Читать онлайн Эураль, или Действуй, сказал чернокнижник бесплатно

Глава 1. Женщина в фиолетовом платье

Первое, что увидел Андрей, когда открыл глаза, – шифоньер, тускло освещенный настенным факелом. Сихул-Ла, как называют его огнепоклонцы, или малый огонь. Рядом, в дальнем углу комнаты, угадывался человеческий силуэт. Вытянутый, остроконечный, незнакомый.

«Где я?» – промелькнуло в голове Андрея, и следом: «Кто здесь?»

И, как обычно: «Что бы сейчас сделал отец?»

Отец бы не церемонился. Воскликнул бы: «Прояви искру, тень человека, яви себя! Ибо держать в тайне личность – грех и предательство пламени. Дитя Огня обязано гореть пред дитем Огня».

Как обычно, много восклицательных знаков, блеска в глазах, брызг слюней, усиливающих всякий аргумент. И так мало… всего остального. Копоть на разбитом стекле.

К счастью, Андрей – не его отец.

Последним воспоминанием Андрея был пригородный лес и звуки музыки на заправке. Шивы-деревья, темнеющие в сумерках. Одинокий крик совы. И зловещее чувство, что за ним кто-то следит, знает, что он сделал, знает, что пути назад для него нет. С тем же чувством Андрей проснулся и здесь, в незнакомой комнате. Кто следил за ним тогда? Кто следит за ним сейчас? И главное: что случилось в этом промежутке?

Испытывая ноющую боль в пояснице, Андрей пошевелился. Понял, что левая рука привязана к решетке, и встать в полный рост не получится. Как не привыкает пес к новым хозяевам, глаза упорно отказывались осваиваться в темноте, и видели только кусочек серой стены вокруг факела, да будет вечен сей огненный свет, хоть проку от него и немного.

Силуэт исчез.

– Кто здесь? – спросил Андрей, на этот раз вслух. В ответ – только треск огня, в котором жрецы могли бы разобрать послание, да гул в ушах, словно после удара. Разве его били? Может, он упал, там, в лесу? А может он в лачуге сумасшедшего егеря? И почему ему так сложно дышать? Словно гарью пахнет, невозможно вдохнуть полной грудью.

Андрей отполз, насколько позволяла веревка, и уперся в стену. Если придется отбиваться, он пустит в ход ноги, руки, ногти, зубы – как в ту злополучную среду, когда его зажал в углу Влад с компанией, пытаясь раздобыть денег на столовую. Отцу после этого пришлось подключать свои связи, подыскивать новую школу… А Андрею – терпеть унизительные муки Очищения. В очередной раз.

От воспоминаний в ладонях защипало. В теле словно свернулось молоко. И Андрей не выдержал. Он закричал, хотя это и не принято в присутствии горящего источника благодати. Андрей отчаянно звал на помощь, надеясь, что обитатель темноты – друг, и готовился бить ногами по воздуху – если враг.

Когда паника отступила, Андрей отругал себя за слабость, после чего исследовал тело. Он убедился, что на нем та же одежда, в которой он уходил утром в школу: широкие черные джинсы, темно-синий вязаный свитер.

Андрей сидел на ковре. Казалось, что, если провести ладонью по полу, он наткнется на чей-то сапог, и получит за это по голове.

Так и произошло.

Почти.

Андрей действительно нащупал сапог.

Но пустой. Без ноги. В первую секунду он чуть не потерял сознание от страха, затем, успокоившись, рассмеялся. Ничего хорошего, конечно, но и ничего плохого тоже. По крайней мере, пока.

Судьба научила его ждать неприятностей, давать им имена, и быть во всеоружии, если одна из них случится: если начнет душить белокожий Диббук – разжечь благовония; если схватит за пальцы темно-серый Ферал – зажмуриться и обратиться с молитвой к огню; а в ответ на появление Ракшасы – прокусить руку, и отпугнуть злой дух собственной кровожадностью.

Андрей знал этот мир.

В следующий миг он нащупал на ковре книгу, нет, не так – Черную Книгу, средоточие его силы. Он узнал во тьме шершавую фактуру. Это была она. Не собственность, но орган, его луна, его суть. Много лет – его единственный друг и советник.

Запись от 14 марта

Я пишу, прислушиваясь к Дар-Ла,

Великому огню внутренней Освещенности.

Я здесь. Мое имя – Андрей.

Я не принадлежу ни к одной религии.

Никакое объяснение не исчерпывает мир для меня.

Огонь – сказка всех народов Земли.

Но даже в главном символе поклонения я не нахожу всего, о чем пылает моя душа.

Отец чтит Законы об очищении, об истине, об озарении.

Я же чту в фаеризме тайные, запретные строки

об обитателях Огненных Долин Шахера.

Есть у меня и иные источники знаний.

И все я зафиксирую здесь.

В тебе, моя Черная Книга.

Окрыленный находкой, Андрей решил немедленно действовать. Он нащупал на кисти узел веревки и впился в него зубами. Кровь прилила к челюсти, слюна обрела вкус железа. Зубы заострились, окрепли. Что это – адреналин или сторонняя помощь? Андрей рвал и кромсал, с отчаянием зверя, саблезубого тигра…

И веревка поддалась.

Он встал, помассировав руку, и с наслаждением размялся, повернув торс влево и вправо. Позвоночник приятно хрустнул. Фух. Так. Что теперь?

Не успел Андрей в полной мере насладиться чувством свободы (пусть и относительной), как рядом с ним скрипнула половица. Всю уверенность, как мел на школьной доске, стерло в одно мгновение.

– А-а-а! – закричал Андрей и ринулся к свету. «С ним я покоен, ему моя жизнь отдана! С ним я покоен, ему моя жизнь отдана!» Задев сапог, он чуть не упал, врезался плечом в стену, но все-таки вытащил факел из крепления в стене. По телу пробежала благодать. Так, наверное, чувствовал себя легендарный Король Пируан, когда выдернул с корнем горящее дерево, в которое минуту назад ударила молния.

Вытянув перед собой факел, как меч, Андрей повторил:

– Кто здесь?

Поводил туда-сюда, но – никого. Лишь мрачная комната то тут, то там восстающая из небытия.

– Выходите! – потребовал Андрей. Он не собирался искать незнакомцев, рассчитывая, что они сами выйдут и все объяснят. И извинятся в придачу.

Спустя минуту сердцебиение восстановилось. Андрей сделал два вдоха полной грудью, и краем глаза увидел, как дверь шифоньера медленно отворилась. Он развернулся, почти отчаянно, и направил факел туда.

В шкафу было пусто.

А прямо возле уха прозвучал голос:

– Я не пойду на казнь.

* * *

Андрей завопил, бросил факел на пол и заперся в шифоньере. Его внутреннему ребенку казалось, что в замкнутом пространстве куда безопаснее.

Сквозь щелочку он наблюдал за происходящим. Вот – промелькнуло фиолетовое платье. Кто-то поднял факел, который каким-то чудом не поджег ковер, и водрузил его обратно на стену. «Прости», – проговорил про себя Андрей, обращаясь к огню. «Прости, прости»… И за то, что на пол бросил. И за то, что кричал в его присутствии. Он не верил, что это действительно может привести к каким-то последствиям, но отцовское воспитание давало о себе знать.

– Я не пойду на казнь, – произнес женский, глуховатый, словно утробный голос, и после этого наступила тишина, которую нарушало лишь отрывистое дыхание Андрея.

* * *

Возможность мыслить логически возвращалась со скоростью интернета в дешевом отеле, и Андрей начал обдумывать происходящее.

Он спит? Его похитили? Кто эта женщина? На какую казнь она так не хочет идти? Неужели на его собственную? Но кто собирается его казнить? За что?

А впрочем, все и так понятно: люди – чудовища. Кто-то наверняка придумал гадость, вот и все. Ибо люди всегда придумывают гадости. Это у них в крови. Высокое содержание гадостей.

Ладно. Первым делом – выживание. Философию оставим напоследок. Сжимая в руках Книгу, Андрей глубоко вздохнул и открыл дверцу шифоньера.

– Здесь кто-то есть?

Никто не ответил. Он аккуратно ступил на ковер и взял факел, предварительно ему поклонившись (на всякий случай). Огоньки сделали благостное «вр-р-рух!» и устремились вверх. В фаеризме это называют Воистинным Устремлением, ибо Единый огонь – сердцевина космической силы – всегда находится там, все выше и выше. Добропорядочные фаеристы каждое утро начинают с Выпрямления – особого ритуала, при котором необходимо тянуться к сложенным над головой ладоням. Некоторые умудряются ломать пальцы ног… Андрей провел в этой позе все свое детство.

Медленно, шаг за шагом, он начал обходить комнату, освещая стены и пол, и не зная, чего боится больше: появления демона по имени Губернатор Эми из «Гоетии», первой части магического гримуара «Малый ключ Соломона», или лица папеньки, оскорбленного отсутствием Андрея дома. Еще эта женщина в фиолетовом…

На обоях с узорами в виде ромбов висели картины. Жуткие портреты изуродованных людей в старомодных одеждах. Кроваво-ржавые подтеки; черные, искривленные клыки; царапины на телах и полотнах. Рукою художника, не иначе, водил сам дьявол, и эта мысль Андрею понравилась. Как и рисунки.

Место, где Андрей проснулся, находилось рядом с камином, к решетке которого была привязана веревка. Андрей окинул его взглядом. Как и положено, на красном камне красовался Бахал-Ла – символ среднего огня. Внутри – один из традиционных барельефов, изображающих Когру, того, кому покорилось земное ядро, лже-мессии, по молчаливому мнению Андрея. Сверху стояла чаша с перемешанным пеплом и водой – только так дозволялось тушить огонь. Рядом примостилась подставка для поленьев – чугунная, вычурная, но какая-то громоздкая. Дрова в ней – Андрей подошел ближе – вишневые, ароматные, но не приторные, редкие, с плотной структурой. Отец говорил, такие использовали в Средневековье, пока верховный совет жрецов в девятнадцатом веке не утвердил новый перечень подходящих для растопки деревьев, главным из которых, оказался, конечно, Дуб.

Короче говоря, результат ревизии – приемлемый. Папа, естественно, до чего-нибудь бы докопался, но в Черной Книге Андрея нет строгих правил по оформлению священных мест. Все это – надуманное, напускное, и, пожалуй, бессмысленное (как бы богохульно это ни звучало).

Андрей аккуратно извлек несколько брусков, сунул в камин и поднес к нему факел. Спустя несколько секунд пламя взялось, и комната озарилась светом. Теперь можно было осмотреть ее целиком.

Итак. Окна отсутствовали. На пыльном ковре стоял только испачканный краской стол. Никаких инструментов экзекуции и ножей с каплями крови. Значит, Андрей не попал к безумному мастеру пыточных дел.

Над камином висела самая крупная картина, и с ней было что-то не так. В центре полотна красовалась виселица, но – ни души вокруг. Как и на плахе. Что ж, мало ли, такая, видимо, задумка…

Андрей отвернулся, заметил дверь, и в тот же момент услышал крик. Женский, истерический. Словно там, по ту сторону, кого-то резали тупым кинжалом. Он подошел к двери, старинной и тяжелой, сжал Книгу покрепче, и потянул ручку вниз.

В комнату ворвался вихрь, такой сильный, что огонь в камине почти погас. Андрей с трудом устоял на ногах. Мимо него по коридору с громким криком бежал какой-то школьник. Его лицо напоминало Маколея Калкина с афиши «Один дома» – фильма, который смотрели все, кроме Андрея. Следом медленно плыла женщина в фиолетовом платье, с бледно-лунным лицом.

Андрей решил, что компания ему не помешает, и вместо того, чтобы снова запереться в комнате, выбежал в коридор и помчался вслед за школьником.

