Читать онлайн Чудеса без правил. Книга первая. Хоттабыч вернулся бесплатно
Глава первая. Возвращенец
Питер встретил его мелким серым дождём. Такая погода в украинском языке называется очень ёмким словом – «мряка». Холодные мрачные тучи настолько низко висели над городом, что, казалось, вот-вот упадут на него и раздавят. Но не падали, а секли этот город мелкими холодными строчками дождя. И если бы можно было посмотреть на эту картину откуда-то сбоку, то аэропорт Пулково как будто бы кто-то накрыл огромным штрих-кодом, который не сулил этому товару никаких перспектив в будущем.
В кошельке у Паши Ерёмина было всего 33 евро и несколько тысяч рублей – сколько точно, он даже не удосужился посмотреть. Когда ему вернули все его вещи, то мятые российские рубли он по привычке даже не стал воспринимать, как деньги. Просто запихнул эти бумажки в карман. А теперь нужно было считать каждую копейку – и думать, где жить, чем питаться и что вообще дальше делать? Питер – это не тёплый Лиссабон, не солнечная Коимбра, где можно было даже зимой, набрав картона и одеял, расположиться под любым виадуком. Или просто улечься на лавочке в парке или просто на улице. Один его знакомый бомж так и делал. А здесь, в России даже посредине лета северная столица показывала свой норов, заставляя Пашу зябко кутаться в его старенькую куртку-«кенгуруху». И в который раз ругать самого себя за то, что надел не спортивные штаны, а шорты. Впрочем, кто бы мог подумать, что в июле, когда в Португалии от жары плавился асфальт, в России может быть такой колотун?
Процедура посадки на рейсовый автобус прошла штатно – узнав у первого встречного, как добраться до города, Паша прошёл к остановке и вскоре автобус №13 домчал его до станции метро «Московская».
«Надо же, тринадцатый номер. Видать, мне сегодня повезет», –подумал Ерёмин и усмехнулся.
В первую очередь надо было перекусить. Голодать, конечно, иногда полезно, но только иногда – если всё остальное время питаешься хорошо. Паша в последнее время питался плохо.
Последний раз он поел в тюрьме португальского города Коимбра. Точнее, позавтракал. Потом его отвезли в российское консульство в Порто, быстро оформили все документы и через час он уже был в аэропорту. Его резиденция была аннулирована, то есть – он потерял вид на жительство в Португалии и теперь уже не мог претендовать на португальское гражданство. Для этого надо было прожить в стране пять лет. Он прожил. Точнее, отсидел…
Одним словом, европейских документов у Паши теперь не было. Налоговый номер – NIF – скорее всего, тоже был аннулирован. Банковскую карту он изначально отдал своей бывшей. На момент ареста там было три тысячи евро. Правда, у него осталось водительское удостоверение – carta condusao. И оно было бессрочным, а вот вид на жительство – резиденцию – он получил на пять лет и в этом 2018 году она всё равно бы закончилась…
Паша снова улыбнулся.
«Зачем мне европейские водительские права, если после депортации и запрета на въезд в Португалию мне закрыт въезд в страны Шенгенского соглашения и Европейского союза? Впрочем, возможно, эти права действуют и в России? Надо будет узнать…»
Разговаривая сам с собой, он двигался вдоль Московского проспекта, высматривая недорогую забегаловку. Но по пути попадались лишь шикарные рестораны или крутые кафешки, в которых чашка чая наверняка стоила рублей пятьдесят. Тогда он свернул на небольшую улочку и сразу же увидел какой-то ларек, в котором торговали шаурмой. Он подошел к этому ларьку и, выгребая свои мятые рубли, спросил у продавца:
– Привет, братан. Сколько стоит твоё изделие?
Смуглый продавец, похожий на таджика, моментально расплылся в улыбке.
– Приветствую, что хотите покушать? Есть шаурма, лаваш отдельно, куриный шашлык, есть даже плов, настоящий узбекский, есть…
Паша рукой показал продавцу знак «стоп» и уточнил:
– Братан, шаурма твоя сколько стоит?
Продавец немного погрустнел, видя, что клиент не расположен здесь обжираться, и указал рукой на вывеску, которая была над окошком ларька.
– Смотрите, уважаемый, вот все цены, смотря какая вам нужна шаурма, с чем, какие ингредиенты…
Услышав заумное слово, Паша повнимательней присмотрелся к продавцу.
– Э, да ты, инжебьё, тут подрабатываешь, а сам, небось, университет заканчиваешь? Что, третий курс или четвёртый? И, наверняка, гуманитарий?
Продавец снова заулыбался.
– От вас, ата, не скроешь ничего. Только я не «инжебьё», я узбек, а не таджик. Вы правы, я в Санкт-Петербургский государственный университет три года как поступил. Кафедра востоковедения. Отец сейчас болеет, с деньгами туго, вот, открыл своё дело на паях с земляками. Так какую шаурму будете, ата?
Паша махнул рукой.
– У меня, братан, с деньгами тоже туго, так что давай такую, чтобы голод утолить и не окочуриться потом. Как у нас говорят, дёшево и сердито.
Узбек быстренько расстелил аппетитный лаваш, настругал ножом с большого куска мяса, которое было насажено на металлический штырь, мясную стружку, потом быстренько добавил туда корейской моркови, листок шпината, кусочек огурца, полил это кетчупом, завернул и засунул в микроволновку.
– Сейчас подогрею, ата, будете кушать – руку себе откусите, так вкусно.
Паша рассмеялся.
– Не, мне руки ещё нужны будут, так что ограничусь твоим деликатесом. Сколько с меня?
– С вас, ата, 135 рублей. Недорого, клиентов мало, может, будете у меня постоянным клиентом, так что сразу скидка деять процентов.
Паша отсчитал мелочь, продавец вручил ему горячую шаурму и, он, пожелав продавцу-лингвисту удачных продаж и многочисленных клиентов, направился в близлежащий парк Победы. Там, сев на лавочке, Паша, не торопясь, съел вкуснющую шаурму, запивая свой импровизированный пикник минеральной водой, кстати, ещё португальской.
Итак, первая задача была выполнена – он насытился. Теперь нужно было выполнять вторую задачу – найти место, где можно было бы переночевать. С одной стороны, в жизни Паши Ерёмина уже были моменты, когда ему приходилось ночевать на улице. Правда, это было в солнечной Португалии, а ещё раньше – в солнечном Крыму, который очень похож на Португалию. Или наоборот. В общем, если летом да в тёплых странах искать, где переночевать, то, имея что подложить под спину, можно спокойно выспаться где угодно. Нет, желательно, конечно, не на бетоне или асфальте, а на травке или песке. На худой конец, на земле. Но хотя сейчас было лето, промозглый и сырой Петербург совершенно не располагал к ночёвке под открытым небом. Да и небо изрядно моросило. Так что надо было думать, куда приткнуться и при этом не заработать себе насморк или что похуже. 53 года – это уже не шутка. Не пацан.
Когда Ерёмину было шестнадцать лет, он впервые переночевал в парке, когда сбежал от родителей. Было такое в его бескомпромиссном юношеском прошлом – повздорив с матерью, он быстро собрал свои шмотки, запихнул в рюкзак и был таков. Хорошо, что он тогда серьёзно занимался скалолазанием и альпинизмом, был готов к холодным ночёвкам, да и раскладной пенополиуретановый коврик всегда с собой носил в рюкзаке. Так что переночевал он с комфортом – ночью залез на чердак какого-то отдельно стоящего в парке Чкалова здания и продрых до самого утра. А утром, когда вылезал, вдруг понял, что ночевал на чердаке здания… с игровыми автоматами. И если бы кто из администрации увидел, могли бы и в милицию отправить…
«А коврик-то у меня снова с собой. Значит, если что, спину не просквозит», – подумал Паша и, поправив лямки рюкзака, поудобней перехватил дорожную сумку.
Изделие китайских кустарей – клетчатая сумка-баул – свою задачу выполнила. Ерёмину удалось перед арестом собрать почти все свои самые нужные вещи. Потом, во время отсидки, когда к нему пустили на свидание дочку, Маша рассказала ему, что её мама – его бывшая жена – всю папину одежду, обувь и даже книги выбросила на помойку. А самое обидное – туда же улетели и его боксёрские перчатки, шлем, кимоно и кроссовки. Обидно было, конечно, но что поделать? Зато синее кимоно для занятий джиу-джитсу он успел упаковать. И перчатки для смешанных единоборств – тоже. А заодно много нужных и, главное – тёплых вещей…
«Мда… хорошо, что освободился летом. А если бы зимой? Ну, допустим, джинсы у меня есть. И ботинки есть. Но вот куртки нет. Хорошо, что два свитера положил, как знал, что пригодятся», – Паша мысленно похвалил себя за свою куркуликоватость.
