Читать онлайн Подмена бесплатно
События, описанные в книге, являются вымыслом. Любые совпадения с реальными личностями случайны. Данное повествование является авторской точкой зрения о некоторых древних богах. Я, будучи тем самым автором, хотела не только рассказать интересную, поучительную, актуальную историю, но и рассмотреть человеческие отношения с точки зрения биологии поведения.
Пролог
Москва, недалекое будущее.
Совсем еще юная, но уже вполне серьезная девушка обвела взглядом зрительный зал. Перед собой она видела измученных людей, которые стоически выполняли возложенную на них миссию: сидели с ровными спинами, радостно улыбались и были готовы в любой момент разразиться бурными аплодисментами.
– Вчера повезло, до закрытия метро успели, – услышала она во время перерыва разговор двух пенсионерок. – А вот прошлый раз нас отвезли на Китай-город, и пришлось на ночном автобусе несколько часов домой добираться.
В начале каждой осени в эфир телеканалов выходило большое количество новых шоу. Программу готовили заранее, и съемки начинались в первые летние дни, которые, будто назло всем участникам съёмочного процесса, всегда были особенно жаркие.
Чтобы телевизионные проекты, куда ее периодически приглашали в качестве гостьи, выглядели более реалистичными, в съемках задействовали актеров массовых сцен. Специального образования для такой работы не требовалось, и достаточно было просто откликнуться на объявление о наборе в массовку, после чего пройти отбор и получить заветный билетик в качестве пропуска на сьемку.
Часовую программу могли снимать с полудня до глубокой ночи и из-за жары, духоты и не всегда хорошей вентиляции в павильоне, где находились сотни людей, некоторым из «счастливчиков» периодически становилось плохо. А спустя несколько часов съемок общее настроение массовки заметно ухудшалось, и было видно, что люди, исполняющие роль зрителей, устали, проголодались и измучились от жары. Тем не менее, желающих день ото дня меньше не становилось. Среди массовки можно было встретить студентов, молодые семейные пары, женщин с детьми, пенсионеров и даже мужчин, которым, казалось, самое место в офисе, а никак не в очереди к автобусу, который спустя несколько часов томления на жаре доставлял, наконец, кандидатов в павильон.
Девушка вздохнула. Каждый раз она соглашалась участвовать в подобных мероприятиях в качестве приглашенной гостьи, и каждый раз жалела об этом. Каждый раз надеялась увидеть в зале знакомое лицо и каждый раз уходила разочарованная, с неприятной резью в глазах, то ли от яркого света, то ли от усиленного вглядывания в незнакомые лица. Ведь именно надежда на встречу была той единственной причиной, по которой она приходила в павильон. Девушка так до конца и не смогла ответить себе на вопрос, почему ждет его именно на сьемках. Наверное, потому что это было чуть ли не единственное во всей Москве место, где человек мог затеряться, остаться незамеченным, казаться одним из самых обычных людей, но в то же время обратить внимание на себя, если это потребуется.
Совершенно не мужественного вида ведущий жеманно закинул ногу на ногу, которые были обтянуты легкомысленными летними брючками, и уставился на нее своими выпуклыми, как ей показалось, безжизненными глазами. Это был не тот взгляд, который она каждый день выискивала в толпе. Хотя, по логике вещей, у того, кого она ждала, такой взгляд и должен быть.
– Есть ли какие-нибудь подтверждения, что древние боги существуют и живут среди нас? – Светловолосый парень лукаво прищурился, наблюдая за реакцией юной гостьи.
Девушка молчала. Она помнила, как огромный белый пес вывел ее из темного леса. Тогда она даже не предполагала, что это мог быть бог. Думала, недавно рожденный, несмышлёный щенок крупной породы ушел в лес, заблудился, испугался, а когда увидел в темной ночи девочку, обрадовался. Он бросился ей под ноги, повалил на землю, играючи закопал в белый скрипучий снег, обдал горячим влажным дыханием. Отвлек от дурных мыслей, а потом так же играючи вывел ее на дорогу. И исчез. «Наверное, убежал домой», – подумала тогда. Потом, уже намного позже, она поняла, кто это был. Тот, кто спас ее, указал путь, помог смириться. Тот, кто пожертвовал собой, своей дружбой, своей тайной ради нее. Тот, кого она каждый раз надеялась увидеть в зале.
Девушка взяла со столика стакан с прохладной водой, сделала небольшой глоток, поставила обратно. Зал напряженно ждал ее слов и команды модератора выказать ту или иную реакцию на них. Она, конечно, им это не расскажет. Не может рассказать. Достаточно того, что ее называют московской язычницей и постоянно зовут на разные шоу и проекты. Конечно, чертовски приятно знать, что твой смысл жизни, твоя философия, твое открытие интересно окружающим, но ведь разве кто-то до конца верит в существование богов? Да и что обычные люди могут знать про них, кроме информации, которую поверхностно получают в школе и черпают в интернете? Что говорить, если перед записью даже ведущий подмигнул ей и издевательским шепотом спросил, знает ли она, где находится Олимп.
– Всякий дом устраивается кем-либо, а устроивший всё есть Бог. – Пытаясь сохранить безмятежное выражение лица, изрекла она и, с удовольствием наблюдая, как ведущий пытается подобрать слова, добавила: – Или боги. И попробуйте найти доказательство обратного.
Зал по знаку модератора съемок дружно захлопал. Девушка отпила еще воды, готовая услышать очередной дурацкий вопрос белобрысого парня. Их вообще ей задавали постоянно. Куда бы она ни пришла, где бы ни участвовала, сколько бы книг о язычестве в своем юном возрасте ни выпустила. Благо сейчас написать книгу может даже школьник. А ей так необходимо поделиться своими знаниями. Не задавал вопросы только муж. Он вообще ни о чем и никогда не спрашивал, хоть и прекрасно понимал, зачем она участвует во всех этих шоу. Жил свою жизнь, просто находясь рядом, не проникая и не сплетаясь с ее жизнью и деятельностью. Наверное, потому что понимал, что это бессмысленно и что он никогда не станет для нее ИМ. Муж был важным, нужным, лучшим, любимым, но, к сожалению, не ИМ. Как, впрочем, и она для него не была ЕЙ. Всегда любимая, но не та, с которой все началось.
Привязанность рациональна. Те, кого они оба бессознательно выбрали еще в школе, из сердец их не исчезнут уже никогда. Они оба понимали это. Наверное, потому что прошли этот путь от начала и до конца вместе. Муж принял тот факт, что она посвятила себя изучению язычества из-за его лучшего друга. Она же смирилась с тем, что тот, кто нужен ей, намеренно принёс свои чувства в жертву. Но что это окажется именно так и будет непосильной ношей, стало понятно только спустя время. Только сейчас.
В голове вдруг всплыли слова, которые ОН сказал ей в последнюю встречу:
– Во все времена такие, как ты, метались в поиске смыслов, в поиске недостающей духовности, в поиске компенсации вечной тревожности. А со временем, не найдя иного выхода, чем поднять из глубин древние верования, ушли в архаику. Тем самым разбудили богов. Заставили нас не только наблюдать, но и действовать, помогать, способствовать. Поэтому у тебя свой путь. И ты должна найти его и пройти до конца.
Часть 1. Георгий
Москва, 2022 год.
Глава 1.
– Какая она все-таки страшненькая! – Юлька зевнула, прикрыв аккуратный ротик крошечной ладошкой.
– Ага, и в этом не щегольском платье безынтересно и престранно смотрится… – подхватил десятиклассник Георгий, который настолько вдохновился творчеством Гоголя, что уже неделю сыпал присущими классику эпитетами, к месту и не очень.
В школьной рекреации, на втором этаже столичной гимназии, в россыпи лучей теплого, но казавшегося мертвым, февральского солнца возникла Виктория Андреевна – молоденькая учительница русского языка и литературы старших классов, совсем недавно принятая на работу в их школу. Она также вела литературный кружок, который Гошка и два его одноклассника с удовольствием посещали. Курс предполагал систематическое чтение художественной литературы, знакомство с новинками современной прозы и публицистики.
Занятия проходили весело и интересно. Виктория Андреевна не требовала от учеников какой-то особенной тишины и к шуткам и балагану, который те порой устраивали, относилась нормально. Смеялась и дурачилась вместе с ними. Ведь программа кружка была направлена не только на развитие чтения, а еще и на формирование ораторского искусства и красноречия. Впрочем, с этим у участников литературной гостиной было все в порядке. Они с удовольствием принимали участие и помогали своей учительнице в проведении музыкальных вечеров и литературных праздников: писали сценарии, организовывали конкурсы, викторины и игры. В литературном клубе состояли ученики, начиная с пятого класса, и на старшеклассников была возложена ответственная миссия, которую они с радостью и каким-то особым трепетом исполняли.
В новой же четверти каждый из ребят должен был подготовить презентацию о своем любимом писателе. Гошка выбрал Гоголя. Уж очень близко ему было двоемирие: когда реальный мир соединялся с фантастическим, неизведанным и диковинным. Что до языка, то парня восхищало умение писателя смешивать высокий стиль и жаргон и, как он запомнил из томика критики, «канцелярский, помещичий, охотничий, лакейский, картежный, мещанский язык кухонных рабочих и ремесленников, вкрапляя архаизмы и неологизмы». Гоголь создал язык, отличающийся простотой, но в тоже время меткостью и удивительной силой.
– Ребята, – произнесла тоненьким голоском учительница. – Не забудьте, что к завтрашнему занятию каждый готовит презентацию про выбранного автора.
– Хорошо, Виктория Андреевна, – осмотрела ее с ног до головы Юлька, – все сделаем.
Учительница кивнула, развернулась на каблучках своих старомодных тупоносых туфель и, как ангел в лучах зимнего солнца, растворилась. Так показалось Гоше. Он соглашался с ребятами, что их новенькая учительница красотой не блистала, но все-таки и страшненькой назвать ее было не совсем справедливо. Скорее была она «на любителя». Кукольное сероватое без единого грамма косметики лицо, острый вздернутый носик и большие непонятного цвета глаза. При ярком свете они казались серо-голубыми, в приглушенном же были цвета графита. А еще волосы: светло-русые, чуть отливающие золотом, до плеч, которые она собирала в обычный хвост на затылке, зачем-то стягивая обычной резинкой. Каждая черта по отдельности была не так уж и плоха. Вместе же они составляли совершенно непонятное зрелище. Только фигура у Виктории Андреевны была на удивление хороша: стройная, подтянутая, с широкими бедрами, тонкой талией и высокой грудью.
