Читать онлайн Прерыватель. Прошедшее будущее бесплатно

Глава первая. Универсум

Каталония. Бенедиктинский монастырь Монсеррат. 1940 год.

Брат Андре медленно шёл по гулкому коридору в направлении своего дормитория1 и напряжённо размышлял о случившемся пять минут назад разговоре. За толстыми монастырскими стенами царило жаркое каталонское лето. Солнце стояло в зените, но Андре вздрагивал от озноба, пряча кисти рук в длинные рукава сута́ны.

Если на землю порой и являются посланники ада, то с одним из таких Андре только что повстречался. Так он думал в эти минуты, хотя ещё полчаса назад считал своего собеседника обыкновенным свихнувшимся на почве мистики человеком. Незваным гостем в этот день оказался рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Сорокалетний высоколобый мужчина с редкими усиками над презрительной складкой губ старался казаться приветливым, но его цепкий взгляд из-под круглых очков явственно выдавал в нём холодный расчёт и азиатскую хитрость.

Не понятно, что заставило его думать, будто святой Грааль2 хранится в затерянном среди гор монастыре. Какая несусветная глупость! Впрочем, полагал Андре, это даже и лучше, что «Анене́рбе»3 ищет несуществующие артефакты вместо того, чтобы начать добычу урановой руды с шестидесятипроцентным оксидом на одном из рудников в Бельгийском Конго. Это миру не понравилось бы куда больше. Гиммлер был проницательным от природы; скрыть при разговоре с ним какую-то важную информацию почти не представлялось возможным. Именно этот факт и стал причиной того, что их разговор получился коротким – Андре ничего не знал о Граале и едва сдерживал раздражение от попыток рейхсфюрера вывести его на обсуждение оккультных вопросов. Андре был христианином до глубины души. Ora et labora4 были для него не пустыми словами. И, помимо прочего, он знал, как закончится жизнь этого заблудшего человека – в тысяча девятьсот сорок пятом он будет отравлен ядом.

В конце концов, не получив желаемой информации, Гиммлер попросил, чтобы ему показали «знаменитую» Чёрную Мадонну, дабы уж не совсем напрасным выглядел его долгий путь в Барселону. Брат Андре провёл его в зал со скульптурой. Тот простоял возле Марии минут десять, хмурясь и пристально вглядываясь в её почерневшее от веков лицо. Он не стал, как все другие паломники, дотрагиваться до сферы, которую держала Мария в правой руке. Видимо, осознанно не ждал помощи от сил Света и ему не о чем было просить у Мадонны.

– Я представлял, – промолвил он, – что Мария будет побольше, – победно сверкнул глазами, улыбнулся, и, кликнув своего адъютанта, вскоре покинул стены монастыря.

Андре точно знал, что даже если Грааль и существует где-то в виде материального объекта (как, допустим, Копьё Судьбы5, которое уже удалось заполучить «Аненербе»), то в Монсеррате его никогда не было. Но тут же на ум пришла и другая мысль: а что если Гиммлера привела в монастырь легенда о совсем ином артефакте? Тот говорил, что почерпнул информацию о существовании Грааля именно здесь из одной каталонской песни «о тайной купели жизни». Тайная купель жизни… Универсум?! По спине монаха пробежали мурашки, и вместо холода он почувствовал, будто солнечный свет проник сквозь стены и опалил его жаром.

Брат Андре много времени провёл в монастырской библиотеке и кое-что знал о реликвиях, некогда хранимых за стенами их древней обители. Знал и об этом Универсуме, или, как его называли в самых ранних источниках, Кристалле Адама. Неужели этот Кристалл Гиммлер и посчитал Граалем? Боже! Хорошо, что эта догадка не пришла Андре во время их разговора, иначе это не ускользнуло бы от внимания немца.

Бенедиктинский мужской монастырь был основан в 1025-ом году в пятидесяти километрах к северо-западу от Барселоны на горе Монсеррат. Однако история этого места брала своё начало задолго до этой даты, уходя истоками во времена распятия и воскресения Иисуса из Назарета. Архивы гласили, что Кристалл принесли в дар младенцу Иисусу трое волхвов, которым приписывают обычно только три дара: золото, ладан и смирну. До широкой публики дошло упоминание лишь об этих подношениях, и ещё все знают имена этих волхвов: Каспар, Мельхиор и Валтасар. Но о Кристалле Адама мало кому известно. Это был своего рода магический шар, который мог являть Марии будущее, предупреждать о грозящих опасностях и показывать события и людей в какой угодно местности на земле. Этот шар всё время был подле Марии, до самого распятия Иисуса и до Его Воскресения. Затем, когда Христос вознёсся, Мария решила спрятать Кристалл от людских глаз, поскольку тогда уже стала понимать, что это не просто магический предмет, но и артефакт, предназначение которого трудно было переоценить. Ни много ни мало, он должен был спасти человечество в те дни, когда тому станет угрожать неотвратимая гибель. Мария передала шар апостолу Петру. Пётр попросил Луку сделать скульптуру Марии с младенцем. Лука сделал, как и просил Пётр, вырезав её из древесины тополя. После этого Пётр увёз статую в Каталонию и спрятал её в одной из пещер горы Монсеррат.

