, я понятия не имел, что на себя надевать, простояв довольно долго перед полками. Ещё одна проблема заключалась в том, что я не знал, какие именно из вещей принадлежат мне, а какие моему соседу, если этот шкаф общий. В конце концов, плюнув на это дело, решил у Дмитрия спросить, когда он вернётся. А можно и не спрашивать, а снова подсмотреть, как он сам оденется, ведь в этот загадочный зал вместе пойдём.

Поэтому натянув на себя те же вещи, которые надевал на занятия, я лёг на кровать и, заложив руки за голову, принялся разглядывать потолок. Примечательного в нём было то, что он был абсолютно белым. Но если белым меня не слишком можно было удивить, побелку даже крестьяне в домах проводили, то, что он был вдобавок очень ровным, стало для меня очередной загадкой. Теперь я полностью принимал теорию того индуса, про переселение душ, только теперь ещё и понимал, что это далеко не теория. Только вот почему-то переместился я не в утробу матери, чтобы потом жизнь прожить новую, а в себя самого на момент моей гибели, только в другом месте. А судя по тому, как все себя со мной ведут, то жизнь эту я прожил полную, только почему-то не помню её совсем. Вопросов было много, но я знал, что с ответами мне никто не поможет, потому как не следует раскрывать эту тайну ни перед кем. И вести себя нужно так, как и остальные и стараться не выделяться из общей массы. Хотя, как это сделать, если я даже базовых вещей не знаю, было мне пока не понятно.

Я никогда не любил учиться, а, может быть, из Остермана учитель был дерьмовый, сейчас сказать сложно, тем более что теперешнее моё положение резко отлично от того, к которому я привык. Даже в то время, когда меня не считали наследником, я всё равно оставался внуком своего Великого деда, и меня, как минимум, остерегались задевать слишком уж сильно. Другое дело, что почти всем было на меня наплевать. Не обучается царевич даже грамоте, ну и хрен с ним. Трубку начал в одиннадцать лет курить, да чем бы дитя ни тешилось. Впервые женщину в тринадцать попробовал – ну, мужчина растёт. Глупо. Но, тут я сам виноват, никто насильно мне ничего не навязывал. Почему не останавливали – это другой вопрос, и ответ мне вместе со страшной болезнью пришёл. Зато мозги на место встали.

– Романов, ты вообще собираешься в душ идти? – я опустил взгляд от потолка и посмотрел на Карамзина. Он был потный, взъерошенный и раздражённый. Дрался он с конём что ли, а не ездил верхом?

– Я сходил, – ответив, снова посмотрел на потолок.

– А зачем грязную одежду надел? От неё же несёт, не хуже, чем от коня, – он стянул через голову рубаху и бросил её в корзину, стоящую рядом с дверью. В корзине мигнул красноватый огонёк, и рубаха исчезла. Дмитрий подошёл к другому шкафу, такому же, как и тот, который возле моей кровати стоял и выкинул на постель тёмные штаны и странного вида рубахи, одна вообще без рукавов, на тонких лямках, а вторая такая же, как и штаны. После этого стащил те штаны, которые на нём были надеты и отправил их в корзину. Снова вспышка и штаны исчезли. Получается, что шкафы у нас были разные и вся та одежда, на которую я так старательно смотрел, была моей. Мог бы догадаться, конечно, но лучше перестраховаться в таких вопросах.

– А когда нам её вернут? – я раздеваться не спешил. Всё-таки не прикипел пока к этому месту, чтобы вот так походя наготу демонстрировать.

– На корзине же расписание висит, – Карамзин покачал головой. – Ты меня иногда поражаешь, Петруха. Приехал вчера пришибленный, даже на ужин опоздал и вечеринку в честь нового учебного года, и сегодня я тебя еле растолкал. Надеюсь, ты мне расскажешь, что с тобой стряслось, всё же нельзя друга в неведение держать. Ладно, пока ты сидишь пристыженный и обдумываешь своё поведение, я в душ, а то и так уже опаздываем, чёртовы кобылы.

Когда он ушёл, я снял с себя одежду, надел примерно тоже, что выбросил Дмитрий из своего шкафа, и осторожно скинул вещи в корзину, внимательно наблюдая, как они исчезают. Осмотрев корзину, увидел сбоку на ней лист бумаги, где было написано, что всё отданное в прачку бельё, перемещающееся туда стационарными чарами, возвращают в комнату номер двести тридцать каждый вечер в десять часов.

Поставив корзину на место, я уже хотел снова завалиться на кровать, но тут моё внимание привлекла тонкая книжка, прикреплённая прямо к стене. «Устав императорской дворянской школы», – гласило название. Сняв книгу со стены, она снялась удивительно легко, я повертел её в руках. Снова меня поразило то, что я понимал написанное. А ведь буквы сильно отличались от привычных мне. И вроде бы по-русски было написано, но всё равно, как-то не так. Странность заключалась в том, что я понимал написанное, и написать мог также, но только если не думал о том, а какая это буква, а какая та. Пожав плечами, решил, что не стоит со всем этим пытаться разбираться, целее буду. Божий замысел неисповедим. И ежели Господь наделил меня этими умениями, то так тому и быть, аминь. Но вот устав прочесть стоит, сдаётся мне, что в нём я на многие вопросы ответы найду.

Из умывальни вышел Карамзин, молча оделся и кивнул на дверь.

– Ну что, идём? – я бросил устав на кровать и пошёл вслед за Дмитрием.

Некоторое время мы шли молча, а затем Карамзин покосился на меня и спросил.

– Я не знал, что ты верхом умеешь ездить. Где учился?

– Дед учил, – коротко ответил я, хотя лично меня дед Пётр Алексеевич ничему никогда не учил, но что я ещё мог ответить?

– А что в вашем захолустье конюшни есть? Ты мне никогда не рассказывал. Надо было летом в гости к тебе всё же приехать, ты же приглашал, только отец против был, чтобы я куда-то уезжал. Времена неспокойные, а у вас, как он говорил опасно, ни охраны, ни порядка. – Карамзин скептически хмыкнул. – А лошади, конечно, есть. Да и Кострома не такое уж и захолустье, позахолустнее бывает. Я это знаю несмотря на то, что отец про Кострому говорит и про твоего деда. Только вот я поражаюсь, твои родители в Москве уже давно обосновались, дело своё завели, а ты у деда торчишь последние годы. Совсем всё с родоками плохо? Я бы тоже, наверное, сбежал на лето куда-нибудь в глушь, поэтому в этом году точно приму твоё предложение, если ты, конечно, захочешь меня видеть. – Карамзин продолжал тарахтеть, а у меня от его слов уже голова начинала кругом идти. Было такое чувство, что мы с ним давно не разговаривали, и теперь за время нашего пути он захотел всё высказать, что у него на душе скопилось. Я был не против, только вот информацию, которую он мне давал, сбивала с ног не хуже тарана.

