Читать онлайн Необычный подозреваемый. Удивительная реальная история современного Робин Гуда бесплатно

Copyright © 2021 by Ben Machell

© Влада Коваленко, перевод, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Посвящается Натали, Томасу и Уиллоу

Пролог

Ранней осенью, когда холмы и долины сельской местности Вермонта из зеленых превращаются в золотые, два федеральных агента едут по узкой извилистой дороге, ведущей к Южному исправительному центру штата Вермонт. Один из них – специальный агент ФБР, другой – специальный агент Скотт Мюррей, который работает в Бюро по контролю за соблюдением законов об алкогольных напитках, табачных изделиях, взрывчатых веществах и огнестрельном оружии. Оба – опытные сотрудники, которые вместе работали над множеством разнообразных дел, начиная от борьбы с торговцами оружием и заканчивая уничтожением террористических расистских группировок и банд, занимающихся торговлей героином. Агент ФБР – высокий мужчина средних лет, в темном костюме, с продолговатым невозмутимым лицом и уверенными сдержанными манерами. Агент Мюррей ниже ростом, с коротко остриженными черными волосами, и он кажется более оживленным и общительным.

Агенты направляются в тюрьму, чтобы встретиться с заключенным, которого определили туда четырьмя месяцами раньше, в июне 2008 года. Им уже известно, что он не похож ни на одного преступника, с которым они сталкивались раньше. Он ограбил множество банков, но ему удавалось вновь и вновь ускользать от властей. Во время налетов он использовал эпатажные маскировки и тщательно продумывал пути побега. Он вызвал хаос. На его поимку бросали отряды саперов, подразделения вооруженного реагирования, полицейские вертолеты и целые группы детективов. Непредсказуемый одинокий волк, он действовал по всему миру. Его разыскивали за преступления в Нидерландах и Великобритании. Он чудом избежал ареста в Стамбуле. Практически неуловимый, он нападал, забирал набитую наличными сумку, а затем просто исчезал. Полиция даже не знала его имени.

«Совершено ограбление, и на место прибывают отряды копов, – так описывал ситуацию один из детективов, ответственных за поимку этого преступника. – Но его уже и след простыл».

Однако в мае 2008 года преступника наконец-то схватили в Вермонте. Власти обыскали его машину и нашли дневник, где подробно описывались планы преступлений и то, как они воплощались в жизнь. Постепенно стало проясняться, кем был этот преступник и что он сделал. А по мере того как становился ясен масштаб его преступной деятельности, в дело вовлекалось все больше и больше служб. Полиция Нидерландов. Британская полиция. ФБР. Бюро по контролю за соблюдением законов об алкогольных напитках, табачных изделиях, взрывчатых веществах и огнестрельном оружии. Служба федеральных маршалов США рекомендовала тюремным властям принять дополнительные меры предосторожности при обращении с этим преступником. Были исследованы его возможные связи с террористическими группами. Интерпол присвоил ему статус склонного к побегу. В какой-то момент всерьез рассматривалась возможность привлечь военных для сопровождения преступника через международные границы, чтобы он предстал перед судом. В конце концов было решено: пока все эти многочисленные службы не решат, что с ним делать, он останется под стражей в Вермонте.

Прибыв в тюрьму, Мюррей и сотрудник ФБР выходят из машин. Воздух прохладный и свежий, пахнет сосной. Южный исправительный центр расположен на вершине крутого холма, окруженного дремучим лесом, что придает ему вид некой мрачной сказочной крепости. Стены серые, гладкие, высотой примерно в шесть метров. Сразу за стенами примерно на девять метров поднимается ввысь ограждение, по верхней кромке которого протянута колючая проволока. Над зданием трепещет на ветру американский флаг.

Два агента проходят проверку служб безопасности разных уровней, это длительный процесс. Такие меры предосторожности продиктованы тем, что человек, к которому они пришли, не принадлежит к числу обычных заключенных. Его содержат в блоке «Фокстрот», отдельном, автономном крыле тюрьмы. Юридически блок «Фокстрот» классифицируется как «строгий режим содержания» и специально разработан для «максимальной изоляции» опасных или особо опасных преступников. Но это всего лишь эвфемизмы. И заключенные, и охранники называют этот блок просто – «Дыра». В течение двадцати трех с половиной часов в день люди содержатся здесь в одиночных бетонных камерах размером примерно два на три метра. Каждая крошечная, вызывающая клаустрофобию камера – это тюрьма внутри тюрьмы, расположенной внутри тюрьмы.

Двух агентов проводят в небольшую комнату для встреч с заключенными и оставляют ждать. Тем временем в коридоре блока «Фокстрот» два крупных, крепко сложенных надзирателя подходят к металлической двери камеры и резко стучат в нее. Один из них заглядывает в смотровую щель и сообщает заключенному, что тот пойдет с ними, чтобы встретиться с посетителями. Надзиратель открывает вторую щель в середине двери, и после короткой паузы в нее просовывается пара белых рук с тонкими пальцами. При беглом взгляде руки похожи на бледный анемон, торчащий из камня. Затем на запястьях туго защелкиваются наручники, заключенный убирает руки, и тяжелая дверь камеры с жужжанием открывается по сигналу из центральной диспетчерской. Надзиратели входят в камеру, надевают на заключенного ножные кандалы, а потом ведут в комнату для встреч. Заключенный держит голову низко опущенной. Вместе они проходят мимо дверей других камер, за которыми болтают, поют, кричат и стонут. В воздухе, циркулирующем через систему фильтров, ощущается затхлость. Шум, эхо и слабый верхний свет в совокупности вызывают пульсацию мигрени в висках.

Заключенный входит в комнату для встреч. Он молодой и худощавый, ростом около ста восьмидесяти сантиметров, у него короткие темные волосы и глубоко посаженные глаза, которые оглядывают комнату через дешевые очки. Пока два агента представляются и усаживаются напротив заключенного, тот сохраняет спокойствие и сидит, уставившись на свои наручники. Заключенный бросает взгляд на стопку бумаг, выложенных на стол агентом ФБР, и на мгновение кажется, будто он вот-вот инстинктивно потянется к ним. Но он сдерживает себя и опускает глаза.

– Итак, Стивен, – интересуется специальный агент Мюррей и подается вперед с оживленным, но обеспокоенным видом, – как у тебя дела?

Заключенный поднимает голову и впервые смотрит прямо на двух агентов. Проходят секунды. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох.

1

Холодным декабрьским утром под серым, затянутым плотными облаками небом, на краю высокого обрыва стоял молодой человек. Он смотрел на море, а ветер хлестал его по щекам, щипал глаза и трепал светлые волосы. Прямо перед юношей, всего в одном шаге, начинался стопятидесятиметровый спуск на галечный пляж, где пенились, разбивались и отступали набегающие на берег зеленые волны. Молодой человек посмотрел в обе стороны узкой тропинки, идущей вдоль вершины белых меловых утесов, – она была пустынна. Он мог оказаться единственной живой душой на многие мили вокруг. Юноша закрыл глаза и глубоко вздохнул. Где-то внизу кричали чайки. Резкий запах моря заполнил его ноздри. Он думал обо всем, что привело к этому моменту: о решениях, убеждениях, страхах, сожалениях. Он думал о том, что собирался сделать, и это вызывало в нем эйфорическую смесь ужаса, головокружения и слабости во всем теле. Тихий, настойчивый внутренний голос твердил, что необязательно совершать задуманное. Что еще не поздно передумать. Молодой человек вонзил ногти в ладони и отогнал эту мысль. Он должен дойти до конца. У него нет выбора. Он сделал еще несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. А потом открыл глаза, отвернулся от обрыва и пошел дальше по прибрежной тропинке.

Юноша двигался быстро, шагал уверенно, несмотря на опасность. Он знал эти скалы с детства. Они представляют собой часть юрского побережья Девона – километры и километры изрезанного, почти нетронутого временем скального склона, возраст которого составляет сто восемьдесят пять миллионов лет. Молодой человек направлялся на восток, а это означало, что справа от него до самого горизонта простирался Ла-Манш. Слева виднелись заросли утесника и дикие луга, которые, как знал юноша, весной усеют полевые цветы: морская лаванда и самфир, колокольчики и чеснок. Дальше росли деревья – ясени, каштаны, рябины, платаны, – которые, в свою очередь, уступали место богатым холмистым сельскохозяйственным угодьям южного Девона. Под ногами юноши лежала скальная порода самих утесов. Образованные из слоев древних пород, эти скалы привлекают геологов и палеонтологов со всего земного шара тем, что здесь можно найти неисчислимое количество образцов древней жизни, застывшей во времени. Окаменелости аммонитов, трилобитов, ихтиозавров, плезиозавров, плиозавров. Про них юноше тоже было многое известно. Он знал их названия и очертания так же хорошо, как силуэты парящих сапсанов, гнездящихся вдоль этих высоких скалистых выступов, или стук дятлов в близлежащем лесу.

Юноша был худощавый, одетый в непромокаемую куртку, с небольшой нейлоновой сумкой, перекинутой через плечо. Шагая по узкой тропинке, он проходил мимо мест, которые знал много лет. Городище, датируемое железным веком, откуда открывался вид на море. Ряд известняковых пещер и карьеров, изначально вырытых римлянами. Маленькие бухточки и приморские деревушки, которые когда-то служили домом для процветающих контрабандистов восемнадцатого века. Наконец юноша достиг высокого мыса, и здесь скалы, которые простирались перед ним вогнутым изгибом, утратили свой белый цвет. Теперь они стали рыжевато-коричневыми, их покрывала красноватая пыль. Это означало, что он почти прибыл. Через пятнадцать минут он оказался на окраине Ситона, маленького городка с гаванью, магазинами, церквями, пабами, мотелями и аккуратными рядами белых деревянных пляжных хижин, построенных вдоль галечного морского берега. Приближался полдень, и никто из редких прохожих на улице, казалось, не обращал на молодого человека никакого внимания. Он направился к центру города, на ходу полез в сумку и вытащил пару зеркальных солнцезащитных очков-авиаторов. Надел их и ускорил шаг.

Несколько минут спустя он вошел в местное отделение банка Lloyds TSB и увидел за плексигласовым экраном сотрудницу, женщину средних лет, которая, бодрой улыбкой проводив клиента, печатала что-то на своем компьютере. Банк был расположен в викторианском здании из серого камня, в нескольких сотнях метров от моря, на узкой улочке с кафе и благотворительными магазинами. Внутри стояла тишина. В помещении находились только два посетителя. Один уже получал консультацию у сотрудника, а второй только что вошел в здание. Женщина за компьютером посмотрела на приближающегося посетителя и увидела, что это молодой человек в темных очках и с длинными светлыми волосами, который держит в руках небольшую сумку на молнии. Он подошел прямо к ее столу и молча протянул ей листок бумаги.

Я ВООРУЖЕН. ТРЕВОЖНУЮ КНОПКУ НЕ НАЖИМАТЬ. СИДИ СПОКОЙНО.

Женщина растерялась. Она смотрела на стоящего перед ней странного человека с болезненным любопытством, ожидая развития событий. Молодой человек, почувствовав это, положил свою сумку на стойку. Он частично расстегнул молнию, обнажив черный автоматический пистолет. Последовала пауза, кассир переваривала увиденное. Затем она начала быстро доставать деньги из кассы и передавать их посетителю, как будто имела дело с самым обычным клиентом, снимающим крупную сумму наличными. Женщина наблюдала, как юноша по другую сторону плексигласового экрана пытается запихнуть все пачки банкнот в свою небольшую нейлоновую сумку, и спросила, не нужна ли ему сумка побольше. Он покачал головой и грубым голосом отказался. Сотрудница пожала плечами.

– Что ж, тогда я не виновата, если все вывалится по дороге, – произнесла она.

Через несколько секунд молодой человек повернулся и пошел обратно к двери банка. Он ждал пронзительного звука тревоги, или полицейских сирен, или внезапного нападения со спины, когда охрана прижмет его к полу. Но ничего не случилось. Он вышел из банка и вдохнул холодный морской воздух.

Как раз наступил полдень. Молодой человек проходил мимо пенсионеров и местных рабочих, у которых начинался обеденный перерыв, но в остальном в городе царило спокойствие. Он шел уже десять секунд, двадцать секунд, тридцать секунд, каждый миг ожидая, что покой будет нарушен внезапным хаосом погони. Через шестьдесят секунд юноша свернул в небольшой местный парк и исчез из виду. Прошла целая минута. А потом еще одна, и вот из парка появился другой юноша. Тоже худощавый, но его волосы были короткими и темными, а не длинными и светлыми. На нем не было солнцезащитных очков, его одежда изменилась, и нес он рюкзак, а не небольшую нейлоновую сумку. Покинув парк, юноша трусцой побежал к прибрежной тропинке, ведущей на запад от Ситона, следуя по дорожке, которая поднималась все выше и выше по склону. Он побежал назад мимо бухт и деревень контрабандистов. Назад, мимо римских каменоломен. Мимо городищ железного века. Через несколько километров он перешел на шаг. Неброско одетый, в очках, он мог сойти за орнитолога или геолога-любителя. Парочки, выгуливающие собак на тропинке над обрывом, улыбались и кивали ему, а он улыбался и кивал в ответ. Позади, в отдалении, он слышал звук вертолета, пролетающего над Ситоном. Молодой человек заставил себя не оборачиваться и не вглядываться в горизонт. Это просто береговая охрана, сказал он себе и продолжил идти, пока волны пролива Ла-Манш набегали и разбивались о берег в сотнях метров под ним.

* * *

Когда детективы из полиции Девона и Корнуолла прибыли в Ситон для расследования ограбления банка, они очень быстро догадались, кто за всем стоит. Они не знали имени преступника, но допускали большую вероятность, что это тот же человек, который в течение нескольких недель нападал на банки и строительные кооперативы по всему региону – и, возможно, за его пределами. Вооруженные ограбления банков в этом мирном прибрежном уголке Великобритании казались чем-то неслыханным. И тот, кто их совершал, до сих пор ускользал от властей, растворяясь после нападения в толпе. По мере того как количество ограблений продолжало расти, следователи начали понимать, что их подозреваемый обладает еще одной отличительной чертой помимо способности растворяться в воздухе. Он оставлял странные сувениры. На местах его преступлений находили монеты в один фунт, перечеркнутые царапиной. Когда как-то раз полицейские по ошибке арестовали другого человека, преступник сообщил им об этом через анонимное письмо в местную газету. В том же письме он объявил, что будет совершать новые грабежи. Обычно грабители банков так не поступали. В этом не было никакого смысла. Зачем он это делает? Что это значит? И, что самое главное, кто он такой?

В тот же день, когда на Девон опустилась ночь, человек, бродивший по утесам, медленно приблизился к роще на вершине небольшого холма. Он остановился, огляделся и прислушался, а потом проскользнул между деревьев. При нем по-прежнему был рюкзак, в котором, помимо прочего, лежали длинный светлый парик, пара зеркальных солнцезащитных очков и черный полуавтоматический пистолет. Еще в рюкзаке хранились четыре тысячи восемьсот тридцать фунтов наличными, бо`льшую часть которых молодой человек разделил на толстые пачки, плотно завернув каждую в пластиковый пакет. Ухватившись за толстую низкую ветку, он подтянулся и начал взбираться на дерево, медленно продвигаясь в темноте, пока не нашел то, что искал. Вытащив из рюкзака пластиковые пакеты с деньгами, он начал запихивать их в глубокий укромный уголок в кроне дерева. Внизу сияли огни маленького городка.

Это произошло 19 декабря 2007 года. Примерно в восьми тысячах километров от этого места Соединенные Штаты Америки только что официально вступили в экономический кризис, ускорив то, что вскоре станет известно как мировой финансовый кризис, катаклизм невообразимых масштабов и размаха. Во всяком случае, человек на дереве ожидал этого события и готовился к нему. Ограбление, совершенное в тот день, как и все прочие его преступления, не было случайным. И двигала им не простая жажда наживы. Полицейским детективам еще предстояло понять, что они охотятся не за обычным преступником. Они охотятся за человеком вне закона. Он спрыгнул с дерева и ускользнул в ночь.

Позже один бездомный повернулся, чтобы погладить свою собаку. Он часами сидел на подстилке из картона и смиренно просил у прохожих подаяния, но безуспешно. Шепча что-то успокаивающее собаке на ухо, он услышал легкий стук и звон монет. Что-то приземлилось среди мелочи в стоявшей перед ним шляпе. Он поднял взгляд и увидел быстро удаляющегося человека. Затем он снова посмотрел на свою шляпу, взял упавший предмет и, хорошенько рассмотрев его, понял, что это тугая пачка двадцатифунтовых банкнот. И пока он пересчитывал купюры, не зная что и думать, то заметил нечто еще. Каждая банкнота была помечена одними и теми же двумя буквами: РГ. Бездомный поискал взглядом неизвестного, который кинул ему пачку денег. Но тот ушел. Растворился в ночи.

