Читать онлайн Операция «Асфальт». Холодная война на военных могилах бесплатно

Планирование сбора советских воинских могил в Северной Норвегии началось почти сразу же после освобождения Норвегии от немецкой оккупации. В июне 1945 года командование района Северная Норвегия направило распоряжение всем ленсманам (полицмейстерам) докладывать об обнаружении могил. Ленсманов просили собирать сведения о местах захоронений и кладбищах, возникших помимо обычных районных кладбищ. Необходимо было сообщать о местоположении, количестве захороненных, именах и гражданстве. Кроме того, следовало указать, на каких обычных кладбищах хоронили личный состав норвежских войск и сил союзников, с указанием имени и гражданства в тех случаях, когда это удавалось установить. Регистрировались также кладбища, где хоронили немецких граждан. Норвежская бригада просила руководство командования района Северная Норвегия создать специальные бригады из обезоруженных немецких соддат для строительства крупных мемориальных комплексов и для работы по сбору и переносу туда останков ранее захороненных советских военнопленных18.

Установление судеб погибших военнопленных стало настоящим испытанием как для норвежских властей, так и для союзников. Могилы советских павших часто находились на военных кладбищах или обычных кладбищах, на военных объектах или в поле, часто на болотах или в труднодоступных районах. По политическим причинам советские власти желали установить как можно больше памятников борцам с немецкой тиранией, что, как думали, послужит созданию общей основы для боевого единства советского и норвежского народов19. Они считали, что могилы должны охраняться и поддерживаться в надлежащем состоянии, а большое количество памятников позволит советским представителям ездить по стране. Поэтому советские власти были заинтересованы в сохранении наибольшего количества могил, разбросанных по всей Норвегии. С одной стороны, они хотели почтить память павших, с другой – пытались получить доступ на находящиеся по соседству с захоронениями военные объекты. Тем не менее было выдвинуто предложение обсудить с норвежскими властями возможность переноса останков павших советских граждан на единое кладбище.

Норвежское военное ведомство рассматривало вопрос о сохранении советского военного кладбища около воинской части сухопутных войск в поселке Сетермуен в районе Барду. Аргументами «за» были хорошая сохранность кладбища и то, что посетивший кладбище советский майор выразил удовлетворение его состоянием. Существовало и военное кладбище в Молунде, также по соседству с воинской частью. Норвежская сторона не хотела иметь два кладбища в непосредственной близости друг от друга. Можно было сделать кладбище около части центральным, поскольку оно не мешало военным учениям, и перенести туда останки из всех могил района, а захоронение в Молунде ликвидировать. Командование части в Сетермуене, напротив, приняло решение перенести соседствующие с объектом захоронения в Молунд20. Мы не располагаем сведениями того времени, указывающими на недовольство норвежской стороны близостью кладбища к военному объекту и возможным посещением его представителями советских властей.

В 1945 году советское военное руководство пыталось сохранить захоронения павших советских солдат, как правило, на том месте, где они находились. По указанию подполковника Коптева в Осло переносу подлежали только те могилы, в которых было похоронено менее десяти человек. Представитель командования подразделением в Нарвике капитан Больстад получил от майора Петрова следующие инструкции относительно захоронений:

1) Кладбища должны быть приведены в порядок, установлены ограждения и памятные знаки.

2) Просим уделять внимание уходу за захоронениями.

3) Насколько это возможно, следует установить хорошие постоянные ограждения и памятники.

4) До 5.10.45 прислать в Осло фотографии в трех экземплярах по каждому кладбищу, а также карту мелкого масштаба с указанием расположения кладбищ21.

Майор Петров сказал Больстаду, что он получил такие инструкции, а последний пункт по поводу фотографий относился только к нему. С советской стороны почти сразу же после освобождения планировали начать работы по детальной систематизации и учету всех захоронений. Советские власти очень беспокоились по поводу ухода за могилами и установки памятников, однако не интересовались установлением личности похороненных. По всей стране началась тяжелая работа по вскрытию могил и сбору останков советских воинов.

Финнмарк

Отступление немецких войск из Финнмарка повлекло за собой жестокие страдания военнопленных. Союзные и норвежские власти после войны попытались установить судьбы погибших от бесчеловечных условий в концентрационных лагерях.

Советские солдаты, чьи останки нашли вдоль государственной трассы в Лебесбю в Финнмарке в 1946 году, были либо расстреляны, либо забиты до смерти. В отчете ленсмана по всем жертвам говорилось о том, что «идентификационных меток не нашли». Каждую жертву описали по обмундированию или одежде, зубам и другим приметам. Многие из погибших были похоронены норвежскими дорожными рабочими или телеграфистами в 1945 году. После вскрытия захоронений все останки уложили в гробы и похоронили в общей могиле на кладбище Лебесбю. Служба помощи Всемирной организации Друзей мира – квакерской организации – возложила на могилы венки22. Рапорт ленсмана дает понять, что работы по идентификации личности погибших спустя год после их смерти трудноосуществимы.

Определить причину смерти жертв в Финнмарке было трудно даже в тех случаях, когда на могильном кресте указывались имя и фамилия. Зимой 1942/43 годов Организация Тодта (ОТ)23 создала концентрационный лагерь советских военнопленных у Скипагурры в Полмаке. За один день в конце марта в лагере умерли четыре человека. Обстоятельства их смерти остались неизвестными. Трупы захоронили в трех километрах от Скипагурры. На могиле установили крест со следующей табличкой:

Русские военнопленные войны 1941–1943 гг.

№ 109815 Бальев Федор 1904–1943 гг.24

№ 109896 Мешнинкин Алексей 1905–1943 гг.

№ 109629 Сабуренко Иван 1900–1943 гг.

№ 109517 Субзов Иван 1912–1943 гг.

Помимо этих четверых, раскопали также тела еще шести советских военнопленных, которых расстреляли или убили другим способом в Скипагурре во время отступления немцев в 1944 году. О трех из них говорится, что их расстреляли немецкие солдаты при попытке к бегству. О причине и обстоятельствах смерти остальных так и не удалось узнать. У одного из трупов был разбит череп. Все погибшие лежали относительно неглубоко в земле, и трупы быстро подверглись тлению, поэтому было очень трудно определить, что с ними произошло. Останки военнопленных переправили на лодке в Киркенес летом 1945 года25.

Рапорт ленсмана Лебесбю в Финнмарке зимой 1946 года свидетельствует о жестокой судьбе истощенных советских военнопленных, не выдержавших темпа движения колонны по пути на юг. В середине октября 1944 года через Лебесбю немцы гнали большие колонны советских военнопленных. Тех, кто не мог держать строй, ждала ужасная участь.

Пожилой пленный из-за истощения отстал от колонны. Один из конвоиров согнал его с дороги на склон холма. Люди пошли за ними, чтобы посмотреть, что будет. Немцы отогнали их, угрожая пистолетами. Едва они успели скрыться, как услышали выстрел из немецкого пистолета. Когда колонна ушла, люди вернулись и стали искать. Пленного нашли уже мертвым от выстрела в затылок. Они рассказывали, что тот плакал, когда немцы ударами и пинками гнали его с дороги на место казни. Рост трупа был 174 см, он был одет в русскую шинель, деревянные башмаки, немецкую гимнастерку, парусиновые штаны, серые длинные носки. У него был высокий лоб, черная с проседью борода, волос на голове не было. Идентификационная метка отсутствовала, на затылке след от пули, зубы в хорошем состоянии26.

Мертвого пленного похоронили местные жители Фриярфьорда почти сразу же после казни. В общей сложности останки двенадцати советских жертв нацизма были найдены при раскопках вдоль государственной трассы Ифьорд – Стурфьордботн в сентябре 1946 года. Ленсман предположил, что все погибшие являются советскими военнопленными, которых перегоняли пешком на юг во время немецкого отступления из Финнмарка. Как только пленные заболевали и не выдерживали темпа передвижения, их расстреливали на месте. И взрослые и дети слышали выстрелы, но ни один из свидетелей не мог дать точных показаний о немецких исполнителях. Говорили, что это были «конвоиры» или «какой-то немецкий офицер»27.

В сентябре 1947 года состоялся первый перенос останков в коммуне Вардё. Местный священник и инспектор лагеря принудительного труда в Вардё получили задание перенести останки советских военнопленных, похороненных в поле, на кладбище Киберг. В раскопках принимал участие один шофер из местечка Индре Киберг. Он проживал раньше в России и два года отслужил в Красной Армии. В работах также приняли участие трое норвежских пленных из трудового лагеря – они уже имели опыт подобной работы в Сёр-Варангере. Большинство погибших были, судя по всему, советскими летчиками, сбитыми немцами. По словам местного населения, немцы забрали у трупов все документы и другие ценные вещи. При раскопках трупы были обнаружены в таком состоянии, что идентификация была невозможна. Все они имели синюю униформу. По одежде шофер определил, что среди погибших был один майор и один офицер неопределенного звания. Один из трупов нашли в могиле у местечка Комагвэр. Его похоронили немцы за две-три недели до отступления из Финнмарка осенью 1944 года. Один очевидец из норвежцев рассказал, что это был молодой человек приблизительно двадцати одного – двадцати двух лет, его принесло дрейфом в резиновой лодке. В руках он держал револьвер, а во лбу было пулевое отверстие. Похоже, что он застрелился. Немцы забрали у него документы. Очевидец считал, что погибший был летчиком. Когда оказалось, что останков в районе Вардё оказалось больше, чем предполагалось, их сложили по двое в один гроб. Все найденные останки похоронили на советском участке кладбища Киберг28. Материал из Вардё указывает на затруднение идентификации погибших, похороненных в поле. Что касается идентификации советских военнопленных, умерших в Киберге, большую роль в этой работе сыграли могильные кресты.

В Северном Варангере в 1945 году было найдено три идентифицированных трупа советских военнопленных. В июне того же года останки положили в гробы и передали советскому коменданту в Киркенесе. Ленсман Нессебю рассказывал, что советские военнопленные в этом районе находились во все время войны, и предположил, что многие из них здесь и погибли. Он считал, что мертвых пленных хоронили везде, не оставляя опознавательных знаков, поэтому все могилы отыскать невозможно. Также ленсман не мог ничего сказать по поводу количества могил, имен жертв, их даты и места рождения. Он надеялся, что в случае раскопок недавно найденных захоронений можно будет найти ответы на некоторые из этих вопросов. Ленсман из Гамвика и Лебесбю рассказал, что рабочие телеграфа нашли шесть трупов советских военнопленных летом 1945 года. Все они были застрелены в затылок, и все указывало на то, что перед смертью их жестоко пытали. Никто из погибших не имел при себе ни медальонов, ни каких-либо других меток, указывающих имя или адрес. В тех трудных условиях незадолго до и после немецкой капитуляции не оставалось другого выхода, кроме как похоронить убитых там, где их нашли29. Случалось также, что пленных после казни просто бросали в море. Ленсман из Кистранна в Финнмарке сообщал в своем отчете в 1946 году, что местные жители неоднократно видели, как к трупам советских военнопленных привязывали камни и топили их море у Индре Биллефьорд. Сколько человек разделили эту судьбу, неизвестно30.

Кладбище в Носельве, Хёйбуктмоен, 1945.

Источник: Morten Kasbergsen.

Населению Сёр-Варангера довелось испытать на себе все ужасы войны в большей степени, чем жителям других районов Норвегии. Здесь постоянно находилось значительное количество немецких и австрийских солдат. То же самое касалось тысяч военнопленных, дезертиров, лиц, согнанных на принудительные работы, а также рабочих-добровольцев из других районов страны и из-за рубежа. Советские солдаты и оставшиеся в живых военнопленные воздвигли в 1944–1945 годах памятный знак в Носельве у Хёйбуктмоен и у Скафферхюллет в Ельвенесе в честь многих тысяч советских военнопленных, расплатившихся в Сёр-Варангере своей жизнью. Согласно сведениям Исторического общества Сёр-Варангера, на военном кладбище Хёйбуктмоен похоронено 1 431 человек из числа советских военнопленных. В коммуне зарегистрировано в общей сложности 2 300 советских воинских захоронений31. Фотография кладбища Носельва 1945 года показывает, что в этом месте собрано несколько сотен крестов, которыми отмечены отдельные могилы. Все кресты убрали в связи с переносом останков в ходе операции «Асфальт».

Карточка пациента из госпиталя Элвенеса с указанием даты смерти.

Источник: www.obd-memorial.ru.

Кладбище в Хёйбуктмоен было самым крупным советским военным кладбищем в Норвегии.. Установленный выжившими пленными в 1945 году памятный знак снесли через несколько лет после войны из-за крупных повреждений, которые привели к разрушению бетонных блоков. Вместо этого установили в том же районе стандартный памятный камень с надписью «От Службы по уходу за захоронениями». В связи с операцией «Асфальт» большинство останков перенесли на остров Хьётта32. В концлагере Шталаг 322 на Эльвенесе около Киркенеса построили большой госпиталь для лечения как раненых на Мурманском фронте немцев, так и для больных советских военнопленных. Как правило, пленные болели из-за общего физического истощения, наиболее распространенной причиной смерти узников лагеря Эльвенес были проблемы с сердечно-сосудистой системой или туберкулез. Причину смерти и место захоронения умерших в Эльвенесе регистрировали в личной карточке военнопленного. Это указывалось, как правило, либо на обратной стороне карточки (Личная карта I), или внизу на лицевой стороне. В карточках из Эльвенеса на самом деле не указано точное место захоронения военнопленных, однако некоторые больничные записи и похоронные документы дают представление о структуре кладбища. Во многих случаях немецкая администрация регистрировала и маркировала могилы по именам или и по имени, и по номеру могилы. Тот факт, что могилам присваивались номера, свидетельствует о существовании детального плана кладбища. На сегодняшний день имеются документы, подтверждающие, что в Эльвенесе погибло более шестисот советских военнопленных. Одной из последних жертв, чьи похороны зарегистрированы в Эльвенесе, был Тихон Евстигнеевич Щукин. Его похоронили 20 сентября 1944 года.

Карточка военнопленного с личными данными. Элвенес.

Источник: www.obd-memorial.ru.

Карточка военнопленного с регистрацией причины смерти и места захоронения. Элвенес.

Источник: www.obd-memorial.ru.

Карточка военнопленного из Элвенеса с записью о смерти.

Источник: www.obd-memorial.ru

Владимир Николаевич Калнин выжил в немецком концлагере во Владимире-Волынском на Украине, затем его отправили в Киркенес. Он описывает горькую судьбу военнопленных на Украине, но пишет и о милосердных норвежцах.

