Читать онлайн Не суди по оперению бесплатно

Zoe Brisby

L’HABIT NE FAIT PAS LE MOINEAU

1

www.partage-voiture.com[2]

ПРОФИЛЬ

Имя: Алекс

Возраст: 25

Машина (марка, модель и год): Рено, Твинго, 2002

Число пассажиров транспортного средства (включая водителя): 2

Пункт назначения: Брюссель

Маршрут спланирован: да

Размер багажа: маленький

Курение в салоне:?

Алекс раздумывал. Разрешить курить в машине или нет? Если он поставит «нет», часть клиентов отпадет. С другой стороны, если поставить «да», то он рискует получить попутчика, который курит как паровоз. К чему стоит прислушаться – к кошельку или к легким? Неудобно будет смотреть на дорогу сквозь облако дыма, застилающее всю внутренность машины. Однозначно лучше поставить «нет». Вопрос безопасности.

С другой стороны, исключить курильщиков – это дискриминация. Будучи юным бунтовщиком, он чувствовал себя обязанным отказаться от грубого насилия, которое подвергло бы их остракизму. Сперва – курильщики, а кто следующий? Нет уж, лучше поставить «да».

Курение в салоне: да

Животные в салоне:?

Он первый раз искал попутчиков, и одна только анкета взрывала ему мозг. Вопреки наставлениям сайта, он решил ввязаться в это дело скорее из финансовых соображений, а не «ради приятного общения и защиты природы нашей планеты». Сокращение углеродного следа, конечно, вещь важная, но кому охота ради этого терпеть курилку, дымящего без перерыва? Выходит, ему.

А теперь еще вопрос про животных. Он их любил, и это не должно было вызывать проблем, но у Алекса все в жизни вызывало проблемы. Депрессия. Слово обрушилось на него как топор в кабинете врача c изможденным лицом, не выражавшим никакой эмпатии.

– Это опасно? – равнодушно спросил Алекс.

– Сейчас у всех депрессия.

– Стало быть, не опасно.

– Я этого не говорил.

Врач устало вздохнул и процитировал ему «Видаль»[3]:

– Депрессия – это болезнь, она может быть как преходящей, так и хронической. Последствия депрессии разнообразны, от простой усталости до самоубийства.

– Самоубийства?

– Да, в тяжелых случаях.

– А мой случай тяжелый?

– Вам хочется умереть?

Алекс на секунду задумался. Он никогда не размышлял о том, чтобы умереть. Однако такая мысль его не пугала. Это был бы конец его мучениям. Он не будет чувствовать утомления, просыпаясь утром, и испытывать сожаления, ложась вечером спать.

– М-м-м…

– Значит, ваш случай не самый тяжелый. Максимум – средней тяжести.

Врач взял бланки рецептов и продолжил:

– Я вам выпишу антидепрессанты. Никакого вреда, но не удивляйтесь, если поначалу будете ощущать сонливость. Возможны также запоры. Иногда – рвота. Головные боли. Увидите сами – очень скоро вы будете себя чувствовать гораздо лучше.

Он протянул рецепт Алексу.

Поскольку тот молчал, врач добавил:

– Советую вам пойти к психотерапевту. Побольше гулять. Выходите, пожалуйста.

– Вы хотите сказать – мне надо чаще куда-то ходить?

– Я хочу сказать, что вам надо выйти из кабинета. Следующие пациенты ждут приема. Но почаще куда-нибудь ходить тоже хорошо.

Тогда Алекс и решил поехать в Брюссель. Родителям он ни за что не признается, почему именно в Брюссель: из Интернета он узнал, что Алис Лаферти живет там. Конечно, это ужасно глупо. Если это и правда, она про него даже не помнит. Если это и правда, она превратилась в уродку, и девчушка с каштановыми кудрями, с которой он общался в школе, навсегда исчезла. Если это и правда, она его просто не узнает. Если это и правда, он даже не станет с ней встречаться. Но этого хватило, чтобы он решился, чтобы сработал спусковой крючок, который позволит ему очнуться от летаргии. Потому-то он и заполнял сегодня эту дурацкую анкету на сервисе поиска попутчиков. У него было впечатление, что он зашел на Meetic[4] или пришел на собеседование, что, собственно, одно и то же.

Разрешить ехать с животными? Почему бы и нет. Но что если попутчик окажется каким-нибудь панком с огромным псом? Или готом с фреткой на плече? Эти фретки отвратительно пахнут. Хватит того, что он согласился на злостных курильщиков, терпеть еще и их грызунов он не намерен.

Животные в салоне: только маленькие собаки и кошки

Увлечения (не меньше трех):?

Дело усложнялось. Травяные чаи, одногорбые верблюды, соул. Нет, этого он не может написать. Все догадаются, что внутри него скрывается старик. Алекс всегда чувствовал себя старше, чем был на самом деле, как будто в роддоме ошиблись и выдали его маме младенца гораздо более взрослого, и он навсегда сохранил эту разницу в возрасте со своими сверстниками. Лишь бы вытерпеть долгую поездку с незнакомым человеком, пусть и девушкой. С девушками, конечно, поприятнее, но, впрочем, бог его знает.

А ведь не такой он уж и пессимист для страдающего депрессией!

Увлечения (не меньше трех): музеи, путешествия, книги.

Прочтя это, мужчины воздержатся от поездки с ним. Возможно, у него появится шанс встретить прекрасную незнакомку. Они тут же найдут общий язык, их встреча положит начало большой любви, о которой они потом будут рассказывать на Рождество своим внукам. А возможно, это окажется выпендрежная дурнушка, тут он всегда сможет прикинуться глухонемым или напрямик сказать ей, что у него депрессия. Депрессивные отпугивают людей – те боятся, что сейчас их начнут грузить проблемами.

Скрестив пальцы, он нажал «отправить».

2

www.partage-voiture.com

ПРОФИЛЬ

Имя: Макс

Возраст: не ваше дело

Пункт назначения: Брюссель

Путешествуете с животными: нет

Курите: нет

Увлечения (не меньше трех): механика, виски, Тур де Франс

Заполнив свой профиль, Максин полистала профили остальных пользователей www.partage-voiture.com. Была там одна девица, ехавшая в Брюссель, Алекс. Но какая же зануда! Увлечения: музеи, путешествия, книги… Ну, по крайней мере, ей не потребуется снотворное, чтобы спать в дороге. Максин обязательно нужно было поехать в Брюссель, а туда никто больше не отправлялся. И она согласилась, рассудив, что придется потерпеть не так уж долго, чтобы исполнить свою миссию. Заполнила до конца анкету, отправила заявку, оплатила и оставила свой адрес, чтобы зануда за ней заехала – та указала, что ей достаточно было сообщить, в каком месте забрать пассажира. Хотя бы любезная, эта Алекс. Наверное, одна из тех дурочек, что уступают ей место в автобусе или предлагают перевести через дорогу. Максин была старой, но не дряхлой старухой. Пока что.

В Брюссель она отправлялась не от большой радости. Тем более как попутчица. Конечно, она бы предпочла воспользоваться роскошным лимузином с черным красавцем шофером, как в фильме «Шофер мисс Дейзи». Во время поездки между ними завязалась бы крепкая дружба. Она бы не поскупилась на советы, как ему наладить жизнь – из тех, что дают собственному сыну. А он бы ее поблагодарил, сказав, что будет помнить до самой смерти. Она навсегда останется для него «дамой из лимузина», той, кто перевернул всю его жизнь. Он оставит ремесло шофера, чтобы изучать право, и станет лучшим адвокатом планеты. Будет защищать тех, у кого нет на это средств, – бедных и ни в чем не повинных. И все это благодаря встрече с «дамой из лимузина».

Ну что ж, пока что ей придется довольствоваться обществом девицы, достойной во всех отношениях. Она уже прекрасно себе представляла эту самую Алекс: выпирающие зубы, бифокальные очки на носу, возможно, залатанные посередине скотчем, бледная как смерть из-за постоянного сидения в библиотеках, сальные волосы… Может, благодаря своим советам, Максин удастся изменить и ее жизнь. Алекс будет обращать внимание на себя, мыть голову, лучше одеваться, вставит линзы, станет топ-моделью, за которой будут охотиться все агентства. И все это благодаря «даме-попутчице».

Приятно было думать, что она еще может для чего-то сгодиться. Хотя бы на несколько часов. Мысль о том, что она все же оставит свой след на этой огромной земле, проливала бальзам на душу Макс. Эта Алекс станет последней, с кем она сможет по-настоящему вести беседы.

Конечно, в Брюсселе она будет беседовать с врачами, но это совсем другое. Они ведь видят смертельно больных стариков каждый день, таковы их будни. Никаких привязанностей, отношений, сочувствия. Тогда как для Максин эвтаназия – выстраданное решение.

3

Алекс приехал по адресу, который указал Макс. При таком имени, интересу к виски, механике и Тур де Франс придется терпеть не курилку, а автослесаря, который станет его грузить всю дорогу разговорами про двигатели, приводные ремни, тормозные колодки и карбюраторы.

Оказавшись на месте, он остолбенел. А затем его осенило.

Ну, разумеется. Ему подложили свинью. Его просто разыграли. С чего бы кому-то захотелось ехать вместе с ним?

Он припарковался к тротуару и снова прочитал золоченую табличку на здании: «Дом престарелых Босежур. Место жительства и отдыха пенсионеров, больных и страдающих зависимостью». Вся программа тут. Он сам нуждался в отдыхе, но в подобной тюряге не протянул бы и дня. Мы как будто слишком сильно боимся стариков, безжалостно напоминающих нам, какими мы окажемся в будущем, и потому решили их упрятать подальше. Мы не хотим их видеть, мы заперли их на ключ, время от времени посылая им букетик цветов для очистки совести.

Ну да ему-то наплевать, что за болезни, грусть и одиночество готовит ему старость: он уже сейчас в депрессии.

Тут, заскрипев, приоткрылась калитка в кованой ограде, окружавшей заведение. Дверные петли едва держались, и Алекс уже готовился увидеть семейку Адамс. Но вместо Мортиш и кузена Итта появилась небольшого роста дама, покрытая морщинами так же щедро, как калитка – ржавчиной. Ее волосы были безупречно уложены и чудесным образом сохраняли укладку несмотря на ветер. На ней был жилет – точнее, кардиган, как выражалось ее поколение – цвета лаванды, в тон черной юбке, пристойно закрывавшей колени. Нитка жемчуга облегала шею и придавала даме вид прихожанки, собравшейся на мессу.

Ее ручки, покрытые пигментными пятнами, вцепились в чемодан, судя по виду, переживший Вторую мировую. Множество наклеек свидетельствовало о том, что он побывал не в одном путешествии: Рим, Нью-Йорк, Сидней…

Алекс опустил стекло:

– Простите, мадам, это точно улица Генерала де Голля, 48?

Дама, видимо, слегка удивилась и отставила чемодан. Увидев круги под глазами молодого человека, она подумала, что он не иначе как наркоман. Укурок, готовый на все ради дозы, например – прихлопнуть старушку вроде нее.

Но выхода у нее не было. Да и терять было нечего. А кроме того, что-то во взгляде наркомана ее тронуло, какое-то невероятное одиночество и безысходность. Казалось, у него внутри все обрушилось и осталась лишь пустая неприкаянная оболочка, ищущая равновесия. Ей стало жаль его.

– Да, дорогой, это здесь.

– А, спасибо.

Алекс поднял стекло. Он был вне себя от возмущения. Его надули. Он чувствовал, что его предал человек, с которым он даже не был знаком. С ним сыграли злую шутку, дав адрес дома престарелых, а он, как полный идиот, попался в эту ловушку.

Максин взглянула на часы. Трехминутное опоздание. Вот чего она не выносила. Эта Алекс опаздывала. Что толку говорить, что любишь литературу. В восемь часов, доктор Швейцер. В восемь, а не в восемь ноль три.

Еще больше ее раздражало то, что парень все сидел в машине с видом человека, размышлявшего повеситься ему или застрелиться. Она задумалась, а потом решила, что раз уж этому бедолаге осталось жить так мало, она ничем не рискует, попытавшись ему помочь. А вдруг ей удастся отвратить его от наркотиков и направить на путь истинный. Он станет врачом, специалистом по дезинтоксикации, благодаря судьбоносной встрече с «дамой с чемоданом».

Она не спеша подошла к машине. Совсем медленно. Чтобы его не напугать. Это напомнило ей сафари, когда она охотилась вместе с махараджей в шестидесятые годы. Надо было идти на полусогнутых ногах, чтобы показать животному, что ты признаешь его превосходство и не намерен напасть.

– Я могу вам чем-то помочь, молодой человек?

Наркоман, казалось, удивился. Она вывела его из оцепенения. Он сказал ей что-то, что она не поняла, так как окно было закрыто. Она жестом показала ему, что окно надо открыть, покрутив рукой, как это делают люди, ездившие в машине до того, как появилась автоматическое управление стеклами. Возможно, парень ее не поймет. Но нет, он нажал на какую-то кнопку, и стекло стало опускаться.

– Я жду одного человека.

– Я тоже.

– Ах вот как?

– Ну да. И нечего так удивляться. Это оскорбительно. Если мне шестьдесят лет, это не значит, что мне не с кем пообщаться.

Алекс поднял брови. Она продолжила:

– Ну ладно, семьдесят.

Он скорчил полную сомнения мину, а затем оглядел ее с ног до головы.

– Ну, возможно, восемьдесят.

Он промолчал.

– Окей, восемьдесят с небольшим. Но в глубине души я чувствую себя молодой, как в пятьдесят.

– Мне казалось, что люди… э-э-э… среднего возраста должны сообщать о нем с гордостью.

– Ну, разумеется. И я вот-вот приглашу «Книгу рекордов Гиннеса» удостовериться, до какой степени я стара.

Повисла неловкая пауза, которую старая дама решила прервать. Ей никогда не нравились такие паузы.

– Не выношу, когда люди опаздывают.

– Точность – вежливость королей.

– Ну и кто же из нас старый?

– Почему вы так говорите?

– Потому что я не слышала этого выражения с того момента, как Рузвельт его произнес во время Ялтинской конференции.

– Вы слишком молоды, чтобы присутствовать на Ялтинской конференции.

Щеки дамы покраснели.

– О, как это мило!

– Ведь если вам девяносто лет, это значит, что вы родились примерно… в 1926 году. Значит, в 1945, когда проходила Ялтинская конференция, вам не было и двадцати.

Максин была поражена рассудительностью молодого человека. Судя по всему, наркотики разрушили еще не все нейронные связи. Хорошая новость, так у нее больше шансов сделать из него отличного врача.

– Я сказала восемьдесят с небольшим. После определенного момента считать перестаешь. А дни рождения больше похожи на обратный отсчет, чем на праздник. Впрочем, в доме престарелых пироги становятся редкостью. Их скорее принимаешь за розыгрыш старухи с косой, намекающий, что скоро она придет и за тобой. Вот уж кто любит полакомиться. Но вы правы. Кое-кому из стариков все еще нравится справлять день рождения. Им кажется, что они супергерои. Я правда никогда не видела, чтобы супермен терял вставную челюсть и носил подгузники лучше, чем Марти Шубертс.

– А кто такой Марти Шубертс?

– Мой сосед по комнате. И могу вам сказать, что это не слишком приятно видеть… как, впрочем, и нюхать. Вот поэтому-то я и не люблю дом престарелых, там одни старики. Это угнетает. Я всегда плохо ладила со стариками.

– И вообще, вы же молоды, как в шестьдесят.

– В пятьдесят! Ну, вы меня поняли.

Они улыбнулись друг другу. Алекс посмотрел на часы.

– Что ж… Мне придется вас покинуть. Тот, с кем я должен был встретиться, меня надул.

