Читать онлайн Зверский детектив. Щипач бесплатно

Литературно-художественное издание для младшего и среднего школьного возраста

Все права зарегистрированы. Никакая часть этого издания не может воспроизводиться, храниться в информационно-поисковых системах или передаваться в любой форме и любыми средствами, электронными, механическими, фотокопировальными, записывающими или иными, без предварительного письменного разрешения издателя. Письменные инструкции, фотографии, рисунки, узоры и проекты из этого издания предназначены только для личного пользования читателя и могут воспроизводиться только с этой целью. Любое другое применение без разрешения правообладателя, в особенности коммерческое, запрещается в соответствии с законом.

Издательство «Абрикобукс» благодарит литературное агентство «Банке, Гумен и Смирнова» за содействие в приобретении прав на публикацию

Творческие лаборатории в мастерской Старобинец: starobinets.ru

© Анна Старобинец, 2018

© Мария Муравски, 2018

© ООО «Издательство «Абрикос», 2018

© ООО «Абрикос Паблишинг», 2018

* * *

Глава 1,

в которой суперагент наводит порядок

Супермышь метнулась вверх, зацепилась задними лапами за потолочную балку и повисла вниз головой ровно в центре полицейского участка. Она всегда безошибочно определяла центр любого пространства и предпочитала висеть именно в нём. Шесть часов. Рассвет. Время утренней рабочей пятиминутки. А потом можно будет позволить себе пару часов сна. Двух часов сна в сутки Супермыши было вполне достаточно.

Она быстро протёрла краешком рукокрыла эхолокаторы в носу и во рту – вне всякого сомнения, они были безупречно чистыми, но некоторые вещи делаешь просто рефлекторно, для порядка. Постучала коготком по ушным рациям, скорчила гримасу – работают. Оглядела подчинённых – сотрудников Полиции Дальнего Леса. Неопрятные, немытые, неповоротливые, вечно сонные звери. Ничего. Она ещё наведёт в этом участке порядок.

Барсук Старший, Скворчонок и Гриф Стервятник расселись по рабочим местам и задрали головы. Барсук Старший потянул носом. Полумрак участка был пропитан густым и кислым запахом лимонов, потной шерсти, свалявшихся перьев и зверского неуюта. Неуютом пахло от самой Супермыши, так думал Барсук. Все другие свои природные запахи она тщательно уничтожала, обрабатывала себя концентратом чистотела до полнейшей стерильности – чтобы быть незаметной, неуловимой, непобедимой… Но вот этот её неуют чистотелом, очевидно, не выводился. Этот запах пришёл вместе с ней в первый же день их совместной работы.

В тот самый день, когда он ещё не подозревал, что ему теперь придётся сжирать по дюжине лимонов в сутки, чтобы не спать, потому что эта фанатичка не спала почти никогда.

В тот самый день, когда у них в участке воцарился этот вечный ночной полумрак – на солнечный свет у Супермыши была аллергия.

В тот самый день, когда он ещё наивно считал, что она станет его новым напарником. Она быстро поставила его на место: «Я начальник, вы подчинённый – таково распоряжение сверху».

Или, может быть, неуютом пахло от плотных штор из медвежьей шкуры, которыми она завесила окна. Они тоже появились вместе с ней в первый день…

Супермышь раскачивалась под потолком, ритмично жестикулируя рукокрыльями и беззвучно шевеля широко разинутым ртом. Кажется, она была недовольна, злилась и что-то им выговаривала. Выглядело это безмолвное выступление жутко, как обычно. И, как обычно, Барсук Старший почувствовал, что начинает болеть затылок.

Барсук Старший прикрыл глаза. Он вдруг вспомнил их прежние утренние пятиминутки. Здесь был свет. Здесь были солнечные лучи. И ещё здесь был Барсукот, который играл с лучами… А теперь – ничего. Ни Барсукота, ни солнца, ни радости.

Боль в затылке усилилась.

Барсук Старший тяжело вздохнул и решился:

– Извините, спецагент Супермышь. Ничего не слышно.

Супермышь на секунду застыла с разинутым ртом. Потом скорчила презрительную гримасу – на лице её почти всегда была какая-нибудь гримаса – и сказала своим пронзительным голосом:

– Я опять забыла, что вы не воспринимаете речь на высоких частотах.

Барсук Старший хотел ответить, что её голос и на доступных им частотах практически невыносим, но промолчал.

– Повторяю для непонятливых, – сказала Супермышь. – Список всех птиц Дальнего Леса мне на стол!

– Так ведь мы уже вчера… – начал было Барсук.

– Вчера список был не по форме! – срезала его Супермышь. – Я же чётко сказала. Номер птицы – порода птицы – длина маховых перьев – окрас – имя.

– Но, позвольте, у птиц Дальнего Леса нет номеров, – сказал Гриф Стервятник.

– Не позволю, – холодно отозвалась Супермышь. – Нет номеров – пронумеруйте.

– Не позволю, – печально отозвался Скворчонок.

– И ещё мы не знаем длину всех маховых перьев у всех птиц, потому что…

– Неинтересно, – оборвала его Супермышь. – Не знаете – измерьте, и будете знать. И ещё. От каждой птицы мне нужно перо. Перо свежее, не обронённое год назад, а только что вырванное. Это ясно?

– Вы предлагаете нам выдирать из птиц перья? – изумился Барсук Старший. – Птицы и так напуганы тем, что…

– Да, предлагаю. Это в интересах следствия. Вы же хотите поймать опасного маньяка, ощипывающего птиц и сжигающего их перья, не так ли? Теоретически любую птицу могут ощипать. Под угрозой – все, даже вы, – она стрельнула глазами в Стервятника и Скворчонка. – Значит, от каждой птицы требуется перо, на случай опознания. Все перья должны быть пронумерованы и внесены в регистр.

– Под угрозой – все, – пискнул Скворчонок.

– Прошу прощения. Вы ведь не имеете в виду, что из меня, сотрудника Полиции Дальнего Леса, тоже нужно вырвать перо? – уточнил Гриф Стервятник.

– Из меня? Из меня? – заволновался Скворчонок.

– Именно это я и имею в виду. Из вас и из сотрудника Скворца. Нет и не может быть никаких исключений. Никаких служебных привилегий и жалкого кумовства. Далее. До сих пор не установлено местонахождение главного подозреваемого, бывшего сотрудника Полиции Дальнего Леса, Младшего Барсука Полиции – Барсукота.

– Мы передаём ориентировку по корневизору каждый день, – неохотно произнёс Барсук Старший. – Мы обещаем вознаграждение в тысячу шишей тому, кто найдёт и сдаст в полицию Щипача. Мы обещаем оплатить обед в баре «Сучок» любому, кто сообщит нам информацию, касающуюся Щипача.

– Но эффект – нулевой. Сколько раз новости о местонахождении Барсукота приносила нам на хвосте эта ваша Сорока?

– Три раза.

– Сколько раз она за это пообедала в баре «Сучок»?

– Три раза.

– И сколько раз в указанных Сорокой местах обнаруживался Барсукот?

– Ни разу…

– О чём это говорит?

– О том, что Сорока – ненадёжный источник? – предположил Барсук Старший.

– Либо о том, что Барсукот – всегда на шаг впереди. В любом случае Барсукота до сих пор не нашли. Это возмутительно и недопустимо. Этого не поймут наверху.

* * *

Наверху. Барсука Старшего передёрнуло. «Верхом» Супермышь упорно именовала своё начальство – Ласку, которая год назад стала вожаком Союза Смешанных Лесов, и её секретаря Голубчика. С Лаской Барсук Старший знаком не был – она была для него зверем, как сказала бы Супермышь, «слишком высокого полёта». Поговаривали, что Ласка очень ласковая, улыбчивая и пушистая, но за неповиновение иногда жрёт своих подчинённых, спецагентов крыс и летучих мышей, поэтому, несмотря на её мягкий характер, они её уважают. А вот с Голубчиком Старший имел однажды беседу. Мерзкий, самодовольный, надутый тип с хохолком. За спиной у него безликой серой тенью – телохранитель: маленькие бессмысленные глазки, острые ржавые клыки, извивающийся червём хвост… Барсук Старший тогда пытался уговорить Голубчика прислать какого-то другого спецагента взамен Супермыши. Потому что Супермышь сразу, в первый же день их совместной работы, назначила Барсукота главным подозреваемым по делу о Сером Щипаче, отказывалась слушать аргументы, а главное, совершенно не интересовалась внутренним зверским чутьём Барсука Старшего. А внутреннее зверское чутьё подсказывало ему, что бывший его напарник Барсукот не Щипач. Не маньяк. Хотя он и угрожал ощипать старьёвщика, сыча Уга. Хотя он и сбежал, как только стало известно, что сыча действительно ощипали.

– Барсукот – он зверь, безусловно, дерзкий, эмоциональный, порывистый, – объяснял Барсук Старший Голубчику. – Он способен на необдуманные поступки. Он способен на угрозы и хамство. Но он добрый и смелый. У него есть почётная грамота за отвагу, подписанная самим Царём зверей. И содрать с живой птицы все перья – на это Барсукот не способен!

– А чего это вы его так выгораживаете? – прокурлыкал в ответ Голубчик. – Подозрительно. Весьма подозрительно. Спецагент Рукокрылая Супермышь остаётся на этом деле. А вы – в её подчинении. Её линия расследования одобрена здесь, у нас наверху. Сама Ласка её одобрила.