2

Молодого человека, сидящего в комнате для встреч с заключенными в Южном исправительном центре штата Вермонт, звали Стивен Джордж Деннис Джекли. Ему исполнилось двадцать два года, и он был родом из маленького городка под названием Сидмут, расположенного на побережье южного Девона. Стивен учился на географическом факультете в Вустерском университете. Как правило, студенты-географы из Девона не попадают в «Дыру». И не разыскиваются Интерполом. И их не допрашивают два федеральных агента США. И, если уж на то пошло, такие студенты не становятся объектом межведомственного многонационального уголовного расследования. Но Стивен Джекли отличался от большинства студентов-географов.

– Мне сказали, что у него очень изощренное мышление и нужно постоянно быть готовым к тому, что он попытается сбежать, – говорит начальник службы безопасности Южного исправительного центра штата Вермонт, крупный, невозмутимый человек по имени Марк Потанас. – Ему присвоили высокую степень склонности к побегу. Мало кто из заключенных тревожил нас так сильно, как он. В основном он содержался в изоляции.

Скотт Мюррей встретился со Стивеном не впервые. Он допрашивал этого заключенного несколько месяцев назад, в мае 2008 года, в день ареста. С тех пор агент поддерживал связь с британскими детективами по делу, аналоги которого до сих пор ему не попадались.

– В моей работе дела о преступлениях с применением огнестрельного оружия и взрывчатых веществ нередки, – поясняет он. – Каждый случай индивидуален, но этот навсегда врезался в память. На мой взгляд, по-другому и не скажешь.

Стивен Джекли, подобно многим молодым людям, огляделся вокруг и пришел к выводу, что мир несправедлив. И, как и многие молодые люди, он хотел что-то изменить в этом мире. Но, вместо того чтобы идти в маршах протеста, заниматься политикой или участвовать в благотворительных марафонах, Стивен в конечном итоге стал грабить банки. В течение семи месяцев с 2007 по 2008 год он неоднократно и успешно совершал налеты.

– Трудно поверить, что образованный человек в возрасте двадцати с небольшим лет способен устроить серию вооруженных ограблений по всей стране и за рубежом, – сказал один британский детектив, выступая перед прессой после ареста Стивена. – Это было сложное и длительное расследование.

Агент Мюррей уже успел достаточно пообщаться с этим молодым преступником и пришел к выводу, что тот и умен, и совершенно не похож на типичного грабителя банков. Но было в Стивене и нечто, пока не понятое Мюрреем. Эта сторона его характера оставалась нераскрытой и имела мало общего с обстановкой тюрьмы строгого режима, в которой они оба теперь находились. Стивен держался спокойно, тихо, совсем не так, как ведут себя склонные к побегу преступники.

– У меня никогда не было ощущения, что я получил полное представление о том, кто он такой, – говорит Мюррей.

Среди вызвавших общее изумление качеств Стивена была и его необычная привычка все записывать. По мере того как британские и американские следователи собирали доказательства по делу, становилось ясно, что Стивен испытывал некую навязчивую потребность фиксировать свои мысли и поступки на бумаге. Он записывал все планы ограблений, отражал в дневниках все свои деяния, заполняя страницу за страницей аккуратным, ровным почерком.

– Он методично записывал, что хочет сделать в будущем и что уже совершил в прошлом, – комментирует Мюррей.

Там, в комнате для встреч с заключенными Южного исправительного центра штата Вермонт, строгий седовласый агент объяснил Стивену, что такое ФБР и чем оно занимается. Глубоким, хорошо поставленным голосом он поведал, что агентство помогает британской полиции в расследовании преступлений Стивена. Он достал стопку ксерокопированных бумаг, исписанных цифрами, датами и странными шифровками. Медленно и тщательно перебрав бумаги, агент нашел нужную страницу и подвинул ее через стол к Стивену. Это оказалась фотокопия британской банкноты, помеченной инициалами «РГ». Агент ФБР взглянул на Мюррея и спросил, может ли Стивен пояснить, что это значит? Стивен рассмотрел изображение. И кивнул.

Далее следует выдержка из эссе «Отчаянные времена», написанного Стивеном Джекли во время заключения в британской тюрьме и опубликованного в нескольких газетах, а также представленного судье Королевского апелляционного суда в 2013 году.

«Мир вращается вокруг оси забвения. Человечество стоит на пороге масштабных перемен. Ученые прогнозируют истощение рыбных ресурсов и повсеместные экологические катастрофы в ближайшие двадцать лет. По прогнозам, в течение пятидесяти лет население земли достигнет 10 миллиардов человек с последующим увеличением выбросов углекислого газа и нагрузки на экологию. Уже сегодня биологические виды неуклонно вымирают, экосистемы исчезают, а естественная среда обитания многих живых существ разрушается. Загрязнение окружающей среды, глобальное потепление и перенаселение толкают планету за пределы ее возможностей поддерживать жизнь.

Судьба нашего мира – забота каждого отдельного человека, но, как и все привычные вещи, ее часто принимают как должное. Как бы мы ни отличались друг от друга, каждый из нас – пассажир на одном и том же огромном корабле, и это наш биологический вид нанес природе такой большой ущерб. Несмотря на это, человечество в целом винить нельзя. Повсюду, от процветающих западных стран до китайских провинций, люди разрушают планету не ради выживания, а для поддержания системы, о существовании которой мало кто даже догадывается.

Восемьдесят три процента мировой экономики находится под контролем пятой части населения, состоящей из богачей. Тридцать пять крупнейших субъектов экономики – это корпорации, и только пятнадцать – правительства. Резонно сделать вывод, что миром управляет в своих интересах транснациональный капиталистический класс – корпоративная олигархия, которая может прикрываться и демократическим строем, и режимом диктатуры. Каждое правительство на самом деле является пешкой в руках экономических сил, как это определено элитным сверхбогатым меньшинством. Ослепленное властью и жадностью, это меньшинство вовсе не обеспокоено надвигающимся экологическим кризисом. Возможно, его представители думают, что смогут избежать этого кризиса, так же как избежали экономических трудностей, которые пришлось пережить другим. Или, возможно, полагают, что кризис все равно случится – что невозможно избежать „неизбежного“, – и поэтому лучшим вариантом будет наслаждаться жизнью в полной мере. В любом случае, намеренно или подражая опыту предыдущих поколений, мировая олигархия является главным архитектором разрушения планеты.

Люди начинают понимать, что Земля – это гигантский остров Пасхи, и она будет подвергаться разрушениям до своего полного уничтожения. Предпринимаются медленные, осторожные шаги, но их недостаточно. Потребовалось бы радикальное изменение в поведении человечества, чтобы избежать того, что предсказано учеными. А изменение поведения требует изменения мышления.

Человечество лишь сравнительно недавно осознало, что планета представляет собой тонко сбалансированную, взаимосвязанную систему; что ее ресурсы и биологическое разнообразие могут быть легко уничтожены; что каждая экосистема является сложной сетью взаимозависимых видов. Вместо того чтобы рассматривать жизнь как гонку биологических вооружений, в которой каждый вид конкурирует с другим, мы начинаем понимать, что она больше похожа на симбиотические отношения, в которых все виды играют свою особую роль в поддержании друг друга. Люди зависят от этого симбиоза: от митохондрий в каждой из наших клеток (отдельная форма жизни, которая дает нам энергию) и бактерий в нашей пищеварительной системе до потребляемой нами пищи и кислородно-азотной смеси в воздухе, которым мы дышим. Само наше существование связано с другими видами. Несмотря на это, человечество продолжает идти по безжалостному пути разрушения и слепой конкуренции – и все это во имя „прогресса“.

Как же обманчиво это слово – „прогресс“. Часто им заменяют, если не полностью к нему приравнивают, слово „рост“. В современном обществе оно, как правило, означает только одно: больше. Больше домов, больше дорог, больше рабочих мест… больше денег. А тем временем, по мере того как все это строится и накапливается, разрушается то, на чем все держится. Мир не бесконечен, его ресурсы не безграничны. Если человечество хочет выжить, оно должно пожертвовать стремлением к „прогрессу“ и заменить его возобновлением ресурсов. Каждый раз, когда нам обещают „прогресс“ или „рост“, необходимо задать два вопроса: для кого и на какой срок?

„Экономика“ – это еще один обманчивый термин. В современной социально-экономической системе экономика принимает во внимание не счастье населения или экологическое богатство окружающей среды, а скорее оборот и накопление эзотерической субстанции, известной как капитал. Возможно, это самая грандиозная афера из всех существующих. Лишь немногие понимают, что почти все деньги создаются более или менее из воздуха; это утверждение лишь отдаленно соответствует реальности. Например, более 90 % денежной массы Великобритании создается коммерческими банками за счет процентных кредитов – и этот сценарий повторяется по всему миру.

Рост цен на продовольствие, налогов и инфляции означает усиление давления на тех, кто находится в нижней части пирамиды. Можно легко провести параллель с феодальной Британией, где богатые лорды увеличивали налоги на население, чтобы поддерживать свой роскошный образ жизни. За жадность и глупость высшего класса всегда будет расплачиваться низший класс. Стало очевидно, что я мог бы сыграть роль героя, следуя по стопам человека, который жил в похожие времена, – легендарного преступника, нарушавшего закон, чтобы дать богатство и справедливость простым людям.

Я мог бы стать современным Робин Гудом».

3

Сейчас конец марта 2016 года, и я нахожусь в маленькой унылой переговорной комнате, расположенной над благотворительным магазином в Бристоле. Напротив меня сидит Стивен, сжимая в ладонях кружку с чаем. Это наша первая встреча. На первый взгляд мне показалось, что он тихий, неприметный и не очень-то любит смотреть в глаза людям. Вообще-то, все в нем, кажется, рассчитано на то, чтобы не привлекать внимания: от простой футболки и спортивных брюк до короткостриженых темных волос и простых прямоугольных очков. Пять минут назад два дружелюбных пожилых волонтера в благотворительном магазине подсказали мне, где я могу найти Стивена. И когда они направили меня к лестнице в задней части здания, я не мог не задаться вопросом: знают ли они? Действительно ли они знают, кто такой Стивен? Имеют ли они хоть какое-то представление о том, что он сделал? Или где он побывал? Как бы они отреагировали, спрашиваю я себя, если бы услышали, что у Интерпола, ФБР и полиции четырех разных стран есть досье на застенчивого молодого человека, который работает наверху? Пока я размышлял об этом, пожилые добровольцы уже вернулись к раскладыванию потрепанных коробок с мозаикой на полках. Поэтому я благодарю их и поднимаюсь по лестнице. Стивен уже молча ждет меня на ее верхней площадке. У него бесстрастное выражение лица, но он не сводит с меня глаз, пока я поднимаюсь.

Представившись, я пытаюсь завязать беседу, пока Стивен ведет меня по пустому, оформленному в серо-бежевых тонах офисному пространству, где арендует стол. Быстро становится ясно, что он не очень хорош в светской беседе. На открытые, предполагающие развернутый ответ вопросы он отвечает коротко и прямо, часто одним словом. Повисает пауза, долгая и непрерывная. Я напоминаю себе, что этот молодой человек провел месяцы в одиночном заключении в условиях, приравненных к пыткам как Организацией Объединенных Наций, так и организацией «Международная амнистия», что он просидел за решеткой почти до своего тридцатилетия. В прошлом, 2015 году, в мае, его освободили из тюрьмы условно, и по его манерам трудно понять, нервничает ли он, подозрителен или просто у него нет настроения вести болтовню, которое общество навязывает в качестве правила хорошего тона. Он заваривает нам чай, и мы перемещаемся в убогую комнату, где едва хватает места для круглого деревянного стола и пары стульев. Когда Стивен закрывает за нами дверь, я достаю блокнот и кладу свой цифровой диктофон на стол между нами. Стивен делает паузу, смотрит на диктофон, и впервые на его губах появляется застенчивая улыбка.

Обхватив руками чашку с чаем, он признается, что ему непривычно наконец-то говорить с кем-то напрямую обо всем, что произошло. Обо всем, что он сделал.

– Оглядываясь назад, я поражаюсь своей наивности, – мягко произносит Стивен, не сводя глаз с диктофона на столе. – Своей неспособности полностью осознать результаты своих действий. Я не просто сбился с разумного пути, но и не понимал как окружающий мир, так и последствия своих поступков. – Он поднимает взгляд и делает паузу, подбирая слова: – Я думал, что совершаю нечто необходимое и правильное. Но теперь я понимаю, что нет, нет, это не так.

Две недели назад я наудачу позвонил по номеру телефона с кодом города Бристоль. Ответил тихий, несколько настороженный молодой человек, и когда я представился и спросил, можно ли поговорить со Стивеном Джекли, то на секунду подумал, что на том конце провода положили трубку. Но затем человек мне ответил, что Стивен сейчас не может подойти к телефону, но я могу написать в электронном письме, что мне от него надо. Я так и поступил: написал, что я журналист, слышал о совершенных Стивеном ограблениях, его одержимости Робин Гудом и о том, как его в конце концов задержали во время попытки совершения «миссии» в США. Я признался, что хотел бы понять, как застенчивый, неприспособленный к общению с людьми студент географического факультета, выросший в сельской местности Девона, пришел к решению, что его «долг» – слово, которое он часто использовал, – грабить богатых и отдавать деньги бедным в разгар мирового финансового кризиса. Я хотел знать, каким образом Стивену удалось украсть из банков тысячи фунтов, скрываясь от полиции в течение нескольких месяцев, а еще как и почему он в конечном итоге оказался в одиночном заключении в крошечной бетонной камере изолятора в блоке строгого режима американской тюрьмы. Я завершил свое письмо предложением встретиться и поговорить обо всем этом. Честно говоря, я не ожидал, что Стивен согласится, но решил все же попытать счастья.

Через три часа я получил короткий ответ. Стивен сообщил, что готов дать интервью. Вот так я и оказался вместе с ним в странной маленькой комнатке над благотворительным магазином в Бристоле. За чаем он начинает говорить, сначала неуверенно, но постепенно становясь все увереннее. Стивен не тараторит и не бормочет себе под нос, а произносит слова с той размеренной, слегка казенной четкостью, которая, как бы иронично это ни прозвучало, напоминает мне манеру речи полицейского. У него легкое косоглазие. Через некоторое время я понимаю, что Стивен выглядит очень усталым. Мы беседуем уже около двух часов, обсуждая его преступления, его двойную жизнь в роли скромного студента-географа и потенциального Робин Гуда, использующего определенные методы.

– Любой, у кого есть хотя бы половина мозга, может ограбить банк, – неоднократно, размеренным тоном повторяет мне Стивен. – Не хочу никого провоцировать на преступления, но ограбить банк невероятно легко.

Однако сильнее всего Стивен хочет донести до меня, что совершенные им ограбления банков, по крайней мере поначалу, были вызваны искренним желанием сделать что-то хорошее. Изменить мир к лучшему.

– В прессе меня изображали сумасшедшим студентом университета, который внезапно решил грабить банки, – говорит он. – Но это не было импульсивным решением. Идея пришла ко мне постепенно, и на меня повлияли разные факторы.

Стивен раскаивается в своих действиях, в том, что наводил на людей ужас. У меня складывается твердое впечатление, что он до сих пор пытается осознать, как и почему его прежняя тихая, уединенная жизнь превратилась в такую безумную, непредсказуемую драму. Только заново прослушав наше интервью, я понимаю, чтó в Стивене показалось мне самым странным. Слушая, как он твердым, размеренным тоном рассказывает о своих безумных, опасных и дерзких поступках, я понимаю, что ожидал увидеть кого-то другого. Учитывая масштаб и размах его преступлений, учитывая хаос, который Стивен вызвал, я представлял, что он окажется какой-нибудь экстраординарной персоной, неким харизматичным гением, кипящим энергией и обладающим прозорливостью. Настоящим Робин Гудом. Стивен же кажется… нормальным. Или если не совсем нормальным, то почти: всего на полшага отстающим от понятия «нормальный человек», который мог бы легко прожить свою жизнь так же тихо, неприметно, как Стивен, на первый взгляд, делает это сейчас.

До череды совершенных ограблений у Стивена не было ни судимости, ни даже мимолетного нездорового интереса к преступлениям. Прежде ему нравились прогулки по горам, естествознание, астрономия и философия. Стивен любил «Звездный путь», «Властелин колец», «Краткую историю времени», а также писал стихи. Он хотел получить степень по географии. Найти работу. Познакомиться с хорошей девушкой. Это нормальные желания. Подростком по мере взросления его все больше беспокоило пренебрежение человечества к окружающей среде и все больше злило неравенство, установленное мировым капитализмом. Сегодня эти проблемы настолько у всех на слуху, что ими озабочены миллионы людей, и это воспринимается как норма. Переживать и злиться из-за них – в порядке вещей.