Гардероб учительницы, состоящий из классических брюк, прямых юбок и строгих, под горло, совершенно немодных блузок не только не скрывал, а наоборот, подчеркивал аппетитные формы. Казалось, она специально выбирает одежду, которая сделает ее еще более непримечательной, обычной. Но вещи только дополняли образ «синего чулка»: молодой девушки, интересующейся науками и не уделяющей должное внимание внешности.
– Самая обычная, таких тысячи, – с неясной интонацией произнес третий участник их компании, Макс. Это был рослый, с платинового цвета волосами десятиклассник, чья рубашка была раз в десять дороже всего, что каждый раз надевала на себя учительница.
Друзьям даже в голову не могло прийти, что нежелание наряжаться и краситься у Виктории Андреевны могло возникнуть не просто так. Да и какое им дело было до этого. Они воспринимали ее непохожесть на других как что-то само собой разумеющееся, некую данность, не пытаясь с чем-либо это связать. Точно так же ребята относились и друг к другу, и к окружающим, и ко всему, что происходило на белом свете.
Юлька, Георгий и Макс учились в одном классе, и посещать литературный кружок стали также вместе. И если Макс и Георгий дружили с первого класса, то Юля к их компании примкнула уже в седьмом, когда в середине года белокурым ангелом возникла на пороге класса. Спустя неделю после ее появления, тучная русичка вручила новенькой девочке стопку тетрадей, чтобы та раздала их ребятам, и Юля с совершенно несчастным видом почти всю перемену простояла между рядами. Она держала в руках три оставшиеся тетради и пыталась сообразить, кому из трех Максимов какая фамилия принадлежит. Все трое обладателей одинаковых имен выжидательно, с садистским удовольствием молчали. Гоша, наблюдавший эту картину с каким-то презрительным выражением лица, наконец не выдержал, отобрал у девочки тетради и, к всеобщему неудовольствию, раздал их сам, швырнув последнюю под нос своему лучшему другу Максу Стрельцову. Тот забавно хрюкнул, и на следующей перемене они вдвоем отпаивали девочку чаем в буфете, расспрашивая, откуда она появилась в их классе.
Юля же ничего толком не рассказала, кроме того, что она недавно переехала из другого города, родители работают и дома появляются редко. Мальчики понимающе кивали, ведь этой отговоркой они еще с раннего детства в своей голове привыкли оправдывать многое. Пожалуй, это и стало той причиной, по которой два парня приняли в компанию новенькую. Из солидарности. Так они дружили уже пару лет.
В начале десятого класса у них появилась новая учительница русского языка и литературы Виктория Андреевна, которую между собой ученики называли просто Вика или иногда еще Вика Андреевна. По той причине, что выглядела девушка не намного старше своих рослых учеников – всего лет на восемь, максимум на десять. Из-за этой разницы и неказистой внешности она совершенно не внушала благоговейного трепета и страха, как это стало привычным с прошлой, «древней» русичкой. После появления Виктории Андреевны, ее всем коллективом выпроводили на заслуженную пенсию, подлечить нервы и диабет, приобретенный за годы работы в школе. Класс выдохнул, а трое друзей, не раздумывая, записались в литературный кружок, когда в начале года Виктория Андреевна сообщила своим тоненьким голоском, что за посещение факультатива будет делать поблажки.
– Мне как раз не помешают поблажки, – заявил троечник Макс, и друзья единогласно его поддержали: Георгий – потому что любил литературу, а Юля – из чувства солидарности.
Глава 2.
Литературная гостиная проходила в промежутке между первой и второй сменой два раза в неделю, в кабинете труда на втором этаже. Случалось так, что некоторые ребята прибегали сразу после уроков, едва успев купить в буфете на первом этаже сосиску в тесте, кулебяку или другое мучное изделие. В уютной кухоньке, которая была соединена с кабинетом труда для девочек, они могли приготовить себе чай и спокойно перекусить, прежде чем Виктория Андреевна начинала вести свой факультатив.
Уже сытые ученики рассаживались по несколько человек вокруг двух квадратных столов или за партами со встроенными швейными машинками, доставали конспекты, прочитанные книги, а кто-то – телефоны и планшеты. Жестких правил в литературной гостиной не было. «Чтобы никаких звуков из гаджетов», – то единственное, что требовала от них Вика. Иногда занятия для разных возрастов она проводила отдельно. Но в этот февральский полдень в кабинете собрались все участники кружка.
– Ребята, к сегодняшнему дню наши старшеклассники подготовили для вас несколько презентаций. А начнем мы с Гоголя. Георгий…
– А можно я первая? – нетерпеливо подпрыгивая на месте, Юля тянула в сторону учительницы длинные пальчики с каким-то замысловатым цветным маникюром.
– Хорошо, Юля. Давай начнем с тебя, – Виктория Андреевна отошла к окну и, прислонившись бедрами к подоконнику, под которым полыхала батарея, скрестила руки на груди.
Юлька резво подскочила, одернув коротенькую кожаную юбочку, и через несколько секунд оказалась за учительским столом. На нем стоял монитор, и она за пару щелчков вывела на белый экран поверх доски свою презентацию. Самые младшие участники тяжело вздохнули. Им нравилось слушать дивные рассказы своей учительницы, но никак не доклады старшеклассников, которые те монотонно зачитывали с листа или, что еще хуже, пересказывали презентацию, которую и без того было всем хорошо видно.
– Будет мало текста и много картинок. А еще стихов, – успокоила присутствующих Юлька и украдкой покосилась на платинового блондина Макса.
Ее одноклассник был самым красивым и модным парнем во всей параллели не только десятого, но и одиннадцатого классов. И с начала учебного года девушка из кожи вон лезла, чтобы повторить их первый и единственный поцелуй на злополучной вечеринке по случаю Нового года двумя месяцами ранее.
Макс же откровенно и будто бы специально пялился на Дарину, которая единственная из всех одиннадцатиклассников посещала литературный кружок. Она сидела за соседним столом, подперев смуглую щечку не менее смуглой тоненькой ручкой с подстриженными почти под корень ногтями, но непременно с гигиеническим маникюром. Ее ноготки блестели, и Гоша вспомнил, как его мама жаловалась, что естественный уход за ногтями со всеми распариваниями, обработкой кутикул, полировкой и шлифовкой выходят дороже, чем пресловутое наращивание.
– Прошу внимания, – Юлька, проследив за взглядом Макса, широко улыбнулась. Выпрямив спину перед монитором, она поерзала на стуле и вызывающе выставила напоказ длинные ноги в глянцевых колготках. Две недели девушка ждала модные кроссовки и, получив их наконец из пункта выдачи, находилась сейчас в приподнятом настроении. Макс был тем еще модником, и ей отчего-то казалось, что кроссовки уж точно хоть на секундочку приблизят ее к цели.
На белом экране во всю доску возник портрет Маяковского. Виктория Андреевна удивленно подняла брови и погрузила ладошки в карманы классических брюк. На ее лице почти не отразилось ни одной эмоции, но Георгию было понятно, что она пытается вспомнить, сообщала ли ей ученица заранее, какого автора выбрала.
Юлька кхекнула, и ее дерзкий и звонкий, как сто колокольчиков, голосок разнесся по классу:
Из тучки месяц вылез,
молоденький такой…
Маруська отравилась,
везут в прием-покой.
Понравился Маруське
один
с недавних пор:
нафабренные усики,
расчесанный пробор.
Он был
монтером Ваней,
но…
в духе парижан,
себе
присвоил званье:
«электротехник Жан».
Он говорил ей часто
Одну и ту же речь:
– Ужасное мещанство —
невинность
зря
беречь1.
Разношерстная компания из учеников удивленно начала переглядываться и перешептываться. Кто-то захихикал. Ребята постарше понимающе покосились на Макса. Сложно было не заметить, с каким рвением Юлька старалась завоевать его внимание, и как мастерски парень делал равнодушный вид. Это отлично считывали, глядя на обоих, все без исключения участники гостиной и также сама Виктория Андреевна. Гошка сочувственно ухмыльнулся. Кто-кто, а уж он понимал, какого это, когда объект обожания не обращает на тебя никакого внимания. Да что уж там, Макс едва ли осознавал, что является этим самым объектом. У Гоши была похожая ситуация. Но в отличие от Юльки, у которой шанс, хоть и крошечный, но все-таки был, Гоше стопроцентно ничего не светило. А от того тихая светлая грусть полупрозрачной тенью волочилась за парнем по пятам и со временем пробудила его и без того мягкое сердце к особенному сочувствию и пониманию.
Виктория Андреевна во все глаза смотрела на свою ученицу. Она еще после зимних каникул заметила, что Юля любым способом пытается привлечь внимание своего одноклассника. Тот же остается безучастным к ее выходкам, а на кружок ходит только для того, чтобы час, не отрываясь, в упор глазеть на Дарину. Той же, казалось, в этом мире дела ни до чего не было, или она усиленно делала такой вид. В этом Виктория Андреевна ее очень хорошо понимала. Но в отличие от учительницы, Дарина была красива особенной восточной красотой, а небрежность, с которой она носила свои брендовые вещи, делала ее похожей на богиню, спустившуюся с небес. Вика Андреевна ей даже немного завидовала.
– Юлечка. – Учительница отсоединилась от подоконника, подошла со спины и наклонилась над девушкой, которая беспокойно ерзала на стуле перед монитором. – Мы обязательно послушаем твой доклад, только на отдельном занятии. А пока…
– Ну почему-у? – подняла на нее ученица свои уже увлажнившиеся глаза. – Я же готовилась! Учила!
– Мне кажется, некоторым ребятам такие стихи и… моменты биографии поэта рано знать, – выпрямившись, она глянула на учеников, ища поддержки.