В той местности почти невозможно было встретить людей, так что скульптура восемь веков хранилась вдали от чужих глаз, охраняемая орденом из одиннадцати монахов, которых жители окрестных сёл прозвали се́ррами и наделили их сверхъестественными способностями. Изначально деревянная статуя Марии держала в правой руке Кристалл Адама. В восемьсот восьмидесятом году Орден Хранителей Кристалла по каким-то причинам удалил Универсум из руки Марии, заменив его деревянной копией. В тот момент и воссиял над Монсерратом свет, который увидели мальчики-пастухи и сообщили об этом епископу Мансеры. Епископ снарядил на гору группу отчаянных людей, с коими сам туда и поднялся. Однако на пути своём они не встретили никаких серров, способных, по преданиям, обращаться в камни. Обнаружив в пещере Мадонну, епископ захотел перенести святыню к себе в город, но вес её оказался для толпы дюжих мужиков неподъёмным. Тогда епископ повелел построить на этом месте скит.

Позже, в тысяча двадцать пятом году, здесь и заложили бенедиктинский монастырь, не имеющий уже никакого отношения к Универсуму, хотя некоторые из монахов, подобно брату Андре, знали о его существовании, получив скудную информацию из хранящихся в старых архивах книг. В эту пещеру потянулись вереницы людей, жаждущих чудесного исцеления. И хотя Кристалла в руке у Марии давно не имелось, всё же случались и чудеса. Постепенно лицо и руки Марии сделались чёрными, и с той поры эта святыня стала известна как Чёрная Мадонна. А поиски Универсума энтузиастами от различных тайных сообществ не увенчивались успехом.

Брат Андре всегда относился к этой легенде хоть и с до́лжным почитанием, но всё же и с долей здорового скепсиса, вполне допуская, что упоминание о Кристалле могло быть когда-то невинной фантазией летописца, решившего таким образом придать этому месту ещё бо́льшую значимость в глазах паломников и аббатства. Пожалуй, так бы он и продолжал к этому относиться, если бы в этот момент не звучал в его голове другой голос – голос капитана Федеральной Службы Безопасности Олега Дымова.

Глава вторая. Дымов

Олег Дымов стоял возле приоткрытого окна в конце длинного коридора и нервно курил. Промозглый ноябрь задувал в щели холодный воздух, до костей пронимавший задумчивого Олега.

Последние три месяца он был сам не свой. А сейчас вспоминал своё первое перемещение в качестве прерывателя в тот самый монастырь Монсеррат. С братом Андре у него установилась прочная связь, Олегу ни разу не пришлось как-то подавлять существо монаха, поскольку тот, осознав присутствие в себе инородного существа, отнёсся к нему спокойно и даже с некоторым интересом.

У ФСБ, само собой, тоже имелись свои прерыватели, вот только задачи у них, как правило, были противоположны тем, которые ставили перед собой агенты ЦУАБа.

После каталонского задания, ставшего для Дымова первым, последовали и другие, тоже связанные с Кристаллом. Федералы во что бы то ни стало хотели найти артефакт и навсегда его уничтожить. Потому что он был главной помехой в налаживающемся сотрудничестве с рахами. Универсум считался шестым, самым главным элементом в Куполе, помимо пятерых особенных людей-проводников. Полагали, что этих людей всегда можно заменить другими, поэтому уничтожить следовало прежде всего Кристалл. Если бы в руководстве знали, что эти пятеро столь же незаменимы, то, наверное, постарались бы устранить хотя бы одного из них. Но никто не знал. Никто, кроме Дымова. Для того он и пытался однажды перетянуть к себе Илью, чтобы быть ближе к нему и знать, что, пока тот на виду, ему ничего не угрожает.

Осознать связь между Кристаллом и незаменимой пятёркой Дымов смог уже после второго перемещения…

– Олег! – послышался из-за спины громкий голос майора Лебедева.

Олег вздрогнул. Мысли его рассыпались как карточный домик. Он обернулся и вопросительно посмотрел на майора.

– Зайди на минуту, – чуть тише сказал тот, выглядывая из-за двери. – Кое-что интересное для тебя.

Олег выбросил за окно сигарету, давно успевшую погаснуть, поёжился и неторопливо проследовал в кабинет.

– Садись, – тут же предложил майор, явно взбудораженный новостью, которой хотел поделиться.

– Знаешь того перца, который шу́хера наделал в столице полгода назад?

– О ком речь, Сергеич? – не в силах ни на чём сосредоточиться, спросил Олег.

– Кубинец. Ну!

– Кубинец?

– Ну ты чего? Етить-колотить… Последнее время сам не свой. На отпуск в ближайший год не рассчитывай. Некому работать, Олежек. Некому. Давай, врубай уже свои извилины. Нужны они сейчас, как никогда раньше. Убийца серийный, которого мы передали министерским. Кубинец.

– А… – начал приходить в себя Олег. – Ну да. И что с ним?

– Сдал очередную свою жертву. Говорит, что последняя. Министерские выехали на место, обнаружили тело именно там, где и указал этот придурок. Всё чётко в его стиле: рыжая, задушена струной от ракетки, на теле наколка с контурами Острова Свободы. Но по совершенной случайности собаки нашли ещё пару трупов, метрах в двадцати от того места. Трупы свежие. Обычные в некотором смысле, без каких-либо извращений. Не Кубинца работа, в общем. И надо бы этих двоих нам у министерских изъять, пока они глупостей каких-нибудь не натворили.