Интервью со Стивеном вышло в газете «Таймс». В последующие недели мы поддерживали связь. Я все спрашивал, не согласится ли он дать еще одно интервью, и в конце концов уговорил его. Мы беседовали по телефону в течение нескольких часов и планировали делать это снова. Шли месяцы, и мы регулярно разговаривали. Иногда Стивен приезжал в Лондон, и мы договаривались встретиться в кафе, вегетарианских ресторанах или в редакции «Таймс», чтобы я мог подробнее расспросить его. В таких случаях я пытался воссоздать картину жизни Стивена, хотя это было нелегко, потому что все в ней казалось непостоянным и ненадежным. Он жил в Бристоле. Затем переехал в Глазго. Провел много времени в южной Европе, где вел аскетическую жизнь и работал на ферме. Стивен никогда не упоминал, есть ли у него девушка. Он никогда не упоминал ни о каких друзьях. Вряд ли у него остались родные. Стивен был единственным ребенком в семье, его отец умер в 2008 году, а мать скончалась в 2018 году. Большинство родственников так или иначе отреклись от Стивена после того, как его преступления были раскрыты. Я знал, что он поддерживает связь с офицером по условно-досрочному освобождению, но в остальном, думаю, Стивен казался мне самым одиноким человеком на свете.

Иногда я отправлял ему вопросы по электронной почте или просил дать более подробную информацию по определенным темам и получал вдумчивые и очень подробные ответы, зачастую сравнимые по размеру с эссе. Стивен полагает, что обладает в каком-то роде фотографической памятью, поскольку нередко ему удается вспомнить длинные последовательности цифр и набросать сложные планы этажей американских тюремных блоков строгого режима. Временами, рассказывая, как он намеренно запугивал сотрудников банка, чтобы заставить их передать деньги, Стивен закрывал глаза и, казалось, буквально сворачивался в клубок от самобичевания. Однажды сырым зимним вечером мы едим вегетарианские гамбургеры в кафе Восточного Лондона и обсуждаем преступления Стивена, и в какой-то момент эмоции настолько захлестывают его, что он обрывает разговор и обхватывает голову руками.

– Что я творил? – тихо спрашивает он себя.

Снаружи льет дождь, и, кажется, мы очень долго сидим в молчании.

На одну из наших встреч Стивен приходит с большими пластиковыми пакетами в руках. Некоторые из них прозрачные, и на них большими синими буквами написано «ТЮРЕМНЫЕ СЛУЖБЫ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА». В этих пакетах лежат десятки записных книжек, блокнотов для рисования и картонных конвертов, заполненных множеством страниц переписки, тюремными бумагами, юридическими документами и многим другим. Записи в блокнотах относятся к ранней юности Стивена, когда он впервые начал вести дневник. Отчасти еще и поэтому властям было довольно легко добиться обвинительного приговора после ареста Стивена: он уже во всем признался. Эти блокноты также содержат множество стихов, эссе, рассказов, космологических теорий и сделанных карандашом набросков пейзажей. Помимо всех этих бумаг Стивен передает мне старые семейные фотоальбомы и рулоны непроявленной пленки. На них, как оказалось, десятки фотографий ландшафта Девона, от выстроенных в круг на высокогорье мегалитов, продуваемых ветрами с болот, до размытых снимков скальных образований, значение которых может знать только Стивен.

Я забираю эти пакеты домой и начинаю шаг за шагом разбирать их содержимое. Блокноты на кольцах. Рабочие тетради формата А5. Мысли и чувства, нацарапанные на обороте ксерокопий тюремных правил. Тихая жизнь молодого человека в виде сотен тысяч слов, в основном написанных от руки на листах, сложенных неровными стопками на полу моей спальни.

Я залезаю наугад в один из пластиковых пакетов, вытаскиваю оттуда несколько скрепленных листов бумаги и обнаруживаю, что это копия жалобы, которую Стивен подавал из тюрьмы в министерство юстиции Великобритании в 2013 году. Характер его жалобы? Он заключался в том, что тюрьма построена на месте обитания чибисов, а вокруг не установлено никаких скворечников для птиц. В графе, указанной в официальной форме жалобы, Стивен написал следующее:

«Вы должны спросить себя: что располагалось на этом месте до того, как здесь построили тюрьму? Если другое здание, то какое именно? Болото? Лес? Пахотные поля? В любом случае его законные обитатели (представители местной флоры и фауны) лишились собственности, и как государственный орган вы должны предпринять шаги, чтобы помочь существующим видам, т. е. популяции чибисов».

Я откладываю эту бумагу и тянусь за маленькой записной книжкой в черном переплете с красным корешком. Открыв ее примерно посередине, я вижу, что тут изложены, по-видимому, теории, касающиеся космологии и времени, сжимающихся и расширяющихся вселенных, возможностей существования различных измерений и путешествий со скоростью света. Записи датированы 2001 годом, когда Стивену было пятнадцать, и написаны от руки синей авторучкой. Почерк мелкий, и его трудно разобрать. На одной из страниц записи начинаются с цитаты: «Время – это основное движение существования» – и небольшой диаграммы, на которой «Начало», «Ничто» и «Конец» соединены между собой чередой стрелок, образующих петлю бесконечности, похожую на круговую железную дорогу. Рядом Стивен набросал мысль:

«Ничто стоит между началом и концом, а потому они являются единым „событием“.

В моей модели Вселенной есть ошибка: все свидетельства указывают на то, что произошел Большой взрыв, тогда как же Вселенная может расширяться и сжиматься, если конец совпадает с началом? С этим нужно разобраться!»

Я продолжаю листать страницы. Термины типа «гамма-лучи», «общая теория относительности» и «сверхмассивные черные дыры» то и дело мелькают в потоке корявых синих рукописных строк. На одной из страниц Стивен пишет, что в 9 часов вечера 14 декабря 2001 года наблюдал, как над Девоном появился «потрясающий метеор»: «Я смог увидеть зелено-белую полосу, протянувшуюся над горизонтом, а также видел, как она рассеялась. Мне и впрямь очень повезло».

В стопках блокнотов и между ними лежат пачки бумаг, похожих на ксерокопии отрывков из дневников. Стивен объяснил, что это копии, сделанные полицией, которые были использованы в качестве доказательств во время его судебного процесса. Связавшись с Королевской прокуратурой, чтобы попросить о возвращении оригиналов дневников, я выяснил, что те почти наверняка были уничтожены.

Однажды вечером, просматривая эту кучу бумаг, я нахожу одно из старых университетских эссе Стивена, озаглавленное «Социальный вред и социальная справедливость». В частности, в нем выделен один пункт:

«Понятие того, что представляет собой преступление, необходимо переоценить с точки зрения причиненного социального вреда. Во многих отношениях власть и авторитет являются величайшими легализующими силами на Земле. Они отделяют правильное от неправильного, справедливость от несправедливости, деловые операции от откровенного преступления. Богатство, власть и влияние мировых корпораций и правительств служат ширмой для их более гнусной деятельности, которая часто напрямую доходит до социального вреда и несправедливости… Таким образом, то, что в одном случае может рассматриваться как „справедливое“, по факту в остальном наносит огромный социальный вред. Чтобы по-настоящему оценить, что является социально справедливым, мы должны смотреть на вещи в мировом масштабе».

В короткой приписке в конце эссе Стивен отмечает, что эта тема охватывает «вопросы, вызывающие у меня сильные эмоции, но я попытался представить их на рассмотрение объективно».

Он не шутит по поводу «сильных эмоций». Однажды Стивен, запыхавшись, пришел на лекцию в университете сразу после ограбления банка. Он занял место в конце аудитории, сидел ровно и слушал внимательно. Однако, в отличие от прочих студентов на лекции, Стивен не вытащил тетрадь и ручку и не начал делать заметки. Вместо этого он держал свой рюкзак на полу, крепко зажав между ног, потому что в нем находились тысячи фунтов, только что украденных из международной банковской системы, которая, по мнению Стивена, уже рушилась под тяжестью собственной алчности.

4

С юных лет Стивен регулярно совершал получасовую поездку на автобусе из Сидмута в маленький, красивый кафедральный город Эксетер, чтобы провести день в публичной библиотеке. Он отправлялся туда в поисках тихого уголка, где можно исследовать любые темы, владевшие в то время его умом. Археологию. Астрономию. Теорию струн. Паровые двигатели. Реактивные самолеты. Танки. Ископаемые. Местная библиотека представляет собой большое блочное здание в стиле модерн, построенное в середине 1960-х годов: длинный бетонный прямоугольник высотой в три этажа с фасадом, почти полностью выполненным из стекла. Светлая, тихая и просторная, эта библиотека – излюбленное убежище для многих бездомных в городе, которые сидят и читают до закрытия. Порой десяти-одиннадцатилетний Стивен украдкой поглядывал на этих усталых с виду мужчин и женщин. Когда они улыбались ему, он тут же опускал взгляд в книгу. Это здание оставалось одним из его любимых мест на протяжении всей его юности и в ранней молодости.

В пятницу, 7 сентября 2007 года, двадцатилетний Стивен сел на автобус до Эксетера и отправился в библиотеку, которую так хорошо знал. Он был одет в черное шерстяное пальто чуть ниже колена, синие джинсы и белую футболку, а в руках держал белый пластиковый пакет. Остановившись возле узкой пустой улочки под названием Масгрейв-роу так, чтобы видеть библиотеку, он посмотрел на часы и понял, что пришел слишком рано. Некоторое время Стивен слонялся за углом, пряча лицо от прохожих. Потом снова посмотрел на часы, поднял взгляд и увидел фургон, припаркованный на Масгрейв-роу. Часы показывали 17.35, и Стивен точно знал, что произойдет дальше. Крепкий мужчина средних лет вышел из фургона и направился к запертой двери. Эта дверь была служебным входом в крупный филиал банка Lloyds TSB, а человек – курьером, приезжавшим по расписанию, он собирался отпереть дверь и войти в банк. Из-за своего угла Стивен наблюдал, как мужчина исчез в здании.

Прошла минута. Стивен дрожал. Яркое вечернее солнце отражалось в фасаде библиотеки за его спиной. Вокруг никого не было. С другой стороны Масгрейв-роу до Стивена долетал звук шагов людей, идущих по оживленной центральной улице. Внезапно служебная дверь банка открылась, и курьер вышел, направляясь обратно к своему фургону. Стивен сделал два неглубоких вдоха и шагнул вперед.

Курьер услышал за спиной шаги и инстинктивно обернулся. Он увидел человека в пальто с поднятым воротником и в черной суконной шляпе, низко надвинутой на лицо. А еще увидел дуло черного автоматического пистолета.

– Я вооружен, – отчетливо произнес преступник. – Открывай дверь.

Это было первое ограбление Стивена. Момент, к которому он старательно готовился.

– У меня не было ни малейшего представления, что могло бы пойти не так, – признается он позже. – Но, конечно же, все пошло не так.

Неделей ранее Стивен провел всю вторую половину дня в библиотеке. Он сидел на верхнем этаже за столом у одного из больших окон и, задумавшись о чем-то, принялся разглядывать вид снаружи. Но на самом деле смотреть там было не на что: из окна открывалась просто часть узкой, уединенной глухой улочки, заставленной мусорными баками, и служебные входы магазинов и предприятий, фасады которых выходят на Эксетер-Хай-стрит. Магазинов. Предприятий. И банков. Стивен не может вспомнить, что читал, когда вдруг бросил взгляд вниз из окна и увидел человека, который подошел к служебному входу в Lloyds TSB и открыл дверь. Несколько мгновений спустя Стивен увидел, как тот же самый человек вышел с сумкой, а потом сел в свой фургон и уехал. Стивен посмотрел на часы и записал время в блокнот. Было 17.35.

На следующий день Стивен вернулся в библиотеку, сел на то же место у окна и стал ждать. В конце концов прибыла та же машина, из нее вышел мужчина, вошел в банк через служебный вход и вскоре вернулся на улицу. Стивен посмотрел на часы и сделал еще одну пометку в блокноте. Все было почти так же, как и накануне. На следующий день Стивен вернулся, сидел на том же месте и смотрел в то же окно, изо всех сил стараясь казаться незаметным.

– Я постоянно читал, но попутно делал заметки о времени прибытия этого парня, – поясняет он.

И время прибытия, как с каждым днем становилось все более ясно, практически всегда совпадало. Поэтому действия мужчины в фургоне было на удивление легко предсказать. Стивен – неприметный молодой человек в очках, сидящий в окружении книг в публичной библиотеке, – почувствовал возможность. Возможность помочь изменить мир. Она была прямо у него под носом.

Вот почему в пятницу 7 сентября, когда на часах минуло 17.35, Стивен целился из пистолета в испуганного курьера и требовал, чтобы его впустили в банк. Он говорит, что помнит, как чувствовал беспокойство, но ему трудно описать, что, помимо этого, происходило у него голове в преддверии нападения.

– Я хорошо запоминаю физические действия, но, к сожалению, плохо удерживаю в памяти эмоции. Я стоял прямо за углом, смотрел на часы и, похоже, пришел слишком рано, потому что мне пришлось некоторое время слоняться неподалеку в ожидании приезда курьера. Потом я просто бросился к нему, и все.

Вот только это было не все. Весь план Стивена был основан на одном фатально ошибочном предположении. А именно: что курьер является сотрудником Lloyds TSB и что в случае угрозы сможет открыть служебный вход и впустить Стивена в банк. Далее Стивен планировал потребовать деньги у кассиров или, что еще лучше, заставить их впустить его в хранилище, где он сможет наполнить свою сумку сотнями тысяч фунтов. Но курьер, которого звали Рэймонд Бир, не был сотрудником банка. Он работал всего лишь водителем-экспедитором в службе доставки, который забирал почту и которого впускали через дверь по звонку на пульт охраны. Когда Стивен потребовал, чтобы его впустили в банк, Бир ответил, что просто не может это сделать. Стивен не ожидал такого и на долю секунды заколебался. А потом осознал, что человек, которому он только что угрожал пистолетом, бросился прямо на него.

Рэймонд Бир действовал храбро. Но он также не был глуп. Он сразу понял, что пистолет у Стивена ненастоящий. На самом деле этот дешевый травматический пистолет Стивен приобрел в магазине спортивных товаров.

– Это заставило его попытаться отобрать пистолет и задержать меня, – рассказывает мне Стивен, пожимая плечами. – Что вполне справедливо.

Бир вырвал пистолет у Стивена, ударил его коленом в пах, пнул в голень и ударил прикладом в лицо, оставив кровавую рану на левой щеке. Несмотря на шок и подступающую панику, Стивен сообразил, что, даже если он не сможет пробиться в банк, ему жизненно необходимо вернуть пистолет. Если пистолет попадет в руки властей, Стивена по нему выследят.

И дело было не только в том, что на пистолете осталась его кровь – а следовательно, ДНК. Стивена могло выдать кое-что не менее компрометирующее. Бир, возможно, не заметил этого в пылу борьбы, но к рукояти пистолета была приклеена шпаргалка. Планируя свое первое ограбление, Стивен понял, что, требуя доступ к хранилищу денег, ему, вероятно, придется говорить с несколькими сотрудниками банка, возможно с целой группой. В детстве разговоры с группами людей всегда вызывали у него невероятную тревогу, и даже теперь, в возрасте двадцати лет, ничего не изменилось. Поэтому, думая наперед, Стивен записал то, что собирался сказать, и прикрепил перечень фраз к пистолету со всей нервной осторожностью школьника, готовящегося списать на экзамене.

– Когда я обдумывал, как буду вести себя в банке, то боялся запаниковать и растеряться настолько, что не сумею внятно изложить свои требования, – объясняет Стивен. – Я не прописывал сложный сценарий, просто отметил несколько ключевых фраз.

«Вооруженное ограбление», «никакого красителя» и тому подобное. Стивен прочел в Интернете, что при ограблении банка важно убедиться, что в полученных мешках с наличными нет никаких устройств отслеживания или взрывающихся упаковок красителя.

– И я подумал, что рискую забыть об этом, вот почему записал.

Получив удар в лицо, Стивен отступил на другую сторону Масгрейв-роу, а потом принял решение, которое наложило неизгладимый отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Он достал боевой нож с частично зазубренным лезвием длиной не многим менее двадцати сантиметров и потребовал, чтобы Бир отдал пистолет.

Стивен говорит, что сжимал в кулаке нож, когда Бир предпринял вторую попытку задержать его.

– Он каким-то образом приблизился ко мне и напоролся на нож, – описывает события Стивен. – Я не бил его ножом, но отчетливо понял, что ранил.

Он вырвался из рук Бира, отказался от попыток вернуть пистолет, повернулся и побежал, бросив на землю свой белый пластиковый пакет. Позже Стивен рассказывал, что ему стало дурно от страха насчет того, насколько серьезна рана курьера.

– Я просто очень испугался, что ранил человека. Вы можете подумать: «Ну да, это сейчас он так говорит». Но это правда.

Однако в тот момент он сосредоточился на том, чтобы как можно скорее убраться с места преступления.

Но тогда казалось, шансов на успешный побег мало. Стивен только что попытался ограбить банк средь бела дня, в плотно застроенном и шумном центре города. Он был вооружен и опасен. Через минуту или две он услышал вой полицейских сирен. Следом послышалось зловещее гудение низко летящего полицейского вертолета. Стивен бежал, будто спасая свою жизнь, сжимая в руке боевой нож, по одной стороне его лица текла кровь. Убегая с Масгрейв-роу, он пробежал мимо нескольких случайных прохожих.

