Читать онлайн Печенье счастья бесплатно

Kerstin Lundberg Hahn

lyckokakan

Перевод со шведского Е. Ю. Савиной

Original h2: Lyckokakan

Text © Kerstin Lundberg Hahn 2013

Cover & Illustrations © Maria Nilsson Thore 2013

First published by Raben & Sjogren, Sweden, in 2013.

Published by agreement with Raben & Sjogren Agency

© Савина Е.Ю., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление.

ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2017

Обыкновенный Оскар

В своей семье я единственным, кого можно назвать более-менее нормальным. Я среднего роста, довольно симпатичный, неплохо играю в футбол и учусь не хуже других. Ну а имя у меня самое обычное, какое только можно придумать для мальчишки: Оскар.

А вот как обстоят дела с моей семьей.

Начнем с папы Эдварда. Он делает гитары. Да-да, именно так, вы не ослышались. Гитары у него получаются что надо. Но, вообще-то, папа мечтал стать оперным певцом. У него потрясный голос. К сожалению, папа не учился в оперной школе… или как там это называется. Но к месту и не к месту он все равно всегда старается щегольнуть своим оперным голосом. Особенно там, где, по его мнению, хорошая акустика.

Хорошая акустика – это когда голос разносится эхом. Для этого подходят места с высокими потолками и каменными стенами: церкви, например, подземные переходы, некоторые музеи. Или школьная лестничная площадка. Мой класс находится на втором этаже, и туда ведет старая широкая лестница с каменными ступенями. И вот там-то, на этой лестнице, оказывается, самая лучшая акустика.

Как-то раз на днях мы с папой вышли вместе из дому. Перед школьными воротами я помахал ему рукой, но он последовал за мной.

– Пап, – сказал я ему, – я же почти пришел. Тебе дальше идти не надо.

– Ну да, да, конечно, – пробормотал он и потянул на себя тяжелую входную дверь.

Несколько моих одноклассников прошмыгнули мимо нас в приоткрывшийся проем.

Мы были уже на середине лестницы, когда папа сделал глубокий вдох и восхищенно присвистнул:

– Да здесь просто замечательная акустика! Прямо как в Миланской опере.

– Нет, только не сейчас, – прошептал я, подняв на папу умоляющий взгляд.

Но он ничего не слышал. Я подозреваю, что он просто притворялся, что ничего не слышал.

Папа открыл рот и запел:

– М-о-о-о-ре, м-о-о-ре…

Все, кто был на лестнице, замерли, будто превратились в ледяные статуи. Сначала ребята пораскрывали рты от изумления, а потом принялись хихикать – все, кроме Йеппе из параллельного класса. Тот стоял, склонив голову набок, и счастливо улыбался. Я был единственный, кто продолжил решительным шагом восхождение по лестнице. Но внутри, мне казалось, я тоже превратился в ледяную статую.

В этот момент из учительской появилась Ульрика, наша классная руководительница. Услышав пение, она тоже замерла и осталась стоять, прижимая к себе синюю папку и улыбаясь папе. Когда папа закончил петь, Ульрика так ему зааплодировала, что чуть не выронила свою папку.

Йеппе тоже аплодировал. Другие ребята хихикали и косились на меня.

– Всем привет, – как ни в чем не бывало улыбнулся папа и стрельнул глазами в сторону Ульрики.

На короткое мгновение он даже взял ее за руку со словами: «Вверяю вашим заботам моего сына».

Потом он кивнул мне на прощание и запрыгал через ступеньку вниз по лестнице. Напевая.

От его пения дрожали стены. Но это еще ладно. А вот зачем он пытался флиртовать с Ульрикой? Этого я никак не могу понять.

Вообще-то, папа никогда не флиртует всерьез с кем-то еще потому, что он очень любит маму. Это, конечно, хорошо, но все же у всего есть свои пределы. К примеру, разве можно целовать маму прямо в губы посреди улицы? Или в супермаркете? Как, например, случилось в кондитерском отделе в прошлую субботу. Я стоял у витрины с моим другом Хьюго, вполне обычным, нормальным парнем. Мы выбирали между сюризаром[1] и лакричными палочками, когда вдруг папа неожиданно обнял маму, чмокнул ее прямо в губы и сказал так громко, что уж точно все вокруг услышали:

– Ты для меня самая лучшая конфетка! Чмок-чмок!

Просто удивительно, как я только не умер тогда от стыда!

Мою маму зовут Лотта, и она совсем не такая, как папа. Она не поет (если только в ванной). Она… танцует.

Танцует мама все подряд: вальс, польку, танго, самбу, фламенко, сальсу, африканские танцы, хип-хоп, буги-вуги, танец джаз, брейк-данс, свободные танцы… в общем, все, что только можно. Этим она занимается в свободное время. А так она парикмахер. Поэтому мама всегда классно выглядит. По части прически это уж точно.

Но вернемся к танцам. В конце прошлого учебного года у нас была школьная дискотека. Моя мама была в числе родителей, которые должны были присматривать за нами. Когда Мариам из моего класса упала и ободрала коленку, мама тут же подскочила к ней с пластырем и помогла ей. Но потом… да, потом кому-то пришло в голову поставить нечто вроде хип-хопа, и мама сразу преобразилась. Она сдернула с Хьюго кепку и, надев ее задом наперед, решительно двинула в центр танцплощадки. Там она принялась двигаться по кругу, подпрыгивая и дергаясь, как робот. Грудь у нее подскакивала, а волосы разлетались во все стороны. Хьюго стоял и только ухмылялся. Остальные же откровенно ржали. Мама, верно, решила, что это ребята так обрадовались ее умению танцевать. Я же так не думаю.

По дороге домой я спросил маму, зачем она устроила весь этот цирк. Она рассмеялась и, хлопнув меня по спине, сказала:

– Эх, старик, ничего ты не понимаешь. Даже если ты уже стал взрослым, иной раз так здорово поймать драйв.

Ловить драйв от того, что ты кажешься смешным… нет уж, увольте. Лучше я тогда совсем не буду становиться взрослым.

Бабушку тоже можно считать членом моей семьи. Она живет рядом с нами, в соседнем дворе. Я с ней часто вижусь. Иногда, когда мама и папа задерживаются допоздна на работе, я у нее ужинаю.

Вот за бабулю мне никогда не приходится краснеть, как за маму или папу. Правда, она почти совсем глухая, поэтому на мои вопросы иногда дает весьма странные ответы.

– Можно я возьму еще пастилы? – спросил я как-то раз у нее дома.

– Ты тоже очень милый, – ответила бабушка и обняла меня.

Ну что ж, ничего страшного тут нет. Я взял пастилы, и было как-то приятно думать, что твоя бабушка считает тебя милым.

В другой раз я спросил ее, плавала ли она на корабле. Это было мое домашнее задание.

– Что бы я делала, если бы была королем? – удивленно переспросила бабушка. – Я бы тогда открыла в замке гостиницу для туристов. А ты бы что сделал?

В тот раз мы долго болтали, придумывая разные классные вещи, которые можно сделать, если ты король. И не было ничего страшного в том, что бабушка расслышала меня неправильно.

Вообще-то у бабушки есть слуховой аппарат, но она не любит им пользоваться. Она утверждает, что умеет читать по губам. В таком случае читает она как-то очень небрежно.

Как-то раз я самостоятельно полез за банкой кофе, но, открыв ее, обнаружил в ней корицу.

– Бабуль, а здесь нет кофе, – сообщил я. – В банке – корица.

– Хочешь помыться? – улыбнулась бабушка.

– Что? – не понял я.

Но бабуля была уже в ванной – включила кран и достала пену для купания. Похоже, она абсолютно убеждена в том, что все правильно понимает из того, что ей хотят сказать. Но в то же время бабушка у меня очень хорошая, поэтому у нее все всегда получается здорово.

В тот вечер я долго мылся в бабушкиной ванне. Пена чудесно пахла земляникой. Я лежал в ванне и, шевеля большими пальцами ног, размышлял, насколько в действительности сложно читать по губам. Я подул на мыльные пузыри и беззвучно произнес: «В банке – корица, в банке – корица…»

Действительно, это сильно смахивало на «в ванне помыться, в ванне помыться…».

Дождливый день

– Сегодня мы немного порепетируем рождественские песни, – сказала Ульрика. – Скоро будет праздничный концерт, и мы тоже примем в нем участие.

Ульрика начала объяснять подробности, а я зажмурился и принялся вспоминать прошлогодний рождественский вечер. Хоть бы все забыли, чем тогда все закончилось. В тот раз, допев последнюю песню, мы отправились в класс, где нас ждал праздничный стол. И только все уселись, как мой папа поднялся с места и, размахивая чашкой кофе, зажатой в руке, запел «О, праздничная ночь»[2].

Кофе выплескивался на пол, папа пел и пел, другие родители слушали и улыбались. Кто-то даже промокнул глаза салфеткой, взятой с рождественского стола. Я же с горя запихнул себе целиком в рот булочку с корицей и сидел, мечтая о папе-программисте или, на худой конец, папе – водителе автобуса.

Спустя некоторое время я открыл глаза. Ульрика успела написать на доске названия песен, и теперь все ребята обсуждали роли рождественских гномов[3], пряничных стариков[4]и так далее. Рождественский концерт должен был начинаться с праздничного шествия Святой Люсии[5].

Некоторые мальчишки уже тянули руки, чтобы стать пряничными стариками, и Ульрика записывала их имена на доске. И почти все мечтали стать рождественскими гномами. На роль Люсии были две кандидатки – Майя и Мариам, две самые популярные девчонки в нашем классе. Ульрика предложила им позже кинуть жребий.

– Еще у нас есть песня Стефана[6], — улыбнулась Ульрика. – Для нее нам нужны два звездных мальчика. Как насчет тебя, Ниссе?

Ты у нас такой высокий и к тому же симпатичный. Накидка с колпаком будут замечательно на тебе смотреться.

Конечно, Ульрика хотела, чтобы это был Ниссе. В нашем классе он – самый настоящий король, лидер и заводила среди мальчишек. Именно Ниссе решает, что круто, а на что даже смотреть не стоит.

– Так как, Ниссе? – не отставала Ульрика. – У тебя и голос красивый.

– Забудьте об этом, – лениво произнес Ниссе и потянулся. – Я хочу быть рождественским гномом. Недаром же меня зовут Ниссе[7].

Кто-то засмеялся, и Ниссе, улыбнувшись, откинулся ни спинку стула.

Затем он прошептал так, что все, кроме Ульрики, услышали:

– Да кому в голову взбредет напяливать на себя это барахло?

Кто-то захихикал.

– Оскар, – продолжила дальше Ульрика. – Ты еще ничего не сказал. Хочешь быть звездным мальчиком?

– Нет, – быстро ответил я. – Я буду рождественским гномом. Я уже говорил.

– Да? – разочарованно протянула Ульрика.

– Да, – кивнул я. Хотя я ничего не говорил и даже не слышал того, что было в начале урока.

– Что ж, решим попозже, – вздохнула Ульрика и стерла все с доски.

Мы начали репетировать.

Для пения у меня очень даже неплохой голос. В меру громкий и в меру звонкий. Я быстро схватываю мелодию и почти сразу запоминаю текст. Хотя в этот раз мы пели ту же песню, что и всегда:

Дождь стучал по стеклам. Бледным светом мерцали на подоконниках рождественские свечи. Настроения – ноль целых ноль десятых.

Когда закончились уроки, все ребята кинулись в коридор, где, шумя и толкаясь, принялись разыскивать свою уличную обувь.

Я услышал, как Майя сказала Мариам:

– Я думаю, что ты будешь Люсией.

– А я думаю, что ты, – ответила Мариам. – Ты же такая милая.

– Нет, ты – самая милая, – возразила Майя.

Эти девчонки – лучшие друзья, неразлучные, как сиамские близнецы. По-моему, они даже выросли вместе. Майя и Мариам любят прогуливаться по школьному двору, взявшись за руки, и трещать обо всем без умолку. Хотя они совершенно разные. У Майи светлые, абсолютно прямые волосы, а у Мариам волосы темные, длинные и вьются. В них влюблены почти все парни в нашем классе. Хьюго, к примеру, думает, что самая хорошенькая – это Мариам. А я считаю, что Майя. Только вслух я никогда этого не скажу.

После школы мы с Хьюго часто идем к нему домой. Так было и в этот раз. У него дома на кухонном столе лежала записка:

«Съешь йогурт или сделай бутерброд. Не забудь убрать масло обратно в холодильник».

Чтобы не заморачиваться с маслом, мы решили ограничиться несколькими шоколадными кексами. Потом уселись играть в компьютерные игры. И играли до тех пор, пока не пришла мама Хьюго. Скоро с кухни поплыл аромат жареной колбасы и картошки с луком. Все шло своим чередом, и это было замечательно. Картины не портила даже старшая сестра Хьюго, Ханна. Она учится в седьмом классе.

Ханна – единственный человек в семье моего друга, за которого порой бывает очень стыдно. Но я думаю, что это даже на пользу Хьюго. По крайней мере, он может легко представить себе, каково приходится мне с моими-то родителями, хотя мы никогда не говорим с ним на эту тему.

– Боже, как отвратительно, – пропищала Ханна и скорчила гримасу при виде колбасы. – Как вы только можете есть мертвую свинью?

Чтобы ее позлить, мы принялись лопать колбасу, хрюкая и чавкая, как настоящие свиньи.

Ханна закатила глаза к потолку.

– Хьюго, – прикрикнула она на брата, – как ты только можешь быть таким примитивным существом?!

Их папа вздохнул и кинул на нас строгий взгляд, чтобы мы угомонились. Мы перестали дурачиться, но еще долго хихикали, за что картошки нам почти не досталось.

Печенье с секретом

«Я очень хочу, чтобы мои родители были такими же нормальными, обычными людьми, как и я. И чтобы мне больше не пришлось за них краснеть» – так я часто думаю, и это мое самое большое желание. Но если твоему желанию выпадает шанс исполниться, то будь острожен с тем, как ты его произнесешь. Иначе можешь получить совсем не то, что хочешь. Вскоре я на собственном опыте убедился в этом.

В тот вечер мы отправились на дегустацию в новый ресторан, который открылся неподалеку. Мама с папой обожают знакомиться с новыми местечками и пробовать новые, незнакомые блюда. Я к этому уже приноровился. Весь фокус в том, что я стараюсь налегать на гарнир, рис или картофель, а незнакомые блюда отодвигаю в сторону или пробую совсем чуть-чуть.

Стоял промозглый вечер. На улице было слякотно, поэтому, когда мы ступили на сверкающий паркет зала, за нами потянулась цепочка грязных лужиц.

Я осмотрелся. Ресторан только-только открылся. Раньше здесь был магазин, где продавались обои. По дороге в школу я тысячу раз проходил мимо, но ни разу толком не разглядывал его. Теперь же это место полностью преобразилось.

Первое, на что я обратил внимание, был гигантский аквариум у стены. За блестящим стеклом среди зеленых водорослей плавали туда-сюда полосатые, черно-голубые и ярко-оранжевые рыбки с развевающимися плавниками. Стоя рядом и разглядывая всю эту красоту, я чувствовал себя настоящим аквалангистом в тропических водах. Правда, я никогда не плавал с аквалангом, но думаю, все выглядело бы именно так: кругом загадочный подводный мир и я с глазу на глаз с разноцветными рыбками.

Откуда-то доносилась музыка, похожая на мелодичное позвякивание маленьких старинных часиков, и все это создавало чарующую волшебную атмосферу.

Это было первое волшебство, случившееся в тот вечер. Но отнюдь не последнее.

Ко мне подошел папа и потянул к нашему столику. Родители уже сделали заказ, и через некоторое время перед нами появилось множество разных блюд.

Ресторан был китайским, и меню прямо-таки пестрело названиями непонятных, просто-таки экзотических блюд, которые мама с папой во что бы то ни стало хотели попробовать. Я же ограничился рисом и курицей и орехами. Это было по-настоящему вкусно, и отодвигать в сторону ничего не потребовалось.

Мама с папой продолжали увлеченно дегустировать новые блюда, а я опять отправился смотреть на рыбок.

Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Я повернул голову и увидел девочку приблизительно моего возраста и примерно моего роста. Но в остальном она была совсем необычной девчонкой. У нее были угольно-черные волосы и брови и почти черные глаза. И в самой глубине этих глаз, казалось, лучилось по маленькой звездочке. А когда девчонка улыбнулась, то у нее над носом появилась маленькая смешная складочка.

– Привет, – улыбнулась она.

– Привет, – отозвался я.

– Хочешь «печенье счастья»?

– А что это? – спросил я.

– Сам увидишь.

Я кивнул:

– О’кей.

Девочка протянула на раскрытой ладони маленький золотистый пакетик и предложила мне его взять. Затем она развернулась и пошла к открытой двери в глубине зала. По выплывающему оттуда пару и доносящимся запахам я решил, что там находилась кухня.

Девочка исчезла, как в тумане, пока я стоял, не двигаясь, с золотистым пакетиком в руке.

Журчала вода в аквариуме. Рыбки, проплывая, безмолвно разевали рты.

Я должен поблагодарить эту странную девочку. Так я тогда подумал. Но именно в тот момент, когда незнакомка исчезла на кухне, я увидел, как мама поднялась со своего места и потянула за руку папу. Мелодичное позвякивание куда-то пропало, и вместо него зазвучало что-то громкое, с трубами, барабанами и скрипками. Я сразу сообразил, что сейчас произойдет. «Мама приглашает папу на танец! Прямо в ресторане! Мама приглашает папу на танец! Прямо в ресторане!» – билось в моем мозгу. Посетители за столиками начали поворачивать головы в сторону моих родителей.

Я на полном серьезе захотел превратиться в рыбку и прыгнуть в аквариум. Музыка тогда глухо булькала бы где-то вдали, а два танцующих идиота превратились бы в размытые цветные блики за стеклом. Но самое главное, не было бы никаких страданий из-за того, что те двое – мои родители.

Я уселся на стул рядом с аквариумом и усердно принялся изучать рыбок. Краем глаза я следил за тем, как кружились в танце мои родители. Волосы у мамы растрепались. Папа начал напевать что-то, постепенно повышая голос. Золотая рыбка с глазами, как шары, серьезно взирала на меня через стекло, а я в ответ пристально смотрел на нее.

Когда музыка закончилась, папа сделал поклон, как будто он был на сцене в опере. Несколько посетителей захлопали в ладоши, а потом все вернулись к своим тарелкам, и снова послышался стук вилок и ножей.

У мамы от танца разгорелись щеки. Мои тоже, но только от стыда.

Папа махнул рукой, чтобы принесли счет. Я на всякий случай по-прежнему стоял возле аквариума.

От напряжения у меня вспотели ладони. В одной из них я продолжал сжимать маленький золотистый пакетик с «печеньем счастья». Наконец я порвал пакетик и достал светло-золотистое печенье в форме полумесяца. Укусил его и обнаружил, что внутри оно было пустым, в серединке лежала свернутая бумажка.

Жуя печенье, я развернул бумажку. Это была совсем коротенька записка, написанная маленькими черными буковками. И когда я ее прочитал, то сразу позабыл, как жевать.

Произнеси свое самое сокровенное желание, и оно исполнится.

У меня внутри все замерло. Конечно же я знаю, чего я хочу. Желание комком стояло в горле. Но неужели это сработает?

Впрочем, я же ничего не теряю. Произнесу только слова потише, чтобы никто не услышал.

Я повернулся к аквариуму.

«Хочу, чтобы мои родители стали нормальными, обычными людьми» – так я должен сказать.

Или: «Хочу, чтобы мои родители были как все».

