Читать онлайн Мизгирь бесплатно

Глава 1

– И чего мы там забыли в этой, как её? – я посмотрел на друга, мучительно припоминая название деревни, которое так и вертелось у меня на языке.

– Мизгирёвка, – ответил Влад, не глядя на меня, и со старанием отмечая маршрут на бумажной карте, что лежала у него на коленях.

– Название-то ещё какое, – фыркнул я, – Мизгирёвка. Откуда оно, интересно, взялось?

– Люди тамошние поклонялись какому-то Мизгирю, – сказал Влад, – Вроде как божеством он у них был.

– Не слышал про такого, – нахмурился я.

– Да это вроде паука кто-то.

Я фыркнул:

– Серьёзно? Ну надо же, поклоняться пауку! А ты откуда узнал про эту Мизги… Мирги… Тьфу.

– Про Мизгирёвку рассказал мне коллега мой по цеху, Анатолий Александрович, Саныч по-простому, так мы его все зовём, лет шестьдесят ему. Мы недавно с мужиками день рождения отмечали, дача, баня, шашлыки. И вот Саныч мне на уши и присел, завёл разговор про то, про сё, и после про детство своё принялся рассказывать да про ту самую Мизгирёвку.

В той деревне жила когда-то его прабабка. А он сам в детстве там часто гостил, пока она жива была. Рассказывал про устои их, про уклад. При нём уже, конечно, не было такого открытого поклонения божеству. Времена были не те, тогда и в Бога не верили, не то что в пауков. Но это только внешне. На самом же деле все обряды, переданные от предков, свято соблюдались в Мизгирёвке, тщательно скрываясь от советской власти.

– И что это были за обряды? – спросил я.

– Разные. Мизгирь этот был у них духом домашнего очага, благополучия в доме. Убить в избе паука, хоть самого маленького, считалось у них самым страшным грехом. Полагалось, что после того удача уйдёт из твоего дома на семь лет. Мало того, пауков принято было подкармливать. Им в специальном месте в избе, навроде красного угла, оставляли пищу. Если пища исчезала, значит дух благоволил к жителям дома, ну а нет, так значит прогневили они чем-то его.

– Мда, – ответил я, – И это всё?

– Ну почему всё? – сказал Влад, – Много было разных обычаев. Вот, к примеру, когда ребёнок рождался, то вторым крёстным ему непременно паука звали. Для девочки крёстную выбирали среди женщин, а мальчику из мужчин, ну а вторым крёстным был паук. То есть как в крёстные, это уж я выразился так, а был там конечно свой какой-то обряд вроде нашего крещения. Посвящение новорожденного этому самому Мизгирю.

– Интересно, – протянул я, – Какая только ересь не придёт людям в головы.

– Когда хоронили кого-то, – продолжил Влад, – То в руки покойному непременно моток пряжи вкладывали.

– Это ещё зачем?

– Считалось, что после смерти, Мизгирь забирал душу человека к себе и делал её пауком. Ну и вот, значит, чтобы усопший мог сплести себе первую свою паутину, и оставляли ему эту пряжу. Кстати, потому и пауков нельзя было убивать, считалось, что это души почивших предков возвращаются затем в виде пауков в дом и охраняют его от злых духов, плохих людей, от бед и всё такое.

– Паучье царство какое-то, – вздохнул я, – Ну, хорошо, рассказал тебе твой Саныч об этих, скажем так, особенностях своей малой родины, но нам-то зачем туда ехать? Да там, небось, уже и нет ничего. Вымерла вся деревня, как и большинство ей подобных во время развала СССР, а?

– Вот потому нам туда и надо, что вымерла, – хитро глянул на меня Влад, – Никто не помешает.

– Чему не помешает?

– Саныч мне одну местную легенду поведал, – Влад отложил, наконец, свою карту и придвинулся ко мне поближе, – В общем, был у них там свой вроде как храм в честь этого самого Мизгиря. Находился он в лесу, неподалёку от деревни, на болотах, так, чтобы власть местная не пронюхала. Там, за деревней сразу, начинаются болота, несколько их, друг за другом идут.

– И? – спросил я, не понимая.

– В том храме, который представляет из себя обычную избу, алтарь есть. На нём приносили жертву Мизгирю.

– Жертву? – не понял я, – Типа овечку там, барашка?

– Нет, – покачал головой Влад, – В том-то и дело, что не барашка. Людей там приносили в жертву.

Я засмеялся:

– Да ты совсем сдурел! Саныч тебе по-пьяни наплёл чего-то, а ты как дитя малое уши развесил. Какие ещё жертвы? Мы что, в каменном веке находимся!

– Ну, в каменном – не в каменном, – огрызнулся Влад, – А лет пятьдесят назад ещё вполне такое практиковалось в тех местах. Пропадали люди, не местные, то грибник какой потеряется, то ещё кто. Грешили на болота. Поищут-поищут, да и успокоятся. Тем более пропадали немного, в год по человеку. А на самом деле, рассказал Саныч, местные-то в жертву их приносили Мизгирю.

– Ну предположим, – сказал я, – Мы-то там что забыли?

– А то, – ответил Влад, – Что в том самом храме на болоте был, как рассказывает Саныч, изображён этот самый Мизгирь. Вроде как из камня вырезан. Да это не суть. А вот глаза у него сделаны были из некоего красного камня, и если верить рассказам прабабки Саныча, то были это настоящие рубины, с ладонь величиной. Откуда они взялись у крестьян в глухой деревне, не спрашивай, но факт, что были. Вот я и хочу побывать там и проверить, правда ли это рубины, и если они ещё там, то забрать их.

Я с сомнением поглядел на моего друга – уж не шутит ли он? Влад не шутил. Я хмыкнул:

– М-да… Прямо «Перстень царицы Савской»! Ну, предположим, поедем мы с тобой в эту Мизгирёвку. Как мы найдём на болотах этот паучий храм? Мы же там утопнем.

– Не утопнем. Мне Саныч объяснил всё, как пройти. Он там был однажды. Прабабка его с собой водила на собрание. И камни эти он тоже видел.

– За столько лет там уже всё должны были унести, – скептически заметил я.

– Это вряд ли, когда молодёжь из деревни стала уезжать, то старики пока могли, продолжали ходить в свой храм на болоте. А после, когда уже сил у них на такие прогулки не осталось, они доживали свой срок, поклоняясь Мизгирю дома. А тот храм так и стоит там, на болоте. Так ты со мной?

Я подумал и кивнул – почему бы и нет? Интрига меня всегда манила.

В эти же выходные мы уже мчались по трассе в направлении Мизгирёвки на внедорожнике Влада. Находилась она километрах в пятистах от нашего города, дорога заняла у нас часов шесть. Свернув с трассы, мы нашли деревню довольно быстро. Она располагалась буквально километрах в семи от трассы и даже грунтовая дорога, ведущая к ней, была вполне сносной, хотя здесь по словам Саныча никто не жил уже лет тридцать.

Деревня встретила нас молчаливыми улицами с потемневшими от времени избами. Ветер гнал по небу серые тучи, начал накрапывать мелкий, холодный дождь, пробирающий до мозга костей. Темнело.

– Наверное, стоит заночевать в деревне, а завтра отправимся на болота, – сказал я, глянув на небо.

– Пожалуй, что так, – поёжившись ответил Влад, – Пойдём, поищем дом для ночлега. На вид они довольно крепкие. Не удивлюсь, если Саныч ошибся и здесь даже живут люди.

Мы оставили машину у первой избы и пошли по улице, осматриваясь по сторонам.

Из-за серого дождя и низких туч, нависших над нами, уже практически стемнело и нужно было торопиться.

– Да чего выбирать? – сказал Влад, – Войдём в первый попавшийся дом, да там и заночуем. Они все одинаковые.

– А ну как здесь всё-таки остались ещё жители? – покачал головой я, – Ещё решат, что забрались какие-нибудь грабители или чёрные копатели, да ударят по башке, пока спим. Нет уж, давай-ка сначала обойдём всю деревню, чтобы точно убедиться, потом и на ночлег устроимся.

Влад нехотя пожал плечами, поправил рюкзак на спине, и мы тронулись в обход.

Деревня устроена была странно, дома здесь стояли не ровными рядами, как это бывает обычно, а вразброс. Они рассыпались по пригорку, словно кто-то бросил невидимой рукой кубики с неба, и они упали как попало, да так и остались.

– Да какие тут могут быть жители, Санёк? – чуть ли не заныл Влад, – Ты глянь, тут даже проводов на столбах нет. Ни света, ни газа, ничего!

Я поднял глаза наверх. И правда, старые накренившиеся столбы были пусты, лишь кое-где болтались на них обрывки проводов, видимо не скрученных ещё в тяжёлое время искателями алюминия и меди.

– Всё равно давай обойдём, – остался я при своём мнении.

Влад вздохнул:

– Чёрт с тобой. Могли бы уж тогда хотя бы на машине ехать, а не бросать её на околице.

– Ещё не насиделся в машине? – спросил я у него, – Весь день сюда ехали.

– Слушай, если бы тут кто-то жил, мы бы увидели хотя бы огонёк в окошке, ну или дымок из печной трубы, – сказал Влад, – Ведь должны же они как-то готовить себе пищу, раз электричества тут нет.

Я огляделся. Над деревней стояла мёртвая тишина. Какая-то даже слишком тихая, я бы сказал. Чёрные, промокшие от дождя избы накрыли пригорок, как стая ворон, опустившаяся на наживу. Покосившиеся заборы будто скрывали за собой некую тайну. Глазницы окон глядели на нас тяжело и молча.

– Да, скорее всего ты прав, – я поёжился, вспомнив вдруг россказни о жертвоприношениях в местном лесу, только сейчас байки Саныча не казались уже такими нелепыми, как дома при ярком свете лампы, шуме телевизора и снующих за окном автомобилей, – Давай вернёмся к машине и заночуем в ней, мне кажется это будет лучший вариант.

С последними словами я резко развернулся назад и вдруг со всей дури влетел в бабку, невесть откуда взявшуюся за моей спиной. От неожиданности я выматерился и сплюнул, сердце в груди молотило, как бешеное. Бабка, сгорбившаяся, одетая в тёмное, даже не покачнулась от удара и молча стояла, взирая на нас с Владом, опираясь на трость скрюченными, похожими на сучья, пальцами.

– Э-э-э, здравствуйте! – выдавили мы из себя.

– Чаво тута делаете? – недружелюбно спросила бабка, глядя на нас в упор сверлящим взглядом.

– Да мы это, – замялся я.

– За грибами приехали! – не растерялся Влад.

Бабка смерила нас оценивающе и процедила:

– Чавой-то далёко вы за грибами-то собралисся.

– Да мы же по наводке, – ответил Влад, улыбаясь своей шикарной улыбкой, которая всегда оказывала на женский пол неотразимый эффект и имела ошеломительный успех.

Но то ли бабка в силу возраста уже давно утратила гендерные принадлежности и потому ей было плевать на обаяние красавца-мужчины, то ли в потёмках она не смогла по достоинству оценить величия сего момента, но гнев на милость она так и не сменила.

– Уходили бы вы отсюда подобру-поздорову. Нетути тут грибов.

– Да куда ж мы сейчас пойдём? – вставил я своё слово, – Уже ночь почти, а из-за дождя и вовсе темень, и дорогу до трассы, небось, размыло. Мы заночуем, а с утра и уедем, хорошо?

– Бабушка, и правда, ну куда им сейчас? – раздался вдруг из-за спины старухи мелодичный тихий голосок.

Мы только сейчас заметили, что позади бабки стоит молодая девушка, тоненькая, словно веточка, с длинными косами, лежащими на плечах, и спускающимися до самого пояса, в длинном зелёном платье и вязаной безрукавке. Черты лица её не были классическим каноном красоты, но тем не менее, лицо её было настолько прекрасно, что мы уже во второй раз за столь короткое время потеряли душевное равновесие.

– Добрый вечер, красавица! – наконец, выдохнул Влад, всё-таки он был тем ещё ловеласом и не смог устоять перед очередной красоткой, к тому же такой необычной. Позади него тянулся длинный шлейф не из одного разбитого сердечка, моему другу было уже за тридцать, но жениться он пока и не думал.

– Кому добрый, а кому и не очень, – буркнула сердито бабка вместо внучки, злобно зыркнув на Влада.

– А вы, как я полагаю, будете внучка этой чудесной добродушной старушки? – ничуть не смущаясь, вновь обратился Влад к незнакомке. Его было не так просто свести с намеченного курса, коль уж он вознамерился добиться желанной цели.

Прекрасная незнакомка застенчиво улыбнулась, опустив глаза, и вновь обратилась к своей бабушке, тронув ту за плечо:

– Бабушка, может пригласим их к нам переночевать? Сегодня будет холодная ночь и, наверное, придёт туман с болот.

Старуха зыркнула на внучку и повернулась к нам. Помолчав немного, она промолвила: «Идите за мной», и заковыляла к одной из избушек, стоящей в отдалении. Мы с Владом, переглянувшись, последовали за ней.

– А как вас зовут? – шёпотом спросил Влад у девушки, пока бабка семенила впереди.

– Славяна, – ответила она, улыбнувшись.

– Ого, какое имя необычное, впрочем, как и вы сами, – продолжал мой друг, совершенно забыв про меня.

Я вздохнул, всё шло по привычному сценарию. Влад всегда терял голову от красивых девушек и погружался в игру полностью.

– Дак кто вас сюды заслал-то? – не поворачивая головы спросила бабка.

– В смысле – кто? – не поняли мы.

– Ты, – бабка резко остановилась, обернулась и ткнула пальцем в грудь оторопевшего Влада, – Баял давеча, что по наводке вы сюды припёрлися. Кто вас прислал? И почто?

– Да коллега мой, – отойдя от изумления, ответил Влад, и потёр грудь, палец у бабки был как свинцовый, – Саныч зовут, в смысле – Анатолий Александрович. Родом он из вашей Мизгирёвки, прабабка его тут жила. Вот он и рассказал, мол, места у нас там живописные, грибов – во! Да только уж годы не те, далеко ехать, давление, мол, и все дела. А вы, ребята, говорит, попробуйте, съездите, поглядите на мою родину. Глядишь кто жив ещё там остался, так привет передавайте.

Влад без тени смущения плёл бабке невесть что, сочиняя на ходу так, что я лишь усмехался про себя его находчивости, снаружи же не подавая и виду, что Влад нагло врёт.

– Саныч? – спина бабки вздрогнула и напряглась, – М-м-м, вон чо. Знавала я его бабку и мать, и прабабка его – Фёкла – долго жила на этом свете, померла уж, когда ей сто пять лет исполнилось. Тогдашни люди-то крепки были. Потому как веру имели.

Она помолчала.

