Читать онлайн За донат бесплатно

Ерке. Глава первая

Батя помер и внутри что-то с хрустом надломилось. Вроде оголённого провода, который корнями уходил под землю и отдавал импульсы в каждую веточку, росток и травинку. Но после похорон отбасы выгорела, и ничего не осталось. Только пустырь, на котором нечего засаживать, да и вряд ли приживётся там хоть что-нибудь.

Мои братья, тёти, дяди – все они живы и здоровы, но существуют где-то на другом склоне, так далеко расположенном от моего собственного. У них свои импульсы, свои побеги, даже дождь льёт свой, пускай мы и существуем под одним небом, питаемся одним солнцем, пускаем корни в одну почву. Но больше нас ничего не связывает. Даже если разместимся за одним столом – между нами пропасть длинней, чем Марианская впадина.

Даже в мире растений есть отбросы, чего уж говорить о мире животных и людей. Хотя лучше быть сорняком, чем никем. Сорняку хотя бы не приходится думать о своём положении.

Съехав на асфальтированную дорогу моста, я подхватываю скейт. Дальше только пешком. Тачки, съезжающие с эстакады, поднимают клубы пыли, которыми я давлюсь вместе с жарким июльским воздухом. Вдали слышен вой клаксонов. Беспрерывно ревут моторы проносящихся водил-понторезов. А я плетусь в наушниках, слушаю новый альбом любимого панк-рок нытика и мечтаю прыгнуть под колёса. Думаю, тогда сми выделят мне целую строчку.

В прошлом месяце парочка влюблённых идиотов сиганула с крыши, лишь бы их трагедия засветилась в соцсетях. Но их некролог притянут за уши. Не было там никакой трагичной любви, как и не было драмы. Просто придурки мечтали хоть как-то выделиться на фоне остальных, более нерешительных придурков. Ну, в общем, как-то так. Кажется, им даже удалось стать на пол недели звёздами. Но если меня остановят и спросят, как их зовут прямо сейчас – я не отвечу. У меня полно своих геморов, чтобы хранить в памяти имена этих неудачников, как и остальных.

Мимо проносится девчонка на электросамокате. У неё колготы в сетку и спичечные ноги. Я поглядываю на свои собственные рульки. Было бы неплохо начать хотя бы бегать по утрам. Но ещё через секунд десять я на это забиваю и возвращаюсь к воспоминаниям о похоронах.

Отец поделил наследство на четверых. Небольшая часть его собственности достанется мне, как только я достигну совершеннолетия. А пока придётся кантоваться с дядей, его женой и детьми в двушке. Это, конечно, не предел моих мечтаний. Дядя неплохой человек, но его жена та ещё стерва. С ней невозможно сосуществовать на одной территории, если та на ней хозяйничает. И если с присутствием её детей я ещё как-то могу смириться, то нянчить чужих спиногрызов в мои планы не входит.

Мой отец был прогрессивным человеком, хоть и относился с трепетом ко всяким там традициям, но меня воспитывал по-своему. Он давал мне свободу и позволял выбирать, ну, не только мне одной, братьям тоже. Хотя к ним он всегда был более строг.

Электросамокат снова мелькает в кадре. Я краем глаза замечаю уже знакомые колготки в сетку. В этот раз девчонка притормаживает неподалёку и разворачивает огромную махину так, чтобы преградить мне путь. Я перевожу взгляд с худых ног на её лицо. Чужой рот шевелится, и я ещё какое-то время тупо наблюдаю, как эта девка попадает в такт куплетам песни. Она подносит руку к своему уху и стучит по мочке. Думает, мне так интересно, что она там хочет до меня донести? Я непроизвольно поджимаю губы и выдёргиваю один наушник. Тут же меня оглушает грохотом колёс проносящихся машин.

– Прости, – орёт она, обнажая кафельные зубы, и щурится от слепящего солнца за моей спиной. – Не могла проехать мимо. Чувствую, что мы должны познакомиться.

Я окидываю её полным презрения взглядом. Ещё меня девчонки на мосту не снимали. Местная сумасшедшая, что ли? Чуть приглядевшись, я подмечаю не только худые ноги и колготки в сетку. У неё татуха на груди. Это змея, что затягивается точно удавка на шее и ныряет в декольте. Её было чертовски больно бить, верняк.

Батя запрещал мне делать татуировки, поэтому я не могла позволить себе многие хотелки. Выбор пал на голени. Одна из моих подруг отлично орудовала иглой и забила меня от ляжек до щиколоток. С тех пор я никогда не носила юбки. Даже летом.

– Прости, – отвечаю я, пытаясь скопировать чужой подчёркнуто вежливый тон. – Я не знакомлюсь на улице, – и двигаю дальше, планируя пройти мимо.

– А что насчёт судьбы? – настырная деваха отталкивается от асфальта и выкатывается прям перед моим носом. Кажется, что мы одного роста, но если она слезет с самоката, то я определённо буду выше.

Девка весело щурится и заглядывает мне в глаза. Мы играем в гляделки ещё секунд пятнадцать, пока это не начинает меня бесить, и я весьма жёстко даю отпор:

– Овали от меня, – и обхожу её, вцепившись в скейт, чтобы в случае чего воспользоваться им. Типичный большой город. Здесь даже днём можно нарваться на неприятности, а с моим хмурым видом это как долбануть пиваса в шестнадцать – то есть легче лёгкого.

– Да ладно тебе, – кричит мне вслед эта неугомонная, – давай познакомимся.

– Только если ты проедешься по автомагистрали, – ору в ответ, задрав средний палец. Я слегка ускоряюсь, чтобы от неё оторваться, но наушник не надеваю. Хочу быть в курсах, если она вдруг снова подкатит ко мне. И она подкатывает. Я даже оборачиваюсь, когда она проносится мимо. К счастью, она просто проносится мимо. На этом ей спасибо. Я совсем не в духе и буду рада кого-нить огреть скейтом, только дай повод. Но всё решается само собой. Сумасшедшая отъезжает на достаточное расстояние, поднявшись почти до верхней точки подъёма. Затем тормозит. Я прищуриваюсь, пытаясь понять, планирует ли она спуститься обратно. Но она не спускается. Вместо этого она поднимает самокат и перебрасывает его через ограждение. У меня на мгновение притормаживает сердце. Она рехнулась? Я застываю на месте, наблюдая за тем, как она легко перепрыгивает следом за самокатом через отбойник. Затем она посылает мне взгляд. И я замечаю, как её хаер треплет вихревой ветер, что вот-вот затянет эту сучку под колёса. А что если… она сдохнет? Я дёргаюсь с места и резко перехожу на бег, хочу остановить её. Ещё одних похорон по моей вине… я не выдержу. «‎Нет, не надо, держите её, хоть кто-нибудь», хочется закричать, но из-за скорости воздух выталкивается из лёгких, как пушечное ядро. А она жмёт на кнопку, срываясь на дорогу. Я слышу визг колёс, протяжный рёв гудков.

Влетая в ограждение, я на секунду теряю её фигуру за проносящейся фурой, а затем снова обнаруживаю на другом конце дороги. Самокат взмывает в воздух, на снёсшей его тачке красуется вмятина. Но сумасшедшая жива. Сидит как птенец на жёрдочке, только на тоненьком металлическом листе, вцепившись в него руками и коленными сгибами. И улыбается. Во весь свой долбаный рот. Она видит меня, и я вижу её. Её ладонь взмывает, разрезая разряженный воздух, будто бумажный лист ножницы. Эта дура улыбается, и я тоже начинаю улыбаться.

Какой идиотский поступок… лишённый всякого смысла.

***

Мальчишеская походка и развязное поведение отличает её от остальных моих знакомых. Даже её прозвище не похоже ни на одно из тех, что мне доводилось слышать.

– Стилаш? – повторяю я, наблюдая за тем, как моя новая знакомая уплетает бургер.

В маке днём огромные толпы и идея «поговорить по душам» как-то не вяжется с её выбором локации. Тем более Стилаш не спешит начать диалог. Перед этим она очень долго выбирает позицию из меню, вдумчиво листает бургеры с рыбой, но в конце концов останавливается на классике: двойном чизбургере с большой колой.

– Заплатишь за меня? – вот что она говорит, после того как на дисплее огромного борда высвечивается требование об оплате её жрачки.

– С фига ли? – вздыхаю я.

– Я чуть не померла из-за тебя, – так она говорит. И я почему-то соглашаюсь, достаю карту и подношу к терминалу.

Стилаш говорит, что в маке всегда разбавляют напитки водой, либо минералкой, в зависимости от настроения менеджера. А ещё добавляют слишком много льда. Ей нравится первозданный вкус оригинальной кока-колы. В этом наши мнения сходятся. Мне не нравятся аналоги, все эти локо-колы, черноголовки, кул-колы, и так далее. Отдалённо они напоминают ту самую колу, которая всем хорошо известна, но это всё ещё жалкая подделка.

Хотя, когда карман тянет лишь мелочь, а колы очень хочется, я всё равно возвращаюсь к аналогам. Наверное, именно на это и рассчитывают производители.

– Ты интроверт, да? – бодро двигая челюстью, спрашивает Стилаш. Все её пальцы в соусе, а из уголка рта торчит кусок помидора, который она быстро всасывает.

– Нет. Просто не люблю людные места, – я пожимаю плечами. Мне плохо в муравейниках. На тело будто налипает слой незримой пыли, грязи и мерзости. После таких вылазок хочется снять с себя кожу и закинуть в стирку с остальными шмотками.

– Мне нравятся людные места, – Стилаш достаёт электронку из кармана и затягивается, так и не прожевав еду. Она горбится и выпускает дым в кулак, чтобы никто из работников не заметил, но облако выходит здравое и, в общем, со скрытностью у Стилаш проблемы. После этого она расправляет плечи, продолжая жевать, и говорить: – В толпе легко затеряться. Можно даже что-нибудь украсть – никто и не заметит. Видишь соль? – она тычет пальцем в стеклянную баночку на столе.

– Вижу.

– Возьми её.

Я протягиваю руку и беру солонку, заглядывая Стилаш в глаза. Она ухмыляется, наконец-то дожевав.

– А теперь спрячь к себе.

– Что?.. – я, конечно, уже догадывалась, что у Стилаш не все винтики сидят на своих местах, но даже не думала, что она предложит нечто подобное.

Раньше я никогда не воровала. Мне это просто не нужно, так я считаю. Воровством занимаются только придурки и те, кого жизнь прижмёт. Как много фильмов об этом снято, где какой-нибудь идиот подбирает кольцо с бриллиантом или проклятую купюру, а затем расплачивается за свою жадность кровью… люди, что ли, идиоты? Никогда не слышали про «‎карму» и «проклятие»? Короче, для кражи должна быть веская причина – вот что я думаю.

– Слабо? – подхватив стакан колы, Стилаш прикладывается ртом к соломинке. Её глаза блестят, а губы надломлены в ухмылке. Она меня зачем-то испытывает. Очень по-детски, но её пристальный и надменный взгляд в натуре бесит.

Я спокойно прячу солонку в карман своей толстовки, даже не поглядев по сторонам.

– И что теперь? – хмыкаю я, чувствуя себя идиоткой, которую развели на какую-то фигню. – Всех тут расстреляем и вынесем пакеты с мусором?

Стилаш смеётся, не сводя с меня цепкого взгляда. Когда в её стакане заканчивается кола, она сминает стакан и бросает его на стол. Соломинка остаётся у неё во рту. Она её пожёвывает и наматывает на палец, будто жвачку.

– А почему бы и нет? – Лыбится Стилаш. – Я давно мечтала устроить ограбление. Один раз живём.

Сумасшедшая Ну, точно, сумасшедшая. Я гляжу на неё и всё думаю, в какой момент мне придётся применить скейт как биту. Но пока Стилаш не кажется агрессивной, а это единственное, чего я боюсь. Психов в мире достаточно, и, кажется, прямо сейчас один из них сидит со мной за этим столов. Всё моё нутро кричит об этом, но мне всё равно интересно, что будет дальше. Это как совать голову в пасть тигру или плавать с акулами – риски ты осознаёшь, и страх чувствуешь, но остановиться почему-то не можешь.

– Ты же знаешь, что воровство бьёт по кошельку только тех, кто работают, а не владеют заведением? – спрашиваю я.

– Ага, – хмыкает Стилаш, – думаешь, это волнует вора?

– Думаю, да, если у него есть совесть.

– А если нет?

– Значит вор – придурок, которому стоит подлечить голову.

Стилаш выдёргивает соломинку изо рта и проводит перемотанными пластиковой трубкой пальцами по своим губам.

– А что насчёт тех воров, которые грабят банки? Не все из них хотят получить деньги, иногда вору, как некому убийце или террористу, просто хочется стать узнаваемым, засветиться по телику, быть сенсацией, хапнуть нервяка, конечно же.

– В этом нет смысла, – я чувствую, как начинаю раздражаться ещё сильнее, потому что Стилаш слишком самоуверенно ухмыляется. А ещё у неё такой тон, будто она профессор, и всё на свете знает. – Если вору хочется засветиться по телику, он не станет вором – это так не работает. Вор человек скрытный, преследующий определённую цель сделать всё тихо и получить максимальную выгоду.

– Откуда тебе знать? Ты когда-нибудь воровала?

– Нет, но я не тупая и умею анализировать.

– Если ты не учитываешь человеческий фактор, то ты точно тупая.

Моя ладонь сама собой оказывается на ребре скейтборда. Стилаш сцепляет руки в замке. Я слышу, как сотрудница мака истошно кричит третий раз подряд номер заказа, за которым никто не приходит. И всё это…

– Расслабься, – прыскает Стилаш, резко двинув рукой и зачесав свои волосы назад. – Это был спор ради спора. Вообще-то ты отчасти права, я…

– Извинись, – перебиваю её я.

Стилаш поднимает на меня свои тёмные глаза, в которых нечто безумное расходится искрами и сливается в моём отражении, затем она улыбается, но паскудно так.

– Прости, – говорит легко, видимо слова для неё ничего не значат, – ты не тупая. – Только после этого я убираю руку со скейта и расслабляю приподнятые плечи. – Мне в кайф злить людей.

– Я заметила, – отзываюсь как-то резко. – Мне пора…

– А знаешь что? – на сей раз меня перебивает Стилаш. Она вскакивает, грохнув кулаками по столу. – Я решила – ты подходишь! – Так и застывает, нависнув надо мной.

Я задираю башку и выгибаю бровь, готовая встать и свалить отсюда.

– Стрим, – поясняет Стилаш, заметив моё недоверие. – Давай проведём стрим? Ничего сложного в этом нет, даже если ты не знаешь в чём суть. Мой школьный дружок компьютерный гений, в свои семнадцать уже создал анонимную платформу для трансляций, и спустя год забил её разными фишками и ништяками, так что там даже не нужно регистрироваться, чтобы смотреть, писать и… донатить.

Стилаш снова берёт мятую соломинку в рот и ждёт моего решения.

Я закатываю рукав и бросаю взгляд на наручные часы. Последняя пара закончилась тридцать минут назад, а тащиться домой мне абсолютно не хочется. Видеть дядю, его жену, их говнюков, не иметь возможности уединиться даже в собственной комнате, и всё это… всё это, конечно же, куда хуже, чем терпеть выкидоны этой сумасшедшей.

– Ладно, – тихонько отзываюсь я и опускаю рукав. – Давай попробуем.

