Читать онлайн Война во Вьетнаме. Почему американцы потерпели поражение бесплатно
Посвящаю моей жене Галине.
Автор
В книге используются фотоматериалы из личного архива автора, а также предоставленные ТАСС
© Васильев А.М., 2021
© «Центрполиграф», 2021
Предисловие
Минуло немногим более полувека со времени окончания американо-вьетнамской войны, самой кровавой и продолжительной после Второй мировой. Уходят из жизни ветераны и очевидцы тех героических и трагических месяцев и лет. Забывается атмосфера тех времен, многие факты и события.
Не так много книг, посвященных этой теме, вышло у нас.
Мне в жизни повезло. В 1967–1969 годах я работал военным корреспондентом «Правды» во Вьетнаме. Вернувшись в Москву, выпустил книгу «Ракеты над цветком лотоса», которой горжусь и сегодня.
Убежден, что она имела право на переиздание и могла бы вызвать интерес у читателей в своем первоначальном виде.
Тогда автором был молодой двадцативосьмилетний журналист, осуществивший мечту оставить после себя «Вьетнамский дневник» по примеру «Испанского дневника» Михаила Кольцова.
Но ведь прошло более 50 лет. Сколько воды утекло в Красной реке и Меконге, каким стал и становится Вьетнам и как он смотрит на себя – того, полуголодного, готового на адский труд, на смерть в борьбе за победу против самой могущественной державы мира? Сегодня это уже новый Вьетнам – стомиллионная страна, ставшая партнером Китая, США и России, экономически успешная, красивая, уважаемая и ближними и дальними соседями, все больше любимая российскими туристами. А прекрасный цветок лотоса был и остается символом Вьетнама.
У вьетнамцев своя память о тех грозных годах.
Я не был вьетнамистом. Моей специализацией начинающего журналиста-международника был Ближний и Средний Восток. Я не был и романтичным комсомольцем и критически относился к идеологизированным лозунгам. Но два года во Вьетнаме были, пожалуй, самыми яркими в моей жизни. А опыт той командировки позволял мне точнее и профессиональнее писать затем и о партизанской войне в Аравии, в султанате Оман, и об арабо-израильских войнах, и о других войнах, свидетелем которых я стал. Мало того, соединив журналистику с научными исследованиями в области истории и политологии Ближнего и Среднего Востока, а затем и Африки, я заинтересовался скрытыми пружинами событий той войны, мотивами поведения тех или иных лидеров, дополнительными деталями, которые открывались только после длительной работы, что позволяло сделать более полными прежние впечатления.
Поэтому, обратившись к почти пятнадцатилетней истории вьетнамской войны против США, я понял, что обязан к личным свидетельствам добавить воспоминания и записки американцев. Нашему читателю мало известен огромный массив американских материалов: почти 30 тысяч книг, миллионы статей, десятки или сотни кинофильмов. Конечно, даже малую их часть я охватить не мог. Но удалось познакомиться с фактами, собранными честными американцами, которые позволяют лучше понять причины поражения колоссальной военной машины, оказавшейся бессильной во Вьетнаме. Американское общество взглянуло на себя глазами преданных своей стране ветеранов, ученых, журналистов. То есть увидело свой «портрет Дориана Грея». Но этот ужаснувший его портрет постарались в США замазать, стереть, вычеркнуть из памяти, потому что Америка – «самая великая, самая благородная страна, движимая самыми высокими идеалами». Факты, почерпнутые из американских источников, необходимы для полноты картины, для объяснения того накала ненависти большинства вьетнамцев, готовых на смертный подвиг в войне против США.
И еще одно важное обстоятельство, которое подтолкнуло меня к обновлению и изданию своей книги о Вьетнаме: в «окаянные девяностые»[1] прошлого века, да и сейчас среди наших поклонников США немало тех, кто пытается или забыть, или оправдать всю политику США во Вьетнаме. Их позиция понятна. Если они отвергают все советское наследие, то и помощь СССР Вьетнаму. Для них не существует мнения лорда Бертрана Рассела, писателя и философа Жана-Поля Сартра, как и многих миллионов людей на всех континентах (многих миллионов – не преувеличение, не фигура речи), назвавших американскую войну во Вьетнаме «преступной».
Существенным дополнением стали материалы о советско-американских отношениях того времени, частью которых была позиция СССР во вьетнамском конфликте, а также о парижских переговорах, которые привели к подписанию соглашения о мире.
И наконец, самое главное: мой долг перед нашими, тогда «советскими» людьми, непосредственно или косвенно участвовавшими в войне на стороне Вьетнама. Без них победа Вьетнама была бы невозможна и война продолжалась бы еще неизвестно сколько лет… Благодаря энтузиазму группы российских ветеранов появились и были опубликованы достаточно обширные записи когда-то совершенно «засекреченных» ракетчиков, летчиков, радиотехников, моряков, инженеров, врачей. Особенно хочется отметить материалы, собранные Межрегиональной общественной организацией ветеранов Вьетнама и ее председателем Николаем Николаевичем Колесником.
После службы в армии, окончив Московский энергетический институт и став инженером-электромехаником, а позднее выйдя на пенсию, он по-прежнему с гордостью представляется как «гвардии старший сержант запаса». И его собственное участие в войне, и организаторские способности, и внимательный взгляд публициста и даже поэта заставляют обратиться к его личным записям, к тому, что он увидел, прочувствовал и описал. Благодаря в том числе его энтузиазму появились воспоминания генералов, офицеров, рядовых, врачей, инженеров, моряков. Они бесценны, но опубликованы мизерными тиражами. Хорошо, что хотя бы оставили след в Интернете и на их базе молодые современные историки опубликовали уникальные исследования. Их использование позволило существенно дополнить мои собственные наблюдения. Поэтому в ряде случаев я выступал как составитель или редактор избранных воспоминаний, везде указывая их авторство.
Подвиг наших прямых или косвенных участников той справедливой войны бессмертен. И честь и хвала вьетнамцам, которые их не забыли, которые не разрушают, как некоторые наши бывшие союзники, а воздвигают памятники нашим ветеранам.
Генерал-полковник Анатолий Иванович Хюпенен, председатель Совета союза ветеранов Войск ПВО, который был во Вьетнаме старшим Группы советских военных специалистов (Группы СВС) на завершающем этапе войны, писал в 2008 году в предисловии к сборнику воспоминаний наших «вьетнамских» ветеранов: «Авторами являются не журналисты и писатели, а простые воины – граждане великого Советского Союза, добровольно ставшие защитниками братской страны – Демократической Республики Вьетнам. Они правдиво, честно и искренне рассказывают о борьбе вьетнамского народа за свободу и единство страны, о значении помощи Советского Союза в достижении победы Вьетнама над агрессором. В книге описаны события и факты, в настоящее время мало кому известные в нашей стране, и сегодня особенно важно донести до молодого поколения всю правду о нашей помощи вьетнамскому народу в годы войны и не из уст флюгерных «политиков» и новоявленных историков (их материалы в основном подвержены политической конъюнктуре и фальсификациям), а из уст непосредственных участников событий и очевидцев».
«Уверен, что наша книга поможет читателю, особенно молодому, найти ответы на многие вопросы современной истории и объективно оценить события тех лет», – считает он.
Пусть и моя книга послужит этой же цели.
* * *
Предполагаю, что мало кто из читателей книги знаком с историей Индокитая. Поэтому позволю себе в высшей степени схематично проследить ее примерно за 100 лет до начала активного широкомасштабного американского вмешательства во Вьетнам в первой половине 60-х годов прошлого века. Не исключаю, что историки-специалисты по Индокитаю и Юго-Восточной Азии могли бы даже в кратком изложении сделать акцент на другие события, факты и нюансы.
В конце XIX столетия Вьетнам, Лаос и Камбоджа были захвачены Францией и стали ее колониями, хотя и с разной административной структурой. Лаос и Камбоджа были «королевствами», часть Вьетнама – «империей», часть – прямой колонией. В ходе Второй мировой войны французское правительство Виши, фактический протекторат гитлеровской Германии, не препятствовало сотрудничеству своей администрации в Индокитае с японскими оккупационными войсками. Против них начали партизанскую войну патриотические силы Вьетминя – Лиги борьбы за независимый Вьетнам, базировавшиеся в Китае. Их костяком были коммунисты во главе с Хо Ши Мином. Из маленького партизанского отряда, состоящего всего из 34 бойцов во главе с будущим прославленным полководцем Во Нгуен Зяпом, выросла повстанческая армия, которая после капитуляции Японии в августе 1945 года заняла Ханой, что стало известно как вьетнамская Августовская революция. Через несколько дней Хо Ши Мин провозгласил создание независимой Демократической Республики Вьетнам. В декларации нет ни слова о коммунизме, но выражено восхищение Декларацией независимости США, которая охарактеризована как «бессмертное заявление».
