Читать онлайн Мы едем к океану, или Приключения трех корсаров, собственноручно одним из них записанные бесплатно

Моим сыновьям с уважением и любовью.

Предисловие

Передо мной чистый белый лист, на котором пока что нет ни одного знака или слова. Для меня чистый белый лист больше всего похож на густой-густой белый туман, настолько плотный и непроницаемый для взгляда, что вокруг не видно вообще ничего. Туман клубится со всех сторон, он такой тягучий, что его можно было бы зачерпывать, как молоко, и переливать из одной ладони в другую, но в густом белом тумане не видно даже ладоней, как бы близко я ни подносил их к глазам.

Чем дольше я смотрю на туман, тем больше мне кажется, что я в нём растворяюсь, начинаю клубиться вместе с ним, и в какой-то момент ощущаю, что мои мысли и я сам – это тоже густой белый туман, который невидимые ладони переливают друг в друга. А потом и эти ладони становятся густым белым туманом, и всё то, что можно было бы назвать «я», исчезает в нём, и вместе со мной исчезает и сам туман. Нет ни меня, ни тумана, и вообще ничего нет.

Однако в тот самый момент, когда я уже совсем было растворился в тумане и исчез, откуда-то возникает невидимая мне рука, слегка встряхивает меня за мою невидимую шкирку, а чей-то беззвучный Голос говорит в моей несуществующей голове: «Так».

И дальше снова тишина.

Выждав некоторое время, я опять начинаю смешиваться с туманом, но та же рука снова слегка встряхивает меня за несуществующую шкирку и тот же беззвучный Голос говорит: «Ну и на что это похоже, скажи, пожалуйста? Сел писать книгу, а вместо этого напустил тумана, да ещё и попытался раствориться в нём».

Конечно, этот беззвучный Голос прав, и невидимая рука не зря встряхнула меня за несуществующую шкирку. Если уж сел писать книгу – сначала сделай дело, а потом растворяйся в тумане, сколько хочешь. Поэтому я достаю откуда-то из тумана свои руки, а руками – глаза. Глаза мне нужны, чтобы снова начать видеть белый лист бумаги вместо тумана, а руки – чтобы начать печатать на этом листе первые слова.

Правда, моя голова ещё достаточно сильно полна клубящимся туманом, поэтому слова получаются какие-то угловатые, а мысли перетекают друг в друга, словно молоко из ладони в ладонь, и одна из перетекающих мыслей – о достопочтенном Хаяо Миядзаки (те из читателей, кто любит анимационные фильмы, конечно, хорошо знают имя этого прославленного японского режиссёра). Я становлюсь этой мыслью и, переливаясь из одной ладони в другую, думаю о том, что если он вместе с вами прочитает эту книгу и решит по её мотивам снять кино, то у него получится именно такой фильм, который сможет передать всё то, о чём расскажут дальше мои угловатые слова, составленные в такие же угловатые предложения. Поэтому если кто-то из моих читателей, зная японский язык, переведёт эту книгу и отправит её Миядзаки-сама («сама» по-японски означает «достопочтеннейший»), я буду такому читателю очень признателен.

Итак, туман почти развеялся, поэтому я открываю новую белую страницу и печатаю на ней: «Глава первая. Об авторе». Надо же читателям знать, кто им напускает в голову туман и пишет эту книгу.

Глава 1. Об авторе

Я родился в конце прошлого века в стране, которая называлась СССР и которая уже более тридцати лет назад прекратила своё существование, растворившись в тумане вечности вместе с ушедшим XX веком. Той страны уже нет, а город, в котором я родился, есть и сейчас, он назывался и называется Воронеж.

Очень и очень давно в Воронеже император Пётр I велел начать строить корабли, заложив основу Российского флота, – об этом можно прочесть в любой морской энциклопедии. Памятник Петру стоит в одноимённом Петровском сквере в центре города, похожий памятник стоит также в Кронштадте, морском городе-крепости, расположенном на острове Котлин недалеко от города Санкт-Петербурга, который основал, кстати, всё тот же неугомонный император Пётр. Оригинал памятника во время Второй мировой войны утащили с собой бежавшие из Воронежа фашисты, захватившие сначала часть города, а потом выбитые оттуда доблестными частями Красной армии. После войны памятник восстановили по старым фотографиям, и он получился не хуже прежнего – император Пётр I в камзоле Преображенского полка со шпагой на левом боку бронзовыми ногами в ботфортах твёрдо стоит на гранитном пьедестале, правой рукой в перчатке с раструбом опираясь на трёхлапый морской якорь, а левой показывает на запад и пронзительно смотрит вдаль. В раннем детстве, гуляя с родителями по проспекту Революции, я часто смотрел на Петра, на якорь, и мне казалось, что ветер доносит запахи моря, которое я тогда ещё не видел, потому что Воронеж стоит не на море, а на реке – она тоже называется Воронеж. Эта река впадает в другую реку, Дон, а Дон уже, в свою очередь, – в Азовское море, где и сражался основанный Петром I флот. Таким образом, именно императора Петра Алексеевича можно, пожалуй, считать первым виновником того, что я вырос непоседой и путешественником, хотя Пётр, конечно, об этом ничего не знает, потому что жил он почти за триста лет до того, как я появился на белый свет из клубящегося тумана, откуда мы все приходим и куда потом уходим.