– В таком случае я хотел бы поговорить с Лаской, – сказал Барсук Старший.

Голубчик залился курлыкающим смехом и затряс головой, будто подавился хлебной горбушкой.

– Госпожа Ласка – очень занятой зверь. Она не станет говорить с каким-то там барсуком. Скажите спасибо, что вас удостоил беседы я, её секретарь.

– Я не какой-то там барсук, а Старший Барсук Полиции Дальнего Леса. Если Ласка не может со мной говорить, я требую встречи с Царём зверей!

– Это со Львом, что ли? Да на здоровье. Он старый, больной и в маразме. Царь зверей – давно уже пустая формальность. Всеми лесами правит честно избранный вожак – Ласка. В прежние времена таких вот дряхлых царей-зверей сталкивали со скалы или заклёвывали насмерть. Но госпожа Ласка ласкова и добра. Так что Лев у нас с почётом отстранён от дел и отправлен на пенсию.

– Не такой уж он дряхлый, – возразил Барсук Старший. – Мы со Львом одного возраста!

– Значит, вам тоже пора со скалы. То есть, простите, на пенсию. А уж насколько с почестями, будет зависеть от результатов нынешнего расследования. А сейчас – извините, я очень занят. Мой охранник поможет вам найти выход.

Навсегда запомнит Барсук неживой, тяжёлый взгляд голубчикова телохранителя и прикосновение его когтистой, холодной лапы…

* * *

– Не спим! – истерически взвизгнула Супермышь и от возмущения перешла на ультразвук.

Барсук Старший вздрогнул и очнулся от задумчивости. Треугольная пасть Супермыши беззвучно шевелилась и клацала, заострённый нарост на раздвоенном носу ритмично подрагивал. Рылокрылая. Так они со Скворчонком и Грифом её прозвали.

– Ничего не слышно, спецагент Рукокрылая Супермышь, – устало сказал Барсук.

Супермышь резко захлопнула рот, разжала пальцы задних лап и начала падать. Вот к этому Барсук Старший никак не мог привыкнуть. К этой её манере взлетать не вверх, а вниз, а потом, в последний момент, когда кажется, что через секунду она воткнётся своим раздвоенным рыльцем в земляной пол, взмывать под каким-то совершенно непредсказуемым и диким углом.

Супермышь с минуту пометалась по участку беззвучной серой тенью, потом успокоилась, снова повисла в центре потолка и продолжила утреннюю пятиминутку:

– Что там у нас по первому пострадавшему?

– Ощипанный сыч-старьёвщик по-прежнему лежит в коме, – отчитался Барсук.

– В коме чего?

– Вы же знаете.

– Отвечаем по форме! – взвизгнула Супермышь.

– Сыч Чак лежит в коме собственных частично сожжённых перьев уже два месяца, с тех пор, как его ощипали, – спокойно ответил Барсук Старший. – Грач Врач до сих пор упорно борется за его жизнь.

– Пусть борется дальше. И пусть каждый день массирует ему клюв, чтобы он смог говорить, если придёт в себя. Показания первого пострадавшего будут чрезвычайно важны… Что по остальным пострадавшим?

– Брат-близнец сыча Чака, сыч Уг, который также подвергся нападению Щипача, но смог отбиться и сбежать, по-прежнему находится в Охотках под защитой охотничьих псов. Ощипанное крыло уже начало покрываться новым оперением, которое даже…

– Неинтересно. Что по кукушке?

– Мадам Куку, ощипанная две недели назад, вчера, наконец, согласилась дать показания.

– Почему вы мне не сообщили? – взвизгнула Супермышь.

– Потому что показания Мадам Куку дала… немножко не по делу. Она явно до сих пор в глубоком шоке.

– Что она сказала?

– Всё время, что мы с ней вчера провели, она постоянно отсчитывала, сколько осталось жить мне и Грифу Стервятнику. На другие темы с ней поговорить не удалось.

– И сколько же осталось жить?

– Стервятнику ещё долго. Точно отсчитать она не смогла, сбивалась, но явно до глубокой старости.

– А вам?

– А мне, по её мнению, осталось не так много. Несколько дней.

Скворчонок встопорщил перья и тревожно уставился на Барсука Старшего.

– Несколько – это сколько конкретно? – равнодушно уточнила Супермышь.

– Ну… конкретно – три дня. Но мы же с вами звери образованные? – голос Барсука звучал не слишком уверенно. – Мы же не верим во все эти кукушкины сказки?

– По статистике, предсказания кукушек относительно продолжительности жизни сбываются в девяноста девяти случаях из ста, – холодно сообщила Супермышь. – И, между прочим, нет никаких «нас с вами». Есть вы – обычные лесные звери, и есть я – Рукокрылая Супермышь, летающий специальный агент с выдающимися суперспособностями… Так, вы меня сбили с мысли. Вернёмся к пострадавшей кукушке. С родственниками она тоже не идёт на контакт? Только предсказывает?

– У Мадам Куку нет родственников.

– Что, совсем?

– Она подкидыш. Приёмная мать, стрижиха, давно уже умерла. Есть сводный брат, Стриж Парикмахер, но он с детства её не признаёт.

– Не узнаёт?

– Не признаёт. Не считает своей сестрой и не хочет делить с ней родовое гнездо. После совершённого на кукушку нападения он не изъявил желания её навестить. Она тоже о нём не спрашивала.

– Любопытно. – Супермышь покачалась из стороны в сторону, ей так легче думалось. – Очень любопытно. Сводный брат… Старший Барсук Полиции! Отправляйтесь к Стрижу Парикмахеру. Опросите его. Возьмите под наблюдение. Предоставьте ему круглосуточного охранного пса – по возможности не самого тупого, умеющего держаться в тени и не лаять попусту. Большинство маньяков, с которыми я имела дело, испытывали острый интерес к родным и близким своих жертв. Наш Щипач, судя по всему, не исключение. Он уже однажды напал на брата-близнеца ощипанного сыча. Скорее всего, он явится и к брату Мадам Куку. Даже если это не кровный брат. Гриф Стервятник и Скворец Полиции в это время займутся списком птиц. Задание всем понятно?

– Так точно, – уныло отозвались Гриф и Скворчонок.

– Ежу понятно! – кивнул Барсук Старший. Он знал, что такой ответ взбесит Супермышь, и не смог отказать себе в небольшом удовольствии.

– Отвечать по форме! – завизжала Супермышь. – Я спрашиваю про вас, а не про ежа! Задание вам понятно?

– Так точно, – исправился Барсук Старший. – Задание мне понятно.

– Тогда отправляйтесь к Стрижу немедленно. И, кстати, приведите себя в нормальную зверскую форму. У вас сонный вид и обвисший живот. Это ясно?

– Никак нет. – Барсук Старший зевнул.

– Что не ясно?!

– Немедленно отправляться к Стрижу или сначала привести себя в нормальную зверскую форму?

– Сначала в форму! – завизжала Супермышь. – Потом немедленно к Стрижу!

Глава 2,

в которой оскорбляют зверей

Барсук Старший рассудил, что лучше всего в этот ранний час ему удастся привести себя в зверскую форму в баре «Сучок». Лёгкий завтрак – кусочек-другой «Пня-Колоды», ароматный чай на сосновых шишках, рюмочка мухито для пищеварения. Жиру это всё не сильно прибавит, зато взбодрит основательно.

– У нас сегодня особое предложение в разделе «Завтраки», – весело сообщила новая официантка Барбара. – Рулетики из червивых грибных ножек на подложке из сорных трав и освежающий слизневый студень.

– А слизневый студень – это не слишком питательно? Как Старший Барсук Полиции, я должен сохранять зверскую форму.

– Ну что вы! Студень – очень лёгкая закуска, я бы ни в коем случае не стала предлагать Барсуку Полиции блюдо, от которого нарастает лишний жир. Я сама барсучиха и знаю, как сложно потом от этого жира избавиться.

У Барбары почти не было жира. Так, просто тончайший слой на спинке и животе, а сверху блестящая шёрстка – как глазурь на пирожном. Она была совсем юной.

– Какая у вас гладкая шерсть, – залюбовался Барсук.

– Вы что, говорите мне комплимент? – Барбара насторожилась. – Я, может быть, случайно с вами кокетничала? Койот Йот мне строго-настрого запретил кокетничать с посетителями. Сказал, что тогда я лишусь работы. А мне просто зверски нужна работа до конца лета. Иначе мне не хватит шишей, чтобы доехать до космодрома Байконур.

– Нет, что вы, не волнуйтесь. Я же гожусь вам в отцы!

– А у вас есть дети моего возраста? – спросила Барбара с надеждой.

– У меня был приёмный сын. – Барсук помрачнел.

– Почему был? – нахмурилась Барбара. – Вы что, его бросили? Отказались от него?

– Можно и так сказать. – Барсук Старший тяжело вздохнул. – Он нарушил закон… И я уволил его из полиции.

– Это что – Барсукот? – Барбара захлопала глазами. – Барсукот – ваш сын?! Тот самый, про которого каждый день говорят по корневизору, что он Щипач? Ой, простите… Я не хотела вас огорчить. Давайте я лучше сменю тему. Может быть, у вас есть дочка?

– Дочери у меня нет. – Барсук Старший попробовал улыбнуться. – Но, если бы была, она была бы похожа на вас.

– Почему?

