Читать онлайн Стихотворения бесплатно

Стихотворения
Рис.0 Стихотворения

© Бунин И.А., наследники, 2024

© Шубинский В.И., наследники, 2024

© Данилова А.П., составление, 2024

© ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Поэзия земли

Место Ивана Алексеевича Бунина в истории русской литературы определяется в первую очередь его прозой. Как прозаик он получил в 1933 году Нобелевскую премию по литературе. Лирика его осталась несколько в тени. Впрочем, были и люди, предпочитавшие бунинскую «струящуюся поэзию» его «бархатной прозе». Среди них был Владимир Набоков, чьи слова мы только что процитировали. Стихи Бунин писал с ранней юности и до середины 1920-х годов. После этого у него родилось лишь несколько стихотворений. Высший расцвет поэтического таланта Бунина выпал на предреволюционные и первые послереволюционные годы. Его поэзия была высоко оценена официальными литературными инстанциями, но в гораздо меньшей степени теми собратьями по перу, которые определяли лицо эпохи. В поэзии своего времени (в отличие от прозы, заметим) Бунин оставался одиночкой.

Иван Алексеевич Бунин родился 10 (22) октября 1870 года в Воронеже. Он происходил из знатного дворянского рода, известного с XV века (внебрачным сыном одного из Буниных был В. А. Жуковский), но та ветвь, из которой он происходил, обеднела и захирела. Дед писателя Николай Дмитриевич и его отец Алексей Николаевич служили в губернии в небольших чинах. Алексей Николаевич, человек горячий, физически сильный, не получивший никакого образования, но бессистемно начитанный, в качестве ополченца участвовал в Крымской войне. В основном он занимался сельским хозяйством в своем небольшом имении, но не особо преуспел и умер в бедности. От брака с Людмилой Александровной Чубаровой у него было четверо детей, не считая умерших в детстве, – Юлий (литератор), Евгений (сельский хозяин, в отличие от отца, успешный, и художник-дилетант), Иван и Мария. Иван Алексеевич был намного моложе старших братьев, но дружен с ними, особенно с Юлием.

В 1881 году будущий писатель поступил в Елецкую мужскую гимназию, но через пять лет оставил ее, поселившись в родительском имении Озерки. Дальнейшим его образованием занимался брат Юлий, сосланный в Озерки под надзор полиции. В автобиографическом романе «Жизнь Арсеньева» Бунин иронически описывает революционно настроенное окружение брата, но Бунин 1880-х – не тот надменный, погруженный в глубокие экзистенциальные и эстетические переживания интеллектуал, который в конце 1920-х писал роман, а юноша, живущий интересами своего поколения. Неслучайно первым опубликованным стихотворением Бунина («Родина», 1887, № 2) стало «Над могилой С. Я. Надсона». Рано умерший поэт Семен Яковлевич Надсон был необыкновенно популярен в 1880-е годы, да и позднее. В стихотворении Бунина нет характерного для Надсона мелодраматического надрыва, но оно целиком состоит из пост-романтических банальностей:

  • Могучей силой песнопенья
  • Он оживлял мечты свои;
  • В нем сердце билось вдохновеньем
  • И страстью искренней любви!

При этом в те же годы Бунин писал уже и совсем другие стихи, в которых нет бессодержательных излияний, а есть точность взгляда и завороженность деталью, характерные для его зрелой поэтики.

  • В темнеющих полях, как в безграничном море,
  • Померк и потонул зари печальный свет —
  • И мягко мрак ночной плывет в ночном просторе
  • Немой заре вослед.
  • Лишь суслики во ржи скликаются свистками,
  • Иль по меже тушкан, таинственно, как дух,
  • Несется быстрыми, неслышными прыжками
  • И пропадает вдруг…

В 1889 году написано одно из самых знаменитых бунинских стихотворений, начинающееся блестящей и тоже уже очень характерной строфой:

  • Не видно птиц. Покорно чахнет
  • Лес, опустевший и больной.
  • Грибы сошли, но крепко пахнет
  • В оврагах сыростью грибной.

Такой чувственный и емкий образ в то время мог родиться разве что у последнего великого поэта XIX столетия, семидесятилетнего Афанасия Фета. Бунин смолоду зачитывается его стихами, но его импрессионизм отличается от фетовского. Он внимателен к тонким, едва уловимым впечатлениям, дающим мгновеннную картину целого, но при этом он глубоко рационален и эмоционально сдержан.

В том же 1889 году Бунину было предложено место помощника редактора в газете «Орловский вестник». Осенью он переехал в Орел. Так началась его жизнь профессионального литератора. В 1892–1895 годах он жил в Полтаве, а затем переехал в Петербург. В дальнейшем он жил попеременно в Петербурге и в Москве, часто путешествуя по России и за границей.

В 1891 году Бунин познакомился в «Орловском вестнике» с работавшей там корректором Варварой Пащенко, которую иногда называют его первой «невенчанной женой». Этот роман отразился в «Жизни Арсеньева». Отец Пащенко запретил ей брак с бедным и юным Буниным. Однако впоследствии выяснилось, что Варвара получила от отца согласие на венчание, но утаила его от Бунина. Тем временем отношения молодых людей усложнились, и в 1894 году в Варшаве Варвара оставила своего спутника. Вскоре она вышла замуж за его друга, литератора и актера Арсения Бибикова. В 1898 году Бунин женился на Александре Цакни, дочери редактора одесской газеты «Южное обозрение», но два года спустя расстался с ней. Их единственный сын Николай умер в 1905 году, пяти лет от роду. Цакни еще долгие годы не давала Бунину развода, из-за чего он в течение шестнадцати лет не мог оформить свой следующий брак – с Верой Сергеевной Муромцевой, молодым химиком, дочерью видного юриста. С 1906 до конца жизни она была верной спутницей писателя. Ей принадлежат содержательные мемуары о его жизни.

Первая книга стихов Бунина вышла в 1891 году приложением к «Орловскому вестнику». В 1896 году вышел его перевод «Песни о Гайавате», имевший большой успех, а в 1897-м – первая книга прозы: «На край света и другие рассказы». По-настоящему поэзия Бунина была замечена после выхода второй книги – «Листопад» (1901). Эта книга вышла в символистском издательстве «Скорпион».

Сближение Бунина с символистами, имевшее место на рубеже веков, закончилось разрывом. Особенно враждебными стали отношения с Валерием Брюсовым. В 1903 году Бунин получает половинную Пушкинскую премию за «Листопад» (а в 1909-м вновь – за собрание сочинений в трех томах, причем делит ее с Куприным). Решение о присуждении премии принимали литераторы традиционалистского толка, такие как поэт Арсений Голенищев-Кутузов и президент Академии наук К. Р. (великий князь Константин Романов). Бунин был им несомненно ближе, чем «декаденты», и тем не менее все равно слишком смел; чувства и мысли, которые он выражал в стихах, порою казались традиционалистам слишком сложными и непохвальными – и в итоге решение было компромиссным. В то же время и «прогрессивная» критика косо смотрела на Бунина, обвиняя его в «анимизме», культе бессознательных сил природы.

Одновременно с символистами Бунин посещает встречи прозаиков-реалистов – так называемые «среды», у него возникает дружба с Горьким, Куприным, Леонидом Андреевым. В 1899 году начинается его близкое общение с Чеховым. Разойдясь со «Скорпионом», он начинает сотрудничать с издательством «Знание», в котором выходят книги реалистов – в том числе «неореалистов», работающих в определенном диалоге с модернизмом, учитывающих его опыт. Именно к этому типу писателей относят Бунина-прозаика. Но если видных прозаиков в этом кругу было немало, то ни одного значительного поэта, кроме Бунина, не было. В результате творчество Бунина не воспринималось в контексте русского модернистского движения – в отличие, например, от стихов Бориса Садовского, очень близкого Бунину по поэтике (хотя менее яркого), но печатавшегося в символистских изданиях.

