Читать онлайн Профессия: разгадывать криминальные тайны. Том 2 бесплатно

ISBN 978-5-0062-9235-2 (т. 2)

ISBN 978-5-0062-9234-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Негодяй из Тугула

Село Тугул, административный центр небольшого района на северо-востоке Емельяновской области, разноцветным ковром раскинулось между двумя холмами.

В самой середине села располагался огромный, богатый рыбой пруд, выгодно отличающий Тугул от окрестных поселений. На его песчаных берегах летом любила проводить свободное время мужская часть местного населения… с рыболовными снастями в руках. По берегам зеленели густые вербы. За ними на далёкие расстояния протянулись роскошные огороды и сады. Виноград не был в этих садах редкостью – первые его сорта были адаптированы учёными и селекционерами-любителями к сложным климатическим условиям Сибири ещё полвека назад, не без одобрения Иосифа Сталина. С той поры много воды утекло, сибирские виноградари шагнули в своих изысканиях далеко вперёд и взяли не одну медаль высшего достоинства на международных конкурсах, удивляя авторитетные жюри вкусовыми качествами новых сортов винограда.

* * *

Вечером пятого июня 1990 года 42-летний житель Тугула Михаил Зубакин, имевший в определённых кругах прозвище «Холера», под хмельком возвращался домой от родственников, праздновавших рождение сына.

Два последних десятилетия Михаил прожил в Кузбассе, где трижды побывал под судом: один раз в Прокопьевске и дважды в Таштаголе. Под милицейские «молотки» всегда попадал за одно и то же – он крал государственное имущество. «Я беру своё, не чужое, ведь государственное добро – оно общее, значит, и моё», – говорили люди его круга и старались реже «обносить» частника. В местах заключения Зубакин провёл в общей сложности девять лет, и когда в последний раз вышел из ворот исправительной колонии, твёрдо решил «завязать» с воровством и вернуться на малую родину, где были похоронены родители. Он приехал в Тугул. Одинокая тётка Лидия Андреевна, родная сестра матери, приняла племянника в свой дом.

Вернувшись в места своего детства, Михаил жил тихо, особой дружбы ни с кем не водил, в конфликт с законом не вступал. Устроился на работу, в свободное время поправил обветшавшие без мужской руки надворные постройки на деревенской усадьбе тётки. Хозяйка не могла на него нарадоваться.

А сегодня его внутренние тормоза, подогретые изрядной дозой алкоголя, вдруг перестали работать, вор пошёл вразнос. Придя домой, Михаил отыскал в кладовой небольшой ломик с раздвоенной изогнутой лапой. Укрыв «абакумыча» под полой куртки, он тихо вышел из дома и отправился на улицу Партизанскую.

Двумя днями ранее Зубакин, проходя по Партизанской мимо усадьбы Владимира Куркунова, обратил внимание на подъехавший «УАЗ-452», называемый в народе «буханкой». Из машины вышли хозяин дома и двое незнакомых мужчин, все трое несли в руках наполненные чем-то рюкзаки. Пройдя во двор, мужчины занесли поклажу в деревянное строение, похожее на дровяной сарай. В одном из рюкзаков находилась бензопила, её край, торчавший наружу, Михаил успел разглядеть.

И вот теперь Зубакин направлялся к дому Куркунова, рассчитывая умыкнуть у него ту самую мотопилу. Её можно было легко продать и выручить неплохие деньги – бензиновые моторные пилы были ходовым товаром, пользовались большим спросом на территориях с лесистой местностью, а земли Тугульского района таковыми и являлись.

С Владимиром Куркуновым, имевшим среди односельчан прозвище «Куркуль», он был знаком с детских лет: росли на соседних улицах, в школе учились в параллельных классах.

Но это обстоятельство вора не останавливало. Зубакин всю жизнь был «на ножах» с «Куркулём», питая к нему неприязненно-презрительные чувства. Причиной всему была неимоверная жадность Куркунова, о таких людях говорят «за копейку удавится». Отец и два младших брата «Куркуля» по степени сквалыжности мало чем отличались от него. В Тугуле это семейство не любили.

Постройки во дворе Владимира Куркунова были основательными, добротными. Вход в дом освещался ярким фонарём, висевшим над высоким крылечком, территория усадьбы хорошо просматривалась.

Подойдя к забору, Зубакин встал в тени молодой ветвистой яблони и несколько минут чутко вслушивался в ночную тишину. Не почуяв ничего подозрительного, не уловив признаков присутствия на подворье собак, Михаил осторожно потянул на себя калитку. Несмазанные шарниры предательски заскрипели, но, к его счастью, на шум никто не отреагировал.

Дверь дровяного сарая, к которой устремился вор, оказалась запертой на огромный навесной замок. Наличие замка не смутило Зубакина, ведь «абакумыч» был при нём, а он мог быть полезен для многих случаев жизни: служить универсальным «открывателем» запоров, а равно – надёжным средством защиты при непредвиденной встрече с людьми. Зубакин вставил лом в дужку замка и резко нажал. Замок глухо щёлкнул, раскрылся и, вылетев из запорной скобы, упал на землю. Вор распахнул дверь и прошёл внутрь постройки. У дальней стены от земли до самого потолка поднималась поленница мелко наколотых дров, вдоль боковых стен находился хозяйственный инвентарь, сложенный в беспорядке: топоры, лопаты, грабли, лейки, старые вёдра.

Отыскать рюкзак с мотопилой в потёмках было не просто. Спалив половину коробки спичек, Зубакин обнаружил его в углу сарая под куском брезента. Любопытство подталкивало заглянуть в два других рюкзака, но вор сдержал себя – время было дорого, к тому же, мотопила оказалась весьма увесистой, сложно было унести что-либо помимо неё. Вскинув рюкзак на плечи, Зубакин поспешно покинул чужое подворье.

Идти с похищенным домой поостерёгся, разумнее было спрятать добычу в укромном месте. Он так и поступил, схоронив ношу среди сухого прошлогоднего бурьяна за заброшенной кузницей.

* * *

Прошла неделя.

В восемь часов вечера 12 июня у Михаила Зубакина закончилась двенадцатичасовая рабочая смена, после которой ему полагались тридцать шесть часов отдыха. Передав дежурство прибывшему сменщику, он отправился домой.

Постоянным местом работы Зубакина была котельная Тугульского льнозавода, где он трудился кочегаром. Работа не для неженок: не разгибаясь, мечешь лопатой уголь в чугунные топки, возле которых стоит адская жара, а в воздухе постоянно висит угольная пыль, крепко въедающаяся в кожу и лёгкие. Однако Михаил был человеком ко многому привыкшим, ему доводилось работать на сталелитейном производстве, а там было куда как труднее.

Два месяца назад сменившая зиму весна принесла тепло, и администрация завода по мотивам производственной необходимости временно, до осени, то есть до начала нового отопительного сезона, перевела кочегаров в вахтёры. Теперь Зубакин сидел на проходной и проверял пропуска, контролируя вывозимые с территории предприятия грузы. Вор со стажем оказался в роли волка, стерегущего отару овец.

Домой вахтёр Зубакин отправился в благодушном настроении, негромко насвистывая мелодию песни о цыганочке по имени Аза. Ему было от чего благодушествовать – карман куртки топорщился от пачки легко добытых денежных знаков.

На следующий день после ночного визита к «Куркулю» Зубакин побывал на пустыре за кузней и при дневном свете внимательно осмотрел свою добычу. Ею оказалась бензиновая пила «Дружба-4», практически новая, с двумя комплектами запасных цепей. В последующие дни удалось найти покупателя, малознакомого пожилого односельчанина по фамилии Рыболовлев, строившего дом для сына. Забирая пилу, тот пообещал расплатиться сразу же, как только опробует инструмент в работе. «Ты только поаккуратнее с пилой, не запори её. И не вздумай, земеля, кинуть меня, я этого не люблю, в момент подпалю твою новостройку!» – пристально глядя в глаза Рыболовлева, сказал тогда Зубакин. Сегодня покупатель принёс деньги.

Придя домой, Михаил обратил внимание, что Лидия Андреевна была не в настроении. Это не трудно было понять по напряжённому строгому взгляду её прищуренных глаз, плотно сжатым бледным губам и собравшимся в уголках рта глубоким морщинам.

– Тётя Лида, у нас найдётся чего-нибудь пожевать? – поинтересовался Зубакин, переодеваясь в спортивный костюм.

– Есть борщ, жареная картошка со шкварками. Сейчас я всё подогрею, – ответила хозяйка.

Через несколько минут на кухонном столе был накрыт горячий ужин. Проголодавшийся Михаил с аппетитом принялся за еду.

Насытившись, он поблагодарил тётю, но вместо привычных слов «На здоровье!» услышал строгий вопрос:

– Рассказывай, Мишка, что ты опять натворил?

– Вы это о чём?

– Часа три назад ко мне приходили два здоровенных мордоворота, они сильно хотели тебя увидеть. Один назвался Куркуновым Владимиром и заявил, что ты украл у него бензопилу. Я никакой пилы у тебя не видела, поэтому посоветовала им идти лесом. И они ушли, но пригрозили оторвать тебе башку, если до конца сегодняшнего дня не вернёшь Куркунову его пилу.

– Знать ничего не знаю! – помрачнел племянник.

– Верни человеку уворованное, не позорь мою седую голову!

– Я не при делах!

Михаил прошёл из кухни в свою комнату и прилёг на диван, вытянув уставшие за день ноги. Вместо отдыха погрузился в невесёлые раздумья, глядя широко раскрытыми глазами в потолок.

Зубакин не вчера родился и внутренне готов был к такому повороту событий. Злило то, что всё открылось столь быстро.

Принялся перебирать в голове варианты дальнейших действий.

Не было никакого резона идти к Куркуновым и объясняться с ними. «Куркуль» и его братья – люди жёсткие, злые, могут и покалечить. Дома не отсидишься, Куркуновы в самое ближайшее время начнут плотно прессовать, спокойно жить не дадут. А если о краже уже заявлено в милицию, то следует ждать «в гости» людей в погонах, которые в любую минуту могут нагрянуть с обыском и намерением арестовать, а отправляться в камеру заключения совсем не хотелось.

Как поступить? Ответ ясен, как белый день: немедленно убираться из гостеприимного тётиного дома.

Вот только куда ты, на ночь глядя подашься, если нигде тебя не ждут.

По-быстрому уехать из села не выйдет – автобусы в это время суток не ходят, сесть на поезд тоже не получится – железной дороги в Тугуле нет. А идти на автостанцию утром, когда рассветёт, значит, рисковать оказаться в объятиях тех, кому ты очень нужен.

За окном уже стемнело, когда Михаил принёс в свою комнату с веранды объёмный старый рюкзак, в который принялся укладывать разные пожитки: одежду, рыбацкий котелок, туристический топорик, острый нож, небольшой запас сигарет. Не забыл о продуктах: насыпал полведра картошки, завернул в чистое вафельное полотенце буханку хлеба домашней выпечки, отрезал шмат копчёного сала. Немного подумав, положил в рюкзак пачку вермишели, немного лука и соли.

Тётя, молча наблюдавшая за сборами, принесла из подполья две банки куриной тушёнки собственного приготовления. Вопросов она не задавала, лишь горестно вздыхала да смахивала набегавшую слезу.

Утром Зубакин поднялся чуть свет. Лидия Андреевна уже была на ногах и суетилась у кухонной плиты.

Позавтракав, Михаил вскинул рюкзак на плечо.

– Тётушка, не поминайте лихом!

– Мишка! Мишка! – заплакала женщина. – Тебе уже пятый десяток годов идёт, я думала, ты с возрастом возьмёшься за ум. Я ведь ходила к нотариусу и хотела отписать тебе по завещанию свой дом. Нельзя же неприкаянно болтаться по жизни, как «не пришей кобыле хвост». Пора уже тебе остепениться, создать семью и завести детей – сделать это никогда не поздно.

– Спасибо за всё, тётя Лида! Сами видите, судьба у меня такая! Кучерявая! – мрачно хмыкнул Зубакин и шагнул к порогу.

– А нотариус сказала, что составлять завещание нет никакой необходимости. Мол, коль ты мой единственный близкий родственник, то всё моё добро тебе по наследству достанется в любом случае.

Тугул ещё спал, когда он вышел со двора.

* * *

Оказавшись за селом, Зубакин поднялся на невысокий увал. Место издавна называлось Красной Гривой из-за выхода на поверхность обширного пласта красной глины. Остановившись на самом верху, он обернулся назад, окинул задумчивым взглядом раскинувшиеся внизу сельские усадьбы, окутанные лёгкой дымкой утреннего тумана.

Постояв в молчании, Михаил резко взмахнул рукой – не то от досады, не то, принимая какое-то важное для себя решение, потом плотнее стиснул лямки рюкзака и по пологому склону поспешил прочь – туда, где темнела полоска леса. Он вознамерился до наступления холодов пожить там. О бытовых сторонах этой жизни путник ещё не задумывался, однако же твёрдо был уверен, что сможет в одиночку прожить несколько месяцев в лесу и сумеет справиться со всеми неудобствами – ну, не идти же с поднятыми вверх руками к «Куркулям».

«Доживу Робинзоном до осени, а к тому времени ситуация прояснится, и сама подскажет что делать дальше», – сказал себе Зубакин.

К лесу вела накатанная грунтовая дорога, в годы своей юности Михаил вдоволь находился и наездился по ней. Ему бы сейчас двигаться по этой дороге, тогда бы удалось одолеть семикилометровое расстояние с минимальными трудностями, но Зубакин пошёл полем, по бездорожью. По дороге в том или обратном направлении мог проследовать транспорт, а ему не было резона с кем-то встречаться, хотелось сохранить своё местонахождение в тайне от жителей Тугула. Обильная роса быстро пропитала брюки до колен, влага стала стекать вниз и скапливаться в ботинках. Каждый шаг теперь сопровождался противными чавкающими звуками, ступням ног в сырости было очень неуютно.

«Как „Куркуль“ пронюхал, что именно я приложил руку к его бензопиле? Какие у него имеются козыри? – размышлял беглец. – Нет, Куркунов и его братья явно не нашли покупателя, иначе бы ко мне пришли не они с требованием отдать пилу, а Рыболовлев – за возвратом денег. Эти „алямс-трафули“ рассчитывают взять меня „на пушку“. По их несложной арифметике всё сходится на мне: ведь это я – вор со стажем, видевший, куда была положена пила».

Когда до кромки леса было уже рукой подать, в направлении райцентра проследовали первые автомашины. Стало ясно – маршрут в стороне от дороги выбран разумно.

На лесной опушке ходок с облегчением опустил свою увесистую ношу на землю и присел отдохнуть. Сбросил задубевшие от влаги ботинки, давая ступням обсохнуть, вытянул уставшие ноги. Кожа на пальцах ног от пребывания в сырости сморщилась и напоминала руки прачки.

Чиркнув спичкой, Михаил с наслаждением затянулся сигаретой.

Высоко над головой в лучах восходящего солнца распластал крылья выискивающий добычу коршун, в кустах стих птичий щебет.

Передышка была недолгой.

– Не кружи, я ещё не твой! – поднимаясь на ноги, сказал Зубакин стервятнику, продолжавшему выписывать в небе широкие круги.

Впереди между деревьями заблестела вода, и Михаил ускорил шаг.

Речушка под названием Тугулёнок не отличалась ни шириной, ни многоводностью – камень небольшой величины можно было без особых усилий перебросить с одного берега на другой, – ни стремительностью течения, ни кристальной прозрачностью воды в ней. Но именно сюда стремился Зубакин: в Тугулёнке водилось много разной рыбы, а мутную речную воду любой сельчанин легко мог сделать пригодной для питья и употребления в пищу – требовалось лишь дать ей отстояться, процедить сквозь тонкую тряпицу и вскипятить на огне.

Пройдясь вдоль берега вверх по течению реки, путник, наконец, присмотрел подходящее место для стоянки. Это была небольшая прогалина в сотне метров от воды, деревья и кусты вокруг неё настолько плотно переплелись, что представляли собой непролазную и непроглядную стену. Здесь он и решил обустроить свой лагерь.

Ранний подъём, долгий переход по бездорожью в промокшей обуви и тяжёлая поклажа вымотали Зубакина. Переменив влажные брюки на спортивное трико, он расстелил стёганую куртку на траве под старой черёмухой и прилёг отдохнуть. Дикая черёмуха недавно отцвела, на месте белых соцветий сейчас зеленели мелкие бусинки плодовой завязи, не успевшей ещё налиться соком. Место для отдыха было выбрано не случайно – Михаил с малолетства помнил слова отца о том, что черёмуха – дерево особенное, рядом с ней никогда не бывает комаров и клещей.

День был нежарким. Между верхушками деревьев, покачивающимися под лёгким ветром, проглядывало солнце, его время от времени застилали белоснежные облака, медленно и величаво проплывающие в небесной выси.

Пробудил его зверский голод, разыгравшийся на свежем лесном воздухе. Короткий сон под открытым небом хорошо взбодрил Зубакина, и он озаботился приготовлением обеда. Собрал несколько охапок хвороста и развёл костер. Набрал в котелок речной воды и, не мудрствуя, сварил из пары картофелин с горстью вермишели простенький супчик, который приправил порцией домашней куриной тушёнки.

Приняв горячей пищи, Михаил повеселел. Жизнь налаживалась. Вспомнились турпоходы школьной поры в эти места и неповторимый смак от свежепойманных окуньков, зажаренных на костре.

Зубакин порылся в одном из кармашков рюкзака и вынул рыболовные приспособы: леску, поплавки, крючки, свинцовые грузила. Изладил удочку-донку, наловил в траве кузнечиков, под корой сосны отыскал несколько личинок короеда, после чего отправился на берег.

Но клёва не было, совсем не было. То ли рыбе не нравилась приманка, то ли погода для рыбалки была не самой подходящей. Как бы то ни было, уходить с реки пришлось ни с чем, мечты побаловать себя на ужин свежей рыбкой не сбылись. «Могила!» – подвёл Зубакин итог бесплодному сидению на берегу.

Солнце пошло на закат, и надо было думать, как и где устроить место для сна.

Вооружившись топориком, Зубакин отправился к кустам калины, за которыми ранее приметил выворотень – огромную берёзу, вырванную из земли бурей. На месте, где раньше росло дерево, сейчас зияло углубление, похожее на воронку от разорвавшегося снаряда. Первым делом на поваленной берёзе потребовалось удалить высохшие корни, паутиной свисавшие над ямой и создававшие дискомфорт. На дно для мягкости были брошены сосновые ветки, нарубленные неподалеку. Получилось что-то типа волчьего логова, которое Михаил никогда не видел, но представлял его именно таким.

С приближением сумерек ветер посвежел, спрятавшиеся за плотной пеленой облаков звёзды стали едва заметны, где-то вдалеке глухо зарокотал гром.

«Спать под открытым небом – не кислое удовольствие, но оно будет в радость лишь до первых капель дождя, – подумал Зубакин. – Мне б сейчас не помешала простенькая палатка или, на худой конец, кусок брезента».

Располагаясь в кромешной тьме на ночлег, он посокрушался из-за отсутствия фонаря – не распространённого китайского, батареи которого быстро садились, а отечественного, под скромным названием «Жучок», динамо которого после нажатия на подпальцевый рычаг начинало вырабатывать ток. Светил он не особо ярко, зато был надёжен и долговечен в работе.

Ночью он проснулся от упавших на лицо дождинок и болезненных ощущений в правом боку – это острый край сосновой ветки жёстко врезался в межреберье. К счастью лесного обитателя, дождь был редким и непродолжительным. Михаил перекатился на другой бок, натянул на плечи стёганую куртку, заменявшую одеяло, и через несколько минут, согревшись, вновь погрузился в сон. Прошёл час или два, и противная мелкая дрожь стала сотрясать ноги. Пришлось передвинуть куртку к ногам и укрыть колени. Через время озябли спина и плечи, и он потянул куртку к плечам…

* * *

Июньские ночи самые короткие в году – кажется, только что был закат, а вот уже и рассвет.

Едва засветало, Михаил был на ногах. Невыспавшийся, продрогший, раздражённый. В глубине души он считал себя достойным лучшей участи – такой, когда спится в сытости, тепле, с привлекательной особой женского пола под боком. А не получалось. И это бесило Зубакина, словно бы и не он виноват был в своих бедах, а кто-то другой.

Михаил пошёл к речке, набрал воды и заодно умылся, после чего вернулся к костровищу. Развёл огонь. Через несколько минут вода закипела, и Зубакин опустил в неё щепотку чая и несколько листов смородины.

Прошедшая ночь заставила его задуматься о постройке шалаша. Для осуществления затеи требовались острый топор и добрая одноручная пила. От имевшегося туристического топорика была мало проку – прошедшим днём выяснилось, что он плохо заточен.

К концу скромного завтрака из двух бутербродов с солёным салом и кружки горячего чая в голове Зубакина сложились мысли, как и где он проведёт ближайшие часы. Допив остатки чая, Михаил надел волглые походные брюки, зачехлил нож, закинул за спину пустой рюкзак и скорым шагом двинулся в направлении Тугула. В райцентре он рассчитывал разжиться строительными инструментами, тёплым одеялом и продуктами. Заходить в дом тёти не собирался – там можно было нарваться на засаду. Маячить в торговых точках с целью приобретения всего необходимого также не видел резона из-за большой вероятности встречи с недругами. К тому же, нести траты из собственного кармана пока не входило в зубакинские планы – он не считал, что настал тот «чёрный день», когда необходимо воспользоваться собственным денежным запасом. Нужные вещи, по его разумению, можно было без труда взять у других.