Ну, так, понятно – в его жилах течёт и украинская кровь! А украинские «куркули» – они же «кулаки» – всегда славились своей тягой к накопительству. «Чтобы было!» Или другой вариант украинской поговорки – «Не съем, но надкусаю». Вот он и набил сумку разными нужными вещами. В тюрьме многие из них так и не пригодились, а вот сейчас каждая шмотка будет к месту. Как там говорит пословица – каждое лыко в строку?
Но сколько себя не хвали – от этого теплее не станет. А вечер уже набросил своё холодное и мокрое покрывало на тусклый Питер. Надо было определяться с ночлегом. Метро не подходило – в два часа ночи оно закрывалось, а в вагоне остаться – не вариант, моментально выгонят или сдадут в полицию. И хотя документы у Паши были в порядке, но он ещё не отметился в российском посольстве. А вот отметка о его депортации, и, тем более, о судимости и сроке в португальской тюрьме запросто могли сослужить ему плохую службу. И очень даже могло случится так, что после судимости в Португалии он мог быстро заработать судимость уже в России. А уж российские тюрьмы и зоны – это тебе не тот курорт, который был в солнечной Коимбре, где даже в январе было порой плюс двадцать и можно было гулять в шортах и футболке…
Паша давно вышел из парка Победы и шёл по направлению к Воскресенскому Новодевичьему монастырю, здраво рассудив, что там он точно сможет найти место для ночлега. Ведь монастырь всё же – ну, должны же там быть монахи, кельи, должны же божьи люди помочь страждущему?
Но, видимо, посредники между Богом и людьми не разделяли Пашиного оптимизма. Когда он немного побродил вокруг монастыря, который был окружен высокой каменной стеной, то понял, что так просто на территорию он попасть не сможет. Железные ворота центрального входа были наглухо закрыты. Паша всё же осмелился несколько раз нажать кнопку звонка. Но то ли звонок не работал, то ли никто не соизволил отозваться на его попытки подать о себе весточку. Обойдя обитель по периметру, он убедился, что стена была сплошной. И ни калиточки, ни щёлочки в ней не было и быть не могло.
Но вдруг его взгляд наткнулся на другую стену, поскромнее. Это была стена, ограждавшая Новодевичье кладбище.
– Поразительно, как это кладбище отличается от московского Новодевичьего. Там – огромный такой пафосный Некрополь, вся советская элита там похоронена, вход платный, охрана… А здесь – заброшенное кладбище, которое, хотя и охраняется законом, как культурный памятник, но находится в состоянии нестояния…
Паша уже привык вслух разговаривать сам с собой, ведь в тюрьме он сидел с португальцами, бразильцами, неграми-иммигрантами из Мозамбика, Анголы или Гвинеи-Биссау. Поэтому разговаривать ему приходилось лишь на португальском языке. Вот и привык общаться с самим собой.
Он подошел к железным воротам, которые преграждали вход на территорию «русского Пер-Лашез», как называют на Западе Питерское Новодевичье кладбище. Как и ожидалось, ворота были закрыты. Звонка не было.
– Ну, да, уже семь вечера, как и все учреждения, кладбище после шести не работает, – проворчал Паша.
Оглянувшись, он посмотрел, нет ли кого-то поблизости. Улочка за Новодевичьим монастырём, к которому примыкало одноимённое кладбище, словно вымерла.
«А какой ещё должна быть улица, ведущая к мёртвым», – внезапно мелькнула в его голове мысль.
Паша посмотрел сквозь забор. Не потому, что он вдруг стал экстрасенсом – забор был решетчатым, за прутьями решётки просматривались памятники и надгробья старинного кладбища, больше похожие скорее на развалины какого-то мёртвого города. Ерёмин где-то читал про питерское Новодевичье кладбище. Здесь когда-то до революции хоронили только знатных людей, дворян и выдающихся русских деятелей культуры. Кажется, здесь был похоронены художники Врубель и поэт Брюсов. Ну, и, соответственно, памятники и склепы на этом кладбище ваяли с размахом, с выдумкой. И они скорее напоминали эдакие маленькие, но вычурные дома. Только время их не пощадило и сейчас это были не дома, а, скорее хижины. А главное – ни одной живой души возле этих хижин не было видно.
«Ну, сказанул. Точнее – подумал! Ни одно живой души среди похороненных мёртвых тел!» – снова пришла в голову неожиданная мысль.
Паша ещё раз оглянулся и, недолго думая, перебросив рюкзак и сумку через забор. И тут же сам перемахнул на ту сторону, оказавшись на кладбище.
– Не знаю, как там в монастыре с приёмными днями, а вот приёмный вечер я сам себе смогу организовать. И приёмную ночь. Наверняка на кладбище всегда найдётся хоть кто-то, с кем можно пообщаться. Есть же здесь какие-то сторожа или там могильщики. Монахинь вроде на этом кладбище хоронят. Да и подзахоронения разрешены. Так что по любому, сторожка здесь есть, – пробормотал он себе под нос и, подобрав свои пожитки, уверенно зашагал по центральной аллее.
Глава вторая. Ночевка на кладбище
Как и положено заброшенному кладбищу, на Новодевичьем была тишь, гладь и, наверное, божья благодать. Полуразвалившиеся надгробия, склепы, памятники и просто кресты уныло торчали там и сям, а их каменную наготу укрывали своей листвой разросшиеся деревья и кусты. Растительность на кладбище буйно пёрла отовсюду и своим страстным жизнелюбием как-то скрашивало это царство мёртвых.
Проходя по аллее, Паша заметил у входа на погост чей-то знакомый профиль. Подойдя поближе, он узнал бюст писателя Николая Некрасова, который стоял на его могиле. Он напряг зрение и, поправив очки, с трудом разобрал позолоту надписи – «НЕКРАСОВЪ». Монумент, на котором возвышался бюст поэта, впечатлял: массивный, сужающийся к верху четырехугольный постамент из чёрного гранита. У основания пьедестала – строки из знаменитого стихотворения поэта: «Сейте разумное, доброе, вечное, Сейте! Спасибо вам скажет сердечное Русский народ…»
– Да уж, мы сеяли-сеяли и наконец, посеяли… – пробурчал Паша.
Центральная аллея была вымощена камнем и идти по ней было одно удовольствие. Правда, если смотреть по сторонам, то кладбище больше напоминало какой-то сказочный лес, в котором внезапно решили создать эдакий парк скульптур. И скульптуры эти были довольно потрёпаны жизнью в этом рассаднике смерти.
Неожиданно невдалеке Паша заметил какое-то движение – как будто бы кто-то копался у одной из могил. Слово «копался» на кладбище не совсем подходило к описанию процесса – уместнее было употребить слово «возился». Тем более, что, приблизившись, Паша разглядел, что этот неизвестный субъект что-то грузил на четырёхколёсную тележку – эдакую «подругу» садовода-любителя. Или, точнее, могильщика-профессионала.
Ерёмин подошёл поближе и убедился, что свою первую задачу он выполнил – нашёл человека, который явно представляет здесь администрацию. И с этой административной единицей можно вступить в переговоры, которые должны увенчаться ночлегом.
– Добрый вечер, уважаемый, – поприветствовал кладбищенского работника Паша, подойдя к нему поближе.
Пожилой мужчина в странном для могильщика джинсовом комбинезоне поднял голову и подслеповато прищурясь, посмотрел на подходившего к нему человека с рюкзаком и сумкой.
– Вечер-то добрый, мил человек! Но если ты сюда пришёл захорониться, то зачем с собой столько вещей взял? А если на экскурсию, то, во-первых, поздно, а, во-вторых, ты что – прямо с вокзала? Вещи негде было оставить? – неожиданно стал юморить могильщика-профессионал.
Паша принял вызов и ответил в том же ключе.
– Вы правы, уважаемый – я только что приехал, но не с вокзала, а из аэропорта. На захоронение не претендую, от экскурсии не отказался бы, да денег маловато, боюсь, не хватит. А поскольку с деньгами напряжно, то переночевать мне негде. Вот и подумал, что на кладбище наверняка можно где-то прикорнуть.
Мужик не спеша вывез тележку, нагруженную каким-то мусором на аллею, отряхнул руки в перчатках, снял их и повесил сверху на ручку тележки. Затем подошёл к Паше вплотную и посмотрел на него долгим изучающим взглядом.
– Так, значит? Турыст? – могильщик произнёс это с издёвкой, в стиле киногероя Папанова – контрабандиста Лёлика из «Бриллиантовой руки».
Затем продолжил издеваться, уже не скрывая своего сарказма.
– Так вот, турыст, вход у нас на кладбище платный – это раз. Экскурсии давно закончились – это два. Прикорнуть на этом кладбище дорого стоит – это три. И вообще, здесь тебе не ночлежка – это четыре. Поэтому, раз, судя по всему, ты проник сюда незаконно, то, чтобы не морочить ни мне, ни тебе голову полицией и прочими глупостями, то поворачиваешь оглобли и сам, спокойно и добровольно покидаешь территорию Новодевичьего кладбища.