Вот, например, слова Владислава Ходасевича из статьи, написанной в 1929 году и посвященной поэзии Бунина:

«Вероятно, молодой Бунин, один из последних питомцев совсем иной, помещичьей культуры, почти сразу почувствовал себя чужим среди московских символистов – первенцев российского урбанизма и fin de siecle’я. Ему, человеку гораздо более «земному» и здоровому, особенно резко должны были броситься в глаза те внутренние пороки, с которыми символизм родился на свет и которые в совокупности можно бы назвать декадентскою стороной символизма. Именно декадентство, со всеми его бытовыми и литературными проявлениями, было для Бунина всего очевиднее в символизме – и чем очевиднее, тем несноснее. Это и привело к разрыву…

…Но крайностям декадентов он противопоставил слишком большую уравновешенность чувства; их прихотливости – слишком законченную последовательность мысли; их стремлению к необычайности – нарочитую, подчеркнутую простоту; их парадоксам – явную неопровержимость утверждений. Чем больше субъект символистской поэзии хочет быть исключительным, тем больше субъект поэзии бунинской старается быть нормальным. Весною он счастлив, ночью задумчив, на кладбище печален и т. д. Он говорит слишком ровным голосом и словно стремится походить на того несколько абстрактного, но безукоризненно правильного «человека», которого изображают в атласах».

Справедливо ли это? И да, и нет. Прежде всего потому, что Бунин ориентируется в том числе на определенную традицию французской предмодернистской поэзии – на линию Парнаса, на таких поэтов, как Леконт де Лиль, Эредиа. Их стремление к спокойному совершенству формы, благородству интонации, выверенности всех деталей, отказ от явного выражения чувств – все это было Бунину близко. Парнасцы влияли и на Брюсова, но тот соединял их традицию с наследием их антиподов – Бодлера, Верлена, следовавших за ними французских символистов. Бунин же соединял Парнас с традициями русской лирики XIX века.

С другой стороны, нельзя сказать, что Бунин совсем чужд «декадентства» – интереса к темным, страшным, изнаночным сторонам человеческой природы, поэтизации внеморальной силы и мощи. Эти элементы есть и в его прозе («Петлистые уши»), есть и в стихах 1910-х годов («Мушкет», «В Орде»). В его стихах есть и свойственное символистам упоение мгновенными и губительными прозрениями – вспомнить хотя бы такой его шедевр, как «Дурман» (1916):

  • Дурману девочка наелась,
  • Тошнит, головка разболелась,
  • Пылают щечки, клонит в сон,
  • Но сердцу сладко, сладко, сладко:
  • Все непонятно, все загадка,
  • Какой-то звон со всех сторон:
  • Не видя, видит взор иное,
  • Чудесное и неземное,
  • Не слыша, ясно ловит слух
  • Восторг гармонии небесной —
  • И невесомой, бестелесной
  • Ее довел домой пастух…

В чем, однако, Бунин абсолютный «контрсимволист» – это в бесконечной конкретности, в интересе к материальной, осязаемой детали. Впрочем, в этом отношении он противостоит и эпигонской постромантической поэзии. О человеческом чувстве он всегда говорит через конкретную деталь, через материально осязаемый образ, как в знаменитом «Одиночестве» (1903):

  • Сегодня идут без конца
  • Те же тучи – гряда за грядой.
  • Твой след под дождем у крыльца
  • Расплылся, налился водой.
  • И мне больно глядеть одному
  • В предвечернюю серую тьму.

Можно вспомнить и более ранний (и не менее знаменитый) «Листопад» (1900). Аллегорический образ Осени – это не символ, уводящий читателя в иные миры или к несказуемому обыденным языком. Мир постепенно увядающей осенней природы сказочен, но в этой сказочности необыкновенно подробен и конкретен:

  • …Сегодня на пустой поляне,
  • Среди широкого двора,
  • Воздушной паутины ткани
  • Блестят, как сеть из серебра.
  • Сегодня целый день играет
  • В дворе последний мотылек
  • И, точно белый лепесток,
  • На паутине замирает,
  • Пригретый солнечным теплом;
  • Сегодня так светло кругом,
  • Такое мертвое молчанье
  • В лесу и в синей вышине,
  • Что можно в этой тишине
  • Расслышать листика шуршанье…

У Бунина можно выделить два типа стихотворений. Первый (доминирующий в 1900-е годы) – это благородная описательная лирика, в которой эмоциональная составлящая приглушена, сдержанна. Автор выводится за рамки текста, он созерцатель, свидетель. Иногда Бунин подчеркнуто снижает, прозаизирует описание (такие стихи, как «С обезьяной»); иногда он берет высокий, торжественный тон – блестящий пример тому, скажем, «Зов» (1911):

  • …В родные гавани вовеки я не вниду,
  • Но знаю, что и мне, в предсмертных снах моих,
  • Все будет сниться сеть канатов смоляных
  • Над бездной голубой, над зыбью океана:
  • Да чутко встану я на голос Капитана!

Но авторские житейские чувства во всех случаях выносятся за скобки или выражаются обиняками. Этические установки Бунина выражены в стихотворении «Художник» (1908), посвященном памяти Чехова. Герой стихотворения представляет себе и эстетически переживает собственные похороны. Всякий мелодраматизм под строжайшим запретом.

Именно о таком типе бунинских стихов говорит Ходасевич, когда отмечает:

«…Символист, изображая не мир, а, в сущности, самого себя, в каждом произведении достигает цели сразу и вполне. Суживая задание, он расширяет свои возможности. Несомненно, что бунинский пейзаж правдив, точен, жив и великолепен так, как ни одному символисту не грезилось. Но от Бунина множественность явлений требует такой же множественности воспроизведений, что неосуществимо. Качество бунинских воссозданий само по себе еще не приводит к цели: оно требует подкрепления количеством, теоретически говоря, – беспредельным. Задание Бунина становится необъятно, как мир, и ведет к тому, что для личности художника места не остается. Чувство Бунина едва обретает возможность прорваться наружу; оно обозначается в мимолетном замечании, в намеке, чаще всего – в лирической концовке. Но иногда не бывает и концовки. Из своей лирики Бунин изгнал сильнейший фермент лиризма. Это и есть причина того, что Бунина называют холодным. В действительности он не холоден: он целомудрен».

С другой стороны, в 1910-е годы из-под пера Бунина все чаще выходят более легкие, «струящиеся», по выражению Набокова, стихи, в которых есть прямой, открытый лиризм – рядом с точностью детали и совершенством формы:

  • Настанет день – исчезну я,
  • А в этой комнате пустой
  • Все то же будет: стол, скамья
  • Да образ, древний и простой.
  • И так же будет залетать
  • Цветная бабочка в шелку —
  • Порхать, шуршать и трепетать
  • По голубому потолку…

Эти стихи написаны в 1916 году. Еще позже, уже в 1918 году, написано стихотворение, которое уже невозможно обвинить в чрезмерной эмоциональной скупости:

  • И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
  • И лазурь, и полуденный зной…
  • Срок настанет – Господь сына блудного спросит:
  • «Был ли счастлив ты в жизни земной?»
  • И забуду я все – вспомню только вот эти
  • Полевые пути меж колосьев и трав —
  • И от сладостных слез не успею ответить,
  • К милосердным коленам припав.