– Хороший мальчонка был Саныч ваш. Только про деревню-то забыл, как вырос. Мать свою в город забрал. А родные места нельзя забывать…

Она сказала это каким-то странным тоном, но тут же, словно опомнившись, встрепенулась и окинула нас с ног до головы оценивающим взглядом.

– И чаво вы, в лес вот в этой одёже да обувке полезете?

– Нет, – ответил я, – У нас для леса специальная одежда лежит, вон там, в машине.

Я махнул рукой на край деревни.

– Кстати, – опомнился Влад, – Надо машину перегнать, поближе к дому. Раз уж тут ночевать будем.

– Неча её гонять, – ответила бабка, – Никто её не тронет. Пущай тама стоит. А то напустите свово газу да дыму мне в избу, как заводить станете.

Мы переглянулись и улыбнулись, решив не спорить со старухой, по её выражению лица было ясно, что она тут в авторитете, и других мнений кроме своего не приемлет.

Мы дошли до их дома. Это была обычная изба, похожая на все остальные. Крыльцо на деревянных столбцах в три ступени, сенцы, веранда, две комнаты, одна из которых разделена шторами – что-то вроде спальни, большая русская печь. В избе было тепло, на столе стояла керосиновая лампа, которую бабка зажгла, когда мы вошли в дом.

– Славяна, на стол накрой, – приказала она внучке, – Уж не обессудьте, чем богаты, тем и рады. Гостей не ждали.

– Да ничего, – спохватились мы, – Мы ведь тоже не с пустыми руками.

Мы полезли в свои рюкзаки и выудили оттуда банки с тушёнкой, копчёную колбасу, овощи и варёные яйца.

Бабка придирчиво оглядела наше подношение и принюхалась.

– Городская еда, одни химикаты, отрава, – сделала она вывод и засеменила к выходу, захватив с собой корзину, стоящую в углу у порога.

Славяна словно извиняясь, улыбнулась нам и сказала:

– Давайте сюда, ребята, я всё на стол положу. Вы на бабушку не обижайтесь, она по старым устоям живёт, как привыкла. Из деревни никуда не выезжала, всю жизнь тут прожила.

– А ты? – очарованный звуками её мелодичного голоса, спросил Влад, глядя девушке в глаза.

– Я раньше в городе жила. До семи лет. А после мы с родителями в аварию попали. Они не выжили, а я… Меня вот бабушка забрала на воспитание.

– Погоди, – не понял Влад, – А как же школа, друзья и всё такое? Ведь тут глухая деревня, ничего нет.

– Да школа в соседнем селе есть. Бабушка меня каждый день туда возила, зимой только когда дорогу заметало, так не всегда получалось.

– Возила?

– Ну да, у нас раньше лошадка была своя.

– Ну а после школы? Институт, колледж?

– Нет, я нигде не училась, не хочу бабушку оставлять. Да и отвыкла я от города. Все в город рвутся, а я не хочу. Мне здесь хорошо.

– Но ведь нужно же какую-то профессию иметь, – возразил Влад.

– Меня бабушка своей науке учит.

– Это что за наука?

– Как людей да скотину лечить, какая трава что может.

– О, так она ведьма что ли? – удивился я.

– Ну почему ведьма? – пожала плечами Славяна, – Знающая просто. Вроде как знахарка.

– Но на что вы живёте? – спросил я.

– К бабушке люди приезжают, лечиться, жизнь поправить, вот они и помогают нам.

– Дела-а-а, – протянул я, – Чудно ты говоришь, мы будто в сказку попали. Неужели в наше время ещё такое может быть?

– Всё может быть на этом свете, – ответила Славяна.

– Ну а кроме вас тут ещё кто-то живёт? – задал вопрос Влад.

– Есть немного.

– Ну вот, – восторжествовал я, – Я же говорил! А ты – никого-никого.

Влад хотел было ещё о чём-то расспросить Славяну, но тут из сеней вошла в избу бабка, неся с собой что-то в корзине. Славяна тут же смутилась и замолчала, отойдя к печи, и принялась доставать оттуда чугунок со щами. Бабка подошла к скамейке у стены и поставила корзину. Мы с любопытством уставились на неё. Бабка откинула тряпицу, прикрывавшую корзину, и нашим глазам открылось то, что лежало в ней. Это была большая стеклянная банка, покрытая пылью и паутиной, а в ней находилось что-то тёмное и густое, мы сначала подумали, что это варенье или что-то в этом роде. Но когда бабка подошла к столу и, пододвинув миску, принялась переливать в неё содержимое, мы разглядели его. Тошнота подступила к моему горлу, но я как заворожённый смотрел на банку, из которой выливалась вонючая жижа – в мутной жидкости плавали сотни мух вперемешку с белыми, шевелящимися ещё опарышами.

Влад, как и я, с ужасом уставился на банку в руках бабки. Во взгляде его читалось отвращение и недоумение. Мы молча наблюдали, как она переливает жижу в миску, не смея даже спросить, что она, собственно, собирается со всем этим угощением делать. Я даже в мыслях не хотел оформить свои подозрения в слова, боясь, что иначе меня просто вывернет на стол. Неужели она намерена предложить это нам?!

Тем временем бабка убрала банку обратно в корзину и вынесла куда-то то ли в сенцы, то ли в чулан. Возвратясь, она подняла на нас свой суровый взгляд:

– Чаво глядите? Не нравится?

Взяв со стола ложку, она стала перемешивать вонючую смесь, ещё больше распространяя по избе смердящий запах гниющего мяса, которым, видимо, подкармливали мух в банке.

– Вы же не собираетесь это? ….

Я замолчал, не в силах высказать своё предположение.

Бабка глянула на меня, как на полоумного:

– Ты чаво, думал, что я это исть что ли буду? Али вас кормить?

Она взяла миску со стола и, отвернувшись, побрела куда-то в угол за печью, попутно бормоча себе под нос:

– Понаехали тут, полоумные…

Бабка повозилась там несколько минут, а затем загремела водой в рукомойнике, и возвратилась к нам уже с пустыми руками.

Поймав наши вопросительные взгляды, она удосужилась ответить:

– Духов этого дома время пришло кормить. Для них это.

Мы многозначительно переглянулись с Владом, вспомнив про рассказы Саныча о том, как в Мизгирёвке оставляют еду для пауков, коих тут считают душами умерших предков.

– Давайте ужинать, – ласково сказала Славяна и подставила бабушке стул, та уселась, и Славяна подала ей ложку и тарелку. Затем подала приборы и нам, и только потом присела за стол сама. Щи из печи ароматно дымились в наших тарелках, горкой высился свежий домашний хлеб, нарезанные огурчики и розовые кругляши редиса, перья зелёного лука и щавеля источали сочный, терпкий аромат. Славяна всё же добавила к столу и наши яства, однако бабка к ним даже не притронулась, мы же с Владом уплетали всё за обе щёки, уставшие после долгой дороги, и замёрзшие под мелким, не по-летнему холодным, дождём.

За ужином Влад и Славяна то и дело переглядывались украдкой, и девушка тут же опускала смущённо глаза.

– Ещё одна птичка попала в сети охотника, – усмехнулся я про себя, – И когда же ты, Влад, угомонишься и женишься?

Сам я тоже не был ещё женат, однако в своё оправдание мог сказать, что уже два года у меня была девушка, с которой мы планировали пожениться, и сейчас копили деньги на свадьбу. Отчасти именно этот фактор и сыграл роль в том, что я согласился на Владову авантюру и припёрся сюда, чтобы выковыривать глаза какому-то там Мизгирю в хате на болоте. Если там и правда рубины, то мы сможем не только сразу же сыграть свадьбу, но и жить дальше безбедно и ни о чём не переживать.

Бабка делала вид, что не замечает переглядок внучки с заезжим молодцем, однако я чувствовал, что надвигается буря.

– Рассказывайте, как там Анатолий поживает? Жива ли Зинаида, его матушка? – завела бабка разговор.

– Да года три, как не стало её, – ответил Влад, – А Саныч-то хорошо. Работает вот. А что, он сюда вообще не приезжает? Всё-таки дом тут остался, память, ностальгия какая-то.

– Не приезжает, – как-то сердито ответила бабка, впрочем ласкового тона от неё, видимо, и не приходилось ждать, – Забыл свой долг, и Зинаида хороша, видать вовсе не напоминала сыну о нём.

– Что за долг? – спросил я, полагая, что бабка имеет в виду то, что Саныч о корнях своих забыл, только ей-то что за дело, тут же подумал я, чужой человек вроде как. Хотя кто их разберёт, может деменция уже, годов-то прилично ей уже, пожалуй.

Бабка покосилась на меня, словно думая, стоит ли мне говорить свои мысли или нет:

– Долг он у каждого ессь, а у Саныча долг особый. Нельзя ему было уезжать отседова. Тут он должон был жить. Теперь вон всё развалилося, нет деревни. Одни мы, старики, кой как держим ишшо оборону.

– Оборону? – с улыбкой спросил Влад, – А у вас тут что, военные действия ведутся?

– А ты помалкивай, кобелина, – сказала ему бабка и я не удержался от смеха, – Неча моей внучке глаза-то строить, я тебя насквозь вижу, одно на уме. Ты лучше рассказывай по каке это ты грибы приехал? Чаво там вам Анатолий наплёл?

– Да ничего такого, сказал, места, мол, тут красивые, люди добрые, – поддел Влад бабку, – А мы развеяться вот захотели, на природе, так сказать, отдохнуть.

– М-м-м, – промычала бабка, хлебая щи, – Ну, гляди, как бы опосля такого отдыха целым остаться.

– А чего вы всё нас хаете? – неожиданно перешёл в нападение Влад, – Мы с вами по-доброму, а вы…

– Были добрые да все извелись, – оборвала его бабка, – Доедайте да на ночёвку будем укладываться.

– Ты, – бабка ткнула пальцем на внучку, – На кровать ступай, я на печи лягу, а вы в большой комнате на полу ложитесь. Кроватей у меня больше нет. Постелю вам тулупы на пол, а под голову вон рюкзаки свои кладите.

Мы согласно кивнули, выбора всё равно больше не было. Всё лучше, чем в машине спать.

Ночью я проснулся от какого-то монотонного бурчания. Я приоткрыл глаза и увидел, что в кухне, за печью, кто-то возится. По голосу я понял, что это была бабка. Слабое пламя свечи дрожало во тьме и отбрасывало по стенам неровные тени. Я прислушался, пытаясь разобрать что она там бормочет.

– А то, глядишь, примет Мизгирь новую жертву, да и оттает, подсобит нам, осерчал, родимец, на нас. Да и есть за что, оставили мы его голодного. Анатолий хорош, он во всём виноват. Следить должон был. Грех на ём. Мизгирь такого не оставит ему.

Я внимательно слушал, что мелет бабка, сонным умом воспринимая всё, как сущую ересь.

– Так и есть, сумасшедшая, – подумал я про себя, и только было хотел повернуться на другой бок, как услышал ещё один голос, явно не бабкин. Но и на голос Славяны он точно не походил. Это был какой-то загробный голос, идущий словно из-под пола, глухой и сдавленный. Я не разобрал слов, но вот бабка вдруг охнула.

– Бат-тюшки, а что если… Если зря я Анатолия ругаю. Может он их нарочно прислал! Вместо себя?!

И тут же, словно опомнившись, убавила громкость и вновь зашептала:

– Ступай-ступай, спи, спасибо тебе за совет. Да поешь что принесла.

Я вспомнил лакомство, унесённое бабкой за печь, и чуть было не изверг ужин из себя. Чёрт возьми, кого она там кормит за печью? И что за голос ей отвечал? Ведь в избе никого кроме нас не было.

– Может там кровать стоит, а на ней… Ну дед, например, парализованный, – я пытался найти какое-то логическое объяснение всему происходящему.

Но усталость оказалась сильнее и вскоре сон сморил меня.

Глава 2

Когда я проснулся, за окном уже было светло. День наступал ясный и погожий. О вчерашнем дожде напоминала только расквашенная дорога, но небо было голубым, и лёгкий ветерок, колышущий занавески на приоткрытом окне, уже обдувал землю.

Я сел, протирая заспанное лицо, и осматриваясь. Славяна хлопотала у стола, в светлом платье, с синей лентой в волосах, вся в облачке белой муки, она напоминала сказочную фею и была поистине прекрасна. Влад сидел за столом и, подперев рукой голову, любовался девушкой, а та месила тесто. Бабки нигде не было видно. Я поднялся, потянулся, и прошёл к столу.

– Доброе утро всем! А где можно у вас умыться? – обратился я к Славяне.

– Мы летом во дворе умываемся. Там рукомойник прямо за крылечком, а вот тебе полотенце.

Девушка протянула мне чистое полотенце, приятно пахнущее горькими травами, я сразу вспомнил бабушкин шкаф, в котором развешивала она полынь, чтобы моль шерстяные вещи не портила, и на душе разлилось тепло.

Я уже дошёл до порога, но тут же развернулся и спросил у Славяны:

– А кто ещё с вами живёт?

Девушка удивилась моему вопросу:

– Никого. Мы вдвоём с бабушкой живём… А почему ты спрашиваешь?

– Да бабушка твоя ночью разговаривала с кем-то в углу, за печью.

Славяна вспыхнула и, опустив глаза, принялась усерднее месить тесто:

– Она просто старенькая уже и верит во всякое… Ну, как сказать, у нас раньше тут люди поклонялись существу, вроде как паука огромного, Мизгирь называется. Оттого и деревню-то нашу так прозвали, кстати. Ну, и считалось, что души умерших предков тоже пауками становятся и продолжают жить после смерти в своём доме. Вот бабушка и «кормит» их, и разговаривает. Ну, верит она в это всё.

– А ты? – спросил Влад, – Ты тоже веришь?

– Я? – девушка помолчала, – Я не знаю. Я уважаю память предков, но считаю, что Мизгирь это всё лишь некая аллегория. Нужно было людям в тяжёлые времена верить во что-то, что их, якобы, защищает, помогает. Говорят, что в лесу есть даже некий храм в честь этого Мизгиря. Но я никогда там не была. Может и нет его вовсе, так, выдумка одна.

– Понятно, – кивнул я и позвал с собой Влада, – Идём умываться!

Влад нехотя поднялся со стула и оторвал взгляд от Славяны.

– Идём, – ответил он и поплёлся за мной.

Когда мы вышли на улицу, я спросил у него:

– Ну, и что ты обо всём этом думаешь?

– А что мне думать? Саныч в принципе поведал мне всё то же самое, что и Славяна нам сейчас рассказала.

– Бабка ночью говорила с кем-то за печью, – сказал я.

– Так ведь Славяна объяснила, что она в духов верит и кормит их своей бурдой, – усмехнулся Влад.

