Читать онлайн Презумпция виновности. Часть 2. Свой среди чужих, чужой среди своих. Россия. Наши дни III бесплатно

Глава 1. Не верь, не бойся, не проси

Вернувшись с вахты в карантинное отделение, бывшие новички свернули свои матрасы с постельным бельем в привычные скрутки, взяли сумки с вещами и направились по местам распределения. Восьмой барак стоял торцом напротив карантина, поэтому Грише, Гагарину и Васе далеко идти не пришлось. Их сопровождал уже знакомый дневальный Матрешка, который пришел их забирать. Попасть на территорию отряда было можно только через шлюзовую систему калиток в сплошном высоком металлическом заборе, за которым располагался участок в десять соток. Справа от входа находилось двухэтажное здание барака. Там на первом этаже располагались клуб и библиотека колонии, на втором жили отбывающие наказание. Слева – футбольная площадка с двумя хоккейными воротами, в дальнем левом углу – деревянная восьмиугольная беседка с невысокой металлической крышей. В беседке посередине стоял стол, а вдоль стенок – лавки. Возле дальнего забора росли высокие березы, создавая шикарную тень в летние дни, где с удовольствием скрывались от жары обитатели барака. Там, сидя на лавочках, можно было покурить, почитать книгу или просто посидеть с закрытыми глазами. Рядом со входом в здание росла развесистая и очень плодовитая дикая яблоня. Своими ветками и листвой она частично закрывала окна второго этажа.

Поднявшись наверх по удобной широкой лестнице, Матрешка повернул направо в спальное помещение и попросил всех оставить свои скрутки и сумки при входе, достать тапочки и пройти за ним. Они вернулись обратно на лестницу, где на небольшой площадке, расположенной чуть выше уровня лестничной клетки, была оборудована комната со стеллажами для уличной обуви.

– Вот тут вы будете переодеваться каждый раз, когда захотите войти или выйти из барака, – поучительно произнес Сергей. – Вход в «жилку» в обуви запрещен – так же, как и выход на улицу в тапках. Понятно?

– Да, – ответили новички.

– А теперь пойдемте к завхозу. Он введет вас в курс дел, объяснит правила общежития, права и обязанности, местные порядки и прочую туфту.

Они снова вошли с лестницы в широкий коридор и на этот раз повернули налево. В конце по правой стороне была каптерка, где хранились сумки жильцов. Там же за маленьким столом прямо у окна лицом ко входу сидел Евгений – завхоз восьмого отряда.

Это был высокий мужик возрастом под полтинник с довольно длинными по местным меркам темными с густой проседью волосами и относительно крупным носом. Сразу было видно, что он человек осторожный и несмелый. Говорить Женя Соболев старался негромко, но очень четко, что выдавало в нем бывшего руководителя высшего звена коммерческой структуры. Он, как и многие в бараке, сидел за мошенничество в особо крупном размере и, находясь на такой должности, естественно, стучал в оперчасть на всех своих подопечных. А главное, он персонально приглядывал за узником №1 ИК-3 Сергеем Пудальцовым. Все это было ему очень не по душе, но его большой срок – семь лет – не оставлял других вариантов для досрочного освобождения: только добровольное сотрудничество с администрацией и выполнение всех ее указаний. Новенькие интересовали его только как источник финансирования предстоящих ремонтов, которые он лично пообещал Шеину сделать во время борьбы за свою должность. Теперь, подсчитав расходы на стройматериалы, Женя сильно погрустнел, осознав, что без дополнительных вливаний сам он эту стройку не потянет.

Гагарина уже взял в оборот завхоз клуба и сразу забрал к себе. Василий был непонятной для Жени фигурой, а вот на Гришу он возлагал огромные надежды, особенно после дошедших до него слухов о том, как легко тот согласился в бане на оплату новой формы, а также после информации от Дубровского о вхождении в пул акционеров по приобретению богатой передачки. Именно поэтому он решил разместить его в спальном помещении поближе к себе, чтобы получше присмотреться, а после рекогносцировки выйти на разговор и сделать выгодное для обеих сторон предложение.

– Добрый день, господа! – поприветствовал Соболев вошедших в его офис новичков. – Мы с вами уже знакомы – виделись не раз на карантине, но я еще раз представлюсь. Меня зовут Евгений Александрович Соболев, я завхоз восьмого отряда и отвечаю здесь за порядок, дисциплину и чистоту. Мне приказывает начальник отряда, ему дает распоряжения на вахте его руководство, а я, соответственно, доношу решения и приказы до вас. Поэтому к моим просьбам и личным поручениям надо относиться как к приказам администрации. Если в армии служили, то знаете, что это такое, если нет, быстро научитесь. Необучаемые у нас долго не задерживаются! Быстренько через кичу1 переводятся в другие отряды. Так, теперь про внутренний распорядок дня: в шесть утра подъем, до половины седьмого надо уже быть в столовой. В столовую ходим строем. Тому, кто не пошел в столовую без уважительной причины, – взыскание. После завтрака возвращаемся в барак и проводим влажную уборку помещения. Дежурные подметают и моют полы во всем бараке. Если у кого есть возможность ежемесячно давать на нужды барака два блока сигарет или хотя бы один, пачку чая, сто граммов кофе и полкило конфет, то такие освобождаются от работ по бараку. В восемь часов те, кто трудятся на промке, уходят на работу и возвращаются после семи вечера. Первая проверка около десяти часов утра, вторая – ближе к пяти вечера. Обед с двенадцати до часу, ужин – с шести до семи. Также идем строем туда и обратно. Отбой в 22:00. Кого после отбоя поймают вне койки, тому взыскание. Личные вещи, кроме предметов гигиены, хранить исключительно в баулах, баулы – в каптерке. У кого увижу баул под кроватью, заберу и отнесу на вахту, будете потом сами его оттуда забирать. Запись на длительные свидания только через меня. Звонки домой только со стационарного телефона, который висит на стене напротив. Чтобы по нему звонить, надо в магазине рядом с вахтой приобрести карточку «Зона-телеком» и пополнять ее регулярно. Хочу сразу предупредить, чтобы потом не говорили, что никто вам не рассказывал: все разговоры по телефону прослушиваются администрацией колонии, поэтому лишнего не болтать, с родственниками жизнь отряда не обсуждать, про наличие запретов в бараке не упоминать. Теперь по поводу Пудальцова! Ему пока связь с внешним миром не разрешена, поэтому свою карту ему не давать; если вдруг попросит кому-нибудь позвонить или передать информацию в письме, сразу ко мне. Вопросы есть?

Обалдевшие от обилия информации новички молчали и только переминались с ноги на ногу.

– Вопросов пока, видимо, нет, – заключил Женя. – Пойдемте, я вам территорию покажу и расскажу, что делать можно, а что ни при каких обстоятельствах нельзя, – сказал он и вышел вместе со всеми в коридор. – Это кормокухня, – заходя в помещение напротив каптерки, начал экскурсию завхоз.

Кухня была квадратной, довольно просторной и очень светлой. Два больших окна с недавно вымытыми стеклами выходили во внутренний двор отряда и открывали замечательный обзор практически на весь лагерь. На правой и на левой стенах висели полки с посудой, при входе справа стояли два холодильника: один высокий – больше двух метров, второй маленький, размером с половину первого. Оба рефрижератора были однокамерными с небольшими морозилками внутри. Два деревянных стола с лавками стояли торцом ко входу у окон, а третий – перпендикулярно им в правом ближнем углу. За дверью с левой стороны располагались две розетки, под которыми висела полка. На ней стоял электрический чайник.

– Продукты надо класть в персональный пакет и подписывать своей фамилией, – пояснил Евгений, открыв один из холодильников и продемонстрировав, как надо правильно поступать. – Кто будет воровать из чужих пакетов или баулов продукты, тот будет объявлен крысой со всеми вытекающими последствиями.

– Это какими? – спросил любопытный Гриша.

– Нет, конечно, рукоприкладство у нас запрещено. Но мы таких обычно передаем на черную сторону, и они с ними сами разбираются, – объяснил Соболев. – Пойдемте дальше.

Рядом со входом на кормокухню на стене висел тот самый телефон – обычный кнопочный аппарат черного цвета, какие были в квартирах в восьмидесятые годы прошлого века. Рядом с каптеркой располагалась сушилка – так Евгений назвал комнату с большой батареей и множеством крючков для одежды на стенах. Далее по коридору, справа по ходу, располагалась большая комната – не менее сорока квадратных метров; ее завхоз назвал пэвээркой. В комнате было четыре окна, множество стендов, содержащих информацию о правилах внутреннего распорядка и статьях Уголовно-исполнительного кодекса, шесть рядов металлических лавок с проходом посередине. Главным достоинством этого помещения был большой плоский телевизор, висящий на стене.

– Телевизор работает с 19:00 до 21:30, – уточнил Евгений. – Показывает один канал – тот, который включают на вахте. Но картинка отличная – не то, что была у вас на карантине. А вот эта лавочка, – Женя указал на первую слева скамейку, – для обиженных. Не дай вам Бог на нее присесть – сразу зашкваритесь!

Напротив пэвээрки был сантехнический блок, состоящий из двух комнат: первая была для умывания и принятия душа, вторая – туалетная. Семь новеньких раковин с сияющими чистотой зеркалами над ними располагались вдоль длинной стены напротив входа. В левом ближнем углу стояла огороженная стеной в высоту человеческого роста и шириной в один кирпич душевая комната на одного купающегося. Пол был покрыт хорошей новой, современной плиткой, а стены – пластиковой евровагонкой. В туалетной комнате и пол, и стены были в плитке; три недавно установленных унитаза были отделены друг от друга зелеными перегородками из толстого металла, а двери в эти кабинки не имели ручек и закрывающих изнутри щеколд. Одна туалетная кабинка стояла отдельно по правой дальней стене и предназначалась для обиженных. Для них же напротив туалетов для мужиков установили умывальник, и только у него они имели право принимать водные процедуры. Между душевой и входом стояла высокая тумбочка, на которой стоял электрический чайник и какие-то коробочки, рядом был испачканный краской стул. Евгений пояснил, что это место приема пищи для обиженных, так как на кормокухню им вход запрещен.

– Да, кстати, в столовой есть тоже несколько столов для обиженных. Вам их покажут. За них тоже садиться не надо! – особенно подчеркнул Соболев. – Да, и мыть туалеты и ванную комнату должны только обиженные! А вот жилку и остальные комнаты – только мужики.

Дальше они прошли в спальное помещение – огромную комнату не менее ста квадратных метров. Семь больших окон по правой от входа стене и два окна на противоположной пропускали достаточно много дневного света. Еще была балконная дверь, за которой находился пожарный выход с металлической лестницей. Деревянный пол из толстой доски, выкрашенной в темно-коричневый цвет; ровные зеленоватые стены и чистый белый потолок с рядом ламп дневного света придавали интерьеру необходимого объема и свежести. Двухэтажные шконки стояли в четыре линии перпендикулярно входу, по одному ряду на правой и на левой стенах и сдвоенным рядом посередине. Аккуратно заправленные в белоснежные наволочки подушки как будто сияли, отражая солнечные лучи, проникавшие из чисто вымытых окон. Рядом с каждой кроватью находилась тумбочка, которую делили пополам жители первого и второго ярусов. На спинках каждой шконки в ногах висела карточка хозяина спального места с полной информацией о нем: ФИО, год рождения, статья, начало и конец срока отбывания наказания.

– Посмотрите налево! – скомандовал завхоз. – Видите эти шесть шконок в углу? Это места для обиженных. Присаживаться на них нельзя! Да и подходить туда не стоит!

Эти кровати действительно выглядели грязными и какими-то неухоженными, заметно выделяясь в общей чистоте барака.

Женя подвел новичков к их скруткам и подозвал к себе Матрешку.

– Сережа, давай разместим ребят сейчас. Григорию дай шконку над Леонидычем, а остальным – на твое усмотрение.

Дневальный быстренько сориентировался, указал Васе и Гагарину свободные места на пальмах у входа, а Гришу лично проводил к дальней стене, где в среднем правом ряду виднелся пружинный матрас на втором уровне. Туда Тополев и положил свою скрутку и бережно расправил ее. Еще несколько привычных манипуляций, и его спальное место стало походить на все остальные.

– Добро пожаловать в восьмой отряд! – вдруг прямо за спиной прозвучал незнакомый голос. Гриша обернулся. Перед ним стоял высокий пожилой седовласый мужчина; выправка выдавала в нем бывшего военного. – Меня зовут Алексей Леонидович Герасимов. Я ваш сосед снизу.

– Григорий, ваш сосед сверху, – отрекомендовал себя Тополев. – Очень приятно!

– Будем знакомы, Гриша! Берите ложку и стакан, скоро на обед позовут.

В каптерке громко зазвонил телефон, и дневальный проорал на весь барак: «Обедать!» Два десятка человек спустились по лестнице, и, построившись Матрешкой в три шеренги, колонна двинулась в столовую. Перед входом в пищеблок стоял дежурный по колонии и наблюдал за дисциплиной на вверенном ему объекте.

– Восьмой отряд для принятия пищи прибыл! – отчитался перед ним Матрешка, подойдя поближе.

Офицер окинул группу заключенных абсолютно безразличным взглядом и скомандовал:

– По одному, начиная слева, заходи!

Ручеек из зэков потек внутрь.

Вроде бы неказистое снаружи зданьице оказалось очень просторным внутри. Высокие потолки, светлая плитка на полу и стенах придавали помещению видимость объема и величественной важности. Множество длинных столов с лавками по обе стороны на десять человек каждый могли уместить в одночасье человек триста, не меньше. В лагере на данный момент находилось около полутора тысяч заключенных, поэтому прием пищи в столовой проходил как минимум в четыре приема.

Сперва с промки, через отдельный вход, около полудня приходили работяги. Как только они заканчивали прием пищи, дежурный по столовой звонил на вахту и сообщал, что можно вызывать следующую партию. Первыми после тружеников заходили оставшиеся на красной стороне, после них – мужики из рабочих отрядов с черной, и последними шла блатота чернявая. Это было сделано, во-первых, чтобы разделить потоки и исключить давку, а во-вторых (и в главных) – чтобы не давать пересекаться красным и черным, дабы не случилось чего-то страшного и противозаконного.

Леонидыч пригласил Гришу, Гагарина и Васю присесть рядом с ним и Пудальцовым за стол, на котором уже стояли две кастрюли с первым и вторым, чайник компота и порезанная, но не разломанная буханка серого хлеба. При входе в обеденный зал каждый из них взял себе по две пластиковых тарелки неприятного желто-коричневого цвета, в которые Леонидыч, как самый старший за столом, разложил всем по пайке. Оторвав себе кусок хлеба, Гриша приступил к супу.

В конце трапезы Василий выразил общее мнение новичков:

– Да-а-а… А в карантине было повкуснее и посытнее!

– Это еще ничего! – вступился за поваров Леонидыч. – Пока тут Пудальцова не подвезли, с едой совсем плохо было. Сейчас хоть мясо в супе появилось, да и на второе сосиски стали давать с котлетами, а то все селедка да селедка… Спасибо вам за это, Сергей Станиславович! – с иронией в голосе сказал он и засмеялся.

– Не за что, кушайте на здоровье! – ответил ему с подколкой в ответ Сергей и тоже хмыкнул.

Выходили из столовой группами, снова строились в коробку по трое и такой фигурой возвращались в барак.

– Не хотите прогуляться после обеда? – спросил Леонидыч Гришу, когда они очутились в локалке2.

– С удовольствием, – ответил Тополев, и они пошли накручивать круги по асфальтовой дорожке вдоль здания.

– В колонии негласно принято сперва рассказать о себе, а потом уже расспрашивать собеседника, – начал Алексей Леонидович после короткой паузы. – Так вот, я полковник запаса, москвич, всю свою сознательную жизнь провел в армии, но не в боевых частях, а в научных. Изобрел один нехитрый прибор, помогающий нашим войскам вести прицельный огонь по противнику, получил патент за изобретение, после чего создал юридическое лицо и стал участвовать в тендерах Министерства обороны на поставку моего изобретения. Выиграл несколько небольших конкурсов миллионов на сто, нарастил производство, а когда мне предложили контракт на несколько миллиардов, то сразу появились люди в штатском с красными удостоверениями и тремя буквами на корочке, потребовавшие внушительную долю в моей компании. Я человек уже немолодой, воробей стреляный, поэтому, конечно же, сразу принял их предложение и переписал на их представителей четвертую часть фирмы. Но этого им показалось мало. Главный бухгалтер, которого они мне навязали, якобы нашла нарушения в использовании денежных средств при государственных закупках за прошлые периоды, и меня быстренько обвинили в мошенничестве. Правда, сразу не арестовали – отпустили под подписку о невыезде. Как я потом выяснил, это делалось для того, чтобы было проще забрать у меня все остальное. Вечером мои новые компаньоны приехали ко мне на дачу под Можайском и попросили временно переписать оставшиеся у меня доли на них, чтобы не срывать госконтракт ввиду моего уголовного преследования. Обещали все порешать по своему ведомству и сразу же все вернуть, как только обвинения с меня будут сняты. Я им поверил, старый дурак, и на следующий же день снял с себя полномочия генерального директора и основного участника общества. А через неделю после очередного допроса меня признали обвиняемым и арестовали. Через три месяца состоялся суд, и, благодаря моим старым заслугам и возрасту, мне дали всего два года вместо запрашиваемых прокурором четырех. Приехал сюда в начале мая. Космос пристроил меня садоводом – цветы развожу на территории колонии. Может быть, обратили внимание на розовые кусты и хризантемы с тюльпанами на клумбах рядом с санчастью и вахтой?

– Да, конечно, заметил! Очень красиво, – отреагировал Гриша.

– Жена ко мне на свидание длительное приезжала в июне – тоже Космос устроил – и привезла саженцы, луковицы, семена, лопатки, грабли и прочие хозяйственные инструменты. Она их отдала оперативнику до захода на свидание, а тот уже пронес в лагерь и передал на склад, откуда я их и получаю. Мне за это зарплату платят и даже обещали поощрения и поддержку колонии при подаче на УДО. Но это только через год произойдет, а пока занимаюсь любимым делом – садоводством.

– А кто такой этот Космос? Не первый раз о нем слышу, – поинтересовался Гриша.

– Коля – человек в лагере известный! Когда я приехал, он был завхозом нашего отряда. Потом, когда привезли Сережу Пудальцова, его перевели в медсанчасть на аналогичную должность. А на его место поставили это недоразумение – Женю. Имя-то какое у него? Не мужское и не женское – ну прям точно для него!

– Не нравится вам, как я погляжу, Соболев? – весело прокомментировал слова Леонидыча Гриша.

– Он трус и подлец! Избавь вас Бог иметь с ним хоть какие-то дела! Он предаст вас и не побрезгует. Ему наказали на вахте ремонт в бараке доделать – крыша совсем прохудилась и течет в дождливую погоду. Так вот он свои кровные тратить не хочет и пытается с мужиков деньги собрать. Вам он еще не предлагал свои небесплатные услуги?

– Еще нет.

– Ну вот увидите, очень скоро предложит. Не вздумайте соглашаться! А то деньги возьмет, а обещание не выполнит. Станете напоминать – сдаст вас операм или подведет под взыскание, а то и под ШИЗО. Был у нас уже такой прецедент… Хорошо, что Коля вовремя вмешался и спас парня.

– Спасибо вам большое, Алексей Леонидович, за предупреждение! Буду начеку, – поблагодарил его Гриша.

Леонидыч оказался прав: буквально через несколько дней Евгений пригласил Гришу на разговор. Сразу после утренней проверки Соболев подозвал к себе Васю и Тополева и попросил написать заявления на имя начальника колонии о желании выйти на работу и просьбой предоставить рабочее место. Затем завхоз отпустил Василия и предложил Грише прогуляться на природе.

– Я слышал, что у тебя был большой бизнес в аэропорту Шереметьево. Я почему спрашиваю… – не дожидаясь ответа Тополева, продолжил Женя. – Я просто сам занимался почти тем же, что и ты, только в Домодедово. Бизнес шикарный, конечно! Только, как оказалось, политически неверный. Как только Каменщика3 решили подвинуть, то первым делом ударили по его команде. Так я и попал под раздачу. Против меня как директора компании завели уголовное дело по мошенничеству. Якобы моя фирма необоснованно завышала тарифы за услуги, предоставляемые аэропорту, чем ввела менеджмент Домодедово в заблуждение и обманным путем причинила убытки в размере тридцать восемь миллионов рублей. А ты сам знаешь, как эти тарифы формируются! Тебя вызывают на ковер и говорят: «Значит, за буксировку будешь брать столько, а за подачу трапа – столько. И каждый месяц десять процентов наличкой вынь да положь!» Таким образом, с десяток уголовных дел завели. У Каменщика бизнес частично отжали, а вот мне семерку дали. Так что ты еще легко отделался со своей трешкой!

– Во-первых, я сижу не за Шереметьево, – безапелляционно строгим тоном ответил Гриша. – А во-вторых, что значит «легко»? Пять пуль в мотоцикл и три – в меня. Слава Богу, что я в защите был и только рука сильно пострадала. Потом два года в розыске по надуманному уголовному делу, из них год – по больницам и госпиталям, затем – вынужденная эмиграция в Израиль, чтобы пулю уже в голову не получить. Я только через четыре года я смог спокойно обратно в Москву вернуться. Это ты называешь «легко отделался»?

– Ты это время на свободе провел, а я буду в лагере жизнь коротать. Не знаю, что лучше.

– Вот поэтому я и принял для себя окончательное решение: больше никогда бизнесом не заниматься! – категорично заключил Тополев.

– Я тебе честно скажу, – начал почти шепотом Женя, перескакивая не другую тему, – несмотря на все твои потуги выйти на работу, заявления, договоренности с Дубровским или еще с кем-то, на промку тебя не пустят, а тем более – в библиотеку или на место Улицкого.

– Тебе об этом Олег рассказал? – сильно удивившись, спросил Гриша, шокированный осведомленностью Соболева.

– Нет, конечно, – спокойно и тихо ответил Евгений. – Ты же наверняка слышал, что я работаю в тесном контакте с оперчастью? Сам понимаешь, должность моя это подразумевает. У меня срок семь лет и возраст намного выше среднего по отряду, поэтому я сделаю все, чтобы поскорее увидеть жену и детей.

– Женя, я, наверное, один из немногих, кто тебя очень хорошо понимает и сочувствует. Да, я никогда не поддержу тебя в теме сотрудничества с операми и не буду помогать в этом вопросе, но и мешать в поисках скорейшего пути домой не стану. Все, что от меня требуется для поддержания твоего авторитета как завхоза, я буду делать и по возможности что-то для бытовых нужд обеспечу. Я так же честен с тобой, как и ты со мной. Поэтому, раз ты сам начал разговор на эту тему, ответь мне, пожалуйста, почему я не смогу найти работу в колонии.

– Боятся они тебя! Не знаю почему, но боятся. Так мне Борисович сказал.

– Это кто?

– Борисович? Начальник отдела безопасности колонии. Мордатый такой, с красным лицом, на колобок похож. Ты его видел на распределении.

– Да, помню такого.

– Он мужик хороший и справедливый. Если с работой получаться не будет, то вернее всего к нему надо идти, потому что без его визы никого на работу не возьмут.

– Я понял, – задумчиво произнес Гриша.

– Так как у тебя четыре взыскания с централа, то их надо поощрениями закрывать. Чтобы администрация дала положительную характеристику для УДО, надо, чтобы поощрений было хотя бы на одно больше, чем взысканий.

– А можно дождаться, чтобы взыскания сгорели автоматически через год – в моем случае это в ноябре уже будет, получить одно поощрение – и все?

– К сожалению, так нельзя! В твоем случае, как ты говоришь, понадобится пять поощрений как минимум. И самая неприятная информация: у нас в колонии дают не более одного поощрения в квартал – и в основном тем, кто работает на промке. В редких случаях – тем, кто сидит в отрядах, и то за очень большие заслуги.

– Это за какие, например? – спросил совсем приунывший Гриша.

– Ну, я, к примеру, договорился с Хозяйкой, что меня отметят в приказе в сентябре за ремонт крыши барака. Она у нас очень сильно прохудилась и течет, поэтому ее всю надо гудронить и заливать битумом. Я подсчитал: на стройматериалы надо около ста тысяч рублей. Это без учета того, что часть сопрут опера и охрана при заносе в лагерь. Я один всю сумму не потяну, поэтому предлагаю тебе поучаствовать пятьдесят на пятьдесят, а я договорюсь с Борисычем, чтобы и тебе поощрение дали.

– Я подумаю, Жень, – ответил загрустивший Гриша. – В любом случае, спасибо тебе за откровенный разговор и за предложение! Я так понимаю, что вопрос этот горящий, поэтому тянуть с ответом не буду.

– Приятно иметь дело со взрослым и умным человеком! – сказал Соболев и пожал Грише руку. – Я буду ждать твоего решения.

Еще одним ярким персонажем в восьмом отряде был Батон. У него была совсем непорядочная статья – 132, а именно – изнасилование в извращенной форме, к которой приписывали всех, кто сношался неестественным половым путем. Срок у него был, как и у большинства невиновных насильников, три года. Остальным, кто действительно был виноват по полной, давали от пяти и выше, а на зоне их загоняли в обиженку или прятали на БМ4. Батону тоже поначалу пришлось доказывать братве в СИЗО и в лагере, что его акт любви был по обоюдному согласию. После этого от него отстали, но тем не менее по приезде в ИК-3 он на всякий случай пошел на красную сторону и подписался под козлиную должность завхоза – сперва восьмого отряда, а потом, после выхода из СУСа Космоса, стал завхозом клуба.

Срок у Батона подходил к концу, и он намеревался встречать Новый год уже дома. Несмотря на должность и определенные заслуги перед лагерем, ни одна подача на УДО у него не выстрелила – из-за того, что по негласному правилу администрация колонии насильников на комиссии не поддерживала и положительную характеристику для суда не давала, даже при огромном количестве поощрений, купленных и реально заслуженных Батоном и полное отсутствие взысканий. Поэтому он в последние полгода отсидки мог позволять себе что угодно. К примеру, после очередной ночной пьянки, когда дежурный по лагерю застукал его в абсолютно непотребном виде, он отделался всего лишь серьезным разговором с Борисычем и кастрюлей шашлыка в СУС для положенца, который до этого объявлял для всех сидельцев месяц воздержания от алкоголя и наркотиков. Батон на этот указ положил с прибором, но во избежание конфликта подмазал блатных. Через пару дней после инцидента выяснилось, что общение с начальником оперчасти имело непростые последствия. Но не для самого Батона.

Опера долго пытались подловить Пудальцова на каком-нибудь нарушении дисциплины, но Сергей Станиславович был предельно осторожен. Так вот, с помощью Батона, который позвонил на вахту и сообщил, что Пудальцов лежит на шконке в неположенное внутренним распорядком время, дежурный и его помощники успели добежать до отряда и заснять на видеорегистратор отдыхающего Сережу и еще нескольких человек, которые также пострадали, получив взыскания. Самое интересное, что фишкари, обязанные сообщать о приближении сотрудников администрации к бараку, в этот раз промолчали и даже были оштрафованы Соболевым в размере ежедневной оплаты их труда – пачки сигарет, зато от Батона они получили по три: так он рассчитался с оперчастью за свою пьянку.

Положительной стороной Батона было желание и возможность помогать попавшим в тяжелые ситуации зэкам. Он решал их проблемы на разных уровнях: как с блатными, так и с ментами. Гриша стал свидетелем одной из таких историй, когда толстого Мишку – дневального с ПФПСИ – попытались объявить фуфлыжником за то, что он пообещал, будучи на карантине, что пойдет на черную сторону, а сам распределился в восьмой отряд. Блатные были очень заинтересованы в том, чтобы он находился поближе к ним, так как Миша был человеком слабым, молодым и глупым. Но его папа – крупный бизнесмен в Моршанске – для сыночка ничего не жалел и снабжал его по полной программе. Смотрящий за лагерем Поэт подтянул Мишаню на разговор и объявил ему цену за его вранье – пять тысяч рублей ежемесячно на общак, иначе обольют мочой из бутылки и загонят в обиженку. Батон пожалел парня и урегулировал его проблему так, что тот никому ничего больше не был должен. Разумеется, этот поступок не был бескорыстным – завхоз клуба прекрасно понимал, что после освобождения он со своей статьей мало кому будет нужен. А вот Мишин папаша по протекции сына сможет пристроить земляка на работу или помочь еще каким-либо образом.

Через Батона можно было оформить диетическое усиленное питание в столовой за тысячу рублей в месяц, а также договориться о покупке жареных кур, вареных яиц и пшеничных лепешек. Этот бизнес довольно долго процветал, пока его не перекрыли блатные, поймав несколько человек, несших продукты, и изрядно отмутузив их, а также поваров, отпустивших товар. Досталось тогда и Батону – он с неделю ходил с фингалом. После этого коммерция ненадолго прекратилась, но потом снова осторожно заработала, подорожав практически в два раза.

Злоключения Сережи Пудальцова на истории с кроватью, конечно же, не закончились. Буквально через несколько дней тот же Батон пригласил его поиграть в пинг-понг в клубе, и им даже удалось закончить парочку партий. После этого снова пришли сотрудники администрации и под камеру объявили Сергею второй выговор за посещение клуба без разрешения начальника отряда, предупредив, что в третий раз его уже отправят в штрафной изолятор. Дело, скорее всего, этим бы и закончилось, если бы по научению Космоса Пудальцов не записался на прием к начальнику колонии.