Однако Стивен не бежал вслепую. Он промчался мимо библиотеки и направился к Ружмон-гарденс, большому зеленому общественному парку, где частично сохранились руины нормандского замка. Добравшись до тенистой рощи из деревьев и густых кустов, он, стараясь отдышаться, скользнул в листву и скрылся из виду. Среди ветвей был спрятан пластиковый пакет со сменой одежды. Стивен быстро сорвал с себя черное пальто, джинсы и футболку, которые были на нем во время ограбления, запихнул в пакет и забросал листьями. Прижимая носовой платок к щеке со всей возможной осторожностью, Стивен вышел из Ружмон-гарденс и направился обратно через центр города к кампусу университета Святого Луки в Эксетере. Поскольку учебный день в кампусе подошел к концу, по дороге Стивену попадалось множество других молодых людей. Он слился с толпой, спокойно удаляясь от центра города.

Заунывный вой сирен все еще эхом отдавался у него за спиной. Вертолет висел в небе, патрулируя расположенные внизу улицы. Инстинкт самосохранения призывал Стивена броситься бежать, пуститься со всех ног и не останавливаться, пока он не окажется в безопасности среди знакомых с детства лесов и долин. Стивен боролся с этим желанием, подавляя его с каждым медленным, уверенным шагом. На несколько мгновений ему показалось, что вертолет следует за ним. Он обдумал эту возможность, но отбросил ее: «Я решил, что это нелогично, потому что меня никак невозможно было бы вычислить».

Через десять минут Стивен свернул с оживленного тротуара, заполненного студентами, в общественный развлекательный центр под названием «Пирамиды». Войдя в мужскую раздевалку, он почувствовал резкий запах хлорки и далекий шум брызгающихся и визжащих детей. Стивен достал из кармана ключ и открыл шкафчик, где лежала вторая смена одежды. Прикрывая щеку, Стивен прошел в душевую кабину и смыл с лица кровь, а потом переоделся в свой третий наряд за день, который, как оказалось, включал пару больших солнцезащитных очков.

Стивен припрятал в Эксетере и другие смены одежды. Один комплект лежал в небольшом парке рядом со средневековым городским собором. Другой хранился в шкафчике в другом развлекательном центре, расположенном по соседству. Стивен заранее предусмотрел непредвиденные обстоятельства и практиковался в том, чтобы добраться до нужного места пешком, запоминая самые короткие маршруты. Он выяснял, сколько времени нужно, чтобы добраться до каждой из точек, и проверял, сможет ли переодеться на публике, не привлекая к себе внимания. Оказалось, что сможет.

Выйдя из «Пирамид», Стивен ждал автобуса на остановке, но его щека, прикрытая огромными солнцезащитными очками, начала опухать. Он был встревожен и нетерпелив. Автобус до Сидмута проезжал по одной из главных магистралей Эксетера, и Стивен опасался, что столкнется с полицейскими блокпостами или патрульными офицерами, разыскивающими высокого молодого человека с окровавленной щекой.

Чего Стивен не знал, так это того, что у полиции была гораздо более серьезная проблема, чем вооруженный грабитель на свободе. Они разбирались с пластиковым пакетом Стивена. Когда полиция прибыла на место происшествия, в пакет заглянули и обнаружили устройство, состоящее из двух прозрачных камер, каждая из которых была заполнена странной сероватой шипучей жидкостью и соединена зловещим клубком электрических проводов. Бомба. Немедленно отдали приказы очистить улицу.

Началась массовая эвакуация. Персонал и клиенты быстро покинули магазины и предприятия. Полицейские помогли увести гражданских лиц, а затем оцепили и охраняли территорию, никого туда не пуская. Прибыла специальная команда саперов и очень медленно и очень осторожно приблизилась к устройству, которое оставил Стивен. На соседних улицах теперь воцарилась тишина. Офицер в защитном костюме протянул руку, чтобы открыть пакет. Над головой кричали чайки.

Наконец при внимательном профессиональном осмотре стало совершенно ясно, что это не бомба. Устройство не представляло никакой опасности. Это оказалась всего лишь пара пластиковых бутылок с кока-колой и молоком. Стивен соорудил муляж со смутной надеждой отвлечь полицию, если придется внезапно бежать. Именно это и произошло.

– Интуитивно я представлял себе, что так и должна выглядеть бомба, – наверное, насмотрелся фильмов. И сделал муляж из того, что нашел у себя дома: из проводов, изоленты, использованных бутылок.

Он надеялся выиграть время, показав эту конструкцию полицейским и убедив их его не преследовать.

– Хотя меня удивило, насколько это было воспринято всерьез.

Так что «бомба» не только оправдала все возложенные на нее надежды, но и помогла Стивену так, как он и вообразить не смел. Детектив-констебль Алекс Бингхэм – ныне детектив-инспектор – эффективно руководил расследованием преступлений Стивена в полиции Девона и Корнуолла, и, по его мнению, в тот день эта уловка абсолютно точно помогла преступнику сбежать:

– Да, потому что наша главная задача не в том, чтобы поймать того, кто совершил преступление, а в обеспечении безопасности людей. Парень сбежал после попытки вооруженного ограбления? С этим мы как-нибудь справимся. Но бездействовать и допустить, чтобы бомба взорвалась и множество людей пострадало? Мы не можем пойти на это.

Не стоит критиковать полицию за то, что самодельный муляж бомбы, собранный Стивеном из бутылок и проводов, вызвал такую тревогу. Дело в том, поясняет Бингхэм, что самодельные бомбы, как правило, и выглядят самодельными: «Если предмет выглядит как бомба, с ним будут обращаться как с бомбой». К тому времени, когда команда по обезвреживанию бомб обнаружила истину, «большую часть центра города Эксетер уже начали эвакуировать».

Менее чем через час после схватки с Биром Стивен уже ехал обратно в Сидмут в автобусе, который громыхал по узким проселочным дорогам, окруженным высокими, густыми живыми изгородями, мимо полей, ферм и участков леса. Вместо того чтобы сойти в Сидмуте, Стивен из предосторожности сошел чуть дальше и вернулся пешком через окрестности, в итоге добравшись домой, когда уже стемнело. Его мать и отец были дома и захотели узнать, почему у него распухшая, окровавленная щека. Стивен ответил им, что ввязался в драку, пошел в свою маленькую комнату и упал на кровать.

Первая попытка Стивена ограбить банк не увенчалась успехом. Он убедил себя, что войдет, выйдет с сумкой, полной денег, а потом сбежит. Неудавшееся ограбление и угроза взрыва попали в местные новости, и Стивен вспоминает, как с облегчением услышал, что Рэймонд Бир пострадал не сильно. Позже он узнал, что его нож оставил всего лишь царапину. Тем не менее Стивен считал, что теперь он прошел точку невозврата.

– Я переступил черту. Пути назад не было. И из-за неудачи я считал теперь себя просто обязанным совершить успешное ограбление. Провал не испугал меня, а наоборот.

Оставшись один в своей комнате, Стивен сделал то, что делал всегда, когда пытался справиться со своими эмоциями. Он взял ручку и написал:

Мечта грабителя банков

Из самых глубин бескрайнего, обширного хранилища богатство течет в банки и кассы на прилавках, ползет, как змеиный хвост, через магазины прямо в корпоративные залы заседаний – от каждого слитка золота массам достается лишь крупица. Бесконечный оборот бумаг и металла правит всеми жизнями, разрушает или создает мечты, укрепляет статус-кво. Зайдя на западе за горизонт, то же самое Солнце совершает половину оборота вокруг Земли и восходит на востоке, где под его лучами миллионы людей голодают и борются за жизнь, побуждаемые двигаться вперед невидимой рукой тех, кто поклоняется капиталу. Ни один бог ни одной эпохи не знал такой преданности: это идол, которому молятся днем и ночью, цель необоримой безнравственности.

Тончайшая сталь разделяет груды накапливающейся валюты, перетекающей в защитные оболочки из стекла и кирпича. Но некоторые могут преодолевать эти барьеры. Вооружившись пистолетом и маской, разработав хитрые планы, повстанцы ждут в засаде. Отнять у богатых и раздать бедным, ущипнуть змея за хвост, сокрушить коррупцию и несправедливость.

Мечта РГ в том, чтобы нарушить статус-кво и освободить тех, кто прозябает в нищете, от скрытого рабства, созданного богатыми и могущественными. Красть у богатых и раздавать бедным. Создать новые возможности и равенство.

Настанет день, когда легенда о РГ станет известна во всех уголках мира, когда люди Земли будут жить в новую эру справедливости и возможностей, чтобы больше не страдать под гнетом коррупции и эксплуатации.

Бороться, страдать, умереть за эту мечту – это я сделаю.

5

Сидмут – это тихий приморский городок, расположенный на побережье южного Девона. Красивый туристический курорт, существовавший на протяжении большей части девятнадцатого и двадцатого веков, он имеет длинный галечный пляж, характерные красные скалы, а с севера его окружают многие километры пологих холмов, полей и зеленых насаждений. Томаса Харди [1], который перенес действие своих романов в наполовину вымышленную область под названием Уэссекс, Сидмут вдохновил на создание города Идмут. Как можно заметить, автор лишь слегка изменил название. И поскольку Сидмут даже в период своего расцвета в летний сезон никогда не становился слишком шумным или величественным, в нем сохранилось не так много печальной, поблекшей патетики, какую можно найти в наши дни во многих английских приморских городах. Узкие улочки с красивыми побеленными зданиями в георгианском стиле ведут к полудюжине прибрежных отелей Викторианской эпохи, выстроившихся вдоль городской эспланады. Стивен переехал туда с матерью и отцом, когда ему было восемь лет.

– Я помню день, когда мы приехали, – рассказывает он. – Мы ехали по живописному маршруту, и окрестности выглядели очень красиво. Кажется, это было весной.

Семья Стивена состояла из трех человек, и это был не первый раз, когда они переезжали в новый город. В раннем детстве Стивена его родители, Питер и Дженни, несколько раз переезжали в пределах Девона, так и не сумев обосноваться на каком-то одном месте. В Сидмуте Стивен пошел учиться в уже четвертую по счету начальную школу. До этого переезда они жили в маленькой деревне, где, как ему помнилось, были невероятно счастливы.

– Я помню, что очень расстроился, когда мы уехали, – признается он. – Я не понимал, почему родители так часто переезжают.

Джекли поселились в северной части Сидмута, неподалеку от набережной и исторического центра города. Район походил не столько на Уэссекс Томаса Харди, сколько на полудеревенский послевоенный пригород: сонный мир автобусных остановок, одноэтажных коттеджей, живых изгородей из бирючины и глухих тупиковых переулков. Сидмут считается относительно зажиточным городом благодаря множеству людей со всех уголков Великобритании, решивших поселиться там на пенсии. Но Джекли никогда не были богаты и переехали в дом на территории одного из двух городских муниципальных микрорайонов.

– Мы всегда жили в муниципальных домах, – вспоминает Стивен. – Было бы справедливо и точно назвать моих родителей рабочим классом.

Для супружеской пары с восьмилетним ребенком Джекли казались на удивление пожилыми. Матери Стивена исполнилось пятьдесят два. Питеру Джекли было почти шестьдесят, когда они переехали в Сидмут, и в течение своей жизни он в разное время занимал разные должности, работая в домах престарелых, садовником или в местном автомобильном музее. Стивен полагает, что его отец, возможно, когда-то был инженером, но не совсем уверен в этом. Питер винил старую травму спины в том, что она не позволяла ему найти постоянную должность.

Мать Стивена время от времени устраивалась на низкооплачиваемую черную работу, но также проводила часы поглощенная искусством, ремеслами и поэзией. Она рисовала, делала наброски и вязала крючком. Дженни любила собирать крупную гальку с пляжа или с берегов близлежащей реки Сид и расписывать камни цветочными узорами или улыбающимися лицами, да и большая часть убогой внутренней отделки жилья Джекли была делом ее рук. Мать заботилась о кошках, живущих у них дома в неопределенном количестве. Новое обиталище семьи представляло собой аккуратный двухэтажный дом с двумя спальнями и террасой, построенный в 1960-е годы на Мэнстоун-авеню, тихой улочке с одинаковыми муниципальными домами, перед фасадом и позади которых росли сады. С конца своей новой улицы Стивен мог видеть зеленые холмы и луга.

Стивен начал учиться в начальной школе Сидбери, крошечном учебном заведении, расположенном в деревне примерно в трех километрах к северу от его дома. Десять лет спустя Стивен составил окончательный список всех школ, которые посещал за все годы обучения, оценив свой общий опыт в каждой из них по десятибалльной шкале. К системе оценок прилагалось подробное пояснение. Десять баллов, писал Стивен, означали «превосходно». Один балл – «совершенно ужасно». Начальной школе Сидбери Стивен поставил оценку в шесть баллов: «терпимо».

В новой школе он познакомился с мальчиком по имени Бен Уивер. Как и Стивен, тот жил в Сидмуте. И, как и семья Стивена, его семья проживала в муниципальном доме.

– Я помню, что Стивен попал к нам поздновато, – говорит Уивер. – Не знаю, где он жил раньше, но мы учились в очень маленькой школе, и наш класс состоял из – от силы – восьми человек. На самом деле и поговорить было особо не с кем. Мы вроде как поладили.

Уивер, который сейчас получил степень кандидата наук в Хельсинкском университете, дружил со Стивеном на протяжении десяти лет. Их отношения не всегда складывались ровно. Но Бен помнит, что по крайней мере в самом начале Стивен был спокойным и общительным мальчиком. Хотя больше всего на свете ему запомнилось воображение Стивена.

– Он любил играть в одну игру. По-моему, она называлась «Интернационал». Действие игры происходило в космосе, и Стивен необычайно живо все представлял. Мы уходили в лес или даже просто в его спальню, и внезапно окружающие предметы для него оживали. То он воображал прилетевший космический корабль, то, например, мирный договор, который нужно обсудить. Так что мы вроде находились в лесу, но затем нам вдруг приходилось садиться в круг и вести переговоры, – с теплом вспоминает детство Уивер. Стивен, по его словам, умел втягивать его в вымышленный мир следом за собой. – Я в некотором роде восхищался этим. Тогда Стивен был очень харизматичным, и мне нравилось играть с ним, потому что я сам никогда не мог похвастаться богатым воображением. Наши игры не казались мне странными. Я считал, что это весело.

Дружба двух мальчиков продолжалась и в раннем подростковом возрасте, однако Уивер начал замечать в семье Джекли нечто странное. В первую очередь это была их социальная изоляция. Возможно, Сидмут и являлся консервативным городом с подавляющим большинством пожилых жителей – Уивер описывает его как «кладбище с уличными фонарями», – но все же горожане относились друг к другу дружелюбно. Например, в 1977 году Сидмут попал в Книгу рекордов Гиннесса, когда пять тысяч пятьсот шестьдесят два жителя выстроились «паровозиком» в самую длинную в мире живую линию и танцевали вдоль эспланады. Соседи любили поболтать через забор в саду или останавливались пошептаться, встретившись на улице.

– В этом районе жили очень общительные люди, – признает Уивер. Но Джекли? Они, казалось, существовали обособленно.

– Они просто ни с кем не виделись, – продолжает Уивер. – Отец Стивена почти каждый день сидел дома перед телевизором. У них была огромная коллекция видеокассет, и он смотрел и пересматривал одни и те же фильмы снова и снова. Мать Стивена уходила в ближайший парк, занималась там чем-то своим и возвращалась с новым камешком. Но Питер замкнулся в себе. Я не могу припомнить случая, чтобы он с кем-то разговаривал. Родители Стивена никогда ни с кем по-настоящему не беседовали. Такое впечатление сложилось у меня в детстве.

Они не были похожи на другие семьи. В Сидмуте все жители в той или иной степени гордились своими палисадниками, но палисадник Джекли стоял неубранным и заросшим.

– Что воспринималось как преступление против города, – замечает Уивер.

Самое странное, что семья Джекли очень тщательно ухаживала за садом позади дома. Они просто проигнорировали ту часть, за которой нужно было ухаживать на виду у публики. Явное нежелание Питера Джекли, в частности, показываться на людях, вызывало «недоверие». Родители Стивена провели необычные работы по благоустройству дома, соорудили в задней части жилища что-то вроде шаткой оранжереи, которую Стивен описывает как «теплицу», хотя Уивер вспоминает, что она была сделана из «какого-то пластикового покрытия». Ходили слухи, будто Джекли превратили небольшой гараж в задней части своего дома в дополнительную спальню, что на самом деле было правдой. Позже, когда Уивер стал подростком, отец Стивена иногда приглашал его погостить:

– Он говорил: «Можешь приходить и оставаться у нас в любое время, когда захочешь. Можешь спать в той спальне, и говорить об этом Стивену необязательно». Что, как я теперь понимаю, было немного странно.

