Читать онлайн В краю поющих барханов бесплатно

В краю поющих барханов

© Татьяна Бадакова, текст, 2024

© Издательство «Четыре», 2024

Рис.0 В краю поющих барханов

Свидания

Рис.1 В краю поющих барханов

Мой Пушкин

Пушкин – наше всё.

Аполлон Григорьев

Пушкин… Он такой необъятный, всенародный, всеми любимый… Он – навсегда!

Это поэзия, в которой «есть воплощение простоты, благородства, свободы, здоровья, ума, такта, меры, вкуса», – такое воспитывающее значение творчество Пушкина имело для русского писателя Ивана Бунина.

Как и все дети, маленькой девочкой я любила сказки. Едва научившись читать, погружалась в удивительные приключения князя Гвидона, меня увлекал за собой Золотой петушок, завораживали и Кот учёный, и ступа с Бабою-ягой. Я не задумывалась об авторе и не знала тогда, что он – наш великий поэт. Эти книги были моими друзьями.

Пушкин приходит в жизнь человека с раннего детства, вернее, не приходит, он находится в нашей жизни, как родной и близкий человек, например, бабушка. Ведь ребёнок ещё не осознаёт, кто такая бабушка, откуда. Просто знает, что она всегда рядом.

Взрослея, человек на каждом этапе жизни встречается с Пушкиным, и это действительно так.

Ведь только настоящий друг может глубоко понять душевные переживания влюблённой девушки.

  • …Я к Вам пишу – чего же боле?
  • Что я могу ещё сказать?

А какой женщине и поныне не хочется слышать сердечные признания?

  • Я помню чудное мгновенье:
  • Передо мной явилась ты,
  • Как мимолётное виденье,
  • Как гений чистой красоты…

Сокровенные для меня обращения «любезная калмычка» и «друг степей калмык» – это национальная гордость нашего народа и взаимная любовь к Александру Сергеевичу. Народ в целом, каждая семья и отдельный человек в Калмыкии горячо любят Пушкина. В нашей республике трудно найти поэта, который не откликнулся бы собственными стихами на пушкинские «калмыцкие нежности».

Думая о Пушкине, непременно хочется признаться ему в любви и поблагодарить.

  • Зазвучат наши степи ковыльные, вторя
  • красоте твоих рифм, достигших небес.
  • Табуны лошадей в гривах вольную волю
  • принесут, столь желанную, Гений, тебе.
  • От любезной калмычки – улыбку нежную,
  • взор сегодня её уже вовсе не дик.
  • Благо дарят потомки, душой безбрежною,
  • на века воспетые – «друг степей калмык»[1].

Говорят, что у каждого человека и у каждого поколения свой Пушкин.

Вот как писал русский писатель Иван Бунин о гении Александра Сергеевича, который был для него кумиром, ориентиром в творчестве и символом России:

«“Каково было вообще его воздействие на вас?” Да как же это учесть, как рассказать? Когда он вошёл в меня, когда я узнал и полюбил его? Но когда вошла в меня Россия? Когда я узнал и полюбил её небо, воздух, солнце, родных, близких? Ведь он со мной – и так особенно – с самого начала моей жизни. Имя его я слышал с младенчества, узнал его не от учителя, не в школе: в той среде, из которой я вышел, тогда говорили о нём, повторяли его стихи постоянно. Говорили и у нас, – отец, мать, братья. И вот одно из самых ранних моих воспоминаний: медлительное, по-старинному несколько манерное, томное и ласковое чтение матушки: “У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…”, “Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной…”. В необыкновенном обожании Пушкина прошла вся её молодость, – её и её сверстниц. Они тайком переписывали в свои заветные тетрадки “Руслана и Людмилу”, и она читала мне наизусть целые страницы оттуда, а её самоё звали Людмилой (Людмилой Александровной), и я смешивал её, молодую, – то есть воображаемую молодую, – с Людмилой из Пушкина. Ничего для моих детских, отроческих мечтаний не могло быть прекрасней, поэтичней её молодости и того мира, где росла она, где в усадьбах было столько чудесных альбомов с пушкинскими стихами, и как же было не обожать и мне Пушкина и обожать не просто, как поэта, а как бы ещё и своего, нашего?»