После этой встречи жизнь Сергея наладилась. Сперва ему разрешили длительное свидание с женой, на котором ее шмонали так, как никого до этого и после. Ей даже не разрешили пронести в комнату свежие газеты, что совсем даже не запрещено. После четырех дней общения с мужем Настя, выйдя из стен колонии, встретилась с Шеиным и передала ему энную сумму денег. Какую точно, не говорили, но из разных источников, близких к оперативной части, речь шла про миллион рублей. После этого Пудальцову разрешили пользоваться телефоном «Зона телеком», а в августе даже выпустили на промку – работать в швейный цех. Все провокации, направленные на вынесение выговора, конечно, прекратились, но контроль меньше не стал. Сергей выдохнул и заметно успокоился. Ему оставалось сидеть еще два года, и, естественно, он не хотел провести их в казематах ШИЗО. Наличие работы позволяло ему, во-первых, иметь индульгенцию на относительно спокойное отбывание наказания, а во-вторых, время на промке, по словам работяг, текло намного быстрее, чем у тех, кто топтал зону без работы.

Гриша не оставлял свою затею начать зарабатывать на валютных операциях в лагере, как он успешно делал это в СИЗО. Но для этого нужны были две вещи: деньги и телефон. Во время последнего разговора с родственниками они обещали ежемесячно присылать ему по тринадцать тысяч рублей на питание, поэтому Григорий легко согласился на предложение Батона купить вскладчину с ним смартфон – по пятерке с носа. Дело оставалось за малым – найти хотя бы сотню тысяч рублей для начала и приступить к торговле. Только одного не учел Григорий: в СИЗО все сокамерники были как одна семья и грудью стояли за интересы друг друга, поэтому за сохранность своей ТР можно было не переживать. В лагере же стукач был на стукаче и стукачом погонял, поэтому жизни телефонов были непродолжительными и скоротечными. Так же получилось с «Самсунгом» Тополева и Батона, который ночью оставил его на зарядке рядом со шконкой, прикрыв газетой. Дежурный офицер во время ночного обхода телефон нашел и отшмонал так, что даже Батон не сразу понял, что произошло. Всего пять дней Гриша радовался трубке, успел установить на нее необходимые программы для торговли и потренироваться на демонстрационном счете. Батон, естественно, признал свою вину в потере ТР и обещал возместить Грише его половину, попросив отсрочку на месяц. Но, как обычно, заиграл ситуацию и в последующем расплатился натуральными продуктами в виде куриц и яиц, что было не так уж и плохо ввиду резкого ухудшения качества баланды.

Зато за эти пять дней Гриша успел вдоволь пообщаться по телефону почти со всеми, кто был записан в его маленькой записной книжечке, сделанной из обрезка общей тетради в клетку. Он узнал от Фатимы, что суд над Алладином закончился и он получил два с половиной года, а теперь они ждут, куда его отправят отбывать наказание. Она также сообщила, что Колю-цыгана отпустили в зале суда за отсиженное, то есть он провел в тюрьме ни за что почти восемь месяцев. Созвонился также с Кичалом, отбывающим наказание в Рязанской колонии. По его рассказам, содержание в их зонах разительно отличалось. Например, тренировочные костюмы, кроссовки и свитера были не только официально разрешены в Рязани, но и выдавались как положняковая одежда в колонии, в то время как в Тамбовской управе все это было под запретом. Сашка также не без гордости доложил, что процент ухода по УДО у них очень большой. Да и вообще режим, как понял Григорий, там был помягче, а питание – покалорийнее.

Естественно, Тополев обзвонил и девчонок из своего списка. Его бывшие одноклассницы были рады звонкам и, как могли, поддерживали морально. А Лика Астафьева, самостоятельно проявив инициативу, даже перевела ему на киви-кошелек полторы тысячи рублей, чему Гриша, конечно, был несказанно рад. Таня Мещерякова тоже поинтересовалась, чем может помочь. Услышав в ответ, что деньгами, призналась, что в данный момент не имеет такой возможности, зато их общая знакомая и ее близкая подруга Лариса Чувилева, с которой они вместе работали в «Медаглии», тайно влюблена в Гришу еще с тех пор, просто горит желанием помогать ему и просила его номер телефона.

– Слушай, Тань, если честно, я ее очень смутно помню, – признался Гриша. – Мне как-то не совсем удобно ее о чем-то просить.

– Брось! – настаивала Татьяна. – Дай девушке шанс! Она ждала этого момента почти десять лет! Поговори с ней хотя бы, а там посмотришь. Ну что, давать ей твой номер или нет?

– Ну, давай… – подумав немного, согласился Григорий – больше из любопытства и чувства возросшей самооценки, что его кто-то еще любит даже в такой непростой ситуации.

Ждать звонка пришлось недолго – минут пять. Голос Чувилевой звучал в динамике телефона взволнованно и встревоженно, с одной стороны, но радостно и нежно, с другой. Она тут же дала понять, что обо всем знает, уверена, что он ни в чем не виноват и очень сильно переживает за Гришу, что в ближайшее время хочет приехать к нему на короткое свидание, – и вообще, не скрывая своих чувств, заявила, что готова посвятить остаток своей жизни только ему.

– Ларисочка! Спасибо тебе огромное за твои слова и за твои чувства! – поймав паузу между фразами без перебоя говорящей Чувилевой начал Гриша. – Ты даже не представляешь, как мне все это приятно и необходимо в моей ситуации! Но я хочу оставаться с тобой честным с самого начала. Ты же знаешь, что после похищения в 2006 году у меня была амнезия и я с тех пор не все вспомнил? Так вот, я тебя практически не помню. Не помню, как ты выглядишь, не помню, какие у нас отношения… Если они, конечно, были. Практически ничего не помню.

– Это не страшно! – перебила его Лариса. – Поэтому я и хочу приехать к тебе в колонию на свидание, чтобы мы смогли увидеть друг друга, поговорить! Может, ты чего и припомнишь.

– Я, конечно, с удовольствием! Сама понимаешь: такое внимание более чем лестно. Скажи мне, пожалуйста, только честно: у нас с тобой было что-нибудь тогда или нет?

– Не было… – немного грустно ответила Лара. – Я тебя любила на расстоянии. Ты был женат и совсем для меня недосягаем. А теперь ты свободен и практически рядом, поэтому в этот раз, будь уверен, я своего шанса не упущу!

– Когда тебя ждать? – стесненный таким напором со стороны женщины, спросил Гриша, стараясь перевести разговор с чувствительной темы в практическое русло.

– Я постараюсь приехать на следующей неделе, – очень по-деловому, практически как близкая родственница, не меньше, сказала Чувилева. – Что тебе привезти в передачке?

– Ты знаешь, тут с этим все гораздо проще. Есть таксистка Наташа, которой я составляю список, перевожу деньги на карту Сбербанка. Она все покупает, привозит в колонию, стоит в очереди, и сама оформляет передачку. Поэтому, чтобы не терять на все это время, проще сделать перевод на мой киви-кошелек той суммы, на которую ты хотела купить мне продукты.

– Еще лучше! Диктуй номер.

Через десять минут Грише «капнули» пятнадцать тысяч рублей.

Пока не «отлетела» мобила, они каждый день трепались по часу, а то и больше. Он в подробностях рассказывал ей о своей чересчур активной жизни после «Медаглии», она поделилась своими скучными буднями и малоинтересным, по сравнению с Гришиным, существованием. Их общение перерастало в приятельские отношения и очень скрашивало лагерные дни. Он уже действительно ждал свидания с Ларисой. Хотел не только ее вспомнить, но и посмотреть ей в глаза: возможно, он найдет в них то, за что можно зацепиться, чтобы поискать в себе чувственный отклик на ее нескрываемую от всех любовь.

Однажды в первых числах августа в восьмой отряд пришел Коля Косенко в спортивной форме с мячом в руках и пригласил всех желающих поиграть в футбол в локалке. Набралось десять человек, и, разбившись на команды, мужики и молодые парни начали с азартом гонять мяч. Гриша оказался в одной команде с Космосом. Они довольно быстро сыгрались в нападении и накидали на двоих больше десяти голов. После окончания матча Николай подошел к Тополеву и предложил познакомиться поближе.

– Ты знаешь, я умных людей вижу за версту, – приступил к разговору Коля. – Я к тебе уже не первую неделю присматриваюсь. Никакой ты не фээсбэшник, как тут некоторые считают, – утвердительно произнес он и пристально посмотрел на Гришу. Тот молчал. – Ты, наверное, про меня многое слышал?

– Да уж! Понарассказывали… – весело ответил Григорий.

– Ну, а теперь я тебе все из первоисточника расскажу, если интересно.

– Конечно, интересно! Тем более что у меня к тебе много вопросов.

– Мы с тобой в лагере находимся, поэтому, ты уж меня извини, но я буду тебя поправлять, чтобы ты в следующий раз в жир ногами не влетел со своей неправильно поставленной лексикой. Вопросов у тебя ко мне быть не может, потому как ты еще не дорос по тюремной иерархии мне вопросы задавать! Интересоваться можешь, а спрашивать – нет!

– Понятно. Но я думал, что мы с тобой на красной стороне и здесь законы блатного мира не действуют.

– Это так, но приучай себя к тому, что ты можешь оказаться там, за забором, где за такой разговор тебя могут подтянуть и нагрузить. Ты же не профессиональный переводчик, который отдает себе отчет, на каком языке и где надо разговаривать.

– Согласен.

– Так вот, работал я в Москве у одной известной певички помощником и заодно – охранником. Организовывал ей концерты, проверял безопасность залов и сцен – в общем, был на виду рядом с ней. И вот одна из ее фанаток прилипла ко мне, как банный лист, с просьбой устроить ее к ней на подтанцовку. Даже переспала со мной несколько раз – вот аж как хотела. Посмотрела ее моя певица и отказала, пояснив, что девушка полновата и низковата. Барышня обиделась и решила мне отомстить. Написала заяву на меня в полицию, что я ее снасильничал. Меня посадили. Я, естественно, вины не признал. В камере ко мне пристали трое, хотели наказать за статью. Ну, я их и отметелил. Меня в карцер на сорок пять суток, а потом – на воровской продол. Там я с ворами и скорешился, подсел на их понятия и законы. Сам подумай – у меня жизнь в один момент рухнула: меня предали, оболгали, жить не хотелось, а тут воры мне все растолковали, всю мою жизнь по полочкам разложили и в красивой упаковке мое будущее преподнесли. Естественно, я в свои двадцать восемь лет на это все подсел. Короче, дали мне четыре года и привезли в этот лагерек калошный – черный снаружи и красный внутри. Я, естественно, как порядочный арестант, прямо с карантина на кичу, а с кичи – в СУС. Сижу, в ус не дую, положуху навожу, а тут как тут Хозяйка – Шеин – ко мне подкатывает. Сперва в барак ко мне приходил, разговоры разговаривал, потом к себе в кабинет на вахту приглашал не раз, а под конец уже по лагерю со мной гулял. И так у него убедительно получалось зачесывать про порядок в лагере, про смотрящего за красной стороной, про жизнь после колонии! Весомым аргументом с его стороны была надзорка после освобождения. Если тебя из СУСа освобождают, то тебе автоматом еще несколько лет надзора дают, а это практически девяносто девять и девять процента обратный билет в тюрьму, что совсем не входило в мои планы. В общем, уговорил. Я, конечно же, все перетер с Ферузом и братвой, а также вышел на воров и получил от них одобрение. Шеин, со своей стороны, все обговорил в управе и на свой страх и риск выпустил меня в лагерь. Я довольно быстро навел порядок на красной стороне. Крысятничество и поборы прекратил после нескольких показательных рукоприкладств. Наладил быт восьмого отряда, сделал ремонт. Договорился с братвой, чтобы всех фуфлыжников, которые на черной стороне проигрались и не могут вернуть бабло, переводили в тринадцатый отряд, где их после легких перевоспитательных действий добровольно-принудительно отправляли работать на промку – выполнять план и расплачиваться за долги деньгами и услугами. Одного я только не учел: что таких фуфлогонов будет много. На сегодняшний день в тринадцатом отряде сто шестьдесят человек проживает. К примеру, в восьмом – показательном – или в десятом – баландерском – всего по восемьдесят человек, а жилка у них ненамного меньше тринадцатого. Представляешь, какая там давка стоит? А в умывальнике или сортире с утра? Жуть! Не протолкнуться.

– А почему ты десятый отряд назвал баландерским?

– Да потому, что в нем живут те, кто в столовой работает.

– Извини, что перебил.

– Ничего, я почти что все рассказал, что хотел на сегодня. А потом привезли Пудальцова. Шеин почему-то испугался меня оставлять завхозом восьмого… Или в управе ему указание такое дали. В общем, меня приказом перевели в завхозы медсанчасти, но обязанности смотрящего за красными не сняли. Но я не расстраиваюсь. У меня там тишина⠀ и спокойствие, ⠀никаких ⠀шмонов, ⠀лопата5 весь день на руках. Хочешь – лежи и спи, хочешь – фильмы по телефону смотри, хочешь – картошку с мясом на сковородке жарь, а хочешь – на промку иди, якобы по делам санчасти, и там туси с народом. В общем, лафа! Куча плюсов и никакой ответственности. Иногда положат какого-нибудь передозника или чесоточного, но сейчас никого нет уже недели три.

– Хорошо тебе! – позавидовал Гриша, услышав про заветную мечту держать телефон с интернетом весь день в доступе.

– А приходите ко мне с Женей Соболевым сегодня вечером на ужин в медсанчасть? Сам все и увидишь!

– А можно?

– Ко мне можно, я договорюсь! Я Соболеву скажу, и он тебя в семь часов приведет. Договорились?

Во внутреннем закрытом дворе санчасти, граничащем правой стеной забора с карантином, было по-летнему жарко, несмотря на вечернее время. Большая береза, растущая напротив выхода из здания, давала немного тени, а вот яблоневые и грушевые деревья в левой части дворика были сильно отяжелены плодами, и под ними можно было отлично укрыться – как от палящего днем солнца, так и от всевидящего ока камеры, расположенной на вышке посередине зоны. Давно не стриженная трава скрывала кусты душистой лесной земляники и парочку еще маленьких белых грибов, которые Космос рьяно охранял от любых поползновений извне. На большой кухне был накрыт шикарный стол на троих: окрошка на настоящем квасе с запрещенным зеленым луком и сметаной, свежеприготовленные на гриле стейки из свинины и жареная картошка с луком на сале, помидоры, огурцы, зелень и две бутылки местного самогона в бутылках из-под виски «Джек Дэниэлс».

– Прошу к столу! – радостно пригласил гостей Космос. – Угощайтесь, чем Бог послал.

– Окрошка!.. – мечтательно произнес Гриша. – С начала лета мечтал о ней! Думал, теперь только, в лучшем случае, через год попробую.

– О чем еще мечтаешь из еды? – провоцируеще спросил Коля.

– Об арбузе! – восторженно произнес Григорий, боясь спугнуть призрачную удачу.

– Будет тебе арбуз! Скоро астраханские пойдут – и закажем. Обязательно поедим!

Тополев был как в сказочной пещере Алладина посреди жутких гор и пустыни. Здесь, в Колином мире, как будто не работали законы зоны: не было злых фсиновцев и жестоких блатных, можно было расслабиться и наконец-то забыться. К десяти часам они так натрескались и напились, что чуть не пропустили отбой. Хорошо, что Соболев услышал заигравший в динамиках со стороны карантина гимн. Они быстренько подорвались, но Космос успокоил их, предложив проводить до отряда. С ним их не тронут! Так и получилось. Спокойно дошли до барака и вместо того, чтобы идти в жилку и ложиться по шконкам, прошли в беседку и решили продолжить этот прекрасный вечер.

В 22:15 в локалку вошел Алеся – так кликали дежурного помощника начальника исправительной колонии Алексея. Дойдя до входа в здание, он услышал голоса в дальнем углу и направился туда. Подойдя поближе, включил фонарь и осветил сидящих.

– Привет, Алеся! – поздоровался Космос.

– Коля, ты что ли? – уточнил дежурный.

– Я, конечно! Кто еще может быть?

– А кто еще с тобой?

– Тополев и Соболев, – спокойно, как будто ничего особенного не происходит, ответил Космос.

– Завхоз, пойдем-ка со мной твоих считать! – скомандовал Алеся, и они ушли в барак.

– Я не верю, что это все сейчас со мной происходит, – вдруг произнес обалдевший от происходящего Гриша.

– Держись меня, и все у тебя в этом лагере будет нормально, – успокаивающе сказал Коля и достал из кармана початую бутылку самогона. – Сейчас он уйдет – и продолжим.

Ближе к часу ночи гуляки разошлись и направились каждый в свой барак – спать. Гриша уже совсем расслабился и решил ответить Коле благодарностью за прекрасно проведенный вечер встречным приглашением на обед.

– С удовольствием, – ответил Космос. – В пекарне на промке делают вкуснющую пиццу, а у Баженова мы пожарим чудные шашлыки. Я могу у барыги в третьем отряде купить кока-колу и кетчуп, так что пикник будет замечательный!

– Супер! Тогда с меня деньги, а с тебя – вся эта прелесть, – предложил Григорий, имеющий на киви-кошельке еще восемь тысяч рублей, оставшихся после покупки телефона от трансфера Наташи с Богданом.

– Десятку тогда переводи мне на кошелек – этого точно хватит.

– У меня только восемь осталось, – расстроено ответил Гриша.

– Ну, восемь так восемь! Поторгуюсь в столовой, если что, – сказал Николай и достал свой телефон. – На, переводи!

***

Около часа дня Космос пришел в отряд за Гришей и повел его на вахту. Дежуривший в это время капитан ФСИН по кличке Патрон без досмотра пропустил их на промку. Гриша в первый раз оказался в промышленной части зоны и с открытым ртом рассматривал полуразрушенные здания. Он подумал, что, наверное, именно так выглядят заводы после бомбежки с воздуха. Эта территория была, наверное, такой же по размеру, как и жилая часть колонии – точно не меньше.

Очень много зелени и растительности, особенно ближе к забору, граничившему с волей. За этим забором и полосой безопасности, которую постоянно контролировали вооруженные автоматами сотрудники колонии – как со смотровых вышек, так и пешим порядком вместе с собаками, – виднелись поля, заросшие травой. За ними – железная дорога, по которой не реже, чем раз в час, ездили электрички и поезда дальнего следования, издавая громкие гудки, нередко вызывающие печальные воспоминания и грустные мысли у закрытых в периметре зоны временно лишенных свободы людей.

Первым большим зданием, встретившимся им по пути, была школа, она же – профессиональное техническое училище. Около сотни осужденных ребят посещали это заведение. Оказывается, многие получившие приговор суда не имеют среднего образования, которое здесь, в колонии, и получают, а некоторые даже не умеют читать и писать. Классы представляют собой большие клетки, в которых за партами сидят зэки, а учителя находятся за закрытой дверью через решетку – для соблюдения безопасности. Учеба продолжается с 9:00 до 12:00, поэтому ученики возвращаются в барак сразу после обеда.

Самым большим корпусом промки был металлический цех, состоящий из трех частей: металлоконструкций, сборки металлической мебели, а именно – шкафов и тумбочек, располагающейся на первом этаже, и швейного цеха на втором. Космос, проводивший экскурсию для Григория, завел его к металлистам, чтобы показать весь ужас внутреннего, да и внешнего состояния цехов, а также всячески намекнуть на излишне тяжелый и грязный труд. И действительно: работяги были одеты в черные от грязи робы, их лица и руки были испачканы темными маслянистыми разводами, а запах краски в помещении резко бил в нос, доводя до тошноты непривыкшего к таким условиям новичка.

– Года два здесь поработаешь – и, считай, тубик6 заполучил, – со знанием дела прокомментировал Космос. – Это сейчас, летом, тут прохладно и суперски, а зимой здесь лютый холод и жуткие сквозняки. Каждую неделю в санчасть как минимум одного с воспалением легких из этого цеха доставляют… Большинство на свободу после этого выходят – вперед ногами. На втором этаже швейка, но мы туда не пойдем, потому что там Пудальцов, а его охраняют и посторонних не пускают, – сказал Коля и вышел на улицу.

Затем они дошли до небольшого здания пекарни, где Космос заказал две больших пиццы с колбасой и ветчиной и пообещал вернуться за ними где-то через полчаса. Зэки, одетые в относительно белые застиранные халаты, с почтением приняли заказ и поспешили его выполнять. Затем Николай повел за собой Гришу к бендеге7 обиженных, где собирался приобрести самогонки. Видимо, когда-то в этом месте находились гаражи для грузовых автомобилей, а теперь большие металлические выкрашенные в зеленый цвет домики были прибежищем для зэков или складами материально-технического снабжения зоны. За самыми большими воротами в длинном ряду бывших гаражей прятались обиженные работяги.

Коля громко постучал в дверь. Было слышно, что кто-то внутри тихо подошел к прорези и внимательно разглядывает гостей.

– Открывайте, петухи! – громко крикнул Космос. – Хозяин пришел.

Дверь открылась, и в проеме показался Федя Уголек – смотрящий за всеми обиженными лагеря. Он, наверное, был азербайджанцем или турком, поэтому выглядел всегда сильно загоревшим, отчего и получил свое погоняло. По рассказам Коли, он сидел в строгом режиме как мужик, но потом почему-то решил сам пойти в петухи, хотя и не был гомиком. Затем Федя за заслуги перед зоной перережимился на общий и приехал в ИК-3, где положенец поставил его ответственным за всех петухов, с чем тот очень хорошо справлялся. Он сам наказывал их за провинности, назначал на работы, контролировал исполнение, а также следил за поведением и не допускал серьезных нарушений с их стороны. Угольком всегда были довольны – как администрация, так и блатные, поэтому ему многое позволялось, а на многое не обращали внимания. Так, одним из его бизнесов было самогоноварение, а его напитки ценились в зоне больше всего. Варил он на промке, в своей бендеге, куда практически никогда не захаживали дежурные с вахты. Перед приездом проверяющих из управы или перед началом общелагерного шмона его предупреждали заранее, чтобы успел прибраться.

– Здравствуй, Коля! – вежливо, с небольшим восточным акцентом поздоровался Федя. – Ты за алкашкой или так, в гости?

– Чего мне к тебе в гости ходить? – раздраженно произнес Николай. – Две бутылки гони на базу, деньги тебе на киви вечером скину.

Федя махнул рукой кому-то внутри, и через минуту у него в руках появились заветные пластиковые полторашки.

– Еще что-то? – так же вежливо и подобострастно поинтересовался Уголек.

– Да, мне надо моего товарища приодеть, – показывая на Гришу, сказал он. – Есть у тебя чего-нибудь новенькое?

– Чего именно желаете? Есть костюм тренировочный, футболки, бейсболки, из обуви – кроссовки и ботинки.

Вторым основным бизнесом обиженных было барыжничесво запрещенкой: вольнячкой, которую они просто-напросто тырили из баулов вновь прибывших, либо со склада на вахте, либо при транспортировке на общий склад за пределами колонии, а также ножами и заточками, которые сами изготавливали в своей бендеге. Ходовым товаром были, само собой, телефоны, зарядки и сим-карты. Запрещенные товары у обиженных брать мужикам разрешалось, поэтому этот вид коммерции тоже процветал.

– Туфли ему нужны. Летние, хорошие, черные, а то в этих положняковых ботинках, кроме мозолей и грибка, ничего не заработаешь.

– Попробую достать, – ответил озадаченный Федя. – Размер сорок три или сорок четыре? – переспросил он у Гриши.

– Лучше сорок четвертый, – ответил ничему не удивляющийся в присутствии Коли Тополев.

– На днях постараюсь в отряд принести. Если понравится, оставите себе.

– Сколько стоить будет? – спросил Григорий.

– Две тысячи рублей, – ответил за Уголька Николай. – Обиженным нельзя цену назначать! – строго продолжил он.

– Назначать нам нельзя, а отказать мы можем, – с улыбкой подчеркнул Федя.

– Что? Двушки за боты мало? – с ехидцей спросил Космос.

– Нет-нет, вполне достаточно! – поторопился с ответом Федор, дабы не рассердить строгого собеседника. – Ты расценки по лагерю хорошо знаешь.

– Ну, тогда ждем послезавтра. Пока! – сказал Космос. И они пошли в сторону котельной, где их уже дожидался Баженов.

Двухэтажное здание с высокой металлической трубой находилось в самом дальнем углу промки и плохо просматривалось с вышек всевидящего ока колонии. Вокруг котельной, которая работала на газе и согревала воду для всего лагеря, было особенно зелено: много берез – и молоденьких, и видавших виды, – дубы и ясени, помнящие это место девственным, до основания исправительного учреждения. В высокой траве можно было спокойно лечь и потеряться на несколько часов. Это место не случайно называли дачей – здесь нередко устраивали пикники и попойки. За забором из старого шифера и кровельного железа под старой березой стоял стол и две деревянных лавки, а поблизости мангал на десять шампуров и коптильня, которые были сделаны на заказ в металлическом цеху.

Дима Баженов работал завхозом этой котельной и благодаря Космосу был практически неприкасаемым зэком в лагере. Он и выглядел каким-то таинственным и неразговорчивым. Ходили слухи, что он бывший гэрэушник. Сидел Дима по статье о нанесении тяжких телесных повреждений, но, как и за что его осудили, никто толком не знал. А сам он не рассказывал.

Космос по секрету поведал, что Дмитрий набил морду своему непосредственному начальнику – генеральскому сыночку – за непристойное поведение, а папаша закусился и решил строго наказать сыновнего обидчика. Уволил Баженова в запас задним числом, подключил знакомых ментов, чтобы те разобрались с драчуном по полной программе. Более того, Дмитрий был полосником8 за склонность к побегу, которую ему повесили после того, как он при неизвестных обстоятельствах покинул зал судебных заседаний прямо из клетки после оглашения приговора. Через три дня опера нашли его дома пьяным и отвезли в СИЗО. Этот поступок признали побегом, и ему добавили еще четыре года к назначенной ранее трешке.

Дима ждал гостей у костра и насаживал заранее замаринованную свинину на роскошные длинные шампуры. На столе лежали огурцы, помидоры, лук и прочая зелень. Три пластиковых стакана ждали наполнения живительной влагой, а ведро с ледяной водой в тени березы – сосудов для охлаждения. Увидев Космоса, Дима двинулся ему навстречу и обнял как старого товарища.

– Сейчас еще пиццу принесут из пекарни! – сообщил Коля, ставя бутылки с самогонкой в ведро.

– Шашлык будет готов через десять минут, – отрапортовал Баженов.

– Познакомься, Дим! Это Гриша Тополев. Он тоже в твоем отряде, – представил ребят друг другу Космос, и они пожали руки. – Хочу его к себе в санчасть забрать, пока Соболев не развел на бабло и не кинул.

– Соглашайся, Григорий! – очень важно и со знанием дела посоветовал Дима. – С Николаем точно не пропадешь!

– Да я особо и не возражаю, – слегка оторопев от такого предложения, ответил Гриша.

– Вот и договорились! – моментально отреагировав на слова Тополева, почти выкрикнул Коля. – Завтра с утра заберу тебя к себе. На вахте все порешаю сам, можешь не волноваться, – закончил он, закрывая этот вопрос. – Ну, а теперь гуляем! Да, Дима, хочу отметить, что данный банкет полностью оплачен Гришей и является так называемой пропиской в нашем коллективе.

– Спасибо, Григорий, за угощения! – пафосно-вежливо поблагодарил Баженов и разлил по стаканам выпивку. – За знакомство!

К вечерней проверке в пять часов эта троица уже была достаточно пьяна, чтобы беспроблемно пересекать контроль на вахте. Поэтому Космос выловил дежурного, обходящего цеха на промке, перед всеобщим построением, и попросил записать их веселую компанию как прошедших проверку в котельной. Около шести часов вечера, когда все проверяющие окончательно покинули промышленную зону, Дима предложил переместиться на поле с высокой травой рядом с их помещением, где у него были заготовлены три лежанки. Расположившись поудобнее, Гриша решил позагорать под ласковым августовским солнцем и заснул. Вскоре легкий храп и сопение уже раздавались с трех сторон.

Баженов проснулся первым и посмотрел на часы. Было почти восемь, и он разбудил остальных словами «Пацаны! Пора вставать и возвращаться в лагерь, а то нас скоро кинутся искать». С проходом через вахту проблем не было, хотя невооруженным глазом было заметно, что Коля и Гриша явно нетрезвы, да и перегар не успел выветриться. Космос проводил Тополева до отряда и посоветовал сегодня больше никуда не ходить, чтобы по глупости не попасться сотрудникам администрации.

Утром, сразу после проверки, Косенко появился в отряде, зашел к Соболеву в каптерку и демонстративно объявил ему, что с сегодняшнего дня Тополев работает в медсанчасти и все проверки будет проходить по месту работы. Евгений спорить и возражать не стал, но немного расстроился от такого поворота событий: мысли о грядущем ремонте крыши его не покидали.

Когда Гриша с Космосом зашли в здание медсанчасти, Коля подозвал дежурного офицера и почти скомандовал ему:

– Открывай! Этот со мной.

Они проникли внутрь, и Гриша снова оказался в прохладном темном коридоре с большими дверями по обе стороны, за которыми находились врачебные кабинеты и перевязочные. Дошли по прямой до конца и уперлись еще в одну дверь. Коля тихо постучал, и проход немедленно открылся. Там было такое же помещение с коридором и дверями по левой и правой стенам, но размером поменьше. Стоящий на фишке9 подчиненный Космоса тут же закрыл за ними проход на ключ.