Максин посмотрела направо, потом налево. Никого.

– Кажется, меня тоже надули.

– Вам нужно куда-то поехать? Если хотите, могу вас подвезти.

– Это очень любезно, милый юноша, но я отправляюсь в длинную дорогу. Я еду в Брюссель.

Алекс вытаращил глаза.

– Макс? – неуверенно спросил он.

Максин склонила голову и вытащила из сумочки очки с толстенными стеклами.

– Да. Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Я Алекс.

– Алекс?

– Алекс с сайта partage-voiture.com.

– Что же вы мне раньше не сказали, что это вы?

– Откуда же я знал, я думал, что Макс – это мужчина…

– Я Макс… Максин.

– Вы должны были бы об этом сообщить, мы чуть не разминулись. И вообще-то вы тоже могли бы меня узнать.

– Как же, по-вашему, я могла вас узнать, молодой человек? Мы ведь с вами не знакомы. Я старая, но не ясновидящая.

– Да по машине! Она обозначена на сайте. Я же написал – «Рено Твинго».

– Ох, все эти новые машины так похожи!

– Она совсем не новая, 2002 года.

– Для меня ново все, что после 1950 года.

4

Максин рассматривала, а точнее – инспектировала салон машины. С тех пор, как она в нее села, никто из них не сказал ни слова. Может, оно и к лучшему. Молодой наркоман мог повести себя агрессивно.

Впрочем, что-то в нем даже внушало Максин некоторую нежность, как будто перед ней был выпавший из гнезда птенец, который попытался взлететь слишком рано. Может, он расстался со своей подругой или – поди знай в наши дни! – cо своим другом. Может, родители выгнали его из дома. А может, он хотел надуть наркоторговца, и его заказали. Или его ищет полиция. Может, он шпион, раскрывший крота, и теперь ему грозит смертельная опасность… Как все это будоражило воображение!

А может, он просто парень, который едет в Брюссель.

Оба молчали, при этом каждый знал, что дорога неблизкая. Максин снова принялась тщательно осматривать машину. Чистая, но неухоженная. Как и ее владелец. Во всем чувствовалась какая-то небрежность. Апатия. Усталость.

Она надеялась, что, по крайней мере, он сможет нормально управлять машиной. Максин осторожно глянула на парня. Вид у него был сосредоточенный. Он как будто в своем мире. Как будто даже не видит, что она сидит рядом. Может, притворяется?

По виску Алекса медленно скатилась капля пота. Наверное, у него ломка, и ему срочно нужна доза, вмазка, шпиганка. Ох, не надо ей больше смотреть передачи Бернара де Вильярдьера[5].

Она попыталась как-то разрядить обстановку.

– Знаете, я совершенно не имею ничего против наркоманов.

Алекс удивленно поднял брови, но продолжал, не отрываясь, смотреть на дорогу.

Это что, старушка предлагает ему наркотик, что ли? Только этого не хватало. Нафталиновая кокаинистка. У него и так полно проблем, не доставало еще неприятностей с полицией. Он решил не отвечать, но это не остановило бабку, которая добавила:

– А иной раз была не против косячка.

Ну, точно. Старушенция втюхивала ему наркотик.

– Тем лучше для вас. Но я этим не балуюсь.

И он решительно покачал головой из стороны в сторону в подтверждение своих слов.

Конечно, Максин допустила промашку. Этот парень был в гораздо более тяжелом состоянии, чем она предполагала. Он уже перешел на тяжелые колеса. Она покопалась в памяти, чтобы вспомнить названия самых сильных наркотиков, из тех, что принимала в Вудстоке[6]. Но все, что относилось к тогдашнему периоду ее жизни, было странным образом покрыто туманом.

Вдруг у нее в памяти всплыла передача – спасибо Бернару! – о притонах Марселя и о процветавшей в них наркоторговле.

– Может быть, вы предпочитаете кокаин?

Алекс на секунду оторвался от дороги и в ужасе посмотрел на Максин.

– Ни в коем случае!

Сколько пижонства в этом нарике!

– Ну не опиум же? Это, знаете ли, дорого и немодно.

– А вы в этом неплохо разбираетесь, как я посмотрю.

– Ну, не так уж, – сказала она, скромно махнув ручкой. – Только пытаюсь быть в курсе.

– Отвечаю вам: нет, я не курю опиум.

– Тогда остается лишь экстази. Или, может, оксикодон?

Алекс остановился на светофоре. Впереди он увидел полицейского, покупавшего кофе в «Старбаксе». Не стоит ли позвать его на помощь, чтобы отвязаться от старушки-наркоманки? А что если она прячет пистолет под своим лавандовым жилетом или финский нож под плиссированной юбкой? Нет, полицейский ему ни за что не поверит: наркодилерша в жемчужном ожерелье и ходунках? Go fast[7] в Твинго? Он будет выглядеть полным идиотом.

– Послушайте, мадам…

– Можете звать меня Максин.

– Хорошо, послушайте меня, Максин…

– А я могу звать вас Алекс?

– Если вам так нравится…

– Может, я могла бы быть с вами на ты… быть вам сестрой.

– Э-э-э…

– Или мамой?

– …

– Ну, хорошо, бабушкой.

– Как вам угодно. Но только послушайте, Максин. Главное, что я хочу сказать. Чтобы все было ясно: я не наркоман.

Она с нежностью взглянула на него. Ну, разумеется, он не признавал себя наркоманом.

– Алекс, прежде всего надо признать, что у тебя проблема.

– О, проблем у меня вагон.

– Хорошо. О них нужно говорить. Чтобы попросить о помощи, нужно большое мужество.

– Что я и сделал.

– Отлично. Поздравляю. Ты едешь в Брюссель лечиться? Там хорошие центры дезинтоксикации?

– Но я не наркоман!!!

Максин с укоризной посмотрела на него, погрозив пальцем:

– О чем мы только что говорили, молодой человек? Не нужно отрицать, что у тебя есть проблемы. И кстати, ты не находишь, что вести машину в твоем состоянии опасно? Ах да, вы, наркоманы, не соображаете, что делаете, когда у вас ломка. Встань на обочину, я сяду за руль. Я, правда, не водила уже лет тридцать, но думаю, что это как велосипед – не разучишься. Идет? Педаль тормоза ведь посередине?

Она постаралась схватить руль.

– Прекратите немедленно, мы сейчас попадем в аварию!

– Вести машину, наглотавшись наркоты, не менее опасно, но если ты так настаиваешь…

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Алекс глубоко вздохнул и громко выдохнул, чтобы успокоиться. Если он хотел, чтобы бабулька прекратила его доставать по поводу наркомании, нужно было сказать ей правду.

5

– Я не наркоман. У меня депрессия.

– Депрессия? Ну, тогда все ясно. Изможденный вид, землистый цвет лица, круги под глазами, кожа да кости…

Пока она его описывала, Алекс смотрел на себя в зеркало заднего вида. Он, конечно, выглядел не очень здорово, но землистый цвет лица…

– Волосы…

– И что? Что не так с моими волосами?

– Ну, как сказать… Заметно, что они не в лучшем виде. И потом эта прядь спереди… А ты знаешь, что даже Джастин Бибер больше не носит такую прическу?

Алекс снова посмотрел в зеркало. Что ему надо сделать с волосами? Не такая уж это и проблема… Но сейчас малейшее замечание выводило его из себя.

– У меня прекрасная прическа. И не старой даме с фиолетовой шевелюрой учить меня, что модно, а что нет!

– Не стоит так нервничать, мой мальчик! Я вовсе не хотела тебя обидеть.

Алекс напрасно пытался сконцентрироваться на дороге, он не мог перестать злиться и забыть свои слова. Он повел себя с бедной старушкой совершенно отвратительно.

– Мне очень жаль. Я не должен был так говорить с вами. Это… Это только потому, что сейчас меня все раздражает. С меня как будто кожу содрали, и любое замечание или критика – как соль на рану.

– Понимаю.

– А у вас бывали депрессии?

Алекс спохватился, что его вопрос звучал не слишком деликатно, если не сказать неуместно. Особенно учитывая, что он был задан с надеждой в голосе. Нормальные люди не ждут, что все вокруг страдают депрессией.

– Нет, но я смотрела репортажи про депрессию.

– Видеть что-то и испытывать самому – не одно и тоже. Я вот смотрел репортаж про Килиманджаро, но это же не значит, что я на него поднялся.

– Безусловно. Я лишь хочу втолковать тебе, господин Содранная кожа, что мне никогда не ставили официально диагноз «депрессия». Однако это совершенно не значит, что у меня никогда не было трудных моментов в жизни. Ты что, полагаешь, что можно дожить до моих лет, всегда как сыр в масле катаясь? Вот уж попал пальцем в небо методом тыка!

И дама поставила на этом жирную точку. Алекс же был вовсе не уверен, что она правильно употребила последнее выражение.

Максин чувствовала, что достигла своей цели. Ей не терпелось пойти дальше и разузнать побольше, но с этим парнем она шла как по минному полю и должна была проявить тактичность, что никогда не было ее сильной стороной.

– А ты не хотел бы случайно со мной поделиться, отчего тебе так плохо? Может, если расскажешь, тебе станет легче. Но я прекрасно пойму, если ты не захочешь ничего мне больше говорить. Я ведь всего лишь старая дама, случайно оказавшаяся у тебя в машине, чужой человек, едущий вместе с тобой…

Рассказать? Но зачем? Алекс уже один раз рассказал или, точнее, попытался рассказать об этом своему психотерапевту. Но тот только отрешенно смотрел на него, кивая головой каждый раз, когда спрашивал: «И что вы при этом испытывали?»

Но вдруг, в эту самую минуту, он почувствовал, что готов поговорить с этой женщиной. Возможно, потому, что она была старой и вряд ли будет судить его строго, а возможно потому, что они не были знакомы и никогда в жизни больше не увидятся. Он должен был начать говорить сию же секунду, иначе он этого не сделает никогда. И ни с кем. И тут вдруг его прорвало:

– Я знаю, от чего мне так плохо, но стыжусь. Причина глупая и банальная донельзя, но мне от этого только хуже. Куча народу такое уже пережили, и никакой трагедии из этого не делают. А я – такой вот идиот.

Максин боялась его перебить. Он продолжал:

– У меня депрессия, потому что девушка, в которую я влюблен, на меня даже не посмотрела. Вернее, нет, посмотрела, но не заметила меня. И с тех пор она как заноза у меня в сердце. Аврора, прекрасное имя, правда? А мне до того тяжело его выговаривать теперь. Оно ей так шло, она была нежной и солнечной, она вся светилась золотом, как лучи солнца на рассвете. И десятой доли ее сияния хватило бы, чтобы осветить всю мою жизнь. Но не тут-то было. И я погрузился во тьму.

Он перестал рассказывать и прикусил губу, не зная, стоит ли продолжать. Но все же снова заговорил:

– Я часто встречал ее в факультетской библиотеке. Ее распущенные волосы лежали на хрупких плечах. У нее была привычка грызть кончик карандаша, когда она о чем-то задумывалась. И она смеялась! Ох, какой же у нее был смех! Серебристый, словно струи водопада, в котором я готов был утонуть!

– И что же? Что произошло?

– Я все предусмотрел, продумал малейшие детали нашей встречи. Выучил ее расписание, знал все ее привычки…

– Как сексуальный маньяк, а не робкий воздыхатель…

Она зажала рот рукой, словно желая вернуть эти слова. Они вылетели сами собой, но мальчик мог закрыться навсегда.

– Мне было плевать, у меня были самые благородные намерения! Мы созданы друг для друга. Я знал это. Знаю и теперь. Нам нравится одно и то же. Я проверял на Фейсбуке.

Тут Максин не решилась ему признаться, что понятия не имеет, о чем он говорит.

– Я все заранее спланировал. Мы встретились, как и было задумано. Мы поговорили, как и было задумано. Я старался изо всех сил предстать перед ней в моем лучшем свете, как мне казалось. И ничего из того, что было задумано, не случилось. Она говорила со мной так, как говорила бы с кем угодно. Самый главный в моей жизни момент для нее был не более чем обычной минутой. Я неделями испытывал душевные муки, а она и не вспоминала обо мне. Как будто я для нее вообще не существую. Я жил в предвкушении этого момента, убежденный, что он перевернет мою жизнь, и все упустил. Я – ничтожество, полное ничтожество.

– Не суди себя так строго. Хотя любовное фиаско, конечно, не легко пережить, и ты прав, что сердишься.

– У меня даже нет сил на нее сердиться.

– Я сейчас тебе объясню, как, на мой взгляд, обстоит дело. Ты, кажется, юноша очень симпатичный. Тебя бы подкормить, помыть, подстричь, и из тебя выйдет настоящий красавец.

Максин подмигнула ему и продолжала:

– Хоть меня, признаюсь, и напугало, что ты выучил наизусть ее расписание, но ты так сильно старался познакомиться с этой девушкой… Из этого следует, что ты все сделал, чтобы начать с ней общаться. Мало кто готов так рискнуть. Сколько людей упускают любовь всей своей жизни из-за боязни, что их отвергнут. А ты решился на это, и ты должен гордиться своим поступком. Если она не захотела быть с тобой, то проиграла она, а не ты.

– Вранье все это!

Алекс в ярости ударил по рулю, дав наконец волю своей злобе:

– Примитивные фальшивые фразочки, чтобы мы поверили, будто завтра будет лучше. Мне назавтра лучше не стало. Я впал в депрессию, словно рухнул со скалы. Одна мысль была чернее другой. Одна бессонная ночь шла за другой. Один нудный день за другим. Вот что я выиграл, пойдя на риск.

Максин стало немного стыдно, что она пыталась втолковать ему избитые истины, но она правда так думала. Как ему это объяснить?

Она подыскивала нужные слова, как вдруг Алекс закричал:

– И знаете, что больше всего меня бесит? Что я сам себя не узнаю. На самом деле я не тряпка с лицом землистого цвета!

Он вытер слезу, скатившуюся по щеке. Посмотрел на кончик пальца, мокрого от соленой влаги. Алекс стыдился слез. Он никогда не плакал. Тем более на людях. Вот черт! Впрочем, терять ему было нечего. Он уже стал рассказывать про себя Максин. Лучше уж выложить все.

– Я чувствую себя виноватым оттого, что так распустился «из-за девчонки», как это обычно говорят. Мне же не оторвало руку, но боль-то не уходит. Никогда не отпускает. Бывают фантомные боли в потерянной руке или ноге, а у меня фантомные боли в потерянной любви.

– Я понимаю, что ты на самом деле страдаешь, но это все же не сравнить с ампутацией… Надо руководить благоразумием.

– Хранить.

– Ты о чем?

– Правильно – хранить благоразумие, а не руководить благоразумием.

– Ну а я что говорю?

– Нет, вы сказали руководить. Я уверен, я слышал.

– А я уверена в том, что говорю. Давай лучше вернемся к главному: твоей боли.

Алекс начал подозревать, что у старой дамы были проблемы с устойчивыми выражениями и оборотами речи. Но решил пока не цепляться к этому.

– Какой-то камень, огромный, как тридцатитонный грузовик, давит мне на сердце и грудную клетку и не дает дышать.

– А ты дыши глубже!

– Что-что?

– Да-да! Если этот камень задавил тебя, скинь его или хотя бы сдвинь!

– Легко сказать!

– Я не говорю, что надо забыть о своем разочаровании. Ты и не сможешь это сделать. Единственное, что нужно – постараться жить с этим дальше. Ты должен обмануть свой мозг.

– Обмануть мозг? Это как? Не знаю, насколько вы просвещены в анатомии, но мозг – это центр управления всем нашим организмом, генштаб, который, я думаю, обмануть невозможно.