– А что не так с трупами?

– Да один экземпляр очень уж интересен. Первое тело вроде и вполне себе человеческое, но со вторым… Короче, ты забери оба. Наш айболит пусть всё прогонит по ДНК и прочему. Возможно, это кто-то из тех, кого мы так ищем. С министерскими не церемонься. Будут совать нос – отмерь по сопатке. Не их это поляна. Задача ясна?

– Так точно, – вяло пробормотал Олег, поднимаясь со стула. – Могу приступать?

– Приступай, – кивнул майор. – К вечеру буду ждать с результатом. Только уж ты давай там без лажи.

– Вас понял.

Олег развернулся и вышел.

Теперь, спускаясь вниз к своей машине, он никак не мог унять дрожь в коленках. Осознание настоящего целиком вернулось к нему, и сейчас он был почти уверен в том, что один из трупов окажется кем-то из хорошо знакомых. «Только бы не Илья, – вертелось в голове у Олега. – Только бы не Илья».

С того дня, как они встречались на У́водьском водохранилище, Олег ничего не знал о судьбе Ильи. Смог ли тот передать чертежи своему другу? Смог ли сам спрятаться, как и просил Олег, чтобы уйти от неминуемого ареста?

Олег ничего не знал о свойствах этих чертежей. Что они должны были прояснить для меня, если бы я смог их увидеть? Устройство Купола давно было понятно инженерам во всех подробностях. Я же инженерного образования не имел вовсе. Так что же в этих линиях, надписях и цифрах было укрыто помимо схемы? По всей видимости, на этот вопрос ответил бы ему я. Но полномочий встречаться со мной у него не было, а значит, при попытке связаться он последовал бы за теми, кто имел какое-либо отношение к ЦУАБу. Олег давно ходил по тонкому льду, а за мной велась слежка и днём, и ночью. Каждый мой шаг и каждое моё слово фиксировались. Я был оставлен на свободе лишь затем, чтобы служить приманкой для успевших скрыться ангелов, прерывателей и делегатов. Особенно высшему руководству ФСБ хотелось «поговорить» с Ильёй. Я, разумеется, о слежке в тот момент ещё не догадывался.

Последнее отделение ЦУАБа было расформировано. Бо́льшую часть значимого персонала либо распихали по СИЗО, либо ликвидировали. Мало кому предложили сменить хозяина, да и тем, кто согласился на сделку, повезло не больше посаженных за решётку. Необходимость в сотрудничестве с ра́хами уже ни у кого из властей не вызывала сомнений. Теперь Купол стал не панацеей от бед, а препятствием в борьбе за абсолютную власть, и это препятствие любыми способами следовало навсегда устранить.

В первом варианте две тысячи двадцать седьмого года развёртыванию Купола удалось помешать. Но сама возможность этих бесконечных попыток полагалась главной проблемой. У каждого предмета есть две стороны. Не стали исключением и хронокапсулы.

Именно тогда, в этом будущем, и началась охота за Кристаллом Адама. И продолжилась переселением Дымова в монаха бенедиктинского монастыря за четыре дня до его разговора с Гиммлером.

Доверие к Олегу Дымову держалось на волоске. Лишь благодаря протекциям Лебедева его до сих пор не отстранили от основного проекта, связанного с поисками Кристалла. Либо Лебедев по каким-то причинам был особенно расположен к Олегу, либо вёл двойную игру, как и многие из тех, кто был причастен к особо секретным операциям. Каждый раз, когда Дымов приближался в своих переселениях к цели, цель в самый последний момент непременно от него ускользала, либо оказывалась ложной.

Следующее после Монсеррата свидетельство о присутствии Кристалла среди людей усмотрели в работе Леонардо да Винчи «Спаситель мира» – шедевр со сложной судьбой, до сих пор оставляющий для экспертов кучу вопросов. На картине Христос держит в левой руке прозрачную сферу с тремя бликами на ней в форме точек. Но каким образом Кристалл Адама оказался у Леонардо? Или был он только предметом его прозрений? Никто об этом точно не знал. Леонардо унёс эту тайну с собой, поведав о ней, как посчитали, только своему ученику Салаи́, который и закончил «Спасителя», поскольку самим Леонардо не были дорисованы благословляющие персты. В этого самого Салаи́ и переселился Дымов два года назад. В то время Леонардо и Салаи уже расстались. Было бы, разумеется, проще подселиться к самому Мастеру, но есть в истории настолько значимые личности, что они оказываются неприступными даже для технологий рахов. Видимо, их предохраняет от подселения нечто большее, чем вакцина. Тот вояж Дымова не принёс желаемых результатов. Стало очевидно, что Леонардо либо действительно видел Кристалл только в видениях, либо не поделился информацией о нём со своим любимым учеником. Однако самого Дымова осенило. Глядя на картину, он сопоставил три блика на сфере с тремя волхвами, потом мысленно прочертил некую родословную, где их далёкими потомками в двадцать первом веке окажутся Илья, Марина и я. Почему он вдруг подумал об этом? Почему именно мы? Дымов не понимал. Это знание возникло из ниоткуда и больше не требовало от него ни прямых, ни косвенных доказательств. Пять человек: три потомка волхвов и два наблюдателя. Леонардо очень точно и тонко огласил эти условия: три блика на сфере, пять пальцев на держащей Кристалл руке и два пальца на правой в благословляющем жесте. Дымов предположил, что мой отец и моя дочь, о которой я пока ничего не знал, были наблюдателями, потому как без наблюдателей не может быть управляем ни один процесс, имеющий квантовую природу. А природа Купола квантовая, так говорили учёные. Потому так и предположил Олег. Пять человек вокруг Кристалла Адама – вот движущая сила Купола. Кристалл – ядро процесса. Остальное в Куполе было лишь техническим оснащением.