Но произнес я совсем не это.

Уставившись обалдело на рыбок, я прошептал:

– Хочу, чтобы мы с моими мамой и папой стали бы более похожими.

Минуты тишины

Я заметил это только на следующим день в школе. Мы сидели в классе, и Ульрика опять завела разговор про рождественский концерт.

Шел первый урок. За окнами было еще темно, поэтому казалось, что свечи на подоконниках горят ярче. На столе у Ульрики тоже стояла зажженная стеариновая свеча, создавая атмосферу уюта и праздничного настроения. И тут все началось.

– Как бы я была рада, если бы у нас была пара звездных мальчиков для песни Стефана, – произнесла Ульрика.

То, что случилось дальше, произошло абсолютно без всякого участия с моей стороны. Моя рука неожиданно взлетела в воздух.

– Да, Оскар? – обратилась ко мне Ульрика.

– Я могу спеть, – предложил я. – Думаю, у меня получится.

Я не верил своим ушам. Что я говорю?!

Ульрика тоже выглядела удивленной, но очень обрадовалась:

– Это же здорово, Оскар!

Я заметил, что моя голова сама по себе кивнула в ответ и что Хьюго во все глаза смотрит на меня, но я ничего не мог поделать с собой. Неужели, я схожу с ума? Я попытался открыть рот, чтобы вернуть обратно свои слова, но челюсти оказались крепко сжатыми. Ниссе прошептал что-то соседу по парте, и они вдвоем захихикали. Несколько девчонок, покосившись на меня, фыркнули. На помощь! Что же я наделал?!

Только Ульрика выглядела жутко довольной.

– Я очень хочу, чтобы кто-нибудь еще поднял руку, – сказала она и внимательно посмотрела на Хьюго.

Обычно мы все делаем вместе, но тут Хьюго решительно замотал головой.

Я почувствовал себя вконец усталым и измотанным. Я действительно все правильно услышал? Действительно поднял руку и записался добровольно петь песню Стефана? Это что же значит? Я буду стоять на сцене с кульком на голове вместо колпака, чтобы Ниссе потом задразнил меня до смерти? Петь перед битком набитым залом? Да-а, папа точно не упустил бы такой возможности…

Мысль о папе молнией промелькнула в моем мозгу, и я вдруг понял, что произошло. Мое желание действительно исполнилось. Хотя совсем не так, как я хотел. Я-то мечтал, чтобы мои родители превратились в нормальных, приличных людей. А вышло все наоборот: я сам стал таким, как они.

Я зажал руками рот, чтобы ненароком не ляпнуть еще какую-нибудь глупость.

– Оскар, у тебя зуб болит? – участливо спросила Ульрика.

Я отрицательно замотал головой.

Всю математику я размышлял над тем, как лучше всего справиться с создавшимся положением. Например, я мог бы сказать, что это была только шутка, но тогда я сильно бы расстроил Ульрику. Этого мне делать совсем не хотелось, все таки она – замечательная учительница.

Я мог бы перед концертом притвориться больным. Чем бы лучше всего заболеть? О, кашель! Но я не уверен, что мама с папой пойдут на вечер с кашляющим ребенком. А попасть на концерт все-таки хотелось.

Какие у меня есть еще варианты? Я мог бы уговорить кого-нибудь спеть вместе со мной. Хьюго, например. Если к этому делу подойти правильно, то… да, это казалось самым разумным.

Потом наступило время обеда. Спагетти в моей тарелке лежали слипшимся комком, и мне пришлось изрядно поработать вилкой, чтобы разлепить их. Потом я добавил мясного соуса, залил все кетчупом и отправил большую порцию спагетти себе в рот.

Ниссе сидел со мной за одним столом, но подальше. Вдруг я заметил, что он принялся скручивать из салфетки что-то похожее на кулек. Потом он надел его на голову, как колпак, и, издевательски улыбнувшись мне, запел:

Я почувствовал, что по цвету сейчас вот-вот сравняюсь с кетчупом из своей тарелки, и открыл рот, чтобы крикнуть Ниссе, чтобы он заткнулся. Да только я совсем забыл, что рот у меня до отказа набит спагетти с мясным соусом, и стоило мне его открыть, как все вывалилось наружу. Полупережеванная желтокоричневая масса с чавкающим звуком шлепнулась обратно в тарелку.

– Ох, Оскар, – вздохнула Ульрика и протянула мне еще одну салфетку. – Запомните, когда я ем, я глух и нем, – обратилась она ко всем. – Чтобы в следующие пять минут была абсолютная тишина!

Это были, наверное, самые долгие пять минут в моей жизни. А когда Ниссе уплел свой обед и встал из-за стола, он помахал мне на прощание рукой.

С зажатой в ней салфеткой.

Бабушкины «Гавайи»

После школы я решил навестить бабушку, хотя Хьюго, как обычно, предложил мне пойти к нему домой и поиграть в компьютерные игры. В другой раз я бы с удовольствием согласился. Но сегодняшняя неудача за обедом до сих пор мучила меня и отбивала всякое желание идти домой к Хьюго.

По правде говоря, я этого даже боялся. Кто знает, а вдруг я неожиданно устрою танцы африканских пигмеев прямо у них на кухне? Или ляпну что-нибудь о том, какая большая у Ханны грудь. А что поделаешь? Она ведь действительно большая.

– Нет, сегодня я не могу, – мотнул я головой.

Хьюго удивленно посмотрел на меня.

Домой идти подавно не хотелось. Вдруг мама с папой еще больше заразят меня своей ненормальностью? Пожалуй, так дело дойдет до того, что я буду исполнять оперные арии, стоя в обнимку с папой на лестничной площадке в школе. Или мама предложит мне станцевать с ней танго в овощном отделе магазина, и я с радостью закружусь с ней по залу, запихнув для красоты в волосы перья зеленого лука. Я только представил себе эту картину, как опять почувствовал, что мое лицо сделалось цвета кетчупа. Нет, ни за что. Только к бабушке!

Бабушка, стоя на коленях, терла пол в ванной, но при виде меня сразу бросила это занятие.

– Как хорошо, что ты пришел, – обрадовалась она. – А то это так утомительно! Будешь пить чай?

Вскоре мы сидели на кухне, играли в крестики-нолики и пили чай с булочками, которые бабушка подогрела в микроволновке. Конечно, крестики-нолики – это совсем не то, что компьютерная игра, но все-таки гораздо уютнее сидеть вот так, на кухне, с бабушкой, и вместе с ней зачеркивать клеточки и рисовать кружочки. И хотя бабушка жутко долго думает над каждым ходом, выигрываю все равно я.

После двух булочек я почувствовал, как в моем животе что-то забурлило. Но не так, как бывает, когда хочешь в туалет. Как будто воздух внутри меня искал выход.

– Как бы мне пойти? – бормотала бабушка, склонившись над бумагой.

Я осторожно пукнул. Совсем чуть-чуть, и бабушка ничего не услышала.

Я попробовал еще разок. Вышло громче, но бабушка была абсолютно поглощена игрой и ничего не замечала. Настроение у меня резко улучшилось. Я вдруг подумал, что нечего стесняться самого себя и на каждом шагу беспокоиться за свои поступки. Я же вполне нормальный парень.

Мое добровольное решение исполнить эту песню – это, конечно, странно, но и только. И так уж я потерял контроль над собой? Или же это была чистая случайность? В конце концов, нет ничего страшного в том, что я выступлю на концерте. Особенно если получится уговорить Хьюго. А у меня обязательно получится!

Тут до меня дошло, что, пока я сижу здесь, у бабушки на кухне, из меня вместе с воздухом вышла небольшая порция стеснительности, неловкости и застенчивости. В общем, все то, что мешает нормально жить.

А раз так, то продолжим.

– По-моему, я влюблен в Майю, – тихо произнес я и прислушался к своим ощущениям.

Мне хотелось узнать, что произойдет, если я скажу эти слова вслух. Интересно, что чувствует человек, когда влюблен? Говорят, у влюбленных в животе порхают бабочки, а кровь, как газировка, журчит по венам.

– Если я нарисую нолик здесь, то у тебя получится ряд там, но если я поставлю здесь, то… – бормотала бабушка, крутя в пальцах ручку.

– Я, кажется, влюблен в Майю, – повторил я снова чуть громче и прислушался: нет ли журчания или порхания?

– Что? – переспросила бабушка и поднесла руку к уху, чтобы подрегулировать свой слуховой аппарат.

– Да нет, ничего особенного. Я, кажется, есть хочу, – нашелся я.

– Хочешь, закажем пиццу? – предложила бабушка.

Тут стоит заметить, что она не выговаривает слово «пицца» правильно. Вместо «цц» она произносит две «с». Ума не приложу, почему так происходит.

Бабуля позвонила в пиццерию на углу и заказала полпорции. «Мы не хотим целую пиццу, – сказала она в трубку, – потому что уже наелись булочек».

Я спустился вниз в пиццерию и сказал, что мы заказали пиццу «Гавайи». Работавший там рыжеволосый парень блеснул широкой белозубой улыбкой.

– A-а, так это твоя бабушка звонила? Классная она у тебя тетка.

– Привет! – прозвучали два голоса позади меня.

Это были Майя и Мариам. Рука об руку. Я вспомнил, что я только что пытался сказать дома у бабушки, и щеки у меня слегка покраснели. Но девочки же не могли ничего об этом знать, а в пиццерии, между прочим, было жарко. Тут уж у кого угодно щеки могут сделаться красными.

– Привет! – кивнул я подружкам.

– Мы заказали две порции «Везувия», – обратилась Мариам к продавцу.

Парень принес их заказ, и, пока они расплачивались, я украдкой посмотрел на Майю и прислушался к себе: не запорхают ли у меня внутри бабочки?

– А вот и твои «Гавайи», старик, – обратился ко мне парень. – Передавай привет своей бабушке. Надеюсь ей понравится наша «писса»!

И, подмигнув мне, он рассмеялся. Майя с Мариам непонимающе глядели на нас. Я стал красным как рак.

– Да бабушка просто… – начал я, но вдруг понял, что нехорошо винить бабулю только за то, что она не может правильно выговорить слово.

И тогда на моем томатно-красном лице появилась широкая, от уха до уха, улыбка, и я громко и четко произнес:

– Не сомневаюсь, мы славно скоротаем вечерок за вкуснейшей гавайской писсой.

А потом взял коробку и ушел. Позади раздался хохот. Майя с Мариам хохотали как ненормальные. Я почувствовал что-то странное в животе. Нет, не бабочек, куда там! Скорее ком горячей каши. В голове пронеслось, что я вовсе не влюблен в Майю.

Но вскоре я неожиданно получил эту эсэмэску.

I love you

Следующим день в школе начался довольно обычно.

Всю первую половину уроков я тщательно следил за собой, когда открывал рот, чтобы в следующее мгновение быть готовым сразу зажать его рукой. Майя с Мариам все время хихикали и несколько раз посмотрели в мою сторону, но они почти всегда себя так ведут, поэтому я не стал особенно обращать на это внимание.

Во время большой перемены мы все выбежали во двор, и вдруг Хьюго дернул меня за руку.

– Майя все время смотрит в нашу сторону, – шепнул он мне. – Кажется, она по уши влюблена.

– Угу, – выдавил я.

Само собой, я не собирался рассказывать Хьюго о том, что произошло вчера в пиццерии.

Друг выглядел слегка озадаченным. Может, он ждет моего признания в любви к Майе? На самом деле я уже не был так в этом уверен.

На всякий случай я старался весь перерыв держаться подальше от Майи с Мариам. Мы с Хьюго стучали теннисными мячами по стене, пока не взмокли, и я так этим увлекся что позабыл обо всем на свете. Или почти обо всем… Маленький кусочек моего мозга продолжал размышлять над тем, как уговорить Хьюго выступить вместе со мной на концерте. Надо, чтобы он был в хорошем настроении, когда я заведу разговор об этом.

При этом хорошо бы убедить друга в том, что это действительно круто. Или, по крайней мере, совсем неплохо. Ну, в конце концов, не так уж и страшно…

Запищал мобильный. Достав его из кармана куртки, я увидел, что пришла эсэмэска. Хьюго увлеченно носился за теннисным мячом и ничего вокруг не замечал. Я открыл сообщение, и у меня чуть сердце из груди не выскочило. Вот что я прочитал:

«Я думаю, что ты симпатичный. Хочешь, будем вместе? Майя».

Пока я в обалдении пялился на экран, сердце скакало, как мустанг по прериям. Вот это да! Прежний обыкновенный Оскар вернулся. Красавица Майя хочет быть со мной! Тут даже думать нечего. Я быстро набрал сообщение:

«О К. Ты мне тоже нравишься».

И, поколебавшись, дописал:

«I love you. Оскар».

Возможно, я немного переборщил с концовкой, но я действительно хотел показать Майе, что я… да, точно, что я очень ценю то, что она хочет быть со мной. В конце концов, не каждый же день самая красивая девочка в классе дает тебе такой шанс.

И я нажал «ОТПРАВИТЬ».

Потом огляделся по сторонам в поисках Майи. Светлая и темная головки мелькнули вместе у школьных ворот.

Я повернулся к Хьюго.

– Угадай, что я только что получил? – радостно воскликнул я и помахал мобильным телефоном.

– Кстати, по поводу твоего мобильного, – сказал Хьюго. – Ты знаешь, мой сломался, поэтому, когда Майя попросила у меня номер мобильного, я дал ей твой. Не мог же я ей сказать, что у меня совсем нет телефона, ты же понимаешь! Я забыл тебе об это сказать. Так что, если получишь от нее сообщение, покажи мне, хорошо? – Затем он добавил, понизив голос: – Я думаю, что я ей нравлюсь.

Перед моими глазами опустилась кроваво-красная завеса. И тут к нам подбежала Мариам.

– Ты получал эсэмэску от Майи? – Она обращалась ко мне.

– Возможно, – пробормотал я.

Просто удивительно, как я мог еще выдавливать из себя какие-то слова.

Мне казалось, что с неба обрушилась скала и приземлилась своей тяжестью прямо на меня, бедного и несчастного.

– Произошла ошибка, – добила меня Мариам. – Это не для тебя. Удали все!

Скала вдавила меня в землю, так что я совсем под ней исчез. Или это была только моя больная фантазия?

Вынужденная ложь

Хьюго и Майя стали парой. Мне было так стыдно из-за того, что произошло, что я не мог выговорить ни слова. Зато Хьюго прямо-таки лучился от радости. И по-моему, ему было абсолютно все равно, что я там чувствую. Это, наверное, потому, что он не знал, что я ответил Майе. Или еще не знал. Уверен, она обязательно ему все расскажет. И тогда они оба будут смеяться надо мной до колик.

Я решил держаться до конца, хотя это было не так-то просто. После уроков Хьюго догнал меня у школьных ворот.

– Пойдем сегодня ко мне? – спросил он.

– Не знаю, – пробормотал я.

– Слушай, ты сегодня какой-то кислый. Это ведь не из-за того, что я теперь с Майей?

– Мне казалось, что тебе нравится Мариам, – вздохнул я.

– Это было раньше.

Какое-то время мы шли молча. Было гораздо холоднее, чем вчера, и при каждом выдохе изо рта вырывался пар, как дым от сигареты. Мы немного поиграли, изображая курильщиков, и я расслабился. И сразу почувствовал, что пальцы на ногах совсем замерзли. Пора было уже надевать теплую обувь.

В витрине магазина часов мы увидели настоящие маленькие сани рождественского гнома с оленями, искусственным снегом – в общем, все как полагается. Сам гном механически кивал головой и шевелил руками, как будто правил оленьей упряжкой. А в остальном он только смотрел прямо перед собой и даже не собирался двигаться с места.

– Что бы ты хотел получить на Рождество? – спросил меня Хьюго и, не дожидаясь моего ответа, стал перечислять названия компьютерных игр, о которых он мечтал.

Я точно знал, чего я хочу. Только ведь не будешь же произносить вслух, что ты хочешь перемотать время назад и заново сформулировать свое глупое желание.

– Ну что, пошли ко мне? – опять спросил Хьюго.

– Нет, знаешь, не могу. Правда, очень жаль, но не могу. У меня бабушка заболела, – пробормотал я.

Конечно, с моей бабулей ничего такого не было, но я должен был что-нибудь придумать, чтобы не ходить к Хью. Кажется, это называется вынужденной ложью. Хьюго, казалось, усомнился в моих словах.

– Да? – переспросил он.

– Ага, – продолжил я врать дальше. – Мама попросила меня зайти к ней. Вот я и…

– Постой, – растерянно перебил меня Хьюго. – Там, – он показал рукой, – твоя бабушка.

Ну вот почему человек не может спокойно соврать?

На улице стояла, как ни в чем не бывало, моя бабушка в своем ярко-красном пальто и разглядывала витрину. Потом она наклонила голову и начала искать что-то в своей сумочке.

– A-а… значит ей уже лучше. Какая удача! – нашелся я. – Пока, Хьюго. Увидимся завтра!

И я помчался прочь, чтобы друг не успел мне еще что-нибудь сказать. Я подбежал к бабушке и обнял ее, чтобы Хьюго, если он еще смотрит на меня, увидел, до чего ж я рад видеть свою бабулю здоровой.

Бабушка обернулась… Это была не бабушка.

Это была какая-то незнакомая мне тетя в похожем ярко-красном пальто.

Сияющая звезда

Пошел снег… а может, это был дождь? Я задрал голову, и мне в глаз попала острая льдинка. Ледяная изморозь висела в воздухе и снежной крупой сыпалась на тротуары, одежду, лицо и таяла, превращаясь в холодную воду.

Тетя в красном пальто покачала головой и пошла дальше. Я оглянулся в поисках Хьюго – видел ли он, как я ношусь по городу и обнимаю чужих теть? – но он уже ушел.

Тогда я тоже поплелся домой. Медленно, как будто к каждой ноге мне приковали по гире, я тащился, хлюпая по слякотному тротуару. Лицо было мокрое, как от слез, но меня это нисколечко не волновало. Я чувствовал себя оглушенным проклятием, которое настигло меня в тот момент, когда я так неосмотрительно произнес свое желание. Но ведь в сказках главный герой всегда получает несколько шансов? Уж как минимум три, не меньше.

Я остановился и посмотрел наверх. Может, есть на небе звезда, которая сможет исполнить мое желание? Сорвалась и летит. Падающая звезда. Но наверху все заволокло тучами. Небо было по цвету, как грязное одеяло, огромное серое одеяло, которое распростерлось над городом и как будто всосало в себя весь свет от уличных фонарей, от чего они светились неясным, призрачным светом. А может, мне так казалось из-за мокрого снега, который залепил мне глаза так, что я ничего толком не различал. Рукавом куртки я вытер лицо, опять задрал наверх голову и вдруг увидел огромную, сверкающую золотом, сияющую звезду!

Она висела в окне третьего этажа и выглядела такой яркой и лучистой по сравнению с другими рождественскими звездами, видневшимся в других окнах. И в то же самое мгновение, как я увидел это сверкающее чудо, рядом зазвучал ясный, чистый голос, который пел:

– Зажигается в небе звезда…

Это был сон? И мне пел ангел? Нет, это был я.

Да-да, это был я, вконец замерзший пацан с вымокшими волосами, который стоял посреди тротуара и пел, как какой-нибудь Сверчок Джимини[8] в канун Рождества.

– Все, что хочешь, загадай ты тогда!

– Как красиво у тебя получается, – прозвучал рядом чей-то голос.

Я поморгал глазами, чтобы смахнуть снежную пыль, и повернулся на голос. Это была та самая девочка, с «печеньем счастья», из китайского ресторана.