Стилаш. Глава вторая

– Вот бы батя сдох, – я говорю это своему слушателю в наушнике. На другом конце провода мой дорогой друг, товарищ и «мистер здоровенный прибор две тысячи двадцать три» лишь вяло угукает. Федя никогда не относился к моим проблемам с должной серьёзностью. Ему стоит хоть иногда делать вид, что он не такой как все мужики, и что я интересую его не только потому что у меня щель между ног. Хотя, честно говоря, мне всё равно. Я ведь тоже его не люблю. Просто привычки сильнее здравого смысла, а привязанности вообще похожи на лужу клея, из которой, если увязнешь, вырваться сможешь, но от боли афигеешь.

– Ты заедешь? – наконец-то я слышу Федин вибрирующий голос в наушнике, как будто лает здоровая собака, помесь алабая со швейцарской овчаркой. Но в жизни Федя небольшой, некрасивый, и даже, блин, не собака.

– А ты хочешь? – я притормаживаю на светофоре.

– Сама решай.

– Вот ушлёпок, – хмыкаю я. Ноль инициативы в скупых интонациях, в этом весь Фёдор. Хрен проймёшь, ему реально по-барабану или он просто не заинтересован именно во мне. Хотя этот кроссворд я перестала разгадывать уже очень давно. У Фёдора ноль друзей, ноль интереса к жизни и ноль мотивации делать вид, что он хороший парень.

Мы знакомы больше десяти лет. Жили в одном детском доме. Ну, пока отец не откинулся с зоны. Этот урод до последнего не хотел забирать меня из ада. Впрочем, лучше быть в аду, чем с ним.

– Займёшь денег до конца месяца? – я жму на кнопку и самокат разгоняется. На скорости в пятнадцать километров я пересекаю пешеходный переход и быстро приближаюсь к мосту.

– Я пуст, – отмазывается Федя, но я-то знаю, что это всё гон. У белобрысого всегда есть заначка на чёрный день. Ровно как и у меня самой. Мы оба это знаем, но о некоторых вещах не говорят вслух.

– Да не ври, – хнычу я, чуть притормаживая, прежде чем двинуть на подъём. – Мне нужен всего косарь.

– У меня нет, – повторяет Федька.

– Собака, блин.

– Чё прикопалась? Нет, говорю.

Мне позарез нужны бабки. До конца месяца неделя, а в кармане одна мелочь. Если я не раздобуду бабла, то придётся снова шляться по клубам и тратить время на засранцев, которые не всегда в ладах с головой, и не всегда щедры настолько, насколько это нужно.

– Ну ты и гад. Хочешь, чтоб я снова попрошайничала? – проносясь мимо девчонки, я подмечаю её брендовый бомбер. Клёвый, стоит сказать. А ещё у неё чёлка белая. Типичная столичная соска. Таких тут жопой ешь.

– У тебя ведь много ухажёров, – хмыкает Федя. Этот крекер до сих пор точит на меня зуб за то, что я сосалась с каким-то придурком и даже выложила это в инсте? Вряд ли. Феде ведь на всё фиолетово, и на меня в том числе.

Я резко жму на газ, и тут же притормаживаю на самой верхней точке моста. С рёвом проносящаяся тачка резко выдувает из моего уха один наушник. Он тут же оказывается под колёсами. Я даже не успеваю дёрнуться, когда аппаратура разлетается на мелкие частички под прессом шин.

– Блин, – досадливо выругавшись, я провожу рукой по лицу и зачёсываю волосы назад. – Непруха.

Только этого не хватало, чтобы омрачить день. Ещё и жара стоит такая, что хоть вешайся. Впрочем, я не сильно расстраиваюсь. Всё равно этот наушник уже давно не пашет.

– Что случилось? – спрашивает Федя, как обычно, этой своей интонацией бездушной машины.

Я оборачиваюсь, бросая взгляд на тёлку, что плетётся со скейтом в руке.

Скейт штука недешёвая. А ещё у неё бомбер брендовый, ну, типа не гуччи, конечно, и не луи витон, но адидас – не паль – судя по виду. Я скоренько прикидываю в голове кое-какие цифры, затем их умножаю, затем прибавляю ровно столько же, а затем делю, потому что со счётом у меня всегда было фигово.

– Я тебе перезвоню, – говорю я и сбрасываю вызов. Затем разворачиваю этот задрипанный самокат от Яндекса и жму на газ, подъезжая к девчонке.

Как только она меня замечает, от концентрации недовольства её харя превращается в сушёную хурму.

– Салют, – говорю я как можно более доброжелательно, вскинув ладонь. Эта стерва даже не удосуживается вытащить наушники. – Затычки вынь, пож, потрещим, лады? – я стучу по собственному пустому уху, чтобы хоть как-то склонить её к беседе.

Как только эта девка всё-таки выдёргивает свои провода, её рот превращается в сплошную полоску.

– Прости, – говорю я, мысленно уже сходив на хрен, на который она меня пошлёт. Но ничего страшного. Я там так часто бываю, что мне пора выдать золотой самотык. – Не могла проехать мимо, – я улыбаюсь. Неважно, что я скажу, главное – развести её. Она хоть и выглядит как гадина, но её сутулая спина и взгляд в пол выдают в ней лохушку. Мне хорошо знаком такой тип людей. – Чувствую, что мы должны познакомиться.

– Прости, – чутка подумав, отвечает она, и так противно растягивает слова. Хотя голос у этот фифы спокойный и слегка заниженный. А ещё она почти не смотрит мне в глаза. – Я не знакомлюсь на улице, – добавляет девчонка и двигает вперёд, намереваясь меня обойти, но я тут же сдаю назад, а затем вперёд, как бы преградив ей путь.

– А что насчёт судьбы? – скалюсь я, аж скулы болят. С фига ли она такая упёртая? Я думаю, что это даже забавно. Противящаяся жертва всегда круче безвольной груши для битья. И как только я позволяю себе подумать об этом, эта стерва выплёвывает:

– Овали от меня.

Она резко обходит меня со спины и прибавляет шаг.

Вау, думаю я, вот сюрприз. Она хоть и выглядит как дрянь, зачастую, процентов семьдесят таких баб оказываются весьма безобидными. В противовес этому Бог создал милых и очаровательных уродин, чьи поступки резонируют с их нежнейшим внешним видом. Такая вот статистика.

– Да ладно тебе, – выкрикиваю я, заценив её вид сзади. У этой девчонки классный зад, но у меня всё гораздо лучше с бампером, и ноги худые и длинные. – Давай познакомимся.

– Только если ты проедешься по автомагистрали, – орёт та и демонстрирует мне свой средний палец даже не оборачиваясь. Я от такого на пару секунд выпадаю. А она реально не фильтрует базар. Крепче вцепившись в ручки самоката, я ухмыляюсь.

Эта тёлка реально думает, что мне слабо?

Выжав скорость до десятки километров, я проезжаю мимо неё и взбираюсь на самую верхнюю точку, где о бордюр в панике бьются части моего разлетевшегося наушника.

Я притормаживаю и слезаю с самоката. Подхватив ручки, я перекидываю его через отбойник. Мне нравится испытывать удачу. Жду не дождусь дня, когда удача кончится.

Оглянувшись на эту девку, я ей подмигиваю. Если подохну, у этой стервы будет куда больше проблем. Уже это греет мне душу.

Я перевожу взгляд на дорогу. Трафик здесь будь здоров, но если резко выжму скорость на максималку, у меня будут шансы. Примерно один к двум. Перебравшись через ограждение, я ставлю ногу на самокат. Воют проносящиеся тачки, кое-кто даже сигналит, когда проносится мимо. Я сжимаю ручки со всей силой, которая есть в моих руках, и ставлю на самокат вторую ногу. Резко вдавив кнопку старта я срываюсь с места. Сорок метров дороги преодолеваются мной за долю секунды, и я спрыгиваю с самоката, когда тот врезается в отбойник с противоположной стороны дороги. Тут же раздаётся визг колёс и звук удара. Я впиваюсь руками в металлическое ограждение и приземляюсь на него пятой точкой. Взлетевший самокат с грохотом падает на дорогу. Вряд ли его восстановят.

За минуту на трассе образуется пробка, всё встаёт, как будто тут перевернулся самосвал, а не один самокатик.

Я нахожу взглядом опешившую рожу этой недружелюбной подруги. Та переваливается через ограждение по пояс, и на её лице ни следа от той надменности, которую мне довелось видеть. У неё настолько глупый вид, что мне становится смешно. Так что я смеюсь. Эта дура тоже начинает смеяться.

Рыбка в сетке, думаю я, вытирая ободранные ладони о кофту.

***

– Тут, – говорю я, раскинув руки.

Ерке окидывает снисходительным взглядом площадку.

Чё, опять мне не удалось угодить её завышенным требованиям? Да пофиг. Главное, что эта лохушка в самом деле оказалась безотказной. Для меня это настоящий джекпот. Вероятно, я смогу крутить ей ещё какое-то время, ну, по крайней мере до тех пор, пока мы не разбежимся по домам.

– И что дальше? – она поднимает на меня свои ясные очи. Для казашки у неё слишком светлые глаза, типа как мятная жвачка. Хорошенько пережёванная мятная жвачка.

– Сейчас я запущу стрим, – отвечаю я, достав сотовый. – Только… как бы нам назваться?

– Назваться?..

– Ага, – я быстро щёлкаю по приложению с золотой монетой на сером фоне.

Я плохо помню школьные годы, но я отлично помню Кирилла – пацана, с которым мы неплохо ладили хотя бы потому, что у него была цель. А мне очень нравятся люди, у которых есть цель. Те, что живут лишь для статистики – для меня просто мусор, но даже на мусоре можно найти что-то полезное для себя любимого. Так что иногда приходится иметь дело с мусором, такие дела.

– Парня, который создал эту платформу, зовут Кирилл, – зачем-то решаю поделиться я, хотя Ерке не спрашивала.

– Ясно, – отвечает та.

– Так как мы назовёмся?

– Как хочешь, – Ерке пожимает плечами. Она чем-то отдалённо напоминает мне Федю, хотя у Ерке куда больше заморочек, судя по её несносному характеру.

Пока я настраиваю приложение, она обкатывает доску и крутит простейшие финты. Я молча тыкаю по всем ячейкам и ставлю галочки, соглашаясь на условия платформы и подписывая договор об эксплуатации.

Когда очередь доходит до названия, я просто пишу «сделаем всё за донат». Ёмко, чётко, честно – зачем выдумывать велосипед.

Запустив эфир, я ставлю телефон на край лавки и опускаюсь на корточки перед экраном, полная энтузиазма. Но спустя минут десять энтузиазм гаснет. А ещё через пять минут врубаются первые фонари, и солнце уматывает за горизонт.

– Как успехи? – спрашивает Ерке, и я слышу в её голосе откровенную издёвку.

– Ноль зрителей, – буркаю в ответ.

– Не удивительно, – хмыкает эта стерва. – Ты не медийная личность, и я тоже. Никому нет дела до простых обывателей, вроде нас. Так что забей на эту фигню и займись чем-нибудь нормальным.

– Иди в жопу, – огрызаюсь я, продолжая пялиться в экран.

Тут я слышу, как скейт с грохочущим ударом плюхается на землю.

– Что ты сказала?

– Я сказала «иди в жопу», – повторяю по слогам, обернувшись в её сторону. – У тебя со слухом проблемы, да? Мне повторить?

Ерке резко слезает со своего скейта. Я замечаю, как её и без того тонкие губы в очередной раз превращаются в сплошную линию, а челюсть приобретает острые края.

– Повтори, – цедит Ерке.

Я медленно поднимаюсь на ноги. Это была плохая идея с самого начала, она, чёрт возьми, права. Но это не значит, что у неё есть право поливать говном мою идею.

– Иди, – я начинаю говорить, – в, – и Ерке тут же срывается с места. Прежде чем я успеваю договорить, эта гадина подлетает и разворачивается на ходу, а затем её нога взмывает. Я чудом сгибаюсь и отскакиваю от её вертушки. Выпрямившись, я боком подхожу к турникам, а Ерке угрожающе шлёпает за мной и почти не моргает. – Жопу, – выплёвываю я. Это буквально сносит ей крышу. Ерке накидывается на меня и тут же хватает за волосы. – Твою мать! – выкрикиваю я, схватившись за её руку и с силой сжимая зубы на чужом запястье. Она начинает орать и отпускает мои волосы.

– Да пошла та! – орёт Ерке и снова начинает махать ногами. В какой-то момент я даже теряю равновесие и оказываюсь на земле. Тогда она тоже падает на колени и первый раз заряжает мне кулаком в лицо. Я чувствую вкус крови, что хлещет из моей разбитый губы, и, недолго думая, отвечаю тем, что резко бью Ерке с ноги в живот.

Ерке относит к металлической горке. Та сгибается и сворачивается в позу эмбриона, скулит секунд пять, а затем поднимается на локтях. Я продолжаю сидеть на земле, пытаясь отдышаться.

– Только подойди, – холодно произношу я, доставая раскладной нож из кармана. Лёгким движение моей руки бабочка раскрываться, демонстрируя острое жало, которым можно резать не только бумагу. Тогда Ерке резко выдыхает, её брови сходятся у переносицы и рот приоткрывается, как будто она вот-вот начнёт просить прощения. Но этого не происходит. Вместо этого она подскакивает на ноги и нервно отряхивает свои шмотки.

– Остынь, ладно, – говорит она, буксуя назад. – Я просто уйду.

– Вали, – едва ли не шиплю я, направив в её сторону нож. – Давай, лети отсюда, гадина.

Ерке мимолётно поджимает губы, но ничего не отвечает.

Она не поворачивается ко мне спиной, ещё какое-то время просто двигаясь задом. А затем она прибавляет шаг и быстро отворачивается, отдаляясь от меня, но не забывая с опаской поглядывать назад, прежде чем бросить скейт на дорогу и поехать.

Я убираю нож с тяжёлым облегчением, только когда Ерке сворачивает за угол.

– Ай, блин, – громко выругавшись, я провожу ладонь по всему своему лицу и слизываю кровь с губы. – Дрянь.

Поднявшись на ноги, я плетусь к лавке, чтобы забрать телефон. Но как только я хватаюсь за него, мой взгляд падает на экран, где в правом углу жёлтым светом подкрашены комментарии. А сверху слева светится сумма. Кто-то пишет: «воу, чумовой махач, киски», и ещё кто-то: «это было горячо»; и ещё: «я закинул косарь, сможете подтянуться десять раз?»… и ещё: «классно выглядите, девочки».

А на счёте, тем временем, полтора косаря.

– Жесть, – шумно выдыхаю я, опускаясь на корточки, и ещё через минуту начинаю ржать.

Жду не дождусь дня, когда удача кончится.

Ерке. Глава третья

Странно это. Как-то всё это очень странно.

Моя жизнь совершенно обычная, и я ничем особо не выделяюсь, честно говоря. Как второстепенный персонаж, который всегда мелькает на фоне, в массовке, без лица и имени. А она, сука, красивая, но отбитая – верняк. И вряд ли мы вообще должны были пересечься, если учитывать всё вышеперечисленное.

– Здорова, – вытащив руку из кармана ветровки, Стилаш посылает мне воздушный поцелуй, от которого я уворачиваюсь как от выстрела. – Ну, ещё бы, – хмыкает эта сумасшедшая, покачивая ногой.