– Да, – ответил я, – Только вот в чём загвоздка, я слышал ночью ещё один голос – ей кто-то отвечал.

Влад выслушал меня с долей иронии, и, как я и предполагал, списал всё на мою усталость и сказал, что мне просто приснился этот голос за печью. Я махнул рукой, устав доказывать, что всё было наяву, и пошёл умываться.

Рукомойник, прибитый к стене дома, был полон свежей прохладной воды, и на её поверхности плясали искристые блики от солнца, поднимающегося из-за леса. Я повесил полотенце на заборчик, отделяющий двор от сада, и, зачерпнув полную пригоршню воды, плеснул себе в лицо. Кожу тут же обдало сотнями тонких ледяных иголочек, заморозило, защипало, а я плескал ещё и ещё, пока не перехватило дыхание, а после жар разлился по всему телу, и я почувствовал необыкновенный прилив сил и бодрости. Утро занималось над деревней. Где-то вдалеке закричал петух, и я удивился, что здесь и правда, оказывается, течёт мало-помалу жизнь и есть люди. Влад тоже умылся и мы пошли в дом.

Бабка уже хлопотала на кухне, невесть откуда пробравшись в избу, ведь мимо нас она не проходила, мы всё время были у крыльца. Видимо, в доме имелся ещё один вход. Мы встали у двери в ожидании бабкиного нападения, сейчас наверняка скажет, чтобы мы пили чай и поскорее мотали отсюда. И каково же было наше удивление, когда та вдруг открыла рот и елейным голоском пригласила нас к столу:

– Проснулись уже, ребятки? Дак айдате к столу, завтрекать станем, чем богаты тем и рады. Не обессудьте.

Мы настолько оторопели от такой перемены в бабкином поведении, что застыли у порога, не решаясь сделать хоть шаг.

– Дак чего стоите-то, как не родные? Садитесь, баю, исть станем. А опосля я вам дорожку-то подскажу, как к самому грибному месту пройтить.

Мы сели за стол, полные изумления и недоверия. С чего бы вдруг такое благодушие? А бабку словно подменили, она и улыбалась нам, как долгожданным внукам, приехавшим наконец-то в гости, и подкладывала пшённой каши в тарелки, и заглядывала нам в глаза, будто пытаясь прочитать там ответы на какие-то свои вопросы. В конце-концов, бабка заявила:

– Я вас до опушки-то провожу, а дальше сами ступайте. Там недалёко. Места у нас и правда грибны да ягодны, это Анатолий не соврал. Только я вам всё-таки про одно место скажу, где особливо грибов-то много. Значится так. Как в лес войдёте, ступайте прямо, там тропку видать, дойдёте до горелого дуба, повернёте налево.

– А как нам этот горелый дуб найти? – спросил я.

– Да там мимо не пройдёте, он аккурат возля тропки стоит. Много лет уж как молния в яво попала, надвое расколола. Чёрный весь, до самой земли раскроен, а стоит однако ж, не падает, крепко корнями-то держится. Как мы все тут…

Бабка задумалась, но тут же осеклась и вновь заулыбалась своими сухими тонкими губами.

А у меня на душе становилось всё тревожнее. Ещё вчера я смеялся над Владом и его затеей, считая рассказ Саныча бреднями, но сейчас, находясь в этой деревне, рядом со странной бабкой, разговаривающей по ночам с кем-то за печью, мне было не по себе.

– После того, как у дуба завернёте, всё прямо шагайте, выйдете к болоту, обогнёте его по правую руку, и придёте на поляну. Там как раз место самое грибное. Раньше-то мы всегда туда бегали, а теперь уж силы не те.

После завтрака, поблагодарив хозяев, мы с Владом вышли на крыльцо.

– Слушай, а может ну их, эти рубины? – сказал я другу, – Может и нет их там. А мы попрёмся в незнакомый лес, неизвестно куда. Тем более тут же болота кругом, а мы с тобой каждый день в походы не ходим, и в таких местах не ориентируемся.

– Да ты чего, – хлопнул меня по плечу Влад, – Испугался? Мы уже на месте, и я просто так не уеду, найдём этот их храм, и проверим есть ли там обещанное богатство.

– Влад, за столько лет тут куча народу прошла, всякие там охотники и прочие, да и сами местные наверняка перепрятали рубины, с чего бы им оставлять их в лесу.

– Саныч говорил, что местные не тронут камни из-за священного страха, они верят в то, что Мизгирь разгневается, если сотворить такое кощунство над его идолом. А насчёт охотников – вариант, конечно, но пока не проверишь – не узнаешь. Короче, давай собираемся, идём до машины, берём всё необходимое и вперёд.

Мы шли мимо разбросанных по пригорку домов, а бабка семенила за нами следом. Дойдя до машины, мы переоделись, взяли с собой воды, перекус, фонарики, вёдра для виду (всё ж таки за грибами идём!) и двинулись к лесу, что начинался сразу за деревней. Еловый, густой, тёмный лес с редкими лиственными деревьями встал перед нами стеной, из него тянуло сыростью, мокрой землёй, прелой листвой и чем-то таким, отчего моя тревога начала перерождаться в уже вполне себе хороший страх и предчувствие чего-то плохого.

Бабка тем временем отдавала последние напутствия:

– Ступайте по прямой. Да у болота аккуратней будьте, не хлюпните, глядите, палку по дороге какую подберите, чтоб ощупывать дорогу-то. Да по краешку пройдёте, ничаво, справитесь. Зато грибов там видимо-невидимо.

Бабка как-то странно ухмыльнулась и мы вступили под сень леса. Отойдя немного, я оглянулся, и увидел, что бабка всё ещё стоит на опушке, глядя нам вслед, и опираясь на свою палку.

Глава 3

Мы шли уже около получаса и никакого горелого дуба не видели. Тропинка, вначале бывшая широкой и утоптанной, давно сошла на нет, и теперь мы шагали по высокой мокрой траве, которая липко цеплялась за наши штаны, оплетая ноги, словно плети, и не давая идти.

– Знаешь что, – сказал Влад, – Судя по описанию Саныча, паучий храм находится как раз в той стороне, что и грибная поляна, на которую указала нам бабка.

– Случайно ли? – вздрогнул я и остановился.

– Чего встал? Идём, – потянул меня за рукав Влад и продолжил разговор, – Да, только Саныч говорил, что к храму от болота нужно идти налево. Так что повернём туда. Обратно всё равно вернёмся уже затемно скорее всего, так что грибы для виду нам собирать ни к чему, только время терять. Сразу сядем в машину и уедем.

– Хотя, – добавил Влад, – Я бы тут задержался с радостью на несколько деньков.

– Что, – не удержался я от ехидной усмешки, – Бабка приглянулась?

– Да иди ты, – ответил Влад, – Вот разберёмся с рубинами, и я сюда вернусь как-нибудь попозже, якобы снова за грибочками.

– Мало тебе что ли в городе барышень? Любую позови, побежит, с твоей-то харизмой.

Влад скривился:

– Надоело.

– Во те раз, – опешил я, – Ты не заболел часом, родимый?

– Хорош тебе уже, – вспылил Влад, – Должен же когда-то был прийти этот час икс, ну, вот и пришёл.

– Как заговорил-то, – не удержался я всё же, – Час икс… Славяна тебе значит голову вскружила?

Влад промолчал и мы пошли в тишине, лишь похрустывали под ногами опавшие ветви, да в верхушках деревьев, над нами, переговаривались птицы.

– Она другая, – неожиданно сказал Влад, когда я уже и забыл про разговор, – Особенная. Понимаешь?

– Это да, – согласился я, – Потому и не советую я тебе портить ей жизнь. Ты ведь что, порезвишься, как обычно, и до свидания, а ей что делать? Она ведь тут, в своей деревне, как книга открытая, вся на виду. Хочешь, чтобы до беды дошло? Это тебе не городские барби.

– А почему ты думаешь, что я собираюсь резвиться?

– Да потому, что знаю тебя с малых лет и всегда ты таким был.

– Вот спасибо!

– Да пожалуйста.

– А если у меня всё серьёзно?

– С чего бы? – спросил я.

– А что я, не человек что ли? Не могу полюбить?

– Так сразу и полюбить?

– А ты не веришь, что такое возможно? – возразил Влад, – Хотя я тоже до вчерашнего дня не верил. Думал это так, для бабьих романов придумано.

– Да-а-а, брат, – протянул я, – Не узнаю тебя. Неужели и правда влюбился?

Влад пожал плечами, помолчал.

– Короче, вернусь я сюда по любому.

Мы прошли ещё метров двести и тут впереди показался дуб. Он был гигантским, я видел такие деревья разве что где-нибудь по телевизору в передаче «Вокруг света», где показывали баобабы. Дуб был в обхвате таков, что внутри с лёгкостью можно было бы устроить келью для одинокого монаха-отшельника.

– Фьюи-и-и-ить, – присвистнул я, обходя этого великана кругом, и ощупывая его монументальные бока, чёрные, пахнущие гарью, словно въевшейся в его ствол, и представляя его таким, каким он был до того, как в одну из летних гроз в него ударила молния, и какой же силы она должна была быть, чтобы повергнуть этого богатыря.

Влад так же, как и я, был воодушевлён и покорён величием несломленного гиганта, и молча осматривал его со всех сторон. Кажется, на миг мы даже позабыли, зачем мы вообще здесь находимся.

– Итак, – наконец сказал я, – Пришли мы отсюда. Значит, если встать лицом к дубу, то лево выходит там.

Я махнул рукой в ту сторону, куда нам следовало идти дальше.

Мы подобрали две толстых ветки, валяющихся под дубом, и двинулись в путь.

Внезапно сзади хрустнула громко ветка и мы, вздрогнув, обернулись на звук. Каково же было изумление, когда мы увидели, что всё это время мы были в лесу не одни. На примятой нашими сапогами траве, стояла перед нами Славяна и потирала ушибленную руку. Мы молчали, не понимая, зачем она здесь, и как тут оказалась. Следила за нами? Но для чего?

– Славяна? – наконец произнёс Влад, – А ты чего тут?

Девушка помолчала, а после сказала:

– Не ходите туда, ребята. Нельзя вам туда идти. Иначе беда будет.

Несколько мгновений мы все трое стояли и с глупым видом пялились друг на друга.

– Нельзя вам туда, ребята, – снова повторила Славяна.

Подол её длинного платья был мокрым от росы, глаза широко распахнуты, будто от удивления или же испуга, косы растрепались, и в них тут и там торчали маленькие веточки и листья. Вид её был забавен и трогателен одновременно, но нам было не до смеха, мы понимали, что девушка шла за нами втайне от своей бабки, которой явно не понравилось бы, узнай она про её поступок, не просто так. И причина, побудившая её отправиться в лес, явно была веской.

– Почему нам нельзя туда, Славяна? – тихо спросил Влад, подойдя ближе к девушке и взяв её ладони в свои руки, – Что случилось? Мы ведь не хотим ничего плохого, просто набрать грибов и…

– Хватит, – оборвала его Славяна, – Вы всё соврали! Вы приехали к нам не за грибами.

Влад удивлённо отпустил её ладони и хотел было открыть рот, чтобы оправдаться, но девушка не дала ему сказать и слова:

– Да, вы соврали и это нехорошо. Но я не хочу сейчас слушать ваши объяснения, да вы и не обязаны оправдываться передо мной. Это дело вашей совести. Но то, что вам грозит теперь беда, это я вам могу сказать совершенно точно. Возвращайтесь скорее в деревню, садитесь в свою машину и уезжайте отсюда!

– Да что произошло-то? – ничего не понимая спросил я.

– Давайте уйдём с видного места, – попросила Славяна, – Мне неуютно здесь, кажется, что за нами следят. Вот, давайте присядем здесь, под дубом.

Когда мы уселись на бархатистый, изумрудный мох, девушка продолжила:

– Не успела бабушка вернуться в дом, проводив вас, как во дворе послышался какой-то шум. Бабушка сразу как-то смутилась и сказала, что может поленница упала, сказала, что сходит поглядит, а мне нечего беспокоиться и пугаться.

Бабушка вышла во двор, а я осталась в избе, послонялась туда-сюда, и решила, что чего мне тут сидеть, ведь в огороде много дел, ну и направилась туда. Только не успела я сойти с крыльца, как услышала, что в сарае кто-то разговаривает. Сначала я решила, что к бабушке кто-то пришёл, из её посетителей, тех, что за помощью обращаются. Но потом уловила, что разговор идёт на каких-то повышенных тонах, словно бабушка спорит с кем-то. Мне это показалось странным и я решила подслушать.

Я осторожно подошла к стене сарая, не той, где дверь, а сзади, чтобы меня не увидели нечаянно, и присела на траву. В сарае разговаривали двое – моя бабушка и какой-то мужчина. Голос был незнакомый, низкий, с хрипотцой. Они говорили на повышенных тонах.

– Столь лет тебя тут не было, а теперь приехал да указывать начал, – говорила бабушка.

– Да разве ж я указываю? – горячился мужчина, – Я как лучше хотел, нарочно всё рассказал этому молодому, расписал всё в радужных красках, что и нет там никого возле храма, что рубины смогут взять безпрепятственно, и всё в этом роде. Он и клюнул. Да ещё и друга с собой прихватил. Ну, отлично же. Глядишь, всё и получится.

– Получится, – передразнила бабушка, – Об такех делах надось заране договариваться, а не с бухты-барахты. Вчерась эти двое упали, как снег на голову. Я сначала-то решила, что грабители какие припёрлись. Опосля решила испытать, ночевать у себя оставила, а перед тем духов подкормила, да совета испросила. Ночью и ответили они мне. Сказали, что от тебя эти двое прибыли. Я и смекнула, что может ты Мизгирю-батюшке пищу прислал долгожданную. Сколь лет он голодный сидит. Некому теперь его кормить. А ведь всё твоя вина!

– Что моя вина? – спорил мужской голос, – Я как уехал отсюда с молодых лет, так и жил на стороне, могли бы и другого переизбрать.

– Э, не-е-ет, – протянула бабушка, – Как это – переизбрать? Тебя Мизгирь выбрал!

Я заглянула в щёлочку между досок сарая и увидела, как бабушка ткнула пальцем в грудь стоящего перед ней мужчину в голубой клетчатой рубашке и светлой ветровке.

– Тебя Мизгирь выбрал! И служителей народ не избирает, ты это должен знать! Он сам решает кто будет ему служить. И это на всю жизнь, понимаешь? Не отвертеться тебе от своей доли, хоть бы ты на край земли отседова уехал.

