Читать онлайн Безвозвратность бесплатно

ПЛАЩ И СИГАРЕТА

АДРИАНА БОНД – 25 ЛЕТ

Перрон. Кто бы мог подумать, что я окажусь на нём так скоро. Скажи мне кто-либо о том, что уже этой ночью я буду топтать отполированные до блеска серые плиты перрона нового вокзала Лиссабона – я бы ни на йоту не поверила в вероятность подобного будущего. И тем не менее: вот эта ночь, вот этот перрон и вот я в центре этой странной картины. Настолько непредсказуемо, что хочется выкурить пару сигарет подряд. И плевать, что я уже восемь месяцев, как бросила дымить – во внутреннем кармане моего длинного и в эту минуту агрессивно развивающегося чёрного плаща уже припасена ещё не вскрытая упаковка кретека. Даже смешно! Из багажа у меня только плащ ценой в две тысячи долларов и беспорядочно распиханные по его глубоким карманам мелочи: паспорт с билетом в один конец; старая зажигалка с только что приобретенным кретеком, вместе с которым подвернулось раздобыть упаковку мятных жевательных резинок; мобильный телефон с наушниками, да кошелёк с некоторой суммой наличных и тремя банковскими карточками, заполненными неуместно большой суммой…

В Прагу я должна буду прибыть ровно в три часа ночи. Машинально посмотрев на свои старинные наручные часы – плюс одна позиция моего невнушительного багажа, – я вижу цифры 23:40. Отправление поезда ровно в полночь, значит, у меня в запасе от пятнадцати до двадцати минут, чтобы спокойно выкурить одну сигарету. Отлично. Хоть что-то в этих безумных сутках принесёт мне удовлетворение.

Ступая с блестящего перрона в сияющий новизной вагон, я на ходу достаю из внешнего кармана плаща билет, купленный мной в терминале самообслуживания всего каких-то десять минут назад. Только протянув билет в сторону проводника, я обращаю на этого служащего железной дороги своё внимание, до сих пор бывшее сосредоточенным на вспыльчивых мыслях. Проводник – женщина лет сорока пяти или пятидесяти, с мелированной в светлый тон стрижкой маллет, любезна, как робот нового поколения, однако с отрезвляюще человеческим выражением лица, на котором отчётливо запечатлена то ли усталость от жизни, то ли банальное недосыпание. Ознакомившись с моим документом, проводник любезно улыбается мне и, возвращая в мои руки обрывок квитка, вышколенным жестом указывает в сторону правой части поезда, после чего произносит:

– Средний класс, посадочное место под номером двадцать один.

Прежде чем я успеваю спрятать остаток билета в карман, в поезд не заходит, а буквально врывается колоритная молодая блондинка в широкополой шляпе, навьюченная двумя дорожными сумками от дорогостоящих брендов и в придачу с золотой клеткой, в которой нервно трепещет на позолоченной перекладине жёлтая канарейка. Ещё до того, как проводница успевает прочитать билет новой пассажирки, блондинка сообщает:

– У меня первое место в бизнес-классе. Возьмите мои вещи… Да нет же, не мою птицу – сумки…

В моём понимании жизни существуют профессии, которые подобны каторге. Все они без исключения связаны с необходимостью регулярного прямого контакта с социумом. Проводник – не худший вариант, но вот сто́ит мне лицезреть, как пассажирка выбрасывает в руки обслуживающей её женщины две откровенно нелёгкие сумки, как думается мне, что профессию проводника я бы точно не освоила. Прибила бы невежу с ампутированным тактом её же багажом.

Так как мои откровенно взбудораженные мысли столкнулись со слегка истерической просьбой пассажирки пристроить её птицу “получше”, вместо того, чтобы сразу выйти на перрон, как я это планировала изначально, я машинально прошла в вагон среднего класса и, продолжая мысленно рычать на свои воспоминания о сегодняшнем дне, заняла своё кресло под номером двадцать один. Я специально выбрала место в предпоследнем ряду у окна и докупила дополнительный билет на соседнее место, желая прожить следующие несколько часов своей жизни без лишних раздражителей, но и здесь всё обещало быть не очень стабильным: справа по диагонали от моих мест, должных быть оазисом тишины и спокойствия, расположилась неполная семья – темноволосый и с квадратными очками на ровном носу мужчина лет тридцати пяти, рядом с ним, у окна, вертлявая светловолосая девочка лет пяти, и ещё очень похожий на своего отца мальчишка лет десяти занимает место сбоку от них, то есть напротив меня, только место у прохода. Мало какие попутчики могут быть хуже малолетних детей. Впрочем, говорящие попугаи с их незатыкающимися хозяйками вполне способны переплюнуть кого угодно.

Поняв, что начинаю беспричинно заводиться притом, что по природе своей я определённо точно не являюсь человеком, склонным к агрессии, я резко вспоминаю о своём желании выкурить сигарету. А между тем время утекает – вот ведь!

Поспешно встав и направившись к выходу, я на ходу нащупываю в своих бездонных карманах до боли знакомую зажигалку и заветную упаковку сигарет. Оказавшись в тамбуре, вижу, как всё та же проводница протягивает одному из пассажиров бизнес-класса бокал, явно наполненный алкоголем. А я думала, что напитки и перекусы до момента старта запрещены. Очевидно, в бизнес-классах свои правила, хотя, конечно, в данном случае речь об отсутствии всяких правил для тех, кто может позволить себе купить это “отсутствие”.

Выйдя на перрон и сделав два шага сначала вперед, затем еще два шага вправо от радушно распахнутых дверей поезда, я, наконец, вскрыла упаковку сигарет, достала из нее желанный свёрток, пригубила его и с облегчением поднесла к нему огонь. От первой же затяжки полегчало… Хорошо. Всё хорошо. Потому что меня ничто не остановит. Они ещё у меня попляшут, бесхребетные клерки. И особенный танец я заставлю сплясать главного идиота, посмевшего на мгновение счесть, будто он может позволить себе посягнуть на мои труды, а значит, на меня саму…

По платформе торопливо, держась за руки, пробежала пара – долговязый шатен лет двадцати с растрёпанной причёской и девушка лет восемнадцати, с красными и розовыми прядями в белокуром каре до плеч. Они запрыгнули в поезд так, будто опаздывали на него, хотя до отправления всё ещё остаётся больше десяти минут. Эта парочка не привлекла бы моего внимания, если бы вскоре за моей спиной не распространились признаки беспокойства. Обернувшись, я увидела, как проводница, глядя на протянутые ей билеты, отрицательно машет головой, и как в ответ на это парень пытается ей то ли что-то доказать, то ли что-то объяснить. Мой взгляд бесцельно скользнул по вагону бизнес-класса, в ближайшем окне которого показалась седая голова одного из состоятельных пассажиров. Интересно, благодаря каким заслугам этот человек может позволить себе бизнес-класс?

Я родилась и выросла в бедности, граничащей с нищетой, потому даже удивительно, что я не заметила, в какой именно момент ко мне пришёл достаток и с какого момента я стала считать себя не просто материально обеспеченной, но богатой. На протяжении последнего полугодия на мой счёт в конце каждого месяца поступало от ста пятидесяти до двухсот тысяч долларов, и тем не менее, я так и не научилась позволять себе роскошь вроде путешествий бизнес-классом, драгоценных безделушек или посещений мишленовских ресторанов. Основная статья моих расходов: вложение в собственный бизнес и безвозмездные пожертвования в пользу нуждающихся. Да, у меня есть несколько дорогостоящих деловых костюмов, но ни один из них не стоит больше полутора тысяч долларов, а плащ на мне и вовсе не моё личное приобретение – подарок вдохновлённого моей походкой модельера. Долгая история с этим плащом.

Тинейджеров всё-таки пропустили в поезд. Встретившись взглядом с проводницей, которая откровенно наблюдает за мной странным взглядом, словно видит во мне что-то из того, чего недостаёт ей самой – уверенность в себе? свобода? дерзость? – я ещё раз посмотрела на блестящий от полировки надземный поезд супер-класса и произвела ещё одну глубокую затяжку дымом. Надземная железная дорога через всю Европу была открыта пять лет назад, но здесь, в Лиссабоне, станция функционирует только первый год. По меркам ещё прошлого десятилетия, надземные поезда супер-класса развивают фантастическую скорость, поэтому они такие малогабаритные: всего один багажный вагон, один вагон среднего класса, один вагон бизнес-класса и кабина машиниста – вот и все габариты. От Лиссабона до Праги в прежние времена мне пришлось бы добираться более суток поездом, а сейчас – всего-то три часа пути. Впрочем, удовольствие такой телепортации отнюдь не из дешевых: две тысячи баксов только за один билет среднего класса – место в бизнес-классе стоит в три раза дороже. Три часа комфорта за две тысячи баксов или три часа роскоши за шесть тысяч баксов? По-моему, ответ очевиден. Тем более с учётом того, что билеты на самолёты в наши времена на вес золота.

На дворе две тысячи сорок пятый год. Почти середина двадцать первого века и ровно середина десятилетия, в котором проблема уровня загрязнения воздуха стоит выше проблемы резко возросшей в тридцатых годах рождаемости, но наравне с проблемой защиты пресной воды. Ситуация в мире, мягко говоря, на грани катастрофы. На Земле осталось не так уж много городов, в которых можно выходить на улицу без кислородных масок. Лиссабон – один из таких городов, чем обязан своей буйной растительности и непосредственной близости к океану. На перрон Праги без кислородной маски невозможно будет ступить: маску мне придется покупать у проводника по стоимости в пять раз превышающей стандарт – переплата за путешественническую забывчивость.

