Читать онлайн Аве, Вавилон. Стихи, поэма бесплатно

Верстка, корректура, обложка, художник Елена Владимировна Сомова

ISBN 978-5-0062-8945-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

2003 год. Елена Сомова в редакции газеты «Народная весть». Фотограф В. Честнов

Сомова Елена Владимировна родилась 2.08.1966 в г. Горьком. Окончила филфак ННГУ им. Лобачевского. Лауреат «Российский писатель» -2023 года в номинации Критика. Лонг-лист премии Искандера-2020 за книгу «Восстание Боттичелли». Публикации: «Литературный Иерусалим» №37, «Новая Немига литературная» №6 2023, «Молодая гвардия» №4/2024, «Невский альманах» №4/2024, «Поэтоград», «45 параллель», «Сетевая словесность», Русский Глобус» США, «Текстура», «Линия фронта» -2020 (за очерк «Фашистский концлагерь Любек» – шорт-лист), в сборнике памяти поэта Ольги Бешенковской «И надломиться над строкой» – стихи и эссе памяти поэта (Германия, 2016) … Автор многих книг поэзии и прозы. Живет в России, в Нижнем Новгороде. Награждена Дипломом за поэзию: 3-е место в Международном русскоязычном поэтическом конкурсе «Дуэнде Лоркиано» -2023 в рамках большого многосекционного и мультиязычного конкурса «Парнас» в г. Каникатти (Сицилия). В 1997 году награждена за свои стихи поездкой на совещание молодых европейских авторов на остров Крк в Хорватию.

Идея книги «Аве, Вавилон» в пояснении Елены Сомовой: Это история в поэзии, перемалывание народа в следствие перестройки и ломки кадрового рынка выражена в одноименной поэме. В Библейских историях Вавилон был знаменит своей башней, и крушение этой башни вызвало непонимание среди людей разных народов. До крушения Вавилона не было разделения на языки, люди понимали друг друга, язык был один, с крушением башни народы распались на нации, каждая из наций получила свой язык. Воссоздание Вавилонской башни – это воссоздание понимания среди народов. Я считаю актуальной тему воссоздания народного единства.

Книга «Аве, Вавилон» создана автором в момент после глобального кризиса родной страны, стихи 1999 – 2011, сверстана на издательской платформе Ридеро в 2024 году.

«Убегает капель, поминутно дробя перезвон, …»

Убегает капель, поминутно дробя перезвон, —
Это белая кровь недосказанных лилий небесных…
Это память о счастье ко мне пробирается честно:
По земным параллелям влетев в недотянутый стон
Умирающей в чуде:
Раскинув объятья для сна,
Принимаю весь мир, обнимаю и благовещаю,
Деловых подмастерьев, как диких животных прощаю, —
Их по паре в ковчеге, и мне с ними черпать до дна, —
На затопленном судне поселенные муравьи
Забегают по стрелке ко мне,
Будто званые гости.
Я беру их щекотные тельца, не ведая злости,
И даю траекторию. Видишь бегущих? Замри.
Убегает капель, словно пульс в перекрестье дорог, —
Догоняй – не поймаешь, смотри – это синяя птица
На апрельское небо двойными крылами садится
И клюёт в земляничину теплый из детства пирог.

РОССИЯ

«…В дни, когда пулемёт вещает о сущности братства…»
Максимилиан Волошин «Поэту»

Позоримое часто имя
Теперь унизить каждый рад,
Россия, изб твоих отныне
Давно стыдится стар и млад.
Распущенная по ухабам
С нагеленной тупой башкой,
Спиртное льёт пропитым бабам,
Пугая нищенским мешком.
Твоё простреленное знамя
Всегда в музее под стеклом.
Там дух, не почитая званий,
Восстал, но время истекло.
Над эпицентрами восстаний
Орлиный коготь просиял.
Посеянное сгнило в поле —
Жнецы спились, в грязи свинья.
И немощь подлого отмщенья
Схватила души наизлом.
Необнаруженных хищений
Не раскрывает сидером.
Ложь в изобилии расцвета
Ступает гордо напролом, —
Реформами страны советов
Учения свела на слом.
Бесславный труд сочла за придурь
Младая поросль в сквозняке,
Не выбирая себе выгул,
Качает наглость в гамаке.
Хрипит безухая бедняжка
От пирсинга на языке,
Под оттопыренною пряжкой
Лишь голод, словно боль перке.
Всё выкосили русским детям
Рулетки проклятых реформ.
В анатомическом скелете
Бессмыслен поиск вен и пор.
Спаси расхристанное знамя,
Себя спаси ты, человек.
Из предком прожитых страданий
Соткать любовь не будет грех.

