Читать онлайн Шот up бесплатно

Ваня

Ваня часто слышал от своей матери, что он какой-то не такой: что он неправильный и на мальчика не похож, должен уметь драться и учиться на одни пятёрки, должен водить Дашу, дочь соседки, на свиданки, играть с пацанами в танки, любить зимой таскать санки.

Но Ваня был неразговорчивым мальчуганом лет двенадцати, стеснялся девочек и коллекционировал марки, наблюдал за сверстниками, сочинял стихи на уроке математики и прикармливал бродячих котов, вместо того, чтобы получать по лицу за школой на стрелке.

О том, что Ваня не такой, Ване говорили все, кому не лень: с людьми не общается, у доски выступать смущается, с мальчишками не дружит и Дашкиным не хочет становиться мужем. Ваня выглядел неправильно, пахло от него неправильно, у него неправильные мысли и разговор Ваня начинал не с «привет», а просто проглатывал слова, упираясь глазами в пол.

Ваню не хвалили в школе, он не выигрывал олимпиады, не радовал маму, не удовлетворял потребности друзей. Ваня жил не по сценарию – Ваня хорошая мишень.

В туалете, во время перерыва, одноклассники учили Ваню «типа» правильным вещам – смолить в приоткрытую форточку. Если Ваня сопротивлялся – самый крупный из класса бил Ваню по лицу. Классный руководитель игнорировал само существование Вани. Мать с порога кричала, что Ваня размазня и заслужил то, что с Ваней происходит.

Очередная невыкуренная сигарета вновь обратилась в Ванино наказание. Главный весельчак класса протягивал бычок и улыбался: «жри», говорил, и звонко смеялся, когда Ваня покорно взял и сожрал.

У Вани было не так много вещей, которые ему нравились.

Нежный возраст четырнадцати лет подарил Ване немного свободы, когда Ваня познакомился с девушкой лет двадцати на вид: красивой, точно летний рассвет, но смертельно пьяной. Марина Харитонова была первой, кто доброжелательно отнеслась к Ване. Они встретились на улице одним дождливым днём. Тогда Ваня помог ей донести пакеты до квартиры и даже одолжил девушке свой школьный пиджак, чтобы та не промокла. Марина Харитонова поцеловала Ваню в лоб и сказала, что таких джентльменов, как он, никогда не встречала. Хотя, конечно, всё было не совсем так… Марина Харитонова плелась, спотыкалась, несла бред и вместо поцелуя клюнула Ваню в ухо, хорошенько оглушив, затем что-то проорала и грохнулась в коридоре. Но Ваня всё запомнил так, как запомнил.

С тех пор Ваня больше никогда не пересекался с Мариной Харитоновой. Он караулил её около подъезда, но каждый раз, от скуки часами пиная камушки, уходил прочь до того, как девушка выйдет на улицу. Но иногда Ване везло, и он мог наблюдать за Мариной издалека, питая надежды ещё хоть раз с ней заговорить. Ванечке нравилась недоступность Марины. Ему вообще нравилось наблюдать за людьми, считывать их движения и выражения лиц. Ваня мог не запомнить формальных вещей, вроде возраста и имени, но в голове всегда откладывался запах, который сохранялся под графой «хорошее». От Марины Харитоновой всегда пахло спиртом, поэтому резкие алкогольные запахи казались Ване добрым знаком.

Чуть позже Ваня перестал посещать школу и предпочитал учиться жизни на улице: где только Ваня не был, что только не видел. Вместо того, чтобы решать уравнения, Ваня прозябал в дешёвом Выхинском пабе, наблюдая за бродягами, полными необъяснимого очарования. Их лица были искривлены и во рту недоставало парочки зубов, но в стеклянных глазах полуседых господинов читалась подкупающая Ваню тоска. Иногда, сидя с вишнёвым соком на большой деревянной скамье, Ваня думал, что ему хотелось бы быть таким же бесстрашным, как дед Семён, вмазавший кулаком по лицу своему собутыльнику во время пылкой ссоры. Мама ведь хотела, чтобы Ваня стал таким же «правильным»?