Вдоль стен стояли рыцарские доспехи и обитые грубой тканью кресла. Между ними висели уродливые картины; за окнами маячили верхушки сосен. «Я что, в замке?» – подумал Андрей. Он не был убежден, что от женщины нужно было держаться подальше. Она действительно опасна? Или с его стороны это просто стадный инстинкт? Оружия в ее руках он не заметил. То, что она не хочет идти на казнь – вполне нормально. Однако останавливаться Андрей все-таки не стал.

Оказалось, что длина коридора не менее полукилометра. Интерьер по мере продвижения не менялся: все те же картины и доспехи, но без дверей. Ощущение, что кто-то хотел построить замок, но не разбираясь в дизайне старинных строений, нахлобучил самых стереотипных предметов, и тем удовлетворился.

Когда Андрей уже начал уставать, ребята наконец добежали до конца коридора и все-таки уперлись в запертую дверь. На ней висела железная табличка с выжженной надписью:

Чтобы выйти, закончите и расскажите историю.

Правильной истории не существует.

Интерпретируйте увиденное.

Не жульничайте.

– Твою ерепоньку! – выругался школьник, и толкнул дверь ногой. Андрей обернулся и обнаружил, что погоня прекратилась, коридор был пуст. Школьник тоже обернулся. И впервые увидел Андрея. – А!!!

Он смешно подпрыгнул, замахал руками, но почти сразу понял, что бояться нечего. Андрей, если и не «свой в доску», то точно не производил впечатление опасного человека.

– Блин, я сейчас обделаюсь, я почти обделался! – школьник схватился за волосы и, глядя в пол, выдал еще несколько экспрессивных фраз (не все про естественные нужды). – Ты кто?

– А ты?

– Я Виктор.

И уставился на Андрея. Тот замялся. Не в его правилах называть имя первому встречному. Мало ли – воспользуется. В имени кроется магия крови, и негоже разбрасываться им, как деньгами из «Банка приколов».

Запись от 19 января

Через слово человек доносит смыслы.

Упрощенные. Фиксированные.

Кусочек коры – это не дерево. Знающий человек по структуре может распознать тип дерева, однако он никогда не увидит его целиком, не скажет, сколько в нем ветвей, как оно выглядит осенью. Так же и со словом. «Смерть» – лишь кусочек коры…

Но есть темная магия, которая на это способна.

Маг крови, услышав имя, познает его носителя.

И подчинит своей воле.

Об этом не написано в Ласкийской Пещере древнего Света. Об этом не знает отец.

Знак Противления (ниже следует изображение – три круга и пересекающий их овал) – убережет меня и мое имя. По крайней мере, смею на это надеяться.

Пристальный взгляд Виктора, его нелепый серый костюм, как на выпускном в третьем классе, и осознание, что в подобных ситуациях союзники необходимы как воздух (по крайней мере, на первых порах), все-таки заставили Андрея, заручившись защитой Книги, признаться:

– Андрей.

– Ты знаешь, где мы?

– Нет. И ты нет?

– Да.

– «Да» – в смысле, не знаешь?

– А то в каком еще смысле.

Их голоса улетали в коридор приглушенным эхом. За окном подвывал ветер, единственный, кто присоединился к их разговору.

– Я проснулся в какой-то комнате, – начал объяснять Андрей. – Связанный. Услышал, как ты бежишь по коридору. И побежал следом.

Виктор усмехнулся.

– Обычно, наоборот, я за всеми бегу. На физре, например. Ненавижу бегать. Функция ходить как-то ближе к моему персональному биологическому виду.

Андрей мысленно закатил глаза. Из всех возможных «союзников» ему попался маленький и пухлый умник.

– Кто за тобой гнался?

– Какая-то тетка.

– Ты не знаешь, кто она?

– Без понятия.

Они говорили тихо. Здесь было не лучшее место для беседы, но им нужно было передохнуть. И заодно обменяться ценной информацией.

– Почему ты убегал? Может, она не опасна.

– Ага. Поэтому она нас похитила. Офигенная неопасность. Нет уж. Мой лучший друг – инстинкт самосохранения. Я ему доверяю как никому. И тебе советую.

Андрей еще раз мысленно закатил глаза.

– Ты кого-нибудь еще видел?

– Неа. Я тоже проснулся в комнате. Вышел. Увидел тетку. И побежал.

– Она выглядела странно. Ты не показалось, что она призрак?

От этих слов ветер подул сильнее. Казалось, он нес с собой отголоски человеческого воя. Андрей переложил за спиной Книгу из одной руки в другую.

Запись от 19 января

Все народы строили и строят догадки о том,

что происходит с усопшими.

Якутские духи Абасы, японские Икире, славянская Мара, индийские Преты, французские Анку, египетские Акх. И, конечно, попсовые голливудские «привидения», обязательно обитающие в больших домах.

Фаеризм эту тему практически не затрагивает. Сожженная плоть высвобождает Дар-Ла. Дар-Ла устремляется к Единому центру, в бесконечное вверх. На этом все.

Я чувствую себя.

Я знаю, что был всегда.

И буду всегда.

Зола – вот что мы из себя представляем.

Нас не сжигают после смерти, мы рождаемся сожженными. Смерть лишь возвращает нас к исконному состоянию.

Состоянию пожара.

А пожар – смертоносен. Он стремится обратить в себя все вокруг. Потому опасны истории о «добрых призраках».

Добрых не существует.

Добра не существует.

Андрей не стал развивать свою мысль. Напугать Виктора было заманчиво, но нецелесообразно. Да и себе лишний раз накручивать – тоже. Потом как-нибудь.

– Шутишь? – школьник как-то весь скривился, точно жука увидел. – В двадцать первом веке живем! Какие призраки? Сумасшедшая, шизофреничка, вот и все.

– Кто из нас не сумасшедший? – глубокомысленно спросил Андрей.

– Я, например.

– Понятно.

– Нет, я понимаю, критерии умственного здоровья до сих пор не до конца…

Вдруг в противоположенном конце коридора, далеко-далеко, упало что-то тяжелое. Ребята прижались к стене. Виктор проглотил свою реплику, и выдавил:

– Ты это слышал?

– Слышал.

– Надо отсюда валить.

– Куда?

Виктор вгляделся в пустой коридор, затем медленно подошел к двери и прочитал вслух:

– «Чтобы выйти, закончите и расскажите историю». Что это значит? Какую историю? Кому рассказать? Друг другу? «Правильной истории не существует»… Хм…

Виктор почесал голову.

– Ладно, слушай, – бодро сказал он, – жил-был мальчик, и однажды он умер. Ну, что?

Андрей подергал за ручку. Убедившись, что она не поддается, посмотрел на Виктора и покачал головой.

– На другое я и не рассчитывал, – сказал он.

– Тут есть еще условия: «Интерпретируйте увиденное» и «Не жульничайте».

– Да. У нас не все исходные данные. Ты, кстати, приемы рукопашного боя знаешь? Бокс какой-нибудь?

– Нет.

– Ладно. Хорошо хоть бегать мы умеем. Пойдем искать другой выход.

И они молча двинулись по коридору. Андрей рассматривал картины на стенах. Помимо людей, на картинах были изображены гигантские крысы, пауки, летучие мыши, а где-то – отвратительные помеси животных и насекомых. Андрей испытывал смешанные чувства – и отторжение и симпатию одновременно. А еще – понимание. Я, мол, тоже – ни туда, ни сюда. Разочарование всех и вся.

За окнами без ручек, до самого горизонта, простирался хвойный, затуманенный лес. Само здание находилось на невероятной высоте – возможно, на вершине холма, у обрыва. Как они сюда попали? Как их сумели перенести за пределы города беспробудными?

Так много вопросов. Так мало ответов. Когда они добрались до двери в комнату с камином, Андрей сказал:

– Я проснулся тут.

– Выспался?

– Не смешно. Что дальше по коридору?

– Еще одна комната. Только пустая. Давай пока здесь побудем, мне нужно передохнуть и собрать мысли в кучу.

Стоило им переступить порог, как Андрей вскрикнул от неожиданности.

– Что случилось? – спросил Виктор.

Андрей указал на картину, висящую над камином. Она изменилась. Теперь к виселице направлялась женщина в фиолетовом платье. Ровно на том месте, где каких-нибудь тридцать минут назад ее не было и в помине.

Глава 2. Знакомство с Виктором

– То есть, этой женщины на картине не было.

Виктор расхаживал по комнате, массируя виски. Рассказ Андрея его не смутил – более того, раззадорил любопытство и смазал в голове дополнительные шестеренки.

– Да.

– А когда ты говорил, что все мы сумасшедшие, ты…

– Нет. Я имел в виду не это. Я знаю, что я видел.

– Понятно, понятно… – зачарованно протянул Виктор. На вид ему было лет пятнадцать, не больше, но звучал он хрипло, по-взрослому. – А на этих двух картинах что-то было?

– Да, – ответил Андрей.

– Уверен?

– На этой был портрет, – Андрей махнул в сторону картины с пустым коричневатым фоном.

– Логично. Он там напрашивается. А на этой, дай угадаю, был всадник?

– Наверное.

Лошадь с красными глазами и копытами, помещенная в рамку соседнего полотна, самостоятельно прогуливалась по дьявольски уродливой улице. Вместо окон на дорогу пялились большие глаза с вертикальными зрачками, торчащие из стен.

– Понятно, понятно. – Виктор сел на пол и принялся, покачивая и шевеля пальцами, о чем-то размышлять.

– Что, например, понятно? – спросил Андрей.

– Честно говоря, пока ничего, – Виктор поднял голову и спросил: – а это у тебя что?

Андрей спрятал Книгу за спину и ничего не ответил.

Виктор встал и вздохнул.

– Можешь не говорить. Но имей в виду: это еще одна загадка.

– Как скажешь.

– Ну, количество загадок никто не устанавливал, чай уровень сложности мы при похищении не выбирали. Впрочем, я всегда ставлю «максимальный», так что…

– Тебя часто похищают?

– Ха-ха, нет, я про игры и все такое. Недавно отец купил мне белый пазл с пятью тысячами деталей. Я его за два вечера собрал. Получил от отца сотку. Изи мани!

У Андрея кольнуло в сердце. Отец даже на Новый год не дарил ему подарки. И матери запрещал. Покупал порошки-благовония, кидал в Жаровую[1], и заставлял сидеть, вдыхая сладковатый горячий воздух, пока не остынут угли. Андрея от этого воздуха мутило, хотелось спать, провалиться бездну – что угодно, но он терпел; а отец все твердил: «Материальное – развращает». И негодовал, глядя новогодние шоу.

Справедливости ради, себе он тоже ничего не покупал. За это Андрей отца уважал. В какой-то степени. А о том, что на зарплату верховного жреца (в случае, если он не принимает подношений прихожан), особо не разгуляешься, Андрей не задумывался.

– Я тоже проснулся с… скажем так, с Книгой, – Виктор вытащил из кармана свернутый в трубочку ярко-синий журнал.

– Это что?

– Раньше это был сборник судоку. Но все судоку я прощелкал как семечки. Потом начал записывать сложные задачки из интернета – хотел собрать «самый сок». И придумывать свои, – Виктор открыл журнал на случайной странице и продемонстрировал Андрею хаотично записанные цифры, значки и прочие закорючки. – Хочешь попробовать решить какую-нибудь? Они, правда, со звездочкой…

– Нет. Не хочу. По-моему, не лучшее время.

– Тут я согласен.

Виктор снова свернул сборник в трубочку и принялся бить им по ладони.

– Я как раз сидел на заднем дворе школы. Записывал ребус под названием «Куда делся косинус?» А потом… Потом вдруг почувствовал сильную головную боль. И все. Больше ничего не помню. Проснулся здесь.

– У меня то же самое. Только я ребусы не записывал.

– А где был?

– В лесу.

– Шашлыки жарил?

– Нет.

– А что делал?

Андрей не ответил.

– Это ничего, – Виктор похлопал Андрея по плечу.