«Ты разбился о наст на осколки мёртвого смеха…»

Ты разбился о наст на осколки мёртвого смеха
Твои лживые шутки – не игра, а портрет патриарха.
Дикий вопль натуры – шут со скипетром олигарха,
В пустоте коридоров души плутоватое эхо.
Не шути с подмастерьем в костюме мастера. Эхо
Мнит себя раньше звука —
Таков постулат гармоний.
Место злого шута с его кисточкой не на троне —
У стопы короля. В этом смерти лихая наука.
Но заклятая тень вечно прячет исходной формы
Нахожденье, чтоб себя угнездить в законе,
Оттого шуты лезут по двое зрить на троне
Кто кого поломает, рисуя для жизни нормы.

«Стомиллионным зреньем народных масс…»

Стомиллионным зреньем народных масс
Выгляньте посмотреть в лица ваших жертв, —
Обнаружьте негодованье на сытых вас,
Обустроенных не за свой наличный бюджет.
О, проворно движенье щупалец и клешней, —
Разгребайте могильники вами убитых душ,
Поправляя напыженно хитренькое кашнэ…
Коммерсантским счетчиком подотчетных туш
Не дососчитать. Недобитки страны отцов
Превращают Россию в страну дебильных детей.
И рыдает Россия – мать не своим лицом,
А святыми ликами преданных, проданных, выданных,
Искалеченных недорослью позабытых людей.

Стихи из рок-оперы «Общественное чудовище»

Голос

Господин Манекен, возвращайтесь в витрину свою.
Что за скрип? Не скрипите деньгами, заглушите вздох, —
Это резво ползут по асфальту и гимны поют
Франки, доллары, марки, рубли под порхание ног.
Не снимайте очки, Манекен, воспаление глаз
Не опасно. И все же оденьте скорее – вот так.
Допивайте шампанское. Жуйте скорей ананас, —
Обещали грозу – берегите фальшивый свой лак.

Молчаливый затылок презрительно курит в окно.
Оживленная улица яркой палитрой висит.
В задымленные лица сквозь стекла глазеет вино, —
Как изгнанники родины – импортных войск колорит
Поджидает избранников: пойло, еда, домино, —
Пятна серые, бывшие люди, от вас же смердит.

Молчаливый затылок уже докурил. Он давно
Поджидал двойника, дым пуская себе в магазин,
Обволакивал взглядом девиц, будто жестким бинтом.
Возвращается с улицы, мельком взглянув – лимузин
Не украли и шины не сняли, – заелись – не то.

За компьютером – кофе и пар, легион секретарш —
Маникюр, педикюр и еще двести раз этих – кюр.
Лезут в окна клиенты, как переработанный фарш, —
Взять огонь на себя, самому потрошить этих кур?..
Господин Манекен, вы ведь были ребенком, давно
Вам читала о добрых делах ваша мать, —
Перед сном вы боялись остаться один и одно
Затвердили, что можно и вовсе не спать.

Вы не спите, считая без устали деньги свои, —
Даже ночью в очках – черных пятнах заклеенных дыр.
Под рубашкой – на месте груди – пустота, и стоит
Раззолоченный крест – символ спеси безбожных проныр.
По брильянтам креста ледяные свистят сквозняки.
Вашим сердцем со смертью делилась лукавая власть.
Ваши пальцы проворно скользят по дверям, слизняки,
Жадно ищут добычи, вонзаясь, где можно припасть.

Господин Манекен, вы несчастны среди ваших благ.
Эстетический визг вызывает у вас мотылек.
Над витринами вашими по ветру треплется флаг
Одичавшей России, разломленной вам на паек.
Манекен, возвращаетесь в витрину свою,
Шелестите сухими словами для офисных крыс.
Над Россией опять вихри света и радуг поют, —
Берегись, Манекен, распадешься на свист стеклобрызг!