Сначала я не мог выговорить ни слова. Хотелось только лечь в лужу на тротуаре и утонуть. Или стечь вместе с грязной талой водой в ближайший уличный колодец. Но потом до меня дошло, что именно она имела в виду. Что я красиво пою! Тогда я сказал спасибо.

Девочка улыбнулась. Над носом у нее снова, как в прошлый раз, появилась маленькая смешная складочка, за плечами висел рюкзак. И я вдруг сообразил, что стою на автобусной остановке.

– Ждешь автобус? – задал я глупый вопрос.

– Наоборот, я только что приехала, – сказала девочка.

– А-а…

Девочка развернулась и пошла дальше вниз по улице. Я вспомнил, что это была та самая улица, где располагался китайский ресторан, и как раз туда-то она и шла. Прежде чем скрыться из виду, девочка обернулась и помахала мне рукой.

Дождевая капля попала мне за воротник куртки и потекла ледяной струйкой по спине. Я вздрогнул и внезапно понял, что моя песня все-таки произвела какой-то эффект. Если одно «печенье счастья» принесло мне столько несчастий, то, может быть, другое сможет все исправить?

– Подожди! – заорал я и рванул за девочкой по тротуару.

Она остановилась на лестнице перед рестораном и обернулась.

– Подожди! Подожди! – надрывался я.

Прямо перед рестораном образовалась целая лужа из воды и льда, и, когда мои мчащиеся ноги со всего разбегу въехали в это скользкое месиво, меня понесло, как по катку. Еще чуть-чуть, и я грохнулся бы прямо незнакомке под ноги, но в последний момент, когда мое тело потеряло равновесие и зависло в воздухе, мои руки замахали, будто мельничные крылья, ноги задергались, как у паяца, и, развернувшись в прыжке, я приземлился прямо перед девочкой, раскинув руки в стороны.

– Ой! – только и смогла произнести она.

И тут я выдал:

– А я не только петь, я еще и танцевать могу.

Золотые рыбки и шоколадное мороженое

Ее зовут Бие. Это она, отсмеявшись, сама мне сказала. Потом Бие распахнула дверь ресторана и кивком пригласила меня следовать за ней. Свет внутри был погашен. Где-то неподалеку журчала в аквариуме вода.

– Кажется, закрыто, – заметил я.

– Так оно и есть, – улыбнулась Бие. – Идем.

Она подошла к аквариуму и, достав баночку с кормом для рыбок, начала сыпать его в воду. Казалось, что над разноцветными обитателями подводного мира пошел снег. По-прежнему там плавала та самая ярко-оранжевая рыбка с глазами, как шары, которая внимательно смотрела на меня через стекло в тот вечер. Сейчас она быстро сновала туда-сюда и судорожно хватала корм.

Бие не задала мне ни одного вопроса, даже не спросила, зачем я хотел ее догнать. А я знал только ее имя. Как же объяснить ей свою просьбу? Что бы такое придумать, чтобы девочка не посчитала меня жутко странным? А то я и так уже успел отличиться перед ней: и спел, и почти станцевал на тротуаре. Я решил для начала завести разговор о чем-нибудь обычном, чтобы Бие поняла, что я вполне нормальный парень.

– А я никогда раньше не встречал никого по имени Бие, – начал я.

– Вот как, – усмехнулась девочка, – а я никогда раньше не встречала никого по имени Оскар.

Она поставила на место баночку с кормом и двинулась в глубь ресторана, прямо к двери, которая, как я помнил, вела на кухню.

Интересно, неужели Бие и вправду за всю жизнь не встретила ни одного Оскара? Это же самое обычное имя. Тут я заметил, как на меня, разинув рот, пялится из аквариума золотая рыбка, и понял, что сам стою открыв рот, как какой-нибудь удивленный персонаж из мультфильма.

Я показал рыбке язык и прошипел:

– Хватит передразнивать.

– Ты идешь?

Бие стояла на пороге кухни и внимательно смотрела на меня.

Кухня в ресторане была большой и светлой, со множеством черных блестящих сковородок, развешенных по стенам. В глазах рябило от ложек, поварешек, венчиков для взбивания крема, дуршлагов и прочей утвари. На рабочем столе рядами лежали кухонные ножи, а рядом возвышалась целая башня из бамбуковых корзин. Пахло незнакомыми мне пряностями.

Бие открыла морозильник и достала две порции мороженого. Одну протянула мне, а другую начала есть сама. И тут я увидел: прямо позади нее, на полке, стояла большая банка, битком набитая «печеньем счастья» в блестящих золотистых пакетиках.

– Так что ты хотел? – спросила Бие.

Глаза у нее по-прежнему казались почти черными, но это был какой-то мягкий, приглушенный черный цвет. Было видно, что девочку снедает любопытство. Она стояла, слегка наклонив голову набок, и ждала моего ответа.

Над верхней губой у Бие прилипла шоколадная крошка. Она слизнула ее и продолжила смотреть на меня. Казалось, все происходящее девочку жутко забавляет. В глубине ее черных глаз опять замерцало по маленькой звездочке.

Ни с того ни с сего у меня часто забилось сердце. Я попытался сконцентрироваться на мороженом и выдавил:

– Да я только хотел спросить… в общем, хотел узнать…

В этот момент в кухню вошел мужчина. В руках у него были две большие сумки с продуктами. У мужчины были такие же темные волосы и черные глаза, как у Бие. Он поставил сумки на табурет и снял куртку.

– Привет, пап, – сказала Бие. – Это – Оскар.

– Привет, Оскар, – улыбнулся мне папа Бие. – Ты живешь неподалеку?

Я кивнул, оставаясь немым, как рыба.

– Я встретила его на улице, – продолжила Бие. – Он хотел спросить у меня о чем-то.

Я почувствовал, что краснею, и поскорее уткнулся в мороженое. От волнения я проглотил зараз слишком большой кусок. Холод иглой пронзил горло, и я не мог ни слова выговорить. Только стоял и махал руками перед ртом, как будто показывал, что вот-вот сейчас обязательно задам свой вопрос, не беспокойтесь, только прожую сначала.

Папа Бие улыбнулся и принялся разбирать сумки. Потом он снова повернулся ко мне:

– Ты ведь был здесь недавно? Кажется, я тебя узнал.

– Меня? – еле выдавил я и с трудом проглотил кусок.

Мороженое прошкрябало по горлу и ухнуло куда-то вниз.

– Да. Или я ошибаюсь?

Я слегка покачал головой туда-сюда так, что нельзя было понять, то ли «да», то ли «нет».

– Это был он, – вмешалась Бие. – Я еще дала ему одно «печенье счастья».

– Это ведь твои родители танцевали? – по-дружески улыбнулся мне мужчина.

– А Оскар тоже умеет танцевать, – сообщила Бие и тоже улыбнулась, так что над ее носом снова появилась маленькая смешная складочка.

И я решил улыбнуться в ответ, но заледеневший от мороженого рот искривился в какой-то неестественной гримасе.

– Ну, так чего же ты хочешь?

Чего я хочу? Я совершенно точно знаю, чего я хочу. Смыться отсюда поскорее, пока окончательно не превратился в клоуна.

– Ах, это… Ничего особенного, – пробурчал я и принялся застегивать молнию на куртке. – Мне домой надо идти. Я только хотел спросить… да, а правда, что ваш ресторан только что открылся?

– Ну мы только-только переехали сюда, – сказала Бие.

– Ты ходишь в школу, которая неподалеку? – спросил меня ее папа.

Я кивнул.

– Значит, после Рождества вы, возможно, станете одноклассниками, – продолжил мужчина.

Я вытаращился на Бие, как золотая рыбка из аквариума.

– Я последнюю неделю езжу на автобусе в свою старую школу, – объяснила девочка, – но после каникул начну ходить в здешнюю.

– Вот как… – пробормотал я. – Здорово. В общем… да, я пойду. Кстати, вкусное у тебя шоколадное мороженое.

– Клубничное, – поправила Бие.

– Что? – не понял я.

– Я дала тебе клубничное мороженое, – уточнила Бие. – Шоколадное – у меня.

– Вот как…

Бие пошла проводить меня до выхода. На улице по-прежнему шел дождь вперемешку со снегом. Я поплотнее закутался в шарф и поднял воротник. Уже в помещении я начал дрожать от холода, а уж на улице меня пробил настоящий колотун. Не надо было давиться ледяным мороженым. Клубничным мороженым! Бие стояла на верхней ступеньке лестницы и смотрела на меня.

– А ты правда никогда не встречала никого по имени Оскар? – крикнул я, остановившись на тротуаре. – Это же самое обычное имя для мальчишки, какое только можно придумать.

– Я пошутила, – улыбнулась Бие. – В моем классе учится целых три Оскара. Хотя я никогда раньше не встречала таких Оскаров, как ты.

Она помахала мне рукой и, шагнув внутрь, закрыла за собой дверь.

Прикид для дискотеки

Дома меня встретила тишина. Я скинул хлюпающие на каждом шагу ботинки и полурастаявшим снеговиком опустился на коврик в прихожей.

Бедный я, бедный! И почему, когда я получил печенье, меня дернуло произнести такую ерунду? До чего же глупо все получилось. Если бы я только получил еще одно «печенье счастья», то все бы исправил… Но я совсем недавно, ничего толком не объяснив, ушел от Бие, за спиной которой стояла целая банка с печеньем.

Неужели я так и буду молчать всю оставшуюся жизнь?

– Нет, так не пойдет, – пробормотал я.

Снаружи донесся шум поднимающегося лифта. Я не захотел, чтобы мама или папа нашли меня на коврике в прихожей, поэтому поднялся и отправился на кухню. Я услышал ключ в замке, дверь открылась и до меня донеслось мамино жизнерадостное «хо-хо». В этот момент мой взгляд упал на блестящую бумажку, прилепленную к холодильнику. Ох, я же совсем об этом забыл. Со страхом я понял, что до конца моих мучений еще далеко. На записке было написано:

Дискотека!!!

Да, так оно и есть. Завтра – пятница, и у нашего и параллельного классов будет дискотека. А теперь догадайтесь, чья мама отправится туда следить за порядком!

– Привет, старик, – прощебетала мама, влетая на кухню со своей сумкой и массой разноцветных пакетов.

Обычно вид множества пакетов у мамы в руках, да еще в декабре, будит во мне жгучее любопытство. Сразу появляется уйма важных вопросов, вроде: мягкие внутри вещи или твердые? есть ли сюрпризы? спрячет ли мама пакеты в гардероб или запихнет куда-нибудь еще?

Но сейчас я внимательно смотрел на маму. Щеки у нее раскраснелись, челка намокла от снега. Я понял, что видок у нас у обоих тот еще. Вдобавок на лице у мамы блуждала загадочная улыбка. Она скинула с себя пальто и сделала пируэт. Затем вытащила что-то из пакета. Я упал в обморок.

Ну нет, я, конечно, не упал, но до этого было недалеко.

– Зацени, что я нашла в «Муравейнике»![9] – радостно выдохнула мама, потрясая какой-то вещью. – Какая находка!

«Находка» больше всего походила на палатку, которую сорвало ветром, изрядно поносило-потрепало, потом она попала в руки веселых пьяных хиппи, которые от души разрисовали ее цветочками всех форм и расцветок и решили для прикола напялить на себя как какой-нибудь крутой прикид.

Мама приложила к себе платье и закружилась в вальсе по кухне.

– Правда, оно прелестно-о-о? – пропела она и чмокнула меня в щеку.

– Н-не знаю. – Я начал заикаться.

Мама вместе с платьем и пальто через плечо понеслась к зеркалу в прихожей. Я нерешительно поплелся за ней следом.

– Вообще оно… ничего так, красивое, – промямлил я. – Красивое летнее платье.

– Красивое вечернее платье, – сделав упор на слове «вечернее», поправила меня мама.

Я почувствовал приближение катастрофы.

– Но не для дискотеки, правда? – робко спросил я.

– Именно для дискотеки, – заверила меня мама.

– МАМА! Только не завтра!!!

– Эй, мистер Зануда! – Мама взъерошила мне волосы. – Я надеваю на себя то, что хочу, и заруби себе это на носу. Кстати, я и тебе кое-что купила. – И она протянула мне пакет. – На, примерь.

Я взял пакет и отправился в свою комнату.

Моя комната – это отдельная тема. Она совсем крошечная, и путь в нее лежит через кухню, поэтому ее иногда в шутку называют комнаткой для прислуги. Я считаю, что это самая лучшая комната в нашей квартире: во-первых, конечно, из-за того, что она моя, а во-вторых, из-за того, что она не похожа на обычную четырехугольную комнату. Стена, которая обращена во двор, скошена, из-за чего комната выглядит почти треугольной. У одной из стен стоит кровать, у другой – маленький письменный стол. Оставшийся свободным в середине комнаты треугольный кусочек пола застелен чудесным мягким ковриком цвета весенней зелени. А на скошенном кусочке стены, как раз между кроватью и столом, осталось немного места для зеркала. Я встал перед ним и, задержав дыхание, открыл пакет.

Там лежала рубашка. Сине-зеленая клетчатая рубашка. Выглядела она вполне пристойно. По крайней мере, мне так показалось. Моя проблема в том, что я совершенно не умею полагаться на свой собственный вкус. Возможно, рубашка была красивой. А может, наоборот, смешной. Как я мог знать это наверняка?

В комнату просунулась мамина голова.

– О, а тебе идет, – сказала она.

– Не знаю, – вздохнул я.

– Идет, точно тебе говорю. Можешь надеть ее завтра.

– Не знаю, – повторил я.

– Ну что, наденешь?

– Я… не знаю.

Мама рассмеялась:

– Вот что, что надену я, решаю только я, а что наденешь ты, решаешь ты. Договорились?

И мама скрылась за дверью. Я уставился на свою несчастную растерянную рожицу в зеркале.

«И что мне делать?» – подумал я. И увидел, как мое отражение в зеркале шевельнуло губами, когда я сам себе ответил: «Не знаю».

Счастливые зомби

На двери в класс висела, как занавес, рождественская гирлянда. Свет от красных, желтых и зеленых лампочек пульсировал в такт музыке. Парты со стульями оказались сдвинуты к стенам, а центр класса превратился в танцплощадку. Там было пусто. Зато у стола с чипсами и попкорном народу было полно. И у стола с напитками тоже.

Я стоял в дверях, оценивая обстановку. Майя с Мариам и еще несколько девчонок занимались тем, что подбрасывали в воздух попкорн и пытались поймать его ртом. Я поскорее отвернулся от них, а то Майя еще решит, что я слежу за ней. У стола с напитками стоял Хьюго с парнями из нашего класса. Туда я и двинулся.

На мне была надета синяя футболка. Я уже тысячу раз надевал ее в школу, так что был полностью уверен, что с ней все в порядке. Новая рубашка осталась висеть дома в шкафу. Но теперь угадайте, что было надето на Хьюго? Рубашка в сине-зеленую клетку, точь-в-точь какую купила мне мама.

– Ну, идите же танцевать! Что же вы стоите? – надрывался чей-то папа.

Он должен был смотреть за порядком в классе, поэтому я мысленно обозвал его «классным папой». Сам «классный папа» танцевать не собирался – только махал нам руками и бодро улыбался.

Мама сделала мне одолжение и пообещала не надевать на себя приобретенное вчера чудо дизайнерской мысли. Сейчас она была в коридоре. Я с беспокойством покосился на дверь, но мамы пока видно не было.

– Может, музыку другую поставим? – все пытался растормошить нас «классный папа».

Народ с энтузиазмом воспринял эту идею. Многие считали себя профи в музыке, и теперь каждый второй горел желанием поставить чего-нибудь этакое. Я тоже втерся в шумную толпу спорящих одноклассников, хотя что-что, а качество музыки волновало меня меньше всего. Просто мне хотелось казаться чем-то занятым, не выкидывая при этом никаких сумасшедших фокусов. Да, мне хотелось быть со всеми и быть как все. Главное, чтобы мне не взбрело в голову предложить, к примеру, станцевать вальс. И ничего, что в плей-листе не было ничего похожего на вальсы. В своих фантазиях мне виделось, как я выбираю что-нибудь размеренно-спокойное, включаю, подхожу к Майе и с поклоном произношу: «Разрешите пригласить вас на танец, моя дорогая».

Нет, нет, прочь глупые мысли! Я затряс головой и изо всех сил попытался прикинуться заинтересованным, пока другие спорили о последних хитах. Тут неожиданно грянул Майкл Джексон, и споры сразу прекратились. Почти все двинули на танцпол и принялись изображать зомби. «Классный папа» выглядел довольным. Я встряхнулся, чувствуя, что во мне просыпается желание тоже побыть немножко зомби. Мы с Хьюго много раз включали эту композицию у него дома, так что по части танцев зомби у меня было все о’кей. Тем более когда все вокруг были заняты именно этим. Изображая зомби, нетрудно слиться с толпой других зомби.

– Классная рубашка, – произнес чей-то голос рядом.

Это была Майя. Она смотрела на Хьюго и щупала его рубашку.

– Спасибо, – смутился Хьюго. – Она совсем новая.

– Очень милая, – промурлыкала Майя. – Потанцуем?

И они пошли танцевать. Зомби-блондинка с зомби в сине-зеленую клетку. Выглядели они счастливыми. Zombies in love.

Я принялся слегка пританцовывать на месте. Все танцевали кто во что горазд, так что все было о’кей. За одной композицией Майкла Джексона последовала другая. Под эту музыку мы с Хьюго, когда были поменьше, разучивали знаменитую «лунную походку». Кое-кто, оказывается, тоже про нее вспомнил.

Несколько одноклассников продолжили дергаться, как ожившие мертвецы, зато остальные попытались изобразить скользящий шаг назад. Получалось у них так себе, и я почувствовал горячее желание обставить их всех. Не зря же мы с Хьюго столько тренировались. Я попытался сконцентрироваться на ритме, пока не почувствовал, что музыка сама потекла по моему телу. И у меня пошло! Каждое подергивание плеча, каждое покачивание бедра, каждый шаг «лунной походки» был как надо. Ду-ду, ду-ду! Я увидел свое отражение в темном оконном стекле – наступила ночь. Я был как тень, которая скользила по кругу, слившись в такт с музыкой. Я был единственным, у кого получалось! Мне не хватало только шляпы и перчаток, чтобы стать настоящим Майклом Джексоном. Я крутанулся на месте и – Yes!

Вдруг я понял, что двигаюсь с закрытыми глазами. Так мне было удобнее сохранять концентрацию, но хуже удавалось держать равновесие. Когда я, двигаясь «лунной походкой», пересек всю танцплощадку, то неожиданно направился в сторону еды и напитков. Крутанувшись на месте, я со всего маху врезался в ближайший ко мне стол. Стол опрокинулся, и под шорох чипсов я поехал по полу, а блюдо с попкорном взлетело в воздух и взорвалось мне вслед, как настоящая бомба из попкорна.

– Ой! – вскрикнул «классный папа» и уменьшил громкость.

Все уставились на меня. Посидев немного на горе из чипсов, я вскочил, чувствуя, что щеки превращаются по цвету в два огнетушителя.

– Ты как? – испуганно спросил меня «классный папа».

– Ничего страшного, – как можно небрежнее ответил я.

Я запустил пальцы в волосы, и попкорн посыпался дождем вниз.

– Пожалуй, мне в туалет надо, – пробормотал я и пулей вылетел из класса.