Я основательница компании “Honesty”, уникальность которой заключается в том, что она, то есть я, едва ли не единственная в мире всерьёз сосредоточена на решении вопроса доступности чистого воздуха и дешевого кислорода для малоимущих людей. Пять часов назад мою компанию – детище, которое я создавала с нуля на протяжении целых семи лет своей жизни, – поглотила корпорация “Royal Coming”, откровенно не заинтересованная в помощи нуждающимся, то есть не заинтересованная краеугольным камнем всей политики моей компании, камнем, который я изваяла собственными руками. Я бы ни за что не позволила кому бы то ни было поглотить “Honesty” – желающим было бы проще пристрелить меня в упор. Собственно, именно поэтому – потому что слава о моём характере бежит впереди меня, – совет директоров решил всё у меня за спиной. Что тут скажешь… В моей новой, гораздо более лучшей уже только своей продуманностью компании, которую я создам раньше, чем “Royal Coming” успеет отпраздновать свою псевдопобеду, не будет никакого совета директоров – только подчинённые и подопечные под моим твёрдым руководством. Все они ещё сами придут ко мне, и тогда посмотрим, что я им всем отвечу. Впрочем, ушла я красиво: весь состав продажного совета директоров, а заодно и представители нового руководства, лицезрели мой средний палец. Держу пари, они были весьма удивлены тому, что я не прогнулась, не продалась и не уступила. Они хотели перевести на мой счёт полтора миллиона долларов – я доходчиво объяснила всем и сразу, куда им стоит засунуть свои доллары вместе с центами. На том и порешили. Казалось бы. Но вот полчаса назад мне приходит уведомление от банка, я захожу в личный кабинет своего онлайн-счёта и вижу поступление средств на один миллион и семьсот тысяч долларов. Единственное, что почти сумело вызвать у меня интерес – ранее не озвученные советом грёбаных директоров двести тысяч: добавили за вредность, что ли? Смешно. Очень смешно. Потому что получается, что последние полчаса я – миллионерша, вышедшая из трущоб, которую вовсе не интересуют миллионы, миллиарды и прочие цифры. Ощущения, конечно, смешанные, но на данный момент злость и смех – превалирующие реакции.

Я смотрю на свои дешёвые, с потёртым ремешком часы. До отправления поезда ещё пять минут, значит, можно ещё пару минут покурить. Но вот я отрываю взгляд от часов и вижу, как на меня идёт “очень” беременная женщина: одной рукой она тащит за собой огромный чемодан на колёсах, во второй несёт кошачью переноску. От этой картины я непроизвольно, пропуская будущую мать мимо себя в поезд, выпускаю последнюю струйку дыма в противоположную сторону. Никогда не заведу себе детей. Даже если на моём пути каким-то чудом материализуется невероятный мужчина, благодаря которому я с дуру смогу ощутить безумное желание размножиться. Слишком плохие прогнозы для будущего этой планеты, чтобы всерьёз думать о продолжении рода. Да и у меня слишком много дел, и, соответственно, практически отсутствует свободное время, чтобы отвлекаться на отношения с мужчиной, да ещё и всерьёз…

Неожиданно и подозрительно резко запахло грозой: будто совсем рядом ударило мощным разрядом тока. Хм… Что это?..

Приятный голос диспетчера дежурным тоном на весь перрон объявляет об отправке скоростного поезда супер-класса “Лиссабон-Прага”. Решив не дожидаться последней секунды перед стартом, я подхожу к мусорному баку, предусмотрительно оборудованному пепельницей, и избавляюсь от остатка недокуренной сигареты.

Пройдя мимо невесело улыбнувшейся мне проводницы – на что я отреагировала едва уловимым поджатием губ, – я захожу в вагон среднего класса и по профессиональной привычке оцениваю обстановку: из десяти посадочных мест, расположенных справа, занято только два – я и мальчишка, путешествующий в компании отца и сестры; слева рассадка погуще – очень молодой парень с копной чёрных кудрей и квадратными очками в чёрной оправе занял одно место второго ряда, у прохода; за ним отец с малолетней дочкой; дальше, как раз по соседству со мной, беременная женщина с кошачьей переноской, которой она пожертвовала место у окна; сразу за беременной, на последнем ряду, влюблённая парочка тинейджеров. На случай, если кто-то из них вдруг окажется беспокойным соседом – в бездонных карманах моего плаща болтаются новые шумоподавляющие наушники. Может, стоит попробовать подремать ближайшие три часа? Или после старта заказать порцию чистого виски?..

Стоило мне занять своё место, как над моей головой сразу же включились колонки, попросившие меня пристегнуть ремень безопасности и оставаться в пристегнутом состоянии первые пятнадцать минут поездки. Следуя инструкции, я уже доставала из-за своей спины встроенный внутрь кресла ремень, когда мой взгляд привлекло движение на противоположном перроне: на него словно из ниоткуда выбежала толпа людей – точно не меньше двух десятков человек, – но мне показалось странным даже не то, что все эти люди бежали, а скорее то, что они будто не собирались останавливаться… Я окинула взглядом соседние рельсы: никакого поезда возле этого перрона нет, куда же они могут так беспокойно опаздывать?..

Двери нашего поезда с шипением и мягким хлопком закрылись, а мои руки с вытянутым вперёд ремнём безопасности непроизвольно зависли в воздухе. Я ещё не осознавала, но как будто на каком-то диком, подсознательном уровне уже ощущала, что сейчас увижу нечто чрезвычайное, отчего у меня вдруг перехватило дыхание.

Наш поезд тронулся с места, а толпа на соседнем перроне как бежала, так и… Не остановилась! Женщины на высоких каблуках, мужчины в деловых костюмах, среди них были даже старики – все они начали падать на полотно нижних, тормозных рельсов – именно падать, а не прыгать! Они словно совершенно не замечали того, что перрон заканчивается отвесным обрывом!

От мгновенного шока я резко выпустила из рук ремень безопасности, который сразу же с металлическим лязгом вошёл назад в пазы дрогнувшего кресла, вскочила на ноги и неосознанно, обеими ладонями врезалась в окно: что эти безумцы творят?!..

У меня было всего несколько секунд до того, как развернувшаяся в ужасных подробностях кошмарная картина скрылась из поля моего зрения, но за эти кратковременные секунды я успела рассмотреть ещё нечто особенно странное: над теми, кто уже лежал на рельсах, и теми, кто ещё только бежал по перрону, чтобы в сумасшедшем порыве сорваться вслед за остальными суицидниками, парили странные… Странные… Не знаю, что это такое! Пульсирующие белым светом сферы?! Будто миниатюрные шаровые молнии… Что за?!..

Всё видение продлилось не дольше десяти секунд. В конце концов, мы отъехали слишком далеко, чтобы я могла ещё хоть что-нибудь рассмотреть…

Очевидно, из-за сильного потрясения, я не сразу отстранила свои резко похолодевшие ладони от окна, за которым продолжали мерцать тёплым светом вокзальные огни. Наконец резко обернувшись, я, должно быть, надеялась увидеть в глазах других пассажиров ужас, подобный тому, что только что окатил меня, но вместо этого я увидела во всех смотрящих на меня глазах одну лишь растерянность: все они сидели с противоположной стороны вагона – их окна выходили на другой перрон, а значит, они ничего не видели! И даже мальчишка, сидящий на одной стороне со мной, ничего не увидел, потому как уселся у прохода!

Кажется, я окаменела от переживания одного из сильнейших шоковых состояний, какие мне только приходилось испытывать в своей жизни – а подобных, навскидку, в моей жизни уже накопилось больше, чем у некоторых стариков. Должно быть, выражение моего резко побелевшего лица если не испугало, тогда сильно озадачило смотрящих на меня людей, но мне было наплевать на это, потому как меня в этот момент интересовало только одно: что́ именно́ только что произошло?! Свидетельницей чего я стала?! Что я увидела?!

Я ведь что-то должна сделать?!..

Парадокс, который я не сразу поняла, но который поняли сразу все мои попутчики: беспокойным пассажиром в этом рейсе оказалась именно я.

НЕДОЛЮБЛЕННАЯ

ХИЛЬДА РЭЙНОЛЬДС – 49 ЛЕТ

Двадцать пять лет я проносила форму проводника железнодорожных рейсов. Двадцать пять лет! Должно быть, столько, сколько этой будто вытесанной из белого мрамора девушке в чёрном плаще, только что вышедшей покурить на перрон – всю её жизнь и бо́льшую часть своей жизни. Адриана Бонд – это имя указано в её билете. Интересно, почему она не поехала в бизнес-классе, ведь очевидно же, что она может себе позволить роскошь – её почти достающий до самого пола чёрный плащ источает не просто лоск, но откровенное богатство. Одна из не очень приятных моих характеристик: я с первого взгляда решаю, кто мне симпатичен, а кто вызывает у меня антипатию. Вот эта Адриана мне совершенно необоснованно нравится, а вот эта заноза, канарейку которой я сейчас не очень успешно пытаюсь пристегнуть к верхней багажной полке, мне совсем не нравится. Наверняка эта Слоун Стоун чья-то любовница, в противном случае, зачем ей силиконовая грудь и зачем выставлять её напоказ? Она слишком агрессивно пахнет дорогостоящими духами, её острые ногти через один выкрашены в едко-розовый и ментоловый цвета, в ушах у нее болтаются длинные золотые серьги, и обе её сумки брендовые, из последних коллекций. И что мужчины находят в таких вот девицах? Резиновая кукла…

Стоит мне пристегнуть золотую клетку почти над самой головой этой во всех смыслах неприятной мне пассажирки, как меня окликает благозвучный мужской баритон. Обернувшись, я замечаю красивого молодого мужчину, занимающего место под номером четыре. На вид ему лет тридцать, может, чуть больше, его лёгкая небритость ему к лицу, у него большие и очень красивые глаза с зеленцой, и ровные ряды белых зубов – таких мужчин называют породистыми уже только за их внушительные габариты, а этот ещё и красив на лицо.