Сюда же можно добавить и «Свет незакатный» – одно из самых «личностных», автобиографически наполненных и эмоциональных стихотворений Бунина. Интересно, что поэт пользуется здесь определенной редкой вариацией двустопного анапеста, которую впервые употребил Вяземский («Палестина»), затем Анненский («Снег»), а позднее – Пастернак («Вакханалия») и, наконец, Ахматова («Царскосельская ода») и Бродский («Ни страны, ни погоста…» и ряд других стихотворений).

Говоря о восприятии поэзии Бунина в предреволюционный период, нельзя не отметить вот что: в 1912 году в русской поэзии появился акмеизм, направление, принципы которого были в очень многих отношениях близки бунинским. У всех крупнейших акмеистов в ранний период можно обнаружить хотя бы по одному стихотворению, которое мог бы написать Бунин («Паломник» Гумилева, «Айя-София» Мандельштама, «Рыбак» Ахматовой, «Гадалка» Нарбута). Но никто из них ни в малейшей степени не считал Бунина своим учителем. Он воспринимался как «традиционалист», чуждый всей модернистской поэзии.

Если же говорить о мировом контексте, то был ряд поэтов начала XX века, которые в модернистском контексте стремились сохранить верность прямому высказыванию, земной реальности и «старомодному», без вывертов и изысков, формальному мастерству. В английской поэзии это Томас Харди и Альфред Хаусмен, во французской – Франсис Жамм и Шарль Пеги. Бунин естественно становится в этот ряд.

Большого чисто коммерческого успеха, сравнимого с успехом Горького или Андреева, Бунин ни как поэт, ни как прозаик не имел. Но его статус все рос. В 1909 году он был избран членом Академии наук по разряду изящной словесности, причем известие об избрании было получено им в присутствии Варвары Пащенко-Бибиковой, которая, возможно, испытала досаду при мысли о том, что отвергла человека с большим будущим. Повести «Деревня» (1910) и «Суходол» (1911) стали началом расцвета таланта Бунина-прозаика. Они и поныне входят в золотой фонд русской прозы XX века.

В начале 1910-х годов Бунин и Муромцева много путешествуют. Эти путешествия отразились в прозе писателя («Братья», «Господин из Сан-Франциско»), но и в стихах тоже. Затем начинается война. В предреволюционные годы Бунин пишет многие свои лирические шедевры. Кроме уже упомянутых и процитированных, это «Князь Всеслав», не очень достоверный исторически, но возвышенный и трогательный (князь-изгнанник тоскует по звону киевской Софии, в котором ему открылось «неземное»). Бедствия войны порождают стихотворение «Святогор и Илья» («отняла русской силы земля половину»). В качестве противовеса печальной современности Бунин воссоздает идиллический мир прошлого («Дедушка в молодости», «Архистратиг средневековый…») или вновь обращается к парнасскому эстетизму («Одиссей у Цирцеи»).

Революцию 1917 года Бунин резко не принимает, особенно октябрьский переворот. В 1918 году он уезжает из Москвы с женой сперва в Киев, потом в Одессу, где работает в ОСВАГе (пропагандистском ведомстве Деникина) и пишет «Окаянные дни» – трагический, полный боли и ненависти дневник. В январе 1920-го Бунины отплывают из Одессы в Константинополь и в марте, после многих приключений, прибывают в Париж.

Последовательное неприятие революции Буниным связано не столько с привязанностью к старой России (писатель видел и ее темные стороны), сколько с присущим писателю упоением стихийной стороной жизни, тонкими, непостижимыми глубинами человеческой психики – и отвращением к абстрактному, доктринерскому, утопическому мышлению. Там, где другие видели проблеск новой жизни, сопровождающийся насилием и уродством, он различал только насилие и уродство.

«Как они одинаковы, все эти революции! Во время французской революции тоже сразу была создана целая бездна новых административных учреждений, хлынул целый потоп декретов, циркуляров, число комиссаров, – непременно почему-то комиссаров, – и вообще всяческих властей стало несметно, комитеты, союзы, партии росли, как грибы, и все «пожирали друг друга», образовался совсем новый, особый язык, «сплошь состоящий из высокопарнейших восклицаний вперемешку с самой площадной бранью по адресу грязных остатков издыхающей тирании…». Все это повторяется потому прежде всего, что одна из самых отличительных черт революций – бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна».

Кроме «Окаянных дней», Бунин в эти годы пишет мало прозы. Стихи между тем продолжают писаться. Многие из них пропитаны чувством мрачного отчаяния, иные страшно читать:

  • О, слез невыплаканных яд!
  • О, тщетной ненависти пламень!
  • Блажен, кто раздробит о камень
  • Твоих, Блудница, новых чад,
  • Рожденных в лютые мгновенья
  • Твоих утех – и наших мук!
  • Блажен тебя разящий лук
  • Господнего святого мщенья!

Наряду с этим рождаются печальные, но благородные строки, содержащие своего рода «формулу изгнания» – трагическую и емкую:

  • У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
  • Как горько было сердцу молодому,
  • Когда я уходил с отцовского двора,
  • Сказать прости родному дому!
  • У зверя есть нора, у птицы есть гнездо,
  • Как бьется сердце, горестно и громко,
  • Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
  • С своей уж ветхою котомкой!

В 1923–1925 годы Бунин еще пишет стихи, в том числе такой шедевр, как «Льет без конца. В лесу туман…». Потом опять начинаются годы великой прозы («Митина любовь», «Жизнь Арсеньева», «Темные аллеи») – и Бунин-поэт резко умолкает.

С начала 1920-х годов кандидатура Бунина регулярно выдвигается на Нобелевскую премию по литературе. Главными соперниками его среди русских писателей были М. Горький и Д. С. Мережковский. Решающим событием, приведшим к получению Буниным премии в 1933 году, стал выход романа «Жизнь Арсеньева», который многие сравнивали с автобиографической эпопеей Пруста. Сам Бунин, познакомившийся с творчеством французского писателя уже после завершения романа, отмечал определенную близость их поэтик. Получение премии, значительная часть которой была потрачена на помощь собратьям по изгнанию, была воспринята эмигрантской литературой как общая победа.

Впрочем, отношения Бунина с писателями-современниками как в дореволюционный, так и в послереволюционный период нельзя назвать идиллическими – в том числе из-за его сварливого и высокомерного характера. Его горделивые и оскорбительные высказывания о современниках (в основном из частных писем) известны. Строг он был и к предшественникам. Преклонение перед Толстым сочеталось у него с неприязнью к Гоголю и Достоевскому.

В личной жизни Бунина в эти годы все было непросто. В середине 1920-х годов у него начинаются близкие отношения с молодой писательницей Галиной Николаевной Кузнецовой. В 1927 году Кузнецова поселяется в доме Бунина. «Брак втроем» продолжается до 1934 года, когда Кузнецова ушла от Бунина, причем не к мужчине, а к женщине – Магде Степун, сестре философа Федора Степуна. Еще одним фактическим членом семьи стал писатель Лев Зуров, выполнявший обязанности секретаря Бунина. В летнее время семья жила на вилле Бельведер близ Грасса, в Альпах.

