Читать онлайн Миллион оттенков желтого бесплатно

* * *

Глава 1

– Выйдем на одну минутку, – шепнула мне Ирка, и я с готовностью подскочила со стула.

Мы сидели в одном из питерских заведений, ориентированных на богатеньких туристов. Вкусный обед и затянувшиеся посиделки за недурным кофе с изысканными десертами оплачивались не из моего кармана, однако я давно уже с удовольствием вышла бы из этой пафосной харчевни не на одну минутку, а на всю оставшуюся жизнь.

Очень уж мне наскучило участвовать в очередной сессии стратегического планирования предстоящего праздника года – свадьбы моего дальнего родственника Бори, он же Фаберженок, и его подруги Джульетты, она же просто Юля.

Сам-то Боря пышной свадьбы не желал, он предпочел бы потратиться на развитие своего дела. Наш Фаберженок молодой, но уже известный ювелир, которому становится тесно в его скромной арендованной мастерской.

Придать празднованию эпический размах неистово желали родственники невесты: мама, папа и тетя. Они прибыли из родного Уренгоя с полными карманами денег, которые не собирались экономить, и с твердой решимостью оставить свой след в культурной жизни города на Неве.

В тот момент, когда мы с Иркой тихо выбрались из-за стола и ретировались к выходу, невеста с мамой и тетей как раз бурно обсуждали возможность ознаменовать исторический момент бракосочетания выстрелом из пушки Петропавловской крепости.

Папа Юли в этой дискуссии не участвовал: его привлекали исключительно к процессу раскошеливания, однако заставляли присутствовать при обсуждении. Судя по тоскливому взгляду, брошенному Юлиным папой нам вслед, он тоже очень хотел бы выйти прочь на пару миллионов минуточек.

– Надо срочно позвонить Лазарчуку, – уже за порогом заведения объяснила мне цель нашей ретирады лучшая подруга.

– Зачем? – не поняла я.

Полковник Сергей Лазарчук – наш добрый друг и замначальника ГУВД одного прекрасного южного края. Мне стыдно в этом признаваться, но как высокому полицейскому чину я ему звоню, пожалуй, чаще, чем как старому приятелю.

– Затем, что он тоже должен приехать на свадьбу Бори и Юли! – заявила подруга, ничего этим утверждением не прояснив.

– Зачем? – повторила я.

Боря и мне-то родственник чисто номинальный: двоюродный внук вдовы сына сводного брата моей бабушки. Лазарчук его знает исключительно понаслышке, и это их заочное знакомство не назовешь приятным: с год назад Серега консультировал нас по поводу одной криминальной истории, едва не закончившейся для Бори крайне печально[1].

– Затем, что ты видела эту их тетю Катю? Она будет идеальной женой для Сереги! – ответила Ирка, уже набирая номер полковника.

– Четвертой идеальной женой? – Я даже не попыталась скрыть скепсис.

Моя подруга обожает устраивать брачные союзы. Лазарчука она женила уже дважды, и еще один раз он как-то справился сам, без ее помощи, но с тем же печальным результатом.

Мне-то кажется, что три развода – веский аргумент против четвертой женитьбы, но у Ирины Иннокентьевны другое мнение. Она считает, что с каждым новым фиаско такого рода лимит неудачных попыток, отведенный нашему другу судьбой, уменьшается, а шансы на успех увеличиваются.

– Здоров, настоящий полковник! – бодро сказала Ирка в трубку и включила громкую связь, чтобы я тоже слышала разговор.

– Серый, привет! – я обозначила свое присутствие.

– Вы зачем звоните? Снова во что-то вляпались? – встревожился старый друг. – Опять нашли труп?!

– Вот же ты пессимист! – Я закатила глаза, предоставив объясняться Ирке.

И та не задержалась – информировала:

– Расслабься, невесту мы тебе нашли, а не труп!

– Тогда уж лучше бы труп, – проворчал полковник, ничуть не расслабившись. – Зачем мне невеста? Я и без невесты прекрасно живу.

– Ты уже три года в разводе, – напомнила Ирка.

– Всего три года!

– А ты статистику знаешь? – Подруга пустила в ход домашнюю заготовочку. – У одиноких мужчин риск преждевременной смерти на пятьдесят восемь процентов выше, чем у женатых! Тебе скоро полтинник стукнет, разве не хочешь дожить до своего юбилея?

Лазарчук в трубке закашлялся. Воспользовавшись отсутствием возражений, Ирка добила его:

– Короче, я пришлю тебе контакты и фотографии Катерины, сам посмотришь, оценишь и поймешь, что я права: вы с ней просто созданы друг для друга!

– Знаю я эти фото в приложениях для знакомств, – рыпнулся было наш многоопытный друг, но Ирка осекла его:

– Снимки реальные, не постановочные, без ретуши и фильтров, я сама их сделала! Все, до связи, нам пора. Поговорим, когда посмотришь фотки, – и решительно оборвала связь.

Я с сожалением вздохнула: короткий вышел разговор. Мне не хотелось возвращаться в зал, но подруга не позволила задержаться за порогом. Она оглянулась и так строго спросила:

– Ты идешь? – что мне оставалось только козырнуть:

– Да, мэм!

Мы вновь примкнули к участникам совета в Филях. Ирка – с энтузиазмом, я – с откровенной неохотой.

Больше, чем я, вынужденным присутствием на заседании свадебного оргкомитета тяготился только Юлин папа. Он уже и вздыхал, и кряхтел, и ерзал на стуле, и тщетно пытался покемарить.

Наконец командующая парадом матушка невесты заметила страдания ее батюшки и, прервав на полуслове интригующую фразу «а для декорирования столов и стульев предлагаю использовать не только тканевое и цветочное убранство…», досадливо молвила:

– Пошел бы ты, Петя, погулять!

Неожиданная амнистия застала истомившегося узника врасплох, и при попытке резко встать с места он запутался ногами в скатерти.

– Может, обойдемся без тканевого убранства? – вслух задумалась невеста, наблюдая, как ее родитель неистово рвется на волю – с треском и риском стянуть со стола всю посуду.

Я проявила похвальный гуманизм: наклонилась и высвободила ногу пленника из капкана длинной складчатой оборки.

– Бежим! – шепнул он мне вместо «спасибо».

Я оценила это благородное предложение.

Так, а куда бы нам сбежать?

«До канадской границы?» – с надеждой подсказал внутренний голос.

И, будто услышав его, мать невесты ограничила дистанцию:

– Только недалеко, Петя! Чтоб нам потом тебя не ждать и не искать.

– Так я тут рядом вроде все уже видел, – промямлил неразумный Петя. – Спас на Крови, Михайловский сад и замок, Русский музей…

В этот момент я пожалела, что уже успела провести гостей города по топовым достопримечательностям Санкт-Петербурга. К счастью, у меня в запасе еще имелись интересные локации не из разряда «маст хэв».

Мысленно представив себе карту местности, я быстро нашла подходящий вариант:

– Петр, а хотите увидеть самый маленький дом в Санкт-Петербурге?

– Всю жизнь мечтал! А где он?

– Я покажу.

Согласно проскрипев синхронно отодвинутыми стульями, мы двое подскочили и с ускорением заспешили к выходу, не оставив прочим участникам благородного собрания шансов остановить нас вопросом или окриком.

Да нас бы и пулеметная очередь в спины не остановила!

Уже на улице, забежав за угол, где нас нельзя было увидеть из окон ресторана, мы с Петром звонко стукнулись в ладоши и зашагали дальше без унизительной спешки. Радостно, даже вприпрыжку.

С погодой повезло: был прохладный, но ясный осенний день. В солнечных лучах красиво золотились фрагменты решетки Летнего сада и тонко врезанные в синеву неба кроны деревьев. Еще не полностью облетевшая листва переливалась всеми оттенками желтого. Да не того нездорового циррозно-гепатитного цвета, которым исторически красят стены домов в старых питерских дворах-колодцах, нервируя граждан со слабой психикой. Я как-то специально посмотрела, как этот колер называется в дизайнерской «Библии цвета»: цвет желтого хрена, вот как! Очень выразительно, по-моему.

Осень, спасибо ей, использовала исключительно приятные глазу тона палитры: светло-лимонный, ванильный, абрикосовый, шафрановый, медовый, янтарный…

А нужный нам дом – тот, который самый маленький в Санкт-Петербурге, – был свежевыкрашен в канареечный.

– У-ти бозе мой. – При виде крошечного, всего в два этажа, желтого домика, зажатого между двумя темными массивными зданиями, Петр неподдельно умилился: – Кто, кто в теремочке живет?

– Когда-то жил привратник во-он того дворца, – я указала на серую мраморную громадину неподалеку. – В те времена домика не существовало, имелась только комната в два окна в переходе на втором этаже, а снизу была сквозная арка для проезда во двор. Лет сто назад подворотню заложили – получился домик со служебным помещением на первом этаже и жилым на втором.

– Там кто-то есть, – Петр кивнул на окно, в котором предательски заволновалась занавеска. – А как туда войти? Не с фасада же, верно?

Я кивнула: дверь, прорезанная в стене на месте арки, была закрыла на массивный навесной замок.

– Посмотрим двор? – Мой воодушевленный спутник, не дожидаясь ответа, ринулся в ближайшую подворотню.

Я усмехнулась и не тронулась с места. Знала уже, что этим путем не удастся попасть в тот закоулок, откуда в квартирку на втором этаже ведет совершенно не парадная обветшалая лестница.

У старых питерских дворов непростая история с географией. Двигаясь из точки А, совсем не обязательно попадаешь в точку Б. Гораздо больше шансов угодить на одну из последних букв алфавита.

Как-то мы с мужем свернули с проспекта в один такой лабиринт, преследуя самую культурную цель: рассмотреть картины-фрески на стенах сквозного прохода. За первой подворотней обнаружилась вторая, третья, потом двор-колодец, двор-треугольник, двор-кишка, двор-не-пойми-что, опять подворотня, двор-тупик, со всех сторон желтые стены – и ни души! Для полноты картины – пустой автомобиль с включенными фарами и тихо, вкрадчиво шуршащими дворниками. И серый безнадежный дождик с неба – кап-кап. И мы такие – глаза кружочками, волосы под шапочками дыбом.

Сначала мы резво бегали по этому желтушному лабиринту размером с квартал. Потом встревожились, стали подкрадываться к углам, выглядывать из-за них настороженно: не идет ли навстречу студент Р. с топором? Он был бы там очень органичен. Органичнее, чем мы.

Плутали минут сорок! Мысленно успели снять ретродетектив с погоней и специфическую документалку «Архитектурные контрасты как триггер осеннего обострения».

В итоге уяснили: во внутренний мир петербургских внушительных зданий с роскошными фасадами нужно заныривать с осторожностью…

– Там прохода нет! – вынырнул из неправильной подворотни Петр.

– Он не в ближайшей арке, а через одну, – объяснила я и указала направление. – Правда, там решетка…

– Как-нибудь разберемся, – не стушевался мой спутник.

И оказался прав. Пока мы задумчиво созерцали перегораживающую проход решетку, за нашими спинами возник курьер с коробом. Этот воистину добрый человек знал код замка и сообщил его нам, не дожидаясь соответствующей просьбы.

– Ну, наконец-то масть пошла! – Петр ринулся в открывшийся проем, потирая руки.

Недавние посиделки в пафосном ресторане он явно расценивал как откровенное невезение.

– Налево, – подсказала я, и мы просквозили через вереницу полузамкнутых пространств до нужного нам глухого тупика, не встретив по пути ни души.

Удивляться этому не стоило: в ближайших зданиях шла реконструкция, людей из них отселили, входы и стены местами затянули сеткой, а местами прикрыли глухими заборами.