– Хильда, верно? – привлекательные глаза прочитали моё имя, выгравированное на бейдже, который я пристегнула к своей груди два часа назад, сидя на унитазе и пытаясь собраться с мыслями. – Не могли бы вы принести мне двойной виски?

До старта разнос напитков не положен, но тон этого мужчины так любезен, что вместо того, чтобы наложить запрет, я спрашиваю:

– Какой именно виски вас интересует?

– Чистый.

– Безо льда. Ясно.

Не понимая того, что на одно мгновение я глуповато улыбнулась, словно совсем молодая девушка, я поспешно развернулась и уже спустя три шага оказалась в кухонной зоне, расположенной между кабиной машиниста и бизнес-классом. Надо бы поспешить, ведь ради исполнения этой просьбы я дважды нарушаю установленный порядок: мало того, что позволяю пассажиру пить до старта, так ещё и оставила вход в поезд без присмотра, а ведь посадка ещё не завершилась…

Я открыла самую лучшую бутылку виски, которую приберегла для себя, и щедро налила в гравированный бокал двойную порцию. Надо же, как стараюсь угодить… И дело даже не столько в том, что этот молодой мужчина красив, сколько в том, что он улыбнулся мне доброй улыбкой. Не могу вспомнить, когда в последний раз меня одаривал доброй улыбкой красивый мужчина. От этого даже грустно… Что ж, с мужчинами мне не везло с самого начала моей жизни. Мой отец вёл разгульную жизнь – меня и двух моих сестёр-погодок в одиночку растила мать с тех пор, как мне исполнилось шесть лет. Повзрослев, я пыталась найти среди мужчин полную противоположность своего ветреного родителя. Мне хотелось, чтобы мой избранник всегда был рядом, имел стабильную работу и ни при каких условиях не шлялся неизвестно где. Неудивительно, что со своим будущим мужем я в итоге познакомилась не в каком-нибудь подозрительном баре за сомнительной выпивкой, а в приличном гольф-клубе во время игры в мини-гольф, в котором ему в то время не было равных. Он год учил меня пользоваться клюшками и мячами для гольфа – невелика наука, – ещё год я приучала его к мысли о серьёзных отношениях – а вот это было посложнее, – и уже на третий год мы чуть не расстались, из-за чего в итоге, с бухты-барахты, поженились: я решила уйти от него, и в тот же вечер он встал передо мной на одно колено – я сказала “да”, и меньше чем через месяц мы официально стали мужем и женой.

Сколько себя помню, я всегда хотела иметь детей, но из-за коагулопатии и ещё некоторых медицинских противопоказаний, беременность рисковала стать для меня приговором. Мои сёстры родили по двое детей, у обеих сестёр за плечами несостоявшиеся первые браки, но зато удачные вторые. Примечательно, что и мой брак в итоге потерпел крах. Может ли быть причиной детская травма? Предполагаю, что именно в этом и кроется причина: наши родители внушили нам ложное представление о браке, верности и жертвенности. Как результат – ни я, ни мои сёстры не смогли построить счастливые семьи с первой попытки. И вот мне сорок девять, мой учёный муж, преподаватель исторической кафедры Кои́мбрского университета и к тому же мой ровесник, уходит от меня к своей аспирантке – к женщине, младшей него на целых двадцать лет! Вот так вот просто взять и перечеркнуть двадцать три года брака, который хотя и невозможно назвать абсолютно счастливым, но ведь зато он был стабильным! Ему надоело ждать меня с рейсов, надоело проводить выходные без меня, надоело “жить без страсти” – именно так он выразился. А каково мне? Каково мне жить без страсти?! Он никогда не был страстным, никогда не дарил мне цветов и не устраивал романтических ужинов, в постели он всегда был одинаков, а стареть стал и вовсе раньше меня, но я ведь не жаловалась, я ведь любила его! Любила! И он меня любил, пока на доставшуюся ему в наследство от матери квартиру в центре Лиссабона не позарилась первая короткая юбка. Я сейчас уезжаю из этого города, а в это время мой муж, который стал для меня бывшим всего лишь каких-то двенадцать часов назад, кувыркается в моей постели с вертихвосткой, которая очень скоро оберёт его до последней нитки. И при этом я должна исправно исполнять свою должностную роль: улыбаться безразличным пассажирам и особенно стараться не снимать улыбки, обслуживая блондинок с канарейками, издевательски походящих на любовницу моего бывшего…

Сделав глубокий выдох, я выхожу из кухонной зоны и уже спустя три шага останавливаюсь возле места любезного мужчины, ожидающего обещанную ему порцию виски. Принимая из моих рук бокал, он произносит: “Благодарю Вас, Хильда”, – и от звучания собственного имени я едва не улыбаюсь, но вдруг меня окликает блондинка, любительница птиц. Неотконтролированно обдав раздражающую девицу прохладным взглядом, я сразу же понимаю, что переборщила: ровная осанка нетерпеливой пассажирки резко осунулась под моим тяжелым взором. И тем не менее, я не остановилась – пошла дальше, чтобы занять своё место в тамбуре и продолжить исполнять свои прямые обязанности.

Оказавшись на положенном мне во время посадки пассажиров месте, я замечаю, что пассажир среднего класса по имени Хьюберт Патаки уже вернулся из багажного вагона и занял пятнадцатое место, расположенное перед отцом, путешествующим с маленькими сыном и дочерью, а владелица чёрного плаща, Адриана Бонд, всё ещё стоит на перроне и курит. Порядок: новые пассажиры за время моего отсутствия не поступили, никто не прошёл незамеченным. Сложив руки по швам, продолжаю ждать…

Я навсегда уезжаю из Лиссабона – в багажном отделении целых пять моих чемоданов, а если задуматься, тогда получается, что всего лишь пять чемоданов, в которые вместились все мои материальные ценности, нажитые за всю мою невзрачную жизнь. Квартиру я решила оставить мужу и его любовнице: в конце концов, эта жилплощадь когда-то принадлежала его матери, так что претендовать на неё было бы попросту некрасиво. Сразу по приезде в Прагу я навсегда сниму с себя униформу, которую с гордо поднятой головой проносила без малого четверть века, и на автобусе отправлюсь в Вену, где поселюсь в номере четырехзвездочного отеля, принадлежащего второму мужу моей старшей сестры. Стану работницей ресепшена и больше никогда не вернусь в Лиссабон, в котором прожила почти всю свою жизнь – целых четыре десятилетия! Как быстро всё меняется… Кто бы мог подумать, что свой последний рейс я совершу задолго до пенсионного возраста. Я всегда считала, что буду работать до пенсии, а может даже дольше, потому что я всегда любила эту работу, но вот я чувствую, что это дело мне опостылело, что я больше не хочу спать днями и бодрствовать ночами, что больше не желаю жить без любви, что хочу найти человека, который сможет полюбить мою посредственность и изъяны которого смогу полюбить я сама… Надеюсь, я не слишком сильно надеюсь на Вену, надеюсь, мои надежды будут оправданы хотя бы в малой степени, надеюсь, я не буду скучать по железнодорожному образу жизни, надеюсь, мой бывший муж в конце концов поймёт, как сильно он ошибся, выбрав не работу над своими ошибками, а чужой чистый лист.

Я слишком сильно задумалась, поэтому не заметила приближения молодых людей, которые не вошли, а буквально вбежали в вагон, как будто опаздывали на рейс или как если бы за ними кто-то гнался. Вздрогнув всем телом, я посмотрела на них и сразу же оценила: совсем молодые люди – парню лет двадцать, девушке лет восемнадцать, – оба выглядят взбудоражено, ярко, в общем, так, будто ещё только переживают все прелести и тяжести своих пубертатных периодов. У темноволосого парня видны татуировки на шее, светлые волосы девушки пронизывают розовые и красные пряди, но, вроде как, оба трезвы, хотя и слишком уж распаленные.

Приняв из рук парня билеты, я сразу замечаю, что оба оформлены на одно имя. Подозрение проскальзывает моментально.

– Предъявите ваши паспорта, – сразу же требую я, посмотрев в упор на парня, как бы прикрывающего собой девушку, руку которой он явно не желает выпускать.

Парень достал из внутреннего кармана своей потёртой куртки паспорт и протянул его мне. Я сразу же принимаюсь изучать: документ принадлежит ему, гражданину Чешской Республики, и в нём значится то же имя, что на обоих билетах – Джаред Дженкинс, девятнадцать лет.

– Паспорт вашей спутницы, – требую я, не выпуская из рук паспорта парня.

– Я не брала с собой паспорт, – сразу же нервно закусывает нижнюю губу девушка.