Ерёмин слегка опешил – слишком уж агрессивно повёл себя этот кладбищенский хрен. Он моментально стал заводиться, но сдержался и постарался ответить культурно и вежливо.
– Ну, вот теперь вижу, что я на родине. Так только свои своих могут унижать и хаять. Мда, отвык я что-то от хамства… Вы бы гонор свой, уважаемый, для начальства вашего приберегли. Я вам в тарелку с супом не плевал и ничего у вас не просил… пока. А поскольку я с вами вместе свиней не пас, то могли бы ко мне и на «вы» обращаться. Я ведь, как вы видите по моей седой бороде, постарше вас буду. Вон, даже инородец узбек ко мне почтительно обращался, а вы вроде русский, а ведёте себя, как натуральное быдло. Не волнуйтесь, я знаю, где выход, спасибо за гостеприимство. Вечер вам в хату, уважаемый!
С этими словами Паша повернулся и пошлёпал к выходу.
– Эй, да ты кипешной какой! Тормози, мы не договорили! – внезапно услышал он за своей спиной.
Круто развернувшись, Ерёмин зло усмехнулся.
– А кто вам сказал, что я с вами буду разговаривать? Тыкать будете своему начальству, если духа хватит. Если вы так себя ведёте с человеком, которого вы не знаете, то вы либо дурак и быдло, либо вам ни разу в жбан не прилетало. Но поскольку я воспитанный человек и за свои слова отвечаю, то желаю вам, чтобы был мир и благополучие в доме вашем. И чтобы не стеснять вас в вашем доме, поищу людей, более воспитанных, чтящих традиции и помнящих о том, что земля круглая. Даст Бог, придётся и вам испытать то же, что испытал я.
Паша повернулся и хотел идти, когда внезапно на его правое плечо легла тяжёлая рука. Чисто автоматически он моментально своей левой рукой заблокировал чужую руку и, развернувшись назад-вправо, правой рукой провёл приём под названием «рычаг плеча».
– Ахх… уй… блин… ты чё творишь! – услышал Паша вопли от согнувшегося в три погибели могильщика, правую руку которого он взял на болевой и, по привычке, зайдя ему за спину, всей своей 90-килограммовой массой надавил тому второй рукой на шею.
– Слышь, земляк, отпусти… уй, блин, больно… ты совсем берега попутал… – зашипел работник кладбища.
Паша отпустил его руку и, поправив рюкзак, подхватил брошенную в траву свою клетчатую сумку. Повернувшись, он снова зашагал к выходу, не оборачиваясь.
– Послушай, земляк, извини, погорячился. Да стой ты, я признаю, что был не прав. Давай побазарим.
Ерёмин остановился и обернулся. Мужик, немного помятый и какой-то пришибленный, смотрел на него виновато, но при этом улыбался. И это заставило Пашу изменить своё решение и вернуться назад.
– Тебя как зовут, гость непрошенный? Меня здесь Йориком прозвали. Я на этом кладбище, почитай, с малолетства обитаю. Ты извини, я же не со зла на тебя «наехал». Цельный день вкалываешь тут, к вечеру уже ни рук, ни ног не чую, а тут на тебе – дайте переночевать, а то так есть хочется, что и воды не надо, – переиначил кладбищенский работник известную поговорку.
Назвавшийся Йориком протянул руку Паше.
– Давай без обид, ладно?
Паша в ответ пожал руку, пробурчав:
– Обиженные на зоне. А ты меня просто огорчил.
Йорик хитро прищурился.
– Да я понял уже, что ты сиделец. Где чалился, арестант?
Паша, всё ещё не отошедший от предыдущего хамского обращения, процедил сквозь зубы:
– Там, где чалился, там меня уже нет, отсюда не видно.
Йорик усмехнулся.
– Да я вижу, что ты не с Магадана к нам заявился. Туда международные рейсы не летают. Что, в Португалии где-то отбывал? Или в других европах?
Ерёмин удивлённо посмотрел на своего собеседника. Кладбищенский следопыт рассмеялся.
– Да просто всё. Вон на твоём бауле бирка осталась, видно по ней, что рейс буржуйский, у нас бирки другие совсем. Ну, а после европейского чемпионата по футболу, который был всего два года назад, только полный кретин не запомнил флаг Португалии – чемпионов Евро-2016! Вон он у тебя на бирке красуется!
Паша улыбнулся – он совсем забыл, что на его сумке, да и на рюкзаке остались бумажные наклейки с португальскими красно-зелеными цветами. После того, как он прилетел в Питер и получил свой багаж, то так и не оторвал их. И наклейки эти болтались на ручках сумки, а также на одной из лямок рюкзака. Он тут же оторвал эту бумажку от сумки и, не зная куда её определить и не желая мусорить, бросил её в сумку обратно.
– Ладно, кладбищенский ты червь, проехали. О моём бурном прошлом может потом поговорим? А то, если правильно цитировать поговорку, действительно так есть хочется, что и переночевать негде. И как-то непривычно мне твоё погоняло, как тебя звать-величать в этом реальном мире?
Йорик подошёл поближе, с интересом рассматривая Пашины вещи.
– Звать меня Кузьма – вот такое старинное русское имя. А поскольку многие норовят меня Кузей обозвать, то я и привык, что для всех я зовусь Йорик.
Паша улыбнулся.
– Ну, меня вот тоже некоторые самые близкие друзья Йоргеном прозвали. Был такой Святой Йорген, даже книжка такая есть – «Праздник святого Йоргена», вот меня по той книжке и прозвали.
Кузьма с интересом посмотрел на Пашу, потом, как бы невзначай, наклонился над Пашиной сумкой и цапнул злосчастную бирку.
– Каюсь, книжку не читал, а вот фильм с Кторовым и Ильинским смотрел, старый фильм, еще первая часть немая. Кстати, а что на твоей бирке написано? – сменил он тему разговора, вертя в руках оторванную бирку с Пашиной сумки.
– Там написано «международный аэропорт Порту имени Франсишку Са Карнейру». Ты, следопыт, прав – это маркируют вещи пассажиров в аэропорту города Порту. А Франсишку Мануэл Лумбралеш де Са Карнейру – это бывший премьер-министр Португалии. Он погиб в авиакатастрофе в 1980 году, – ответил Паша.
Кузьма хитро улыбнулся.
– Что, таки пас со мной свиней?
И когда Паша удивлённо на него посмотрел, добавил:
– Ну ты же со мной на «вы» общался, сказал, что тыкать не приучен и что со мной свиней не пас. А раз на «ты» со мной заговорил, то, стало быть, пас?
Ерёмин хохотнул и хлопнул Кузьму-Йорика по плечу.
– Пас, пас. Пасуешь ты здорово!
Тот скривился.
– Тише ты, шебутной, и так мне чуть руку не оторвал на хрен. Я же только тебя остановить хотел, а ты сразу в драку…
Паша покачал перед лицом своего нового знакомого указательным пальцем.
– Но-но! Никакой драки не было – чистая самооборона. Откуда я знаю, что тебе в голову взбрело? Простая работа рефлексов – хватают сзади за плечо, значит, надо тут же отреагировать.
Кузьма засмеялся.
– Ничего себе рефлексы. На этих твоих рефлексах можно так отреагировать, что и в гроб человека отправить. Хорошо, хоть кладбище рядом. Ладно, сиделец, пошли ко мне в хату, там расскажешь, где сидел, как до жизни такой докатился и почему у тебя рефлексы такие жёсткие – руки отрывать незнакомым людям.
Паша попытался взять свою сумку, но Кузьма его остановил.
– Хотя тут идти недалеко, кидай свой баул мне на тележку. Довезу, раз уж ты гость. Хотя гость на кладбище – как-то звучит не очень, не считаешь?
Ерёмин покачал головой.
– Ну, я же пока живой, так что гостить можно где угодно. У нас среда обитания сейчас такая, что на кладбище порой безопаснее, нежели в центре города. Кстати, а чего ты тут копался, насколько я знаю, Новодевичье ведь давно уже официально закрыто?
Кузьма, кряхтя, вывез свою тележку в центр аллеи, и, толкая её вперёд, на ходу принялся объяснять.
– Кладбище, конечно, закрыто, но если есть родственники тех, кто тут захоронен, то можно подзахоронения делать. Ну или за могилками старыми уход нужен, вот и организовали здесь бизнес такой – контору открыли, называется «Помни всегда». Мне же, как сторожу здесь платят копейки, могильщики давно не нужны – городские погребальные конторы давно имеют своих могилокопателей. Вот я и подрабатываю в такой конторе – она и памятники изготовит, и могилу выкопает, и оградку, и реставрацию. В общем, весь спектр услуг. Так что я тут и смотритель кладбища, и сторож, и могильщик и даже садовник. Работы по озеленению стоят дорого, кстати. А тут вообще работы выше крыши – видишь, как всё разрослось?