– Да знаю я, знаю, – уже совсем другим голосом, как-то обречённо произнёс мужчина, – Измучился я уже весь. Что ни ночь, Мизгирь ко мне является, и требует своего, напоминает о священном долге, шепчет, как он голоден. И никто, никто его не видит кроме меня! Лишь только свет потушим, уснут жена, да дочь с внуком, как начинается. Шорох со всех сторон, шёпот свистящий, после из тёмного угла с потолка тень начинает вырисовываться, всё чётче и чётче, огромная, страшная. И ползти начинает ко мне, ближе и ближе…

Я вижу толстые мохнатые лапы с крючьями на конце, круглые красные глаза, которые во тьме горят, как угли, и крест на его спине, жёлтый такой, будто пульсирует. Выползает он из своего угла и закрывает собою весь потолок, нависает надо мною, так, что я не в силах пошевелиться. дыхание его смрадное душит меня, задыхаться начинаю. И до утра он так висит надо мной. Я уже спать не могу.

– А ты мне на жалость не дави, – сказала ему бабушка, – Сам виноват. Жил бы здесь, мать бы не увозил, Мизгирю служил, как деды наши служили, и всё бы путём было. Прабабка твоя в Избранный День привела тебя в храм и Мизгирь тебя выбрал из двух десятков других. А ты сбёг отседова, решил, что умнее веры отцов, что сам свою судьбу устроишь, ан нет. И там Мизгирь тебя нашёл, спустя столько лет.

– Нашёл, – тяжело проговорил мужик, – Не могу я больше. Я уже и к врачам обращался, ничего не помогает. Думал, может кажется мне всё это. Но нет. Только какой из меня теперь служитель? Годы не те. Да и не смогу я в деревне жить, тут и благ никаких, отвык я от таких условий. Ведь всю жизнь почти в городе прожил.

– А ты внучка своего определи вместо себя, – предложила бабушка.

– Ты что? Ты что? – замахал руками мужчина и попятился, – Не отдам внука! Пусть спокойно живёт. Это что ж ему потом всю жизнь тут провести?

– Почему же тут? Может и из города Мизгиря кормить. Ты же вот отправил в конце-концов людей, как допекло-то тебя.

– Я хотел одного, а тут двое сразу вышло, – ответил мужик, – Так я теперь вот что думаю-то… А что если одного Мизгирь сожрёт, а второго… Второго вместо меня служителем сделать? Только как это всё организовать, я не знаю. Помоги, а, Лукинична?

– Ладно, – сказала бабушка, – Поглядим, что и как выйдет. Я покамест их отправила к нему в жилище. Не сожрёт, так там видно будет. Может и придётся он Мизгирю по душе и оставит он второго себе в служители. Только нам с тобой нужно будет проследить за ними, чтобы суметь всё устроить. Но я тебе ничего не обещаю!

– Хорошо-хорошо, Лукинична, – отозвался с радостью мужик, – Как скажешь! Я машину у дома, где Санаевы жили раньше, оставил. Там неприметно особо. Сейчас тогда переоденусь и пойдём!

Славяна глубоко вздохнула, перевела дух и продолжила:

– Я даже в избу не заходила, как была в одном платье, так и бросилась сразу в лес. Когда мимо дома Санаевых бежала, то увидела машину незнакомца. В марках-то я не разбираюсь, а номер у неё был шесть восемь восемь, голубенькая такая.

– Саныч?! – воскликнул Влад.

Но тут же Славяна зажала ему рот маленькой своей ладошкой и испуганно зашептала:

– Тише-тише, они уже могут быть где-то рядом.

– Да плевать я на них хотел, – отнял её ладонь Влад и нервно заговорил, – Вы что, с ума все посходили тут что ли? Какой ещё Мизгирь? Ну ладно, старые люди раньше верили во всю эту чушь, но ты-то сейчас, да и Саныч тоже, вы-то чего?! Я пришёл за рубинами, и я их заберу, если они там. А все эти сказки были придуманы в старые времена для дураков.

– И я так думала, – ответила тихо Славяна, – До сегодняшнего дня. Думала, что громадный паук, живущий в лесу – это лишь выдумка для того, чтобы ребятишки деревенские в чащу не бегали, тут ведь болота кругом. Но когда я сегодня услышала их разговор… Они говорили так, что у меня не осталось сомнений – Мизгирь не выдумка. Он существует. И вы сейчас идёте прямиком в его лапы.

Мы молчали. Наконец, я сказал, что нам в любом случае надо уходить с этого места, потому как бабка с Санычем скоро будут здесь, и кто знает, что они собираются сотворить, судя по их безумным речам.

Славяна покачала головой, видя, что мы всё ещё не верим ей и в то, что паук существует.

– Славяна, – ответил ей Влад, – Даже если и допустить, что жил когда-то здесь такой паук, то за столько веков он давно уже должен был сдохнуть. Так что бояться нам нечего. Вопрос теперь лишь в том, в какую сторону нам идти. Бабка твоя нам велела от дуба налево свернуть. На поляну. А Саныч говорил направо, что храм этот там находится. Так что я за то, чтобы идти направо. Кто что думает?

– Я за то, чтобы послушать Славяну, но в принципе не против пройтись до храма, если уж мы почти что пришли. Глянем и назад, – ответил я.

Славяна только качала головой, прижимая ладошки к лицу, худенькие плечи её вздрагивали от волнения и страха.

– Пожалуйста, давайте уйдём, – вновь стала умолять она, – Я знаю другую тропку, мы пройдём в обход. А там сядете в свою машину и спокойно уедете прочь. Зачем вам эти рубины? Ведь они не ваши. А чужое богатство добра не принесёт.

Влад, казалось, был смущён её словами и первые ноты сомнения появились на его лице, но он тут же тряхнул головой и сказал вслух:

– Не для того я сюда ехал и лез по этому лесу, чтобы перед самым храмом развернуться и сдаться. Если хотите, уходите, а я один пойду.

– Ты же знаешь, я тебя не оставлю, – ответил я ему, – Раз уж тебе так сдались эти чёртовы камни, давай, но я почти уверен, что их там нет. Саныч хочет, чтобы мы попались в ловушку, вот и всё.

– Да какую ловушку? – уже психанул Влад, – К пауку?

Он засмеялся.

– Вы все тут чокнулись. Всё, пока. Я пошёл. Оставайтесь тут.

Он поднялся с земли и, стряхнув с себя налипший мусор, пошёл направо от дуба. Мы постояли немного и, переглянувшись со Славяной, зашагали вслед за ним по высокой траве.

Глава 4

Немного погодя под ногами захлюпало, высокая трава сменилась на покрытые мхом кочки, густой ельник поредел, скрючившись чахлыми деревцами. Мы вышли к болоту.

– Ну, что, теперь направо, – скомандовал нам Влад, – Славяна, может ты вернёшься в деревню или подождёшь нас здесь? Тебе-то зачем рисковать и идти с нами? Там может быть опасно.

– Я пойду, – упрямо ответила девушка, – Теперь уже некуда отступать.

Она обратила к Владу такой пылкий взор, что мне аж стало немного завидно. Я всё понял по её глазам. Девушка влюбилась. Влад бросил на неё долгий внимательный взгляд, и я почувствовал себя неловко, я был третьим лишним в этом дремучем царстве Мизгиря.

– Кхе-кхе, – покашлял я, напоминая о себе, – Так мы идём?

– Да, – сказал Влад и зашагал вперёд.

– Подожди, – окликнула его Славяна, – Я пойду первая, я здесь выросла, и на болоте ориентируюсь, думаю, лучше, чем вы.

Влад посмотрел на неё и ответил:

– Я и так уже подвергаю тебя риску, так что не стоит брать на себя лишнего.

И он шагнул на первую кочку.

Мы шли уже около часа, а никакого храма, или чего-то похожего на него всё не было. Солнце стояло уже в зените, мы устали и порядком выдохлись, но шли всё дальше и дальше.

– Мне кажется мы идём не туда, – наконец, сказал я и опустился на островок твёрдой земли.

Кругом, куда взор не кинь, простиралось болото – затаившееся, таинственное, скрывающее опасность.

– Нет, мы идём правильно, – сказала Славяна.

– Ты была здесь? – спросил Влад.

– Нет, – смутилась девушка, – Но бабушка мне часто рассказывала про это место. Хотя я всегда думала, что это были сказки. Но мы скоро должны прийти. Храм Мизгиря стоит между трёх сосен, если верить бабушке. И, если я не ошибаюсь, то вот они.

Славяна указала рукой на запад. Мы повернули головы и увидели, как над низкорослыми болотными деревцами возвышаются три гигантских сосны, подпирающих, казалось, небо. У нас открылось второе дыхание и мы радостно поспешили вперёд.

Спустя пятнадцать минут мы вышли на твёрдую землю и нам открылось эпичное зрелище. На округлой поляне, в самом центре треугольника, образованного тремя соснами, стояло здание. Центральная часть его была представлена в виде большого деревянного сруба, бревенчатые стены потемнели от времени и были почти чёрными. От этого сруба, подобно лучам, расходились в стороны восемь длинных узких коридоров, стены которых были дощатыми, местами доски сгнили и провалились, обнажая внутренности, в провалах виднелись стены, покрытые паутиной. Крыльцо было полукруглой формы и восемь его окон смотрели на нас, зловеще и жадно. Всё это строение напоминало громадного паука с лапами, протянутыми к тем, кто направлялся к его голове-входу. Ненасытный рот распахнут был в чёрном оскале.

– Мда, – протянул я, – Выглядит грандиозно. Что, идём внутрь? Нам ещё назад возвращаться. Уже обед на дворе.

– Да, – ответил Влад, – Осматриваем всё и уходим.

– Слушай, – обратился он к Славяне, – А что там твоя бабка говорила насчёт паука? Он, надеюсь, живёт не здесь?

– Ты же не веришь в паука, – отозвалась Славяна.

– Да глядя на это сооружение во всё поверишь, – ответил Влад, – Я уже начинаю сомневаться. Кто знает, какие чудовища водятся тут на ваших болотах.

– Нет, – сказала Славяна, – Мизгирь живёт не здесь. В храме лишь его изображение. Идол, так сказать. И алтарь.

– Какой ещё алтарь? – спросил я, холодея от предстоящего ответа девушки.

– На котором приносили жертвы Мизгирю, – ответила Славяна, словно сама не веря в свои слова.

– Неужели всё это правда? – почти шёпотом добавила девушка, – Я всегда думала, что это сказки. Но теперь… Теперь, когда я вижу, что храм и правда есть, я уже готова поверить и в то, что здесь приносились человеческие жертвы чудовищу.

– Но зачем, Славяна? – спросил её Влад.

– Чтобы жизнь в деревне текла благополучно и мирно, чтобы никто не нападал, чтобы урожай родился и дети рождались. Люди верили, что Мизгирь следит за порядком и дарует им блага жизни. Но за своё покровительство требует плату – человеческую кровь.

По лицу Влада было заметно, что его устои пошатнулись и дали трещину, его мысли, видимо, боролись, взвешивая все за и против.

– Ну, а рубины? Они есть, согласно легенде? – задал я вопрос Славяне.

– Да, – ответила она, – Это глаза идола. Бабушка говорила, что с каждой жертвой они становились больше, словно напитывались кровью и росли.

– Бр-р-р, – сказал я, – Ну, и легенды тут у вас. Прямо добрые байки для детишечек. Я пошёл. Не хочу тут задерживаться.

И я направился к зданию.

Мы поднялись на крыльцо, и я увидел, что дверь в сам храм заперта. Однако, толкнув посильнее плечом, я отворил её без особых проблем. Мы вошли внутрь. Здесь было темно и тихо. Душный, спёртый воздух стоял здесь годами и сейчас, поднявшись вверх пылью, медленно оседал и смешивался с потоком свежести, ворвавшейся с нашим приходом, внутрь. Дощатый пол заскрипел под нашими ногами, толстый слой пыли покрывал всё вокруг, тут явно давно уже не ступала нога человека. Что ж, тем лучше, может рубины будут на месте.

Когда глаза наши привыкли к полутьме, света, пробивающегося через единственное грязное окно в форме креста на крыше здания, явно было недостаточно, мы осмотрелись. Это была одна большая комната, от которой отходили восемь ответвлений – чёрные провалы коридоров-лап.

– Славяна, а почему окно по форме напоминает крест? – спросил я, – Они ж вроде как Мизгирю поклонялись, а не православными были.

– У Мизгиря на спине есть такой крест, – ответила Славяна.

– Вон оно что, – протянул я, – А это по всей видимости и есть алтарь?

У противоположной стены, за рядами скамеек, мы увидели некое возвышение и направились к нему. Каменный стол, размером в два человеческих роста с выдолбленным посередине углублением в виде желобка, по которому, видимо, должна была стекать кровь жертвы. Под столом – глубокая каменная чаша. А позади стола полукруглая стена из камня, на которой находилось то, зачем мы, собственно, сюда и пришли – огромное, во всю стену, изображение чудовища. Мизгирь взирал на нас кровожадными тёмными глазами цвета запёкшейся крови. Рубины. Это были они. Невероятного размера, каждый с два мужских кулака, они казались чёрными. Но стоило мне направить на них свет своего фонарика, как алые брызги рассыпались искрами по всему телу чудовища, рассеивая свет, падающий через мутное окно.

Мы стояли заворожённые, глядя на великолепие камней, и забыв про время. Наконец Влад встрепенулся:

– Сейчас попробую достать, лишь бы не расколоть, постараюсь аккуратнее.

Он достал из рюкзака длинную тонкую стамеску и сделал шаг к идолу.

– Влад, – вдруг позвала Славяна, – Подожди, я помогу.

Она подошла к Владу и, взяв из его рук стамеску, потянулась к глазам Мизгиря.

И в эту же секунду раздался оглушительный вопль. Мы все вздрогнули и резко обернулись ко входу. Там, на пороге, стояла Лукинична, бабка Славяны, она тяжело дышала и пыталась что-то сказать, но не могла. Наконец, она выдохнула и, собравшись с силами, крикнула:

– Не смей трогать рубины, Славяна!

Славяна опустила руку и, придя в себя, спросила:

– Бабушка? Как ты здесь оказалась?

– Это я тебя должна спросить, мерзавка! – старуха подошла к внучке и резко дёрнув её за плечо, подтащила к себе, – Что, дрянь такая, подслушивала?!

– Да что вы себе позволяете? – кинулся вслед за Славяной Влад, – Сумасшедшая старуха! Отпусти её!

– Стой! – бабка резко развернулась и выставила вперёд обе руки. Влад свалился на пол, словно ударившись о невидимую стеклянную стену.

– Что за херня? – поражённо воскликнул он.

– Бабушка, мне больно, отпусти, – заплакала Славяна.

– А ты помалкивай, бесстыжая! – пригрозила ей бабка, – Увязалась, вишь, за двумя мужиками, потащилась в лес, незнамо куда. Что удумала, а? Веру предков хаять? Глумиться? Отступница!