Шёл он по конкретному адресу, нацелившись на домовладение супругов Речкуновых, своих дальних родственников. Ничего плохого эта семья Зубакину не сделала, напротив, Александр и Надежда Речкуновы всегда были приветливы и доброжелательны по отношению к нему. Всё объяснялось просто. Во-первых, в доме с утра до вечера никого не будет – хозяева поутру уходили на работу, уводя своих маленьких детей на весь день к бабушке. Во-вторых, Зубакин, не раз бывавший у Речкуновых, прекрасно ориентировался, где в этом доме что лежит, знал даже, куда они прячут ключ от входной двери. В-третьих, дом Речкуновых был построен сравнительно недавно и располагался на окраине села, поэтому подойти к нему, равно как и уйти, можно было без посторонних глаз, риск «запалиться» был минимальным.

Совесть Зубакина не грызла и не кусала, совесть у него присутствовала, но была им хорошо выдрессирована, …как кошка у Куклачёва.

В начале десятого часа он подошёл к дому Речкуновых. Распахнул калитку и уверенно, словно к себе домой, проследовал во двор. По крашеным деревянным ступеням поднялся на широкое крыльцо. Дотянувшись до окна веранды, запустил пальцы за оконный наличник и нащупал ключ от входной двери – он находился на обычном месте.

За спиной, гремя цепью, хрипато залаял рыжий беспородный пёс Рони, немощный и старый, как его тёзка, американский президент Рейган.

– На кого пасть раскрыл? Своих не признаёшь? – прошипел в его сторону Зубакин, вставляя ключ в замочную скважину.

Пса он нисколько не опасался, тот не доставал до крыльца – слишком короткой была привязь.

В прихожей витал запах жареного мяса. Голодный Зубакин сглотнул слюну и завернул на кухню, где на газовой плите обнаружил к своей радости огромную сковороду с жареными котлетами. Рядом стояла расписная эмалированная кастрюля с картофельным пюре. Котлеты и картошка ещё не остыли, были тёплыми, видимо, по этой причине хозяйка, уходя, не убрала их в холодильник. Окинув изучающим взглядом содержимое холодильника, Зубакин вынул из него банку маринованных огурцов и початую бутылку «Столичной». По-хозяйски расположившись за столом, опрокинул в себя полстакана водки, похрустел огурцом, потом плотно закусил котлетами с картофельной «толчёнкой». Он не суетился, некуда было спешить: хозяева вернутся домой не скоро, это будет не раньше полудня, когда придёт пора обеда.

От сытной пищи и принятых ста граммов настроение заметно улучшилось. Захотелось выпить ещё, но Зубакин укротил свои желания – вопросы, ради которых он пришёл сюда, ещё не были решены.

Лаз, ведущий в подполье, находился на кухне. Зубакин поднял крышку люка, включил освещение и спустился вниз. Прошлогодняя картошка хорошо сохранилась, вор нагрёб её в рюкзак, с полок снял несколько стеклянных банок домашней говяжьей тушёнки, не побрезговал двумя бутылками дешёвого азербайджанского вина под названием «Агдам».

Поднявшись наверх, он принялся выдвигать ящики комода, рыться в шифоньере, пока не нашёл то, что требовалось: толстое одеяло из верблюжьей шерсти и две новые простыни.

На полке серванта заметил деньги.

– Мне они сейчас нужнее, – сказал Зубакин. Не пересчитывая, сгрёб купюры и сунул в карман.

Хозяин имел профессию токаря, был человеком рукастым и мастеровитым. За домом, рядом с огородом, он соорудил дощатое строение, которое круглый год использовал в качестве домашней мастерской, включая зимой калорифер для обогрева. В ней имелись верстак, наждачный круг с электроприводом, тиски, наковальня и множество разного столярно-слесарного инструмента, аккуратно разложенного на полках – Александр Речкунов был в этом вопросе большим педантом.

К этой мастерской и направился Зубакин, выходя из дома. Да не тут-то было. Дорогу преградил рыжий Рони, бросившийся навстречу со злобным рычанием. Зубакин отскочил к крыльцу и завертел головой в поисках метлы или лопаты, с помощью которых надеялся усмирить пса. Но ничего подходящего не увидел. Постояв минуту-другую, он раздумал воевать с собакой – на визг и скулёж могли прибежать соседи. А ему это надо?

Вернулся в дом.

Порывшись в ящиках тумбового кухонного стола, отыскал наждачный брусок, которым хозяин затачивал кухонные ножи, следовательно, и Зубакин мог наточить до желаемой остроты свой туристический топорик. Из кладовой принёс замеченную чуть раньше картонную коробочку с карманной цепной пилой, неизвестно для каких нужд приобретённую Речкуновыми. Пила была новой, ещё в смазке, и представляла собой гибкое полотно в виде стальной зубчатой цепи с двумя ручками на концах. Обхватываешь цепью ствол дерева на нужной высоте и дёргаешь поочерёдно за рукояти до тех пор, пока дерево не упадёт.

Нагрузившись чужим добром, Зубакин вышел на крыльцо. Запер входную дверь, ключ повесил на прежнее место.

Уже за селом в тёмных закоулках того, что у русских людей называется душой, вдруг что-то ворохнулось.

«Речкуновы – люди не глупые, рано или поздно поймут, кто побывал в их доме, мне придётся как-то оправдываться перед ними при встрече, – мелькнуло в мозгу Зубакина. – Ну, Сашка, он – человек понятливый, должен войти в моё положение, я и взял-то всего ничего, только самое необходимое. А может, и не захочет понимать. Ведь я, как не крути, „скрысятничал“, обобрал людей, которые мне доверяли и считали своим. А крыс никто не любит, их давят, особенно когда эти крысы – люди».

Солнце ещё находилось в зените, когда он возвратился к месту своей лесной стоянки. Есть не хотелось, и Зубакин взял в руки наждак. Долго пыхтел над топориком, в результате сумел довести его лезвие до желаемой остроты.

После короткой передышки занялся возведением постройки – к этому времени он определил для себя, что будет строить односкатный шалаш.

Первым делом повалил молодую берёзку и, обрубив ветки, закрепил её ствол на полутораметровой высоте между двумя близко растущими соснами. Затем принялся мастерить наклонный навес. Сходил к ближайшему молодому осиннику и заготовил дюжину жердей, которые уложил ровным рядком поверх берёзовой перекладины, глубоко утапливая в грунт нижние концы. Осину выбрал не случайно, у неё древесина много мягче сосновой и берёзовой, ведь поначалу не было ясно, как поведёт себя цепная пила. А она показала себя наилучшим образом. Во всяком случае, осину грызла легко, как «здравствуйте», и работать с этой пилой было очень удобно – участвовали обе руки. Завершил перекрытие шалаша толстым слоем сосновых веток. За работой упарился, пилить осины пришлось на отдалении – не хотелось оголять место своего расположения, а осиновые жердочки ещё нужно было очистить от сучков, перетащить, подровнять по размеру, вкопать в грунт. Чтобы не ложиться спать на голую землю, застелил низ постройки сосновым лапником. Перед шалашом вырыл в земле округлое углубление. Теперь можно было разводить костёр, не опасаясь, что огонь перекинется на кусты.

Незаметно подкрались сумерки.

* * *

Минуло несколько дней.

Зубакин привыкал к своей новой жизни. И всё бы ничего, но до изжоги надоела однообразная пища, кончились сигареты, продовольственных припасов осталось с воробьиный нос.

Чтобы закрыть эти вопросы, Зубакин решил ближайшей ночью «подломить» буфет Тугульского льнозавода.

Обитателю леса была известна система заводской охраны. Её обеспечивали ночные сторожа, дежурившие поодиночке.

Время дежурной смены они коротали за просмотром телепередач в небольшой комнатке на проходной, выполняя каждые два часа обход территории, как это полагалось по инструкции. У охранников имелось одноствольное ружьё с горстью патронов и четвероногий помощник – огромная кавказская овчарка, которая днём содержалась в вольере, а в тёмное время суток выпускалась на волю.

Буфет располагался вдалеке от проходной и занимал часть первого этажа в двухэтажном административном корпусе предприятия. У него был отдельный вход, расположенный в торце здания. Охранная сигнализация в помещении буфета отсутствовала, торговая точка принадлежала районной потребкооперации, а руководство райпотребсоюза привыкло экономить на всём.

Наступил вечер.

Скорый на ногу Зубакин в половине одиннадцатого подошёл к заводской ограде, смонтированной из высоких бетонных панелей. Сумерки только-только начали опускаться на село, и Михаил, коротая время до наступления полной темноты, присел среди кустов облепихи и закурил последнюю сигарету, по-воровски пряча её огонёк в согнутой в трубочку ладони.

Когда пришла пора, он подошёл к одиноко растущей яблоне-дичке, отыскал за её ветвями дыру в бетонном ограждении и тенью проскользнул на территорию предприятия. Обходя участки, освещённые фонарями, устремился к месту расположения торговой точки. По пути остановился возле груды металлолома, сваленной у забора, и подобрал полутораметровый стальной стержень. Входная дверь буфета запиралась на навесной замок, и его, по представлению вора, несложно было сорвать, если вставить стальной прут в дужку замка и взять её на излом.

Сторожко оглядываясь по сторонам, Зубакин пришёл к буфету. Охранник его не засёк, собака не учуяла.

Поднявшись на невысокое бетонное крылечко буфета, вор начал примериваться к навесному замку. Но его ждал облом – дужка замка настолько плотно входила в запорные петли, что в имеющиеся зазоры никто б не смог вставить шило, не говоря уже о принесённом стальном стержне. Сбивать замок вор даже не пытался, прекрасно понимая, что громким стуком можно привлечь внимание сторожа и «спалиться».

Плюнув с досады, Зубакин спустился с крыльца и отошёл в тень, куда не доставал свет луны. Постоял несколько минут, обдумывая ситуацию. Уходить не солоно хлебавши ему очень не хотелось – не для того он проделал свой долгий путь.

Решил попробовать другой способ и, подойдя к окну, сковырнул ножом штапики на раме. Осторожно вынул квадрат стекла. Но и здесь подстерегала неудача: когда он запустил руку в образовавшийся проём, то натолкнулся на прутья металлической решётки, намертво вмурованной в кирпичную стену – в темноте он её не заметил.

Обозлённый на себя и на весь мир Зубакин подхватил с земли стальной штырь, зацепил им за нижний край двери, оперев на кромку крыльца, и изо всех сил нажал на рычаг. Гранёный стержень выдержал, даже не погнулся, а деревянная дверь, обитая листовым железом, слегка подалась, издавая протяжный скрип. Вор поднатужился и после четырёх безрезультатных попыток всё же сорвал со своего места правую нижнюю часть двери вместе с косяком, к которому крепились дверные шарниры. Всё бы хорошо, но треск стоял неимоверный.

Не выпуская штырь из рук, Зубакин присел на корточки и стал прислушиваться в ожидании реакции охранника на поднятый шум. Собаку он не боялся – знал, чем от неё отбиться. А вот со сторожем было сложнее – он мог прийти с ружьём.

В напряжённом ожидании прошло несколько минут. Никто не появился, и Зубакин через образовавшееся отверстие забрался внутрь помещения.

В буфете было темно, как в норе у крота. Спички слабо помогали – они быстро сгорали, не дав возможности толком рассмотреть, где какой товар лежит. Хорошо, что окно было только одно. Вор разломал две картонные коробки, высыпав из них на пол папиросные пачки, и листами картона заложил оконный проём. Для верности плотно завесил окно рабочими халатами и другим тряпьём, подвернувшимся под руку. Из кармана одного из халатов что-то с шелестом выпало ему под ноги. Когда Зубакин включил электрическое освещение, то увидел на полу деньги. Он с радостью собрал купюры, семьдесят три рубля – неплохие деньги.

Пройдясь по торговому залу и подсобке, Зубакин к собственному неудовольствию отметил полупустые полки и необычно скудный ассортимент товаров. «А ведь я должен радоваться тому, что здесь вообще что-то есть. Татьяна же предупреждала о намерении уйти в начале июля в отпуск и о планах руководства райпо закрыть торговую точку до конца лета для проведения ремонта помещения», – вспомнил он. Татьяной звали буфетчицу, бойкую пышнотелую «разведёнку», которой Михаил оказывал всяческие знаки внимания, как, впрочем, и некоторые другие работники льнозавода.

Поскольку выбирать было не из чего, Зубакин раскрыл рюкзак и принялся наполнять его мясными и рыбными консервами, на жестяных банках которых стояли надписи «Свиная тушёнка с перловой кашей», «Минтай в масле», «Камбала в томатном соусе», «Мясо цыплёнка в собственном соку».

Когда рюкзак был набит под завязку, он занялся поиском сигарет. Но их, даже самых дешёвых, типа «Астры» или «Примы», в буфете не оказалось. Папиросы Зубакин не жаловал, но на безрыбье и рак – рыба. Пришлось взять пустой мешок и сложить в него пачки «Беломорканала», собранные с пола. Туда же отправились упаковка чая, мелкие пакетики картофельного порошка, лаврового листа, молотого перца и других специй.

Под прилавком отыскалась картонная коробка из-под болгарских сигарет, а в ней – несколько пригоршней разменной монеты, которую вор ссыпал в кармашки рюкзака.

Взрезав крышку на трёхлитровой банке томатного сока, Зубакин вволю напился перед обратной дорогой, а затем, волоча за собой добычу, не без затруднений выбрался на крыльцо. Здесь он закинул рюкзак за спину, взвалил на плечо полупустой мешок, и скорым шагом направился к пролому в заборе.

Никем незамеченный вор тихо покинул заводскую территорию. За селом он сделал непродолжительную остановку и позволил себе закурить.

Яркая луна помогала разглядеть ориентиры и не сбиться с пути.

А вот в лесных зарослях, куда лунный свет едва проникал, ориентироваться стало гораздо труднее. Поплутав по ночному лесу, Зубакин вышел к реке и только потом отыскал свой шалаш.

Уставшее тело требовало отдыха, и Зубакин принял горизонтальное положение. Но сон пришёл к нему лишь под утро.

* * *

Лесной обитатель открыл глаза и приподнял голову. Издалека доносился гул автомобиля, монотонный и нудный, как зудение комара.

Зубакин потёр кончиками пальцев веки, поскрёб заросший подбородок с мыслью о том, что не мешало бы побриться. Машинально бросил взгляд на циферблат – часы показывали десять двадцать.

Гул приближался.

Вслушавшись, Михаил по характерным звукам работающего двигателя определил, что в его сторону движется легковой «УАЗ». Это обстоятельство его насторожило.

«Вот тебе и здравствуйте, неужели это „менты“ едут по мою душу, – пронеслись в его голове тревожные мысли. – Хотя, чему тут удивляться? На льнозаводе давно уж обнаружили подломленную дверь буфета и недостачу продуктовых товаров. Понять, кто там побывал, для знающих людей не сложно – я же изрядно наследил пальчиками и ногами. А если в РОВД имеется поисковая собака и её взяли на раскрытие кражи, тогда мне полный каюк – собака по моему следу могла привести „краснопёрых“ сюда. Собаковод, небось, сидит сейчас в кустах за моей спиной и дожидается подкрепления».

Оглянувшись по сторонам, Зубакин потянулся за туристическим топориком – сдаваться без боя он не привык. Сжав в кулаке рубчатую рукоять, он по-жигански присел на корточки и принялся ждать, что будет дальше.

Тем временем шум мотора начал смещаться в сторону, постепенно стихать, через несколько минут его и вовсе не стало слышно.

Михаил расслабился и занялся приготовлением позднего завтрака.

Машина ушла, но беспокойные мысли, вызванные её появлением, никуда не делись.

Самый простой вариант решения проблемы лежал на поверхности – не мешкая, перенести лагерь вглубь леса. Переход на новое место не казался Зубакину такой уж трудной задачей. Но в этом случае увеличивалось расстояние до Тугула, которое и без того не было маленьким, а Зубакин не собирался отказываться от воровских визитов к жителям районного центра. И кроме того, уход в глубину леса не решал другой проблемы – проблемы со змеями. Несколькими днями ранее Михаил поутру обнаружил у себя под боком пригревшегося ужа, в другой раз на месте этой холоднокровной твари могла оказаться гадюка, которых он встречал в лесу почти каждый день. Нет, он не испытывал боязни перед ползучими гадами, но и не забывал о том, что гадюка способна нанести смертельный укус.

Зубакин прикинул так, прикинул этак. В итоге решил оставить в своём лагере всё без изменения, а неподалеку соорудить высоко над землёй, то бишь на дереве, новое место для ночлега.

«Уж там никто меня сонного не захомутает, – размышлял лесной житель. – Если хорошо замаскировать среди ветвей свою лежанку, то её никто не заметит, ну а я смогу всё происходящее вокруг и видеть, и слышать. А если ещё и ружьишком разжиться, тогда мне сам чёрт не брат».

Конструкцию хотелось соорудить основательную и прочную, чтобы она не обрушилась вдруг с высоты на землю и не похоронила под собой незадачливого архитектора без погребальной колесницы, прощальных речей и могильного креста.

Строительные материалы произрастали в шаговой доступности. Кое-что нужно было прикупить в магазине: крупные гвозди и прочный шнур, из которого предполагалось изготовить примитивный блок для поднятия тяжестей на высоту.

– Незваные гости могут появиться здесь в любой момент – сегодня, завтра или даже чуть позже, значит, мне нужно поспешать с постройкой нового места для сна, – сказал себе Зубакин и отправился в путь, игнорируя то, что полуденное солнце безжалостно припекало темя.

До села Мостового, куда он направлялся, было полтора десятка километров. Путь предстоял неблизкий, зато в этом селе мало кто знал о существовании Зубакина, там Михаилу нечего было опасаться.

Шёл напрямик, по посевам. Выбранный маршрут только поначалу казался наиболее удачным – ветвистые стебли гречихи постоянно путали ноги, и это выматывало.

В начале четвёртого часа путник добрался до окраины Мостового. У ближайшей водоколонки напился, ополоснул разгорячённое лицо, смахнул с ботинок дорожную пыль и решительно зашагал в центр села.

Насущные вопросы, ради которых Зубакин припылил в Мостовое, были решены в считанные минуты: в хозмаге он отоварился строительными гвоздями и мотком прочного витого шнура, в продмаге купил несколько буханок свежего хлеба.

У входа в продовольственный магазин, когда обитатель леса вышел из него, стояли два подвыпивших мужичка в промасленных полукомбинезонах (один – долговязый, другой – коротышка) и сосредоточенно пересчитывали денежную наличность.

Зубакин подошёл к ним.

– Братаны, не укажете дом, в котором можно купить литрушку «огненной» воды домашнего приготовления?

– У нас самогонку называют не «огненной», а «смелой» водой, сам понимаешь почему, – засмеялся Долговязый. – Пойдёшь по этой улице, на нечётной стороне увидишь покосившийся домик с голубыми ставнями, в нём и живёт старушка, приторговывающая самогонкой.

– А как зовут хозяйку? – уточнил лесной житель. – Опасаюсь, что она может отказать незнакомому человеку.

– Варвара Даниловна, – ответили ему. – Она гонит «смелую» воду из свекольной патоки, у её продукта хорошая убойная сила, крепостью 55—60 градусов, а вот вкус приторный, можно сказать, противный. Поэтому мы к Даниловне редко обращаемся, только при крайней необходимости.

Махнув сельчанам на прощание рукой, Зубакин отправился к самогонщице.

– Земляк, а ведь мне лицо твоё знакомо, где-то я тебя раньше встречал, – проронил ему вслед Коротышка.

– Это вряд ли! – тихо прошептал Зубакин, ускоряя шаг. – Разве что под вывеской «Их разыскивает милиция».

Варвара Даниловна, подвижная старушка лет семидесяти пяти, внимательно выслушала просьбу незнакомца, назвавшего её по имени и отчеству, попросила немного подождать и ушла в дом. Через несколько минут она вынесла литровую банку самогона, взяла за него недорого.

Вернувшись в лес, Зубакин в тот же вечер обошёл окрестности лагеря и нашёл могучую разлапистую сосну, весьма подходящую для обустройства на ней места для ночлега. Проверяя прочность сучьев у основания дерева, Михаил основательно перепачкал ладони смолой. Это ему не понравилось. «Мне каждый день предстоит взбираться на это дерево, значит, постоянно буду измазан в смоле, и самое неприятное в том, что она непременно окажется в моих волосах», – рассудил Зубакин, уходя от сосны.

Через несколько минут он подыскал для своей цели высокую развесистую берёзу, росшую неподалеку.

* * *

Утром Зубакин принялся за работу.

Берёза, которую он облюбовал, имела пышную ветвистую крону, а вот у её основания ветви отсутствовали, и взобраться на дерево обычному человеку, не владеющему мастерством циркового акробата, было не под силу.

Михаил задумался над тем, как ему выйти из положения.

По его разумению, можно было изготовить высокую лестницу или даже смастерить верёвочный трап наподобие корабельного. Более подходящим Зубакин посчитал другой вариант. Он отыскал поваленное дерево, у корней которого провёл в лесу первую ночь, напилил из него чурочек и изладил несколько продолговатых брусков, которые намертво приколотил к берёзе. Получились прочные ступени, позволяющие без труда взобраться на дерево, они к тому же были покрыты с внешней стороны берёзовой корой, поэтому не демаскировали место ночлега.

На высоте пяти-шести метров ствол берёзы разветвлялся причудливым тройником. В этом месте Зубакин соорудил настил из осиновых жердочек длиной чуть больше своего роста, у него получилась неплохая лежанка, на которой роль перины выполнял толстый слой белого мха. Для защиты от дождя был изготовлен временный навес из листьев папоротника.

Выполняемая работа не представляла для Зубакина архисложную задачу, тем не менее она затянулась на два дня. Всё это время его не покидали мысли о ружье. Михаил не верил в сказки и разумел, что никто из знакомых не доверит ему своё оружие, его шанс – умыкнуть ружьё у кого-либо из тугульских охотников.

Спустившись в очередной раз с дерева, Зубакин, обошёл берёзу, с разных сторон оглядел результаты своих трудов и остался доволен ими – спальное место получилось вполне себе ничего и совсем не бросалось в глаза.

Засыпал он под тихий шелест листвы и мерное покачивание – это лёгкий ветер перебирал верхушки деревьев. Ощущения были необычными.