– Познакомься, Гриша, это Сережа Подкапотник – мой сотрудник. Только руки ему не протягивай – он обиженный.

Сережа был молодым, не старше двадцати пяти, высоким и худым парнем с почти наголо бритым черепом и лицом, испещренным оспинками. Его добрая и открытая улыбка контрастировала с большими испуганными глазами, которые он старательно пытался прятать при начальнике, дабы не спровоцировать его гнев и последующее избиение палкой от швабры.

– Почему Подкапотник? – поинтересовался у Коли Тополев.

– О-о-о! Это он тебе расскажет в подробностях, – с безразличием ответил Николай и направился вглубь своих владений. – Смотри! – обратился он к Грише. – Здесь у нас две палаты по правой стороне: одна побольше, другая поменьше. Можешь выбрать себе койку для отдыха.

Дальше была душевая комната с напольным электрическим бойлером, сушкой для одежды, стиральной машинкой и небольшим складом с матрасами и подушками в самом дальнем углу. Это сантехническое помещение выглядело лучше, чем любые другие, которые за последние девять месяцев своих тюремных скитаний мог видеть Гриша: настоящая современная душевая кабина с новенькой лейкой, хорошим напором воды и без перепадов давления и скачков температур. В такой хотелось мыться часами, потому что, задвигая за собой дверцу, ты как будто оказывался на свободе, ибо такие удобства могут быть только там.

Рядом с душевой в торце здания располагался туалет – довольно просторная комната с унитазом, раковиной-тюльпаном и большим зеркалом. Вся сантехника блестела чистотой и пахла свежестью. Было видно, что обиженный Сережа работает как надо. Мягкая туалетная бумага на красивом кронштейне и дезодорант на полочке над унитазом придавали дополнительный комфорт и уют. В правом крайнем углу был проход на кормокухню, а далее – выход во внутренний двор.

Николай подошел к высокому холодильнику и, открыв его, стал изучать содержимое.

– Предлагаю сегодня на обед пожарить картошку на сале с луком и сосисками. А также сделаем овощной салат со сметаной. Возражений нет?

– Просто супер! – не веря своему счастью, с воодушевлением согласился Гриша.

– Я тогда схожу в столовку за картошкой с луком, а заодно посмотрю, что у них там еще появилось интересного. А вы тут пока пообщайтесь.

Николай взял большой полиэтиленовый пакет, сложив его, убрал в карман брюк и быстрым шагом дошел до двери, где его ждал Сережа.

– Можешь на фишке пока не сидеть, – скомандовал Космос подчиненному. – Запретов на руках нет, поэтому отдай мне ключи, а сами идите во внутренний двор и там загорайте. Я вернусь и сам открою. Будут стучать в дверь – не открывайте: вас тут нет никого. А если мусора войдут, то скажете, что не слышали с улицы стука. Понятно?

Сережа затряс головой и позвал Гришу за собой. На траве под березой стоял шезлонг, на который Тополев с удовольствием улегся, подставив лицо солнцу. Обиженный присел на корточки в тенечке.

– Так почему Подкапотник? – снова поинтересовался Гриша, обращаясь к Сергею.

– Под капот люблю лазить! – грустно улыбнувшись, ответил тот. – Ну, а если серьезно, то лизать женские письки.

– Куннилингус уважаешь? – поинтересовался Григорий.

– Чего? – переспросил Сережа.

– Куннилингус. Знаешь такое слово?

– Нет, не слышал. Звучит красиво!

– «Подкапотник» – тоже ничего… – подмигнув Сергею, продолжил опрос Гриша. – А в обиженку-то ты как попал?

– Развели в камере на разговор о личном и нахлобучили, – как-то очень грустно ответил Сережа.

– Это как? – не отставал Григорий.

– У меня статья 228, часть вторая. До суда был под подпиской, а после приговора привезли в Медведково на централ. Там на карантине попал в одну хату с блатными. Они стали расспрашивать про статью, про делюгу: пытались выяснить, барыга я или наркоша. Я просто на закладке попался. Заказал через интернет гашиш, оплатил на киви, мне на телефон пришла геолокация и фотка контейнера в виде пачки сигарет. Я приехал на место, стал искать, а как поднял пачку, ко мне сразу два опера и подлетели. Оказалось, что барыга с ментами в одной связке работал и поставлял им наркоманов для отчетности. С меня сразу сто тысяч запросили за закрытие дела. Дали маме позвонить. Она собрала деньги и привезла им в ментовку. Меня отпустили под подписку о невыезде. Обещали, что дело возбуждать не будут, но обманули. Потом еще триста просили за условный срок, но мы им не поверили и не дали денег. Так мне трешку и впаяли. А когда в СИЗО привезли, я ж не знал все эти законы тюремные: о чем можно говорить, а о чем нельзя. Вот и попался.

– Так как попался-то? – не утолив любопытство, продолжал настаивать на продолжении рассказа Гриша.

– Сперва про делюгу подробно расспрашивали, – после короткой паузы продолжил Сережа. – Когда поняли, что я не барыга и за это предъявить мне нет возможности, то перешли к хитрым заходам о личном. Это я теперь такой умный и вкуриваю10, что они пытались меня на деньги развести. А тогда, в первый день после ареста, я не то что не понимал, где нахожусь, а вообще был в полном ауте. Так вот, короче, заварили мы чифирь, выпили по кругу по несколько глотков – меня и развезло с голодухи и по неопытности. Видят они, что я поплыл, и начали подкатывать ко мне с вопросцами разными. Один спрашивает: «Вот, мол, ты женатый человек, а своей жене любишь удовольствие доставлять?» Я отвечаю: «Конечно, ведь я ее люблю!» Тогда второй говорит: «А ты ей лижешь мохнатку во время секса?» Я, ничего не подозревая, отвечаю, что, конечно, да, что мы с ней очень изобретательны в сексе. Тогда первый еще раз переспрашивает меня: «Прям языком клитор ей вылизываешь?» Я в ответ: «Конечно, да! Это же так приятно и ей, и мне». После этих слов меня объявили петухом, избили сильно руками и ногами и загнали под шконку. С тех пор я в обиженке. Это теперь я знаю, что на такие вопросы о личном можно не отвечать, а если будут настаивать на ответе, посылать куда подальше или врать, что никогда и ни с кем. Хотя у нас в шерстяной хате в СИЗО был случай, когда в обиженку загнали парнишку, на которого его девушка настучала, что он ей лизал. Правда, потом вор отменил это решение, аргументировав, что пилотке11 веры нет и ее слово против слова мужчины не канает, но было уже поздно. Он уже был в камере с обиженными и зашкварился по полной; несмотря на решение вора, оставили его обиженным.

– Слушай, Сереж, а вот к нам на днях в отряд распределили с карантина молоденького парнишку Диму. Он подвопросник12. Знаешь о нем что-нибудь?

– Конечно, знаю. Мы, обиженные, друг о друге все знаем. О его приезде заранее сообщили. У него статья веселая – распространение детской порнографии, но он не распространял, а в интернете сам смотрел. Потом знакомому отправил ссылку на сайт, а знакомый с ментами сотрудничал и сдал его. Ему пятерку и впаяли. В СИЗО его вопросом положенец занимался и без решения вора не стал брать на себя ответственность – объявлять его петухом. Поэтому его статус остается под вопросом до тех пор, пока кто-нибудь из воров не решит, куда его девать: в рай или в ад.

– И долго он так будет под вопросом? Есть какие-то временны́е рамки по решению таких задач?

– Нет, конечно! Он так может до конца срока ходить, если сам инициативу проявлять не станет.

– А зачем ему эту тему вообще педалировать? Он же не в обиженке. А так, глядишь, решение будет не в его пользу!

– Не скажи, – задумчиво произнес Сережа. – Статус подвопросника – он самый тяжелый на зоне. Человек находится между небом и землей. Ему и к мужикам нельзя, чтобы их не скомпрометировать, если вдруг его обзовут петухом, и с обиженными не стоит вошкаться, чтобы не зашквариться. Поэтому ему на кормокухню ход закрыт и к нам за столик в туалете – тоже. Он есть может только у себя на кровати. И шконка у него не в петушином углу и не на мужицкой половине, а посередине. Мыться его ни в баню, ни в душевую мужицкую не пустят, а к нам в бендегу на промке он сам не пойдет. Вот и моется на улице в дальнем углу из бутылки пятилитровой, там же и зубы чистит.

– А что, Феруз, положенец наш, не может его вопрос решить?

– Феруз к нему в карантин ходил лично сам на разговор. Расспрашивал его, зачем он это делал – видео с малолетками смотрел. Дима ничего умного не нашел, чем ответить «Дрочил на них». Феруз ему чеполахов13 навешал вдоволь и сказал, чтобы на сестру свою в следующий раз дрочил. Запросил с него пятьсот тысяч на общее за положительное решение его вопроса. Космос к нему тоже на днях подходил и за триста тысяч обещал его вопрос решить. Но Дима, как я понимаю, не из богатой семьи, поэтому взял паузу для ответа. Он брал мобилу у Феди Уголька и звонил родителям, рассказывал об этих предложениях, но они, как видно, отказали.

– Как думаешь, долго он еще в этом статусе проходит?

– Думаю, до зимы дотянет, а как на улице мыться станет уже невозможно, да и усталость накопится от этого подвешенного состояния, то к нам и переметнется. Это быстро делается.

– А расскажи еще, пожалуйста, про обиженных из нашего отряда, – заинтересовавшись темой, попросил Григорий.

– А кто конкретно тебя интересует? – поддерживая интерес собеседника, переспросил Сережа.

– Про себя ты мне все рассказал, про Уголька мне Космос многое поведал. Кто там у нас еще остался?

– Пузин, Никита и Стас. С кого начать?

– Давай с Пузина. Он случайно не родственник нашего замполита?

– Нет, не родственник, но сравнение веселое. Пузик, как мы его называем, – абсолютно безобидное существо. У него то ли три, то ли четыре класса образования. Он местный, из какой-то дальней деревеньки. Его родители алкаши. Когда он немного подрос, перестали пускать его в школу и отправили на заработки в Тамбов, где он попрошайничал и воровал по мелочи. Когда ему исполнилось четырнадцать, «хозяева» заставили его предоставлять сексуальные услуги. Как он сам нам рассказывал, поначалу было очень больно, а потом даже понравилось. Он любитель пососать – миньетчик то бишь. Два года назад его поймали за воровство мелкое, а потом, чутка помяв, выбили из него признания по всем висякам в Тамбовском отделе полиции. Так он и загремел к нам с пятеркой срока. Естественно, сразу был объявлен петухом. Частенько ходит на черную сторону и за еду и курево сосет у тамошних мужиков, а блатные его и в жопу чпокают нередко.

– Никогда не мог понять разницы между тем, кого имеют в жопу, и тем, кто это делает. По идее оба пидоры, только почему-то один обиженный, а второй блатной. Хотя по правильному оба должны в петушином углу жить, – возмущенно заключил Гриша и внимательно посмотрел на Сергея в поисках понимания.

Но Сергей молчал, не рискуя влезать в полемику по столь щекотливому и опасному для него вопросу.

– Еще у нас есть Никита, – продолжил, сидя на кортах, Сережа. – Он тоже давалка и сосун, но делает это с большой неохотой и за деньги или услуги. В основном его пользует Дэнчик – наш соотрядник, завхоз школы и ПТУ.

– Денис? – с удивлением переспросил Григорий, вспоминая образ молодого, высокого и очень крепкого парня из их отряда.

– Да! Именно он. Тут как раз ситуация, о которой ты только что говорил. И у Никиты, и у Дэна статьи за изнасилование. Никита снасильничал свою малолетнюю сестру. За это его в СИЗО в первую же ночь опустили всей хатой и загнали под шконку. Теперь ему семь лет топтать зону в обиженке. А Денис избил и изнасиловал молоденького мальчика и тоже получил семерик. Но он бывший боксер, чемпион области и весит под сотку, поэтому с ним никто связываться не стал – ни в изоляторе, ни на зоне. Когда он заехал в лагерь, его, естественно, на красную сторону определили, чтобы на черной число трупов не увеличивать. Так вот они с Никитой как будто нашли друг друга. Дэнчик его сначала бьет, а потом трахает, а Никита сперва рыдает от боли, а потом получает от Дениса дорогой подарок и снова к нему приходит.

– Гадость какая! – с омерзением произнес Гриша. – Ты меня прямо расстроил… Я же теперь ему руки не подам.

– Ты только не говори ему, что это я тебе рассказал, а то он и меня изобьет, – взволнованно попросил Сережа.

– Не переживай! Не расскажу, – успокоил его Тополев. – А тебя он или кто другой трахнуть не пытались?

– Нет! – быстро ответил обиженный. – Без согласия секс с обиженным не разрешается. За это могут спросить и самого в обиженку загнать.

– А как же история с Никитой, когда его всей хатой трахнули, а теперь еще и этот боров из ПТУ насилует, когда захочет?

– Никиту наказали за насилие над малолетней девочкой – это судьба практически всех по этой статье. А после того, как он свою жопу подставил, больше его согласия спрашивать уже не надо. Он стал давалкой, и теперь с ним может быть кто захочет. Вопрос, зависящий только от него, – по любви это или за оплату.

– Ну, а Стас-то как к вам попал? – вспоминая образ высокого молодого парнишки с ярко выраженной мускулатурой, больше похожего на каратиста или спецназовца, чем на обиженного, спросил с любопытством Гриша.

– Стас к нам с малолетки14 уже обиженным перевелся. Его посадили, когда ему еще тринадцати лет было. Про банду подростков из Тамбовской области слышал?

– Нет.

– Их человек десять было. Всем от одиннадцати до четырнадцати лет. Они орудовали в Жердевском районе. Сколотили банду. Заходили в деревенские дома и убивали всех от мала до велика. Затем забирали ценные вещи, продукты, одежду и уходили. Шестьдесят четыре человека убили. Их год поймать не удавалось. Никак не могли поверить, что это дети делают. Целая операция была по их захвату. Они к моменту поимки уже разбогатели оружием – пистолетами и автоматами. Одним из эпизодов было ограбление банка и машины инкассаторов. Четырех застрелили при задержании, двоих ранили – они потом от полученных ран померли в тюремной больничке. Или им помогли помереть… Остальных повязали, в том числе и Стаса. По российским законам несовершеннолетним больше десятки давать нельзя, вот всем оставшимся по червонцу и влепили. Стас пару лет на малолетке продержался, а потом его там спецом зашкварили и объявили обиженным. Так он в ИК-3 и приехал после того, как восемнадцать лет отпраздновал.

– Офигеть! А по нему и не скажешь, что он душегуб, – пребывая в шоковом состоянии, заключил Григорий, у которого перед лицом стояло приятное, симпатичное лицо Стаса с большими прозрачными голубыми глазами и доброй широкой улыбкой. – Если бы я его встретил на свободе, то подумал бы, что он киноактер известный или жигало какой-то богатенький, но никак не массовый убийца.

– Еще есть на черной стороне пять обиженных, но я о них мало что знаю. Мы с ними почти не общаемся. Федя их за людей не держит и к нам в бендегу на промке не пускает.

– Почему?

– Они совсем опущенные. В них уже ничего человеческого не осталось. Спят под шконкой, питаются падалью из мусорных бочков. Не моются месяцами, чтобы на них смотреть было противно, а не то чтоб трахать. В общем, вошкосборники. Тут одного вообще на улицу выгнали жить рядом с бараком, потому что от него уже клещи и вши по помещению начали разбегаться. Смотрящий даже постановил помыть его насильно. Его привязали за руки и за ноги к спортивным брусьям и из пожарного крана холодной водой под напором помыли, а голову наголо обрили заточкой. Остальные обиженные обосрались и стали больше за собой следить.

– Я слышал, что на черной стороне в обиженку в основном попадают фуфлыжники, проигравшие в карты. Это правда?

– Бывают и такие, но в основном – насильники и педофилы. За долги в петушарню загнать нельзя, если только ты жопой не расплатился. В основном должников «на тряпку» бросают – в вечные уборщики помещений – или, в лучшем случае, в шестерки – мальчиками на побегушках при блатных.

Вскоре пришел Коля с целым мешком продуктов и отправил Сережу чистить картошку. Сам снял с себя зоновский клифт15, надел шорты и лег на соседний шезлонг рядом с Гришей – загорать. Тополев последовал его примеру: тоже, оставшись в одних трусах, лег на живот и подставил спину жаркому солнышку.

– О чем болтали? – спросил Косенко, зная за своим подчиненным любовь к трепу.

– Мне лекцию об обиженных прочитали.

– Интересная тема. Непростая, – очень серьезно начал Николай. – Зона – это как срез общества. Здесь есть своя элита, свои работяги, то бишь пролетариат, свои бойцы – или армия, ну и, конечно же, свои люмпены, бомжи или, проще говоря, сброд. Без каждой из этих составляющих невозможно существование общества. У всех свои задачи, цели, обязанности и права. К примеру, кто, если не обиженные, будет мыть отхожие места? Кто будет залезать с головой в канализационный колодец и прочищать его от говна? Кто будет делать всю грязную работу на зоне, если не они? Или наоборот: кто имеет право решать судьбу человека в тюрьме, как не вор или очень авторитетный человек? Все, как и на воле, только в гипертрофированном виде.

– Слушай, а это правда, что Стас вместе с бандой малолетних убийц больше шестидесяти человек порешил?

– Конечно! У нас в девятом отряде есть такой персонаж по кличке Ушастый. Ты ему еще свои вещи давал стирать в их стиральной машине за пачку сигарет.

– За две пачки, – поправил Космоса Гриша.

– Вот гнида! Есть же расценки! Стирка стоит одну пачку «Явы». А он с тебя, небось, еще и «Парламент» брал?

– Точно!

– Я ему устрою! Он тебе вернет сигареты. А стираться сюда носи. Видел, какая у меня стиралка? Новая совсем! В июне только купил.

– Спасибо, – поблагодарил Гриша. – Так что там с Ушастым?

– Он тоже с малолетки к нам заехал с червонцем. На нем убийство двух журналистов висит. Но он не убивал. Этих писак завалил один тамбовский авторитет очень известный – ему еще старинная баня в центре Москвы принадлежит. Так вот, чтобы самому в тюрьму не садиться и вопрос раз и навсегда закрыть, он договорился с Лешей Ушастым, чтобы тот признался в их убийстве. Ему как несовершеннолетнему больше десятки не дали, а авторитет его семье денег отвалил нехило и еще греет Лешу на зоне щедро. Блатные в курсе и не трогают его, мусора тоже многое позволяют и особо не придираются. У Ушастого всегда хорошая мобила на руках, жратвы от пуза, да еще и от девок отбоя нет.

– Это как? – встрепенулся Гриша и даже приподнялся на руках с лежака.

– Ушастый клеит через интернет женщин старше него на разных сайтах знакомств. Он парень смазливый, биография у него неординарная, вот они его все и жалеют. Приезжают к нему на свиданки короткие, а там уж он их убалтывает на свадьбу.

– Да ладно?! – с восторгом воскликнул Григорий.

– Вот тебе и ладно! Он в лагере года четыре, как с малолетки перевелся, так у него уже пять жен было! Последняя вообще генеральный директор тамбовской радиостанции. Правда, она оказалась старше его лет так на пятнадцать и любила его как ребенка. Ездила к нему постоянно на длительные свиданки трахаться, передачки отправляла богатые, деньги на телефон клала помногу… Ушастый – как последний мудак – все их проигрывал у букмекеров, но жил красиво.

– Ты говоришь «была». А почему развелись?

– Так Алеша учудил на последней длительной! Ты еще не был в корпусе свиданий?

– Нет еще.

– Так вот, там на втором этаже десять комнат и общий коридор, сортир, ванная и кухня. Комнатки маленькие – метров по десять, не больше. В общем, трахательные. Поэтому после секса все высыпают в места общего пользования и там тусуются. Короче, Ушастый, накувыркавшись со своей престарелой женой, решил пойти покурить. В курилке познакомился с молоденькой девахой – сестрой какого-то зека с черной стороны – и раскрутил ее на секс в комнате матери и ребенка. Супруга Ушастого, волнуясь за своего малыша, пошла его искать и застала в неоднозначной позе соития с юной разлучницей. Естественно, она психанула, собрала вещи и покинула здание. После чего подала на развод и еще во всех соцсетях и на всех сайтах знакомств ославила Лешу по полной программе. Так что он теперь как жених несостоятелен, живет в одиночестве и очень грустит.

– Вот идиот! Таких дам держаться надо! Как говорит мой отчим: «Жениться надо только по расчету: либо на состоятельной женщине, либо на женщине с могущественными родственниками».

– Это точно! Он ей звонил и писал много раз, но без толку. Так обосраться мог только Ушастый.

– Я всю картошку почистил! – крикнул с кормокухни Сережа.

– Неси плитку, сковородку, кастрюлю и еще один нож! – скомандовал Космос, вставая с лежанки.

Обиженный умчался вглубь двора, где в густой тени яблонь и груш стоял небольшой сарайчик, который использовался как складское помещение. Там хранились остовы кроватей, старые стулья и столы, остатки стройматериалов, инструменты и прочее нужное в лагере барахло. Среди всего этого богатства легко было спрятать любой запрет, начиная от телефона и заканчивая кухонной утварью. Сергей прорылся с минуту внутри сарая и принес то, что требовалось. Большая чугунная сковородка с ручкой и средних размеров тесачок были переданы Коле из рук в руки. То, что Николай называл плиткой, оказалось обычной электрической спиралью, видимо, от старой духовки или от печки, с торчащими длинными оголенными проводами. Обиженный ловко вытащил из разных углов двора с пяток кирпичей и соорудил из них две стенки, на которые сверху положил спираль. Провода воткнул в электророзетку, и металл быстро начал краснеть. На раскаленную плиту Космос поставил сковороду и богато накрошил туда сала. Оно зашкворчало и запрыгало по поверхности. Как профессиональный повар, Николай высыпал порезанный правильной соломкой картофель и от удовольствия причмокнул. Рядом со сковородкой на раскаленной спирали появилась небольшая алюминиевая кастрюлька с водой, в которой плавали десять сосисок.

– Пошли салат делать! – позвал Николай Тополева на кухню. – Бери второй нож и режь огурцы с перцем. Помидоры я сам всегда режу – не доверяю никому.

Во время застолья Косенко подозвал обиженного и наказал ему принести из курка бутылку самогонки. Сережа быстро справился с поставленной задачей.

– Давай по-маленькой для аппетита? – предложил Григорию Коля и разлил алкоголь в два пластиковых стакана.

– А мне тоже можно? – поинтересовался у хозяина обиженный.

– На, из моего глотни, если хочешь, – предложил Гриша.

– Ты совсем о других людях не думаешь? – разозлившись, отреагировал Космос. – Ты хоть понимаешь, в какой жир ногами ты только что нас всех тут присутствующих мог втащить? Если себя не жалеешь, то пожалей хотя бы этого несчастного обиженного, которому за то, что он из твоего стакана попил, голову в пятом отряде отобьют! И меня пожалей, потому что ко мне тоже вопросы будут, почему не разъяснил и не донес.

– Космос, да херня это все с вашими играми в обиженных и блатных! – стараясь перевести разговор в шутку, начал Тополев. – Мы тут одни, и давайте хотя бы втроем не будем в эти игры тюремные играть?

– Если для тебя все, происходящее здесь, игра, то пойди на вахту и закройся на БМ, чтобы не доводить до беды ни себя, ни окружающих людей, кстати, хорошо к тебе относящимся, – так же жестко и очень резко сказал Коля. – Я очень надеюсь, что больше мы к этому разговору возвращаться не будем! – заключил он и кинул пустой пластиковый стакан из пачки Сереже. – Сам себе налей, только немного. Тебе еще на фишке стоять!

– Ну хорошо. А какие могут быть последствия от того, что Сережа выпьет из моего стакана? – недоумевая, поинтересовался Гриша.

– Да какие угодно! – уже спокойно ответил Косенко. – Последнюю историю с сжиганием всей посуды на зоне слыхал?

– Нет.

– Так вот, тут на днях завхоз столовой сдуру или от жадности своей поручил двум обиженным из десятого отряда мыть общековую посуду. Видите ли, мужики у него все нарасхват. Об этом узнал Поэт – смотрящий за общим – и подтянул к себе этого идиота завхоза. В итоге вся морда в синяках, рука сломана. Более того, всю пластиковую посуду в зоне сожгли на помойке, а нерадивому завхозу было наказано закупить новый комплект на весь лагерь. А это по меньшей мере две с половиной тысячи тарелок. И это еще не все! Всех работников кухни нагрузили ста пятьюдесятью котлетами для «кремля»16.

– И что, завхоз столовой все купил? – с удивлением спросил Григорий.

– Конечно, купил! Кому охота на пере болтаться или задушенным на веревке за баней висеть, типа самоубийство?

– А менты что?

– Мусора его уволили с должности и в больничку на единичку17 отправили после того, как он все свои обязательства перед блатными закрыл. И что-то мне подсказывает, что оттуда он к нам уже не вернется.

– А куда его?

– Ну, либо на семерку18, либо навесят какое-нибудь уголовное дело и с новым сроком в строгий режим, в четвертую колонию.

– А что это за семерка такая, что ей всех в восьмом отряде пугают? – поинтересовался Гриша.

– По идее это лечебно-исправительная колония, где должны лечить от наркомании и алкоголизма. Но на самом деле никого там не лечат. Туда собирают весь шлак со всех колоний Тамбовской области: фуфлыжники, бээмщики, проштрафившиеся завхозы, крысы и кидалы. То есть там и первоходы, и строгачи, и особики. Зона краснючая, как депутатский значок Зюганова! Вся жизнь по режиму: от утренней зарядки до десяти минут на прием пищи в столовой, от вечно закрытых локалок до передвижения строем по лагерю, от стопроцентной занятости на рабочих местах и до графика дежурств по отряду. В общем, жесть! Зато там реальное УДО. Отпускают с легкостью на свободу – не то что здесь.

После вкуснейшего обеда Космос пригласил Гришу отдохнуть в палате и велел Сереже принести смартфон.

– Хочешь фильм посмотрим по телевизору? У меня на флешке куча новинок записана! А хочешь, в интернете пошарься! – предложил Григорию Коля.

– Я бы в инете посидел пару часиков, а кино можем и вечером посмотреть.

– На! – протянув руку с телефоном, согласился Косенко.

– Спасибо! – обрадованно ответил Гриша и как большую ценность принял шестидюймовый китайский смартфон. – А можно я тут свои программы установлю? – попросил разрешения он.

– Что за программы? – уже лежа на кровати с закрытыми глазами, чисто для проформы спросил Николай.

– Биржевые. Для торговли валютами и ценными бумагами, – пояснил Тополев. – Я торгую через брокера и зарабатываю деньги.

– Ну-ка покажи! – почти выпалил Космос и вскочил со шконки.

Гриша со знанием дела провел ряд манипуляций в телефоне, и вскоре на экране уже бегали и менялись заветные циферки финансовых инструментов. Он снова показал Коле свой излюбленный и уже не раз выручавший его в СИЗО фокус с демо-счетом, когда за несколько минут зарабатывается пара тысяч долларов. Коля был в восторге и даже приобнял Тополева за плечи и слегка потряс в экстазе. Гриша объяснил ему, что это всего лишь демонстрационный счет и выигранные сейчас деньги – только виртуальные, но если перевести на брокерский реальные рубли или валюту, то он сможет зарабатывать от десяти до ста процентов в месяц в зависимости от времени нахождения телефона с данной программой у него на руках.

– Так давай, начинай! – обрадованно предложил Коля. – Телефон в твоем распоряжении.

– Не все так просто. Я не могу открыть брокерский счет на свое имя, так как по решению суда на меня повесили определенные финансовые обязательства перед потерпевшим: судебные приставы могут этот счет арестовать. Я работал довольно активно, если это можно так назвать, в общей камере на Бутырке через счета сокамерников, но перед отъездом все позиции закрыл и разделил прибыль с хозяевами торговых счетов. Поэтому сейчас надо снова открывать счет и заводить туда деньги.

– Понял! Что от меня нужно? – очень серьезно спросил Космос.

– У тебя есть доверенное лицо на свободе, на которое ты с уверенностью можешь положиться?

– У меня есть! Девушка моя. А у тебя нет, что ли? – с недоверием переспросил Николай.

– К сожалению, нет. Если бы кто-то был, я бы никого не просил и ни с кем не делился прибылью!

– А жена, родители?

– Жена бросила, как только меня посадили. С первой женой у меня очень натянутые отношения: она мне даже с детьми не разрешает из тюрьмы общаться. Родителей у меня уже нет: мама четыре года назад умерла от рака, а тетка с отчимом не станут этим заниматься.

– Понятно… – задумчиво произнес Николай. – Так что ей надо сделать, чтобы мы могли начать зарабатывать?

– Мне нужна копия ее паспорта, чтобы открыть брокерский счет через приложение, а ей надо поехать в любое отделение Альфа-Банка, открыть расчетный счет и получить пластиковую карту, на которую мы будем выводить прибыль. Она нам с тобой перешлет нужную сумму на киви-кошелек.

– И все? – радостно переспросил Космос. – Так просто?

– Самое главное – это наполнить брокерский счет деньгами. И сумма должна быть хотя бы несколько сотен тысяч рублей, чтобы уменьшить риск проигрыша.

– То есть потерять деньги тоже можно? – немного поостыв от восторга, спросил Коля.

– Конечно, можно! Это же не банковский депозит, а рискованное вложение средств. Но при умелом управлении риски можно минимизировать, а прибыль – увеличить. Еще раз повторюсь: все зависит от количества времени, когда я смогу торговать.