«Нас отправили в тюрьму в Луцк. Ужасное здание – вонючее, сырое, ни одного сухого места. Там были деревянные нары в два или в три ряда. Везде лежали больные, они умирали. В этой тюрьме я встретил подполковника из своего полка. С тех пор мы держались вместе. Было холодно: сентябрь–октябрь, а из одежды у меня осталась только рубашка. Летняя рубашка и летние штаны, даже шапки не было. Подполковник настаивал, чтобы я раздобыл себе одежду, иначе умру от холода, а не от голода. Мы начали искать, где можно найти одежду. На нарах умирал молодой моряк. Как только он умер, мы пошли к нему, чтобы забрать тужурку. Мы смогли ее снять, но я не мог ее надеть – это была одежда покойника. Однако теперь я мог спокойно сидеть рядом с мертвецом и есть свой ужин, меня это не беспокоило. Я забрал тужурку и носил ее с собой несколько дней. В конце концов я замерз и надел ее на себя. Потом нас направили в концлагерь в Холм. Там было много лагерей, в каждом содержалось 60 тыс. человек. Люди мерли как мухи, по 30–40 человек каждый день. Трупы каждый день увозили на грузовике. Хотя кладбище было прямо за забором, трупов всегда было слишком много и их приходилось увозить. Кладбищем фактически служил ров, куда скидывали трупы и покрывали тонким слоем земли. Мертвецы выглядели, как скелеты, очень худые. В Холме мы не знали друг друга и не видели друг друга»33.

Все изменилось, когда его отправили в Норвегию.

«В Норвегии мы помогали друг другу, мы делились всем – хлебом … сигаретами. Нас привезли в Киркенес, нам очень помогали норвежцы. Благодаря норвежцам умерло не так много военнопленных, только один или двое за несколько дней. Мы ели все, что могли достать. Люди умирали в основном от голода, а не от инфекций34. Товарищеские отношения между военнопленными и сочувствующими норвежцами помогали держаться и не унывать», – рассказывал Владимир Николаевич Калнин.

Нильс Хенри Йохансен из Киркенеса был свидетелем военных действий в Киркенесе и Бьорневатне в октябре 1944 года. Он рассказывал, что советские солдаты дошли до Хёйбуктмоена и Носельвы, где они освободили оставшихся от нескольких сотен советских граждан, угнанных на принудительные работы (женщины, старики и дети), которых немцы привезли во время войны в Киркенес из Ленинградской области.

Гражданские «остарбайтеры» жили в бараках у Хёйбуктмоена35. Тольконебольшое подразделение пришло в сам Киркенес, главное наступление проследовало на запад. 23 октября 1944 года 14-я армия начала наступление на Киркенес. На самом деле эту операцию вряд ли можно назвать наступлением в привычном понимании этого слова. Переброска войск по дорогам в направлении Киркенеса больше походила на дорожные работы, чем на военное наступление. Дороги были разбиты, кое-где заминированы или заблокированы, так что даже пехота с трудом продвигалась по ним. За день армейский корпус продвинулся всего лишь на два километра. Поэтому командир 45-й стрелковой дивизии отдал приказ форсировать Ярфьорд к северу от деревни Торнет, напасть на врага с тыла и заблокировать пути отступления к Киркенесу. Однако из-за недостатка провианта и боеприпасов к заданному пункту выйти не удалось. 99-й армейский корпус продолжил двигаться по направлению к Киркенесу с юга 24 октября. Вечером два подразделения 10-й гвардейской дивизии и 65-й стрелковой дивизии вышли к железнодорожной станции Бьорневатн в десяти километрах от Киркенеса. Солдаты стрелковой дивизии нашли 3 500 гражданских лиц в одной из шахт, на складах и в горном убежище, о чем указано в протоколе операции36. После этого удалось выбить немцев из Ярфьордботна, Эльвенеса и Сколтефоссена у поселка Борисоглебский. В середине дня 25 октября весь Киркенес заняли советские войска. Вечером того же дня был официально зачитан приказ Сталина. По этому приказу полагалось вознаграждение отличившимся подразделениям. Особо отличившиеся подразделения, помимо вознаграждения, получили почетное звание «Киркенесских». В Москве на Красной площади в честь Карельского фронта и Северного флота состоялся праздничный салют37.

Несмотря на значительное превосходство в силе, советское военное руководство не смогло использовать его в полную силу и достичь запланированной цели – блокировать немцев в арктическом Сталинграде. Советское наступление ограничилось тем, что немцев погнали дальше на запад. Последней возможностью была блокировка Варангер-фьорда, что помогло бы уничтожить немецкую армию при попытке эвакуации морем, но и этот шанс упустили.

Перед началом наступления в направлении Мурманска собралось почти 180 тыс. человек из подразделений 14-й армии Карельского фронта и Северного флота38. Пять советских пехотных корпусов перед началом Петсамо-Киркенесской операции насчитывали 96 800 человек. В ходе операции их поддерживали семь артиллерийских полков, 17 дивизий, пять танковых полков, 29 инженерных батальонов и два батальона морской пехоты. Подразделения Северного флота, атаковавшие со стороны полуострова Среднего (на полуострове Рыбачьем) состояли из 14 500 матросов и офицеров. Их поддерживали четыре артиллерийских полка, а также находившиеся там боевые суда флота. В ходе операции 14-я армия получила свежее подкрепление, в том числе со стороны 133-го стрелкового полка и сил специального назначения. Морская авиация Северного флота приняла участие в операции, направив туда 275 из своих 563 самолетов. Кроме того, в ней приняли участие 65 самолетов 122-й истребительной дивизии Военно-воздушных сил39. Норвежская сторона предполагает, что Красная Армия расположила около 5 тыс. солдат в 35 полевых лагерях на территории Сёр-Варангера за период 1944–1945 годов. Почти все лагеря находились к востоку от реки Нейден. Русские оставались в коммуне почти целый год. Они пересекли границу с Норвегией 18 октября в ходе освободительных боев, и только 25 сентября 1945 года последний советский солдат покинул норвежскую территорию40. В качестве награды за участие в боях на участке Петсамо-Киркенес советское правительство учредило медаль «За оборону советского Севера». Высшее советское командование три раза подчеркнуло в своих приказах неоценимый вклад инженерных войск и образцовое выполнение возложенных на них нелегких задач41. Вывод советских войск в сентябре 1945 года состоялся в соответствии с советско-норвежским договором42.

Советские власти часто представляли дело так, будто освобождение Восточного Финнмарка охватывало весь Финнмарк, если не всю Северную Норвегию, в то время как норвежские историки тщательно подчеркивают, что речь шла только о Восточном Финнмарке, и не более того. В пересказе событий освободительной операции во многих исторических трудах на первый план выводилось русско-норвежское сотрудничество. Кнут Эйнар Эриксен и Терье Халворсен особо подчеркивали: освобождение Сёр-Варангера советскими войсками подтверждало, что Норвегия находилась как раз на водоразделе между Востоком и Западом, это порождало неоднозначное к ней отношение со стороны западных великих держав. Норвежскому правительству следовало держать ухо востро, но в то же время стараться не портить отношений с Советским Союзом. Норвежские власти мало что могли сделать, когда при сотрудничестве возникали противоречия. Это касалось цензуры в прессе, медленной работы бюрократической машины с советской стороны и ожиданий большего военного вклада со стороны Норвегии43. Улав Ристе обращал внимание на то, что перед норвежскими властями стояла трудная задача создания эффективного военного и гражданского аппарата с нуля при наличии весьма скудных средств. Помощь с Запада зависела от союзников, боявшихся подступиться к русским слишком близко44.

Одна из проблем внешнего фронта в Финнмарке заключалась в том, что Советский Союз не информировал о своих дальнейших военных планах в Северном Калотте. Только когда советские войска оказались на норвежской границе, министр иностранных дел Вячеслав Молотов заявил о желательности участия норвежских войск, пообещав им помощь и поддержку45.

Обещание было выполнено, русские соблюдали освободительные договоренности и не вмешивались в гражданское норвежское управление. В советской историографии отмечается, что освобождение советскими войсками Восточного Финнмарка положило начало освобождению Норвегии, и отрицается факт принудительной эвакуации большей части мирного населения, а также сожжение мостов в районе Варангера46.

Норвежские историки утверждают, что для обычного советского солдата и для рядовых норвежцев из числа местного населения освобождение Восточного Финнмарка, вне всяких сомнений, считалось героическим эпизодом и большим успехом. Советских солдат, естественно, воспринимали как освободителей47. На заключительном этапе войны на норвежской территории гибли не только военнопленные, но и советские солдаты, освобождавшие Восточный Финнмарк. После окончания войны советские власти стремились похоронить павших солдат на Родине, но это не относилось к военнопленным, которых находили в том же районе. Советская сторона понесла большие потери во время Петсамо-Киркенесской операции. В книге по результатам русско-норвежского исследовательского проекта по истории освобождения Восточного Финнмарка указывается 21233 зарегистрированных погибших, раненых или пропавших без вести во время операции, из них 2122 на норвежской земле. В Советском Союзе зарегистрировано 6084 убитых и 15149 раненых. В боях на территории Норвегии с 18 октября 1944 года, согласно данным Генерального штаба, представленных норвежскому правительству в январе 1945 года, погибло 611 солдат и офицеров, 1 501 человек было ранено48.

Останки советских солдат, погибших во время Петсамо-Киркенесской операции, Красная Армия забрала на Родину и там похоронила. Это касалось также павших у Стаанга (Стонга, между Киркенесом и Нейденом) во время битвы у Нейдена. Советских погибших воинов похоронили в местечке Ахмалахти на советской стороне реки Пасвик, там, где крупные советские силы пересекли границу с Норвегией после тяжелых боев 22 и 23 октября 1944 года. Некоторых похоронили в Никеле49.

В связи с транспортировкой останков советских солдат, погибших в боях осенью 1944 года, советские власти обратились за помощью к норвежской стороне. Советское посольство передало в Министерство иностранных дел запрос по этому делу:

«На норвежской территории у Фосгорда и Сванвика найдены многочисленные останки солдат Красной Армии, павших во время военных операций и похороненных зимой в неглубоких могилах. Советское правительство просит норвежское правительство принять необходимые меры, чтобы поместить обнаруженные останки в гробы и транспортировать к государственной границе, где их с почестями примет советское военное руководство, чтобы похоронить на территории СССР»50.

В 1946–1947 годах в Сёр-Варангере было найдено 44 неизвестные солдатские могилы в разных местах. Большинство из них обнаружили в Ярфьорде и Нейдене. Ленсман Сёр-Варангера Йонас Мадсё сообщил, что, скорее всего, они принадлежат солдатам, погибшим во время войны осенью 1944 года. Мадсё провел большую работу по переносу останков на советские кладбища в Эльвенесе или Хейбуктмоене. Он понимал, что будет трудно найти рабочих для вскрытия могил, поэтому предложил высокое вознаграждение, если кто-либо вообще согласится. Понимая, что людей для таких работ найти очень трудно, Мадсё предложил главе администрации Финнмарка, чтобы Министерство обороны приказало гарнизону Сёр-Варангера произвести эксгумацию, а все расходы будут возмещены51.

Задача по регистрации и идентификации советских солдат, павших в боях с немецкими войсками на норвежской земле, оказалась весьма нелегкой. С советской стороны создали специальную комиссию, которая в 1946 году отвечала за возвращение на Родину останков советских солдат, павших при «взятии», как об этом писали в документах, Сёр-Варангера. Комиссия не захотела заниматься могилой советского военнопленного, братской могилой в Хольмфорсе и останками советского солдата, погибшего от случайного выстрела. Останки шестерых человек передали в Стурскуг, там их встретили члены комиссии. Оркестр играл траурный марш, советские женщины возложили по огромному венку на каждый гроб. Затем зазвучали по очереди норвежский и советский гимн и, наконец, автомобили пересекли границу с Советским Союзом под звуки траурного марша. Члены советской комиссии попрощались и поблагодарили норвежских солдат за помощь и самоотверженную работу. Особую благодарность выразили офицеру подразделения за исключительное понимание, проявленное в таком важном деле в отношении членов комиссии и русской стороны в целом52.

Подполковник Прохоров из советского посольства в Осло посетил Сёр-Варангер в августе 1948 года. Там он встретился с мэром, полицмейстером и приходским священником, они обсудили вопрос советских воинских захоронений в регионе. Священник очень заинтересовался этим делом и огорчился, что Центральная служба по уходу за военными захоронениями не ответила на его запрос относительно этих могил. Он рассказал, что останки захоронены недостаточно глубоко и могли стать легкой добычей диких животных или быть разметаны дождями и ветрами. После распоряжения командования района Северная Норвегия в июне 1947 года полиция провела работы по упорядочению захоронений в Сёр-Варангере. Однако по мере нахождения все новых и новых останков работы становились все более затратными и сложными и в конце концов приостановились. Священник направил письмо в местную службу воинских захоронений в Барду о состоянии могил в Торнет и попросил построить кладбище на месте этих захоронений, так можно было бы избежать эксгумации и переноса останков. Он также указал, что полиция не располагает достаточным количеством людей для работ, связанных с захоронениями. Священник предложил, чтобы гарнизон Сёр-Варангера продолжил работы и привел в порядок захоронения в Эльвенесе и Хейбуктмоене. Прошение осталось без ответа, и священник чувствовал себя очень неловко, когда прибыли представители из Советского Союза для инспекции захоронений. Возникали вопросы относительно финансовой стороны работ по переносу захоронений, никто и не ожидал, чтобы муниципальные власти взяли на себя инициативу по переносу захоронений и уходу за ними без соответствующих экономических директив или гарантий. Мэр Сёр-Варангера сказал Прохорову, что муниципалитет не в состоянии понести расходы по работам с захоронениями, но они, разумеется, будут оказывать всяческую поддержку, если будет принято решение по финансовым вопросам и последуют необходимые указания. Прохоров собирался обсудить этот вопрос с Министерством иностранных дел Норвегии, с генералом А.Д. Далем и главой областной администрации. Чтобы ускорить дело, приходский священник написал письмо епископу Халогаланда, где предложил свою помощь для контактов с необходимыми инстанциями и Центральной службой по уходу за воинскими захоронениями с целью достойного решения по этим могилам53.

Прохоров также встретился по вопросу захоронений с главой администрации области Финнмарк. На этой встрече он проинформировал чиновника о том, что в районе Альты найдены останки около девятисот человек, захороненных наспех. Он полагал, что такая же ситуация имеет место и в других районах Финнмарка, и подчеркнул, что на пустынных территориях в области лежит много павших советских солдат, о которых никто не знает. Глава администрации указал на то, что поиск советских жертв в области начался уже при освобождении. Полицмейстеры, ленсманы и приходские священники провели большую работу по сбору и захоронению останков многочисленных советских граждан, погибших на территории области. Полное обследование территории с целью обнаружения останков в разных, доселе неизвестных местах представляется невыполнимой задачей, так как речь идет об ареале площадью в 50 тыс. квадратных километров. Поскольку население докладывает обо всех случаях обнаружения останков, чиновник считал, что должностные лица в различных районах имеют полное представление обо всей проделанной работе и о том, что, возможно, предстоит сделать54.