– Конечно, приглашу, – вяло ответил я, когда повисла небольшая пауза в нашем разговоре. – Если предать меня только не вздумаешь.

– Ну ты и скажешь, – рассмеялся Дмитрий. – А клан Романовых испокон веков Кострому держит. – Я опешил, пытаясь вникнуть в новое для себя слово. Клан? С каких это пор род дворянский кланом называют? – Я слышал, Бергеры этим летом в клан Романовых вошли. Это круто, они же самые лучшие алхимики, – вот тут я совсем нить разговора потерял, но имена и понятия старался запоминать. – Этак твой дед скоро всю губернию под себя подомнёт. – Я бросил на него быстрый взгляд. Если этот мой дед хоть немного похож на того моего деда, то ему не только губернию, ему страну подгрести под себя возможно, и не только нашу. А Кострома да, изначальная колыбель Романовых, хоть что-то не отличалось от известной мне истории моего рода, или клана, как Карамзин сказал. Надо бы запомнить, чтобы не перепутать ненароком.

– Я не знаю, дед со мной планами не делится, – ответил я нейтрально, чтобы хоть что-то ответить.

– Ну да, отец тоже мне не всё рассказывает, – Карамзин вздохнул. – Наверное, они всё ещё считают нас малыми детьми. – Мы шли уже мимо странного вида арены, чем-то неуловимо напоминающей Колизей. Или же арены древнегреческих атлетов, где они состязались в различных искусствах. Арена была пуста, что не удивительно, потому как на состязание, скорее всего, все собрались бы хотя бы посмотреть. Интересно, кто и с кем тут соревнуется? Это же учебное заведение, как я понимаю.

– Эх, надеюсь, в этом году состязания между факультетами состоятся, посмотреть бы хотя бы на них. – Дмитрий проследил за моим взглядом.

– Да, было бы неплохо, – согласился я, стараясь скрыть удивление в голосе. Это что ж учеников вместо воинов для развлечения на арену выпускают?

– Надеюсь, в этом году проблему с безопасностью решат, а то и из стен школы не выпускают, и развлечения единственного лишили. Нам-то никогда не поучаствовать, жалко… – Дмитрий замолчал, так и недоговорив что хотел. Но сейчас это было не важно, ибо печально знакомый голос и сопровождающий его гогот заставил Карамзина оборваться на полуслове.

– Что, девчонки, на прогулку пошли? А чего за ручки не держитесь? – Агушин вроде бы не создавал впечатление совсем дурака, но, это был как раз тот случай, про который говорят, что внешность обманчива. Потому что дурак он и есть, да ещё и шельма добрая.

– У него какие-то проблемы с женщинами? – спросил я Карамзина, даже не поворачиваясь в сторону недоумков. – По-моему, ему никто не даёт, вот и старается как может, привлечь внимание. Только не там старается, здесь же нет сердобольных вдовушек, которые могут приласкать убогого. – Я говорил достаточно тихо, но Агушин подошёл уже достаточно близко, чтобы расслышать. Да ещё и Карамзин поддал масла в огонь, хохотнув на мои слова.

– Романов, ты труп, – раздался приглушённый рык из-за спины. На этот раз я остановился и оглянулся. Да, они подошли просто непозволительно близко.

– Я не понимаю, а почему ты так взбеленился? – помимо моей воли в голосе прозвучала насмешка, густо замешанная с презрением. – Неужто правду я только что насочинял?

Вместо ответа, на меня набросились. Уж не знаю, то ли это в порядке вещей здесь было, то ли какая-то кровная вражда между нашими родами примешалась, или как там Карамзин сказал, кланами. А все эти подначки были так, чтобы видимость приличий соблюсти, что вроде бы не так просто Агушин постоянно драку со мной затевает.

Что бы я ни думал, а совсем уж дураком этот амбал не был, потому бросился на меня Щедров, повинуясь жесту главного в этой банде.

Я прекрасно помнил, что его укусила лошадь. Уж не знаю, что он несчастному животному сделал, потому что лошади показались мне очень спокойными, но как могут кусаться эти создания я прекрасно знаю. Поэтому, дождавшись, когда Щедров замахнётся, я просто перехватил его руку и сжал в районе повязки так сильно, как только сумел, снова неприятно поражаясь слабости моего тела. Но и этого хватило, чтобы Щедров заорал и упал на колени. Всё ещё сжимая его повреждённую руку, я изловчился и пнул Агушина, так неосторожно подошедшего ко мне настолько близко. Целил я в живот, но попал снова в пах. Да что ж ему так не везёт сегодня?

– Ты дальше продолжай меня задирать, вообще без мужского достоинства останешься, – посоветовал я скулящему Агушину. – Если ты только не смирился, что оно тебе вовсе не нужно. Выпустив руку Щедрова, я повернулся к Карамзину, который даже двинуться с места не успел, настолько быстро всё произошло.

– Что здесь происходит? – уставший недовольный голос прервал меня. Я обернулся и увидел, как молодой парень в костюме, похожем на тот, что на мне был, стоит и смотрит на нас сверху вниз, сжимая губы.

– Ничего, – вместе с Агушиным в голос ответили мы, почувствовав впервые единодушие в принятом решении.

– Друг поскользнулся, я решил помочь ему подняться, – ответил я, понимая, что этот парень просто так не отстанет.

– Помог? – скептически усмехнулся он, сложив руки на груди.

– Помог, – кивнул Агушин, мужественно распрямляясь.

– Ну и валите по своим делам тогда, – это парень подождал, пока мы разойдёмся в стороны и пойдём в противоположных направлениях.

– Козлина, ненавижу его, – процедил сквозь зубы Карамзин.

– Агушина?

– Лаврова. Вот не поверишь, бесит меня страшно, хотя ничего плохого никогда не делал. Как старостой в прошлом году стал, так и пытается выслужиться. Вроде на одном факультете учимся, мог бы и добавить Агушину чисто по-факультетски. Но нет, правильный слишком.

Я кивнул, соглашаясь, хотя под конец дня мысли уже начинали от меня совсем ускользать. Довольно скоро мы подошли к длинному приземистому зданию, как и все остальные выполненному из камня. А ведь даже Кремль у меня частично деревянным был. И тут Карамзин увидел, что я сцепил зубы и берегу руку, которой Щедрова ухватил.