– Спасибо за справку по анатомии, доктор Мабуль![8] Я примерно представляю, для чего нужен мозг. Ты как раз и можешь воспользоваться тем обстоятельством, что он управляет твоим организмом, чтобы вылечиться. Тебе надо постараться убедить себя, что ты это преодолеешь.

– А вы, как я погляжу, знаете, какую такую особую методику надо применять, чтобы обмануть мозг?

– Это требует усиленного самоконтроля, но игра стоит плеч.

– Свеч. Игра стоит свеч.

– Ты собираешься все за мной повторять? Не перебивай, когда я говорю что-то интересное… и даже когда говорю что-то неинтересное. Это невежливо.

Максин строго взглянула на Алекса, и тот вдруг почувствовал себя первоклассником, которого отчитывает учительница. Еще немного, и он встанет в угол.

Максин, судя по всему, слегка смягчилась, заметив выражение легкого ужаса на лице своего шофера. Теперь, добившись от него полного внимания, она могла продолжить свою лекцию:

– Ты должен избегать в своих рассуждениях любого отрицания. Ты должен говорить не: «Мне нехорошо», а «Мне скоро станет лучше». И твой мозг будет запоминать только положительное. Он ведь отправляет в твой организм гормоны и счастья, и беспокойства. Если ты будешь его кормить одними отрицаниями, он тебе будет отвечать стрессом.

– Как это просто, оказывается! Вы знаете секрет счастья? Скажите мне его! Вы, наверное, миллионерша при такой-то революционной теории, – саркастически заметил Алекс.

– То, что я тебе советую, гораздо труднее, чем ты, кажется, наивно полагаешь. Контролировать свои мысли – настоящий труд. Но я от тебя устала, у меня такое впечатление, что я мечу бисер перед овцами.

На сей раз Алекс решил ее не поправлять. Ему совершенно не хотелось вновь увидеть строгий взгляд учительницы.

– Откуда вы все это знаете?

– Я изучила «Депрессию для чайников».

– Правда?

– Ну конечно нет. Мой муж был психиатром.

Максин уставилась в боковое стекло. Алекс понял, что лучше ни о чем не расспрашивать. Прошедшее время не оставляло сомнений на сей счет.

В машине воцарилась тишина. Каждый думал о том, что сказал другой. Он – не отрывая взгляда от шоссе, она – погрузившись в созерцание сельского пейзажа.

Алекс воспользовался молчанием, чтобы осмыслить, что с ним произошло с того момента, как старая дама с ярко-фиолетовыми волосами села к нему в машину. Он никогда и ни с кем не делился своей болью. Ему было слишком стыдно говорить о ней с родителями или друзьями. И, тем не менее, после того как он это сделал, тяжелый камень на душе стал вроде как чуть-чуть полегче. Всего на несколько граммов, но ведь это уже кое-что.

– Знаете, что? Я за десять минут рассказал вам больше, чем моему психотерапевту за десять сеансов.

– Это говорит только об одном.

– О чем? Что психотерапевты ни на что не годятся?

– Нет. Психотерапевты приносят пользу, когда им дают правильную информацию, чего ты, как я подозреваю, не сделал…

– И что теперь?

– Мне надо брать с тебя деньги!

6

Машина резво катилась по шоссе. За окном проносились пейзажи, одно за другим сменялись невообразимые названия зон отдыха.

Максин немного освоилась, она даже расстегнула верхнюю пуговицу кардигана и вытянула ноги. Опершись затылком на подголовник, она расслабилась. Этот молодой человек ей явно нравился. Нервы у него были обнажены. Слишком чувствительный. Но ее интуиция говорила, что если ей удастся его обработать, то под грубой оболочкой она обнаружит бриллиант.

Украдкой взглянув на Алекса, она увидела, что он погружен в себя. Может, он обдумывает ее слова? Не перегнула ли она палку? Не слишком ли лезла с советами? Старые навыки учительницы взяли верх. Она умела распознать, кто на что способен. Набравшись опыта, она могла определить хорошего ученика, но, вопреки ожиданиям, вовсе не того, кто всегда получал пятерки, а того, кто действительно хотел выучиться и готов был для этого работать.

Чего не хватало этому юноше, так это веры. Прежде всего веры в себя, но шире – в людей, в жизнь, в будущее.

А поскольку у нее самой будущего не было, по крайней мере после Брюсселя, она решила посвятить то короткое время, что было ей отпущено, Алексу. Забавная штука, судьба. Она сталкивает вас с человеком, которого надо спасать, в то время как вы сами приговорены. Прощальный фарс перед тем, как потушат огни рампы.

Она сочла своей миссией вернуть ему вкус к жизни, веру в будущее. Тут в голове у нее мелькнула мысль.

– Я знаю, что мы сделаем. Остановись на следующей площадке для отдыха.

– Уже? Но мы только отъехали.

Ей не хотелось раскрывать настоящую причину остановки, он бы испугался. И она придумала оправданье:

– Знаешь, у нас стариков мочевой пузырь очень капризный.

– Вы не могли бы потерпеть? А то при таком раскладе мы вряд ли доедем.

Она бросила на него взгляд, холодный, как сибирские зимы.

– Ну, разумеется. У меня в сумке как раз должна быть пустая бутылка из-под воды. Вот я ей и воспользуюсь. Если ты будешь ехать не так быстро, то я точно не слишком промахнусь мимо горлышка.

И Максин притворилась, что ищет в сумке бутылку. Алекс брезгливо поморщился.

– Стойте! Я, вообще-то, устал, и чашечка кофе мне не повредит. Мы остановимся на ближайшей зоне отдыха через десять километров.

– Как хочешь, – ответила она, с удовольствием изобразив на лице полное безразличие.

Алекс, конечно, чувствовал, что позволяет манипулировать собой. Он краем глаза взглянул на старую даму с подозрением, но она выглядела очень милой, а ее руки смирно лежали поверх сумочки. Эта старушенция была прямо-таки доктором Джекилом и мистером Хайдом. С одной стороны, она походила на симпатичного и безобидного божьего одуванчика, а с другой – добивалась от вас всего, чего хотела, и вертела вами, как блинами на сковородке.

Он включил поворотник и стал сворачивать с шоссе.

– Есть место! Вон там! – завопила Максин, со всей силы махая руками.

– Вижу, не слепой. И нечего так голосить, у меня чуть инфаркт не случился.

– Ничего страшного, у меня сертификат об окончании курсов неотложной помощи.

– Ну тогда я совершенно спокоен!

И прежде чем она успела предложить ему помочь припарковаться (не иначе как полицейский в юбке), Алекс газанул, быстро встал на стоянку и выключил мотор.

К великому его удивлению, Максин и не подумала выходить из машины, но при этом как-то странно смотрела на него.

– Вы не хотите зайти внутрь?

– Зачем?

– М-м-м… чтобы освежиться.

– Я и так достаточно свежа, спасибо.

– Я хотел сказать – сходить в туалет.

– Тогда почему ты не выражаешься ясно?

– Я пытался быть вежливым.

Максин взглянула на него с нежностью.

– Ох, как это мило, дружок. Но знаешь, со мной лучше говорить напрямую. Я человек откровенный. И, как правило, намеков не понимаю. Это, конечно, от недостатка культуры.

Алекс почувствовал себя дураком. Даже с этой старой дамой он умудрился сесть в галошу. А она по-прежнему сидела в машине и внимательно смотрела на него.

– Вы мне сказали, что вам нужно в туалет.

– Ах, да! Я тебе наврала.

– Отлично! Самое оно для такого откровенного человека, как вы, в чем вы меня уверяли не далее как полминуты назад, – заметил он, посмотрев на часы.

– Наврала – слишком громкое слово. Скорее – сказала тебе неправду.

– Да это одно и то же.

– Ты что, подрабатываешь в редакции «Словаря синонимов»? Дай объяснить. Я знаю, как решить твою проблему.

– Вы знаете рецепт приворотного зелья?

Максин невольно забеспокоилась, заметив в глазах Алекса лучик надежды.

– Увы, нет, мой милый, – вздохнула она, нежно погладив его по щеке. – Повторяю другими словами: я знаю, что надо начать делать, чтобы тебе стало лучше.

– Опять что-то про гормоны и мозг?

– Нет, но я тебе благодарна за проявленную готовность и доверие.

Взгляд Алекса помрачнел.

– Предлагаю тебе сделать одно простое упражнение. На доверие.

И она нарочито широко улыбнулась. То ли от возбуждения, то ли от самодовольства – Алекс толком не понимал, от чего именно. А когда она истово захлопала в ладоши, он вспомнил морских котиков, аплодирующих ластами. Максин сияла. Она была страшно горда своей идеей.

У него не хватило духу сказать ей нет. И потом, он чувствовал, что его отказ вызовет спор, а это займет гораздо больше времени.

– Окей. Хотя я заранее жалею, что задаю этот вопрос… В чем заключается ваше упражнение на доверие?

Алекс при этом невольно изобразил руками кавычки.

– Ты должен упасть.

– Гениально! Ваше решение моей проблемы – проломить мне череп.

Максин подняла глаза к небу.

– Ты упадешь, а я тебя поймаю. Ты встанешь ко мне спиной и будешь наклоняться назад, чтобы я тебя подхватила. Это научит тебя доверять людям. Доверие – это фундамент и цемент, на которых ты будешь строить все отношения с окружающими – друзьями, коллегами, любимыми. Отношения без доверия – это все равно что несоленый багет, не имеющий вкуса.

Алекс был настроен более чем скептично. Он совсем не понимал, чем это упражнение сможет ему помочь. Единственное, чего он хотел, это уже поехать дальше и как можно скорее добраться до пункта назначения. Старушка, конечно, была полна благих намерений, но начинала утомлять. А кроме того, он стал сомневаться в ее психическом здоровье. Выдумать, что ей срочно надо в туалет, чтобы заставить его проделать это дурацкое упражнение? Серьезно? Она, наверное, совсем чокнутая!

Да и сам он не лучше, если согласился. Тем не менее он высматривал место побезлюднее, сопровождаемый взглядами водителей, которые остановились выпить кофе. Они с Максин прошли до самого конца зоны отдыха к небольшой лужайке. Старушенция расставила пошире ноги, а потом полуприсела, чтобы принять более надежную позу. Вид у нее был то ли борца дзюдо, готового схватиться с соперником, то ли собаки, страдающей от запора. Но она была такая серьезная, так что Алекс не решился засмеяться.

– Я готова! Можешь встать напротив меня, я должна видеть твой затылок.

Алекс с недовольным видом, еле передвигая ногами, наконец расположился спиной к Максин.

– И что, теперь я должен броситься назад спиной?

– Не надо бросаться назад спиной – ты не кит Вилли, перепрыгивающий скалы. Просто падай.

– И вы меня поймаете? Точно?

– Точно.

– А то ведь, знаете, доверие – это не про меня…

– Не волнуйся.

Алекс закрыл глаза и сжал челюсти. Переступил с ноги на ногу, чтобы почувствовать площадку, а затем откинулся спиной назад.

И рухнул.

Прямо на землю.

Ударился о нее с глухим стуком.

– Ох! Но вы же ничего не сделали, чтобы меня удержать! – сказал он Максин, глядя на нее с ужасом.

– Прости! Ты так быстро это сделал, что я не успела тебя подхватить. Ты махал руками, и я из-за этого потеряла бдительность.

– Вот видите, я был прав. Никому нельзя доверять!

– Нет, ты совершенно не прав. Вывод из этого один: рефлексы у стариков уже не такие, как у молодых. А мораль следующая: не начинай, не проверив степень артроза твоего партнера.

7

После неудачи с упражнением на доверие атмосфера в салоне машины была далеко не на отметке «ясно и сухо». Они ехали дальше, но теперь уже в полном молчании.

Максин ужасно злилась на себя за то, что не смогла удержать Алекса. Она явно переоценила свои силы. Она ни за что не успела бы его схватить. Ее оптимизм и самомнение получили по заслугам. А «потрясающий способ» решить проблему обернулся полным крахом.

Обычно она лучше разбиралась в людях. Так у нее всегда было в жизни. Ей удавалось быстро и точно составить представление о тех, кто ее окружал. Эта способность очень пригодилась ей в общении с учениками. Она знала, как к кому подойти, на кого действовала строгость, с кем надо быть ласковой, а кто любил убеждение и доводы. Однако этот Алекс оставался для нее загадкой. Он подчинился ее просьбе сделать упражнение, ничуть не сомневаясь, что дело плохо кончится, как будто именно этого и желал. Депрессия у него глубже, чем она предполагала. Стало быть, усилия ей надо удвоить.

Он доверился ей, рассказав свою историю и согласившись на предложенную игру. Значит, и ей надо поступить так же.

Алекс замкнулся, стыдясь, что поддался на этот глупый фарс. В который раз он остался в дураках. Просто немыслимо, до какой степени судьба может на него ополчиться. Даже в самой невинной поездке на машине нужно же было ему заполучить самую безумную из всех старух! Он уже почти жалел, что с ним едет не заядлый курильщик с фреткой.

Чтобы прогнать эти мысли, он решил включить радио. Когда он нажал кнопку, раздался пронзительный звук, сопровождаемый басами на такой громкости, что у него зашлось сердце. Он испугался, что у Максин случится сердечный приступ. При его-то везении, ему запросто могли пришить убийство. Убийство с помощью автомобильного радио. Оригинально!

– Извините. Я хотел включить музыку. Сейчас выключу.

– Нет-нет. – Максин остановила его руку. – Оставь.

– Тогда найду что-нибудь поспокойнее. Вам, я думаю, должно понравиться «Радио Классик»…

– А вот и ошибаешься. Что за предрассудки! Думаешь, если я старая, то пробавляюсь «Радио Классик» и «Молодыми и дерзкими»?[9]

– Прошу прощения, я не хотел вас обидеть, – смутился Алекс. – Так вы не любите «Радио Классик»?

– Конечно люблю!

– Так вы же только что утверждали обратное.

– Ничего подобного. Я сказала, что тот факт, что ты полагаешь, будто я ценю это радио, потому что я старая, указывает на банальность или даже на дискриминацию с твоей стороны.

– Ах вот что! А как насчет «Молодых и дерзких»?

– …

Алекс был горд, что наконец-то выиграл очко в их словесной дуэли. Он ликовал, видя, что она растерялась.

– Я лучше промолчу. Это мой таинственный сад.[10]

Он в сомнении приподнял брови, но решил, что достаточно и такой победы. И вообще – любить «Молодых и дерзких» не такое большое преступление.

– Какую музыку вы хотите послушать? Может, есть конкретная станция?

– Поставь «Фан Радио». Мне нравится быстрая музыка. Можно на полную громкость.

И она закивала головой, задорно улыбаясь.

– Запросто, – согласился измученный Алекс. – Терпеть не могу подобную музыку.

– Почему? Она ведь веселая.

– Вы, может, не заметили, но я-то сам не очень веселый.

– Да, да, депрессивный и т. д. Я поняла. Но тебе самому было бы лучше, если бы ты хоть немного расслабился.

И она энергично покрутила руками в воздухе, как Джон Траволта в «Лихорадке субботнего вечера». Алекс понаблюдал за ней, а затем сказал без иронии, с грустью во взгляде:

– Вы видели на концертах тех, над кем смеются? Тех, которые подпевают, танцуют, аплодируют, как ненормальные? Бывают мгновения, когда мне так хотелось бы оказаться на их месте: жить здесь и сейчас. Пока я с презрением наблюдаю за ними со стороны, они вовсю веселятся. Я им завидую, потому что совершенно на это не способен.

– У тебя нет таланта к счастью.

– Спасибо, я заметил.