И дальше: «А потом – первые блаженные дни юношества, первые любовные и поэтические мечты, первые сознательные восторги от чтения тех очаровательных томиков, которые я брал ведь не из “публичной библиотеки”, а из дедовских шкапов и среди которых надо всем царили – “Сочинения А. Пушкина”. И вся моя молодость прошла с ним».

А мне не даёт покоя вопрос: «Где же он, мой Пушкин? Где его душевные откровения, такие близкие и родные, мои?»

И – о, чудо! – среди бесчисленных завораживающих строк я нашла:

  • Мороз и солнце – день чудесный!
  • Ещё ты дремлешь, друг прелестный?
  • Пора, красавица, проснись,
  • Открой сомкнуты негой взоры,
  • Навстречу северной Авроры,
  • Звездою севера явись!

Только сейчас становится понятно, почему часто приходят мне на ум эти строки. Они – мои.

Я люблю просыпаться в радостном настроении, приветствуя солнце. Оно даёт надежду, что новый день будет чудесным.

«Пора, красавица, проснись…» – так всегда говорила мне мама по утрам, входя в мою спальню и открывая шторы. Тогда солнце, словно спортсмен на старте, томившееся в ожидании своего часа, врывалось в маленькую комнату ярким светом, и «…вся комната янтарным блеском озарена…».

А я, потягиваясь, открывала «сомкнуты негой взоры» и видела улыбающуюся маму у окна в солнечном сиянии.

На всём белом свете ни один шедевр мира не может сравниться с волшебной картиной моего утра! До сих пор от воспоминаний по телу разливается тот добрый свет от мамы и солнца.

«Пора, красавица, проснись…» – наперебой, разливаясь весёлой трелью, пели в раскрытое окно студенческого общежития воробьи и синички. В ответ им – моя улыбка и радость начала дня.

«Пора, красавица, проснись…» – по утрам говорит мне мой друг-супруг вот уже сорок пять (сапфировых) лет. И пусть иногда с укором, чаще с юмором, но всё равно с теплом.

Я понимаю, что мой день не может быть испорчен ничем, если он начинается с таких прекрасных пушкинских слов. И находятся у меня силы и стремления «навстречу… Авроры» явиться всегда «звездою». Воистину гений-пророк!

«Пора, красавица, проснись…» – сегодня говорю я своей любимой внучке и знаю, что её день будет непременно солнечным.

Магия

Памяти Анны Ахматовой

Как только я вышла из подъезда, меня охватила непонятная истома, словно предчувствие чего-то удивительного.

Тихий осенний вечер.

Не совсем стемнело, но ещё чуть-чуть – и ночная мгла завладеет всем вокруг. Пока властвует красавица осень, но вот-вот и лёгкий морозец зазвенит в воздухе.

Это волнующее переходное состояние природы, пространства и времени передалось и мне.

Ненавязчиво накрапывал тёплый, в мелкий горошек дождь, а вокруг – полнейшая тишина, столь непривычная для большого города.

Прогуляться я всё-таки решила, потому что люблю такую погоду – настоящую подругу раздумий и воспоминаний. Поразмышлять всегда есть о чём: от простой обыденности может унести далеко и высоко.

Старые клёны резными, особенно притягательными осенью, яркими листьями «пели» свою лебединую песню, но и радовали глаз.

Под зонтом, слегка наклонив голову, иду тишайшим шагом всё равно куда. По маршруту, начертанному самой аллеей, а возможно, и кем-то ещё.

Так и есть – предчувствие не обмануло…

Детским почерком белым школьным мелом на чёрном от дождя асфальте:

  • Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
  • Очертанья столицы во мгле.
  • Сочинил же какой-то бездельник,
  • Что бывает любовь на земле.

Разве это не удивительно?

Дождь. Глубокая осень вовсе не весна. И любовная лирика Ахматовой…

Чудный ребёнок, аккуратно выводивший мелом эти изумительные строки!

О чём он думал? О ком? Конечно, он влюблён! А какова его душа, богатая и нежная!

Я стояла не шелохнувшись, боялась спугнуть снизошедшее из глубины веков откровение великого поэта.

Ах, Анна, как же это прекрасно! Отозвались твои чувства в сердце совсем юном, современном, века электроники и скоростей.

И неважно, как сложится его жизнь. Я уверена, он будет благословен, ведь им прочувствована высокая поэзия!