Со двора микродом выглядел не фасонисто. Линяло-желтый, он походил на пасхальное яичко, завалявшееся в кармане бомжа: помятое, потрескавшееся, местами облупившееся. Лестница, прилепленная к кирпичной стене соседнего здания, заметно перекосилась, стык между двумя пролетами раззявился хищной пастью, намекая на необходимость шагать по ступенькам осторожно, чтобы не лишиться ноги. И только узкое высокое окошко рядом с дверью золотилось электрическим светом безмятежно и благостно, как просвет в затянутом мрачными тучами грозовом небе.

– Там кто-то есть, – повторил Петр.

И кто-то тут же нам явился!

Обшарпанная дверь скрипнула, открываясь, и из-за нее высунулся человек. Лица против света было не разглядеть, но по голосу я поняла, что это молодой мужчина.

Это во многих отношениях гораздо лучше, чем старая бабка. Молодые мужчины охотно идут на контакт. Особенно если не с бабками.

– Добрый день! – вскричала я весело и звонко, не подпустив в голос ни нотки неуместной старческой хрипотцы. – Вы тут живете?

– Хотите посмотреть? – догадался мужчина.

Не только молодой, но и сообразительный. Похвально.

– Очень! – покивала я.

– Покажу, если подождете минут десять. – Дверь закрылась.

Я оглянулась на Петра:

– Подождем же?

– Нам совершенно некуда спешить, – заверил меня он и передернулся, как от холода.

Не иначе вспомнил о затянувшемся свадебном совете в Филях.

Ждать пришлось минут пятнадцать, и я уж было решила, что молодой человек про нас забыл, но тут дверь снова открылась и по лестнице со всей возможной осторожностью спустилась женщина с младенцем на руках.

Ребенок был с головой завернут в теплый конверт, его мать тоже укуталась так, что из-под низко надвинутого капюшона только нос торчал. Я мимолетно удивилась их экипировке: странно, живут в Петербурге, а одеваются совсем не как местные!

Аборигены, привычные к здешнему климату, предпочитают наряды легкие, но непромокаемые и непродуваемые и составляют из них многослойные ансамбли, чтобы по ходу дня легко подстраиваться под перемены погоды. В солнечный день классической золотой осени коренная петербурженка надела бы тренч поверх бадлона, а укореняющаяся – свитшот и курточку-безрукавку. Только гостья из провинциальной глубинки могла напялить шубу-чебурашку на себя и меховой чехол на младенца!

Впрочем, эти мысли всего лишь скользнули по краю моего сознания, потому что вслед за женщиной с ребенком на лестницу выступил мужчина, позвавший нас:

– Поднимайтесь, только быстро!

Он тоже был одет для выхода, даже шапку и перчатки натянул.

– Мы ждем в машине, – оглянувшись, сказала женщина и быстро скрылась за углом.

– Поспешим. – Петр поддержал меня под локоть, помогая переступить опасную щель между пролетами.

Я молча кивнула, сознавая, что заставлять ждать женщину с младенцем нехорошо.

– Ну, смотрите. – Мужчина пропустил нас в крошечную прихожую, оставшись за порогом. – Комната двадцать пять квадратов, потолки три тридцать, два окна на улицу, ремонт новый, от старых времен только паркет сохранился.

Мы с Петром разулись, чтобы не натоптать на красивом красно-коричневом паркете, прошли в комнату и с интересом осмотрелись.

Хозяева обставили помещение, как самую заурядную студию, и это сильно портило впечатление. Но пресловутый паркет, узкие высокие окна с широкими подоконниками и вид за ними все равно очаровывали.

– Атмосферно, – похвалил Петр. – А как тут с удобствами?

Это был очень хороший вопрос, выдающий определенное знакомство с реалиями жизни старых питерских домов.

В большинстве из них за роскошными фасадами прячутся неистребимые коммуналки со всеми присущими им сварами и склоками, в немалой степени обусловленными как раз отсутствием нормальных удобств. Общая кухня и единственный санузел на пять, семь, а то и десять комнат – надежная гарантия ссор и скандалов. А если еще учесть постоянно протекающие трубы, перегорающую проводку, засоряющуюся канализацию и прочие сомнительные прелести исторических зданий…

– Тут все нормально. – Гостеприимный хозяин открыл дверь в санузел.

Для этого ему даже не потребовалось входить в прихожую, достаточно оказалось протянуть руку.

Мы заглянули в уборную – на удивление просторную, даже с окном во двор, и оценили свежий ремонт, выполненный с применением расхожих современных материалов, потому совершенно безликий и скучный.

– А тут что? – Петр постучал по другой двери.

– Кладовка, – ответил хозяин. – А через люк можно попасть на чердак.

– Как любопытно! Можно заглянуть? – заинтересовался Петр.

– Да пожалуйста, только быстро. – Хозяин пожал плечами. – Лестницу в кладовке возьмите.

Петр деловито открыл кладовку, взял стремянку, поставил ее под люк в потолке прихожей, полез наверх. Уже по пояс скрывшись во тьме чердачного помещения, глухо сообщил оттуда:

– Ничего не видно!

– Конечно, там же нет окон, – хмыкнул хозяин и посмотрел на часы.

– Петя, спускайтесь, не будем задерживать людей, – позвала я, уловив прозрачный намек.

Петр спустился, вернул на место стремянку. Мы поблагодарили молодого человека за импровизированную экскурсию и, с трудом разминувшись на узкой площадке, спустились по наружной лестнице.

Прошли вереницей дворов, из темной подворотни выдвинулись на улицу. Желтый солнечный свет заливал ее, как лимонад дюшес, осенний воздух искрился и казался ароматным и сладким. Я даже будто шипение содовой услышала: во дворе на другой стороне улицы дворник как раз сметал шуршащие сухие листья.

Я зажмурилась, подставляя лицо солнцу.

Насладиться моментом помешал телефонный звонок.

– Вы где? – строго спросила Ирка.

– А вы где? – Я проявила осторожность и не ответила сразу. – Я имею в виду, в какой стадии процесса?

– В заключительной, – обрадовала меня подруга. – Можете возвращаться.

Я показала встревоженному Петру большой палец и, спрятав мобильник, пояснила:

– Они уже заканчивают.

– Я бы не стал говорить об этом так уверенно, – усомнился он. – Наверняка это только временная передышка. – И пожаловался: – Боже, как я уже устал от этих разговоров о свадьбе! Не знаю, где и как от них спрятаться.

Я сочувственно похлопала страдальца по плечу, но все же взяла курс на злосчастный ресторан.

Мне, конечно, проще. Это не моя единственная дочь выходит замуж. У меня сын, и он пока не собирается жениться. А когда соберется, я приложу все усилия, чтобы отговорить его и невесту от бессмысленного и разрушительного для психики пышного празднования.

Петр этого не сделал – и теперь страдает, но кто виноват? Надо было вовремя окоротить свой инициативный женсовет.

Размышляя подобным образом, я свернула с набережной в Летний сад, чтобы со всей возможной приятностью срезать путь до ресторана, где засел наш свадебный оргкомитет.

Мраморные статуи уже спрятали в короба, фонтаны выключили, но отсутствие всех украшений только добавило Летнему саду естественной прелести. Теперь он смотрелся как слегка облагороженный лес, в котором даже пахло грибами. Если бы не зеленые оградки-шпалеры, я бы прошлась под деревьями в поисках рыжиков – говорят, они как раз растут под дубами, которых немало в Летнем саду. А самый старый из них, по легенде, еще сам царь Петр посадил. Теперь это памятник природы.

Я мимоходом поведала об этом своему спутнику, и тот с тоской пробурчал:

– Кто ж его посадит, он же памятник…

Петра явно терзали отнюдь не смутные сомнения в истинности утверждения, будто предсвадебный саммит закончился. Он опасался, что нас снова усадят за стол изрядно надоевших переговоров – и, к сожалению, оказался прав.

Войдя в ресторан и осторожно заглянув из холла в обеденный зал, мы увидели, что мизансцена изменилась незначительно.

– Те же и Боря, – пробормотала я, оглядев компанию за столом.

– Линяем! – Петр потянул меня назад.

Поздно: нас уже заметили. Мать невесты призывно замахала руками, а Ирка развела своими, извиняясь:

– Мы уже почти закончили, но тут пришел жених и задал пару уточняющих вопросов…

– Борис, ты неправ! – строго сказал будущему зятю Петр.

Фаберженок повесил голову. Видно было: он и сам сожалеет, что невольно подбросил дровишек в топку бесконечной дискуссии, но что с этим теперь делать – не знает.

Зато у его будущего тестя уже имелся полезный практический опыт.

– Хочешь увидеть самый маленький дом в Петербурге? – спросил он, отечески положив руку на плечо жениха, и сразу же потянул того вверх, не допуская отрицательного ответа.

– Хочу! – Боря взлетел, как ракета «земля-воздух».

Я не успела открыть рот, чтобы вновь предложить свои услуги экскурсовода.

– Я покажу! – Отец невесты потянул жениха за собой, и оба мгновенно исчезли.

Я онемела от возмущения. Ирка оценила выражение моего лица и захихикала, а потом отодвинула свободный стул и похлопала по нему.

– Не вижу ничего смешного, – проворчала я, неохотно усаживаясь.

– Видела бы ты свое лицо. – Подруга хохотнула и отвернулась от меня, чтобы вновь включиться в обсуждение деталей свадебного банкета.

Я машинально глянула в зеркало в помпезной золоченой раме – ими встык, квадратно-гнездовым способом была увешана целая стена – и оценила выражение своей физиономии. К нему очень подошло бы бессмертное «И ты, Брут!».

Петр, подлый предатель… Сначала воспользовался моей добротой, а потом кинул меня… Ладно, я как-нибудь отомщу.

Я покосилась на милых дам, увлеченных интересным им (но не мне) разговором, и придумала новый план: раз так, буду жульничать! Дождусь, пока мне хоть кто-нибудь позвонит, и вне зависимости от того, кем окажется этот добрый человек, пусть даже презренным телефонным мошенником, вскричу: «Да, товарищ начальник! Конечно, буду сей же момент!» – и убегу, прижимая трубку к уху, с самым озабоченным видом. И пусть они тут гадают, какой такой у меня начальник и где это я буду сей же момент.

Слегка повеселев в надежде на скорое освобождение, я достала смартфон и зажала его в кулаке, как гранату. Однако закон подлости явил себя во всей красе: мне упорно никто не звонил. Да что ж такое-то, а? Когда не надо, то банки названивают с предложением кредитов, то мошенники с угрозами, то рекламщики с акциями, а тут вдруг как вымерли все!

– Ты ждешь какого-то звонка? – заметив, как я нервно тискаю смартфон, спросила Ирка.

– Очень! – коротко ответила я, не став объяснять, что именно какого-то. В смысле, какого угодно. Вообще любого!

И наконец мой аппарат ожил! Едва он трепыхнулся, издал первый звук трели – я уже приняла вызов и браво гаркнула:

– Слушаю, товарищ генерал!

Забыла, что ждала звонка кого-то штатского. Но оно и к лучшему: «генерал» прозвучало куда весомее, чем просто «начальник».

Милые дамы разом прекратили совещаться и дружно уставились на меня.

– Какой генерал? – недоверчиво прищурилась Ирка.

– Свадебный? – понадеялась мать невесты.

Я выразительной гримаской дала понять, что меня сейчас нельзя отвлекать. У меня целый генерал на проводе. Висит, качается…

– Какой ужас! – восклинула я, представив себе эту картину, и заспешила: – Конечно, я сейчас! Буду незамедлительно!

– Где? – спросил знакомый голос в трубке. – Я вообще туда попал?