– Я имею в виду, что ты не одарен от природы талантом к счастью. Некоторые люди рождаются с этим даром, а некоторые должны развить в себе способность изумляться, получать удовольствие. Но не все так плохо – ведь ты можешь этому научиться. Может быть не прямо сейчас, когда ты слишком погружен в свою депрессию, чтобы замечать вокруг себя что-то прекрасное, но попозже, когда пройдет время, твои раны немного затянутся и ты не будешь на все смотреть так мрачно.

– Это вы тоже вычитали в «Депрессии для чайников»?

В ответ Максин высунула язык. Эта детская шалость и озорство в глазах делали ее похожей на школьницу, с восторгом прогуливающую уроки. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Это было здорово. Никто из них уж и не помнил, когда смеялся в последний раз. Алекс – ни разу с начала депрессии, а Максин – с переселения в дом престарелых. А ведь от смеха стало так хорошо! Как будто внутри что-то вспыхнуло и по всему телу начало разливаться тепло, хотя до этого они и не подозревали, что им холодно.

Алекс почувствовал, что вполне доверяет Максин, чтобы поделиться одним соображением, которое много раз приходило ему в голову, когда отступали приступы тревоги.

– Бывают дни, когда мне хочется снова стать маленьким. Иметь право свернуться калачиком и заплакать. И чтобы со мной был кто-то, кто возьмет меня на руки и утешит.

– В старости ты почти что ребенок. Только ты уже не сворачиваешься калачиком и не плачешь, а лежишь, как бревно, и пускаешь слюни. А утешать тебя приходят люди в белых халатах и опекуны. В старости ты не можешь больше существовать, как раньше. Твое тело тебя больше не слушается, и все вокруг полагают, будто лучше знают, что тебе нужно. Когда ты маленький, то понятно, что это ненадолго, когда ты старик – это единственное, что ждет тебя до самой смерти. Тебе говорят, где ты должен жить – ведь совершенно ясно, что сам ты этого не знаешь, ты не в состоянии жить один, хотя и успешно с этим справлялся последние семьдесят лет. Тебе говорят, что ты должен есть, потому что, ясное дело, ты и этого не знаешь. Неужели ты вдруг так поглупел? Нет, просто ты постарел, и все это делается «ради твоего же блага». Быть стариком – это все равно что быть ребенком, которого принимают за идиота.

Максин запыхалась от своей тирады. И сама себе удивилась. Она только что высказала вслух негодование, запрятанное так глубоко в душе, что она и не отдавала себе в нем отчета. Да, она негодовала на дом престарелых, на мужа, на болезнь, на жизнь и на смерть.

Глаза ее затуманились от слез.

– Ну что ж, надо признать, что вы не одарены талантом поднимать настроение!

Максин взглянула на Алекса и повеселела. Ее звонкий смех справился со слезами, имевшими наглость выкатиться из глаз.

8

В конце концов они сошлись на «Радио Ностальжи». Достаточно бодрое для Максин и вполне спокойное для Алекса. Достаточно современное для нее и вполне винтажное для него.

Мягкий голос Ареты Франклин наполнял салон теплыми вайбами. Звуки ударных разносились по всему «Твинго» из слабеньких динамиков дешевой радиосистемы.

R.E.S.P.E.C.T, взывала Арета Франклин. Максин покачивала головой в такт музыке и видела себя вновь молодой, гораздо более молодой, пританцовывающей под эту же самую мелодию в тот момент, когда она готовила ужин для мужа. Он подходил к ней, обнимал за талию, и они танцевали вдвоем. Он кружил ее, и ей казалось, что они одни на всем белом свете и что счастливее быть невозможно. И она не ошибалась. Они были такими красивыми, сильными, полными жизни и надежд, что она вдруг почувствовала, как все сжалось у нее внутри, да так сильно, что ей стало больно.

Максин решила, что лучше будет смотреть на Алекса. Она ожидала увидеть то наполовину сосредоточенное, наполовину обреченное (будто завтра конец света) выражение, которое обычно присутствовало на его лице, однако, к немалому удивлению, обнаружила, что оно преобразилось. Лицо у него сияло! А рот открывался и закрывался с некоторой закономерностью, которую она не сразу, но все же соотнесла со словами песни. Его руки слегка похлопывали руль, а голова, прежде неподвижная, будто ее посадили на кол, а не на шею, стала поворотливее и мягко покачивалась влево и вправо. Максин остолбенела от такой перемены.

– Ты знаешь все слова?

Макс моментально напрягся, перестал качать головой и постукивать руками.

– Э-э-э… мне нравится эта песня.

У него был вид застигнутого врасплох хулигана.

– До того, что ты знаешь все слова. А ведь ты еще не родился, когда она появилась.

– И что?

– Разве тебе не пристало скорее слушать Давида Гетта[11] или Джастина Тимеберлейка?

– Предпочитаю Отиса Рединга и Фрэнка Синатру.

– Ну и устаревшие у тебя предпочтения! Вы с Джеки Потье точно бы закорешились.

– Кто этот Джеки Потье?

– Мой бывший сосед по комнате в доме престарелых. Покойный.

– Сожалею.

– Да не стоит. Знаешь, в моем возрасте мертвых знакомых уже гораздо больше, чем живых.

Она пожала плечами:

– Это закон жизни. Ты бы еще сошелся с Жозефиной Ламот, шикарная девчонка, эта Жозефина. Ах, да, забыла – она ведь тоже скончалась.

– Ну, что ж, я счастлив узнать, что мог бы поладить со столькими покинувшими нас людьми.

– Я даже думаю, что с твоими музыкальными предпочтениями ты бы мог стать весьма популярным в доме престарелых.

И Максин одарила его лукавой улыбкой, от которой морщины вокруг ее глаз легли еще глубже, подчеркивая при этом их лазурную синеву.

– Послушай, я думала, что помру со скуки в этой поездке с Александрой, которая не моет голову, и только и будет со мной говорить, что о пыльных книгах…

– Александра?.. Если вы вдруг не заметили – я мужского пола.

– Спасибо, заметила. Но почему бы не написать в твоем профиле, что ты любишь музыку?

– Я не решился сказать, что слушаю старый американский соул – боялся спугнуть потенциальных пассажиров.

– Неужели ты всерьез думаешь, что твой профиль вызывал желание ехать с тобой? Ты единственный ехал в Брюссель, только поэтому я тебя и выбрала. Что за нелепая идея писать, что ты любишь путешествовать, читать и бог знает какую еще ерунду?

– Еще люблю ходить в музей. Я полагал, что так у меня больше шансов найти кого-то поспокойнее.

– Тебе это удалось! На твое счастье тебе попалась я. Именно из-за этого описания и из-за имени я и подумала, что ты – девушка.

– П-ф-ф…

– Извини, но музеями и книгами парни, как правило, не увлекаются.

– Значит, поскольку я парень, то должен быть неграмотным невеждой? Великолепное клише! Тогда и вы не говорите мне, что на самом деле любите механику, виски и Тур де Франс, потому что я тоже, представьте себе, ожидал увидеть представителя другого пола. Я думал, вы – мужчина: Макс.

– Так меня зовут друзья.

В ее голосе слышалось больше оправдания, чем ей того хотелось бы. Но она продолжила уже более спокойно:

– Ты прав. Я немного погрешила против истины.

– Стало быть, соврали.

Она помахала рукой, как будто отгоняла муху от лица.

– На самом деле я не интересуюсь механикой, я так написала, чтобы исключить сексуальных маньяков.

Алекс не верил своим ушам:

– Сексуальных маньяков?

– Да. Я смотрела репортаж Бернара Вильярдьера. Он шел как раз после сюжета о проституции и наркотрафике в Либероне. Или о Лилле, где процветает нелегальная торговля поддельным маруалем[12].

Он глядел на нее в полном изумлении.

– Маруаль, сыр такой, – сочла нужным объяснить Максин.

– Но какое отношение имеют сыр и проституция к вашему профилю на сайте?

– Ясно какое: эта передача предостерегала меня от психопатов, которые используют Интернет, чтобы наброситься на молодых женщин. Мне совсем не хотелось очутиться в могиле!

– Так вы подделали ваш профиль?

– Ну, зачем сразу громкие слова! Не мудрствуй лу́ково! И вообще, в отличие от тебя, я соврала всего один раз.

– Ну, разумеется! Вы же в самом деле любите Тур де Франс.

– Именно так.

Алекс недоверчиво посмотрел на Максин. Он явно не верил ей.

– Велосипедные гонки, да?

– Да. И что?

– Мне казалось, что это скорее по мужской части.

Краска залила щеки Максин, испещренные мелкими морщинками.

– Замечание твое – сексистское, а «это», как ты выражаешься, – не болезнь, «это» увлекает до страсти массу людей. Я знаю множество женщин, обожающих Тур де Франс.

– В самом деле? – спросил Алекс, скорчив скептическую мину.

– В самом деле. Реймонда Лёкё, например.

И на ее лице появилась довольная улыбка, из разряда «Ну, что, съел?», которая, судя по всему, ничуть не смутила «мальчика».

– А это кто?

– Моя бывшая почтальонша. Тоже покойная.

– Стало быть, информация проверке не подлежит.

– Жермена Ришье.

– …

– Моя школьная подруга.

– …

– Покойная.

Он закатил глаза.

– Жоржетта Дебу.

– Дайте угадаю: покойная.

Она пожала плечами с самым невинным видом:

– Что я могу поделать.

Алекс на секунду задумался:

– Ладно! Кто выиграл Тур де Франс в 1985 году?

Максин, задумавшись, прикрыла веки:

– Проще простого! Бернар Ино.

– Впрочем, вы могли бы мне сказать все что угодно – я про это не знаю абсолютно ничего.

Он вздохнул и сделал музыку громче. Максин тут же убавила громкость, заткнув рот Бони М.

– Теперь, когда мы кое-что знаем друг о друге, не мог бы ты мне сказать, зачем отправляешься в Брюссель?

– Просто так.

Максин почувствовала, что он не хочет ничего больше ей говорить, и предпочла его не торопить.

Алексу, не привыкшему скрывать правду, было не по себе. Он уже столько всего порассказал этой даме, о которой, однако, по-прежнему ничего не знал сам. И задал ей тот же вопрос:

– А вы-то зачем едете в Брюссель? Навестить кого-то? Может, вашу семью?

– У меня больше нет семьи.

Воцарилась тягостная тишина. Та, что заставляет почувствовать малейшие колебания воздуха. Алекс хотел лишь поддержать разговор, но коснулся какой-то болевой точки. Нужно было немедленно что-то сказать, только что? В подобных случаях всегда так трудно найти слова.

– Простите меня.

– За что? Ты же в этом не виноват.

– Так значит, вы едете посмотреть Брюссель? На экскурсию?

Максин посмотрела прямо в глаза молодому человеку.

– Тебе лучше не знать.

9

– Это почему же мне лучше не знать?

– Слушай меня. Ради твоего же блага.

Алекс искоса посмотрел на нее, вдруг что-то заподозрив. Он вспомнил, как она предлагала ему наркотики. Вообще говоря, он о ней почти ничего не знал. Он подытожил про себя те немногие сведения, которыми располагал:

Вышла из дома престарелых. Означало ли это, что она действительно там жила?

Ехала в Брюссель. Что она собиралась там делать?

Семьи у нее не было. По ее словам.

Ее муж был психиатром. Погуглить.

Любит музыку в стиле техно. Подозрительно.

Смотрит много, даже чересчур много, репортажей.

Ничего особо криминального в этом не было. Но осторожность никогда не помешает.

– Вы, по крайней мере, не совершаете ничего незаконного?

Надо было написать в профиле, что он не хочет пассажира с криминальным прошлым.

Хуже всего было то, что «преступница» лишь загадочным образом пожала плечами.

– Вы хотя бы не в бегах?

Хорошенькое дело! Не иначе, как нарвался на Бедовую Джейн[13] в кардигане из чистой шерсти!

– Да нет!

Она отмахнулась.

– Значит, торгуете наркотиками. Наверняка. Я смотрел передачу – не вам одной их смотреть – где рассказывали, что наркомафия использует пожилых людей для провоза наркотиков. У таможенников не возникает подозрений, и груз уходит как по маслу.

Он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Максин.

– Послушайте-ка. Я не желаю участвовать в ваших темных делишках. Я отвечаю за свою «Твинго». Да она и не выдержит полицейской погони. И вообще, тюрьма – это не для меня. Я псих, и в конце концов огребу по полной, мы все знаем, чем это заканчивается. Нет уж, у меня и без того куча проблем…

Старая дама положила руку на плечо Алекса, чтобы остановить его.

– Хватит нести всякий бред, лучше смотри на дорогу, а то попадем в аварию. Ты этого хочешь? Лично у меня нет желания умирать. Во всяком случае – сейчас и вот так.

Они молча смотрели какое-то время на бегущее им навстречу шоссе. Монотонно мелькающие разделительные полосы в конце концов немного успокоили их.

– Ну? – спросил Алекс.

– Что ну?

– Вы скажете мне?

– Что я должна сказать?

– Зачем вы в Брюссель-то едете? Я начинаю психовать из-за этого.

– Я уже объясняла – лучше тебе этого не знать. Поверь, что иначе ты еще больше распсихуешься.

– Вы не наемная убийца, по крайней мере?

Он взглянул на Максин и спохватился:

– Да нет, это было бы смешно!

– А почему это было бы смешно? – нахмурилась старушка.

– Потому что… м-м-м…

Алекс неуверенно очертил ее рукой в воздухе.

– Потому что я слишком древняя, да? В КГБ, представь себе, есть агенты и постарше меня.

– Так вы из КГБ?

От изумления он сделал резкий поворот, но тут же пришел в себя и взялся покрепче за руль.

– Ты чокнулся? Ты же нас убьешь!

– Так вот что! Вы из КГБ…

Максин наслаждалась повисшим в воздухе напряжением. Ей доставлял удовольствие полученный эффект. Но это не могло продолжаться вечно, ей надо было признаться.

– Нет.

– Что значит «нет»: вы не из КГБ или вы не можете мне ничего сказать, иначе вам придется меня убить?

Максин рассмеялась:

– Ты слишком много смотришь телевизор. Нет, я не из КГБ.

– Так зачем же вы меня уверяли в обратном?

– Я никогда не говорила тебе, что я агент КГБ. Это все твой психоз виноват. И заметь, что я никак не отреагировала на твое замечание, что я слишком стара для наемной убийцы. А это было очень обидно.

– Так вы и есть наемная убийца, да?

– Опять нет.

– Кто же вы, наконец?

– Я Максин, но ты можешь звать меня Макс.

Молодой человек совершенно растерялся. Он больше не понимал, с кем имеет дело.

– А зачем вы едете в Брюссель?

– Ты правда хочешь это знать?

– Да.

– Чтобы умереть.

10

– Ладно, я понял. Вы меня разыгрываете. Я уже немного вас знаю. Неплохая шутка. Мрачноватая, правда, но удачная.

Алекс хлопнул себя по ноге, как будто похлопал по плечу приятеля, рассказавшего о классном приколе. Но его веселье продолжалось совсем недолго. Ровно до того момента, как он заметил выражение лица у своей попутчицы, точнее – всякое его отсутствие. Она больше не улыбалась ему с задорным видом, как прежде, а была серьезна и словно застыла, дожидаясь, чтобы он все понял сам.

Хотя Максин и казалась абсолютно спокойной, ее все-таки тревожило, какова будет реакция Алекса. Она впервые говорила с кем-то о планируемой эвтаназии. Конечно, она обсуждала это с врачами, но то не в счет. Они смотрели на нее не иначе, как на обреченную пациентку, как на один случай среди прочих, в то время как этот милый юноша видел ее живой, такой, какой она была на самом деле. И теперь она боялась, что он станет смотреть на нее иначе.