С тенью Петра Алексеевича я ещё много раз встречался в разных местах и книгах. Например, Александр Сергеевич Пушкин написал про Петра I целую интересную поэму «Медный всадник». А когда я был в Голландии, то в городе Заандаме, где в конце XVII века Пётр I работал плотником на верфи, на центральной площади видел скульптуру «Пётр I обучается корабельному мастерству». Тогда император не только учился строить корабли, но и изучал вообще много чего – например, как надо правильно выдирать зубы (да-да, Пётр собственноручно потом выдирал зубы своим боярам, вернувшись из странствий обратно в Россию). В общем, Пётр I, хоть и был императором, но не лежал по полдня на диване, как некоторые мои читатели, и не говорил, что ему «скуууууууучно», он не зависал с утра до вечера в телефоне или компьютерных играх – и не потому, что тогда не было компьютерных игр, а потому, что он был непоседой и путешественником. В этом у меня с Петром I много общего.

Мы жили в Воронеже с дедушкой, бабушкой, родителями и моим собственным личным старшим братом в двухкомнатной квартире в самом центре города, в высоком четырёхэтажном доме, который украшала башня со звездой и с крыши которого я как-то чуть не упал, когда мы с ребятами, минуя закрытые чердаки, залезли туда, чтобы в очередной раз проникнуть в эту башню. Взрослые воображали, что закрытые чердаки в подъездах могут остановить нас! Они не знали (или не подумали), что залезть по лестнице трубы бывшей котельной на четвёртый этаж для мальчишек не составляет такого уж большого труда. Что поделать, взрослые вообще несколько наивны, к тому же, вырастая, становятся скучными и неповоротливыми, начисто забывая, что сами были когда-то мальчишками, способными, например, запросто залезть на крышу по трубе бывшей котельной.

Утром дедушка и родители уходили на работу, брат в школу, а я оставался с бабушкой Линдой. В детский сад я не ходил, бабушке, которая готовила и убирала, старался не мешать, поэтому в хорошую и наполовину плохую погоду я гулял во дворе и познавал окружающий мир, а в совсем уж плохую – включал проигрыватель, слушал музыкальные и сказочные пластинки или читал книги. По недосмотру взрослых и чтобы не мешать бабушке в её делах, читать я научился в четыре года и сразу прочитал интересную книгу «Дядя Фёдор, пёс и кот» писателя Эдуарда Успенского, в которой, как известно, мальчик дошкольного возраста уезжает жить в деревню и сам заботится о себе (впрочем, иногда перепоручая различные дела и хлопоты коту Матроскину и псу Шарику). И то, что я так рано научился читать и прочитал достаточно серьёзную книгу о самостоятельной жизни, стало второй причиной того, что я вырос весьма независимым мальчиком, а впоследствии юношей и даже мужчиной.

В общем, мы с бабушкой достаточно быстро установили правильные отношения – она меня кормила завтраками, обедами и не мешала мне читать и гулять, а я ей не мешал вести хозяйство. Между завтраком и обедом или как следует нагулявшись, я любил отрезать себе пару кусков чёрного хлеба, полить их подсолнечным маслом, посолить и, уминая получившийся бутерброд, читать книги о разных странах, путешествиях, подвигах, сражениях и пиратах. Иногда, конечно, я попадал на территорию кухни не вовремя, когда в кастрюлях кипело и бурлило, и тогда мне попадало по спине от бабушки тряпкой, но это было не больно и тем более не обидно. А как, скажите, было удержаться от проникновения, когда на диване ждёт книга, оставленная на самом интересном месте, хочется полакомиться подсоленным бутербродом, но хлеб, как известно, на диване не хранится, а хранится в хлебнице на полке в кухне. Это всем известно.

Третьим виновником моей непоседливости и страсти к путешествиям, несомненно, является творческий союз детского писателя Виталия Коржикова и художника Н. Устинова. Дело в том, что у нас дома была большая библиотека, и дедушка, и бабушка, и родители, и мой брат – проныра, фантазёр и будущий актёр – очень любили читать, поэтому с детства меня окружали и солидные тома собраний сочинений скучных (как мне тогда казалось) «взрослых» авторов (скучных, потому что там совсем не было картинок, развивающих воображение), и яркие детские книги с красивыми иллюстрациями. Одной из таких книг была совсем тоненькая книжка Виталия Коржикова «Я еду к океану». В самом её названии (которое, немного видоизменив и дополнив, я использовал как название для своей книги, на что, надеюсь, Виталий Титович не обидится, тем более что я сделал это с полным к нему уважением) была заключена магия приключений, странствий и манящей дороги. «Я еду…» – уже в этих словах было абсолютно всё, о чём можно было мечтать. Я любил ездить абсолютно везде, и даже поездка на дачу к папиным родителям, куда запросто можно было доехать на автобусе, меня каждый раз воодушевляла. В целом я рос спокойным мальчиком, а капризничал и плакал только в двух случаях: не очень сильно, когда меня выводил из последних остатков терпения мой старший брат (мастер каверз, шалостей и козней), и сильно – когда меня не брали куда-нибудь с собой взрослые или когда тот самый старший брат, затеявший с друзьями во дворе очередные интересные проделки, совершал их без меня. Так получилось, что с самого детства мне нельзя было сладкое. Но даже когда родители и брат, объединившись, собирались тайно на кухне и тихонько, чтобы я не услышал, разворачивали и съедали конфету (скрываясь совсем не из злых чувств, а наоборот, чтобы меня не расстраивать), я не переживал так, как если кто-то куда-то ехал, а я оставался дома. Честное слово, когда однажды мама со своей сестрой и её мужем собрались на машине за сто тридцать километров в соседний город Липецк, а меня не взяли, я, гордо подняв голову, дрожащим от досады голосом заявил, что немедленно, не сходя с места прыгну на улицу из чудесного окна-эркера, если они не передумают и не возьмут меня с собой. Конечно, они не поддались такому глупому шантажу и весьма жестоко не передумали, а я, разумеется, никуда не выпрыгнул и пошёл, утирая слёзы, читать о дальних странствиях. В общем, фразы «Я еду…» уже было достаточно, чтобы я потерял покой. С тех пор мало что изменилось, и, если вы позвоните мне и скажете: «А не махнуть ли нам куда-нибудь за тридевять земель, где ты ещё не был?» – телефонная трубка не успеет договорить вашим голосом, а я уже раньше вас окажусь в аэропорту, конечно, если у меня нет в это время более-менее важных дел.