В 1949 году советские воинские захоронения в Сёр-Варангере были перенесены из Ярфьорда на советское военное кладбище в Хейбуктмоен55. Советская сторона заявила о существовании трехсот русских могил, но было найдено только 76. Капитан Арнтцен из Центральной службы по уходу за воинскими захоронениями отрицал наличие такого количества могил. Он рассказал, что в Северной Норвегии находилось в общей сложности только 93 различных русских захоронений и что Центральная служба попытается всех их собрать, если это будет экономически целесообразно56.

В 1950 году капитан Арнтцен представил обзор по количеству похороненных на кладбище Хейбуктмоен. После захоронения всех останков, найденных за период с 1946 по 1949 годы, по данным Арнтцена, на кладбище Хейбуктмоен находилось в общей сложности 1 509 советских жертв. Относительно состояния захоронения Арнтцен писал, что забор кое-где сломан и что большинство из тех, кого похоронили уже норвежские власти, лежат за оградой с внешней стороны. На большинстве могил в Хейбуктмоене стоят кресты, сложенные из неструганых березовых стволов, они начали гнить и выглядят, по мнению капитана, ужасно. Могилы заросли травой57. Через год, когда могилы перенесли на остров Хьётта, все кресты убрали.

В октябре 1951 года инспектор школ Дёлвик сообщил в Службу по уходу за воинскими захоронениями о передаче останков погибших советских солдат из Норвегии в Советский Союз. Он подтвердил, что русские сами позаботились о своих павших во время боев в Финнмарке осенью 1944 года. Их временно похоронили в Сёр-Варангере, а затем провели эксгумацию и перезахоронили на советской территории. Дёлвик точно не знал, насколько тут можно говорить обо всех останках. Были случаи, когда погибших хоронили очень небрежно, поэтому позднее их могилы вскрывали и хоронили глубже, но Дёлвик не знал, эксгумировали ли их еще раз и передали ли в Советский Союз58. Советские власти стремились как можно быстрее вернуть на родину своих павших солдат. Однако советскую комиссию по возвращению останков интересовали только солдаты, павшие в бою, а не военнопленные. Возможно, это объясняется тем, что комиссия не получила инструкций в отношении военнопленных и сочла, что за них отвечает норвежская сторона.

Зимой 1945 года ленсман поселения Карашок сообщил, что не располагает сведениями о количестве советских граждан, расстрелянных немцами или погибших как-либо иначе. В этом районе в больших братских могилах было похоронено в общей сложности 300–400 жертв нацизма, однако поскольку могилы не вскрывали, никто не мог с точностью сказать ничего об их национальной принадлежности. По словам ленсмана, вероятнее всего в этих могилах лежали в основном погибшие югославы. Приходский священник Карашока рассказал, что на территории района разбросаны и другие отдельные захоронения, которые еще не вскрывали и не исследовали. В соответствии с распоряжением британской Комиссии по расследованию военных преступлений в Карашоке летом 1945 года было принято решение, что все военные захоронения, найденные за пределами местного кладбища, будут перенесены. Весной/летом 1945 года один из помощников ленсмана позаботился о захоронении расстрелянного советского военнопленного, найденного у центральной дороги в северной части Карашока. Убитого пленного нашли за большим камнем в 50 метрах от развилки в нижней части крутого склона, с дороги его не было видно. Правая рука закинута за голову. Судя по одежде, это мог быть солдат. Тело прикрыто глиной и песком из воронки с места обнаружения. Лицо истлело и стало неузнаваемым. Одежду осмотрели на предмет возможных идентификационных меток. На внутренней стороне шинели была крепко пришита заплатка с номерами 6, 34 и 365. К брюкам на шнурке был привязан медальон, на котором значилось: «Шталаг 309 № 13958». Из этого следовало, что пленный до отправки в Норвегию был зарегистрирован в сборном лагере Шталаг 309 Салла в Финляндии. Помощник ленсмана составил подробный рапорт о находке:

<…> На груди прямо посередине находятся два круглых отверстия, вероятно, от пуль. Немного выше видны царапины. Спину не осмотрели, так как не захотели раздевать труп. Солдат был хорошо одет и имел на себе: одну толстую зеленую форменную шинель, одну зеленую форменную гимнастерку, одну холщовую рубашку, один шерстяной свитер, одну нижнюю рубашку, один шарф вокруг шеи, одни форменные брюки, одни спортивные брюки, одни серые кальсоны, одну пару немецких сапог, одну пару носков, поверх них холщовые портянки, на поясе кожаный ремень. Шапка и наручные часы отсутствуют. За плечами поверх шинели висит холщовый мешок, где находятся 6 носовых платков, 3 ложки, 1 кальсоны, 1 рукавицы, 1 мыло марки «В», различные мелочи. В кармане имеются два новых носовых платка, 1 ложка на шнурке, привязанном к шинели, 1 мыло марки «В», сухие овощи, 1 маленький кисет, немного писчей бумаги, 1 пара рукавиц, несколько лезвий для бритья, 2 карамели. Все найденные предметы положили в деревянный гроб вместе с телом, которое завернули в бумагу59.

По приказу полицмейстера погибшего следовало отправить в Вадсё, а не хоронить в Карашоке. Однако из-за нехватки транспорта это сделать не смогли, к тому же из-за летнего тепла хоронить нужно было как можно быстрее. В результате пленного похоронили в Карашоке, а медальон и заплатку послали советскому коменданту в Киркенесе60.

Тромс и Нурланн

Еще до советского наступления на Киркенес осенью 1944 года большие группы советских военнопленных принудительно погнали на юг. Военнопленные, оказавшиеся в результате в провинции Тромс, проделали ночной марш в 30–50 километров, среди них были подразделения, уже более двух месяцев шедшие из Финляндии и Финнмарка. Переброска плохо одетых и истощенных пленных происходила ночью, поскольку немцы не хотели, чтобы местное население видело, как пленные идут по территории Нурланна. Корреспондент агентства NTB в Нарвике докладывал, что те, кому не довелось увидеть эти колонны полумертвых, еле плетущихся людей, даже не мог себе представить, насколько это зрелище ужасно. Во время переброски в Нарвик пленным приходилось ночевать на улице в лютый холод. Однажды утром в Салангдальсэльву прибыло 800 пленных, они пробыли там несколько дней под открытым небом при сильном морозе. По трассе к северу и к югу от Нарвика во время марша умерло много советских узников. За лето 1945 года обнаружили несколько советских братских могил, особенно на отрезке Линген – Сальтен, где чаще всего умирали истощенные пленные. В провинции Тромс после переброски нашли пятерых мертвых советских солдат. Их застрелили, так как они не выдерживали темпа движения. Один свидетель рассказал о двадцати трех советских жертвах, которых немцы похоронили в овраге61.

В двух местах в Эвербюгд в районе Молсэльв провинции Тромс было похоронено 150 советских солдат, умерших в лагере военнопленных в Скьолде, все безымянные. На кладбище Молсэльв нашли последнее пристанище двадцати четырех советских военнопленных, только у восьми из них были указаны имена. Пятеро пленных умерли от отравления крысиным ядом62. Ленсман того же района доложил об обнаружении нескольких неизвестных захоронений. На кладбище Такватн в Балсфьорде нашли могилы девяти советских пленных, 21 человек был похоронен на кладбище Сагельв, один – за пределами кладбища. Никто из умерших не был записан с указанием имени или даты рождения. Немецкую дивизию, стоявшую в том районе, расформировали, поэтому возникли сомнения насчет возможности найти какую-либо информацию об умерших. Ленсман из Лингена докладывал о печально знаменитом лагере смерти в Китдалене, где убили множество советских военнопленных. Он упомянул также о распространенных случаях издевательств, смерти от голода, а также о расстрелах, но не сказал о количестве убитых. Ленсман из Карлсёй сообщил о зарегистрированной в районе смерти одного советского военнопленного, однако его имя и причина смерти не указаны63.

Единственное, что удалось найти констеблю Сигмунду Лей-гланду из Квесменеса в Лингене у погибших в Китдалене, это медальоны с указанием номера заключенного, они были у большинства из 104 жертв, найденных в большой могиле (могила № 1). Он присутствовал в июне 1945 года при судебно-медицинской экспертизе погибших и сохранил личные вещи, такие как медальоны с номером заключенного и бумаги. Насколько это было возможно, он пытался распознать знаки, татуировки и русские слова с помощью переводчика. Работа шла с большим трудом, так как бумага часто оказывалась настолько истлевшей, что совершенно нельзя было понять, что там написано. Лейгланд также сохранил одежду, найденную в могиле № 4, пропитанную, по его мнению, бензином64. Профессор Эйнар Шьовалл и его ассистент Магне Свендсен проделали нелегкую работу по исследованию останков 143 советских жертв из четырех могил в Квесменесе в Лингене спустя некоторое время после освобождения. В ходе этих исследований обнаружилось, какому жестокому обращению подвергались советские военнопленные. Английские и американские офицеры, принимавшие участие в этой операции, свидетельствовали после окончания работ, что они только слышали о таких преступлениях, но не верили, что это могло здесь произойти. В первой, самой большой могиле останки нашли на глубине 1,5 метров, головы были надежно прикрыты большими вязанками прутьев. Трупы забросали камнями и землей, а саму могилу прикрыли дерном65. В этой первой могиле нашли 96 человек. 79 из них умерли от голода, а 17 либо расстреляны, либо забиты до смерти. Большинство расстрелянных были убиты одним выстрелом. Стреляли в затылок, в висок, в шею или грудь, был один убитый выстрелом в спину и один убитый выстрелом в живот. Как правило, стреляли в упор, повреждения у жертв были настолько обширными, что позволяло с уверенностью предположить, что расстреливали из автоматов. У одного из расстрелянных головной убор был натянут на глаза, что позволяло предположить, что он был казнен. В другой могиле, где было найдено 12 человек, также присутствовали жертвы казни с натянутыми на глаза головными уборами. Один из найденных был убит выстрелом через левую руку и затем в голову через правую щеку. Похоже, что он заметил направленное на него оружие и попытался защитить голову рукой. Все жертвы из второй могилы погибли насильственной смертью. Теплая одежда свидетельствует о том, что все они работали на улице, дальнейшие исследования показали, что все они погибли вскоре после того, как оказались в лагере. В третьей могиле нашли двух человек. Врачи отметили, что один из них был похоронен в земле, другой лежал на земле под снегом. Один из погибших был полностью одет и убит двумя выстрелами в упор. Головной убор надет задом наперед и надвинут на глаза. Грудь раскрыта. В данном случае все указывало на совершение казни. Другой погибший также был расстрелян, но следов казни не обнаружено. Его застрелили в затылок, пуля прошла через голову. Из-за обширных повреждений эксперты заключили, что выстрел произведен из автомата. Вероятно, пленного оставили силы по пути на работу в горах, и он не мог держать темп колонны, поэтому немецкие конвоиры его застрелили. Эти смерти случились не одновременно, несмотря на то что оба были расстреляны и находились в лагере в одно и то же время. В четвертой могиле нашли 25 человек. Останки лежали в могиле очень тесно, были беспорядочно набросаны друг на друга. Судмедэксперты установили, что на момент попадания в могилу совсем немногие успели окоченеть. Вероятно, все они попали в могилу одновременно, поскольку были полностью одеты и имели при себе паек. Все трупы и их одежда в разной степени подверглись воздействию огня. Во всех случаях попытки сожжения произошли после гибели жертв. Исследования показали, что все похороненные были расстреляны. В двух случаях обнаружены следы другого механического воздействия, возможно, ударов прикладом. В большинстве случаев стреляли в затылок с близкого расстояния. Одного из погибших убили выстрелом в рот. Особенно примечательно оказалось то, что только в этой могиле у погибших нашли огнестрельные ранения в ногу или в руки. Выстрелы вызвали серьезные разрывные повреждения или оказались смертельными по причине попадания в крупные кровеносные сосуды. Такие повреждения, обнаруженные в четырех случаях, указывают, что пленные были убиты при попытке к бегству. Исследования показали, что эта группа пленных совершенно очевидно не утратила способности к труду, но была расстреляна одновременно, затем трупы сбросили в общую могилу. Их расстреляли на рабочем месте рядом с могилой. Затем трупы попытались сжечь66. Иван Крачевский выжил в лагере смерти Китдален, который находился в горах Квесменеса. Этот лагерь также назывался Маллниц. Крачевский попал в Норвегию как военнопленный в декабре 1944 года. 2 мая 1945 года он увидел, как солдат расстреливает советского пленного по приказу унтер-офицера Курца. Алексей Похвалов должен был поднять бревно, но не смог. Его избили и дали другое задание, но он не справился и с ним. Солдат обратился к Курцу и сказал, что Похвалов ленится. Курц ответил: «Застрели его». Солдат, которого звали Германн, выстрелил из винтовки почти в упор и попал прямо под глазом. Похвалов упал, но не умер. Немец выстрелил еще раз, теперь в лоб. Крачевский находился рядом и все видел. Похвалов остался лежать до следующего дня, когда его похоронили. До 17 апреля в лагере было спокойно, без смертей и болезней. Затем все изменилось. Поступили новые пленные, и из «стариков» выжили лишь немногие. Смертность резко возросла, трупы спустя какое-то время похоронили в общей могиле, которую немцы замаскировали с помощью торфа и камней. Именно тогда лагерь получил название лагеря смерти. Пока Крачевский находился там, 20 военнопленных умерли от тифа. Советский переводчик, старший ефрейтор Ящинский сказал ему, что никто живым из лагеря не выйдет. Его не трогали, но он был свидетелем, как немецкие конвоиры Тойбель, Бахенштосс, Курц и Штайб издевались над пленными. Они били их всем, что попадало под руку67.

Список находок в могиле № 4.

Источник: Krigsgravtjenesten. RAFA, Da 23).