Разношерстная компания, негодуя, подняла шум.
– Ну, Виктория Андреевна, нам в самый раз. Мы еще и не такое слышали! – выкрикнул рыжий шестиклассник, похожий на обтянутый белой рубашкой воздушный шарик. Такой же круглый и важный.
– Пусть Юля рассказывает! Интересно же, – подхватили две близняшки из седьмого класса Ника и Кира.
Юлька поднялась из-за стола. Теперь даже Макс отвлекся от симпатичной смуглянки. Класс, затаив дыхание, замер в ожидании. Девушка продолжила:
Марусе разнесчастной
сказал, как джентльмен:
– Ужасное мещанство —
семейный
этот
плен. —
Он с ней
расстался
ровно
через пятнадцать дней,
за то,
что лакированных
нет туфелек у ней.
В помещении повисла гробовая тишина. Дарина суетливо убрала под стол свои оксфорды на грубой массивной подошве, которые стоили во много раз больше кроссовок ее невольной соперницы. Гошка хмыкнул. Макс заржал. Юля всхлипнула и, схватив со стола старенький айфон, а со спинки стула – кожаный рюкзак, выбежала из класса.
– Ну, ты и мудак, Макс! – Георгий поднялся, умышленно задев стул друга.
– Да при чем тут я-то, Гошан?! – Откинул парень со лба тонированную розовым и идеально уложенную челку. – Юлька у нас иногда чудит…
– Зачем ты над ней издеваешься? – презрительно окинул Гоша друга взглядом почти черных глаз.
– Я-я-я? Да я ничего не сделал!
– Мальчики, прекратите! Георгий, останься, пожалуйста. Ты нам обещал Гоголя.
Но парень уже не слушал. Юлька была не в его вкусе, но он ее очень хорошо понимал и сочувствовал. По-дружески. Гоша вылетел из класса, раздраженно хлопнув дверью.
Глава 3.
Юля, всхлипывая, сидела на подоконнике в коридоре. Тушь от слез потекла, и девушка недоуменно рассматривала подушечки пальцев, на которых теперь обозначились темно-серые капли.
– Написано, что водостойкая, – шумно втянула она носом воздух.
– Не переживай ты так из-за Макса, – Георгий облокотился о высокий подоконник, загораживая своей рослой фигурой одноклассницу от любопытных шестиклассников. Беспокойные подростки столпились перед закрытым кабинетом и о чем-то перешептывались, косясь на друзей.
– Зачем он так? – Юлька жеманно заправила за уши длинные выпрямленные утюжком пряди и совершенно по-детски вытерла нос тыльной стороной ладони.
– Насильно мил не будешь… – следя за реакцией подруги, осторожно произнес парень. – Ты же видишь, как он на Дарину смотрит. А над тобой просто издевается, потому что ты на него откровенно вешаешься.
– Я не вешаюсь! Тем более он же сам… – и еле слышно прошептала: – …меня поцеловал.
– Юля, ну тебе же не десять лет, – Гоша закатил глаза. – Ты что, Макса не знаешь? Ему только дай возможность задурить кому-нибудь голову. Теперь вот Дарина.
– Это просто из-за того, что они как бы… на одной волне.
– Не заметил я никакую волну!
– У Макса родители кто? – вскинула девушка на него заплаканные глаза.
– Кто? – переспросил Гошка.
– Отец владеет холдингом, а мама из-за границ не вылезает. Откуда, думаешь, у него такой гардероб?
– Ты так говоришь, будто его предок Алишер Усманов или какой-нибудь… Блаватник.
– Блаватник не Блаватник, но нефтяные активы у его отца имеются, – глубокомысленно изрекла девушка.
– Не выдумывай! Стал бы он учиться в обычной школе, владей его семья активами. У нас, конечно, гимназия, но Макс на одаренного подростка не тянет. А вот в частной школе он бы чувствовал себя неплохо. – И подумав, добавил: – Гардеробчик у него приличный, но это ни о чем в наше время не говорит. Внешняя оболочка, только и всего… Макс – обычный парень, просто любит выпендриваться. А ты ведешься на его отвратительные манипуляции и страдаешь потом.
– А Дарина?
– А что Дарина? Ее родители обычные торгаши, которые со временем добрались до ЦУМа.
– Ничего себе обычные! Ты видел ее туфли?
– Туфли как туфли, ничего особенного…
Гошку утомляли подобные разговоры, которые периодически затевала девушка. На его взгляд Юля была уж слишком зациклена на внешнем виде и напускном благополучии. Ему казалось это странным, ведь в современном мире уже никто не тыкал в тебя пальцем за джинсы не той фирмы и дети даже из не самых благополучных семей при должном старании вполне могли добиться успеха. С Максом они дружили с первого класса и никакого неравенства между ними Гоша не ощущал. Его собственные родители хоть и неплохо зарабатывали, но все же больших сумм парню не давали. Но на развлечения, прогулки и все необходимое ему вполне хватало. По крайней мере, разный достаток на их с Максом дружбе никак не сказывался. Да и никак сказаться и не мог. Макс, как и все подростки, любил фастфуд, суши и пиво, которое, даже крафтовое, стоило не таких уж огромных денег. Одежду ему привозили родители, и он относился к ней небрежно: пачкал, рвал, забывал в гардеробе. Пожалуй, только про тачки он мог рассказывать с придыханием часами. И Гошка искренне восхищался познаниями своего друга. Казалось, тот провел за рулем разных автомобилей лет сто, не меньше. Хотя в силу возраста отец Макса позволял сыну только сделать кружок-другой по поселку, где у семьи была дача. Что до гаджетов, то на них уже давно никто не обращал внимания. Телефон и телефон. Мало ли что у человека за обстоятельства. В последние несколько лет, а особенно с приходом коронавируса, в моду вошло слово «эмпатия», и все только и делали, что понимали друг друга и сочувствовали по любому поводу. Георгий же эмпатичным был с рождения. А душевные страдания, как обещали книги, щедро обогатили его личность настолько, что ему хотелось избавить от этих самых страданий абсолютно каждого человека. Опять же, из сочувствия.
– Пойдем в кафе? – дотронулся он до Юлькиной ладони. – Я угощаю.
Девушка охотно сползла с подоконника и схватила друга под руку.
– И почему у тебя еще нет девушки? – с грустью вздохнула она. – Ей бы с тобой повезло.
Гошка ухмыльнулся. Девчонки его не интересовали. Конечно, он обращал внимание на одноклассниц, но исключительно когда они переставали задирать нос и выпендриваться. Ему нравились девушки в метро и в торговых центрах. Он засматривался на них во время отдыха с родителями и прогулок с друзьями. Но всерьез об отношениях никогда не задумывался, не планировал их в обозримом будущем. «Когда-нибудь потом», – думал парень и сам не заметил, насколько близко это «потом» стало от него в настоящем времени. Вот только предмет его обожания был еще более недосягаем, чем отпрыски любого из списка Форбс для его школьной подружки Юльки.
Глава 4.
Юлька жила в Преображенском районе Москвы. До школы путь был неблизкий, но сам по себе район считался неплохим, аккуратным, зеленым. До центра всего 20 минут на машине, рядом парки Сокольники, Измайлово, Лосиный остров. Так говорила про место своего обитания сама девушка. Но вот их общий друг Макс имел другое мнение. Он жил недалеко от школы и привык к флеру, который окутывал Арбат.
– Такое ощущение, что в твой район съехались все киргизы, узбеки, таджики, и, главное, они выпивают, – морщился парень. Он как будто специально хотел выглядеть противнее, чем являлся на самом деле. И Гошке даже нафантазировать не мог, для чего ему это нужно.
– Ни разу не замечала! – вспыхивала девушка. – Классный парк и набережная. Чисто. Уютно. А еще у нас в районе много экспериментальных домов.
– Это, например, каких? – иногда Гошке было непонятно, почему эти двое дружат. Макс каждую минуту задирал Юльку, а та, вместо того чтобы просто не обращать внимания на провокацию, горячо ему отвечала.
– 27-этажная высотка на Большой Черкизовской.
– Кубик Рубика?
– Именно. А еще дом с закругленными углами.
– Такой не видел.
– Если хочешь, могу устроить экскурсию по району, – оживлялась девушка.
– Эм, почему нет… – и неизменно прибавлял: – Когда-нибудь потом.
– Конечно. Когда-нибудь потом, – вздыхала она.
Школа, в которой учились друзья, находилась в районе Арбата, и многие ученики добиралась до нее из разных мест. Когда-то школа была общеобразовательной, а потом превратилась в гимназию и стала рейтинговой. Как и старый район, который по-прежнему был одним из самых оживленных и посещаемых мест столицы. Хотя по той же причине в плане экологии был обречен. Скопления машин, пробки – обыденное дело. Кроме того, Арбат уже давно был полностью закован в стекло и бетон. Георгий и Макс, последний здесь родился и вырос, обожали бродить по его переулкам и улочкам и могли заблудиться в них, потеряться на весь день. Юльку же такой досуг скорее пугал. Она хоть и старательно делала вид, что является столичной штучкой и чувствует себя в Москве как рыба в воде, но с ролью своей справлялась плохо. Гоша бы даже сказал, что боялась ее.
– Может, прогуляемся? – предложил парень.
Девушка выглядела такой несчастной с этим своим красным от слез носом, что ему захотелось как-то поддержать ее, успокоить.
– Давай, – охотно согласилась она. – Московский февраль прелестен.
В раздевалке она переобулась, надела пуховик, натянула по самые глаза пушистую белую шапочку и замотала на шее шарф. Гошка накинул капюшон зимнего пуховика. Девушка взяла парня под руку, и они неспешно побрели от школы в сторону Арбата, щурясь от яркого – казавшегося хоть и не живым, но вполне пригодным для загара где-то в горах – солнца.
– Знаешь, что в древние времена на этом месте рос лес? – понизил он голос до шепота, когда они дошли до любимой улицы всех туристов.
– Н-нет, – округлила девушка глаза. – В древние – это в какие?
– Думаю, век XIV. Самые первые упоминания Арбата как улицы датируют 1493 годом.
– Как интересно, – сказала она в шарф.