Уже тогда все осознавали значимость шести элементов Купола, но только один Дымов с той поры видел за нашими обыденными на первый взгляд жизнями куда большее. Мы были логическим завершением той цепи, первое звено которой сплетено в Вифлееме. Однако об этом Дымов решил ни с кем не делиться.

С каждым годом всё больше вникая в цели своей организации, он начинал сомневаться в правильности своего выбора. Нет, не этого он хотел, когда мечтал служить на благо людей. И прав был Илья, когда перестал с ним общаться, посчитав его переход из ЦУАБа в ФСБ предательством. Нигде не было правды. Повсюду только ложь и интриги. Иногда Дымову начинало казаться, что человечество вообще не достойно спасения. Но он гнал эти мысли, понимая, что где-то за пределами его «пузыря» существует иной мир, в котором живут достойные спасения люди. Может быть, таких и немного, но они есть, и ради подобных им ткалось тысячелетиями полотно эволюции.

Между тем история с Кристаллом Адама не утихала. Переселения Дымова продолжались, и он понимал, что рано или поздно ФСБ доберётся до Универсума.

В тысяча пятьсот восемьдесят втором году некий математик и алхимик Джон Ди, бывший личным консультантом королевы Елизаветы Первой, получил от ангела, по его утверждениям, хрустальный шар и неоднократно использовал его для контакта с ангелами. Впрочем, засвидетельствовать это мог только Эдвард Келли, сознанием которого целую неделю владел Дымов, ассистируя Джону в качестве медиума. Некий шар, выдаваемый за артефакт Джона Ди, и по сей день хранился в Британском музее, но, разумеется, он не имел никакого отношения к Универсуму. Был ли изначально в руках у Ди настоящий Кристалл Адама, никто ответить не сможет. Разве что Олег, предложивший, впрочем, считать и эту миссию неудачной.

Триста пятьдесят лет спустя Универсум смогли разглядеть на очередном полотне совсем другого художника. Живописцем этим оказался британец Джон Уи́льям Уо́терхаус. На его картине «Хрустальный шар», написанной в тысяча девятьсот втором году, девушка держала предмет, судя по контексту картины, вполне подходивший на роль Кристалла Адама. В тот раз, подобно моей лондонской операции, Дымову пришлось переселиться в женское тело любимой модели Уотерхауса. Олег держал Кристалл в руках и знал, что он настоящий, но, вернувшись, предпочёл солгать, хотя после каждого возвращения всех прерывателей проверяли на полиграфе. Уже тогда к Дымову начали относиться с некоторым подозрением, но тройная проверка на полиграфе и беседа с лучшим психоаналитиком отдела не выявили в версии Олега никаких изъянов.

До начала Второй мировой Универсум успел побывать ещё в одних руках. Его обладателем оказался фокусник Клод Александр Ко́нлин, известный под именем Александра, «человека, который знает». Между тысяча девятьсот пятнадцатым и тысяча девятьсот двадцать четвёртым годами его выступления, на которых он занимался в основном «чтением мыслей», всматриваясь в некий хрустальный шар, гремели по всему миру. Каким-то образом догадавшись о несоизмеримо более высоком предназначении артефакта, Конлин в тысяча девятьсот двадцать седьмом году навсегда покинул сцену. В сорок семь лет, на пике своей славы. Но прежде он сделал так, чтобы его посчитали шарлатаном и якобы разоблачили его нехитрый предсказательный метод. Был ли причиной тому Дымов? Возможно.

Глава третья. Тревожный звонок

Чем умнее я становился, тем отчётливее понимал, что беспросветная моя глупость не имеет пределов. Весь романтический флёр слез с меня, как старая змеиная кожа, ещё тогда, когда я вернулся из Лондона. А уж после того, как расформировали ЦУАБ и я остался в полном одиночестве и непонимании своего положения, мне смешно стало вспоминать себя тем, кем я был до встречи с Ильёй. Наивный мальчишка, начитавшийся приключенческих историй и представлявший себя всепобеждающим героем нового романа. Мир оказался прочнее. Миру было плевать на то, что напридумывали себе такие, как я, или Марина, или Илья… Казавшаяся несокрушимой организация обрушилась в один день. Казавшиеся прочными связи разорвались от малейшего дуновения ветерка.