А скольких людей этот человечек сегодня сделал счастливыми!

Серебряные струи дождя тонко и нежно превратились в волшебные нити, которые связали меня в этот миг с веком Серебряным.

Такова магия сегодняшнего вечера.

Магия поэзии…

Свидания с поэтом

Мой настоящий читатель – в России…

Марина Цветаева
Рис.2 В краю поющих барханов

ДЕВЯНОСТЫЕ ГОДЫ ПРОШЛОГО СТОЛЕТИЯ

Самую первую встречу помню, берегу, обращаюсь к ней вновь и вновь.

Это – книга.

Чудным образом купленная, с трепетом читаная-перечитаная и аккуратно хранимая. Небольшой по размеру, но довольно объёмный томик в стильной чёрной обложке с уже выцветшими от времени страницами – Ирма Кудрова «Вёрсты, дали… Марина Цветаева: 1922–1939».

В студенческие годы необъяснимым образом я, даже не зная стихов Марины Ивановны, прониклась её судьбой. Тогда, в семидесятые, редко можно было встретить в печати публикации о Марине Цветаевой или её стихотворения. Интуитивно душа откликалась на её стих.

Как пишет Ирма Кудрова: «Задолго до осознания того, что именно привнесла Марина Цветаева в нашу духовную жизнь, мы подпали под её обаяние, а говоря её словами – под её чару. Может быть, просто ощутили масштаб и яркую необычность личности, вдруг вступившей с нами в общение…»

Мне же и внешне хотелось быть похожей на Марину: короткая стрижка, прямая чёлка, необычные браслеты и серебряные перстни… Я полюбила уединение, чтение, Пушкина, пыталась писать.

Прошло немало лет.

А ставшая любимой книга Ирмы Кудровой продолжает вести меня навстречу Марине.

2017 год, 29 мая. Москва.

О погоде в столице в тот день вещали и предупреждали все телевизионные каналы: ливень, гроза, ураганный ветер. Они не ошиблись, всё так и случилось.

И в этот же день у меня экскурсия в Доме-музее Марины Цветаевой.

Как замечено не единожды – перед очень долгожданными волнительными событиями природа, как будто бы испытывая, совершенно неожиданно преподносит свои сюрпризы.

А я шла и разговаривала с Мариной: «Я понимаю, ты не любишь глазеющую, скучающую публику, тебе комфортнее твоё одиночество. Но, пожалуйста, впусти меня в свой мир, хотя бы ненадолго…»

По маршруту, начертанному, возможно, свыше, но предложенному всезнающим Googlом, пробиваясь сквозь проливной дождь, не замечая ветра, огромных луж под ногами, грома, молний и того, что промокла до ниточки, я всё-таки нашла дом № 6 в Борисоглебском переулке.

То утро было сродни характеру Цветаевой – своенравному, дерзкому, непубличному.

Мистика начала дня не покидала меня и в доме Марины. Я постоянно ощущала её безмолвное присутствие. Всё-таки хранят добрые духи этого дома долгую память о поэте.

Удивительная архитектура квартиры Цветаевой, которая ей очень нравилась, также говорит о необычности и неповторимости натуры Марины. Крутая винтовая лестница, сводчатые потолки, гостиная с камином и вышитой скатертью на круглом столе, большая светлая детская с милой резной кроваткой, куклами-принцессами и лошадкой-каталкой.

Кабинет Марины Ивановны. На стене – портрет её кумира в детстве Наполеона, на полу – шкура волка, огромный глобус. Лампа с зелёным абажуром и добротный дубовый стол создают рабочее настроение.

Свет падает в окно с очень широким подоконником, на котором Марина любила просто сидеть, наверное, раздумывая о чём-то неземном, разглядывая звёзды.

  • Вот опять окно,
  • где опять не спят.
  • Может – пьют вино,
  • может – так сидят.
  • Или просто – рук
  • не разнимут двое.
  • В каждом доме, друг,
  • есть окно такое.

Поразили меня стеклянные потолки – придумка самой Цветаевой. Ей в любое время хотелось видеть небо.

Старинное зеркало – таинственный предмет, многие годы хранящий в своём зазеркалье образ хозяйки. Глядя в него, невольно ощущаешь встречный взгляд серо-зелёных глаз Марины.

  • Хочу у зеркала, где муть
  • И сон туманящий,
  • Я выпытать – куда Вам путь
  • И где пристанище.