– Что с твоей рукой? – тихо спросил он, заходя внутрь здания.

– Не знаю, кажется, жилу потянул, – прошипел я, потому что запястье болело с каждым мигом всё сильнее.

– Вот же чёрт, – Карамзин смотрел сочувственно, продолжая идти по тёмному коридору. Шли мы недолго, уткнувшись прямиком в дверь, которой коридор и заканчивался.

Дверь выглядела массивной, но открылась совершенно бесшумно, и мы вошли в огромный зал. Часть стены была завешана зеркалами, настолько большими и чистыми, что дух захватывало. Вдобавок в зале то тут, то там были расставлены различные приспособления, предназначение которых были мне неизвестны. Долгов сидел на низкой лавочке, одетый, как и мы, только без верхней рубахи, и наматывал на руки какие-то тряпки. Поднявшись к нам навстречу, он насмешливо взглянул на насупившегося Карамзина, но ничего не сказал и выгонять Дмитрия не спешил. Потом он перевёл взгляд на меня, увидел уже начавшее распухать запястье и замысловато выругался.

– Полагаю, ты снова, хм, дурачился? – он выразительно приподнял бровь. – Романов-Романов, и что мне с тобой делать? – я неопределённо пожал плечами, а Долгов грубо ухватил мою повреждённую руку и поднял её. От боли я прикусил до крови нижнюю губу, чтобы не заорать, чувствуя, как по щеке прокатилась слезинка. Слабость перед наставником последнее дело показывать, но я ничего почему-то с этим поделать не смог. Пока я думал о слабости тела, от рук наставника полилась успокаивающая прохлада и вскоре боль отпустила. Вот только Долгов не собирался меня отпускать. Он взял такую же узкую тряпку, которую только что наматывал себе на руки и принялся туго мотать мне на запястье. Затем тоже самое он проделал с другой рукой. – Ещё раз увижу без намотки – не обижайся, – пригрозил Долгов, отпуская мои руки. – Так, я вижу, что тот, кто учил тебя слегка постоять за себя, общей физической формой не заморачивался, скорее всего, просто пару приёмов показал. – Он задавал вопрос и сам тут же на него отвечал, избавляя меня от очередного вранья. – Так, и с чего же нам начать? – он потёр подбородок, потом перевёл взгляд на Карамзина и поморщился. – Похоже, что с основ. Тогда приступим, – моя недавняя травма, похоже, никак не повлияла на его решимость загонять меня как спешащий гонец лошадь. – Ну что стоим? Побежали вдоль зала трусцой, живо! Хоп-хоп-хоп, – и он несколько раз хлопнул в ладони.

Я никогда не бегал. В жизни. Даже будучи ребёнком. Это был для меня совершенно новый опыт, от которого очень быстро сбилось дыхание и начали болеть ноги. Долгов не обращал на такие мелочи внимания и легко бежал рядом с нами, отвешивая нелицеприятные высказывания, чаще всего сравнивая нас с Карамзиным с беременными каракатицами, причём в пользу последних. Я потерял счёт этим кругам вдоль зала. А ведь это, как я полагал, только начало. И мы сами сюда пришли, нас никто на аркане не тащил. Во время очередного круга, когда я уже с трудом переставлял ноги, Долгов заявил, что сделает из нас приличных боевых магов. Это обещание заставило меня внутренне содрогнуться. Почему-то промелькнула мысль о том, что живым я из этого зала не выйду. Рядом тяжело дышал Карамзин, и мысли постепенно полностью покинули мою многострадальную голову. Так что один плюс я от занятий в этом зале уже получил, остаток дня я вообще ни о чём не думал.

Глава 5

В голове мысли шныряли испуганными белками, а в теле ныла каждая жилка, наверное, поэтому я никак не мог уснуть. В очередной раз перевернувшись на жёсткой постели, плюнул на попытку задремать и лёг на спину, заложив руки за голову. В темноте потолка видно не было, но вполне можно было себе представить, что он там есть.

Где-то в темноте раздавался храп Карамзина. Покосившись в ту сторону, но предсказуемо ничего не увидев, снова лёг прямо.

Так, раз минутка выдалась, то можно как следует всё обдумать. Хотя думать тут нечего. Мне нужно в первую очередь разобраться в происходящем, чтобы не выделяться. Крестов православных я не заметил, но это не значит, что их нет, и что меня не примут за одержимого, если в чём-то заподозрят. И так целый день сумел прожить и подозрений не вызвать. Вот только тот же Карамзин начал как-то подозрительно коситься, говоря, что совсем меня не узнает. А ведь это я с Наташкой мало ещё времени провёл. Вот кто меня вмиг раскусит, ежели я ошибку какую совершу.

Второй момент, который меня волновал, что с моим дедом и родителями произошло? Неужто и здесь они разругались до смертельной ненависти? И что же мне снова сиротой быть, только на этот раз при живых родителях? Не слишком меня подобное положение дел устраивало. Не должно оно так быть, неправильно это. Радовало только то, что дед мой жив был, а я вроде у него всё время своё проводил. Но почему не научил он меня, точнее, прежнего меня, до моего перерождения делу ратному, да чтоб отпор мог дать обидчикам. Нелёгкое это дело, думать за другого, да ещё и в мире, где не известно мне ничего.

Мысли плавно перетекли к тому, что моя душа вот так странно переродилась. Жалею ли я? Нет. Лучше уж так, чем на арфе, на небесах тренькать, вниз на людей неразумных поглядывая. Это, ежели мои грехи не слишком апостолу Петру тяжёлыми показались бы и отворил он для меня Царствие небесное. А ежели нет? Грешил-то я, будь здоров, на три жизни хватило бы, и не только для того, чтобы просто выжить и не быть удавленным или отравленным, как в том случае, когда Меншикова со всем семейством со свету сжил. Да и того хватило бы на отдельную сковородку. Или помыслы всё же важны? Я не знаю, не слишком ревностным христианином я был. В любом случае, лучше уж так, чем небеса или котёл.

Глаза сами собой начали закрываться, и я даже не сменил позы, чтобы не вспугнуть столь долго ожидаемый сон.