– Туда, туда. – Я пинком забила назад под стол приставучую скатерть, сдернула со стула свою сумку и забросила ее на плечо.

Ирка смотрела на меня пристально, как снайпер на цель, и подозрение в ее взгляде быстро превращалось в уверенность. Знает меня подруга, знает прекрасно. Я замешкалась, подумав, не позвать ли ее с собой. Могу же сказать: «Скорее, нам с тобой срочно нужно к генералу!» – и мы вместе сбежим на свободу.

Пока я колебалась, решая, что именно проявить – солидарность или инстинкт самосохранения, – голос в трубке неуверенно позвал:

– Лен, это ты?

– Я, я, – поддакнула я.

Почему нет? Может, генерал у меня немецкий, и я ему на родном языке отвечаю.

– А это я, Боря, – прозвучало в трубке. – У нас проблема. Даже, наверное, беда. Нас тут с Петром Палычем арестовали!

Ногой, как клюшкой, я подгребла к себе стул, кособоко опустилась на него и попыталась обмахнуться смартфоном. Не вышло – чай, не веер.

– Что? – Чуткая подруга, едва взглянув, уловила перемену в моем настроении.

– Все, – вздохнула я.

И постаралась не слишком радостно объявить:

– Боюсь, свадьба отменяется.

– Давайте объединим информацию, – предложила я, побарабанив пальцами по столу.

Получилось не выразительно, как я хотела, а почти бесшумно: тетя Ида накануне покрыла видавшую виды краснодеревянную столешницу новой кружевной скатертью. Точнее, тоже старой – недавно приобретенной на одном из блошиных рынков, куда тетушка с подругой Марфинькой ходят регулярно, как на работу.

Как раз на работу-то им ходить не надо: мадамам крепко за восемьдесят, и они ведут полный разнообразных приятностей образ жизни интеллигентных особ, не лишенных средств к существованию и не обремененных обязанностями.

Мне б так жить. И желательно не в восемьдесят пять, а пораньше.

– Информация подождет, – решительно возразила тетушка. – Займемся ею после третьего.

Она стояла, как часовой, только не с ружьем, а с половником наготове рядом с Борей, который как раз занимался первым – наваристой ухой. И тетя, против обыкновения, не делала едоку замечаний, хотя он совершенно некультурно давился и чавкал. Можно подумать, его год нормально не кормили, держали на хлебе и воде!

Я покосилась на Ирку – она сидела рядом со мной, подпирая подбородок ладонью и глядя на Фаберженка с нескрываемой жалостью. Если бы матушка графа Монте-Кристо дожила до его освобождения из застенков, взирала бы на своего сыночка точно так же. А ведь нашему мальчику даже не довелось отведать тюремных харчей, его отпустили через пару часов после того, как задержали!

– Не пойму, Боря, когда ты успел настолько оголодать? – Я закатила глаза.

Хрустальная люстра на потолке подмигнула мне радужным бликом: давай, мол, жги!

Получив хоть чье-то одобрение, я продолжила с нажимом:

– Хочу напомнить, что кое-кто прямо сейчас сидит на нарах и хлебает баланду.

– В нашей стране кто только не сидит, – буркнула тетушка, но все же отложила половник, не став подливать Фаберженку добавки.

А Ирка не вполне искренне сказала:

– Нам всем, конечно, жаль Петра, которого несправедливо посадили…

– Пока только задержали! – поправила я, быстро поплевав через левое плечо. – И считаю, мы должны сделать все возможное, чтобы вытащить его из КПЗ.

– Испытываешь чувство вины? – проявил неожиданную проницательность Фаберженок, отставив в сторону пустую тарелку и потянувшись за полной – со вторым. – Потому что вы были там вместе, а задержали только Палыча?

– Кстати, как так вышло? – Ирка прекратила глазеть на едока и посмотрела на меня. – Петя там, а ты тут?

– Вам интересно, неужели? – съязвила я, окинув взглядом всех присутствующих и не увидев сочувствия ни на одном из окружающих меня лиц.

Все смотрели с любопытством и легким укором! Разве что кот Волька глядел безразлично, но у него же не лицо, а морда, он не в счет.

– Думаю, все просто: Петя поступил как настоящий джентльмен и не сказал, что на той злосчастной экскурсии мы были вместе, – объяснила я. – Тем более что я, в отличие от него, не оставила следов и улик. Я ничего там не трогала, только смотрела и фотографировала. А вот Петя мало того что пытливо щупал все вокруг, он еще и одну перчатку там потерял.

Я немного подумала и добавила:

– Или ее у него из кармана вытянули и специально туда подбросили.

– Туда – это куда конкретно? У меня до сих пор нет цельной картины случившегося, – посетовала Ирка.

– Ни у кого ее нет, даже у следствия, – успокоила я ее. – Иначе нашего Петю не повязали бы как единственного подозреваемого.

– Подозреваемого в чем именно? – Тетя помассировали виски. – У меня в голове полный сумбур. Вы ушли гулять по городу, не вернулись к обеду, хотя я сварила роскошную уху, но нет, вы предпочли какой-то общепит… И только к ужину явились – в усеченном составе и с жуткой новостью! Петя в КПЗ, я вас услышала, но где же все остальные?!

– Джульетта с мамой и тетей осаждают следователя, пытаются добиться свидания с задержанным, – объяснил Боря, с аппетитом доедая второе. – Они родственники, мы – нет, и нас оттуда погнали.

– Мы сами ушли, решив без промедления действовать самостоятельно, – с большим достоинством поправила его Ирка. – Давайте уже начнем, а? Ленка правильно говорит, надо суммировать информацию.

– Момент, я только разолью компот. – Тетушка убрала со стола грязную посуду, наполнила стаканы, выставила блюдо с пирогом, удовлетворенно оглядела натюрморт и опустилась на стул, милостиво позволив: – Начинайте.

– Сначала ты. – Я кивнула Боре.

Он с сожалением отставил стакан с компотом, поднял глаза к потолку и пожал плечами:

– Я мало что понял. Мы с Петром Палычем пришли к тому дому…

– Самому маленькому в Петербурге, – пояснила я для тетушки.

– Петр Палыч откуда-то уже знал код замка в подворотне, так что мы сразу прошли за калитку, попетляли по дворам и поднялись по каким-то жутким ступенькам. Петр Палыч сказал: «Вряд ли кто-то дома, хотя, может, они вернулись уже» – и всего разочек стукнул в дверь. Сразу открыл какой-то хмурый мужик…

– Нам открывал не хмурый, – припомнила я.

– Вам другой открывал. – Боря помотал головой. – Не полицейский.

– Откуда взялся полицейский? – не поняла я.

– Из полиции, откуда же еще?

Все (кроме кота, который благополучно уснул) посмотрели на меня, как на тупицу.

Я ощутила раздражение – сами, можно подумать, умники! – и ядовито поинтересовалась:

– То есть вы с Палычем вломились в хату, где работала полиция, как к себе домой, да? Еще и ляпнули, наверное, что-нибудь подозрительное и настораживающее?

– Это не я! – Боря вскинул руки. – Палыч очень вежливо сказал: «Здрасьте, а можно нам, я тут недавно сегодня был уже и…»

– И? – поторопила я рассказчика, потому что он замолчал.

– И все. Нас впустили, и это… Палыча уже не выпустили. – Боря поник головой.

– Теперь давайте я. – Ирка спешно прожевала кусок пирога и подхватила нить повествования: – Когда наш мальчик позвонил, а Лена, Катя, Джуля и ее мама сорвались по тревоге в отделение, я прогулялась к тому желтому домику.

Я покивала: так и знала, что подруга не просто так отказалась утрамбовываться в вызванное нами такси пятой. Поспешила без помех оглядеться на месте происшествия! У нее с некоторых пор это идея фикс: нельзя без такого осмотра начинать расследование.

– У желтого домика стояли два фургона, белые с синими буквами – райотдела полиции и криминалистической лаборатории, но в них никого не было, – с сожалением сказала подруга, но тут же справедливо добавила: – А если бы и были, наверняка не стали бы мне ничего говорить. Но в соседней подворотне отиралась бабка…

– Что еще за бабка! – Тетя Ида поморщилась.

Думаю, она хотела дать понять рассказчице, что «бабка» – не то слово, которым стоит называть петербурженку, даже если та всего втрое моложе Северной столицы, но Ирка восприняла прозвучавшую реплику как конкретный вопрос:

– Классическая такая бабка, в вязаной кофте и платке из искусственного шелка. Лицо как печеное яблоко, коричневое и сморщенное, а глазки живенькие, так и стреляют туда-сюда. Типичная Арина Родионовна, дуба с котом не хватает.

Все посмотрели на кота, невозмутимо дрыхнущего не на дубе, а на высокой и крутой деревянной лестнице. Кот открыл один глаз, поднял голову, сладко зевнул и снова растянулся ковриком. Тетя Ида раздраженно цокнула языком, и только тут Ирка провела параллель и, осознав свою бестактность, поспешила сказать:

– В общем, то была очень симпатичная и общительная пожилая дама.

Тетушка фыркнула. Я похлопала ее по руке и глянула на подругу:

– И что же поведала тебе симпатичная и общительная Арина Родионовна?

– Она сказала: «Опять чевой-то там у Федоткиных стряслось. Кажись, теперича покража». А я спросила: «И чевой-то там у них покрали?» – Подруга щедро добавила в голос акцента, который я определила бы как псевдовологодский. – А она чуток подумала, головой покачала и постановила: «Ну, точно не медали и ордена. Те на подушке унесли».

– Миль пардон! – Тетушка встрепенулась. – Как ты сказала, кого обокрали? Федоткиных, точно? Может, Федоскиных?

– Может, и Федоскиных, – кивнула Ирка. – У Родионовны зубы не в комплекте, она сипит и шепелявит. А какая разница – Федоткины, Федоскины?

– А такая, деточка, разница, что генерал Федоскин – фигура в прошлом значительная. И да, слыхала я, что ему сильно нездоровится…

Тетушка встала, вышла из-за стола, просеменила к буфету, открыла створки, взяла с полки пухлую записную книжку и заглянула в нее.

Мы терпеливо ждали продолжения.

Тетя Ида с книжкой в руках проследовала к стационарному телефону, сверяясь с записью, набрала номер и, дождавшись ответа, с детским интересом спросила:

– Витюш, а Фердинант-то… ты в курсе?

С минуту она слушала этого своего Витюшу, размеренно кивая и притопывая мягкой тапкой так, словно готовилась пуститься в пляс, потом сказала:

– Согласна! – и аккуратно положила трубку на рычаг.

– С чем ты согласна? – спросила я ее.

– С тем, что желать новопреставившемуся царствия небесного не имеет смысла. У него нет шансов. – Она проплыла обратно к буфету, положила на место записную книжку, вернулась к нам и, опускаясь на стул, непринужденно договорила: – Все верно, Федоскина сегодня похоронили. Побрал-таки его черт. Наконец-то.

– Так. – Я отмерла и моргнула. – Интригующие подробности о жизни и смерти Федоскина ты нам поведаешь чуть позже. Ирусь, сначала закончи свой рассказ. Что еще ты узнала от Арины Родионовны?

– Квартира Федоскиных занимает половину второго этажа в одном из тех больших серых домов, между которыми зажат маленький желтый. – Она открыла фото в смартфоне. – И живут они… жили то есть… вдвоем: муж и жена.

– Федор Наумович и Галина Андреевна, – подсказала тетушка.

– Вы знакомы?

– К сожалению.

– Так, ладно, это тоже позже… – Я потерла лоб.