Первые три дня после своего возвращения я был пустым сосудом, медленно заполняемым окружившей меня реальностью. В основном я только лежал часами, потом вдруг вскакивал, хватал телефонную трубку и начинал набирать номера́, первые же, что всплывали в памяти: номер мамы, номер начальника в Перволучинске, домашний номер Миронова, который тот передал мне после последнего нашего разговора. Судорожно крутя диск на телефоне, я всякий раз замирал, не решаясь набрать последнюю цифру. Я не мог ни с кем говорить. Мне просто нечего было сказать, будто я разучился складывать в логичные предложения свои разрозненные мысли. Я бросал трубку и снова ложился. Потом опять вскакивал, ошарашенный какой-нибудь невнятной идеей, и начинал собираться. Куда? Да хоть куда-нибудь. Мои бесхитростные маршруты пролегали через безымянное озеро, через бытовку в заброшенном карьере, через почту, в которую я не решался войти. Я видел, с каким удивлением и тревогой смотрит на меня из окна Даша Сазонова, прячась сразу, как только мой взгляд выделял её между цветастыми занавесками.

Однажды, выломав из окна несколько приколоченных досок, я забрался в пустующий дом Марины. Пытался отыскать там хоть какие-то следы её пребывания. Но внутри, кроме затхлой сырости и толстого слоя пыли, ничего не было. В этот дом уже долгое время не ступала нога ни хозяина и ни гостя. К вечеру я возвращался домой и снова усаживался напротив телефона, точно ждал, что он вот-вот мне что-нибудь скажет.

Звонок раздался рано утром, спустя дней десять после моих бессмысленных метаний из угла в угол. Я выскочил из постели как ужаленный. Посмотрел на часы: половина пятого. Из отделения в Перволучинске звонить не могли, никто из начальства раньше десяти на работе не появлялся, да и вообще там все будто позабыли о моём существовании. Схватив трубку, я тут же уронил её на пол. Следом за ней полетел и сам аппарат, извиваясь закрученным пружиной чёрным проводом.

Я матерно выругался, поднял трубку, уже не ожидая услышать в ней ничего, кроме гудка. Однако гудка не было. После некоторой паузы я услышал сиплый мужской голос.

– Алексей Константинович? Алло! Вы здесь?

– Здесь, – с замирающим от волнения сердцем ответил я.

– Капитан Дымов вас беспокоит, – продолжил спокойный, уверенный голос. – Извините, что так рано. Но дело срочное.

– Капитан Дымов? – переспросил я, перебирая в голове все знакомые мне фамилии. – А вы из какого отдела?

На несколько секунд снова повисла пауза.

– Федеральная служба безопасности, – сказал незнакомый мне капитан, и прозвучало это как-то недобро.

– Вот как? Чем могу быть полезен?

– Не могли бы вы подъехать на опознание в судебно-медицинский морг. Это в Перволучинске. Знаете, где он находится?

– Морг? – В одно мгновение всё перевернулось во мне.

«Илья? – пронеслось в голове. – Нет-нет. Быть такого не может! Да и что мне опознавать? Можно подумать, что федералы не знают в лицо Илью. Но…»

Я попытался разогнать нахлынувшие на меня мысли, но они продолжали свой натиск на ослабевший от переживания разум. Я уже был уверен, что этот звонок связан именно с Ильёй, словно Дымов прямым текстом прошептал мне в ухо его имя.

– Это мужчина? – в полной беспомощности пролепетал я.

– Приезжайте. На месте узнаете. Если хотите, могу прислать за вами машину.

– Нет. Не нужно. Я подъеду. Я знаю, где это.

– Поторопитесь. Выезжайте прямо сейчас.

– Да. Я вас понял.

В трубке раздался гудок.

Капля пота скользнула по носу и гулко шлёпнулась о телефонную трубку. Теперь мне хотелось разбить аппарат о стену, настолько я за эту минуту успел его возненавидеть.

«Ну что же, – подумал я, – по крайней мере, через пару часов в моей жизни настанет хоть какая-то ясность. Ясность… Да какая такая ясность?! Тьма сгущается всё плотнее, а я думаю о чёртовой ясности! А может, и вовсе нет никакого трупа? В морге просто наденут на меня наручники. Ведь арестовали же людей из нашего филиала. А я чем их лучше? Очень даже удобно – ведь в случае чрезвычайного развития обстоятельств никуда потом и тело моё не придётся прятать. По месту назначения, так сказать, сам и приеду. Господи! Что за бред я несу?! Но если задуматься, то пускай уж лучше меня».

Путь до перволучинского судебно-медицинского морга занял чуть больше часа. Всю дорогу я не мог ни о чём думать. Хотя, нет… Навязчиво вертелась одна мысль. Самым краешком напуганного рассудка я искал повод как бы случайно, как бы невзначай повернуть не в то время и не в том месте. Вот прямо посреди оживлённого городского потока, на скорости шестьдесят… Этого достаточно, чтобы перестать чувствовать пустоту? Глупости. Какие глупости. И какое малодушие. Отчего у меня только эти два варианта: в морге Илья или морг для меня самого́? Может, существует и третий. Может… Но все эти «может» выглядели ещё страшнее.