Еще в 1930-е годы Бунин занял резко антинацистскую позицию, одним из толчков к чему был, возможно, унизительный обыск, которому его подвергли в Германии в 1936 году. После оккупации Франции в 1940 году Бунин с женой уезжает на виллу, оказавшуюся в «зоне Виши». Вскоре к ним присоединился Зуров. На вилле Бунины предоставляют укрытие и убежище людям, преследуемым нацистами – в том числе Галине Кузнецовой и Магде Степун. Жизнь была по-военному трудной и полуголодной. Неприятие нацизма и надежда на победу над ним привели к тому, что Бунин смягчил свое отношение к советской власти. По словам поэта Георгия Адамовича, «война потрясла и испугала Бунина: испугала за участь России на десятилетия и даже столетия вперед, и этот глубинный страх заслонил в его сознании все то, что в советском строе по-прежнему оставалось для него неприемлемо. Он ждал и надеялся, что война, всколыхнувшая весь народ, придаст советскому строю некоторые новые черты, новые свойства…». В первые послепобедные годы он бывает на приемах в советском посольстве, положительно отзывается о творчестве некоторых советских писателей (Александра Твардовского, Константина Паустовского), ведет переговоры об издании книги в СССР и даже теоретически задумывается о возвращении.

Все это, впрочем, вскоре закончилось. Если иллюзии и возникли на короткое время, они быстро рассеялись. Например, книга в СССР так и не вышла – Бунина стали издавать лишь в 1956 году, раньше, чем кого-либо из эмигрантов.

Тем временем силы писателя слабели. После последнего триумфа – выхода в 1945 году книги рассказов «Темные аллеи» – он пишет немного. В 1947 году у него была диагностирована эмфизема легкого. После лечения на юге Франции он в последний раз публично выступает в Париже.

Нобелевская премия была давно истрачена, гонорарных поступлений было мало (за «Темные аллеи» Бунин получил всего 300 долларов). В последние годы жизни Бунин жил на пенсию, выплачивавшуюся ему американским филантропом Фрэнком Атраном.

Так проходят последние годы жизни писателя. 8 ноября 1953 года в Париже Бунин умирает. Но годом раньше он внезапно, после очень долгого перерыва, пишет стихотворение, очень характерное и удачное. Именно стихами Бунин попрощался с литературой и жизнью:

  • Ледяная ночь, мистраль,
  • (Он еще не стих).
  • Вижу в окна блеск и даль
  • Гор, холмов нагих.
  • Золотой недвижный свет
  • До постели лег.
  • Никого в подлунной нет,
  • Только я да Бог.
  • Знает только Он мою
  • Мертвую печаль,
  • Ту, что я от всех таю…
  • Холод, блеск, мистраль.
Валерий Шубинский

Стихотворения 1888–1899

«В полночь выхожу один из дома…»

  • В полночь выхожу один из дома,
  • Мерзло по земле шаги стучат,
  • Звездами осыпан черный сад
  • И на крышах – белая солома:
  • Трауры полночные лежат.
Ноябрь, 1888

«Пустыня, грусть в степных просторах…»

  • Пустыня, грусть в степных просторах.
  • Синеют тучи. Скоро снег.
  • Леса на дальних косогорах,
  • Как желто-красный лисий мех.
  • Под небом низким, синеватым
  • Вся эта сумрачная ширь
  • И пестрота лесов по скатам
  • Угрюмы, дики, как Сибирь.
  • Я перейду луга и долы,
  • Где серо-сизый, неживой
  • Осыпался осинник голый
  • Лимонной мелкою листвой.
  • Я поднимусь к лесной сторожке —
  • И с грустью глянут на меня
  • Ее подслепые окошки
  • Под вечер сумрачного дня.
  • Но я увижу на пороге
  • Дочь молодую лесника:
  • Малы ее босые ноги,
  • Мала корявая рука.
  • От выреза льняной сорочки
  • Ее плечо еще круглей,
  • А под сорочкою – две точки
  • Стоячих девичьих грудей.
1888

«Как все вокруг сурово, снежно…»

  • Как все вокруг сурово, снежно,
  • Как этот вечер сиз и хмур!
  • В морозной мгле краснеют окна нежно
  • Из деревенских нищенских конур.
  • Ночь северная медленно и грозно
  • Возносит косное величие свое.
  • Как сладко мне во мгле морозной
  • Мое звериное жилье!
1888

«Под орган душа тоскует…»

  • Под орган душа тоскует,
  •                Плачет и поет,
  • Торжествует, негодует,
  •                Горестно зовет:
  • О благий и скорбный! Буди
  •              Милостив к земле!
  • Скудны, нищи, жалки люди
  •              И в добре, и в зле!
  • О Исусе, в крестной муке
  •             Преклонивший лик!
  • Есть святые в сердце звуки —
  •               Дай для них язык!
1889

Цыганка

  • Впереди большак, подвода,
  • Старый пес у колеса,
  • Впереди опять свобода,
  • Степь, простор и небеса.
  • Но притворщица отстала,
  • Ловко семечки грызет,
  • Говорит, что в сердце жало,
  • Яд горючий унесет.
  • Говорит… А что ж играет
  • Яркий угольный зрачок?
  • Солнцем, золотом сияет,
  • Но бесстрастен и далек.
  • Сколько юбок! Ногу стройно
  • Облегает башмачок,
  • Стан струится беспокойно,
  • И жемчужна смуглость щек…
  • Впереди большак, подвода,
  • Старый пес у колеса,
  • Счастье, молодость, свобода,
  • Солнце, степи, небеса.
1889

«Не видно птиц. Покорно чахнет…»

  • Не видно птиц. Покорно чахнет
  • Лес, опустевший и больной.
  • Грибы сошли, но крепко пахнет
  • В оврагах сыростью грибной.
  • Глушь стала ниже и светлее,
  • В кустах свалялася трава,
  • И, под дождем осенним тлея,
  • Чернеет темная листва.
  • А в поле ветер. День холодный
  • Угрюм и свеж – и целый день
  • Скитаюсь я в степи свободной,
  • Вдали от сел и деревень.
  • И, убаюкан шагом конным,
  • С отрадной грустью внемлю я,
  • Как ветер звоном однотонным
  • Гудит-поет в стволы ружья.
1889

«Один встречаю я дни радостной недели…»

  • Один встречаю я дни радостной недели, —
  • В глуши, на севере… А там у вас весна:
  • Растаял в поле снег, леса повеселели,
  • Даль заливных лугов лазурна и ясна;
  • Стыдливо белая береза зеленеет,
  • Проходят облака все выше и нежней,
  • А ветер сушит сад и мягко в окна веет
  • Теплом апрельских дней…
1889

«Как дымкой даль полей закрыв на полчаса…»

  • Как дымкой даль полей закрыв на полчаса,
  • Прошел внезапный дождь косыми полосами —
  • И снова глубоко синеют небеса
  •                Над освеженными лесами.
  • Тепло и влажный блеск. Запахли медом ржи,
  • На солнце бархатом пшеницы отливают,
  • И в зелени ветвей, в березах у межи,
  •                Беспечно иволги болтают.
  • И весел звучный лес, и ветер меж берез
  • Уж веет ласково, а белые березы
  • Роняют тихий дождь своих алмазных слез
  •                И улыбаются сквозь слезы.
1889