Позади раздался хохот. Влетев в туалет, я запер дверь и уставился на себя в зеркало. Ну и видок у меня: глаза перепуганные, щеки горят, как лампочки от гирлянды, к волосам, сбрызнутым лаком, пристала пара зерен попкорна… Я вытащил их из головы и взглянул поближе. В сущности, побывать на полу они не успели, поэтому я отправил их в рот. На вкус одно из них оказалось соленым, а другое – сладким, но оба с неожиданным привкусом лака для волос.

Вздохнув, я опустился на сиденье унитаза. Интересно, может, мне провести остаток вечера в туалете? А то неизвестно, что еще может случиться, если я снова приближусь к танцплощадке или блюду с попкорном.

Через дверь доносился грохот музыки. От нечего делать я попробовал сложить самолетик из бумажного полотенца. Не вышло. Тогда я отмотал туалетной бумаги и замотал ей свою руку. Выглядело как повязка на раненом бойце. А что, подходит. Я и есть раненый. Только не в руку. Скорее в сердце. Я сидел в туалете, сгорая от стыда, и чувствовал себя жутко одиноким. С горя я забрал весь рулон бумаги и, встав перед зеркалом, принялся всего себя обматывать. Вдобавок я скорчил гримасу, будто испытываю страшные боли. «Ай-ай-ай!» – произнес я одними губами. Не кричать же по-настоящему, а то чего доброго услышат.

Я приложил ухо к двери и прислушался. Звучала музыка, все танцевали. Хьюго, Майя и другие ребята.

Хьюго и Майя… Я попытался понять, ревную я или нет. Может, я всего-навсего сержусь на Хьюго из-за того, что он был тем, с кем сейчас танцевала Майя, или из-за того, что он влюбился в Майю, а не в Мариам. Но ведь я же никогда не говорил с ним о своих чувствах. Может быть, потому, что я сам толком не понимал, что я чувствую.

Я опять принялся изучать свое отражение. Выглядел я как неудачно сделанная мумия. Тут в голову мне пришла веселая мысль. Такой замотанный я запросто сойду за зомби. А раз так, то я могу выйти наружу и прогуляться среди других зомби.

«Нет, Оскар, перестань!» – прошептал я сам себе.

«Ну и что плохого в том, что ты дашь волю своей фантазии?» – возразил мне внутренний голос.

К счастью, мне еще удавалось сдерживать себя. Я принялся выпутываться из туалетной бумаги. Как назло, бумага попалась на редкость прочная и рвалась с трудом. Наверное, она была какого-то эксклюзивного качества. Я весь взмок, пока содрал ее с себя.

Кто-то застучал в дверь:

– Оскар? Оскар, ты там?

Это был мамин голос.

– Он что, до Рождества там собирается сидеть?

Это был уже голос Ниссе.

Я сорвал с себя последний кусок бумаги и утрамбовал все в мусорную корзину. Потом спустил воду в унитазе и, немного выждав, вышел наружу.

– Ну наконец-то, – произнес Ниссе и проскользнул мимо меня внутрь.

– Оскар, ты как? – спросила мама.

– Я… я чувствую себя не очень хорошо, – честно признался я.

И это было почти правдой.

– Бедный старик, – начала мама и протянула ко мне руки, чтобы обнять.

– Я домой пойду, – сказал я и рванул за курткой.

– Бедный старик, – повторила мама.

– Перестань, – отмахнулся я. – Никакой я не старик.

– Ну, конечно, – улыбнулась мама. – Но я должна проводить тебя…

– Ничего страшного со мной не случится, – перебил я ее. – Папа уже дома, а ты должна остаться и смотреть за порядком в классе.

Мариам и еще несколько девчонок выскочили в коридор как раз в тот момент, когда я открывал дверь на лестничную площадку. Вид у них был разгоряченный, и они беспрестанно хихикали.

– Уже уходишь? – спросила у меня Мариам.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – пробормотал я.

– Да, я вижу, – хихикнула Мариам и помахала мне рукой.

Последнее, что я заметил, перед тем как уйти, было то, что в классе приглушили свет и уменьшили громкость музыки. В толпе на танцплощадке я различил две руки в сине-зеленую клетку, лежавшие на чьей-то спине поверх блестящих светлых волос.

Я рванул вниз по лестнице. Каждый мой шаг отдавался эхом, ведь я мчался по лестнице с самой лучшей акустикой в мире. Ха! Не дождетесь, что запою. Но, увидев свое отражение в оконном стекле, я резко затормозил. Длинная лента туалетной бумаги болталась на шее и свисала с плеча. Обрывок торчал в волосах. Я сгреб все, скатал в маленький шарик и, запулив его подальше, выскочил во двор.

На улице было темно. От холодного воздуха моментально замерз нос, ботинки заскользили по асфальту. Я вышел за ворота школы и отправился домой. В свете уличных фонарей я увидел, как неожиданно пошел снег. Первые снежинки медленно опустились на землю и легли на тротуар, а за ними полетели еще и еще, и вскоре весь воздух побелел от пушистых хлопьев. Это было по-настоящему красиво. Только вот почему-то я почувствовал себя еще более одиноким.

Шпион в магазине

На следующий день весь снег растаял. Небо опять превратилось в серое, набухшее от влаги одеяло. Мама ушла на работу раньше, чем я встал с кровати. Перед Рождеством от клиентов отбоя нет: все хотят подстричься или сделать укладку, – поэтому маме приходится временно работать по субботам и воскресеньям. Место, где она работает, называется «Салон „Танго“». Угадайте, кто придумал такое название?

– Как ты себя сегодня чувствуешь? – спросил папа, едва завидев меня на кухне. Он стоял у плиты и жарил блинчики.

Я ответил, что гораздо лучше.

Мы уселись за стол и принялись за блины. Папа читал в газете новости культуры и напевал какую-то арию. Я же сидел и думал о жизни. Когда усиленно думаешь о чем-нибудь, то есть не получается. Хотя… это же были блинчики! Но у меня не было никакого аппетита. Даже странно… Может, я действительно заболеваю?

– Так… так… – пробормотал папа из-за газеты. – Найдете сегодня с Хьюго чем заняться?

– Не знаю, – уклончиво ответил я.

– Ну да… да… Мне тут нужно сбегать по одному делу. – И папа опустил газету. Он хлопнул меня по плечу и, подмигнув, спросил: – Ты уже закончил со своим списком желаний на Рождество?

После завтрака папа куда-то умчался. Я заметил, как в последний момент он запихнул мой список желаний к себе в карман.

Мда-а… Мое самое главное желание по-прежнему скребло меня где-то внутри и, кажется, уже мозоль натерло.

Неожиданно зазвонил телефон. У меня заколотилось сердце. Сперва я подумал, что это Хьюго – зовет меня поиграть с ним в компьютерные игры и все такое. Потом подумал, что это опять-таки Хьюго, только звонит он, чтобы посмеяться надо мной в трубку, потому что Майя рассказала ему про мою постыдную эсэмэску. Затем решил, что звонят Хьюго и Майя вместе… В общем, чего я только не передумал за те две секунды, пока тянулся к трубке. Но тут я взглянул на дисплей телефона и увидел номер бабушки.

Ну, это совсем другое дело. С бабулей я всегда рад пообщаться.

– Алло, бабушка! Ты как? – завопил я в трубку.

– Это ты, Оскар? – закричала бабуля с другого конца провода.

– Да! – Я старался говорить как можно громче и отчетливее. – Ты, наверное, хочешь поговорить с мамой или папой?

– Да, это будет вкусно, – сказала бабушка.

– Вкусно? – не понял я.

– Да, это именно то, о чем я хочу тебя попросить, – продолжала бабуля.

– Как раз сейчас я ничем не занят, – решил я сообщить ей на всякий случай.

– Как хорошо, что ты занят, – обрадовалась бабуля, – может, тебе удастся на обратном пути зайти в одно место?

– Какое место? – удивился я.

– Да, но совершенно обычное тесто. Сможешь купить по дороге?

– По дороге? – переспросил я. – Я должен зайти к тебе?

Я был совсем сбит с толку этим странным разговором, но в то же время я каким-то удивительным образом заразился от бабули ее энтузиазмом.

– Как замечательно, Оскар!

От бабушкиного голоса у меня всегда поднимается настроение.

– A-а… то есть… – предпринял я попытку разобраться в происходящем.

– Да, так и есть, – подтвердила бабушка и приготовилась положить трубку.

– Подожди, подожди! – заорал я во всю глотку. – Что за тесто, которое я должен купить?

– Обычное тесто для имбирного печенья, разумеется.

– Вот как! – До меня вдруг дошло, о чем разговор.

– Хорошо, Оскар? – спросила бабуля.

– Конечно, – улыбнулся я и добавил: – Труба картечи.

– Хорошо, – ответила бабушка, – Тогда до встречи.

Разговор по телефону здорово меня взбодрил. Я запихнул в рот остывший блинчик и почувствовал, что жизнь, в сущности, приятная штука. Вот, даже удалось пошутить с доброй бабулей. И главное, я полностью себя контролирую. Кто знает, может, действие неудачно произнесенного желания сошло на нет? И все неловкие ситуации, в которые я попадал, это лишь нелепые случайности? Да, так оно и есть. Ведь если хорошенько подумать, после встречи с Бие я не делал ничего такого, за что потом пришлось бы краснеть. Если, конечно, не считать столкновения с попкорном. Но ведь это же произошло совсем случайно. Такое со всяким может приключиться.

Я натянул на себя новую рубашку и причесался перед зеркалом. Даже нанес лак на волосы и наделал на голове иголок, как у ежа. Позже, после имбирного печенья, я должен позвонить Хьюго и уговорить его спеть со мной на праздничном вечере.

На улице шел дождь. Дух Рождества как ветром сдуло. Или скорее дождем смыло. Но настроение у меня все равно было замечательное. Есть такой фильм «Поющие под дождем»[10]. Старый и немного странный. В середине действия герои начинают петь одну песню за другой. Я все это знаю потому, что это любимый фильм моего папы. Там идет речь об одном парне, который влюбился и от счастья пел и танцевал по лужам. Он еще крутился вокруг фонарного столба, а как раз такой же столб стоит на углу нашей улицы, и я, недолго думая, направился прямиком к нему. Петь я, конечно, поостерегся, но в голове и так звучала знакомая мелодия: «I’m singing in the rain. Just singing in the rain»[11].

Я ухватился рукой за столб и крутанулся вокруг него. Вжжж-ик! Оглянулся по сторонам. Никого. Так, держим равновесие и… вот это да! Класс! Я глубоко вздохнул и почувствовал доносящийся из ближайшего магазина аромат свежеиспеченного хлеба и запах выхлопных газов от машин. Потихоньку накрапывал дождик. Обычный денек. В такие дни не должно ничего случаться.

Я вошел в магазин. Рядом с отделом, где продавали хлеб, стояла девушка и предлагала всем желающим несколько сортов печенья на пробу. Я взял самое большое, какое только смог найти на ее подносе, и широко ей улыбнулся. На девушке был красный передник, а в пепельных волосах блестела праздничная мишура.

– Возьми еще, – улыбнулась девушка мне в ответ.

По крайней мере, здесь, среди полок, витал дух Рождества. Лилась праздничная музыка, и все работники магазина были или в шапочках рождественских гномов, или с мишурой в волосах. Я проскочил мимо огромной пирамиды, сложенной из упаковок с инжиром и финиками. Главное, ничего здесь не задеть.

Я разыскал тесто для имбирного печенья и взял два пакета. Осмелев, я даже принялся насвистывать «Jingle Beils».

Я уже направлялся к кассе, когда увидел их. Хьюго и Майя стояли рядом и выбирали конфеты. Майя то и дело наклонялась к Хьюго и сравнивала, что лежит у них в пакетиках. Хьюго был слегка смущен и невероятно мило улыбался Майе. Я его никогда таким не видел. Резко остановившись, я круто развернулся к ближайшей полке, так, чтобы оказаться к ним спиной. Я не мог пройти мимо отдела с конфетами без того, чтобы ребята меня не увидели, и не мог подойти к кассе без того, чтобы не миновать конфет.

Что же делать-то, а?

– Тебе эти нравятся?

– Нравятся, а еще вот эти. Они тоже вкусные.

Я довольно хорошо слышал их голоса за спиной.

– Ты этих сколько возьмешь?

Все это звучало так, как будто Хьюго и Майи было очень хорошо вдвоем. Мне стало очень любопытно, хотя, стоя здесь и подслушивая, я чувствовал себя настоящим шпионом.

Я схватил с ближайшей полки какую-то упаковку и притворился, что читаю то, что написано мелкими буковками на обратной стороне, а сам между тем прислушивался к их разговору.

– Возьми с кислым вкусом из моего пакета, – предложил Хьюго.

– А ты возьми со сладким из моего, – в свою очередь предложила Майя, и до меня донесся их смех.

На помощь! Я сейчас сгорю от стыда.

– Тебе помочь? – внезапно рядом со мной прозвучал голос.

Это была та самая девушка с мишурой в волосах, которая пять минут назад предлагала мне попробовать печенье.

– Тебя мама послала, да? Тебе какие – с крылышками или без крылышек? – улыбнулась девушка.

– Что? – уставился я на нее.

– Да, бывают ведь разные виды женских прокладок, – пояснила девушка и показала на упаковку у меня в руках.

Следующим жестом она указала на полку передо мной. Прокладки! Я стою перед полкой с женскими прокладками и тампонами.

– Привет, Оскар!

Майя махала мне рукой. Хьюго тоже приветливо кивнул мне, но при этом не произнес ни слова. Вид у него был несколько смущенный. Да это и неудивительно. Всякий на его месте засмущался бы, застав своего лучшего друга за покупкой гигиенических прокладок для мамы.

Я почувствовал, что бледнею. Меня пробирал холод, и в то же время пот градом катился под курткой.

– Ой! – испугалась девушка. – Ты себя хорошо чувствуешь?

– Нет, – ответил я и, сунув упаковку с прокладками ей в руки, унесся на другой конец магазина.

Ноги вынесли меня к витрине-морозильнику. Я уставился на лежащих в глубокой заморозке мертвых кур. Мне нужно было переждать, пока Майя с Хьюго уберутся из магазина. На душе было отвратительно. Захотелось даже отодвинуть стекло и залезть внутрь витрины, поближе к куриным тушкам. Встречайте! Продукт по суперцене – Оскар в глубокой заморозке.

Имбирное печенье

Я вышел из магазина с двумя упаковками теста в пакете. Дождик меня уже не радовал, как раньше. Стыд по-прежнему жег меня изнутри, и никуда нельзя было деться от этого чувства. То, что произошло в магазине, испортило все еще больше. Если Майя до сих пор не рассказала Хьюго о той эсэмэске, то теперь она точно это сделает.

В этом же квартале, только дальше вниз по улице, находился ресторан Бие. Я надеялся, что ни ее, ни ее родителей сейчас там нет. Не поднимая головы, я пересек улицу. По сторонам я старался не смотреть, но все равно точно знал, что уже прохожу мимо ресторана. Внутри было мое спасение – «печенье счастья»… Но как мне до него добраться?

Бабушка открыла мне дверь в клетчатом фартуке и поварской шапочке на голове.

– Здравствуй, Оскар, мой милый, – обрадовалась она мне. – Как хорошо, что ты захотел испечь со мной имбирное печенье.

Бабуля уже все приготовила: на кухонном столе лежали целая гора формочек для печенья и две скалки. Она достала для меня еще один фартук, поставила пластинку Элвиса Пресли и зажгла множество рождественских свечей. Что ни говори, а уютно.

Мы пекли из теста разные рождественские штучки вроде ангелов и сердечек, стариков и старушек. А еще придумывали свои собственные фигурки. У бабушки вышло нечто, отдаленно напоминавшее рождественского гнома, зато мои зомби получились очень даже ничего – с вытянутыми в стороны руками и неестественно выпрямленными ногами. «Даже если рука отвалится, то все равно ничего страшного не будет», – довольно подумал я.

Пахло имбирным печеньем, свечами и кофе. Мы сделали паузу и поели немного каши с сосисками, пока бабушка смотрела повтор сериала про ферму Эммердэйл[12].

Я взял несколько печеньиц и съел апельсин. Потом мы продолжили печь. Время пролетело совсем незаметно. За окном скоро начало смеркаться, а я и думать забыл о своих неприятностях.

В конце остался маленький комок теста, и я решил сделать еще одного зомби или даже двух. Их фигурки напомнили мне Хьюго и Майю. Бабушка мешала глазурь, Элвис пел про Рождество, а мне выпал отличный шанс отвлечься от всех своих проблем.

Говорят, когда на душе тяжело, полезно кому-нибудь выговориться. Я же этого не люблю. Так, по-моему, еще тяжелее становится. Но бабушка – это ведь совсем другое дело. Может, рассказать ей о своих проблемах? И совсем не обязательно, чтобы она слышала то, что я ей сейчас скажу.

– Наверное, я влюблен в Майю, – начал я. – Хотя я точно в этом не уверен. Сейчас она вместе с Хьюго, а я не знаю, ревную я или это какое-то другое чувство. Интересно, на что похожа ревность?

– A-а… это ерунда, – кивнула бабушка на последний противень. – Ничего страшного, что края подгорели.

Я улыбнулся сам себе. Бабуля настолько же глуха, насколько добра.

– Думаю, это не ревность, – продолжил я. – Я ведь даже не знаю, на что похожа влюбленность. Может, на щекотку в животе?

Бабушка бросила хлопотать и с тревогой посмотрела на меня:

– Тебе нехорошо? Живот болит? Может немного пучить, если съешь много имбирного печенья.

– Нет, нет.

Чтобы показать ей, что я чувствую себя отлично, я взял печенье в форме сердечка, целиком запихнул себе в рот и улыбнулся. Бабушка тоже улыбнулась. Потом зазвонил телефон, и бабуля пошла в прихожую. Я понял, что это мама или папа, потому что бабушка рассказывала, чем мы сейчас занимаемся. Я подцепил хрупкие фигурки зомби из сырого теста и выложил их на противень. Бабушка вернулась на кухню и поставила противень в духовку.

– Между прочим, любовь – это самая большая глупость, – сказал я и посмотрел через стекло духовки.

Мои зомби пузырились на противне и постепенно начинали коричневеть.

– Когда любишь, сам становишься глупым, – продолжал я, – и над тобой все смеются.

Точно. Вот в чем была моя проблема – в моей новой, смущающей меня самого личности. Это беспокоило меня гораздо больше, чем Хьюго с Майей. Действительно, Хьюго запросто встречается с Майей и ничуть не стыдится этого. Я же, наоборот, только и делаю, что избегаю всего того, что кажется мне мучительно-неловким, а сам все равно краснею на каждом шагу.

Бабушка взяла стул и уселась рядом со мной:

– Любовь – это не глупость. По крайней мере, я так не думаю.

Я застыл, сидя на корточках перед духовкой. Как она услышала?!

– И над ней не смеются, – задумчиво проговорила бабушка. – И мне кажется, это не стыдно – признаться в любви.

Я молчал, чувствуя себя фигуркой из духовки, которая вот-вот подрумянится и куда-нибудь сбежит. Раздался писк. Это бабушка коснулась своего слухового аппарата. Ну, конечно же! Когда бабуля разговаривает по телефону, она почти всегда надевает его. Как же я мог об этом забыть?

– Иногда, Оскар, нужно действовать невзирая на свой страх, – сказала мне бабушка. – Потому что неизвестно, что хуже: почувствовать себя глупцом, когда тебя отвергли или когда ты так и не осмелился признаться?

Я притворился, что мне стало неудобно сидеть на корточках перед духовкой, и встал. Подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Светло-серое одеяло неба стало темносерым. Тускло горели уличные фонари.

– Что же хуже? – повторила бабушка.