Под утро ветер усилился, в небе загрохотало, начал моросить дождь.

Зубакину пришлось спуститься с дерева и перебраться в шалаш, а хляби небесные разверзлись нешуточно, и с рассветом дождь не прекратился. Он то хлестал сплошной стеной, то стихал и мелко моросил на фоне выглядывающего из-за туч солнца. Благо, что крутой скат шалаша хорошо защищал лесного обитателя от льющейся с неба воды.

Земля раскисла, по склонам неслись мутные потоки.

На Зубакина накатило унылое, скверное настроение, под стать погоде. Поднять его было нечем – костра в этой сырости не развести, запас «смелой» воды иссяк.

Всё то время, пока продолжалось ненастье, Михаилу казалось, что лето кончилось навсегда.

* * *

К утру третьего дня распогодилось.

Дождавшись, когда земля подсохнет, Зубакин на рассвете четвёртого дня отправился в Тугул.

Пройдя по территории фруктового сада, принадлежащего местному плодосовхозу, он проник на ухоженный двор Петра Шеремета, начальника районной инспекции Госстраха, слывущего среди односельчан заядлым охотником – никто в районе не убивал за зиму лис больше, чем он. Злые языки называли Шеремета отъявленным браконьером, которому незаконная охота сходила с рук благодаря дружбе с егерями и милицейским руководством, а также близости его дома к совхозному саду, через который удавалось незаметно доставлять домой туши лосей и диких коз, добытых без лицензии.

Входная дверь была заперта на обычный врезной замок. Зубакин нажал кнопку звонка, ответом ему была тишина. Он позвонил ещё раз, но реакции также не последовало. Вор вынул нож, сунул его в щель и, цепляясь клинком за ригель замка, принялся отжимать ригель вправо, с третьей попытки это ему удалось.

Комнаты в доме были обставлены в традициях небедных деревенских жителей – хрусталь и фарфор на полках серванта, цветной телевизор, импортная радиотехника, шерстяные ковры со среднеазиатскими орнаментами, но всё это мало интересовало Зубакина, ведь он пришёл за ружьём.

В спальне за шифоньером отыскался ружейный сейф, привинченный к стене и полу и запертый на два замка. Взломать сейф Зубакину было не по силам, и он принялся искать ключи – перерыл ящики шкафов, обшарил висевшую на вешалке и в шифоньерах одежду, но старания оказались тщетными. Вор сделал вывод, что хозяин носит ключи при себе и, с большой долей вероятности, хранит в сейфе свои денежные накопления. Хотя немного хрустящих бумажек Зубакину всё же попало в руки: две двадцатипятирублёвые купюры он нашёл в спальне под матрацем, из хрустальной вазы, стоявшей в серванте, вынул несколько пятирублёвок. Там же, в серванте, хранились женские золотые украшения – браслет, серьги и несколько колец, но Зубакин был к золоту равнодушен.

Охотничьи принадлежности хозяин хранил в тумбочке под телевизором. Это были: початая пачка бездымного пороха «Сокол», увесистые мешочки с крупной и мелкой дробью, коробочка капсюлей, не менее полусотни латунных гильз двенадцатого калибра, прозрачный пакет с картонными прокладками и войлочными пыжами, мерки для пороха и дроби, прибор для снаряжения патронов под названием «Барклай». Шереметовские охотничьи инструменты и припасы были Зубакину без надобности, ему хотелось найти снаряжённые патроны.

Вор обошёл комнаты по второму кругу. В его рюкзак перекочевали полевой бинокль с надписями на иностранном языке и портативный радиоприёмник.

А с ружьём и патронами случился облом.

Неожиданно заскрипела дверь. Зубакин в напряжении замер, рука скользнула на рукоять ножа, висевшего на поясе. Но это оказался не человек, а огромный рыжий кот, который, отодвинув неплотно прикрытую межкомнатную дверь, лениво прошествовал из кухни в коридор.

Выйдя на веранду, вор заглянул в кладовую. В углу помещения с потолка свисали металлические крюки, на которых Зубакин в тусклом свете электрической лампочки разглядел два куска копчёного мяса, источавших сногсшибательный аромат. Сглотнув слюну, вор вынул нож, отрезал крохотный кусочек мяса и отправил в рот. Это была копчёная лосятина, немного жестковатая, вероятно, недодержанная в маринаде, но необычайно вкусная.

«Надо делиться, браконьер», – ухмыльнулся Зубакин, снимая с крюка один из кусков.

Безуспешные потуги раздобыть ружьё раздосадовали Зубакина, но, покидая жилище страховщика Шеремета, он вспомнил, что в соседнем доме живёт ещё один охотник – Анатолий Сидоркин.

После недолгих раздумий вор направился к нему.

В глубине двора Сидоркиных виднелся сетчатый вольер с двумя сибирскими лайками серо-белого окраса. Почуявшие чужака псы заметались по клетке с утробным подвыванием.

Хозяев не оказалось дома, и на звонки никто не вышел. Отжать ригель замка, как это было у Шеремета, Зубакину не удалось – полотно входной двери очень плотно прилегало к дверному блоку.

Обшарив двор, он в дощатом сарае отыскал лом. Вернулся с ним на крыльцо. После нескольких тычков ломом дверь расщепилась, покорёжился левый косяк, но озлобленного неудачами вора это мало волновало, а вернее, совсем не волновало.

Зубакин зашёл в дом, не выпуская лом из рук, поскольку рассчитывал воспользоваться им в случае, если возникнет необходимость вскрыть шкаф для хранения оружия.

Сколько он ни кружил по комнатам, отыскать ружейный шкаф не смог. А вскоре и думать о нём забыл.

В просторном зале стоял огромный раскладной диван с отсеком для спальных принадлежностей. Приподняв крышку отсека, вор увидел двуствольное ружьё двенадцатого калибра и кожаный патронташ с восемью патронами того же калибра, снаряжёнными фабричным способом дробью третьего номера.

Двустволка тут же была разобрана и отправлена вместе с патронташем в принесённый рюкзак.

В одной из комнат на кровати под толстым матрацем лежала малокалиберная винтовка Тульского оружейного завода. Повертев винтовку в руках, Зубакин с сожалением вернул её на прежнее место – без патронов «мелкашка» не представляла для него интереса. А вот двумя бутылками грузинского коньяка из серванта и батоном колбасы, найденным в холодильнике, он соблазнился.

Задерживаться в доме Сидоркиных не было резона – время близилось к обеду, и в любую минуту могли появиться хозяева. Чтобы не «светить» на обратном пути торчащим из рюкзака ружейным стволом, Зубакин обернул его в махровое полотенце, подвернувшееся под руку.

* * *

Шла седьмая неделя с того дня, когда вороватый житель села Тугул решил поселиться в лесу.

К одиночеству и безмолвию отшельник постепенно привык, но иногда, когда он не находил, чем себя занять, накатывала необъяснимая хандра.

«Не раскисай, Миша, бывает и похуже, – говорил себе Зубакин в эти минуты. – Вон, в прошлом году в газетах писали, как один белорусский мужичок после жёсткого конфликта с участковым ушёл на малопроходимые болота, где прожил в одиночестве сорок лет, и только сейчас вернулся к людям. А ты здесь живёшь как на даче: сам себе хозяин, не голодаешь, никто в душу не лезет, „менты“ и „терпилы“ не донимают».

Очередную вылазку Зубакин совершил в село Калистратово.

Михаилу наскучила рыбалка на удочку – для долгого сидения на берегу ему не хватало терпения, из-за этого улов постоянно был незначительным. В селе ему хотелось раздобыть «мордушку» – сетчатую коробку с конусообразной горловиной, через которую рыба заходит внутрь с минимальными шансами выбраться обратно. Эти рыбные ловушки были просты в использовании: заложил в неё прикормку, забросил в воду и занимайся своими делами, а через несколько часов можешь приходить за добычей.

Кроме того, у отшельника закончились ружейные патроны. На днях он обнаружил в лесу заросшее камышом болотце и удачно поохотился на диких уток, из которых приготовил наваристый утиный «шулюм». И всё бы хорошо, но в азарте Михаил забыл, что патронов у него кот наплакал.

В начале одиннадцатого часа Зубакин отоварился в продовольственном магазине Калистратовского сельпо свежим хлебом и сигаретами. Вскинув полупустой рюкзак на плечо, он неторопливо побрёл по тихой улице, тянущейся вдоль берега речушки с незатейливым названием Поперечная. Это не было праздной прогулкой – Михаил хотел найти дом рыбака и с этой целью внимательно разглядывал сельские подворья, нет ли там рыбацких принадлежностей.

«Если застану рыбака дома, то попытаюсь выяснить, у кого можно приобрести нужную мне снасть, желательно, компактную, раскладную, чтобы проще было унести, а у кого – прикупить пару десятков охотничьих патронов двенадцатого калибра, – планировал обитатель леса. – Если никого дома не окажется, буду действовать привычным воровским способом».

Его внимание привлёк кирпичный дом, во дворе которого сквозь кусты сирени, росшие вдоль забора, удалось рассмотреть складную лодку и длинную рыболовную конструкцию из алюминиевых колец, обтянутых мелкоячеистой сеткой, напоминающую рыбацкий «фитиль».

Зубакин распахнул калитку и шагнул во двор.

Увидев на входной двери замок, он понял, что хозяева отсутствуют, и приступил к реализации плана «Б».

Все постройки во дворе – летняя кухня, гараж, дровяной сарай и баня располагались под одной крышей и не были заперты. Зубакин поочерёдно осмотрел их, но нужных рыболовных снастей не нашёл. В летней кухне обнаружил подойник с медовухой, выпил кружку для поднятия настроения, а потом, соблазнившись, отлил для себя хмельной настойки в трёхлитровый бидончик, увиденный там же.

Обойдя дом, он отогнул ножом гвозди в кухонном окне, выходящем на огород, и вынул раму. Через оконный проём влез внутрь помещения.

В поисках патронов вор прошёлся по комнатам и под одной из кроватей обнаружил дощатый сундучок с охотничьими принадлежностями, в нём среди прочих припасов лежало несколько пачек дробовых патронов фабричной закрутки, но они не подходили Зубакину, поскольку имели шестнадцатый калибр.

В мужском отделении шифоньера ему приглянулся армейский костюм песочного цвета, немного поношенный, и кепка «Афганка». Судя по размеру вещей, у хозяина дома была та же комплекция, что и у Зубакина. Отодвинув в сторону висевшую на плечиках одежду, вор в углу шифоньера наткнулся на курковую двустволку шестнадцатого калибра. Он повертел «тулочку» в руках, щёлкнул курками, убеждаясь в её исправности, после чего вернулся к охотничьему сундучку и выгреб из него все четыре пачки патронов. Два патрона легли в стволы, и Зубакин, перекинув ружейный ремень через плечо, направился к кухонному окну. По дороге нацепил на переносицу солнцезащитные очки «хамелеоны», лежавшие в прихожей у зеркала.

Выбравшись во двор, Зубакин задержался у «фитиля», ещё раз оглядел его и заметил два крупных разрыва сетки. Сочтя снасть чересчур громоздкой и сложной при использовании одним человеком, он разочарованно махнул рукой и зашагал к выходу.

Редкие встречные провожали вооружённого чужака пристальным взглядом. Зубакин, чьё плечо приятно тяготило заряженное ружьё, вселяя уверенность и спокойствие, ощущал спиной эти взгляды.

Дойдя до ближайшего переулка, он свернул к реке и пошёл берегом – чрезмерное внимание к своей персоне лесному отшельнику было ни к чему.

* * *

На Тугул опустились густые августовские сумерки. В небе взошла бледная луна. Тихо кругом, лишь иногда прошуршит и блеснёт рубиновыми габаритными огнями редкая автомашина, освещая тусклым светом фар дальние улицы.

Человек в тёмных одеждах, бросив взгляд по сторонам, шагнул в тень дома и осторожно постучал пальцем по оконному стеклу. Когда в окне вспыхнула лампочка, он поднялся на крыльцо и замер в ожидании.

– Мишка, это ты? – послышалось из-за двери.

– Я.

Лидия Андреевна отодвинула дверной засов и впустила ночного гостя в дом.

– С чем пожаловал? – строго спросила старая женщина, когда они вошли в прихожую.

– Хотел попросить у тебя старый дождевик, что от дядьки остался, – ответил Михаил. – Тебе он без надобности, пылится попусту в кладовой, а мне бы этот плащ ещё послужил – в дождь не могу шагу ступить. Ты же видишь, тётушка, какое нынче лето дождливое. Есть и ещё одна досада. Недавно заготавливал дрова для костра и загнал под ноготь щепку. Палец болит, загноился, а выковырнуть занозу нечем. Ты не могла бы принести иголку?

Просьбы Зубакина были дымовой завесой: отсутствие дождевика он мог легко пережить, а занозу подумывал извлечь с помощью ножа. Он пришёл к тёте в надежде узнать, что предпринимает милиция для его поимки, но не мог спросить об этом прямо, так как не хотел, чтобы родственница сочла, что он чего-то или кого-то боится – трусов у них в родне презирали.

– Проходи на кухню, сейчас накормлю тебя.

– С удовольствием!

Пока на плите разогревался ужин, Лидия Андреевна сходила в кладовую и принесла непромокаемый брезентовый плащ с капюшоном. Потом водрузила на нос очки, взяла в руку иголку и ловко извлекла из пальца племянника занозу.

Чуть позже, глядя на Михаила, аппетитно уплетающего суп-лапшу на курином бульоне, женщина со вздохом произнесла:

– Пошёл бы ты, Мишаня, в милицию да сдался, тебя ж всё равно скоро поймают, а повинному человеку всегда бывает снисхождение. Милиционеры ко мне регулярно наведываются – всё проверяют, не появился ли ты в моём доме. Чаще других приходит белобрысый такой молодой человек по фамилии Булгаков, он – зять Никулиных, в уголовном розыске работает. Этот Булгаков говорит, что ты много воровства совершил, и не только в Тугуле, а и в окрестных сёлах тоже. В последний раз он был у меня буквально на днях, твердил, что дни твоей вольной жизни сочтены, потому что милиции известно, на каком участке леса ты обосновался,.. даже номер лесного квартала называл. Мол, есть люди, видевшие, в каком месте ты входил в лес после краж, другие якобы заметили, как ты пересекал лесную просеку. Булгаков забрал у меня несколько твоих фотографий, и теперь портрет моего племянника красуется по всему райцентру: на магазинах, на входе в автостанцию, у отдела милиции. Может, тебе и впрямь пойти в милицию и повиниться?

– Вот сейчас всё брошу и пойду сдаваться! – криво усмехнулся Зубакин.

– Шершнёв, начальник милиции, был в гневе и устроил разнос своим сотрудникам, когда ему доложили, что ты вооружился. Боюсь я за тебя, непутёвого. Ведь застрелят же, пропадёшь не за понюшку табака.

– Бог не выдаст, свинья не съест!

– Долго ты в лесу не протянешь – лето кончилось, скоро по ночам пойдут заморозки. Может быть, тебе уехать в какое-нибудь глухое место? Мужик ты ещё молодой, нашёл бы себе хорошую женщину да жил с ней по-тихому, не высовываясь. Я вот удивляюсь, как ты там, в лесу, без женщины обходишься.

– Ну, я иногда к Наталье заглядываю, – соврал Зубакин.

– К первой жене?

– К ней.

Надолго задерживаться в доме тёти он не планировал, хотя Лидия Андреевна уверяла, что в ночное время работники милиции к ней не наведываются.

– Тётя Лида, я плохо знаю твоих соседей, они могли обратить внимание на свет в твоих окнах среди ночи и донести, а я не хочу новых неприятностей для тебя, – объяснил Зубакин свой скорый уход.

– Как ты в такую темень пойдёшь? – сокрушалась женщина, нагружая его продуктами. – Ноги переломаешь.

– Всё будет в ёлочку, у меня имеется фонарь.

Возвращался Михаил по накатанной грунтовке, бить ноги на бездорожье не было необходимости – в ночи автомашины не встречались.

Ещё находясь в доме тёти, он твёрдо определил для себя, что в ближайшие два-три дня покинет насиженное место. Оставалось решить, куда податься и как выбраться за пределы Тугульского района.

Надёжные приятели, которые могли с пониманием отнестись к его проблемам и дать приют, у Зубакина имелись.

Виктор Ложкин жил в Кемеровской области, трудился горнорабочим очистного забоя шахты имени Дзержинского в городе Прокопьевске. Их пути пересеклись много лет назад в рабочем общежитии электромеханического завода, куда Ложкин приходил к своей подруге и будущей жене Надежде, а Михаил обитал там, как работник завода, не имеющий жилья.

Павел Лебедев был начитанным и умным выходцем из сельской глубинки, слыл ярым жёноненавистником. «Бабы – это конкретная засада для нашего брата, все мои беды от них», – говаривал он, сравнивая при этом семью с кораблём, которым командует кок. Лебедев жил в селе Дикое Томской области, работал бульдозеристом в местном леспромхозе, а когда-то он вместе с Зубакиным тянул срок в одном отряде исправительной колонии на Северном Урале и отзывался на погоняло «Тихий». В момент расставания Павел обнял «кореша» и сказал: «Знаешь, Михайло, если однажды тебе вдруг станет худо, приезжай в наш Молчановский район и найди меня. Места у нас глухие, можно сказать, дикие, ты сможешь отдохнуть от своего смрадного Прокопьевска. Вволю поохотишься, ведь тайга рядом, порыбачишь – окуни шикарной величины ловятся буквально за моим огородом, ты вмиг позабудешь о своих проблемах и неурядицах».

Свой выбор Зубакин остановил на томской глуши, но, чтобы добраться до тех мест, необходимо было сначала выскользнуть за пределы Тугульского района – для этого требовалось тихо, без лишнего шума добыть машину.

* * *

Неделя, начавшаяся 23 августа, у Владимира Еремеева, директора Тугульской заготовительной конторы, не задалась.

В понедельник мать Владимира Ивановича, жившая с ним в одном доме, затеяла небольшую стирку. Однако после включения стиральной машины, стоявшей в предбаннике, неожиданно воспламенилась электропроводка. Баня особо не пострадала, лишь закоптились стена и потолок предбанника, пламя удалось быстро погасить, но перенервничавшую старую женщину увезла «скорая» – у неё случился гипертонический криз.

Во вторник младший сын Еремеева, студент третьего курса сельскохозяйственного института, которому через неделю предстояло отправиться в областной центр для продолжения учёбы, заявил о намерении забрать документы из вуза. Уговоры родителей на него не подействовали, отпрыск твёрдо стоял на своём, говоря, что профессия ветеринара ему разонравилась, что он готов к осеннему призыву на срочную армейскую службу, во время которой у него будет время подумать о будущей профессии.

Утром в среду Еремеева вызвал на ковёр председатель правления райпо и, потрясая прокурорским представлением, устроил жёсткий разнос за потакание заготовителям, жульничающим при закупе у населения шкур крупно-рогатого скота.

Владимир Иванович был человеком многоопытным, весной ему исполнилось сорок семь, и прекрасно понимал: если день не заладился с самого утра, то и к вечеру не стоит ждать перемен. По этой причине он решил вторую половину дня посвятить личным делам.

Вернувшись от руководства, он разобрал поступившую почтовую корреспонденцию, после чего пригласил в свой кабинет бухгалтера.

– Меня после обеда не будет на рабочем месте, постарайтесь самостоятельно решить все возникающие вопросы, – сказал он подчинённой.

По приходе домой Еремеев выгнал из гаража «Ниву», загрузил в неё удочки, болотные сапоги, сетку «малявочницу» для ловли живца, немного съестных припасов. Вчера, когда он навестил в больничном стационаре хворую мать, она пожаловалась на отсутствие аппетита и высказала желание поесть свежей ухи. Еремеев пообещал съездить в самое ближайшее время на рыбалку и наловить для неё окуней. К тому же, все последние дни он испытывал непреодолимое желание посидеть в тишине наедине с самим собой, — а не получалось.

Сначала он отыскал тихую речную заводь и наловил «малявочницей» гольяна, которому отводилась роль живца, затем поехал вглубь леса, где знал уловистое место.

Излюбленное место нашёл довольно быстро – могучая берёза, упавшая в воду, была его главной приметой.

Оставив машину на поляне, в полусотне метров от берега, Еремеев спустился к реке. Насадил на крючок живца, забросил удочку.

Средний окунь и мелкий «матросик» нападали на живую приманку охотно, крупный «горбач» и щука не попадались.

К половине пятого на дне садка трепыхалась приличная кучка окуней – пара десятков или даже чуть больше. Этого с избытком хватало на хорошую уху. Еремеев стал собираться домой: выпустил оставшегося гольяна в реку, отнёс рыболовную снасть и садок с уловом в машину.

Вспомнив о просьбе жены заменить на граблях сломавшийся черенок, Еремеев вынул из багажника топор и направился к молодым берёзкам с намерением срубить одну из них.

Остановил его резкий окрик, раздавшийся сзади – хриплый мужской голос требовал отдать автомобильный ключ зажигания.

Опешивший и ничего не понимающий рыбак обернулся. На противоположном краю поляны стоял небритый мужик в камуфляжном костюме… и целился в него из двустволки. Глаза незнакомца закрывали солнцезащитные очки, на шее болтался бинокль, талию перепоясывали патронташ и офицерский ремень, с которого свисали фляжка и зачехлённый нож.

Неожиданное появление грозного незнакомца слегка смутило Еремеева, но не напугало. Владимир Иванович, никогда в своей жизни не встречавший живых бандитов, ещё не воспринял ситуацию всерьёз, происходящее казалось ему дурным сном, наваждением, которое хотелось поскорее отогнать от себя взмахом руки. Он шагнул навстречу вооружённому человеку.

Грохот выстрела жёстко стеганул по ушным перепонкам. Из-под ног Еремеева, куда угодил дробовой заряд, взметнулись обрывки травы вперемежку с мелкими комками земли, поднялось облако пыли.