– Да это всё твои сказки! – крикнула в слезах Славяна, отброшенная старухой на лавку к стене.

– Да что ты знаешь! Кто притронется к глазам Мизгиря, тот обречён. Мизгирь придёт за ним, найдёт везде. К рубинам имеют право прикасаться только служители, либо же…

Бабка усмехнулась:

– Либо те, кого принесли ему в жертву.

– Отпусти Славяну! – вновь поднялся с пола Влад, я тоже подошёл ближе к старухе, пытаясь помочь другу и отбить беспомощную девушку у чокнутой ведьмы.

– Иди-иди, – махнула на него карга, – Доставай камушки. Ты же за этим сюда пришёл. А скоро Мизгирь доберётся до тебя.

И она мелко затряслась, хихикая.

Славяна с ужасом смотрела на неё:

– Бабушка, я тебя не узнаю, что с тобой происходит? Почему ты такая злая?

Старуха промолчала, проигнорировав вопрос внучки.

Влад ещё раз глянул на неё и, осторожно подняв с пола стамеску, направился к идолу.

– Нет, Влад, не надо! – раздался крик Славяны, – Ты же слышал, что будет!

– Да конечно! – отозвался Влад, – Твоя чокнутая бабка просто уже не знает, что ещё придумать, вот и пытается из последних сил отвести нас от камней.

И он со всей силы всадил стамеску в зазор между рубином и глазницей каменного идола.

Бабка довольно захихикала и затряслась от вожделения:

– Сейчас, сейчас, – потирала она ладони.

Славяна, бледная и притихшая, сжалась в комочек в углу. Я подошёл к Владу, чтобы помочь. Стамеска у нас была одна. Тем временем Влад вытащил первый рубин и протянул мне:

– Держи, я за вторым.

Я схватил камень и запихнул его в свой рюкзак, а Влад тем временем перебрался ко второму рубину.

Где-то в одном из тёмных коридоров раздался шелест, словно мощный поток воздуха, как глубокий вздох, вылетел оттуда и пронёсся по храму. Я встревоженно глянул на Славяну:

– Ты же говорила, что паук обитает не здесь?

– Не здесь, не здесь, – захихикала снова бабка, – В том коридоре подземный проход к его норе. Логово Мизгиря. Он ведёт на ту сторону болота.

– На ту грибную полянку, на которую ты нас утром отправляла, ведьма? – крикнул Влад. И выругался тихо, – Вот тварь.

– На ней самой, – ответила бабка.

– Бабушка, умоляю тебя, не надо, останови это! – взмолилась Славяна, – Он же сожрёт нас всех.

– Не сожрёт, – ответила бабка, – Нас он не тронет.

– Почему?

– Да потому, – злобно крикнула бабка, – Что я уже уплатила ему свою кровь в жертву.

Старуха резко притихла, понимая, что сболтнула лишнего. А Славяна замолчала и медленно начала подниматься со скамейки, неотрывно глядя бабке в глаза. Она выгнулась, как тигрица перед прыжком, лицо её было безумно:

– Ты… Ты, – шептала она, – Мои родители, они ведь не погибли в аварии, верно? Ты лгала мне все эти годы! Как ты могла сотворить такое? Ты чудовище? Ты, а не паук!

– Так было нужно, – оборвала её бабка, – Служителей не осталось. Последний из них бросил нас, уехав отсюда. Я должна была сохранить веру предков. Я должна была защитить тебя.

– Ты сумасшедшая, – шептала Славяна яростно.

– Я отомщу, внученька, – ответила бабка, – Служитель здесь. Он ответит за всё сейчас. Погоди, Мизгирь уже близко. А нам пора идти. Идём.

И старуха схватила Славяну за руку.

– Не трогай меня, я никуда с тобой не пойду, чудовище! – отбивалась Славяна.

Влад бросился к ней, бросив мне второй рубин.

Он схватил бабку за плечи и толкнул в угол, а после поднял Славяну на руки и побежал к выходу. Я бросился следом.

На крыльце мы сбили с ног Саныча, которого бабка оставила на страже. Он попытался встать, но я от души врезал ему с плеча и тот повалился на ступени. Мы бежали, что было сил, стараясь не угодить в топь. За нашей спиной раздались крики старухи:

– Далеко не убежите! Мизгирь найдёт вас!

Внезапно перед нами возникла гора. Так сначала я подумал. Но мгновение спустя я понял, что это чудовищный паук, размером с двухэтажный дом. Мохнатые лапы его перебирали землю, роя её когтями, круглое брюхо вздымалось, дыша на нас смрадом, красные глаза внимательно следили за каждым нашим движением. Паук взмахнул лапой, я почувствовал сильнейший удар и свет померк в моих глазах.

Глава 5

Когда я очнулся, то не сразу смог понять, где я, и что со мной, я находился в тесном тёмном пространстве, мне было тяжело дышать, а в моих руках находилось что-то круглое, похожее на клубок. Я ощупал это, и страшная догадка пронзила меня насквозь, словно молния пронеслись в голове слова Влада и тот вечер, когда он впервые рассказывал мне про Мизгирёвку:

«Когда хоронили кого-то, то в руки покойному непременно моток пряжи вкладывали, считалось, что после смерти, Мизгирь забирал душу человека к себе и делал её пауком…»

Дыхание перехватило настолько, что грудную клетку пронзила сильнейшая боль, и несколько бесконечных секунд я просто пытался прийти в себя и успокоиться, насколько это вообще возможно, когда тебя похоронили заживо.

Когда дышать стало более менее легче, я попытался ощупать пространство вокруг себя – быть может всё ещё не так плохо, как я себе напридумывал. Возможно, я нахожусь в каком-то ящике или заперт в ужасно тесном помещении, вроде кладовки. Я протянул вперёд руку, она уткнулась во что-то твёрдое, но при этом тёплое и бархатистое на ощупь, слегка липкое и пахнущее кислым. Что это?

Я быстро провёл рукой вокруг себя – повсюду та же субстанция. Дышать становилось всё тяжелее, и я почувствовал что теряю сознание, меня тошнило и сердце моё колотилось, как сумасшедшее. Я узник непонятно кого и почему.

– Где я? Что со мной? Где Влад и все остальные? – было последним, что промелькнуло в потухающем моём уме.

***

Глоток воздуха ворвался в мои лёгкие внезапно, разрезая их будто лезвием, я закричал от боли, и тут же отключился от невыносимой рези в груди. Очнувшись, я открыл глаза:

– Неужели я всё ещё не умер? Сколько будет продолжаться эта пытка? Сколько я уже здесь?

Я протянул вперёд онемевшие руки, тело ломило, и все мои члены выкручивало от долгого нахождения в одном положении. Ощупав свою тюрьму, свою жуткую камеру, я внезапно понял, что стенки её уже не были такими плотными, как доселе, они стали более рыхлыми, и в них образовались крошечные разрывы-окошечки.

– Так вот почему воздух проник ко мне.

Я попытался расковырять пальцем эту стену, и у меня это получилось. Обрадованный успехом, я собрался с силами и неимоверным усилием воли принялся рвать и рвать проклятую оболочку. И с каждым рывком я чувствовал, насколько легче мне становится дышать. Наконец, последним рывком я сорвал с лица сухую, похожую на ветхое тряпьё, массу и ослепительный свет ударил мне в глаза. Я зажмурился, чтобы не ослепнуть. Невозможное количество разнообразных звуков заполнило всё вокруг, уши мои заложило, меня просто оглушило нахлынувшей волной какофонии, потоком треска, шорохов, щебета, журчания, хлюпания, шелеста…

Я сорвал с себя остатки оболочки, и, наконец, вышел наружу, точнее вывалился на землю, поскольку ног я не чувствовал совершенно. Я долго лежал, закрыв глаза, дышал глубоко и приходил в себя.

– Неужели я спасён? Что со мной было? Где я? Где все остальные? – мысли проносились в голове с бешеной скоростью, одна заменяла другую, наскакивая и смешиваясь, путаясь и обрываясь.

И вот я открыл глаза. Всё множилось, плыло. Я сфокусировал взгляд и увидел, что нахожусь на поляне. Вокруг растут ели, заросли орешника в стороне, топкая поверхность болота, покрытая кочками и голубое небо вверху. Справа от меня, на раскидистом вязе я увидел серый громадный кокон, висящий на ветке, словно чудовищных размеров осиное гнездо.

– Что это? – прищурил я глаза, – Надо рассмотреть поближе.

Я попытался встать, и спустя несколько попыток у меня это получилось. Но получилось весьма странно. Было ощущение, что я стою на четвереньках, и к тому же, я по-прежнему не чувствовал своих ног. Я опустил глаза. Белые пятна уже перестали скакать перед ними, такое бывает, когда поймаешь «зайчика» от сварки или же высоко в горах. И тут я увидел такое, что кровь остановилась в моих жилах. У меня не было ног.

Вместо них из моего тела выходили восемь толстых, покрытых жёсткими длинными волосами лап с крючьями на концах. Я с трясущимся сердцем и не дыша, скользнул взглядом выше и увидел своё тело – безобразное толстое брюхо, покрытое теми же волосками, только серого цвета. Я поднёс к глазам свои руки. Но вместо пальцев я увидел те же крючья и те же лапы.

Дикий ужас сковал меня, я закричал во весь голос, но изо рта вырвался только то ли свист, то ли шипение. Я попытался заговорить и не смог. Я понял, что не могу вымолвить ни слова. У меня началась паника, я сорвался с места и побежал. Мои восемь лап переставлялись с космической скоростью, я бежал не видя куда, и не понимая ничего. Наконец, я выдохся и упал. Я долго лежал на траве, тяжело дыша и глядя в небеса. Там в безмятежной синеве плыли неспешно белоснежные, кучерявые облака, чуть ниже порхали птицы, а ещё ниже проносились надо мною бабочки и майские жуки. Всё вокруг было напоено такой негой, таким покоем и благом, что просто не сопоставлялось с моим состоянием. Всё кругом было прежним. Всё, кроме меня.

– Это какая-то галлюцинация! – пришло мне в голову, – Точно! Мы попали в какое-то место на болоте, где выходит болотный газ, надышались им, и у меня начались видения. Сейчас я найду остальных, мы выберемся отсюда и всё пройдёт. Всё пройдёт. Обязательно пройдёт. Надо только держать себя в руках и не поддаваться панике.

Я шумно выдохнул и поднялся на… лапы.

– Да и чёрт с ними, пусть так, – подумал я, – Это всё равно лишь кажется мне, я просто вижу своё тело искажённым. На самом деле всё хорошо.

– Ну, почти хорошо. Потому что такого, – я осмотрел себя, – Просто не может быть!

Стараясь не бежать, я направился обратно на поляну. В моей голове начинала складываться некая картина.

– Кокон на вязе. Больше таких рядом я не увидел. Я находился в чём-то плотном и липком, похожем на… паутину! Следовательно я тоже был в таком же коконе. А это значит, что во втором, скорее всего, находится Влад. Сейчас я распечатаю его и помогу ему выбраться, а вдвоём мы точно что-нибудь придумаем.

Я вернулся на поляну и подошёл к вязу. Огромный серый мешок свисал с его ветвей, опутав их как щупальцами своим основанием.

Я осторожно дотронулся до него. Внутри что-то дёрнулось, шевельнулось, и я быстро оторвал руку от стенки кокона. Тот запульсировал, бугры стали выступать на его стенке то тут, то там, словно кто-то ворочался внутри и пытался выбраться наружу.

– Влад, – промелькнуло в моей голове, – Это Влад. Я должен вытащить его оттуда.

– Сейчас я помогу тебе, – крикнул я.

Но вслух раздалось лишь какое-то шипение.

Тогда я размахнулся, что было сил, и почти уже опустил свою лапу на кокон, как позади меня раздался истошный крик:

– Не делай этого!

Моя лапа замерла в воздухе, не долетев до кокона каких-то пары сантиметров. Я обернулся и обомлел. Позади меня, по пояс в высокой траве, стояла Славяна. Её длинные волосы были распущены и разметались по плечам, спускаясь до бёдер. Голубое платье облегало стройную хрупкую фигурку. Она была прекрасна словно лесная нимфа.

– Прошу тебя, не трогай кокон, – задыхаясь, как от быстрого бега вымолвила она, – Там Влад.

Я замычал, пытаясь сказать, что именно поэтому я и хочу вскрыть его и помочь своему другу, заключённому в плен своей темницы, но девушка подняла вверх руку, обратив её ладонью ко мне. На одном из её тонких пальцев я заметил кольцо с огромным фиолетовым камнем, я не мог припомнить, чтобы видел его у неё раньше, я бы его точно заметил, кольцо было весьма крупное и массивное.

– Ты хочешь помочь Владу, – сказала Славяна, подходя медленно ближе ко мне, – Я понимаю тебя, это твой порыв души, зов сердца. Я знаю, вы лучшие друзья, и ты любишь его, как брата. Но ты должен успокоиться и ждать. Нам нельзя вскрывать кокон, иначе Влад погибнет.

Я уставился в недоумении на Славяну. А она, будто бы по моим глазам читая то, о чём я сейчас думаю, вновь заговорила:

– Если ты откроешь кокон сейчас, то Влад погибнет. Он ещё не готов к тому, чтобы выйти. Он должен сделать это самостоятельно.

– Как цыплёнок, понимаешь? – добавила она, пытаясь найти сравнение.

Я покачал головой – не понимаю.

Славяна вздохнула:

– Посмотри на своё тело. Ты видишь, кем ты стал. И нет, это не галлюцинации, как ты думал. Ты и в самом деле принял паучий облик, тело паука. Но разум твой остался прежним, и это, пожалуй, и наивысший подарок и страшнейшая мука одновременно. Прости, я знаю, что ты думаешь – ей-то легко говорить. Но, поверь, это не так. Мне тяжело тоже. Очень тяжело. Ведь ты знаешь…

Она запнулась.

– Ты знаешь, что я полюбила Влада всем сердцем, несмотря на его упрямство. Быть может, как раз за это упрямство и полюбила, понимаешь?

Я кивнул.

– Ну вот, – продолжила она, – А тебя я тоже полюбила. Как родного брата, которого у меня никогда не было. Вы оба дороги мне. У меня никого и не осталось кроме вас.

Славяна закрыла лицо руками и заплакала.

На миг я забыл и о себе и о своём горе, я подошёл к ней, и положил ей на плечо свою безобразную мохнатую голову, поздно осознав, что могу испугать девушку. Но она не испугалась. Напротив, она обхватила руками моё лицо, то, что было когда-то моим лицом, и поливая слезами, стала гладить меня ладошками.