Но, несмотря на всю любовь к людям, Ване нравилось и уединяться. На этот случай он всегда носил с собой молоток, чтобы выбивать замки, которыми запирали выходы на крышу. Чаще всего двери на крышу перевязывали леской и хватало обычных ножниц, но иногда приходилось попыхтеть чуть дольше.

Будучи высоко над землёй, Ваня чувствовал невероятную лёгкость и свободу. Он бесстрашно смотрел вниз и заносил ногу над пропастью, даже не думая шагнуть дальше. Это лишь любопытство, лишь мимолётное желание проверить – повезёт ли ему. Всегда везло.

Кроме всего перечисленного, Ваня любил долгие, томительные, полные сложных разговоров знакомства. Он даже учил разные темы и читал разные книги, чтобы нравиться людям, которым он значительно уступал в возрасте.

Первой женщиной Вани стала мать-одиночка, которая убеждала Ваню, что он умный и взрослый в свои пятнадцать лет. Её ладонь скользила по его коленям. Она рассказывала Ване всё, что он хотел знать, внимая её рассказы с открытым ртом, который потом эта же женщина ласково зацеловывала.

Когда Ваня впервые завис над ней, не зная, что делать с её обнажённым телом, эта женщина его научила: одну руку на горло, а другой держать за бедро, и натягивать быстро и долго, пока не завизжит.

Сперва Ваня боялся, но со временем вошёл во вкус. Ваня шёл по одному сценарию, предпочитая избегать постели, но даже если до неё доходило, Ваня никогда не терялся – он уже знал, что нужно делать.

После этого, конечно, Ваню время от времени мучала совесть, да и на душе было как-то непонятно. Но Ваня расценивал это как обмен телесно-словесными данными. Пока ему давали новые знания, Ваня был готов предоставить своё тело в аренду любой даме. Оно всё равно ему не нужно.

Когда Ване стукнуло шестнадцать лет, Ваня впервые вкусил алкоголь. Ване казалось, что он нашёл своё предназначение. Мир приобрёл весьма чарующий вид, в котором Ваня чувствовал себя как дома. Знакомиться со взрослыми барышнями стало легче, поэтому Ваня начал экспериментировать, перебирая женщин, точно страницы в книге с картинками. Как раз в тот период в школе у Вани начали бить тревогу. Собрали целый совет, планируя отчислить Ваню за отсутствие на уроках. Конечно, Ване досталось и от учителей, и от родственников. Пришлось снова посещать уроки под чётким надзором обеспокоенной матери, снова сталкиваться с брезгливыми взглядами одноклассников, снова проходить через словесные и телесные унижения: зашивать колючий школьный свитер, терпеть удары указкой, пинки ногами, искать тетради во всех школьных мусорках, не находить, слушать пятнадцатиминутные оскорбления классных руководителей на тему того, какой Ваня бестолковый и бессмысленный, без перспектив на будущее, неправильный.

Ваня всё чаще думал о том, что это не он неправильный. Неправильная – эта жизнь.

Тогда Ваня поставил перед собой цель – измениться и помочь менять тем, кому это необходимо, во что бы то ни стало.

Тогда Ваня начал сочинять сказки.

Рывок

В школьные годы у нас появился исключительного сорта физрук. Вымирающий тип физруков, который не катил яйца к школьницам и не выпивал в подсобке с трудовиком. Каждый его проведённый урок был интересным и запоминающимся, потому что он выдумывал всё новые и изощренные способы нас удивлять.

А через два года он выгорел. Наебенивал самогона во время занятий, ставил к сетке за оценку из урока в урок. Его глаза горели, будто свет в окнах монолитных зданий. Но людей там не было.