Добиться независимости мирным путем не удалось. Франция попыталась силой вернуть свое колониальное господство, ввязалась в войну против патриотических сил, которая продолжалась почти 10 лет, и надорвалась в ходе этой войны. В последние годы Первой Индокитайской войны (Первой войны Сопротивления) большую часть ее расходов взяли на себя США. Крупная группировка французских оккупационных сил была окружена армией Во Нгуен Зяпа в районе Дьенбьенфу у вьетнамско-лаосской границы. После тяжелых боев 10 тысяч французов сдались. Век старого колониализма завершился Женевскими соглашениями 1954 года. Лаос, Камбоджа и Вьетнам получили независимость.
Но Вьетнам был разделен на две части. На Севере была установлена администрация во главе с Вьетминем, на Юге создан диктаторский режим во главе с бывшим премьер-министром марионеточного «императорского» правительства Нго Динь Зьемом. Разделительная линия проходила примерно по 17-й параллели. Было намечено проведение в 1956 году всеобщих выборов одновременно на Севере и Юге. Партии трудящихся Вьетнама (коммунистам) и ее лидеру Хо Ши Мину, которые руководили войной за независимость, была гарантирована победа на выборах. Поэтому на Юге выборы были сорваны.
Сайгонский режим существовал при поддержке США. Несколько десятков тысяч патриотов и участников Сопротивления было заключено в тюрьмы, несколько тысяч казнено. Часть патриотически настроенных партизан переместилась на Север, часть ушла в джунгли и начала вооруженное сопротивление. Коррумпированный диктаторский режим Нго Динь Зьема терял остатки легитимности, погружаясь в гражданскую войну. Параллельно шли гражданские войны в Лаосе и Камбодже, но мы оставляем их за скобками нашего повествования, хотя считаем их составными частями Второй Индокитайской войны.
Силы сопротивления в 50-х годах возглавлял Ле Зуан, находящийся на нелегальном положении на Юге. В 1960 году он стал генеральным секретарем ПТВ в Ханое – вторым по значимости лидером после Хо Ши Мина.
В 1959 году ПТВ приняла решение о поддержке повстанцев на Юге, которые в следующем году объявили о создании Национального фронта освобождения Южного Вьетнама (организации Вьетконг по западной терминологии), тесно связанного с ханойским руководством. Шаг за шагом сельская местность переходила под его контроль. «Президент» (католик по вероисповеданию, а католики – меньшинство во Вьетнаме), правивший в Сайгоне, настроил против себя большинство буддистов. В знак протеста против произвола властей несколько буддистских монахов совершили самосожжение. Восстановление прежним феодалам их собственности на землю толкнуло крестьян к поддержке Национального фронта. Растущее число американских военных советников и даже регулярных подразделений, поставки вооружений не могли переломить ситуацию.
В 1963 году южновьетнамские генералы, получив благословение ЦРУ (а скорее указание), совершили переворот. Нго Динь Зьем был застрелен. Среди генералов началась драка за власть и хлебные места. Через несколько месяцев американцы остановили свой выбор на генерале-католике Нгуен Ван Тхиеу. Ситуация становилась все более критической для сайгонского режима. Национальный фронт, получая растущую помощь Севера, контролировал почти половину страны.
В надежде на большую поддержку СССР в январе-феврале 1964 года Москву посетила партийно-правительственная делегация ДРВ во главе с генеральным секретарем ЦК ПТВ Ле Зуаном. Опасаясь обострения отношений с США после Карибского кризиса, Н.С. Хрущев проявил сдержанность. Помощь Вьетнаму была увеличена, но не в ожидаемых Ханоем масштабах. Представительство Национального фронта освобождения Южного Вьетнама в тот год не было открыто в Москве.
Это было время постепенного нарастания советско-китайского конфликта, вредного для обеих сторон. Его усугубляло личное соперничество сначала Н.С. Хрущева, а потом Л.И. Брежнева с Мао Цзэдуном.
Союзнические отношения пока не были прерваны, и Ханой осторожно маневрировал между Москвой и Пекином. Но влияние Китая в Северном Вьетнаме росло. Даже в военных структурах выпускники советских вузов отодвигались на вторые роли, а политработники ориентировались на китайскую пропаганду.
Тем временем США сталкивались с растущим разложением сайгонского режима и успехами Вьетконга и северовьетнамских сил. В ответ на это в 1961 году США ввели на территорию Южного Вьетнама свои первые регулярные воинские подразделения. Американские советники оказывали помощь сайгонской армии в планировании боевых операций и обучении личного состава.
Что делать дальше, американцы не знали. И прежний, и новый сайгонский режимы были настолько коррумпированны и непопулярны, что их действия работали на саморазрушение. США стали вводить на территории Южного Вьетнама все новые регулярные войска. С Севера росла военная помощь оппозиции.
По некоторым данным, в 1964 году в Южном Вьетнаме было уже около 24 тысяч бойцов регулярной армии из Северного Вьетнама и примерно столько же американцев. Подчеркнем, что окончательные цифры требуют отдельного изучения.
Тогда в Вашингтоне решили начать бомбардировки ДРВ. Нужен был повод, который и был сфабрикован. В августе 1964 года у побережья Северного Вьетнама, в его территориальных водах произошел так называемый Тонкинский инцидент между американским эсминцем «Мэддокс» и северовьетнамскими торпедными катерами. А еще через пару дней якобы столкнулись вьетнамские катера и два американских эсминца. Президент Линдон Джонсон отдал приказ бомбить ДРВ. На волне шовинистического накала конгресс проголосовал за резолюцию, которая позволила президенту начать войну. Лишь два сенатора голосовали против. В 1970 году конгресс по-тихому, смущенно отменит пресловутую Тонкинскую резолюцию.
С августа 1964 по конец декабря 1972 года шли бомбардировки и обстрелы с моря территории ДРВ, как правило усиливаясь, временами прекращаясь. Началось массовое вторжение американских регулярных частей в Южный Вьетнам. Вместе с американцами свои войска во Вьетнам послали Южная Корея, Австралия, Новая Зеландия и Таиланд. Формально Филиппины, Тайвань, Япония, Бельгия не участвовали в войне, однако оказывали США различную помощь, направляли военных советников, различные грузы, разрешали заправку у себя военных самолетов США. Одновременно американцы бомбили территории Лаоса и Камбоджи, через которые по дорогам Тропы Хо Ши Мина шла помощь силам, сражавшимся против американцев и сайгонского режима.
Стратегический выбор Ханоя – объединение Вьетнама любыми методами, вплоть до военных – был именно выбором руководства ДРВ. Китай помогал Вьетнаму в строительстве дорог и мостов, других экономических объектов, поставками продовольствия и части вооружений. Для него главным было сохранение независимости Северного Вьетнама, недопущение его оккупации войсками США и их появления на китайской границе. Опасность наземной войны с Китаем, возможное вмешательство СССР в Вашингтоне учитывали, поэтому и ограничились бомбежками и обстрелами с кораблей 7-го флота.
Для СССР, который позиционировал себя как лидер «социалистического лагеря» и «прогрессивных сил мира», американские бомбежки социалистической страны были неприемлемыми. Поэтому советское руководство приняло решение оказать ДРВ разностороннюю военную и экономическую помощь, прежде всего усилить его противовоздушную оборону и истребительную авиацию.
В феврале 1965 года состоялся визит председателя Совета министров СССР А.Н. Косыгина в Ханой, где были подписаны соответствующие документы. Во время его визита США усилили бомбежки Северного Вьетнама якобы в ответ на успешные операции регулярных частей ДРВ на Юге. У Косыгина сложилось личное отрицательное отношение к президенту США Линдону Джонсону.
Из Ханоя Косыгин направился в Пекин, где провел переговоры с китайским руководством. Обе державы, несмотря на углубляющиеся противоречия, пока оставались союзниками. Была достигнута договоренность о переброске во Вьетнам по китайским железным дорогам военной техники, в первую очередь зенитно-ракетных комплексов.
Первоначально не предполагалось, что использовать это оружие на первом этапе придется советским военным, одновременно обучая вьетнамцев. В обстановке полной секретности немедленно начался отбор ракетчиков в советских частях ПВО. Офицеры и солдаты, которым предлагали поехать во Вьетнам, были добровольцами. Отказы были исключением. Чувство воинского долга и «интернациональной солидарности» среди офицеров и солдат преобладало. Так и появились во Вьетнаме бойцы льенсо – все только в гражданской одежде и всегда без какого-либо личного оружия и даже документов. Объясняю читателям: льенсо – «советский», а значит – русский – вьетнамское произношение французского L’Union Sovietique (льунион совьетик) – Советский Союз. О них, в частности, и пойдет речь в этой книге.