– Мужик, у тебя с головой всё в порядке? – возмутился Еремеев.

– Ещё хоть один шаг сделаешь, и я тебя грохну! Завалю как сохатого! Так и знай! – пригрозил человек с ружьём. – Сброшу твой труп в Тугулёнок, а через неделю его рыбы объедят так, что ни одна собака потом не узнает, кто ты и откуда. Вкуриваешь?

– Как не понять!?

– А теперь отбрось в сторону топор и садись на землю, руки держи на виду.

Еремеев подчинился.

Лесной разбойник тем временем подошёл к «Ниве», распахнул водительскую дверцу и внимательно осмотрел салон. Затем открыл багажник и начал рыться в сумках. После обнаружения свёртка с продуктами его лицо расплылось в самодовольной ухмылке.

– Вкуснятина голимая! – надкусывая домашнюю котлету, изрёк он.

Сидящий на земле Еремеев пристально следил за его действиями, первая оторопь у Владимира Ивановича прошла.

– Как бы ты ни прятал глаза за тёмными стёклами, а я тебя узнал, – сказал он. – Ты же Мишка Зубакин, верно? Тебя, вора, наша милиция разыскивает, а ты, значит, здесь отсиживаешься. Ну, а я – Владимир Еремеев, в молодые годы меня дразнили «Мракобесом», школу я окончил чуток раньше тебя, но мы с тобой хорошо знакомы. И семью мою ты должен помнить, мама в школе преподавала математику у старших классов. Она сейчас, к сожалению, приболела, в больничном стационаре лежит с гипертонией, вчера пожаловалась на отсутствие аппетита, просила сварить ухи. Я и приехал сюда, чтобы наловить для неё рыбы…

– Складно чешешь, прямо как в фильме про Чапая: «Брат Митька помирает, ухи просит». На жалость давишь?

Лицо Еремеева исказила презрительная гримаса.

– Ну и сука же ты, Зубакин!

– Ты, землячок, сейчас добазаришься! – поведя ружейными стволами, зло процедил Зубакин (это был он). – Я вот возьму и нажму на курок, в стволах у меня картечь, и разлетятся твои мозги по лесу. Ты этого хочешь? Лучше по-доброму отдай мне ключ от «Нивы».

– Машина не моя, а соседа, он с удочкой чуть дальше по берегу прошёл, – махнув рукой в сторону реки, ответил Еремеев. – Пойди и спроси у хозяина, куда он положил ключ зажигания.

Владимир Иванович хитрил, ключ лежал в его кармане. «Как только этот урод полезет обшаривать меня, я тут же его и заломаю», – мыслил Еремеев, в весе и силе он имел явное превосходство.

– Ты мне фуфел не мети! Был бы с тобой кто, так он сразу бы прибежал сюда на звук моего выстрела.

– Кто знает, может быть, он и прибежал, сидит сейчас в кустах и наблюдает за тобой. А может, мчится со всех ног в Тугул, чтобы заявить на тебя в милицию. Он – мужик молодой, добежит быстро.

Зубакин завертел головой.

– А не мог хозяин, уходя, спрятать ключ? – спросил он. – Где-нибудь в машине или около неё?

Еремеев развёл руками, показывая, что он не в курсе событий.

Разбойник принялся за поиски. Повторно осмотрел автомобильный салон, долго шарил в траве возле колёс.

– Машина мне нужна не навсегда, всего лишь на одну поездку, – разочарованно произнёс он, отходя от «Нивы».

– Ну, раз так, то давай я попробую отыскать ключ, – предложил Еремеев.

– Попробуй, может, у тебя получится.

Еремеев поднялся с земли, пошёл к машине.

Имитируя поиск ключа в салоне «Нивы», он в зеркало заднего вида внимательно следил за Зубакиным в ожидании момента, когда тот потеряет бдительность и выпустит ружьё из рук.

– Под резиновыми ковриками смотрел? – спросил он.

– Смотрел, – ответил Зубакин.

Опустив приклад ружья на землю, он вынул из кармана пачку сигарет и спички с намерением закурить.

Заметив это, Еремеев быстро вставил ключ в замок зажигания, повернул его и плюхнулся на сиденье. Двигатель, к его счастью, запустился мгновенно. Еремеев выжал сцепление и тронул машину, прибавляя газу, на всякий случай склонил голову вправо, подальше от боковых стёкол, ведь Зубакин стоял слева от машины, с этой стороны и мог прилететь ружейный заряд.

«Нива» прошла немного, метров двадцать, когда по ней хлестнул свинец. Основной заряд угодил в стекло водительской дверцы, оно тут же осыпалось мелкими кусочками. Несколько дробин вместе с осколками стекла упали на приборную панель.

Еремеев ожидал второй выстрел, но его не последовало. О причине он вскоре догадается: один патрон Зубакин сжёг выстрелом в землю и теперь, спалив второй патрон, вынужден был перезарядить ружьё, а за это время автомашина успела скрыться за деревьями.

Водитель спешил, но путь не был гладким – на узловатых корнях деревьев, пересекавших дорогу, «Ниву» нещадно швыряло из стороны в сторону. А дорога всё петляла, всё вилась среди лесных зарослей.

Еремеев мысленно поблагодарил инструктора районной автошколы, у которого в своё время получил первые уроки вождения. Тот говорил: «Прежде, чем куда-то заехать, подумай о том, как ты будешь выезжать», многозначительно добавляя: «Как бы ни было трудно при парковке, ставь машину так, чтобы потом можно было легко и быстро отчалить с этого места. Запомни, в жизни случаются ситуации, когда это может оказаться очень важным». Придерживаться этого неписаного автомобилистского правила давно вошло у Еремеева в привычку. Вот и в этот раз «Нива» стояла так, что её передние колёса были обращены к дороге. Поставь он машину как-то по-другому, и кто знает, чем бы всё кончилось.

Впереди показалась кромка леса. Еремеев выехал на накатанную грейдированную дорогу и повернул вправо. Вытер пот со лба и облегчённо вздохнул. Слева простиралось огромное вспаханное поле, справа был лес, а впереди – прямая и ровная дорога на Тугул.

Радость его была недолгой. На дорогу из леса вышел Зубакин. До него было метров двести.

«Хитёр, бродяга! Пока я петлял по лесу, Зубакин, зная, каким путём мне предстоит возвращаться домой, пошёл напрямик и опередил меня, – смекнул Еремеев. – Если бы он не погорячился, а дождался меня в кустах на краю леса, тогда бы мне, точно, пришёл кирдык».

Еремеев погасил скорость, выехал на перепаханное поле и начал по большой дуге огибать человека, охочего до его автомобиля. На пахоте «Нива» натужно урчала, но шла уверенно. Сквозь боковое стекло водитель следил за метаниями Зубакина. Тот выбежал на поле и дуплетом выстрелил по машине, потом перезарядил ружьё и произвёл ещё два выстрела. Но это были «козьи потягушки»! Еремеев в свободное время охотничал и на собственном практическом опыте давно убедился: выстрел из охотничьего ружья с дистанции, превышающей сто метров, не представляет опасности – редкие дробины могут долететь до цели, но они не будут обладать пробивной силой.

* * *

Игнорируя запрещающие таблички, Еремеев припарковал машину перед входом в здание РОВД и взбежал на крыльцо.

Рабочий день уже закончился, в коридорах райотдела милиции царила тишина, лишь в зарешечённом окне под вывеской «Дежурная часть» видны были оперативный дежурный и его помощник.

– К кому мне обратиться? – склонив голову к полукруглой форточке, спросил Еремеев. – На меня совершено нападение,.. в меня стреляли,.. требую, чтобы вы приняли необходимые меры.

– Владимир Иванович! – узнал его дежурный. – Проходите к нам в комнату, мы сейчас во всём разберёмся.

Опустившись на предложенный стул, директор заготконторы начал рассказывать:

– Я сегодня в одиночку рыбачил на берегу Тугулёнка…

Услышав фамилию «Зубакин», капитан-дежурный перебил его.

– За Михаилом Зубакиным числится около десятка краж, совершённых по району в течение нынешнего лета, по словам криминалистов, дактилоскопия прямо указывает на него, как на виновное лицо, но, к большому сожалению, поймать вора нашим ребятам пока не удаётся, – сказал он. – А теперь выясняется, что этот паразит вконец озверел и от тайных хищений перешёл к открытым и вооружённым нападениям.

Капитан отправил своего помощника на второй этаж за дежурным сотрудником уголовного розыска, а сам принялся накручивать диск телефона и звонить заместителю начальника РОВД по оперативной работе и следователю прокуратуры, чтобы поставить их в известность о происшествии с участием Еремеева и Зубакина.

Пришёл старший лейтенант Булгаков, оперуполномоченный уголовного розыска.

– Нужно срочно ехать на место событий, – заявил он. – Ведь ясно же, что Зубакин решил «слинять» из района и пасётся сейчас у кромки леса с намерением захватить одну из проезжающих машин.

– Место на краю леса, где мы разминулись с Зубакиным, легко отыскать по ориентиру – напротив него, среди перепаханного поля, находится берёзовый колок с заброшенным полевым станом, – подсказал ему Еремеев.

Оперативный дежурный, а он в отсутствие руководителя РОВД и его заместителей оставался в отделе милиции за главного, принял решение направить на поиск и задержание Зубакина две мобильные группы.

Первая группа была сформирована быстро, в неё вошли сотрудники, находившиеся в тот момент в здании РОВД: оперуполномоченный уголовного розыска Булгаков, инспектор по делам несовершеннолетних Пустовойт и милиционер-водитель Колесниченко. Сотрудник угрозыска, как более искушённый в вопросах проведения поисковых мероприятий, был назначен старшим в группе, он и по званию был старшим. В оружейной комнате розыскник Булгаков получил автомат АКМС, Пустовойт и Колесниченко – пистолеты Макарова. Офицерам были выданы маскировочные халаты военного образца, в которые они тут же облачились.

Сгоравший от нетерпения сотрудник угрозыска уже не мог стоять на месте и «рыл землю копытом».

– Я хочу выехать пораньше, надо же хотя бы оглядеться и сориентироваться на местности, – сказал он. – Вторую группу будем ждать в районе заброшенного полевого стана.

Оперативный дежурный не возражал.

– Ребята, вы там берегите себя, до прибытия второй группы постарайтесь не лезть в чащу, – наставлял он отъезжающих.

– Могу ли я ехать домой? – спросил его директор заготконторы.

– К сожалению, Владимир Иванович, вам придётся задержаться у нас ещё на некоторое время, – ответил капитан. – Видите ли, на вас совершено разбойное нападение, при этом вас пытались убить, а такие дела расследуют прокурорские. Сейчас сюда подойдёт следователь прокуратуры, ему необходимо допросить вас под протокол и осмотреть повреждения на вашей автомашине.

– Но мне очень нужно домой, я же не арестант и волен распоряжаться собой и своим временем, – стоял на своём Еремеев. – Я хочу есть, хочу переодеться, а главное – мне необходимо передать жене рыбу, ведь мы обещали приготовить рыбный ужин моей маме, находящейся на лечении в стационаре районной больницы, …и без того уже припозднились. Через час я вернусь, следователь, надеюсь, поймёт меня и немного подождёт.

– Приказывать вам я не могу, – сказал оперативный дежурный. – Не забывайте, что здесь вас будут ждать, и постарайтесь долго не задерживаться.

Милицейский «УАЗ», оставляя за собой шлейф пыли, мчался по дороге, окаймляющей лес. Когда он спустился в низину, Булгаков попросил водителя сделать остановку.

– Скоро покажется полевой стан, на который ссылался Еремеев, поэтому я сейчас поднимусь на пригорок и огляжусь, – обозначил опер свои намерения.

Поправив на плече автомат, он взял в руки полевой бинокль и ушёл вперёд.

Возвращался Булгаков бегом.

– Вы не поверите, Зубакин топает по дороге навстречу нам, – возбуждённо произнёс он. – В общем, на ловца зверь бежит. До него расстояние километра в полтора, не больше.

– Какими будут наши действия? – поинтересовался у него специалист по работе с несовершеннолетними.

– Колесниченко, видишь позади прогалину, по ней ты заедешь в лес и спрячешь машину за кустами, – распорядился Булгаков. – Далеко не углубляйся – для нас главное, чтобы «УАЗ» не был заметен с дороги. Сам расположись неподалеку от машины. Если потребуется твоя помощь, я позову. Мы с Пустовойтом займём позиции в кустах рядом с дорогой.

– Задача ясна, приступаю к её выполнению, – сказал милиционер-водитель, запуская двигатель.

– Борзый он, этот Зубакин! – хмыкнул лейтенант Пустовойт. – Ведь прекрасно знает, что его ищут, а всё равно ходит открыто, ни от кого не прячется.

– А чего или кого ему бояться, наш злодей вооружён, – ответил сослуживцу опер. – Сейчас он охотится за машинами, но они к несчастью Зубакина редко здесь ходят – всем нравится асфальт. Причём, по словам потерпевшего Еремеева, автомобиль ему требуется всего на одну поездку. Тут одно из двух: Зубакин решил сорваться из наших мест в другой регион либо подыскал в лесной глухомани подходящую охотничью избушку, куда намеревается перебраться вместе с наворованными припасами, не зря же он пытался захватить проходимую «Ниву». Хотя, чего гадать, скоро этот ухарь сам обо всём расскажет, когда мы возьмём его в оборот.

– Где расположимся?

– Я буду встречать Зубакина первым, и моё место будет здесь, а тебе, Владимир, предлагаю пройти чуть дальше и расположиться вон за теми кустами крушины. Когда бандит приблизится, ориентируйся на мои действия, а дальше включай собственный мозг.

Они разошлись.

* * *

Откуда было знать Михаилу Зубакину о милицейской засаде? Он шагал себе по пыльной дороге, отмахиваясь одной рукой от назойливого комарья, в другой руке сжимая заряженное ружьё, и беззаботно горланил:

А море чёрное ревело и стонало,

На скалы грозные взлетал за валом вал…

А вот молодой офицер милиции Булгаков не был столь беззаботен – мысли оперуполномоченного уголовного розыска занимали планы по бескровному разоружению и задержанию воинственного односельчанина. В розыске во все времена пугливые сотрудники быстро отсеивались, на службе оставались люди смелые и отчаянные, для кого задержание нарушителя закона невредимым или минимально помятым было стилем работы, ведь для раскрытия преступления требовался говорящий подозреваемый. Не чужды им были и общечеловеческие истины о том, что жизнь – это самое ценное, что есть у человека, и она невосполнима, поэтому сыскари старались применять оружие на поражение только в самых крайних случаях.

Укрывшись за деревом, Булгаков внимательно следил за дорогой и одновременно пытался решить задачу, как лучше использовать преимущества автомата перед охотничьим ружьём. Взвесив все «за» и «против», он счёл разумным действовать по нехитрой схеме: пропустить Зубакина мимо свой позиции, дать возможность удалиться на полсотни метров (по мере увеличения этой дистанции ружейная стрельба становилась малоэффективной), неожиданно появиться за спиной злоумышленника, короткими автоматными очередями отсечь его от кромки леса и принудить к разоружению и сдаче.

Лейтенант Пустовойт об этих планах не знал.

Человек с ружьём тем временем беспрепятственно проследовал мимо Булгакова, а тот безмолвствовал и никаких действий не предпринимал.

Пустовойт, озадаченный таким развитием событий, долго раздумывать не стал и взял инициативу в свои руки.

– Стоять! Бросить оружие! – что есть мочи прокричал он. – Поднять руки вверх!

Охотник за автомашиной от неожиданности остолбенел, но только на одно мгновение. В следующий миг он вскинул ружьё к плечу и выпалил из одного ствола в кусты крушины, из-за которых раздался окрик. И тут же, без промедления, рванул со всех ног в лесные заросли.

Сотрудники милиции бросились в погоню. Они поспешали и надеялись до прихода сумерек, а солнце уже клонилось к горизонту, добиться своего за счёт превосходства в численности и быстроте передвижения. Правда, у беглеца тоже имелось некоторое преимущество – преследователи могли действовать лишь в рамках правил, установленных законом для подобных случаев, а преследуемый не был связан никакими путами.

Своим выстрелом Зубакин недвусмысленно обозначил агрессивность собственных намерений и нежелание сдаваться.

Для задержания лиц, оказывающих вооружённое сопротивление, законом разрешалось использование оружия, однако сотрудники тугульской милиции не спешили открывать ответный огонь – злоумышленник бежал между позициями Булгакова и Пустовойта, и в суматохе погони они могли нечаянно пострелять друг друга.

Скрыться из поля зрения преследователей Зубакину не удалось – любовь к табакокурению и выпивке сделала его никудышным бегуном. Он скоро выдохся и перешёл с бега на шаг, а через несколько минут и вовсе остановился, укрывшись за толстой сосной. Отдышавшись, он опустился на колено, переломил ружьё и взамен выброшенной инжектором стреляной гильзы вставил новый патрон.

Высунувшись из-за дерева, обитатель леса разглядел, наконец, своих противников – две человеческие фигуры в одинаковых жёлто-зелёных маскировочных халатах, с той лишь разницей, что у одной на голове находился капюшон маскхалата, а у другой – серая кепка, приближались к нему короткими перебежками от дерева к дереву. Зубакин дважды выстрелил по ним навскидку, перезарядил ружьё и продолжил бег в глубину леса.

– Пустовойт и Булгаков сблизились.

Булгакову очень хотелось попенять сослуживцу за то, что тот поторопился обнаружить себя и тем самым усложнил выполнение задачи, но на бегу было не до разговоров. Опер остановился и с колена послал короткую автоматную очередь над головой убегавшего, затем вторую.

Ломая сучья, пули с громким чмоканьем впивались в стволы деревьев, на Зубакина посыпались ветки, хвоя, сосновые шишки.

Автоматные очереди возымели должное действие – беглец остановился и начал суетливо озираться по сторонам. Но поднимать руки не спешил. Вместо этого он опустился на корточки и юркнул в небольшое углубление за старой берёзой.

Преследователи перешли с бега на шаг.

– Я не заметил, куда он пропал, – сказал Пустовойт.

– Да он притаился вон за тем деревом, – указал Булгаков на кривую берёзу, ствол которой напоминал латинскую букву «S». – Так хотелось взять этого «бармалея» без крови, да видишь сам, не выходит. Если ещё раз побежит, буду стрелять по ногам.

– Я думаю, пора.

– Пока Зубакин залёг, давай попробуем аккуратно обойти его с двух сторон: ты – слева, я – справа, – предложил Булгаков. – Ты станешь отвлекать его беспокоящей стрельбой по берёзе, а я в это время смогу занять удобную позицию и прицельным выстрелом продырявить нашему «бармалею» одну из нижних конечностей, может, после этого он станет сговорчивее.

– Сделаю всё как надо, – согласно кивнул Пустовойт.

– Володя, чтобы этот гад не зацепил тебя, постарайся после каждого выстрела менять позицию.

– Да понял я, понял, – ответил тот.

Сделав несколько шагов вперёд, инспектор по делам несовершеннолетних опустился на землю и пополз, оперуполномоченный угрозыска выполнял обходной маневр аналогичным образом.

Вскоре между Пустовойтом и беглецом завязалась обоюдная перестрелка.

Булгаков в это время продолжал ползти среди кустов. Когда он сделал остановку и поднял голову, то в двадцати метрах от себя увидел кривую берёзу, а за ней… торчащий из неглубокой впадины зубакинский зад, обтянутый защитной тканью.

«Если попаду по ягодицам, будет то, что надо, кости останутся целы», – подумал он и переключил металлический флажок на корпусе автомата вниз до упора, переводя режим огня с автоматического на одиночный.

Внезапно из-за корней берёзы показалась голова Зубакина – то ли он услышал щелчок переключателя огня, то ли Булгаков выдал себя каким-то иным образом.

Розыскник на мгновение замер – стрелять в голову противника не входило в его планы, зато Зубакин не медлил – он резко вскинул ружьё и выпалил из одного ствола. Дробовой заряд, хрустко ломая ветки шиповника, пролетел над опером.

Заметив, что Зубакин перезаряжает ружьё, Булгаков прицелился и выстрелил. Тишина. Никаких звуков. Оперативник немного помедлил и выстрелил ещё один раз.

В ответ послышался громкий выкрик:

– Ваша взяла! Сдаюсь!

Зубакин поднялся с земли и вышел из-за дерева на открытое место.

Подбежавший опер ударом ноги по ружейным стволам выбил из его рук двустволку.

– Радуйся, животное, что ты никого из нас не зацепил, – прорычал Булгаков.

Лицо Зубакина перекосилось от бессильной злобы, рука легла на рукоять ножа, но работник угрозыска, державшийся настороже, перехватил ему запястье и ловкой самбистской подсечкой сбил противника с ног. Подоспевший Пустовойт поднял с земли выпавший нож, помог надеть на задержанного наручники. У Зубакина была досмотрена одежда – колюще-режущих предметов в карманах не было, личных документов при нём также не оказалось.

– Вы, граждане «менты», аккуратнее, у меня рана на пояснице, – пробурчал Зубакин, уткнувшийся в траву.

Ему взрезали брючину, под которой обнаружилось сквозное ранение левой ягодицы, из входного и выходного отверстий обильно лилась кровь.

– Жить будешь! – Булгаков откинул капюшон и взъерошил вспотевшие волосы. – Сейчас ты прижмёшь свою ладонь к ране, и кровотечение должно уменьшиться, а когда доберёмся до нашей автомашины, сделаем тебе перевязку – у водителя имеется специальный перевязочный пакет. Позже, по дороге в РОВД, мы обязательно завернём в санпропускник районной больницы, где дежурный врач окажет тебе квалифицированную помощь, – опер вынул из кармана ключ и снял с задержанного наручники. – Если вздумаешь дёргаться, то враз получишь по загривку. Уяснил?

– Уяснил! А ты Булгаков?