– Мой хороший, каким ты стал. Но ничего, ничего, всё пройдёт, поверь мне. Я с вами, и я не оставлю вас. Никогда не оставлю.

Я ничего не понимал и лишь молча стоял, и слёзы тоже лились из моих глаз. О, хоть плакать-то я мог, это было счастьем и приносило мне облегчение. Слёзы стекали по волоскам, покрывающим мою голову и оставляли в них глубокие тёмные борозды. Сколько мы так стояли, не знаю. Наконец, я почувствовал, что мне стало легче. Я смог холодно рассуждать, насколько это вообще было возможно в такой ситуации, и Славяна позвала меня на траву под вязом.

– Давай присядем и я всё расскажу тебе.

Мы опустились на зелёный покров и девушка начала свой рассказ, а я жадно слушал, впитывая каждое слово, боясь пропустить хоть что-либо. И вот что она мне поведала:

– В тот злополучный день, когда мы с вами пошли в храм Мизгиря, и когда бабушка и Саныч, как вы его называли, пришли за нами по нашим следам, проснулся и Мизгирь. Чудовище, которое спит, если оно сыто. Но в тот день он не был сыт, он давно не ел, ведь никто не приносил жертвы в том храме. И вот, когда вы вытащили эти проклятые рубины и бросились бежать, схватив и меня с собою, Мизгирь возник перед нами на тропинке.

Я кивнул, это было последнее, что я помнил из того дня.

– Так вот, когда Мизгирь перегородил нам путь, я чуть было не сошла с ума от ужаса. Он опрокинул вас с ног одним взмахом своих громадных лап, вы упали на землю, а я откатилась в сторону, под деревья, и лежала, боясь пошевелиться в высокой густой траве, скрывающей меня от чудовища. Но он всё же заметил меня и повернулся в мою сторону.

В тот же миг к нам подлетела бабушка и встала между мною и пауком.

– Не тронь, не тронь её, – закричала она, а после упала на колени и стала умолять этого великана, – Я уже принесла тебе в жертву свою кровь, отдала тебе дочь и её мужа. Ты помнишь? Помнишь? Ты не должен трогать меня и мою внучку. Пощади…

Я слушала её слова с отвращением и ужасом, и в какой-то миг даже захотела, чтобы Мизгирь сожрал её. Она была куда более страшным чудовищем, чем этот паук, не имеющий души и не знающий доброты.

Но Мизгирь вдруг отвернулся от меня, и пополз к вам. Я кричала и плакала, но бабушка отвесила мне пощёчину и приказала заткнуться, а после велела сидеть под деревом, сама же пошла к пауку. Она что-то зашептала, встав перед ним. И он направился к Санычу, который трясся от страха возле крыльца храма. Он завопил и попытался бежать, но не смог, ноги не слушались его. Но на его счастье, сердце его отказало раньше, чем Мизгирь начал пожирать его.

Славяна прикрыла глаза и помассировала виски:

– Я даже не хочу вспоминать это, но память никак не стирает те моменты, это было поистине кошмарно… Мизгирь сожрал его, а потом направился к вам. Вы оба лежали без сознания на земле, раскинув руки. Я не знала даже – живы вы ли ещё. Чудовище встало над вами и принялось выпускать из живота тягучую слизь, которая тут же застывала и превращалась в длинную прочную нить. Мизгирь заработал всеми своими лапами и принялся опутывать ваши тела, сначала тебя, а затем Влада. Бабушка стояла и молча смотрела на всё происходящее, а я от ужаса лишь рыдала, не в силах встать с земли.

Когда всё было кончено, Мизгирь поволок два кокона с вашими телами прочь, на другой берег болота, где было его логово. Бабушка велела мне подниматься, и я кое-как, опираясь на неё, смогла это сделать. Мы вернулись домой и бабушка приказала мне помалкивать, и никому ни словом не обмолвиться про то, что произошло на болоте. Сама она сходила к кому-то из соседей и наутро я уже не нашла вашей машины. Скорее всего её утопили в болоте.

Потянулись дни, бабушка не выпускала меня из дома и поила травами, успокаивающими отварами, чтобы я восстановилась. Да я и сама не смогла бы убежать. Ноги мои отказали через два дня. Я просто упала посреди избы и не смогла больше встать. Я пролежала так несколько месяцев. А когда я, наконец, стала вставать, то неожиданно слегла моя бабушка. И мне пришлось ухаживать за ней, хотя все эти месяцы я жила лишь надеждой на то, что если встану когда-нибудь на ноги, то сбегу в тот же день из этой ужасной деревни, чтобы никогда не вернуться сюда.

Но когда слегла бабушка, я не смогла убежать. Всё-таки, несмотря на всё её зло, она вырастила меня и передала мне свои знания. Я не могла бросить её в такую минуту. Я стала ухаживать за ней и однажды, видимо предчувствуя скорую смерть, бабушка заговорила.

– Я знаю, что ты любишь его, – сказала она мне, – Так знай, они не погибли. Да, они живы. Но находятся в логове Мизгиря, в коконах. Они зреют. Как куколка должна созреть прежде, чем стать бабочкой. Если сейчас открыть кокон, то там будет получеловек-полупаук, и ты погубишь их. Нужно ждать. Ждать, пока они сами не созреют, и не выберутся из своего кокона.

– Но какой в этом толк, если они всё равно станут пауками! – воскликнула я.

– Не перебивай, – сказала бабушка, – У меня нет силы говорить, дай мне облегчить душу. Так вот, в паучьем обличье они должны прожить всю жизнь. Но я слышала от своей бабки, что можно спасти такого человека. Есть такое поверье. Но никто никогда не проверял его на деле. Однако, слушай. Если уничтожить рубины, те самые глаза Мизгиря, то погибнет и сам паук, и спадёт заклятье с его жертв. Год они должны будут провести в паучьем обличье, а после смогут вернуть себе человеческий облик. Но при одном условии, что их будет кто-то ждать на этом свете. Что останется человек, который будет плакать по ним и любить всем сердцем.

Бабушка замолчала. И больше уже не открывала глаз. А ночью тихо отошла в мир иной. Соседи помогли мне с похоронами и я стала жить одна. Уже была зима. И вот наступила весна. Едва сошёл снег, я отправилась вновь к храму. Одна. Я не хотела, чтобы кто-то узнал обо всём. Конечно, я очень боялась паука, но надеялась на то, что он меня не тронет, ведь бабушка принесла ему… Ну, ты знаешь всё. Я нашла рубины на том же месте, где мы их оставили, а после положила их в мешочек и принялась опускать на него большой тяжёлый камень, раз за разом, раз за разом… Когда в мешке остались лишь осколки, я привязала этот камень к мешку и бросила в болото.

Когда наступило лето, я пришла на эту поляну. Я нашла здесь два кокона, висящих рядом, а невдалеке мёртвого Мизгиря, он лежал на спине, запрокинув скрюченные лапы, и стал в несколько раз меньше чем был. Я с трудом перетащила его в болото, и он ушёл навсегда в топь. А после я стала приходить сюда каждый день и ждать…

– Неужели прошёл год? – поражённый воскликнул я.

– Да, – кивнула Славяна.

– Но как ты понимаешь меня?

Девушка молча кивнула на перстень с фиолетовым камнем на своей руке:

– В нём сила. Сила нашего рода и наших знаний.

– И что же делать? – спросил вновь я.

– Ждать, – ответила Славяна, – Я буду приходить к вам каждый день, чтобы вы не забыли человеческую речь и мир людей, чтобы знали, что есть человек, который ждёт вашего возвращения и любит вас. В любом обличье.

Эпилог

Прошёл ещё год. Влад вылупился из своего кокона спустя неделю, и я был ему несказанно рад, хотя он тоже пережил шок, как и я. Славяна точно так же поведала и ему всю историю, произошедшую в наше отсутствие. Мы жили, питаясь грызунами и мелкими животными. Это было мерзко, но нам пришлось привыкнуть, чтобы выжить. Мы считали дни, а наша добрая, милая Славяна приходила к нам ежедневно, пока снег не стал таким глубоким, что уже нельзя было пройти по лесу. С первыми лучами весеннего солнца она вернулась к нам снова, и мы все вместе стали ждать. В мире людей в это время шли поиски, нас искали, но безуспешно, не нашли даже машины. Моя девушка вышла замуж за другого. Родители же не теряли надежды вновь обнять своих сыновей.

И вот наступило лето. Мы жили ожиданием, но ничего не менялось и страх проникал в наши души – а что, если ничего не получится? Что, если всё это лишь легенда? Мы много разговаривали с Владом, ведь мы-то прекрасно понимали друг друга. И мы кардинально изменились за этот год, став совершенно новыми людьми, если нас можно было так назвать.

И вот, в одно утро я проснулся и, поднявшись на ноги, тут же упал навзничь. Я ничего не понимал. Что случилось? Я снова попытался встать и снова упал. Я в недоумении уставился на свои лапы. Но лап не было… На их месте снова были ноги. Нормальные человеческие ноги! Я закричал во всю мощь своих лёгких, и лес всколыхнулся от моего громкого крика, встревоженные птицы вспорхнули с ветвей, где ночевали они в ожидании утра. Я вновь слышал свой голос! Из кустов вышел, пошатываясь, Влад. Он тоже ликовал. Мы бросились навстречу друг другу, обнялись и долго рыдали, не в силах вымолвить ни слова. А потом… Потом пришла Славяна. И это было лучшее, что было за всю мою жизнь – мы втроём плакали и обнимались, смеялись и снова плакали. Влад целовал Славяну, а я радовался за них всем сердцем.

– Спасибо тебе за всё, наконец-то я могу тебе это сказать, – обратился я к Славяне, – За то, что не теряла надежды, за то, что верила, за то, что спасла нас своей любовью, сестрёнка.

Немного успокоившись, мы пошли в деревню. Но не задержались там, а наскоро перекусив, отправились тайком на дорогу, так, чтобы никто из жителей не видел нас. Славяна не взяла даже вещей и не закрывала дом.

Когда мы вернулись в город, то это была новость года. Мы наврали, что заблудились в лесу, а леса там такие, что можно и правда плутать годами. Сказали, что жили там на болотах, питаясь ягодами и мелкой живностью. О нас писали в газетах, приглашали в передачи. Мы плели там небылицы. Но никто никогда не узнает той правды, что случилась с нами. Лишь тебе, сынок, я доверяю всё, что было с нами. Как ты знаешь, Влад и Славяна поженились. А я спустя несколько месяцев встретил твою маму и мы сыграли свадьбу. Прошло уже тридцать лет с той поры, а я всё помню так, словно это было вчера. И знаешь, сын, я ни о чём не жалею. Это стоило пережить. Побыть пауком, чтобы стать Человеком…

Глава 1

В то лето я решила найти себе работу по примеру моих подруг, те ещё с первого курса оставались на лето в городе и находили себе занятие, чтобы заработать немного к началу нового учебного года. Я же всегда уезжала к себе, в далёкий провинциальный городок, чтобы помогать родителям по хозяйству. К тому же отец, сколько я его помню, всегда пил и большого толку от него не было. Удивляюсь, зачем вообще мать прожила с ним всю жизнь и даже не пыталась что-либо изменить. Я косила вместе с матерью сено для нашей коровы, мыла дом, стирала шторы и вытряхивала старые, пыльные паласы, выносила подушки «прожариться» на солнце, полола бесконечные грядки в огороде и смотрела-смотрела-смотрела на то, как родители ссорятся и пьяный отец кидается с кулаками на мать. Именно по этой причине я и была единственным ребёнком в семье. Когда мне было четыре года, мать забеременела, живот уже был довольно большим, и я с нетерпением ожидала появления на свет братишки, но однажды отец, придя домой пьяным, толкнул мать со всей силы и швырнул на угол стола… После этого мать никогда больше уже не беременела, того ребёнка она, конечно же, потеряла. Я решительно не понимаю, зачем она жила с ним все эти годы, позволяя унижать себя и терпя побои. Это, наверное, была какая-то позиция жертвы. Да я и сама была хороша, вместо того, чтобы как и мои друзья устроиться на лето официантом или няней, разносчиком пиццы или продавцом газет, я неизменно ехала на каникулах к родителям, чтобы драить дом и окучивать плантацию картошки.

Но в то лето всё изменилось. Я познакомилась с Данилом, он учился в параллельном потоке и мы стали встречаться. Мы оба были уже на четвёртом курсе и перешли на пятый. Данил оставался на каникулы в городе, у него уже было «своё» место – кафе на углу Липовой и Октябрьской улиц, где он работал летом официантом. Там ему были очень рады, ведь наступал период отпусков и всем работникам хотелось съездить в отпуск и отдохнуть, ну а Данил выручал их, да и работал он добросовестно, и к тому же выглядел весьма смазливо и женщины оставляли в кафе щедрые чаевые за его обворожительную улыбку и вежливое обслуживание. При этом Данил был парнем весьма скромным, начитанным, из простой семьи среднего достатка. Но его внешность больше подходила для актёра американского кино, нежели для будущего инженера. Я же сама никогда не считала себя красавицей, однако Данил с каждым днём открывал мне глаза и убеждал меня, что я особенная, самая красивая на свете, просто совершенно не умею себя ценить. Что ж, возможно так оно и было, ведь мне никто не говорил в детстве, что любит меня, что я хорошая, милая. В нашей семье это было не принято. Ни мать, ни тем более отец, никогда не говорили мне о том, что любят меня, словно это было что-то постыдное, нехорошее, неправильное. Возможно так живут многие, я не знаю, я лишь описываю свою жизнь.

Итак, наступили летние каникулы. Я сходила на почту и позвонила домой с переговорного пункта. Мать, едва услышав, что я не собираюсь приезжать домой, принялась обвинять меня в том, какая я неблагодарная, распущенная и наверняка не зря решила остаться в городе, поскольку завела с кем-то там шашни. Я молча выслушала её, а когда она позвала к телефону отца, видя, что ей не пробить мою броню, я так же молча повесила трубку. И если до этого разговора у меня ещё оставались некоторые сомнения, то теперь я поняла, что поступаю совершенно правильно и вообще мне уже давно следовало бы разорвать эту связь. Меня никто никогда не жалел и не любил, родители варились в собственной жизни, а я была лишь неким странным рудиментом в семье. Я училась на бюджетном, поскольку была отличницей. Общежитие мне тоже предоставили бесплатно. Ну а на продукты мать выделяла мне такие крохи, что этого едва хватало, чтобы свести концы с концами. Хотя я её не виню. Она и сама всю жизнь прожила во всём себя ограничивая, у нас никогда не было денег. Всё пропивал отец. Я вышла из кабинки и затворив тяжёлую дверь в отделение почты, с наслаждением подставила лицо летнему ветерку и вдохнула воздух свободы. У меня начинается новая жизнь и только мне решать какой она будет. Данил ждал меня на скамейке. Мы взялись за руки и пошли не спеша по старинной улочке, вдоль которой росли тополя, навстречу летней зиме, что бросала нам в лицо белый, тёплый пух.