– Потому что вы очень напоминаете одну барсучиху, которую я когда-то любил. С тех пор я стал старым, толстым, одышливым…

– А та барсучиха? – насторожилась Барбара. – Она тоже стала старой и толстой и вы её бросили? Я ненавижу, когда барсуки бросают семью.

– Нет, старой она не стала. И я её не бросал. Она умерла.

– Простите… – расстроилась Барбара. – Я была с вами очень бестактна.

– Прощаю, – улыбнулся Барсук одними усами. – Несите слизневый студень… Нет, стойте! Можно сначала один вопрос? А то у меня от любопытства пропадёт аппетит.

– Конечно. Вы хотите узнать, зачем мне на космодром Байконур?

– Как вы догадались, что я хотел об этом спросить?

– Очень просто. Меня об этом все спрашивают. Мне нужно на космодром Байконур, потому что я хочу стать космонавтом, как папа.

– Ваш папа – космонавт?!

– Да. Первый барсук на Луне. Барсук Пострел. Вы тоже о нём не слышали?

– Тоже не слышал – как и кто?

– Как и все здесь, в Дальнем Лесу.

– Не слышал, – развёл руками Барсук. – Прошу меня извинить. И всех остальных жителей Дальнего Леса. Я, честно говоря, понятия не имел, что барсуков запускали в космос. Тем более на Луну.

– Ужасно несправедливо! – воскликнула Барбара. – Про этих дурацких дворняжек, Белку и Стрелку, знают все звери мира. Хотя они просто слетали в космос и вернулись. Не выходя из космического корабля.

– А ваш папа, он что же, выходил из корабля в открытый космос?! – изумился Барсук Старший.

– Мой папа выходил на Луну!

– Наверное, вы очень гордитесь своим отцом.

– Да, очень, – кивнула Барбара.

– Сейчас он уже, наверное, на пенсии?

– Он… – Барбара опустила глаза. – Нет. Он не на пенсии. Он погиб там, на Луне. Мой папа – герой. Он умер ради науки. Благодаря его подвигу стало известно, что барсуки на Луне не выживают. А я… – глаза её снова сверкнули, – хочу завершить его дело. Я тоже полечу на Луну и…

– Зачем? Ведь ваш отец доказал, что барсуки на Луне не выживают?

– Я буду в суперсовременном скафандре.

– А в скафандре барсуки выживают?

– Вот я и проверю.

– Вы смелая барсучиха, – с сомнением заключил Барсук.

– Я бы не назвал это смелостью, – меланхолично прогудел кто-то из-под столика в углу. – У вас в роду, сударыня, случайно, не было леммингов?

– Кто такие лемминги? – не поняла Барбара.

– Лемминги – это грызуны. Типа хомячков. Они иногда бросаются с обрыва в пропасть. Один бросится – а другие за ним повторяют. Я много ездил по свету, многое повидал. Лемминги – удивительные зверьки.

– Вы хотите сказать, что мой папа, героический барсук Пострел, – хомячок? Что мы оба с папой – хомячки? Удивительные зверьки? А вы, собственно, что за зверь? Почему вы прячетесь под столом и не делаете заказ?

– Простите, я не хотел вас обидеть. Я, должно быть, неудачно пошутил. И я не прячусь. Я просто устал с дороги и решил немножко вздремнуть. Позвольте представиться… – Большое, помятое, каплевидное существо с чёрной головой и белым пузом показалось из-под стола. – Меня зовут мистер Кинг-Пинг.

– Ой, что это?.. – Барбара испуганно попятилась от Кинг-Пинга.

– Насколько я могу судить, перед нами – королевский пингвин. Он не водится в наших широтах, но я видел изображение этой птицы в Зверской Энциклопедии Мира.

– Он птица?! – ужаснулась Барбара. – Он умеет летать? Как же он держится в воздухе, такой жирный, на вот этих вот жалких, обвисших тряпочках?

– Жирный?.. На тряпочках?.. Это… Это оскорбительно! – возмутился Кинг-Пинг.

– Ах, простите. Я, должно быть, неудачно пошутила. Так как же вы летаете?

– Благодаря моей обтекаемой форме я летаю не в воздухе, а под водой, – с гордостью сообщил Кинг-Пинг.

– Значит, вы рыба?

– Возмутительно!.. Оскорбительно!.. – Тяжело переваливаясь с боку на бок и шаркая ластами, Кинг-Пинг направился к выходу из бара. – Я ухожу. Мне сказали, что бар «Сучок» – уютное и тихое место, в котором можно расслабиться после долгой дороги. А здесь, оказывается, оскорбляют зверей!..

– Простите мою юную подругу Барбару, – вмешался Барсук Старший. – Она просто никогда не видела таких удивительных птиц, как вы. Она не знает, что ваши, как она неудачно выразилась, «тряпочки» работают под водой как винты.

Кинг-Пинг остановился, с достоинством кивнул и снова зашаркал в сторону выхода.

– Прошу вас, останьтесь, – настаивал Барсук Старший. – Барбара сожалеет, что случайно вас оскорбила. Правда, Барбара?

– Я сожалею, – потупилась Барбара. – Я готова прямо сейчас принять ваш заказ, мистер Пинг-Понг.

– Хорошо, я ещё немного здесь побуду. – Пингвин, переваливаясь, зашаркал обратно. – Только не Пинг-Понг, а Кинг-Пинг. Но заказывать я, к сожалению, ничего не могу.

– Почему? – удивилась Барбара. – Вы на диете? Или у вас нет шишей?

– Нет, я просто… Дело в том, что я никак не могу вспомнить пин-код от моей гвин-карты. Иногда я бываю немного рассеян. Все шиши у меня на гвин-карте, а она заблокировалась. Я вчера пытался расплатиться гвин-картой в Ближнем Лесу, пробовал разные пин-коды и исчерпал все попытки…

– Какой ужас! Давайте я принесу вам что-то от заведения?

– Большое спасибо. Теперь я вижу, что бар «Сучок» – это действительно такое место, где можно расслабиться после долгой дороги. Если не сложно, я бы с удовольствием съел порцию варёных рачков.

– У нас нет рачков, – огорчилась Барбара. – Может быть, вас устроит что-то другое?

– Ну, тогда рыбку, – сказал Кинг-Пинг. – Лучше всего селёдку.

– К сожалению, рыбы в нашем меню тоже нет. Во-первых, рыба не водится в Дальнем Лесу. Во-вторых, даже если бы она здесь водилась, её было бы запрещено есть. Мы не едим друг друга.

– Мать моя гагарка! – всплеснул крыльями Кинг-Пинг. – Что же вы тут едите?!

– Растения и насекомых, – строго сказал Барсук Старший. – Так повелевает закон Дальнего Леса. Стражем которого я, между прочим, являюсь. Принесите господину Кинг-Пингу порцию солёных улиток. Улитки – они как селёдки, только вкуснее. А мне принесите слизневый… впрочем, нет. Несите мне «Пень-Колоду». Средней степени трухлявости. И немного мухито для пищеварения.

– Хорошо! – Барбара лучезарно улыбнулась и удалилась на кухню.

– Вы работаете сторожем в лесу? – уточнил пингвин.

– С чего вы взяли?

– Вы же сами сказали, что являетесь «стражем»…

– Я работаю Старшим Барсуком Полиции Дальнего Леса.

– Так это вы! – Пингвин почему-то так обрадовался, что даже подпрыгнул. После чего не удержал равновесие и шмякнулся толстым задом на пол.

– Кто я? – не понял Барсук.

– Старший Барсук Полиции. Которого мне рекомендовали.

– Кто меня рекомендовал?

– Один… э… так сказать… местный зверь.

– Которого зовут – как?

– Не помню, – быстро сказал Кинг-Пинг. – Имя зверя не помню. Вид, подвид, породу, окраску – тоже не помню. Я, видите ли, бываю очень рассеян. Разговариваю, разговариваю с каким-нибудь зверем, а потом даже вспомнить не могу: что за зверь такой был? Большой, маленький? Чёрный, белый? Вот прямо провал в памяти.

– Ну а зачем вы прибыли в Дальний Лес? – Барсук Старший прищурился. – Это вы, я надеюсь, помните?

– А вы меня что, допрашиваете?

– Нет, просто интересуюсь. Это у меня профессиональное. У нас тут, видите ли, в Дальнем Лесу завёлся маньяк. Ощипывает птиц. А потом сжигает их перья.

– Я что, похож на маньяка?

– Не очень. – Барсук Старший внимательно оглядел пингвина. – Но вы и на птицу не слишком похожи, а тем не менее птица. Ну так и что же привело вас в Дальний Лес?

– Пожалуй, тяга к приключениям. Это у меня профессиональное.

– Вот как? И кто же вы по профессии?

– Я акулист. Специалист по акулам. Опасный и безжалостный зверь акула, не так ли?

– Насколько мне известно, именно так, – кивнул Барсук Старший.

– И именно поэтому я обожаю работать с акулами. Люблю опасность и приключения.

– И как же именно вы с ними работаете? – Барсук недоверчиво оглядел каплевидного, гораздо более жирного, чем он, Старший, Кинг-Пинга.

Юная Барбара поставила перед Барсуком и Кинг-Пингом «Пень-Колоду» средней трухлявости, порцию солёных улиток и графинчик мухито.