В степи

Н. Д. Телешову

  • Вчера в степи я слышал отдаленный
  • Крик журавлей. И дико и легко
  • Он прозвенел над тихими полями…
  • Путь добрый! Им не жаль нас покидать:
  • И новая цветущая природа,
  • И новая весна их ожидает
  • За синими, за теплыми морями,
  • А к нам идет угрюмая зима:
  • Засохла степь, лес глохнет и желтеет,
  • Осенний ветер, тучи нагоняя,
  • Открыл в кустах звериные лазы,
  • Листвой засыпал долы и овраги,
  • И по ночам в их черной темноте,
  • Под шум деревьев, свечками мерцают,
  • Таинственно блуждая, волчьи очи…
  • Да, край родной не радует теперь!
  • И все-таки, кочующие птицы,
  • Не пробуждает зависти во мне
  • Ваш звонкий крик, и гордый и свободный.
  • Здесь грустно. Ждем мы сумрачной поры,
  • Когда в степи седой туман ночует,
  • Когда во мгле рассвет едва белеет
  • И лишь бугры чернеют сквозь туман.
  • Но я люблю, кочующие птицы,
  • Родные степи. Бедные селенья —
  • Моя отчизна; я вернулся к ней,
  • Усталый от скитаний одиноких,
  • И понял красоту в ее печали
  • И счастие – в печальной красоте.
  • Бывают дни: повеет теплым ветром,
  • Проглянет солнце, ярко озаряя
  • И лес, и степь, и старую усадьбу,
  • Пригреет листья влажные в лесу,
  • Глядишь – и все опять повеселело.
  • Как хорошо, кочующие птицы,
  • Тогда у нас! Как весело и грустно
  • В пустом лесу меж черными ветвями,
  • Меж золотыми листьями берез
  • Синеет наше ласковое небо!
  • Я в эти дни люблю бродить, вдыхая
  • Осинников поблекших аромат
  • И слушая дроздов пролетных крики;
  • Люблю уйти один на дальний хутор,
  • Смотреть, как озимь мягко зеленеет,
  • Как бархатом блестят на солнце пашни,
  • А вдалеке, на жнивьях золотых,
  • Стоит туман, прозрачный и лазурный.
  • Моя весна тогда зовет меня, —
  • Мечты любви и юности далекой,
  • Когда я вас, кочующие птицы,
  • С такою грустью к югу провожал!
  • Мне вспоминается былое счастье, былые дни…
  • Но мне не жаль былого:
  • Я не грущу, как прежде, о былом, —
  • Оно живет в моем безмолвном сердце,
  • А мир везде исполнен красоты.
  • Мне в нем теперь все дорого и близко:
  • И блеск весны за синими морями,
  • И северные скудные поля,
  • И даже то, что уж совсем не может
  • Вас утешать, кочующие птицы, —
  • Покорность грустной участи своей!
1889

В костеле

  • Гаснет день – и звон тяжелый
  •                В небеса плывет:
  • С башни старого костела
  •                Колокол зовет.
  • А в костеле – ожиданье:
  •                Сумрак, гул дверей,
  • Напряженное молчанье,
  •                Тихий треск свечей.
  • В блеске их престол чернеет,
  •                Озарен темно;
  • Высоко над ним желтеет
  •                Узкое окно.
  • И над всем – Христа распятье:
  •                В диадеме роз,
  • Скорбно братские объятья
  •                Распростер Христос…
  • Тишина. И вот, незримо
  •                Унося с земли,
  • Звонко песня серафима
  •                Разлилась вдали.
  • Разлилась – и отзвучала:
  •                Заглушил, покрыл
  • Гром органного хорала
  •                Песнь небесных сил.
  • Вторит хор ему… Но, боже!
  •                Отчего и в нем
  • Та же скорбь и горе то же —
  •                Мука о земном?
  • Не во тьме ль веков остался
  •                День, когда с тоской
  • Человек, как раб, склонялся
  •                Ниц перед тобой
  • И сиял зловещей славой
  •                Пред лицом людей
  • В блеске молнии кровавой
  •                Блеск твоих очей?
  • Для чего звучит во храме
  •                Снова скорбный стон,
  • Снова дымными огнями
  •                Лик твой озарен.
  • И тебе ли мгла куренья,
  •                Холод темноты,
  • Запах воска, запах тленья,
  •                Мертвые цветы?
  • Дивен мир твой! Расцветает
  •                Он, тобой согрет,
  • В небесах твоих сияет
  •                Солнца вечный свет,
  • Гимн природы животворный
  •                Льется к небесам…
  • В ней твой храм нерукотворный,
  •                Твой великий храм!
1889

«Бушует полая вода…»

  • Бушует полая вода,
  • Шумит и глухо, и протяжно.
  • Грачей пролетные стада
  • Кричат и весело, и важно.
  • Дымятся черные бугры,
  • И утром в воздухе нагретом
  • Густые белые пары
  • Напоены теплом и светом.
  • А в полдень лужи под окном
  • Так разливаются и блещут,
  • Что ярким солнечным пятном
  • По залу «зайчики» трепещут.
  • Меж круглых рыхлых облаков
  • Невинно небо голубеет,
  • И солнце ласковое греет
  • В затишье гумен и дворов.
  • Весна, весна! И все ей радо.
  • Как в забытьи каком стоишь
  • И слышишь свежий запах сада
  • И теплый запах талых крыш.
  • Кругом вода журчит, сверкает,
  • Крик петухов звучит порой,
  • А ветер, мягкий и сырой,
  • Глаза тихонько закрывает.
1892

Соловьи

  • То разрастаясь, то слабея,
  • Гром за усадьбой грохотал,
  • Шумела тополей аллея,
  • На стекла сумрак набегал.
  • Все ниже тучи наплывали;
  • Все ощутительней, свежей
  • Порывы ветра обвевали
  • Дождем и запахом полей.
  • В полях хлеба к межам клонились…
  • А из лощин и из садов —
  • Отвсюду с ветром доносились
  • Напевы ранних соловьев.
  • Но вот по тополям и кленам
  • Холодный вихорь пролетел…
  • Сухой бурьян зашелестел,
  • Окно захлопнулось со звоном,
  • Блеснула молния огнем…
  • И вдруг над самой крышей дома
  • Раздался треск короткий грома
  • И тяжкий грохот… Все кругом
  • Затихло сразу и глубоко,
  • Сад потемневший присмирел, —
  • И благодатно и широко
  • Весенний ливень зашумел.
  • На межи низко наклонились
  • Хлеба в полях… А из садов
  • Все так же скучно доносились
  • Напевы ранних соловьев.
  • Когда же, медленно слабея,
  • Дождь отшумел и замер гром,
  • Ночь переполнила аллеи
  • Благоуханьем и теплом.
  • Пар, неподвижный и пахучий,
  • Стоял в хлебах. Спала земля.
  • Заря чуть теплилась под тучей
  • Полоской алого огня.
  • А из лощин, где распускались
  • Во тьме цветы, и из садов
  • Лились и в чащах отдавались
  • Все ярче песни соловьев.
1892

«Гаснет вечер, даль синеет…»

  • Гаснет вечер, даль синеет,
  •                Солнышко садится,
  • Степь да степь кругом – и всюду
  •                Нива колосится!
  • Пахнет медом, зацветает
  •                Белая гречиха…
  • Звон к вечерне из деревни
  •                Долетает тихо…
  • А вдали кукушка в роще
  •                Медленно кукует…
  • Счастлив тот, кто на работе
  •                В поле заночует!
  • Гаснет вечер, скрылось солнце,
  •                Лишь закат краснеет…
  • Счастлив тот, кому зарею
  •                Теплый ветер веет;
  • Для кого мерцают кротко,
  •                Светятся с приветом
  • В темном небе темной ночью
  •                Звезды тихим светом;
  • Кто устал на ниве за день
  •                И уснет глубоко
  • Мирным сном под звездным небом
  •                На степи широкой!
1892