Комната Сергея Эфрона. Очень удивили – на стене огромное чучело орла и окно. Оно чудесным образом выходит на крышу дома, и можно легко выйти и прогуляться по московским крышам. «Прикольно!» – оценила бы современная молодёжь.

Прикоснувшись так ощутимо к образу Марины Цветаевой, побывав у неё сегодня в гостях, я поняла, что несмотря ни на какие обстоятельства тех лет она была счастлива в этом доме.

Уходила я со светлой душой и мыслью встретиться вновь.

  • Ветра дикие пляски на крышах,
  • ливень майский. Вселенский потоп.
  • Я к Тебе пробиваюсь, слышишь?
  • Через водный и людей поток.
  • Сердце сжалось, но вдруг пружиной
  • может вырваться. Ох, как боюсь!
  • На свиданье к Тебе, Любимой,
  • будто молния в небе, стремлюсь.
  • Понимаю, не ждёшь, не рада —
  • одиночество вдруг нарушу.
  • Нипочём ураган-торнадо,
  • поспешу открыть Тебе душу.
  • Распахнёшь заветные покои:
  • своды, лестницы, окна, крыши.
  • Знаю, тайн мне не откроешь,
  • но мы стали чуточку ближе.
  • Я была здесь, Тобой дышала,
  • исстрадалась до исступления.
  • Каждый день я Твой проживала,
  • каждой клеточкой чувствуя время.
  • Уходила… На небе солнце
  • в споре с радугой заиграло,
  • душу высветило до донца.
  • Я сегодня другою стала[2].
2019 год, октябрь. Я в Париже. Впервые.

«Я сегодня увидела Тебя! Ты всё так же красив, молод, ярок, нежен и любвеобилен. Говорят, Тебе две тысячи лет… А и пусть говорят! Они не видели Тебя… Бесспорно, первая Твоя мадам – La Tour Eiffel. Она в течение многих и многих лет сохраняет свой шарм и красоту, вероятно, потому что каждую ночь, когда всё вокруг погружается в сон, успевает пробежаться по Елисейским полям и выбрать себе супермодные сапожки и очаровательную шляпку в их бутиках…»[3]

  • Я хочу затеряться в Париже.
  • Удиви, очаруй, забери!
  • Пусть меня листопадом двустиший
  • осень кружит в садах Тюильри[4].

И много ещё что восхищало дочь калмыцких степей в Париже.

Месяц, когда «красною кистью рябина зажглась», месяц Марины Цветаевой, привёл меня на свидание именно к ней.

Произошло это нестерпимо ожидаемо, молниеносно и с тихим ликованием. Я написала столько восторженных слов, пытаясь описать своё состояние в тот день!

Ванв. Улица Жан-Батист Потен, 65.

Последнее предместье Парижа для Марины Цветаевой.

Тихая улица, каштан перед окнами, куст бузины, воспетый в её стихах.

Как всё это удалось сохранить, а вернее воссоздать, Флорану Дельпорт[5]?

Как всё это пережить мне?

С 1934 го по 1938 й год семья Марины Цветаевой живёт в Ванве.

Милый компактный городок, весь в зелени и цветах, ныне пригород Парижа. Древняя католическая церковь с приятным звоном колокола, очаровательные, большей частью двухэтажные, домики, каждый из которых не похож на соседа.

Марине понравился этот старый дом «на чудной каштановой улице»: «У меня чу-удная большая комната с двумя окнами, и в одном из них, огромным каштаном, сейчас жёлтым, как вечное солнце. Это моя радость».

Как же ей хотелось жить и радоваться!

«Но на ванвских улицах всё это время соседи провожали её косыми взглядами, а бывшие одноклассники Мура в лицо выкрикивали оскорбления. Предвидеть всё это было нетрудно…

Враждебность ванвских соседей постоянно подогревалась прессой… Имя Эфрона постоянно фигурировало в этих публикациях…

Когда подходило время очередного “терма“, ежеквартальной квартирной платы, денег в семье не оказывалось.

В редакции “Последних новостей“ Марину Ивановну любили те, от кого не зависела судьба её рукописей. Почти всегда приходилось ждать по нескольку месяцев публикаций не только стихов, но даже прозы. Неудачи с публикациями поэтических произведений заставили осознать, что главному её призванию, поэзии, отныне придётся потесниться».