– Булгаков, Булгаков. Выходит, ты, сволочь, соображал в кого стреляешь?

– Не говори ерунды, я в вашем райотделе мало с кем знаком, тебя тоже не знаю, – цвиркнув зубом, ответил Зубакин. – Тётка рассказала, что моими поисками занимается молодой блондинистый опер по фамилии Булгаков, похожий на тебя, вот я и высказал предположение и, оказывается, угадал. А поначалу, когда вы крикнули мне «Сдавайся!», я же посчитал, что это мои недруги Куркуновы, с которыми у меня давняя вражда, устроили на меня охоту. И только когда ты начал «шмалять» мне в спину автоматными очередями и чуть не убил меня, я понял, что здесь «вояки» или «менты», ведь автомат может быть только у вашего брата…

– Чуть не убил? Ври да не завирайся и дурочку здесь не ломай! Я стрелял по верхушкам деревьев, чтобы ты послушал пение автоматных пуль и немного охолонул, поубавил прыти.

– Не знаю, куда ты целился, но твоя пуля меня по голове долбанула, – недовольно проворчал Зубакин. – Думаешь, почему я остановился?

Булгаков осмотрел его голову. В области затылка, действительно, имелось незначительное рассечение кожи, которое слегка кровоточило.

– Думаю, прокуратура разберётся, что это за царапина – пуля коснулась твоей никчёмной головы или ветка, срезанная автоматной очередью, прилетела сверху и след оставила, – заметил инспектор Пустовойт.

– При чём здесь прокуратура? – удивился Зубакин. – Я, вообще-то, вор, а не «мокрушник».

– Ты покушался на убийство Еремеева Владимира Ивановича, когда пытался отнять у него «Ниву», и в нас с Пустовойтом ты стрелял прицельно, поэтому советую не включать дурака, – зло проговорил Булгаков. – А теперь поднимайся, мы идём к нашей машине.

Подобрав с земли ружьё, патронташ, бинокль, пояс с ножнами и другие вещи Зубакина, сотрудники милиции повели задержанного к месту засады – где-то там остались «УАЗ» и его водитель.

* * *

Старший следователь прокуратуры Емельяновской области Алексей Петрович Горовой вторую неделю находился в Тугульском районе, куда был командирован для расследования уголовного дела об убийстве жительницы села Белый Ключ Останиной Татьяны Ивановны.

Утром 16 августа сорокатрёхлетняя домохозяйка Останина, проводив мужа на работу, отправилась за село в надежде набрать в берёзовых колках грибов. Накануне сосед-механизатор, работавший в поле, рассказал Останиным, что после прошедших проливных дождей в березниках появилось великое множество чёрных груздей.

Вернувшись вечером с работы и не застав жены дома, Останин начал проявлять беспокойство. Обошёл соседей и родственников, но ни у кого из них супруги не оказалось. Из-за наступления сумерек решено было отложить поиски женщины до следующего утра.

С наступлением следующего дня Останин с родственниками и неравнодушными односельчанами принялись разыскивать пропавшую женщину в окрестностях Белого Ключа. В поисках прошёл час, второй, третий, но результаты были нулевыми. Следы Татьяны Ивановны обнаружились лишь во второй половине дня. У восточной окраины села, в берёзовом колке, расположенном неподалеку от заброшенной конюшни, были найдены вещи пропавшей женщины: белое пластмассовое ведро с десятком груздей, кухонный нож с узнаваемым кольцом на рукояти, женский резиновый сапожок – их уверенно опознал муж Останиной. От куста боярышника, у которого были обнаружены вещи, шёл след волочения в направлении лога, заросшего кустарником. Виден был также отчётливый след лошади, тянувшийся параллельно следу волочения. Через два километра следы закончились… у трупа Останиной, лежавшего в логу под ворохом берёзовых веток. На его шее была затянута удавка из многожильного алюминиевого провода, на нижней части тела отсутствовало бельё, блузка и жакет были смещены к голове.

Судебно-медицинская экспертиза показала, что убийству предшествовало изнасилование потерпевшей.

Раскрыть преступление по «горячим следам» тугульским правоохранителям не удалось.

Спустя неделю на личный приём к прокурору области приехал директор средней школы из села Белый Ключ, назвавшийся младшим братом убитой Останиной, и высказал сомнения по поводу способности молодого следователя Тугульской районной прокуратуры Селезнёва найти убийцу сестры. Визитёр заявил, что это общее мнение родственников погибшей женщины, и настоятельно просил направить в район более опытного криминалиста. Прокурор пошёл навстречу заявителю, поручив расследование убийства сотруднику областного аппарата прокуратуры Горовому.

…Последний день августа Горовой провёл в селе Белый Ключ, где дополнительно осмотрел место преступления и побеседовал с двумя несовершеннолетними свидетелями, сообщившими важные сведения. В конце рабочего дня следователь вернулся в райцентр и занялся назначением экспертиз, для этих целей пришлось заглянуть в криминалистические справочники.

– Алексей Петрович, вам звонят из областной прокуратуры, – сообщила следователю заведующая канцелярией, строгая немолодая дама, – и звонят почему-то на мой телефон.

– Так вы же всегда на месте, чего нельзя сказать обо мне, – ответил Горовой, направляясь в приёмную прокурора.

Звонил Митрофанов, заместитель прокурора области по следствию.

– Как успехи? – поинтересовался он.

– Некоторые успехи есть. Во всяком случае, человека, виновного в смерти Останиной, мы установили. Это местный конюх по фамилии Степанов. Запойный, слегка дебиловатый тип.

– Как вышел на него?

– В день убийства две сельчанки отвозили обед своим мужьям, работающим на сенокосе. Когда мы начали плотнее общаться с жителями Белого Ключа, эти женщины рассказали, что в тот злополучный день за селом, в районе заброшенной конюшни, встретили нетрезвого Степанова, бродившего по колкам в поисках отбившейся лошади. Там же в это время женщины видели потерпевшую Останину, собиравшую грузди.

– А с мотивами разобрался?

– Он сначала изнасиловал женщину, а потом задушил, чтобы потерпевшая не заявила на него. Ночью приехал к месту убийства на коне, обвязал ноги убитой верёвкой и волоком перетащил тело в заросшую кустами низину, где никто не ходит. Потом замаскировал труп ветками.

– Ты так уверенно об этом говоришь!

– Не далее как вчера я задержал Степанова, он мне во всём признался,.. хотя поначалу нёс всякую нескладную ахинею. Сейчас хочу назначить несколько экспертиз, чтобы плотнее обложить его. Очень рассчитываю на заключения биологов и экспертов-криминалистов ЭКО УВД.

– Не догадываешься, по какому поводу я тебе звоню?

– Чего тут гадать? – засмеялся Горовой. – Вы, Андрей Владимирович, хотите поручить мне ведение дела в отношении местного вора по фамилии Зубакин, который долгое время оставался неуловимым, скрываясь в лесу, а недавно устроил перестрелку с работниками милиции. Прокурор района, рассказывая мне о похождениях Зубакина, не скрывал, что будет ходатайствовать перед руководством о передаче этого дела мне.

– Там дело сложное, многоэпизодное, и тугульскому следователю самостоятельно это уголовное дело не вытянуть – «зелёный» он пока ещё.

– Да я всё понимаю, – ответил Горовой.

– Ну, вот, в принципе, и всё! Я подписываю постановление о создании следственной группы под твоим руководством. Селезнёва не жалей, загружай поручениями по полной, ему это пойдёт на пользу.

Закончив телефонный разговор, Алексей Петрович постучал в дверь прокурорского кабинета.

Горовому потребовались все уголовные дела, в которых фигурировал Михаил Зубакин. По официальных учётам таких дел значилось двенадцать, они подлежали объединению в одно производство.

Преступления в основной массе представляли собой квартирные кражи, основательно отработанные к тому моменту следователями Тугульского РОВД. Зубакин во всех случаях был крепко привязан к объектам совершения краж оставленными на месте потожировыми следами своих пальцев. После его поимки дело оставалось за малым: требовалось описать в протоколе характерные признаки вещей, обнаруженных непосредственно при злоумышленнике и в месте его обитания, представить их на опознание потерпевшим Куркуновым, Кейль, Потехиным, Чебышевым, Шеремет, Речкуновым, Сидоркиным, а также выполнить процедуру предъявления Зубакину обвинения в тайном хищении чужого имущества, совершённом неоднократно. И можно было вести речь о завершении расследования в этой части. С учётом прежних зубакинских «заслуг» следователю надлежало также поставить перед судом вопрос о признании обвиняемого особо опасным рецидивистом.

В один из сентябрьских дней Горовой встретился с потерпевшим Чебышевым, жителем села Калистратово.

– Скажите, Чебышев, вы не находитесь в родственных отношениях с участковым инспектором Мартемьяновым? – спросил его следователь. – Может быть, он вам кум или сват?

– Нет, мы не состоим в родстве. А в чём, собственно, дело?

– У меня по уголовному делу проходит в качестве вещественного доказательства вот эта охотничья двустволка Тульского оружейного завода, модели ТОЗ БД-16. Судя по заводскому номеру ружья и вашему заявлению, оно месяц назад было у вас похищено.

– Всё верно, ружьё – моя собственность, – ответил человек, признанный по делу потерпевшим. – Мне оно в своё время досталось от отца.

– Дня три-четыре назад ко мне подходил вышеупомянутый работник милиции и интересовался, когда я намерен возвратить вам украденное оружие. Не подскажете, откуда у него такая трогательная забота о вас?

– Мы с Петром Сергеевичем Мартемьяновым когда-то в школе учились в одном классе, – объяснил Чебышев. – Это по моей просьбе он обращался к вам, не вижу в этом никакой крамолы.

– Полагаю, вы ненадлежащим образом хранили охотничье ружьё, а участковый инспектор сквозь пальцы смотрел на эти вещи, тогда как именно на нём лежала обязанность контролировать условия хранения оружия на вверенном административном участке. В своих показаниях, данных моему коллеге из Тугульского РОВД, вы утверждали, что ружьё хранилось в специальном стальном ящике, но вор, якобы, сумел добраться до него путём подбора ключа к замку оружейного ящика. А вот подследственный Зубакин поясняет, что оружейного шкафа или ящика в вашем доме не было, что ружьё он обнаружил в незапертом шифоньере среди одежды. И у меня есть веские причины доверять словам этого человека по данному преступному эпизоду. Не хотите ли правдиво рассказать, как оно было на самом деле?

– Оружейный ящик у меня имеется, вы можете приехать и увидеть его сами.

– Да вы с перепугу могли и три оружейных сейфа прикупить, когда узнали, что похититель ружья использовал его во время разбойного нападения на директора заготконторы, а позднее ещё и по сотрудникам милиции Булгакову и Пустовойту при задержании стрелял. Ведь никто не отменял статью 219 Уголовного кодекса, предусматривающую ответственность за небрежное хранение огнестрельного оружия, создавшее условия для использования этого оружия другим лицом …с тяжкими последствиями.

– Напрасно вы не верите мне.

– Молите бога, Чебышев, что всё обошлось без смертей и серьёзных ранений.

– Вы так и не сказали, когда мне будет возвращено ружьё.

– По уголовным делам судьбу вещественных доказательств определяет суд при постановлении приговора.

– Почему вас кличут «Холерой»? – спросил Горовой собеседника.

– История давняя, во время первой «ходки» сокамерники сочли, что у меня очень скверный характер, это повлияло на выбор «погоняла», – усмехнулся Зубакин. – А что это вас так заинтересовало?

– Просто, надоело всякий раз начинать разговор с подследственным со слова «Рассказывайте».

На допросах у Горового Зубакин много ёрничал, язвил, а всё же с очевидными вещами соглашался. Он признал вину по всем эпизодам вменяемых ему краж, не оспаривал факт вооружённого нападения на рыболова. По другим составам преступления они со следователем говорили уже на разных языках, но там и наказание законом предусматривалось иное, более суровое, нежели санкция за совершение хищения.

– Что вы мне шьёте покушение на убийство Еремеева? – раздражённо произнёс Зубакин на очередной встрече со следователем. – При желании я мог десять раз застрелить «фраера», но я же этого не сделал.

– Во-первых, вам здесь не кружок кройки и шитья, а я – не портной, – возразил работник прокуратуры. – Во-вторых, умысел на убийство у вас возник не в начале вашей встречи с потерпевшим, а в момент, когда вы поняли, что с автомобильным ключом зажигания Еремеев обвёл вас вокруг пальца.

– Зачем мне было кончать хитрозадого Еремеева? Мне нужна бы его «Нива», на ней я хотел уехать из этих мест, чтобы не отсвечивать милиции. Ну да, я стрелял в направлении машины, но делал это с единственной целью: напугать Еремеева и заставить заглушить машину.

– Зубакин, всё это слова, а вот объективные данные, включая осмотр повреждений у автомобиля «Нива», показывают, что вы с убойной дистанции произвели прицельный выстрел в водителя, послав ружейный заряд в его голову, жизненно-важный орган, то есть всё сделали для причинения ему смерти,..однако не достигли желаемого результата по независящим от вашей воли обстоятельствам – заряд дроби, ударив в водительское стекло под острым углом, разнёс его в мелкую крошку, но потерял при этом убойную силу… Так что, ваша версия не прокатывает.

– Ну, это мы ещё посмотрим, прокатывает или не прокатывает. Кроме вас, прокурорских, есть ещё суд.

– Кто бы спорил! – усмехнулся следователь.

Встал вопрос о квалификации действий, выразившихся в сопротивлении задержанию.

Реального вреда здоровью сотрудников милиции ружейная пальба лесного обитателя не причинила. Однако лейтенант Пустовойт заявил, что одним из выстрелов Зубакин сбил с его головы кепку. Это означало, что задерживаемый стрелял в него на поражение.

Напрашивалась статья 191 прим 2 Уголовного кодекса – посягательство на жизнь работника милиции в связи с его служебной деятельностью. При отягчающих обстоятельствах преступление каралось не только лишением свободы, но и смертной казнью.

– Чтобы отвлечь на себя внимание Зубакина, я выстрелил из пистолета в берёзу, за которой он укрылся, – пояснил инспектор Пустовойт. – В ответ прозвучал ружейный выстрел, и в дерево рядом со мной, чуть повыше головы, ударила дробь, с меня в тот же момент слетел головной убор. Когда Зубакин закричал, что сдаётся, и поднял руки, я подобрал свою кепку. Пробоин на ней не увидел, имелось только тёмное пятнышко небольшой величины на передней поверхности, как если бы туда угодила частица горящего пороха.

Следователь внимательно осмотрел головной убор Пустовойта и тоже не обнаружил на нём следов попадания дроби.

Подследственный твердил, что не имел намерения убить сотрудников милиции:

– Я стрелял над головами преследователей, хотел шугануть их и отбить желание гоняться за мной. Что из этого получилось, вы сами знаете.

Горовой с понятыми выехал на осмотр участка леса, на котором произошло задержание беглого вора. Имевшиеся на деревьях следы перестрелки были зафиксированы фотосъёмкой и записями в протоколе осмотра местности. Дорогу показывал сотрудник угрозыска Булгаков, участвовавший в следственном мероприятии в качестве свидетеля.

– Какое тут посягательство на жизнь работников милиции, если я до самого последнего момента не знал, с кем имею дело, кто меня преследует, – заметил обвиняемый. – Они же мне не назвались.

– Зубакин прав, мой сослуживец, требуя от него сдаться, не упоминал слово «милиция», – подтвердил его показания оперуполномоченный уголовного розыска Булгаков.

– Да я уже и не помню дословно, что именно прокричал Зубакину из кустов, – сказал Пустовойт.

Оценив добытые доказательства, Горовой вынес постановление о прекращении уголовного преследования Зубакина по данному эпизоду.

Пустовойт и Булгаков отнеслись к решению следователя с пониманием.

Властители дорог

Массивная старая дверь кабинета негромко скрипнула, заставив умолкнуть Горового на полуслове.

В дверном проёме появилась белокурая шевелюра Александра Иванова.

– Алексей Петрович, прошу извинить, что помешал работе! Но начальник отдела попросил напомнить коллективу: сегодня по графику наша очередь для получения форменного обмундирования.

– Спасибо! Я не забыл, – приподнялся со стула Горовой. – Вот освобожусь и непременно навещу отдел материально-технического обеспечения.

Через минуту после ухода Иванова очная ставка продолжилась.

Горовой повернулся к потерпевшей:

– Подтверждаете ли вы показания следователя Позднякова?

– Нет, не подтверждаю, – покачала головой женщина. – Он приглашал меня в Октябрьский

РОВД дважды, было это в летний период. А потом вся его работа заглохла… Я категорически настаиваю, что протокол моего допроса, датированный одиннадцатым октября, следователь состряпал без моего участия. Подписи в протоколе не мои. Я не такая глупая, чтобы соглашаться на прекращение дела об ограблении, как это записано у Позднякова. Разве мне кто-то вернул сумочку и деньги?.. Назначьте экспертизу по подписям, и вы убедитесь в моей правоте… Этот человек либо подыгрывает ограбившему меня бандиту, либо просто обленился до такой степени, что не хочет выполнять свою работу…

– Что скажете, Поздняков?

– Вряд ли вам удастся доказать подделку мной протокола и выполнение подписей в нём от имени потерпевшей. Я не имею склонности к совершению подобных вещей.

– Если подписи сфабрикованы кем-то из ваших друзей, а я этого не исключаю, то вам легче от этого не станет. Следственные действия по делу о грабеже могли выполнять вы и только вы…

Через час, когда очная ставка завершилась, Алексей Петрович отметил повестки её участникам, проводил их до выхода. Потом запер кабинет, прошёл в противоположный конец первого этажа и по отвесным бетонным ступеням спустился в подвал, где в одном из закоулков располагался материальный склад.

Здесь его ждал отрез синего сукна для пошива форменного костюма, пара голубых сорочек, несколько комплектов серебристых погон для кителя и сорочек, в небольшой картонной коробочке лежали эмблемы и звёзды, большие золотистые пуговицы с изображением серпасто-молоткастого герба несуществующего уже Союза ССР (Россия ещё не имела официальных государственных символов).

– Не обессудьте, что выдаём лишь малую часть от причитающегося вам по норме, – развёл руками заведующий складом. – Всё это из старых московских запасов, обуви в этот раз совсем не поступало. Думаю, в ближайшие годы и того не будет.

– Вы знаете, я из следователей и в форменный мундир облачаюсь не часто. Так что, проблемы с недопоставками обмундирования переживу. Главное, чтоб зарплата выдавалась вовремя.

Со свертками в руках Горовой вернулся к своему кабинету. Слегка замешкался, отпирая дверной замок.

– Здравствуйте, Алексей Петрович! – послышался из-за спины легко узнаваемый голос начальника отдела по надзору за следствием и дознанием в органах МВД Куликова. – А я к вам.

– Рад видеть вас, Владимир Алексеевич! – ответил следователь, распахивая дверь. – Проходите!

– Тут такое дело, – начал Куликов, когда они присели у стола. – В конце прошлого года в прокуратуре Ленинского района проводилась комплексная проверка. В ней участвовал мой заместитель. Комиссия облпрокуратуры в числе прочего изучала отказные материалы, выясняя, насколько обоснованные решения «ленинцы» принимают по результатам рассмотрения сообщений о совершённом криминале. В поле зрения проверяющих попал материал по заявлению гражданина Епифанова, требовавшего привлечь к ответственности трёх сотрудников госавтоинспекции за необоснованное, по его мнению, применение к нему физической силы и специальных средств – резиновых палок. Следователь Ленинской прокуратуры Устинов, работавший по заявлению, пришёл к выводу о том, что работники ГАИ действовали в рамках закона, в их действиях не усматривается состава какого-либо преступления, и вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. А комиссия облпрокуратуры по тем же материалам сделала иные выводы, не соглашаясь с решением следователя, и в своём акте рекомендовала прокурору района организовать дополнительную проверку заявления Епифанова. …Прошло некоторое время. Областная прокуратура в порядке контроля за устранением нарушений, отмеченных в акте проверки, выяснила, что по заявлению Епифанова вновь отказано в возбуждении дела. Мой заместитель запросил материалы, отменил отказное постановление и самостоятельно возбудил уголовное дело по признакам превышения должностных полномочий сотрудниками госавтоинспекции. Возбужденное дело было направлено для расследования в прокуратуру Ленинского района. …Вчера я узнал, что районный следователь Полоскун, принявший уголовное дело к производству, не стал особо утруждать себя, в течение трёх-пяти дней выполнил для видимости несколько следственных действий и прекратил дело.

– А от меня вы чего хотите? Прокурор области никогда не поручит подобную мелочовку нашему подразделению.

– Не сочтите мои слова чересчур пафосными, но ведь наше ведомство для того и существует, чтобы защищать людей от произвола. А только глядя на наших коллег, настойчиво и демонстративно «хоронящих» это дело, видя все их формальные отписки вместо необходимых мотивированных решений, начинаешь склоняться к мысли, что они забыли о своём предназначении. А люди, небось, думают, что у Ленинской прокуратуры имеется собственный интерес в этой истории…

– М-да…

– Мы с вами, Алексей Петрович, редко пересекаемся в служебных делах, но я много наслышан о вашей настойчивости и дотошности, о наступательном стиле при ведении расследований. Пришёл попросить вас взяться за расследование этого дела. Какую бы позицию вы по нему ни заняли, я отнесусь к вашему решению с уважением. И успокоюсь… с убеждением, что всё сделано по максимуму.

– Спасибо за добрые слова. Работаю, как умею. Надеюсь, вы не думаете, что у меня в данный момент в работе расслабуха, нагрузка маленькая, и я, если вдруг случится заниматься сотрудниками ГАИ, проведу расследование быстро, на раз-два?.. В вашей истории упущено время, восстанавливать детали придётся с большими трудностями… А нагрузка у меня не слабее, чем у других наших ребят. Три сложных дела! Но, если честно, мне уже интересно взглянуть на ваше дело и узнать, что же там случилось с человеком по фамилии Епифанов. Кстати, я бы нынче охотно взялся за любую работу, которую надо выполнять в городе. У меня жена беременна, и вечерами хочется быть дома, рядом с ней, а не на выезде.