А Боря, Фаберженок наш, бесцеремонно развернул смартфон с фотографией к себе, посмотрел и кивнул:

– Ну, все ясно. Значит, это к Федоскиным залез настоящий вор, вместо которого задержали нашего Палыча. Я видел, полицейские осматривали чердак и говорили, что там дыра в стене.

– То есть из чердачного помещения единственной квартиры желтого домика кто-то пробился в соседнее строение? Через две капитальных стены? – недоверчиво уточнила Ирка.

Она по первому образованию инженер-строитель, в конструкциях разбирается.

– Да не ломали они капитальные стены! – сообразила я. – Исторически квартирка в желтом доме соединялась с соседним зданием переходом. Потом его, видимо, заложили чем-то не слишком прочным…

– Досками, – подсказал Боря. – Я слышал, полицейские упоминали штукатурку и трухлявые доски.

– Ушам своим не верю! – всплеснула руками тетушка. – Чтоб Фердинанд так опростоволосился – допустил, чтобы у его дома-крепости была трухлявая деревянная стена!

– Он мог не знать об этом, – вступилась за неведомого нам Фердинанда Ирка. – Если эта перегородка на вид была крепкой и стояла там всегда…

– С двадцатых годов девятнадцатого века, – подсказала я, поскольку интересовалась историей желтого домика.

– Да, Федоскины гораздо позже вселились, – кивнула тетушка. И тут же подняла красиво очерченные брови. – Но можно ли было не услышать, как кто-то ломал стену, пусть всего лишь дощатую?

– Там в соседних зданиях ремонт идет, – напомнила я. – Наверняка с утра до вечера соответствующие звуки раздаются. К тому же, если я правильно понимаю, в квартире в тот момент никого не было. Самого Федоскина как раз везли вперед ногами с медалями на подушке, а вдова провожала его в последний путь.

– Что же у них украли, интересно? – вслух задумалась Ирка. – Это ж теперь пропажу будут требовать с нашего Палыча. А вдруг там… не знаю… ведро драгоценных камней!

– Ядра – цельный изумруд, – поддакнула я и глянула на тетю Иду. – Как бы нам узнать, что там за пропажа?

– Вернется из Следкома наша невеста с мамками-няньками, от них и узнаем, – рассудила подруга.

– Как же, так им и расскажут! – усомнилась я. – Нет, надо действовать иначе, – и снова настойчиво посмотрела на тетушку.

– Да. Мы пойдем другим путем, – немного подумав и подергав серебряный локон на виске, постановила она и встала. – Дайте мне пару часов, потом спланируем дальнейшие действия.

– Генерал! Как есть генерал! – любуясь моей родной старушкой, восторженно нашептала Ирка.

Чтобы не мешать тетушке, подруга ушла в светлицу на втором этаже, а мы с Борей взяли пополам такси и поехали к себе в Мурино. Мы с Фаберженком живем по соседству, наши дома в новехоньком жилом комплексе разделяет только внутренний двор.

Крутясь на кухне, я поглядывала на окна квартиры юного родственника и заметила, как они засветились: это означало, что вернулась Джульетта. У нее есть привычка, едва появляясь, включать в жилище полную иллюминацию. Видимо, чтобы сиять, как звезда кино под софитами. Когда Боря дома один, он отдыхает от праздника жизни в тусклом свете телевизора или компьютерного монитора.

Я накормила мужа и сына ужином и, пока мои парни азартно разыгрывали в «Камень, ножницы, бумагу» почетное право мыть посуду, ушла от них в дальний уголок с телефоном.

Хоть я и не надеялась, что следствие поделилось с Мавриковыми – это, кстати говоря, фамилия Бориной подруги и ее родни – ценной информацией, полностью исключать такую вероятность не стоило.

– Я сама хотела тебе позвонить, – приняв мой вызов, сказала Джуля. – Мы, если честно, в растерянности. Нас не пустили к папуле и ничего не объяснили, сказали только, что он задержан по подозрению в совершении ограбления. Вот что за дикость, а? Зачем папуле кого-то грабить, у него своих денег достаточно. Но против него есть улики, а какие – мы тоже не знаем.

– Отпечатки пальцев на люке и потерянная перчатка где-то в чердачном помещении, а то и за проломом в ограбленной квартире, – уверенно предположила я. – Папулю твоего подставили, но мы будем с этим разбираться.

– Как?

– Пока не знаю, но, думаю, завтра уже смогу сказать тебе что-то конкретное.

– Хорошо. – Джуля вздохнула, помолчала и спросила смущенно: – А пока можешь ответить мне на один вопрос? Только хоть ты не смейся.

– Могу и не на один, – расщедрилась я. – А кто уже смеялся?

– Тетя Катя. Так заржала, что аж трубку выронила, и разговор прервался. А у мамы я спросить не могу.

Мне стало интересно. Что за вопрос такой невеста адресует старшим родственницам?

– Если это про постель… – начала я осторожно.

– Это не про постель! Это про стол. Я хочу порадовать Борю – приготовить его любимое блюдо. Бедняжка так натерпелся… Но маме это может не понравиться, – непонятно объяснила Джульетта.

– А при чем тут мама? Где она, а где ваш стол?

– Притом что папа-то в тюрьме! А я, значит, забочусь не о родном отце, который за решеткой, а о женихе, который уже на свободе!

– А-а-а, вон оно что, – я уловила суть проблемы. – Ладно, спрашивай меня, я не сочту тебя предательницей.

– Большое спасибо, – съязвила моя собеседница. И, посопев, наконец спросила: – Скажи, где купить розовый майонез для селедки под шубой? В Интернете я не наш… Да что такое-то?! Ты же обещала не смеяться!

Я выронила трубку, и разговор прервался.

– Ага! Она все-таки свалилась?! – На стук упавшего смартфона прибежал муж и сразу глянул на картину на стене.

Вообще-то он любит изобразительное искусство и даже ходит со мной на вернисажи, но выступает против присутствия художественных произведений в нашей новой квартире.

Сначала я думала – это потому, что у нас вкусы разные. Мне нравятся прозрачные расплывчатые акварели, а мужу – основательные живописные полотна: два метра холста, три кило масла, резная рама из обломков кораблекрушения. И чтобы тем маслом на том холсте кто-то вроде Левитана убедительно изобразил желтое поле, уходящую в лес дорогу и рядом с ней дерево, можно поваленное. Но тогда хорошо бы с медведями в количестве не менее трех штук.

Кое-как я убедила супруга, что медведям, полям, лесам и прочей крупной натуре в малогабаритной современной квартире не место, и уговорила купить у знакомой художницы прелестную акварель «Дождь в городе» – воздушная, светлая, она обещала смотреться в комнате как второе окно. Тут-то и выяснилось, что внедрению в наше жилище толики прекрасного Колян противится по банальнейшей причине: он просто боится, что картина свалится нам, спящим, на головы!

Пришлось пойти на компромисс и повесить акварель в наилегчайшей раме под пластиком вместо потенциально травматичного стекла не над кроватью, как я планировала, а над столом. За ним все равно никто не сидит, потому что и я, и муж предпочитаем работать, лежа на диване. Те, чей рабочий инструмент – ультратонкий макбук, вполне могут позволить себе такое маленькое барство.

Ультратонкий макбук – сам по себе большое барство. Я свой в кредит взяла.

– Не свалилась? – Колян убедился, что картина на месте, и в его голосе прозвучало легкое разочарование.

Хочется, хочется супругу, чтобы жизнь доказала его суровую правоту.

– С моей любимой картиной все хорошо. – Я выудила из-под стола залетевший туда смартфон и демонстративно поправила раму на стене. – Кстати, вы не забыли, что завтра мы идем на вернисаж?

– Я не могу, у меня вечером тренировка! – покричал из-за стены сын.

Я поморщилась и похлопала по уху. В новостройках отличная слышимость, можно даже не повышать голос.

– А у меня… у меня… – Муж не успел придумать, что у него, и сник.

– Встретимся в пять у Аничкова моста, – припечатала я.

– То есть ты уйдешь из дома раньше? У тебя завтра дела в городе? – сообразил Колян и прищурился с легким подозрением.

– Не столько у меня, сколько у тети Иды. – Я ловко перевела стрелки. – Подробностей пока не знаю, тетушка обещала утром позвонить.

Тетушка и ее дела – это святое. Мой супруг правильно воспитан и уважает старость, поэтому новых вопросов от него не последовало.

Вот и славно. Не хотелось мне раньше времени рассказывать о назревающем детективном расследовании.

Наши с Иркой любимые мужья без одобрения относятся к частному сыску, если на роли Холмса и Ватсона пробуемся мы с подругой.

Глава 2

Утро началось значительно раньше, чем нужно, и далеко не так хорошо, как хотелось бы.

– Ложись! – хрипло рявкнул мне в ухо муж, спихивая меня с кровати.

Я и без того уже лежала, причем давно: как свалилась в постель вскоре после полуночи, так и пребывала себе в горизонтальном положении. Мирно посапывала, никому не мешала. С чего вдруг лежать мне нужно непременно на полу, спросонья не поняла, прямо спросила:

– Коля, какого хрена?!

– Это ты мне скажи, какого! – возмущенно отозвался муж. – Во что ты снова вляпалась, почему в нас целится снайпер?

– Кто-о?! – Я с усилием сдвинула в сторону свалившуюся на меня тушу (рост 195 см, вес 95 кило), чтобы выглянуть из-за кровати.

В окно, затянутое рулонными шторами «день-ночь», настойчиво пытался пробиться острый красный луч. В тонкие щели он просачивался веером алых штрихов, а на плотной белой ткани расплывался некрасивым кровавым пятном. Смотрелось действительно пугающе.

– Куда, ненормальная?! Лежать! – повторил Колян и попытался снова подгрести меня под себя.

Я растрогалась:

– Кыся, ты закрываешь меня собой от пули?

– А чем еще тебя закрывать? На мне пижама, а не бронежилет!

– Там не снайпер, а Боря! – Я кивнула на окно. – Мы с ним давно договорились: если вдруг нет связи по телефону, сигналить лазерной указкой в окно.

– Твою мать! – Колян скатился с меня и остался обессиленно лежать на полу на манер прикроватного коврика. – Вернее, вашу с Борей! Не могли придумать что-то получше?

– Что? – Мне и правда стало интересно. – Голубиная почта не вариант, я не хочу держать в доме птиц, они гадят. За сигнальные костры прилетит от пожарных. В барабаны бить тоже нельзя, за это соседи настучат в бубен. – Я встала и подошла к окну.

– Редкий случай, когда я солидарен с соседями, – проворчал муж и тоже поднялся, чтобы присоединиться ко мне у подоконника.

В четыре руки мы подняли шторы, как белые флаги. Острый красный луч немедленно попал мне в глаз, я зажмурилась и выругалась:

– Блин, Боря, вот ты Тиль Уленшпигель!

Но Боря меня не слышал – он помещался на своем балконе в доме напротив, нас разделяли полсотни метров двора и почти тридцать лет жизненного опыта. Моего. Который, собственно, и подсказал идею экстренно связываться с помощью лазера.

У Бори была другая задумка, он предлагал использовать пейнтбольные ружья с шариками, заряженными записками. Способ показался мне интересным, но ограниченно годным в условиях северного климата: тут ведь окна вечно закрыты, пулять в них – разориться на услугах стекольщика.

Я взяла с подоконника специально оставленную там лазерную указку, включила ее и направила на плохо различимую фигуру на балконе. Кажется, тоже попала в глаз: фигура напротив дернулась и нырнула за ограждение, прячась от ответного лазерного огня.

– Дай я! – Колян вырвал у меня указку и зачиркал ею, как пьяный джедай табельным световым мечом.