Паша кивнул.
– Да вижу. Я потому и пришёл сюда, что кладбище это – заброшенное. Я только сегодня прилетел из Португалии. Так что ночевать мне негде, денег тоже кот наплакал… А, как я тебе говорил, среда обитания сейчас здесь самая спокойная. Нет, возможно за восемь лет, что я тут не был, стало спокойнее, но, когда я тут жил, всякое бывало. В общем, пока осмотрюсь, пока обживусь…
Кузьма внезапно остановился.
– Нет, тут уж ты извини. Переночевать сегодня устрою, но дальше ты уж, мил человек, сам как-то устраивайся. Не я тут банкую, у меня начальство есть и напарники. Они сегодня загулять решили, так что я один здесь. А завтра эта троица подвалит, да ещё с похмелья – начнут тебе пытаться диктовать условия, да строить тебя. Ты же, как я погляжу, мужик резкий, поломаешь кого-то, потом снова сядешь, но уже здесь, у нас. Оно тебе надо?
Паша грустно улыбнулся и покачал головой.
– Спасибо, что предупредил. Конечно, ты прав, не нужны мне проблемы. И на том спасибо, что на эту ночь приютишь, завтра будет день – будет и пища, разберусь, что к чему. Опять же, в нашем посольстве отметится надо. Документы получить. Я же сейчас как бы только наполовину гражданин России, а так… В общем, поехали, а то холодно что-то…
Они двинулись дальше ко входу на кладбище.
Административное здание было и конторой, и мастерской, и жильём одновременно. Кузьма подкатил тележку к дальнему входу и оставил её там стоять.
– Завтра уже мусор выкину, всё равно сегодня все могилки не успел благоустроить, еще время будет.
Он достал ключи и открыл одну из дверей.
– Заходи, Святой Йорген, в эту святую обитель, не побрезгуй.
Паша хохотнул.
– Да ну тебя, скажешь тоже. Я давно уже ничем не брезгую, да и брезгливости у меня после тюрьмы давно нет.
Кузьма вопросительно уставился на своего гостя.
– Ну, про тюрьму я понял, а что – в Европе разве тюрьмы не лучше наших? Я по телику смотрел, там у вас и телевизор, и душевая кабина, и все удобства – типа диван или кровать с ортопедическим матрасом. В общем, лафа, а не отсидка!
Паша, разуваясь и положив в угол свой рюкзак и сумку, удивлённо посмотрел на Кузьму.
– Не знаю, что и где ты смотрел, но лафы никакой у меня не было. Судебная система Португалии является одной из самых жестких в Европе. Я тебе скажу, что португальские заключенные отбывают наиболее длинные в странах Европейского союза сроки. И если, например, та же Швеция тратит 359 евро в день на одного заключенного, то скупердяи из правительства Португалии выделяет на них только около 41 евро в день. А это и еда, и одежда, и постельное бельё, и много чего ещё. Пообедать в самом дешёвом кафе стоит 5 евро. А нормальный такой обед – это уже 10 евро. Вот и считай. А вообще, скажу тебе, что любая тюрьма – это уж никак не лафа. Даже для тех, для кого тюрьма – дом родной…
Кузьма тоже разулся, снял свою куртку и пригласил Пашу в ванную.
– Так, ты это – давай мой руки, я сейчас сварганю ужин. Ты как – выпить хочешь?
Паша кивнул.
– В принципе, не откажусь. Хотя водку я не пил уже лет двадцать…
Кузьма присвистнул.
– Ты что, так долго сидел?
Паша улыбнулся.
– Да нет, что ты. Просто как-то обжег связки водкой, не рассчитал… С тех пор только коньяк пил. А в Португалии к портвейну местному пристрастился – классное вино, и пьянит, и полезно для здоровья.
Кузьма засмеялся и хлопнул пашу по плечу.
– Ну ты эстет – портвен тебе подавай, коньяк. Короче, «Бехеревку» уважаешь? У меня початая бутылка есть, я эту настойку употребляю, а водку сам не пью – не люблю.
Паша кивнул и пошёл мыть руки.
За столом разговор пошёл живее. Конечно, разносолов не наблюдалось – было бы наглостью ещё и перебирать харчами. Но картошка в мундирах, солёные огурчики, домашняя колбаска вызвали самый настоящий восторг у гостя из Португалии.
– Ну, Кузьма, удружил и угодил одновременно, смотри, я в долгу не останусь. Как немного устроюсь, обязательно ещё раз приду в гости, но уже со своим угощением! – еле прожевав очередной кусок, вымолвил Паша.
– А за это не грех и выпить, слава тебе, Господи – во славу твою, к вящей радости, а не ради греха! – провозгласил работник лопаты и метлы.
Когда был утолён первый голод, возникла потребность в светской беседе.
– Ты, Кузьма, как тут за столько лет не спился? Насколько я знаю, кладбищенские работники крепко закладывают, – осторожно поинтересовался Паша.
– Ты прав, закладывают. Мои напарники – такие вахлаки, прости, Господи! Среда эта чуть не засосала, Вера в Господа спасла. Ну и увлечения разные, – дипломатично ответил Кузьма.
– Да уж… Как там говорил один поэт… – Паша наморщил лоб. – Дай вспомню… А, вот…
Он вытянул вперёд руку в шутливом жесте и стал декламировать:
Нелегко осилить одному…– Вне среды поэтов не бывает Ни в Ельце, ни в Киеве – нигде. И, когда печаль одолевает, каждый сильно тянется к среде. Там всегда найдется для беседы. Кто-нибудь ровесник по уму, Ибо все сомнения и беды
Кузьма внимательно посмотрел на гостя и неожиданно продолжил:
Ты, да я, да Лермонтов, да Блок!»– Можно сесть и выдохнуть устало В расписной знакомый потолок, «Боже мой, как мало нас, как мало!
На лице у Ерёмина было написано такое неподдельное удивление, что Кузьма захохотал, потом снова достал бутылку с «Бехеревкой» и разлил по кружкам – бокалов в кладбищенской сторожке отродясь не было.
– Елена Казанцева, поэтесса и бард, знавал её. Я вообще одно время с бардами тусовался, а потом откололся от них… – сказал, выпив, Кузьма.
И потом, отвечая на немой вопрос Паши, продолжил:
– Фальшивые они. Поют про любовь и верность, а сами блудят, поют про товарищей и дружбу, а сами гадят друг-другу исподтишка, интриги плетут. Злословят друг на дружку за спиной, завидуют. А уж про Родину сколько спели, а, случись война – первые побегут туда, где жопу свою можно укрыть! Так что я иногда читаю их стихи, слушаю песни, но больше интересуюсь настоящей поэзией. Лучше Ахматовой или Ахмадулиной ни один бард ещё не смог сочинить. Все эти визборовские «лыжи у печки стоят» так и остались костровыми песнями…
Паша кивнул головой, но всё же решил возразить:
– Ну, барды – согласен, знавал их, тоже одно время в горы ходил, все эти песни у костра… Но вот насчёт поэтов ты не прав – много сейчас есть современных поэтов, интересных. Вот послушай…
Паша снова наморщил лоб, вспоминая, затем прочитал:
– Часть недоигранной мелодии,
Остывший желтый серпик месяца.
Потерянный конец истории
Мой ангел скоро перебесится…
Кузьма помолчал, затем спросил:
– Очень здорово написано. А кто это написал?
Паша помотал головой. Почему-то, когда он читал эти строки, вдруг сами собой слёзы появлялись у него на глазах. Он не думал, что воспоминания вот так внезапно смогут рвануться из самых потаённых уголков души, куда он их старательно заталкивал…
А потом они сжали его горло, и ни вздохнуть, ни охнуть…
Глава третья. Мой ангел скоро перебесится…
Это была даже не любовь. Точнее, не совсем любовь. Или не только любовь. Это было какое-то наваждение.
Паша тогда не только занимался альпинизмом и ездил в горы – он ещё внезапно обнаружил у себя талант певца и поэта. Сначала он стеснялся показывать свои стихи, но под влиянием старших товарищей, взяв в руки гитару и научившись на ней играть, вдруг стал сочинять песни. Свои песни. А когда осмелился спеть их однажды у костра, с удивлением увидел, что его песни людям нравятся. И даже очень нравятся. Так постепенно Паша вырвался из узкого круга костровых исполнителей и дорос до фестивалей авторской песни. А потом стал лауреатом нескольких таких фестивалей. В общем, кочевая спортивная жизнь плавно переросла в кочевую жизнь барда. Правда, альпинизм Паша к тому времени уже забросил, выполнив по скалолазанию норматив кандидата в мастера спорта, а вот сочинительством увлёкся не на шутку. И вот на одном из таких фестивалей авторской песни в Крыму он встретил ЕЁ.