– Как я понимаю, вы даёте своё принципиальное согласие. Верно?

– Вы правильно меня поняли! Я сумею перекроить, перепланировать своё рабочее время так, чтобы его хватило и для властителей дорог.

– Тогда я отправляюсь к руководству. У меня найдутся аргументы для решения вопроса о передаче дела вам. Его материалы я уже запросил в Ленинской прокуратуре. Не сегодня, так завтра дело будет здесь.

* * *

Прошёл день, за ним второй.

Алексей Горовой был вызван руководителем следственной части Ликутиным.

– Прими в работу, – сказал тот, протягивая следователю тонкую папку с документами. – Начальник следственного управления говорит, что тебе известно, о чём идёт речь.

На лицевой стороне папки Алексей прочёл короткую надпись, выполненную тёмно-синим фломастером: «Уголовное дело №40081. Начато 12 января 1992 года. Часть 2 статьи 171 УК РСФСР».

– Я всё понял, ничего объяснять не требуется, – согласно кивнул он.

– А вот мне требуется! Почему я не в курсе событий? У меня в отделе сотрудники начали самостоятельно распределять между собой нагрузку? – укоризненно взглянул Ликутин на подчинённого.

– Не далее чем во вторник ко мне пришёл Владимир Алексеевич Куликов и рассказал, что его заместитель возбудил дело в отношении работников ГАИ по факту превышения власти, а Ленинская прокуратура, на чьей территории произошли события, не хочет его расследовать. Вернее, не желает работать по нему так, как это должно. Просил меня принять дело к производству. Бегать от работы – это не по мне, и я согласился, пообещав, что сразу же приступлю к расследованию, как только поступит соответствующее официальное распоряжение руководства о передаче дела мне.

– Ох, какие мы! Нам хлеба не надо, нам работу давай!

– Я поставил себя на место Куликова. Это ж вовсе не дело, когда наши коллеги из района пренебрежительно отмахиваются от руководителей надзорного отдела, как от назойливых мух…

– Нарушишь сроки следствия по другим своим делам, спрошу без всякого снисхождения!

– Да это понятно! – сказал Горовой, направляясь к двери.

Весь день он был занят текущей работой. Полученную от Ликутина папку раскрыл только вечером.

К картонной корке прочной ниткой была подшита стопка бумаг, в которой машинописные документы чередовались с рукописными. Не подшитым было лишь постановление о передаче дела в следственную часть, имевшее в верхнем углу резолюцию заместителя прокурора области: «Тов. Горовой А. П., проведите расследование в соответствии с требованиями УПК».

Епифанов Валерий показал о происшедших событиях следующее:

– 31 июля, в субботу, мы с женой и двумя соседями – Германом Стригиным и Игорем Ненашевым в первом часу ночи поехали на «Жигулях» к себе на дачу, в район Научного Городка. В городе после дневной жары стояла жуткая духота, мы планировали остаться в садоводстве ночевать, но прежде мечтали искупаться в озере. Я управлял машиной, жена Вероника сидела рядом, соседи – на заднем пассажирском сидении. Автомашина принадлежала Стригину, но хозяин попросил меня сесть за руль, так как они с Ненашевым были немного выпивши. Я предварительно взял дома водительское удостоверение… Ехал со скоростью не более сорока пяти километров в час, не спешил, поскольку управлял чужой машиной в ночное время, а дорога была сильно разбита.

Едва мы проследовали мимо мясокомбината и выехали за город, справа на обочине из-за кустов появился человек, который взмахнул рукой, предлагая остановиться. Я, не останавливаясь, продолжал движение. Жена сообщила, что махнувший рукой мужчина был в форме сотрудника милиции, только без фуражки, галстука и полосатого жезла. И добавила: «Хорошо, что не остановился. Ещё неизвестно, кто это был. По телевизору в новостях регулярно сообщают, как бандиты, переодетые в милицейскую форму, нападают на людей».

Вскоре сзади замаячила автомашина с дальним светом, у садоводства «Дизель» она включила «мигалку». Стало ясно, что это преследует милиция в связи с невыполнением требования об остановке. Я принял вправо и нажал на тормоз. Слева и чуть впереди остановилась автомашина «ВАЗ-21013» в милицейской раскраске, из которой выскочили три здоровенных парня в милицейской форменной одежде – старший лейтенант, лейтенант и сержант – и подбежали ко мне. Молча, не представляясь и не высказывая каких-либо претензий, старший лейтенант схватил меня за ворот рубашки, подтянул к окошку и ударил кулаком по голове, а потом потащил из машины, прямо через окно. «Что это ещё за хамство?» – возмутилась жена. «Замолчи, шлюха!» – ответил он и прибавил нецензурную брань. В меня вцепился второй офицер. Они резко распахнули водительскую дверцу, и я вывалился на дорогу. Схватив меня под руки, офицеры волоком утащили меня в неосвещенное место, на пятнадцать-двадцать метров от машины в направлении города. Сержант, держа в руке пистолет, сопровождал их. Офицеры волокли меня спиной вперёд. При этом они взяли в руки резиновые дубинки, которыми принялись «охаживать» меня по спине. Ворот рубашки был порван сразу, при волочении спортивные брюки сползли вниз, а трусы от трения о дорожное покрытие порвались. Оставив меня, сидящего на земле, с сержантом, офицеры ушли к машинам. Сержант, сжав пальцами мою шею, некоторое время удерживал меня на месте. Он тоже меня не жаловал: пнул по пояснице, ударил рукой по затылку. Потом он сгибом левой руки обхватил меня удушающим приёмом за горло, завернул правую руку за спину и привёл к машинам. «А он ведь абсолютно трезвый!» – сказал офицерам сержант таким тоном, как будто нетрезвого водителя можно было на их месте избивать беспричинно.

От меня потребовали подуть в специальный мешочек, я подчинился. Реактив показал, что я трезв. Этим обстоятельством работники ГАИ были сильно озадачены. Они долго не знали, что делать дальше. Жена рассказала, что в моё отсутствие Стригину тоже досталось: старший лейтенант бил его дубинкой и брызгал в лицо слезоточивый газ из баллончика. Затем по рации была вызвана ещё одна машина. В подъехавшем «УАЗе» за рулём находился милиционер в форме, в салоне сидели несколько мужчин в гражданской одежде и женщина. Нас с женой и Стригина с Ненашевым в милицейском сопровождении повезли в Ленинский РОВД, где был составлен протокол о том, что я не исполнил требование сотрудника ГАИ об остановке. Здесь я узнал, что фамилия старшего лейтенанта – Ратманов, лейтенанта – Довгалев, сержанта – Зенков. Сотрудники ГАИ писали ещё какие-то бумаги. Потом нас отпустили. Места ушибов нещадно болели, и мы со Стригиным обратились за медицинской помощью в ближайший травмпункт.

Прошёл день, и меня вызвали в суд. Оказалось, что работники ГАИ оформили фиктивные документы, будто бы я и Стригин оказывали им сопротивление. Суд предоставил возможность высказаться, и я постарался объяснить, как сотрудники милиции по-хулигански, без объяснения причин напали на меня и нанесли жёсткие побои, а помимо того оскорбительно вели себя по отношению к моей жене, избили и обрызгали слезоточивым газом Стригина. Но суд поверил утверждениям представителей госавтоинспеции и наказал нас денежными штрафами.

Горовой продолжал изучать материалы уголовного дела.

Доводы Епифанова касательно нанесённых побоев подтверждались приобщённой к делу медицинской справкой клинической больницы Моторного завода. Из неё следовало, что в 3 часа 40 минут 31 июля 1991 года Епифанов обращался в травмпункт больницы за медицинской помощью. При осмотре у него были обнаружены пять полосовидных кровоподтёков в области спины с переходом на шею, кровоподтёк неправильной формы в поясничной области.

Сведения об отдельных моментах происшедших событий, которые не мог видеть Епифанов, были получены при допросе Стригина Германа:

– Когда работники милиции потащили Епифанова в темноту, избивая дубинками, я выбрался из салона. В это время к нашей машине сзади подошёл старший лейтенант. Стал ему объяснять, что я – хозяин автомобиля, документы у нас в порядке, водитель трезв. Офицер слушать меня не стал, вместо этого дважды ударил дубинкой по спине, потом брызнул в лицо «Черёмухой» из баллончика. Глаза обожгло, мне стало дурно, я свалился в кювет.

На имя Стригина Германа в деле также имелась медицинская справка клинической больницы Моторного завода. Врач травмпункта, осмотревший Стригина в 4 часа 05 минут 31 июля 1991 года, обнаружил у него два полосовидных кровоподтёка в правой поясничной области с наличием осаднений у правых концов кровоподтёков и на фоне их.

Показания супругов Епифановых, Стригина и Ненашева были последовательны и совпадали между собой. Они вызывали доверие.

Все три сотрудника ГАИ в своих показаниях применение физической силы и спецсредств к Епифанову объясняли тем, что водитель оказывал им сопротивление и пытался скрыться. Делать какие-либо выводы, даже предварительные, было слишком рано. Но каждый из них описывал происшедшие события по-разному, а это вызывало большие сомнения в правдивости слов представителей власти.

Ратманов показал:

– Я прохожу службу в должности командира пятого взвода в отдельном батальоне дорожно-патрульной службы (ОБДПС) ГАИ областного УВД. Прошедшим летом я занимал должность старшего инспектора ДПС и временно исполнял обязанности командира взвода. В ночь на 31 июля наш взвод осуществлял дежурство по обеспечению безопасности дорожного движения в Октябрьском районе областного центра – этот район на постоянной основе закреплён за нашим взводом. Ещё два наших экипажа дежурили в Ленинском районе в связи с тем, что в этой части города имела место высокая аварийность: экипаж старшего инспектора ДПС Довгалева был на автомашине «УАЗ-469», экипаж инспектора ДПС Тагильцева – на «ВАЗ-2109».

После полуночи я на автомашине «ВАЗ-21013» под управлением младшего сержанта Зенкова выехал в Ленинский район, чтобы проконтролировать несение службы подчинёнными. Около часа ночи мы прибыли к перекрёстку в районе мясокомбината, где в это время находились два наших экипажа. Они работали. Останавливали каждую проходящую машину.

Вскоре через перекрёсток в направлении Научного Городка на повышенной скорости проследовала автомашина «ВАЗ21011». Кем-то из наших сотрудников водителю был подан сигнал об остановке. Но машина не остановилась. Предполагая угон или опьянение водителя, я организовал её преследование. К нам с Зенковым сел Довгалев. И мы тронулись вслед, включив проблесковые маячки. Одновременно к преследованию присоединился экипаж Тагильцева на более скоростной «ВАЗ-2109» с включённой сиреной.

Нарушитель, не снижая скорости, двигался по середине проезжей части и создавал реальную угрозу для проходившего транспорта. Двумя автомобилями мы зажали преследуемую машину в «коробку», и она остановилась. Я подбежал к водителю (его фамилию Епифанов узнал позднее) и представился: «ГАИ. Ратманов». Предотвращая дальнейшее движение автомобиля, я ухватился за ключ зажигания, повернул его и выдернул из замка. При этом неожиданно получил от водителя удар кулаком по руке. Схватив сквозь распахнутую дверцу Епифанова за руку, выдернул его из машины и принялся проводить личный досмотр на предмет возможного наличия оружия. Епифанов ударил меня кулаком в грудь и бросился бежать в направлении города. Мы с Зенковым стали его преследовать, так как личность нарушителя правил дорожного движения не была установлена. Экипаж Тагильцева не вмешивался в происходящие события. Что делал Довгалев, я не видел.

Пробежав метров тридцать-сорок, мы в темноте настигли Епифанова. Я произвёл его досмотр, обнаружил и изъял водительское удостоверение. Взяв водителя под руки, повели его к машине. Епифанов вырывался, пришлось усмирить его резиновой палкой ПР-73, висевшей у меня на руке, которой я нанёс несколько ударов по спине водителя, всего – не более трёх. Епифанов был освидетельствован на предмет алкогольного опьянения, он оказался трезвым. В это время от мясокомбината на «УАЗ-469» подъехал инспектор Линдман, напарник Довгалева. Экипаж Тагильцева я отпустил. Потом все мы поехали в Ленинский РОВД, где Довгалев составил административный протокол о невыполнении Епифановым требования об остановке. Мы с Зенковым написали рапорта на имя начальника РОВД об оказании Епифановым сопротивления. Довгалев написал какой-то рапорт в отношении хозяина автомашины Стригина. У меня конфликта со Стригиным не было, физической силы и спецсредств я к нему не применял.

Рассказ Довгалева о происшествии выглядел так:

– Силами двух экипажей мы настигли машину Епифанова и вынудили его остановиться. Когда Ратманов начал досматривать водителя на возможное наличие оружия, тот оттолкнул его и бросился бежать. Ратманов и Зенков стали его преследовать. Я в это время подошёл к остановленной автомашине и потребовал, чтобы пассажиры не покидали салона. Они не подчинились, начали вылезать из машины и возмущаться тем, что их остановили. Более других была недовольна женщина, но агрессивных действий она не предпринимала. Вскоре Ратманов с Зенковым привели водителя Епифанова. Ему провели освидетельствование с использованием прибора «контроль трезвости», опьянение у водителя не было выявлено. Все документы у него также были в порядке. Слегка нетрезвый собственник автомашины Стригин, один из пассажиров, имел при себе технический паспорт транспортного средства. Епифанов уверял, что не видел поданного ему сигнала об остановке. Экипаж Тагильцева в наши действия не вмешивался, он вскоре уехал. По рации был вызван мой напарник Линдман на «УАЗ-469», остававшийся у мясокомбината за оформлением протоколов, после чего мы вместе с водителем и пассажирами задержанной машины проследовали в Ленинский РОВД. Мне не известно, применялись ли резиновые палки и слезоточивый газ в отношении Епифанова и Стригина. Лично при мне находился только табельный пистолет, спецсредств не было.

Инспектор ДПС Зенков был в своих показаниях немногословен:

– Я уже изрядно подзабыл события той ночи. Помню, что мной был подан сигнал об остановке водителю проезжавшей автомашины «ВАЗ-21011», но водитель его проигнорировал. Ратманов дал команду на преследование. В мою машину сели Ратманов и Довгалев, мы тронулись. Я быстро догнал машину Епифанова, прижал её к бровке. Водитель вынужден был остановиться. Когда Ратманов попытался выдернуть в этой машине ключ зажигания, водитель стал ему препятствовать, ударил по руке. Тогда Ратманов вытащил водителя из машины, но тот ударил его кулаком в грудь и стал убегать. Я погнался за Епифановым, настиг его и привёл из темноты к машинам. Водителя при этом не избивал. Позднее Епифанов был доставлен в Ленинский РОВД, где на него составили протокол о нарушении правил дорожного движения. Никто из сотрудников ГАИ не применял в ту ночь спецсредства ни к водителю Епифанову, ни к владельцу автомашины Стригину.

Горовой долго сидел над бумагами. Не уходил домой, пока не прочёл всё, от первого до последнего листа. Некоторые из участников событий писали свои пояснения собственноручно, а были «писаками» ещё теми, с корявым прыгающим почерком – не приведи судьба кому-нибудь читать.

Утром позвонил Куликову:

– Владимир Алексеевич, я принял дело к производству, с сегодняшнего дня впрягаюсь в пахоту. Вчера я плотно посидел над материалами, внимательно изучил их и теперь знаю причину вашей настойчивости в стремлении оживить работу по этой истории. Я вижу в ней чистой воды произвол. Старший лейтенант с фамилией Ратманов возомнил себя властелином городских дорог, видит автотрассы своей вотчиной, в которой он волен по своему усмотрению карать или миловать участников движения. Есть большое желание поработать по делу и постараться вернуть небожителя на землю. Пожелайте мне удачи.

* * *

Субботу, выходной день, Горовой привычно провёл на рабочем месте. По-другому было нельзя. Зашьёшься. Следователи прокуратуры Ленинского района в этот день тоже работали.

– Лёша, рад тебя слышать! – поприветствовал Горовой по телефону своего коллегу Полоскуна. – Скажи, ты чего с такой лёгкостью прекратил недавно дело по работникам госавтоинспекции? Ты же, насколько знаю, не из тех, кто быстро крылья складывает?

– Я сейчас занят… и не один. Говори быстро, чего хочешь? И с чего вдруг тебя эта тема так сильно щекочет?

– Твоё постановление о прекращении отменено и мне поручено вести это дело. Вот и хочу полюбопытствовать, какие в нём есть подводные камни, которых мне не видно?

– Нет там никаких подводных камней! – недовольно фыркнул Полоскун. – Много времени прошло с момента конфликта водителя Епифанова с гаишниками. Невозможно теперь установить, кто из них прав, кто виноват.

– Не скажи. Заявитель в вашу контору обратился сразу, по «горячим следам». Это ваши люди «вату катали», не хотели возбуждаться… Себя или кого-нибудь из близких не пытался поставить на место водителя Епифанова?.. Молчишь… Ладно, я тебя понял. Самостоятельно буду разбираться в ситуации, – сказал Горовой и без всяких «пока» и «до свидания» положил телефонную трубку.

Сев в маршрутный автобус, Горовой отправился в клиническую больницу Моторного завода, где изъял медицинские карты Епифанова Валерия и Стригина Германа. По этим документам назначил экспертизы в надежде получить от специалистов судебной медицины больше данных о механизме причинения телесных повреждений участниками дорожного конфликта.

Следователь всегда стремится назначить необходимые экспертизы в первую очередь. Потому что не знает, сколько на их проведение уйдёт времени. А так, пока ты встречаешься с людьми, проводишь допросы, очные ставки и осмотры, судебные медики будут работать над твоими вопросами. Для искушённого криминалиста это один из привычных способов экономного расхода времени.

По паспорту возраст Валерия Георгиевича Епифанова близился к двадцати пяти годам. В жизни мужчина выглядел моложе. Был он светловолос, невысок ростом, строен и симпатичен. Производил впечатление искреннего и порядочного человека, как оно, впрочем, и оказалось.

Горовой попросил его заново рассказать о событии полугодовой давности, рассчитывая услышать какие-нибудь важные детали, не попавшие в протокол допроса, составленный предшественником.

Епифанов терпеливо рассказал о приключившейся с ним истории.

– Не сохранилась ли у вас порванная одежда? – поинтересовался следователь.

– Да ещё лежит в пакете где-то на полке в кладовой. Приходила в голову мысль выбросить её, но что-то останавливало. Всё продолжал надеяться, что найдутся люди, которые смогут восстановить справедливость… Ведь что получилось? Они, инспекторы ГАИ, затихарились в кустах. Из-за этого не смогли должным образом подать сигнал об остановке. Я неосознанно попал под нарушение Правил дорожного движения. В результате был многократно наказан: штрафом за несоблюдение правил, жёсткими побоями, ещё одним денежным штрафом за сопротивление милицейским работникам, якобы имевшее место с моей стороны.

– Вы напрасно улыбаетесь при упоминании о порванных трусах и рубашке. Вот так я и буду собирать по крохам доказательства вашей правоты. Когда вы принесёте свои вещи, я оформлю их выемку, осмотрю и опишу в протоколе, приобщу к делу – это будет мой первый шаг вперёд. Ратманов и его подчинённые твердят, что вы сбежали, а ваши порванные на ягодицах трусы покажут другое. Покажут, что вас волоком тащили за машину, как вы об этом рассказываете.

– Хочется надеяться, что у вас всё получится.

– Нам с вами придётся запастись большим терпением. Как-никак, против офицеров милиции придётся действовать. Но я уже знаю, какой шаг я сделаю вторым, а какой шаг – третьим. В общем, есть у меня некоторый план действий. Время покажет, насколько успешно удастся его реализовать.

* * *

В течение недели Горовой поочерёдно пригласил в прокуратуру Ратманова, Довгалева и Зенкова. Сделать это было нетрудно, у каждого из них имелся домашний телефон.

Ратманов и Довгалев в это время находились на дежурстве – явились одетыми по форме и при оружии. В жизни Горового не было случаев, чтобы фигуранты уголовного дела являлись на допрос вооружёнными. Он промолчал. Касаться этой темы, значило бы показать, что ты боишься их. Все трое стояли на своих прежних показаниях. Горовой на их проснувшуюся совесть и раскаяние мало рассчитывал. Хотел для начала понять, с кем имеет дело.

Вызвал экипаж Тагильцев-Капелюх. Они подтвердили, что на «ВАЗ-2109» участвовали в задержании водителя Епифанова. Изображали его неадекватным злодеем, «конченым» нарушителем Правил дорожного движения, мчавшим с превышением допустимой скорости по середине Галибинского тракта, что вынудило сотрудников ГАИ проводить задержание двумя экипажами, а в дальнейшем использовать спецсредства.

Инспектор Линдман, напарник Довгалева, тоже вторил сослуживцам.

– Да вы не трудитесь! Всё равно никто из батальона не даст показаний против наших парней! – безапелляционно заявил он по окончании допроса. – Даже если они в чём-то были не правы. Тому, кто их «сдаст», в батальоне не служить. Коллектив его выживет.

– Очень смело! И очень откровенно! – дёрнул подбородком Горовой. – Профессия, знаете ли, приучила упираться и идти до конца даже там, где не просматривается особых перспектив. Так что, мы ещё посмотрим, в чьём саду запоют соловьи: у ваших друзей… или у молодых людей с фамилиями Епифанов и Стригин… А мотивация действий ваших сослуживцев мне с первого дня понятна. Вы же мните себя «королями дорог». А тут вдруг появляется человек, который не замечает или попросту игнорирует отмашку «короля». За дерзость его надо «полечить» пинками и резиновыми палками.

– Вам нужна анархия? Вы не хотите порядка на дорогах?

