Читать онлайн Звезда заводской многотиражки – 4 бесплатно

Глава первая. Почему я должен тебе верить?

Прохор слушал, не перебивая.

Я в общих чертах обрисовал ему ситуацию, без далеко идущих выводов.

Мол, вот, мужик, смотри, какая ситуевина. Может быть, твой товарищ и союзник не вполне товарищ, а вовсе даже из Тамбова приехал…

Замолчал. Посмотрел на перекошенное лицо Прохора.

Из-да кровоподтека, разбитых губ и опухшего глаза было непонятно, как он отреагировал.

Молчание затягивалось. Он вообще понимает, о чем я говорю?

Прохор разлепил губы и осторожно откашлялся.

– Почему я должен тебе верить? – хрипло спросил он.

– А вы и не должны, – я пожал плечами. – Я посчитал нужным поставить вас в известность обо всем этом, а вы можете поступать, как вам заблагорассудится.

Что еще я мог сказать? Что я прибыл из будущего? И что там его важной персоны нет, зато имеется Игорь Мельников, владелец заводов, газет, пароходов, злой и тяжело вооруженный? И что завод, с которым они тут два месяца возятся, налаживая экспортное или военное производство, лежит в руинах, потому что Игорь через десять лет все прое… Примет несколько неверных решений, и вся эта пока еще успешная махина станет бесполезным бетонным хламом с выбитыми стеклами?

Я сказал.

Он услышал.

Или нет.

Я поднялся и повернулся к двери. Лекарство в стеклянной бутыли на стойке капельницы скоро закончится, и в палату прибежит заботливая медсестра. Будет лучше, если она меня здесь не застанет.

Прохор поднял руку от кровати и ухватил меня за рукав.

– Подожди, – прохрипел он. – Как дела у твоего отца?

Район Старого Базара в Новокиневске примечателен тем, что там сохранилась довольно большая часть по-настоящему старого города. Здания дореволюционной постройки, торговые ряды, особнячки, пассажи, магазинчки, кирпичная крохотная аптека с замысловатым фасадом… Впрочем, этот фасад только после двухтысячных вернут к первоначальному виду. Здесь в Союзе его безжалостно замазали толстым слоем штукатурки и покрасили в довольно дурацкий желтый. Да и в целом сейчас район был так себе – сплошной частный сектор или деревянные бараки, снег, почерневший от сажи из печных труб и не очень организованные торговые ряды. Здоровенный крытый рынок в этом месте еще не поставили, так что торговцы ютились отчасти на лотках, отчасти на всем, что попадалось под руку – на ящиках, коробках, табуретках и просто на разложенных прямо на снегу тряпках. Я шмыгнул в «предбанник» магазина «Молоко», но внутрь заходить не стал. Мне нужно было дождаться Дашу, которая по моим расчетам уже скоро должна подъехать. Снова совершать ошибку и ждать встречи на улице я не стал. Отложу эту романтику на весну. А пока можно и спрятаться в теплое место.

Я заглянул сквозь стекло внутрь магазина. Нелдинная очередь с бидонами и стеклянными банками в авоськах. И две продавщицы. Одна за прилавком с разливными молочными продуктами – сегодня это были сметана и молоко. Вторая отпускает молоко и кефир в бутылках и пакетах. И если вдруг тебе нужно налить сметаны в банку и взять поллитровую бутылку снежка, то стоять придется в разные очереди. Сначала к крепкой и невысокой дамочке, похожей на вышибалу ночного клуба, чтобы она зачерпнула сметаны из фляги здоровенной поварешкой, а потом ко второй, бледной и изящной, с капризным лицом изнеженной принцессы.

«Хорошо, что есть очередь, – подумал я. – Если бы никого не было, то продавщицам наверняка захотелось выставить меня наружу из узкого пространства между дверями». А так – они заняты, и смотреть на меня им некогда.

Я отвернулся и принялся высматривать на улице вишневое дашино пальто. Чтобы договориться об этой встрече, пришлось сегодня целый спектакль разыгрывать со сменой голоса и выдумыванием достойного повода, почему наш новый главный редактор должен позвать Дашу к телефону. Он мне прямо-таки форменный допрос устроил, чуть ли не паспортные данные затребовал…

Заметил я ее не сразу. Потому что шла она не по прямой с остановки, а отвлеклась на содержимое некоторых прилавков. Я выскочил из магазина и подошел к ней в тот момент, когда она задумчиво щупала ношенные финские зимние сапожки странного желто-коричневого цвета с меховой опушкой.

– Привет! – сказал я, вынырнув у нее из-за плеча. – Ну что, ты уже готова идти, или хочешь сначала примерить?

– О, а я думала, что ты еще не пришел! – она с видимым облегчением и к явному неудовольствию закутанной по самые глаза серым мохнатым платком торгвки вернула странную обувь на ящик из тонких дощечек. Наверное, как раз в таком должен был прибыть в СССР Чебурашка. – Ну что, идем?

До дома гадалки идти было еще квартала три. А здесь на базаре мы договорились встретиться, потому что так было проще. От остановки ближе, и магазинов, куда в случае чего можно от холода спрятаться, много.

По моим прикидкам, проживала эта гадалка в двухэтажном бревенчатом бараке, через дорогу от церкви. Единственной действующей на весь Новокиневск во времена СССР. В остальных, которые я помнил из своего времени, сейчас были совсем другие учреждения. Это потом, уже после распада Союза, когда отношение к религии поменяется, склады, планетарий, тренировочный центр аквалангистов и все такое прочее из бывших церквей выгонят и вернут их первоначальным владельцам.

Как этот собор умудрился остаться церковью, понятия не имею.

– Как сегодня рабочий день прошел? – спросил я.

– Кошмар! – Даша фыркнула. – Просто ужасно. ЭсЭс прицепил на стену график, по которому мы будем дежурить. По неделе. Обязанности дежурного – отвечать на телефонные звонки и записывать их в специальный журнал, записывать в тетрадке, кто когда в туалет сходил и следить за порядком. Если что-то не сделает, то получает банан в график пригодности. Ваня, ну это же невозможно… Мы так не выживем!

– И кто первый дежурный? – хмыкнул я. Да уж, я наблюдал пару раз попытки призвать к порядку редакцию газеты. Держатся подобные ноу-хау редко больше месяца, а потом либо сотрудники разбегаются, либо редактор махает рукой и закрывает глаза на некоторую безалаберность журналистов, либо редактор заканчивается, и ему на смену приходит другой. Более толерантный к людям творческих профессий.

– Эдик, – Даша усмехнулась. – С понедельника.

– Он постригся, кстати? – спросил я.

– Что ты! Он же со своими волосами носится, как с писаной торбой! – Даша сначала засмеялась, потом лицо ее погрустнело. – ЭсЭс сегодня по этому поводу сделал ему внушение… Ой, Вань, это правда ужас! Он заставил его выйти в центр и стоять там час. Сначала Эдик спорил, говорил про свои права и грозил жалобой в профком. Но ЭсЭс его занудил. Эдик ему про права и свободы, а тот про достойный внешний вид, и что пресса – это лицо нашего завода. А достойное лицо ну никак не может быть лахудрой, страдать западопоклонничеством и быть неопрятным.

Даша остановилась и посмотрела на меня.

– Я правда не представляю, как мы теперь будем… – глаза ее стали грустными. – Как же хорошо было нам с Антониной…

– Что имеем – не храним, потерявши, плачем, – глубокомысленно изрек я.

– Может нам правда в профком жалобу подать? – сказала она.

Я представил, как сижу перед столом нашего председателя и в красках описываю ему, как новый редактор призывает нас к порядку. Как жалуюсь, что он, такой сякой, имеет наглость требовать от нас, чтобы мы прилично одевались, соблюдали порядок и график и полностью соответствовали своей должностной инструкции. И как нам это все не нравится, потому что мы, де, привыкли к свободе. Ну да. Прямо сплю и вижу, как обрету в нашем квелом баклажане союзника и соратника. И как он явится в редакцию, чтобы сделать внушение ЭсЭсу.

Я усмехнулся и озвучил Даше свои мысли.

– Да уж… – она вздохнула. – И что теперь? Ничего не делать и терпеть весь этот ужас? Джинсы не носить, слишком ярко не краситься, в столовую ходить строем и с речевками, как в пионерлагере?

Честно говория, всерьез я пока не думал над тем, что можно сделать. Я вообще сегодня на работу не пошел, и уважительная причина этого покоилась во внутреннем кармане. За донорство, кроме бесплатной еды и кое-каких денег, полагалось два отгула. На восстановление баланса жидкостей, по всей видимости. Причем по правилам взять я их мог в любое время, когда захочу. Подряд или вразброс. Удобно, что ж…

– Надо узнать, из-за чего его уволили, – задумчиво проговорил я. – Может тогда получится нащупать его слабое место…

– А до этого что делать? – хмыкнула Даша. – Выполнять то, что он говорит?

– Ну, мы же взрослые люди, – усмехнулся я. – Не развалимся, походим строем какое-то время… Кстати, мы пришли, кажется.

Я сверил адрес на бумажке с табличкой на бараке из толстых потемневших бревен. Да, это было то самое место. Дощатый забор, проржавевшая табличка «Осторожно, злая собака!», приоткрытая калитка. В глубине двора – уличный сортир. Рядом с домом – колонка. Ни воды, ни канализации. И с годами в этом районе ничего не изменится. Разве что церковь обзаведется парой новых «маковок» и починит забор. А вместо покосившейся деревянной сарайки с безликой вывеской «МАГАЗИН» появится современный павильон с ритуальными услугами по сходной цене.

Никакой собаки во дворе не оказалось. О ее существовании когда-то напоминала только внушительных размеров будка с обрывком цепи, которую облюбовала стая шумных воробьев.

Мы поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, к четвертой квартире. Забавно, конечно. Магические услуги – прямо напротив церкви. Прямо-таки весь спектр метафизических услуг в одном флаконе. Пришел к ворожее, нагрешил, воспользовавшись ее еретическими услугами, зашел в церковь, помолился.

Никакого звонка на двери не было, так что пришлось стучать.

Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла невысокая полноватая женщина с длинными черными волосами. Настолько невысокая, что сначала мне показалось, что дверь нам открыл ребенок. Глаза ее были густо подведены черным карандашом, одета она была в длинное черное платье. На шее – ворох разнообразных бус, подвесок и цепочек.

– Добрый вечер, – я вежливо кивнул. – Меня зовут Иван, мы с вами созванивались, помните? Вы сказали, что мы можем подойти сегодня, если хотим получить консультацию… Дарья Ивановна мне дала ваш телефон.

Гадалка молча изучала немигающим суровым взглядом сначала меня, потом Дашу. Спустя минуту сверления глазами, она отступила в темный коридор, пропуская нас в жарко натопленную квартиру.

Гадальный салон… внушал. Стены занавешены волнами дешевой подкладочной ткани, стол гадалки для посетителей стоял прямо в коридоре. Сразу за ним – еще одно полотнище ткани, видимо, отделяющее жилое пространство от рабочего.

Гадалка усадила Дашу на стул напротив стола, и сама тоже заняла свое рабочее место. А для меня никаких мест для сидения не предполагалось, так что я остался стоять и разглядывать внутреннее убранство «салона», собранное из подручных средств.

Любого пожарного инспектора при виде такого помещения, стопудово хватил бы удар. Море синтетических тряпок на всех стенах, пышущая жаром печь и свечи. Множество тонких восковых церковных свечек, расставленных на тарелки в самых неожиданных местах. Трепещущее пламя играло бликами на свисающих с потолка хрустальных подвесках, которые когда-то явно были частью люстры. Оленьи рога с навязанными на них атласными ленточками. Сплетенные из швейных ниток мандалы.

– Вообще-то я ни во что такое не верю, – чуть жеманясь, будто бы оправдывалась Даша. – Но, знаете, в детстве со мной произошло…

– Помолчите, пожалуйста, – раздраженно бросила гадалка и сжала Дашины ладони в своих маленьких пухлых ручках. Закрыла глаза и подняла лицо к потолку.

Сколько ей лет, интересно? Тридцать? Сорок?

Морщин нет, кожа гладкая, почти детская. Национальность… Сложно сказать, что-то восточное в ней явно было, но вот черные волосы точно крашеные. Скорее косит под цыганку, чем является таковой.

– Ты в большой опасности, милая моя, – сказала гадалка и открыла глаза. Отпустила дашины руки и потянулась к потрепанной колоде черных карт. Редкая расцветка, я такие видел пару раз, но много позже. Здесь в Союзе особенного разнообразия не было. В основном карты были двух разновидностей, и обе они на белом фоне. А эта – черная. Стильно, да. Может статься, что вся идея гадального салона родилась у этой дамочки в тот момент, когда она заполучила себя такую редкость.

– В опасности? – спросила Даша и обернулась на меня. Взгляд слегка испуганный.

– Деньги принесла? – вдруг резко спросила гадалка.

– Да, конечно, – торопливо ответила Даша и полезла в сумочку.

– На тумбочку положи! – скомандовала гадалка и принялась неспешно тасовать колоду. – Я твой грех на себя брать не собираюсь, так что расплачиваться за него будешь сама.