Она сидит на скамье с беззаботным видом в тёмных очках, охотно подставляя морду под солнечный душ. И вроде бы ничего необычного, так? Но…

– Какого фига ты здесь забыла? – спрашиваю я.

Эта придурошная сидит под моим домом. И я даже представить себе не могу, сколько времени она уже так пасёт меня.

– Ах, сколько же… сколько, – поглядывая на своё пустое запястье, Стилаш дует губки. – Сколько, сколько? Нихуя! – а затем резко перестаёт кривляться и расслабляет лицо. – Три часа, – говорит спокойненько так, даже слегка равнодушно, будто у неё биполярка или типа того. – Любишь зависать дома, да? Скучный ты человек, а. По ночам киснешь в четырёх стенах, вместо того, чтобы шастать по подворотням. В яблочко?

И вроде бы ничего такого, просто сумасшедшая три часа что-то высиживает на скамейке под моими окнами. Но сейчас где-то семь утра. Небо за деревьями только-только светлеет. Скоро рассвет. Народ встанет и пойдет по своим делам. А потом откроются пабы. Я намереваюсь в один из них, чтоб скоротать время до второй пары. На первую я никогда не хожу, а дома отоспаться не варик. Да и стакан пива вместо завтрака – всегда поднимает настроение.

– Ты за мной следила? – игнорируя её болтовню, предпочитаю сразу перейти к сути. – Это статья вообще-то.

– Ой, да что ты, – мымра снова надувает губы. Я шумно вздыхаю и, вцепившись в лямки рюкзака, уже собираюсь свалить. Но далеко и надолго не выходит. Стилаш увязывается за мной, продолжая нести чушь: – Если так подумать, статей много. Какая именно грозит мне? Знаешь? Нифига ты не знаешь, вот что я тебе скажу.

Не в силах больше терпеть эту пытку, я резко останавливаюсь посреди дороги и поворачиваюсь к ней лицом. И просто молча смотрю на неё, как учил отец. Да, да, он научил меня не только махать ногами, но и некоторым другим приёмчикам, вроде этого. Он морпех, и многое знал о жизни. По крайней мере, мне так кажется.

– Знаешь, – говорит Стилаш, на которую почему-то взгляд действует абсолютно противоположно. Она не отступает назад, когда я делаю шаг в её сторону, и даже взгляда не отводит. – Вообще-то я правда за тобой следила.

– Ещё бы.

– Но не из плохих побуждений, не подумай.

– Ты мне ножом угрожала.

– Это потому что ты меня в нос ударила, – Стилаш трёт свою переносицу, которая смотрится вполне ничего. – Так что, мир? – и после этого резко протягивает мне руку, из-за чего уже я отступаю назад и внутренне напрягаюсь. – Ой, не очкуй, лады? Я тебя не трону. Но мне кое-что от тебя нужно.

Мы стоим пару мгновений, может, уставившись друг на друга.

– Что? – спрашиваю я заметно позже и сбрасываю с плеча одну лямку. Это нужно для того, чтобы я могла огреть её своим тяжеленным портфелем в случае опасности.

– Стрим.

Я смотрю на Стилаш, как на умалишённую. Сложно сказать, издевается она или говорит серьезно. У неё слишком непредсказуемое лицо и живая мимика. Сейчас она лыбится как сумасшедшая, а уже через секунду может начать хмурить брови. Вся проблема в этом – в том, что я не могу её прочитать. А мне не очень нравится неизвестность. Она заставляет меня беспокоиться, как навязчивая оса, жужжание которой ты слышишь в воздухе, но отследить взглядом не можешь.

– Стрим? – переспрашиваю я фиг знает зачем. Может надеюсь, что мне послышалось, или пытаюсь тянуть время в ожидании какого-нибудь смелого мужика, который мне поможет.

– Ага, – Стилаш подходит ко мне, демонстрируя экран своего телефона. Там запись нашего первого и единственного выхода в сеть на позорно пустой странице. А под видео статистика, и в статистике семьдесят восемь зрителей.

– Нас в тот день посмотрело семьдесят восемь человек, – поясняет Стилаш, – и четверо из них скинули донат.

– Сколько? – я заглядываю ей в глаза.

– Сколько, сколько?.. – ухмыляется эта чокнутая, типа вспоминая и одновременно передразнивая. – Ох, не помню. Да и важно ли это! Ты тогда ушла. Я всё потратила на себя. Но это точно было больше тыщи.

– Больше тыщи…

Никак не могу поверить, что наше шоу оценили в сумму больше тыщи. Мы толком ничего не сделали. Даже почти подрались на камеру.

Судя по всему, Стилаш каким-то хреном считывает мои мысли, поэтому спешит добавить:

– Больше тыщи за наш танец, детка. А представь сколько мы получим, если будем сотрудничать? – её, походу, от этой перспективы так и прёт. Стилаш светит своими ровными зубами и даже слегка приспускает очки так, что я могу видеть её карие глаза. – Какие планы на сегодня?

– У меня пары, – отвечаю я и, пресекая её уговоры, сразу добавляю: – мы не будем сотрудничать.

– Почему ты так уверена в этом?

– Ты меня напрягаешь.

– Пятьсот рублей тебя расслабят?

– Мы не станем подружками.

– Значит будем заклятыми дружками.

Такая напористость начинает нервировать. Но как только Стилаш достаёт из кармана мятую купюру, я приковываю к ней свой взгляд. У меня нет проблем с деньгами. Я обута, одета и меня стабильно кормят, даже выделяют скромную сумму на карманные. Но это не значит, что мне не хочется иметь больше. Счастье не в деньгах – так скажет только дурак. Честно говоря, деньги многое решают. С деньгами стать кем-то гораздо проще.

Я неохотно протягиваю ладонь и беру купюру.

– Мы договорились? – загорается Стилаш, когда я сую деньги себе в карман.

Чутка помолчав, я надеваю вторую лямку.

– Нет, – отвечаю, разворачиваюсь и наконец-то перехожу дорогу.

– В смысле нет? – визжит сумасшедшая, продолжая преследовать меня. – Как это нет! Ты же взяла деньги! Ерке! Ерке, это воровство! Статья! Ну Ерке…

Вот надоедливая оса.

***

Мне не нравятся людные места, но кроме этого, мне не нравятся люди сами по себе. Я не люблю людей за то, что они говорят, делают, думают и смотрят. Люди часто говорят грубости, делают глупости, думают гадости и смотрят так, будто полны крутости, хотя ничего из себя не представляют. И единственный человек, который мне действительно нравился, сейчас похоронен на Калитниковском кладбище. У всех остальных нет ни шанса меня впечатлить.

– Это Кирилл, – бодро болтает Стилаш, представляя меня гривастому пацану в спортивках. – Он гений.

– Да ладно тебе, – Кирилл взмахивает башкой и сдувает с лица чёлку. – Чтоб создать сайт много ума не надо.

– Ещё как надо, Киря.

Какого фига я здесь делаю? В этом здании под снос, где не хватает только мочи и костра, чтобы в полной мере считаться карикатурным бичовником. В такие места я по собственной воле не хожу. Но всё просто. Я ненавижу первые пары, а в паб меня не пустили. Иногда так бывает, когда тебе нет восемнадцати.

– Что это за бомжатник? – спрашиваю я, из-за чего лицо Кирилла вытягивается.

– Эй, аккуратней со словами. Это наше убежище, – отвечает Стилаш и вдруг начинает хихикать. Её мои слова нисколько не задели, судя по всему. – Здесь тусуюсь я, Кирилл, Федька, Ириска, ой, ещё Кит иногда. Не переживай, я тебя со всеми познакомлю!

Не больно-то хотелось, думаю я, а сама ищу взглядом хоть что-то поприличнее, куда бы можно было упасть и доспать такие необходимые два часа. Но Стилаш никак не даёт мне расслабиться. Эта сумасшедшая таскает меня по полупустым комнатам вместе с Кириллом, знакомя с пространством, будто я собираю его арендовать.

– Здесь мы спим, если прижмёт, – Стилаш тычет пальцем в пару матрасов, что валяются на бетонном грязном полу. – Ну, и не только спим, – ухмыляется она.

– Только ты и Кит здесь нетолько спите, – морщится Кирилл. Я искоса заглядываю ему в лицо. Нельзя игнорировать факт того, что у него смазливая рожа. Сложно сказать точно, сколько ему. Где-то от восемнадцати до тридцати, вроде того. А ещё он выше меня на полголовы и от него приятно пахнет. Когда Кирилл шагает спереди, шлейф его одеколона стелется следом и ударяет прямо мне в ноздри, так что я очень радуюсь, что от него пахнет каким-то эвкалиптом, а не потом.

– Это вроде кухни, – не замедляясь, кидает Стилаш и тычет пальцем в проход без двери. – Но сейчас там нет еды. Надо бы пополнить запасы, да, Киря?

– У тебя есть бабки?

– У меня нет, – улыбается Стилаш, – но у неё есть, – и резко тычет в меня пальцем.

– У меня нет, – хмурюсь я.

– Есть! Я лично тебе давала.

Оса всё-таки кусает. И больно так, куда-то в щеку, из-за чего мой рот непроизвольно открывается от возмущения. Стилаш тут же помогает мне его прикрыть, подцепив пальцем мой подбородок.

– Ладно, я чё-нибудь притащу, – тараторит та и двигает дальше, а я плетусь следом, продолжая офигевать от её природной наглости и изворотливости.

Как только мы доходим до последней комнаты, Кирилл останавливается и начинает свистеть. Этот свист разлетается по всей заброшке. Но я не сразу понимаю, что это не свист в никуда, а вполне осознанный знак кому-то ещё.

Секунд через пятнадцать я замечаю ноги, что свисают со второго этажа. Эти ноги становятся всё длинней, а потом… потом появляется туловище и голова. Я слегка пугаюсь, потому что передо мной образуется парень с голым торсом. Он отпускает руки и сваливается на платформу первого этажа, даже не напрягаясь. Мы встречаемся взглядами, и этот тип подносит указательный палец к своим разбитым губам. У него всё лицо в синяках и ссадинах, будто его и ночью и днём метелили.

Затем этот тип задирает руки, и я снова вижу как со второго этажа свисают ноги. На сей раз женские. Девушка спрыгивает вниз, прямиком в объятия странного парня.

– Я так и знал, что ты здесь! – выкрикивает Кирилл.

– Нафига пугаешь? – спрашивает этот… голый, и ставит девушку на ноги.

– Просили ж тебя не водить сюда кого попало, – продолжает отчитывать его Кирилл. Стилаш в это время подходит ко мне, а на её лице проскальзывает странная улыбка. Я не сразу обращаю внимание на то, как она смотрит на этого избитого чувака. Хотя даже когда мне начинает казаться, что я понимаю – почему она так смотрит, мне, в общем-то, её интерес равнодушен. Я его не разделяю. Как-то так.

– Значит вам можно таскать сюда тёлок, а мне нет? – этот парень кивает головой в мою сторону. Его спутница начинает по-быстрому натягивать на себя футболку и застёгивать джинсы.

– Где ты здесь тёлку увидел, – огрызаюсь я.

– Пока, сладкий, – девчонка притягивает к себе побитого за затылок и смачно целует в губы, а затем на ходу надевает кроссовки и уходит прочь повиливая бёдрами, даже не прибавив шагу. Выглядит она при этом просто потрясно, с честью и достоинством покидая место свидания. Честно говоря, я таких красивых девчонок разве что на билбордах вижу. Затем я перевожу взгляд обратно на её парня. А вот уже он таких эмоций у меня не вызывает: побитый как собака, длиннющий, как шпала, с бритой башкой, будто скинхед, зато весь в татуировках, что особо погоды не делает, когда этот говнюк открывает рот.

– Ты ещё здесь? – проводив взглядом свою подружку, побитый бросает на меня свой снисходительный взгляд. – Бери пример с неё. Сделала дела и пошла. Кстати, с кем из них ты?.. – он водит пальцем от Стилаш к Кириллу. И тут я уже не выдерживаю. Хотя Стилаш, схватившая меня за плечо, точно хочет меня притормозить. Но ей стоило сразу хватать меня за ногу, потому что рефлексы мои как у зверя – то есть плохо контролируемые в диких условиях.

Прежде чем этот тип успевает договорить, я бью с ноги ему прямо в грудь, и этот несчастный сваливается с платформы на землю, до которой ещё лететь полметра.

Сразу после этого Стилаш подбегает к краю и складывает ладони, типа как будто молится.

– Прости, Кит! – Кричит она. – Но ты заслужил! – А затем начинает смеяться, возвращаясь ко мне. – Бежим скорее, а то он и ответить может, – шепчет та, утаскивая меня за собой. – Успокой его, Киря, ладно? – по пути весело бросает Стилаш, на что Кирилл, мило заикнувшись, отвечает:

– Ладно…

И мы просто уходим, будто это реально сойдёт мне с рук. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Стилаш. Глава четвёртая

В дупель пьяный мужик, который со мной здоровается, жутко странный тип в облегающем костюме с перхотью на плечах, что похожа на дорожки волшебной пыли. Я снисходительно ухмыляюсь, а затем вспоминаю, как выкрутасничала под убойной дозой волшебства в прошлом месяце. В горле всё моментально пересыхает от воспоминаний.

Житель одиннадцатого дома долго ищет ключи по карманам, трётся харей о металлическую дверь и что-то булькает себе под нос.

Взрослые не умеют оттягиваться, вот что я думаю, когда натыкаюсь в ночи на подобные кадры. Но этот хотя бы не бузит и не пытается со мной базарить.

Я закидываю ногу на ногу и приспускаю солнцезащитные очки. До рассвета минут тридцать от силы. Я здесь уже часа три, не меньше. Сижу и жду, когда лицо Ерке засияет в проходе, одарив меня трёхэтажным матом, или типа того. Ей будет не в кайф меня увидеть, всяко. Но меня не колышут её загоны. Я здесь по делу. Теряю время с единственной целью – заключить «перемирие», сколотить побольше бабок и кидануть эту стерву, как-то так.

Найти Ерке было несложно. Когда у тебя есть студенческий билет и дружок-хакер, пробить адрес человека сущий пустяк.

Я как раз достаю студенческий Ерке, открываю его и кидаю взгляд на фотку. Она выронила его, когда мы кружили на той детской площадке. Если она настолько невнимательна, поиметь её будет куда проще. Я буквально отожму леденец у младенца.

– Э, ты тут чё, одна?.. – спрашивает своим скрипучим голоском пьяный тип в костюмчике. Секундное прозрение, блеск осознанности в мутном взгляде, и всё, он снова в мясо, пошатывается ко мне, планируя приземлиться на лавку. Я тут же грациозно встаю, когда его тело обмякает на деревянный настил. Этот крекер кряхтит и воет. Я использую очки как ободок и заношу ногу, с силой пнув мужика в бедро. Он бормочет нежные извинения, но я сурова и неумолима:

– Задрал, – и снова пинаю, помогая свалиться с лавки. – Ходячий кусок говна. Лучше б ты сдох.

– Куда-а, ты чё, это… слышишь… – бормочет тело, растёкшись по земле.

Я огибаю лавку и опускаюсь на корточки перед пьяницей. Он прилично одет, хотя харя у него вся опухшая и он явно немолод.