Я понял практически сразу, что это никакой ни сон был. На меня обрушилось всё то, что знал, читал и видел Пётр Алексеевич Романов восемнадцати лет отроду, в чьём теле возродилась моя душа – Петра Алексеевича Романова пятнадцати лет отроду, бывшего императором Всероссийским. Голова была готова лопнуть, но я даже застонать не мог под напором того, что лилось на меня сплошным потоком. Меня словно пригвоздило к постели, не давая пошевелить ни рукой, ни ногой. Не знаю, сколько это продолжалось, по мне так пару веков, но, когда все внезапно прекратилось, и я сумел открыть глаза, в комнате было так же темно, а где-то в темноте храпел Карамзин. Голова болела от переполнявшей её информации, и я постарался разложить её по полочкам, с каким-то весёлым ужасом чувствуя, что и ход мыслей изменился, стал быстрее, и слова новые появились, и, что самое главное, я знал, что они означают. А ещё я понял, что могу больше не совершать автоматически, не думая, то или иное действие, вроде открытия кранов в душе, полагаясь на память этого тела. Тот, кто отдал мне сейчас эту память, сделал это полностью, без остатка, так что теперь придётся вспоминать и совершать действия осознанно. Вот только я всё ещё оставался именно что Пером Романовым, императором Всероссийским, хлебанувшим в своё недолгое правление столько дерьма, что никогда мне уже не быть послушным чужой воле Петенькой Романовым, которого здесь все знали.

Я снова закрыл глаза, и чтобы уменьшить распирающую головную боль, начал накладывать чужую память поверх своей, как кальку, заставляя при этом собственную отодвигаться в сторону, но полностью не стирая, чтобы она не мешала мне начать жить в этом мире полноценной жизнью, но и помочь могла, ежели надобность в этом возникнет.

Начать с того, что это всё же другой мир, коих, как оказалось, великое множество, и родились они в тот момент, когда какое-то событие пошло по другой дороге. В истории этого мира всё случилось в тот момент, когда неподалёку от Костромы, в тех самых болотах, где однажды один старик водил ляхов проклятущих, упал с неба огромный камень. Камень тот пробил землю, и вся вода болот рухнула вниз, образовав в иге пещеру с озером посредине, где камень тот лежал прямо в центре и мерцал зелёным светом. Откуда я это знаю, про то, что мерцает камень и по сей день? Да Петька в ту пещеру аккурат этим летом, за три дня до отъезда в школу, залез. Зачем? Вот тут память дала сбой, похоже, что он и сам не понял, на кой хрен его туда понесло.

Вот с того времени и прошли изменения, и родился новый мир, в который пришла магия. Именно она позволила Годуновым пережить лихую годину, потому что её просто не случилось. Не было ни голода, ни неурожаев в течение нескольких лет подряд, и ляхов от границ отогнал, да так вломили, что Речь посполитая прекратила своё существование, а вся землица Российской империи отошла.

А после началось то, что сейчас называют Великий прогресс. Учёные, которым то зелёное сияние по мозгам не хуже, чем армия Бориса Годунова по ляхам, вломило, начали изобретать все новые и новые штучки, со всей возрастающей скоростью. За сто лет мир изменился до неузнаваемости. От того, к чему я привык до… вот этого всего. Самое-то главное, что в таких изменениях? Неспособность многих людей принять новое, но камень сияет до сих пор, и с принятием проблем особых нет. Где уж тут чего не примешь, когда маги царские тучи отгоняют от полей, да заставляют пшеницу добро уродиться.

Сразу после того, как закончилась война с Речью посполитой, родились кланы. Клан изначально из одного дворянского рода состоял, но потом это понятие расширилось, и кланом стали называться образования по праву вассалитета, то есть, какой-нибудь захудалый род мог вполне прийти к тем же Романовым и под гарантии безопасности и много чего ещё присягал клану и входил в него, приобретя или же сменив клановую принадлежность. Но сменить клановую принадлежность можно было только в том случае, если твой род сам ранее был основой клана, или же, если род, являющийся основой твоего клана, пресекся.

Клан Романовых считался средним, но деятельный дед, очень похожий и статью, и характером на моего, постепенно его расширял и с таким подходом скоро точно всю губернию захватит. На этом фоне произошла размолвка с моими родителями. Алексей Петрович категорически отказывался помогать деду в его попытке возвысить клан, потому что у деда была цель – сделать к концу жизни так, чтобы клан Романовых вошёл в первую десятку крупнейших и сильнейших. А вот отца и теперешнее положение вполне устраивало. Ну прямо как я помнил, чтоб их черти разорвали.

Дальше шли воспоминания самого Петеньки, укладывая их в голове, я только морщился. Ну как можно такой тряпкой-то быть? Уж если на то пошло, у меня самого дела куда как хуже были, но и то пытался трепыхаться, и что-то делать, а тут… Он вообще ничего никогда не делал, полностью подчинившись воле деда, что, кстати, последнего дико раздражало. Зато мне стала понятна странная бычья агрессия Агушина в отношении моей персоны. Наташка, вот что это была за причина.

Наташку хотели за него отдать замуж. Отец договаривался с Агушинами, но тут и сама Наталья, и дед, и, как ни странно, Пётр, встали на дыбы. И если деда не устраивала сама идея этого брака, то меня и Наталию не устраивал Агушин. Ну и не удивительно, Наташка-то красавица, да ещё и старше его немного, что ей за надобность с этой семьёй родниться, отец на этот счёт только говорил, что так для семьи надо. Этим родители окончательно от своих детей отстранились, потому как Наташа перешла на сторону деда и теперь с отцом родным практически не общалась. При этом сам Агушин вбил себе в голову, что это именно я настраиваю сестрицу против него. Ну что тут сказать, если раньше и не настраивал, то сейчас точно буду, потому что мне очень сильно не нравится этот убогий.

Дед, кстати, на прачке чухонской не женился здесь. И Меншикова рядом с ним не было, и вот это оказалось для меня самой лучшей новостью. Ради этого можно было смириться с очень и очень многим. Например, с тем, что Лизка в итоге не родилась. Ну да бог с ней. Всё равно из этой греховной связи ничего путного не получилось.

А ещё ко мне пришло осознание того, что же такое магия. Сосредоточившись, как учили Петра, я ощутил, как по жилам вместе с кровью течёт нечто одновременно тёплое и обжигающе – ледяное. Приоткрыв один глаз, я посмотрел на руку, где посреди ладони маленький огонёк пламени слился в танце с ледяным ветром. Теперь, когда я понимаю, что нужно делать, необходимо попробовать всё то, чему учили и воспроизвести уже осознанно, включая и щит.