Уивер вспоминает, как бурные и красочные игры в воображаемом мире прекратились почти в одночасье.

– Когда Стивену было лет двенадцать, он вдруг стал совершенно другим. Как будто покончил с играми навсегда. Как будто больше не собирался к ним возвращаться. Я помню, что был немного растерян и думал… ну… что же нам теперь делать?

Вместо прежних увлечений мальчики играли в компьютерные игры, обсуждали интересные им обоим естествознание и астрономию или отправлялись на охоту за ископаемыми. Они вдвоем ходили на долгие прогулки по сельской местности вокруг Сидмута или по высоким прибрежным тропинкам, которые поднимаются и опускаются вдоль утесов.

Они всегда были только вдвоем. Это, как начал понимать Уивер, не подлежало обсуждению. Он дружил и с другими ребятами и иногда предлагал Стивену встретиться всем вместе или пригласить кого-нибудь еще на одну из их прогулок. Стивен всегда отказывался от таких предложений.

– Казалось, он был уверен, что, пригласив кого-то еще… – Сделав паузу, Уивер подбирает слова: – Он боялся, что не справится. Теперь, с высоты прожитых лет, я понимаю, что Стивен не умел налаживать отношения с людьми и уж точно не мог общаться в компаниях.

В средней школе Стивен стал еще более замкнутым. Он начал прогуливать занятия. За весь день он мог не произнести ни слова, на уроках сидел в одиночестве под сочувственным взглядом учительницы средних лет по имени Анджела Томпсон, которая преподавала домоводство.

– По утрам он уже приходил в школу сжатым, как пружина, – рассказывает она. – У нас был маленький кабинет, и он проводил в нем большую часть дня. Очень часто он уходил с уроков, и тогда мне приходилось его разыскивать.

Зачастую Томпсон находила его сидящим в одиночестве в поле рядом со школой.

– У него часто не было денег на обед, и нам приходилось покупать ему еду. Я помню, как однажды он пришел в школу в разбитых очках. Поэтому я повела его в город к окулисту покупать новые. – Она печально и нежно вздыхает. – Он был слепой как крот.

Но не только Стивену было сложно адаптироваться в обществе. Его мать, Дженни, будучи нежной натурой, в отличие от своего мужа в основном нравилась людям.

– Помню лишь, что она была очень доброй, но всегда очень занятой, – признается Уивер. – Она и Питер, казалось, были очень далеки друг от друга. И так же она была далека от Стивена. Она готовила, убирала и обеспечивала семью всем необходимым, но существовала в своем собственном мире.

Однако шли месяцы, и в Сидмуте Дженни становилась все более известной своим эксцентричным поведением. Ее поступки выбивали местных жителей из колеи. Она провела обряд раскладывания по почтовым ящикам своих соседей зловещих фотографий («Странные, абстрактные изображения глаз», – как описывает это Стивен) и иногда была убеждена, что за ней подглядывают или ходят по пятам. Она посещала местные магазины, покупала там столько вещей, сколько могла унести, а затем пыталась раздавать их прохожим на улице. Иногда она на очень большой громкости слушала музыку или в неподходящее время начинала переставлять в доме мебель. Однажды ее обнаружили, когда она пыталась подложить зажженный фейерверк под припаркованное такси. Когда кто-то похитил несколько велосипедов, а потом сбросил их в ближайшую речку, винить в этом стали мать Стивена.

Уивер описывает, как в подростковом возрасте часто заглядывал к Стивену в гости по выходным, но видел только его отца.

– Питер говорил: «О, заходи и выпей чаю», и я садился в гостиной.

На часах стоял полдень, а Стивен мог еще спать. И Уиверу приходилось торчать внизу с Питером, который безостановочно говорил о том, как беспокоится, что его сыну некомфортно в школе, или, что случалось все чаще, что Стивен не соблюдает режим дня.

– Отец ругал его: «Я не знаю, что делать со Стивеном» и изливал свои эмоции на меня, тринадцати-четырнадцатилетнего ребенка.

Стивен говорит, что не знает, как познакомились его родители.

– Кажется, я их как-то спрашивал, – слегка нахмурившись, признается он мне во время одного из наших разговоров. – Но не могу вспомнить.

На самом деле его родители впервые встретились в больнице Эксетера, где оба были пациентами психиатрического отделения. Дженни Саймонс была шизофреничкой. Питер Джекли страдал биполярным расстройством. То, что их отношения начались при таких обстоятельствах, похоже, не являлось секретом. Или, по крайней мере, жителям Сидмута оказалось несложно это выяснить. Анджела Томпсон, например, знала об их знакомстве все.

– Насколько я поняла, отец Стивена лечился в психиатрической больнице, где встретился с его матерью, – охотно и деловито поясняет она. – Они стали жить вместе. Думаю, у них обоих были серьезные проблемы с психикой. Стивен стал плодом этих отношений. Так что у него интересные гены с обеих сторон.

Сводный брат Питера, Джолион Джекли, описывает все это немного более романтично.

– Они были родственными душами, – говорит он.

Большую часть жизни Джолион работал актером и театральным менеджером. После нескольких моих обращений он согласился на короткую переписку по электронной почте и подтвердил, что родители Стивена действительно познакомились на психиатрическом отделении.

– Дженни лечилась там уже давно, а Питер попал туда в результате развода после первого брака, – объясняет он. – Их встреча стала дорогой к выздоровлению, а Стивен – благословением и счастливым плодом их истинной любви друг к другу.

Однако, называя их отношения «дорогой к выздоровлению», он, возможно, выдает желаемое за действительное. И Дженни, и Питер с переменным успехом боролись со своими болезнями на протяжении всего детства Стивена. Это не значит, что мальчик не испытывал к ним той неистовой любви и привязанности, которую большинство маленьких детей испытывают к своим родителям. Описывая мать, Стивен всегда подчеркивает ее доброту, благородство и сострадание.

– Она была очень творческим человеком, много рисовала, увлекалась садоводством и природой, любила животных. Честно говоря, таких людей, как она, на свете мало.

Но такой его мать была, только когда ей становилось лучше.

– Когда ее состояние ухудшалось, наша жизнь превращалась в хаос. Беспорядочная перестановка мебели обычно означала начало болезни, за этим следовала громкая музыка, все окна оставались открытыми, а вещи выбрасывались.

Громкая музыка, в частности, беспокоила Стивена. Мать часто включала «Битлз» на все более высокой громкости по мере приближения к психотическому эпизоду («Это одна из причин, по которой я теперь не слишком большой фанат их творчества»). Помимо параноидальных галлюцинаций, когда мать зацикливалась на изображении глаз и ощущении, что за ней наблюдают, у нее также случались слуховые и зрительные галлюцинации. Искаженное восприятие реальности делало ее испуганной, злой и маниакальной. Из рассказов Стивена складывается отчетливое ощущение, что эти ее эпизоды помешательства повлияли на формирование его личности в детском возрасте. Точно так же, как Стивен умел завлечь Бена Уивера в свой яркий воображаемый мир, он сам не мог не последовать за матерью в ее мир.

– Я помню одну странность: в некоторой музыке ощущалось какое-то искажение, – признается Стивен. – В этом есть смысл?

Он описывает, как в детстве во время болезни матери иногда слышал и видел нечто, казавшееся противоестественным.

– Грохот в комнате, где никого нет. Как-то раз, я уверен, рамка для картины и чашка двигались сами по себе.

И, упоминая, что мать передвигала мебель, Стивен подразумевает, что она могла перемещать тяжелые шкафы, кровати, столы и комоды по дому со скоростью, которая казалась невозможной для человека. Стивен возвращался домой после недолгого вроде бы отсутствия и обнаруживал, что буквально все стоит на других местах. По его словам, детские впечатления от болезни матери привели к тому, что он не отрицает однозначно возможности существования сверхъестественного. Вспоминая прошлое, он говорит: «Определенно было ощущение присутствия потусторонней энергии».

Его мать разговаривала с невидимыми людьми. Маленькому ребенку от таких вещей становится невероятно тревожно.

– В детстве меня это очень сильно пугало. Конечно же, я думал, что в комнате есть кто-то еще. Иногда отцу приходилось объяснять мне, что никого больше нет. Но я не мог понять.

Даже если со стороны мать казалась «нормальной», Стивен улавливал малейшие признаки того, что она снова начала ускользать от него.

– Поймите, если вы живете с человеком, которого любите, и это ваша мама, вы замечаете изменение тона голоса или бессмысленные фразы. Хотя это не было заметно другим людям, я это видел.

Тот факт, что его мать обычно была такой любящей и нежной, лишь усиливал боль, когда эта любящая и нежная мать исчезала. Дело было не только в том, что она вела себя странно или слышала голоса. Она смотрела на Стивена так, словно видит его впервые в жизни.

– Когда она болела, наша родственная связь просто растворялась в воздухе. Так что, если уж на то пошло, я бы предпочел, чтобы она была менее доброй, когда приходила в себя. Потому что тогда мне было бы легче переносить периоды обострения ее болезни.