Потом у нас по программе начались прыжки в длину. Сергей Валерьевич не особо парился, махнув на это рукой, и просто за каждый, даже самый жалкий прыжок, ставил в журнал пятёрку. Грязный свисток болтался на его шее без дела, спортивный костюм висел на его тощем теле как половая тряпка, Серёга исхудал и осунулся.

Мне очень хотелось его удивить. Хотелось, чтоб он снова улыбнулся, начал отпускать нас с уроков, гонять по стадиону в жару. Сергей Валерьевич, решил я, вас должен впечатлить мой прыжок. Это стало основополагающим тех нескольких месяцев моей жизни.

Я прыгал эти тупые прыжки в длину за школой, смотрел, как прыгают профи, ломал голову, как прыгнуть ещё дальше. В моём представлении не было предела ни для разгона, ни для прыжка. И пока у меня не начинали ныть разодранные колени, пока в ссадины на ладонях не просачивался песок, и пока потом не пропитывалась вся одежда до трусов – я прыгал. И знаете, чё? Я облажался, когда пришло время прыгать на оценку. Не так разбежался, не так отскочил от пола. Нет, я прыгнул лучше всех в классе, но Сергея Валерьевича не пробрало.

Я понял, что могу расшибить бошку о бетонные стены спортзала, но своим результатом никого не замотивирую. Это стало для меня болезненным откровением. Это должно и будет пугать, расстраивать, бесить, но я всё равно не хотел сдаваться. Намазав сопли на кулак – встал и пошёл дальше. Если с Серёгой не прокатило, с другим повезёт. Всё зависит от удачи, случая, стечения обстоятельств, которые неподвластны никому. Я хотел ощутить на себе всю силу этого «вывернуться наизнанку и получить».

А ещё я ввёл для себя правило и придерживаюсь его по сей день – делать надо так, как ты бы никогда не смог сделать, и даже лучше. Если ты можешь отжаться десять раз и не можешь пятьдесят, отжимайся сто. Если ты способен любить человека на пятьдесят процентов и неспособен на сто, люби за тысячу. Если тебе кажется, что тебя не примут на работу в майкрософт – сделай всё, чтобы тебя туда взяли: зазубри свою речь, оденься как на собственную свадьбу, придумай вопросы, которые будешь задавать. Борись. Бери штурмом. Бейся в стену. Всегда. Всегда. Даже кирпичи рушатся.

В прыжках в длину это называется «рывок» и он многое значит.

Денис

Денис всегда был эгоистом. Любимая фраза из детства Дениса «ну мне же больней». Дениска получал напополам – игрушек и пиздюлей – и Денис часто считал воробьёв (из-за чего частенько влипал в сложные ситуации). Для Дениса школа была работой, каторгой, но никак не «вторым домом», так что там Дениса видели так же редко, как на пороге первого. У Дениса никогда не получалось настраивать долгосрочные связи, так что Денис заводил друзей часто, обновлял их буквально каждый год, чтобы легче и быстрее забывать о старых.

Денис любил мультфильмы про супергероев и ситкомы с большими семьями. У Дениса, по правде говоря, не было и проблем на любовном фронте – всё само шло к нему в руки. И у Дениса не было проблем с головой. Он всегда считал себя достаточно здоровым, чтобы не проходить тест на айкью и просто заявлял, что у него 100. Денис, к слову, очень верил в Бога. Без прикрас говорю, его вера была достаточно непоколебимой, чтобы заглядывать в церковь или молиться на ночь. Но делал это Денис не потому, что после смерти каждая молитва ему зачтётся и, таким образом, он сможет угодить в рай, а скорее по приколу.

Денис не понимал проблем сверстников. Сложности в семье, пьющие родители, желание сигануть с крыши – всё это не трогало Дениса. Денис считал себя, если не похуистом, то хотя бы пофигистом.

У Дениса были некоторые проблемы с памятью. Ему приходилось заучивать имена, стихи, тексты – и всё это для Дениса казалось тем ещё мучением. Однако свои песни и тексты Денис мог декларировать даже если его разбудить посреди ночи. Но не все.