Время Свободы

Тонко запела, раздвинув прозрачные своды
Птица – свобода, презрев лицемерие звука
Вдруг преломляться о когти виляющей моды,
Падать в объятья велению времени – скука.
Время – погонщик песчинок, влекомых воронкой,
Хитро процедит и выбросит вон на помойку
Льстивое эхо пустой безголосой сторонки,
Липнущей к стенкам кареты, пришпиленной к тройке.

Время с ухмылкой лжеца и серьгой правосудья
Взвесит всех вместе, сгрузив гири в ваши тарелки:
Жрите, покуда не кровь, только манна в посуде!
Лопнувших жертв собирают в стога недоделки.
Запахом сена дурманят предвестники битвы
С целью добыть для свободы надежные сети.
Зренье и слух паутиной бесчестья повиты,
ЛЮДИ, НА ВАС ОЗИРАЮТСЯ ДЕТИ!

Смело простились с теплом материнской утробы
И, шантажируя предков, стучитесь обратно.
Стук заглушил крик о помощи – вопли природы.
Цивилизация! Облик твой тысячекратно
Запечатлен на гробах изумленных привычек,
Вписанных в кодексы визгом больных истеричек.

1999 год

ОПУБЛИКОВАНО В КНИГЕ «ВЫСОКИЕ НОТЫ НА СТУПЕНЯХ СМЫСЛА» в структуре рок-оперы «Общественное чудовище»

ПАМЯТИ ТРЁХ ПОЭТОВ РАЗНЫХ ЛИТЕРАТУРНЫХ ЭПОХ

ПАМЯТИ БЭЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ

Чёрная лебедь в пучине российских ветров,
Как тебе снится земля в беспредельном пространстве,
Где ты купалась в лучах славословного царства
В нежной купели поэзии царственных слов?
Ваше Величество Дама во веки веков, —
Шеи изгиб лебединый при крыльях воздушных…
Эти сплетения образов – голос натужный —
Вынес однажды на сцену небесно легко
Сам Чудотворец… Ты с нами, божественный луч,
Недалеко отлетела, свободой влекома.
Крыльев размах – это вечное твоё слово.
Будет земля тебе, словно под крыльями пух.

Опубликовано в альманахе «Земляки»

ПАМЯТИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ

Марина – восходящая звезда,
Ведущая к высотам мироздания.
Родник поэзии твоей один из ста
Заслуживает нежные признания.
Ты научила сердце говорить,
Провидеть и кричать любовью пламенно,
Твои страданья, словно динамит,
Взрывают. Горло только шепчет сдавленно.
Прими, подруга всех поэтов, дань
Любви, признания. Клянусь я в верности.
Ты – путеводная звезда, восстань
Из пепла сна. Вне всякой суеверности.

ПАМЯТИ ОЛЬГИ БЕШЕНКОВСКОЙ

1.
Пропускаешь мгновения пульса, ты – честный игрок,
Не сумевшая смерть обмануть, нам оставила вечность.
Белоснежной душой пролегла ты строкой в бесконечность,
И визглявые клоуны – недруги сгинули в срок.
Приспособленность стонет: потеряна снова мишень, —
Эпицентрами травли кипит поле литературы.
На засиженных мухами креслах жрец номенклатуры
Указательным пальцем наметил весь контур саше.
Ароматами смерти придушен свободы сквозняк,
И бумага под цензом надежно его сохраняет.
От красивых книженций бесплатно кровищей воняет, —
Это кто – то серьезный подполз и внезапно размяк,
Одурманен победой и устрицами. На ночлег
Приготовилась совесть – банально ее разложенье.
Деловитому глянцу порхается на сниженье:
Крылья рвут паутину и вязнут в грязи. Новый век.