Дженни, как и Стивен, писала стихи. Ее поэтические строки легки и воздушны, наполнены описаниями деревьев, лесов, животных и природы. Они часто меланхоличны, иногда полны надежды, хотя всегда звучат с затаенной мягкой, нежной мольбой, которая может граничить с ощущением жути. В стихах Дженни постоянно упоминает о своей шизофрении, равно как и об ощущении изоляции и неспособности общаться с окружающими. Одно из таких коротких стихотворений называется «Выпавшая?».

~~~

Стивен помнит, как его мать насильно поместили в больницу.

– Больше всего мне запомнилась одна особенность ее болезни – цикличность. В течение нескольких месяцев мама могла быть здорова, а потом без всякой видимой причины у нее случалось помутнение, и ее приходилось госпитализировать, – признается он. – Несколько раз приходила полиция и забирала ее.

Стивен помнит врачей и психиатров, которые лечили мать, но, по его мнению, они были такими же плохими, как и полиция. Первые увозили его маму. Вторые не позволяли ей видеться с сыном. Стивен начал воспринимать представителей власти в негативном свете. Много лет спустя, в разгар совершаемых преступлений, Стивен отчасти наслаждался тем фактом, что он выставлял полицию в глупом свете (во всяком случае, ему так казалось). Это была показательная месть за те времена, когда полицейские забирали его мать.

Стивен говорит, что его отец, Питер, был упрямым человеком, любителем поспорить и покричать. Когда мы обсуждали его отца первые несколько раз, у меня сложилось впечатление, что это упрямство проявлялось в некой смелости и задиристости просто потому, что, похоже, отец оставался единственным связующим звеном в их маленькой семье. Он имел дело со всеми – от недовольных соседей до врачей-психиатров. Он всегда старался обеспечить Стивену хоть какое-то подобие нормальной жизни, проводил с сыном выходные, пока Дженни лежала в больнице, или вместе с ним посещал местную обсерваторию в Сидмуте, заметив, что Стивен все больше увлекается космосом. В конечном счете, этот человек решил в возрасте пятидесяти лет жениться, создать семью с женщиной-шизофреником. Для подобных поступков просто необходима некоторая доля упрямства.

Изначально Стивен признавался, что его отец также казался и щедрым человеком, он всегда поддерживал неудачников, настаивал на том, чтобы подбирать тех, кто голосовали на проселочных дорогах Девона, и впускал религиозных проповедников в дом для беседы, «даже когда мы с мамой просили его этого не делать». Опять же, слушая описание таких привычек человека, который иногда был вынужден садиться в машину со своим маленьким сыном и отправляться на поиски пропавшей жены, трудно не признать, что в целом он был хорошим человеком. Возможно, сложным. Но хорошим.

Но чем больше Стивен – и другие – рассказывают о Питере Джекли, тем сильнее меняется его образ. Его упрямство на глазах трансформируется в более пагубные черты характера. С одной стороны, он умел жестко контролировать, манипулировать людьми и держался высокомерно. С другой стороны, он мог быть слабым, льстивым, жаждал снискать расположение других. Стивен говорит, что его родители часто виделись с одной местной супружеской парой, глубоко убежденными христианами Кеном и Джуди, но других друзей, похоже, у них не было. Казалось, нечто в характере Питера отталкивало людей.

– Он был мерзким, – решительно заявляет Анджела Томпсон. – Он приходил в школу на родительские собрания. Мне не нравилось оставаться с ним наедине. Он был ужасен. Ужасный человек, – подчеркивает она. – Производил жуткое впечатление. Мог потрогать меня за колено. Он был ужасен.

– В нем чувствовалось что-то по-настоящему странное, – вспоминает Бен Уивер. – Даже в детстве мне было неловко находиться рядом с ним. Я помню, как моя мачеха спросила: «Он прикасался к тебе?» Потому что от него исходили какие-то странные флюиды. Но он никогда меня не трогал. Он всегда был очень, очень добр ко мне.

С другой стороны, Стивену всегда казалось, что отец очень хорошо ладит с людьми, умеет вести себя уверенно и спокойно (самому Стивену это было чуждо и казалось невозможным). Но он также постоянно твердит о том, каким «контролирующим» и «властным» бывал порой его отец. Понять, сколько в его словах истины, очень трудно по нескольким причинам. Во-первых, когда его спрашивают о примерах проявления властной натуры отца, Стивен склонен делать из мухи слона. Он жалуется, что, выполняя своими руками работы в их маленькому доме – например, сооружая ту странную самодельную кухонную пристройку, – отец позволял Стивену помогать лишь под очень пристальным наблюдением.

– Все надо было делать «правильно» и только так, как он скажет, – с досадой вспоминает Стивен.

Но это, как я не раз пытался объяснить Стивену, на самом деле не так уж странно. Если родитель позволяет ребенку помочь в домашнем строительном проекте или дает ему в руки какие-то электроинструменты, то, конечно, внимательно следит за процессом. Это не чрезмерный контроль – это ответственность.

Более того, Бен Уивер утверждает, что, когда Стивен вступил в подростковый возраст, стало ясно, что он в доме «главный». Он жил по своему расписанию. Казалось, ему позволялось приходить и уходить когда заблагорассудится.

– Думаю, он довольно быстро осознал, что может делать все, что захочет, и в разумных пределах ему это будет позволено.

Порой Стивен строил планы на совместные выходные с Беном, и Бену приходилось объяснять, что его родители не разрешают ему провести всю субботу в походе, потому что у них другие планы.

– И его очень удивляло, что мои родители ограничивают меня в этом.

Так почему же Стивен так настаивает на том, что отец жестко контролировал его? Частично ответ может заключаться в феномене, который наблюдался в ряде исследований с участием детей родителей-шизофреников. В частности, нередко мальчики или молодые мужчины, выросшие с матерью-шизофреничкой, рассказывали о трудных отношениях с отцом, считая того слишком авторитарным. Нетрудно представить, чем это вызвано: именно отцу зачастую приходилось инициировать госпитализацию матери. Именно отцу приходилось брать на себя основную часть ежедневных родительских обязанностей, в то время как мать либо физически отсутствовала, потому что ее поместили в психиатрическую больницу, либо витала где-то в облаках, потому что находилась дома, но была так сильно накачана лекарствами, что ее как будто там и не было. В любом случае, такая мать не стала бы запрещать ребенку самостоятельно заниматься строительством в доме. В результате либо сын воспринимал отца как контролирующего по отношению к матери, либо, испытав стресс от непредсказуемой жизни с женой-шизофреничкой и столкнувшись с необходимостью заботиться о семье, такой отец на самом деле начинал более жестко все контролировать. Идеального решения здесь не существует.

Но, опять же, описывая жизнь семьи Стивена, Бен Уивер делает одно странное наблюдение.

– Это прозвучит ужасно, – начинает он, – но мне всегда казалось, будто отцу Стивена нравилось, что Дженни больна.

Под этим он подразумевает, что, несмотря на все неудобства, которые причиняла ее шизофрения, мать Стивена в конечном счете было легко контролировать. Бен помнит, как родители Стивена ссорились, – или, по крайней мере, он помнит ощущение, как стал свидетелем их неразрешенного спора, – и что-то подсказывало ему, что эти конфронтации были намеренно спровоцированы Питером, чтобы подтолкнуть жену к какой-то переломной точке.

– Иногда я задавался вопросом, не специально ли отец Стивена доводил его мать до срыва. Они ссорились из-за чего-то, а затем ее отправляли на лечение, и она возвращалась не в себе от тех лекарств, которые ей давали. Зато становилась податливой.

– Я склонен с этим согласиться, – отвечает Стивен. – И я много раз замечал связь между ссорами родителей и периодами маминой болезни. Да, у нее действительно было психическое заболевание. Но насколько его усугубляло или вызывало поведение отца? Думаю, оно сыграло большую роль в ее госпитализации и, возможно, усугубило шизофрению.

Деньги были еще одним постоянным поводом для конфликтов в доме на Мэнстоун-авеню. Из-за своей болезни мать Стивена получала государственные пособия. Его отец иногда работал, но в периоды депрессии работать не мог. В действительности родители матери назначили ей небольшое денежное содержание, которое сохранилось и после их смерти, но привычка Дженни просто так покупать вещи и раздавать их незнакомым людям вынудила мужа прятать от нее кредитные карты. Как и многое в поведении Питера, это можно рассматривать с двух совершенно разных точек зрения. Он защищал ее? Или контролировал? Или ему просто было удобно, что первое очень похоже на второе?

В конце 1960-х годов Питер состоял в первом браке, развод после которого в итоге привел его к нервному срыву. Хотя Питер родился в Лондоне, так вышло, что жил и работал он на севере Англии, женился на уроженке Йоркшира, управляющей пабами в городах Ланкашира, – Престоне и Блэкпуле. В 1969 году у супругов родилась дочь Лиза. Бен Уивер вспоминает, что в гостиной у Джекли всегда стояла маленькая фотография Лизы, хотя Бен также припоминает, что, спросив, кто эта девочка, ни от кого не получил ответа.

Лиза – Лиза Уотсон, единокровная сестра Стивена, – сегодня уже сама мать двоих детей. Она живет на полуострове Уиррал, недалеко от Ливерпуля, и в ее речи слышен мягкий певучий мерсисайдский акцент. Она говорит, что не помнит, каким отцом был Питер, ведь брак родителей распался, когда ей исполнилось два года.

– Одна из причин, по которой мама и папа развелись, заключалась в том, что отец потерял работу, хотя я точно не знаю, что за работа это была, – объясняет Лиза. – Он ничего не сказал маме. Он притворялся, что идет на работу. У мамы не было машины, поэтому она садилась в автобус, отвозила меня в ясли, а потом ехала на работу. Да, отцу было сложно признаться маме в потере работы, но это облегчило бы ее жизнь. Однако он не сказал ей. В некоторых отношениях он был довольно эгоистичен. Много чего происходило, и моя мама, очень сильная, независимая женщина, просто больше не хотела с этим мириться.

В подростковом возрасте Лиза потеряла контакт с отцом, но в двадцать лет возобновила свои визиты в Девон. К этому времени Стивен уже родился и вышел из младенческого возраста.

– Он казался счастливым маленьким ребенком, но мне было его жаль. Его родители уже были довольно пожилые, и я подумала, что из-за их семейных обстоятельств Стивену будет трудно познакомиться с другими ребятами, – говорит Лиза, подразумевая исключительно замкнутый и асоциальный образ жизни Джекли. – Я просто чувствовала, что такие люди, как отец и Дженни, не будут поощрять его общаться с другими детьми, водить его в детские клубы или что-то в этом роде. Полагаю, он был совершенно оторван от общества.

Она права. К тому времени, когда Стивен перешел в среднюю школу, он обнаружил, что практически не умеет общаться с людьми.

– Я хотел завести друзей, – признается он. – Не то чтобы я не любил людей. Мне просто было очень тяжело налаживать отношения. Отчасти я также боялся, что если у меня и появятся друзья, то мне все равно придется с ними попрощаться из-за переезда в другой дом. Или они заглянут ко мне домой и увидят, какие у меня мама и папа. Одного лишь Бена Уивера состояние моих родителей, казалось, не беспокоило, так что я думаю, именно поэтому он и остался моим другом. Уж не знаю, почему ему хотелось дружить со мной.

Из-за шизофрении матери Стивен попал под надзор службы охраны психического здоровья детей и подростков, которые проверяли, как влияет на него ее болезнь. Стивен беседовал с целым рядом детских психиатров и социальных работников, которые всеми силами старались побудить мальчика рассказать им о том, как он себя чувствует.

– Иногда они брали меня с собой в разные места, чтобы вместе погулять, пройтись по магазинам и посидеть в кафе. Думаю, они просто хотели, чтобы я заговорил, пытались заставить меня что-то сказать. Поделился эмоциями, – придя в некоторое волнение, рассказывает он. В детстве Стивен инстинктивно опасался психиатров, так как видел их отношение к матери, а также из-за того, что его отец имел привычку отмахиваться от них как от «шарлатанов». – Они просто копали, копали и копали. И не успокаивались, пока я не выкладывал им все о том, как себя чувствую.

В конце концов Стивену поставили диагноз «социофобия». Затем, в 2000 году, в возрасте четырнадцати лет, Стивен был включен в план по защите детей. Это объяснялось сочетанием факторов: стрессом, вызванным болезнью матери, все более напряженными отношениями с отцом и неспособностью Стивена справиться с учебой в школе. Медицинские записи Стивена включают протокол совещания по плану по защите детей от 23 октября 2000 года. Один из учителей Стивена сделал доклад:

«Поступил тревожный отчет преподавателя о том, что Стивен вообще не в состоянии взаимодействовать с людьми. Это доходит до такой степени, что он не может сидеть напротив кого-то. Стивен никогда не разговаривает ни с кем из детей. Одноклассники относятся к Стивену по-доброму и очень терпеливы с ним. Если люди проходят мимо Стивена, коснувшись его, он впадает в ужас. Он склонен незаслуженно обвинять других детей, например: „Они сидят позади меня и пинают мой стул“. Стивен также отказывается сидеть в столовой, в большинстве случаев объясняя это тем, что не хочет есть. Сотрудникам очень трудно справиться с этим тревожащим и огорчающим поведением. Немного более свободно Стивен чувствует себя рядом с женщинами-учителями. Он не выносит криков. Посещая уроки, Стивен проявлял элементы странного поведения. В частности, убивал муравьев, которых на самом деле в помещении не было, кружился по классу, ходил взад и вперед, бился головой о стены и разбивал очки».

В письме терапевту Стивена от 21 октября 1999 года Джулия Ли, руководитель группы девятого года обучения в Сидмутском колледже, повторила многие из этих опасений. Стивен, писала она, выглядел подавленным. Он засыпал на уроках. Он дергался и царапал столы и полы. «19 октября 1999 года штатная медсестра отвезла его в медицинский центр после того, как во время занятий он потерял над собой контроль, сломал очки и ударился головой о стену, рвал на себе волосы, бормотал и дрожал». В тот же день, писала Ли, Стивен выразил желание на некоторое время уехать из дома. Анджела Томпсон, учительница, которая уделяла Стивену так много времени, присматривая за ним в школе, говорит, что мать Стивена, похоже, нашла эту идею хорошей.

– Однажды она пришла, и у нас была встреча с директором школы, и я помню, как [Дженни] обратилась ко мне: «Не мог бы он пожить с вами?» Я вежливо отказалась, заметив, что это было бы неуместно. Но она сказала: «Он был бы счастлив, если бы переехал к вам».

На протяжении тех лет Стивен больше всего боялся, что тоже страдает шизофренией. Этот страх разделяли и его родители, хотя специалисты всякий раз уверяли, что их сын не шизофреник.

– Но отчасти я испытал бы облегчение, если бы у меня обнаружили эту болезнь, – признается Стивен. – Потому что тогда я бы понял, почему мне так сложно налаживать контакт с людьми. Однако все специалисты непреклонно твердили, что я не шизофреник.

Необщительный, тревожный и одинокий, примерно в возрасте двенадцати лет Стивен начал записывать свои мысли. Он приобрел блокнот формата А5 в черном твердом переплете с красным корешком и написал на обложке: «Стивен Джекли, записная книжка». С этого момента Стивен постоянно вел записи, не обращаясь ни к кому, кроме себя. Когда он стал старше, эти заметки приняли форму дневника, отражающего события дня, но поначалу Стивен, похоже, записывал все, что приходило ему на ум. В этой первой черной «записной книжке» на первой странице он старательно вывел: «Идеи, рассказы, заметки, стихи, отработка почерка, теории и прочее».

Невозможно точно охарактеризовать содержание этой первой записной книжки, изложенные в ней мысли перетекают друг в друга в потоке свободных ассоциаций. Они в равной степени трогательны, забавны, странны, обыденны и, порой, тревожны. Стивен написал короткое стихотворение о домашнем любимце, – желтом лабрадоре по кличке Хэмми, – в котором признался в своей любви к собаке, но отметил, что однажды она умрет. Он записывал различные астрономические расстояния. Солнце находится в 149,6 миллиона километров от Земли. Юпитер находится в 965 миллионах километров от Земли. Галактика Андромеды находится на расстоянии 2,2 миллиона световых лет от Земли. Стивен сочинял разрозненные фантастические истории о герое по имени Мемо и его спутнике, существе по имени Утконос Минго. Он неустанно работал над своим неразборчивым почерком, много раз переписывая алфавит или определенные предложения и фразы.

Но некоторые из этих фраз, как постепенно становится заметно, кажутся странно наполненными мизантропией: «В Англии не хватает нормальных людей» или «В наше время люди чрезвычайно глупы и не понимают смысла жизни».

Многое из того, что двенадцатилетний Стивен писал сам себе, было в высшей степени поучительным. Он регулярно составлял для себя списки дел.

• Работать над почерком и орфографией каждый день.

• Есть яблоко каждый день.

• Выиграть все соревнования по английскому языку.

• Не смотреть телевизор слишком много, вместо этого прочитать хорошую книгу.

• Быть книжным червем!

В другом месте он перешел от описания грамматического правила – «I пишется перед Е, если только не идет после С» – прямо к мотивирующей мечте – «Продолжай читать и писать и окажешься в особняке миллионера».

Как-то раз Стивен составил новостной бюллетень, который, казалось, перекликался со спорами его родителей по поводу денег («Нам только что сообщили, что таинственным образом исчез 1 миллион кредитных карт»), и каждые несколько страниц записывал шутку («Кто ходит без ног? Часы»).

На страницах дневника также можно встретить опасения Стивена по поводу его психического здоровья. Он написал стихотворение под названием «Мальчик, который говорил „нет“»:

На этом стихотворение заканчивается. Но позже Стивен вернулся к последней строке и ручкой другого цвета сделал приписку: «Но их можно найти где-то в этой книге».

6

В мае 2008 года Стивен пересек Атлантику, чтобы выполнить сугубо конкретную задачу. Он неделями планировал эту миссию – Стивен всегда называл свои преступления «миссиями», – и, если бы все прошло успешно, это позволило бы ему вывести свои преступления на новый опасный уровень. Но все планы пошли прахом. Вместо успеха миссия закончилась провалом, и Стивена поместили в тюрьму строгого режима. Хотя ему предстояло провести сто тридцать два дня в «Дыре» в исправительном учреждении штата Вермонт, его знакомство с пенитенциарной системой США началось не с этого. Сначала Стивен провел чуть меньше месяца в Северо-Западном исправительном центре штата Вермонт. Расположенное неподалеку от города Сент-Олбанс, штат Вермонт, это учреждение окружено полями сельскохозяйственных угодий и редкими участками густого леса. Предполагается, что ряд буйно разросшихся хвойных деревьев у тихой проселочной дороги скрасит суровый вид строения, но все равно понятно, что здания, стоящие за деревьями, образуют компактную тюрьму: низкие корпуса из красного кирпича окружает ограда с колючей проволокой.

Стивен прибыл в Северо-Западный исправительный центр штата Вермонт 22 мая 2008 года в сопровождении пары маршалов США. Двое мужчин сочли его поведение под стражей странным и подозрительным, поэтому заранее созвонились с тюрьмой, и, когда они, наконец, прибыли и вытащили Стивена из фургона для перевозки заключенных, его уже поджидали восемь тюремных охранников. На побег ему не оставили никаких шансов.

– Принимая меня, они соблюдали все меры предосторожности, – рассказывает Стивен. – По-моему, меня полностью раздели и обыскали раз восемь.