Другой свидетель, переживший лагерь смерти, – Иван Духанин. Он попал в лагерь в конце апреля 1945 года. Духанин рассказывал, что все пленные носили медальон с номером на цепочке на шее. Когда пленный умирал, медальон ломали надвое, одна половина оставалась на умершем. Другую половину хранили немцы. Он видел своими глазами, как застрелили больного узника, потому что он не мог дальше идти. По пути на работу Духанин часто видел лежащие у дороги трупы. Однажды он видел, как обер-фельдфебель так избил заключенного, что его пришлось отправить в госпиталь, где он впоследствии скончался от травм68. В конце июля 1945 года лейтенант Хаукой сделал два эскиза памятников для советской братской могилы в Квесменесе. Хаукой работал переводчиком при норвежско-советской следственной комиссии в Квесменесе. Майор Дикер из командования Военного округа Тромсё связался с командованием Военного округа Северная Норвегия по вопросу памятного знака для могилы. Он сообщил, что в могиле похоронено не более 200 человек, но если «Гражданская служба» (британское подразделение по расследованию военных преступлений в Норвегии) закончила свое расследование и обнародовала результаты, то могила, возможно, станет хорошо известной. Дикер также указал, что советский дипломат Велья, участвовавший в работе комиссии, сказал, что желательно установить крест на каждой из четырех братских могил захоронения в Квесменесе. Он предложил послать эскизы монумента епископу Халогаланда, Воллерту Крон-Хансену69. В командовании военного округа Северная Норвегия согласились, что захоронение в Квесменесе заслуживает памятного знака, но прежде чем будет решен этот вопрос, необходимо получить полное представление о том, сколько памятников похороненным здесь советским гражданам будет находиться в ведении округа. Если расходы возьмет на себя государство, военные предложили составить план по единому и наименее трудоемкому выполнению этой задачи70. Епископ Халогаланда Воллерт Крон-Хансен согласился с заключением по поводу памятных знаков. Он указал также на то, что дело следует представить на утверждение в светско-церковную дирекцию Халогаланда, когда будет принято окончательное решение. Однако переписка по поводу памятников прервалась, и предложенные эскизы так и не воплотились в жизнь. Позднее, при эксгумации останков в Квесменесе в 1951 году было отмечено, что и деревянный памятник, и крест убрали, так как они сгнили. Трудно установить точное количество захороненных в этом районе. Через несколько лет после освобождения военное руководство говорило о трехстах советских жертвах в Квесменесе и 120 в Китдалене71.

Советские воинские захоронения в Рустахогде в Бардуфоссе. 1945 год.

Источник: Morten Kasbergsen.

В полицейском округе Сенья в 1945 году находилось большое количество безымянных захоронений. Трое неизвестных советских военнопленных, расстрелянных немцами в 1942 году, лежали на кладбище в Квефьорде; на кладбище Хольм был похоронен один неизвестный советский пленный, убитый выстрелом в затылок. На крупных кладбищах района 70 военнопленных лежало на погосте Страумен в Соррейзе, четверо – на Элвеволле в Салангене, 104 пленных в Барду и 397 – на кладбище у церкви Тронденес. Имена и причины смерти в этих местах установить не удалось. Количество жертв было указано в немецких документах, и, по сведениям полиции острова Сенья, удалось лишь установить персональные номера узников72. Норвежцы видели, как военнопленным приходилось нести своих мертвых товарищей. В январе 1945 года 12 погибших советских военнопленных перенесли на берег с немецкого транспортного судна на причале Соррейза в Траной. Ленсману сообщили о погибших и рассказали, что эти военнопленные умерли во время пути из Бардуфоса в Соррейзу. Мертвые оставались лежать на пристани до следующего дня. Ленсман находился в доме неподалеку, чтобы проследить, что будет с ними. Спустя некоторое время появилось множество пленных, которые начали уносить покойников с пристани. Под надзором немецких солдат военнопленные тащили волоком своих товарищей к могиле в 100 метрах от пристани. Когда они поднялись по дороге, ленсман прошел мимо. Ноги у пленных были связаны веревкой, три-четыре человека тащили один труп. Одежда на мертвых от волочения кое-где порвалась, и ленсман отчетливо мог видеть обнаженные и исхудавшие тела. Покойники были пугающе худыми. Он не заметил следов огнестрельных ранений, но у одного из мертвецов была небольшая рана над носом. Военнопленные, вынужденные выполнять эту тяжелую работу, не скрывали слез и смотрели на ленсмана так, будто искали сочувствия. Эта картина произвела на норвежца сильное впечатление. На следующий день мертвых погрузили на сани и увезли, чтобы похоронить в братской могиле в лагере Сёрстрём в Соррейзе73. В Тромсё и прилегающих районах не удалось получить точных сведений о погибших и похороненных советских военнопленных. Немцы держали всю информацию о состоянии лагерей военнопленных и обстановке в них в строжайшем секрете. Местному населению запрещалось подходить к лагерям, а любой контакт с заключенными приводил к жестоким репрессиям как среди узников, так и среди населения. Поэтому личные контакты с отдельными военнопленными были минимальными. Разница языков также затрудняла более тесное знакомство. Кое-кто знал некоторых пленных по имени, но получить какие-либо значимые сведения для опознания погибших узников в различных районах не удалось. Как правило, местные знали лишь само место захоронения, но не исключалась возможность обнаружения и неизвестных могил советских военнопленных. Представитель советских властей присутствовал при расследовании военных преступлений в Лингене, так что местный начальник полиции полагал, что он информирован о работах по идентификации погибших в этом районе74. Без сомнения, работа по сбору сведений об умерших советских военнопленных требовала немало времени, а начальник полиции не располагал информацией от ленсманов из Молсельва и Скьервё.

Прежде чем отправить домой, немецких солдат заставляли раскапывать могилы жертв военных преступлений. В ходе эксгумационных работ в Нурланне немецких солдат использовали в качестве рабочей силы, что порой вызывало немалые трудности. Местное население не желало видеть немцев, поэтому возникали проблемы с их размещением.

Вскоре после освобождения приходский священник Брённосунда связался с епископом Халогаланда, чтобы перенести 22 советские могилы в другое место как можно скорее. Могилы собрали в одном месте, но из-за близости ручья к месту захоронения покойные, по словам священника, оказывались в грунтовых водах. Все это импровизированное кладбище превратилось болото. Когда шел дождь, вода заливала могилы, находившиеся ближе всего к ручью. Священник указывал на острую необходимость достойного переноса могил до осенних дождей. Местное население сообщило, что некоторые из похороненных пленных скончались в результате жестокого обращения. На 21 могиле стояли кресты с указанием номера заключенного, в могиле без креста лежал военнопленный, которого застрелили при попытке к бегству. После выстрела он так и остался лежать на месте для устрашения и назидания другим пленным75.

Первая норвежская бригада имела в своем распоряжении 21 немца для работ по переносу захоронений. Командование Военного округа Северная Норвегия в сентябре отдало распоряжение подразделению в Мушёене задействовать немецких солдат в работах по переносу могил, если такая необходимость возникнет. В то время стоял вопрос о переносе захоронений из Брённойсунда, шести-семи британских могил из Хемнесберга, двух сербских захоронений в Илвингене в муниципалитете Вега и семи советских могил из Сельнеса в муниципалитете Лурёй. Также подчеркивалось, что перенос может быть осуществлен под надзором местного священника, могилы рекомендуется перенести либо на обычное кладбище, либо на специально организованное военное кладбище76. Семь могил из Сельнеса разместили поблизости от комплекса сооружений форта Грёнсвик. Захоронения находились далеко от населенных мест. На месте соорудили фундамент из цемента и водрузили греко-католический крест с надписью на русском языке: «Семь русских солдат, павших жертвами немецкого фашистско-нацистского террора»77. В случае переноса могил приходский священник муниципалитета Лурёй высказал пожелание перенести их на центральное кладбище Хаугланд в Алдерсунне. Перезахоронение советских жертв в этом районе не стояло на повестке дня в качестве первоочередной задачи, и в декабре 1945 года местный священник снова обратился в командование военного округа Северная Норвегия. Он заметил, что население деревни Мосхейм в Брённой все чаще выражает недовольство тем, что 22 советские могилы до сих пор не перенесены на освященное кладбище. Командир норвежского батальона охраны в Брённойсунде пообещал организовать перезахоронение с помощью немецких солдат в ноябре, но ничего не сделал. Летом от могил распространялся смрад, а ручей представлял опасность для пасущегося поблизости скота. Если военные не могли решить этот вопрос, то, по мнению священника, наверняка найдутся молодые добровольцы, которые помогут с эксгумацией и перевозкой, если армия предоставит транспортные средства. Священник просил ответить, можно ли рассчитывать на помощь со стороны Министерства обороны. На кладбище выбрали подходящее место и собрали пожертвования в размере около тысячи крон на украшение могил. В этой связи приходский священник желал знать, имеются ли специальные инструкции по украшению советских могил78. Мы не располагаем документальными подтверждениями, получил ли священник ответ на свой вопрос. Прежде чем отправить на задание немецкую эксгумационную команду, необходимо было решить ряд других задач. В командовании военного округа Северная Норвегия желали знать, какие именно транспортные средства необходимы для этого задания, как далеко и куда будут перевозить останки и, наконец, существует ли возможность для подходящего размещения немецкой рабочей силы79. Священник из Брённой ответил, что требуется один грузовик. Кроме того, для перевозки останков к дороге необходима лошадь и сани. Нынешнее захоронение находилось на расстоянии около 200–300 метров от дороги, а путь до кладбища Брённой составлял в общей сложности 4,5 километров. Что касается размещения, то священник предложил предоставить в распоряжение местный клуб80. Однако на деле выяснилось, что клуб слишком мал для немецкой эксгумационной бригады в 16 человек, да еще и со снаряжением. Приходский священник обратился к начальнику гражданской обороны, чтобы узнать, нельзя ли арендовать один из бараков в Брённойсунде. Он получил ответ, что руководство города не желает видеть там немцев. В то же время священник получил указание решить вопрос с размещением как можно скорее, иначе немцев снова отправят в Тромсё. Дело все-таки решилось благодаря мэру Брённойсунда, который нашел барак, достаточно вместительный для немецкой бригады81. Раскопки в Брённой начались в апреле 1946 года. О работах известили местного ленсмана и районного врача, которые должны были осмотреть останки на предмет огнестрельных ранений и переломов. В связи с подъемом уровня воды на месте захоронения после таяния снегов раскопки пришлось остановить82. Спустя некоторое время работы возобновили, и в конце апреля останки четырех советских жертв были подняты и перенесены на кладбище в Брённойсунде. Фенрик Арильд Фигеншоу из Брённойсунда делал все, чтобы эксгумационные работы в Хельгеланне завершились к лету. Поэтому он предложил разделить рабочую бригаду на два отряда, которые бы одновременно работали в Му и в Хемнесе/Лурёй83. Весной 1946 года немецкая бригада продолжила работы по раскопке советских захоронений в Брённойсунде. Задача оказалась весьма неприятной для солдат. Раскопки и перезахоронение четырех советских военнопленных из Брённойсунда описаны в отчете. Могилы были около 1,5 метров глубиной и находились в глинистой почве. Всего лишь в нескольких метрах от импровизированного кладбища находился ручей, и вода залила могилы. В результате глина превратилась в вязкое месиво, которое затрудняло эксгумацию скелетов. Немецким солдатам приходилось руками доставать останки. Все найденные кости сначала вымыли в ручье, а затем уложили в гробы. Также сообщалось, что в районе есть несколько противопехотных мин и что немецкие солдаты должны ликвидировать их с помощью динамита84. В отчете о ходе эксгумационных работ в Брённойсунде Фенрик Фигеншоу ссылался на планы раскопок в Лурёй, Му-иРана и Хемнесе. Он снова указал на необходимость дополнительной рабочей силы, чтобы к лету привести военные захоронения в порядок85. Однако новых немцев для эксгумации в Хельгеланне не прислали, и та же бригада продолжила работы и в других местах. После завершения работ в Брённойсунде местный священник выразил свою благодарность за проделанный труд, особенно он благодарил командование военного округа Северная Норвегия за организацию работ. В то же время военные вернули неоплаченным счет от муниципалитета за размещение немецкой эксгумационной бригады. Священник выразил недоумение, поскольку именно по инициативе командования военного округа Северная Норвегия состоялся перенос советских военных захоронений. Пастор не мог даже представить себе, что расходы по проведению работ возложат на муниципалитеты. Он порекомендовал военным направить запрос в муниципалитет Брённойсунд об освобождении от арендной платы за барак86. У нас нет сведений о том, кто в результате покрыл эти расходы, но Министерство обороны явно стремилось избежать значительных финансовых затрат.

Эксгумационная бригада по плану должна была продолжать работы по раскопке захоронений советских, польских и сербских жертв в Бьерке, Коргене, Коргфьелле и Вестерфьелле. Затем их предполагалось перебросить в Дундерландсдален у Му-и-Рана. Командование военного округа Северная Норвегия сообщило о многочисленных захоронениях в этих районах и о том, что для работ потребуется значительное количество гробов. Это вызывало беспокойство в связи с вероятностью больших расходов, и для экономии было предложено использовать несколько раз одни и те же гробы для транспортировки останков, опорожняя их каждый раз в готовые могилы, расположенные вдалеке от населенных пунктов. По сведениям приходского священника в Му-и-Ране, такой метод оказался эффективным и использовался при эксгумации останков летом 1945 года87. Сбор и перенос захоронений в этом районе явно оказался для Министерства обороны затратным как в финансовом отношении, так и в отношении времени. Немецкая эксгумационная бригада закончила работы в начале сентября 1946 года, после чего ее направили в Осло. В Лёдингене местный священник сам занялся советскими захоронениями на территории прихода. Немецкий сержант, возглавлявший эксгумацию, доложил о 37 погибших. Они умерли довольно быстро один за другим, вероятно, в результате какой-то эпидемии. Священник полагал, что есть все основания не доверять этим сведениям, поскольку все эти пленные умерли осенью и зимой 1941–1942 годов, когда условия в лагерях были особенно тяжелыми. Вскоре после немецкой капитуляции пастор связался с офицером союзников, лейтенантом Иверсеном, и предложил задействовать немцев в обустройстве захоронения, где лежали советские жертвы. Благоустройство места собирался взять на себя приход. Лейтенант сообщил, что могилами займется союзная комиссия. Священник возразил, что до сих пор, а именно в августе 1945 года, так ничего и не было сделано в отношении советских захоронений. Прихожане собрали деньги на благоустройство захоронения и на памятники всем павшим и умершим солдатам союзников в Лёдингене. Священник предложил создать и освятить отдельное кладбище для советских жертв там, где находились могилы. Он считал, что каждого погибшего следует эксгумировать, чтобы установить причины смерти. К тому времени все немцы из Лёдингена уехали, так что для эксгумации пришлось бы брать немцев из других мест88. Нигде не говорится о том, состоялась ли в августе 1945 года эксгумация погибших для установления причины смерти.

Похороны 25 августа 1946 года.

Старое церковное кладбище Брённой, фотограф неизвестен.

Источник: личный архив Игоря Тряпицына, Центр Фальстад

Немецкие солдаты выкапывают останки военнопленных, умерших в Осане. 1945 г.

Источник: Helgeland Museum.

Не всегда использование немцев в качестве рабочей силы оказывалось выгодным. Что касается захоронения на кладбище Бреннхей, сообщалось, что немцы соберут останки из отдельных могил, разбросанных по району. В результате они попросту выкопали останки югославских жертв, похороненных на Бреннхей, и собрали их в большой братской могиле, чтобы освободить место для найденных советских погибших. Капитан Арнтцен из Службы по уходу за захоронениями сообщил в 1950 году, что на кладбище Бреннхей было похоронено 200 советских и 80 сербских погибших89. За период 1945–1948 годов предполагалось перенести военные кладбища из Наббвола и Болны в Бреннхей, но их перенесли позднее, в ходе операции «Асфальт».