А теперь представьте, что к «Я еду» добавляется «к океану». Чем тогда был для меня океан? «Океаном» назывался магазин на улице Плехановской с разными рыбами в аквариумах и консервных банках, океан был массой синей воды на рисунках и географических картах, океаны было принято бороздить, этим занимались различные отважные мореплаватели, корсары, пираты, искатели приключений и авантюристы, но чтобы вот так – ехать? Сесть в машину и поехать к океану? Представляете себе, как я разволновался, впервые увидев эту книгу? А тут ещё рисунок Н. Устинова на обложке… Но прежде чем описать рисунок, объясню, почему Коржиков – Виталий, а Устинов – просто «Н». Дело в том, что имя автора было написано полностью в отличие от имени художника, и я до сих пор не знаю, кто скрывается за этим «Н». Конечно, я сейчас набираю этот текст на ноутбуке, который подключен через вайфай к интернету, и мне ничего не стоит узнать полное имя Н. Устинова, но тогда исчезнет живущая со мной много лет маленькая тайна, создающая волшебство, как уже бывало не раз. Например, в детстве я видел у бабушки с дедушкой, которые, как и родители моего папы, прошли всю войну (бабушка Линда пережила в городе Ленинграде блокаду, а дедушка воевал на различных фронтах, был несколько раз ранен и ушёл уже в мирное время в отставку в звании полковника), на книжной полке толстый том неизвестного мне автора И.Х. Баграмяна. Много лет для меня он был именно И Хэ Баграмяном, я придумал себе, что он ходит у себя по квартире в полосатой пижаме, имеет невысокий рост, весь кругленький и очень добрый. А потом, когда я повзрослел и у меня уже были усы и борода, я взял эту книгу в руки и нечаянно открыл и увидел полное имя. Оказалось, что И Хэ Баграмян – вовсе не какой-то обычный гражданин, а Иван Христофорович Баграмян, знаменитый маршал в красивой военной форме с множеством наград. Много лет в моей голове жил один И Хэ Баграмян, а потом ему пришлось раствориться в тумане, чтобы там смог поселиться настоящий Иван Христофорович, совсем новый человек со своими привычками, мне незнакомыми. Впрочем, у маршала на фото оказалась совершенно гладкая, как шар, голова, усики и чуть хитрый добрый взгляд, так что, вполне возможно, он, приходя домой, снимал красивую маршальскую форму, переодевался в полосатую пижаму и садился в кресло-качалку с вечерней газетой пить горячий чай из стакана в подстаканнике, как это любил делать его выдуманный предшественник и как любил делать мой дедушка, хоть у него и не было полосатой пижамы и кресла-качалки. Так что пусть Н. Устинов так и останется Н. Устиновым, тем более что на его прекрасный рисунок это никак не повлияет. Так что же было на этом рисунке, спросит читатель, у которого в затуманенной голове перепутались уже И Хэ Баграмян, мой дедушка, Н. Устинов и полосатые пижамы с подстаканниками? Сейчас я выведу вас из тумана и подробно опишу этот рисунок.

Представьте себе тайгу поздней осенью. Много-много жёлто-красно-рыжих лиственниц (это такие хвойные деревья, которые в отличие от елей или сосен поздней осенью желтеют и осыпаются, как липа или дуб). Сквозь рыжее пламя этих самых лиственниц кое-где видны тёмно-зелёные высоченные ёлки. Вы как будто стоите на сопке и смотрите сверху, перед вашими глазами простирается заснеженная дорога, которая уходит вниз. За лиственницами виднеется океан, а сверху неторопливо падают снежинки.

Вниз по дороге спускается машина с брезентовым кузовом, возможно, ГАЗ-66 или ГАЗ-69. На дороге стоит полосатый, почти такого же цвета, как лиственницы, амурский тигр с круглыми ушами, на мощных лапах (уверенностью позы напоминая Петра I на постаменте) и, покачивая тяжёлым хвостом (на картинке этого не было видно, но я уверен, что он покачивал хвостом), смотрит вниз – на уезжающую машину, снег, лиственницы и океан.

Я рассматривал эту картинку так долго, что, если бы взрослые не проявили заботу, я бы наверняка иссох и умер от истощения организма, исчезнув раньше времени в тумане, и не только не смог бы написать эту книгу, но и вообще бы ничего не сделал в жизни. Ведь маленьким мальчикам, как известно, нужно не только читать книгу Виталия Коржикова и рассматривать рисунки Н. Устинова, но и употреблять в пищу различные жиры, белки и углеводы в виде салатов, супов, котлет и жареного картофеля. Взрослые меня оторвали от созерцания и накормили ужином, за что я им искренне признателен, а после отправили спать, за что я был им признателен меньше, так как уходить спать не любил, опасаясь пропустить что-нибудь интересное из ночной жизни. Но сейчас, конечно, я отдаю должное их заботе, понимая, что хороший сон – это и правда залог здоровья не меньше, чем еда, особенно если ты мальчик (или девочка) размером намного меньше не только лиственницы, но даже и тигра. Сейчас я не помню, что мне снилось в ту ночь – возможно, в клубящемся тумане сна император Пётр Алексеевич, сидя на тигре с круглыми ушами, ехал с дядей Фёдором к океану, кот и пёс весело бежали следом, сверху на них падал красивый снег и по бокам шумели вековые лиственницы и ели. А может быть, и нет. Но наверняка именно после той ночи я проснулся совсем другим человеком и придумал себе, что, когда вырасту, стану не просто путешественником, а самым что ни на есть отчаянным корсаром.