Как-то раз Дениса попросили напеть его любимую песню, а Денис не смог её вспомнить. Как и не вспомнил, как зовут Дениса. Он даже не смог сосчитать на пальцах, сколько ему уже лет. Как и не смог вспомнить ни одной прочитанной им молитвы. Но Денис не отчаивался. Он придумал себе новое имя. Теперь его зовут Ваня. Сказал, что ему двенадцать. Сочинил собственную молитву и спел кем-то любимую песню.

Любовная смска

Ночь заняла особое место в твоей лестнице приоритетов.

Я планирую наступить ей на пятки – твой книжный герой, сбежавший из напряженного триллера. Говорящий загадками, с задумчивой мордой охуенного лица и природой лжеца, подлеца, пьяницы и льстеца.

Взятый и переписанный. Изменившийся. Прыгнувший выше своей головы. Совершивший и совершающий множество ошибок – такой не_идеальный, такой не_предсказуемый, оживший – оттого обезумевший. Не_достойный беглых взглядов, полных томного восхищения. Без поклонниц толпы, без запрограммированных пафосных фраз, произнесённых голосом с хрипотцой, коими парировал любое сомнение. Взявший на себя больше, чем способен вынести. Перешагнувший собственный уровень, к которому даже не планировал подступать сейчас.

Я такой. Не другой. Абсолютный человек, что вырастил себя сам в запрограммированного книжного любовника, который ради тебя вырвался из жестокого романа и переписал собственный сценарий жизни, чувств, любви и достижений.

Ростки в грязи

В моей жизни было много женщин, но таких как ты я не видел уже давно. Таких как ты я бы сжигал на костре. Словно ведьм. Таких как ты я бы никогда не взял в жёны. Таких как ты я бы душил собственными руками, вынес бы приговор и не доверил это палачу. А всё потому что…

– Ты отвратительная, злобная, мстительная, подлая, мерзопакостная дрянь.

Мне плохо с тобой. Мне плохо без тебя. Я бы сожрал твою плоть и кровь, всё, что в тебе создали небеса, мать с отцом и другие Боги. Я бы не оставил от тебя ни пылинки. Я бы снял с тебя скальп в порыве ярости. Я бы не подпустил к тебе никого живого и даже мёртвого. Я бы с тобой тет-а-тет говорил лишь сквозь сжатые зубы. Я бы…

– И ты мне так нравишься.

Перепить, переспать, перестать

Всё необратимо медленное, словно в пыльном, советском, подвисающем компьютере. Картинка с помехами, ни намёка на «до», когда мы только сели на холодную землю с мыслью обсудить что-то настолько наше, людское, что я уже и не вспомню. То, на чём сидел я, обратилось в мягкий абсидиановый сгусток, с характерным запахом и шипением в процессе остывания. Я не чувствовал ничего, ни единого прикосновения, тактильность на минимум, шестое чувство на максимум. Оно просыпается всегда неожиданно. Оно говорит тебе о таких вещах, о которых не знали даже учёные с весомым стажем в запасе. В моей голове микс прошлого, будущего, сложного и бессмысленного перевалил отметку «взрывоопасно», от этого не спрятаться. Такое случается, такое бывает. Есть вещи, которые не поддаются ни воле, ни логике, ни законам физики, ни литературы, в них может и не быть смысла, но может насчитаться сотня и тысяча других процессов, которые в силу человеческой простоты невозможно донести ни словами, ни жестами, ни алгоритмами, ни даже буквами. Я не ловил себя на мысли, что я избранный, я просто получал информацию от неосязаемого потока энергии, который хаотичными импульсами доносил до меня всё важное и (не)важное. Не было смысла фильтровать каждый факт, потому что любой кадр имеет вес. Не для меня, так для кого-то другого. Эти терабайты памяти можно выкачать на флешку и юзать как вещдок о том, что есть такие штуки, которые никогда не получится обьяснить, но мне не свойственно делиться, поэтому я просто документирую малое, незначительное и огромное.