– Это я тебе устрою! Будешь здесь у меня сидеть в медсанчасти, как у Христа за пазухой, и ни в чем отказа не знать. Торгуй, сколько захочешь! Главное – зарабатывай.

– Это здорово, конечно! Но главный вопрос – где мы деньги возьмем.

– А у тебя что, нет, что ли? – удивленно переспросил Николай.

– Мне сразу такую сумму родственники не дадут – они просто испугаются, что у меня тут вымогают деньги, и вообще перестанут спонсировать. Я, конечно, попытаюсь пообщаться с друзьями и знакомыми и попрошу у них в долг, но и ты тоже подумай, где взять. К примеру, я сто тысяч положу – и ты такую же сумму тоже.

– Я подумаю, – с хитрой улыбкой ответил Косенко и лег обратно на кровать. – Давай-ка телефон! Я Ирине позвоню. Дам задание про Альфу и паспорт. Нужно же с чего-то начинать, правильно?

– Я вот тут подумал… Может быть, у блатных денег попросить в долг под проценты? Только если просить, то минимум пол-лимона, – вышел с предложением Гриша.

– Выкинь этот бред из башки и больше даже не думай об этом! – очень серьезно, с металлом в голосе произнес Коля.

– Что, не дадут? – переспросил Тополев.

– Еще как дадут! И даже сами просить будут, чтобы ты сумму займа увеличил. У них тут только от игры миллионов шесть-восемь в месяц прилетает на общак. Это при том, что они только двадцать процентов от выигрыша требуют с победившего. А еще приходы от барыг, добровольные поступления от мужиков на общак и отжатые у лохов бабосы… Лимонов десять в месяц точно поступает, так что твоя половинка им даже не интересна будет.

– Так в чем тогда проблема?

– А проблема в том, что если, не дай Бог, с тобой или с этими деньгами что-то случится, мало никому не покажется: ни мне, ни тебе, ни нашим с тобой близким на свободе. Они свое всегда заберут, чего бы им это ни стоило. А тебя просто прирежут… Так что забудь навсегда!

Коля забрал смартфон и набрал гражданской жене. Поворковав пару минут, он дал ей четкие инструкции, и уже через пятнадцать минут Григорий открывал брокерский счет, имея в мессенджере фотографии нужных страниц ее паспорта и остальные персональные данные.

Из многочисленных рассказов Космоса и обиженного Сережи, а также из разговоров соотрядников у Григория в голове сложилась четкая структура ИК-3, причем как административной ее части, так и контингентной. Самым главным, естественно, был начальник колонии – Шеин Алексей Валерьевич, или, как его называли сидельцы, Хозяйка. У него было четыре заместителя. Первый – с аллегоричной аббревиатурой вместо клички, явно намекающей на поборы и взятки: зам по БОР, или заместитель по безопасности и оперативной работе, – Карташов Александр Николаевич. Ему подчинялись оперативная часть и отдел безопасности. Второй – заместитель по воспитательной работе, или, как это звучало по старинке, «замполит», по фамилии Пузин Юрий Владимирович, которая его полностью характеризовала и описывала: у него, единственного из всех старших офицеров, было большое брюхо, на котором еле застегивались молния и пуговицы кителя. Все отрядники зоны были в его полном подчинении, также он курировал клуб и культурно-массовую работу. Третьим был заместитель по производству – Бойко Владимир Евгеньевич, и тоже с говорящей фамилией. Под ним была промка, все заказы и вся реализация готовой продукции. Наконец, четвертым заместителем по тылу был Баранов Александр Александрович, отвечающий за снабжение колонии, в том числе продовольствие и одежду. Эти пять человек пилили между собой бюджет и всю доходную часть. Без их согласия ни одно решение в исправительной колонии не принималось.

Основной структурой, контролирующей порядок в ИК и одновременно выполняющей репрессивную функцию, была дежурная смена с ДПНК – дежурным помощником начальника колонии. Они заступали на работу по очереди: дежурили с утренней проверки до вечерней, а затем, через несколько дней, – с вечерней до утренней. ДПНК было четверо. Патрон – высокий, худой, с лицом кабацкого забулдыги. По фамилии его никто не называл, даже сами сотрудники. Это прозвище он заслужил на тренировочном полигоне, когда по пути к стрельбищу растерял все патроны для автомата, кроме одного. Кравинец – самый взрослый и самый опытный из всех четверых. Пользовался большим авторитетом: с одной стороны, за счет своей безжалостности и любви к рукоприкладству, с другой – за тяготение к справедливости и анархизму. Но при этом не признавал никаких авторитетов. Еще один персонаж – Алеся, – молодой и довольно симпатичный парень – был так прозван контингентом за безумную любовь к своей жене. Он был самым спокойным и уравновешенным из этой четверки. Надо было очень постараться, чтобы в его дежурство получить выговор или замечание. И, наконец, Кавалерист – невысокий кряжистый мужичонка с короткими соломенными волосами, круглым лицом и круглыми короткими ногами. Он практически катился по дорожкам зоны. Характер у него был вздорный и взрывной, но за счет молодости пока еще сдержанный.

Блатной мир зоны тоже отличался пестротой и своеобразием. На вершине «пищевой цепи» находился положенец по имени Феруз – так в криминальной иерархии называется человек, которого ставит вор в законе. Он имел право принимать решения от имени воров, выполнял роль третейского судьи в спорах между арестантами. От имени сидельцев он выступал при переговорах с администрацией. Он же назначал смотрящих в бараках и камерах.

Ферузу напрямую подчинялся Поэт – смотрящий за лагерем. Ему, соответственно, – смотрящие за общим зоны, за столовой, баней, карантином, больничкой, СУСом, ШИЗО и за каждым черным отрядом. В функции смотрящего входила проверка новоприбывших заключенных и неукоснительный контроль за исполнением арестантами обязанностей в колонии. Смотрящий отвечал за присвоение осужденному той или иной масти, за разрешение ссор и конфликтов, решение бытовых проблем. В его ведении находился общак, из которого он обязан был финансировать бедолаг и нуждающихся. Смотрящие за карантином, кичей и бараком специальных условий содержания должны были постоянно контролировать наличие у находящихся там узников насущки: чая, кофе, сушек, конфет, сигарет, воды. Естественно, у смотрящего была группа приближенных лиц: «свои». Сюда относились боевики, которые держали на плаву авторитетность смотрящего, ассистент – управляющий общаком, следящий за осужденными. Кроме того, мог быть даже эксперт по понятиям – воровским правилам. Смотрящий также вел переговоры с администрацией учреждения, имел влияние на все происходящее на вверенной ему территории и четко следовал правилам жизни по понятиям. Функции такой «должности» находились в прямой зависимости от положения, которое он занимал в местной иерархии.

***

Вечером, вернувшись из медсанчасти в свой барак, Гриша, как обычно, пригласил Леонидыча на прогулку, во время которой тот делился с ним всем, что произошло в течение дня в отряде. Из интересного оказалось, что сегодня Вася перевелся в тринадцатый, уже получил рабочую карточку и с понедельника выходит на швейку.

– Тихушник! – сказал задумчиво Тополев. – Даже ничего мне об этом не рассказывал…

– Привыкайте, Гриша! – посоветовал Алексей Леонидович. – Забудьте о том, что вы сдружились на этапе. На зоне друзей нет! Все стараются обтяпывать свои дела молча, а частенько – еще и за счет других…

После отбоя, ближе к одиннадцати часам, Гришу разбудил Женя Соболев. У него было очень испуганное лицо и чересчур серьезный вид.

– Вставай, – тихонечко толкая спящего Тополева, шепотом повторял завхоз, склонившись над ним.

– Что случилось? – спросонья не понимая, что происходит, громко спросил Григорий.

– Пойдем в каптерку. Вопрос срочный! – заторопил Евгений, и они пошли в дальний конец барака. – На! – протягивая свой сотовый, начал объяснять Соболев. – Тебе положенец сейчас звонить будет.

Гриша присел на стул в углу вещевого склада с телефоном в руках, а Женя поторопился покинуть помещение, как только аппарат начал вибрировать от звонка.

– Алло? – ответил Гриша.

– Привет! Это Феруз, – раздалось с другого конца.

– Здорово, Феруз! Это Гриша Тополев. Как дела?

– Дай Бог! Все хорошо, слава Аллаху! Как устроился на новом месте? Проблемы, просьбы? Нужда, может, в чем есть?

– Все на должном уровне, Феруз. Не хуже и не лучше, чем у остальных, – имеющий уже достаточно тюремного опыта для таких бесед, ответил Гриша.

– Приятно слышать речь не мальчика, но мужа! – отметил положенец.

– И мне приятно, что ты лично позвонил узнать, как я обустроился, – грамотно расставил акценты в беседе Григорий.

– Я звоню тебе не только по этому поводу.

«Кто бы мог подумать?» – подумал про себя Гриша.

– Ко мне обратились уважаемые люди с воли, – продолжил Феруз. – Они говорят, что ты должен им огромные деньги и просят меня поспособствовать их возвращению.

– Это кто ж такие смелые, что без опаски на зону звонят, не боясь записи разговора со стороны оперчасти? – весело спросил Григорий.

– Некто Сергей и Игорь. Знаешь таких? – так же весело ответил Феруз.

– Я так понимаю, что на тебя вышли Игорь Гинзбург и Сережа Тростанецкий? – очень спокойно, медленно и размеренно начал свою речь Тополев. – Я не буду сейчас начинать с тобой полемику. Я им должен или они мне, вольные долги только на воле и решаются. Я тебя сейчас о другом в курс поставлю, чтобы ты тоже понимал, кто у тебя на другом конце провода висит. Эти субъекты, назовем их так для приличия, сначала через мусоров на Бутырке эту тему педалировали. И со мной целый начальник оперчасти про это говно разговоры разговаривал. Потом, после того как с ментами не вышло, они через положенца Бутырки решили счастья поискать, но и тут облом вышел: Ибрагим эту тему пробил и послал их куда подальше. Так вот теперь они решили и тебя в блудняк ввести.

– Ты пойми меня, Григорий, – с появившимся уважением в голосе начал объяснять свой интерес Феруз. – Такие суммы, как они озвучивают, я, если честно, никогда не видел, поэтому и решил позвонить тебе, услышать лично человека, спокойно оперирующего миллионами долларов.

– Что, уже миллионы? Когда они на Бутырку звонили, то хотели всего лишь четыреста с чем-то тысяч.

– Аппетит растет во время еды, – со знанием дела подчеркнул положенец. – Ты абсолютно прав насчет того, что вольные дела должны решаться только на воле. Поэтому, с твоего разрешения, я им так и передам, что скоро ты освободишься и тогда сможешь сам за себя слово сказать.

– Спасибо тебе, Феруз! И терпения в разговоре с не всегда адекватными людьми.

– Поинтересоваться у тебя хочу, – начал после недолгой паузы положенец, – а правду говорят, что ты офицер спецслужб?

– Это они тебе сообщили? – усмехнувшись, переспросил Гриша. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я же говорю тебе: что им веры нет! Придумывают всякую ерунду, а мне потом перед солидными людьми объясняться… Все врут, черти!

– Я услышал тебя, Григорий. Рад был пообщаться с умным человеком! И извини, что разбудил поздним звонком.

– Спокойной ночи, Феруз! Тоже рад был слышать тебя. Я прекрасно понимаю, что из СУСа особо не назвонишься, поэтому обращайся в любое удобное время.

Гриша открыл дверь каптерки. Рядом стоял Женя. Было понятно, что он слышал весь разговор и ждал каких-либо комментариев. Тополев вручил ему трубку и, подмигнув, пошел досыпать свое.

– Что он от тебя хотел-то? – вдогонку поинтересовался Соболев.

– Хотел узнать, как я устроился на новом месте и не мешает ли мне новый завхоз, – пошутил в ответ Гриша и скрылся за дверью спальни.

***

По меркам красного, а тем более восьмого отряда, в котором проживал сам Пудальцов, звонок положенца был на уровне ЧП. Естественно, уже с утра Соболева вызвали на вахту и потребовали разъяснений по этому поводу. Женя, как обычно, мялся и не знал, что еще рассказывать, помимо того, что ему удалось подслушать. Поэтому сразу же после утренней проверки Тополева вызвал к себе старший опер – майор Измаилов Ильяс Наильевич.

– Проходи, присаживайся, – пригласил Гришу оперативник. – Ничего не хочешь мне рассказать?

– У меня в памяти множество историй и веселых, и грустных. Вам какие больше нравятся? – абсолютно серьезно, ни разу не улыбнувшись спросил Григорий.

– Меня интересует твоя вчерашняя беседа с Ферузом, – так же серьезно ответил Измаилов.

– Ничего интересного. На него вышли мои старые знакомые и решили попробовать через него продвинуть свою давнишнюю мечту – раскрутить меня на деньги. Но в очередной раз обломались.

– Что за друзья, как зовут? – начал опрос оперативник, раскрыв перед собой на столе исписанный блокнот: приготовился записывать.

– Вы хотите сверить мои показания с тем, что услышали в записи нашего телефонного разговора? Так ничего нового я вам не расскажу.

– Ну хорошо, – откинув ручку, с неудовлетворением продолжил Ильяс. – Я не совсем понял про сумму, которую с тебя требуют твои, как ты их сам назвал, старые знакомые. Сколько они хотят получить?

– Эта сумма может быть любой – на что сегодня их фантазии хватило. Последний раз на Бутырке разговор шел о четырехстах пятидесяти тысячах.

– Рублей? – переспросил Измаилов.

– Нет, долларов! – усмехнувшись, ответил Гриша.

– А откуда у тебя такие деньжищи? – явно заинтересовавшись размером требований, продолжил задавать вопросы оперативник.

– У меня нет таких денег! В том-то и дело.

– Поверь мне, если с тебя требуют такую сумму, значит, оппоненты уверены, что такие деньги у тебя есть. Чем ты занимался до ареста? – Ильяс снова взял ручку и придвинул блокнот.

– В девяностых работал в банках, дослужился до вице-президента, заработал много денег и открыл свой бизнес, – начал рассказ Григорий.

– Что за бизнес? – записывая за Тополевым, уточнил Измаилов.

– Обслуживание самолетов «Аэрофлота». У меня был холдинг «Медаглия», в который входило до двенадцати компаний. Занимались всем, кроме бортового питания. Потом мой бизнес понравился бандитам, и они совершили рейдерский захват. Меня похитили, пытали, вкололи сыворотку правды, чтобы выведать пароли к счетам в офшорных банках, после чего у меня случилась амнезия. Память мне восстанавливал с помощью гипноза Зураб Ильич Келидзе – тогда заместитель директора института имени Сербского. Память частично восстановилась, и я начал бороться за свой бизнес. На память о тех событиях у меня навсегда остались следы от трех пулевых ранений, после чего я уехал в Израиль, где получил гражданство. Через четыре года вернулся и по приглашению друга стал помогать его сыну поднимать инженерно-изыскательский бизнес. Я включился, нашел знакомых в Облгазе, мы начали выигрывать тендеры. А потом нас кинул обнальщик. Меня попросили решить с ним вопрос и вернуть деньги в фирму. На последней встрече с ним меня и приняли с пятьюстами тысячами. Рублей! Теперь я тут.

– А откуда взялась эта парочка вымогателей? – намекая на Гинзбурга и Тростанецкого и прекратив записывать, спросил Ильяс.

– В Израиле я приболел и оказался в больнице. Так вот, пока я лечился, тамошний знакомый моей мамы развел моих бабушку с дедушкой на квартиру в Москве, а его, в свою очередь, очень красиво обманул его собственный сын. Поэтому Игорю, который звонил Ферузу, ничего от аферы не досталось. И он решил попробовать эту схему со мной.

– А второй персонаж кто такой? – продолжал любопытствовать Ильяс Наильевич.

– Да никто! При пизде кувшинчик, – слегка улыбаясь, ответил Тополев. – Великий авторитет с воровскими звездами на плечах и с тремя куполами во всю спину. И при этом – всего одна ходка за три гуся19. У меня в «Медаглии» работал советником по связям с криминалитетом. Начал создавать мне проблемы, и я его прогнал. С тех пор успокоиться не может, наверное.

Измаилов встал из-за стола и несколько раз прошелся по своей небольшой комнатке. Снова сел. Закрыл свой ежедневник с записями, отодвинул его в сторону.

– Ты понимаешь, что за такие деньжищи тебя просто прирежут прямо на плацу перед вахтой, и мы даже не успеем тебе помочь? – взволнованно начал оперативник. – Тут за десять тысяч рублей убивают, а когда узна́ют, что ты на воле полмиллиона долларов должен, я за твою жизнь и пайки хлеба не дам.

– По-моему, вы сильно преувеличиваете! – ответил Гриша. – Во-первых, нет никакого долга или долгов. Во-вторых, этот вопрос еще на Бутырке был закрыт. В-третьих, бояться всякой швали и черной шушеры я не намерен. Поэтому если вы намекаете мне на БМ, то ни при каких обстоятельствах вам меня туда не засунуть.

Измаилов внимательно посмотрел на Гришу, и в этот момент их глаза впервые встретились. Они долго пялились друг на друга, пока опер первым не отвел взгляд.

– Ладно, иди в отряд. На черную сторону не ходить! Если снова будут беспокоить, сразу ко мне.

На выходе с вахты его уже ждал Космос. Он был в курсе произошедшего, и его интересовал только один вопрос.

– На БМ предлагал закрыться? – с ухмылкой спросил он.

– Да, но не тут-то было! – весело ответил Гриша. – Деревня маленькая, а нищих много. Не дождутся!

– Это правильно! Ментам веры нет. Я ночью разговаривал с Ферузом. Он сказал, что послал этих двоих куда подальше, так что с этой стороны у тебя проблем никаких нет. Ходи спокойно.

– Спасибо, Коля!

– А ты в курсе, что новый этап прибыл? – переводя разговор на другую тему, спросил Косенко. – Так вот, приехали два богатеньких мошенника: Матвей Жмурин и Илья Будянский. Знаешь таких?

– О как! – заинтересованно ответил Григорий. – Матвея знаю: пересекались с ним на Бутырке. А Будянского – нет.

– Понятно! Жмурина, скорее всего, в десятый отряд распределят – пищеблок поднимать из руин, а Буданскому всего три месяца сидеть осталось из его трешки. Поэтому его в восьмой, подальше от блатных.

– А почему ему так мало осталось сидеть? – с завистью поинтересовался Гриша.

– Он почти весь срок в СИЗО проторчал, да еще пару месяцев – на этапе. А остальное в интернете о нем прочитаешь, когда в санчасть придем.

Космос оставил закладку в браузере, чтобы Грише было легче искать информацию об Илье Будянском. Статья по делу о масштабном хищении бюджетных средств под видом возмещения НДС называлась так: «Налоговики отделались легким испугом». В ней было написано, что, по версии следствия, этот бизнесмен возглавлял фирмы, на счета которых поступали бюджетные деньги, преимущественно выплачиваемые по решению ИФНС №7. Также он контролировал деятельность еще десятков фирм с подставными учредителями и руководителями. Согласно данным МВД РФ, схема афер была следующей: злоумышленник создавал ряд фирм-однодневок, между которыми совершались фиктивные сделки купли-продажи; товар существовал только на бумаге, а фактического движения денежных средств не производилось. Затем в налоговые органы (преимущественно в ИФНС №7) направлялись документы для возмещения НДС, якобы переплаченного в ходе сделок. В некоторых случаях ИФНС сразу выплачивала деньги, а иногда использовался более сложный способ хищения: налоговики отказывали фирмам, подконтрольным Будянскому, в возмещении НДС, и тогда злоумышленник подавал иски в суд. Благодаря позиции все тех же налоговиков, слушания непременно выигрывали. Сотни миллионов переводились из бюджета уже согласно решению служителей Фемиды.

– Он три ляма зелени предлагал следователям за его вывод из состава подозреваемых, но те затребовали десять. Он отказал, объяснив, что за такие деньги лучше посидит, – выдал Космос секретную информацию, полученную из недр оперативной части колонии. – Мусора наверняка постараются подоить его, поэтому в восьмой и распределяют.

– Да ладно, ему осталось-то сидеть всего пару понедельников! И, как я понимаю, кичей его не запугать – обломаются. Запугивать нечем! Он ради этих денег все невзгоды переживет и все вытерпит.

– Я тоже так думаю, – согласился Коля. – А вот Жмурин – другое дело! Ему еще лет пять сидеть – как раз за это время пищеблок в порядок приведет. По поводу него на днях сам Балакшин приедет из управы.

– Это кто такой? – с интересом спросил Григорий.

– Второй человек в Управлении ФСИН по Тамбовской области. Главный по шмонам и карательным операциям. Он запреты носом чует! Как бы ни прятали телефоны, всегда находит.

– А при чем тут он и Мотя?

– Мотя? – переспросил Космос с удивлением.

– Так на Бутырке Матвея называли, – пояснил Гриша.

– Как при чем? Он же ВИП-клиент – личный узник президента, поэтому к нему особое внимание, как к Пудальцову. Вместе их в один отряд нельзя: боятся, что сговорятся и оставшиеся после всех арестов капиталы Жмурина пойдут на финансирование «Левого фронта» Сережи. И потом надо всем показать – и местным ментам, и блатным, – что доить Жмурина можно только управским. Так что скоро наша веселая разбитная жизнь закончится: будут закручивать гайки и превращать лагерь из калоши в красную особо показательную колонию, в которую не стыдно будет возить проверяющих и приглашать всяческие комиссии по правам человека и защите прав осужденных. Поэтому, Григорий, надо пользоваться моментом и успевать взять от нашей тюремной жизни все по максимуму. Кстати, у нас продукты почти закончились, так что давай-ка список варганить. Лимиты я найду.

***

Звонок в санчасть в районе полудня и срочный вызов Тополева на вахту не сулил ничего хорошего, особенно после истории со звонком положенца. Дежуривший в этот день капитан по кличке Патрон пояснил Грише, что к нему приехали на короткую свиданку и ему следует пройти в корпус свиданий и передач. Во внутреннем дворе административных зданий он наткнулся на выходящего из калитки, ведущей в ШИЗО, начальника отдела безопасности лагеря.

– Стоять! – скомандовал Борисыч. – Куда направляемся?

– Добрый день, Сергей Борисович! – поздоровался Григорий и сделал несколько шагов в его сторону. – Направляюсь на свидание, – пояснил он.

– А что это у тебя на ногах такое? – обратил внимание Борисыч на приобретенные Гришей у обиженных новенькие черные мокасины, абсолютно не похожие на положняковые уродливые сапоги.

– Летняя обувь, – прокомментировал Гриша. – В берцах жарко и неудобно.

– Еще раз в таком виде увижу – отправлю в штрафной изолятор, – сказал Борисыч и махнул рукой в сторону барака, из которого только что вышел.

– Будет исполнено, Сергей Борисович! – будто рядовой перед офицером, отрапортовал Тополев. – Разрешите идти?

Борисыч махнул на него рукой и пошел в сторону вахты. Гриша поднялся вверх по лестнице и зашел внутрь двухэтажного здания, в котором еще ни разу не был. Перед ним, как перед былинным богатырем, открылись три коридора – словно три дороги. Налево и вверх по лестнице был путь на второй этаж, в блок длительных свиданий. Прямо вел заветный для каждого зэка коридор на выход из зоны. Направо можно было пройти для получения передач и посылок, а также в комнату коротких свиданий.

Дежурный офицер, стоявший у двери, сперва поверхностно и, можно сказать, беспристрастно обыскал, а затем сопроводил Тополева в большую продолговатую комнату с тремя большими окнами, выходящими во внутренний двор, где слева вдоль стены на расстоянии полутора метров от окон была установлена длинная высокая деревянная кафедра, а к стене приставлена такая же длинная скамья. На нее-то офицер и пригласил Григория присесть в ожидании посетителя. Причем если сидеть на этой скамье, то из-за высоты кафедры противоположной стены уже не было видно, а вдоль нее как раз располагалась такая же конструкция для гостей. Расстояние между кафедрами было не менее трех метров: так, чтобы стоящие по обе стороны не могли дотянуться друг для друга. У правой от входа стены стояли обычный ученический стол и стул, за которым обязан находиться наблюдатель из состава сотрудников администрации. Также для контроля обстановки в зале встреч по углам комнаты висели видеокамеры. Стены почти до потолка были отделаны пластиковой вагонкой в тигриных цветах, на полу лежал современный дорогой линолеум, а подвесной плиточный потолок был еще белым, не успевшим загрязниться. Подразумевалось, что богатый и свежий ремонт всего блока должен был успокоить и направить на позитив приезжающих родственников и близких отбывающих наказание в этой колонии. Для полной гармонии и уюта в углу поставили большой аквариум с рыбками.

– Откуда такая прелесть? – спросил Гриша у дежурного, указывая на емкость с живностью.

– Забрали в пятом отряде во время последнего общелагерного шмона, – пояснил сотрудник. – В исправительной колонии ничто не должно облегчать участь контингента! – сформулировал он.

В дверь вошла женщина, выглядевшая явно старше Григория, и, увидев его, пустила слезу. Сопровождавшая ее сотрудница колонии указала на ближнюю ко входу кафедру и пригласила ее пройти туда, сама села на положенное ей место контролера. Гриша улыбнулся и подмигнул Ларисе. Она тут же смахнула слезинки со щек и постаралась выдавить из себя встречную улыбку. Он поймал себя на мысли, что вообще не помнит ни ее, ни какие-либо события из жизни, связанные с ней. Конечно, он надеялся, что при встрече память об этой женщине хотя бы частично вернется. Но он ошибся. Как будто и не было ее никогда в его жизни. Да и внешне Лариса была не совсем в его вкусе. Среднего роста, с прямыми, завязанными сзади в короткий хвостик темно-русыми волосами, неплохой фигурой для женщины сорока трех лет, но при этом с довольно возрастным, отягощенным морщинками лицом. Конечно, она очень постаралась выглядеть красиво после тяжелой долгой дороги из Москвы в поселок Зеленый. Легкий макияж, старательно нанесенный ею перед входом в колонию, уже почти сошел, но усталость и нервозность были видны невооруженным глазом. Нарядное платье и красивые туфли на каблучке придавали ей стройности, но сексапильностью от образа в целом не веяло.

– Объясняю вам правила поведения во время свидания, – громким противным голосом начала лекцию сотрудница. – Длительность краткосрочного свидания равна четырем часам. Администрация исправительного учреждения вправе сократить это время по настоянию лиц, находящихся на свидании. Передавать материальные предметы на краткосрочных встречах запрещено. Гость не должен иметь с заключенным никакого физического контакта. Я вправе остановить встречу, если будут нарушены установленные правила. Кроме того, применяются средства прослушивания и видеонаблюдение. Это понятно?

– Да! – ответили почти хором Гриша с Ларисой.

– Тогда можете начинать. Время пошло! – скомандовала офицерша.

– Прекрасно выглядишь! – решил подбодрить посетительницу Григорий.

– Спасибо, – улыбнувшись и даже слегка смутившись, поблагодарила Чувилева.

– Как доехала?

– Тяжело, – призналась она. – У меня машинка маленькая – «Хёндэ Гетц», поэтому эти шестьсот километров я ехала больше десяти часов – почти всю ночь. На обратном пути заеду к родителям в Тулу, у них переночую, а то до Москвы точно не дотяну.

– По закону первоходов должны отправлять не дальше, чем на пятьсот километров от места жительства, – отметил Гриша. – Но мой опер в Бутырке решил иначе. Он хотел с меня денег за хорошее распределение. Но, не получив желаемого, решил отомстить таким образом. Хорошо, что не в Карелию или Архангельск! – пошутил Гриша и улыбнулся.

Лариса улыбнулась ему в ответ, но все равно была сильно напряжена.

– Я так понимаю, что ты меня так и не вспомнил? – осторожно спросила она и внимательно стала вглядываться в реакцию Гриши на вопрос.

– Если честно, то нет, – спокойно ответил он. – Но это не беда. У нас есть все шансы начать с нуля. Поверь мне, это гораздо перспективнее, чем продолжение старых пустых отношений.

– Как ты тут? – решила перевести разговор Лариса, немного успокоившись и приняв последний постулат из уст Тополева.

– Да у меня-то все нормально! Расскажи лучше про нашу совместную работу в «Медаглии», – с надеждой вспомнить хоть что-то попросил Гриша.

– Ну, что тебе рассказать? – начала она. – Я работала в офисе в аэропорту Шереметьево, а ты в основном в Москве. Иногда приезжал к нам. Чаще всего – к моему старшему брату Алексею, который был техническим директором твоей транспортной компании. Однажды ты зашел ко мне в отдел кадров. У меня на столе стоял тортик, и ты попросил кусочек. Я тебе отрезала и налила чаю. Мы посидели и очень мило пообщались. После этой встречи я всегда старалась держать в комнате что-то сладкое, чтобы угостить тебя, когда ты приедешь. И ты всегда заходил и угощался.

Так они протрепались почти три часа. Лариса рассказывала о судьбе сотрудников «Медаглии», с которыми работала, о болезни и смерти брата, о своей нынешней работе и одинокой жизни с котами в однушке под Одинцово. Гриша поведал ей, что сам помнит о тех непростых временах, когда руководил холдингом, о разводе с первой женой Оксаной, которую почему-то очень боялась Лариса, когда они работали в Шереметьево, о сложных отношениях с детьми, которые по решению матери даже не знают, что с отцом и где он, что ему отказано в общении с ними.