Тогда Паша, как всегда, выступал на бардовском фестивале со своими песнями. Точнее, принимал участие в конкурсном концерте. Он ещё не стал известным автором-исполнителем, но уже снискал популярность в тусовке и его имя стало мелькать в афишах небольших концертов авторской песни в разных городах бывшего Советского Союза. Денег эти концерты почти не приносили, но известность и популярность того стоили. Потому что постепенно его стали приглашать на такие концерты всё чаще и чаще.
Вечером, после фестивального концерта, его пригласили попеть у костра в одном из палаточных лагерей. И вот во время своего вечернего выступления он и познакомился с ней.
В сущности, ничего в этой девушке такого не было. Он даже сначала и не заинтересовался Машей – так её звали. И только когда он узнал её фамилию, что-то в его сердце ёкнуло. Потому что фамилия у неё была очень нежная – Зайкина. Маша Зайкина. И сама она была очень нежная, даже, можно сказать, трепетная. Смешно получилось – Маша и Паша. Они сидели рядом после его выступления, и Маша что-то взахлёб говорила Паше, хвалила его песни, рассказывала о себе, о своих друзьях, с которыми она приехала сюда. Поначалу девушка привлекла Пашу вовсе не своей экзотической красотой – неброской, но очень запоминающейся, не умением много и быстро говорить, словно щебетать, и даже не своим голосом – Маша прекрасно пела и вообще училась в консерватории на композитора. Просто она была необычайно милая и мягкая. С ней было легко и свободно. А ещё она была очень умная. Потому что всё своё детство провела с книгами – также, как и Паша. У них сразу же нашлись и любимые авторы, и любимые книги. А потом пошли поэты, потом – фильмы, потом театр, живопись, музыка… Проговорили они почти всю ночь – ходили по ночному черноморскому побережью, и говорили, говорили… И даже не подумали о том, что можно, например, искупаться. Голышом. Ночью ведь так часто парни и девушки купались вместе голыми в Чёрном море. Особенно на фестивалях авторской песни, которые проходили в Крыму. Традиция…
Вот только ни Паше, ни Маше не хотелось ничего, кроме возможности просто быть рядом. И говорить, говорить, говорить… Паше казалось, до встречи с этой девушкой он всю жизнь молчал. И только сейчас научился говорить. Это было волшебно – говорить, когда тебя понимают. И принимают таким, какой ты есть! Самое настоящее блаженство, когда тебя понимают и принимают! Наверное, это было то самое чувство, которое потом назовут любовью. Но тогда это была еще не любовь – это было доверие и единение. А ведь для любви нужен ещё и третий компонент – близость. В том числе и интимная.
И вот как раз к этому ни Паша, ни Маша не стремились. Им и так вдвоём было хорошо. Даже слишком хорошо, чтобы портить это единение банальным сексом.
А вот Машины приятели считали иначе. И после того, как счастливые и улыбающиеся «недовлюблённые» под утро вернулись в палаточный лагерь, Пашу ждал сюрприз в виде рассвирепевших «мачо» из Мариуполя – города, откуда приехала на фестиваль Маша Зайкина.
– Эй, Ромео недоделанный, поговорить надо? – резко выдохнул один парнишка из компании, которая поджидала Пашу недалеко от Машиной палатки.
– Рома, не надо, ребята, вы чего? Мы просто гуляли! – Маша бросилась к своим друзьям.
Но те её мягко отстранили, а Рома выкрикнул:
– Я Диме ещё расскажу о твоих ночных похождениях, «просто гулёна», а вот к твоему ухажёру вопросы у нас отдельно будут!
Паша улыбнулся и сказал:
– Маша, ты иди, поспи немного, не волнуйся. Ребятам просто хочется немного размяться, утро ведь, зарядка не помешает. Я обещаю никого не травмировать, ты мне веришь?
Маша улыбнулась и погрозила ему пальцем:
– Смотри, ты обещал. Аккуратнее там, ребятам еще выступать.
С этими словами девушка скрылась в своей палатке, оставив своих «телохранителей» в полном изумлении. Ну, они же не гуляли с Пашей всю ночь, а он не делился с ними подробностями своей биографии. Иначе парни не стали бы вот так резко нарываться. Но слово было сказано и мужской разговор должен был состоятся. Тем более, что повод был вроде бы железный – «какой-то хмырь охмуряет нашу девчонку». И по всем канонам Паша должен был пояснить свою наглость и ответить за своё поведение.
– Так ты что, спортсмен? Ну, идём, спортсмен, «на зарядку по порядку, на зарядку, на зарядку становись», – кривляясь, пропел Рома.
– Парни, идёмте на пляж, там и поговорим. И разомнёмся, и зарядку сделаем, – миролюбиво произнёс Паша и, повернувшись к своему визави спиной, направился к пляжу.
Этого Рома вынести не смог и с криком «Я тебе сейчас сделаю зарядку!» попытался врезать Паше ногой под зад. На что тот просто внезапно повернулся вполоборота и как-то незаметно рукой перехватил ногу Ромы, которую тот занёс для удара. Секунда – и грозный нападающий грохнулся на спину, зашипев от боли.
– Я же сказал – идём на пляж, там вам падать будет удобнее, – улыбнулся Паша и, как ни в чём ни бывало, зашагал в сторону моря.
Когда Машины приятели, немного ошарашенные произошедшим, высыпали на пляж, Паша стоял и разминался, выполняя свой обычный утренний комплекс упражнений – растяжка ног, повороты головы, туловища, приседания. Он, казалось бы, не обращал внимания на мариупольских бардов, решительно настроенных на выяснение отношений.
– Слышь ты, хрен с бугра, кончай выпендриваться! Зарядку он тут делает! Счас как заряжу тебе в табло – сразу зарядишься по полной! – снова выскочил вперёд Рома.
Паша улыбнулся.
– Тебя как зовут, зарядное устройство?
Рома набычился.
– Я тут с тобой не знакомиться пришёл.
Паша рассмеялся.
– Ну, ты уже со мной немного познакомился. Ещё хочешь?
Рома взбеленился.
– Ты счас со всеми нами познакомишься, дятел!
Паша нахмурился.
– А вот это уже серьёзная предъява. Обоснуй! Иначе ответить придётся.
Вперёд вышел ещё один парень, более массивный, нежели шклявый и малорослый Рома.
– Мы тебе ничего не должны обосновывать. Это ты сейчас ответишь нам.
Паша демонстративно продолжил растягиваться, бросив через плечо:
– Я вам ничего не должен и отвечать не собираюсь. К тому же вы пока и не спросили у меня ничего.
Парень сплюнул и, заводя себя, выкрикнул:
– Да мы если спросим, то ты тут ляжешь, спортсмен. Нечего к нашей девчонке клеиться!
Паша снова улыбнулся, прекратил разминаться и, обращаясь ко всей компании, спросил:
– Ребята, вы же взрослые люди. Маша тоже взрослый человек и сама может решать, с кем, где и когда ей гулять. Шли бы вы к себе, а то какое-то детство у вас играет в одном месте, защитнички.
Эти миролюбивые слова «шли бы вы к себе» почему-то привели к обратному действию – они как раз вывели из себя Рому. И он ринулся в бой. Подскочив к Паше, он с ходу попытался было устроить реванш и снова занёс ногу для удара, пытаясь пробить что-то вроде какого-то корявого «майя-гери» в живот своему противнику. Паша точно так же, повернувшись в пол-оборота к нападавшему, снизу подцепил левой рукой летевшую ему в живот ногу, а правой рукой, прихватив эту ногу в районе пятки, резко рванул её вверх. И поскольку Рома не обладал растяжкой балерины, то закономерно улетел сначала вверх, а потом вниз. Песок оказался заметно мягче утоптанной земли на полянке возле палаток, поэтому заметного урона Рома не ощутил и тут же вскочил, отплёвываясь от попавшего ему в рот песка.
Но сразу же активизировались остальные четверо из клана «мстителей». Первым атаковал тот самый мощный парень, обещавший уложить «спортсмена». Он, судя по ухваткам, занимался боксом и вполне мог своими прямыми и боковыми положить не только Пашу, но и любого противника в течении нескольких секунд. Если бы попал.
Паша не стал подставляться и изображать боксёрскую «грушу». Он моментально ушёл уклоном влево и одновременно поднырнул под правую руку боксёра. При этом свою правую руку он набросил на левое плечо атаковавшего его парня и левой рукой сразу же замкнул на его шее удушающий захват, который называется «анаконда». Эта комбинация в смешанных единоборствах называется «треугольник руками». Со стороны можно было подумать, что парни внезапно решили обняться. Но через три секунды обнимавшийся с Пашей боксёр стал дёргаться, а потом вдруг рухнул на песок. А его соперник склонился над ним и похлопал его по щекам. Остальные резко затормозили.