Андрея передернуло, и он отстранился. Не потому, что среди фаеристов касаться кого-то не принято. Считается, что истинно верующий обжигает своим Дар-Ла, и если ты его касаешься, то ставишь сей факт под сомнение. Жрецы даже руки друг другу не жмут; только кивок – вместо «Здравствуйте» и «До свидания». Однако Андрей, как уже было сказано, не считал себя убежденным фаеристом. Он просто не верил людям. Нарушение личных границ считал омерзительным. И потому глядел на Виктора с вызовом.

Виктор наверняка это заметил, но виду не подал.

– Я все равно узнаю, – сказал он. – Я всегда нахожу ответы. Мне даже хочется записать тебя в сборник, чтобы решить как задачу. А то больно ты какой-то загадочный.

– Лучше реши, как нам отсюда выбраться, – с легкой дрожью в голосе проговорил Андрей и отвернулся.

– Вот ты деловой! Болтовня с тобой задействует только пять процентов моего мозга, остальные девяносто пять продумывают идеальный план. Кстати, можно спросить?

– Ну?

– А ты не чувствуешь здесь в себе… Ну… Какие-то перемены?

Андрей напрягся. О чем-о чем, но о себе он говорить не любил. Ни с кем. Даже с мамой. А с малознакомыми людьми – тем паче. Это ведь тоже своего рода нарушение границ. Неужели не ясно? Неужели он недостаточно показал, что его трогать не нужно? Ни в каком смысле? Пухлый школьник, очевидно, жил иными принципами. Наглость и вседозволенность.

– Я вот чувствую, – сказал Виктор, не дождавшись ответа Андрея. – Знаешь, меня в детстве все пытались записать в аутисты. От врача к врачу водили – чего это, мол, мальчик такой специфический? Потом благо поняли, что я и впрямь просто-напросто специфический, а вовсе никакой не аутист. Надо же, да? На такие банальные вещи им всем вечно требуется время. А для меня жизнь – это челлендж. Мир кажется мне уравнением с множеством переменных, пазлом, который надо сложить. Но здесь, – Виктор вгляделся куда-то в стену, – я будто десятикратно усилился. Смотрю на кирпич – и могу определить, какая трещинка на нем появилась раньше, а какая – позже. Совладать с этим сложно. Голова кругом. Мыслей – миллиард. Они оценивают абсолютно все. Даже то, что не имеет отношения к делу и нашей с тобой ситуации.

Виктор усмехнулся.

– Но, честно скажу: ощущение офигенное!

Андрей и теперь не стал ничего отвечать. При этом он тоже чувствовал, что его связь с Книгой усилилась, стала материальной. Точно виноградная лоза обвила грудь Андрея и все его мрачные записи. Да, при взгляде на кирпич он видел просто кирпич – с его трещинами, и плевать в какой последовательности они появились.

Зато Андрей слышал отдаленные, неразборчивые голоса.

Теперь он мог себе в этом признаться.

И кто знает, что случится, когда он научится их понимать?

– А ты неразговорчивый, – усмехнулся Виктор.

– Хватит меня анализировать.

– Не могу! Я ж говорю: у меня мозг сам это все делает.

– Ты не обязан озвучивать все, что он делает. Если я озвучу все, что происходит у меня, ты рад не будешь.

– Вот ты и разговорился! Ха!

Андрей вздохнул.

– Давай решим, что делать. Если ты такой гений – говори.

– Так, ну, во-первых, я не гений. Эйнштейн – гений, а я еще не дорос. Во-вторых, я думаю, выход отсюда только один – тот, что мы нашли. Это логично. Если их и несколько, то на других тоже будут написаны какие-то тупые условия, скорее всего – те же самые. Не знаю, какую игру затеяли похитители, но… Короче, поискать другой выход, разумеется, нужно – убедиться в моей правоте, поэтому наш первый шаг – аккуратно пойти по коридору налево. Вдруг я ошибся? Но я бы на это сильно не надеялся.

При всем раздражении к Виктору, Андрей чувствовал благодарность, что тот взял ситуацию в свои руки и предложил план действий. Пусть и не самый оптимистичный.

– Что еще мы имеем: картины с исчезающими героями, – Виктор стал загибать пухлые пальцы, – возможно, этот сапог, хотя не факт. Далее – мы почему-то очутились здесь с важными для нас Книгами. Раз ты не хочешь показать свою, она для тебя важна. Я прав?

– Да.

– Давай сфокусируемся на двери. Мне не дает покоя месседж: «Для начала закончите и расскажите историю». Что за история? Как ее закончить? Как ее рассказать? Как это позволит открыть дверь? Кто нас услышит? Тут есть микрофоны? Может, камеры? История… Что вообще…

Виктор вдруг внимательно посмотрел на Андрея.

– Ты это видел?

– Что?

– Огонь в камине.

– Что – огонь в камине?

– Он вспыхивал каждый раз, когда я произносил: слова «история» – четыре раза, и «рассказать» – один раз. Вот! Видел?!

Теперь Андрей обратил внимание. Благозвучный треск, чарующие вспышки пламени. Виктор не врал. Огонь словно понимал их – и отзывался.

– Да будет вечен… – прошептал Андрей и прикрыл глаза.

– А-а-а, так вот оно что! – воскликнул Виктор.

– Что? – не понял Андрей, продолжая держать глаза закрытыми.

– Я понял, почему ты чуть не умер, когда я к тебе прикоснулся. Слушай, сорри. Я не знал, что ты верующий.

– Я не поэтому…

– Я не со зла, – продолжал Виктор. – Я уважаю твои чувства и все такое. Но, честно, у фаеризма есть логические корни – древние люди, когда впервые добыли огонь, начали испытывать к нему благоговейные чувства, бла-бла, но следовать этому спустя десятки тысяч лет…

– Не твое дело.

– Каждый имеет право на свое мнение! – Виктор примирительно поднял руки. – Не серчай.

Голова Андрея разболелась. От ситуации в целом, и от Виктора – в частности.

Андрей соскучился по своей комнате, с ее аскетичным убранством; по кровати, с ее жесткой поверхностью. Он не знал, вернется ли туда когда-нибудь, даже если выберется из этой западни. Но если да – он будет спать, пока глаза не лопнут. Один нюанс: по кровати-то он скучал, но по дому…

… вдруг шепот, периферийно преследующий Андрея, стал отчетливее, громче, и прервал его размышления. Книга в руках буквально потеплела. Андрей попытался сосредоточиться и вычленить из потусторонней речи хотя бы одно слово.

– Ты чего? – спросил Виктор.

– Я…

… и ему удалось.

Этим словом было – «Отойди!»

Андрей сделал широкий шаг вперед, и дверцы шифоньера распахнулись. Оттуда выскочил человек: безумец в окровавленных лохмотьях, с отросшими до колен ногтями и текущей изо рта желтоватой слюной. Он кинулся на Андрея и точно схватил бы его, если бы не предупреждение от таинственных голосов.

– Хватай сапог и за дверь! – скомандовал Виктор. Он выбежал первым, Андрей за ним. – Швыряй в окно!

– Что?

– И сразу в сторону!

Андрей кинул сапог, стекла разлетелись, и мощный порыв ветра с такой силой захлопнул дверь, что ушибленный безумец свалился на пол.

– Бежим налево!

Снова замелькали доспехи, окна, верхушки сосен, и картины, сонмы ужасающих образов, сочетания таинственных красок. Зло в каждом мазке. Андрей бежал быстрее и быстрее, пока не оторвался от Виктора, пока все вокруг не превратилось в кашу из несвязанных осколков реальности.

– Стой! Андрей! Да подожди ты!

Андрей остановился. Виктор подбежал и упал, тяжело дыша.

– Ты что? За нами ник… Никто… Стой. Давай отдохнем.

Андрей подошел к Виктору и сел рядом.

– Кто это был, елки-палки? – проговорил Виктор, отдышавшись. – Ты его видел?

– Угу.

– Я не понимаю, что они делают. Какие мотивы? Какая цель? Мы убегаем, они не догоняют. И не трогают. Только пугают. Какой в этом резон? Мы что, в комнате страха?

Как тяжело было отдышаться! Легкие словно наполнились черной смолой. Невозможно. Виктору, очевидно, было еще тяжелее. Он весь побагровел.

– Что тут за воздух… Кхе-кхе… – поправив очки, Виктор медленно-медленно выдохнул. – Мне вот интересно. В этом замке есть что-то, помимо коридора и двух комнат?

Андрей посмотрел в одну сторону, где коридор заканчивался черным пятном, а потом в другую. Картина была та же. И пожал плечами.

Они пошли дальше.

Андрей поглядывал назад. Хоть это и страшно, и опасно, и глупо, ему хотелось снова увидеть того сумасшедшего. Посмотреть в глаза. Познакомиться с его безумием, а через него – с безумием великих людей прошлого: с Навуходоносором, с царем Саулом, с Джоном Нэшем, с Гоголем… С теми, кто был одержим силами, о которых Андрей не смел и мечтать.

Запись от 7 августа

Я смотрю в зеркало. Я вижу себя.

Я смотрю в зеркало. Я вижу кого-то другого.

Чем дольше я смотрю в зеркало, тем более иным я кажусь себе. Каждое утро я знакомлюсь с самим собой.

Не существует «я». Только «мы».

Мы – комплекс наших одержимостей.

Глава 3. История Виктора

Ребята медленно двигались по коридору, плохо освещенному лунным светом, однообразно-мрачному, и оттого – головокружительному. Даже прямой путь превращается в карусель, если не знаешь, что ждет тебя впереди. С другой стороны, это напоминало Андрею рутину: меняется окрас мелькающих картин, но все остальное неизменно – непрерывное царствие серого камня.

Андрей заглядывал в окна, надеясь увидеть на горизонте проблески цивилизации. Но место, в которое они попали, казалось, построено в самом сердце огромного хвойного леса. Деревья, как подсолнухи в поле, заполняли собой пространство.

– А здорово я сообразил с сапогом, а? – сказал Виктор. – Один шанс на миллион, что получится такой вихрь. А тут хоп – и вышло. Люблю свой мозг.

– Класс, – буркнул Андрей, искренне недолюбливая хвастовство.

– А ты понял, кто эти четверо?

– Какие четверо?

– На всех картинах, за исключением крыс и монстров, присутствуют четыре персонажа: женщина в фиолетовом (хотя иногда она в красном); псих (но периодически он выглядит более-менее адекватно); подросток, кажется девочка; и взрослый мужик, какой-то аристократ.

– Я и не заметил, – честно признался Андрей.

– Я быстренько запишу. Это поможет мне упорядочить умозаключения.

Виктор сел на пол, открыл сборник судоку и достал из кармана пиджака шариковую ручку с обгрызенным колпачком, после чего принялся набрасывать примитивные портреты поверх таблиц с цифрами. Рисовать он, очевидно, не умел.

Андрей тем временем воспользовался моментом и прошелся по коридору. Он убедился, что Виктор прав: на картинах действительно одни и те же люди, просто в различных позах, ситуациях и с разными выражениями лиц. Четверка тех, в чьих глазах если что-то и горело, то точно не огонь, который называют Священным.

Запись от 30 июня

Жара. Время, когда у нас плавятся лица.

Мы этого не замечаем. Потому что мы с детства учимся сбрасывать лица. Менять их. Цеплять новые. Раз за разом.

Я поражен тому, что у человека не бывает одного и того же лица.

Даже спустя секунду происходят изменения. На уровне клеток. И на уровне Дар-Ла.

Один из самых отвратительных демонов в истории – доппельгангер.

Тот, кто притворяется тобой. Тот, кто всегда хуже тебя. Он – твоя темная сторона. Он – зло. Он становится внешней копией одного из бесчисленных тебя, копируя Дар-Ла, отбирая то, что нельзя отбирать. Только люди вокруг разницы не видят.

Доппельгангеров необходимо уничтожать.

За святотатство.

За мерзость.

Я знаю, что у меня есть двойник.

Но пугает меня не это.