– А как ты со своей второй женой познакомился? – с большим любопытством спросила Чувилева. – Откуда она взялась в твоей жизни?

– О, это интересная история… – весело начал Гриша. – Когда Оксана выгнала меня из дома в начале октября 2013 года, я в тот же день снял квартиру рядом со станцией метро Щукинская и зажил веселой, но одинокой жизнью. И вот в новогодние праздники меня пригласил в город Клин посидеть в ресторанчике мой знакомый и потенциальный партнер по бизнесу. Мы выпивали, закусывали, а в это время посередине зала танцевали. И вдруг мой взгляд остановился на одной танцующей девчонке, которая тоже пристально смотрела на меня и даже манила меня пальчиком. Я встал и подошел к ней, и мы начали танцевать. Познакомились. Ее, кстати, тоже зовут Ларисой. Фамилия – Куликова. Жила она недалеко, в поселке Решетниково, и работала в Сбербанке в Клину. В этот вечер она вместе с подругами с работы пришла в этот клуб на корпоратив. Мы обменялись телефонами. Через пару дней я ей позвонил и предложил продолжить знакомство. В конце января мы уже жили вместе в моей съемной квартире. Я договорился через своих знакомых в Сбере, и ее перевели в красногорское отделение, поближе к нашему дому. После Оксаны жить с ней было одно удовольствие: никаких скандалов и ссор, никаких выяснений отношений и длительного молчания, а главное – никаких наказаний в виде отказа в близости. Любви, конечно, не было ни с моей стороны, ни с ее. Я схватился за нее, чтобы доказать себе и предыдущей жене, что после брака жизнь не заканчивается, а наоборот – бьет ключом и фонтанирует. Лариса вцепилась в меня в надежде на денежное благополучие. Я тогда ездил на «Ауди А6», работал финансовым директором в московской компании и получал относительно большие деньги. Она довольно быстро окрутила меня. И в июле 2014 года мы с ней расписались, съездили в дорогущий отель в Турции на медовый месяц. Я начал ремонт на ее даче, Ларисе купил новенький «Мицубиси Аутлендер». А восьмого октября меня задержали. И в марте 2015 года в Бутырке я получил уведомление от мирового судьи о разводе. Так что мой брак де-факто продолжался меньше трех месяцев, а де-юре – семь.

– Так что, ты ее так и не полюбил? – заинтересованно спросила Чувилева.

– Получается, что нет! В данном случае я даже доволен, что меня посадили, потому что эта связь ни к чему хорошему меня бы точно не привела.

– А сейчас вы общаетесь?

– Нет, конечно! Она даже все мои вещи выбросила на помойку. Ты представляешь – все! Начиная от трусов и заканчивая верхней одеждой. А шмотки у меня были дорогие… Так что теперь я, как говорится, гол как сокол. Из всех вещей осталась только сумка на складе колонии со спортивной одеждой и теплой кофтой. Да, кстати, ты не могла бы забрать со склада эту сумку и отвезти к себе домой?

– Конечно, могу! – обрадованно согласилась Лариса. – А как это сделать?

– Молодой человек, – обратилась к Грише сотрудница, все это время внимательно слушавшая их разговор. – Вам надо написать заявление на выдачу ваших личных вещей со склада гражданке, а вам, девушка, с этим заявлением пройти на склад за территорией колонии и получить их.

– Спасибо большое! – поблагодарил Гриша и, памятуя о том, что «куй железо, не отходя от кассы», попросил помочь ему.

Офицерша достала бумагу и ручку, подошла к Тополеву, и он под ее диктовку написал заявление. Затем она забрала этот документ и, сказав, что пойдет подписать его во всех нужных инстанциях, удалилась. Пока ее не было, Гриша поведал Ларисе о своей новой работе в медсанчасти, рассказал о Космосе и тех перспективах на условно-досрочное, которые перед ним открываются с его помощью. Пообещал Ларисе, что к лету следующего года наверняка окажется на свободе и приедет к ней за сумкой с вещами, потому что ехать ему больше некуда.

Вскоре вернулась сотрудница и передала Чувилевой бумагу со всеми необходимыми подписями и печатями. Договорившись созвониться с Григорием завтра вечером, и, окрыленная встречей и полученными обещаниями, Лариса полетела на своих каблучках исполнять просьбу нравящегося ей мужчины.

Григорий, довольный собой и проведенным временем, отправился обратно в медсанчасть. Конечно, его слегка беспокоила мысль о том, что малосимпатичная ему женщина, которую он к тому же и не помнит, будет теперь жить надеждой на будущее с ним. Но при этом он прекрасно понимал, что другого человека, способного ему помочь, сейчас просто не найти. Конечно, были родные, Наташа и Богдан, но они поддерживали его только деньгами, и то в ограниченном количестве. А для выхода на свободу раньше срока нужны были совсем другие средства! И он все-таки надеялся, что пусть из такой, без симпатии, связи, может, и родится большое чувство, которого он искал и трепетно ждал.

***

Как Коля и говорил про распределение, так оно и случилось. Будянский пришел в восьмой отряд и довольно быстро наладил контакт со всей барачной интеллигенцией. На второй день знакомства с Тополевым, услышав его рассказ про торговлю на бирже и поиск средств под этот проект, Илья без раздумий согласился ссудить Грише сто тысяч рублей с условием дележки возможной прибыли из расчета пятьдесят на пятьдесят. Деньги было решено перевести с согласия Ларисы на ее счет в Сбербанке. Когда они поступили, Григорий сообщил Космосу, что нашел свою половину оговоренной с ним суммы для начала торговли. Лариса после команды Гриши перевела деньги девушке Косенко в Альфа-Банке. Оставалось дождаться зачисления этих средств на торговый счет у брокера.

В эти дни ожидания Космос был щедр, как никогда. Дорогими продуктами он заполнил весь холодильник. По вечерам устраивал пирушки с завхозом тринадцатого отряда Кирюшей, который прекрасно готовил настоящий узбекский плов и мог достать, как и Коля, почти все на этой зоне. Алкоголь лился рекой, пиццы и пирожки с разными начинками поставлялись из пекарни бесперебойно. Просмотры кинофильмов с флешки и безлимитный доступ к смартфону – все это должно было усыпить бдительность Гриши и отвлечь его от вопросов о сотке и начале работы на бирже.

В субботу Николай отвел Тополева в третий отряд. У него там были какие-то дела, а Григорий решил навестить Иосифа и Артема. Вид у них был, скажем так, не очень. Артем, будучи юным и наглым, смотрелся еще молодцом, а темные круги под глазами на бледных лицах контрастировали с отдохнувшим, отъевшимся и загоревшим Гришей. Иосиф так и вовсе сдал: землистый цвет лица и заметная худоба говорили не только о физическом, но и моральном истощении. Они, конечно, оба хвастались полным отсутствием режима и свободой перемещения по черной стороне, говорили, что могут смотреть телевизор хоть целую ночь, не ходить в столовую строем, да и вообще не посещать никакие мероприятия. На что Тополев заметил персонально Кикозашвили, что в его возрасте режим более полезен, чем его отсутствие.

– Зато мы купили себе должности на носках20 и скоро выходим на промку, – с гордостью отметил Артем и ушел, не желая расстраиваться, увидав хорошо выглядевшего бывшего соэтапника.

– Гриша, у меня к тебе огромная просьба! – обратился к нему Иосиф и взял за руку. – Я вижу, ты уже оброс связями, поэтому постарайся, пожалуйста, организовать для нас, евреев, синагогу в колонии. Я очень скучаю по общению с умными интеллигентными людьми, а бейт кнессет21 сможет решить многие наши вопросы и проблемы. Я уже договорился с московским раввином, чтобы он прислал мне кипу22, Тору и Таллит23.

– Я постараюсь, Иосиф. Попробую что-нибудь узнать по этому поводу, – на прощание пообещал Григорий.

***

– Что это за носки такие? – спросил Гриша у Космоса, когда они возвращались с черной стороны в медсанчасть.

– Цех по производству носков. Стоят там с десяток станков вязальных, вот они и вяжут. У нас тут ползоны в их шерстяных носках ходит! Хозяин цеха у них – вольный дядька из местных, рассказовских. Наладил хороший бизнес. Торговля у него идет бойкая. Он мужик нежадный, и, поскольку зарплату нормальную платить работникам не может – менты не разрешают, он зекам каждую неделю «газель» еды на промку завозит и кормит всех бесплатно.

– Молодец какой! Если у него все так хорошо с заработком, зачем он тогда должности в своем цеху продает?

– Это не он продает, а мусора через своих подручных зэков: учетчиков, завхозов. Как кость он у них в горле! Бабло гребет лопатой, ни с кем не делится, зэков поощряет, помогает им всячески. Поэтому недолго ему носки вязать, я думаю. Подставят его как-нибудь, выгонят, если не посадят, а бизнес себе заграбастают. Так что можешь своим корешам не завидовать! Недолго им работать там, вот увидишь.

Николай оказался прав: буквально через неделю хозяина носков прихватили на личном досмотре с несколькими мобильными телефонами и зарядками к ним. Контракт об аренде помещения расторгли, а работников разогнали. Кто похитрее, успел устроиться на теплую швейку, кто работящий, но без блата – в слесарный цех, а остальных – по баракам.

В последних числах августа ночью в медсанчасть доставили на носилках суицидника. Фамилия его была Якубович, а погоняло – Царь. Его нашли за баней в петле. И то ли веревка была гнилой, то ли узел был смастерен неверно, но он сорвался, не успев откинуться. Принесли его в бессознательном состоянии, и пришел он в себя только утром. Выяснилось, что это наркоман со стажем, в колонии продолжил баловаться гашишем, а так как денег не было, то брал наркоту в долг у барыги. Когда пришел срок расплачиваться, чтобы не быть объявленным фуфлыжником, решил свести счеты с жизнью. Так как его попытка обернулась полным фиаско, то перед оперчастью встал неотложный вопрос о его дальнейшей судьбе. Сразу после утренней проверки заявился оперативник, который попытался разузнать у Царя причину его поступка и склонить к переводу в блок штрафного изолятора – безопасное место до конца срока – или на семерку, чтобы подлечиться от наркозависимости. Якубович разговаривать с опером напрочь отказался.

– Вот что мне с ним делать? – сетовал капитан. – Его же на нож поставят, как только он из больнички выйдет! Или, в лучшем для него случае, в обиженку загонят. Тогда он уже точно вздернется.

– Давайте я с ним попробую поговорить? – предложил свои услуги Гриша.

– А ты тот самый фээсбэшник-мошенник? – с прищуром спросил опер, обдумывая предложение Тополева.

– Куда его лучше склонять, на БМ или на семерку? – переспросил Григорий.

– Конечно, лучше на семерку! – встрепенулся оперативник. – С глаз долой! Пусть у них там голова болит по его поводу.

– Что от него требуется в случае согласия?

– Пусть заяву напишет о переводе. – Опер залез в кожаный планшет и достал несколько листов бумаги и ручку. – Вот тебе образец заявления и чистые листы. Постарайся, а?

Гриша зашел в палату и сел рядом с Якубовичем на стул. Тот приподнялся на кровати и улыбнулся вошедшему. Еще до прихода сотрудника администрации они успели пообщаться, и Царь, малообразованный человек средних лет, сильно зауважал умного и начитанного Григория. Поэтому любой информации из его уст он доверял полностью и безоговорочно.

– Иван, – начал Тополев, обращаясь к Якубовичу, – я сейчас прошу тебя об одном: быть со мной предельно честным. А я в свою очередь обещаю тебе свою помощь и открытость. Согласен?

– Да, – как завороженный, ответил он.

– Сколько ты остался должен барыге? – начал издалека Гриша.

– Пятьдесят тысяч, – не задумываясь, ответил Царь.

– Это за наркотики или еще за что?

– Нет, за гашиш! Я не игровой.

– А как тебе вдруг в долг согласились продать-то? Ты вроде не мошенник или взяточник, у которого могут быть бабки.

– Сначала дали дури в долг на тысячу. Это всем так дают. Потом барыга уговорил и увеличил лимит до пятерки. Потом увидели, как мне дачка24 богатая от мамки пришла, и сделали лимит в десятку, который я быстро употребил. А потом дали телефон и сказали, матери позвонить и попросить, чтобы полтинник перевела им на киви-кошелек. Мама согласилась и обещала через неделю прислать. Мне под ее обещание еще дали дури и даже герыч по вене пустили. А через неделю мама сказала, что ей кредит в банке не одобрили и все родственники отказали дать в долг. Вот тогда я и решился повеситься.

– Грустно это все, Ваня! Очень грустно! – подвел итог сказанному Тополев. – Я так понимаю, денег, чтобы отдать блатным, у тебя нет и не предвидится?

– Я поищу. Мне нужна связь. Я позвоню корешам на свободе, девушке своей бывшей… – заныл Якубович.

– Брось! – твердым и безжалостным голосом прервал его Гриша. – Кого ты обманываешь? Себя? Ты думаешь, что твои друзья-наркоманы скинутся тебе и соберут полтинник? Да у них самих на дозу нет! А твоя, как ты говоришь, бывшая девушка захочет тебе помогать? Да она перекрестилась, когда от тебя ушла! А еще больше – когда тебя посадили. Никто тебе не поможет! Только я. А потом мы с тобой давали друг-другу слово говорить только правду. Согласен со мной?

– Согласен, – недолго подумав, грустно ответил Иван.

– Так раз согласен, то теперь слушай меня! У тебя есть два варианта развития событий. Первый: ты выходишь из медсанчасти в лагерь, и тебя объявляют фуфлогоном, ставят раком и трахают по очереди во все дырки, а затем загоняют в обиженку, и ты будешь мыть сортиры и по первому зову бежать отсасывать любому, кто этого захочет. – Якубович с отвращением скривился и опустил вниз глаза. – Более того, – продолжил нагнетать Гриша, – они будут продолжать названивать твоей маме с угрозами, присылать твои фотографии в унизительных ракурсах и позах, и она найдет деньги и отдаст им, чтобы только не мучали ее ребенка. Но, как ты сам понимаешь, сумма будет уже в два, а то и в три раза больше, чем сейчас. Либо мать не выдержит твоего позора и умрет от инфаркта.

– Нет! – почти выкрикнул Якубович. – Не надо!

– Конечно, не надо. Можно укрыться на БМ и все два с половиной года, что тебе осталось сидеть, гнить там в камере, постоянно находиться в страхе, что тебя выпустят на зону. Но это не твой случай. Тогда второй вариант. Я бы назвал его вариантом для настоящего мужчины. Ты сейчас при мне пишешь заявление на имя начальника колонии с просьбой направить тебя для прохождения лечения от наркотической зависимости в ЛИУ №7. Недельку полежишь тут под охраной, а там – на этап и на новую зону, где ты не обманщик и не суицидник. А там, глядишь, и условно-досрочное заработаешь – и к маме домой.

Через пару минут Якубович под диктовку Гриши уже писал заявление. Опер, не веря в свое счастье, стоял за спиной у подопечного и следил за правильностью составления документа.

– Ну, спасибо тебе! – улыбаясь, жал Грише руку опер. – Я краем уха слышал, как ты его вербовал. Профессионально! А главное, что именно так бы оно бы и случилось, как ты ему рассказал. Слушай, а ты случайно не второход? – с подозрением спросил опер, пристально глядя в глаза Григорию.

– Не волнуйтесь, я первоход. И я не фээсбэшник. Просто на Бутырке в одной камере с блатными сидел – вот и нахватался по верхам.

Оперативник недоверчиво посмотрел на Тополева и удалился.

Якубовича через десять дней увезли на этап на семерку, а через два месяца оттуда дошла весть, что его там все-таки прирезали. Феруз позвонил тамошнему главному козлу25 и попросил разобраться с Царем по-царски. За назначенную цену в десять блоков сигарет, из которой исполнителю в лучшем случае досталась половина, работа была выполнена.

***

В конце августа Космос привел в медсанчасть прямо с карантина новенького парня. Его звали Виктор Мещенков, кличка – Очкарик. Среднего роста, очень худой и длинноносый несимпатичный мужчина лет тридцати оказался новой игрушкой Николая. Он был достаточно обеспеченным и без лишних вопросов переводил деньги на любые нужды Косенко. Никулинский суд Москвы приговорил его к трем годам колонии, признав организатором попытки хищения здания у московского ОАО «НИЦ «Атом» – дочернего подразделения Ростеха. Процесс проводился в особом порядке, поскольку подсудимый признал свою вину. Гособвинитель предложил приговорить Виктора к условному наказанию, об этом же попросил и представитель потерпевшей стороны. Однако суд, признав подсудимого виновным в покушении на мошенничество в особо крупном размере26, приговорил его к трем годам колонии. Такое решение оказалось неожиданным для Мещенкова и его защиты.

Дело о попытке хищения у научно-исследовательского учебного центра новых технологий и материалов «Атом» здания стоимостью около 500 млн рублей было заведено в 2013 году после обращения руководства НИЦ в Главное следственное управление МВД по Москве. Заявление было подано после того, как Виктор Мещенков в присутствии нотариуса потребовал у гендиректора центра оплатить вексель на 1,28 миллиарда рублей. Как следовало из предъявленной юристом долговой расписки, погасить вексель НИЦ должен был не ранее 1 сентября 2013 года виргинскому офшору. Однако получателем денег значилась безликая компания, директором которой Мещенков и представился. Причем на векселе значилось, что он был выписан 8 февраля 2012 года прежним руководителем НИЦ – за два дня до его смещения с должности. Новый директор решил проверить предъявленную бумагу, и оказалось, что в бухгалтерии НИЦ такой вексель не регистрировался. Юрист Мещенков был задержан сотрудниками ФСБ в своем подмосковном особняке, после чего ему было предъявлено обвинение в покушении на особо крупное мошенничество. Господин Мещенков, известный до этого защитой различных поп-звезд, включая певицу Катю Гордон, был арестован.

Как выяснилось в ходе расследования, юрист изготовил фальшивый вексель, а нотариус ему понадобился для того, чтобы зафиксировать официальный отказ НИЦ от оплаты по векселю. Затем Мещенков собирался уже через суд арестовать здание и получить его под свой контроль. Подследственный полгода вины не признавал, утверждая, в частности, что сомнительный вексель он даже намеревался сдать в полицию. Однако показания свидетелей, среди которых были экс-советник главы Ростеха Айнитдин Каржаув и его сын Алибек, а также найденные в подмосковном доме обвиняемого печати белизского офшора и план преступной схемы заставили его изменить позицию и сознаться. Юрист полностью признал вину, после чего мера пресечения ему была изменена на домашний арест.

Витя приехал в ИК-3 с остатком срока в полтора года и, естественно, мечтал уйти по УДО. Поэтому с первого дня нахождения на карантине заявил Дубровскому, что готов платить кому угодно и сколько угодно, лишь бы выскочить из лагеря до Нового года. Естественно, такое заявление не осталось без внимания, и первым, кто на него отреагировал, был Николай Косенко, который к этому времени разочаровался в платежеспособности Гриши. Более того, выяснилось, что Виктор был личным порученцем главы крупнейшего оборонно-технологического холдинга страны и выполнял для него, как юрист, грязную работу по рейдерским захватам понравившимся корпорации юридических лиц и помещений. Как рассказывал сам Мещенков, следователи и опера, когда завели уголовное дело, целенаправленно слили информацию его покровителю о том, что он якобы на допросах продал всех и вся, поэтому полтора года ему пришлось отсидеть под домашним арестом. И когда он все-таки смог донести до своего хозяина, что это все неправда и на допросах он молчит, дело сразу продвинулось, его простили и, посоветовав признаться, обещали условку. Но судья оказалась упертой и все-таки дала ему реальный срок. Теперь он с административным ресурсом, поддержкой и финансовыми возможностями технологической корпорации точно скоро окажется на свободе! Витя также пообещал Космосу, что обязательно возьмет его к себе на работу после освобождения. Все это, естественно, повлияло на окончательный выбор Николая в пользу Мещенкова.

Время шло, а сто тысяч, как утверждал Коля, так и не зачислялись на торговый счет. Григорий неоднократно набирал девушке Николая, она клялась, что постоянно названивает в банк и узнает о переводе, а те обещают ускорить процесс. Но тянуть больше Космос уже не хотел и придумал «ход конем», договорившись со старшим опером Измаиловым, чтобы тот пришел в медсанчасть, как бы случайно поймал Тополева с мобильником и отправил его на кичу. Однако благодаря зоркости обиженного Сережи, сидящего на фишке и постоянно разглядывавшего вход в медсанчасть через замочную скважину в двери, страшного не случилось. Фишкарь моментально распознал в скрытно передвигающемся по темному коридору Измаилова, пулей подлетел к Грише, вырвал у него из рук телефон и вместе с запретом скрылся во дворе, пока Ильяс Наильевич крутил своим ключом в замке. Увидев Тополева, стоящего у стены по стойке смирно, он подошел к нему и обшмонал. Ничего не найдя, молча провел поверхностный досмотр спального помещения и туалета.

– А что ты здесь делаешь? – спросил Измаилов Гришу, не найдя ничего запрещенного.

– Я тут работаю, – ответил Григорий.

– Первый раз об этом слышу! И кто тебя на работу устроил? – зло и слегка хамовато продолжил опер.

– Николай Косенко, – уверенно сказал Тополев.

– Понятно… – ухмыльнулся Ильяс и улыбнулся. – Нигде ты не работаешь, и никто тебя никуда не устраивал. Это понятно?

– Понятно, – убедившись в своих подозрениях, коротко ответил Гриша.

– Ну, раз понятно, тогда марш в отряд, а оттуда – ни шагу. Я тебе уже об этом говорил. Больше предупреждать не стану! В следующий раз отправлю в ШИЗО.

Так через месяц веселой жизни в медсанчасти Григория с позором выгнали. Потраченных за все это время денег было не жалко, кроме, естественно, взятой в долг у Будянского сотки, за которую Гриша не собирался давать Космосу спуску и продумывал варианты возврата этих средств. Также этот так быстро пролетевший месяц запомнился ему свиданием с Ларисой, тремя съеденными арбузами и одной дыней.

Через неделю после звонка Феруза Григорию из-за схожей ситуации в восьмой отряд из двенадцатого в срочном порядке был переведен Сергей Переверзев. Он, человек нарциссического склада, жаждал внимания и поэтому после отбоя частенько по мобильному довольно громко обсуждал рабочие моменты – так, что их хорошо слышали окружавшие его сокамерники. Некоторые из них были на связи с оперчастью, поэтому незамедлительно докладывали о Сережиных разговорах своим кураторам на вахте. Переверзев занимался возвратом долгов любой сложности и благодаря своему бизнесу был связан с чеченцами из «Президент-отеля» в Москве, которые не гнушались никакой грязной работой. Порой лишь одно только упоминание о них заставляло должника быстро расставаться со своими кровными, лишь бы не иметь дела с бородатыми злыми дядьками с Кавказа. Когда Сергея посадили за мошенничество, он взял аванс за работу по выбиванию очередного долга, но не выполнил свою часть договора. Он сам оказался должен этим же чеченцам, которые стали названивать в места отбывания наказания и требовать с него причитающееся им бабло. После очередного такого разговора, в котором отчетливо фигурировали суммы, фамилии и географические названия, администрация колонии решила, что на черной стороне такого персонажа держать опасно, и перевела его в образцово-показательный восьмой.

Будучи человеком коммуникабельным и добропорядочным, как и все мошенники, Переверзев быстро нашел нужные ему контакты в отряде, навел справки и вышел на Григория с предложением о приобретении в складчину мобильного телефона.

– Ты будешь пользоваться им днем, пока я на работе, а я – вечером, когда вернусь с промки. Согласен?

– У меня уже был похожий опыт, и он оказался неудачным, – ответил Гриша. – Батон мне до сих пор еще денег должен за то, что не уследил за нашей трубой и ее отшмонали ночью.

– А мы не будем заряжать его по ночам и станем убирать на курок до полуночи, – зная историю с предыдущей трубкой Гриши от Матрешки, предложил Переверзев.

Григорий согласился, и через несколько дней в столовой во время обеда произошла передача телефона с промки в жилку. Как оказалось, этот маршрут часто использовался для затягивания27 запретов. В промышленную часть зоны запрещенные предметы завозились в фурах с железом или забрасывались с воли в контейнерах, а иногда даже привязывались к стрелам и с помощью арбалета переправлялись ожидавшим в лагере зэкам. Бо́льшая часть запрещенки заходила в бараки через столовую, а остальное оседало в цехах и бендегах.

С появлением смартфона Гриша снова превратился в желаемого для дружбы и семейничества субъекта, быстро оброс знакомствами в бараке, где в последний месяц появлялся только для ночевки и с большинством обитателей не успел как следует познакомиться. Напротив их с Леонидычем двухэтажной шконки в ряду, расположенном прямо у окна на нижнем уровне, отдыхал Константинович: на первый взгляд злобный дедок с большой проплешиной меж коротких седых волос, вечно ругающийся со всеми вокруг, оказался очень общительным и приятным мужиком. Его напускная злоба была защитной реакцией на окружающий мир зоны и молодых зеков.

Писарьков Владимир Константинович был осужден на четыре года по статье 111 части первой за причинение тяжкого вреда здоровью. Будучи человеком выпивающим, а по выходным – даже пьющим, но при этом удивительным образом, еще не скатившимся в алкоголизм, поскольку соблюдал светское правило пития не в одно лицо, он всегда старался привлечь к своему застолью знакомых или соседей. Вот и в тот раз после дозы спиртного, полученной в гаражах, Константиныч решил продолжить праздник у себя дома и пригласил соседа Валерку. Но пока они шли от гаражного кооператива к дачным участкам, Валера потерялся. Дома Константинычу пришлось с горя накатить стакашек самогонки в одиночку. Непонятный шум у забора отвлек его от душевного занятия, заставил взять ружье из чулана и выйти с ним на крыльцо. Дом его находился у самой лесополосы, поэтому визиты кабанов, лис, а иногда и лосей не были для хозяина дачи сюрпризом. Писарьков несколько раз выкрикнул «Кто там? Выходи!», но не получил ответа. Тем временем громкое шевеление кустов в районе забора продолжалось.

Алкоголь в крови Владимира Константиновича сыграл с ним злую шутку, он выстрелил из своего гладкоствольного ружьишка в сторону подозрительного шевеления. Тут же раздались вопли и стоны соседа Валеры. Слава Богу, что дачный Вильгельм Телль попал своему собутыльнику только в руку, однако ранение было серьезным. Писарькову хватило ума перевязать рану первыми попавшимися под руку тряпками, затем – сесть в автомобиль и доехать до ближайшей больницы. Передав Валерку в опытные руки хирурга, он вернулся домой, накатил еще стакашек и замертво рухнул на диван.

С утра его разбудили участковый с опергруппой. Провели обыск, изъяли ружье и отвезли на медицинское освидетельствование по содержанию алкоголя в крови. После допросов вручили подписку о невыезде и отправили восвояси. Константинович думал, что на этом его злоключения закончились, но жена Валеры была явно против такого мягкого исхода для ненавистного ей соседа-алкаша, вечно втягивающего ее супруга в пьянки и гулянки до утра. Она уговорила мужа дать более жесткие показания против Писарькова, нашла недовольных соседом односельчан, которые также постарались вбить гвоздики в гроб Володи, да еще и позиция участкового, мечтавшего избавиться от одной из причин общественного беспорядка и появления заявлений, по которым ему приходилось отписываться и проводить работу. Все это привело Писарькова к суду, и, несмотря на его преклонный возраст, публичные извинения перед потерпевшим и соседями, а также клятвы и поручительства его жены, он получил по полной строгости закона: четыре года.

Но самое интересное, что Константиныч был родом из поселка Решетниково Клинского района Московской области и прекрасно знал вторую жену Гриши и всех ее родственников. Когда выяснилось, что они почти земляки, Писарьков окончательно потеплел к Тополеву и даже стал его негласным защитником и покровителем. Он с удовольствием рассказал про предыдущего мужа Ларисы Володю Куликова и его друга Бочкова, который был крупной шишкой в ментовке города Клина. Благодаря дружбе с ментом, муж Ларисы быстро встал на ноги и превратился из обычного бомбилы в крупного бизнесмена района – владельца строительного рынка на Ленинградском шоссе, на границе Тверской и Московской областей. Об их организованной преступной группе, которая вначале просто грабила проезжающие по дороге фуры, а впоследствии не гнушалась разбоями и убийствами, в поселке тихо перешептывались, а потом заговорили в полный голос и в близлежащих деревнях. В середине нулевых они отжали у местных предпринимателей строительный бизнес, рынок стройматериалов и превратились из бандитов в приличных бизнесменов. Бочков, правда, так и остался в полиции и активно крышевал Куликова, помогая разбираться с конкурентами и должниками. По мнению Константиныча, Володя продолжал любить Ларису, хотя женился на другой и даже родил ребенка в новом браке. Но о старой любви не забывает, тем более – о дочери Арине от Ларисы. Брак Гриши с его бывшей женой стал для Куликова вызовом и причиной очередной депрессии.

– Ты даже не представляешь, как он переживал, когда узнал, что вы с Лариской расписались, да еще и заграницу укатили в свадебное путешествие! – рассказывал Константиныч. – Ему же Арина постоянно фотки слала, и он прямо вскипал, когда их видел. Я сам при таких сценах присутствовал неоднократно. Он тебя люто ненавидел и, я уверен, что-то замышлял против тебя вместе со своим дружком Бочковым. Это даже хорошо, что тебя за мошенничество посадили в Москве, а то они бы с их административным ресурсом могли против тебя и более суровое наказание найти – наркоту бы подбросили или в педофилии обвинили. Поверь, они это умеют! Им это раз плюнуть! Что ни делается, все к лучшему.