Теперь она чаще пишет воспоминания, делает переводы.

Создаёт прозаические шедевры: «Живое о живом», «Дом у старого Пимена», «Пленный дух» и другие; прозу об отце и его музее, о матери и музыке, о детстве.

Как писал Владислав Ходасевич: «Тема, по существу, мемуарная… Оставаясь в пределах действительности, Цветаева придаёт своим рассказам о людях, с которыми ей приходилось встречаться, силу и выпуклость художественного произведения».

А в стихах этих лет слышны ноты глубочайшего трагизма и отчаяния:

  • За этот ад,
  • За этот бред
  • Пошли мне сад
  • На старость лет.
  • На старость лет,
  • На старость бед,
  • Рабочих – лет,
  • Горбатых лет.

«Вера моя разрушилась, надежды исчезли, силы иссякли», – с горечью признаётся Марина Цветаева.

И вот я стою перед этим домом с каштаном у окна в Ванве.

Светлый, с мансардой, трёхэтажный особняк, весь обвитый красным плющом. Видна небольшая табличка, указывающая, что с июля 1934 го по июль 1938 года на втором этаже этого дома жила русская поэтесса Марина Цветаева. Ниже цитата из стихотворения «Дом», написанного здесь, в Ванве, в 1935 году:

  • Из-под нахмуренных бровей
  • Дом – будто юности моей.
  • День, будто молодость моя.
  • Меня встречает: – Здравствуй, я!

Мой настрой, мои ожидания от новой встречи с любимым поэтом поглощают всю меня.

Поднимаюсь по винтовой лестнице (снова – винтовая, как в московском доме!) в её комнаты, казавшиеся для Марины Цветаевой тогда почти раем.

Небольшие, уютные, они тепло берегут память о поэте. Стеллажи с книгами, круглый матерчатый абажур под невысоким потолком, вязаные половички. Сохранён даже уголок пола с почти полностью стёршейся краской на старых скрипучих половицах, по которым ходила Марина!

В этом доме бережно хранится прижизненный сборник стихов Марины Цветаевой «После России», изданный в Париже в 1928 году.

Вызвал непомерный восторг и трепет большой, удлинённой формы пуф, обитый зелёным, в некоторых местах потёртым плюшем. Настоящий, Маринин!

Все непременно пожелали на нём посидеть. А я почему-то не решилась. Стояла смотрела на этот старый милый пуф и видела Марину, слегка присевшую отдохнуть и побеседовать с любимым каштаном, который с любопытством заглядывал ей в окно. В то время очень уставшую от жизненных передряг, с потухшим взглядом, бледную, с заметной проседью в волосах.

Захотелось подойти к ней и обнять. По-доброму, безо всякого сочувствия или жалости, которую бы она вмиг ощутила и не приняла.

В группе нас было человек пятнадцать. А я будто бы осталась в квартире наедине с Мариной.

Молчать и даже не дышать, а слушать и слышать тишину дома. Прочувствовать атмосферу её любимого раннего рабочего утра. Оградить её от всех посторонних людей, сложных взаимоотношений, трагических обстоятельств жизни.

Только бы она писала!

Но…

  • Но на бегу меня тяжкой дланью
  • Схватила за волосы судьба…

Прощание с домом Марины было трогательным.

В дар поэту и как великое признание звучали строки: «Бог, не суди, ты не был женщиной на Земле…», «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…», «Моим стихам, написанным так рано…», «Если душа родилась крылатой…» и много ещё.

Флоран сыграл на рояле и спел свои песни на слова Марины Цветаевой. Удивительный человек, однажды прочитав стихи Марины, полюбил их всем сердцем, выучил русский язык, чтобы читать Цветаеву на её родном языке. Его любовью и живёт Музей-квартира Марины Цветаевой в Ванве.

Спасибо, Флоран, за тёплый уголок вдали от Родины, за добрую память о русском поэте.

А я увозила с собой в Россию часть парижских душевных переживаний Марины Цветаевой.

И на долгую память в сумочке – каштаны Ванва.

НЫНЕШНИЕ ДНИ

Ещё одна удивительная «встреча» с поэтом Мариной Цветаевой произошла у меня, когда я готовила презентацию о творчестве известного всем в Калмыкии поэта и переводчика Семёна Липкина. Тогда пришлось прочитать, просмотреть много материала о его жизни и деятельности.