Однако она должна была объяснить ему свое решение, ей необходимо было раскрыть кому-то причины, побудившие ее положить конец собственной жизни.

– Ты думаешь, что твои страдания настоящие. И сейчас для тебя это так и есть. И я уважаю твое горе. Но на самом деле ты не знаешь, что такое настоящее страдание, и я надеюсь, что узнаешь это как можно позже. Моя мама часто повторяла: «У каждого возраста свои проблемы». У маленького ребенка маленькие проблемы, но для него они самые настоящие. В твоем возрасте главные проблемы – это любовные огорчения.

– А в вашем?

– В моем? На этот вопрос ответить очень сложно. Когда состаришься, то, на мой взгляд, сложнее всего согласиться с тем, что у тебя нет никакой перспективы. Нет больших планов, нет цели в жизни, нет мечты. Есть лишь одна задача – сделать так, чтобы неизбежное случилось как можно позже и как можно безболезненнее.

– Так вот в чем ваша проблема: вы состарились?

У Алекса мелькнула надежда: старушка вовсе не самоубийца, она просто хандрит из-за того, что время проходит.

– Нет, с этим я давно смирилась. Но что я никак не могу принять, так это потери.

– Потери чего?

– Потери людей, которых я любила. И себя – той, какая я на самом деле. Я ведь понемногу разрушаюсь. Я растворяюсь внутри себя и вскоре исчезну. Мне уже не удается обманывать свой мозг, чтобы внушить ему, будто я счастлива. Я слишком долго его обманывала и теперь расплачиваюсь за эту ложь.

– Вы больны?

– У меня Альцгеймер.

Страшное слово сорвалось наконец-то с ее губ, и ей, как ни странно, стало легче, как будто теперь, после того как она осмелилась произнести его вслух, ей удастся изгнать из себя чудовище.

У нее был Альцгеймер. Она точно знала. От того, что она с кем-то этим поделилась, ей действительно стало лучше. Она держала это в себе как секрет, в котором стыдно признаться. Груз на душе давил гораздо сильнее, чем ей казалось. Признаться было очень больно. Щипало так сильно, будто ей прижгли рану спиртом. Но пережить эту боль было необходимо, и теперь она это четко понимала.

Мозг у Алекса закипал. Это уже чересчур! Последняя капля переполнила чашу его эмоций. Ему бы со своей депрессией разобраться, а теперь придется еще и отговаривать от самоубийства больную дамочку! Плюс к тому, он уже успел оценить эксцентричную старушку. И от новости о ее неизлечимой болезни сердце у него сжималось.

Не мог он позволить ей совсем отчаяться. Разрешить ей прикончить себя, как какое-нибудь несчастное животное на бойне. Необходимо было действовать. Но ему требовалось разузнать о ней побольше, чтобы заставить ее передумать.

– Вы совершенно уверены, что у вас Альцгеймер?

М-да, он, конечно, мог бы придумать что-то поумнее или хотя бы потактичнее, но главное – начать. Максин, судя по всему, не рассердилась.

– Вообще-то да. С такими сведениями, как правило, не шутят.

– Я хотел сказать… Вы консультировались с несколькими врачами? Надо всегда узнавать мнение не одного специалиста.

– Вовсе не нужно консультироваться с кучей врачей, чтобы понять, чем я больна. Мне отлично известны симптомы этой болезни.

– Знаете, не стоит доверять всему, что пишут в Интернете. Начинают с родинки, а заканчивают четвертой стадией рака.

– Мне и в голову не приходило смотреть в Интернет, чтобы узнать что-то по медицине. К тому же компьютер в доме престарелых такой допотопный, будто его изъяли из грота Ласко[14] – не хватает лишь рисунков лошадей и быков.

– Вот видите. Зря вы бьете тревогу. Вы, наверное, сами себя напугали. А то Альцгеймер – сразу громкие слова!

Участливость молодого человека тронула Максин. Она видела, как он обрадовался, решив, что она просто склонна к ипохондрии. Она досадовала, оттого что вынуждена огорчать его. Но все равно решила сказать ему правду, всю правду до конца.

– Я безошибочно определяю симптомы Альцгеймера, потому что однажды уже могла их наблюдать. У моего мужа. Я видела, как он постепенно погружается в забытье. Как исчезает в подвалах своей памяти. Я следила, как болезнь одолевает того человека, каким он был прежде. Он тем не менее сражался с ней, но битва была неравной, заранее обреченной на поражение. Он был исключительной личностью, человеком редкого ума. Для него было невыносимо узнать, что его разум будет слабеть и слабеть. Мы проводили как можно больше времени, вспоминая вместе наше прошлое, якобы чтобы тренировать его память. На самом же деле, нам хотелось в последний раз пережить друг подле друга мгновения счастья. И мы их украли у болезни. Да! Насколько это было возможно. Но однажды этому пришел конец. Он исчез. Человек остался, а мой муж исчез. Хотя он и не узнавал меня, мне нравилось сидеть рядом и слушать его лекции по психиатрии. Иногда он принимал меня за свою ученицу и объяснял мне теории Фрейда и Лакана.

– Наверное, это было ужасно – сидеть рядом с мужем, который вас не узнает.

– Да. Но в этой ситуации, самое большее, на что я могла рассчитывать, это побыть еще какое-то время с ним. Я стольким ему обязана. Он спас мне жизнь.

Максин пожалела, что сказала последнюю фразу. Она и так слишком много наговорила, дав волю воспоминаниям, а теперь не знала, удастся ли их спрятать обратно. Воспоминания – это как драгоценные вещицы в глубине шкафа, которые боишься вынимать, чтобы не разбить.

Но в конце концов… Что ей терять? Разбивать уже нечего. И потом, было что-то обнадеживающее от сознания, что часть истории ее жизни останется после нее. В ее-то возрасте она уже не боялась, как на нее посмотрят люди, а ее попутчик, казалось, был не из тех, кто судит окружающих. К тому же, пока она рассказывает, мальчик забывает о своей депрессии.

Она украдкой взглянула на Алекса, тот словно окаменел. Она было открыла рот, чтобы посоветовать ему дышать, но увидела, что его грудная клетка вновь расширилась от глубокого вздоха.

– А у вас не было детей?

Этот вопрос. Этот жуткий вопрос, которого она боялась всю свою жизнь. Каждый раз, когда ей задавали его, ледяная дрожь пробегала по затылку, а сердце сжимало тисками. Она всегда отвечала нет, с годами даже научившись изображать полное равнодушие, но от этой лжи ее тошнило. Она была самой себе противна. Ей хотелось побить, исцарапать себя. Почувствовать, как течет кровь по разодранной коже. Причинить себе боль физическую, а не душевную.

Теперь она врать не хотела. Когда конец близок, смысла в этом нет.

– Были.

Алекс понял, что нужно замереть. Малейшее движение могло прервать исповедь его попутчицы в такой важный момент. Он чувствовал, что Максин собирается доверить ему мучительную тайну. Он боялся оказаться не на высоте, как с ним обычно бывало. А если он поведет себя как-то не так, Максин покончит с собой! Ответственность – это не про него! У него даже Фёрби[15] не выжил… Даже рыбки подохли от тоски. Когда он был маленьким, его черепашки-камикадзе прыгали с верхушки пальмочки в аквариуме, водруженном на комоде – настолько жизнь с ним казалась им невыносимой. Все его хомяки пропадали. Сбегали с концами. Если ему не удалось спасти своих животных, то что уж говорить о старой даме.

Он все еще думал, как ей ответить, когда Максин сказала:

– У меня родилась дочь. Она была крохотной и такой красивой. Я видела ее всего несколько секунд, но ее личико врезалось мне в память навсегда.

– А что случилось?

– Я отказалась от нее.

– Отказались? Какой ужас! Но почему вы это сделали?

Она с грустью заметила искорки гнева в глазах Алекса. Этого-то она и боялась.

– Я не могла ее оставить у себя.

– Так и говорят все матери, которые отказываются от детей. Чего проще?

– Чего проще? Ты думаешь, это было просто?! Видеть, как эту чудесную малышку отрывают от моей груди, как исчезает единственное воспоминание о человеке, которого я любила? Чувствовать на себе тяжелый осуждающий взгляд акушерок, оттого что я была «матерью-одиночкой»?

Алекс почувствовал себя виноватым. До чего же он глуп! Кто дал ему право судить ее? Да, сам он чувствовал себя отвергнутым своей матерью, но ведь это не повод нападать на бедную женщину.

– Простите меня! Я не имел права так говорить.

Максин ласково погладила его по коленке.

– Не переживай. Бывало и хуже.

– А что это такое – «мать-одиночка»?

– Так называли в те времена женщин, которые рожали детей, не будучи замужем. На них смотрели очень косо. Нас считали девушками легкого поведения.

– А почему вы не были замужем?

– Я была влюблена в одного парня. Его звали Леонар. Он был высокий, сильный, нежный и веселый. Мы решили пожениться, после того как он вернется с войны. Когда его призвали, мы обручились. Это был самый прекрасный и самый печальный день в моей жизни. Он хотел защищать свою страну и считал, что полагается идти воевать за ее ценности. А я просто хотела, чтобы он остался. У его матери, фермерши с замашками барыни, были старорежимные взгляды. Она была женщиной холодной и строгой, но я с этим смирилась – ведь это мать моего Леонара. Он писал мне письма два раза в неделю. Я с нетерпением ждала их. С ужасом читала про жизнь на фронте, про засады, затишья перед боем, сражения. Я переживала вместе с ним, переживала за него. Но однажды почтальон не остановился у моего почтового ящика. Не останавливался неделю, две, три. Месяц. Мне тем более не терпелось получить вести от Леонара, потому что в своем последнем письме я сообщала ему, что жду ребенка. Два месяца без вестей. Я знала, случилось что-то ужасное, но не хотела этого принять. Прошло четыре месяца. Мать Леонара получила из министерства письмо, в котором сообщалось, что ее сын пал смертью храбрых. Для меня весь мир обрушился. Неделю я не вставала с постели. Я не хотела, я не могла больше жить. Жить без него. А потом я почувствовала толчок маленькой ножки в животе. Это был знак от малыша внутри меня, который напоминал мне, что он там. Мой Леонар оставил мне свой след.

Максин замолчала. Она была без сил. Мертвенно бледна. Алекс протянул ей бутылку воды. Она отпила глоток из горлышка.

– Хотите, остановимся? У вас измученный вид.

– Нет, спасибо, я предпочитаю покончить с этим теперь же. Мне нужно дойти до конца, чтобы кто-то это знал.

Алекс молча кивнул головой.

Максин набрала в легкие побольше воздуха, перед тем как продолжить рассказ:

– Я пришла к матери Леонара сказать, что у меня будет ребенок. Думала, это немного смягчит ее горе. Никогда не забуду, как она на меня тогда посмотрела. Затем повернулась ко мне спиной и ответила холодно и с полным равнодушием: разве можно быть уверенной, что отец ребенка такой девушки, как я, ее сын.

– Вот гадина!

Максин не удержалась от улыбки.

– Совершенно с вами согласна. Но в то время я бы никогда не решилась тягаться с этой женщиной. Она была знакома со всеми влиятельными людьми моей деревни, все ее боялись и уважали. Я в слезах вернулась домой, рассказала, в чем дело, родителям. И получила мощную затрещину от отца, который заявил, что я ужасно подвела нашу семью, и одни рыдания от матери, полагавшей, что жизнь моя вконец испорчена. Что было потом, я помню довольно смутно. Последующие месяцы я была как не в себе. Я благоговейно ловила малейшее шевеление младенца и смотрела на мой все более округлявшийся живот с нарастающим ужасом, ибо знала, что скоро должна буду расстаться с малышом. В день родов акушерки взирали на меня с презрением и безжалостно давили на мой живот. Когда моя девочка появилась на свет, я умоляла их разрешить прикоснуться к ней. Одна из них в конце концов согласилась и положила ее мне на грудь. Всего на несколько чудесных мгновений. Потом ее от меня оторвали, запеленали и унесли.

– Вы никогда больше ее не видели?

– Нет.

– И не пытались ее отыскать?

– Так и не решилась. Мне было слишком стыдно. Стыдно за свою слабость. За то, что пошла на поводу у родителей. За то, что мнение чужих сочла важнее своего.

– Вам совсем нечего было стыдиться. Вы могли бы ей объяснить, почему так получилось, она наверняка поняла бы.

– Я струсила.

Максин отпила еще немного воды и медленно проглотила ее, чтобы потянуть время и набраться мужества рассказать историю до конца. Она глубоко вздохнула и продолжила, закрыв глаза.

– Однажды мой муж, Шарль, вернувшись домой, протянул мне бумажку, на которой были написаны имя и адрес. Он попросил своего друга найти мою дочку.

– Как ее зовут?

– Леони Легран. Я не знаю, чья это фамилия – семьи, которая ее удочерила, или ее мужа. Но имя Леони выбрала ей я, в память о ее отце, правда, не была уверена, что акушерки именно так ее и назовут.

– И что же? Вы ей позвонили?

Максин поглядела вдаль сквозь стекло, хотя и не различала пробегавших мимо пейзажей.

Признание требовало от нее невероятного усилия, но она должна была его сделать. Никто, кроме ее мужа, не знал этой тайны. Она держала ее в себе больше семидесяти лет.

– Нет, не позвонила.

– Но почему же? – спросил Алекс громче, чем хотел.

– Я испугалась. И струсила. Поначалу я подумала, что, если она счастлива, нечего мне ее тревожить. Потом, наоборот, я подумала, что если она несчастлива, то для меня это будет невыносимо, потому что именно из-за меня она страдает в жизни. В обоих случаях знакомство со мной лишь расстроило бы ее. И я предпочла, чтобы она так и жила без меня.

– Вы правы. Это ужасная трусость.

– Я знаю и бесконечно жалею об этом. Нет ни дня, чтобы я не думала о ней, не пыталась представить себе ее жизнь, дом, работу, семью. Была ли она счастлива в детстве? Ведь это то, чего я не смогла ей дать. Как прошел ее первый день в школе? Ее первое свидание? Поступила ли она учиться? Есть ли у нее дети?

– Но ведь никогда не поздно это узнать. Вы еще можете ей позвонить.

– Да нет. К несчастью, уже слишком поздно. Я упустила подходящий момент. А теперь – что я ей сообщу? Что ее мать умирает? Я плохо себе представляю, как звоню и говорю ей: «Здравствуй, доченька, мне ужасно жаль, что я тебя бросила. Но вообще-то я вот-вот умру». Нет, это было бы полным эгоизмом с моей стороны. Я уже испортила ей жизнь при рождении, так что не буду хотя бы портить ей старость. Отсутствовав всю жизнь, не хочу теперь становиться для нее обузой.

Алекс не знал, что ей ответить. Ему хотелось сказать, что она ошибается, но кто он такой, чтобы судить ее? А вдруг она права? Вдруг ее дочь вовсе не обрадовалась бы встрече с ней?

История этой неизвестной ему женщины, которая становилась все более знакомой, была такой печальной.

Он ни в коем случае не мог допустить, чтобы она приехала в Брюссель и пошла на эвтаназию. Это ведь ничто иное как неоказание помощи человеку в смертельной опасности!

Алекс поклялся, что сделает все возможное, чтобы она отказалась от своего решения. У него возник план. Он вернет ей вкус к жизни и докажет, что она для нее еще не закончена. И предоставит множество доказательств того, что в ее жизни по-прежнему есть смысл.

У его великолепного плана было только одно «но»: как убедить кого-то, что жизнь прекрасна, если ты сам в депрессии?