В связи с переносом останков на новые кладбища возникла проблема с маркировкой могил. Карстен Ларсен из командования военного округа Северная Норвегия указал в 1945 году на непоправимую ошибку – собрать погибших в новой братской могиле на общем кладбище. В результате оказалось, что о захороненных неизвестно ничего, кроме их количества. Он даже привел в пример одиного из ответственных за перенос могил районных начальников, знавшего только количество погибших. Только маленькая квадратная насыпь указывала на то, что здесь находится новая могила. Жертв хоронили без обозначений, поэтому не представлялось никакой возможности установить, где лежал каждый конкретный человек. Когда в район приехал с инспекцией советский майор, у начальника сложилось впечатление, что так и надо. Майор считал, что это не имеет значения. Ларсен решил, что это произошло из-за того, что работа по переносу захоронений оказалась в руках случайных людей, не имевших никакого представления или мало представлявших сущность задачи. Все это привело к тому, что подготовительные работы вообще сочли нецелесообразными. Ларсен ссылался на предложение начальника района и директивы по переносу захоронений, о которых должны были знать и в командовании округа Северная Норвегия, и в бригаде. Перенос захоронений – это трудоемкая работа, поэтому все директивы должны были быть доведены до сведения районных начальников. В первоначальный план были внесены некоторые изменения, например могилы из Аспфьорда перенесли в Эйрвик, а захоронение Сёрфьордмуен сделали официальным кладбищем. На кладбище в Ботне перенесли 110 советских и 75 сербских жертв. На кладбище Хестбринкен похоронили 693 советских военнопленных. Перезахоронение в этом районе происходило под строгим контролем, приходский священник регистрировал в журнале каждую могилу. Общее кладбище привели в порядок, кресты на могилах периодически поправляли. Завели отдельный журнал, где можно было ознакомиться с данными о погибших, которые заносились по мере поступления90.

Останки одиннадцати сербских погибших перенесли на кладбище Хестбринкен в Сальтдале в 1945 году. По сведениям Первой норвежской бригады, сербских узников расстреляли свои же товарищи при освобождении за предательство в годы войны91. На всех могилах на кладбище Хестбринкен в 1945 году поставили белые кресты, это было достойное место упокоения. 207 из погибших были узниками лагеря Бьорнэльва, 133 – лагеря Крокэльва. Многие могилы изначально не имели никакой маркировки, особенно это касалось кладбища у лагеря Бьорнэльва в Сальтфьелле.

Немецкие солдаты проводят эксгумацию останков своих жертв, чтобы перенести их на другое кладбище. К сожалению, место не указано, но автор предполагает, что это Корген.

Источник: Arne Langvik-Hansens arkiv / Rana Museum.

С помощью недавно обнаруженных регистрационных карточек узников лагеря Бьорнэльва удалось установить имена 94 ранее неизвестных погибших военнопленных. Кроме того, эти карточки содержат подробные сведения как о самом лагере, так и об импровизированном кладбище, находившемся в километре от лагеря.

На отдельных могилах в 1945 году указывали только номер заключенного, на других – как имя и фамилию, так и номер. На некоторых могилах были указаны имя, фамилия, дата рождения, дата смерти и номер узника. При кладбище лагеря Крокэльва рядом с захоронениями было указано 80 имен на больших деревянных табличках, отдельные могилы не имели маркировки. В захоронении Русонес жертвы лежали друг на друге в братской могиле, все имена были указаны на доске, установленной на месте захоронения. В дальнейшем это создало трудности с маркировкой могил после переноса останков на кладбище Хестбринкен92.

Уже 20 мая 1945 года майор А. Йонсон из Будё – командир гарнизона в южной части провинции Нурланн, позвонил пастору Вогдалу в Сальтдал. Майор попросил священника создать группу вместе с районным врачом и мэром и начать работы по сбору всех захоронений военнопленных в долине на одно или два общих кладбища. Майору сообщили, что в районе много могил и немалая их часть находится в таком состоянии, что они угрожают здоровью и людей, и животных. В Сальтдале находилось в последний год войны в общей сложности 12–14 лагерей военнопленных и около 15 тыс. узников. Вогдал предположил, что в районе находится примерно 1200–1300 умерших военнопленных. В это число входили как советские, так и югославские погибшие. Югославских пленных, как правило, хоронили в братских могилах. Планировалось создать два больших кладбища, одно в Стурйорде (Хестбрикен), другое в местечке Ботн у Рогнана. Могилы из района от Сальтфьелле до половины деревни Потхус подлежали переносу на Стурйорд, а все, что находилось в оставшейся части Потхус вплоть до Рогнана, а также в ответвлениях фьорда, следовало перенести на кладбище в Ботн. Кладбище в Ботне было устроено так, что братские захоронения должны были находиться во внутренней части, а отдельные могилы сербских и советских жертв располагались бы вокруг них. Вогдал возглавил работы при содействии норвежской военной охраны. По его мнению, работа была крайне неприятной и тяжелой, но он был готов сослужить погибшим последнюю службу и похоронить их останки по-христиански на освященной земле93.

Карточка советского военнопленного, похороненного в лагере Бьорнэльва. Фотография узника, название места, описание, где находится место захоронения по отношению к лагерю, личный номер военнопленного, дата и причина смерти. Лагерь и место захоронения схематически изображены на оборотной стороне карточки.

Источник: www.obd-memorial.ru.

Советские военнопленные. Сальдтал, 1945.

Источник: Центр Фальстад.

В районе Мушёен могилы собрали в Кнутлиен (Осен), Мушёене и Хаттфьелльдале. Доктор Борген отвечал за перезахоронение останков из сербских могил на кладбище Кнутлиен. Перенос советских захоронений на кладбище Мушёен состоялся по плану, а советское кладбище в Хаттфьелльдале сделали еще лучше. Таким образом, все перемещения и перезахоронения останков погибших военнопленных на постоянное место упокоения в южной части провинции Нурланн были завершены, а бывшие могилы продезинфицированы и засыпаны94.

Что касается могил в Мушёене, приходский священник направил епископу Халогаланда информационное письмо о сборе разрозненных могил. Представитель командования военного округа Северная Норвегия, мэр, ленсман и священник совершили ознакомительную поездку, чтобы осмотреть состояние могил. Было принято решение перенести братскую могилу 18 советских жертв в Кипермоене и захоронение трех советских жертв в Труфосе на церковное кладбище Мушёена. Работы по подготовке места для перезахоронения начались, и перенос, по мнению священника, состоится в скором времени. О других могилах в районе он не знал, разве что за исключением большого советского кладбища в Древьямуэне, где лежат, как считается, 200 русских погибших. Это кладбище, по его мнению, не требовало никакого вмешательства, разве что следовало его лучше благоустроить и украсить. Священник спросил епископа, не следует ли освятить это кладбище при удобном случае, но в то же время сам предположил, что вряд ли это необходимо, так как других захоронений там не ожидается. Пастора также интересовали немецкие могилы на кладбище Мушёен. Ему не нравилось, как немцы использовали кладбище. Они провели дренаж большого участка, захоронения на котором продолжались еще летом 1945 года. Священник отметил в своем письме, что немцы расположили могилы на большом расстоянии друг от друга и украсили так, будто это место поклонения95. Мы не располагаем сведениями о том, было ли кладбище Древьямоэн тогда освящено. Могилы позднее перенесли на кладбище на острове Хьётта.

О воинских могилах в районе Хаттфьелльдал местный священник сообщил в сентябре 1945 года. Разбросанных отдельных могил в районе не было, 27 советских военнопленных похоронены около бывшего лагеря. Он связался с немецкими властями, чтобы получить сведения о похороненных, но те не смогли предоставить ни списка имен, ни указать причины смерти советских жертв. По информации немецкой стороны, 25 военнопленных умерли за период с 10 октября 1944 года по 10 мая 1945 года. Дату смерти двоих погибших установить не удалось. Немцы сообщили, что могилы располагались за картофельным погребом лагеря, принадлежавшего Организации Тодта в Хаттфьелльдале. Районный врач осмотрел место захоронения и нашел его вполне безопасным для постоянного там пребывания. Священник проинформировал немцев о необходимости оградить захоронение, и когда все было готово, удостоверился в этом с чувством глубокого удовлетворения96.

Военный мемориал в Древьямоен, в настоящее время за ним нет ухода, надпись не сохранилась.

Источник: Forsvarsmuseet Oslo.

Несколько странно, что, по словам священника, немцы не могли указать причины смерти советских военнопленных. Дело в том, что незадолго до завершения работы над отчетом по захоронениям он получил информацию от немецкого лейтенанта из Хаттфьелльдала по поводу причины смерти двадцати пяти из двадцати семи советских узников. В этом источнике указывалось, что двадцать один человек умер от истощения, один погиб в результате несчастного случая, один умер от туберкулеза и двое были расстреляны97. Возможно, пастор хотел получить более детальное описание причин смерти. В 1947 году он писал в Центральную службу по уходу за воинскими захоронениями по поводу кладбища в Хаттфьелльдале. Он указал, что кладбище было ограждено немцами летом 1945 года по приказу норвежских военных властей. Немцам также было приказано установить памятник погибшим военнопленным. Священник решил, что он не в состоянии найти какие-либо сведения о покойных98. Тот самый памятник до сих пор стоит на месте захоронения в Хаттфьелльдале, однако останки погибших перенесены на остров Хьётта.

Приходский священник из Фолды (Сёрфолд) считал, что перенести всех советских и польских погибших в Сёрфолде на освященные кладбища невозможно, в первую очередь из-за нехватки места нет необходимости копать новые могилы на кладбищах для этих жертв, если первоначальное место захоронения содержится в порядке. Пастор считал, что кладбище в Коббватне следует освятить. Захоронение находится в отдаленном месте, что может значительно затруднить перенос останков. Он подчеркнул, что место очень красивое, захоронение надежно ограждено и выглядит вполне достойно. По этой причине, считал пастор, нет никакого смысла переносить кладбище из Коббватна. Один лейтенант местного гарнизона посетил Коббватн в связи с планируемым переносом могил Сёрфольда. Он считал, что все захоронения следует собрать в одном или двух местах в деревне. После этого визита ничего не произошло, священник еще раньше просил военных перенести могилы с помощью немцев из Сторвика в Крокен, но и этого не сделали. Он подчеркивал, что норвежские военные власти должны были организовать перезахоронение с необходимой помощью немецкой стороны и что норвежские военные должны были осуществлять надзор за проведением работ99.

Командование военного округа Северная Норвегия не видело ничего предосудительного в отсутствии ухода за захоронениями и в том, что они располагались в неудобных для посещения местах. В любом случае в скором времени осуществление надлежащего ухода за ними окажется затруднительным. Поэтому приходского священника в Фолде попросили выступить с инициативой сбора останков и перенесения их на новое специально отведенное место захоронения или два таких места, если понадобится. Установленные на могилах памятники тоже следует перенести вместе с останками и установить их на новом месте100. Позднее поступило разъяснение, что предложение приходского священника из Фолды о сборе разрозненных военных захоронений в районе и их переносе было одобрено и Командованием округа, и Первой норвежской бригадой. Инициатива распространялась на одиночные захоронения в Лаппэльв, Бувик, Мегорд, Гилдвик, Туркильсенг, Аспфьорд и Фагербакк, которые следовало перенести на норвежское кладбище в Эрвике. Могилы в Сторвике и вокруг него, а также в Стурфьорде следовало перенести на кладбище Крокен, которое предлагали освятить и сделать церковным. Могилы в Коббватне предполагалось оставить там, где они находились, и освятить место захоронения. Первой норвежской бригаде рекомендовали как можно скорее отдать приказ немецким офицерам и солдатам начать работы по переносу останков в соответствии с инициативой священника. Пастору поручили следить за немецкой бригадой во время работ по перезахоронению останков. Монументы и памятные знаки следовало взять с собой на новое место и расположить новые могилы группами вокруг них, чтобы было понятно, кто откуда перенесен, сохраняя таким образом идентификацию могил на новом общем кладбище. Если на могилах стояли кресты, их также предписывалось взять с собой и установить на новом месте захоронения. Если могилы были без крестов, то на новом месте захоронения предполагалось сделать их и установить101.

Эти сведения показывают, что священник и военные власти стремились избежать переноса захоронений в тех случаях, где это считалось нецелесообразным, и что памятники старались сохранить, а на могилах установить кресты. Через год могилами в Коббватне заинтересовался ленсман Фолды. Только в 1946 году он понял, что в Гьердалене (Коббватн) на отдельном кладбище похоронено в общей сложности 100 советских военнопленных. Местные рассказывали, что большинство из них погибли от голода. Полиция в Будё утверждала, что приходский священник из Фолды не знал об этих могилах, поэтому полиция решила, что и советским властям о них ничего не известно, так что есть повод связаться с посольством в Осло102. Учитывая проведенную священником большую работу, связанную с могилами в Коббватне в 1945 году, удивительно, что полиция в Будё ничего об этих могилах не знала. Возможно, ее не поставили в известность о работах по переносу захоронений в 1945 году. Спустя два года командование военного округа Северная Норвегия обратилось к ленсману Сёрфолда по поводу захоронений в районе. Был передан список из четырнадцати мест, где находились могилы советских военнопленных, однако в нем содержалась информация о восьми польских пленных, похороненных в Лаппэльв, и одном немце, похороненном на церковном кладбище Рёсвик. Летом 1945 года были организованы работы по сбору этих могил. Практическую часть возложили на немцев, а норвежские военные должны были осуществлять надзор и оказывать помощь в проведении работ. Несмотря на наличие детальных планов, отчета о том, что было выполнено по факту, так и не последовало. Согласно изначальному плану, останки предполагалось перезахоронить в четырех местах – в Коббватне (100 советских), Крокене (560 советских), церковном кладбище Эрвик в Хелланде (143 советских и 8 польских) и церковном кладбище Рёсвик в Норфольде (количество неизвестно)103.

Находки при раскопках в этом районе показывают значительное расхождение между количеством найденных останков и количеством зарегистрированных похороненных. Причина может заключаться в том, что при регистрации советских воинских захоронений сразу после освобождения царил хаос и неразбериха. Немецким эксгумационным бригадам не дали инструкций по подробному учету жертв, и мы не располагаем информацией о ведении аккуратного учета местными норвежскими властями. Поэтому наиболее подробные сведения содержатся в отчетах приходских священников, которые старались тщательно собирать информацию о советских жертвах. Командование военного округа Северная Норвегия сотрудничало с союзными военными властями по вопросу сбора захоронений. Главнокомандующий зоной Тромсё майор До отдавал распоряжения по поводу работ с могилами в различных районах. Район поделили на три зоны – А, В и С. Он указал, что большинство могил в районе принадлежало советским гражданам и что во всех случаях, когда требовалось перезахоронение, советские дипломаты ясно давали понять, что останки следует переносить на специальные кладбища. Командирам различных районных подразделений поручалось собрать всю информацию о количестве захороненных, идентифицировать покойных и определить места, где могут находиться новые могилы. Все эти сведения должны были быть переданы советским властям. В тех случаях, где возникало подозрение о военных преступлениях, останки не эксгумировали, но подробно регистрировали местонахождение могилы. По таким захоронениям существовала особая инструкция от военно-гражданской администрации. Майор До указывал, что результаты подробного исследования могил, которые предназначались для советских властей, касались только советских жертв и не распространялись на граждан других государств104.