2

Для вашего сиятельства, бумага
Нагие пашут до семи потов,
Сердца их виснут между двух столбов
И раскаленная им угрожает шпага.
О, белое сияние листа,
В свою ловушку неотступно манишь
И сразу нагишом на паперть ставишь,
И не перестает поток хлестать:
Стихия слова раз нашла порог,
То не отступит. Ей не насладиться
Молчанием. А мы – лишь очевидцы
Потока и ручья. И дай нам Бог
Дойти почти до сути, лишь почти —
Не до самой. То можно было Ольге:
Знать обо всем и в чуждом сердцу смоге.
Ты Ольгу Бешенковскую прочти
И, почитая бурный сей талант,
«Лицо от макарон» поднимешь выше,
Чем сто небес. Пиши. Она услышит.
Молчащий – это смерти арестант.

Данный диптих опубликован вдовцом поэтессы Алексеем Кузнецовым в книге памяти поэта «И надломиться над строкой» в Германии в 2016 г.

Поэма AVE, ВАВИЛОН (2009 – 2011)

1. Основание башни

Так трудно достаются эти знаки
с числом достатка в скорченной ладони
у каверзной планиды на посылках…
И бесконечно будут вурдалаки
(Я несогбенна. Страшен бой ледовый.)
тянуть не им принадлежащий выкуп
у времени горящего обмылка.

В нетленном есть кровь потерпевших лилий
и судороги творческого сердца
и смерть противодействию святому.
Две чаши колыхнулись. Два осколка
вгнездились в мир голодными глазами
униженного слабого ребенка.

Да станет мир ему еще и домом,
уютом, хлебом и любовью.
Сами придут спасенье и удача.
Двое уже не блеск иглы в стогу забытом.
Дорога побежала, словно пленка,
а там посыл движенья, может, лыжи, —
не все ж крутиться камнем среди сытых,
в ногах величеств булькать жадным соком,
готовым съесть желудок вместе с сердцем…

2. Забота

Бронзовые идолы кровь народа выпили, —
глас охлократии.

Что грезится во бронзовых скотах
всегда полуголодным голодранцам?
Еда и чудный свет протуберанцев,

фонтан на Мине – здесь был мономах.
Ладонью вверх за чаевыми?! – это стыд
воскрес на пять минут, чтоб насладиться
общеньем с праотцом стыда – бесстыдством.
Хапужный грех шелками здесь прикрыт.
Непоправимость бронзовых фигур,
их зачарованная неподвижность
и доллара надежнейший оплот.
Мы дети страшных лет и страшных дур,
и нашу в том карьерную подвижность
надежно ожидает эшафот.
Погладить их по бронзовым бокам?
Мы одобряем их масштаб, уместность
и выгоду приобретений сих
для города. Когда б не пули честность,
когда б не гений и не дрожь трусих…

Посвящается бронзовой козе, которую мудрые мозги воодрузили возле дома актера на Большой Покровской в Нижнем Новгороде

от любящего народа

Сколько пуль получится, сколько бомб
Из одной козы недоенной! Катакомб
К ней подхода не найти – подсчитать,
В лабиринтах лбом загорать, папа – мать.
Негритюдный отдыхает пейзаж:
Дама пудрит мозг, увы – вот пассаж!
Куклы воют: «О, фашист Карабас,
Ты лояльней тех, что тырят анфас!»
Покудахтали – и в тину свою, —
Кому дело да до ваших флажков
По ветрам?! Я во всю площадь спою
Про зады, облизанные вами, грязных божков!

Ад мурлыкает на пять лет вперед, —
В крематорий всех засунут живьем,
Совесть-матушка не стоит труда,
И поближе к честным душам идёт —
От огня священного не олово пьем.
Всюду блажь плодится, как лебеда,
И когда же совесть божья придет?..

От огня священного не олово пьем.
Не прочтете, а помянете грех
Своей скупости и зависти, лжи
Узаконенной. Вам грёзовый мех,
Мне в сердца живые – ваши ножи.
Я – матрешка русская. Не убьешь!
Не задушишь! Можешь только лишь сжечь,
Как любовь свою, как совесть. Ты лжешь,
О, Дамокл, я кожей знаю твой меч.