– Не имею ни малейшего понятия, – пробормотал я, отвернувшись к окну.

– Нет, я не собираюсь давать тебе советов, – улыбнулась бабушка, – но при случае ты можешь поразмыслить над этим.

Когда последний противень был вынут из духовки, я сказал, что иду домой. Бабуля выглядела немного расстроенной. Она-то надеялась, что мы вместе будем еще украшать печенье. Но потом бабушка нашла жестяную коробку, положила туда кучу имбирных ангелов и сердечек и дала мне с собой. Когда я обулся и уже стоял на пороге, бабуля прижала меня к себе и обняла. От нее вкусно пахло теплым имбирным печеньем.

– Береги себя, Оскар, – сказала она и обняла меня чуть крепче.

Мне сразу стало легче.

Новый шанс

На всех подоконниках горели свечи, но, несмотря на их старания, Рождеством в городе даже и не пахло. В воздухе царила та самая атмосфера тоски и уныния, какая бывает дождливыми осенними вечерами. Я перепрыгнул через лужу на пешеходном переходе и зашагал дальше. В коробке гремело имбирное печенье.

Внезапно прямо передо мной появилась она. Бие. Я остановился.

– Ждешь автобус? – спросил я. – Или только что приехала?

– Нет. – Бие пристально посмотрела на меня. – Я жду тебя.

– Меня? – глупо переспросил я.

– Ага, – кивнула девочка.

– А как ты узнала, что я должен здесь пройти? – Я был в растерянности.

– Я видела тебя, – ответила Бие и рассмеялась.

– Понятно, – пробормотал я, хотя мне ничего не было понятно.

– Я вышла зажечь его и тут заметила у пешеходного перехода тебя, – сказала Бие и потрясла перед моим носом коробком со спичками.

Тут я заметил, что девочка стояла рядом с большим фонарем, который теплым уютным светом освещал пространство перед рестораном. Бие скрестила руки на груди и ждала, что я скажу. В голове у меня было пусто. Тут я сообразил, что держу в руках коробку со свежеиспеченным имбирным печеньем.

– Хочешь печенье? – Я протянул Бие коробку.

– А какое?

– Сейчас увидишь.

Ситуация была странной. Казалось, мы вернулись в прошлое. Я открыл крышку. Бие наклонилась к коробке и повела носом:

– Мм… имбирное печенье… – И, ухватив фигурку ангела, она откусила ему голову.

Бие принялась с хрустом пережевывать печенье. Я, конечно, был уже сыт им по горло, но за компанию тоже взял одну штучку. Это оказалось сердечко, и я осторожно укусил его за краешек.

Воздух был сырой и промозглый, и, хотя я был в толстой зимней куртке, меня сильно трясло, разве что зубы не стучали. Думаю, это было нервное. В общем-то, ничего удивительного, ведь мне снова выпал шанс получить «печенье счастья». К тому же Бие, кажется, не сильно забивает голову моими странными выходками, так что попытаться стоило.

– Кстати, насчет печенья, – начал я.

– А что? – удивилась Бие.

– Помнишь то «печенье счастья»?

Я колебался. Бие смотрела на меня. Щеки у нее раскраснелись от мороза, а когда она жевала, то над носом появлялась маленькая смешная складочка в том же самом месте, как если бы она улыбалась. Вдруг я обратил внимание, что на ней не было никакой верхней одежды, только тонкая зеленая кофта. Бие запихнула в рот последнего ангела и смахнула с губ крошки.

– Ты не замерзла? – спросил я.

– Ну не до такой степени, – улыбнулась девочка.

Наверное, по мне было видно, как меня бьет дрожь.

– Хочешь зайти ненадолго? – спросила Бие.

Я кивнул.

– Так что там насчет «печенья счастья»? – спросила Бие, открывая дверь.

– Это довольно сложно объяснить… – начал я.

Мы вошли в ресторан. Под потолком висели красные фонари с кистями, а по стенам были развешены картины с волнистыми силуэтами гор и облаками над ними. Журчала вода в аквариуме. Оранжевая рыбка уставилась на меня бессмысленным взглядом.

– Перестань пялиться, – шепнул я ей тихо, проходя мимо.

Но, наверное, получилось недостаточно тихо.

– Это ты мне? – переспросила Бие и обернулась.

– Да нет. Это вот ей. – Я ткнул пальцем в золотую рыбку за стеклом.

Бие рассмеялась:

– Смешной ты.

За одним из столиков в зале сидела какая-то семья, остальные места пустовали.

– Это потому, что время ужина еще не пришло, – объяснила Бие и предложила: – Пойдем к нам.

Я пошел за ней на кухню. Там был незнакомый мне старик, который мешал что-то в котелке в то время, как папа Бие раскладывал еду по двум тарелкам. Он приветливо кивнул мне, и я кивнул в ответ. Позади него стояла большая банка с «печеньем счастья» в блестящих пакетиках, которые в ярком свете ламп на потолке красиво отбрасывали золотые блики. Надо же, так близко и одновременно так далеко.

Из кухни мы поднялись по маленькой лесенке на второй этаж и оказались перед матовой стеклянной дверью с разноцветным орнаментом.

– Там сейчас мама возится с вещами, – сказала Бие. – Мы же только что переехали.

Из-за двери доносилась музыка. Это была не опера и даже не поп-музыка, скорее какая-то джазовая композиция. Да, я даже узнал композицию. Это все благодаря моему папе. Он у меня большой меломан.

Перед тем как войти, Бие разулась и оставила обувь на пороге. Я сделал то же самое, и вовремя, потому что мои сырые ботинки оставляли за собой повсюду грязные следы.

Когда Бие открыла дверь, труба как раз заиграла свою сольную партию.

– Ага, – произнес я. – Чет Бакер.

– Что? – не поняла Бие.

– Так зовут того, кто сейчас играет на трубе, – пояснил я. – Ну, вообще-то, произносится как Хетт Бейкер, хотя пишется Ч-е-т.

Бие, уставившись на меня, захлопала глазами, как будто ей было интересно, что я там болтаю. И почему я заговорил о Чете Бакере?

– Мама без ума от подобной музыки, – немного подумав, сказала девочка. – А я не понимаю в ней ровным счетом ничего.

– Я тоже ничего не понимаю, – быстро произнес я. – По крайней мере, она мне не нравится. И опера тоже. Абсолютно не люблю оперу.

– А кто говорит про оперу? – удивилась Бие.

– Не я, – махнул я рукой.

– Нет, ты и говоришь, – хихикнула Бие.

Это был вполне дружелюбный смех, но все же… Бие прошла вперед меня в прихожую, и я увидел ее спину в зеленой кофте, подрагивавшую от беззвучного смеха. Ой-ой-ой, не очень удачное начало у меня получается. И почему я так странно разговариваю с этой девчонкой?

Мама Бие стояла на стуле в гостиной со складным метром в руке и мерила расстояние до потолка.

– Познакомься, мама, это Оскар, – представила меня Бие.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

Женщина слезла со стула и убрала складной метр в коробку. Чет Бакер сыграл на трубе последний долгий аккорд, и зазвучала следующая мелодия.

– Тот самый Оскар, о котором ты мне рассказывала? – спросила мама Бие.

Бие кивнула. Ее мама пожала мне руку и задала несколько вопросов про школу. Я слушал и отвечал почти автоматически. В моей голове крутилась мысль: что на самом деле говорила про меня Бие? Что Оскар – это тот парень, который поет и танцует на тротуарах? Или Оскар – это парень, который не может отличить шоколадное мороженое от клубничного? А может, Оскар – это такой парень, который шепчется с рыбками?

После короткого допроса мама Бие опять залезла на стул, а Бие потащила меня дальше показывать их квартиру. Мы прошли через кухню и оказались в маленькой комнате. Оказалось, что Бие являлась такой же счастливой обладательницей «комнатки прислуги», как и я. Одна стена была так же скошена, как у нас в доме, но в остальном комната не была такой уютной как моя. На полу лежал матрас, а у стены рядом с окном возвышалась целая башня из коробок, достававшая до потолка.

– Это моя новая постель, – сказала Бие и уселась на матрас, скрестив ноги. – Так что там насчет печенья?

Я топтался между матрасом и башней из коробок и чувствовал себя круглым дураком. Здесь все было совсем не так, как дома у Хьюго. Там я запросто мог растянуться у него на кровати и перелистывать брошенный на пол журнал для мальчишек. А здесь я никогда прежде не был и чувствовал себя ужасно неловко. И все-таки я должен рассказать Бие о моей проблеме. Это я-то, который делится своим самым сокровенным только с бабулей, да и то лишь при условии, что на ней нет слухового аппарата.

– Это может прозвучать немного странно… – робко начал я.

Бие, не отрываясь, смотрела на меня своими черными глазами. Вид у нее был жутко заинтригованный. Я совсем растерялся.

– Так вот. То «печенье счастья», которое я получил от тебя, оно было… вкусное, – пробормотал я.

– Ясно… – разочарованно протянула Бие.

Понятно, что она ждала что-то поинтереснее.

Конечно же, расскажи я ей правду о «печенье счастья», это было бы жутко интересно. Но о таких вещах как-то стыдно говорить вслух.

– Хочешь еще одно? – спросила Бие вдруг.

Должно быть, я рефлекторно дернулся вперед, потому что Бие рассмеялась.

– Вижу, оно тебе действительно понравилось, – сказала она и отправилась на кухню.

Я пошел следом.

Бие открыла кухонный шкафчик и принялась в нем рыться, пока не выудила два золотистых пакетика с печеньем. Один она дала мне, а другой принялась разворачивать сама. Я стремительно сорвал обертку, и на моей ладони оказалось уже знакомое мне печенье в форме полумесяца. Я откусил уголок и достал изнутри бумажку. «Свершилось», – пронеслось вихрем в моей голове, и я развернул записку.

«Настоящий друг тот, кто умеет тебя выслушать».

И только?! Но это же никуда не годится!

– А что написано на твоей? – спросил я Бие.

– «Повезет тому, чьим другом ты станешь», – прочитала она и помахала бумажкой. – Это же классика, – добавила она.

– Вот как, – выдавил я.

– По правде говоря, твое имбирное печенье куда как вкуснее, – сказала Бие и кивнула на бабушкину жестяную коробку, которую я поставил на кухонный стол.

Я, все еще ошарашенный новым открытием о «печенье счастья», машинально открыл коробку и протянул печенье Бие. Она взяла его и достала мне тоже. Так мы и стояли на кухне, угощая друг друга печеньем. Немного глупо как-то.

Бие сунула в зубы имбирное сердце и улыбнулась, а в моей голове прозвучал бабушкин голос: «Неизвестно, что хуже: почувствовать себя глупцом, когда тебя отвергли или когда ты так и не осмелился признаться?»

Все верно. Правда, сейчас речь шла не о любви, а о том, осмелюсь ли я наконец-то рассказать Бие про это злосчастное «печенье счастья». Я понял, что просто вынужден это сделать.

– Если хочешь, возьми еще одно имбирное печенье, – предложил я Бие, – и выслушай меня. Мне надо рассказать тебе одну очень важную вещь.

Друг в беде

Бие выслушала всю мою историю. Несколько раз по ходу моего рассказа она начинала смеяться, но это был совсем не злой смех. Я рассказал ей почти все, кроме того, что, наверное, влюблен в Майю. Это был бы уже перебор. Но Бие все равно поняла, в какую ситуацию я попал и почему мне позарез нужно «печенье счастья» с точно такой же бумажкой.

– Это даже удивительно, но я никогда не встречала в «печенье счастья» подобной бумажки, – сказала девочка и задумчиво почесала кончик носа.

– Ты уверена? – Я не мог поверить своим ушам.

– Думаю, да, – кивнула Бие. – Хотя в последней партии могут быть и новые записки. Те печенья, которые лежат внизу, на кухне, только что купленные. Пошли проверим.

Во мне зажглась надежда. Бие зажгла ее, как бенгальский огонь, и он теперь горел в моей груди, разбрасывая искры. Я вскочил со своего места. Бие, прихватив куртку, крикнула что-то своей маме, я не понял что, и, обувшись, мы галопом понеслись вниз, на кухню ресторана. На кухне повар поджаривал что-то на большой сковороде. Папы Бие видно не было. Бие сунула руку в банку с печеньем и достала четыре золотистых пакетика. Бенгальский огонь внутри меня полыхал вовсю, и казалось, что искры жгут мне пальцы, пока я с дрожью в руках разворачивал бумажку.

Первая записка гласила: «Кто ищет правду, тот найдет счастье».

Вторая: «Повезет тому, чьим другом ты станешь».

– Я же говорила, это – классика, – усмехнулась Бие.

У нее было написано: «Следуй своей мечте» и «Друга в беде не бросай».

Полный ноль. Только куча глупых фраз про счастье и дружбу.

– Кажется, все то же, что и раньше, – вздохнула Бие.

Я сгреб бумажки и со злости кинул их на кухонный стол. Повар недовольно посмотрел на меня. Тогда я собрал все обратно и сунул в карман.

– В одном я точно уверена, – заявила Бие.

– В чем? – пробурчал я.

– Друга в беде не бросай, – сказала Бие и подмигнула.

Я уставился на нее. Бие совсем не выглядела расстроенной, наоборот, у нее был на редкость бодрый и довольный вид. Что ж, почему бы ей не быть довольной? Это же не она получила новую жизнь, в которой на каждом шагу умираешь от стыда. Ну а я? Что мне теперь делать? Не могу же я попросить все «печенья счастья» сразу? Или могу?

На кухне с горой грязных тарелок возник папа Бие. Он счистил остатки еды в черный мешок для мусора и загрузил тарелки в огромную посудомоечную машину. Потом он завязал мешок, который был уже полон.

– Бие, Оскар, – попросил мужчина нас, – можете отнести его на задний двор?

Он оторвал новый мешок для мусора от черного пластикового рулона и сунул на место старого. Затем быстро сказал несколько слов повару и, забрав тарелки с готовой едой, исчез в зале ресторана.

– У меня есть идея, – шепнула Бие, приложив палец к губам.

Улучив момент, когда повар повернулся к нам спиной, она схватила с полки всю банку с печеньем и запихнула ее в еще один черный мешок. Его Бие сунула мне, а сама взяла тот, который был с мусором.

В этот момент на кухне опять появился ее папа.

– Вынесете мусор, да? – повторил он.

Я весь взмок под курткой. Сейчас он обнаружит, что у нас два мешка для мусора вместо одного.

Бие попыталась загородить меня, но на кухне было уже и так тесно, поэтому ее папе пришлось попятиться назад.

– Извини, – сказал он и сдвинул меня в сторону.

Он даже случайно задел мешок у меня в руках, когда я попытался спрятать его за спину, но, кажется, нечего не заметил.

Бие потянула меня за руку к двери, которая вела на задний двор.

– Можно я еще зайду на минутку к Оскару? – крикнула она.

– Конечно, – пробормотал ее папа, гремя чем-то на кухне.

Бие распахнула заднюю дверь, и на нас дохнуло холодом. Мы вышли во внутренний дворик, и девочка прикрыла за собой дверь.

– Но… – начал я.

– Что «но»? – перебила она.

– Он ведь обнаружит пропажу.

– Я что-нибудь придумаю.

Бие запихнула мешок с мусором в контейнер и вытерла руки. Затем мы вышли на улицу. Дождь к этому времени уже закончился.

– Спасибо, – поблагодарил я ее.

– Но мы еще не решили твою проблему, – возразила Бие.

– Нет, но то, что ты сделала, это… здорово. – Я улыбнулся.

– Будем считать, что ты в беде и я не могу тебя бросить. – И Бие по-дружески пихнула меня локтем.

В ее черных глазах мерцало по маленькой звездочке.

«Повезет тому, чьим другом ты станешь», – подумал я.

Здорово, просто здорово!

Я повернул ключ в замке, открыл дверь своей квартиры и прислушался. На кухне хозяйничал папа. Он мыл посуду и насвистывал увертюру. Увертюра – это маленький музыкальный кусочек, который в опере идет вначале, перед тем как начинают петь.

«Тогда это только вопрос времени, когда папа прямо там у мойки завопит что-нибудь этакое», – подумал я и тихонько вздохнул.

До чего же неловко, когда приводишь друга в первый раз к себе домой, а твой собственный отец от души горланит на кухне оперные арии. Хотя хуже всего было то, что он занимался этим именно на кухне. Из-за больших размеров банки с печеньем нам придется почти ползком передвигаться с этим мешком для мусора, чтобы папа ничего не заметил.

– Я должен выманить папу с кухни. Постой пока здесь, – прошептал я Бие и запихнул мешок с печеньем под плащ в прихожей.

И вовремя – из кухни выглянул папа.

– Привет, старик, – начал он. Но тут заметил Бие: – О, а кто это у нас тут?

Папа вышел из кухни и, вытерев руки полотенцем, протянул для приветствия руку Бие. Девочка сняла свою синюю шапочку и поздоровалась.

– Меня зовут Бие, – представилась она. – Мы с семьей только что переехали в этот район. После Рождества я буду ходить в ту же школу, что и Оскар.

Папа улыбнулся и сказал, что ему очень приятно с ней познакомиться, но тут он наморщил лоб:

– Мне кажется, я тебя уже знаю.

– Да, – кивнула Бие, – вы на днях были в нашем ресторане. Вы еще танцевали.

– A-а! Точно, точно. Очень приятно, очень.

У папы есть привычка повторять слова по два раза. Особенно когда сказать нечего.

– Здорово, просто здорово, – твердил он. – Добро пожаловать, добро пожаловать…

– Э-э, папа? – обратился я к нему.

– Что?

– У вас ведь с мамой в гардеробе есть ящик с разными вещицами для Рождества? Игрушки там…

– Ты не полезешь в гардероб, – строго перебил меня папа и с таинственным видом поднял указательный палец.

«Отлично», – подумал я и не смог скрыть улыбку. Папа, конечно, подумал, что я догадался, где спрятаны подарки к Рождеству, и теперь радуюсь. Само собой, я был этому рад, но еще больше я радовался тому, что придумал, как заставить отца уйти с кухни.

– Ладно, но только в том ящике лежит диск с рождественскими песнями. Вы убрали его туда, когда я был маленький, помнишь? Тот самый, с песней Стефана.

– Ага, – протянул папа. – А зачем тебе?

– Мне нужно порепетировать, – объяснил я. – Я буду Стефаном.

– Будешь петь соло? – просиял папа.

– Может быть, – уклончиво ответил я.

И прежде, чем я закончил фразу, папа бросился со всех ног в их с мамой спальню и закрыл за собой дверь.

– Не заходи сюда, – проорал он.

Я быстренько вытащил из укрытия мешок для мусора и помчался с ним через кухню в свою комнату. Банка с печеньем затрещала, когда я запихивал ее под кровать. Следом влетела Бие.

Я прижал палец к губам, и Бие улыбнулась в ответ.

– Как у тебя уютно! – восхитилась она, осматриваясь по сторонам.

– Спасибо, – улыбнулся я.

Девочка присела на зеленый ковер и провела по его ворсистой поверхности обеими руками.

– Совсем как настоящая трава, – прошептала она.

Папа просунул голову в мою комнату и помахал старым CD-диском.

– Держи, – сказал он. – Будете вместе репетировать?

– Нет, я потом порепетирую. – Я взял у папы диск. – Мы сейчас чем-нибудь другим займемся.

– Ну ладно, ладно. Не буду вам мешать. – И папа скрылся за дверью.

– Вот и чудно, – пробормотал я.

Мы дождались, пока папа не включил на кухне кран и начал, насвистывая, мыть посуду, и принялись вскрывать золотистые пакетики.