– Ты просто мусор, – схватив мужика за волосы, я задираю его башку и заставляю посмотреть на себя, но чувак в полном ауте, даже глаза закатываются. Тогда я отпускаю его и встаю, брезгливо вытирая руку о свои шмотки.

Ненавижу иметь дело с мусором: всеми этими непонятыми алкашами, полными душевных терзаний, депрессивными тёлками, морящими себя голодом или обжирающимися до треска молнии в штанах, надменными наркошами, считающими себя центром вселенной, борзыми малолетками и южными гангстерами, кошмарящими славян – они все – просто мусор. Жалкое общество жалких упырей, сосущих жизненные соки из достойных человеческих особей. Я ненавижу их всех.

– Алло, да, – здороваясь с диспетчером скорой, я сообщаю тем адрес и добавляю: – Мужику на вид лет сорок. Пьяный в зюзю, орёт, дерётся, пугает людей. Лично меня ударил дважды. Заберите, пожалуйста. Как можно скорей, ага. Прохожий его вырубил. Ага. Не, дышит, вроде, – носком кроссовка я цепляю подбородок мужика. – Но я не разбираюсь. Первую помощь оказывать не умею. Ага, – дёрнув ногой, я сбрасываю чужую голову со своего ботинка. – Спасибо. До свидания.

Через полчаса подъезжает карета скорой помощи. Жилистые санитары быстро оформляют фанфурика в ближайший диспансер и пакуют в задник авто. Один из них задаёт уточняющие вопросы касательно моего самочувствия, но я отшучиваюсь, мол, меня таким не возьмёшь. На предложение проехать до больницы отказываюсь.

В итоге скорая уезжает, оставив меня в блаженном одиночестве. Но чуть позже из подъезда начинают показываться первые жители дома: сонные первоклассники с баулами больше их самих, мамки с навороченными колясками, трясущиеся бабки, парочка молодых и нервных пацанов на отходах. Я уже почти теряю всякую надежду на то, что увижу сегодня Ерке, да и моя хроническая бессонница наконец-то начинает отступать с первыми солнечными лучами – страшно хочется дремать.

Но прежде чем я решаю позволить себе прикрыть глаза, в дверном проёме замечаю именно её. Ерке выходит из подъезда с несчастливым помятым видом. Аж душа радуется, что сегодня она выглядит так хреново.

– Здорова, – я достаю руку из кармана и отправляю заспанной стерве чмок. Та резко отдёргивается в сторону. – Ну, ещё бы, – хмыкаю я и закатываю глаза.

Ерке – тот же мусор, но даже в мусоре можно найти ништяки.

***

Любое открытое неуважение должно придерживаться чётко определённых рамок. Иногда мне хочется нагрубить прохожему, оскорбить Федю или послать Ерке, но не все люди готовы прощать тебя раз за разом. Хотя бывают такие моменты, когда сдерживаться нет сил, и я позволяю себя лишнего. В такие моменты я благодарю высшие силы за то, что я женщина. Женщине многое сходит с рук, если честно, просто потому что она женщина, якобы третий сорт. И минусов достаточно, но всё же, женщиной быть клёво, и женщины на многое способны. Дело не в физике, не в силе, не в мачизме, не в мускулах. Дело в чуткости и понимании изменчивых потребностей другого человека. Дело в интуитивных движениях к цели без резких движений, в плавной осторожности и снисходительности к тем, кому важно быть лидером, даже если ты их таковыми не считаешь.

Я знаю, как работать с запросами большинства, и мне легко читать чужие потребности. Люди сами идут ко мне, вывернув сокровенные мысли. В такие минуты я благодарю высшие силы за то, что я женщина. Но… есть женщины, которые абсолютно не умеют пользовать этим даром.

Тут-то всё и происходит, несмотря на мои усилия. Ерке демонстрирует свои приёмы карате на Ките. Говнюк летит с высоты первого этажа за пределы заброшки. Краем глаза я замечаю, как лицо Кирилла вытягивается. На секундочку всё затихает. В любой другой ситуации Кирилл бы первым полез накидывать по шапке тому, кто тронул Кита, его лучшего друга, его единственного лучшего друга. Но прямо сейчас у Кирилла системный сбой. Он парень неплохой, но и нехороший. Бить девчонку – пока что ниже его достоинства. Хотя с таким дружком как Кит Кирилл уже давно должен был опуститься на дно, на дно дна, откуда Кит и пришёл.

Я отпускаю руку Ерке с тяжким вздохом и стремительно приближаюсь к краю. Нужно брать ситуацию в свои руки, а то здесь только мямля и бешеная сучка, которые никак не могут решиться, чтоб продолжить конфликт, и не знают, как им действовать дальше, чтоб его замять. А я – как женщина – всё за всех знаю.

– Прости, Кит! – Выкрикиваю я и заглядываю вниз. Кит приподнимается на локтях и обдаёт меня просто убийственным взглядом. Я замечаю, как на дне его чёрных зрачков растекается калёное железо, которым он способен припечатать к стене даже не касаясь противника. – Но ты заслужил! – Это даже забавно, что в кои-то веки этого хулигана нокаутировал кто-то вроде Ерке. Он настолько не ожидал удара или настолько расслабился в нашем присутствии? Интересно. Я позволяю себе парочку смешков, пока подбираюсь к Ерке. – Бежим скорее, а то он и ответить может, – сгребаю её за локоть и тяну в сторону комнат. – Успокой его, Киря, ладно? – бросаю по пути. Кирилл что-то бормочет, когда мы уже ощутимо отходим.

Все знают, что Кит хорош в драках. Ну, все, кто забивает ему стрелу за территорию или на почве первобытного конфликта. Вот это всё глупое и бестолковое «ты гулял с моей девочкой?» или «мы видели, как ты шлялся среди наших гаражей с арматурой». Кит буквально притягивает неприятности. Но иногда в его жизни всё ровно, конфликты утихают, мудаки отмудоханы, и Кит приводит девочек. В этом он также хорош, как и в махаче, судя по слухам.

– Ты совсем никого не боишься, да? – хихикаю я, заводя Ерке на нашу кухню, где нет ни еды, ни стола, ни стульев, только полупустой гарнитур, пластиковая посуда и брикеты с газировкой.

– А должна? – хмыкает эта безобразница.

Я поворачиваюсь к ней лицом уже с полным стаканом фанты. Это оригинальная фанта, а не какой-то там аналог, самого лучшего первозданного вкуса, жалко тёплая.

– Кто он такой? – вдруг спрашивает Ерке.

– Тот, кому ты втащила? – улыбаюсь я. Ерке вяло кивает.

Её любопытство предсказуемо. Я до сих пор размышляю, как правильно представить ей Кита, и не решит ли теперь Кит представиться лично после того, что случилось. Ерке нужна до поры до времени, пока я могу её использовать, чтобы вести стримы. Если Кит решит запугать её, она может сбежать. Тогда я потеряю внезапно обретённый доход. Нужно припугнуть её первой, но не пережать.

– Это был Кит, – говорю я, смакуя фанту. – И у него не все дома. Видела его рожу? Думаешь, он с такой родился? Не-а.

– Он… типа бандит?

– Типа да.

Я ловлю себя на том, что частично вру ей, чтобы оправдать поведение Кита. Ну капец. Мне просто необходимо её успокоить и избежать подозрений. Врать легко. В нашем кругу принято врать. Из нашей лжи выстроилась целая система. Кит вместе с нами поддерживает всю эту чепуху. Вообще-то всё не настолько плохо. Кит не последний говнюк среди говнюков, иначе бы меня здесь не было.

– Кит сидел в колонии, – бросаю я.

Что, конечно же, ложь. Кит состоял на учёте за мелкие кражи, хулиганство и драки, но до настоящего срока дело не дошло.

– Человека убил, вродь как.

Что, опять же, бредятина. Кит мог отмудохать до беспамятства, мог вмять уши в череп и вот это всё их пацанское, грязное, беспонтовое. Но он не убивал людей. Всё это лишь беспочвенные слухи, которые пускает его бывшее окружение.

– Так что с ним лучше не конфликтовать, – закончив откровенничать, я поднимаю взгляд на Ерке… чёрт. Неужели пережала? – Но если ты больше не будешь с ним пересекаться и провоцировать его, он тебя не тронет. Ты, главное, меня держись. Пока ты со мной тусуешься, никто из них тебя не коснётся. Даю слово, – пытаясь сгладить впечатление, я протягиваю Ерке свой стакан с фантой. Та перенимает его с кислой рожей. Вот брезгливая стерва. Это она ещё не знает, что я последний глоток обратно сплюнула.

Ерке делает небольшой глоток на пробу. Моя улыбка сама собой расцветает на губах.

– Слушай, – в холодных стенах бетонного здания снова звучит сдержанный голос Ерке, – а Кирилл, он?..

– Корифан Кита. Они типа как братья, только неродные. Кирилл умный чувак и не ищет себе на жопу неприятностей, но если назреет конфликт, то Кирилл будет на той же стороне, на которой будет Кит. Они зовут себя «братвой», но по факту Кирилл просто кукла в руках кукловода. Как-то так.

– Ясно, – скупо откликается Ерке. – А почему вы тусуетесь здесь? – и оглядывается по сторонам. – У вас дома нет, что ли?

– Есть, – я передёргиваю плечами. – Мне не нравится мой дом. Там всё не по-домашнему. Стены давят, воздух душит, еда на вкус как собачье дерьмо. Жить не хочется.

Ерке молча поднимает на меня свой взгляд, и я будто бы узнаю в нём до боли знакомые нотки. Вот оно. Ага. Я почувствовала это ещё тогда, на эстакаде. Ерке такая же. Тоже ненавидит свой дом. Эта мысль страшно веселит меня. Я задорно хихикаю. Ерке снова хмурится.

– Что? – спрашивает та. Я трясу башкой, типа ничего, и двигаю в коридор. Слышу шаркающие шаги Ерке за спиной.

– Дай свой телефон, – говорю на ходу.

Ерке не сразу, но всё-таки протягивает мне заблокированную трубу. Я вбиваю цифры и пускаю звонок. Моя мобила вибрирует в кармане. Я сбрасываю вызов и бросаю Ерке телефон обратно.

– Аккуратней! – шипит та, но я пропускаю её замечание мимо ушей.

Когда мы доходим до спальни, я с разбегу плюхаюсь на матрас со спальным мешком сверху. Шквал пыли поднимается в воздух и зависает в пространстве, крохотные частицы переливаются в косых солнечных лучах, будто тысячи распылённых блёсток.

– Кайф, – блаженно выдыхаю я, распластавшись на матрасе. – Я вздремну чуток, лады?

– Ты собираешься спать днём?..

– Ага, – широко зеваю я, – мне пришлось потратить ночь, чтоб подкараулить тебя. Можешь тоже поспать, если хочешь.

– Я не буду спать здесь.

– Брюзга, – усмехаюсь я, подложив локоть себе под голову. Глаза слипаются сами собой. Меня так и тянет в сон. Я чувствую, как расслабляется каждая мышца, как только я прикрываю веки. – Сладеньких, – говорю я, но Ерке молчит. Да и чёрт с ней.

Ерке. Глава пятая

– Сладеньких, – говорит Стилаш, и действительно отворачивается к стене.

Я хочу сказать, что у неё есть выбор, а у меня его нет. Но это привело бы к спору о том, где начинается и где кончается выбор. Да и Стилаш сама предложила завалиться на местный матрас, который, судя по виду, со дня приобретения не стирали, не отбивали, да даже не застилали.

«‎Мда», – думаю я, глядя по сторонам, – «классно затусили», – и шаркаю по полу, рассматривая бетонные стены, на которых следы от краски из баллончиков смешиваются со следами от мелков, брызгами какого-то жира и царапинами.

Что я здесь делаю? Хочется знать. Но на этот вопрос может ответить только Стилаш, а Стилаш сейчас в лютом отрубе. Я даже с такого расстояния могу слышать её свистящее дыхание, которое с каждой секундой становится всё тише, свидетельствуя о плавном погружении в сон. И я бы рада её разбудить, так сказать, обломать кайф по полной, да только вот… не могу. Иногда так бывает. Может, я просто человек мягкотелый? Может, дофига вежливый. А может и то, и другое.

Так что я с удручающим смирением отодвигаю какую-то газетёнку, провожу ладонью вдоль стола, стряхивая пылюгу, и швартуюсь на деревянный край.

Для меня подобное времяпрепровождение не ново.

Когда отец был ещё жив, и я была помладше, тот часто заваливался подремать днём после ночной смены. Я брала все свои игрушки и забиралась на его кровать. Пока папаня спал, я молча играла в куклы у него в ногах. Иногда он начинал посапывать или кряхтеть, когда я слишком увлекалась своим выдуманным миром. Тогда я ненадолго замирала и молчаливо ждала, когда он снова притихнет. Прямо как сейчас.

Забавно, что подобные чувства во мне всколыхнула именно Стилаш. Хотя у Стилаш с моим отцом ничего общего. Тот никогда не пытался ругаться со мной или спорить, но под конец его жизни я подумала, что, если так пойдёт и дальше, мы вскоре перейдём к этому. Он стал какой-то совсем безумный. Как будто пережил что-то, после чего у него начались сбои в матрице. Он мог часами наворачивать круги у нашего дома не вылезая из тачки, как будто кого-то выслеживал, или как будто кто-то пас его в подъезде. К счастью, он тогда уже не работал и редко выходил из дома. Но если мы всё-таки куда-то выходили, отец начинал вести себя… как придурок. Он мог украсть из магазина незначительную вещь, вроде чужого чека или пачки листовок, о которой даже сотрудники не вспоминают. Он часто оглядывался и казался чрезмерно возбуждённым, постоянно нервничал, от резких звуков вскакивал и задирал кулаки.

В любом случае, я знаю, что отец никогда не пил и не собирался, так что проблема была не в спиртном, как предполагали некоторые наши родственники.

Просто в один из дней у отца в голове что-то перемкнуло, и он превратился в тревожного параноика. Он даже спал с ножом под подушкой. Это пугающее откровение, знать о котором мне не хотелось.

Но родителей ведь не выбирают, верняк? На старости лет мозг может начать подтекать – об этом я знаю лучше остальных.

Врачи наговаривали, предписывали отцу и маразм, и шизофрению, но он выглядел абсолютно здоровым. Жаль, что только выглядел.

Когда я возвращаюсь из размышлений в реальность, то замечаю, что Стилаш больше нет. Нет и кучи матрасов. Сама того не заметив, я, кажется, стою посреди коридора заброшки и просто пялюсь в стену, где жёлтой краской выведено: «we are young». Здесь таких надписей больше, чем крыс, а в крысах я уверена. Но думать о крысах хочется меньше всего. Антисанитария не привлекательна. Это только в фильмах и книгах заброшки смотрятся клёво, а в реальности – от запаха мусора и сырости можно задохнуться, всюду валяются бычки, бутылки, жестяные банки, в которых пепла с горкой, хрустящие осколки под ногами и целый километр пустого бетонного коридора, в котором каждый шорох отражается от стен с дробящим голову гулом. Мне не нравится грязь. По крайней мере настоящая. Если мы говорим о грязи, то я предпочту творчество Высоцкого стихам Тютчева, но если мы говорим о грязи, то я предпочту загнуться в чистом доме с неприятными родственникам, чем делить грязный матрас с незнакомцами в притоне.