– Произошел серьезный пожар, который начался со стоящей здесь церкви. Тогда сгорело много деревянных построек.
– Откуда ты все это знаешь? – она высвободила руку и достала из кармана такие же пушистые, как шапка, перчатки.
– Мой папа историк и… сама понимаешь.
– Расскажи еще что-нибудь, – снова взяла его под руку Юлька.
– Например, ты знала, что на Старом Арбате жил и творил Пушкин? Хотя для меня никогда не существовало разделения на «Новый» и «Старый» Арбат, – как-бы между делом добавил он.
– Это знала, – Юлька оставила вторую часть фразы без внимания. Это обстоятельство могло многое рассказать о девушке коренному москвичу. Например, она либо жила на окраине, либо приехала из другого города и в роль полноправной жительницы столицы вжиться еще не успела.
– А Окуджава? – продолжал диалог Гоша.
– И это тоже, – засмеялась Юлька, от ее грусти не осталось и следа.
– Ну вот, ты уже улыбаешься, – удовлетворенно заметил парень.
– Ты любишь это место… – задумчиво произнесла спутница.
– Прав был Окуджава, что от любви к Арбату не излечишься, – начал Георгий и осекся.
Девушка подняла брови.
– Прости, я не хотел проводить аналогий. Но, Юля, что ты носишься с этим своим Максом? Ты красивая, эффектная девушка. Любой парень будет счастлив…
– Даже ты? – съехидничала она.
– Что? – Гошка недоуменно выпучил на нее свои темные глаза, обрамленные пушистыми ресницами.
– Ну, ты сказал, что любой парень… – Юля расхохоталась.
– Я имел в виду, что… – Гоша смутился, сам не понимая почему. От того, что чуть не ответил, что и он тоже или от того, что сам не ожидал от себя такого ответа.
– Шучу. Сердцу-то не прикажешь, – повторила она его слова, но совершенно в другом контексте. – А у тебя есть кто-нибудь?
Гошка задумался. Он до конца еще не определился, был ли у него кто-нибудь или нет.
– Скажем так: я в поиске, – Гоша постарался выбрать самое нейтральное определение своего статуса.
Он, конечно, хотел с кем-нибудь поделиться своей историей, но не был уверен, поймут ли его друзья. Да и какой совет он рассчитывал получить от обычных 15-летних подростков? Макс, скорее всего, заржет, а Юлька…
Иногда Гоше казалось, что девушка была, фигурально выражаясь, словно губка. Возьми ее, скрути и выжми, как напитанный поролон – влага уйдет, а материал расправится и сможет снова впитывать в себя жидкость. Этой самой жидкостью, которая из Юли просто сочились, и была потребность в любви и принятии. Странно, почему она, собирая в себя, не берегла ее, а растрачивала.
Гошка не знал, на самом деле Макс являлся Юлиной первой любовью или так влюблялась она в каждого понравившегося парня. Как не знал он, да и знать не мог, что выбор объектов любви в ее случае был вполне оправдан и понятен. Что до Гошки, то свою первую любовь он помнил хорошо. Хоть и произошла она несколько лет назад.
Глава 5.
В шестом классе Гоша серьезно заболел бронхитом и провел в постели две недели, исправно (каждые пару часов) обнаруживая на своей кровати теплый чай и тарелку с бутербродами. Все это оставляла ему мама, которая к сыну относилась с особенной тревогой по причине, которая только ей одной казалась логичной. Вера Николаевна родила второго сына очень поздно, и вполне оправданное, ставшее привычным во время беременности беспокойство, перекинулось на каждый день его взросления. Ведь это был ее долгожданный ребенок, и она не могла, просто не имела права сделать что-то не так, что-то не заметить или пропустить.
Устав от бесконечного постельного режима и чрезмерной маминой опеки, через неделю заточения, после того, как огромная температура немного спала, мальчик достал школьный альбом, пенал и принялся рисовать. А так как никаких идей, что изобразить, не было, он нарисовал, а позже раскрасил акварельными красками своего персидского кота по кличке Князь Голицын. Такую кличку животному дал его старший брат в честь не полководца, а русского винодела Льва Сергеевича Голицына. Кот, растопырив лапы, лежал на нагретом горячими мартовскими лучами подоконнике и никаких признаков жизни в течение часа не подавал, вполне оправдывая свое имя. Гошка изобразил меховое туловище, и принесшая обед мама даже прослезилась от умиления. Правда мальчик не понял, что именно ее растрогало: его исключительный талант или что балованный любимец теперь увековечен на бумаге. Благородный британец постоянно мучился то желудком, то циститом, то еще какими-нибудь неприятными недугами и по степени тревоги за него едва ли уступал вполне здоровому, за исключением приобретённого недавно бронхита, Георгию.
– Такой талант надо развивать, – задумчиво изрек отец, который прибежал на мамин клич. – Ты знаешь, что твой прадед был художником? – обратился он к сыну.
– Что-то слышал, – забрался обратно в постель мальчик.
– У меня как раз директор художественной студии – хорошая знакомая.
– Хорошая?! – сердито нахохлилась мама. – Вот это новость. И в чем она так хороша?
– Верочка, ей 60, – робко улыбнулся отец. – Но будь ей хоть 20, мое сердце…
– Болтун! Гоша, ты знаешь, что твой отец болтун и фантазер? – закатила глаза мама, отмахиваясь от мужа кухонным полотенцем.
– Фантазер не фантазер, а у парня явно талант, – подытожил мужчина.
Спустя непродолжительное время после этого диалога Гоша оказался сначала в кабинете руководителя студии, а в начале нового учебного года – на вступительных экзаменах. Как ни странно, его зачисли сразу во второй класс, где были исключительно одни только девочки. По крайней мере, в его классе.
Художественная студия ничем не отличалась от обычной школы. И после основных уроков он три раза в неделю ездил туда, чтобы отсидеть еще на нескольких. Приходилось путешествовать по классам и даже посещать что-то типа творческой мастерской. Директор организации была женщина основательная, сорокалетняя и очень даже привлекательная. При записи мальчика она плотоядно глазела на Гошкиного папу и битый час рассказывала отцу и сыну о том, что, создавая студию, не стала ограничиваться для проведения занятий одним классом с мольбертами, а взяла в аренду целых семь, чтобы разделить учеников по возрастам и дисциплинам. По пути домой отец взял с сына клятву, что тот не расскажет маме о его небольшом вранье. За это ему можно будет несколько раз в месяц прогуливать занятия, если на то будет «уважительная причина». Под уважительной причиной подразумевались прогулки до зеленых соплей и заправка с друзьями фастфудом и газировкой, что по маминым меркам было немногим безопаснее какого-нибудь страшного заболевания.
Но занятия Гоша не прогулял ни разу. Рисовать ему нравилось, и оказалось, что лепить из пластилина и плести из ткани у мальчика тоже получается очень неплохо. Учеников в классе было мало, и выглядели они все очень спокойными, даже флегматичными. Еще в первый день Гоша заметил за мольбертом в самом дальнем углу аудитории высокую рыжеволосую девочку по имени Лена. У нее была абсолютно белая, местами с просвечивающими ве́нками кожа в россыпи рыжих аккуратных веснушек. Волосы играли на солнце красноватым оттенком и напоминали ему дерево рябины, которое росло на дедовской даче. Были они такие же яркие, необычные и вызывающие странное желание не отрывать от них глаз.
Лена сидела поодаль от общей группы и пол-урока вместо рисования либо точила резаком, либо мусолила во рту свой карандаш. Тоже самое она проделывала и с кистями. Макала кисть в акварель, ставила пару мазков на бумаге, споласкивала в баночке с подкрашенной водой и тащила влажный кончик в рот. От того губы ее были в конце занятия каждый день нового цвета. В зависимости от того, какую краску она использовала.
На переменке, которая случалась за урок пару раз, все ребята с деловым видом обходили каждый мольберт по очереди. Так было принято в художественной среде, и Гоша полюбил это молчаливое разглядывание и сравнивание чужих работ со своей. Этот ритуал чудесным образом избавлял от смущения и даже, наоборот, позволял с новыми силами перейти к следующему этапу. Гоша брал на заметку удачные сочетания цветов или технику прорисовки деталей и охотно копировал некоторые элементы.
Лена рисовала плохо, наверное, даже очень плохо. Вся ее перспектива была обратная, и предметы казались словно вывернутыми наизнанку. А фрукты и кухонная утварь, которую она писала, получались абсолютно плоскими. Даже складки драпировки, которые изобразить объёмными не составляло труда, похожи были не на ткань, а скорее на неаппетитный кусок мяса или хлеба, в зависимости от цвета. Девочка либо совершенно не любила рисовать, либо у нее просто не получалось, и она лениво, без какого-то старания, возила кистью по бумаге и бесконечно точила свои карандаши.
В первый день с Леной они ехали в одном автобусе и даже вышли на одной остановке. Гошка вызвался проводить девочку до дома. Она, к его удивлению, не сопротивлялась, и они весело провели время, пока не оказались у нее во дворе.
– Вот мы и пришли. «Спасибо за компанию», – серьезно произнесла Лена и покраснела. – Можем обменяться контактами, – покраснела она еще больше.
На следующий день после школы он ей позвонил, и на художку в субботу они пришли уже вместе, предварительно встретившись на остановке. Их еще детская дружба почти без всяких фантазий и скрытого подтекста продолжалась до Нового года. И прекратилась, как и началась: неожиданно и в один миг. Точнее, прекратила ее Лена, глядя на мальчика выпуклыми, как у рыбы, глазами. Это сравнение с рыбой он придумал специально после расставания, чтобы убедить себя в том, что Лена была, говоря словами лучшего друга Макса, «самой обычной, таких тысячи».
Глава 6.
На последнем занятии, перед Новым годом, решено было устроить чаепитие. Ребята принесли из дома разные лакомства, а учительница купила несколько пакетов с соком и газировку. Вшестером они выдвинули учительский стол на центр класса, и расселись кругом: Гоша и пять девчонок, включая Лену. Ольга Николаевна разлила по стаканчикам напитки, раздала пластиковые тарелочки и уселась на стул около батареи с огромной кружкой, где дымился ее любимый чай с чабрецом и шиповником. Она пила его по нескольку раз за занятие, и Гошке всегда казалось, что таким нехитрым способом она пытается совладать со своими нервами. Ведь когда-то она «неплохо рисовала» и теперь ей огромных усилий стоило созерцать их «мазню».