В наручниках, с закованными в кандалы ногами и под неусыпным наблюдением он прошел процесс оформления, получил красную тюремную робу и был помещен в камеру в блоке «Эхо», крыле тюрьмы строгого режима. Стивена должны были держать отдельно от остальных заключенных. Он не мог есть в столовой. Ему не разрешалось выходить на прогулки. В итоге его заперли в тюремной камере размером примерно два на три метра. Кроме самого Стивена, пространство в ней занимали металлический унитаз и раковина, а также жесткая узкая койка. Кирпичные стены были выкрашены в кремово-белый цвет, который только усиливал болотное свечение единственного потолочного светильника по вечерам. Раз в час охранник заглядывал в маленькое квадратное окошко, чтобы понаблюдать за заключенным. Подносы с едой просовывали через щель в двери три раза в день. В качестве меры предосторожности Стивена держали в оковах, а это означало, что его запястья и лодыжки постоянно были связаны.

В Северо-Западном исправительном центре штата Вермонт Стивен очень быстро пробудил всеобщее любопытство. С детским лицом, замкнутый и вдобавок англичанин, он сильно отличался от других заключенных, которых обычно помещали в блок «Эхо». После нескольких дней одиночного заключения, в течение которых Стивен успел получить выговор за то, что писал стихи на стенах, ему наконец разрешили ненадолго покинуть крошечную камеру. Охранник проводил его в небольшую «комнату отдыха» – почти лишенное мебели помещение, где трое других заключенных сидели за столом и играли в карты. В течение следующих трех недель эти люди были единственными обитателями тюрьмы, с которыми виделся Стивен. Одним из них был высокий мужчина лет пятидесяти с зачесанными назад седыми волосами, низким голосом и глазами, которые, казалось, светились каким-то опаловым светом. Этот заключенный рассказал Стивену, что был замешан в торговле наркотиками и ждет суда за три убийства. Его звали Тревор, и Стивен сразу же испугался его.

– Я был практически уверен, что он какой-то психопат.

Второй мужчина был молодым, громкоголосым и до нелепости мускулистым. Его звали Пол, и он попал в тюрьму по обвинению в торговле наркотиками. Его перевели в блок «Эхо» после нападения на охранника, и Пол всякий раз злился, когда проигрывал в карты, хотя, по большому счету, играли они только для вида. Третий заключенный был на вид лет сорока, худощавый, бледный, с залысинами. Стивен не знал, за что его посадили, а сам он не рассказывал. Каждый день Стивена выводили из камеры и примерно на час отправляли в ту же маленькую комнату, где он неловко топтался в углу, пока все те же трое мужчин играли в карты или смотрели настенный телевизор.

Через несколько дней во время очередного вынужденного визита в комнату отдыха Стивен взял почитать местную газету. У него екнуло сердце, когда он увидел на первой странице фотографию худощавого заключенного средних лет, который в данный момент сидел напротив него и играл в карты. Стивен прочел, что его зовут Брайан Руни, он работал на стройке и недавно был осужден за изнасилование и убийство двадцатиоднолетней студентки Вермонтского университета по имени Мишель Гарднер-Куинн. Стивен почувствовал нечто вроде головокружения, осознав, с кем заперт в одном помещении.

Но в то же время он ощущал кое-что еще. Он начал осознавать, что глубоко внутри у него забурлило желание понять, как кто-то мог изнасиловать и убить невинного человека. Очень быстро его охватила непреодолимая потребность узнать, что заставило этого человека совершить подобное преступление.

– Это просто не укладывалось у меня в голове, – хмурится Стивен. – Я не понимал его логики.

Некоторое время он молчал. Наконец, наблюдая за очередной бесконечной карточной игрой заключенных, Стивен больше не мог сдерживать жгучее любопытство. Поэтому он шагнул вперед. Прочистил горло. И задал вопрос.

– Почему ты убил ту девушку? – окликнул он Руни.

Трое заключенных оторвались от игры и посмотрели на него. Стивен мгновенно понял, что ему, вероятно, не следовало задавать этот вопрос. Позже он узнал, что, находясь в тюрьме, более разумно и вежливо подыгрывать выдумке о том, что все заключенные невиновны в преступлениях, из-за которых попали в тюрьму.

– Нельзя спрашивать: «Почему ты это сделал?» – объясняет он. – Надо спрашивать: «Кто тебя подставил?»

Но на тот момент Стивен пробыл в тюрьме всего несколько дней и еще не знал об этом. И в любом случае он всегда держался прямолинейно в разговорах с людьми. Когда Стивен не мог понять причин или логики чьих-то поступков, то задавал человеку вопросы или вступал с ним в спор, не думая о последствиях. Столкновение удалось предотвратить только благодаря Полу и внезапному появлению охранника. Стивен почувствовал облегчение, когда его проводили обратно в камеру. За весь последующий срок, проведенный в Северо-Западном исправительном учреждении штата Вермонт, Стивен не обменялся с Руни ни словом, и тот игнорировал его в ответ, «что было вполне приемлемым соглашением».

Дни в Северо-Западном исправительном центре штата Вермонт проходили в унылом, пессимистичном бездействии. Стивен не мог смириться ни с фактом собственной поимки, ни с реальностью одиночного заключения. Он мог сделать всего три шага вдоль своей крошечной камеры, а на четвертом шаге ступня врезалась в холодную беленую кирпичную кладку. Ширину камеры Стивен измерял одним шагом. Когда солнце стояло высоко в небе Новой Англии, его свет попадал через зарешеченное окно в камеру максимум на два часа в день. Но в целом мир Стивена состоял из приглушенного, мерцающего флуоресцентного света и стен, которые, казалось, были готовы выжать из него жизнь. Первые несколько дней Стивен в основном спал, свернувшись калачиком на тонком клеенчатом матрасе.

– Во сне я всегда бежал в поисках выхода, часто по коридору, – вспоминает он. – Но путь всегда преграждала темная фигура.

Этот загадочный враг насмехался над Стивеном и угрожал ему на безмолвном языке снов.

Неизвестно чьи глаза то и дело заглядывали в смотровую щель. Из коридора до Стивена долетали голоса других заключенных, – мужчины кричали, шептались, жаловались тюремному персоналу, даже пели, – но он никогда не видел их лиц. Каждый из них был заключен в свою камеру на двадцать три часа в сутки. Единственными заключенными, с которыми Стивен виделся в Северо-Западном исправительном центре штата Вермонт, были психопат Тревор, мускулистый Пол и Брайан Руни, осужденный за изнасилование и убийство молодой женщины. Стивен продолжал писать обрывки стихов на листках бумаги, пока остальные трое играли в карты или сквернословили перед телевизором. Затем, через некоторое время, приходили охранники и отводили всех заключенных обратно в камеры. Это стало рутиной, а через неделю Стивену уже казалось, что так будет продолжаться вечно.

Стивен не разговаривал с матерью с тех пор, как его арестовали, и у него не было желания делать это сейчас. Слишком уж невыносимой казалась ему мысль о том, чтобы позвонить домой, сквозь помехи на линии услышать мягкий, осторожный мамин голос на другом конце провода и при этом гадать, поймет ли она и как отреагирует на звонок сына. Стивен сидел в камере и, хотя это было мучительно, закрывал глаза и представлял обширные открытые пространства своего детства: от высоких скал Юрского побережья до суровых бескрайних пустошей Дартмура, где ветер свистел вокруг древних каменных столбов друидов и, казалось, шептал и пел для Стивена, пока тот стоял испуганный и восхищенный.

Тюремный персонал держался с ним по большей части вежливо. Два взбудораженных маршала США, которые доставили его сюда, настаивали на том, чтобы Стивен подвергался ночным обыскам с раздеванием. Здесь этого не делали. Маршалы хотели, чтобы он оставался в кандалах, но со Стивена уже сняли оковы в обмен на обещание прекратить рисовать на стенах камеры. Некоторые охранники злорадствовали и дразнили его за акцент, очки и бесконечные каракули, но в целом к нему вроде бы относились с вежливой заинтересованностью.

Однажды Стивен получил дисциплинарное взыскание, когда тюремный офицер увидел, что он ковыряет белые швы вокруг окна в камере. Стивен попытался объяснить, что не пытался сбежать, ему просто было скучно и тревожно.

– На окнах были толстые металлические решетки и металлическая сетка. Даже если бы мне удалось снять плексигласовое окно, расковыряв швы, это не имело бы никакого смысла.

Он продолжал задавать вопросы и из-за этого попадать в неприятности. В комнате отдыха он небрежно поинтересовался у тех двух заключенных, с которыми продолжал общаться, не сбегал ли кто-нибудь из этой тюрьмы. И если да, то не знают ли они, как это сделать? Тревор с раздражением отмахнулся от этого вопроса и велел ему заткнуться. Еще несколько минут прошло в относительной тишине, пока другие заключенные играли в карты, а Стивен смотрел на них поверх газеты. Потом он снова прервал их игру, громко спросив, как лучше всего покончить с собой.

На самом деле Стивен не хотел убивать себя. Просто этот вопрос уже некоторое время не выходил у него из головы и теперь сам собой сорвался с языка.

– Мне просто было любопытно, как люди это делают. – Он пожал плечами, объясняя мне это.

То же самое с побегом. Стивен бы с удовольствием сбежал, но понимал, что подобное маловероятно. Однако это не означало, что ему не интересно узнать больше о том, как теоретически можно совершить побег. Ему и в голову не приходило, что другие заключенные могут не захотеть обсуждать ни одну из этих тем.

Однако в ответ на последний вопрос Пол сделал нечто удивившее Стивена. Он встал, повозился с батареей в комнате отдыха и, ухмыляясь, выудил из-за нее одноразовое бритвенное лезвие. Заключенным в основном корпусе тюрьмы разрешалось их использовать, но в изоляторе такие предметы были запрещены.

– Он явно зачем-то прятал там эту штуку.

Пол с улыбкой протянул лезвие Стивену. Стивен не мог понять, сделано ли это в шутку или крупный, громогласный заключенный действительно дает ему возможность покончить с собой. Стивен с детства не умел понимать, когда люди шутят. Но в тот момент, в комнате отдыха, он подумал, что, наверное, лучше всего просто взять бритву. Он спрятал лезвие в своей робе, а позже положил на выступ над дверью камеры.

В тот же вечер в его камере провели обыск и быстро нашли лезвие. В качестве наказания Стивена поместили в надзорную камеру. Она была такой же маленькой, как и его прежняя, но здесь постоянно горел свет, а в углу была установлена видеокамера. От света у него разболелась голова. Сидя на койке, Стивен натянул футболку на голову, пытаясь читать книгу в мягкой обложке. Заметив это, охранник тут же рявкнул на Стивена, чтобы тот прекратил. Тогда Стивен опустил футболку обратно и продолжил чтение. Мгновение спустя дверь его камеры с лязгом распахнулась, и в нее ворвались несколько охранников.

Воспоминания о том происшествии раздражают Стивена не меньше, чем все остальное.

– Они все кричали: «Он делает петлю! Он делает петлю!» Меня отвели в душевую, раздели и обыскали. Потом меня одели в черничный костюм.

Черничным костюмом на тюремном сленге называют робу для потенциальных самоубийц, которую используют в тюрьмах США. Это плотная, проложенная подкладкой, устойчивая к повреждениям одежда, в которой заключенные оказываются крепко и надежно зафиксированы. Костюм невозможно разорвать на полосы или каким-либо иным образом превратить в удавку. Такие одеяния часто бывают синими и придают заключенным сходство с раздувшейся и едва передвигающей ноги Виолеттой Бьюргард, – персонажем из фильма «Чарли и шоколадная фабрика», маленькой девочкой, которая стала похожа по форме и цвету на гигантскую чернику. Именно в такой костюм и нарядили обнаженного Стивена, а затем затолкали обратно в надзорную камеру. Он не мог сказать наверняка, но был почти уверен, что один из трех других заключенных в комнате отдыха сообщил тюремным властям про вопросы о побеге и самоубийстве, а также о том, что у Стивена есть лезвие. Ему было холодно. Он проковылял через камеру, чтобы сесть, и со вздохом заметил, что все его постельные принадлежности убрали. Стивен обернулся и увидел, как чьи-то глаза посмотрели на него через смотровую щель в двери, а затем исчезли.

После почти месяца в Северо-Западном исправительном центре штата Вермонт Стивена перевели. Он глотнул свежего воздуха, когда его усаживали в фургон для перевозки заключенных. Фургон двинулся на юго-восток через Вермонт, вдоль реки Винуски. Стоял июнь, и небо казалось огромным и голубым. Проезжая по шоссе I-89, фургон миновал озера и гряды холмов, покрытых густой зеленью: природоохранную зону Сентенниал Вудс, государственный лес Маунт-Мэнсфилд, государственный парк Кэмелс-Хамп. Стивен не мог ничего этого видеть, потому что сидел в клетке внутри фургона, а окна с пуленепробиваемыми стеклами закрывали решетки. Он сидел один, его тело мягко покачивалось в такт движению фургона, кончики пальцев онемели из-за туго застегнутых на запястьях наручников.

В Южном исправительном центре штата Вермонт Стивена ждало еще больше надсмотрщиков, чем в прежней тюрьме. Его раздели и обыскали, а затем наполовину повели, наполовину потащили в блок «Фокстрот» – в «Дыру» – отделение с самой строгой охраной в крыле самого строгого изолятора тюрьмы строгого режима.

– Я попал в «Дыру» в рамках их системы одиночного содержания, которую могут применить к любому заключенному, если тот проявляет склонность к побегу, представляет собой угрозу для других заключенных или для самого себя.

Четверо охранников сопроводили одетого после обыска лишь в шорты Стивена к его новой камере в «Дыре». Заключенные в камерах услышали топот ног охранников и подошли к дверям. Неторопливо, невнятно они стали нараспев скандировать:

– Ходячий мертвец! Ходячий мертвец!

Заключенные колотили и стучали по металлическим дверям, и от шума Стивен моргал и морщился, пока его волокли к камере. Он не выносил громкие звуки и теперь был полностью дезориентирован. Когда надзиратели втолкнули его в камеру, голова у него раскалывалась, а дыхание участилось. Новая камера была такого же крошечного размера, как предыдущая, только еще и грязная вдобавок. Унитаз был весь испачкан калом, стояла ужасная вонь. Один из охранников выкрикнул команду, но реакции не последовало. Он снова закричал, но Стивен либо не расслышал, либо не понял, что от него требуют. Затем, без предупреждения, четверо надзирателей набросились на него, повалили на пол и вышибли воздух из легких. Шквал ударов обрушился на Стивена, а потом его, задыхающегося, полуголого, бросили лежать на холодном бетонном полу.

Охранники вышли, захлопнулась тяжелая металлическая дверь. Крики и насмешки других заключенных эхом отдавались по коридору и отражались от стен камеры. Бледный и дрожащий, Стивен лежал, свернувшись калачиком на полу, и плакал. Не теми слезами злости и разочарования, какими он плакал в первые несколько ночей в прошлой тюрьме, а скорее жалобными, рвущимися от отчаяния из груди рыданиями.

Дни в «Дыре» проходили в болезненной неопределенности. Стивену не давали возможности организовать личное пространство, установить хоть какой-то распорядок дня. Периодически без предупреждения появлялись надзители и проводили обыски с раздеванием. Несколько раз в неделю Стивена переводили из одной камеры в другую, а оттуда – в следующую. Надзиратели колотили в его дверь посреди ночи и приказывали просунуть руки в проем, чтобы на него можно было надеть наручники, прежде чем они войдут. Стивен спал урывками, но и это удавалось с трудом. Дело было не только в постоянном ожидании того, что его вот-вот потащат в новую камеру или подвергнут очередному обыску, но и в том, что в тюрьме царила бредовая, маниакальная атмосфера. Некоторые из заключенных казались неуравновешенными. Другие часами пели странные бессмысленные куплеты. Третьи выкрикивали оскорбления в адрес охранников или издавали громкие звуки, подражая крикам животных. У одного заключенного была привычка имитировать стоны оргазма. Время от времени Стивен слышал, как группы охранников врываются в чью-то камеру под крики и проклятия заключенных.

Надзиратели обращалась со Стивеном подобным образом не потому, что им так хотелось или он просто подвернулся под горячую руку. Град ударов, сыпавшийся на него, постоянные обыски, переводы из одной камеры в другую, дезориентация и отчаяние… Все это было тщательно и заранее спланировано высоким коренастым мужчиной с темной бородкой-эспаньолкой. Марк Потанас в то время был начальником службы безопасности Южного исправительного центра штата Вермонт. У него глубокий голос и холодная, методичная манера описывать требования к ситуации. Стивена, по его словам, перевели в «Дыру» по особому распоряжению начальника исправительных учреждений Департамента тюрем штата Вермонт. Помещенный под стражу, Стивен находился под следствием федеральных агентств США, а также зарубежных сил правопорядка; маршалы США отмечали, что он потенциально склонен к побегу, и его застали расковыривающим швы вокруг окна своей камеры. В довершение всего Стивен незаконно хранил у себя лезвие бритвы. Потанас говорит, что разработал программу действий еще до прибытия Стивена в Южный исправительный центр штата Вермонт.

– План, который я разработал, был очень прост. Он не позволял Стивену чувствовать себя комфортно в своей камере. И под «комфортом» я подразумеваю закрепление за ним какой-то одной камеры. Поэтому я дал надзирателям указание, чтобы Стивена бессистемно переводили из камеры в камеру минимум три раза в неделю. И чтобы это могло произойти в любое время. Он мог выйти из душа или вернуться из комнаты отдыха и обнаружить свои вещи в новой камере.

Это, как утверждает Потанас, должно было помешать Стивену «обработать» за определенный период времени какую-либо камеру, будь то попытка ослабить оконные рамы или спрятать предметы, которые можно использовать в качестве оружия.

– Конечно, в этом есть определенный психологический аспект, – признает Потанас, – когда у человека нет возможности спать в одной и той же постели более двух ночей подряд. Насколько я могу представить, Стивен находился в постоянном ожидании того, что вот-вот произойдет.

Однако, по его словам, очень важно было не подчеркивать тот факт, что к Стивену применяют особые меры содержания.

– Мы старались не давать никому из заключенных статуса суперзвезды. Ясное дело, другие заключенные понимали, что со Стивеном обращаются как-то по-особому, потому что сами они такому не подвергались. Так что и надзиратели, и начальники знали о его прошлом.

Однажды Стивена отправили в небольшое помещение для спортивных упражнений вместе с крупным мужчиной, который, как радостно сообщили охранники, был известным «щелкунчиком», – то есть его поместили в изолятор за изнасилование других заключенных. Стивен провел тридцать минут, неуклюже приседая и отжимаясь и изо всех сил стараясь держать высокого молчаливого мужчину в поле зрения. Надзиратели время от времени заглядывали в помещение и хихикали. Иногда, в зависимости от того, в какую камеру его помещали, Стивен мог ночью прижаться лицом к зарешеченному окну и увидеть проблески звезд в темном небе. Он силился различить созвездия. Найти старых добрых знакомых в небесах над головой, когда все вокруг него, казалось, находилось в постоянном, ужасающем движении.

В 1912 году британский астроном Норман Локьер получил дотацию на строительство обсерватории на лесистом холме с видом на Сидмут. Локьер, помимо всего прочего, открыл химический элемент гелий и, окончив выдающуюся карьеру, удалился на побережье Девона. После его смерти в 1920 году белое одноэтажное здание с четырьмя большими серыми куполами было переименовано в его честь и стало домом для любительского астрономического общества.