Глава 2. Корсарство

Кто же такой этот корсар, которым я решил во что бы то ни стало стать? Вообще-то, строго говоря, корсар – это такой средневековый моряк, который имел официальный документ-лицензию от своего правителя на грабеж торговых и военных судов, принадлежащих флоту вражеской державы. То есть те старинные моряки-корсары были почти пиратами, хотя пират – это вообще-то преступник, совершающий нападение в море или даже просто на причале безо всяких на то разрешений. Корсары же, работая на разных монархов, могли грабить только корабли недружественных государств, и им запрещалось нападать на торговые или военные суда под флагом своей страны, что всё равно, согласитесь, совсем нехорошо и даже просто плохо. Но в Средние века и сами правители, честно сказать, не сильно отличались от пиратов, грабя не только чужие державы, но часто даже и свой народ, так написано во всех учебниках истории.

Слово «корсар» происходит от французского corsaire, а оно, в свою очередь, – от итальянского corsaro. Эти слова восходят к латинскому cursus, что значит «курс, направление» в путешествии или экспедиции.

И что же было делать? Мне понравилось размашистое, рычащее, как амурский тигр с круглыми ушами, слово «коРРР-саРРР», а вот то, чем они занимались, мне совсем не нравилось, потому что любой начитавшийся разных интересных книг и энциклопедий человек, будь он мальчиком или взрослым, не захочет никого грабить и тем более убивать, даже имея на это разрешительный документ от своего правителя. Поэтому я придумал, что корсар – это вовсе никакой не грабитель или пират, а такой отчаянный путешественник, сорвиголова, точно знающий свой курс и только в случае совсем уж крайней необходимости достающий шпагу для защиты от нападения, стараясь, впрочем, действовать на туман, которым обычно целиком наполнены головы пиратов, словами и убеждениями.

Будучи человеком вполне сухопутным, тем не менее я понимал, что быть корсаром, незнакомым с водоёмами, весьма странно, поэтому вслед за старшим братом я пошёл учиться плавать в бассейн. Ведь настоящий корсар должен уметь плавать, если его всё же столкнут за борт брига пираты с туманом в голове, пытаясь взять судно на абордаж. Мой старший брат в этом смысле стал для меня идеальным учителем выживания – он пытался топить меня сначала в бассейне, а позже в реке и даже в море от всего сердца, со всем размахом своей широкой души. Зимой мы с ним осваивали плаванье в бассейне, а летом родители нас возили на турбазу, где мы купались и плескались, пока мама загорала, а папа удил с лодки рыбу. На Черном море, куда мы приезжали когда я немного подрос, он тоже предпринимал попытки утопить меня, но, во-первых, солёная вода гораздо плотнее, а значит, держаться в ней легче, чем в пресной, а во-вторых, к тому времени я уже достаточно научился плавать, чтобы поднырнуть под него и пощекотать ему пятки, чего он терпеть не мог и сразу терял волю к утоплению меня. В результате подобного обучения я достаточно сносно научился держаться на воде и даже сейчас смогу проплыть пару километров, если меня столкнут с брига, особенно если вода будет тёплой, а вокруг не будет акул или больших медуз, которых я с детства не очень люблю.

Проведя положенное время в школе, среди прочих наук я выучил благодаря нашему добрейшему учителю Александру Ивановичу (которого школьники за высокий рост любовно звали между собой «Жирафом») географию – науку всех корсаров и авантюристов, а после школы даже окончил педагогический университет и отправился во взрослую жизнь, которую, конечно, планировал провести в путешествиях и экспедициях. Из Воронежа я уехал сначала на юг, к Чёрному морю, потом на север, к Балтийскому, но скоро понял, что лучше всего для моих привычек будет жить и работать в Москве. Москва, как известно, является не только портом пяти морей (то есть, отправившись на корабле в плавание из Северного или Южного порта по каналу имени Москвы, соединяющему город с рекой Волгой, можно добраться до Азовского, Чёрного, Каспийского, Балтийского и Белого морей), но и имеет целых четыре аэропорта – Шереметьево, Внуково, Домодедово и Жуковский, а это, согласитесь, очень удобно для настоящего корсара. Я быстренько объездил и облетел (летать оказалось очень удобным способом передвижения – сам летать я, к сожалению, так и не научился, поэтому освоил этот способ с помощью самолётов различных конструкций) полмира, плавал и купался во множестве рек, ручьёв, озёр и морей и даже в трёх океанах – Тихом, Атлантическом и Индийском. Конечно, чтобы увидеть эти полмира, мне приходилось много работать и вообще жить взрослой жизнью, в частности обзавестись костюмом, портфелем и различными скучными привычками, чтобы никто не мог заподозрить во мне авантюриста и корсара, ведь, как я уже писал раньше, за редким исключением взрослые – это народ прозаический, любящий говорить только о делах, которыми, как пыльными папками с малоинтересными документами, настолько забиты их головы, что там часто не остаётся места даже маленькому туманчику, в котором мог бы устроиться пить чай Иван Христофорович Баграмян или бродить амурский тигр с круглыми ушами. Думаю, что и тигр, и Иван Христофорович, заглянув в такие головы, стали бы чихать от пыли, а потом деликатно ушли бы в какое-нибудь более интересное место, где им были бы рады. Впрочем, вряд ли взрослые их вообще бы заметили, обсуждая на каком-нибудь нудном совещании свои неинтересные дела.