– Что с ним? – спросил уже было занёсший руку для удара высокий и жилистый парень, который собирался поддержать своего товарища в нанесении побоев «клеятелю их девчонки».
– Ничего страшного, лёгкий обморок, от негодования задохнулся мальчик, сейчас придёт в себя, – улыбаясь, ответил Паша и выпрямился.
– Ребята, давайте прекращать дурака валять, я уже двоих из вас повалял, вы хотите быть на их месте?
– Слышь ты, спортсмен-самоучка, мы тебе сейчас покажем, кто тут дурак, – снова выскочил вперёд неугомонный Рома.
Паша рассмеялся.
– Рома, ты, видимо, верующий?
Рома тут же окрысился.
– Да, верующий, но тебя это не касается. Ответишь за Машу сейчас же!
Паша перестал улыбаться и тяжело вздохнул.
– Ну, что ж, бог троицу любит.
С этими словами он как-то внезапно оказался рядом с Ромой и сделал неуловимо быстрое движение правой рукой. После чего Рома резко согнулся и, хватая ртом воздух, сдулся, как пробитый футбольный мяч. Казалось, было даже слышно, как парень спускает воздух через стиснутые зубы.
– Парни, Маша просила вас не травмировать, и я пока своё слово сдержал. Но если вы так и дальше будете продолжать, то сами себя покалечите. К тому же вас много и я в этой толпе могу случайно промахнуться и кого-то серьёзно задеть, пока вы своими граблями тут размахиваете. Оно вам надо? Вы же вроде интеллигентные люди, в авторскую песню пришли не руками-ногами махать? Словам можно всё решить, не так ли? А если руками хочется помахать, то чего же вы все на одного? Не по понятиям это, не по-пацански. И, потом, сначала надо предъявить мне что-то, а не вот это детство – «с нашей девчонкой гуляет». Вы ещё скажите – «на нашей улице ходит».
Высокий парень, поднимая шатавшегося и постепенно приходящего в себя боксёра, кивнул двоим своим стоявшим чуть поодаль приятелям:
– Валера, Стас, объясните ему.
Те, не говоря ни слова, тут же кинулись в драку. Но Паша моментально переместился в сторону нападавших и встретил первого неуловимым движением правой руки, хлестнув расслабленной кистью нападавшего парня по лицу, а второму нанеся той же рукой удар открытой ладонью навстречу, но немного сбоку. Получилась такая звонкая оплеуха, которая буквально срубила набегавшего с явным намерением растоптать врага толстяка. Первый нападавший схватился за глаза и завыл, присев на корточки. Второй, получив оплеуху, опрокинутся навзничь и запричитал:
– Уй-юй-юй-юй, бляяяяяяя, больноооо….
Паша, внезапно оказавшись возле высокого, перехватил его руку в районе кисти и, проведя болевой приём под названием «рычаг кисти наружу», тихо спросил:
– Тебе сейчас руку сломать, или, наконец, уймётесь?
Высокий, сразу став низким, согнувшись от боли, прошипел:
– Пусти, больно, всё, всё, давай поговорим… просто поговорим…
Паша отпустил руку парня и проворчал:
– А раньше поговорить сложно было? Предупреждал ведь вас, непути…
Впоследствии ребята из Мариуполя оказались вполне нормальными и компанейскими людьми. Потянула их на скользкую хулиганскую тропу «мстителей» уверенность в том, что они должны блюсти «честь и непорочность» Маши Зайкиной. Которая, как оказалось, встречалась с их приятелем и, по их словам, даже почти была его невестой. Вот это «почти» и давало компании право решать за Машу, как ей проводить своё личное время. А самым ревнивым оказался именно Рома, поскольку этот самый «жених» был его лучшим другом. Именно поэтому он и начал поднимать кипишь, склоняя свою компанию вправить мозги наглому ухажёру почти невесты его лучшего друга.
И вот ведь как бывает в жизни – не устрой мариупольские барды Паше сцену ревности и не попытайся они вызвать его на эдакую дуэль, может быть, ничего бы и не было. В том смысле, что у Паши с Машей не возник бы позже роман, который плавно перешёл в нечто большее. Ну, встретились, ну, пообщались, ну, прогулялись. И всё! Мало ли с кем Павел Ерёмин вот так встречался и так же расставался? И за всю свою спортивную карьеру на сборах и соревнованиях он столько раз знакомился с разными привлекательными девушками, что не считал эти знакомства к чему-то обязывающими. Встретились, познакомились, потом расстались – порой даже кроме самого факта знакомства больше и не было ничего. Просто разговаривали, общались. Вот так же, бывало, жили в палаточных лагерях – гитара, костёр, романтика. Но тогда Паша был ещё совсем юным и в основном интересовался девушками лишь в романтическо-платоническом аспекте, как настоящий ботаник-книгочей, воспитанный на книгах и фильмах советского периода. Где после того, как девушка и юноша целовались, авторы не рассказывали, что же было потом. А в фильмах камера стыдливо уходила в сторону потолка…
Впрочем, и после того, как Паша узнал про это самое «потом», он не особо стремился к каким-либо серьёзным отношениям с противоположным полом. Потому что, как у всякого романтика, с ним всё-таки однажды приключилась та самая «несчастная любовь». То есть, он влюбился в красивую девушку, которая по возрасту была младше его, зато по опыту была намного старше. И пока Паша лепетал о своих чувствах, она вначале его внимательно слушала. Ему достаточно было просто прикасаться к своей принцессе, просто быть с ней рядом, просто говорить с ней. А надо было не только говорить! Девушке хотелось чего-то большего. Поэтому вскоре она, чтобы отвадить назойливого ухажёра-романтика, сказала ему, что беременна. И даже когда Паша пролепетал, что согласен на ней жениться, Лена – так её звали – рассмеялась и, погладив Ерёмина по голове, нежно ему сказала:
– Паша, всё у тебя будет хорошо. И ты встретишь ту девушку, которая будет тебя любить. И ты будешь её любить. Просто ты пока не готов. Подрасти немного, малыш!
С тех пор у Паши были девушки, и не одна. Но такого сердечного трепета, как тогда с Леной, он ни разу не испытал. Хотя, если честно, за эти годы он многое понял. И стал более уверенным в себе. Он легко знакомился с девушками, легко покорял их и особо не расстраивался, когда расставался с ними. Просто ни одна из тех, кого покорял он, не покорила его. Не в том смысле глагола «покорить», который от существительного «покорность», нет. Все эти глаголы «покорить», «завоевать», «обладать» – они все из какого-то военно-армейского лексикона. Что может быть более противоположными по смыслу и наполнению, нежели война и любовь? А фраза «украл моё сердце» не только пафосна и глупа, но и из области какого-то бандитизма. Какие-то криминальные чувства, честное слово!
В общем, Пашу длительное время устраивала холостяцкая жизнь, потому что он серьёзно занимался спортом и даже закончил институт физкультуры. Постоянные сборы, соревнования, поездки по стране – какая тут семья? Ну, и зарабатывать юный спортсмен толком не мог – времени просто не было. А потом, когда Паша переключился на каратэ, потом на ушу и другие единоборства, ему вообще стало не до женщин. Нет, конечно, мимолётные встречи у него с противоположным полом были, но приоритеты поменялись. Зачем человеку, который идёт по пути Бусидо – Пути Воина – зачем ему спутник? Точнее, спутница?
И вот тут – такая встреча…
Итак, если бы мариупольские мачо не форсировали события, наверное, Паша и Маша, погуляв и наговорившись вдоволь, разъехавшись по своим городам, через неделю и не вспомнили бы о той встрече и тех разговорах. По крайней мере, Паша, вернувшись домой, попал в сложный переплёт – его друзей-боксёров, которые занимались после института тем, что вышибали у коммерсантов долги, обвинили в рэкете и посадили в СИЗО. А потом и над самим Ерёминым нависла угроза ареста, хотя он, как говорится, был «не при делах». Но в лихих 90-х органы правопорядка часто сначала стреляли или сажали, а потом разбирались. Кстати, стреляли в те времена много, пули летели с обеих сторон, так что однажды прилетело и Ерёмину. Впрочем, это уже отдельная история.
В общем, пока Паша разруливал ситуацию, пока разговаривал с нужными и авторитетными людьми, ему было не до романтических воспоминаний. И когда он однажды утром достал из почтового ящика письмо из Саратова, то вначале даже не понял – кто это ему вдруг решил написать? И только когда он прочитал имя отправителя, его как будто стукнули по голове пыльным мешком из-за угла: Маша Зайкина! Кстати, позже он узнал, что фамилия у Маши была совсем обычная – Фёдорова. А Зайкина – это была фамилия её бабушки, к которой она сбежала в Саратов. Да-да, именно сбежала. Бросила учёбу в Донецкой музыкальной академии, плюнула на карьеру певицы – ведь она пела в престижном ресторане, и – фьють!