– О, я их отманиваю. Когда в каком-нибудь море или океане акулы подплывают слишком близко к берегу и принимаются пожирать невинных отдыхающих зверей, меня вызывают. Акулам я кажусь очень лёгкой добычей. Они вот так же презрительно на меня смотрят, как вы сейчас посмотрели.

– Но я не…

– Смотрели, не спорьте. Мол, что эта глупая жирная птица может противопоставить профессиональным убийцам? Но я только с виду такой. И только на суше. В воде я исключительно эффективен, ловок и быстр. Поэтому я отманиваю акул. Им кажется, что я бестолковый, неповоротливый и питательный. Они направляются в мою сторону. Я подпускаю их достаточно близко, а потом стремительно отплываю. Они за мной гонятся. Так, метр за метром, километр за километром, я увожу их всё дальше от берега…

– Потрясающе!

– Спасибо, – скромно потупился Кинг-Пинг.

– Это я вообще-то про «Пень-Колоду». Потрясающе вкусные, жирнющие в ней сегодня личинки… Как вам улитки?

– Если честно, – Кинг-Пинг почмокал и похрустел длинным чёрным клювом, – селёдка нравится мне куда больше.

– Вам не нравятся наши улитки?! – изумилась Барбара. – Может быть, это потому, что вы едите их вместе с домиками, мистер Кинг-Конг?

– Кинг-Пинг!

– Их следует выковыривать из домиков, и тогда вы ощутите нежнейший, тончайший вкус. А так у вас домики хрустят в клюве – и никакого удовольствия.

– Селёдку я ем с костями, рачков – с панцирем, а удовольствия – море, – возразил Кинг-Пинг.

– Что ж, моря у нас тут нет. – Барсук Старший выковырял из гнилого пня и отправил в рот большую аппетитную личинку. – И селёдки нет. И рачков. И даже акулы, представьте себе, не водятся. Исключительно неподходящее место обитания для зверя ваших привычек и профессии.

– Это точно. – Пингвин хрустнул улиткой. – Придётся менять привычки. И обучаться новой профессии. У вас в полиции, случайно, не найдётся для меня интересной, полной приключений работы?

– Совершенно случайно – не найдётся. – Барсук Старший улыбнулся в усы.

– И снова напали-то! – В бар «Сучок» влетела Сорока и закружила над столиками, бешено тарахтя и тараща испуганные глаза. – Опять на птичку напали-то! Щипач-то напал-то! На Стрижа-то напал-то!

– На кого-то напал-то?.. Тьфу! На кого, говоришь, напали? – Барсук Старший вскочил из-за стола, опрокинув недопитый мухито.

– На Стрижа-то! Парикмахера-то! Вот перо-то его у меня-то! На хвосте-то!

Она сбросила с хвоста на барную стойку перо Стрижа. Барсук Старший понюхал перо и осторожно лизнул. Свежевыдранное.

Он ссутулился, оставил на столике пригоршню шишей и побрёл к выходу. Вот ведь как. Пока он тут прохлаждался, вместо того чтобы сразу отправиться к Стрижу, пока он болтал с этим толстым недотёпой, пока он набивал живот жирными личинками, на Стрижа напали. Что подумает о нём Супермышь? Что она доложит начальству?

Она доложит, что он потерял зверский нюх, зверскую форму и зверскую совесть. И будет совершенно права.

Глава 3,

в которой признаются под пытками

– Стри-и-и-иг! Стри-и-иг! Стриг! Никого не трогал! А он!.. – Стриж Парикмахер бился в истерике. Грач Врач заботливо засовывал ему в клюв успокоительные ягоды боярышника, но это не помогало. – Приставил к виску остри-и-и-и!.. стри-и-и-и!.. стри-и-и-ё-о-о-о когтя!

– Кто «он»? Кто приставил вам к виску остриё? – уточнил Барсук Старший.

Зверское чутьё подсказывало ему, чьё имя он услышит в ответ, но Барсук всё-таки продолжал надеяться. Мало ли у кого в Дальнем Лесу есть коготь. Да тут у каждого второго он есть. Было бы даже странно, если бы у маньяка не было когтя…

– Барсукот! – завопил Стриж. – Этот ваш псих Барсукот приставил остри-и-и-и!.. стри-и-и-и!.. стри-и-и-и!..

– Вы в этом уверены?

– Я адекватная птица! Профессионал высшего полёта! Я умею отличать одного зверя от другого! Это был он. Щипач! Барсукот!

– Пока вина Барсукота не доказана, его не следует называть Щипачом, – мрачно заметил Барсук Старший.

– Как вам не стыдно выгораживать маньяка?! Я ещё в прошлый раз понял, что с вашим напарником что-то не так. Когда он схватил меня во время вернисажа искусства Дальнего Леса и помял мне хохолок! Но тогда он остался безнаказанным. А теперь я найду на него управу. Потому что на этот раз он продемонстри-и-и-и-и!.. стри-и-и-и! стри-и-и-и!..

– Попробуйте успокоиться, – посоветовал Грач Врач. – Дышите глубже. Вдох-выдох… Вдох-выдох…

– …продемонстри-и-и-ировал своё зверское лицо! Он напал на меня сзади! Он выдернул из меня перья! Коварный, подлый Щипач хотел ощипать меня заживо и сжечь мои перья! Он нёс какой-то безумный бред про кукушку! А потом – про Песца!

– Что именно он говорил про кукушку? – заинтересовался Барсук.

– Какая разница, что именно говорил психопат? Просто всякую чушь.

– Как Старший Барсук Полиции Дальнего Леса, я обязан снять с вас свидетельские показания. А вы обязаны рассказать мне о происшествии во всех деталях.

– Свидетельские показания?! Вообще-то я жертва! Меня ощипали!

– Насколько я могу судить, у вас выдрали два пера из хвоста. Это не называется «ощипали». Давайте остановимся на том, что на вас, с ваших слов, совершено покушение.

– Что значит «с моих слов»?!

– Это значит, что никто, кроме вас, не может подтвердить, что на вас действительно напал Барсукот с целью вас ощипать.

– Вы намекаете, что я вру? На вашем месте я бы остерии-и-и-иг!.. стерии-и-и-иг!.. стерии-и-и-иг!.. остерегался таких намёков! Я буду жаловаться на вас во все инстанции! Для начала я поговорю с Супермышью!

– Конечно, жалуйтесь на здоровье. Но для начала вы поговорите со мной. Именем закона Дальнего Леса я требую, чтобы вы изложили во всех подробностях, что произошло между вами и Барсукотом. И что именно он говорил про кукушку и про Песца. Вы же не хотите нарушить закон Дальнего Леса?

– Как я уже сказал, Щипач подло напал на меня сзади, – раздражённо сообщил Стриж. – Я как раз…

– Барсукот.

– Что?..

– На вас напал Барсукот.

– Совершенно верно, на меня напал Щипач-Барсукот. Я как раз наслаждался обеденным перерывом у себя в «Стри-и-иг!»… «Стри-и-иг!»… В «Стригучем лишайнике». Я клевал кедровые орешки и между делом подстри-и-иг!.. стри-и-иг!.. стри-и-игал кустарник вокруг моего рабочего места. Барсукот приставил мне к виску остри-и-и-и!.. стри-и-и-и!.. стри-и-и-ё-о-о когтя и прошептал в ухо: «Попалась, пташка! Я давно на тебя охочусь. Не вопи. Иначе воткну коготь». Я зажмурился и приготовился к самому худшему. Перед моим внутренним взором промелькнули все мои лучшие стрии-и-иж!.. стри-и-и-иж!.. стри-и-и-ижки! И вот тогда он выдернул у меня из хвоста первое перо. И сказал: «Это тебе за Мадам Куку».

– Что значит «за Мадам Куку»? – удивился Барсук Старший.

– А то, что ваш любимый психопат начал обвинять меня в том, что это не он, а я остри-и-иг!.. стри-и-иг!.. стри-и-иг!.. то есть, вернее, ощипал кукушку. Якобы я хотел отомстить ей за то, что мои родители оставили ей в наследство половину всех накопленных ими шишей. Я действительно был глубоко возмущён тем, что мои родители-стри-и-иж!.. стри-и-иж!.. стри-и-и-и-жи оставили ей наследство. Она не стри-и-иж! Не стри-и-иж! Нет, не стриж! И никаких прав на наши шиши не имеет. Но я не ощипываю кукушек!

– Так. Ещё раз, для протокола. Я правильно понял, что Барсукот обвинил вас в том, что Щипач – это вы? – уточнил Барсук Старший.

– Именно так! Безумный Щипач обвинил меня в том, что Щипач – это я! А вот вы сейчас нарочно заостри-и-и!.. стри-и-и-и!.. заостри-и-и-ли на этом внимание! Но я вам скажу то же самое, что сказал наглецу Щипачу! Да, мне неприятна и отврати-и-и!.. ти-ти-ти-и-и!.. отвра-ти-ти-ти!..

– Вдох-выдох, – заботливо напомнил Грач Врач.

– …отвратительна Мадам Куку. Но я её не ощипывал. И более того, у меня есть алиби. В то время, когда её ощипали, я стри-и-иг!.. стри-и-иг! стриг своего постоянного клиента.

– Какого именно? – поинтересовался Барсук.

– Песца! Его шерсть была в ужасающем состоянии!

– Но, позвольте… Как же вы могли его стричь? Ведь Песец уехал из Дальнего Леса к себе на север. Прихватив с собой птичье молоко из нашего хранилища улик.