– Какой еще грех? – нахмурилась Даша.

– Я кого попало не принимаю, – сказала гадалка, проигнорировав вопрос, потом мотнула головой в мою сторону. – И когда этот мне позвонил, поняла, что дела у тебя плохи.

Пухлая рука вытянула из колоды несколько карт и разбросала их по ткани, накрывающей стол. Что за карты мне было не видно. Довольно далеко стоял, света от свечей было не то, чтобы много, и на черном поле было не разобрать.

– Да короля у тебя – черный и белый, – начала плести словесные кружева гадалка. Я попытался было, вникнуть в то, что она говорит, но довольно быстро запутался и все эти «червовые интересы», «бубновые зазнобы» и «долгие дороги в казенный дом» слились для меня в один сплошной белый шум. Однако, судя по выражению лица Даши, говорила гадалка что-то очень близкое к правде.

Потом гадалка карты собрала и отложила в сторону. И принялась вдумчиво разглядывать Дашину ладонь.

А я топтался на месте, скучал и потел. Было жутко жарко и душно, почти как в бане. А раздеться гадалка нам не предложила. Да еще и стоять мне приходилось рядом с печкой. Да уж, клиентоориентированный сервис, ничего не скажешь.

– Ваня! – довольно громко окликнула меня Даша. Ну да, понятно, я вообще отвлекся от разговора, перестал следить за тем, что происходит, и не обратил внимание, что ко мне обращаются.

– Иван, нам нужно остаться наедине, – сказала Даша. – Выйди, пожалуйста на площадку.

– Конечно, – сговорчиво согласился я, а сам практически возликовал. Потому что еще пять минут в этом «салоне магии», и мое пальто можно будет выжимать.

Я вышел на лестничную клетку с деревянными перилами и прикрыл за собой дверь.

Квартир на весь этот дом было четыре. Две с одного входа, и две с другого.

Дверь квартиры на нижнем этаже скрипнула практически сразу, как я вышел на лестницу. Потом раздались шаги, и на лестнице показался тощий всклокоченный дед в трениках и тельняшке. Осмотрел меня подозрительным взглядом.

– Ходят и ходят, – сварливо пробурчал он. – Шарлатанка она, ясно тебе? Что, пообещала всю правду сказать, да? А ты еще и веришь, поди?

Я дипломатично промолчал. Вот еще, объясняться и оправдываться хрен знает перед кем.

– Ты же советский человек, на что тебе это гадание сдалось? – распалился дед и погрозил мне узловатым указательным пальцем. – Написать надо уже давно куда следует, да недосуг все.

На улицу идти не хотелось. Фиг знает, сколько времени продлится загадочная беседа тет-а-тет, не мерзнуть же из-за какого-то деда.

– Вы не волнуйтесь, гражданин, нам уже написали, – сказал я с самым серьезным лицом. – А ваша фамилия, кстати, как?

Вообще был риск, что на такой заход дед еще больше раздухарится и примется выкладывать мне секретные сведения про эту гадалку, про ее клиентов и про всех соседей в километровом радиусе. Но раз салон при таком соседе до сих пор работал, значит жалобы склочный старикан почему-то не пишет. Видимо, синие корявые узоры на руках мешают ему добровольно с органами сотрудничать…

Вывод оказался верным. Сосед спешно ретировался, в его двери дважды щелкнул замок. А я остался куковать на площадке в гордом одиночестве.

Ждать пришлось долго, около часа. Я даже присел на лестницу, потому что стоять мне надоело.

Потом дверь открылась. Я встал и встретился взглядом с испуганными глазами Даши. Она была здорово бледной, руки ее дрожали.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил я.

Даша прикусила губу.

Глава вторая. Про уродов и людей.

Этажом ниже раздался подозрительный скрип. Явно вредный дед подслушивал за дверью.

– Подожди, не говори, – прошептал я Даше, взял ее за руку и повел вниз по лестнице. Здорово стертые ступени. Сколько лет этому дому, интересно?

Мы вышли на улицу и прошли мимо распахнутых церковных ворот. Кучковавшиеся у церковной ограды согбенные старушки проводили нас недружелюбными взглядами. Кажется, в этих местах тоже ничего не меняется. Несгибаемые они все-таки. Уж на что советская власть постаралась изжить «опиум для народа», все равно ничего не получилось.

Даша шла молча, как деревянная кукла.

– Да что такого тебе наговорила эта гадалка? – спросил я, когда мы скрылись из виду стоящих на паперти.

– Она сказала, что я беременна, – помертвевшим голосом проговорила Даша.

– А она кто, врач? – иронично усмехнулся я. – Или, может быть, она у тебя анализы брала?

– Мне кажется… она права… – с трудом выговаривая каждое слово сказала Даша и остановилась у очередного дощатого безликого забора. В щель под ним тотчас просунулась рыжая собачья морда и принялась нас облаивать.

– Она сказала, что не знает, кто отец, но что этот ребенок меня убьет, – продолжила девушка. На меня она не смотрела. Вообще-то я был осторожен, конечно. Но такое дело… Нам всего-то чуть за двадцать, в этом возрасте совсем другая требуется осторожность, не такая как в сорок. Юные и борзые сперматозоиды рвутся в бой так, что кажется способны сокрушать даже стенки презервативов… Кроме того, я у Даши был не единственный любовник, что уж. Это я тоже понимал.

Хотя…

Какого черта?

Она решила, что беременна, после визита к… подождите-подождите… ГАДАЛКЕ?

– Даша, ты умная образованная девушка, – сказал я. – К гадалкам не ходят диагностировать беременность!

– Про остальное-то она правду сказала! – воскликнула она. – Как будто все про меня знает, хотя я ее впервые в жизни вижу!

– Милая, хорошие гадалки умеют так плести словеса, что ты чему угодно поверишь, – я взял ее за плечи и заглянул ей в лицо. В глазах ее стояли слезы. – Это когнитивное искажение такое, понимаешь? Она говорит всякие общие слова, а ты спокойно подставляешь в своей голове всякие конкретные факты. И тебе кажется…

Черт, вот что я плету, а? Девушка сказала мне, что беременна, а я тут умничаю.

– Милая, если у тебя есть причины думать, что это правда, давай сначала в точности убедимся, хорошо? – сказал я. – Ну, там, тест в аптеке купим или что там еще?

– Тест? – Даша недоуменно нахмурилась. – Какой еще тест?

Тьфу ты, зараза! Действительно, какой, нафиг, тест? Мы же не в двадцать первом веке, когда такие штуки вместе с презервативами на кассах любого уважающего себя супермаркета продаются. А здесь… А что, кстати, вообще в таких ситуациях здесь делают?

– Слушай, я же парень, – я растерянно развел руками. – Но как-то же ты можешь убедиться точно, что беременна? Анализы сдать, к врачу записаться…

– В женскую консультацию… – тихо сказала она. – Но мне туда нельзя сейчас, наша участковая-гинеколог – лучшая подруга моей мамы, она ей сразу же все расскажет.

«Врачебная тайна встала и вышла из класса…» – подумал я. Ну да, времена меняются, проблемы остаются.

– А за деньги? – спросил я. Деньги у меня еще остались с щедрого гонорара за статью в «Здоровье».

– Это надо еще знать, к кому обратиться… – еще тише сказала Даша.

– Так, давай без драм, ладно? – я обнял Дашу и прижал к себе. – Я завтра встречаюсь с одним хорошим приятелем, он врач. Пошушукаюсь с ним по этому поводу, может поможет чем.

– А потом? – спросила Даша, не глядя на меня.

– А потом будет потом, – жизнерадостно ответил я. – Пока что тебе только гадалка наговорила всякого, а ты сразу скуксилась. Хочешь, в кафе зайдем? Кофе попьем, пончиков каких-нибудь купим?

Я крепко держал девушку за плечи и смотрел ей в лицо. В уголке ее глаза, несмотря на толстый слой тонального крема, виднелся стекающий вниз синяк. И на скуле тоже имелась тень… Добланый Игорь! Не понимаю и никогда не пойму, как можно ударить девушку. Сволочь, подонок…

И еще это теперь…

А если она правда беременна, то что? Как мне полагается поступить? Упасть на одно колено и предложить ей руку и сердце? Чтобы жили мы долго и счастливо в моей коммунальной квартире? Не случилось у меня детей в прошлой жизни, как-то не испытывал я ничего похожего на отцовский инстинкт. А сейчас?

Я прислушался к внутреннему голосу, но он, как назло, молал. Даже ехидных комментариев не отпускал. Решай, мол, сам, не маленький.

– Даша, хватит кукситься, – сказал я и осторожно вытер с ее глаз слезы. – Пойдем в кафешку на Старом Базаре, я видел там какую-то стекляшку. А думать будем, когда ты будешь точно уверена.

Даша уснула. Я тихонько переложил ее голову со своего плеча на подушку и выскользнул из-под одеяла. Прошелся по комнате, подошел к окну. Да уж, по-дурацки как-то получилось с этой гадалкой. Казалось, что будет весело, этакий аттракцион «магия в СССР». А тут, на тебе.

Технически, она все еще была невестой Игоря, конечно. Но в этом направлении я даже не думал, если честно. Ну не могу же я всерьез считать, что Игорь – это отличная идея для нее устроить свою судьбу?

А вот дла Ивана… Для меня она была бы вполне подходящей партией. Мы оба журналисты, с ней легко общаться, она отличная любовница. А ребенок… А что, ребенок? Другие справляются, и мы справимся. Не маленькие, правда что. Плюс всякие там ясли, садики, молочные кухни, что там еще… Я всегда считал, что материнство в СССР довольно активно поощрялось, чтобы женская карьера не страдала. А потом, чем черт не шутит, можно будет затеять семейный бизнес и открыть вместе с ней газету. Журналистка она и правда неплохая. Да и товарищ хороший…

Я смотрел на снег за окном и глупо улыбался. Ребенок. Неужели у меня и правда может быть ребенок?

Вставать к восьми утра и слушать селекторное совещание мне больше было не нужно. По новым правилам ЭсЭса эта обязанность возлагалась на дежурного по редакции. А пока он слушал совещания сам. До следующей недели, когда за дело примется Эдик. Так что проснулся я значительно раньше будильника, сварил кофе в турке, пожарил яичницу, намазал несколько кусков батона сливочным маслом. И только потом разбудил безмятежно спавшую все еще Дашу.

Мы пришли на работу вместе, не утруждая себя никакой конспирацией, вроде: «Давай сначала я через проходную пройду, а ты за углом подождешь». Сочтет факт нашего одновременного появления кто-то поводом для сплетен – да и пожалуйста.

Я заглянул в наш почтовый ящик, достал из него пачку писем. Пролистал. Из семнадцати три мужских, остальные женские. Нормально работает рубрика, даже лучше, чем я ожидал. Пишут, советуют, делятся жизненными историями…

– Это… что? – спросил ЭсЭс, когда я положил письма себе на стол.

– Письма в редакцию, Сергей Семенович, – ответил я. – Я веду рубрику…

– Ах да, я видел, – он пожевал губами и скривился. – Это безобразие, конечно же, нужно прекратить.

– Что значит, прекратить? – сказал я спокойно. – На заседании парткома постановили, что это нужная и важная рубрика. Вы что-то имеете, против решений партии, Сергей Семенович?

Он уперся в меня своим змеиным взглядом. Казалось, что сейчас между его тонких бесцветных губ скользнет раздвоенный язык. Рептилоид, мать его. Но взгляд его я выдержал. Я уже защитил один раз право рубрики о личной жизни на существование и готов был повторить это еще раз.

– А не слишком ли вы молоды, юноша, чтобы возражать своему главному редактору? – сказал он.

– Я совершеннолетний, и у меня есть диплом журналиста, – сказал я. – Так что да, я имею полное право возражать. И высказывать свое мнение, когда оно у меня есть.

«Ну давай поиграем в гляделки, тупой солдафон», – подумал я.

ЭсЭс смотрел на меня. А я не отводил взгляд. Некоторое усилие требовалось, чтобы не начать ехидно улыбаться. Не знаю, за что его поперли из прошлой газеты, но узнаю. И приложу все усилия, чтобы и из этой поперли тоже. Правда, с председателями парктома и профкома у меня отношения не очень чтобы сложились, но ради такого дела я постараюсь снова их наладить.

Наше перетягивание взгляда прервал запыхавшийся Эдик. Он вломился в редакцию и немедленно посмотрел на часы.

– Вы опоздали, Эдуард! – ЭсЭс спешно переключил внимание с меня на другую жертву.

Выглядел Эдик непривычно. Он постригся! Вместо привычной не очень опрятной гривы на его голове красовалась ультракороткая стрижка вроде полубокса. Понятно, почему он не спешил снимать шапку. Ну и одежда, да… Серый костюм, белая рубашка и галстук-селедка. Натурально, совсем другой человек. С очень несчастными выражением лица.

– Потрудитесь зафиксировать факт своего опоздания в журнале учета рабочего времени, – холодно сказал ЭсЭс. – Но вы привели себя в порядок, это похвально. Надеюсь, это первое и последнее ваше опоздание.