11

Алекс предложил Максин свернуть с автотрассы и поехать по периферийной дороге. Ему якобы захотелось непременно посмотреть кое-какие деревни по пути. Эта уловка позволяла воплотить его план. Если они поедут по местным шоссе, то будут дольше добираться до Брюсселя, а значит, он выиграет несколько драгоценных часов и сможет убедить Максин, что жизнь стоит того, чтобы жить. Даже если ты болен. Даже если твоя юношеская любовь умерла. Даже если ты оставила свою дочь. Даже если у тебя скончался муж… Задача, правда, не из легких.

Он ломал голову, перебирая в уме, что же хорошего могла предложить жизнь, но пока ему удалось обнаружить лишь страдание, горе, разочарование, боль и сожаление. Ай да молодец! Чемпион по подниманию настроения!

Он уцепился за то, что Максин раньше объясняла ему. Если он заставит свой мозг думать, что он счастлив, то со временем он и вправду станет счастливым. Значит, надо ему попытать счастья. Хотя бы ради нее.

Не отпуская руль, Алекс улыбался как ненормальный. С тех пор, как они свернули с трассы, он улыбался во весь рот. Он улыбался, оплачивая дорогу. Улыбался, въезжая на круг. Улыбался, стоя на светофоре.

– В чем дело? – спросила Максин, когда Алекс круто повернул, не переставая улыбаться.

Он повернул к ней лицо, озаренное широкой улыбкой.

Увидев его анфас, Максин пришла в ужас.

– Боже мой! У тебя инсульт? Ужас, какая гримаса на губах! Именно так он и начинается. Спокойно, я вызываю «скорую».

Максин порылась в сумочке и извлекла оттуда пачку носовых платков, пару носков, влажные салфетки, водно-спиртовой гель, книгу толщиной с «Войну и мир», складной зонт, толстую тетрадь на бежевой спирали, невероятных размеров красную косметичку, перьевую метелку, штопор и наконец выхватила допотопный мобильник. Видавшая виды «Нокия», толстенная и прямоугольная, урони – не разобьется, с малюсеньким и неубиваемым экраном.

– Прекрасно, беру ситуацию под контроль. Как теперь вызывать неотложку? 15? 17? Наберу среднее, 16.

Алекс забрал у нее «Нокию».

– Оставьте в покое телефон. У меня нет никакого инсульта.

– Но что у тебя за странное выражение лица?

– Я улыбался, – ответил Алекс в отчаянии. – Точнее делал вид. Как вы советовали.

Максин сочувственно посмотрела на него.

– Нам придется поработать над твоей улыбкой.

Алекс поморщился.

– Чепуха! У меня прекрасная улыбка.

– Скорее гримаса.

– Я улыбаюсь во весь рот, чтобы выглядеть счастливее.

– Как будто у тебя приступ бешенства.

– Надо улыбаться с закрытым ртом, что ли?

– Покажи.

Улыбчивый псих сосредоточился. Нахмурил брови. Перестал хмурить брови. Закрыл рот. И растянул губы в улыбке. Потом потрогал их пальцем, чтобы убедиться, что все в порядке, и повернулся лицом к преподавателю.

– Вид у тебя, как у тупой гориллы, страдающей от запора.

Задетый за живое Алекс тут же перестал улыбаться. Максин не обратила на это никакого внимания.

– Подожди-ка. Ты мне кого-то ужасно напоминаешь. Но кого?..

Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, и вдруг открыла их.

– Ну да! Конечно! Клоуна из фильма «Оно» по роману Стивена Кинга. Ты смотрел? Это про сумасшедшего клоуна, который всех подряд убивает…

– Вот спасибо! Горилла, страдающая проблемами с ЖКТ, и клоун-извращенец. Да я просто король улыбки!!!

Алекс не на шутку обиделся. Он ведь давно не улыбался и потерял навык, вот и все. Лучше сменить тему, решил он и указал пальцем на груду разнообразных предметов, которые Максин извлекла из сумки и вывалила на колени.

– Что все это такое?

Она сгребла и прижала вещи к себе. Перья из метелки защекотали ей нос, и она отодвинула их как могла элегантно, прежде чем чихнуть.

– Мои вещи.

– Вам действительно нужна вся эта ерунда?

– Конечно. Молодая женщина должна быть всегда во всеоружии.

Алекс с сомнением поднял брови.

– Вы правда считаете, что метелка пригодится вам в поездке?

– Ничуть не сомневаюсь.

И она начала сметать пыль со щитка приборов.

– И влажные салфетки?

– Чтобы протирать руки.

– А разве спиртовой гель не для того, чтобы протирать руки?

– Он на тот случай, если салфеток не будет.

– А носовые платки?

– Если не будет геля.

Алекс включился в игру.

– А толстая тетрадь а-ля Коломбо?

– Чтобы записывать кое-что. Мои мысли. Мои наблюдения.

– Зонтик?

– Вдруг пойдет дождь.

– Мы же сидим в машине.

– Мы же в конце концов из нее выйдем.

– Носки?

– Вдруг кому-то понадобятся.

– Огромная косметичка?

– Там мои лекарства. От сердца, от печени, от почек, от радикулита, от артрита и снотворное. А еще витамины.

– А штопор-то зачем?

– Штопор всегда пригодится. Когда кто-то ведет себя слишком агрессивно.

Алекс широко раскрыл глаза.

– Значит, если на нас нападет какой-нибудь психопат, ворующий влажные салфетки, мы огреем его штопором и метелкой, швырнем в лицо пару носков и брызнем в глаза спиртовым гелем. А если он не угомонится, поколотим его складным зонтиком и задушим кляпом из носовых платков. Если он и дальше будет к нам лезть – влажные салфетки и впрямь стимулируют – тут уж мы оглушим его вашей косметичкой, набитой лекарствами.

Максин с важностью подняла голову:

– Сам видишь – здесь нет ничего бесполезного.

Старая «Нокия» Максин неожиданно зазвонила, издавая простенькую мелодию.

Она с подозрением взглянула на телефон, не отвечая на звонок.

– Вы не будете подходить?

– Нет, это не важный звонок.

По голосу попутчицы Алекс понял, что она разволновалась. Однако он не решился спросить, кто звонил.

Раздался еще один, короткий звук, означавший, что оставлено голосовое сообщение.

Максин в раздражении убрала мобильный в сумку.

– Вы не хотите прослушать сообщение?

Максин напряглась и повернулась к нему:

– Я знаю, что они хотят, и не согласна на это.

12

Алекс намеревался попросить Максин рассказать, в чем дело, как вдруг услышал вой сирены. Он взглянул в зеркало заднего вида и увидел, что прямо за ними едет полицейская машина. Так как Алекс не реагировал, полицейский навел на него пистолет и, подъехав вплотную к машине, прижался стеклом к стеклу.

Максин ему улыбнулась и помахала рукой, совсем как ребенок, который машет родителям на новогоднем празднике в детском саду. Полицейского, судя по всему, это не тронуло, поскольку он жестами дал понять, что хочет, чтобы Алекс съехал на обочину и остановился. Максин уже давно не была за рулем и находила скорее увлекательным, что их просят остановиться. Она вообразила себя опасной преступницей в бегах.

Она уже собиралась было поделиться своими впечатлениями с Алексом, как вдруг заметила выражение дикого ужаса на его лице, по которому катились крупные капли пота. Зубы у него стучали, он бормотал что-то невнятное и бросал безумные взгляды по сторонам.

В душу старой женщины закралось подозрение. А что если ее первая догадка была верной? Что если у него никакая не депрессия, а наркозависимость? Что если он ей наврал? Но вообще-то он, конечно, мог быть и психопатом, и наркоманом одновременно. Может, его «Твинго» напичкана антидепрессантами, закупленными на черном рынке. Отличный сюжет для репортажей Бернара де ла Вильярдьера. Надо будет ему написать и подать идею.

Однако ее ведь могут счесть сообщницей. Торговля антидепрессантами – это тянет на десять лет тюрьмы. Жить ей, конечно, осталось недолго, но закончить свой жизненный путь за решеткой не очень-то улыбалось. По телевизору в доме престарелых она смотрела сериал «Оранжевый – хит сезона»[16], такие глупости ей уже не по возрасту.

Внезапно она испугалась, как бы наркоман, наглотавшись поддельных антидепрессантов, не стал улепетывать от полиции. Понятное дело, это было бы забавно, но куда «Твинго» тягаться с полицейской машиной. Максин вовсе не хотелось, чтобы они врезались в дерево. Да, она собралась умирать, но умирать по-своему. Наконец-то она оставит с носом свою судьбу. И именно ей, Максин, решать, когда это будет.

Она отлично помнила прекрасную сцену из фильма «Зеленый сойлент»[17], в которой пожилой друг главного героя собирается по собственной воле воспользоваться эвтаназией, и вокруг него – крупным планом цветы, животные, пейзаж. Все выглядело спокойным и безмятежным.

От мечтаний ее отвлек какой-то звук. Молодой человек говорил ей что-то, но тараторил совсем невнятно.

– Успокойся. Подыши глубоко.

Алекс, на грани инфаркта, сделал глубокий вдох.

– Очень хорошо, – сказала Максин ласковым голосом тренера по йоге в доме престарелых. – Еще раз.

Она увидела, как его плечи опустились, а дыхание стало ровнее.

– Замечательно. Продолжай. И закрой глаза.

Сам не свой, Алекс повиновался.

Вдруг машина сделала крутой поворот.

– Открой глаза! Я погорячилась. Плохая была идея. Смотри в оба на дорогу. И не психуй. Встань на обочину, как тебя просит полицейский.

Она обернулась в сторону полицейской машины. Хранитель общественного порядка, кажется, терял терпение. Увидев, что «Твинго» притормаживает и прижимается к обочине, он вздохнул с облегчением и встал сзади.

Время не ждало. Надо было действовать быстро, если она не хотела угодить в тюрьму. Она обеими руками обхватила голову Алекса, чтобы привести его в чувство.

– Что происходит? Почему ты в такой панике? Где наркотики?

Алекс мгновенно пришел в себя.

– Какие наркотики?

– Некогда играть в прятки. Быстро говори! Нужно их спрятать. В крайнем случае каждый из нас может проглотить немного, но имей в виду – я сегодня не принимала слабительного, так что ты рискуешь не сразу получить обратно свой товар.

– Вы не понимаете – я нарушил закон.

Он кого-то убил. Наверняка. Бернар предупреждал, что не надо ездить на попутной машине молодым беззащитным женщинам. Думаешь, что тебе попался милый мальчик в депрессии из-за несчастной любви, а на самом деле он – ненормальный.

Она с трудом проглотила слюну.

– Что ты наделал?

Торговля наркотиками, магазинная кража, вооруженное нападение, убийство… Куча кадров с экрана телевизора в доме престарелых промелькнули у нее в голове.

– Я не прошел техосмотр.

– Что?

– Да, я понимаю, это очень плохо. Я должен был это сделать еще месяц назад. Я знал, что нужно его пройти, но все никак не решался. А потом собрался с бухты-барахты в Брюссель, и уже не успевал.

Он глубоко вздохнул, выпрямился на своем сиденье и заявил:

– Не волнуйтесь. Я беру на себя всю ответственность за это преступление. Я объясню, что вы тут ни при чем и понятия о нем не имеете.

Максин увидела в боковом зеркальце, как полицейский вышел из машины и направился к ним решительным шагом.

– Послушай меня. Ты сделаешь ровно то, что я тебе скажу, и все будет хорошо. Окей?

Алекс кивнул головой, все еще пребывая в ужасе, но обрадовавшись, что замаячил хоть какой-то выход из ситуации. Максин же полегчало, оттого что он не роптал, и она принялась срочно излагать свой план:

– Ты скажешь, что я твоя больная бабушка. Мы наверняка его разжалобим. Не знаю, кем надо быть, чтобы выписать штраф молодому человеку, который вывез на прогулку дряхлую старушку.

Алекс не успел сказать ни слова в ответ – полицейский уже стучал в окно машины, знаками приказывая опустить стекло.

– Добрый день, мсье. Плановая проверка. Покажите, пожалуйста, права и техпаспорт.

Дрожащей рукой Алекс отогнул козырек со своей стороны и нащупал там документы.

– АРХХХХХХ!

Полицейский и водитель подпрыгнули от неожиданности и повернулись в ту сторону, откуда доносился звук.

Максин хрипела, пуская обильные слюни из перекошенного рта.

– АРХХХХХХ!

Онемевший от изумления полицейский поглядел на Алекса в ожидании объяснений.

Тот, вконец растерявшись, повернулся к Максин, которая бросила на него требовательный взгляд, прежде чем выдать очередную порцию хрипов. На сей раз еще более пронзительных.

– ГЫЫЫЫЫЫЫ!

– Извините, пожалуйста, мою бабушку, господин полицейский. Она больна, у нее не все в порядке с головой.

Максин почувствовала, что настал кульминационный момент. Она принялась царапаться и делать вид, что вот-вот кого-нибудь укусит. И выпустила изо рта вдвое больше слюны, которая ручьем стекла по ее подбородку.

– Тяжелый случай, – сказал полицейский и сделал шаг назад.

– Да уж, приятного мало.

Полицейский, движимый то ли состраданием, то и ли страхом, отошел еще на несколько шагов.

– Ладно. Можете ехать.

– УЫЫЫЫЫЫЫ! – провыла Максин в качестве благодарности.

Алекс мгновенно поднял стекло и тронулся с места, стараясь поскорее отъехать от полицейского, на случай если тот вдруг все-таки захочет проверить его техпаспорт.

Когда они наконец выехали на дорогу и полицейский не мог их видеть, Алекс обратился к Максин:

– Что это было? Мы же договорились, что старушка больна, а не что она страдает синдромом Туретта[18]!

– Я вошла в роль и делала так, как сама чувствовала… Ребекка серьезно больна.

– Кто такая Ребекка?

– Как кто? Мой персонаж.

И Максин, театрально вынув из сумки влажную салфетку, вытерла подбородок.

13

Дорога брала свое, и у обоих путешественников стало немного спокойнее на душе. Сцена с Ребеккой очень повеселила Максин, которая смогла таким образом применить на практике свои познания в театральном искусстве. Однако она подозревала, что Алексу произошедшее вряд ли доставило такое же удовольствие.

Он, казалось, вполне пришел в себя и спокойно слушал радио, игравшее «Сидя на берегу залива» Отиса Реддинга. Как и в прошлый раз, музыка ушедшей эпохи – для него, и музыка молодости – для нее была им на пользу.

Максин подумала, что, если Алекс так перепугался проверки документов, вряд ли он был наркодилером. Кишка тонка. Скорее всего он просто славный парень, даже слишком славный. Уважавший всех вокруг до того, что забывал уважать самого себя. Она непременно должна ему помочь. Она была уверена, что вытащит его из скорлупы, в которой он замкнулся. Будет счищать с него шелуху, как с луковицы, пока не дойдет до самого сердца. Даже если ей станет сильно щипать глаза.

Но для этого необходимо было узнать, с какой целью он решил отправиться в Брюссель.

– Ты мне не сказал, зачем ты едешь в Брюссель?

– Чтобы покончить с собой, – сказал он без тени эмоций.

Заметив изумление на лице старой дамы, он добавил:

– Юмор депрессивных. Еду туда просто так.

– Не смешно.

– Думаете, вы одна собираетесь свести счеты с жизнью? Вы самая эгоистичная из самоубийц, которых я знаю.

Старая дама не повелась на эту уловку. Алекс призывал ее больше не расспрашивать о нем. Классический уход от темы. Этот прием был отлично ей знаком, она сама использовала его долгие годы.

– Так почему же Брюссель?

– Это самая длинное расстояние, на которое я мог удалиться от нее не на самолете. Ведь к тому, что я круглый дурак, надо прибавить еще один из моих многочисленных недостатков – я боюсь летать.

– Аэрофобия – это вообще-то не недостаток. Ей многие страдают.