Меня пугает то, что однажды я его встречу. И он окажется славным парнем.

А доппельгангером окажусь я сам.

– Все. Я закончил, – наконец объявил Виктор. – Думаю, эти люди и есть наши похитители. Какая-то семейка маньяков, будь они неладны. Надеюсь, их загребет полиция. Ладно. Пойдем дальше.

Виктор встал, и они прошли еще метров пятьдесят.

– О! А вот и мои апартаменты! – Виктор подошел к распахнутой двери, нарушающей, словно единственный карман в штанине, целостность коридора. – Ничего не изменилось. Пусто.

Андрей выглянул из-за его плеча. Внутри действительно ничего не было. Ни мебели, ни ковра, ни люстры. Даже картины – и те отсутствовали.

– Ты здесь проснулся?

– Ну, – кивнул Виктор. – На бетоне, прикинь? Ты-то там на мяконьком лежал, а я промерз до костей.

– Я был привязан.

– А-а-а… Окей. Один-один.

– …Нет времени для праздных бесед, ребятки!

Голос за их спинами раздался так внезапно, что Андрей подпрыгнул и забежал в комнату.

В коридоре, держась за ручку окна (единственного, у которого таковая имелась), стоял человек в высоких кожаных сапогах, длинном плаще и в широкополой шляпе. На лице – глумливая улыбка. Не один из тех, четверых. Совершенно новая фигура.

– Вы к… кто? – робко спросил Виктор.

– Это вы мне должны сказать! – заявил незнакомец. Он рассмеялся, открыл окно и выпрыгнул. Виктор даже не успел крикнуть: «Блин-оладушек!» Они подбежали и перегнулись через подоконник. Человек исчез.

– Куда он делся?! – воскликнул Виктор, и эхо его голоса пронеслось над верхушками сосен. Андрей посмотрел вниз. Они находились на высоте метров сто. Других окон под ними не было.

– А над нами? Глянь-ка, – потребовал Виктор. Андрей неохотно подчинился, перегнулся через подоконник и убедился, что окна есть только на их уровне. И простираются они в обе стороны до самого горизонта.

Свежий воздух, даже при распахнутых створках, в замок не проникал. Дышать было по-прежнему тяжело.

– Надо признать, архитектура у этого строения такая себе, – Виктор сковырнул болячку под глазом и снова что-то принялся рисовать. К четырем «портретам» добавился еще один, в шляпе, а на следующей странице появился длинный дом с башенками. – Мы с родителями ездили в Дуйсбург в позапрошлом году. Там в центре, на набережной, тоже есть огромный дом без единого окна. Склад или типа того. Выглядит прикольно, но удручающе…

Когда они, озираясь, продолжили путь по коридору, Виктор заявил, что слова пятого персонажа («Вы мне скажите, кто я!») – это тоже часть ребуса. Как и «Закончите и расскажите историю». Куда делся незнакомец (вряд ли же разбился насмерть) Виктор точно не знал, но предположил, что где-то в стене есть потайная ниша или что-то вроде того.

Замок давил тишиной сильнее, чем Виктор – болтливостью. Андрей не мог определиться, от чего он устал больше, и думал о Книге. О том, как она предупредила его, отвела опасность. Он прислушивался к шепоту, который стал вновь едва различим, и почувствовал в себе перемены. Хорошо это или плохо только предстояло узнать.

* * *

– Вот мы и дошли. Ха! А ты говорил, что коридор бесконечный, – хмыкнул Виктор.

Андрей, конечно, никогда такого не говорил. Но он искренне удивился, когда они увидели дверь – такую же, как с противоположной стороны, только без таблички. Последний километр казалось, что у их пути не будет конца.

Вначале Виктор предполагал, что коридор закольцован, и это некая хитроумная планировка, вроде модели Вселенной, в которой ее начало является ее же концом. Таких длинных зданий не может быть в принципе, и нужно внимательно вглядываться в стены в поисках необычных стыков или инструментов для оптических иллюзий. В версии Виктора фигурировал механизм, тихо передвигающий коридорные блоки, как кубики лего. Он что-то рисовал в своем журнале, и мнения Андрея в общем-то и не спрашивал. Андрею это было на руку, потому что он смотрел на конструкцию замка под другим углом, не воспринимая его как что-то реальное, он опирался скорее на интуицию, чем на логику.

Запись от 8 ноября

Если вечность и бесконечность существуют,

то существует и бесконечная яма,

в которую однажды я упаду, чтобы лететь вечно.

Виктор приложил ухо к двери. Послушал. Покачал головой – ничего не слышно.

– Заходим?

Андрей кивнул.

В небольшой комнате с двумя креслами, камином (идентичном первому), искусно выполненным армуаром и пустыми канделябрами, расставленными по углам на полу, царил несвойственный замку уют. На Андрея и Виктора с одной-единственной картины смотрели четыре человека – впервые они находились вместе в осеннем, слегка затуманенном, саду. Женщина, двое мужчин и подросток. На заднем плане возвышался исполинский замок.

Зубья вгрызались в небосвод.

Глаза людей вгрызались в Виктора и Андрея.

И все здесь во что-нибудь да вгрызалось.

– Вся семейка в сборе, – сказал Виктор и раскрыл журнал на том месте, где пытался их изобразить. – Ну-ка, похожи? Копия! Во мне точно умирает художник.

– Никто в тебе не умирает. А ты умираешь.

– В смысле? Ты что такое говоришь?

– Жизнь – это медленное умирание.

Андрей провел ладонью перед огнем, ощущая и впитывая его тепло. Ему понравилось, как он сейчас все это исполнил: и слова, и жесты – таким и должен быть обладатель Книги.

Виктор же уставился на Андрея с открытым ртом, словно решая, как ему отреагировать: возразить, отшутиться, подраться, поспорить? В конце концов, он просто сменил тему.

Умно.

– Ну и лица у них, конечно… Самые настоящие чудовища.

– Может, потише?

– Боишься, что услышат? Уверен, они и так ни одного слова не пропустили.

– Дров-то не подкидывай.

– Ой, а ты все со своим приметами, – отмахнулся Виктор, но говорить все-таки стал тише.

«Не подкидывай дров» – расхожая поговорка. Но если простые смертные имеют в виду «не усугубляй ситуацию», то среди верующих она обозначает скорее «не гневи высшие силы». В детстве Андрей представлял, как какой-нибудь еретик сует брусок в Священное Пламя, и оно начинает шипеть, разрастаться, становится больше, пока не загорается вся планета. А однажды, листая еженедельник фаериста, увидел пылающую планету своими глазами, по-настоящему. Оказывается, на Ближнем Востоке есть ответвление под названием Сигурагизм, чьи адепты не просто верят в подобный исход Земли, но и считают делом чести подготовить себя к нему: читают специальные молитвы и строят огнеупорные убежища.

– Ты чего задумался? – спросил Виктор.

– Да так…

– Ты что… Решил загадку?

– Ничего я не решил.

– А. Хорошо. Это хорошо.

Внутри комнаты они обнаружили еще две двери. Андрей открыл ту, что справа: за ней продолжался коридор.

– Тьфу ты, – сплюнул Виктор. – Вдалеке ничего не видно?

– Все то же самое.

– Блин-оладушек, как они это сделали? Нереальное что-то.

– Да. Нереальное, – согласился Андрей. Вряд ли они вкладывали в это слово один и тот же смысл, но хоть в чем-то сошлись – уже хорошо.

За дверью слева оказался коридорчик поменьше, с четырьмя дверьми – по две с каждой стороны. Виктор топнул ногой:

– Я знаю, что это за комнаты! – с восторгом сообщил он. – Личные покои каждого из четверки. Зуб даю, и аппендикс в придачу. А хочешь – и почки забирай, все равно ими нельзя думать.

– Богатый у тебя внутренний мир.

– Хо-хо, это что же я слышу – иронию? Да, внутри у меня полный порядок: даже гланды на месте. Слушай. А давай кое-что проверим. Пока я не забыл.

Виктор подошел к камину и сказал:

– История. Рассказать. История. Рассказать.

Огонь, да будет вечен его свет, вспыхивал и шипел с каждым словом, словно хаула – пляски жриц во время традиционных февральских празднеств, посвященных борьбе с холодами. Андрей невольно вспомнил об отце, и весь сжался.

– Там какие-то датчики с распознаванием речи, – уверенно сказал Виктор. – Впрыскивают жидкость для розжига. Но зачем? Я все думаю, может, это квест какой-то? – вдруг Виктора осенило. – О, так это ведь все объясняет! Я в городе все квесты прошел! Даже получил награду от сети «VЫXOD». Что, если их владелец решил меня проверить? Подкинуть испытание посложнее?

– А я тут при чем тогда?

– А ты не чемпион «Выхода»?

– Нет…

Андрей даже толком не знал, что это такое квесты. Видел рекламу, красивые картинки, но сходить ему было не с кем.

– А жаль. Гипотеза была красивой. Но не будем совсем от нее отказываться, проверим позже. Ну, что? По комнатам? Авось в какой-то из них поймем, как нам покончить со всем этим. Как там у вас говорится? С ним я спокоен, ему… Че-то там…

– С ним я покоен, ему моя жизнь отдана.

– Ага, точно!

Бестолочь.

Они аккуратно открыли первую дверь. За ней оказалась спальная комната, с кроватью и…

– Балдахин, – подсказал Виктор, так как Андрей напрочь забыл это слово.

… а также трюмо со старинным зеркалом и – куда же без них! – картинами. Спальня, по всей видимости, принадлежала женщине в фиолетовом. И здесь ее впервые изобразили нормально. Она сидела рядом с фруктовой вазой и улыбалась. Красивая, с правильными чертами и немного печальным выражением лица.

– Андрюха, смотри, что нашел.

Виктор наклонился к тумбочке, взял что-то, и протянул Андрею. Конверт. Стоило ли в очередной раз спорить и доказывать, что никакой он не Андрюха? Ему с детства не нравилось, когда коверкали его имя, но Андрей решил оставить выяснения на потом. Он разорвал конверт и вытащил лист бумаги – записку.

– Что там? – спросил Виктор. Андрей прочитал про себя, затем передал Виктору. Тот нахмурился, пробежался глазами по тексту и продекламировал:

Милый, дорогой мой! Мне претит, что в жизни возникла необходимость идти на столь чудовищный акт прилюдной экзекуции. Я не хочу, я не пойду, я отказываюсь! Но… Ты же понимаешь, что Когру и Священный Огонь выбора мне не оставили. Как, впрочем, и тебе.

– Не похоже на текст маньяка, – сказал Андрей.

– Жизнь всякое делает с людьми. Мало ли, что у них тут произошло… И вообще, нельзя оправдывать преступников.

Эту дилемму – злодеями рождаются или становятся – Андрей для себя пока не решил. В его картине мира Дар-Ла, разгораясь вместе с рождением ребенка, обладал своим цветом, и именно этот цвет определял судьбу человека. И все-таки…

Вдруг в дверь забарабанили.

Андрей и Виктор бросились под кровать и забились в дальний угол, словно в кроличью нору. Стало тихо. Было слышно только как стучат друг о друга зубы.

Прошло минут пять. Дверь так и не открылась. Они выбрались наружу, и Виктор сказал:

– Жуть берет, конечно. Но все это похоже на какой-то перфоманс, театральную постановку, чтобы нагнать страху. Постучали, напугали, и привет, – он еще раз взглянул на записку. – Может, она и есть – часть истории, которую мы должны узнать и рассказать?

– Возможно.

– Тогда пойдем дальше. Изучим оставшиеся комнаты.

– Но снаружи кто-то есть!

– Еще раз: если бы они хотели нам навредить, то уже сделали бы это. Андрей, пойми, что за нами не охотятся. Здесь что-то другое.

И Виктор вальяжно распахнул дверь.