Именно в обсерваторию имени Нормана Локьера часто заглядывал застенчивый и необщительный Стивен после переезда в Сидмут. В детстве он был постоянно одержим разными вещами, но астрономия стала самым сильным и продолжительным из всех его увлечений, оказав наибольшее влияние на формирование личности и взгляда на мир. Стивен отрабатывал почерк, многократно переписывая такие слова, как «Галактика Млечный Путь» и «Андромеда». Дома он повесил на двери маленькой гостиной плакат с изображением туманности Конская Голова – сделанную космическим телескопом «Хаббл» фотографию красивого и жуткого межмолекулярного пылевого облака в розовых и серых тонах, пронизанного переливающимся светом бесчисленных звезд.

В одной из дневниковых записей от 6 января 1995 года Стивен упомянул о посещении обсерватории и о том, как он смотрел на туманность Ориона. За шесть месяцев до этого, в возрасте восьми лет, Стивен находился в обсерватории и стал свидетелем столкновения кометы Шумейкеров – Леви с Юпитером. Через гигантскую линзу он наблюдал за поверхностью самой большой планеты нашей Солнечной системы и был поражен видом красно-коричневой атмосферы газового гиганта, взбаламученной сверхзвуковыми ветрами. Космический объект находился на расстоянии примерно 965 миллионов километров от Земли, и при этом Стивен мог рассмотреть его в мельчайших деталях из обсерватории, расположенной на вершине холма неподалеку от его муниципального дома в тихом уголке Девона.

Зрелище вызвало у Стивена не просто эйфорию и удивление. Падение кометы Шумейкеров – Леви стало первым случаем, когда человечество смогло непосредственно наблюдать внеземное столкновение. В данном случае огромные куски камня и льда диаметром более километра врезались в планету со скоростью 215 000 километров в час, разрушив атмосферу газового гиганта и оставив на поверхности видимые следы, которые оставались заметными еще в течение нескольких месяцев после события. Все это случилось на глазах у Стивена, и, спускаясь с холма к своему дому, мальчик ощущал леденящий душу экзистенциальный страх. Что, если бы комета врезалась в Землю, а не в Юпитер? Сколько гигантских каменных глыб летит с невероятной скоростью в космосе? Однажды жизнь на нашей планете уже подверглась опасности уничтожения из-за подобного столкновения. Почему это не может повториться? Стивену такая перспектива казалась не просто возможной. Она выглядела вполне вероятной. Неизбежной.

Это было «семя обреченности», посеянное в сознании Стивена. Чем больше он узнавал о необъятности космоса и чем больше мог непосредственно наблюдать все: от колец Сатурна до самого сердца галактик, тем менее значимой казалась Земля. Человечество уязвимо и ведет на этой планете полную опасностей жизнь, пришел к выводу Стивен. По чистой случайности орбита Земли находится от Солнца на расстоянии, которое позволило человечеству эволюционировать. Малейший сдвиг земной орбиты означал бы конец всего. Смерть от жары. Смерть от холода. Стивен прочел много литературы о феномене инверсии геомагнитного поля Земли, бессистемных событиях, при которых магнитный север и магнитный юг планеты меняются местами. Он посетил библиотеку Эксетера и взял там книги, подробно описывающие теории о том, как инверсия геомагнитного поля привела к потере защитной атмосферы Марса, лишив планету жизни и превратив ее в бесплодную пустошь.

Из книг Стивен узнал, что, по оценкам ученых, за последние восемьдесят три миллиона лет на Земле произошло сто восемьдесят три инверсии геомагнитного поля и как эти события были связаны с массовыми вымираниями. Последняя такая смена магнитных полей произошла семьсот восемьдесят тысяч лет назад. Когда произойдет следующая? Рано или поздно ее не избежать. Так почему же никто об этом не говорит? Почему никто, похоже, не хочет признавать то, что Стивену становилось все более очевидным: что жизнь на Земле ужасно хрупка? У Стивена голова шла кругом при одной мысли о том, насколько мы близки к уничтожению. Когда он прятался от учителей в высокой траве поля, расположенного рядом со школой, или гулял в одиночестве по берегу реки Экс, или по ночам лежал без сна в своей крошечной спальне, эти мысли пульсировали у него в голове.

Но опасность исходит не только от обломков камней, летящих сквозь космос. Когда Стивен вступил в подростковый возраст, он начал понимать, что самые большие опасности для человечества созданы человеком. Ядерное оружие. Парниковые газы. Недальновидное пренебрежение к природе в погоне за производительностью. 9 октября 1998 года двенадцатилетний Стивен написал стихотворение без названия, приуроченное к Национальному дню поэзии. Твердым почерком он нанес на бумагу синие чернила:

По мере взросления эти опасения у Стивена только усилились. Его мать хранила брошюры Кампании за ядерное разоружение [3] и украсила дом галькой с логотипом этой Кампании, а также своими карандашными набросками с изображением ежей и деревьев. По ночам Стивен смотрел на небо и задавался вопросом, почему, несмотря на подавляющие шансы в пользу существования разумной внеземной жизни среди миллиардов звезд в нашей Галактике, человечество никогда не вступало в контакт с инопланетной расой. Он читал о гипотезе Великого фильтра [4], которая объясняет этот парадокс так: все развитые расы в какой-то момент приобретают технологические средства для полного уничтожения самих себя. И что большинство галактических рас невольно делают это до того, как у них появляется возможность освоить межзвездные путешествия. Отсюда и отсутствие контактов с инопланетянами.

«Эта концепция беспокоит меня, – писал в дневнике Стивен. – Неужели все расы уничтожают себя, когда достигают нашего технологического уровня? Это может быть „естественной защитой“ препятствующей возникновению существ, уровнень развития которых позволит им обрести силу богов».

На последней странице одного из дневников Стивен написал, что, по его мнению, человечество уничтожит себя в 2039 году. Это будет, заключил он, «год самоуничтожения».

При всем своем пессимизме, однако, Стивен, тогда еще подросток, никогда не опускался до нигилизма. Напротив, его восприятие природы – самого ее существования – усилилось. Долгие одинокие прогулки по диким местам Девона вызывали у Стивена своего рода состояние блаженства. Растения, деревья, птицы, ручьи, окаменелости, скальные образования – все это стало для него своего рода благословением. Стивен понимал, какое же чудо, что мир вокруг него вообще существует, если исходить из космических масштабов.

«Природа совершенна, – нацарапал он в шестнадцать лет в своем дневнике. – Когда смотришь в ночное небо, то видишь самое прекрасное зрелище из всех. Это Вселенная и все, что в ней есть. Галактики, звезды, время – все».

У Стивена появилось непреодолимое желание путешествовать, увидеть мир за пределами Девона, сбежать от трудной и непредсказуемой жизни в доме на Мэнстоун-авеню и наслаждаться планетой, пока есть такая возможность. В дневнике Стивен записал короткое стихотворение под названием «Я хочу»:

Стивен часами разглядывал глобус, прокладывая в уме маршруты путешествий, которые мог бы однажды совершить. Он огорчал учителей математики, когда все уроки напролет рисовал в тетрадях карты. Стивен позволил себе мечтать, как в будущем окажется в числе тех, кто поможет Земле избежать экологической катастрофы. Обойти гипотезу Великого фильтра. Он представлял себе города, построенные под водой, и колонизацию далеких звезд. Для Стивена это не было научной фантастикой. Он видел в этом реальное будущее. Это было необходимо для перспективного планирования.

С шестнадцати лет Стивена все больше и больше злило то, что творится с миром. Он начал рассматривать терзающие его экзистенциальные проблемы через социальную призму и как-то написал в дневнике:

«Почему „жадность меньшинства перевешивает потребности большинства“? Похоже, это то, чем жила человеческая раса. Когда определенные люди или группы приобретают власть, они в конечном итоге начинают злоупотреблять ею… Власть – это разлагающий фактор, всякая власть в руках человека обязательно до определенной степени развращает его».

Во время долгих совместных прогулок по округе Стивен делился с Беном Уивером своими мыслями. Существование нищеты и пропасть между богатыми и бедными стали казаться ему невыносимыми. Оглядываясь назад, Бен задается вопросом, не натолкнуло ли Стивена на эти мысли постепенное осознание, что он сам происходит из бедной семьи.

– Я думаю, многие рассуждения о бедности пришли на ум Стивену из-за его отца, потому что тот просто не имел возможности найти постоянную работу и в семье постоянно не хватало денег.

Стивен рассуждал на эти темы, пока оба подростка бродили по полям или днями напролет сидели за компьютером Стивена и играли в стратегии, такие как Command and Conquer [5] и «Цивилизация».

– Мне всегда казалось, что для него существуют только абсолюты, – вспоминает Бен. – Был правильный ответ и неправильный ответ, а чего-то среднего между ними не существовало.

Беспокойство Стивена о судьбе человечества всегда казалось его другу искренним, но в то же время каким-то оторванным от реальности.

– Когда он говорил о таких проблемах, как бедность, то сочувствовал беднякам, но только на абстрактном уровне. Типа «это происходит, и это плохо». Но на личностном уровне он не очень-то был способен сопереживать другим. Он не мог общаться с людьми на этом уровне. Существовал некий эмоциональный барьер.

Что, на мой взгляд, необязательно соответствует истине. Возможно, Бену так показалось из-за того, как его друг выражал свои эмоции при личном общении, но тревога Стивена за тех, кому хуже, чем ему, выходит за рамки абстрактного. В блокноте на пружинке с красным переплетом семнадцатилетний Стивен написал прозаическое стихотворение о бездомном, который как-то вечером подошел к нему в Эксетере и попросил немного мелочи. Стивен описывает, как молча прошел мимо бездомного, но затем обернулся и увидел, что этот человек просит прохожих подать хоть что-то. Увидев эту сцену со стороны, Стивен пришел в ужас. Не только из-за трагичности ситуации, но и из-за собственного лицемерия, когда он просто опустил голову и прошел мимо протянутой руки.

«Какие надо иметь сердце и душу, чтобы отказать? Однако в спешке я поступил именно так, а ведь в моей сумке валялось много мелочи, денег. Почему я не остановился? Чувство вины терзает мое сердце даже сейчас. Молюсь, чтобы этот человек снова подошел ко мне».

Стивен пытался понять, как правильно поступить в подобных ситуациях – когда сталкиваешься с бедностью или с крайней нуждой. Он знал, что правильно давать деньги нуждающимся, но ему казалось, что это нельзя назвать идеальной помощью.

– У меня часто возникало чувство, будто я сделал что-то не так, например, если я не подал милостыню кому-то на улице, или дал мало, или не тому человеку, потому что, пройдя дальше по улице, замечал другого, кто больше нуждался в деньгах, – вспоминает Стивен.

Это неприятное чувство с годами так и не покинуло его. Если Стивен собирался по-настоящему что-то изменить, ему требовалось иметь больше денег, чем те, что у него были. Гораздо, гораздо больше.

7

Ночью 8 сентября 2007 года Стивен спал плохо, а когда проснулся утром – поморщился. Под левым глазом опухло и болело, а на подушке виднелось ржаво-красное пятно крови. Стивен сел, дотронулся до лица и быстро огляделся. Он находился в своей спальне в доме на Мэнстоун-авеню, в Сидмуте. С первого этажа долетали свист закипевшего чайника и приглушенное бормотание новостной радиостанции. Вспомнив события минувшего дня, Стивен упал обратно на постель, чувствуя сильный спазм в животе. Он потерпел неудачу. Он так долго строил планы, так верил в успех, но ему не удалось пробиться в банк через служебный вход, расположенный напротив публичной библиотеки Эксетера, а потом сбежать с сотнями тысяч фунтов, как было задумано. Да, у него получилось провернуть трюк с переодеванием в тайниках с одеждой и использовать поддельную бомбу, чтобы сбежать от полиции. Но курьер, на которого он пытался напасть из засады, сумел отобрать травматический пистолет и ловко рассек рукоятью щеку Стивена, а это означало, что у полиции есть образец его ДНК. Стивен готов был заплакать от разочарования. Та же кровь, что покрывала его наволочку, могла сейчас находиться в лаборатории судебной экспертизы. Образец проанализируют и внесут в полицейскую базу данных. Дамоклов меч нависнет над Стивеном навеки.

Все это ужасало Стивена, он будто видел со стороны, как подходит к Биру с пугачом, и испытывал тошноту. Он не хотел этого делать, но чувствовал себя обязанным, как те молодые люди, которые добровольно отправляются на войну, потому что не смогут простить себе, если поступят иначе.

– Я чувствовал, что это мой долг, – говорит Стивен. – Как будто… не знаю, как это описать, но я чувствовал, что у меня есть обязательства. И что я подведу людей и себя тоже, если не сделаю этого. Вот так я рассуждал.

Стивен сказал себе, что сейчас ему нельзя сбрасывать темп. Вот почему в тот же день, когда на часах было 21.15, Стивен ворвался в отделение букмекерских контор «Лэдброкс», расположенное на Саут-стрит в центре Эксетера. Он вошел через заднюю дверь, которая выходила на глухую улочку. Стивен знал, что эта дверь используется, чтобы посетители могли попасть в уличный туалет.

Он толкнул дверь и направился через пустое помещение к двум удивленным мужчинам-сотрудникам, которые подсчитывали выручку перед закрытием. Стивен швырнул маленький твердый предмет в стену позади мужчин, а затем быстро бросился к ним. На нем была черная балаклава, черная кожаная куртка и черные перчатки. В руках он держал боевой нож и молоток. Стивен закричал на сотрудников, приказывая опустошить кассу. Он заставил помощника менеджера филиала наполнить его рюкзак наличными, а потом выскочил через ту же заднюю дверь. На все потребовалось примерно девяносто секунд.

Стивен шел быстрым шагом. Стоял субботний вечер, уже смеркалось, и улицы были полны людей, идущих в пабы и рестораны. Компании молодых мужчин и женщин громко переговаривались между собой и смеялись. Стивен бросился прочь из района, где находились букмекерские конторы, в сад, примыкающий к жилым кварталам. Как и накануне, он заранее подготовил тайники с одеждой. Уличные фонари отбрасывали тусклый свет, но было достаточно темно и тихо, чтобы Стивен мог незаметно переодеться. Возвращаясь через Эксетер, он пытался выровнять дыхание и не отрывал глаз от земли. Крики подвыпивших гуляк и развеселая музыка, гремящая со всех сторон из пабов, били ему по ушам. Но Стивен глубоко вздохнул и стал ждать автобуса на остановке, невозмутимый и неприметный. Через час он был дома. Его родители спали. В своей комнате Стивен достал из рюкзака деньги и пересчитал их. Он украл ровно 886 фунтов стерлингов. Стивен убрал купюры в большой конверт, который позже собирался спрятать на дереве. Потом он забрался в постель и заснул.

К понедельнику, 10 сентября 2007 года, в Эксетере газета «Экспресс энд Эхо» опубликовала статьи о попытке ограбления банка Lloyds TSB, а также об успешном ограблении букмекерских контор «Лэдброкс». В этих репортажах полиция Девона и Корнуолла просила жителей сообщать любую известную им информацию, предлагалось описание внешности подозреваемого, который в обоих случаях был описан как стройный молодой человек среднего роста. Стивен с облегчением узнал, что Рэймонд Бир не пострадал, в газете «Экспресс энд Эхо» курьер рассказал, как обезоружил человека в маске и вынудил его бежать.

Детектив констебль Алекс Бингхэм из Эксетерского департамента уголовного розыска находился на дежурстве, когда Стивен ограбил контору «Лэдброкс» на Саут-стрит. Бингхэм был уверен, что они имеют дело с тем же человеком, который чуть более суток назад пытался ограбить банк Lloyds TSB. Эти учреждения находились примерно в 150 метрах друг от друга, и в этой части Англии подобные преступления происходили относительно редко.

– Для Девона это очень необычная практика, – говорит он. – Здесь по-прежнему отличное место для жизни и уровень преступности невысок. У нас очень редко нападают с применением холодного оружия. Тут не живут члены преступных группировок.

Бингхэм показался мне сердечным и методичным человеком, хотя при обсуждении этого дела у него проскальзывает черный юмор полицейского. Он возглавлял следствие, направленное на раскрытие преступлений Стивена. Официальное название этого расследования было «Операция Гэндальф», хотя особого смысла в эти слова не вкладывали. Бингхэм поясняет, что каждый месяц для наименования новых операций выбиралась новая тема. В сентябре 2007 года так сложилось, что темой стали «знаменитые волшебники». Таким образом, Стивен и не подозревал, что теперь за ним охотится персонаж одной из его любимых книг.

Южный исправительный центр штата Вермонт на момент заключения Стивена под стражу в июне 2008 года считался самой современной тюрьмой. Открытое всего несколько лет назад, это учреждение было одной из самых безопасных федеральных тюрем в Новой Англии. Построенное на расчищенном среди густого леса участке площадью около ста десяти тысяч квадратных метров, оно расположено в окружении деревьев неподалеку от реки Коннектикут, разделяющей штаты Вермонт и Нью-Гэмпшир. Там можно одновременно разместить до 370 заключенных. Большинство из них относятся к категории «общего тюремного контингента» и содержатся вместе в главном здании, известном как блок «Альфа». Они могут пользоваться общей столовой и спортивным залом с баскетбольными кольцами и волейбольными сетками. Снаружи на большом покрытом травой поле, окруженном по периметру высоким ограждением, нарисована разметка бейсбольной площадки.

Стивена, однако, поместили не в блок «Альфа». Камера, в которую его, дрожащего и всхлипывающего, бросили конвойные, находилась в блоке «Фокстрот» – отдельном, меньшем по размеру автономном здании на территории тюрьмы. По мере того как проходили недели и по особому распоряжению начальника службы безопасности Потанаса Стивена продолжали хаотично переводить из камеры в камеру, он постепенно начал ориентироваться в обстановке. Блок «Фокстрот» разделялся на три крыла: F1, F2 и F3. Стивен находился в F1, предусмотренном для заключенных в «дисциплинарной изоляции». Здесь ему приходилось спать на бетонной плите вместо кровати, без одеял и подушек, с одним лишь тонким клеенчатым матрасом. В каждом крыле камеры располагались в два этажа. На первом этаже они выходили в широкий серый коридор, на верхнем этаже – на балконные переходы высотой примерно в два или два с половиной метра. Стены, сложенные из бетонных блоков, были выкрашены в тускло-кремовый цвет, тяжелые металлические двери и перила – в бледно-зеленый, характерный для административных зданий. Несмотря на верхнее освещение, окружающая обстановка сильно навевала сон и отупляла. В конце концов Стивен пришел к выводу, что это, вероятно, неслучайно.

Три крыла блока «Фокстрот» простираются друг от друга на север, восток и запад. Южная точка – это вход в изолятор, в то время как в центре находится «Пузырь» – диспетчерская, из которой тюремный персонал может просматривать каждое крыло, следить за коридорами с помощью видеонаблюдения и управлять электронными замками, отпирающими двери камер. Стивена, как и всех заключенных «Дыры», запирали в камере на двадцать три часа в день и более. Здесь, в отличие от Северо-Западного исправительного центра штата Вермонт, Стивена не водили под охраной в комнату отдыха и не давали возможности пообщаться с другими заключенными. В конце каждого блока находится обнесенная решеткой прогулочная площадка, где заключенные, теоретически, могут подышать свежим воздухом. Но на деле этими площадками, по-видимому, пользовались редко и никогда не выводили туда заключенных из крыла F1. Стивен обнаружил, что его ежедневные физические упражнения в лучшем случае будут включать в себя разрешение пройтись по коридору блока в наручниках и ножных кандалах. Каждый заключенный по очереди громыхал таким образом туда и обратно. На полу коридора, в полуметре от дверей других камер, нанесли желтую линию. Пересекать эту черту – подходить слишком близко к двери камеры другого заключенного – было запрещено, и если надзиратели замечали нарушение, то могли назначить наказание.