Но есть кое-что любопытное в таких местах. Эта как обнаружить росток в куче мусора, или как промыть песок и среди него разглядеть блестящее золото. Так я обнаруживаю его в одной из комнат, широко зевающего на меня, у миски и коробки.

– Какой ты славный, – приветствую шёпотом и я подхожу ближе. Тихонько опускаюсь на корточки рядом и протягиваю ладонь животному. – Тоже тут живёшь?

Котёнок протяжно пищит, обнажая острые молочные зубы. Я непроизвольно улыбаюсь. В его светлых глазах я нахожу своё отражение. Пыль, налипшая на чёрную шерсть, тут же поднимается в воздух, когда кроха начинает шевелиться.

– Мы все сбежали от родителей, – мою улыбку как ветром сдувает. Я резко оборачиваюсь и замечаю в дверном проёме Кирилла, который просто стоит там, как какой-то извращенец, и наблюдает. – Никто не знает, чья это заброшка. Сюда было проведено электричество, но на этом достижения цивилизации заканчивались. Тут постоянно бегают мыши и крысы, птицы перелетаю с лестницы на лестницу и спускаются вниз с потолка. А ещё здесь жила кошка, по крайней мере, одна. Эта кошка понесла котят, но выжил только один. Его-то она и притащила к нам, прежде чем самой исчезнуть. Конечно, с котёнком прибавились новые проблемы, но Кит отнёс мелкого в ветклинику и там ему оказали должный уход. Теперь это его комната, – закончив говорить, Кирилл отлипает от косяка и двигает в мою сторону. Я гусиным шагом отползаю в сторону. Кажется, Кирилл улавливает мой намёк, а потому замирает на достаточном расстоянии и медленно опускается на корты. – Ты меня боишься?

– Это не так, – откликаюсь я, не сводя глаз с Кирилла.

Мы ненадолго замолкаем и просто пялимся друг на друга. Мне хочется знать, о чём он думает. Может он, как и я его, считает меня странной? Может он, как и я его, считает меня симпатичной? Может он вообще меня уже мысленно похоронил?

Стилаш сказала, что Кирилл – бледная тень Кита, и что они кореша по гроб, и что Кирилл везде бегает за Китом, как личный цербер. Но прямо сейчас… лицо Кирилла не выражает ничего. Он абсолютно спокоен, сдержан настолько, что это даже слегка напрягает. Но несмотря на всё это, мне комфортно. Я ненавижу шумных людей. Пока Кирилл молчит, он кажется вполне ничего. Прибавить к этому его смазливую рожу и приятный запах, так вообще крышесносная смесь получится… для каких-нибудь легкомысленных тёлочек.

– Её зовут Ириска, – я непроизвольно опускаю взгляд на чувственные губы Кирилла, которые начинают шевелиться. – Ей где-то три месяца, если не меньше.

– Дурацкое имя, – отвечаю я, снова заглядывая ему в глаза. – Почему Ириска?

– А почему нет? – Кирилл впервые выдаёт что-то отдалённо напоминающее улыбку. – Я хотел назвать её «Ночь», а Стилаш «Чиркаш»…

– Это похоже на неё, – хмыкаю я.

– Ага. Но в итоге Кит вытащил самую короткую палку и назвал её «Ириска».

Я оглядываюсь и задерживаю взгляд на маленьком чудовище, которое медленно подкрадывается ко мне. Ещё спустя секунду Ириска совершает нападение и кидается на мой кроссовок, атакуя шнурки. Завалившись на спину, она начинает играть с верёвочками. Маленькое непоседливое создание. Я протягиваю ладонь и кладу на её розовый животик, местами обросший шерстью, а местами девственно гладкий. Тогда Ириска начинает играть с моей рукой.

– Ты ей нравишься, – говорит Кирилл. – Ириска не любит, когда мы-то её трогаем, а уж если это незнакомцы – так ещё и подрать может. Единственный, к кому Ириска подходит гладиться – Кит. Ты вторая, с кем она взаимодействует по своей прихоти.

– Это всё из-за шнурков, – отвечаю я, пытаясь скрыть факт того, что мне всё-таки льстит эдакая честь. Любому будет приятно узнать, что он особенный. – Кстати, – я решаю уточнить на всякий случай, чтобы избежать проблем в будущем. Мне не очень хочется ввязываться в конфликты и становиться объектом чьих-то мыслей об отмщении. – Насчёт Кита… как он?

– Нормально, – резко отвечает Кирилл, глядя как будто бы сквозь меня. – Он часто дерётся, так что уже привык получать по роже. Для него это просто прелюдия. Не переживай…

– Слава Богу, – выдыхаю я.

– Но лучше бы тебе, конечно, извиниться.

Мне не очень хочется враждовать с кем-то или влипать в неприятности, но это не значит, что я по первому щелчку пальцев упаду в ноги тому, кто переходит границы.

Я где-то с минуту молчу, вспоминая предостерегающие слова Стилаш о том, что Кит убил человека и отсидел за это. Всё это, блин, веская причина его сторониться. Но отчего-то я перечу своим собственным заключениям:

– Нет.

– Нет? – Кирилл зачёсывает свою длинную чёлку рукой. Судя по его недоумевающему выражению лица, мой ответ его мало того, что не устраивает, так ещё и до глубины души изумляет. Вряд ли кто-то вообще в здравом уме будет отказываться поладить с типом, один вид которого внушает некий первобытный ужас. Я в здравом уме, как мне кажется. И когда я смотрела на Кита, то не чувствовала никакого ужаса. Напротив, я считаю, что он слишком много выделывается. Но я не собираюсь его переучивать, как и не собираюсь с ним френдиться. Мне без разницы, что он есть, что его нет. Хотя лучше бы, конечно, его не было.

– Мне не за что извиняться, – твёрдо докладываю я, запуская пальцы в густую мягкую шерсть на загривке Ириски. – Он намекнул, что я легкодоступная.

– А ты не легкодоступная? – эта фраза от Кирилла звучит как-то неестественно. Будто и не он спрашивает. На секунду мне даже кажется, что на лице напротив проскальзывает паскудная ухмылка, но лицо Кирилла быстро скрывается за копной волос, когда тот наклоняет голову и снова зачёсывает патлы назад обеими руками. Тогда он выглядит так же, как обычно. Безразлично, но с ненавязчивым оттенком доброжелательности. Хотя даже так – мне не нравится то, что он спрашивает.

– Теперь понятно, почему вы дружите, – отвечаю я. – Вы оба не учитесь на своих ошибках, – закончив фразу, я резко облокачиваюсь на одну руку и выбрасываю вперёд ногу, целясь Кириллу в грудь. Но удар проходит мимо. Кирилл в моменте разворачивает корпус. Его рука хватает мою лодыжку, а пальцы сжимаются с такой силой, что вырвать ногу обратным движением уже не выходит. Тогда мы пересекаемся взглядами. Кирилл снова сдувает чёлку со своего лица и резко, с небывалой силой дёргает меня к себе, заставляя пропахать пол позвоночником.

Затем он нависает сверху, и кровь в моих венах мгновенно застывает, превращаясь в чёрный пудинг.

– Если ты продолжишь бить каждого, кто тебе неприятен, то быстро станешь легкодоступной, – звучит металлический голос Кирилла, на два тона тише того, что до сих пор раздавался в этих стенах. Я чувствую чужое мятное дыхание. Кончики его волос почти щекочут моё лицо, когда он смотрит на меня вот так, сверху вниз, будто я ничего не значу, и во взгляде никакого проблеска, мёртвое море и тонны дохлой рыбы – вот что там.

Пока Кирилл молчит, а Ириска пытается то ли напасть на мои волосы, то ли пропихнуться под руку, я слышу как мой собственный пульс отражается в висках. Как тяжело становится не дышать, а если начну – этот ушлёпок точно почует мой страх, потому что воздуха становится катастрофически мало.

– Ну ёпта, ни на минуту нельзя оставить! – ворчание Стилаш за дверью – мой спасительный круг. Я кидаю взгляд из-за плеча Кирилла и замечаю её, заспанную и недовольную. Стилаш подходит к нам, лениво шаркая по полу. Кирилл в этот момент уже отстраняется, а я судорожно делаю глоток кислорода. – Упала б рядом, сладенько б всхрапнули, чё за самовольные движения, а? Шумные вы, капец. Нет бы, блин, жить по принципам хиппи. Не-е, вам ж надо поморосить, подубасить друг друга, и тыры-пыры в жопе дыры, блин. Достали, – она останавливается и не то что бы орёт, а то ли кричит, то ли воет, но слабенько так. Потом она резко затыкается и выдыхает, глядя на Кирилла. – Тебе заняться нечем?

Тот молча пожимает плечами и начинает вставать.

– Если скучно, погнали с нами на площадь. Замутим небольшое шоу, заодно поработаем.

Кирилл всё ещё молчит, взвешивая свои шансы. Затем отвечает, как обычно безэмоционально:

– Ладно. Дай мне минут десять, – и уходит.

Мы остаёмся в комнате одни. Я, Стилаш и Ириска. Как только шаги Кирилла перестают доноситься из коридора, Стилаш наклоняется до моего уровня и шепчет:

– Забыла сказать, – на её губах расцветает улыбка. – Иногда Кирилл даже хуже, чем Кит.

И я ей отчего-то верю.

Стилаш. Глава шестая

Это наша рабочая схема. Сначала отвлечь, а затем обобрать. Работает железно. Беспроигрышный вариант. Но она об этом пока что не в курсах, и вряд ли будет.

– Я не хочу, – упирается Ерке, пока Кирилл настраивает колонку.

– Да чё ты упрямишься, – я налаживаю грядущий стрим. Жму на кнопку и запускаю видео.

На центральной площади всегда много народу. Это настоящая золотая жила.

– Всем приветик, – здороваюсь я с камерой, хотя зрителей пока совсем нет, но запись ведь сохранится. Нужно выглядеть непринуждённо и дружелюбно, чтоб привлечь подписчиков. – На прошлом стриме нас попросили сделать что-нибудь безумное. Ради этого мы снова здесь! Вы готовы к горячему выступлению моей подружки? Нет? Тогда самое время, парни, доставайте салфетки, расчехляйте свои кошельки и… готовьтесь к огненному зрелищу!

Я поворачиваюсь к Ерке. Её взгляд говорит об обратном. Она даёт мне понять, что на зрелище можно не рассчитывать. Ну, мы это ещё посмотрим.

– Готово, – докладывает Кирилл.

После той сцены на заброшке между этими двумя витает какое-то напряжение. Но пока Ерке не капризничает, всё на мази. Я молча киваю Кириллу. Он отходит подальше и делает вид, что нас не знает. Это всё ещё часть плана. Да и Ерке как-то спокойнее, когда Кирилл не маячит поблизости. Но… есть ведь ещё один пацан, который заставляет её париться.

Я перевожу взгляд на кафешку, из которой вылетает непринуждённый Кит со стаканом пива. Не сделав и пары шагов, тот расправляется с выпивкой за несколько глотков. К нам подходит с уже смятой пластмассой, которую отшвыривает не пойми куда. Я смотрю, подавляя ухмылку, как он хватает ртом воздух. Вчерашнее рандеву на заправке явно накладывает свой отпечаток.

Кит помят одной недружелюбной бандой с района восточнее, с которыми у него уже очень давно и долго необъяснимые тёрки. Судя по сплетням, которые я получаю от Феди, Кит сам виноват в том, что его потрепали. Но даже если так, его лицо – визитная карточка, и это плохо, что он так беспечно к нему относится.

– Как обычно, да? – Кит рыгает смесью пива и энергетика.

– Фу, блин, – я отворачиваюсь к Кириллу. – Да, как обычно. Киря, врубай.

Кирилл моментально жмёт по кнопке. На всю площадь врубается качовый музон.

Кит расстёгивает зипку и выходит на середину площади. По пути он сбрасывает шмотку на плечо Ерке, не проронив ни слова. Конечно же, та скидает её на пол с недовольным видом.

– Вы готовы, дети? – я задираю телефон и посылаю свою самую широкую улыбку в камеру. Это даётся мне с величайшим трудом. Сегодня я немного не в фокусе. Наверно, из‑за недосыпания. Но меня радует факт того, что на стриме уже два страждущих зрителя. Блеск. Хоть какие-то хорошие новости за последние несколько часов.

Под звуки хэндз-ап Кит вертится на башке, вводя в транс толпу зевак. Здесь все – и молодые, и взрослые, парочка стариков, два сопливых гада, намочивших наш рулонный отрезок колой. И все они – потенциальные жертвы.

Я подмигиваю Киту, давая знать, что время мутить салтухи. Тот взмахивает руками и резко взвывает в небо. Восторженные возгласы наполняют улицу. Потихоньку начинают стягиваться люди, голодные до зрелищ.

– Как тебе? – прибившись к Ерке, шепчу ей на ухо и захватываю её в кадр, чтобы наши онлайн-зрители поглазели и на неё тоже. Ведь две тёлки лучше, чем одна, так? – Скажи же, клёво двигается.

– Понторез, – бросает та и заглядывает в камеру, после чего отворачивается.

Это заставляет меня типа как задуматься. Может, вот она та самая возможность снова развести её на активные действия? Есть ведь определённая каста людей, которая сделает всё, что тебе нужно, если дать им подходящий повод? Точно есть. И, кажется, один из их представителей сейчас прямо здесь. Я говорю:

– Типа можешь лучше?

Тогда Ерке поворачивается и заглядывает мне в глаза. Меня не прикалывает та энергетика, которую она молчаливо посылает. Ерке так сурово смотрит, что я решаю уже как-нибудь отшутиться, чтоб не выводить, но она вдруг отвечает:

– Типа могу.

Как же мне становится забубенно на душе. Я отпускаю очередную улыбочку.

– Типа докажи.

После долгой паузы, во время которой я пожираю глазами бесстрастное лицо Ерке, толпа сбивается в плотное кольцо вокруг отплясывающего Кита. Кирилла на горизонте не видать, но я знаю, что он где-то тут, ходит и работает.

– Ладно, – тяжко вздыхает Ерке. – Только не делайте ничего странного.

– Базару ноль, – выкрикиваю я и резко толкаю её в спину, отправляя в эпицентр веселья.

Ерке проскальзывает сквозь толпу как по маслу и вываливается в круг, замерев напротив Кита. Тот, в свою очередь, застывает в одной позе. Но у него гораздо больше опыта в подобных штуках. Ему можно доверить эту лохушку и не париться. Это ж Кит. У Кита всё и всегда в ажуре.

Наш смазливый недоскинхед делает эпичные взмахи руками и как будто бы отплывает в сторону, давая место Ерке для движений. Наблюдать за её неловкими колебаниями просто уморительно, но невыгодно для нашего дела. Пока Ерке тупит, Кит начинает движение по кругу, собирая пятюни с детей и подростков.

Ерке ещё какое-то время колеблется, прежде чем начать осторожно двигаться, медленно разгоняясь и подстраиваясь под музыку. И, честно говоря, чего-чего, а таких достойных телодвижений от кого-то вроде неё я не ждала. Это и близко не заученный грамотный танец, так, хаотичный набор трюков и взмахов конечностями, но Ерке весьма пластична. А ещё у Ерке весьма завидная растяжка. Может она занималась балетом или типа того?