– Примерно так же, только в более хамских выражениях, мне ответил и ваш помощник Щипач: «Хватит врать, грязный стри-и-иж!.. стри-и-иж!»

– У меня нет помощника Щипача, – перебил Барсук Старший. – У меня теперь вообще нет помощника. Но вы, вероятно, имеете в виду Барсукота?

– Вы надо мной тут что, издеваетесь?! – возмутился Стриж Парикмахер. – Вы надо мной, похоже, остри-и-и!.. стри-и-и-и!.. острите?! Вы, страж порядка, острите над пострадавшим стрижом? Я ничего не путаю? Нестриженый страж острит над стрижом? Нестраженый стриж стрижит над остром?..

– Ваша речь звучит немножко бессвязно, – заметил Барсук Старший.

– …Страж острит стрижа, стриж остриг стража?..

– Что это с ним? – спросил Барсук Старший Грача Врача.

– Похоже, у него шок, – отозвался Грач. – Ему нужна Мышь Психолог. Я уже её вызвал. Полагаю, продолжать допрос без психолога – просто зверство.

– Стричь! Стричь! Стри-и-ичь! Стри-и-и-ичь!

– У нас нет времени ждать психолога, – возразил Барсук Старший. – Приведите его как-нибудь в чувство.

– Сожалею, но я ничего не могу поделать. Все методы, которые мне известны, очень жестокие и зверские.

– А какие есть методы? – заинтересовался Барсук.

– Шоковая терапия, – понизил голос Грач Врач. – Эти методы использовали во времена наших прадедов. Если птица билась в истерике, ей вырывали перо.

– И что, от этого она успокаивалась?

– Якобы да. Но мы ведь с вами цивилизованные звери. Мы ведь не будем проверять?

– Отчего же? Можем и проверить.

– …Страх! Штрих! Страж! Строг! Псих! Лих! Стих! Тих! Стих! Ти-ти-ти-ти-ти…

– Если вы сейчас же не успокоитесь и не расскажете про Песца, мне придётся вырвать у вас перо, – спокойно сказал Барсук Старший.

– Как вы можете?! – ужаснулся Грач Врач. – Вы же стриж… Тьфу ты! Страж порядка!

– Вот именно, как вы можете? – внезапно пришёл в себя Стриж Парикмахер. – Что за зверские методы ведения допроса? Чем вы лучше вашего помощника Щипача? Может быть, вы тоже – Щипач?! Ваш помощник вырвал из меня второе перо, чтобы я рассказал, где скрывается Песец.

– Очень его понимаю. И где же скрывается Песец?

– Не скажу! Я никогда не разглашаю личные сведения о моих клиентах!

– Но Барсукоту вы их всё-таки разгласили?

– Я сделал это под пытками! Под угрозой ощипа!

– Что здесь происходит?! – Мышь Психолог, запыхавшись и трепеща усиками, ворвалась в «Стригучий лишайник». – Почему моего клиента допрашивают в моё отсутствие?!

– Во-первых, не надо на меня так громко пищать. – Барсук Старший поморщился. – Во-вторых, я что-то немного запутался в клиентах. Кто из вас кого стрижёт? Мышь Стрижа или Стриж – Мышь?

– Я никого не стригу! – возмутилась Мышь Психолог. – Стриж Парикмахер – мой постоянный клиент, я провожу с ним регулярные сеансы мышепсихотерапии.

– А зачем Стрижу регулярные сеансы? Он что, болен? Вот эти вот припадки и бессвязная речь – «псих-стих-страх-стух», – это с ним и раньше бывало?

– Я не разглашаю личные сведения о моих…

– Ну вот, и вы туда же, – огорчился Барсук Старший. – «Не разглашаю»…

– Кыш, Мышь! – завопил Стриж Парикмахер. – Сейчас он вырвет вам ус! Предупреждаю: он использует зверские методы!

Барсук вздохнул. Сейчас бы плюнуть на всё и заснуть. В разгаре лета взять и впасть в настоящую, сладкую спячку. Не дожидаясь зимы, увольнения, пенсии, позора и старости. Он слишком устал. От обвинений. От упрёков. От неизвестности. От одиночества. Устал от того, что не с кем поговорить по душам. Устал от тех, кто утверждает, что он выгораживает своего бывшего напарника. Устал от собственных мыслей о бывшем напарнике. От подозрений, что Барсукот и правда – Щипач. От беспокойства, что Барсукота вот-вот схватят. От невозможности просто увидеть Барсукота… Он очень устал. От Супермыши с её высокими частотами и плотными шторами. От Щипача, который хитрее, сильнее, проворнее, чем он, Барсук Старший. Устал от собственного лишнего жира. Устал от воплей истеричного Стрижа Парикмахера. От причитаний Грача Врача. От писка Мыши Психолога. Устал от зверского вранья, от зверского упрямства и зверской глупости…

– Вы, кажется, не понимаете, – с усилием сказал Барсук Старший. – Вы оба. Не понимаете всю серьёзность ситуации. Ведёте себя как детёныши. Это расследование. Это дело об опасном маньяке. Вы должны отвечать на мои вопросы. Предельно честно. Все ваши благородные принципы, все договорённости о неразглашении отменяются. В интересах следствия. Это ясно?

– Вы правы, Барсук Полиции. – Мышь Психолог выглядела пристыженной. – Я отвечу на ваш вопрос. Мой клиент Стриж Парикмахер нуждается в регулярных сеансах мышепсихотерапии, потому что страдает…

– Ах так? Стричь! Стричь! Стричь тебя, Мышь, не буду, если расскажешь! Укладку делать не буду! Цвет оживлять не буду! Останешься со своей жиденькой, серенькой, блёклой шёрсткой!..

– Жиденькой, серенькой?! – оскорбилась Мышь. – Ну и пожалуйста. Я не стесняюсь своего естественного, природного облика. Я вообще гармоничная личность. В отличие от вас, уважаемая птица. У уважаемой птицы регулярно случаются припадки ярости, сопровождаемые путаной речью, путаным сознанием и провалами в памяти. Я предложила этой птице свою уникальную мышепсихотерапевтическую систему примирения с самим собой, но эта птица…

– Очень любопытно, – перебил Барсук Старший. – Чрезвычайно любопытно. А вот скажите, чисто теоретически, во время припадков ярости Стриж Парикмахер может быть способен ощипывать птиц? А потом забывать об этом?

– Чисто теоретически… – Мышь Психолог погрузилась в глубокую задумчивость, – чисто теоретически – да. Тем более что у Стрижа бывают всевозможные болезненные фантазии и сны на тему причёсок. Лысые птицы, к примеру грачи, начисто лишённые оперения, – одна из его фантазий. И лысые барсуки. Они ему часто снятся.

– Что?! – хором переспросили Грач Врач и Барсук Старший.

– Лысые грачи и лысые барсуки – такие у него бывают фантазии, – мстительно повторила Мышь.

– Какая подлость! – воскликнул Стриж. – Какая вы интриг!.. триг!.. триг-триг-триг-триг-триг!.. интриганка! – Он возмущённо защёлкал клювом. – Я поделился с вами самым сокровенным. А вы!..

– Боюсь, господин Стриж, из потерпевшего вы превращаетесь в подозреваемого, – строго сказал Барсук Старший. – У вас был мотив для ощипа Мадам Куку. У вас случаются помутнения рассудка. Вам снятся лысые звери. Так что, если у вас действительно есть алиби, если вы и правда стригли Песца, пока Щипач расправлялся с вашей сводной сестрой Мадам Куку, и Песец может это подтвердить, – не щёлкайте клювом. Рассказывайте, где скрывается Песец.

– Хорошо. Только передайте Песцу, что я признался под пытками. И что он был и остаётся моим самым ценным клиентом. Если, конечно, Песец всё ещё жив. Потому что ваш Барсукот от меня направился прямо к Песцу. И при этом он был похож на злобный меховой шар с когтями и приговаривал: «Убью негодяя».

Глава 4,

в которой есть мешок, когтеточка и дичайшая поэзия

Барсукот напряг лапу, с сухим щелчком выпустил обломанный на конце, чёрный от грязи коготь и яростно процарапал на стене корявую стрелку. Затем ещё одну. И ещё. Коготь хрустнул и сломался окончательно, у самого основания. Барсукот зашипел от боли и досады. Опять он позволил эмоциям взять над собой верх. Испортил ещё один коготь. А когти нужно беречь. Это оружие. Целых когтей у него осталось всего шесть штук. Поломанные когда ещё отрастут. Лишиться когтя в бою или карабкаясь по отвесной водосточной трубе – это одно дело. Но лишиться его в припадке раздражения – совершенно другое. Это недопустимо. Даже если весь мир против тебя. Особенно если весь мир против тебя. Он взял уголёк с пепелища и нарисовал ещё одну стрелку, указывающую на чёрный кружок в центре стены. Обвёл несколько полустёршихся надписей. Подобрал обломок когтя и приколол им к чёрному кругу клок белоснежной шерсти. Отошёл на несколько шагов – полюбоваться на обновлённую схему. Барсукот называл её своей Когтеточкой.