– А вы не хотите, чтобы однажды близкие вам люди, ваш брат или отец, оказались безвинно избитыми инспекторами ДПС? – вопросом на вопрос ответил следователь.

– В жизни всякое случается.

* * *

В четверг, едва закончился обед, в кабинет Горового вошёл подтянутый мужчина лет сорока с небольшим. На его висках серебрилась редкая седина, верхнюю губу украшала аккуратная полоска усов. Стройное тело визитёра красиво облегал военный мундир, в петлицах кителя поблёскивали общевойсковые эмблемы.

– Здравия желаю! Подполковник Карагод! – представился он. – Чем и кому обязан быть вызванным в прокуратуру?

– Следователь Горовой! – назвался Алексей и вышел из-за стола, чтобы предложить командиру ОБДПС ГАИ стул. – Верхнюю одежду на вахте оставили?

– Старшина-охранник ненавязчиво предложил раздеться на входе, обещал обеспечить сохранность одежды, и я согласился.

Возвращаться за стол Горовой раздумал, опустился на стул рядом с подполковником. Ему представлялось, что так легче будет построить доверительный разговор.

– Я расследую уголовное дело в отношении трёх сотрудников вашего батальона: Ратманова, Довгалева и Зенкова, – сказал он. – Пришло время побеседовать с вами.

Следователь неторопливо поведал подполковнику о сути инцидента между сотрудниками батальона ДПС ГАИ – с одной стороны и двумя горожанами, Епифановым и Стригиным, – с другой стороны.

Командир батальона, слушая следователя, всё больше мрачнел.

Я об этой истории слышу впервые. За полгода, что прошли после 31 июля, Ратманов получил капитанскую звёздочку, приказом начальника УВД он был утверждён в должности командира пятого взвода. У Довгалева тоже не так давно подошёл срок присвоения очередного звания, он стал старшим лейтенантом, – хмуро проговорил подполковник. – Никто из них мне о ЧП не доложил, хотя на них лежала такая обязанность.

– Павел Николаевич, мне необходимо, чтобы вы объективно охарактеризовали своих подчинённых. У меня имеются к вам и другие вопросы. Вы, конечно, можете посчитать, что, как командир, должны пуститься во все тяжкие, спасая от уголовной ответственности подчинённых. Можете начать обелять их, выгораживать. Никто вам запретить этого не сможет. Тут уж как совесть вам подскажет! Но в любом случае я с вашей помощью или без неё смогу на доказательной базе разложить по полкам, как всё было в этой истории. Уверяю вас! Нам с коллегами периодически поручают распутывать неочевидные убийства. И ничего, справляемся! Есть надежда, что и с этим делом удастся разобраться.

Карагод пристально посмотрел следователю в глаза.

– Не вижу нужды морочить вам голову, – сказал он. – Каждый из этой троицы носил и носит на плечах погоны, поэтому обязан был беречь свою честь… За Ратмановым наблюдались случаи проявления самодурства, он допускал недозволенные методы в работе, могу представить на этот счёт материалы служебных проверок. В прошлом месяце Ратманов был наказан в дисциплинарном порядке за упущения в комплектовании личного состава взвода. Довгалев осенью прошлого года наказан за совершение дорожно-транспортного происшествия с повреждением служебного транспорта по его вине. К инспектору Зенкову претензий по службе нет.

– Водитель Епифанов рассказывает о жёстких ухватках Зенкова,.. какие обычно бывают у бойцов подразделений специального назначения.

– Не знаю, как там насчёт бойцовских приёмов, продемонстрированных нашим сотрудником перед водителем Епифановым. Но в недавнем прошлом Зенков проходил срочную армейскую службу в воздушно-десантных войсках и вместе со своей частью, не смотря на молодость, успел повоевать в Афганистане.

– Вы каждому из подчинённых можете дать характеристику вот так, с ходу?

– Положение обязывает знать, кто есть кто, чем дышит личный состав батальона.

Горовой в душе был благодарен подполковнику за его прямодушие, лаконичную и ясную речь, отсутствие в ней туманных разглагольствований.

– Расскажите, в каком порядке патрульные экипажи батальона получают оружие и спецсредства?

– Оружие и специальные средства им выдаются непосредственно перед заступлением на дежурство. Резиновые палки ПР-73 выдаются по одной на автоэкипаж. Аэрозольная упаковка слезоточивого газа «Черёмуха-10» выдаётся наиболее опытным работникам из числа офицерского состава, в пятом взводе её получает только Ратманов.

– Обязан ли был Ратманов доложить руководству батальона о применении спецсредства «Черёмуха-10» к гражданину Стригину? Докладывал ли он об этом? Ведётся ли в батальоне контроль за использованием данного спецсредства?

– В ОБДПС есть инженер по спецтехнике, который периодически взвешивает баллончики с газом и вносит данные о весе в отдельный журнал. Все сотрудники о фактах применения «Черёмухи» обязаны докладывать инженеру письменными рапортами. Общий контроль за применением слезоточивого газа возложен на моего заместителя. Я могу направить к вам своего зама с журналом регистрации веса баллончиков. Вы его посмотрите и всё поймёте.

– Главная задача, которая стоит передо мной в процессе следствия – максимально точно установить роль каждого участника событий, начиная с момента, когда водитель Епифанов проехал без остановки мимо инспектора Зенкова, и до момента, когда Ратманов и его подчинённые повезли Епифанова в Ленинский РОВД. Чем больше очевидцев я допрошу, тем больше вероятность выяснить все детали. Для этого мне нужно изучить протоколы о нарушении Правил дорожного движения, составленные в это время у перекрестка в районе мясокомбината. Копии протоколов имеются у вас в ОБДПС. Из них я могу получить сведения о составителях протоколов, понятых, правонарушителях и других гражданах. Когда было бы удобнее к вам подъехать?

– Можно и сегодня, но мне в семнадцать часов необходимо присутствовать на совещании в УВД. Подъезжайте в место расположения ОБДПС завтра в половине десятого утра. Ознакомитесь с протоколами. Заодно пригласим инженера по спецтехнике с его журналом регистрации веса газовых баллончиков.

– Прошу немного подождать, я должен оформить наш с вами разговор протоколом допроса. Таков порядок.

Спустя полчаса Горовой проводил командира ОБДПС ГАИ до вахты.

– Я вот о чём хотел сказать напоследок, – промолвил подполковник. – Не влезая в вашу компетенцию, хочу заметить: если нарушения у наших сотрудников имеются, то главный спрос должен быть с Ратманова – он командир Довгалева и Зенкова, он был инициатором всех действий, с которыми вы сейчас разбираетесь.

– Рад, что вы всё правильно понимаете.

* * *

Встретив следующим утром следователя, командир ОБДПС ГАИ предложил ему поработать в своём кабинете.

– Я вас оставлю, – сказал подполковник Карагод. – Когда потребуюсь, найдёте меня в кабинете заместителя, он рядом с приёмной.

– А у меня нет от вас тайн! – ответил Горовой. – Если не возражаете, я бы расположился за столиком у окна.

Командир батальона не возражал.

Внимательно просмотрев большую подшивку копий административных протоколов, Горовой сделал выписки личных данных на полтора десятка человек. Их предстояло в ближайшие дни допросить.

Пригласили немолодого майора, инженера по спецтехнике.

– Летом прошлого года Ратманов не подавал рапорта о применении спецсредства «Черёмуха-10», – сказал он. – Но согласно моему журналу вес баллончика, закреплённого за Ратмановым, а я их регулярно взвешиваю в соответствии с инструкцией, в период с 18 июня по 09 сентября 1991 года снизился с 84,15 граммов до 72,5 граммов, – указал инженер в соответствующую строку журнала.

– Что и требовалось установить! – удовлетворённо произнёс следователь.

– Я бы не стал со стопроцентной уверенностью утверждать, что вес баллончика снизился именно вследствие применения «Черёмухи». Это могла быть естественная утечка газа.

Горовой с ним не согласился.

– Вы, товарищ майор, либо добросовестно заблуждаетесь, либо злонамеренно лукавите! – сказал он. – Во-первых, так не бывает: не было и не было убыли, а потом вдруг на тебе, такая резкая большая естественная утечка газа. А во-вторых, у меня по делу три человека, включая пострадавшего, уверенно указывают на Ратманова и говорят, что именно он 31 июля 1991 года использовал баллончик слезоточивого газа в отношении человека по фамилии Стригин. И это при том, что люди, давая показания, не знали про то, что из троих сотрудников госавтоинспекции, присутствовавших на месте событий, только Ратманову выдавалось данное спецсредство. Так что, всё здесь срастается.

– Возможно, вы и правы. Естественная убыль слезоточивого газа обычно происходит в меньших объёмах, – кивнул головой инженер, соглашаясь.

– Попрошу вас откопировать вот эти страницы журнала, – обратился к нему Горовой. – Я сейчас займусь составлением протокола осмотра журнала, ксерокопии необходимы для приобщения к протоколу. А ещё мне нужны два совершенно посторонних человека, не из числа сотрудников батальона,.. на роль понятых при проведении осмотра.

Его просьбы вскоре были выполнены.

Подполковник Карагод был занят телефонным разговором с руководством и вместо него следователя сопровождал к выходу инженер.

– Позвольте ещё один вопрос? – улыбнулся Горовой. – На отвлечённую тему.

– Пожалуйста!

– Почему ваш командир носит не милицейский, а армейский мундир?

– Павел Николаевич до прошлого года проходил службу в военной автомобильной инспекции. Попал под сокращение. Руководство областного УВД приняло его в штат и поручило командовать нашим батальоном. Я в детали не посвящён, но по моему разумению, бюрократическая система МВД буксует в плане перевода нашему командиру армейского звания в милицейское…

* * *

Время не шло, а бежало. Наступил март. Потекло с крыш.

В числе первых из списка, составленного в ОБДПС ГАИ, был допрошен Сергей Нащук.

– Между полуночью и часом ночи с 30 на 31 июля 1991 года я поехал на своей машине с моим приятелем Саулиным в Научный Городок, – рассказал он. – У мясокомбината меня остановили работники ГАИ. Они были на двух машинах: на «ВАЗ-2101» и на «ВАЗ-2109». Руководил ими старший лейтенант по фамилии Ратманов. При освидетельствовании у меня обнаружили опьянение. Я попросил работников ГАИ не составлять протокол, говоря, что дружу с их сослуживцем Довгалевым Андреем, который служит старшим инспектором дорожно-патрульной службы, дежурит старшим в экипаже, его напарник – Линдман. Они по рации попросили коллегу подъехать. Довгалев вскоре приехал на «УАЗ-469», в салоне также сидела жена Андрея, за рулем находился его напарник – сержант Линдман. Довгалев мне ничем помочь не смог, сказал, что при несогласии с показаниями прибора «контроль трезвости» я могу пройти повторное освидетельствование в управлении ГАИ. Жена Довгалева работала где-то допоздна преподавателем хореографии, Андрей забрал её с работы и хотел увезти домой, но у него не получалось. Потом был остановлен нетрезвый солдат, ехавший с девушками из Научного Городка. К этому времени экипаж «ВАЗ-2109» уехал по каким-то делам в город. Солдата пригласили в машину Довгалева для составления протокола. Мы с моим товарищем Саулиным вышли из «УАЗа» покурить. Тут кто-то из сотрудников ГАИ попытался остановить «Жигули», шедшие из города. Однако машина не остановилась и прошла мимо. Двигалась она с невысокой скоростью, была полна людей. Довгалев сел в машину Ратманова, и они погнались за водителем, проигнорировавшим сигнал об остановке. Через несколько минут Ратманов по рации вышел на связь и приказал Линдману подъехать к ним. Линдман со мной, моим товарищем и женой Довгалева отправился вниз по Галибинскому тракту. Вскоре увидели задержанные «Жигули», а рядом с ними автомобиль Ратманова. Старший лейтенант сказал Линдману, что задержанный водитель напрасно вовремя не остановился – он трезв и документы у него в порядке. Один мужчина из задержанной автомашины в разговоре пожаловался, что сотрудники ГАИ побили их резиновыми дубинками. Ратманов и Довгалев повезли задержанных в Ленинский РОВД, а мы с Линдманом вернулись к мясокомбинату.

Горовой вызвал Саулина Анатолия, приятеля Нащука, живущего с ним в одном подъезде. Саулин рассказал то же самое.

Пришло время встретиться с преподавателем танцев.

По расчетам Горового старший инспектор ДПС ГАИ Довгалев мог и не делиться с женой своими служебными проблемами. Вызывать её через направление повестки не имело смысла – семья начнёт обсуждать причины вызова в прокуратуру, в итоге вместо объективной картины событий, словесно нарисованной учителем танцев, придётся выслушивать враки, которым её научит хитрый супруг.

Алексей решил взять служебную машину и съездить за свидетельницей. По его разумению, человек, работающий до полуночи, должен был в утренние часы находиться у себя дома.

Адрес Довгалевых в материалах дела имелся. Горовой позвонил в Адресное Бюро областного УВД, назвал действовавший в этот день пароль и по устному запросу получил необходимые данные: Довгалеву звали Светланой Владимировной, ей было двадцать шесть лет.

Получив в своё распоряжение свободную служебную «Волгу», он поехал на улицу Эмилии Густавовны Алексеевой. Водитель без труда нашёл требуемый дом. Нужная квартира находилась на втором этаже.

Горовой остановился перед красиво отделанной дверью, утопил кнопку звонка.

– Кто там? – послышался из-за двери насторожённый женский голос.

– Следователь прокуратуры Горовой. Мне необходимо видеть Довгалеву Светлану Владимировну, – представился Алексей, он сегодня для пользы дела был одет в форменный мундир. – Я сейчас раскрою служебное удостоверение личности и поднесу его к дверному «глазку».

– Открываю.

– Мне нужно побеседовать с вами. Попрошу одеться и проехать со мной! – объявил Горовой, когда Довгалева впустила его в прихожую. – Я вас ни в чём не подозреваю, но по одному уголовному делу имеется необходимость задать вам несколько вопросов,.. как свидетелю.

– Уверяю вас, я не была очевидцем никакому преступлению! Живём с мужем тихо и мирно! – Брови молодой женщины удивлённо взметнулись вверх. Свободный домашний халат не мог скрыть стройность её тела, лёгкость и пластику движений.

Следователь, поколдовав над «молнией», вынул из кожаной папки Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР.

– Оглашаю вам статью 72 УПК: в качестве свидетеля для дачи показаний может быть вызвано любое лицо, которому могут быть известны какие-либо обстоятельства, подлежащие установлению по данному делу. А теперь оглашаю статью 73 УПК: свидетель обязан явиться по вызову следователя и дать правдивые показания – сообщить всё известное ему по делу и ответить на поставленные вопросы. За отказ или уклонение от дачи показаний, а также за дачу заведомо ложных показаний свидетель несёт ответственность.

– Присядьте, я сейчас переоденусь! – сказала Довгалева, покидая прихожую.

– Хорошо! – согласно кивнул Горовой, опускаясь на стул.

Ему ли было не знать об эффективности метода «внезапного ошарашивания». С ним знакомы даже начинающие следователи.

Через несколько минут они уже шагали по лестнице, спускаясь на первый этаж.

– Часто ли вас с работы домой увозит муж? – спросил Горовой, когда установочные данные свидетельницы были внесены в протокол.

– Я работаю хореографом в Доме Культуры Моторостроителей. Обучаю горожан бальным танцам. В выходные дни занятия проходят в дневное время. Ещё два раза в неделю, по вторникам и четвергам, люди приходят к нам вечером, после работы, и тогда занятия заканчиваются поздно. Вы видели, мы живём в микрорайоне «Комсомольский». Район шпанистый, вокруг много рабочих общежитий, и я боюсь возвращаться домой одна в тёмное время суток. Выхожу из положения как могу. Иногда уезжаю домой на такси, иногда подвозят обучающиеся, у кого есть машина – на такси ведь денег не напасёшься. Муж тоже увозит, но это бывает крайне редко.

– А не помните случай, когда супруг увозил вас с работы на служебной машине в ночь с 30 на 31 июля 1991 года?

– Конечно, помню. Так бы сразу и сказали, что подозреваете Андрея в получении взятки от Нащука Сергея за помощь в сохранении водительских прав, – облегчённо вздохнула Довгалева. – Только зря вы тратите время, мой муж – не взяточник. Он помогал своему приятелю безвозмездно… Ну как, я угадала, над чем вы работаете?

– Давайте, будем исходить из того, что следователь здесь я, а не вы. Попрошу вас напрячь память и рассказать о событиях той ночи. Начните с момента, когда муж приехал за вами, а закончите моментом возвращения домой.

– Муж приехал за мной уже после полуночи. Он был на «УАЗике». За рулём находился его постоянный напарник Аркадий Линдман. Едва я села в машину, как их командир взвода Ратманов передал по рации команду подъехать к мясокомбинату. Пояснил, что человек с фамилией Нащук, назвавшийся приятелем Довгалева, задержан за рулём в нетрезвом виде. Когда мы приехали на место, муж объяснил Нащуку, что не в силах ему помочь. А тот уверял, что выпил спиртного совсем немного, и было это давно, около половины суток назад. Мой Андрей дал ему совет посидеть некоторое время для выветривания остатков алкоголя из организма, чтобы потом можно было свозить его в управление ГАИ в надежде на то, что повторное освидетельствование не покажет присутствие в крови алкоголя… А тут сержант, работающий в экипаже с Ратмановым, подал знак об остановке едущим в Научный Городок «Жигулям». Но машина прошла мимо и не остановилась. Муж сел в машину Ратманова, и они погнались за нарушителем. Преследователи вскоре задержали беглеца, по рации попросили Линдмана подъехать. Он поехал к месту задержания, вместе с ним в «УАЗе» находились Нащук с товарищем и я. Когда мы подъехали, Ратманов уже определился с дальнейшими действиями. Муж сел за руль задержанной автомашины, не выполнивший требование об остановке водитель сел в машину к Ратманову, и они на двух машинах отправились в Ленинский РОВД составлять протоколы. Линдману было велено возвращаться к перекрёстку в район мясокомбината. Я попросила отвезти меня домой, и Линдман выполнил мою просьбу. Позднее муж рассказал, что Нащуку удалось сохранить водительские права, так как повторное освидетельствование показало норму. Муж помогал ему не за деньги, как вы думаете, а по-дружески – они с Нащуком Сергеем в молодости учились в параллельных классах городской школы №49.

Подписав листы протокола, Довгалева подняла на следователя глаза.

– Вы верите моим словам? – спросила она.

– Верю! – ответил Горовой.

Уходя, женщина одарила его милой улыбкой.

А он ещё не знал, что не пройдёт и двух лет, как в стране примут новую Конституцию, в ней появится статья 51, положения которой следователь обязан будет разъяснить всякому человеку прежде, чем задать ему вопросы: «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников». А пока закон был таким, каким Горовой объяснил его Довгалевой.

Оставшись один, Алексей подвёл промежуточный итог.

Сотрудники госавтоинспекции немалым числом – Ратманов, Довгалев, Линдман, Тагильцев и Капелюх – изображали водителя Епифанова неадекватным злодеем, дерзко и грубо нарушающим правила дорожного движения. Мол, этот человек поначалу не выполнил требование работника ГАИ об остановке, потом на высокой скорости помчался по разделительной полосе ночной автотрассы, создавая аварийную ситуацию на дороге. Остановить нарушителя удалось, лишь зажав двумя автомашинами в «коробочку». А он ещё и бросился с кулаками на старшего из офицеров.

Потерпевшая сторона – Епифанов, его супруга Вероника, Стригин и Ненашев – утверждала, что Валерий Епифанов всего лишь не выполнил милицейскую команду об остановке, поданную неподобающим образом, и никаких других правил не нарушал.

Свидетели Нащук, Саулин, Довгалева и сержант Зенков чётко и однозначно поясняли, что автомашину под управлением Епифанова преследовала всего одна милицейская машина, в которой находились Ратманов, Довгалев и Зенков. Сержант Зенков, похоже, позабыл о договорённости с командиром, а может, был из числа упёртых людей и не захотел врать следователю.

Горовому пока не удавалось уличить экипаж «ВАЗ-2109» Тагильцев – Капелюх в том, что в момент задержания Епифанова он находился совсем в другом месте, далеко от Галибинского тракта. Он предпринимал активные поиски административных протоколов, составленных этими инспекторами в другой части города, что пока не увенчалось успехом. Ведь экипаж в интересующий следователя момент времени мог вовсе и не дежурить на одном из участков городских дорог, а заниматься своими личными делами. Такое могло быть.

«Остаётся одно – проверка показаний свидетеля на месте происшествия, – решил Горовой. – Сойдёт снег, вывезу Тагильцева и Капелюха на Галибинский тракт и поочерёдно предложу показать место задержания „Жигулей“ Епифанова и мелкие подробности самого задержания. Показать не просто так, на уровне трамвайного разговора, а в присутствии понятых и под видеозапись. Будем надеяться, что обман вылезет наружу, как бы они не старались».

* * *

Автотрассы вскоре очистились от зимней наледи и снега. Теперь можно было приниматься за проведение следственных экспериментов.

В первой половине дня Горовой вывез потерпевшего в начало Галибинского тракта и попросил указать в присутствии понятых место на автотрассе, в котором управляемый Епифановым автомобиль был остановлен сотрудниками госавтоинспекции. Ему небходимо было также показать характер передвижений работников ГАИ после остановки автомашины.

По предложению Епифанова участники эксперимента сели в следственный микроавтобус и поехали по шоссе, удаляясь от города. Едва за спиной осталась информационная табличка садоводческого товарищества «Дизель», потерпевший указал место, где он в ночь с 30 на 31 июля 1991 года остановил «Жигули» при приближении транспортного средства с «мигалкой». Без затруднений показал, куда и как перемещались сотрудники ГАИ. Прокурор-криминалист старательно снимал эксперимент на видеокамеру. По возвращении на край города следователем был составлен протокол.