Вероятно, я достаточно талантливо изображал на таких совещаниях взрослого, потому что даже стал директором и руководил другими взрослыми. Я часто заглядывал в лица подчинённых, коллег или просто знакомых, надеясь встретить в их глазах тот самый особый корсарский отблеск или хотя бы следы мягких лап тигра, чтобы поговорить с ними об океанах или Иване Христофоровиче, но увидел такой отблеск лишь в глазах моего друга Васи (вообще-то он, конечно, никакой не Вася, а Василий Валерьевич), о котором я расскажу чуть позже. Сейчас замечу лишь, что, если когда-нибудь будет проводиться соревнование на звание главного корсара, пожалуй, Василий Валерьевич – это единственный человек, с которым мы поделим первое место, а может быть, он даже и займёт его единолично – смотря какие дисциплины будут в этих соревнованиях и как будет проводиться подсчёт очков. Но мы никогда не выясняем, кто из нас круче в корсарстве, потому что уже много лет дружим, а друзья такой ерундой не занимаются.

В общем, я и работал, и корсарил одновременно, однако работы становилось всё больше, а времени для корсарства – меньше, к тому же у меня появились и начали изо всех сил расти два сына, Георгий и Артемий. Сейчас я вас познакомлю с ними, потому что во всех следующих главах мы будем с ними вместе, и вам стоит постараться понять их характеры и тот туман, который клубится в их головах, а для этого нужно узнать их поближе.

Первым появился Георгий, или, как говорилось в одном фильме, он же Гога, он же Гоша, он же Жора, он же Юра, он же Гора. Правда, Юрой, Горой, Жорой, Гошей и Гогой его никто, насколько мне известно, не именует. Георгием я его назвал в честь моего прадедушки Георгия Никифоровича, а дома я его в основном звал Егором, как одного моего знакомого музыканта по фамилии Летов. Мой папа, он же дедушка Егора, в детстве, правда, звал его Гугой, но сейчас Егор, конечно, уже никакой не Гуга, а студент последнего курса магистратуры одного из самых важных московских университетов и занимается очень серьёзными делами, настолько серьёзными, что предпочитает о них не рассказывать даже мне. И вообще, он очень вдумчивый молодой человек, почти что женатый, а если что-то и говорит про свои дела и учёбу, то в его рассказах запросто мелькают фамилии, которые я читаю только в газетных передовицах о внешней и внутренней политике страны. Он носит очки в тонкой золочёной оправе, а когда надевает костюм с белой рубашкой и берёт свой чемоданчик-дипломат, даже я, заслуженный директор, понимаю, что Егор уже никакой не Егор, а Георгий и если ему уже сейчас предложат стать министром в каком-нибудь важном министерстве, то он откажется разве что из скромности, согласившись, впрочем, на должность заместителя министра, что для его лет тоже ответственно. Но конечно, для меня он всё равно был и останется Егором, как и Василий Валерьевич – Васей, так как с Васей мы дружим, а Егор так и вообще мой сын независимо от будущих должностей и званий, стало быть, я имею полное право называть их так, как мне удобнее.

Второго сына зовут Артемий, ему сейчас пятнадцать лет. Он, как и его старший брат, учится на золотую медаль, играет на электрогитаре, собирается поступать в медицинский университет и дружит с хорошенькой девушкой, чьё имя никому не называет (правда, мне по секрету сказал, но если я напишу его здесь, то Артемий, пожалуй, как-нибудь мне потом коварно отомстит, нимало не смущаясь, что я всё-таки являюсь Артемию не кем-то, а родным и, более того, любящим отцом). Вот такой у него уровень хладнокровия, что, безусловно, полезно для будущего медика, а возможно, даже и хирурга. Артемий не имеет такого каскада имён, как Георгий, поэтому для меня он Тёма или Артём, а у себя в школе – Артём или Артемий.

В общем, моим сыновьям, серьёзно занятым учёбой, корсарить и авантюрничать, собственно, было некогда, поэтому их практическое знание мира до прошлого года было ограничено Москвой, Санкт-Петербургом, поездками к бабушкам и дедушкам в Воронеж и на моря – Чёрное и Азовское. Конечно, я ездил с ними на черноморское побережье или в какие-нибудь небольшого размера горы (правда, с Георгием и моим папой мы как-то забрались на высоту почти четырёх тысяч метров на Эльбрус, но, строго говоря, забирались мы туда не сами, а поднимались на различных канатно-кресельных штуках, что, честно сказать, настоящим забиранием не считается, хотя вид сверху был очень впечатляющий). В общем, мы время от времени посещали те или иные интересные места, пару раз они летали с мамой на пляжный отдых в Турцию и каждое лето ездили на десять дней в лагерь около быстрой горной реки, где жили в весьма спартанских условиях, да и Москва с Петербургом далеко не последние города, а Егор когда-то побывал в парижском «Диснейленде» и в нескольких европейских странах, но, положа руку на сердце, катание на американских или водных горках или лежание в шезлонгах под южным солнцем не сделают из отличников авантюристов-путешественников.