* * *

В следующей комнате жил мужчина. На стенах, помимо картин, изображающих молодого, уверенного в себе дворянина, висели сабли и ружья, а на столе стояла бутылка недопитого вина. Оружие вызывало в Андрее страх, трепет и какое-то глубинное желание обладать им, уметь пользоваться. Андрей подошел к кровати.

– Смотри, – он указал на перстень с рубином, лежащий на подушке. С него, пропитывая наволочку, стекала кровь.

– Убил кого-то? – Виктор хрюкнул и отвернулся. – Подожди… Меня тошнит… Все. Нормально. Идем дальше.

Больше ничего интересного они не было. Хозяином третьей комнаты тоже оказался мужчина. Немного младше предыдущего, и явно скромнее. На столе в углу лежала сабля, а рядом – бумага с надписью: «В дар моему брату». Как и перстень, саблю «украшала» кровь. Когда же они вошли в четвертую комнату, то невольно замерли и огляделись по сторонам.

Это была детская.

И картины в ней были пусты.

Виктор разочарованно вздохнул:

– Ни-че-го, – он повертел в руках деревянную лошадь, заглянул под небольшую кровать, открыл полую коробку. – Блин-оладушек! Эй, вы! Если вы хотите, чтобы мы что-то рассказали, так хотя бы намекните, с чего нужно начать!

Ответом ему была тишина.

* * *

Они вернулись в комнату с двумя креслами и камином (вероятно, гостиную). Виктор даже не успел ничего сказать, как дверь за ними захлопнулась. Андрей обернулся. Возле двери стояла девочка. Маленький, грязный человек с ссадинами на коленках и синяком на щеке. Она медленно подняла палец и указала на камин.

– Что? – спросил Виктор, – чего ты хочешь? Где твои родители?

Девочка продолжала указывать на камин. Андрей попятился, крепко вцепившись в Книгу.

– Она хочет историю, – тихо сказал он.

Вспыхнул огонь. Виктор скривился.

Девочка перевела взгляд на Андрея и кивнула.

Что за странная сцена. Вычурная, точно служба в Храме Огня. Эта потусторонняя девочка. Этот неуклюжий школьник в сером костюме. Эти мерцающие в тени фигуры. Все это казалось фреской с обвалившейся штукатуркой; черный след от огня на деревянной поверхности, напоминающий человеческие силуэты.

И пока Андрей погружался в этот водоворот, в омут ассоциаций, у Виктора, судя по всему, сдали нервы.

– Черта с два вам, а не история, вы, семейка маньяков, – крикнул он, сняв очки и уставившись на ребенка слегка уменьшенными глазами. – Где твои родители, девочка? Купаются в золотых ваннах? Отгрохать такой дорогущий дом с тайными механизмами – это миллионы долларов! Зачем? Заманивать жертв и издеваться над ними? Нет! Я думаю, вам платят другие богатенькие, чтобы наблюдать за нами, за нашим страхом. Фокусы у вас, конечно, отменные. Ходите по тайным проходам в стенах и меняете картины, когда выходите в коридор. Технологичный камин, речевые детекторы, датчики движения. Только я одного не могу понять. Зачем вам эта история с… историями?

Виктор вернул очки на нос.

Девочка улыбнулась.

И огонь погас.

Глава 4. Драка

В камине тлели угли, как рубиновые пятна в почерневшем древе, моля о сухих щепках и потоке воздуха, способном воскресить огонь. Ибо он не должен гаснуть вот так, это кощунство, это больно видеть, как он умирает. Некоторые верят, что наказание за взгляд на последнюю искру – слепота. Не тебе, так кому-нибудь из потомков. Поэтому Андрей отвернулся.

… И увидел, как девочка, этот странный грязный ребенок, резко бросилась вперед и толкнула Виктора в грудь. От силы удара тот отлетел в стену и ударился затылком. В комнате появились еще двое – женщина в фиолетовом и безумец в лохмотьях. Вооруженные кинжалами, они надвигались на Виктора и Андрея.

Теория «за нами не охотятся» потерпела крах.

Видимо, они передумали.

И что теперь делать? Драться?.. Уж точно не вызывать полицию! Мобильных телефонов ребятам не оставили.

Ушибленный Виктор завопил. Одной рукой он держался за голову, другую – со сборником судоку – выставил перед собой, словно меч. Так себе холодное оружие, конечно.

Ситуация складывалась прескверная.

Андрей приготовился к худшему.

Он всегда готовился к худшему, в этом Андрей дока. В каждой школе находился свой Влад, который ставил перед собой цель довести Андрея до ручки. До унижения. До катастрофы! В школьном туалете, в курилке, в спортивном зале после занятия – дело кончалось катастрофой всегда и везде. Однако теперь все было еще хуже. Место школьных хулиганов заняли инфернальные сущности, в глазах которых горела жажда убийства. «На этот раз это конец», – подумал Андрей и зажмурился.

Но конец не наступил.

Он услышал, как Виктор кричит:

– Меня НЕЛЬЗЯ бить по голове!

Андрей открыл глаза и стал свидетелем нелепой, абсурдной картины.

Виктор сражался.

Пухлый и неуклюжий, он бился, как вепрь, как мастер рукопашного боя. Каким-то чудом считывая траектории ударов, он уклонялся и пресекал попытки себя окружить. Среди врагов царила суматоха и непонимание: что происходит? Как ЭТО сумело дать им отпор? Мелькала сталь. Скрежетали зубы.

Сборник судоку сиял тусклым светом.

При этом, Виктор не бил в ответ. Только защищал от ударов себя и Андрея. Что это за стиль такой?

Потеря контроля над ситуацией выводила троицу из себя. Они совершали ошибки, сталкивались друг с другом, налетали на стены. Видимо, защита для Виктора – тоже «задачка». Рассчитать, оценить, и действовать молниеносно. Здесь, в этом странном месте, его способность решать ребусы со звездочкой, и впрямь достигла фантастических высот.

Один из финтов Виктора привел к тому, что женщина ранила мужчину, а девочка упала, споткнувшись о кресло.

– Бежим! – крикнул школьник, и они ринулись к двери, ведущей в первый коридор.

* * *

Они мчались, не оборачиваясь, не растрачивая силы на разговоры. Убегали, как косули от хищников. За ними грохотали шаги преследователей: троица улюлюкала и выкрикивала угрозы: «Догоняем, догоняем! Развлечемся с малышней!» Картины на стенах, за исключением тех, что изображали животных и монстров, пустовали.

«Снова убегаю, – думал Андрей. – Неужели я родился для этого?»

Когда они добрались до пустой комнаты, в которой проснулся Виктор, дверь резко открылась. Из нее выскочил мужчина – самый зловещий из четырех героев картин. Высокий дворянин в дорогой одежде и с топором в руках. Он зловеще рассмеялся и, крикнув «Попались?!», замахнулся. Виктор увернулся от удара и отпрыгнул в сторону. Андрей оглянулся. Троица находилась в нескольких шагах от них.

– Окружены… – прошептал Виктор.

В этот момент окно отворилось, и из него выскочил тот самый незнакомец, что скрылся в верхушках сосен пару часов назад.

– Дэниел, капитан королевской стражи, к вашим услугам! – браво объявил он и направил пистолет на высокого мужчину. – Вы арестованы, слуги Сатаны!

Раздался выстрел. Дворянин, взревев, выронил топор. Но троица не растерялась. Сверкнуло лезвие, и кинжал пронзил живот капитана. Воспользовавшись моментом, Андрей и Виктор нырнули в открытую комнату. С трудом удерживая оружие, капитан выстрелил дважды, ни в кого не попал, и последовал за ребятами.

Виктор повернул ключ, и Андрей подпер дверь столом, полным крови и жутких инструментов. Выдохнув, они сделали два шага назад и оглянулись по сторонам.

Комната больше не была пустой. Бесчисленное количество страшных орудий подавления человеческой воли наполняли ее: иглы, зажимы, механические устройства, по всей площади. Кругом – засохшие пятна крови.

– Это пыточная… – охнул Виктор.

Но главное открытие ожидало их впереди. В углу, примостившись за стулом с ремнями для рук, сидела девушка. Она держала в руках блокнот белого цвета.

Запись от 18 октября

Земля создана, чтобы человек страдал.

Вода – накрывает его цунами.

Земля – оползнями.

Снег – лавиной.

Железом протыкается плоть. Камнем разбивается череп.

А огонь… О нем и говорить нечего.

Мира, в котором природа делает человека счастливым, не существует. От осознания этого хочется лезть на стену. Чтобы разодрать о нее ладони. Чтобы упасть. Чтобы разбиться насмерть.

Глава 5. Что ты сказал?

Знакомство оставили на потом.

Это могло бы показаться опрометчивым – мало ли, вдруг девушка состояла в союзе с теми, кто остался снаружи? Однако, прекрасная, как наполненная стрекотом цикад ночь (так подумал про себя Андрей), с пепельно-белыми, как луна, волосами, девушка сидела тихо, и никуда не торопилась. В том числе убивать Андрея и Виктора, предварительно вырезав им зрачки (так подумал про себя Виктор).

Главное сейчас – привести своего спасителя в чувство. Они были одни, а тут – целый блюститель порядка! Он наверняка знает, как их отсюда вытащить. Вот только… Капитан стражи? Стражи? Это такой маскарад? Чудаковатый герой-одиночка? Или… Нет, в голове не укладывалось. Андрей, в общем-то, и не пытался ничего уложить. Пока что. Мысли и факты перемешались в голове, как шмотки после вечеринки в честь Дня рождения. У нормальных людей. У Андрея, естественно, не бывало никаких вечеринок.

Но что могут сделать два школьника, когда перед ними ножевое ранение, пять литров вытекшей крови и тонна паники? Уж тем более – без бинтов, лекарств и банального Нурофена… Капитан лежал на боку, хрипел и стонал. Жизнь в нем угасала; конечности дергались в конвульсиях. Андрею стало плохо, он отбежал в сторону, и его стошнило на скамью с колом, а когда он осознал, для чего эта скамья, он опустошил желудок еще раз.

Виктор держался лучше, хотя бледный цвет его лица, даже в мерцающих отсветах факелов, не уступал цвету снега на Северном полюсе. Он вспоминал советы врача скорой помощи, здоровенного, как медведь, добряка, явившегося однажды на факультативные занятия. Он рассказывал, как бороться с клещом и солнечным ударом… Очень полезно. Спасибо, воспоминания!

Ребята топтались на месте, обвиняли друг друга и прислушивались к звукам за дверью. Банда ненормальных с недавних пор оставила попытки проникнуть в комнату. Андрей и Виктор так и не пришли к общему мнению, что делать с кинжалом: вытащить или оставить как есть. Как итог, человек прохрипел: «Вы должны остановить этих нелюдей!..» – и умер. Глаза закрылись, грудь перестала ходить ходуном от коротких предсмертных вздохов.

– Черт! – вскрикнул Виктор, топнул ногой и схватился за голову, свою любимую часть тела. Бабушка все переживала, когда он так делал: «Не расшиби, Витюля!», он в ответ хмурился: «Не расшибу!» – Черт, как же мы, а…

– Не поминай, – сказал Андрей.

– Ты про черта?

– Не поминай! Попросил же!

– Ладно, не буду… Хоть это и странно. Эй? Ты в порядке?

Лицо Андрея вдруг искривилось в демонической гримасе. Неужели сейчас нападет? Но нет. Он заплакал. Зарыдал, как дитя. Хотя ему казалось, что слезы в нем закончились; что давным-давно иссох его внутренний океан.

– Мы его даже не знали… – прошептал Виктор, пытаясь успокоить Андрея, чего делать совершенно не умел. Как найти подход к плачущему человеку? Одной логикой тут не отделаешься, нужно что-то и в психологии смыслить.

– Какая разница, знали-не знали… Он жизнь нам спас. И умер. Здесь теперь ходит смерть. И это из-за нас.

Виктор отшатнулся и выставил перед собой сборник судоку. Что-то во взгляде Андрея, пусть и залитом слезами, показалось ему зловещим и бесконечно темным.