Ерке резко задирает ногу и вытягивается в идеальном шпагате на долю секунды, после чего продолжат танцевать. Кит тоже возвращается в круг с насмешливым, злорадным выражением лица. Он с наслаждением делает несколько движений и как бы напирает на Ерке, которая подхватывает это соревнование и отвечает серией прерывистых трюков.

Как ни странно, но эти двое… неплохо смотрятся.

– Вот такое могёт, – я обращаюсь в камеру и снова показываю зрителям танцующую парочку. – А теперь смотрите, что могу я, – после этого я ныряю в месиво людей, сканируя взглядом чужие брюки. Это проще простого – воровство – тут карман недостаточно широкий, здесь слишком много вещей в рюкзаке, сами просятся наружу.

Пока девчонка в цветастом костюме кокетничает с бойфрендом, из её заднего кармана пропадает мобила. Я заснимаю весь процесс и машу отработанным гаджетом в камеру, прежде чем прячу тот в собственной сумочке.

Три метра справа, одутловатый тип с торчащим из нагрудного кармана бумажником. Я прибавляю шаг и влетаю в него. Мужик отпихивает меня, скорчив суровую рожу. Я киваю, типа извиняясь, и скрываюсь на противоположной стороне образовавшегося круга. Песня меняется автоматически. Кит приземляется чётко на ноги, хватает ладонь Ерке и разводит руками с широкой улыбкой, околдовывая толпу.

Я обнаруживаю Кирилла, подхожу и тычу в него коленом. Как только он обращает на меня внимание, стучу пальцем по наручным часам. Сегодня он следит за временем. Это важно, потому что на одну точку у нас есть не больше двадцати минут. Потом люди начнут замечать, что в их карманах недостаёт того, и этого, и ещё дофига другого. Кит поджимает губы. В прошлый раз мы на этой почве здраво поцапались.

Суть в том, что этот хитрец несправедливо делит бабки. У нас есть договорённость – пятнадцать процентов получают те, кто работают – то есть я и Кирилл, ещё двадцать достаётся тем, кто отвлекают, как Кит, и пять процентов тому, кто следит за временем. Остальные деньги уходят в общак и выдаются по необходимости, распределяются в случае надобности, и просто тратятся на жизнь нашей компашки, если прижмёт. Но Кирилл последние две недели прибавлял к своим процентам ещё лишние пять… просто так. Этот говнюк не смог придумать правдоподобного оправдания для своей наглости. Тогда я настучала об этом Феде. Уж за что-что, а за общак Федя и порвать может. Ему из нас всех деньги нужны больше всего, такие дела. Пришлось провести с Кириллом разъяснительную беседу, последствия которой расцветают на его ногах жёлтыми и зелёными синяками. Просто Федя до его морды не достал, вот и всё.

– Пора, – сообщает Киря, когда я снова возвращаюсь к нему с серебряной цепочкой какой-то дамы.

Мы уже собираемся уходить, как кто-то из толпы вдруг решает заорать. Нас, блин, спалили. Фигово… краем глаза я замечаю, как тот самый одутловатый тип, у которого я подрезала бумажник, хватает Кита за ворот майки. Толпа начинает озираться по сторонам и распадаться, как карточный домик. Кто-то ещё кричит, узнав о своей пропаже.

– Мой кошелёк!

Тёлка в цветастом костюме в бешенстве, машет руками и ищет взглядом меня. А ещё дальше, на другом конце улицы, взвизгивает полицейская сирена. Лютый хаос. И откуда только здесь тачка федералов? Когда мы только пришли, тут не было ни одного мента. Чёрт.

– Менты! – кричу я. Кирилл хватает меня за плечо и отстраняет назад.

Нас не в первый раз ловят на этом, так что и он, и я прекрасно знаем, что надо делать.

Я на ходу подбираю колонку и вырубаю музыку. Кирилл срывается с места, разгоняется посильнее и влетает в мужика, яростно трясущего Кита. Этот хрен падает на землю, выплеснув из себя трёхэтажный мат.

Я подлетаю к ребятам и хватаю один край рулона, Кирилл хватает другой.

– Валим, – обращаюсь к Ерке, что до сих пор стоит столбом. – Не тупи, подруга.

Вместе мы на бегу сворачиваем наш переносной танцпол. Кирилл, не замедляясь, забирает у меня напольное покрытие. Свист полицейских догоняет нас, разлетаясь по всей улице.

Я на секунду оглядываюсь, дабы оценить обстановку, и к своему разочарованию обнаруживаю Ерке всё на той же точке. Эта дура, блин, никуда и не сдвинулась.

– Твою мать! – выругавшись, я дёргаюсь за ней, но меня притормаживает Кит.

– У вас полные карманы, а мы пусты, – рявкает тот и бросается за Ерке вместо меня.

– Идём, – подгоняет Киря.

Я решаю прислушаться к парням. В моей сумке бумажник, два телефона и цепочка, очень напоминающая какую-то дорогущую цацку. Если с таким уловом поймают, то уже не отпустят. Да и у Кирилла там полные карманы добычи, стопудов. Так что я, и секунды не подумав, разворачиваюсь обратно и кидаюсь вслед за Кирей.

Подошвы кроссовок хлюпают, встречаясь с утренними лужами. Кирилл подмахивает мне рукой, зазывая в подворотню. Я почти ныряю в неё, когда подбегаю к концу улицы, но решаю снова оглянуться. Там уже нет ни Кита, ни Ерке. Надеюсь, что их не поймали. В любом случае, я перестаю об этом думать, как только ныряю в подворотню.

А ещё через сотню метров я вспоминаю, что надо бы завершить стрим. Но как только я заглядываю в камеру, не прекращая бежать, то вижу бесконечный поток комментов и мигающую иконку с золотой монетой.

Уведомление сообщает: «на вашем счету 9 550 донатов».

Ерке. Глава седьмая

Я стою на месте и смотрю туда, где ещё мгновение назад суетилась Ерке и остальные. Люди вокруг как-то быстро рассосались. Но я не сканирую толпу и не обращаю внимания на недовольных. Мой взгляд целиком и полностью поглощён тремя мужчинами в полицейской форме, что стремительно движутся ко мне. Они возбуждены, практически кричат на всю улицу. Мне становится не по себе. Я чувствую, что честна перед законом, но отчего-то мне всё равно беспокойно.

Как только один из них подходит настолько, что вот-вот сможет меня коснуться, я неосознанно дёргаюсь назад. А уже затем кто-то хватает меня за плечо, и я резко пячусь от рывка.

Следом из-за моей спины вылетает длинная нога. Мне уже хорошо известно, кому она принадлежит. Кажется, совсем скоро я буду способна распознавать эти конечности, даже если те будут путешествовать без туловища.

Кит на бегу впечатывает подошву офицеру в грудь, вынуждая того «полежать» на земле. Я слишком остро осознаю случившееся. По улице разносится свист и бьёт мне прямо в уши. Как будто кто-то врубает на огромных колонках звук на полную мощность.

– Стоять! – выкрикивает один из полицейских.

– Бежим, – Кит дёргает меня за предплечье и тянет на себя.

Потом он жестами показывает в сторону ближайшего торгового центра, и я срываюсь с места, подхваченная залпом адреналина. Всю дорогу Кит не выпускает моего запястья, вцепившись в него как бультерьер в свою добычу.

Мы на всей скорости вписываемся в стеклянные двери и проносимся мимо магнитных рамок. Полицейские забегают следом. Я чувствую взгляды и голоса наших преследователей, даже когда мы взбираемся по эскалатору, тогда же начинаю поглядывать назад.

Кит тащит меня за собой, как тряпичную безвольную куклу, и я не оказываю сопротивления. Необъяснимое волнение сковывает всё моё тело и превращает ноги в отрезки ткани, плотно набитые ватой.

Мы бежим ещё пару метров, которые кажутся мгновением. Затем Кит утягивает меня в один из поворотов. Мы делаем всего несколько шагов, прежде чем этот идиот распахивает дверь и толкает меня внутрь туалета для инвалидов и беременных. Я слышу щелчок дверного замка и тяжёлый надсадный вздох за спиной, но не сразу оборачиваюсь. У меня тоже всё не гладко.

Согнувшись пополам, я провожу ладонью вдоль лба и стираю испарину. В помещении играет расслабляющая музыка, которую заглушает наша одышка.

Мы какое-то время молчим. Я наконец-то нахожу в себе силы, чтоб доползти до раковины и сбрызнуть лицо. После я сцеживаю остатки воды рукой и оборачиваюсь в сторону Кита.

Я смотрю на него, надеясь, что он скажет что-то, кроме чуши. Но он ничего не говорит. Просто стоит с непоколебимым видом и продолжает тяжело дышать.

– Какого хрена? – я первой подаю голос.

– М? – без особого энтузиазма отзывается этот засранец.

– Какого хрена за нами гонится полиция? – напираю я.

– А, это, – Кит отмахивается, как будто мой вопрос пустяк. В действительности, его пренебрежение раздражает ещё больше, чем его блаженный вид, с которым этот гад, судя по всему, уродился. – Без понятия, – заявляет он. Но правда в том, что он знает больше, чем кто-либо в этом сортире. – Думаю, их поразило то, что рядом с таким талантливым мной ошивалась такая любительница, как ты. Они решили, что это незаконно и собирались тебя арестовать, – Кит самодовольно ухмыляется и проводит рукой по ёжику на своей голове. В эту же секунду он становится похож на пижона. – Скажи спасибо, что я не бросил тебя там. Кто знает, что у ментов на уме.

Я не могу поверить, что этот идиот способен говорить такое. Мне становится за него стыдно. Он ведёт себя как какой-то школьник, пытающийся впечатлить старшеклассницу. Но я всё же решаю ему подыграть, потому что мне всё ещё хочется знать, зачем за нами увязались полицейские.

– Лучше бы ты оставил меня там, – говорю я, – «менты» бы ответили на мои вопросы.

– О, детка, тогда бы на вопросы пришлось отвечать тебе.

– Жизнь тебя ничему не учит, – строго отмечаю я. – Хочешь снова получить за фамильярность?

– У тебя неплохо поставлен удар, – внезапно заявляет Кит, что звучит весьма искренне, и отстраняется от противоположной стены. Он делает два шага в мою сторону и хватает меня за запястье, задирая мою руку. – И тело весьма гибкое, хотя в нём нет ни намёка на танцевальное прошлое. Ты чувствуешь ритм и легко подстраиваешься под счёт. Занималась борьбой?

Я с подозрением воспринимаю все его слова и действия.

Как только Кит начинает разглядывать моё предплечье, я выдёргиваю руку из его захвата и пячусь назад.

– Тебя это не касается, – огрызаюсь резко, поддавшись рефлексу.

Мне не нравится, когда кто-то трогает меня без спроса. Это старые-добрые травмы, тянущиеся за мной ещё со времён школы. Иногда они никак не влияют на мою жизнь, а иногда всплывают, прямо как сейчас, провоцируя на разные грубости.

– В жизни ничего не даётся просто так, детка, – Кит демонстративно глядит на свою ладонь и несколько раз сжимает пальцы, после чего прячет руку в карман. – Если ты хочешь получить ответы на свои вопросы – будь участлива, мила и готова к сотрудничеству, – он делает ещё один шаг, вынуждая меня прижаться к стенке. – Тебе интересно, почему за нами гнались менты?

– Да, – отвечаю я, неохотно задирая голову.

Кит кладёт свободную руку на стену и кривит рот, из-за чего его тонкие губы растягиваются, будто у акулы. Он совсем рядом, и ведёт себя так, будто рулит ситуацией.

– А мне интересно, кто научил тебя драться.

Я чувствую, как пальцы Кит подхватывают несколько прядей моих волос, и непроизвольно вжимаю шею в плечи.

– Это честный обмен. Я бы даже сказал, что это обмен в твою пользу.

– Зачем тебе это? – спрашиваю я.

– Любопытство, – говорит Кит ровным, тихим голосом, и в его глазах я нахожу нездоровый блеск.

Я приоткрываю рот, и мы погружаемся в молчание. Кит становится смелее. Его ладонь скользит по стене, а затем я чувствую его палец на своей щеке, который опускается к подбородку. Он ничего не говорит, лишь изучает моё лицо взглядом и кончиком пальца. Я едва слышу его дыхание, которое заглушает классический мотив некой симфонии. Обычная ненавязчивая музыка, которую можно услышать в общественных уборных больших торговых центров. Но она не настолько громкая, чтобы от меня ускользнул факт того, что кто-то дёргает дверную ручку. Однако Кит непоколебим. Он неотрывно смотрит на меня, его глаза не отпускают мои. Это гипнотизирует.

– Это, – говорю я предельно тихо и осторожно поднимаю руки, укладывая те на плечи Кита. – Не, – завожу пальцы ему за спину и слегка нагибаю его ниже, чтобы прошептать Киту на ухо: – твоё собачье дело.

Я подкрепляю свои слова резким ударом по яйцам.

Кит мгновенно сгибается, а я выскальзываю из угла, в который он меня загнал, и дёргаюсь на выход. За спиной у меня остаётся гад, чьи стоны постепенно обращаются в смех.

– Ай, блин, стерва, – хрипло посмеивается Кит, держится за причинное место и опускается бедром на мраморную столешницу. – Если выйдешь сейчас, менты тебя загребут.

Схватившись за дверную ручку, я медленно оглядываюсь. Кит смотрит мне прямо в глаза. Я немного напрягаюсь. Развязный взгляд этих глаз без ресниц нервирует.

– Пускай, – отвечаю я, провернув замок. – Лучше с ними, чем с тобой. – И покидаю комнату.

***

И чё я выделывалась…

Пока двое полицейских пытаются выбить из меня чистосердечное, проходит часа два.

Сидя в комнате ожидания, я пялюсь в потолок и мечтаю лишь об одном – чтобы Стилаш долбануло молнией, ведь это всё из-за неё, верняк?

Мне предъявили обвинение в мелком хулиганстве и умышленной краже. Но у полицейских нет никаких доказательств, кроме свидетельствования прохожих. Мне и напрягаться не пришлось, чтоб сложить два плюс два и прийти к выводу, что я действительно замешена во всём этом безобразии – неосознанно, да, но всё же. Это лишь делает меня ещё большей дурой. Я уже не злюсь. Мне просто грустно.

Я стучу коленом по металлическому заднику стола, пытаясь ударять в такт тиканью часов. Один из полицейских сидит напротив, пытаясь уболтать меня. Он говорит:

– Ты же понимаешь, что связалась с плохой компанией? – Он минуту изучающе смотрит на меня, затем очень осторожно добавляет: – знаешь их имена?

– Нет, – я передёргиваю плечами. – Они пользуются кличками.

– Может, знаешь их адреса?

С одной стороны я думаю, что имею полное право слить полицейским точку, на которой тусуются эти идиоты, и меня даже радует такая перспектива. С другой стороны, что тогда будет с Ириской? Дядя не позволит забрать котёнка. А если всю их троицу повяжут и привлекут к ответственности, никто не будет ухаживать за несчастным животном. Это и только это меня останавливает. Мне на всякий случай следует держать эту информацию в секрете. Это дилемма.

А ещё, не хочется этого признавать, но Кит оказался прав. Полицейские уже достали меня своими вопросами, хотя на мои отвечали нехотя.

Короче, я делаю вид, что думаю. На самом деле в этот момент я борюсь с желанием отомстить и здравым смыслом. Пока в моей голове больше «за», чем «против». И всё же…

– Я не знаю, – тяжко вздыхаю. – Они что-то говорили, но я уже не помню.