Эдик чуть боком, словно смущаясь своего внешнего вида, проскользнул на свое рабочее место. Печатная машинка на его столе больше не стояла. Деятельный ЭсЭс переставил ее в шкаф. Теперь, чтобы получить доступ к ней, нужно было предоставить черновик материала и написать заявку на пользование пишущей машинкой. И время пользование зафиксировать в отдельной тетради, которая… В общем, образ его мыслей был уже понятен. Все должно быть учтено и записано. И посчитано.

– Дарья, я вам вчера сказал, чтобы вы не красились так ярко, – проговорил ЭсЭс и уставился на Дашу. «Вот урод!» – подумал я. Ну невооруженным же взглядом видно, почему она так ярко накрасилась! Нужно быть слепым совсем, чтобы не разглядеть ничего!

– Нигде не написаны регламенты женского макияжа, – тихо огрызнулась Даша.

– Вы будете соблюдать те регламенты, которые я вам поставлю! – сказал редактор. – Так что потрудитесь пройти в туалетную комнату и смыть с лица все это безобразие!

– На каком основании вы мне указываете?! – возмутилась Даша.

– На том основании, что я ваш начальник, Дарья! – ЭсЭс поднялся. – Встаньте и покиньте редакцию. И не возвращайтесь до тех пор, пока не приведете себя в надлежащий вид!

Даша вскочила. Ее каблуки прогрохотали через всю редакцию. Дверь грохнула так, что с потолка посыпалась штукатурка. ЭсЭс открыл тетрадь учета времени и внес туда пометку.

– А не слишком ли много вы себе позволяете? – тихо сказал я, тоже поднимаясь. – Или вы намеренно сделали вид, что ничего не заметили?

– Я не давал вам разрешения вставать, Иван, – холодно сказал он, не глядя на меня. – И не думайте, что наш с разговор о вашей бесполезной рубрике в газете закончен.

– А я не об этом сейчас говорю, – сказал я, вышел из-за стола и остановился напротив него.

– А вы кто такой, чтобы меня учить, как работать? – зло прошипел он. – Сядьте на место, я сказал. И не суйте свой длинный нос не в свое дело.

– Это очень даже мое дело! – заявил я. – Вы только что оскорбили мою коллегу. Совершенно не разобравшись в ситуации! И сделали это намеренно, чтобы унизить девушку.

– Вот, довольны теперь, да? – дверь распахнулась. На пороге стояла Даша с мокрым лицом. Темно-фиолетовый фингал заливал все верхнее веко правого глаза и немного сползал вниз. На скуле красовался другой кровоподтек, чуть светлее. – Такой вид более подобающий?!

ЭсЭс снова сделал пометку в тетрадке и поднял глаза.

– Не надо мне тут устраивать сцен, – сухо сказал он. – О случаях семейного насилия следует сообщать в комитет комсомола или партком, чтобы каждый случай был надлежащим образом рассмотрен и разобран.

– Какое еще насилие? – Даша втянула воздух сквозь зубы. – Я об дверь ударилась, ясно вам? Моя работа – разговаривать с людьми и брать у них интервью. Или вы думаете, что с фингалом под глазом разговаривать более подобающе, чем с косметикой?

– Во-первых, сбавьте тон, вы не на базаре, – отрезал ЭсЭс. – Ваше поведение сейчас говорит только о том, что вы невоздержанная и истеричная особа. И у меня есть большие сомнения в том, что вы пригодны для той работы, которую выполняете. Эдуард. Вы можете взять на себя беседу с начальником транспортного цеха сегодня? Дарья, поскольку ваш внешний вид и состояние не позволяет вам поддерживать разговор, сегодня вы займетесь делами в редакции.

Он встал из-за стола и деревянным шагом вышел из редакции.

«Ссскотина… – подумал я. – Сволочь. Гад. Уничтожу тебя, тварь. По стене размажу».

Больше всего хотелось, конечно, сжать кулак и двинуть в его вечно недовольное змеиное лицо. Но это было бы тупо. Затеять драку с начальником на рабочем месте – это прямой путь к увольнению. Даже такого со всех сторон защищенного молодого специалиста выпнут за милую душу. Нет, здесь надо действовать иначе. Я еще не знал, как именно, но обязательно придумаю, как устроить этому уроду волчий билет. Чтобы его даже туалетную бумагу издавать не взяли. Пусть лес подметает. Или пустыню пылесосит.

Я выдохнул. Несколько раз сжал и разжал кулаки. Посмотрел на свои ладони, на которых полукружьями отпечатались ногти.

– Кто-нибудь знает домашний телефон Антонины? – спросил я.

– У меня был записан на всякий случай, – отозвался Эдик. – Только…

– Ты знаешь, что с ней случилось? – спросил я.

– Нет, – Эдик помотал стриженой головой. – Просто она просила ей не звонить без необходимости.

– Ты считаешь, что необходимость еще не настала? – у меня вырвался нервный смешок. Я подошел к Даше и обнял ее за плечи. – Даша, не плачь, пожалуйста. Все будет хорошо, правда. Я узнавал.

– Это какой-то кошмар, товарищи… – простонала она. – За что нам это? Откуда он взялся на наши головы?

– Ох, – Эдик схватился за голову и скривился. Скосил взгляд, будто пытаясь увидеть свои несуществующие больше длинные пряди сосульками. – Даш, а у тебя вопросы для интервью уже составлены?

– Да, сейчас… – Даша всхлипнула и наклонилась к сумке. – У нас обновили автопарк, так что… В общем, здесь заметки, сам разберешься, да?

– Угу, – буркнул Эдик, перегнулся через стол и забрал у Даши тетрадку. Тоже обычную школьную, как и у меня. Самый простой и дешевый вариант бумаги для записей – тонкая тетрадка в темно-розовой обложке с гимном Советского Союза с обратной стороны.

Эдик уткнулся в тетрадку, бормоча что-то себе под нос. А я стоял у Даши за спиной, и гладил ее по голове.

– Даш, ты как, в норме? – спросил я, склонившись к ее уху.

– Нет, – она мотнула головой, потом подняла взгляд на меня. – Но все равно говори, что ты там хотел сказать.

– Можешь написать докладную записку с требованием изложить регламенты внешнего вида? На имя директора завода? И в партком еще? – задумчиво сказал я.

– Что? – Даша нахмурилась. У нее даже слезы как-то сразу высохли. – Это еще зачем?

– Слушай, я постараюсь разузнать, конечно, за что его турнули с прошлого места работы, но сидеть, сложа лапки и терпеть, как этот урод устраивает нам свое гестапо – это тоже так себе идея. Вот смотри, он сегодня не учел в твоем рабочем графике примерно тридцать минут. Сославшись на требования к внешнему виду, которых раньше не было. Ты сотрудник сознательный, требования выполнять согласна, только хотела бы, раз уж они изменились, чтобы они были изложены четко, по пунктам, с указанием фасонов, марок косметики и всего такого прочего. Поняла?

Губы Даши стали расплываться в улыбке. Она медленно кивнула и потянулась за ручкой.

В дверь осторожно постучали, потом она приоткрылась, и в щель засунулась растрепанная голова Семена.

– Нету вашего этого? – шепотом спросил он и огляделся. Потом дверь открылась шире, явив нам нашего внештатного коллегу в полный рост – Ребята, а что я расскажу сейчас!

Глава третья. В серой зоне

Честно говоря, я надеялся, что Семен узнал что-то важное про ЭсЭса. Ну или хотя бы о том, почему уволили Антонину. Но нет. Все-таки нашего незамутненного Семена больше всего волновали спортивные новости завода, и он представить себе не мог, что кому-то эта тема может быть совершенно неинтересной. Во всяком случае, в сложившихся обстоятельствах. Но не выгонять же его было по этому поводу. Так что мы слушали его экспрессивный рассказ о стихийном шахматном чемпионате в цехе вулканизации. Как сначала кто-то поспорил, потом из карманов повытаскивали карманные шахматы, а потом рабочий день, считай, встал, потому что Ползунов и Пономарев схлестнулись не на жизнь, а на смерть.

И он даже не сразу заметил, что у Даши что-то не то с лицом.

На эти пятнадцать минут в редакции даже как будто восстановилась прежняя атмосфера. Правда, если не смотреть на стриженного Эдика в сером костюме и на синяки на дашином лице.

Хороший человек Семен все-таки. Простоватый, бесхитростный, но отличный парень. Увлеченный, позитивный…

– Почему посторонние в редакции? – раздался от дверей голос ЭсЭса.

– Протестую! – смело заявил Семен. – Я не посторонний. Я материал внеочередной принес! Вот, смотрите!

Сеня, чеканя шаг, подошел к столу редактора и положил на него два исписанных листочка бумаги. И таким же строевым шагом направился к выходу.

Я ожидал, что ЭсЭс сейчас разразится речью о том, что для внештатников существуют особо огороженные часы приема, а в остальное время просьба не отвлекать сотрудников редакции, которые и так бездельники. Но он промолчал. Пожевал губами, проводил Семена немигающим змеиным взглядом почти до самой двери и направился к своему столу.

Перед тем, как захлопнуть дверь с той стороны, Сеня оглянулся на нас и сжал кулак в жесте «держитесь, ребята!».

Дверь закрылась. Снова настала гробовая тишина, которая лишь изредка нарушалась скрипом дашиной ручки по бумаге и эдиковым бормотанием.

Вообще-то к Феликсу я собирался завтра. Перед той самой встречей с друзьями, на которую он меня позвал в качестве «свежей крови». Но что-то накопилось дел, которые нужно обсудить именно с ним, а не на вечеринке с его друзьями. Кроме того, у него был домашний телефон. А это гораздо удобнее таксофонов, во всяком случае уши не мерзнут от трубки.

Феликс, к счастью, был ничуть не против, что я вот так свалился к нему в пятницу. Даже наоборот. У него появилась какая-то очередная новая идея, которую он был намерен со мной обсудить.

Я вышел из телефонной будки и с тоской посмотрел на остановку. Ну да. Если выходить с работы строго в то же самое время, что и все остальные, попадаешь на обязательный аттракцион, типа «час пик». Можно было зайти в продуктовый, немного восполнить свои домашние запасы, но в магазине сейчас та же история, что и на остановке. С другой стороны, зато там тепло.

Я пристроился в конец очереди в молочный отдел, а то сливочное масло кончалось уже. Задумчиво посмотрел в сторону колбасного. Там у прилавка была настоящая битва. Выкинули полукопченую колбасу, и желающие ухватить себе кольцо или два, активно пробивали себе путь к прилавку. Черт его знает, что такое… Колбаса – это прямо какой-то фетиш. Если в остальные отделы люди стояли цивилизованно друг за другом, то от запаха копченостей теряли волю и рассудок.

– Да куда ты лезешь, тебя тут не стояло?!

– На себя посмотри, грымза! Какая тебе колбаса, ты и так в дверь только боком проходишь!

– Мне три кольца!

– Не больше двух в одни руки!

– Какая еще ливерная?! Зачем мне ливерная, я ее не просил!

– Товар в нагрузку, ничего не знаю! Берете два кольца полукопченой, кило ливерной в нагрузку.

– У меня собаки нет, куда я ее дену?!

– Значит берите одно кольцо.

– А ежели мне надо два?

– Гражданин, вы что там устроили за бедлам?! Другим тоже надо!

Я отвернулся. Пожалуй, это было самое неприятное в Советском Союзе. Меня не напрягала столовская еда, скудноватый быт коммунальной квартиры, да что там, даже через пень ходящий транспорт. Но вот это вот… И даже не столько фиговое снабжение и дефицит, а именно то, как люди становятся мерзкими скандалистами, готовыми вцепиться друг к другу в глотки за эту чертову колбасу.

«Ты еще скажи глубокомысленно, что квартирный вопрос их испортил», – ехидно заметил внутренний голос. Воланд нашелся, ха-ха…

– Вам чего, гражданин? – надо же, не заметил, как моя очередь подошла.

– Сливочного масла, пожалуйста, – сказал я. – Граммов триста.

– Сливочное кончилось, только бутербродное, – вздохнула продавщица. – Возьмите шоколадное, очень вкусное!

– А давайте! – согласился я. Продавщица извлекла из стеклянной витрины коричневый брусок и отпластала от него здоровенным ножом немаленький такой кусок. За моей спиной две кумушки обсуждают, как превратить невкусное бутербродное масло во вкусное соленое. А дальше в очереди кто-то взахлеб делился кулинарным секретом запекания курицы на банке из-под майонеза. Я усмехнулся. Сюда надо с записной книжкой приходить. Пока стоишь и ничего не делаешь, можно научиться готовить, чинить машину и собирать танки из подручных средств.

– Полкило получилось, ничего? – спросила продавщица, и в ее голосе мне даже послышались виноватые нотки.

– Нормально, оставляйте, – кивнул я и направился к кассе. «А ведь привыкаю!» – в очередной раз радостно подумал я. По началу вот эти вот телодвижения в магазинах меня раздражали ужасно, а сейчас уже на автомате действую. В отдел, потом в кассу, потом с чеком обратно в отдел, чтобы забрать покупку. А продавщица насаживает чек на длинную спицу на подставке. И даже логика определенная именно у такой последовательности действий есть. Мол, продавцы, контактирующие напрямую с едой, не должны хватать деньги, которые по определению грязные и источник заразы.