3. УРОКИ РЕНТАБЕЛЬНОСТИ

Сокращения на ГАЗе привели к перемалыванию (данный социологический термин обозначает бессмысленные поиски работы при отсутствии вакантных мест). 60 000 безработных граждан Нижнего Новгорода, согласно телевизионных сообщений из новостей «Сети – НН», накануне 2010 года ринулись в рулетку кадровых агентств и бирж. Эти поиски не были краткосрочными, а люди умирали, оставаясь на улицах без куска хлеба. И находились дельцы, которые покупали их квартиры по дешевке, зная, что человек станет бомжом и умрет, а перед тем проест свои последние в жизни деньги, вырученные за свою квартиру.

Набат 1

Петрушки с вытянутыми рукавами,
рыдайте громче, шестьдесят нас тысяч!
Глотнули кровь отечества с ладони,
птенцы родные словом похоронным
Господь нас видит. Нас и тех гурманов,
что тычут карандашиком горчащим
в крутую схему заводских сокровищ.
Крепитесь, люди. Воры – жрите мясо,
украденное на базаре – детям.
Зверьки в загоне с лапками наружу,
насупленные голодом московским

Набат 2

Петрушки с вытянутыми руками,
рыдайте громче, шестьдесят нас тысяч!
Летите над родимыми домами
в глаза детей губами хладно тычась.
Глотнули кровь отечества с ладони
птенцы родные словом в нашем танке,
Замученные выдохом: «НЕ тронь… – и… и – и…», —
и трубка звука сузится в гортани,
задушенных страданьями аккордах
быть может не сосчитанных улыбок,
навеки… отраженных в сальных мордах,
случайный взгляд кидая в лоно зыбок:
уснула мать – природа на младенцах.
Сжигают мозг новейшие кислоты
и негодуют каменные лоты,
неся яйцо поспешных интервенций.

Погубленные звуки моей песни,
пригубленная чаша состраданий,
загубленные выпупки детишек,
разорванные души, листья, зданья
напополам в горсти пизанских башен
у выродка немого поколенья.
Им вырубили музыку и душу.
– Рыданья наши, слез кровавых чашу
поганите в бреду совокупленья.
Беднейшие подножные сословия
рубают кисло-сладкие медузы, —
дрожь носовых проходов. Население.

4. Диспут возле основания пирамиды

Новый Нижний Вавилон.

Повытрепанная нация…
очнись, цивилизация,
снимай с людей последние штаны!
Мерещутся проказники,
одной страны заказники,
перед которой в мире все равны.
Щебечущие кролики
порвали рты на нолики
и хрумкают оранжу вопреки,
Забавными тигрятами
по лямкам ходит пятнами
проказа прямо с левенькой ноги.
Черешневые пролежни…
Жрут водку бестолковища,
и прется мегатонный целлюлит…
прожженные сокровища
гуляются, чудовища,
глотая хлоргексидный динамит.
Бульбульканье по телеку…
растущую истерику
стараются в навозе утопить,
чтоб оправдаться, грязные…
Многоцентралка частная
торопится, несчастная,
гвоздями грабель сердце прострелить.

5. Посвящение актеру Сергею Безрукову, гениально сыгравшему Сергея Есенина

Маленький принц проклятущей державы
Конченного тысячелетья,
Выйди из мрака слезной засады,
Узницу века не сделай калекой.
Просто спаси воскрешением чуда —
Белым барашком над вырожденьем.
Выпорхни сердцем над унижением
Среди одних двугорбых верблюдов.
Медленно движет косящую лопасть
Ветер атаки. Блекают мелко
Сомкнутые воротилы – рубаки
Наглостью прений и выявлений.
В гордой засаде сижу, вою волком
И вопрошаю блудливой собаке —
Сжать хоть в зубах отстающие стрелки,
Токающие в разине без толка.
Вечную музыку разветвлений
Соедини. Огненн круг. Комсомолка.
Тонкая мимика дерзких цепляний
На гениальном лице арлекина.
Образ поэта… Сережа…
мякина
будничных свистов,
где ветер стреляет.
Милый Есенин, маленький принц мой,
Выточенный водопадами… облак…
Раненный светом, воскресни, мой гений,
Безруков! медленных поколений.