Ребята ели и делились друг с другом тем, где собираются справлять предстающий праздник и чем заниматься во время каникул. Под конец чаепития учительница рассказала, что в будущем году они будут ставить кукольные представления. Для этого за каникулы ребята должны выбрать и начать лепить из пластилина голову любого животного или сказочного существа. На занятиях же они сделают из него папье-маше, раскрасят и сошьют костюм. Это будет ручная кукла, которая еще называется Бибабо и состоит из головы и платья в виде перчатки. В голове есть специальное отверстие для указательного пальца, а большой и средний палец помогают кукле двигать руками.
За этим увлекательным разговором прошло еще пару часов, и у Гошки под конец даже защипало в носу. То ли от газировки, то ли от совершенного детского ощущения счастья и предвкушения чего-то радостного. Щипать начало сильнее, когда он увидел, как сидящая слева Лена забавно морщит нос и откусывает от кекса маленькие кусочки влажным ртом, на котором прилипли шоколадные крошки. Последнюю неделю занятий Лена сидела дома с простудой, и Гошка даже успел по ней соскучиться.
– Лена, забери свои работы домой. Они в шкафу лежат, – спохватилась Ольга Николаевна. – После просмотра все забрали, твои только остались. Пусть Гоша тебе поможет донести.
Девочка протерла рот рукавом, и к Гошкиному неудовольствию с него слетели все крошки. Теперь это была все та же серьезная и собранная Лена с сухими, сжатыми в одну линию губами.
Она кивнула, встала, одернув мохнатый розовый свитер, и присела на корточки у шкафа, который занимал половину стены. Работы учеников были, как правило, формата А1, целый лист ватмана, и хранились на нижней полке шкафа. До просмотра, который проходил раз в полгода, они лежали все вперемешку, потому что после занятий многие ребята ленились рассортировывать их по папкам и просто подписывали и складывали один рисунок на другой. Забирать же домой разрешалось только работы после просмотра, но многие дети, вопреки просьбам учителей, ленились тащить пухлые папки домой, поэтому в шкафу порядка никогда не было.
Лена сняла верхнюю стопку и, обнаружив под ней свой рисунок, вытянула несколько листов. Она неторопливо отбирала форматы, складывая их на пол рядом с собой. Остальные девочки в это время убирали со стола пластиковые стаканчики и сметали крошки. Гошка смотрел в окно, где с уже почерневшего неба валили огромные хлопья снега. Отвернувшись от окна, он прислонился бедрами к горячей батарее. Лена суетливо скрутила работы в рулон и, сняв с волос пластиковую резиночку, надела сверху.
– Ну и правильно, – одобрительно кивнула учительница. – Правильно, Леночка. Снег на улице, в папке нести – все промокнет.
– Ага, – пискнула Лена.
– Ой, ребята, а может у кого-нибудь есть тубус? – Ольга Николаевна перевела взгляд на своих воспитанников.
Ребята отрицательно замотали головами. Она поджала губы и собиралась выйти из класса, но вдруг подняла пальчик и застыла в дверях, будто что-то вспомнив.
– А ты знаешь, Леночка, возьми лист и сверху на рулон надень, а то снег налетит, краски поплывут.
– Я сейчас все сделаю, – Лена отчего-то сжалась.
Ольга Николаевна спешно подошла к шкафу, распахнула дверцы верхнего отделения и вытащила два белых листа писчей бумаги.
– Вот, давай я тебе… – она вдруг осеклась. – А это что? – Обратила она внимание на яркий уголок, торчащий из скрученного рулона, который девочка держала в руках.
– Моя работа, – выдавила из себя Лена.
– Я у тебя такую не помню! – Немолодая женщина поправила квадратные очки на блеклом, без каких-либо отличительных черт, лице.
Лена молчала. Ребята, закончив уборку, с любопытством наблюдали напряженную сцену.
– Ну-ка дай посмотрю, – Ольга Николаевна подняла бесцветные брови.
– Я свернула уже все, – Леночка вцепилась в цилиндр из бумаги.
– Ничего страшного, обратно закрутишь, – Ольга Николаевна уже освобождала тяжелый рулон от резинки, раскатав его на деревянной парте.
Ребята окружили стол. Перед ними первой развернулась иллюстрация по мотивам книги «Алиса в стране чудес», выполненная гуашью. Объёмная, хорошо прописанная девочка с живыми линиями, сделанными тушью, летела в кроличью нору. Гоша увидел, как Лена покраснела. Точнее, она стала сливового цвета. Он даже испугался, уж больно неестественно ее румянец выглядел на светлой коже. «Наверное, оно бы тоже сейчас хотела куда-нибудь лететь», – не к месту подумал мальчик.
– С… случайно, – выдавила она из себя.
– Лена, как тебе не стыдно. Это же не твоя работа! – Сняла квадратные с толстыми стеклами очки учительница, от чего ее глаза показались Гоше очень большими, даже неестественно огромными.
– Я, наверное, перепутала, – губы Лены задрожали.
– Как ты могла перепутать? Это работа девочки из старшей группы и лежит в отдельной папке на конкурс. У меня все по папкам!
– Неправда, – Гошкин голос зазвучал металлом в напряженной тишине класса. – У вас бардак в шкафу, это всем известно.
– Сироткин! Георгий! Как ты разговариваешь! – ахнула Ольга Николаевна. – Отец – серьезный человек, а он… защищает воришку. Вот я все расскажу директору.
– Лена, пошли, – Гоша схватил трясущуюся в ознобе девочку за розовый рукав. – Она же объяснила, что случайно, – зыркнул на учительницу мальчик.
– Ну конечно, случайно, – изрекла ничем не примечательная крупная девочка в джинсовом комбинезоне поверх теплой кофты. – Сама не умеет рисовать, вот и берет чужое.
– А он с ней заодно, – обратилась учительница к Гоше. – Как вам не стыдно? – повторила она уже их спинам.
Гоша выволок подругу за локоть в коридор, заматывая на ней другой рукой шарф, пытаясь удержать два объёмных зимних пуховика.
– Пусти, – отбрыкивалась Лена, – пусти меня!
– Не обращай на них внимания. Ты же случайно взяла, да?
– Пусти! – пыталась вытащить она из его пальцев свой рукав. – Что ты привязался? Отдай мою куртку.
– Я просто хочу сказать, что я… на твоей стороне.
– Да пусти ты меня! – Заверещала она на весь коридор. – Я специально взяла. Понятно тебе?
– Зачем? – опешил Гоша.
– Затем, что я никогда так не смогу. Вот и взяла, – резко дернула вверх она молнию пуховика. – Своровала. Ненавижу их. И тебя ненавижу. Все такие талантливые. Такие хорошие. А я – воришка.
– Ты не воришка. Ты специально это говоришь, назло, да? – Догадался обескураженный мальчик, взирая на подругу.
– Нет! Я своровала картину и потом бы своровала еще одну.
– Но ведь это чужие работы…
– Осуждаешь меня теперь? Я тебе больше не нравлюсь?
– Нравишься… – с сомнением произнес мальчик. А потом более твердо добавил: – Конечно, нравишься.
– А ты мне не нравишься и никогда не нравился, Сироткин! – И она побежала по коридору, выбрасывая из рюкзака на ходу рисовальные принадлежности.
Эти воспоминания невольно родились в Гошкиной голове и холодными хлопьями опустились на дно его желудка.
– Что за внутренняя мизандрия в мужском исполнении, – возмутился семиклассник Макс, когда Гошка поделился с ним опасениями, что, наверное, сам, как всякий мужчина, виноват в этой девчачьей истерике: сказал что-то не так, сделал что-то не то. – Ты просто перенимаешь стереотипы общества. Если мужчина, то значит, что-то не предусмотрел. На самом же деле твоя Лена всего лишь незрелая личность.
Гошу удивили такие взрослые рассуждения друга и слова, половину из которых он даже не понял, но он быстро нашел этому логичное объяснение. Учился Макс откровенно плохо, но не из-за того, что был несмышлёным или глупым, а попросту не считал нужным выполнять домашние задания, часто пропускал занятия, хамил и пререкался с учителями. Он словно забывал, что перед ним люди, взрослее его в два, а то и в три раза, с опытом гораздо более объёмным, чем у подростка. Но сочинения и изложения он писал лучше всех в классе, а от того классная руководительница, которая по совместительству была учителем русского языка и литературы, по-матерински хлопотала за любимчика перед всеми учителями. Часто безуспешно. Поговаривали даже, что таким образом она пытается обеспечить свой кабинет ремонтом, современной техникой и кулером с водой. Но эти домыслы довольно скоро разбились о заявление самого Макса, что «по себе людей не судят». Его он сделал в учительской, где накануне 8 Марта педагоги за тортиком с коньяком собирали сплетни, которые парень случайно услышал, зайдя в кабинет. А позже его единственная пятерка по литературе превратилась в самую обычную тройку. И Гошке отчего-то казалось, что он испытал облегчение, хоть и не сознавался в этом.
Глава 7.
Гоша с Юлей выпили кофе на Арбате, немного поглазели по сторонам, и парень заметил, что одноклассница снова погрустнела.
– Хорошо гулять, – вздохнула она. – Просто ходить и ни о чем не думать.
– Ты опять про Макса? – закатил он глаза.
Юлька кивнула:
– Он – моя цель. Я не могу это объяснить. Да и вряд ли ты поймешь.
Но Гоша понимал. У него, наверное, тоже была цель. Если этим словом можно было назвать ту, которая появилась у парня спустя несколько лет после Лены.
– А поехали ко мне в гости? – неожиданно для самого себя предложил Гоша. – Мама на дежурстве, папа на очередной конференции, а брата до ночи дома не бывает.
– А это удобно? – замялась девушка. Но Гоша сразу понял, что ей очень хочется, чтобы он ответил утвердительно.
– Удобно. Поехали, – решительно взял он ее под локоть.