Только вот Петька местный магии боялся до дури. Почему и с чем это было связано память мне, к сожалению, не подсказала. Были только голые факты без эмоций, их сопровождающих. Всё, что у него получалось и то, что заставляли его делать на занятиях, приводило Петра в какой-то шок, в котором он не мог ни говорить, ни двигаться. А после того как огненная магия в нём пробудилась, так совсем сознание потерял, прям, как и говорил Агушин при первой нашей встрече. Нужно будет теперь довольно сильно постараться, чтобы репутацию свою улучшить, потому что никто всерьёз Петьку не воспринимал, и друг у него был один, Дмитрий, который всегда поддерживал его, несмотря на то, что и сам за это отхватывал. Что двигало им было непонятно, но никакого зла от Карамзина память так и не смогла мне показать.

Я почувствовал, что засыпаю, и что на сей раз будет именно сном, а не кошмаром с перенесением памяти, или что это было со мной.

– Петька, подъём! – Я схватил подушку и запустил туда, откуда раздавался жизнерадостный голос Карамзина.

– Уйди, нечистый, – пробормотал я, пытаясь закутаться в одеяло, голова нещадно болела, всё же такое потрясение ночью испытать. Что бы сейчас ни происходило, а я твёрдо решил, что сегодня никуда не пойду. Нужно было ещё с памятью своей поработать, да магическое искусство испытать. Дел много, а занятия они целый год будут длиться, успею ещё наверстать пропущенное.

– Чего это я нечистый? Я только что из душа, – возразил Дмитрий. – Романов, по-хорошему прошу, вставай. Сейчас только оповещение пришло, состязания факультетов всё-таки состоятся. И сейчас на стадионе состоится жеребьёвка. Так что вставай, а то всё пропустим!

– Да встаю я, встаю, – и я начал отскребать себя от постели, громко зевая и протирая пытающиеся закрыться глаза. – Есть что от головы, а то трещит не по-детски. Топор не предлагай, знаю я твои шуточки обыденные.

Карамзин хмыкнул и открыл свой шкаф, после чего кинул мне на кровать какую-то бутыль неподписанную. Я потряс её в руке, содержимое было жидким. Откупорив бутыль, я принюхался. Пахло кошачьей мочой и мятой. Сомневаюсь, что отравить он меня вздумал, собственно, как и головную боль вылечить.

– Не морщись, бабка делала, – с серьёзным видом проговорил он, будто это что-то для меня должно было значить. Решив довериться ему, я залпом выпил то, что было налито, с усилием заставив себя проглотить. Действовать начало мгновенно. Пока я дошёл до ванной комнаты, головной боли как не бывало. Надо бы поинтересоваться, из чего бабка его зелье это лечебное изготовила, хотя судя по запаху, лучше мне было этого не знать.

Пока умывался, на что-то большее не хватало времени, вспомнил, что такое «Состязания факультетов», и почему Карамзин пребывает в таком возбуждённом состоянии.

Всего факультетов было шесть по профильным направлениям: искусство и делопроизводство, алхимия, врачевание, магические технологии и артефакторика, экономика и расчёт вероятностей, юриспруденция и силовые методы. Вот на последнем мы с Карамзиным и учились. Правда, я никак не пойму, чем думал дед, когда совершенно не силового внука определял по этим направлениям. Ему бы над колбами химичить, чтобы не трогал лишний раз никто, либо сидеть с линейкой и расчётной машиной, вероятность для силовиков высчитывать. Похоже, что многие наставники тоже никак не могут понять смысла этого распределения, но это уже пройденный этап, мне-то как раз этот факультет подходит. Нет, образование в императорской школе давали весьма разнообразное: и экономику, и то же врачевание изучали все, но у разных факультетов были разные дополнительные занятия, у нашего факультета понятно что юриспруденция и боевая магия. Каким образом они сочетались, так же непонятно, как и присутствие Петеньки Романова на этом факультете. Было только одно общее между всеми факультетами: имперская школа, в которой обучались все ученики, был школой магии. Не было среди студентов неодарённых, поэтому общая программа магических наук была едина для всех, но со своими нюансами, связанными со специализацией. Наташка, например, экономику и расчёт изучала, и для клана это хорошо, вот только если она выйдет замуж и уйдёт из клана Романовых, то это получится хорошо для кого-то другого. Так что, понятны возражения деда против Агушиных, они на данном этапе для него первые конкуренты.

Состязания же проходили следующим образом: от факультета со всех курсов с первого по шестой, обучение в школе длилось шесть лет, и последние два исключительно по своим направлениям, выбирались три девушки и три парня. Выбирал артефакт, как именно я не знаю, потому что в прошлом году была напряжённая международная обстановка, в воздухе так и витало слово «война» и все мероприятия такого плана были запрещены. Поэтому память Петькина буксовала, но что-то мне подсказывало, что разницы между возрастом артефакт по какой-то причине не делал. По мне так война и война, что здесь такого страшного? Но это мне, я потому как жил в режиме непрекращающихся войн, а если они и прекращались, то ненадолго, обычно для чьей-нибудь свадьбы. Но Годунову видней, он император, а не я.

Так вот, выбирались участники по странной и непредсказуемой системе, и они начинали соревноваться друг с другом. Сами состязания представляли собой последовательное прохождение различных препятствий и решение по ходу различных задач, которые в итоге сводились к одному финальному. Участники освобождались от общих занятий, с ними занимались индивидуально. Занимались серьёзно, после окончания школы все участники состязаний получали очень тёплые места при императоре, который чаще всего посещал школу и присутствовал при финальном испытании.

Выигравший факультет освобождался от летней практики, поэтому своих участников все остальные очень любили и ценили. Что касается самих состязаний, то память подсовывала лишь одно слово, характеризующее этот праздник жизни – «жесть».

– Романов, тебя в каналью смыло? – недовольный голос Карамзина заставил меня пошевеливаться. Пока он единственный мой проводник в этом мире, а я не могу везде и всюду рассчитывать на память Петра, потому что она могла и подвести в самый неподходящий момент.

– Да иду я, иду, уже и на горшке посидеть спокойно не дают, – проворчал я, выходя из ванной. – Ну что, пойдём посмотрим, что это за состязания такие, а также на неудачников из наших, – бодро произнёс я, потянувшись, и мы с Дмитрием отправились на стадион.

Глава 6

Стадион всё-таки напоминал мне древний Колизей. Поделён он был на шесть секторов по количеству факультетов, которые отличались цветом лавок, на которых сидели зрители, наблюдающие за состязаниями атлетов. Обведя взглядом заполненный стадион, я всё же пришёл к выводу, что всё-таки эти состязания чем-то мне гладиаторские бои напоминали. Забавно. Интересно, а против учеников львов будут выпускать? Так просто, для остроты ощущений, да, чтобы зрителей позабавить.

Я улыбнулся собственным мыслям, а в голове мелькнуло, что на льва я ещё ни разу не ходил. Это было бы любопытно, испытать себя.