Я прикинула, сколько людей в доме напротив в этот момент повалилось на пол и залегло в укрытия, и испугалась, что кто-нибудь вызовет полицию. Или спецназ. Или имперских штурмовиков Дарта Вейдера – кто ж еще сможет противостоять разбушевавшемуся джедаю…

Над ограждением Бориного балкона белыми флажками поднялись две руки. Колян еще немного мстительно почиркал по ним красным лучом, потом выключил карающее пламя, вернул мне указку, зевнул, объявил:

– Если войне миров конец, я еще немного посплю, не возражаешь? – И, не отходя от подоконника, бухнулся в кровать.

Говорю же, квартира у меня малогабаритная, а муж – наоборот.

Я поискала на тумбочке свой телефон, нашла, обнаружила, что он разряжен в ноль, немного подумала и осторожно поскреблась к сыну:

– Колюш, ты не спишь? Дай свой мобильник, мой разряжен, а нужно срочно позвонить.

– Му-му-му, му-му, – невнятно и не особо приветливо пробурчал Коля-младший и отвернулся к стене.

Я предпочла трактовать это как благосклонное согласие, цапнула сыновний смартфон и, чтобы не будить родных и близких разговором, отправила Фаберженку лаконичную СМС: «Че те надо в 7 утра?»

Через полминуты прилетел ответ: «Тэ И велела быть в 8».

«Тэ И» – это тетя Ида, поняла я. Не было сомнений, что это в прямой связи со вчерашним обещанием тетушки что-то выяснить и определиться с дальнейшими действиями по освобождению из узилища отца жениха.

Мелькнула мысль – узнать бы, что думает по этому поводу сам Палыч. Может, он предпочел бы тихо посидеть в уютной одиночной камере до самой свадьбы, а то и во время нее?

Получить ответ на этот вопрос возможности не было, а под окном уже с намеком рычал мотором разогревающийся автомобиль Фаберженка, поэтому я оставила рефлексию и быстро собралась.

Придется сегодня моим любимым самостоятельно готовить себе завтрак. Ничего, в джедайскую подготовку должно входить умение жарить яичницу, пусть оттачивают и мирные навыки, а не только световые мечи.

Обычно гостеприимная, тетушка ждала в прихожей и даже на порог нас с Борей не пустила – так торопилась.

– Скорее, мы рискуем опоздать! – С этими словами она захлопнула дверь своей квартиры перед моим носом.

Я только успела увидеть Ирку и Вольку: они чинно сидели на стульях за круглым столом. Подруга завтракала, а кот сверлил ее таким взглядом, что человек со слабой нервной системой непременно подавился бы и пал замертво, позволив вечно голодному коту беспрепятственно унаследовать все запасы провианта.

– А? – Уже сбегая вслед за тетушкой по ступенькам, я кивнула на дверь.

– У Ирочки другая задача. – Объяснять, какая именно, деловитая старушка не стала.

Мы спустились во двор, сели в машину. Тетя кивнула Боре:

– Трогай, – и посмотрела на маленькие золотые часики на запястье. – Ах, можем не успеть! На Большой Пушкарской наверняка сейчас пробка, и Невский тоже стоит…

– А нам куда? – спросил наш водитель, аккуратно выруливая к арке подворотни вокруг клумбы с увядающими настурциями.

– На набережную канала Грибоедова, куда же еще? – Тетя сверила свои часики с таймером на приборной доске, убедилась в точности наручного хронометра, поджала губы и поправила тонкую лайковую перчатку, прикрывая запястье.

Стало понятно, что мы едем к Марфиньке.

Не стало понятно, зачем мы к ней едем, да еще в такой спешке.

– Распрягайте, хлопцы, коней, – вполголоса напела тетушка, усилив мое недоумение.

– Только и остается распрягать, – пробормотал Боря, оценивая дорожную обстановку. – Ехать никак не получится.

– Что вообще происходит? – спросила я тетушку, несколько дезориентированная упоминанием каких-то хлопцев с конями.

– А ты не видишь? Пробка! – Тетя Ида мотнула головой, мазнув серебряным локоном по стеклу. – Еще и Каменноостровский встал, как нарочно!

Я глянула за борт – на проспекте и впрямь образовался затык, не обещающий скорых перемен, и решительно толкнула дверцу:

– Выходим. До «Горьковской» сто метров, на метро мы доберемся за десять минут.

– А я?! – крикнул нам вслед, оставшись в одиночестве, Фаберженок, но тетушка не удостоила его ответом, сосредоточившись на том, чтобы просквозить между автомобилями к тротуару.

А у меня вообще никаких ответов не было, имелись только вопросы, причем без возможности их задать.

Я с трудом догнала родную старушку, на диво ловко скачущую по мелким лужам, и подхватила ее под руку, боясь, что она поскользнется на мокром граните в своих щегольских туфельках на каблучках-рюмочках. На бегу тетушка опять напевала про коня, которого надо бы распрячь. Я косилась на нее, но ни о чем не спрашивала. Возраст заслуживает уважения. Хотя будет очень грустно, если и тетя Ида поддалась деменции.

Звонко, как тот конь, выбивая дробь из каменных ступеней, мы сбежали в подземный переход и вынырнули из него у похожего на летающую тарелку здания станции метро «Горьковская».

– Галина назначила нам на девять ноль-ноль и предупредила, чтобы не опаздывали, у нее, видите ли, процедуры, она не будет ждать, – снизошла до объяснений тетушка, когда мы прошли через турникеты и встали на эскалаторе, как два деревца.

Тетушка в свои «крепко за восемьдесят» остается стройна, как березка.

– А Галина – это у нас кто? – Я все еще ничего не понимала.

– Да Федоскина же! Генеральша наша. – Тетя Ида косо глянула на меня, недовольная отсутствием сообразительности, покачала головой и посетовала: – Уж такая барынька, что фу-ты ну-ты! Процедуры у нее, ну-ну. Не иначе бальзамирование и мумификация.

– Она тебе не подружка, – догадалась я.

– Она никому не подружка, – подтвердила тетушка.

Мы вышли на перрон и шмыгнули в вагон.

– А Марфиньке? – Я все еще не уяснила, каким боком та относится к нашему делу.

– Марфиньке? – Тетушка неожиданно затряслась, почти беззвучно смеясь. – Ее Галина, было дело, люто ненавидела. А теперь, наверное, надеется увидеть раздавленной и жалкой.

– Это Марфиньку-то? – не поверила я.

Право, не знаю, что должно случиться, чтобы блистательная Марфа Ивановна сделалась раздавленной и жалкой. Мне кажется, таких несгибаемых женщин больше не делают. Мировая сталелитейная промышленность прекратила выпускать их еще в сороковых годах прошлого века, и после смерти Маргарет Тэтчер на всем белом свете остались только две железные леди – Марфинька и ее лучшая подруга, наша тетя Ида.

К сожалению, Марфинька не избежала возрастных проблем: лет пять назад ее начала атаковать деменция. Бравая старушка отчаянно обороняет свои позиции, но периодически ее накрывает. Тогда она несколько теряется во времени и пространстве, денек-другой называет окружающих чужими именами, что, впрочем, не мешает продолжать общение: добрые люди знают, что надо немного потерпеть – и нормальная Марфинька вернется, а до тех пор безропотно играют отведенные им роли.

Есть лишь один человек, которого Марфинька узнает почти всегда, – тетя Ида. Наверное, потому, что они неизменно присутствуют в жизни друг друга на протяжении восьми десятков лет. Познакомились еще в детском саду и крепко сроднились в эвакуации, куда их малышками вывезли из блокадного Ленинграда.

Ирку Марфинька в дни помрачения рассудка называет Людочкой, кота Вольку – Мурзиком, а меня почему-то просто не замечает. Я пытаюсь убедить себя: это потому, что я такая неповторимая, ни на кого не похожая, – и все же мне обидно.

Впрочем, я вряд ли радовалась бы, зови меня дементная Марфинька Даздрапермой, как тетину соседку по этажу. Хотя это неблагозвучное имя – всего лишь сокращение от «Да здравствует Первое мая».

Мы вышли из метро «Гостиный двор», пересекли Невский и вскоре оказались у старого дома на набережной Грибанала – это еще одно неблагозвучное, но популярное в Питере сокращение, полностью, как вы понимаете, канал Грибоедова.

– Идочка, ма шер, какое дивное утро! – Марфинька возникла на мокром пороге в раме старой деревянной двери, как дивное видение: вся в розовом.

– Горит восток зарею новой, – невозмутимо согласилась тетушка. – Бон жур, ма шер. Ты ослепительна.

– Как всегда, – не стала скромничать Марфинька, подобрала многослойную юбку, вытянула носочек и, немного побалансировав, аккуратно сошла с порога, переступив небольшую лужицу.

Мою руку, протянутую, чтобы помочь, она проигнорировала.

– Доброе утро, Марфа Ивановна! – с нажимом сказала я в розовую спину.

– А? Кто здесь? – Марфинька оглянулась, мазнула по мне невидящим взглядом и шагнула к подруге. – Идем же. Кстати, куда мы? Ты не сказала.

Я вздохнула:

– Определенно, это не день Бэкхема.

Было ясно, что сегодня коварная деменция Марфиньку победила.

– Возможно, так даже лучше, – рассудила тетушка, но объяснять мне свою логику не стала, отвлеченная подружкой, которая желала общаться, обсуждая погоду, природу и наряды встречных дам.

Мадамы заскользили по отполированным множеством ног гранитным плитам, как два кораблика по морской глади. Я прикинула, как долго мы в таком темпе будем плыть до места назначения, и приуныла: не меньше часа! Как пить дать, опоздаем к сроку, назначенному генеральской вдовой.

Кстати, насчет пить: на полпути мадамы наверняка притомятся и пожелают отдохнуть в тихой гавани какой-нибудь кофейни…

Я мысленно поставила крест на запланированной встрече с Федоскиной, но тут услышала сигнал клаксона и, повернувшись на звук, увидела Борину «Ласточку». Боги-повелители трафика сжалились, пробка на Каменноостровском проспекте все-таки рассосалась.

– Жоржик! Дорогой! – как родному, обрадовалась нашему мальчику Марфинька.

– Где? – Боря высунулся в окошко и заозирался.

– Не крутись, как карась на сковородке, сегодня Жоржик – это ты, – объяснила я, первой подойдя к автомобилю.

Благородные мадамы ждали, пока им откроют дверцы.

– Почему я?

– Ну не я же!

– А ты тогда кто?

– А я сегодня никто.

– Хорошо тебе. – Боря выбрался из-за руля и галантно, как самый настоящий Жоржик, усадил мадам в экипаж.

Они поместились сзади, я заняла пассажирское место впереди, и мы поехали к самому маленькому в Питере дому.

По дороге Марфинька настойчиво допытывалась у дорогого Жоржика, как там милая Ляля, записалась ли она к Альфреду Иоганновичу на пергидрольную завивку и купила ли новый примус, а также настаивала, чтобы дорогой Жоржик непременно передал милой Ляле чудесный рецепт похлебки из рубленой репы.

– Запомни: нужно взять четыреста граммов репы, столько же картофеля, по две столовые ложки муки и масла и одну луковицу, – оживленно рассказывала она. – Вычистив репу, изрубить ее мелко, как и луковицу, и поставить вариться в шести бутылках воды. Посолив, кипятить час, потом добавить картофель и держать еще три четверти часа. Развести муку в холодной воде, влить в суп, размешать и дать кипеть еще четверть часа… Потом добавить масло… Что я забыла?

– Держать все время под крышкою, приправить пряностями по вкусу, – глядя в окошко, добродушно подсказала тетя Ида.

– Да! Ты запомнил, Жоржик?

Жоржик лживо заверил, что запомнил.