Благополучно добравшись до приземистого, похожего на кирпич здания морга, я небрежно припарковал «уазик», выпрыгнул из кабины и подбежал ко входу. Дверь была заперта́. Я надавил на кнопку звонка. Только через минуту мне открыли. Судя по всему, вышедший встретить человек и был звонившим мне капитаном. Поверх гражданского костюма на плечи у него был накинут светло-зелёный халат.

– Алексей Константинович? – спросил он.

– Да.

– Дымов, – представился он и протянул для приветствия тяжёлую руку. – Пройдёмте.

По длинному душному коридору, пропахшему формалином и хлоркой, мы прошли к облезлой двери, на которой висела табличка с надписью «Прозекторская».

За этой дверью нас встретил судмедэксперт, не посчитавший нужным представиться.

На двух массивных секционных столах посередине просторного помещения лежали, покрытые простынями, два тела. Одно нормального размера, а другое совсем маленькое.

«Неужели ребёнок? – снова пронеслась у меня в голове тревожная мысль. – Но тогда…»

Я не знал, что значит это моё «тогда». Просто странным виделось соседство предполагаемого Ильи и этого малыша. Или второе тело никак не связано с первым?

– Вы готовы? – спросил Дымов, пристально всматриваясь в моё лицо.

– Да.

Капитан кивнул головой, подавая знак судмедэксперту.

Тот привычным движением откинул простыню, и от неожиданности я отпрянул назад, едва удержавшись на подкосившихся ногах.

Передо мной лежало тело Марины.

С трудом совладав с собой, я выбежал в коридор и присел на первую же скамью, попавшуюся мне на пути. Мёртвое лицо Марины продолжало стоять у меня перед глазами. Я машинально махнул рукой, словно хотел смахнуть со стола фотографию.

Вслед за мной вышел и Дымов.

Он сел справа от меня и тяжело вздохнул.

– Можете сказать, кто это? – по-прежнему спокойным голосом просипел он.

– Марина.

– Марина? А фамилия её вам известна?

– Худякова.

– Марина Худякова, – повторил Дымов. – Каким образом она была связана с ЦУАБом?

– А вы не знаете?

– Нет. Иначе зачем бы я стал спрашивать? Лицо прогнали по базам. Ни в одном из филиалов такая не числилась. Откуда вы её знали?

– Она – мой ангел. Была… ангелом. Что с ней? Хронокапсула?

– Да.

– Сколько времени мертва?

– Как минимум неделю.

Я уткнулся лицом в ладони и покачал головой.

– А другое тело? Собака?

– Можно сказать и так. Вы и с собакой знакомы?

– Это был её фамильяр. А с ней что?

– Погибла от истощения. Вы были близки? С Мариной.

– Да. Очень близки.

– Сочувствую. – Из уст Дымова это прозвучало искренне. – А вы ожидали увидеть кого-то другого? Вы спрашивали о мужчине.

– Думал, что это Илья.

Капитан напрягся и внимательно на меня посмотрел.

– Когда вы последний раз виделись с Ильёй? – спросил он.

– Давно. Сейчас кажется, что в другой жизни. Вам что-нибудь известно о нём?

– Вы же понимаете, – тихо промолвил Дымов, – что при всём желании я не могу делиться с вами такой информацией. Я и так слишком много уже сказал.

– Но он хотя бы жив? Это вы можете сказать?

– Хотелось бы, – словно для самого себя произнёс капитан. – Значит, в последние дни после вашего возвращения он с вами никаким образом не связывался?

– Нет.

Я заметил, что Дымову хочется сказать что-то ещё, что-то очень важное и даже, может быть, имеющее прямое отношение к Илье. Но он молчал, с каждой секундой всё больше хмурясь.

– С вами захочет поговорить майор Лебедев.

– Это кто?

– Мой шеф.

– И что ему нужно? Кажется, я сказал всё, что знаю.

– Это по другому вопросу. Сами доберётесь до нашей конторы или подвезти?

– Сам. И… спасибо за сочувствие. Я могу идти?

– Разумеется, – сказал Дымов и встал, протягивая на прощание руку. – Будьте осторожны, Алексей, – добавил он. – И удачи в новой реальности.

Я не совсем уловил смысл последней его фразы, но всё же сказал «спасибо», пожал руку и направился к выходу, чувствуя на своей спине пристальный взгляд капитана.

А Дымов в этот момент снова погрузился в воспоминания. В ту их часть, где заканчивалась история с Кристаллом. Сам он при этом уже не присутствовал, но о проведённой без него операции знал всё в мельчайших подробностях.

Точка в поисках была поставлена в две тысячи двадцать четвёртом. Операцию по захвату Универсума готовили целых три года, при этом потребовалось подключить международные структуры, поскольку действовать предстояло на территории другой страны.

От прерывателей, посылаемых в две тысячи двадцать седьмой и внедряемых в среду строителей и инженеров, было известно, что центром управления Купола служила постройка, затерянная на Корсике. В шести километрах на запад от Аяччо, в лесах, зажатый между двух скал, располагался просторный дом. Если идти от него ещё дальше на запад, то через три километра упрёшься в пляж Де Севани, малолюдный и вполне пригодный для того, чтобы без особых помех отдохнуть небольшой компанией.