И вот в одном из воспоминаний Липкина о его товарищах по перу я прочла о встречах двух поэтов.

Особенно интересным для меня оказалось то, что Марина Цветаева, как и Семён Липкин, соприкоснулась с переводами калмыцкого эпоса «Джангар». Ей предложили редактировать французский перевод эпоса, сделанный с русского перевода Липкина.

На одной из встреч разговор Марины зашёл именно об этом. Цветаеву интересовали некоторые калмыцкие слова, термины, а также и обычаи, и дух нашего народа.

Воспоминания Семёна Липкина «Вечер и день с Цветаевой» опубликованы в 1997 году в книге «Квадрига».

Его встреча с Мариной Ивановной произошла у Веры Звягинцевой в Хоромном тупике у Красных Ворот. Цветаева читала на встрече «Попытку комнаты», Звягинцева и Липкин тоже читали свои стихи.

Потом Семён Израилевич пошёл провожать Цветаеву, и тут состоялся их разговор о калмыках и «Джангаре».

– Мне не очень по душе ваш способ перевода, – призналась Цветаева и пояснила: – Думаю, что словарь кочевничьего эпоса должен быть прост, груб.

Липкин возразил:

– Калмыки, действительно, раньше кочевали, образ жизни их и сейчас прост, но их эпос на протяжении веков отделывали буддийские монахи. Благодаря буддизму «Джангар» связан с оригинальной индуистской философией. А калмыки вовсе не грубы. Расскажу вам один случай. В глубине степи, в слабо освещённом сельском клубе, я слушал одну песнь эпоса. С помощью домбры её исполнял джангарчи, ещё не старый. И вдруг он заснул. В зале наступила тишина. Она длилась несколько минут, пока сказитель не запел снова. Потом я спросил у своего спутника, драматурга Баатра Басангова, что же произошло. Он мне объяснил: сказитель дал знак слушателям, что святые, сладостные звуки эпоса перенесли его на несколько мгновений в нирвану. Слушатели поняли и тоже заснули, как бы удалились из нашего иллюзорного в мир вечный.

– Вот это чудо! Ваш рассказ лучше вашего перевода.

– Спасибо. Помните ли вы, Марина Ивановна, что калмыками интересовался Пушкин? Наш гений нашёл время, чтобы сделать пространные выписки из трудов монаха Иакинфа Бичурина, посвящённых истории калмыков. В своём «Exegi monumentum» Пушкин сначала написал «сын степей калмык». Узнав от Бичурина, что калмыки пришли в приволжскую степь из горной Джунгарии, он слово «сын» заменил «другом».

Цветаева восхитилась:

– Вот это святость. Святая точность. Святость ремесла. Вот так надо работать.

Семён Израилевич запомнил Цветаеву как умную собеседницу, живую, смеющуюся, «не плаксу». Она была худенькая, на четверть, примерно, седая («тёмно-серая»), говорила быстро и часто вертела головой; «одета бедно, но не по-нашему».

Удивлялся Липкин, что иногда Цветаева звонила ему с вопросами по поводу переводов, над которыми работала: вопросы были слишком простые. И вдруг подумалось: а может быть, ей просто хотелось услышать человеческий голос?

– Что такое Эрлик-хан?

– Халвынь?

– Чинтамани?

Как думающий, профессиональный литератор Марина Цветаева стремилась глубже понять и узнать все тонкости бессмертного эпоса «Джангар», оценить его сакральный смысл и красоту нашего калмыцкого языка.

Особая ей благодарность, ведь именно переводчиков Александр Сергеевич Пушкин называл «почтовыми лошадьми просвещения».

Лебедия Хлебникова

Я вам расскажу, что я из будущего чую мои зачеловеческие сны.

Велимир Хлебников

Образ лебедя занимает важное место в культуре и фольклоре народов Европы и Азии. Лебедь включён в круг тотемов у многих народностей.

Калмыки издревле почитали птиц. Так, например, легендарными прародителями дербетовских[6] князей были птица филин и дерево ива – «с матерью ивой и отцом филином». Ещё у калмыков много «птичьих» имён – Харцха, Така, Галун и другие.