Британское подразделение «38-й отряд по регистрации военных захоронений» принимало участие в планировании и осуществлении работ по регистрации и сбору военных захоронений. Этот отряд состоял из британских военных, участвовавших в расследовании немецких военных преступлений в Норвегии. Британцы отвечали за эксгумацию и сбор всех останков погибших вдоль побережья и на островах от Лека в Хельгеланне до Киркенеса в Финнмарке. Планировалось перезахоронить все останки на центральных кладбищах Нарвика, Балангена или Тромсё. По предварительным данным, речь шла о 90 погибших, но британцы предположили, что после проведения исследований эта цифра может возрасти. Именно они предложили использовать для практических работ по эксгумации немецких военнопленных. Они также желали, чтобы ленсман или другие представители местных властей взяли на себя ответственность за оплату проживания немецких бригад и транспортировку останков, так как с этим ранее возникало много проблем. Командование сухопутных войск получило задание проинструктировать командование военного округа Северная Норвегия об оказании помощи британцам в этой работе105. Командование округа Северная Норвегия разработало документ о захоронениях погибших военнопленных в южной части провинции Нурланн. В нем указывалось, что на территории от Балангена к югу от Нарвика до Полярного круга в Сальтфьелле похоронено в общей сложности 2,5 тыс. человек в 40 местах. Во время работы над этим отчетом выяснилось, что различные немецкие подразделения уничтожали документы о погибших советских военнопленных вместе с другой документацией сразу после капитуляции. Поэтому приходилось пользоваться сведениями, собранными у местного населения или у членов сил местной обороны. Большие расстояния и труднодоступность для транспорта, особенно в районе Крокен – Мегорден, потребовали больше времени для расследования. В отчете подчеркивалось, что в общем и целом складывалось удручающее впечатление в связи с тем, что захоронения в большинстве случаев были произведены без должного уважения и находились в диких местах. После немецкой капитуляции оставшиеся в живых военнопленные сделали все, что смогли, чтобы привести захоронения в порядок. Большинство из них обнесли забором и установили общий памятник. На отдельных могилах поставили кресты с именами умерших. Однако при более внимательном исследовании выяснилось, что отсутствие материалов и времени не позволило военнопленным обеспечить сохранность результатов. Кресты на многих могилах упали, а памятники не имели надежного фундамента. Предположительно по этой причине, а также из-за удаленности от жилых районов эти захоронения пришли в упадок и были забыты106.

Могилы в Морсри, 1944.

Фотограф Йоханнес Мартин Хенниг.

Источник: Nordlandsmuseets billedsamling.

Предполагалось собрать разрозненные могилы каждого района провинции Нурланн в одном месте. В районе Балан-ген – Морсри хотели перенести могилы 616 советских военнопленных на два церковных кладбища в Энгелёй и Ватсмо. Все захоронения, которые рекомендовали перенести в Ватсмо, находились вдоль государственной трассы 50. В районе Крокен – Мегорден было похоронено 734 советских военнопленных, их предложили перезахоронить на церковных кладбищах Крокен, Эйрвик и Аспфьорд.

Памятник в Морсри 2009. Источник: Marianne Neerland Soleim.

В районе Фёуске было похоронено 63 советских военнопленных. 50 из них лежали на церковном кладбище Фёуске, и, согласно рапорту, туда же планировалось перенести 13 могил из Хьемос. В районе Стамнес – Бьорнэльва было зарегистрировано 1202 советских жертв. Предлагалось перенести их останки на кладбища Ботн и Хестбринкен. Для церковного кладбища Хестбринкен уже разработали план-чертеж. Там, где знали имена погибших, планировалось их указать, а также установить один большой общий монумент. Работы по созданию мемориала на кладбище продвигались успешно. Практическую часть выполняла эксгумационная немецкая бригада во главе с надзирателем из железнодорожного ведомства, перенос останков должен был произойти в скором времени. В конце рапорта командования военного округа Северная Норвегия указывались причины смерти советских военнопленных. В большинстве случаев узники умерли от голода, однако были основания полагать, что многих пленных планомерно убивали разными другими способами. Многие из жертв были расстреляны при попытке к бегству. Свидетели также рассказывали, что часто пленных убивали просто так, из удовольствия. Те из немцев, чья вина в военных преступлениях была доказана, были арестованы силами местной обороны, но большинству удалось укрыться при поддержке немецкого руководства107.

С ведома епископа Халогаланда командование военного округа Северная Норвегия направило разъяснения в связи со сбором разрозненных воинских захоронений в 1945 году. Подчеркивалось, что на территории округа находилось множество разбросанных советских могил, где были похоронены в основном казненные советские военнопленные. С точки зрения уважения и по другим причинам считалось необходимым как можно скорее перезахоронить эти останки на ближайшем церковном кладбище. Кое-где из-за нехватки места требовалось освятить новые участки. Вся работа по эксгумации, обеспечению гробами, транспортом и подготовке новых могил поручалась немецким подразделениям. Определение участка для нового захоронения поручалось норвежским священникам. В этой связи было выпущено обращение ко всем землевладельцам. В случае если кто-то знал, что в его владениях находятся разрозненные захоронения, он должен был незамедлительно известить об этом приходского священника и сообщить ему о количестве могил, их местонахождении и состоянии. Если возникали подозрения на военные преступления, об этих местах следовало доложить, равно как и сообщить другие сведения, могущие иметь значение для опознания жертв. Вместе со священником необходимо было позаботиться о том, чтобы союзное командование Субзоны получило всю информацию о могилах с целью отдачи соответствующих распоряжений немецким эксгумационным бригадам в районе. Начальник военного округа Северная Норвегия полковник Мюнте-Каас подчеркнул в этой связи, что нужно было действовать быстро, чтобы успеть воспользоваться немцами в качестве рабочей силы, пока их не выслали из страны. Епископ также обратил на это внимание и добавил, что каждой коммуне в случае задержек придется самостоятельно изыскивать ресурсы для этой работы108.

Летом 1947 года Центральная служба по уходу за воинскими захоронениями доложила, что 166 приходских священников направили донесения об иностранных гражданах, похороненных в Норвегии за время оккупации. С целью контроля Центральная служба попросила и остальных священников направить донесения, даже если на территории их прихода нет таких захоронений. Поскольку немецкие списки захоронений не вызывали доверия, Центральная служба попросила приходских священников собрать сведения о количестве немецких могил на местах, где их количество не превышает пятнадцати109.

Задача по сбору информации о количестве разбросанных могил и мест массовых захоронений иностранных граждан оказалась весьма нелегкой. Первоначально не планировалось собирать останки из отдельных разбросанных могил, если на то не было острой необходимости. Исключение составляли места, где могилы следовало перенести по санитарно-гигиеническим соображениям110.

Работа по сбору отдельных могил не всегда проходила гладко. Приходский священник Лингена имел поручение по надзору за работами по сбору отдельных захоронений в приходе. Он предложил, чтобы все останки, которые найдут на территории прихода, перевозили на церковное кладбище Хаттенг. Замысел не осуществился, потому что английский майор в Шиботне не хотел, чтобы перевоз распространялся на все останки. Британские военные власти вместе с подразделением по расследованию военных преступлений отвечали за все военные вопросы в районе. Тем не менее священник подчеркнул, что в Лингене кладбища для советских военнопленных хорошо обустроены и ограждены111.

В газете «Тромсё» опубликовали объявление, чтобы обо всех найденных останках советских граждан сообщали приходскому священнику Лингена. Объявление дало результаты, поступило много сообщений о находках в районе Шиботн. В местечке Бенсйорд нашли несколько могил недалеко от жилья, и местные жители просили их перенести. Два человека из Шиботна, инспектировавшие оленеводство на границе с Финляндией, сообщили о находке захоронения, где, по их подсчетам, могло лежать от 10 до 20 погибших. Место находилось у озера Галговатн в долине Шиботндален, часть трупов виднелась на поверхности. Инспекторы слышали и от местных саамов, что они находили трупы и в других местах района, также на поверхности. Освобожденные советские военнопленные покинули эту местность, но они успели рассказать, что в траншее под дорогой, построенной немцами через мыс Фальснесосен у Шиботна, захоронено много трупов112.

Союзные власти в лице британских военных получили от священника обзорный документ, в котором было указано 11 мест в Лингене, где останки советских военнопленных лежали почти на поверхности. Согласно плану, британцы должны были приказать немцам перенести все найденные захоронения на церковное кладбище Хаттенг. Священнику поручили провести инструктаж по перезахоронению. Британцы хотели сделать для могил новые кресты. Предполагалось, что товарищи погибших установили на могилах какие-нибудь памятные знаки. Все их планировалось собрать и установить на церковном кладбище на могилах из соответствующего района113.

Советское посольство интересовалось сбором могил советских военнопленных в Северной Норвегии. Заместитель военного атташе подполковник Прохоров прибыл в Харстад 3 сентября 1948 года, чтобы обсудить вопросы надзора за советскими захоронениями и ухода за ними. Обсудили и вопрос сбора разбросанных могил и переноса останков на специально созданные или существующие кладбища. Подробные инициативы не рассматривались, но Министерство обороны выразило готовность сотрудничества в выработке удовлетворительного для всех сторон порядка. Прохоров указал, что советское посольство заинтересовано в получении как можно более подробных донесений о количестве советских военных захоронений. С норвежской стороны было предложено передать те сведения, что находились в распоряжении Центральной службы по уходу за воинскими захоронениями, по каналам Министерства иностранных дел Норвегии. Министерство обороны сообщило, что вернется к вопросу сбора могил. Норвежские военные подчеркивали необходимость учета военно-стратегических интересов страны и недопустимость наличия воинских захоронений граждан других государств на территориях стратегического значения114. Военно-стратегические аспекты оказались также решающими и для Южной Норвегии.

Южная Норвегия

В Южной Норвегии первые попытки сбора могил были связаны прежде всего с правом жертв на достойное место упокоения и уход за могилами, а также с работой по идентификации жертв, военными преступлениями немецкой тайной полиции и частично вопросами наличия захоронений на территориях военно-стратегического значения.

Немцы не сочувствовали советским жертвам и не признавали за ними права на достойное место упокоения. В Вигре в районе Олесунна лишились жизни четверо советских военнопленных. На допросе через год после окончания войны один норвежец, работавший на немцев, рассказал, что советских военнопленных в Вигре отравили угарным газом, отчего они умерли115. Немецкий офицер, старший лейтенант Менеке, отдал приказ похоронить умерших за пределами церковного кладбища в неосвященной земле, потому что они были язычниками. Товарищи по лагерю установили на могилах кресты и написали имена погибших водоэмульсионной краской. Имена быстро смыли дожди. Тогда их вырезали на крестах ножом. После войны ленсман честно пытался распознать имена на могильных крестах, когда отделение полиции в Олесунне собирало сведения о погибших в районе советских военнопленных. Ленсман утверждал, что мирное население Вигры горячо сочувствовало находившимся в немецком плену советским гражданам116.

В том же районе двое советских военнопленных из лагеря в Коббевике были похоронены на кладбище Орам в Санде в 1942 году. Норвежский церковный служка рассказывал, что немцы похоронили погибших на церковном кладбище глубокой ночью, а ему запретили присутствовать при погребении. После освобождения четверо бывших военнопленных приехали, чтобы привести одну из могил в порядок. Один из них попал в Коббевик вместе с теми двумя, что лежали здесь в могилах, и был в лагере до самого освобождения. Церковный служка спросил, почему умерли эти двое, и получил ответ, что один умер от болезни, а другого забили насмерть. Пленные должны были носить мешки с цементом, один из них был слишком слаб и не мог выполнять эту тяжелую работу. Немецкий унтер-офицер Ритцель так долго бил его по спине дубинкой, что тот упал и больше не вставал. Товарищи узника унесли его обратно в лагерь. Через два дня он скончался от побоев. Церковный служка не был уверен, видел ли кто-то из норвежцев это избиение, но Ритцель прославился жестоким обращением с узниками и получил прозвище «Страх» (по-норвежски «редсель». – Примеч. пер.). Выяснилось, что кто-то из норвежцев все видел, а один рассказал, что Ритцель стащил узника с нар через два дня после избиения и пинал его. Другой свидетель рассказал, что Ритцель мог избивать советских узников без всякой причины. Особенно он злился, когда обнаруживал, что пленные брали с собой картофельные очистки или тресковые головы, спрятав под одеждой. Свидетели рассказывали, что в таких случаях он избивал узников прикладом или железным прутом117. Норвежцы много раз были свидетелями жестокого обращения с военнопленными, но ничего не могли сделать для того, чтобы это прекратить.

Похоже, что уход за могилами сочли важнее установления имен советских жертв. В 1947 году приходский совет Норденхов в Бускеруде провел работы по планировке церковного кладбища Хауг, чтобы убрать мусор и привести захоронения в порядок. 16 советских военнопленных, умерших от болезней в лагере Эггемоен, перенесли на церковное кладбище в 1945 году. При перезахоронении гробы с останками сложили в одной общей могиле. По плану захоронение должно было быть отмечено четырьмя простыми камнями. Деревянные кресты с именами и номерами узников, стоявшие на могилах в Эггемоене, сохранили, но возникли сомнения, стоит ли их устанавливать на братской могиле, когда работы по планировке завершились. Сомнения были вызваны в том числе плохим состоянием крестов, поэтому их не хотели устанавливать на новой могиле. Приходский священник попросил Центральную службу по уходу за воинскими захоронениями дать ему совет118. Мы не располагаем документами, из которых бы следовало, что Центральная служба ему ответила, но, учитывая проблемы с идентификацией советских военнопленных, погибших в Норвегии, очевидно, что кресты имели большое значение для этой работы.

Памятная табличка, кладбище Лингдаль.

Источник: Per-Otto Gullaksen.