– Понятно, – сухо откликается офицер. – Мы уже связались с твоими опекунами. В течение часа тебя заберут, – добавляет мужчина и наконец-то уходит.

Спустя примерно два часа он возвращается и докладывает:

– Ерке, за тобой пришли.

Я встаю с лавки, к которой уже успела попривыкнуть моя спина, и следую за полицейским. Тот выводит меня в общий коридор, где на лавочке ждёт мой хмурый дядя. Похоже, он не в восторге, что я тут. Да я и сама не рада.

– Привет, – здороваюсь я, подходя ближе. Дядя молча кивает и встаёт. Это типично. Он не особо разговорчивый человек.

– Поговорим дома, – бросает он, обменивается с полицейскими какими-то формальностями, после чего выводит меня из участка с таким разочарованным лицом, что мне хочется бежать обратно и кричать, что это я во всём виновата. Что угодно, лишь бы не оставаться с дядей наедине. Ведь он снова будет сурово смотреть на меня и говорить, что я никто.

Стилаш. Глава восьмая

– Страдаешь? – спрашиваю я, как только дверь отворяется.

Перила в этом падике ужасно грязные, да и лестница – не лестница, так, бесполезная развалюха, на которой не то что бабка, а ваще любой мог сломать ногу. Но мне как-то пофиг. Я и раньше носилась по этой лестнице, бесконечно испытывая судьбу. Но щас не до этого. Я протираю перила задницей и покачиваюсь вперёд-назад, рискуя свалиться в лестничный пролёт. Да даже если я и свалюсь, этот немощный ничё делать не будет. Просто закроет дверь и продолжит дрочить, или играть в свои стрелялки, что ещё хуже.

– Смешно, – наконец-то отвечает Федя.

Передние колёса его тачки наезжают на металлический бортик прихожей, из-за которого у Феди вечные проблемы. Но чем больше времени проходит, тем реже Федя упоминает о подобных «неудобствах». Забавно и то, что он больше не обижается на слово «дефектный». Хотя года три назад мог и в нос дать, вне зависимости от пола и возраста того, кто это скажет. Ну, если это будут делать намеренно, чтоб его вывести.

– Ты ж всегда страдаешь, – я спрыгиваю с перил и приземляюсь чётко на ноги, прямо напротив двери. – Такова твоя интровертно-пессимисткая доля.

– Ага, – хмыкает Федя и выруливает колёса обратно в квартиру, чтоб вернуться в своё логово. Обычно он предпочитает пользоваться костылями, но на это уходит гораздо больше сил, и Феде всё ещё трудно стоять дольше часа, так что костыли он бережёт для серьёзных мероприятий. Ага. Типа на случай, если в это захолустье приедут незамужние принцессы Британской семьи.

– Тебе повезло, что я экстраверт и оптимист! – Восклицаю я, заходя внутрь без приглашения и прикрывая за собой дверь. Я быстро скидываю с себя обувь и двигаю следом за Федей. – Я пуленепробиваемая, ты же знаешь. Могу ходить где угодно и делать что угодно. И кто меня остановит? Никто, вот так. – С этими словами я захожу на кухню, плюхаюсь за стол и выкладываю всё, чем полнятся мои карманы после утренней охоты на драгоценности. – Сегодняшний улов, – ухмыляюсь я.

– Неплохо, – Федя подхватывает один из мобильников и начинает его разглядывать.

Я сижу напротив, подперев рукой подбородок, и любуюсь безразличным Фединым лицом. Но, честно говоря, это его счастливое лицо. По крайней мере, это его счастливое лицо за все те годы, что я его знаю «после» тех событий.

Вся его жизнь погрузилась во мрак за одну секунду. В тот день мы сбежали из приюта, чтоб зависнуть в центре с парочкой граффитистов. Но один ужратый водила с блатными номерами навсегда изменил нашу судьбу. Когда мы переходили дорогу, Федя оттолкнул меня. Я была готова наорать на него, не стерпев очередную грубость, но когда обернулась… я увидела то, что отпечаталось в моём сознании навечно.

Федя всё чувствовал: перелом позвоночника, бедра, ног, тазовых костей, каждую рваную рану и выливающуюся кровь. Он не должен был выжить.

Но спустя полгода Федя снова показался на пороге приюта. На сей раз в очках и коляске. Тогда я почувствовала, что не только его жизнь разделилась на «до» и «после».

Конечно, сироты с радостью ополчились на прыщавого подростка, перенёсшего пятнадцать операций. Они с удовольствием чморили Федю и отпускали едкие шуточки, когда нянечки помогали ему одеваться. Но Федя невероятен. С каждым пережитым днём он не переставал прикладывать усилия, чтобы снова начать дышать, чтобы двигаться, чтобы говорить, чтобы ходить… он был самым сильным из них. И я выбрала его сторону.

– Представляешь, – говорю я, – нас ведь могли поймать! Мы с Кирей были с украденным, так что сбежали первыми. Кит и Ерке остались, чтоб отвлечь ментов.

Федя поднимает на меня взгляд, полный вопросов. Я смотрю на него, держа сигарету в углу рта, но не подкуриваясь. Федька не очень любит, когда я дымлю у него на хате. Именно поэтому я каждый раз пользуюсь его слабостью, закуриваю и придвигаю пустующий стул к себе, чтоб он не смог отнять мою сигарету. Но в последнее время Федя даже не пытается. Он продолжает молчать и глядеть на меня, из-за чего я постепенно проникаюсь глубоким чувством вины. Делаю две затяжки, и тут же тушу бычок в пепельнице, которую Федя купил специально для меня; либо ухожу на балкон и докуриваю там. Но сегодня я просто тушу бычок.

– Что за Ерке? – спрашивает Федя, и я наконец-то въезжаю, чё он так странно и вдумчиво на меня пялился.

– Блин, точняк, – протягиваю я, – ты ж не в курсах.

Федя начинает почёсывать бровь – обычно это говорит о том, что чувак собирается ляпнуть какую-то гадость. Язык тела, всё такое. Я его слишком хорошо знаю.

– Короче, – я решаю перейти к сути, иначе Федя меня просто с дерьмом сожрёт. – Ерке – моя новая жертва.

– Вот как? – Ему становится интересно. Факт. Я читаю интонации, которыми Федя скуп, но которые, при желании, легко прощупать.

– Ага. Помнишь площадку для стримов, о которой постоянно трещал Киря, когда напивался? – Федя многозначительно поднимает редкую светлую бровь. – В общем, я её опробовала. Вместе с Ерке. И эта площадка уже подарила мне около десятки. Прикинь, десятка за один выход в сеть, где мы делаем какую-то фигню.

– И что вы делаете?

– Ну… – говорю. – Ничего такого. В первую встречу и, соответственно, в первый выход – мы почти подрались. Во вторую встречу и во второй выход я снимала, как Ерке пляшет с Китом, и как я шарю по карманам кучки балбес…

– Стилаш, – закончить мне не даёт жёсткий голос Феди, нетерпящий отлагательств. – А если видео утечёт в сеть? Менты тебя вычислят, как нефиг делать. А дальше что? А дальше только тюрьма. Ты вообще представляешь, что такое тюрьма?

Конечно же, я прекрасно знаю, что такое тюрьма. Наслышана. И Федя перехватывает эту мою мысль, как только я заглядываю ему в глаза и скалю клыки.

Вся моя подноготная – в Фединой карте памяти – в его сознании, таком же сильном и выносливом, как его ныне жалкое тело. Он считает себя тюфяком, и я соглашаюсь с ним. Назло. Потому что Федина сила в том, чтобы легко признать и принять собственную беспомощность, или указать на беспомощность и недостатки других людей. И уже это – меня отталкивает.

Ненавижу говорить о себе. Я не люблю смотреть на своё отражение. Мне отвратительно моё тело. Именно поэтому я всегда бью первой, чтобы другие не почуяли мои слабости, чтобы это прошло мимо, как запах пота, который не распространяется, пока не начинаешь шевелиться. Но я шевелюсь. Я делаю очень много жестов руками и ногами, чтобы захватить пространство, чтобы чужого внимания иметь в изобилии, чтоб всегда находились замены и перспективы, чтоб никогда не останавливаться, и назад не оглядываться – ведь есть только Стилаш. Стилаш, которую я создала.

– Пофиг вообще, – усмехаюсь я, достаю бычок из пепельницы и щёлкаю зажигалкой. Через силу затягиваюсь и выпускаю дым ноздрями, отправляя клубы в Федину сторону. Пусть этот бестактный тюфяк ими подавится. – Если поймают – выкручусь, – говорю я, хотя знаю, что не выкручусь. Но мне до лампочки. Эта Стилаш живёт не по сценарию, и этой Стилаш всё равно, что ждёт завтрашнюю Стилаш. Важен только этот момент, ферштейн? Свобода недолговечна. У Феди, вон, свободы уже давно нет. А мне просто непомерно везёт. Если бы не этот придурок, моя свобода уже давно бы закончилась, а может и не только свобода, но и жизнь в целом.

– Ты непробиваемая, – вздыхает Федя и откидывается на спинку своей коляски.

Но я ничего по этому поводу ему не говорю. Будет ещё до фига времени объяснить ему, чё к чему.

Я разглядываю его светло-русые волосы, что спадают на глаза как жалюзи. Обычно Федю не заботит его внешний вид, он всегда надевает простые бесформенные джинсы и футболки с клетчатыми рубашками, а уж о причёске – тем более не беспокоится. Но я ещё с порога обратила внимание, что он обновил стрижку. И мне хочется спросить, как он это сделал, и зачем он это сделал. Я уж начинаю улыбаться, но тут лыба сама стирается с моего лица. Я в курсе, что последний месяц он переписывается с какой-то сучкой из подмосковья, но Федя о ней не распространяется. Он скрытный, зараза, и, в отличие от меня, о своих любовных подвигах не разбазаривается. Хотя я сомневаюсь, что там есть хоть что-то, чем он мог бы похвастаться. Всё-таки он просто жалкий инвалид-колясочник, и девчонок, готовых раздвинуть для него ноги, можно развести только из-за жалости. Эта мысль меня успокаивает, но даже малейшая перспектива, что какая-то шлюха даст ему по доброте душевной, бесит меня.

«Ты чё, постригся?», – я уже собираюсь спросить его об этом, но резко прихожу в себя. Это не моё дело. Меня не должна касаться Федина интимная жизнь. Мы ведь не парочка. У нас… что у нас?

Я снова заглядываю Феде в лицо. Этот придурок перебирает вещи, которые я притащила. Завтра он выйдет из дома в пять утра и доберётся до ломбарда где-то к десяти часам, загонит добычу и попилит между нами добычу. А что он будет делать потом? У него будет весь день, который он сможет потратить на что угодно… даже на другую женщину.

– Я в туалет, – резко встав из-за стола, сообщаю ему и двигаю к дверному проёму.

– Ладно… чё пугаешь, – бормотание Феди остаётся где-то позади.

Я прохожу по узкому коридору прихожей и приближаюсь к ванной комнате. За дверью старый грязный ремонт, который продолжается вот уже год. Федя никак не может его закончить с тех пор, как получил от правительства квартиру. Ему повезло, его не усыновили. Мне же повезло меньше.

В последний год батя вышел из тюряги и забрал меня из приюта. Я радовалась, как дура. Думала, типа вот он мой счастливый билет, вот она настоящая семейная жизнь, вот она бескорыстная «любовь», о которой я так мечтала.

Я подхожу к раковине и заглядываю в зеркало. В отражении моё уставшее серое лицо сливается с бетонными стенами позади.

Ага. Хрена-с два. Мои мечты рассыпались, как карточный домик, который батя подошёл и сдул, даже не приложив усилий. Этот кусок дерьма, этот урод, это чудовище во плоти… я мечтаю о преисподней. Хочу, чтобы ад существовал, и мой папаша горел в нём.

Опустив глаза ниже, я замечаю кусочки светлых волос в раковине и канцелярские ножницы на краю керамического бортика.

«Почему это так расстраивает меня?»

Выкрутив кран на полную мощность, я смываю волосы в слив и промываю лезвия.

«Зачем я это делаю?»

Никто не может ответить на мои вопросы. Никто не хочет отвечать на мои вопросы.

Я выхожу из ванной комнаты спустя пару секунд, так и не добравшись до туалета.

– Федь! – Выкрикиваю, стоя в прихожей. – Я погнала. Надо узнать, чё там с Ерке. Нельзя упускать мою маленькую золотую жилу.

Я слышу, как скрипят половицы и щёлкают механизмы в Фединой старой коляске. Он что-то говорит, но я не слышу, потому что пихаю последний рабочий наушник в ухо.

– Можешь не провожать! – Быстро накинув кроссовки, я открываю дверь. – Покеда, здоровяк, – и выхожу, захлопнув за собой.

«Прочь», – я сигаю, будто со склона, практически перепрыгивая ступеньки. – «Прочь», – хватаюсь за грязные перила и перекидываюсь через них, приземляясь на ноги этажом ниже. – «Прочь из этого дома», – с этой мыслью я влетаю в запертые двери подъезда, по которому разносится металлический гул и мой проглоченный злой всхлип.

Ерке. Глава девятая

Я познакомилась с дядей в пятнадцать лет. Отец и раньше представлял нас друг другу, но я никак не могла запомнить имя ближайшего родственника. Родной брат моего отца – статный, высокий, обаятельный джентльмен – таким он казался мне в пятнадцать лет.

Он был преподавателем истории древнего Востока и на застольях часто рассказывал о тонкостях своей профессии. А ещё он постоянно хмурился, когда я называла его дело «профессией». Наверное, для него это нечто большее. Я так думала, когда мне было пятнадцать лет.

– Амир, – я впервые подаю голос, когда автомобиль притормаживает. Сидя на заднем особо не поговоришь. Так ещё и дядя, судя по его хмурому виду, не настроен на беседу. Всю поездку он молча следил за дорогой. Иногда прибавлял и убавлял радио. Это в порядке вещей, я привыкла, что моё присутствие ему досаждает. Я ведь обуза. Пустое место. Нежеланный ребёнок. Я всё это знаю. – Прости, что тебе пришлось там появиться. Это недоразумение.

– Ты – недоразумение, – вздыхает дядя и глушит мотор.

Мимо окон проносится весёлая шайка подростков. Во дворе гудит клаксон разъярённого водителя. Кто-то подпёр его и забыл оставить на лобовухе свой номер. Сетуют мамочки, возмущённые неприятным звуком, лают пудели и шпицы – домашние плюшевые игрушки. Амир и сам вот-вот залает, а пока только стучит пальцами по баранке руля.

– Данеш в курсе? – спрашиваю я, в тайне мечтая, чтобы он не посвящал драгоценную жену в тонкости нашего общения.

– Естественно, – отвечает дядя. – А ты чё думала? Я не буду скрывать от неё такого, – он делает акцент на последнем слове. Хотя я до конца не понимаю, что в этом такого.

Но настроение у меня мгновенно портится. Теперь одного Амира я могу – он отдалённо напоминает мне отца, и это накидывает ему пять халявных баллов моего расположения. А вот Данеш… Данеш – исчадие ада в юбке. Ненавижу, когда они бортуют меня вдвоём, а это случается так часто, что я уже даже не считаю. И ведь их никогда не волнует, где я сплю, что ем, почему не появляюсь дома по несколько дней – они просто берут и отчитывают меня. Им неинтересна ни причина, ни повод.