Помимо учёбы Егор занимался когда-то тхеквондо и пробежал, загоревшись моим примером, настоящий полумарафон, а это 21 километр. Артём больше любит ходить в зал и выжимать там штангу, однако спорт – это спорт, а корсарничанье – это корсарничанье. В общем, я понимал, что учёба в их возрасте превыше всего (скажу честно – в школе я не получил не то что золотую или серебряную медаль, а даже и шоколадную, хотя до сих пор горжусь пятёрками по физкультуре и урокам трудам, гордо стоящими среди стройного ряда четвёрок в аттестате), поэтому я радовался упорству сыновей-отличников, а сам привозил им время от времени из поездок различные экзотические яства, например вяленую оленину из Сибири или крабов с Дальнего Востока. Они всё это съедали, благодарили, росли и набирались сил для новых учебных подвигов, а я выжидал, когда мы сможем покорсарствовать и поавантюрничать вместе.

И вот в августе прошлого года я решил на время освободиться от своих важных дел и отправиться втроём в какое-нибудь авантюрное путешествие, потому что взрослые дела, как известно, никогда не заканчиваются, а дети вырастают быстрее, чем Иван Христофорович Баграмян иной раз успевает выпить стакан чая или амурский тигр – махнуть хвостом.

Глава 2. Мы собираемся в дорогу

В моих сыновьях мне нравится решительно всё, кроме одной общей для большинства их ровесников черты – перерывы между учёбой, спортом и иными активностями они слишком уж, на мой взгляд, заполняют торчанием носами в смартфонах. Когда-то я имел отцовскую слабость эти смартфоны им подарить и впоследствии с той или иной регулярностью менять на новые модели. Конечно, у меня самого есть смартфон, это весьма полезная штука хотя бы уже потому, что в нём есть как географические, так и банковские карты, что в походах чрезвычайно удобно. Кроме того, я увлекаюсь фото- и видеосъёмкой, пишу литературные заметки и наблюдения, так что не могу не признать, что смартфон – вещь полезная. С одним большим «НО». Для того чтобы он приносил пользу без вреда, надо иметь силу воли размером не меньше чем с вековую лиственницу, а такая сила воли есть не у каждого, особенно у подрастающего поколения, большинство представителей которого знакомы с этим устройством с самого появления из белого тумана, то есть с рождения. Возьмём, к примеру, время отдыха. Представьте себе, что вы дома собираетесь вечером лечь в кровать, чтобы как следует выспаться после насыщенного дня. Что вам может понадобиться кроме самой кровати, подушки и одеяла? Только свежий воздух в хорошо проветренном помещении, который чрезвычайно полезен для здоровья и укрепления иммунитета, и тишина в голове. Так меня учили мои родители, а у меня нет причин не доверять их мнению и опыту. Кстати, в детстве нам с братом запрещали даже читать, лежа в кровати, чтобы мы не испортили зрение.

А теперь представьте, что вместо того, чтобы дать туману в голове как следует заклубиться и принять форму сна, с собой в кровать вы укладываете:

– целую библиотеку книг;

телевизор;

фото- и видеокамеру;

компьютер;

различные игровые приставки;

фотогалерею

и многое другое.

Мыслимо ли это? Останется ли вам в кровати место, какого бы она ни была размера? Сможете ли вы дать как следует поклубиться в голове туману и спокойно спать, если вы вынуждены ворочаться между телевизором и игровой приставкой? А если добавить к этому огромное количество различных социальных сетей и мессенджеров, то окажется, что у вас в кровати будет ещё и целое здание Центрального московского телеграфа (закрытого, впрочем, сейчас на реконструкцию).

Хорошенькое дело – пытаться заснуть, когда сразу сто или сто двадцать телеграфисток снуют взад и вперёд по кровати и у каждой для вас сверхсрочная телеграмма-«молния»! Конечно, я понимаю, что так живёт большинство людей в современном мире, и взрослые, кстати, в этом вопросе ничуть не лучше своих детей. Но как говорили мои школьные учителя: «А если все будут прыгать из окна, ты тоже выпрыгнешь?» – намекая, что не всегда надо делать то, что делают другие, надо жить своим умом, так как то самое большинство всё же может и ошибаться. В общем, идея разлучить сыновей на какое-то время со смартфонами часто приходила мне в голову, тем более что я стал тревожиться, как бы их молодые шеи не начали вытягиваться вслед за экраном, наподобие того как тянутся за солнцем шляпы подсолнухов. Об этом уже несколько лет говорят различные умные учёные, прогнозируя, что через пару десятилетий шеи у нового поколения будут длинными и некрасивыми, значительно длиннее, чем теперь, а какому отцу понравится перспектива превращения сыновей в жирафов?

Однако попробуйте отнять мясо у тигра, пусть даже и самого дружелюбно к вам настроенного, а у современных подростков – смартфон. Но корсар на то и корсар, чтобы быть не только умным, но и хитрым, и в моей голове стал зреть коварный план. Я зашёл в самый тыл, в смартфонный телеграф и создал там «Мужской чат», где были только мы втроём.

Конечно, если бы в чате было больше людей, меня бы раскусили достаточно быстро, кроме того, начались бы различного рода дискуссии, не относящиеся к делу, как это бывает в социальных сетях, где начнут, например, обсуждать какой-нибудь интересный вопрос, а через пятьдесят комментариев уже обсуждают рецепты борщей и салатов, забыв, с чего всё началось, да ещё и ухитрятся перессориться, доказывая друг другу, какой рецепт правильнее и надо ли класть в борщ фасоль, а в салат – тёртое яблочко. Короче говоря, сыновья не ожидали от меня никакого вероломства, поэтому сначала мы переписывались в чате о всякой всячине и пересылали друг другу фотки – таким образом я усыплял их внимание. И когда оно сладко засопело, я перешёл в наступление, но сделал это настолько аккуратно, что, когда они спохватились, было уже поздно. Мой коварный план сработал.