Советский военнопленный Василий Козлов умер в лагере, располагавшемся в школе О в Лингдале, его похоронили 20 мая 1943 года прямо у школы. В тот же день труп Козлова выкопали и перенесли на церковное кладбище. После войны приходский священник Лингдала сказал, что дата смерти Козлова неизвестна, а могила его появилась на кладбище 22 мая 1943 года. Тот факт, что советского военнопленного похоронили на кладбище во время войны, был скорее исключением, чем правилом. Судя по всему, это могли сделать норвежские священники, но у нас нет подтверждений. Осенью 1942 года немцы похоронили несколько советских военнопленных за оградой церковного кладбища Аустад в Лингдале. В одной могиле лежали двое пленных, на ней стояло два креста. На одном кресте было написано: Шталаг II B. 104839, а на другом – Шталаг II B. 106253. В скором времени рядом с этими двумя похоронили и других военнопленных, однако никто не знает, сколько именно, поскольку немцы не дали сведений о погибших, а на могилах нет никаких указаний – ни имени, ни номера заключенного. В 1945 году церковное кладбище расширили, и эти могилы оказались за его стенами.

Осенью 1942 года из лагеря Веместад в Квосе в области Вест-Агдер сбежал советский военнопленный. Немцы его быстро поймали и расстреляли. Он был похоронен в лесу у местечка Мой. Немцы установили деревянный крест на могиле с надписью: «Павел Бочаров, Шталаг 315 No. 26867». После войны его выкопали русские, вероятно, товарищи по лагерю. Они сделали могилу глубже и положили покойного в гроб. На могиле установили памятник с надписью по-русски. В нескольких метрах находилась еще одна могила с шестью советскими жертвами. На памятнике было написано: «6 советских военнопленных, умерли в фашистском плену 22 апреля 1943 года. Они страдали от холода и болезней, их убили». Товарищи по лагерю привели памятник в порядок после войны. Люди в Квосе помнили, как немцы привезли останки на грузовике в Великий Четверг 22 апреля 1943 года, что соответствует надписи на памятнике119. Все могилы из этого района были впоследствии перенесены на кладбище Лингдал в начале 1950-х годов.

На кладбище установили мемориальную плиту с надписью по-норвежски и по-русски: «Здесь покоятся 16 советских граждан, погибших в Норвегии во время войны 1941–1945 годов. 15 из них были перенесены из Квос, Спинд, Нетландснес и Аустада». На плите указаны имена девяти идентифицированных пленных, семеро указаны как неизвестные советские граждане120.

Вскоре после освобождения норвежская полиция обнаружила, что советские военнопленные в Сёрланне погибали от рук гестапо, их либо расстреливали, либо вешали. Пленных убивали в Гимлемоене, Брагдойа и у озера Воллеваннет, некоторых также топили в море под Кристиансанном. Старший констебль Альф О. Андерсен докладывал о казни пятерых советских военнопленных в Гимлемоене. Все были убиты выстрелом в затылок, в этом преступлении участвовали и вермахт, и тайная полиция. Вероятно, в этом районе были расстреляны и похоронены и другие советские военнопленные. После капитуляции один из выживших узников лагеря Гимлемоен рассказал, что их расстреляли за отказ от сверхурочных работ. Пленные сказали, что их плохо кормили и когда длинный рабочий день закончился, они уже были не в состоянии работать еще. По мнению свидетеля, в районе находятся и другие жертвы, помимо найденных пятерых. На основе этих сведений, а также показаний норвежских очевидцев, которые видели советских военнопленных в районе, Андерсен предположил, что в районе расстреляли и похоронили немало пленных. Он знал, что четверо советских военнопленных были доставлены на допрос в «Архив» (штаб-квартиру гестапо в Сёрланне) в Кристиансанне. Их дальнейшая судьба неизвестна121.

На допросе 20 сентября 1945 года Фридрих Вильгельм Мейер, служивший в тайной полиции Кристиансанна, сообщил, что он участвовал в казни советских военнопленных в Брагдойа:

«Летом 1944 года я два раза с короткими промежутками получал приказ от гауптштурмфюрера Кернера казнить русских, приговоренных к смерти за уголовные преступления. Мне сказали держать приказ в тайне и исполнить его как можно быстрее. Я отправился вместе с русскими – их имен я не знаю – на остров. Насколько я помню, с нами были Гломб, Петтерсен и Вайс. На острове русских расстреляли. О смертном приговоре им сообщили в подразделении гестапо. Я убил русских выстрелом в затылок из своего пистолета. Пока русские были связаны, мы с Петтерсеном и Гломбом сами копали им могилы. Перед тем как их расстрелять, мы их развязали. Затем мы закопали могилы»122.

Мейер просил о снисхождении, потому что хотел «искупить свою вину» и вызвался показать могилы на острове Брагдойа. Он также заявил в свою защиту, что в 1942 году был арестован на восемь недель за «нарушение воинской дисциплины», потому что просил об увольнении из гестапо. В Кристиансанне его снова посадили под арест на восемь суток на острове Оддеройа за то, что он освободил пленных. Кроме того, Мейер добавил, что руководство СС в Норвегии знало, что казни советских военнопленных – это тяжелый груз для рядовых служащих тайной полиции в Кристиансанне. Он предположил, что его назначили на эту работу, потому что в Норвегию его отправили в наказание. Мейер рассказывал, что строгие приговоры за отказ выполнять приказы зачитывались перед всеми служащими, чтобы они видели, что им угрожает. Условия в подразделении гестапо Кристиансанна были тяжелыми, и Кернер боялся своих подчиненных. «Нам постоянно говорили, что мы должны считать себя солдатами, и если что, то пойдем под трибунал. Такими делами нас постоянно унижали», – говорил Мейер123.

Осенью 1945 года двое немецких военных преступников – Пауль Гломб и Фридрих В. Мейер были взяты на остров Брагдойа, чтобы показать, где именно они расстреляли и похоронили советских военнопленных. Гломб рассказал, что он привез сюда 16 пленных. Всех он расстрелял, их похоронили в трех могилах. Он также был на Брагдойа два раза вместе с Мейером. Тогда Мейер расстрелял четверых или пятерых пленных, их похоронили в двух других могилах. Гломб показал место, где находились три могилы. Норвежская полиция сделала небольшой раскоп и установила, что там находится несколько человек. Всего нашли останки одиннадцати человек. На следующий день пятеро немецких военнопленных направили на эксгумацию всех жертв, находящихся в трех указанных могилах. Все они были идентифицированы124.

Гломб служил в подразделении СС в Кристиансанне. На его совести было множество казней советских военнопленных. Однажды он вывез трех советских пленных в море у Кристиансанна и казнил их, повесив на корабельной мачте. Через полчаса их сняли и утопили во фьорде с помощью бетонных блоков и стальных тросов. Гломб и его помощники привязали блоки к трупам и одновременно сбросили их в море. Эсэсовец попытался оправдаться, будто он пытался отказаться исполнять приказ, потому что его уже однажды наказывали за одного норвежца, который сбежал из-под ареста. В 1945 году он не смог показать, где именно они утопили своих жертв, но уверял, что это знал шкипер. На допросе Гломб утверждал, что никто из служащих отделения тайной полиции в Кристиансанне не хотел участвовать в казнях советских военнопленных. Все подчинялись приказам своего начальника Рудольфа Кернера. «Нас принуждали, на нас давили приказами и распоряжениями», – подчеркивал Гломб125.

Полиция Кристиансанна считала, что Мейер никоим образом не проявлял желания сотрудничать со следствием и давать точные показания о месте нахождения захоронений, в отличие от Гломба. Мейер вел себя очень неуверенно, показывая место. Складывалось впечатление, что он лжет. Норвежским полицейским самим приходилось показывать места Мейеру, и только тогда он подтверждал, что захоронение находилось именно там. Полицейские считали, что он пытается скрыть истинное количество казненных советских военнопленных. По их мнению, он боялся, что обнаружат и другие жертвы, и наказание ему будет тем строже, чем больше случаев откроется. Гломб также рассказал полиции, что, по его мнению, на совести Мейера гораздо больше жизней и будто Мейер сказал ему, что им будет хуже, если обнаружится что-то еще. У полиции сложилось впечатление, что Гломб выложил на стол все карты и пытался сотрудничать со следствием всеми возможными способами. Смягчающим обстоятельством было и то, что Гломб помогал норвежцам во время войны126.

Тем не менее 14 июня 1947 года апелляционным судом Агдера Гломб был приговорен к смертной казни. В обосновании приговора большое значение отвели особой жестокости и безжалостности действий подсудимого, особенно повешение трех пленных на судне и казнь одиннадцати советских военнопленных. Последних заставили самих копать себе могилу, затем раздеться догола и встать на колени на краю ямы, где их убили выстрелом в затылок. Двое последних узников перед расстрелом должны были похоронить ранее казненных. Цинизм достиг такой высокой степени, что Гломб и его помощники устраивали во время казни перекуры. Суд счел, что участие Гломба в казнях и пытках имело особо жестокий характер. Было учтено, что Гломб помогал отдельным норвежцам, которым грозила смертная казнь со стороны немцев, но это не сыграло решающей роли в его деле. Он был признан виновным в 30 убийствах и 15 случаях издевательств. По мнению суда, преступления Гломба отличались особой тяжестью при отсутствии смягчающих обстоятельств127.

Верховный суд решением от 5 ноября 1949 года частично отменил высшую меру и изменил приговор на 20 лет тюремного заключения. В 1950 году Гломба в конце концов помиловали. Мейера апелляционный суд Агдера также приговорил к смерти, но и ему Верховный суд изменил приговор в 1949 году на пожизненное заключение. Позднее его признали невменяемым и выслали из Норвегии в 1952 году128.

В Кристиансанне в связи с «Русским делом» допросили одного тюремного надзирателя. Он служил в окружной тюрьме Кристиансанна на протяжении всей оккупации, и, по его мнению, 40 или 50 советских военнопленных за это время побывали в заключении. Военнопленные находились в тюрьме от нескольких суток до двух месяцев. Некоторые из них подозревались в создании коммунистической организации или планировании побега. Надзиратель рассказал, что он много раз видел следы пыток, когда пленные возвращались с допроса немецкой тайной полиции. Узники раздевались и показывали ему следы побоев. Многие были сильно избиты и мучились от болей истязаний. Никто из военнопленных, судя по их показаниям, никогда не представал перед судом. Что касается норвежских узников, время от времени им сообщалось, что они предстанут перед трибуналом, но в отношении русских персонал тюрьмы никогда не получал таких приказов. Когда русские покидали тюрьму, служащим, как правило, сообщали, что пленных отправляют в «Архив», а затем обратно в лагерь129.

Пленные, попадавшие в лапы гестапо, как правило, уже не возвращались в лагерь, их казнили. Шеф тайной полиции в Кристиансанне Рудольф Кернер сообщил, что к ним впервые поступил приказ вермахта о советских военнопленных летом или осенью 1943 года. Узники, пытавшиеся бежать, проявившие неповиновение или совершившие кражу в лагере или за его пределами, подлежали казни. На допросе в октябре 1945 года Кернер утверждал, что пытался протестовать против приказов вермахта казнить советских военнопленных. Он ссылался на то, что у тайной полиции нет постоянного персонала для приведения приговоров в исполнение и, насколько он знал, никто из функционеров в Кристиансанне не хотел брать на себя эту задачу. Тем не менее Кернер не мог повлиять на приказы, и много раз сотрудникам тайной полиции приходилось самим исполнять смертные приговоры военнопленным. На допросе Кернер дал показания о шести–восьми случаях казней. Все приказы о казни направлялись в письменном виде, на каждый приказ давался ответ об исполнении. После исполнения приговора половина идентификационных меток и часть одежды погибших отправляли в вермахт. Однако из вермахта сообщали, что эти пленные вычеркнуты из списков, поэтому нет нужды посылать ни медальоны, ни одежду. Кернер утверждал, что он не участвовал ни в допросах, ни в казнях советских военнопленных. Он не отдавал приказов о казнях, а всего лишь передавал письменные приказы вышестоящего командования по назначению. Насколько он помнил, Вермахт никогда не предоставлял переводчика, когда дело касалось казней советских военнопленных130. Кернер явно пытался снять с себя всякую ответственность за казни советских военнопленных немецкой тайной полицией в Кристиансанне. В уголовном деле против Кернера указывалось, что его поведение нельзя было назвать иначе, как бесчеловечным. Кернер отдавал приказы о казнях без дальнейших инструкций, например повесить или выстрелить в затылок; он также не делал ничего для того, чтобы жертвы страдали как можно меньше. Мировой суд счел, что все это подкрепляет и придает дополнительный вес обвинению, так как, будучи начальником тайной полиции, Кернер мог сделать многое для смягчения физических и особенно психологических страданий жертв131.

Верховный суд, однако, не нашел доказательств по делам против Кернера, Гломба и Мейера, что казни совершались без суда, поэтому отменил по данному пункту решение мирового суда Агдера. «Русское дело» в Кристиансанне показало, как трудно установить имена советских жертв, поскольку немцы делали все возможное, чтобы скрыть свои преступления. Донесения норвежской полиции об убийствах советских военнопленных свидетельствовали о жестокости немцев и унижениях, которые претерпели советские жертвы. В ноябре 1945 года полицейский участок в Фарсунде подготовил рапорт о советских жертвах, похороненных на церковном кладбище Марка. Освобожденные советские военнопленные рассказали, что из 128 жертв, похороненных на Марке, 27 точно погибли в результате различных наказаний. Выжившие были очевидцами, как семерых пленных расстреляли у них на глазах. В другом случае военнопленного расстреляли за то, что он съел несколько сырых картофелин. Еще одного военнопленного расстреляли за то, что он взял у одной старушки хлеб132.

В Хордаланне провели раскопки в восьми предполагаемых местах захоронения убитых немцами иностранных граждан. Советские могилы в этом районе отмечались крестами, во многих случаях имена захороненных писали на крестах по-русски. Предположительно это сделали товарищи погибших. Всего было найдено 139 советских жертв, имена 97 из них удалось установить. Кроме надписей на крестах в остатках одежды были также найдены документы, в которых указывались сведения о погибших. Также пытались идентифицировать умерших по зубам, однако это оказалось безрезультатным, поскольку оказалось, что лишь немногие узники посещали зубного врача. Исследования показали, что 52 человека были расстреляны, 8 из них – в затылок. Двое жертв погибли на виселице, десять – в результате несчастных случаев, для 67 причину смерти установить так и не удалось. Все жертвы впоследствии были похоронены на ближайшем церковном кладбище в присутствии полиции и военных. Расследование в Хордаланне провела Команда С из союзного подразделения Группы по расследованию военных преступлений (подчинявшейся Союзному командованию войск в Норвегии). Все документы направили в советское посольство, за исключением дел военнопленных, найденных в Теннебек под Бергеном, – ими занималась норвежская полиция133.

От полицейского участка Фьордане поступил в 1946 году рапорт о трех могилах советских граждан на подведомственной территории. В Эрвике в Селье был захоронен 21 человек, имена неизвестны. В Фуре в Аскволл было похоронено двое советских военнопленных, имена также неизвестны. Третье захоронение находилось на церковном кладбище Флорё, там был похоронен один человек, умерший в местной больнице. О нем в церковной книге была сделана следующая запись: «Константин Дудниг, родился 14/12 1899 в Днепропетровске, военнопленный № 8808–346, Дорфпернью, Россия».