– Идём, – говорит дядя и выходит из машины.

Я неохотно вылезаю следом. Он не ждёт меня. Так что до подъезда я преследую его.

Амир с недовольным видом придерживает дверь, из-за чего мне приходится ускориться.

Уже в подъезде он снова подаёт голос, быстро взбираясь по лестнице:

– Ты всё-таки что-то украла, да?

– Нет.

– Но та сомнительная компания, с которой тебя видели – твои друзья, да?

– Нет.

– Ясно.

Так это обычно и протекает. Иногда я говорю правду, иногда вру. Когда я вру, то говорю вещи, которые, как мне кажется, ему хочется от меня услышать, или что-нибудь такое, что должно вывести его из себя или сбить с толку.

– Ты в универе-то появлялась сегодня?

– Конечно.

– И что сегодня было?

– Пары по истории.

Дядя останавливается на третьем этаже и окидывает меня снисходительным взглядом, пока ищет ключи в карманах штанов.

– Запомнила что-нибудь?

– Ничего.

– Ясно.

Металлическая дверь отворяется со скрипом. Дядя уже вторую неделю не может найти время, чтоб её смазать. Данеш его за это пилит. Ей вообще в кайф пилить людей, даже если она их знает не больше минуты. Это такой угнетающий тип людей, которым нравится быть недовольными и неудовлетворёнными.

– Дорогая, я дома, – сообщает Амир и переступает порог. Я скрываюсь за его спиной и начинаю быстро расшнуровывать кроссовки.

– Папа! – в коридор вылетает визгливая тройка загорелых пацанов: Омэр, Амар и Арнур. Троица девятилетних мальчишек с игрушечными пистолетами наперевес рассредоточивается по углам широкой прихожей и продолжает перестрелку. Крупные мягкие патроны летают во все стороны, бьются о стены, со свистом летят под ноги. Игра сопровождается звонким хохотом капризных засранцев. А я стою и жду, когда Амир разденется и уведёт эту свору, чтоб беспрепятственно добраться до своей комнаты. Но, к сожалению, взгляд дяди сообщает мне, что в этот раз малой кровью я не отделаюсь.

– Дорогой, ты дома? – из кухни доносится высокий, до противного высокий голос Данеш. Дядя глядит на меня через плечо, пока расстёгивает пиджак, а сам отвечает:

– Да, дорогая. И Ерке тоже.

– Идите сюда, – отвечает его жена.

Я со вздохом скидываю с себя рюкзак и оставляю его в прихожей. Дядя направляется на кухню, а за ним его дети. Один из них направляет на меня дуло своего пистолета, и я послушно поднимаю руки. Но от выстрела меня это не спасает. Жёлтая эластичная пуля прилетает прямо в мой лобешник. Омэр хохочет и, юркнув вперёд, скрывается за остальными. Двое его братьев шкодливо поглядывают в мою сторону. Им тоже хочется запустить в меня несколько пуль.

– С возвращением, – Данеш откладывает салатницу в сторону и подлетает к дяде. Её губы быстро касаются его поросшей щеки. Затем взгляд Данеш цепляется ко мне. Складывается ощущения, будто она тоже выстреливает мне в лоб. – Ерке! – выкрикивает эта несчастная домохозяйка. – Почему нам звонили из полиции? Почему твой дядя должен сразу после работы ездить и забирать тебя оттуда! Это что за поведение?! Не хочешь объясниться, а? – представьте монотонный вой сирены, или звук свистящей пожарки в многоэтажном доме, или лай маленькой злой собачки. Примерно так я слышу всё, что мне говорит Данеш. Хуже только то, что так она говорит только со мной. Данеш никогда не повышает голос на мужа и детей, но я – её отдушина, её персональная боксёрская груша.

– Это недоразумение, – повторяю я.

– Недоразумение? – вспыхивает Данеш. – Какое ещё недоразумение, Ерке? Сегодня полиция, а завтра что? Притащишь домой наркотики или, может, убьёшь человека?!

– Ладно тебе, – подаёт голос дядя и кладёт руку на плечо Данеш. – Какие наркотики.

– Наркотики! Наркотики! – бегают по кухне мелкие и орут, собирая разбросанные по полу пули. Пока мать не видит, Амар успевает стащить с противеня кусок запечённого мяса. Затем подтягиваются и остальные, начиная в наглую жрать ранний ужин.

– Да такие, Амир! Ты знаешь, на что способен твой брат! А эта, – Данеш тычет пальцем в мою сторону. – Его порождение. Вот увидишь, когда она вырастет, то станет такой же наглой и беспринципной тварью, как и твой покойный…

– Заткнись, – срывается с губ прежде, чем я успеваю подумать.

– Что ты сказала? – Данеш поворачивается в мою сторону и впивается в меня металлическим взглядом.

– Я сказала «заткнись».

По всему моему телу проносится табун марашек. Они доходят до загривка и расползаются ошейником под воротником. Я чувствую, как меня переполняет обида и гнев. Эта стерва не имеет права говорить так о моём отце. Если бы он был жив, то обязательно ей ответил. Но его больше нет. И больше нет никого, кто встал бы на его сторону. Так что это только моя проблема, моя ответственность, моя задача – беречь светлую память о нём. Да, он умер, но он не один. Пока я жива – он не один. И когда умру – он всё ещё будет не один.

– Правда глаза колет? – злобно шипит Данеш. – Твой отец был маргиналом, и ты это знаешь. За всю жизнь он не сделал ничего хорошего, и мы все это знаем. Никто в семье его не любил, Ерке. И если тебе тяжело смириться с этими вещами, то тебе нечего делать в этом доме.

– Дорогая…

– Нет, Амир! Она нагрубила мне. Мне! Твоей жене. Она не будет здесь жить. Делай, что хочешь, но эта невоспитанная дрянь больше ни дня здесь не задержится. Я всё сказала!

Итак, мы возвращаемся к моему отчуждению от общества. Проблема в том, что с самого раннего детства вокруг меня никакого общества толком и не существовало. Был лишь отец, и лишь отец любил и принимал меня. Все остальные становились нашими врагами, и неважно, были они хорошими людьми или нет. Мой отец никому не доверял. Это недоверие передалось мне по наследству. И это всё моё наследство, не считая ножа.

– Ерке, стой Ерке, – окликает дядя, когда я разворачиваюсь и молча двигаю в сторону прихожей.

– Пусть проваливает! – заглушает его яростный голос Данеш.

Эта ситуация вызывает у меня депрессию. Вся злость обращается вовнутрь. Внутри меня растёт пустота. Я знаю, что Данеш, эта чёртова ведьма, абсолютно неправа. Она сказала, что мой отец не сделал ничего хорошего за всю свою жизнь. Но что насчёт меня?

С этими мыслями я быстро обуваюсь, хватаю рюкзак и покидаю квартиру. Никто не выходит, чтобы меня остановить. Хотя глубоко внутри я, возможно, этого… или нет.

***

У меня хорошая память на места, но ужасная память на лица. Так что с запоминанием дороги, ведущей на заброшку, проблем не возникает. Если бы в участке меня попросили назвать адрес, я бы его не назвала, но если бы меня попросили показать это место, и я бы этого захотела, то легко привела полицейских сюда.

Это недостроенное здание, укрытое в тихом лесу неподалёку от трассы, выглядит куда уютнее дядиной квартиры. На втором этаже я вижу слабый свет фонаря. Кажется, там кто-то есть. Но я не хочу сталкиваться ни с Ерке, ни с Китом, ни с Кириллом. А если это кто-то, помимо них, то тем более.

Но мне больше некуда пойти. Раньше я сбегала в квартиру, где мы жили с отцом, но теперь в этой квартире живут наши дальние родственники. Они делят квартиру с ещё более дальними родственниками. Каждый оттяпал свою долю. Мне досталась одна шестая, но это ни на что не влияет. Да и замки они сменили, внутрь не попасть, если, конечно, я не решусь их умолять. Хотя, скорее всего, те даже слушать не станут и сразу позвонят дяде.

Я покачиваюсь с пятки на носок, стоя под склонившимися пушистыми ветками дерева. Мне немного неловко. Внутри меня никто не ждёт, а я просто ненавижу навязываться. Но иного выбора у меня нет. Разве что спать на вокзале. Хотя я ужасно боюсь этой перспективы.

И вот я здесь, в бездомной преисподней: мне так плохо, что я вряд ли смогу уснуть, и я так устала, что не могу не спать. Сумеречное состояние, с которым тяжело бороться. Но пока я иду по коридору, освящённому несколькими тусклыми лампами.

Кирилл говорил, что в доме есть свет. Теперь я вижу это воочию, и теперь в заброшке не так страшно. Хотя тут всё ещё недостаточно светло.

Я прохожу ещё немного, прежде чем приближаюсь к пустой комнате со спальниками. Очень хочется завалиться на один из них и уснуть, но я не могу спать, пока не буду уверенна, что в здании нет тех, кто могут, в случае чего, причинить мне вред. Поэтому я двигаюсь дальше, заглядывая в каждую комнату. И прежде чем я подхожу к комнате, которая, по идее, принадлежит Ириске, в конце коридора вспыхивает яркий тёплый свет переносного фонаря. Я вижу фигуру человека, спустившегося со второго этажа ко мне, но пока не вижу того, кто движется в мою сторону.

Рефлекторно я тяну руку в задний карман джинсов и достаю раскладной нож.

– Кто это? – спрашиваю я, чуть повышая голос, и тут же выставляю перед собой руку. Шаги, до сих пор разносящиеся по коридору, затихают. Я жму на кнопку, и лезвие со свистом выскакивает из рукоятки, смотря чётко вперёд.

– Ты пришла в наш дом и угрожаешь ножом, – сперва я только слышу его голос. Затем свет становится не такой яркий и перестаёт бить в глаза. Я наконец-то могу видеть того, кто стоит напротив. И этим кем-то оказывается Кирилл. Он смотрит на меня напряжённым, остекленевшим взглядом, а в его голосе нотки обвинения переплетаются с сарказмом. – Как думаешь, я уже могу вызвать полицию? – Этот говнюк – «само обаяние».

Не сразу, но я всё-таки опускаю руку. У меня нет сил на словесный бой. Но я никогда не оставляю последнее слово противнику – это моя фишка, а не отцовская.

– Вызывай, – вздыхаю я. – Полиция сегодня как раз интересовалась у меня, где можно вас встретить.

– И что ты ответила?

– Правду.

Его лицо выражает заботу, под которой кроется ласковое и снисходительное презрение. Когда мы только встретились, эта его маска казалась настоящим лицом, но сейчас я вижу, что это лишь часть образа. Кирилл пытается казаться тем, кем не является. На его лице улыбка, но он не рад меня видеть.

– Я не знаю, где вы зависаете. Не знаю ни ваших имён, ни возраста, ни адресов. Мы чужие люди, которые виделись всего-то раз в жизни.

– Тем не менее, ты снова здесь, – подмечает Кирилл, окидывая меня небрежным взглядом. – Зачем?

Я не в силах ответить. «Да просто так». «Мне нужна помощь». «Лишь на одну ночь». Не говорю ничего, опуская взгляд на сверкающее в тусклом освещении лезвие. Ему больше десяти лет, и оно всё ещё очень острое. Я не знаю, с какой целью отец везде таскал нож, но с тех пор, как он умер, я продолжаю нести этот крест и всюду брать его с собой.

– Ты очень тихо ходишь, – вдруг сообщает мне Кирилл и начинает медленно приближаться. – Это необычно, но мне это знакомо.

– Почему?

– Мой опекун был вспыльчивым и непредсказуемым человеком, – объясняет Кирилл и останавливается всего в нескольких шагах от меня. – Поэтому мне приходилось быть тихим, послушным и непримечательным ребёнком. – Вот и всё, больше он ничего не говорит, застыв с опущенным фонарём. Я тихонько складываю нож. – Если тебе нужно укрытие – наш дом к твоим услугам. Можешь занять любой из углов, – говорит Кирилл и идёт дальше. Я успеваю немного отойти в сторону, чтобы пропустить его. – Здесь только я. Через пару часов вернётся Кит. Мы не впускаем сюда посторонних, по возможности.

– Мне очень хочется спать, – я произношу это до жалкого тихо.

– Ты можешь поспать, – отвечает Кирилл, направив фонарь в одну из комнат.

Я смущённо бреду за ним и заглядываю туда, куда падает свет. Это их спальня. Та самая, где ещё совсем недавно спала Стилаш. Я вижу спальник, в который она тогда занырнула, чуть съехавший с матраса.

– Рассказать тебе сказку на ночь? – спрашивает Кирилл, и я пытаюсь найти в его интонации какой-то подкол, но там ничего нет. Там вообще ничего нет.

– Обойдусь, – отвечаю я и захожу внутрь. Сбросив рюкзак, я осторожно приземляюсь на матрас. В нём упругости – ноль, но всё лучше, чем дремать на лавочке. – Ты так и будешь там стоять? – я кидаю взгляд на парня, застывшего в дверях.

– А что, нельзя?

– Нельзя.

– Но это мой дом.

Я стискиваю зубы и проглатываю недовольство, что распускается во мне цветком белладонны. Сил бороться больше не остаётся, а потому я снимаю обувь и залезаю в спальник.

Тепло мгновенно обволакивает меня. Я притягиваю к себе рюкзак и использую его в качестве подушки. Боковым зрением замечаю свет, который косыми лучами ложится на стену, к которой я отворачиваюсь.

А прямо на этой стене тянутся длинные глубокие полоски, которые кто-то нацарапал гвоздём, валяющимся неподалёку.

Зря я, наверное, ушла. Но я не чувствую угрызений совести за то, что нагрубила Данеш, а только злобу и презрение.

Единственного человека, который мог бы за меня заступиться, больше нет со мной.

В этом ужасном мире, где каждый готов накинуться на тебя и растерзать, если хоть немного дашь слабину, я совсем одна. Мне придётся адаптироваться. Мне придётся принять это. Но как же не хочется. Как же не хочется…

На смену боли приходит страшный, глубокий, смурной депрессняк. Я ещё никогда не испытывала такого чувства полной, абсолютной безысходности, и панического страха. Этот страх парализовывает меня до такой степени, что я лежу неподвижно, смотрю на царапины на стене и не могу выпустить нож, боясь, что произойдёт что-то ужасное. Мне невыносимо хочется писать, но я боюсь подняться в туалет.

«Мяу», – разносится по комнате. – «Мяу», – настигает меня, и я наконец-то вижу пыльную морду, которая шлёпает по бетонному полу и загораживает собой стену перед моим носом. Мои плечи сами собой расслабляются. Я разжимаю одну ладонь и протягиваю руку, касаясь головы котёнка, который тут же начинает пористо урчать. Этот звук разносится по всей комнате.

В этот момент я чувствую, что больше не могу сдерживаться. Глаза мгновенно наполняются слезами, и нос закладывает. Я всхлипываю и передёргиваю плечами, притягивая к себе котёнка и прижимая его к груди. Он, продолжая мурчать, начинает топтаться по мне. А я давлюсь всхлипами.

Ещё через пару секунд я замечаю, как свет фонаря пропадает, и только после этого позволяю себе по-настоящему захлебнуться в горе.

Стилаш. Глава десятая

Терпеть не могу котов, почти та