И хотя я провел полдня, поедая имбирное печенье, мне опять захотелось есть, и я запихивал себе в рот одно печенье за другим. Пол постепенно усеялся золотистыми обрывками. Бие тоже жевала и показывала мне свои записки. Дружба, терпение, мечты, правда… И так далее и тому подобное. И ничего похожего на те слова. «Произнеси свое самое сокровенное желание, и оно исполнится». Ни намека…

Вскоре я почувствовал, что уже объелся печеньем, и вдруг без всякого предупреждения в моем животе раздалось громкое урчание.

Бие, вздрогнув от неожиданности, уставилась на меня, а потом рассмеялась. Но я ничуточки не обиделся. У нее был очень добрый смех. Такой воркующий, как у маленькой птички, счастливый смех без тени издевательства. А еще он был очень заразительный. Я тоже начал смеяться. Вдруг у меня снова заурчало. Бие так захохотала, что свалилась на пол.

– Оскар, – держась за живот, визжала она. – Ой не могу, Оскар! Ха-ха-ха!

И тут уже заурчало у нее!

У меня от смеха изо рта полетели крошки от печенья. Скоро мы уже оба катались по полу и хохотали как сумасшедшие.

Вели мы себя точь-в-точь, как парочка пятилетних несмышленышей, но нам совсем не было стыдно. Только очень весело.

В разгар нашего безумия кто-то постучался, и, прежде чем я успел что-то сказать, дверь открыла мама. Она еще не успела снять пальто и стояла на пороге, открыв рот. Ее можно было понять. Два подростка катаются по полу, усыпанном золотистыми бумажками, и ржут как ненормальные.

– Ой, весело тут у вас, – только и смогла сказать мама.

И я тут же выдал:

– Ага, хочешь с нами?

Бие простонала от смеха, и у нас начался новый приступ хохота. Мама только улыбнулась и, покачав головой, закрыла за собой дверь. Через некоторое время мы успокоились, и я вытер слезы, выступившие от смеха. Бие перевела дух и села, прислонившись к углу кровати.

– Бедный мой живот, – сказала она.

– Что, «печенье счастья»? – подколол я ее.

Бие покачала головой и сжала губы, чтобы снова не рассмеяться. В глазах у нее по-прежнему плясали смешинки.

– Хотя это грустно, – произнесла Бие.

– Что? – хихикнул я.

– Мы так и не нашли нужной записки, – вздохнула девочка.

– Знаю, – расплылся я в улыбке. – Это очень грустно.

Я говорил так, потому что чувствовал себя счастливым. Полностью измотанным, но жутко счастливым. Хотя печенье закончилось, а мы так и не нашли того, что искали.

– Мне нужно идти домой, – улыбнулась Бие.

Она поднялась с пола и отряхнула крошки с кофты. Я проводил девочку до прихожей и подождал, пока она обуется и наденет куртку.

– Кажется, у нас дома больше нет «печенья счастья», – усмехнулась Бие. – Скорее всего, мы закажем новые только через неделю.

– Понятно, – кивнул я.

– Но мы все равно еще встретимся? – спросила Бие.

– Обязательно, – улыбнулся я.

Все возможно?

Мама заставила меня собрать с пола все обрывки от пакетиков из-под печенья и бумажки с записками. Я, правда, предложил воспользоваться пылесосом, но мама заупрямилась так, что пришлось ползать по всей комнате и собирать мусор в мешок.

Но именно в тот момент, когда я стоял на кухне, собираясь выкинуть мешок в мусорное ведро, мне в голову пришла мысль. Что, если из других записок тоже может выйти какой-нибудь толк? Я искал только одну бумажку, а вдруг остальные тоже обладают каким-нибудь волшебным действием и смогут пригодиться? Я тихонько прокрался обратно в свою комнату и спрятал мешок со смятыми записками под кровать.

Перед сном я вытащил мешок и принялся изучать его содержимое.

«Повезет тому, чьим другом ты станешь».

Эта фраза встречалась чаще всего. Я перевел взгляд на потолок и посмотрел на бледный прямоугольник света от уличного фонаря. Вспомнил, как мы с Бие стащили сегодня целую банку печенья из ресторана ее родителей. Она была не обязана помогать мне, но все-таки помогла. Почему? Потому что ей стало меня жаль? Или она решила, что это будет круто? Все равно, чтобы это ни значило, Бие повела себя как настоящий друг. И это даже несмотря на то, что на пути ей попался такой странный, нелепый парень, как я.

Записка права. Повезет тому, чьим другом Бие станет. Мне ведь даже пришла на ум эта фраза, когда мы шли ко мне домой с банкой «печенья счастья». Конечно же, когда выпадет шанс, я обязательно тоже сделаю Бие что-нибудь полезное. Это хорошая записка, даже если в ней нет ничего волшебного. Я отложил ее в сторону.

Когда мама заглянула ко мне в комнату, я зажмурился и притворился спящим. Она погасила на кухне свет, и через некоторое время в квартире стало тихо. Было только слышно, как работает холодильник.

Я немного полежал с открытыми глазами. Спать совсем не хотелось. Тогда я снова принялся перебирать бумажки. Текст на многих был довольно странный.

«Все ответы, которые ты ищешь, внутри тебя».

Чепуха! Абсолютно не подходит. То, что я ищу, лежит неизвестно где в одном из «печений счастья». А внутри меня только еще большая путаница и неразбериха.

«Во сне, как и наяву, все возможно».

Да, неплохо. Тогда я – рождественский гном и живу в джунглях.

«Не бойся сделать шаг вперед».

«Хм, звучит как-то знакомо», – подумал я.

Я сел на постели и включил лампу. При скудном голубоватом свете, льющемся из окна, было сложно разбирать крохотные буковки.

Значит, не бояться сделать шаг вперед? А что? Это очень похоже на то, что бабушка говорила про любовь: «Неизвестно, что хуже: почувствовать себя глупцом, когда тебя отвергли или когда ты так и не осмелился признаться?»

Может, бабуля тоже нашла это в «печенье счастья»? По крайней мере, звучит похоже.

– Но сейчас речь идет не о любви, – тихо сказал я себе и бумажке, которую держал в руке. – Значит, и бояться мне нечего.

Но все-таки он был во мне: СТРАХ. Я чувствовал его. Или, может, это нервы? Сердце тяжело ухало в груди, как будто я заболеваю.

Я отложил бумажки в сторону и выбрался из постели. Я не мог лежать спокойно – руки-ноги дрожали от нетерпения, как будто я чего-то ждал.

Босиком я прокрался в гостиную и встал у окна, которое выходило на улицу. Шел снег. Большие снежинки кружились во мраке и ложились пушистым ковром на асфальт внизу. Проехали несколько машин, оставляя за собой черные следы от колес, но все остальное было белоснежно-белым. Ни грязи, ни слякоти. Красиво.

Вдруг краем глаза я уловил на улице какое-то движение. Взглянув вниз на дорогу, я увидел двух больших зайцев. Они направлялись куда-то, подпрыгивая. Сделав несколько прыжков, они остановились и посмотрели по сторонам, а потом опять, не торопясь, продолжили свой путь.

Я набрал в грудь воздуха и уже был готов позвать маму с папой, но в последний момент передумал и только стоял и смотрел на зайцев. Казалось, их совсем не волновало то, что они оказались в центре города[13]. Внезапно зайцы прибавили ходу и умчались, высоко подпрыгивая.

Прижавшись щекой к стеклу, я смотрел им вслед.

Следом проехало такси. Наверно, это оно спугнуло зайцев. Такси остановилось напротив нашего подъезда, два человека вышли из него и исчезли в доме напротив. Когда такси тронулось, я вдруг увидел, что водитель наклонился вперед к лобовому стеклу и смотрит вверх прямо на меня, и… я не шучу… у него были белая борода и красная шапочка с помпоном.

«Я сплю», – подумал я и ущипнул себя за руку. Больно. Значит, не сплю. Но на моей улице происходят волшебные вещи. «Все возможно… – подумал я. – А вдруг?»

Чтение по губам

На следующее утро я опоздал в школу. Осторожно просунув голову в класс, я с тревогой посмотрел на Ульрику, но она только улыбнулась и, жестом показав, чтобы я не разговаривал, махнула мне рукой. Шел урок литературы. Ребята сидели, склонившись над своими книгами, и читали. Все, кроме Хьюго. Мой друг, подперев рукой подбородок и мечтательно улыбаясь, смотрел на Майю, сидевшую на другом конце класса.

Он едва заметил, как я скользнул на свое место рядом с ним. Да-а, Хьюго влюбился по уши. Это видно невооруженным глазом. Я не смог удержаться от улыбки и тут сообразил, что совсем не ревную. Ну нисколечко.

Я посмотрел на Майю и еще больше в этом убедился. Внутри ничего не екает. Как хорошо. Теперь меня абсолютно не волнует, что Хьюго встречается с Майей.

Со вздохом облегчения я достал из парты свою книгу и раскрыл на нужной странице.

Значит, все в порядке? А то, что случилось со мной в последние дни, можно считать маленьким невезением. Говорите, что я обнял ни с того ни с сего чужую тетку на улице? Ну, так это со всяким может случиться. Впрочем, как и туалетная бумага в волосах. Конечно, мне по-прежнему было стыдно за то сообщение, которое я отправил Майе. На обычное невезение это не спишешь. Но ни она, ни Хьюго ни словом не обмолвились об этом. Значит, они обо всем забыли?

Я опять посмотрел на Майю и сидящую рядом с ней Мариам. Девчонки уже закончили читать и сидели, перешептываясь друг с другом. Я немного заволновался, когда Майя посмотрела в мою сторону. Или она смотрела на Хьюго?

Если бы я только знал, что подружки на самом деле обо мне говорят.

Майя повернулась к Мариам, и они продолжили дальше о чем-то тихонько беседовать. И тут у меня возникла идея. Если моя бабушка умеет читать по губам, то, может быть, и мне стоит попытаться?

Я зажал уши руками, чтобы не отвлекаться на шорохи и покашливания, и сконцентрировался на том, что Майя говорит Мариам.

Вот она растянула губы в стороны – это значит «ы» или «и».

Я повторил движения ее губ, чтобы понять, что она сказала. Получилось: ы-а-а-и-а. Теперь она снова это произнесла: ы-а-а-и-а. Да, точно. Что же это значит? Дырка на джинсах? Вроде похоже. Наверное, Мариам порвала где-то джинсы. Но тут я заметил, что Мариам сказала то же самое уже Майе. Что, они обе порвали джинсы? Кстати, это странно, потому что сегодня они обе в платьях.

Майя после реплики Мариам мотнула головой и произнесла отчетливое «нет». Это я точно видел. Потом она снова произнесла: ы-а-а-и-а.

Но что же это все-таки может значить? Ды-ты… Тыква для принца? Ну и чушь лезет в голову. А! Ты такая… синяя?

Я весь взмок от напряжения, но сдаваться не собирался. Я должен понять. Вот еще немного потренируюсь, а там, глядишь, смогу тайно узнавать, что люди говорят на расстоянии. Может, еще пригодится.

Майя снова сказала то же самое Мариам. Так они сидели и по очереди произносили друг другу одну и ту же фразу. Внезапно меня осенило – это же то, о чем они говорят все последние дни! Кто из них самая милая и должна стать Люсией. Я понял!

В этот момент я заметил, что Майя с Мариам прекратили болтать и, хихикая, смотрят на меня. Я огляделся и увидел, что к моей парте с раздраженным видом приближается Ульрика.

Губы у нее шевелились, но я ровным счетом ничего не слышал. Тут я сообразил, что у меня зажаты уши. Я быстро убрал руки и успел услышать, как Ульрика сказала:

– Чем ты занимаешься, Оскар?

Я с обалдевшим видом уставился на Ульрику и, глядя ей прямо в глаза, произнес:

– Ты такая милая…

Я прикусил язык, но было уже поздно. Класс грохнул. Ульрика склонила голову набок и улыбнулась:

– Спасибо, Оскар. Но до Люсии мне далеко. Да и выглядела бы я в этой роли несколько странно…

Хьюго хлопнулся со стула на пол. Остальные ребята лежали на партах и рыдали от смеха. Кроме меня, конечно. Я сидел, чувствуя, что мое лицо превращается в перезрелый помидор. А ведь все случилось потому, что в последний момент я понял, что на самом деле Майя сказала Мариам: «Ты – самая милая».

У Ульрики щеки тоже порозовели, но, по крайней мере, она больше не выглядела сердитой.

– Кстати, – сказала она, – я и Холгер решили, что Люсией должна стать девочка постарше, поэтому ей будет Эвелина из параллельного класса.

Когда закончились уроки и все, толкаясь, вынеслись в коридор, Ниссе толкнул меня в бок и послал воздушный поцелуй в сторону Ульрики. Я опять покраснел и поскорее нагнулся, чтобы завязать ботинки. Пока я разбирался со шнурками, почти все ребята успели разбежаться. Только Майя, Мариам и Хьюго стояли у двери на лестничную площадку. Неужели они ждут меня?

В коридор вышла Ульрика. Она закрыла за собой дверь класса и заперла ее на ключ. Мне повезло, что Ниссе уже ушел.

– Это было очень мило с твоей стороны, Оскар, – улыбнулась Ульрика.

– Угу, – пробормотал я и покосился на своих одноклассников.

При этом меня дернуло улыбнуться, и Ульрика остановилась:

– Что?

– Ну, в общем… Я не имел в виду, что вы милая, – промямлил я.

– Вот как?

Я почувствовал, что сказал что-то не то.

– Э-э… то есть я хотел сказать… что вы не страшная. Вот, точно.

– Неужели? – засмеялась Ульрика.

– Нет, только немного… старая.

Ульрика, улыбнувшись, покачала головой и взъерошила мне волосы:

– Ты мне нравишься, Оскар. Ты – необычный парень.

Стуча каблучками зеленых туфель, учительница исчезла в конце коридора.

Я пригладил волосы и решил никогда больше не открывать рта, пока нахожусь на территории школы. Я повернулся посмотреть, на месте ли Майя, Мариам и Хьюго, но до меня донесся только их смех с лестничной площадки.

Когда я вышел на школьный двор, ребят уже не было. На футбольном поле группа школьников гоняла мяч. Они поскальзывались на подмерзших лужах, кричали и смеялись. Я сел на скамейку и сунул руки в карманы.

Раньше я в это время играл бы с Хьюго в компьютерные игры, но теперь все было не так, как прежде. Сидя на скамейке на школьном дворе, я чувствовал себя самым одиноким существом в мире.

Тут я заметил еще одно одинокое существо. Йеппе. Он стоял, обхватив рукой фонарный столб, у ограды школы и смотрел на проезжавшие мимо автомобили.

Я поежился от холода и посмотрел в другую сторону. Тащиться одному домой? Или зайти к бабушке? Попил бы чаю…

Мысль о бабушке навела меня на мысль об имбирном печенье, а имбирное печенье, в свою очередь, напомнило мне о другом печенье.

Я глубоко вздохнул и решил пойти посмотреть, дома ли Бие. По крайней мере, она не будет надо мной смеяться. Если только чуть-чуть и совсем беззлобно.

Маленькая лампа

Почти всю дорогу до ресторана Бие я проделал бегом. Рюкзак подпрыгивал на спине, и в куртке было очень жарко, хотя на улице стоял мороз. Воздух, обжигавший мои легкие, был с каким-то странным металлическим привкусом. Я очень надеялся, что Бие окажется дома, потому что совершенно не представлял, что скажу, если встречу только ее отца. Он, наверное, уже обнаружил пропажу банки с «печеньем счастья».

Завидев вывеску с китайским иероглифом, я сбавил скорость и перешел на шаг. Сердится ли на нас папа Бие? Понял ли он, что это по нашей вине пропало печенье? Рассказала ли ему Бие? Что мне ответить, если он спросит?

Я остановился. До ресторана оставалось совсем недалеко. Фонарь перед входом не горел. Может, закрыто?

Я преодолел последние метры, отделявшие меня от ресторана, и, оказавшись рядом с большим окном, заглянул внутрь.

Свет нигде не горел, в зале царил сумрак, и только аквариум слабо светился в полумраке. Внутри него торжественно-безмолвно плавали рыбки. Ни Бие, ни ее родителей видно не было.

Мне показалось, что внутри меня образовалась пустота, как будто я был баллоном, из которого выпустили весь воздух.

В стороне, на автобусной остановке, стояли, уткнувшись в свои мобильные телефоны, девочки-подростки. Вот бы мне повезло, встретить Бие, выходящую из автобуса. Я пристроился на краешке скамейки: чуточку терпения – и через несколько минут девочка окажется здесь, прямо перед моим носом.

«Что ты здесь делаешь?» – спросит она. А я скажу: «Тебя жду».

Или? Как-то глупо выходит. Получается, я торчу на этой автобусной остановке, только чтобы встретить Бие? Хотя так оно и есть.

«Что я здесь делаю? Э-э… а я вот мимо шел. Как удачно, что ты тоже здесь оказалась. Здорово, правда?»

Да уж!..

Через некоторое время под куртку начал пробираться мороз. Я сидел, дрожа от холода, и думал, что еще можно сказать.

Беззвучно подкатил автобус. Я вскочил со скамейки и зарыскал глазами по выходящим пассажирам. Вот она! Мелькнула синяя шапочка. Я поднял руку, чтобы пригладить волосы, но забыл, что сам в шапке, и случайно смахнул ее. Обернувшись, я увидел, что моя шапка, пролетев по воздуху, попала прямо в лицо одной из девчонок на остановке.

Это оказалась Ханна, старшая сестра Хьюго.

– Ай, что за гадость! – вскрикнула она.

– Ой, прости, – быстро сказал я.

Ее подруги засмеялись. Ханна протянула мне шапку, брезгливо держа ее между большим и указательным пальцами, как будто это был сопливый носовой платок.

– Идиот! – буркнула она.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Двери автобуса начали закрываться. Ханна и ее компания со всех ног устремились к нему, чтобы успеть сесть.

– Какой хорошенький, – услышал я напоследок от одной из девчонок. При этом у нее был такой голос, как будто речь шла о котенке или хомячке.

Я натянул шапку и огляделся. Где же Бие? Неужели я ошибся и это была не она? Нет, я точно видел ее. Вдруг за стариком, который спускался на дрожащих ногах по лестнице, снова мелькнула синяя шапочка.

Я ринулся вперед.

– Привет! – крикнул я. – Какая встреча…

Старик отошел в сторону, и я увидел, что это была не Бие. Это была какая-то совсем другая девчонка, гораздо младше по виду, со светлыми волосами, выбившимися из-под шапки. Девчонка взглянула мельком на меня и, оставив без внимания мое нелепое приветствие, проскочила мимо. Тут я услышал другой голос:

– А, привет… а мы знакомы?

Это был тот старик на дрожащих ногах. Он остановился, пристально смотря на меня. Старик, конечно, подумал, что я обратился именно к нему. Каким же, должно быть, дураком выглядел я со стороны.

– Нет, – буркнул я и отвернулся от старика.

И тут увидел… ее.

Я притворился, что машу рукой кому-то из отъезжающего автобуса, и, конечно, как назло, этими «кому-то» оказались Ханна и ее подруги, сидевшие прямо у заднего окна. Я быстро опустил руку, но было уже поздно. Ханна закатила глаза, а одна из ее подруг послала мне воздушный поцелуй.

Автобус вырулил на дорогу и исчез в потоке машин.

Тут я вздрогнул, потому что кто-то тронул меня за плечо. Развернувшись, я увидел маму Бие.

Меня моментально приморозило к асфальту.

– Привет, Оскар, – улыбнулась женщина. – Тебя ведь Оскаром зовут, верно?