Запись от 8 августа. Смерть.

У смерти множество амбассадоров.

Самаэль. Аид. Эрешкигаль. Анубис. Дама с косой.

Все они – разные язычки одного пламени.

Но всех их объединяет одно.

Их оболгали.

Наша культура построена на том, что смерть – это плохо.

При том, что все религии предвещают наступление посмертного блаженства. Разве нет в этом противоречия?

Запись от 2 сентября. Черт.

Люди не принимают решение чертыхаться.

Когда они говорят слово «черт», они этого не осознают.

Потому что за них это делает кто-то другой.

Вчера я сказал «черт» восемь раз.

Отец устроил мне выпрямление…

– Это нервы. Мы все на нервах, – сказал наконец Виктор. – Нервы – наше местожительство. Наша прописка.

О, великий Дехул-Ла, да славится твой свет, хватит уже юморить! Виктор так и не понял – и вряд ли поймет – почему Андрей поддался слезам. Не из-за смерти незнакомца, хотя и она потрясла до глубины души. Дело в том, что капитан был первым человеком, который вступился за Андрея. Еще и пожертвовал собой. А он с ним даже не познакомился.

Андрей снял со стены факел и склонился над трупом.

– Ты что делаешь? – спросил Виктор.

– Да возгорится твой Дар-Ла с новою силой, – прошептал Андрей, медленно проведя факелом над телом, – да не обнаружат тебя обитатели огненных долин Шахера, да будет звучать твоя песнь, да направит тебя Когру там, где ты сейчас. С ним я покоен. Ему моя жизнь отдана.

– Это что, ритуал какой-нибудь?

– Наверное.

– А вы, мальчики, кто? – раздался приятный женский голос у них за спиной.

* * *

На девушке были голубые джинсы с высокой талией, кеды Vans и белая свободная футболка с надписью «Я художник. Я так вижу».

Она разглядывала Андрея и Виктора с интересом, как скульптуры в музее или солнечное затмение. Труп капитана, казалось, нисколько ее не смущал, как и пыточные конструкции вдоль стен – все эти дробители колен, «груши» и железные девы. Андрей предпочел бы не перечислять в голове названия, но такая уж у него специфическая эрудиция. Пялиться на девушку, как это делал Виктор, было тупо. Андрей очень стеснялся, и предпочел водить туда-сюда взглядом, на секунду задерживаясь на ней, и на пять – на окровавленных клещах, шипах и пластинах.

– А ты кто? – сориентировался наконец Виктор, нарушив сюрреалистичную во всех отношениях мизансцену и закрыв распахнутый до сих пор рот – не то от удивления, не то от красоты незнакомки.

– Я Василиса. Только, пожалуйста, не Вася, а именно Василиса. Не люблю, когда имена коверкают, – и продекламировала:

– Я Виктор. Можно Витя, Витек, Виттель.

– Виттель? Как вода?

– Ага.

– А ты? – она перевела взгляд на Андрея.

– Я Андрей, – пробормотал тот.

– Ты помнишь, как сюда попала? – спросил Виктор.

– Смешной ты! – хихикнула Василиса. – А как, по-твоему, попадают в сон?

Андрей и Виктор переглянулись. Так вот, чем обусловлено ее спокойствие!

Так-то и у них – у каждого – возникали мысли о сновидении, о грезах, о том, что все это лишь звездная пыль отключенного мозга. Но прошло столько времени, столько «щипков» от реальности, что эту версию можно было спускать в унитаз.

Но стоило ли грубо разубеждать Василису?

И вообще… Может, она все-таки права?

– Ты, наверное, имеешь в виду фазу быстрого сна? – проговорил Виктор. – Это когд…

– Я обо-жа-ю сны! – весело прервала его Василиса. – В них столько вдохновения, каждый сон – точно жизнь с новым набором эмоций. А этот – такой реалистичный, и вы, ребята, интересные… Проснусь – обязательно напишу ваши портреты.

И она продекламировала еще одно стихотворение:

– А как засыпала – помнишь? – спросил Виктор.

– Ну, этого я никогда не помню. Если честно, не помню даже как в постель ложилась. Но это нормально.

– А что у тебя за Книга?

Василиса только сейчас поняла, что держит что-то в руках.

– Надо же! Я и в жизни с ней никогда не расстаюсь, а теперь она оказалась в моих грезах. Только это не Книга.

– А что?

– Это молескин. Скетчбук. В нем я рисую и записываю стихотворения, которые тронули меня до глубины души. Здесь все: сонеты Шекспира, китайская поэзия эпохи Тан, немного испанцев, немного немецких экспрессионистов, серебряный век русской поэзии. И кое-что свое.

– Понятно, – пожал плечами Виктор. – Я не люблю стихи. Не вижу в них смысла.

– Пропущу эту реплику мимо ушей, – рассмеялась Василиса. – Но вот что интересно: стихи стали настолько осязаемыми… Они здесь будто летают как бабочки, и проходят сквозь меня. Вот, послушайте:

Андрей вздрогнул. Когда отзвучала последняя строчка Василисы, по его спине побежали мурашки, а комната – и без того жуткая – потускнела; реальность словно сделала попытку провалиться, и ребят с собой прихватить.

– Блин-оладушек! – воскликнул Виктор. – Вы видели это?

– Я же говорила, – улыбнулась Василиса и обняла скетчбук, – я давно мечтала посмотреть сон, в котором строки буквально оживают…

Виктор встряхнул головой:

– Слушайте, это, конечно, все весело, но нам надо понять, что делать дальше. В конце концов, мы здесь заперты, а снаружи банда маньяков с кинжалами. Я такое не очень котирую.

– Что? Банда маньяков? – заинтересовалась Василиса. – А можно поподробнее? Проснусь – точно что-нибудь эдакое нарисую!

* * *

Они устроились в худо-бедно чистом углу, прямо на полу, но так, чтобы входная дверь оставалась в поле зрения. Виктор начал рассказ сначала: как он проснулся в этой комнате, когда она еще пустовала, как встретился с Андреем, рассказал о картинах, и, наконец, добрался до смерти капитана стражи. Фразу «и тут меня осенило!» он повторил раз десять, по поводу и без. Видимо, ему казалось, что у этих слов такой же цвет, как у его сборника судоку.

Василиса слушала с большим интересом, не перебивала, но в конце как-то скривилась:

– Нет, так не пойдет. Мне не нравится твоя история, – сказала она.

Девушка по-прежнему вела себя так, словно спала. А когда она произнесла слово «история» огни на факелах замерцали.

– Какая еще история?

– Ну, про маньяков. Это ведь ее от вас ждали. И когда ты ее рассказал, события приобрели новый оборот.

– А… – Виктор почесал голову. – Логично.

– Это законы драматургии, ничего более. Так вот, поскольку это мой сон, все будет по-другому. Никаких маньяков. Это глупо. Я понимаю, популярно и все такое, да и сериалы эти… мне с подругами их приходится смотреть, видимо из-за этого и приснилось. Но! У этой истории должна быть красота, таинственность, сила искусства!..

– Что, блин?! – возмутился Виктор.

– Ну-ну, не злись, – игриво приказала Василиса. – Слушайте, что думаю я.

Художник. История Василисы

Корнелиус жил в маленькой комнатушке в самом бедном районе города. Денег на нормальное жилье у него не хватало – да и откуда бы, гениальный художник ведь всегда беден. Однако он и не нуждался в большем пространстве. Одолеваемый душевным недугом, он выстроил для себя внутренний мир – целый замок. Его талант живописца слился с реальностью. В том замке нет комнат, лишь тайные уголки гениальной души. Поэтому все, что здесь написано, оживает, а все ожившее становится написанным.

Так ожили все его альтернативные личности, они же – любимые персонажи. Целая семья: женщина, которой кажется, что ее ведут на казнь; ее муж, жестокий, но деловой человек; его брат – еще более безумный, чем сам Корнелиус. И маленькая дочь.

С каждым днем разум Корнелиус угасал, а замок становился больше. Уходить в себя, бродить по бесконечным коридорам, усеянным картинами, стало для художника и всех его альтер-эго единственным и самым любимым занятием.

Однажды в комнатушку Корнелиуса по каким-то юридическим вопросам пришел архивариус. Но внутри было пусто.

Корнелиус ушел навсегда.

Он поселился в замке.

С последним словом Василисы факелы в комнате одним за другим стали гаснуть. Андрей, который слушал Василису завороженно, и Виктор, который был настроен скептически, напряглись. Василиса рассмеялась.

А мертвый капитан королевской стражи встал.

* * *

Он навис над комнатой. Над изменившейся комнатой. В мгновение ока орудия пыток стали мольбертами и незаконченными полотнами. В руке «капитана» теперь был не револьвер, а дряхлая, потрепанная кисть, в другой – палитра для красок.

Художник – видимо, теперь его звали Корнелиус – обмакнул кисть в кровь на своем животе и рассмеялся.

– Что за хрень?.. – в ужасе прошептал Виктор.

«Так вот, что значит: закончите и расскажите историю! Здесь все меняется на основе твоей интерпретации увиденного!» – подумал Андрей.

Тем временем Виктор схватил валявшуюся рядом доску и, стукнув себя по голове, и упал без сознания.

К такому развитию событий кропотливая работа над мозгом и логикой его не готовила. Андрей успел подхватить школьника, и медленно опустил его на пол. А Василиса этого даже не заметила, ей уже хотелось проснуться: сон затянулся. Хватит. Полученных эмоций ей хватит на год вперед. И еще вопрос, то ли это вдохновение, которого она так жаждала?

– Не люблю страшные сны! – заявила она, напрочь игнорируя происходящее. – Но я давно научилась их не бояться. Нужно просто подойти к монстру, и спросить, как у него дела. Работает безотказно!

И девушка подошла к художнику. Тот рисовал на полу чудовищные образы собственной кровью, и действительно походил на монстра – текущая изо рта слюна, безумные, ярко-красные от усталости глаза, вырванные клоки волос. Андрей попытался остановить Василису, но все, что у него вышло – вытянуть руку и прохрипеть: «Стой!»

– Здравствуйте, мистер монстр! – весело обратилась Василиса и помахала. – Как вас зовут? Как ваши дела? Что вы рисуете?

Художник не отреагировал. Что-то бормоча, он орудовал кистью с невероятной скоростью.

– Не хотите общаться? Я – Василиса! Думаю, вы отличный художник.

Андрей не знал, что делать, поэтому просто наблюдал.

В подход Василисы он не верил. Как-то раз он тоже решил подружиться с монстром, но тот съел его, Андрей проснулся, а потом монстр съел его еще раз, и он проснулся по-настоящему. Но сейчас его настораживал не сам художник, а зловещий рисунок, который появлялся на полу. Внезапно он как будто прозрел. Догадка, связанная с историей Василисы, бросила его в холодный пот.

– Василиса! – крикнул он. – Беги оттуда! Быстро!

– Что? Пора просыпаться?

– БЕГИ!

Вдруг из кровавых орнаментов на полу восстало чудовище. На этот раз действительно ЧУДОВИЩЕ. Гигантская рычащая тварь с головой крысы, слюнявая и отвратительная. Обитатель самых потаенных детских страхов, их коренной житель. Тот, что живет вместе с нами, ожидая момента, когда мы потеряем бдительность. Оно медленно поднималось, с жутким хрустом формируя свое тело.

Время остановилось. Будто специально, чтобы Андрей рассмотрел гигантские лапы с желтыми когтями, грязную, слипшуюся от крови шерсть; чтобы почувствовал вонь, от которой, казалось, можно было ослепнуть.

Глаза Василисы расширились, только теперь она открыла их по-настоящему. Пелена спала; к ней пришло осознание, что это не сон. С такими незнакомцами лучше не разговаривать, нужно бежать от них куда подальше.

– Я п-пойду… – проговорила девушка.

Она сделала шаг назад.