Я так и знала…

– Согласно закону, передвижение по скоростной железной дороге несовершеннолетним разрешается только при согласии опекунов.

– Ей уже есть восемнадцать.

– Да, мне уже есть восемнадцать!

– В таком случае, предъявите документ, подтверждающий ваше совершеннолетие, – обращаюсь я к девушке, как бы прячущейся за спиной парня, и та мгновенно потупляет взгляд, упираясь им в свои потрёпанные кеды. Правый рукав её куртки закатан до локтя, и я замечаю на оголённом предплечье крупную и филигранно выполненную татуировку в виде волка… Странно, ведь теперь я уверена в том, что восемнадцати лет ей нет, однако же, татуировки несовершеннолетнему человеку ни один тату-мастер в Португалии не сделает.

– Пожалуйста, войдите в наше положение, – парень вдруг буквально нависает надо мной своим высоким ростом и заговаривает таким тоном, будто от меня сейчас зависит не только его жизнь, но и жизнь его спутницы. – Я купил два билета. Не подумал о том, что необходимо было оформить второй билет на имя своей девушки. Она забыла свой паспорт…

– Как же она без паспорта будет находиться в чужой стране? – почему-то я уверена в том, что девушка местная, и реакция моего собеседника сразу же и категорично подтверждает мою гипотезу. Парень на несколько секунд застыл, после чего выдал вдруг совсем упавшим голосом:

– Пожалуйста.

За проезд несовершеннолетнего пассажира без официального разрешения его опекуна меня могут лишить лицензии проводника, что для меня может значить только одно – переаттестация длиною в один месяц. Серьёзное нарушение и штраф серьёзный. Проверка пассажиров может случиться на любой станции, а может не случиться вообще, что более вероятно.

Я ещё раз смотрю сначала на парня, затем на девушку, выражение лица которой стало совсем уж подавленным – она уже не верит в то, что я их пропущу. И я бы не пропустила, наверное. Но что мне терять? Если будет проверка – их ссадят с рейса, и до Праги они не доберутся, по крайней мере, так быстро, как рассчитывают, а меня жёстко оштрафуют. Но вот что: этой ночью этим двум ребятам явно очень сильно нужно уехать из этого города, как и мне, а мне при этом уже наплевать на всевозможные штрафы, санкции и взыскания. Так почему же не помочь нуждающимся в помощи, взъерошенным влюблённым, тем более с учётом того, что у меня в руках есть власть, позволяющая мне осчастливить их так, как их никогда не осчастливит ни один другой проводник.

Плечи девушки окончательно осунулись под тяжестью висящего на них рюкзака, парень, кажется, забыл как дышать, когда я наконец произнесла:

– Ладно, проходите. Средний класс, места двадцать семь и двадцать восемь.

Парень мгновенно расплылся в благодарной улыбке, а девушка даже вздрогнула, будто не поверив моим словам.

– Большое спасибо… – глаза парня скользнули по бейджу с моим именем. – Спасибо, Хильда! Вы лучшая…

Молодые люди поспешили ретироваться в вагон среднего класса, а я осталась стоять с неопределённой улыбкой на лице. Я лучшая. Ну хоть раз в жизни…

В поезд вошла милая женщина, находящаяся не менее как на девятом месяце беременности. Курносая шатенка с завитой прической и добрыми глазами. Улыбаться такому типу пассажиров – самое простое и приятное занятие.

– Чемодан оставьте в багажном вагоне. Вам помочь с установкой кошачьей переноски?

– Что вы! Не беспокойтесь, я вполне справлюсь самостоятельно…

Надо же, какая разница – просто пропасть! – между пассажиркой с канарейкой и этой женщиной. Меня всегда занимала мысль о том, какие разные люди на короткие несколько часов сходятся в одном месте, выезжая из пункта “А” в пункт “В”, чтобы в итоге навсегда разойтись в разные стороны и больше никогда не встретиться. Это так странно…

Прозвучало объявление о посадке на рейс Лиссабон-Прага, и девушка в плаще закончила курить на перроне. Когда она заходила в вагон, я ей улыбнулась, на что она отреагировала подобием улыбки. Интересная она, какая-то “другая”…

Когда двери наконец закрылись, отказываясь принимать опоздавших на рейс, я поспешила занять своё привычное место в кухонной зоне. Заняв его, я машинально пристегнула ремень безопасности и начала думать о том, как интересно складывается моя жизнь, в которой я неизменно чувствую себя выброшенной за пределы общих компаний: есть бизнес-класс, есть средний класс, а есть кухонная зона с одним-единственным, раскладным креслом, специально для меня.

***

…Я заметила её до того, как она ворвалась в кухонную зону – её чёрный плащ с вызовом развивался в коридоре бизнес-класса – что такое?! При старте все пассажиры должны быть пристёгнуты ремнями безопасности – никаких исключений!

Испытав смесь испуга с протестом, я резко отстегнула свой ремень и вскочила на ноги. Пассажирка среднего класса в эту же секунду переступила порог кухонной зоны. Я мгновенно запротестовала вслух:

– Что Вы здесь делаете?! Ходить во время старта небезопасно и строго воспрещается! Немедленно займите своё место и пристегнитесь!

– Необходимо вызвать скорую помощь на перрон под номером пятнадцать! Срочно! – при этих словах карие глаза девушки вспыхнули нешуточным огнём.

– О чём вы говорите?!

– На пятнадцатом перроне произошло массовое самоубийство! Толпа людей бросилась на рельсы!

Кажется, я ожидала услышать что угодно, но не столь ужасное, наверное, поэтому дальше мой голос зазвучал растерянно, а мои руки вдруг затряслись, нервно касаясь гладкого плаща незнакомки:

– Успокойтесь… Если на вокзале что-то произошло, там уже наверняка среагировали…

– Вы меня слышите?! Там люди на рельсы бросились, а Вы предлагаете мне положиться на то, что это́ вовремя заметит ещё кто-то, кроме меня?! А вдруг по этим рельсам сейчас поезд движется?! Немедленно свяжитесь с железнодорожной станцией! Немедленно оповестите все доступные вам службы!

– Ладно… Ладно… Я сейчас сообщу… Я сейчас… А Вы сейчас же возвращайтесь на своё место, слышите? И пристегнитесь ремнём безопасности: поезд может резко тряхнуть, отчего Вы можете упасть и повредиться… Ну же, возвращайтесь на своё место. Я подойду к Вам через пять минут.

Девушка развернулась с откровенным недоверием – должно быть, мой неубедительный тон мало способствовал её вере в то, что я действительно способна уладить столь серьёзное дело. Надо же, какая вспыльчивая… А по первому впечатлению я думала, что она сдержаннее. Впрочем, она ведь всерьёз заявила о массовом самоубийстве – мало ли что ей могло привидиться, и всё же даже если это была всего лишь галлюцинация или провокация, проявление ярко выраженных эмоций в такой ситуации, должно быть, неизбежно…

Я поторопилась войти в кабину машиниста. Стоило мне закрыть за своей спиной дверь, как Уилфред сразу же обернулся и посмотрел на меня через плечо.

– Хильда, я рад тебя видеть… Но разве сейчас ты не должна быть пристегнутой?

– Верно, – я села на посадочное место рядом с единственным машинистом – вторых машинистов и их помощников уже больше пяти лет как нет, из-за введения в эксплуатацию новой электронной системы, страхующей главного машиниста на всех уровнях. – Послушай, тут такое дело… Одна пассажирка среднего класса утверждает, будто при отправке поезда стала свидетельницей массового самоубийства: будто бы люди спрыгнули с пятнадцатого перрона на рельсы…

– Может, она пьяна?

– Нет, конечно нет, я бы заметила и не пришла бы в таком случае…

– Может, очередной городской перформанс.

– Ну, знаешь, как-то подобное чересчур для перформанса…

– Ладно, понял, сейчас свяжусь со станцией. – Он начал вызывать станцию по портативной рации, сразу же пошли гудки. Пока никто не отвечал, он решил продолжать разговор: – Какая сегодня заполненность?

– Пять из восьми мест в бизнес-классе и восемь из двадцати мест в среднем классе.

– Тринадцать занятых мест из двадцати восьми. Что ж, бывало и больше, хотя позавчера мы вообще ехали почти впустую – всего шесть пассажиров.

– Зато всех их мы смогли бонусом разместить в бизнес-классе, – улыбнулась я, на что Уилфред ответил мгновенной улыбкой. – И всего пассажиров не тринадцать: ты не учёл себя и меня, плюс парочку питомцев, и к тому же, одна из пассажирок беременна.

– Что ж, в таком случае можно сказать, что пассажиров пятнадцать и…

– Можно считать, что шестнадцать, – заулыбалась я.

– Как скажешь, – машинист вдруг посмотрел на меня мягким взглядом, который присущ его мягкому темпераменту, но в этот раз он как-то так улыбнулся, что я отчего-то смутилась.

Гудки, вызывающие железнодорожную станцию, продолжали шипеть в рации.

– Послушай… – мой давний знакомый резко начал и вдруг запнулся.

От неожиданности я вся встрепенулась и сразу же решила прийти ему на помощь:

– Да, Уилфред?