– Вы тоже боитесь летать на самолете? – спросил Алекс, ободрившись.

– Совершенно не боюсь. Я же не трусиха!

Вид у депрессивного молодого человека стал еще более подавленным.

Максин спохватилась, что была не права, и постаралась извиниться:

– Извини. Я совсем не то хотела сказать. В боязни самолетов нет ничего плохого. Смотри: твой недостаток – страх, а мой – тактичность, как у медведя. Один – один.

Алекс растянул губы в робкой улыбке, и Максин воспользовалась этим:

– Я думаю, что это очень даже смело – решиться уехать одному. Без друзей, я имею в виду.

– Мои друзья меня не понимают. По той простой причине, что я сам ничего не понимаю. Почему она имеет такую власть надо мной? Почему вся моя жизнь испорчена из-за одного упущенного случая?

Алекс вспомнил про разговоры с друзьями. Они хотели ему помочь, твердя «на ней свет клином не сошелся». Еще одна идиотская поговорка. Он не хотел, чтобы свет клином сошелся на ком-то еще. Кроме нее! Вот только она в нем, Алексе, не нуждалась. Она даже не догадывалась, причиной какого разочарования она оказалась. История окончена. Занавес опускается на жизнь, сделавшуюся тусклой, пресной, бесполезной.

Его страдания стали похожи на какое-то извращение. Они превратились в наркотик. Страдать значило не терять связь – пусть тонкую, пусть неутешительную – с ней. Ему нравилось терзать себя по ночам, думая о ней, он представлял себе свое будущее. Она найдет счастье с мужчиной, которого он возненавидит, но будет жить в тени этого счастливца, с каждым днем все сильнее одолеваемый завистью, ревностью, ненавистью, стыдом и отвращением к себе.

Если бы он был «хорошим человеком», он бы порадовался за нее, как те, кто говорит: «главное, чтобы она была счастлива, я хочу ей только счастья». Нет! Он хотел, чтобы она была счастлива только с ним!

Мучаясь от этих пагубных мыслей, видя, что стал совсем другим человеком, чем прежде, не таким, каким ему хотелось, он решил что-то предпринять. Максимум, на что он оказался способен в своем прозябании, это поездка в Брюссель. С попутчиком, чтобы вышло подешевле. Брюссель был лишь предлогом для того, чтобы найти хоть какой-то способ сбросить страшную глыбу с груди и начать дышать.

Максин почувствовала, что Алекса опять охватывает безысходность. Только не давать ему снова погрузиться в тоску! У него уже наблюдались первые признаки небольшого улучшения после начала поездки, и она не хотела терять этих хотя бы и скромных достижений. Она должна вывести его на правильную дорогу. Дорогу к жизни.

– У нас с тобой разные случаи. Ты молод, у тебя вся жизнь впереди.

– Для чего? У меня нет ни будущего, ни планов. Как вы сами сказали – никаких перспектив…

Алекс вдруг широко открыл глаза, как это бывает, когда человек неожиданно понимает что-то очень важное.

– Вот оно что, я старик. Да-да, я старик. У меня налицо все симптомы: апатия, усталость, отсутствие аппетита, депрессия, потеря интереса ко всему… И потом, я обожаю отвары из трав. На все случаи жизни: от артрита, от атеросклероза, тонизирующие, расслабляющие и даже мочегонные…

– Если судить по твоим музыкальным пристрастиям, я согласна. Но в остальном… Посмотри на себя. Ты молодой, сильный, ты ничем не болен.

– Ну, это если абстрагироваться от землистого цвета лица и кругов под глазами.

– Именно. Я совершенно уверена, что, если тебя причесать, ты похорошеешь и будешь себя чувствовать гораздо лучше.

Мобильник Максин опять зазвонил. Она скользнула взглядом по экрану и опять убрала его в сумку.

– Ну, что скажешь?

– Насчет чего?

– Насчет смены имиджа. Ты будешь моей Джулией Робертс, а я – твоим Ричардом Гиром. Вот уж оторвемся!

И она захлопала своими маленькими ручками, покрытыми пигментными пятнами.

Алекса эта идея не приводила в такой восторг. Ему было хорошо в его майке, такой же серой, как его настроение, и в джинсах, таких же старых, каким он казался себе. Но бабуле это мероприятие, судя по всему, доставит огромное удовольствие. Вообще, после сцены с Ребеккой она уже гораздо меньше была похожа на самоубийцу. Может быть, благодаря ему что-то в ней изменилось? Может, ему удалось отвратить ее от рокового решения? И его бесполезное существование принесет пользу кому-то, кроме него? Отступать нельзя, он был почти у цели. И решил, что «если его причесать», то он от этого не умрет. Ради такого-то дела.

– Ладно. Согласен.

– Замечательно! Увидишь сам – тебе станет гораздо лучше.

– Г-м-м…

– Да, все пойдет как по блину.

– Как по маслу. Говорят: «по маслу».

– Только не начинай. Я всегда говорила «как по блину». Такое вот выражение.

– Значит, вы всегда ошибались.

– Что за наглость! Эта молодежь думает, что все знает. А на самом деле плетется в хвосте. Где твоя логика? Ну, при чем тут масло?

– Блин, конечно, логичнее!

– Совершенно верно. Если хочешь знать, господин Всезнайка, блин – это символ общности людей, он объединяет их за одним столом. А если и дальше рассуждать, то он отсылает к Земле, которая круглая.

– Масло скользкое, по нему все двигается быстро. Как по маслу – значит, быстро.

– Хорошо. Давай придем к согласию в нашем разногласии. Ты думаешь, что то, что я думаю, неверное, а я думаю, что ты думаешь, будто знаешь, как верно, в то время как это не так. Но я совсем не хочу, чтобы ты думал, будто я думаю, что то, что ты думаешь, правильно, потому что тогда ты бы думал неправильно. Но если ты думаешь, что я думаю, что если ты так думаешь, то ты со мной согласишься, то ты думаешь правильно. Теперь наконец-то стало понятнее.

У Алекса голова пошла кругом. Неужели это он всю жизнь говорил неправильно и старая дама права? Или она ему морочит голову?

Ее мобильный опять зазвонил. На сей раз она даже не удосужилась выяснять, кто звонит. Она нажала кнопку, чтобы телефон замолчал.

– Ну что, поехали?

– Куда? – спросил Алекс, окончательно запутавшись после всех объяснений Максин.

– За одеждой! Куда же еще!

14

Хотя ехать им оставалось еще прилично, они решили остановиться в ближайшем крупном населенном пункте. Там наверняка найдется немало магазинов и парикмахерская.

Они добрались до центра какого-то шикарного и ухоженного города. Витрины были выдержаны в пастельных тонах, тротуары сверкали чистотой. Последнее обстоятельство Максин сочла решающим, увидев в нем благое предзнаменование.

Алекс без труда нашел место, чтобы припарковать свою «Твинго», которая сильно проигрывала на фоне блестящих седанов. Максин подхватила сумку и вышла из машины, прежде чем мотор заглох. Она была чрезвычайно возбуждена. Замысел смены имиджа явно шел ей на пользу. Идея помочь этому неприкаянному юноше рождала у нее в голове массу планов, которые позволяли ей хотя бы на несколько драгоценных мгновений позабыть о мрачных мыслях, постоянно посещавших ее.

Она хотела вселить в него энергию, чтобы он вновь почувствовал в себе прилив жизненных сил. Она видела, как он пятится, нарочито медленно закрывая машину. Она также прекрасно поняла, что он согласился, лишь желая доставить ей удовольствие. Но она была стопроцентно уверена, что он почувствует себя лучше. Руку дала бы на отсечение.

Максин в темпе пошла вперед. Молодой человек, хоть и неохотно, но вынужден был не отставать от нее. Они быстрым шагом прошли несколько метров.

– Смотрите, сколько магазинов. Давайте зайдем вот в этот? Он, наверное, неплохой, – сказал Алекс, задыхаясь от ходьбы. И указал рукой на магазин, где продавалось «все для туризма, охоты и рыбалки».

– Ты умеешь ловить на муху?

– М-м-м… Нет.

– Тогда не одевайся рыбаком.

– Но там есть и другая одежда…

– Не канючь! – осадила его Максин как ребенка, который выпрашивает конфеты. – При твоей физиономии решат, что ты любитель ходить по горам, потерявшийся пару недель назад, и что тебе надо срочно оказывать помощь.

Она отрицательно покачала головой и, полная решимости, отправилась к оптимальному магазину. Когда они проходили мимо магазина спортивной одежды, Максин краем глаза посмотрела на Алекса:

– Даже не думай!

Они двинулись дальше.

Алекс, уставившись под ноги и сгорбившись, уже не оглядывался на витрины. Он брел как каторжник, только кандалы не оттягивали ему щиколотку, а тянули его вперед.

Поглощенный своими мыслями, он не заметил, как законодатель его дресс-кода резко остановился. Он врезался в спину Максин.

– Смотри, куда идешь!

Она пристально оглядела его с ног до головы и неодобрительно поморщилась.

– Выпрямись. Не опускай голову. И расслабься. Все будет хорошо.

Алекс заподозрил какой-то подвох. К чему такая предосторожность перед тем, как войти в обычный магазин?

Максин уже взялась за ручку двери, когда он взглянул на вывеску. И схватил ее за плечи, чтобы остановить.

– Вы видели название магазина? Вы не туда пошли.

– Не волнуйся, все в порядке.

– Наденьте очки, Максин! Это «Прада»! Здесь не супермаркет.

– Не суди по оперению.[19] Суди по полету. Если уж меняешь имидж, то меняй его как следует.

Алекс решил оставить поговорку в духе Максин.

Она, наверное, сошла с ума. Не соображала, какой это роскошный магазин.

Чем она собиралась расплачиваться? Франками? Ведь не ему же с его скудной зарплатой университетского библиотекаря отовариваться в «Прада». На один носок, может, и хватит, но на два… Интересно, они продают носки по одному?

– Я пошел отсюда. Я расхотел менять имидж.

Лицо Максин приняло сочувственное выражение.

– Не переживай. Я все устрою.

Она казалась до того уверенной в себе, что он заколебался. Зная неуемный характер своей попутчицы, он задумался, не намеревается ли она совершить кражу. Ограбление салона «Прада». Вполне возможно. Среди бардака в ее сумке она могла прятать оружие. Когда Максин стала в ней рыться, Алекс уже почти приготовился к тому, что она сейчас протянет ему капроновый чулок и скажет натянуть на голову, чтобы его не узнали.

Но вместо этого она протянула ему какой-то белый тюбик:

– На, подыши. Это эфирное масло от стресса.

– Вы пользуетесь эфирными маслами?

– Разумеется. Я, если ты не заметил, человек активный, и иногда мне надо отдохнуть.

Напрасно было хорохориться и подтрунивать над Максин, и Алекс глубоко вдохнул масло, уповая на то, что оно быстро снимет стресс.

– Я ничего не чувствую. Ваша штука не действует.

– Подожди немного. Дай активным веществам проявиться.

Максин вновь взялась за ручку двери. Алекс преградил ей дорогу рукой.

– Подождите! Я ни разу в жизни не заходил в подобные места, – со смущением признался он. – Я не знаю, как себя вести.

– Инструкции нет. Скажи себе, что мы просто зашли за покупками.

И на сей раз она толкнула дверь и вошла в магазин.

Исполненная собственного величия и напудренная до самого кончика носа продавщица с презрением подняла брови при виде двух самозванцев, осмелившихся переступить порог ее бутика. Нескладный панк в джинсах, футболке и кроссовках и вырядившаяся старая дама. Она бросила наметанный взгляд на нитку жемчуга на шее Максин и усмехнулась – ну, разумеется, речной.

Опять какие-нибудь туристы, которые, желая выглядеть поимпозантнее, пришли вдохнуть роскошные ароматы ее магазина. Надо поскорее выдворить этих незваных гостей из ее владений.

Она двинулась в их сторону, показывая всем видом, что вообще-то у нее есть дела поважнее, хотя в помещении больше не было никого.

– Вы не туда попали? Магазин «Дамар» в конце улицы.

И она указала на дверь пальцем с безукоризненным маникюром и длинным ногтем, покрытым красным лаком.

Не знавший куда деться Алекс переминался с ноги на ногу, как ребенок, которому надо срочно в туалет. Он дергал Максин за рукав, давая понять, что желает немедленно уйти. Та слегка хлопнула его по руке. Тогда он, с видом побитой собаки, отпустил ее рукав и принялся грызть ноготь.

Ему было нечего тут делать. Такой бутик не для него. Магазин с принадлежностями для туризма – это да, «Прада» – нет. Тут все понятно. Зачем Максин заставила его сюда войти? Теперь он вынужден терпеть презрительный взгляд этой кошмарной продавщицы.

Каким образом простой поход в магазин за одеждой смог превратиться в подобную засаду? Он вытер вспотевшие ладони о джинсы. Продавщица, следившая за малейшим их движением, скривилась от отвращения.

Алекс отступил на шаг назад, чтобы спрятаться за Максин, как за укрытием. Та, в отличие от него, чувствовала себя тут превосходно. Как будто и не почувствовала никакой враждебности со стороны их собеседницы.

– Мы пришли, куда нам надо, спасибо. Нам хотелось бы посмотреть костюмы.

15

Продавщица шумно вздохнула, демонстрируя свое раздражение. Повезло же ей попасть на таких зануд. Однако она смирилась, будучи уверенной, что при виде ценников они рванут отсюда со всех ног.

Она подвела наглецов к отделу костюмов и, подняв идеально выщипанную бровь, повернулась к Алексу:

– Мсье, это для вас, я полагаю?

Слово мсье прозвучало для Алекса как оскорбление. Ему захотелось забиться в какую-нибудь нору. Максин же, наоборот, распрямила плечи и, хотя и была ростом ниже продавщицы, делала все, чтобы посмотреть на нее свысока. Она использовала все уловки: малейший бугорок на паркете, ступеньку, даже вставала незаметно на цыпочки. От этого танца у продавщицы сложилось четкое впечатление, что перед ней – психически неуравновешенная особа.

С трудом сохраняя спокойствие, она спросила:

– Какой именно костюм вы ищете? Для какого-то особого случая?

И она посмотрела в глаза Алексу, поскольку неуравновешенная старая дама начала ее немного пугать. Алекс замер, как олень, ослепленный в ночи автомобильными фарами. Правда, он чувствовал себя скорее ежиком, чем оленем.

Продавщице пришлось использовать все запасы своего профессионального лицемерия, чтобы не выгнать этих придурков. Она имела дело с безумной старухой и круглым идиотом. Воистину ее день! Она вспомнила семинар, который «Прада» организовала для работников этого региона. Не считать клиента идиотом или, по крайней мере, не дать ему это почувствовать. Правило номер четыре, а может быть, номер пять, она точно не могла сказать. Она провела половину времени за коктейлями в баре гостиницы, надеясь, что какой-нибудь большой начальник ее приметит и вытащит из захолустья.

Голос старой невротички вернул ее в реальность:

– Ничего особенного. Никакого особого случая. Мы хотим костюм в стиле «казуаль».

Дама сказала это с такой уверенностью, что продавщица озадачилась. Что же это такое? Какая-то марка? Или специальный фасон костюма-тройки? Она перебрала в уме весь каталог коллекции «Прада». В нем не было ни одной вещи под названием «казуаль».

Этим двум психам явно не место в ее магазине. Она попусту тратила на них время. И повторяла, как мантру, правило номер четыре, или пять, снова и снова. Надо с ними заканчивать.

– Мне очень жаль, мадам, но у нас нет одежды под названием «казуаль».

Старуха взглянула на нее с презрением:

– «Казуаль» – это не вещь, это стиль! Люди одеваются в стиле «казуаль», то есть в повседневном стиле.