Пришло время проделать аналогичную процедуру с участием инспекторов ОБДПС ГАИ. По разумению следователя, инспекторы, «поющие под дудку Ратманова» и приписывающие себе участие в задержании злостного нарушителя правил дорожного движения Епифанова, при изложении событий – рассказывая о месте остановки нарушителя, расположении транспортных средств на месте происшествия, последовательности действий участников задержания – должны были выдать свою лживую сущность.

Когда всё было готово к продолжению видеосъёмок, Горовой сказал:

– Старшему инспектору Тагильцеву предлагается показать место задержания и характер действий сотрудников госавтоинспекции.

Тагильцев оказался не настолько глуп, чтобы позволить завлечь себя в ловушку.

– Вы знаете, я ничем не смогу вам помочь, – заявил он. – За давностью времени я позабыл обстоятельства задержания водителя Епифанова.

Горовому нечем было возразить на эти слова.

Через несколько минут он позвал из микроавтобуса инспектора Капелюха.

Но и тот нашёл похожую отговорку.

– Мы почти ежедневно проводим задержания. Все они перемешались в голове, я уже ничего не помню, – сказал инспектор.

Заявления Тагильцева и Капелюха, сделанные на месте событий, следователь также внёс в соответствующие протоколы.

«Не стоит унывать от того, что сегодня они тебя переиграли, – сказал себе Алексей, возвращаясь в прокуратуру. – Хотелось бы большего, но отрицательный результат – это тоже результат».

Как и обычно, Горовой в тот день закончил работу довольно поздно. Когда вышел на улицу, там было темно. Спустившись с ярко освещённого крыльца, он шагнул в полумрак и пошёл к центральному городскому проспекту, направляясь к остановке «Мединститут», где останавливался автобус десятого маршрута.

Не прошло года, как Алексей женился. Марина, жена, иногда повторяла полушутливо-полусерьёзно:

– Ты вот ходишь по потёмкам, когда со всех щелей уголовная шушера вылезает. А у самого, должно быть, из-за такой беспокойной работы куча недругов. Ты уж хотя бы ходил по вечерам с опаской и оглядкой,.. я переживаю, когда тебя долго нет.

– Ещё чего?! Предлагаешь от каждой тени шарахаться? Ты, моя картинка, когда-нибудь слышала поговорку: «Кому суждено быть повешенным, тот никогда не утонет»? Не слышала? А я вот всегда держу её в своей голове.

– Ой, да ну тебя! – махала рукой его любимая женщина.

…А тут, обходя слегка подмёрзшую лужу, Алексей заметил боковым зрением, что справа и чуть сзади с той же неторопливой скоростью движется автомашина, тронувшаяся от забора лётного училища.

На перекрёстке он повернул направо и, отойдя полсотни шагов, обернулся. Его манёвр повторял жёлто-синий «УАЗ».

Когда Горовой садился в автобус, милицейский автомобиль стоял у тротуара на некотором отдалении.

Через полчаса пути Алексей сошёл на остановке и по слабо освещённой дорожке устало побрёл домой. Поворачивая с улицы Смирнова к своей девятиэтажке, он сделал пол-оборота вправо и полюбопытствовал, что происходит за спиной. Сзади, метрах в сорока-пятидесяти, вслед ему медленно двигался милицейский «УАЗ».

Остановившись на углу дома, Горовой закурил. Была мысль подойти к машине и спросить:

– Ребята, вы чего-то от меня хотели?

А если это у тебя «глюки» на почве усталости? Тогда рискуешь нарваться на встречный вопрос: «Гражданин, вы не пьяны? А может, вы переутомились?» И это будет недалеко от истины: Алексей был голоден, чувствовал себя жутко уставшим и опустошённым.

Дождавшись, когда «УАЗ» проползёт мимо его дома и удалится, Горовой поправил наплечную кобуру под курткой и вошёл в подъезд. Поднялся в квартиру.

Следующим вечером всё повторилось.

На работе о своём вечернем сопровождении Горовой не распространялся – не видел пока никакой угрозы для себя и семьи. Ну, знают теперь, где он живёт. И что дальше?..

А вот своему другу Владимиру Курбатову, работающему в соседнем кабинете, утром всё рассказал.

– Кто это может быть? – спросил коллега.

– У меня, Кузьмич, разногласия с МВД только по одному делу. По делу работников ОБДПС ГАИ. Среди фигурантов этого дела есть некий старший лейтенант Довгалев, за экипажем которого закреплён служебный «УАЗ». Я на него думаю. Если бы к моей персоне у МВД имелся служебный интерес, то было б организовано негласное наблюдение. Ан нет, меня сопровождают в открытую. Значит, хотят поддавить психологически. Намекают, что мне пора убавить прыть в расследовании… Я со своими подопечными вёл себя ровно, и им, видимо, невдомёк, что я тоже большой любитель атакующих действий.

– И что ты намерен предпринять?

– Да ничего особенного! Пусть всё идёт своим чередом. У меня как раз подошло время менять фигурантам дела статус, переводить их в разряд обвиняемых. И первым я хочу предъявить обвинение Довгалеву, а не главному действующему лицу, командиру их взвода Ратманову, как я это планировал ранее.

Спустя час Горовой позвонил в приемную командира ОБДПС ГАИ и выяснил, что Довгалев находится на дневном дежурстве.

Пришлось вечером звонить ему домой.

– Андрей Юрьевич! Это следователь Горовой. Прошу завтра в девять тридцать утра прибыть в кабинет номер восемь прокуратуры области.

– В назначенное время я буду у вас.

– Просьба прийти в цивильной одежде, а не так, как вы это делали раньше. Завтра вам будет предъявлено обвинение, потом будет избираться мера пресечения, и может так случиться, что вы отправитесь под арест… Как вы можете догадаться, обитатели следственного изолятора не любят людей в милицейских одеждах… Я понятно объяснил?

– Да уж куда понятнее?

Горовой положил трубку.

* * *

– Довгалев, я ознакомил вас с текстом постановления о привлечении в качестве обвиняемого. Вам понятна суть предъявленного обвинения?

– Да оно яснее ясного. Вы считаете, будто бы я, не имея оснований для применения спецсредств, нанёс не менее двух ударов резиновой палкой по телу водителя Епифанова, то есть превысил должностные полномочия.

– Признаёте себя виновным?

– Нет, не порадую вас – не признаю.

– Вольному воля! Поставьте под словами «полностью не признаю» свою подпись. А теперь я готов записать всё, что вы имеете мне сказать по существу предъявленного обвинения.

– Можете вы, наконец, понять, что я не бил Епифанова резиновой палкой. Я вообще не бил этого человека.

– На теле потерпевшего после встречи с вами и экипажем Ратманова остались пять полосовидных кровоподтёков. Две полосы, по заключению судебных медиков, были параллельны между собой и произошли от ударов, нанесённых из одной точки, а три других полосы пересекались с первыми под прямым углом и произошли от ударов, нанесённых из другой точки. Это говорит о том, что Епифанова били резиновыми палками двое.

– Вот и спрашивайте с тех, кто его бил. Я здесь не при чём!

– Вас уличают в преступлении многие: сам потерпевший, его жена, свидетели Ненашев и Стригин. Они всё видели. А ещё и слышали звуки хлёстких ударов. На вас и Ратманова указывают.

– Была ночь. Полумрак. Эти люди могли плохо рассмотреть происходящее.

– Три удара резиновой палкой ваш командир взвода Ратманов признаёт за собой.

– Пусть Ратманов поступает, как знает, а у меня в тот момент вообще не было резиновой палки.

– Я не уговариваю вас признаваться в чём-либо. Лично по вам доказательств напрело вполне достаточно, чтобы мне к концу месяца начать выруливать на финишную прямую… Меня удивляет, что вы, старший лейтенант, отнекиваетесь даже от очевидных вещей. Недавно я допросил руководство вашего батальона и выяснил, что перед разводом на дежурство у вас выдается по одной ПР-73 на автоэкипаж. Старший экипажа хранит резиновую палку при себе, чтобы она не мешала второму члену экипажа управлять автомашиной. В экипаже Ратманов-Зенков машиной управлял последний, поэтому у него не было спецсредства. В вашем с Линдманом экипаже старшим были вы, при вас и находилась палка… А вы мне здесь сказки про отсутствие спецсредств рассказываете. Если «угорели», Довгалев, то имейте смелость признать свои грехи… и перед людьми повиниться.

– Я не совершал преступлений.

– Об этом вы потом суду расскажете.

Когда протокол допроса обвиняемого был подписан, Горовой собрал со стола документы и вместе с Довгалевым вышел в коридор.

– Мне необходимо подняться к руководству для согласования некоторых своих решений, – сказал он. – Предлагаю посидеть в холле.

– Так бы и говорили, что отправляетесь за санкцией на мой арест, – усмехнулся подследственный. – А чего так жёстко? Куда я сбегу? У меня дом, семья, работа.

– Да вы тоже на доброго гнома из сказки не тянете. Церемониться и либеральничать с людьми – явно не ваш стиль жизни.

– Ну, один раз в жизни у всякого человека может неувязка приключиться. Чего обобщать-то? – угрюмо хмыкнул Довгалев, останавливаясь в холле у окна.

Владимир Петрович Комаровский, заместитель прокурора области, курирующий вопросы следствия, внимательно выслушал следователя.

– Я помню это дело, – сказал он. – В нём Куликов усматривал неприкрытый произвол работников госавтоинспекции, потом настойчиво просил истребовать его из Ленинской прокуратуры и передать в работу к нам в следственную часть.

– Так оно и есть.

– В какой стадии находится расследование?

– Трудно восстанавливать события полугодовой давности, но картина постепенно прорисовалась, и я приближаюсь к финишу. Сегодня предъявил обвинение первому из трёх фигурантов, старшему инспектору ОБДПС ГАИ Довгалеву, сейчас пришёл просить вас дать согласие на заключение его под стражу.

– Я прочёл мотивы, указанные тобой в постановлении. Обоснуй в словесных деталях необходимость ареста обвиняемого.

– В деле есть свидетель по фамилии Нащук, и Довгалев, если будет находиться на свободе, может уговорить его поменять показания, так как хорошо его знает ещё с молодых лет. Кроме того, тройка моих фигурантов давно сговорилась между собой, как им вести себя на следствии: наговаривать на потерпевших то, чего не было, и изображать их злодеями. Они так и поступают. Говорят в целом одно и то же, но есть и нестыковки,.. какие-то – помельче, какие-то – покрупнее. Ведь каждый думает в первую очередь о себе, как ему выйти сухим из воды. С их версией развития событий в Ленинской прокуратуре быстро согласились, наши коллеги не захотели утруждать себя лишними хлопотами и прекратили дело. С той поры трое этих ребят в погонах поверили, что их позиции непробиваемы, ведут себя нагло и самоуверенно, отрицают даже очевидные, доказанные вещи. А я хочу посеять между ними рознь и недоверие друг к другу. Сегодня рассчитываю закрыть под замок Довгалева, у которого второстепенная роль, а завтра вызвать Ратманова, их командира и инициатора насилия, и после предъявления обвинения оставить его на воле. Пусть остальные думают, что Ратманов купил свою свободу какими-то важными для дела признаниями.

Рассказывать Комаровскому о том, что экипаж Довгалева ездит за ним следом по дороге с работы домой, Алексей не стал. Тот мог неправильно истолковать эту информацию, усмотреть в аресте Довгалева проявление неприязни со стороны следователя или какие-то другие личные мотивы.

– Ну что же! Превышение власти при отягчающих обстоятельствах – это серьёзное преступление. Я санкционирую арест! – сказал заместитель прокурора, проставляя на постановлении свою подпись и гербовую печать.

Вместе с Довгалевым следователь вернулся в свой кабинет. Дал обвиняемому прочесть постановление о заключении его под стражу, а сам поднял трубку и позвонил оперативному дежурному Центрального РОВД – областная прокуратура находилась на подведомственной ему территории – и попросил прислать конвой.

Довгалев вёл себя достойно, нервы не показывал.

Едва за конвойной группой, уводившей арестанта, захлопнулась дверь, Алексей Петрович набрал номер домашнего телефона подследственного Довгалева. Звонил, чтобы не заставлять его семью теряться в догадках, не вынуждать родственников обрывать телефон в неведении.

Выслушивать нервную реакцию преподавателя танцев было делом малоприятным. Сообщив женщине то, что требовалось, Горовой не стал ждать окончания словесной тирады своей собеседницы и без церемоний прервал телефонную связь.

* * *

Капитан Ратманов явился к следователю в назначенное время.

– Вот постановление о привлечении вас в качестве обвиняемого, – указал Горовой на сдвоенный лист с мелким машинописным текстом. – Огласить его вам или сами прочтёте?

Ратманов молча придвинул к себе бумаги и углубился в чтение.

«… Совершение умышленных действий, явно выходящих за пределы предоставленных представителю власти полномочий, причинивших существенный вред охраняемому законом праву граждан на неприкосновенность личности, сопровождавшихся насилием в отношении двух лиц, мучительным для потерпевших», – говорилось в постановлении.

Ознакомившись с текстом, капитан поставил размашистую подпись в подтверждение личного его прочтения.

– Анкетные данные у вас остались без изменений? – спросил Горовой, доставая бланк протокола допроса обвиняемого.

– Кое-что изменилось, – ответил Ратманов. – Поменялось место службы и должность: я перевёлся в Железнодорожный РОВД на должность оперативного дежурного.

– С чего вдруг?

– Три недели назад меня вызвал к себе командир батальона и устроил разнос, какого я в жизни ни от кого не выслушивал. Подполковник Карагод наговорил мне кучу резкостей, заявил, что считает меня проблемой для батальона, и потребовал найти себе более спокойное место службы. До сегодняшнего дня я был уверен, что командир действовал с вашей подачи.

– Зачем мне беспокоить командира батальона, когда у меня собственных полномочий более, чем достаточно. Например, сегодня после предъявления обвинения я планировал своим решением отстранить вас от должности командира взвода… для того, чтобы Довгалев, Зенков, Линдман и Капелюх с Тагильцевым не находились более у вас в подчинённой зависимости – эта зависимость негативно на них сказывается. А теперь получается, что отстранять вас от должности уже и не требуется… Что касается подполковника, то он далеко не мальчик и совсем не глупый человек, который о капитане милиции Ратманове знает много больше, чем тому представляется. У каждого уважающего себя командира в подчинённых подразделениях есть доверенные люди, докладывающие ему втихаря о положении дел в коллективе, подноготную на сослуживцев… Если Карагод таких людей в батальоне ещё не нашёл, то скоро найдёт…

– Меня это уже не касается.

– Вернёмся к нашим процессуальным делам. Понятно ли вам существо предъявленного обвинения? Признаёте за собой вину в превышении власти?

– Нет, не признаю. Я уже сто раз объяснял вам и вашим коллегам, что использовал физическую силу и специальное средство в отношении водителя Епифанова исключительно в рамках своих полномочий. Удары резиновой палкой в запрещённые места – по голове и шее – ему не наносились.

– Я на вашем месте не был бы столь категоричен в этом вопросе. Судебные медики в своём заключении указывают, что ряд кровоподтёков на спине Валерия Епифанова переходит в область шеи. Мы с вами обсудим этот нюанс чуть позже, когда мне самому всё в нём станет ясным и понятным.

– Никто не наносил водителю ударов по шее! – сорвался на повышенный тон занервничавший вдруг Ратманов.

Следователь немного помолчал, давая понять, что «на горло» его брать бесполезно.

– Хочу обратить ваше внимание вот на какой момент, – сказал он. – Если отбросить в сторону все имеющиеся по делу улики и принять ваши пояснения на веру, то и тогда в ваших действиях будет усматриваться состав превышения власти. В четырнадцатой статье Закона «О милиции» чётко прописано: «Сотрудники милиции имеют право применять резиновые палки в качестве специальных средств для отражения нападения на граждан и сотрудников милиции, а также для пресечения оказываемого сотруднику милиции сопротивления». Понимаете или нет? Для пресечения действий. А не применять спецсредства к бездействующему человеку в отместку за что-то…

– Так я же вам говорил: водитель Епифанов стал убегать от нас. Когда мы с Зенковым настигли его, Епифанов неожиданно ударил меня кулаком в подбородок и ударил бы ещё, если бы я не воспользовался резиновой палкой…

– Поимейте совесть, Ратманов! Вы на много крупнее потерпевшего! Ваш кулак не меньше, чем его голова! А вы с каждым разом всё больше и больше наговариваете на человека. В рапорте на имя начальника Ленинского РОВД от 31.07.1991 вы вели речь об ударе Епифанова по вашей руке при попытке извлечь ключ из замка зажигания. В собственноручных объяснениях на имя прокурора Ленинского района от 17.09.1991 вы говорили об ударе по руке и отталкивании. На допросе от 24.01.1992 вы утверждали ещё и про удар в грудь. Сегодня заявляете про удар в подбородок…

– Я консультируюсь у адвоката. По его словам, я могу вам говорить всё что угодно, от меня не требуется чего-то доказывать, это должны вы делать – вам за это деньги платят.

– Ну что ж, вам решать, как вести себя. Признаваться или придуриваться, как вы сейчас это делаете… Скажите, вы один пострадали от кулаков Епифанова? Или ваши подчинённые тоже?

– Я не вникал в эти детали.

– Имелись ли какие-либо следы на вашем теле после получения ударов кулаком от водителя?

– Были небольшие кровоподтёки.

– Их наличие у вас может кто-то ещё подтвердить?

– К медикам я не обращался.

В дверь постучали. Через мгновение в кабинет с извиняющейся улыбкой на лице заглянул дежуривший на вахте сержант милиции.

– Алексей Петрович, там пришла молодая женщина по фамилии Довгалева. Говорит, она – свидетель по вашему делу. Требует немедленно пропустить её к вам по безотлагательному вопросу.

– Нет проблем. Дайте ей пройти.

Спустя одну-две минуты в кабинет вошла супруга инспектора Довгалева.

– Вы, Горовой, бесчестный человек! – с порога начала распалять себя женщина. – Бессовестно использовали меня, чтобы посадить мужа в тюрьму! Я буду на вас жаловаться!

Алексей поднялся ей навстречу.

– Если вы пришли только за тем, чтобы сказать мне эти слова, то тогда всего вам доброго! До свидания! В вестибюле на стене найдёте график приёма граждан прокурором области и его заместителями, любой из них примет вашу жалобу… И не обманывайте, Светлана Владимировна, ни себя, ни других. Я предложил вам правдиво рассказать, что и как происходило в ту ночь, и вы поведали мне об этом, а потом собственноручно подписались под своими показаниями. Чего вы в тот момент от меня не дождались? Только одного: моих слов о том, по какому делу мне требовались от вас все эти данные… А вы где-то встречали следователей бесхитростных, как тюлени? Нет? Вот и я не встречал.

– Вы – коварный человек!

– А вы думали, что здесь в гудзыки играют?

– Отпускайте моего Андрея домой!

– Предлагаю вам оставить нас. Вы же видите, что я занят работой. Времени на пустопорожние разговоры с вами у меня нет.

– Я не уйду отсюда до той поры, пока вы не освободите мужа, – женщина ухватилась за рукав следователя.

В кабинет стали заглядывать коллеги Горового, привлечённые громкими возгласами посетительницы.

– Светлана Владимировна! Вы своими действиями дезорганизуете работу должностного лица, – попытался вразумить Довгалеву следователь. – Это называется хулиганством. Не вынуждайте применять к вам власть.

Ратманов с лёгкой усмешкой наблюдал за происходящим.

– А ты чего ухмыляешься? Если кто и должен сидеть в арестантской камере, так это ты! – переключила Светлана Довгалева свой гнев на Ратманова. – Ты их командир! Ребята выполняли твои приказы. Вот ты и должен отвечать.

Капитану хватило ума молчать. Он продолжал снисходительно улыбаться, и казалось, что словесная агрессия молодой женщины пролетает мимо его ушей.

Горовой тем временем позвонил на вахту:

– Проводите до выхода гостью из восьмого кабинета, а то у неё совсем нет желания покидать эти стены по доброй воле.

Женщина вступать в пререкания с пришедшим сержантом не посмела и покорно проследовала к выходу в его сопровождении.

Почувствовав, что Довгалева своими истеричными выпадами сбила его с выбранного темпа ведения допроса, Алексей объявил пятиминутный перерыв. Он предложил Ратманову спуститься в полуподвал, в прокурорский буфет, и выпить чашку чая или кофе. Когда капитан удалился, следователь прошёл во внутренний двор, где неторопливо выкурил сигарету. Потом вернулся в кабинет и, чтобы собраться с мыслями, перелистал подготовленные к допросу Ратманова рукописные тезисные заметки.

Посещение прокурорской чайханы хорошо взбодрило Ратманова. Вернувшись, он сам начал задавать вопросы.

– Откуда такая уверенность в моей виновности? – вопросил капитан.

– А она не возникла на ровном месте – я работал, не сидел сложа руки… Вот вы и два ваших подчинённых – Довгалев с Зенковым – твердите, что водитель Епифанов после остановки и встречи с вами бросился убегать в темноту. Однако ничем, кроме ваших голословных утверждений, факт побега не подтверждается. Логического резона для этого действия тоже не прослеживается.

– Ну, это как посмотреть.

– Потерпевший говорит: «Зачем и куда мне было убегать? Я был трезв, находился в добром здравии и не испытывал ни малейшей необходимости оставлять свою жену на ночной дороге». Более того, по словам Епифанова, вы с Довгалевым беспричинно набросились на него, схватили под руки и потащили за машину, куда не доставал свет фар,.. на расправу. Пассажиры задержанных «Жигулей» говорят о том же. Есть ещё и объективные доказательства. Так, при волочении Епифанова у него с пояса сползли спортивные брюки, а трусы от трения об асфальтовое покрытие дороги прорвались… специфическим образом. Этот повреждённый предмет одежды я не поленился осмотреть, описать в протоколе и приобщить к делу в качестве вещественного доказательства.

Продолжить чтение