«В стороне далекой от родного края…»

  • В стороне далекой от родного края
  • Снится мне приволье тихих деревень,
  • В поле при дороге белая береза,
  • Озими да пашни – и апрельский день.
  • Ласково синеет утреннее небо,
  • Легкой белой зыбью облака плывут,
  • Важно грач гуляет за сохой на пашне,
  • Пар блестит над пашней… А кругом поют
  • Жаворонки в ясной вышине воздушной
  • И на землю с неба звонко трели льют.
  • В стороне далекой от родного края
  • Девушкой-невестой снится мне Весна:
  • Очи голубые, личико худое,
  • Стройный стан высокий, русая коса.
  • Весело ей в поле теплым, ясным утром!
  • Мил ей край родимый – степь и тишина,
  • Мил ей бедный север, мирный труд крестьянский,
  • И с приветом смотрит на поля она;
  • На устах улыбка, а в очах раздумье —
  • Юности и счастья первая весна!
1893

В поезде

  • Все шире вольные поля
  • Проходят мимо нас кругами;
  • И хутора и тополя
  • Плывут, скрываясь за полями.
  • Вот под горою скит святой
  • В бору белеет за лугами…
  • Вот мост железный над рекой
  • Промчался с грохотом под нами…
  • А вот и лес! – И гул идет
  • Под стук колес в лесу зеленом;
  • Берез веселых хоровод,
  • Шумя, встречает нас поклоном.
  • От паровоза белый дым,
  • Как хлопья ваты, расползаясь,
  • Плывет, цепляется по ним,
  • К земле беспомощно склоняясь…
  • Но уж опять кусты пошли,
  • Опять деревьев строй редеет,
  • И бесконечная вдали
  • Степь развернулась и синеет,
  • Опять привольные поля
  • Проходят мимо нас кругами,
  • И хутора и тополя
  • Плывут, скрываясь за полями.
1893

«Ночь идет – и темнеет…»

  • Ночь идет – и темнеет.
  • Бледно-синий восток…
  • От одежд ее веет
  • По полям ветерок.
  • День был долог и зноен…
  • Ночь идет и поет
  • Колыбельную песню
  • И к покою зовет.
  • Грустен взор ее темный,
  • Одинок ее путь…
  • Спи-усни, мое сердце!
  • Отдохни… Позабудь.
1893

«…И снилося мне, что осенней порой…»

  • …И снилося мне, что осенней порой
  • В холодную ночь я вернулся домой.
  • По темной дороге прошел я один
  • К знакомой усадьбе, к родному селу…
  • Трещали обмерзшие сучья лозин
  • От бурного ветра на старом валу…
  • Деревня спала… И со страхом, как вор,
  • Вошел я в пустынный, покинутый двор.
  • И сжалося сердце от боли во мне,
  • Когда я кругом поглядел при огне!
  • Навис потолок, обвалились углы,
  • Повсюду скрипят под ногами полы
  • И пахнет печами… Заброшен, забыт,
  • Навеки забыт он, родимый наш дом!
  • Зачем же я здесь? Что осталося в нем,
  • И если осталось – о чем говорит?
  • И снилося мне, что всю ночь я ходил
  • По саду, где ветер кружился и выл,
  • Искал я отцом посаженную ель,
  • Тех комнат искал, где сбиралась семья,
  • Где мама качала мою колыбель
  • И с нежною грустью ласкала меня, —
  • С безумной тоскою кого-то я звал,
  • И сад обнаженный гудел и стонал…
1893

Мать

  • И дни и ночи до утра
  • В степи бураны бушевали,
  • И вешки снегом заметали,
  • И заносили хутора.
  • Они врывались в мертвый дом —
  • И стекла в рамах дребезжали,
  • И снег сухой в старинной зале
  • Кружился в сумраке ночном.
  • Но был огонь – не угасая,
  • Светил в пристройке по ночам,
  • И мать всю ночь ходила там,
  • Глаз до рассвета не смыкая.
  • Она мерцавшую свечу
  • Старинной книгой заслонила
  • И, положив дитя к плечу,
  • Все напевала и ходила…
  • И ночь тянулась без конца…
  • Порой, дремотой обвевая,
  • Шумела тише вьюга злая,
  • Шуршала снегом у крыльца.
  • Когда ж буран в порыве диком
  • Внезапным шквалом налетал,
  • Казалось ей, что дом дрожал,
  • Что кто-то слабым, дальним криком
  • В степи на помощь призывал.
  • И до утра не раз слезами
  • Ее усталый взор блестел,
  • И мальчик вздрагивал, глядел
  • Большими темными глазами…
1893

Ковыль

Что ми шумитъ, что ми звенить давеча рано предъ зорями?

Слово о полку Игореве

I

  • Что шумит-звенит перед зарею?
  • Что колышет ветер в темном поле?
  • Холодеет ночь перед зарею,
  • Смутно травы шепчутся сухие, —
  • Сладкий сон их нарушает ветер.
  • Опускаясь низко над полями,
  • По курганам, по могилам сонным,
  • Нависает в темных балках сумрак.
  • Бледный день над сумраком забрезжил,
  • И рассвет ненастный задымился…
  • Что шумит-звенит перед зарею?
  • Что колышет ветер в темном поле?
  • Холодеет ночь перед зарею,
  • Серой мглой подернулися балки…
  • Или это ратный стан белеет?
  • Или снова веет вольный ветер
  • Над глубоко спящими полками?
  • Не ковыль ли, старый и сонливый,
  • Он качает, клонит и качает,
  • Вежи половецкие колышет
  • И бежит-звенит старинной былью?

II

  • Ненастный день. Дорога прихотливо
  • Уходит вдаль. Кругом все степь да степь.
  • Шумит трава дремотно и лениво,
  • Немых могил сторожевая цепь
  • Среди хлебов загадочно синеет,
  • Кричат орлы, пустынный ветер веет
  • В задумчивых, тоскующих полях,
  • Да день от туч кочующих темнеет.
  • А путь бежит… Не тот ли это шлях,
  • Где Игоря обозы проходили
  • На синий Дон? Не в этих ли местах,
  • В глухую ночь, в яругах волки выли,
  • А днем орлы на медленных крылах
  • Его в степи безбрежной провожали
  • И клектом псов на кости созывали,
  • Грозя ему великою бедой?
  • – Гей, отзовись, степной орел седой!
  • Ответь мне, ветер буйный и тоскливый!
  • …Безмолвна степь. Один ковыль сонливый
  • Шуршит, склоняясь ровной чередой…
1894

«Могилы, ветряки, дороги и курганы…»

  • Могилы, ветряки, дороги и курганы —
  • Все смерклось, отошло и скрылося из глаз.
  • За дальней их чертой погас закат румяный,
  • Но точно ждет чего вечерний тихий час.
  • И вот идет она, Степная Ночь, с востока…
  • За нею синий мрак над нивами встает…
  • На меркнущий закат, грустна и одинока,
  • Она задумчиво среди хлебов идет.
  • И медлит на межах, и слушает молчанье…
  • Глядит вослед зари, где в призрачной дали
  • Еще мерещутся колосьев очертанья
  • И слабо брезжит свет над сумраком земли.
  • И полон взор ее, загадочно-унылый,
  • Великой кротости и думы вековой
  • О том, что ведают лишь темные могилы,
  • Степь молчаливая да звезд узор живой.
1894

«Неуловимый свет разлился над землею…»