Глава 1
От Ханоя к тропе Хо Ши Мина
Многие считали, что Северный и Южный Вьетнам разделяла условная линия, совпадающая с 17-й параллелью. Это не совсем так. Рубеж проходил по извилистой реке Бенхай. На несколько километров в обе стороны от нее лежала нейтральная, точнее, демилитаризованная зона. На севере к «ничейной» зоне примыкал округ Виньлинь.
Вскоре после начала корреспондентской работы в Ханое, в феврале 1967 года, я подал заявку в МИД ДРВ с просьбой разрешить поездку к 17-й параллели, в самые южные провинции страны, посетить округ Виньлинь.
Пожалуй, трудно назвать другой район в Северном Вьетнаме, который подвергался бы столь же яростным бомбежкам американской авиации и обстрелам из тяжелых орудий 7-го флота США. Я немало читал и слышал о Виньлине. И мне казалось, что, побывав там, можно лучше прочувствовать и понять тогдашние великие и трагические события во Вьетнаме.
«Сверхзадачей» поездки было познакомиться с началом Тропы Хо Ши Мина, то есть сети дорог, ведущих в Лаос и далее в Камбоджу. По ним на юг перебрасывались войска, оружие, бронетехника, боеприпасы, продовольствие. Сама Тропа была неким мистическим фантомом. Она существовала, о ней все знали, но она была табу в официальной пропаганде ДРВ и, соответственно, в советском информационном поле. Почему? Во Вьетнаме шла гражданская война. На помощь марионеточному сайгонскому режиму была переброшена чудовищная по силе армия США и их союзников – около 700 тысяч человек, включая сухопутные войска непосредственно в Южном Вьетнаме, авиацию, несколько авианосных соединений флота. Против интервентов и сайгонской армии сражались силы Национального фронта освобождения и регулярные части из Северного Вьетнама. 17-я параллель находилась в самой узкой части Вьетнама (43 километра), она превратилась в зону боев, переброска через нее на Юг подкреплений и материалов была затруднена. Начиная с 1959 года по территории Лаоса и далее Камбоджи стали прокладывать дороги в обход американских баз у 17-й параллели. Все годы долгой войны ДРВ отрицала наличие своих войск за пределами территории Вьетнама, а значит, и существование Тропы Хо Ши Мина, а американцы отрицали свои бомбежки Лаоса и Камбоджи и присутствие там своих подразделений.
В начале июня нам сообщили: все в порядке, местные власти и военное командование Виньлиня согласны принять советских корреспондентов.
– Можно ли добраться туда на автомашине? – спросил я своего переводчика с вьетнамского языка на английский товарища Тьена, побывавшего в Виньлине год назад.
– До Донгхоя наверняка. А дальше, несколько десятков километров, скорее всего пешком.
Когда днем я вышел на улицу под убийственное июньское солнце, такая перспектива меня несколько смутила. «Ну ладно, – подумал я, – где наша не пропадала. В конце концов для пеших прогулок есть ночи».
После долгих поисков и хлопот в нескольких транспортных конторах Ханоя удалось добыть два газика. Один из них, в легковом варианте на пятерых, предназначался для нас, двух советских журналистов (моим спутником был корреспондент «Известий» Михаил Ильинский), сопровождающего – сотрудника отдела печати МИД ДРВ Чан Тьен Кана и переводчика. Второй газик предполагалось загрузить продуктами, бочками с бензином и другими необходимыми вещами. Неделя на сборы – обязательная каска, два дорожных костюма, запасная пара обуви, термосы, фонарики, батарейки, фляжки, транзистор, фотоаппаратура, «вспышка», записные книжки, москитник. В отдельном ящичке – индивидуальные пакеты, марля, вата, набор медикаментов: различные антибиотики, специальные капли для очистки глаз, мази против всевозможных кожных раздражений, средства против желудочных заболеваний, йод. С собой приходилось брать много провизии и три ящика с минеральной водой – все на случай непредвиденных ночевок или, точнее, дневок.
Тьен не смог нас сопровождать в этой поездке – у него разыгрался ревматизм, и нам подыскали другого переводчика, отличного знатока французского языка Нгуен Нгок Лыонга.
День отъезда. Телефонные звонки друзьям.
– На посошок? В пять? Будем.
Два газика пока без зеленых ветвей или пальмовых листьев, но уже затянутые маскировочной сеткой; над ветровым стеклом – козырек, чтобы не было ночью отблеска. Хором тянем песню на слова Константина Симонова «От Москвы до Бреста нет такого места…». (Помнят ли ее сегодняшние молодые журналисты?) Шесть часов тридцать минут. Пора.
Ханой-Нгеан – Куангбинь
С ярко горящими фарами (здесь не признают запретов на «дальний свет») едем по полутемным улицам Ханоя. Редкие трамваи, последние велорикши, тысячи горожан, все так же неутомимо и неспешно вращающих педали велосипедов, неяркие электрические лампочки, мерцающие у входа в магазины. Кимлиен – несколько корпусов гостиницы; здесь сегодня волейбол – наши специалисты против посольства. Каменные дома сменяются бамбуковыми, редкие скверы – рисовыми полями, огородами, и вот уже развалины ханойского пригорода Вандьема, смутно различимые в темноте.
Дорога № 1, пронизывающая Вьетнам с севера на юг. Железнодорожная и шоссейная ось страны. Фары вскоре пришлось погасить. При тусклом свете подфарников мы увидели первый город-призрак. Развалины и развалины. Это Фули. Поворот, перекресток. Здесь когда-то был центр города: кинотеатр, кафе, пагода. Сейчас здесь нет ничего. Впрочем, во Вьетнаме руины не остаются долго для всеобщего обозрения. Их затягивает тропическая растительность.
За эту поездку я не видел ни одного целого города.
Скоро мы свернули с приличного асфальтированного шоссе. Машины медленно шли по дамбе, где участки дороги без какого-либо специального покрытия затвердели, образовали ребристую поверхность с ямами и ухабами. Стоит немного прибавить скорости – начинается «езда верхом». Изо всех сил цепляешься за ручку на спинке переднего сиденья, чтобы не швырнуло в сторону, не ударило сильно головой о верх, не вытряхнуло из машины на неожиданном ухабе. Надеваешь пробковый шлем. Удары становятся мягче. На следующий день на плечах и лбу все равно синяки, на голове – шишки.
Изредка открываешь термос и прикладываешься к холодному лимонаду – последний привет Ханоя.
Неожиданная пробка из десятков автомашин. Эх, если налетят американцы! Я посматриваю на автомашину, груженную снарядами, впереди нашего газика и тяжелый бензовоз сзади. Пробка понемногу рассасывается. Трогаемся дальше. Снова «езда верхом», и снова пробка. Понтонный мост громыхает под колесами, рядом – рухнувшая одним концом в воду чугунная ферма старого моста. Десяток километров сравнительно приличной дороги. Из темноты появляется девушка-ополченка, по-русски повязанная платком, с измученным лицом, но улыбающаяся. Она сигналит фонариком, указывая, что надо остановиться. Перед будкой КПП – красный флажок: движение по новому понтонному мосту открыто с той стороны. Урчат встречные машины. Падает красный флажок, мы трогаемся. Посреди моста, на одном из понтонов, почти под колесами проходящих грузовиков две девушки-ополченки, не обращая ни на кого внимания, уплетают рис из белых тряпочек, положенных в конические шляпы нон, и весело болтают. Вряд ли можно придумать более универсальный головной убор, чем эти шляпы, плетенные из пальмовых листьев с каркасом из тонких прутиков расщепленного бамбука. Они спасают от дождя и солнца. Ими можно зачерпнуть воду и напиться, в них можно положить тряпочку с рисом и перекусить. В жару их используют как веер. Девушки очень кокетливо завязывают ленточку от шляпы под подбородком.
Навстречу идут колонны автомашин, как правило пустых. Они побиты, с измятыми крыльями, покрыты слоем пыли, замаскированы ветками. Иногда нам приходится посторониться, и мимо катится техника – ракеты, тяжелые орудия, зенитки, радары, кухни. Дороги Вьетнама живут только ночью, днем на них не увидишь автомашин.