Дом этот, не заметный ни с какой стороны, на вид хотя и вполне обыкновенный для курортной Корсики, внутри всё же имел очень много особенностей, которые неискушённому гостю могли показаться не только неуместными, но и в какой-то степени фантастическими. В самом его центре, окружённый причудливого вида стеклянными перегородками, располагался круглый зал, в середине которого будто висел в воздухе такой же круглый стол, настолько чёрный, что, казалось, поглощал собою весь свет, льющийся из-за фасадных окон и тысячекратно отражённый теми самыми перегородками. Равномерно по периметру стола были намертво вкручены в пол не менее причудливые кресла. Из столешницы к потолку конусообразно тянулись пять металлических стержней, а сам потолок больше походил на огромную линзу, слегка тонированную, но всё же позволяющую увидеть небо. Такие же стержни тянулись от столешницы вниз и уходили глубоко в землю.

Пятнадцатое августа две тысячи двадцать седьмого года было особенным днём. Вовсе не потому, что всё Аяччо с заполонившими его улицы туристами праздновало в очередной раз день рожденья Наполеона. Нет. Главное событие в тот день должно было произойти здесь, в этом самом доме со странным залом. В 12:03 над всей планетой предполагалось развернуть Купол. Однако за двадцать минут до часа икс произошло непредвиденное: из кейса, за семью печатями хранимого в сейфе, исчез Кристалл. И как оказалось, исчез он вовремя, потому что в те же минуты за окнами послышались выстрелы – начался штурм здания, целью которого был захват Кристалла и ликвидация всех, находившихся в круглом зале.

Хорошо, что в этот раз Дымов не участвовал при захвате, иначе наверняка все шишки свалились бы на него. Разумеется, при первой же возможности он предупредил бы Илью о готовящемся захвате. Но если это сделал не он, то кто? Известно, что сдавшим секретную локацию агентом был Козырев. Да-да, тот самый Козырев, который неожиданно для всех переселился в будущее. Но вот кому удалось перехватить Универсум? И куда делась пятёрка, которую так и не обнаружили в здании штурмовики? Загадка, ответ на которую мог знать лишь я, если бы мне удалось вспомнить своё позабытое по каким-то причинам будущее и понять истинный смысл всех своих злоключений. Так, по крайней мере, считал Олег.

Глава четвёртая. Предложение

Майор Лебедев, в отличие от Дымова, особо не церемонился, хотя и выглядел поначалу витиеватым. Он вообще не заводил речи про опознание, а начал совершенно с другого.

– Ну что ж, Алексей… – сказал он. – Я так понимаю, остались вы у нас летучим голландцем посреди бескрайнего океана?

– Что, простите? – не понял я его поэтического изыска.

– Бесхозный вы у нас, вот что, – расшифровал Лебедев. – И посему не упущу случая сделать вам одно ценное предложение.

Я промолчал.

– Переходите ко мне в отдел, – продолжил майор. – Прерыватели сейчас на вес золота. Ваших, как вы знаете, поразогнали по разным, так сказать, уголкам. – Лебедев изобразил пальцами что-то вроде решётки. – К вам-то вопросов у нас нет. Вы ведь в ЦУАБе без году неделю, запачкаться не успели. Использовали вас втёмную. Понимаю, обидно. Так что надеюсь, что предложение моё придётся вам по душе.

– Не осталось ни одного филиала? – поинтересовался я.

– Из ваших-то? Ни одного. Времена лихие. Действовать нужно жёстко. Не мы, знаете ли, такие, а обстоятельства вынуждают.

Лебедев встал с кресла, подошёл к окну и повернулся ко мне спиной. Во всех его движениях и в тоне голоса послышалось раздражение. По всей видимости, до этой секунды он не сомневался в том, что я тут же на его предложение соглашусь.

– Но к чему этот вопрос? – продолжил он. – В Европе ваши ещё бодаются за право на существование. Америка вон тоже… Кипит, понимаешь ли, кипит Америка. Кому ж понравится, когда у него отбирают любимую игрушку. Да пусть они с демократией этой своей хоть все рога себе обломают. Нам же и легче будет с безрогими-то договориться. Но вам-то, Алексей, на Европу полагаться не сто́ит. Не выездной вы теперь. Сами понимаете, с вашим-то багажом. Так что же скажете, Алексей? – Майор резко развернулся и потёр ладоши, снова подойдя к креслу.

Долго думать мне не пришлось. Ничего, кроме неприязни, предложение Лебедева во мне не пробудило. Если уж ЦУАБ сумел так запутаться в собственной паутине, так что же тогда говорить о федералах, для которых нравственность была лишь устаревшим термином из словаря Даля. Технологии рахов давали им столько власти, что препятствовать их появлению они ни в коем случае не могли. Единственно с чем они будут бороться, то это лишь с тем, чтобы доступ к артефактам не получили чужие. А чужими для них были все, кто имел мнение, отличное от их магистральной задачи.

– Я откажусь, – голос мой прозвучал, как нечто неуместное и не вписывающееся в созданную майором атмосферу.

– Вот как? – удивился Лебедев и передумал садиться. – Наверное, я начал с фальшивой ноты. Если, Алексей, совсем уж на чистоту и минуя всевозможные реверансы, то выбора-то у вас, собственно, никакого и нет.

– Разве?