  • Неуловимый свет разлился над землею,
  • Над кровлями безмолвного села.
  • Отчетливей кричат перед зарею
  • Далеко на степи перепела.
  • Нет ни души кругом – ни звука, ни тревоги…
  • Спят безмятежным сном зеленые овсы…
  • Нахохлясь, кобчик спит на кочке у дороги,
  • Покрытый пылью матовой росы…
  • Но уж светлеет даль… Зелено-серебристый,
  • Неуловимый свет восходит над землей,
  • И белый пар лугов, холодный и душистый,
  • Как фимиам, плывет перед зарей.
1894

«Если б только можно было…»

  • Если б только можно было
  • Одного себя любить,
  • Если б прошлое забыть, —
  • Все, что ты уже забыла,
  • Не смущал бы, не страшил
  • Вечный сумрак вечной ночи:
  • Утомившиеся очи
  • Я бы с радостью закрыл!
1894

«Нагая степь пустыней веет……»

  • Нагая степь пустыней веет…
  • Уж пал зазимок на поля,
  • И в черных пашнях снег белеет,
  • Как будто в трауре земля.
  • Глубоким сном среди лощины
  • Деревня спит… Ноябрь идет,
  • Пруд застывает, и с плотины
  • Листва поблекшая лозины
  • Уныло сыплется на лед.
  • Вот день… Но скупо над землею
  • Сияет солнце; поглядит
  • Из-за бугра оно зарею
  • Сквозь сучья черные ракит,
  • Пригреет кроткими лучами —
  • И вновь потонет в облаках…
  • А ветер жидкими тенями
  • В саду играет под ветвями,
  • Сухой травой шуршит в кустах…
1894

Костер

  • Ворох листьев сухих все сильней, веселей разгорается,
  •          И трещит, и пылает костер.
  • Пышет пламя в лицо; теплый дым на ветру развевается,
  •          Затянул весь лесной косогор.
  • Лес гудит на горе, низко гнутся березы ветвистые,
  •          Меж стволами качается тень…
  • Блеском, шумом листвы наполняет леса золотистые
  •          Этот солнечный ветреный день.
  • А в долине – затишье, светло от орешника яркого,
  •          И по светлой долине лесной
  • Тянет гарью сухой от костра распаленного, жаркого,
  •          Развевается дым голубой.
  • Камни, заросли, рвы. Лучезарным теплом очарованный,
  •          В полусне я лежу у куста…
  • Странно желтой листвой озарен этот дол заколдованный,
  •          Эти лисьи, глухие места!
  • Ветер стоны несет… Не собаки ль вдали заливаются?
  •          Не рога ли тоскуют, вопят?
  • А вершины шумят, а вершины скрипят и качаются,
  •           Однотонно шумят и скрипят…
17. IX.95Лес Жемчужникова

«Долог был во мраке ночи…»

  • Долог был во мраке ночи
  • Наш неверный трудный путь!
  • Напрягались тщетно очи
  • Разглядеть хоть что-нибудь…
  • Только гнулась и скрипела
  • Тяжко мачта, да шумело
  • Море черное, и челн
  • Уносило и качало
  • И с разбегу осыпало
  • Ледяною пылью волн…
  • Но редеет мрак холодный;
  • Отделились небеса
  • От седой пучины водной,
  • И сереют паруса;
  • Над свалившеюся тучей,
  • Как над черной горной кручей,
  • Звезды блещут серебром;
  • Над кормой огонь сигнальный
  • Искрой бледной и печальной
  • Догорает… А кругом, —
  • Из морской дали туманной, —
  • Бледным сумраком одет,
  • Уж сквозит рассвет багряный,
  • Дышит холодом рассвет!
  • И все ярче меж волнами,
  • В брызгах огненно-живых,
  • В переливах голубых,
  • Золотое блещет пламя,
  • И все выше над волной
  • Глубью радостной, иной
  • Бирюза сквозит и тает,
  • И, качая быстрый челн,
  • Светлой влагой, пылью волн
  • Море весело кидает!
1895

«Поздний час. Корабль и тих и темен…»

  • Поздний час. Корабль и тих и темен,
  • Слабо плещут волны за кормой.
  • Звездный свет да океан зеркальный —
  • Царство этой ночи неземной.
  • В царстве безграничного молчанья,
  • В тишине глубокой сторожат
  • Час полночный звезды над морями
  • И в морях таинственно дрожат.
  • Южный Крест, загадочный и кроткий,
  • В душу льет свой нежный свет ночной —
  • И душа исполнена предвечной
  • Красоты и правды неземной.
1895

Метель

  • Ночью в полях, под напевы метели,
  • Дремлют, качаясь, березки и ели…
  • Месяц меж тучек над полем сияет, —
  • Бледная тень набегает и тает…
  • Мнится мне ночью: меж белых берез
  • Бродит в туманном сиянье Мороз.
  • Ночью в избе, под напевы метели,
  • Тихо разносится скрип колыбели…
  • Месяца свет в темноте серебрится —
  • В мерзлые стекла по лавкам струится…
  • Мнится мне ночью: меж сучьев берез
  • Смотрит в безмолвные избы Мороз.
  • Мертвое поле, дорога степная!
  • Вьюга тебя заметает ночная,
  • Спят твои села под песни метели,
  • Дремлют в снегу одинокие ели…
  • Мнится мне ночью: не степи кругом —
  • Бродит Мороз на погосте глухом…
1887–1895

«В окошко из темной каюты…»

  • В окошко из темной каюты
  • Я высунул голову. Ночь.
  • Кипящее черное море
  • Потопом уносится прочь.
  • Над морем – тупая громада
  • Стальной пароходной стены.
  • Торчу из нее и пьянею
  • От зыбко бегущей волны.
  • И все забирает налево
  • Покатая к носу стена,
  • Хоть должен я верить, что прямо
  • Свой путь пролагает она.
  • Все вкось чья-то сила уводит
  • Наш темный полуночный гроб,
  • Все будто на нас, а все мимо
  • Несется кипящий потоп.
  • Одно только звездное небо,
  • Один небосвод недвижим,
  • Спокойный и благостный, чуждый
  • Всему, что так мрачно под ним.
1896

Родина

  • Под небом мертвенно-свинцовым
  • Угрюмо меркнет зимний день,
  • И нет конца лесам сосновым,
  • И далеко до деревень.
  • Один туман молочно-синий,
  • Как чья-то кроткая печаль,
  • Над этой снежною пустыней
  • Смягчает сумрачную даль.
1896

«Христос воскрес! Опять с зарею…»

  • Христос воскрес! Опять с зарею
  • Редеет долгой ночи тень,
  • Опять зажегся над землею
  • Для новой жизни новый день.
  • Еще чернеют чащи бора;
  • Еще в тени его сырой,
  • Как зеркала, стоят озера
  • И дышат свежестью ночной;
  • Еще в синеющих долинах
  • Плывут туманы… Но смотри:
  • Уже горят на горных льдинах
  • Лучи огнистые зари!
  • Они в выси пока сияют,
  • Недостижимой, как мечта,
  • Где голоса земли смолкают
  • И непорочна красота.
  • Но, с каждым часом приближаясь
  • Из-за алеющих вершин,
  • Они заблещут, разгораясь,
  • И в тьму лесов и в глубь долин;
  • Они взойдут в красе желанной
  • И возвестят с высот небес,
  • Что день настал обетованный,
  • Что Бог воистину воскрес!
1896