Проезжаем мимо тихих деревень, где перед рассветом дороги наполняются легким топотом тысяч ног. Женщины и – реже – мужчины в конических шляпах с двумя корзинами на бамбуковом коромысле идут танцующим шагом. Как-то раз пришлось взять это коромысло на плечо, я удивился: в корзины клали килограммов по сорок-шестьдесят груза, а когда прошелся с ним, понял тайну танцующего шага – коромысло пружинит и в такт ему пружинят ноги идущего.
Вот и старый знакомый – мост Хамжонг. Я побывал здесь месяца два назад. Снова он показался мне живым, со стальными повязками бинтов, с рваными ранами размером от копеечной монеты до большого блюда. Одна из скал, клыков «Пасти дракона» (перевод слова Хамжонг), между которыми он повис, лопнула от мощного взрыва. Куски камня весом, наверное, по центнеру отброшены на полторы сотни метров. Опрокинутые тела паровозов, искореженные вагоны. Но по мосту по-прежнему идут машины. И это после двух с половиной лет бомбежки!
Въезжаем в Тханьхоа. У какого-то небольшого домика шофер остановил газик и выскочил.
– Семья у меня тут, я на несколько минут.
– Если жена, оставайтесь на ночь, мы сами доберемся до гостиницы.
– Нет, жена в эвакуации, здесь одни старики.
Несколько минут в тихом-тихом, как будто совсем безлюдном городе. Я уже бывал здесь. Город стал одноэтажным. Больших каменных зданий почти не осталось. Видим рухнувшее от взрыва тяжелой бомбы крыло госпиталя с явно различимым знаком Красного Креста; расколотый надвое слон валяется перед входом в пагоду Двух Слонов.
Прибегает шофер, заводит машину. Едем уже не с подфарниками, а с фонариком, запрятанным под бампер. Он освещает дорогу метра на два. Сажусь рядом с водителем и пытаюсь с таким же вниманием вглядываться вперед, в кромешную тьму. Через несколько минут глаза начинают болеть. Вдруг рывок – и машина останавливается в метре от зазевавшейся крестьянки с бамбуковым коромыслом и двумя корзинами огромных грейпфрутов. Как ее успел различить шофер, трудно представить.
Перед рассветом прибываем в так называемый «центр приемов», «гостиницу» под Тханьхоа. Несколько строений под соломенными крышами, сверху неотличимых от обычных крестьянских хижин, чистые постели, тазики с водой, мыло, чистые полотенца, по-европейски приготовленные обеды. Здесь работают те, кто раньше были официантами, поварами, администраторами гостиниц в городе Тханьхоа, сейчас разрушенных, и остались живы после бомбежек.
Отдыхать можно в сравнительной безопасности. В провинции Тханьхоа еще есть деревни, которые не подверглись бомбардировке. Тем не менее под каждой койкой сделан неглубокий окопчик, а во дворе видно несколько входов в бетонированное бомбоубежище.
Томительный, душный день. Заняться нечем. Несколько раз устраиваешь себе душ, обливаясь водой из бадейки, – благо колодец рядом.
Вечером снова в путь. Переправа, с воронками, совсем свежими. Небольшой объезд. На некоторых пересечениях дорог установлены указатели, кое-какие даже с подсветкой, невидимой сверху.
Наш шофер, Тинь Мань Фунг, великолепен: энергичный, выносливый, спокойный, но с мгновенной реакцией. Он постоянно оглядывается назад, следит, чтобы не отстал второй газик. В полночь остановились перекусить на траве у дороги: консервы, колбаса, хлеб, чай, вода. Потом по какому-то наитию погасили фонарики, завернутые в зеленый лоскуток шелка осветительной ракеты. Через минуту над дорогой проскрежетал американский самолет. Первый за поездку. Снова тишина, прерываемая криком обезьян, громким стрекотом цикад, какими-то таинственными ночными звуками. Лягушки квакают низкими, утробными голосами. В полной темноте вспыхивают искорки светлячков над дорогой, над бесформенными кустами, где-то в отдалении. Из-за облака вышла луна и залила серебром невидимые ранее прямоугольники рисовых полей, покрытые водой. Фунг несколькими ударами тесака рубит крупные ветки и ловкими, натренированными движениями маскирует ими машину, затем вторую. Теперь сверху наши два газика кажутся движущимися кустами или холмиками.
День пока еще не настал, но он придет внезапно – здесь почти не бывает сумерек. Участки хорошей дороги, ожидания на переправах, гонка за уходящей ночью. Сейчас рассветает. Через несколько минут ехать будет нельзя. Скорее…
Различаешь поля. Июнь. Рис почти весь в снопах. Конические, аккуратные желто-серые снопы. На бетонированных токах люди впрягаются в каменные катки и возят их по разложенным рисовым колосьям – так молотят. Женщины, мужчины, дети таскают снопы с полей на тех же бамбуковых коромыслах. Иногда кажется, что идут два больших снопа, человека не видно. Необмолоченные снопы риса и солома во всех дворах. Пальмы без плодов, тоненькие, в струнку, с веером листьев, которыми здесь кроют крыши, вольно разбежались по полям, холмам, около дороги. Их много в деревнях. Они растут вместе с более коренастыми кокосовыми пальмами, возвышаются над бамбуком, грейпфрутовыми, апельсиновыми деревьями, бананами. Издали крестьянские хижины почти неразличимы в густой растительности. Если деревни не прилепились на склоне холма, то на рассвете, особенно в тумане, они кажутся кудрявыми островками над зеленой гладью рисовых полей. Приходит рассвет, появляется солнце, а вместе с ним, немедленно, душная, гнетущая жара.
Мы останавливаемся в деревне, где, как нам сказали, в 1940 году было восстание против французов. Рядом с нарами, покрытыми циновкой, растет хлебное дерево. Можно протянуть руку и потрогать его пудовые плоды с шершавой кожей, свисающие со ствола. Если повернешься на другой бок, то увидишь пять пар черных любопытных, восхищенных глазенок. Подмигнешь им – в ответ расплываются довольные улыбки.
Во дворе старой деревенской пагоды под навесом из сухих пальмовых листьев мы пьем крепкий зеленый чай и беседуем с очень симпатичным, широколицым, веселым человеком. Он даже производил бы впечатление балагура, если бы не зоркие, внимательные глаза. Это Нгуен Зыонг Дьем – член провинциального бюро партии и член провинциального административного комитета. Он нас ждал и был готов к разговору.
– Давайте я расскажу по порядку о положении в провинции, а вы задавайте вопросы.
Мы соглашаемся.
– Нгеан, одна из самых больших провинций ДРВ, имеет площадь 16 400 квадратных километров и полтора миллиона населения, – рассказывает Дьем. – В ней помимо вьетнамцев около 15 национальных меньшинств. На протяжении 380 километров она граничит с Лаосом. Через провинцию проходят дороги № 1 – Север – Юг, № 15 – тоже в меридиональном направлении, и № 7 – связывающая Нгеан с Лаосом. Магистраль № 15 – очень важная артерия в условиях войны, расположена в глубине территории, поэтому она не подвергается обстрелу орудиями 7-го флота США.
Наш собеседник не говорит, как машины направляются в Южный Вьетнам, напрямую или через Лаос. Мы не спрашиваем.
– Как затруднение транспортных связей отразилось на сельском хозяйстве провинции?
– Прежде всего нужно было обеспечить население своим продовольствием и не полагаться на поставки из других районов. Мы уменьшили посевы некоторых технических культур, предназначавшихся на вывоз. Максимум площади отдали под рис. Построили плотины в верховьях рек, установили движки-генераторы для подачи энергии насосным станциям. Сейчас пьем собственный чай и кофе со своим сахаром. До войны все это ввозилось…
Следующий вопрос касался промышленности. Я уже знал, что в ДРВ в целом осуществлена очень значительная автономизация промышленности, роль местных предприятий возросла. Это было естественной реакцией на войну, другого выхода не было, ибо транспортные связи непрерывно нарушались.
Мы узнали, что в Нгеане за три года войны налажено производство спичек, сигарет, мыла, тростниковых матов, джута для плетения мешков, гончарных изделий… Из Нге-ана рабочих посылают учиться на крупные предприятия, на север. Тем временем строят небольшие мастерские. Затем эти рабочие возвращаются и включаются в производство. В провинции существует даже специальная профессионально-техническая школа с двухлетним циклом.
Многие сравнительно крупные для Вьетнама заводы эвакуированы в горы и запущены в работу в огромных пещерах, там, где раньше ночевали черные рыси и гнездились летучие мыши.