Мы с Карамзиным едва не опоздали, пришли уже тогда, когда на арену вышли несколько наставников. Один из них одетый, как мне подсказала память, в очень дорогой костюм-тройку, ручной работы, который стоил огромных деньжищ, поднял руку, и гомон, царящий вокруг замолк. Это человек являлся директором школы, и звали его Павел Никифорович Былин. Четверо его сопровождающих были одеты в тёмные одежды наставников, я уже понял, что это такая форма у них – тёмные брюки и тёмный кафтан до колен, с воротником-стойкой, заставляющим голову высоко держать. Без малейшей вышивки я бы сказал, что бедные одеяния.

Мы только-только успели устроиться на единственных оставшихся свободными местах в первом ряду. Вот же ведь, а на состязаниях, поди, никто не стремиться подальше забраться, все норовят поближе к арене, чтобы ничего не пропустить. Сейчас же, на первый ряд, похоже, только неудачников загнали, вон, Агушин со своей свитой на самом высоком ряду сидит. Детали ему оттуда, конечно, сложно рассмотреть, но вот общий вид лучший. А на выборе участников на кой чёрт нужны детали? Что он не помнит, как его соученики выглядят? Потому что вот вряд ли выберут какого-нибудь первокурсника, который ещё в расположении зданий школы плохо ориентируется. Только вот я, к своему глубокому сожалению, не первокурсник. Ну второй курс тоже не может похвастаться глубокими знаниями, но всё же более опытный соперник, чем какой-нибудь тринадцатилетний юнец. Оказывается, все ученики обязаны были присутствовать на жеребьёвке, и явиться сюда было вызвано не только интересом и прихотью Дмитрия.

Взросление всё же в этом мире проходило немного отлично от привычного мне. В тринадцать лет тут даже не думали, чтобы на охоту детей отправить, ну или в путешествие самостоятельное, не говоря уже об управлении собственным кланом. Что клан, на мне вся империя держалась, если бы мозги было кому вовремя вправить. Но этого желания ни у кого не возникло, а вот желание отправить меня к праотцам побыстрее очень даже быстро родилось. Но, я отвлёкся, рассматривая собравшихся и плавая в собственных мыслях, поэтому пропустил речь директора. Пора прекратить уже летать в облаках, а то всю жизнь так пропустить смогу.

Сфокусировав взгляд на стоящих на поле людях, я увидел, как один из наставников открыл короб, который держал в руках и оттуда вылетел металлический шар, зависший перед ним, издавая низкий гул.

Хоть память мне помогала, но я всё равно вздрогнул, чувствуя, как застучало сердце, видя наяву проявление тех чудес, которым научились люди за какие-то сто лет. Правда, они при этом, похоже, ещё и стыд с совестью потеряли, я весьма неодобрительно покосился на голые ноги сидящей рядом со мной Ольги Назаровой. Нет, ножки были хороши, просто на загляденье, вот только мысль о том, что кто-то в соседнем секторе также пялится на ноги Наташки, выводила меня из себя.

– Хватит зубами скрипеть, а то мне страшно становится, – прошептал Карамзин. – Понимаю, что мы снова не позавтракали, но потерпи уж немного, сейчас распределение пройдёт, и пойдём пожрём. Сегодня суббота и столовка весь день открыта. Или у тебя глисты завелись? Покажись тогда медичке, она тебе отравы даст какой, а то жить невозможно, вечно по ночам такой срежет слушая.

Я покосился на него и промолчал. Тем более что директор снова поднял руку, призывая к молчанию.

– Сегодня я ещё раз хочу поприветствовать наших дорогих учеников на церемонии распределения и выбора участников ежегодных межфакультетских состязаний, – все довольно вяло похлопали в ладоши и снова воцарилась тишина. Значит, я речь не пропустил, просто он ничего до этого не говорил. Повнимательнее надо быть, Пётр, не следует превращаться в Петеньку-слюнтяя, которым была здесь твоя проекция до тебя. – Более того, я с гордостью объявляю, что его императорское величество император всероссийский Годунов Борис Владимирович сегодня оказал нам честь и милостиво согласился присутствовать на нашей церемонии! – когда заиграла торжественная музыка, я едва не подскочил со своего сиденья, но тут все поднялись, с торжественно-похоронными лицами, и я тоже вскочил, пытаясь успокоиться и не оглядываться, чтобы увидеть тех музыкантов, которые сейчас исполняли этот торжественный марш.

Воздух недалеко от того места, где стоял директор, задрожал и пошёл рябью, которая становилась всё шире и шире, пока не образовалось правильной формы, наверное, окно – это было лучшее определение. Из этого окна выскочили две фигуры и принялись осматривать все вокруг, проводя красным лучом по всем трибунам, который исходил из какой-то коробочки, затем один из них поднёс руку ко рту и проговорил.

– Свободно, – после чего они встали по обе стороны от окна.

– Сколько пафоса, терпеть не могу это. Вот на кой нам нужно появление его императорского величества здесь и сейчас. Лишняя болтовня о важности момента. Сами мы все знаем, только время затягивать будет, – пробубнил еле слышно Карамзин, глядя в сторону образовавшегося окна.

Телепорт, это телепорт, настойчиво стучала мне в голову мысль, пока я пытался осознать тот факт, что можно вот так вот появляться прямо из воздуха. Рука уже дрогнула и потянулась, чтобы осенить меня крёстным знаменем, но я вогнал ногти другой руки в ладонь, чтобы не сотворить глупость, за которую вполне мог поплатиться.

Тут из подрагивающего в воздухе окна появилась плотная коренастая фигура в белом мундире, который напоминал мне военный, но всё же немного другой, более удобный даже на вид, что ли. Вот тут были украшения, соответствующие статусу: и позолоченные шнуры с погона красиво лежали на груди, и ордена с драгоценными камнями… Я попытался вспомнить, как выглядел Борис Годунов на портретах, но так и не вспомнил, вот только, по-моему, не был он вот таким кряжистым, вполне высоким мужем с истинной статью царя. Но, этот Борис, как бы не правнук того, кто этот род на престол возвёл, а иной раз дети не в родителя рождаются, что уж тут про правнука говорить. Лицо у императора было волевым, но вот взгляд немного подкачал. Не было в нём того орлиного блеска, который я у деда помнил, когда он вдаль смотрел, Великою свою страну представляя. Не знаю, император почему-то не произвёл на меня впечатления. Ну, есть и есть, чего уж там. Я перед дедовой прачкой, как перед державной императрицей кланялся, ничего, спина не отсохла, мне не привыкать.