На следующее утро я уже стояла в конторе агентства по подбору домашнего персонала, которое мне посоветовала моя одногруппница Анжела. Она работала здесь прошлым летом, а в этом году ей это оказалось без надобности, поскольку она нашла себе обеспеченного молодого человека и в деньгах теперь не нуждалась. Но весьма хорошо отзывалась о руководстве данного агентства и я решилась – почему бы и нет? И вот, я уже сижу в кресле, напротив руководителя, который задаёт мне вопросы и изучает мою анкету. Через полчаса мне объявили, что я вполне им подхожу и принята на работу. Затем директор достал анкеты клиентов и, немного покопавшись в бумагах, сообщил мне:

– У вас ведь нет пока опыта, верно?

Я кивнула.

– Тогда мне кажется, что вот этот вариант вам весьма подойдёт. Девочка пяти лет, вполне уже большой ребёнок. Нужно будет водиться с малышкой, пока родители на работе. Я позвоню им сегодня, и если они будут согласны, то вы сможете приступить к своим обязанностям на следующей неделе. Пока что вы свободны, зайдёте послезавтра.

– Хорошо, договорились, – ответила я, попрощалась и, выйдя из агенства, направилась домой, точнее в свою комнату в общежитии. Нам разрешали оставаться на лето за определённую плату. За меня пока внёс оплату Данил. Но я намеревалась вернуть ему деньги с первой же зарплаты. Итак, кажется жизнь начинала налаживаться.

Я спустилась с крыльца и направилась к остановке, как вдруг заметила на столбе объявление. Не знаю, чем оно так привлекло меня, обычно я никогда их не читаю, но тут вдруг остановилась и принялась читать. Объявление, видимо, наклеили недавно. Бумага ещё была хрусткой и белоснежной, не выгоревшей от солнца, не потрёпанной ветром и не намокшей от дождя. Простой шариковой ручкой на плотном белом листе выведены были витиеватые, на старинный манер письма, буквы. Объявление гласило:

«Ищу няню для одной очень хорошей и послушной девочки по имени Эммочка. Обращаться по адресу улица Восточная, дом 83»

Я усмехнулась. Объявление мне показалось забавным и каким-то наивным что ли.

– И кто мог написать в такой манере? – подумала я про себя, – Да и зачем? Ведь буквально в нескольких шагах от этого столба находится агентство, почему бы не обратиться туда и не сделать всё официально?

Тут из-за угла показался мой троллейбус и я поспешила заскочить в салон и занять место. Дорогой я всё думала про это объявление, оно не шло у меня из головы, сама не знаю почему.

– Может эти люди просто не очень обеспеченные, а ведь услуги агентства стоят не дёшево, вот и решили сделать по старинке. Да и к тому же, видимо, рассчитали, что, повесив его почти у самого крыльца конторы, они увеличат свой шанс по поиску няни – кто-нибудь да прочитает и заинтересуется. Вот я же заинтересовалась.

На следующий день Данил ушёл на работу, а я помаявшись без дела в своей комнате общежития, присела у окна, думая чем бы сегодня заняться. День был совершенно свободен. И тут вдруг в голову снова пришла мысль о том объявлении.

– А что если мне съездить на тот адрес? А вдруг там меня ждёт выгодное предложение? Да и просто любопытно взглянуть на автора сих строк. Прогуляюсь и разведаю.

И я, недолго думая, накинула лёгкую кофточку поверх сарафана, обулась и, пригладив у зеркала растрепавшуюся чёлку, вышла из общежития.

Глава 2

Нужный мне трамвай подъехал почти сразу же, мне пришлось ехать на самую окраину города, сделав в центре пересадку на автобус. Наконец, водитель объявил остановку «Восточная», и я вышла в тёплый летний день, напоённый ароматом свежести и солнца. В прекрасном расположении духа я двинулась на поиски нужного мне дома. Улица Восточная представляла собой частный сектор с одноэтажными и двухэтажными домиками, утопающими в сирени, черёмухе и цветах. Нужный мне дом оказался крайним в улице, дальше уже начиналось поле, а за ним лесополоса, за которой шла трасса. Я встала перед аккуратным небольшим домиком, выкрашенным весёлой жёлтой краской, стоящим в глубине большого зелёного палисадника, в котором буйно цвели кусты акации, тюльпаны, нарциссы и ещё множество цветов, названий которых я и не знала. Дома мать всё полезное пространство обычно занимала укропом, картошкой и капустой, приговаривая на мои робкие предложения устроить клумбу, что, мол, цветами сыт не будешь. А я очень любила цветы, и потому сейчас залюбовалась этой красотой, на миг забыв, зачем я сюда пришла. Домик огорожен был забором, за которым не видно было двора, лишь крышу над крыльцом. Ворота были плотно прикрыты. Возле палисадника стояла скамеечка, выкрашенная в белый цвет, а по обеим её краям стояли вазоны с растущими в них голубенькими цветочками, похожими на незабудки. Я подошла ближе, решимость моя несколько поубавилась, и я подумала, а что же я скажу хозяевам, и вообще, может мне стоит развернуться и уйти? Я наклонилась к голубеньким цветам, чтобы вдохнуть их аромат, мне отчего-то казалось, что они непременно должны чудесно пахнуть. Они и правда пахли божественно. У меня даже слегка закружилась голова от их густого, пряного запаха, и я присела на скамеечку, прикрыв на миг глаза.

– Здравствуй, деточка! – вдруг послышался голос рядом со мною, я вздрогнула от неожиданности, и тут же открыла глаза.

Напротив меня стояла старушка, нет, даже не так – дама почтенных лет. Она была одета в широкое голубое платье, с накинутым поверх кружевным кардиганом, явно ручной работы, голову дамы украшала белая шляпа, а в руках она держала небольшой ридикюль. Её седые волосы были аккуратно уложены и завиты, а тонкие морщинистые губы накрашены яркой алой помадой. Шею украшала нитка бус из бирюзы.

– Ну, прямо старушка-фея из книги «Цветик-семицветик», – восхищённо подумала я про себя, никогда ещё не приходилось мне в своей жизни встречать подобных дам, а вслух сказала, – Здравствуйте! У меня просто немного закружилась голова, но всё уже в порядке, и я, пожалуй, пойду.

– Зачем же уходить? – ахнула дама с придыханием, – Ведь вы же, наверное, пожаловали к нам по моему объявлению, верно, деточка?

Я с сомнением глянула на старушку – неужели это она приклеила на столб то объявление? Кому же она может искать няню? Для роли родительницы она, пожалуй, слишком стара.

– Ну, в общем-то, да, – нерешительно ответила я.

– Так чего же мы томимся на жаре? – воскликнула дама, – Идём же скорее в дом и всё обсудим. Я познакомлю вас с Эммочкой. О, она чудный ребёнок!

Я поднялась со скамейки и проследовала за дамой в шляпе в дом.

Открыв ворота, мы вошли во двор, и я замерла от изумления – весь он был усыпан цветами, они были здесь повсюду, в клумбах и клумбочках, в вазонах и кашпо, в горшочках и вёдрах. Буйство красок и великолепие видов решительно оглушило меня, и я застыла, вдыхая сладкий густой воздух, который, казалось, можно было черпать ложкой, словно мёд.

– Что, нравится вам у нас, деточка? – спросила меня дама, довольная произведённым эффектом, – Эммочка обожает цветы, они успокаивают её, она готова часами играть среди цветов.

Я увидела в глубине дворика качели и валяющуюся подле них куклу с раскинутыми в стороны ручками.

– Да, это качели Эммочки, – перехватив мой взгляд ответила старушка (хотя мой язык не поворачивался называть её так, уж слишком необычно она выглядела). Я кивнула в ответ, и мы поднялись на крыльцо. Оно застлано было полосатым половичком, на котором млела на солнышке свернувшаяся в клубок кошка. Я наклонилась, погладила её, и разувшись, поспешила в дом за дамой.

В доме царил полумрак и тишина. Слышно было, как тикают где-то в глубине дома ходики. На прогретых солнцем половицах лежали толстые ковры. Вдоль стен стояла мебель, которая больше бы подошла для съёмок какого-нибудь исторического фильма викторианской эпохи, диванчики и стулья с тяжёлыми витиеватыми ножками, массивные шкафы и столики с вазочками, невысокий комод в углу и фарфоровые статуэтки на каминной полке.

– Не дом, а музей, – подумала я про себя, – Тут и повернуться страшно, не приведи Бог заденешь что-нибудь и уронишь.

– Проходите, милочка, присаживайтесь, – дама указала мне на кресло в углу, рядом с которым стоял столик с пузатой лампой, – А я сейчас приготовлю нам чаю.

Дама ушла в другую комнату, видимо на кухню, а я принялась изучать обстановку. Дама и её внучка (?) явно были людьми необычными, об этом говорило всё кругом, и цветы повсюду, и обстановка в доме, и внешний вид самой дамы и её манера общения.

– Любопытно взглянуть на Эммочку, – подумала я.

В этот момент в комнату вернулась дама.

– О, вы скоро познакомитесь с нею, – заворковала она.

– Неужели я произнесла это вслух? – ужаснулась я и смутилась.

– Попробуйте моего чаю, – присела дама во второе кресло, – Я сама собираю травы для него. Расскажите о себе, деточка, кто вы, чем занимаетесь?

Я вкратце рассказала о себе и дама закивала.

– Вы мне нравитесь, – заявила она, – Вы обладаете всеми качествами, которые я хотела бы видеть в няне для Эммочки, вы – честны, добры и уравновешенны. Вы знаете, я всегда сама справлялась с нею, но сейчас произошли непредвиденные обстоятельства, заболел наш брат, ему восемьдесят три, и я думаю, что дело уже плохо. Его дни сочтены, и мой долг, побыть с ним в последние недели его жизни. Я хотела бы уехать к нему, он проживает в городе N… Но мне не с кем оставить Эммочку. Вы, наверное, подумали, а как же я ухожу из дома сейчас? Я вам отвечу, я делаю это в те часы, когда она спит днём. Она боится оставаться одна. Ну, и, конечно, я не ухожу надолго. Нам нужна няня понимающая и принимающая её особенности, в остальном она чудный ребёнок. Ну, что же, давайте знакомиться с моей Эммочкой.

Мы поднялись и пошли в дальнюю комнату, дверь в неё была крайней в длинном коридоре. Дом вообще оказался весьма большим изнутри и это весьма контрастировало с его внешним видом, снаружи он показался мне чуть ли не игрушечным. Наверное, такое впечатление складывалось из-за обилия цветов.

Дама толкнула дверь и мы вошли в уютную детскую, так поначалу мне показалось. Повсюду были рассажены куклы и плюшевые игрушки, на кресле лежал ворох бантиков, а на столе разбросаны были цветные карандаши и альбом, я подошла ближе и наклонилась. На странице альбома изображена была девочка с мамой и папой.

– Наверное, скучает по родителям, надо спросить, где они и почему внучка живёт с бабушкой, – подумала я.

И в этот момент дама произнесла:

– А вот и наша Эммочка, знакомьтесь!

Я обернулась и кровь застыла в моих жилах. Передо мной на кровати, наряженная в белую сорочку с рюшами и кружевами, сидела морщинистая, седая старуха. Я открывала рот, и не могла произнести ни звука, словно рыба, выброшенная на берег. А дама тем временем принялась заплетать старухе косички, вплетая в них розовую атласную ленту.

– Погляди, Эммочка, кто к нам пришёл. Это твоя няня, она станет твоей подружкой и поживёт с тобой, пока я не приеду.

– Н-нет, нет, – попыталась было сказать я, но дама меня перебила.

– Сейчас мы приберём волосы и пойдём пить какао. А потом я объясню всё няне.

– Погодите, – наконец прорезался мой голос, – Но я ещё не давала вам своего ответа, я не сказала, что согласна на работу.

– Да как же, деточка? Неужели ты не поможешь мне? – удивлённо захлопала ресницами дама, – Ты переживаешь, что не справишься? Не бойся! Я уверена, что у тебя всё получится. Ты такая хорошая, милая девочка. Совсем как наша Эммочка, правда, Эмма?

Старуха в сорочке согласно закивала и, радостно улыбаясь, воззрилась на меня. Меня аж передёрнуло от её взгляда – затуманенного и полубезумного. В глубине глаз Эммочки вспыхнул вдруг и тут же погас огонёк. Она потянула ко мне свои руки с отвисшей тёмной кожей, и я невольно сделала шаг назад.

– О, вы понравились Эммочке! – радостно воскликнула дама, – Теперь я могу оставить вас с нею с полным спокойствием.

– Я не смогу остаться с… с Эммочкой, – решительно ответила я, наконец-то собравшись с духом, – Я предполагала, что работа будет приходящая, на несколько часов. В объявлении ничего не сказано было про то, что вам нужна няня с проживанием.

– У вас здесь будет всё необходимое, – заверила меня дама, – Я запасла продуктов впрок, хлеб и молоко нам приносит соседка, она сама печёт караваи и у неё своя корова. Она оставляет продукты утром на крылечке. А о деньгах можете не беспокоиться, я ей заплатила на всё лето вперёд.

– Всё лето? Вы хотите сказать, что уезжаете на всё лето?

– О, нет, конечно. Всего на пару-тройку недель, – ответила дама.

– Я уверена, что брат не протянет дольше, – доверительным шёпотом добавила она, выразительно посмотрев на Эммочку, видимо, желая, чтобы та не расслышала о чём идёт речь.

– Вы знаете, – начала было я, – Я предполагала, что Эммочка – это маленькая девочка, но не… не старушка. Я не умею ухаживать за престарелыми, мне никогда не приходилось этого делать.

– Да что вы, – рассмеялась дама, – Не переживайте, милочка! Эммочка и есть ребёнок!

Я промолчала, соображая, как мне лучше отсюда выбираться – бежать сразу или попытаться уйти, не показав виду. В том, что обе старухи чокнутые, я уже не сомневалась. Вопрос был только в том – не представляют ли они опасности, не агрессивны ли. Пока что дама весьма дружелюбна, но кто знает, что будет дальше. К тому же учитывая, что я собираюсь ответить ей отказом и не поддаваться на уговоры, её настроение может очень быстро измениться с благодушного на противоположное.

– Простите меня, – ответила я, – Но Эммочка не очень похожа на маленькую девочку.

– Сейчас я сделаю Эммочке какао, и мы с вами пройдём в зал и там всё обсудим, – игнорируя моё утверждение, произнесла дама и вышла из комнаты.