В Нгеане сократилось рыболовство, очень многие суда были потоплены американцами. Уменьшилось производство и рыбного соуса нык-мама – этой необходимой приправы вьетнамской кухни. (Нык-мам делают из особым способом засоленной и перебродившей рыбы, у него острый специфический запах, свой, особый, ни с чем не сравнимый вкус. Кажется, нык-мам имеет и большое профилактическое значение. Если употреблять его с пищей, он, видимо, убивает бесчисленное множество паразитов и бактерий, которые кишат во влажных тропиках.) Сейчас взамен нык-мама начали делать соус из арахиса, называют его нык-чам. Прежде большая часть арахиса шла на выжимку масла.
Почти двести пятьдесят небольших механических мастерских обеспечивают ремонт сельскохозяйственных машин и инструментов. Небольшие электростанции дают энергию для местных фабрик и заводов. Они функционируют в любое время. В провинции уже есть полукустарная фабрика для производства бумаги, небольшая фармацевтическая фабрика.
Раньше цемент ввозился из Хайфона. Сейчас далеко в горах строится небольшой цементный заводик. К концу года его первая очередь будет пущена. До войны почти весь потребляемый Нгеаном уголь ввозился с севера, из Хонгая. Теперь созданы собственные шахты и из месяца в месяц наращивается его добыча.
– Угля у нас еще маловато, но, мы надеемся, будет лучше, – говорит Дьем.
Слушая рассказ этого человека, я невольно думал о том, что, несмотря на все усилия врага, экономическая жизнь страны не парализована. Конечно, выпуск предметов ширпотреба на мелких полукустарных предприятиях гораздо дороже по сравнению с крупным механизированным производством. Однако минимум предметов первой необходимости жители Вьетнама получают. И это, в сущности, большая экономическая победа в нынешней войне.
– Какие самые сложные периоды были у вас? – спросил я Нгуен Зыонг Дьема.
– Пожалуй, очень трудно было в самом начале войны – в апреле – июне 1965 года. Да, мы знали, что война приближается. Мы к ней готовились. Но война, особенно с таким сильным, жестоким противником, принесла много неожиданностей. У нас были колоссальные трудности, связанные с эвакуацией населения и предприятий, с транспортом, с организацией службы быта на местах после эвакуации. В первый же год мы провели массовое рассредоточение населения. Население города Виня – центра провинции – уменьшилось примерно в семь раз, а всего около 220 тысяч человек покинули насиженные места и переселились в горы и предгорья.
Дьем остановился и начал наливать в чашки свежий чай. (Его семье также пришлось уехать в деревню, выкопать бомбоубежище, больше о родственниках он ничего не сообщил.) Затем он продолжал:
– Второй тяжелый период наступил у нас в начале 1967 года. Осенний урожай 1966 года был плохим из-за нашествия сельскохозяйственных вредителей, болезней риса. Мы ввели железную экономию продовольствия, строжайшее распределение. Каждые десять дней провинциальное бюро партии собиралось, чтобы обсудить проблемы продовольствия. В это же время начался обстрел побережья и дороги № 1 кораблями 7-го флота США. С самолетов американцы стали кидать в реки плавучие мины, это было внове, усложняло обстановку. Однако мы выкарабкались из трудностей, смогли мобилизовать массы и не пожалели сил для подготовки к весеннему урожаю. Весенний урожай у нас неплохой. Сейчас положение лучше, чем за все годы войны.
Наш собеседник старался донести до нас оптимистическую картину: мы выстояли, нас не сломить. Можно было представить положение с продовольствием, если раз в десять дней именно этот вопрос обсуждали руководители провинции. Вряд ли можно было накормить всех досыта. Но голода не было.
…Когда удлинились тени и чуть спала жара, мы направились к автомашинам. Красное, раскаленное солнце не успело скрыться за пальмовой рощей, а мы уже выбирались с проселочной дороги на шоссе. Едем на юг.
…Переправа через большую реку. Наши мандаты и настойчивость сопровождающих пробивают дорогу даже впереди артиллерии. Узнав, что мы русские – льенсо, приветливо машут артиллеристы. Маленький катерок прилепился сбоку парома. Слева, на борту парома, стоит ополченец и руками подает сигналы мотористу буксира. Приготавливаю фотоаппарат и с разрешения начальника переправы делаю несколько снимков со вспышкой.
Спокойно. Налетов вроде не предвидится. Берег. Паромщики соскакивают прямо в воду, закрепляют цепи, поднимают подвижный мостик с парома на берег. Короткий свисток, и машины одна за другой сползают на дорогу. Немедля идут встречные грузовики. Если завтра разбомбят этот паром, начнет действовать новый.
По дороге из Нгеана в Хатинь мотор второго газика заглох, и мы остановились, не доехав километров сто до «гостиницы». Прикрывая фонарики плащами, светим шоферам, копавшимся в двигателе. Два часа было потеряно, и, когда стало сереть небо, свернули в первую же деревушку, которая виднелась за прудом, за прямоугольниками рисовых полей, где конические шляпы жнецов и жниц перемешивались с коническими снопами риса. Полчаса ушло на поиски местных властей, и вот нам уже предоставлены циновки в лучшем доме деревни.
Нары приткнулись прямо к алтарю предков, где в чашечках еще курятся благовонные палочки. На потемневших деревянных досках хорошо различимы вырезанные иероглифы – какие-то изречения или молитвы. На стенке, плетенной из бамбука, висят семейные фотографии, портреты бравого юноши в морской форме, девушки в белой кофточке. На снимках все улыбаются. Рядом несколько грамот, вырезки из иллюстрированных журналов и таблица Менделеева. У очага хлопочут хозяева, чтобы чем-то угостить внезапно приехавших гостей. Посмотреть на льенсо собралась вся деревня.
Пришли местные руководители, партийные и административные, старики достали бамбуковые трубки, в которых катыш табаку кладется на одну затяжку, а дым проходит через слой воды, и потекла беседа. Нам рассказывали об урожае риса, о французской оккупации, о недавно сбитом в уезде южновьетнамском самолете, о делах в школе и больнице, о работе на шоссейных дорогах. Расспрашивали про «последние ханойские и московские новости». Потом, смущаясь гостей, пели деревенские девушки.
Снова дорога № 1. Иногда ровная, нетронутая. При полной луне машина мчится километров под сорок в час. Но так бывает считаные минуты. Вокруг воронка на воронке метров по семь – десять диаметром. Вздыбленная земля. Некоторые переправы разнесены начисто. Иногда вокруг пятиметрового мостика через ручей можно насчитать несколько сот воронок. Объезд.
После только что наведенного понтонного моста нас остановили. Рядом слышалась энергичная «Песня бойцов строительных отрядов» композитора До Нюана. Это не была демонстрация специально для иностранных журналистов, это была жизнь. Подбежал юноша в каске, сказал с вежливой улыбкой несколько слов. И вот мы не едем, а скачем по жуткой, ухабистой дороге. Шофер включает свет и выжимает из газика все, на что он способен.
Вцепившись руками в скобу, Кан кричит нам:
– Зона бомб замедленного действия. Их ищут – не могут найти. Они ушли глубоко под землю, их засыпали новые взрывы. Другого пути нет.
В темноте слышалось пение. Я вспомнил, как в Ханое До Нюан играл эту песню и меня поразил ее яростный ритм.
Некоторое время спустя я встретил одну из тех, кто выполняет эту смертельно опасную работу, – молодую крестьянку.
– Мы сидели в хорошо оборудованном блиндаже, – рассказывала Хоэ о первом знакомстве с бомбами замедленного действия, – когда увидели, как на дорогу около моста через ущелье упали пять бомб. Ни одна из них не взорвалась. Бомбежка кончилась, участок дороги был разрушен, а за поворотом беспомощно стояла колонна автомашин. Нужно было выходить работать, но какая-то сила держала нас в убежище. Мне стало стыдно. Я вышла из блиндажа и сделала первый шаг к бомбам… Потом второй. Третий. Бомба пока не взрывалась. Сердце колотилось. Руки дрожали. Но я увидела, как следом за мной вышли еще три девушки. Мы приблизились к бомбам, попытались сдвинуть одну из них с места. Не удалось. Потом бамбуковыми палками перекатили ее на носилки и унесли.
…Мы беседовали с Хоэ в небольшой хижине за чашкой зеленого чая, который так хорошо утоляет жажду. За открытой дверью можно было видеть, как на поле с рисовой рассадой четыре женщины ритмично черпали воду из канала. На четырех веревках болтались два ведерка, и женщины забрасывали их в воду, а затем выливали на поле. Трудно было представить, как где-то неподалеку четыре другие женщины положили на носилки начиненные смертью чудовища и оттащили их в сторону. Но это было.
…Мы собирались уже заворачивать в деревню, где нас должны встречать, как вдруг машину останавливает вынырнувший из темноты человек и что-то тихо говорит нашим сопровождающим. Кан, обернувшись к нам, сообщает: «Центр приемов» прошлой ночью разбомбили. Хорошо, что мы запоздали. Сейчас едем в запасную «гостиницу».