Слева от Константиныча стояли подряд две шконки. На одной отдыхал Лепеха, на другой – Сергей Романов по кличке Кабан. Оба они были местными – из Тамбовской области. Первый – молодой, невысокого роста, очень наглый, с приятным картавым прононсом. Второй – высокий мужик с брутальным лицом молотобойца. Оба деревенские, и оба отбывали наказание за нанесение тяжких телесных повреждений во время пьяной драки. Лепихов, будучи человеком несильным, но дерзким, порезал ножом своего визави так, что тот целый год боролся за жизнь в различных медицинских учреждениях края. А Кабану хватило двух ударов кулаком, чтобы его спарринг-партнер до конца жизни ел только жидкую пищу. Оба схлопотали так же, как и Писарьков, по четыре года и уже отсиживали последнее лето в колонии. Кабан работал оператором в котельной и пользовался большим уважением у зэков, потому что мог решить многие вопросы с сотрудниками администрации. Считались с ним и менты, уважая Романова за крепкий деревенский характер и высококлассную самогонку, которую он гнал в котельной, пока в один вечер не был застигнут врасплох самим Балакшиным из управы. Тот поймал его в хлам пьяным на промке и долго гонялся за нарушителем дисциплины по производственным цехам. После скандала Романова, естественно, уволили, и он стал ждать освобождения в восьмом бараке безработным. Конечно, Борисович – начальник отдела безопасности, будучи его односельчанином, не давал Кабану грустить и частенько вместе с Лепехой и еще одним местным пацаненком выводил на «прополку» и уборку запретки – контрольно-следовой полосы, представлявшей собой участок земли между заборами вдоль границы исправительной колонии. Здесь зачастую можно было найти запреты после неудачных забросов с воли: наркотики, телефоны, зарядки и флешки с кинофильмами. Бо́льшую часть добычи Кабан сотоварищи, конечно же, отдавали Борисычу, но частенько и им доставались богатые трофеи, которые они могли продать, а на вырученные деньги заказать продукты через таксистов.

Соседями Гриши были москвичи Максим Демидов и Андрей Муравьев. Они тоже отсиживали последние месяцы своего срока, да еще ждали назначения суда по условно-досрочному освобождению. Муравей сидел по наркоманской статье три года и постоянно грустил. Он реально боялся выходить на свободу, потому что был абсолютно неуверенным в себе человеком. За годы в изоляции он сумел слезть с героина, на котором плотно сидел на воле, и был чистым. Освободившись, боялся снова подсесть на дурь и окончательно сторчаться. Теперь, когда срок наказания подходил к концу, эти переживания усиливались, загоняя его в конкретную депрессуху.

Максим же, наоборот, был очень позитивным мужиком и старался во всем видеть положительные моменты. В прошлом он тоже наркоманом, но не дошел до стадии героина и в основном баловался гашишем. Сидел он, правда, за воровство по статье 158. Они вместе с женой обнесли шмоточный магазин в торговом центре Москвы и вытащили на себе дорогую мужскую и женскую одежду для дальнейшей перепродажи, чтобы на вырученные средства купить очередную дозу. Максиму дали два года и семь месяцев, его жене – три года. На вопрос судьи «Понятен ли приговор?» он ответил отрицательно и поинтересовался, почему же супруге дали больше. И получил ответ, что при аналогичном преступлении женщина всегда должна получать более жесткое наказание, дабы запомнить урок на всю оставшуюся жизнь.

Макс частенько отправлял жене в колонию письма, а из редких ответных весточек получал информацию о том, что условия отбывания наказания в женской колонии намного жестче, чем в мужской. Например, звонить женщинам можно по «Зоне-телеком» только раз в месяц, и только по предварительной записи, и только на пятнадцать минут. Частенько очередь в положенный для звонка день быстро заканчивалась, и приходилось ждать следующего месяца. Работа на швейке у женщин была тяжелее из-за высокого плана, а УДО отсутствовало. Конечно, для галочки отпускали нескольких женщин в год, но это стоило либо очень больших денег, либо страшно неприятных услуг, которые надо было оказывать в больших количествах. Питание было малокалорийным, как и у мужиков, зато наказаний за любой маломальский проступок – вдоволь. От такой жизни жена Макса выглядела ужасно, в отличие от Евгении Васильевой из Министерства обороны, которая, несмотря на тяжкую статью о мошенничестве и растрате, просидела два с половиной года, пока шло следствие, в своей тринадцатикомнатной квартире в центре Москвы под домашним арестом с правом многочасовых прогулок, посещения бутиков и торгово-развлекательных центров, а затем, после оглашения приговора Пресненским судом, получила пять лет и уехала в колонию во Владимирской области, где через тридцать четыре дня вышла по УДО. Причем добиралась Васильева до колонии явно не в столыпинском вагоне, а по приезде без прохождения карантина была назначена заведующей клубом и в первый же свой рабочий день подала ходатайство на УДО. Скоро был назначен суд, и так же быстро составлены все сопутствующие положительные характеристики. Судебное заседание в городе Судогда не затянулось, поскольку рассмотрение ходатайства об условно-досрочном освобождении экс-руководителя ДИО Минобороны Евгении Васильевой не сопровождалось дебатами. Все стороны придерживались той точки зрения, что препятствий для применения к осужденной УДО нет. В характеристике самого руководства исправительной колонии №1 Владимирской области, предоставленной суду, говорилось, что осужденная в колонии работает подсобным рабочим. Как сообщил судья Илья Галаган, оглашая характеристику, «Васильева содержится в колонии на общих условиях, трудоустроена подсобным рабочим, со своими обязанностями справляется, не нарушает режим, опрятна, ни взысканий, ни поощрений не имеет». В колонии Евгения Васильева прошла индивидуальную психологическую программу коррекции личности, согласно которой «прогноз благоприятный, вероятность возможного рецидива невелика». Отдельно представитель колонии Нина Азовская отметила в суде, что «Васильева проявляет интерес к культурно-массовым мероприятиям в колонии, участвует в них, посещает лекции». Не возражали против УДО и представитель прокуратуры, потерпевшие и ФСИН, располагавшая материалами на Евгению Васильеву из колонии. А товарищество собственников жилья по Молочному переулку города Москвы, в которое входила Евгения Васильева, даже прислало в суд письмо, в котором говорилось, что она «своевременно оплачивает коммунальные услуги, доброжелательна к соседям, не имеет ни с кем конфликтов… активно участвует в благоустройстве подъезда и детской площадки». Представители ФСИН РФ считали, что ключевая фигурантка дела «Оборонсервиса» Евгения Васильева может быть освобождена немедленно, если такое решение примет суд. Пенитенциарная система не возражала. Как заявил ее адвокат, «Васильева не имеет претензий или взысканий со стороны администрации колонии, она в период отбытия наказания относилась уважительно как к сотрудникам колонии, так и другим осужденным». Защитник также добавил, что его клиентка «полностью возместила ущерб»: «Вам предоставлено гарантийное письмо, в котором говорится, что она трудоустроена. Кроме того, Васильева имеет госнаграду – орден Почета». Было ли это указание с самого верха или Васильева сумела заплатить всем больше, чем весит, но в колониальном сообществе эта история имела эффект разорвавшейся бомбы, вызвала множество споров, осуждение и чувство несправедливости – все зэки не понаслышке знают, что для простого смертного такой кейс просто невозможен. Хочешь не хочешь, а минимум полгода в колонии просидеть придется, несмотря на прошедший срок подачи ходатайства на УДО.

Именно вместе с Максимом, Муравьем, Лепехой и Кабаном Тополев был назначен, не без помощи Матрешки, в рабочие по ремонту крыши.

– Слушай, Гриш! – обратился к нему Кабан. – Хочешь с нами поработать на крыше барака? Мы будем ее гудроном покрывать и потом рубероид стелить. Работа не тяжелая, весь день на солнышке, позагораем! Вся зона – как на ладони, а самое главное – нам за это усиленное питание дадут.

– Ему поощрение важнее, чем твое питание, Кабан! – съязвил Матрешка, принимавший участие в беседе.

– Я с удовольствием, – обрадованный предложением, согласился Гриша. – И поощерюха, и питание – все не будет лишним.

– Питание я тебе гарантирую! – сказал Кабан.

– А я – поощрение! – обнадежил Матрешка.

Стройматериалы были куплены на средства Будянского – как для крыши, так и для ремонта клуба, и два огромных грузовика были разгружены в течение дня на промке. Для Ильи эти расходы в размере двухсот тысяч были незначительными, а преференции давали огромные. За это Батон выторговал для него у начальника колонии разрешение на беспрепятственное перемещение в своем сопровождении по всей территории зоны, ношение запрещенного тренировочного костюма с кроссовками и несколько внеочередных длительных свиданий с женой.

Кандидатура Тополева была не без труда согласована с начальником отдела безопасности. Тут пришлось постараться и Матрешке, и Кабану. Гарантии последнего повлияли на решение Борисыча окончательно. И вот, сразу же после утренней проверки, Максим, Гриша и Муравей залезли на крышу их барака, а Лепеха вместе с Кабаном остались на земле варить на костре битум в огромных металлических ведрах. Ребята ловко смастерили кран для подъема горячего густого раствора из подручных средств, и работа закипела. Солнце светило ярко, отдавая последним дням лета свое тепло. Сняв куртку и рубашку, закатав брюки до колена, Гриша принялся за работу. Макс с Андрюхой вообще были в одних шортах, бережливо сохраненных во время всех шмонов как будто именно для этого случая.

Вид с крыши действительно был отличным! Просматривалась не только вся зона, но и ближайшие к ней дома поселка Зеленый, где бегали дети, суетились женщины, развешивая белье на длинных веревках во дворах, ходили мужчины в гражданке, бабушки сидели на скамейках. Душа рвалась на свободу, и Гриша догадался, почему опера не очень хотели пускать его на эту работу. Конечно, не каждый только что приехавший в лагерь после долгого заточения в четырех стенах тюрьмы сможет спокойно взирать на такую завораживающую картину свободы. Протяни руку, и вот она – мечта всех твоих ночных грез и дневных мучений. После такого вида, наверное, и решаются на побеги или прочие глупости.

За первый день успели покрыть битумом только половину крыши, и Кабан согласовал с Борисычем, что работы продлятся минимум четыре дня. Он посмотрел прогноз погоды, который обещал солнечные дни без осадков в течение недели, после чего должны были начаться дожди. Поэтому бригаде была дана команда особо не торопиться и постараться растянуть работу хотя бы на пять дней. Так и сделали. К приемке крыши со стороны администрации все были сильно загоревшими и отъевшимися на спецпитании, которое каждый раз приносил дневальный карантина в отдельных контейнерах. Там были и сосиски с картофельным пюре, и курица с гречкой, и даже жареная рыба с рисом. При этом в лагере все эти дни давали щи и вареную капусту в мясном бульоне. Когда ребята окончательно спустились с крыши после государственной приемки, они еще долго посматривали с земли наверх, с грустью вспоминая эти прекрасные пять дней.

За это время в отряде случился показательный инцидент. Дима Полетаев, один из дневальных восьмого барака, собрал с соотрядников денег в размере пятидесяти тысяч рублей и по-тихому освободился. Всем он говорил, что у него на тридцать первое августа только назначен суд, поэтому спокойно развел несколько человек на деньги под обещания достать телефоны, сим-карты, выписать поощрения и усиленное питание. Кинул своих же близких и семейников. Стоя на вахте в вольной одежде, полученной на складе, он продолжал уверять, что едет на суд и вечером будет в бараке, а когда его поймали на вранье, то не сразу, но признался и пообещал, что до полуночи некто из тринадцатого отряда придет в восьмой и принесет все заказанные пацанами запреты. Естественно, ни в этот день, ни в последующие никто ничего не принес. Более того, уже с воли Полетаев зашел на киви-кошельки своих семейников, пароли к которым хорошо знал, и вывел оттуда все оставшиеся деньги. Матрешка, остужая пыл потерпевших, желающих мести и крови, прокомментировал все это довольно лаконично и просто:

– Каждый зарабатывает на освобождение как может! А чего вы хотели? Он известный в Тамбовской области мошенник. Он старушек разводил на бабло с легкостью! А если вы, лохи, ему доверились, то и хлебайте теперь все это ситечком.

– Но он был нам как брат! Мы же с ним еду делили и вместе срок коротали! – возмущались они.

– Забудьте вы о братстве на зоне, о приличиях и благородстве! Нет тут этого! Не было и не будет. Полетаев все четко рассчитал. Он прекрасно понимал, что ему на свободе понадобятся деньги на первое время. Работы у него нет, родители старенькие и бедные, поэтому он заранее втерся к вам в доверие, узнал всю нужную информацию, собрал с вас бабло и красиво ушел.

– Он что, не понимает, что мы его найдем и порвем? Или расскажем все блатным, и они его сами на ножи поставят за крысятничество.

– Ничего вы не сделаете, – спокойно и цинично заключил Матрешка. – До свободы вам еще топтать и топтать зону, поэтому к тому времени все забудется. А блатные над вами посмеются и еще денег с вас потребуют в наказание за нарушение установленных ими же порядков: покупать запреты можно только через барыг на черной стороне с уплатой двадцатипроцентного «налога» на общее. А станете и дальше раскручивать эту тему, Полетаев, не будучи дураком, напишет на вас заявление о вымогательстве. И вас тут же затаскают по инстанциям. О восьмом отряде придется забыть, о работе на промке и об УДО – тоже.

Эти слова, словно ушат холодной воды, охладили горячие головы попавших на деньги и заставили отползти в сторону своих шконок, оттуда скрежетать зубами и посыпать бывшего семейника проклятьями.

***

Одним из самых интересных экспонатов восьмого отряда был осужденный с погонялом Заяц. Он был действительно очень похож на серенького ушастого зверька благодаря короткой верхней губе, да и фамилию имел соответствующую – Зайцев. Этот высокий девятнадцатилетний пацан с явными признаками небольшой отсталости в развитии был осужден на десять лет лишения свободы из-за своей глупости и ущербности. Уроженец города Электросталь Московской области, он вместе со своим малолетним другом, которому на момент совершения преступления было всего тринадцать лет, решил от нечего делать покататься на электричке прицепом – то есть запрыгнув на подвес заднего вагона. Накатавшись и подняв себе уровень адреналина, они выпили по бутылке пива, потом заприметили симпатичную девушку и решили ее ограбить в лесочке недалеко от станции. Далее лучше цитировать материалы уголовного дела Владимира Зайцева, потому что красочнее, чем наши российские следователи, никто и не напишет: «Подняв с земли П-образную палку, обвиняемый Зайцев стал угрожать потерпевшей расправой и потребовал ее вынуть из ушей сережки и снять с шеи цепочку, что она, опасаясь за свою жизнь, и сделала. Но этого оказалось для Зайцева мало, и он потребовал от нее вступить с ним и его товарищем в половую связь, на что потерпевшая попросила о снисхождении и согласилась лишь на минет. После актов сексуального насилия и грабежа потерпевшую отпустили».

Самое интересное, что основной срок из полученной десятки пришелся именно на статью о вовлечении малолетнего в преступления. А поймали этих двух идиотов на следующий же день после того, как они сдали в ближайший к их дому ломбард украденные ценности, да еще и предоставив паспорт. Малолетний сразу же скинул всю вину с себя на Зайца и получил условный срок. А вот Володю изрядно помяли опера в допросной за то, что он отказывался признаваться, и попытались даже повесить на него парочку висяков похожей направленности. Но тут ему повезло с алиби, и вместо пятнашки он поехал отбывать чирик.

Когда Гриша спросил Володю, ради чего он все это делал, Заяц, недолго думая, ответил, что стремился показать своему другу, какой он крутой, а после алкоголя еще и захотелось попробовать, что такое секс. Попробовал! Теперь до тридцати лет о сексе можно забыть – по крайней мере, о традиционном. Самое обидное, что таких зайцев по всей стране сотни, а может быть, даже и тысячи.

***

Михаил Ильич Лернер был одним из так называемых олигархов восьмого отряда, при этом самым трудолюбивым и востребованным специалистом в цеху металлоконструкций. Высокий еврей с крупными чертами лица, лысоватый, с седоватыми висками и очень грустными глазами каждое утро перед уходом на работу завтракал на кормокухне вместе со своим подельником по уголовному делу о мошенничестве в особо крупном размере Александром Вершининым и частенько приглашал в компанию Гришу. На свободе у него была фирма, работающая с корпорацией Роснано, которая занималась разработкой и производством специальной крошки для строительства современных дорог. Миша был не только человеком науки, имеющим не один патент и имя в профессиональной среде, но и прекрасным бизнесменом, поэтому дела у его компании шли замечательно, если не сказать больше. Но беда пришла, откуда не ждали. Его родной брат, видимо, захотевший иметь бо́льший вес в их совместной фирме или подкупленный конкурентами, написал заявление о том, что он якобы дал кредит Михаилу в размере ста восьмидесяти миллионов рублей под залог доли в двадцать девять и пять десятых процента в компании «Новый каучук», записанной на его тестя Александра Вершинина. Свои долговые обязательства перед братом Михаил Лернер не выполнил, а господин Вершинин отказался передать долю в принадлежащей ему компании Дмитрию Лернеру. При этом выяснилось, что договор о залоге доли в «Новом каучуке» носил предварительный характер и взыскать эту долю по договору займа невозможно. В результате чего следствие пришло к выводу, что Михаил Лернер и его тесть изначально не собирались отдавать брату бизнесмена долг или передавать ему долю в «Новом каучуке». Миша получил шесть лет колонии общего режима, а его тесть – три.

Жена Михаила Лернера Светлана утверждала в прессе, что ее отец пострадал невинно – из-за конфликта ее мужа с братом. По ее словам, Александр Вершинин – военный пенсионер, который никогда не занимался бизнесом, а жил на даче на свою пенсию. Госпожа Лернер отрицала сам факт совершенного мошенничества. По ее версии, «Дмитрий Лернер, опираясь на свои связи в полиции, незаконно перевел гражданско-правовой спор в уголовную плоскость». При этом госпожа Лернер возложила на младшего брата мужа ответственность за все криминальные происшествия, случившиеся с ее семьей за последние годы, которых оказалось немало. Так, в октябре 2009 года неизвестные сожгли автомобиль ее мужа, в апреле 2010 года сгорел автомобиль ее отца. 26 марта 2012 года во дворе дома Лернеров на аллее Жемчуговой неизвестный ранил Михаила Лернера из пистолета в бедро, после чего скрылся. А затем, четвертого июня, на лестничной площадке пятиэтажки в подмосковном военном городке Степынино возле квартиры ее отца сработало взрывное устройство, эквивалентное по мощности трем сотням граммов тротила. Ни одно из этих преступлений до сих пор не было раскрыто.

Михаил Ильич каждое утро, даже по выходным, выходил на работу раньше всех – еще до восьми утра. Он был очень важной фигурой на промке, поскольку только он умел пользоваться компьютерной программой «Автокад» для работы с чертежами и расчетами при производстве металлоконструкций. От него зависело очень многое: план, экономия материала и времени. И вообще с его появлением в цеху заказов стало намного больше, прибыль колонии от продажи готовых металлических конструкций и шкафов выросла в разы, а травмоопасность сошла на нет.

Как опытный производственник, Лернер вывел выпуск продукции на новый уровень. Вместо кустарного ангарного цеха появилось реальное предприятие. Раньше, при Советском Союзе, на производственных площадках этой колонии делали промышленные лифты, в лихие девяностые всю инфраструктуру разворовали, но на остатках былой роскоши Михаил создал два цеха: один по изготовлению металлических шкафов для раздевалок и второй – по строительству из металлических труб и арматуры больших конструкций, начиная от шикарных ворот с фигурной ковкой для начальника УФСИН Тамбовской области, сделанных за бесплатно, до крупных ангаров по коммерческим расценкам. Конечно, Лернер, как любой нормальный человек, очень хотел домой. Но ввиду его незаменимости на промке администрация делала все, чтобы задержать его на зоне до звонка. Так, например, когда он подал прошение перевести его на облегченные условия содержания, так как за свой ударный труд получал поощрения практически каждый месяц, оперчасть придумала историю о том, что он якобы является основным поставщиком мобильных телефонов через фуры, привозящие металл в промышленную часть зоны. Поэтому комиссии было рекомендовано воздержаться от положительного решения по его вопросу до тех пор, пока опера не докажут либо его виновность, либо невиновность; при этом никаких сроков расследования озвучено не было. Миша поднял бунт и отказался выходить на работу, пока не будет решения в одну или другую сторону. После этого взвыли мастера на промке, понабравшие выгодных контрактов и взявшие предоплату с заказчиков. Без Лернера работа встала. Тогда Шеин, любящий считать деньги, особенно у себя в кармане, принял решение выдать Михаилу Ильичу зеленую бирку – знак облегченных условий содержания, но временно запретил его переход в девятый отряд, где были стиральная машина, микроволновая печь, телевизор с DVD и деревянные кровати с большими, как в хорошем санатории, матрасами, а также душевая кабина с горячей водой из бойлера; именно там жили облегченники28. С этим Михаил не сразу, но смирился, потому что, как он считал, сам факт наличия облегченки уже давал ему неоспоримое преимущество при подаче прошения об УДО.

– Вы знаете, Гриша, – как-то во время завтрака поделился своей тайной Лернер, выяснив, что Тополев четыре года прожил в Израиле и даже получил гражданство этой страны, – я ведь тоже хотел эмигрировать в землю обетованную в 1991 году, даже документы начал собирать. Но павловская реформа29 съела все мои накопления в сберкассе, а сумма для того времени у меня была огромная – девяносто пять тысяч рублей. Заработал много на кооперативном движении, – сказал он и печально улыбнулся. – У меня есть Тора! – почти шепотом продолжил он. – Может быть, у вас получится, как у гражданина Израиля и еврея, пробить в администрации разрешение на создание синагоги в нашей колонии? По моим данным, у нас тут минимум семь евреев. Мы могли бы собираться в шабат30 и изучать Тору.

– Я готов попробовать, – ответил Григорий, обрадовавшийся возможности хоть как-то разнообразить свой скучный быт. – Только не знаю, с чего начать…

– Начните с Толика – завхоза пятого отряда. Он горский еврей и очень общительный парень с большими связями в администрации. Он наверняка захочет нам помочь!

В этот же день после утренней проверки, когда Гриша с Леонидычем по обыкновению наматывали круги по локалке, решетка шлюза неожиданно открылась, и появился Иосиф Кикозашвили со скруткой под мышкой правой руки и большим баулом в левой. Гриша сразу же подскочил к приятелю и перехватил тяжеленную сумку, которую пожилой грузин уже еле-еле волок.

– Иосиф! Какими судьбами? – удивившись их встрече, воскликнул Григорий.

– Здравствуй, дорогой! – поздоровался Кикозашвили. – К вам перевели.

– Ну, пойдем в помещение, разместим тебя, а потом расскажешь, что случилось, – предложил Гриша, и они поднялись на второй этаж.

Оказалось, что вчера Иосифа вызвал к себе начальник лагеря Шеин и практически в приказном тоне распорядился перевести его из третьего отряда в восьмой. Обосновал он это тем, что данное им родственникам Кикозашвили обещание – естественно, не за бесплатно – обеспечить сидельца относительным комфортом и гарантированным УДО он может исполнить только при условии нахождения последнего в режимном отряде. За пять дней до этого Иосиф ходил на длительное свидание с женой, и она осталась категорически недовольна его внешним видом и состоянием здоровья. Естественно, пожаловалась начальнику, как только вышла из стен колонии. Тот был не дурак подзаработать лишнюю сотню тысяч и принял на себя заботы о пожилом грузине. Завхоза Евгения по его поводу вызывал лично Шеин прямо с утра. Поэтому, когда Гриша с Иосифом зашли к Соболеву в кабинет, тот уже с нетерпением ждал новенького, подробно проинструктированный и дружелюбно настроенный.

Разместили Кикозашвили на нижнем ярусе шконок, стоящих у окна недалеко от Гришиного спального места. Тополев все подробно показал и разъяснил относительно быта и условий содержания в восьмом отряде своему бывшему соэтапнику, после чего они вышли во двор и уселись в тени деревьев на лавочке.

Они делились своими историями за последние полтора месяца нахождения на зоне по разные стороны так называемых баррикад. Иосиф со свойственным ему гневом к несправедливости отреагировал на некрасивый поступок Космоса, а сам посетовал на то, что с момента распределения с карантина в черный отряд никак не может нормально выспаться, потому что на той стороне жизнь ночью только начинается. Взрослым сидельцам, днем работающим на промке, хочется отдохнуть после десяти часов вечера, а тамошняя бесцеремонная молодежь днем выдрыхнется31, а ночью шарахается, шумит, гремит и громко матерится, так что спать совершенно невозможно.

– Зато у нас ты выспишься точно! – обрадовал Гриша. – В десять после команды «отбой» выключается свет в спальне, и все спят, так что в этом тебе точно повезло.

– Это обнадеживает! – с акцентом, от которого уже поотвык Григорий, ответил Иосиф. – И, как я уже понял, у вас в отряде контингент сидельцев гораздо солиднее, чем в моем третьем. Там полный сброд собрали: немытые, голодные, постоянно курить стреляют и в рот тебе смотрят, когда ты ешь. Все время играют в карты, нарды, домино-шмамино. Потом начинаются звонки на волю с плачем «Пришлите деньги, а то меня тут порвут», а некоторые даже разводом по телефону занимаются, лишь бы долги закрыть и на тряпку не попасть, – с нескрываемым чувством омерзения продолжил Кикозашвили. – Я с многими вашими на промке познакомился! Образованные, интеллигентные, вежливые – одно удовольствие общаться.

– А я говорил тебе на карантине: «Давай с нами в восьмой». А ты мне что ответил? «У меня все схвачено, за все заплачено!» – подколол грузина Гриша.

– Да я наслушался Дато, что у него все классно. Но оказалось, что он себе богатого семейника подыскивал, чтобы на халяву существовать, ничего не делая. Тоже мне грузин! – поморщившись, произнес Иосиф и махнул рукой.

– У нас в отряде, кстати, тоже два грузина есть: Миша Шария и Ираклий Георгадзе, – уточнил Тополев.

– Я с ними уже познакомился, – весело отреагировал Иосиф. – Они оба почти моего возраста, только Миша не грузин, а мингрел. Да, кстати, а ты не в курсе, какая у них беда? По какой статье сидят? Честно тебе скажу, я с насильниками очень брезгую общаться.

– Тут ты можешь быть спокоен! Ираклий сидит по сто пятьдесят девятой – он на свободе помогал гостям столицы получить российское гражданство и разрешение на работу. Его прихватили при передаче денег знакомому чиновнику в ФМС32. Он смог как-то отболтаться от двести девяносто первой статьи33 и поэтому получил всего трешку за мошенничество. А вот история Миши Шария довольно грустная. Они с сыном были в Европе. Некая знакомая попросила сына купить лекарства для больного ребенка в обычной местной аптеке. По прилете в Москву их остановили полицейские, и выяснилось, что в составе таблеток есть запрещенные в России вещества. В итоге предъявили обвинения по двести тридцать четвертой статье Уголовного кодекса34. Тогда Миша, даже не подозревающий обо всем этом, взял всю вину на себя, выведя единственного сына из-под удара. Оказалось, что за границей эти таблетки продаются свободно и действительно помогают больным. У нас таких препаратов нет, да еще и к ввозу они запрещены. Вот так он и попал на три года к нам в отряд.

– Действительно грустная история, – констатировал Иосиф. – Да, кстати, ты помнишь о нашем разговоре про синагогу?

– Конечно, помню! Более того, не далее как сегодня утром я об этом же разговаривал с Мишей Лернером, и он мне посоветовал поговорить с Анатолием Нафталиевым. Знаешь такого?

– Конечно, знаю. Это очень известная личность на черной стороне. Во-первых, он завхоз Кремля – пятого отряда, где живут основные блатные, а во-вторых, у него самый большой срок из всех сидящих в этом лагере. Изначально было семнадцать лет, а потом, после множества апелляций и кассаций, он снизил его до четырнадцати лет и одиннадцати месяцев.

– Ничего себе! Это за что же так много?

– У него целый букет из статей: изнасилование, грабеж и разбой. Говорят, он какую-то певицу известную снасильничал. Он сидит с начала нулевых. Сперва в строгом режиме был, а потом за хорошее поведение его перевели в общий – к нам. Так что он эту зону и всех ее обитателей как свои пять пальцев знает, поэтому Лернер тебя к нему и отправил.

– Можешь меня с ним познакомить? Я попробую тему синагоги пробить.

– Конечно. Давай после вечерней проверки перед ужином к нему заскочим и пообщаемся!

После провала с медсанчастью и Космосом, где Гриша хотел на сотку Будянского спокойно торговать на бирже, зарабатывая себе на УДО, тема с синагогой стала для него новой надеждой. Илья Будянский на днях уже интересовался у Тополева, как обстоят дела с торговлей и когда он сможет увидеть хоть какой-то результат. Гриша, естественно, честно рассказал ему, что все деньги были переведены подруге Николая Косенко, на имя которой и открыт брокерский счет, и, видимо, там и пропали. На что Илья, довольно спокойно выслушав эту историю, ответил, что проверит все и вернется к Григорию еще раз с этим разговором. Поэтому создание синагоги и непосредственное активное участие в этом начинании давало надежду на возможность получения иных источников денежных средств для своей торговли от Матвея Жмурина или других богатых евреев лагеря.