Я осталась наедине со старухой. Мне стало не по себе, зрелище это было настолько неестественным и ненормальным, что меня сковал липкий страх. Эммочка тем временем продолжала сидеть на кровати и смотреть на меня, улыбаясь во весь свой беззубый рот. Вдруг она медленно поднялась и сползла с кровати, взяла с кресла детское платьице огромного размера и двинулась ко мне.

– Нет, только не это, – билась мысль в моей голове, – Только не подходи ко мне, я сойду с ума.

Эммочка подошла вплотную и дохнула на меня своим смрадным дыханием. Тошнота подступила к моему горлу, я еле сдержалась, чтобы не заорать.

– Нет, молчи, молчи, – твердила я себе, – Кто знает, что у них на уме, может они бросятся на меня, стоит мне только запаниковать?

Я, стараясь не спешить, двинулась к окну, намереваясь сейчас же выпрыгнуть в окно и сбежать. Но там меня ждал сюрприз – окно было закрыто металлической решёткой. Слёзы ужаса подступили к моим глазам, но я всё ещё сдерживалась.

– Помоги, – раздался за моей спиной скрипучий старушечий голос и я медленно повернулась. Эммочка стояла всё в той же позе, и таращилась на меня с прежней жуткой улыбкой. О чём была её просьба я так и не поняла, но сделав заключение, что она просит меня помочь ей одеться, я проделав над собой невероятное усилие, приблизилась к ней и взяла из её рук платье. Эммочка подняла вверх руки и я продела их в рукава, а затем одёрнула платье и расправила подол.

– О, вы уже одеваетесь? – в комнату вернулась дама, неся большую чашку с какао и пышную булочку на подносе, – Я ведь говорила, что вы подружитесь. Я так и знала, что вы найдёте общий язык.

Эммочка рассмеялась и поспешила взять чашку с какао, но дама осадила её:

– Разве хорошие девочки так спешат? Садись-ка за стол и я повяжу тебе салфетку.

Эммочка послушно уселась за стол у окна, выкрашенный, как и всё в этой комнате в жуткий розовый цвет, и принялась теребить белую занавеску с розовыми оборками и бантиками. Дама вздохнула и отвела руки старухи в сторону, положив их на стол. Затем она повязала на грудь Эммочке салфетку и придвинула чашку с какао и булочку. Эммочка принялась с аппетитом жевать и прихлёбывать из чашки, проливая мимо беззубого рта и чавкая. Я с отвращением смотрела на то, как она ест и болтает ногами под столом, и единственное, чего мне хотелось, это бежать, бежать отсюда как можно быстрее и дальше. Нет, я вовсе не была жестокосердой и ненавидящей стариков девушкой. И если бы Эммочка была обычной старушкой, мои чувства были бы совершенно иными, но сейчас… Я наблюдала за этими двумя старухами и мой мозг разрывался от неприятия картины происходящего – какая-то ненормальность, гротескность, дикость была во всём этом, в этом розовом цвете комнаты, в этом детском платье с рюшами, напяленном на бабку восьмидесяти лет (или сколько ей там было), её седые волосы, заплетённые в две косички, и то, как дама называла Эммочку милым ребёнком и хорошей девочкой, как сюсюкалась с ней, вся эта причудливая обстановка в доме, сам вид старух… Мне казалось, что я попала в фильм ужасов, либо в психушку, настолько всё происходящее было ненормально.

– Вы знаете, я, пожалуй, пойду, – сказала я, наконец, даме и решительно направилась к выходу.

Дама осталась стоять на месте. Я дошла до входной двери и потянула ручку на себя, но дверь не открылась.

– Верно она открывается в другую сторону, – подумала я и толкнула дверь от себя, но вновь ничего не произошло. Дверь не открывалась.

Я начинала злиться.

– Послушайте, – обратилась я к даме, вернувшись в комнату Эммочки, – Ваша дверь, она кажется заперта. Не могли бы вы быть столь любезны и открыть её?

Дама вздохнула и, не поднимая на меня глаз, продолжая поправлять Эммочкин воротник на платье, ответила:

– Да я бы с радостью, но дело в том, что я её не запирала.

Я глубоко вдохнула и попыталась говорить вежливо и спокойно:

– Хорошо, это не вы её заперли, просто откройте дверь сейчас и позвольте мне уйти, меня уже ждёт мой молодой человек.

– Ах, деточка, да если бы это от меня зависело! Но дело в том, что я не могу вас выпустить, потому что это дом.

– Что дом? – не поняла я.

– Это дом не отпускает вас.

– Да что вы несёте? – воскликнула я, моё терпение лопнуло, – Что за цирк здесь у вас творится? Я хочу выйти! Откройте мне дверь и будьте добры выпустить меня из дома!

Эммочка тихо захныкала и заскребла ногтями по спинке стула.

– Ах, не кричите, вы пугаете Эммочку, – зашептала дама.

– Да мне плевать на неё, я хочу уйти отсюда! – закричала я уже во весь голос.

Эммочка завыла по-волчьи, и я с ужасом выбежала из комнаты, и направилась в зал.

Подбежав к окну, я отдёрнула штору, намереваясь выбраться на улицу через окно, но тут меня снова ждал сюрприз – та же решётка, что и в комнате Эммочки. Я почувствовала, как внутри меня нарастает паника, страх от непонимания происходящего, сковывал меня с головы до ног, не давая думать, дышать и рассуждать. Я бросилась к следующему окну, затем к другому. Но везде было одно и то же – железные решётки.

– Как же я их не заметила с улицы? – подумала я в отчаянии, – Хотя вряд ли это мне бы помогло, разве я могла предположить, что здесь меня ждёт такой кошмар? Так, надо просто успокоиться и всё обдумать.

Я вновь подбежала к двери и попыталась её открыть, и дверь вдруг поддалась! Я возликовала. Выбежав в сени, я ухватилась за ручку второй двери, что вела на крыльцо, но тут вновь меня постигло разочарование – теперь уже не открывалась эта дверь. Я огляделась. Вправо от меня уходил коридорчик, ведущий по-видимому на веранду. Я направилась туда, и, действительно, вышла на солнечную застеклённую веранду. Если бы не вся эта ситуация, то я бы восхитилась красотой и уютом помещения, однако сейчас в голове моей пульсировала лишь одна мысль – как мне выбраться из этого дома? И – о радость – окна на веранде были без решёток! Я подскочила к ним, но тут же поняла, что они не распашные, а сплошные. Вновь неудача ждала меня здесь. Тогда я решилась на крайние меры, я схватила со столика увесистую вазу и, размахнувшись со всей силы, бросила её в окно. Но вместо ожидаемого звона бьющегося стекла, я сквозь зажмуренные глаза увидела, как оттолкнувшись от окна, словно каучуковый мячик, ваза летит обратно ко мне. Я лишь успела наклонить голову и ваза пролетела надо мной и, врезавшись в стену, разлетелась вдребезги. Я онемела от изумления, застыв от растерянности посреди веранды. Затем я решительно схватила стул и наотмашь ударила по окну, но тут же почувствовала, как и стул тоже отлетел от него, словно окно было резиновым батутом, и отпружинил в мою руку.

– Что за ерунда тут творится? – в бессилии подумала я, – А что, если всё это мне лишь снится, а? Нет, ну правда, не может же такое происходить в реальности, на самом деле я сейчас, наверное, сплю в своей комнате в общежитии, на своей кровати и это всё просто кошмарный сон. Так, что там обычно советуют в таких случаях? Ущипнуть себя?

И я пребольно вцепилась себе в плечо, желая, как можно скорее проснуться и покончить со всем этим. Боль была такая сильная, что я вскрикнула, и с недоумением воззрилась на своё плечо, на котором начал проступать багровый синяк. Я огляделась вокруг – ничего не изменилось. Я ещё и ещё раз ущипнула себя, слёзы потекли из моих глаз – слёзы отчаяния и боли – но всё оставалось по-прежнему, та же веранда, залитая солнцем, что радостно светило мне во все окна, словно издеваясь над моей беспомощностью, окружала меня. Я села на пол и разрыдалась – как, как такое может происходить в солнечный, летний и прекрасный день? Все ужасы должны случаться с людьми непременно ночью, под покровом тьмы и не в милых цветочных домиках, а где-нибудь в заброшенных замках или сырых подвалах.

На веранде показалась дама. Она присела в белое плетёное кресло, и молча уставилась на меня. Я перестала плакать, ещё не хватало, чтобы эта старушонка, заманившая меня в своё логово, обрадовалась своей победе. Нет уж, я не сдамся так легко. Дама тем временем вздохнула и сказала:

– Деточка, присядь в кресло, нам с тобой нужно поговорить. Раз уж ты здесь, и дом не отпускает тебя, значит, ты на своём месте. Ты нужна Эммочке.

– Почему вы обманули меня?

– Да в чём же?

– Вы написали в объявлении, что ищете няню для девочки!

– Так и что же?

– Но Эммочка – не девочка! – вскричала я, – Она старушка! Причём старушка, которая не в себе. Она нуждается в специализированном уходе, а я не психиатр.

– О, – промолвила дама, – Всё немного не так, как ты думаешь. Знаешь, деточка, порой наши глаза обманывают нас, заставляя видеть не то, что есть на самом деле.

– Что вы хотите этим сказать?

– Присядь, – ответила дама, указав на кресло рядом с собою, – И я расскажу тебе историю Эммочки.

Я послушно села в кресло, хотя внутри у меня всё просто бурлило и кипело, но я понимала, что иначе я отсюда просто не выберусь, так что сделаю вид, что слушаю, и верю этой чокнутой даме, глядишь, она и откроет дверь, либо же я усыплю её бдительность и сумею самостоятельно найти ключи. И я, усевшись в кресло, мило улыбнулась даме придурковатой улыбкой, всем своим видом показывая, что я готова слушать. Дама, однако, не спешила начинать разговор, и я уже начала раздражаться, что от этой неадекватной особы не знаешь чего и ждать. Чего доброго она вовсе забыла уже, что хотела рассказать мне историю ужасной Эммочки. Я с тоской глядела в окно, за которым шелестели ветви яблонь и думала лишь о том, как отсюда выбраться. И вдруг дама заговорила.

Глава 3

– Она ведь была таким непоседливым ребёнком, – заговорила она так, словно продолжая начатую беседу, – Что было просто чем-то невероятным то, что она вдруг замолчала в тот день.

– В какой день? – не поняла я.

Старуха встрепенулась, с удивлением воззрилась на меня, будто уже и забыла, что рядом кто-то есть, и повела свой рассказ.

– Мы жили в этом доме с самого рождения. Наши родители, брат, я и Эммочка. Эммочка была младшей в семье – непоседливый, задорный, озорной ребёнок. Она была хохотушкой и проказницей, всеобщей любимицей. Родители наши работали допоздна, и мы часто оставались одни, тогда это не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Старшие приглядывали за младшими, дети рано приучались к самостоятельности. Вот и я оставалась за старшую в доме в отсутствие родителей. Мне было девять, брату семь, а Эммочке пять. Эммочка была искусна на всяческие выдумки, и вот завела она моду разговаривать с зеркалом. Стояло у нас в прихожей такое большое, во весь рост, зеркало в тяжёлой раме. Уже несколько раз мы с братом заставали нашу сестрёнку за странным занятием, она сидела на полу, напротив зеркала, и гляделась в него.

– И что в этом странного? – спросила я даму.

– О, деточка, ничего, если бы не одно но. Она не просто смотрелась, она улыбалась кому-то в его глубине, грозила пальчиком, корчила рожицы, и даже шептала что-то, прислонившись к зеркалу лобиком, и глядя прямо внутрь, словно там кто-то был.

– Многие люди любят смотреться в зеркало, что в этом удивительного? Ну, а дети могут и рожицы строить своему отражению, – возразила я, не соглашаясь с дамой.

– Мы тоже так думали, и мы, и наши родители. Но однажды произошло вот что. Когда родители были на работе, а мы играли во дворе, в калитку вошла незнакомая женщина. Это была цыганка. Она была одета в цветастые юбки, а на её руках было много-много блестящих браслетов, так что мы уставились на её украшения, забыв про то, что нам запрещают общаться с незнакомцами. Нам казалось необычным видеть столько украшений надетых разом, у нашей мамы тоже имелись драгоценности, но она носила их весьма изящно и скромно, на надевая больше двух колец одновременно. Мы прекратили нашу игру и подошли к цыганке. Это была молодая женщина, как я сейчас понимаю, не больше сорока лет, но тогда, конечно, она нам показалась чуть ли не старухой. Её чёрные глаза смотрели на нас так, словно видят насквозь. Смуглые длинные косы выглядывали из-под платка. Она была босая.

– Добрые детки, не дадите ли вы нам водички попить? – произнесла, наконец, цыганка, – Мои детки очень хотят пить. Жарко нынче.

Мы повернули головы и только сейчас заметили, что за калиткой и правда стоят трое ребят, примерно нашего возраста.

– Хорошо, – ответила я, – Я сейчас вынесу вам воды.

Я заметила, как цыганка остановила свой взгляд на Эммочке и не отрываясь глядела на неё. Я поспешила в дом, чтобы поскорее отпустить эту женщину, потому что она вызывала у меня некое чувство страха. Я уже была на кухне и, зачерпнув ковшом холодной воды из ведра, поспешила было назад, как вдруг, развернувшись, я увидела, что цыганка вошла вслед за мною в дом.

Я испугалась, я слышала немало рассказов о том, как цыгане умеют наводить гипноз, а затем выносят из дома ценности, и мне стало страшно, что такое произойдёт и с нами. Ведь я была за старшую и отвечала и за дом, и за брата с сестрой. А цыганка тем временем остановилась напротив большого зеркала. Того самого, в которое постоянно смотрелась Эммочка, и принялась вглядываться в него, а после вдруг вскрикнула, и махнув на зеркало рукой, забормотала какие-то слова, похожие на заклинание. Она сняла с головы платок, накинула на зеркало и принялась водить руками. Я увидела, как платок начал шевелиться и на нём проступили вдруг очертания человека, так, как если бы кто-то пытался выбраться из зеркала наружу. Я увидела две ладони и голову, скрытые тканью. Платок натянулся и мне казалось, что он вот-вот не выдержит – лопнет. Но ткань устояла. Я услышала как это нечто рычит, хрипло и булькающе, словно пробуя звук на вкус, разминаясь после сна и долгого молчания. А цыганка закрыла глаза, и всё громче и громче бормотала свои заклинания. Лицо её начало синеть. Я так испугалась, что уронила ковш и холодная вода пролилась на мои ноги. Это вывело меня из ступора, я закричала, и в тот же миг нечто из зеркала исчезло в его глубине, а цыганка открыла глаза и тяжело задышала.