Еще полтора десятка километров.
Нас встречают, куда-то ведут в темноте. За одежду цепляются какие-то колючки. Дальше тропинка вьется по рисовому полю. Лунный свет, тишина. Затем издалека доносятся взрывы, и снова тихо.
…Товарищу Нгуен Тоатю, заместителю секретаря уездного комитета партии, 47 лет. В прошлом бедный крестьянин, он стал кадровым партийным работником. У него семеро детей, старшие уже служат в армии. Одет, как и большинство партийных работников, в сандалии из автопокрышки, в форменные брюки и куртку, на голове пробковый шлем, в руках потертый портфель.
Тоать рассказывает, улыбаясь, о жизни уезда, вытянутого вдоль моря с юга на север. Его бомбят уже два с половиной года. Ночью, когда прицельное бомбометание затруднено, и даже днем, когда оно возможно, нередко бомбы сбрасывают по площадям, и гибнет мирное население. Люди сначала спрашивали себя: а можно ли выжить, можно ли продолжать работу в этих условиях, можно ли сражаться с американскими самолетами? Вскоре поняли, что можно. На дорогах, мостах, плотинах создали дежурные группы, ударные роты, которые обеспечивают восстановление поврежденных объектов.
По уезду проходит 54 километра дороги № 1, на ней несколько десятков мостов, больших и малых. Некоторые мосты, например такие, как Нук Као Кань, подвергались бомбежкам до ста сорока раз. Однако ни на одни сутки не прерывалось движение транспорта. Жители уезда построили много новых дорог – одни из них идут параллельно морскому побережью, другие связывают их вместе. Созданы специальные тропки для пешеходов и велосипедистов. Возможно широкое маневрирование транспорта. Рядом с некоторыми большими мостами в замаскированных траншеях лежат готовые фермы, чтобы в любой момент их можно было использовать для восстановления. Уезд крепко прошит дорогами, и разорвать их невозможно.
Помимо ударного строительного отряда созданы группы молодежи и ополченцев, в основном по территориальному принципу: если разрушают объекты, расположенные близко от их деревень, то они участвуют в восстановлении, если далеко, то их привлекают только в крайнем случае. Наконец, все население от мала до велика может взять в руки кирки и лопаты. В уезде нет строительных отрядов из других районов. Наоборот, он сам посылает молодежь на помощь другим. Многие ополченцы вооружены винтовками и пулеметами.
Над этим уездом частями ПВО был сбит сорок один вражеский самолет. Неразорвавшиеся бомбы, упавшие здесь, и обломки самолетов используются как сырье для ремесленников.
Здесь мы мылись из дюралевого ведра, сделанного из куска крыла американского самолета. На обед призывали ударами палки по корпусу выпотрошенной невзорвав-шейся бомбы. Мне подарили сувениры – безделушки из дюраля.
В уезде на каждого человека приходится несколько убежищ.
– Чем объясняются ваши успехи в обороне? – спросил я нашего собеседника.
Он ответил:
– Прежде всего нашей решимостью сражаться. И конечно, верным политическим курсом партии и помощью СССР и других братских стран. Советские машины, насосы, оружие доходят и до нашего уезда.
Поинтересовались, как живет семья Тоатя, часто ли она собирается вместе.
– Все работают. Последний раз собирались у цветущего персикового дерева во время праздника Тэта в 1965 году. С тех пор старших сыновей не видели.
…Дорога из Хатиня в Куангбинь. Сухие горы покрыты кустарником, безлесные холмы. Пейзаж при свете луны чем-то напоминает Крым.
Крым? Это где? На другой планете?
Новая дорога, старая дорога, объезды, брод через речки по специально насыпанным каменным кладкам. Воронки справа, воронки слева.
Никаких признаков деревьев. Сотни больших и малых кратеров. Самые маленькие – метра три в диаметре, большие – метров до тридцати. Видимо, падали полуторатонные бомбы.
В течение пятнадцати минут пытаемся обогнать грузовик, он не уступает дороги. Глотаем пыль, кашляем. Фунг злится, сигналит, дает гудок, переключает свет, пренебрегая запретом, сопровождающий нас сотрудник органов безопасности провинции Хатинь свистит. Лишь на одном из поворотов удалось обойти лихача. На его голову обрушился град ругательств. Я даже улыбнулся. Оказывается, есть и у вьетнамцев недисциплинированные водители; оказывается, невозмутимые, сдержанные, вежливые вьетнамцы могут иногда выходить из себя.
Справа, километрах в пятнадцати, повисают светящиеся авиабомбы. Их сбрасывают на парашютах. Один самолет бросает пару «светильников», а вслед за ним летит другой и высматривает, кого убивать при их свете. Желтый, с красноватым оттенком, немного мерцающий, мрачный свет. Рокот реактивных двигателей. Машина резко тормозит, и мы бросаемся в первое попавшееся убежище. Звонко стукается о притолоку каска. Душно, жарко, невыносимо жарко. Вылезаю из противоположного входа. Рядом чье-то жилище, оно кажется необитаемым.
Вдалеке глухие, нестройные и какие-то нестрашные пока взрывы. То приближается, то удаляется рев самолетов. Выходим на шоссе. Около нашей машины стоит один из тех, кто отвечает за переправу.
– Вас сегодня не пропустим, – говорит он.
Мы подчиняемся, возвращаемся назад. Рев моторов уже ближе, снова осветительные и фугасные бомбы. Бомбят за нашей спиной. Останавливаемся. Я выхожу из машины, как был в каске, опускаю рукава куртки, сажусь на траву и незаметно засыпаю. Сколько сплю, не знаю – минуту, полчаса, час. Будит крик:
– Камарад Алешка! Камарад Алешка!
Это Кан. Только он мог звать меня на таком франкорусском языке.
Вскакиваю, километрах в полутора-двух – частые вспышки по пунктиру. Шариковые бомбы. Полтора-два километра секунда лета самолету. Бегу в ближайший блиндаж, влезаю, включаю электрический фонарик. Две девушки спят на нарах, прижавшись друг к другу. Они сопят, жмурятся от внезапного света фонарика, поворачиваются на другой бок и снова засыпают.
За шиворот заползают крупные, твердые, кусачие муравьи, хочется сорвать с себя одежду. В это время команда:
– Вперед, быстрее, быстрее!
– В чем дело?
Оказывается, сопровождающие выяснили, что в деревне есть более надежное убежище, и решили перевести нас туда. Выскакиваем на воздух, перебегаем поле, прыгаем в глубокую траншею.
Командный пункт региональных войск:[2] два стола, три лавки, люди в военном и гражданские.
Команда:
– В убежище!
Кидаюсь в узкий проход, ведущий в блиндаж. Лезу, согнувшись вдвое, и громкие хлопки взрывов шариковых бомб подгоняют меня.
Два метра земли над головой. Мигает коптилка. На циновках лежат люди. Они освобождают немного места. Снимаем обувь, ложимся. Человек у телефона, завернутый в кусок зеленого, в пятнах, парашютного шелка, что-то кричит. Лыонг переводит:
– Вы меня слышите? Американцы ведут беспорядочную бомбежку. Беспорядочную, говорю.
Жарко. В воздухе плавает табачный дым. Вьетнамцы обмахиваются веерами. Немного ветерка, еще немного ветерка. Пот уже не капает крупными каплями, а течет ручейками, каждый глоток чая из фляжки выступает влагой на теле.
Рев самолетов. Ближе, ближе! Серия взрывов. Вторая.
– Бом-би! – комментирует сидящий в углу вьетнамец. Вот как во вьетнамскую жизнь проникло французское слово «бомб а бий» – шариковая бомба.
Тяжелый взрыв. Кажется, что рушится потолок. Только кажется. А на самом деле сыплется струйкой песок. На наше убежище упала всего лишь шариковая бомба и взорвалась, оставив лунку диаметром сантиметров тридцать. Наутро мне ее покажут.
Кто-то потянулся прикурить к лампе и погасил слабое пламя. Вспыхивают электрические фонарики. Снова зажигают коптилку.
Где-то рядом взрывы, отблеск пожара. Сквозь грохот пробивается тоненький детский голосок. Сидящая рядом женщина вскочила, ударилась головой о балку, бросилась к выходу с возгласом:
– Тхань! Тха-ань!..
Следом за ней двое мужчин. Через минуту они вносят девчушку, маленькую, худенькую. Она бежала к матери. Шариковая бомба разорвалась в траншее хода сообщения. Изранены руки, грудь. Девочку перевязывают. Она стонет.