Я присылал всё больше фотографий из своих поездок и командировок, стараясь делать их покрасивее, и в какой-то момент на очередной вздох «Эх, вот бы там побывать» я, потолкав их бдительность и удостоверившись, что она крепко спит, небрежно написал: «Есть вопрос к обсуждению, предлагаю созвониться по видеосвязи». А когда мы созвонились, я медовым голосом их ошарашил, спросив: «Не махнуть ли нам втроём в августе куда-нибудь, например, во Владивосток, к океану, или на озеро Байкал, на Енисей или даже во все три места сразу?». Они и попались в мои тщательно расставленные силки. Да и как могли не попасться? Никак не могли. Коварный план на то и коварный.

Конечно, я бы не стал затевать такое громоздкое путешествие со множеством перелётов и переездов только для того, чтобы вытащить их носы из смартфонов. Другой частью моего коварного замысла было намерение приучить сыновей к планированию, ведь согласитесь, что даже самые умные студенты, не говоря о школьниках, так запросто не спланируют поездку по маршруту Москва – Владивосток – Иркутск – озеро Байкал – Красноярск – Москва. Я лично знаю многих взрослых, которые и то бы растерялись от такой необходимости, что же говорить об Артёме, который начал бриться только полгода или год назад, или о Георгии, который к тому времени отрастил свои первые настоящие усы (и очень ими гордился). Это ведь только звучит легко и просто – «махнуть куда-нибудь», а на самом деле такая поездка требует тщательнейшей подготовки и планирования, тем более что у меня в отличие от Егора и Артёма, которые были на каникулах, на всю поездку было свободными только семь дней. Поэтому мы не меньше чем неделю или даже две вырабатывали план, стараясь учесть всё, что только можно было учесть.

Мы долго обсуждали и рассчитывали наш маршрут, потом проверяли и перепроверяли его (хотя корсары и кажутся со стороны авантюристами, однако, имея цель не только благополучно уехать, но ещё и благополучно вернуться, внимательно относятся к каждой мелочи, потому что в дороге мелочей не бывает). После этого Георгию было поручено выбирать и бронировать гостиницы и покупать всевозможные билеты, а мы с Артёмом стали обсуждать необходимые в дороге вещи.

Задача, скажу вам, была не из лёгких. Нам надо было взять ровно столько вещей на неделю, чтобы хватило на любую погоду – от холодных ветров до зноя, – и при этом не брать ничего лишнего. Надо было собраться так, чтобы уместить всю нужную одежду, запасную обувь, умывальные принадлежности, шлёпки, купальные шорты и много чего ещё в маленький компактный чемоданчик для ручной клади. Конечно, взять с собой солидные чемоданы или набить вещами большие рюкзаки было бы практичнее (к тому же с меня, как с часто летающего пассажира, за багаж платы не взимают), но тем-то корсар и отличается от туриста, что должен быть быстр в передвижении, а следовательно, и чемоданы, и рюкзаки не годились. И здесь, конечно, очень пригодился мой опыт дальних и ближних странствий.

Чем, например, плох рюкзак? Он вместителен, выглядит очень по-путешественнически, особенно если, плотно его набив, присобачить сбоку какую-нибудь замысловатую штуку из набора выживальщика в экстремальных условиях. Но у большого рюкзака есть один очень существенный минус – красиво сфотографироваться с ним можно, а носить его на своих плечах весьма тяжело. Или взять солидные чемоданы, в которые по правилам большинства авиакомпаний можно уложить целых двадцать три килограмма вещей и, следовательно, предусмотреть одежду и обувь абсолютно на все случаи жизни. Но представьте себе, что бывают (и к сожалению, это не редкость) такие случаи, когда вы сами прилетаете в аэропорт назначения, а ваш чемодан – нет, потому что в аэропорту вылета что-то перепутали. Вы рассчитываете встретиться с ним в зоне выдачи багажа в Красноярске, а чемодан в это время, вольготно развалившись среди других чемоданов, летит в Краснодар. Ему-то что, он никуда не спешит, а у вас горит огнём тщательно составленный график. Поэтому нашей задачей было укомплектовать всё необходимое в небольшие чемоданчики на колёсиках – от них не устают руки, их можно брать с собой в салон самолёта, они аккуратные и не затрудняют передвижения, к тому же не занимают много места в шкафу гостиницы, багажнике машины или автобусе.

Вылет у нас был запланирован на вечер 5 августа, в субботу, а к обеду четверга мы с Артёмом были собраны и укомплектованы. Делать в изнывающей от жары Москве нам было решительно нечего, все вопросы остались позади, не считая некоторых моих задач на пятницу, и начинать что-то серьёзное не имело смысла – как известно, серьёзные дела за два дня не делаются. Поэтому, когда ближе к вечеру солнце начало снижать накал, мы решили немного погулять по Бульварному кольцу, а заодно где-нибудь перекусить. И в тот самый момент, когда мы подходили к памятнику Грибоедову на Чистопрудном бульваре, мне позвонил мой друг Василий Валерьевич, он же Вася, и спросил: «Как дела?».