Я обратилась к нему по имени. Обычно мы обращаемся друг к другу исключительно по фамилиям – Рэйнольдс и Мур, – но я видела, каким взглядом этот мужчина, старший меня всего на год, иногда посматривал на меня. Я никогда не задумывалась об этом, конечно нет, ведь до сегодняшнего дня я была замужем! Но вот это мой последний рейс, и он не знает об этом, хотя проработал со мной бок о бок целый год, с самого момента открытия станции надземной железной дороги в Лиссабоне – мы с ним стали одними из немногих, сумевших пройти аттестацию для работы на надземном рейсе супер-класса. Через несколько часов мы прибудем в Прагу, но вместо того, чтобы привычно занять свой заранее забронированный компанией номер в четырехзвездочном отеле, я отправлюсь в Вену, и мы больше никогда не увидимся…

– Я тут подумал… Может быть, ты будешь не против выпить со мной чашечку кофе? Я знаю отличный ресторан в Праге, в котором подают чудесный ужин… Не подумай, я знаю, что ты замужем. Просто… – снова запнулся.

И я опять решила прийти на помощь:

– Что “просто”, Мур?

– Просто я услышал от Хелены о том, что ты, ну, знаешь… Ты, вроде бы, разводишься со своим мужем. Вот я и подумал, почему бы не пригласить тебя на чашечку кофе… Прости, моё предложение, должно быть, может показаться тебе крайне бестактным… Оно таким и является, – всегда отличавшийся мнительностью Мур окончательно растерялся и смутился. Смущение его было настолько велико, что внезапно перебросилось и на меня:

– Почему бы и не выпить чашечку кофе с коллегой? – вдруг улыбнулась я, почти ощутив, как к моим щекам приливает румянец.

Уилфред резко посмотрел на меня своими добрыми, чёрными глазами:

– Правда хочешь поужинать со мной или ответила так из сочувствия?

– Ну знаешь… Такие вопросы не очень прилично спрашивать у женщины перед первым свиданием, – сказав так, я окончательно порозовела, зато мой собеседник мгновенно просиял: я обозначила его приглашение официальным свиданием, да ещё и согласилась принять это приглашение! Неужели я могу быть такой смелой?! Неужели кто-то действительно может хотеть пригласить меня на свидание, да ещё при этом и смущается, и опасается моего отказа?! В груди вдруг возникло странное чувство, какого я не испытывала, кажется, целую жизнь…

Не знаю, сколько ещё я бы не обращала своего внимания на шипение в рации и не отрывала своих глаз от смущенного профиля Мура, своеобразную красоту которого я до сих пор почему-то совсем не замечала, если бы этот сладостный момент не прервал ужасный бой – кто-то с устрашающей силой колотил в дверь и требовал немедленно открыть её!

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

РЕБЕЛ ГОНСАЛЕС – 29 ЛЕТ

– Береги себя. Поезжай домой и выспись, – с этими словами я прервала продолжительное объятье с отцом, который пришел провожать меня, несмотря на то, что мой рейс отправляется в полночь, а утром ему вставать в семь часов.

– Ты тоже подремай, ведь после ночной смены отдохнула всего ничего, – замечает мой старик.

– Я обязательно посплю в пути, – улыбнувшись и потерев его по плечу, пообещала я, не подозревая о том, что сейчас даю своему самому дорогому человеку обещание, которое не сдержу.

Внешне я совсем не похожа на отца. Он низкий и крупный, а я высокая и поджарая, у него широкий нос, а мой нос совсем тонкий. Даже цвет моей кожи немногим светлее, чем у него: мой отец доминиканец, а мать пуэрториканка с ямайскими и индийскими корнями. Внешними данными я больше пошла в мать – средняя красота, зато исключительная стройность, – а внутреннее составляющее во многом скопировала у отца, хотя, конечно, он намного добрее меня.

Всю свою жизнь мой отец проработал водителем кареты скорой помощи. Может быть, по причине желания быть ближе к отцу, чтобы присматривать за ним, я в итоге и выбрала профессию хирурга. Когда я стала дипломированным специалистом и поступила на работу в клинику, он так сильно гордился мной, что даже расплакался, рассказывая о моих успехах моей крёстной матери. Чтобы дать мне это образование, он многим пожертвовал и очень много работал. И несмотря на то, что он был отцом-одиночкой, он сумел дать мне не только лучшее образование, но и достойное воспитание. Боюсь, он даже не подозревает, что я горжусь им намного больше, чем он может гордиться мной.

Мать бросила нас, когда мне было девять лет. Она взяла мою двухлетнюю сестру и сбежала с ней посреди ночи, в Парагвай, где и затерялась на долгие годы. Мы думали, что они навсегда исчезли из нашей жизни, но вдруг, совершенно неожиданно, спустя двадцать лет абсолютной тишины, мать с сестрой заявились на порог отцовской квартиры… Сначала была радость – гораздо позже пришло осознание: мы оказались совершенно разными и совершенно чужими друг другу людьми. Уже спустя неделю после внезапной встречи мать и сестра обокрали квартиру отца, и вновь испарились, на сей раз не оставив даже записки. Это произошло месяц назад, а отец до сих пор не отошел от удара в спину – он не верил в то, что восстановление отношений с матерью его детей возможно, да и не хотел подобного, но он искренне радовался нахождению моей сестры, истинное лицо которой я смогла рассмотреть слишком поздно, отчего и не сумела предотвратить урона для отца… После пережитой драмы мой старик вдруг резко осунулся: его плечи теперь всегда опущены, а в его глубоких глазах читается тягостная печаль.

– Через неделю ты приедешь ко мне в Прагу, – улыбнулась я, повторно пожав родительское плечо. – Мы будем жить в пригороде, в чудесном домике.

– Тебе точно втрое увеличили заработную плату?

– Ты ведь знаешь, что я никогда тебе не вру. В Праге хирургов ценят больше, чем в Лиссабоне. И к тому же, на днях ты продашь квартиру, так что о деньгах переживать не стоит.

– И всё же, Чехия – совсем чужая страна.

– И какая красивая! Ты ведь сам сказал, что тебе понравилась чешская весна.

– Да, понравилась. Ну ладно, ступай уж, а то проводница на нас слишком пристально смотрит.

Я ухмыльнулась мысли о том, что мой отец каким всю свою жизнь был мягкотелым добряком, таким и остался, несмотря ни на какие невзгоды. Ещё раз обняв его хорошенько, я подняла с отполированных плит перрона сумку ручной клади и отправилась к поезду.

Отдав билет пытливой проводнице, которая и вправду наблюдала за моими объятиями с отцом слишком уж пристально, я обернулась и ещё раз помахала своему старику, который всё не уходил. В этот же момент я увидела девушку в чёрном плаще, одиноко и уверенно шагающую в направлении этого рейса. Я бы могла ещё выйти к отцу, но подумала, что мешать посадке других пассажиров нежелательно, и поэтому просто ещё один раз помахала рукой продолжающему стоять на перроне родителю, после чего, наконец, вошла в вагон бизнес-класса. Место в бизнес-классе – непозволительная для меня роскошь, но не в этот раз, потому что мой переезд из Лиссабона в Прагу полностью оплачен пражской медицинской компанией. В конце концов, я считаюсь одним из лучших хирургов Европы, при этом самым молодым, да ещё и являюсь женщиной. Сказать, что европейские светила питают высокие надежды относительно моего будущего, значит преуменьшить ответственность, которая сейчас лежит на моих плечах. От меня в это время зависит не только будущее моего отца и моих пациентов, но медицинское будущее целой страны, а быть может, и целой Европы.

Надо же, в бизнес-классе для одного пассажира выделяется целый диванчик, отделанный искусственной кожей, и стопроцентная защита от нежелательных соседей – никто рядом не сидит, весь диванчик принадлежит только тебе. Круто быть богачом.

Установив ручную кладь на полке над пятым местом, я сняла с себя куртку, с удовольствием опустилась на мягкий диван и сразу же взялась за попытки расслабиться: достав из сумочки наушники и заткнув ими уши, я включила звуки океана, надеясь как можно скорее заснуть. Однако какое-то странное ощущение, похожее на необоснованное беспокойство, продолжало неприятно напрягать моё нутро. К моменту старта поезда я уже почти справилась с этой неожиданной помехой, уже начала прикрывать веки в надежде погрузиться в сон, когда по коридору мимо пронеслась явно обеспокоенная пассажирка в чёрном плаще – та самая, которую я видела издалека, когда в последний раз махала рукой отцу. В попытке не реагировать на внешние раздражители, я всё же закрыла глаза и ещё усерднее прислушалась к шуму океана, выливающемуся из моих любимых наушников, но заново поднявшаяся волна напряжения никак не желала схлынуть повторно… Я ведь выключила чайник перед тем, как отдала ключи хозяйке квартиры? Да, я сделала это. Предупредила Матильду о том, что её кошка окотилась в подвале? Да, не забыла. Я ведь оставила отцу рецепт для Сэма? Ещё утром оставила, на комоде. Что же… Что же такое…

Уловив постороннее движение, я вновь открыла глаза и увидела, как девушка в чёрном плаще и с хмурым выражением лица шагает назад по коридору – она явно чем-то недовольна или… Или обеспокоена? Я резко вынула из своих ушей оба наушника, но девушка уже прошла мимо. Разве в первые пятнадцать минут поездки разрешается ходить?.. Но раз она ходит, значит, на то должна быть серьёзная причина. На секунду я даже подумала, не подняться ли мне, чтобы пойти вслед за ней и поинтересоваться, но вовремя опомнилась: о чём поинтересоваться? Зачем? И ведь техника безопасности запрещает отстегивать ремень в первые пятнадцать минут поездки…

Позади меня вдруг раздался мужской голос – пожилой мужчина, занимающий место с противоположной стороны коридора, обращался к молодому мужчине, сидящему прямо за моей спиной:

– Слышал? Или мне показалось? Она сказала проводнику, что видела массовое самоубийство на перроне? Там что, кто-то на рельсы упал?