– Хотите похоронить свою карьеру в Подковах?

– А чем так плохи Подковы?

– Хм… Ну да, ну да. Действительно. Почта есть, магазин есть. Что ещё человеку нужно? Только существует один нюанс. И боюсь, что я не в силах что-то с этим нюансом сделать.

– И что за проблема?

Лебедев обеими руками упёрся в стол и наклонил корпус, полагая, что от этого вид его сделается достаточно грозным.

– Проблема в том, – негромко, но отчётливо произнёс он, – что даже в участковых вы долго не засидитесь. С вашим специфическим прошлым вам не светит никакая властная должность. Ведь мало ли что может придти вам на ум. Даже участковый имеет доступ к большому объёму конфиденциальной информации. Вы меня понимаете?

– Вполне, – сказал я. – И тем не менее, ваше предложение принять не могу. Лучше останусь Бернардом Фокком.

– Кем?

– Капитаном Летучего голландца.

Лебедев нахмурился.

– Тогда что ж… – почти прошипел он. – Добавить мне больше нечего.

– Прощайте, – сказал я и взялся за ручку двери.

– Бог простит, – буркнул раздражённо майор.

И я вышел.

Картина вырисовывалась отвратительная. По дороге сюда я ещё думал о том, чтобы заехать на обратном пути к маме. Но теперь я не мог показаться ей на глаза. Она уже с порога поняла бы, что со мной стряслось что-то ужасное, а ответить ни на один из её вопросов я бы не смог. И кто знает, сколько времени мне потребуется, чтобы придти в себя. Если это вообще возможно.

Я был уверен, что свою угрозу об отстранении меня от милицейских дел Лебедев непременно исполнит. Сколько времени мне ещё позволят пожить в ставшем уже родным доме? Неделю? Две? Месяц? Скорее месяц. И что потом? Если за это время Илья так и не свяжется со мной, я останусь, как осенний лист, гонять по стылым дорогам, пока меня не прибьёт снегом.

Стоило мне подумать о снеге, как он сразу и повалил. Я включил дворники, боясь пропустить нужный мне поворот. Во все щели «уазика» задувал холодный воздух, так что я и впрямь почувствовал себя сорванным с ветки листом.

Самым худшим было то, что я не мог поделиться своей болью с теми, кто всё ещё оставался мне близок. Да и к чему им моя боль? У каждого хватает своей. Марина, если верить Дымову, хоть и умерла окончательно в этой временно́й линии, но всё же оставалась где-то там, в прошлом или в будущем. Перед смертью она успела использовать хронокапсулу. От чего-то спасалась, как когда-то и я? Или так и было ею задумано? А Кутя, лишённый энергетической подпитки, которую получал исключительно от Марины, просто растаял. Интересно, у́рахам нужны хронокапсулы, чтобы перемещаться во времени? Рахам нужны, это я знал точно. Сам лично видел на озере. А урахам? Тем более, что Кутя не просто урах, а существо совершенно нового вида. Возможно, и он сейчас где-то рядом с Мариной. Всё это хоть и не утешало, но всё же немного облегчало потерю. Ведь если знать точные координаты Марины, то и мне можно будет туда попасть. Как? Я не думал об этом. Достаточно и того, что такое возможно теоретически. Встреча с Ильёй многое смогла бы для меня прояснить. Мне оставалось лишь ждать и надеяться, что друг при первой же возможности даст о себе знать. Уж чего-чего, а ждать-то я умел как никто другой.

Добравшись до Подков, я обнаружил в своём почтовом ящике очередную открытку от Игоря. С момента моего возвращения весточек от него не было. Я испугался, что в открытке будет известие о какой-нибудь очередной беде. Ведь она, как известно, не приходит одна. Но я ошибся. Напротив, там почерком Лены было написано, что они на Новый год непременно ждут меня в гости, потому что у Игоря в кои-то веки наметился первый за многие годы полноценный отпуск. Вот это было бы для меня, наверное, кстати – смотаться на недельку во Владивосток. Тем более что ближе к концу декабря я буду свободным художником – уж Лебедев-то постарается этот процесс ускорить. Но это ещё не завтра. А в ближайшие дни мне предстояло бороться с самим собой, чтобы не развалиться на части и не махнуть на свою жизнь рукой.

Однако первым же делом после того, как я прочитал открытку, я бросился в магазин, купил бутылку водки и не раздумывая её откупорил.

Глава пятая. Дядя Гена

Поскольку человеком я был, по большому счёту, непьющим, моё бегство от трезвой реальности представляло собой медленное погружение в трясину, а не стремительное падение в пропасть. Первую неделю я даже проникся искренним интересом к своим служебным обязанностям: по утрам стал названивать Спиридонову с дурацкими докладами и не менее дурацкими просьбами; по устоявшемуся снежку накручивал километры по всей дремавшей округе, интересуясь у ошарашенных старожилов, всё ли у них спокойно. По всей видимости, единственным источником их беспокойства становился каждый раз я. Приобретя в магазине солдатскую фляжку, я теперь ни на минуту не расставался с ней: отныне её содержимое стало моей основной пищей и главным спасением от навязчивых переживаний. И откуда только силы брались? Во истину, человеческий организм – загадка.