Глава 3. О корсаре Васе и гороскопах

Для тех, кто не знаком с Александром Сергеевичем Грибоедовым, памятник которому стоит на Чистопрудном бульваре, скажу, что он был очень большим талантом и молодцом. Посудите сами, он был одновременно писателем, драматургом, дипломатом, лингвистом, историком, востоковедом, пианистом и даже композитором, и при всём этом – статским советником: был в царское время такой уникальный чин посередине между полковником и генерал-майором. Словом, ему совсем не зря поставили памятник как одному из умнейших и талантливейших людей своей эпохи. И вот представьте, что этот умнейший человек смотрит через свои красивые очки с высоты постамента на меня, а я стою с телефоном в руках и на другом конце ответа ждёт мой лучший друг Вася, с которым мы, занятые каждый своими делами и разъездами, не виделись целую вечность, то есть, может быть, и полгода. Что я мог ответить? Я посмотрел на Артёма, потом на Александра Сергеевича, который всё понимал и молчал, потом опять на Артёма и сказал: «Мы собираемся немного погулять, а заодно перекусить в уютном кафе-пиццерии в подвальчике, неподалёку от Грибоедова».

«Отлично, – ответил Вася, – я приеду ровно через полчаса».

И пока Вася едет, мне надо будет сделать небольшое отступление и рассказать про влияние звёзд на людей, чтобы вам стало понятно, чем была вызвана заминка в моём ответе и почему я смотрел на Грибоедова в поисках поддержки и опоры. Дело в том, что по зодиакальному созвездию я родился под знаком Близнецов. И Вася родился под знаком Близнецов. В довершение и Артём тоже родился под знаком Близнецов. Только Георгий в этой компании корсаров исключение, потому что он Стрелец. Так вот, когда два Близнеца собираются вместе – это уже чересчур, а когда их трое – тут уж совершенно не знаешь, чего можно ожидать.

Вообще-то я не верю во все эти гороскопы, которыми буквально напичкана современная жизнь. Мне кажется, что гороскопы придумали люди, которые любят перекладывать ответственность за свои поступки на кого-нибудь другого, а когда другого рядом не случается или ответственность переложить не удаётся, тогда перекладыватели закатывают глаза и говорят: «Ну что вы от меня хотите в самом деле, сейчас ведь ретроградный Меркурий и Марс в третьем доме» – или ещё что-нибудь подобное. Но то, что я не верю в гороскопы, не значит, что я не верю в звёзды вообще. Во-первых, я сам видел их много раз на небе, как в телескоп, так и невооружённым глазом, и даже умею по ним ориентироваться ночью, а из всех созвездий больше всего люблю созвездие Кассиопеи, которое похоже на первую букву моего имени, перевёрнутую или нет, в зависимости от времени года или места наблюдения. Во-вторых, я точно знаю, что от звёзд зависит многое в нашей повседневной жизни. Так, чем больше звёзд у гостиницы, или военного, или даже у коньяка, тем лучше качество или выше статус. В общем, я бы не сильно обращал внимание на свой знак зодиака, если бы не некоторые малообъяснимые совпадения.

Например, часто говорят, что в людях, рождённых под знаком Близнецы, словно бы два человека, которые поочерёдно принимают решения и зачастую друг с другом не в ладу, и это чем-то похоже на правду. Допустим, я придумываю себе какое-нибудь хобби – например, научиться прилично своему возрасту играть в шахматы или разучить на фортепиано какую-нибудь красивую мелодию, а не только «Собачий вальс». Но вместо этого записываюсь на марафон, и, чтобы пробежать сорок два километра без остановок и травм, приходится тренироваться почти год на дистанциях поменьше. Поэтому, когда мы встречаемся с Васей, я начинаю сразу верить в гороскопы с новой силой. Да и как в такие моменты в них не верить, ведь, хоть я и весьма умудрённый жизнью человек, но, встретившись с ним просто для того, чтобы выпить по чашке кофе или чая в обед в Москве, можно запросто утро встретить в Санкт-Петербурге или где-нибудь в Геленджике. Я ведь говорил вам, что это тот ещё корсар и траектория его движения не менее непредсказуема, чем моя, – разумеется, когда у нас есть свободное время и нет чётко обозначенной цели, потому что настоящий корсар от цели не отклоняется. И если мы заканчиваем вечер, просто поговорив за чаем, это значит, что моя вторая часть проявила благоразумие и напомнила ему и себе, что вообще-то мы с ним не просто взрослые люди, а уже даже отцы, и его подчинённые знают Васю не как Васю, а как Василия Валерьевича. Хотя, конечно, бывает и наоборот, когда он мне объясняет, что Василий Валерьевич – это всё равно Вася, и тогда утром мы пьём чай не каждый у себя дома или где-нибудь в московском кафе, а на набережной города-курорта Геленджика или в Санкт-Петербурге. По крайней мере, так было раньше, но я каждый раз всё равно надеюсь, что за то время, которое мы не виделись, мы оба повзрослели и стали солиднее. И ладно бы ещё мы. Однажды всё в том же Геленджике я был по делам со своим папой, человеком в высшей степени взрослым и спокойным, и мы там встретились в шесть вечера всё с тем же неугомонным Васей, решив всеми вместе просто погулять немного и поговорить. Знаете, во сколько мы закончили эту нашу прогулку с разговорами и вернулись в гостиницу? В пять утра или около того. А уж менее склонного к нарушению режима отдыха и сна человека, чем дедушка Георгия и Артемия, сложно себе представить. Но всё это, повторяю, бывало, когда встречались два Близнеца, а в этот раз предстояло встретиться трём. В общем, хоть я и был в отпуске от своих занятий, однако ближе к обеду пятницы у меня были запланированы кое-какие обязательные дела, и у Васи были запланированы дела на утро (наученный горьким корсарский опытом, я всегда уточняю, какие у него планы на завтрашний день). Мысленно всё это проанализировав и не дождавшись никаких знаков от Грибоедова, я весьма легкомысленно ответил: «Будем ждать». Легкомысленно, потому что слишком уж много возложил надежд на то, что наши планы на пятницу в этот раз перевесят влияние звёзд.