Моё сердце упало: отец!

СВЕТ ИЗ НИОТКУДА

АДРИАНА БОНД

Я и не думала возвращаться на место – знаю я этих ответственных работников: стоит отвернуться, и никто ничего не сделает, даже если перед этим были произнесены клятвы о сиюсекундном выполнении задачи. Остановившись в тамбуре между вагонами бизнес-класса и среднего класса, я вынула из кармана плаща мобильный телефон и, под аккомпанемент громкого мяуканья кота, доносящегося из вагона среднего класса, начала беспокойно вбивать в поисковую строку браузера запрос: “Массовое самоубийство на перроне надземной железной дороги Лиссабона”. В ответ я сразу же получила странные статьи со статистикой самоубийств в Португалии за прошедший месяц, и ни одного намёка на интересующее меня происшествие. Эта зияющая пустота не могла не показаться мне странной. Ведь с момента происшествия уже прошло пять минут – новости и меньших масштабов разлетаются по сети быстрее, чем пчёлы, идущие на роение. Что же это такое…

Я едва не вздрогнула оттого, что кто-то, оставшись незамеченным, приблизился ко мне и коснулся моего локтя. Подняв взгляд, я увидела перед собой молодую, смуглокожую девушку, в глазах которой откровенно плескалось беспокойство.

– Простите. Простите, я хочу узнать… Вы сказали, что видели, как кто-то упал на рельсы? Кто это был? Это ведь не был темнокожий пожилой мужчина?

– Я не знаю. Среди падающих были и мужчины, и темнокожие…

– О, нет!

– Должно быть, Вы переживаете о ком-то, кто Вас провожал? Если так, можете быть спокойны: это́ произошло на пятнадцатом перроне.

– Мы стартовали с шестнадцатого.

– Верно.

– И всё равно… Погодите. Упал не один человек?

– Нет, не один. Там была толпа… Простите, я точно не знаю, что́ это́ было.

– Да… Да, я понимаю… Благодарю за информацию, – с этими словами девушка нервно отстранилась от меня и, достав из заднего кармана своих джинсов мобильный телефон, подошла к закрытым дверям выхода из поезда и оттуда начала совершать попытки дозвониться до кого-то. Сразу же потеряв всяческий интерес по отношению к незнакомке, я вновь углубилась в интернет, и почти сразу наткнулась на что-то стоящее моего внимания. Зайдя на сайт проверенного новостного портала, я обнаружила целых пять новых статей, опубликованных за прошедший час, что уже было странно, так как обычно в ночное время суток такие новостные ресурсы молчат. У всех пяти статей были странные заголовки, все были украшены фотографиями людей с какими-то странными шарами, парящими возле их голов – точь-в-точь такие сферы я видела парящими над головами тех суицидников!

Я поспешно открыла самую свежую статью и начала с жадностью поглощать информацию. Обрывки фраз врезались в глаза и вызывали безотчетные, холодные мурашки по коже: “Это не шаровые молнии…”, “Похоже на паразитическое существо…”, “Существо или явление…”, “Сводят с ума людей, к пространству которых прикипают…”, “Подверженных толкают на убийства и самоубийства…”, “Днём в Америке они были чёрными, с наступлением ночи они приобрели белый пульсирующий свет…”, “Люксы – научное название этого явления, от латинского “lux”, что означает “свет”…”, “Первые люксы были зафиксированы в США, штат Нью-Джерси, в три часа пополудни…”, “Поднимаются на высоту до 100-120 метров от поверхности земли – высшая точка всё ещё официально не зафиксирована…”, “В Америке официально подтверждено 200 тысяч летальных исходов, неофициально цифра может превышать 1 миллион…”, “Явные признаки попавшего под действие люкса человека: небольшой пульсирующий шар света над головой, потерянный взгляд, хаотичные телодвижения…”, “Не покидайте своих домов, не открывайте двери и окна!!!”.

– Что это? – я вновь не заметила, как девушка приблизилась ко мне и теперь смотрела в мой телефон таким же испуганным взглядом, какой в эту секунду наверняка был у меня самой. – Что ещё за люксы?..

– Я… Не знаю…

– Можешь сбросить мне эту статью? – с этими словами она поспешно открыла в своём телефоне популярный мессенджер и показала мне адрес своего профиля. – Ребел Гонсалес, меня легко отыскать.

Не отвечая ни слова, я за считаные секунды нашла её контакт в своём мессенджере и переслала ей ссылку на статью. В голове в какой-то момент загудело… Что же это́ такое?.. Почему это́ случилось в Лиссабоне?.. Как обстоят дела в Праге?..

– Адриана Бонд? – Гонсалес вдруг оторвала от экрана своего телефона обеспокоенный взгляд и буквально впилась им в меня. – Ты та самая Адриана Бонд? Основательница “Honesty”? – в ответ я замерла, не зная, как реагировать на то, что меня узнали. Тем временем девушка продолжала таранить: – Я многое знаю о твоей программе. Потому что я врач… “Honesty” спасла много жизней.

– Да… Что ж… Эм… Хорошо…

– Мне очень приятно познакомиться с Вами, – с этими словами она уверенно протянула мне свою ладонь. Стоило мне в ответ протянуть свою руку, как она сразу же с силой пожала её. Я невольно отметила, что её рука обладает внушительной силой, обыкновенно свойственной противоположному полу.

Наконец вернув себе свою руку, я уже хотела поспешно ретироваться в свой вагон, но с той стороны до моего слуха вдруг донеслись такие истошные крики кота – да когда же он уже заткнётся?! – что я сразу же поняла, что мне не стоит двигаться в том направлении. Машинально посмотрев на свои наручные часы и поняв, что мы находимся в пути уже целых десять минут, а проводница до сих пор не соизволила отчитаться мне о проделанной работе, я уверенным шагом направилась в сторону бизнес-класса – выносить дверь кабины машиниста.

ЖЕРТВЕННАЯ ЗАБОТА

УИЛФРЕД МУР – 50 ЛЕТ

Мне было четырнадцать, когда моя мать села в инвалидное кресло. По сути, трагедия случилась из-за того, что ей было слишком тяжело: она родила меня от женатого мужчины, уже имеющего трёх дочерей и не собиравшегося разрушать свой первый брак с успешной телеведущей ради союза с молоденькой официанткой, с которой его интрижка продлилась всего каких-то четыре месяца, что и послужило причиной моего рождения. Мой отец был подлым человеком: сначала он настаивал на аборте, после не платил алименты, а когда его жена узнала обо всех его изменах – моя мать оказалась не единственной обманутой им женщиной, – и развелась с ним, не оставив ему ни цента, он начал преследовать мою мать и меня, как будто его целью стало отравление нашей жизни в отместку за то, что он собственными руками разрушил свою. Из-за его действий мать потеряла хорошо оплачиваемое место администратора в приличном ресторане, разорвала помолвку с мужчиной, с которым встречалась на протяжении трёх лет, и в придачу рассорилась с лучшей подругой, признавшейся в своей влюблённости в того, кто не давал нам спокойно жить. Ей действительно было тяжело. Именно поэтому она, однажды напившись в баре, села за руль автомобиля и, не справившись с управлением, вылетела в кювет. Машина перевернулась трижды. Мать выжила, но осталась инвалидом. Мой биологический отец сразу же оставил нас в покое – с тех пор, как мать выкатилась из больницы в инвалидной коляске, мы его больше не видели. С того же момента началась моя новая жизнь, всецело сосредоточенная на заботе о единственном близком мне человеке.

Первое время мать и сама неплохо справлялась с самообслуживанием, но годы быстро давали о себе знать и брали своё: ей всё чаще и всё больше требовалась серьёзная помощь со стороны. Только поэтому я и пошёл учиться на машиниста – машинистам в нашей стране платят так же хорошо, как докторам, в которые я совсем не годился. Мать нуждалась в дорогих лекарствах, дорогой аппаратуре, в дорогом медицинском обслуживании, продуманном комфорте, включающем в себя специально оборудованный дом, сиделку, массажиста и уборщицу. Всё это недёшево, а я никогда не был гением, так что мне пришлось потрудиться, чтобы обеспечить свою мать всем необходимым. Я закончил академию с отличием только потому, что знал, ради чего стараюсь, и справился с этой задачей очень вовремя: стоило мне получить свою первую заработную плату, как у матери начались сильные приступы. Моя жизнь превратилась в беспеременные пункты назначения: дом-работа-дом-работа-дом… Никакой личной жизни, никаких отклонений от маршрута, даже время сна было отрезано чётким лоскутом – шесть часов в сутки и не больше, чтобы сразу после сна брать очередной рейс или чтобы побыть с матерью чуть дольше, уделить ей чуть больше своего внимания и времени. Мне нельзя было болеть, чтобы не смещаться с чётко очерченного маршрута, и я этого не делал: все тридцать шесть лет, которые болела она, я ни разу не болел всерьёз – всегда был достаточно здоров, чтобы заботиться о поддержании её хрупкого самочувствия. И вот две недели назад моя мать в возрасте семидесяти пяти лет умерла в собственной постели: просто тихо заснула и больше не проснулась. Милосердная смерть, особенно для человека, бо́льшую часть своей жизни страдавшего от мучительных приступов боли.