Вся стена была испещрена кружками, квадратами, пунктирными линиями и стрелками, вопросительными и восклицательными знаками, цифрами, одному ему понятными сокращениями, схематичными изображениями птиц и их перьев. В паре мест красовались настоящие перья, кривовато приклеенные смолой: перо сыча и перо стрижа, а также хвост ящерицы и кусочек яичной скорлупы. Паутина обозначений, сложная и запутанная по краям, постепенно упрощаясь, сходилась к центру, где многочисленные острия процарапанных и нарисованных стрелок гневно утыкались в единственный угольно-чёрный круг с приколотым клочком белоснежной шерсти и надписью, сделанной большими буквами: «ПЕСЕЦ».

За последние недели Барсукот сменил множество убежищ и в каждом создавал Когтеточку. Когтеточка была его стеной гнева. Его картой возмездия. Когтеточка была его независимым, уникальным расследованием.

Он оброс, линял, чесался от блох, шерсть свалялась серыми колтунами. Его некогда мягкие розовые подушечки лап покрылись мозолями. Поначалу он ещё рисовал на морде барсучьи полоски, а потом плюнул. Какая разница, на кого он похож, если видят его практически одни только крысы. Если сам он видит практически одних только крыс, вернее, одну только крысу. Если ходит теперь подземными крысиными тропами. От заброшенной норы – к полузатопленному подвалу, от подвала – к канализационному стоку, от стока – к гнилому пню, к пустому дуплу, к покинутому гнезду в корнях столетнего дуба и снова – к канализационном люку. До сих пор Барсукот понятия не имел, что возможно перемещаться в пространстве, практически не выходя на свет божий. Новый товарищ, Крысун, стал его путеводной звездой в беспросветном подземном лабиринте со множеством ответвлений, поворотов, ловушек, тупиков и неприметных лазеек.

Новый товарищ Крысун предупреждал его об опасностях, о крысином яде, о ловушках, о том, что пора уходить на новое место.

Новый товарищ Крысун отвратительно выглядел, но внешность, как известно, обманчива. Можно быть пушистой, нежной и белоснежной, как сугроб в Гималаях, кошкой – и спокойно предать влюблённого в тебя зверя. Можно быть обаятельным, умным, пузатеньким, добрым, как отец родной, барсуком – и охотиться на бывшего напарника и приёмного сына. Ну а можно быть гадкой, зубастой, серой, мутноглазой, гладкохвостой крысятиной с порванным в драке ухом – и болеть за правое дело. И искать справедливости. И помогать в расследовании. И отводить беду.

Новый товарищ Крысун привёл его и сюда, в Чёрный дом. За последние недели Барсукот сменил множество убежищ, но это подходило ему идеально. Пепелище. Покинутая нора. Сожжённая дотла и покинутая. Самое место для такого зверя, как он. Одинокого, загнанного и преданного. Ничего уже больше не чувствующего. Никого уже больше не любящего. Это пепел его надежд здесь, вокруг. Угольки его горячего сердца. Головешки его разрушенной жизни.

Вместо самки, белой и чистой, как первый снег, у него теперь тьма и вонь канализационных отверстий. Вместо друга и наставника, Барсука Старшего, – пепельно-серая крыса. Вместо лучшей на свете работы в Полиции Дальнего Леса – у него теперь Когтеточка.

Впрочем, нет. Не стоит так прибедняться. Теперь у него есть ещё кое-что.

Вернее, ещё кое-кто.

Тот, кто во всём виноват.

Тот, за кого ошибочно принимают его самого.

Тот, кого прозвали Щипач.

Иными словами, теперь у него есть Песец.

Связанный, обезвреженный, обезоруженный, крепко спящий Песец, который скоро придёт в себя. И вынужден будет ответить на ряд вопросов.

Крысун сказал, что Песец проспит часа два, не больше. Маленькая порция крысиного яда работает как снотворное. Крысун сам добыл яд из зернохранилища в Охотках (Нина Пална наивно полагала, что травит крыс, но крысы – умные звери, они знают, как пахнет и как выглядит яд, и едят его, только если у них бессонница, по чуть-чуть). Крысун сам рассчитал дозу. И ещё Крысун сам придумал, как заставить Песца эту дозу принять.

Песец скрывался на заброшенной скотобойне в Охотках. Казалось бы, придумать более ненадёжное и неизобретательное убежище было сложно. Во-первых, рядом собаки. Во-вторых, рядом люди. В-третьих, любому зверю Дальнего Леса известно, что скотобойня в Охотках стоит пустая с тех пор, как Нина Пална стала вегетарианкой. И, следовательно, там может кто-то скрываться. Именно скотобойню проверили в первую очередь, когда искали его, Барсукота. Однако, немного поразмыслив, Барсукот пришёл к выводу, что, выбрав в качестве убежища скотобойню, Песец проявил не глупость, а расчётливость и наглость, граничащие с гениальностью. Потому что, во-первых, собаки в Охотках в любом случае лают постоянно: то территорию защищают, то скандалят друг с другом, то не могут сдержать эмоций при виде кота. Вероятно, они лают и потому, что чуют Песца, – только кто будет разбираться в оттенках лая таких пустобрёхов? Во-вторых, что касается людей: конечно, они с удовольствием сделали бы из Песца воротник. Только им и в голову не может прийти, что дикий зверь способен обнаглеть до такой степени, чтобы поселиться у них прямо под носом. Ну и в-третьих, Песец обосновался на скотобойне уже после обыска. Таким образом, он выбрал единственное место во всей округе, которое обыскивать в ближайшее время уже точно не будут.

И всё же – вот он, расчётливый, обнаглевший, привыкший к безнаказанности Щипач. Лежит в мешке со связанными лапами, с кляпом в пасти, грязный, в чужой сожжённой норе. В чужом Чёрном доме. Что привело его сюда? Всё та же наглость. А ещё избалованность и самовлюблённость. Будучи наглым, избалованным и самовлюблённым, Песец влип во всю эту историю со щипачеством. О, конечно, он не знал, что так повернётся. Он вообще не собирался быть Щипачом. Но даже влипнув, Песец продолжил быть наглым, избалованным и самовлюблённым. Вместо того чтобы затаиться и залечь на дно, он пригласил к себе на скотобойню Стрижа Парикмахера, чтобы тот красиво уложил ему шёрстку и распутал усы. Про таких помешанных на собственной внешности зверей дичайший лесной поэт Лисандр Опушкин (Барсукот нашёл в Чёрном доме полуобгоревший томик Опушкина и от тоски прочёл его весь) не зря когда-то сложил гениальные строки:

Барсукот тоже теперь не верил гладким усам. Ему хватило гладких усов Маркизы, персидской кошки-предательницы. Песец – такой же коварный лгун, как она. Недаром он такого же цвета: белый, как первый снег. Недаром он такой же самовлюблённый.

Любовь к себе ослепила Песца и в конечном счёте сгубила. Он был уверен, что запуганный Стриж его не предаст, но в этом он просчитался. Стриж – балаболка и трус, такие звери не умеют хранить чужие секреты. Стриж рассказал, где искать Песца, а Крысун удержал Барсукота от необдуманных действий.

– Идти к Песцу на скотобойню открыто, с шерстью дыбом и когтями навыпуск не очень разумно, – сказал тогда Крысун. – С таким коварным, бешеным, подлым зверем тоже нужно проявить подлость, иначе его упустишь. А сам попадёшься в лапы полиции.

– А как проявлять подлость? – растерялся Барсукот.

И мудрый Крысун предложил замечательно подлый план. Будучи наглым и избалованным, Песец ежедневно заказывал из бара «Сучок» по ква-каунту ягодное мороженое с доставкой. Крысун знал об этом от своих приятелей крыс, которые водились прямо под баром и воровали еду на кухне.

– Не будем обсуждать этическую сторону поступков моих друзей, это в данном случае не важно, – заявил Крысун. Он всегда восхищал Барсукота своим умением быстро и технично отделять важное от неважного. – Нас сейчас интересует лишь информация, которую они предоставили. А информация такова: некто, представляющийся господином Пи, ежедневно заказывает морошковое мороженое в дупло дуба, растущего в двух шагах от скотобойни. Официантка Барбара ежедневно доставляет мороженое в дупло, а из дупла забирает шиши – стоимость мороженого и щедрые чаевые. Теперь, когда мы знаем, что на скотобойне живёт Песец, несложно сложить два и два, чтобы понять, что именно он и есть господин Пи, заказчик. Особенно с учётом того, что песцы, эти жители севера, обожают замороженную морошку в жаркий летний период.

– Откуда ты знаешь, что любят песцы в летний период? – спросил Барсукот. Он ждал, что Крысун ответит, как Барсук Старший: мол, я прочитал об этом в Зверской Энциклопедии Мира, то-сё… Но только Крысун вдруг заговорил совсем о другом.

– Крысы – самые живучие звери в мире. Они населяют весь земной шар. Нет такого города, такой деревни, такого леса, такого поля, такой горы, где бы не жили крысы. Как им удаётся так хорошо выживать?

– Они бесстрашные? – предположил Барсукот.

– Отнюдь. – Крысун слегка шевельнул левым краем рта, у него это обозначало улыбку. – Есть очень много трусливых крыс.

– Они довольствуются малым?

– Нет, снова мимо. По большей части крысы жадны и прожорливы.

– Они заботятся друг о друге?

– Опять не то. – Крысун хихикнул в усы. – Хотя уже ближе. Ну ладно, я объясню, в чём секрет. Крысы постоянно делятся друг с другом информацией. Об опасностях, о новых видах яда, о лучших ресторанах, о культуре и нравах тех, с кем они соседствуют. В любой точке планеты у меня есть разветвлённая сеть информаторов. От них я узнаю всё о жизни. В том числе – о вкусах песцов в летний период.