6. Вавилонская башня

Гадостно в центре пугливых касаний
Быть одинокой мудрой Кассандрой,
Выращенной на изрубленной башне, —
Следуем вдаль по планиде вчерашней:
В диком краю среди зарослей лилий,
Где, среди них вырубая дорогу,
Движутся глупые варвары с током
Щедрого мира… им жить одиноко…
Облак – барашек – принц – добрый ангел,
Следуя в радугу синтеза звука…
Воздухоплаванье сладких черешен
Тонкая веточка стрел – гибкость лука —
Ветреный замок – Агни – старуха.
Йога общения с метаморфозой,
Ласково дареной меткой – конфеткой.
Милости века настойчиво редки.
Непроходимые чащи убожеств
В синей молитве исчерпанных торжеств…
Сечей все рубят белые листья
Луны серпов, обрезающих стебли,
Хрумкают голые слепо и мелко.
Тонко ложатся мазки ловкой кисти…
Яркие ангелы огненной белки.
На воссоздании ангела света
Здесь Вавилон строим – слово за словом —
Движутся книги – стены ложатся
В треснутый воздух прежнеголосый.
Чёткое эхо. Блудливые боссы
Не заменяют ни грязи, ни танка.
Звукопоганые, глохнут прекосо.
Пряжа Кассандры и атаманки —
Белые, синие, красные банки —
В липовый мёд золотистые санки.
Тянутся лилии по стенам башни —
Щедрой гармонии дружные звуки —
Белый Есенин на акведуке
Снеги… снегирь… деловые поганки…
Танец валькирий. Бог спозаранку —
Яблоки цвета – раскиданы ветви.
Иней закончил свое бытованье.
Резвоцеплянье цветов. Горы – метры
Яблок и слов. Языков воссозданье…
Чёткие знаки огня в партитуре —
Мечутся звёздочки рукоплесканий,
Вылеплены на свободной натуре
В яблочно-снежных полях за лесами.
Чёрный вагон – предводители меркнут:
Вечные пролежни лени. Побои
Связанных ангелов прямо у церкви.
Чёрные пустоши каркают. Верьте,
Милые геночерпалки в совете:
Башня стоит. К ней добраться нелепо
В старых тисках изощрённой Фортуны.
Ангела света рискованной белке
Быстро достать не дадут плети-струны.
Дикие умки – кофточки в сумки —
Плавно чешите секущие стрелки.

Пьедестал

Не склоняй идиотов цепляться за мамкину юбку.
Золотые убежища – слепки дешевых открытий
Извлекают из пчел сиволапые дети чудовищ,
И мурлыкают ведьмы, пугая в кровати малютку.
Медозвоны пустуют корабликами ощущений,
Оставаясь на нитке, короткую путают пряжу —
Изумительна логика ветреных развлечений —
Возвращайся скорей в следопытские стены вояжа,
Парадигмы свиданий забудь на полотнище пляжа,
И серебряный голубь разлуки поищет общений.
Убыстрённое эхо катает вдоль горлышка шарфик,
Пародийно исследуя грамотное приобщение.
Тонкий облак во рту. Разветвленная ветка пейзажа.
Тает лунный фонарик – религия поздних прощений.
Не загонные вопли – протяжные думы у ёлки —
Разнострелы дорог путешествуют у водопада.
Сетки жалящих пчел. Уязвимые струны распада.
Воссоздание лестниц. Гармония сонного сада…
Одинокая кисточка брошенной треуголки…

7. Эманация

Пройдемся вдоль общественных помоек,
Вдохнем волнообразный унитаз,
Куда сойдемся в год хотя бы раз
Вкусить салют ведомых пьянобоек.
В расцвете лет на поприще побед
Пролижет червь скользящую дорожку
К тотему пьяных свистов и петард.
Огонь продавит мелкоглазый старт,
Невидимый в косящие бинокли,
Где клоуны в рыданьях понарошку
Идут к тебе за памятью след в след.

…клоуны в рыданьях понарошку

Идут к тебе за памятью след в след… Рисунок Елены Сомовой

Карнавал

Притоптанный ногами серпантин,
Движенье маскарада полукругом,
Сбивающийся в уголь холодок.
Внутри себя поэзы паланкин.
Повсюду забивают в угол,
Следоразделом выгоняя сок.