Я покосился на стоящих рядом учеников. Никто кланяться не спешил, видимо, не слишком это принято. Император же размашистым шагом прошёл к специально для него приготовленному сиденью, рядом с трибунами, кивнув на ходу Назаровой. О как, и кем же наша скромница царственной особе приходится? Если близкая родственница, то понятно, почему он время нашёл, чтобы в школе побывать.

– Ну, конечно, ради племянницы императора, дочери его любимой сестры можно и расстараться и даже состязания вернуть. Наверное, Назарова на каникулах дядюшке поплакаться успела, как невыносимо скучно проходит жизнь без этих зрелищ, – очень тихо, так, что я его едва расслышал, заявил Карамзин. Ну вот и ответ на мой невысказанный вопрос, насчёт того, кто такая Назарова.

– А теперь приступим к долгожданному выбору. Трое юношей и три девушки будут в течение года защищать честь своего факультета. Победивший факультет освобождается от прохождения ежегодной летней практики. Участники состязаний освобождаются от экзаменов, так как подготовка к прохождению этапов – это и есть своего рода экзамен. Также, как вам известно, участники состязаний будут обучаться по индивидуальной программе, а то, я погляжу, многие из вас уже обрадовались тому, что в первый учебный день вам не задали домашнее задание, – и директор улыбнулся. – Его величество решил оказать нам честь не только своим присутствием, но и тем, что готов собственноручно запустить нашего «Матвея».

Он всё под ту же торжественную музыку, источник которой я никак не мог найти, хотя память и подсказала, что она, скорее всего, записана на носитель, подхватил висящий в воздухе шар и направился к императору, который в это время встал со своего кресла, больше трон напоминающего.

– Я рад присутствовать здесь, я рад видеть так много новых юных лиц, ещё не представленных ко двору, и я рад открыть этот праздник ума, мужества, знаний и других качеств, необходимых для того, чтобы выиграть. Когда-то давно я, обучаясь в этой школе, был выбран «Матвеем» в качестве представителя своего факультета. В тот раз наша команда проиграла. Нам не хватило до победы совсем немного, но мы всё равно проиграли. Это говорит только о том, что борьба идёт честная и без различных подтасовок со стороны как судейства, так и руководства школы, и самих игроков. И пусть победят сильнейшие!

Император Борис подбросил шар вверх и развёл руками, а затем послал прямо в цент просто зависшего у него над головой шара небольшой импульс. Когда яркая искра попала в шар он вспыхнул, да так ярко, что на мгновение показалось, будто полетевшие из него искры озарили каждого ученика школы, почему-то не затронув ни императора с его стражей, ни директора с наставниками. Я моргнул пару раз, пытаясь прогнать вспышки в глазах, а потом увидел, как шар медленно подлетел к сектору нашего факультета и полетел ещё медленнее, останавливаясь напротив каждого ученика. Начал он облетать с первого ряда, поэтому мне стало понятно, почему большая часть учеников так стремилась попасть наверх и избежать участи участника.

Сначала ничего не происходило. Когда шар подлетел ко мне, я невольно от него отшатнулся, чем вызвал смешки увидевших это. Он долго висел напротив меня, подмигивая красным глазом, а потом медленно отплыл в направлении Назаровой. Вот возле неё он снова остановился, хотя мимо того же Дмитрия проплыл, даже не задерживаясь. Я вздохнул с облегчением, чувствуя, как Карамзин похлопал меня по плечу. Какая ж это честь представлять факультет, если всё тебя, как на каторгу провожают, ежели не повезёт в числе участников оказаться. Висел он напротив императорской племянницы всё-таки меньше, чем напротив меня, а потом его глаз загорелся зелёным светом, и в воздух выбросило сноп зелёных же искр, ослепив меня на миг.

– Итак, первая участница с факультета юриспруденции и силовых методов определена: Ольга Назарова! – громко объявил директор, а Назарова сильно побледнела и оглянулась на дядю императора, который лишь развёл руками. Как я понял, на этот шар, которого почему-то назвали «Матвей» никто влиять в принципе не может. Если он выпустил зелёные искры, значит, будешь умом, мужеством и… чем там ещё император говорил, защищать честь родного факультета. Да, если очень сильно не хочешь.

А шар тем временем начал облетать второй ряд. Возле Лаврова, который староста, и которого ненавидит Карамзин, шар снова выдал сноп искр.

– Второй участник с юриспруденции и силовых методов Виктор Лавров! – вновь заорал директор, а Дмитрий только глаза закатил и провёл ребром ладони по шее, высунув при этом язык и закатив глаза. Что он этим хотел сказать было непонятно, да и разбираться некогда, потому что шар высыпал зелёные искры возле соседа Лаврова. – И третий участник – Василий Конев!

Потом были выбраны две девушки: Анастасия Клыкова и Юлия Трубецкая. В моём мире они были бы княжнами, как-то на автомате отметил я про себя. Шар же направился было на третий ряд, но вдруг остановился и резко повернулся своим красным глазом в нашу сторону. Мне опять стало не по себе, потому что создалось ощущение, что он внимательно осматривает именно меня, изучая, разбирая по косточкам, как самый умелый мясник. Повисев так в воздухе, он начал поворачиваться, но практически сразу отказался от этой идеи и рванул с огромной скоростью в мою сторону. От неожиданности я оступился и упал на скамью, к счастью, сев на неё, а не растянувшись поперёк, или того хуже на пол под ноги Назаровой. Раздавшиеся было смешки мгновенно прекратились, когда шар, опустившись до уровня моего лица, позеленел, а над нами полетели зелёные искры. Я распахнул глаза.

– Господи Боже мой, за что ты так со мной? – прошептал я и, не удержавшись, всё-таки перекрестился. К счастью, меня практически не было видно, потому что я сидел в этот момент, тогда как другие вокруг меня всё ещё стояли. Вот только делать было нечего, потому что шар уже летел в следующий сектор, резко взлетев на верхний ярус, чтобы начать выбирать своих жертв сверху вниз, чем вызвал гул недовольства и явные перешёптывания. Хотя, возможно, не из-за «Матвея» они так громко шептались. Я поднялся на ноги, когда в гробовой тишине прозвучал немного неуверенный голос директора с небольшой заминкой в голосе.

– И, наконец, шестой участник от факультета юриспруденции и силовых методов Пётр Романов. И так все участники от факультета силовых методов и юриспруденции спуститесь к нам, чтобы запечатлеть это радостный для всех момент.