Полицмейстеру не удалось идентифицировать советских военнопленных, умерших в Селье, но он рекомендовал обратиться в Группу по расследованиям военных преступлений, Команду С в Бергене, которая, вероятно, располагала более подробной информацией134. Через год приходский священник в Аскволле сообщил, что в Фуре похоронены трое советских граждан, а не двое, как ранее доложила полиция. Под руководством союзных властей провели эксгумацию останков этих трех человек в августе 1945 года и поместили их в гробы. Затем их похоронили на церковном кладбище Аскволл. За могилами ухаживали местные жители, а 17 мая, в День конституции Норвегии, участники народного праздничного шествия, проходя мимо, возлагали цветы135.

В общей сложности оказалось, что большинство советских жертв в этом районе оставались безымянными, а с помощью церковных книг удалось установить имя только одной из них. Могилы на церковных кладбищах в Селье, Аскволле и Флорё позднее перенесли на церковное кладбище Нюгорд в Лаксевоге под Бергеном в связи с переносом советских военных захоронений в Южной Норвегии после операции «Асфальт».

Все военнопленные в этом районе, пытавшиеся бежать, были расстреляны немцами. Татьяна Николаевна Дворцова рассказала в одном из интервью, как ее отец, Николай Григорьевич Дворцов, пережил плен в Лаксевоге под Бергеном. В лагере многие пленные пытались бежать, пока его не обнесли колючей проволокой. Многие из товарищей Дворцова были пойманы при попытке к бегству. Их жестоко убили на глазах других заключенных лагеря. Другого товарища убили, как только он подошел слишком близко к забору. Немецкий часовой расстрелял его прямо на глазах у Николая. Он рассказал дочери, что когда стал свидетелем убийства, то почувствовал, что оборвалась последняя нить, связывавшая его с прошлой жизнью136.

В Осане под Бергеном после освобождения нашли 27 погибших советских военнопленных, захороненных в болоте рядом с лагерем неподалеку от кладбища Нюборг в Осане. Установить личности погибших не удалось, и 14 июля 1945 года все они были перезахоронены на церковном кладбище. Эксгумационные работы возглавила полиция, практическую часть осуществили норвежцы, осужденные за предательство. Приходский совет собрал средства на установку памятного камня, который планировали установить в течение лета137. Памятник установили местные жители, на нем была выбита надпись следующего содержания: «Прихожане церкви в Осане установили этот памятный камень в честь 27 русских солдат, погибших в немецком плену на норвежской земле в 1941–1945 годах в борьбе за общую свободу»138.

На сегодняшний день удалось установить имена четырех человек из тех, что были похоронены в Осане, с помощью немецких карточек военнопленных из советских архивов. В карточках указано, что трое пленных были направлены в качестве рабочей силы в подразделение «Викинг» Организации Тодта в Норвегию 9 апреля 1943 года. Спустя месяц все трое были зарегистрированы как военнопленные в «Трудовой команде лагеря Осане». Двое из пленных умерли 9 мая 1943 года, третий умер на следующий день139. Четвертый пленный поступил в лагерь Осане в октябре 1943 года и умер через полгода. В его карточке указано, что он похоронен «на кладбище военнопленных» в Осане.

Личная карточка опознанного военнопленного, похороненного в Осане.

Источник: www.obd-memorial.ru

Донесения приходских священников об иностранных жертвах на норвежской земле, направленные в Службу по уходу за воинскими захоронениями по всей стране в 1940-е годы, создают впечатление о необходимости предоставления погибшим советским военнопленным достойной могилы и проведения полноценной церемонии похорон с присутствием священника. Большинство жертв были эксгумированы из временных захоронений, не подходящих для этой цели, что наглядно свидетельствовало о тяжести военных преступлений немцев. Представитель церковной похоронной службы Фюресдал в Телемарке сообщил в 1947 году, что немцы похоронили четверых советских военнопленных в лесу неподалеку от лагеря. В июне 1945 года могилы вскрыли, останки жертв перенесли и перезахоронили на новом церковном кладбище Моланн. Четверо товарищей погибших присутствовали на похоронах. Население Фюресдала заинтересовалось судьбой военнопленных, и в мае 1946 года они поставили на могиле памятник с указанием имен похороненных здесь жертв140.

Несмотря на вовлеченность местных жителей, и захоронение, и памятник теперь забыты и исчезли из военной истории Фюресдала. Никто из жителей Фюресдала не помнит, чтобы советские официальные представители когда-либо посещали кладбище. Кнут Момрак помнит, что советские военнопленные работали на заготовке дров для немцев. Четверо пленных умерли, скорее всего, от голода или туберкулеза. Товарищи похоронили их в лесу недалеко от ворот в школу Гимле. Всего в 100 метрах находилось кладбище Моланн. «Я хорошо помню, что их похоронили рядом с домом, где прошло мое детство. Я видел, что пленные страдали от голода, и какая радость была, когда война наконец закончилась и их освободили», – рассказывал Кнут Момрак141. Норвежские нацисты приказали выкопать мертвых и перенести их на кладбище. В церковной книге Моланн значится, что четверо советских военнопленных похоронены в братской могиле 9 июня 1945 года. Поскольку в деревне не было священника, церемониальную часть взяли на себя солдаты местного гарнизона. Участники норвежского Сопротивления стояли в почетном карауле во время похорон четырех советских граждан. Андреас Брейеланд и Кнут Момрак были участниками почетного караула и хорошо помнят, как хоронили четырех советских военнопленных – Лявана Чужиткова, Дмитрия Горшко, Антона Улько и Никиту Аболоцкого (так в источнике. – Примеч. ред.). За забором множество народа следило за церемонией. Во время освобождения в 1945 году возник большой интерес к судьбе советских военнопленных и к их похоронам, – рассказывали двое очевидцев.

Оттар Вик, один из любопытных мальчишек, следивших из-за забора, считал, что памятник очень красив и заслуживает внимания, чтобы это особое событие в истории Фюресдала не кануло в Лету. «Однако официальная церемония летом 1946 года в присутствии священника стала единственной и последней», – вспоминает Оттар142.

К сожалению, такие захоронения и памятники легко предаются забвению, если нет традиции организации памятных мероприятий со стороны официальных властей или местных энтузиастов. Полевой священник Гуттормсен из Службы ухода за воинскими захоронениями в области Эстланн сообщил в 1947 году, что на территории региона находится 47 мест с воинскими захоронениями. Пять из них так и не были освящены как кладбище. Как правило, вне кладбищ хоронили именно советских погибших. Полевой священник предложил сохранить кладбища в Йорстадмуен и Гардемоен. Он знал, что майор Спарр уже подрядил бригаду по благоустройству кладбища в Йорстадмуен. На кладбище Гардемоен находилось 82 советские могилы и одна немецкая. Полевой священник предлагал сохранить кладбище в статусе церковного и перенести туда советские могилы с так называемого «прачечного кладбища» в Гардемоене, а также с кладбищ Ставерне, Хаслемоен и Санде. Он предполагал, что расходы по переносу могил с «прачечного кладбища» могло бы взять на себя Министерство по социальным делам, поскольку жертвы были «остарбайтерами» – принудительно угнанными для трудовой повинности гражданскими лицами. Все остальные могилы на обычных церковных кладбищах, по мнению священника, стоило оставить на месте. Местные власти и приходской совет взяли на себя заботу по благоустройству и уходу за могилами в Эстланне, и таким образом официальная сторона избежала расходов143. Большая часть иностранных могил в Эстланне находилась в ведении муниципальных властей. Однако некоторые воинские захоронения, находящиеся за пределами обычных кладбищ, требовали лучшего благоустройства. Помощники полевых священников в Ставерне, Трандуме и Тернингмоене должны были осуществлять надзор за могилами, находящимися на этих территориях. В 1948 году планировалось перенести могилы из Ставерна на церковное кладбище Танум, а могилы с Хаслемоена – на церковное кладбище Оснес. По всей стране на тот момент удалось установить имена лишь 1950 погибших. У остальных сохранились только номера заключенного, а у некоторых не осталось ни имени, ни номера. Кроме того, было зарегистрировано несколько братских могил с неизвестным количеством захороненных или неизвестной национальности, но их посчитали советскими. Сколько именно погибших советских военнопленных осталось лежать в горных долинах или в море, так и осталось неизвестным144.

В областях Нурдмёре и Трёнделаг вопрос о переносе захоронений был поднят в первую очередь по санитарно-гигиеническим и стратегическим соображениям. Министерство иностранных дел связалось с посольством Советского Союза в 1946 году по вопросу 25–30 советских погибших, похороненных в Виньеора муниципалитета Хемне в Нурдмёре. Представители местной службы здравоохранения знали, что большая часть советских жертв умерли от дизентерии, а могилы были очень мелкими – от полуметра, некоторые трупы находились почти на поверхности. Захоронение находилось на болотистой территории, поэтому процесс разложения мог занять длительное время. В десяти метрах от этого места находился ручей, вся эта гидрологическая система служила источником питьевой воды для многих жителей муниципалитета. В этом месте также любили останавливаться туристы и, не зная о существовании могил, брали из ручья воду для питья. Ленсман следующим образом охарактеризовал захоронения:

<…> Трупы захоронены в болоте, как правило, по два человека вместе, упакованы в бумагу. Могилы лишь слегка забросали землей, болотная земля просела, и многие из могил частично обнажились в летнее время. (…) тут любят отдыхать люди, особенно летом, воду для питья они обычно берут из ручья. <…> В связи с вышеизложенным весьма желательно, чтобы упомянутые останки извлекли и перенесли в другое место как можно скорее145.

Полевой священник Трюгве Маркен в Тронхейме писал в Центральную службу по уходу за воинскими захоронениями по поводу переноса останков погибших советских граждан. Священник просил о перезахоронении, поскольку трупы находились в непосредственной близости от источников питьевой воды. Запрос из муниципалитета Хемне удовлетворили следующим образом: жертв необходимо перезахоронить на гражданском церковном кладбище Виньеора. Муниципалитет возьмет на себя перенос останков и постарается сделать это как можно быстрее, потому что издалека процесс осуществить будет трудно146. Начальник районного подразделения службы дал в марте 1947 года свое согласие на срочный перенос захоронений в Виньеоре147.

Перенос советских захоронений стал актуален по санитарно-гигиеническим соображениями вскоре после окончания войны, дело не терпело отлагательств. Приходский священник из Эрланна сообщал в 1947 году, что вплотную к кладбищу похоронены 180 советских и 65 сербских военнопленных. Прежде чем выжившие военнопленные смогли летом 1945 года уехать домой, они воздвигли в честь своих погибших товарищей памятный знак. Священник выразил пожелание, чтобы это захоронение освятить и присоединить к кладбищу; таким образом, о нем смогут заботиться муниципальные власти. Могилы впоследствии перенесли в Южный Трёнделаг. Только в 1953 году вскрыли 76 советских могил в Эрланне и перенесли на церковное кладбище Виньеора. За работы по переносу останков из Эрланна отвечала частная компания Гордуса148. Священник, церковная похоронная служба и рабочие помогли идентифицировать могилы. Захоронение привели в порядок, большую часть погибших похоронили в гробах149. Возник вопрос, почему могилы перенесли из Эрланна так далеко – в Виньеору, но, возможно, это сделали из-за близости аэродрома, располагавшегося неподалеку от кладбища в Эрланне.

Кое-где предложение о переносе могил сочли безнадежным, принимая во внимание отношение местных жителей и стоимость памятников. Осенью 1949 года в муниципалитет Уппдал поступило сообщение о возможном переносе советских военных захоронений по стратегическим соображениям по инициативе Министерства обороны. Районная контора Службы по уходу за воинскими захоронениями проинформировала об этом муниципалитет и организации, занимавшиеся памятниками. Представительство Службы по уходу за воинскими захоронениями в Тронхейме не хотело, чтобы возможный перенос останков из Уппдала обрушился на муниципалитет как снег на голову, поэтому заблаговременно проинформировало об этом местного главу150.

Глава муниципалитета Уппдал подчеркнул, что местная администрация испытала потрясение. Дело в том, что мемориальный комплекс с памятником и ограждением был уже почти готов, его открытие планировалось на 17 мая 1950 года. Теперь, получается, весь комплекс подлежал ликвидации. Мемориал находился в удобном для посещения месте как со стороны местных жителей, так и приезжих. Захоронения и памятник стали бы напоминанием о годах войны и важным элементом работы по сохранению мира. Кроме того, советский военный атташе из Осло побывал на месте и выразил глубокое удовлетворение по поводу мемориала151.

В региональном отделении Службы по уходу за воинскими захоронениями разделили беспокойство главы муниципалитета и выразили надежду, что могилы останутся на своем месте, поскольку проведена такая большая работа по строительству мемориала. Полевой священник отделения Службы сослался на военно-стратегические аспекты дела и боязнь шпионажа, но поскольку в Уппдале нет значительных военных объектов, вряд ли это станет решающим аргументом в пользу переноса могил. По мнению священника, все работы по строительству мемориала превратятся в злую шутку, если будет принято решение о его ликвидации152.

Обмен информацией с Центральной службой по уходу за воинскими захоронениями относительно дела Уппдала оставлял желать лучшего. Об открытии мемориала весной 1950 года в центральной конторе узнали из газет. Представитель Службы капитан Евген Сивертсен сообщил полевому священнику из Тронхейма, что ему ничего не известно об открытии мемориала в Уппдале, и попросил его расследовать это дело. Священник указал на то, что это дело уже рассматривалось и решение достигнуто. Вопрос еще долго обсуждался, но в конце концов все стороны пришли к согласию и было решено официально открыть мемориал 17 мая 1950 года153.

Памятник на кладбище Уппдал, 2010.

Источник: Per-Otto Gullaksen.

В Центральной службе не получили никакой информации и об одиннадцати советских погибших, чьи останки перенесли из муниципалитета Грюттен на мемориал в Уппдале. В общей сложности количество похороненных советских граждан в Уппдале составило 104 человека. В данном случае вмешательство на местном уровне и заинтересованность в сохранении советских могил со стороны местных жителей предотвратили перенос захоронения.

Список имен похороненных на кладбище Уппдал. 2010.

Источник: Per-Otto Gullaksen.

Пытаясь составить представление об общем количестве воинских захоронений и о том, какие могилы требуют переноса, представители 5-го Пехотного полка Эст-Уппланда направили всем приходским священникам региона список вопросов относительно могил, находящихся на подведомственной им территории.

Вопросы были следующие:

1. Сколько воинских захоронений находится на Вашей территории?

2. Количество граждан разных национальностей – военные, гражданские?

3. Имеются ли захоронения вне кладбищ, подлежащие переносу?

4. Существуют ли специальные воинские кладбища, если возникнет вопрос о переносе?