Я отстоял в короткой очереди тех, кому надо забрать покупки, взял завернутый в коричневую бумагу брусок. Понюхал. Пахнет здорово, похоже, правда свежее совсем.

Теперь заскочить домой, сунуть покупку в холодильник за форточкой и вернуться на остановку. Черт, а ведь к весне надо будет что-то придумывать с настоящим холодильником…

Феликс выслушал мою просьбу насчет тайного доктора для подруги, подергал себя за бороду, понимающе покивал и вышел в коридор. Раздалось жужжание телефонного диска.

– Алло, Регина Ильинична? – кокетливо-театральным тоном произнес он. – Есть небольшая просьбочка… О, нет-нет, ничего такого… Хотя, если вдруг понадобится, вы же не откажете? Нет? Замечательно!

Феликс с довольным видом вернулся в комнату.

– Ну вот все и решилось, – с довольным видом сказал он. – Завтра ваша подруга сможет? Скажем, в районе полудня?

– Хм, надо ей позвонить, – задумчиво сказал я.

– Вот и займитесь, – Феликс похлопал меня по плечу. – А я пока презент соберу…

Я поднял телефонную трубку и набрал номер Даши. Закончив короткий разговор, я прислушался. Феликс торопливо прошагал на кухню и принялся чем-то там шуршать-звенеть. Я полез в карман и достал бумажку, на которой Эдик записал для меня номер Антонины.

– Алло? – раздался в трубке тихий, почти призрачный, голос.

– Антонина Иосифовна? – спросил я на всякий случай. Хотя было понятно, что это именно она.

– Да, кто говорит?

– Это Иван. Иван Мельников, из «Новокиневского шинника».

– Здравствуйте, Иван.

В трубке повисло молчание. Мне даже показалось, что связь отключилась.

– Антонина Иосифовна, вы здесь? – на всякий случай переспросил я.

– Да-да, говорите.

– Я хотел бы с вами встретиться.

– Зачем?

– Просто так, – соврал я. – Вы внезапно исчезли, а я даже не успел вас поблагодарить за науку. Хочу угостить вас. Кофе попить или еще что-нибудь.

– За науку, говорите? – Антонина горько рассмеялась.

– Почему вы удивляетесь? – возмутился я. – Я же молодой специалист. И считаю, что мне очень повезло, что моя работа началась именно у вас.

– Хорошо, давайте встретимся, – неожиданно согласилась она.

– Когда у вас есть свободное время? – спросил я.

– Теперь всегда, – в ее голосе опять зазвучала горечь.

– В понедельник после работы? – предложил я. – Куда мне подъехать?

Я повесил трубку и понял, что Феликс стоит рядом со мной и с интересом слушает.

– Я правильно понял, что ваш замечательный главный редактор, про которую вы мне рассказывали, уволили? – спросил он.

– Ага, – вздохнул я. Ну да, с одной стороны, Феликс был человеком как будто из высшего света. С манерами, умением пользоваться многочисленными столовыми приборами, да и костюмы на нем очень ловко сидели. С другой – деликатность и уважение к чужому личному пространству для него не существовало. И почему-то это не раздражало, как во многих других, а вовсе даже наоборот. Наверное из-за живейшего участия и интереса, которые он всегда демонстрировал.

Я даже не заметил, как выложил ему все. Снова почувствовав почти бессильное бешенство, когда вспомнил сегодняшнюю ситуацию с Дашей и умыванием.

– Ох, как я вам сочувствую, ребята… – Феликс покачал головой и подергал себя за бородку. – У нас в диспансере тоже был случай… Кстати, а как, говорите, зовут нового редактора?

– Сергей Семенович, – ответил я. – Торопыгов. Раньше работал на Дальнем Востоке, в газете «Красный флот».

– Ммм… Никогда про такого не слышал, но… – Фелиск вскочил, выдвинул ящик письменного стола и достал записную книжку. – Давайте-ка я это запишу. У меня довольно причудливый круг знакомых, может и удастся найти про него что-нибудь интересное…

Только за завтраком я вспомнил, что по телефону Феликс мне намекал, что хочет о чем-то поговорить. О какой-то своей идее. Но вместо этого мы весь вечер обсуждали мои дела на работе. Стало даже как-то стыдно, так что я вежливо напомнил Феликсу, что он меня заинтриговал, но так и не сказал, о чем хотел поговорить.

– Ах да, это… – Феликс нахмурил лоб. – Даже не знаю, как бы начать… Идея кажется мне чересчур смелой. Возможно, эта работа будет проделана зря, и ее нигде не опубликуют. И никто нам за нее не заплатит.

– Хм, уже интересно, – я отложил надкусанный бутерброд на тарелку. – И в чем же идея?

– В женском отделении, – сказал Феликс. – Я подумал, что в цикле публикаций мы маловато времени уделяли женскому вопросу. И пошел наводить справки. И теперь нахожусь в довольно сложной и двусмысленной ситуации. Когда придерживаться выбранной нами красной нити может и не получиться…

Феликс замолчал ненадолго, но я не стал пока что вставлять свое ценное мнение. Задавать наводящих вопросов тоже не стал. Потому что пока проблема была не очень понятна.

– Тут вот какая штука, Иван… – Феликс снова подергал себя за бороду. Вид он имел как будто смущенный и… виноватый? – Я зашел к заведующей, поболтать о том, о сем. И прошелся по отделению. Поговорил с женщинами и понял, что многие из них попали туда… по ошибке. Нет-нет, даже не по ошибке, а потому что их туда поместили родственники. Одна поссорилась с мужем, и он вызвал для нее перевозку под предлогом, что у нее истерический припадок. Другая… Другая начала стеснять своих детей и внуков. Третья… В общем, они здоровы. Но находятся в том же отделении, что и другие женщины, которых действительно надо лечить. И это… это… Но это еще не самое страшное. В этом же стационаре есть другое отделение. Для девочек-подростков. Нет-нет, об этом писать точно нельзя… В общем, я хотел бы с вами обсудить, как нам подступиться к этой острой теме, потому что я, признаться, в растерянности.

Я задумчиво смотрел на Феликса. Кажется, я в очередной раз понял, почему этот человек мне так нравится. Он иделист. Может быть, он не самый талантливый психиатр, и как ученый тоже не хватает звезд с неба. Зато он действительно очень искренне верит в лучшее в людях. Я отлично понял, о чем он говорит. Тема карательной психиатрии будет громыхать и колоситься на страницах всех газет и журналов несколько… позже. Когда меченый генсек объявит гласность, и настанут всякие реформы института психиатрических клиник. Вот тогда живописания кошмарного положения людей, с которыми при помощи психиатров сводили счеты, будут везде и всюду.

– А что за дела в отделении девочек-подростков? – спросил я.

– Плохие дела, – Феликс вздохнул. – Подростки часто бывают непослушными и бунтуют, это совершенно нормально. Есть определенные границы, конечно, но в целом… Дело в том, что в нашей больнице не делают разницы между непослушными детьми и по-настоящему больными девочками. Родители не справляются, вызывают бригаду и отправляют нерадивого ребенка к нам. Используя больницу, как наказание. И девочка-подросток оказывается на соседней койке от тихой олигофренички. Это получается вовсе не помощь. Такие родители ломают своим детям жизнь, даже не задумываясь над этим. А мы, психиатры, им в этом помогаем хотя бы тем, что никак не решаем эту проблему… Тем, что мы вообще допустили подобное положение вещей.

Феликс нахмурился и потер лоб.

– Что думаете, Иван? – он с надеждой посмотрел на меня. – Стоит нам с вами браться за эту тему или все-таки лучше обойти не трогать?

– Думаю, кое-что мы все-таки можем… – медленно проговорил я. – И вы даже сами уже сказали, с какой стороны подойти. Можно сделать материал в духе социальной сатиры на безответственных родителей. Совсем по минимуму касаясь процедурного вопроса. Лишь намеками, чтобы читалось между строк.

– Хм, дейсвтительно, я же сам это сказал… – Феликс хохотнул. – Вот что значит, свежая голова! Тогда давайте вот как мы поступим. Составим публикацию в двух видах – развернутую и с фоторепортажем и небольшую для газеты. Как думаете, ваш друг Михаил согласится нам помогать?

Феликс припарковал свою «пятерку» во дворе обычной кирпичной пятиэтажки на Красноармейском проспекте. Единственное ее отличие от всех окружающих было в том, что над аркой под самой крышей в ней имелись здоровенные окна художественной студии. Мне в таких бывать раньше не случалось. Знал я про таковые места немногое. Они всегда располагались в жилых домах и занимали два-три этажа. Принадлежали они союзу художников. Каковой и выделял их по какому-то принципу своим чем-то отличившимся членам. Понятно, что студий таковых было сильно меньше, чем желающих их заполучить. Да что там, я не художник, но тоже был бы не прочь обзавестись жильем с потолками семиметровой высоты и окнами во всю стену!

И вот именно в этой студии близкие друзья Феликса свою встречу и назначили. Принадлежала она в настоящий момент отцу Веника.

Мы поднялись по лестнице и остановились перед дверью. Никакого волнения я не испытывал. Ну, вечринка. Подумаешь… Не дипломатический же прием, где по результатам моего умения пользоваться щипцами для омаров, будут решать судьбу страны, которую я представляю. Разумеется, я спросил в Феликса, нужно ли мне как-то по-особенному себя вести, чтобы его не опозорить, но он от меня только отмахнулся. Мол, будь собой, и все нормально будет.

Дверь открылась. На пороге стоял внушительных размеров мужик с ярко-рыжей бородой и светлыми глазами. Лицо у него было такое, что он отлично подошел бы на роль капитана пиратского корабля или людоеда. Рукава рубахи засучены, на фартуке – изображение трогательного котенка, чем-то отдаленно похожего на героя мультиков про кота Саймона. Мужик был мне совершенно не знаком. Он сердечно поздоровался с Феликсом, обнял его и даже приподнял, а потом перевел взгляд на меня.

– Иван?! – громогласно воскликнул он, и лицо его расплылось в широкой улыбке. – А я ломал голову, тезка или нет! Надо же, какая встреча!

Глава четвертая. Чужой среди своих

Я изобразил на лице удивление и радушие. Сдержанное такое и вежливое. Пока было неясно, какого рода знакомство нас связывает. К счастью, в прихожую вышли еще несколько человек. Взрослые дядьки с не очень серьезными лицами. И началась обычная канитель встречи. Что да как, давно не виделись, раздевайтесь и к столу. И все такое. Как и полагалось по субординации, я вел себя тихо и вежливо, как хороший мальчик. Оглядывался с любопытством, все-таки я впервые оказался в настоящем обиталище художника.

Студия представляла собой здоровенный квадратный зал высотой в три этажа. Но при этом прихожая была как у обычных квартир, а на контрасте с основным помещением, казалась еще меньше. Рядом с входной дверью было еще две – туалет и ванная. Короткий коридор вел на крохотную кухню, куда, впустив нас, и вернулся рыжебородый незнакомец. Он там колдовал с духовкой, готовил какое-то секретное блюдо. Так что захлопнул дверь и никого не впускал. Впрочем, кухня была настолько маленькой, что когда рыжая борода туда вошел, места для кого-то еще там не осталось.

А вот в большом зале было, что поразглядывать. Сразу было понятно, что обитает в этом месте человек творческий.

Под самым потолком на белой стене была закреплена здоровенная виолончель. Кажется, инструмент таких размеров называется «контрабас». Еще стены украшало множество картонных шляп разного размера и формы – от похожих на привычные ковбойские до причудливых, островерхих, украшенных искусственными цветами, игрушечными машинками и кораблями. Что это? Костюмы с какого-то карнавала? Или хозяину нравится клеить шляпы из картона в свободное от работы время.

Кстати, работа тут тоже имелась, хотя заметить мольберт за всем этим множеством странного, было не так-то просто.

На противоположной стене висел кладбищенский венок с траурной лентой «От товарищей». Шутка такая?

В центре стояли здоровенные водолазные ботинки. А рядом на стуле лежал шлем от этого же костюма. Вдоль стены по росту выстроились семь высоких ваз, формой отдаленно похожих на греческие амфоры. В последнюю, самую маленькую, мне примерно по пояс, воткнут букетик из бумажных цветов, на лепестках которых что-то было написано.

На обшарпанном комоде, тоже в ряд по росту, стояли гипсовые бюсты Ленина. И уменьшенная копия безрукой Венеры Милосской.

С потолка на тросиках свисала модель кукурузника.

Ну а стол для дружеской попойки организовали в переднем правом углу. Только он здесь был не занят никакими инсталляциями. Если, конечно, не считать лестницы вдоль стены. Вела она к закрытой двери под самым потолком. Либо спальня там, либо склад всяких инструментов.

Само застолье пока еще не началось, ждали, когда все соберутся. Не было в том числе и хозяина студии. Он всех впустил и убежал по каким-то срочным делам.

Так что гости бродили по комнате, вели неспешные разговоры, хлопали друг друга по плечам, дурачились и иногда вспоминали, что неплохо бы выпить.