Я еле кивнул: шея отказывалась сгибаться.

– Вы с Бие вчера весело провели время? – спросила мама Бие.

Я нехотя кивнул опять. Что, интересно, рассказала ей Бие?

– Она выглядела такой счастливой, когда вернулась домой, – продолжала между тем женщина.

Я опять кивнул, только медленнее. До меня постепенно доходил смысл сказанного: «Она выглядела такой счастливой, когда вернулась домой». У меня в животе как будто зажглась маленькая лампа.

Мама Бие, улыбнувшись, пошла дальше, но тут меня разморозило, и я подбежал к ней:

– Извините, а можно узнать…. Бие дома?

– Нет, она сегодня ночует у подруги. Передать ей что-нибудь?

Я помотал головой, а мама Бие, снова улыбнувшись, достала из сумки ключи, отперла дверь и исчезла в ресторане. Дверь за ней захлопнулась, и я остался снаружи один.

Но зато я больше не мерз, потому что изнутри меня согревала маленькая лампа.

Блики солнца

Не помню, как дошел сюда, но неожиданно я обнаружил, что стою рядом с домом бабушки. Я задрал голову и посмотрел наверх, но, конечно, ничего не увидел. Моя бабушка живет на самом верху, и из ее окон можно увидеть пол-Стокгольма.

Я быстро набрал код и потянул дверь в подъезд, но она оставалась закрытой. Тогда я тщательнее, чем в первый раз, нажал на кнопки. Не помогло. Значит, на двери сменили код. Такое иногда бывает. Я позвонил по домофону. Немного подождав, я услышал потрескивания, и следом из динамика донесся бабушкин голос:

– Алло!

– Привет, бабуль. Это я, – сказал я.

– Алло! – снова закричала бабушка.

Я наклонился к самому динамику и медленно и раздельно произнес:

– Бабушка, это я, Оскар.

– Нет, у меня ничего такого нет, – ответила бабуля.

Я вздохнул и заорал что есть мочи:

– БАБУЛЯ, ЭТО Я!!!

Шедшая по тротуару девушка вздрогнула и отпрянула в сторону.

– A-а… Оскар? Это ты? – удивленно спросила бабушка.

– ДА!!! – Я был уже на пределе своих голосовых возможностей.

– Ой, Оскар! А почему ты не заходишь?

Я тяжело вздохнул, готовясь к новому рывку, но бабушка все-таки что-то сообразила:

– A-а… поняла! Нам вчера код сменили, а…

– Я это уже понял, бабуль! Впусти меня!!! – завопил я.

Из соседнего подъезда вышла молодая мама с ребенком и таксой. Услышав мои вопли, ребенок заревел в голос, а такса завертелась колбасой и залаяла. Я вконец обозлился, а бабушка между тем безмятежно вещала дальше:

– …а ты, конечно, не знал. Но я записала его прямо под трубкой от домофона…

– Я врубился, бабуль! Впусти же меня наконец!

В динамике повисла пауза. Потом я услышал:

– До чего же это захватывающе, Оскар! Ты обязательно должен подняться ко мне и рассказать все поподробнее.

В замке щелкнуло, и дверь в подъезд открылась. Пока я ждал лифт, думал над тем, что могли значить последние бабушкины слова: «До чего же это захватывающе. Ты обязательно должен подняться ко мне и рассказать все поподробнее». Что она имела в виду? Что такого она могла услышать? Я постарался вспомнить, что именно я прокричал ей в конце.

«Я врубился, бабуль. Впусти же меня наконец».

Как это можно еще неправильно услышать? «Я врубился. Я…»

Щелкнуло, и передо мной раздвинулись двери лифта. В тот же самый момент в моей голове тоже щелкнуло. Лампа, которая тихонько горела внутри меня, заполыхала ярким пламенем, посылая во все концы моего тела потоки горячей лавы. Я шагнул в кабину лифта и нажал на седьмой этаж. Потом стремительно стянул с себя куртку, чтобы не свариться вкрутую. В зеркале отразились мои щеки, полыхавшие красным. С глазами тоже что-то случилось. Из них исчезла куда-то та безнадежность, которая читалась во взгляде обмотанной туалетной бумагой мумии по имени Оскар, прятавшейся ото всех в школьном туалете. Теперь в глазах появилось что-то другое, что-то сияющее, как блики солнца на поверхности воды.

Я понял, что это было.

Бабушка с жутко заинтересованным видом ждала меня на пороге. Она поднесла руку к уху и подрегулировала свой слуховой аппарат.

– Я торопилась и толком не надела его, – пояснила бабуля и втянула меня в квартиру.

– Угу, – пробормотал я.

Пахло кофе и имбирным печеньем. Повесив в прихожей куртку, я присел и принялся развязывать шнурки. Бабушка стояла рядом, скрестив руки на груди.

– Ты же знаешь, я не очень хорошо слышу, поэтому приходится надевать его, – продолжала она.

– Ничего страшного. – Я попытался улыбнуться.

Справившись с обувью, я поднялся и пригладил взъерошенные волосы. Бабушка продолжала стоять и внимательно смотреть на меня. Потом она вздохнула и спросила:

– И теперь мне интересно, правильно ли я расслышала? Ты… Ты влюбился, Оскар? Я правильно услышала?

На мгновение я замер, а потом ответил:

– Да, ты правильно услышала.

Лицом к небу

Это было необычное чаепитие. Я не мог сосредоточиться ни на имбирном печенье, ни на игре в крестики-нолики. Видно было, что у бабушки скопилась масса вопросов, но она быстро заметила, что я не горю желанием что-либо рассказывать.

Я же вдруг понял, что чувствовал, когда думал о Бие, и почему-то мне ни с кем не хотелось об этом говорить. С бабушкой уж точно. По крайней мере, не сейчас, когда на ней надет слуховой аппарат. В животе было такое чувство, что горячая лампа вот-вот превратится в готовый взорваться баллон, а еще я ощущал странную слабость в руках.

Значит, вот какой бывает любовь. На бабочек совсем не похоже, но все люди – разные и поэтому, наверное, чувствуют все по-разному.

Бабушка налила вторую чашку кофе и с шумом выпила.

– Ты говоришь, что после Рождества она будет учиться в твоей школе?

Я кивнул. Бабуля тоже кивнула. Потом она похлопала меня по руке.

– Я больше не буду спрашивать, – улыбнулась она. – Хотя я просто умираю от любопытства.

После чая я отправился домой. На улице опять пошел снег. Снежинки маленькими белыми бабочками порхали по воздуху и, медленно снижаясь, ложились на землю. Старик, стоявший у пешеходного перехода, поднял лицо навстречу снегу и, зажмурившись, улыбнулся. Я сделал то же самое. Со стороны мы с ним, конечно, глупо смотрелись, но мне было наплевать. Прищурившись, я осторожно посмотрел сквозь ресницы, и мне почудилось, будто небо падает вниз на мое лицо! Или я сам лечу вверх, прямо в зимнее небо. Внутри появилось волшебное чувство полета, как на качелях: вверх-вниз. Мне захотелось раскинуть в стороны руки и закричать.

Но тут раздался сигнал, и, открыв глаза, я увидел, что на светофоре зажегся зеленый человечек. Старик заковылял через дорогу, я поплелся следом. Когда мы перешли на другую сторону дороги, старик, немного пройдя вперед, повернул за угол дома, но перед этим он тронул край своей шляпы, как будто приветствовал меня, и весь его вид при этом говорил: «Со снегом определенно лучше, дружище!»

Я медленно брел по улице. Металлический запах усилился, и я понял, что это так пахнет свежевыпавший снег. Перед рестораном Бие горел фонарь, озаряя все вокруг мягким оранжевым светом, и я вдруг почувствовал, что на меня повеяло теплом и уютом.

Я остановился и заглянул внутрь. Теперь в зале ресторана было очень оживленно. Почти за каждым столиком кто-нибудь сидел. Из кухни появился папа Бие, неся перед собой два больших дымящихся блюда.

От такого зрелища у меня заурчало в животе, и, поскорее отлипнув от стекла, я отправился дальше. «Печенье счастья»… Разозлился ли папа Бие из-за того, что банка с печеньем исчезла? Но Бие ведь сказала, что она что-нибудь придумает, к тому же ее родители кажутся совсем неплохими людьми.

Вечером, перед тем как заснуть, я достал мешок с записками из печенья и наугад вынул одну бумажку: «Во сне, как и наяву, все возможно».

Раньше мне казалось, что это полная бессмыслица, но тут я призадумался. Во сне же может что угодно случиться. Например, во сне люди могут летать, а звери разговаривать. Наяву такое вряд ли произойдет, но, возможно, эта фраза значит что-то другое? Например, то, что действительность может быть такой же непредсказуемой, как сон. Только по-другому.

Я повернулся на бок и посмотрел на падающий за окном снег. Интересно, и откуда появляются у нас в голове такие необычные мысли?

Шапочка рождественского гнома

Снег шел всю ночь, и к утру намело целые сугробы. Дорогу расчистить еще не успели, поэтому до школы пришлось пробираться, временами проваливаясь в рыхлый снег чуть ли не по колено. Припаркованные автомобили укрылись толстым слоем снега, похожим на взбитые сливки.

В школьном коридоре все хлюпало и чавкало от растаявшего снега. Щеки у всех ребят раскраснелись от мороза, и ни у кого в этот день не было желания сидеть за партой. Но когда Ульрика распахнула дверь класса, на нас повеяло ароматом зажженных свечей и запахло апельсинами.

Какой же необыкновенной учительницей бывает иногда Ульрика! Она угостила всех фруктами и дольше обычного читала нам вслух книгу.

Я углубился в свои мысли и почти не слышал Ульрику. В голове кружился целый калейдоскоп событий и образов – всего того, что я видел и что произошло со мной за последние несколько дней. Вот похожий на сказочный сон аквариум из китайского ресторана, а вот мы с Бие удираем из кухни с банкой печенья в мешке для мусора, а потом хохочем как ненормальные, объевшись «печеньем счастья».

А еще Бие сказала: «Но мы все равно еще встретимся?»

В этот момент Ульрика захлопнула книгу, и я очнулся. И обнаружил, что умудрился превратить кожуру от апельсина в сотни мелких кусочков и выложить их по кругу. Пальцы были липкие от сладкого сока.

– Кстати, – сообщила Ульрика, – после Рождества у нас в классе появится новая ученица. Девочка по имени Бие.

– Как? Как ее зовут? – переросли некоторые.

– Бие, – повторила Ульрика, – а может быть, произносится как «Бии». Я точно не знаю.

– Бии, – захихикал Ниссе и принялся бибикать на все лады, как автомобиль.

Все засмеялись. Кроме меня. Внутри все кипело. Я должен встать и сказать, как правильно произносится это имя. Я должен сказать, что знаю эту девочку и не потерплю насмешек в ее адрес.

И почему я этого не сделал?

– Тихо! – повысила голос Ульрика. – Когда она появится здесь, мы узнаем, как правильно ее зовут. А смеяться над чужими именами нехорошо. Разве вы этого не знаете?

«Вот именно», – подумал я и сердито по смотрел в сторону Ниссе. Но он не обратил на мой негодующий взгляд никакого внимания – Ниссе вообще нечувствителен к подобного рода вещам.

– А теперь мы отправимся в актовый зал, – продолжила Ульрика. – Будем репетировать рождественский концерт вместе с параллельным классом.

И с этими словами учительница достала откуда-то пакет и вытряхнула его содержимое на стол. Здесь оказалась целая куча шапочек рождественских гномов и мишуры. А из бумажного пакета, стоявшего рядом на полу, торчала пара колпаков звездных мальчиков.

После команды Ульрики все бросились вперед и принялись надевать шапочки и украшать себя мишурой.

– Тише, тише, – пыталась утихомирить нас Ульрика. – Тут на всех хватит. Когда будете готовы, поднимайтесь в актовый зал.

Все мигом выскочили из класса и исчезли на лестнице.

Помедлив, я встал из-за парты и двинулся к столу. На нем оставалось еще несколько шапочек, самых потрепанных. Пакет с колпаками стоял нетронутый.

Я колебался.

Ульрика собирала со стола свои бумаги, но, увидев меня, прекратила это занятие:

– Что тебе, Оскар?

– Э-э… я не знаю, – пробормотал я.

Ульрика выпрямилась и внимательно посмотрела на меня:

– Не знаешь?

Я изобразил на лице нерешительность. В глубине души я, конечно, все знал: я хотел отделаться от этого дурацкого колпака. И еще больше я хотел отделаться от раздражающих издевок Ниссе.

Глубоко вздохнув, я потянулся к бумажному пакету на полу.

– Ты уже жалеешь, что вызвался? – спросила Ульрика.

Я замер и посмотрел ей в лицо. Иногда мне кажется, что Ульрика умеет читать чужие мысли.

– Это из-за Ниссе и его глупостей, которые он наговорил? – Ульрика наклонилась ко мне.

– Не знаю, – промямлил я.

– Оскар? – Учительница внимательно посмотрела на меня.

– Не знаю, – выдавил я. – Или все-таки… да.

– Что «да»? – не поняла Ульрика.

– Я жалею, – сказал я и посмотрел вниз, на пакет с колпаками.

Неожиданно Ульрика хлопнула меня по плечу и протянула мне шапочку гнома:

– Каждый сам делает свой выбор. Но ты вполне можешь еще передумать. Кстати, в параллельном классе тоже нашелся мальчик, который вызвался исполнить эту песню. Но если ничего не выйдет, то придется вычеркнуть этот номер из программы.

И, подхватив свои бумаги, Ульрика покинула класс.

Я поплелся по лестнице наверх. Двери актового зала были открыты нараспашку, и уже с середины лестницы можно было услышать гвалт, доносящийся оттуда.

Я все для себя решил. Я буду гномом, как Хьюго, Ниссе и все остальные.

Странно, но почему-то мне совсем не стало от этого легче. Значит, я сделал что-то неправильно?

Через некоторое время в актовый зал с шумом ввалился параллельный класс со своим учителем Холгером во главе. А потом началась сущая неразбериха. Учителя пытались нас построить и добиться от нас, чтобы мы шагали в ногу, но мы все только хихикали и дурачились. И никакие призывы Холгера и Ульрики представить, что это не репетиция, а самый настоящий концерт с родителями в зале, на нас абсолютно не действовали.

Единственными, кто серьезно отнесся к происходящему, были Эвелина из параллельного класса, изображавшая Люсию, и Майя с Мариам, которые шествовали за ней с торжественным видом, держа в руках по воображаемой свече.

Но потом все успокоились, и мы пропели одну за другой все песни. Акустика в зале была хорошей, поэтому вышло совсем неплохо.

– Отлично, – подытожил наше выступление Холгер. – А теперь песня Стефана.

Ульрика посмотрела на меня. В ее взгляде читался вопрос. Я опустил голову и принялся ковырять пятнышко на свитере. Ульрика наклонилась к Холгеру и что-то прошептала ему на ухо. Холгер задумчиво почесал свою бороду, а потом подошел к Йеппе и тихо с ним заговорил.

Ниссе пихнул меня в спину.

– И с каких это пор на тебе шапка гнома? Разве ты не собираешься петь соолоо? – издевательски пропел он.

Я молча мотнул головой. Потом услышал, как Ниссе шепчется и хихикает с двумя другими парнями из нашего класса, но я сделал вид, что меня это совсем не волнует.

Тут я заметил, что Холгер ободряюще похлопал Йеппе по плечу:

– Тогда мы споем с тобой вместе – ты и я.

И они запели. Бородатый Холгер в своем мешковатом синем свитере грубой вязки стоял рядом с длинным худым Йеппе, и они вместе пели песню Стефана. Тонкий звонкий голосок Йеппе почти потонул в басе Холгера, но никто даже хихикнуть не осмелился.

Ульрика играла на пианино и время от времени кивала нам головой, показывая, где начинается припев, и мы должны были петь хором. Все шло вроде бы неплохо. Но внезапно я понял, почему у меня так тоскливо и безрадостно на душе, хоть на мне и была надета шапочка гнома.

Я был трусом. Трусом в красной шапке. Единственным храбрецом в зале был Йеппе.

Щелчок

Хьюго ждал меня у школьных ворот. Никакой Майи поблизости не наблюдалось.

– Пойдем ко мне играть в компьютерные игры? – спросил Хьюго.

Вопрос, который он задавал мне уже сотни раз. Наверное, это самый обычный и самый лучший вопрос в мире.

Но за те несколько дней, пока я был Оскаром, Совершающим Странные Поступки, а он – Влюбленным Хьюго, этот вопрос не прозвучал ни разу, и ни в какие компьютерные игры мы с ним не играли. И теперь я не знал точно, что должен ответить.

– Возможно, – осторожно произнес я.

– Что «возможно»? – неожиданно обозлился Хьюго. – Только не говори, что твоя бабушка опять заболела. И кстати, почему именно ты должен помогать своей бабушке?

– Нет, не заболела, – сказал я. – Но… почему ты не с Майей?

– Ей не нравятся компьютерные игры, – отрезал Хьюго.

– Вот как… – протянул я.

– Ну так ты идешь?

Всю дорогу до дома Хьюго мы поскальзывались и чуть не падали на только что очищенном от снега тротуаре. Открыв дверь подъезда, мы взлетели вверх по лестнице, вопя во все горло какую-то песню, так что эхо отскакивало от стен и громыхало по всем этажам. В доме Хьюго тоже хорошая акустика. Ввалившись в квартиру, мы допели конец песни под дверью его сестры и заорали «АЛЛО!». Все было как всегда, и это было замечательно.

Правда, я вдруг вспомнил вчерашний случай на автобусной остановке. Поэтому, когда Ханна проходила мимо открытой двери в комнату Хьюго, я с повышенным вниманием уставился в экран, надеясь, что она ничего не скажет. Ханна тем временем спокойно прошла дальше и исчезла в своей комнате.

Через короткое время я, потянувшись, заявил, что должен идти домой.

– Но ты же можешь поужинать у нас… – предложил Хьюго. В его голосе послышалось разочарование.

– Нет, мама сказала, что я должен вернуться домой к ужину, – соврал я и пошел в прихожую.

На самом деле меня не устраивала перспектива ужинать за одним столом с Ханной, рискуя услышать вопрос о том, что же я все-таки такое вытворял вчера на автобусной остановке.

Снег идти перестал, но было морозно. Под ботинками скрипело, изо рта вырывались маленькие белые облачка пара. Вдобавок мне показалось, что в носу от мороза начали расти сосульки, когда я вдыхал холодный воздух. И все же я не пошел прямо домой, а выбрал окольный путь, мимо ресторана Бие. Казалось, мои ноги сами решили пойти этой дорогой. Когда я приблизился к ресторану, мое сердце начало бешено колотиться, отдаваясь стуком в ушах, как колеса паровоза, и, вместо того чтобы заглянуть внутрь, я проскочил мимо. Засунув руки поглубже в карманы куртки и уткнувшись носом в шарф, я зашагал дальше.

С одной стороны, я хотел, чтобы Бие была там, заметила меня и с криком «Привет, Оскар!» выбежала ко мне. С другой стороны, я этого просто дико боялся. До чего же порой непредсказуем бывает человек!

Да, Бие помогла мне, нам вдвоем было очень весело, и мы почти объелись, слопав целую банку «печенья счастья». Но ведь это же не значило, что она меня любит? Или?.. Как же это узнать?

Мои ноги шли все дальше и дальше, и я с ними за компанию. Мы дошли до ледяной горки у школы, пересекли школьный двор и остановились. Я и мои ноги. В комнате группы продленного дня горел свет, внутри сидели несколько ребят и занимались моделированием самолетиков. От этой картины веяло умиротворением.