– Тогда вот еще чудесный рецепт супа-пюре из кореньев. – Марфинька снова застрекотала.

Боря со страдальческим видом покосился на меня, я показала ему язык, тетушка хихикнула. Аккурат на финальной фразе «вместо сливок и желтков можно положить сметаны и зелени» мы подъехали к домику.

– Мы в гости? – обрадовалась Марфинька и взбила кудри на висках.

Мадамы выпорхнули из машины. Утомленный светской беседой Боря быстро сказал:

– Я тут подожду.

– Только не вздумай бросить нас, – пригрозила я ему. – А то знаю я вас, жоржиков.

– Елена! – уже взявшись за массивную ручку двери парадной, позвала меня тетушка. – Мы ждем!

– Будет еще кто-то? – пуще прежнего обрадовалась Марфинька. – Званый завтрак? У Требушинских, да?

Я подошла, помогла тете открыть тяжелую дверь и свободной рукой аккуратно затолкала подружек в парадную.

– Привет Требушинским! – успел не без ехидства сказать нам в спины дорогой Жоржик, оставленный наконец в благословенном одиночестве.

Почему в Петербурге парадные, а не подъезды?

Я думаю так: в слове «подъезд» отчетливо ощущаются нервная спешка и суетливая деловитость. А в парадной необязательно очень красиво, но непременно тепло, уютно и тихо. Изредка громыхнет лифт или прошелестят шаги – квартир на лестничных площадках одна-две, этажей всего пять-шесть. Сидишь себе на удобном широком подоконнике, как на лавке, в золотых лучах низко висящего солнца – маленький праздник души…

В парадной дома, где жили Федоскины, было пусто и тихо. Белели на бледно-зеленых стенах гипсовые маски и завитушки лепнины, скучал под окном на межэтажной площадке старомодный велосипед. Тускло светила пыльная лампа на длинной цепи. Аутентично, но чего-то не хватает…

Тетушка первой сообразила:

– Почему убрали ковер с парадной лестницы?

– Разве Карл Маркс запрещает держать на лестницах ковры?[2] – подхватила я.

Это наша с тетушкой любимая игра: перебрасываться цитатами из литературной классики.

А Булгаков в «Собачьем сердце» не зря поднимал вопрос отсутствия ковров! Речь-то не о красоте, как я думала раньше, живя не в Питере. В тетушкином доме на Петроградке можно сравнить состояние ступеней черной лестницы, где ковров никогда не было, и парадной, где они имелись. Материал один и тот же – мраморный камень, он же путиловский известняк, но в первом случае – без покрытия – за сто с лишним лет ступеньки стерлись так, что выглядели обкусанными и оплавленными, а во втором они лишь немного сгладились.

Лестнице в парадной генеральского дома явно не хватало ковровой дорожки. Я отогнала глупую мысль, будто ее постелили в кузов грузовика под гроб Федоскина. Наверняка того увезли в последний путь в комфортабельном катафалке-лимузине. По лестнице без ковра мы поднялись к высокой и широкой красно-коричневой двери нужной квартиры и покрутили пимпочку старинного звонка.

Генеральская вдова оказалась высокой костлявой старухой с желтым лицом. Сухопарое тело ее было облачено в темно-коричневое шерстяное платье, напомнившее мне школьную форму девочек времен СССР. На голову Галина намотала черный шарф, но даже в многослойном тюрбане та выглядела непропорционально маленькой – я заподозрила, что волос на ней почти не осталось.

Оживленная Марфинька в летящем розовом рядом с пасмурной генеральшей смотрелась юной феечкой, отчего лицо Галины дополнительно сморщилось, будто она хлебнула уксуса. Но Марфинька с порога полезла к хозяйке обниматься и целоваться, при этом ласково называя ее бабушкой Олей. Видно было, что обращение Галине пришлось не по вкусу, зато она поняла, что отвратительно моложавая гостья не в себе, и это ей очень понравилось. «Я хоть и не такая красивая, зато не выжила из ума», – отчетливо читалось на ее лице.

Теперь я поняла, что имела в виду тетя Ида, произнося свое «возможно, так будет лучше». Очевидная деменция Марфиньки позволила Галине ощутить собственное превосходство, и это заметно улучшило ее настроение.

Нам были предложены чай или ликер – на выбор. Мадамы предпочли ликер, я не стала отбиваться от коллектива, и хозяйка удалилась за угощением в недра квартиры, показавшейся мне огромной. И темной. И неуютной, как фамильный склеп на вырост.

– Пять комнат, а Галина одна, – вкратце обрисовала ситуацию тетушка, пока генеральша шуршала во мгле бесконечного коридора. – Детей у них с мужем нет и не было. Собственно, именно поэтому Галина так боялась, что Федор ее бросит. Но тому вполне хватало Марфиньки, она всегда умела играть милую крошку…

– У Марфиньки с этим Федором что-то было?! – опешила я.

– У Марфиньки с Федором было все, – припечатала тетушка и, кинув взгляд на подругу, не участвующую в разговоре, выплыла в коридор.

Там она встретила хозяйку и выразила той соболезнования по поводу понесенной утраты. Они коротко обсудили что-то еще, но я не разобрала слов – дамы говорили негромко, а в коридоре под четырехметровыми потолками гуляло многоголосое эхо.

Потом мы пили из маленьких пузатых рюмочек вкусный грушевый ликер, и Галина под оханье тетушки рассказывала, как трудно ей дался вчерашний день. Сначала мужа похоронила, потом обнаружила, что в квартиру в ее отсутствие вломились какие-то негодяи, а после еще общалась с полицией, что тоже крайне сомнительное удовольствие!

Мы с тетей осмотрительно не стали говорить, что, по мнению полиции, вломившегося в жилище Федоскиных негодяя зовут Петром Павловичем Мавриковым, он наш добрый знакомый и даже без пяти минут дальний родственник по линии дорогого Жоржика, в миру Бори. Тетушка лишь уточнила, какие последствия имело злонамеренное проникновение. Попросту говоря – что украли-то?

Тут генеральша начала подозрительно вилять и путаться в показаниях. Сначала сказала, что вторженцы вскрыли сейф. Потом заявила: не знает, пропало ли оттуда что-то.

Мы ей, конечно, не поверили. Кому это надо – вламываться в квартиру через стену, пусть даже дощатую, и вскрывать сейф, чтобы ничего из него не взять?

– Темнит Галина, – шепнула мне тетушка, когда ликер был выпит и хозяйка удалилась за добавкой.

А Марфинька, божий одуванчик, восторженно заметила:

– Такие они милые – эти Требушинские! Мне очень нравится у них бывать, – и удалилась в угол, занятый огромным старинным зеркалом в массивной деревянной раме.

Зеркало было мутное и потому волшебное. Морщины и прочие несущественные детали внешности оно не отражало, и Марфинька в нем смотрелась именно той, кем себя ощущала: богиней утренней зари.

– Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос[3], – негромко процитировала я по случаю.

Мне редко доводится продемонстрировать знание поэзии Гомера, нельзя упускать такую возможность.

– Ложе покинул и царь Менелай, вызыватель в сраженье, – моментально откликнулась тетя Ида.

Я уважительно кивнула: мало кто цитирует четвертую песнь «Одиссеи», обычно ограничиваются второй. Они обе, чтоб вы знали, содержат ту строчку про Эос, но продолжение следует разное.

«Царь Менелай, вызыватель в сраженье» явно проассоциировался у тетушки с генералом Федоскиным, хотя тот ложе не вполне покинул – переместился со спального на смертное.

– Что бы там ни украли, это имело отношение к Фердинанду, – уверенно сказала тетя.

– Вынесли их практически одновременно, – кивнула я. – Фердинанда и что-то из его сейфа.

– А Галина, возможно, и вправду не в курсе, – продолжила тетя. – Благоверный ее был просто помешан на секретности. Даже странно, что она знала о существовании сейфа.

– Узнаешь тут, когда в стене дыра и дверца нараспашку, – проворчала незаметно подошедшая генеральша.

Я посмотрела на нее с сочувствием. Реально тяжелый денек у бедной женщины выдался! Хотя внезапно обнаружить потайной сейф совсем не то же самое, что вдруг увидеть пустую сквозную пробоину. В сейфе же наверняка было что-то ценное. Какая-никакая, а компенсация за нервные переживания.

Очень хотелось выяснить, что же там нашлось-то, в сейфе, во всех смыслах внезапно открывшемся, но тетушка, угадав мои мысли, покачала головой: не надо, не спрашивай. И в самом деле, объяснить такой наш интерес было бы трудно.

Мы выпили еще по рюмочке ликера. Вернувшаяся к нам Марфинька попыталась выспросить у Галины, как дела у многочисленного семейства Требушинских, всех мифических представителей которого она помнила поименно, но Федоскина не захотела играть в эту увлекательную игру и дала понять, что нам пора удаляться. У нее были назначены в дорогой частной клинике какие-то лечебные процедуры для поправки морального и физического здоровья, из чего я заключила, что следовать за мужем жена не собирается, планирует еще жить-поживать.

Вот точно в сейфе было что-то ценное, без средств к безбедному существованию вдовица не осталась.

Удивительное дело: за время нашего отсутствия диспозиция будто и не изменилась: Ирка и Волька все так же сидели за столом. Подруга невозмутимо трапезничала, а кот напрасно испепелял ее огненным взором – куда до него джедайскому мечу.

– Вы что же, с утра не вставали с места? – удивилась я, распахнув дверь и любезно пропустив вперед тетушку.

Боря, который нынче Жоржик, повез Марфиньку в ее родные пенаты, а мы вернулись на Петроградку.

– Мы-ы, мы-ы! – противным голосом неисправимого кляузника заныл Волька, бухнувшись со стула к ногам хозяйки.

– Мысли не допускаешь о том, что я не дам тебе… Чего я ему не дам? – Тетушка, снимая шляпку у зеркала, оглянулась на Ирку.

– Мя-а! – первым ответил кот, сел в позу «Верный Джульбарс на охране границы» и уставился на тетушку взглядом, полным преданности.

– Мясо из борща, – развернула лаконичный кошачий ответ Ирка. – Я не дала ему телятину, но курицу он уже слопал.

Мы с подругой родом с Кубани и умеем готовить правильный борщ. В идеале в нем должно быть два вида мяса, которое нужно варить поочередно и… Но не буду уподобляться Марфиньке с ее художественной декламацией рецептов для примуса.

– Воля, ты же знаешь: коту нельзя есть слишком много человеческой еды, – напомнила тетушка зверю. – Могу предложить прекрасный сухой корм. Будешь?

– Мо-о, – скандальным голосом молвил кот, хлестнул хвостом и в два прыжка ускакал наверх – в светлицу, а потом, судя по скрипу форточки, за окно – на крышу.

– Можете сами есть свой сухой корм, – машинально перевела я с кошачьего на человеческий и покачала головой. – Однако разбаловали мы животное!

– Ничего, нагуляется – слопает и корм, – рассудила Ирка и переместилась к плите. – Все будут борщ, я наливаю?

Бум! Входная дверь содрогнулась. Старинный бронзовый колокольчик, которым тетушка сзывает домочадцев к столу, ударился о стену и приглушенно звякнул.

– Кто стучится в дверь ко мне? – подняла брови тетушка.

– С толстой сумкой на ремне! – подхватила я цитату.

– С цифрой 5 на медной бляшке, в синей форменной фуражке? Это он, это он – ленинградский почтальон![4] – с удовольствием присоединилась к декламации Ирка.

Она неплохо знает детскую поэзию – еще недавно вслух читала книжки своим сыновьям-близнецам.

Дверь снова содрогнулась. Я не стала сразу открывать ее, сначала посмотрела в глазок и сообщила присутствующим:

– Это не почтальон. Это Кружкин.