С кухни доносился весьма аппетитный запах и вдохновенное пение рыжебородого. Пел он довольно фальшиво, зато с энтузиазмом.

Я присел на диван чуть в отдалении от стола. Блин, в таких местах все-таки не очень понятно, это обычный диван или какой-нибудь культурный объект, поставленный сюда для вдохновения. На вид вроде был обычной обшарпанной книжкой. Будто хозяин студии подобрал его на ближайшей свалке и приволок сюда, когда нужно было на чем-то положить внезапно приехавшего гостя.

Как Феликс меня предупредил, я был единственным случайным человеком в этой слаженной компании. Были тут исключительно мужчины, разумеется, все меня старше.

Отец Веника Анатолий оказался высоким, худым, с просветленным таким лицом. Не разочаровал, в общем. Именно так настоящий художник и должен выглядеть с моей точки зрения. К тому же, он был не просто художником, а человеком, внесшим немаленький вклад во внешний облик Новокиневска. Многочисленные мозаичные панно, когда-то украшавшие дома и дворцы культуры города, вышли именно из-под его рук. В антисовеском угаре девяностых многие его работы были разрушены, но сохранилось тоже не мало. Кое-что даже реставрировалось.

Компания была действительно небольшой. Вместе со мной нас было десять. Возраст плюс-минус один и тот же – где-то слегка за сорок. Ни одного чиновника, партийного деятеля или номенклатурного работника. Кудрявый верзила в джинсах и свитере крупной вязки, похожий на звезду фестивалей авторской песни – физик-оптик, глава лаборатории в НИИ. Полный красномордый дядька, любитель рассказывать несмешные политические анекдоты, – врач-онколог. Элегантный франт, похожий на итальянского мафиозо – декан исторического факультета в университете. Вот этого последнего я даже застал, когда поступал. А потом он переехал не то в Израиль, не то в Аргентину.

Пили херес от «Молдвинпрома» и горькую настойку «Зубровка», с суровым зубром на этикетке.

– А как же коньяк? – шепотом спросил я у Феликса, когда он залихватски замахнул стопку настойки и потянулся за сосиской, чтобы закусить.

– Традиция, Иван, такова традиция! – ответил Феликс. – Уже почти двадцать лет мы собираемся, и напитки всегда были только эти, и никакие другие.

– Не поспоришь… – пробормотал я. – Но ведь у традиции должна быть причина? Почему-то же так сложилось?

– Это с клуба водников повелось, – через стол ответил кудрявый бард без гитары. – Мы же как сдружились? Пришли учиться ходить под парусом на катамаранах. Ездили вместе на ралли во студенчестве, собирались вместе чинить наши «альбатросы», баллоны заклеивать, заплаты на паруса пришивать.

– Хм, не знал, что вы любители парусного спорта! – сказал я.

– Да никакие мы не любители, – отмахнулся кучерявый. Поигрались чуток и перестали. Гриша был самым крепким орешком, года три еще занимался после того, как все мы бросили уже. Унесли из парусного кружка самое ценное, что было можно – людей!

– Отличная история, – усмехнулся я. – Только херес и зубровка-то тут при чем?

– Это у нас были напитки посвящения в водники, – вступил в разговор «мафиозо». – Нужно было одну выпить, второй запить. И не перепутать.

Компания расхохоталась, все заговорили одновременно, припоминая истории с перепутываниями, с умением и навыком пить медицинский спирт в особенно экстремальных условиях сплава по горной реке, спорить, какая зубровка более настоящая, и должна ли внутри бутылки плавать травинка.

Рыжебородый, наконец, покинул свое кухонный алтарь и внес в студию противень с запеченным под сыром мясом.

Сел он от меня в другом конце стола, но иногда поглядывал. Довольно дружелюбно.

За едой обсуждали политику. Буквально вчера в США выбрали нового президента – Рональда Рейгана.

– Это каким местом нужно думать, чтобы актеришку какого-то выбрать, а? Еще и третьесортного наверняка!

– А что это третьесортного? Ты может еще и фильмы с ним видел?

– Ни одного! А был бы знаменитый, наверняка бы видел.

– А вы представьте, если бы у нашим генсеком стал Миронов!

– Лучше Никулин тогда!

– Никулина жалко!

– А Миронова нет? Нееет, пусть лучше в кино снимается. Каждый должен заниматься своим делом.

– Сиськимасиськи, – хохотнул красномордый. – Кстати, анекдот свежий хотите? Что такое: четыре ноги, сорок зубов? – Крокодил. – А сорок ног, четыре зуба? – Брежневское политбюро.

– А я другой анекдот знаю! – заявил рыжебородый. – Леонид Ильич, какое у вас хобби?

– За двадцать сантиметров будет!

– Да нет, я имею в виду ваше увлечение!

– А, собираю о себе интересные анекдоты.

– И какие успехи?

– Уже три с половиной лагеря собрал.

Смех стал громче.

– Так, товарици! – хозяин студии поднялся во весь свой долговязый рост и погремел мешочком с деревянными бочонками. – Пока все мы на ногах и с головой, надо сыграть в лото.

Суть игры я примерно помнил. Мне сунули картонную карточку с цифрами в разных квадратах. Теперь ведущий будет доставать из мешочка бочонки и озвучивать номер. А если этот номер есть на моей картонки, нужно было как можно быстрее это выкрикнуть, чтобы забрать бочонок себе. Побеждает тот, кто первым закроет все числа на своей картонке.

Но последний раз играл я в это, когда… Да вот сейчас, наверное. В семье моих родителей эта игра не прижилась, а играл я в нее у кого-то в гостях.

– Четвертак! – объявил Анатолий.

– У меня! – моментально отозвался Феликс. Я вытянул шею, чтобы посмотреть, что там за число. Ну да, логично. Двадцать пять.

– Богатыри!

– Мои, мои кудри! – вскочил рыжебородый и забрал в художника бочонок под номером тридцать три.

– Барабанные палочки!

– У меня! – торопливо выкрикнул я. Это было чуть ли не единственное название, которое я помнил. И по счастливой случайности на моей картонке было число одиннадцать.

– Эх, раньше успел… – проворчал мафиозо.

Не выиграл, разумеется, но определенный азарт у меня проснулся. Я перестал подсматривать и пытался сам угадать, что за число обозвали очередным странным словосочетанием. Тем более, что логика определенная была. Двадцать девок – по созвучию двадцать девять. Половинку просим – сорок восемь. Гагарина и Терешкову не угадал. Нет, я помнил, что Гагарин в шестьдесят первом году в космос полетел, но вот когда Терешкова… Впрочем, даты всегда были моим слабыми местом.

Победил рыжебородый. Бочонки снова ссыпали в мешочек, картонки сложили стопочкой, и лото спрятали до следующего раза. Традиция соблюдена.

А гости продолжили общаться и выпивать.

Вечеринка была довольно милой, хоть и немного скучноватой. Было заметно, что знакомы все эти ребята давно, у них масса общих воспоминаний, которыми они время от времени начинали делиться. Они явно считали себя интеллектуалами весьма широких взглядов. Ну и, в принципе, ими даже были. К стране своей относились с долей иронии, но без явной какой-то ненависти. Не диссиденты. Состоявшиеся личности, добившиеся неплохих успехов. Анекдоты про Брежнева рассказывали, не без того. Про политику говорили и спорили много. «Международную панораму» смотрели много, и потом с удовольствием ее обсуждали. Расширение НАТО, напряженность на Ближнем Востоке, правый берег реки Иордан и Сектор Газа… В каком-то смысле, ничего даже и не поменялось в политической повестке дня.

Я от бесед не отлынивал, но особо не высовывался.

– Феликс! – после очередного тоста к психиатру повернулся мафиозо. – Между прочим, ты нам пока ничего не рассказал про своего гостя, и чем он такой замечательный.

– Да?! – театрально удивился Феликс. – А я считал, что уже все уши вам прожужжал о том, какой он замечательный парень. И какой у него талант… Сейчас, подождите, я должен вам показать…

Он выскочил в коридор, по всей видимости, к своему портфелю. Вернулся в комнату, размахивая журналом «Здоровье».

– Вот, смотрите, друзья мои! – Феликс положил раскрытый журнал на стол перед всеми. – Вот эту замечательную статью написал мой молодой друг. Только это по большому секрету, и, я надеюсь, дальше этих стен информация не пойдет.

– А почему это секрет? – спросил рыжебородый, подвигая журнал к себе.

– Автором указан только я, – громким шепотом объяснил Феликс. – «Здоровье» слишком серьезный журнал для вчерашнего студента. Но, клянусь, я не написал ни строчки! Все Иван!

– Надо же, а я и не знал, что ты журналист! – хохотнул Рыжебородый, поднимая взгляд от страниц журнала.

– Так вы тоже знакомы! – воскликнул Феликс и посмотрел на меня. – Ну давайте же, давайте! Поведайте свою историю!

Я сделал вид, что смутился и опустил глаза. Ну да, мне-то рассказывать было совершенно нечего, я этого рыжебородого впервые видел. В отличие от него.

– В Москве виделись, прошлым летом, – сказал рыжебородый. – Нас поселили в гостинице «Космос», а этого толкового юношу приставили к нашей группе. И девушка с ним еще была. Тоже умненькая такая, рыженькая. Так и жили. Я опекал своих африканских подопечных, а эти ребятишки – меня.

– На КГБ значит подрабатываешь? – уже не очень дружелюбно сказал кучерявый бард.

– С чего вы это взяли? – нахмурился я.

– Кто бы тебя пропустил сопровождать иностранцев, если бы ты исправно не стучал, – презрительно объяснил он.

В компании как-то резко похолодело. Все как будто попытались отодвинуться от меня подальше и стать как можно невидимее. Только рыжебородый невозмутимо потянулся к бутылке зубровки.

– Ну что замолчали-то? – спросил он. – Самое время выпить!

– Феликс, как-то не очень хорошо с твоей стороны, тебе не кажется? – мафиозо явно не хотел заминать тему. – Мы же привыкли, что среди своих здесь, можно говорить, что угодно. А сейчас я что-то не уверен, что мы с вами не наговорили себе на срок…

Но посмотрели все не на Феликса, а на меня.

Глава пятая. Не обещайте деве юной…

Феликс тоже на меня не смотрел. На его лице даже на какое-то мгновение промелькнуло выражение обиды и досады. Не то на мафиозо с истфака, не то на меня, который оказался не тем, кем кажется. А может в целом на возникшую от чего-то неловкость. Феликс в принципе во многом был похож на ребенка, и реакции у него такие же примерно были.

Однако, надо было выкручиваться. И Феликса из сложившейся ситуации тоже выручать.

– Ах, если бы, – я скривил саркастическую физиономию и развел руками. – Я бы может и рад на КГБ поработать, только не взяли. Слишком молодой и приметный. Так и оставался всю олимпиаду на положении принеси-подай…

– Вы такими вещами не шутите, молодой человек, – ноздри мафиозо начали раздуваться.

– Это почему еще? – усмехнулся я. – А что мне прикажете делать? Рвать на груди рубаху и кричать, что я не стучал? Так нет у меня лишней рубахи, вот засада какая…

Раздались смешки. Ледок начал ломаться.

– Толя, ты меня извини, конечно, – декан истфака поднялся. – Но это положительно… Я как-то привык, что на наших сборищах мы можем говорить, что думаем, а сейчас…

– Кстати, я же знаю свежий анекдот про КГБ, – задыхающимся шепотом проговорил красномордый. – Звонок телефона, чекист берет трубку, а мужик, такой: «Здравствуйте, у меня попугай пропал!» Тот и отвечает: «Так это не к нам, это вам в уголовный розыск надо…»

– Вася, у нас серьезный разговор, анекдот может и подождать, – сквозь зубы процедил кучерявый.

– А я не слышал этого анекдота! – жизнерадостно заявил рыжебородый. – Давай, Васек, не тяни резину.

– Да старый анекдот, все знают наверное… – стушевался красномордый под суровыми взглядами мафиозо и кучерявого.

– Я тоже не знаю! – заявил с самого верха лестницы Анатолий. – Продолжай, давай, не тяни!

– Ну, в общем, тогда мужик отвечает испуганно: «Да знаю я, куда обращаться. Только спешу заявить, что я с ним не согласен!»

Не смеялись двое – кучерявый и мафиозо. В принципе, я даже, наверное, могу понять, почему. Декан истфака переехал в Израиль в конце восьмидесятых. Такие вещи редко случаются внезапно. А кучерявый… Я бросил на него косой взгляд. Память ничего не подсказала, ни старая, ни новая. Человек был незнакомый, в средствах массовой информации не мелькал, и в мое поле зрения во время журналистской работы не попадал. Из этого следует… ничего. Может он еврей, и его семье досталось тоже. А может просто из породы вечной кухонной оппозиции, убежденной в том, что за ним непременно следят. Хотелось отпустить ехидный комментарий, но я не стал. Если здесь и правда задет национальный вопрос, то лучше не трогать эту тему на дружеских посиделках.

– Да не стучал он в КГБ, успокойтесь вы, – примирительно сказал рыжебородый. – За подружку его не ручаюсь, а Ванька точно не стучал.

– Откуда ты можешь знать? – подозрительно прищурился кучерявый.