Как Паша узнал из письма, Маша жила у своей бабушки в Саратове. И жила достаточно бедно. Она, естественно, впрямую это не написала, но в нескольких фразах, описывая свой быт, проговорилась о каких-то «копушечках», которые копит на необходимые вещи. Позже Ерёмин узнал о причинах, которые побудили Машу сбежать из родного Мариуполя. Не последней такой причиной стал и тот самый Дима, который считал себя Машиным женихом. Наверное, были и другие причины, но главное было не в этом – Паша просто был счастлив получать от Маши письма. И писать ответные. У них начался эдакий эпистолярный роман. Точнее, их крымский роман продолжился и вспыхнул с новой силой. Паше в то время, как никогда, нужен был понимающий и говорящий с ним на одном языке друг, соратник и… Паша даже сам не понимал, кем для него была Маша. Она просто стала для него и другом, и Музой, и глотком свежего воздуха. А, если сказать точнее – заполнила в его сердце ту пустоту, которую он давно носил в своём сердце и заполнял её новыми песнями и стихами. Но все эти песни и стихи были только суррогатом, неким заменителем того чувства, которое он испытал когда-то и которое так безвозвратно сгорело вместе с Леной. И вот только когда в его жизни появилась Маша, он понял, что Лена – это была только прелюдия. Только старт на дороге, по который он шёл все эти годы. И вот, наконец, пришёл!
Они переписывались почти полгода, начав суровой зимой, когда, казалось, всем не до каких-то там тёплых чувств. И оба радовались каждому новому письму. В своих письмах и Маша, и Паша продолжали откровенно говорить друг-другу о том, что их волнует в жизни и в мире. Пока вдруг не поняли, что больше каждого из них волнует только один человек…
Окончательно они поняли, что не могут друг без друга, когда Паша, заработав денег, стал звонить Маше по межгороду. Денег эти разговоры съедали немерено. Однажды Паша наговорил по телефону на целых двести долларов – сумма в конце 90-х просто космическая. Но разве можно измерить счастье деньгами? Или любовь? Настоящую любовь? Что, сказать своей девушке – я люблю тебя на сумму такую-то и такую? Правда, смешно?
В общем, эпистолярный роман перешёл в новую фазу и снова Маша и Паша были вместе. А потом Маша внезапно приехала. Просто взяла и приехала к Паше. И когда утром у него в квартире зазвонил телефон, он не сразу понял, что Маша звонит ему не из Саратова, а стоит на железнодорожном вокзале в Симферополе. И Паша, быстро умывшись и одевшись, помчался на вокзал.
Неделя полного счастья! Они растворялись друг в друге. Они жили друг другом и в то же время не могли жить друг без друга! Они стали единым целым и даже Пашины друзья, восхищенно глядя на Машу, совсем не узнавали своего друга. Потому что он просто превратился в Машину тень. Зато Маша, которая раньше была, как тень, и жила, как серая мышка – потихоньку и незаметно – расцвела просто на глазах. И оказалось, что она была просто ослепительно красива. Просто раньше она это скрывала.
Но счастье не может длиться вечно. Несмотря на то, что они, казалось, были созданы друг для друга, оказалось, что жизненные обстоятельства всё же сильнее. Сначала у маши умерла бабушка и она была вынуждена поехать в Саратов. А оттуда мама забрала её в Мариуполь. А потом… Потом оказалось, что Маша – верующая. И не просто верующая – она входила в секту Свидетелей Иеговы. И за то короткое время, пока она была вдали от Паши, успели эти «свидетели» рассказать ей о её преступлениях. Что это – не любовь, а блуд, что господь её накажет, что бабушка умерла потому, что она, Маша, грешила… В общем, когда паша примчался в Мариуполь, он Машу не узнал. У неё были какие-то пустые тусклые глаза и отрешённое лицо. А ещё она была снова с этим своим Димой. Который в этой секте был кем-то вроде пастора. В общем, Паша не стал ничего говорить, не стал бороться. Он просто повернулся и уехал…
Увы, тогда Паша ещё не мог заменить собой Бога. И хотя верил в себя, но мало кто верил в него. А от Маши остался небольшой блокнотик с её стихами. Теми самыми…
– Часть недоигранной мелодии,
Остывший желтый серпик месяца.
Потерянный конец истории
Мой ангел скоро перебесится…
Глава четвёртая. У каждого – свой бог
Ночь на петербуржском Новодевичьем кладбище оказалась бурной. Паша рассказывал о себе, а Кузьма-Йорик – о кладбище. И обоим было интересно, ведь Йорик мог рассказывать о своей скорбной обители часами. Паша узнал, что кроме поэта Некрасова здесь были похоронены многие известные люди. Это и поэт Фёдор Тютчев, и знаменитый художник Михаил Врубель. А ещё на Новодевичьем кладбище были могилы Сергея Петровича Боткина, известного медика, учёного и создателя Боткинских бараков, ныне ставших инфекционной больницей имени Боткина, и Дмитрия Оскаровича Отта – лейб-акушера семьи Николая II, в честь которого назван НИИ акушерства, гинекологии и репродуктологии в России.
Но среди некогда знаменитых, но подзабытых россиян на Новодевичьем кладбище были похоронены не только медики или поэты-художники. Например, там была могила Николая Владимировича Щукина, спроектировавшего один из первых русских паровозов. Или, например, могила Вячеслава Константиновича Плеве – сенатора, убитого террористом-революционером. Кстати, по словам Кузьмы, могила этого царского сановника после революции 1917 года была разрушена, но не так давно её восстановили после разрушения.
Рассказал Йорик Йоргену и различные легенды, связанные с кладбищем. Например, о статуе Христа, которая стоит на могиле жены генерала Алексея Вершинина – Анны Вершининой.
– Что интересно – в советское время эта могила стала местом паломничества, здесь оставляли записки и всегда горели свечи. К установленной здесь бронзовой скульптуре Христа ежедневно с надеждой на помощь до сих пор приходит множество людей. Сюда приезжают не только петербуржцы, но и жители других городов, – вдохновенно вещал Кузьма, размахивая вилкой с наколотой на ней картофелиной.
– Ты, это, Йорик, вилкой поаккуратнее, а то в глаз себе же и заедешь, станешь сразу Циклопом, – опасливо пробурчал Паша.
Но Кузьма, видимо, давно не получал столь благодарного слушателя, поэтому остановить его уже было невозможно. Да, честно говоря, и не хотелось – уж больно интересные вещи он рассказывал.
– Представляешь, никто не мог объяснить этот феномен! Ведь такой же памятник стоял и на лютеранском Волковском кладбище, там Христос был ещё более красивым. Эту статую Спасиьеля установили над семейным захоронением баронов Остен-Дризен, причём, скопировали, видимо, с памятника над могилой Анны Вершининой. Да только люди идут к Христу не на Волковское кладбище, а к нам, на Новодевичье. На могиле Анны Вершининой постоянно лежат цветы и горят свечи. Да что там! Вокруг этой могилы сложился целый культ со своими традициями и верованиями. Каждый день к статуе Христа выстраивается очередь. Целуют бронзовую руку Спасителя, стараются вложить в неё записочки с просьбами! Прямо как у Стены Плача, ей богу!
Тут Кузьма перекрестился и продолжил.
– А есть такие, кто поливают статую водой и подставляют бутылочки под стекающие капли. Мол, освященная таким образом вода обладает чудодейственной силой и исцеляет от многих болезней. Ну, вообще-то Христос помогает каждому, кто обращается к нему с молитвой. И не обязательно вот прямо к статуе приходить, в церковь надо идти, молиться!
Кузьма выставил указательный палец и многозначительно поднял глаза вверх, указав пальцем, видимо, на бога.
– Всё это, конечно, предрассудки, какое-то идолопоклонство, надо искренне верить в бога нашего, Иисуса Христа, молиться и не грешить. Но, вообще-то, есть такая легенда – не знаю, правда или нет, но вроде в интернете читал, что был такой факт.
Паша улыбнулся.
– Экий ты продвинутый гробокопатель, Кузьма. Столько всего про это кладбище знаешь, интернет читаешь. Тебе тут экскурсоводом надо работать.
Кузьма хитро усмехнулся и подмигнул.
– Ну, скажем, иногда я и этим подрабатываю, есть в моём райдере такая услуга.
Паша рассмеялся.
– Слышь, экскурсовод, райдер – это не список услуг, который оказываешь ты, а список услуг, которые должны оказывать тебе. Грамотей!
Кузьма насупился.
– Да какая хрен разница! Испоганили русскую речь заморскими словечками!
– Дак ты сам свою речь поганишь! – не остался в долгу Паша. – Сказал бы просто – в списке моих услуг или там профессиональных навыков есть и вот это.