– В такое время? – Ирка поглядела на часы на стене.

Василий Кружкин – художник. Как большинство уважающих себя представителей богемы, он ведет преимущественно ночной образ жизни, и полдень для него все равно что для обычного человека глухой предрассветный час.

Явление Кружкина народу в неурочную пору вызывало тревогу.

– Что-то случилось, – предположила моя подруга и кивком велела мне открыть.

Я распахнула дверь и сразу же отпрыгнула в сторону, потому что Василий незамедлительно рухнул на колени и ударил челом в пол:

– Иринушка! Прости меня, дурака! Не вели казнить, вели миловать!

– Вася, ты спятил? У меня и без тебя есть кого миловать, я давно замужем, ты забыл? – Ирка похлопала по ладони половником, прозрачно намекая на готовность пустить его в ход не по прямому назначению.

– А чем это у вас пахнет? – Не осознавший угрозы Кружкин поднял голову и принюхался.

– Хотите борща, Василий? – разумеется, предложила гостеприимная тетушка.

– А хочу! – Кружкин раздумал подавать челобитную, вскочил на ноги и резво проследовал к столу.

Ирка поместила перед ним дымящуюся тарелку, потом наполнила еще две – для нас с тетушкой, положила ложки, выставила нарезанный хлеб, сметану и солонку. Оглядела композицию и села напротив Василия:

– Так что стряслось?

– Случилось страшное, Иринушка! – Кружкин выпучил глаза, то ли в ужасе, то ли Ирка с чесноком и перцем перестаралась.

Я осторожно попробовала борщ – нет, не слишком острый.

– Украли твой портрет!

– Какой портрет? С котом и игрушками? – Ирка недобро прищурилась. – Тот самый, который ты обещал подарить мне сразу после выставки в Италии?

– Его в Милане украли? – В отличие от подруги, я не возмутилась, а восхитилась. – Вась, я считаю, это успех!

– Его украли не в Милане, а уже здесь, в Петербурге. И это не успех. – Василий положил краюху хлеба и ложку, чтобы двумя руками вцепиться в волосы. – Это провал! Мне не заплатят обещанное и потребуют вернуть аванс, а я его уже потратил!

– За что аванс?

Василий отвел глаза.

– Выкладывай! – потребовала Ирка.

Слово за слово – выяснилось, что на выставке в Милане на работу петербургского художника Василия Кружкина «Портрет прекрасной дамы с котом и елочными игрушками», для которой ему позировали Ирка и Волька, нашелся покупатель. Цену он предложил такую, что Василий не устоял. Согласился отдать картину сразу после выставки в городе на Неве и взял аванс.

– Ты же не сердишься, Иринушка? Я тебе другой портрет нарисую. Или даже два! – Василий притиснул руку к сердцу.

– Это уже будет не оригинал, а просто копия, – закапризничала Ирка.

– Не просто копия, а авторский повтор! Необязательно совпадающий с первой версией в деталях. Помнишь, тебе двойной подбородок не понравился? Я его перепишу, – пообещал хитрый Кружкин.

– Тогда и волосы чуток причеши, а то я там лохматая, как ведьма. – Подруга от возмущения перешла к торгу.

– Минуточку! – Я подняла руку, как школьница. – А почему ты не можещь нарисовать новую картину вместо украденной для итальянского покупателя?

– Ну, Лена! – Художник и тетушка, большая любительница искусства, одинаково помотали головами.

– Тот портрет был представлен в каталоге миланской выставки, его фото печатали в журналах, репродукции и сейчас продают в сувенирной лавке галереи! Я не сумею повторить работу с абсолютной точностью, подмену непременно заметят, и это будет скандал! – объяснил Василий. Он покивал своим мыслям и повторил почти с удовольствием: – Да-да, международный скандал!

– И что же делать? – Ирка, добрая душа, уже простила обманщика и излучала сочувствие.

– Найти пропавшую картину, что же еще. – Василий снова принялся за борщ, в молчании опустошил тарелку, отложил ложку, вздохнул и поднял больные глаза: – Вы мне поможете?

– Можем попробовать, но без гарантий. – Ирка приосанилась. – Сначала расскажи, где, когда и при каких обстоятельствах пропал мой… твой… наш портрет?

После обеда, который немного затянулся из-за того, что был совмещен с опросом потерпевшего, я позвонила мужу и напомнила:

– Встречаемся в пять на Аничковом мосту, не забыл? Лучше без четверти, потому что в пять уже открытие.

– А мы-то с сыном надеялись, что ты вернешься к обеду и накормишь нас вкусной домашней едой, – сказано было вроде бы не в тему и без претензии, но я поняла: Колян надеется на амнистию взаимозачетом.

Типа, он простит мне возмутительное пренебрежение святыми обязанностями хранительницы семейного очага, а я позволю ему не идти на выставку.

– Я не могла, в моей поддержке нуждались близкие люди, – сказала я с ноткой легкого укора. – У тети Иды умер старый знакомый, надо было сопроводить ее к вдове для выражения соболезнований. У Ирки другая беда: украли картину, которая была обещана ей в подарок…

– Откуда украли? – неожиданно заинтересовался Колян. – С того вернисажа, на который ты меня безжалостно тащ… настойчиво приглашаешь?

– С другого. – Я притворилась, будто не услышала предательской оговорки. – А какая разница?

– Большая! Если бы с того, там стало бы на одну картину меньше, и время на осмотр экспозиции сократилось бы, – логично рассудил муж.

– Некоторые люди совершенно не желают культурно расти по доброй воле. – В моем голосе прозвенел металл. – Не сознают, чем рискуют.

– Что, и ужин не приготовишь?! – испугался муж.

– Некоторые люди слишком много думают о еде и слишком мало – о пище духовной. – Сталь в моем голосе закалилась.

– То есть ужин все-таки будет? – Некоторые люди не расслышали сабельного звона. – Ладно, уговорила: без четверти пять на мосту. Я буду у того коня, который бежит в направлении музея компьютерной техники.

– Некоторые люди слишком ценят компьютерную технику, – начала я, но не была услышана: эти самые люди отключились.

– Не волнуйся, у тебя в любом случае будет компания, мы с Кружкиным тоже идем, – успокоила меня Ирка.

Она стояла, наклонив голову к плечу, у открытого платяного шкафа и созерцала его содержимое.

– Нечего надеть? – с ноткой ехидства спросила я.

Подруга приезжает в Питер на пару недель с двумя огромными чемоданами, каждый из которых сошел бы за целую гардеробную комнату для человека с меньшими габаритами и запросами. И большая часть нарядов, которые она привозит, предназначена для торжественных выходов.

– Как раз наоборот! – неожиданно обрадовалась светская львица. – Смотри, какое интересное новое платьице!

Перед моими глазами затряслось что-то пестрое и блестящее.

– Натуральнейший шелк!

– И этнический шик, – поддакнула я. – Откуда такое?

– Из посылки, которую я сегодня получила. Там, кстати, и для тебя был подарок, спроси у тетушки. – Подруга махнула на лестницу, повернулась ко мне спиной и, извиваясь, как цирковая женщина-змея, принялась стаскивать с себя тесноватую водолазку. Ой, простите, в Питере надо говорить – бадлон.

– Подарок? Мне? – приятно удивилась я.

– Сойди-ка вниз, я покажу! – позвала чуткая тетушка. – Смотри… О боже, я сказала «сойди», а не «скатись по перилам»! Елена, ты же дама, веди себя подобающе!

– Не вижу, почему бы благородной донье не съехать по удобным перилам.

– А! Это перефраз Стругацких, в оригинале было: «Не вижу, почему бы благородному дону не посмотреть на ируканские ковры»[5]. – Тетушка отвлеклась на нашу интеллектуальную игру и перестала сердиться. – И как уместно процитировано! Смотри, что подарили мне!

– Ковер? Неужто ируканский? – удивилась я.

– Самаркандский! Из натуральной шерсти, колорированной природными красителями! Повешу, пожалуй, его над кроватью в лучших традициях старых добрых советских времен. – Старушка поволокла пестрый коврик в закуток, который гордо именует своим будуаром.

Массивный шкаф с функцией перегородки скрыл ее от моих глаз, но по звукам я поняла, что тетушка прикладывает ковер к стене, чтобы оценить композицию. Гордый и свободолюбивый самаркандский ковер, похоже, сопротивлялся. Не хотел становиться на прикол, желал гордо реять под среднеазиатскими звездами, летая над барханами с Аладдином на борту.

– Муха и Зуля опять гостинцы прислали? – Я поняла, каким важным делом занималась Ирка нынче утром: отправляла одну увесистую посылку с дарами и получала другую, конечно же.

С недавних пор у нас в Средней Азии есть пара юных друзей, которым мы помогли превратиться из бедных родственников в богатых[6], и за это они, похоже, намерены вечно выражать нам признательность.

– Мне ковер, Ирочке – шелковое платье, Вадику – расшитую тюбетейку, а тебе серьги из серебра с бирюзой!

– И где они? – Я с подозрением огляделась.

Тетя Ида ужасно любит всяческие брошки с Блошки. Если надумает прихватизировать мою бирюзу в серебре, придется с этим смириться. Не отнимать же побрякушки у матриарха.

Но оказалось, что я напрасно плохо подумала о тетушке. Она не собиралась лишать меня среднеазиатских даров, наоборот.

– Я их взяла, чтобы подобрать подходящий кулон, что-то такое было у меня в закромах, нужно поискать. – Тетушка оставила непобедимый ковер на кровати и вернулась ко мне. – Вручу потом комплектом, хорошо?

– Прекрасно, – согласилась я и вернулась в светлицу.

Ирка уже крутилась там перед зеркалом, слепя глаза блестящим пестро-полосатым нарядом. Пора бы и мне подумать, как одеться на выход.

– Нам туда! – Кружкин энергичным кивком указал направление, заодно нежно огладив вспорхнувшим шарфом крутое бедро скульптурного коня.

Конь мимолетную ласку проигнорировал, а я посмотрела на Василия с интересом.

Длинный шелковый шарф с отпринтованными на нем листочками и цветочками – техника экопечати, ручная работа! – он повязал поверх растянутой вязаной кофты с заплатками и разноцветными пятнами. Не удивлюсь, если он годами вытирал об нее кисти.

– Что-то бледно вы оделись. – Художник ответно оглядел нас с Коляном и напророчил: – Потеряетесь.

– Где?

– Там! – Василий махнул рукой и первым свернул с моста на набережную.

Я, муж и подруга торопливо зашагали следом. Кружкин, наш проводник в мир искусства, на ходу бормотал:

– По набережной Фонтанки, под арку во двор, темно, не сломайте ноги, в открытый подъезд, да не в этот – тут кухня узбекской обжорки, возьмите левее, сказал же – темно, берегите ноги! Вверх, еще вверх, нам на шестой этаж, нет, не чердак, а галерея под крышей… Всем здрасьте!

Остановившись у настежь распахнутой двери, Василий пошаркал подошвами о полысевший коврик и нахлобучил на голову извлеченную из кармана матерчатую кепку с миниатюрным пропеллером на макушке. Щелкнул по нему пальцем – пропеллер бойко закружился и мажорно загудел.

– Добро пожаловать! – Дивно нарядный Василий жестом пригласил нас проходить.

– Галерея «Старый хряк». – Колян прочитал надпись на вывеске с очень реалистично нарисованным свиным рылом и покосился на меня: – Как поэтично…

– Очень… эмн… атмосферно. – Я переступила порог и пошла, озираясь, по тесному коридору со стенами, сплошь увешанными картинками.