– А! Кэжуал, – подхватила продавщица с нарочито прекрасным американским акцентом.

– Я и говорю – казуаль.

– Нет, кэжуал, – четко выговорила продавщица.

– Да, казуаль.

Эта дура совершенно вывела из себя Максин. А она была так рада возможности щегольнуть новым словом, вычитанным в журнале «Новое время», который валялся в холле дома престарелых.

Продавщица, жаждущая поскорее распрощаться с этими посетителями, предпочла обратиться к тому, кто стоял, набрав в рот воды:

– Какой у вас размер? Наверное, сороковой?

Алекс вытаращил глаза от ужаса и пробормотал что-то невнятное. Он вновь потянул за рукав Максин, и та, проникшись к нему жалостью, ответила:

– Да-да. Наверное, сороковой.

Продавщица вынула несколько костюмов «казуаль» и протянула их придурку. Разумеется, он и не пошевелился. Тогда старая дама пнула его локтем, и он наконец-то решил выйти из летаргического сна, чтобы взять их.

– Цена внутри.

Максин даже не подумала на нее посмотреть.

– Где можно померить?

– Примерочные в глубине магазина, справа, сразу за витриной с носками.

– А можно купить один носок?

Продавщица с недоумением посмотрела на слабоумного и повернулась к нему спиной. Ее каблуки застучали в сторону кассы.

Максин, вздохнувшая с облегчением, когда эта зараза от них отвязалась, взяла дело в свои руки. Мальчик был морально травмирован. Максин предстояло вернуть ему уверенность в себе. Переодевшись, он тут же оклемается, увидев себя в великолепном и безупречно сидящем костюме. У нее на губах уже играла улыбка, когда она подтолкнула его внутрь примерочной.

– Давай, примерь! Увидишь сам – ты станешь красивым, как Купидон!

– Как Аполлон, Максин, красивым, как Аполлон, – проворчал Алекс, закрывая за собой бархатные шторы.

За занавеской примерочной он чувствовал себя более защищенным. В горле у нег пересохло, сердце бешено колотилось. Сверху струился мягкий свет, и Алекс стал раздеваться. Он постарался дышать глубоко и ровно, чтобы успокоиться.

Перестав паниковать, он взглянул на костюмы, висевшие на вешалке. Дотронулся кончиком пальцев до ткани. Она была мягкая и шелковистая. Он никогда не носил таких вещей. Для него это было слишком – слишком прекрасно, слишком шикарно, а он был слишком… Такая одежда ему не пойдет.

Алекс провел рукой по пиджаку. Его великолепный покрой не ускользнул от взгляда молодого человека. Внутренний карман из кашемира ему особенно понравился. Шикарный. Слишком шикарный. Что он положит в этот внутренний карман? Ключи от своей «Твинго»? Нет, внутренние карманы сделаны для преуспевающих людей, для серьезных мужчин, занятых серьезными вещами в их серьезной деятельности.

С другой стороны, чем он рискует? Никто на него не смотрит. Можно и примерить. Просто посмотреть, как это будет на нем выглядеть. Просто переодеться в необычный наряд. Наряд человека, уверенного в себе, каким он, Алекс, никогда не станет.

Он снял брюки с вешалки из черного дерева и принялся переодеваться. Рубашка. Жилет. Пиджак. Закончив, он набрал побольше воздуха, прежде чем осмелился посмотреть на себя в зеркало.

Он не узнал человека, стоящего напротив него. Это был он и не он. Он, но гораздо лучше. Он не мог не улыбнуться незнакомцу, который смотрел на него из зеркала. Теперь надо продемонстрировать свой новый вид Максин.

Едва он поднес руки к занавескам, как услышал простенькую мелодию телефона. Трудно было не узнать мобильник Максин. Однако на сей раз музыка была другой, не та, которую он слышал уже много раз и на которую она не отвечала. Стоп, это была уже не мелодия мобильного звонка, но настоящая музыка. Господи, как она решилась?

Оригинальный трек из «Красотки» в версии допотопной «Нокии» раздавался на весь магазин. Алекс стремглав выскочил из примерочной, чтобы заткнуть этот громкий звук. Так нельзя! В магазинах вроде этого ни в коем случае не нужно обращать на себя внимания, а тем более включать музыку на всю мощь. В магазинах вроде этого надо разговаривать шепотом.

Старая дама кивала головой в такт песни.

– Как тебе мой сюрприз? Ее мне скачал на телефон Джеки Потье.

– Я думал, он умер.

– Да, но прежде он все же успел кое-что сделать, вот, скачал мне пару мелодий. О, какой ты красивый! Ну-ка, повернись кругом!

Алекс, польщенный комплиментом, а еще больше – сверкнувшей в глазах Максин гордостью за него, включился в игру. Он ходил туда-сюда, как на дефиле, вдоль бархатных занавесок. Когда музыка перестала играть, они оба застыли, смотря друг на друга и понимая, что это мгновение навсегда останется в памяти у обоих.

16

– Берем! – воскликнула Максин в необычайном возбуждении.

Алекс шлепнулся с небес на землю. Никогда он не сможет позволить себе такой костюм. О нем можно только мечтать.

– Это невозможно, Максин. Но это так мило с вашей стороны. Без вас я бы не решился даже переступить порог магазина. Но у меня нет возможности покупать себе подобные вещи. Они слишком дорогие.

Он с беспокойством взглянул в сторону касс, где стояла ужасная продавщица. От Максин его взгляд не ускользнул.

– Не беспокойся. Это мой подарок.

– Нет, я не могу позволить вам это сделать. Вы ведь не станете тратить все ваши деньги на какого-то незнакомого человека?

– Во-первых, это не все мои деньги. Костюм, конечно, дорогой, но не до такой степени. Во-вторых, ты не незнакомый человек. Мне кажется, нас объединяет далеко не одна только машина. В-третьих, куда мне, по-твоему, девать мои деньги? Не в могилу же их с собой забирать. Я отложила те, что понадобятся мне на врачей в Брюсселе, остальными могу распоряжаться, как хочу.

Алекс был тронут. И самой покупкой, и особенно словами Максин. Он тоже чувствовал какую-то связь между ними. Он смог рассказать ей про себя гораздо больше, чем своим друзьям или даже родителям. Тем больнее ему было, что Максин опять заговорила про эвтаназию. Нет! Пока он жив, он не допустит, чтобы она умерла таким образом. Он торжественно поклялся себе в этом.

Они направились к кассе. Продавщица делала вид, что она ужасно занята укладыванием стопки свитеров. Максин прокашлялась. Приободрившийся Алекс из солидарности тоже прочистил горло. Продавщица с омерзением посмотрела на двух бродяг, воображая, какими миазмами они наполнили примерочную. Как только они уберутся отсюда, она опрыскает все антибактериальным спреем. Боясь, что чокнутая старуха проявит агрессию, она едва сдержала себя, чтобы не сделать им замечание, когда та врубила на полную мощь музыку. Кто их знает, этих психов, с ними надо быть острожной. Тут она вдруг заметила, что придурок все еще одет в один из костюмов. Уж не спросить ли ее мнение он хочет? Опережая события, продавщица поинтересовалась:

– Вам нравится костюм, мсье?

Опять это завуалированное оскорбление. Алекс прекрасно знал, что он никакой не «мсье».

– Мы его берем, – заявила Максин с апломбом.

– Прекрасно. Переодевайтесь, пожалуйста.

– Это ни к чему. Он желает пойти в нем.

С гримасой презрения на лице продавщица сгребла вещи Алекса и запихнула их в элегантную черную коробку. Затем положила ее в пакет цвета морской волны с логотипом «Прада». Вдруг, что-то заподозрив, она спросила:

– У вас, разумеется, есть, чем заплатить?

Максин взялась за свою бездонную сумку. Она извлекла из нее будильник, ручку, бутылку воды, батончик мюсли. Продавщица, увидев, чем завален ее прилавок, чуть не впала в панику. Да это просто бродяги. Вот с кем она имела дело. С бомжами, которые ее провели.

Уже готовая облить ядом самозванцев, она вдруг осеклась. Старуха вытащила огромную пачку купюр.

Они что, ограбили банк? И сейчас возьмут ее в заложницы? А может, это наркобоссы, пытающиеся отмыть деньги у нее в магазине?

Она вспомнила правило номер один (а, может, номер два) кампании «Прада». Если у клиента есть деньги, рассчитайте его безо всяких вопросов. Клиент, который платит, богатый клиент. Или наоборот?

В конце концов, она не работает в полиции. Может быть, ей даже удастся отхватить премию за текущий месяц, благодаря этим бандитам.

– Позвольте сказать, мсье, что костюм вам очень идет. Будто на вас сшит.

И она громко рассмеялась.

– Могу я предложить вам кое-какие аксессуары? Они дополнят ваш ансамбль. Уверена, что они придутся вам по вкусу. Вы такой красивый молодой человек…

И она кокетливо подмигнула пришедшему в полное недоумение Алексу.

Он-то еще не видел пачки купюр, так как отвернулся, чтобы бросить последний взгляд на роскошный магазин. Ведь он был абсолютно уверен, что не скоро вновь наведается в подобное место. Перемена в поведении продавщицы и ее слащавый тон показались ему еще более отвратительными, чем открытое презрение, которое она демонстрировала вначале.

Взгляд Алекса опустился на прилавок, куда Максин выложила впечатляющее количество всякой всячины. Внезапно он заметил купюры. Максин не врала, когда говорила, что захватила достаточное количество денег. Он заговорщицки посмотрел на нее.

– Я спрашивал вас, продаете ли вы носки по одному, – сказал он продавщице.

– М-м-м… Вообще-то нет. Как правило, они идут парами.

Максин принялась тасовать купюры, как игрок в покер – карты.

– Но для таких клиентов, как вы, мы, конечно, можем сделать исключение.

– Отлично, тогда я хотел бы один бежевый сорок второго размера и один зеленый сорок шестого, – проговорил Алекс очень серьезно.

– А мне дайте розовый тридцать восьмого, – добавила Максин.

Чем больше было странных просьб, тем сильнее сгибалась спина продавщицы. Она вспомнила правило номер три – или оно было четвертое? – их семинара. Торговля – это торговля.

– Я сейчас проверю.

Как только она удалилась, оба заговорщика расхохотались.

– Вы заметили, как она теперь ведет себя?

– Деньги всесильны, мой мальчик.

Продавщица вернулась, неся драгоценные носки.

Максин, как ни в чем не бывало, обмахивалась денежной купюрой.

– Вы можете их красиво упаковать? Это подарок.

– Разумеется.

Они подождали, пока продавщица разберется с подарочной бумагой и ленточками. Когда она с угодливой улыбкой протянула им пакет, Максин в ответ тоже улыбнулась ей до ушей:

– Я же говорила – не судите по оперению.

17

Они вышли из магазина в самом веселом расположении духа. Максин купила и себе симпатичный шелковый платок, который элегантно повязала на шею. Алекс советовал ей приобрести красивое платье, но она отказалась, говоря, что узкая одежда помешает ей поймать его, коли они вдруг решат повторить упражнение на доверие.

Если в магазин вошли депрессивный Алекс и потенциальная самоубийца Максин, то вышли оттуда не иначе как две кинозвезды. По крайней мере, именно так они себя ощущали. А прохожие могли лицезреть молодого человека в тройке и старую даму, которая, судя по всему, отправлялась на чью-то свадьбу. Два принарядившихся неустановленных лица после посещения «Прада».

Путешественники беззаботно разгуливали по улице. Они щеголяли и любовались собой. Впервые за долгое время обоим было хорошо. Для «обычного» человека в этом не было ничего особенного, но для них это было как выплеск адреналина и одновременно бальзам на открытую рану. Они знали, что такое ощущение не продлится долго, и наслаждались им по максимуму. В их ситуации каждая микросекунда счастья становилась роскошью, посещавшей их так же редко, как комета Галлея Солнце.

Они решили выпить кофе в «Старбаксе» на углу, чтобы прийти в себя от сильных эмоций. Столько счастья за один раз утомляет, когда ты к этому не привык.

Они вошли и почувствовали аппетитный запах кофе.

– Я никогда не бывала в «Старбаксе».

– Я не думаю, что в «Старбаксе» «бывают», в него просто заходят выпить кофе.

Максин с подозрением взглянула на доску, где был написан ассортимент. Она пожала плечами и направилась к стойке, где ее ждал официант, а точнее говоря – бариста.

– Добрый день, я Кевин, что бы вы хотели?

– Добрый день, я Максин, – сказала старая дама, удивляясь, что следует назвать свое имя, чтобы получить порцию кофе. – Я бы хотела кофе.

– Какой именно? Латте? Моккачино? Капучино? Фраппучино? Макиато? С карамелью? Ванилью? С соевым молоком?

Максин повернулась к Алексу:

– С каких пор стало так трудно заказать кофе? Что это за тарабарщина?

Она наклонилась поближе к бариста и, четко артикулируя, как будто разговаривала с иностранцем, произнесла:

– Ко-фе, я хочу ко-фе.

За ними уже выстроилась приличная очередь, назревало недовольство.

Алекс взял ситуацию в свои руки. Гордый своим костюмом, он чувствовал себя другим человеком. Человеком, готовым противостоять любым трудностям. Справляться с любым камнем преткновения. Сейчас трудность заключалась в том, чтобы им приготовили кофе. Брюс Уиллис вот спасал мир, а он, Алекс, заказывает кофе. У каждого свои камни преткновения.

– Два латте с карамелью, пожалуйста.

Бариста, казалось, полегчало.

– И два маффина.

Если ты человек, который не болтает попусту, то ты должен уметь нейтрализовать напряжение и найти компромисс. Благодаря маффинам бариста не подумает, что зря потерял время ради одного только кофе.

Радуясь, что покончил наконец с этим бесконечным заказом, бариста добрался наконец до самого последнего этапа.

– Как вас зовут?

– Я только что вам сказала.

И она прошептала Алексу:

– И у кого тут Альцгеймер, я спрашиваю?

Затем она вновь переключилась на бариста.

– Зачем вам знать мое имя? – прошептала она с обольстительными интонациями. – Мы ведь едва знакомы, маленький волокита!

1 Здесь и сейчас (лат.).

2 Французский сайт поиска попутчиков в поездке на машине (здесь и далее прим. пер.).

3 Медицинский справочник.

4 Французский сайт знакомств.

5 Французский журналист, ведущий передачи, в которых говорит об остро проблемных сюжетах, в частности о наркоторговле.

6 Имеется в виду знаменитый рок-фестиваль, прошедший в США в 1969 году.

7 Наркоделец, передвигающийся на быстром автомобиле (англ.).

8 Название популярной настольной игры, где игроки должны проводить медицинские операции, чтобы заработать очки.

9 Американский телесериал, один из наиболее длинных, шедший без перерывов во Франции с 1989 по 2018 гг.

10 Намек на популярную в ХХ в. книгу Ф.Э. Бёрнетт «Таинственный сад».

11 Известный французский диджей.

12 Сорт французского сыра.

13 Знаменитая американская женщина-бойскаут, участвовавшая на поле боя в войнах с индейцами и постоянно носившая военную форму и оружие.

14 Один из важнейших в мире палеонтологических памятников первобытных рисунков. Находится во Франции.

15 Электронная говорящая игрушка-робот.

16 Американский комедийно-драматический телесериал о жизни в женской тюрьме.

17 Американский фильм-антиутопия 1973 г.

18 Заболевание нервной системы, при котором возникают множественные двигательные и вокальные тики.

19 Здесь Максин опять путает пословицу: вместо «L’habit ne fait pas le moine» («По одежке не судят») она произносит «L’habit ne fait pas le moineau» («Не суди по оперению»).

Продолжить чтение