– Если бы он стучал, то я бы сейчас с вами не разговаривал, – произнес он. Тихо. Серьезно. Даже без намека на шутку и улыбку.

Повисло молчание. В тишине раздался тихий звон горлышка бутылки о края стопок и многозначительное «буль-буль-буль».

– Все, забыли! – скомандовал хозяин студии. – Зубровка стынет, закусь сохнет!

Вечеринка продолжилась. Снова выпивали, закусывали, вели политические разговоры, смеялись над анекдотами. Кучерявый бард рассказывал байки про рыбалку, все делали вид, что ему верили. Мафиозо с истфака нет-нет да бросал на меня странные взгляды. Напряженные такие. Но меня это уже не особенно напрягало. Я его из прошлой жизни помнил, он в принципе был мужиком подозрительным и злопамятным. Зато кучерявый сам подошел ко мне, предложил выпить на брудершафт.

– Ты, это, Иван, извини, если что, – сказал он, пожимая мне руку. – Не подумавши как-то брякнул.

– Да ничего, я не в обиде, – совершенно искренне сказал я.

На самом деле меня чертовски занимал вопрос, о чем это кучерявый шептался с рыжебородым перед тем, как ко мне подойти. Видимо, выспрашивал подробности. Из тех, которые вслух и на публику не оглашаются.

Хотел бы я знать, что именно это были за подробности… Что это за такие услуги я оказывал в гостинице «Космос», что они сняли с меня подозрение о работе на КГБ?

Пил я не много, только делал вид. Постарался пообщаться хоть понемногу с каждым, потому что вечеринка закончится, а полезные знакомства останутся. Так что моя записная книжка пополнилась на несколько очень полезных номеров. С кучерявым бардом и красномордым любителем анекдотов мы даже немного обсудили возможную совместную работу. Статья в «Здоровье» все-таки произвела впечатление, и кое-кому тоже захотелось… вот так. Ну а я рад стараться, это все-таки моя работа. Любимая, что скрывать. А здесь и личности были, в целом, довольно интересные, так что могло что-то и выгореть. Мне хорошие публикации очень даже пригодятся, в Союз Журналистов без них не примут.

Потом я имел довольно продолжительный и бессвязный разговор с Анатолием. Про Веника. Он был уже нетрезв и довольно экспрессивен.

– Ваня, вот ты скажи, ну что человеку надо? – сокрушался он. – Мы с матерью его разве угнетаем и притесняем? Разве навязываем что-то? Но он ни к чему не стремится ведь! С трупами в морге колупается… Здоровый конь уже вымахал, мне даже про него стыдно с друзьями поговорить…

– Он хороший парень, правда, – сказал я.

– Ваня! – патетически произнес Анатолий и дружески меня приобнял. – Вот ты, я вижу, парень положительный и целеустремленный. Может как-нибудь его заинтересуешь тоже? У меня душа болит, когда я про него думаю… Пропадает же человек! А как он на фортепиано играл, ах! Я думал в консерваторию пойдет, но он даже музыкальную школу бросил… Французский язык… Рисование… И вот как все обернулось. Как из армии вернулся, так все забросил.

«В каком-то смысле, познавательно получилось», – рассуждал я про себя, нетвердо ступая по лестнице в своем подъезде. Достал ключи, выронил, поднял. Прицелился к замочной скважине… Вот черт. Как я ни старался остаться трезвым, все равно не получилось. С каждым по стопочке в процессе разговоров, и – хоба! – я уже навеселе. Мысли ворочаются в голове, как медведь в берлоге во время беспокойного сна, пальцы не слушаются, а тот момент, когда я решил, что доберусь до дома самостоятельно, вообще выпал из памяти.

С замком я наконец-то справился, зашел в коридор и нос к носу столкнулся с Дарьей Ивановной. Она стояла рядом с открытой дверью своей комнаты и как будто меня и ждала.

– Иван, – прошептала она и поманила меня пальцем. – Ты уж прости, что я немного посамоуправничала, но девочка очень просила…

– Что такое? – как можно более трезвым голосом попытался сказать я. Правда, не уверен, что получилось.

– Да твоя эта… пришла, – Дарья Ивановна мотнула головой в сторону моей двери. В щель пробивался свет. – Я сказала, что тебя дома нет, но она так просила, плакала. Пожалела я ее.

– А, ну это нормально, – кивнул я и чуть не потерял равновесие. – Спасибо, что предупредили.

– Ты пил что ли? – принюхалась Дарья Ивановна.

– Чуть-чуть, – я глупо ухмыльнулся.

– Ну… Ты смотри… – нахмурилась она. – Девочку не обижай только.

– Не обижу, не переживайте, – сказал я и двинул к своей двери. – Спасибо, кстати. Правильно сделали, что впустили.

Я снова взялся за ключи, но Даша открыла дверь сама. Я ввалился в комнату. Не упал, и то хорошо.

– Даш, прости, я слегка… это… перебрал, – сказал я и попытался сфокусировать на ней взгляд. – Что случилось?

– Я… даже не знаю, – Даша села на кровать и обхватила голову руками. – Я пошла сегодня в магазин, а когда стала возвращаться, то увидела у моего подъезда двоих незнакомых мужчин. Испугалась, повернулась и ушла. Прямо с сеткой с продуктами. Сейчас думаю, может я зря заволновалась, и это были просто какие-то люди, не знаю…

Я обвел свою комнату мутным взглядом. На подоконнике стоял треугольный пакет молока, лежал батон и два бумажных свертка.

– Да все нормально, Даша, не оправдывайся, – я обнял девушку и неловко как-то погладил по волосам. – Все правильно сделала.

– Я еще думала про завтра… – Даша прикусила губу.

– Про завтра? – удивленно переспросил я.

– Ну… врач же… – она распахнула глаза. – Ты же сам сказал!

– Ах да, точно, – я сел рядом с ней.

– Ты же со мной сходишь, да? – она с надеждой заглянула мне в глаза.

– Обязательно, – утвердительно кивнул я и увидел свою подушку. И она показалась мне такой желанной, такой притягательной, что я ничего не смог с собой поделать. Повалился на бок и подмял подушку под щеку. Не уверен даже, что разулся. Перед тем, как отрубиться, успел погладить Дашу по коленке.

Разбудил меня запах еды и громкое шкворчание. Я продрал глаза и поднялся на локте. Даша стояла у моей кухонной тумбочки и колдовала над сковородкой. Пахло жареной колбасой, сквозь шторы пробивалось солнце, голова… А, нет, с головой, как ни странно, было все в порядке. О вчерашнем застолье напоминала только легкая сухость во рту. «Как хорошо все-таки быть молодым!» – подумал я, сладко потягиваясь.

– Здорово же ты вчера набрался, – не поворачиваясь, проговорила Даша.

– Веришь – нет, изо всех сил пытался от этого увернуться, но что-то не получилось, – я сел. Еще раз покрутил головой, как будто не верил, что после такого она может вообще не болеть. Не болела.

– Ты уснул прямо в одежде и в ботинках, – сказала девушка. – Пальто успел только снять. И бросил его посреди комнаты.

Я посмотрел на себя. Я был в одних трусах. Значит самоотверженная Даша сняла с меня все, повесила пальто в шкаф, а теперь еще и завтрак готовит. Это Даша-то! Которая в редакции не раз и не два прямым текстом заявляла, что кухонные дела – это не про нее!

– Вообще-то я так себе кулинар, – сказала она. – Но нам надо позавтракать и ехать уже. А то мы опоздаем.

– Опоздаем? – удивился я. – Это сколько же я дрых?

– Уже почти десять утра! – сказала Даша и повернулась наконец-то ко мне. Она была уже при полном макияже, скрывающем синяки на лице. Они посветлели, но все еще были видны даже сквозь тональник. «Скотина он все-таки…» – снова подумал я, и пыльцы сами собой сжались в кулаки.

Даша отошла от плиты и придвинула к кровати табуретку. Поставила на нее тарелку. Бесхитростно, конечно, но все-таки ужасно мило… Она порезала батон и поджарила кусочки на сливочном масле. А сверху подрумяненные, кое-где даже слишком, ломтики любительской колбасы. Только кофе кончился, как ни жаль. Так что утренним нашим напитком был чай с молоком.

Даша была бледной и молчаливой. Сидела, сжав колени, откусила пару раз от своего бутерброда, потом вернула его на тарелку. Ну да, волнуется. Знать бы еще, что ей сказать… Слишком глупо будет упасть на одно колено и предложить ей выйти за себя замуж?

Я, хрустя, прожевал кусок и посмотрел на Дашу. Неожиданная мысль все еще не вызывала каких-то особенных эмоций. Ни отрицания, ни восторга. Только разумом я отмечал, что решение не лишено здравого смысла. И что Дашка может оказаться, на самом деле, чуть ли не идеальной партией. Особенно с учетом того, какие времена в скором времени наступят в стране.

«Ну и чего тогда не предлагаешь?» – ехидно поинтересовался внутренний голос. Я посмотрел на себя. Ну да. Сижу на расхристанной кровати, в трусах, пальцы в масле от жирного бутерброда. В другой руке – чашка с чаем. Никаких тебе цветов, колец и прочей романтики.

В общем, не пришел я пока сам с собой к общему знаменателю в этом вопросе.

Мы оделись. Вышли из дома. Потопали к остановке. Я держал Дашу за руку, время от времени пожимая пальцы. Мол, не дрейфь, подруга, я с тобой!

Не знаю, насколько это помогло. Но придумать какой-то другой способ подбодрить подругу я все равно не придумал. Подумаю об этом после визита к врачу, вот что.

Проживала тетя-доктор почти в самом центре, в доме напротив того самого кафе «Сказка», в котором я бывал и в детстве, и сейчас. Пафосный подъезд с высокими потолками и кадками с цветами на каждой лестничной площадке, фигурный перила у лестниц. Прямо даже как-то неудобно было называть такой подъезд подъездом. Прямо-таки питерская парадная, не меньше.

Мы остановились рядом с дверью, и Даша схватила меня за рукав.

– Может не ходить, а? – испуганно прошептала она.

– Дарья, это что еще за упаднические настроения? – спросил я. – Зря что ли Феликс Борисович презент собирал?

– Я вдруг подумала, что это же ничего не изменит… – быстрым шепотом продолжила она. – Если я вдруг… ну… да… То это все равно скоро станет заметно, и все все равно узнают…

Я бросил на нее ироничный взгляд и решительно надавил на кнопочку звонка.

За дверью раздались шаги, глазок потемнел. Потом раздался щелчок одного замка, затем второго. Дверь приоткрылась.

– Вам кого, молодые люди? – раздался голос с той стороны.

– Ой, мы, наверное, ошиблись… – быстро пролепетала Даша и попыталась шагнуть к лестнице. Но я успел ухватить ее за руку.

– Регина Ильинична? – веждиво спросил я. – Вам тут Феликс Борисович кое-что к чаю просил передать…

Содержимое пакета звякнуло, как бы намекая, что лучшим дополнением к чаю Феликс Борисович считает коньяк. Ну и еще там было две коробки дефицитных конфет с ликером и дежурная коробочка с эклерами. Без них никуда.

– Вы Иван, верно? – спросила она, все еще не снимая цепочки.

– Верно, – кивнул я. – Иван Мельников, к вашим услугам. А это Дарья.

Я потянул девушку за руку и сжал ее пальцы.

– Здравствуйте, – пролепетала она.

Раздался металлический лязг, и дверь распахнулась. Я чуть было не попятился. Регина Ильинична выглядела грозно. Она была дамой весьма героических пропорций. Обычно я даже про себя избегаю определения «толстая», но тут как раз был тот самый случай, где не отвертишься. Она смотрела на нас оценивающе из-под кудрявой химической челки, сложила на объемном животе пухлые руки… Хотя даже не знаю. Руки выглядели не то, чтобы пухлыми, а скорее такими, которые, если что, и металлический лом смогут в узел завязать. Наверное, именно так выглядела бы победительница чемпионата по борьбе сумо, если бы в сумо участвовали женщины.

– Входите, – скомандовала она и отступила в глубь коридора.

Квартира ее была в чем-то похожа на квартиру Феликса. Только красных тонов побольше. Тоже темная, с тяжелой мебелью, почти на каждый предмет которой хотелось наклеить ярлычок «антиквариат» и старательно обходить, чтобы случайно не поцарапать неосторожным дыханием. Роль вешалки выполняли огромные лосиные рога. Панели из темного дерева, бордовые обои с тиснением, латунные ручки на дверях, светильники, стилизованные под настенные подсвечники.

Регина Ильинична невозмутимо забрала у меня пакет с презентом и посмотрела на Дашу. Которая, кажется, все еще не сбежала только потому, что я держал ее за руку.

– Девушка, вы раздевайтесь, раздевайтесь, – сказала хозяйка и посмотрела на меня. – А вам, молодой человек, думаю придется подождать на площадке.

– Нет, не уходи! – вырвалось у Даши.

– Девушка, ну чего вы так боитесь? – здоровенная рука докторши выхватила пальто Даши из ее ослабевших рук. – Просто об осмотре же речь, разве нет? Вы что, у гинеколога никогда раньше не бывали?