Мотает некто вверх тончайшую пружину:
Под сердцем ледяных микстур не счесть.
На взлёте баловень прокалывает шину,
И салютует взорванная честь.
Смотри: повисли множества сердец.
Мелованный сквозняк расходует напрасно,
Выветривая мозговую соль,
И человек становится истец,
Он прав, но он и глубоко несчастен —
Его труды догладывает моль, —
Но мы к его деяньям не причастны.
Глуха, глуха уже надломленная банка —
Вгрызается в натянутый асфальт.
Распластан путь – это платформа танка —
Внизу скучает липовый кобальт.
Не перестанет ветер в рыло дуть.
Неприподъемна времени сутанка.

8. Голоса рабов из толпы

«…Чей стебель – есть туннель со вспышкой в тыщу ватт…»
(Инна Лиснянская /о смерти/ Триптих «Новоселье»)

На мне сыграли праздничный спектакль
друзья-предатели по кадровой замене….
и медленная ходит мышь…
царапаться к ним стоит ли еще?
Ответ логичен. Боль не замолчишь.
коробится внутри от нетерпенья
позорный свистозвон их населения
в гнездовый холм. Крестами. Бишь – на – бишь.

НАТЕ ВАМ!

Обиды самодельный самострел
В тарелку метит нового оркестра, —
Сидит борзая, зная свое место,
Скуля, глотая штукатурный мел.
Мне предложили так же посидеть
И поседеть, завидуя прохожим,
А я состроила свирепой страсти рожу
И отказалась голый нуль иметь.
Какая я нахальная свинья!
Всё лезу в горы, разрывая норы,
И носорогам баи не даю!
Чтоб им под шкурой крошечка приелась,
Чесалась, жглась, гноилась, ваша белость,
Дай нищим стихоплетам по рублю!..
Тогда запишется им про природу,
Фантазии прорвутся на свободу, —
Неоценим их мелкий героизм!
(Рискованный задор тореадора
Сквозит в стихах энергией напора) —
Теперь пожрите, сдвинув помидоры!
Залейте спиртом новый катаклизм.

Перекличка рабов продолжается

ЗООСАД. Слонятник

Его жадность не знает границ,
Перед баксами стелется ниц,
Он в компьютер довольно икает
И латынь многомерную знает.
Много в свете таинственных правил,
Но ему по колено вода и трава —
Всех в ду -ду излюбил и заставил
В струнку вытянуть песен слова.
Мурава ты моя мурава,
Ты на том берегу солона,
А на этом кровава и пряна.
Парки дохлые пряжу жуют —
Не могучие стебли бурьяна, —
Будет в ложе Прокруста уют,
О, любовь твоя деревянна!
Сквозняками вставай на суд,
Опоганенный божий люд,
Опозоренный жизнью в свете
По лекалам великих гномов,
Вырожденчески бестолковых
На пугливом застольном совете.

Голос другого раба, мать которого по вине его же пьянства и сделок с недвижимостью вышестоящих оставили старушку, жительницу второго этажа хрущевского дома, на улице, без квартиры:

Государство делает бомжей
Из жителей вторых этажей,
Когда продан и выкуплен первый, —
Потревожил владельцу он нервы.
Платит жизнью за пролитый потолок:
Офис новый внизу затопил – вот урок, —
Выметайся, покуда есть силы.
Нацепляет рыбешек на вилы
Городской Нептунище, по днищу скребя,
Где еловая плесень любила тебя.
Есть предел твоему беспределу?
Или нам ближе смертушка к телу,
И простим рабоделателям пироги? —
Не достряпанны бабушкой, не с ноги, —
Прогоняют из дома старушку.
Пребольшие черные утюги
Гладят каменные ракушки,
Вымораживая доброту и людей.
Недвижимы проруби знахарей —
Ледоколы срубают окна,
Тычут палицами туда,
Где победно грядут нужда и беда,
Примеряя былые догмы.

Рисунок Елены Сомовой «Хищные цветы».

Этому голосу вторят другие, будто раздваиваясь на многоголосья:

Государственный террор
Дуло ставит нам в упор:
«Кошелёк открой скорее,
Продолжается дозор!»
Коммунальный разговор:
Следопыты хат и нор

Продолжить чтение