Я не женился и не завёл детей. Был слишком занят: двенадцать часов в сутки водил поезд, шесть часов спал, еще шесть часов проводил с матерью. Конечно, моя жизнь была полноценной, так что у меня случались романы с женщинами. Их было целых три. Но естественно, что каждая из тех женщин хотела большего, чем я был способен предоставить: вся моя заработная плата уходила на заботу о матери, с которой я жил под одной крышей, и при этом я не мог уделять отношениям больше нескольких рваных часов в неделю. Так что совершенно неудивительно, что в итоге я остался в кромешном одиночестве. При таком образе жизни для меня было бы удивительно вдруг не остаться одному, наедине со своей бездонной тоской. Те три женщины, что некогда присутствовали в моей жизни, нашли себе менее занятых мужчин, обзавелись с ними прочными домами и красивыми детьми. А я… Две недели назад похоронил мать и понял, что рядом со мной никого нет. Конечно, в моей жизни присутствуют хорошие знакомые: мои коллеги и мой поезд – хотя фантомное, однако всем моим сердцем обожаемое подобие семьи. Другой семьи у меня будто бы никогда и не было. И вот, меня окружают замечательные люди, а всё же я одинок, как никогда. Прежде я был нужен матери, которая всегда ждала меня и неизменно радовалась моему присутствию в её жизни, а теперь… Теперь я никому не нужен. Две последние недели я очень много думаю об этой своей ненужности, но только сегодня ко мне пришла мысль, будто у меня всё ещё есть время, будто не всё ещё может быть потеряно. Марика Дмитроф, проводница третьего класса, сболтнула в разговоре с диспетчером Хеленой Смит, будто Хильда Рэйнольдс развелась со своим мужем. Эта новость словно током ударила меня: Хильда хотя на первый взгляд и является самой обыкновенной женщиной, в ней всегда было что-то такое, что заставляло меня смотреть на неё чуть дольше, чем на всех прочих проводниц. Должно быть, дело в той редкой участливости, которую она способна проявлять по отношению к совершенно посторонним людям. В любом случае, какой бы посредственной Хильда кому бы ни казалась, на самом деле она обладает редкой особенностью, которая может влюблять в неё мужчин, однако же, из-за заниженной самооценки, эта женщина явно не подозревает о тайной силе, вложенной в неё природой. Впрочем, быть может, всё дело во мне. Быть может, я просто мягок, а она из тех, кто способен понимать темпераменты, подобные моему… И ко всему прочему, она именно из того типа женщин, который всегда привлекал меня: светлые глаза, крашеные в светлый тон волосы, среднее телосложение, тёплый и одновременно уверенный голос.

Я был рад, что она пришла в мою кабину, пусть и по такому пустяковому вопросу, как громкое поведение подвыпившей пассажирки – лучшего повода остаться наедине и попробовать пригласить её на чашечку кофе нельзя было и придумать! Если откажется, что ж, я хотя бы попробую, а если согласится… Если такая женщина, как Хильда Рэйнольдс, согласится сходить со мной на свидание – я сделаю всё возможное, чтобы она не пожалела о сделанном выборе и чтобы всё не закончилось одним лишь свиданием! Поэтому когда я получил от неё неожиданно уверенное согласие и даже лёгкий флирт, я уже напрочь забыл думать о том, что она просила меня связаться со станцией, не обращал внимания на шипение в рации и размышлял только об одном: передо мной сейчас сидит симпатичная, умная и невероятно мило улыбающаяся мне женщина, которая только что действительно пожелала выпить со мной кофе, а я между тем последний раз ходил на свидание пять лет назад и прямо сейчас не понимаю, как умудрялся все эти годы жить без женского общества! В груди странно запульсировало, вдруг захотелось поскорее добраться до Праги, поскорее завершить этот рейс и всецело сосредоточиться на приятном волнении… Возможно, я даже заметно смутился, из-за чего не расстроился, а неожиданно обрадовался тому, что наше уединение было прервано совершенно бесцеремонным образом: кто-то с устрашающей силой заколотил в дверь с требованием открыть её. И откуда только берутся такие буйные пассажиры с расшатанной нервной системой?.. Прежде чем я успел ответить самому себе на этот вопрос, прекрасная Хильда уже поднялась со своего места, чтобы поскорее открыть дверь и утихомирить хулигана, а я наконец обратил внимание на шипение в рации… Что-то случилось?

ЧИСТЫЙ ВИСКИ

БРАЙАН БАРДО – 31 ГОД

Сделав три глотка из бокала, поданного мне до старта поезда услужливой проводницей, я возвращаю его в подстаканник с пониманием того, что больше не притронусь к этому напитку. Откровенно не лучшее пойло. Когда привыкаешь к лучшему, получая в своё распоряжение что-то худшего качества, сразу замечаешь это. Если в баснословном богатстве и есть минус, так вот он, в этом бокале.

Лиссабон был последним и неожиданно оказался самым несговорчивым пунктом на моей финишной прямой. Теперь, покончив с ним, мне с лихвой хватит ресурсов для своего самого масштабного и в буквальном смысле жизненно важного проекта, развернувшегося в Исландии. Спустя шесть часов после прибытия в Прагу, я вылечу прямиком в Рейкьявик, а оттуда в новое поселение на берегу Северной Атлантики, с целью остаться там навсегда. Навсегда – это очень долго. Целая жизнь. Единственное, что утешает меня в этом раскладе, так это то, что я успел посмотреть этот мир: с двадцати лет безостановочно путешествовал, как умалишенный, лишь бы увидеть как можно больше… И всё равно не успел увидеть достаточно, чтобы сейчас не сожалеть о мире, который мы теряем.

От тяжелых мыслей меня уже во второй раз отвлекает нарушающая правила безопасности девушка в чёрном плаще – она снова уверенным шагом направилась в сторону кабины машиниста. Невольно я оцениваю её внешние данные: на ней дорогой плащ последней коллекции Daorato – стоимость такого от двух тысяч долларов, если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, потому что знаю автора этой коллекции, как одного из тех людей, которые уже сейчас находятся в Исландии. В бизнес-классе есть свободные места, но этот плащ явился из среднего класса… Ну и что не так с этой красоткой? А ведь она красотка. Во всяком случае, в моём вкусе: длинноногая брюнетка с роскошной шевелюрой, белокожая, ярко выраженные скулы, строгий взгляд и большущие карие глаза. Если бы я впервые в своей жизни задумался о серьёзных отношениях – выбрал бы своей целью эту девушку, либо любую другую, но именно такого типажа. Точно не остановил бы свой выбор на девушке, подобной владелице канарейки. Подумав так, я машинально кошусь взглядом в сторону этой блестящей Барби… Скольких, подобных ей, я перетрахал? Откровенно говоря, блондинок было не так уж и много, в основном это были выкрашенные в неестественные цвета, часто смуглокожие, все в большей или меньшей мере силиконовые куклы, но обязательно непохожие на таких вот белокожих натуральных брюнеток – осознанно не приближался к образу своего идеала, чтобы ненароком не запачкать его. Быть может, дело в том, что моя мать была именно темноволосой и белокожей, а я всегда мечтал об отношениях, похожих на те, что были у моего отца с моей матерью. Жаль, что до сих пор я был слишком занят, чтобы обзавестись парой, теперь же шансов останется совсем мало: сколько в Исландии будет одиноких девушек, и сколькие из них могут иметь хотя бы теоретическую возможность по-настоящему заинтересовать меня? Боюсь, что цифра может оказаться даже не нулевой, а отрицательной. Ладно, в таком случае просто продолжу трахать тех, кто будет попадаться под руку – одинокий вариант, конечно, но отнюдь не самый страшный. И всё же… Мой отец не достиг бы известных высот, если бы у него не было любви моей матери. Жаль, что они не дожили до этих времён. На их же трагедии я получил один из важнейших уроков в своей жизни – последствия великой любви часто бывают страшны: после смерти матери отец всего за один год иссох – он в буквальном смысле умер от горя. Братьев и сестёр родители мне не оставили, так что и здесь внушительный прочерк. И всё же, несмотря на то, что родственников у меня нет, настоящих друзей у меня целых трое, а хороших знакомых ещё приличный ворох – не каждый может похвастаться таким богатством, особенно среди запредельно обеспеченных людей…

Пассажирка в чёрном плаще затарабанила в дверь кабины машиниста так, как может тарабанить только уверенный в себе босс. Надо же… Обожаю такой темперамент. В чём интерес отношений с девушкой, у которой напрочь отсутствует всяческая строптивость? Строптивой женщиной особенно приятно владеть. Чем строптивее – тем слаще обладание. Поэтому до сих пор с особенно строптивыми не связывался – снова лишь затем, чтобы не марать образ своего идеала. Может, дождаться, пока она оттарабанится и уйдёт на своё место, проследить за ней, проверить, с кем едет, и, если окажется, что она путешествует в одиночку – подкатить? А вдруг и вправду сработает? Вдруг она из спонтанных, и уже завтра я отвезу её в Исландию без уточнения информации о том, что эта поездка подразумевает собой билет в один конец… Определять судьбу другого человека – вот где кроется настоящее чувство власти. Сколько миллиардов судеб я распределил за последние полгода? Не столь важно. Точнее: важно не то, сколько миллиардов я оставил за бортом, сколь важно, сколько миллионов смог взять на борт – не так много, как мне того хотелось бы.