Северное море

  • Холодный ветер, резкий и упорный,
  • Кидает нас, и тяжело грести;
  • Но не могу я взоров отвести
  • От бурных волн, от их пучины черной.
  • Они кипят, бушуют и гудят,
  • В ухабах их, меж зыбкими горами,
  • Качают чайки острыми крылами
  • И с воплями над бездною скользят.
  • И ветер вторит диким завываньем
  • Их жалобным, но радостным стенаньям,
  • Потяжелее выбирает вал,
  • Напрягши грудь, на нем взметает пену
  • И бьет его о каменную стену
  • Прибрежных мрачных скал.
1897

«Беру твою руку и долго смотрю на нее…»

  • Беру твою руку и долго смотрю на нее,
  • Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:
  • Вот в этой руке – все твое бытие,
  • Я всю тебя чувствую – душу и тело.
  • Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?
  • Но Ангел мятежный, весь буря и пламя,
  • Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,
  • Уж мчится над нами!
1898

«Поздно, склонилась луна…»

  • Поздно, склонилась луна,
  • Море к востоку черно, тяжело,
  • А под луною, на юг,
  • Блещет оно, как стекло.
  • Там, под усталой луной,
  • У озаренных песков и камней,
  • Что-то темнеет, рябит
  • В неводе сонных лучей.
  • Там, под усталой луной,
  • У позлащенных камней и песков,
  • Чудища моря ползут,
  • Движется много голов.
  • Поздняя ночь, мы одни
  • В этой степной и безлюдной стране,
  • В мертвом молчанье ее,
  • При заходящей луне.
  • Поздняя ночь все свежей,
  • Звездный все глубже, синей небосклон,
  • Дикою пахнет травой,
  • Запахом древних времен.
  • И холодеют пески,
  • Холодны милые руки твои…
  • К югу склонилась луна.
  • Выпита чаша до дна,
  • Древняя чаша любви.
1989

«Я к ней вошел в полночный час…»

  • Я к ней вошел в полночный час.
  • Она спала, – луна сияла
  • В ее окно, – и одеяла
  • Светился спущенный атлас.
  • Она лежала на спине,
  • Нагие раздвоивши груди, —
  • И тихо, как вода в сосуде,
  • Стояла жизнь ее во сне.
1898

На дальнем севере

  • Так небо низко и уныло,
  •                Так сумрачно вдали,
  • Как будто время здесь застыло,
  •                Как будто край земли.
  • Густое чахлое полесье
  •                Стоит среди болот,
  • А там – угрюмо в поднебесье
  •                Уходит сумрак вод.
  • Уж ночь настала, но свинцовый
  •                Дневной не меркнет свет.
  • Немая тишь в глуши сосновой,
  •                Ни звука в море нет.
  • И звезды тускло, недвижимо
  •                Горят над головой,
  • Как будто их зажег незримо
  •                Сам ангел гробовой.
1898

Плеяды

  • Стемнело. Вдоль аллей, над сонными прудами,
  •                               Бреду я наугад.
  • Осенней свежестью, листвою и плодами
  •                               Благоухает сад.
  • Давно он поредел – и звездное сиянье
  •                               Белеет меж ветвей.
  • Иду я медленно – и мертвое молчанье
  •                               Царит во тьме аллей.
  • И звонок каждый шаг среди ночной прохлады.
  •                               И царственным гербом
  • Горят холодные алмазные Плеяды
  •                               В безмолвии ночном.
1898

«И вот опять уж по зарям…»

  • И вот опять уж по зарям
  • В выси, пустынной и привольной,
  • Станицы птиц летят к морям,
  • Чернея цепью треугольной.
  • Ясна заря, безмолвна степь,
  • Закат алеет, разгораясь…
  • И тихо в небе эта цепь
  • Плывет, размеренно качаясь.
  • Какая даль и вышина!
  • Глядишь – и бездной голубою
  • Небес осенних глубина
  • Как будто тает над тобою.
  • И обнимает эта даль, —
  • Душа отдаться ей готова,
  • И новых, светлых дум печаль
  • Освобождает от земного.
1898

«Листья падают в саду……»

  • Листья падают в саду…
  • В этот старый сад, бывало,
  • Ранним утром я уйду
  • И блуждаю где попало.
  • Листья кружатся, шуршат,
  • Ветер с шумом налетает —
  • И гудит, волнуясь, сад
  • И угрюмо замирает.
  • Но в душе – все веселей!
  • Я люблю, я молод, молод:
  • Что мне этот шум аллей
  • И осенний мрак и холод?
  • Ветер вдаль меня влечет,
  • Звонко песнь мою разносит,
  • Сердце страстно жизни ждет,
  •                Счастья просит!
  • Листья падают в саду,
  • Пара кружится за парой…
  • Одиноко я бреду
  • По листве в аллее старой.
  • В сердце – новая любовь,
  • И мне хочется ответить
  • Сердцу песнями – и вновь
  • Беззаботно счастье встретить.
  • Отчего ж душа болит?
  • Кто грустит, меня жалея?
  • Ветер стонет и пылит
  • По березовой аллее,
  • Сердце слезы мне теснят,
  • И, кружась в саду угрюмом,
  • Листья желтые летят
  •                С грустным шумом!
1898

«Нынче ночью кто-то долго пел…»

  • Нынче ночью кто-то долго пел.
  • Далеко скитаясь в темном поле,
  • Голос грустной удалью звенел,
  • Пел о прошлом счастье и о воле.
  • Я открыл окно и сел на нем.
  • Ты спала… Я долго слушал жадно…
  • С поля пахло рожью и дождем,
  • Ночь была душиста и прохладна.
  • Что в душе тот голос пробудил,
  • Я не знаю… Но душа грустила,
  • И тебя так нежно я любил,
  • Как меня когда-то ты любила.
1899

«Зеленоватый свет пустынной лунной ночи…»

  • Зеленоватый свет пустынной лунной ночи,
  • Далеко под горой – морской пустынный блеск…
  • Я слышу на горах осенний ветер в соснах
  • И под обрывом скал – невнятный шум и плеск.
  • Порою блеск воды, как медный щит, светлеет.
  • Порой тускнеет он и зыбью взор томит…
  • Как в полусне сижу… Осенний ветер веет
  • Соленой свежестью – и все кругом шумит.
  • И в шорохе глухом и гуле горных сосен
  • Я чувствую тоску их безнадежных дум,
  • А в шумном плеске волн – лишь холод лунной ночи
  • Да мертвый плеск и шум.
1899

Стихотворения 1900–1902

«Враждебных полон тайн на взгорье спящий лес…»

  • Враждебных полон тайн на взгорье спящий лес.
  • Но мирно розовый мерцает Антарес
  • На южных небесах, куда прозрачным дымом
  • Нисходит Млечный Путь к лугам необозримым.
  • С опушки на луга гляжу из-под ветвей,
  • И дышит ночь теплом, и сердце верит ей, —
  • Колосьям божьих нив, на гнездах смолкшим птицам,
  • Мерцанью кротких звезд и ласковым зарницам,
  • Играющим огнем вокруг немой земли
  • Пред взором путника, звенящего вдали
  • Валдайским серебром, напевом беззаботным
  • В просторе полевом, спокойном и дремотном.
1900

«Затрепетали звезды в небе…»

  • Затрепетали звезды в небе,
  • И от зари, из-за аллей,
  • Повеял чистый, легкий ветер
  • Весенней свежестью полей.
  • К закату, точно окрыленный,
  • Спешу за ним, и жадно грудь
  • Его вечерней ласки ищет
  • И счастья в жизни потонуть.
Продолжить чтение