– Но… что нам даёт это знание? – осторожно уточнил Барсукот. – Допустим, Песец действительно любит ягодное мороженое и регулярно его заказывает. В чём тут зверская логика?

– Забудь про логику, – Крысун презрительно махнул голым хвостом, – думай про выгоду, сынок.

Барсукот почувствовал лёгкий укол тоски, словно в самое сердце его тихонечко ткнули сухой еловой иголкой. Ещё недавно «сынком» его называл Барсук Старший. «Зверская логика!» – любил повторять Барсук. Барсук учил его, что нельзя воровать и нельзя верить вору. Что нужно быть благородным, справедливым и честным… И что теперь? Где справедливость? Где благородство? Где Барсук Старший с его кодексом чести? Рядом с ним? Вот и нет. С ним рядом – крыса. Вороватая, подловатая, холодная, беспринципная. Но оказавшаяся для него верным товарищем в этой беде.

– И в чём же… выгода? – покорно уточнил Барсукот.

– Выгода в том, что мы можем добавить в мороженое порцию крысиного яда. Ну то есть не мы, а мои друзья её могут тайком добавить. Тогда барсучиха доставит мороженое, как обычно, в дупло. Песец его съест – и заснёт очень крепким сном. И мы перетащим его в Чёрный дом. Он будет беззащитен и полностью тебе подконтролен. Таким образом, ты станешь хозяином ситуации.

– Потрясающе, – восхищённо прошептал Барсукот. – Крысун, ты очень умён и талантлив. Ты мог бы стать замечательным Барсуком Полиции Дальнего…

– Ну уж нет. Работать в полиции? Не моё. Не люблю соблюдать законы.

– Понимаю. Но теоретически из тебя вышел бы толк. Не сомневаюсь, когда Песец придёт в себя и мы с тобой будем его допрашивать, ты проявишь…

– Мы не будем с тобой допрашивать Песца.

– Как не будем? Мы с Барсуком Старшим обязательно бы…

– Я не Барсук Старший, – презрительно процедил Крысун. – Я не работаю напоказ. Предпочитаю быть серой тенью. Незаметной, но эффективной. Так что – прости. С Песцом ты будешь общаться один. Я лучше где-нибудь спрячусь и буду тихо подслушивать…

* * *

…Мешок на полу застонал и пошевелился.

– Не дёргайся, Песец, – строго сказал Барсукот. – Ты связан по передним и задним лапам. Я хозяин ситуации. Так что давай без фокусов. Сейчас я раскрою мешок.

Барсукот выпустил когти и резко распорол мешок. Песец съёжился, зажмурился и заскулил. Барсукоту это не понравилось – он готовился к встрече с опасным, агрессивным безумцем, с противником, равным ему по силе или даже более сильным. А не с каким-то помятым, жалким лисёнком. Впрочем, любой маньяк, если его усыпить, связать, засунуть в рот лопух и положить в мешок, при пробуждении будет, наверное, некоторое время выглядеть не слишком опасным. А может быть, Песец коварно притворяется? Барсукот не знал, где именно прячется его напарник Крысун, но чувствовал, что тот рядом. Он попытался представить, что бы сказал его мудрый и хладнокровный товарищ в такой ситуации. Наверное, так: «Забудь про честные поединки, сынок. Подумай о выгоде. Если ты сильнее врага – тебе это выгодно. Принимайся за дело».

– Сейчас я выну кляп. И мы с тобой немного поговорим.

Барсукот вытащил из пасти Песца скомканный влажный лопух и отбросил его в сторону. Песец нервно облизнулся и наморщил верхнюю губу.

– Не вздумай кричать и звать на помощь, – холодно сказал Барсукот. – Тебя всё равно никто не услышит. А если услышит – тебе же хуже.

– Что я здесь делаю, кот? – прохрипел Песец.

– Я не кот. Я Младший… То есть я Независимый Барсукот по особо важным делам.

– Ты грязный озверевший кот, – упрямо повторил Песец. – Чего тебе от меня надо?

– Это плохо, что ты меня оскорбляешь, – заметил Барсукот. – Но хорошо, что сразу переходишь к сути дела. К самому главному вопросу: что мне от тебя надо. Мне надо, чтобы ты рассказал правду всему Дальнему Лесу.

– Какую правду? – Песец поморщился. – О том, что ты меня связал, заткнул пасть и притащил в это отвратительное, вонючее место? Не сомневайся, эту правду я всем расскажу. У меня, кстати, ужасно затекли лапы. Не хочешь меня развязать?

– Ты должен рассказать правду о себе! – Барсукот почувствовал, что ещё немного, и от наглости Песца он выйдет из себя, а ведь он твёрдо решил никогда больше из себя не выходить и всегда сохранять хладнокровие, как Крысун. – Учти, Песец, я знаю про тебя всё.

– Что – всё? – издевательски уточнил Песец.

– Всё-всё! – завопил Барсукот, выпустил когти и в сердцах шарахнул лапой по Когтеточке. Белоснежный клок песцовой шерсти отвалился и порхнул на пол, как обжёгшийся мотылёк.

– Это что, моя шерсть? – Песец проводил глазами белого «мотылька». – Ты выдрал из меня шерсть? Ты что, совсем озве… ой! Что это у тебя на стене?! – Песец окинул тревожным взглядом барсукотовую Когтеточку. – Что это за пёрышки? Что это за странные знаки и стрелки? А это что? – он указал дрожащим хвостом на пепелище. – Ты что же, и впрямь маньяк?! А я-то, прости, не верил, что ты Щипач. Я думал, тебя кто-то подставил… И что теперь? Ты будешь сдирать с меня мех, а потом его здесь сжигать? И что это у тебя с хвостом? Ты всегда им так делаешь перед ощипом?

– Ну ты и наглец! – От возмущения у Барсукота действительно очень сильно задёргался хвост. – Ведь это ты меня и подставил! Сначала у меня ещё была запасная версия, что это Стриж Парикмахер, но я её быстро отбросил. Ты – Щипач!

– Я не Щипач! Ты совсем обезумел, кот!

– А я не кот! – завопил Барсукот. – Ты совсем обезумел, Щипач! – Он сделал глубокий вдох и попытался успокоиться; он не хотел, чтобы хладнокровный Крысун потом насмехался над его истеричной манерой допроса. – Я знаю, что ты сделал с птичьим молоком. Тем самым, которое Полиция Дальнего Леса изъяла у вора Яшки Юркого и которое я по наивности…

– …украл из хранилища полицейского конфиската, – издевательски закончил за Барсукота Песец.

– …которое я по наивности отдал тебе в обмен на дешёвый одеколон «Пахучая метка».

– И вовсе он не дешёвый! – возмутился Песец. – «Пахучая метка» – очень качественная и изысканная вонь. Я сам постоянно ей пользуюсь…

– Не заговаривай мне зубы, Песец. Птичье-то молоко – оно поценнее будет, чем твоя «Пахучая метка», не так ли?

– Понятия не имею, – подчёркнуто равнодушно ответил Песец.

– Нет, имеешь. Ведь ты пошёл к Яшке Юркому, чтобы расспросить его про молоко.

– Это кто тебе сказал? Яшка? Не верь ему. Он вор и лжец. Таким, как он, нельзя верить… А впрочем, я действительно у него был. Но он от меня сбежал. Оставил мне свой противный шевелящийся хвост – и сбежал. Так что толку от него – ноль. – Песец попытался было описать лапой в воздухе кружок, демонстрируя, как мало было толку от Юркого, но вспомнил, что связан.

– И тогда ты понёс молоко на независимую экспертизу к Птицееду! – Барсукот невольно оглянулся, гордый собой: пусть Крысун, где бы он ни прятался, видит, с каким изяществом он, Барсукот, ведёт этот допрос.

– А это кто тебе сказал?!

– В любой точке Дальнего Леса у меня есть разветвлённая сеть информаторов, – важно сообщил Барсукот. – Так что я знаю, что ты был у Птицееда. И я знаю, что он подтвердил тебе, что молоко – птичье. Абсолютно уникальное. Очень ценное.

– Хорошо, кот, признаю: я действительно был у Птицееда, и он действительно произвёл экспертизу и подтвердил, что молоко – птичье. И что оно стоит целое состояние. По закону я, наверное, должен был вернуть молоко в Полицию Дальнего Леса…

– Наверное?!

– Даже точно. Но… тебе ли не знать, что все мы звери, и у нас у всех свои слабости. Иногда мы преступаем закон. Ты ведь тоже его преступил, когда украл это молоко из хранилища в полицейском участке…

– Я сделал это ради любви!

– Я тоже. Ради любви к искусству. Я подумал, что смогу выгодно продать молоко и купить на вырученные шиши целую коллекцию живописи дубистов.

– Но ты не продал птичье молоко.

– Не продал…

– Потому что ты его выпил!

– Я? Выпил? Что за зверская чушь! Зачем мне пить птичье молоко, которое стоит как целая коллекция живописи дубистов?!

– Затем, что себя ты любишь ещё больше, чем дубистов. Ты хотел омолодиться. Сияющую без всяких стрижей-парикмахеров шерсть, острое зрение, гибкость и прыткость, как в ранней юности, летящую походку – вот чего ты хотел.

– А при чём тут птичье молоко?