– Я… да… Простите, – Даша смутилась и опустила глаза. – Подождешь меня, ладно?

– Конечно, – я легонько коснулся губами ее щеки и прошептал. – Все будет хорошо!

– Только на площадке не курить! – перед тем, как закрыть дверь, скомандовала Регина Ильинична.

Я спустился на пролет вниз и забрался на подоконник. Втиснулся между двумя кадками – фикусом и еще каким-то кустом. Посмотрел на него и подумал, что кажется на нем должны быть красные цветы. Но, видимо, не сезон.

И приготовился ждать. Жаль, не подумал, взять с собой книжку…

Глава шестая. Молочный коктейль и пельмени

Резонно подумав, что ждать придется не три минуты, я сбегал до «Союзпечати» и купил январский номер «Крокодила». На обложке через мрачный лес пробирался маленький испуганный ребенок в шапочке с цифрами «!981», а на тянущихся к нему ветках темнели надписи «безработица», «инфляция», «коррупция», «преступность»… Назвалась эта аллегорическая картина «В дебрях запада».

Я вернулся на свой пост на подоконнике, размышляя о том, что некоторые вещи не меняются. Собственно, политическая риторика бывает только двух видов – «смотрите, как плохо там, где нас нет» и «смотрите, как хорошо там, где нас нет». Порадовался, что я никогда не увлекался политической журналистикой. Однако, почитать иногда надо. Хотя бы для того, чтобы разговоры поддерживать. А то на вчерашней вечеринке мне даже и сказать-то было нечего по множеству вопросов…

Хм, совершенно неожиданно в «Крокодиле» оказалось довольно много текста. И почему мне казалось, что в этом журнале только карикатуры? Я пролистал страницы, пробежался глазами по нескольким фельетонам, задержался взглядом на вертолете с буквами USA, который волок здоровенную черную хреновину в форме ракеты с буквами «Першинг-2», просмотрел все карикатуры. Взглянул на дверь. Вернулся к началу, к самой первой странице. И взялся без разбора читать все по очереди. Едкие монологи сатирика, зубастые фельетоны и злободневные стихи.

Дверь открылась в тот момент, когда я хихикал над «Крокодильскими курсами хорошего тона» и прикидывал, а можно ли как-нибудь устроиться в эту редакцию поработать. Или это совсем закрытая каста, в которую хрен попадешь.

– Иван! – окликнула меня Даша, торопливо сбегая по ступеням. Судя по тому, что лицо ее сияло и лучилось неподдельным счастьем, результат осмотра суровой врачихи ее обрадовал.

– Все хорошо? – спросил я, слезая с подоконника.

– Да! – Даша радостно бросилась мне на шею. – Регина Ильинична сказала, что я просто простудилась немного. И все.

– Ну вот видишь, а ты идти не хотела, – я обнял Дашу и прижал к себе. Скорее затем, чтобы скрыть некоторое разочарование на своем лице. Черт его знает, что там в моей голове происходит, но мне действительно стало немного жаль, что она не беременна. Даже в такой неоднозначной ситуации, как эта. С другой стороны, рад я тоже был. Потому что забот, в целом, и без этого было достаточно.

– Я же говорил, что не надо верить всяким гадалкам, – сказал я, отстраняясь. – Ну что, пойдем это отметим?

Отмечать мы пошли в «Сказку», разумеется. Раз уж она была рядом, такую оказию упускать не следовало. Ничего не мог с собой поделать, все еще с детским восторгом относился к этому кафе.

Мы взяли по порции мороженого с тертым шоколадом и по коктейлю. Я сливочный, в Даша – клубничный. Устроились за столиком рядом с камином. Коробок в камине не было, но и огня тоже. Даша радостно болтала, как будто компенсируя свое утреннее молчание, а я слушал и кивал. Моя была очередь напряженно думать о том, почему я вообще расстроился такому исходу событий. Казалось бы, ну отлично же, что так все получилось. Значит не придется ютиться в коммуналке втроем, бегать в молочную кухню, не спать по ночам, стоять в очередях в поликлинике и все прочие семью семь удовольствий, которые валятся на головы молодых и неопытных родителей. Молодых, ха. Это я-то молодой?

Но у Даши было такое замечательное настроение, что она даже не заметила, что я какой-то задумчивый. Это хорошо. Потому что объясняться с ней я был точно не готов.

Из моих раздумий меня вырвал хорошо знакомый голос.

– И что это такое?! – звонко с самого порога заявила моя бабушка. – Вы мне что говорили, а? Что у вас по выходным горит камин. А сейчас что? Вос-кре-сень-е! И где огонь в камине, а?

– Женщина, мы камин зажигаем после шести, – огрызнулась девушка за прилавком.

– А если раньше зажжете, то что? – продолжала нападать моя бабушка. – Ваше кафе сгорит что ли до основания?

– Вы заказывать что-нибудь будете? – скучным голосом поинтересовалась девушка.

«Ба!» – чуть не вырвалось у меня.

– Наталья Ивановна! – громко сказал я и помахал рукой. Она оглянулась и прищурилась.

– О, Иван! Надо же, какая встреча! – моя бабушка гордо прошествовала к нашему столу.

– Женщина, так вы будете что-нибудь или нет? – уже более строгим тоном спросила продавщица. – У нас без заказа занимать место нельзя!

– Ой ну фу-ты ну-ты! – бабушка вернулась к прилавку. – Молочный коктейль мне! И корзиночку. Вон ту, с цыпленком!

Девушка сняла металлический стакан с миксера, плюхнула туда несколько ложек мороженого, долила молока и воткнула обратно в миксер. Нажал на кнопку. Аппарат взвыл с громкостью бензопилы «Дружба», не меньше.

– Иван, а ведь я про вас думала, когда сюда заходила! – кокетливо сказала Наталья Ивановна, поправляя выбившийся из-под меховой шапки локон. – Дай, думаю, зайду, а тут вы!

Тут она воровато огляделась и достала из внутреннего кармана пальто плоскую бутылочку, в которой на донышке плескалась коричневая жидкость. Плеснула ее в стакан с молочной пеной, размешала ложечкой, сделала глоток и удовлетворенно причмокнула.

– Так-то лучше… – она подмигнула. – Так… Иван… А мне ведь что-то было от тебя нужно… Я же не просто так о тебе думала…

– Наталья Ивановна, это Даша, – представил я молча наблюдавшую за нами девушку. – Моя коллега и подруга. Даша, это Наталья Ивановна. Моя… эээ… очень хорошая знакомая.

– Он твой хахаль, да? – Наталья Ивановна склонилась к Даше и заговорщически ей подмигнула. – А он ведь меня сюда на свидание водил, шельмец такой! Вот в это самое кафе!

– Он такой, да, – Даша непринужденно засмеялась. От утреннего напряжения и мутной задумчивости не осталось и следа.

– Ах да, Иван! – рука Натальи Ивановны накрыла мою. На безымянном пальце – то самое кольцо. Перстень из черненого серебра с несовершенным изумрудом. – Я же заходила вчера, как ты просил, к этому твоему Прохору. Интересный мужчина оказался… Очень просил передать, чтобы ты к нему заглянул.

– Прохор? – удивленно переспросила Даша.

– А я собирался как раз по этому поводу вам звонить, – сказал я. – Как он себя чувствует?

– Молодцом, – бабушка подняла вверх большой палец. – Если осложнений не будет, во вторник выпишут. Но зайти он тебя просил завтра.

– А завтра, если зайду, вы меня проводите тайными санитарными тропами? – спросил я.

– Завтра же понедельник! – воскликнула Даша. – Тебя ЭсЭс закопает, если ты на работу не явишься.

– У меня остался еще один отгул, – отмахнулся я. – На восстановление объемы жидкости в организме.

И как будто иллюстрируя мучившую меня жажду, я допил оставшийся коктейль. Большой глоток получился, от холода даже в висках заломило. Но вкусный был коктейль, просто сил нет! Посмотрел в сторону выстроившейся к прилавку кафе очередь детишек и вздохнул. Ладно, чуть позже закажу.

Даша поглядывала на меня с подозрением. Они с Натальей Ивановной неожиданно быстро спелись и сидели вовсю обсуждали какое-то особенно замечательное ателье, где закройщица с прямыми руками, и шьют там именно то, что им заказываешь, а не то, что взбредет в голову портнихе. Бабушка даже встала, чтобы продемонстрировать замысловатый крой своей юбки.

– Ох, наверное, Ивану совсем неинтересно это слушать! – спохватилась она.

– Нет-нет, это вы зря! – запротестовал я, вспомнив свои размышления насчет удобной одежды, и мест, где ее в условиях позднего социализма можно добывать. – Я как раз хотел заказать себе кое-что из одежды, вот только не знал, куда обратиться… Так что давайте дамы, делитесь явками и паролями!

Следующие полчаса мы уже болтали все вместе. Я достал блокнот и по-быстрому набросал брюки-карго и худи, которых мне здесь откровенно не хватало для счастья. Но, кажется, дамы не оценили моих модных пристрастий. Зато я в очередной раз удивился, насколько легко у меня получается рисовать. Не на уровне художников-модельеров каких-нибудь, но за плечами Ивана явно была художественная школа. Раз рисование стало моторным навыком настолько, что сохранилось даже когда я занял его голову.

Остаток воскресенья мы провели как и положено обычной влюбленной парочке. Прогулялись по аллейке проспекта Ленина и пошли в кино. В «России» показывали совершенно мне незнакомый чехословацкий фильм «Сказочно удачливые мужчины». Даша тоже его не видела, так что мы купили билеты, чуть ли не самые последние из оставшихся, и проскочили в кинотеатр уже во время киножурнала. Места нам достались с краю, так что никто на нас особенно не шикал. Впрочем, даже если бы мы пробирались в середину ряда, вряд ли кто-то был сильно против. На экране демонстрировали скучную зарисовку про героических сталеваров.

Фильм оказался про чехословацких киноделов. О том, как они снимали немое кино. Зрелище было довольно… гм… артхаусным. Да и лица актеров совершенно незнакомые. Несколько раз я думал в голове мысль голосом Караченцова: «Сдается мне, что это была комедия…»

Хотя мне скорее понравилось, чем нет. Этакий простецкий стимпанк. Платья-шляпки, вращающиеся катушки кинопроектора… Интересно, почему я раньше про этот фильм ничего не слышал?

Потом Даша предложила еще прогуляться, и я согласился. Мы снова поковыляли по замерзшей аллейке. Она на своих модных шпильках, а я – в скользких не очень-то зимних ботинках.

В конце концов я не выдержал.

– Даша, а эта романтическая зимняя прогулка – это обязательно? – в очередной раз поскользнувшись и едва удержавшись на ногах спросил я. – Может мы это удовольствие отложим до весны, а сами лучше зайдем куда-нибудь пообедать?

– Когда мы только вышли из кино, это казалось неплохой идеей, – Даша засмеяалсь. – Может, в пельменную?

И мы зашли в пельменную. Это заведение продержалось довольно долго, и я ходил сюда и в детстве, и во студенчестве. Потом его реформировали и попытались открыть какое-то более респектабельное кафе, но получилось плохо, кафе разорилось, и почти перед самым своим отбытием из двадцать первого века в восьмидесятый год, я застал возрождение культовой пельменной. Там все отремонтировали в русском стиле, понаставили щекастых лубочных медведей с тарелками, развесили по стенам предметы старорусского быта. Ну и меню стало замысловатым, конечно. Говядина, свинина, курица, крольчатина и даже осетрина. А чтобы тарелки не выглядели так скучно, разные виды пельменей сделали разноцветными.

Но это будет еще нескоро.

Сейчас пельменная была та самая, суровая, со столами без скатертей. Из зала была видна здоровенная плита, где в чанах варились пельмени. А дородные тетки с гинантскими шумовками раскладывали их по порциям и расставляли тарелки по прилавку.

Атмосфера была на редкость дружелюбной и жизнерадостной. Дамочки с раздачи кокетничали с посетителями, в основном мужчинами. Здесь было как в пивбаре. В принципе, женщинам никто не запрещал сюда ходить, но они почему-то сами игнорировали это место. Собственно, кроме Даши в большом длинном зале, занимающем весь первый этаж жилого дома и стеклянной витриной выходящем на проспект Ленина, было только две женщины. Боевая старушка, активно спорящая с компанией молодых парней про политику и женщина с недовольным лицом. Она сидела рядом с жизнерадостным круглолицым мужчиной и дергала его за рукав каждый раз, когда он вставал, чтобы высказаться. Ну да, понятно. Балагур с сизым носом и его супруга, которая бдительно следит, чтобы благоверный опять за ужином не накидался. Даже память всколыхнулась. Кажется, я видел эту же парочку, когда пацаном был, и мы с отцом заходили сюда пообедать.

Топингов к пельменям было три – сметана, масло и уксус. И еще можно было взять пельмени с бульоном, тогда дамочка с раздачи зачерпывала из чана половник мутноватой жижи, где варились пельмени и плескала его тебе в тарелку.

Не сказал бы, что пельмени здесь были каким-то кулинарным шедевром – тесто расползалось, фарша было маловато, никаких изысков, типа «в плотном мешочке теста кусочек фарша варится в собственном соку»… Никакой осетрины, крольчатины и всего такого прочего. Только пельмени. Только одного вида.