По совету Соболева, который головой отвечал за Кикозашвили, в пятый отряд Гриша пошел в сопровождении Матрешки.

– Привет, Толя! – поздоровался дневальный восьмого. – Это Гриша Тополев. Он хочет с тобой поговорить. Я пошел, а ты его обратно проводи, пожалуйста, чтобы ДПНК35 не остановил и замечания не выкатил.

Анатолий сидел в комнате отрядника за небольшим столом. Маленький, черноволосый и очень смуглый мужчина лет сорока пяти, он был очень улыбчивым и добрым человеком. Почти всю свою жизнь до ареста прожил в Дагестане, поэтому гостеприимство у него было в крови. Его морщинистое загорелое лицо выдавало, что последние двенадцать лет жизни прошли несладко. Когда он узнал, что Гриша друг Кикозашвили и что они хотят организовать в одном из помещений клуба синагогу, то сильно обрадовался и быстренько собрал на стол конфеты, печенье и сообразил вкусный чай с лимоном по особому кавказскому рецепту.

– Ты представляешь, я про синагогу уже давно мечтаю! – воодушевленно говорил Толик. – А то православный храм в колонии есть, мусульманские молельные комнаты во втором отряде тоже есть, а вот куда еврею пойти? Вопрос!

– А ты с этим вопросом к кому-нибудь обращался? – поинтересовался Гриша.

– С Яровым общался где-то год назад. Он сказал, что нас, евреев, мало, поэтому, когда хотя бы человек десять будет, тогда и приходите.

– А Яровой – это кто?

– Главный отрядник. Это решение сперва надо с ним обсуждать. Он за религию в колонии отвечает.

– Понятно! Ну, нас теперь одиннадцать человек, поэтому самое время реанимировать разговор.

– Да ладно! Одиннадцать? Это кто же? – удивленно и обрадованно отреагировал Нафталиев.

– Ну смотри, только в нашем отряде пять человек: Я, Иосиф, Лернер, Будянский, Переверзев. Затем в тринадцатом двое: Дубровский и Гофман. В девятом – Улицкий, в десятом – Матвей Жмурин. Ты и еще один – в четвертом; его Кикозашвили знает.

– А разве Переверзев еврей? – с подозрением переспросил Анатолий.

– Сережа сказал, что если надо, то будет евреем! А когда узнал, что я договорился с Батоном о курице-гриль и яйцах для наших встреч в синагоге, то вообще обещал сделать себе обрезание, – пояснил Гриша, и они с Толиком громко и весело рассмеялись.

– Это ты здорово с едой придумал! – отдышавшись после смеха, отметил Нафталиев. – Я предлагаю встречаться после утренней проверки по субботам, в Шабат, тогда и промочные36 смогут быть. В общем, задачу я понял, завтра же пойду к Яровому и постараюсь обо всем договориться.

Через несколько дней главный отрядник вызвал к себе в кабинет Тополева и Нафталиева.

– Ну и кто все это придумал? – спросил Яровой не успевшим еще зайти к нему посетителям.

– Согласно статье 14 УИК РФ, – начал Гриша заранее подготовленную речь, – осужденным гарантируются свобода совести и свобода вероисповедания. В целях обеспечения свободы совести и свободы вероисповедания осужденных в учреждениях, исполняющих наказания, федеральный орган уголовно-исполнительной системы заключает с зарегистрированными в установленном порядке централизованными религиозными организациями соглашения о взаимодействии…

– Это все понятно! – прервал его майор. – Ты меня о чем попросить хочешь? Чтобы я с синагогой связался и договорился с этим… вашим священником… ну, чтобы он приходил?

– С раввином! – уточнил Тополев. – Нет, как раз-таки наоборот: я предлагаю, чтобы администрация разрешила нам, евреям, собираться раз в неделю по субботам в клубе и читать Тору. А раввинов мы звать не будем. Зачем нам лишние глаза и уши в нашей образцовой колонии? Вы еще и отчитаться сможете в управе, что создали на базе ИК-3 многоконфессиональный религиозный центр. Такое событие и в Москве заметят!

– Хорошая идея, мужики! – улыбаясь и кивая, отреагировал Яровой. – Как я понимаю, в клубе вы комнату себе уже присмотрели и с завхозом этот вопрос обговорили?

– Естественно! Там есть маленькая каморка, квадратов шесть, где хранятся музыкальные инструменты.

– Замечательно. Список участников мне предоставьте, и я быстро согласую ваше мероприятие.

– Вот, пожалуйста! – Гриша достал свернутый вчетверо лист бумаги со списком евреев, отбывающих наказание в колонии.

– Уже готов? – удивленно спросил Яровой и принялся внимательно изучать фамилии из списка. – Жмурин? – переспросил он и, оторвавшись от листа, уставился на просителей.

– Да, – спокойно ответил Григорий. – Матвей Романович еврей и имеет право на свободное вероисповедание.

– Ну, не знаю… – задумчиво произнес главный отрядник. – Эту фамилию мне надо согласовывать с начальством. А ты сам-то, Григорий, какое отношение имеешь к еврейству?

– Я? – с удивлением переспросил Тополев. – Непосредственное. Я единственный в этом лагере, кто имеет гражданство Израиля, и, по-хорошему, могу настаивать на визите ко мне консула для контроля за соблюдением моих прав.

– Не надо консула! Я почти уверен, что ваш вопрос будет решен положительно.

– И относительно Жмурина тоже, надеюсь? – настойчиво переспросил Гриша.

– Думаю, да, – после небольшой паузы ответил Яровой.

Когда Тополев и Нафталиев покинули помещение вахты, Толик пожал Грише руку и с большим уважением сказал:

– Хорошо, что мы с тобой вдвоем к нему пошли! Я бы не смог сказать так юридически грамотно и настойчиво. Мне кажется, они тебя побаиваются. Ты что, юрист, что ли?

– Нет, но в тюрьме пришлось перелопатить весь уголовный кодекс, УПК37 и УИК38, так что свои права и их обязанности я знаю очень хорошо. А самое главное, я знаю их болевые точки в виде уполномоченных по правам человека, прокуратуры, различных наблюдательных комиссий и религиозных деятелей.

В четверг вечером Анатолий зашел в восьмой отряд и радостно сообщил Иосифу и Грише, что вопрос с синагогой решен положительно и в ближайшую субботу в одиннадцать утра они могут смело приходить в клуб на первое собрание. Он пообещал привезти остальных с черной стороны, в том числе и Матвея, которого тоже утвердили.

Сразу после субботнего завтрака Григорий зашел на кухню в столовую и забрал два десятка вареных яиц, три жареных курицы и три больших лаваша. Батон заранее договорился с поварами, и те за пять тысяч рублей наготовили все по списку. Загрузив продукты в большую клеенчатую сумку, Гриша спрятался в колонне возвращавшихся после приема пищи мужиков из тринадцатого отряда и относительно безопасно дошел до своего барака. Приходилось прятать баул не только от сотрудников администрации, запрещающих употреблять пищу в не отведенных для этого местах, но и от зорких глаз блатных, которые могли навалять за крысятничество с кухни без их разрешения. Работники столовой, продающие еду налево, конечно, больше всего опасались Кремля, поэтому стремились торговать в основном с красными, которые их не сдавали, да и расплачивались всегда четко и вовремя.

В выходные дни утренние проверки затягивались иногда до полудня, вот и в этот раз Толик смог привезти Жмурина только после одиннадцати часов. В маленькой комнатке клуба их уже ожидали Лернер, Кикозашвили, Переверзев, Будянский, Гофман и Тополев. Вместе с пришедшими их стало восемь. Все спокойно разместились на стульях, расставленных по периметру помещения. Миша зажег несколько свечей, принесенных Гришей из православной церкви при колонии, и предложил всем еще раз познакомиться, хотя почти все уже друг друга знали или, по крайней мере, слышали о существовании. Затем, раскрыв Тору на странице, закрепленной закладкой, Лернер окинул всех взглядом и произнес:

– Шабат шалом, братья евреи! Шабат шалом!

Все хором ответили ему:

– Шабат шалом! – и наклонили головы в ответ.

– Суббота, в которую в синагогах читают недельную главу Торы Бешалах39, называется Шабот Шира40, поскольку знаменитая песня, которую пели сыны Израиля, когда перед ними расступилось Красное море, входит именно в эту главу Торы и читается в эту субботу, – произнес Лернер и окинул всех своим пытливым взглядом. – Несмотря на то что глава Бешалах содержит описание многих других важнейших событий, в том числе исход из Египта, переход через море посуху, дарование многих законов, историю с манной небесной и с колодцем, который шел за евреями по пустыне, мы называем эту субботу Шабат Шира. Я предлагаю вам послушать эту главу, а потом мы с вами обсудим услышанное.

Возражений не последовало, и Миша монотонным, но очень приятным голосом стал читать Тору с выражением, акцентируя внимание присутствующих на особо важных моментах. Где-то через полчаса он закончил и закрыл книгу. Жмурин и Будянский с удовольствием вступили с ним в полемику относительно реальности всей истории исхода евреев из Египта. Их спор мог бы затянуться надолго, если бы в дверь не зашел завхоз клуба Батон и не принес подогретую на плитке курицу и тазик с яйцами. Все присутствующие с удовольствием переключились с разговора на трапезу, являющуюся неотъемлемой частью субботнего таинства.

Иосиф прочитал молитву на иврите, освятил яства и дал добро приступить к еде. Тополев с Переверзевым давно уже ждали именно этой части обряда и теперь с жадностью поедали курицу, запивая ее виноградным соком, специально приобретенным для этой встречи Матвеем у барыги из четвертого отряда. Доев почти всю курицу и оставив чуть меньше десятка яиц и половину лепешки, собравшиеся продолжили общение на полурелигиозные темы. Естественно, обсуждались порядки и положуха в колонии, возможности и связи каждого как на зоне, так и на свободе, накидывались варианты ведения совместного бизнеса – как в данный момент, так и после освобождения.

Дверь в комнату резко отворилась. Вошел полковник Балакшин из Тамбовского управления ФСИН, который прибыл в колонию с внеплановой проверкой и, как оказалось, решил начать осмотр территории именно с клуба. Его сопровождал зам по БОР41 ИК-3. Посетители «синагоги» встали, как положено при появлении сотрудника администрации, но не так резко и рьяно, как к этому привык полковник из управы. Эти вялые, на его взгляд, движения контингента вызвали в нем раздражение, и он решил немедленно показать всем присутствующим, кто в доме хозяин.

– Что вы тут делаете? – строго спросил он заключенных.

Все молчали, стараясь не привлекать к себе внимания.

– У нас, евреев, сегодня Шабат… – начал Гриша, поняв, что, кроме него, никто ответить не посмеет. – Поэтому с разрешения администрации колонии мы открыли в этой комнате синагогу, читаем совместно Тору и произносим молитвы.

– Какие молитвы? – с пренебрежением и даже отвращением переспросил Балакшин.

– Субботние! – уточнил Григорий.

– А это у вас что такое? – поинтересовался полковник, открывая крышку кастрюли, стоявшей на полке рядом с Иосифом. – Курица? Яйца? Хлеб? А это что? – брезгливо продолжил он, поднимая мусорное ведро, полное костей и скорлупы. – Ели в неположенном месте? Это нарушение! Кто принес еду?

– Это я принес, – мгновенно отреагировал Тополев, чтобы не дать Балакшину возможности назначить виновным первого попавшегося, в особенности Матвея, на которого полковник уже уставился и, видимо, мысленно принял решение, кого персонально наказать.

– Переписать всех, наказать и провести воспитательную работу, – еще больше разозлившись крушению своих планов, очень строго произнес проверяющий. – Я вам покажу еврейский конгресс! Тоже мне, Богом избранная нация нашлась! Такое же говно, как и все в этом лагере! Я не позволю вам тут свою избранность показывать! Всех на карандаш и выговор, чтобы неповадно было в следующий раз из себя евреев строить!

– Товарищ полковник! – обратился к Балакшину зам по БОР. – Тут присутствуют в основном все положительно характеризующиеся осужденные. Может быть, простить на первый раз?

– Простить? – гневно закричал полковник. – Кого? Этих? – он чуть было не сказал «жидов», но вовремя заткнулся и стал буравить взглядом заместителя начальника колонии. – Вот этому точно выговор – за то, что позволил себе со мной заговорить! – указывая на Гришу, скомандовал Балакшин. – И вот этому! – ткнув пальцем в Иосифа, продолжил он. – За то, что находился ближе всего к продуктам питания в неположенном месте. Всю еду отнести на вахту! – скомандовал он напоследок, осмотрел остальных строгим взглядом, остановился около Матвея, просканировал его с ног до головы и молча вышел из комнаты.

Зам по БОР показательно потряс кулаком в воздухе перед провинившимися и поспешил за проверяющим.

Конечно, заместитель очень рисковал, осмелившись предложить не наказывать всех за нарушение правил внутреннего распорядка. Но он прекрасно понимал, что большинство из присутствующих в импровизированной синагоге занесли деньги, и немалые, за свое условно-досрочное освобождение, и любой полученный ими выговор перечеркивал проделанную работу и сильно отдалял, а для кого-то ставил крест на положительном результате в суде.

– Еще чего! «Еду на вахту» … – передразнил Балакшина Гриша и взял кастрюлю. – В отряд отнесу, и доедим ближе к вечеру.

Все разошлись по отрядам. После обеда Гришу и Иосифа вызвали на вахту ДПНК и приказали им написать объяснительные по поводу нарушения внутреннего распорядка. Вечером пришел Толик и сообщил, что его вызывал Шеин, сильно ругался и в конце концов заявил, что синагогу разогнали.

– Да, именно так и сказал, что первый еврейский конгресс разогнан, – расстроившись, произнес Нафталиев. – Я так долго искал родственные души, чтобы можно было пообщаться, почитать Тору, послушать умных людей! А тут этот проклятый антисемит Балакшин… Не любит он нас, евреев.

– Не расстраивайся, Толик! – успокаивал его Миша Лернер. – Найдем мы другие способы для общения и встреч! Главное сейчас, чтобы никому из нас этот Шабат боком не вышел.

Иосифа, естественно, отбил Шеин. Он отвел от него гнев Балакшина и все обвинения. Поэтому единственным, на кого должны были теперь обрушиться все палки, был Тополев, которому предполагалось в назидание и для бравурного отчета наверх выписать выговор с последующим выдворением в штрафной изолятор на пятнадцать суток. Так бы и было, если бы не заявление, которое Гриша написал и не только отдал на вахту, но и отправил закрытым письмом в надзорную прокуратуру и в Тамбовский офис по правам человека со следующим текстом:

«В августе 2015 года ко мне, гражданину Израиля, обратилась группа отбывающих наказание в ФКУ ИК-3 с просьбой о создании синагоги на территории колонии. Я, в свою очередь, обратился с заявлением к сотруднику администрации Яровому С. Г. В своей просьбе я описал цели создания синагоги, список осужденных, изъявивших желание посещать религиозные обряды, и попросил выделить помещение для этих целей.

Согласно п. 4 ст. 14 УИК РФ в учреждениях, исполняющих наказание, осужденным разрешается совершение религиозных обрядов, пользование предметами культа и религиозной литературой. В этих целях администрация указанных учреждений выделяет соответствующее помещение.

Нам выделили комнату в клубе, где мы и начали собираться по субботам на молитву. Религиозный обряд данной молитвы предусматривает благословение пищи раввином и ее совместное употребление. Для этих целей мы заказывали в передачках курицу, хлеб и забирали из столовой полагающиеся нам по утвержденному начальником колонии меню вареные яйца – минимальный перечень продуктов, необходимый для проведения обряда.

В день приезда Балакшина Д. С. с проверкой в ИК-3 я поинтересовался у Ярового С. Г., можем ли мы сегодня в обычном порядке провести обряд в клубе, на что получил одобрение. В этот день пришло максимальное количество иудеев – девять человек. Кикозашвили И. М. читал молитвы, а мы повторяли за ним, после чего он освятил пищу, и мы стали читать Тору по очереди и обсуждать ее. В этот момент зашли Балакшин Д. С. и Карташев А. Н. Сфотографировав нас, они потребовали объяснений, которые мы и дали. После чего через несколько дней меня вызвали на вахту и попросили написать объяснение по этому факту. Я написал. Но данное мной объяснение не устроило работников администрации, потому что я не упоминал о том, что мы употребляли пищу в неположенном месте. Я по настоятельной просьбе Ярового С. Г., пообещавшего мне, что взыскания не будет, переписал объяснительную под его диктовку. После этого мне единственному из всех присутствующих в синагоге выписали выговор.

А еще через несколько дней начальник ФКУ ИК-3 Шеин А. В. вообще запретил нам собираться для проведения иудейских обрядов. На наш вопрос, почему в помещении, выделенном под православный храм, можно есть просвирку (хлебобулочное изделие), а в помещении, выделенном под синагогу, нельзя осуществлять религиозный обряд, связанный с употреблением пищи, мы не получили ответа.

Согласно ст. 8 УИК РФ, «уголовно-исполнительное законодательство РФ основывается на принципах законности, гуманизма, демократизма, равенства осужденных перед законом, дифференции и индивидуализации исполнения наказаний, рационального применения мер принуждения, средств исправления осужденных и стимулирования их правопослушного поведения, соединения наказания с исправительным воздействием. Считаю, что принцип этой статьи грубо нарушен администрацией колонии.

В свою очередь, в марте 2015 года, будучи в СИЗО-3 (Бутырка) г. Москвы, я посещал синагогу, где мы вместе с раввином молились, читали Тору и употребляли пищу, что фиксировалось на фото- и видеокамеры сотрудниками ФСИН для предоставления отчетов о соблюдении прав осужденных.

Значит, в Москве ст. 14 УИК РФ интерпретируют одним образом, а в Тамбовской области по-другому? Либо в ФКУ ИК-3 именно к иудейской вере и обрядам относятся предвзято? Хотелось бы с помощью прокуратуры получить ответы на данные вопросы, дабы не беспокоить пока вмешательством в этот спор главного раввина России и правозащитные организации».

– Ну и зачем ты все это написал? – спросил Яровой, размахивая перед собой бумагой за подписью Тополева. Он сидел в восьмом бараке в кабинете отрядника, так как замещал находящегося в отпуске официального начальника отряда Иванова Валерия Викторовича, с которым Гриша еще не был знаком, но уже много хорошего о нем слышал.

– Потому что вы меня обманули, – очень спокойно и довольно тихо ответил Григорий. Он знал, что если хочешь заставить собеседника понизить тон разговора, то надо говорить настолько негромко, чтобы оппонент прислушивался и волей-неволей начинал говорить тише. – Вы пообещали, что выговор никто не получит. Я вам поверил и переписал объяснительную так, как вы просили. И что я узнаю? Меня вызывают на вахту и предлагают расписаться за взыскание за употребление пищи в неположенном месте! Это письмо – моя реакция на несправедливость и вашу подлость.

– Ты что же, думаешь, что опера дадут твоим закрытым письмам возможность уйти дальше стен колонии? – усмехнулся Яровой.

– Так по закону открывать и предавать цензуре закрытые письма в соответствующие государственные органы запрещено! – парировал Гриша.

– Так это по закону… – продолжил, нагло улыбаясь, главный отрядник.

– Ничего страшного. Вы сами прекрасно знаете, что есть по крайней мере два способа отправить эти письма, минуя вахту и ваших хваленых оперов.

– Например?

– Например, через освобождающихся или через свиданку. На крайняк сюда, в колонию, довольно часто приезжают разные уполномоченные по разным правам. Так можно и им отдать с комментарием, что проклятые мусора не дают жалобы на них отправлять!

– Нестандартно мыслите, молодой человек! Это хорошо. А теперь давай серьезно поговорим, – предложил Яровой и пригласил Григория присесть напротив себя с другой стороны стола. – Ты же прекрасно понимаешь, что Балакшину кого-то в виде жертвы отдать придется. Ты представляешь, как он расстроился, когда увидел людей намного умнее его, абсолютно не дрожащих при его виде, да еще и с кастрюлей курицы и яиц? Да он после вас часа два отпыхнуть42 не мог – вот как вы его разозлили. И, естественно, он жаждет крови!

– Я все прекрасно понимаю. Но почему я? – возмущенно спросил Гриша.

– А вот теперь давай размышлять логически. Все, кроме тебя и Анатолия Нафталиева, занесли начальнику немаленькие бабки за свое благополучие и максимально короткое пребывание в нашей гостеприимной колонии. Толик для этого лагеря сделал столько, сколько никому даже не приснится. Да и сидит он больше вас всех вместе взятых и без единого нарушения, так что его трогать грешно. И ты – человек с четырьмя взысканиями с СИЗО и мутной биографией. Вот и скажи мне, кого отдавать Балакшину на съедение?

– Я сразу предупреждаю: если вы захотите меня на кичу отправить, я такой скандал закачу, что мало никому не покажется! По-моему, в моих способностях это сделать сомнений возникать не должно!

– Я понимаю, что ты мне теперь долго верить не будешь, но я готов тебе гарантировать, что в штрафной изолятор тебя не отправят. Взыскание уже наложили, оспаривать его не надо. Если мы с тобой договоримся, что этого заявления не было, и ты дальше эту тему с синагогой педалировать не станешь, то на этом вопрос будем считать закрытым.

– А как же кровожадный Балакшин будет спать дальше без моей кичи?

– А мы ему расскажем, что ты оказался человеком очень скандальным. И даже твою заяву покажем в качестве доказательства. Да и потом он отходчивый! Если сразу тебя не закрыл в ШИЗО, значит, и не будет этого делать. Уже много времени прошло. У него и без тебя голова болит: шесть зон, два СИЗО и колония-поселение в области.

– Ну что же, придется поверить вам в очередной раз. Обещаю, что это заявление дальше этого кабинета никуда не уйдет.

– Вот и прекрасно, договорились! А верить никому в лагере не надо, в особенности сотрудникам администрации. Вот тебе пример из последних событий. Ты же знаешь Николая Косенко?

– Да, знаю, – настороженно ответил Гриша.

– Ну и наверняка знаешь его историю, как он из СУСа стал завхозом, договорившись с Шеиным?

– Слышал.

– Ему Алексей Валерьевич пообещал, что после освобождения, несмотря на нахождение в специальных условиях содержания, Коля не получит никаких ограничений на свободе. Так вот, сегодня твой Космос расписался в спецчасти за год надзора и был явно взбешен произошедшим.

– Год надзора? – переспросил не совсем понявший, что случилось с Николаем, Тополев.

– Всем, кто попадает в СУС или, того хуже, БУР, после освобождения решением суда по ходатайству колонии присуждают различные срока надзора, когда надо приходить в полицию и отмечаться раз в неделю, а то и чаще. Также запрещается посещать массовые мероприятия, покидать жилище в ночное время; есть многие прочие ограничения. Вот когда Шеин с Космосом договаривались, он ему в том числе обещал безнадзорку, а сам лично подписал заявление в суд на своего подопечного, и теперь отмораживается и говорит, что не в курсах. Ты, кстати, про Алика из пятого отряда слыхал?

– Нет. А кто это?

– Тебе разве Толик, твой новый еврейский брат, не рассказывал про своего ВИП-сидельца?

– В первый раз слышу.

– А ты порасспрошай его, а пока послушай. У Алика та же беда, что и у тебя: мошенничество. Как я знаю, у него крупная строительная компания в Москве. Его на каком-то тендере подловили, где он не смог работу до конца выполнить по независящим от него причинам. Но так как объект был государственной важности, то решили из него сделать козла отпущения и влудили ему восьмерик срока. Фирма у него не распалась после этого и без него довольно нормально работает. Когда он к нам приехал, то сразу договорился и с Шеиным, и с Ферузом, что за сто тысяч рублей в месяц и тем, и этим ему будет обеспечена безопасность и комфортные условия отбывания наказания. Как я уже сказал, живет он в Кремле, у него там куча шнырей, которые за еду выполняют все его пожелания и просьбы. У него несколько трубок и даже свой персональный ноутбук, который хранится в кабинете начальника отряда на случай шмонов, а так он постоянно им пользуется. Алик прямо со шконки управляет своей компанией, готовит документы для тендеров, отправляет деньги через банк-клиент, отчетность для налоговой и многое другое. Я сам все это неоднократно видел. Так к чему я тебе все это рассказываю? А, да… Вот увидишь: не пройдет и несколько месяцев, как Шеин и его кинет. Вот сейчас Алик за свои деньги купол позолоченный для нашего тюремного храма сделает, а после этого жди подставы.

– Не любите вы Алексея Валерьевича, как я посмотрю!

– А кто же любит человека, который только на свою мельницу воду льет, а на другие перекрывает, да еще и стращает?

***

Когда верхи не могут, а низы не хотят, проблемы начинаются у всех. Откровения Ярового навели Гришу именно на эту мысль, и вскоре происходящие в лагере события стали тому подтверждением. Сперва был нанесен удар по так называемым участникам еврейского конгресса. Первым под раздачу попал Толик Нафталиев, которого поймали в комнате отрядника поедающим котлеты с жареной картошкой рядом с включенным ноутбуком начальника отряда, на котором была секретная информация по ближайшим оперативным мероприятиям в колонии. Анатолия отправили на пятнадцать суток в ШИЗО, несмотря на все его предыдущие заслуги. Отрядника отстранили от работы на время служебной проверки, которую тут же организовало областное управление.

Переверзева взяли в закрытой бендеге с телефоном на руках. Как по секрету рассказал ДПНК Кравинец, шли специально по его душу, и сдал его операм Максим из тринадцатого отряда, который трудился в цеху металлоконструкций в отделе технического контроля и, естественно, отрабатывал свою должность сливом информации на зэков. Сережа, на свое счастье, отделался всего лишь выговором.

На проходной колонии задержали так называемые ноги – вольнонаемного мастера с телефонами и сим-картами, который нес все это богатство кому-то из зэков в зону, получив до этого стопроцентную предоплату. Оперативники колют его на связь с Мишей Лернером: якобы, по их данным, бо́льшая часть контрабанды через промышленную зону контролируется именно им.

Далее в самом лагере тоже начались интересные происшествия. Некий Иван из тринадцатого отряда напился до беспамятства и словил белую горячку. Его, естественно, положили в медсанчасть, куда набежало все руководство колонии. Блатные Ваню объявили подвопросником за то, что он по пьяни свалился в сортире и мог перемазаться в фекалиях. Его оперативно отправили в больничку в ИК-1, а затем, после недельных капельниц, – в ЛИУ-7, где его уже окончательно опустили до обиженного.

Затем один идиот из седьмого отряда затянул на зону через передачку кокаин в банке с сухим молоком. Он и еще четверо его корешей передознулись. Один помер в санчасти от эпилептического приступа, остальных закрыли в стакане43 на вахте и вызвали Феруза, Поэта и других блатных для разборки. Они, недолго думая, отмутузили этих четверых до кровавых соплей и объявили обиженными. После всего этого положенец был вынужден на месяц ввести воздержание от дури – наркотических средств – и синьки – алкоголя.

***

Ближе к полуночи Женя Соболев растолкал спящего на шконке Гришу и попросил того пройти в каптерку для разговора с Колей.

– Я уже сплю и никуда не пойду, – ответил Тополев, не желающий иметь никаких дел, а тем более о чем-то разговаривать с предателем Косенко.

Завхоз ушел, а минут через пять подбежал Лепеха.

– Гриш, вставай! – нараспев заискивающе попросил Лепихов. – Там Будянский и Переверзев тоже сидят и тебя ждут. Сказали, что никуда до утра не уйдут, пока ты к ним не придешь.

Григорий с неохотой встал, оделся и пошел в дальнюю часть барака, где в каптерке сидели Космос, Соболев, Мещенков, Илья и Сережа. Стула для Тополева не нашлось, поэтому ему пришлось стоять, как школьнику перед педагогическим советом, что, естественно, Гирше сразу же не понравилось и вызвало резкую негативную реакцию и жесткий тон общения.

– Вы тут что, в ночной допрос решили поиграть? – спросил Гриша, войдя в комнату.

– Не быкуй! – резко одернул его Космос.

– А то что? – так же резко отреагировал Тополев.

– Спокойно, пацаны! – негромко и довольно дружелюбно произнес Будянский. – Мы собрались, чтобы выяснить ряд неудобных моментов, поэтому давайте будем делать это цивилизованно. Вот у меня первый вопрос к Грише. Где мои сто тысяч?

– Я тебе уже говорил, Илья, что перевел их девушке Николая, – ответил Тополев все еще взволнованным голосом. – Он пообещал, что она откроет счет в Альфа-Банке, через который я буду торговать и зарабатывать деньги.

– Да, ты мне это говорил, – подтвердил Будянский. – Николай! Что скажешь?

– А почему ты мне сразу не сказал, что это не твои деньги? – взорвался Космос.

– А что? Если это мои, то их можно украсть, а если Будянского, то нельзя? – почти стальным голосом произнес Гриша.

– Ты в ком тут крысу увидел? – заорал Косенко и вскочил.

– Спокойно, спокойно! – повысив голос, заговорил Илья, встав между сторонами конфликта. – Я так понимаю, что Николай подтверждает поступление денежных средств на подконтрольный ему счет от Григория?

– Да, – ответил Косенко и обратно сел на свой стул у окна.

– Отлично! – продолжил Будянский. – С этим вопросом решили. Гриша, тогда получается, что ты мне больше ничего не должен, а с Николаем мы этот вопрос отдельно обкашляем.

– Я сам тебе верну эту сотку за Колю! – вмешался в разговор Виктор Мещенков.

– Ну, вот и порешали! – довольно констатировал Илья. – Вопрос закрыт?