Изображали они по большей части пугающего вида котиков с акульими пастями, но темой выставки были заявлены НЛО, поэтому разномастные инопланетяне тоже были широко представлены. Причем мне показалось, не только на полотнах! Публика в галерее собралась самая пестрая – гуманоиды со всей галактики, не иначе.

Кружкин в измазанной краской кофте, принтованном экошарфе и кепке с пропеллером оказался не самым колоритным типом. Его приятели-художники тоже выглядели так эффектно, что и Чужой впечатлился бы.

Один товарищ облачился, будто в тогу, в несвежую простыню и пурпурные резиновые сапоги с ушками, а на шею повесил жареный куриный окорочок на веревочке, который периодически изящным жестом поднимал а-ля лорнет. Другой гражданин нарядился в велосипедки и смокинг на голое тело. У третьего на голове была меховая ушанка с прорезью, в которую он пропустил аккуратно заплетенную длинную седую косу.

– Мы где вообще? – спросил Колян, и в его голосе я различила нотки подступающей паники.

– Спокойно, написано же было – у старого хряка. – Я подвинулась, открывая мужу вид на чучело здоровенного косматого кабана.

Не то чтобы это зрелище сильно успокаивало, но хотя бы убеждало: мы попали по адресу.

– А гардероба, я так понимаю, нет? Подержи мой плащ, пожалуйста. – Ирка как ни в чем не бывало скинула мне на руки тренч и сразу же влилась в компанию, как родная: пестрое шелковое платье от Мухи с Зулей вписалось в общий бедлам идеально.

Я проводила взглядом уплывающую в толпу подругу и вспомнила: мы договорились послушать, что говорят завсегдатаи творческих тусовок о краже Васиной «Дамы с котом и игрушками».

Я обернулась к мужу:

– Расходимся! Ты направо, я налево. На картины разрешаю не смотреть, главное, слушай разговоры. Ключевые слова: Кружкин и кража.

В прощальном взгляде мужа читал страх уж не свидеться боле, но я решительно подтолкнула его в одну сторону и направилась в другую.

Гости и участники выставки говорили о чем угодно, только не о краже шедевра Кружкина. Я улавливала обрывки салонного трепа и богемных сплетен, не запоминая их за ненадобностью.

Между тем голоса становились все более громкими, беседы – оживленными, и в вялотекущем потоке публики отчетливо наметились течения. Гольфстримом меня принесло в дальний угол, где разливали вино, и тут же рядом со мной нарисовался бородатый дядя в футболке с гербом СССР и соломенной шляпке с красным помпоном.

Такие кокетливые и непрактичные головные уборы я прежде видела только в сувенирной лавке в Бад-Вильдбаде – курортном городке в немецком Шварцвальде, поэтому машинально поздоровалась:

– Гутен таг!

– Я, я, натюрлих, дас ист фантастиш, хенде хох! – с готовностью выпалил бородач.

Я так же машинально вскинула руки, и в одну из них тут же был пристроен пластиковый стаканчик с красно-бурой жидкостью.

– Вайн! – пояснил добровольный посол Шварцвальда и с удовольствием понюхал содержимое оставшегося у него стаканчика.

Я сделала то же самое, но без восторга. Вино, я видела, разливали из картонных коробок, обычно помещающихся на нижней полке дешевого супермаркета. Но воспитание требовало проявить вежливость, и я подняла стканчик:

– Ваше здоровье!

– По-русски, значит? Брудершафта не будет? – расстроился бородач и от огорчения выпил свое вино одним глотком.

– Мы разве знакомы? – Я устремила взгляд в промежуток между шляпкой и бородой.

– Я знаю вас в лицо! – закивал мой собеседник. – Видел в метро.

– И запомнили? – Я растерялась, не зная, чувствовать ли себя польщенной.

Петербургский метрополитен – территория победившего безразличия. Чтобы тебя там заметили, нужно быть кем-то совершенно особенным. Я видела, как в общей массе апатичных пассажиров бесследно терялись Человек-паук в парадно-боевом костюме и Дед Мороз со Снегурочкой. Однажды даже сама морально поддержала Дракулу, на которого никто не обращал внимания, попросив разрешения сфотографироваться с ним.

Видели бы вы, как он обрадовался! И после нашего селфи еще минут десять доверительно рассказывал мне, как подыскивал подходящие вставные клыки и красил черной тушью розовые эльфийские уши, превращая их в вампирские: делился секретами, пока не вышел на «Площади Восстания».

С тех пор Колян, присутствовавший при том, всякий раз на этой станции повелевает мне и сыну с прекрасным трансильванским акцентом: «Восстаньте!»

Хотя и на это никто не обращает внимания.

– Дама напротив читала книжку, на задней обложке было ваше фото, – объяснил бородач. – Вы писатель, да?

– Да. – Я расплылась в улыбке, но как следует порадоваться мне не дали.

– А я муж писателя. – За плечом бородатого вырос Колян и навис отчетливо угрожающе. – И боксер!

– С чего это вдруг ты боксер? У тебя разряд по плаванию, – сердито зашипела я, поскольку потенциальный поклонник моего творчества исчез так быстро и бесследно, словно стал Человеком-невидимкой.

– А ты знаешь, какой мощный хук у кролиста? Причем с обеих рук. – Супруг бесцеремонно забрал у меня стаканчик, понюхал его содержимое, сказал: – Фу, гадость какая! – и залпом выпил вино.

– Ты помешал беседе, – попеняла я ему. – Я бы расспросила аборигена о краже Васиного портрета…

– А я уже все узнал. – Муж горделиво расправил плечи. – Один чудик – в смокинге – жаловался другому – в простыне – на какого-то третьего, которого с ними не было. Того зовут не то Печенкин-Бенуа, не то Почкин-Растрелли, очень затейливо. Точное имя я забыл, запомнил только принцип: сначала какой-то ливер, потом что-то очень культурное.

– Короче, Склифософский! – Между нами сунулась озабоченная румяная физиономия: на редкость вовремя явилась Ирка.

– Короче, этот третий хотел купить картину Кружкина у какой-то Худмузы – не знаю, кто это…

– Худая муза? – предположила Ирка и поморщилась.

Сама она попышнее муз Рубенса и Кустодиева и худобу не одобряет в принципе.

– «Художественная муза», – расшифровала я. – Сокращенно – Худмуза, галерея такая на Ваське.

– На Васильевском острове, – сам расшифровал Колян. – А не оттуда ли свистнули ваш портрет?

– Оттуда! – Мы с подругой переглянулись.

– Чудик в смокинге как раз злорадствовал, что ту картину Селезенкину-Монферрану не продали!

– И тогда он ее стырил! – воодушевленно заключила Ирка и завертелась, озираясь: – Так, где Василий? Надо, чтобы он по-свойски попытал того чудика в смокинге и узнал подробности.

Она опять исчезла в толпе.

– Тут так интересно! Непременно надо будет прийти второй раз! – убежденно сказала синеволосая девушка в красной меховой безрукавке поверх зеленого бархатного платья в пол парню в юбке шотландского горца и добротном свитере геолога. – Я еще не прониклась.

– А я уже! Я уже! – поспешно заявил мне Колян. – Может, мы пойдем?

Мы могли и пошли.

Пока брели, впечатленные, по набережной Фонтанки, муж собрался с мыслями и изрек:

– Что ж… Это тоже Питер. Художники, маргиналы, психи, паршивое вино, дым коромыслом, все чудесно… Но мы же не пойдем туда второй раз?

Я успокаивающе похлопала его по плечу, но от опрометчивых заявлений удержалась. Пока не разберемся с пропажей картины Кружкина – придется повариться в богемных кругах.

Возвращаясь с выставки, мы с Коляном заскочили в магазин у дома и там столкнулись с Джульеттой.

– Здоров, Юлек! За розовым майонезом пришла? – весело приветствовал Борину невесту мой муж.

– Всем разболтала? – укоризненно покосилась на меня Джульетта. – Ладно вам, я уже знаю, что майонез окрашивает свекла. Я за шампанским, у нас праздник – папу выпустили!

– Тогда беги на кассу, через пять минут алкоголь отпускать перестанут. – Колян услышал одно.

Я – другое:

– Как – выпустили? Неужто нашли настоящего преступника?!

– Да куда там. – Джульетта сдернула с полки пузатую бутылку и заспешила к кассе.

Пришлось бежать вместе с ней.

– Бабуся потерпевшая заявление забрала. Сказала – все проверила, ничего у нее не пропало. А дыра в стене, может, сама собой образовалась, дом-то старый, – нашептала мне девушка в очереди на кассу. – Звучит нелепо, но ей пошли навстречу и дело закрыли. Так что папа свободен! – Она сцапала с ближайшей стойки большую шоколадку.

– Значит, свадебные приготовления продолжатся. – Я осознала риски.

– И возобновятся, – кивнула Джульетта. – Мы от некоторых заказов успели отказаться, придется заново договариваться, теперь уже по другим деньгам.

– Ничего, Палыч на радостях оплатит и повышенный ценник, – успокоила я ее и тоже взяла шоколадку.

А почему нет? У меня свой праздник: не придется ради спасения Палыча расследовать дело об ограблении генеральской квартиры.

Почему-то эта мысль меня не очень обрадовала, даже малость огорчила, если честно.

Ирка позвонила, когда мы с мужем, шикая друг на друга, крались с ключом на изготовку к входной двери нашей квартиры. Предполагалось, что сын уже спит, и разбудить его мы не хотели.

Он учуял бы запах вина и отругал нас. Наш потомок – убежденный сторонник здорового образа жизни, он всегда говорит «да» правильному питанию и спорту и «нет, никогда, ни за что, как вам не стыдно?!» – алкогольным напиткам. Про курение я вообще молчу, встреченные Колей-младшим люди с сигаретой обречены на долгую воспитательную беседу.

Я стиснула зазвеневший мобильник в кармане и убежала на лифтовую площадку.

– Что-то рано вы ушли, пропустили много интересного, – зевнув, сказала Ирка.

– Спасибо, нам хватило, – заверила я.

– Вася изловил чудика в смокинге, есть интересная информация, но пусть лучше он сам расскажет. Приедешь к нам завтра? Заодно подумаем, чем помочь Палычу.

– А ты еще не в курсе? Помогать Палычу уже не надо, его отпустили, Федоскина забрала заявление.

– Правда? Это прекрасная новость. – В голосе подруги, впрочем, прозвучало легкое огорчение. – Но ты все равно приезжай к нам, твоя тетушка подобрала подвеску к серьгам с бирюзой.

– Серьезный повод, – согласилась я и пообещала: – Буду к обеду.

Придется с утра пораньше мужу и сыну котлет нажарить, чтобы не упрекали меня в пренебрежении святым долгом кормилицы семейства.

Глава 3

– Мне звонила Галина Федоскина, – разливая чай, сказала тетя Ида.

Мои уверения, что я уже позавтракала дома, она не сочла заслуживающими внимания и усадила меня пить чай с ватрушками.

– Чего хотела? – поинтересовалась я намерениями пресловутой Федоскиной.

Сама-то я хотела полить ватрушку клубничным вареньем, но вазочку с ним захватила Ирка. Чай она уже выпила и варенье ела просто так, в глубокой задумчивости, вылавливая и отправляя в рот одну ягоду за другой. Кот, который в принципе не ест сладкого, провожал каждую клубничку взглядом умирающего с голоду.

1 Читайте об этом в романе Елены Логуновой «Не плачь, Рапунцель!».

2 М. Булгаков. «Собачье сердце».

3 Гомер. «Одиссея», пер. В. Жуковского.

4 С. Маршак. «Почта».

5 А. и Б. Стругацкие. «Трудно быть богом».

6 Читайте об этом в романе Елены Логуновой «Синдром звездочета».

Продолжить чтение