Рев самолетов на время удаляется. Вылезаю из блиндажа. На востоке небо расцвечивается взрывами зенитных снарядов.
В некотором отдалении пикирует самолет. Маленькими пучками пламени вспыхивают разрывы шариковых бомб в одну линию. Летчик открыл одну трубу с «ананасами». А в Ханое швыряли целый контейнер шариковых бомб другого типа, похожих на апельсины.
Рев раненого буйвола. Он бросается вскачь по полю, попадает в траншею и не может из нее выбраться, бьется и жутко ревет. Кто-то бежит туда. Выстрел из пистолета. Завтра мы будем есть жесткую, как подошва, буйволятину, поджаренную на шомполе.
В блиндаже невысокий человек, как потом выяснилось, заместитель партийного секретаря общины Чан Хыу Кхе, проводит совещание. Лыонг переводит:
– Товарищи! По поступившим данным, в деревнях убитых нет. Несколько раненых. Перевязки сделаны. Ополченцы на своих местах ведут огонь из пулеметов. Связь с деревнями работает нормально. Помощи из провинции просить не будем?
Люди молчат. Ох, как не помешала бы помощь. Но их община – одна из многих, находящихся в таком же положении.
В блиндаж врывается мальчик лет четырнадцати с вымазанным сажей лицом:
– В нашей деревне пожар. У соседей тоже. Сейчас собран рис, во дворах скирды соломы. Пламя может перекинуться с одного дома на другой.
Один из членов партийного бюро уходит вместе с несколькими мужчинами. Он ответственный за пожарных. Возвращается часа через два, мокрый, пропахший дымом.
– Пожары потушили. Молодежь и ополченцы. В последний момент с самолетов по людям у горящих домов стали стрелять реактивными снарядами. Несколько раненых.
Тянется ночь. Мерцает коптилка. Приходят и уходят люди. Запекшиеся губы раненой девочки. Четверть часа сна – и снова просыпаемся. Брезжит рассвет.
Пока мы коротали день на лавках и циновках и бомбежки не было, нам рассказывали о жизни общины. (Это во Вьетнаме что-то вроде нашей старой волости, но поменьше. Население общины, где мы застряли, примерно 3 тысячи душ.) Первому налету она подверглась еще в 1964 году. С тех пор, включая прошедшую ночь, было еще 243 налета, лишь за 1967 год – 79. Самое трудное, рассказывали нам, было в прошлом году, когда американцы разрушили плотину, отделяющую поля от моря, и соленая вода хлынула на несколько сот гектаров, посевы погибли. Люди выстояли. Огнем ополченцев общины за несколько недель до нашего приезда был сбит современный американский самолет «Фантом». Община награждена тремя республиканскими орденами, из них один – за успехи в производстве. Оказывается, в условиях непрерывных бомбежек кооператоры, которые раньше не обеспечивали себя на целый год продовольствием, теперь начали сдавать некоторое количество риса государству. «Это тоже наш выигранный бой».
Мы прошлись по деревне. Ничем не примечательная вьетнамская деревня. В тени густой растительности тесно и беспорядочно стоят крестьянские бамбуковые хижины: несколько столбов и балок, легкие, плетенные из полосок расщепленного бамбука стены, одна из которых днем снимается или открывается, крыша из пальмовых листьев или рисовой соломы. Между хижинами лоскутки огородов и садов, много, если в полсотки размером, – батата, маниоки, перца, бананов, цитрусовых, какой-то съедобной травы; на решетках из бамбука – плети с метровыми баклажанами и полуметровыми огурцами. Между домами бродят небольшие черные свиньи, куры, утки, жирные маленькие собачки – их мясо особенно любят во Вьетнаме. Повсюду небольшие пруды, в них выращивают зеленое удобрение – болотную чечевицу, ее урожай снимают раз в шесть-семь дней. Около бомбоубежищ и траншей сидят, беседуя, старухи. Зубы у них выкрашены черным лаком. Здесь у крестьян нет ничего, за исключением самого необходимого для поддержания существования. По дорогам идут машины, груженные боеприпасами, оружием, мукой… И местное население отдает все, чтобы обеспечить это непрерывное движение.
В ту ночь американцы не били по каким-то намеченным целям. Они не смогли обнаружить ни одной автомашины и вели беспорядочную, беспокоящую бомбежку. В каждом из кооперативов общины – бригады пожарных, в основном молодежь. Они сразу же по ходам сообщения бросались туда, где вспыхивало пламя: гасить пожар, спасать людей, помогать раненым и выносить имущество. Остальное население спало.
Хозяйство «генерала № 601»
К вечеру нас предупредили:
– Машины пойдут отдельно, вы будете переправляться отдельно. Мы не можем подвергать вас излишнему риску.
Шесть часов вечера. Выходим. Лунки сантиметров в двадцать пять – тридцать (бом-би, бом-би) встречаются каждые 5 метров вдоль дороги. Сады, бананы, хлебные деревья, отдельные сгоревшие дома. В стойлах – буйволы с мощными рогами. Река. На берегу воронки, старые позиции зениток, поросшие травой. Закат над рекой, какой закат! Облака, желтые и розовые, опаловые и лиловые, невысокие горы на горизонте. Огромный черный лопух банана на фоне розового неба. Нас поджидает сампан метров десять длиной. В нем гребут стоя три девушки. Одна из них – миловидная, ладная – смущается от вспышки фотоаппарата.
Гладь, изумительная гладь розовой воды под розовым небом. Вспыхивает и гаснет шальная мысль: по этой бы реке промчаться в розовых брызгах за мощным катером на водных лыжах.
У берега сампан уткнулся в отмель, выходим прямо в воду.
– Скорее, скорее!
Почему они спешат? Самолетов нет, наши машины еще не прошли через переправу. Так хочется посидеть в холодке. Стучит мотор рисорушки. Тихая деревня, негромкие мужские и женские голоса, мальчик лежит на спине буйвола, буйвол щиплет траву, мальчик тянет приятную мелодию. Траншеи, женский смех. Людям хорошо в этот вечер, когда спала жара.
– Скорее! Скорее!
– Зачем?
– Скорее!
Проходим холм, по ходам сообщения попадаем в лес, в подземные галереи, потом снова холм. Видим замаскированные ветвями автомашины, рядом с ними на корточках сидят солдаты, курят в кулак и переговариваются.
Энергичный сержант охрипшим голосом отдает приказания. Блиндаж. У входа трещит телефон.
– Не уходите от блиндажа дальше чем на пять метров.
Десять минут… Двадцать минут… Осветительные ракеты. Сразу. Много. Над нами. Рев самолетов. Первая волна, вторая.
– В блиндаж!
Блиндаж в виде буквы /.Там душно, песок на зубах. Лежим или сидим согнувшись в три погибели. Снова короткие взрывы, снова знакомые слова.
– Бом-би, бом-би.
– Ро-кет, ро-кет.
Кто-то у входа считает:
– Третья волна, четвертая…
Потом сбиваемся со счета. Грохот не прекращается. Ярко-желтый свет ослепительных ракет проникает даже в блиндаж.
Но вот становится тихо. Выходим.
На западе, в километре от нас, полыхает деревня. Это та тихая деревня, где пел мальчик на спине буйвола, щипавшего траву. Пламя расстилается на 3–4 километра. Фосфорные бомбы беловатого яркого цвета заливают огнем траншеи. Страшно даже представить, как в убежищах задыхаются, корчатся, умирают люди.
Новая волна налета. Очереди из пулеметов. Грохот залпов зенитных орудий. Ракеты, шариковые бомбы, 20-миллиметровые снаряды против тех, кто покидает пылающие убежища.
Из деревни прибегает работник переправы, падает на землю, часто-часто дышит, потом поднимается с черным лицом. Жена, дети – погибли.
Пламя расползается, охватывает новые дома. Языки огня бьют на несколько десятков метров вверх, лопаются с треском бревна. Несколько взрывов – это три бочки бензина рядом с рисорушкой. Летчики могут доложить, что уничтожен склад горючего: видели вторичные взрывы. Пламя. Эх, какая сушь! Хотя бы дождь, грозу! В деревнях в каждом доме стога рисовой соломы, на гумнах сохнет рис…
Телефонный звонок:
– Будьте готовы, ваши машины уже переправились.
Снова тянутся минуты. В темноте тихо сигналят машины. Наши. Прыгаем в них на ходу. Сзади пожар, переправа. Впереди горы, лес, в лесу можно заметить несколько очагов пожара – сюда тоже бросали зажигалки.