– Нет, не закрыт! – снова активизировался Космос. – Он мне еще двенадцать тысяч должен за трубы и полтос за проживание в моей медсанчасти.

– Какие двенадцать тысяч? – опешив от такой наглости, спросил Григорий.

– Такие! Я, рассчитывая на тебя, обещал на вахте поменять трубы в бараке санчасти. Я свое слово привык держать, поэтому с тебя двенашка.

– Я тебе и так сорок тысяч за этот месяц перевел за еду, на счет телефона и так далее. У меня все ходы записаны! А то, что ты сам по своей воле наобещал, – так это твои личные проблемы, которые меня совсем не интересуют. И мы с тобой не договаривались ни о каких ремонтах и о плате за проживание. Я бы тебе сразу сказал «нет», если бы ты мне это предложил.

– Коля, тебе и так Виктор денег загнал за стройматериалы, как я знаю. В том числе и на трубы? – резонно спросил Будянский. – Ты что же, хочешь в два конца срубить?

– Это за другие трубы! – дерзко ответил Косенко.

– Ладно! – резко прервал его Илья. – Предлагаю этот вопрос закрыть раз и навсегда. Извини, Гриша, что разбудили тебя! Ты можешь идти, а мы еще поговорим.

На следующий вечер, когда Переверзев вернулся с промки и пообщался с женой по их общему с Гришей мобильнику, он пригласил Тополева прогуляться во дворе.

– Ты молодец. Здорово ты вчера этому Космосу! Не испугался противостоять ему. Молодец! Некрасиво он, конечно, с тобой поступил. Но каков Будянский? Разрулил все…

– А вы о чем-то еще говорили, когда я ушел?

– Мой вопрос тоже разбирали с Космосом: он у меня тоже на стройматериалы деньги брал в обмен на поощрение и кинул. Но Витя этот долг на себя взял и вчера же мне всю сумму на карту вернул. Так что теперь в медсанчасти вовсю правят Мещенков и Будянский.

– Да и Бог с ними, – прервал неприятный для себя разговор Гриша. – Ты со мной о чем-то поговорить хотел?

– Да. На промке два места освободилось: ребята по УДО ушли сегодня. Так что можно попробовать тебя пристроить. Первое – учетчиком на склад, а второе – оператором в котельную. Работа непыльная и в теплых местах. Поощерюхи всегда по итогам квартала. Обе должности стоят двадцатку. Интересно?

– Конечно, интересно! Главное, чтобы взяли.

– Это все в наших руках! – с пафосом ответил Переверзев.

На должность учетчика Гришу не пропустил главный безопасник Борисыч, а вот с котельной все оказалось намного проще. Вечером по мобильному Сережа связал Тополева с Танкистом – вольнонаемным сотрудником, отвечающим за работу котельной. Тот расспросил Григория в первую очередь о статье, по которой тот сидит, сославшись на то, что не хочет иметь дела с наркоманами и насильниками. Мошенники – дело другое, с ними он готов работать с превеликим удовольствием. Далее спросил, имеет ли потенциальный оператор хоть какой-то опыт работы с газовым оборудованием, и, когда услышал в ответ, что последний год на свободе Гришина компания как раз занималась проектированием и установкой всего, что связано с газом, очень обрадовался. Предложил на следующий день познакомиться лично и пригласил подойти на вахту к одиннадцати часам.

На встрече, Танкист передал Григорию список запчастей для котла и сообщил, что их надо приобрести за двенадцать тысяч рублей. И если он готов, то на работу его берут. Гриша согласился. В тот момент, когда они уже собирались пожать друг другу руки для закрепления договоренности, появился Космос, который тут же наехал на вольнонаемного в свойственной ему хамской манере. Коля кричал на него, обвиняя во взяточничестве при приеме на работу, а затем сообщил, что связываться с Тополевым нельзя, потому что он непорядочный человек и не выполняет взятые на себя обязательства. Танкист испугался и быстро ретировался на промку, а Гриша еле сдержался, чтобы не врезать Коле по морде. Краем глаза заметил внимательно наблюдающего за происходящим ДПНК Кравенца, который в случае драки с удовольствием бы отправил Тополева в ШИЗО, так как был давно уже подмазан Космосом.

На следующий день утром на мобильный перезвонил Танкист и, извинившись, отказал Тополеву, ссылаясь на нежелание с кем-либо ссориться по этому поводу. Вечером обиженный Уголек по секрету рассказал Грише, что на промку приходили Коля Косенко и Женя Соболев. Они требовали от Танкиста, чтобы тот не брал Гришу на работу.

Через два дня Григорий не пошел в столовую на обед, оставшись еще с десятком соотрядников в бараке. Пришел Соболев и сказал, что именно Гришу вызывают на вахту за отказ выходить на прием пищи. В дежурке Кравинец потребовал от него написать объяснительную. Тополеву пришлось придумывать слезную историю о сильном расстройстве желудка, которую он красочно изложил на бумаге. Кравинец, конечно, с удовольствием влепил бы ему выговор, но в этот день дежурным помощником начальника колонии был Алеся, которого данные объяснения устроили, и он отпустил Гришу обратно в отряд без замечания.

– Да понятно, что это происки Космоса! – заявил Матрешка, выслушав подробный рассказ Тополева о произошедшем. – Это его месть тебе за то, что ты не только под него не лег, а еще и всю ситуацию перевернул в свою пользу. Теперь твоя задача – не попасться на ерунде.

– Понял тебя. А какая во всем этом противостоянии роль Жени Соболева? – поинтересовался Григорий.

– Женек очень боится Косенко, поэтому и помогает ему. Не будет Космоса – и от тебя отстанут, вот увидишь.

– Да ему еще три месяца до освобождения! Он тридцать первого декабря на свободу выходит. Что мне, до Нового года осторожничать?

– Ну, во-первых, осторожность еще никому не помешала. А во-вторых, ты что, думаешь, Косенко со всеми на вахте вась-вась? Ни фига! У него тоже свои недоброжелатели есть, и более авторитетные, чем Кравинец. Так что я не удивлюсь, если Николая еще до освобождения изолируют от нашего общества. К тому же, настало время нового завхоза медсанчасти – Вити Мещенкова, которому это место ох как нужно для УДО!

– Так он ведь человек Космоса! Он ему деньги платит за теплое место в палате.

– Витя оказался человеком прожженным. Он, выясняется, не только Космосу платит, а еще и Шеину. Так что очень скоро мы станем свидетелями преинтереснейших событий.

***

У Гриши во второй раз за неполных два месяца отлетел мобильник. Фишка вовремя сообщила, что в локалку отряда заходит главный безопасник, но Тополев был на кухне и, пока успел добежать до своей шконки, чтобы снять телефон с зарядки, включенной в скрытую в полу розетку, Борисыч оказался уже в спальном помещении. Григорий не придумал ничего лучше, чем спрятать запрещенный смартфон под подушку своей кровати и отойти подальше к окну. Опытный сыскарь попросил всех покинуть комнату, а сам сделал круг между рядами кроватей. Когда он ушел, Гриша первым делом бросился к подушке, но под ней телефона не было. Женя Соболев, который ходил вместе с Борисычем по бараку, сказал, что даже не заметил, как тот подходил к каким-либо шконкам, но вместе с тем передал Григорию, что перед уходом Борисыч просил передать ему привет.

– Тебе надо быть максимально осторожным и не покидать локалку без разрешения, ходить на все мероприятия и повременить с приобретением новой трубки, – посоветовал Женя. – Так как ты со всеми поссорился, то теперь за тобой будет особый присмотр.

По протекции Матрешки Тополева пригласил к себе на разговор Борисович. Сперва долго беседовали за жизнь, пока не пришли проверяющие из Управы, и Гришу попросили подождать в коридоре.

– Заходи! – скомандовал Борисыч, оставшись один. – Вот скажи мне, ты в лагере всего пару месяцев, а у тебя уже куча ярых почитателей и еще более ярых противников. Как ты так сумел?

– Ну, кто против меня, я знаю, а вот своих почитателей…

– Как же? Лепеха с Кабаном за тебя. Матрешка говорит, что ты пацан нормальный. Даже этот хитрюга Переверзев суетится, чтобы тебя на работу взяли.

– Приятно слышать! Но меня сейчас больше враги волнуют.

– Космос, что ли? Не волнуйся по его поводу! Главное, сам глупостей не наделай, и все у тебя будет хорошо.

– Спасибо большое, Сергей Борисович! Могу идти?

– Подожди. – Безопасник достал из ящика стола их с Переверзевым телефон. – Код мне скажи к трубке – и можешь быть свободным.

– Да пожалуйста! Там все равно ничего нет. Мы по нему только звонили.

– Что, ни фотографий, ни букмекерских программ, ни киви-кошелька?

– Нет, конечно. Мы же не дети, чтобы этой ерундой заниматься!

– Вот и отлично! Говори код!

– 1245…

***

У Макса Демидова и его вечно кислого друга Андрея Муравьева «выстрелило» УДО, причем у первого за сорок дней до конца срока, а у второго – за семьдесят. После приятного известия Максим был на седьмом небе от счастья и активно строил планы на жизнь после выхода из колонии, а Муравей, наоборот, впал в сильную депрессию: бо́льшую часть времени лежал на шконке и о чем-то мучительно думал. Они оба подавали свои документы на комиссию в администрацию колонии еще в начале июля, затем с помощью адвоката, которого наняли в складчину за двадцать тысяч рублей, направили ходатайство в суд об условно-досрочном освобождении.

По словам Максима, с адвокатом намного быстрее и надежнее. Судья всегда обращает внимание на то, кто тебя защищает: платный или положняковый адвокат. Конечно, защитник берется защищать не всех. Они обычно требуют, чтобы клиент был на облегченных условиях содержания. А для этого надо иметь работу, несколько поощрений и, естественно, отсутствие взысканий. На примере удачного для них решения суда Гриша сделал для себя вывод, что от момента возможности подачи заявления на УДО и до освобождения в лучшем случае проходит минимум два-три месяца. Поэтому он сможет увидеть свободу только в июле 2016 года – и то если повезет: если он сможет выполнить все необходимые для этого условия. А самым главным теперь для него было трудоустройство и заработок поощрений.

– Муравей, а ты чего такой хмурый и убитый? – поинтересовался Гриша. – Через десять дней на свободе уже будешь! Прыгать надо от счастья, а ты как будто обухом прибитый валяешься. Что случилось?

– Ты понимаешь, Гриш, у Макса все предельно ясно и понятно. Он приедет в Москву, там его родители, дочка. Он сразу же поедет на свидание к жене в ее лагерь. На работу выйдет – у него уже наметки есть. А я… У меня родителей уже нет в живых. Квартира за несколько лет в запущенном состоянии. Работы не предвидится. К тому же, я бывший наркоман… Я, конечно же, поклялся себе, что больше никогда эту дрянь ни курить, ни по вене пускать не буду. Но, если честно, очень боюсь того, что не выдержу и снова уколюсь…

Так оно и вышло. В первый же день после освобождения Муравьева встретили знакомые по району, они напились в умат, а на второй день, опохмелившись, решили и героин употребить. В общем, к утру третьего дня Андрей умер от передоза. Об этом рассказал Максим, позвонивший Кабану на мобильный.

– А вот если бы не вышел по УДО, еще пожил бы как минимум два месяца, а там – как Бог даст… – заключил Матрешка, услышав эту грустную историю. – Я, если честно, и сам этого же боюсь, как бывший наркоман со стажем. Бывших наркоманов не бывает, уж поверьте мне! Вы думаете почему у меня зубов почти нет, а те, что остались, черные и гнилые? Потому что я их не чищу? Нет, это все герыч44проклятый! Плохо без него. И после него аж жить не хочется. Но и с ним такой кайф ловишь, что не объяснить и не передать. Вот и страдаем по полной программе.

Управские опера поймали Космоса в столовой в момент приобретения или, как они трактовали, кражи продуктов: говядины, яиц и масла. Комиссия из высших чинов колонии, несмотря на все его связи и бывшие заслуги, быстренько окрестила его на десять суток штрафного изолятора. Но, как сказал Переверзев – известный всем собиратель слухов и новостей, Колю уже до освобождения из ШИЗО не выпустят. И тем самым дадут Вите Мещенкову возможность официально занять место завхоза медсанчасти. Соболев после этого сильно загрустил, потому что лишился поддержки авторитетного Космоса, но быстренько пересмотрел свое поведение и кардинально поменял взгляды на работу завхозом и на отношение к соотрядникам.

После череды чрезвычайных происшествий в колонии администрация стала постепенно закручивать гайки. Сперва вырубили практически все деревья и выкопали все кусты в локальных пространствах отрядов рядом с заборами, оставив только вековые дубы и ясени, которые просто не сумели спилить. На территории восьмого барака уничтожили плодоносную развесистую яблоню, с которой все так любили собирать плоды. Якобы за ее густой листвой всевидящее око камеры, расположенной на вышке посередине территории колонии, не могло наблюдать через окна за происходящим в бараке. Также была выкорчевана с корнем березовая аллея вдоль противоположного от входа забора, в тени которой летом так приятно было спрятаться от жары и посидеть на лавочке, читая книгу, или просто отдохнуть с закрытыми глазами. Лавки, кстати, тоже убрали, ссылаясь на то, что, сидя на них, курят, а это запрещено.

Следующим шагом был демонтаж во всех сантехнических помещениях, кроме облегченного девятого отряда, электрических бойлеров для подогрева воды. Администрация посчитала роскошью, что отбывающие наказание могут принять душ или помыть посуду горячей водой. Причем эти электроагрегаты приобретались и устанавливались на деньги самих же осужденных. И когда собственники попросили хотя бы отдать снятое дорогостоящее оборудование их родственникам, то получили отказ. А так как блатные запрещали красным посещать баню, расположенную на черной стороне, то вопрос гигиены встал ребром. Работяги, конечно, свободно мылись на промке в цехах, а те, кто не работал, действительно столкнулись с трудностями. Леха Ушастый из девятого быстро сориентировался и организовал банный туризм за сигареты, но и эту лавочку скоро прикрыли. Приходилось кипятить воду в чайниках, что порой создавало очереди из желающих попить чаю и помыться.

Апогеем глупости со стороны руководства колонии было решение сорвать все запирающие устройства с внутренних сторон дверей в туалетных кабинах, чтобы зэки не имели возможности закрываться там и свободно справлять нужду. Ради превращения человека в контингент все средства были хороши!

Начали часто приходить с проверками в восьмой отряд. В один из таких рейдов поймали Сергея Пудальцова, который не пошел в столовую на обед в субботу, так как постирал свои штаны утром, а они еще не успели высохнуть. Если бы в лагере, как прописано в законе, выдавали при поступлении два комплекта формы, то таких случаев можно было бы избежать. Но при тотальном воровстве со стороны руководителя ИК-3 надо было еще быть благодарными, что можно получить хоть какую-то форму.

Во время другого рейда схватили не успевшего одеться и выйти со всем отрядом на завтрак Иосифа Кикозашвили. Пудальцову дали пять суток ареста в штрафном изоляторе за третье взыскание подряд по надуманной причине. За нарушение установленной формы одежды Матвею Жмурину всучили выговор и отправили на кичу так же, как и Сережу: на пять суток.

За три дня в лагере отлетело восемьдесят процентов всех телефонов. Опера приходили в основном ночью и точно знали, где искать. В восьмом отряде трубки забрали из курков даже у Соболева и Кабана. Причем последний ввязался в драку с оперативником, после чего его определили на пятнадцать суток в ШИЗО за нападение на сотрудника при исполнении. Могло дойти и до нового уголовного дела, если ли бы не своевременная помощь Борисыча земляку. Дело замяли, и Кабану даже уменьшили срок ареста до семи суток. И вообще сотрудники с вахты стали каждый день приходить на подъем, контролировать стопроцентный выход в столовую, построение перед локалкой и хождение строем – хорошо хоть без песни. Лагерь стал сильно краснеть.

При этом должности на промке как продавали, так и продолжали продавать. Разброс цен был от десяти до пятидесяти тысяч рублей. Деньги брали как вольнонаемные мастера, так и зэки. Естественно, бо́льшая часть перепадала старшим офицерам. Борисович дал негласную команду с Тополева денег за трудоустройство не брать, что максимально усложнило и без того непростую задачу с выходом на работу.

***

Многие с красной стороны хотели уехать в колонию-поселение в Пензу или на двойку – ИК-2 в Тамбовской области, где условия отбывания наказания намного легче. Проще там и выйти по УДО. Но появились те, кто вернулись злостниками45 из Коми с КП46, куда отправляли отбывающих наказание в этой колонии в начале текущего года. Одним из таких возвращенцев был Володя Довиченко, которого распределили снова в восьмой отряд.

– Володь, ты чего вернулся-то? – недоумевал Матрешка. – И тем более злостным нарушителем! Теперь можешь про УДО забыть…

– А по-другому, как не через кичу, из этого ада не вырваться, – отвечал Володя.

– Расскажи, пожалуйста, почему ты эту КП адом называешь? – попросил Гриша.

– Во-первых, я туда ехал почти всю жизнь! Я решение суда о переводе с общего режима в колонию-поселение получил в середине января. На этап меня довольно быстро отправили, и в первых числах февраля я уже был на единичке в ПФРСИ Тамбова, а затем началось…

Сперва в столыпине три дня ехали до Можайска. Там две недели в камере, потом снова на поезд – и в Ярославль еще два дня. В Ярославском СИЗО суток десять, потом до Воркуты сутки, там в тюрьме две недели. И только после этого автозаками в тайгу в КП. В общем, два месяца в дороге. Приезжаем туда, а там реальная дыра! До ближайшего населенного пункта десять километров пешком, потому что никакой транспорт не ходит, а значит, в магазин не набегаешься, сотовой связи никакой – ничего не ловит. А ближе к лету начались комары… А они там у них разные – от маленьких, которые под кожу залезают, и хрен их оттуда выдавишь, до огромных, с бабочку размером. И все кусаются, пьют кровь и жужжат постоянно. Спать можно только с марлей над кроватью. Затем работа… Дают тебе бензопилу «Дружба» и стройными рядами гонят на лесосеку валить деревья. А расстояние между поселком и делянками может быть и десять, и пятнадцать километров – и все это пехом с любимой пилой на плече! План по выработке конский: выполнить нереально. Без выполнения плана нет поощрений, а без поощрений нет УДО. Так что через три месяца я уже мечтал вернуться обратно в общий режим. Но для этого надо стать злостником. Других вариантов на перережим нет! Вот и пришлось нарушать, попадать в ШИЗО три раза по пятнадцать суток, затем снова суд, снова этап обратно – почти столько же по времени… И вот, спустя девять месяцев, я снова в своем горячо любимом восьмом отряде. И хрен с ним, с этим УДО! Посижу еще с полгодика – и домой. А эту командировочку в Коми я никогда не забуду!

***

8 октября 2015 года Гриша решил сделать запись в своем дневнике: «Ровно год с момента моего задержания. Ровно год изоляции от общества и свободы. Осталось еще максимум два. Толик Нафталиев уже 37 суток в штрафном изоляторе безвылазно. Алладин все еще сидит на Бутырке в ноль-восьмой камере. Меня до сих пор не трудоустроили. Писал заявление в ПТУ – не взяли, писал в сваросборочный на разнорабочего – пока тишина. В швейный цех не пускают! Говорят, что я с воли дружу с Пудальцовым, поэтому вместе с ним находиться на работе не могу. Мой первоначальный план по автоматическому сгоранию трех выговоров с Бутырки в декабре этого года провалился из-за взыскания за «разгон еврейского конгрессаˮ, поэтому теперь для УДО мне надо получить как минимум пять поощрений до апреля 2016 года. Нужен новый план.

Мой бюджет на месяц: питание – 10 000 руб., телефон – 10 000—13 000 руб. (раз в 3—4 месяца в лучшем случае), симка – 1000—2000 руб. (раз в 3—4 месяца в лучшем случае). Итого, если откладывать по три тысячи рублей в месяц, то тринадцати тысяч, которые присылают Наташа и Богдан, должно хватать на жизнь. Если я хочу покупать должность и поощрения, то надо искать новые источники заработка. Пока что это только торговля на бирже. Значит, нужно брать у кого-то в долг».

В середине октября по правилам внутреннего распорядка зона перешла на ношение зимней одежды. Наконец официально разрешили носить теплые куртки и шапки. Последние две недели были довольно холодными, и температура по ночам уходила даже в минус, поэтому весь контингент красных отрядов поддевал под форменные легкие пиджачки все, что только было возможно, начиная с термобелья и заканчивая запрещенными кофтами и водолазками, которые прятали от взглядов сотрудников администрации под рубашки отвратительного зеленого цвета. На черной же стороне уже давно начали ходить в тепляках, почти не скрываясь. Тех, у кого еще не было зимних вещей, вызвали на склад и там вручали ватник, грязно-белые кальсоны с завязочками снизу и сверху и зимнюю шапку-ушанку из искусственного меха, называемого в народе чебурашкой.

– Совсем Алексей Валерьевич проворовался! – сетовал Матрешка. – По закону должны выдавать еще теплый свитер – черненький такой с толстой белой полосой на груди, комплект термобелья и зимние ботинки. На восьмерке47 еще неделю назад выдали все по списку, да еще и новые куртки синтепоновые! А наш куркуль все старье со складов вымел и нам всучил. Ох посадят его, точно посадят…

– Жадность порождает бедность, – сформулировал видавший много на своем жизненном пути Иосиф Кикозашвили.

– Не знаю, не знаю… Мой папаня всегда говорит: «Кто скуп, тот не глуп!», – сказал Гриша, и они рассмеялись.

Очередная запись в дневнике Тополева была следующей: «Илья Будянский закупил стройматериалы для ремонта клуба и ушел 15 октября по УДО. Завхоз Дубровский сделал ремонт в карантине и покинул колонию условно-досрочно 20 октября. Пока что предостережения, которые мне давали на Бутырке, о том, чтобы ни в коем случае не ввязываться в ремонты на зоне, а то не отпустят раньше срока, не подтверждаются. Ждем принятия закона «День за полтораˮ. Депутат Крашенинников обещал через средства массовой информации, что до конца года закон может быть принят».

Наверное, у каждого заключенного наступает определенный момент, когда он подводит промежуточные итоги своей тюремной жизни и общие итоги прожитого. Вот и у Гриши в октябре наступил момент небольшой депрессии. Захотелось дать оценку своим друзьям и близким, на которых еще недавно он мог рассчитывать. А самое главное – понять, кому еще можно доверять и с кем идти по жизни дальше. В своем дневнике, который он начал вести сразу после приезда в исправительную колонию, он записал плюсы и минусы в поступках своих близких для того, чтобы сделать для себя определенные выводы. Текст получился весьма эмоциональным и чересчур критическим, но таково было настроение Гриши. В тот момент он ничего с собой поделать не мог.

«Мой близкий друг Валера Смирнов.

Плюсов нет.

Минусы:

Ездил недавно в Тамбов по своим делам и даже не только не заехал ко мне, но и не сообщил, что собирается быть неподалеку от моей колонии. Он прекрасно понимал, что к нему могут быть просьбы с моей стороны, поэтому таким образом избежал их. Нет желания после такого даже общаться с ним. Затем он передал Наташе и Богдану альтернативную, не красящую меня версию моего ареста и уголовного дела в целом от Животкова, нарассказывал Ларисе Куликовой небылицы. Столкнул меня с бывшей женой Оксаной и Ларисой Чувилевой, рассказав первой о визите ко мне в колонию второй, что вызвало бурю эмоций и очередной запрет на общение с детьми. Пообещал мне помощь в Тамбовской области, когда я был еще в Бутырке, но теперь не только не помогает, но и всячески вредит. Совершенно не представляет мои интересы как друг в «Азимут-Геоˮ, не забрал мои вещи у Куликовой, из-за чего они могут быть выброшены разгневанной на вранье Валеры Ларисой. Я все-таки еще надеюсь, что она мне соврала о том, что выкинула все на помойку, и после освобождения я смогу забрать свои вещи в целости и сохранности. Не прислал мне ни копейки денег, не сделал ни одной передачки. Вот что значит настоящий друг!

Бывшая жена и мать моих детей Оксана.

Плюсы:

Помогала Наташе и Богдану покупать для меня продукты в интернет-магазине при СИЗО раз в месяц. Несколько раз помогла Наташе сделать перевод на карту Сбербанка для меня. Иногда дает возможность разговаривать с детьми. Начала со мной общаться сама в феврале 2015 года после годового перерыва. Один раз прислала фотографии детей в мессенджере. Помогала собирать документы для суда о моем здоровье, предоставила копии документов по детям и месту моей регистрации в ее квартире. Устроила похороны и поминки моего дедушки Касьяна в отсутствии Наташи и Богдана, отдыхавших за границей.

Минусы:

Ни разу не написала мне письма ни по почте, ни через адвоката. Ни разу не порывалась приехать на свидание или передать передачку. В Финляндию с подругой на машине поехать – не проблема, а ко мне в два раза ближе по расстоянию – трудности. Моя дочка Катя даже спрашивала Оксану, почему они не помогают папе, и получила ответ, что я ни в чем не нуждаюсь. Ни разу не поинтересовалась у адвоката о моем деле. Ни одного вопроса: «Как ты там? Что тебе нужно? Чем тебе помочь? Что думаешь делать и где жить после освобождения?» Когда встал вопрос о моих вещах у Куликовой, она сказала Валере забрать только телевизор, ноутбук и коллекцию марок – то есть самое дорогое, а остальное ей не нужно. Естественно, нет никакого желания возвращаться к ней, несмотря на постоянные уговоры Наташи по телефону.

Мои единственные оставшиеся родственники Наташа и Богдан.

Плюсы:

Дали денег на институт для дочки Кати. Ежемесячно с февраля 2015 года переводят мне деньги на продукты. Заплатили тридцать тысяч рублей адвокату за подачу апелляционной жалобы и участие в судебном заседании в Мосгорсуде. Всячески поддерживают меня по телефону.

Минусы:

Ограничили в финансах до минимума. Ни разу не порывались приехать на свидание, не поинтересовались, как помочь с выходом по УДО. Поэтому я до сих пор не работаю на промке, не имею возможности покупать поощрения, не питаюсь на должном уровне, не могу постоянно иметь сотовый телефон, не имею возможности оплатить услуги местного адвоката и взятку в суде. Поэтому, исходя из сложившейся ситуации, УДО мне не светит. В этой связи вынужден искать деньги сам, рисковать, торговать на бирже на заемные деньги.

Скорее всего, у Наташи был разговор с Ларисой Куликовой, после чего та полностью от меня отвернулась, перестала общаться и официально развелась.

Наташа абсолютно мне не верит ни в чем, потому наше с ней общение сузилось до обсуждения тем детей, здоровья бабушки и последних новостей от общих знакомых. Все остальное обсуждать с ней невозможно и невыносимо трудно. Полное отрицание с ее стороны моей порядочности и демонстративное подчеркивание моей никчемности и аферозависимости. Доказать ей или объяснить что-либо нереально. Она слышит только то, что хочет услышать.

В очередной раз убедился, что я один на белом свете. За сорок один год свой жизни не нашел ни преданных друзей, ни любящей жены, и даже родственники от меня почти отвернулись – воспринимают всего лишь как обременительное наследство, доставшееся им после смерти моей мамы – их сестры и бывшей жены».

Глава 2. Трудовые будни

Валерий Викторович Иванов был потомственным офицером и, как его отец, пошел работать в исправительную колонию. Его семья приехала в поселок Зеленый, когда его не было даже в проекте – в самом начале шестидесятых. Тогда здесь из кирпича и бревен возводили исправительно-трудовой лагерь на месте бывшего палаточного городка. Среди строений частной застройки поселка со временем появлялись двух- и трехэтажные панельные многоквартирные дома, которые быстро заселялись сотрудниками исправительных учреждений и их семьями. Третья и восьмая колонии стали так называемыми градообразующими предприятиями их населенного пункта. Все знали друг друга в лицо и к пришлым относились с настороженностью и неприязнью. В конце девяностых молодой лейтенант Валера заступил на службу начальником отряда и к 2015 году дослужился до звания майора. К моменту приезда в ИК-3 особо важного заключенного Пудальцова он был самым опытным и возрастным офицером из всего штата колонии, поэтому именно его назначили начальником восьмого, самого показательного отряда. Весь август и начало сентября Иванову удалось отлично отдохнуть с женой и дочкой в Крыму и на даче у родителей супруги. Этот отпуск ему позволено было взять за хорошо проведенную операцию по приему и адаптации прибывшего в лагерь оппозиционера. После выхода на работу он неторопливо ознакомился с личными делами вновь прибывших под его начало осужденных, присмотрелся к каждому, провел ознакомительные беседы, собрал мнения дневальных и завхоза по некоторым интересующим его персонажам, сделал свои выводы и умозаключения.

Довольно быстро ему стало понятно, что Гриша Тополев мучается от скуки и безделья, сидя в отряде. Многолетний опыт подсказывал, что это может стать бомбой замедленного действия, поэтому заключенного нужно было срочно выводить на работу, где он смог бы выпустить пар и временно успокоиться. Валера вызвал к себе Григория и Иосифа, который тоже оказался безработным после разгона цеха по производству носков, и предложил им вместе прогуляться на промку. Там они зашли в швейный цех, где Валерий Викторович пользовался огромным авторитетом у начальника – майора Геннадия Валентиновича – и вольнонаемного мастера Николаича. Он попросил трудоустроить своих подчиненных, несмотря на прошлые запреты оперчасти в отношении как Тополева, так и Кикозашвили.