– Откройте дверь! – вдруг поверх грохочущих стуков раздался строгий и необычайно мелодичный голос владелицы чёрного плаща – ноты этого голоса мне сразу же решительно понравились. Решено – подойду к ней, когда она немного угомонится…

– Да что же это такое! – голос явившейся на призыв проводницы прозвучал с обеспокоенной хрипотцой. Жаль, что говорящие находятся в кухонной зоне между бизнес-классом и кабиной машиниста, из-за чего нельзя понаблюдать за пассажиркой в плаще. – Немедленно вернитесь на своё место! Правила безопасности запрещают передвижение по салону в первые минуты после…

– Да плевать мне на ваши правила! От вас мне нужен только результат!

– Какой ещё результат? – голос проводницы звучит наигранно возмущённо – под возмущённостью отчётливо проступает волнение, граничащее с испугом. И это вызывает новую волну интереса – люблю женщин, способных вызывать страх у собеседников.

– Речь о чрезвычайном происшествии на перроне Лиссабонского вокзала – Вы связались со станцией?! Вам что-нибудь сказали о явлении под названием люксы?..

От услышанного я на секунду замер. Но только на секунду. В следующий момент я уже смотрел в свой телефон и не верил новостной сводке… Не может быть! Началось! На полгода раньше предполагаемого срока!

ПОЖАРЫ

АДРИАНА БОНД

– Немедленно вернитесь на своё место! – проводница давила на меня властным шепотом, явно не желая поднимать серьёзный шум, который мог донестись до чувствительного слуха пассажиров бизнес-класса. Однако я не собиралась отступать, а потому и на шёпот не переходила:

– Нет, я требую разговора с машинистом.

– Разговор с машинистом во время поездки?! – проводница едва не подпрыгнула на месте. – Нет!.. Нет, это категорически запрещено и невозможно! Будьте добры, немедленно вернитесь в свой вагон и займите своё место…

Прежде чем она договорила, её лицо и моё тоже, а также все стены и поверхности вокруг нас резко осветились неестественно ярким для ночного времени суток оранжевым светом. Интуитивно повернув голову вправо, я остолбенела от увиденного: за окном полыхал живым огнём крупный город – пламя подошло впритык к железнодорожному полотну! Эта картина была настолько неестественной и кажущейся совершенно неправдоподобной, что я сразу же бросилась к окну, чтобы рассмотреть всё получше… Стоило мне коснуться стекла ладонью, как я поняла, что то, что я вижу – правда: огромный город охвачен пожаром невероятного масштаба! Столбы огня взмывают к самым небесам, пульсирующие искры разлетаются в разные стороны, и хотя мы едем на очень большой скорости, я понимаю, что не вижу ни единого здания, которое не было бы не охвачено пламенем!

К горлу внезапно подкатывает неприятный ком… Я вижу толпу людей… Все они бегут в сторону железнодорожного полотна, кто-то машет тряпками над своей головой, как будто отмахивается от чего-то или… Или от кого-то. У многих людей над головами пульсируют белоснежные сферы – люксы!

Я резко отпрянула от окна, но это не помогло – картина не исчезла, мы продолжаем мчаться по краю полыхающего города… Что это значит?.. Что это такое?!

Услышав неожиданный шум позади себя, я интуитивно оборачиваюсь и сразу же вижу большого, спортивно сложенного, молодого мужчину с бронзовым загаром, густыми, слегка небрежно уложенными тёмными волосами и брутальным выражением лица. Ранее я видела его в бизнес-классе: интересный, в чёрных джинсах и чёрной рубашке, в своём распоряжении имеет недопитый бокал виски… Наши взгляды встретились – должно быть, никогда в жизни у меня не было такого растерянного взгляда, – и я отчего-то отметила, что у незнакомца глаза большие и такого тёмно-синего оттенка, какого я никогда прежде не встречала… В эту секунду он был напряжен не меньше меня – я видела это по его челюсти и желвакам, он как будто очень сильно стиснул зубы…

Со стороны бизнес-класса послышался шум – все пассажиры бросились в правую часть поезда, чтобы получше рассмотреть происходящее снаружи и основательно не поверить своим глазам… Прежде чем я успела выйти из состояния оцепенения, включилась проводница:

– Пожалуйста, мистер… – её голос предательски задрожал, как и её руки. – Вернитесь на своё место…

Он её не слушал. Не отрывая от меня взгляда, незнакомец взял лежавший на кухонной столешнице нож и, вдруг отодвинув в сторону проводницу, словно она и не являлась преградой, направился в сторону кабины машиниста. Не понимая, что делаю и с какой целью, я уверенно последовала за ним. Сердце в эти секунды колотилось так, что я была уверена в том, что эхо этого гулкого набата могу слышать не я одна.

Стоило мне только переступить порог кабины машиниста, как незнакомец резко обернулся и, протянув руку мимо моего плеча, захлопнул за мной дверь – прямо перед носом ошарашенной проводницы! Следующее, что он сделал – закрыл дверь на нижний замок. В этот момент этот странный человек стоял так близко ко мне, что я смогла почувствовать едва уловимый аромат его одеколона, и хотя этот аромат был приятен, мне не понравилось его вторжение в моё пространство, отчего я отстранилась.

– Что вы делаете?! – внезапно прозвучал мужской голос, и я наконец обратила внимание на человека, к которому прорывалась последние пять минут. Машинистом оказался загоревший мужчина лет пятидесяти, в эту секунду его взгляд неприкрыто выражал испуг… – Немедленно вернитесь на свои места и пристегнитесь!

– Меня зовут Брайан, а Вы, получается, Уилфред Мур, – произнёс незнакомец и сразу же сделал шаг в сторону машиниста. В его опущенной и слегка отведенной назад руке блеснуло лезвие ножа, взятого в кухонной зоне, и в этот момент в моих мыслях словно молния блеснула: зачем ему нож?! От этого вопроса я непроизвольно вытянулась в струнку и покосилась взглядом на запертую дверь – сбежать смогу, но ведь не стану, ведь брошусь спасать машиниста… Тем временем Брайан продолжал нависать над главным человеком в этом поезде: – Вы это видели?

– Что видел?.. Вы о пожаре? – машинист едва не подпрыгивал на месте, но ножа в руке Брайана всё ещё не замечал, явно предпочитая смотреть прямо в глаза собеседника.

Дальше Брайан заговорил не требующим, но приказывающим тоном, который едва ли мог быть уместным в разговоре с человеком, который занимается тем, что ведёт поезд, в котором все мы едем:

– Слушайте внимательно, потому как я не люблю повторять дважды: мы не должны останавливаться на следующей станции. Двери поезда не должны открываться…

– Что за вздор?! Поезд приедет на следующую станцию в назначенное время и откроет двери новым пассажирам… – Мур хотел подняться, чтобы не смотреть на Брайана снизу вверх, хотя это ему мало бы помогло, ведь его собеседник более чем на голову выше него, но Брайан не дал ему подняться – одним резким толчком в плечо он заставил машиниста вернуться назад в кресло. К моему горлу мгновенно подступил второй ком: всё идёт к недоброму…

– В таком случае, с этого момента поезд захвачен.

– Что?! – этот вопрос едва не выпалила я, но меня опередил Мур. – Что значит “захвачен”?

Вместо ответа, Брайан протянул вперёд нож и блеснул его лезвием прямо перед носом ошарашенного машиниста. Мгновенный шок приковал меня к месту: я ведь знала, что эта сцена закончится именно так – так чего тянула?! Теперь, когда дело зашло слишком далеко и набрало эмоциональные обороты, обезвредить этого безумца будет сложнее…

Шок сменился удивлением: мы во что-то въехали?.. Сначала я подумала, что это снег, но эта идея была несуразной, ведь сейчас только сентябрь и мы всё ещё в Португалии – снега не может быть! Пух?! Но… Что ещё за пух?!..

Прежде чем я поняла, что панорамный обзор кабины машиниста закрылся из-за пульсирующих и парящих над землёй белоснежных шариков – люксов! – прошло не меньше десяти секунд.

Мой испуганный взгляд снова встретился со взглядом Брайана, но не потому, что я взывала к нему, а потому, что он сам искал контакта со мной, и в этот момент я поняла: он не просто знает – он понимает меня, понимает, что происходит нечто… Нечто ужасное! В этот момент я подумала, что лучше бы мы не встречались взглядами, ведь именно эта встреча сделала меня его сообщницей: я готова была принять из его рук нож не с целью защитить машиниста, но с целью удерживать его под лезвием ножа столько, сколько это будет необходимо Брайану, ведь он, как мне кажется, знает или хотя бы примерно понимает, что́ делать в такой ситуации!

– Обшивка не страдает от соприкосновения с ними… – вдруг заметил Брайан и поднял взгляд к потолку. Я же посмотрела на лобовое окно – и вправду, некоторые люксы не обтекали, но врезались в поезд, однако стекло не страдало, и они не проникали через него внутрь салона, как это могли бы делать… Привидения?

– Что… Что происходит? – машинист окончательно растерялся и, по примеру проводницы, задрожал голосом, параллельно пытаясь расслабить действующий на него удушающим образом галстук.

– Катаклизм. Мелкокалиберный апокалипсис. Вымирание… Называй как хочешь, – с этими словами Брайан протянул машинисту свой мобильный, на экране которого была открыта свежая новостная сводка. Судя по тому, как резко в следующие секунды менялось выражения лица Мура, читал он быстро…