Увидев, что Кузьма уже на взводе – выпита была не одна бутылка «Бехеревки», а две – Паша поднял руки вверх.
– Молчу-молчу, всё, брэк! Что там за легенда с этой статуей, рассказывай.
Кузьма-Йорик сразу просиял и продолжил вдохновенный рассказ.
– Супруги Вершинины были представителями известных дворянских родов Войска Донского. Девичья фамилия Анны Вершининой – Карпова. Она внучка генерала, который в 1812 году командовал казачьим отрядом. За успешное ведение боев Аким Акимович Карпов был удостоен многих наград, его портрет имеется в военной галерее Зимнего дворца. Генерал-майором был и её отец, которого тоже звали Акимом Акимовичем. И мужем Анны стал сын офицера Войска Донского – Алексей Вершинин. Который тоже стал генералом. В общем, семья получилась крепкой и жили они счастливо. Но Анна Вершинина умерла. Генерал сильно любил свою жену и тяжело переживал утрату. Рассказывают, что Анна Вершинина очень печалилась о том, что после смерти о ней никто не вспомнит. Во сне она увидела Спасителя, который подсказал ей заранее откупить место на кладбище и установить там свое бронзовое изображение – и тогда каждый прохожий непременно помолится здесь. Так и было сделано: генерал купил место на Новодевичьем, установил там статую Христа.
Здесь рассказчик перевёл дух и, решив промочить горло, налил себе рюмку и вдохновенно выпил. Потом снова перекрестился и продолжил рассказ.
– Со статуей Спасителя связано сразу несколько легенд. По непонятным причинам могила Вершининой избежала разрушений, которые коснулись других могил. Есть легенда о том, как мародеры пытались украсть статую. Они собирались отвезти ее на переплавку в качестве цветного металла. Скульптура оказалась слишком тяжелой и ее решили распилить на части. Сначала отпилили ступни и унесли их. По легенде, тот человек, что отпиливал, тем же вечером попал под трамвай и лишился ног. Остальные участники этого мероприятия решили, что это знак и не стали довершать начатое. Так оно было или нет, но остальная фигура осталась целой и сейчас установлена на прежнем месте. Лишь нижняя часть ног скрыта в бетоне – ступни Христа так и не были восстановлены.
Паша изобразил аплодисменты.
– Браво, Кузьма, браво. Но, должен тебе сказать, что я во все эти легенды с упоминанием Христа не верю. Ты же сам сказал – чистое идолопоклонство. И, я так понимаю, ты в бога веришь по-настоящему, без дураков?
Йорик снова насупился.
– Ты это, Йорген, ты бога не трожь. Как можно верить не по-настоящему? Ты либо веришь, либо нет. А все эти чинуши, которые напоказ крестятся и в церковь ходят, они просто фарисеи, веру поганят и на ней спекулируют. Таких Христос из церкви выгнал поганой метлой.
Паша улыбнулся и примирительно похлопал Кузьму по плечу.
– Не заводись, я против веры в бога ничего не имею. Я, как бы это сказать…
Он немного помолчал, потом продолжил.
– Как это говорили во времена установления советской власти – я не верующий, но сочувствующий. Понимаешь, я же рос в Советском Союзе, и в школе учился советской, и родители мои были атеистами. Так что не сподобил меня господь, точнее, не надоумил.
Кузьма внезапно резко перебил своего гостя.
– А господь не должен каждого недоумка вразумлять! Ты сам, свое башкой до всего дойти должен! Не верующий он! Это не проблемы господа, это твои проблемы! Веришь ты или не веришь – кому какое дело? И уж тем более, не божье!
Паша удивился.
– Погоди, но разве бог не заинтересован в том, чтобы верующих людей было больше?
Кузьма зло окрысился.
– Господь – это тебе не менеджер по продажам, он веру не втюхивает, как битое авто после аварии. Ты сам, своим умом должен прийти к богу. А если не пришёл, значит, не готов ещё. Не созрел! Господь – он для осознанных людей, для тех, кто нуждается в боге.
Паша поднял руки вверх.
– Так, стоп, ты на меня волком не смотри, Кузьма, и не жги глаголом. И взглядом тоже не прожигай. Я же не против веры и не против бога, я очень даже «за». Просто вот так получилось, что не снизошла пока на меня благодать сия, понимаешь? Всему своё время!
Кузьма махнул рукой, остывая.
– Да ладно, ты-то тут при чём? Это я так, осерчал маленько, вспомнилось, что у нас из храмов порой посмешище делают. Да и церковники наши тоже хороши – в «мерседесах» ездят, часы дорогие, в роскоши живут. Они разве о боге думают? О пузе своём радеют, о богатстве. Вот ты начал говорить о том, что не веришь – так при таких «святых» отцах – слово «святых» Кузьма произнёс с издёвкой – разве народ будет в бога верить? Сегодня в бога верят те, у кого больше нет надежды, кому не на что надеяться! Создатель для них – последняя надежда на справедливость, на чудо!
Паша тяжело вздохнул.
– Мда, справедливость сегодня – это действительно чудо…
Если говорить о вере в бога, то Паша действительно хотел бы верить. Он и в церковь пробовал ходить, и молиться пытался, но как-то у него не получалось. Молиться надо было регулярно: проснулся утром – молитва пробуждения, позавтракать – перед едой помолиться надо, потом после еды. Сделал работу – помолится, чтобы удачно всё получилось, и так весь день. Перед сном – тоже надо помолится. А ещё соблюдать все посты, все правила, не злословить, не проклинать никого. А как тут не проклинать и не злословить при такой-то жизни собачьей? Потому Паша и не мог окончательно поверить в бога. То есть, он в душе понимал, что ему нужна вера, ведь должен человек хоть во что-то верить? А он ведь настолько во всём разуверился, что в душе образовалась какая-то щемящая пустота, которую срочно надо было заполнить. И если не было там любви и нежности к человеку, то, возможно, должна была появится любовь к богу?
Однако Паша Ерёмин за последние несколько лет настолько ожесточился и, можно сказать, даже озверел. А события, которые произошли в его жизни, так сильно отразились на его характере, что ему было не до любви. Ну не верил он в то, что он, Паша, кому-то нужен и кто-то может его вот так запросто полюбить. А ведь как можно верить тому, кого не любишь и как можно любить того, кому не веришь?
Отношения с богом у Паши были своеобразные. В бога он почти не верил. Ни в Христа, ни в Аллаха, ни в Будду, ни в какого-либо бога вообще. Вернее, он верил в то, что в мире имеется что-то такое – какая-то сила вроде бы есть, но действует очень избирательно и как-то совершенно нелогично. Мерзавцы живут припеваючи, а хорошие люди или умирают, или находятся в такой глубокой заднице – нищенствуют, страдают, болеют, и, в конце концов, тоже умирают. И где, скажите, божья справедливость? Где наказание за грехи? Ну и священники – эти жирные ублюдки, разъезжающие на крутых иномарках, жирующие за счёт своих прихожан, поучающие тех, как надо жить и чтить церковь – все они вызывали у Ерёмина просто дикое желание размазать их по асфальту. Настоящего священника он увидел лишь однажды – в тюрьме. Точнее, в следственном изоляторе. Отец Василий по субботам приходил к заключённым, чтобы служить в тюремной церкви, в которую превратили одну из камер. Но это было очень давно и с тех пор ни одного нормального служителя церкви Паша больше не видел.
Поэтому, как бы веря в какое-то мистическое начало, которое всё же управляет этим миром, он общался с воображаемым господом, как со своим давним приятелем. Причём, с таким приятелем, который постоянно «косячил». И поэтому Паша часто, когда ему было особенно хреново и в очередной раз его накрывала волна тоски и хандры, выговаривал своему Господу за все его проколы.
– Ты, ё… твою бога душу мать, какого х… опять ко мне приеб…ся?! Тебе, б…, мало? Семьи у меня нет, родины нет, работы нет, профессия моя на х… никому не нужна – что тебе ещё от меня надо, срань господня?! Тебе, с…ка, больше некому мозги еб…ть? Грешников тебе мало? Я не пью, не курю, баб не е…, монах, бля! Ем и то не каждый день! Работаю, как проклятый, детям все деньги отсылаю – а ты меня продолжаешь хера…ть?! Да пошёл ты, господи, на х…!
Вот так примерно строился его диалог с богом, когда Паша жил в Португалии и работал на стройке. А потом, когда он сел в тюрьму, то продолжал общаться с богом в такой же экспрессивной манере. Если бы его набожные сокамерники-португальцы знали русский язык и смогли понять, какие речи этот странный «руссо» ведёт с Отцом Небесным, они бы пришли в ужас и моментально «выломились» бы из его камеры. Потому что с таким безбожником отказались бы сидеть даже не верящие ни в бога, ни в чёрта португальские цыгане, которых Паша напугал однажды до жути! Впрочем, как говорится, это была совсем другая история…