Нас встречает высокий малый, красавец, подтянутый, широкоплечий, гибкий, одетый в бежевую форму, с пистолетом на боку. Его зовут Киен. Я его прозвал Леопардом. Рядом со мной садится солдатик по имени Хуен с автоматом и полным подсумком гранат. Мне показалось, что ему лет пятнадцать. Днем я увидел, что он старше. Я незаметно вытаскиваю у него гранату из сумки, потом показываю ему. Он сердится, отбирает гранату, кладет в сумку, застегивает и долго на меня не смотрит.
Очередная «гостиница». Три часа утра. Нам предлагают: хотите искупаться в речке? Я помню строжайшие наказы врачей: никогда не купайтесь в реках, у вас нет иммунитета против всякой микробной дряни, которая водится в тропических пресных водах. Однако грязь после долгой дороги, красная пыль, смешанная с потом, облепила коростой все тело. Устоять невозможно.
Над водой плывет легкий туман. В речке полощутся склонившиеся над водой ветви кустарников и деревьев, как будто где-то в Курской области или на Суре. Раздеваюсь, бросаюсь в воду и с удивлением обнаруживаю, что вода очень теплая. Она нагрелась за день, да так и не остыла. Купание почти не освежило.
Возвращаемся в «гостиницу». Ночные поездки уже выработали некоторые условные рефлексы: машинально выключаем фонарики, на секунду осветив дорогу, прячем огонек зажженной спички, лишний раз стараемся не ходить по открытому месту.
Утром и днем мешает спать то близкий, то далекий рев самолетов. Но в глубокой трехметровой бетонированной яме спокойно. Четыре кресла, стол, две постели с циновками, москитники, рядом глубокие бункеры в три слоя бетона.
Дают отличный, по-французски приготовленный суп, жареных цыплят, креветок, вареных и запеченных в тесте. Для нас постарались.
– Повар мог бы стать украшением любого ресторана.
– А он и был им. До войны, в гостинице в Донгхое.
Отыскивается бутылка французского перно, тоже из довоенных запасов. Его выливаешь в сразу же мутнеющую воду и пьешь, чувствуя запах анисовых капель.
– Будьте здоровы, товарищ Кан, товарищ Лыонг, все наши друзья!
…Тропа Хо Ши Мина начиналась здесь, в северовьетнамских провинциях Куангбинь, Нгеан, округ Виньлинь. Чудовищные бомбежки южных районов ДРВ, которые мы посетили, были частью общих бомбежек Вьетнама и Лаоса. Здесь была создана сеть дорог для снабжения вооруженных сил Национального фронта и северовьетнамских частей, сражавшихся на Юге. Наверное, о визите советских журналистов знал легендарный, засекреченный «генерал № 601», командующий войсками, транспортом и строителями всей тысячекилометровой зоны Тропы Хо Ши Мина. Нас встречали подготовленные люди и показывали и рассказывали только то, что можно было показывать и рассказывать. Но и это было убедительнее любых статей, фотографий или деклараций. Несмотря на невиданные в истории бомбежки, на плохие дороги или их отсутствие, поток людей и грузов с Севера на Юг не прекращался. Тропа Хо Ши Мина – сеть дорог – была триумфом человеческой воли, организации, самопожертвования.
Ее использование началось в 1959 году, когда в Ханое было принято решение о военной помощи партизанам Юга. В 1960 году война охватила весь Южный Вьетнам от дельты Меконга до 17-й параллели. По согласованию с руководством компартии Вьетнама (Партии трудящихся Вьетнама) был создан Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама. Помощь ему через нейтральную зону или морем становилась все более затруднительной. Джонки с оружием в Тонкинском заливе топили американские и сайгонские корабли. Нейтральную полосу нещадно бомбили.
Вдоль границы между Вьетнамом и Лаосом примерно с севера на юг проходит покрытый густыми джунглями горный хребет Чыонгшон. Его западные склоны были не заселены или контролировались дружественными Ханою силами Патет Лао. По узкой пешеходной тропе длиной почти тысяча километров буквально на плечах несли боеприпасы, оружие, иногда целые разобранные орудия. Использовались «грузовые велосипеды» в качестве «колесного транспорта», иногда даже прирученные слоны. Туда и обратно на пешие переходы уходило семь-восемь недель. Одновременно стали прокладывать новые дороги в непроходимых лесах, в том числе вдоль западных отрогов хребта, наводили переправы на реках, строили мосты через ущелья. Строительными инструментами были лопаты, кирки, мачете. Потом появилась кое-какая техника китайского и советского производства. Часть дорог противник обнаружил. Начались растущие день ото дня бомбежки.
К 1965 году Тропа уже представляла собой несколько параллельных грунтовых дорог, по которым могли – хотя и с трудом – двигаться даже грузовики. Бомбежки не прекращались. Есть цифра: на Тропу за годы ее существования было сброшено три миллиона тонн взрывчатки. «Лунный пейзаж», который я видел в Нгеане и Куангбине, а спустя несколько месяцев в Лаосе, говорил об их интенсивности. Сбрасывались сейсмические датчики, магнитные бомбы для подрыва движущихся машин, шариковые бомбы. Правда, оставалась одна дорога, так надежно укрытая лесом, что о ней американцы даже не подозревали. Растительность уничтожалась дефолиантами в нарушение всех законов войны.
Вся транспортная сеть Тропы, строители, охрана, зенитная артиллерия, транспортные средства – все в 1967 году было подчинено единому командованию. Во главе его встал «генерал-лейтенант кодовый номер 601» Донг Ши Нгуен – «командующий войсками Чыонгшон».
Спустя много лет он рассказывал корреспондентам журнала «Вьетнам»: «В 1967 году я был отправлен центральным руководством в Чыонгшон, чтобы справиться с ожесточенными бомбежками Тропы Хо Ши Мина. Изначально я не мог сдержать своих чувств, видя, как наши солдаты и грузчики работали день и ночь под постоянным обстрелом и бомбежками американцев. На разрушенной и топкой тропе им приходилось прокладывать дорогу для автомашин из ветвей кустарников». Напомним, что основной состав строительных батальонов были девушки. Генерал приказал создать цепь зенитных батарей вдоль всего маршрута. Потом на северный участок Тропы началась переброска даже зенитно-ракетных дивизионов. По вьетнамским данным, США потеряли над Тропой 2545 самолетов и вертолетов, включая «Летающие крепости» В-52. В Вашингтоне признают свои большие потери, хотя называют другие цифры. Но и вьетнамцам приходилось тяжело. Например, судьба конвоя из тысячи грузовиков, который за девять месяцев потерял 720 машин, как из-за состояния дорог, так из-за бомбежек. Потери солдат, строителей и грузчиков за 6 тысяч дней существования Тропы составили около 20 тысяч человек. Видимо, не считая умерших от малярии. Были обезврежены электронные датчики линии Макнамары, перекрывавшие Тропу. Их обнаруживали и рядом устанавливали работающие моторы с разбитых автомашин, которые дезориентировали противника, «приглашая» бомбить пустые пространства.
Тропа Хо Ши Мина местами стала превращаться в дороги с твердым покрытием. Генерал № 601 объединил в две дивизии под своим командованием отдельные роты и батальоны грузовиков. Это позволяло, в случае необходимости маневрируя через сеть дорог, перебрасывать на фронт целые воинские части, большие объемы грузов.
В зону Тропы американское и сайгонское командование сбрасывало подразделения «специальных войск». За все годы – примерно 2500 американцев и 7 тысяч сайгонцев. Они минировали дороги, похищали людей, наводили самолеты на цели. Но их операции оказались булавочными уколами. Спецназовцы гибли, попадали в плен. Движение людей и грузов неудержимо продолжалось.
Под командованием генерала № 601 была разгромлена элитная группировка сайгонской армии, которая в период «вьетнамизации войны» в феврале – марте 1971 года вторглась в Лаос, чтобы перерезать Тропу Хо Ши Мина. «Они надеялись на мощь своих вертолетов, – рассказывал генерал № 601. – Но вертолеты им понадобились для поспешного бегства».
Когда дело шло к последнему, решающему сражению в Южном Вьетнаме в 1975 году, Тропа уже представляла собой пять примерно параллельных дорог Север – Юг длиной 5530 километров, одна из них была полностью скрыта от воздушного наблюдения. Осевые дороги, некоторые участки с твердым покрытием были связаны сетью боковых дорог и объездов – еще 9 тысяч километров. В мае 1968 года началось строительство нефтепровода длиной 3 тысячи километров, завершенное к 1975 году. Не надо объяснять значение поставок горючего для танков, другой бронетехники и грузовиков. Связь обеспечивали тысячи километров телефонных линий. Вдоль дорог были созданы базы отдыха, склады продовольствия и боеприпасов, подземные госпитали.