– Хорошо. Только…
– Что?
– Мне позвонить нужно. Предупредить, что я задержусь, – она отчего-то смутилась.
Иногда белокурая девушка вызывала в нем недоумение. С одной стороны, она была высокомерная и в некоторых ситуациях даже заносчивая, но в тоже время добрая и, оказывается, даже заботливая – это качество парень давно перестал подмечать в окружающих его подростках, что было необычно и еще почему-то особенно приятно. Ему вообще нравилось, когда в людях вдруг проявлялись какие-нибудь человеческие качества. Не поддельная, а искренняя эмпатия, не просто поддакивание, а осознанное сопереживание и забота.
– Маме? Позвонить, – улыбнулся он своим догадкам.
Она грустно посмотрела на него и подтвердила:
– Да, – и следом произнесла уже более уверенно, – маме.
У Гоши никогда не было проблем с родителями. Точнее сказать: это у них никогда не было проблем с Гошей. Он рос спокойным, уравновешенным, думающим мальчиком. С ним легко можно было договориться обо всем на свете и иногда родителям так и хотелось оставить под его присмотром старшего брата. Антон был на пятнадцать лет взрослее, хоть окружающим иногда и казалось наоборот. Тем более были братья внешне удивительно похожи друг на друга. Одинаково рослые, темноглазые, с шоколадным ежиком волос и родинкой над правой бровью. Словно произошла путаница, и в последний момент сформировавшихся близнецов разделили. На свет явился Антон, а Георгий подзадержался и родился уже взрослым.
Гошка довольно рано стряхнул ползунки, выпутался из совершенно не мальчиковых колготок и встал на защиту всех обездоленных и несправедливо обиженных. Этакий рыцарь. Старший брат в детстве и подростковом возрасте каждый день устраивал дома забастовки и революции, младший же исправно нес свою дипломатическую миссию. Родители даже вздыхали, что если бы Гоша не выбрал их, то они, скорее всего, рано или поздно развелись.
Еще до Гошкиного рождения родители с Антоном жили в двухкомнатной квартире в районе Арбата и так бы и жили, наверное, если бы сын в девять лет не затребовал у них отдельную комнату. Он никак не хотел ютиться с отцом на соседних кроватях.
Мама работала в больнице, часто оставаясь там в ночную смену, и на семейном совете договорились, что переезд решит сразу несколько проблем. Во-первых, у Антона будет своя собственная отдельная спальня, а не совмещенная с гостиной. А во-вторых, если мамин отсыпной попадет на субботу или воскресенье, то папа легко сможет проводить время в пустой комнате, вместо того чтобы мешать сыну, ютиться на кухне или вовсе сбегать куда-нибудь из дома. И возможно у Антона даже появится младший брат.
И зимой 2000 года они продали двушку на Арбате и переехали в трехкомнатную квартиру, которая находилась недалеко от Чистых прудов. В новую школу Антона решили не переводить. Тем более парень учился неохотно и еще в первом классе заявил родителям, что после 9 класса ноги его на пороге этого чумного заведения не будет. Он так и выразился: «чумного». И дело было вовсе не в успеваемости. Антон отсутствием ума не страдал, но зато усидчивости ему не помешало бы занять. Хоть капельку.
Бывшие хозяева квартиры, в которую переехала семья Гоши, покидали жилище спешно. Вещи собирали небрежно, объясняя это тем, что хотят успеть до Нового года перебраться в новое жилье. Гошка тогда еще не родился, а Антон ничего толком не помнил, потому что постоянно витал в облаках. Зато очень хорошо мама запомнила тот странный переезд, который изначально показалось ей вполне обычным. И они с девятилетним Антоном даже помогли привлекательной женщине с модным мелированием перемотать клейкой лентой несколько пухлых коробок. Попали на процедуру переезда они случайно. У мамы был выходной, и она решила за отсутствием иного досуга показать Антону, в каком дворе находится их будущее жилье. Очутившись у подъезда, они вдвоем застали переезд.
Мебель жильцы выносили и ставили прямо около подъезда. Сюда же, на каток, в который превратилась площадка перед открытой железной дверью, вытаскивали и складывали в ожидании машины и тюки с одеждой. Мама обратила внимание и на несколько кожаных потертых чемоданов. Их набивали на скорую руку, потому что были они в буграх и из одного из них торчал подол какого-то блестящего платья или отреза ткани. Мама Гоши, которая к вещам относилась бережно, с негодованием вот уже больше 20 лет помнила угол блестящей вещицы, который небрежно торчал из чемодана и лежал прямо на грязном льду. А еще она очень хорошо запомнила женщину. Такие дамочки были одними из самых скандальных у них в больнице. Они постоянно обо всем расспрашивали, по любому поводу спорили и нарушали дисциплину. На женщине была надета дубленка и в цвет нее зимняя модная шляпа с небольшими полями. На непременно холеных руках кофейного цвета пушистые рукавицы и на шее шарф. Еще на ней были расклешенные джинсы, с «дверками». Так мама называла разрезы, которые шли почти до самого колена. Из разрезов торчали модные, облегающие щиколотку сапожки с острым носом. Она успела это заметить, когда женщина опустилась на корточки и полы дубленки распахнулись.
Антон же, в отличие от мамы, женщину не запомнил, но зато обратил внимание на двух девушек, которые вышли из подъезда. Обе в смешных шапках с кисточками на завязках. Одна выглядела вполне привлекательно, а у другой он приметил русую косу, которая торчала из-под шапки и была перекинута на плечо поверх рыжей дубленки.
Следом за ними вышел вихрастый мужчина. Маленькому Антону он показался очень внушительным, но мама запомнила, что здоровяк отчего-то сутулился и как-то горбился. Улыбка у него была хорошая, широкая. Женщина помнила эту улыбку все эти годы после переезда. От того ей особенно нравился Макс, друг Гоши. Ведь несмотря на все его показное и какое-то неудобное поведение, улыбался он так же. Глазами. И в этот момент в глубине этих глаз светилось и грело солнышко. Гошка всех подробностей переезда знать не мог и не очень-то верил старшему брату, который рассказал, что мама еще потом долго негодовала по поводу платьев, втоптанных в снег.
– Еле утащил ее оттуда, – фантазировал Антон. – Они вообще на цыган были похожи. Особенно со всеми этими чемоданами.
В школу он пошел в ту же, куда ходил его старший брат. В образовательном заведении у папы тоже оказалась знакомая директор, которая и помогла сообразительному мальчику попасть в гимназию. С Максом, который жил в районе Арбата и в школу пошел по месту жительства, они попали в один класс. И с первого учебного дня между совершенно разными на первый взгляд мальчиками сразу возникла крепкая дружба. «Стрельцов за Сироткина горло любому перегрызет», – шептались в кулуарах ученики гимназии.
Глава 8.
Друзья на метро добрались до нужной станции, прогулялись по Чистым прудам, миновали памятник Ломоносову и незаметно очутились у подъезда Гошкиного дома. После обеда на улице поднялся ветер, и парень заметил, что Юля совсем замерзла, хоть и была тепло одета. Она вообще всегда тепло одевалась. А еще Юлька исправно носила шапку, застегивалась по самое горло и не ходила, как выражалась его мама, голышом, чем часто грешили все школьники. Вот и сейчас девушка оделась по погоде: теплый длинный пуховик, высокие сапоги со шнуровкой, шарф, шапка и перчатки. И, несмотря на то, что она любила короткие юбки и шорты, на ногах всегда красовались хоть и модные, но непременно плотные колготки.
Она была такая вся «нормальная», и Гоша не понимал, почему друг так старательно игнорирует ее знаки внимания. Ведь, оказывай она их самому Георгию, уж он бы точно не стал так глупо и напыщенно себя вести. Юля без преувеличения была очень привлекательная девушка. И легко могла оказаться «той самой», если бы кто-то из парней предоставил ей такую возможность. Но Макс и слышать об этом не хотел, а сам Георгий задумался на эту тему совсем недавно. Несколько часов назад.
Гоша подумал, что все дело в ее навязчивом желании понравиться однокласснику. Наверное, мало какому парню может прийти по душе, когда за ним так откровенно бегают, и он, наоборот, будет стараться отдалиться от преследователя. Пусть даже и от такого симпатичного преследователя. Макс к девушке относился с показной небрежностью, как он сам говорил: «Меня умиляет, что она постоянно шушукается с кем-то по телефону».
– Мать Юльки, наверное, беременная, – строил догадки Макс.
– Почему беременная? – Гошке иногда сложно было понять логику друга.
– Материнский капитал, все такое… – поджал губы парень. – Куда не посмотри, у всех мамки беременные. Бум какой-то.
– Не знаю… у меня не беременная. Наверное, – неуверенно прибавлял Георгий.
– И у меня не беременная, – как-то разочарованно вздыхал товарищ. – Фигуру не хочет портить.
Гошка непонимающе хмыкал. Ему не нравились скроенные под копирку женщины, которые вместо плотного ужина гипнотизировали лист салата, а потом демонстрировали всему миру костлявую попу или впалый живот. Такие женщины были, по его разумению, больше похожи на высушенную на солнце рыбу. Подобные неаппетитные трупики висели на веревке на чердаке у его деда в дачном домике. Тем более он не понимал, как ребенок может испортить фигуру. А если так и происходило, то почему весь мир не наводнили еще женоподобные слоны и бегемоты, в кого обязательно должны превращаться молодые мамы после родов. Во всяком случае, все знакомые женщины на представителей животного мира были не похожи, хоть и имели по несколько детей. А Гошина мама была очень молодая и очень привлекательная женщина. «Выколи глаз», – так называл про себя Гоша маму товарища, потому что одевалась она во все розовое, яркое, блестящее.
– Глупости это все, – посмотрел он на друга. – Просто она, наверное, не хочет пока детей.
– Наверное, – насупился Макс. – Она еще от меня не отошла.
– И что ты сделал после рождения такого ужасного? Закурил трубку и налил себе отцовское виски сразу после выписки? – не удержался Гошка, чтобы не воспользоваться редкой возможностью поддеть одноклассника.
Макс прыснул:
– Ага, а потом стал играть бильярдными шарами вместо кубиков.