– А при том, что, по легенде, оно обладает омолаживающим эффектом. Вот смотри, у меня тут все свойства молока перечислены. – Барсукот возбуждённо махнул лапой в сторону Когтеточки.

– Послушай, кот, – Песец неприязненно покосился на исцарапанную схемами стену и хрустнул суставами связанных лап, – я не знаю никаких легенд про птичье молоко. Я ничего не понимаю в этих твоих царапушках – и не хочу понимать. И я терпеть не могу молоко, у меня на него…

– Не ври! – перебил Барсукот. – У меня всё сходится! Ты удостоверился, что молоко действительно птичье. Ты захотел омолодиться. И дальше ты действовал, как хомяк…

– Какой хомяк?!

– Как хомяк из «Баллады о бешеном хомяке».

– Какая баллада?

– «Баллада о бешеном хомяке» Лисандра Опушкина. По мотивам устных зверских сказаний.

– Не люблю Опушкина, – поморщился Песец. – Он пошлый и устаревший.

– Опушкин пошлый? Да что ты такое говоришь? Как можно не любить Опушкина? Это же наш дичайший лесной поэт! Это же наше всё! Вот, послушай про хомяка. – Барсукот выхватил из груды углей полуобгоревший томик Опушкина с закладками из дубовых листков и открыл на нужной странице. – Это как раз твой случай:

– Это не мой случай, – оскорбился Песец. – Я не горбатый, не кособокий и не люблю самку хомяка.

– Это детали, – пробормотал Барсукот. – Так… Дальше тут страницы сгорели… Но это не очень важно… Самое главное уцелело. Вот. То, чего не учёл хомяк. И ты тоже не учёл. Побочный эффект птичьего молока:

…Понял, да? – Барсукот захлопнул книгу. – От этого молока сходят с ума. И становятся маньяками. Щипачами! Хомяк стал Щипачом. И ты стал Щипачом. В моём расследовании всё сходится! Ты даже ощипал ровно тех же птиц – сыча и кукушку! А дальше тут страницы сгорели, но в самом финале ты собираешься…

– Я правильно понимаю, – перебил Песец, – что ты построил своё независимое расследование на зверушкиных сказках в изложении Лисандра Опушкина?

– Это не зверушкины сказки, а зверская мудрость веков, – нахмурился Барсукот.

– Ну что ж, при всём уважении к вековому хомяку и его зверскому оскалу, вынужден признаться, что я его подвиг не повторил. И птичье молоко не выпил.

– Куда же оно, по-твоему, делось? – с иронией спросил Барсукот. – Мне даже интересно, как ты будешь сейчас изворачиваться.

– Меня ограбили, – ответил Песец. – Отобрали молоко и чуть не убили.

– Наглая ложь, – сказал Барсукот.

– Чистая правда.

– Кто же тебя ограбил?

– Не знаю. Какой-то зверь. Было темно. На морде у него была маска. Действовал быстро и ловко. Говорил шёпотом.

– Запах? – быстро спросил Барсукот.

– Запах противный. – Песец задумчиво потянул носом воздух. – Такой же, как от тебя.

– Что он тебе сказал?

– Он сказал, чтобы я не вздумал кричать. И что он хозяин ситуации. Ну, то есть примерно то же самое, что сказал мне ты, когда разрезал этот мешок. Потом он потребовал молча отдать ему молоко. Я отдал. Всё-таки жизнь дороже, чем коллекция живописи дубистов. Потом он связал меня и засунул в мешок. Такой же, как этот.

– На что ты намекаешь, Песец? – прошипел Барсукот. – Что тебя ограбил я?!

– Я ни на что не намекаю, – кротко отозвался Песец. – Просто отвечаю на твои же вопросы. Но, если тебе интересно моё мнение, чисто теоретически можно предположить, что в припадке безумия маньяк совершает действия, о которых потом не помнит, не так ли? Например, начитавшись баллад Опушкина, идёт отнимать у мирного зверя птичье молоко, а потом выпивает его и начинает воспроизводить сюжет баллады, ощипывать названных в ней птиц… То есть, грубо говоря, все эти действия совершает его тёмная половина. А светлая половина ничего при этом не подозревает…

– У меня нет никакой тёмной половины. – Барсукоту стало не по себе.

Из подвала послышался едва уловимый шорох. Вот, значит, где притаился Крысун. Барсукот дёрнул ухом и покосился на Песца. Тот ничего не заметил. Мудрый Крысун знал, что у Барсукота исключительно тонкий слух, и посылал этот сигнал, этот лучик добра и поддержки только ему.

– И я помню все свои действия, – уверенно добавил Барсукот.

– Что ж, замечательно. Я за тебя рад. Может быть, раз у тебя нет тёмной половины и ты всё помнишь, ты меня развяжешь? У меня ужасно затекли лапы. Тот зверь, что забрал у меня молоко, оставил меня лежать связанным, но ты ведь не такой, правда?

– А если ты всё-таки врёшь? – Барсукот не знал, как правильно поступить. С одной стороны, ему не хотелось быть своей тёмной половиной и держать связанным невиновного зверя. С другой стороны, не хотелось дать себя обмануть.

– Я говорю правду, – устало сказал Песец. – И я могу пройти проверку на лжееже. Да, я готов сесть на ежа и повторить свою историю слово в слово. И ещё. У меня жуткая аллергия на молоко. Это может легко подтвердить Грач Врач. Я бы никогда не стал пить молоко – ни коровье, ни птичье. Я от этого распухаю и весь чешусь.

Глава 5,

в которой Барсук теряет достоинство

Барсук Старший прикрыл глаза: затылок раскалывался. Супермышь металась между дубом и скотобойней, беззвучно разевая треугольную пасть. Раз за разом она взмывала в небо, а затем неровным, непредсказуемым зигзагом пикировала вниз и вбок, словно собиралась убиться о стену скотобойни или о ствол дуба, но в последний момент отскакивала – и снова взмывала. Охотничьи псы следили за её перемещениями, покачиваясь из стороны в сторону и тоскливо поскуливая. Им тоже было нехорошо.

Грач Врач в очередной раз проверил пульс воробушка Роберта и измерил температуру. Пульс нитевидный, температура значительно ниже нормы – что неудивительно, ведь Роберт теперь совсем голый, клюв заострился и побелел. Грач покосился на кучку сожжённых воробьиных перьев в дупле дуба, поплотнее укутал Роберта в шерстяной плед и заботливо погладил крылом. Воробушек был без сознания, но Грач Врач верил, что ласковое прикосновение полезно любому зверю в любом состоянии.

– А вас уже меньше знобит? – спросил он Барбару шёпотом, словно боясь разбудить Роберта.

– Знобит меньше, но от этой вашей Суперкрысы у меня кружится голова. – Барбара, тоже укутанная в шерстяной плед, сидела в траве под дубом и прихлёбывала из одноразовой берестяной кружки горячий отвар из шишек. – Интересно, что она говорит…

– «Ленивые идиоты», – не открывая глаз, отозвался Барсук Старший. – «Жирные тугодумы, блохастые пустобрёхи» – вот что она говорит.

– Вы слышите речь на высоких частотах? – изумилась Барбара.

– Не слышу.

– Тогда откуда…

– Просто опыт. И зверская логика.

Барсук Старший открыл глаза, стараясь не смотреть на неподвижное, заботливо спелёнутое Грачом Врачом птичье тельце. Роберт был его промахом. Он был жертвой не только маньяка. Он был жертвой его барсучьего жира. Потому что, если бы он, Барсук Старший, ел меньше, а бегал быстрее, он мог бы предотвратить нападение на воробушка Роберта. Грач и Гриф оба сходились на том, что ощипан он был не более двух часов назад…

Барсук Старший поморщился и попробовал сфокусироваться на Супермыши – та как раз неслась на бешеной скорости прямо рылом в стену скотобойни. «Вот должна же врезаться – но не врежется», – тоскливо подумал Старший. В миллиметре от стены Супермышь на секунду зависла в воздухе, а потом рванула вправо и вверх под диким углом.

– Вас не слышно, спецагент Рукокрылая Супермышь, – обречённо сказал Барсук.

– Вы – ленивые идиоты! – взвизгнула Супермышь. – Вы – жирные тугодумы! Вы – блохастые пустобрёхи! Неповоротливые лунатики! Всю свою жизнь я боролась с такими, как вы! И вот я вас возглавляю! Тысяча сычей! Да лучше бы я возглавляла стадо улиток! У нас новая жертва, а вы опять его упустили! Барсукота! Щипача! Он опять от вас ускользнул! Он всегда на шаг впереди! Почему?!

– Потому что он умный и быстрый? – предположил Барсук Старший.

– Потому что вы тупые и медленные! – заверещала Супермышь. – Вы! – Она метнулась к собакам, те испуганно прижали к головам уши. – Вы должны были охранять скотобойню! Это был особо важный объект! А вы сначала прозевали Песца, который тут у вас жил, как в гостинице! А потом прозевали маньяка, который похитил Песца и ощипал воробья!

– Справедливости ради, этот факт ещё не доказан… – пробормотал Барсук Старший.

– Вы! – истошно завопила Супермышь. – Вы, Старший Барсук Полиции! Вы должны были опрашивать Стрижа Парикмахера! Вместо этого вы набивали жирное пузо в баре «Сучок» и потеряли драгоценное время! А теперь вы смеете что-то вякать про доказательства?!