И чудище набросилось на нее.

Набросилось. И откусило ей голову.

* * *

Художник рассмеялся. Андрей закричал. В нем словно разорвалась бомба, пронзая внутренности осколками страха, отчаяния и паники. Из картин посыпались твари разных размеров и форм: крысоподобные, змеевидные, насекомообразные. Они потянулись к Андрею: ползли, крались, летели – стремясь уничтожить его, разорвать в клочья.

Первая реакция – сесть, закрыть голову руками, позвать на помощь. Но ее ждать неоткуда. Перед Андреем стоял образ Василисы, красивой девушки, из чьей шеи хлестала фонтаном кровь.

– Искусство безжалостно! – воскликнул художник и, не обращая внимание на своих созданий, бросился к пустому полотну – писать новую картину.

Сделав несколько рывков, уклонившись от слюнявых оскалов, Андрей подбежал к двери. Его спину оцарапали когти. Он завопил от боли, не глядя швырнул в тварей стоявший рядом стул, и вырвался в коридор.

Но и там было не лучше. С двух сторон на него надвигались монстры; некоторые вываливались из рам, другие свисали с потолка. По окнам ползли пауки. Стоял невыносимый гул, перед глазами появлялись буквы неизвестного Андрею языка. Он подумал, что умирает, и это последнее, что он видит и слышит. Рычание и шипение, топот лап и скрежет чешуи – все приближалось, а затем в голове прозвучал голос…

Твоя жизнь – череда повторов. Помнишь позапрошлую школу поза-поза-прошлого города? На уроке биологии тебе в голову прилетел огрызок яблока. Учительница обернулась и наказала тебя за то, что ты мусоришь. А потом ты шел домой длинным путем, через гаражи, где, как тебе казалось, тебя ни за что не встретят обидчики. Но ты ошибался. Именно там они тебя и караулили.

Андрей осел на пол, согреваемый таким родным, таким понятным и теплым звуком голоса, исходящего из Книги, которая по-прежнему была в его руках.

Парень с фамилией Шурупов, еще один «Влад» невзлюбил тебя с твоего первого дня в школе. Его бесила твоя отстраненность, замкнутость, твой блуждающий поверх голов взгляд. Его бесило, что ты сын Верховного жреца, именитого огнепоклонца. Он давно хотел что-нибудь сделать, выбить из тебя спесь, заставить поверить, что ты – хуже других, а не лучше; хотя так ты никогда и не думал. Он толкнул тебя, и ты ударился спиной о зеленую дверь гаража. Шурупов обставил все так, словно ты сам виноват, напросился – своей немытой головой и стремным голосом. А когда ты попытался убежать, он схватил тебя за горло и сжал, сильно-сильно… И когда ты начал терять сознание, когда даже дружки Шурупова просили его остановиться, ты утратил связь с миром, с собой… но не с твоей Книгой, которая лежала в твоем рюкзаке, готовая вырваться в одно мгновение вместе со всеми ее обитателями.

Как и тогда, в гаражах, Андрей медленно утекал далеко-далеко. И он был даже благодарен немного, что все вот-вот закончится. Андрею давно хотелось, чтобы все закончилось. Он закрыл глаза. Сотни, если не тысячи пастей, нависали над ним, готовые оторвать ему голову, как Василисе. И та самая крыса возвышалась над всеми.

На следующий день в школу приходила полиция. Одноклассники рассказывали друг другу историю. Как ты отгрыз Шурупову палец, как кинулся на его дружка и расцарапал ему лицо, чудом не задев глаз, и как подвернувшимся под руку дрыном сломал ногу третьему. Рыдающая мама жалела тебя, а отец избил и снова заставил пройти ритуал очищения, причитая, что вам опять придется переехать.

И эта четверка людей с картин тут как тут. Каждый – в сотне вариаций. Женщина: в фиолетовом, в красном и в любом другом платье. Дворянин. Его брат. И дочь. Лица с разной техникой исполнения, разными эмоциями, в различных позах. Одни и те же люди, размазанные дьявольской краской Корнелиуса.

Но однажды ты вспомнил, что перед тем, как дать обидчикам сдачи, ты произнес одну-единственную фразу. Ты кое-что сказал, и все изменилось…

Да. Так и было. Ты знаешь меня. Ты чувствуешь меня. Ты – внутри меня. Ты – это я.

Что ты тогда сказал?

Андрей открыл глаза. Посмотрел прямо перед собой. Марево исчезло. Картинка обрела четкие очертания. Вокруг Андрея обвилась огромная змея. На голове сидели летучие мыши. Перед лицом скалилась гигантская крыса.

Что. Ты. Сказал?

Он улыбнулся.

– Действуй, – сказал Чернокнижник.

Глава 6. Рассказ Андрея

Запись от 1 апреля

Эураль.

Тот, кого я называю Первым, Истинным отцом.

Моим демоном-хранителем.

Место его исконного обитания (ныне он проживает во мне) нельзя описать простым языком, то иная реальность.

По могуществу Эураль уступает лишь своему предводителю.

Тому, под чьим руководством существуют все твари,

описанные в Черной Книге.

Мне неведомо, почему Эураль избрал меня.

Андрей сидел, прислонившись к стене, как раненый воин к дереву. Каждая его клеточка болела и кричала. Хуже всего дело обстояло с царапиной на спине. Ее жгло так, что хотелось провалиться обратно в небытие. Не загноилось ли?

«Что случилось? – мелькнуло в голове, пока зрение не обрело фокус. Почему я… Где монстры?»

Андрей огляделся.

И не поверил своим глазам.

Коридор был усеян трупами. Бесчисленные полчища шерстистых, пернатых и чешуйчатых гадов. И людей. Всех тех, кто пытался его убить. Над ними возвышалась туша гигантской крысы со вспоротым брюхом. Крысиные глаза, стеклянные и безжизненные, уставились в бесконечность. Андрей закрыл рот ладонью и застонал. Его тошнило. От смрада, от вида искореженных внутренностей. От гари, из-за которой все еще было тяжело дышать.

На коленях лежала Черная Книга, открытая на главной странице – странице с Эуралем. Пульсация от Книги отдавала в ноги, словно где-то внутри нее билось сердце. Помимо описания, здесь, в мире художника Корнелиуса, предстал и рисунок – полный деталей и окруженный черной аурой Эураля. Доспехи из кости цербера, красные вертикальные зрачки, и топор воителя, собранный из предсмертных криков врагов. Все, как задумывал, но не смог изобразить Андрей. Даже заголовок, сплошь с острыми, как лезвия, углами, обрел каллиграфическую изысканность.

– Это все ты сделал? – шепнул Андрей, поворачивая на сто восемьдесят градусов Книгу, словно показывая пляж собеседнику в Скайпе. – Ты?..

Конечно же, он. Андрей это знал. Чувствовал.

– И это был твой голос. Да?

Да. Мой.

– С ним я покоен, – прошептал Андрей и захлопнул Книгу. – Ему моя жизнь отдана.

Что бы ни творилось с ним раньше, такое произошло впервые. Надо что-то делать. Двигаться дальше. Нет смысла сидеть просто так. Вдруг твари восстанут? Или еще кто-нибудь оживет? От этого замка можно ждать чего угодно.

Андрей поднялся. Посмотрел прямо перед собой. От страха сердце пропустило удар, в восьмисотый раз за этот фантастический день. Он стоял прямо напротив единственной не пустой картины в коридоре.

На ней был изображен мальчик в сером костюме.

Школьник. По имени Виктор.

* * *

Если у смерти есть запах, то Андрей чувствовал его прямо сейчас. И с трудом находил чистые от крови и слизи места на полу, чтобы поставить туда ногу. Но вот – неудачный шаг! – он поскользнулся на мертвой змее с сотней лапок, чтобы упасть на мертвого скорпиона. И уже отбросив брезгливость, Андрей помчался вперед, споткнулся и снова упал, сначала на колени, а потом и ничком. В конце концов он добрался до мастерской художника, стряхивая с себя останки врагов.

Дверь была вырвана с корнем и лежала неподалеку. Андрей медленно переступил через порог. Первое, на что упал взгляд – тело Василисы.

Захотелось волком завыть, да только в горле пересохло. И все звуки куда-то ушли. Казалось, не Андрей стоял над Василисой, а смерть нависла над ним самим.

А это что? Что лежит рядом с шеей…? Андрей отшатнулся. Ее голова. Лицо перекошено, испачкано в крови и… внутренностях крысы? Словно кто-то вырвал голову девушки из чрева чудовища и пытался прикрепить обратно.

И Андрей вспомнил. Ярко-красными образами перед глазами пронеслись редкие вспышки воспоминаний. Андрей сжал кулаки. Попытался сделать вдох. Не вышло. Ибо это он, он пытался соединить части тела. И негодовал, негодовал, что ничего не выходит!.. Рычал, точно зверь.

… Нет сил. Пустой желудок сжался в рвотном позыве. Ничего хуже уже не случится.

И в этом Андрей, конечно же, ошибся.

* * *

Он отвернулся и, отшвырнув ногами незаконченные полотна, отправился к тому месту, где потерял сознание Виктор. Мама как-то сказала, что относиться к произведениям искусства следует с большим уважением. После сегодняшних событий Андрей мог с ней поспорить. У искусства нет знаков «плюс» или «минус», оно настолько само по себе, что ему чужды людские капризы.

Тело Корнелиуса лежало неподалеку, с дырами в груди, которые оставили острые когти. Но это уже не впечатляло. Андрей поймал себя на мысли, что хотел бы вернуться в школу – к буллингу и горе-учителям. Всяко лучше, чем здесь.

Виктора Андрей все-таки обнаружил. Не мертвого. Но и не живого. Лишь портрет – свежий, достоверный, написанный в то время, когда Эураль развлекался с монстрами.

«Все, что здесь написано, оживает, а все ожившее – становится написанным», – так сказала Василиса. Значит, и Виктор стал частью этого жуткого места.

«С меня хватит, – подумал Андрей. – Пора валить отсюда».

* * *

Он выбежал в коридор и направился в сторону выхода, к двери с табличкой: «Чтобы выйти, закончите и расскажите историю». Что ж, история рассказана. Но открыта ли теперь дверь? Шаги стучали по холодному камню. Пустые рамы чередовались с портретами Виктора. На одних он сидел за столом со школьной тетрадью, на других, о чем-то задумавшись, смотрел вдаль. Что с ним случится, когда Андрей уйдет? Он так и останется изображением? Его будут искать родители. Но вряд ли полиция знает, как раскрывать столь вычурные преступления.

А может, он все-таки где-то есть? Сидит и ждет спасения? Отчего-то Андрей был уверен, что нет. Так просто в этом месте ничего не происходит. Сама суть истории Василисы говорила об обратном. Но как вернуть его к жизни?

Андрей остановился.

Он знал как.

И без логического склада ума Виктора худо-бедно было ясно, как все работало. Огонь – да будет вечен его свет – реагировал на интерпретацию окружающего. Он менял все вокруг в зависимости от того, что рассказывали ребята – сначала Виктор, затем Василиса. Все, в чем он сомневался, подтвердилось: огонь – живой. Огонь – Священный. Огонь порождает жизнь.

И чтобы вернуть Виктора, Андрей должен поведать свою историю.

Главное – суметь выжить и в ней.

* * *

Андрей сидел в своей первой комнате, в позе лотоса, напротив камина, вглядываясь в языки пламени. Языки пламени… Благословение огня, ласкающего нашу реальность. Символическое подтверждение того, что он способен не только разрушать.

– Почему ты все это сделал со мной? – тихо спросил Андрей. – В отместку за то, что меня выгнали из огнепоклонной школы? За то, что мне запретили становиться жрецом? Но я не виноват… И что, в таком случае, тебе сделали Виктор и Василиса?

Огонь безмолвствовал. Андрей вздохнул.