И они дружно заржали, сверкая крепкими подростковыми зубами и утирая выступившие от смеха слезы.
Гоша не очень верил в версию друга про беременность Юлиной мамы, но лезть к подруге в душу не хотел. Неравнодушие же Макса к маленьким детям он заметил давно. Парень с каким-то особенным умилением относился к малышам. Он никогда не шипел на младшеклассников, которые бросались под ноги во время перемены и лезли без очереди в столовой.
Они поднялись на нужный этаж на лифте, и Гоша отворил перед гостьей дверь, пропуская ее вперед.
– Проходи, раздевайся. Вот можешь надеть мамины тапочки, – указал он на пару, стоящую в углу.
Юля повесила пуховик, сняла и аккуратно поставила сапоги на коврик около порога, а шапку с шарфом недолго думая засунула в капюшон. Гоше показалось это забавным и ему до боли в скулах захотелось как-то защитить девушку, успокоить. Его тело всегда выдавало реакции раньше, чем в мозгу появлялись хоть сколько-нибудь осознанные мысли.
– Пойдем в мою комнату, покажу тебе кое-что, – и, спохватившись, он добавил, махнув в сторону. – Ванная комната там, если тебе нужно помыть руки и все такое.
– Помыть руки, – улыбнулась Юля и, пройдя по коридору, щелкнула выключателем.
Гоша колдовал на кухне, когда одноклассница спустя какое-то время возникла за спиной:
– Тебе помочь?
– Я уже закончил. Скидывай на поднос, а я унесу, – он кивнул на круглый отполированный поднос с витиеватыми почернёнными бортиками.
– Откуда такой? – Юля переставила со стола сахарницу, коробку с чаем, вазочку с вареньем и тарелку с горячими бутербродами, которые парень уже успел подогреть в микроволновке.
– От старых хозяев осталось. Мы переехали сюда в 2000-х. А в то время не принято было что-то выкидывать, так и лежит… барахло. Пойдем, кружки захвати только, – он, высунув от усердия кончик языка, поднял поднос. – Чайник я сам принесу.
Юля, прихватив со стола две кружки, последовала за ним, напряженно наблюдая за подносом, по которому каталась керамическая сахарница и была близка к тому, чтобы упасть на идеально чистый пол. Но Гошка, благополучно преодолев несколько метров по коридору, перешагнул порог и бахнул поднос на очень старый и очень облезлый комод, который стоял у стены в его комнате. Над ним висело огромное овальное зеркало в оправе. Юлька замерла, не в силах отвести взгляд от своего отражения. В нем ее и без того хорошенькое личико выглядело сказочно прекрасным, а белокурые волосы, словно жидкая платина, струились по плечам.
– Ого, – прошептала она, всматриваясь в отражение. – Это тоже от старых хозяев?
– И зеркало, и комод тоже. Папа рассказывал, что мама хотела выкинуть, пока не посмотрелась в него. Теперь, когда у нее плохое настроение, а это бывает после каждых суток на работе, она часто перед ним крутится.
– Волшебство какое-то…
– Просто удачно падает свет, – хмыкнул парень. – Кстати, если человек не очень. Ну ты понимаешь… то зеркало это никак не исправляет почему-то. А значит, никакой магии здесь нет. Ведь она не может работать только в одну сторону.
– Вот бы мне такое, – протянула девушка.
– А ты и без того очень привлекательная, – резюмировал он и отчего-то смутился.
– Спасибо, – Юля покраснела.
Гоша ушел и через минуту вернулся с чайником. Он ловко разлил чай по чашкам, и они с аппетитом умяли всю тарелку с бутербродами прямо перед зеркалом.
– Хочу отреставрировать, – поделился парень с набитым ртом. – Комод, – уточнил он.
– Должно классно получиться. Тем более, ты хорошо рисуешь, – и она вопросительно подняла на него глаза.
– Да. Рисую для себя, – подтвердил Гоша.
– А-а-а, – протянула девушка. – Кстати, Макс говорил, ты раньше был одержим рисованием и все время таскал с собой кисти и альбом.
– Было дело, – Георгий отвел глаза.
– А почему бросил? – продолжала допытываться Юля.
– Надоело, – сжал он зубы.
– Ой, прости, это не мое дело, – спохватилась одноклассница и облизала пальцы.
– Да-а, – небрежно махнул он рукой. – Может, борщ хочешь?
Когда она ела, то выглядела такой милой, домашней и совсем не грустной, что парню отчего-то захотелось накормить ее еще чем-нибудь. В холодильнике же он нашел, кроме бутербродов, только борщ.
– Ой, нет, спасибо, – округлила она глаза от неожиданного предложения. – Я вчера борщ варила, – но сразу исправилась: – Мама варила, конечно же, я помогала просто… – и, желая перевести разговор, подалась вперед к раме, провела по ней ладонью.
– Ай, – вдруг Юля вскрикнула, – порезалась. – На пальце выступила бордовая горошинка крови.
Гошка нахмурился. Выдвинул верхний ящик комода и кивнул:
– Поищи хлоргексидин, я сейчас пластырь принесу. Рама старая, вдруг столбняк… будут делать сорок уколов в живот, – и с серьезным видом выбежал из комнаты, словно на ее пальчике выступила не маленькая капля, а у нее вовсе не было пальца.
Юля забавно сморщилась, засунула пальчик в рот и наклонилась над ящиком, который служил, по всей видимости, складом всякой полезной всячины. Здесь стояли баночки с перекисью, хлоргексидином, лежали ватные диски вперемешку с тюбиками с масляной краской, разноцветными тряпками, какими-то старыми тетрадями и толстыми желтоватыми свечами. Увидела она несколько бутылок с ацетоном и уайт-спиритом, плоскогубцы, пару отверток и даже наждачную бумагу. Она аккуратно взяла пузырек с хлоргексидином, и взгляд ее упал на желтоватую большого формата тетрадь с выцветшими буквами «Амбарная книга», а ниже шариковой ручкой кто-то вывел слово «Дневник».
Юля аккуратно подцепила тетрадь здоровой рукой и вытянула ее из ящика. Она была размером со школьный альбом и казалась очень увесистой, внушительной.
– Тоже от старых хозяев осталась, – Гоша возник у нее за спиной, держа в руках пластырь.
– Да ладно. Многие парни ведут дневники, – лукаво покосилась она на тетрадь.
– Это правда не моя. Случайно нашел… в комоде. Здесь до меня девушка жила. Наверное, ее.
— Почему не отдал?
– Мы переехали, когда меня еще не было. Комната долгое время стояла без ремонта. А когда я родился, то не до того было… Стоит комод и стоит. Зеркало еще это… Я обнаружил дневник, когда мы с папой стали переклеивать обои и пришлось избавить комод от разного хлама, который мама в нем держала.
Юля сморщила носик и погладила ладонью трофей.
– Старая. Читал? – протянула она ему раненый пальчик.
– Нет. Только фотографии посмотрел, – и быстро прибавил: – Случайно.
– Какие фотографии?
Парень бережно наклеил на ее пальчик пластырь, забрал тетрадь и, перевернув, откинул картонную обложку. Из наклеенного кармашка торчало несколько глянцевых уголков. Он достал и протянул ей фотокарточки.
– Ого! Бурлеск… как интересно. А это что? – раскрыла она свернутый пополам белый лист, который был зажат между фотографиями. На нем черным линером вполне профессионально был изображён портрет девушки.
– Это я нарисовал. По памяти.
– А чей это портрет? – не поняла Юля.
Гошка вздохнул. Он давно хотел с кем-нибудь поделиться своей историей, но никак не мог найти подходящий момент и слушателя.
– Обещай, что Максу не скажешь, – он забрал из ее рук рисунок и фотографии и вложил обратно в кармашек.
– Конечно, не скажу, – она взяла свою чашку с недопитым чаем и опустилась в мягкое кресло, которое стояло у противоположной от него стены.
Георгий сел на кровать.
Глава 9.
После переезда их новая квартира напоминала древние развалины. Всюду громоздились коробки, тюки с одеждой и разобранная мебель. В Гошкиной комнате, которую забраковал старший брат, кроме обычного деревянного окна, старой двери и обоев в цветочек, бывшие жильцы оставили старый комод, скрипучий шифоньер и зеркало в железной оправе. Шифоньер увезли деду на дачу, окно и дверь сразу заменили, истратив на это последние накопления. На новую мебель денег уже не хватило, и комнату решили оставить как есть до лучших времен. Периодически в ней работал папа, пока мама отсыпалась после суток. Когда же родился Гоша, то намертво приклеенные к стенам бумажные обои поверх просто покрасили интерьерной краской. В старый комод же мама периодически запихивала Гошкины ненужные игрушки, книжки и вещи, из которых он вырос. Со временем про комод забыли и вспомнили только тогда, когда Георгию исполнилось четырнадцать лет, и он потребовал от родителей сделать в своей комнате ремонт.
– Тогда разгрузи комод, – скрестив руки на груди, папа стоял по центру комнаты. – Разберем и вынесем на мусорку.
– Может, пока оставим? Я видел на Ютубе ролик, как можно реставрировать старые вещи, – с сомнением произнес Гоша.
– М-м-м, отличная идея, – отец упер руки в боки. – Тогда, может, и буфет на кухне обновишь?
– Может, – Георгий вытащил из комода все ящики по одному и аккуратно перенес их на кровать.
– Зови, если нужна будет моя помощь. Сложи вещи в пакеты, я деду на дачу увезу. Там все пригодится. А что не нужно будет, то в печку уйдет.
– Хорошо, пап.
Гошка тогда первый раз осматривал комод. Он включил верхний свет и в глубине деревянного нутра увидел прислоненную к задней стенке книгу. Книга оказалась девчачьим дневником, и он пролистал его без особого любопытства.
«Наверное, вылетел из ящика или специально спрятала и забыла», – подумал он, прикидывая в уме, что дневник мог принадлежать той девочке, которая жила здесь до него.