А лебедь у калмыцкого народа – особо уважаемая птица, приносящая счастье и удачу. Увидев летящих лебедей, надо было молиться. Согласно легенде, дочь небесного царя вышла замуж за охотника и, родив ему детей, вновь приняла облик лебедя и поднялась в небо.

В калмыцких сказках мотив часто сводится к тому, что девушки в образах лебедей помогают героям этих сказок.

В символике калмыцкого женского платья заключён сложный образ мифического лебедя-маралухи.

В России лебедь – издревле самая почитаемая русским народом птица. По свидетельству византийского историка Х века Константина Багрянородного, сама территория, где жили древние русы, именовалась Лебедией.

Впоследствии русский поэт-футурист В. Хлебников назвал новую Россию «Лебедией будущего».

Удивительный поэт и философ Велимир Хлебников родился в нынешнем селе Малые Дербеты Республики Калмыкия. В своём автобиографическом очерке он писал: «Я родился 28 октября (по старому стилю) 1885 года в урочище Ханская Ставка Калмыцкой степи, в устье Волги, в стане монгольских, исповедующих буддизм, кочевников».

Здесь он чувствовал себя «крохотной гласной в бесконечном крике неба».

Интерес к миру пернатых зародился у поэта ещё в раннем детстве. Его отец Владимир Александрович был учёным-орнитологом. Птицы для Велимира представлялись живыми символами, которые должны передать движение времени.

В степи на лоне дикой живой природы находил Велимир Хлебников вдохновение, силы и свои фантазии. Для него «страна Лебедия» – это также и Волжское Понизовье.

  • Где Волга прянула стрелою
  • На хохот моря молодого,
  • Гора Богдо[7] своей чертою
  • Темнеет взору рыболова.
  • …Темнеет степь; вдали Хурул
  • Чернеет тёмной своей кровлей,
  • И город спит, и мир заснул,
  • Устав разгулом и торговлей.

Основная идея поэмы «Хаджи-Тархан» – единение народов, связь России и Азии, взаимодействие культур на едином пространстве.

Он писал, что на горе Богдо гордо подымается замок для исследования неба Лебедии – осада человеческим разумом тайн звёздного мира.

Любовь и увлечённость славянской мифологией Виктор (Велимир) унаследовал от матери Екатерины Николаевны Вербицкой, историка по образованию. Народные песни, сказки, заговоры, заклинания стали источником его вдохновения.

Идеальный мир представлялся Хлебникову содружеством народов. В первобытном обществе, в языческой культуре видел поэт общечеловеческие ценности, лишённые классовых и национальных предрассудков.

«Я не смотрел на жизнь отдельных людей, но я хотел издали, как гряду облаков, как дальний хребет, увидеть весь человеческий род и узнать, свойственны ли волнам его жизни мера, порядок и стройность».

Часто Велимир называл Россию Лебёдушкой, веря в её чистую душу, верность и любовь.

«Однажды Родина-Лебёдушка обязательно очнётся от морока, взмахнёт своими могучими крылами, поднимется высоко в небо – на вершину своей недосягаемости для недругов». Именно такой видел Велимир Хлебников Россию.

В «Лебедии будущего», написанной во второй половине 1918 года, Хлебников удивительным образом предвидит устройства – прообразы современных телевизоров, компьютеров, смартфонов: «Тенепечатью на тенекнигах сообщались последние новости, бросая из блистающего глаза-светоча нужные тенеписьма».

А также Велимир описывает и блогеров, которые показывают свои работы на экране тенекниги: «Некоторые вдохновлённые надписями тенекниг удалялись на время, записывали своё вдохновение, и через полчаса, брошенное световым стеклом, оно теневыми глаголами показывалось на стене».

Всё предполагаемое им тогда очень похоже на работу наших современников во всемирной сети Интернет, на ведение, например, «Живого журнала» и т. п.

1 Татьяна Бадакова. Шестое июня.
2 Татьяна Бадакова. Свидание.
3 Татьяна Бадакова. Письмо любимому (отрывок).
4 Татьяна Бадакова. Парижу (отрывок).
5 Флоран Дельпорт – музыкант, создатель и хранитель музея Марины Цветаевой в Ванве.
6 Дербеты – один из четырёх основных родов у калмыков.
7 Ныне это место паломничества верующих и любителей поэзии Велимира Хлебникова.
Продолжить чтение