– Одну двойную со сметаной и… Даша, тебе сколько? – спросил я.

– Мне одну порцию, – сказала Даша. – Со сметаной и маслом.

На нас свежесваренная порция пельменей закончилась, и тем, кто занял очередь за нами, сообщили, что минут десять придется ждать. Кто-то плюнул в сердцах и ушел. Но большинство остались.

Мы втиснулись за один из столиков. Не отдельный, какое там! Отдельный столик в «пельмешке» в воскресенье после обеда – это непозволительная роскошь! Просто со свободными стульями.

Напротив нас оказались два очкарика, на вид типичных таких сотрудника типичного советского НИИ.

– Вань, я хотела спросить… – тихо проговорила Даша. – А зачем Прохор хочет тебя видеть?

– Не знаю, – я пожал плечами. – Я его навещал недавно.

– Зачем? – переспросила Даша уже более удивленно, почти возмущенно.

– Рассказал ему про Игоря, – ответил я. – Про тебя. И про Аню тоже.

– Про какую еще Аню? – нахмуриалсь Даша.

– Вы разве не знакомы? – я подцепил один пельмень на алюминиевую вилку и обмакнул его в лужицу сметаны. – Да неважно. Просто подумал, что ему неплохо бы знать про все это.

– Почему ты мне не сказал? – прошептала Даша.

– А должен был? – нахмурился я. – Я посчитал, что ему неплохо бы знать про Игоря. Он вообще-то чуть не погиб.

– Как и мы… – одними губами проговорила Даша и побледнела. – Ой, а можно я сегодня у тебя переночую?

– Конечно, какой разговор, – я приобнял Дашу за талию и легонько прижал к себе. – Других вариантов и быть не может. Там же у твоего подъезда кто-то трется…

– Я не понимаю, ты что, шутишь так? – лицо Даши стало обиженным.

– Вообще ни капельки, – я серьезно посмотрел ей в глаза. – Хочешь, возьмем такси, съездим к тебе за вещами? И пока не разберемся с этим, ты поживешь у меня. У меня, конечно, так себе хоромы, но…

– А это будет… прилично? – снова нахмурилась она.

– Что-то тебя не очень волновали правила приличия, когда мы… – я наклонился к ее уху и прошептал несколько слов, слышать которые нашим соседям по столу было вовсе необязательно.

– Вааааня! – Даша прыснула, щеки ее порозовели, она оттолкнула мою руку и уткнулась в свою тарелку. Потом подняла голову. – Да, давай съездим ко мне. Только это на неделю, не больше!

– Как скажешь, милая, – согласился я.

Утром я накормил Дашу яичницей и отправил на работу, а сам повалялся еще полчасика и поехал в шестиэтажку. Съема была той же – я подхожу в десять утра к запасному выходу, бабушка меня встречает, переодевает в санитара и проводит в хирургию. Отвелкает медсестру на посту, а я прохожу в палату. Технически, можно было бы обойтись и без всех этих сложных танцев. У меня достаточно навыков пробиваться через самые разные кордоны-заслоны. Можно было, например, представиться журналистом криминальной хроники, нагнать жути, и меня бы тоже, скорее всего, пропустили. Хотя… фиг знает. Я привык работать в условиях, когда пресса все-таки уже писала, что хотела. А сейчас эти времена еще не наступили. Впрочем, у меня в кармане всегда был козырь импровизации…

Но с другой стороны, зачем что-то изобретать, когда есть Наталья Ивановна?

Я дождался, когда моя бабушка и медсестра на посту сцепятся языками, сосчитал до пяти и скользнул в дверь палаты номер один.

Внутри стоял полумрак, шторы плотно задернуты, а над кроватью Прохора склонилась женщина в белом халате.

По началу я чуть было не извинился и не выскочил. Но этот позыв у меня возник только на одно мгновение. Потому что девушка выпрямилась и оглянулась.

И я ее узнал.

Глава седьмая. …вам имя – вероломство!

Аня отскочила от кровати, и что-то стеклянное зазвенело по полу.

– Привет, дорогая, – сказал я и шагнул вперед. – Что это ты такое здесь делаешь, можно узнать?

– Не твое дело, – прошипела она и побледнела. Стрельнула глазами в сторону двери, прянула в сторону, пытаясь меня обойти. Но палата была совсем маленькая, так что ей это не удалось. Я ухватил ее за руку и притянул к себе. Она попыталась вырваться, полоснула ногтями другой руки мне по щеке. Поцарапала, кажется. Но меня сейчас такие мелочи не волновали. Я смотрел на Прохора. Он или спал, или был без сознания. Аня старательно вырывалась из моих крепких объятий, но делала это молча, будто не хотела производить лишнего шума.

– Эй! Кто-нибудь! Врача сюда! – закричал я.

– Заткнись… – прошипела Аня и задергалась с бешеной силой. Очень чувствительно всадила пятку мне в голень, затрещала ткань ее белого халата.

Но когда дверь распахнулась, она вдруг сменила тактику. Яростное сопротивление прекратилось, она обмякла у меня в руках, чуть не повалившись на пол.

В палате стало как-то сразу очень тесно. Пожилая медсестра, та самая, чье внимание отвлекала Наталья Ивановна, торопливо подбежала к кровати и склонилась над Прохором. Вслед за ней в палату ввалились еще двое. В дверях замаячило обеспокоенное лицо моей бабушки.

– Она ему что-то вколола! – выкрикнул я.

– Он все врет! Я только зашла его навестить, а он на меня напал!

– Павел Геннадьевич! Павел Геннадьевич! – заголосила постовая медсестра. – Позовите Павла Геннадьевича! Он в ординаторской! Так, все посторонние быстро вон из палаты!

– Позвоните в милицию! – сказал я, но на меня, внезапно все перестали обращать внимания. Я поискал глазами Наталью Ивановну. Рослый медбрат раскинул руки и стал оттирать меня и Аню к двери. Хитрая девица, воспользовавшись ситуацией, попыталась вырваться.

– Куда это ты, милая? – прошептал я ей на ухо. – Почему ты от меня убегаешь, мы же такие хорошие друзья…

– Отпусти меня, ты ничего не понимаешь, идиот, – прошипела она в ответ.

– Ну почему же, кажется, теперь понимаю чуть больше, чем раньше, – я усмехнулся. И тут же получил локтем под дых. А хорошо, что она попала не совсем в нужную точку, удар был очень даже силен. Не уверен, что ребро не треснуло.

– Наталья Ивановна, вызовите милицию! – сказал я, найдя глазами свою бабушку. Та поспешила к посту.

– Не слушайте его, не надо милицию, у него просто фантазия разыгралась! – Аня снова рванулась. – Да отпусти ты меня, куда я теперь-то уже денусь?

Из палат на шум начали высовываться любопытные пациенты.

– Что за шум? Случилось чего?

– Мужику из первой палаты плохо стало…

– А этот чего? Новый санитар что ли?

– А милицию кто звал?

– Парень, ты бы девушку отпустил, некрасиво так с девчонками-то!

Аня снова затрепыхалась, пару раз всхлипнула, шмыгнула носом пару раз.

– Скажите ему… – со слезами в голосе проговорила она, обращаясь теперь уже к публике. – Ему что-то показалось, и он меня схватил. И вообще он псих!

– Сейчас милиция приедет и разберется, кто тут псих, – сказала Наталья Ивановна и положила трубку.

Аня зарыдала в голос и безвольно повисла у меня на руках. Начала бессвязно бормотать что-то про своего дядю, которому стало плохо, что она хотела позвать на помощь, а тут я вломился в палату и ее схватил.

– Не слушайте ее, она врет, – сказал я, но голос мой потонул в поднявшемся гомоне. Нда, действительно. Молодой здоровяк держит симпатичную хрупкую девушку. Которая плачет и зовет на помощь. Угадайте, на чьей стороне будут симпатии публики?

– А ну отпусти девчонку! – скомандовал пузатый дядька в синих трениках и майке-алкоголичке. Его плечо замотано толстым слоем бинтов. – Никуда она уже не убежит!

«Это вы ее плохо знаете…» – зло подумал я и чуть в сердцах не сплюнул.

– Ты же не убежишь, Анюта? – негромко спросил я ее в самое ухо. – Дождемся милиции? Ты там кажется шприц в палате выронила…

– Отпусти меня, псих! – Аня зло сверкнула на меня глазами.

Делать было нечего, так что объятия я разжал. Она быстро отскочила от меня, поправила халат. На плече зияла здоровенная прореха.

– Охамели уже совсем! – заголосила женщина в пестром фланелевом халате. – Девчонкам прохода не дают!

– И он кто такой вообще? Санитар что ли какой-то?

– Бригаду ему вызвать, психическую!

Вступать в пререкания я не стал. Отошел в сторону и прошептал на ухо Наталье Ивановне.

– Проследите, чтобы она не улизнула, ладно? Попытается сбежать, поднимайте крик.

– Так я не поняла, она убить что ли твоего Прохора пыталась? – спросила бабушка.

– Надеюсь, что только пыталась, – я хмыкнул и посмотрел на закрытую дверь первой палаты.

Аню уже обступили заботливые пациентки хирургии и принялись квохтать над бедной девочкой. А та взахлеб что-то им рассказывала. Из ее больших искренних глаз лились слезы. Ее усадили на кушетку, кто-то уже тащил ей стакан воды, кто-то ковылял к холодильнику. Ну да, конечно. Бедная девочка же такого натерпелась… Главное, теперь, чтобы она не улизнула до приезда милиции. Кое-что она в палате все-таки оставила. Когда шприц отшвырнула. А шприц – отличное место, на нем остаются очень четкие отпечатки пальцев…

Будто прочитав мои мысли, Аня зло посмотрела на меня. А я смотрел на ее руки. С которых она медленно стягивала медицинские перчатки. Уголки ее губ победно вздрогнули, едва обозначив торжествующую улыбку.

Вот же черт… Теперь вся надежда на Прохора.

Надеюсь, что я не совсем опоздал, и его успеют откачать.

Суета и шум довольно быстро сошли на нет. Рядом с Аней остались только две женщины. Еще в коридоре остался пузатый защитник девушек и сухонький старикашка с тросточкой. Дверь первой палаты все еще была закрыта.

– Мне надо в туалет, – сказала Аня и поднялась с кушетки.

– Я провожу, – быстро заявила Наталья Ивановна, подскочила к ней и ухватила за руку. – Пойдем, покажу дорогу, милая!

– Да я знаю, куда идти, – Аня дернулась, попытавшись отстраниться.

– Нет-нет, ты переволновалась, а там пол скользкий, стены кафельные, – приторно-саркастичным елеем разлилась бабушка. – Головку еще свою хорошенькую расшибешь.

По лицу Ани было понятно, где она видела эту заботливость. В глазах ее явно читался адрес, по которому ей хотелось послать внезапно прицепившуюся к ней женщину.

Но две пациентки никакого сарказма в словах бабушки не заметили, и только закудахтали согласно. Мол, да, туалет тут ужасный, если упасть, то костей не соберешь.

На самом деле, милиция приехала довольно быстро, от силы через пятнадцать минут. Просто эти минуты показались мне чудовищно длинными, как будто часа три прошло, не меньше. Центральная дверь отделения открылась, и в коридор вошло двое мужчин в форме с накинутыми поверх нее белыми халатами.

– Старший лейтенант Ивашкин, – представился тот, что был впереди. – Кто вызывал милицию.

– Это я звонил, – я встал и поднял руку. Как на уроке. Бросил взгляд в сторону туалета, откуда все еще не вышли Аня и Наталья Ивановна. Может, уже пора беспокоиться о моей бабушке? Хотя нет… Это же не первый этаж, так просто в окно не выпрыгнешь…

Вокруг снова поднялся шум. Все свидетели спешили поделиться своим ценным мнением. Те, кто несколько минут назад разбрелись по своим палатам, снова повысовывались в коридор. Кто-то послушать, а кто-то принять активное участие в дискуссии. Невозмутимый старлей переводил взгляд с одного лица на другое.

– А тому мужику плохо стало…

– Да псих он, на девчонке халат порвал, она аж плакала, бедная…

– Пол в туалете, говорит, скользкий…

– За завтраком отравился, каша какая-то подозрительная была…

– И потом – бах! – грохот такой, будто что-то упало!

– Туда все убежали, дверь закрыли. Помер, наверное.

Я не спешил никого перекрикивать. Бесполезное занятие. Меня гораздо больше волновало, что там с Прохором. И жив ли он еще? Легко ли убить лежачего больного с капельницей в вене, когда у тебя есть шприц? Можно вколоть что-то прямо в прозрачную трубку. Наверняка есть лекарства, которые толком даже следов не оставят. Еще, говорят, что если вогнать человеку в вену пузырек воздуха, то случится ужасная воздушная эмболия, и он откинет кони. Но тут все не так однозначно… Помнится, мой знакомый врач на какой-то дружеской посиделке что-то про это рассказывал. Деталей я уже не помню, но суть сводилась к тому, что опасность воздушного пузырька сильно преувеличена.