Читать записи ему и в голову не приходило, но, обнаружив во вклеенном кармашке черно-белые фотографии и газетные вырезки, он с интересом просмотрел их несколько раз. С изображений на него глазели танцовщицы бурлеска с самого его основания в XIX веке и до 1950 годов. По фото можно было отследить хронологию изменений этого направления. Гоша где-то слышал, что изначально бурлеск был не эротическим шоу, а скорее комедийным, призванным развлекать средний класс Великобритании и США. Что-то наподобие юмористической пародии на какое-нибудь серьезное драматическое произведение. От того девушки, запечатленные на Бродвее, выглядели скорее иронично. Костюмы тоже были уместны скорее для цирковых, комедийных и разговорных номеров и совершенно не вызывали эротические фантазии.
Со временем же степень откровенности нарядов стала зашкаливать, и на более поздних фото и в газетных вырезках Гоша увидел более привычные образы. Ведь бурлеск у него ассоциировался с красивыми женщинами с алой помадой на губах, в сверкающих костюмах и с веерами из перьев. Заинтересовавшись этой темой, из интернета он узнал, что Бурлеск-театры 30-х годов предлагали зрителям представления на любой вкус. Часто в ход даже шли дрессированные звери, подводные номера или выступления в огромном пузыре, на трапеции. Чтобы компенсировать неумение танцевать, девушки создавали изысканные сценические костюмы, реквизит и декорации для своих номеров. И, конечно же, Гоша вспомнил о Дите фон Тиз, иконе современного бурлеска, которая начала выступать со своим шоу в 1992 году.
Парень вспомнил, как мама и Антон рассказывали про чемоданы, набитые чем-то блестящим, которые они видели у бывших жильцов. Неужели та женщина с мелированными волосами тоже танцевала бурлеск или может это были вещи какого-то более старого родственника? Для того, чтобы это понять, следовало прочитать дневник. Но Гоша просто открыл Гугл, начал переходить по ссылкам и… неожиданно увлекся.
Возможно, это была мальчишеская влюбленность или то самое пресловутое подростковое увлечение кумиром. Возможно, ему нравился подобный тип женщин или сыграло роль что-то еще. Но именно танцовщица современного бурлеска стала для Гошки женщиной, в которую он влюбился и до которой, как он считал сам, ему было ни за что не дотянуться. Ведь кто была она, дива, рассказывающая на языке тела о любви, и кто был он, ничем не примечательный четырнадцатилетний подросток.
Глава 10.
Юлька слушала, открыв свой хорошенький ротик. Уже полчаса она сидела, не меняя позы, и когда парень предложил подлить еще чая, с трудом вытащила затекший палец из петельки кружки. Она молча кивнула, проводив его недоуменным взглядом, когда тот унесся на кухню поставить чайник. Ведь девушке казалось, что уж кто-кто, а Гоша точно не способен ничем удивить. Он всегда казался ей совершенно нормальным и совершенно предсказуемым парнем. Впрочем, как и она ему.
Наблюдая за поднимающимися со дна прозрачного чайника красными от подсветки пузырьками, Георгию вдруг показалось странным, что он увлекся какой-то там танцовщицей. Но еще более странным ему показалось то, как легко у него получилось рассказывать об этом. Может дело в том, что его еще никто не слушал так заинтересованно, так внимательно, как Юля? Парень тряхнул головой, поднял горячий чайник с платформы, постоял так несколько секунд и вернулся с ним в комнату. Юля сидела в той же позе, как он ее оставил. Девушка подняла на него взгляд, и в василькового цвета глазах он увидел не только интерес к необычной истории. Было в нем что-то еще. Откуда-то из-под футболки поползли мурашки и, полностью облепив шею, так и остались висеть холодным грузом где-то в районе его ушей. Ему даже стало больно глотать от этого.
Пару месяцев Гоша ходил под впечатлением от информации, которую получил в интернете. Он даже изобразил по памяти несколько девушек в открытых нарядах и изящных туфельках, которые подкинул ему Гугл. Но недолго думая порвал свое творчество на мелкие кусочки. Он хотел увидеть танцовщиц и шоу своими глазами. А спустя неделю в метро случайно обратил внимание на рекламу, которая гласила, что в старомодном столичном ресторане на Мясницкой улице скоро состоится особенный вечер. Организаторы обещали два бурлеск-номера под живой джаз от несравненной Вики Вайнберг. Гоша даже подпрыгнул от неожиданности и всю неделю пребывал в таком возбужденном настроении, что мама с опаской поинтересовалась, не принимает ли сын что-нибудь запрещенное.
Георгий возмутился и, спохватившись, добавил, что просто собирается на день рождение к однокласснице и не знает, что подарить. Это был первый раз, когда он соврал родителям и даже получил от них деньги.
– На подарок, – заговорщически понизил голос папа и перевел ему на карту внушительную сумму, которой, однако, с трудом хватало на входной билет в ресторан. На бокал шампанского, чашку кофе и корзинку с цветами он решил занять у брата. Ему казалось, что свое восхищение номером и мастерством танцовщицы он должен непременно продемонстрировать именно с помощью цветов. И это не может быть какой-то обычный букет, это должна быть целая цветочная композиция. О том, что ему может не понравиться танец или девушка он даже не думал. Шампанское тоже было своеобразным атрибутом взрослой жизни, а кофе, предположил он логично, спасет его от неловкости и рук, которые нужно куда-то девать, сидя за столиком. Подумывал он и о сигарах, но благоразумно решил, что это может выглядеть уже слишком. Ведь, несмотря на свою комплекцию и скуластое мужественное лицо, взгляд у него был еще совсем детским.
– Дорогая какая-то одноклассница, – ухмыльнулся Антон. – Она хотя бы тебе даст? – хохотнул братец.
– Антоха, у тебя все вокруг одного места крутится, – заиграл желваками парень. Ему отчего-то были неприятны слова брата, и он даже захотел его ударить.
– Ладно, шучу, – примирительно прибавил тот и протянул Гоше красную пятитысячную купюру. – Больше нет. Я сам на мели.
На следующий день, вооружившись паспортом брата, а предварительно проторчав в ванной несвойственный ему час, Гоша занял место за столиком в самом дальнем и темном углу ресторана. Цветы, на которые потратил почти все деньги, он положил на свободный стул рядом. Корзинки стоили непомерно дорого, поэтому парень ограничился обычным букетом с белыми розами и какими-то мелкими цветочками в качестве декора.
– К вам кто-нибудь присоединится? – спросил его долговязый официант с непривлекательным лицом, пуще самого Георгия похожий на пятнадцатилетнего школьника.
– Я буду один, – Гоша задумчиво и сосредоточенно изучал меню. Денег хватало только на чашечку кофе и скромные чаевые. Но перехватив недоуменный взгляд официанта, косящегося на цветы, спешно добавил:
– Девушка не смогла, – он почему-то не мог признаться, что цветы он приготовил специально для Вики.
Официант понимающе кивнул, как будто такое в этом ресторане было самым обычным делом.
– Поставить в воду?
– Да, будьте любезны, – небрежно бросил Георгий.
С тех самых пор изображения танцовщицы, которые он тайком сделал на камеру без вспышки, хранились в надежно запароленной папке Гошкиного телефона. А еще премилое личико Вики Вайнберг со временем стало ему кого-то смутно напоминать. Ее портрет он по памяти нарисовал на белом листе бумаги после выступления и, свернув, бережно вложил в амбарную книгу. Он хотел оставить это в прошлом, подспудно понимая, что к его настоящей жизни эта юношеская влюбленность не имеет никакого отношения.
– С ума сойти, – наконец изрекла Юля. – Вот это да. Мы с Максом даже ничего не подозревали. – И с любопытством добавила: – А ты подарил ей букет?
– Н-нет, – потупил взгляд парень. – Не успел.
Юля кивнула. Будто понимала, что Гоша настолько проникся выступлением, что сначала с нетерпением ждал второй номер, а после, еще долго не мигая, смотрел на пустую сцену.
Девушка отставила чашечку и теперь смахивала в телефоне пальчиком фотографии, которые великодушно продемонстрировал ей друг.
– Я теперь понимаю, почему у тебя нет девушки, – задумчиво произнесла одноклассница. – По сравнению с ней…
– Да не в этом дело, Юль, – перебил Гоша. – Изначально мне понравился этот стиль. Ведь я же художник. Мне понравился он как искусство, как философия, понимаешь? Но когда я увидел Вики сначала на плакате в метро, а потом на сцене, то у меня в голове будто что-то заклинило и я никак не могу выбросить ее из своей жизни. – И тут же исправился. – Не мог выбросить. А в последнее время что-то не дает мне покоя. А что – я не понимаю. Постоянно думаю о ней и повсюду чувствую ее присутствие, – выпалил он на одном дыхании. – А еще она мне постоянно мерещится. Я вижу ее боковым зрением, поворачиваю голову и… ее нет.
– Понимаю, – серьезно произнесла девушка. – У меня в жизни тоже были такие необъяснимые моменты. Точнее один… момент.
– Расскажешь?
Она вдруг стала серьезной, вся напряглась:
– Я не могу. И … мне пора, – она вдруг суетливо засобиралась домой.
– Юль… подожди, – перехватил Гоша гостью в дверях. – Все в порядке? Я сказал что-то не так? – Он никак не мог вспомнить слово, которым Макс обозвал это его самокопание. Мизандрия …
– Все в порядке! Спасибо за чай и за бутерброды, – она кивнула на пустую тарелку. – Я пойду. Уже поздно совсем и темно.
Девушка выскользнула из комнаты и моментально оказалась у порога. Гоша никак не мог отделаться от ощущения, что он опять все запорол. Еще он наконец-то смог признаться себе, что отпускать девушку ему совсем не хочется. А через несколько секунд он уже тряс перед ее аккуратным носиком огромной амбарной книгой.
– Возьми это… ты же тоже девочка.
– Нет, зачем!? – Она округлила и без того выразительные глаза.
– Значит, можешь прочитать, – закончил он фразу.
– Ты уверен? Но…
– Просто возьми это, – всунул ей в руки тетрадь.
Юля забрала дневник и, погладив, бережно убрала в кожаный рюкзак. Тот заметно потяжелел.
– А твой рисунок?
– Пусть останется у тебя на память, – твердо добавил он. – А вообще подожди. Я провожу тебя.