Я прислонился к фонарному столбу и посмотрел на небо. Никакого снега не наблюдалось. Несколько ребят с продленки выбежали во двор с мячом и начали играть в футбол. С того места, где я стоял, просматривался весь школьный двор, даже было видно, что творится в классе группы продленного дня. Хорошее место, если хочешь за кем-то понаблюдать. Внезапно я сообразил, что это тот самый фонарный столб, у которого на днях стоял Йеппе. Может, у него вошло в привычку простаивать здесь? Мне почему-то пришло в голову, что я никогда раньше не видел Йеппе играющим с другими ребятами во дворе во время большой перемены.

Я обычно всегда был занят тем, что гонял в футбол с мальчишками. Но теперь я стоял тут, у фонарного столба, и мои мысли бродили далеко от тех привычных будничных мыслей, которые посещали меня раньше. На самом деле уже ничего не было таким, как раньше.

Я вздрогнул и посмотрел на школьные часы на стене. Ой, как поздно! Я совсем забыл о времени.

Я открыл дверь квартиры и сразу услышал папино пение. Он тоже услышал, как я пришел, и высунул голову из кухни:

– Где ты был, Оскар? И почему твой мобильный не отвечает?

– Я был дома у Хьюго. А телефон я сегодня забыл, – ответил я.

Я опустил рюкзак на пол и снял куртку. Потом разыскал мобильный телефон: два пропущенных вызова.

– Она приходила сюда, – крикнул папа из кухни.

Там у него что-то шкворчало на плите – судя по запаху, папа жарил котлеты.

– Кто?

Я уже открыл дверь в свою комнату, но, услышав папин ответ, застыл на пороге.

– Девочка, которая была здесь на днях, Бие. Она выглядела расстроенной, когда я сказал ей, что тебя нет дома.

– Вот как… – пробормотал я. – А когда… Когда она приходила?

Папа пожал плечами и посмотрел на кухонные часы:

– Полчаса назад, кажется.

Полчаса назад. То есть тогда, когда ходил мимо ресторана. Я был там и Бие, а она в это же время была здесь кала меня.

В груди что-то щелкнуло. Честное щелкнуло.

Птица счастья

– ПОДЪЕМ, СТАРИК!

Мама подняла жалюзи и открыла нараспашку окно. Жуткий ледяной ветер ворвался в мою комнату. Я свернулся калачиком под одеялом и изо всех сил попытался опять заснуть. Тогда мама уселась на краешек кровати и принялась щекотать меня через одеяло. Я до смерти боюсь щекотки, поэтому едва ее пальцы коснулись меня, как я забарахтался и, с хохотом вынырнув из-под одеяла, попытался пощекотать ее в ответ. Но мама вспорхнула с кровати и, стянув с меня одеяло, завернулась в него, как в мантию. Я попытался сдернуть с нее одеяло, но мама каким-то непостижимым образом выдернула меня из кровати и закружилась со мной в вальсе по комнате.

– Мамааа! – взмолился я.

– Оскар! – счастливым голосом закричала мама. – Просыпайся! Снаружи нас ждет чудесный снежный мир!

В конце концов мама оставила меня в покое и, закинув одеяло на мою кровать, умчалась на кухню. Я немедленно нырнул обратно в постель, но тут же понял, что придется опять вскакивать, чтобы закрыть окно.

Она – сумасшедшая.

Я имею в виду мою маму. Но вот в искусстве будить по утрам ей просто нет равных. Сложно сердиться, когда тебя щекочут. Вдобавок до меня донесся аромат свежезаваренного чая и поджаренного хлеба.

На кухонном столе стояла коробка с электрической гирляндой. Папа распутывал провод, собираясь повесить его на окно.

– Как у тебя обстоят дела с песней Стефана? – спросил он, едва завидев меня на кухне.

Я сунул в рот ломтик поджаренного хлеба и, отвернувшись, пробормотал:

– Мм… хорошо.

– А ты будешь петь соло или вас будет несколько? – не унимался папа.

Я еще что-то пробормотал и тут услышал, как мама прошептала папе:

– Ну, Эдвард. Предоставь Оскару самому выбирать дорогу в жизни. Я совсем не уверена, что он сгорает от желания петь соло.

– Верно, – прошептал в ответ папа, – но он сам сказал мне, что… Ай!

– Что случилось? – вскрикнула мама.

Я стремительно развернулся и увидел выдернутый из стены провод от гирлянды, которую папа пытался подключить.

– О-хо-хо! – вздохнул папа, крутя провод в руках. Изоляция в одном месте, треснув, обуглилась, и в кухне запахло горелым.

– Говорила же я тебе, что гирлянда совсем старая, – вздохнула мама.

– Ну да, говорила, – улыбнулся папа. – Ладно, по дороге домой куплю новую.

Напуганный папиной неудачей с гирляндой, я уже не испытывал желания обсуждать с родителями предстоящий рождественский концерт, который должен был состояться в понедельник.

После обеда все оправились на последнюю репетицию перед концертом. Когда мы пришли в актовый зал и заняли свои места на сцене, Ульрика обратилась к нам с такими словами:

– Я знаю, что концерт получится просто замечательным, потому что вы очень старались и прилежно работали. А теперь я хочу услышать все наши песни… и чтобы ваши голоса заполнили этот зал до самого потолка!

Может, так снег на нас повлиял, но мы все чувствовали небывалый душевный подъем и пели с большим энтузиазмом. Только Ниссе в перерывах между песнями дурачился больше обычного, но не настолько, чтобы Ульрика что-то заметила.

– А теперь вспомним, что мы скажем родственникам и друзьям, – предложил Холгер. – Уверен, многие придут, чтобы послушать и поддержать вас.

В моей голове неожиданно всплыл образ Бие. Может, стоит ей сказать про концерт? Возможно, она и ее родители захотят познакомиться с новой школой? Сердце затрепыхалось в груди, но потом ухнуло куда-то вниз и осталось там лежать.

Я не отважусь на такое. Боже, почему я такой трус?!

– Так, – продолжил Холгер. – Теперь сделаем небольшой перерыв, можете подышать воздухом и сделать пару кружочков вокруг школы. Потом еще порепетируем. Хорошо?

Его «хорошо» потонуло в грохоте, с которым ученики спрыгивали вниз со сцены. Они с воплями неслись к дверям. Не прошло и десяти секунд, как зал опустел. Я был уже на пороге, когда что-то дернуло меня оглянуться. Ульрика, сидя за пианино, листала ноты. Она слегка дирижировала себе рукой и кивала в такт музыке, которая звучала у нее в голове. Холгер разговаривал с Йеппе, который стоял с понурым видом, уставившись в пол.

– От тебя не требуется делать того, чего ты сам не хочешь, – услышал я голос Холгера. – Мы можем вычеркнуть этот номер из программы.

Я почувствовал странное жжение в груди, и, прежде чем понял, что я делаю, мое туловище само развернулось и ноги понесли меня обратно в зал. Я снял с себя шапку гнома, которая все это время была на мне, и протянул ее Ульрике. Отложив ноты, она удивленно посмотрела на меня:

– Оскар?

– Я опять жалею, – сказал я.

– Вот как…

– Да. – И я повернулся к Холгеру и Йеппе: – Я тоже могу спеть. Думаю, должно получиться.

Ох! Я опять это сделал. Я добровольно предложил спеть соло. Или нет, не соло. Когда двое – это называется дуэт.

– Уверен, Оскар? – спросил меня Холгер.

– Хорошо, – кивнул Йеппе.

Холгер и Ульрика переглянулись и улыбнулись друг другу одними глазами, как иногда умеют делать только взрослые.

– Может, попробуем разок, прежде чем остальные вернутся? – предложила Ульрика.

Мы встали на сцену: Йеппе и я. Ульрика заиграла вступление, а потом мы запели. И… бог мой, до чего же это потрясно звучало! Я слышал, как звенели наши голоса, отражаясь от стен и заполняя весь зал. Вот уж действительно отличная акустика. Впрочем, дело было не только в акустике. Первый раз в жизни я пел не просто неплохо, а по-настоящему хорошо.

Мы исполнили номер два раза, и Холгер прямо-таки сиял от удовольствия. В середине нашего выступления с перерыва начали возвращаться мои одноклассники, и, честное слово, один за другим они останавливались на пороге зала и, замерев, слушали. И никаких шуточек и хихиканья. Хьюго встал открыв рот. Следом за ним в дверях появился Ниссе. Он что-то сказал – я, конечно, не слышал, – но наверняка это было снова какое-нибудь издевательство. Но тут я увидел, как Майя, не глядя, двинула его локтем в бок. Ниссе сразу же заткнулся и, скорчив мину «боже-как-все-это-глупо», остался стоять, скрестив руки на груди.

Когда мы с Йеппе допели, Ульрика замахала стоявшим в дверях ученикам, чтобы те заходили, и сказала, что мы сейчас еще раз исполним все песни – от первой до последней. Когда я пел со всеми, то заметил, что беру ноты гораздо выше, чем обычно. Хьюго удивленно покосился на меня, но потом тоже начал стараться петь лучше.

Когда прозвучал последний аккорд заключительной песни, Ульрика встала из-за пианино и зааплодировала. Лицо у нее раскраснелось, а глаза сияли. И тут я должен признать, что когда тебе со всей серьезностью аплодирует такой учитель, как Ульрика, то появляется чувство, будто птица счастья бьет крыльями внутри тебя.

После репетиции мы все выбежали на школьный двор. Ребята из двух классов вперемешку катались по снегу, играли в снежки, смеялись и дурачились. Мы чувствовали, что концерт обязательно получится. Я заметил, что Йеппе с нерешительным видом остановился в стороне ото всех и уже поглядывает в сторону фонарного столба у ограды школы.

– Ну, ты даешь! Просто молодчина! – подбежала ко мне Майя. – Я и не знала, что ты так классно умеешь петь. Прямо поп-звезда.

– Точно, – кивнула Мариам.

Все согласились с девчонками, а Хьюго хлопнул меня по спине.

Тогда я сказал:

– Но я же не один пел, а с Йеппе. Он тоже молодец.

Йеппе едва заметно вздрогнул, когда я повернулся к нему, и неуверенно улыбнулся, как будто не верил в то, что услышал.

– Правда ведь, Йеппе? – обратился я к нему. – Мы с тобой молодцы, мы – оба!

Хьюго почесал голову под шапкой и ничего не сказал. Сам я чувствовал, что вот-вот рассмеюсь, хотя вовсе не собирался этого делать. Ведь Йеппе тогда подумает, что я издеваюсь над ним. Вместо этого я отделился от группы ребят и сделал шаг в сторону Йеппе, чтобы похлопать его по спине, как только что сделал Хьюго.

И в этот момент мое сердце сделало кувырок и заскакало, как теннисный мячик. У школьных ворот стояла Бие и смотрела на меня. На ней была все та же синяя шапочка, которая и привлекла мое внимание. Она робко махнула мне рукой в знак приветствия. За ее плечами висел рюкзак – наверное, она только что приехала на автобусе.

Но что она здесь делает? Идти мимо моей школы – это же ей не по дороге.

– Там – она, – произнес я.

– Кто? – заинтересовался Хьюго.

– Бие, – ответил я. – Именно так и нужно произносить: Бие.

– Что? – удивился мой друг. – Ты ее знаешь?

– Ага. И мне нужно сказать ей одну вещь.

И прежде чем Хьюго успел меня еще о чем-то спросить, я отделился от группы и побежал к ограде. В животе била крыльями птица счастья, внутри появилось волшебное чувство полета, как на качелях – вверх-вниз, – еще мне казалось, что горячая лава растекается по всему моему телу, и почему-то мне очень хотелось смеяться.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – улыбнулась Бие.

– Что ты здесь делаешь?

– Тебя жду.

Когда Бие так сказала, сдерживаемый мною смех выплеснулся наружу, и я счастливо захохотал. Потом я выскочил за ворота и встал рядом с девочкой. В ее глазах сияло по маленькой звездочке. Бие пошла по дороге, а я пятясь шагал перед ней. Краем глаза я заметил, что все мои одноклассники стоят, уставившись на нас, но мне было абсолютно все равно.

– Завтра вечером у нас в школе будет рождественский концерт, – сказал я. – Ты можешь прийти вместе с родителями послушать, если захочешь. В общем, приглашаю.

– Как это мило с твоей стороны, – хихикнула Бие.

– Еще бы, ведь я самый милый в мире, – пошутил я.

– Я знаю, – улыбнулась Бие, и мы рассмеялись.

Я вдруг подумал, до чего же мне легко с Бие – я могу говорить с ней о чем угодно.

Нет, правда могу? Правда могу говорить о чем угодно? «Не бойся сделать шаг вперед», – сказал мне внутренний голос.

– Знаешь одну вещь? – спросил я.

– Я знаю массу вещей, – засмеялась Бие.

Тут я здорово поскользнулся. Не так-то легко идти, пятясь назад, по скользкому тротуару. Но я быстро вскочил на ноги. Бие остановилась.

– Я… тебя люблю, – произнес я. – Я правда тебя люблю.

– Потому что я помогла тебе с «печеньем счастья»? – хитро прищурилась Бие.

– Нет. Потому… потому что я просто люблю.

У девочки покраснел кончик носа. Она сняла варежку и, порывшись в кармане, достала сложенную бумажку из «печенья счастья».

– Мы сегодня новые получили, – сказала Бие. – Я вскрыла несколько штук. И нашла вот эту записку.

Сердце пропустило удар. Я задержал дыхание. Бие медленно развернула бумажку, и я увидел, что на ней было написано:

«Не бойся показать свои чувства».

Я даже не успел толком почувствовать разочарование, как все мои мысли моментально улетучились куда-то в пространство, потому что Бие наклонилась вперед и поцеловала меня. Прямо в губы.

Снежинки

Разве я мог уснуть в тот вечер? Это было выше моих сил. Мама с папой заметили, что со мной творится что-то не то, но я не стал им ничего объяснять. Пусть думают, что я просто нервничаю перед концертом.

Я все же заснул и проспал всю ночь как убитый. Последующий школьный день прошел как в тумане. В классе царило оживление: ребята очень волновались и совсем не могли сосредоточиться на учебе. Ульрика сказала, что так всегда бывает перед концертом. Да, но в моем случае еще примешивались мысли о Бие: придет ли она?

Когда мы шли вечером на концерт, под ногами у нас скрипел снег и пар вырывался изо рта. По краям дорожки, ведущей от ворот к школе, стояли зажженные свечи в нарядных баночках, а на крыльце толпилась уже уйма народу. По дороге я искал глазами Бие и ее родителей, но их нигде не было видно. А потом я забыл о ней, потому что оказался в переполненном зале и начал слегка нервничать.

Постепенно в коридорах затихло. Все заняли свои места в зале, и оттуда время от времени доносились только редкие покашливания. И тут участники представления встали и построились, быстро и почти бесшумно. Ульрика уже сидела за пианино. Они с Холгером кивнули друг другу, и Ульрика заиграла. Наша процессия во главе с Люсией торжественно двинулась вперед. Каждый нес перед собой зажженную свечу. Мы запели. Наши голоса звенели, взлетая к самому потолку и разносясь эхом, как в старинном соборе. Трепетало пламя свечей, и по стенам плясали тени. Казалось, что мы попали в какую-то волшебную сказку и с нами вот-вот начнут происходить разные удивительные вещи.

Мама, папа и бабушка сидели ближе к краю, и, когда мы проходили рядом, я заметил краем глаза, как папа ободряюще подмигнул мне. Еще когда мы строились, я увидел Бие – она сидела со своими родителями в центре зала. Я глубоко вздохнул и попытался сконцентрироваться на пении.

Мы пели и пели. Зрители нам хлопали и хлопали. Папа кивал в такт. Бабушка несколько раз промокнула глаза платочком.

Бие сидела не мигая и слушала.

Когда пришел черед выступить нам с Йеппе, я почувствовал, как сильно забилось сердце, но я быстро взял себя в руки и почти сразу успокоился. Когда мы запели, в зале стало совсем тихо. Казалось, люди слушали нас не ушами, а всем существом, не слышно было даже дыхания. И прошу прощения, если я опять повторюсь: мы были молодцы, я и Йеппе.

Ну вот и все. Рождественский концерт закончился, и можно было вздохнуть с облегчением. Напоследок Ниссе с ребятами из нашего класса исполнили несколько композиций на гитарах.

Потом зрители встали и начали пробираться между рядами. Родители пытались поскорее прорваться к сцене, чтобы обнять и поздравить своих детей. Поэтому, когда мы спустились со сцены, началось настоящее столпотворение. Вот что значит быть ребенком – порой это превращается в сущую проблему. Ты еще маленький, а взрослые – большие, поэтому когда я оказался в толпе потных, разгоряченных родителей, то сразу потерялся. Я тыкался туда-сюда, пробираясь сквозь скопление людей. Но Бие как сквозь землю провалилась.

– Эй, Оскар! – завопил через всю толпу папа. – Я бы сам лучше не спел. Здорово! Я так не умею.

– Тише, Эдвард! – И мама легонько пихнула его локтем.

Бабушка, стоя рядом, улыбалась. Я кивнул им и снова углубился в толпу.

– Что случилось? – крикнула мама.

– Ничего, – ответил я.

Сидя в вестибюле, я шнуровал ботинки, когда меня кто-то неожиданно хлопнул по спине. Это был Ниссе. Он ткнул пальцем в большое окно, выходящее на школьный двор. Внутри горел свет, а снаружи было темно, поэтому мало что можно было разглядеть на улице, но я увидел ее – Бие стояла под уличным фонарем. Опять пошел снег – большие пушистые снежинки кружились в фонарном свете.

– Там твоя девушка, – ухмыльнулся Ниссе.

Я встал и, сделав глубокий вдох, спокойно произнес:

– Да, я вижу.

Бие энергично замахала мне рукой, когда увидела, что я ее заметил. Я выскочил во двор и подбежал к ней.

– Ты меня ждешь? – спросил я.

– В принципе, да, – улыбнулась Бие. – Я нашла ее.

– Кого?

– Ту записку.

И девочка протянула мне надорванный золотистый пакетик, внутри которого лежала свернутая бумажка.

Я взял и развернул ее. Это было то, что я так долго искал:

Произнеси свое самое сокровенное желание, и оно исполнится.

– Вау, – выдохнул я.

Потом повернул голову и посмотрел назад. Мама с папой ждали меня у ворот и болтали с Ульрикой.

А бабушка смотрела прямо на нас. Ульрика сказала что-то, и папа захохотал так громко, что было слышно во всем школьном дворе.

– Ну, что? – спросила Бие. – Загадаешь сейчас, да?

Я внимательно посмотрел на нее и кивнул:

– Хорошо.

Я зажмурился. Пушистые снежинки нежно касались моего лица. Мороз щипал щеки.

– Хочу, чтобы… – начал я и остановился.

– Да, ты уж хорошее что-нибудь загадай, получше, чем в прошлый раз, – подколола меня Бие.

Я открыл глаза. Потом сложил бумажку и убрал ее в карман.

– Что ты делаешь? – спросила Бие.

– Я ее сохраню. Может, она еще пригодится. В другой раз. А сейчас и так все хорошо.

Мы стояли под фонарем, и на нас падал снег. В школе погас свет, на крыльцо вышел сторож и принялся запирать дверь. Все, кто был во дворе, медленно двинулись к школьным воротам. И мы с Бие тоже. Красиво опускались белые снежинки, и я сказал:

– Давай будем вместе?

Бие кивнула и взяла меня за руку.