– Я знаю, ты любишь истории. Ты слышал их больше, чем кто-либо из людей; вокруг тебя издревле собираются, чтобы делиться своими рассказами. Эту традицию называют «разжиганием сказки». Когда-то считалось, что самые искренние сбываются по твоей воле. Поэтому многие боялись, да и сейчас боятся, и говорят при тебе шепотом… Что ж, выходит, все это – не вымысел? Ты действительно способен?.. – Андрея передернуло. – Но я не мог и подумать, что настолько.

Он вытянул перед собой ноги и попытался сложить разрозненные и разбегающиеся мысли в связный рассказ.

– Хочешь узнать мою историю?

Огонь разгорелся с новой силой.

– Это значит «да»? Тогда слушай…

Граф. История Андрея

Когда-то семейное поместье Ричарда процветало. Он жил там со своей любимой женой по имени Кларисса, с дочерью Элизабет и братом Алексом. Их уважали в городе, в окрестных деревнях – за меценатство и строительство храмов. Поговаривали, что огонь в этих храмах пах как-то особенно…

Черная полоса наступила, когда Ричард получил в дар золотой перстень с рубином. И все бы ничего – только он не знал, кто ему вручил этот перстень! И когда Кларисса спрашивала, откуда он взялся, муж делал вид, что не слышал вопрос.

Отчего-то Ричард перестал выделять деньги на новый храм, запретил дочери брать уроки игры на музыкальных инструментах, а сам долгое время просиживал в своей спальне. Затем он стал подозревать супругу в измене с собственным братом. Оправданы ли были его ревностные порывы – история умалчивает, да и не имеет это значения.

И вот однажды Ричард убил свою дочь, ударив ее кулаком, на котором красовался перстень; своего брата, заколов его саблей, им же подаренной; и мальчика в сером костюме, случайно забредшего в его Черный замок… И во всем обвинил Клариссу. У Ричарда была безупречная репутация, и власти к нему прислушались. За преступления, которых она не совершала, Клариссе была уготована смертная казнь.

Оставшись один, он бродил по замку, и все вокруг стало для него гнетущим и тягостным – как та необъятная скорбь, в которую он загнал сам себя. Подобно настенным картинам, ему постоянно мерещились лица некогда любимых людей. Так продолжалось, пока они не вернулись к нему в виде молчаливых бестелесных духов.

Перед смертью – от истощения, печали и болезней – Ричард смотрел в окно, на свое отражение в стекле.

«Я знаю, почему не мог ответить на вопрос о том, кто даровал мне тебя, – прошептал он и приподнял ладонь с перстнем на безымянном пальце. – Это меня даровали тебе – и я в твоей власти».

То были последние слова Ричарда.

С тех пор он, и убитые им бродят по бесконечным коридорам, а перстень, говорят, так и лежит на подушке одной из комнат…

И огонь погас, оставив после себя лишь дымку. Андрей попытался вдохнуть этот воздух, пропитанный своей историей, мрачной и тягучей, но такой понятной… А затем встал и вышел из комнаты. Чтобы увидеть то, что он ждал.

В дальнем конце коридора показались привидения.

* * *

Обычно камни ничем не пахнут. Но сейчас они – на стенах и на полу – благоухали беспросветной грустью. Каждый сантиметр, с которым призраки приближались к Андрею, усиливал запах, и сердце в его груди колотилось. Но не от страха. Вместе с Черной Книгой он понимал и принимал происходящее. И если у него будет такая возможность, он обязательно озаглавит новую страницу в Книге, как «Проклятые камни». Нарисует в ней перстень. Перескажет историю Ричарда, которому он искренне сочувствовал.

– Я не пойду на казнь! – взвыла женщина в фиолетовом платье. Андрей рассмотрел ее полупрозрачное лицо. Острое, благородное, доброе и вместе с тем – несчастное. – Но я… Уже! Уже казнена!

Четверо, посчитал Андрей. Ричард, Кларисса, Алекс и Элизабет. Не хватало только школьника в сером костюме – того, ради которого и затевалась вся эта история. Андрей надеялся, что, внедрив Виктора в свой рассказ, он сумеет его оживить. Выходит, надежда не оправдалась.

Тем временем призраки окружили Андрея, нависли над ним в полном безмолвии.

– Я знаю, каково это, – обратился к Ричарду Андрей. Не осознавая, к кому он, собственно, обращается – к реальному, хоть и умершему, человеку, или к персонажу, воссозданному великой силой огня. – Каково это… Быть отринутым.

Ричард разглядывал Андрея с интересом. Ничего не происходило. Никакой опасности версия Андрея – в отличие от историй Виктора и Василисы – не несла.

Или…

– Стоять на месте, сатанинские отродья! – послышался голос. Андрей обернулся и увидел человека, который когда-то был капитаном стражи, потом художником, и теперь превратился в священника, медленно бредущего с Библией и Крестом.

Призраки застыли на месте, не в силах сдвинуться с места. Они с ужасом смотрели на слугу христианского Бога.

Андрей почувствовал жгучую боль в области гортани.

– Я изгоню демонов из ваших душ, – сказал человек, подойдя к Андрею. – Изыдите, дети Сатаны! Изыдите!

Боль обрушилась на него с новой силой. Андрей закричал. Призраки растворились.

– Ага! – отчего-то обрадовался священник. – Ты, значит, живой? Что ж! Я знаю, что делать с такими как ты.

Он втолкнул Андрея обратно в комнату. Там, недалеко от шифоньера, теперь стояла кровать с несколькими цепями, вкрученными мощными болтами в бетонную стену. Не в силах сопротивляться, Андрей упал на жесткую поверхность. Черная Книга горела, обжигая ладонь.

«Останови! Останови его!» – слышал Андрей голос Эураля.

– Приступим, – объявил священник, и поднял крест. Андрей завопил, нет, не так – зарычал! Внутри него рычал Эураль.

В фаеризме не практикуется экзорцизм. На стенах Пещеры Света не описаны ритуалы изгнания злых сил, потому как в фаеризме нет концепции бесов как таковой. Считается, худшее, что может произойти с человеком – это угасание Великого Огня внутренней освещенности, Дар-Ла. Но с этим ничего поделать нельзя. Однако влияние католичества и православия в некоторых семьях было велико, поэтому иногда даже к убежденным фаеристам вызывали ватиканских экзорцистов.

Священник начал читать молитву. И Андрей почувствовал, как его разрывает на части. В животе словно вскипятили чан с подсолнечным маслом. Черная Книга выпала из рук. Обложка стала покрываться сеткой, точно стекло, в которое попали мячом. Как больно! Андрей распластался на кровати, пытаясь унять эти невыносимые муки.

– Изыдите! – яростно воскликнул священник в тысячный раз.

Как вдруг…

– Отвали от него! – услышал Андрей, и кто-то толкнул экзорциста в спину. Тот выронил крест, и Андрею стало немного легче. Он поднял взгляд и увидел Виктора, а сквозь него – картину с Виктором.

– Андрей, скорее! Бежим отсюда!

Виктор подплыл к Андрею, помог ему подняться, и они вдвоем бросились к выходу. Священник, подобрав крест, и устремился за ними.

– Стойте! Стойте, проклятые! Окаянные!

Но старческие ноги не могли угнаться за молодым и здоровым, хоть и покалеченным ритуалом Андреем, и немного призрачным Виктором. Они добежали до двери с табличкой. Андрей дернул за ручку.

Дверь отворилась.

Ребята сделали два шага.

Закрыли дверь за собой.

И оказались в отеле.

Глава 7. Нельзя играть с огнем

Выбрались! – восклицал Виктор, – Мы выбрались! Мы живы! – И бегал по кругу, шелестя серыми брюками, ощупывая голову (все ее области) и попутно массируя виски.

«Живы ли?» – подумал Андрей. Громче этого – лишь фраза «Я никогда не умру».

Но Андрея прежде всего занимала первая часть восклицания Виктора – выбрались. Он осматривал помещение, и кровь его холодела с каждой секундой – на сотую, на десятую градуса по Цельсию. Такими темпами, он рисковал превратиться в лед.

Не выбрались. Они не убежали. Это ловушка. Первые мгновения знакомства с новой клеткой.

Отель. Отель. Отель. Отель. Отель. Отель. Отель.

Андрея трясло. Бордовый ковер, словно растекшийся в небесах закат, обжигал яркостью и оттенками бездны. Декоративные деревянные элементы с огненными орнаментами вдоль стен (на этот раз без картин) создавали ложное ощущение уюта; как и мягкие бархатные вставки над ними. В углу стоял потрепанный красный диван. С потолка свисала вычурная антикварная люстра.

Они находились в небольшой комнатке, примерно пять на пять метров – не то в фойе, не то в прихожей (или как такие помещения называются в настоящих отелях?) Надпись над дверью напротив гласила:

Отель «Осенний»

Особенным гостям – особенный отдых

– Андрей, – Виктор пощелкал пальцами перед его лицом. – Ты тут?

А где ему еще быть…

– Я спрашиваю: что было после того, как та девчонка рассказала свою дурацкую историю?

Андрей посмотрел на Виктора. Вид у того был не испуганный, а скорее заинтересованный. Будто бы ничего зловещего с ним не произошло. Так, побаловались, и теперь выясняют, во что играть дальше. Только вырванный клок волос противоречил этому образу.

– Ты сознание потерял, – прохрипел Андрей.

– Да ты что? Прям вырубился?

– Как сказать… Тебя вырубили.

– Что?! Кто?!

– Ты.

– Эм…

– Ты взял доску и стукнул сам себя.

– А, – Виктор засмеялся, – понял. Блин-оладушек, со мной такое бывает. Я как-то треснул себя в детстве лопаткой, до крови, прикинь? Мама плакала, а папа удивлялся – как это я умудрился, пластмасской-то. Но чтобы до бессознанки…

Андрей приложил ухо к двери, через которую они только что вошли. Нет ли погони? Почему тот священник их не преследует? За дверью было тихо.

– А с тобой что стряслось? – спросил Виктор. – Тебе бы душ не помешал. Это кровь?

– Угу…

Андрей осознал, что дышит прерывисто, через рот. Вонь невыносимо обжигала ноздри. «Надеюсь, – думал он, – зеркало мне не попадется». Смотреть на себя не хотелось.

– Ладно. Расскажи мне все, – вздохнул Виктор, – в деталях. А я кое-чего запишу…

Он открыл сборник судоку.

Андрей не хотел возвращаться к случившемуся. Но полная картина нужна была им обоим. Одна голова хорошо, а две – лучше. Даже если по второй лупили изо всех сил.

Виктор слушал внимательно, что-то записывал, периодически усмехался и вырывал по одному и без того редкие волосы.

– Говоришь, я стал привидением… – пробормотал он, когда Андрей закончил. – Это, конечно, полный бред. Я помню, что чувствовал невесомость, какую-то сверхъестественную легкость, но уверен, что и этому найдется логичное объяснение.

– Что ты помнишь?

– Да что? Василису эту помню. А потом – сразу – как тебя какой-то батюшка мучает. Ну, я к нему подскочил и спас тебя. Не за что, кстати.

Андрей не любил говорить «спасибо». Не сказал этого и сейчас. Много чести. Все равно люди не ценят вежливость. Только прикрываются ей, преследуя свои цели.

– Интересная штука выходит, – сказал ни капли не огорченный Виктор, – как историю расскажешь, так она и повернется. Уверен, моя мама сделала бы акцент на каких-нибудь любовных интригах. Он любил ее, она любил его, ребенок от этого, брак с другим, и все такое прочее. Трагедия! Она у меня, знаешь, любит романтику. Ну, и?

– Что?

– Что думаешь? Хрен ли тут происходит?

– Это очевидно, – проговорил Андрей и процитировал первые слова Молитвы Дневного Благословения, – Покуда светишь, мы видим. Покуда греешь, мы выживаем. Покуда горишь, живем.

Виктор вытаращился на него, словно не веря своим ушам. А затем весь как-то передернулся и махнул рукой.