– Ты покойник, – на секунду повернувшись ко мне, Назарова начала спускаться вниз первая под жидкие аплодисменты со стороны соучеников. Следом за ней по проходу прошли и остальные участники. Только я всё ещё мешкал, пока не почувствовал напутственный удар в спину от Карамзина, который немного привёл меня в чувства.

Я спустился вниз и подошёл к пятёрке, которая стояла рядом с императором и о чём-то живо переговаривалась. Я подошёл к ним ровно в тот момент, когда Назарова подошла к одному из наставников, скорее всего, пользуясь своим правом любимой племянницы императора.

– Пока первые наши участники проходят краткий инструктаж, – почему-то покосился в нашу сторону директор, – мы продолжаем. Сейчас на очереди факультет экономики и расчёта вероятностей.

– Скажите, мы можем отказаться от участия в соревнованиях, – тихо спросила Назарова у того самого наставника, который смерил её удивлённым взглядом, не ожидая вопроса, адресованного ему.

– Нет, – коротко бросил он и отвернулся от девушки, невзирая на её положение в обществе.

– А досрочно мы можем выйти из соревнования? Объявить, что мы принимаем поражение? – продолжала допытывать она. Я понимал, что это связано с тем, что выбор шара пал на меня. Мне было, конечно, проще, ежели так оно и было. Я ещё не был готов соревноваться в магическом искусстве с кем бы то ни было. Вот если бы в фехтовании или в скачках на лошадях. Но слабаком я не был, поэтому мужественно стерпел выбор судьбы в виде этого «Матвея».

– Нет, – не поворачиваясь к ней, ответил наставник. Тут я заметил, как шар остановился напротив Натальи моей, и сердце снова непроизвольно сжалось. Если эти соревнования настолько опасны, то мне тревожно сразу стало за сестрицу мою. Но испуганной и недовольной она не выглядела, что немного успокоило меня.

– Прекрати меня позорить, – тихо прошипел, спускаясь со своего насиженного места, император Борис, и приобнял свою племянницу, показывая, что он рад павшему на неё выбору.

– Позор ты испытаешь за меня, когда Романов нас подставит, – прошипела она в сторону дяди, который подошёл в это время к Лаврову, пожимая тому руку. Когда очередь дошла до меня, он остановился, внимательно меня, разглядывая медленно, протягивая руку для рукопожатия.

– Я не опозорю родственницу вашу и себя самого, – уверенно проговорил я, глядя ему в глаза. Он кивнул, пожав мне руку, и вернулся к своему месту.

– А теперь вновь выбранные участники с факультета экономики и расчёта могут спуститься вниз. А вы, – он повернулся к нам, – можете вернуться на свои места.

Я серьёзно кивнул, в голове прокручивая мысль, которая начала в полной мере до меня доходить. Я участник серьёзного межфакультетского соревнования, о котором я не знаю ничего. Садясь на своё место и отмахнувшись от Дмитрия, который что-то пытался у меня расспросить, я решал в это время про себя непростую задачу: где мне можно узнать, как можно больше, про состязания эти, чтобы быть готовым к любым неожиданностям.

Глава 7

Как только распределение закончилось, я сразу же покинул стадион. Карамзин пытался меня задержать, но я только отмахнулся. Имён участников от других факультетов я не запомнил, единственное, на что обратил внимание, среди экономистов Наташки нет, и это меня порадовало. Видимо, «Матвей» просто решил поиграть на её нервах, как он делал перед некоторыми учениками, подолгу замирая прямо перед их лицами. Ну и славно, хоть об этом голова не будет болеть, как защитить её и уберечь от опасности, о которой я и сам не представляю.

Мне надо было подумать и успокоиться. Поведение соучеников с моего факультета не лезло ни в какие ворота. Есть такие моменты, когда и перед прачкой будут спину гнуть, а тут почти в голос завыли, как только увидели меня в своих напарниках. Вот уж точно позор, как сказал император Борис. У меня уже давно начало складываться ощущение полной безнаказанности и вседозволенности некоторых учеников, но то, что они показали на стадионе перед сотнями глаз, говорило об их неуравновешенности и избалованности. Проиграть битву ещё её не начиная, могут только тряпки, коими они почему-то считали меня, ну или люди недалёкого ума. Я вот проигрывать совершенно не желаю, но как исправить то, что заварил Петенька, настроив почитай всю школу против себя?

Я не знал больше места, куда мало кто заходил просто так, кроме зала, который на самом деле назывался большой тренировочный зал. К тому же он находился неподалёку от стадиона. Вот туда я и направился.

В зале было темно, но, как только я вошёл внутрь, свет вспыхнул, озарив всё вокруг, словно сотнями ярких огней, хотя ничего, что могло испускать такой свет, я так и не увидел, сколько бы ни присматривался. Свет исходил и от потолка, и от стен. При этом он практически не давал тени, и это было самое удивительное, это было то, что заставляло меня верить в магию, в то, что маги – это не проклятые, чьи души навечно потеряны и принадлежат Сатане, а просто люди, которые могут чуть больше, чем все остальные.

Сейчас самое время было заняться этой самой магией, тем более что для этого нужно было пройти чуть в сторону, поближе к зеркалам, и сотворить какое-нибудь магическое действие, и тогда прямо из пола выскочат прозрачные стены, которые защитят невольных зрителей от неприятностей. Всё это мне подсказала память, вот только она не подсказала мне ни одного магического действия, потому что Петенька так сильно боялся собственного дара, что даже не пытался запомнить ничего из того, что могло бы мне помочь. Тем интереснее становился вопрос, а зачем он вообще полез к тому шару, лежащему посредине подземного озера? Ведь сдаётся мне, что он туда полез не просто так, и что именно этим он способствовал моё появление здесь.

Не удивлюсь, ежели однажды станет известно, что он таким вот нехитрым способом решил попасть в мир без магии, да ещё и императором стать. Шар, или тот, кто за ним стоит, исполнил его мечтания, и мы вот так поменялись местами. Что характерно, мир в который он попал и не знал никогда такую вот магию, да и императором стать тоже проблем не составило. Вот бы кто действительно смог нормально ужиться с теми стервятниками, которые меня в могилу свели, почему-то мне показалось именно так. Он бы им не перечил, а они бы за его спиной делали все, что хотели. И даже не пытался бы бунт затевать, какой я измыслил. Вот такой вот взаимовыгодный обмен. А вот то, что императором он стал так ненадолго, ну, что же, на всё воля Божья, упокой Господь его душу мятежную. Всегда нужно быть аккуратнее в своих желаниях. Я размашисто перекрестился и принялся осматривать зал более внимательно, тем более что в прошлый раз только и делал, что бегал, и на бегу ничего толком не рассмотрел.